Author: Гуссерль Э.
Tags: философия психология философские науки логические исследования
ISBN: 978-5-8291-1298-1
Year: 2011
Text
> с к и е
л о г и и
ЛОГИЧЕСКИЕ
ИССЛЕДОВАНИЯ
Том I
Пролегомены
к чистой логике
кадемическ. ии
Edmund Husserl
LOGISCHE UNTERSUCHUNGEN
Erster band
Prolegomena zur reinen Logik
1
Эдмунд Гуссерль
ЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
Том I
Пролегомены к чистой логике
Перевод с немецкого
Э.А- Бернштейн
под редакцией С. А. Франка
А-
овая редакция Р.А. Громова
\
\
УДК 1/14 '\
ББК87
Г 96
Редакционный совет серии:
А.А. Гусейнов (акад. РАН), В.А. Лекторский (акад. РАН),
Т.И. Ойзерман (акад. РАН), B.C. Степан (акад. РАН,
председатель совета), П.П. Гайденко (чл.-корр. РАН),
В.В. Миронов (чл.-корр. РАН), А.В. Смирнов (чл.-корр. РАН),
Б.Г. Юдин (чл.-корр. РАН)
Под общ. ред. В.И. Молчанова
Гуссерль Э.
Г 96 Логические исследования. Т. I: Пролегомены к чистой ло-
гике/ Пер. с нем. Э.А. Бернштейн под ред. С.Л. Франка. Новая
редакция Р.А. Громова. — М.: Академический Проект, 2011. —
253 с. — (Философские технологии).
ISBN 978-5-8291-1298-1
«Логические исследования* (1900-1901) Эдмунда Гуссерля являются от-
правной точкой феноменологического движения. Первый том этого труда
«Пролегомены к чистой логике» посвящен критике господствовавших на рубе-
же XIX-XX вв. направлений в теории познания. Главной болезнью философии
своего времени Гуссерль называет психологизм — современные ему проекты
психологического обоснования логико-математического и философского
знания. На примере ведущих логических учений второй половины XIX в. он
доказывает, что психологическое и в целом эмпирическое обоснование науки
упускает качественное различие между эмпирическим и идеальным познани-
ем, игнорирует особый статус логико-математических законов, ведет к реля-
тивизму в теории познания. В конце первого тома Гуссерль формулирует про-
грамму собственного «Наукоучения» — новой науки о науке, нацеленной на
исследование априорных условий возможности научного познания. Критика
психологизма Гуссерля инициировала широкую дискуссию, в которую было
вовлечено большинство ведущих философов начала XX в.
УДК 1/14
ББК 87
900977
Предисловие
«Логические исследования »(ЛИ) вышли в свет на рубеже веков.
I том — «Пролегомены к чистой логике» — в 1900 г., II том —
«Исследования по феноменологии и теории познания » — в 1901 г.
Такая временная последовательность оказалась символичной.
Первый том по своей исходной проблематике принадлежит XIX в.
Гуссерлевская критика психологизма в логике явилась важной ве-
хой в дискуссии о психологизме в философии и психологии XIX в.,
хотя и не поставила в ней окончательной точки. Споры о психоло-
гизме продолжаются до сих пор (см. об этом статью В.А. Куренного
«„Пролегомены к чистой логике" Э. Гуссерля и спор о психоло-
гизме» в настоящем издании). Второй том полагает начало новой
философской традиции — феноменологическому движению — и
стоит у истоков философии XX в.
Если в издании 1901 г. II том составил одну книгу, то во вто-
ром, переработанном издании первые пять исследований состави-
ли первую часть второго тома, а шестое исследование, которому
Гуссерль придавал особое значение, было выделено в отдельную
книгу (вторую часть второго тома). В переработанном виде первый
том и первая часть II тома вышла в 1913 г., вторая — в 1921-м.
Русский перевод первого тома вышел в 1909 г. (пер. Э.А. Берн-
штейн, под редакцией и с предисловием С.Л. Франка, которое вос-
производится в приложении) и явился первым переводом работы
Гуссерля на иностранный язык. В литературном плане его можно
признать в целом удачным, однако определенные неточности и
терминологические несоответствия потребовали новой редакции
текста для настоящего издания. Кроме того, необходимо было
учесть добавления и изменения, сделанные Гуссерлем во втором
издании. Этот труд взял на себя Р.А. Громов (см. послесловие ре-
дактора перевода)^
Перевод первой части второго тома ЛИ (пять исследований)
вышел в моем переводе в 2001 г. в издательстве «Дом интеллекту-
альной книги». При подготовке к настоящему изданию в текст
были внесены незначительные изменения редакторского и кор-
ректорского планов. Вводная статья к изданию 2^)01 г. «Аналити-
ческая феноменология В „Логических исследованиях" Эдмунда
Гуссерля» будет опубликована в приложении к первой части вто-
роро тома. Планируется тай^е публикация русского перевода
второй части второго тома. *
В издании ЛИ в собрании сочинений Гуссерля: Husserliana.
Bdp XVIII, XIX (1), (2). The Hpgue: Martinus Nijhoff, 1984, представ-
лены тексты из первого издания, которые были подвергнуты из-
менениям, и отмечены вставки Гуссерля во второе издание. Мы
воспользовались в этом отношении результатами большого тру-
да> проделанного издателем I тома Эльмаром Холленштайном и
издателем II тома Урсулой Панцер. Однако в переводе второго
тома мы приводим не все варианты первого издания, но только те,
которые подверглись значительным смысловым или терминоло-
гическим изменениям. В фигурных скобках без знаков сносок
даны вставки Гуссерля во втором издании. В фигурных скобках,
снабженных знаками сносок, даны изменения, внесенные Гуссер-
лем. В сносках даны варианты первого издания (А). Примечания
без каких-либо обозначений принадлежат Гуссерлю.
Русский перевод второго тома был опубликован более чем че-
| I рез 90 лет после публикации перевода первого тома. Такое отсто-
о яние можно отчасти объяснить внешними причинами, хотя еще в
о начале 20-х гг. XX в. выходили переводы таких книг, как «Закат
£ Европы» Шпенглера, книги гораздо более «идеологичной», чем
и нейтральные в этомсмыслеЛИ,вкоторыхктому же провозглашал-
ся ся принцип «К самим вещам!». Отчасти это вызвано трудностями
g I перевода и якобы гуссерлевским поворотом во втором томе к
психологизму, который воспринимался в русской философии на-
о I чала века негативно. Однако в англоязычном мире, где не было ни
первых, ни вторых причин, кроме, конечно, чисто переводческих
трудностей, перевод ЛИ, как первого, так и второго тома, появил-
ся также достаточно поздно — через 70 лет: Husserl E. Logical
.о Investigations. Translated by J.N. Findlay. Vol. I, II. London: Routled-
g- ge & Kegan Paul, 1970. Дело, видимо, еще и в эволюции как гуссер-
и левской феноменологии, так и ее рецепции.
- «Идеи чистой феноменологии и феноменологической фило-
^ софии», кн. I (Идеи I), вышедшие в 1913 г., которые Гуссерль в то
время считал своей основной работой, затем «Картезианские
медитации», на французском языке — в 1931 г., на немецком — в
1950 г., Которые Гуссерль опять-таки оценивал как новую, нео-
картезианскую форму феноменологии, и «Кризис европейских
наук», полностью — в 1954 г., отодвинули ЛИ для широкого круга
исследователей и читателей на задний план. (О достаточно слож-
ном содержательном отношении между ЛИ и Идеями I см.
указанную статью в приложении к первой части второго тома.)
Феноменология в систематическом виде, феноменология как фило-
софское направление, документированное в работах ее основа-
теля, в которых Представлены прйЩипы метода и основные про-
блемы, затмили ЛИ как «серию аналитических исследований»,
где общая тема, разрабатываемая в разных контекстах, не пре-
вращается в завершенную и выстроенную систематически кон-
цепцию.
Однако дальнейшая публикация работ Гуссерля на основе
многочисленных исследовательских рукописей позволяет сейчас
иначе оценить ЛИ. Вопреки мнению самого Гуссерля, ЛИ — это
не столько этап на пути к Идеям I, сколько самостоятельное про-
изведение, которому принадлежит особая роль в формировании
феноменологического движения. ЛИ — это прежде всего де-
скриптивно развертывающаяся теория значения и актов созна-
ния, очевидности и истины, которая демонстрирует сам способ
философской работы, способ письма, оставляя на заднем плане
вопросы систематизации. Принцип беспредпосылочности и тре-
бование «К самим вещам!» нашли здесь свое энергичное, но до-
статочно краткое выражение. ЛИ не перегружены рассуждения-
ми о методе, но реализуют и одновременно созидают феномено-
логический метод.
Общая тема ЛИ — значения, их способ существования, их
происхождение и структурные отношения. Исходная проблема
ЛИ — способ существования науки как теоретического знания и
статус логики как теории науки. Критика психологизма, по за-
мыслу Гуссерля, должна была подтвердить независимость теоре-
тического знания и логики от психологии.
«Решающие различия», введенные Гуссерлем в § 48 первого
тома, имеют программный характер: связи переживаний познаю-
щего субъекта отделяются от связей исследуемых вещей, а связи
вещей — от логических связей, специфических связей теорети-
ческих идей. Последние суть не что иное, как связи значений в
теоретическом знании. Развивая теорию значений во втором
томе, Гуссерль отмечает: «В своем объективном содержании лю- S
бая наука, как теория, конституируется из этого единого гомо- g
генного материала; она есть идеальный комплекс значений» §
(I Исследование, § 29). ф
В заключительной главе первого тома «Идея чистой логики»
Гуссерль возвращается к проведенным различиям, при этом логи-
ческую связь идей он называет связью истин. В этой связи можно
сформулировать вопрос, который явно или неявно ставила перед
собой послегуссерлевская феноменология: если логическая связь
идей как связь истин, образующая науку как теорию, есть связь
значений, то является ли каждая осмысленная связь значений
обязательно логическое связью идей? -v
Существенное различие между первым и вторым томом ЛИ
может констатировать любой внимательный читатель: в первом
ID
"О
х
8
ц*
томе формулируется програЛа создания чистой логики, во вто-
ром томе только четвертое, р^мое маленькое по объему исследо-
вание «Различие самостоятельных и несамостоятельных значе-
ний и идея чистой грамматики» полностью посвящено поставлен-
ной в первом томе задаче. Основное содержание второго тома
составляет феноменологическая теория сознания и предметно-
сти. Здесь также речь идет о значениях, однако не об их логиче-
ской связи, но об актах конституирования значений, о придании
смысла (смысл и значение — синонимы у Гуссерля) предметности
разного вида.
Увидеть общий замысел и связь первого и второго тома ЛИ не
так легко. Этому препятствует как раз критика психологизма, ко-
торая, на первый взгляд, исключает вообще необходимость ка-
кой-либо теории сознания. Именно поэтому первый очерк фено-
менологической теории сознания во втором томе воспринимался
как возврат к психологизму. Тем не менее, несмотря на критику
психологизма, Гуссерль признает уже в первом томе ЛИ: «Дока-
§ I зано только одно: а именно, что психология принимает участие
о в построении основ логики, но не доказано, что она участвует в
§. этом одна или также лишь преимущественным образом, не дока-
ё зано, что она доставляет логике существенную основу в опреде-
У ленном нами (§ 16) смысле» (§ 20). Определить участие психоло-
g гии в построении логики становится одной из основных задач
и второго тома ЛИ. При этом, разумеется, речь идет уже не о пси-
| хологии как эмпирической науке, как науке о фактах, но о новой
о науке о психическом. (В частности, «психическое» — термин, ко-
торый Гуссерль затем широко применяет в программной статье
«Философия как строгая наука» (1911) как синоним «сознания».)
Говоря точнее, речь идет о роли психического, о роли сознания в
£ конституировании значений. Нужно было ответить на вопрос:
§■ каким должно быть сознание, усматривающее логические связи?
^ Во введении во второй том Гуссерль вводит термин «феномено-
~ логия», обозначивший новую науку о сознании, которая должна
>. быть нейтральной по отношению к логике и психологии и лежать
в их основе.
Чистая логика осталась неосуществленной программой, ко-
торую, видимо, и невозможно осуществить. В самом деле, создать
теорию всех возможных теорий по образу математического уче-
ния о многообразиях означало бы создать своего рода пролего-
мены ко всякой будущей научной проблеме. Однако сама попыт-
ка создать нового типа наукоучение оказалась весьма плодотвор-
ной. Именно из этой попытки выросла теория конституирования
значений; именно эта попытка^ остро поставила вопрос о непо-
средственной связи логики и мышления, логики и науки. В первом
(Т)
томе ЛИ Гуссерль отдает должноШ}. Больцано, «Наукоучение»
которого оказалб на него большоввлияние, но выражает недо-
умение по поводу дефиниции логи|и у Больцано: «Наукоучение
(или логика) „есть та наука, котор$я указывает нам, как целесо-
образно излагать науки в учебниках"» (см. т. I, § 12). В этой связи
вопрос о теоретическом или нормативном характере логики мож-
но переформулировать следующим образом: не является ли чи-
стая логика, в том виде, в каком ее замысел представлен в первом
томе ЛИ, наукой о том, как надлежит излагать научные результа-
ты, и не обязательно в учебниках, но не наукой о теоретическом
мышлении? В чем различие между мышлением и изложением ре-
зультатов мыслительного процесса? Этот вопрос остается акту-
альным до сих пор, причем не только в области теоретической
мысли.
Тема психологизма как основная тема первого тома оставляет
в тени этическую проблематику, которая составляет, так сказать,
подпочву гуссерлевского мышления. Различие между теоретиче-
ским и нормативным в логике Гуссерль постоянно сравнивает с со-
ответствующим различием в этике, а релятивизм психологизма —
с этическим релятивизмом. Эта тема не получила своего явного
продолжения во втором томе, однако нужно иметь в виду, что
коррелятивность этики и логики является одной из предпосылок
гуссерлевского мышления.
Теория актов придания значения, из которой выросла фено-
менологическая теория сознания, выходит за рамки поставлен-
ной первоначально задачи: гуссерлевская теория сознания уже в
исходных различиях — интенция значения /осуществление зна-
чения, значение /предмет, восприятие/ощущение — претендует
на статус теории конституирования всех видов, или типов, значе-
ний, а не только логических. Феноменологическая теория созна- "^
ния выходит за пределы теории познания и становится теорией х
конститутивной субъективности. Именно поэтому ЛИ являются §
исходным пунктом феноменологической философии в целом. 5
В немалой степени этому способствовало и новое, онтологиче-
ское понимание истины как определенности бытия, намеченное в
первом томе и развитое в шестом исследовании второго тома.
Вместо познающего субъекта с трансцендентально-психологи-
ческой или чисто логической структурой и объекта как представ-
ления или результата деятельности субъекта феноменология
вводит два региона бытия — сознание и предметный мир. Такая
формулировка появилась позже, в Идеях I, но фундаментальное
различие акта, придающего значение, значения как идеального
единства и предмета было введенЬ в ЛИ.
ID
JO
Последующие иссДедова
поиски его исходньшконф
ской жизни, а не в койститут:
| ге *иса и логики смысла, а также
в сложном мире человече-
бъективности — у Хайдегге-
раци^
1нои су
pa, в послегуссерлев|кой фе|§>МенологИИ в целом и в философии
постмодерна, все ж^имеют своим исходным пунктом гуссерлев-
скую теорию значения и опыта, впервые представленную в ЛИ.
Значительный интерес к ЛИ и к феНоменологии Гуссерля в целом
проявляет аналитическая философия» гАе проблема значения так-
же является одной неосновных.
Виктор Молчанов
о;
X
I
О
со
О
«=С
О
с;
и
и
X
о
и
CD
О
с;
-О
с;
Q_
CD
U
U
I
m
ЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
Том I
LOGISCHE UNTERSUCHUNGEN
Erster band
Карлу Штумпфу
с почтением и дружбой
посвящается
Предисловие
Логические исследования, публикацию которых я начинаю
с этих пролегомен, имеют свое начало в тех неотложных пробле-
мах, которые все снова и снова становились препятствием для
поступательного продвижения моих многолетних усилий по фи-
лософскому разъяснению чистой математики и которые в конце s
концов затормозили его. В частности, наряду с вопросами о про-
исхождении базисных понятий и основоположений математики
эта работа касалась также трудных вопросов ее метода и теории.
То, что в изложении традиционной или всякого рода реформиро-
ванной логики должно было бы казаться легко понятным и до ю
прозрачности ясным, а именно рациональная сущность дедуктив-
ной науки с ее формальным единством и символической мето-
дикой, представлялось мне при изучении действительно данных
дедуктивных наук темным и проблематичным. Чем глубже я ана-
лизировал, тем яснее осознавал, что логика нашего времени не is
доросла до современной науки, которую она все же призвана
разъяснять.
Особенные затруднения готовило мне логическое исследова-
ние формальной арифметики и учения о многообразиях (Manni-
gfaltigkeitslehre) — дисциплины и метода, выходящих за пределы 20
всех специальных числовых и геометрических форм. Это исследо-
вание привело меня к соображениям весьма общего характера,
которые возвышаются над сферой математики в узком смысле и
тяготеют к общей теории формальных дедуктивных систем. Из
множества наметившихся при этом проблем я упомяну здесь лишь 25
об одной группе:
Явная возможность обобщений или видоизменений формаль-
ной арифметики, путем которых она без существенного измене-
ния ее теоретического характера и вычислительной методики мо-
жет быть перенесена за пределы количественной области, долж- зо
на была привести к пониманию, что количественное вовсе не
относится к универсальной сущности математического или
«формального» и основывающегося на нем вычислительного ме-
тода. Когда затем в лице «математизирующей логики» я познако-
мился с действительно неколичественной математикой, и притом 35
с безупречной дисциплиной, обладающей математической фор-
мой и методом, исследующей отчасти старые силлогизмы, отча-
сти новые, неизвестные традиционной логике формы умозаклю-
чений, тогда предо мной стали важные проблемы, касающиеся
X
I
О
CD
О
с*
CD
с;
и
и
CD
и
о
т
1_
О
с;
14
общей сущности математичЦкого вообще, естественных связей
или возможных границ мея^у системами квантитативной и не-
квантитативной математики* в частности, к примеру, отношения
между формальным элементом в арифметике и формальным эле-
ментом в логике. Отсюда я, разумеется, должен был прийти к
дальнейшим, более фундаментальным вопросам о сущности фор-
мы познания в отличие от материи познания и о смысле различия
между формальными (чистыми) и материальными определения-
ми, законами и истинами,
ю Но еще и в совершенно ином направлении я был втянут в про-
блемы общей логики и теории познания. Я исходил из господ-
ствующего убеждения, что как логика вообще, так и логика дедук-
тивных наук могут ждать философского разъяснения только от
психологии. В соответствии с этим психологические исследова-
15 ния занимают очень много места в первом (и единственном вы-
шедшем в свет) томе моей Философии арифметики1. Это психо-
логическое обоснование в определенных отношениях никогда
меня вполне не удовлетворяло. Где дело касалось происхожде-
ния математических представлений или действительно психоло-
го гически обусловленного развития практических методов, там ре-
зультат психологического анализа представлялся мне ясным и
поучительным. Но как только я переходил от психологических
связей мышления к логическому единству мыслимого содержа-
ния (единству теорем), мне не удавалось добиться подлинной
25 связности и ясности. Поэтому мною все более овладевало прин-
ципиальное сомнение, как совместима объективность математи-
ки и всей науки вообще с психологическим обоснованием логи-
ческого. Таким образом, весь мой метод, основанный на убежде-
ниях господствующей логики — логически разъяснять данную
зо науку посредством психологического анализа, пошатнулся, и
с; меня все более влекло к общим критическим размышлениям
g о сущности логики и, в частности, об отношении между субъектив-
>- ностью процесса познания (Erkennens) и объективностью содер-
сс жания познания. Не найдя в логике ответа на вопросы, разъясне-
|" 35 ния которых я от нее ожидал, я в конце концов был вынужден
^ совершенно отложить в сторону мои философско-математиче-
ские исследования до той поры, пока мне не удастся достичь бес-
спорной ясности в основных вопросах теории познания и в кри-
тическом понимании логики как науки.
40 Выступая теперь с этой попыткой нового обоснования чистой
логики и теории познания, явившейся результатом многолетнего
труда, я надеюсь, что та самостоятельность, с которой я отграни-
чиваю свой путь от путей господствующего логического направ-
ления, ввиду серьезности содержательных мотивов, руководив-
> Husserl E. Philosophic der Arithmetic Halle: Pfeffer, 1891. — Прим. ред.
15
ших мною, не будет истолкована п,ЩвраТно. Ход моего развития
привел к тому, что в основных логи*Ских взглядах я далеко ото-
шел от произведений и мыслителе «которым я более всего обя-
зан в своем научном образовании, а $ другой стороны, вел к тому,
что я значительно сблизился с рядом исследователей, произведе-
ния которых ранее я был не в состоянии оценить во всем их зна-
чении и которыми поэтому пользовался в своей работе слишком
мало. Я должен, к сожалению, отказаться от дополнительного
внесения обширных литературных и критических ссылок на род-
ственные исследования. Что же касается моего откровенного
критического отношения к психологической логике и теории
познания, то я напомню слова Гёте: «Ни к чему не относишься так
строго, как к недавно оставленным заблуждениям».
Галле, 21 мая 1900 г.
ID
"О
CD
X
о
ГЭ
О
03
з:
CD
Предисловие ко #орому изданию1
Вопрос о том, в какой форме я должен представить для нового
издания это произведение, которое исчезло из продажи уже не-
сколько лет назад, доставил мне немало забот. Логические иссле-
дования были для меня произведением прорыва (Werk des Durch-
5 bruchs), и, таким образом, не концом, а началом. Я попытался от-
дать себе более полный отчет о смысле, методе, философском
значении феноменологии, всесторонне проследить намеченные
проблемные линии и одновременно выявить и приступить к па-
раллельным проблемам во всех онтических и феноменологиче-
ю ских сферах. Вполне понятно, что с расширением вовлеченного в
исследование горизонта, с более глубоким познанием столь запу-
танным образом соотносящихся интенциональных «модифика-
ций», столь многослойно переплетающихся структур сознания
некоторые полученные при первом проникновении в новую сферу
is концептуальные результаты подверглись изменениям. Оставшие-
ся неясности были устранены, эквивокации распутаны, отдельные
замечания, которым первоначально нельзя было придать особой
важности, обрели при вхождении в более широкий контекст
основополагающее значение — короче, везде в сфере исследова-
20 ния были осуществлены не просто дополнения, но переоценки, и
с точки зрения одновременно расширенного и углубленного по-
знания сам порядок изложения не казался теперь полностью адек-
ватным. В каком смысле и в какой степени был осуществлен этот
прогресс и была расширена исследовательская сфера, показывает
25 уже появившаяся недавно первая книга Идей чистой феномено-
логии и феноменологической философии, которая была напечата-
на в первом томе Ежегодника по философии и феноменологиче-
ским исследованияму и еще лучше покажет последующее вскоре
опубликование двух ожидающихся книг.
зо Первоначально я питал надежду, что после отыскания и осно-
вательного исследования радикальной проблематики чистой фе-
номенологии и феноменологической философии для меня станет
возможным развернуть систематическое изложение, которое
сделало бы излишним новое издание старой работы — в той мере,
35 в какой ее содержание, ни в коем случае не отброшенное, но очи-
щенное и распределенное по соответствующим предметным об-
1 Перевод В.И. Молчанова.
ластям, обрело бы в этом изложЖии соответствующую значи-
мость. При исполнении [этого за1тсла] возникли серьезные со-
мнения. При объеме и трудоемкости хотя уже in concreto про-
веденных исследований, которые требовали теперь лишь литера-
турной унификации и прежде всего нового изложения, а в трудных 5
пунктах также и улучшения, реализация этого замысла должна
была бы растянуться на годы. Поэтому я решился сначала осу-
ществить проект Идей. Они должны были дать общее и все же со-
держательное (ибо основывающееся всецело на действительно
проведенной работе) представление о новой феноменологии: о ее ю
методе, о систематической проблематике, о ее функции — сде-
лать возможной строго научную философию, а также о рацио-
нальном теоретизировании, [лежащем в основе] эмпирической
психологии. После этого сразу же нужно было бы заново издать
Логические исследования, причем в улучшенном виде, что при со- is
гласовании по возможности с позицией Идей могло бы оказать
содействие в том, чтобы ввести читателя в действительную фено-
менологическую и теоретико-познавательную работу. Ибо если
эти исследования ощущаются теми, кто интересуется феномено-
логией, как помощь, то причина заключается в том, что они пред- 2Q
лагают не просто программу (и совершенно не в том возвышенном ]
стиле, которым чрезмерно насыщена философия), но опыт дей- \
ствительно проводимой фундаментальной работы с непосред- 1
ственно созерцаемыми и постигаемыми вещами; и там, где эти ис- «I
следования заняты критикой, сами они не растворяются в рас- ii
смотрении точек зрения, но скорее дают последнее слово самим I
вещам и работе с ними. Воздействие Идей должно было опирать-
ся на воздействие Логических исследований: если благодаря по-
следним читатель был вовлечен в эксплицитное исследование
группы фундаментальных вопросов, то Идеи с их способом, мето- зо
дом прояснять, исходя из изначальных истоков, намечать основ-
ные структуры чистого сознания и обнаруживать в нем система-
тически рабочие проблемы могли бы быть полезны для дальней-
шего и самостоятельного продвижения.
Выполнение первой части моего плана было относительно лег- 35
ким, пусть даже неожиданно большой объем написанных на одном
дыхании первых двух книг Идей (которые были существенными
для моих целей) вынудил при издании разделить публикацию — в
конце концов, вполне достаточно было одной I книги. Значительно
более трудным оказалось исполнение моего второго намерения. 40
Знаток сразу же усмотрит невозможность поднять старое произ-
ведение во всех отношениях до уровня Идей. Это означало бы на-
писать полностью новое сочинение — т. е. отложить его ad calendas
graecas. Если же в противоположность этому вообще отказаться от
переработки и просто механически его перепечатать, то в свете це- 45
18
I
О
ш
О
с*
ф
с;
и
и
з:
О
х
^
и
CD
т
1_
О
с;
-О
и
лей, которые оправдывают нсвю публикацию, это показалось мне
скорее удобным, чем Доброс<ЖСТНым. Как же я мог снова вводить
читателя в заблуждение из-jfc недосмотров, колебаний, непра-
вильного понимания своей собственной концепции — при первом
5 издании такого произведения это было трудно устранимым и из-
винительным, но теперь без необходимости затруднило бы чита-
телю ясное постижение существенного.
Оставалось только испробовать средний путь и при этом, ко-
нечно, самому в определенной мере отстраниться. Ибо это озна-
ю чало оставить некоторые неясности, соответствующие общему
стилю этого произведения, и даже ошибки. Следующие максимы
были определяющими при переработке.
1. Допускать в новое издание только то, относительно чего я
мог бы быть полностью убежден, что оно заслуживает подробно-
15 го изучения. В этом отношении можно было оставлять и отдель-
ные ошибки, если я мог считать их естественным исходным уров-
нем для истины, которая подвергает переоценке их оправданные
мотивы (ihre guten Motive). При этом я имел право также сказать
себе: читатели, которые исходят из общих философских направ-
20 лений современности — которые ведь в существенных чертах еще
те же самые, что и в то десятилетие, когда появилось это произве-
дение, — найдут первоначально, как это некогда произошло с
автором, только доступ к определенному феноменологическому
и, соответственно, логическому исходным уровням. Лишь тогда,
25 когда они с уверенностью овладеют феноменологическим видом
исследования, они осознают фундаментальное значение опреде-
ленных различений, которые им до этого могли казаться незначи-
тельными нюансами.
2. Улучшить все, что может быть улучшено без основательно-
зо го изменения строя (Gang) и стиля старого произведения; прежде
g^ всего дать повсюду решительнейшее выражение тем новым мыс-
g лям и соображениям, которые привели в этом произведении к
>• прорыву, которые, однако, то резко выделялись, то затушевыва-
ет лись еще неуверенным и нерешительным вначале автором.
|" 35 3. В ходе изложения поднять читателя до некоторого соот-
^ ветственно повышающегося общего уровня усмотрения, следуя в
этом первоначальному своеобразию произведения. Здесь следует
напомнить, что это произведение было систематически связан-
ной цепочкой исследований, но, собственно, не книгой или про-
40 изведением в литературном смысле. В этой цепочке исследований
оно есть постоянное восхождение от более низкого к более высо-
кому уровню, выработка более высоких и всегда новых логиче-
ских и феноменологических видов уехмотрения, которые не остав-
ляют совершенно незатронутыми те, которые были достигнуты
45 ранее. Постоянно выявляются новые феноменологические слои
19
и, со своей стороны, определяют Вынимание предыдущих. Этот
характер старой работы обусловив возможность такой перера-
ботки, которая осознанным обра&м руководит читателем при
этом восхождении, и причем так, ч|о в последнем Исследовании
был достигнут в существенных чертах уровень Идей, и в нем по- ъ
лучили полное прояснение неясности и половинчатости, с кото-
рыми ранее приходилось мириться.
Я действовал в соответствии с этими максимами, и у меня со-
здалось впечатление — прежде всего относительно Пролегомен и
первой части второго тома, — что все эти усилия были не напрас- ю
ны. Мне пришлось переписывать как отдельные фразы, так и це-
лые параграфы и главы. Мыслительное содержание стало более
плотным и экстенсивно более богатым, общий объем работы
(особенно второго тома), несмотря на то что я отказался от како-
го-либо добавления критической начинки, неизбежно вырос, и is
поэтому этот том нужно было разделить.
Относительно отдельных Исследований и их нового вида нуж-
но сказать следующее: Пролегомены к чистой логике по своему
основному содержанию — это просто разработка двух друг друга
дополняющих курсов лекций летнего и осеннего семестров 1896 г. 20
в Галле. С этим связана и большая живость в изложении, которая
способствовала их влиянию. Мыслительное содержание этого со-
чинения также составляло органическую целостность, и я посчи-
тал, что могу не перерабатывать его радикально. С другой сторо-
ны, я нашел возможность значительно улучшить недочеты, осве- 25
тить более точно важные пункты. Конечно, некоторые, и иногда
существенные недостатки — как, например, слишком односто-
ронне ориентированное на verites de raison понятие «истины в
себе» — должны были остаться как то, что составляет общий уро-
вень сочинения. Шестое Исследование (теперь это вторая часть зо
второго тома) дает в этом отношении необходимые разъяснения. и
Нагружать спор о психологизме [разбором] новых полемиче- §
ских статей или статей, направленных прямо против меня (что не 3
добавляло бы ни малейшей новой темы для мышления), казалось ш
мне мало подходящим. Подчеркнуть явным образом я должен 35 Q
отношение этого сочинения 1899 г.1, которое было обновлено °
только в существенных пунктах, именно к нынешнему моменту. g
Со времени его появления некоторые авторы, которых я считал "§
представителями (логического) психологизма, существенно из-
менили свою позицию. Так, например, Т. Липпс, в своих в вые- 40
аз
шей степени значимых и оригинальных сочинениях, приблизи- о
тельно с 1902 г. ни в коем случае не придерживается той пози- Щ
1 Печатание Пролегомен (без предисловия) было завершено уже в ноябре 1899 г.
СР- мой автореферат в: Vierteljahrsschr. f. wiss. Philosophic 1900. S. 512f.
201—
ции, которую я здесь представ^ Другие авторы пытались между
тем иначе обосновать свои Шихологические позиции, и это не
нужно упускать из виду, та^как мое изложение не принимает
это в расчет.
5 Что касается второго тома нового издания, то было радикаль-
но переработано введение, которому недоставало определенно-
сти и которое так мало удовлетворяло сущностному смыслу и
методу действительно проведенных исследований. Его недостат-
ки я ощутил сразу же после появления издания и вскоре также
10 нашел удобный случай (в одной рецензии в Archiv. f. system. Philos.
Bd. XI. 1903. S. 397ff.) подвергнуть критике мое обозначение фено-
менологии как дескриптивной психологии, которое могло ввести
в заблуждение. Некоторые принципиальные основные пункты
нашли там краткую и точную характеристику. Осуществляемая
15 во внутреннем опыте психологическая дескрипция находится на
одном уровне с осуществляемой внешним образом дескрипцией
внешних природных процессов; с другой стороны, она предстает
о- , как противоположность феноменологической дескрипции, в ко-
i торой остаются полностью исключенными все трансцендирую-
g 20 Щие толкования имманентных данностей, а также такие данно-
§■ сти, как «психическая деятельность и состояния» реального Я.
у Дескрипции в феноменологии, так это здесь обозначается (S. 399),
«касаются не переживаний или классов переживаний эмпириче-
§ I ских личностей, ибо о личностях, <...> о моих переживаниях или
си 25 переживаниях других она ничего не знает и ничего не предпола-
^ гает, относительно них она не ставит никаких вопросов, не пыта-
ем *
с; I ется дать каких-либо определении, не выдвигает никаких гипо-
тез». Полная ясность в рефлексии, которой я добился относи-
тельно сущности феноменологии в эти и последующие годы и
которая постепенно привела к систематическому учению о «фе-
номенологических редукциях» (ср. Идеи I, раздел 2), сыграла по-
g" лезную роль как для переработки введения, так и для переработ-
ки текста всех дальнейших Исследований и в этом отношении
q; возвысила все произведение в целом до существенно более высо-
30
с;
QL
I
>* 35 кого уровня ясности
i? Из пяти Исследований, наполняющих первую часть второго
тома, первое — «Выражение и значение» — сохраняет и в новом
издании свой «только предварительный» характер. Оно дает воз-
можность мыслить, оно направляет взгляд новичка в феномено-
40 логии на исходные и уже весьма трудные проблемы сознания зна-
чения, не воздавая им, однако, должное в полной мере. То, как
оно обходится с окказиональными значениями (к которым, если
присмотреться, относятся значения всех эмпирических предика-
ций), есть акт насилия — вынужденное следствие неадекватного
45 выражения сущности «истины в себе» в Пролегоменах.
21
В качестве еще одного недостаЛд этого Исследования, кото-
рый лишь в конце тома был понят и Исправлен, следует упомянуть
то, что различие и параллелизм «иЬэтического» и «ноэматиче-
ского» (фундаментальная роль этого параллелизма во всех сфе-
рах сознания лишь в Идеях получила полное разъяснение, кото- 5
рое, однако, во многих отдельных рассуждениях последних Ис-
следований старого произведения достигло прорыва) еще не
были приняты в расчет. Поэтому еще не выделяется существенно
двойственный смысл «значения» как идеи. Односторонне под-
черкивается ноэтическое понятие значения, тогда как все же ю
в некоторых важных местах прекрасно могло бы быть принято
в расчет ноэматическое понятие.
Второе Исследование «Идеальное единство вида и современ-
ные теории абстрагирования» по своему стилю и по своему [тема-
тическому] ограничению обладало определенной завершенно- is
стью, которая делала нежелательными какие-либо коренные пре-
образования, и даже многочисленные отдельные улучшения. Как
и прежде, [здесь] остаются нерассмотренными в корне отличаю-
щиеся типы «идей», которым соответствуют, естественно, в кор-
не отличающиеся «идеации». В этом Исследовании дело сводится 20
только к тому, что на некотором образце (Typus), представлен-
ном, например, через идею «красный», усматривают идеи и учат-
ся прояснять сущность такого «усмотрения».
Весьма обширное преобразование претерпело третье Иссле-
дование «К учению о целом и части», хотя относительно этого 25
Исследования не требовалось идти на какие-либо неприемлемые
компромиссы, исправлять или что-либо углублять. Здесь нужно
было позаботиться лишь о том, чтобы подлинный смысл Иссле-
дования и его важные, по моему мнению, результаты стали более
действенными, и устранить многочисленные погрешности изло- зо
жения. У меня создалось впечатление, что это Исследование -о
слишком мало читали. Мне же самому оно оказало большую по- §
мощь, так как оно ведь является существенной предпосылкой по- 5
нимания последующих Исследований. го
Подобно третьему обстоит дело и с четвертым Исследовани- 35 ф
ем «О различии самостоятельных и несамостоятельных значений °
и идея чистой грамматики». Здесь моя позиция также не измени- g
лась. Наряду с улучшениями в текст было внесено обогащающее "§
его содержание, которое предваряет последующие публикации ><
из моих лекций по логике. 40 5
Глубокую и радикальную переработку должно было претер- о
петь пятое Исследование «Об интенциональных переживаниях и 5
их „содержаниях"». Это Исследование подступило к кардиналь-
нЬ1м проблемам феноменологии (в особенности к проблеме фе-
номенологического учения о суждении), в отношении которых 45
22т—
могла быть поставлена цельЖ)СТИЧЬ значительно более высокой
степени ясности и понимаю» (Einsicht), при том что строение и
существенное содержание Исследования не должно было быть
изменено. Хотя я более не оспариваю чистое Я, все же я оставил
5 соответствующие рассуждения в сокращенном и улучшенном, что
касается формы, виде как основу интересных полемических разъ-
яснений П. Наторпа (ср. его новую Allgemeine Psychologic Bd. I.
1912). Полностью я вычеркнул многократно цитировавшийся, до-
вольно туманный и совершенно излишний в данном контексте па-
ю раграф 7 «Взаимное разграничение психологии и естествозна-
ния». Слишком консервативным я был, возможно, только в том,
что я оставил совершенно неподходящий термин «номинативное
представление» (nominale Vorstellung), ибо я вообще опасался
трогать терминологию прежнего произведения.
15 Для второй части второго тома предназначена находящаяся в
печати новая разработка шестого Исследования, наиболее важно-
го в феноменологическом отношении. Относительно этого иссле-
дования я вскоре убедился, что не обойдусь переработкой старого
содержания, следуя параграф за параграфом первоначальному
го изложению. Хотя его круг проблем должен был также оставаться
единственным мерилом, однако в отношении этих проблем я про-
двинулся значительно дальше и не хотел бы больше пускаться на
компромиссы в смысле моих «максим». Поэтому я действовал со-
вершенно свободно, и, чтобы научно развить имеющую большое
25 значение тематику, которая в первом издании была разработана
весьма неполно, я включил целый ряд новых глав, которые в зна-
с; I чительной степени увеличили объем этого Исследования.
Как и в Пролегоменах, также и во втором томе (за небольшим
исключением — в четвертом Исследовании) я не входил в подроб-
зо ное рассмотрение многих критических замечаний, которые, как я
^ должен, к сожалению, констатировать, основываются почти ис-
X
I
о
CD
О
с;
и
и
X
0
X
и
ф
т
X
-О
g ключительно на неверном понимании смысла моих исследований.
>. Я посчитал поэтому более полезным обсудить в общей форме
ее типичные неверные толкования моих философских устремле-
>- 35 ний и попытки причислить их к той или иной традиции и [сделал
^ это] в конце второго тома, так сказать, в качестве послесловия.
Читатель поступит правильно, если ознакомится с этим приложе-
нием сразу же после того, как прочитает Пролегомены, чтобы во-
время обезопасить себя от таких, как кажется, напрашивающихся
40 неверных толкований.
Канд. фил. Рудольф Клеменс снабдил работу подробным, с
большой тщательностью переработанным индексом. Вообще я
должен выразить благодарность за дружескую помощь. Прежде
всего приват-доценту д-ру Адольфу Райнаху, который усердно и
45 со знанием дела помогал мне уже два года, начиная с первых
23
основательных размышлений о воз!
над корректурой был существенно]
ному участию др-а Ганса Липпса
(Hering).
сностях переработки. Труд
5легчен благодаря неизмен-
канд. филос. Жана Херинга
Гёттинген, октябрь 1913 г.
Э. Гуссерль
Z1
~о
со
о
о
CD
7^
О
о
"О
I
Й
5
Введение §
§ 1. Спор о дефиниции логики и сущностном
содержании ее учений
«Авторы сочинений по логике сильно расходятся между со-
бой как в определении этой науки, так и в изложении ее деталей.
Этого заранее можно было ожидать в таком предмете, в котором
писатели одни и те же слова употребляли для выражения совер-
5 шенно различных понятий»1. С тех пор как Дж.Ст. Милль пред-
варил этими словами свою столь ценную новую обработку логи-
ки, прошло уже не одно десятилетие, выдающиеся мыслители по
обе стороны Ла-Манша посвятили свои лучшие силы логике и
обогатили ее литературу новыми изложениями. Однако еще и се-
ю годня эти слова могли бы служить подходящим обозначением со-
стояния логической науки, еще и сегодня мы весьма далеки от
единодушия в определении логики и относительно содержания
ее важнейших учений. Нельзя сказать, чтобы современная логика
представляла ту же картину, как в середине XIX столетия. Под
is влиянием указанного замечательного мыслителя из трех главных
направлений, которые мы находим в логике: психологического,
формального и метафизического, первое получает значительный
перевес по числу и значению своих представителей. Но оба дру-
гих направления все еще сохраняются, спорные принципиальные
го вопросы, отражающиеся в различных дефинициях логики, оста-
ются спорными, а что касается содержания учений, развиваемых
в систематических изложениях логики, то еще теперь и, пожалуй,
в большей мере, чем прежде, можно сказать, что различные авто-
ры пользуются одинаковыми словами, чтобы выразить разные
25 мысли. И это относится не только к изложениям, исходящим из
разных лагерей. В том направлении, в котором царит наибольшее
оживление, — в психологической логике — мы встречаем един-
ство взглядов лишь в отношении отграничения дисциплины, ее ос-
новных целей и методов; но вряд ли нас можно будет обвинить в
зо преувеличении, если к развиваемым учениям и тем более к проти-
воречивым толкованиям традиционных формул и теорий мы при-
мем слова: bellum omnium cotra omnes1. Тщетной была бы попыт-
ка выделить совокупность положений или теорий, в которых мы
могли бы видеть незыблемое достояние логики нашего времени и
35 наследие, оставляемое ею будущему.
1 Милль Дж.Ст. Система логики силлогистической и индуктивной. Введение, § 1
(перевод В.Н. Ивановского. — Прим. ред.).
2 война всех против всех {лит.). —Прим. ред.
25
§ 2. Необходимость новогс^бсуждения
принципиальных вопросов
При таком состоянии науки, ког|а нельзя отделить индивиду-
альных убеждений от общеобязательной истины, приходится по-
стоянно сызнова возвращаться к рассмотрению принципиальных
вопросов. В особенности это применимо, по-видимому, к пробле-
мам, которые имеют определяющее значение в борьбе направле- 5
ний и тем самым также и в споре о правильном отграничении логи-
ки. Правда, именно к этим вопросам интерес явно остыл в послед-
ние десятилетия. После блестящих нападок Милля на логику
Гамильтона, после не менее прославленных, хоть и не столь плодо-
творных логических исследований Тренделенбурга эти вопросы, ю
казалось, были совершенно исчерпаны. Поэтому, когда вместе с
могучим подъемом психологических изысканий также в логике пе-
ревес получило психологическое направление, вся работа сосре-
доточилась лишь на всесторонней разработке дисциплины соглас-
но принципам, признанным значимыми. Однако именно то обстоя- is
тельство, что многократные попытки выдающихся мыслителей
вывести логику на верный путь науки не имели решающего успеха,
позволяет предполагать, что преследуемые цели еще не выяснены
с той точностью, каковая требуется для успешного исследования.
Но понимание целей науки находит себе выражение в ее дефи- го
ниции. Мы, разумеется, не полагаем, что успешной разработке
какой-либо дисциплины должно предшествовать адекватное по-
нятийное определение ее сферы. В дефинициях науки отражают-
ся этапы ее развития; вместе с наукой и следуя за ней, развивается
познание понятийного своеобразия ее предметов, положения и 25
границ ее области. Однако степень адекватности дефиниций и вы-
раженного в них понимания предмета науки со своей стороны
оказывает обратное действие на ход самой науки; это действие, в g
зависимости от направления, в каком дефиниции отклоняются от §
истины, может оказывать то небольшое, но весьма значительное зо
влияние на развитие науки. Область какой-либо науки есть объек-
тивное замкнутое единство, и мы не можем произвольно разграни-
чивать области различных истин. Царство истины объективно де-
лится на области, и исследования должны вестись и группировать-
ся в науке сообразно этим объективным единствам. Есть наука о зэ
числах, наука о пространственных образованиях, наука о живот-
ных организмах и т. д., но нет особых наук о неделимых числах,
трапециях, львах, а тем более обо всем этом, вместе взятом. Где
гРуппа познаний и проблем представляется нам как некоторое це-
лое и ведет к образованию особой науки, там ограничение может ю
оказаться неудачным лишь в том смысле, что область, в которой
объединяются данные явления, сначала определяется слишком
СР
I
О
со
О
с;
и
и
CD
*
и
CD
т
|_
О
с;
-О
26
узко и что сцепления взаим<ШВисим0стей выходят за намеченные
пределы и только в более обЖфНОй области могут быть связаны в
систематически замкнутое ц|лое. Такая ограниченность горизон-
та может не оказывать вреднЬго влияния на успех науки. Возмож-
5 но, что теоретический интерес находит удовлетворение сначала в
более узком кругу, что работа, которая может быть здесь совер-
шена, не принимая во внимание более широких и глубоких развет-
влений, и есть именно то, что необходимо прежде всего.
Неизмеримо опаснее другое несовершенство в отграничении
ю области, а именно их смешение — соединение разнородного в
одно мнимое целое, в особенности если оно исходит из совершен-
но ложного истолкования объектов, исследование которых явля-
ется основной целью предполагаемой науки. Подобный незаме-
ченный цЕтаРаоц eiq akXo yevcx;1 может повлечь за собой самые
is вредные последствия: установление неподходящих целей, упо-
требление принципиально неверных методов, не соответствующих
действительным объектам дисциплины, смешение логических от-
делов, в результате которого действительно основополагающие
положения и теории, зачастую в самом странном неузнаваемом
20 виде, оттесняются в совершенно чуждые ряды идей в качестве
мнимо второстепенных моментов или побочных следствий и т. п.
Эти опасности особенно значительны именно в философских на-
уках; поэтому вопрос об объеме и границах имеет для плодотвор-
ного развития этих наук неизмеримо большее значение, нежели в
25 науках о внешней природе, пользующихся столь широкой под-
держкой, где опыт дает нам разграниченные области, при кото-
рых возможен, по крайней мере временно, успешный ход иссле-
дований. Специально к логике относятся слова Канта, к которым
мы вполне присоединяемся: «Науки не умножаются, а искажают-
зо ся, если дать сплестись их границам». Мы надеемся в последую-
^ щем исследовании сделать ясным, что почти вся логика, какой
g она была до сих пор, и в частности современная логика, основы-
^ вающаяся на психологии, подпадала отмеченным опасностям и
q: что прогресс логического познания существенно задерживался
|" 35 ложным пониманием теоретических основ логики и возникшим
$ на этой почве смешением областей.
§ 3. Спорные вопросы. Предстоящий путь
40 исследования
Традиционные спорные вопросы, связанные с отграничением
логики,таковы:
1. Представляет ли собой логика теоретическую или практиче-
скую дисциплину (некое «практическое руководство» (Kunstlehre))?
1 переход в другой род {грен.). — Прим. ред.
27
2. Является ли она наукой, ^^^Щцсимой от ЛРУГИХ наук, в осо-
бенности от психологии или метафизики?
3. Есть ли она формальная дисиьшлина или, как принято вы-
ражаться, имеет ли она дело «толыЖ с формой познания » или же
должна считаться также с его «материей»? 5
4. Имеет ли она характер дисциплины априорной и демон-
стративной1 или же дисциплины эмпирической и индуктивной?
Все эти спорные вопросы так тесно связаны между собой, что
позиция, занятая в одном из них, обусловливает, по крайней мере
до известной степени, позицию в других вопросах или фактиче- ю
ски влияет на нее. Направлений тут, собственно говоря, всего два.
Логика есть теоретическая, независимая от психологии, вместе с
тем формальная и демонстративная дисциплина — говорят одни.
Другие считают ее зависимым от психологии практическим руко-
водством, чем естественно исключается понимание ее как фор- is
мальной и демонстративной дисциплины в смысле арифметики,
которая имеет образцовое значение для противоположного на-
правления.
Наша задача — не столько разбираться в этих традиционных
разногласиях, сколько выяснить отражающиеся в них принципи- го
альные противоречия и в конечном счете определить существен-
ные цели чистой логики. Поэтому мы будем придерживаться сле-
дующего пути: мы возьмем исходной точкой почти общепринятое
в настоящее время определение логики в качестве практического
руководства и зафиксируем его смысл и правомерность. Сюда 25
примыкает, естественно, вопрос о теоретических основах этой
дисциплины и в особенности об отношении ее к психологии. По
существу этот вопрос совпадает, если не целиком, то в главной
своей части, с кардинальным вопросом теории познания, касаю-
щимся объективности познания. Результатом нашего исследова- зо
ния является выделение новой и чисто теоретической науки, кото-
рая образует важнейшую основу всякого практического руко-
водства в научном познании и носит характер априорной и чисто
демонстративной науки. Это и есть та наука, которую имели в
виду Кант и другие представители «формальной» или «чистой» 35
логики, но которую они неправильно понимали и определяли со
стороны ее содержания и объема. Конечным итогом этих размыш-
лений служит ясно намеченная идея о существенном содержании
спорной дисциплины, чем непосредственно определяется ясная
позиция в отношении поставленных здесь спорных вопросов. 40
из
от
CD
CD
I
1 To есть наукой дедуктивной. Демонстративное доказательство (от лат.
^nionstratio) означает особый тип доказательства, когда истинность новых положе-
НИи выводится из положений уже известных. — Прим. peg.
Первая глава I
Логика как нормативная и, в частности,
как практическая дисциплина
§ 4. Теоретическое несовершенство отдельных наук
Из повседневного опыта мы знаем, что художник, искусно
обрабатывая свой материал или высказывая решительные и за-
частую верные суждения о ценности произведений своего искус-
ства, лишь в исключительных случаях исходит из теоретического
5 знания законов, предписывающих ходу практической деятель-
ности ее направление и порядок и вместе с тем определяющих ме-
рила ценности, согласно которым испытывается совершенство
или несовершенство законченного произведения. Художник-тво-
рец по большей части не способен дать нам надлежащие сведения
ю о принципах своего искусства. Он творит, не согласовываясь с
принципами, и оценивает, не согласовываясь с ними. В своем
творчестве художник следует внутреннему побуждению своих
гармонически развитых сил, в суждении — своему тонко разви-
тому художественному чутью и такту. Но так обстоит дело не
is только в изящных искусствах — мысль о которых напрашивается
здесь прежде всего, — но и в искусствах вообще, беря это слово в
самом обширном его значении. Это применимо, следовательно,
также к научному творчеству и к теоретической оценке его ре-
зультатов — научного обоснования фактов, законов, теорий.
20 Даже математик, физик, астроном для выполнения наиболее зна-
чительных своих научных работ также не нуждается в постиже-
нии последних основ своей деятельности. И хотя полученные ре-
зультаты обладают для него и других значением разумного убеж-
дения, он все же не может утверждать, что всюду выяснил
25 последние предпосылки своих умозаключений и исследовал прин-
ципы, на которых основывается правильность его методов. Но с
этим связано несовершенное состояние всех наук. Мы говорим
здесь не о простой неполноте научного познания истин данной
области, а о недостатке внутренней ясности и рациональности, —
зо качеств, которых мы вправе требовать независимо от степени
развития науки. В этом отношении и математика, обогнавшая все
науки, не может притязать на исключительное положение. Не-
редко она считается идеалом науки вообще; но насколько ее дей-
ствительное состояние не соответствует этому мнению, показы-
29
вают старые и все еще не решенньЛспоры об основах геометрии
и правомерных основаниях методашНимых величин. Те самые ис-
следователи, которые с неподражаемым мастерством применяют
замечательные методы математикиши изобретают новые методы,
часто оказываются совершенно не в состоянии дать удовлетвори- 5
тельный ответ о логической правильности этих методов и о пре-
делах их правомерного применения. Хотя науки развивались, не-
смотря на эти недостатки, и дали нам такое господство над при-
родой, о котором прежде нельзя было и мечтать, все же они не
могут удовлетворить нас в теоретическом отношении. Это — не ю
кристально ясные теории, в которых функции всех понятий и по-
ложений были бы совершенно понятны, все посылки были бы
точно проанализированы и где, следовательно, общий результат
стоял бы вне всяких теоретических сомнений.
15
§ 5. Теоретическое восполнение отдельных наук
метафизикой и наукоучением
Чтобы достичь этой теоретической цели, необходимо, прежде
всего, как это признано почти всеми, заняться рядом исследова- 20
ний, относящихся к области метафизики. Задача последней со-
стоит в фиксировании и изучении неисследованных, зачастую I Z]
даже незамеченных и все же весьма существенных предпосылок ~о
метафизического характера, лежащих в основе, по крайней мере, §
всех наук, которые имеют дело с реальной действительностью. 25 3
К таким предпосылкам принадлежит, например, утверждение, S
что существует внешний мир, расположенный в пространстве и
во времени, причем пространство носит математический харак-
тер евклидового многообразия трех измерений, а время — харак-
тер ортоидного многообразия одного измерения; такова предпо- зо
сылка о том, что всякое становление подлежит закону причин-
ности и т. д. В наше время эти предпосылки, относящиеся в целом g
к области первой философии Аристотеля, принято называть
весьма неподходящим образом теоретико-познавательными.
Но этого метафизического основоположения недостаточно, 35
чтобы достичь желанного теоретического завершения отдельных q
наук; кроме того, оно относится только к наукам, имеющим дело |
с реальной действительностью; а этим заняты все же не все науки, §
и уж наверно не таковы чисто математические науки, предметы -°
которых — числа, многообразия и т. п. — мыслятся нами незави- 40
симо от реального бытия или небытия как простые носители чисто
идеальных определений. Иначе обстоит дело со вторым рядом
исследований, теоретическое завершение которых тоже есть не-
обходимый постулат нашего стремления к знанию. Они касаются
в одинаковой мере всех наук, ибо, коротко говоря, относятся 45
*=2
О
—i
з:
О
I
О
"О
с*
I
О
со
О
с*
(D
с;
и
и
о
и
о
т
X
1_
о
30т-
к тому, что делает науки нау|ьМи. Но этим обозначается область
новой и, как мы вскоре увиЖм, комплексной дисциплины, осо-
бенность которой состоит в $dm, чтобы быть наукой обо всех на-
уках, и потому самым точный! названием для которой был бы тер-
5 мин «наукоучение» (Wissenschaftslehre).
§ 6. Возможность и Правомочность логики
в качестве наукоучения
ю Возможность и правомочность такой нормативной и практи-
ческой дисциплины, имеющей дело с идеей науки, может быть
обоснована следующим соображением.
Наука (Wissenschaft) — о чем свидетельствует ее наименова-
ние {в немецком языке} — направлена на знание (Wissen). Это не
is значит, однако, что она сама есть сумма или сплетение актов зна-
ния. Наука обладает объективным содержанием только в своей
литературе, только в виде письменных произведений ведет она
самостоятельное существование, хотя и связанное многочислен-
ными нитями с человеком и его интеллектуальной деятельностью;
го в этой форме она живет тысячелетиями и переживает личности,
поколения и нации. Она представляет собой, таким образом, не-
которую сумму внешних мероприятий, которые, возникнув из ак-
тов знания многих индивидов, могут быть вновь превращены в
такие же акты бесчисленных индивидов способом легко понят-
25 ным, точное описание которого может быть опущено. Здесь нам
достаточно знать, что наука создает или должна создавать бли-
жайшие предварительные условия для производства актов зна-
ния, {то есть} реальные возможности знания, осуществление ко-
торых «нормальный» или «обладающий соответственными спо-
зо собностями» человек может рассматривать как достижимую
^ цель своего стремления. В этом смысле, стало быть, наука на-
8 правлена на знание.
^ В знании же мы обладаем истиной. В актуальном знании, в ко-
т тором мы видим свою конечную цель, мы обладаем истиной как
|" 35 объектом правильного суждения. Но одного этого недостаточно,
$ ибо не каждое правильное суждение, не каждое согласное с исти-
ной полагание или отрицание некоторого положения дел есть зна-
ние о бытии или небытии этого положения дел. Для него требует-
ся, скорее, — если речь идет о знании в самом узком и строгом
40 смысле — очевидность, светлая уверенность, что то, что мы при-
знали, есть, а того, что мы отвергли, — нет. Эту уверенность, как
известно, следует отличать от слепого убеждения, от смутного,
хотя бы и самого решительного мнения; иначе мы рискуем раз-
биться о скалы крайнего скептицизма. Но обычное словоупотреб-
45 ление не придерживается этого строгого понятия знания. Напри-
31
мер, мы говорим об акте знания таВке в тех случаях, когда одно-
временно с вынесенным суждениемяЬ3никает ясное воспоминание
о том, что мы уже некогда вынесливуЖдение тождественного со-
держания, сопровождавшееся созн|нием очевидности; в особен-
ности это имеет место, когда воспоминание касается также хода 5
доказательства, из которого произросла эта очевидность, и у нас
есть уверенность, что мы в состоянии воспроизвести одновремен-
но и то и другое. («Я знаю, что теорема Пифагора {истинна}1, —
я могу ее доказать»; вместо последнего утверждения можно,
впрочем, также услышать: «но я забыл доказательство».) ю
Таким образом, мы вообще придаем понятию знания более
широкий, хотя и не совсем расплывчатый смысл; мы отличаем его
от мнения, лишенного оснований, и при этом опираемся на те или
иные «признаки» {наличия}2 (Bestehen) предполагаемого положе-
ния дел, соответственно, правильности вынесенного суждения, is
Самым совершенным признаком правильности служит очевид-
ность: она есть для нас как бы непосредственное овладение самой
истиной. В огромном большинстве случаев мы лишены такого аб-
солютного познания истины; заменой ему служит (стоит только
вспомнить о функции памяти в вышеприведенных примерах) оче- го
видность той большей или меньшей вероятности положения дел, с
которой — при соответственно «значительных» степенях вероят- I Z2
ности — обычно связывается твердое и решительное суждение. ~о
Очевидность вероятности положения дел А, правда, не ручается §
за очевидность его истинности, но она обосновывает сравнитель- 25 3
ные и очевидные оценки, с помощью которых мы, смотря по поло- S
жительным или отрицательным значениям вероятности, можем
отличить разумные предположения, мнения, догадки от неразум-
ных или более основательные от менее основательных. Следова-
тельно, в конечном счете всякое подлинное знание и в особенно- зо
сти всякое научное знание покоится на очевидности, и предел
очевидности есть также предел понятия знания. §
Тем не менее в понятии знания (или — что является для нас g
равнозначным — познания) остается некоторая двойственность. *
Знание в самом узком смысле слова — это очевидность того, что 35 -§
известное положение дел {имеет место или нет}3 (besteht oder §
nicht besteht), например, что S есть или не есть Р. Следовательно,
также очевидность того, что известное положение дел обладает §
той или иной степенью вероятности, представляет собой — отно-
сительно степени вероятности — знание в самом узком смысле 40
слова. Напротив, что касается {наличия} (Bestand)4 самого этого
о
оэ
1 А: {существует}.
2 А: {истины}.
' А: {значимо или нет} (gilt oder nicht gilt).
ц А: {значимости} (Geltung).
о;
i
О
со
О
с[
Ф
с;
и
и
X
CD
X
и
CD
32
положения дел (а не его вер|ЬТНОСТи), то здесь налицо знание в
более широком, видоизмене1Шом смысле. В этом последнем смыс-
ле говорят — соответственн»тепеням вероятности — о большей
и меньшей мере знания, а знание в более точном смысле — оче-
5 видность того, что S есть Р, — выступает в качестве абсолютного,
идеального предела, к которому асимптотически приближается,
по мере возрастания своих степеней, вероятность Р-бытия для S.
Но к понятию науки и ее задаче принадлежит нечто большее,
чем просто знание. Когда мы переживаем отдельные внутренние
ю восприятия или их группы и признаем их существующими, то мы
имеем знания, но еще далеко не науку. Так же обстоит дело с бес-
связными комплексами актов знания в целом. Хотя наука и дает
нам многообразие знания, но не {одно лишь}1 многообразие. Пред-
метное (sachlich) родство также еще не порождает специфиче-
15 ского единства в многообразии знания. Группа разобщенных
химических знаний, разумеется, не давала бы права говорить о
науке химии. Ясно, что требуется нечто большее, а именно систе-
матическая связь в теоретическом смысле, и под этим разумеет-
ся обоснование знания, надлежащая связность и порядок в ходе
20 обоснования.
К сущности науки принадлежит, таким образом, единство свя-
зи обоснований, систематическое единство, в которое сведены не
только отдельные знания, но и сами обоснования, а с ними и выс-
шие комплексы обоснований, называемые теориями. Цель на-
25 уки — не знание вообще, а знание в том объеме и в той форме,
которые наиболее полно соответствуют нашим высшим теорети-
с; I ческим задачам.
Если систематическая форма кажется наиболее чистым во-
площением идеи знания и мы на практике стремимся к ней, то в
зо этом сказывается не только эстетическая черта нашей природы.
Наука не хочет и не должна быть ареной архитектонической
игры. Систематика, присущая науке, — конечно, настоящей, под-
линной науке, — есть не наше изобретение; она коренится в са-
сс мих вещах, и мы ее просто находим, открываем. Наука стремится
^ 35 быть орудием завоевания царства истины для нашего знания, и
$ притом возможно большей части этого царства. Но в царстве ис-
тины господствует не хаотический беспорядок, а единство зако-
номерности; поэтому исследование и изложение истин тоже
должно быть систематическим, оно должно отражать в себе их
40 систематические связи и вместе с тем пользоваться последними
как ступенями дальнейшего движения, чтобы, исходя из данного
нам или уже приобретенного знания, иметь возможность посте-
пенно подниматься к все более высоким сферам царства истины.
1 В А курсивом не выделялось.
^33
Наука не может обойтись без aflLx вспомогательных ступе-
ней. Очевидность, на которой в кошеном счете покоится всякое
знание, не является в виде естествейЦого придатка, возникающе-
го вместе с простым представлением положения дел и без каких
бы то ни было искусственных, методических мероприятий. В про- 5
тивном случае людям никогда не пришло бы в голову создавать
науки. Методическая обстоятельность теряет свой смысл там, где
вместе с замыслом (Intention) дан уже и его результат. К чему ис-
следовать отношения обоснований и конструировать доказатель-
ства, если можешь приобщиться к истине путем непосредствен- ю
ного овладения ею? Фактически очевидность, отмечающая пред-
ставленное положение дел как {имеющее место}1 (bestehend),
соответственно абсурдность, характеризующая его как {не имею-
щее места}2 (и сходным образом в отношении вероятности и неве-
роятности), непосредственно проявляются только в весьма огра- is
ничейной группе примитивных положений дел. Бесчисленные
истинные положения (Satze) познаются нами как истины лишь
тогда, когда они методически «обоснованы», т. е. если в этих слу-
чаях при простом знакомстве с заключенной в положении мыслью
и появляется решение в форме соответствующего суждения, то 20
все же не очевидность; но они, при нормальных условиях, появ-
ляются оба одновременно, коль скоро мы исходим из известных I ^
познаний и затем направляемся к искомому положению путем ~о
определенной последовательности мыслей. Для одного и того же §
положения возможны разнообразные пути обоснования; одни 25 ^
исходят из одних познаний, другие — из других; но характерно и §
существенно то обстоятельство, что имеется бесконечное много-
образие истин, которые без подобных методических процедур
никоим образом не могут превратиться в знание.
И что дело обстоит именно так, что мы нуждаемся в обосно- зо
ваниях, чтобы в познании или в знании выходить за пределы не-
посредственно очевидного и потому тривиального, делает необ- g
ходимыми и возможными не только науки, но вместе с ними так- g
же наукоунение, логику. Если все науки действуют методически в *
своем стремлении к истине, если все они используют более или 35 -g
менее искусственные вспомогательные средства для того, чтобы q
добиться познания истин или вероятностей, которые иначе оста- g
лись бы скрытыми, и чтобы использовать непосредственно оче- §
видное или уже установленное в качестве рычага для достижения ?
более отдаленного и только косвенно достижимого, то сравни- 40
тельное изучение этих методических вспомогательных средств,
в которых отразились познания и опыт бесчисленных поколений
исследователей, могло бы дать нам в руки средство для установ-
о
—I
1 А: {истину}.
2 А: {ложность}.
2 Пролегомены к чистой логике
34
ления общих норм для подсЖых приемов, а равно также правил
для изобретательного конем^Ир0вания таковых сообразно раз-
личным классам случаев. Ж
5 § 7. Продолжение. Три важнейшие особенности
обоснований
Чтобы несколько глубже проникнуть в дело, обсудим важ-
нейшие особенности замечательных процессов мысли, называе-
ю мых обоснованиями.
Мы отмечаем, во-первых, что в отношении своего содержания
они обладают прочной структурой (Gefiige). Если только мы хо-
тим действительно показать очевидность обосновываемых поло-
жений, т. е. если обоснование должно быть подлинным обоснова-
15 нием, то мы не можем, желая достигнуть какого-либо познания,
например познания теоремы Пифагора, произвольно брать за ис-
ходные точки любые из непосредственно данных нам познаний
или, в дальнейшем, включать и выключать какие угодно члены
ряда мыслей.
20 Не трудно заметить и второе. С самого начала, т. е. до сравни-
тельного обозрения многочисленных примеров обоснований, на
которые мы повсюду наталкиваемся, могло бы показаться воз-
можным, что каждое обоснование по своей форме и содержанию
совершенно своеобразно. Природа могла бы по своему капризу —
25 мысль для нас возможная — так причудливо устроить нашу ду-
ховную организацию, что столь привычное теперь представление
с; I многообразных форм обоснования было бы лишено всякого смыс-
ла и что при сравнении между собой каких-либо обоснований
единственным общим элементом их можно было бы признать
зо лишь то, что положение S, само по себе не обладающее очевидно-
§_ стью, получает характер очевидности, когда оно выступает в связи
g с известными, раз и навсегда, помимо какого бы то ни было рацио-
^ нального закона, приуроченными к нему познаниями Рь Р2... На
ее самом деле это не так. Не слепой произвол нагромоздил кучу ис-
^ 35 тин Pu P2... S и создал человеческий дух так, чтобы он неизбежно
$ (или при «нормальных» условиях) связывал познание Р\у Р2 с по-
знанием S. Никогда так не бывает. Не произвол и не случайность
господствуют в обосновывающих связях, а разум и порядок, что
означает: нормирующий закон. Вряд ли здесь нужен пример для
40 пояснения. Когда в математической задаче, касающейся некото-
рого треугольника ABC, мы применяем положение: «равносто-
ронние треугольники равноугольны», то мы даем обоснование,
которое в пространном виде гласит: «все равносторонние тре-
угольники равноугольны, треугольник ABC — равносторонен,
45 следовательно, он — равноуголен». Сопоставим это с арифмети-
35
ческим обоснованием: «каждое де<аЬичНое число, оканчивающее-
ся четной цифрой, есть четное чи1лС; 364 — десятичное число,
оканчивающееся четной цифрой, следовательно, оно четное чис-
ло». Мы сразу замечаем, что эти обоснования имеют нечто общее,
одинаковое внутреннее строение, которое мы разумно выражаем 5
в форме «умозаключения»: всякое А есть Ву X есть А, следова-
тельно, X есть Б. Но не только эти два обоснования имеют эту
одинаковую форму, а еще и бесчисленное множество других. Бо-
лее того, форма умозаключения представляет собой понятие
класса, объемлющее бесконечное многообразие связей предло- ю
жений того же рельефно выраженного в нем строения. Но в то же
время имеется априорный закон, гласящий, что всякое предлагае-
мое обоснование, протекающее по этой схеме, действительно вер-
но, поскольку оно вообще исходит из верных предпосылок.
И это имеет всеобщее значение. Всюду, где мы путем обосно- is
вания восходим от данных познаний к новым, ходу обоснования
присуща известная форма, общая ему с бесчисленными другими
обоснованиями. Эта форма находится в известном отношении к
общему закону, который дает возможность сразу оправдать все
отдельные обоснования. Ни одно обоснование — и это в высшей го
степени замечательный факт — не стоит изолированно. Ни одно
не связывает познаний с познаниями без того, чтобы либо во внеш- I Z]
нем способе связывания, либо в нем и вместе с тем во внутреннем ~о
строении отдельных положений не выражался определенный §
тип, который, схваченный в общих понятиях, сразу переходит в 25 3
форму общего закона, относящегося к бесконечному числу воз- S
можных обоснований. I
Отметим, наконец, еще третью достопримечательность. С са-
мого начала, т. е. до сравнения обоснований различных наук, мог-
ла бы показаться возможной мысль, что формы обоснования зо
привязаны к сферам познания. Если обоснования и не меняются
вообще вместе с соответствующими классами объектов, то все же
могло бы быть и так, что обоснования резко подразделяются со-
образно с некоторыми весьма общими понятиями классов, на-
пример, теми, которые разграничивают научные сферы. Значит, 35 -§
нет формы обоснования, общей двум наукам, например матема- §
тике и химии? Ясно между тем, что это не так; это видно уже из
вышеприведенного примера. Нет науки, в которой не встречалось §
бы неоднократного перенесения общего закона на частные слу-
чаи, т. е. формы умозаключения, взятой нами выше в виде приме- 40
ра. То же относится и ко многим другим видам умозаключения.
Более того, мы сможем сказать, что вес другие формы умозаклю-
чения могут быть так обобщены и поняты в своем «чистом» виде,
что освобождаются от всякой существенной связи с конкретно
ограниченной областью познания. 45
2*
о
I
:о
s
X
о
CD
I
и
и
CD
и
0
X
X
l_
о
с;
36^_
§ 8. Отношение этих Добенностей к возможности
науки и наукоучения
5 Эти особенности обоснований, своеобразия которых мы не
замечаем только потому, ч^о слишком мало склонны искать про-
блемы в повседневном, явцо связаны с возможностью науки, а
затем и наукоучения.
В этом отношении недостаточно того, что обоснования про-
ю сто существуют. Если бы они были бесформенными и незаконо-
мерными, если бы не существовала {эта} фундаментальная исти-
на, которая гласит, что всем обоснованиям присуща известная
«форма », свойственная не только данному hie et nunc1 умозаклю-
чению, но типичная для целого класса умозаключений, и что вер-
is ность умозаключений всего этого класса гарантируется их фор-
мой, — если бы все это обстояло иначе, тогда не было бы науки.
Более не имело бы никакого смысла говорить о методе, о систе-
матически закономерном продвижении от познания к познанию;
и всякий прогресс знания был бы случайностью. Тогда при слу-
20 чайной встрече в нашем уме суждений Р: Р2 ♦.., способных сделать
очевидным суждение 5, нас осеняло бы сознание очевидности.
Было бы невозможно использовать существующие обоснования
для будущего, для новых обоснований с новой материей. Ибо ни
одно обоснование не было бы образцом для другого, ни одно не
25 воплощало бы в себе типа; а, стало быть, никакая группа сужде-
ний, мыслимая как система предпосылок, не имела бы в себе ни-
чего типичного, что могло бы (без понятийной фиксации, без
ссылки на разъясненную «форму умозаключения») навязываться
нам2 в новом случае, при наличии совершенно иной «материи» и
зо облегчать приобретение нового познания. Искать доказательств
ё какого-либо данного предложения не имело бы смысла. И как бы
g мы стали это делать? Должны ли мы перебрать все возможные
^ группы положений и посмотреть, годятся ли они в предпосылки
ее данному? Самый умный человек не имел бы в этом отношении ни-
|" 35 каких преимуществ перед самым глупым3. Богатая фантазия, об-
$ ширная память, способность к напряженному вниманию и т. п. —
всё это вещи прекрасные, но интеллектуальное значение они име-
ют только для мыслящего существа, у которого обоснование и
изобретение подчинены закономерным формам.
40 Ведь это бесспорно, что в любом психическом комплексе не
только элементы, но и связующие формы обладают ассоциатив-
1 здесь и теперь (лат.). — Прим. ред.
2 В А следовало: {по законам ассоциации идей}.
J В А следовало: (и представляется сомнительным, превосходил бы он его вообще
в чем-либо существенном}.
37
ным, соответственно, репродукти»ш эффектом. В силу этого и
может оказываться полезной фор» наших теоретических мыс-
лей и мыслительных связей. Подоавр тому как, например, форма
известных посылок с особенной /кгкостью вызывает соответ-
ствующий вывод в силу того, что сделднные раньше умозаключе- 5
ния той же формы оказались удачными, так и форма доказывае-
мого положения может напомнить нам известные формы обо-
снования, которые когда-то дали умозаключения подобной же
формы. Пусть это и не ясное, подлинное воспоминание, но все же
нечто ему аналогичное, некоторого рода скрытое воспоминание, ю
«бессознательное возбуждение» (в смысле Б. Эрдманна); во вся-
ком случае, это то, что как ничто другое содействует более легко-
му и успешному построению доказательств (и не только в тех об-
ластях, где господствуют argumenta in forma, как в математике).
Почему опытный мыслитель легче находит доказательства, чем is
неопытный? Потому что типы доказательств, вследствие много-
кратного повторения, запечатлелись глубже и, следовательно, го-
раздо легче пробуждаются к деятельности и определяют направ-
ление мыслей. Всякое научное мышление в известной степени
дает навык к научному мышлению вообще; наряду с этим, однако, 20
надлежит признать, что математическое мышление особенно пред-
располагает специально к математическому, физическое — к I Z]
физическому и т. д. Первое основано на существовании типичных ~о
форм, общих всем наукам, второе — на существовании других | §
форм, которые имеют свое особое отношение к особенностям от- 25
дельных наук (и могут оказаться определенными комбинациями | §
первых форм). С этим связаны своеобразия научного такта, пред-
восхищающей интуиции и догадки. Мы говорим о такте и взоре
филолога, математика и т. д. Кто же обладает им? Прошедший
школу долголетнего опыта филолог, математик и т. д. Известные зо ^
формы связей содержания вытекают из общей природы предме- Я
тов каждой данной области, и они $ свою очередь определяют ти- g
пичные особенности форм обоснования, преобладающих именно g
в этой области. Это и есть базис для предвосхищающих научных
догадок. Всякая проверка, изобретение и открытие покоятся, ста- 35 -§
до быть, на закономерностях формы. §
Если, согласно сказанному, упорядоченная форма создает |
возможность существования наук, то, с другой стороны, значи- §
тельная независимость формы от области знания делает воз- -0
можным наукоунение. Если бы этой независимости не было, су- 40
ществовали бы только соподчиненные и соответствующие отдель-
ным наукам отдельные логики, но не общая логика. В действи-
тельности же нам необходимо и то и другое: исследования по
теории науки, в одинаковой степени касающиеся всех наук, и, как
дополнение к ним, особые исследования, относящиеся к теории 45
i
I
о
ш
§
сц
и
и
о
и
О)
о
10
38 г-
и методу отдельных наук и варавленные на изучение особенно-
сти последних. Щ
Таким образом, фиксирование тех характерных особенно-
стей, которые выяснились пр§сравнительном рассмотрении обос-
нований, можно признать небесполезным; оно проливает некото-
рый свет на саму нашу дисциплину, на логику в смысле науко-
учения.
§ 9. Методические приемы наук суть отчасти
обоснования, отчасти вспомогательные средства
для обоснования
Необходимы, однако, еще некоторые дополнения, прежде
is всего, относительно того, что мы ограничились обоснованиями,
которыми все же не исчерпывается понятие методического при-
ема. Обоснованиям, однако, полагается центральное значение,
что оправдывает наше предварительное ограничение.
А именно, можно сказать, что все научные методы, которые
го сами не имеют характера настоящих обоснований (будь то про-
стых или сколь угодно сложных) либо являются экономизирую-
щими мышление сокращениями и суррогатами обоснований, ко-
торые, получив сами раз и навсегда смысл и ценность благодаря
обоснованию, в своем практическом применении действуют как
25 обоснования, но лишены явного (einsichtigen) идейного содержа-
ния обоснований; либо же эти научные методы представляют
более или менее сложные вспомогательные приемы, которые
подготавливают, облегчают, удостоверяют и делают возможны-
ми будущие обоснования и, следовательно, опять-таки не могут
зо претендовать на самостоятельное значение, равноценное значе-
^ нию этих основных процессов науки.
g Так, например, — чтобы остановиться на второй упомянутой
^ нами группе методов — важным предварительным требованием
с* для упрочения обоснований вообще является соразмерный спо-
|" 35 соб выражения мыслей посредством ясно различимых и недвус-
^ мысленных знаков. Язык предоставляет мыслителю широкопро-
фильную систему знаков для выражения его мыслей; и хотя никто
не может обойтись без нее, она все же представляет собой в выс-
шей степени несовершенное вспомогательное средство для стро-
40 гого исследования. Всем известно вредное влияние эквивокаций
(двусмысленностей) на правильность умозаключений. Осторож-
ный исследователь может пользоваться языком, лишь искусно
обезопасив его; он должен дефинитивно определять употребляе-
мые им термины, если они не однозначны и лишены точного смыс-
45 ла. Таким образом, в номинальной дефиниции мы видим методи-
39
ческий вспомогательный прием дЛуПрочения обоснований, этих
первичных и собственно теоретичЖ*Их операций.
То же можно сказать и о номШьклатуре. Короткие и харак-
терные обозначения важнейших и1асто встречающихся понятий
безусловно необходимы — чтобы упомянуть лишь об одной сто- s
роне — повсюду, где выражения э^их понятий через первона-
чальный запас выражений, уже получивших определение, заняли
бы слишком много места. Ибо пространные выражения, снаб-
женные множеством пояснительных предложений, затрудняют
операции обоснований или даже делают их невыполнимыми. ю
С подобной же точки зрения можно рассматривать и метод
классификации и т. д.
Примерами первой группы методов могут служить столь пло-
дотворные алгоритмические методы, своеобразная функция ко-
торых состоит в том, чтобы посредством искусственного порядка is
механических операций с чувственными знаками экономить нам
как можно больше чисто дедуктивной духовной работы. Сколь ни
поразительны результаты этих методов, все же их смысл и оправ-
дание вытекают лишь из сущности обосновывающего мышления.
Сюда относятся также и механические в буквальном смысле ме- го
тоды — вспомним аппараты для механической интеграции, счет-
ные машины и т. п., — затем методические приемы для установле- I zn
ния объективно верных опытных суждений, как, например, раз- ~о
нообразные методы, необходимые для определения положения §
звезды, электрического сопротивления, инертной массы, показа- 25 g
теля преломления, постоянной силы тяжести и т. д. Каждый та- | S
кой метод представляет совокупность приемов, выбор и порядок
которых определяются связью обоснования, которая показывает
раз и навсегда, что такого рода приемы, хоть и исполнены слепо,
необходимым образом дают объективно верное суждение. зо
Но довольно примеров. Ясно, что каждый действительный
прогресс познания совершается в обосновании; к последнему
примыкают, следовательно, все те методические действия и ис-
кусственные приемы, о которых, наряду с обоснованиями, гово-
рит логика. В силу этого отношения они и приобретают типиче- 35 -§
ский характер, который и составляет, по сути, идею метода. Их §
типичность, кстати сказать, дала и нам возможность отнести их к *
содержанию предыдущего параграфа. §
§Ю.Идеи теории и науки как проблемы наукоучения 40
Но необходимо еще одно дальнейшее дополнение. Наукоуче-
ние, как оно здесь предстало перед нами, занимается, разумеет-
ся, не только исследованием форм и закономерностей отдельных
обоснований (и относящихся к ним вспомогательных приемов). 45
Q
О
х
ш
40
Мы ведь находим отдельные йрЬснования и вне науки, и поэтому
ясно, что отдельные обоснования _- как и беспорядочные нагро-
мождения обоснований — ец#не образуют науку. Для этого не-
обходимо, как мы выразилисшвыше, известное единство обосно-
5 Бывающей связи, известное единство в последовательности сту-
пеней обоснований. Эта ффрма единства сама имеет большое
телеологическое значение для достижения высшей цели позна-
ния, к которой стремятся все науки: содействовать нам, насколь-
ко возможно, в исследовании истины, и не отдельных истин, а
ю царства истины, соответственно, естественных регионов, на ко-
торые оно разделяется.
Задачей наукоучения будет, следовательно, изучить науки
как того или иного рода систематические единства, другими
словами, исследовать, что придает им характерную форму наук,
is что определяет их взаимное разграничение, их внутреннее рас-
членение на области и на относительно замкнутые теории, како-
вы их существенные виды и формы и т. п.
Эти систематические сплетения обоснований можно тоже
g подчинить понятию метода и тем указать наукоучению, наряду с
§ го задачей исследования методов знания, действующих в науках,
о также и задачу рассмотрения тех методов, которые сами носят
у название наук. Ему предстоит различать не только правомерные
* и неправомерные обоснования, но также правомерные и непра-
5 вомерные теории и науки. Задачу, которая, таким образом, выпа-
v 25 дает на его долю, несомненно, нельзя считать независимой от
5 первой, предварительное разрешение которой она в значитель-
с^ I ной мере предполагает. Ибо исследование наук как системати-
ческих единств немыслимо без предварительного исследования
обоснований. Во всяком случае, обе содержатся в понятии науки
зо о науке как таковом.
Q_
§ §11. Логика или наукоучение как нормативная
^ дисциплина и как практическое руководство
£- 35 Из всего вышесказанного вытекает, что логика в интересую-
^ щем нас здесь смысле наукоучения есть нормативная дисциплина.
Науки суть творения духа, направленные к известной цели и пото-
му также подлежащие оценке сообразно с этой целью. То же при-
менимо к теориям, обоснованиям и ко всему вообще, что мы назы-
40 ваем методом. Является ли наука действительно наукой, и метод —
методом, зависит оттого, соответствуют ли они той цели, к которой
стремятся. Логика исследует, что относится к истинной, действи-
тельной науке как таковой, другими словами, что конституирует
идею науки, чтобы, приложив полученную мерку, можно было ре-
45 шить, отвечают ли эмпирически данные науки своей идее, или в ка-
41
—г
кой мере они к ней приближают» и в чем 0т нее отклоняются.
В этом логика проявляет свой хащ^тер нормативной науки и от-
деляет себя от сравнительного спДьба рассмотрения, свойствен-
ного исторической науке, которая стремится понять науки как
конкретные продукты культуры соответствующих эпох в их типы- ъ
неских особенностях и общих чертам и объяснить их из условий
времени. Ибо сущность нормативной<науки состоит в том, что она
обосновывает общие положения, в которых в связи с нормирую-
щей основною мерой — например, идеей или высшей целью —
указываются определенные признаки, обладание которыми гаран- ю
тирует соответствие мере или же создает необходимое условие
этого соответствия. Нормативная наука дает также родственные
положения, в которых учитывается случай несоответствия или вы-
сказывается отсутствие таких соотношений вещей. Это не значит,
что она должна давать общие признаки, которые устанавливали is
бы, каким должен быть объект, чтобы соответствовать основной
норме. Никакая нормативная дисциплина не дает универсальных
критериев, подобно тому как терапия не отмечает универсальных
симптомов. В частности, наукоучение дает нам только специаль-
ные критерии, и это единственное, что оно может дать. Констати- го
руя, что в свете высшей цели наук и ввиду фактического строения
человеческого духа (и иных факторов, которые еще могут быть I zi
приняты в расчет) возникли такие-то и такие-то методы, скажем, ~о
М] М2..., оно высказывает положения следующей формы: каждая | §
группа духовных операций ар... протекающих в комплексной фор- 25
ме Мх (соответственно, М2...)> представляет случай правильного
метода; или, что равнозначно: каждый методический прием формы
М} (соответственно, М2...) правилен. Если бы действительно уда-
лось установить все возможные и правильные сами по себе поло-
жения этого и подобного рода, тогда, конечно, нормативная дис- зо
циплина имела бы правило оценки для каждого данного метода
вообще, но и тогда — только в форме специальных критериев.
Где базисная норма есть цель или может стать целью, там из
нормативной дисциплины, путем легко понятного расширения ее
задачи, следует практическое руководство. Так и здесь. Когда на- 35 -§
укоучение ставит перед собой более широкую задачу исследовать §
находящиеся в нашей власти условия, от которых зависит реализа- *
ция правильных методов, и устанавливать правила, по которым мы о
должны в методических ухищрениях выпытывать истину, верно -°
разграничивать и строить науки, в частности, изобретать или при- 40
менять многочисленные полезные для науки методы и во всех этих
отношениях уберегать себя от ошибок, тогда оно становится прак-
тическим руководством в ?шуке. Очевидно, что последнее {целиком}1
о
I
1 А: {целиком и полностью}.
42
i
включает в себя нормативноеМуКОуЧение, и так как ценность его
бесспорна, то мы имеем полЩе основание соответственно рас-
ширить понятие логики и оп»деЛить ее в смысле этого практи-
ческого руководства.
5
§ 1 2. Соответствующе дефиниции' логики
Дефиниция логики как практического руководства издавна
пользуется популярностью, но более конкре^ые определения
обыкновенно оставляют желать лучшего. Неясны и, во всяком
случае, слишком узкие такие определения, каЦпрактическое ру-
ководство в суждении, в умозаключении, в познании, в мышлении
{Vart de penser). Если, например, в последней, еще и сегодня рас-
хожей дефиниции мы ограничим термин «мышление», имеющий
неопределенное значение, понятием правильного суждения, то
определение гласит: практическое руководство в правильном
суждении. Но из этого определения нельзя вывести целей науч-
ен I ного познания; ясно, следовательно, что оно слишком узкое. Если
g сказать, что цель мышления {всецело;2 осуществляется только в
§ го науке, то это, несомненно, верно; но тем самым признается, что,
о) по сути, не мышление или познание есть цель данного практиче-
У ского руководства, а то, для чего само мышление является лишь
* средством.
§ Подобные же сомнения возбуждают и прочие дефиниции.
J 25 К ним применимо также недавно вновь выдвинутое Бергманом
х
с^ I тельности — например, живописи, пении, верховой езде — мы
прежде всего должны ожидать, «что оно указывает, как посту-
пать для правильного выполнения соответствующей деятельно-
зо сти, например, как живописцу держать кисть и водить ею, как пев-
^ цу действовать грудью, горлом и ртом, как всаднику натягивать и
У отпускать поводья и нажимать ногами ». В таком случае в область
>. логики вошли бы совершенно.чуждые ей учения3.
ее Несомненно, ближе к истине дефиниция логики Шлейермахе-
^ 35 ра как практического руководства в научном познании. Ибо,
$ само собой разумеется, в ограниченной таким образом дисцип-
лине нам пришлось бы считаться лишь с особенностями научного
познания и исследовать то, что может ему способствовать, тогда
как более отдаленные предварительные условия, которые вообще
1 А: {дефиниция}.
2 А: {целиком и полностью}.
■' BergmminJ. Die Grundproblemen der Logik. Berlin: Mittler und Sohn, 1895. S. 79.
Ср. также: Bolzano B. Wissenschaftslehre. Sulzbach, 1837. Bd. I. S. 24. «Относится ли к
логике, например, вопрос о том, помогает ли данное лекарство для укрепления памя-
ти? А так должно было бы быть, если бы логика была ars rationis formandae в полном
смысле слова».
43
благоприятствуют осуществленщЩПОЗнания, предоставляются
педагогике, гигиене и т. д. Но в определении Шлейермахера не
совсем ясно выражено то обстоят^ЬСТВо, что этому практиче-
скому руководству надлежало бы Мкже устанавливать правила,
сообразно которым строятся и отграничиваются науки, в то вре-
мя как, напротив, &та цель включает ц себя цель научного позна-
ния. Превосходнь^е мысли по вопросу об отграничении нашей
дисциплины имеются в Наукоучении Больцано, но больше в пред-
варительных критических исследованиях, чем в дефиниции, ко-
торой он сам отдает предпочтение. Она звучит довольно странно:
наукоучение (или логика) «есть та наука, которая указывает нам,
как целесообразно излагать науки в учебниках»1.
Z2
о
"О
ш
Q
ю
—i
О
CD
Q
О
X
О
"О
В:
о
н
CD
I
Q
1 Bolzano В. а. а. О. I. S. 7. Впрочем, весь IV том «Наукоучения» специально посвя-
щен задаче, выраженной в определении. Но получается странное впечатление, когда
видишь, что несравненно более важные дисциплины, которые обсуждаются в первых
трех томах, должны представлять просто вспомогательные средства для практиче-
ского руководства в научной учебной литературе. Великое значение этого далеко еще
нс в полной мере оцененного, даже почти вовсе незамеченного произведения основы-
вается, разумеется, на исследованиях этих томов.
Вторая глава
Теоретические ди|циплины как основа
нормативных
§ 1 3. Спор о практическом характере логики
Из наших последних рассуждений настолько явно следовала
правомерность логики как практического руководства, что может
показаться странным, как относительно этого пункта мог когда-
либо возникнуть спор. Практически ориентированная логика есть
непреложное требование всех наук, и этому соответствует также,
что логика исторически выросла из практических мотивов науч-
ной работы. Это произошло, как известно, в те достопамятные
времена, когда зарождающейся греческой науке грозила опас-
ность погибнуть от нападок скептиков и субъективистов, и все
дальнейшее преуспевание науки зависело оттого, будут ли найде-
ны объективные критерии истины, которые были бы в состоянии
разрушить иллюзорный блеск софистической диалектики.
Если, тем не менее, в особенности в новейшее время под влия-
нием Канта, неоднократно отрицали за логикой характер практи-
ческого руководства, между тем как другое направление продол-
жало придавать этой характеристике особый вес, то, очевидно,
спор касался не просто вопроса о том, возможно ли ставить логи-
ке практические цели и сообразно с этим понимать ее как практи-
ческое руководство. Ведь сам Кант говорил о прикладной (ange-
wandten) логике, которой вменяется в обязанность регламента-
ция употребления рассудка «в связи со случайными условиями
субъекта, которые этому употреблению могут мешать или содей-
ствовать»1 и от которой мы можем также узнать, «что способ-
ствует правильному употреблению рассудка, каковы вспомога-
тельные средства для этого или средства излечения от логических
ошибок и заблуждений»2. Если он и не согласен считать ее на-
укой, подобно чистой логике3, если он даже полагает, что она
«собственно не должна бы называться логикой»"4, то ведь всякий
1 Критика чистого разума. Введение в трансцендентальную логику I, последний аб-
зац (см.: Кант И. Критика чистого разума. СПб.: Тайм-Аут, 1993. С. 71. — Прим. ред.).
1 Кант И. Логика. Введение II (WW, Hartenstein'sche Ausgabe, 1867, VIII. S. 18).
(Гуссерль ссылается здесь и в последующем на издание: Kant I. Samtliche Werke. Hrsg.
von G. Hartenstein. Leipzig, 1867-1869. — Прим. ред.)
3 Критика чистого разума, а. а. О. (WW, HI. S. Ъ$).
4 Логика, а. а. О.
45
волен так расширить цель логики|»тобы она охватывала и при-
кладную, т. е. практическую ее чашь1. Во всяком случае, можно
спорить, да немало уже и спорили* том, много ли выиграет раз-
витие человеческого знания от применения к нему логики в ка-
честве практического наукоучениЙ; действительно ли следует 5
ожидать от дополнения старой логики, которая служит лишь для
проверки уже данных знаний, «логикой открытий», ars inventiva,
таких великих переворотов и такого прогресса, на какие рассчи-
тывал, как известно, Лейбниц, и т. д. Но этот спор не затрагивает
принципиально важных пунктов и разрешается ясным принци- ю
пом, что даже умеренная вероятность дальнейшего развития на-
уки должна оправдывать разработку направленной на эту цель
нормативной дисциплины, не говоря уже о том, что выведенные
правила сами по себе являются ценным вкладом в познание.
Действительно спорный и принципиально важный вопрос, ко- is
торый, к сожалению, не был ясно намечен ни одной стороной, ле-
жит совсем в другом направлении; он заключается в том, выража-
ет ли дефиниция логики как практического руководства ее сущно-
стный характер. Другими словами, спрашивается, основывается
ли право логики на звание истинно научной дисциплины только го
на практической точке зрения, тогда как с теоретической точки
зрения все познания, собираемые логикой, состоят, с одной сто-
роны, из чисто теоретических положений, подлинной родиной
которых являются другие известные нам теоретические науки,
главным образом психология, с другой же стороны — из правил, 25
основанных на этих теоретических положениях.
И действительно, в воззрении Канта существенно не то, что он
оспаривает практический характер логики, а то, что он считает
возможным и в теоретико-познавательном отношении фундамен-
тальным определенное ограничение, соответственно, сужение ло- зо
гики. В соответствии с этим, она оказывается наукой совершенно
независимой, новой, в сравнении с другими известными науками,
и притом наукой чисто теоретической. Для нее, подобно матема-
тике, всякая мысль о возможном применении является внешней,
1 Если Кант и считает, что общая логика с практической частью есть contradictio x
in adjecto, и потому отказывается от деления логики на теоретическую и практиче- .р
скую (Логика. Введение II» sub 3), то ничто не мешает нам все же ценить как практиче- §
скую дисциплину то, что Кант называет прикладной логикой. «Практическая логика », ^
в обычном смысле, вовсе не предполагает обязательно «знания известного рода пред- J
метов, к которым она применяется», но зато предполагает знание разума, которо- ~
му она способствует в его стремлении к познанию. Применение может идти в двух Q
направлениях: мы можем использовать логические правила для отдельной области q
знания — это относится к отдельной науке и к ее методологии. С другой стороны, Q
возможно также из идеальных, независимых от особенностей человеческого ума за- О
комов чистой логики (если таковые существуют) вывести практические правила, кото- q
рыс считались бы с особой природой человека (in specie). Тогда мы имели бы общую и
в<-*е же практическую логику.
оэ
о
-О
46
причем сходство се с матемД|кой сказывается еще и в том, что
она суть априорная и чисто Демонстративная дисциплина.
Понимать логику толькоАак теоретическую науку означает,
согласно господствующей фщрме противостоящего учения, сво-
5 дить ее к психологическим, ийогда грамматическим и иным поло-
жениям, т. е. к небольшим фрагментам из иным образом отграни-
ченных и к тому же эмпирических наук. По Канту же мы встреча-
емся здесь с замкнутой в себе, самостоятельной и априорной
областью теоретической истины — с чистой логикой,
ю Ясно, что в этих учениях играют роль еще Другие существен-
ные разногласия, а именно, есть ли логика априорная или эмпи-
рическая наука, независимая или зависимая, демонстративная
или недемонстративная. Если мы отстраним эти вопросы как вы-
ходящие за пределы нашего ближайшего интереса, то останется
is вышеупомянутый спорный пункт: одна сторона будет утверж-
дать, что в основе каждой логики, понимаемой как практическое
руководство, лежит ее собственная теоретическая наука, «чис-
тая» логика; по мнению же другой стороны, все теоретические
учения, которые можно констатировать в логическом практиче-
20 ском руководстве, могут быть отнесены к другим известным тео-
ретическим наукам.
Последнюю точку зрения горячо защищал уже Бенеке1; ясно
изложил ее Дж.Ст. Милль, логика которого и в этом отношении
имела большое влияние2. На той же почве стоит и ведущая работа
25 новейшего логического движения в Германии — логика Зигварта.
В ней ясно и решительно сказано: «Высшая задача логики, состав-
сц I ляющая вместе с тем ее действительную сущность, — быть практи- >
ческим руководством»3.
На другой точке зрения, наряду с Кантом, стоит Гербарт и
зо многие из их учеников.
^ Впрочем, насколько легко в этом отношении самый крайний
g эмпиризм уживается с взглядами Канта, можно видеть на примере
^ логики Бэна, которая хотя и построена в виде практического ру-
сс ководства, но отчетливо признает логику подлинно теоретиче-
^ 35 ской и абстрактной наукой — даже наукой аналогичной матема-
^ тике — и одновременно стремится интегрировать ее в собствен-
1 Бенеке стремится подчеркнуть свое убеждение в практическом по существу ха-
рактере логики в самих заглавиях своих изложений логики — «Lehrbuch der Logik
als Kunstlehre des Denkens» (1832), «System der Logik als Kunstlehre des Denkens» (1842)
(«Учебник логики как искусства мыслить» и «Система логики как искусства мыс-
лить»). В содержательном отношении см. в «Системе» предисловие, введение и осо-
бенно полемику с Гербартом, I. S. 2If.
2 Для выдвигаемого нами вопроса важно не столько главное произведение Мил-
ля, сколько его полемическая работа против Гамильтона. Ниже последуют необходи-
мые цитаты.
J Sigwart Cb. Logik. 2 Aufl. Freiburg, 1889-1893. S. 10 (см. русский перевод: Зиг-
варт К. Логика. Т. 1. М.: Территория будущего, 2008. С. 32. — Прим. ред.).
47
ный состав. Правда, по Бэну, э» теоретическая дисциплина
основывается на .психологии, онаАначит> не предшествует, как
полагает Кант, всем другим наукамкак абсолютно независимая
наука; но все-таки это особая наука|а не только собрание разных
глав из психологии, как думает Милль, определяемое намерением 5
практически регулировать познание1.
Ни в одной из многочисленных обработок логики, вышедших
за это столетие, пбчти не был ясно поставлен и тщательно разо-
бран обсуждаемый пункт разногласия. Ввиду того что практиче-
ское изложение логики легко согласуется с обеими точками зре- ю
ния и обычно признавалось полезным обеими сторонами, многие
считали весь спор о практическом или теоретическом (по суще-
ству) характере логики лишенным всякого значения. Это проис-
ходило потому, что оставалось невыясненным различие между
той и другой точкой зрения. is
Для наших целей нет надобности входить в критический раз-
бор споров прежних логиков о том, наука ли логика или искусст-
во, или и то и другое, или ни то ни другое, и представляет ли она во
втором случае практическую или умозрительную (spekulative) на-
уку или же одновременно и то и другое. Сэр Вильям Гамильтон го
высказывается по этим вопросам и оценивает их значение следую-
щим образом: «Спор этот... быть может, один из самых пустых
споров в истории теоретических спекуляций. Для логики решение
этого вопроса совершенно несущественно. Если философы спо- | ~g
рили о том, каким именем назвать это учение, то это не потому, 25
что существовало разномыслие в отношении его задачи и приро- о
ды. В действительности спор шел исключительно о том, что соб- I о
ственно есть искусство и что — наука. И смотря по тому, какое
значение придавали этим терминам, логику объявляли то наукой,
то искусством, то тем и другим вместе, то ни тем, ни другим»2. Но зо
надо заметить, что сам Гамильтон не очень глубоко исследовал о
содержание и ценность упомянутых различений и разногласий. о
Если бы существовало надлежащее единогласие относительно 1
способа изложения логики и содержания относимых к ней уче- £
ний, тогда вопрос о том, входят ли в ее дефиницию понятия art и 35 о
science и каким образом они входят, имел бы гораздо меньшее §
значение, хотя все же не был бы только вопросом о ярлыке. Но £
(как мы уже говорили) спор о дефинициях есть спор о самой на- §
уке, причем не о завершенной, а развивающейся и лишь на- i
мечающейся науке, в которой проблемы, методы, учения — словом, 40 ^
решительно все находится еще под сомнением. Уже во времена Га- Я
мильтона и еще задолго до него различия во взглядах относитель- 8
' Ср.: Bain Л. Logic, Deductive and Inductive. London; New York, 1870. Vol. I. § 50. g
P. 34f. Q
2 Hamilton W. Lectures on Logic 3. Vol. I (Leer, on Metaphislcs and Logic. Vol. III).
1884. P. 9-10.
03
H
О
*)
I*
I
О
CD
О
с;
и
и
CD
и
(D
т
X
1_
О
с;
48
но существенного с°АеРжан*$§1огики, ее объема и способа изложе-
ния были весьма значительньшЛостаточно сравнить произведения
Гамильтона, Больцано, Мил|& и Бенеке. И как разрослись с тех
пор эти разногласия! Сопоставим Эрдманна и Дробиша, Вундта и
5 Бергманна, Шуппе и Брентаяо, Зигварта и Ибервега — есть ли это
единая наука, а не только./ единое название? Если бы всюду не
встречались обширные груйпы общих тем, то можно было бы поч-
ти утверждать последнее; ведь среди всех этих логиков мы не най-
дем двух, которые могли бы столковаться насчет содержания уче-
ю ния и даже постановки вопросов! Во введение мы уже указали,
что в дефинициях сказывается лишь различное понимание сущест-
венных задач и методологического характера логики и что соот-
ветственные предрассудки и заблуждения в такой отсталой науке,
как логика, могут с самого начала направить исследование по
is ложному пути. Кто согласен с этим, тот не скажет вместе с Га-
мильтоном: «Решение этого вопроса не имеет ни малейшего зна-
чения» {the decision of the question is not of the very smallest import).
Путанице немало содействовало то обстоятельство, что даже
некоторые выдающиеся сторонники чистой логики как особой
20 науки, например Дробиш и Бергманн, считали нормативный ха-
рактер этой дисциплины существенной принадлежностью ее по-
нятия. Противники же видели в этом явную непоследователь-
ность и даже противоречие. Разве в понятии нормирования не
содержится указание на руководящую цель и соответствующую
25 ей деятельность? И не означает ли, следовательно, нормативная
наука совершенно то же, что практическое руководство?
Способ, каким Дробиш вводит и понимает свои определения,
может служить лишь подтверждением этого. В его все еще ценной
логике мы читаем: «Мышление в двух отношениях может стать
зо предметом научного исследования: во-первых, как деятельность
§_ духа, условия и законы которой подлежат изучению, во-вторых,
g как орудие для добывания опосредованного знания; тут возмож-
^ но и верное, и ошибочное применение, и соответственно этому
q: верные и неверные результаты. Поэтому существуют как естест-
|" 35 венные законы мышления, так и нормативные законы мышления,
^ предписания (нормы), которыми оно должно руководствовать-
ся, чтобы вести к верным результатам. Исследование естествен-
ных законов мышления является задачей психологии, а установ-
ление его нормативных законов — задачей логики»'. В пояснении
40 говорится еще: «Нормативные законы всегда регулируют ту или
иную деятельность сообразно с определенной целью».
Противная сторона скажет: здесь нет ни одного слова, под ко-
торым не могли бы подписаться и которым не могли бы восполь-
зоваться Бенеке и Милль. Но если признать тождественность по-
1 Drobisch M. Neuc Darstcllung der Logik. 4 Aufl. Leipzig: L. VoB, 1875. § 2. S. 3.
49
нятий «нормативная дисциплина» ^практическое руководство»,
то само собой понятно, здесь, как иф всяком прикладном учении,
связью, объединяющей логические истины в одну дисциплину, яв-
ляется не внутренняя сопряженность, а руководящая цель. Но
тогда явно несообразно ставить логике такие узкие границы, ка- 5
кие ей ставит традиционная аристотелевская логика, дальше ко-
торой ведь «чистая» логика не идет. Бессмысленно ставить логике
известную цель и вместе с тем исключать из нее классы норм и
нормативных исследований, связанных с этой целью. Но предста-
вители чистой логики находятся еще под обаянием традиции; на ю
них еще действуете удивительное колдовство, посредством ко-
торого в течение тысячелетий пленяло пустое крючкотворство
(Formelkram) схоластической логики.
Такова цепь ближайших возражений, вполне способных осла-
бить современный интерес к более точному исследованию реаль- is
ных мотивов, которые заставляли великих и самостоятельных
мыслителей считать чистую логику особой наукой и которые и те-
перь еще заслуживают Серьезной оценки. Превосходный мысли-
тель Дробиш, быть может, дал неудачное определение; но это не
доказывает, что его позиция, как и позиция его учителя Гербарта, го
а также первого представителя этого учения — Канта1, по суще-
ству неверна. Ведь возможно, что за несовершенным определени-
ем кроется ценная мысль, которая лишь не получила логически g
ясного выражения. Обратим внимание на излюбленное у пред- ~§
ставителеи чистой логики сопоставление логики с чистой матема- 25
тикой. Математические дисциплины тоже обосновывают прак- I о
тические руководства, арифметика — практическое искусство I Q
вычисления, геометрия — землемерное искусство. И к теорети-
ческим абстрактным естественным наукам хоть и в несколько
ином виде, но тоже примыкают практические руководства: к фи- зо
зике — физическая, к химии — химическая технология. В связи с о
"О
этим можно предположить, что и намечаемая чистая логика име- ^
ет значение абстрактной теоретической дисциплины, которая по- 5
х
(D
добным же образом обосновывает особую технологию — именно g
логику в обычном практическом смысле слова. И как вообще в 35 о
случае практических руководств фундамент для выведения их §
о
1 Сам Кант, хотя и противопоставляет психологическим законам, устанавлива- zi
ющим, «каков разум и как он мыслит», логические законы в качестве «необходимых §
правил», указывающих, «как он должен мыслить» (ср.: Vorlesungen tiber Logik. WW. J
Hart. Ausgabe, VIII. S. 14), вряд ли хотел в конечном счете установить понимание логи- ~
ки как нормативной дисциплины. Это ясно видно из того, что он соподчиняет логику Q
и эстетику сообразно обоим «основным источникам духа», разумея иод последней Q
«науку о законах чувственности вообще», под первой — коррелятивную «науку о за- £
конах разума вообще». Как эстетика в этом кантовском смысле, так и его логика не О
имеют значения дисциплин, в основе которых лежат определенные цели (ср.: Крити- q
ка чистого разума. Введение в трансцендентальную логику I. Конец второго абзаца)
(см.: Кант И. Критика чистого разума. СПб.: Тайм-Аут, 1993. С. 70. — Прим. ред.).
и
50
норм предоставляет иногдаЩ преимущественно одна теоретиче-
ская дисциплина, а иногда М1|ргие, также логика в смысле практи-
ческого руководства могла ^i зависеть от множества подобных
дисциплин, располагая в лищ той чистой логики лишь одним из
5 многих оснований, хотя, пожалуй, самым существенным. Если бы
к тому же оказалось, что собственно логические законы и формы
образуют замкнутую область отвлеченной истины, которую ни-
коим образом нельзя уместить в рамки уже разграниченных теоре-
тических дисциплин и на которую, следовательно, и должна рас-
ю пространяться компетенция чистой логики, тр явилось бы даль-
нейшее предположение, именно что несовершенство понятийного
определения этой дисциплины и неумение представить ее во всей
ее чистоте и выяснить ее отношение к логике как практическому
руководству способствует смешению ее с этим практическим руко-
15 водством и порождает спор о том, следует ли по существу отгра-
ничивать логику как теоретическую или как практическую дис-
циплину. В то время как одна партия имела в виду чисто теорети-
ческие и в узком смысле слова логические положения, другая
обращала внимание на спорные дефиниции намечаемой теорети-
20 ческой науки и на ее фактическое осуществление.
Нас не должно здесь тревожить возможное возражение, что
дело идет о восстановлении схоластически-аристотелевской ло-
гики, уже осужденной историей. Быть может, еще окажется, что
эта дисциплина имеет далеко не столь малый объем и не так бедна
25 глубокими проблемами, как это подразумевает данный упрек.
Быть может, старая логика была только весьма несовершенным и
с; I смутным осуществлением идеи чистой логики, но все же, как по-
чин и первый шаг, она пригодна и достойна внимания. Это пре- ч
зрение к традиционной логике следует, быть может, считать не-
зо правомерным отзвуком чуждых нам теперь настроений эпохи
^ Возрождения. Исторически справедливая, но неразборчивая в
g существе дела борьба против схоластической науки, естественно,
>- направлялась прежде всего против логики как принадлежащего к
cz схоластике учения о методах. Но то обстоятельство, что фор-
I4 35 мальная логика в руках схоластики (особенно в период вырожде-
$ ния) получила характер ложной методики, доказывает, пожалуй,
лишь отсутствие настоящего философского понимания логиче-
ской теории (на том уровне, на котором она уже была развита в
то время). Поэтому практическое использование ее пошло по
40 ложному пути, от логики требовалась такая методическая дея-
тельность, до какой она еще не доросла. Ведь и мистика чисел не
есть аргумент против арифметики. Известно, что логическая по-
лемика эпохи Возрождения по существу была бессодержательна
и безрезультатна; в ней говорила страсть, а не разумное усмотре-
45 ние. Зачем же нам руководиться ее презрительными суждения-
ми? Теоретический творческий ум Лйбница, соединявший в себе
пылкое стремление к преобразованием, свойственное эпохе Воз-
рождения, с научной трезвостью Нфвого времени, ничего не хо-
тел знать об этой артисхоластическар облаве. Он заступился теп-
лым словом за поносимую аристотелевскую логику, хотя и счи- 5
тал, что ее необходимо расширить и исправить. Во всяком случае,
мы можем не считаться с упреком, что чистая логика сводится к
обновлению «пустого схоластического крючкотворства» до тех
пор, пока не выясним смысла и содержания сложной дисциплины
и правомерности открывшихся нам предположений. ю
Мы не станем для исследования этих предположений соби-
рать все аргументы в пользу того или иного понимания логики в
их исторической последовательности и подвергать их критиче-
скому анализу. Не этим путем можно обновить интерес к старому
спору; но свой особый интерес, возвышающийся над эмпириче- is
ской обусловленностью спорящих, имеют принципиальные разно-
гласия, которые до конца не прояснились в этом споре, на них-то
мы и остановимся.
§ 14. Понятие нормативной науки. Основное 20
мерило или принцип, придающий ей единство
Прежде всего установим положение, имеющее решающее
значение для всего нашего дальнейшего исследования: каждая
нормативная, а также и каждая практическая дисциплина опира- 25
ется на одну или несколько теоретических дисциплин, поскольку
норма ее должна обладать теоретическим содержанием, отдели-
мым от идеи нормирования (долженствования), и научное иссле-
дование этого содержания является задачей соответствующих
теоретических дисциплин. зо
Чтобы выяснить это, исследуем понятие нормативной дис-
циплины в его отношении к понятию теоретической дисциплины.
Законы первой говорят, как обычно полагают, о том, что должно
быть, хотя может и не быть, а при известных условиях даже не
может быть; законы последней, наоборот, говорят исключитель- 35
но о том, что есть. Спрашивается, что разумеется под этим «долж-
но быть» по сравнению с простым бытием.
Очевидно, первоначальный смысл долженствования, связан-
ный с известным желанием или хотением, с требованием или при-
казанием, например: «ты должен слушаться меня», «пусть придет 40
ко мне X» — слишком узок. Подобно тому как иногда мы говорим
о требовании в более широком смысле, причем нет никого, кто бы
требовал, а иногда и никого, от кого бы требовалось, так мы часто
говорим и о долженствовании независимо от чьего-либо желания
или хотения. Когда мы говорим: «Воин должен быть храбрым», то 45
о
о
л
О
03
О
-Д
52
это не значит, что мы или ктЖлибо другой желаем или хотим, по-
велеваем или требуем это. Такого рода мнение скорее можно по-
нимать так, что вообще, т. е. |fo отношению к каждому воину, пра-
вомерно соответствующее Эдлание или требование; правда, и это
5 не совсем верно, так как, в сущности, нет необходимости, чтобы
здесь действительно была Налицо такая оценка какого-либо же-
лания или требования. «Воин должен быть храбрым» означает
только, что храбрый воин есть «хороший» воин, и при этом — так
как предикаты «хороший» и «дурной» распределяют между со-
ю бой объем понятия «воин» — подразумевается, что не храбрый
воин есть «дурной» воин. Так как это оценивающее суждение
верно, то прав всякий, кто требует от воина храбрости; на том же
основании желательно, похвально и т. д. воину быть храбрым. То
же мы имеем и в других примерах. «Человек должен любить свое-
15 го ближнего» означает: кто не любит своего ближнего, тот не
«хороший» и, следовательно, ео ipso (в этом отношении) «дур-
ной» человек. «Драма не должна распадаться на эпизоды» — ина-
че она не «хорошая» драма, не «настоящее» художественное про-
изведение. Во всех этих случаях мы ставим положительную оцен-
20 ку, т. е. признание позитивного предиката ценности, в зависимость
от известного условия, неисполнение которого влечет за собой
соответствующий отрицательный предикат. Вообще, мы можем
считать тождественными или по меньшей мере равнозначными
формы: «Л должно быть 5» и «А, которое не есть В, есть дурное
§> I 25 А » или «только А, которое есть В, есть хорошее А ».
2 Термин «хороший» служит нам здесь, разумеется, в самом
с; I широком смысле для обозначения чего-либо ценного. В конкрет-
ных, подпадающих под нашу формулу предложениях его следует*
каждый раз понимать в особом смысле ценностных положений
зо дел (Werthaltungen), лежащих в основе предложений, например,
jS_ как полезное, прекрасное, нравственное и т. д. Существует столь-
8 ко же многообразных смыслов речи о долженствовании, сколько
О- различных видов ценностных положений дел, т. е. видов действи-
ем тельных или мнимых ценностей
35 Отрицательные выражения долженствования не следует по-
$ нимать как отрицания соответствующих положительных; как и в
обычном смысле, отрицание требования не имеет значения за-
прещения. «Воин не должен быть трусливым» не означает лож-
ности утверждения, что воин должен быть труслив, а означает,
40 что трусливый воин — это плохой воин. Следовательно, равно-
значны следующие формы: «Л не должно быть В» и «Л, которое
есть В, есть всегда плохое Л» или «только А, которое не есть В,
есть хорошее Л».
Что «быть должным» и «не быть должным» исключают друг
45 друга — это формально-логическое следствие приведенных суж-
53
дений; то же применимо и к положению, что суждение о дол
женствовании не заключает в себе Жверждения о соответствую-
щем бытии.
Очевидно, что нормативными суждениями будут признаны не
одни лишь уясненные нами суждения нормативной формы, а и 5
другие, хотя бы в йих и отсутствовало,слово «должно». Несуще-
ственно, что вместа «Л должно (или не должно) быть В » мы можем
также сказать: «Л обязано (или не имеет права) быть В». Важнее
указание на обе новые формы: «Л не обязано быть В» и «А имеет
право быть В », котррые стоят в отношении контрадикторной про- ю
тивоположности к двум первым формам. Следовательно, «не обя-
зано» есть отрицание «должно» или, что то же, отрицание «не
имеет права»; «имеет право» есть отрицание «не должно» или,
что то же, «не имеет права»; это легко видно из пояснительных
оценивающих суждений: «Л не обязано быть 5» = «А, которое не is
есть В, еще не есть в силу этого дурное Л»; «А имеет право быть
В» = «А, которое есть В, еще не есть в силу этого дурное А».
Но сюда следует присоединить еще другие суждения. Напри-
мер: «Чтобы А было хорошим, достаточно (или недостаточно),
чтобы оно было В». Между тем как прежние суждения выражают го
те или иные необходимые условия признания или непризнания
положительных или отрицательных предикатов ценности, в рас-
сматриваемых суждениях высказываются лишь достаточные
условия. В иных суждениях, наконец, одновременно обозначают- | "§
ся и необходимые, и достаточные условия. 25
Этим исчерпываются существенно важные формы всеобщих В
нормативных суждений; им соответствуют, разумеется, также I о
формы частных и единичных оценивающих суждений, не пред-
ставляющие ничего существенного для анализа; из них последние
для наших целей вообще не имеют значения; они стоят всегда в зо
более или менее близком отношении к известным общим норма- о
тивным положениям и могут выступать в отвлеченных норматив- ф
ных дисциплинах лишь в качестве примеров для регулирующих 1
их общих положений. Такие дисциплины стоят вообще по ту сто- g
рону любого индивидуального бытия, их общие положения име- 35 ф
ют «чисто понятийную» природу и носят характер законов в под- §
линном смысле слова. j=
Мы видим из этого анализа, что каждое нормативное положе- §
ние предполагает определенный вид ценностного положения дел I
(одобрение, признание), из которого вытекает понятие «хороше- 40 ^
го» (ценного) в известном смысле или же «дурного» (лишенного *
ценности) в отношении известного класса объектов; сообразно с Я
этим, такие объекты распадаются на хорошие и дурные. Чтобы о
иметь возможность высказать нормативное суждение «воин дол-
жен быть храбрым», я должен иметь некоторое понятие о «хоро- 45
о
Q
X
X
о
со
о
с*
0)
с;
и
и
0
X
и
0)
т
|_
О
с;
54
шем» воине, и это понятие ^ЯЦможет основываться на произволь-
ной номинальной дефиницАа должно исходить из общего цен-
ностного положения дел, кргорое давало бы возможность при-
знавать воинов — сообразнс$с теми или иными их свойствами —
5 хорошими или дурными. ЗДёсь, при простой констатации смысла
предложений долженствования, нас не касается вопрос, является
ли это признание в каком-либо смысле «объективно значимым»
или нет, следует ли вообще проводить различие между субъек-
тивно и объективно «хорошим». Достаточно отметить, что нечто
ю считается ценным, (что реализована интенция с содержанием,
что нечто является ценным или хорошим)1.
И наоборот, если на основании известного общего ценност-
ного положения дел установлена пара ценностных предикатов
для соответствующего класса, то этим дана возможность норма-
is тивных суждений; все формы нормативных суждений получают
свой определенный смысл. Каждый конститутивный признак В
«хорошего» А дает, например, суждение такой формы: «Л долж-
но быть 5»; несоединимый с В признак 5'— суждение: «Л не име-
ет права (не должно) быть В», и т. д.
20 Что касается, наконец, понятия нормативного суждения, то
после произведенного нами анализа мы можем описать его сле-
дующим образом: в связи с лежащим в основе {общим} ценност-
ным положением дел и определяемым им содержанием соответ-
ствующей пары ценностных предикатов нормативным называется
25 каждое суждение, в котором выражены какие-нибудь необходи-
мые или достаточные условия (или необходимые и достаточные)
для обладания подобным предикатом. Найдя в процессе оценки
различие между «хорошим» и «дурным» в определенном смысле,*
стало быть, и в определенной сфере, мы, естественно, заинтере-
зо сованы в установлении тех обстоятельств и внешних или внутрен-
£ них свойств, которые обеспечивают применение предикатов «хо-
g роший» или «дурной»; нам надо также знать, какие свойства не
^ могут отсутствовать для того, чтобы объекту данной сферы мож-
сс но было еще приписать ценность «хорошего» и т. д.
|" 35 Говоря о хорошем и дурном, мы вместе с тем в процессе срав-
$ нительной оценки устанавливаем также различие лучшего и наи-
лучшего, худшего и наихудшего. Если удовольствие есть благо, то
из двух удовольствий более интенсивное и продолжительное есть
лучшее. Если познание представляется нам чем-то хорошим, то
40 все же не всякое познание «одинаково хорошо». Познание зако-
нов мы оцениваем выше, чем познание единичных фактов; позна-
ние более общих законов — например, что каждое уравнение п-й
степени имеет п корней — выше, чем познание подчиненных им
А: {как если бы оно на самом деле было ценным или хорошим}.
55
частных законов — например, что каждое уравнение 4-й степени
имеет 4 корня. Таким образом, обфтносительных ценностных
предикатах возни^Ьют те же нормативные вопросы, что и об аб-
солютных. Если установлено конститутивное содержание того,
что должно оцениваться в качестве хорошего или плохого, то 5
спрашивается, что Должно считаться при сравнительной оценке
конститутивно лучшим или худшим; затем, далее, каковы бли-
жайшие и дальнейшие, необходимые и достаточные условия для
получения относительных предикатов, конститутивно определя-
ющие содержание «лучшего» — или же «худшего» — и, наконец, ю
«относительно наилучшего». Конститутивные содержания поло-
жительных и относительных ценностных предикатов являются,
так сказать, единицами измерения, которые мы прилагаем к объ-
ектам соответствующей сферы.
Совокупность этих норм, очевидно, образует определяемую is
фундаментальным ценностным положением дел замкнутую в
себе группу. Нормативное положение, которое выставляет по от-
ношению к объектам сферы общее требование, чтобы они в воз-
можно большей степени соответствовали конститутивным при-
знакам положительных ценностных предикатов, занимает в каж- го
дой группе сопряженных норм особое положение и может быть
названо фундаментальной нормой. Такую роль играет, напри-
мер, категорический императив в группе нормативных положе- g
ний, составляющих этику Канта; таков же принцип «возможно ~§
большего счастья большего числа людей» в этике утилитаристов. 25
Фундаментальная норма есть коррелят дефиниции «хороше- I о
го» или «лучшего» в соответствующем смысле; она указывает, I о
согласно какой основной мере (основной ценности) должно про-
исходить нормирование. Она, таким образом, не представляет в
собственном смысле слова нормативного положения. Отношение зо
основной нормы к собственно нормирующим положениям анало- о
гично отношению между так называемыми дефинициями число- го
вого ряда и постоянно с ними сообразующимися теоремами о ?
числовых отношениях в арифметике. И здесь фундаментальную Q
норму можно было бы обозначить как «дефиницию» понятия, 35 о
которое служит мерой хорошего, например хорошего в нравст- §
венном смысле; хотя обычное логическое понятие дефиниции j=
было бы этим нарушено. §
Если же мы ставим себе цель научно исследовать совокуп- I
ность сопряженных нормативных положений в связи с такого 40
рода «дефиницией», стало быть, в связи с одной общей фунда- *
ментальной оценкой, то возникает идея нормативной дисципли- Я
ны. Каждая подобная дисциплина, следовательно, однозначно о
характеризуется своею фундаментальной нормой, соответствен- Р
но, дефиницией того, что в ней должно признаваться «хорошим», аъ
сг
X
I
о
CD
I
и
и
X
0)
X
и
о
т
з:
i_
О
с;
56
Если, например, мы счита& благом получение и поддержание,
умножение и повышение таовольствия, то мы спросим, какие
объекты доставляют удовольствие и при каких субъективных
и объективных обстоятельствах; и вообще, каковы необходимые
5 и достаточные условия для возникновение удовольствия, его
продления, умножения и т. д. Эти вопросы, рассматриваемые как
цели научной дисциплине, образуют гедонику; это есть норма-
тивная этика в духе гедонизма. Оценка с точки зрения возбужда-
емого удовольствия есть фундаментальная норма, определяющая
ю единство данной дисциплины и отличающая ее от каждой другой
нормативной дисциплины. Так и каждая нормативная дисципли-
на имеет свою собственную фундаментальную норму, которая в
каждом данном случае является объединяющим принципом.
В теоретических же дисциплинах, наоборот, отсутствует эта
is центральная связь всех исследований с фундаментальным цен-
ностным положением дел как источником преобладающего инте-
реса нормирования. Единство их исследований и порядок их по-
знаний определяется исключительно теоретическим интересом,
направленным на исследование того, что связано по существу
го (т. е. теоретически, в силу внутренней закономерности вещей) и
что поэтому должно быть исследуемо совместно.
§ 15. Нормативная дисциплина и практическое
25 руководство
Нормативный интерес преобладает у нас, разумеется, в отно-
шении к реальным объектам как объектам практических оценок;
отсюда явная склонность отождествлять понятие нормативной
дисциплины с понятием практической дисциплины, практиче-
зо ского руководства. Но легко понять, что это отождествление не
£_ выдерживает критики. Для Шопенгауэра, который, исходя из
g своего учения о врожденном характере, коренным образом от-
J>- вергает всякое практическое моральное воздействие, не сущест-
«=с вует этики в смысле практического руководства, но, несомненно,
|" 35 существует этика как нормативная наука, им же самим разрабо-
$ тайная. Ибо он никоим образом не отвергает различий мораль-
ной ценности. Практическое руководство представляет тот осо-
бый случай нормативной дисциплины, когда фундаментальная
норма состоит в достижении общей практической цели. Ясно, что
40 каждое практическое руководство целиком включает в себя нор-
мативную, но саму по себе не практическую дисциплину. Ибо ее
задача предполагает решение более узкой задачи, состоящей в
том, чтобы вне всякого отношения к практическому достижению
установить нормы, сообразно которым может оцениваться, соот-
45 ветствует ли реализуемая цель общему понятию, обладает ли она
57
J ^
признаками, характеризующими данный класс ценностей. На-
оборот, каждая нормативная дисциплина, в которой фундамен-
тальное ценностное положение дел превращается в соответству-
ющее целеполаганйе, расширяется дДприкладного учения.
\ 5
§ 16. Теоретические дисциплины как основа
нормативных
Теперь легко понять, что каждая нормативная и a fortiori1
каждая практическая дисциплина предполагает в качестве осно- ю
вы одну или несколько теоретических дисциплин, именно в том
смысле, что она должна обладать отделимым от всякого норми-
рования теоретическим содержанием, естественное место кото-
рого как такового находится в каких-нибудь уже оформившихся
или еще лишь конституирующихся теоретических науках. is
Фундаментальная норма (или же фундаментальная ценность,
последняя цель) определяет, как мы видели, единство дисципли-
ны; она же вносит во все нормативные положения дисциплины
идею нормирования. Но, наряду с общей идеей измерения со-
гласно фундаментальной норме, эти положения обладают еще го
особым, отличающим их друг от друга теоретическим содержа-
нием. Каждое выражает мысль об измеряющем соотношении
между нормой и нормируемым; но само это соотношение — если g
отвлечься от интереса оценки — объективно носит характер со- ~§
отношения между условием и обусловливаемььм, причем соот- гъ
ветствующее нормативное суждение признает это соотношение В
имеющим место или нет. Так, например, каждое нормативное I Q
предложение формы: «Л должно быть В» включает в себя теоре-
тическое предложение: «только А, которое есть Ву имеет свой-
ства С», причем С обозначает конститутивное содержание руко- зо
водящего предиката «хороший» (например, удовольствие, позна- о
ние — словом, то, что, сообразно фундаментальному ценностному п>
положению дел, в данном кругу отмечается как хорошее). Новое 1
предложение есть чисто теоретическое и уже не содержит идеи р
нормирования. И наоборот, если значимо какое-либо положение 35 о
теоретической формы и появляется как нечто новое оценка како- §
го-либо С как такового, и становится желательной нормирующая 9.
связь с ним, то теоретическое предложение принимает норматив- ^
ную форму: «только А, которое есть В, есть хорошее, т. е. Л долж- 1
но быть 5». Поэтому также в теоретических связях мыслей могут 40 *
встречаться нормативные положения; в этих связях теоретиче- Я
ский интерес приписывает ценность наличию положения дел вида 8
а
М (например, наличию равносторонности искомого треугольни- о
ка) и измеряет им другие положения дел (например, равноуголь
1 тем более (лат.). ~ Прим. ред.
Q
58
ность: если треугольник доЖ[ен быть равносторонним, то он дол-
жен быть и равноугольнымжНо в теоретических науках этот обо-
рот имеет преходящее, второстепенное значение, так как интенция
направлена в конечном ито|е на познание собственно теоретиче-
5 ской связи вещей; поэтому окончательные результаты облекаются
не в нормативную форму,(а в форму объективной связи, в данном
случае в форму всеобщего предложения.
Теперь ясно, что теоретические отношения, которые, соглас-
но вышеизложенному, содержатся в положении нормативных
ю наук, должны иметь свое логическое место в.известных теорети-
ческих науках. Нормативная наука, заслуживающая этого назва-
ния, способная научно исследовать подлежащие нормированию
положения дел в их отношении к фундаментальной норме, долж-
на изучить теоретическое ключевое содержание этих отношений
is и ради этого вступить в сферы соответствующих теоретических
наук. Другими словами, каждая нормативная дисциплина требу-
ет познания известных ненормативных истин, которые она за-
имствует у определенных теоретических наук или же получает
посредством применения взятых из них положений к констелля-
20 циям случаев, определенных нормативным интересом. Это, разу-
меется, относится и к более специальному случаю практического
руководства и притом, очевидно, в большей мере. Сюда присо-
единяются еще теоретические познания, которые должны давать
основу для плодотворной реализации целей и средств.
25 В интересах дальнейшего изложения отметим еще одно. Разу-
меется, эти теоретические науки могут в различной мере принц-
ев I мать участие в научном обосновании и построении данной нор-
мативной дисциплины; и значение их для нее может быть боль-
шим или меньшим. Может оказаться, что для удовлетворения
зо интересов нормативной дисциплины познание известных классов
^ теоретических связей стоит на первом плане, так что развитие и
g привлечение теоретической области знания, к которой они отно-
^ сятся, имеет решающее значение для существования норматив-
ен ной дисциплины. Но, с другой стороны, возможно также, что из-
^ 35 вестные классы теоретических знаний хотя и полезны и, быть
$ может, весьма важны для построения данной дисциплины, но все
же имеют лишь второстепенное значение, ибо их отсутствие
только ограничило бы область этой дисциплины, но не упраздни-
ло бы ее. Вспомним, например, об отношении между чисто нор-
40 мативной и практической этикой1. Все те положения, которые
относятся к практическому осуществлению, не входят в круг чис-
тых норм этической оценки. Не будь этих норм или лежащих в их
основе теоретических познаний, не было бы этики вообще; от-
1 Ср. выше § 15-
59
сутствие же первого рода положенщ лишает нас только возмож-
ности применить^этику к жизни, 4 е. устраняет возможность
практического руководства в нравственном поведении.
Только в такоМ смысле, в связи $ такими различиями, мы бу-
дем говорить о существенных теоретических основах норматив- 5
ной науки. Мы разумеем под ними безусловно существенные для
ее построения теоретические науки, йо при случае также соот-
ветствующие групйы теоретических положений, которые имеют
решающее значение для осуществления нормативной дисципли-
ны, ю
о
"О
О
ьа
—|
^з
Q
ZD
О
О
О
"О
CD
н
X
о
п
о
Z)
и-
Третья глава f
г. *"
Психологизм, erqj аргументы и его
позиция в отношении к обычным
возражениям
§ 17. Спорный вопрос. Относятся ли
существенные теоретические основы логики
к психологии?
Если мы применим общие положения, установленные в пре-
дыдущей главе, к логике как нормативной дисциплине, то первым
важнейшим вопросом явится: из каких теоретических наук чер-
пает свои существенные основы наукоучение? К нему тотчас же
присоединяется дальнейший вопрос: верно ли, что теоретические
истины, которые обсуждаются в пределах традиционной и но-
вейшей логики, и прежде всего те, которые составляют ее сущест-
венную основу, теоретически умещаются в пределах уже разгра-
ниченных и самостоятельно развивающихся наук?
Тут мы наталкиваемся на спорный вопрос о соотношении
между психологией и логикой. Одно господствующее в наше вре-
мя направление имеет готовый ответ на эти вопросы: существен-
ные теоретические основы логики находятся в психологии; к ее
области относятся по своему теоретическому содержанию те по-
ложения, которые придают логике ее характерные черты. Логика
относится к психологии, как какая-либо отрасль химической тех-
нологии к химии, как землемерное искусство к геометрии и т. д.
Это направление не видит повода к отграничению новой теорети-
ческой науки, в особенности такой, которая заслуживала бы на-
звания логики в более узком и рельефном смысле. Нередко даже
говорят так, как будто психология составляет единственную и
совершенно достаточную теоретическую основу для логического
практического руководства. Так в полемике Милля против Га-
мильтона мы читаем: «Логика — не обособленная от психологии
и с ней скоординированная наука. В той мере, в какой она вообще
является наукой, она есть часть или ветвь психологии, отличаясь
от нее как часть от целого и, с другой стороны, как искусство от
науки. Своими теоретическими основами она {полностью}1 обя-
зана психологии и включает в себя столько из этой науки, сколь-
1 А: {целиком}.
61
ко необходимо для обоснования пр||ил искусства»1. По Липпсу,
даже складывается впечатление, чтлдогику следовало бы отнес-
ти к психологии в качестве ее прости составной части. Он гово-
рит: «Именно то, что логика является специальной дисциплиной
психологии, достаточно ясно отделяет их друг от друга»2.
§18. Ар^мен+ация психологистов3
Если мы зададим вопрос о правомерности подобных воззре-
ний, то нам представится в высшей степени внушительная аргу-
ментация, которая, по-видимому, сразу пресекает всякую воз-
можность спора. Как бы ни определять логическое практическое
руководство — как практическое руководство в мышлении, в
суждении, в умозаключении, в познании, в доказательстве, в зна-
нии, в направленности разума на искание истины или в оценке до-
казательств и т. д., — всюду объектами практического регулиро-
вания признается психическая деятельность или ее продукты.
И если вообще искусная обработка материала предполагает зна-
ние его свойств, то, следовательно, это имеет место и здесь, где
речь идет специально о психологическом материале. Научное ис-
следование правил, по которым его следует обрабатывать, приве-
дет нас, разумеется, к научному исследованию этих свойств: тео-
ретическую основу для построения логического практического
руководства дает, следовательно, психология, точнее, психоло-
ю
20
~о
о
25
I —1
Взглянув на содержание логической литературы, мы найдем
подтверждение этому. О чем здесь всегда идет речь? О понятиях,
суждениях, умозаключениях, дедукции, индукции, дефинициях, I g
классификациях и т. д. — все это относится к психологии, но вы- Q
брано и распределено согласно нормативным и практическим точ- |Ш{
кам зрения. Какие бы узкие рамки ни ставить чистой логике, из нее *Щ&?
нельзя устранить психического элемента. Он кроется уже в поня- 30 —^
тиях, которые являются конститутивными для логических зако- g
нов, например, понятиях истины и заблуждения, утверждения о
и отрицания, общего и особенного, основания и следствия и т. п. о
ы
в:
1 Mill J.St. An Examination of Sir William Hamilton's Philosophy. 5th ed. London, ™
1878. P. 461 (рус. пер.: Миллъ Дж.Ст. Обзор философии сэра Виллиама Гамильтона. °
СПб., 1869. - Прим. перев.). %
1 Lipps Т. Grundzilge der Logik. Hamburg: Voss, 1893. § 3 (см. рус. пер.: Аиппс Т. ^
Основы логики. СПб., 1902. — Прим. перев.).
3 Я употребляю выражения «психологист», «психологизм» и т. д. без всяко-
го «оттенка» осуждения, так же как Штумпф в своей работе «Психология и тео-
рия познания» {см.: Stumpf С. Psychologie und Erkenntnistheorie // Abhandlungen
der philosophisch-philologischen Classc der KOniglichen Bayerischen Akademie der
Wissenschaften. 1891. № 19. 2 Abt. Miinchen: Franz, S. 465-516}.
4 «Что логика есть психологическая дисциплина — это столь же достоверно, как
и то, что познавательный процесс происходит только в психике и мышление, заверша-
ющееся им, есть психическое событие» (см.: Lipps Т. а. а. О.).
62
§ 19. Обычные аргулфнты противного лагеря
и их психологистская Нейтрализация
Как это ни странно, но противная сторона пытается обосно-
5 вать строгую раздельность обеих дисциплин, исходя именно из
нормативного характера догики. Психология, говорит она, рас-
сматривает мышление ка^оно есть, логика же — как оно должно
быть. Первая рассматривает естественные законы мышления, вто-
рая — его нормативные законы. Так, Йеше в своей обработке лек-
ю ций Канта по логике говорит: «Правда, некоторые логики предпо-
лагают в логике психологические принципы. Но вносить подобные
принципы в логику так же нелепо, как выводить мораль из жизни.
Если бы мы брали основные принципы из психологии, т. е. из на-
блюдений над нашим разумом, то мы бы только усматривали, как
is протекает мышление и каким оно бывает при тех или иных субъ-
ективных условиях или препятствиях; но это привело бы лишь к
познанию случайных законов. В логике же дело идет не о случай-
Ы I ныху а о необходимых правилах, не о том, как мы мыслим, а о том,
g как мы должны мыслить. Поэтому правила логики должны быть
о | го выводимы не из случайного употребления разума, а из необходи-
мого, которое каждый найдет в себе помимо всякой психологии.
§ I В логике мы хотим знать не каков разум и не как он мыслит и как
^ до сих пор осуществлял мышление, а лишь как он должен мыс-
S лить. Она должна научить нас правильному, т. е. согласующемуся
§м 25 с самим собой употреблению разума»1. Сходную позицию заки-
си мает и Гербарт, который, возражая против логики своего времени
с; I и «непременно психологических повествований об уме и разуме, с
которых она начинается», говорит, что это — столь же грубая
ошибка, как если бы этика начиналась с естественной истории
зо человеческих склонностей, влечений и слабостей; логика, как и
<=^ этика, говорит он, носит нормативный характер2.
$ Подобная аргументация ничуть не смущает психологистов.
>* Они отвечают: необходимое употребление разума есть все же
q; также употребление разума и вместе с самим разумом относится
-О
i
> 35 к области психологии. Мышление, каким оно должно быть, есть
J? только особый случай мышления, как оно есть. Конечно, психо-
логия должна исследовать естественные законы мышления, стало
быть, законы всех суждений, вообще правильных и неправиль-
ных; но странно было бы толковать это положение так, что к пси-
40 хологии относятся только широчайшие всеобщие законы, охва-
тывающие все суждения вообще, между тем как специальные зако-
ны суждения, а именно законы о правильном суждении, должны
1 Einleitung I. Begriff der Logik. Kant's Werke, ed. Hartenstein. 1867. VIII. S. 15.
2 Herbart f.F. Psychologic als Wissenschaft. II. § 119. (Авторское издание. Bd. II.
S. 173.) {Herbart f.F. Psychologie als Wissenschaft. Konigsberg: Unzer, 1824-1825. —
Прим. ред.)
i —
быть из нее исключены1. Или же (| вопрошают психологисты,}
точка зрения здесь иная? Может бы^ь, тем самым отрицается, что
нормативные законы мышления имэдот характер таких специаль-
ных психологических законов? Но э4о также недопустимо. Зако-
ны, нормирующие мышление, так говорят обыкновенно, только 5
указывают, как надлежит поступать, если предполагается жела-
ние мыслить правщъно. «Мы мыслим правильно в материальном
смысле, когда мы мыслим вещи, как они суть. Но вещи имеют та-
кие или иные свойства, действительны и несомненны — это озна-
чает на нашем языке, что мы, согласно природе нашего ума, не ю
можем их мыслить иначе, как только таким образом. Уже доста-
точно часто говорилось и нет надобности повторять, что, разуме-
ется, ни одна вещь не может ни мыслиться нами, ни быть предме-
том нашего познания, как она есть, независимо от способа, каким
мы вынуждены ее мыслить. Следовательно, кто сравнивает свои is
мысли о вещах с самими вещами, тот на самом деле только соиз-
меряет свое случайное, зависящее от привычки, традиции, симпа-
тий и антипатий мышление с тем мышлением, которое, будучи
свободно от {таких}2 влияний, повинуется только собственной за-
кономерности». 20
«Но тогда те правила, которым надо следовать, чтобы мыс-
лить правильно, суть не что иное, как правила, следуя которым
мы мыслим так, как этого требует своеобразие мышления, его
особая закономерность; короче говоря, они совпадают с естест- | 3
венными законами самого мышления. Логика есть физика мыш- 25
ления, или же логика вообще не существует»3.
Но противники психологизма, быть может, скажут4: конечно, I g
различные виды представлений, суждений, умозаключений и т. д.
как психические явления и тенденции относятся также и к пси-
хологии; но психология имеет в отношении к ним иную задачу, зо
чем логика. Обе исследуют законы этих активностей, но для каж- о
дой из них слово «закон» означает нечто совершенно различное. §
Задача психологии есть закономерное исследование реальной о
связи процессов сознания между собой, а также с соответствую- 2
ЩИМИ ПСИХИЧеСКИМИ ДИСПОЗИЦИЯМИ И С {сООТВеТСТВуЮЩИМИ ИМ}5 35
процессами в физическом организме. Закон здесь означает объ- g
единяющую формулу для необходимой и не терпящей исключе- о
ний связи явлений в их сосуществовании и последовательности. ^
Связь тут — причинная. Совершенно иной характер имеет задача о
ТЭ
о
1 Ср., напр.: Mill J.St. An Examination. P. 459f.
2 А: {его}.
J Lipps T. Die Aufgabe der Erkenntnistheorie. Philos. Monatshefte. XVI (1880). S. 530f.
A Ср., напр.: Hamilton Lectures. III. P. 78 (цит. по Миллю, а. а. О. P. 460); Drobisch
Neue Darstellung der Logik 4, § 2, ср. цитату выше); Erdmann В. Logik. Halle: Max
Niemeyer, 1892. Bd. I. S. 18.
5 А: {коррелятивным}.
64
s
I
О
CD
О
с;
и
и
X
о
X
и
О)
т
X
1—
о
с;
с;
Q_
CD
U
U
q:
х
m
логики. Логика исследует не причины и следствия интеллектуаль-
ных действий, а содержащуюся в них истину; она спрашивает,
каковы должны быть свойства этих действий и как они должны
протекать, чтобы получаемые в результате суждения были истин-
ными. Верные и ложные, очевидные и слепые суждения появляют-
ся и исчезают согласно естественным законам, они, как все психи-
ческие явления, имеют свои причины и следствия. Но не эти есте-
ственные связи интересуют логика, он ищет- идеальные связи,
которые не всегда, а, наоборот, лишь в исключительных случаях
ю фактически осуществляются в процессе мышления. Его целью
является не физика, а этика мышления. Справедливо поэтому
подчеркивает Зигварт: в психологическом рассмотрении мышле-
ния «противоположность истинного и ложного играет роль в той
же незначительной степени <...> в какой противоположность
15 доброго и злого в человеческих поступках является психологи-
ческой»1.
Такая половинчатость, скажут психологисты, нас удовлетво-
рить не может. Логика, конечно, ставит себе совершенно иную
задачу, чем психология; кто же станет это отрицать? Она именно
го суть технология познания; но как она может в этом случае не за-
трагивать вопроса о причинных связях, как она может искать
идеальные связи, не исследуя естественных? «Как будто всякое
долженствование не основывается на бытии, как будто всякая
этика не должна одновременно проявлять себя как физика»2.
25 «Вопрос о том, что должно делать, можно свести к вопросу о том,
что нужно делать для достижения определенной цели; а этот во-
прос, в свою очередь, равнозначен вопросу о том, как эта цель фак-
тически достигается»1. Если для психологии, в отличие от логи-
ки, противоположность истинного и ложного не имеет значения,
«то это не может означать, что психология считает эти два раз-
личных психических состояния одинаковыми, но лишь то, что оба
она объясняет одинаковым образом»4. В теоретическом смысле
логика, следовательно, относится к психологии, как часть к цело-
му. Ее главная цель — составлять положения следующей формы:
именно так, а не иначе следует — вообще или при определенно
охарактеризованных обстоятельствах — формировать, распре-
делять и соединять интеллектуальные действия, чтобы вытекаю-
щие из них суждения достигали характера очевидности, позна-
ния в точнейшем смысле слова. Каузальная зависимость здесь
40 явная. Психологический характер очевидности есть каузальное
следствие известных предшествующих условий. Каких именно?
Это и составляет задачу исследования5.
30
35
1 Sigwart Ch. Logik I2. S. 10. Однако сам Зигварт, как мы увидим это в VII главе,
в своем способе трактовки логики придерживается всецело психологистского направ-
ления.
2 Lipps Т. Die Aufgabe der Erkenntnis'theorie. a. a. O. S. 529.
J Lipps T. Grundziige der Logik. § 1.
4 Lipps Т. а. а. О. § 3. S. 2.
5 Эта точка зрения проступает со все возрастающей ясностью в произведениях
I
''if.
Так же мало колеблет позицию^сихологистов и следующий
часто повторяемый аргумент. Логику, говорят, не может основы-
ваться ни на психологии, ни на ка|сой-либо другой науке; ибо
каждая наука только тогда есть на^ка, когда она согласуется с
правилами логики, каждая из них уже предполагает значимость 5
этих правил. Таким образом, основывать логику еще на психоло-
гии — значит впадать в круг1.
На это сторонники психологизма отвечают, что ошибочность
этой аргументации ясна, ибо из нее вытекает невозможность ло-
гики вообще. Поскольку если логика в качестве науки сама долж- ю
на быть логична, то она же попадает в тот же круг; она должна
была бы обосновывать верность правил, которые сама предпола-
гает.
Но присмотримся поближе, в чем, собственно, состоит этот2
круг. В том, что психология предполагает значимость логических 15
законов? Обратим внимание на некоторую двусмысленность в по-
нятии предпосылки. Когда говорят: наука предполагает обяза-
тельность известных правил, это может означать, что они являют-
ся посылками ее обоснований; но это может также означать, что
это — правила, которым должна следовать наука, чтобы вообще го
быть наукой. Рассматриваемый аргумент смешивает то и другое:
умозаключать согласно правилам логики означает для него то же,
что умозаключать из правил логики; ибо круг получился бы лишь
в том случае, если бы умозаключали из них. Но подобно тому, как
иной художник творит прекрасные произведения, не имея ни ма- 25
лейшего понятия об эстетике, так и исследователь может строить
доказательства, не обращаясь никогда к логике; стало быть, логи-
ческие законы не могли быть их посылками. И что справедливо
для отдельных доказательств, то справедливо и для целых наук.
30
§ 20. Пробел в аргументации психологистов
Нельзя не признать, что антипсихологисты, выдвигая эти и
сходные аргументы, оказываются в невыгодном положении. Мно- 35
гим спор представляется уже решенным и возражения психоло-
гистов безусловно неопровержимыми. Но одно тут способно вы-
звать философское удивление, а именно то обстоятельство, что
вообще возник и продолжается спор, что одни и те же аргументации
выставляются снова и снова и что их опровержения до сих пор не 40
Милля, Зигварта, Вундта, Хёфлера Мейнонга. Ср. цитаты и критику в гл. VIII, § 49 и ел.
1 Ср.: Lotze H. Logik: drei Biicher vom Denken, vom Untersuchen unci Erkennen.
Drittcs Buch. Vom Erkennen (Methodologie). 1880. § 332. S. 543-544; Natorp P. Uber
subjective und objective Begrilndung der Erkenntnis, Philos. Monatshefte. XXIII. S. 264;
к-Ытапп В. Logik. S. 18. Ср. противоположную точку зрения: Stumpf С. Psvchologie
und Erkenntnistheorie. S. 5. (Abhandlungen der'k. bayer. Acad. d. Wiss. 1. Kl. XIX Bd. II
Abth. S. 469. To обстоятельство, что у Штумпфа речь идет не о логике, а о теории по-
311Иния, очевидно, не составляет существенного различия.)
: А: {поспешный}.
пГ>олегомены к чистой логике
66
w
получили полного признания. Если бы в действенности все об-
стояло так ясно и просто, каюуверяют нас психд>ДоП(Сты, то такое
состояние вопроса было бы ^понятно, тем ^6Лее »ito и в рядах
противников числятся серьезные, проницательные и добросовест-
5 ные мыслители. Не лежит ли здесь истина пофредИне> не прихо-
дится ли здесь за каждой из сторон признать кобру10 А°лю исти-
ны и вместе с тем неспособность логически тсйНо 0f граничить ее
и постичь, что она есть именно лишь часть истины? Не остается ли
в аргументах антипсихологистов — {при мно$>численных неточ~
ю ностях и неясностях в деталях, давших повод ас возражениям}1—
все же некоторый неустранимый остаток, не йрисуЩа ли им все
же действительная сила, ясно обнаруживающаяся ПРИ беспри-
страстном их рассмотрении? Я со своей стороны склонен дать на
этот вопрос утвердительный ответ. Мне даже кажется, что более
is важная доля истины находится на стороне антипсихологистов,
правда, их решающие идеи недостаточно разработаны и затума-
нены разного рода неубедительными аргументами.
Вернемся к поставленному выше вопросу о существенных тео-
ретических основах нормативной логики. Исчерпан ли он, дей-
20 ствительно, аргументацией психологистов? Тут мы сразу замечаем
один слабый пункт. Доказано только одно, а именно что психоло-
гия принимает участие в построении основ логики, но не доказа-
но, что она участвует в этом одна или также лишь преимущест-
венным образом, не доказано, что она доставляет логике сущест-
25 венную основу в определенном нами (§ 16) смысле. Остается
открытой возможность, что другая наука и, быть может, еще в
с; I несравненно более значительной степени содействует обоснова-
нию логики. И здесь, быть может, место для той «чистой логики»,
которая, по мнению противников психологизма, должна сущест-
зо вовать независимо от какой бы то ни было психологии в качестве
естественно отграниченной, замкнутой в себе науки. Мы охотно
признаем, что «чистая логика» кантианцев и гербартианцев отли-
чается не вполне тем характером, каким она должна бы обладать
cz согласно этому допущению. Ведь они всюду говорят лишь о нор-
^ 35 мативных законах мышления, в частности, образования понятий,
$ суждений и т. д.; уже это одно доказывает, можно было бы ска-
зать, что содержание логики — не теоретическое и не чуждое
психологии. Хотя это сомнение потеряло бы силу, если бы при
ближайшем исследовании подтвердилось вышеприведенное (§ 13)
40 предположение, что хотя эти две школы не имели полной удачи в
определении и построении задуманной дисциплины, но прибли-
зились к ней в том отношении, что заметили в традиционной ло-
гике множество связанных между собой теоретических истин,
1 А: {при весьма значительной неточности в деталях, несомненно, выявленных
благодаря возражениям}.
I
которые не умещаются ни в психоЛргии> Ни в других отдельных
науках и потому позволяют предполагать свою собственную об-
ласть истины. Это были именно те и|тины, на которые в конечном
счете опирается всякое логическое регулирование и которые
преимущественно имелись в виду, когда речь шла о логических 5
истинах. Поэтому-то было легко прийти к заключению, что в них
кроется суть всей логики, и дать их теоретическому единству на-
звание «чистой логики». Я надеюсь в действительности доказать,
что это совпадает с истинным положением вещей.
Четвертая глава I
Эмпирические следствия психологизма
§21. Характеристика двух эмпирических следствий
психологистской точки зрения и их опровержение
Станем на мгновение на почву психологистской логики и пред-
положим, что важнейшие теоретические основы логических пред-
писаний кроются в психологии. Как бы ни определять эту дисципли-
ну — как науку о психических феноменах, или как науку о фактах
сознания или о фактах внутреннего опыта, о переживаниях в их
зависимости от переживающих индивидов, или как-либо иначе, —
все согласны в том, что психология есть наука о фактах и тем са-
мым опытная наука. Мы не встретим также возражения, если при-
бавим, что психология до сих пор еще лишена настоящих и точных
законов и что положения, которые она сама удостаивает звания
законов, суть хотя и весьма ценные, но все же лишь приблизитель-
ные1 обобщения опыта, высказывания о приблизительных регу-
лярностях сосуществования или последовательности. Эти поло-
жения вовсе не претендуют устанавливать с непогрешимой и од-
нозначной определенностью, что должно совместно существовать
или совершаться при известных, точно описанных условиях. Возь-
мем, например, законы ассоциации идей, которым ассоциативная
психология приписывает значение основных психологических за-
конов. Как только постараешься надлежащим образом формули-
ровать их эмпирически правомерный смысл, они тотчас же теря-
ют предлагаемый характер закона. Исходя из этого, мы получаем
довольно рискованные для психологистов следствия.
Во-первых. На приблизительные теоретические основы могут
опираться лишь приблизительные правила. Если в психологиче-
ских законах отсутствует точность, то аналогичное должно рас-
пространяться и на предписания логики. Нет сомнения, что неко-
торым из этих предписаний действительно присуща эмпириче-
ская приблизительность. Но именно так называемые логические
законы в точном смысле, о которых мы выше узнали, что они в
качестве законов обоснований составляют собственно ядро всей
логики: логические «принципы», законы силлогистики, законы
1 Я употребляю термин «приблизительный» (vage) как противоположность точ-
ному. Он отнюдь не должен выражать неуважение к психологии, умалять значение
которой у меня нет в мыслях. Естествознание во многих, в особенности в конкретных
дисциплинах имеет приблизительные «законы». Так, например, метеорологические
законы приблизительные и все же весьма ценные.
69
многих иных видов умозаключен» например умозаключение о
равенстве, умозаключение Вернул» 0т п к п 4- 1, принципы веро-
ятностных умозаключений и т. дй— абсолютно точны; всякое
толкование, которое подставляло'|£ы вместо них эмпирические
неопределенности, ставило бы их Значимость в зависимость от 5
приблизительных «обстоятельств» искажало бы коренным об-
разом их истинный смысл. Это, очевидно, настоящие законы, а не
«лишь эмпирические», т. е. приблизительные правила.
Если математика, как думал Лотце, есть лишь самостоятельно
развивающаяся ветвь логики, то и чисто математические законы ю
во всем их неисчерпаемом изобилии относятся к намеченной
только что сфере точных логических законов. И во всех дальней-
ших возражениях следует иметь в виду наряду с этой сферой и
сферу чистой математики.
Во-вторых. Ес^ли бы кто-нибудь, чтобы избежать первого is
возражения, стал отрицать свойственную всем психологическим
законам неточность и пожелал основывать нормы только что
обозначенного нами класса на будто бы точных естественных за-
конах мышления, то выигрыш был бы еще невелик.
Ни один естественный закон не познаваем a priori, {даже не 20
может быть обоснован с очевидностью}1. Единственный путь для
обоснования и оправдания подобных законов есть индукция из о
единичных фактов опыта. Но индукция обосновывает не значи-
мость закона, а лишь большую или меньшую степень ее вероят-
ности; с очевидностью получает оправдание вероятность, а не 25
сам закон. Следовательно, также логические законы, и притом I §
все без исключения, должны были бы иметь ранг простой вероят- I §
ности. Напротив, совершенно ясно, что все «чисто логические»
законы значимы «a priori». He посредством индукции, но благо-
даря аподиктической очевидности они получают обоснование и зо
оправдание. С очевидностью оправдывается не только вероят- \j?
ность их значимости, но сама их значимость или истина. i
Закон противоречия не утверждает: можно предполагать, *
что из двух противоречащих суждений одно истинное, а другое $
ложное. Модус Barbara не говорит, что если положения формы: 35 |
«Все А суть 5» и «Все В суть С» истинны, то можно предполагать о
истинным соответствующее положение формы «Все А суть С». -g
И так повсюду, также и в области чисто математических положе- н
ний. В противном случае оставалась бы открытой возможность, |
что при расширении нашего всегда ограниченного круга опыта 40 ^
предположение не оправдается. В таком случае, возможно, что х
наши логические законы суть лишь «приближения» к действи- g
тельно значимым, но недостижимым для нас законам мышления. 5
Такие возможности серьезно и по праву принимаются в расчет, g
1 А: {т. е. с сознанием его очевидности}.
70
когда дело идет о законах пр£родьь Хотя закон всемирного тяго-
тения уже неоднократно подтверждался самими широкими ин-
дукциями и проверками, но Blaine время ни один естествоиспы-
татель не считает его абсолютно значимым законом. Иногда де-
5 лаются попытки установить новые формулы гравитации, было,
например, показано, что основной закон электрических явлений,
установленный Вебером, вполне мог бы функционировать и в ка-
честве основного закона тяжести. Фактор, по которому различа-
ется та и другая формула, обусловливает различия в вычисляе-
ю мых величинах, не выходящие за пределы неизбежных ошибок
наблюдения. Но таких факторов можно мыслить бесконечное
множество; поэтому мы a priori знаем, что бесконечное множе-
ство законов могут и должны давать то же самое, что дает закон
всемирного тяготения Ньютона (выгодный только своей чрезвы-
15 чайной простотой). Мы знаем, что даже само искание единствен-
но истинного закона при везде и всегда неустранимой неточности
наблюдения было бы безрассудным. Таково положение дел в точ-
ек' I ных науках о фактах. Однако отнюдь не в логике. То, что там яв-
g ляется вполне оправданной возможностью, здесь оказывается
§ I 20 явной нелепостью. Ведь мы с очевидностью усматриваем не про-
стую вероятность, но истину логических законов. Мы усматрива-
У | ем основные принципы силлогистики, индукции Бернулли, умо-
заключения вероятности, общей арифметики и т. п., т. е. мы схва-
тываем в них саму истину; таким образом, теряют всякий смысл
25 слова о сферах неточности, об одних лишь приближениях и т. д.
Но если нелепо то, что вытекает как следствие из психологиче-
с^ I ского обоснования логики, то нелепо и само это обоснование.
Против самой истины, постигаемой нами с очевидностью,
бессильна даже самая сильная психологическая аргументация;
зо вероятность не может спорить против истины, предположение —
g^ против очевидности. Пусть тот, кто остается в сфере общих сооб-
g ражений, поддается обманчивой убедительности психологиче-
^ ских аргументов, — достаточно бросить взгляд на какой-либо из
ее законов логики, обратить внимание на его подлинный смысл и на"
|" 35 очевидную убедительность, с которой он постигается в качестве
^ истины в себе (Wahrheit an sich), чтобы положить конец этому за-
блуждению.
Как внушительно звучит то, что хочет нам навязать обычная
{психологистская}1 рефлексия: логические законы суть законы
40 для обоснований; а что такое обоснования, как не своеобразные
процессы мышления человека, конечными звеньями которых при
известных нормальных условиях являются суждения, носящие
характер необходимых следствий? Сам этот характер — психиче-
ский, суть определенный вид настроения и ничего более. И все эти
1 А: {психологическая}.
I
психические феномены, разумеетс$|не стоят изолированно, а суть
отдельные нити той переплетающееся ткани психических феноме-
нов, психических диспозиций и орйнических процессов, которую
мы называем человеческой жизньюШожет ли при таких условиях
получиться что-нибудь другое, кроме эмпирических общих поло- 5
жений? Да и как может психология дать что-либо большее?
Мы отвечаем: конечно, психология не дает ничего большего.
Поэтому-то она и не может дать тех аподиктически очевидных и
тем самым сверхэмпирических и абсолютно точных законов, ко-
торые составляют ядро всякой логики. ю
§ 22. Законы мышления как предполагаемые
естественные законы, которые в своем
изолированном действии являются причиной
разумного мышления
Здесь уместно дать оценку одного весьма распространенного
понимания логических законов, которое определяет правиль-
ность мышления как соответствие некоторым законам мышления
(как бы они ни формулировались), но вместе с тем склонно при-
давать этому соответствию следующее психологистское толкова-
ние: законы мышления суть естественные законы, характеризую-
щие своеобразие нашего духа как мыслящего начала; поэтому
сущность соответствия, определяющего правильное мышление,
состоит в чистом, не осложненном никакими другими психиче-
скими влияниями (как, например, привычка, склонность, тради-
ция) действии этих законов1.
Приведем здесь одно из рискованных следствий этого учения.
Законы мышления, как каузальные законы, согласно которым
развивается познание {в психической связности}2, могут быть
даны только в форме {вероятности}3. Таким образом, ни одно
утверждение не может считаться правильным с достоверностью;
ибо если основной мерой всякой правильности является вероят-
ность, то она накладывает печать простой вероятности на всякое
познание. Мы стояли бы в этом случае перед самым крайним про-
бабилизмом. Также утверждение, что всякое знание лишь веро-
ятно, было бы само значимым лишь вероятностно; равным обра-
зом и это новое утверждение, и так in infinitum. Так как каждая
следующая ступень вероятности несколько понижает меру веро-
ятности ближайшей предыдущей, то мы должны были бы серьез-
но опасаться за ценность любого познания. Мы можем лишь на-
1 Ср., например, цитированные выше положения из статьи Липпса о задачах тео-
рии познания.
2 А: {т. е. с сознанием его очевидности}.
■' А: {вероятностей}.
20
25
30
35
Q
72
х
и
и
деяться, что степени вероятфсти этих бесконечных рядов, на
нашу удачу, всегда будут име^ характер «фундаментальных ря-
дов» Кантора, и именно так, что окончательное рубежное значе-
ние вероятности оцениваемого познания будет {реальным чис-
5 лом}1 >0. Эти {скептически} вредные следствия, разумеется, устра-
няются, если принять законы мышления в качестве данных с
очевидностью. Но как мы можем обладать очевидным усмотре-
нием причинных законов?
Но допустим, что этого затруднения не существует; тогда мы
ю все же можем спросить: где в целом мире есть доказательство
того, что из чистого действия этих законов (или каких бы то ни
было законов) получаются правильные акты мышления? Где те
{дескриптивные и} генетические анализы, которые давали бы нам
право объяснять феномены мышления из двух классов естествен-
15 ных законов, причем одни из них исключительно определяют ход
таких причинений, из которых проистекает логическое мышле-
ние, тогда как алогичное мышление соопределяется также и дру-
о^ I гими? Является ли соразмерность мышления {логическим зако-
g нам} равнозначной доказательству его казуального происхожде-
§ го ния именно согласно этим законам как законам естественным?
ф По-видимому, некоторые естественные смешения понятий
У I содействовали здесь психологистским заблуждениям. Прежде
всего, смешиваются логические законы с суждениями, {в смысле
5 I актов суждения}2, в которых они могут быть познаны, т. е. законы
§> 25 как «содержания суждений» с самими актами суждения. Послед-
ние суть реальные процессы, имеющие свои причины и действия.
с; I В частности, часто суждения, содержанием которых является за-
кон, действуют в качестве мотивов мышления, определяющих
ход наших интеллектуальных переживаний так, как это как раз
зо предписывается этим содержанием, законами мышления. В таких
случаях реальный порядок следования и соединения наших ин-
g теллектуальных переживаний адекватен тому, что в общей форме
>- мыслится в руководящем познании закона; этот порядок есть
сг конкретный единичный случай по отношению к общему утверж-
^ 35 дению закона. Но если закон смешивается с суждением, с позна-
^ нием закона, идеальное с реальным, то закон представляется
определяющей силою процесса нашего мышления. Нетрудно по-
нять, что с этим связано еще и второе смешение, а именно смеше-
ние закона как звена причинения с законом как правилом причи-
40 нения. Ведь и в других случаях приходится встречаться с мифи-
ческой речью о законах природы как силах, властвующих над
процессами природы, — как будто правила причинных связей мо-
гут сами разумно функционировать как причины, т. е. как члены
1 А: {реальным абсолютным числом}.
1 А: {(актами суждения)}.
1
этих же связей. Серьезное смешение столь различных по сущест-
ву вещей в нашем случае явно пофцряется совершенным раньше
смешением закона с познанием закона. Логические законы уже
предстали как движущие силы в процессе мышления. Предпола-
галось, что они причинно управляют процессом мышления; стало 5
быть, они суть каузальные законы мышления, в них выражено то,
как нам приходится мыслить согласно природе нашего духа, они
характеризуют человеческий дух в качестве мыслящего (в точном
смысле). Если мы при случае мыслим не так, как этого требуют
эти законы, то мы, собственно говоря, вообще не «мыслим», мы ю
судим в этом случае не так, как предписывают естественные зако-
ны мышления или как этого требует своеобразие нашего духа в
качестве мыслящего; наше мышление в таких случаях определя-
ется, и опять-таки причинно, иными законами, мы следуем смут-
ным влияниям привычки, страсти и т. п. is
Конечно, к этому же взгляду могли подтолкнуть и другие со-
ображения. Из опыта известно, что люди, хорошо освоившиеся в
определенной сфере, например ученый в своей области, обыкно-
венно судят логически правильно. Этот факт естественно ведет за
собой объяснение, согласно которому логические законы, по ко- го
торым измеряется правильность мышления, вместе с тем опреде-
ляют ход каждого данного мышления по образу каузальных за-
конов; отдельные же отклонения от нормы легко относятся на
счет смутных влияний, исходящих из других психологических ис-
точников. 25
Чтобы опровергнуть это, достаточно привести следующее со-
ображение. Мы создаем фикцию идеального человека, у которого
все мышление протекает таким образом, как этого требуют логи-
ческие законы. Разумеется, факт, что оно протекает таким обра-
зом, имеет свое объясняющее основание в известных психологи- зо
ческих законах, которые известным образом регулируют процесс
психических переживаний этого существа, начиная с первых «кол-
локаций». И вот я спрашиваю: тождественны ли, при этом допу-
щении, эти естественные законы с логическими законами? Ответ,
очевидно, должен быть отрицательным. Каузальные законы, по 35
которым мышление должно протекать так, как этого требовали
бы идеальные нормы логики, и сами эти нормы — это ведь совсем
не одно и то же. Если какое-нибудь существо организовано так,
что оно не может в едином ходе мысли высказывать противореча-
щие суждения или совершать умозаключения, несогласные с сил- 40
логистическими модусами, то из этого не следует, что закон про-
тиворечия, modus Barbara и т. п. суть естественные законы, кото-
рые могут объяснить такую организацию. Это различие легко
уяснить на примере счетной машины. Порядок и связь выскакива-
ющих цифр отрегулированы сообразно с естественно-научными 45
74
i
О
CD
О
и
и
X
о
и
(D
о
с;
-О
m
законами так, как этого требШг значение арифметических поло-
жений. Но никто, чтобы объя«Ить физический ход работы маши-
ны, не станет обращаться к аЛфметическим законам вместо ме-
ханических. Машина, правда!не мыслит, не понимает ни самое
5 себя, ни значения своей работы. Но разве наша мыслительная ма-
шина не может работать та^им же образом с тем только отличи-
ем, что реальный ход одного мышления всегда должен был бы
признаваться правильным в силу проявляющегося в другом мыш-
лении сознания логической правомерности. Это'другое мышление
ю могло бы быть результатом работы той же или других мыслитель-
ных машин, но идеальная оценка и каузальное объяснение все же
оставались бы разнородными. Не надо также забывать «первых
коллокаций», которые безусловно необходимы для каузального
объяснения, но для идеальной оценки бессмысленны.
is Психологистские логики не замечают глубоко существенных
и навеки неизгладимых различий между идеальным и реальным
законом, между нормирующим и причинным регулированием,
между логической и реальной необходимостью, между логиче-
ским и реальным основанием. Никакая мыслимая градация не мо-
20 жет создать переход между идеальным и реальным. Низкий уро-
вень понимания чисто логической стороны дела в наше время зна-
менуется тем, что исследователь такого ранга, как Зигварт, говоря
о вышеупомянутой фикции идеального в интеллектуальном отно-
шении существа, считает возможным предположить, что для та-
25 кового «логическая необходимость была бы вместе с тем реаль-
ной, ведущей к действительному мышлению»; и что тот же Зиг-
варт для объяснения понятия логического основания пользуется
понятием «принуждения к мышлению» (Denkzwang)1. To же отно-
сится и к Вундту, который видит в законе достаточного основа-
зо ния «основной закон зависимости наших актов мышления друг от
§^ друга »2 и т. д. В ходе дальнейшего исследования мы надеемся даже
g предубежденных полностью убедить в том, что здесь на самом
^ деле речь идет о фундаментальных логических заблуждениях.
35 § 23. Третье следствие психологизма и его
опровержение
В-третьих1. Если бы источником сознания логических зако-
нов были психологические факты, например, если бы логические
40 законы, как учит обыкновенно противоположное направление,
были нормативными формулировками психологических фактов,
то они сами должны были бы обладать психологическим содер-
1 Sigwart Ch. Logik I2. S. 252 u. 153.
* Wundt W. Logik. 2 Aufl. Stuttgart, 1893. Bd. I. S. 573.
' Ср. выше § 21.
жанием, и именно в двояком смыфе: они должны были бы быть
законами для психического и вмфге с тем предполагать, соот-
ветственно, включать в себя существование психического. Мож-
но доказать, что ни того, ни другого нет. Ни один логический за-
кон не предполагает непременно какого-либо «matter of fact», в 5
том числе существования представлений или суждений, или иных
феноменов познания. Ни один логический закон — в подлинном
своем смысле — не есть закон для фактов психической жизни,
стало быть, ни для представлений (т. е. переживаний представле-
ния), ни для суждений (т. е. переживаний суждения), ни для про- ю
чих психических переживаний.
Большинство психологистов настолько подчинены влиянию
своего общего предрассудка, что не помышляют о его проверке
на наличных определенных законах логики. Раз эти законы по
общим основаниям должны быть психологическими, то зачем до- is
казывать о каждом в отдельности, что он действительно таков?
Не обращают внимания на то, что последовательный психоло-
гизм приводит к таким толкованиям логических законов, кото-
рые в корне чужды их истинному смыслу. Забывают, что при ес-
тественном понимании эти законы ни по своему обоснованию, ни 20
по своему содержанию не предполагают ничего психологическо-
го (т. е. фактов душевной жизни), или предполагают их, во всяком
случае, не более чем законы чистой математики.
Если бы психологизм стоял на правильном пути, то в учении
об умозаключениях мы могли бы ожидать только правил следую- 25
щего вида: опыт показывает, что умозаключение формы S, отли-
чающееся характером аподиктически необходимого следствия,
при условиях U связано с предпосылками формы Р. Стало быть,
чтобы «правильно» умозаключать, т. е. получать в умозаключе-
нии суждения этого отличительного характера, надо поступать зо
сообразно этому и позаботиться об осуществлении условия U и
соответствующих предпосылок. Тут объектом регулирования
были бы психические факты, и вместе с тем их существование
предполагалось бы в обосновании правил и заключалось бы в их
содержании. Но ни один закон умозаключения не соответствует 35
этому типу. Что, например, говорит modus Barbara} He что иное,
как следующее: общезначимо для каких угодно понятий классов
А, В, Су что если все А суть В и все В суть С, то все А суть С.
«Modus ponens» в полном виде гласит опять-таки: «Для любого
положения А, В имеет силу закон, что если действительно А и при- 40
том истинно, что если А, то В, то действительно В». Эти и подоб-
ные законы, не будучи эмпирическими, не суть психологические
законы. Правда, традиционная логика выдвигает их с целью нор-
мирования деятельности суждения. Но разве в них самих подра-
зумевается существование хотя бы одного-единственного акту- 45
s
I
О
со
ц,
и
и
х
CD
и
CD
т
|_
О
с;
-О
76 -г-
ального суждения или иногЖПсиХического феномена? Кто так
думает, должен представить Доказательства своего мнения. Что
утверждается в каком-либо изложении, то должно быть выводи-
мо из него каким-нибудь о(||цеобязательным способом умоза-
5 ключения. Но где же те фор^ы умозаключения, которые давали
бы возможность выводить цз чистого закона факт?
Вряд ли будут возражать, что в целом мире не могло бы воз-
никнуть рассуждения о логических законах, если бы мы никогда
актуально не переживали представлений и суждений и не абстра-
ю гировали на их основе соответствующих логических фундамен-
тальных понятий; или даже что в каждом понимании и утвержде-
нии закона подразумевается существование представлений и
суждений, которое, стало быть, может быть из него выведено.
Ибо едва ли возникнет надобность упоминать, что здесь след-
is ствие выведено не из закона, а из его понимания и утверждения,
что то же самое следствие можно было бы вывести из любого
утверждения и что психологические предпосылки или составля-
ющие утверждения какого-либо закона не должны смешиваться
с логическими моментами его содержания.
го «Эмпирические законы » ео ipso имеют фактическое содержа-
ние. В качестве неподлинных (unecht) законов они, грубо говоря,
лишь утверждают, что, согласно опыту, при известных условиях
либо наступают, либо могут быть ожидаемы, смотря по обстоя-
тельствам, с большей или меньшей вероятностью известные сосу-
25 ществования или последовательности. Этим сказано, что такие
обстоятельства, такие сосуществования или следования случа-
ются фактически. Но также строгие законы опытных наук не
лишены фактического содержания. Они — не только законы о
фактах, но вместе с тем в своем содержании подразумевают су-
зо ществование фактов.
ё Впрочем, здесь необходима большая точность. Точные законы
и
в своей нормальной формулировке, конечно, носят характер чис-
тых законов, не заключая в себе никаких утверждений существо-
сс вания. Но если мы вспомним об основаниях, из которых они чер-
|" 35 пают свое научное оправдание, то сразу станет ясно, что они не
$ могут быть оправданы как чистые законы в нормальной формули-
ровке. Действительно, обоснован не закон всемирного тяготения,
как его выражает астрономия, а положение следующей формы:
согласно имеющимся уже знаниям, следует признать теоретиче-
40 ски обоснованной вероятностью высочайшей степени, что в пре-
делах опыта, доступного нам при современных технических сред-
ствах, действителен закон Ньютона или вообще один из бесконеч-
ного множества математически мыслимых законов, различия
которых от закона Ньютона не могут выходить за предел неиз-
45 бежных ошибок наблюдения. Эта истина сильно обременена фак-
ч
77
тическим содержанием и, следовательно, отнюдь не есть закон в
подлинном смысле слова. Она, очфидно, включает в себя также
несколько понятий лишь приблизительной определенности.
Таким образом, все законы точных наук о фактах хотя и суть
настоящие законы, но, рассмотренные с точки зрения теории ъ
познания, они лишь идеализирующие фикции (впрочем, фикции
cum fundamento in re1). Они выполняют задачу осуществления
теоретических наук как идеалов максимального приближения к
действительности, стало быть, реализуют высшую теоретиче-
скую цель всякого научного исследования фактов, идеал объясни- ю
тельной теории, единства из закономерности, насколько это воз-
можно в пределах человеческого познания, за которые мы не мо-
жем выйти. Вместо недоступного нам абсолютного познания мы
благодаря постигающему мышлению сначала извлекаем из об-
ласти эмпирических частностей и общностей те, так сказать, апо- is
диктические вероятности, в которых заключено все достижимое
знание о действительности. Эти вероятности мы сводим затем к
определенным точным идеям, носящим характер настоящих за-
конов, и таким образом нам удается строить формально совер-
шенные системы объяснительных теорий. Но эти системы (как, 20
например, теоретическая механика, теоретическая акустика, тео-
ретическая оптика, теоретическая астрономия и т. п.) по сущест- ш
ву должны быть признаны лишь идеальными возможностями cum | _ф
fundamento in re, которые не исключают бесконечного множест-
ва других возможностей, но зато ставят им определенные грани- 25
цы. Это, однако, нас здесь уже не интересует, равно как и изло-
жение практических познавательных функций этих идеальных I §
теорий, именно их значения для успешного предсказания буду-
щих фактов и воссоздания фактов прошлого, а также их техни-
ческого значения для практического господства над природой, зо
Мы возвращаемся, следовательно, к нашему случаю. ^
Если истинная закономерность, как только что было показа-
но, есть лишь идеал в области познания фактов, то, наоборот, она
осуществлена в области «чисто понятийного» познания. К этой
сфере принадлежат наши чисто логические законы, как и законы 35 |
Mathesis рига1. Они ведут свое «происхождение», точнее выра- п
жаясь, заимствуют оправдывающее их обоснование не из индук- g
ции; поэтому они не имеют экзистенциального содержания, при-
сущего всем вероятностям как таковым, даже наивысшим и цен-
нейшим. То, что они утверждают, всецело и всемерно истинно,
они сами с очевидностью обоснованы во всей своей абсолютной х
точности, а не с заменяющими ее какими-либо вероятностными ^
ч
Q
X
ф
о
о
н
03
Z]
о
1 с основанием в вещах {лат.). — Прим. ред. q
1 чистого познания (лат.). — Прим. ред.
о;
х
х
О
со
О
с£
0)
с;
и
и
0
и
о
т
з:
i_
О
с;
-0
78^
утверждениями с явно неоп$еделенНыми составляющими. Соот-
ветствующий закон не является одной из бесчисленных теорети-
ческих возможностей определенной, пусть и объективно ограни-
ченной сферы. Это есть одна^динственная истина, исключающая
5 всякую возможность иного рода; в качестве познанной с очевид-
ностью закономерности она остается в своем содержании и
обосновании чистой от каких бы то ни было фактов.
Из этих соображений видно, как тесно связаны между собой
обе половины психологистского следствия, — а именно что логи-
ю ческие законы не только содержат в себе утверждения о сущест-
вовании психических фактов, но также должны быть законами
для подобных фактов. Опровержение первой половины мы уже
дали. В нем уже заключено и опровержение второй на основании
следующего аргумента: как всякий закон, основанный на опыте и
is индукции из единичных фактов, есть закон, относящийся к фак-
там, так и, наоборот, каждый закон, относящийся к фактам, есть
закон, основанный на опыте и индукции; и, следовательно, как
показано выше, от него неотделимы утверждения экзистенциаль-
ного содержания.
20 Разумеется, мы здесь не должны подводить под законы о фак-
тах те общие высказывания, которые переносят на факты чисто
понятийные положения, т. е. положения, выражающие общезна-
чимые отношения на основе чистых понятий. Если 3 > 2, то также
три книги с того стола больше двух книг из этого шкафа. И так,
25 вообще, по отношению к любым вещам. Однако чистый закон чи-
сел говорит не о вещах, а о числах {в чистой всеобщности} — число
3 больше числа 2, — и он может быть применен не только к инди-
видуальным, но и к «общим» предметам, например к видам зву-
ков, цветов, к типам геометрических образований и {к подобным
зо вневременным общностям}1.
ё Если признать все это, то, разумеется, невозможно, чтобы ло-
g гические законы ({взятые в их чистоте}) были законами психиче-
^ ской деятельности или ее продуктов.
I 35 § 24. Продолжение
Быть может, кто-либо попытается избежать нашего вывода
следующим возражением: не всякий закон, относящийся к фак-
там, возникает из опыта и индукции. Напротив, здесь необходимо
40 различать: каждое познание закона покоится на опыте, но не
каждое возникает из него через индукцию, т. е. через тот хорошо
известный логический процесс, который от единичных фактов и
эмпирических общностей низших ступеней ведет к закономерным
1 А: {в сущности}.
79
общностям. Так, в частности, логические законы хотя и возника-
ют из опыта, но суть не индуктивньйе законы. В психологическом
опыте мы абстрагируем логическиё|6азисные понятия и данные в
|шх чисто понятийные отношения. Найденное в отдельном случае
мы сразу распознаем в качестве общезначимого, поскольку оно 5
коренится исключительно в абстрагированном содержании. Та-
ким образом, опыт дает нам непосредственное сознание законо-
мерности нашего духа. И поскольку мы не нуждаемся здесь в ин-
дукции, то также вывод лишен ее несовершенств, он имеет харак-
тер не просто вероятности, а аподиктической достоверности, он ю
имеет не приблизительный, а точный предел и не содержит в себе
никаких утверждений экзистенциального содержания.
Однако приведенные возражения неубедительны. Никто не
станет сомневаться, что познание логических законов как психи-
ческий акт предполагает единичный опыт, что оно имеет своей is
основой конкретное наглядное представление. Но не надо сме-
шивать психологические «условия» и «основы» познания закона
с логическими условиями, основаниями и посылками закона, а
также психологическую зависимость (например, в возникнове-
нии) с логическим обоснованием и оправданием. Последнее еле- го
дует, очевидно, объективному отношению основания к следст-
вию, между тем как психологическая зависимость относится к а>
психическим связям в сосуществовании и последовательности. g
~о
н
О
фактов}1, выяснялось, что либо смешивали подлинные фактиче-
Никто не может серьезно утверждать, что находящиеся перед
нами отдельные конкретные случаи, на «основании» которых 25
произошло усмотрение закона, выполняют функцию логических
оснований, посылок, как будто из бытия единичного можно вы- I §
вести, как следствие, всеобщность закона. Интуитивное пости-
жение закона психологически, быть может, требует двух момен-
тов: внимания к единичным данным наглядного представления и зо
направленного на них разумного усмотрения закона (gesetzliche ^
Einsicht). Но логически дано лишь одно. Содержание усмотрения I
не является выводом из единичного. х
Всякое познание «начинает с опыта», но из этого не следует, $
что уже вследствие этого оно «проистекает» (entspringt) из опы- 35 |
та. Мы утверждаем только то, что каждый фактический закон п
проистекает из опыта, и потому-то его и можно обосновать толь- -g
ко посредством индукции из отдельных данных опыта. Если су- н
ществуют законы, познаваемые с очевидностью, то они (непо- i
средственно) не могут быть законами для фактов. {Где бы раньше 40 ^
В:
1 А: [Я не хочу сказать, что нелепо считать закон для фактов постигаемым с не-
посредственной очевидностью, но я отрицаю, что когда-либо это действительно име- Q
ло место, где бы раньше не предполагалось подобное}.
X
I
О
CD
О
с;
и
и
Q)
и
ские законы, т. е. законы сосуществования и последовательности,
с идеальными законами, которым самим по себе чуждо отноше-
ние к тому, что определяете^ во времени, — либо же смешивали
живой порыв убежденности^ внушаемый близко знакомыми на*р
5 эмпирическими обобщениями, с тем сознанием очевидности, ко|-
торое мы испытываем только в области чисто понятийного.
Если такого рода аргумент и не может иметь решающего зна-
чения, то он все же может увеличить силу других аргументов. Мы
присоединяем здесь еще один,
ю Вряд ли кто будет отрицать, что все чисто логические законы
носят один и тот же характер; если мы покажем относительно не-
которых из них, что (их невозможно трактовать как законы о
фактах}1, то это будет верно по отношению ко всем. Однако мы
находим среди них также законы, которые вообще относятся к
is истинам, в которых регулируемыми «предметами» являются ис-
тины. Например, в отношении каждой истины А обязательно, что
ее контрадиктаторная противоположность не есть истина. Если
мы имеем пару истин А, В, то их конъюнктивные и дизъюнктив-
ные сочетания2 суть тоже истины. Если три истины А, В, С нахо-
20 дятся в таком отношении, что А есть основание В, В — основание
С, то и А есть основание С и т. п. Но нелепо называть законами
для фактов законы, применяемые к истинам как таковым. Ника-
кая истина не есть факт, т. е. нечто определенное во времени. Ис-
тина, правда, может иметь значение, что существует вещь, имеет-
25 ся налицо состояние, совершается изменение и т. п. Но сама исти-
на выше всего временного, т. е. не имеет смысла приписывать ей
временное бытие, возникновение или уничтожение. Яснее всего
эта нелепость проявляется на самих законах истины. В качестве
реальных законов они были бы правилами сосуществования и
зо последовательности фактов, в частности истин, и сами они, буду-
ё^ чи истинами, должны были бы относиться к регулируемым ими
g фактам. Тут закон предписывал бы фактам, называемым истина-
^ ми, возникновение и исчезновение, и среди этих фактов, в числе
с* многих других, находился бы сам закон. Закон возникал и исче-
|" 35 зал бы согласно закону — явная бессмыслица. То же имело бы
$ место, если бы мы захотели толковать закон истины как закон
сосуществования, как единичное во времени и все же как обяза-
тельное в качестве общего правила для всего существующего во
времени. Подобного рода нелепости- неизбежны, если упустить
40 из виду или неправильно уяснить себе основное различие между
1 А: (что их трактовка в качестве законов о фактах невозможна}.
2 Я понимаю пол этим смысл предложений «д и 5», т. е. то и другое истинно, или
же «Л или В >>, т. е. одно из двух истинно — из чего не следует, что истинно только одно.
J Ср. систематические соображения гл. VII о скептически-релятивистской проти-
воречивости всякого воззрения, ставящего логические законы в зависимость от фактов.
идеальными и реальными объекта^ и соответственное различие
между идеальными и реальными законами. Еще не раз мы увидим,
что это различие,является решаюишм для спора между психоло-
|гистской и чистой логикой. |
81
-С
CD
Ч
CD
CD
"О
н
Q
io
-л
О
0D
Q
Z1
"О
X
-С
CD
о
7*
X
CD
о
О
н
□а
х
о
X
X
о
О
Q
Пятая глава
Психологические 'интерпретации i
логических принципов /
§ 25. Закон противоречия в психологистской'
интерпретации Милля и Спенсера
Выше мы заметили, что последовательно проведенное пони-
мание логических законов как законов о психических фактах
должно было бы привести к существенному их искажению. Но в
этом, как и в других пунктах, господствующая логика обычно пу-
галась последовательности. Я был бы готов сказать, что психоло-
гизм живет только непоследовательностью, что тот, кто его по-
следовательно продумает до конца, тем самым уже отрекся от
него, — если бы крайний эмпиризм не давал разительного приме-
ра, насколько укоренившиеся предрассудки могут быть сильнее
самых ясных свидетельств очевидности. С бесстрашной последо-
вательностью эмпирист выводит самые тяжкие следствия, прини-
мает ответственность за них и пытается связать их в теорию,
разумеется, полную противоречий. Выше мы установили, что для
обсуждаемой логической позиции логические истины должны
быть не a priori обеспеченными и абсолютно точными законами
чисто понятийного вида, а, напротив, основанными на опыте и
индукции более или менее неопределенными вероятностями, от-
носящимися к известным фактам душевной жизни человека.
В этом именно и состоит (за исключением разве только указания
на неопределенность) учение эмпиризма. В нашу задачу не входит
подвергнуть исчерпывающей критике это теоретико-познава-
тельное направление. Но для нас особый интерес представляют
психологические толкования логических законов, выдвинутые в
этой школе, ослепительный внешний блеск которых распростра-
няется далеко за ее пределы2.
Как известно, Дж.Ст. Милль3 учит, что principium contra-
dictionis есть «одно из наиболее ранних и ближайших наших
1 А: {психологической}.
2 Приложение к этому и ближайшему параграфу дает общее рассмотрение прин-
ципиальных недостатков эмпиризма, поскольку такое рассмотрение необходимо в
интересах обосновываемого нами идеалистического направления в логике.
J Mill J.St. Logik. Buch. II. Кар. VII. § 4 (Гуссерль ссылается на работу:
Mill J.St. System of Logic, Ratiocinative and Inductive, 1843; имеется русский перевод:
Милль Дж.Ст. Система логики силлогистической и индуктивной. М., 1914).
р ¥ i 83
обобщений из опыта». Первоначальную основу этого закона он
видит в том, «что вера и неверие суть два различных состояния
духа», исключающие друг друга. Эт| мы познаем, продолжает он
буквально, из простейших наблюдений над нашим собственным
духом. И если мы обращаемся к внешнему миру, то и тут мы нахо- 5
дим, что свет и тьма, звук и тишина, равенство и неравенство, пре-
дыдущее и последующее, последовательность и одновременность,
словом, каждый положительный феномен и его отрицание (nega-
tive) суть отличные друг от друга феномены, находящиеся в отно-
шении резкой противоположности, так что всюду, где присут- ю
ствует одно, отсутствует другое. «Я рассматриваю, — говорит
он, — обсуждаемую аксиому как обобщение из всех этих фактов».
Где речь идет о принципиальных основах его эмпирических
предрассудков, столь проницательный в других случаях Милль
как бы покинут всеми богами. Непонятно только одно: как такое is
учение могло кого-либо убедить? Прежде всего, бросается в гла-
за явная неточность утверждения, что принцип, по которому два
контрадикторных предложения одновременно не могут быть ис-
тинными и в этом смысле исключают друг друга, есть обобщение
из приведенных «фактов» относительно света и тьмы, звука и ти- 20
шины и т. п.; ведь эти факты в любом случае не суть контрадик-
торные предложения. Вообще не совсем понятно, каким образом
Милль хочет установить связь между этими {мнимыми} фактами I zn
опыта и логическим законом. Напрасно ждешь разъяснений от
параллельных рассуждений Милля в его полемической работе 25
против Гамильтона. Тут он с одобрением цитирует «абсолютно I §
постоянный закон», который единомыслящий Спенсер подстав- I о
ляет на место логического принципа, а именно, «that the appear-
ance of any positive mode of consciousness cannot occur without ex-
cluding a correlative negative mode: and that the negative mode can- зо
not occur without excluding the correlative positive mode1 »2. Но кто т?
не видит, что это положение представляет чистейшую тавтоло- g
гию, так как взаимное исключение принадлежит к дефиниции §
коррелятивных терминов «положительный» и «отрицательный 5
феномен». Напротив, закон противоречия вовсе не тавтология. 35 $
В дефиницию противоречащих суждений не входит взаимное ис- |
ключение, и если это происходит в силу названного принципа, то s
не обязательно обратное: не каждая пара исключающих друг
друга суждений есть пара противоречащих суждений — доста-
точное доказательство, что наш принцип нельзя смешивать с вы- 40 п>
Q
1 «что никакое положительное состояние сознания не может появиться, не исклю-
чив соответствующего отрицательного, и, наоборот, никакое отрицательное состояние
не может появиться, не исключив соответствующего положительного». — Прим. перев.
2 Mill f.St. An Examination5. Ch. XXI. P. 491. Спенсер, надо думать, по небрежно-
сти вместо закона противоречия ссылается на закон исключенного третьего.
:о
"О
(Т)
шеупомянутой тавтологией. Да и Милль не считает этот принцип
тавтологией, так как он, по его мнению, первично возникает бла-
годаря индукции из опыта. |
В любом случае помочь разъяснить нам эмпирический смыс^
5 этого принципа смогут скорее другие выражения Милля, чем ма-
лопонятные ссылки на невозможность сосуществования во внеш-
нем опыте, в особенности те места, где обсуждается вопрос, могут
ли три основных логических принципа считаться «inherent neces-
sities of thoughts»1, «an original part of mental constitution»2, «laws
10 of our thoughts by the native structure of the mind»3, или же они
суть законы мышления только «because we perceive them to be
universally true of observed phenomena»4, — что Милль, впрочем,
не желает решать в позитивном ключе. Вот что мы читаем у него
относительно этих законов: «They may or may not be capable of
is alteration by experience, but the conditions of our existence deny to
us the experience which would be required to alter them. Any asser-
tion, therefore, which conflicts with one of these laws — any proposi-
tion, for instance, which asserts a contradiction, though it were on a
subject wholly removed from the sphere of our experience, is to us
20 unbelievable. The belief in such a proposition is, in the present consti-
tution of nature, impossible as a mental fact5»6.
Отсюда мы узнаем, что несовместимость, выраженная в зако-
не противоречия, а именно несовместимость истинности контра-
дикторных предложений, толкуется Миллем как несовмести-
25 мость подобных предложений в нашей belief. Другими словами, на
место несовместимости истинности предложений подставляет-
ся реальная несовместимость соответствующих актов суждения.
Это гармонирует также с многократным утверждением Милля,
что акты веры суть единственные объекты, которые в собствен-
зо ном смысле можно обозначать как истинные или ложные. Два
контрадикторно противоположных акта веры сосуществовать
не могут — так следовало бы понимать этот принцип.
1 «неотъемлемой необходимостью мышления». — Прим. перев.
2 «подлинной частью нашей духовной конституции». — Прим. перев.
3 «законами нашего мышления в силу природной структуры нашего сознания». —
Прим. перев.
А «потому что мы воспринимаем их всеобщую истинность в наблюдаемых явлени-
ях». — Прим. перев.
5 «Доступны ли они изменению через опыт или нет, но условия нашего сущест-1
вования не дают нам того опыта, который способен был бы произвести такого рода
изменение. Поэтому утверждение, не согласное с каким-либо из этих законов, на-
пример, какое-нибудь суждение, утверждающее противоречие, хотя бы оно касалось
предмета очень далекого от сферы нашего опыта, не внушает нам доверия. Вера в та-
кое суждение, при настоящем устройстве нашей природы, невозможна как психиче-
ский факт». — Прим. перев.
6 МШ J.St. An Examination. P. 491. См. также р. 487: «It is the generalization of
a mental fact, which is of continual occurrence, and which cannot be dispensed within
reasoning» («Это есть обобщение психического факта, который встречается постоян-
но и без которого невозможно обойтись в рассуждении». — Прим. перев.).
85
§ 26. Психологическая интерпретация
принципа у М^лля дает в результате не закон,
а совершенно^еопределенвое и научно
не подтвержденное опытное лоложение 5
Здесь возникают разнообразные сомнения. Прежде всего,
бесспорно несовершенна формулировка принципа. При каких же
условиях, спросим мы, не могут сосуществовать противополож-
ные акты веры? У различных личностей, как это хорошо известно,
вполне возможно сосуществование противоположных суждений, ю
Таким образом, приходится, уясняя вместе с тем смысл реального
сосуществования, сказать точнее: у одной и той же личности или,
вернее, в одном иугом же сознании не могут длиться, хотя бы в
течение самого небрльшого промежутка времени, контрадиктор-
ные акты веры. Но е£ть ли это действительно закон? Можем ли мы is
ему приписать неограниченную всеобщность? Где психологиче-
ские индукции, оправдывающие его принятие? Неужели никогда
не было и не будет таких людей, которые иногда (например, обма-
нутые софизмами) одновременно не считали бы истинным проти-
воположное? Исследованы ли наукой в этом направлении сужде- 20
ния сумасшедших? Не происходит ли нечто подобное в случае яв-
ных противоречий? А как обстоит дело с состояниями гипноза,
горячки и т. д.? Обязателен ли этот закон и для животных? | zj
Быть может, эмпирист, чтобы избежать всех этих вопросов,
ограничит свой «закон» соответствующими добавлениями, на- 25 I *
пример, скажет, что закон действителен только для нормальных §
индивидов вида homo, находящихся в нормальном умственном со- I о
стоянии. Но достаточно поставить коварный вопрос о более точ-
ном определении понятий «нормального индивида» и «нормаль-
ного умственного состояния» и мы поймем, как сложно и неточ- зо
но содержание того закона, с которым нам здесь приходится т?
иметь дело. g
Нет надобности продолжать эти размышления (хотя стоило §
бы поговорить, например, о выступающем в этом законе отноше- 5
нии во времени); ведь сказанного более чем достаточно, чтобы 35
обосновать изумительный вывод, именно что хорошо знакомое
нам principium contradictionis, которое всегда признавалось оче-
видным, абсолютно точным и повсеместно действительным зако-
ном, на самом деле оказывается образцом грубо неточного и не-
научного положения; и только после ряда поправок, которые 40
превращают его кажущееся точное содержание в довольно неоп-
ределенное, можно приписать ему значение правдоподобного
допущения. И действительно, так оно и должно быть, если эмпи-
ризм прав, если несовместимость, о которой говорится в принци-
пе противоречия, надлежит толковать как реальную невозмож- 45
CD
О
CD
н
CD
"ID
z:
"О
CD
н
Q
x
x
О
со
О
ct
0)
с;
и
и
X
0)
X
и
0)
т
X
.0
86
ность сосуществования прсИгИворечивых актов суждения и сам
принцип — как эмпирически-психологическую всеобщность.
А эмпиристы миллевского направления даже не заботятся о том,
чтобы научно ограничить и обосновать то грубо неточное поло-
5 жение, к которому они приходят на основании психологического
толкования; они берут его таким, как оно получается, таким не-
точным, каким только и могло быть «одно из наиболее ранних и
ближайших наших обобщений из опыта», т. е. грубое обобщение
донаучного опыта. Именно там, где речь идет о последних осно-
ю вах всей науки, нас вынуждают остановиться на этом наивном
опыте с его слепым механизмом ассоциаций. Убеждения, кото-
рые без всякого разумного уяснения возникают из психологиче-
ских механизмов, которые не имеют лучшего оправдания, чем
общераспространенные предрассудки, которые лишены в силу
is своего происхождения сколько-нибудь стойкого или прочного
ограничения и которые, если их брать, так сказать, дословно, со-
держат в себе явно ложное — вот что, по мнению эмпиристов,
представляют собой последние основы оправдания всего в стро-
жайшем смысле слова научного познания.
го Впрочем, дальнейшее развитие этих соображений нас здесь не
интересует. Но важно вернуться к основному заблуждению про-
тивного учения, чтобы спросить, действительно ли указанное эм-
пирическое положение об актах веры — как бы его ни формули-
ровать — есть закон противоречия, употребляемый в логике. Оно
25 гласит: при известных субъективных (к сожалению, не исследо-
ванных точнее и потому не могущих быть указанными полностью)
с; I условиях X в одном и том же сознании два противоположных
акта веры формы «да» и «нет» не могут существовать совместно.
Разве это подразумевают логики, когда говорят: «два контрадик-
зо торных предложения не могут быть оба истинными»? Достаточно
^ взглянуть на случаи, в которых мы пользуемся этим законом для
g регулирования актов суждения, чтобы понять, что смысл его сов-
^ сем иной. В своей нормативной формулировке он явно и ясно
ее утверждает одно: какие бы пары противоположных актов веры не
^ 35 были взяты — принадлежащие одной личности или разным, сосу-
$ ществующие в одно и то же время или разделенные во времени, —
ко всем без исключения и во всей своей абсолютной строгости
применимо положение, в силу которого члены каждой пары оба
вместе не могут быть верны, т. е. соответствовать истине. Я ду-
40 маю, что в правильности этой нормы не усомнятся даже эмпири-
сты. Во всяком случае, логика — там. где она говорит о законах
мышления, — имеет дело только с этим логическим законом, а не
с вышеизложенным неопределенным, совершенно отличным по
содержанию и до сих пор еще даже не сформулированным
45 «законом» психологии.
Приложение к двум пфледним
параграфам \
О некоторых принципиальных погрешностях
эмпиризма
При том близком родстве, которое существует между эмпи-
ризмом и психологизмом, позволительно сделать небольшое от-
ступление, чтобы изобличить основные заблуждения эмпиризма.
Крайний эмпиризм как теория познания не менее нелеп, чем
крайний скептицизм. Он уничтожает возможность разумного ъ
оправдания опосредованного познания и тем самым уничтожает
возможность себя самого как научно обоснованной теории1. Он
допускает, что существуют опосредованные познания, выраста-
ющие из связей обоснования, и не отвергает также принципов
обоснования. Он не только признает возможность логики, но и ю
сам строит ее. Но если каждое обоснование опирается на прин-
ципы, согласно которым оно совершается, и если высшее оправ-
дание его возможно лишь через апелляцию к этим принципам, то,
когда принципы обоснования сами, в свою очередь, нуждаются в
обосновании, это ведет либо к кругу, либо к бесконечному ре- is
грессу. Круг получается, когда принципы обоснования, участву-
ющие в оправдании принципов обоснования, совпадают с ними;
регресс — когда те и другие всегда различны. Итак, очевидно, что
требование принципиального оправдания для каждого опосредо-
ванного познания только в том случае может иметь реализуемый 20
смысл, когда мы способны непосредственно и с очевидностью по-
знавать некоторые первичные принципы, на которых в последнем
счете покоится всякое обоснование. Сообразно с этим все оправ-
дывающие принципы возможных обоснований должны быть де-
дуктивно сводимы к известным первичным, непосредственно оче- гъ
видным принципам, и притом так, чтобы все принципы этой дедук-
ции сами принадлежали к числу этих принципов.
Но крайний эмпиризм, доверяя вполне, в сущности, только
единичным эмпирическим суждениям (и доверяя совершенно не-
критически, так как он не обращает внимания на трудности, ко- зо
1 Согласно тому понятию скептицизма, которое мы развиваем в гл. VII, эмпиризм,
следовательно, тоже характеризуется как скептическая теория. Виндельбанд весьма
метко прилагает к нему слова Канта о «безнадежной попытке» — эмпиризм, говорит
он, есть безнадежная попытка «обосновать посредством эмпирической теории то,
что само образует предпосылку всякой теории» (Praludien 1. S. 261) {Wi>idclband W.
Praludien: Aufsatze unci Reden zur Einleitung in die Philosophic Mohr (P. Siebeck), 1884;
см. в русском переводе: Виндельбанд В. Прелюдии, философские статьи и речи.
М.: Гиперборея; Кучково поле, 2007. С. 254. — Прим. ред.).
X
о
со
а
о
и
и
X
ф
X
и
О)
о
с;
д
88
торые особенно велики именно в отношении этих единичных
суждений), ео ipso отказывается от возможности разумного
оправдания опосредованного знания. Вместо того чтобы при-
знать первичные принципы,' от которых зависит оправдание опо-
5 средованного знания, непосредственными очевидностями и, сле-
довательно, данными истинами, эмпиризм полагает, что достига-
ет большего, выводя их из опыта и индукции, т. е. оправдывая их
косвенным образом. Если спросить, каким принципам подчинено
это выведение, чем оно оправдывается, то эмпиризм, поскольку
ю ему закрыт путь апелляции к непосредственно очевидным общим
принципам, ссылается только на некритический наивный повсе-
дневный опыт. Последнему же он надеется придать большую цен-
ность тем, что, по образцу Юма, психологически объясняет его.
Он упускает, следовательно, из виду, что если вообще не сущест-
15 вует очевидного оправдания опосредованных допущений, т. е.
оправдания согласно непосредственно очевидным общим прин-
ципам, по которым протекают соответствующие обоснования, то
также вся психологическая теория, все учение эмпиризма, само
покоящееся на опосредованном познании, лишены какого бы то
го ни было разумного оправдания и представляют собой произволь-
ные допущения, не лучше любого предрассудка.
Странно, что эмпиризм больше доверяет теории, изобилующей
такими нелепостями, чем простейшим фундаментальным исти-
нам логики и арифметики. В качестве настоящего психологизма
25 он всюду обнаруживает склонность смешивать психологическое
возникновение из опыта известных общих суждений (вероятно, в
силу кажущейся «естественности») с их оправданием.
Примечательно то, что не лучше обстоит дело и с умеренным
эмпиризмом Юма, который пытается удержать как a priori оправ-
зо данную сферу чистой логики и математики (при всем их затем-
£ нении психологизмом) и эмпиристски оставляет на произвол
g судьбы только науки о фактах. Эта теоретико-познавательная
Jj£. точка зрения также оказывается несостоятельной и даже про-
се тиворечивой; это показывает возражение, сходное с тем, кото-
|" 35 рое мы высказали выше против крайнего эмпиризма. Опосредо-
$ ванные суждения о фактах — так мы можем вкратце выразить
смысл теории Юма — допускают, и причем повсеместно, не
разумное оправдание, а лишь психологическое объяснение. До-
статочно поставить вопрос о разумном оправдании психологи-
40 ческих суждений (привычки, ассоциации идей и т. п.), служащих
опорой для самой этой теории, и об оправдании употребляемых
ею умозаключений о фактах, чтобы увидеть очевидное противо-
речие между смыслом положения, которое эта теория хочет до-
казать, и смыслом обоснований, к которым она для этого прибе-
45 гает. Психологические предпосылки теории сами суть опосредо-
./'■
1
ванные суждения о фактах и, стала$>ыть, По смыслу доказывае-
мого тезиса лишены какого бы то ни$ыло разумного оправдания.
Другими словами, правильность теории предполагает неразум-
ность ее посылок, правильность посылок — неразумность теории
(или же тезиса). (Таким образом, и учение Юма надо считать 5
скептическим согласно точному смыслу этого термина, который
будет установлен нами в гл. VII.)
§ 27. Аналогичные возражения против остальных
психологических интерпретаций логического
принципа. Эквивокации как источник заблуждения
Легко понять, что возражения, аналогичные тем, которые
приведены нами в предыдущем параграфе, относятся ко всякому
психологическому искажающему толкованию так называемых is
законов мышления и всех законов, зависящих от них.
На наше требование ограничения и обоснования нельзя отве-
тить ссылкой на «доверие разума к самому себе» и на очевид-
ность, присущую этим законам в логическом мышлении. Очевид-
ный характер логических законов бесспорен. Но если считать их 20
содержание психологическим, то первоначальный их смысл, с ко-
торым связан их очевидный характер, совершенно меняется. Как
мы уже видели, из точных законов получаются неопределенные
эмпирические обобщения, которые при соответствующем созна-
нии их неопределенности могут притязать на признание, но дале- 25
ки от какой бы то ни было очевидности. Следуя естественной чер-
те своего мышления, но не отдавая себе в этом ясного отчета, не-
сомненно, и психологические теоретики познания понимают все
относящиеся сюда законы первоначально — до того, как в игру
включится их философское искусство толкования, — в объектив- зо
ном смысле. Но затем они впадают в ошибку, перенося очевид-
ность, которая связана с этим подлинным смыслом и обеспечива-
ет абсолютную достоверность законов, на существенно видоиз-
мененные толкования, вводимые ими в дальнейшем анализе. Если
где-либо имеет смысл говорить об очевидности, с которой мы 35
приобщаемся к самой истине, так это в утверждении, что два кон-
традикторных предложения не могут быть оба истинными. И на-
оборот: если где и нельзя говорить об очевидности, так это при
ссяком психологизирующем истолковании того же положения
(или эквивалентных ему), к примеру, «что утверждение и отрица- 40
ние в мышлении исключают друг друга», или «что признанные
противоречащими суждения не могут существовать одновремен-
но в {одном}1 сознании»2, или что «для нас невозможно верить в
1 В А курсивом не выделялось, но было написано большими буквами.
2 Формулировки Гейманса (Heymans С. Die Gesetze und Elemente des wissenschaft-
90
обнаруженное противоречие»! f что «никто не может считать не-
что сущим и несущим одновременно» и т. п.
Чтобы не оставлять ничего в неясности, остановимся на раз-
боре этих колеблющихся формул. При более близком рассмотре-
5 нии можно сразу заметить искажающее влияние сопутствующих
эквивокацийу из-за которых подлинный закон или эквивалентные
ему нормативные формулы смешиваются с психологическими
утверждениями. Возьмем первую формулировку: «В мышлении
утверждение и отрицание исключают друг друга ». Термин «мыш-
ю ление», в более широком смысле означающий всю деятельность
интеллекта, в словоупотреблении многих логиков часто относит-
ся к разумному, «логическому мышлению», т. е. к правильному
суждению. Что в правильном суждении «да» и «нет» взаимно ис-
ключают друг друга — это очевидно, но этим высказывается
is равнозначное логическому закону отнюдь не психологическое
утверждение. Оно говорит, что суждение, в котором одно и то же
положение дел одновременно утверждается и отрицается, не мо-
ст: I жет быть правильным; но оно ничего не говорит о том, могут или
g нет контрадикторные акты суждения реально сосуществовать в
§ го одном или многих сознаниях2.
ф Этим самым исключена и вторая формулировка, гласящая,
У что признанные противоречащими суждения не могут сосущест-
^ вовать в одном сознании, пусть даже «сознание» трактовалось
бы как «сознание вообще», как надвременное нормальное созна-
й I 25 ние. Первичный логический принцип, разумеется, не может исхо-
5 дить из предположения понятия «нормального», которое немыс-
сц I лимо вне связи с этим же принципом. Впрочем, ясно, что при та-
ком понимании это положение, если воздержаться от какого бы
то ни было метафизического гипостазирования, представляет эк-
вивалентное описание логического закона и не имеет ничего об-
щего с психологией.
g В третьей и четвертой формулировке участвует аналогичная
^ эквивокация. Никто не может верить в противоречивое, никто не
ее может предположить, что одно и то же есть и не есть, никто, т. е.
|" 35 само собой понятно, — ни одно разумное существо. Эта невоз-
30
-О
с;
lichen Denkens: ein Lehrbuch der Erkenntnistheoric in GrundzUgen. S. C. van Doesburgh.
Bd. 1. § 19 f.). Родственную со второй формулировку дает Зигварт (Logik I2. S. 419):
«невозможно одновременно сознательно утверждать и отрицать одно и то же поло-
жение». т
1 См. конец цитаты из полемической книги Милля против Гамильтона (см. выше
по тексту). В другом месте (а. а. О. S. 484, примеч.) он говорит также: «two assertions
one of which denies what the other affirms cannot be thought together», а затем толкует
«thought» как «believed» («два суждения, из которых одно отрицает то, что утверж-
дает другое, не могут быть мыслимы вместе». — Прим. перев.).
2 Хёфлер и Мейнонг совершают ту же ошибку, приписывая логическому принци-
пу идею несосуществования (Hofler A. Logik. Mit Mitwirkung von A. Meinong. Wien,
1890. S. 133).
можность существует лишь для того-то хочет правильно судить,
и ни для кого другого. Тут, следовательно, выражено не какое-ли-
бо психологическое принуждение, Я лишь очевидное понимание,
{что противоположные предложения не могут быть истинными
совместно, соответственно, что соответствующие им положения 5
дел не могут совместно существовать}1, и что, следовательно,
если кто-то желает судить правильно, т. е. признавать истинное
истинным и ложное ложным, то он должен судить согласно пред-
писанию этого закона. Фактически суждения могут происходить
иначе: нет такого психологического закона, который подчинял ю
бы судящего игу логических законов. Опять-таки мы имеем дело
с эквивалентной формулировкой логического закона, которой
чужда мысль о психологической2 закономерности феноменов
суждения. Но именно эта мысль, с другой стороны, составляет
существенное содержание психологической трактовки. Послед- is
няя получается в том случае, когда невозможность формулиру-
ется именно как невозможность сосуществования актов сужде-
ния, а не как несовместимость соответствующих предложений
(как закономерная невозможность их совместной истинности).
Положение «ни одно „разумное существо" или даже только 20
„вменяемое" не может верить в противоречивое» допускает еще
одно толкование. Мы называем разумным того, кому мы припи-
сываем привычную склонность «при нормальном состоянии ума» | ^
«в своем кругу» составлять правильные суждения. Кто обладает
привычной способностью при нормальном состоянии ума по мень- 25
шей мере уразумевать «самоочевидное», «несомненное», тот в I §
интересующем нас здесь смысле считается «вменяемым». Разу- I о
меется, уклонение от явных противоречий мы причисляем к весь-
ма, впрочем, неопределенной области самоочевидного. Когда эта
подстановка произведена, то положение «ни одно вменяемое или зо
разумное существо не может считать противоречия истинными» т?
оказывается тривиальным перенесением общего на единичный g
случай. Мы, конечно, не назовем вменяемым того, кто обнаружил §
бы иное отношение. Здесь, следовательно, о психологическом за- 3
коне опять не может быть и речи. 35 8
Но мы еще не исчерпали всех возможных толкований. Грубая |
двусмысленность слова невозможность, которое не только озна- ^
чает объективную закономерную несовместимость, но и субъек- ^
пмвную неспособность осуществить соединение, немало помог- "Е
лг успеху психологистских тенденций. Я не могу верить в сосу- 40 о
ществование противоречивого — как бы я ни старался, мои
попытки всегда натолкнутся на ощутимое и непреодолимое про- i
тиводействие. Эта невозможность верить — можно было бы ска-
1 А: {что противоположные положения дел не могут быть истинными совместно}.
-' В А следовало: {следовательно, каузальной}.
iO
i
х
з:
i
О
CD
О
cl
0)
с;
и
и
CD
и
ф
о
с;
92
зать — есть очевидное переживание, я усматриваю, что вера в
противоречивое невозможна для меня и для каждого существа,
которое я мыслю аналогичным себе; тем самым я имею очевидное
постижение психологической закономерности, выраженной в
5 принципе противоречия.
На это новое заблуждение в аргументации мы отвечаем следу-
ющее. Известно из опыта, что, когда мы остановились на опреде-
ленном суждении, нам не удается попытка вытеснить уверенность,
которой мы только что преисполнились, и предположить противо-
ю положное положение дел; разве только если всплывут новые мо-
тивы мышления, позднейшие сомнения или прежние, несовмести-
мые с теперешними взгляды, или даже только смутное «ощуще-
ние» враждебно поднимающихся масс мыслей. Тщетная попытка,
ощутимое противодействие и т. п. — это индивидуальные пережи-
15 вания, ограниченные в лице и во времени, связанные с известными,
не поддающимися более точному определению обстоятельствами.
Как же могут они обосновывать очевидность общего закона, транс-
цендирующего лица и время? Не следует смешивать ассерториче-
скую очевидность существования единичного переживания с апо-
20 диктической очевидностью наличия общего закона. Может ли
очевидность бытия того чувства, которое истолковано как неспо-
собность, обеспечить нам очевидное постижение того, что факти-
чески неудавшееся нам в данный момент недоступно нам навсегда
и согласно закону? Обратим внимание на неопределимость сущест-
25 венных условий такого переживания. Фактически мы в этом отно-
шении часто заблуждаемся, хотя, будучи твердо убеждены в {на-
личии какого-то положения дел}1 А, очень легко позволяем себе
высказываться: немыслимо, чтобы кто-либо вынес суждение
поп-А. В таком же смысле мы можем теперь сказать: немыслимо,
зо чтобы кто-либо не признавал закона противоречия, в котором мы
ё совершенно твердо убеждены; или же: никто не в состоянии счи-
g тать истинными одновременно два контрадикторных {предложе-
jx ния}2. Может быть, в пользу этого говорит опытное суждение, вы-
ci росшее из многократных испытаний на примерах и иногда имею-
^ 35 щее характер весьма твердого убеждения; но у нас нет очевидности,
$ что так дело обстоит вообще и с необходимостью.
Истинное положение вещей мы можем описать так: аподик-
тическую очевидность, т. е. очевидность в точном смысле слова,
мы имеем лишь относительно невозможности одновременной ис-
40 тинности контрадикторных предложений, {соответственно, не-
возможности совместного существования противоположных по-
ложений дел}. Закон этой несовместимости и есть подлинный
принцип противоречия. Аподиктическая очевидность распро-
1 А: {в каком-то положении дел}.
2 А: ! положения дел}.
/
f 193
страняется затем также на психологическое применение; мы име-
ем также очевидность, что два суждения с контрадикторным со-
держанием не могут сосуществовать в том смысле, чтобы они оба
выражали в форме суждения то, что действительно дано в фунди-
рующих их наглядных представлениях. И вообще, у нас есть оче- 5
видность, что не только ассерторически, но и аподиктически оче-
видные суждения с контрадикторным содержанием не могут со-
существовать ни в одном сознании, ни в распределении по разным
сознаниям. Всем этим ведь сказано только, что положения дел,
которые объективно несовместимы как контрадикторные, никем ю
фактически не могут быть обнаружены как сосуществующие в
области его наглядного созерцания или умозрения. Но этим ни-
коим образом не исключено, что их могут считать сосуществую-
щими. Напротив, мы лишены аподиктической очевидности по от-
ношению к контрадикторным суждениям вообще; только по от- is
ношению к практически известным и достаточно разграниченным
для практических целей классам случаев мы облаем опытным
знанием, что в этих случаях контрадикторные акты суждения
фактически исключают друг друга.
Z2
н
Q
20
§ 28. Мнимая двусторонность принципа
противоречия, в силу которой его надо понимать
как естественный закон мышления и как
нормативный закон его логической регламентации 25
о
В наше время, когда так возрос интерес к психологии, лишь I §
немногие логики сумели удержаться от психологических иска-
жений основных логических принципов; не удержались даже те1,
которые сами выступали против психологического обоснования зо
логики и которые по другим основаниям решительно отвергли бы т?
упрек в психологизме. Если принять во внимание, что непсихоло- g
гическое не доступно психологическому объяснению, что, стало §
быть, каждая попытка осветить сущность .«законов мышления» 3
посредством психологических исследований, предпринятая хотя 35 $
бы и с самыми лучшими намерениями, уже предполагает их пси- |
хологическую переработку, то придется отнести к их числу и всех s
немецких логиков направления Зигварта, несмотря на то что эти й
логики далеки от явной формулировки или обозначения логиче- "5
ских законов как психологических и даже противопоставляют их 40 п>
прочим законам психологии. Если в избранных ими формулах за- £
кона и не отражается эта идейная подмена, то тем вернее она ска- 1
зывается в сопутствующих объяснениях или в построении соот-
ветствующих изложений.
1 А: (среди них даже те}.
s
о
-о
В особенности, как представляется, заслуживают внимания
попытки обеспечить для закона противоречия двойное положение,
согласно которому он, с одной стороны, в качестве естественного
закона воплощал бы силу,, определяющую наше фактическое
суждение, с другой стороны, в качестве нормативного закона
формировал бы основу для всех логических правил. Особенно
ярко представлена эта точка зрения у Ф.А. Ланге в его талантли-
вом труде «Логические штудии», который, впрочем, стремится не
развивать психологическую логику в духе Мидля, а дать «новое
обоснование формальной логики». Конечно, если присмотреться
поближе к этому новому обоснованию и узнать из него, что исти-
ны логики, как и математики, выводятся из созерцания про-
странства1, что простейшие основы этих наук, «поскольку они
гарантируют строгую правильность всякого здания вообще», «яв-
ляются основами нашей интеллектуальной организации» и что,
стало быть, «закономерность, которой мы восторгаемся в них,
исходит из нас самих... из нашей собственной бессознательной
основы»2, если присмотреться ко всему этому, то позицию Ланге
g I придется охарактеризовать как психологизм; хотя психологизм
о 20 иного рода, к которому принадлежит также формальный идеа-
о лизм Канта — в смысле господствующего его толкования — и
У прочие виды учений о врожденных способностях познания или
^ I «источниках познания»3
и
CD
Соответствующие рассуждения Ланге гласят: «Закон проти-
25 воречия есть пункт, в котором естественные законы соприкаса-
ются с нормативными законами. Те психологические условия
с^ I формирования наших представлений, которые, непрестанно дей-
ствуя в природном, не руководимом никакими правилами мышле-
нии, создают вечно бурлящий поток истин и заблуждений, допол-
зо няются, ограничиваются и направляются к одной определенной
^ цели тем фактом, что мы в нашем мышлении не можем соединять
g противоположное, поскольку оно, так сказать, накладывается на
^ противоположное. Человеческий ум может вмещать величайшие
cz противоречия до тех пор, пока он в состоянии распределять их по
|^ 35 различным течениям мыслей, держать их вдали друг от друга; но
$ если одно и то же высказывание непосредственно вместе со своей
1 Lange F.A. Logische Studien, ein Beitrag zur Neubegrilndung der formalen Logik und
Erkenntnistheorie, hrsg. von H. Cohen. Iserlohn, 1877. S! 130.
2 a. a. O.S. 148.
■' Известно, что теория познания Канта в некоторых отношениях стремится
выйти за пределы психологизма душевных способностей как источников познания
и, действительно, выходит за их пределы. Но здесь для нас важно, что она в других
отношениях сильно вдается в психологизм, — что, правда, не исключает живо,й по-
лемики против иных форм психологического обоснования познания. Впрочем, не
только Ланге, но и значительная часть неокантианцев относятся к психологическому
направлению в гносеологии, как бы они ни протестовали против этого. Ведь трансцен-
дентальная психология тоже есть психология.
/
95
противоположностью относится к Одному и тому же предмету, то
эта способность к соединению прекращается; возникает либо
полная неуверенность, либо же одно из утверждений должно
уступить место другому. Психологически такое уничтожение
противоречивого, разумеется, может быть преходящим, посколь- 5
ку преходяще непосредственное совпадение противоречий. То,
что глубоко укоренилось в различных областях мысли, не может
быть разрушено одним лишь умозаключающим доказательством
его противоречивости. В этом пункте, конечно, где следствия из
одного и другого положения пересекаются непосредственно, его ю
действие не заставит себя долго ждать, однако последнее не всег-
да доходит через целый ряд следствий до самого корня первона-
чальных противоречий. Зачастую заблуждение поддерживают
сомнения в правильности ряда умозаключений, в тождественно-
сти предмета умозаключений; но даже если оно на мгновение раз- is
рушается, оно потом образуется вновь из привычного круга свя-
зей представлений и утверждается, если его не изгнать оконча-
тельно путем повторных нападений.
Несмотря на это упорство заблуждений, все же психологи-
ческий закон несоединимости непосредственных противоречий в 20
мышлении с течением времени должен обнаружить сильное дей-
ствие. Это — острый клинок, который в процессе опыта постепен-
но уничтожает несостоятельные связи представлений, между тем I zn
как более устойчивые сохраняются. Это — уничтожающий прин- н
цип в естественном прогрессе человеческого мышления, который, 25 *
как и прогресс организмов, основывается на том, что непрестан- §
но создаются новые связи представлений, причем большая масса I о
их погибает, а наилучшие выживают и продолжают действовать.
Этот психологический закон противоречия <...> непосред-
ственно дан в нашей организации и прежде всякого опыта дей- зо
ствует как условие любого опыта. Его действие объективно и не ??
требует для своей реализации предварительного осознания. g
Но если тот же самый закон должен быть принят за основу §
логики, должен быть признан в качестве нормативного закона 5
всякого мышления, то хотя в качестве естественного закона он 35 $
действует и без нашего признания, нам в таком случае потребует- |
ся, чтобы убедить себя, —- как и в случае со всеми другими аксио- х
мами — типичное наглядное представление»*. ^
«Но если мы устраним все психологические примеси, то что ~5
тут останется существенного для логики? Только факт постоян- 40 о>
ного устранения противоречащего. На почве наглядного пред- _§
ставления — это простой плеоназм, если говорится, что противо- 1
речие не может существовать; как будто за необходимым кроется
еще новая необходимость. Это факт, что оно не существует, что
' а. а. О. S. 27 f.
96
и:
i
О
со
О
с[
О
с;
и
и
о
и
ф
о
с;
каждое суждение, переходящее границу понятия, тотчас же
устраняется противоположным и тверже обоснованным сужде-
нием. Но для логики это фактическое устранение есть первичное
основание всех ее правил. С психологической точки зрения его
5 можно назвать необходимым, рассматривая его как особый слу-
чай более общего закона природы; но для этого нет никакого
дела логике, которая, вместе со своим основным законом проти-
воречия, только здесь и берет свое начало»1.
Эти учения Ф.А. Ланге оказали несомненное влияние, в осо-
ю бенности на Кромана2 и Гейманса3. Последнему мы обязаны си-
стематической попыткой провести с возможно большей последо-
вательностью теорию познания, основанную на психологии. Мы
особенно должны ее приветствовать как почти чистый мысли-
тельный эксперимент, и мы вскоре будем иметь случай ближе
is рассмотреть это учение. Сходные взгляды мы находим у Либма-
на4 и, к нашему удивлению, посреди рассуждения, в котором он,
безусловно, правильно приписывает логической необходимости
«абсолютную значимость для всякого разумно мыслящего су-
щества», «все равно, согласуется ли вся его прочая организация с
го нашей или нет».
Из вышесказанного ясно, что мы должны возразить против
этих учений. Мы не отрицаем психологических фактов, о которых
так вразумительно говорит Ланге. Но мы не находим ничего, что
позволяло бы говорить о естественном законе. Если сопоставить
25 различные формулировки этого мнимого закона с фактами, то
они окажутся только очень небрежными выражениями послед-
них. Если бы Ланге сделал попытку описать и разграничить в точ-
ных понятиях хорошо знакомые нам опытные факты, он не мог бы
не заметить, что их никоим образом нельзя считать единичными
зо случаями закона в том точном смысле, который требуется основ-
§_ ными логическими законами. На деле то, что нам представляют в
g виде «естественного закона противоречия», сводится к грубому
^ эмпирическому обобщению, которому присуща неопределенность,
ее не поддающаяся точной фиксации. Кроме того, оно относится
|^ 35 только к психически нормальным индивидам; ибо повседневный
$ опыт нормального человека, являющийся здесь единственным ис-
точником, ничего не может сказать о психически ненормальном.
Словом, мы тут не видим строго научного приема, безусловно не-
обходимого при всяком употреблении для научных целей ненауч-
40 ных опытных суждений. Мы решительнейшим образом протесту-
ем против смешения неопределенного эмпирического обобщения
' a.a.O.S. 49.
2 Kroman К. Unsere Naturerkenntnis, Obers. von Fischer-Benzon. Kopenhagen, f 883.
3 Heymans G. Die Gesetze und Elemente des wissenschaftlichen Denkens1. 2 Bde.
Leipzig, 1890 und 1894.
4 Liebmann O. Gedanken und Thatsachen. 1 Heft (1882). S. 25-27.
с абсолютно точным и чисто понятийным законом, который один
лишь употребляется в логике. Мы считаем просто нелепым отож-
дествлять их, или выводить один из другого, или сочленять оба в
мнимо двусторонний закон противоречия. Только невниматель-
ное отношение к простому содержанию значения логического за- s
кона дало возможность упустить из виду, что он ни малейшим
образом не связан ни прямо, ни косвенно с фактическим устране-
нием противоречивого в мышлении. Это фактическое устранение
явно относится лишь к переживаниям суждения у одного и того
же индивида в одно и то же время в одном и том же акте. Оно не ю
касается утверждения и отрицания, распределенных между раз-
личными индивидами или по различным временам и актам. Для
фактов, о которых здесь идет речь, такого рода различия должны
быть по преимуществу приняты во внимание, для логического за-
кона они вообще не имеют значения. Он как раз говорит не о is
борьбе контрадикторных суждений (Urteile), этих временных, ре-
ально таким-то и таким-то образом определенных актов, а о зако-
номерной несовместимости вневременных, идеальных единств,
которые мы называем контрадикторными предложениями (Satze).
Истина, что {из} пары таких предложений оба не могут быть ис- го
тинными, не заключает в себе и тени эмпирического утверждения
о каком-либо сознании и его актах суждения. Думается, что до-
статочно хоть однажды серьезно выяснить себе это, чтобы уразу-
меть неверность критикуемого нами взгляда.
25
§ 29. Продолжение. Учение Зигварта
Еще до Ланге мы находим выдающихся мыслителей, стоящих
на стороне оспариваемого нами учения о двойственном характе-
ре принципов логики. Таков, как видно из одного случайного за- зо
мечания, Бергманн1, вообще не склонный к уступкам в пользу
психологизма; но прежде всего Зигварт, широкое влияние кото-
рого на новейшую логику заставляет нас ближе присмотреться к
его соответствующим рассуждениям.
«Принцип противоречия, — полагает этот крупный логик, — 35
выступает как нормативный закон... в том же самом смысле, в ка-
ком он был естественным законом и просто устанавливал значе-
ние отрицания. В качестве естественного закона он утверждает,
что в один и тот же момент невозможно сознательно сказать:
А есть b и А не есть Ь\ в качестве же нормативного закона он при- 40
меняется ко всему кругу константных понятий, на который вооб-
ще простирается единство сознания; при этом допущении он
обосновывает так называемый Principium contradictionis, кото-
1 BergmannJ. Rcine Logik. Berlin, 1879. S. 20.
4 Пролегомены к чистой логике
98
рый, однако, теперь уже не доставляет коррелята к закону тож-
дества (в смысле формулы Д есть А), а предполагает его, т. е.
предполагает установленнымабсолютное постоянство понятий »1.
Точно так же Зигварт высказывается в параллельном рассуж-
5 дении относительно закона тождества (толкуемого как принцип
согласования): «Различие, в силу которого принцип согласова-
ния рассматривается как естественный закон или нормативный,
коренится <...> не в собственной его природе, а в допущениях, к
которым он применяется; в первом случае он прилагается к тому,
ю что в данный момент находится в сознании, во втором — к иде-
альному, эмпирически никогда полностью не осуществимому со-
стоянию {насквозь изменчивого}2 присутствия совокупного упо-
рядоченного содержания представлений сознания»3.
А теперь выскажем наши сомнения. Как может положение,
is которое (в качестве закона противоречия) «устанавливает значе-
ние отрицания», носить характер естественного закона? Разуме-
ется, Зигварт не думает, что это положение по типу номинальной
дефиниции устанавливает смысл слова «отрицание». Он имеет в
виду лишь то, что оно основано в смысле отрицания, что оно
20 вскрывает то, что относится к значению понятия отрицания, дру-
гими словами, он хочет сказать только то, что, отказавшись от
этого положения, мы отказываемся и от смысла слова «отрица-
ние». Но именно это никоим образом не может составлять содер-
жания естественного закона, в том числе и того закона, который
25 тут же формулирует Зигварт. Невозможно, гласит этот закон, со-
знательно высказать одномоментно: А есть b и А не есть Ь. Поло-
жения, основанные на понятиях (а4 не то, что, основываясь на по-
нятиях, просто перенесено на факты), не могут ничего говорить о
том, что мы можем сознательно совершать или не совершать в ка-
зо кой-то момент времени. Если они, как говорит Зигварт в других
^ местах, сверхвременны, то они не могут иметь никакого сущест-
g венного содержания, которое относилось бы к временному, т. е.
J>- фактическому. Всякое внесение фактов в такого рода положения
ее неизбежно уничтожает их подлинный смысл. Ясно, таким обра-
^ 35 зом, что каждый естественный закон, говорящий о временном, и
^ нормативный закон (подлинный принцип противоречия), говоря-
щий о сверхвременном, безусловно разнородны. Следовательно,
речь не может идти об одном законе, выступающем в одном и том
же смысле, но с различными функциями в разных сферах применв-
40 ния. Впрочем, если бы противное воззрение было правильно, то
было бы возможно дать общую формулу, которая обнимала бы и
о;
i
О
со
(D
сц
U
и
0
и
(D
т
I-
О
'Sigwart. Logik I2. S. 385 (§ 45, 5).
2 А: {неизменного}.
'Sigwart. a. a. O. S. Ж (§45, 2).
4 В А следовало: {также}.
99
закон о фактах, и закон об идеальных объектах. Кто утверждает,
что здесь один закон, тот должен обладать одной логически опре-
деленной его формулировкой. Понятно, однако, что вопрос о та-
кой единой формулировке остается тщетным.
У меня есть еще одно сомнение. Нормативный закон должен 5
предполагать осуществленным абсолютное постоянство понятий?
Тогда закон обладал бы значимостью только при предпосылке,
что выражения всегда употребляются в одинаковом значении, и в
противном случае он терял бы силу. Но это не может быть серь-
езным убеждением выдающегося логика. Разумеется, эмпирине- ю
ское применение закона предполагает, что понятия, соответствен-
но, предложения, функционирующие в качестве значения наших
высказываний, действительно тождественны, подобно тому как
идеальный объем закона распространяется на все возможные
пары предложений противоположного качества, но тождествен- is
ной материи. Однако, естественно, это не предпосылка его зна-
чимости, как если бы последняя была гипотетической, но лишь
предпосылка его возможного применения к тем или иным еди-
ничным случаям. Как применение закона о числах предполагает в
каждом данном случае наличие чисел, причем чисел той опреде- го
ленности, которая ясно обозначена законом, так и условием при-
менения логического закона является наличие предложений,
причем предложений тождественно той материи, как этого тре- | Z2
бует закон.
Также {описанное Зигвартом} отношение к1 сознанию вообще2 я is
не нахожу особенно продуктивным. В {таком сознании}3 все понятия I §
(точнее, все выражения) употреблялись бы в абсолютно тождествен- I q
ном значении, не было бы текучих значений, эквивокаций и учетвере-
ний терминов. Но сами по себе логические законы не имеют сущест-
венного отношения к этому идеалу, который, напротив, мы только и зо
создаем из-за них. Постоянная ссылка на идеальное сознание вызы- ^
вает неприятное чувство, как будто логические законы во всей стро- g
гости обязательны только для этих фиктивных идеальных случаев, а §
не для эмпирически встречающихся случаев. В каком смысле чисто 5
логические законы «предполагают» тождественные понятия, мы 35 $
только что изложили. Если понятийные представления текучи, т. е. |
если при повторении «того же самого» выражения понятийное со- х
держание представления меняется, то в логическом смысле мы имеем ^
уже не то же самое, а другое понятие, и так при каждом дальнейшем ~5
изменении. Но каждое отдельное понятие само по себе суть сверхэм- 40 п>
пирическое единство, и оно подпадает под касающиеся каждой его £
данной формы логические истины. Подобно тому как поток эмпири- 1
х
1 В А следовало: {идеальному}.
2 Ср. также: а. а. О. I2. S. 419 (§ 48, 4).
3 А: {идеальном мышлении}.
100
ческих цветовых данных и несовершенство их качественной иденти-
фикации не задевает различия цветов как видов качеств; подобно
тому как один вил суть нечто идеально тождественное по отношению
к многообразию возможных единичных случаев (которые сами суть
5 не цвета, а именно случаи одного цвета), — так же обстоит дело и с
тождественными значениями или понятиями в их отношении к поня-
тийным представлениям, «содержанием» которых они являются.
Способность идеируя схватывать общее в единичном, созерцательно
схватывать понятие в эмпирическом представлении и в повторных
ю представлениях убеждаться в тождестве понятийной интенции — это
условие возможности познания1. И подобно томукак в акте идеации
мы {созерцательно} схватываем понятийное содержание (Begriffli-
ches) — в качестве некоторого вида, единство крторого мы можем
с очевидностью удержать в противоположность многообразию фак-
15 тических или фактически представленных отдельных случаев, — так
же мы можем обрести очевидность логических законов, которые от-
носятся к этим, так или иначе оформленным понятиям. К «поняти-
ям» в смысле идеальных единств относятся также «предложения», о
которых говорит principium contradictionis, а также и вообще значе-
о I го ния буквенных знаков, употребляемых в формульных выражениях
о логических предложений. Где бы мы ни совершали акты понятийно-
У го представления, мы имеем также понятия; представления имеют
^ свои «содержания», свои идеальные значения, которыми мы можем
2 овладеть, абстрагируя {их} в идеирующей абстракции; тем самым
v 25 нам также всюду дана возможность применения логических зако-
нов. Но значимость этих законов в чистом виде неограниченна, она
^ I не зависит от того, в состоянии ли мы или кто бы то ни было факти-
чески осуществлять понятийные представления и с сознанием тож-
дественной интенции удерживать их или повторять.
.о
с;
о_
(D
U
и
I
<Т>
1 В А следовало: {мышления}.
Шестая глава **
Силлогистика в психологическом
освещении. Формулы умозаключения
и химические формулы
§ 30. Попытки психологической интерпретации
законов силлогистики
В предыдущей главе мы брали за основу наших рассуждений,
главным образом, закон противоречия, ибо именно в отношении
его, да и вообще в отношении основных принципов, искушение
психологического понимания очень велико. Мотивы, влекущие к
такому пониманию, действительно в значительной мере кажутся 5
чем-то самоочевидным. Кроме того, специальное применение
эмпирической доктрины к законам умозаключения встречается
реже; так как их можно свести к основным принципам, то обык-
новенно полагают, что на них не стоит затрачивать особых уси-
лий. Если эти аксиомы суть психологические законы, а законы ю
силлогистики суть чисто дедуктивные следствия из аксиом, то за-
коны силлогистики — законы психологические. Можно было бы
ожидать, что каждое ошибочное умозаключение будет решитель-
ным опровержением этого взгляда и что из этой дедукции, напро-
тив, можно извлечь аргумент против возможности какого бы то is
ни было психологического толкования аксиом. Можно было бы
ожидать, что, соблюдая необходимую тщательность в логическом
и словесном фиксировании предполагаемого психологического
содержания аксиом, эмпиристы убедятся, что при таком истолко-
вании аксиомы они ни малейшим образом не способствуют дока- 20
зательству формул умозаключения и что там, где бы ни имелось
подобное доказательство, исходные и конечные пункты его носят
характер законов, toto coelo1 отличающихся от того, что называ-
ется законом в психологии. Но даже самые ясные опровержения
бессильны перед убежденностью психологистов. Г. Гейманс, не- 25
давно вновь подробно развивший это учение, так мало смущается
существованием ошибочных умозаключений, что в возможности
обнаружить ошибочное умозаключение видит даже подтвержде-
ние психологического взгляда; ибо это обнаружение, думает он,
1 полностью, во всех отношениях (лат.). — Прим. ред.
о;
х
i
О
ш
0
с;
и
и
х
0
X
и
о
т
X
1_
О
с;
состоит не в том, чтобы исправлять того, кто еще не мыслит со-
гласно принципу противоречия, а в том, чтобы раскрыть противо-
речие, незаметно вкравшееся в ошибочное умозаключение. Хоте-
лось бы спросить: да разве незамеченные противоречия не суть
5 также противоречия, и разве логический принцип говорит только
о несовместимости замеченных противоречий, а относительно
незамеченных допускает, что они могут быть совместно истинны?
Ясно опять-таки — вспомним лишь о различии между психологи-
ческой и логической несовместимостью, — что мы вращаемся в
ю мутной области уже обсуждавшихся эквивокаций.
Если нам еще скажут, что речь о «незамеченных» противоре-
чиях, содержащихся в ошибочном умозаключении, ведется в пе-
реносном смысле, что только в процессе опровергающего рас-
суждения противоречие выступает как нечто новое, как след-
is ствие ошибочного способа умозаключения и что с этим, в качестве
дальнейшего результата, связано (также в психологическом
смысле) то, что мы принуждены отвергнуть этот способ умоза-
ключения как ошибочный, — то и это нам многого не даст. Один
ход мысли порождает один результат, другой — иной результат.
20 Никакой психологический закон не соединяет «опровержения» с
ошибочным умозаключением. Последнее в бесчисленном коли-
честве случаев встречается без первого и переходит в убеждение.
Но какое же право имеет один ход мысли, связывающийся только
при известных психических условиях с ложным умозаключени-
25 ем, приписывать ему противоречие как таковое и оспаривать его
«значимость» не только при данных условиях, но объективную,
абсолютную значимость? Совершенно так же дело обстоит, разу-
меется, и с «правильными» формами умозаключения в отноше-
нии их обоснования логическими аксиомами. Как может обосно-
-о зо Бывающий ход мысли, наступающий только при известных пси-
g- хических условиях, претендовать на то, что соответствующая
и форма умозаключения обладает значимостью как таковая? На
•— такие вопросы психологистское учение не дает приемлемого от-
^ вета; тут, как и всюду, оно лишено возможности добиться пони-
|- 35 мания притязания логических истин на объективную значимость
^ и вместе с тем их функции в качестве абсолютных норм правиль-
ного и неправильного суждения. Уже не раз приводилось это воз-
ражение, уже не раз отмечали, что отождествление логического
и психологического закона стирает всякое различие между пра-
40 вильным и ошибочным мышлением, ибо ошибочные способы суж-
дения, так же как и правильные, протекают согласно психологи-
ческим законам. Или мы должны по произвольному соглашению
именовать результаты одних закономерностей правильными, а
других — ошибочными? Что же отвечает на эти возражения эм-
45 пирист? «Конечно, мышление, имеющее своей целью открытие
103
истины, стремится создать непротиворечивые связи мыслей; но
ценность этих ЦепротиворечивьцгСвязей кроется опять-таки в
том обстоятельстве, что фактический может утверждаться только
непротиворечивое, т. е. в том, что пфинцип противоречия есть ес-
тественный закон мышления»1. Что за странное стремление — 5
можно ответить на это — приписывается здесь мышлению, стрем-
ление к непротиворечивым связям мыслей, между тем как иных
связей вообще нет и не может быть — по крайней мере, если на
самом деле действует тот «естественный закон», о котором идет
речь. Вряд ли лучше и следующий аргумент: «У нас нет никакой ю
иной причины считать „неправильной" связь двух противореча-
щих друг другу суждений, кроме того, что мы инстинктивно и не-
посредственно чувствуем невозможность одновременно утверж-
дать оба суждения. Попробуем независимо от этого факта дока-
зать, что мы имеёМ право утверждать только непротиворечивое; is
чтобы быть в состоянии это доказать, придется все время предпо-
лагать то, что требуется доказать» (там же, с. 69). Мы сразу заме-
чаем тут влияние подвергнутых выше анализу эквивокаций. Оче-
видное усмотрение логического закона, что контрадикторные
предложения не являются истинными совместно, отождествля- го
ется с инстинктивным и якобы непосредственным «ощущением»
психологической невозможности совершать одновременно конт- I $
радикторные акты суждения. Очевидность и слепая убежден- | о
ность, точная и эмпирическая всеобщность, логическая несов-
местимость положений дел и психологическая несовместимость 25 g
актов веры, стало быть, невозможность совместной истинности и ' Q
невозможность одновременной веры — сливаются воедино.
1 Heymans G. а. а. О. I1. S. 70. Так же говорит и Ф.А. Ланге (ср. последний абзац бо-
лее длинной цитаты из «Логических штудий», приведенный на с. 95), что фактическое
устранение противоречивого в наших суждениях есть первичная основа логических
правил.
§31. Формулы умозаключения и химические Q
х 30 5
формулы о
Учение, что формулы умозаключения выражают «эмпириче- п
ские законы мышления», Гейманс попытался сделать убедитель- *
ным путем сравнения с химическими формулами. «Точно так же, га
как в химической формуле 2Н2 4- 02 = 2Н20 проявляется только 35
тот общий факт, что два объема водорода и один объем кислоро-
да, при соответствующих условиях, соединяются в два объема
воды, так и логическая формула: g
MaX + MaY= YiX + XiY 8
высказывает лишь, что два общеутвердительных суждения с оди- 40 о
наковым субъектом при соответствующих условиях производят о
Г)
О
О
з:
104
i
О
CD
а
CD
сц
U
и
CD
и
CD
X
X
L_
о
с:
в сознании два новых частноутвердительных суждения, в кото-
рых предикативные понятия первоначальных суждений выступа-
ют в качестве субъекта и предиката. Почему в этом случае возни-
кают новые суждения, при комбинации же МеХ + MeY таковых
5 не получается, об этом мы до сих пор еще не знаем ничего. Но
путем повторения <...> экспериментов можно убедиться в гос-
подствующей в этих отношениях непоколебимой необходимости,
которая заставляет нас в случае признания предпосылок считать
истинным также заключение»1. Эти эксперименты, разумеется,
ю должны производиться «с исключением всех помех» и состоят в
том, «чтобы как можно яснее представлять себе соответствую-
щие суждения, служащие предпосылками, затем, дав ход меха-
низму мышления, ожидать, получится или нет новое суждение».
Если же действительно получается новое суждение, тогда надо
is внимательно присмотреться, не вступали ли в сознание, кроме
начального и конечного пункта, еще какие-либо отдельные про-
межуточные стадии и возможно точнее и полнее отметить их2.
Нас в этом учении поражает утверждение, что при исключен-
ных логиками комбинациях не произойдет появления новых суж-
20 дений. А между тем по отношению к каждому ошибочному умо-
заключению, например, формы:
XeM+MeY=XeY
придется все же сказать, что вообще два суждения форм ХеМ и
MeY «при соответствующих условиях» дают в сознании новое
25 суждение. Аналогия с химическими формулами в этом случае
подходит так же хорошо или плохо, как и в других случаях. Разу-
меется, тут недопустимо возражение, что «обстоятельства » в том
и другом случае неодинаковы. Психологически они все одинако-
во интересны, и соответствующие эмпирические суждения имеют
.о зо одинаковую ценность. Отчего же мы проводим это коренное раз-
g- личие между обоими классами формул? Если бы этот вопрос
У предложили нам, то мы, разумеется, ответили бы: потому что мы
»— достигли очевидного понимания в отношении одних, что они вы-
^ ражают истину, а в отношении других, что они выражают лож-
|- 35 ное. Но эмпирист этого ответа дать не может. Исходя из приня-
^ тых им толкований, приходится признать, что даже эмпириче-
ские положения, соответствующие ошибочным умозаключениям,
значимы таким же образом, как и положения, соответствующие
прочим умозаключениям.
40 Эмпирист ссылается на известную из опыта «непоколебимую
необходимость», которая «при данных предпосылках принужда-
ет нас считать умозаключение истинным». Но все умозаключе-
ния, логически оправданные или нет, совершаются с психологи-
1 Heymans G. а. а. О. S. 62.
2 a. a. O.S. 57.
105
ческой необходимостью, и также оц(уТИМое (правда, лишь в отдель-
ных условиях) принуждение всюду одинаковое. Тот, кто, несмотря
на все критические доводы, все же Остается при своем ошибочном
умозаключении,ощущает «непоколебимую необходимость», при-
нудительную невозможность мыслить иначе совершенно так же, 5
как тот, кто умозаключает правильно и настаивает на познанной
им правильности. Ни суждение, ни умозаключение не зависят от
произвола. Эта ощущаемая непоколебимость вовсе не свидетель-
ство {действительной}1 непоколебимости, ибо она сама при новых
мотивах суждения может исчезнуть даже по отношению к пра- ю
вильным и признанным правильными умозаключениям. Нельзя,
следовательно, смешивать ее с настоящей логической необходи-
мостью, присущей каждому правильному умозаключению, кото-
рая означает и мбжет означать не что иное, как с очевидностью
познаваемую (хотя на деле постигаемую не всяким судящим) иде- is
ально-закономерную значимость умозаключения. Но закономер-
ность значимости как таковая проявляется только в очевидном
постижении закона умозаключения; в сравнении с ним очевид-
ность hie et nunc выполненного умозаключения представляется
лишь очевидным усмотрением необходимой значимости отдель- го
ного случая, т. е. его значимости на основе закона.
Эмпирист полагает, что мы «до сих пор еще ничего» не знаем I g
о том, почему отвергнутые логикой комбинации предпосылок о
«не дают результата». Стало быть, от будущего продвижения
познания он ждет нового поучения? {Однако} можно полагать, 25 I g
что именно здесь мы знаем все, что вообще можно знать; ведь мы
с очевидностью убеждаемся, что каждая вообще возможная (т. е.
попадающая в рамки комбинаций силлогизмов) форма умоза-
ключений в связи с сомнительными комбинациями предпосылок п
даст ложный закон умозаключения; можно полагать, что в этих зо ь
случаях большее знание безусловно невозможно даже для беско- Я
нечно совершенного интеллекта. q
К этому и сходным возражениям можно присоединить еще *
одно, хотя и не менее убедительное, но менее существенное для го
наших целей. А именно, несомненно, что аналогия с химическими 35 о
формулами не идет далеко, я хочу сказать, идет не настолько да- |
леко, чтобы мы имели основание наряду с логическими законами §
торжественно принимать смешиваемые с ними психологические
законы. В химии мы знаем «обстоятельства», при которых проис- R
ходят выраженные в формулах синтезы; они в значительной мере 40 о
допускают точное определение, и именно поэтому мы причисляем о
-С
Г)
химические формулы к наиболее ценным естественно-научным g
индукциям. В психологии же, наоборот, достижимое для нас зна- В
ние обстоятельств так ничтожно, что, в конце концов, мы можем i
1 А: {истинной}.
только сказать: чаще всего случается, что люди умозаключают со-
образно логическим законам, причем известные, не допускающие
точного ограничения обстоятельства, известное «напряжение
внимания», известная «свежесть ума», известная «подготовка»
и т. п. суть благоприятные условия для осуществления акта логи-
ческого умозаключения. Обстоятельства или условия в строгом
смысле, при которых с {каузальной} необходимостью происходит
заключающий акт суждения, остаются совершенно скрытыми для
нас. При таком положении вещей легко понять, Почему до сих пор
ни одному психологу не пришло в голову разобщать в психологии
обобщения, относящиеся к многообразным формулам умозаклю-
чения и характеризуемые вышеупомянутыми неясными обстоя-
тельствами, и почтить их названием «законов мышления».
После всего сказанного мы можем считэ#ъ безнадежной в
кантовском смысле слова интересную (и поучительную в отноше-
нии многих незатронутых здесь частностей)^йопытку Гейманса
создать «теорию познания, которую можноЛбыло бы также на-
звать химией суждений»1 и которая есть «нечто иное, как психо-
логия мышления»2. Наше отклонение психологистских интерпре-
таций в любом случае остается непоколебимым. Формулы умо-
заключения не имеют вкладываемого в них эмпирического со-
держания; их истинное значение яснее всего выступает, когда мы
высказываем их в виде эквивалентных идеальных несовмести-
мостей. Например: общезначимо, что два положения формы:
«все М суть X» и «ни одно Р не есть М» не могут быть истинны
без того, чтобы не было истинно положение формы «некоторые
X не суть Р». И то же применимо ко всем другим случаям. Здесь
нет и речи о сознании, актах суждения, условиях суждения и т. п.
Если помнить истинное содержание законов умозаключения,
тогда исчезает ошибочная видимость, будто экспериментальное
воспроизведение очевидного суждения, в котором мы познаем
закон умозаключения, означает экспериментальное обоснование
самого закона умозаключения или вводит в это обоснование.
« Heymuns G. а. а. О. S. 10.
1 а. а. О. S. 30.
Седьмая глава
Психологизм как скептический
релятивизм
§32. Идеальные условия возможности теории
вообще. Строгое понятие скептицизма
Самый тяжкий упрек, который можно высказать в адрес
какой-либо теории, и в особенности теории логики, состоит в
том, что она противоречит очевидным условиям возможности
теории вообще. Выдвинуть теорию и в ее содержании явно или
скрыто противоречить положениям, обосновывающим смысл и
правомочность всякой теории вообще, — это не только непра-
вильно, но и в принципе нелепо.
В двояком смысле мы можем здесь говорить об очевидных
«условиях возможности» всякой теории вообще. Во-первых, в
субъективном отношении. Тут речь идет об априорных условиях,
от которых зависит возможность непосредственного и опосредо-
ванного познания1 и тем самым возможность разумного оправда-
ния всякой теории. Теория как обоснование познания сама есть
познание и в своей возможности зависит от определенных усло-
вий, которые вытекают из самого понятия познания и его отно-
шения к познающему субъекту. Например, в понятии познания в
строгом смысле содержится, что оно является суждением, кото-
рое не только притязает на истинность, но также уверенно в пра-
вомочности (Berechtigung) этого притязания и действительно об-
ладает этой правомочностью. Но если судящий никогда и нигде
не был бы в состоянии переживать в себе и схватывать как тако-
вое то самое отличительное свойство, которое дает суждению
оправдание, если бы все суждения были для него лишены очевид-
ности, отличающей их от слепых предрассудков и дающей ему
ясную уверенность, что он не просто что-то принимает за истину,
но {самой истиной обладает}2, то не могло бы быть и речи о разум-
ном возникновении и оправдании познания, о теории и науке.
Итак, теория противоречит субъективным условиям ее возмож-
ности как теории вообще, если она, согласно этому примеру, от-
1 Прошу принять во внимание, что термин «познание» в предлагаемом произведе-
нии не употребляется с весьма распространенным ограничением его только областью
реального.
2 А: {самой истины держится}.
108
рицает всякое преимущество'очевидного суждения перед сужде-
нием слепым; она упраздняет тем самым то, что отличает ее саму
от произвольного, ничем не оправданного утверждения.
Мы видим, что под субъективными условиями возможности
5 здесь разумеются отнюдь не реальные условия, коренящиеся в
единичном судящем объекте или в изменчивом виде существ, вы-
носящих суждения (например, человеческих), а идеальные усло-
вия, вытекающие из формы субъективности ворбще и из ее отно-
шения к познанию. Для отличия назовем их н6§тическими усло-
ю виями. А
В объективном отношении речь об условиях возможности
любой теории касается не теории в качестве субъективного
единства познаний, а теории в качестве объективного, связанного
отношениями основания и следствия, единстве истин, соответ-
15 ственно, положений (Sutzen). Условиями зде$ь являются все те
законы, которые коренятся в самом понятий теории, в особен-
ности в самих понятиях истины, положения^Бредмета, свойства,
отношения и т. п., короче, в понятиях, сущностным образом кон-
ституирующих понятие теоретического^ единства. Следова-
20 тельно, отрицание этих законов равнозначно (эквивалентно)
утверждению, что все упомянутые термины: теория, истина, пред-
мет, свойство и т. д. — лишены постоянного (konsistent) смысла.
Теория в этом объективно-логическом отношении упраздняется,
если она в своем содержании нарушает законы, без которых тео-
25 рия вообще не имела бы никакого «разумного» (постоянного)
смысла,
с; I Логические погрешности ее могут скрываться в предпосыл-
ках, в формах теоретической связи и, наконец, также в самом
доказанном тезисе. Грубее всего нарушение логических условий
зо проявляется там, где по самому смыслу теоретического тезиса
отвергаются законы, от которых вообще зависит разумная воз-
$ можность каждого тезиса и каждого обоснования тезиса. То же
>- относится также к ноэтическим условиям и к нарушающим их тео-
сс риям. Мы различаем, таким образом (конечно, не с целью класси-
^ 35 фикации), ложные, нелепые, логически и ноэтически нелепые и,
$ наконец, скептические теории, последние обнимают все теории,
в тезисах которых либо явно сказано, либо аналитически содер-
жится, что логические и ноэтические условия возможности тео-
рии вообще ложны.
40 Тем самым приобретается точное понятие термина скепти-
цизм и вместе с тем ясное подразделение его на логический и по-
этический скептицизм. Этому понятию соответствуют, напри-
мер, античные формы скептицизма с тезисами типа: «истина не
существует», «нет ни познания, ни его обоснования » и т. п. И эм-
45 пиризм, как умеренный, так и крайний, как видно из наших преж-
I
о
СО
I
с;
и
и
ф
и
CD
о
и
них рассуждений1, представляет собой пример, соответствую-
щий нашему точному понятию. Из определения само собой ясно,
что к понятию скептической теории принадлежит признак про-
тиворечивости.
5
§ 33. Скептицизм в метафизическом смысле
Обыкновеннотермин «скептицизм» употребляется в несколь-
ко неопределенном смысле. Оставляя в стороне его популярное
понимание, скептической называют всякую философскую тео- ю
рию, которая, исходя из принципиальных соображений, значи-
тельно ограничивает человеческое познание, в особенности же,
если она исключает из области возможного познания обширные
сферы реального бытия или особенно почитаемые науки (напри-
мер, метафизику, естествознание, этику как рациональные дис- is
циплины).
Среди этих ненастоящих форм скептицизма главным образом
одну часто смешивают с настоящим теоретико-познавательным
скептицизмом, определенным нами выше. Эта форма ограничива-
ет познание психическим бытием и отрицает бытие или познавае- го
мость «вещей в себе» (Dingen an sich). Подобного рода теории
суть явно метафизические; они сами по себе не имеют ничего об-
щего с настоящим скептицизмом, их тезис свободен от всякого
логического и ноэтического противоречия, их право на существо-
вание есть лишь вопрос аргументов и доказательств. Смешения и 25
чисто скептические наслоения выросли лишь под паралогическим
влиянием навязчивых эквивокаций или создавшихся иным путем
скептических убеждений. Если, например, метафизический скеп-
тик выражает свой взгляд в следующей форме: «Нет объективно-
го познания» (т. е. познания вещей в себе) или «всякое познание зо
субъективно* (т. е. всякое познание фактов есть только познание
фактов сознания), то велико искушение поддаться двусмыслен-
ности выражения «субъективный» и «объективный» и на место
первоначального, соответствующего данной точке зрения смыс-
ла подставить ноэтически-скептический. Вместо суждения: «вся- 35
кое познание субъективно» получается теперь совершенно новое
утверждение: «Всякое познание как явление сознания подчинено
законам {человеческого} сознания; то, что мы называем формами
и законами познания, есть не что иное, как „функциональные
формы сознания", соответственно, закономерности этих функ- 40
циональных форм — психологические законы». И если метафи-
зический субъективизм (этим неправомерным путем) поощряет
теоретико-познавательный субъективизм, то в обратном направ-
1 Ср. гл. V, приложение к § 25 и 26.
X
I
О
со
О
CD
и
и
X
CD
X
и
CD
О
с;
л
лении последний (где он считается само собой разумеющимся)
предоставляет, как кажется, сильный аргумент в пользу первого.
«Логические законы, — умозаключают при этом, — в качестве
законов для наших познавательных функций лишены „реального
5 значения"; во всяком случае, мы никогда и нигде не можем знать,
гармонируют ли они с возможными вещами в себе, и предпо-
ложение „предустановленной системы" было бы совершенно
произвольным. Если понятием вещи в себе уже исключено срав-
нение единичного познания с его предметом (чробы констатиро-
ю вать adaequatio rei et intellectus), то тем более исключается срав-
нение субъективных закономерностей функции нашего сознания
с объективным бытием вещей и их законов. Стадо быть, если вещи
в себе существуют, то мы абсолютно ничего* не можем о них
знать». ^
is Метафизические вопросы нас здесь не касаются, мы упомяну-
ли о них только затем, чтобы с самого началу предупредить сме-
шение метафизического скептицизма с логи^ески-ноэтическим.
20 § 34. Понятие релятивизма и его разветвления
Для целей критики психологизма мы должны разобрать еще
понятие субъективизма или релятивизма (также появляющееся
в обсуждаемой метафизической теории). Исходное понятие очер-
25 чено формулой Протагора: «человек есть мера всех вещей», если
мы толкуем ее в смысле: мера всякой истины есть индивидуаль-
ный человек. Истинно для всякого то, что ему кажется истин-
ным, для одного — одно, для другого — противоположное, если
оно ему представляется именно таковым. Мы можем здесь, сле-
зо довательно, выбрать и такую формулу: всякая истина (и позна-
ем ние) относительна в зависимости от выносящего суждение слу-
8 чайного субъекта. Но если вместо субъекта мы возьмем цент-
^ ральным пунктом отношения случайный вид существ, выносящих
ее суждения, то возникнет новая форма релятивизма. Мерой вся-
^ 35 кой человеческой истины является здесь человек как таковой.
$ Каждое суждение, которое коренится в видовой природе чело-
века, в конституирующих ее законах, истинно для нас, людей.
Поскольку эти суждения относятся к форме общечеловеческой
субъективности (человеческого «сознания вообще»), здесь также
40 говорят о субъективизме (о субъекте как конечном источнике
познания и т. п.). Лучше воспользоваться термином релятивизм и
различать индивидуальный и видовой релятивизм; ограничиваю-
щая связь с человеческим видом определяет последний как антро-
пологизм. Мы обращаемся теперь к критике, которую мы в наших
45 интересах должны развить самым тщательным образом.
Ill
§ 35. Критика индивидуального релятивизма
Индивидуальный релятивизм есф столь явный — я готов почти
сказать — наглый'скептицизм, что *сли его вообще когда-либо и
выдвигали всерьез, то, во всяком случае, не в Новое время. Стоит 5
только выдвинуть это учение, как оно тотчас уже опровергну-
то, — впрочем, лишь для того, кто понимает объективность всего
логического. Субъективиста, как и всякого открытого скептика,
вообще нельзя убедить — если он не расположен вникать в
дело, — что такие*юложения, как закон противоречия, коренятся ю
в самом смысле истины и что сообразно с ними речь о субъектив-
ной истине, которая для одних — одна, для других — другая,
должна быть признана просто абсурдной. Его нельзя убедить и
обычным возражением, что он, выдвигая свою теорию, желает
убедить других, ст*ло быть, предполагает объективность истины, is
которую он отрицает in thesi. Он, разумеется, ответит: в своей
теории я высказывало свою точку зрения, которая истинна для
меня и не должна быть истинна для кого-либо другого. Даже сам
факт своего субъективного мнения он будет утверждать как ис-
тинный только для его собственного Я, но не сам по себе1. Но дело 20
не в возможности убедить и привести к сознанию своего заблуж-
дения того или другого субъективиста, а в том, чтобы объективно I ^
опровергнуть его. Опровержение же предполагает как опору из- g
вестные очевидные и, следовательно, общезначимые убеждения.
Нам, нормально предрасположенным людям, таковыми служат 25 I *
те тривиальные очевидные положения, о которые должен раз- §
биться всякий скептицизм, так как благодаря им мы познаем, что I §
скептические учения в собственном и строгом смысле противоре-
чивы: в содержании их утверждений отрицается то, что вообще
принадлежит к смыслу или содержанию каждого утверждения и, зо Z3
следовательно, не может, не приводя к бессмыслице, быть отде- g
лено ни от какого утверждения. §
—i
з:
§ 36. Критика видового релятивизма ^
и, в частности, антропологизма 5 °
Если относительно субъективизма мы сомневаемся, был ли он о
когда-либо представлен всерьез, то к видовому релятивизму и, в ^
частности, к антропологизму вся новая и новейшая философия о
тяготеет в такой мере, что мы лишь в виде исключения можем 40 х
Хс
1 В этом его должны признать правым те, кто считает возможным проводить ~g
разделение между субъективными и объективными истинами, отрицая за суждения- ^
ми восприятия о собственных переживаниях сознания характер объективности: как н
будто бытие-для-меня (Ftlr-mich-sein) содержания сознания не является как таковое от
одновременно бытием-в-себе (An-sich-sein); как будто субъективность в психологи- 5
ческом смысле противоречит объективности в логическом смысле. ^
Q
112
s
встретить мыслителя, совершенно свободного от заблуждений
этого учения. И, однако же, также оно является скептическим, в
зафиксированном выше смысле слова, и обременено всевозмож-
ными нелепостями, которые вообще мыслимы в теории; здесь мы
з также находим, лишь слегка прикрытым, очевидное противоре-
чие между смыслом его тезиса вообще и тем, что неотделимо ос-
мысленно ни от одного тезиса как такового. Это нетрудно дока-
зать в деталях.
1. Видовой релятивизм утверждает: для каждого вида судя-
) щих существ истинно то, что считается истинным в соответствии
с их организацией, в соответствии с их законами мышления. Это
учение противоречиво. Ибо из него следует, что одно и то же со-
держание суждения (положение) для одного, а именно для субъ-
екта вида homo истинно, для другого же, а именно для субъекта
\ иначе устроенного вида может быть ложным. Но одно и то же
содержание суждения не может быть тем и другим — и истин-
ным, и ложным. Это ясно из самого смысла слов «истинно» и
«ложно». Если релятивист употребляет эти слова в соответству-
g I ющем им смысле, то его тезис утверждает то, что противоречит
о 20 собственному смыслу этого тезиса.
§" Отговорка, что формулировка закона противоречия, раскры-
У вающая нам смысл слов «истинно» и «ложно», — неполная и что в
нем речь идет о человечески истинном и человечески ложном —
явно лишена значения. Подобным же образом и простой субъек-
v 25 тивизм мог бы утверждать, что неточно говорить об истинном и
5 ложном и что при этом подразумевается «истинное или ложное
с^ I для такого-то субъекта ». На это, конечно, субъективизму ответят:
в очевидно значимом законе не может подразумеваться нечто
явно противоречивое, а ведь на деле противоречиво говорить об
зо истине для того или другого. Противоречива открытая возмож-
ен ность, чтобы одно и то же содержание суждения (мы говорим с
g опасной {небрежностью}1: одно и то же суждение) было и истин-
^ ным, и ложным, смотря по тому, кто его высказывает. Но соот-
«=с ветственно можно ответить и видовому релятивизму: «истина для
^ 35 того или другого вида», например для человеческого вида, есть —
^ в подразумеваемом здесь смысле — противоречивое выражение.
Его можно, конечно, употреблять также в пригодном смысле, но
тогда оно подразумевает нечто совершенно иное, а именно круг
истин, доступных, познаваемых для человека как такового. То,
40 что истинно, то абсолютно, истинно «в себе »; истина одна и та же;
постигают ли ее и судят ли о ней люди или нелюди, ангелы или
боги. Об истине в этом идеальном единстве в противовес реально-
му многообразию рас, индивидов и переживаний говорят логиче-
ские законы и все мы, если мы не ослеплены релятивизмом.
1 А: {экзивокацией}.
113
2. Принимая во внимание, что значение закона противоречия
to исключенного третьего входит в^простой смысл слов «истин-
ный» и «ложньф, мы можем формулировать это возражение
также следующие образом: если релятивист говорит, что могут
быть и такие существа, которых не связывают эти законы (а это 5
утверждение, как легко увидеть, эквивалентно сфор*мулирован-
ному выше релятивистскому утверждению), то он либо полагает,
что в суждениях Этих существ могут появляться положения и ис-
тины, несогласные с этими принципами, либо же считает, что у
них процесс суяСдения психологически не регулируется этими ю
принципами. Что, касается последнего, то мы не находим в этом
ничего особенного, ибо мы сами — такие существа. (Вспомним
наши возражения против психологистских интерпретаций логи-
ческих законов.) Но что касается первого, то мы просто возрази-
ли бы: эти существа либо понимают слова «ложный» и «истин- is
ный» в нашем смысле, тогда не может быть осмысленной речи о
необязательности принципов: ведь они относятся к самому смыс-
лу этих слов, и именно к тому смыслу, в котором мы {их}1 понима-
ем. Мы в любом мире не назвали бы истинным или ложным то, что
противоречит принципам. Либо же они употребляют слова «ис- го
тинный» и «ложный» в другом смысле, и тогда весь спор — это
спор о словах. Если, к примеру, они называют деревьями то, что I ^
мы называем положениями (Satz), тогда для них, разумеется, не | g
имеют силы высказывания, в которых мы формулируем осново-
положения; но в таком случае высказывания также теряют тот 25
смысл, в котором мы их утверждаем. Таким образом, релятивизм I g
сводится к тому, что он совершенно меняет смысл слова «исти- I g
на», но все же претендует говорить об истине в том смысле, кото-
рый установлен логическими принципами и единственно который
подразумевается всеми нами, ведущими речь об истине. В едином зо zi
смысле существует только единая истина, а в многозначном g
смысле, конечно, столько истин, сколько угодно будет создать §
эквивокаций. ^
3. Организация вида есть факт; из фактов можно выводить %
опять-таки только факты. Релятивистски основывать истину на 35 g
организации вида — значит придавать ей характер факта. Но это *
противоречиво. Каждый факт индивидуален, стало быть, опреде- о
лен во времени. В отношении же истины упоминание об опреде- 3
л
о
ленности во времени имеет смысл лишь в связи с установленным о>
благодаря ей фактом (именно если это фактическая истина), но 40 £
не в связи с ней самой. Мыслить истины как причины или дей-
ствия — нелепо. Мы уже говорили об этом. Но если нам скажут,
что всякое суждение, а также истинное, возникает из организа- |
ции судящего существа на основании соответственных естествен- §
' А: {его}. *
ных законов, то мы возразимте следует смешивать суждение как
содержание суждения, т. е. как идеальное единство с единичным
реальным актом суждения. Первое предполагается там, где мы
говорим о суждении «2x2** 4», которое вс,ецда тождественно,
5 кто бы его ни высказывал. Не следует также смешивать истинное
суждение как правильный, согласный с истиной акт суждения с
истиной этого суждения или с истинным содержанием суждения.
Мое суждение, что 2x2 = 4, несомненно, каузально обусловлено,
но не сама истина: 2 х2 = 4. *
ю 4. Если всякая истина (как предполагает антропологизм) име-
ет своим единственным источником общечеловеческую организа-
цию, то значит, что, если бы такой организации^ существовало,
не было бы никакой истины. Тезис этого гипотетического утверж-
дения противоречив; ибо суждение «истина fie существует» по
is смыслу своему равноценно суждению «существует истина, что
истины нет». Противоречивость тезиса влече^ за собой противо-
речивость гипотезы. В качестве отрицания значимого положения
с фактическим содержанием она, пожалуй, может быть ложной,
но никогда противоречивой. Действительно, еще никому не при-
§ I 20 ходило в голову отвергать известные геологические и физические
ф теории, которые устанавливают начало и конец существования
У человеческого рода, как абсурдные. Следовательно, упрек в про-
^ тиворечивости касается всего гипотетического утверждения, так
5 как оно связывает осмысленную («логически возможную») пред-
ав 25 посылку с противоречивым («логически невозможным») след-
сЕ ствием. Этот же упрек применим к антропологизму и естествен-
ен I ным образом переносится mutatis mutandis1 на более общую фор-
му релятивизма.
5. Согласно релятивизму, в силу организации какого-либо
зо вида, могла бы получиться обязательная для этого вида «истина»,
что такая организация совсем не существует. Должны ли мы тог-
да сказать, что она в действительности не существует, но только
для нас, людей? А если бы вдруг погибли все люди и все виды мыс-
лящих существ, вплоть до этого вида? Мы вращаемся в кругу яв-
35 ных противоречий. Мысль, что несуществование специфической
организации имеет свое основание в самой этой организации,
есть явное противоречие. Обосновывающая истину, стало быть,
существующая организация, наряду с другими истинами, должна
обосновывать истину ее собственного небытия. Нелепость стано-
40 вится не многим меньшей, если заменить несуществование суще-
ствованием и соответственно этому на место указанного вымыш-
ленного, но с релятивистской точки зрения возможного вида
взять за основание вид homo. Правда, исчезает вышеупомянутое
с соответствующими изменениями (лат.). — Прим. ред.
с;
Q_
Ф
и
I
m
115
противоречие, но не остальная, связанная с ним нелепость. Из от-
носительности исягины следует, что то, что мы называем истиной,
зависит от организации вида Ьотош управляющих ею законов.
Зависимость должна и может быть понята лишь как каузальная.
Таким образом, истина, что эта организация и эти законы суще- s
ствуют, должна черпать свое реальное объяснение из того, что
они существуют, цричем принципы, согласно которым протекает
объяснение, тождественны с этими же законами — сплошная
бессмыслица. Организация была бы causa sml на основе законов,
которые причинно вытекают из самих себя и т. д. ю
6. Относительность истины влечет за собой относительность
существования мира. Ибо мир есть не что иное, как совокупное
предметное единство, соответствующее идеальной системе всей
фактической истины и от нее неотделимое. Нельзя субъективи-
ровать истину, а ее предмет признавать абсолютно (в себе) суще- is
ствующим, ибо это предмет {существует только при наличии
истины}2. Стало быть, не было бы мира в себе, а только мир для
нас или для каких-либо других {случайных} видов существ. Кое-
кому это может показаться вполне подходящим; но ему придется
призадуматься, когда мы обратим его внимание на то, что Я и со- 20
держания его сознания также принадлежат миру. И «я есть», и
«я переживаю то и то» могло бы оказаться ложным, например, I ^
если допустить, что я так устроен, что в силу специфических осо- | g
бенностей моей организации должен отрицать эти предложения.
И мира не было бы не только для того или другого вида, но и во- 25 | *
обще не было бы, если бы ни один {фактически наличный в мире}
вид мыслящих существ не был так счастливо организован, чтобы I §
признавать мир (а в нем и самого себя). Если держаться только
фактически известных нам видов, т. е. животных, то каждое из-
менение их организации обусловливало бы изменение мира, при- зо zi
чем, разумеется, согласно общепринятым учениям, сами живот- g
ные виды должны быть продуктами развития мира. И вот у нас §
идет веселая игра: из мира развивается человек, а из человека — ^
мир; Бог создает человека, а человек — Бога. ^
Сущность этого возражения состоит в том, что и релятивизм 35 g
находится в очевидном противоречии с очевидностью непосред- *
ственно наглядно данного бытия, т. е. с очевидностью «внутрен-
него восприятия» в оправданном, а стало быть, также необходи-
мом смысле. Очевидность суждений, основанных на наглядном а>
представлении, справедливо оспаривается, поскольку они интен- 40
ционально выходят за пределы содержания фактических данных
сознания. Но они действительно очевидны там, где их интенция §
(Intention) направлена на само это содержание и в нем, как оно
1 причина самого себя (лат.). — Прим. ред.
2 А: {(существует только в и благодаря истине)}.
Q
х
п
х<
"О
116
есть, находит свое осуществление (Erfullung). Этому не противо-
речит неопределенность всех этих суждений (вспомним хотя бы
неустранимую ни для какого непосредственного суждения на-
глядного представления неопределенность в определении време-
5 ни, а в иных случаях и места).
§ 37. Общее замечание. Понятие релятивизма
в более широком смысле 1
ю Обе формы релятивизма суть специальное случаи реляти-
визма в определенном самом широком смыслеСслова как учения,
которое каким-либо способом выводит чисточлогические прин-
ципы из фактов. Факты «случайны», они могли бы с таким же
успехом не существовать или быть иными. Другие факты — дру-
15 гие логические законы, значит, и последние были бы случайны,
они существовали бы лишь относительнее в зависимости от
обосновывающих их фактов. В ответ на это Ж укажу не только на
аподиктическую очевидность логических Законов и на все ос-
тальное, установленное нами в предыдущих главах, но и на дру-
20 гой пункт, имеющий здесь более существенное значение1. Как
это ясно из всего вышесказанного, я понимаю под чисто логиче-
скими законами все идеальные законы, которые коренятся ис-
ключительно в смысле (в «сущности», «содержании») понятий
истины, положения, предмета, свойства, отношения, связи, за-
25 кона, факта и т. д. Выражаясь в более общей форме, они коренят-
ся в смысле тех понятий, которые являются вечным достоянием
с; I всякой науки, ибо они суть категории того строительного мате-
риала, из которого конституирована наука как таковая, соглас-
но своему понятию. Эти законы не должно нарушать ни одно
зо теоретическое утверждение, обоснование или теория; не только
§_ потому, что такая теория была бы ложна, — ибо ложной она
g могла быть и при противоречии любой истине, — но и потому,
^ что она была бы бессмысленна. Например, утверждение, содер-
i=c жание которого противоречит основным принципам, вытекаю-
^ 35 щим из смысла истины как таковой, «упраздняет само себя».
^ Ибо утверждать — значит высказывать, что то или иное содержа-
ние поистине существует. Обоснование, в содержании своем
противоречащее принципам, коренящимся в смысле отношения
основания к следствию, аннулирует само себя. Ибо обосновывать
40 опять-таки означает высказывать, что имеет место то или иное
отношение основания к следствию и т. д. Утверждение «упразд-
няет само себя», «логически противоречиво» — значит, что его
особое содержание (смысл, значение) противоречит тому, чего
1 Ср. § 32, образующий введение к этой главе.
117
вообще требуют соответствующие ;$му категории значений, что
вообще коренитсяв их общем значении. Теперь ясно, что в этом точ-
ном смысле логически противоречива каждая теория, выводящая
логические принципы из каких-лиЙ^о фактов. Подобные теории
противоречат общему смыслу понятий «логический принцип» и 5
«факт», или — чтобы сказать точнее и в более общей форме —
смыслу понятий «истина, основанная в одном лишь содержании
понятий» и «истина об индивидуальном бытии». Легко также
увидеть, что возражения против вышеприведенных релятивист-
ских теорий по существу относятся и к релятивизму в самом ши- ю
роком смысле слова.
§ 38. Психологизм во всех своих формах есть
релятивизм 15
Борясь с релятивизмом, мы, естественно, подразумевали пси-
хологизм. И действительно, психологизм во всех своих подвидах
и индивидуальных проявлениях есть не что иное, как релятивизм,
но не всегда распознанный и открыто признанный. При этом без-
различно, опирается ли он на «трансцендентальную психологию» го
и в качестве формального идеализма надеется спасти объектив-
ность познания или опирается на эмпирическую психологию и I п
принимает релятивизм как неизбежный роковой вывод. g
Всякое учение, которое либо по образцу эмпиризма понимает
чисто логические законы как эмпирически-психические законы, 25 »
либо по образцу априоризма более или менее мифически сводит
их к известным «первоначальным формам» или «функциональ- I §
ным свойствам» (человеческого) разума, к «сознанию вообще»
как к (человеческому) «видовому разуму», к «психофизической
организации» человека, к «intellectus ipse»1, который в качестве зо zi
прирожденного (общечеловеческого) задатка предшествует фак-
о
X
тическому мышлению и всякому опыту и т. п., — всякое такое §
о
-1
з:
учение ео ipso релятивистично, а именно принадлежит к разряду
видового релятивизма. Все возражения, выдвинутые нами против ^
него, касаются также и этих учений. Но, само собой разумеется, 35 g
что до известной степени неуловимые ходячие понятия априо- *
ризма, например рассудок, разум, сознание, надо брать в том ее- £
тественном смысле, который придает им существенное отноше- ^
ние к человеческому виду. Проклятие таких теорий в том и состо- о
ит, что они придают этим понятиям то реальное, то идеальное 40 £
значение и, таким образом, создают невыносимое смешение от-
части правильных, отчасти же ложных положений. Во всяком
случае, мы имеем право причислить к релятивизму априорист-
х<
О
1 самому разуму (лат.). — Прим. ред.
18
о;
х
i
О
m
i
с;
и
и
x
CD
и
<D
T
X
1_
О
ские теории, поскольку они оставляют место релятивистским мо-
тивам. Правда, когда часть кантианствующих исследователей вы-
водят из игры определенные логические принципы как принципы
«аналитических суждений», то ограничивается также их реляти-
5 визм (именно областью математики и естествознания); но этим
они не устраняют нелепостей скептицизма. Ведь в более узкой
сфере они все же выводят истину из общечеловеческого, стало
быть, идеальное из реального, в частности — необходимость за-
конов из случайности фактов.
ю Но нас здесь главным образом интересует более крайняя и
последовательная форма психологизма, которая ничего не веда-
ет о таком ограничении. Сюда принадлежат главные представи-
тели английской эмпирической, а также и новейшей немецкой
логики, такие исследователи, как Милль, Бэй, Вундт, Зигварт,
is Эрдманн и Липпс. Представить критический разбор всех относя-
щихся сюда произведений и невозможно, и нежелательно. Но
ввиду реформаторских целей этих пролегомЕн, я не могу обойти
молчанием ведущие произведения современной немецкой логи-
ки, и прежде всего значительный труд ЗиГварта; ведь этот труд
го более чем какой-либо иной направил логическое движение по-
следних десятилетий на путь психологизма.
§ 39. Антропологизм в логике Зигварта
25 Единичные рассуждения психологического оттенка и харак-
тера мы находим в качестве преходящих недоразумений и у таких
с; | мыслителей, которые в своих логических трудах сознательно
стоят на антипсихологистской точке зрения. Не так обстоит дело
у Зигварта. Его психологизм есть не несущественная и отделимая
зо примесь, а систематическое и господствующее основное воззре-
§_ ние. В самом начале своего труда он решительно отрицает, «что
g нормы логики (нормы вообще, значит, не только прикладные
^ (technischen) правила методологии, но также чисто логические
<=с положения, как принцип противоречия, достаточного основания
|* 35 и т. д.) могут быть познаваемы иначе, чем на основе изучения при-
$ родных сил и функциональных форм, которые подлежат регули-
рованию через эти нормы»1. И этому соответствует в целом его
способ трактовки этой дисциплины. Согласно Зигварту, она рас-
падается на аналитическую, законодательную и прикладную
40 часть. Если оставить в стороне последнюю, нас здесь не интере-
сующую, то аналитическая часть должна «исследовать сущности
функции, для которой должны быть обнаружены правила». На
аналитической части строится законодательная, которая долж-
1 Sigwart. Logik V. S. 22.
ч
119
на устанавливать «условия и законе нормального осуществле-
ния »1 функций. «Требование, чтобы наше мышление было необхо-
димо и общезначимо», будучи применено к «функции суждения,
исследованной во fecex ее условиях й фактах», дает «определен-
ные нормы, которым должно удовлетворять всякое суждение». 5
Эти нормы концентрируются в двух пунктах: «Во-первых, эле-
менты суждения должны быть всецело определены, т. е. зафикси-
рованы понятийно; и, во-вторых, сам акт суждения должен необ-
ходимым образом вытекать из своих предпосылок. Таким обра-
зом, к этой части относится учение о понятиях и умозаключениях ю
как совокупности нормативных законов для образования совер-
шенных суждений»2. Другими словами, к этой части относятся все
чисто логические принципы и теоремы (поскольку они вообще
попадают в поле зрения традиционной, а равно зигвартовской
логики), и сообразно с этим они для Зигварта действительно име- is
ют психологическое основание.
С этим согласуется и обсуждение отдельных проблем. Нигде
чисто логические положения, теории и объективные элементы, из
которых они конституируются, не выделяются из круга познава-
тельно-психологического и познавательно-практического иссле- го
дования. Все снова и снова речь идет о нашем мышлении и его
функциях именно там, где, в противоположность психологиче- I ^
ским случайностям, надлежит охарактеризовать логическую не- g
обходимость и ее идеальную закономерность. Чистые принципы, I
как закон противоречия, достаточного основания, не раз называ- 25 | *
ются «законами функционирования» или «фундаментальными
формами движения нашего мышления»1 и т. п. Так, например, мы I §
читаем: «Если несомненно, что отрицание коренится в движении
мышления, выходящем за пределы бытия и соизмеряющем даже
несоединимое, то несомненно также, что Аристотель в своем зо zi
принципе мог иметь в виду лишь природу нашего мышления»*.
«Абсолютная значимость принципа противоречия и вследствие
этого положений, отрицающих contradictio in adjecto» покоит-
ся — читаем мы в другом месте — «на непосредственном созна- %
нии, что мы всегда совершаем и будем совершать одно и то же, 35 g
когда отрицаем»5. То же, по Зигварту, относится к закону тож- ^
дества (как к «принципу согласия») и, во всяком случае, ко всем а>
чисто понятийным и, в частности, чисто логическим положени- 5
ям6. Мы встречаемся со следующим замечанием: «Если отрицать... о
о
1 Stgwart. Logik. § 4. S. 16. *'
2 а. а. О. S. 21. "О
' а. а. О. S. 184. Ср. также весь ход мыслей на S. 184f. ^
4 a. a. O.S. 253. н
' а. а. О. S. 386. ш
ft а. а. О. S. 411: «Эти положения должны были бы быть достоверны a priori в том ы
[еле, что мы сознавали в них только постоянную и неукоснительную функцию на-
120
i
О
CD
О
CC
0)
с;
и
и
0)
X
и
о
т
X
|_
о
с;
Q_
возможность познания чего-либо, как оно есть в себе, если сущее
есть лишь одна из созидаемых нами мыслей, то все же несомнен-
но, что мы приписываем объективность тем именно представле-
ниям, которые мы созидаем с сознанием необходимости, и что,
5 признавая что-либо сущим, мы тем самым утверждаем, что все
другие, хотя бы только гипотетически предполагаемые, мысля-
щие существа одинаковой с нами природы с такой же необходи-
мостью должны создавать это представление»1.
Та же антропологическая тенденция проведена через все рас-
ю суждения, касающиеся базисных логических/понятий и, в част-
ности, понятия истины. Например, Зигварт считает «фикцией...
будто суждение может быть истинно безотносительно к тому,
будет ли его мыслить какой-нибудь разум илщнет». Так говорить
может только тот, кто психологистски переиначивает понятие
is истины. По Зигварту, было бы, следовательно, также фикцией го-
ворить об истинах, которые значимы в себе и, однако, никем не
познаны, например, об истинах, выходящих за пределы челове-
ческой способности к познанию. По меньшей мере, атеист, не ве-
рящий в существование сверхчеловеческого разума, не мог бы
20 говорить о них, а мы сами могли бы говорить о них лишь после
того, как было бы доказано существование такого разума. Суж-
дение, выражающее формулу тяготения, не было истинным до
Ньютона. И следовательно, при ближайшем рассмотрении оно
оказалось бы, собственно говоря, противоречивым и вообще лож-
25 ным, ведь к интенции его утверждения явно принадлежит, поми-
мо прочего, также безусловная его значимость для всякого вре-
мени.
Более подробный разбор многообразных рассуждений Зиг-
варта о понятии истины требует большей обстоятельности, от
зо которой мы здесь должны отказаться. Он, во всяком случае, под-
твердил бы, что цитированное выше место действительно надо
g понимать в буквальном смысле. Для Зигварта истина растворяет-
^ ся в переживаниях сознания, следовательно, несмотря на все раз-
q: говоры об объективной истине, исчезает ее подлинная объектив-
|" 35 ность, основанная на сверхэмпирической идеальности. Пережи-
^ вания суть реальные единичности, определенные во времени,
возникающие и преходящие. Истина же «вечна» или лучше: она
есть идея, и как таковая сверхвременна. Не имеет смысла указы-
вать ей место во времени или же приписывать простирающуюся
40 на все времена длительность. Правда, и об истине говорят, что
шего мышления...». Я считаю возможным цитировать это место, хотя в общей связи
рассуждения оно не отнесено непосредственно к логическим основоположениям. На
это нам дает право общий смысл рассуждений (sub 2, § 48) и открыто высказанное
сравнительное указание на закон противоречия, находящееся на той же странице,
'а.а. O.S.7f.
121
она при случае «осознается» и, таким образом, «схватывается»,
«переживается» нами. Но здесь, в отношении этого идеального
бытия, о схватывании, переживании и осознании говорится в со-
вершенно ином смысле, чем по отношению к эмпирическому, т. е.
индивидуально единичному бытию. Истину мы «схватываем» не 5
как эмпирическое содержание, всплывающее и вновь исчезающее
в потоке психических переживаний; она не феномен среди фено-
менов, а переживание в том совершенно измененном смысле, в
каком переживанием является общее, идея. Мы сознаем ее так
же, как сознаем вид, например красное вообще. ю
Перед нашими глазами находится что-то красное. Но это
красное не есть вид красное. Конкретное (Konkretum) не несет в
себе вид также как («психологическую», «метафизическую»)
часть. Часть, этот несамостоятельный момент красного, подобно
конкретному целому, суть нечто индивидуальное, Здесь и Теперь is
возникающее и уходящее вместе с ним и в нем, одинаковое во
всех красных объектах, но не тождественное. Краснота (Rote) же
суть идеальное единство, по отношению к которому не имеет ни-
какого смысла говорить о возникновении и исчезновении. Выше-
упомянутая часть суть не краснота, а единичный случай красно- го
ты. И как различны предметы, как общие предметы отличаются
от единичных, так же различны акты схватывания. Подразуме- I ^
вать (meinen) в связи с наглядным конкретным образованием g
(Konkretum) ощущаемую красноту, эту здесь и теперь сущую еди- i
ничную черту1 — это нечто совершенно иное, чем подразумевать 25 | *
вид краснота (например, в высказывании: краснота — это цвет).
И как при взгляде на конкретно-единичное мы все же мысленно I §
подразумеваем не его, а общее, идею, также в связи со многими
актами подобной идеации мы достигаем очевидного познания
тождества этих идеальных, мысленно подразумеваемых в отдель- зо zi
ных актах единств. И это есть тождество в подлинном и строжай- g
шем смысле слова: это — один и тот же вид или это — виды одно- §
го и того же рода и т. п. °
X
Так и истина есть тоже идея, мы переживаем ее, подобно лю- %
бой другой идее, в акте, основанном на наглядном представлении 35 g
идеации (здесь это, конечно, акт очевидного усмотрения (Ein- £
sicht)), и в сравнении достигаем очевидности ее тождественного со
единства в противоположность рассеянному многообразию кон- ^
кретных единичных случаев (т. е. здесь очевидных актов сужде- о
ния). И как бытие или значимость (Gelten) всеобщностей имеют, 40 £
кроме того, ценность идеальных возможностей — а именно в от- -^
ношении возможного бытия эмпирических единичностей, подпа- §
дающих под эти всеобщности, также здесь мы видим то же самое: =!
В А следовало: {(как в психологическом анализе)}.
X
I
О
CD
О
ct
CD
сц
и
и
ф
и
ф
т
1—
о
высказывания «истина существует» и «возможны мыслящие су-
щества, постигающие суждения с соответствующим смысловым
содержанием» — равноценны. Если мыслящих существ нет, если
устройство природы исключает их и они, стадр быть, реально не-
5 возможны — или для известных классов испод нет существ, спо-
собных познать их, — тогда эти идеальные возможности остают-
ся без осуществляющей их действительности; в таком случае
схватывание, познание, осознание истины (или же известных
классов истин) никогда и нигде не реализуете^. Но каждая исти-
ю на в себе остается тем, что она есть, она сохраняет свое идеальное
бытие. Она не находится «где-то в пустоте»,too она суть значи-
мое единство (Geltungseinheit) во вневременном царстве идей.
Она принадлежит к области абсолютно значимого, куда мы отно-
сим в первую очередь все то, о значимости чеф мы имеем очевид-
15 ность или, по меньшей мере, обоснованное предположение, и к
которой мы причисляем также весь смутней для нашего пред-
ставления круг значимого по косвенным и неопределенным пред-
положениям, стало быть, круг того, что значимо, хотя мы этого
еще не познали и, быть может, никогда нефознаем.
го В этих отношениях Зигварт, как мне кажется, не достигает со-
вершенной ясности. Он хотел бы спасти объективность истины и
не дать ей потонуть в субъективистском феноменализме. Но если
мы спросим о пути, на котором психологическая теория познания
Зигварта надеется дойти до объективности истины, то мы встре-
25 чаемся со следующими выражениями: «уверенность, что сужде-
ние окончательно, что синтез непреложен, что я всегда буду гово-
с; I рить то же самое1, — эта уверенность может быть налицо лишь
тогда, когда познано, что она покоится не на мгновенных и меня-
ющихся во времени психологических мотивах, а на чем-тоу что
зо всегда, когда я мыслю, является неизменно одним и тем же и что
£_ остается незатронутым никакими переменами. И это, с одной сто-
g роны, есть само мое самосознание, уверенность в том, что Я есть и
^ мыслю, что Я есть Я, тот же самый, который мыслит теперь и мыс-
ct лил ранее, который мыслит то и другое; и, с другой стороны, то, о
^ 35 чем я сужу, само мыслимое согласно своему неизменному, при-
^ знанному мной во всем его тождестве содержанию, которое со-
вершенно независимо от индивидуальных состояний мыслящего »2.
Последовательно релятивистский психологист тут, разумеет-
ся, ответит: не только меняющееся от индивида к индивиду, но и
40 постоянное для всех, стало быть, остающееся всюду одинаковым
содержание и господствующие над ним постоянные законы функ-
1 Могу ли я когда-либо утверждать это с уверенностью? Непреложность касается
не фактического, а идеального. Не «достоверность суждения неизменна» (как несколь-
кими строками ранее говорит Зигварт), а именно значимость, соответственно, истина.
1 а. а. О. §39, 2. S. 310.
123
ционирования суть психологические факты. Если существуют та-
кие общие всем людям черты и законы, то они образуют видовой
характер человеческой природы. Сообразно с этим всякая истина
как общезначимость связана с человеческим видом или, говоря
вообще, с каждым данным видом мыслящих существ. Другие 5
виды — другие законы мышления, другие истины.
Мы же со своей стороны сказали бы: всеобщее равенство (А11-
gemeingleichheit) в содержании и в устойчивых функциональных
законах (как естественных законах для производства повсемест-
но равного содержания) не дает подлинной общезначимости, ко- ю
торая, напротив, основана в идеальности. Если все существа од-
ного вида в силу своего устройства должны быть обречены на
одинаковые суждения, то они эмпирически согласуются друг с
другом; но в идеальном смысле логики, возвышающейся над всем
эмпирическим, они все же при этом могут мыслить не согласован- is
но, а противоречиво. Определять истину через общность свойств
природы — значит отбросить ее понятие. Если бы истина имела
существенное отношение к мыслящим умам, их духовным функ-
циям и формам движения, то она возникала и погибала бы вместе
с ними, и если не с отдельными личностями, то с видами. Вместе с го
подлинной объективностью истины не было бы более объектив-
ности бытия, даже объективности субъективного бытия, соот- I ^
ветственно, бытия субъектов. Что если бы, к примеру, все мысля- | g
щие существа были не способны полагать свое собственное бытие
в качестве действительно сущего? Тогда они и были бы, и вместе с 25 I *
тем не были бы. Истина и бытие суть оба «категории» в одинако- g
вом смысле и категории явно коррелятивные. Нельзя релятивизи- I §
ровать истину и удержать объективность бытия. Релятивизация
истины, впрочем, опять-таки предполагает объективное бытие
как точку опоры — в этом и состоит противоречие релятивизма, зо Z]
С общим психологизмом Зигварта гармонирует, по нашему g
мнению, его учение об общем, которое является его частью, по- §
скольку идеальность истины, безусловно, предполагает идеаль- |
ность общего, понятийного. Зигварт шутит, что «общее {как та- ^
ковое существует только}1 в нашей голове»2, и серьезно говорит, 35 g
что «представленное в понятии» есть «нечто чисто внутреннее... ^
зависимое ни от чего другого, кроме внутренней силы нашего ф
мышления»3. Это, несомненно, можно сказать о нашем понятий-
ном представлении (Vorstellens) как субъективном акте такого-то ф
и такого-то психологического содержания. Но «Что» этого пред- 40
ставления, понятие, ни в каком смысле не может трактоваться
о
7*
О
7*
CD
^
ч
X
X
ф
о
7S
X
х<
~о
ф
1 А: {есть}. (Здесь исправление в В соответствует цитируемому оригиналу. — н
Прим. ред.) ш
2 a. a. O.S. 103, Anm. 5
' а. а. О. §45, 9. S. 388.
В:
124
X
X
о
со
О
с:
и
и
о
и
0
т
|_
о
с;
.о
а.
как реальная (reell) составная часть психологического содержа-
ния, как здесь и теперь появляющаяся и исчезающая вместе с ак-
том. Оно может в мышлении подразумеваться, но оно в мышле-
нии не созидается.
5 Зигварт вполне последовательно релятивизирует и тесно свя-
занные с понятием истины понятия основания и необходимости.
«Логическое основание, которое мы не знаем, Строго говоря, есть
противоречие: ибо оно становится логическим* основанием лишь
благодаря тому, что мы познаем его»1. Но тозрда суждение, что
ю математические теоремы имеют своим основфием математиче-
ские аксиомы, «строго говоря», относилось 6%\ к фактическому
соотношению вещей, имеющему человеческо-психологическое
содержание. Имели ли бы мы в таком случае враво утверждать,
что оно значимо, все равно, существует ли, существовал ли и бу-
15 дет ли существовать вообще кто-либо, кто егопиознает? Точно так
же искажался бы смысл обычной манеры речи, говорящей об от-
крытии связи основания и следствия, придающей таким отноше-
ниям между ними характер объективности.*
Как ни старается Зигварт отделить различные по существу по-
20 нятия основания и сколько проницательности он ни обнаружива-
ет при этом (иного мы и не могли бы ожидать от такого выдающе-
гося исследователя), все же психологическое направление его
мышления мешает ему произвести самое существенное разграни-
чение, которое предполагает резкое отделение идеального от ре-
25 ального. Когда он противопоставляет «логическое основание»
или «основание истины» «психологическому основанию досто-
верности», то он ведь находит его только в известном всеобщем
равенстве представляемого, «ибо только оно, а не индивидуаль-
ное настроение и т. д. может быть одинаковым для всех»; в ответе
зо на это нет нужды повторять уже высказанные нами сомнения.
Мы не находим у Зигварта основного отграничения основа-
g ния истины, которое относится к чисто логическому, от основа-
>^ ния суждения, которое относится к нормативно логическому.
ее С одной стороны, истина (не суждение, а идеальное значимое
|" 35 единство) имеет основание, что означает здесь, пользуясь эквива-
$ лентным выражением: имеется теоретическое доказательство,
которое сводит ее к ее (объективным, теоретическим) основани-
ям. Только этот и исключительно этот смысл имеет закон доста-
точного основания. Это понятие основания вовсе не предполага-
40 ет, что каждое суждение имеет основание, не говоря уже о том,
что каждое суждение «implicite соутверждает» таковое. Каждый
первичный принцип обоснования, значит, каждая подлинная ак-
сиома в этом смысле лишена основания, как с обратной стороны
!а. а. О. §32, 2. S. 248.
{ 1 П25
его лишено также любое суждение факта. Обоснована может
быть лишь вероятность факта, но не<он сам и не фактическое суж-
дение. С другой стороны, выражение «основание суждения» —
поскольку мы отвлекаемся от психологических «оснований», т. е.
от причин высказывания суждения и, в частности, и от его содер- 5
жательных мотивов1, — подразумевает не что иное, как логиче-
ское право суждения. В этом смысле каждое суждение, конечно,
«притязает» на свое право (хотя было бы несколько рискованно
сказать, что оно «соутверждает его implicite»). Это значит: к
каждому суждению можно предъявлять требование, чтобы оно ю
утверждало как истинное то, что действительно истинно; и в ка-
честве техников познания, в качестве логиков в обычном смысле
мы должны предъявлять суждению различные требования также
в отношении дальнейшего движения познания. Если они не вы-
полнены, то мы порицаем суждение как логически несовершен- is
ное, «необоснованное»; последнее, впрочем, содержит некото-
рую натяжку в сравнении с обычным смыслом слова.
Сходные сомнения возбуждают в нас рассуждения Зигварта о
необходимости. Мы читаем у него: «При всякой логической не-
обходимости, если мы хотим говорить понятно, в конце концов, 20
должен все же предполагаться некоторый реальный мыслящий
субъект, природа которого требует такого мышления »2. Или про- I ^
следим рассуждения о различии между ассерторическими и апо- | g
диктическими суждениями, которое Зигварт считает несущест-
венным, «поскольку в каждом, с полным сознанием высказанном 25 I *
суждении соутверждается необходимость высказать его»3. Со- §
вершенно различные понятия необходимости у Зигварта взаимно I §
не разграничены. Субъективная необходимость, т. е. субъектив-
ная власть убеждения, присущая каждому суждению (или, вер-
нее, выступающая при каждом суждении, когда мы, еще будучи зо zj
проникнуты им, пытаемся составить противоположное ему суж- *
дение), не отделена ясно от совершенно иных понятий необходи- §
мости, в особенности от аподиктической необходимости как |
своеобразного сознания, в котором конституируется очевидное %
постижение закона или закономерного. Последнее (собственно 35 g
говоря, двойное) понятие необходимости совершенно отсутству- *
ет у Зигварта. Вместе с тем он не замечает основной эквивокации, ш
которая позволяет называть необходимым не только аподикти- ^
ческое сознание необходимости, но и его объективный корре- ф
лят — именно закон, соответственно, закономерную значимость, 40 £
которую мы в этом сознании с очевидностью постигаем. Ведь ^
о
^
Q
1 Ср. прекрасно проведенное Зигвартом разграничение повода соединения и ос-
нования решения, а. а. О. S. 250.
2а.а.О. §33, 7. S. 262.
'а. а. О. §31, l.S. 230f.
ы
126
-О
с;
Q_
именно в силу этого и становятся объективно равноценными вы-
ражения «имеется необходимость» и «имеется закон» и точно
так же выражения «это необходимо», чтобы S было Р, и «основа-
но на законе», что S есть Р.
5 И конечно, именно это последнее чисто объективное и иде-
альное понятие лежит в основе всех аподиктических суждений в
объективном смысле чистой логики. Только оно и управляет вся-
ким теоретическим единством и конституирует его, оно опреде-
ляет значение гипотетической связи как объективно идеальной
ю формы истинности предложений, оно связывает вывод как «не-
обходимое» (идеально-закономерное) следствие с посылками.
Как мало Зигварт оценивает эти различия, как сильно он
ослеплен психологизмом, показывают в особенности его рассуж-
дения об основном разделении истин у Лейбница на «verites de
is raison et celles de fait»1. «Необходимость» обоих видов истины,
думает Зигварт, «в конечном счете гипотетическая», ибо «из
того, что противоположность фактической истины не невозмож-
на a priori, не следует, чтобы для меня не было необходимым
утверждать факт после того, как он случился, и чтобы противо-
20 положное утверждение было бы возможно для того, кто знает
факт»2; и далее: «С другой стороны, обладание общими понятия-
ми, на которых покоятся тождественные положения, в конце
концов, точно так же есть нечто фактическое, что должно быть
дано прежде, чем к нему может быть применен закон тождества,
25 чтобы произвести необходимое суждение». Зигварт считает себя
вправе сделать заключение, что различение Лейбница «в отноше-
с; I нии характера необходимости исчезает»3.
То, что здесь утверждается {в начале}, разумеется, верно. Для
меня необходимо всякое суждение, когда я его выношу, и наобо-
зо рот, невозможно отрицать его, пока я еще в нем убежден. Но раз-
ве Лейбниц, оспаривая необходимость — рациональность — фак-
g~ тических истин, подразумевает эту психологическую необходи-
J£. мость? Опять же несомненно, что ни один закон не может быть
cz познан без обладания теми общими понятиями, из которых он
|" 35 строится. Это обладание, как и все познание закона, разумеется,
$ есть нечто фактическое. Но разве Лейбниц назвал необходимым
познание закона, а не, напротив, познанную истину закона? Разве
необходимость verite de raison не согласуется прекрасно со слу-
чайностью акта суждения, в котором она может при случае с оче-
40 видностью познаваться? Только благодаря смешению обоих по
существу различных понятий необходимости, субъективной не-
обходимости в смысле психологизма и объективной необходимо-
1 истины разума и истины факта (фр-)- ~ Прим. ред.
2 а. а. О. §31, 6. S. 239.
J Две последние цитаты взяты а. а. О. S. 239f.
1 1127
сти в смысле лейбницевского идеализма, в аргументации Зигварта
получается вывод, что различие Лейбница «исчезает в отношении
характера необходимости». Фундаментальному объективно-иде-
альному различию между законом и фактом неизменно соответ-
ствует субъективное различие в способе переживания. Если бы 5
мы никогда не переживали сознания рациональности, аподикти-
ческого, в его характерном отличии от сознания фактичности, то
мы вовсе не имели бы понятия закона, мы были бы не способны
отличать закон от факта, всеобщность родовую (идеальную, за-
кономерную) от всеобщности универсальной (фактической, слу- ю
чайной), следствие необходимое (т. е. опять-таки закономерное,
родовое) от следствия фактического (случайного, универсально-
го). Все это так, поскольку истинно, что понятия, которые даны не
как комплексы знакомых понятий (а именно как комплексы из-
вестных форм комплексов), первоначально могут возникнуть is
лишь {на основе созерцания}1 единичных случаев. Verites de raison
Лейбница суть не что иное, как законы, и притом в чистом и стро-
гом смысле идеальных истин, которые коренятся «исключитель-
но в самих понятиях», данных нам и познаваемых {нами} в апо-
диктически очевидных, чистых всеобщностях. Verites defait Аейб- 20
ница суть все остальные истины, это — сфера предложений,
говорящих об индивидуальном существовании, хотя бы они для I п
нас и имели форму «общих» предложений, как, например, «все | g
южане — народ горячий ».
25 *
§ 40. Антропологизм в логике Б. Эрдманна а
' Q
Мы не находим у Зигварта ясного разбора релятивистских
следствий, которые содержатся во всей его трактовке основных
логических понятий и проблем. То же можно сказать и о Вундте. зо Z3
Хотя логика Вундта предоставляет психологическим мотивам, на-
сколько это возможно, еще больший простор, чем логика Зигвар- §
та, и содержит обширные теоретико-познавательные главы, в ней
почти не затронуты первичные принципиальные сомнения. По- %
добное же относится к Липпсу, в логике которого, впрочем, пси- 35 g
хологизм представлен так оригинально и последовательно, так *
чужд всяких компромиссов, так глубоко проведен через все раз- ф
ветвления дисциплины, как мы этого не видели со времен Бенеке. ^
Иначе обстоит дело у Эрдманна. С поучительной последова- ф
тельностью он решительно выступает в обстоятельном рассужде- 40 £
нии в защиту релятивизма и считает необходимым посредством ^
указания на возможность изменения законов мышления предуп- §
редить от «самонадеянности», «которая полагает, что в этом н
ш
ы
О
1 А: {в переживании}.
128
о;
i
О
со
О
«=t
(D
с;
и
и
ф
и
CD
т
X
|_
О
.о
с;
CL
О
и
пункте можно перескочить за пределы нашего мышления, что
можно найти для нас точку опоры вне нас самих»1. Будет полезно
поближе ознакомиться с его учением.
Эрдманн начинает с опровержения противной точки зрения.
5 «Со времен Аристотеля2, — говорит он, —- подавляющее боль-
шинство утверждает, что необходимость этих (логических) осно-
воположений безусловна и значимость их, стало быть, вечная...»
«Основного решающего доказательства в пользу этого ищут в
невозможности мыслить противоречащие суждения. Между тем
ю из нее следует только, что упомянутые основоположения отра-
жают сущность нашего представления и мышления. Ибо если они
раскрывают эту сущность, то противоречащие им суждения не-
осуществимы, потому что они стремятся уничтожить условия,
которые связывают все наше представление измышление, а стало
is быть, и всякое суждение».
Сначала несколько слов о смысле аргумента. В нем как будто
умозаключается так: из невыполнимости отрицания основополо-
жений следует, что они отражают сущности нашего представле-
ния и мышления; если же это так, то невыполнимость оказывает-
20 ся необходимым следствием. Это нельзя считать выводом. О том,
что А следует из В, я не могу умозаключить из того, что В следу-
ет из А. Тут явно подразумевается, что невозможность отрица-
ния логических основоположений находит себе объяснение в
том, что они «отражают сущность нашего представления и мыш-
25 ления». Этим в свою очередь сказано, что они суть законы, уста-
навливающие то, что свойственно общечеловеческому представ-
лению и мышлению как таковому, «что они указывают условия, с
которыми мы связаны в каждом нашем представлении и мышле-
нии». И потому, что они таковы, противоречащие им, опроверга-
зо ющие их суждения, как полагает Эрдманн, невыполнимы.
Но я не могу согласиться ни с этим выводом, ни с утверждения-
ми, из которых он состоит. Мне представляется вполне возмож-
^ ным, чтобы именно в силу законов, которым подчинено все мыш-
ее ление какого-либо существа (например, человека), in individuo
|* 35 появлялись суждения, отвергающие значимость этих законов.
$ Отрицание этих законов противоречит их утверждению, но от-
рицание как реальный акт может прекрасно совмещаться с объ-
ективной значимостью законов, соответственно, с реальной дейст-
венностью условий, которым закон дает общее выражение. Если
40 при противоречии речь идет об идеальном отношении содержа-
ний суждений, то здесь речь идет о реальном отношении между
актом суждения и его закономерными условиями. Допустим, что
1 Erdmann В. Logik. Halle: Max Niemeyer, 1892. Bd. 1. § 60. Nr. 370. S. 378f.
2 a. a. O. Nr. 369. S. 375. Нижеследующие цитаты примыкают последовательно к
дальнейшим параграфам.
129
законы ассоциации идей суть основные законы человеческого
представления и суждения, как учила ассоциативная психология;
разве в этом случае было бы абсурдным отрицание возможности,
что какое-то суждение, отвергающее эти законы, обязано своим
существованием действию именно этих законов? s
Но если бы даже заключение было правильным, оно не дости-
гало бы своей цели. Ибо логический абсолютист (sit venia verbo1)
справедливо возразит: законы мышления, о которых говорит Эрд-
манн, либо не те же самые, о которых говорю я и весь мир, тогда
он не затрагивает моего тезиса, либо же он придает им характер, ю
безусловно противоречащий их ясному смыслу. Далее он возра-
зит: невозможность мыслить отрицание этих законов, которая
получается из них как следствие, есть либо та же самая, которую
разумею под этим я и весь мир, тогда она говорит за мое понима-
ние; либо же это — иная невозможность, тогда она опять-таки is
меня не касается.
Что касается первого, то логические основоположения выра-
жают не что иное, как известные истины, коренящиеся в самом
смысле (содержании) определенных понятий, как то понятия ис-
тины, ложности, суждения (положения) и т. п. По Эрдманну же, 20
они суть «законы мышления», выражающие сущность нашего че-
ловеческого мышления; они указывают условия, с которыми свя- I ^
зано всякое человеческое представление и мышление; они, как тут g
же expressis verbis1 говорит Эрдманн, меняются вместе с челове-
ческой природой. Следовательно, по Эрдманну, они имеют реаль- 25 | *
ное содержание. Но это противоречит их характеру как чисто
понятийных положений. Никакое положение, коренящееся толь- I §
ко в понятиях3, устанавливающее только то, что содержится в по-
нятиях и дано с ними, ничего не говорит о реальном. И достаточ-
но лишь взглянуть на действительный смысл логических законов, зо Z]
чтобы увидеть, что они также не делают этого. Даже там, где в g
о
^D
О
—I
дения как реальные переживания, но суждения в смысле значе- %
ний высказываний in specie, которые остаются тождественными 35 g
себе независимо от того, лежат ли они в основе действительных ^
актов высказывания или нет, и опять же высказаны ли они тем о
или этим. Понимание логических принципов как реальных зако- ^
нов, регулирующих на манер естественных законов наше реаль- ф
ное представление и суждение, совершенно меняет их смысл — 40 £
мы это подробно обсудили выше. -^(
них говорится о суждениях, подразумевается не то, что соединя-
ется с этим словом в психологических законах, а именно не суж-
2 отчетливо, открыто (лат.). — Прим. ред.
' В А следовало: {(в значениях in specie)}.
5 Пролегомены к чистой логике
1 да простится мне это выражение (лат.). — Прим. ред. ш
51
130
о;
x
i
О
CD
О
cz
CD
С
и
и
x
<D
и
CD
T
s
L_
О
с;
Мы видим, как опасно называть базовые логические законы
законами мышления. Как мы подробнее изложим это в следую-
щей главе, они таковы только в смысле законов, призванных иг-
рать роль в нормировании мышления; способ выражения, уже
5 намекающий на то, что здесь дело идет о практической функции,
о способе использования, а не о чем-либо заключающемся в са-
мом содержании законов. Утверждение, что oh|i выражают «сущ-
ность мышления», имело бы еще вполне оправданный смысл в
связи с их нормативной функцией, если бы выфлнялось условие,
ю что в них даны необходимые и достаточные критерии, которыми
измеряется правильность всякого суждения. Тогда, в любом слу-
чае, можно было бы сказать, что в них выражается идеальная
сущность всякого мышления, взятого в утрированном смысле
правильного суждения. Так это охотно форм^ировал бы старый
is рационализм, который не уяснил себе, однако, что логические
основоположения суть не что иное, как тривиальные всеобщно-
сти, против которых не может спорить никакое утверждение
просто потому, что в этом случае оно было^бы противоречиво, и
что, наоборот, гармония мышления с этиминормами гарантирует
20 не больше, чем его формальную внутреннюю согласованность.
Таким образом, было бы совершенно некстати и теперь еще гово-
рить о «сущности мышления» в этом (идеальном) смысле и опи-
сывать ее посредством тех законов1, которые, как мы знаем, мо-
гут лишь охранять нас от формального противоречия. Если
25 вплоть до нашего времени вместо формальной согласованности
говорили о формальной истине, то это пережиток рационалисти-
ческого предрассудка — в высшей степени нежелательная, по-
скольку она вводит в заблуждение, игра со словом «истина».
Но перейдем ко второму пункту. Невозможность отрицания
зо законов мышления Эрдманн понимает как невыполнимость та-
=[ кого отрицания. Оба эти понятия мы, логические абсолютисты,
g считаем столь далекими от тождества, что вообще отрицаем не-
^ выполнимость и утверждаем невозможность. Невозможно не от-
сс рицание как акт (это означало бы, применительно к реальному,
^ 35 невозможно-реально), а составляющее его содержание отрица-
$ тельное положение; причем оно невозможно как идеальное,
в идеальном смысле, а это значит, что оно противоречиво и, сле-
довательно, с очевидностью ложно. Эта идеальная невозмож-
1 Здесь я разумею всю совокупность чисто логических законов. С двумя или тре-
мя «законами мышления» в традиционном смысле нельзя даже образовать понятия
формально согласованного мышления, и все, что в этом направлении утверждается
еще с древних времен, я (и не я один) считаю заблуждением. Каждую формальную
нелепость можно свести к противоречию, но только при посредстве весьма многооб-
разных иных формальных основоположений, например силлогистских, арифметиче-
ских и т. л. Уже в силлогистике число их по меньшей мере доходит до дюжины. Все их
прекрасно можно доказать — посредством мнимых доказательств, в которых предпо-
лагаются они же сами или равнозначные им положения.
131
ность отрицательного положения совершенно не противоречит
реальной возможности отрицающего акта суждения. Стоит толь-
ко устранить последние остатки двусмысленных выражений, сто-
ит сказать: положение противоречиво, {акт суждения}1 каузаль-
но {не}2 исключен,' и все становится совершенно ясным. 5
Разумеется, в фактическом мышлении нормального человека
обычно не возникает актуальное отрицание какого-либо закона
мышления; но пос!ле того, как великие философы, вроде Эпикура
и Гегеля, отказывались признавать закон противоречия, вряд ли
можно утверждать, что оно вообще не может возникать у челове- ю
ка. Быть может, гениальность и помешательство в этом отноше-
нии родственны друг другу, быть может, и среди сумасшедших
тоже имеются противники законов мышления; а их ведь нельзя не
считать людьми. Примем в соображение еще вот что: в том же
смысле, в каком невозможно мыслить отрицание примитивных is
основоположений, немыслимо и отрицание всех необходимых
выводов из них. Но то, что можно ошибаться относительно слож-
ных силлогистских или арифметических теорем, известно всем, и
это может также служить непоколебимым аргументом. Впрочем,
все это спорные вопросы, не касающиеся существа дела. Логиче- го
екая невозможность как противоречивость идеального содержа-
ния суждения и психологическая невозможность как невыполни- I ^
мость соответствующего акта суждения были бы разнородными g
понятиями также в том случае, если бы то и другое было дано как
нечто общечеловеческое, т. е. если бы в силу естественных зако- 25 I *
нов нельзя было считать истинным то, что противоречиво3. g
Именно эту чистую логическую невозможность противоречия I §
законам мышления логический абсолютист и приводит как дока-
зательство в пользу «вечности» этих законов. Что здесь разуме-
ется под вечностью? Только то обстоятельство, что каждое суж- зо zi
дение, независимо от времени и обстоятельств, от личностей и g
видов, «связано» чисто логическими законами; и связано, конеч-
но, не в смысле психологического принуждения к мышлению, а в
идеальном смысле нормы: именно, кто стал бы судить иначе, су- %
дил бы ложно, к какому бы виду психических существ он не при- 35 g
надлежал. Отношение к психическому существу, очевидно, не *
означает ограничения всеобщности. Нормы для суждений «свя- о
зывают» судящие существа, а не камни. Это сопряжено с их смыс- ^
лом, и было бы смешно говорить о камнях и им подобных суще- о
ствах как об исключениях в этом отношении. Доказательство ло- 40 §
гических абсолютистов весьма просто. Они говорят: мне дана -D<
благодаря очевидному усмотрению следующая связь. Такие-то §
Q
Q
1 А: {суждение}.
2 В А отсутствует.
J См. рассуждения в § 22 гл. IV.
132
i
О
CD
О
ci
<D
с;
и
и
CD
X
и
0)
т
_0
положения значимы, и притом таким образом, что только они
раскрывают то, что коренится в содержании их понятий. Следо-
вательно, каждое положение (т. е. каждое возможное содержа-
ние суждения в идеальном смысле) противоречиво, если оно не-
5 посредственно отрицает основные законы или же косвенно нару-
шает их. Последнее означает только, что чисто дедуктивная связь
соединяет с истинностью таких содержаний суждений, как гипо-
тезой, тезис неистинности основоположений, рели, таким обра-
зом, содержания суждений этого вида противоречивы и как тако-
ю вые ложны, то и каждое актуальное гуж^ии^содержанием ко-
торого они являются, неправильно, ибо суждение называется
правильным, когда «то, о чем оно судит», т. е* его содержание,
истинно, и неправильным — когда оно ложно.
Я подчеркнул только что каждое суждение, чтобы обратить
is внимание на то, что смысл этой строгой всеобщности ео ipso ис-
ключает всякое ограничение, следовательно,^также ограничение
человеческим или иными родами судящих существ. Я никого не
могу заставить с очевидностью усмотреть тю, что усматриваю я.
Но сам я сомневаться не могу, я ведь с очевидностью усматриваю,
20 что всякое сомнение здесь, где у меня есть очевидность, т. е. где я
схватываю саму истину, было бы нелепым. Таким образом, я
здесь вообще нахожусь в точке, которую я либо признаю архиме-
довой точкой опоры, и с ее помощью опрокидываю весь мир нера-
зумия и сомнения, либо от которой я отказываюсь, и вместе с тем
25 отрекаюсь от всякого разума и познания. Я усматриваю с очевид-
ностью, что дело обстоит именно так и что в последнем случае —
с; I если тогда еще можно будет вести речь о разуме и неразумии — я
должен был бы оставить всякое разумное стремление к истине,
всякие попытки утверждать и обосновывать.
зо Во всем этом я явно нахожусь в конфликте с выдающимся ис-
|_ следователем. Вот что он говорит далее:
g «Обоснованная таким путем необходимость формальных ос-
^ новоположений была бы безусловна... только в том случае, если
q: бы наше познание таковых гарантировало, что сущность мышле-
|" 35 ния, которую мы находим в себе и выражаем посредством них,
$ является неизменной или даже единственной возможной сущ-
ностью мышления, что эти условия нашего мышления суть вместе
с тем условия каждого возможного мышления. Но мы знаем толь-
ко о нашем мышлении. Мы не в состоянии конструировать мыш-
40 ление, отличное от нашего, стало быть, и мышление вообще как
род различных видов мышления. Слова, как будто описывающие
его, не имеют выполнимого для нас смысла, который удовлетво-
рял бы запросам, пробуждаемым этой видимостью. Ибо каждая
попытка выполнить то, что они описывают, связана с условиями
45 нашего представления и мышления и движется в их кругу».
f 1133
Если бы мы вообще допустили%акие двусмысленные выска-
зывания, как высказывания о «сущности нашего мышления» в
чисто логический связях, следовательно, если бы мы, в соответ-
ствии с нашим анализом, трактовали их в смысле совокупности
идеальных законов, которые определяют формальную согласо- 5
ванность мышления, то мы, разумеется, претендовали бы на стро-
гую доказанность того, что недоказуемо для Эрдманна, а именно
что сущность мышления неизменна, что она есть даже единствен-
но возможная и т{д. Ясно, однако, что Эрдманн, отрицая возмож-
ность доказательства, разумеет не этот единственно правомер- ю
ный смысл данного выражения; ясно, что он, как это еще резче
обнаруживают нижеследующие цитаты, понимает законы мыш-
ления как выражения реальной сущности нашего мышления, т. е.
как реальные закс^ы, как будто в них мы обладаем как бы непо-
средственным постажением общечеловеческой организации с ее is
познавательной стёроны. К сожалению, это совсем не так. Да и
как могут положения, которые вовсе не говорят о реальном, ко-
торые только выясняют то, что неразрывно связано с известными
значениями слов или1 высказываний очень общего характера, да-
вать столь важные познания реального вида, о «сущности умет- го
венных процессов, словом, нашей души» (как мы читаем ниже)?
С другой стороны, если бы мы обладали в этих или иных зако- I ^
нах проникновением в реальную сущность мышления, то мы при- g
шли бы к совершенно иным выводам, чем заслуженный исследо- i
ватель. «Мы знаем только о нашем мышлении». Точнее говоря, гъ *
мы знаем не только о нашем индивидуально-собственном мышле- g
нии, но в качестве научных психологов — также немного об обще- I g
человеческом мышлении и еще гораздо меньше о мышлении жи-
вотных. Во всяком случае, для нас отнюдь не представляется не-
мыслимым иное — в этом реальном смысле — мышление и зо Z]
соответствующие ему виды мыслящих существ, их можно было g
бы прекрасно и осмысленно описать, и подобное не исключено в §
случае с фиктивными естественно-научным видами. Бёклин рису- ^
ет нам как живых великолепнейших кентавров и нимф. И мы ему %
верим, по крайней мере, верим эстетически. Разумеется, никто не 35 g
возьмется решать, возможны ли они с точки зрения законов при- ^
роды. Но если бы мы имели совершенное знание комплексных о>
форм развития органических элементов, которые закономерно
образуют живое единство организма, если бы мы имели законы, о
удерживающие поток этого развития в типически сформирован- 40
ном русле, то мы могли бы к действительным видам присоединить
многообразные, объективно возможные виды, выраженные в
точных научных понятиях, мы могли бы обсуждать эти возмож-
ности так же серьезно, как физики — свои воображаемые виды
гравитаций. Во всяком случае, логическая возможность таких 45
н
л
CD
Г)
7^
Хс
"О
CD
:d
io
н
аз
34
фикций и в области естествознания, и в области психологии нео-
спорима. Лишь когда мы совершаем |!£та(кхац еЦ <Ш,о yevoq, сме-
шиваем регион психологических законов мышления с регионом
чисто логических и затем искажаем последние в духе психоло-
5 гизма, приобретает оттенок правомерности утверждение, что мы
не в состоянии представить себе способы мышления иного рода и
что слова, по-видимому, их описывающие, не имеют для нас вы-
полнимого смысла. Быть может, мы и не способны составить себе
«надлежащее представление» о таких способах мышления; быть
ю может, они в абсолютном смысле и невыполнимы для нас; но эта
невыполнимость ни в коем случае не совпадает с невозможно-
стью в смысле абсурдности, противоречивости.
Быть может, разъяснению дела поможет следующее сообра-
жение. Теоремы из учения о трансцендентные функциях Абеля
is не имеют «выполнимого смысла » для грудногс! младенца, а также
и для дилетанта (математического ребенка, как в шутку говорят
математики). Это связано с индивидуальными условиями их пред-
ставления и мышления. Как мы, зрелые люди, относимся к мла-
денцу, как математики относятся к дилетанту, так и высший вид
20 мыслящих существ, скажем ангелов, мог бы относиться к людям.
Слова и понятия их не имели бы для нас выполнимого смысла,
известные специфические особенности нашей психической орга-
низации не допускали бы этого. Нормальному человеку, чтобы
понять теорию абелевских функций, хотя бы лишь ее понятия,
25 потребуется, скажем, лет пять. Можно себе представить, что для
уразумения некоторых ангельских функций ему при его органи-
ст I зации понадобилась бы тысяча лет, тогда как в самом благопри-
ятном случае он может дожить только до ста. Но эта абсолютная
невыполнимость, обусловленная {естественными}1 пределами спе-
зо цифической организации, не совпадает, конечно, с той невоз-
£_ можностью, перед которой мы бессильны в случае абсурдных,
g противоречивых положений. В первом случае дело идет о поло-
^ жениях, которых мы просто не можем понять, тогда как сами по
ее себе они внутренне согласованы и даже обязательны. Во втором
|" 35 же случае, наоборот, мы прекрасно понимаем положения; но они
^ противоречивы и потому «мы не можем верить в них», т. е. мы
усматриваем, что их следует отвергнуть как противоречивые.
Рассмотрим также и крайние выводы, получаемые Эрдман-
ном из его посылок. Опираясь на «пустой постулат наглядного
40 мышления», мы должны, по его мнению, «допустить возмож-
ность , что бывает мышление, существенно отличное от нашего»,
и отсюда он заключает, что «логические основоположения име-
ют значимость только для области нашего мышления, причем мы
не имеем никаких ручательств за то, что это мышление не может
1 А: {закономерными}.
I
О
ш
i
с^
U
U
X
О
X
и
CD
т
X
|_
О
.0
1135
измениться в своих свойствах. Такфе изменение возможно — кос-
нется ли оно всф или только некоторых из этих основоположе-
ний, — так как и|[ нельзя аналитически вывести все из одного. Не
имеет значения, Что эта возможность не находит себе опоры в вы-
сказываниях нащего самосознаниям нашем мышлении — опоры, 5
на основании которой можно было бы предусматривать ее осу-
ществление. Она#:уществует, несмотря на все это. Ибо наше мыш-
ление мы можемлрать только таким, как оно есть. Мы не в состоя-
нии посредствоадшынешних его свойств наложить оковы на буду-
щие его свойства|В особенности же мы не можем сформулировать ю
сущность нашиэйдуховных процессов, словом, нашей души так,
чтобы быть в сфтоянии вывести из нее неизменность данного
нам мышления А
Итак, согласнЬ Эрдманну, «мы не можем не признать, что все
те положения, противоречивое мышление которых для нас невы- is
полнимо, необходимы только при условии определенного строе-
ния нашего мышления, переживаемого нами как такового, но не
абсолютно, при всЛком возможном условии. Наши логические
основоположения, Следовательно, остаются по-прежнему необ-
ходимыми для мышления; но необходимость эта рассматривается го
не как абсолютная, а как гипотетическая (по нашей терминоло-
гии: относительная). Мы неизбежно вынуждены соглашаться с
ними — такова природа нашего представления и мышления. Они
общезначимы при условии, что наше мышление остается самим
собой. Они необходимы, потому что до тех пор, пока они выра- 25
жают сущность нашего мышления, мы можем мыслить только ис-
ходя из них»2.
После всего вышесказанного мне нет надобности говорить,
что, по моему мнению, эти следствия не выдерживают критики.
Сохраняется, конечно, та возможность, что имеется в мире какая- зо
либо душевная жизнь, по существу отличная от нашей. Конечно,
мы можем брать наше мышление только таким, как оно есть; и,
конечно, нелепой была бы всякая попытка выводить из «сущности
наших духовных процессов, словом, нашей души » ее неизменность.
Но из этого вряд ли следует та toto coelo отличная возможность, 35
чтобы изменения нашей специфической организации касались
1 Ср.: а. а. О. Nr. 369 sub е. S. 577-37&. Освоившись с мыслью о возможности из-
менения логического мышления, уже нетрудно было прийти к мысли о развитии по-
следнего. По Г. Ферреро (G. Ferrcro) (Les lois psychologiques du Symbolisme. Paris,
1895), «логика должна, — я цитирую по реферату А. Лассона (A Lasson'a), напечатан-
ному в Zeitschrift ftir Philosophie. Bd. 113. S. 85, — стать позитивной и излагать законы
умозаключения, смотря по возрастам и ступеням культуры; ибо и логика изменяется
с развитием мозга... Только по умственной лени доселе предпочитали чистую логику
и дедуктивный метод; метафизика и по сей день остается колоссальным памятником
этой лености мысли; к счастью, она оказывает свое запоздалое действие только на
некоторых отсталых».
2Ср.:а.а. О. Nr. 370. S. 378.
П
о
Q
Q
ш
О
Z]
х
X
о
о
CD
CD
О
7*
S(
"О
CD
136
всех или некоторых основоположений и чтобы тем самым необхо-
димость для мышления этих положений была лишь гипотетиче-
ской. Наоборот, все это абсурдно, абсурдно в том точном смысле,
в каком мы здесь все время употребляли это слово (разумеется,
5 без всякой окраски, как чисто научный термин). Проклятие нашей
многозначной логической терминологии в том и состоит, что
такого рода учения могут еще появляться и вводить в заблуж-
дение даже серьезных исследователей. Если бь| были проведены
примитивные понятийные различения в элементарной логике и на
ю основе этих различений была бы разъяснена терминология, мы не
стали бы возиться с такими жалкими эквивокациями, которые
присущи всем логическим терминам, как то: закон мышления,
форма мышления, реальная и формальная истина, представление,
суждение, положение, понятие, признак, свойство, основание, не-
15 обходимость и т. д. А то каким же образом в логике и теории по-
знания могло бы быть теоретически представлено столько неле-
постей, среди них релятивизм, и действительно достичь такого
о- I блеска, который ослепляет даже выдающихся мыслителей?
х
g He лишена позитивного смысла {речь о возможности}1 измен-
время от времени в одном и том же виде. Ибо под психологиче-
скими «законами» мы обыкновенно разумеем «эмпирические за-
о
о I 20 чивых «законов мышления» в качестве психологических законов
о представления и суждения, которые во многих отношениях раз-
У личны для разных видов психических существ и даже меняются
х
0
§> I 25 коны», приблизительные обобщения сосуществования и после-
Е довательности, относящиеся к фактам, которые в одном случае
с; I могут быть такими, в другом — другими. Мы охотно признаем
также возможность изменчивых законов мышления как норма-
тивных законов представления и суждения. Конечно, норматив-
зо ные законы могут быть приспособлены к специфической органи-
S зации судящих существ и поэтому могут изменяться вместе с по-
g следними. Очевидно, это касается правил практической логики
^ как учения о методах, а равно методических предписаний отдель-
cz ных наук. Математизирующие ангелы могут иметь не те методы
|" 35 вычисления, что мы, но имеют ли они также другие основополо-
$ жения и теоремы? Этот вопрос ведет нас дальше: противоречиво
говорить об изменчивых законах мышления лишь тогда, когда мы
подразумеваем под этим чисто логические законы (к которым мы
можем причислить также чистые законы учения о количествах,
40 порядковых числах, чистого учения о множествах и т. д.). Неоп-
ределенное выражение «нормативные законы мышления», кото-
рым обозначают также и эти законы, ведет вообще к тому, что их
смешивают с вышеупомянутыми психологически фундированны-
ми правилами мышления. Но они суть чисто теоретические исти-
1 А: {возможность}.
137
ны идеального вида, коренящиеся исключительно в содержании
значения и никогда не выходящие за его пределы. Их, стало быть,
не может коснуться никакое действительное или фиктивное из-
менение в мире matter of fact.
В сущности, мы должны были бы принять здесь во внимание 5
троякую противоположность: не только между практическим
правилом и теоретическим законом, и затем между идеальным и
реальным законам, но и между точным законом и «эмпириче-
ским законом» (Щ е. обобщением как установлением средней вели-
чины, о которой^говорится: «нет правил без исключений»). Если ю
бы мы могли с очевидностью усматривать точные законы психи-
ческих процессов, тогда и они были бы вечны и неизменны, по-
добно фундаментальным законам теоретического естествозна-
ния; они обладали бы, следовательно, значимостью, даже если бы
не существовало никаких психических процессов. Если бы исчез- is
ли все тяготеющие друг к другу массы, то этим не был бы аннули-
рован закон тяготения, он остался бы только без возможности
фактического применения. Он ведь ничего и не говорит о сущест-
вовании тяготеющих масс, а только о том, что присуще тяготею-
щим массам как таковым. (Конечно, в основе установления точ- го
ных законов природы, как мы уже видели выше1, лежит идеализи-
рующая фикция, от которой мы здесь отвлекаемся, придерживаясь I ^
простого смысла этих законов.) Но раз признано, что законы ло- g
гики суть точные законы и усматриваются2 как точные законы, то
тем самым уже исключена возможность их изменения из-за изме- 25 *
нений в коллокациях фактического бытия и вызываемых ими пре- §
образований естественно-исторических и духовных видов, т. е. I g
тем самым гарантирована их «вечная» значимость.
С психологической точки зрения кто-нибудь мог бы возра-
зить против нашей позиции, что как всякая истина, так и истина зо id
логических законов заключена в самом познании, а познание как g
психическое переживание, само собой разумеется, подчинено §
психологическим законам. Но, не вдаваясь здесь в исчерпываю- ^
щий разбор вопроса, в каком смысле истина заключена в позна- %
нии, я укажу все же на то, что никакое изменение психологиче- 35 g
ских фактов не может сделать из познания заблуждение и из за- £
блуждения — познание. Возникновение и исчезновение познаний ф
как феноменов зависит, конечно, от психологических условий, ^
как возникновение и исчезновение других психических феноме- о
нов, например чувственных. Но никакой психический процесс не 40 £
может привести к тому, чтобы красное, которое я сейчас созер-
цаю, вместо цвета было звуком или чтобы из двух звуков более
низкий был более высоким. Говоря в общем, подобно тому, как
"О
CD
1 Ср. гл. IV, § 2У 3
2 В А следовало: {только}.
<:
о;
i
О
CD
О
СС
О
с;
и
и
CD
и
О)
о
138
все, что содержится и коренится в универсальном моменте соот-
ветствующего переживания, стоит выше всякогр возможного из-
менения, поскольку всякое изменение касается индивидуальной
единичности, а для понятийного оно не имеет смысла, и это отно-
5 сится также к «содержанию* актов познания. Само понятие по-
знания требует, чтобы содержание его носилокарактер истины.
Этот характер присущ не преходящему явлению познания, а его
тождественному содержанию, тому идеальном* или общему, ко-
торое мы все имеем в виду, когда говорим: я пржзнаю, что а + b =
10 b + а, и бесчисленные другие люди признают то же самое. Разуме-
ется, может случиться, что из познаний разовьются заблужде-
ния, например в ложном умозаключении, но из-Ja этого познание
как таковое еще не становится заблуждением; тжт одно лишь кау-
зально присоединяется к другому. Может случаться также, что в
is каком-нибудь виде способных к суждению <^ществ совсем не
развиваются познания, что все, принимаемое ими за истину, лож-
но, и все, принимаемое ими за ложное, истинно. Но истинность и
ложность сами по себе остаются неизменными; они по существу
являются свойствами соответствующих содержаний суждений, а
20 не актов суждения; они присущи им, хотя бы их никто и не при-
знавал: совершенно так же, как цвета, звуки, треугольники и т. д.
всегда обладают сущностными свойствами, присущими им как
цветам, тонам, треугольникам, все равно, признает ли это когда-
нибудь кто-либо или нет.
25 Итак, возможность, которую пытается обосновать Эрдманн, а
именно что другие существа могут иметь совершенно иные осно-
воположения, не может быть признана. Противоречивая возмож-
ность есть как раз невозможность. Попытаемся продумать до
конца то, что содержится в его учении. Согласно ему, были бы
зо возможны существа особого вида, так сказать, логические сверх-
£ человеки, для которых наши основоположения были бы лишены
$ значимости, напротив, значимыми были бы совсем иные принци-
^ пы, в том роде, что истины для нас были бы ошибками для них.
«=с Для них истинно, что они не переживают те психические феноме-
^ 35 ны, которые они переживают. Для нас может быть истиной, что
^ мы и они существуем, а для них это ложно и т. д. Конечно, мы,
логические обыватели, скажем: такие существа лишены рассудка,
они говорят об истине и уничтожают ее законы, утверждают, что
имеют свои собственные законы мышления, и отрицают те, от ко-
40 торых зависит возможность законов вообще. Они утверждают и
вместе с тем допускают отрицание утверждаемого. Да и нет, исти-
на и заблуждение, существование и несуществование теряют в их
мышлении всякое взаимное отличие. Они только не замечают сво-
их противоречий, тогда как мы их замечаем, даже познаем с луче-
45 зарной очевидностью как таковой. Кто признает подобного рода
139
возможности, тот отделен лишь Нюансами от самого крайнего
скептицизма; вместо того чтобы связывать субъективность исти-
ны с отдельной личностью, он связывает ее с видом. Он — видовой
релятивист в определенном нами выше смысле, и к нему примени-
мы приведенные возражения, которых мы здесь не станем повто- 5
рять. А затем, я не вижу, зачем нам останавливаться у погранич-
ной черты вымышленных расовых различий. Почему не признать
равноправными действительные расовые различия, различия меж-
ду разумом и безумием, наконец, индивидуальные различия?
Быть может, релятивист на нашу апелляцию к очевидности, ю
соответственно, к очевидной противоречивости предлагаемой
нам возможности ответит процитированным выше суждением:
«не имеет значения, что эта возможность не находит себе опо-
ры в высказываниях нашего самосознания», ибо само собой разу-
меется, что мы не Можем мыслить вопреки нашим формам мышле- is
ния. Однако, оставляя в стороне эту психологическую интерпре-
тацию форм мышления, которую мы уже опровергли, мы отмечаем,
что такой ответ равносилен абсолютному скептицизму. Если бы
мы уже не имели права доверять очевидности, то как могли бы мы
выдвигать и разумно поддерживать разные утверждения? Разве 20
только в расчете на то, что другие люди организованы подобно
нам, стало быть, в силу одинаковых законов мышления, склонны I ^
к сходным суждениям? Но как мы можем знать это, если мы вооб- g
ще ничего не можем знать? Без очевидности нет знания. Ъ
Довольно странно, что доверие оказывается таким сомни- 25 *
тельным утверждениям, как утверждение об общечеловеческой g
природе, но не чистейшим тривиальностям, которые, правда, I §
очень бедны содержанием, но обеспечивают нам яснейшую оче-
видность того немногого, что они дают; и в этом их содержании,
во всяком случае, не содержится никакого упоминания о мысля- зо zi
щих существах и их специфических особенностях. g
Релятивист не может хотя бы временно улучшить свою пози- §
цию тем, что скажет: «Ты смотришь на меня, как на крайнего ре- ^
лятивиста, но я таков только по отношению к основоположениям %
логики; все же остальные истины могут остаться неприкосновен- 35 g
ными ». Этим он, в любом случае, не устраняет общих возражений £
против видового релятивизма. Кто релятивизирует базовые логи- q
ческие истины, релятивизирует и любую истину вообще. Доста- 5
точно указать на содержание закона противоречия и сделать от- о
сюда естественные выводы. 4о £
Сам Эрдманн, безусловно, далек от такой половинчатости: он -^'
действительно положил в основу своей логики релятивистское §
понятие истины, которого требует его учение. Определение гла- ^
сит: «Истина суждения заключается в том, что логическая имма-
нентность его предмета субъективно, в особых случаях, объек- 45 ^
ы
тивно достоверна и что предикативное выражение этой имманент-
ности необходимо для мышления»1. Тут мы, конечно, не выходим
за пределы психологического. Ибо предмет для Эрдманна есть
представляемое, а это последнее, в свою очередь, категорически
5 отождествляется с представлением. Точно так^же «объективная
или всеобщая достоверность» только с виду еа$> нечто объектив-
ное, ибо она «основывается на общем согласи| высказывающих
суждения»2. Мы, правда, находим у Эрдманна выражение «объ-
ективная истина», но он отождествляет ее с «общезначимостью»,
ю т. е. значимостью для всех. Последняя же расшдается на досто-
верность для всех и, если я верно понял, на всеобщую необходи-
мость мышления. Это именно и разумеет вышеприведенное опре-
деление. Возникает сомнение, каким же обраяюм в каждом от-
дельном случае мы приходим к правомерному утверждению
is объективной истины в этом смысле и как мц можем избежать
бесконечного регресса, требуемого определением и не оставшего-
ся незамеченным для нашего выдающегося ^следователя. К со-
к | жалению, его ответ недостаточен. Достоверны, говорит он, суж-
дения, в которых мы утверждаем согласие с? другими, но не само
-О
Q_
Ф
U
U
1^
ct
I
(Т)
i
О
§ I 20 это согласие; однако что из этого можно извлечь и что дает эта
ф субъективная уверенность, которую мы при этом испытываем?
У Ведь наше утверждение было бы правомерным лишь в том смыс-
ф
и
ле, если бы мы знали об этом согласии, а это ведь значит — если
бы мы убедились в его истинности. Хочется еще спросить: как мо-
й | 25 жем мы прийти хотя бы лишь к субъективной уверенности в со-
гласии всех? И наконец, не говоря уже об этом затруднении, пра-
с; I вомерно ли вообще требование всеобщей уверенности, как будто
истиной обладают все, а не немногие избранные?
1 а. а. О. Nr. 278. S. 275.
2 a. a. O.S. 274.
Восьмая глава *
Предрассудки психологизма
До е!их пор мы боролись с психологизмом главным образом на
почве его выводф. Теперь мы обращаемся к самим его аргумен-
там и попытаемс# показать, что все мнимые самоочевидности, на
которые он опирается, суть обманчивые предрассудки.
* 5
§ 41. Первые! предрассудок
Первый предрассудок гласит: «Предписания, регулирующие
психическое, самА собой разумеется, имеют психологическое
основание. Отсюда ясно, что нормативные законы познания ю
должны основываться на психологии познания».
Заблуждение исчезает, как только мы, вместо общей аргумен-
тации, обратимся к существу дела.
Прежде всего, необходимо положить конец одному неверно-
му взгляду обеих сторон. А именно, мы обращаем внимание на то, is
что логические законы, рассматриваемые сами по себе, никоим
образом не являются нормативными положениями в смысле
предписаний, т. е. положений, к содержанию которых относится
высказывание о том, как следует судить. Требуется безусловно
различать: законы, служащие для нормирования познавательной го
деятельности, и правила, содержащие идею самого этого норми-
рования и высказывающие ее как общеобязательную.
Рассмотрим для примера хотя бы известный принцип силло-
гистики, который исконно формулируется так: признак признака
есть также признак самой вещи. Краткость этой формулировки гъ
была бы похвальной, если бы она не предлагала в качестве выра-
жения интендированной мысли явно ложное предложение1. Что-
бы выразить ее корректно, придется смириться с большим коли-
чеством слов. «К каждой паре признаков АВ применимо положе-
ние: если каждый предмет, имеющий признак А, имеет также зо
признак В и какой-нибудь определенный предмет S имеет при-
знак А, то он имеет признак В». Мы решительно оспариваем, что-
бы это положение содержало хотя бы малейшую нормативную
мысль. Мы можем, конечно, пользоваться им для нормирования,
но оно само из-за этого не становится нормой. Мы можем также 35
обосновать на нем явное предписание, например: «Кто бы ни су-
1 Конечно, говоря вообще, признак признака не есть признак вещи. Если бы в прин-
ципе подразумевалось только то, что буквально выражено словами, то можно было
бь! заключить: эта промокательная бумага красная, красное есть цвет, следовательно,
эта промокательная бумага есть цвет.
142
з:
i
О
со
О
с[
CD
сц
и
и
X
о
и
ф
о
дил, что каждое А есть В и что некоторое 5 есть А, тот должен
(ему полагается) судить, что это S есть 5». Но каждый видит, что
это уже не первоначальное логическое положение, а новое, вы-
росшее из него путем внесения нормативной мысли.
5 То же применимо, очевидно, ко всем законам силлогистики,
как и вообще ко всем «чисто логическим» положениям1. Но не
только к ним одним. Способностью к превращению в нормы обла-
дают точно так же и истины других теоретических дисциплин, в
особенности, чисто математические, обыкновенно отделяемые от
ю логики2. Так, например, известное положение |
(a+b)(a-b) = a2-b2. \
Мы можем идти еще дальше. Ясно, что таки|я же образом лю-
бая общая истина, какой бы теоретической области она ни принад-
лежала, может служить для обоснования общ#й нормы правиль-
15 ного суждения. Логические законы в этом ошошении ничуть не
отличаются от других. По природе своей они суть не норматив-
ные, а теоретические истины и в качестве тазовых, равно как ис-
тины каких-нибудь других дисциплин, ohj$(могут служить для
нормирования суждения.
С другой стороны, однако, нельзя не признать и следующего;
общее убеждение, которое усматривает в логических положени-
ях нормы мышления, не может быть совершенно безоснователь-
ным, его кажущаяся убедительность не может быть чистейшим
обманом. Определенное внутреннее преимущество в деле регу-
лирования мышления должно отличать эти положения от других.
Не должна ли поэтому идея регулирования (долженствования)
заключаться в самом содержании логических положений? Разве
она не может с очевидной необходимостью корениться в этом
содержании? Другими словами, не могут ли логические и чисто
20
25
.о
с;
Q_
О
U
и
I
m
1 В этом убеждении, что нормативная мысль, долженствование, не относится к со-
держанию логических положений, я, к великому моему удовольствию, схожусь с На-
торпом, который недавно коротко и ясно высказал его в Sociale Pudagogik, Stuttgart,
1899, § 4 (Социальной педагогике). «Мы утверждаем, — говорит он, — что логические
законы не высказывают ни того, как фактически мыслят при тех или иных обстоятель-
ствах, ни того, как следует мыслить». В связи с примером умозаключения о равенстве
«если А = ВиВ=С,тоА=С» Наторп говорит: «Это я усматриваю, имея перед
собой только подлежащие сравнению термины и данные в них соотношения, не буду-
чи нисколько принужден мыслить при этом фактическое и должное течение или осу-
ществление соответствующего мышления» (а. а. О. S. 20, 21). И в некоторых других, не
менее существенных пунктах мои Пролегомены соприкасаются с этим произведени-
ем проницательного мыслителя, которое, к сожалению, уже не могло помочь мне в
развитии и изложении моих мыслей. Зато два более ранних произведения Наторпа:
цитировавшаяся выше статья из Philosophische Monatshefte XXIII и «Einleitung in die
Psychologie» (Введение в психологию) оказали на меня плодотворное влияние, хотя в
других пунктах и сильно побуждали меня к возражениям.
2 «Чистая» или «формальная математика» в том смысле, в каком я употребляю
этот термин, обнимает всю чистую арифметику и учение о многообразиях, но не гео-
метрию. Ей в чистой математике соответствует теория евклидова многообразия трех
измерений, причем это многообразие является родовой идеей пространства, но не
есть само пространство.
143
математические законы иметь особое значение, которое делает
регулирование мышления их естественным призванием}
Из этого простого соображения ясно, что, на деле, здесь не-
правы обе сторону.
Антипсихолбгисты заблуждались в том, что изображали ре- 5
гламентацию позйания, так сказать, как самую сущность логиче-
ских законов. Поэтому не получил надлежащего признания чис-
то теоретический характер формальной логики и как следствие
ее равенство в положении с формальной математикой. Было пра-
вильно замечено|что разбираемая в традиционной силлогистике ю
группа положений {чужда}1 психологии. Точно так же было по-
стигнуто их естественное призвание к нормированию познания,
в силу чего они н!обходимо образуют ядро всякой практической
логики. Но было ^пущено из виду различие между собственным
содержанием положений и их функцией, их практическим при- is
менением. Было угощено из виду, что так называемые основные
положения логики $ами по себе суть не нормы, а лишь служат в
качестве нормы. В связи с их нормирующей функцией все при-
выкли называть их законами мышления, и, таким образом, каза-
лось будто и эти законы имеют психологическое содержание и 20
будто различие их от общепринятых психологических законов
только в том и состоит, что они нормируют, а остальные психоло- . ^
гические законы этого не делают. Я
С другой стороны, заблуждались психологисты своей мнимой £
аксиомой, несостоятельность которой мы можем теперь уяснить в 25 I *
нескольких словах: если обнаруживается с полной очевидностью,
что-каждая общая истина — все равно, психологического она вида I §
или нет — обосновывает правило верного суждения, то тем самым
обеспечены не только осмысленная возможность, но даже сущест-
вование правил суждения, не основанных в психологии. зо
Конечно, не все подобного рода правила суждения, хотя они и -о
нормируют правильность суждения, являются уже в силу этого ^
логическими правилами; но легко увидеть, что из логических пра- $
вил в собственном смысле слова, образующих исконную область -§
практического руководства (Kunstlehre) в научном мышлении, 35 £
лишь одна группа допускает психологическое обоснование и даже Я
требует его: а именно специально приспособленные к человече- х
ской природе прикладные (technischen) предписания для произ- §
водства научного познания и для критики таких продуктов позна- 5
ния. Напротив, другая и гораздо более важная группа состоит из 40 §
нормативных трансформаций законов, которые относятся к на-
уке в ее объективном или идеальном содержании. Психологиче-
ские логики, и среди них ранга Милля и Зигварта, рассматривая
науку более с ее субъективной стороны (как методологическое
1 А: {чужды}.
144
CD
и
с;
Q_
единство специфически человеческого овладения знанием), чем с
объективной стороны (как идеи теоретического единства истин), в
соответствии с этим односторонне подчеркивая методологиче-
ские задачи логики, упускают из виду основное различие между
5 чисто логическими нормами и прикладными правилами специфи-
чески человеческого искусства мыслить. Но то и другое по содер-
жанию, происхождению и функции имеет совершенно различный
характер. Чисто логические положения, по своему первичному
содержанию, относятся только к области идеального, методоло-
ю гические положения — к области реального. Первые имеют свой
исток в непосредственно очевидных аксиомах, последние в эмпи-
рических и главным образом психологических|фактах. Установ-
ление первых служит чисто теоретическим и лишь попутно прак-
тическим интересам, в отношении же последах наоборот: они
is имеют непосредственно практический интерес™ только косвенно,
поскольку их целью является методическая 1рддержка научного
познания вообще, содействуют также и теоретическим интересам.
о § 42. Пояснительные соображения
о 20
ф Любое теоретическое положение, как мы увидели выше, мо-
У жет быть обращено в норму. Но получающиеся таким путем пра-
вила, вообще говоря, не совпадают с теми, которых требует логи-
ческое практическое руководство; только немногие из них обла-
зь I 25 дают, так сказать, предназначением быть логическими нормами.
5 Ибо, если это практическое руководство должно существенно
с; I содействовать нашим научным устремлениям, оно не может пред-
полагать полноту познания законченных наук, которую мы с его
помощью как раз и рассчитываем приобрести. Нам не может при-
зо нести пользы бесцельное превращение всех данных теоретиче-
ских познаний в нормы, нам нужны общие и выходящие в своей
g всеобщности за пределы всех определенных наук нормы для оце-
^ нивающей критики познания и методов познания вообще, а так-
ct же содействующие познанию практические правила.
^ 35 Именно это и стремится дать логическое практическое руко-
^ водство, и если оно хочет быть научной дисциплиной, то оно само
должно предполагать определенное теоретическое познание.
И тут уже заранее ясно, что для него должны иметь особую цен-
ность те познания, которые вытекают из самих понятий истины,
40 положения, субъекта, предиката, предмета, свойства, основания
и следствия, связующего момента и связи и т. п. Ибо каждая на-
ука строится, сообразно тому, чему она учит (стало быть, объек-
тивно, теоретически), из истин, всякая истина выражается в пред-
ложении, все предложения имеют субъекты и предикаты, через
45 них относятся к предметам или свойствам; предложения как та-
145
ковые связаны между собой в смысле основания и следствия
и т. д. Теперь ясно: истины, основанные в этих существенных
конститутивных составляющих всякой науки как объективно-
го, теоретического единства, истины, аннулирование которых,
следовательно, немыслимо без устранения того, что дает смысл и 5
опору всякой науке, являются, естественно, основными мерила-
ми, по которым может определяться, принадлежит ли к науке то,
что в каждом дайном случае притязает быть наукой — соответ-
ственно, как прийцип или вывод, силлогизм или индукция, дока-
зательство или теория, — соответствует ли оно действительно ю
такой интенции #ли же, напротив, вообще a priori противоречит
идеальным условд!ям возможности теории и науки. Если затем с
нами согласятся,цто истины, вытекающие из самого содержания
(смысла) понятий! конституирующих идею науки как объектив-
ного единства, не^могут вместе с тем принадлежать к области is
какой-либо отдельной науки; в особенности если признают, что
такие истины как идеальные не могут иметь местом своего воз-
никновения науку omatteroffacty стало быть, и психологию — то
вопрос решен. Тогда невозможно оспаривать и идеальное суще-
ствование особой науки, чистой логики, которая, будучи абсо- ю
лютно независимой от других научных дисциплин, разграничива-
ет понятия, конституирующие идею систематического или теоре- , ^
тического единства, и в дальнейшем исследует теоретические R
связи, вытекающие из самих этих понятий. Эта наука будет иметь I
ту единственную в своем роде особенность, что она даже по своей 25 *
Q
ми, что элементы и теоретические связи, из которых она сама со- I §
стоит как систематическое единство истин, подчинены законам,
входящим в состав ее содержания.
Что наука, которая касается всех наук со стороны их форм, ео зо
ipso касается и самой себя, звучит парадоксально, но не содер- -о
жит никакого противоречия. Простейший соответствующий при- ^
мер пояснит это. Закон противоречия регулирует всякую истину, g
и поскольку он сам есть истина, то и самого себя. Обдумаем, что -<
здесь означает это регулирование, сформулируем примененный 35 g
к самому себе закон противоречия, и мы натолкнемся на некото- ^
рую ясную самоочевидность, т. е. на прямую противоположность х
всему странному и спорному. Так {вообще}1 обстоит дело и с са- §
морегулированием чистой логики. 5
Эта чистая логика, следовательно, есть первая и самая сущест- 40 §
венная основа методологической логики. Но последняя, разуме-
ется, имеет еще и совсем иные основы, которые она берет из пси-
хологии. Ибо каждая наука, как мы уже сказали, может быть
рассмотрена в двояком смысле: в одном смысле она есть совокуп-
1 А: {также}.
ы
146
О
с;
_0
ность приемов, употребляемых человеком для достижения систе-
матического разграничения и изложения познаний той или иной
области истины. Эти приемы мы именуем методами; например,
счет посредством письменных знаков на плофсой поверхности
5 доски, посредством той или иной счетной машины, посредством
логарифмических таблиц или таблиц синусов ^тангенсов и т. д.;
далее, астрономические методы — посредство^ телескопа и пе-
рекрещивающихся нитей, физиологические мефды микроскопи-
ческой техники, методы окрашивания и т. д. Всфти методы, как и
ю формы изложения, приспособлены к устройсшу человека в со-
временном его нормальном виде, а отчасти даже — к случайно-
стям национального своеобразия. Они явно совершенно непри-
менимы для иначе организованных существ. Дтесе физиологиче-
ская организация играет здесь довольно существенную роль.
is Какая польза была бы, например, в прекраснЁйших оптических
инструментах для существа, зрение которого вязано с конечным
органом, значительно отличающимся от наш#о? И так во всем.
Но каждая наука может рассматриваться еще и в другом
смысле; именно в отношении того, нему ода учит, в отношении
го своего содержания. То, что — в идеальном случае — высказывает
каждое отдельное предложение, есть истина. Но ни одна истина
в науке не изолирована, она вступает с другими истинами в теоре-
тические связи, объединенные отношениями основания и след-
ствия. Это объективное содержание науки, если оно действитель-
25 но удовлетворяет ее цели, совершенно независимо от субъектив-
ности исследующего, от особенностей человеческой природы
вообще, оно именно и есть объективная истина.
На эту идеальную сторону и направлена чистая логика, а
именно на форму. Это означает, что она не направлена на то, что
зо относится к особой материи определенных единичных наук, не
§_ направлена ни на какие особенности их истин и форм связи, а на
g то, что относится к истинам и теоретическим связям истин вооб-
^ ще. Поэтому всякая наука со своей объективной теоретической
«=с стороны должна соответствовать ее законам, которые носят без-
^ 35 условно идеальный характер.
$ Но таким путем эти идеальные законы приобретают также и
методологическое значение, и они обладают им также потому,
что косвенная очевидность вырастает из связей обоснования,
нормы которых суть не что иное, как нормативные видоизмене-
40 ния вышеупомянутых идеальных законов, основанных исключи-
тельно в логических категориях. Все характерные особенности
обоснований, подчеркнутые в первой главе1, имеют здесь свой ис-
точник и находят себе полное объяснение в том, что очевидный
характер в обосновании — в умозаключении, в связи аподикти-
1 Ср. выше § 7.
147
ческого доказательства, в единстве Даже самой обширной рацио-
нальной теории, но также и в единстве обоснования вероятно-
сти — есть не что иное, как сознание идеальной закономерности.
Чисто логическаярефлексия, исторически впервые пробудившая-
ся в гениальном уме Аристотеля, путем абстракции извлекает 5
закон как таковой, лежащий в основе каждого данного случая,
сводит многообразие приобретаемых таким образом и первона-
чальна только единичных законов к простейшим базовым зако-
нам. Так создается научная система, которая позволяет выводить
в строгой последовательности и чисто дедуктивным путем вооб- ю
ще все возможные чисто логические законы — все возможные
«формы» умозаключений, доказательств и т. д. Этим созданием
пользуется практический логический интерес. Для него чисто ло-
гические формы превращаются в нормы, в правила о том, как над-
лежит обосновывать, и — в связи с возможными незакономер- is
ными образованиями — в правила, как нельзя обосновывать.
Сообразно этому, нормы распадаются на два класса. Одни,
регламентирующие a priori всякое обоснование, всякую аподик-
тическую связь, имеют чисто идеальную природу и связываются с
человеческой наукой только через очевидное перенесение. Дру- 20
гиеу которые мы можем характеризовать также как просто вспо-
могательные приемы или суррогаты обоснований1, эмпиричны,
они существенным образом соотносятся с видовой человеческой | R
стороной науки. Они, следовательно, коренятся в общей органи-
зации человека и именно одной своей стороной (более важной 25
для практического руководства) — в психической, а другой — I §
даже в физической организации2. I §
§ 43. Обзор идеалистических контраргументов.
Их недостатки и их верный смысл =>
В споре о психологическом или объективном обосновании ло- Ц
гики я, стало быть, занимаю среднюю позицию. Антипсихологи- g
сты фокусировали внимание преимущественно на идеальных за- -<
конах, охарактеризованных нами выше как законы чисто логиче- 35 g
ские; психологисты же обращали внимание на методологические ^
правила, которые мы квалифицировали как антропологические. х
Из-за этого обе стороны не могли достичь взаимопонимания. То, g
что психологисты были не склонны оценить надлежащим образом 5
1 Ср. выше § 9.
2 Хорошие примеры для отношений последнего рода можно найти также в элемен-
тарном искусстве вычисления. Существо, способное так ясно созерцать и практически
справляться с трехмерными групповыми порядками (в особенности при распределении
знаков), как мы, люди, — с групповыми порядками двух измерений, имело бы совер-
шенно иные методы вычисления. Ср. об этих вопросах мою Философию арифметики.
В частности, о влиянии физических условий на развитие методов S. 275f., 312f.
DO
Q
148
i
О
со
I
с;
и
и
х
CD
*
и
О)
т
1_
о
с;
-О
существенное ядро в аргументах своих противников, это легко по-
нять, ибо в эти аргументы были вовлечены все те психологические
мотивы и смешения, которых следовало избегать в первую оче-
редь. И фактическое содержание работ, выдававшихся за изложе-
5 ние «формальной » или «чистой » логики, должф было лишь укре-
пить психологистов в их отрицательном отношении и вызвать у
них впечатление, что в предлагаемой дисциплине речь идет лишь
о робкой и произвольно ограниченной психологии познания, соот-
ветственно, об основанной на ней регламентации познания. Анти-
ю психологисты, во всяком случае, не должны бьши подчеркивать в
своих аргументах1, что психология имеет делшс естественными
законами, логика же — с нормативными закошми. Противопо-
ложностью естественного закона как эмпирически обоснованно-
го правила фактического бытия и процесса явлжтся не норматив-
is ный закон как предписание, а идеальный закош в смысле основы-
вающейся исключительно в понятиях (идеях, «истых понятийных
сущностях}2) и потому не эмпирической зжономерности. По-
скольку формалисты-логики, говоря о нормативных законах,
имели в виду этот чисто логический и в этом смысле априорный
го характер, их аргументация содержала несомненно правильный
элемент. Но они упустили из виду теоретический характер чисто
логических положений, они не заметили различия между теоре-
тическими законами, которые по своему содержанию предназна-
чаются для регламентации познания, и нормативными законами,
25 которые сами и по существу носят характер предписаний.
Не совсем верно и то, что противоположность между истин-
ным и ложным не имеет места в психологии3: она имеется в ней
именно постольку, поскольку истина все же в познании «схваты-
вается», и идеальное благодаря этому становится определенно-
зо стью реального переживания. С другой стороны, однако, положе-
§^ ния, относящиеся к этой определенности в ее понятийной чисто-
g те, не являются законами реального психического бытия; в этом
^ психологисты заблуждались, они не поняли ни сущности идеаль-
ct ного вообще, ни, в частности, идеальности истины. Этот важный
^ 35 пункт будет еще рассмотрен нами подробнее.
$ Наконец, и в основе последнего аргумента антипсихологи-
стов4 наряду с ошибочным содержится одновременно правильное.
Поскольку никакая логика, ни формальная, ни методологиче-
ская, не в состоянии дать критерии, на основании которых могла
40 бы быть познана каждая истина как таковая, то в психологиче-
ском обосновании логики, точно, нет круга. Но одно дело — пси-
1 Ср. выше § 19, в особенности цитату из Дробиша.
2 А: {чистых родовых понятиях}.
3 Ср. выше § 19.
4 Ср. выше § 19.
149
хологическое обоснование логики |в обычном смысле практиче-
ского руководства) и совсем другое —- психологическое обосно-
вание той теоретически замкнутой группы логических положений,
которые мы назвали «чисто логическими». И в этом аспекте это
явная несообразность (хотя лишь в определенных случаях это 5
имеет характер круга), выводить положения, которые коренятся
в существенных йрнститутивных частях всякого теоретического
единства и тем самым в понятийной форме систематического со-
держания науки |ак таковой, из случайного содержания какой-
либо отдельной $ауки и даже еще науки фактической. Уясним ю
себе эту мысль ia примере закона противоречия, представим
себе, что этот закжш обоснован какой-нибудь отдельной наукой; в
таком случае испфна, заключенная в самом смысле истины как та-
ковой, будет обоснована истинами о числах, расстояниях и т. п.
или даже истинам^ о физических и психических фактах. Во вся- is
ком случае, эта несообразность сознавалась представителями
формальной логики^ только они опять-таки, из-за смешения чис-
то логических законрв с нормативными законами или критерия-
ми, настолько затуманили верную мысль, что она должна была
потерять свою убедительность. го
Несообразность, если рассмотреть ее в корне, состоит в том,
что положения, которые относятся только к форме (т. е. к поня-
тийным элементам научной теории как таковой), выводятся из I R
положений совершенно инородного содержания1. Теперь ясно, £
что несообразность эта в отношении простейших основоположе- 25
ний, как закон противоречия, modus ponens и т. п., становится I g
кругом, поскольку выведение этих положений в отдельных ста- I §
днях предполагает их же самих не в форме предпосылок, но в
форме принципов выведения, вне значимости которых выведение
теряет смысл и значимость. В этом отношении можно говорить о зо
рефлексивном круге в противоположность обычному или прямо- х>
му circulus in demonstrando1, где предпосылки и выводы смешаны Щ
между собой. °
Из всех наук одна чистая логика избегает этих возражений, -<
ибо ее предпосылки со стороны того, к чему они предметно отно- 35 g
сятся, однородны с выводами, которые они обосновывают. Далее, Я
она избегает круга еще и тем, что не доказывает положений, пред- х
полагаемых той или иной дедукцией в качестве принципов, в этой g
же самой дедукции и что она вообще не доказывает положений, 5
предполагаемых всякой дедукцией, а ставит их во главе всех дедук- 40 §
ций в качестве аксиом. Чрезвычайно трудная задача чистой логики
должна, следовательно, состоять в том, чтобы, с одной стороны,
1 Впрочем, невозможность теоретических связей между разнородными областя-
ми и сущность рассматриваемой разнородности логически еще недостаточно иссле-
дованы.
: круг в доказательстве {лат.). — Прим. ред.
из
О
0J
50
I
о
со
О
сц
и
и
Ф
^
и
Q)
т
X
1_
О
CD
аналитически возвыситься до аксиом, которые необходимы в ка-
честве исходных пунктов и которые нельзя далее свести друг к
другу без прямого и рефлексивного круга; с другой стороны, чи-
стая логика должна так формировать и сочетать дедукции для ло-
5 гических теорем (лишь небольшую часть которых составляют по-
ложения силлогистики), чтобы на каждом шатуне только предпо-
сылки, но и основные принципы тех или иньпц частей дедукции
принадлежали либо к аксиомам, либо к уже доказанным теоремам.
ю
§ 44. Второй предрассудок I
Чтобы подтвердить свой первый предрассудок, по которому
само собой разумеется, что правила познания должны опираться
на психологию познания, психологист1 ссылается на фактическое
is содержание всякой логики. О чем в ней идет речь? Всюду о пред-
ставлениях и суждениях, умозаключениях и доказательствах, ис-
тине и вероятности, необходимости и возможности, основании и
следствии и других близко связанных с нимий родственных поня-
тиях. Но разве под этими названиями можйо разуметь что-либо
20 другое, кроме психических феноменов и образований? В отноше-
нии представлений и суждений это ясно без дальнейших указа-
ний. Умозаключения суть обоснования суждений посредством
суждений, а обоснование все же — это психическая активность.
Опять-таки, высказывания об истине и вероятности, необходи-
25 мости и возможности и т. д. сводятся к суждениям; то, что они
подразумевают, вскрывается, т. е. переживается только в сужде-
ниях. Не странно ли поэтому рассчитывать, исключить из психо-
логии положения и теории, которые относятся к психическим фе-
номенам? В этом отношении разделение между чисто логически-
зо ми и методологическими положениями бесполезно, возражение
_□ касается одинаково и тех и других. Стало быть, всякую попытку
о_ отчуждения от психологии хотя бы части логики в качестве мни-
у мой «чистой логики» следует считать в корне ошибочной.
5 35
(Г)
§ 45. Опровержение: также чистая математика
стала бы ветвью психологии
Сколь бы несомненным все это ни казалось, оно должно быть
ошибочным. Это видно из нелепых следствий, которые, как мы
40 знаем, неизбежны для психологизма. Но также еще другое сооб-
ражение должно тут наводить на сомнения: естественное родство
между чисто логическими и арифметическими доктринами, кото-
рое не раз побуждало даже утверждать их теоретическое един-
ство. Как мы уже мимоходом упомянули, Лотце также учил, что
45 математика должна считаться «самостоятельно развивающейся
1 Ср. аргументацию § 18.
' 1151
ветвью общей логики». «Только практически обоснованное раз-
граничение преподавания, — полагает он, — заставляет упускать
из виду полное право гражданства математики в общей области
логики»1. А по РиЛю, «можно даже сказать, что логика совпадает
с общей частью чисто формальной математики (беря это понятие 5
в смысле Г. ХанкеЛя (Н. Hankel))»2. Как бы то ни было, но аргу-
мент, который быД бы правилен в отношении логики, был бы при-
меним и к арифмфгике. Она устанавливает законы для чисел, их
отношений и связ#й. Но числа получаются от складывания и сче-
та, а это есть психические деятельности. Отношения вырастают ю
из актов соотношения, связи — из актов связывания. Сложение и
умножение, вычитание и деление суть не что иное, как психиче-
ские процессы. Td», что они нуждаются в чувственной опоре, не
меняет дела; ведь тАк же обстоит дело со всяким мышлением. Этим
самым суммы и произведения, разности и частные и все, что регу- is
лируется арифметическими правилами, суть только психические
продукты и, следовательно, подлежат психической закономер-
ности. Быть может, Д^я современной психологии с ее серьезным
стремлением к точности является в высшей степени желательным
каждое дополнение математическими теориями; но едва ли она 20
была бы в восторге, если бы к ней причислили как ее составную
часть саму математику. Ведь разнородность обеих наук не подле-
жит сомнению. Так и, с другой стороны, математик только улыб- I R
нулся бы, если бы ему стали навязывать изучение психологии £
ради будто бы лучшего и более глубокого обоснования его теоре- 25 *
тических построений. Он справедливо сказал бы, что математи- §
ческое и психическое столь чуждые друг другу миры, что самая I §
мысль об их объединении абсурдна; здесь более чем где-либо
было бы уместно упоминание оцет&Раок; eiq сЛХо yevoq3.
30
§ 46. Область исследования чистой логики, "g
СР
подобно области чистой математики, идеальна "§
Эти возражения, впрочем, снова привели нас к аргументации
из следствий. Но если мы взглянем на их содержание, то найдем в
них опорную точку для уяснения принципиальных ошибок про-
1 LotzeH. Logik. ErstesBuch. Vom Denken (Reine Logik). § 18. S. 34; § 112. S. 138. 3
2Riehl A. Der philosophische Kriticismus und seine Bedeutung far die positive ^
Wissenschaft. Leipzig: W. Engelmann, 1887. II Band. I Teil. S. 226. g
J Ср. для дополнения прекрасную статью Наторпа Uber objective und subjective Be- £
griindung der Erkenntnis. Philosophische Monatshefte XXIII. § 265f. (Об объективном и °
субъективном обосновании познания). (Далее, интересный труд Г. Фреге Die Grundla-
gen der Arithmetik. Brcslau: Koebner, 1884. S. Vlf. {Основоположения арифметики). Нет
надобности говорить, что я теперь уже не одобряю той принципиальной критики анти-
психологистской позиции Фреге, которую я развил в своей Философии арифметики.
Т. 1. S. 129-132.) Кстати укажем, в связи со всеми спорными вопросами, которые затра-
гиваются в этих Пролегоменах, на предисловие к более позднему произведению фреге
Die Grundgesetze der Arithmetik. I Bd. Jena, 1893 ( «Основные законы арифметики»)-
152
s
i
D
CD
О
с;
и
и
X
0)
и
CD
т
X
|_
о
с:
с;
Q_
тивного воззрения. Сравнение чистой логики с чистой матема-
тикой как зрелой родственной дисциплиной, которой уже нет
надобности бороться за право самостоятельного существования,
служит нам верной путеводной нитью. Итак, обратимся прежде
5 всего к математике. >
Никто не считает чисто математические ^ории и, в частно-
сти, например, чистое учение о количествах «йастью или ветвью
психологии», хотя без счета мы не имели бьшшсел, без сложе-
ния — сумм, без умножения — произведений 1 т. д. Все арифме-
ю тические образования указывают на известныЛцсихические акты
арифметического оперирования; только в респКексии на послед-
ние может быть «показано», что такое количество, сумма, произ-
ведение и т. д. И несмотря на этот «психологический исток»
арифметических понятий, каждый признает как ошибочный
is цет&Рссац, если сказать, что математические лаконы суть психо-
логические. Как это объяснить? Тут может дать только один от-
вет. Счет и арифметическое оперирование кАк факты, как проте-
кающие во времени психические акты, разумеется, относятся к
ведению психологии. Она же является эмпирической наукой
го о психических фактах вообще. Совсем иное дело — арифметика.
Область ее исследований известна, она полностью и непреложно
определяется хорошо знакомым нам рядом идеальных видов 1, 2,
3... Об индивидуальных фактах, об определенности во времени в
этой сфере нет и речи. Числа, суммы и произведения чисел (и все
25 остальное в этом роде) не суть происходящие случайно то там, то
здесь акты счета, суммирования, умножения и т. д. Само собой
разумеется, что они отличны также от представлений, в которых
они всегда даны. Число пять не есть мое или чье-нибудь исчисле-
ние пяти и не есть также мое или чье-нибудь представление пяти,
зо В последнем смысле оно есть возможный предмет актов пред-
ставления, в первом — идеальный вид {одной формы}, имеющий в
$ определенных актах счета (со стороны конституированного в них
^ объектива (Objektiv), коллектива}1 свои конкретные единичные
с=с случаи. В том и в другом случае оно без противоречия не может
|" 35 быть понято как часть или сторона психического переживания,
$ т. е. как нечто реальное2. Если мы стараемся уяснить себе {ясно}3,
что такое собственно есть число пять, если мы пытаемся, следова-
тельно, создать адекватное представление пяти, то мы прежде
всего образуем составной акт коллективного представления о ка-
40 ких-нибудь пяти объектах. В нем наглядно дан {коллектив в опре-
деленной форме членения и тем самым}4 единичный случай на-
1 А: {подобно как красное — как вид цвета — в актах ощущения красного}.
2 В А следовало: {В акте счета мы, правда, находим индивидуально единичный
коррелят вида как идеального единства. Но это единство не есть часть единичности}.
J А: {целиком и полностью}.
4 А: {как его форма членения}.
153
званного вида числа. В отношении этого наглядно единичного мы
и совершаем «абстракцию», т. е. не только {выделяем}1 несамо-
стоятельный момент коллективной формы {в созерцаемом как
таковом}, но мы схватываем в нем идею: число пять как вид фор-
мы начинает сознательно подразумеваться. {То, что теперь под- 5
разумевается (Gemeinte), есть уже не этот единичный случай}2, не
созерцаемое3 как 1целое и не присущая ему, хотя сама по себе не-
отделимая форм!; тут подразумевается, напротив, идеальный
[вид формы}\ который в смысле арифметики безусловно5 едини-
чен, в каких бы афах он не {получал бы единичное воплощение в ю
наглядно конституированных коллективах}6, и который, следова-
тельно, не имеет Никакого отношения {к случайности актов с их }7
временной и преходящей природой. Акты вычисления возникают
и проходят; в отношении же чисел не имеет смысла говорить что-
либо подобное. is
К такого рода идеальным единичностям (низшим видам в от-
меченном смысле, который качественно отличен от эмпирических
классов) относятся арифметические положения, как цифровые
(т. е. арифметически-сингулярные), так и алгебраические (т. е.
арифметически-родовые). О реальном они вообще ничего не вы- го
сказывают, ни о том реальном, которое исчисляется, ни о реаль-
ных актах, в которых производится счет или же конституируются , ^
те или иные косвенные числовые характеристики. Конкретные R
числа или числовые положения входят в научные области, к кото- £
рым относятся соответствующие конкретные единства; положе- 25 I *
ния же об арифметических процессах мышления, напротив, при-
надлежат к психологии. В строгом и собственном смысле ариф- I §
метические положения поэтому ничего не говорят о том, «что
кроется в наших представлениях о числах как таковых», ибо о на-
ших представлениях они говорят так же мало, как и о любых иных зо
представлениях. Они всецело посвящены числам и связям чисел -о
как таковым в их отвлеченной чистоте и идеальности. Положения Jg
arithmeticae universalis — арифметической номологии, как мы Я
могли бы также сказать, — суть законы, основанные исключи- -<
тельно в идеальной сущности родового понятия количества, ъъ £
Первичные единичности, входящие в объем этих законов, явля- ^
ются идеальными, это — нумерически определенные числа, т. е. х
простейшие видовые различия рода «количество». К ним поэтому §
относятся арифметически-сингулярные положения arithmetica x
£
1 В А следовало: {единичное}. Q
1 В А выделено курсивом.
3 А: {коллективное представление}.
4 А: {вид}.
' В А выделено курсивом.
6 А: {становился бы предметным}.
7 А: {в индивидуальной единичности реального с его}.
154
ex:
x
i
О
со
О
с*
CD
и
и
x
CD
X
WL
U
0
X
X
l_
О
с;
numerosa. Они получаются путем применения общеарифметиче-
ских законов к нумерически данным числам, они выражают то,
что заключено в чисто идеальной сущности этих данных чисел. Из
всех этих положений ни одно не может быть рведено к эмпири-
5 чески общему положению, хотя бы эта общность достигала высо-
чайшей степени и означала эмпирическое отсутствие исключения
во всей области реального мира.
То, что мы здесь вывели для чистой арифметики, безусловно,
может быть перенесено на чистую логику. И ^применении к ней
ю мы, разумеется, допускаем факт, что логичесше понятия имеют
психологический исток, {но}1 мы также здесь2 ввергаем психоло-
гический вывод, который основывают на этош При том объеме,
который мы признаем за логикой в смысле фактического руко-
водства в научном познании, мы, разумеется, Нисколько не сомне-
15 ваемся, что она в значительной мере имеет «ло с психическими
переживаниями. Конечно, методология научлого исследования и
доказательства должна серьезно считаться с природой психи-
ческих процессов, в которых оно протекаем Сообразно с этим и
логические термины, как: представление* понятие, суждение,
го умозаключение, доказательство, теория, необходимость, истина
и т. п., могут и должны играть роль названий классов для психи-
ческих переживаний и диспозициональных форм. Но мы отрица-
ем, чтобы что-либо подобное могло относиться к чисто логи-
ческим частям обсуждаемого практического руководства. Мы
25 отрицаем, что чистая логика, которая должна быть выделена в
самостоятельную теоретическую дисциплину, когда-либо имеет
своим предметом психические факты и законы, характеризуемые
как психологические. Мы ведь уже узнали, что чисто логические
законы, например первичные «законы мышления» или формулы
зо силлогистики, совершенно теряют свой существенный смысл, как
<=> только пытаются истолковать их как психологические законы.
g Следовательно, уже заранее ясно, что понятия, на которых осно-
^ ваны эти и сходные законы, не могут иметь эмпирического объема,
cz Другими словами, они не могут носить характера только всеоб-
^ 35 щих понятий, объем которых заполняется фактическими единич-
$ ностями, а должны быть настоящими родовыми понятиями, в объ-
ем которых входят исключительно идеальные единичности, насто-
ящие виды. Далее, ясно, что названные термины, как и вообще все
термины, выступающие в чисто логических связях, двусмысленны
40 в том отношении, что они, с одной стороны, означают понятия
классов для душевных образований, относящихся к психологии,
и, с другой стороны, — родовые понятия для идеальных единич-
ностей, принадлежащих к сфере чистой закономерности.
' А: {и}"
2 А: {теперь}.
§ 47. Основные логические понятия и смысл
логических положений подтверждают наши указания
Это подтверждается даже при беглом обзоре исторически
сложившихся обработок логики при особом внимании к фунда- 5
ментальному различию между субъективно-антропологическим
единством познайия и объективно-идеальным единством содер-
жания познания.|Тогда эквивокации легко обнаруживаются, и
ими объясняется Обманчивая видимость, будто материи, которые
обсуждаются поД традиционным заглавием «элементарное уче- ю
ние», внутренне Однородны и имеют исключительно психологи-
ческое содержание.
Здесь, прежде всего, говорится о представлениях и в значитель-
ной мере также с хй:ихологической точки зрения; исследуются как
можно более глубоко апперцептивные процессы, в которых воз- is
никают представления. Но как только дело доходит до различия
сущностных «форм» представлений, уже намечается разрыв в
способе рассмотрения, который продолжается в учении о формах
суждений и превращается в зияющую пропасть в учении о формах
умозаключений и связанных с ними законах мышления. Термин 20
«представление» внезапно теряет характер понятия психологи-
ческого класса. Это становится очевидным, как только мы в дета-
лях задаемся вопросом о том, что попадает под понятие представ-
ления. Когда логик устанавливает, например, различия между
единичными и общими представлениями (Сократ — человек во- 25
обще; число четыре — число вообще), атрибутивными и неатрибу-
тивными (Сократ, белое — человек, цвет) и т. п.; или когда он пере-
числяет многочисленные формы связи представлений в новые
представления, например, конъюнктивную, дизъюнктивную, де-
терминирующую связь и т. п.; или когда он классифицирует су- зо
щественные отношения представлений, как, например, отношения
содержания и объема, то ведь каждый видит, что здесь речь идет
не о феноменальных, а о видовых единичностях. Допустим, что
кто-нибудь в виде логического примера высказывает положение:
представление треугольника содержит представление фигуры, и 35
объем последнего заключает в себе объем первого. Разве здесь го-
ворится о субъективных переживаниях какой-нибудь личности
или о том, что одни реальные явления содержатся в других? Разве
к объему того, что здесь и в сходных связях именуется представ-
лением, принадлежат как различенные члены представление тре- 40
угольника, имеющееся у меня сейчас, и представление, которое
возникнет у меня через час? Не является ли, наоборот, единствен-
ным членом представление «треугольник» и наряду с ним, опять-
таки как единичности, представление «Сократ», представление «лев»
И Т. П.? 45
156
Во всякой логике много говорится о суждениях; но и тут име-
ются эквивокации. В психологических частях логического прак-
тического руководства говорят о суждениях как о признании не-
го-то истинным (Fiirwahrhalten); т. е. говорят об определенно
\ сложившихся переживаниях сознания. В чисто логических ча-
стях об этом уже нет речи. Суждение здесь означает положение
(Satz), и притом не в смысле грамматическогожпредложения, а в
смысле идеального единства значения. Таковм все те подразде-
ления актов или форм суждения, которые представляют необхо-
i димую опору чисто логических законов. Катепшическое, гипоте-
тическое, дизъюнктивное, экзистенциальное Лждение и как бы
там они ни назывались в чистой логике, суть наюазвания классов
суждений, а наименования идеальных форм иоложений. То же
относится и к формам умозаключения: к экзистенциальному, ка-
тегорическому умозаключению и т. д. Соответствующие анализы
суть анализы значений, стало быть, отнюдьие психологические
анализы. Анализируются не индивидуальна явления, а формы
интенциональных единств, не переживай^ умозаключения, а
g I сами заключения. Кто с логически-аналитической целью говорит:
о го категорическое суждение «Бог справедлив» имеет субъектом
X
а) I представление «Бог», тот определенно говорит не о суждении
У как психическом переживании, которое имеет он или другой ин-
х
Ф
и
о
т
|_
о
дивид, а также не о психическом акте, который в нем заключен и
возбуждается словом «Бог»; но он говорит о положении «Бог
§> | 25 справедлив», которое едино, вопреки многообразию возможных
переживаний, и о представлении «Бог», которое опять-таки еди-
с; I но, ибо иначе оно и не может быть отдельной частью единого це-
лого. Сообразно с этим логик под выражением «каждое сужде-
ние» разумеет не «каждый акт суждения», а «каждое объектив-
зо ное положение». В объем логического понятия «суждение» не
|_ входят как равноправные члены суждение «2x2 = 4», которое я
$ сейчас переживаю, и суждение «2><2 = 4», которое я вчера или
^ еще когда-нибудь переживал или которое переживалось другими
ее лицами. Напротив, в данном объеме не фигурирует ни один из
|^ 35 этих актов, а просто суждение «2 х 2 = 4» как таковое, и наряду
^ с ним, например, суждение «земля есть куб», теорема Пифагора
и т. п., и притом каждое как особый член. Совершенно так же
дело обстоит, разумеется, когда говорят: «суждение S следует из
суждения Р», и во всех подобных случаях.
40 Этим только и определяется истинный смысл логических
основоположений, и этот смысл именно таков, как он указан на-
шим предыдущим анализом. Закон противоречия есть, говорят
нам, суждение о суждениях. Но поскольку под суждениями разу-
меют психические переживания, акты признания чего-то истин-
45 ным, акты веры и т. д., это понимание несостоятельно. Судит тот,
157
кто высказывает принцип; но ни принцип, ни то, о чем он судит, не
суть суждения. Кто говорит: «Из двух контрадикторных сужде-
ний одно истинно, а другое ложно», имеет в виду, если только он
не заблуждается на счет себя (как это, пожалуй, может происхо-
дить при дополнительной интерпретации), не закон об актах суж- 5
дения, а закон о содержаниях суждения, другими словами, закон
об идеальных значениях, которые мы для краткости обыкновенно
называем положениями. Итак, лучшее выражение гласит: «Из
двух контрадикторных положений одно истинно, а другое лож-
но»1. Ясно также| что, желая понять принцип противоречия, мы ю
не нуждаемся hhjb чем ином, кроме уяснения смысла противопо-
ложных значений положения. Нам незачем думать о суждениях
как реальных акт%х, и они ни в каком случае не были бы относя-
щимися сюда объектами. Достаточно только посмотреть, чтобы
увидеть, что к объему этой логической закономерности относятся is
только суждения в идеальном смысле, так что суждение «2x2 = 5»
может быть одним дез них наряду с суждением «драконы сущест-
вуют», с положение^ о сумме углов и т. п.; и напротив, сюда не
относится ни один из действительных или представляемых актов
суждения, которые в бесконечном многообразии соответствуют 20
каждому из этих идеальных единств. Сходное применимо и для
всех других чисто логических положений, например законов сил-
логистики.
Отличие психологического способа рассмотрения, употреб-
ляющего термины как термины классов для психических пережи- 25
ваний, от объективного или идеального, в котором эти же самые
термины представляют {идеальные}2 роды и виды, не второсте- I
пенно и просто субъективно; оно определяет собой существенное
отличие между двумя родами наук. Чистая логика и арифметика
как науки об идеальных единичностях определенных родов (или зо
о том, что a priori коренится в идеальной сущности этих родов)
отделяются от психологии как науки об индивидуальных единич-
ностях определенных эмпирических классов.
о
о
I
Q
Q
03
Q
=3
"О
CD
За
х>
о
о
о
1 Не надо смешивать закон противоречия с нормативным положением о суж-
дениях, вытекающим из него в качестве очевидного следствия: «из двух контрадик-
торных суждений правильно одно». Понятие правильности предполагает понятие
истины. Правильным является суждение, если оно считает истинным то, что истинно,
т. е. суждение, «содержанием» которого является истинное положение. Логические
предикаты «истинный» и «ложный >> относятся согласно своему собственному смыслу
исключительно к положениям в смысле идеальных значений высказываний. Понятие
контрадикторного суждения опять-таки коррелирует с контрадикторным положени-
ем: в ноэтическом смысле суждения называются контрадикторными, когда их содер-
жания (их идеальные значения) находятся в том дескриптивно определенном отно-
шении, которое мы называем — в формально-логическом смысле — противоречием.
2 А: {аристотелевские}.
о
X
X
о
О
-1
Q
§ 48. Решающие различия
В заключение подчеркнем решающие различия, от признания
или непризнания которых зависит все наше отношение к психо-
логистской аргументации. Эти различия состоят в следующем.
5 1. Имеется существенное, безусловно неизгладимое различие
между идеальными и реальными науками. Первые — априорные,
вторые — эмпирические. Первые развивают идеально закономер-
ные общие положения, которые с самоочевидной достоверно-
стью основываются на подлинно родовых помятиях, последние
ю устанавливают реально закономерные общие положения — при-
чем с достоверной вероятностью, — относящиеся к сфере фактов.
Объем общих понятий в первом случае есть об|>ем низших видо-
вых различий, в последнем случае — объем^индивидуальных,
определенных во времени единичностей; посл^ними предметами
is там, следовательно, являются идеальные вид^, здесь — эмпири-
ческие факты. При этом, очевидно, предполагаются существен-
ные различия между законом природы и идеальным законом,
между универсальными положениями о фактах (которые иногда
могут иметь вид родовых положений: все вороны черны — ворона
го черная) и настоящими родовыми положениями (каковы общие
положения чистой математики), между эмпирическим понятием
класса и идеальным понятием рода и т. п. Правильная оценка
этих различий безусловно связана с окончательным отказом от
эмпирической теории абстракции, господство которой в настоя-
25 щее время преграждает путь к пониманию всего логического;
подробнее об этом мы будем говорить далее.
с; I 2. Во всяком познании, и специально во всякой науке, имеется
фундаментальное различие между тремя родами связей:
а) связь переживаний в познании, в которых субъективно реа-
зо лизуется наука, т. е. психологическая связь представлений, суж-
^ дений, познаний, предположений, вопросов и т. д., в которых со-
$ вершается процесс исследования или же усматривается досто-
^ верность прежде открытой теории;
ее Ь) связь исследованных в науке и теоретически познанных ве-
£•* 35 щей, которые, как таковые, образуют область этой науки. Связь
^ исследования и познавания — явно иная, чем связь исследован-
ного и познанного;
с) логическая связь, т. е. специфическая связь теоретических
идей, конституирующая единство истин научной дисциплины, в
40 частности научной теории, доказательства или умозаключения;
а также единство понятий в истинном положении, простых ис-
тин в связях истин и т. п.
В случае физики, например, мы различаем связь психических
переживаний существа мыслящего о физическом от физической
45 природы, познаваемой им, и обе эти связи в свою очередь — от
I
О
CD
О
и
и
X
CD
X
и
ф
т
х
159
идеальной связи истин в физической теории, например в единстве
аналитической механики, теоретической оптики и т. п. Также
форма обоснования вероятности, господствующая над связью
фактов и гипотез, относится к разряду логического. Логическая
связь есть идеальная форма, благодаря которой говорится in ъ
specie об одной и той же истине, об одном и том же умозаключе-
нии и доказательстве, об одной и той же теории и рациональной
дисциплине — оkon же самой и единой, кто бы «ее» ни мыслил.
Единство этой ф|рмы есть закономерное значимое единство. За-
коны, которым otoo, наряду со всем ему подобным, подчиняется, ю
суть чисто логические законы, тем самым объемлющие всякую
науку, но не по психологическому или предметному ее содержа-
нию, а по идеальйЬму содержанию ее значения. Само собой разу-
меется, что определенные связи понятий, положений, истин, со-
ставляющие идеаАьное единство определенной науки, только is
постольку могут бить названы логическими, поскольку они в ка-
честве единичных сАучаев подходят под понятие логического; но
они сами не относятся к логике как составные части.
Три различенных нами связи, разумеется, касаются логики и
арифметики совершенно так же, как и всех других наук; только 20
у этих обеих наук исследуемые вещи суть не реальные факты, как
в физике, а идеальные виды. В логике, благодаря особенностям
последней, получается то упомянутое уже своеобразное явление, | R
что идеальные связи, составляющие ее теоретическое единство,
подчиняются в качестве отдельных случаев законам, ею же уста- 25 | *
навливаемым. Логические законы суть одновременно части и
правила этих связей, они принадлежат одновременно и к теоре- I §
тическому единству, и к области логической науки.
§ 49. Третий предрассудок. Логика как теория зо
очевидности -g
Третий предрассудок1 мы формулируем следующим образом. ~о
Всякая истина содержится в суждении. Но суждение мы признаем о
истинным только в случае его очевидности. Этим словом мы ^
обозначаем своеобразный и хорошо знакомый каждому из внут- 35 g
реннего опыта психический характер, {своеобразное чувство, ко- ^
торое гарантирует истинность суждения, с которым оно связано}2. х
И если логика — практическое руководство, стремящееся помочь §
нам в познании истины, то логические законы, само собой разуме- з
ется, суть положения психологии. А именно, это положения, 40 ^
выясняющие {психологические}3 условия, от которых зависит Q
присутствие или отсутствие указанного «чувства очевидности».
00
1 Он сыграл свою роль в аргументации главы III, в особенности в § 19.
2 А: {который обыкновенно называется чувством, гарантирующим истинность
суждения, с которым оно связано}.
3 А: {психические}.
160
i
О
со
О
с[
О
сц
и
и
CD
и
0
т
1_
О
с:
-О
Q.
К этим положениям естественно примыкают практические пред-
писания, которые должны способствовать реализации суждений,
обладающих таким отличительным характером. Во всяком случае,
говоря о логических законах или нормах, следует подразумевать
5 и эти, основанные на психологии, правила мышления.
К этому взгляду близок уже Милль, когда он, желая отграни-
чить логику от психологии, говорит: «The properties of Thought
which concern Logic are some of its contingent properties; those, name-
ly, on the presence of which depends good thinkirm, as distinguished
Ю from bad»1. В дальнейшем он не раз называет логику (в психологи-
ческом смысле) «Theories или «Philosophy of Evidence»2, при этом,
правда, он непосредственно не имел в виду чисфо логических по-
ложений. В Германии эта точка зрения простужает иногда у Зиг-
варта. По его мнению, «всякая логика должна уяснить себе те
is условия, при которых появляется это субъективное чувство не-
обходимости (в предыдущем абзаце „внутреннее чувство очевид-
ности"), она должна дать им общее выражение»3. К этому же на-
правлению склоняются некоторые выражения Вундта. В его «Ло-
гике» мы, например, читаем: «Благодаря свойствам очевидности
20 и общезначимости, присущим определенным связям мышления...
из психологических законов могут следовать логические законы
мышления». Их «нормативный характер основывается только на
том, что некоторые из психологических связей мышления факти-
чески обладают очевидностью и общезначимостью. Ибо только
25 благодаря этому мы получаем возможность предъявить мышле-
нию требование, чтобы оно удовлетворяло условиям очевидно-
сти и общезначимости». — «Сами эти условия, которым надо
удовлетворять, чтобы добиться очевидности и общезначимости,
мы называем логическими законами мышления...» Ясно подчер-
зо кивается, что «психологическое мышление всегда остается более
широкой формой»4.
g В логической литературе {к концу} последнего столетия все
^ более явно распространяется и резче обозначается толкование
ее логики как практически ориентированной психологии очевидно-
^ 35 сти. Особого упоминания заслуживает здесь логика Хёфлера и
$ Мейнонга, ибо она представляет первую на деле осуществленную
1 Mill J.St. An Examination. S. 462 («Свойства мышления, которых касается логи-
ка, суть некоторые из случайных его свойств — те именно, от присутствия которых
зависит правильное мышление как отличное от неправильного». — Прим. перев.).
2 а. а. О. S. 473, 475, 476, 478.
3 Sigwart Ch. Logik I. S. 16.
4 Wundt. Logik. Bd. 1. Stuttgart, 1893. S. 91. Вундт здесь постоянно ставит рядом
очевидность и общезначимость. Что касается последней, то он различает субъектив-
ную общезначимость как простое следствие очевидности и объективную, которая
сводится к постулату постижимости опыта. Но поскольку оправдание и соответству-
ющее осуществление постулата основываются опять-таки на очевидности, то привле-
чение общезначимости в принципиальные обсуждения исходных пунктов представ-
ляется ненужным.
попытку с возможной последовательностью изложить всю логику
с точки зрения психологии очевидности. Главной задачей логики
Хёфлер считает исследование (прежде всего психологических)
«законов, по которым возникновение очевидности зависит от
определенных свойств наших представлений и суждений»1. Из 5
всех действительно происходящих или же представимых в качест-
ве возможных явлений мышления логика должна выделить те
виды («формы») Мыслей, которые либо непосредственно сопря-
жены с очевидностью, либо представляют необходимые условия
для возникновения очевидности2. В какой мере это понимается в ю
психологическом* смысле, показывает дальнейшее изложение.
Так, например, МЬтод логики, поскольку он касается теоретиче-
ского основания учения о правильном мышлении, признается тем
же самым методой, который психология применяет ко всем пси-
хическим явлениям; она должна специально описывать явления \ъ
правильного мышления и затем по возможности сводить их к про-
стым законам, т. е. объяснять более сложные законы посредством
простых (там же, с. 18). Далее, логическому учению об умозаклю-
чениях приписывается задача «установить законы, определяю-
щие... от каких признаков посылок зависит возможность выведе- го
ния из них определенного суждения с очевидностью». И так далее.
§ 50. Преобразование логических положений
в эквивалентные положения об идеальных 25
условиях очевидности суждения. Получающиеся
положения не суть психологические
Теперь перейдем к критике. Мы, правда, далеки от того, чтобы
признать бесспорность ставшего теперь общим местом {, но ли- зо
шенного ясности} положения, с которого начинается это доказа-
тельство, — а именно, что всякая истина содержится в суждении;
но мы, разумеется, не сомневаемся в том, что познание и право-
мерное утверждение истины предполагает сознание ее очевидно-
сти. Не сомневаемся мы и в том, что логика как логическое прак- 35
тическое руководство должна исследовать {психологические}3
условия, при которых в процессе суждения нас озаряет очевид-
ность. Мы делаем еще шаг навстречу оспариваемому нами воззре-
нию. Хотя мы и здесь намерены подчеркнуть различие между чис-
то логическими и методологическими положениями, мы открыто 40
признаем в отношении первых, что они имеют определенное отно-
1 Hofler A. Logik. Unter Mitwirkung von A. Meinong. Wien, 1890. S. 16.
2 a. a. O.S. 17.
J А: {психические}.
6 Пролегомены к чистой логике
шение к {психологической данности}1 очевидности и в определен-
ном смысле создают (hergeben) {психологические}2 условия этой
данности.
Разумеется, однако, что это отношение является для нас чис-
5 то идеальным и косвенным. Мы отрицаем, что чисто логические
положения сами высказывают хоть что-либо о($ очевидности и ее
условиях. Мы надеемся показать, что они могут обрести это от-
ношение к переживаниям очевидности только фтем применения,
соответственно, видоизменения; именно таким же образом, ка-
ю ким каждый «основанный исключительно в помятиях» закон мо-
жет быть перенесен на представленную в общем виде область
эмпирических единичных случаев вышеупомянутых понятий. По-
лучающиеся таким путем положения очевидности сохраняют по-
прежнему свой априорный характер, и услови/очевидности, ими
is высказываемые, отнюдь не суть психически!, т. е. {реальные}3
условия. Наоборот, чисто понятийные полсжения обращаются
здесь, как и в каждом аналогичном случае^в высказывания об
идеальных несовместимостях или возможнфтях.
Простое размышление внесет сюда ясность. Из каждого чисто
20 логического закона можно путем a priori возможного (очевидно-
го) видоизменения получить известные положения очевидности,
если угодно, условия очевидности. Комбинированный принцип
противоречия и исключенного третьего бесспорно эквивалентен
положению: очевидностью может отличаться одно и только одно
25 из пары контрадикторных суждений4. Modus Barbara также, без
сомнения, эквивалентен положению: очевидность необходимой
истины положения формы «все А суть С» (или, точнее говоря, его
истины как следующей с необходимостью) может проявиться в
факте умозаключения, предпосылки которого имеют формы «все
зо А суть В» и «все В суть С». И то же применимо к каждому чисто
ё логическому положению. Это вполне понятно, так как положе-
g ния «Л истинно» и «возможно, что кто-нибудь с очевидностью
и
l^" ' А: {психическому характеру}.
d 2 А: {психические}.
? 3 А: {каузальные}.
^ 4 Если бы теория очевидности действительно требовала такого истолкования, ка-
J? кое предлагает на с. 133 Хёфлер, то она была бы уже осуждена нашей предыдущей
критикой эмпирических искажений логических принципов. Положение Хёфлера: «ут-
верждающее и отрицающее суждения об одном и том же предмете несовместимы»,
рассмотренное точнее, оказывается самим по себе ложным или, по меньшей мере,
сомнительным, не говоря уже о том, что оно не может считаться смыслом логического
принципа. Сходное упущение совершает он и при определении коррелятивных поня-
тий основания и следствия: если бы это определение было верным, оно превратило бы
все законы умозаключения в ложные положения. Оно гласит: «Суждение F тогда есть
„следствие" „основания" G, когда с признанием G истинным несовместимо (представ-
ляемое) признание F ложным» (а. а. О. S. 136). Обратим внимание на то, что Хёфлер
объясняет несовместимость через очевидность отсутствия сосуществования (а. а. О.
S. 129). Он явно смешивает идеальное несосуществование соответствующих положе-
ний (точнее говоря, несовместимость их обоюдной значимости) с реальным несосу-
ществованием соответствующих актов признания истинным, представления и т. д.
163
судит, что А есть» — очевидно, вполне равнозначны. Итак, есте-
ственно, что положения, смысл которых состоит в высказывании
того, что закономерно входит в понятие истины, и того, что ис-
тинность положений известных форм обусловливает истинность
положений коррелятивных форм, допускают эквивалентные ви- 5
доизменения, в крторых устанавливается отношение между воз-
можным появлением очевидности и формами суждений.
Но^уяснение фгой связи дает нам сразу средство для опровер-
жения попытки растворить чистую логику в психологии очевид-
ности. Все же положение «Л истинно» само по себе не означает ю
того же самого, что и его эквивалент «возможно, что кто-либо
судит, что есть Л». Первое не говорит о суждениях кого-либо,
хотя бы в самом дбщем смысле. Тут дело обстоит совершенно так
же, как и в случае с чисто математическими положениями. Вы-
сказывание а + b ^ b + а означает, что числовое значение суммы is
двух чисел не зависит от их положения в соединении, но ничего
не говорит о чьем-нибудь счете или суммировании. Последнего
рода суждение получается только при очевидном и равнозначном
преобразовании. In concrete* ведь {не дано}1 (и это установлено
a priori) числа без счета, суммы без суммирования. го
Но даже если мы оставим первоначальные формы чисто логи-
ческих положений и обратим их в соответствующие равнознач- , ^
ные положения очевидности, то из всего этого не возникает ниче- Я
го, на что психология могла бы притязать, как на свое достояние. £
Она есть эмпирическая наука, наука о психических фактах. Пси- 25 *
хологическая возможность, следовательно, есть случай реальной g
возможности. Но вышеупомянутые возможности очевидности I §
идеальны. Что психологически невозможно, то вполне возможно
з идеальном смысле. Разрешение обобщенной «проблемы трех
тел», скажем, «проблемы п тел» может превосходить всякую зо
человеческую способность к познанию. Но проблема имеет реше- -о
ние, следовательно, возможна соответствующая очевидность. Ц
Существуют десятичные числа с триллионами знаков, и имеются Я
соответствующие им истины. Но никто не может действительно -<
представить такие числа и действительно произвести относящие- 35 g
ся к ним сложения, умножения и т. д. Очевидность здесь психо- Я
логически невозможна, и все же она в идеале есть, несомненно, х
возможное психическое переживание. g
Обращение понятия истины в понятие возможности очевидного х
суждения аналогично отношению понятия индивидуального бытия 40 §
к понятию возможности восприятия. Эквивалентность этих поня-
тий, поскольку под восприятием разумеется только адекватное вос-
приятие, неоспорима. Следовательно, возможно восприятие, кото-
рое в одном созерцании охватывало бы весь мир, всю неистощи-
1 А: {не имеется}.
164
з:
i
О
CQ
О
ct
0)
и
и
о
и
0)
т
1_
о
-О
с;
I
мую бесконечность тел со всеми их частями, молекулами, атомами,
во всех их отношениях и определенностях. Разумеется, эта идеаль-
ная возможность не есть реальная возможность, которую можно
было бы допустить для какого-либо эмпирического субъекта {, тем
5 более что такое созерцание было бы бесконечным континуумом
созерцания: мыслимое в единстве — кантовскойидеей}.
Подчеркивая идеальность возможностей, которые могут быть
выведены относительно очевидности сужденияшз логических за-
конов и которые в аподиктических очевидность становятся нам
ю ясными в качестве a priori значимых, мы никоим образом не ду-
маем отрицать их психологическую пригодности. Из закона, что
из двух контрадикторных положений одно иггинно, а другое
ложно, мы выводим, например, истину, что изшары возможных
контрадикторных суждений одно и только орно может носить
is характер очевидности. Этот вывод очевиднсмправомерен, если
определять очевидность как переживание, фкотором судящий
сознает правильность своего суждения, т. е^его соответствие с
истиной. В таком случае новое положение высказывает истину
о совместимости или несовместимости определенных психиче-
20 ских переживаний. Но таким же образом и каждое чисто матема-
тическое положение говорит нам о возможных {и}1 невозможных
явлениях в области психического. Невозможен никакой эмпири-
ческий счет, никакой психический акт алгебраической трансфор-
мации или геометрического конструирования, который противо-
25 речил бы идеальным законам математики. Таким образом, эти
законы могут быть использованы психологически. Мы всегда мо-
с; I жем выводить из них априорные возможности и невозможности,
относящиеся к известным видам психических актов, актов вычис-
ления, связывания путем сложения, умножения и т. д. Но в силу
зо этого сами эти законы еще не суть психологические положения.
Задачей психологии как естественной науки о психических пере-
g живаниях является исследование естественной обусловленно-
сти этих переживаний. К ее области относятся, стало быть, в част-
ое ности, естественные [каузальные) отношения математических и
|" 35 логических активностей. Но их идеальные отношения и законы
^ образуют особое царство (Reich). Оно конституируется2 в виде
чисто родовых положений, построенных из «понятий», которые
суть не понятия классов психических актов, но {идеальные поня-
тия (Idealbegriffe) (сущностные понятия (Wesensbegriffe))}3, кото-
40 рые имеют свою конкретную основу в этих актах {, соответствен-
но, в их объективных коррелятах}. Число три, истина, названная
именем Пифагора, и т. п. — все это, как мы указывали, суть не эм-
1 А: {или}.
1 В А следовало: {в конечном счете}.
■' А: {идеи}.
лирические единичности или классы единичностей, это — иде-
альные предметы, которые мы схватываем путем идеации в {кор-
релятах актов}1 сЧета, очевидного суждения и т. п.
Итак, по отношению к очевидности единственная задача психо-
логии — изыскивать естественные условия охватываемых этим 5
названием переживаний, следовательно, исследовать реальные
связи, в которЦх, по свидетельству нашего опыта, возникает и ис-
чезает очевидность. В число этих естественных условий входит
концентрация интереса, известная свежесть ума, упражнение
и т. п. Их исследование дает не познание с точным содержанием, ю
не очевидные ошцие положения с характером подлинных зако-
нов, а лишь неточные эмпирические общие положения. Но очевид-
ность суждения Зависит не только от психологических условий,
которые мы молс^м также назвать внешними и эмпирическими,
поскольку они оковываются не исключительно на специфиче- is
ской форме и материи суждения, а на его эмпирической связи в
душевной жизни; ^га очевидность зависит также от идеальных
условий. Каждая истина {есть}2 идеальное единство в отношении к
бесконечному и неограниченному в своей возможности многооб-
разию правильных высказываний той же самой формы и материи, го
Каждое актуальное суждение, принадлежащее к этому идеально-
му многообразию, выполняет хотя бы только в своей форме или в
своей материи идеальные условия возможности своей очевидно-
сти. Чисто логические законы суть истины, вытекающие из самого
понятия истины и родственных ему по существу понятий. В при- 25
менении же к возможным актам суждения они, основываясь на
одной только форме суждения, высказывают идеальные условия
возможности или невозможности его очевидности. Из этих обоих
видов условий очевидности одни связаны с особой организацией
видов психических существ, попадающих в рамки соответствую- зо
щей психологии; ибо психологическая индукция не идет дальше
опыта; другие же в качестве идеально закономерных значимы для
каждого возможного сознания вообще.
§51. Решающие пункты в этом споре
В конечном счете окончательное разъяснение и этого спора
зависит, прежде всего, от правильного познания самого принци-
пиального теоретико-познавательного различия, а именно раз- 40
личия между реальным и идеальным, соответственно, от позна-
ния всех тех различий, на которые оно распадается. Это — не раз
подчеркнутые различия между реальными и идеальными истина-
■А: {акте}.
1 А: (представляет собой}.
166
ми, законами, науками, между реальными и идеальными (индиви-
дуальными и видовыми) всеобщностями и единичностями и т. д.
Правда, в известной мере всякий знает эти различия, и даже та-
кой крайний эмпирист, как Юм, проводит основное различение
5 между «relation of ideas» и «matters of fact» — то самое различе-
ние, которому еще до него учил великий идеалист Лейбниц, отде-
ляя writes de raison от verites defait. Но провести важное в теоре-
тико-познавательном плане разделение еще не знкчит правильно
понять его теоретико-познавательную сущности Надо ясно no-
lo нять, что же такое есть это идеальное само по себе и в его отно-
шении к реальному, как может быть установлвю соотношение
между идеальным и реальным, как идеальное присуще реальному
и познается в нем. Основной вопрос заключается в том, действи-
тельно ли идеальные объекты мышления — вышжаясь по-совре-
15 менному — суть лишь указания сокращенны! ради «экономии
мышления» способов выражения, которые,^будучи сведены к
своему собственному содержанию, распадаются на сплошь инди-
видуальные единичные переживания, на сплошь представления и
суждения о единичных фактах; или же прав идеалист, когда гово-
20 рит, что эмпиристское учение, правда, можно высказать в виде
туманного обобщения, но нельзя продумать до конца; что каждое
высказывание, следовательно, и каждое высказывание, относя-
щееся к самому этому учению, претендует на смысл и значимость
и что каждая попытка свести эти идеальные единства к реальным
25 единичностям запутывается в неизбежных нелепостях; что раз-
дробление понятия на какой-нибудь объем единичностей без ка-
с; I кого-либо понятия, которое придавало бы этому объему единст-
во в мышлении, немыслимо и т. д.
С другой стороны, понимание нашего различения реальной и
зо идеальной «теории очевидности» предполагает правильные по-
^ нятия очевидности и истины. В психологистской литературе
8 {последних десятилетий}1 об очевидности говорят {так}2, как буд-
^ то она есть случайное чувство, появляющееся при одних сужде-
сс ниях, отсутствующее при других; в лучшем случае таким образом,
^ 35 что оно у людей вообще, точнее говоря, у каждого нормального
$ человека, находящегося в нормальных условиях суждения, свя-
зано с одними суждениями и не связано с другими. Каждый нор-
мальный человек при известных нормальных обстоятельствах
ощущает очевидность положения 2+1 = 1 + 2, как он ощущает
40 боль, когда обожжется. Правда, тогда возникает вопрос, на чем
же основывается авторитет этого особого ощущения, каким об-
разом последнее гарантирует истинность суждения, налагает на
него «печать истины», «возвещает» о его истинности, или как бы
1 А: {наших дней}.
2 А: {в том роде}.
167
еще образно ни выражались. Хочется также спросить, как можно
точно определить туманные слова о нормальных способностях и
нормальных обстоятельствах, и прежде всего указать на то, что
даже при ссылке на нормальность объем очевидных суждений не
совпадает с объемом суждений, соответствующих истине. Никто, 5
в конце концов, не станет отрицать, что и для нормального чело-
века, высказывающего суждение при нормальных обстоятель-
ствах, огромнее большинство возможных правильных суждений
лишено очевидности. Но нельзя же понятие нормальности фор-
мулировать тага что ни один человек, действительно существую- ю
щий и возможней среди данных ограниченных природных усло-
вий, не мог бы бють назван нормальным.
Если эмпиржм вообще не понимает отношения между иде-
альным и реальнШш в мышлении, то он не понимает и отношения
между истиной ^очевидностью. Очевидность не есть дополни- is
тельное чувство, случайно или с естественной закономерностью
присоединяющееся к определенным суждениям. Это вообще не
психическая характеристика1, которую можно было бы просто
прикрепить к любому суждению определенного класса (напри-
мер, класса так называемых «истинных» суждений); {так что го
феноменологическое}2 содержание соответствующего, рассмат-
риваемого самого по себе суждения остается тождественным, все
равно, приклеилась ли к нему эта характеристика или нет. Тут I R
дело обстоит отнюдь не так, как мы обычно представляем себе £
связь содержаний ощущений и относящихся к ним чувств: а имен- 25 *
но, что два лица имеют одинаковые ощущения, но разно реагиру- g
ют на них в чувстве. Очевидность же есть именно не что иное, как I §
«переживание» истины. Истина переживается, конечно, только в
том смысле, в каком вообще идеальное может быть {переживани-
ем}3 в реальном акте. Другими словами, истина есть идея, единич- зо
ный случай которой есть актуальное переживание в очевидном -о
суждении. {Очевидное же суждение есть сознание первичной (ori- Щ
ginar) данности. Неочевидное суждение относится к нему подобно £
тому, как любое представляющее полагание предмета к его адек- -<
ватному восприятию. Адекватно воспринятое не есть лишь ка- зэ £
ким-либо образом мысленно подразумеваемое, но также первич- ^
но данное в акте в том виде, как оно мысленно подразумевается, х
т. е. как само присутствующее (selbst gegenwartig) и схваченное §
без остатка;\ Так {сходным образом} то, о чем судят с очевидно- 3
%
о
1 В А следовало: (такого вида}.
2 А: {как будто психологическое}.
' А: {пережито}.
4 А: {Отсюда сравнение со зрением, созерцанием, восприятием истины в очевид-
ности. И как в области восприятия невидимость чего-либо не означает его небытия,
так и отсутствие очевидности не означает неистинности. Истина относится к очевид-
ности аналогично тому, как бытие чего-либо индивидуального относится к его адек-
из
О
68
стью, не только обсуждается (подразумевается судящим, выска-
зывающим, утверждающим образом), но {в качестве данного}
само присутствует в переживании — присутствует в том смысле, в
каком может «присутствовать» положение дел в том или ином
5 постижении значения и в зависимости от его вида, в качестве еди-
ничного или общего, эмпирического или идеального и т. п. {Ана-
логия, связывающая все оригинально дающие переживания, ведет
затем к аналогизирующим высказываниям: очевидностью назы-
вают видение, усмотрение, схватывание самого данного («истин-
ю ного») положения дел, соответственно, в понятней эквивокации,
истины. И как в области восприятия незаметносж ни в коем слу-
чае не пересекается с небытием, так и отсутстви! очевидности не
означает неистинности}. Переживание совпадения между мыс-
ленно полагаемым (Meinung) и {самим} присутствующим, которое
is в нем подразумевается, между {актуальным}1 шыслом высказы-
вания и {самим данным}2 положением дел, е<$гь очевидность, а
идея1 этого совпадения есть истина. Идеальность же истины об-
* | разует ее объективность. Это не случайный факт, что мысль о не-
котором положении (Satz) здесь и теперь находится в согласии
о I 20 {с данным}4 положением дел. Это отношение касается, скорее,
ф тождественного значения положения и тождественного положе-
У ния дел. «Значимость» или «предметность» (соответственно, «от-
* сутствие значимости», «беспредметность») присущи не высказы-
2 ванию как данному переживанию во времени, а высказыванию in
§> 25 specie, (чистому и тождественному) высказыванию 2 х 2 = 4 и т. п.
Только при этом понимании можно признать, что {осущест-
с; I вить суждение U (т. е. суждение с содержанием, со значением U)
как очевидное суждение и постичь, что истина U имеет место}5, —
есть одно и то же. В соответствии с этим мы имеем также очевид-
зо ность, что ничье очевидное постижение — поскольку оно дейст-
<=> вительно таково — не может спорить с нашим. Ибо это означает
g лишь, что то, что пережито нами как истинное, {также}6 совер-
^ шенно истинно, не может быть ложным. {А это вытекает из общей
ее сущностной связи между переживанием истины и истиной}. Сле-
|" 35 довательно, только при нашем понимании исключено сомнение,
m
ватному восприятию. Отношение же суждения к очевидному суждению аналогично
отношению наглядного полагания (в качестве восприятия, воспоминания и т. п.) к
адекватному восприятию. Наглядно представленное и принятое за сущее есть не
просто подразумеваемое, но также присутствующее в акте так, в качестве чего оно
мысленно подразумевается}.
1 А: {пережитым}.
2 А: {пережитым}.
3 Выделено курсивом в В.
4 А: {пережитым}.
5 А: {постичь суждение U (т. е. суждение с содержанием, со значением U) и по-
стичь, что U истинно}.
* А: {тем самым}.
169
которого не может избежать понимание очевидности как случай-
но примешанного чувства и которое, очевидно, равняется полно-
му скептицизму: а именно исключено сомнение относительно
того, не может ли в то время, как мы имеем очевидность бытия U,
кто-либо другой иметь очевидность бытия чего-либо, очевидно 5
несовместимого с 17, и не могут ли вообще встречаться неустра-
нимые коллизии между двумя сознаниями очевидности. Отсюда,
далее, мы понимаем, почему «чувство» очевидности не может
иметь никакой! другого существенного предварительного усло-
вия, кроме истинности соответствующего содержания суждения, ю
Ибо само собой разумеется, где ничего нет, там и нечего видеть, и
также не менее |сно, что там, где нет истины, не может быть и ис-
тинного усмотрения, другими словами, там нет и очевидности
{(ср. т. 2, исследование 6, гл. 5)}1.
\
\
1 В А следовало: (Однако довольно об этом. Что касается более подробного ана-
лиза этих отношений, то мы отсылаем к соответствующим специальным исследовани-
ям в дальнейших частях этого труда}.
из
О
О
Q
-1
:э
о
пз
D
=1
~о
CD
2=>
TJ
Q
О
О
X
О
X
X
о
о
Q
Девятая глава
Принцип экономии мышления и логика
J
§ 52. Введение 1
В близком родстве с психологизмом, опровержением которо-
го мы занимались до сих пор, находится другш форма эмпири-
ческого обоснования логики и гносеологии,|гособенно сильно
распространившаяся за последние годы: это биологическое обос-
нование логики и гносеологии посредством принципа наимень-
шей затраты силы, как у Авенариуса, или йринципа экономии
мышления, как это называет Мах. Что это направление в конце
концов впадает в психологизм, яснее всего видно из «Психоло-
гии» Корнелиуса. Тут вышеупомянутый принцип открыто излага-
ется как «основной закон разума » и одновременно как «основной
всеобщий психологический закон»1. Психология (и, в частности,
психология процессов познания), построенная на этом основном
законе, вместе с тем должна дать основу для философии вообще2.
Мне кажется, что в этих теориях экономии мышления вполне
правомерные и при соответствующем ограничении весьма плодо-
творные мысли получают такое применение, которое, в случае
всеобщего признания, означало бы гибель всякой истинной логи-
ки и теории познания, с одной стороны, и психологии — с другой3.
Мы исследуем сначала характер принципа Маха-Авенариуса
как принципа телеологического приспособления; затем мы
определим ценное в его содержании и правомерные цели вытека-
ющих отсюда исследований в области психической антрополо-
гии и практического учения о знании; в заключение мы докажем
неспособность его оказать какую-либо помощь в деле обоснова-
ния психологии, и прежде всего — чистой логики и теории по-
знания.
1 Cornelius H. Psychologie als Erfahrungswissenschaft. Leipzig: Teubner, 1897.
S. 82, 86.
2 a. a. 0. S. 3-9 («Methode und Stellung der Psychologie»).
■' Отрицательное отношение к одной из главных тенденций философии Авенари-
уса, которое мне приходится развить в этой главе, не препятствует мне высоко ценить
безвременно скончавшегося исследователя, как и глубокую серьезность его научных
трудов.
171
§ 53. Телеологический характер принципа
Маха-Авенариуса и научное значение экономики
мышления'
Как бы ни формулировать этот принцип, он носит характер 5
принципа развития или приспособления; наука понимается тут
как наиболее Целесообразное (экономное, сберегающее силу)
приспособление мыслей к различным областям явлений.
В предисловии к своей габилитационной работе Авенариус
формулирует э}Гот принцип следующим образом: «Изменение, ю
которое вноси'Адуша в свои представления при присоединении
новых впечатлений, является насколько возможно минималь-
ным». И далее: «Но поскольку душа подчинена условиям органи-
ческого существования и вытекающим из них требованиям целе-
сообразности, указанный принцип становится принципом разви- \ъ
тия: душа употребляет для апперцепции не более силы, чем
необходимо, и из множества возможных апперцепции отдает
предпочтение той, которая производит ту же работу с меньшей
затратой сил, соответственно, с той же затратой сил производит
большую работу; при благоприятствующих условиях душа даже 20
предпочитает меньшей в данный момент затрате сил, которая, од-
нако, связана с меньшим размером действия или с меньшей дли- | -^
тельностью действия, временно большее напряжение сил, обеща- | g
ющее гораздо больше, или более длительное действие»2.
Возросшая степень абстракции, которой Авенариус добива- 25 | *
ется вводя понятие апперцепции, ввиду обширности этого поня-
тия и бедности его содержания досталась дорогой ценой. Мах I о
справедливо ставит на первое место то, что у Авенариуса являет-
ся результатом обстоятельных и в целом довольно сомнительных
дедукций: а именно, что наука дает как можно более полную ори- зо
ентацию в соответствующих сферах опыта, как можно более эко- т?
номное приспособление наших мыслей к ним. Впрочем, он не лю- £
бит (и опять-таки совершенно справедливо) говорить о принципе, §
а предпочитает говорить просто об «экономической природе» на-
учного исследования, об «экономизирующем мышление эффек- 35 §
те» понятий, формул, теорий, методов и т. п. |
Итак, в этом принципе речь идет не о принципе в смысле рацио- ^
нальной теории, не о точном законе, который был бы способен |
функционировать как основание рационального объяснения (как g
это могут делать чисто математические или физико-математи- 40 i
^
1 После того как термин Маха «экономия мышления» получил всеобщее право х
гражданства, мне, надеюсь, по крайней мере на протяжении следующих страниц, поз- о
волено будет удобное словообразование «экономика мышления» для обозначения ^
научной совокупности исследований в области экономии мышления. g
2 Avenarius R. Philosophic als Denken der Welt gemaB dem Prinzip des kleinsten
KraftmaBes. Prolegomena zu einer Kritik der reinen Erfahrung. Leipzig, 1876. S. 111 f.
Z]
D
О
172
ческие законы), но об одной из тех ценных телеологических то-
чек зрения, которые в биологических науках вообще очень полез-
ны и все без исключения могут быть введены в состав общей идеи
развития.
5 Здесь налицо отношение к самосохранению и сохранению
рода. Действия животного определяются представлениями и
суждениями. Если бы последние были недостаточно приспособ-
лены к течению событий, то нельзя было бы использовать преды-
дущий опыт, предвидеть новое, средства и целш не находились
ю бы в надлежащем соответствии. Если бы так 6hLvo, по меньшей
мере, в грубо усредненном кругу жизни данньж индивидов и в
отношении к угрожающим им опасностям или благоприятным
для них выгодам, то сохранение было бы невозможно. Существо
человекоподобного вида, которое лишь переживало бы содер-
15 жания ощущений, но не совершало бы никакжх ассоциаций, не
приобретало бы привычек к представлениям,/стало быть, суще-
ство, которое было бы не способно предмефно толковать со-
держания, воспринимать внешние вещи и события, по привычке
ожидать их или снова представлять их в воспоминании и которое
го во всех этих актах опыта не было бы уверено в приблизительном
успехе, — как могло бы оно сохранить существование? Уже Юм
в этом смысле говорил «о некоторого рода предопределенной
гармонии между течением явлений природы и следованием на-
ших идей»1, а современное учение о развитии склонно развивать
25 далее эту точку зрения и изучить в деталях соответствующие те-
леологические черты духовной организации. Эта точка зрения,
несомненно, столь же плодотворна для психической биологии,
сколь плодотворной она уже давно является для физической
биологии.
зо Разумеется, ей подчинена область не только слепого, но и ло-
ё гического, научного мышления. Преимуществом человека явля-
g ется разум. Человек — это не только вообще существо, которое
^ приноравливается посредством {восприятий и опыта}2 к своим
ее внешним условиям; он также мыслит и преодолевает посред-
|" 35 ством понятия узкие пределы наглядного. В понятийном позна-
^ нии он доходит до строгих каузальных законов, которые позво-
ляют ему в несравненно большем объеме и с несравненно боль-
шей уверенностью, чем это было бы возможно в ином случае,
предвидеть ход будущих явлений, воссоздавать течение прошед-
40 ших, вычислять наперед возможные действия окружающих ве-
щей и подчинять их себе на практике. «Science d'oit prevoyance,
1 Hume D. An Enquiry concerning Human Understanding. Sect. V. Part. II (Essays, ed.
Greena.Grose.Vol.il. P. 46).
2 A: { представлений и суждений}.
173
prevoyance d'oit action»1, — метко говорит Конт. Сколько бы
страданий не причинял, и далеко не редко, односторонне экзаль-
тированный пор|ыв к познанию отдельному исследователю, в
конце концов, его плоды, сокровища науки, все же служат на
пользу всего человечества. 5
В вышесказанном, правда, еще не было и речи об экономии
мышления. Hd эта мысль тотчас же напрашивается, как только
мы точнее обдумаем, чего требует идея приспособления. Какое-
либо существо «чевидно организовано тем более целесообразно,
т. е. тем лучше приспособлено к условиям своей жизни, чем быст- ю
рее и с чем меньшей затратой сил оно может каждый раз выпол-
нять действия, необходимые или благоприятные для своего раз-
вития. В случае чрких-либо (обыкновенно принадлежащих к из-
вестной сфере и выступающих только в известные промежутки
времени) вредных^ли полезных явлений оно будет тем скорее го- is
тово к обороне илйунаступлению, будет иметь успех и у него оста-
нется тем больше запасной силы, чтобы противостоять новым
опасностям или реализовать новые выгоды. Разумеется, тут речь
идет о неясных, только грубо согласованных между собой и оце-
ниваемых нами отношениях, но все же это отношения, о которых го
можно с достаточной определенностью говорить и обсуждение
которых, по крайней мере в пределах известных областей, следу-
ет считать в общем весьма поучительным. | "g
Это, несомненно, применимо к области умственной работы. Q
Раз признано, что она способствует самосохранению, то ее мож- 25
но рассматривать с экономической точки зрения и телеологиче- | g
ски оценивать действия, фактически осуществляемые человеком.
Можно также, так сказать a priori, представить известные совер-
шенства как соответствующие экономии мышления и затем пока-
зать, что они реализуются в формах и путях процесса нашего зо
мышления — либо во всяком мышлении вообще, либо в более раз- тэ
витых умах или в методах научного исследования. Во всяком слу- £
чае, здесь открывается область обширных, благодарных и поучи- §
тельных исследований. Ведь область психического является час- %
тичной областью биологии, и, следовательно, в ней возможны не 35 g
только абстрактно психологические исследования, которые, на- |
подобие физики, направлены на элементарную закономерность, *
но и конкретно психологические, в частности, телеологические ^
исследования. Из последних конституируется психическая ант- g
ропология как необходимая спутница физической, они рассмат- 40 |
ривают человека в жизненном сообществе человечества и далее в ^
совокупности всей земной жизни. ^
Jn
Z]
1 «Где наука — там предвидение, где предвидение — там действие» (срр.). — Прим.
ред.
s
I
О
CD
О
и
и
О)
и
CD
x
s
l_
О
174^_
§ 54. Более подробное изложение правомерных
целей экономики мышления, главным образом
в сфере чисто дедуктивной методики. Их отношение
s к логическому практическому руководству
Специально применительно к сфере науки, то|ка зрения эко-
номии мышления может дать значительные результаты, она может
пролить яркий свет на антропологические оснотния различных
ю методов исследования. Более того, некоторые из самых плодо-
творных методов, характерных для наиболее пепЁдовых наук, мо-
гут быть удовлетворительно поняты только с учежом особенностей
нашей психической организации. Очень хорошвпо этому поводу
говорит Мах: «Кто занимается математикой, ш просветившись в
is означенном направлении, тот должен часто исжытывать неприят-
ное впечатление, будто карандаш и бумага умйее его самого»1.
Необходимо обратить здесь внимание ф следующее. Если
принять в расчет, сколь ограничены интеллектуальные силы че-
ловека и, далее, сколь узка та сфера, внутри которой находятся
20 еще вполне доступные пониманию усложнения абстрактных по-
нятий, и как трудно уже одно лишь понимание таких своеобразно
сочетающихся усложнений; если, далее, рассудить, как мы по-
добным же образом ограничены в непосредственном (eigentlich)
понимании смысла даже лишь умеренно сложных связей между
25 положениями и еще более — в действительном и очевидном осу-
ществлении даже умеренно сложных дедукций; наконец, если
принять во внимание, как ничтожна a fortiori сфера, в которой
первоначально может вращаться активное, вполне ясное, повсю-
ду испытывающее сами идеи исследование, — если взвесить все
зо это, то надо изумляться, как вообще могли возникнуть более об-
ё ширные рациональные теории и науки. Так, например, серьезная
g проблема заключается в том, как возможны математические дис-
^ циплины, где совершенно свободно движутся не относительно
с* простые мысли, но целые нагромождения мыслей, и где исследо-
^ 35 вание создает все усложняющиеся их сочетания.
^ Это делают возможным искусство и метод. Они преодолевают
несовершенства нашей духовной организации и позволяют нам
косвенно посредством символических процессов, при отсутствии
наглядности, собственного понимания и очевидности, выводить
40 результаты, которые совершенно надежны, ибо раз и навсегда га-
1 Macb Е. Die Mcchanik in ihrer Entwicklung, historisch-kritisch dargestellt. Leipzig:
F.A. Brockhaus, 1883. S. 460 (в рус. пер.: Max Э. Механика. СПб., 1909). Это место за-
служивает того, чтобы быть приведенным целиком. Далее говорится: «Такого рода
занятия математикой в качестве учебного предмета вряд ли дают для образования
больше, чем занятия каббалой или мистическим квадратом. В результате неизбежна
мистическая тенденция, которая при случае приносит свои плоды».
175
рантированы общим основанием правильности метода. Все отно-
сящиеся сюда искусственные приемы (которые имеются в виду,
когда вообще в определенном точном смысле речь идет о методе)
носят характер мер по экономии мышления. Они исторически и
индивидуальнЪ вырастают из известных естественных процессов ъ
экономии мышления, а по мере того как практико-логическая
рефлексия исследователя приходит к ясному пониманию их пре-
имуществ, они|совершенствуются вполне сознательно, искусст-
венно связываются и таким образом производят более сложную,
но несравненноюолее продуктивную, чем естественная, машине- ю
рию мышления. Таким образом, путем очевидного уяснения и по-
стоянно сообразуясь с особенностями нашей духовной организа-
ции1, первопроходцы науки изобретают методы, общую право-
мерность которьцс они устанавливают раз и навсегда. Раз это
сделано, эти метоДы могут применяться в каждом данном отдель- is
ном случае и без сознания очевидности, так сказать, механически;
объективная правильность результата обеспечена.
Эта широкомасштабная редукция очевидных процессов мыш-
ления к механическим, благодаря чему огромные области неосу-
ществимых прямым путем задач мышления решаются косвенным го
путем, основывается на психологической природе знаково-сим-
волического мышления. Это играет неизмеримо большую роль не
только для построения слепых механизмов, — на манер арифме-
тических предписаний для четырех действий и точно так же для
более высоких операций с десятичными числами, где результат 25 I *
(иногда при помощи логарифмических таблиц, тригонометриче- §
ских функций и т. п.) получается без всякого содействия уясняю- I §
щего мышления, — но также в связях уясняющего исследования и
доказывания. Здесь можно было бы, к примеру, упомянуть о при-
мечательном удвоении всех чисто математических понятий, в зо
силу которого, в особенности в арифметике, общие арифмети- "о
ческие знаки сначала употребляются в смысле изначальной де- j£
финиции как знаки соответствующих числовых понятий, а затем §
функционируют, напротив, как чисто операционные знаки, а *
именно как знаки, значение которых определяется исключитель- 35 g
но внешними формами операций; каждый из них означает просто |
что-то, чем в этих определенных формах можно пользоваться на ^
бумаге известным способом2. Эти замещающие операционные |
__ CD
1 Разумеется, это не означает: при помощи научной психологии. х
2 Если вместо внешних форм операций взять, так сказать, внутренние, если пони- __
мать знаки в смысле «каких-либо объектов мышления», которые находятся в «опре-
деленных» отношениях, допускают «определенные» сочетания, но лишь так, что к б
ним применимы, причем в соответствующем формальном смысле, законы операций ""
и отношений: а + Ь = Ь + а и т. д., то вырастает новый ряд понятий. Это — ряд, веду-
щий к «формальному» обобщению первоначальных дисциплин, о котором мы сейчас
будем говорить в тексте.
со
н
Q
:п
176
с;
и
и
X
ф
х
^
и
о
т
X
1_
о
с;
Q.
(D
U
понятия, благодаря которым знаки превращаются в своего рода
игральные марки, имеют решающее и исключительное значение
на самых протяженных отрезках арифметического мышления и
даже исследования. Они означают его огромное облегчение, они
5 переносят его с тяжело доступных высот абстракции на удобный
путь наглядного представления, где рациональнр организован-
ное воображение может действовать в пределах правил свободно
и с относительно небольшими усилиями, приблизительно так, как
в играх, основанных на правилах.
ю В связи с этим можно бы также указать на т4 как в чисто ма-
тематических дисциплинах ведущий к экономишмышления пере-
ход от собственного мышления к замещающеЛг, сигнитивному
сначала совершенно незаметно дает повод к формальным обоб-
щениям первоначальных рядов мыслей, даже §вук, и также ука-
15 зать на то, как таким путем, почти без всякой специально направ-
ленной на это духовной работы, вырастают дфуктивные дисцип-
лины с бесконечно расширенным горизонтов. Из арифметики,
к I которая изначально является учением о совокупностях и величи-
g нах, возникает таким образом и в известном смысле сама собой
о 20 обобщенная, формальная арифметика, в отношении которой ко-
о) личества и величины суть только случайные объекты применения
У | и более не основные понятия. И по мере того, как здесь в дело
вступает вполне сознательная рефлексия, в качестве дальнейше-
го расширения вырастает чистое учение о многообразии, которое
25 по форме охватывает все возможные дедуктивные системы и для
которого даже система форм формальной арифметики есть толь-
с: I ко единичный случай1.
Анализ этих и подобных им типов методов, а также закончен-
ное выяснение того, что они могут дать, представляет собой, быть
зо может, прекраснейшее и во всяком случае менее всего обрабо-
танное поле для теории науки, в особенности для столь важной и
поучительной теории дедуктивной (в обширнейшем смысле, ма-
>- тематической) методики. Одними общими местами, одними лишь
п туманными словами о замещающей функции знаков, о сберегаю-
^ 35 щих силу механизмах и т. п. дело, разумеется, не может кончить-
$ ся; повсюду необходимы глубокие анализы, нужно действительг
но произвести исследование каждого типически отличного мето-
да и показать его экономическое действие, наряду с точным
разъяснением этого действия.
40 Если понять ясно смысл поставленной здесь задачи, то и под-
лежащие решению проблемы экономии мышления в донаучном и
вненаучном мышлении получают новое освещение и новую фор-
му. Самосохранение требует известного приспособления к внеш-
ней природе; оно требует, сказали мы, способности в известной
1 Ср. кое-что об этом в главе XI, § 69, 70.
177
мере правильно судить о вещах, предвидеть течение событий, пра-
вильно оценивать причинные связи и т. п. Но действительное по-
знание всего этого — если оно вообще осуществляется — осущест-
вляется только в науке. А как могли бы мы практически правильно
судить и умозаключать без ясного постижения, которое в целом 5
может дать только наука, этот дар немногих? Практическим по-
требностям дойаучной жизни служат некоторые очень сложные и
плодотворные^етоды — вспомним хотя бы о десятичной системе.
Если они {такж|} не выработаны сознательно (einsichtig), а вырос-
ли естественны]! образом, то возникает вопрос, как возможно по- ю
добное, как слфые механические операции в конечном выводе
могут совпадать^ тем, чего требует ясное понимание?
Соображение, {как мы их наметили}1 выше, укажут нам путь.
Чтобы выяснить Телеологию донаучных и вненаучных методов,
необходимо (прежде всего}2 посредством точного анализа coot- is
ветствующих связей представлений и суждений, а равно действу-
ющих диспозиций, установить фактическую сторону, психологи-
ческий механизм соответствующего способа мышления. Действие
последнего в направлении экономии мышления обнаруживается
{тогда} в доказательстве, что этот способ может быть обоснован го
косвенно и логически с очевидностью, т. е. что его результаты —
с необходимостью или с известной, не малой вероятностью —
должны совпадать с истиной. Наконец, чтобы не пришлось счи-
тать естественное возникновение экономизирующего мышление
аппарата чудом (или, что то же, результатом творческого акта 25 I *
божественного разума), необходимо заняться тщательным ана- §
лизом естественных и господствующих мотивов и условий пред- I §
ставления у среднего человека (а также у дикаря, животного
и т. д.) и на основе этого показать, как мог и должен был «сам
собой» развиться из чисто природных оснований такого рода зо
плодотворный образ действий3. -о
Этим уяснена вполне, по моему мнению, правомерная и пло- j|
дотворная идея экономики мышления и обозначены в общих чер- §
fax проблемы, которые ей предстоит разрешить, и главные на- *
правления, по которым она должна идти. Ее отношение к логике, ъъ §
в практическом смысле практического руководства в научном |
познании, понятно само собой. Очевидно, она представляет важ-
ную основу этого практического руководства, ибо она оказывает |
Ч
Q
£
^i
1 В А: {вроде намеченных}. i
2 А: {с одной стороны}. *
• Нет более удобного примера для выяснения сущности подлежащих решению
и выше кратко намеченных задач, как естественный ряд чисел. Именно потому, что о
он казался мне столь поучительным, я весьма детально обсудил его в главе XII моей 5
Философии арифметики (1, 1891), и притом так, что это обсуждение может служить q
типичной иллюстрацией способа, каким, на мой взгляд, должны вестись такого рода
исследования.
178
существенную помощь для конституирования идеи технических
методов человеческого познания, для полезной специализации
таких методов, а также для выведения правил их оценки и изоб-
ретения.
5
§ 55. Экономика мышления не имеет значения
для чистой логики и учения о познании^
Ее отношение к психологии
ю Поскольку эти мысли совпадают с учением |>. Авенариуса и
Э. Маха, разногласия между нами нет, и я с радЛстью присоеди-
няюсь к ним. Я действительно убежден, что в осЛенности трудам
Э. Маха по истории методологии мы обязаны мншгим в части логи-
ческого поучения, и даже там, где нельзя в полней мере (или нель-
15 зя совершенно) согласиться с его выводами. Ж сожалению, Мах
не затронул именно тех, как мне казалось, наиболее плодотвор-
ных проблем дедуктивной экономики мышлеиия, которые я выше
пытался формулировать, хотя и кратко, но, Надеюсь, достаточно
определенно. И то, что он этого не сделал, безусловно объясняет-
20 ся, отчасти, теми ошибочными теоретико-познавательными посту-
латами, которые он счел {необходимым}1 положить в основу своих
исследований. Но именно с ними и связано особенно сильное воз-
действие работ Маха. С этой стороны его идеи сходятся также с
мыслями Авенариуса, и эта же сторона заставляет меня здесь вы-
25 ступить против него.
Учение Маха об экономии мышления, как и учение Авенариу-
са о наименьшей затрате сил, относится, как мы видели, к извест-
ным биологическим фактам и в конечном счете представляет от-
расль учения о развитии. Отсюда само собой разумеется, что хотя
зо упомянутые исследования могут пролить свет на практическое
§_ учение о познании, на методологию научного исследования, но
g никоим образом не на чистое учение о познании, в частности на
^ идеальные законы чистой логики. Напротив, сочинения школы
ст Маха-Авенариуса, по-видимому, нацеливаются именно на тео-
|" 35 рию познания с обоснованием в духе экономии мышления. Про-
$ тив подобного понимания и употребления экономии мышления
обращается, естественно, весь арсенал возражений, которые были
приведены нами выше против психологизма и релятивизма. Обос-
нование учения о познании в духе экономии мышления возвраща-
40 ет нас, в конце концов, к психологическому обоснованию, так что
здесь не требуется ни повторять, ни специально адаптировать
наши аргументы. У Корнелиуса нагромождаются очевидные не-
совместимости в силу того, что он берется вывести из телеологиче-
1 А: {надлежащим}.
179
ского принципа психической антропологии элементарные факты
психологии, которые, со своей стороны, уже предполагаются для
выведения самого этого принципа, а также в силу того, что он да-
лее стремится к гносеологическому обоснованию философии во-
обще посредством психологии. Я напоминаю о том, что этот так 5
называемый принцип менее всего есть рациональный принцип,
завершающий объяснение, но он суть просто обобщение комплек-
са фактов приспособления — комплекса, который — в идеале —
требует окончательной редукции к элементарным фактам и эле-
ментарным законам, все равно, сможем ли мы когда-либо достичь ю
этого или нет. ^
Обоснование^психологии на телеологических принципах, при-
нимаемых за «основные законы», с целью объяснить посредст-
вом них различнее психические функции, не может содейство-
вать развитию психологии. Несомненно, поучительно показать is
телеологическое значение психических функций и важнейших
психических образований, следовательно, показать в деталях,
как и посредством чего фактически образующиеся комплексы
психических элементов обладают тем свойством полезности для
самосохранения, которого мы ожидаем a priori. Но выставлять го
дескриптивно данное в качестве «необходимого следствия» этих
принципов, притом так, что создается видимость действительно-
го объяснения, и, сверх того, делать это в контексте научного
изложения, посвященного, главным образом, уяснению послед-
них основ психологии, — это может вести только к путанице. 25
Психологический или теоретико-познавательный закон, ко-
торый говорит о стремлении произвести возможно большую ра-
боту в том или ином направлении, есть бессмыслица. В чистой
сфере фактов не существует «возможно большего», в сфере за-
кономерности не существует стремления. В психологическом зо
смысле в каждом случае происходит нечто определенное, ровно ~о
столько-то и не больше. j§
Фактическая сторона принципа экономии сводится к тому, 1
что существуют представления, суждения и иные переживания %
мышления, и в связи с ними также чувства, которые в форме удо- 35 §
вольствия содействуют известным интеллектуальным тенденци- §
ям, в форме же неудовольствия отталкивают от них. Далее мож- I
но констатировать в целом и в общих чертах поступательный £
процесс образования представлений и суждений, причем сначала Ё
из элементов, изначально лишенных значения, образуются отдель- ф
ные данные опыта, а затем эти данные сливаются в одно более 40 §
или менее упорядоченное единство опыта. По психологическим ^
законам на основе грубо согласующихся первых психических §
коллокаций возникает представление единого1, общего для всех 3
1 Выделено курсивом в В.
(К
з:
i
О
m
а
ф
и
и
X
Ф
и
ф
т
X
|_
о
с;
1801
нас мира и слепая эмпирическая вера в его существование. Но
нельзя упускать из виду, что этот мир не для каждого в точности
тот же самый, он таков только в общем и целом, лишь настолько,
чтобы практически была в достаточной мере обеспечена возмож-
5 ность общих представлений и действий. Мир не одинаков для
простого человека и для научного исследователе; для первого
мир есть связь приблизительной правильности, пронизанная ты-
сячью случайностей, для второго мир есть природ*, пронизанная
господствующей абсолютно строгой закономертастью.
10 Несомненно, имеет большое научное значение показать пси-
хологические пути и средства, с помощью которых развивается и
устанавливается эта достаточная для потребностей практиче-
ской жизни (потребностей самосохранения) ижя мира как пред-
мета опыта; далее, показать психологическиейути и средства, с
is помощью которых в умах отдельных исследомтелей и целых по-
колений исследователей образуется объективно приемлемая идея
строго закономерного единства опыта с его Непрестанно обога-
щающимся научным содержанием. Но с теоретико-познаватель-
ной точки зрения все это исследование не имеет значения. В луч-
20 шем случае она может оказаться полезной для теории познания
косвенно, а именно для целей критики теоретико-познаватель-
ных предрассудков, в которых все сводится к психологическим
мотивам. Вопрос не в том, как возникает опыт, наивный или на-
учный, а в том, какое содержание он должен иметь, чтобы быть
25 объективно значимым опытом; вопрос в том, каковы те идеаль-
ные элементы и законы, на которых основывается эта объектив-
ная значимость реального познания (и в более общей форме,
всякого познания вообще), и как собственно надо понимать эти
достижения. Другими словами, мы интересуемся не возникнове-
^ зо нием и изменением представления о мире, а объективным пра-
о_ вом, с которым научное представление о мире противопоставля-
и ет себя всякому другому и в силу которого оно утверждает свой
i_^ мир как объективно-истинный. Психология стремится уяснить
? формирование представлений о мире; наука о мире (как сово-
|^ 35 купность различных реальных наук) стремится с очевидностью
ГГ) познать, что существует реально как истинный и действительный
мир; теория же познания стремится с очевидностью постигнуть,
что в объективно-идеальном смысле создает возможность до-
стоверного познания реального и возможность науки и позна-
40 ния вообще.
§ 56. Продолжение: vaxepov Kpoxepov
обоснования чисто логического через экономику
мышления
5
Видимость,, будто в лице принципа сбережения мы имеем дело
с теоретико-познавательным или психологическим принципом,
обусловливаете» главным образом смешением фактически дан-
ного с логичесж идеальным, которое незаметно подставляется
вместо него. Мыьс очевидностью признаем высшей целью и иде- ю
ально правомернрй тенденцией всякого объяснения, выходящего
за пределы простого описания, чтобы оно подчиняло сами по
себе «слепые» фа|ты (прежде всего факты понятийно описанной
области) возмож1|о более общим законам и в этом смысле воз-
можно более рационально объединяло их. Здесь вполне ясно, что is
означает это «возможно более» «объединяющее» действие: это
есть идеал всеобъемлющей и всепостигающей рациональности.
Если все фактическое упорядочено по законам, то должна иметь-
ся минимальная совокупность возможно более общих и дедук-
тивно независимых друг от друга законов, {из которых можно ю
чисто дедуктивным путем вывести все прочие законы}1. Тогда эти
«базовые законы» суть именно указанные насколько возможно
наиболее объемлющие и плодотворные законы, познание кото- I "g
рых обеспечивает абсолютно максимальное постигающее про- н
никновение в данную область и позволяет объяснять в ней все, 25 *
что вообще поддается объяснению (причем, впрочем, в идеале §
предполагается безграничная способность к дедукции и подчине- I о
нию). Так геометрические аксиомы объясняют или объемлют в
качестве базовых законов совокупность пространственных фак-
тов, они с очевидностью сводят каждую общую пространствен- зо
ную истину (иными словами, каждую геометрическую истину) к т>
ее последним основаниям. =
Эту цель, или этот принцип, возможно большей рациональ- §
ности мы, следовательно, познаем с очевидностью как высшую *
цель рациональных наук. Очевидно, что познание более общих 35 g
законов, чем те, которыми мы уже обладаем, есть действительно |
нечто лучшее, ибо оно подводит нас к более глубоким и более |
объемлющим основаниям. Но это, очевидно, не биологический |
принцип и не принцип экономии мышления, а, наоборот, чисто g
идеальный и вдобавок нормативный принцип. Он никоим обра- 40 i
зом не может быть сведен к фактам психической жизни или об- *
щественной жизни человечества, и не может быть истолкован в g
смысле таких фактов. Отождествлять тенденцию возможно боль- 5
Ьэ
Z3
1 А: {к которым чисто дедуктивным путем сводятся все остальные законы}.
182
о;
х
i
О
со
а
0
с;
и
и
X
ф
и
0)
т
X
1_
О
шей рациональности с биологической тенденцией к приспособле-
нию, или выводить первую из второй, и затем еще возлагать на
нее функцию основной психической силы — это такая сумма за-
блуждений, сравниться с которой могут лишь психологистские
5 искажения логических законов и их трактовка в качестве естест-
венных законов. Говорить, что наша психическая жизнь факти-
чески управляется этим принципом, — это также|здесь противо-
речит явной истине; наше фактическое мышленишкак раз не про-
текает согласно с идеалами — как если бы вообще идеалы были
ю подобны силам природы.
Идеальная тенденция логического мышлеЛя как такового
направлена в сторону рациональности. Сторонник экономии
мышления делает из нее всеобъемлющую реальную тенденцию
человеческого мышления, обосновывает ее посредством неопре-
15 деленного принципа экономии сил и в конечндрк счете приспособ-
ления. При этом он полагает, что объяснил норму, в силу которой
мы должны мыслить рационально, и вообще |(ерит, что разъяснил
объективную ценность и смысл рациональной науки. Разумеется,
можно с полным правом говорить об экономии в мышлении, о
го сберегающем мышление «объединении» фактов посредством об-
щих законов, низших обобщений — посредством более высоких
и т. п. Но это правомерно лишь при сравнении фактического мыш-
ления с уясненной идеальной нормой, которая, таким образом,
есть rcpoxepov ifj cpwei. Идеальная значимость нормы — это пред-
25 посылка всякой осмысленной речи об экономии мышления, сле-
довательно, она отнюдь не возможный результат объяснения
учения об этой экономии. Мы измеряем эмпирическое мышление
идеальным и констатируем, что первое в некотором объеме фак-
тически протекает так, как будто бы оно рационально направля-
зо лось идеальными принципами. В соответствии с этим, мы спрэ-
ев ведливо говорим о естественной телеологии нашей духовной ор-
8 ганизации как о таком ее устройстве, в силу которого наши
>- представления и суждения протекают в общем и целом (как раз в
cz достаточной мере для усредненного содействия жизни) так, как
£"• 35 если бы они регулировались логикой. Исключая немногие случаи
$ действительно достоверного мышления, наше мышление не несет
в себе самом гарантии своей логической значимости, оно само не
упорядочено целесообразно с непосредственной очевидностью
или косвенным путем через предыдущее очевидное познание. Но
40 фактически ему свойственна некоторая видимая рациональность,
она такова, что мы, исходя из идеи экономии мышления и раз-
мышляя о путях эмпирического мышления, можем с очевидно-
стью показать, что подобные пути мышления должны вообще да-
вать результаты, совпадающие в грубом приближении со строго
45 логическими выводами, о чем мы и говорили выше.
183
Мы распознаем, следовательно,'tcrcepov rcpoxepov. Еще до вся-
кой экономики мышления мы должны знать идеал, мы должны
знать, к чему в идеале стремится наука, чем являются и что дают
в идеале закономерные связи, базовые и производные зако-
ны, только тог^а мы можем обсуждать и оценивать экономизиру- 5
ющую Мышление функцию познания этих законов. Правда, еще
до научного исследования этих идей у нас есть некоторые смут-
ные понятия о Lix, так что об эконрмии мышления может идти
речь и до пострАния науки чистой логики. Но научное положе-
ние дел этим по Лществу не меняется; сама по себе чистая логика ю
предшествует всякой экономике мышления, и остается нелепо-
стью основывать вервую на второй.
Сюда присоединяется еще одно. Само собой разумеется, что
и всякое научноешбъяснение и понимание протекает согласно
психологическим Аконам и в направлении экономии мышления, is
Но ошибочно предполагать, что этим стирается различие между
логическим и естественным мышлением и что научную деятель-
ность ума можно представлять как простое «продолжение»
слепой естественной деятельности. Конечно, можно, хотя и не
совсем безопасно, говорить о «естественных» теориях наряду 20
с логическими «теориями». Но тогда нельзя упускать из виду,
что логическая теория в истинном смысле отнюдь не совершает
того же, что естественная теория, только с несколько большей
интенсивностью. У нее не та же цель или, точнее: она имеет цель;
в «естественную» же «теорию» мы цель только привносим. Как 25
указано выше, мы измеряем известные естественные (и это озна- I §
чает здесь: не обладающие очевидностью) процессы мышления I §
логическими теориями, которым одним лишь по праву принад-
лежит это название, и называем первые естественными теория-
ми лишь потому, что они дают такие психологические резуль- зо
таты, которые таковы, как если бы они возникли из логически тэ
очевидного мышления и действительно были теориями. Но, на- £
зывая их так, мы непроизвольно впадаем в ту ошибку, что при- §
писываем этим «естественным» теориям существенные особен- *
ности действительных теорий и, так сказать, привносим в них 35 g
подлинно теоретический элемент. Пусть эти подобия теорий в |
качестве психических процессов и обладают каким угодно
сходством с действительными теориями; но все же они в корне
отличны от них. Логическая теория есть теория в силу господ-
ствующей в ней идеальной связи необходимости, между тем как 40
то, что здесь называется естественной теорией, есть поток слу-
чайных представлений или убеждений без осмысленной (ein-
sichtig) связи, без связующей силы, но обладающий на практике
средней полезностью, как будто в его основе лежит что-то вро-
де ТеорИИ. 45
ш
50
н
Q
Z2
Заблуждения этого направления проистекают в конечном
счете из того, что его представители — как и психологисты вооб-
ще — заинтересованы только в познании эмпирической стороны
науки. Они до известной степени за деревьями не видят леса. Они
5 трудятся над проблемой науки как биологического явления и не
замечают, что они даже совсем и не затрагиваю!» теоретико-по-
знавательные проблемы науки как идеального единства объек-
тивной истины. Прежнюю теорию познания, которая еще видела
в идеальном проблему, они считают заблуждениак, которое лишь в
ю одном смысле может быть достойным предметом научной работы,
а именно для доказательства его относителыт экономизирую-
щей мышление функции на низшей ступени развития философии.
Но чем больше такая оценка главных теоретиро-познавательных
проблем и главных направлений грозит стат# философской mo-
is дой, тем сильнее должно восстать против неугрезвое исследова-
ние, и тем более, вместе с тем, необходимо ,#- посредством воз-
можно более многостороннего обсуждение спорных принципи-
альных вопросов, и в особенности посредством возможно более
глубокого анализа принципиально различных направлений мыш-
§ I 20 ления в сферах реального и идеального проложить путь тому
ф очевидному разъяснению, которое является необходимым усло-
У вием для окончательного обоснования философии. Предлагае-
* мый труд рассчитывает хоть немного содействовать этому.
и
о
т
i_
о
с;
Q_
Ф
U
Десятая глава
Заключение критических исследований
§ 57. Размышления ввиду возможных ошибочных
трактовок несших логических устремлений
Наше исследование до сих пор носило главным образом кри-
тический характер. Мы полагаем, что показали несостоятель-
ность всякой форкш эмпирической или психологической логики.
Наиболее существенные основы логики, в смысле научной мето-
дологии, лежат внепсихологии. Идея «чистой логики» как теоре- 5
тической науки, независимой от всякой эмпирии, следовательно,
и от психологии, — науки, которая одна лишь и делает возмож-
ной технологию научного познавания (логику в обычном теоре-
тическо-практическом смысле), должна быть признана право-
мерной; и надлежит серьезно приняться за неустранимую задачу ю
ее построения во всей ее самостоятельности. Должны ли мы до-
вольствоваться этими результатами, можем ли мы надеяться, что
они будут признаны в таком виде? Итак, логика нашего времени,
эта уверенная в своих успехах, культивируемая столь выдающи-
мися исследователями и пользующаяся широким признанием на- is
ука, трудилась напрасно, пойдя по неверному пути?1 Это призна-
ют едва ли.
1 Если О. Кюльпе (Einleitung in die Philosophie. Leipzig: S. Hirzel, 1895. S. 44) (см.
в рус. пер.: Кюльпе О. Введение в философию. М.: ЛКЙ, 2007) говорит о логике, что
она, «без сомнения, есть не только одна из наиболее развитых философских дисцип-
лин, но и одна из наиболее прочных и законченных», то это, может быть, и верно; но
в случае оценки научной прочности и законченности логики, как это выходит у меня, я
вынужден считать это одновременно признаком низкого уровня научной философии
нашего времени. К этому я присоединил бы вопрос: нельзя ли постепенно положить
конец этому печальному положению дел, направив всю энергию научного мышления
на разрешение поддающихся ясной формулировке и, несомненно, разрешимых про-
блем, сколь бы ограниченными, сухими и даже совершенно неинтересными они ни
казались бы? Но это касается, как это ясно само собой, прежде всего чистой логики
и учения о познании. Точной и верной, сделанной раз и навсегда работы здесь проде-
лано с избытком. Надо только воспользоваться ею. Ведь и «точные науки» (к ним, на-
верное, когда-нибудь будут причислены и названные дисциплины) обязаны всем сво-
им величием той скромности, с которой они охотно берутся за самое ничтожное или,
пользуясь знакомым выражением, «сосредоточивают всю силу на самом малом пунк-
те». Незначительные, с точки зрения целого, начинания, лишь бы они были бесспор-
ными, оказываются в них всегда основой мощного прогресса. Это настроение, правда,
проявляется теперь уже повсюду в философии; но, как мне пришлось увидеть, в лож-
ном направлении, а именно так, что лучшая научная энергия направлена на психоло-
гию — на психологию как объясняющую естественную науку, в которой философия
заинтересована не больше и не иначе, чем в науках о физических процессах. Именно
этого, однако, и не хотят признать; и в отношении психологического обоснования фи-
X
I
О
со
I
и
и
0)
и
Пусть идеалистическая критика и вызывает при разборе прин-
ципиальных вопросов чувство неловкости; но большинству до-
статочно будет простого взгляда на гордый ряд выдающихся про-
изведений от Милля до Эрдманна, чтобы опять восстановить ко-
5 леблющееся доверие. Скажут себе: должны же быть средства
как-нибудь справиться с аргументами и согласовать их с содер-
жанием науки, находящейся в цветущем состоянии, а если нет, то
тут все сводится, вероятно, лишь к теоретико-поянавательной пе-
реоценке науки — переоценке, которая, поло^луй, не лишена
ю важности, но не может иметь революционногоруействия и унич-
тожить существенное содержание науки. В крайнем случае, при-
дется кое-что формулировать точнее, соответствующим образом
ограничить отдельные неосторожные рассулДения или видоиз-
менить порядок исследований. Быть может, действительно, стоит
is ясно составить пару чисто логических положений и отделить их
от эмпирико-психологических разработок логического практи-
ческого руководства. Такого рода мыслям|! мог бы удовлетво-
риться тот, кто ощущает силу идеалистической аргументации, но
не обладает необходимым мужеством последовательности.
20 Впрочем, радикальное преобразование, которому необходи-
мо должна подвергнуться логика при нашем понимании, еще и
потому будет встречено с антипатией и недоверием, что оно лег-
ко, особенно при поверхностном рассмотрении, может показать-
ся чистой {консервативной} реакцией. То, что ничего подобного
25 не имелось в виду, что обращение к правомерным тенденциям
прежней философии происходит не для того, чтобы восстано-
вить традиционную логику, должно было стать ясным уже при
более внимательном рассмотрении содержания наших анализов;
но мы с трудом могли бы питать большую надежду на то, что та-
Ф лософских дисциплин говорят даже о достигнутых великих успехах. Немалая часть
У этих утверждений относится к логике. Воззрение, которое недавно сформулировал
l^- Эльзенганс (Elsenhans), пользуется, если я не ошибаюсь, большим распространением.
с[ «Если современная логика с возрастающим успехом трактует логические проблемы,
>^ то она этим обязана прежде всего психологическому углублению в свой предмет»
I. (Zeitschrift far Philosophic Bd. 109 (1896). S. 203). По всей вероятности, и я, до того
(Г) как я принялся за эти исследования, соответственно, до уяснения тех непреодолимых
трудностей, в которые я был вовлечен психологической точкой зрения в философии
математики, сказал бы совершенно то же самое. Но теперь, когда по вполне ясным
основаниям я могу видеть ошибочность этого взгляда, я хотя и радуюсь многообеща-
ющему развитию научной психологии и питаю к ней живейший интерес, но не жду от
нее собственно философских разъяснений. Но чтобы не быть неправильно понятым,
я должен здесь же добавить, что {четко различаю между эмпирической психологией
и фундирующей ее (как совершенно иной способ критики познания) феноменологи-
ей; последнюю я понимаю как чистое учение о сущности переживаний} (в первом из-
дании: {я делаю исключение для дескриптивной феноменологии внутреннего опыта,
которая лежит в основе эмпирической психологии и одновременно, совершенно иным
образом, в основе критики познания}. — Прим. ред.). Это ясно обнаружится во вто-
рой части предлагаемого произведения.
кими указаниями можно преодолеть все недоверие и предупре-
дить искажение наших намерений.
§ 58. Точки соприкосновения с великими
мыслителями прошлого и прежде всего с Кантом
При господствующих предрассудках не может послужить
нам опорой и T0, что мы можем сослаться на авторитет великих
мыслителей, как Кант, Гербарт и Аотце, а еще до них Лейбниц.
Скорее это может даже еще усилить недоверие к нам. ю
Мы возвращаемся в самых общих чертах к кантовскому деле-
нию логики на чистую и прикладную. Мы, действительно, можем
согласиться с наиболее яркими его суждениями по этому вопро-
су. Конечно, только с соответствующими оговорками. Например,
мы не примем, разумеется, тех запутывающих мифических поня- is
тий, которые так любит и также применяет к обсуждаемому раз-
граничению Кант, я имею в виду понятия рассудка и разума, ко-
торые мы не признаем душевными способностями в собственном
смысле. Рассудок или разум как способности к определенному
нормальному мышлению в своем понятии предполагают чистую 20
логику — которая как раз определяет, что является нормаль-
ным, — так что мы, серьезно ссылаясь на них, получили бы не
большее объяснение, чем если бы в аналогичных случаях захоте-
ли объяснить искусство танцев посредством танцевальной спо-
собности (т. е. способности искусно танцевать), искусство живо- 25
писи посредством способности к живописи и т. д. Термины «рас-
судок» и «разум» мы берем, напротив, просто как указания на
направление в сторону «формы мышления» и ее идеальных зако-
нов, по которому должна пойти логика в противоположность эм-
пирической психологии познания. Итак, с такими ограничения- зо
ми, толкованиями, более точными определениями мы чувствуем
себя близкими к учению Канта.
Но не должно ли именно это согласие компрометировать
наше понимание логики? Чистая логика (которая единственно и
была бы наукой в собственном смысле) должна, по Канту, быть 35
краткой и сухой, как этого требует школьное изложение элемен-
тарного учения о рассудке1. Каждый знает изданные Йеше лек-
ции Канта и знает, в какой опасной мере они соответствуют это-
му характерному требованию. Значит, эта несказанно тощая ло-
гика может стать образцом, к которому мы должны стремиться? 40
Никто не захочет {примириться}2 с идеей сведения науки до поло-
жения аристотелевско-схоластической логики. А к этому, по-ви-
1 Критика чистого разума. Введение в трансцендентальную логику. I, WW,
Hartenstein.B. III.S.83.
2 А: {утруждать себя}.
о
-О
димому, клонится дело, ибо сам Кант учит, что логика со времен
Аристотеля носит характер законченной науки. Схоластическое
плетение силлогистики, предваряемое несколькими помпезно из-
ложенными понятийными определениями, не особенно заманчи-
5 вая перспектива.
Мы, конечно, могли бы ответить: мы чувствуем себя ближе к
кантовскому пониманию логики, чем к пониманию Милля или
Зигварта, но это не означает, что мы одобряем ice содержание
его логики и ту определенную форму, в котоиж Кант развил
ю свою идею чистой логики. Мы согласны с Кантам в главной тен-
денции, но мы не думаем, что он ясно прозрел аицность задуман-
ной дисциплины и сумел в ее изложении учесфь ее надлежащее
содержание.
15 § 59. Точки соприкосновения с Гержртом и Лотце
Впрочем, ближе, чем Кант, к нам стоит Гербарт, и главным об-
разом потому, что у него резче подчеркнули {специально} при-
влечен к различению чисто логического от психологического
го кардинальный пункт, который в этом отношении, действительно,
играет решающую роль, а именно объективность «понятия»,
т. е. представления в чисто логическом смысле.
«Всякое мыслимое, — говорит он в своем главном психологи-
ческом произведении1, — рассматриваемое исключительно со
25 стороны его качества, в логическом смысле есть понятие». При
этом «ничто не приходится на долю мыслящего субъекта, таково-
му только в психологическом смысле можно приписывать поня-
тие, тогда как вне этого смысла понятие человека, треугольника
и т. д. не принадлежит никому в отдельности. Вообще в логиче-
зо ском значении каждое понятие дано только в единственном чис-
|_ ле; чего не могло бы быть, если бы число понятий увеличивалось
$ вместе с числом представляющих их субъектов или даже с числом
^ различных актов мышления, в которых с психологической точки
cz зрения созидается и проявляется понятие». — «Entia прежней
|* 35 философии даже еще у Вольфа, — читаем мы (в том же парагра-
^ фе), — суть не что иное, как понятия в логическом смысле... Сюда
же относится и старое положение: essentiae return sunt immutabi-
les1. Оно означает не что иное, как: понятия суть нечто совер-
шенно вневременное; это истинно для них во всех их логических
40 отношениях; поэтому также истинны и остаются истинными и со-
ставленные из них научные положения и умозаключения, они ис-
тинны для древних и для нас, на земле и в небесах. Но понятия в
1 Herbart J.F. Psychologie als Wissenschaft, neu gegrtindet auf Erfahrung, Metaphysik
und Mathematik. KOnigsberg, 1824-1825. Teil 2. § 120. S. 175.
1 сущности вещей неизменны (лат.)- — Прим. ред.
189
этом смысле, образуя общее знание для всех людей и времен, не
суть что-либо психологическое... В психологическом смысле по-
нятие есть то представление, которое имеет своим представляе-
мым понятие в логическом значении или посредством которого
последнее (то, что должно быть представлено) действительно 5
представляется. В этом смысле каждый имеет свои понятия для
себя. Архимед* исследовал свое собственное понятие о круге, и
Ньютон делал to же самое со своим; это были в психологическом
смысле два понйтия, между тем как в логическом смысле для всех
математиков существует только одно-единственное». ю
Схожие рассуждения мы находим во втором разделе учебника
Введение в философию. Первое же положение гласит: «Все наши
мысли могут рассматриваться с двух сторон; отчасти как деятель-
ность нашего дух!а, отчасти в отношении того, что мыслится по-
средством них. В последнем отношении их называют понятиями, \ъ
и это слово, означая понятое, велит нам отвлечься от способа, ко-
торым мы можем воспринимать, производить или воспроизво-
дить мысль»1. Там же в § 35 Гербарт отрицает, что два понятия
могут быть совершенно одинаковыми; ибо они «не различались
бы в отношении того, что мыслится посредством них, они, следова- 20
тельно, вообще не различались бы как понятия. Зато мышление
одного и того же понятия может быть много раз повторено, вос-
произведено и вызвано при весьма различных обстоятельствах I "$
без того, чтобы понятие из-за этого умножилось». В примечании
он приглашает хорошо запомнить, что понятия не являются ни 25
реальными предметами, ни действительными актами мышле-
ния. Последнее заблуждение сказывается еще и сегодня; отчего I §
многие считают логику естественной историей рассудка и пред-
полагают, что познают в ней его прирожденные законы и формы
мышления, вследствие чего искажается психология. «Можно, — зо
говорится в другом месте2, — если это представляется необходи- g
мым, доказать посредством полной индукции, что ни одно из всех ^
неоспоримо принадлежащих к чистой логике учений, от противо- о
поставления и подчинения понятий до связей умозаключений, не ^
предполагает ничего психологического. Вся чистая логика имеет 35 .g
дело с отношениями мыслимого, с содержанием наших представ- 5
лений (хотя и не специально с самим этим содержанием); но нигде |
с деятельностью мышления, нигде с психологической, следова- Р
тельно, метафизической возможностью последнего. Только при- х
кладная логика, как и прикладная этика, нуждается в психологи- 40 g
ческих знаниях; именно поскольку должны быть учтены особен- ^
J=i
1 Herbart J.F. Uhrbuch zur Einlcitung in die Philosophie 5. § 34. S. 77 (см. по из- Q
данию: Herbart J.F. Lchrbuch zur EinlcMtung in die Philosophie. Hamburg: Felix Meiner, i
1993. S. 81. — Прим. ред.).
1 Herbart J.F. Psychologie als Wisscnschaft. § 119. S. 174.
xc
190
х
i
О
со
а
и
и
х
0
и
о
т
|_
о
л
ности материала, который хотят формировать согласно данным
предписаниям».
В этом направлении мы находим немало поучительных и важ-
ных рассуждений, которые современная логика скорее отодвину-
5 ла в сторону, чем серьезно продумала. Но эта связь с авторитетом
Гербарта также не должна быть истолкована ложно. Меньше все-
го под ней подразумевается возврат к идее и спофбу изложения
логики, который виделся подходящим Гербарту ирыл превосход-
ным образом реализован его почтенным учеников Дробишем.
ю Конечно, Гербарт имеет большие заслуги, особенно в выше-
приведенном пункте — в указании на идеальность понятия. Уже
образец его понятийного определения понятия$составляет нема-
лую заслугу, все равно, согласимся ли мы с ejb терминологией
или нет. С другой стороны, однако, Гербарт, крс мне представля-
15 ется, не пошел дальше единичных и не совсем продуманных наме-
ков, а многими неверными и, к сожалению, достигшими большого
влияния идеями совершенно испортил свои лучшие намерения.
Вредно было уже то, что Гербарт не заметил фундаменталь-
ной эквивокации в таких выражениях, как «содержание», «пред-
го ставляемое », «мыслимое », в силу чего они, с одной стороны, озна-
чают идеальное, тождественное значение соответствующих вы-
ражений, а с другой — представляемый в каждом данном случае
предмет. Гербарт не сказал, насколько я вижу, важнейшего разъ-
ясняющего слова в понятийном определении понятия, а именно
25 что понятие или представление в логическом смысле есть не что
иное, как тождественное значение соответствующих выражений.
Но важнее иное, основное упущение Гербарта. Он видит сущ-
ность идеальности логического понятия в его нормативности.
Этим у него искажается смысл истинной и настоящей идеально-
го сти, единства значения в рассеянном многообразии переживаний.
|_ Теряется именно основной смысл идеальности, который полага-
g ет непроходимую пропасть между идеальным и реальным, и под-
>- ставляемый вместо него смысл нормативности запутывает основ-
q: ные логические воззрения1. В ближайшей связи с этим находится
£•* 35 вера Гербарта в спасительность установленной им формулы, про-
$ тивопоставляющей логику как мораль мышления психологии как
естественной истории разума2. О чистой, теоретической науке,
которая кроется за этой моралью (как и за моралью в обычном
смысле), он не имеет представления, и еще менее — об объеме и
40 естественных границах этой науки и о тесном единстве ее с чистой
математикой. И в этом отношении справедлив упрек, который де-
1 Ср. относительно этого главу о единстве вида во II части.
2 Herbart J.F. Lehrbuch der Psychologie. Hamburg; Leipzig: Leopold Voss, 1882.
§ 180. S. 127 (см.: Гербарт И.Ф. Психология. М.: Территория будущего, 2007. С. 238. —
Прим. ред.).
191
лается в адрес логики Гербарта, именно что она бедна совершен-
но так же, как логика Канта и аристотелевская схоластическая
логика, хотя она и превосходит их в другом отношении в силу той
привычки к самодеятельному и точному исследованию, которую
она усвоила себе в своем узком кругу. И наконец, также в связи с 5
вышеупомянутым основным упущением стоит заблуждение Гер-
бартовой теории познания, которая оказывается совершенно не-
способной опознать с виду столь глубокомысленную проблему
гармонии между субъективным ходом логического мышления и
реальным ходом внешней действительности в качестве того, чем ю
она является на £амом деле, и в качестве чего мы ее покажем позд-
нее, а именно в качестве псевдопроблемы, возникшей из неясно-
сти мысли. i
Все это относится также к логикам Гербартовой школы, в
особенности также к Лотце, который воспринял многие идущие is
от Гербарта побуждения, с большой проницательностью проду-
мал и оригинально продолжил их. Мы обязаны ему многим; но, к
сожалению, его прекрасные намерения уничтожаются гербар-
товским смешением, так сказать, {видовой}1 и нормативной иде-
альности. Его крупный логический труд, как ни богат он в высшей 20
степени замечательными идеями, достойными этого глубокого
мыслителя, становится в силу этого несообразным гермафроди-
том (Zwitter) психологической и чистой логики'
§ 60. Точки соприкосновения с Лейбницем 25
*Э
2 | О
н
Q
О
Среди великих философов прошлого, с которыми нас сбли- I §
жает наше понимание логики, мы назвали выше также Лейбница.
К нему мы стоим сравнительно ближе всего. И к логическим
убеждениям Гербарта мы лишь постольку ближе, чем к воззрени- зо
ям Канта, поскольку он, в противоположность Канту, возобно- ^
вил идеи Лейбница. Но, конечно, Гербарт оказался не в состоя- §
нии даже приблизительно исчерпать все то хорошее, что можно ф
найти у Лейбница. Он остается далеко позади великих концепций
этого могучего мыслителя, соединявших воедино1 математику и 35
Логику. Скажем несколько слов об этих концепциях, которые
особенно симпатичны и близки нам.
со
х
Ф
п
7*
X
^ X
1 А: {платоновской}. п
2 В первом издании здесь в виде примечания следовало: «В следующей части мы 5
будем иметь случай заняться критическим разбором теоретико-познавательных уче- §
ний Лотце, в особенности главы о реальном и формальном значении логического». Во g
втором издании на месте этого примечания следовало: «Обещанная в первом издании Q
в качестве приложения ко второму тому полемика с теорией познания Лотце не была s
напечатана из-за нехватки места». — Прим. ред. S(
* Выделено курсивом в В.
Движущий мотив при зарождении новой философии, идея
усовершенствования и преобразования наук, заставляет также
Лейбница {постоянно}1 работать над реформированием логики.
Но он смотрит на схоластическую логику прозорливее, чем его
предшественники, и, вместо того чтобы осудить ее как пустую
формалистику, считает ее ценной ступенью к истинной логике,
способной, несмотря на свое несовершенство, дрть мышлению
действительную поддержку. Дальнейшее развити| ее в дисципли-
ну с математической формой и точностью, в универсальную ма-
тематику в высшем и всеобъемлющем смысле -f вот цель, кото-
рой он постоянно посвящает свои усилия. |
Я следую здесь указаниям Nouveaux EssaisjfL. IV, ch. XVII2.
Ср., например, § 4, Opp. phil. Erdm. 395а, где учение о силлогисти-
ческих формах, расширенное до совершенно Общего учения об
«argumens en forme », обозначается как «ипе esp§ce de Mathematique
universelle, dont Vimportance ny est pas assez сфпие»К «II faut sa-
voir, — говорится там, — que par les argumensien forme je rientends
pas seulement cette maniere scolastique dy argument er, dont on se sert
dans les colleges, mais tout raisonnement qui conclut par la force de la
forme et ou Von nya besoin de supplier ancun article; de sorte quyun so-
rites, un autre tissu de syllogisme, quievite la repetition, тёте uncompte
bien dresse, un calcul dy Algebre, une analyse desinfinitesimales me se-
ront a peu pres des argumens en forme, puisque leurforme de raisonner
a ete predemontree, en sorte quyon est sur de ne syy point tromper»A.
Сфера намеченной здесь Mathematique universelle, следователь-
но, много обширнее сферы логического исчисления, над конст-
рукцией которого много трудился Лейбниц, так и не справившись
с ней до конца. Собственно Лейбниц должен был бы разуметь под
этой общей математикой всю Mathesis universalis в обычном ко-
личественном смысле (которая составляет, по Лейбницу, понятие
Mathesis universalis в узком смысле), тем более что он вообще
часто обозначает математические аргументы как «argumenta in
forma». Сюда же должна была бы относиться и Ars combinatoria
1 А: {неустанно}.
2 См.: Лейбниц Г.В. Новые опыты о человеческом разумении // Сочинения. Т. 2.
М., 1983. С. 47-545. Гуссерль цитирует § 4, гл. XVII, кн. 4 (с. 493). - Прим. ред.
3 «род универсальной математики, важность которой недостаточно известна». —
Прим. перев.
4 «Под „аргументом формы" я разумею не только схоластический способ аргу-
ментирования, который применяется в школах, но всякое рассуждение, умозаключа-
ющее на основании формы и не имеющее надобности в каких бы то ни было допол-
нениях. Таким образом, сорит или иное силлогистическое построение, избегающее
повторения, даже хорошо составленный счет, алгебраическое вычисление, анализ
бесконечно малых, представляются мне приблизительно аргументами формы, ибо
форма рассуждения в них предуказана так, что мы уверены в безошибочности рас-
суждения». — Прим. перев.
193
seu Speciosa generalis f seu doctrina de formis abstracted (ср. матема-
тические сочинения в издании Пертца Bd. VII. S. 24, 49 и далее, 54,
159, 205 и далее), которая образует основную часть Mathesis
universalis в более обширном, но не в вышеуказанном наиболее
общем смысле, между тем как эта последняя отличается от логи- 5
ки в качестве подчиненной области. Особенно интересную для
нас Ars combinatoria Лейбниц формулирует там же (VII. S. 61)
как «doctrina dt formulis seu ordinis, similitudinis, relationis etc, ex-
pressionibus in universum»2. Он противопоставляет ее как scientia
generalis de qualitate1 в отношении scientia generalis de quantitate* ю
(общей математики в обычном смысле). Ср. по этому поводу цен-
ное место в философских сочинениях Лейбница в издании Гер-
хардта (Bd. VII. S. 297): «Ars Combinatoria speciatim mihi ilia est
scientia (quae etiam generaliter characteristica sive speciosa dici
posset), in qua tractatur de rerum formis sive formulis in universum, \ъ
hoc est de qualitate ingenere sive de simili et dissimili, prout aliae at que
aliae formulae ex ipsis a, b, с etc. (sive quantitates sive aliud quoddam
repraesentent) inter se combinatis oriuntur, et distinguitur ab Algebra
quae agit de formulis ad quantitatem applicatis, sive de aequali et inae-
quali. Itaque Algebra subordinatur Combinatoriae, ejusque regulis 20
continue utitur, quae tamen longe generaliores sunt, nee in Algebra tan-
turn sed et in arte deciphratoria, in variis ludorum generibus, in ipsa
geometria lineariter ad veterum morem tractata, denique in omnibus ubi I g
similitudinis ratio habetur locum habent»5. Интуиции Лейбница, так ' *
далеко опережающие его время, представляются знатоку совре- 25
менной «формальной» математики и математической логики I §
точно определенными и в высшей мере поразительными. Послед- I §
нее относится, что я особенно подчеркиваю, также к отрывкам
Лейбница о scientia generalis или calculus ratiocinator, в которых
Тренделенбург со своей элегантной, но поверхностной критикой зо
Jn
ы
о
х
1 Теория соединений, или общее учение о видах, или абстрактная доктрина о ^
формах. — Прим. перев. го
1 «доктрина о формулах, или общих выражениях порядка, сходства, отношения ^
и т. д.». — Прим. перев.
3 общее учение о качестве. — Прим. перев. "О
4 общего учения о количестве. — Прим. перев.
5 «Теория соединений, по-моему, есть особая наука (ее можно назвать также во- -с
обще характеристикой, или учением о видах (speciosa)), которая трактует о формах п
вещей или общих формулах (т. е. о качестве как о родовом, или о подобном и непо- §
добном, о том, например, «как возникают все новые формулы из сочетания между х
собой а, Ь, с... которые представляют собой количества или что-нибудь иное»). Эта п
наука отличается от алгебры, которая занимается формулами, имеющими отношение 5
к количеству или к равному и неравному. Таким образом, алгебра подчинена теории §
соединений и непрестанно пользуется ее правилами, которые представляются гораз- §
до более общими и находят себе применение не только в алгебре, но и в искусстве Q
дешифрирования, в разного рода играх, в самой геометрии, трактуемой по старому х
обычаю как наука о линиях, и, наконец, всюду, где имеет место отношение подо- ""'
бия». — Прим. перев.
7 Пролегомены к чистой логике
Хс
194
вычитал столь мало ценного (Historische Beitrdge zurPhilosophie.
Berlin: Verlag von G. Bethge, 1867. Bd. HI)1.
Вместе с тем Лейбниц неоднократно ясно подчеркивает необ-
ходимость присоединить к логике математическую теорию веро-
5 ятностей. Он требует от математиков анализа проблем, скрываю-
щихся в азартных играх, и ждет от этого больших успехов для
эмпирического мышления и логической критики последнего2.
Словом, Лейбниц в гениальной интуиции предвифл грандиозные
приобретения, сделанные логикой со времен Аристотеля, — тео-
ю рию вероятностей и созревший лишь во второй Головине {19-го}3
столетия математический анализ (силлогистических и несилло-
гистических) умозаключений. В своей Ars Comfynatoria он явля-
ется также духовным отцом чистого учения о многообразии, этой
близко стоящей к чистой логике и даже связай^ой с нею дисцип-
15 лины. (Ср. ниже § 69 и 70.) $
Во всем этом Лейбниц стоит на почве той |(деи чистой логики,
которую мы здесь защищаем. Дальше всего w был от мысли, что
существенные основы плодотворного искусства познания могут
находиться в психологии. Они, по Лейбницу, совершенно апри-
20 орны. Они конституируют дисциплину с математической фор-
мой, которая совершенно наподобие, к примеру, чистой арифме-
тики безоговорочно заключает в себе призвание к практическому
регулированию познания4.
25 § 61. Необходимость детальных исследований
для теоретико-познавательного оправдания
и частичного осуществления идеи чистой логики
зо Однако авторитет Лейбница будет иметь еще меньше силы,
^ чем авторитет Канта или Гербарта, тем более что Лейбницу не
$ удалось осуществить свои великие замыслы. Он принадлежит -к
^ прошедшей эпохе, относительно которой современная наука счи-
сс тает себя ушедшей далеко вперед. Авторитеты вообще не имеют
^ 35 большого веса перед лицом науки широко разработанной, слыву-
^ щей плодотворной и обоснованной. И действие их должно быть
и
х
Ф
X
и
О)
т
х
i_
О
с;
.0
1 Гуссерль явно имеет в виду статью Тренделенбурга «О лейбницевском проек-
те общей характеристики» (Ueber Leibnizes Entwurf einer allgemeinen Charakteristik,
с 1-47 по указанному в тексте изданию). — Прим. ред.
2 Ср., напр.: Nouv. Ess. L. IV. Ch. XVI. § 5. Opp. phil. Erdm., с 388 и далее; L. IV.
Ch. I, I, § 14, с 343. Ср. также отрывки о scientia generalise а. а. С, с. 84, 85 и т. д.
3 А: {этого}.
4 Так, например, по Лейбницу, Mathesis universalis в самом узком смысле совпа-
дает с Logica Mathematicorum (по изданию Пертца, Bd. VII. S. 54); последнюю же (на-
званную им также Logica Mathematica, а. а. О., с. 50), он определяет как Ars judicandi
at que inveniendi circa quantitates. Это переносится, разумеется, также на Mathesis
universalis в расширенном и в самом широком смысле.
195
тем меньше, что у них нельзя найти точно выясненного и позитив-
но построенного понятия соответствующей дисциплины. Ясно,
что если мы не хотим остановиться на полпути и осудить наши
критические размышления на бесплодность, то мы должны взять
на себя задачу построить идею чистой логики на достаточно ъ
широком основании. Только если в содержательных детальных
исследованиях мы дадим более точно очерченное представление
о содержании и характере ее существенных проблем и более опре-
деленно выработаем ее понятие, нам удастся устранить предрас-
судок, будто логика имеет дело с ничтожной областью довольно ю
тривиальных положений. Мы увидим, напротив, что объем этой
дисциплины довольно значителен, и притом не только в смысле ее
богатства систематическими теориями, но и прежде всего в смыс-
ле необходимости трудных и важных исследований для ее фило-
софского обоснования и оценки. is
Впрочем, предполагаемая незначительность области чисто
логической истины сама по себе еще не является аргументом в
пользу отношения к ней только как к вспомогательному средству
для логического практического руководства. Это постулат чисто
теоретического интереса: то, что образует теоретически замкну- 20
тое в себе единство, должно излагаться в этой же теоретической
замкнутости, а не как простое вспомогательное средство для по- I ^
сторонних целей. Впрочем, если наши предшествовавшие размыш- | $
ления сделали ясным, по меньшей мере, что правильное понима-
ние сущности чистой логики и ее единственного в своем роде по- 25
ложения в отношении других наук составляет один из важнейших1 I §
вопросов всей теории познания, то таким же жизненным интере- I §
сом этой основной философской науки является и то, чтобы чис-
тая логика была действительно изложена во всей ее чистоте и са-
мостоятельности2. Естественно, не следует только понимать тео- зо
рию познания как дисциплину, следующую за метафизикой или g
даже совпадающую с ней, а надлежит видеть в ней дисциплину, $
предшествующую метафизике, равно как психологии и всем дру- ф
гим дисциплинам. *
"О
Н
X
л
ф
о
7^
X
X
о
о
ф
ы
1 В А следовало: {если не самый важный}. g
2 В А следовало: {Да и на каком основании, вообще, теория познания заслужи- Q
вала бы названия полной науки, если бы нельзя было считать всю чистую логику ее х
составной частью или, наоборот, всю совокупность теоретико-познавательных иссле- х<
дований — философским дополнением к чистой логике}.
7*
Приложение
Указания на Ф.А. Ланге и Б. Больцано
Как ни велико расстояние, отделяющее мое понимание логи-
ки от взглядов Ф.А. Ланге, я согласен с ним и вржу его заслугу
перед нашей дисциплиной в том, что он в эпоху*господства пре-
небрежительного отношения к чистой логике решительно выска-
зал убеждение, что «наука может ожидать существенных успе-
хов от попытки самостоятельного обсужденщ чисто формаль-
ных элементов логики»^. Согласие идет еще дальше, оно касается
в самых общих чертах и идеи дисциплины, которую Ланге, впро-
чем, не сумел довести до полной ясности. Не без основания обо-
собление чистой логики означает для него выделение тех учений,
которые он характеризует как «аподиктическое в логике», имен-
но «тех учений, которые, подобно теоремам математики, могут
быть развиты в абсолютно принудительной форме...». И достойно
одобрения то, что он затем прибавляет: «Уже один факт сущест-
вования принудительных истин настолько важен, что необходи-
мо тщательно изыскивать каждый его след. Пренебрежение этим
исследованием яз-за малой ценности формальной логики или из-
за ее недостаточности как теории человеческого мышления с этой
точки зрения недопустимо, прежде всего, как смешение теорети-
ческих и практических целей. На подобное возражение следова-
ло бы смотреть так, как если бы химик отказался анализировать
сложное тело, потому что в сложном состоянии оно очень ценно,
между тем как отдельные составные части, вероятно, не имели бы
никакой ценности»2. Точно так же верно говорит он в другом
месте: «Формальная логика как аподиктическая наука имеет цен-
ность, совершенно независимую от ее полезности, так как каж-
дая система a priori обязательных истин заслуживает самого
серьезного внимания»3.
Так, горячо вступаясь за идею формальной логики, Ланге и не
подозревал, что она уже давно осуществлена в довольно значи-
тельной мере. Я имею в виду, разумеется, не те многочисленные
изложения формальной логики, которые росли буйным цветом,
особенно в школах Канта и Гербарта, и которые слишком мало
1 Lange F.A. Logische Studien, ein Beitrag zur N'eubegriindung der formalen Logik und
Erkenntnistheorie. Hrsg. von H. Cohen. Iserlohn, 1877. S. 1.
2a.a.O.S. 7f.
'a.a.O.S. 127.
197
{соответствовали}1 выдвигаемым ими притязаниям; я говорю о
«Наукоунении» Бернарда Больцано, вышедшем в 1837 г. Это про-
изведение в деле логического «элементарного учения» оставляет
далеко за собой все имеющиеся в мировой литературе системати-
ческие изложения логики. Хотя Больцано ясно не обсуждал и не 5
высказывался за самостоятельное отграничение чистой логики в
нашем смысле^но de facto он в первых двух томах своего произве-
дения изложи^ ее именно в качестве фундамента для наукоуче-
ния в его смысАе с такой чистой и научной строгостью и снабдил
ее таким множеством оригинальных, научно доказанных и, во ю
всяком случае, плодотворных мыслей, что уже в силу одного это-
го его придется признать одним из величайших логиков всех вре-
мен. {Исторически его можно тесно связать с Лейбницем}2, с
которым у него мЧ&ого общих мыслей и основных взглядов и к ко-
торому он также философски близок в других отношениях, is
Правда, он тоже не вполне исчерпал богатства логических интуи-
ции Лейбница, особенно в области математической силлогистики
и mathesis universalis. Но в то время из наследия Лейбница было
известно лишь немногое, и в качестве ключа к его пониманию не-
доставало «формальной» математики и учения о многообразии, го
В каждой строке замечательного произведения Больцано ска-
зывается его острый математический ум, вносящий в логику тот I ^
же дух научной строгости, который сам Больцано впервые внес в | $
теоретическое обсуждение основных понятий и положений мате-
матического анализа, тем самым дав ей новые основания; эту 25
славную заслугу не забыла отметить история математики. У Боль- I §
цано, современника Гегеля, мы не находим и следа глубокомыс- I §
ленной многозначности философской системы, которая стре-
мится скорее к богатому мыслями мировоззрению и жизненной
мудрости, чем к теоретически-анализирующему знанию мира; мы зо
не находим у него и обычного злосчастного смешения этих двух, ^
принципиально различных устремлений, которое так сильно за- $
держало развитие научной философии. Его идейные построения о
математически просты и трезвы, но вместе с тем математически ^
ясны и точны. Только более глубокое проникновение в смысл и 35 *
цели этих построений показывает, какая великая работа ума кро- н
ется в трезвых определениях и в сухих формулах. Философу, вы- |
росшему среди предрассудков, языковых и мыслительных привы- 8
чек идеалистических школ, — и все мы еще не вполне освободи- х
лись от их воздействия, — такого рода научная манера легко 40 п
может показаться плоской безыдейностью или даже неповорот- ^
ливостью и педантизмом. Но на труде Больцано должна строить- о
ся логика как наука; у него она должна учиться тому, что ей необ- Q
:о
CJ
I
1 А: {удовлетворяли}.
! А: {По своей позиции он тесно примыкает к Лейбницу}.
ходимо: математической остроте различений, математической
точности теорий. Тогда она приобретет и иную основу для оцен-
ки «математизирующих» теорий логики, которые с таким успе-
хом строят математики, не заботясь о пренебрежительном отно-
шении философов. Ибо они, безусловно, гармонируют с духом
Больцано, хотя сам он и не догадывался о них. Во рсяком случае,
будущий историк логики вряд ли впадет в такое 1|едоразумение,
какое допустил столь основательный в других случаях Ибервег,
поставив произведение столь высокого достоинства, как «Науко-
учение», на одну ступень с «Логикой для женщшр Книгге1.
Сколь ни цельна работа Больцано, однако е| нельзя считать
окончательно завершенной (в полном согласии (^Мнением самого
этого глубоко честного мыслителя). Чтобы упомянуть здесь лишь
об одном, укажем на особенно чувствительные медочеты в теоре-
тико-познавательном направлении. Отсутствует (или совершен-
но недостаточны) исследования, касающиеся ^собственно фило-
софского выяснения функции логического элемента в мышлении
и тем самым философской оценки самой логической дисципли-
ны. От этих вопросов всегда может уклониться исследователь,
который в точно очерченной области, как в математике, строит
теорию на теории и не обязан особенно заботиться о принципи-
альных вопросах; но не исследователь, который стоит перед за-
дачей выяснить право на существование своей дисциплины, сущ-
ность ее предметов и задач, и который обращается к тем, кто сов-
сем не видит этой дисциплины, не придает ей значения или же
смешивает ее задачи с задачами совсем иного рода. Вообще, срав-
нение предлагаемых логических исследований с произведением
Больцано покажет, что в них речь вовсе не идет о простом ком-
ментировании или критически исправленном изложении идей-
ных построений Больцано, хоть они испытали {решительные
побуждения}2 со стороны Больцано — и, наряду с ним, со сторо-
ны Лотце.
1 Именно Ибервег в отношении обоих трудов одинаково считает достойным упо-
минания только одно: их заглавие. Впрочем, когда-нибудь такое изложение истории
логики, как у Ибервега, который ориентирует ее по «великим философам», будет
осознано как странная аномалия.
2 А: {решающее влияние}.
Одиннадцатая глава
Идея чистой логики
Чтобы охарактеризовать, по крайней мере предварительно, в
нескольких сшцественных чертах ту цель, к которой стремятся
последующие |о {втором томе}1 детальные исследования, мы по-
пытаемся довести до понятийной ясности идею чистой логики,
которая до некоторой степени уже подготовлена вышеприведен- 5
ными критическими размышлениями.
§ 62. Единство науки. Связь вещей и связь истин
Наука есть, прежде всего, антропологическое единство, а ю
именно единство актов мышления, мыслительных диспозиций на-
ряду с определенными, относящимися сюда внешними организа-
циями. Все, что определяет это единство как антропологическое
и в особенности как психологическое, нас здесь не интересует.
Мы интересуемся, наоборот, тем, что делает науку наукой, а это, is
во всяком случае, не психологическая и вообще не реальная связь,
которой подчинены акты мышления, а объективная или идеаль-
ная связь, которая придает им однородное предметное отноше-
ние и в этой однородности также идеальную значимость.
Однако здесь необходима большая определенность и ясность. 20
Объективная связь, идеально пронизывающая все научное
мышление, придающая ему и тем самым науке как таковой
«единство», может быть понята двояко: как связь вещей (Sachen),
к которым интенционально относятся переживания мышления
(действительные или возможные), и, с другой стороны, как связь is
истину в которой вещное (sachlich) единство достигает объектив-
ной значимости в качестве того, что оно есть. И то и другое
a priori дано совместно и нераздельно. Ничто не может быть, не
будучи так или иначе определено, и то, что оно есть и так или ина-
че определено, есть именно истина в себе, которая образует не- зо
обходимый коррелят бытия в себе. То, что относится к единич-
ным истинам, соответственно, положениям дел, очевидно, отно-
сится и к связям истин, соответственно, положений дел. Но эта
очевидная нераздельность не есть тождественность. В соответст-
вующих истинах или связях истин {выявляется (sich auspragen) 35
действительное существование}2 вещей и вещных связей. Но связи
истин иного рода, чем связи вещей, которые в них {«действитель-
1 А: {второй части}.
2 А: {конституируется значимость вещей или вещных связей}.
ны»}1 (wahrhaft); это сразу проявляется в том, что истины, отно-
сящиеся к истинам, не совпадают с истинами, относящимися к
вещам, которые полагаются в первых истинах.
Чтобы предупредить недоразумения, я подчеркиваю, что сло-
5 ва «предметность», «предмет», «вещь» и т. п. здесь все время
употребляются в самом широком смысле, стало быть, в гармонии
с тем смыслом термина «познание», которому я о|»даю предпоч-
тение. Предметом (познания) может быть одинаково как реаль-
ное, так и идеальное, вещь или событие, равно каж вид или мате-
ю матическое отношение, бытие как и долженствошние. Это, само
собой, переносится на такие выражения, как «единство предмет-
ности», «связь вещей» и т. п. i
Оба эти, только в абстракции мыслимые раздельно единст-
ва — единство предметности, с одной стороны,^ единство исти-
15 ны, с другой стороны, — даны нам в суждении /или, точнее, 6 по-
знании. Это выражение достаточно обширно, чтобы охватить как
простые акты познания, так и все сколь бы та ни было сложные,
логически единые связи познания: каждая связь как целое есть
сама единый акт познания. Совершая акт познания или, как я
20 предпочитаю выражаться, живя в нем, мы «заняты предметным»,
которое в нем, именно познавательным образом, подразумевает-
ся и полагается; а если это познание в строжайшем смысле, т. е.
если мы судим с очевидностью, то предметное дано {первично}
(originar). Положение дел здесь для нас уже не просто предполо-
25 жительно, но действительно находится перед нашими глазами, и
в нем сам предмет в качестве того, что он есть, т. е. именно так и не
иначе, как он подразумевается в нашем познании: как носитель
этих качеств, как член этих отношений и т. п. Он не просто пред-
положительно, но действительно так устроен и в качестве дейст-
зо вительно так устроенного дан в нашем познании. Это означает
|_ только, что он не просто вообще подразумевается (обсуждается),
g но что он познан; или означает также: то, что он таков, — это
^ ставшая актуальной истина, {конкретизировавшаяся (vereinzelt) в
i=c переживании очевидного суждения}2. Если мы размышляем над
^ 35 {этой конкретизацией и осуществляем идеирующую абстрак-
$ цию}3, то вместо предметного сама истина становится {постигну-
тым предметом}4. Мы постигаем при этом истину5 как идеальный
коррелят мимолетного субъективного акта познания, как еди-
ную, в противоположность неограниченному многообразию воз-
40 можных актов познания и познающих индивидов.
х
i
О
CD
а
ф
5
U
X
ф
и
ф
т
X
|_
о
с;
1 А: {истинны (действительны)}.
2 А: {переживание в очевидном суждении}.
3 А: {этот акт}.
4 А: {предметом, и она дана предметным образом}.
5 В А следовало: {в идеирующей абстракции}.
201
Связям познаний соответствуют идеальные связи истин. Бу-
дучи надлежащим образом поняты, они суть не только комплек-
сы истин, но комплексные истины, которые, таким образом, сами
и притом как целое подчинены понятию истины. Сюда же отно-
сятся и науки в объективном смысле слова, т. е. в смысле объеди-
ненной истины. При общей корреляции, которая существует
между истиной и предметностью, единству истины в одной и той
же науке соответствует также единая предметность: это есть
единство научной области. По отношению к ней все единичные
истины одной и той же науки называются вещно связанными —
выражение, которое, впрочем, здесь, как мы увидим далее, упо-
требляется в гораздо более широком смысле, чем это принято.
(Ср. заключение § 64.)
§ 63. Продолжение. Единство теории
Теперь спрашивается, нем же определяется единство науки и
тем самым единство области? Ибо не каждое соединение истин
в группу истин, которое ведь может быть и чисто внешним, созда-
ет науку. К науке принадлежит, как мы сказали в первой главе1, го I §
определенное единство связи обоснования. Но и этого еще недо- g
статочно, поскольку, хотя это и указывает на обоснование как на g
сущностную принадлежность идее науки, оно не говорит, какого
рода единство обоснований составляет науку. *
Чтобы достигнуть ясности, предпошлем несколько общих гъ 3
утверждений. ш
Научное познание как таковое есть познание из основания.
Знать основание чего-то — значит усматривать необходимость
того, чтобы дело обстояло так, а не иначе. Необходимость как
объективный предикат истины (которая тогда называется необ- зо
ходимой истиной) обозначает именно закономерную значимость з=,
соответствующего положения дел2. Стало быть, усмотреть поло- *
жение дел как закономерное или его истину как значимую с необ-
ходимостью и обладать познанием основания положения дел,
1 Ср. § 6. Под словом «наука» мы разумеем там, правда, более ограниченное
понятие — понятие теоретически объясняющей, абстрактной науки. Однако это не
составляет существенного различия, особенно ввиду выдающегося положения абст-
рактных наук, о чем мы будем говорить ниже.
2 Речь идет, следовательно, не о субъективном, психологическом характере соот-
ветствующего суждения, например, о чувстве принужденности и т. п. В каком отно-
шении идеальные предметы и тем самым идеальные предикаты таких предметов стоят
к субъективным актам, это мы уже отчасти наметили в § 39. Подробнее во II части.
i
CD
-С
X
о
ч
о
соответственно, его истины — суть равнозначные выражения, ъъ ^(
Впрочем, в силу естественной эквивокации, называют необходи- Я
мой и каждую общую истину, которая сама высказывает закон. £
Соответственно первоначально определенному смыслу, ее следо-
202
х
i
О
со
а
Q)
сц
U
U
х
О
и
0)
X
X
|_
о
с;
вало бы скорее назвать объясняющим основании закона, из ко-
торого вырастает класс необходимых истин. Щ
Истины распадаются на индивидуальные щЬодовые. Первые
содержат (эксплицитные или имплицитные) утй|£ждения о дейст-
5 вительном существовании индивидуальных едвничностей, тогда
как последние совершенно свободны от этого Жтолько дают воз-
можность (исходя из одних понятий) заключатко щЬзможном су-
ществовании индивидуального.
Индивидуальные истины как таковые слунайнЛ Когда в отно-
ю шении их говорят об объяснении из оснований*о речь идет о
том, чтобы показать их необходимость при определенных пред-
полагаемых условиях. А именно если связь одно» факта с други-
ми закономерна, то бытие этого факта определешр как необходи-
мое на основании законов, регулирующих свяаи соответствую-
15 щего вида и при условии соответствующих обстоятельств.
Если речь идет об обосновании не фактической, а родовой ис-
тины (которая в отношении возможного применения к подчиня-
ющимся ей фактам сама, в свою очередь, нос^г характер закона),
то мы обращаемся к определенным родовым законам и путем спе-
20 циализации (не индивидуализации) и дедуктивного вывода полу-
чаем из них обосновываемое положение. Обоснование родовых
законов необходимо ведет к определенным законам, которые по
своему существу (стало быть, «в себе», а не только субъективно
или антропологически) не поддаются дальнейшему обоснованию.
25 Они называются базисными законами.
Систематическое единство идеально замкнутой совокупно-
сти законов, покоящихся на одной базисной закономерности, как
на своем первичном основании, и вытекающих из него благодаря
систематической дедукции, есть единство систематически за-
зо вершенной теории. Базисная закономерность состоит при этом
либо из одного базисного закона, либо из соединения однород-
-0
с;
CL
$ ных базисных законов
и
Теориями в этом строгом смысле мы обладаем в лице общей
q: арифметики, геометрии, аналитической механики, математиче-
|" 35 ской астрономии и т. д. Обыкновенно понятие теории считается
$ относительным, а именно, в зависимости от того многообразия
единичностей, над которым она господствует и которому постав-
ляет объясняющие основания. Общая арифметика дает объясня-
ющую теорию для нумерических и конкретных числовых поло-
40 жений; аналитическая механика — для механических фактов;
математическая астрономия — для фактов тяготения и т. д. Но
возможность взять на себя функцию объяснения есть само собой
разумеющееся следствие из сущности теории в нашем абсолют-
ном смысле. В более свободном смысле под теорией разумеют де-
45 дуктивную систему, в которой последние основания еще не суть
основные законы в строгом смысле слова, но в качестве подлин-
ных оснований приближают нас к ним. Теория в этом свободном
смысле образует одну ступень в последовательности ступеней за-
конченной теории.
Мы обращаем внимание еще на следующее различие: каждая 5
объясняющая связь дедуктивна, но не каждая дедуктивная связь
является объясняющей. Все основания суть предпосылки, но не
все предпосылки суть основания. Правда, каждая дедукция есть
необходимая /|едукция, т. е. подчинена законам; но то, что за-
ключения выводятся по законам (по законам умозаключения), ю
еще не означает^ что они вытекают из законов и в точном смысле
слова «оснований» на них. Впрочем, каждую предпосылку, в осо-
бенности общуй), принято называть «основанием» выводимого
из нее «следствия» — на эту эквивокацию следует обратить вни-
мание. 15
§ 64. Существенные и внесущественные
принципы, дающие науке единство.
Абстрактные, конкретные и нормативные науки го
Теперь мы в состоянии ответить на поставленный выше во-
прос, что определяет взаимную принадлежность истин одной на-
уки, что составляет ее «вещное» единство.
Объясняющий принцип может быть двоякого рода: сущест- 25
венного и несущественного вида. Существенно едины истины од-
ной науки, если связь их покоится на том, что прежде всего дела-
ет науку наукой; а это, как мы знаем, есть познание из основания,
следовательно, объяснение или обоснование (в точном смысле).
Существенное единство истин какой-либо науки есть единство зо
объяснения. Но каждое объяснение опирается на теорию и закан-
чивается познанием базисных законов, принципов объяснения.
Единство объяснения означает, следовательно, теоретическое
единство, т. е., согласно вышеприведенному, однородное единст-
во обосновывающей закономерности, в конечном счете однород- ъъ
ное единство объясняющих принципов.
Науки, в которых точка зрения теории, принципиального
единства, определяет их области и которые, таким образом, объ-
емлют в идеальной замкнутости все возможные факты и родовые
единичности, причем принципы их объяснения лежат в одной за- 40
кономерности, — эти науки не совсем подходящим образом на-
зывают абстрактными науками. Лучше всего их характеризова-
ло бы название теоретических наук. Однако это выражение
употребляется для обозначения противоположности практиче-
ским и нормативным наукам, и мы также выше оставили за ним 45
2041
этот смысл. Следуя мысли И. фон Криза1, можно было бы почти
столь же характерно назвать эти науки номологическими, по-
скольку закон аля них есть объединяющий принцип и существен-
ная цель исследования. Употребляемое иногда название объясня-
5 ющие науки тоже подходит, если им подчеркивается единство
объяснений, а не само объяснение2.
Во-вторых, имеются еще {неординарные}3 то^Аси зрения для
объединения истин в одну науку; укажем, прежде в|его, на единст-
во вещи в смысле, близком к буквальному. То ест/соединяют все
ю те истины, которые по своему содержанию отнсжятся к одной и
той же индивидуальной предметности или к одшому и тому же
эмпирическому роду. Таковы конкретные или, ^потребляя тер-
мин фон Криза, онтологические науки, как география, история,
астрономия, естественная история, анатомия и^т. д. Истины гео-
15 графии объясняются своим отношением к земле, истины метеоро-
логии касаются, еще более ограниченным образом, земных атмо-
сферных явлений и т. д.
о- I Эти науки иногда называют также описательными, и это на-
g звание можно принять в том отношении, что единство описания
§ 20 определяется эмпирическим единством предмета или класса, а в
о I данных науках это описательное единство определяет единство
и
и
CD
и
CD
У I науки. Но, разумеется, это название нельзя понимать так, будто
описательные науки имеют целью только описание, это противо-
речит принципиальному понятию науки.
25 Так как возможно, что объяснение, руководимое эмпириче-
скими единствами, ведет к далеким друг от друга или даже разно-
су I родным теориям и теоретическим наукам, то мы по праву называ-
ем единство конкретной науки несущественным.
Во всяком случае, ясно, что абстрактные или номологические
зо науки суть подлинные базисные науки, из теоретического соста-
о
л
^ ва которых конкретные науки должны черпать все, что делает их
g науками, а именно все теоретическое. Конкретные науки естест-
>- венно ограничиваются тем, что устанавливают зависимость опи-
ct сываемой ими предметности от низших законов номологических
^ 35 наук, и, в крайнем случае, намечают еще главное направление
$ дальнейшего объяснения. Ибо редукция к принципам и построе-
ние объясняющих теорий — вообще своеобразная область номо-
логических наук и ее можно обнаружить в них, при достаточном
развитии, как уже исполненную в самой общей форме. Разумеет-
1 Kries J. von. Die Prinzipien der Wahrscheinlichkeitsrechnung. 1886. S. 85f.;
Vicrteljahrschrift fUr wissent. Philosophic XVI (1892). S. 225. Однако Криз употребляет
термины «номологический» и «онтологический» ддя различения суждений, а не —
как это делаем здесь мы — для различения наук.
1 В А следовало: {Ибо объяснение все же относится к сущности каждой науки
как таковой}.
' А: {внесущественные}.
ся, этим еще ничего не сказано об относительной ценности обоих
видов науки. Теоретический интерес не единственный и не он
один определяет ценность познания. Эстетические, этические, в
более широком смысле практические интересы могут соединить-
ся с индивидуальным предметом и придавать его отдельному опи- 5
санию и объяснению высочайшую ценность. Но поскольку руко-
водящим является чисто теоретический интерес, индивидуаль-
ное, единичное и эмпирическая связь сами по себе не имеют
значения или ^е играют роль лишь методологического этапа для
построения об^ей теории. Теоретик-естествоиспытатель, соот- ю
ветственно, естествоиспытатель в связи чисто теоретического,
математизирующего размышления смотрит на землю и небесные
светила совсем 1шыми глазами, нежели географ или астроном;
они сами по себе безразличны для него и имеют значение лишь
как примеры тяготеющих масс вообще. is
Наконец, мы должны упомянуть еще об ином, также несуще-
ственном принципе научного единства; это принцип, который вы-
растает из однородного оценивающего интереса, следовательно,
объективно определен однородной базисной ценностью (или од-
нородной базисной нормой), как мы уже подробно говорили об 20
этом в главе II, § 14. Именно это создает, следовательно, в норма-
тивных дисциплинах реальную сопричастность истин, т. е. един-
ство области. Правда, когда говорят об объективной (sachlich)
сопричастности, под ней естественнее всего понимать ту, которая
коренится в самих вещах; при этом, следовательно, имеется в виду 25
лишь единство на основе теоретической закономерности или
единство конкретной вещи. При этом понимании нормативное
и объективное единство становятся противоположностями.
Согласно вышеизложенному, нормативные науки зависят от
теоретических и прежде всего от теоретических наук в самом уз- зо
ком смысле номологических наук. Эта зависимость такова, что
мы снова можем сказать: они берут из теоретических наук все,
что есть в них научного, а именно все теоретическое.
§ 65. Вопрос об идеальных условиях возможности 35
науки, соответственно, теории вообще.
А. Вопрос в отношении актуального познания
Теперь мы поставим важный вопрос об «условиях возможно- 40
сти науки вообще». Так как существенная цель научного познания
может быть достигнута лишь посредством теории в строгом смыс-
ле номологических наук, то мы заменяем этот вопрос вопросом об
условиях возможности теории вообще. Теория как таковая со-
стоит из истин, и форма их соединения дедуктивна. Следователь- 45
206
_о
но, ответ на наш вопрос включает в себя ответ ;& более общий во-
прос, а именно на вопрос об условиях возможнвЬги истины вооб-
ще, а также дедуктивного единства вообще. ОДЬрма постановки
вопроса, разумеется, обусловлена историчесфши отголосками.
5 Мы явно имеем здесь дело с безусловно необходимом обобщени-
ем вопроса об «условиях возможности onbid|». Ледь единство
опыта есть для Канта единство предметной закёнАдерности; сле-
довательно, оно входит в понятие теоретического единства.
Однако смысл вопроса требует более точнорщюрмулировки.
ю Непосредственно вопрос будет, вероятно, понятл субъективном
смысле; в этом смысле его лучше было бы выразить в виде вопро-
са об условиях возможности теоретического тзнания вообще
или, в более общей форме, об умозаключении и дознании вообще,
и притом в его возможности для всякого человеческого существа
is вообще. Эти условия суть отчасти реальные, отчасти идеальные.
Первых, психологических, условий мы здесь касаться не будем.
Само собой разумеется, к возможности познания в психологи-
ческом отношении принадлежат все те причирные условия, от ко-
торых зависит наше мышление. Идеальные условия возможности
го познания могут быть, как мы уже говорили1, двоякого рода.
Они — либо ноэтические, т. е. вытекающие из идеи познания как
таковой, и притом a priori, без всякого отношения к эмпириче-
ской особенности человеческого познавания в его психологиче-
ской обусловленности; либо же чисто логические, стало быть, ко-
25 ренящиеся только в «содержании» познания. Что касается пер-
вого, то a priori очевидно, что мыслящие субъекты вообще
с; I должны, например, обладать способностью, совершать все виды
актов, в которых осуществляется теоретическое познание. В част-
ности, мы, как мыслящие существа, должны быть в состоянии с
зо очевидностью усматривать положения как истины и истины как
^ следствия других истин; и опять-таки усматривать законы как та-
g ковые, законы как разъясняющие основания, фундаментальные
^ законы как первичные принципы и т. д. Но, с другой стороны,
ее очевидно также, что сами истины и, в частности, законы, основа-
^ 35 ния, принципы суть то, что они суть, независимо от того, усматри-
$ ваем ли мы их или нет. Ибо они значимы не постольку, поскольку
1 Ср. выше § 32. Там я просто противопоставил ноэтические условия теоретиче-
ского познания и объективно-логические условия самой теории, так как для установ-
ления точного понятия о скептицизме не имело значения более тонкое различение. Но
здесь, где мы должны сполна уяснить все соответствующие отношения, представляется
полезным смотреть также и на логические условия, прежде всего, как на условия по-
знания, и лишь затем придать им прямое отношение к объективной теории. Разумеется,
это не нарушает сущности нашего взгляда, а, наоборот, лишь точнее его раскрывает.
То же применимо и к тому, что здесь приняты во внимание эмпирически субъективные
условия познания наряду с ноэтическими и чисто логическими. Мы при этом, очевид-
но, извлекаем пользу из критических рассуждений о теории очевидности в логике. Ср.
выше § 50. Ведь очевидность есть не что иное, как характер познания как такового.
мы их постигаем, но мы можем постичь их лишь постольку, посколь-
ку они значимы, таким образом, они должны рассматриваться
как объективные или идеальные условия возможности их позна-
ния. Следовательно, априорные законы, принадлежащие к истине
как таковой, к дедукции как таковой и к теории как таковой (т. е. 5
к общей сущности этих идеальных единств), должны быть оха-
рактеризована как законы, выражающие идеальные условия воз-
можности познания вообще или дедуктивного и теоретического
познания вообще, и притом условия, которые коренятся в самом
«содержании » Дознания. ю
Здесь речь икет, очевидно, об априорных условиях познания,
которые могут быть рассмотрены и исследованы вне всякого от-
ношения к мыслящему субъекту и к идее субъективности вообще.
Эти законы по содержанию своего значения совершенно свобод-
ны от такого отношения, они не говорят, хотя бы даже в идеаль- is
ной форме, о процессе познания, о процессе суждения, заключе-
ния, представления, обоснования и т. п., а говорят об истине, по-
нятии, положении, умозаключении, основании и следствии и т. д.,
как мы это подробно разъяснили выше1. Но само собой разумеет-
ся, что эти законы могут быть с очевидностью видоизменены так, 20
что они получат прямое отношение к познанию и к субъекту по-
знания и тогда говорят даже о реальных возможностях познания.
Здесь, как и в других случаях, априорные утверждения о реальных
возможностях возникают путем перенесения идеальных (выра-
женных в чисто родовых положениях) отношений на отдельные 25
эмпирические случаи2.
В сущности, идеальные условия познания, которые мы отли-
чаем в качестве ноэтических от объективно-логических, суть не
что иное, как такого рода изменение в процессе постижения за-
конов, относящихся к чистому содержанию познания, благодаря зо
которому сам этот процесс постижения становится плодотвор-
ным'для критики познания, а затем, благодаря дальнейшим видо-
изменениям, для практически-логического нормирования позна-
ния. (Ибо сюда примыкают также нормативные видоизменения
чисто логических законов, о чем так много говорилось выше.) 35
§66. В. Вопрос в отношении содержания познания
Из этого анализа ясно, что вопрос об идеальных условиях
возможности познания вообще и теоретического познания в част- 40
ности в конечном счете приводит нас к определенным законам,
которые коренятся в самом содержании познания, соответствен-
но, в составляющих его категориальных понятиях, и которые
1 Ср. выше § 47.
1 Ср. арифметический пример в § 2}.
208
X
I
О
со
I
с;
и
и
X
(D
X
и
(D
т
X
1_
О
с;
-Q
столь абстрактны, что не содержат в себе ничего относительно
познания как акта познающего субъекта. Именно эти законы, со^
ответственно, базирующиеся на них категориальные понятия об-
разуют то, что в объективно идеальном смысле вообще может
5 пониматься под условиями возможности теории. Ибо не только
в отношении теоретического познания, как мы это делаем до сих
пор, но и в отношении его содержания, следовательно, непо-
средственно в отношении самой теории может быть поставлен
вопрос об условиях возможности. Тогда под теорией — и это
ю надо еще раз подчеркнуть — мы понимаем определенное идеаль-
ное содержание возможного познания, совершенно так же, как
под истиной, законом и т. п. Многообразию индивидуально еди-
ничных актов познания одного и того же содержания соответ-
ствует одна истина, именно в качестве этого идеально тождествен-
15 ного содержания. Равным образом, многообразию индивидуаль-
ных комплексов познания, в каждом из которых — теперь или
прежде, в том или в другом субъекте — познается одна и та же
теория, соответствует именно эта теория как идеально тождест-
. венное содержание. Она тогда состоит не из актов, а из чисто
20 идеальных элементов, из истин, и притом в чисто идеальных
формах, в формах основания и следствия.
Если мы теперь отнесем вопрос об условиях возможности не-
посредственно к теории в этом объективном смысле и именно к
теории вообще, то эта возможность может иметь только тот
25 смысл, который вообще присущ чисто отвлеченно мыслимым
объектам. От объектов мы переходим затем к понятиям, и «воз-
можность» означает не что иное, как «значимость» или, лучше,
действительность (Wesenhaftigkeit) соответствующего понятия.
Это то самое, что нередко обозначается как «реальность» поня-
зо тия в противоположность его вымышленности, или, лучше ска-
§_ зать, иллюзорности (Wesenlosigkeit). В этом смысле говорят о
g реальных дефинициях, которые подтверждают возможность,
>- значимость, реальность определяемого понятия, а также о про-
се тивоположности между реальными и мнимыми числами, геомет-
|" 35 рическими фигурами и т. д. Очевидно, что высказывание о воз-
^ можности применительно к понятиям двусмысленно из-за упо-
требления его в переносном значении. В подлинном смысле
возможно только существование предметов, соответствующих
этим понятиям. Эта возможность a priori обеспечивается позна-
40 нием понятийной сущности, которое открывается нам, например,
на основе наглядного представления такого предмета. Но благо-
даря переносу значения также сама действительность понятия
обозначается теперь как возможность.
В этой связи легко понятный смысл получаст вопрос о воз-
45 можности теории вообще и об условиях, от которых она зависит.
i Возможность или действительность теории вообще, разумеется,
гарантируется очевидным познанием какой-либо определенной
теории. Но тогда возникает следующий вопрос: что в идеально
закономерной всеобщности обусловливает эту возможность тео-
рии вообще? То есть что составляет идеальную «сущность» ъ
теории как таковой} Каковы простейшие (primitiv) «возможно-
сти», из которых создается возможность «теории», другими сло-
вами, каковы простейшие действительные понятия, из которых
конституируемся само действительное понятие теории? И далее,
каковы те чисрые законы, которые, вытекая из этих понятий, ю
дают всякой теории единство как таковой; стало быть, законы,
которые относятся к форме всякой теории как таковой и a priori
определяют ее1 возможные (существенные) разнообразия или
виды?
Если эти идеальные понятия, соответственно, законы очерчи- is
вают границу возможности теории вообще, другими словами,
если они выражают то, что по существу принадлежит к идее тео-
рии, то отсюда непосредственно следует, что каждая заявленная
теория есть теория только тогда, когда и поскольку она гармони-
рует с этими понятиями или законами. Логическое оправдание 20
понятия, т. е. оправдание его идеальной возможности, соверша-
ется посредством возврата к его наглядной или выводимой сущ-
ности. Следовательно, логическое оправдание данной теории как
таковой (т. е. в ее чистой форме) требует возврата к сущности ее
формы и тем самым возврата к понятиям и законам, которые об- гъ
разуют идеальные составные части теории вообще («условия ее
возможности») и которые a priori и дедуктивно регулируют вся-
кую специализацию идей теории на ее возможные виды. Тут дело
обстоит так же, как и в более широкой области дедукции, напри-
мер в простых силлогизмах. Хотя они и сами по себе могут быть зо
проникнуты очевидностью, все же они получают свое самое по-
следнее и самое глубокое оправдание только путем сведения их к
формальному закону умозаключения. Таким образом происхо-
дит очевидное проникновение в априорное основание силлоги-
стической СВЯЗИ. То Же ОТНОСИТСЯ КО ВСЯКОЙ СКОЛЬ УГОДНО СЛОЖ- 35
ной дедукции и в особенности к теории. В очевидном теоретиче-
ском мышлении мы постигаем основания объясненных положений
дел. Более глубокого постижения сущности самой теоретической
связи, образующей теоретическое содержание этого мышления,
а также априорных закономерных оснований ее функционирова- 40
ния мы достигаем лишь благодаря возврату к форме, закону и тео-
ретическим связям того совершенно иного слоя познания, к ко-
торому относятся эти основания.
Этим указанием на более глубокое постижение и оправдание
вскрывается несравненная ценность теоретических исследова- 45
I
о
m
i
с;
и
и
х
О)
X
и
(D
т
X
|_
О
с;
.0
CL
ний, необходимых для разрешения намеченной проблемы: речь
идет о систематических теориях, коренящихся в сущности тео-
рии, соответственноу об априорной теоретической помологи-
ческой науке, относящейся к идеальной сущности науки как та-
5 ковой9 т. е. к содержащимся в ней систематическим теориям, при
исключении ее эмпирической, антропологической стороны. Сле-
довательно, речь идет, в глубоком смысле слова, о теории теорий,
о науке наук. Однако продвижение к обогащению нашего позна-
ния надо, конечно, отделять от самих проблем и собственного co-
rn держания их решений.
§ 67. Задачи чистой логики. Во-первых: фиксация
чистых категорий значения, чистых предметных
is категорий и их закономерных усложнений
Если на основании этого предварительного уяснения идеи
той априорной дисциплины, более глубокое понимание которой
является целью нашей работы, мы захотим перечислить ее зада-
20 чи, то нам придется различить три группы таковых.
Во-первых, потребуется установить, соответственно, научно
разъяснить важнейшие понятия и прежде всего все простейшие
(primitiv) понятия, которые «делают возможной» связь познаг
ния в объективном отношении и в особенности теоретическую
25 связь. Другими словами, тут имеются в виду понятия, которые
конституируют идею теоретического единства, или также поня-
тия, которые находятся в идеально закономерной связи с ними.
Вполне понятно, что здесь конститутивно на сцену выходят поня-
тия второй ступени, именно понятия о понятиях и прочих идеаль-
зо ных единствах. Данная теория есть определенная дедуктивная
связь данных положений, эти же последние суть определенным
g образом сложившиеся связи данных понятий. Идея соответ-
^ ственной «формы» теории вырастает путем подстановки неопре-
сс деленного понятия вместо всего этого данного, и, таким образом,
|^ 35 на место простых понятий заступают понятия о понятиях и дру-
^ гих идеях. Сюда относятся уже понятия: «понятие», «положе-
ние», «истина» и т. д.
Конститутивны, разумеется, понятия элементарных форм
соединения, в особенности те, которые в самом общем виде коц-
40 ститутивны для дедуктивного единства положений, например,
конъюнктивное, дизъюнктивное, гипотетическое соединения по-
ложений в новые положения. Конститутивны, далее, и формы со-
единения низших элементов значения в простые положения, а
это, в свою очередь, ведет к различным формам субъекта, преди-
45 ката, {к формам конъюнктивной и дизъюнктивной связи, к форме
\ множественного числа} и т. д. Точные законы регулируют посте-
пенные усложнения, создающие из простых форм бесконечное
многообразие все новых форм. И эти законы усложнений, даю-
щие возможность комбинирующего обзора понятий, выводимых
на основе первоначальных понятий и форм, как и сам этот комби- 5
нирующий обзор, также принадлежат, разумеется, к обсуждае-
мому здесь кругу исследования1.
В близкой идеально закономерной связи с упомянутыми до сих
пор понятиям%скатегориями значения, стоят другие, коррелятив-
ные им понятия, как: «предмет», «положение дел», «единство», ю
«множество», «количество», «отношение», «соединение» и т. д.
Это суть чистые или формальные предметные категории. Следо-
вательно, и они должны быть приняты во внимание. В обоих отно-
шениях речь всегда идет о понятиях, которые, как это явствует
уже из их функции, независимы от особенности той или иной \ъ
материи познания и которым должны быть подчинены все специ-
ально выступающие в мышлении понятия и предметы, законы
(Satze) и положения дел и т. д. Поэтому эти понятия могут возни-
кать только {в связи с различными «функциями мышления»}2, т. е.
они могут иметь своей конкретной основой возможные акты мыш- 20
ления как таковые (или схватываемые в них корреляты}.
Надлежит зафиксировать все эти понятия, исследовать в от-
дельности «происхождение» (Ursprung) каждого из них. Для на-
шей дисциплины психологический вопрос о возникновении соот-
ветствующих понятийных представлений или диспозиций к таким 25
представлениям не имеет ни малейшего интереса. Не об этом во-
просе идет здесь речь, а о {феноменологическом}1 происхождении
или — если мы предпочтем совершенно устранить неподходящее
и возникшее лишь из-за неясности мышления слово «происхож-
дение» — о постижении сущности соответствующих понятий и, в зо
методологическом отношении, о фиксации однозначных, четко
различенных значений слов. Этой цели мы можем достичь лишь
благодаря {интуитивному} представлению (Vergegenwurtigung)
сущности {в адекватной идеации} или, в отношении сложных по-
нятий, путем познания действительности заключающихся в них 35
элементарных понятий и понятий форм их соединения.
Все это лишь подготовительные и с виду незначительные за-
дачи. Они очень часто неизбежно облачаются в форму термино-
логических рассуждений и несведущим легко представляются
мелочным и бесплодным словопрением. Но до тех пор, пока по- 40
нятия не различены и не разъяснены {благодаря обращению к их
сущности в идеирующей интуиции}, всякая дальнейшая работа
1 Ср. исследование VI второго тома {добавление в В}.
2 А: {благодаря рефлексии на различные «функции мышления»}.
3 А: {логическом}.
212
х
i
О
CD
I
с;
и
и
X
0)
и
ф
т
|_
о
с;
безнадежна. Ни в какой другой области познания эквивокация не
имеет столь рокового значения, нигде спутанность понятий не за-
держивала до такой степени успехов познания, нигде она не тор-
мозила так сильно даже самое его начало — постижение его ис-
5 тинных целей, как в логике. Критические анализы этих пролего-
мен показали это повсюду. i
Едва ли можно переоценить значение проблей этой первой
группы, и это вопрос, не заключаются ли именною них величай-
шие трудности всей дисциплины. $
ю •$
§ 68. Во-вторых: законы и теории, кобенящиеся
в этих категориях
Вторая группа проблем {относится к поиску законов, кореня-
15 щихся в тех обоих классах категориальных понятий, которые ка-
саются не только возможных форм усложнения и модифицирую-
щего преобразования схваченных благодаря им теоретических
единств1, но скорее объективной значимости проистекающих из
них форм организации (Bildungsformen). Таким образом, с одной
20 стороны, они касаются истины или ложности значений вообще
{, рассмотренных} исключительно на основе их категориальной
формы организации; с другой стороны, (в отношении их пред-
четного коррелята) они касаются бытия и небытия предметов
вообще, положений дел вообще и т. д., опять же на основе их чис-
25 то категориальной формы. Эти законы, которые, стало быть, от-
носятся к предметам и значениям вообще с максимально мысли-
мой, т. е. логико-категориальной всеобщностью2,}3 сами в свою
очередь конституируют теории. На одной стороне {, на стороне
значений} стоят теории заключений, например силлогистика, ко-
зо торая является, однако, лишь одной из подобных теорий. На дру-
с[ гой стороне {, на стороне {предметного} коррелята,} на понятии
$ множества основывается чистое учение о множестве; на понятии
>- количества — чистое учение о количестве и т. д., и каждое из них
с* есть замкнутая в себе теория. Таким образом, все относящиеся
^ 35 сюда законы ведут к ограниченному числу простейших или ба-
$ зисных законов, которые непосредственно коренятся в категори-
альных понятиях и (в силу своей однородности) должны обосно-
вывать всеобъемлющую теорию, которая включает в себя в каче-
стве относительно замкнутых составных частей вышеупомянутые
40 единичные теории.
1 Ср. Т. 2, исследование IV.
2 Ср. Т. 2, исследование I, § 29, к окончанию.
3 А: {касается поиска законов, коренящихся в этих категориальных понятиях и
касающихся не только их усложнения, но скорее объективной значимости созидае-
мых из них теоретических единств. Эти законы}.
Здесь имеется в виду область законов, {под которые попада-
ет — в силу их формальной, охватывающей все возможные значе-
ния и все возможные предметы всеобщности — любая особая тео-
рия и наука, в согласии с которыми должна строиться каждая те-
ория, коль скоро она претендует на значимость}1. Не то чтобы 5
каждая отдельная теория предполагала в качестве основания сво-
ей возможности и значимости какой-либо отдельный закон. Ско-
рее, вышеуказЁнные {категориальные} теории {и законы} в своем
идеальном совЬшенстве образуют всеобъемлющий фонд, из ко-
торого каждаяшпределенная {значимая}2 теория черпает {отно- ю
сящиеся к ее фшше} идеальные основания своей действительно-
сти. Это законьщрообразно которым она строится и исходя из ко-
торых она мож» быть оправдана в качестве значимой теории из
последнего основания в части своей «формы». Поскольку теория
есть объемлющеЛединство, построенное из отдельных истин и is
связей, само соболпонятно, что законы, относящиеся к понятию
истины и к возможности отдельных связей той или иной формы,
также заключены вычерченной здесь области. Хотя понятие тео-
рии есть более узкое понятие — или, скорее, именно в силу это-
го, — задача исследования условий его возможности более об- 20
ширна, чем соответствующие задачи исследования истины вооб-
ще и простейших форм связей положений. (Ср. выше § 65.)
25
§ 69. В-третьих: теория возможных форм теорий
или чистое учение о многообразии
Если все эти исследования выполнены, то этого достаточно
для осуществления идеи науки об условиях возможности теории.
Но мы тотчас же видим, что эта наука указывает на дополнитель-
ную науку, которая a priori трактует существенные виды (фор- зо
мы) теорий и соответствующие законы отношений. Так возни-
кает, на основании последнего обобщения, идея более обширной
науки о теории вообще, которая в своей фундаментальной части
исследует существенные понятия и законы, конститутивно при-
надлежащие к идее теории, и затем переходит к дифференциро- 35
ванию этой идеи и вместо исследования возможности теории как
таковой исследует уже a priori возможные теории.
Именно на основе достаточного глубоко проведенного реше-
ния означенных задач становится возможным определенным об-
разом развить из чисто категориальных понятий многообразные 40
понятия возможных теорий, чистые «формы» теорий, действи-
тельность которых закономерно доказана. Но эти различные
формы не лишены взаимной связи. Найдется известный порядок
1 А: {сообразно которым должно протекать каждое теоретическое исследование}.
2 А: {(т. е. действительная, значимая)}.
214
s
I
О
CD
a
CD
c;
и
и
<D
s
и
0
о
приемов, посредством которого мы будем в состоянии построить
возможные формы, обозреть их закономерные связи, а, следова-
тельно, также переводить одни формы в другие путем варьирова-
ния определяющих их основных факторов и т. д. Нам откроются,
5 если не вообще, то, по крайней мере, для форм теорий точно опре-
деленных родов, общие положения, которые в отграниченной об-
ласти господствуют над развитием, связью и превращением форм.
Положения, которые надлежит здесь установить, должны,
очевидно, обладать иным содержанием и характером, чем базис-
ю ные положения и теоремы теорий второй груш|ы, как силлоги-
стические или арифметические законы и т. д. Hq|<c другой сторо-
ны, само собой ясно, что их дедукция (ибо подлинных базисных
законов здесь не может быть) должна исходит!» исключительно
из теорий последнего рода.
is Это есть последняя и высшая цель теоретической науки о тео-
рии вообще. Она не лишена также значения в познавательно-
практическом отношении. Напротив, подчинение теории опреде-
ленному классу ее форм может получить величайшее методологи-
ческое значение. Ибо с расширением дедуктивной и теоретической
го сферы растет свободная жизненность теоретического исследова-
ния, растет богатство и плодотворность методов. Таким образом,
разрешение проблем, поставленных в пределах теоретической
дисциплины, соответственно, в пределах одной из ее теорий, в оп-
ределенных обстоятельствах может получить значительную мето-
25 дическую поддержку благодаря возврату к категориальному типу
или (что то же самое) к форме теории, а при случае благодаря пе-
реходу к более обширной форме или классу форм и их законам.
30
§ 70. Пояснения к идее чистого учения
о многообразии
g Эти намеки покажутся, быть может, несколько темными. Что
^ речь идет тут не о смутных фантазиях, а о концепциях с прочным
q: содержанием, показывает «формальная математика » в самом ши-
|" 35 роком смысле, или учение о многообразии, этот плод высшего рас-
^ цвета современной математики. И действительно, это учение есть
не что иное, как частичное осуществление {в коррелятивном видо-
изменении} только что намеченного идеала. Этим, разумеется,
еще не сказано, что сами математики, руководимые первоначаль-
40 но интересами области чисел и величин и ограниченные этими ин-
тересами, правильно поняли идеальную сущность новой дисцип-
лины и вообще возвысились до последней абстракции всеобъем-
лющей [теории}1. Предметный коррелят понятия возможной,
1 А: {всеобъемлющего учения о теориях}.
1215
определенной только по своей фор^е теории есть понятие воз-
можной области познания вообще, подчиненной теории такой
формы. Но такую область математик (в своем кругу) называет мно-
гообразием. Это есть, стало быть, область, которая единственно и
исключительно определяется тем, что она подчинена теории та- 5
кой-то формьц {соответственно}1, что для ее объектов возможны
определенные овязи, подчиненные определенным базисным зако-
нам данной определенной формы (здесь это есть единственно
определяющее)Шо своей материи эти объекты остаются совершен-
но неопределенными — математик, чтобы указать на это, охотно ю
говорит об «объектах мышления». Они не определены ни прямо,
как индивидуалькые или видовые единичности, ни косвенно свои-
ми {материальными}2 видами или родами, а исключительно только
формой приписанных им связей. Эти последние по содержанию
так же мало определены, как и их объекты; определена только их is
форма, и она определяется именно формами признаваемых зна-
чимыми для них элементарных законов. И эти законы определяют
как область (или, скорее, форму области}, так и надлежащую
теорию или, опять же вернее, форму теории. В учении о многооб-
разии, например, «+» есть не знак сложения чисел, а знак такого 20
соединения вообще, к которому применимы законы формы а + b =
b + а и т. д. Многообразие определено тем, что его объекты мыш- I g
ления допускают эти «операции», как и другие, о которых можно н
доказать, что они a priori совместимы с первыми. | *
Самая общая идея учения о многообразии состоит в том, чтобы 25
быть наукой, которая определенным образом развивает сущест- I g
венные типы возможных теорий {(соответственно, областей)} и ' °
исследует их закономерные взаимоотношения. Тогда все дейст-
вительные теории являются специализациями и сингуляризация-
ми соответствующих им форм теорий, как и все теоретически об-
работанные области познания — отдельными многообразиями. 30 ^
Если в учении о многообразии действительно проведена соответ- §
Лгвующая формальная теория, то этим исчерпана вся дедуктив- *
на'я теоретическая работа построения всех действительных тео- ^
рйй той же формы. о
Эта точка зрения имеет величайшее методологическое значе- з
ние, и без нее нельзя и говорить о понимании математических ме- §
тодов. Не менее важным является связанное с переходом к чистой
форме включение последней в более широкие формы и классы
форм. Что именно в этом приеме заключается главный источник
удивительного методологического искусства математики, пока- 40
зывает не только взгляд на учения о многообразии, которые вы-
росли из обобщений геометрической теории и формы теории, но
даже первый и сахмый простой случай этого рода, расширение обла-
1 А: {то есть}.
2 А: {внутренними}.
^
ь
216
I
О
CD
a
Ф
c;
и
и
<D
и
CD
T
X
l_
О
с;
-О
с;
Q_
сти реальных чисел (или соответствующей формы теории, «фор-
мальной теории реальных чисел») и превращение ее в формаль-
ную, двукратно расширенную область общих комплексных чисел.
И действительно, в этом воззрении лежит ключ к единственно
5 возможному решению все еще не разъясненной проблемы, на ка-
ком основании, например, в области чисел с возможными (не-
действительными) понятиями можно методически обращаться
как с реальными. Однако здесь не место подробно развивать это.
Говоря выше о теориях многообразий, возникших из обобще-
ю ний геометрической теории, я разумел, конечно/учение о много-
образиях «-измерений — евклидовых и неевклидовых, далее, уче-
ние Грассмана о протяжении и родственные, легко отделимые от
всего геометрического теории У. Роуэна, Гамильтона и др. Сюда
же относится учение Ли о трансформационных группах, иссле-
15 дования Г. Кантора о числах и многообразиях и многие другие.
Рассматривая способ, которым посредством варьирования
меры кривизны совершается взаимный переход между различны-
ми видами пространственноподобных многообразий, философ,
изучивший начала теории Римана-Гельмгольца, может составить
20 себе некоторое представление о том, как чистые формы теорий
определенно различного типа соединяются между собой законо-
мерными связями. Было бы легко показать, что познание истинно-
го смысла подобных теорий, как чисто категориальных форм тео-
рий, изгоняет всякий метафизический туман и всякую мистику из
25 соответствующих математических исследований. Если мы назо-
вем пространством некоторую известную нам форму порядка
мира явлений, то, разумеется, противоречиво говорить о «про-
странствах», для которых не имеет значения аксиома о паралле-
лях; противоречиво также говорить о различных геометриях, по-
зо скольку геометрия есть именно наука о пространстве мира явле-
ний. Но если мы под пространством понимаем категориальную
g форму мирового пространства и {коррелятивно} под геометри-
>- ей — категориальную теоретическую форму геометрии в обычном
ее смысле, тогда пространство входит в подлежащий закономерному
|" 35 отграничению вид категориально определенных многообразий, в
^ отношении которого естественно можно говорить о пространстве
в более широком смысле. {Точно так же}1 геометрическая теория
входит в соответствующий вид теоретически связанных и чисто
категориально определенных форм теорий, которые тогда в соот-
40 ветственно расширенном смысле можно называть «геометриями»
этих «пространственных» многообразий. Во всяком случае, уче-
ние о «пространствах w-измерений» осуществляет теоретически
замкнутую часть учения о теориях в определенном выше смысле.
Теория евклидова многообразия трех измерений есть последняя
1 А: {В свою очередь}.
идеальная единичность в этом закономерно связанном ряду апри-
орных и чисто категориальных форм теорий (формальных дедук-
тивных систем). Само это многообразие есть в отношении «наше-
го» пространства, т. е. пространства в обычном смысле, соответ-
ствующая ему чисто категориальная форма, стало быть, идеальный 5
род, по отношению к которому наше пространство составляет, так
сказать, индивидуальную единичность, а не видовое различие.
Другой грандиозный пример есть учение о комплексных системах
чисел, в пределах которого теория «простых» комплексных чисел
есть опять-таки сингулярная единичность, а не последнее видовое ю
различие. В отношении соответствующих теорий арифметика ко-
личества, арифметика порядковых чисел, арифметика quantite
dirigee и т. п. суть все в известном смысле индивидуальные еди-
ничности. Каждой из них соответствует формальная родовая
идея, в данном случае учение об абсолютных целых числах, о ре- is
альных числах, о простых комплексных числах и т. д., причем
«число» следует понимать в обобщенно формальном смысле.
§ 71. Разделение труда. Работа математиков
и работа философов
Таковы, следовательно, проблемы, которые мы причисляем к
области чистой или формальной логики в выше определенном
смысле, причем мы придаем ее области наибольший объем, какой
вообще совместим с очерченной идеей науки о теории. Значи- 25
тельная часть принадлежащих к ней теорий уже давно конституи-
ровалась в виде {«чистого анализа» или, лучше сказать, формаль-
ной математики}1 и разрабатывается математиками наряду с дру-
гими, уже более не «чистыми» {, то есть формальными}, в {полном}2
смысле дисциплинами, как геометрия (в качестве науки о «на- зо
чпем» пространстве), аналитическая механика и т. д. И действи-
тельно, природа вещей здесь безусловно требует разделения тру-
да. Построение теорий, строгое и методическое разрешение всех
формальных проблем навсегда останется специальной областью
математика. При этом предполагаются своеобразные методы и 35
диспозиции исследования, и они по существу одинаковы у всех
чистых теорий. С недавних пор даже усовершенствованием сил-
логистической теории, которая издавна причислялась к собст-
венной сфере философии, овладели математики, и в их руках эта,
будто бы давно исчерпанная теория испытала небывалое разви- 40
тие. Ими же были открыты и с чисто математической тонкостью
развиты теории новых видов умозаключений, которых не знала
или не понимала традиционная логика. Никто не может запре-
1 А: {чистой (в особенности «формальной») математики}.
1 А: {этом же}.
218
с;
Q_
m
тить математикам предъявлять притязания на все, к чему прило-
жимы математическая форма и метод. Только тот, кто не знает
современной, в особенности формальной, математики и судит о
ней только по Евклиду и Адаму Ризе, может держаться общего
предрассудка, будто сущность математического содержится в
числе и количестве. Не математик, а философ выходит за естест-
венную сферу своего права, когда он борется претив «математи-
зирующих» теорий логики и не хочет вернуть ейюих временных
питомцев их настоящим родителям. Пренебрежение, с которым
философские логики говорят о математических^теориях вывода,
нисколько не мешает их математической форме^как и всех строго
развитых теорий (это слово надо, конечно, тоже брать в его на-
стоящем смысле), быть единственно научной, единственной фор-
мой, дающей систематическую законченность и совершенство и
открывающей возможность обозреть всевозможные вопросы
и возможные формы их разрешения.
Но если разработка всех собственных теорий принадлежит к
о- I области математика, что же тогда останется философу? Здесь
g надо обратить внимание на то, что математик на самом деле не
о го чистый теоретик, а лишь изобретательный техник, как бы конст-
ф руктор, который, имея в виду только формальные связи, строит
У теорию как произведение технического искусства. Как практи-
ф ческий механик конструирует машины, не нуждаясь в завершен-
5 ном и очевидном проникновении в сущность природы и ее зако-
® 25 номерности, так и математик конструирует теории чисел, величин,
5 умозаключений, многообразий, не нуждаясь для этого в сконча-
ем I тельном очевидном постижении сущности теории вообще и сущ-
ности обусловливающих ее понятий и законов. Сходным образом
дело обстоит и во всех «специальных науках». Ведь яротероу xfj
зо (ptioEi (первое по природе) именно и не естьrcpoxepov ярое; тцш<; (пер-
вое для нас). К счастью, не действительное уразумение, а научный
g инстинкт и метод делают возможной науку в обычном, практиче-
>- ски столь плодотворном смысле. Именно поэтому, наряду с изо-
cz бретательной и методической работой отдельных наук, направ-
^ 35 ленной больше на практическое выполнение и овладение, чем на
действительное постижение, необходима постоянная «познава-
тельно-критическая », составляющая дело одного только филосо-
фа рефлексия, которая руководствуется одним только чисто тео-
ретическим интересом и служит осуществлению прав последнего.
40 Философское исследование предполагает совершенно иные ме-
тоды и диспозиции и ставит себе совершенно иные цели. Оно не
хочет вмешиваться в дело специалиста-исследователя, а стремит-
ся постичь смысл и сущность его действий в отношении метода
и предмета. Философу недостаточно того, что мы ориентируемся
45 в мире, что мы имеем законы как формулы, по которым мы можем
предсказывать будущее течение вещей и восстанавливать про-
шедшее; он хочет привести к ясности, что такое сущность «вещи »,
{«процесса», «причины», «следствия», «пространства», «време-
ни»}1 и т. п. {; и, кроме того, в чем состоит удивительное родство
этой сущности с сущностью мышления, познания, значения, что 5
она может мыслиться, познаваться, означаться и т. д.}. И если на-
ука строит теории для систематического разрешения своих про-
блем, то философ спрашивает, в чем сущность теории, что вообще
делает возможной теорию и т. п. Лишь философское исследова-
ние дополняет научные работы естествоиспытателя и математика ю
таким образом, что полностью реализуется чистое и подлинное
теоретическое познание. Ars inventiva специального исследова-
теля и познавательная критика философа суть взаимно дополня-
ющие друг друга научные деятельности, и только благодаря им
получается полное {, охватывающее все существенные связи}2 тео- is
ретическое постижение.
Впрочем, дальнейшие детальные исследования для подготов-
ки нашей дисциплины с ее философской стороны покажут, чего
не хочет и не может давать математик и что тем не менее должно
быть сделано. 20
§ 72. Расширение идеи чистой логики.
Чистое учение о вероятности как чистая теория
опытного познания 25
Понятие чистой логики, как мы его развивали до сих пор, об-
нимает теоретически замкнутый круг проблем, которые по су-
ществу относятся к идее теории. Поскольку ни одна наука не воз-
можна без объяснения из оснований, стало быть, без теории, чис- зо
тая логика в самом общем виде объемлет идеальные условия
возможности пауки вообще. Но, с другой стороны, надо принять
во внимание, что при таком понимании логика еще отнюдь не
включает в себя как особый случай идеальных условий опытной
науки вообще. Вопрос об этих условиях, правда, имеет более ъъ
ограниченный объем; опытная наука есть тоже наука и, само со-
бой разумеется, подчинена, со стороны содержащихся в ней тео-
рий, законам очерченной выше сферы. Но идеальные законы
определяют единство опытных наук не только в форме законов
дедуктивного единства, как и вообще опытные науки нельзя ни- 40
когда свести к одним только их теориям. «Теоретическая опти-
ка», т. е. математическая теория оптики, не исчерпывает науки
оптики; математическая механика точно так же не исчерпывает
1 А: {«процессов», «законов природы»}.
2 А: {и цельное}.
220
О
с;
л
всей механики и т. д. Но весь сложный аппарат процессов позна-
ния, в которых вырастают и многократно изменяются с прогрес-
сом науки теории опытных наук, тоже подчиняется не только эм-
пирическим, но и идеальным законам.
5 В опытных науках всякая теория только предположительна.
Она дает объяснение не из очевидно достоверных, а лишь из оче-
видно вероятных основных законов. Таким образом, сами тео-
рии обладают только постижимой вероятностью, фни суть только
предварительные, а не окончательные теории. Сходное примени-
ю мо в известном смысле к фактам, подлежащим теоретическому
объяснению. Хотя мы исходим из них, они имеют для нас значение
данных, и мы хотим лишь «объяснить» их. Но когда мы восходим
к объясняющим гипотезам, которые благодаря дедукции и вери-
фикации — иногда после многократного изменения — предпола-
15 гаются в качестве вероятностных законов, также сами факты не
остаются неизменными, а видоизменяются в.процессе поступа-
тельного познания. Посредством прироста познания в гипотезах,
найденных пригодными, мы все глубже вникаем в «истинную сущ-
ность» реального бытия, поступательно исправляем наше, более
го или менее обремененное противоречиями понимание явлений.
Дело в том, что факты первоначально «даны» нам только в смысле
восприятия (и сходным образом в смысле воспоминания). В вос-
приятии вещи и события как будто сами находятся перед нами,
так сказать, без преград созерцаются и схватываются нами. И то,
25 что мы здесь созерцаем, мы высказываем в суждениях восприятия:
это суть ближайшим образом «данные факты» науки. Но то
«действительное» фактическое содержание, которое мы призна-
ем за явлениями восприятия, модифицируется с прогрессом по-
знания; {наглядно данные вещи — вещи «вторичных качеств» —
зо считаются еще «просто явлениями»}; и для того, чтобы в каждом
ё случае определить, что в них истинного, другими словами, чтобы
g {объективно} определить эмпирический предмет познания, {нам
>. необходим соответствующий смыслу этой объективности метод и
q: (постоянно расширяющаяся) область научного познания законов,
^ 35 которая должна достигаться с помощью этого метода}1.
^ {Но во всяком эмпирическом образе действия объективной
науки о фактах господствует, как это увидели уже Декарт и Лейб-
ниц, не психологическая случайность, а идеальная норма}2. Мы
утверждаем, что в каждом случае существует лишь один право-
40 мерный способ оценки объясняющих законов и определения
действительных фактов, и притом для каждой достигнутой сту-
1 А: (нам необходима значительная (постоянно расширяющаяся) область в науч-
ном познании законов}.
1 А: ' Но во всем этом мы действуем, как подчеркнул Лейбниц, и притом впервые с
полной отчетливостью, не слепо, не без идеального права}.
221
пени науки. Когда вследствие притока новых эмпирических инс-
танций вероятная закономерность или теория оказывается несо-
стоятельной, мы не заключаем из этого, что научное обоснование
этой теории было ложным. В области прежнего опыта была
«единственно правильной » прежняя теория, в области расширен- s
ного опыта таковой является вновь обосновываемая теория; она
есть единственная, которая оправдывается при корректной оцен-
ке вероятности. Наоборот, мы иногда судим, что эмпирическая
теория ложно обоснована, хотя, быть может, другим объективно
оправданным путем выясняется, что она при данном состоянии ю
науки оказывается единственно подходящей. Из этого следует,
что и в области эмпирического мышления, в сфере вероятностей
должны существовать идеальные элементы и законы, в которых
вообще a priori коренится возможность эмпирической науки,
познания вероятности реального. Эта сфера чистой закономер- is
ности, которая имеет отношение не к идее теории и, в более об-
щем плане, не к идее истины, а к идее эмпирического единства
объяснения, соответственно, к идее вероятности, образует вто-
рую обширную основу логического практического руководства и
принадлежит вместе с тем к области чистой логики в соответ- 20
ственно более широком смысле.
В дальнейших специальных исследованиях мы ограничиваем-
ся более узкой областью, которая, согласно существенному по-
рядку материй, стоит на первом месте.
Зэ
(D
*>
л
з:
о
н
О
Хс
О
Предисловие редактора русского
издания
«Логические исследования» проф. Э. Гуссерля^- первая часть
которых, посвященная уяснению понятия и осноа| науки логики,
предлагается теперь вниманию русских читателей -^ представляют,
по согласному мнению специалистов, одно из самых выдающихся
произведений логической литературы последних лет. Бесспорная
заслуга Гуссерля — все равно, разделяем мы его собственную точ-
ку зрения или нет — состоит в том, что он вносит подлинную ясность
в основные логические понятия и тем содействует разрешению спо-
ров, которые грозят затянуться до бесконечности в силу двусмыс-
ленности и неопределенности понятий и терминов. Таковы споры о
«нормативном» или «естественном» характере логических законов,
об объективности и субъективности познания, об отношениях меж-
ду логикой и психологией и т. п.
Сам Гуссерль стоит на точке зрения, которую можно было бы
назвать идеалистическим объективизмом. Он проводит резкую и яс-
ную границу между объективным идеально-логическим содержа-
нием мышления и субъективным, реально-психологическим про-
цессом мышления; на почве этого разграничения он решительно
отвергает все попытки перенести на содержание мышления или по-
знания субъективистические или психологические категории, при-
менимые к процессу мышления и заимствованные из рассмотрения
последнего. Эта позиция находится в двойственном отношении к
идеям Канта и к современным философским учениям, отразившим
влияние Канта. С одной стороны, никто глубже, чем Кант, не под-
метил основного различия между психологическим происхожде-
нием и логическим (или гносеологическим) значением наших
идей, между генетическим (каузальным) объяснением познания в
психологии и критическим уяснением его в гносеологии; достаточ-
но указать, что именно это различие положило конец многовеково-
му спору между эмпиризмом и рационализмом путем выяснения, что
познание психологически проистекает из опыта, но логически не мо-
жет быть целиком обосновано на опытных данных. С другой сто-
роны, однако, можно также сказать, что никто не содействовал рас-
пространению психологизма и субъективизма в философии более,
чем Кант, который заставил весь объективный мир «вращаться» во-
круг человеческого сознания. Правда, понятия сознания, разума
и т. п. употребляются Кантом в столь многозначном и мало выяснен-
ном смысле, что, как известно, весьма трудно уловить подлинное
значение соответствующих утверждений Канта. Однако невозмож-
223
но отрицать наличие прямых противоречий в его анализе познания,
и бесспорно, что оба этих мотива — и психологический, и антипси-
хологический — присутствуют и даже резко выражены в его фило-
софии. Этим было создано, по справедливому замечанию Гуссерля
(с. 115), «невыносимое смешение отчасти правильных, отчасти лож-
ных утверждений». В какой мере это смешение царит еще и в совре-
менной гносеологии, находящейся под сильнейшим влиянием Канта
и разных форм кантианства, — это показывает представленный
Гуссерлем поучительный разбор логических работ Зигварта,
Эрмана, Ланге и др. Гуссерль, по меньшей мере, вносит полную
ясность в положение дела, решительно примыкая к антипсихологи-
ческой тенденции Канта и столь же решительно отвергая противо-
положную психологистическую тенденцию.
Еще большее значение имеет труд Гуссерля, если противопо-
ставить его тем уже явно психологистическим идеям, которые при-
обрели большую популярность в последнее время. Мы разумеем не
только логические воззрения Милля, но и главным образом «эмпи-
риокритицизм», а также самоновейшую форму скептического реля-
тивизма — т. наз. «прагматизм». Эмпириокритицизм, который поль-
зуется исключительным признанием среди некоторой части нашей
интеллигенции, подвергнут сжатой, но меткой и мастерской критике
в особой (XI) главе этой книги. Признание плодотворности и закон-
ности «принципа экономии мышления» как телеологической точки
зрения в психологии познания сочетается у Гуссерля с убедитель-
ным1 уяснением несостоятельности этой философской концепции,
поскольку она притязает заменить собой подлинный гносеологиче-
ский анализ. О «прагматизме» Гуссерль еще не упоминает, так как
появление его книги (в 1900 г.) предшествует расцвету этого движе-
ния, но читателю не трудно будет отнести общие аргументы Гус- ZJ
серля и к этой самой резкой форме критикуемого им субъективиз- g
ма-. Принципиальный объективизм Гуссерля приобретает, таким о
образом, и широкий культурно-философский смысл, как одинокий, о
но сильный протест как бы самого научного духа против распро- ^
стр"аняющихся влияний скептического и субъективистического умо- "о
настроения, грозящих пошатнуть доверие к научной истине и поко- §
лебать ее самодовлеющее значение. н
Перевод предлагаемой первой частрт работы Гуссерля не пред- ~§
ставлял особых терминологических затруднений, так как больший- -о
ство сложных и труднопередаваемых новых логических терминов, £
введенных Гуссерлем и в изобилии употребляемых им во второй о
(специальной) части его исследования, либо вообще не употребля- °
ются в первой части, либо же встречаются в ней только спорадиче-
ски и без твердо установленного технического значения, так что их
можно было передавать описательно и в зависимости от общего кон-
текста. Некоторое сомнение возбуждала только передача термина
Q
х
224
.о
с;
CL
Ф
U
CI
I
«Wissenschaftslehre». Слово «наукоучение», на котором я остано-
вился при его переводе, отчасти неудобно тем, что отчасти ассоции-
ровалось с системой Фихте, к которой идеи Гуссерля не стоят ни в
каком близком отношении. Однако заменить его удобным в иных от-
ношениях термином «теория науки» (не говоря уже о менее точных
передачах) оказалось невозможным, так как именно теоретический
характер этой дисциплины является в работе Гусоерля спорным
вопросом, подлежащим разрешению. С другой стороны, если сам ав-
тор пользуется термином «Wissenschaftslehre» — который по-немец-
ки тоже ведь непосредственно наводит на мысль о системе Фихте —
в новом значении, примыкая не к учению Фихте, а к одноименному
учению Больцано, то не было основания не делать того же и в рус-
ском переводе.
С. Франк
СПб., октябрь 1909 г.
«Пролегомены к чистой логике»
Э. Гуссерля и спор о психологизме
Рецепция «Пролегомен»
Первый том «Логических исследований» Э. Гуссерля, вышед-
ший в свет в 1900 г., является одним из наиболее успешных сочи-
нений современной философии1. Именно эта работа, построен-
ная на критике широкого круга философских авторитетов своего
времени, сделала сорокаоднолетнего приват-доцента известней-
шим философом своего времени, стяжав не только ответную кри-
тику, но и широкую поддержку университетских философов Гер-
мании. До публикации «Пролегомен к чистой логике» Гуссерль
был малоизвестным автором, в 1891 г. выпустившим первый том
книги «Философия арифметики» (второго тома так и не последо-
вало), на которую заметной критической рецензией отреагиро-
вал один только Готлоб Фреге. Второй том «Логических иссле-
дований», вышедший в свет год спустя, в 1901 г. отнюдь не вызвал
бурного энтузиазма у читателей, как это может показаться на осно-
ве монументализированной истории феноменологии и феномено-
логического движения. На лекциях Гуссерля в первые годы пре-
бывания в Гёттингене (непосредственно после публикации «Логи-
ческих исследований», начиная с 1901 г.) присутствовало лишь по
несколько слушателей2.
«Феноменологическое движение»3 начинает формироваться
в 1904-1905 гг., причем главным образом не из студентов Гуссер-
ля, а из круга мюнхенских феноменологов — учеников крупней-
шего и известнейшего психолога и философа своего времени Тео-
дора Липпса. Первая работа, маркировавшая себя как выполнен-
ная в русле именно феноменологии Гуссерля, появилась лишь в
1 Вплоть до аналогий с революционной «Критикой чистого разума»: «Крити-
ческий эффект „Логических исследований" можно сравнить с кантовской критикой
разума. Подобно тому как Кант стал разрушителем для всей школьной метафизи-
ки, Гуссерль уничтожил психологизм» (Marquard О. Transzendentaler Idealismus,
Romantische Naturphilosophie, Psychoanalyse. Koln: Verlag ftir Philosophic Jiirgen Dinter,
1987. S. 13).
2 Ингарден Р. Введение в феноменологию Эдмунда Гуссерля/ Пер. А. Денежки-
на и В. Куренного. М.: Дом интеллектуальной книги, 1999. С. 8.
J См.: Шпигелъберг Г. Феноменологическое движение. Историческое введение.
М.: Логос, 2002.
8 Пролегомены к чистой логике
1908-1909 гг. и была посвящена весьма нехарактерной для самого
Гуссерля сфере интересов: в «Журнале по эстетике и общему ис-
кусствознанию», издаваемом Максом Дессауэром, появилось
«феноменологическое исследование» Вальдемара Конрада, по-
священное «эстетическому предмету»1. На 1909 г. приходится так-
же защита первых диссертаций у Гуссерля в Гётти^гене, а именно
Адольфа Райнаха (он защищался в Гёттингене вопреки своему
первоначальному намерению провести защиту у Теодора Липпса
в Мюнхене)2 и Вильгельма Шаппа3. Таким образсш, если к 1909 г.
можно говорить о робком старте позитивной исследовательской
программы феноменологических исследований в рамках раннего
феноменологического движения, то первая —критическая —часть
«учреждающих» феноменологию «Логических исследований» в
этот момент достигает апогея своего влияния и популярности.
Подтверждением сказанному является тот^факт, что как раз в
1909 г. в России под редакцией Семена Франка выходит перевод
«Пролегомен к чистой логике»— первый перевод Гуссерля на
§ I иностранный язык. В своем предисловии к публикации перевода,
Э" выполненного Э.А. Бернштейн, Франк, ссылаясь на «согласное
у мнение специалистов», характеризует «Пролегомены» как «одно
из самых выдающихся произведений логической литературы по-
следних лет». Тогда как второй том «Логических исследований»
здесь же скромно характеризуется как «специальный» и насы-
щенный «сложными и труднопередаваемыми логическими терми-
нами»4.
Таким образом, если говорить о первоначальном этапе рецеп*
ции «Логических исследований», охватывающем период с 1910 до
1913 г.5, то значение «Пролегомен» намного превосходит второй
о
и
о
о
с;
X
ГГ)
.о
Q_ ' Conrad W. Der usthetische Gegenstand. Eine phunomenologische Studie (Bd, III
8 (1908). S. 71-118, 469-511; Bd. IV (1909). S. 400-455). Показательно, что в следующей
>^ своей работе, посвященной эстетике, В. Конрад вовсе не использует термины «фе-
номенология» или «феноменологический» (Conrad W. Buhnenkunst und Drama //
Zeitschrift for Asthetik und allgemeine Kunstwissenschaft. Bd. VI (1911). S. 249-277, 355-
404).
2 Подробнее см. наш комментарий к изданию работ Адольфа Райнаха: Раинах А.
Собрание сочинений/ Пер. с нем., составление, послесловие и комментарий В.А. Ку-
ренного. М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. С. 404 и далее.
3 Schapp W. Beitrflge zur Phunomenologie der Wahrnehmung. Gottingen: Druck der
Universituts-Buchdruckerei von W. Fr. Kaestner, 1910.
■• Цит. по: Антология феноменологической философии в России / Под об^д.
ред. И. Чубарова. Т. 1. М.: Логос, 1997. С. 179. Относительно отношения С. Франка к
«Логическим исследованиям» Гуссерля см. здесь же наш комментарий: Куренной В.
С.Л. Франк и «Логические исследования» Э. Гуссерля// Антология феноменологи-
ческой философии в России. С. 174-178.
5 В 1913 г. выходит первый номер «Ежегодника по философии и феноменоло-
гическому исследованию» — консолидированного органа феноменологически ори-
ентированной философии, излававшегося под редакцией Гуссерля. Первый выпуск
«Ежегодника» содержали «Идеи I» Гуссерля, публично обозначившие его переход на
позиции трансцендентальной феноменологии и> таким образом, серьезный разрыв с
«Логическими исследованиями ».
227
том работы. Это прекрасно видно как по реакции, например, рус-
ского философского сообщества1, так и по реакции немецкого и
австрийского философского сообщества: именно «Пролегоме-
ны» спровоцировали реакцию основных философских авторите-
тов Германии того времени — Вильгельма Вундта, Христофа Зи-
гварта, Пауля Наторпа и других философов.
Причем эта реакция имела определенный, если не сказать од-
носторонний характер: оппоненты Гуссерля из числа немецких
университетских философов2 шли не путем защиты «психологиз-
ма», а путем встречных и довольно агрессивных обвинений Гус-
серля в том же самом психологизме — за весьма редкими исклю-
чениями, вроде йозиции Морица Шлика3. Именно так поступил,
например, Христоф Зигварт4 в третьем издании своей «Логики»
1 Она в основном собрана в указанной «Антологии феноменологической фило-
софии в России».
2 Мартин Куш, рассматривая различные типы реакции на критику Гуссерля, по-
свящает параграф «Самопровозглашенным психологистам», т. е. тем, кто, на первый
взгляд, продолжал называть себя психологистом после критики Гуссерля (Kusch M.
Psychologism. A Case Study in the Sociology of Philosophical Knowledge. London;
New York: Routledge, 1995. P. 113-115). Однако при ближайшем рассмотрении
оказывается, что эта группа состоит из нескольких довольно своеобразных ти-
пов. А именно, в нее входят: 1) те, кто признавал себя психологистом, но при
этом не большим, чем сам Гуссерль (Т. Липпс); 2) те, кто не принадлежал группе
университетских философов (Ф. Маутнер); 3) те, кто признавал себя психологи-
стом в каком-то специальном, узком смысле слова, но отнюдь не признавал себя
психологистом согласно полному смыслу понятия, определенного Гуссерлем
(Ф. Брентано, А. Майнонг и ряд других учеников Брентано, В. Ерузалем и др.). Особо
следует подчеркнуть, что большая часть философов, признававших себя психо-
логистами в каком-то аспекте, были австрийскими, а не немецкими философами.
Это обстоятельство полностью игнорируется Кушем, хотя оно имело принципи-
альное значение в «споре о психологизме». Процитирую в связи с этим обсуж-
дение самим Гуссерлем этого аспекта проблемы (и даже конкретнее — позиции 13
А. Майнонга) в письме Риккерту (20.XII.1912) в связи с «Заявлением» философов ~§
против занятий психологами кафедр философии (подробнее см. ниже): «Глубо- ^
коуважаемый коллега! Спешу сообщить в нескольких словах, что совершенно g
согласен с Вашим проектом „Заявления". Принимая во внимание его цель, я не £
мог бы добавить к нему ни единого слова. Я придерживаюсь Вашей позиции, что х
ниже этого минимума мы не можем опускаться. — Для меня не было неожидан-
ностью, что Майнонг откажется в этом участвовать. Вообще сомнительно, что мы
найдем отклик в Австрии. В Германии в этом не будет недостатка, но возможны х
также и энергичные выступления противоположного характера. Будущее пока-
жет» (Гуссерль Э. Избранная философская переписка. Т. 1 / Пер. с нем. Е. Бо- §(
рисова, В. Куренного, И. Михайлова. М.: Феноменология-Герменевтика, 2004. ^
С. 167). Таким образом, я настаиваю на корректности сформулированного обще- R
го тезиса о немецких университетских философах. ^
J Это интересное отклонение можно объяснить тем, что Мориц Шлик также *В
весьма последовательно стремится реализовать проект «философии как строгой на- (j^
уки», но при этом альтернативный по отношению к феноменологии. Подробнее см.:
Kurennoy V. Moritz Schlick and Criticism of Phenomenology: From the History of Struggle -<
for the Status of «Philosophy as an Exact Science» // Russia and Phenomenological Я
Tradition. Proceeding of the International Conference. St. Petersburg School of Religion -§
and Philosophy, 2005. P. 90-93.
4 О Зигварте см.: Антология феноменологической философии в России.
С. 274-276.
8*
<Г
г>
ь
228
(1904): «И все же он сам [Гуссерль. — В. К.] учит, что достовер-
ность логических законов является „переживанием" и возвраща-
ется к очевидности, в которой открывается истина. Однако же
„переживание" представляет собой эмпирический психологиче-
ский факт, а очевидность есть то состояние духа, в котором мы
пребываем в это время. <...> Если это и есть эмпиризм и „психо-
логизм", то Гуссерль сам повинен в этой ереси»1. *
Пауль Наторп в своей рецензии на «Пролегомены» (сразу
обеспечившей этой работе Гуссерля внимание со стороны неокан-
тианцев), отрицая справедливость выдвинутых Гуссерлем обвине-
ний неокантианцев в психологизме2, равным образом отмечает:
«Кто хочет найти психологическое, найдет его |овсюду, и у Гус-
серля также»3.
Неокантианское направление рецепции Гуссерля на раннем
этапе складывалось, кроме того, под влиянием рецензии Наторпа
на первую книгу «Идей к чистой феноменологии и феноменологи-
х I ческой философии»4, статьи Риккерта «Два пути теории позна-
g ния»5, а также работы Наторпа «Общая психология согласно кри-
§4 тическому методу» (1912), в которой отдельному критическому
5 обзору подвергнуты концепции Вундта, Липпса, Гуссерля и Диль-
ф
g Влияние южнонемецкой «философии ценностей» и в первую
ф I очередь Генриха Риккерта на рецепцию идей Гуссерля можно уве-
ренно проследить по работам русских неокантианцев, для кото-
с; I рых признание важного критического значения первого тома
«Логических исследований» было общим местом. Однако эта нео-
кантианская перспектива практически закрыла для них возмож-
ность оценить позитивные инновации Гуссерля. Здесь сыграло
свою роль одно из терминологических недоразумений7. Гуссерль
S
I
J3
о_
у J Sigwart Ch. Logik. Vierte, durchgesehene Auflage. Erster Band. Tubingen: Verlag
^ von J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), 1921. S. 25.
2 Согласно Наторпу, психологистом можно было бы назвать только Альберта
Ланге, «чье сведение априори к „организации" уже давно было признано заблуж-
дением и решительно отвергнуто Когеном и теми, кто у него учился» (Natorp P. Zur
$ Frage der logischen Methode. Mit Beziehung auf Edm. Husserls «Prolegomena zur reinen
Logik»// Kantstudien. 1902. Bd. 6. S. 280).
J Natorp P. Op. cit. S. 280.
4 Natorp P. Husserls Ideenzu einer reinen Phanomenologie// Die Gcisteswissenschaf-
ten. 1914. I. S. 420-426, 448-451; Logos. 1917-1918. Bd. 7. S. 224-246.
5 Риккерт Г. Два пути теории познания // Новые идеи в философии. Сборник
седьмой. Теория познания III. СПб.: Образование, 1913. С. 1-79. Впервые статья была
опубликована в 1909 г.
fi Natorp P. Allgemeine Psychologie nach kritischer Methode. Erstes Buch. Objekt und
Methode der Psychologie. Amsterdam: E.J. Bonset, 1965. S. 262-292.
7 Недоразумение не единственное и даже не самое важное: еще одним принципи-
альным недоразумением было, как указывает сам Гуссерль в предисловии ко второму
изданию «Пролегомен», «вводящее в заблуждение обозначение феноменологии как
дескриптивной психологии», принятое в первом издании второго тома «Логических
исследований». Использование понятия «дескриптивная психология» поначалу было
дополнительным сильным аргументом в пользу обвинений самого Гуссерля в психо-
логизме.
229
в первом издании «Логических исследований» довольно часто ис-
пользует общепринятый для философии ценностей термин «зна-
чимость» (лексическая группа дериватов от глагола gelten). В силу
этого весь проект «чистой логики» Гуссерля был воспринят нео-
кантианцами как некий своеобразный вклад в развитие «филосо-
фии значимости». Это можно проследить по рецензиям на рус-
ский перевод «Пролегомен к чистой логике», написанным русски-
ми учениками йемецких мэтров. И Лев Салагов, и Сергей Гессен
сделали в своихюецензиях акцент на ошибочность этого перевода,
в котором ред^тор, по их мнению, ошибочно проигнорировал
терминологическую специфику «значимости», т. е. не закрепил в
нем при переводе определенного русского понятия, в результате
чего перевод этого понятия и его производных варьируется в за-
висимости от контекста1. Однако насколько случайным был этот
термин для самогб Гуссерля, показывает уже второе издание «Ло-
гических исследований», выпущенное в 1913 г., где термин «значи-
мость» во многих случаях был просто заменен (подробнее об этом
сюжете и стратегии терминологической модификации см. наш
комментарий к собранию сочинений Адольфа Райнаха2).
Среди возражений против критики Гуссерля особого упо-
минания заслуживает также специфическая позиция Вильгельма
Вундта — одного из наиболее авторитетных ученых своего
времени. Вундт также отметает от себя обвинения в психологизме
и считает, что критика психологизма уже была осуществлена в
1880-х гг. — в первом издании его собственной «Логики». С целью
критической оценки позиции Гуссерля Вундт вводит понятие «ло-
гицизм» — противоположной психологизму крайности, которая,
согласно Вундту, столь же опасна для логики, как и логика для
психологии: «Психологизм стремится превратить логику в психо- -51
логию, логицизм — психологию в логику »\ Кроме того, благода- §
ря цитируемой статье Вундта по отношению к школе Брентано и к g
Гуссерлю закрепляется эпитет «схоластика». Такого рода харак- %
теристика по отношению к австрийскому течению мысли, исходя- z
щему от Б. Больцано, включающему в себя Брентано и его учени- *
ков, используется и другими авторами4, но авторитет Вундта при- п
i
о
1 См.: Антология феноменологической философии в России. С. 183-191, 197-210,
а также наш перевод диссертации Л. Салагова «О понятии значимого в современной Я
логике» и наш комментарий к этой диссертации (Там же. С. 239-274). ^
2 Раинах А. Указ. соч. С. 445-447. <2
1 Wundt W. Psychologismus und Logizismus // Wundt W. Kleine Schriften. Bd. I. ц;
Leipzig: Engelmann, 1910. S. 516. В 1902 г. М. Палагий в связи с критикой Гуссерля пишет
о «формалистах», стремящихся растворить логику не в психологии, а в математике: -<
Palagyi M. Der Streit der Psychologisten und Formalisien in der modernen Logik. Leipzig: R
W. Engelmann, 1902. -g
4 Так, Генрих Риккерт в одном из примечаний своей статьи «Два пути теории по-
знания» говорит о «своеобразном схоластически окрашенном психологизме» Брен-
тано, указывает на то, что мысли Больцано были «сильно окутаны схоластикой», а
:п
давал этой характеристике особый вес. К этому следует добавить,
что в протестантской Германии «схоластика» является идеологи-
чески нагруженным термином, поскольку, в частности, именно на
рубеже XIX-XX вв. активно актуализируется противопоставление
кантовской (протестантской) и схоластической (католической)
традиции1. Использование эпитета «схоластика» «философской
дискуссии этого периода можно трактовать каю своеобразную
инерцию Kulturkampf'a и стремление использовать» философской
дискуссии рычаг давнего конфессионального и культурного про-
тивостояния. I
Своеобразную эволюцию претерпела оценка ^Логических ис-
следований» Вильгельмом Дильтеем. История личных и профес-
сиональных отношений Дильтея и Гуссерля является весьма дра-
матичной. Из свидетельств, в частности, Романа Ингардена и
Гельмута Плеснера известно, что Гуссерль 6bi.fl обязан Дильтею
получением экстраординарного профессорского места в Гёттин-
гене после выхода «Логических исследовании». «Дильтей энер-
гично вступился за приват-доцента из Галле перед Альтхофом —
руководителем отдела высшего образования в Пруссии», — отме-
чает Плесснер2. Представляя Гуссерля своей супруге, Дильтей
даже назвал его «самым значительным философом со времен Ге-
геля» (ibid.). Гуссерль рассказывал своим ученикам, что несколько
встреч с Дильтеем в 1905 г. в Берлине стимулировали его развитие
от «Логических исследований» к «Идеям к чистой феноменологии
и феноменологической философии»3. Однако в 1911 г. в статье
«Философия как строгая наука» Гуссерль предпринимает атаку
на «натурализм» и «историцизм», выбирая в качестве репрезенти-
рующей фигуры последнего течения именно Дильтея. Этот неожи-
данный — с точки зрения предшествующей истории отношений —
выпад Гуссерля инициировал непродолжительную переписку меж-
ду Дильтеем и Гуссерлем (перевод на русский язык: Вопросы
философии. 1995. № 10. С. 144-150). Публичной реакции Дильтея
так и не последовало: в том же году Вильгельм Дильтей скончался.
Что же касается оценки Дильтеем «Логических исследова-
ний», то в «Первом очерке по основоположению наук о духе»,
опубликованном в 1905 г., Дильтей пишет: «Развивая теперь свое
основоположение теории познания, которая имеет объективную
Гуссерль «не совсем освободился ни от психологизма, ни от схоластики» (Риккерт Г.
Указ. соч. С. 36).
1 См., в частности, статью Рудольфа Эйкена «Фома Аквинский и Кант: Борь-
ба двух миров» (Eucken R. Thomas v. Aquino und Kant. Ein Kampf zweier Welten //
Kantstudien. 1902. VI. S. 1-18).
2 Plessner H. Husserl in Gottingen // Rede zur Feier des hundertsten Geburtstages
Edmund Husserls. Gottinger Universitatsreden. 1959. № 24. S. 6. См. также: Ингарден Р.
Указ. соч. С. 7.
>Schuhmann К. Husserl-Chronik. Denk- Und Lebensweg Edmund Husserls //
Husserliana. Dokumente. Bd. I. Den Haag: Martinus Nijhoff, 1977. S. 88.
реалистическую и критическую ориентацию, я должен решитель-
но указать на то, сколь многим я обязан „Логическим исследова-
ниям" Гуссерля (1900, 1901), открывшим новую эру в использова-
нии дескрипции для теории познания»1.
Однако пбзднее Дильтей солидаризуется, напротив, с той кри-
тикой, котор^р была озвучена в адрес Гуссерля Вундтом2: «Вслед
за естественна-научной атомистической психологией возникла
школа Брентамо, которая является психологической схоласти-
кой. Ведь в этфй школе вводились такие абстрактные сущности,
как „разновид^сть действия", „предмет", „содержание", из кото-
рых она складывала жизнь. Свое крайнее выражение этот подход
получил у Гуссерля»3.
Перечисленными реакциями активная фаза рецепции «Проле-
гомен к чистой логике» (она охватывает период примерно 1901-
1920 гг.), разумеется, не исчерпывается — с их более полным переч-
нем и классификацией можно познакомиться в работах Маттиаса
Рата и Мартина Куша4. Сформулированный выше тезис о том, что,
за некоторыми исключениями (вроде Морица Шлика), основная
реакция на критику Гуссерля строилась на встречном обвинении
Гуссерля в психологизме, а не путем защиты психологизма, кос-
венно подтверждается также данными о частотности обвинений в
психологизме, собранными Мартином Кушем на основании работ
139 авторов, так или иначе включенных в спор о психологизме5:
именно Гуссерль назывался психологистом чаще других (21 раз).
На втором месте Теодор Липпс (20 раз), затем Дж.Ст. Милль (13),
Э. Мах (12), Г. Хейманс (11), А. Майнонг и В. Вундт (10), Ф.Э. Бене-
ке, Ф. Брентано, X. Корнелиус, Зигварт (9), Кант, Б. Эрдманн,
Юм (8) и т. д. по нисходящей. Даже Фриз, которого В. Виндель-
банд в своей истории философии причислял к главным психоло-
гистам, назван психологистом только 5 раз. Один раз психологи-
стом был назван даже Готлоб Фреге6.
Исторический контекст «Пролегомен»
На сегодняшний день сложился обширный корпус исследова-
тельской литературы, касающийся как чисто аргументативного
содержания «Пролегомен к чистой логике» (см. особенно класси-
ческую статью Дж.Н. Моханти «Понятие „психологизм" у Фреге и
1 Дильтей В. Построение исторического мира в науках о духе// Собр. соч.: В 6 т.
Т. 3. М.: Три квадрата, 2004. С. 54 (прим.).
2 Датировка цитируемого фрагмента «Плана продолжения к построению истори-
ческого мира в науках о духе» затруднительна, но, очевидно, он более позднего проис-
хождения, чем цитированный выше ((Первый очерк по основоположению наук о духе».
' Дильтей В. Указ. соч. С. 287.
4 RathM. Der Psvchologismusstreit in derdeutschen Philosophic Freiburg (Bresgau);
Miinchen: Alber, 19lM; KuschM. Op. c:it.
5 Kusch M. Op. cit. P. 63 и далее, особ. Р. 93.
A Ibid. P. 97.
232
Гуссерля»1, а также актуальный обзор литературы в статье М. Куша
«Психологизм» в Стэнфордской энциклопедии философии2), так
и более широкого исторического контекста этой работы. В по-
следнем случае речь идет о двух уже упоминавшихся^ыше обшир-
ных монографиях: Маттиас Рат «Спор о психологизме в немецкой
философии» (1994) и Мартин Куш «Психологизм.14сследование
по социологии философского знания» (1995). Методологически
эти работы сильно различаются: Маттиас Рат описывает различ-
ные вариации психологизма в контексте формирования психоло-
гии как самостоятельной научной дисциплины, Мартин Куш же
стремится объяснить ряд особенностей спора о психологизме —
прежде всего необычайную критическую успецц|ость «Пролего-
мен» Гуссерля — с позиций близких так называемой «сильной
программе» социологии знания3. Однако помимЬ этих специаль-
ных монографий, посвященных психологизму, ft качестве фунда-
ментального исследования проблематики в том числе психологиз-
ма, сфокусированного на глубинной трансформации трансцен-
g I дентальной философии, следует указать работу Одо Маркварда
§■ 1987 г. «Трансцендентальный идеализм, романтическая натурфи-
5 лософия, психоанализ»4. К сожалению, наиболее позднее иссле-
s дование — работа М. Куша — игнорирует как работу Рата (что
§ можно объяснить их почти одновременным выходом), так и рабо-
о ту Маркварда. Последнее особенно досадно, так как в итоге Куш
J обрекает себя, в частности, на ложную полемику с Гербертом
сц | Шнедельбахом5, утверждающим в работе «Философия в Герма-
нии 1831-1933», что, несмотря на критику Фреге и Гуссерля,
психологизм продолжал процветать и далее. Ложность заключа-
ется здесь в том, что Мартин Куш фактически имеет дело с очень
£>
с; узким сегментом литературы, полностью игнорируя то явление,
g которое Марквард назвал «вторым психологизмом». Символич-
и
и
но, что «второй психологизм» начинает свое победное шествие в
^ том же году, когда Гуссерль критически обрушивается на «пер-
I* вый психологизм»: в 1900 г. выходят не только «Пролегомены к
чистой логике» Гуссерля, но и «Толкование сновидений» Зигмун-
да Фрейда. Однако, учитывая специальный характер настоящего
текста, посвященного «Пролегоменам», мы отвлекаемся от ана-
лиза фундаментального вопроса трансформации философской
m
1 Mohanty J.N. The Concept of «Psvchologism» in Frege and Husserl// Philosophy
and Rhetoric. 1997. № 30. P. 271-290.
1 Kusch M. Psychologism // Stanford Encyclopedia of Philosophy [http://plato.
stanford.edu/entries/psychologism/]
3 Его разъяснения на этот счет см.: Куш М. Социология философского знания:
конкретное исследование и защита// Логос. 2002. № 5-6. С. 104-134.
4 Marquard О. Op. cit. Работа представляет собой текст габидитационной диссер-
тации, защищенной Марквардом в 1963 г. в Мюнстере.
< KuschM. Op.cit.P. 95.
233
проблематики в работе Маркварда и схематично позволим себе
остановиться лишь на монографии Рата и, подробнее, Куша.
Работа Рата имеет преимущественно дескриптивно- и рефера-
тивно-типологический характер. В рамках этой типологии Рат
различает три «дискурсивные ветви» спора о психологизме:
1) «аттрибуцию» — использование элементов психологии в от-
дельных областях философии (исходной фигурой для Рата явля-
ется здесь Фродрих Фриз); 2) «субституцию» — замещение фило-
софии и всех ее частных дисциплин психологией (полное замеще-
ние, согласно Рату, происходит в работах Теодора Липпса);
3) «конструкцию» — размежевание философии и психологии в ходе
научно-теоретических дискуссий (В. Вундт, К. Штумпф, П. На-
торп, Р. Хёнигсвальд, К. Марбе и др.). Согласно М. Рату, спор о
психологизме в немецкой философии следует анализировать
в перспективе превращения психологии в самостоятельную науч-
ную дисциплину и, соответственно, отделения ее от философии,
т. е. в контексте процесса, завершающегося дисциплинарной инс-
титуционализацией психологии. Соответственно, говорить о
споре о психологизме в собственном смысле слова можно только
после того, как психология приобретает дисциплинарную само-
стоятельность по отношению к философии, а сам этот спор явля-
ется оформлением дисциплинарно-институционального развода
философии и психологии.
В качестве решающего конфликтного события этой истории
Р^т фиксирует «спор о кафедрах» 1913 г.1 Летом 1912 г., несмот-
ря на противодействие Пауля Наторпа, на профессорскую ка-
федру Марбургского университета, которую до этого занимал
Герман Коген, правительством был назначен психолог-экспери-
ментатор, приват-доцент из Страсбурга Эрих Йенш. В ответ Ген- -^
рих Риккерт выступил с инициативой2 публичного обращения в ^
пользу сохранения философских кафедр. Итоговое «Заявление », 3
подписанное 107 философами, было опубликовано в наиболее %
авторитетных философских журналах Германии3. Завершалось е
«Заявление» следующей рекомендацией правительству: «В об- *
щих интересах обеих этих наук [философии и эксперименталь- о
ной психологии. — В. К.] следует обратить особое внимание на 0{
то, чтобы философия сохраняла свое положение в жизни высшей ^
школы. Поэтому в будущем экспериментальная психология 5
должна поддерживаться только путем учреждения собственных ф
кафедр, и везде, где прежние философские кафедры уже заняты о;
экспериментальными психологами, следует позаботиться о со- —i
i
1 Rath M. Op. cit. S. 254ff. -g
2 См. цитированное выше письмо Гуссерля Риккерту. ^
3 Zeitschrift for Philosophic und philosophische Kritik. 151 (1913). S. 2ii; Kant-Studien.
18 (1913). S. 306; Logos. 4 (1913). S. 115.
234
здании новых кафедр»1. Среди подписавших заявление были
Э. фон Астер, Б. Баух, А. Брюнсвиг, Н. Бубнов, Г. Коген, Й. Кон,
Г. Корнелиус, Р. Эйкен, К. Фишер, М. Фришайзен-Кёлер, М. Гай-
гер, Б. Гротгейзен, Н. Гартман, Э. Гуссерль, Р. Кронер, Э. Ласк,
А. Метцгер, Г. Миш, П. Наторп, А. Пфендер, Г. Риккерт, А. Риль,
Г. Зиммель, Э. Шпрангер, Ф. Теннис, Г. файхингер, Bf Виндельбанд,
т. е. все основные критики психологизма и сторонники «чистой»
философии. $
Более комплексное и сильное объяснение спор| о психологиз-
ме содержит вышедшая несколько позднее монография Мартина
Куша, который формулирует цель своей работы следующим обра-
зом: «В книге „Психологизм" я пытался ответить на вопрос о том,
почему немецкие философы конца девятнадцатого и начала двад-
цатого века стали расценивать „психологизм" как фундаменталь-
ную философскую ошибку»2. Работа начинается с систематиче-
ского анализа антипсихологистской аргументации Фреге и Гус-
i | серля, в отношении которой Куш устанавливает фактическое
тождество: «...почти все ключевые аргументы Гуссерля против
психологизма могут быть найдены в текстах Фреге. Совпадение
о
и
I
О
со
О
с*
ф
у I настолько сильное, что, похоже, гуссерлевская критика психоло-
гизма находится под мощным влиянием Фреге, более того, воз-
можно, что Гуссерль просто заимствует свои аргументы у Фреге »3,
о I В рамках заявленного Кушем методологического подхода (социо
5 логия знания) это обстоятельство позволяет переформулировать
с; | проблему следующим образом: если «идеально» аргументы Фреге
и Гуссерля в основном просто идентичны4, то объяснение столь
разной реакции на работы Фреге и более позднюю работу Гуссер-
ля следует искать не в идеальной, а в социокультурной сфере,
£ Стремясь дать ответ на этот вопрос, Куш перечисляет следую-
g щие факторы, определившие, на его взгляд, различие воздействия
>. аргументов Фреге и Гуссерля5. Во-первых, для некоторых немец-
"^ ких философов опасность «логического математизма» (Риккерт)
была не менее жесткой и реальной, чем опасность психологизма.
Гуссерль же, в отличие от Фреге, акцентированно трактовал мате-
матическую логику как нефилософское начинание, как «технику»
определенного рода. Во-вторых, Фреге и Гуссерль занимали раз-
личные места в пространстве как географическом, так и академи-
ческом. Йена, где в основном провел свою жизнь фреге, была
i
>*
гп
1 Zeitschrift Шг Philosophic und philosophischc Kritik. Bd. 151 (1913). S. 234. Перевод
этого документа в целом, а также анализ этого эпизода см.: Куренной В. философия и
институты: случай феноменологии// Логос. 2002. № 5-6 (35).
1 Куш М. Указ. соч.
>KuschM. Op. cit. P. 60.
4 С этим соглашаются, конечно, далеко не все исследователи; см., в частности,
упомянутую выше работу Моханти.
* Kusch M. Op. cit. P. 203-210.
1235
очень небольшим университетом — в 1901 г. там обучалось около
700 студентов (предпоследний по величине университет Германии
того времени), Йена также была последним университетским го-
родом, который был включен в немецкую сеть железнодорожных
сообщений. Гуссерль, в отличие от Фреге, учился и работал в веду-
щих научных кентрах немецкоязычного мира, сумел завязать лич-
ные знакомства с ведущими фигурами как в математике, так и в
философии то|о времени. Иными словами, если Фреге был изоли-
рованным математиком, имевшим незначительные контакты с
германской философской наукой, то Гуссерль, по мнению Куша,
было хорошо устроившимся членом философско-академического
сообщества. В-третьих, существенно различались риторические
стратегии Фрегёи Гуссерля. Фреге посвятил критике психологиз-
ма полтора десятка страниц, тогда как Гуссерль — целую книгу.
Критика Фреге является «беспощадной и сатирической», тогда
как Гуссерль рассыпается в превосходных эпитетах по отноше-
нию к тем, кого критикует. Философские и логические построе-
ния оспариваемых авторов Гуссерль называет «прекрасными»,
«важными», «интересными», «выдающимися» и т. д. Кроме того,
Гуссерль указывает, что сам лишь недавно расстался с психоло-
гистской позицией, подчеркивая тем самым определенную привле-
кательность и убедительность психологизма. В-четвертых, если
Фреге не эшелонирует исторически свою позицию каноническими
фигурами-предтечами, то Гуссерль, напротив, связывает свой
антипсихологизм с целым пантеоном предшествующих уважае-
мых философов — с Кантом, Лейбницем, Гербартом, Лотце, Лан-
ге и Больцано. Он также — несмотря на мягкую критику неоканти-
анства — позиционирует свой проект чистой логики как близкий
неокантианству — «проекту, доминирующему в Германии этого ^
времени». Наконец, Куш, ссылаясь, впрочем, лишь на единствен-
ное примечание в «Пролегоменах» по поводу О. Кюльпе (§57),
отмечает, что Гуссерль направляет свою критику психологизма ф
прежде всего против доминирования экспериментальной психо- z
логии на философских факультетах. *
Кроме того, Куш анализирует критику аргументации Гуссерля о
против психологизма на протяжении двух десятилетий после g(
выхода «Пролегомен» и приходит к выводу, что однозначное по- ^
нятие «психологизм» так и не было выработано. Тем не менее, не- 5
смотря на выделяемое им многообразие реакций, Куш также кон- ф
статирует: «За очень немногими исключениями, немецкие фило- ц)
софы соглашались с тем, что психологизм представляет собой —i
философскую ошибку и что он должен быть изгнан из философии £
раз и навсегда»1. Объяснение этому общему согласию он видит -§
1 KuschM. Op. cit. p. 95.
.0
Q_
2361
также в институциональном процессе становления психологии
как самостоятельной научной дисциплины, описывая этот про-
цесс в соответствии со схемой, ранее предложенной Дж. Бен-Дэви-
дом и Р.Коллинзом1. Бен-Дэвид и Коллинз объясняют* «успешный»
случай становления науки психологии в ГерманииДв отличие от
неуспешных случаев Франции, Великобритании и^ Соединенных
Штатов) в силу механизма «гибридизации ролей» Июли физиоло-
га и философа). Появление подобного гибрида объясняется Бен-
Дэвидом и Коллинзом двумя факторами. Во-первь^|х, это перепро-
изводство ученых-физиологов, в результате чего ^области физио-
логии к 1860-м гг. конкурентная борьба за позиции* академическом
пространстве становится слишком жесткой — растет число пре-
тендентов (приват-доцентов и экстраординарных профессоров)
на полные профессорские места, но без всякой реальной возмож-
ности их получения. Во-вторых, научная слабость философии и
существенное снижение ее престижа, ставшее результатом пред-
шествующих претензий спекулятивной идеалистической филосо-
g I фии на роль некой «сверхнауки». Образцовым представителем
§■ подобной гибридизации ролей является Вильгельм Вундт: «Вундт,
у | используя эмпирические методы Фехнера по изучению чувствен-
ного восприятия, предложил строить метафизику на прочном
фундаменте, превращая, таким образом, философию в науку.
ф Чтобы сохранить свой статус ученого, ему пришлось не только
5 осуществить революцию в философии, заменяя логические спеку-
сь ляции эмпирическим исследованием, но также широко афиширо-
вать то, что его предприятие отличалось от того, чем занимались
традиционные философы»2. Помимо Вундта, Бен-Дэвид и Кол-
линз причисляют к числу отцов-основателей психологии в Герма-
£ нии пятерых человек: Франца Брентано, Георга Элиаса Мюллера,
g Карла Штумпфа и Германа Эббингауза.
>. М. Куш в своей работе добавляет к этому перечню еще и Ос-
ct вальда Кюльпе. А также дополняет гипотезу Бен-Дэвида-Коллин-
|* за о гибридизации ролей следующей: среди философов вызревает
Jft протест по отношению к новой психологии, выразившийся в тен-
денции к «пурификации» роли философа3. В качестве образцовых
фигур «чистых философов», стремившихся к пурификации своей
роли, Куш выделяет Дильтея, Риккерта, Виндельбанда и, наконец,
Гуссерля (с его концепцией «дескриптивной психологии», заяв-
ленной в «Логических исследованиях»). Согласно Кушу, чистые
философы не ограничивались в дискуссии одними аргументами,
но прибегали к «политике силы» (Kusch. Op. cit. P. 162), нашедшей
1 Бен-Дэвид Дж., Коллинз Р. Социальные факторы при возникновении новой на-
уки: случай психологии// Логос. 2002. № 5-6 (35). С. 79-103.
2 Там же. С. 98.
' Kusch M. Op. cit. P. 160 и далее.
1237
свое выражение в составлении уже названного «Заявления» во
время «спора о кафедрах». В ответ Вильгельм Вундт в статье
«Психология в борьбе за существование» предпринял попытку
сохранить единство психологии и философии. Она, однако, не
увенчалась успехом.
Согласно реконструкции последующих событий, предложен-
ной Кушем, ciiop о психологизме очень быстро потерял актуаль-
ность: начавш4яся Первая мировая война означала прекращение
внутренних споров и пропагандистскую мобилизацию филосо-
фии, тогда как в послевоенный период конфигурация настроений
и дискуссий полностью изменилась: «По сути, и чистая филосо-
фия, и экспериментальная психология должны были выживать в
интеллектуальном окружении, враждебном к науке, рациональ-
ности и систематическому знанию, и приспосабливаться к нему»1.
Основной особенностью новой послевоенной атмосферы была,
согласно Кушу, философия жизни и «триумф феноменологии».
На этом мы закончим рассмотрение основных современных
трактовок феномена психологизма, «спора о психологизме», а
также вытекающих из этих трактовок объяснений специфическо-
го успеха «Пролегомен». Мы не станем останавливаться на кри-
тике отдельных изложенных выше трактовок, но сформулируем
собственные положения, раскрывающие проблемные и истори-
ческие истоки психологизма, а также сформулируем другое объ-
яснение успеха критики психологизма в «Пролегоменах» Гус-
серля2.
Психологизм. Рассмотрение явления психологизма в рамках
гипотезы обретения психологией дисциплинарной и институцио-
нальной самостоятельности по отношению к философии не объ-
ясняет принципиальных особенностей этого явления. Историче- ^
ски психологизм представляет собой одну из исследовательских §
программ философии, сформулированных в ответ на кризис са- 3
моидентификации немецкой университетской философии, про- ф
слеживаемый начиная с 20-х гг. XIX в. (достигает своего пика по- z
еле смерти Гегеля и «краха» его философской системы). Суть
программы психологизма сводится к тому, чтобы сциентизиро- п
вать философию, придать ей статус «строгой науки» путем пере- о(
вода исследований сознания — центрального предмета новоевро- ^
пейской философии — на строго научную (эмпирическую) основу. 3
о
«
1 Цитируется по русскому переводу этой главы монографии Куша: Куш М. По- ц)
бедителю достается все: Философия жизни и триумф феноменологии // Логос. 2004.
№ 3-4 (43). С. 171-204. -<"•
2 Подробнее некоторые из этих положений развернуты и аргументированы в pa- n
ботах: Куренной В. Уединение университетского философа// Логос. 2007. № 6. С. 63- -§
74; Он же. Философия и институты: случай феноменологии// Логос. 2002. № 5-6 (35). §
С. 135-161; Он же. Феноменология и университет// феноменология и гуманитарное
знание: Материалы международной конференции. Киев: Тандем, 1998. С. 151-161.
л
238
Побудительным мотивом этого движения было осознание тупи-
ковое™ немецкой спекулятивно-идеалистической философии,
превратившейся в череду конкурирующих между собой систем,
претендующих на завершенность и априорную беегдеедпосылоч-
ность1. Ключевой фигурой для понимания зарождения програм-
мы психологизма является отнюдь не В. Вундт, а Фридрих Эдуард
Бенеке, которому и должна быть приписана роль ф^ософа, сфор-
мулировавшего законченную программу психологизма. В этом
смысле первое историческое использование термина «психо-
логизм» в работе И.Э. Эрдмана 1866 г.2 по отнощению именно к
философской программе Бенеке является совершенно точным в
систематическом отношении. О содержании же этой программы
исчерпывающим образом говорит название работы Бенеке 1920 г.
«Опытная психология как основа всякого знания»3.
Психологизм является не только одной из исследовательских
программ университетской философии — он был влиятельнейшей
программой, достигшей пика своего могущества к концу XIX в., —
i
§ I но при этом программой неудачной. В отличие от ряда других пост-
I
у I шихся в немецкой университетской философии XIX в. (филосо-
х - . _ . _ .
CD
метафизических исследовательских программ, также зародив-
фии как теории науки [А. Тренделенбург], философии как истории
философии4, философской герменевтики, философии как анали-
о за языка [Г. Фреге]), программа психологизма в значительной сте-
пени была свернута в XX в. Явление психологизма в период его
с; I расцвета — к концу XIX в. — следует рассматривать с точки зре-
ния его принципиальной неоднородности. Эта неоднородность
отнюдь не пролегает по оси «психологи»-«чистые философы».
Определяющим здесь является конфликт натуралистической
£ (каузальной, «экспериментальной») и ненатуралистической мо-
ей дели психологизма5. Формирование экспериментальной модели
^ Вундтом лишь немного опережает формирование основных нена-
cz туралистических моделей, оформлявшихся как различные вари-
>* анты «описательной» или «дескриптивной психологии». Вот ос-
§: новной перечень этих ненатуралистических моделей: психология
«с эмпирической точки зрения» Франца Брентано и различные
1 Бенеке объясняет эту чехарду систем специфическим изъяном философии Кан-
та. Он заключается в неопределенном эпистемологическом статусе описания структур
сознания познающего субъекта в «Критике чистого разума* Канта. См.: Beneke F.E.
Kant und die philosophische Aufgabe unserer Zeit. Berlin: Posen und Bromberg, 1832.
2 Rath M. Op. cit. S. 32. К сожалению, даже в типологической работе М. Рата Бе-
неке не уделено специального внимания, что вызывает только удивление.
3 Beneke F.E. Erfahrungsseelenlehre alsGrundlage alles Wissens. Berlin, 1820.
4 Заслуга формирования сциентистской программы здесь принадлежит Э. Цел-
леру. См.: Куренной В. Эмпирическая метафизика и исследовательская программа ис-
тории философии Эдуарда Целлера // Логос. 2006. № 1 (52). С. 89-102.
5 Поэтому совершенно не случайна эволюция Гуссерля именно к критике нату-
рализма в статье «Философия как строгая наука» (1911).
версии этой модели в работах его учеников (включая Карла Штумп-
фа и Э. Гуссерля), «описательная и анализирующая» психология
В. Дильтея, описательная и объясняющая психология Теодора
Липпса. Все эти модели легко выделить по следующему критерию:
они допускают ненатуралистические методы исследования психики
(«дескрипцию», «анализ», «понимание»etc.). Программы «описа-
тельной», ненатуралитическои психологии различаются, в свою
очередь, по степени радикальности противостояния натурали-
стической методологии: от методологического взаимодополнения
(Брентано, Липпс) до методологического взаимоисключения (Диль-
тей, феноменологический проект Гуссерля).
Именно указанная расстановка позиций по отношению к нату-
рализму делает совершенно понятным, почему максимум «психо-
логизма» вовсе не означал максимум конфликта с «Логическими
исследованиями» Гуссерля. Философом, который в конце XIX в.
самым последовательным и настойчивым образом утверждает,
что вся философия и, шире, все гуманитарные науки должны ос-
новываться на психологии, является Теодор Липпс. Сам Гуссерль
указывает в «Пролегоменах» (§40), что у Липпса «психологизм
представлен так оригинально и последовательно, так чужд всяких
компромиссов, так глубоко проведен через все разветвления дис-
циплины, как мы этого не видели со времен Бенеке»1. Однако фак-
тически именно ученики Липпса оказались наиболее восприимчи-
вы к идее феноменологической философии, а вовсе не враждебны
к ней. Для того чтобы стать на платформу феноменологической
философии Гуссерля, им не потребовалось даже существенной
модификации воспринятых от Липпса методологических устано-
вок2. Если смотреть из этой перспективы, то в центре проблемы
психологизма находится не спор «чистых» философов и предста-
вителей новой дисциплины — психологии, — а конфликт натура-
листически и ненатуралистически ориентированных исследова-
тельских подходов. Соответственно, эта проблема не исчезает и
после формального дисциплинарного «развода» психологов и
философов (создание психологического факультета и т. д.), но
постоянно воспроизводится в рамках психологии (например, в
виде конфликта «персоналистически» ориентированных терапев-
тических практик и бихевиоризма).
Успех «Пролегомен к чистой логике». Полагаю, что предло-
женные в особенности Мартином Кушем объяснения успеха ра-
боты Гуссерля в споре о психологизме не являются достаточны-
ми. Множество указываемых им причин, включая состояние же-
1 См. также: Rath M. Op. cit. S. 155-179. Главу, посвященную Липпсу, Рат назвал
характерным образом: «Полное замещение: концепт философии Теолора Липпса».
2 См.: Куренной В. К вопросу о возникновении феноменологического движе-
ния// Логос. 1999. № ц-12 (21). С. 156-182.
240
лезных дорог, не объясняют потрясающую регулярность реакции
на эту критику — никто не хотел признавать себя психологистом
в том полном смысле, который придал этому понятию Гуссерль в
«Пролегоменах». Гуссерль добился почти невозможного в фило-
софском споре — похоже, он действительно опроверг психоло-
гизм! Психологисты не отстаивали свой психологизм — стоит
предположить, что Гуссерль высказал про психологизм нечто та-
кое, что ставило эту позицию в том виде, как он ее)Ьпределил, вне
возможной дискуссии. f,
Все исследователи спора о психологизме обращают внимание
на организационную подоплеку этой дискуссии — «спор о кафед-
рах». И этот конфликт, безусловно, является важным для пони-
мания травматического накала спора о психологизме. Однако
даже такой сторонник социологии знания, как Мартин Куш, не
обратил внимания на то, что кафедры философии отнюдь не парят
в пустом пространстве. Эти кафедры существуют в рамках такого
i института как университет, а в данном конкретном случае — в
§ рамках модели «Гумбольдт-университета»1. Наш тезис заключа-
§■ ется в том, что анализ дискуссии о психологизме и роли в нем
и
и
X
ф
у «Пролегомен» невозможен без учета институционального кон-
текста, к которому относится в первую очередь не «спор о кафед-
рах», а институциональные нормы университета2.
ф | В «Пролегоменах» Гуссерль не первый обрушился с критикой
" на психологизм. Более того, аргументы Гуссерля были не ориги-
° I нальны и, по сути, повторяют аргументы Фреге. Однако Гуссерль
извлек из этих аргументов более разветвленную серию выводов.
А именно вплоть до квалификации психологизма как «скептиче-
ского релятивизма» (тем самым я утверждаю, что седьмая глава
«Пролегомен» является центральной для понимания гуссерлев-
§_ ской критики психологизма). Гуссерль, таким образом, связал
и психологизм с позицией, табуированной институциональными
>- нормами гумбольдтовского «исследовательского университета »,
с=с основанного на идее поиска научной истины. «Скептический pe-
lf- лятивизм» — это уже нарушение институциональной нормы. Это
легко подтвердить, если обратить внимание на то, что осуждение
скептицизма является общим местом для университетских фило-
софов. В особенности настойчиво эта норма утверждается, на-
пример, по отношению к философии Дэвида Юма, скептические
выводы которого, как принято описывать в немецкой философ-
-0
m
1 Об институциональных особенностях гумбольдтовской модели университета
см.: Шнедельбах Г. Университет Гумбольдта// Логос. 2002. № 5-6 (35). С. 65-78; фур-
ман М. Вильгельм фон Гумбольдт и Берлинский университет// Вопросы образова-
ния. 2010. № 3. С. 32-48.
2 К сожалению, исследователи спора о психологизме упускуют из виду другие
аналогичные дискуссии, в частности спор об историцизме, сокрушителем которого
стал Ницше со своими «Несвоевременными размышлениями». Никакого кафедраль-
ного конфликта за этим спором не стояло, однако его накал был никак не меньшим,
чем в случае спора о психологизме.
241
ской традиции, встретили достойный отпор у Иммануила Канта1.
Однако и критики Канта, если только они являются университет-
скими философами, выступают столь же ревностными критиками
скептицизма. В частности, Адольф Тренделенбург во втором
издании своих «Логических исследований» пишет: «Там, где со-
мнение, полезное в частном случае, если оно направлено на дости-
жение надежного знания, осмеливается быть общезначимым (all-
gemein gelten zu wollen) и стремится стать господствующим на-
строением науки, так что наука должна знать только одно — что
она ничего не знает, — там оно становится скептицизмом, пора-
жающим нерв исследовательского духа. ...Теоретическое опро-
вержение скептицизма заключается скрытым образом в логике,
которая стремится раскрыть перед нами понимание сущности не-
обходимости и сущности процесса того, как познание достигает
этой необходимости»2. Скептицизм в институционально-норма-
тивной структуре научного знания допустим лишь в своей ограни-
ченной форме (Р. Мертон), как прием, направленный на укрепле-
ние позиции знания, а отнюдь не в «общезначимой» форме, как
замечает Тренделенбург3. В этом пункте, кстати сказать, совер-
шенно отчетливо обнаруживается, каким именно образом «Логи-
ческие исследования» Гуссерля выступают как продолжение
«Логических исследований» Тренделенбурга.
Скептицизм подрывает саму «чистую идею науки» (Гум-
больдт), которая была заложена в основание немецкого универси-
тета. Это «негативная философия» — если воспользоваться тер-
мином Густава Шпета, позднее подражательно транслировавшего
этот топос критики на российскую почву4. Именно использование
этого институционально-нормативного рычага (по отношению к
которому все прочие факторы играют вторичную роль) позволяет
объяснить, почему «Пролегомены» Гуссерля приобрели наиболь-
шее'влияние и резонанс в сравнении с более ранними атаками на
психологизм со стороны Фреге и Наторпа, а также то, почему -и
никто серьезно не оспаривал критическую аргументацию Гуссер- §
ля в целом. g
Виталий Куренной z
X
X
Г)
ZJ
1 В действительности же первая последовательная и широкомасштабная крити- ь
ка Юма как скептического философа принадлежит Томасу Риду, также профессору ®
философии. Рид замечает: «Я убежден, что абсолютный скептицизм одинаково раз- ^
рушает веру Христианина, науку философа и благоразумие человека здравого смыс- ?
ла» (Рид Т. Исследование человеческого ума на принципах здравого смысла. СПб.: (jj
Алетейя, 2000. С. 89). ^
1 Trendelenburg A. Logische Untersuchungen. Bd. I. Berlin: Bethge, 1862. S. 11. ^T"
J Лишь во второй половине XX в. по отношению к скептицизму можно встретить г>
ряд эпатажных исключений в немецкой философии, в частности, свой скептицизм та- -§
ким образом подчеркивает Одо Марквард. ^
4 Шпет Г. Явление и смысл. Феноменология как основная наука и ее проблемы.
М.: Гермес, 1914. С. Ц.
п
^
Послесловие редактора первого тома
«Логических исследований»
Первый том «Логических исследований» Э. Гуссерля впервые
вышел в свет на русском языке в 1909 г. в переводе Э.А. Бернштейн
под редакцией С.Л. Франка1. В рецензиях, последдвавших за пуб-
ликацией, этот перевод получил в целом положительные, хотя и
не всегда однозначные оценки. Наряду с признанием достоинств
литературной стороны перевода некоторыми рецензентами от-
мечался также ряд существенных терминологических недостат-
ков.
Главным камнем преткновения в дореволюционных рецензи-
ях стал вариативный перевод понятия Geltung как обязательно-
сти, действительности, значения, истины, и соответственно, глаго-
ла geltenкак «быть признанным», «иметь значение», «быть истин-
ным». В частности, СИ. Гессен выражал недоумение по поводу
нежелания редактора воспользоваться в данном случае термином
«значимость», который в то время уже получил хождение в оте-
чественной философии. Он указывал на неудовлетворительность
перевода Geltung как значения, поскольку во втором томе «Логи-
ческих исследований » используется термин Bedeutung (букв, зна-
чение), и он употребляется в явно отличном от понятия Geltung
смысле2. Сегодня можно только согласиться с этим замечанием,
поскольку «иметь значение» и «быть значимым» подразумевает у
Гуссерля существенно отличные вещи — первое осмысленность
предложения, а второе его истинность. Причем осмысленность
предложения не является достаточным условием его истинности,
поскольку некое положение может быть осмысленным, но трм не
менее не обладать объективной значимостью, то есть не иметь
силы истинного закона. Сам Гуссерль недвусмысленно разделяет
в первом томе «Логических исследований» смысл и значимость,
когда в § 52 говорит о претензиях научных понятий на «Sinn und
Geltung» (что передано в прежней редакции как «смысл и значе-
ние»). В «Пролегоменах» понятие значимости сближается ско-
1 См.: Гуссерль Э. Логические исследования. Часть первая. Пролегомены к чистой
логике. Разрешенный автором перевод с немецкого Э.А. Бернштсим под редакцией и с
предисловием С.Л. Франка. СПб.: Образование, 1909.
2 См.: Гессен СИ. Рецензия на «Логические исследования» // Антология фено-
менологической философии в России. М.: Гнозис, 1998. С. 189-190 (в дальнейшем как
АФФР).
243
рее с понятием предметности, так, в § 52 Гуссерль использует
«значимость» и «предметность», «отсутствие значимости» и
«беспредметность» как синонимичные выражения (хотя в стро-
гом смысле они также не тождественны).
Лев Салагов указал на ошибочность перевода Geltung как
обязательности, поскольку в этом случае «значимость» истины
оказывается соотнесенной с каким-либо субъектом, становится
истинностью для кого-то, что явно противоречит гуссерлевскому
обоснованию независимости истин от факта их познания1. По
этой же причине неудачным является перевод Giiltigkeit как «при-
знания» (см. § 19 «Пролегомен», где Giiltigkeit derRegeln логики
(значимость правил логики) передано как «признание» ее правил).
Салаговым указывалось на неудачный перевод гуссерлевских
Intention и Ideation как «замысла» и «отвлечения», он также на-
стаивал на необходимости разъяснения в ряде фрагментов значе-
ния термина spezifisch (в частности, в § 34, 36, где он фигурирует
в характеристике одного из типов релятивизма [«специфический
релятивизм»])2.
Н.Н. Вокач обратила внимание на ошибочность перевода
Sachverhalt как «фактического отношения»3. Последнее замеча-
ние также вполне оправданно, поскольку термин Sachverhalt
обозначает у Гуссерля предметный коррелят суждений, причем
не только суждений эмпирических, но также суждений, лишен-
ных реального референта, в частности суждений математики или
логики. В последнем случае вообще не подразумевается какое-
либо реальное (фактическое) бытие. Рецензентами были сделаны
также некоторые иные замечания более частного характера.
Дискуссия по проблемам перевода феноменологической ли-
тературы получила второе дыхание в нашей стране в 90-е гг. про-
шлого века. Важный вклад в осмысление опыта перевода «Логи-
ческих исследований» внес редакционный коллектив сборника g
«Антология феноменологической философии в России», в кото- о
ром были собраны воедино и прокомментированы дореволюци- §
онные отзывы на перевод Бернштейн. В сборнике было убеди- *
тельно показано (в рецензиях Т.А. Дмитриева, В.А. Куренного), ^
что редакторская стратегия франка определялась стереотипным S
для философского сообщества того времени способом воспри- *
ятия «Логических исследований». Подобно многим современни- -§
кам в России и за рубежом, франк усматривал значение труда
ID
О
Q
CD
1 См.: Салагов Д. По поводу перевода «Логических исследований» Гуссерля // g
АФФР. С. 204. Это вело также к таким совершенно неудачным вариантам перевода, -j
как «обязательная возможность» (см. об этом: Гессен С. в АФФР. С. 190). _,
2 См.: Салагов Д. в АФФР- С. 204. О
J См. рецензию Н.Н. Вокач в Аффр. С 197. Подобно понятию Geltung также q
Sachverhalt переводилось вариативно то как «фактическое отношение», то как «со-
отношение вещей».
244
Гуссерля преимущественно в его критической части — в критике
субъективизма и релятивизма, представленной в первом томе
«Логических исследований». В лице Гуссерля он видел главным
образом ниспровергателя психологизма. В его предисловии мы
читаем: «Принципиальный объективизм Гуссерля приобретает,
таким образом, и широкий культурно-философский смысл, как
одинокий, но сильный протест как бы самого научного духа про-
тив распространяющихся влияний скептического м субъективи-
стического умонастроения...»1. Тенденция отделить «критиче-
ский» первый том «Логических исследований» от второго тома,
представляющего позитивную феноменологическую программу,
нашла свое наиболее яркое выражение в рецензии СИ. Гессена,
который писал: «...нельзя не приветствовать появления хорошего
русского перевода 1-го тома „Исследований", кстати сказать,
единственно доступного для перевода. Второй том, намечающий
основные черты положительной гносеологической теории Гус-
серля, не поддается никакому переводу — ввиду трудностей язы-
к | ка и терминологии, осложненной экскурсами грамматического
характера, но перевод его и не представляет большой необходи-
о I мости. Центр тяжести первого тома лежит в критике. Поэтому
cd I теорию Гуссерля легче всего обозначить отрицательным терми-
ном „антипсихологизм"»2. В этом же духе Франк рассматривал
первый том «Логических исследований» как вполне самостоя-
и
о
§ I тельное произведение, что определило его редакторскую страте
ф
т
|_
О
гию. Он писал: «Перевод предлагаемой первой части работы Гус-
серля не представлял особых терминологических затруднений,
с; I так как большинство сложных и труднопередаваемых новых ло-
гических терминов, введенных Гуссерлем и в изобилии употреб-
ляемых им во второй (специальной) части его исследования, либо
вообще не упоминаются в первой части, либо же встречаются в
ней только спорадически и без твердо установленного техниче-
-0
с;
Q_
$ ского значения, так что их можно было бы передавать описатель-
^ но и в зависимости от общего контекста»3. В результате Франк не
q: зафиксировал терминологически ряд ключевых гуссерлевских
^ выражений, употребляемых как термины, и не предпринял попыт-
$ ки терминологического согласования перевода «Пролегомен» с
исследованиями второго тома.
1 Франк С.Л. Предисловие редактора русского издания книги Э. Гуссерля «Логи-
ческие исследования». Ч. 1 // АФФР. С. 179.
2 АФФР. С. 187-188. В то время подобная оценка не была редкостью также для
Германии. В 1910 г., годом позже после выхода русского перевода с предисловием
Франка, Вильгельм Вупдт писал: «Гуссерль — выдающийся критик. В разрушении
ему нет равных. Но его собственные разработки <...> чрезвычайно скудны <...>».
См.: Wundt W. Psychologismus und Logizismus // Wundt W. Klcine Schriften. Bd. 1.
Leipzig: Verlag von Wilhelm Engelmann, 1910. S. 601.
3 АФФР. С 179.
1245
Представленная в настоящем издании новая редакция пере-
вода первого тома «Логических исследований» преследовала в
первую очередь техническую задачу: сохраняя, насколько это
возможно, литературные достоинства перевода Э.А. Бернштейн,
соблюсти характерную для Гуссерля терминологическую стро-
гость, согласуясь с уже сложившимися языковыми играми оте-
чественной феноменологии. В ходе работы нами учитывался и
был использован опыт перевода фрагментов первого тома «Логи-
ческих исследований» (§ 1-16, 32-38) В.А. Куренного1 и второго
тома В.И. Молчанова2. Для решения этой задачи было необходимо
прежде всего определить контекст, в котором излюбленные гус-
серлевские выражения употребляются в фиксированном, терми-
нологическом смысле.
Понятие Intention является ключевым в учении Гуссерля и не-
редко используется в первом томе «Логических исследований».
В переводе под редакцией Франка слово Intention передается в
зависимости от контекста разными выражениями: «замысел»
(§ 6, 36, 40, 42, 61, 70), «смысл» (§ 29, где тождество интенции пе-
редано как тождество смысла, см. также §39), «цель» (§42),
«идеал» (в § 29 выражение Identitat derbegrifflichen Intention пе-
редано как «тождество логического идеала»), «измерение мыс-
ли» (в § 16 для перевода letzte Intention теоретической науки ис-
пользуется выражение «последнее измерение мысли»), кроме
того, intentionale Einheit передается как «задуманное единство»
(§ 47). Нельзя сказать, что в первом томе сам Гуссерль во всех
случаях употребляет слово Intention терминологически, то есть в
однозначно фиксированном смысле. Поэтому с вышеупомяну-
тым упреком Льва Салагова в многозначности перевода данного
понятия можно согласиться лишь с оговоркой. Как правило, в
первом томе «Логических исследований» это выражение исполь-
зуется как термин в тех местах, где речь идет о субъективном по- Я
знавательном опыте. В этих случаях мы переводили его единооб- о
разно и традиционно как «интенция» {intentional как «интенцио- §
нальное»). В тех же случаях, где Гуссерль говорит об общих
Intentionen науки3, мы посчитали возможным сохранить вариа- -^
тивный перевод этого слова как интенции, смысла, устремления. S
В новой редакции понятие Geltung было переведено единооб- q
разно, в соответствии с уже сложившейся традицией как «значи- -8
мость». Во втором издании «Логических исследований» 1913 г. _,
о
"О
■ , ш
1 Антология реалистической феноменологии / Под ред. Д. Атласа и В. Куренного. О
М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2006. С. 105-133, 406-419. о
2 Гуссерль Э. Собрание сочинений. Т. Ш Ш- Логические исследования. Иссле- н
дования по феноменологии и теории познания / Пер. с нем. В.И. Молчанова. М» Дом ^
интеллектуальной книги, 2001. р
J B обычном словоупотреблении Intention означает намерение, замысел, целена-
правленность.
О
О
:э
ев
о
о
CD
246
Гуссерль заменил (под влиянием Адольфа Райнаха) в тех фраг-
ментах, где речь идет о бытии положений дел и идеальных истин,
термин Geltung на Bestehen или Bestand (соответственно в этом
контексте глагол gelten на bestehen, см. в особенности § 6, 36).
Гуссерль и Раинах используют понятие Existenz (соответственно
глагол existieren) для обозначения реального бытия вещи, резер-
вируя Bestehen и Bestand для фиксирования онтоло|ического ста-
туса «положений дел». В схожем смысле понятийную пару
Existenz и Bestand использовал также Алексиус Мщйнонг, у кото-
рого понятие Bestand обозначает бытие идеальных объектов
представлений и объектов суждений («объективбв»). Опираясь
на уже имеющийся опыт, мы переводим Bestehen и Bestand как
«наличие», а глагол bestehen в этом контексте как «иметь место»,
закрепив выражение «существование» за понятием Existenz1.
В старой редакции термин Materie переводился единообразно
как «содержание». В новой редакции там, где он употребляется
как характеристика структуры суждений (§ 29, 50), он переведен
к I как «материя», в соответствии с принятым вариантом перевода
g этой структурной характеристики интенциональных пережива-
§ ний во втором томе «Логических исследований»2.
о В § 54 (и в ряде других фрагментов) выражение eigentlich пере-
5 дается различным образом как «само» (eigentliche Auffassung des
Sinnes), «прямое» (eigentliches Verstdndnis), «настоящее» (eigent-
liches Denkeri). В данных случаях нами это выражение переводит-
§ I ся единообразно как «собственное », поскольку здесь имеет место
s терминологическое употребление этого выражения в контексте
о I важнейшей для Гуссерля оппозиции «собственных» и «несоб-
ственных» (символических) представлений. Это сделано также С
целью зафиксировать имеющуюся здесь преемственность между
Гуссерлем и Брентано, у которого ранний Гуссерль изначально
заимствовал концепцию собственных и несобственных представ-
§_ лений3. С этой же целью выражение blinde Vorurteile переводится
и как «слепые предрассудки» (вместо «слепых предвзятых мне-
^ ний»), с учетом того, что это понятие использовалось Брентано
q; для характеристики кантовской и посткантовской философии
|- как «философии предрассудков»4.
ft Понятие Werthaltung (Wertverhalt) в § 14, 15 в старой редак-
ции переводилось как «оценка», «ценность», «оценивающее по-
X
с;
л
1 См. об этом: Куренной В.А. Комментарии и примечания// Раинах А. Собрание
сочинений. М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. С. 445, а также с. 122. См. также:
Майнонг А. Самоизложение. М.: Дом интеллектуальной книги, 2003. С. 23-24, 26.
2 См. Исследование V, § 20.
} См.: Brentano F. Grundzuge der Asthetik. Aus dem Nachlass herausgegeben von
Franziska Мауег-Hillebrand. Hamburg: Meiner, 1959. S. 86-87; а также: Гуссерль Э.
Philosophic der Arithmetik, ч. II, гл. X, XL
4 Brentano F. Versuch Uber die Erkenntnis. Aus dem Nachlass herausgegeben von
Oskar Kraus. Leipzig: Meiner, 1925. S. 3.
1247
ложение», «мера ценности». Повод для столь многозначного пе-
ревода дает сам Гуссерль, который не проводит здесь строгого
разграничения между субъективной и объективной стороной
этического дознания. Тем не менее и в этом случае многознач-
ность является нежелательной, поскольку здесь также имеет
место терминологическое употребление слова. Мы остановились
на варианте «Ценностное положение дел».
Термин sptzifisch употребляется в «Пролегоменах» в двух
разных контеЛгтах — при классификации форм релятивизма и в
качестве обозначения универсальной предметности. В обоих слу-
чаях в редакции Франка он переводится как «специфический».
В новой редакции этот термин в обоих контекстах переведен как
«видовой». Таким образом, вместо «специфического релятивиз-
ма» в новом варианте используется термин «видовой реляти-
визм» (§ 34-36). Такая трактовка представляется более точной,
поскольку в противоположность «индивидуальному релятивиз-
му» этот релятивизм выводит законы познания из организации
определенного вида познающих существ и поэтому также обо-
значается как антропологизм. Во втором контексте — при обо-
значении идеальной предметности — старый перевод вел к явно
неудачным вариантам, в особенности там, где речь идет о видах
[Spezies) как особом типе предметности (в прежней редакции в
§51 говорится об «индивидуальных и специфических» всеобщ-
ностях, в § 47, 70 о «специфических единичностях»). Поскольку в
современном языке выражение «специфический» ассоциируется
скорее с оригинальным и нетипичным, чем со spezies схоластиче-
ской философии, выражения «видовая» единичность и «видовая»
всеобщность представляются здесь более строгими и ясными.
Также в новой редакции однозначный перевод получил тер-
мин Disposition, который ранее переводился как «тенденция», -^
«направление», «склонность». Так, в новой редакции вместо Я
«форм склонностей » (dispositionelle Gebilde) используется выра- о
жение «диспозициональные формы»1, а вместо предполагаемых
математикой и философией разных «методов и направлений» ис-
О
ш
X
CD
следования говорится о предполагаемых ими разных «методах и -q
диспозициях»2. §
Q
Н
В новую редакцию было внесено несколько других сквозных
терминологических изменений: Sachverhalt переводится как «по- -8
ложение дел», meinen — как «подразумевать», begrifflich — как °
«понятийное» вместо «отвлеченного» (старый вариант приводил -§
к таким неудачным сочетаниям, как «чисто отвлеченный закон», о
«отвлеченное» познание, «отвлеченное» положение3, «быть за-
ш
•См. §46. §
1 См. §71.
' См. §28, 53.
248
фиксированным отвлеченно»1). Было строго выдержано различие
между Urteil (суждением как субъективным актом) и Satz (объек-
тивно значимым положением), которое часто не соблюдалось в
переводе Бернштейн. В случае с понятием Satz> которое может
переводиться как «предложение», «положение», «закон», пред-
почтение было отдано первым двум вариантам перевода с тем,
чтобы сохранить наглядной преемственность в использовании
данного термина между Гуссерлем и Больцано (ранний Гуссерль
опирался на больцановскую концепцию Satze an sich, «предложе-
ний в себе»2).
В перевод были внесены отдельные терминологические исправ-
ления: в § 67 gegenstandliche Kategorien переведены вместо «пред-
метных теорий» как «предметные категории», в § 29 ideirend —
вместо «идеально», «идеируя», а также Akt.der Ideation — вместо
«акта отвлечения» как «акт идеации», в § 66 при переводе Wesen-
haftigkeit «сущностность» была заменена на «действительность»,
а при переводе Wesenlosigkeit «бессущностность» на «иллюзор-
ность».
Большинство упомянутых исправлений внесено с учетом уже
§ I имеющейся традиции перевода феноменологической литературы.
Терминологическим нововведением новой редакции является
У | перевод понятия Kunstlehre как «практического руководства»
вместо «технического учения». Новый перевод этого термина ро-
дился в дискуссиях с В.И. Молчановым. В буквальном смысле сло-
& I во Kunstlehre означает учение об искусстве или просто искусство,
как оно зачастую и переводится. В научной литературе XX в. это
^ I выражение обозначало знания прикладного характера, в частно-
сти, в этике и экономике. Речь шла об искусстве в смысле аристоте-
левского T8xvr| («технэ»), то есть об искусности, практических
навыках и мастерстве в противоположность отвлеченному теоре-
^ тическому знанию3. Эта прикладная направленность знания полу-
$ чила отражение в неудачном переводе этого выражения как «уче-
^ ния об умении» в шеститомном издании Канта 1965 г. (где скорее
ее напрашивается «наставление в мастерстве»)4. Перевод Kunstlehre
^ как «технического учения» не был новшеством на момент публи-
$ кации «Логических исследований» Гуссерля. Он встречается в ло-
гической литературе того времени, в частности в неоднократно
переиздававшемся переводе «Логики» Зигварта5. Хотя наряду с
1 См. §39.
2 См.: Гуссерль Э. Интенциональные предметы// Гуссерль Э. Избранные работы.
М.: Территория будущего, 2005. С. 36-74.
J См. перевод Я. Розенсона под редакцией А. Гурьева 1894 г. в издании: Менгер К.
Избранные работы. М.: Территория будуШего. 2005. С. 299, 302.
4 См.: Кант И. Сочинения в шести томах. Т. 4. Ч. 2. М.: Мысль, 1965. С. 16.
5 См.: Зигварт X. Логика. Т. 1. Учение о суждении, понятии и выводе/ Пер. с нем.
И.А. Давыдова. М.: Территория будущего, 2008.
1249
этим имели хождение другие переводы, например, в издании ра-
бот Карла Менгера 1894 г. этот термин передается как «искусст-
во». Положительной стороной выражения «техническое учение»
является коннотация с аристотелевским «технэ». Однако выра-
жение «техническое учение» все же оставляет впечатление не
вполне согласованной конструкции. Кроме того, связь «техниче-
ского» с «технэ» Аристотеля для современного читателя не всег-
да наглядна. Для перевода Kunstlehre у Гуссерля не подходят
также «искусство» и «технология», поскольку эти выражения ис-
пользуются как поясняющие синонимы. В этой связи выражение
«практическое руководство» представляется наиболее удачным,
поскольку в нем отражается — при вполне естественной для рус-
ского языка связке — как прикладная направленность этой
дисциплины, так и ее инструктивный характер. По своей природе
логическое KunstlehreГуссерля — это наставление и упражнение
в овладении определенными практическими навыками в познава-
тельных целях.
В отличие от перевода Э.А. Бернштейн, выполненного по пер-
вой, ранней редакции «Логических исследований» 1900 г., в осно-
ву настоящей публикации была положена вторая, более поздняя
гуссерлевская редакция этой книги, опубликованная в 1913 г.
Кроме того, ссылки Гуссерля на другие источники были дополне-
ны их полными выходными данными в соответствии с современ-
ными нормами цитирования, а также снабжены дополнительными
ссылками на имеющиеся русские переводы. Дополнения перевод-
чика и редактора взяты в квадратные скобки. Перевод был сверен
с текстом первоисточника по изданию: Husserl E. Gesammelte
Schriften. Bd. 2. Logische Untersuchungen. — Bd. 1. Prolegomena zur
reinen Logik. Hrsg. von Elisabeth Strocker. Hamburg: Felix Meiner
Verlag, 1992. -,
о
о
Роман Громов о
о
ш
s:
CD
"О
CD
Ь
Q
7S
H
О
"О
Q
Z)
о
~o
CD
О
—I
о
—I
о
В:
Q
Оглавление
Предисловие (В.И. Молчанов) 5
Предисловие 13
Предисловие ко второму изданию 16
Введение
§ 1. Спор о дефиниции логики и сущностном содержании ее учений . 24
§ 2. Необходимость нового обсуждения принципиальных вопросов. 25
§ 3. Спорные вопросы. Предстоящий путь исследования. . 26
Первая глава
Логика как нормативная и, в частности, как практическая
дисциплина 28
§4. Теоретическое несовершенство отдельных наук 28
§ 5. Теоретическое восполнение отдельных наук метафизикой
и наукоучением ... ... 29
§ 6. Возможность и правомочность логики в качестве наукоучения. . 30
§ 7. Продолжение. Три важнейшие особенности обоснований 34
§ 8. Отношение этих особенностей к возможности науки
и наукоучения " 36
§ 9. Методические приемы наук суть.отчасти обоснования, отчасти
вспомогательные средства для обоснования .... .38
§ 10. Идеи теории и науки как проблемы наукоучения . . . 39
§11. Логика или наукоучение как нормативная дисциплина и как
практическое руководство ... 40
§ 1 2. Соответствующие дефиниции логики ..... . . 42
Вторая глава
Теоретические дисциплины как основа нормативных 44
§ 1 3. Спор о практическом характере логики 44
§ 14. Понятие нормативной науки. Основное мерило или принцип,
придающий ей единство . . ... ... 51
§ 15. Нормативная дисциплина и практическое руководство . 56
§ 16. Теоретические дисциплины к(?к основа нормативных 57
Третья глава
Психологизм, его аргументы и его позиция в отношении к обычным
возражениям 60
§ 17. Спорный вопрос. Относятся ли существенные тесоетические
основы логики < психологии? 60
§ 18. Аргументация психологистов . 61
§ 19. Обычные аргументы противного лагеря и их пс/хологистская
нейтрализация. . . • • 62
§ 20. Пробел в аргументации психологистов . . • • 65
1251
Четвертая глава
Эмпирические следствия психологизма 68
§ 21. Характеристика двух эмпирических следствий психологистской
точки зрения и их опровержение 68
§ 22. Законы мышления как предполагаемые естественные законы,
которые в своем изолированном действии являются причиной
разумного мышления 71
§ 23. Третье следствие психологизма и его опровержение 74
§ 24. Продолжение.... 78
Пятая глава
Психологические интерпретации логических принципов 82
§ 25. Закон противоречия в психологистской интерпретации ААилля
и Спенсера 82
§ 26. Психологическая интерпретация принципа у Милля дает
в результате не закон, а совершенно неопределенное и научно
не подтвержденное опытное положение 85
Приложение к двум последним параграфам 87
О некоторых принципиальных погрешностях эмпиризма. ... 87
§ 27. Аналогичные возражения против остальных психологических
интерпретаций логического принципа. Эквивокации как источник
заблуждения 89
§ 28. Мнимая двусторонность принципа противоречия, в силу
которой его надо понимать как естественный закон мышления и как
нормативный закон его логической регламентации 93
§ 29. Продолжение Учение Зигварта 97
Шестая глава
Силлогистика в психологическом освещении. Формулы
умозаключения и химические формулы 101
§ 30. Попытки психологической интерпретации законов силлогистики 101
§31. Формулы умозаключения и химические формулы 103
Седьмая глава
Психологизм как скептический релятивизм 107
§ 32. Идеальные условия возможности теории вообще.
Строгое понятие скептицизма \[. 107
§ 33. Скептицизм в метафизическЬм смысле 109
§ 34. Понятие релятивизма и его разветвления 1 10
§ 35. Критика индивидуального релятивизма 1 1 1
§ 36. Критика видового релятивизма и, в частности,
антропологизма 111
§ 37. Общее замечание. Понятие релятивизма в более широком
смысле. ... 116
§ 38. Психологизм во всех своих формах есть релятивизм. 1 17
§ 39. Антропологизм в логике Зигварта. 1 1 8
§ 40. Антропологизм в логике Б. Эрдманна . 1 27
Q
ш
CD
I
CD
-О
с;
CL
0)
U
Восьмая глава
Предрассудки психологизма 141
§ 41. Первый предрассудок 141
§ 42. Пояснительные соображения ... 144
§ 43. Обзор идеалистических контраргументов. Их недостатки
и их верный смысл 147
§ 44. Второй предрассудок . 150
§ 45. Опровержение: также чистая математика стала бы ветвью
психологии ... .... ... 150
§ 46. Область исследования чистой логики, подобно области чистой
математики, идеальна 151
§ 47. Основные логические понятия и смысл логических положений
подтверждают наши указания 155
§ 48. Решающие различия 158
§ 49. Третий предрассудок. Логика как теория очевидности 159
§ 50. Преобразование логических положений в эквивалентные
положения об идеальных условиях очевидности суждения.
Получающиеся положения не суть психологические 161
§ 51. Решающие пункты в этом споре 165
Девятая глава
Принцип экономии мышления и логика 170
§ 52. Введение 170
§ 53. Телеологический характер принципа Маха-Авенариуса
и научное значение экономики мышления 171
§ 54. Более подробное изложение правомерныхцелей экономики
мышления, главным образом в сфере чисто дедуктивной методики.
Их отношение к логическому практическому руководству . . 174
§ 55. Экономика мышления не имеет значения для чистой логики
и учения о познании. Ее отношение к психологии 178
§ 56. Продолжение: tiaiepov npotepov обоснования чисто
логического через экономику мышления 181
Десятая глава
Заключение критических исследований 185
§ 57. Размышления ввиду возможных ошибочных трактовок наших
ел логических устремлений .л. ... 185
>. § 58. Точки соприкосновения с великими мыслителями прошлого
i: и прежде всего с Кантом . . 'i ■ 187
™ § 59. Точки соприкосновения с Гербрртом и Лотце 1 88
§ 60. Точки соприкосновения с Лейбницем. . . ... 191
§ 61. Необходимость детальных исследований для теоретико-
познавательного оправдания и частичного осуществления идеи
чистой логики 194
Приложение
Указания на Ф.А. Ланге и Б. Болыдано 196
Одиннадцатая глава
Идея чистой логики .
199
1253
§ 62. Единство науки. Связь вещей и связь истин 199
§ 63. Продолжение. Единство теории .... .... 201
§ 64. Существенные и внесущественные принципы, дающие науке
единство. Абстрактные, конкретные и нормативные науки 203
§ 65. Вопрос об идеальных условиях возможности науки,
соответственно, теории вообще.
А. Вопрос в отношении актуального познания 205
§ 66. В. Вопрос в отношении содержания познания . . . 207
§ 67. Задачи чистой логики. Во-первых: фиксация чистых категорий
значения, чистых предметных категорий и их закономерных
усложнений 210
§ 68. Во-вторых: законы и теории, коренящиеся в этих категориях. ..212
§ 69. В-третьих: теория возможных форм теорий или чистое учение
о многообразии 213
§ 70. Пояснения к идее чистого учения о многообразии 214
§ 71. Разделение труда. Работа математиков и работа философов ...217
§ 72. Расширение идеи чистой логики. Чистое учение о вероятности
как чистая теория опытного познания 219
Предисловие редактора русского издания (СП. Франк) 222
«Пролегомены к чистой логике» Э. Гуссерля
И СПОр О ПСИХОЛОГИЗме (В.А. Куренной) 225
Рецепция «Пролегомен» 225
Исторический контекст «Пролегомен» 23 1
Послесловие редактора первого тома
«Логических исследований» (РА. Громов) 242
о
ф
I
X
о
Научное издание
Гуссерль Эдмунд
ЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ. Т. I
Пролегомены к чистой логике
Компьютерная верстка
Н.В. Ефимова
Корректор
Т.Ю. Коновалова
000 «Академический Проект»
111399, Москва, ул. Мартеновская, 3.
Санитарно-эпидемиологическое заключение
Испытательного центра издательской продукции
Государственного учреждения НЦЗД РАМН
№ 282/106643 от 28.06.2010 г.
По вопросам приобретения книги
просим обращаться в ООО «Трикста»:
111399, Москва, ул. Мартеновская, 3.
Тел.: (495) 305 3702; 305 6092; факс: 305 6088
E-mail: info@aprogect.ru
Интернет-магазин: www. aprogect.ru
Подписано в печать 31.01.11.
Формат 60x90/16. Гарнитура Mysl. Бумага офсетная.
Печать офсетная. Усл. печ. л. 16,0. Тираж 2000 экз.
Заказ № 757.
Отпечатано в полном соответствии с качеством
предоставленных диапозитивов в ОАО «Дом печати — ВЯТКА»
610033, г. Киров, ул- Московская, 122
Факс: (8332) 53-53-80, 62-10-36
http://www.gipp.kirov.ru; e-mail: pto@gipp.kirov.ru
Издательство
«АКАДЕМИЧЕСКИЙ ПРОЕКТ»
предлагает:
Гуссерль Э.
КАРТЕЗИАНСКИЕ МЕДИТАЦИИ
2010. - 229 с.
В этом произведении Гуссерль предпринимает попытку систе-
матизации феноменологии в форме неокартезианства и отчасти, в
пятой медитации, —лейбйицианства. Методическое сомнение Де-
карта заменяется строгим проведением феноменологической ре-
дукции, которая должна открыть сферу трансцендентальной
субъективности как бесконечного поля конститутивной работы,
т. е. установления смысла любого рода предметности. Чтобы от-
вергнуть обвинения в солипсизме, в пятой медитации Гуссерль
предпринимает попытку описания структуры опыта Чужого, т. е.
конституирования выходящего за пределы собственной сферы со-
знания того яли иного' Я. Предпринимается попытка определить
конститутивные основы различных общностей монад: от пары до
человечества. Различного рода сообщества рассматриваются как
источники конституирования смысла объективного мира и объек-
тивного познания.
Эдмунд ГУССЕРЛЬ
ЛОГИЧЕСКИЕ
ИССЛЕДОВАНИЯ
Пролегомены
к чистой логине
«Логические исследования» (1900-1901) Эдмунда
Гуссерля являются отправной точкой феномено-
логического движения. Первый том этого труда
«Пролегомены к чистой логике» посвящен критике
господствовавших на рубеже XIX-XX вв. направлений
в теории познания. Главной болезнью философии
своего времени Гуссерль называет психологизм -
современные ему проекты психологического обос-
нования логико-математического и философского
знания. На примере ведущих логических учений
второй половины XIX в. он доказывает, что психо-
логическое и в целом эмпирическое обоснование
науки упускает качественное различие между эмпи-
рическим и идеальным познанием, игнорирует осо-
бый статус логико-математических законов, ведет
к релятивизму в теории познания. В конце первого
тома Гуссерль формулирует программу собственного
«Наукоучения» - новой науки о науке, нацеленной
на исследование априорных условий возможности
научного познания. Критика психологизма Гуссерля
инициировала широкую дискуссию, в которую было
вовлечено большинство ведущих философов начала
XX в.