Text
                    АКАДЕМИЯ НАУК СССР
Серия «Человек и окружающая среда»
Основана в 1975 году
А. А. Горелов
ЧЕЛОВЕК-
ГАРМОНИЯ—
ПРИРОДА
МОСКВА «НАУКА»
1990


ББК 28.081 Г67 Ответственный редактор доктор философских наук А. Л. НИКИФОРОВ Рецензенты: доктора философских наук Ф. И. ГИРЕНОК, Н. М. МАМЕДОВ Редактор издательства С. Н. ЛЕБЕДЕВ Scan AAW 1502000000-198 Гпс,/ппч nA 54-90 НП ББК 28.081 054 (02)-90 ISBN 5-02-008082-9 © Издательство «Наука», 1990
Введение Ухудшение экологического положения стало особенно заметно с 60-х годов XX в. Именно тогда в печать начали широко проникать сообщения об отрицательных последствиях применения ДДТ и других сильнодействующих пестицидов, резком увеличении количества выделяемых в атмосферу и гидросферу неусваиваемых природной средой отходов антропогенной деятельности, дефиците материальных и энергетических ресурсов и т. п. Все это можно назвать экологической реальностью, и ее учет определяет серьезность отношения к проблеме взаимодействия человека pi природы. Есть глубокий смысл в словах, что сейчас у человечества две важнейшие проблемы: предотвращение ядерной войны и экологической катастрофы. Сопоставление не случайно: увеличение антропогенного давления на природную среду грозит тем же, что и применение атомного оружия,— уничтожением жизни на Земле. Ученые предупреждают, что механизмы адаптации естественных систем и самого человека к быстрым антропогенно обусловленным изменениям природной среды перестают срабатывать, вследствие чего природные экосистемы деградируют, и это как бумерангом ударяет по самому человеку. Противоречия между обществом и природной средой обостряются во всех основных сферах его деятельности. Промышленное производство, развивающееся преимущественно за счет невосполнимых природных богатств, лишь 1—2% используемого сырья сохраняет в конечном продукте, тогда как остальные 98—99% превращаются в отходы, количество которых растет гораздо более быстрыми темпами, чем само производство, и которые природная среда или вообще не может переработать или делает это со все большим трудом. В сельском хозяйстве стратегия воздействия на природные системы определяется желанием обеспечить их наибольшую продуктивность, в то время как сами эти 3
системы «стремятся» к максимальной устойчивости, достигаемой благодаря увеличению их разнообразия. В области энергообеспечения ставка делается на более экономичную атомную энергетику, которая влечет за собой риск огромных и не поддающихся полному учету потенциальных опасностей. История свидетельствует о том, что и в прежние эпохи неоднократно обострялись противоречия между человеком и природой и это приводило к экологическим кризисам. Но то были локальные и региональные кризисы, поскольку само воздействие человека на природу имело преимущественно локальный и региональный характер и никогда не было столь значительным, как в современную эпоху. Древние охотники могли, истребив животных на какой-либо территории, перейти на другое место; древние земледельцы и скотоводы могли, если почва истощалась и кормов для домашних животных становилось меньше, освоить новые земли. Правда, такие переселения зачастую сопровождались социальными потрясениями, которые с каждой эпохой развития человечества становились все более драматичными, но тем не менее теоретически и практически они были осуществимы. Ныне такие возможности ограничены. Характерной особенностью нашего времени является интенсивное и глобальное воздействие человека на окружающую среду, что сопровождается интенсивными и глобальными негативными последствиями. И если раньше человечество испытывало локальные и региональные экологические кризисы, которые могли привести к гибели какой-либо цивилизации, но не препятствовали дальнейшему прогрессу рода человеческого в целом, то теперешняя экологическая ситуация чревата глобальным экологическим кризисом, поскольку современный человек разрушает механизмы целостного функционирования биосферы в планетарном масштабе. Фактический анализ современной экологической ситуации приводит к выводу, что обострение противоречий между человеком и окружающей его природной средой вызвано усилением антропогенного давления на среду при существенном различии стратегии человеческой природопреобразовательной деятельности, и механизмов развития экосистем. Это противоречие способно обостряться, помимо всего прочего, из-за того, что не существует наперед заданного предела 4
росту материальных потребностей человека, в то время как способность природной среды удовлетворить их в каждый данный момент времени ограниченна. Резко проявившиеся в последние годы отрицательные для природы и самого человека последствия антропогенной деятельности заставляют пристальнее всмотреться в систему экологических взаимоотношений и задуматься над проблемой их гармонизации. К этому все настойчивее призывают ученые, писатели, общественные деятели. В новой редакции Программы КПСС подчеркивается, что «в улучшении жизни народа все большее значение приобретает гармоничное взаимодействие общества и природы, человека и окружающей среды» \ Почему речь должна идти именно о гармонии человека с природой и недостаточно говорить, скажем, об их единстве? Дело в том, что в силу своей объективной диалектичности противоречивое единство человека с природой имеет место и на тех этапах их взаимоотношений, когда эти отношения обострены, как, например, в настоящее время. Вместе с тем потребность выхода из кризисного экологического состояния вызывает необходимость становления особой формы единства человека и природы, которая обеспечила бы это. Таковой и является гармония человека с природой. Итак, поскольку очевидно, что без природной среды человек существовать не может, разрешение экологических противоречий возможно лишь на путях гармонизации взаимоотношений между человеком и природой, а так как экологические противоречия имеют свои социальные и гносеологические причины, развиваются и в преобразовательной и познавательной сфере, а также затрагивают этические и эстетические аспекты человеческой деятельности, гармонизация взаимоотношений человека и природы должна быть проведена на нескольких уровнях: природопреобразовательном, познавательном и личностно-ценностном. Если оставить в стороне соображения об извечной психологической склонности человека к разрушению или о его первородном грехе, в качестве непосредственных причин обострения экологической обстановки предстают, как это ни парадоксально, социальный и научно- технический прогресс. Поэтому основополагающее экологическое значение имеет внутренняя гармонизация общества, а также науки, техники и производства как 5
составляющих сейчас наиболее существенную часть экологических отношений, в огромной степени определяющую их как систему. В истории человеческой культуры много сказано о гармонии в природе — от представления о природе как «организованном космосе», «гармонии сфер» в Древней Греции (Пифагор, Платон и др.) до понимания ее современным искусством и наукой. «Невозмутимый строй во всем, созвучье полное в природе»,—эти слова Ф. И. Тютчева создатель учения о биосфере В. И. Вер- надский, утверждавший, что «в биосфере все учитывается и все приспособляется... с тем же подчинением мере и гармонии, какую мы видим в стройных движениях небесных светил и начинаем видеть в системах атомов вещества и атомов энергии» 2, совсем не случайно взял в качестве эпиграфа первого очерка своей книги «Биосфера». Резкое увеличение масштабов человеческой приро- допреобразовательной деятельности впервые, пожалуй, остро ставит вопрос о гармонии взаимодействия человека и природы. Как этого достичь? Не подвергая сомнению научно-технические, экономические и другие рецепты, выскажем соображение, что не обойтись здесь и без философского рассмотрения проблемы. Относительно роли философии в решении экологической проблемы высказывались различные взгляды вплоть до ее отрицания, поскольку-де данная проблема сугубо практическая. Нам представляется, что одна из важных причин того, что экологическая проблема до сих пор не решена прагстически, заключается в недостаточности внимания к ее философским аспектам и не только в плане методологии. Сегодняшний интерес к ценностным, мировоззренческим проблемам науки далеко не случаен. Пока наука в целом решает поставленные перед ней задачи, и в обществе господствует, не подвергаясь сомнению, Еера в торжество и всесилие науки, на первом месте стоят вопросы методологии. Коль скоро же пересмотру начинают подвергаться сами основы научного подхода к действительности, ценностные, мировоззренческие аспекты науки выдвигаются на передний план. Сейчас создалась именно такая ситуация, и это весьма знаменательно. Выдвижение на передний план мировоззренческой проблематики не элиминирует, конечно, методологические вопросы, а, напротив, дает возможность по- 6
новому взглянуть на методологию науки как на целое. В настоящее время в мире выходит немало работ, посвященных научно-техническим, демографическим, экономическим, юридическим, философским и прочим аспектам взаимоотношения человека и природы. Некоторые другие затронуты далеко не достаточно, хотя они являются исключительно важными. К числу таковых относится освещение экологической проблемы в научно-популярной философской литературе. Важность и актуальность данной задачи определяется тем, что трудности современной экологической ситуации вызваны во многом структурой человеческих потребностей и ценностей и связаны с судьбой каждого человека. Поэтому преодоление кризисного положения предполагает модификацию отношения к миру каждого человека, его соучастие в духовном творческом процессе формирования экологически позитивного отношения к природе. Каждый должен быть не просто наблюдателем и потребителем культурных ценностей, а активным созидателем экологической культуры. Литература 1. Программа Коммунистической партии Советского Союза. М., 1986. С. 42. 2. Вернадский В. И. Избр. произведения. М., 1960. Т. 5. С. 24.
Глава 1. Преобразование природы 1. «С природой одною он жизнью дышал» О начальном периоде взаимоотношений человека с природой, с которого можно вести рассказ, не осталось письменных данных, и судить о нем приходится на основании археологршеского и в какой-то степени этнографического материала. Соображение, что все культуры проходят в своем развитии через сходные стадии, оправдывает привлечение материала ряда современных культур. Общепринята точка зрения, в соответствии с которой само происхождение человека есть результат эволюции природы, а его становление шло через изменение им в процессе труда природной среды. Непосредственной же предпосылкой появления человека по некоторым современным представлениям были мутации у высших гоминид, обитавших в районах повышенной радиоактивности, т. е. определенное состояние среды обитания. Развитие человека определялось, по-видимому, сложным набором внутрисоциальных и экологических факторов. Нас в этой работе будут привлекать преимущественно вторьте, а именно то, насколько природа и взаимоотношения с ней первобытного человека способствовали его становлению. По мнению Б. Ф. Поршнева, «экологический анализ показывает нам колоссальную связанность палеоантропа со всем окружающим животным миром... палеоантроп... был абсолютно безопасен для всех зверей и птиц, ибо он никого не убивал. Но зато он как бы отразил в себе этот многоликий и многоголосый мир» \ В качестве подтверждающего аргумента приводятся, в частности, современные данные о безопасном длительном проживании натуралистов в контакте с медведями, волками, позволяющие сделать вывод, что эти животные не имеют инстинкта нападать на человека, а, напротив, проявляют склонность к сотрудничеству, 8
если только человек ведет себя так, как, вероятно, вел себя палеоантроп. Возможно, именно контактность палеоантропа с хищными животными позволила одомашнить одну из разновидностей волка — предка собаки. Есть данные, что в прошлом человек успешно одомашнивал и ныне дикие виды животных (кабанов, волков и даже крокодилов). Возможность активного воздействия на центральную нервную систему животных высокоорганизованным предкам человека давали, по Поршневу, особенности развития их высшей нервной деятельности. Эффективность дрессировки хищников подтверждает этот вывод, а их неодинаковая дрес- срфуемость может свидетельствовать о степени их палеоконтакта с первобытным человеком. Как бы то ни было, у нас нет оснований рассматривать первобытных людей непременно как суперхищников, которые оказались сильнее всех представителей животного мира и занимались их истреблением. Взаимоотношения первобытного человека с окружающим миром были гораздо сложнее, насыщеннее и многограннее. Однако чем ближе к порогу собственно человеческой истории, тем больше данных о важной роли охоты в жизни первобытного общества. По мнению М. И. Будыко, экономической основой жизни человеческого общества в верхнем палеолите (40—15 тыс. лет назад), когда была создана его первая культура (правда, и представителя гоминид верхнего палеолита — кро- маньольца не все ученые склонны считать человеком в его сформировавшемся виде с присущей ему речью, разумом, психикой), была охота на крупных животных. Используя метод математического моделирования, Будыко пришел к выводу, что «окончание культуры палеолита в Европе, возможно, было в известной мере результатом неразрешимого противоречия между созданной человеком верхнего палеолита техникой массовой охоты на крупных животных... и ограниченностью природных ресурсов для этой охоты, которые через некоторый период времени оказались исчерпанными» 2. Ряд исследователей считает в какой-то степени антропогенно обусловленным исчезновение мамонтов и других крупных млекопитающих. Главная причина данного экологического кризиса, по Будыко, в более высокой скорости эволюции человека по сравнению со скоростью эволюции преследуемых им животных. 9
Исследования Будыко ценны в том плане, что показывают опасность агрессивно-потребительского устремления по отношению к природе. Конечно, последнее в определенной степени требуется для существования человека в «сфере необходимости», но оно должно преодолеваться культурным прогрессом, который, например, в описанный период выразился в переходе от присваивающего к производительному хозяйству, к земледелию и скотоводству. Возможности для этого в самом человеке существовали; надо было, чтобы это стало реальностью. Если экологический кризис верхнего палеолита действительно имел место, то он несомненно оказал в той или иной степени влияние и на эволюцию человека, по крайней мере способствовал развитию новых форм его отношения с природой. Для единства первобытного человека с окружающей его средой характерно, что он не выделял себя из природы и не рефлектировал над своим отношением к ней. Имел место тесный контакт со средой обитания, который диалектически сочетался с борьбой с природой. Это дает основание заключить о непосредственности единства первобытного человека с природой, хотя, строго говоря, непосредственное единство живого со средой мы имеем на стадии первой сигнальной системы, когда внешнее раздражение вызывает определенный постоянный импульс. На стадии второй сигнальной системы, характерной для человека, возникает опосредование словом, которое тормозит рефлексы первой сигнальной системы. Такое опосредование возникает и при применении орудий труда. Существует обоснованная концепция образования языка в процессе трудовой деятельности человека и социальной коммуникации, вызванной трудовой практикой. Не подвергая сомнению основополагающую роль труда, стоит здесь обратить внимание и на материал, демонстрирующий связь возникновения речи и образования языка с особой формой отношения к природе, которое А. Н. Афанасьев назвал сочувственным созерцанием. Сочувственное созерцание природы наряду с двумя основными видами деятельности (трудовой и общения) определило специфическую форму опосредования взаимоотношений человека и природы речью, что позволяет говорить о речевом единстве человека с природой (пси- 10
хофизиологической базой его были особенности развития высшей нервной деятельности человека), поскольку творческий процесс наименования вещи позволяет раскрыть ее суть, заложенные в ней внутренние потенции. Своеобразием речевого единства человека и природы является то, что предмет природы только тогда начинает поистине существовать для человека, когда он назван и в самом названии усматривается суть данного предмета. Это связано и с особым мистическим значением слов для первобытного человека. Причем интересно, что даже так называемые «отсталые» народы, у которых процесс развития языка в целом закончился давно, поражают этнографов и лингвистов совершенством своего языка. Вопрос о совершенстве языка малокультурных народов остается до сих пор одним из самых таинственных. По мнению французского ученого Ж. М. Дежерандо, богатая лексика и сложные грамматические формы соответствуют разнообразному и детализированному общению «дикарей» с природой и между собой. Возникновение языка несомненно связано со словесным творчеством и, в свою очередь, ведет к становлению словесных и иных форм искусства. Перечисленные выше моменты, важные для развития языка, важны и для становления первобытного искусства, что подтверждается тем, что самые первые наскальные изображения представляют собой рисунки животных и выполняют ясно выраженную ритуальную функцию, необходимую при охоте. Отметим, что Поршнев обосновывал идею о том, что исходный психофизиологический механизм развития искусства тот же, что и возникновения речи — преодоление внушения со стороны других индивидов. Древнейшие памятники искусства свидетельствуют об отношении человека к природе, которое можно назвать мифологическим. Немецкий философ Кассирер утверждал, что именно чувство единства с природой — самый сильный импульс мифологического мышления. Примитивный человек, по Кассиреру, способен делать различия между вещами, но гораздо сильнее у него чувство единства с природой, от которой он себя не отделяет, ощущение мистической всесвязанности. Становление мифологических представлений накладывается на речевое единство человека и природы. А. Н, Афанасьев даже выводил мифологию из особен- 11
ностей образования языка и словотворчества. Творчество языка (видоизменяющееся в процессе смены орудий и способов производства), которое со временем иссякает и предается забвению, продолжается, по Афанасьеву, в новом виде творчества — мифологическом. Выскажем предположение, что речь была формой единства человека с природой в той мере, в которой имел место процесс словотворчества. С иссяканием этого процесса язык уже мог разделять человека и природу, и нужны были иные формы единства. Таковыми стали мифы и вообще первобытное искусство. Каждый вид единства имеет свое качественное своеобразие, которое формируется на основе некоторых общих компонентов и существенных специфических особенностей. Так, мифологическое единство как бы объединяет речевое и трудовое (важное для всех стадий развития человека и само служащее основой периодизации в соответствии с используемыми орудиями труда на каменный, бронзовый и железный века), поскольку содержит в себе и языковой и трудовой аспекты. Но в мифе большое значение имеют особенности психологии народа и его своеобразных представлений о жизни и смерти, которые не всегда присутствуют в наличном языке. Для мифологического единства, помимо сочувственного созерцания природы, о котором говорилось выше, значение имеет все более полно осознаваемая любовь к ней, которая, впрочем, занимает важное место и на стадии речевого единства, что подчеркивается, в частности, в древнейшем памятнике индийской культуры «Ригведе». При этом любовь понимается не как только специфически человеческое свойство. В соответствии с присущей мифологической стадии мышления параллели между природой — макрокосмом и человеком — микрокосмом сопоставления идут не только по линии уподобления внешнего облика человека явлениям природы (солнце, луна, гром, ветер, а в человеке очи, глас, дыхание и «мгновение ока —яко молния»), но и по линии его душевного состояния и поведения. Любовь приобретает поэтому космическое значение и уподобляется теплоте от огня (сравни выражение «пламя страсти»), весеннему брачному соитию неба и земли. В своем мифологическом мышлении человек воспринимал природу как живое существо, одушевлял и одухотворял ее. Отголоски этого находим в языке 12
(«солнце всходит» и «ревела буря» и т. п.). Последнее, по-видимому, подтверждает идею А. Н. Афанасьева о том, что в самом начале творческого создания языка силам природы придавался личный характер и таким образом речевому единству человека с природой также было присуще одушевление и одухотворение природы. Афанасьев объясняет всеобщее обожествление неодушевленных предметов внушением метафорического языка и выводит, стало быть, мифологическое единство человека и природы из единства языкового. Спецификой мифологического единства, по-видимому, является не данное обожествление и не его более творческий характер, чем у единства речевого, а скорее целостность, попытка представить человека и природу и их взаимодействие в космическом масштабе. Символом обожествленного космоса с подчеркнутой идеей связи земного и небесного была концепция древа жизни. Природа мыслилась совершенной и гармоничной. Человек в своем творчестве также стремился достичь состояния совершенства и в то же время как бы обязывался поддерживать и прославлять совершенство в природе, чувствовал себя ответственным за это, поскольку не воспринимал природу как функционирующую совершенно независимым от действий человека порядком. На поддержание и сохранение порядка в природе были направлены ритуально-драматические действия, элементы которых организовывались в соответствии с принципами соразмерности и гармонии. Гармония здесь являет собой общий признак, одинаково присущий и творчеству и природе. Для мифологического единства человека и природы часто характерны персонификация всей природы в виде единого божества с дополняющей его иерархией богов и представление о вечном воспроизводстве (возвращении) этого единства. Оба эти свойства присутствуют в различных мифологических культурах, в том числе у предков славян. В работе «Язычество древних славян» Б. А. Рыбаков проследил, как культ солнца и дождя, в качестве главных стихий природы, влияющих на человека, соединился в первой культуре, к которой имеют отношение про- тославяне,— трипольской (культуре индоевропейского массива населения), в культе Рода и рожаниц, олицетворяющих собой всю природу и представляющих объект почитания, персонификацию всей природы. 13
У единого божества Вселенной очи изображались в виде двух солнц, брови — дождевыми полосами, ручки сосуда, на котором изображалось божество, воспринимались как уши. Из наличия единого божества Рода Рыбаков выводит однокоренность столь разных по современному значению слов как природа, народ, родина, родник, урожай, рожь (сюда же относится слово доброта?). Род как небесный бог, находящийся в воздухе, управляющий тучами и вдувающий жизнь во все живое, есть конкретное выражение единства человека и природы в языческое время. Род — творец и человечества (народ), и воды (родник), и всего, что получает человек (урожай), и всей природы в целом. В этом языческом образе и в самом имени его зафиксировано представление о едином творческом плане, создающем все сущее. Название этого божества как бы подтверждает мысль о тесном взаимоотношении слово- и мифотворчества. Персонификация природы в виде единого божества была главенствующей в мифологическом отношении к природе в различных культурах. Аналогом единого божества трипольской культуры является, по мнению Рыбакова, космическая богиня Адити — Прародительница Мира, описанная в «Ригведе». О поразительном сходстве религии восточных славян с первоначальной религией арийских племен писал и историк С. М. Соловьев, отмечая, однако, отсутствие в первой следов героического элемента, так сильно развивающего антропоморфизм. Порой специфику мифологического мышления видят в многобожии и считают, что этим подрывается единство. Однако, хотя богов и было много, один из них (Зевс, Род) мог быть главным в пантеоне и как бы средоточием единства. Специфика скорее не в многобожии, а в одухотворении природы. При этом бог рассматривается и в качестве порождающего начала (само название Рода свидетельствует об этом). Здесь же хотелось бы сказать еще об одном славянском божестве, важном в плане нашей темы. Это Лада — богиня брака и веселья, по А. С. Фаминцыну, связанная с весенними свадебными обрядами. Называя ее еще и богиней растительного плодородия, Б. А. Рыбаков сопоставляет ее с греческой богиней Лато и римской Латоной. То, что именно Лада является боги- 14
ней брака и семейной жизни, вполне понятно по самой этимологии слова, поскольку для семейной жизни столь важна гармония тех, кто семью составляет. Но наделение ее еще и функцией растительного плодородия может свидетельствовать о зачатках соединения гармонии семейной, социальной с тем, что может быть названо гармонией экологической. Вторая важнейшая для мифологии идея — идея вечности единства человека и природы (которое понималось мифологическим мышлением именно как вечно повторяющееся, а не как развивающийся во времени процесс) и его вечного воспроизводства (но не исторического возвращения к себе, как в христианском эсха- тологизме или философии Гегеля) — выражалась в представлении о непрерывности бега Времени, что изображалось повторением одних и тех же фигур на дошедших до нашего времени сосудах. На более поздних стадиях развития культуры миф заменяется философской рефлексией, научным познанием, новыми формами религии. Впрочем, в различных районах земного шара мифологические представления оказались достаточно прочными, и мы встречаемся поныне с остатками мифологического отношения к природе. О том, каково оно было на практике, косвенно можно судить по отношению к природе современных так называемых нецивилизованных народов, для которых отношение к природе столь же основополагающе, как отношение к жизни и смерти. У таких народов, в том числе коренных народов, населяющих северные и восточные районы СССР, до сих пор сохраняются анимизм, аниматизм и тотемизм, на протяжении тысячелетий предохранявшие систему взаимоотношений человека с природой от слишком резких и поспешных изменений. Если ненец на охоте «встретится с медведем, то он тотчас его не убивает, а сначала вступает с ним в разговор, начинает восхвалять его достоинства, спрашивает, для чего он встретился с ним, просит, чтобы он не поцарапал его своими острыми когтями». После «беседы», во время которой медведь якобы соглашается быть убитым, охотник его убивает и «считает себя в своих действиях оправданным против родных медведя, которые за смерть своего члена могли бы отомстить» 3. Разговор с животными как таковой мог быть конечно следствием аниматизма (считалось, что живот- 15
ные понимают человеческую речь). Но интересно здесь и само его содержание. Как бы ни относиться к причинам соответствующего поведения, нельзя не видеть его экологически позитивного смысла. Разговор со встреченным зверем до его убийства, конечно, можно рассматривать как чудачество и следствие культурной отсталости, но можно воспринять это и как проявление свойственной вполне развитой культуре ответственности за свои действия. Охотник сознает, что причиняет зло зверю и окружающей природе, хотя и понимает, что без этого зла само его существование будет невозможно. Для чего же нужно осознавание зла, коль скоро оно неизбежно в определенных пределах? Именно для того, чтобы осознавать эти пределы и не переступать их и сознательно принять на себя моральную ответственность за совершенное зло, которое, будучи необходимым, не становится благодаря этому и морально оправданным. В конце концов оказывается, что это «чудачество» необходимо также самому человеку для его нравственного здоровья. Северные народы к растениям и животным традиционно относились как к некоему роду людей, распространяя на них внутрисоциальные моральные нормы. Пропагандируемые универсальной этикой А. Швейцера принципы благоговения перед жизнью и современной экологической этикой принципы включения природы в сферу моральных норм человека, по-видимому, имели аналоги в древности. Правда, основой этичного отношения к растениям и животным мог быть скорее страх, чем осознание ответственности за судьбу природы, когда, скажем, в тюленях нивхи видели морских людей или когда они верили в существование «лесных» людей. Источник страха коренится и в представлениях о связях животных с высшими силами, с духами-хозяевами: рябчика, например, с духом неба, медведя — с хозяином тайги и т. п., но от этого позитивный экологический смысл здесь не становится менее значимым. Аналогичные формы поведения сохранились у многих народностей, живущих на Земле. Они тесно связаны со своеобразными представлениями о душе человека, животных и всего движущегося (ветра, грома, солнца, признаваемых живыми). Представители еще одной из северных народностей, кеты, считали, что 16
живой человек являет собой обязательное единство двух половин — видимой и невидимой, и называли невидимую половину человека душой. От нее зависит не только здоровье, но и сама жизнь. Душа представлялась маленькой копией хозяина, невидимой, но материальной. Ее жизнь после смерти хозяина зависела от того, как он жил, и сама она (или мысль, ум) реин- карнировалась в нового человека, а также в животных. Возможно поэтому нивхское слово «мудь» («умереть») означало «стать», «перевоплотиться». А вот в нанайском языке и вовсе нет эквивалента слову «смерть». Причиной обожествления нивхами медведя могла служить вера в переход души убитого медведем человека в медведя. Когда убивали большого старого медведя, говорили: «Убил деда (дядю и т. д.)». У нанайцев бытовали представления о родстве убитого медведя с человеком, нашедшим берлогу. Таким образом, одна из причин осторожного обращения с животными (и не только с ними) связана именно с идеей перевоплощения. Представления северных народностей о наличии семи душ, реинкарнации схожи с представлениями древних египтян о душе (двойник, в которого после смерти вселяется душа; душа в виде птички и т. п.), с соответствующими представлениями других народов. Представляется несомненным, что подобные верования играли позитивную экологическую роль. Другая причина бережного обращения нецивилизованных народностей с природой — генетического порядка. Толстому дереву, выделявшемуся среди других в тайге, нанайские охотники кланялись, если им приходилось заблудиться в незнакомом месте. Л. Я. Штернбергу удалось записать легенду о происхождении рода Заксор от необыкновенной березы. Согласно представлениям одного из родов нивховг они ведут свое происхождение от лиственницы. Обе отмеченные причины вытекают, собственно говоря, из одной главной — из тонального, целостного рассмотрения бытия, которое присуще так называемым примитивным народностям. Поражает удивительное соответствие во взглядах на природу народов, живших в совершенно разных частях света и в разных условиях. Американские индейцы, которые, по утверждению Дж. Калликотта, относились к природе с большим благоговением, чем цивилизованные европейцы, завоевавшие Америку, так же, 17
как и египтяне, верили, что Великий Дух присутствует во всем и объединяет человека со всем в природе. Для индейцев человек, животные, растения и даже оживотворяемые (хотя и признаваемые в меньшей степени сознательными) камни — члены одной универсальной семьи, дети одной Матери-земли и неба-Отца4. Такие же понятия встречаем в «Ригведе». Символическим выражением мифологического единства человека и природы может служить изображение сфинкса, в котором соединены части животного и человека. Причины экологического кризиса, по мнению А. Тойнби, сводятся к возникновению монотеизма, и поэтому лекарством от этой болезни является переход к политеистическим представлениям, более древним и наиболее универсальным, когда природа понималась не как сокровище, а как божество, Мать-Земля, и все стихии и феномены природы почитались божественными 5. Однако уже самые знаменитые из древнейших цивилизаций, от которых остались достоверные письменные источники, реализовывали широкий диапазон вариантов отношения человека к природе, свидетельствующий о растущих возможностях человека изменять природную среду. Преобразование природы велось в Междуречье несколько тысячелетий тому назад в больших масштабах, что было вызвано, в частности, не столь благоприятной ситуацией с орошением земель, как, скажем, в Египте, где основную роль играли естественные разливы Нила. Именно ошибки в ирригационном строительстве были, как считают некоторые современные историки, причинами упадка и гибели Вавилонского государства. Правила, регулирующие взаимоотношения человека и природы у народов Ближнего и Среднего Востока, в частности, отражены в мифологии. Шумерский и аккадский бог Ану на совещании богов говорит: «Умереть подобает тому, кто у гор похитил кедры», имея в виду Гильгамеша и его друга Энкиду. Ливанские кедры оказались все же истребленными, причем, согласно эпосу, только для того, чтобы прославилось в веках имя Гильгамеша. В результате наказывается смертью лишь Энкиду, срубивший всего один кедр (правда, такой, которому не было равных в мире) для того, чтобы сделать из него дверь храма, посвященного другому верховному богу Шумера и Аккада Эллилю. 18
Персы задолго до принятия ислама имели много правил соблюдения чистоты, в частности чистоты водоемов. Митра был сначала древнеиранским богом договора, а позднее — солнца [mithra — согласие]. В «Авесте» утверждается, что человек был создан для любования природой. Следовавшее за зороастризмом манихейство также имело много природоохранных правил и предписаний. Манихеи верили, что плод испытывает боль, когда его срывают с дерева, режут и т. д. Отсюда следовала «печать руки» — запрещение убивать людей и животных, уничтожать растения. Правила чистоты играют большую роль и в исламе («чистота — половина веры», по Мухаммеду). Все это, впрочем, не спасло и природу Персии от разрушения — обезлесения и эрозии почв. Вообще накапливается все больше данных о том, что древнейшие цивилизации гибли не только от нашествия завоевателей, но и от собственных экологических трудностей, с которыми не могли справиться. Господство мифологического отношения к природе сдерживало преобразовательную деятельность человека, но, конечно, не могло в силу фундаментальности противоречивого единства человека и природы полностью уберечь от экологических кризисов. В связи с этим интересна идея о созидательных и разрушительных экологических кризисах, точнее о творческом ответе на кризис и об отсутствии такового. Как пример созидательного кризиса можно рассматривать переход от охоты к земледелию в верхнем палеолите. Творческий ответ на кризис мог способствовать прогрессу, нетворческий приводил к катастрофе. Противопоставление подхода к определению места человека в природе, свойственного восточным цивилизациям и религиям, современному западному миропониманию, сейчас очень модно на Западе. В западной культуре, пишет Ф. Капра, где доминирует механистическое, фрагментированное воззрение на мир, все большее число людей видит в этом основную причину широко распространенного недовольства обществом, вследствие чего многие обращают свои взоры на восточный способ жизни 6. Многие западные исследователи отмечают, что древневосточные, прежде всего дальневосточные, учения стремятся к целостному пониманию мира в качестве единственно возможной реальности, все стороны 19
которой коррелятивно взаимосвязаны, и находятся в органическом единстве. Представление о Вселенной как о живом существе известно и Древней Греции. Идея единства, целостности многообразного природного мира, каждого его фрагмента, части является фундаментальной для индуизма и буддизма. Согласно веданте: «Ты есть то». Согласно буддизму, «все в одном, одно (один) во всем». Буддизм, в определенном смысле основываясь на индуизме и в то же время противополагая себя ему, продолжает линию мифологической всесвязанности и сопричастности. Уже в индуизме эта линия оказывается тщательно логически проработанной и вполне осознанной, а в буддизме к этому добавляется, причем становясь главенствующей, нравственная составляющая. Она накладывает существенные и принципиальные ограничения на природопреоб- разовательную деятельность человека. Идеологической и религиозной основой восточного единства человека с природой является проповедь слияния человека с единственной подлинной Реальностью, недифференцированным Абсолютом. Целью является познание истинной сущности всего существующего и отождествление себя с нею, а неразделенное «единство» со всем окружающим именно и достигается через познание и отождествление себя и всего иного с единственной Реальностью. Человек должен осознать себя и все существующее как часть океана, однокачественную с ним и между собой. И его реальность не более чем реальность части океана. Сравнение сознания человека с Изначальным Сознанием, или Абсолютом, иллюстрируется мыслителями Индии и в сопоставлении воздуха в запечатанном кувшине с воздухом, окружающим кувшин. Человек должен в соответствии с этими представлениями стремиться к мистическому ощущению внутреннего единства с миром. Это, так сказать, проповедь духовного (и чисто идеального), созерцательного единства с природой, которого человек достигает в особом психологическом состоянии. Речь идет об интуитивном чувстве единения с природой в состоянии нирваны, самад- хи, сатори. Кто научится достигать этого состояния по своему желанию и войдет в него в момент нирвана— кальпа самадхи, тот освобождается от цепи рождений. Так восточная мысль расценивала значение гармонии с природой. 20
Может показаться, что многие из концепций «слияния» с природой выражают как бы желание вернуться к тому первоначальному непосредственному единству человека с природой, которое предшествовало и речевому и мифологическому единству. По крайней мере в дзен—буддизме, как и в некоторых аскетических проявлениях христианства, такую попытку можно обнаружить. Возможно, что это является своеобразной реакцией на сложный противоречивый характер развития человеческой культуры, соответствующий диалектике социального развития. Единство, представленное данным типом культуры, противопоставляемым ныне западному подходу, может быть названо созерцательным по отношению к деятель- ностному, по существу своему, западному строю мышления. Природным состоянием тела, как и всех вещей, в том числе речи и сознания, в буддизме считается состояние совершенного покоя. И как образ: если вода остается неподвижною, она обретает чистоту. В этом начальном неизменяемом состоянии пробуждается знание и обретается в его полноте. Нельзя сказать, что индийская философия против деятельности вообще, но она рассматривает деятельность как направленную преимущественно внутрь, а не вовне, к обретению внутренней гармонии, а не внешних результатов. В индийской философии большую роль играет понятие «саттва» (гармония, уравновешенность, ясность). Действие должно быть подчинено гармонии. Здесь и не боязнь природы и не уподобление ей, а сознательное стремление к гармонии. При этом дхарма рассматривается как закон, поддерживающий Вселенную в состоянии гармонии. Большое внимание, уделяемое понятию гармонии, которой так не хватает ныне, заставляет по-новому взглянуть на древнюю мудрость. Хотя индийская философия пропагандирует бесстрастность и непривязанность, тем не менее это уживается в ней с пафосом сострадания по отношению ко всем существам как одним из необходимых качеств для совершенной жизни. В одной из древнейших книг буддистского канона «Сутта-Нипате» в «Сутте о дружественности» есть такие строки: «И, как мать, не жалея собственной жизни, заботится о единственном сыне, так ко всем живым существам должно воспитывать в себе безмерное чувство. Дружественность ко всему 21
живому должно в себе растить»7. «Все живое надо жалеть» — подобный принцип характерен для индуизма и своими корнями восходит к авторитетнейшему памятнику древнеиндийской мысли «Махабхарате», в котором говорится о сострадании ко всему живому и непричинении вреда всем существам помыслом, словом, делом. Великое сострадание испытывает ко всем чувствующим существам, которые еще не распознали свою истинную природу, тот, кто в соответствии с учением буддизма достиг Освобождения, т. е. отождествления с Абсолютом. Такое отношение объясняется до некоторой степени тем, что с буддистской (как и с индуистской) точки зрения все чувствующие существа могли быть в процессе многочисленных перевоплощений нашими родителями и прародителями (сравни с верой северных народностей СССР). В то же время они такие же отдельные капли в океане Абсолюта, как и человек (и столь же нереальны в своей феноменальности), качественно, в сущности, не отличающиеся от него, а стало быть, и друг от друга, представляя собой «неразделенное единство» (буддийский термин). Нельзя сказать, что в этих вопросах индийская мысль вовсе не обходится без противоречий. В «Сутте о муни» (из упоминавшегося выше буддийского памятника «Сутта-Нипата») об отшельнике, реализующем в своем поведении буддийский этический идеал мудреца— «муни», говорится: «Любви ему ничто уж внушить не может. Ведь, постигнув вещи, он уничтожил ее семя». В других же буддийских памятниках — «Джатаках» — говорится не только о сострадании, но и о любви, свойственной буддийским отшельникам. Следует подчеркнуть во избежание недоразумений, что природа, о единстве с которой идет речь в данном контексте, понимается в смысле Универсума. Природа же как соотносящаяся с человеком часть Универсума (как бы его внешняя среда) рассматривается в большинстве «даршан» — школ индийской философии как нечто нереальное (это относится и к индивидуальному сознанию), как сновидение Единого Сознания. Такое суперскептическое отношение к внешней природной среде приводило к тому, что вопросы реального взаимодействия с материальной действительностью считались малозначащими и это, в конечном счете, не могло не сказаться на благосостоянии населения Индии. 22
Следовавшее из тотальности рассмотрения бытия единство человека и природы имеет свой специфический характер в различных системах дальневосточной мысли. Индийская философия ищет и находит его за феноменальным миром, в той сфере Единого, которая в качестве истинной реальности объемлет мироздание и служит источником и природной, и социальной действительности. В японской культуре единство человека и природы связано с обожествлением и одушевлением природных явлений как таковых. Большое значение для японцев имеет представление как о внутренней чистоте, так и о чистоте природной среды. Призыв «Будь чистым», по мнению симпатизирующего японской культуре знаменитого американского архитектора Ф. Райта, является одним из основных смыслообразо- ваний исконной японской религии синто8. При этом чистота означает «сохранение значимого». Однако в целом, японская культура скорее феноменологична, чем глубока, и, возможно, поэтому она столь подвержена иным влияниям (в настоящее время преимущественно западным). Несколько особняком от индийской и японской стоит китайская культура, которая является преимущественно культурой социума. Г. Миш выделяет три типа философской позиции: мистически-религиозную, характерную для индийской философии, этически-социальную — в китайской и научно-понятийную — в греческой. Имеются в виду, конечно, основные тенденции, поскольку и в Китае были даосы, и в Индии социальные проблемы служили предметом рассмотрения. Тогда как в индийской философии главное — отношение человека к Единому, в японской — к природе, в китайской — долг по отношению к социуму. Впрочем, основания говорить о восточной культуре в целом, противопоставляя ее западной, есть, поскольку интенсивно развивались некоторые сквозные направления, пробивавшие национальные границы, как, например, буддизм, и при том даже для различных направлений характерны сходные основополагающие идеи (сравни: индуизм и даосизм). Китайское понятие «дао» означает, по существу, как и понятие «саттвы», естественную гармонию природы (см.: текст «Чжуан Цзы»). О гармонии говорится и в «Дао де дзине» Лао Цзы. Его понятие «недеяния» представляет собой гармонию деятельности и 23
созерцания. «Совершенномудрый... вызывая изменения вещей, не осуществляет их сам; создавая, не обладает» 9. В Древней Греции в эпоху становления и расцвета рабовладельческого общества происходит формирование философского видения мира, по-новому ставящего проблему значения человека и его места в природе. Собственно, именно в Древней Греции сформировалось то представление о космосе как гармонично устроенной Вселенной, которое затем перешло в новое время и дошло до нас. Конечно, оно имеет свои корни и, по- видимому, связано в какой-то степени с древнеиндийскими и ближневосточными представлениями, но западная мысль позаимствовала его именно от греков. Древней Греции мы обязаны и одним из первых определений гармонии как согласия разногласного (Фило- лай). Древние греки понимали природу прежде всего как основу чего-либо, в том числе как исходный материал деятельности. Что же касается природы, в согласии с которой, по античным представлениям, должен жить человек, то под ней понимался прежде всего разум, а не окружающая природная среда. Однако, поскольку античный Логос рассматривался как созвучный внешней природе и как бы основа ее, разумная природа человека (она же часть Логоса) оказывалась соответствующей и окружающей человека природе. В античной мысли большое значение имело понятие рока. Последний выступал, особенно в древнегреческих трагедиях, в виде воли богов. В философии Демокрита рок трансформировался в понятие необходимости, а у Гераклита — в единый всеобщий Логос. Следование ему необходимо, так как человеку все равно не уйти от судьбы. Сопротивление Логосу, по Гераклиту, бесполезно и безрассудно. Лучше подчиниться Логосу, которому подчиняется все на свете, по собственной инициативе. В этом и состоит мудрость. Нет ли здесь некоторой параллели с аналогией мыслителей Индии о воздухе, запечатанном в кувшине и окружающем его? В соответствии с античной традицией Гераклит придерживался концепции круговорота, и она сейчас оживляется экологами, для которых круговорот веществ, природные циклы и равновесное состояние — важнейшие понятия. С ними солидарны и те, кто полагает, что избежать экологической опасности можно путем отказа от индустриального роста и приоритета 24
экономических целей. Не случайно авторы «Пределов роста» взяли в качестве эпиграфа к своей книге слова Гераклита «все возвращается на круги своя» 10. В античной философии этика (поведение человека, его поступки) обосновывалась онтологически. На фоне общей покорности человека («букашки однодневной», как называет его Эсхил) природе, судьбе, Логосу необходимо этический рационализм («живи в соответствии с разумом» — Сократ) оправдывать рационализмом онтологическим («живя в соответствии со своим разумом, будешь жить сообразно природе», т. е. Логосу, всеобщему разуму — стоики). Если же признать, что человек есть высшее создание природы, ее случайной или закономерной эволюции, призванной внести разум в неразумную природу, этический рационализм оказывается самодостаточен, что и продемонстрировала впоследствии западная философия. Отношение к природе как основе человеческой деятельности в смысле материала труда, путеводителя и высшего судии характерно для различных периодов античной истории и противоборствующих школ, например, стоиков и эпикурейцев. Сенека, несмотря на разногласия с Эпикуром, сходился с ним в одном: надо жить в согласии с природой. Сенека в соответствии с античным приматом чистого, неутилитарного познания оспаривает мнение Посидония, что изобретение ремесел — дело философии, считая это второстепенным занятием. Однако сама попытка возражения со стороны Сенеки против преувеличения роли преобразовательной деятельности человека дает основания для существенно иной оценки античного отношения к природе, привлекающей известное изречение Протагора «человек есть мера всех вещей». Дж. Хьюс утверждает, что то, что для греков было философским взглядом (а именно, что все в природе должно оправдать свое существование посредством связи с целями человека), для римлян стало практической реальностью и. Римляне продемонстрировали свою способность доминировать и использовать большинство вещей в своих интересах. Они рассматривали природную среду, как если бы она была одной из захваченных провинций. Если они нуждались в каком-либо оправдании своих действий, то могли обратиться к греческой философии, которая дошла до римлян в своей скептической форме, отошедшей от 25
освящения природы и сделавшей ее объектом манипуляции со стороны мысли и действия. По мнению Хьюса, греческое влияние и римская практичность помогли выработать такой подход к природе, который во многом напоминает западный. Из всех других древних народов римляне обладали самой развитой техникой и в этом отношении наиболее близки Западу. Платоновско-пифагорейское представление о душе бессмертной и, по существу, чуждой и враждебной физическому миру, вторит Хьюсу Дж. Калликотт, оказало глубокое влияние на европейское отношение к природе12. Этому способствовало и аристотелевское учение о природных иерархиях, в соответствии с которым низшие формы существуют для высших. Оно находилось в определенной связи с христианскими взглядами и поэтому было воспринято в средние века. Да и вообще антропоцентризм греческого мировоззрения во втором периоде развития античной философии перешел в христианство, соединяясь в нем с теоцентриз- мом. Следует, видимо, признать, что в античной культуре имели место различные тенденции, и с постепенным забвением мифологии и попыток ее рационализации, предпринятой Платоном, называвшим праоснову звучащего мирового порядка «гармонией сфер»; эволюцией философии в сторону скептицизма, античная мысль все дальше отходила от природы и ее понимания. Этому способствовал и усиленный процесс урбанизации, что стало объектом критики и даже рассматривалось как определенный негативный символ в раннем христианстве. В этих условиях настойчивые призывы стоиков оставались «гласом вопиющего в пустыне». Рушились традиционные формы единства человека и природы. 2. «Откуда, как разлад возник?» Назревал разрыв человека с природой, такой разрыв, который, по Марксу, нуждается в подробном объяснении. Конечно, единство не было таким уж прочным и е прежние эпохи. Становление и развитие человеческого общества сопровождалось локальными и региональными экологическими кризисами антропогенного происхождения. Таковые имели место в истории развития многих культур. Достаточно вспомнить массовое унич- 26
тожение лесов в горных районах Апеннин, Динарских Альп, в горах Македонии и Греции. Образование пустынь, в частности Сахары, тоже связывают с человеческой деятельностью. Площадь орошаемых земель в Средней Азии в древности превышала современную, но орошение велось неправильно и привело ко вторичному засолению почв и засыпанию их подвижными песками. Гибель цивилизации майя, по мнению некоторых ученых, частично обусловлена слишком интенсивной обработкой нестойких почв тропического пояса. Во всех этих случаях, как и в целом ряде других, противоречие между человеком и природой нарастало главным образом в сельскохозяйственной сфере. Новым фактором обострения экологического положения стало развитие капиталистического способа производства. Однако, поскольку основным идеологическим интегрирующим началом в европейской культуре в средние века и позднее был католицизм и влияние его простиралось па эпоху капитализма, некоторые исследователи видят причину современного западного экологически опасного отношения к природе в господстве мировоззрения, находящегося в русле этой религиозной традиции. Основными чертами отношения человека к природе, которое присуще этой традиции, являются, по мнению А. Тойнби и Л. Уайта 13, противопоставление духа человека его телу (плоти) и представление о том, что Бог санкционировал господство человека над землею и всеми живыми существами. Что касается первого из этих тезисов, то он довольно традиционен, и, как известно, еще Ф. Энгельс в середине прошлого века писал о том, что чем больше будут люди сознавать свое единство с природой, «тем невозможней станет то бессмысленное и противоестественное представление о какой-то противоположности между духом и материей, человеком и природой, душой и телом, которое распространилось в Европе со времени упадка классической древности и получило наивысшее развитие в христианстве» 14. Можно отметить, что и вдохновленное Ж.-Ж. Руссо течение «Назад к природе» было в какой-то мере негативной реакцией на господство данных религиозных представлений. Что же касается второго из приведенных тезисов, то он находит свое подтверждение в известном тексте из книги Бытия: «И благословил их Бог, глаголя: раститеся и множитеся, и наполняйте землю, и господствуйте ею, 27
и обладайте рыбами морскими и зверями и птицами, и всеми скотами, и всею землею» 15. Точка зрения А. Тойнби и Л. Уайта встретила большое количество возражений, в том числе, конечно, и в религиозных кругах. Отмечалось, в частности, что цитированный отрывок из книги Бытия не санкция на покорение природы, что господство над природой следует понимать не как подчинение ее человеку, завоевание, обуздывание, а скорее в плане разумного владения планетой; слова же о «наполнении земли» имеют не обычный демографический смысл, а ориентируют на заботу об улучшении природы и приумножения ее богатств. В подтверждение данной интерпретации приводится другой текст из книги Бытия, где говорится о библейском предписании «возделывать и охранять землю» (речь, правда, в данном отрывке идет об Эдемском саде). Человек, к сожалению, не следует этому призыву, и отсюда вытекает, что бедственное состояние природы вызвано именно этим. Там же, где имело место строгое следование христианским заповедям, воздействие человека на природу, наоборот, было облагораживающим. В качестве примера изображаются монастыри как центры освоения необжитых земель. Итак, нет расхождения между критиками и защитниками религии в том, что Библия ориентирует на господство человека над природой, хотя споры ведутся о том, что конкретно под господством понимать. В то же время несомненно, что в отличие от более поздней возрожденческой западной традиции христианской религии свойственен определенный скептицизм по отношению к преобразовательным и иным возможностям человека, поскольку верховным и истинным творцом мира остается бог. Немало поэтому известно случаев, когда церковь в эпоху ее могущества, руководствуясь своими догмами, препятствовала осуществлению важных природопреобразовательных проектов. Отголоски подобных представлений слышны и сейчас в утверждениях, что не надо выходить за границы освоения природы, определенные творцом, чтобы не усугубить экологическую проблему. Очевидно, что подобные взгляды соотносятся с представлениями о религиозных задачах человека, которые, например, Е. Н. Трубецкой 16 понимал как способность и необходимость для человека поднять все живые существа PI3 бессмыслицы жизни до божественных высот. 28
Сходная с христианской позиция сдерживания при- родопреобразовательных потенций характерна, впрочем, и для язычества. Геродот описывает такой случай. Когда книдяне, чтобы спастись от войск персидского царя Кира, начали прокапывать узкую полоску земли шириной почти в 5 стадий, чтобы превратить свою землю в остров, рабочие стали получать ранения, и особенно повреждения глаз, от осколков камней при пробивании скалы. Поняв это как прямое сверхъестественное воздействие божества, книдяне отправили послов в Дельфы вопросить бога о том, что препятствует им в работе. Пифия ответила: «Зевс создал остров тут, коль только б захотел». Книдяне прекратили работу и сдались персам без боя. Итак, христианство, с одной стороны, освободило человека от религиозно обусловленной боязни природы и дало ему основание думать, что природа отдана в его распоряжение богом. С другой стороны, точка зрения, что все сотворенное богом, а стало быть и природа, совершенно и прекрасно, оказывает сдерживающее влияние на цель ее преобразования. Доля истины содержится поэтому и в утверждении, что христианство дало возможность человеку противостоять природе и доминировать над ней, и в мнении, что большинство доктрин творения вело к тому, что мир лишался для человека своего внутреннего интереса, а природа своей суверенности. Следствием этого было пренебрежительное отношение ко всему земному. Уайт ищет в самой западной христианской традиции позитивные экологические тенденции и обнаруживает их, например, в деятельности Франциска Ассизского, призывавшего к любви ко всем живым существам. В «житии» основателя Троице-Сергиевской лавры Сергия Радонежского также говорится о его любовном отношении к животным. «И звери внимаху святое слово». Ясно, что подобная позиция снимает упрек в том, что христианство в противоположность, скажем, буддизму не учит доброте по отношению к животным. Впрочем, в любой религии любовь относится скорее к Творцу, чем к твари. Ислам во многих существенных моментах напоминает то отношение к природе, которое обнаруживается в христианстве, хотя он и обладает, конечно, своими специфическими особенностями (концепция знания и т. п.). Сравним с цитированным отрывком из Бытия такое 29
место в Коране: «Поклонитесь вашему Господу... который землю сделал для вас ковром, а небо зданием, и низвел с неба воду и вывел ею плоды пропитания для вас» 17. Концепция Уайта об исторических корнях современного экологического кризиса склонна отъединять религию в качестве культурного компонента от других культурных традиций — технологии, урбанизации и т. п. Попытки слегка подправить эту концепцию выявляют ее еще большую уязвимость. А вот Мерсье противопоставляет греческую традицию, в соответствии с которой главным в отношении к природе было удивление ею и восхищение ее красотой и таинством, и иудейскую, в соответствии с которой природа как творение бога дана людям в их распоряжение для ее эксплуатации 18. По его мнению, не религия сама по себе в своей целостности виновна в экологических трудностях, а сам этот принцип эксплуатации природы. В дальнейшем капитализм смог, по Мерсье, в значительной мере воспользоваться этим принципом. Таким образом, Мерсье, можно сказать, в какой-то мере попытался вскрыть социальные корни современного экологического кризиса. В связи с этим интересно отметить, что и в религиозных, и в нерелигиозных кругах часто в качестве причины экологического кризиса указывают на протестантизм. При этом всплывает имя Макса Вебера, который господством протестантской этики пытался объяснить развитие капитализма. Косвенно такие попытки указывают на то, что подобные причины в сознании западных ученых ставятся в определенную связь с причинами экономического и социального порядка. На самом деле вопрос о конечной причине экологических трудностей значительно сложнее, поскольку многие отдельные причины взаимно переплетаются и проникают друг в друга. Иначе не может и быть, если учесть, что большинство сторон человеческой жизни так или иначе связано с воздействием человека на природу. Итак, во времена язычества преобладало обожествление природных явлений и представление о природе- матери. В средние века в западном обществе природа рассматривалась преимущественно как некое опосредующее звено между богом и человеком, не имеющее самодовлеющего значения, но ценившееся в качестве 30
божьего творения. Христианское отношение к природе было неким промежуточным звеном между языческим обожествлением природы и капиталистической агрессивно-потребительской эксплуатацией ее. Двойственность отношения к природе в христианстве, в частности, приводила к тому, что одни религиозные мыслители (Франциск Ассизский, Сергий Радонежский) прославляли природу как творение бога, тогда как другие считали, что человек как высшее творение бога — «венец природы» — может сделать с ней все, что угодно. Это двойственное отношение со стороны христианства определялось в большой мере двойственным отношением к природе в эпоху феодализма, коль скоро христианство было важным идеологическим инструментом в феодальном обществе. Последнее, с одной стороны, как общество преимущественно сельскохозяйственное, не могло не проявлять заботу о земле как одном из главных источников его богатства, с другой — в целях обеспечения растущего населения не останавливалось перед резким, зачастую имевшим негативные последствия изменения среды обитания. Разрыв между человеком и природой начинается в классовом обществе. Он углубляется в эпоху капитализма. Рубежом освобождения человека от религиозных догм стала эпоха Возрождения. Это не значит, однако, что человек в схемах своего мышления освободился от понимания себя как господина природы. Свое освобождение он использовал как раз для реализации данной идеи. Помогла этому и просвещенческая ориентация, сведшая духовное в человеке к рациональному и противопоставившая его телесному. Рационализм западной культуры оказался очень хорошо увязан с капиталистическим строем. Он позволил все богатство мира свести в однозначно детерминированную систему, позволяющую за счет разделения труда и технических нововведений (и то и другое тоже в какой-то мере — следствие рационализма) обеспечить максимальную прибыль. Вот почему капитализм достиг своего расцвета именно в странах западного мира. Дея- тельностной направленности ума, связанной с рациональным мышлением, благоприятствовал умеренно континентальный климат данного региона. Имело место взаимовлияние природных и социальных факторов. 31
В эпоху Возрождения еще остается и даже выходит на первый план представление о гармонии человека, но уже исчезает постепенно представление об общей 1армонии мира вслед за тем, как на второй план отходит творец этой гармонии — бог. Для эпохи Возрождения (поскольку она вдохновлялась античными образцами) еще была характерна идея о соразмерности объективной гармонии и гармонии субъективной, присущей душе человека. Потом гармония обычно воспринималась уже только по отношению к человеку или окружающей природе, но не по отношению к целому. Так, в философии нового времени находит отражение усиливающийся разрыв между человеком и природой в эпоху капитализма, проявляющийся в виде борьбы двух основных тенденций, одна из которых санкционирует этот разрыв, а другая пытается завуалировать его. Первая линия идет от Декарта и Ф. Бэкона через Канта к Ницше, вторая в виде побочной темы прослеживается в реакции на первую со стороны Спинозы, Гегеля, Шеллинга. Определенную, но слабую оппозицию природопреобразовательным тенденциям представляли утописты и романтики, внимательные к античной традиции. Видными представителями новой западной ориентации на покорение природы были Декарт и Ф. Бэкон. Правда, следует отметить, что ни Декарт, ни Ф. Бэкон не доходили до крайних выводов, которые сделали их последователи. Декарт подчеркивал, что главным стимулом развития науки должен быть интеллектуальный интерес к постижению истины, а не практические блага, которые дает наука. Ф. Бэкон, хотя и призывал к господству над природой, уточнял, что «над природой не властвуют, если ей не подчиняются». Но начало было тем не менее положено. В свою очередь, Лейбниц пытался обосновать гармонию между душой и телом, мыслящим и телесным. Но поскольку, как отмечал еще Фейербах, отправной точкой для Лейбница была картезианская противоположность между мышлением и протяженной массой, а природа и человек рассматривались как развивающиеся по своим вечным и неизменным законам в отрыве друг от друга, постольку и гармония между ними могла быть только «предустановленной свыше». Отсюда следует вывод Фейербаха, что «Лейбниц пришел к 32
своей предустановленной гармонии, исходя лишь из механических предпосылок» 19. При декартовском противопоставлении души и тела, человека и природы гармония могла быть только «чудом», а ее гарантом мог быть только бог (этот же вывод был сделан позже и Кантом) или Абсолютная Идея, как у Гегеля. Спиноза декартовскому дуализму, разделившему человека и природу, противопоставил монизм. Он рельефно передал позицию нарождавшегося буржуазно- утилитарного отношения к природе, как и ограниченность тогдашних преобразовательных возможностей. Спиноза критикует (но не оборачивается ли его критика апологией?) и утилитаристское отношение к природе, и христианский взгляд на человека и природу, вытекающий, по Спинозе, из той же концепции «пользы». По крайней мере ему были ясны отрицательные последствия стремления к «пользе». Спиноза выявил противоречие, которое в определенной мере ответственно и за нынешний экологический кризис: люди изменяют природу, руководствуясь соображениями пользы, но последняя недостижима из-за ограниченности человеческих возможностей. Немецкая классическая философия заострила обе точки зрения на отношение человека к природе — дуалистическую и монистическую. В кантовской философии возможность конфликтов человека с природой неявно подразумевается. Так, Кант, вопреки Лейбницу, ищет и находит гармонию в реальной связи между объектами, но говорит о гармонии между человеком и природой как о должном, в которое следует верить. Противопоставление им вещи-в-себе и явления приводит к тому, что гарантом искомой гармонии оказывается в конечном счете «мудрость творца». Однако уже следующий представитель немецкой классической философии Фихте безапелляционно сформулировал призыв к управлению природой со стороны человека. Голос Фихте звучит гораздо настойчивее, чем голоса Ф. Бэкона и Декарта. Те поставили новую задачу да еще с оговорками, Фихте же говорит об этом, как о само собой разумеющемся. «Я хочу быть господином природы, а она должна служить мне. Я хочу иметь на нее влияние, соразмерное моей силе; она же не должна иметь на меня влияния... я должен быть независим от природы и вообще от какого бы то ни было закона, который не я сам себе поставил» 20. Путь 33
Фихте — путь управления природой со стороны человека. Философия Шеллинга и Гегеля направлена уже на обоснование единства человека с природой. Между шеллинговской и гегелевской точками зрения имеются принципиальные расхождения. Если для Шеллинга способом, удостоверяющим единство человека и природы, является интеллектуальное созерцание, для Гегеля единство становится в противоречиях, выступающих движущей силой развития. Гегель прокламирует борьбу живого с неживым, хотя неживая природа, по Гегелю, не нечто чуждое живому, а его другое. Диалектика взаимодействия живого и неживого распространяется Гегелем и на отношение человека к природе. Природа для человека, по Гегелю, лишь исходный пункт, который должен быть им преобразован. А свои цели в природе человек осуществляет посредством хитрости разума. Диалектика Гегеля, по существу, не имеет дела с человеком и природой как самоценными реальностями; все сущее — этапы становления Абсолютной Идеи, и борьба при таком подходе предстает ненастоящей. Из гегелевского принципа тождества следует фундаментальная монологичность мира. Гегель вполне отдавал себе отчет в том, то человек стремится уничтожить природу под влиянием своих эгоистических вожделений. Но экологический кризис все же, по Гегелю, невозможен. Из гегелевской философии изначально и в конечном счете как бы по определению следует единство человека с природой, как из кантовской — конфликт. Подлинная же экологическая катастрофа, согласно Гегелю, в принципе невозможна, потому что гегелевскому человеку не противостоит никакое абсолютное другое, но он зависит от содержания, которое есть он сам (первое можно признать верным, второе — нет), все противоречия разрешаются через неизбежное восхождение идеи, а не посредством свободного самоценного действия. Однако выводы о необходимости снятия природного объекта вели именно к экологическому кризису. Монистическая линия Спинозы, Шеллинга, Гегеля была чем-то вроде побочной темы (как в музыке) основному преобразовательному мотиву, не столько, впрочем, противополагаясь ему, сколько дополняя. Для Спинозы, Шеллинга и Гегеля единство человека и при- 34
роды было не проблемой, а предпосылкой, и, следовательно, по существу, не предохраняло от реального уничтожения природы. Гегель много внимания уделяет рассмотрению противоречий между человеком и природой, однако развитие данных противоречий для него — способ и путь восхождения от некоей нерасчлененной Абсолютной Идеи к ней же. Для Гегеля исходным и конечным пунктом взаимодействия человека и природы и их сущностью является тождество материального и идеального. Если признать наличие такого тождества, то нет смысла опасаться экологической катастрофы. Таковая (подлинная и трагичная) невозможна в данной системе. Кризисы лишь этапы борьбы противоречий, а оптимистический конец в целом обеспечен. Таким образом, хотя природа в конечном счете и отрицает себя посредством человека, этого, по Гегелю, не следует страшиться; наоборот, следует это приветствовать, поскольку природа как инобытие идеи не имеет собственной абсолютной ценности и с ней можно делать все. Если в объективном смысле настоящий кризис во взаимоотношениях человека и природы невозможен, то стоит ли всерьез беспокоиться? Таким образом, побочная тема классической философии капиталистической эпохи порождала самоуспокоение определенной части общества в отношении перспектив воздействия человека на природу и тем самым фактически способствовала дальнейшему уничтожению природы. Впрочем, поздний Шеллинг уже существенно изменил свою точку зрения, предвосхищая последующую критику взглядов Гегеля. В «Штутгартских беседах)/ он пишет, что человек не оправдал свое предназначение и что это особенно заметно в его взаимоотношениях с природой: разрушена жизнь природы как целого. Сам факт смерти, по Шеллингу, свидетельствует о том, что нет гармонии между природой и духом. И, наконец, в своих лекциях курса «Положительной философии», прочитанных зимой 1832/33 г. и летом 1833 г., Шеллинг уже призывает привести «беспредельный, ничем не регулируемый человеческий произвол» в соответствие с природой. Вместе с тем Шеллинг отверг и идею непрекращающегося прогресса на том основании (явно не бесспорном), что это есть идея бесцельного прогресса. Ведь целью может быть не только по- 35
Кой, как полагает Шеллинг, но и гармония, о которой говорил сам же Шеллинг, но она (как, может быть, и покой) не есть нечто абсолютно достижимое. Шеллинговско-гегелевская форма единства человека и природы неединственно возможная, причем ей противостоит, в числе прочих, индивидуалистическая, по которой единство трактуется как результат взаимодействия сходных по происхождению, но различных по особенностям функционирования самоценных индивидуальностей, не сводящихся к какому-либо предсуще- му общему. В таком направлении шла от Канта мысль Шопенгауэра. Пожалуй, только в среде романтиков (особенно в США, стране, где уничтожение природы протекало в XIX в. наиболее интенсивно и заметно) раздавались настойчивые голоса в защиту природы. Линия романтизма, писавшего об утере гармонии с природой, идет от немецких романтиков начала XIX в. к Р. Эмерсону и Г. Торо. Новалис, Ф. и А. Шлегели, Ф. Шлейермахер и другие строили систему поэтически-религиозного восприятия природы, которая противостояла воззрению тех, для кого природа — дикое существо, которое надо обуздать. Природа для романтиков — объект поклонения, а не покорения. Человек проникает в ее тайны через искусство, не нарушая первозданной гармонии. Романтики часто ссылались на Гете, который сочувственно вспоминал о правременах, когда человек еще воспринимал звучащую мировую гармонию. Интересную модификацию представление о соответствии гармонии природы внутренней гармонии человека претерпело в астрологической практике, когда из гармоничности или негармоничности состояния природы в момент рождения выводилось будущее человека. Кеплер, который, как известно, уделял много времени составлению гороскопов, утверждал, что если лучи гармонируют между собой, то новорожденный получает прекрасную форму души. Принцип использования природы для осуществления различных человеческих желаний лежит также в основе алхимии и различных форм магии и уходит своими корнями в древние языческие представления. В русле романтического неприятия буржуазного прогресса находилось и течение «возврата к природе», основой которого служит представление о первоначальном единстве нецивилизованного человека с окружаю- 36
щей его природной средой, к которому следует вернуться. Это была слабая и неадекватная реакция. Буржуазная ориентация на преобразование природы, гарантом правильности и безошибочности которой служит гегелевская философия, становится по мере роста технических возможностей человека все более агрессивной. И вот уже основатель позитивизма О. Конт предлагает уничтожить всякую «для промышленности бесполезную жизнь на Земле», что Д. С. Милль назвал видом сумасшествия на почве регулирования цивилизации. Аналогичные тервденции развивались в политэкономии. По А. Смиту, богатство народов определяется совокупной ценностью ежегодно вновь производимых материальных благ. Здесь проступает узость классической политэкономии, упускающей из виду богатство природы и самого человека. Понимание богатства в узкоэкономическом смысле привело к воспеванию А. Смитом разделения труда на том основании, что так может быть произведено гораздо больше изделий. Тщетно было бы искать у А. Смита упоминания об отрицательных последствиях классо- во-обусловленного разделения труда. Конечно, в то время они не были еще столь значительны и не влекли за собой таких социальных и экологических бедствий, каг; сейчас, но несомненно, что они были ощутимы, и то, что А. Смит не захотел их заметить, объясняет популярность его произведений в буржуазном обществе. Если бы на них своевременно было обращено внимание, одна из причин экологических трудностей перестала бы существовать. Буржуазная политэкономия не поняла, что вместе с разделением труда «разделяется» (Энгельс) и сам человек, появляется «частичный индивид», который не способен предугадывать отдаленные последствия своей деятельности, поскольку ни природу, ни себя не осознает как целостность, что экологически особенно опасно в эпоху, когда деятельность человека становится все более масштабной и вызывает все более крупные отдаленные последствия. Производитель, выполняющий какую-либо отдельную операцию, плохо представляет последствия целостного функционирования создаваемой технической системы и, стало быть, ее экологический эффект. В природе «все связано со Есем», но это обстоятельст- 37
во упускается из виду, когда отдельные фрагменты природы преобразуются в соответствии с частнособственническими интересами, что вызывает или, наоборот, вызывается разделением труда. Разделение труда существует как «общественное воспроизводство особенной индивидуальности» (Маркс) и средство закабаления трудящихся. В капиталистическом обществе важнейшим является последнее. Разделение труда, доходящее до тейлоровской системы, ведет к разорванности человеческого бытия и, как следствие, упущению из вида целостности природы и человека. Классово-обусловленное разделение труда делает труд индивида все более частным, далеким от всеобщего. Противоречивость труда частичного, обособленного, достигает в системе товарно-денежного производства крайних форм обострения, и само это разделение труда перестает быть плодотворным, несмотря даже на тот факт, что, поскольку отдельные операции, выполняемые рабочими, становятся все более механическими, создаются условия для замены рабочего труда механизмами. Следствием классово-антагонистического разделения труда является отчуждение человека от результата труда. Если продукт труда отчуждается, то и само производство становится деятельным отчуждением. А. поскольку отношение человека к себе подобным определяет отношение к природе, ограниченное отношение людей друг к другу обусловливает их ограниченное отношение к природе. Отчужденный труд человека отчуждает от него природу, которую в процессе труда у него отбирают. Сама частная собственность есть причина и следствие такого труда, внешнего отношения рабочего к природе и самому себе. Как предмет отчужденного труда и частная собственность природа противостоит человеку, приобретая извращенную значимость. Человек и природа начинают выступать как две враждебные силы. Классово-обусловленное разделение труда, создавшее объективную основу господства товарно- денежного хозяйства, опредмечения природы и развития системы машин как адекватной формы капитала ведет к тому, что в современных условиях получило название экологического отчуждения. Отрицательные последствия разделения труда (в частности, для развития личности) долгое время оставались в тени в буржуазном обществе и исследовались 38
только в трудах утопистов. Теперь же оказалось, что в дополнение к тому, что закон разделения труда лежит в основе деления на классы, разделение труда имеет и отрицательные экологические последствия. Конечно, разделение труда привело к гигантскому росту производительных сил общества. Однако оно же способствовало и усилению общего давления на природу, причем не просто усилению, но искажению всех форм взаимодействия человека и природы. Подчеркивая положительные стороны труда, которыми ой действительно обладает как «положительная творческая деятельность», буржуазные политэкономы упускали из виду, что наемный труд (столь же антагонистический, как и рабский и барщинный) «еще не создал или лишился субъективных и объективных условий для того, чтобы он был самоосуществлением индивида» 21 и что таковым может быть только труд всеобщий. Для чего вообще человеку трудиться? К. Маркс отвечал на этот вопрос, что «сам труд, сама жизнедеятельность, сама производственная жизнь оказываются для человека лишь средством для удовлетворения одной его потребности, потребности в сохранении физического существования»22. Но труд, отчужденный и частичный, ставит под вопрос само существование человека. При наемном труде опредмечивание выступает на деле как процесс отчуждения труда, и прекращается оно лишь «с устранением непосредственного характера живого труда как лишь единичного, с превращением деятельности индивидов в непосредственно всеобщую» 23. Разработанная английской политэкономией трудовая теория стоимости фактически становилась апологией капитализма, если учесть, что труд ставился Смитом и Рикардо в зависимость почти исключительно от наличия капитала. В этом, собственно, причина ее успеха. Само по себе природное богатство объекта оказывалось чем-то уже несущественным для его стоимости, а вместе с тем падало и значение природы как таковой. В основе экономической эйфории А. Смита лежало убеждение в целесообразности организации человеческого общества подобно тому, как таковая существует в мире физических явлений. Смит говорит о «естественной гармонии», хотя здесь мы имеем дело со свое- 39
образным политэкономическим вариантом «предустановленной гармонии». А. Смит не исследовал взаимоотношения экономики с другими отраслями человеческой деятельности. Если все целесообразно, то и развитие каждой части целесообразно. А. Смит не замечал, что экономика может подавить другие виды человеческой деятельности, и оказался таким образом проводником концепции обособленного экономического роста, который вел западную цивилизацию к кризису природы и чоловека. Здесь имеем дело с ловушкой плоскопозитивистского представления о прогрессе, которое, по существу, имморально. Буржуазные экономисты до недавнего времени в силу самого характера их профессии и специфики капиталистического общества ставили во главу угла материальное производство (не включая в него производство самого человека). Капиталист спешит получить прибыль, так как действует принцип «все или ничего», и он преуспевает в этом, воздействуя на производство и психологию масс. Капитализм вовлекает всех в бездумную гонку производства и потребления. Предприниматель думает, что бы еще произвести, обеспечивающее прибыль; потребитель — как бы потребить нечто новое, считающееся престижным. В итоге получается, что в так называемых развитых странах производится масса ненужного, в развивающихся и наименее развитых отсутствуют товары первой необходимости. У А. Смита опять-таки в соответствии с тем, что он называет «естественной гармонией», интересы общества уже на стадии капитализма автоматически совпадают с интересами отдельной личности. Как же иначе, если «богатство страны слагается из суммы богатств отдельных лиц». Классическая западная политэкономия — апология производства и капитала, и зиждилась она на «процветании» до поры до времени капиталистической системы с ее пониманием богатства. Предостережения Мальтуса и некоторые осторожные высказывания Рикардо и других экономистов склонны были рассматриваться в ней как курьез. Обосновывая принцип экономического либерализма, А. Смит писал, что в человеческих делах надо только дать полный простор природе. Это верно, но природу Смит понимал на свой лад, по существу, оправдывая ею капиталистическую анархию производства. В то же время Смит прав, когда, рассматривая капиталистиче- 40
скую экономику и имея дело с капиталистом, пишет о том, что товарная экономика основывается на эгоизме. Действительно, при существующих свойствах капиталиста экономика развивается, разделение труда прогрессирует и вместе с тем приближается кризис человека и окружающей природы. Человек в капиталистическом обществе — источник рабочей силы, а природа — источник сырья. «Выжимание пота» и «выжимание ресурсов» идут рука об руку. Господство одних над другими стимулирует стремление к господству над природой всех. Кризис во взаимоотношениях человека с природой есть отражение кризиса в отношениях человека с человеком, и экологическое отчуждение есть отражение социального отчуждения. Отсутствие социальной справедливости и гармонии — одна из основных причин экологических трудностей человечества, и преодоление угрозы экологической катастрофы немыслимо без воплощения в жизнь высших социальных идеалов. Социальная несправедливость влечет за собой и отрицательные экологические последствия, и, если бы это было своевременно замечено и исправлено, многие экологические трудности были бы преодолены в своем зародыше. Приведем пример, в простой и явной форме иллюстрирующий связь социальной несправедливости с экологическими трудностями. С вредными последствиями применения каких-либо новых синтетических веществ, служащих источниками загрязнения природной среды, сталкиваются прежде всего рабочие, изготовляющие их. Они первыми получают так называемые профессиональные заболевания. Вследствие социальной несправедливости это расценивается как нечто естественное, и только тогда, когда экологически негативные последствия применения данного вещества начинает чувствовать на себе большинство населения, общество бьет тревогу. Наличие социальной справедливости просто не дало бы возможности выпускать эти вещества или потребовало бы проведения более детальных предварительных исследований. Забота о рабочих и их участие в выборе того, что производить, были бы не только актом социальной справедливости, но имели бы и важные положительные экологические последствия. Философия и политэкономия нового времени в целом внесли солидный вклад в оправдание эксплуатации природы, которая шла параллельно эксплуатации 41
человека. Природа рассматривалась как пассивная копилка благ и объект эксплуатации, в лучшем случае как некий механизм, который должен быть переделан. И на это нацеливалась получавшая все больший авторитет техника. Результаты не заставили себя ждать. Углубляющееся обострение противоречий между человеком и природой во второй половине XIX в. вело к тому, что романтизм в западной философии стал сменяться пессимизмом. В противовес гегелевскому оптимизму с его диалектическим восхождением от низшего к высшему пессимист Э. Гартман называл органическую эволюцию вырождением и животное царство в целом паразитом растительного (хотя и с оговорками) . Интересна реакция на гегелевскую философию А. Бергсона, в соответствии со взглядами которого единство не утверждается в процессе развития, а наоборот, разрушается. Бергсон отрицал возможность взаимного приспособления частей в процессе их развития и считал, что гармония бывает полной только вначале и происходит из первоначального тождества. Данное положение соотносится с общей гносеологией А. Бергсона, согласно которой подлинное знание достигается не наукой, а погружением в жизнь, развитием в человеке того, что тождественно жизни как предшествующему этапу становления человеческого сознания. По А. Бергсону, имеются два движущихся в противоположных направлениях взаимопроникающих друг в друга потока — жизненный и материальный, и жизнь не что ипое, как творческое преобразование материи через компромисс с ней, который выражается в становлении организма. Если бы Бергсон дожил до экологического кризиса, то, исходя из своей концепции, объяснил бы его легко: интеллект приспособлен лишь для изменения мира, но изменение без внутреннего постижения жизни чревато катастрофой. В своей преобразовательной эйфории западный мир остался глух и к пессимизму Э. Гартмана и к соображениям А. Бергсона. Преобразовательные тенденции нарастали, достигнув наивысшего выражения в философии Ф. Ницше, представившего волю к власти в качестве фундаментального принципа жизни, которому подчинены и познание, и практика. «Добиться власти над природой и для сего известной власти над собой»,—так представлял себе цель 42
развития человечества Ницше. По существу, эта программа и реализовалась в западном мире. Заслуга Ницше в том, что он ясно выразил противостояние человека и природы, которое имело место и до него. Воля к власти выступает как следствие обособления человека от природы и себе подобных, от породившей его целостности. Обособившийся человек пытается познать и преобразовать целое с помощью редукционистских и экспансионистских методов. Воля к власти — способ борьбы обособившегося от природной среды и собственной природы человека. Ф. Ницше, а также 3. Фрейд много сделали для анализа подсознания человека и идущих от него скрытых мотивов деятельности. Благодаря их исследованиям стало яснее видно, что одна из причин нынешнего экологического кризиса заключается в стремлении человека к власти над природой. Человек разрушает мир идеально в процессе познания, а затем материально в процессе преобразования. Вряд ли справедливо представлять страсть к разрушению и стремление к власти в качестве основополагающих особенностей природы человека, но несомненно, что они з большой степени присущи западной цивилизации и выходят на первый план в эпоху перерастания капитализма в империализм. Стремление к власти над природой ведет к экологическому кризису именно потому, что природа (о чем забывают в преобразовательной эйфории) есть порождающее человека начало и разрушение ее подрывает основу существования общества. Не случайно слово «природа» в русском языке сокоренно словам род, отрок, отрада, радость и представляет собой выраженное даже этимологически условие счастья человека. Сделаем небольшое отступление. Именно в языке коренится и закрепляется отношение к природе, характерное для данного народа. Например, немцы обозначают человека при помощи слова «Mensch», связанного с латинским «mens», что значит «ум», «разум». Этот же корень используется для обозначения человека во многих других индоевропейских языках. Ману в «Ригведе» — имя собственное мифического родоначальника людей и, кроме того, имя нарицательное «человек». Следовательно, «Mensch», хотя и обозначает всего человека, тем не менее фиксирует в нем только разумную способность, как бы желая показать, что человек есть, до преимуществу, разумное существо. 43
Римляне пользовались для обозначения человека словом «Homo», которое некоторые этимологи сравнивали с «Humus», что значит «почва», «земля», и тогда «Homo» означало бы «земной», «происшедший из земли». Но уж во всяком случае «Humanus» «человеческий», откуда во всех европейских языках «гуманизм», несомненно связывает человека с землей в противоположность германским языкам, связывающим его с интеллектом. Объяснение феномена стремления к власти над природой, исходя из идеи детерминированного цикличного развития культуры, пытался дать О. Шпенглер. Он рассматривал цивилизацию с ее бездушным практицизмом как последнюю фазу развития культуры, для которой характерен единый центр — город. Динамичную, деятельностную душу западноевропейской культуры Шпенглер называет фаустовской по имени героя Гете и прасимволом ее считает чистое беспредельное пространство в противоположность аполлоновской душе античной культуры, избравшей чувственно наличное отдельное тело за идеальный тип протяженности. По Шпенглеру, «природа», как мы ее понимаем, есть функция отдельной культуры. Руссоистский призыв к возврату к природе Шпенглер характеризует как отказ от культуры в эпоху цивилизации, а уменьшение деторождения как расовую смерть цивилизованного населения. Философия Шпенглера дала идейную основу для провозвестников экологической катастрофы, которые прогнозируют гибель не только западной цивилизации, но мира в целом. Заявления о грозящей глобальной экологической катастрофе имеют под собой почву постольку, поскольку различные регионы мира втягиваются в русло развития западной цивилизации, берут ее за образец и в формальном плане, воспринимая ее деятельностную направленность, и в содержательном, индустриализируясь по западному типу. В результате во все районы планеты приходят экологические трудности, характерные для западной цивилизации, и одновременно усугубляются проблемы, специфические для различных уголков земного шара. На рубеже XX в. произошел существенный перелом во взглядах на самое природу и гармонию в ней. Если в XIX в. наличие гармонии в самой природе считалось чем-то само собой разумеющимся, то в XX в. в лите- 44
ратуре, а также в музыке и других видах искусства это было поставлено под сомнение. Ощущение отчужденности человека от природы достигает апогея в XX в. Экзистенциализм указал на обманчивость антропоцеитристского самоуспокоения с его лозунгом «Человек — царь природы» и как бы само собой разумеющимся, что природа должна приспосабливаться к человеку. Выдвинутая им на первый план проблематика отчуждения — это осознание разрыва, называемого абсурдом (абсурд — разлад, разрыв, по Сартру). Правда, оценка ситуации его последователями неоднозначна, и в этом смысле говорить о его реакции как целостного направления можно только по отмеченному выше ощущению кризиса. Шедшее быстрыми темпами преобразование разрушало согласие в природе и с ней, а стало быть и целое. Ухудшение экологической обстановки отражалось в замене оптимистической преобразовательной эйфории пессимистическими прогнозами относительно будущего человечества в его взаимоотношении с природой. Складывалась беспрецедентная экологическая ситуация, которая определилась на нашей планете во второй половине XX столетия. 3. От кризиса к гармонии Летопись сообщает о волхве, который проповедовал, что через 5 дней Днепр потечет вверх, но не имел успеха у киевлян, которые говорили ему: «Бес играет тобою тебе же на пагубу». Подобные предсказания сегодня в эпоху поворота рек имели бы гораздо больше шансов на успех. Никто не помышлял тогда о крупномасштабных изменениях природы, да и сил для этого не было. Вера в неизменность природной среды сохранялась до XIX в. включительно. «Чудный день! Пройдут века — так же будут в вечном строе течь и искриться река и поля дышать на зное». Тютчеву принадлежит немало удивительных прозрений, но предугадать огромные возможности в деле преобразования природной среды и желание их реализации он не смог. К числу основных особенностей современной экологической ситуации можно отнести то, что наряду и во многом в связи с интенсивным и глобальным воздействием человека на среду его обитания возросли реальные и потенциальные экологические трудности., испы- 45
тываемые современным человечеством, а также дегра- дационные процессы в биосфере Земли. Современный научно-технический прогресс влечет за собой негативные моменты (загрязнение атмосферы, гидросферы и т. п.), неблагоприятно отражающиеся на состоянии природной среды и здоровье человека. Продолжительность жизни людей в развитых странах имеет сейчас тенденцию к снижению. К числу потенциальных опасностей относится опасность генетического вырождения человечества. Таким образом, экологические трудности грозят не только ныне живущим, но и будущим поколениям. Нет сомнения в том, что дальнейшее развитие негативных тенденций может привести к нежелательным сдвигам в биологии человека, не говоря уже о том, что угроза экологической катастрофы ставит под вопрос самое существование человека и биосферы. Многие последствия НТП трудно сейчас даже оценить в достаточной степени. Как, например, действует на живые организмы повышенный уровень электромагнитных излучений? Каков генетический эффект ДДТ и других ядохимикатов? Каковы допустимые пределы все более расширяющегося термального загрязнения? Не изменится ли гравитационное поле Земли в результате стремительного роста вверх современных городов? К чему приведет нарушение озонового щита, предохраняющего атмосферу от смертоносного ультрафиолетового излучения? Не изменится ли угол вращения Земли, если осуществится проект переброски северных и сибирских рек? Каковы долговременные последствия аварий на АЭС? На основании феноменологического анализа экологической ситуации, проведенного, в частности, в нашей работе «Экология — наука — моделирование», можно, думается, заключить, что следует говорить скорее не об окончательном и абсолютном решении экологической проблемы, а о перспективах сдвига частных проблем, возможного в существующих условиях. За каждым шагом НТП следуют как тень негативные — реальные и потенциальные — экологические последствия, также экспоненциально нарастающие. Двойственный характер НТР порождает огромную массу литературы, в которой оцениваются все за и против. Часто, особенно в западной печати, можно встретить крайние точщ зре- ниц. 46
Некоторые ученые, рассматривая главным образом отрицательные последствия интенсификации и глобализации влияния человека на природную среду, требуют уменьшения технического воздействия на природу, перехода к глобальному равновесию, возвращения к естественному равновесию и т. д. Высказываются требования отказа от преобразовательной ориентации человека. В качестве одного из основных, как он их называет, законов экологиии американский биолог Б. Коммонер выдвигает положение «Природа знает лучше», чем человек, что надо человеку. Некоторые ученые доходят до того, что говорят, что для них главное — защита биосферы, пусть дая^е если для этого потребуется, чтобы человек как нарушитель естественного равновесия в природе погиб — сохраненная биосфера создаст потом другие, более совершенные виды. Ставится порой и прямо противоположная, по существу, самоубийственная задача уничтожения биосферы и создания вместо нее некоей искусственной среды, лучше якобы удовлетворяющей потребности человека. Гибельно это не только для природы, но и для человека и его культуры, которая в своей основе создавалась таким образом, чтобы гармонировать с природой. Поэтому создать некую далекую от нынешней искусственную среду означало бы уничтожить и культуру. Еще одна точка зрения заключается в том, чтобы рассматривать человека и природу в качестве двух рав- нопорядковых величин. На одной из конференции было предложено перейти к мирному сосуществованию с природой, как будто это две системы с разным общественным устройством и с природой можно сесть за стол переговоров. Так или иначе, фундаментальность противоречия между человеком и природной средой осознается все яснее, что, конечно, отнюдь не устраняет потребности в разработке и в стремлении к осуществлению некоего идеала взаимодействия между этими двумя компонентами единой системы. Чаще всего при обсуждении проблемы отношения человека к природе приходится слышать слова господство, покорение, регуляция, оптимизация, гармонизация, защита, противоречие, единство. Последнее, пожалуй, наиболее употребительно. Единство человека и природы — это сочетание обычно в современной экологической литературе. Впрочем, так было и раньше. Мож- 47
но даже говорить о завйдйом постоянстве в подходе к проблеме взаимоотношений человека с природной средой, если бы за одинаковой терминологией не скрывались существенно различные взгляды. Практическая деятельность человека по преобразованию природы укрепляет его единство с ней в смысле роста сети функциональных связей, что позволяет функционально рассматривать человека и природную среду как единую систему. Однако подлинное единство человека и природы не есть только единство внешних функциональных связей, достигаемое в процессе утилитарно-технического переустройства мира, или генетическое единство порождения человека природой. Человек един с природой не только генетически (по своему происхождению) и функционально (преобразовывая ее в процессе своей деятельности), но также и сущностно (за счет своих сущностных потенций, причем последние в процессе актуализации приобретают способность квазиобособленного существования, из-за чего единство человека и природы приобретает диалектически противоречивый характер). Существует точка зрения, отрицающая противоречия между человеком и природой на том основании, что ничего противоречащего человеку в природе не может быть в принципе или что ничего не может быть противоречивого, что человек не мог бы преодолеть. Первое утверждение — преувеличение гармоничности человека и природы, второе — его преобразовательных возможностей. Диалектический синтез нескольких односторонне верных положений представляет собой основу диалектических представлений о единстве человека и природы. При этом и восточная концепция созерцательного единства человека и природы оказывается не совсем потерянной для диалектики, хотя является контровер- сой западному, деятельностному по своей сути миропониманию. Правда, диалектическое единство человека и природы строится преимущественно на деятельностной основе, но оно содержит в себе, не сводясь к нему, момент созерцания, осмысления действительности, так же, как, скажем, в более общем плане покой рассматривается диалектически в качестве момента движения. В целом можно сказать, что финалистическое, генетическое, функциональное и созерцательное единство человека и природы — моменты целостной концеп- 48
ции единства, ориентированные на какую-либо одну сторону данного взаимодействия. Общий их недостаток заключается в том, что они не дают ответа на вопрос, как был и стал возможным разрыв и противопоставление человека и природы, чреватые угрозой экологической катастрофы и гибели живого на Земле. Только представление о природной среде и обществе как двух тесно связанных и в то же время относительно независимых друг от друга компонентах единой системы дает надежную основу для того, чтобы разобраться в печальном факте угрозы экологической катастрофы и выработать реальные пути преодоления существующего кризиса. Человек не может существовать без природы не только физически (телесно), что само собой разумеется, но также душевно и духовно. Физическое, душевное и духовное единство являются тремя сторонами сущностного единства человека и природы. Для нормального взаимодействия человека и природы необходимо, чтобы человек не только физически был един с природой (это ясно, так как иначе жизнь его попросту невозможна), но чтобы он также был един с природой на душевном и духовном уровне (что не столь очевидно, но не менее важно, и забвение этого чревато обострением его взаимоотношений с природой). Человек и природное существо в том смысле, что живет в природе и не может существовать вне ее, и духовное, стремящееся вырваться за пределы прпродно- данного, преодолеть его. Это стремление заложено в его природе (в современной психологии это рассматривается как коллизия между самоактуализацией и самотрансценденцией человека), и данное обстоятельство определяет фундаментальность экологического противоречия. Сложность ситуации заключается еще и в том, что успеха в стремлении превзойти природно-дан- ное человек может достичь, только действуя по природе, в соответствии с внутренней и внешней природной средой. Он достигает успеха, когда стремление превзойти природу означает желание ее улучшить, а пе подавить. Природа составляет основу человеческой деятельности, предоставляет ему материал для деятельности, но это, конечно, далеко не все, что ему нужно. Человек изменяет природную среду, приспосабливая ее к своим целям. Диалектическая концепция единства человека и 49
природы учитывает и воздействие человека на природу и воздействие природы на человека. Единство понимается не как одностороннее давление или какое-либо статичное идеальное состояние, а как двусторонний процесс взаимовлияния двух активных, лишь относительно обособленных компонентов. Как справедливо отмечено в литературе, условием единства человека с природой является его отличие от нее, и чем сильнее отличие, тем глубже и богаче единство. Добавим: богаче как потенция, поскольку это же отличие ответственно и за обострение экологической ситуации, делающее будущее взаимоотношений человека с природой открытым вопросом. Возможность противоречивости взаимоотношений человека и природы вытекает из активной самодеятельности каждой из подсистем единой системы, из двойственности положения самого человека: с одной стороны, он лишь небольшая (но неотъемлемая) часть природы, с другой — относительно противопоставлен ей и выступает в качестве преобразующего агента. Человек всегда изменял природные объекты и отношения между ними, насколько это соответствовало его возможностям, и старался приспособиться к тому, что не мог изменить в данный исторический период. Противоречивое единство человека и природы присуще всем стадиям развития биосферы. Противоречие между человеком и природой со времени появления человека существовало также и на гносеологическом уровне. Если человек в целях познания подвергает риску разрушения среду его обитания и свое собственное тело, то здесь мы сталкиваемся с фундаментальным противоречием, которое нельзя элиминировать,— противоречием между сознанием и материей (гносеологическое противоречие здесь конечно же является одной из сторон онтологического). Определенные противоречия всегда развивались и на ценностном уровне, поскольку человек руководствуется в своей деятельности собственными специфическими целями и ценностями. Однако, хотя противоречия между человеком и природой существовали всегда и на различных уровнях, именно сейчас разговоры о них стали наиболее злободневны вследствие их обострения. Последнее обусловлено как ростом масштабов познания и преобразования природной среды, так и социальными и ценностными причинами. Все они тесно переплетены между собой. Определяю- 50
щим остается развитие производительных сил, которое стало по масштабу таким, что их неправильное направление может привести к гибели того, к чему они прикладываются: предмета и субъекта труда. Поэтому определение направления развития производительных сил становится первоочередной задачей. Главная проблема, на наш взгляд, заключается не в том, преобразовывать природную среду или нет, поскольку человек преобразовывает ее вследствие самого факта своего существования (в процессе дыхания, например), и даже не в том, преобразовывать ли ее в процессе производства, поскольку производство столь же неотъемлемо присуще человеку, как и сама жизнь его, а в том, во имя чего и как именно преобразовывать, исходя из каких предпосылок, каким способом, в каком направлении и т. п. Поскольку развитие представляет собой единство качественных и количественных изменений, обе эти стороны должны рассматриваться в определенном единстве, что, однако, не устраняет задачу достаточно четкого различия их. Говоря об экологически негативных последствиях тех или иных изменений, следует отметить, что вторые преимущественно ведут к росту реальных трудностей, первые — к увеличению риска. Подобная диалектика качества и количества, ответственная за увеличение риска и ухудшение экологического положения, заставляет вспомнить рассуждения Энгельса о том, что прогресс в одном направлении всегда окупается регрессом в других. Б. Коммонер выражает это же в его экологическом «законе» «Ничто не дается даром». Признание противоречивого характера единства человека и природы не означает спокойной созерцательности по отношению к этому факту, признания его неизбежной застывшей данности и удовлетворенности этим (в плане «негативной диалектики»), что тождественно абсолютизации «борьбы» с природой. Поскольку важнейшим моментом обеспечения прогресса является не наличие противоречий само по себе, а их своевременное выявление и эффективное разрешение, постольку позитивно диалектическая точка зрения наталкивает на поиски средств преодоления данных противоречий. Одни формы противоречий преодолеваются, им на смену приходят другие, однако такое последовательное разрешение противоречий вовсе не сизифов 51
труд, если оно вносит свой вклад в создание все более адекватной человеку и природе формы их взаимоотношений. Особенностью диалектики взаимоотношений человека и природной среды являются различие их основополагающих стремлений. Чтобы обеспечить полноценное экологическое развитие, необходимо продвигаться по пути гармонизации общества и его отношения с природой. Именно в этом случае можно надеяться на своевременное разрешение противоречий между человеком и природой, что и является свидетельством прогресса общества и всей системы «человек — природная среда». Есть в русском языке слово однокоренное с единством — единение. Оно выражает большую степень близости. Следующая стадия соединения — лад, созвучие, гармония. Сочувственная, сопонимающая, сопереживающая взаимность человека и природы и есть их гармония. Здесь возникает вопрос об объективных основаниях возможности и необходимости гармонизации взаимоотношений человека и природы. Сначала о возможности. Последняя определяется прежде всего наличием таких объективных оснований гармонизации взаимоотношений человека и природы, как гармония в природе, социальный прогресс, практика взаимоотношений человека и природы, их сущностное единство. Начнем с последнего. Гармония в соответствии с ее пониманием в диа- лектико-материалистической литературе предполагает, что составные части системы представляют собой определенное сущностное единство. Это условие, как показано выше, выполняется. Второе объективное основание гармонизации взаимоотношений человека и природы — та ее «подчиненность мере и гармонии», о которой писал В. И. Вернадский. Иногда говорят о невозможности гармонии с природой, обосновывая это тем, что в природе гармонии нет. Это, конечно, крайняя точка зрения. Отрицать элементы гармонии в природе столь же неверно, как и отрицать в ней объективные противоречия. Часто подсознательной основой такого отрицания выступает представление о том, что там, где есть противоречия, нет места гармонии. Отрицание возможности разрешения противоречий (в рамках, скажем, 52
«негативной диалектики») или, наоборот, бюрократическая боязнь их (свойственная, в частности, одному из героев повести А. Платонова «Город Градов», который рассуждает так: «Самый худший враг порядка и гармонии — это природа. Всегда в ней что-нибудь случается») служат питательной почвой для недоверия к гармонии. Такое отношение исторически объяснимо тем, что некоторые из философов рассматривали ее как нечто абсолютное и предопределенное («чудо»), а не относительное и становящееся, причем становящееся на основе борьбы противоположностей. В каком смысле можно говорить о гармонии в природе? Мало кто, по-видимому, будет отрицать гармонию в смысле закономерностей сообразности, упорядоченности, обеспечивающей существование и развитие целого при неизбежной борьбе и гибели отдельных частей. Регулярность явлений, их упорядоченность — характерные особенности мира. Эти закономерности пытались обобщить еще пифагорейцы, заложившие основы музыкальной гармонии и создавшие концепцию гармонии небесных тел. Интерес к данному направлению исследований стойко сохранялся и в философском, и в естественнонаучном плане на протяжении всей последующей истории человеческой культуры и в наше время находит свое продолжение в попытках сформулировать законы структурной гармонии. Для нас в плане гармонизации взаимоотношений человека и природы важнейшим аргументом выступает учение Вернадского о биосфере, то удивительное соответствие живого со средой, которое он выявил в своих работах. В какой степени искомая гармония выразима математически (т. е. насколько можно «поверить алгеброй гармонию»), остается проблематичным, хотя в этом направлении достигнуты интересные результаты. Гармония в природе выступает в качестве объективной предпосылки гармонизации взаимоотношений человека и природы, потому что, как совершенно справедливо полагал еще Лейбниц, универсум только тогда будет совершенным, когда при сохранении «общей гармонии» соблюдаются и «частные интересы», т. е. гармония общего предполагает внутреннюю гармонию отдельных сторон целого и подсистем единой системы. Стало быть, когда мы говорим о гармонизации взаимоотношений человека и природы, речь должна идти о внутренней гармонии человека, общества, природы. 53
Однако, даже если считать, что гармонии в природе нет, это не значит, что надежды на гармонизацию взаимоотношений человека и природы совсем нет. У Н. Заболоцкого есть стихотворение «Я не ищу гармонии в природе», где проводится мысль о том, что именно человек призван внести гармонию в природу. Важной объективной предпосылкой гармонизации взаимоотношений человека и природы является социальный прогресс в том смысле, что закономерный процесс смены общественно-экономических формаций ведет к внутрисоциальной гармонии, а гармония социальных отношений предполагает все большее внимание к конкретному индивидууму, становящемуся целостной гармонически развитой личностью и самоцелью исторического процесса. Наконец, четвертой объективной предпосылкой гармонизации взаимоотношений человека и природы выступает историческая практика их взаимодействия, то, что сама человеческая культура формировалась как способ разрешения противоречий между человеком и природой. Конечно, эта практика не может интерпретироваться как прямолинейное движение ко все большей гармонии без противоречий. Речь идет о разнообразных традициях гармоничного взаимодействия человека с природой, которые накоплены человеческой культурой. Относительно перспектив обретения гармонии человека и природы следует заметить, что развитие, как подтверждает современная наука, идет не только по жестким законам детерминистского типа. На определенных этапах развития системы ее внутренняя перестройка под влиянием внешних факторов может создавать состояние объективной неопределенности, когда невозможно точно предсказать, в каком направлении пойдет развитие системы дальше, хотя можно наметить определенные варианты. На наш взгляд, система «человек — природная среда» сейчас находится именно в этой точке. Подтверждением этому служит то обстоятельство, что современная экологическая ситуация характеризуется неустойчивостью, что дает основания говорить об экологическом кризисе. Заметим при этом, что поскольку система «человек — природная среда» находится сейчас в переломном пункте своего развития, гармонизация предстает не как жестко детерминированное предсказание дацолненид определенного 54
закона, а как один из возможных проектов будущего. Объективные социальные и природные основания для реализации данного варианта имеются. Поэтому гармонизация не просто ценностная установка; она имеет вполне реальное значение для определения путей экологического развития и будущего человеческой цивилизации. Перейдем к вопросу о необходимости гармонизации взаимоотношений человека и природы. Таковая порой отрицается исходя из представлений о гармонии как о чем-то неподвижно-безжизненном и утерявшем потенции развития. Иногда спрашивают: зачем нужна гармония, опасаясь, что человек, достигнув ее, перестанет совершенствоваться. Один из героев романа Г. Уэллса «Машина времени» утверждал: «Существо, которое живет в совершенной гармонии с окружающими условиями, превращается в простую машину». Но такая абсолютная гармония без противоречий может быть только в фантастических произведениях. В действительности же утверждение гармонии требует постоянных напряженных усилий, а не сваливается с неба, требует борьбы (при этом важно всегда помнить о цели борьбы, чтобы она не стала самоцелью). Гармония — не некое статичное состояние, а процесс взаимного согласованного развития, или, пользуясь научной терминологией, коэволюции, причем в процессе этого развития согласованность увеличивается. В отличие от единства человека и природы гармония — не данность и нечто легко достижимое, а идеал, к которому можно, как к горизонту, бесконечно приближаться (аналогично бесконечному пути познания). Гармонизация как стремление к гармонии представляет собой ценностную перспективу, норму поведения, которая реализуется в определенных социальных и гносеологических обстоятельствах. Следует учитывать исторически ограниченный характер самого этого понятия, поскольку фундаментальность противоречия между человеком и природой не дает возможности достичь некоего абсолютного и неизменного идеала гармонии между ними. Единство человека и природы не исключает в силу своей диа- лектичности драматических моментов, обусловленных онтологическими, гносеологическими и социальными причинами. Это предупреждает об иллюзорности на- 55
дежд на окончательную «победу» над природой или на установление абсолютной вечной гармонии между человеком и природой. На каждой стадии взаимоотношений человека и природы существуют определенные противоречия между этими двумя компонентами единой системы; имеются и предпосылки для их разрешения. Вряд ли правильно, исходя из того, что взаимоотношения человека с природой носят характер противоречивого единства, говорить о невозможности гармонии с природой. Относительная гармония возможна, и к ней надо стремиться. Можно говорить о несоответствии биогеологических, биосферных, с одной стороны, и антропосоциальных ритмов времени — с другой и т. п., однако это не препятствует стремлению к тому, чтобы, скажем, эти ритмы были сгармонизированы. В противном случае обострение противоречий приведет к катастрофе. Путь к гармонии, таким образом, определяется желанием жить благополучно и достойно. Абсолютной гармонии человека с природой препятствует фундаментальный характер диалектического противоречия между этими двумя частями единой системы. Человек обречен на борьбу с природной средой и одновременно с самим собой. Тем не менее в процессе борьбы, понимаемой в качестве способа саморазвития природы и человека, возможно установление на каждом этапе взаимоотношений общества и природы более или менее гармоничного соответствия социальных и экологических целей и потребностей. Иногда в целях обоснования ориентации на уничтожение природы ссылаются на мысль Маркса о том, что человек должен бороться с природой при всех общественных способах производства. Но борьба человека с природой исторически всегда находилась в рамках определенного единства и сочеталась с гармонией. Критикуя одностороннее понимание теории Дарвина, Энгельс писал: «Взаимодействие живых существ включает сознательное и бессознательное сотрудничество, а также сознательную и бессознательную борьбу. Следовательно, уже в области природы нельзя провозглашать только одностороннюю „борьбу'4» 2\ Тем более это относится к сфере взаимоотношений человека и природы. Гармония представляет собой такой способ взаимодействия в пределах определенной системы (целого), 56
при котором отдельные подсистемы (части) сохраняют свою специфику и автономность и не определяются полностью или даже преимущественно целым. Напротив, само целое является определенным результатом гармонического взаимодействия, а именно, таким, при котором оно получает возможность оптимального развития. В отличие же от механической системы этот результат является свободным взаимодействием («диалогом») и не может быть дедуктивно выведен из описания частей целого и порядка их взаимодействия в системе. Целостность выступает здесь не как основа частей, а как продукт их взаимодействия. Назовем такие системы вслед за Г. С. Батищевым гармоническими. Человек достигает гармонии с природой не ценой отказа от своих целей и ценностей. Это, по существу, не было бы гармонизацией в точном смысле слова, поскольку специфика одного из партнеров сошла бы на нет. В рамках диалектической концепции единства человека и природы гармонизацией будет не сведение человека к природе и не низведение его к состоянию первобытного человека, пребывающего в непосредственном единстве с природой, не максимально возможное увеличение функциональных связей между человеком и природой и не чистое созерцание им природы, а достижение согласия между развитием природной среды и сущностных, природных потенций человека. Гармонизация взаимоотношений человека и природы не может идти ни за счет человека, ни за счет природы, а предполагает соответственно и социальную и природную гармонию. Гармонизация взаимоотношений человека с природной средой не предполагает и копирования той стратегии, которой следуют отдельные живые существа в их эволюции. Как писал И. И. Шмальгаузен, «в индивидуальной жизни организмы „питаются" отрицательной энтропией окружающей среды, т. е. поддерживают свою упорядоченность активным воздействием на эту среду — ее дезорганизацией, разрушением... В эволюции организмы снижают энтропию, т. е. увеличивают свою упорядоченность естественным отбором особей, наиболее успешно разрушающих внешнюю среду, т. е. повышающих ее энтропию» 25. Эта цитата лишний раз показывает, что человек не может взять на вооружение стратегию природных существ, которая 57
при имеющем ныне место гигантском увеличении масштабов человечзской деятельности грозит гибелью и человечеству и биосфере. Его подход должен быть специфически человеческим. Добавим к этому, что, исходя из вышеизложенных предпосылок гармонизации, перед человеком возникает и проблема поддержания гармонии в самой природе в условиях все увеличивающегося вовлечения природных систем в процессы человеческой деятельности. Такую задачу поставили в своих работах ведущие советские ученые С. С. Шварц, В. П. Казначеев и др.26 Именно человек сейчас становится ответственным за гармонию во внешней природе, так же, как он ответствен за гармоническую жизнедеятельность собственного организма, своей внутренней среды. Угроза экологической катастрофы напоминает человеку, что он должен жить в согласии с внешней природой. Это положение не противоречит тому, что он должен следовать своей внутренней природе. Более того, именно соответствие человека своей внутренней природе ведет к его согласию с внешним миром. Внутренняя гармония в самом человеке — существенная предпосылка гармонии внешней. В этом смысле положение «Жить в согласии с природой», сформулированное в античной философии, остается верным в самом широком смысле. Представляется, что следование своей внутренней природе, предполагающее отказ от односторонне потребительской жизненной ориентации, которая во многом свойственна современному человеку и так называемому потребительскому обществу, ориентация на развитие всех сущностных сил человека привели бы к изменению его отношения к внешней природе, которое стало бы более совершенным в нравственном и эстетическом плане. Глобальный характер взаимоотношений человека со средой его обитания привел к выделению в XX в. понятия ноосферы, характеризующего сферу взаимодействия человека и природы. Развивая концепцию ноосферы, В. И. Вернадский рассмотрел то, как на основе единства предшествующей стадии взаимодействия живой и косной материи на следующей стадии взаимодействия живого и неживого, представленной взаимодействием человека с окружающей его природной сре- 58
дой, будет достигнута гармония. Она оказывается нб позади, как у сторонников концепции «возврата к природе», и не уже достигнутой, как у сторонников феноменологического, функционального единства, а впереди, в некоем вполне обозримом будущем, которое ныне становится. В процессе своего развития (в частности, в трудах Н. Н. Моисеева и его представлениях о коэволюции) концепция ноосферы в настоящее время близко подходит к представлениям о гармонизации взаимоотношений человека и природы и обретает явно выраженные диалектические черты. Когда говорят об улучшении системы «человек — природная среда», часто используют термины «рационализация» и «оптимизация». Как соотносятся эти понятия с понятием гармонизация в применении к отношению человека к природе? Что касается понятия рационализации взаимоотношений человека и природы, то оно, на наш взгляд, не может рассматриваться в качестве самодостаточного тем более, что, как очевидно, все современные технологические схемы, основываясь на научных разработках, конечно, же по-своему рациональны. Человек и сейчас воздействует на природу «рационально», и именно отвлеченная от истинного понимания значения природы рациональность оборачивается экологическими трудностями. Рационализация — процесс, который и сейчас имеет место и который, собственно, в какой-то мере (хотя бы из-за того, что дает повод ко многим иллюзиям) и ответствен за экологические трудности. Разговоры о рационализации таят в себе опасность того, что можно назвать панрационализ- мом — санкционированное рассудком стремление все проблемы отношения человека к природе втиснуть в заранее установленные рациональные схемы, исходя из единственно утилитарных соображений. Порой такое преобразование природы по образу и подобию рациональных (и не только рациональных) схем, которыми руководствуется человек, и имеют в виду под «очеловечением» природы. Однако природа должна сохранять свое качественное своеобразие, помимо всего прочего еще и потому, что она не просто среда для человека, а порождающее начало, без которого он не может существовать. Впрочем, концепция «очеловечения» как таковая не предполагает пере- 59
стройку природы в соответствии с интересами и рациональными схемами именно современного человека, хотя ее можно понимать и таким образом. Задача «очеловечения» природы должна ставиться не так, что природу надо превратить в некое подобие человека, заставить ее жить по чуждым ей законам, нивелировать ее в соответствии с особенностями современного человека, а в том смысле, что человек должен относиться к природе гуманно, по-человечески, в соответствии со своей внутренней природой. Нельзя говорить об «очеловечении» природы, если сам человек обесчеловечивается, теряет чувство природы и желание быть в ней. Правильнее и точнее говорить об отношении к природе по-человечески, что сразу же вводит сущностную, моральную оценку. Однако и это еще не все, что надо, поскольку, когда мы говорим только о человечном отношении, созидательный аспект деятельности отходит как бы на второй план. Более приемлемым представляется понятие одухотворения природы как рационализации взаимоотношений человека и природы, понимаемой в единстве со стремлением к целостному постижению всей системы этих отношений. Против понятия оптимизации, очевидно, существенных возражений быть не может, хотя бы потому, что происходит оно от латинского «оптимум» — наилучший. Все согласны с тем, что следует руководствоваться наилучшей стратегией отношения человека к природе; осталось только выяснить, какую стратегию считать наилучшей. Термин «оптимизация» имеет позитивное значение в том смысле, что ориентирует на применение математического аппарата к решению экологической проблемы. Относительно этого тоже не может быть особых расхождений во взглядах, по крайней мере формально. Дискуссии о применимости математики к анализу сложных фрагментов реальности отошли в прошлое, хотя можно спорить о том, как ее применять, чтобы за математическими символами не просмотреть содержательные моменты взаимоотношения человека и природы. В то же время идея оптимизации, перенесенная из математики в философию, сама по себе еще не дотягивает до философского уровня, поскольку философское рассмотрение как раз и начинается с того, что же именно считать наилучшим для развития взаимоотно- 60
шений человека и природы, т. е. с рассмотрения вопроса о целостном критерии оптимизации. Экологические цели вступают в противоречие с социальными тогда, когда ставятся частные задачи воздействия на природную среду в соответствии с частными интересами человека. Такой частной задачей выступает даже задача преобразования всей природной среды в соответствии с утилитарно-потребительскими целями. В рамках же целостных действий целостной личности расхождения между социальными и экологическими идеалами преодолеваются. Современная экологическая ситуация (экологическое бытие) детерминирует определенные изменения в социальной, гносеологической и нравственно-эстетической сферах. В конце этой главы остановимся на моментах социальных. Поскольку экологическая проблема — проблема глобальная и решить ее можно только совместными усилиями всех стран и народов, необходимым условием гармонизации взаимоотношений человека и природы является преодоление межнациональной розни, единение человечества во всемирном масштабе, т. е. установление социальной справедливости и гармонии на глобальном уровне. Анализ экологической проблемы позволяет сделать вывод, что сейчас имеет место критическая точка разрыва между человеком и природой, обусловленная прежде всего последствиями капиталистического способа ведения хозяйства. Американский биолог Б. Коммо- нер пришел к заключению, что наиболее «грязные» современные технологии приносят в то же время наибольшие прибыли монополиям. Если же говорить об экономических и социальных причинах обострения противоречий между человеком и природой в нашей стране, то следует отметить ставший уже притчей во языцех ведомственный подход, а также противоречия внутри товарно-денежной системы хозяйства. Иногда планирование и общественную собственность на средства производства понимают как некую палочку-выручалочку, которая автоматически обеспечивает решение экологической и прочих проблем. Это не так. Любой общественной системой управляют в конечном счете люди, они в ней работают, и от направленности, количества и качества их работы, от сбалан- 61
бированности и научной обоснованности планов, of чувства бережного, хозяйского отношения к природным и техническим ресурсам зависит конечный результат. Конечно, настоящим хозяином своей земли может быть только самостоятельный, свободный, действительно владеющий средствами производства, человек. При осуществлении любого проекта следует думать, что он принесет людям. Это не всегда легко осуществить, особенно когда, как это имеет место в нашей промышленности, существуют отдельно два плана: один для производственной деятельности, другой — для охраны природной среды от этой деятельности. Оба плана, за выполнение которых отвечают разные люди, как бы противостоят друг другу, находятся в конфликте, и разрешается он зачастую в пользу признаваемого основным производственного плана. Для гармонизации взаимоотношений человека и природы лучше, по-видимому, иметь единый план, охватывающий все стороны деятельности предприятия, включая его воздействие на окружающую среду, так чтобы сам производственный план был в то же время экологичным. При наличии же двух планов оба они должны находиться в гармонии друг с другом, а не противопоставляться, что сделать бывает нелегко. Классики марксизма ставили вопрос о гармоничном развитии производительных сил в обществе, что, по мнению Энгельса, было возможно уже в его время. Внутренняя гармонизация производительных сил является существенным условием гармонизации взаимоотношений человека и природы, поскольку материальное производство выступает как важнейший фактор антропогенного изменения среды. Рост производительных сил требует соответствующего изменения производственных отношений в направлении воплощения в жизнь коммунистических идеалов и формирования целостной личности. Становление социалистического природопользования связано с преодолением классово-обусловленного разделения труда, частной собственности на средства производства и отчуждения от природы, а также с доведением до конца процесса реального (фактического) обобществления труда и производства, ликвидации товарно-денежных отношений, отмирания политической организации общества. 62
Взаимодействие человека и природы осуществляется в процессе трудовой деятельности. И здесь нелишне вспомнить о выделенном Марксом широком значении труда, синонимичном с предметной деятельностью вообще, и узком, применимом только к экономическому, собственно материальному производству. Говоря об универсальном труде, Маркс имеет в виду первый смысл и, противопоставляя универсальность собственно труду в узком смысле, говорит о ней как о присущей целостной «богатой индивидуальности» и как выступающей поэтому уже не как труд, а как полное развитие самой деятельности, когда сам непосредственный процесс производства выступает здесь только как момент. В процессе такой универсальной деятельности человек не только преобразует мир, но и себя, производит себя во всей своей целостности, оказываясь достойным преобразуемого мира и гармоничным с ним. Очевидно, что именно такое понимание труда экологически позитивно. Условием становления универсальной деятельности целостной личности является подчинение общественного производства целям развития человека, когда предел материального производства начинает определяться его отношением к целостному развитию индивида. Социальное и личностное значение подобной универсальности очевидно. Велико также и ее экологическое значение. Воздействуя на отдельные части природы частным образом, человек может достичь в лучшем случае лишь относительного равновесия с данным фрагментом среды, но не гармонизации отношений с природной средой как целым. Только непосредственно всеобщий, универсальный труд как труд целостный по отношению к целостной природе кладет конец отчуждению и самоотчуждению человека, создает гармоничные связи человека с природой. Практика как критерий истинности человеческих деяний показывает, что эксплуатация природы ведет к экологическому кризису. Попытки преодолеть его путем дальнейшей еще большей эксплуатации порывают со здравым смыслом и ведут к катастрофе. Разрешение противоречий не происходит автоматически в результате, скажем, отказа от труда как такового, оно требует соответствующей активности, использования всех возможностей обретения целостности и гармоничности труда, человека и его отношений с природой. №
Для решения экологической проблемы необходим не отказ от труда, а превращение его из единичного во всеобщий, и тогда опредмечивание (овеществление) труда перестает быть неразрывно связано с его отчуждением от живого труда. Тем самым создаются условия для гармоничного развития индивида. В качестве идеала выступает труд как творческая самодеятельность человека по его самопроизводству себя в качестве целостной личности, целостно относящейся к окружающей действительности, в том числе природной. Для гармонизации взаимоотношений человека и природы необходима также гармония между материальным и духовным освоением природы, что предполагает, как указывал К. Маркс, наличие определенного свободного от материально-производственной деятельности времени, причем оно должно расти по мере общественного прогресса. Ф. Энгельс назвал первым крупным разделением труда отделение города от деревни. Поэтому, исходя из экологической критики классово-обусловленного разделения труда, можно сделать вывод, что преодоление противоположности между городом и деревней и соединение преимуществ городской и деревенской жизни явятся не только социальным, но и экологическим достижением человечества. Иначе не может и быть, поскольку кризис во взаимоотношениях человека с природой есть во многом отражение кризиса в отношениях человека с человеком и экологическое отчуждение есть проекция социального отчуждения. Современную западную цивилизацию с полным основанием называют городской. Влияние городского образа жизни распространяется и на сельский мир даже в том случае, когда не все население вовлечено в сферу урбанизации. Каково экологическое значение этого феномена? Известно, что именно в крупных городах экологическая ситуация наименее благополучна. Б. Коммонер справедливо отмечает, что современный рост городов приводит к разрыву естественных циклов круговорота веществ в природе. Современный мегаполис задыхается от отходов и загрязняет ими пространство вокруг себя. В то же время многое из того, что в городе считается отходами, могло бы стать полезным в деревне. Б. Коммонер пишет и о том, какие именно технологические изменения необходимы для того, чтобы избежать нарушения естественных циклов 64
круговорота веществ, и предлагает даже прокладывать трубопроводы, по которым городские отходы подавались бы в сельскую местность, где с пользой употреблялись бы. Дело, однако, не только в этом. Отделяя себя от природы, привыкая к искусственной окружающей среде, человек начинает терять чувство природы и, отдаляясь от внешней природы, отчуждается тем самым и от своей внутренней природы, которая теснейшим образом с внешней связана. Ограничивая себя искусственной городской средой от мира, человек нарушает свою целостность со всеми вытекающими отсюда последствиями. Бурно протекающий ныне процесс миграции сельского населения в города даже в чисто человеческом плане нельзя считать вполне благоприятным. Внешняя удовлетворенность сельского жителя, когда он из деревни подается в город, может сочетаться с внутренним, порой неосознанным недовольством, вызванным отрывом от родной почвы. И, конечно, человек склонен лучше относиться именно к той земле, на которой он вырос. Урбанизация давно преодолела тот предел концентрации промышленности, о котором Энгельс в «Анти- Дюринге» говорил как о предпосылке изменения старого способа разделения труда. В современных условиях его мысль о необходимости подобного изменения звучит особенно актуально, потому что положение не должно оставаться таковым и дальше ни с социальной, ни с экологической точки зрения. К сожалению, процесс урбанизации остается преобладающим. Выход из тупиков урбанизации обещает концепция экополиса. За новой формой скрывается старая утопическая идея о городах-садах, гармонично вписывающихся в сельское окружение. Вспомним, что в романе Чернышевского «Что делать?», где представлена картина светлого будущего, запомнившиеся всем со школьной скамьи дворцы из стекла и алюминия стоят, не тесно прижавшись друг к другу, как современные здания, а на расстоянии 3—4 верст, разделенные нивами и лугами, садами и рощами. Ничего удивительного нет в том, что эти идеи возрождаются в наше время безудержной урбанизации. Но насколько они реальны? Можно сказать, что интересные попытки устройства крупных поселений городского типа в лесу имеют мес- 65
то в Финляндии. В нашей стране исследования по программе экополиса ведутся в подмосковном городе Пущине: Правда, многообещающее начало натолкнулось на трудности, в том числе экологического порядка. Отрицательное воздействие города, даже такого небольшого, на окружающую среду, сказывающееся в нарушении окрестных биоценозов, зафиксировано на площади в 400 раз большей, чем занимает сам город. И это только чистое влияние урбанизации без индустриализации. Будущее покажет, действительно ли программа экополиса жизненна, или мы имеем дело в данном случае с медленно протекающим процессом урбанизации, слабые темпы которого просто-напросто связаны с тем, что город этот — научный центр, в котором отсутствует обычно сопровождающая урбанизацию промышленная активность. В последнее время в западной печати в связи с анализом сложившейся экологической ситуации выдвигается идея о том, что урбанизация должна уступить место противоположной тенденции — рурализа- ции, возвращению к сельской жизни. Если же посмотреть на данный вопрос, не впадая в крайности, становится понятным, что одно из направлений предотвращения экологической катастрофы заключается в преодолении противоположности между городом и деревней. Осуществление идеала соединения преимуществ городской и сельской жизни не следует понимать в том смысле, что сельский труд станет простой разновидностью труда индустриального, а все деревенские жители переселятся в многоэтажные дома. Это было бы попыткой сделать из сельского жителя квазигорожанина при игнорировании специфики его труда и быта и скорее имело бы отрицательный социальный и экологический эффект. На наш взгляд, следует идти по пути ограничения роста крупных городов, чрезмерного городского индустриализма (особенно в тех направлениях, которые удовлетворяют уже не естественные, самые необходимые, а искусственно создаваемые потребности), строительства небольших поселков городского типа в сельской местности со всеми удобствами городской жизни и в то же время обеспечивающими свободный творческий труд на земле. Меры против чрезмерной урбанизации и индустриализации в некоторых направлениях производства могут иметь значено
яие в качестве переходных шагов на пути к глубокой ценностной переориентации отношения современного общества к природе. Аналогично обстоит дело с идеалом преодоления противоположности и существенных различий между физическим и умственным трудом. Гармоническое сочетание физического и умственного труда — одна из существенных предпосылок становления целостной личности и раскрытия творческих способностей каждого индивида, что в конечном итоге оказывается благоприятным как социально, так и экологически. Разберем это на следующем примере. Известно, что потребление энергии растет огромными темпами, а эффективность ее использования падает. Весь цивилизованный мир обсуждает проблему обеспечения человечества энергией, и данная частная экологическая проблема имеет подчас драматические политические следствия. В то же время бичом человечества и важной медицинской проблемой становится гиподинамия — недостаточная физическая подвижность современного человека. Обратная сторона экологических трудностей — болезни человека. Некоторые ученые сталкивают экологические и социальные ценности, отдавая предпочтение первым или вторым. Такое столкновение имеет частный характер и полностью проявляется только в определенной (антагонистической) социальной обстановке. За пределами ее развитие сущностных сил человека и раскрытие его творческих способностей, предпосылкой чего служит гармоничное сочетание физического и умственного труда, оказывается выгодным и экологически и социально. Порой приходится слышать возражение, что решение экологической проблемы окажет сдерживающее влияние на создание материально-технической базы коммунизма. Те, кто высказывают подобные опасения, находятся в плену противопоставления человека ж природы. Что касается создания материально-технической базы, то с каждым годом выявляется все больше данных о том, насколько велик убыток в промышленности и сельском хозяйстве, вызванный экологическими трудностями. Здесь и эрозия почвы, и коррозия металла, и т. д., и т. п. Таким образом, попытки достичь каких-либо долговременных экономических целей при игнорировании 67
возможностей природы и перспектив становления целостной гармонически развитой личности оказываются в конце концов безрезультатными ж с чиста экономической точки зрения. Угроза экологической катастрофы является еще одним важнейшим стимулом для воплощения в жизнь высших социальных устремлений человека, а продвижение по этому пути выступает как социальный критерий гармонизации взаимоотношений человека и природы. Литература 1. Поршне в Б. Ф. О начале человеческой истории. М., 1974. С. 353, 357, 360. 2. Вудыко М. И. Глобальная экология. М., 1977. С. 252. 3. Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера. М., 1976. С. 26. 4. Callicott J. В. Traditional American Indian and Traditional West European Attitudes towards Nature. An Overview // Environmental Philosophy. N. Y., 1983. P. 234. 5. Toynbee A. The religious background of the present environmental crisis//Ecology and Religion in History. N. Y., 1974. P. 144. 6. Cap га F. The Tao of Physics. N. Y., 1975. P. 24. 7. Поэзия и проза Древнего Востока. М., 1983. С. 448-449. 8. Райт Ф. Будущее архитектуры. М., 1960. С. 87. 9. Древнекитайская философия. М., 1972. Т. 1. С. 115. 10. Meadows D. Я. et al. The Limits to Growth. L., 1972. 11. Hughes J. D. Ecology in Ancient Civilizations. New Mexico, 1975. P. 149. 12. Callicott J. B. Op. cit. P. 238. 13. White L. The historical roots of our ecological crisis // Ecology and Religion in History/Ed. by D. and E. Spring. N. Y., 1974. P. 15-30. 14. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 296. 15. Бытие. I. 28. 16. Трубецкой Е. Н. Смысл жизни. М., 1918. С. 53. 17. Коран. 2. 19-20. 18. Mercier A. Hat uns der Fortschritt weitergebracht?//Was ist Fortschritt. Bern etc., 1979. S. 183-203. 19. Фейербах Л. История философии. М., 1974. Т. 2. С. 229. 20. Фихте И. Назначение человека. СПб., 1913. С. 67. 21. Маркс К. Экономические рукописи, 1857-1861 гг. М., 1980. Ч. И. С. 111. 22. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 42. С. 93. 23. Маркс К. Указ. соч. С. 350. 24. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 622. 25. Шмалъгаузен И. И. Факторы прогрессивной эволюции// Закономерности прогрессивной эволюции. Л., 1972. С. 6. 26. См., например: Казначеев В. П. Очерки теории и практики экологии человека. М., 1983; Шварц С. С. Экологии и эволюция. М., 1974; и др.
Глава 2. Познание природы 1. «Не слепок, не бездушный лик» В «Солярисе» С. Лема, ставшем у нас широко известным также благодаря прекрасной экранизации А. Тарковского, представлены два типа познавательной активности и отношения к предмету познания в нестандартной ситуации. Сарториус действует традиционными научными методами, умерщвляя раз за разом возникающих двойников, чтобы определить материю, из которой они состоят, и даже пытается подействовать на подсылающий двойников «океан» жестким излучением. Его действия вполне логичны и последовательны и ущербны разве что с моральной стороны. Но в целом Сарториус терпит поражение, демонстрирующее, что познание, нравственно не ограниченное, не только бесчеловечно, но к тому же бесполезно. Симпатии автора и наши на стороне главного героя — Криса, который в необычной, кризисной ситуации отдает предпочтение нравственным ценностям над научными процедурами и одерживает моральную победу. Главу о познании взаимоотношений между человеком и природой начнем с рассмотрения современной науки, поскольку именно она выступает сейчас как главный инструмент познания. Одним из первых предварительных условий гармонизации в данной области служит, на наш взгляд, четкое выяснение ценностных аспектов науки, того, насколько они определяют направление ее развития. Необходимо это, во-первых, потому, что изменения в экологически позитивном направлении, которые необходимы ныне, имеют прежде всего ценностную основу, а во-вторых, для того, чтобы четко и в явном виде представить ту новую ценностную установку, которая необходима в науке для гармонизации взаимодействия человека и природы. Важный вопрос, который возникает в связи с анализом ценностных аспектов науки, заключается в определении того, как последние соотносятся с таким 69
кардинальным свойством науки, как объективность. Вопрос этот, по-видимому, не столь прост, как представляется тем, кто объявляет объективную истину высшей ценностью и, стало быть, самое науку и ее жрецов, коль скоро они заняты поисками объективной истины, адептами высшей ценности. Подобное мнение, подкрепленное успехами науки и ростом ее престия^а на протяжении нескольких последних столетий, когда из служанки религии она поднялась как будто бы на роль всевластной госпожи и законодательницы мод (любое претендующее на серьезное отношение к себе утверждение склонно теперь добиваться статуса научного), особенно котировалось в близких к позитивизму кругах, поставивших на высший пьедестал в качестве гаранта истины эмпирический опыт в виде научного эксперимента. Сомнение в правоте этого мнения стало как следствием утраты позитивизмом и неопозитивизмом господствующего положения в духовной сфере общества, так и результатом негативных последствий самой научной деятельности и применения ее результатов, поставивших под угрозу существование брюсфе- ры и всего человечества. Что вопрос этот непростой, показывает пример с ДДТ, за изобретение которого в свое время была присуждена Нобелевская премия, и лишь потом стало выясняться, что использование этого препарата губительно для всего живого, а не только для так называемых вредителей сельского хозяйства. Лежит ли на ученых определенная доля ответственности за эти экологически негативные последствия? Если познание приводит к подобным результатам, то достойна ли научная истина ранга высшей ценности? Ссылки на то, что виноваты не ученые, познающие мир, а те, кто применяют их открытия, моясет быть и обеляют ученых, но не науку в, целом, потому что применять можно только то, что уже создано. Кстати сказать, чем крупнее ученый, тем менее он склонен снимать с себя ответственность за результаты своей работы, и именно степенью понимания своей ответственности определяется гражданская зрелость ученого. Крылатые слова Некрасова «гражданином быть обязан» относятся, конечно же, и к ученьщ; они столь же актуальны в области науки, как и в области искусства, поскольку и в науке бытует (и, пожалуй, даже в большей степени) нечто идентичное концепции 70
«искусства для искусства». Сейчас не меньше ученых, стремящихся остаться в «башне из слоновой кости», чем аналогично мыслящих деятелей искусства во времена, когда Г. Флобер высказал такое пожелание. Позиция научного самооправдания довольно сильна, и с ней часто приходится сталкиваться. Стремясь избавить НТР от критики, готовы во всем обвинить людей, неправильно якобы использующих ее достижения, как будто люди представляют собой некую тормозящую силу, на которую ничто (и НТР в том числе) не оказывает никакого влияния. Потребитель научной истины, однако, всегда может сказать, что действовал на основе научных рекомендаций и о возможных последствиях ему ничего не было известно. Получается, что ответственного вообще нет и истина предстает как коварный Франкенштейн — фантастический образ искусственного существа, который вышел из-под власти своего создателя и способен выкинуть любой фокус. Мнение, что научная истина и есть высшая ценность, наталкивается на следующие возражения. Во- первых, истина эта относительна. Во-вторых, у человека немало других ценностей и помимо науки, и непонятно почему именно научную истину следует считать высшей. В-третьих, открытая истина может быть впоследствии и «закрыта» (если, скажем, результатом изучения динамики миграции какого-либо вида рыб будет ее поголовный вылов). Может быть ценность не в самой добытой наукой истине, а в том, насколько она нужна человеку? Тех, кто говорит о ценностях в науке, можно обвинить в том, что они отрицают возможность достижения объективного знания. Но разве человек и личностно- ценное не является столь же объективным, как и истина вне нас? Ученый, считающий высшей ценностью объективность (т. е. в его понимании непривнесение в изучаемую действительность ничего личного), о подобном желании должен забыть и постараться абстрагироваться от всего человеческого (с его точки зрения, субъективного), что в нем есть? Но ведь его самость — столь же объективное образование, как и изучаемая реальность. Стремление к непривнесенности в знание ничего личного делает научное творчество бездушным, и, когда т^акое знание воплощается технически, оно может стать античеловеческим (феномен 71
Франкенштейна), принося ему экологические и прочие беды. Ученый должен поэтому стремиться к гармоническому сочетанию объективности и ценности. Чтобы знание могло поистине служить людям, оно само в себе должно быть заинтересованно-человеческим. Ценности имеют объективный характер и не только потому, что отражают объективные условия. Все человеческое имеет не только субъективный, но и объективный характер. Тем, кто отрицает фундаментальную роль ценностей, можно переадресовать их же обвинение в искажении объективной картины мира. Попытки исключить ценности из познания неосуществимы в принципе. Вообще, жить, по справедливому замечанию М. М. Бахтина, значит занимать ценностную позицию в каждом моменте жизни, ценностно устанавливаться. Всякая человеческая деятельность, в том числе научная, содержит данность и ценность. Отделить личностно-ценностное от объективно-научного никогда не удастся. Можно только переформулировать эту проблему, уходящую корнями в природу человеческого познания, соотношения объективного и субъективного. Все знание очеловечено, и, следовательно, одновременно и объективно, и субъективно. Внече- ловеческая объективность знания — позитивистский миф, так же, как внеобъектная ценность — миф неокантианцев. Знание — неопределенная форма взаимодействия между человеческими ценностями и тем вне- человеческим, к познанию которого стремится человек. Ценности, с которыми имеет дело наука, не только внутринаучны. Наука как формирует ценности, так и приобретает их, по-своему переосмысливая. На этот факт некоторые ученые хотели бы закрыть глаза, и именно подобное желание подкрепляет живучесть концепции внечеловеческой объективной истины как высшей ценности. Конечно, наука сама является ценностью, и поэтому, когда пытаются разделить науку и ценности, то речь идет, по существу, о том, насколько наука определяется иными, вненаучными ценностями и насколько наука важна для последних. Иначе говоря, это вопрос об автономии науки, исторически обусловленный. Сложность проблемы «наука и ценности» связана и с новыми данными методологии науки. Углубившись в структуру научного исследования, методологи обнаружили, что результаты научного эксперимента в бодь- П
шой мере определяются теоретическими предпосылками. В методологической литературе установлено, что каждый «факт» науки, как его видит ученый, определяется в какой-то мере теорией, которой он придерживается. Но последние, что не составляло секрета и ранее, существенно зависят от общих методологических подходов, а также философских взглядов ученого, его личных ценностей. Внутренняя гармония, заключающаяся в красоте физических и математических теорий, имеет для их принятия большое значение наряду с эмпирическим опытом. Научная теория — творческое произведение, в котором сплавлены субъективные и объективные моменты, ценности и эмпирический опыт. Именно через встречу, соединение внутренней гармонии познания с гармонией предмета познания становится возможной гармонизация в гносеологической сфере как результат «диалога» с природой. Гармонизация познания предстает при этом как важный ценностный и методологический регулятив. Возможно, что и без опосредования теорией способ видения мира ценностно и психически обусловлен. Интересна в связи с этим параллель с музыкой: людям одной культуры музыка другой культуры кажется порой скучной, монотонной, неинтересной, и не только потому, что они не знакомы с данной культурой, но и вследствие специфики строения их воспринимающего аппарата. Одним из мощных каналов воздействия ценностей на науку является сама методология. Если метод подобен циркулю, по Ф. Бэкону, то использование его во многом предопределяет результаты деятельности ученого, ведет его в определенном направлении, задавая некое ценностное поле, которое он может и не осознавать, но осознать должен, если хочет быть и гражданином. Высшая ценность, которой ученый считал свою научную эмпирию, теперь ускользает от него, и, если он достаточно честен и дальновиден, ему приходится отправляться на поиски ее в область идеологии. Именно там обнаруживает он истоки открываемых им высших ценностей. Разработку вопросов связи научной истины с идеологией и всем строем общества он может найти у Маркса. Опасения, что аксиологический подход противостоит объективному, по-видимому, неосновательны. 73
Ценности определяют, в каком направлении ведется поиск, какими методами и во имя чего, формируют основы, «центр внимания» развития науки, в то время как в этих рамках сохраняется значение всех объективно-научных процедур. Далее. Подлинное познание, по мнению Б. Г. Кузнецова, то, которое отражает ценностные связи и отношения. Поэтому ценность бытия является объектом познания. Тогда и сам процесс познания есть ценность. Дилемма «ценности или наука» неприемлема и потому, что наука не может развиваться: без определенных ценностных принципов, и потому, что в науке нуждаются сами человеческие ценности. Они развиваются и осознаются человеком по мере получения знания о мире и реализации свободы выбора, которую увеличивает наука. Ценность тождественна истине не так, как понимал Риккерт, сводивший путем отрицания объективной реальности истину к ценности, но и не в том плане, что именно обезличенность истины и является высшей ценностью, а в понимании истины и ценности в их целостном значении для целостной личности. Лишь при игнорировании целостности человека возможно противопоставление ценности и истины, морали и знания. Конечно, понятие ценности не ограничивается сферой морали, так же, как понятие истины не ограничивается сферой научного знания, и сводить ценностные аспекты только к моральной ответственности ученого за результаты своей научной деятельности нельзя. Но представляется несомненным, что моральные аспекты имеют исключительное значение в исследовании соотношения ценности и знания. Среди различных понятий, характеризующих объективно-познавательные и субъективно-моральные аспекты, понятие правды, с одной стороны, и понятие справедливости — с другой, ближе всего подходят друг к другу, так что их вполне можно отождествить. Еще Платон в «Государстве» и «Политике» связал познаваемость и истинность вещей с благом, заявив, что познаваемые вещи могут познаваться лишь благодаря благу, которое представляет сущность становящихся вещей. Авторитетнейший древнекитайский философский трактат «Чжуан-Цзы» утверждал, что, только если существует настоящий человек, существует настоящее знание, а Л. Толстой в работе «Так 74
что же нам делать?» подчеркивал, что не является наукой то, что не имеет целью благо. Именно синтез морали и объективного знания выступал в истории философии как высшая ценность человека. Ученые остро столкнулись с проблемой моральной ответственности за результаты своей работы в связи с созданием атомной бомбы. Но тогда положение было более ясным, поскольку наука и нацеливалась на разрушительную работу. Что же касается экологических последствий развития науки, то здесь вопрос сложнее, так как цели, казалось бы, благие, а результаты приносят вред. Парадоксальность ситуации, когда технические нововведения, основанные на достижениях науки, ухудшают экологическую обстановку, способствует росту интереса к ценностным установкам, лежащим в основе функционирования науки. Само по себе увеличивающееся количество дискуссий свидетельствует о том, что положение не столь уж благополучно. Чем больший «вклад» вносит наука в разрушение природной среды, тем уязвимее ее моральное реноме. Удельный вес ценностного аспекта науки должен быть повышен и осознан, и ценность науки должна определяться не только тем, что она дает знания, но и тем, что она вносит вклад в определение ценности бытия для человека. Различая человеческие ценности, вводимые в науку, и ценность самой науки для человека, можно сказать, что наука всегда была ценностно значима для человека, но сейчас, по-видимому, чем больше истинно человеческие ценности будут входить в науку, тем большую ценность будет иметь наука для человека. Речь идет не о навязывании науке ценностных характеристик сверху (например, со стороны философии, основной задачей которой неокантианцы считали выяснение ценности материала науки), а в том, чтобы сама наука вырабатывала ценностное отношение к изучаемым объектам. Раньше да и сейчас наука, часто прикрываясь своей ценностной амбивалентностью, на самом деле была освобождена от самостоятельной оценки своей деятельности, в то же время находясь в плену (часто неосознанно) определенной ценностной ориентации. Избежать влияния на науку вненаучных ценностных аспектов нельзя, но можно плодотворно вырабатывать в самой науке ценностные установки, которые могли бы успешно противодействовать влиянию на науку извне, 75
В этой работе нас волнуют прежде всего ценности, которые необходимы для преодоления угрозы экологической катастрофы. Если, скажем, не ставится под сомнение, что для социологии и для наук о культуре нужны ценностные установки, то и для современной экологии, сочетающей в себе черты естествознания и обществознания, они несомненно тоже важны. С их помощью закладывается единство методологии экологического познания. Итак, научная деятельность и научное знание неизбежно придерживаются каких-либо ценностных ориентации, и по мере усиления связи науки с общественными потребностями и усложнения самой науки, по мере повышения внимания к проблеме человека роль ценностных моментов растет. Игнорирование этого обстоятельства вряд ли принесет пользу науке. Вместо этого необходимо сознательно отдать себе отчет в наличии определенной ценностной ориентации и попытаться выявить основные особенности той системы ценностей, которая господствует сейчас. Противопоставление истины и ценности, по существу, неправильно и опасно в наше время, когда отрицательные последствия ИТР не в последнюю очередь объясняются нравственной амбивалентностью науки, ее претензией на чуть ли не божественную объективность (не связано ли это с кризисом теперешней ценностной ориентации- науки?). Один из экологических уроков заключается как раз в том, что наука не может нормально функционировать в соответствии с подлинными запросами человека, если ценностные вопросы будут упущены ею из вида. Наука не может развиваться успешно как без четкого осознания своих философских основ, так и без четкого осознания ценностных ориентации. В связи с этим лучше будет вести спор не о том, присутствуют ли ценности в науке (они будут присутствовать даже в том случае, если мы захотим изгнать их), но о своеобразных типах ценностной ориентации. Последняя может быть узкоутилитарной, а может определяться высшими духовно-душевными устремлениями человека. Наука в ее современном понимании сложилась в новое время, и это не случайно. Освобождающееся от религиозных догм человечество поставило своей задачей овладение силами природы, pi здесь-то понадобилась наука как инструмент дознания: этих сид (всцом- 76
ним слова Декарта). Философия нового времени стимулировала развитие классической науки и создала парадигму этого развития. Одним из образцов науки, определившим ее пути в будущее, стала классическая механика Ньютона. До Ньютона много спорили о том, каким образом (почему) происходит перенос гравитационных сил из одной точки пространства в другую, т. е. что является носителем тяготения. Ньютон отказался идти по этому пути бесплодных споров и вывел математическую формулу закона всемирного тяготения. Правда, совсем отказаться от причинного объяснения в стиле последующего позитивизма он еще не мог, но ему оказалось достаточно предположения, что в каждой точке пространства находится бог, который и осуществляет перенос сил тяготения. Поиск глубинных причин Ньютон заменил количественной феноменологией. Начиная с создания классической механики Ньютона, мир представлялся в виде некоего часового механизма, действующего по вечным неизменным законам механики. Поиски самодвижения, саморазвития этого мира были излишни, коль скоро есть Высшее Вечное Существо, которое раз и навсегда завело механизм природы. Человек не способен понять побуждения этого Существа, но может узнать строение часового механизма и посредством этого управлять им, что, по- видимому, достижимо, так как человек создан по образу и подобию бога. Так формировалась определенная научная картина мира, которая продержалась до XX в., и многие современные люди развитие мира себе таким образом и представляют. Все идет по непреложным вечным объективным законам, которые человек может испойьзовать, но которые не в силах отменить. В самом слове «картина мира» выражалось это отстранение, содержалось указание на отъединенность человека от природы. Есть картина в которой есть или нет места человеку, и есть сам человек, познавший законы природы и взирающий на картину. Такое понимание мира вызывало бесконечные дискуссии о свободе воли человека, и до тех пор, пока сама наука не внесла коррективы в эту «картину», решить данные споры было нельзя. Итак, направленность развития науки находится в тесной связи с социальными процессами, происходящими в обществе. Тезис о том, что наука развивается 77
только под влиянием своей внутренней логики, не что иное, как позитивистский миф, выгодный власть имущим для того, чтобы завуалировать свое управляющее воздействие на науку. Наука и техника представляют собой инструмент, во многом зависящий от человеческих ценностей и потребностей, инструмент далеко не совершенный, хотя без него сейчас и не обойтись. Наука не только отражает мир идеально, но через технику творит его, раскрывая в то же время духовные потенции человека. Ориентация на их раскрытие и одухотворение природы и должна стать главенствующей в науке. Наука, если она хочет помочь решать экологические проблемы, должна выйти из русла понимания ее как средства принесения прежде всего материальной пользы. Конечно, в той мере, в которой это необходимо, она должна выполнять и свои функции обеспечения материального благосостояния населения, но не сводиться к ним. Синтез античной ценностной парадигмы науки (знание ради знания) с той утилитарной концепцией науки, которая сформировалась в новое время, должен как бы снять и объективистский и утилитаристский подход в более общей системе ценностей, основой которой является человек и природа в их целостности и взаимосвязи. Ценностная переориентация требует не разрыва теории с практикой, науки с производством, а большей осторожности науки, как «чистой», так и прикладной, поскольку между идеальным миром науки и реальностью технического воплощения есть, помимо сходства, глубокие различия. Отказ от инструменталистской и узкоутилитарной ориентации науки требует перенесения центра тяжести с нацеленных на практическое применение фундаментальных наук к наукам, исследующим природную среду. Задачи науки в ее новом ценностном измерении — выявлять законы функционирования и целостного развития биосферы; вести исследования того, как надо изменить биосферу и деятельность людей с тем, чтобы уменьшить экологические трудности; прояснить, что же нужно самому человеку и соответствует его природе. Гармония с природой и истинное познание предполагают признание самоценности и субъектности природы. Многие сетуют сейчас на то, что современный Ч& 78
ловек рассматривает природу лишь как объект. Причина не только в том, что человек перешел от мифа к научному знанию, но и в самом характере научного мышления. Если считать, что в природе все подчинено жесткому однозначному детерминизму и все явления иллюстрируют вечные и неизменные законы природы (а примерно на таких основаниях строилось научное познание вплоть до XX в.), то природа не может рассматриваться в качестве субъекта. Она будет лишь материалом для осуществления человеком своих целей В лучшем случае ее можно считать инобытием Абсолютной Идеи, которой только и свойственна внутренняя свобода. Как только человек ставит себя ценностно на высшую ступеньку, так тут же искажается перспектива. С другой стороны, потерявший себя, свои субъектные признаки человек не может и природу (материю) осознать в качестве «субъекта всех изменений» \ Одной из важнейших вех на пути к новому миропониманию в XIX в. стала эволюционная теория Дарвина, потому и вызвавшая столько споров, что она противоречила устоявшейся научной картине мира, хотя и соответствовала здравому смыслу и практике человеческой деятельности. В начале XX в. большим достижением в плане нашей темы, не только методологическим, но и содержательным, стало учение о биосфере Вернадского. Вернадский впервые показал неразрывную слитность живых и косных компонентов биосферы, тем самым внеся вклад в преодоление противопоставления мира живого и неживого. Затеям квантовая механика показала, что средства познания не могут быть устранены из исследовательского процесса (так называемая проблема влияния на объекты исследования измерительного прибора) и таким образом сам человек не может быть абстрагирован из изучаемого им мира. Исследование природы стало пониматься как взаимодействие с ней. В 70-х годах проведены первые работы по глобальному компьютерному моделированию системы «человек—природная среда», показавшие, что результаты целостного исследования глобальной экологической системы не сводятся к сумме исследования частей, проводимого отдельными дисциплинами. Неравновесная термодинамика в последние десятилетия открыла, что и неживая природа не часовой ме- 79
ханизм, идущий по вечным неизменным законам, а в ней наличествуют элементы самоорганизации, самодвижения, которые и ответственны за ее развитие. Как отметил Э. Янч, наука стоит на пороге того, чтобы признать такие принципы жизни, как открытость, первенство процесса над структурой, самоорганизация и самообновление за общие законы природной динамики. Природа предстала как активная материя, «субъект всех изменений», с которым можно и нужно вести «диалог». Постепенно уходят в прошлое расхожие представления о том, что природа подчиняется жестким, раз навсегда установленным законам, что она механически складывается из суммы частей и можно открыть истину о природе, независящую от человека. Природа, стало быть, не пассивный объект, движущийся по вечным законам, которые можно наперед открыть. Она активна, субъективна, деятельна, целостна и вариативна. Аналогичные изменения происходят и в области методологии науки. Попытки неопозитивистов сформулировать нерушимые нормы научного познания потерпели сокрушительную неудачу и завершились «эпистемологическим анархизмом» П. Фейерабенда, обосновывавшим отсутствие абсолютных методологических правил развития науки. Это важнейшие уроки современной науки и ее методологии, имеющие огромное мировоззренческое значение. Вырисовывается новая научная картина мира. Строго говоря, это уже не картина, поскольку она не только создается человеком, но последний сам в ней присутствует и не может посмотреть на нее со стороны. Человек и природа предстают в ней диалектически как два относительно самостоятельных, но взаимно- обусловливающих друг друга субъекта, которые могут вести «диалог». Более того, природа предстает познаваемой именно в связи с самой возможностью такого «диалога». Классическая наука воплощала в себе, главным образом, первую, основную тему западной философии, ориентированную на господство человека над природой. Сам образ природы был функцией стремления к господству. Определялось это потребностями капиталистического общества. Легче властвовать и морально легче побеждать то, что совершенно не похоже на тебя, 80
частью чего ты не являешься, с чем невозможен диалог, что пассивно подчиняется законам, которые ты можешь узнать и, как кукловод, использовать. Ориентация на господство над природой определяла картину мира науки нового времени. Ныне формируемая картина мира существенно иная. В некоторых своих чертах она напоминает античную умиротворенную Вселенную, в которой человек сосуществует с природой, а не воспринимает ее как посторонний объект, который можно и нужно использовать. Лицо самой науки меняется. Оно теряет черты жесткости, холодности, безапелляционности, становится более человечным, соответствующим демократическим устремлениям общества. Ее символ не жесткая холодная решетка кристалла, а постоянно движущаяся и развивающаяся живая структура. Наука в XX столетии, перейдя к изучению сложных систем, которым свойственна объективная неопределенность, отходит от жесткого детерминизма. Это происходит и в физике, и в биологии. Стиль мышления ученых меняется. В вероятностном мире, который «увидели» ученые, все подвижно и не определяется однозначно вечными законами. Такой мир (красочное описание его дал Н. Винер в книге «Я — математик») можно рассматривать как субъект. Гегель, прозревший в природе самодвижение, предположил, что она является инобытием Абсолютной Идеи. Основываясь на современных научных данных, можно представить себе природу в качестве субъекта без того, чтобы предполагать ее продуктом Абсолютной Идеи. Без признания субъектных характеристик за самой природой (причем не природой вообще, как можно было бы полагать вслед за Гегелем в русле объективного идеализма, а за конкретными существами и процессами природы) было бы непонятно возникновение из природы субъекта — человека. Наметившийся в науке переход от преимущественного изучения природы, существующей как бы вне человека, и человека вне природы, к изучению системы «человек — природная среда» дополняется поворотом в теории познания от противопоставления субъекта и объекта, человека и природы и от рассмотрения их обособленно друг от друга к рассмотрению системы их взаимоотношений; к обнаружению более глубокого сходства предметов исследования естественных, обще- 81
ственных и технических наук, что, в свою очередь (поскольку предмет имманентен методу), ведет к методологическому сближению этих циклов наук, важному для решения экологической проблемы. В литературе сейчас усиленно обсуждается вопрос о том, что в науке XX в. (прежде всего в связи с теорией относительности, квантовой механикой и т. п.) очень актуальной становится проблема понимания и ее соотношение с проблемой объяснения. Начинается использование методов, отличающихся от традиционных естественнонаучных и даже противопоставляемых им, например герменевтического. Однако если для гуманитарного знания процесс перенесения смысловой связи и отношения из другого мира в свой собственный может рассматриваться как слияние личностных горизонтов, то о каком слиянии «горизонтов» может идти речь при осмыслении природы? Необходимым условием герменевтического понимания оказывается, как справедливо полагает Г. Л. Тульчинский, «одушевление», «очеловечение» природы, единство природы и человека. Можно предположить, что процесс «очеловечения» природы действительно имеет место в процессе познания, но часто на невербальном, подсознательном уровне. «Очеловечение» природы предстает предпосылкой понимания и установления внутренней сущностной связи между человеком и природой. При этом допущении пропасть между гуманитарным и естественнонаучным знанием оказывается преодоленной, а герменевтика становится неотъемлемым средством как естественнонаучного, так и гуманитарного знания. Глубокое осмысление проблемы понимания обеспечивает, таким образом, единство научного знания2. Сущность природы познается не простым кумулятивным накоплением, а проникновением в душу природы. Наука, чтобы помочь достижению сущностного единства человека и природы, должна открывать внутренние законы природы, которые выражают ее душу, язык, евободу, любовь, добиваясь единства постижения и переживания, знания и любви (познать любовь можно только любя, а вне любви познается лишь инертное, устоявшееся в функционировании природы). Познание, служащее основой преобразования, должно быть душевно-духовным, а не рационально-бесстрастным. Наука и техника, необходимые как инструмент преобразования природы, для того, чтобы преобразование 82
было любовным и бережным, должны направляться истинно человеческими целями и желаниями и, прежде всего, стремлением к взаимопониманию и взаимопроникновению человека и природы как форме их гармонии. Понимание природы в ее самодвижении, т. е. как самодовлеющей целостности, не означает знания всей совокупности ее частностей (это и невозможно), но понимание важнейших принципов ее существования. Человечество в целом идет от познания мира к преобразованию его и, соответственно, самого себя, что меняет в дальнейшем формы познания. Для преодоления экологических трудностей нужна наука, гибко реагирующая на современную ситуацию. Экологическое значение науки не заключается в разработке некоего универсального технического средства (управляемый термоядерный синтез, искусственные живые системы и т. д.), которое будто бы решит все проблемы, оно предполагает широкую методологическую и ценностную переориентацию науки. В определенном не правовом, а скорее моральном смысле, наука ответственна за современные экологические трудности. В этой связи можно говорить о таких проявившихся в полной мере в наиболее ее развитых отраслях чертах, как чрезмерные аналитизм и абстрактность, не сбалансированная интеграционными процессами дифференциация, недостаточная гибкость науки как социального института и т. д. В то же время информация, предоставляемая наукой, необходима для преодоления экологических трудностей. Наука и техника призваны сыграть большую роль в ликвидации пагубных экологических последствий, прежде всего, в позитивном плане — в процессе творческого преобразования мира и самого человека. Экологическое значение науки в этой связи будет определяться прежде всего тем, насколько быстро и в какой степени наука сможет переориентироваться на решение экологической проблемы. Методологически важными шагами служат здесь проведение комплексных исследований, синтез знаний о человеке, природе и их взаимодействии как на эмпирическом, так и на теоретическом уровне вплоть до создания целостных научных концепций взаимоотношений человека и природы. Определенные сдвиги в направлении переориентации современной науки на рещение экологической про- 83
блемы можно наблюдать, хотя и не в том размере, в котором необходимо. Экологический контур обратной связи функционирует таким образом, что вслед за негативными изменениями в природной среде некое меньшинство людей с обостренным нравственным чувством начинает «будить» общество. Число понимающих остроту экологической проблемы по мере ухудшения экологической обстановки растет, и в результате принимаются соответствующие социально-политические решения, законодательные акты и т. п. Такой процесс мы и наблюдаем ныне. И, конечно, он оказывает серьезное влияние на науку. В последние годы в мировой науке резко возрос спрос на биологов и экологов, и он начинает превышать спрос на физиков и химиков. Эта тенденция не определяется какими-либо новыми фундаментальными научными достижениями, а имеет прежде всего ценностную основу и коррелирует с тем, что ценностные вопросы в науке выступили на первый план, что, в свою очередь, объясняется как необходимостью ценностной переориентации науки, так и тем, что в связи с возрастанием масштабов и роли науки, укрепляющегося влияния ее на общество все большее значение приобретает политика в области науки как регулятор ее деятельности, определяемый общественными потребностями и ценностями. Переориентация, которая наблюдается в науке,— следствие внешнего воздействия на нее, а не результат ее внутренних стремлений. Общество постепенно изменяет свое отношение к науке, ее целям и задачам. Переориентация при этом происходит не на основе замены одной системы ценностей другой, а скорее зиждется на переходе от нескольких обособленных систем ценностей, каждая из которых лежала в основе функционирования определенного цикла наук, к единой системе ценностей, общей для науки в целом. Конечно, эта система ценностей пока основывается на интуитивных оценках и предпочтениях. Разработка более строгих оснований — это дело будущего. Экологическая ценностная переориентация борется с обезличенностыо науки, с ее пресловутой «нейтральностью», которая в XX столетии не более чем иллюзия или ширма. Экологическая ценностная переориентация к тому же требует признания моральной ответ- 84
ственности научного работника за результаты своей деятельности. Ценностные вопросы выходят на первый план и в связи с обсуждением приоритетов в науке — задаче, актуальной сейчас не только с экологической, но и с экономической точки зрения, поскольку сегодняшняя наука требует огромных капиталовложений и развивать все направления одновременно невозможно. Споры о том, какая наука важнее, часто справедливо обвиняют в беспочвенности. Тем не менее вопрос о приоритетах приходится решать, поскольку средства, отпускаемые на науку, все же ограничены и их надо оптимально распределить в условиях, когда эффект от вложения этих средств не проявляется сразу. Экологический подход вносит в науку ценностные параметры, тем самым способствуя изменению ее классической парадигмы; он влечет за собой замену преимущественно аналитического, абстрактного взгляда на мир целостным, индивидуальностным и конкретным взглядом. В науке остаются объективность и аналитичность (без этого она немыслима), но в качестве подчиненных по отношению к целостному восприятию моментов. Экологизация представляет собой ценностно- ориентационное влияние одной науки на другие, суть которого в перенесении на исследования во всех областях науки тех ценностных моментов, которые характерны для науки экологии, а именно: целостное рассмотрение естественных систем при учете активности живых организмов в экосистемах. Экстраполяция этого принципа означает стремление к целостному изучению всей биосферы как среды обитания человека при учете его активности как наиболее динамичного фактора в биосфере. Экологическая ценностная ориентация предполагает включение человеческой деятельности в предмет исследования. Конечно, человек — предмет исследования в биологии и гуманитарных науках. Однако экологическая ориентация впервые связывает воедино человека и природу, представляя их как целое. Человек становится участником взаимодействия с исследуемой природой, а не только неявно внедряет ценности в научную эмпирию по схеме: ценности — теория — научный факт. Наука еще никогда не была ценностно ориентирована на такую широту подхода к реальности. Если физика олицетворяет глубинную мощь науки, то 85
экология — ее широту (не в пространственном смысле — это область космологии, а в смысле целостного познания многообразия связей в природе). Экологический подход, ориентированный на целостное изучение системы взаимоотношений человека с природной средой, подразумевает и целостное рассмотрение проблемы человека (хотя ей и нелегка взять человека во всей его универсальности), учет степени его свободы по отношению к науке и технике и рассмотрению их не в качестве новых «идолов», а как орудий развития сущностных сил человека. Поскольку экологизация предполагает учет высших ценностей человека в его взаимоотношении с природой, она смыкается с гуманизацией научного и технического знания. Гуманизация — это экологизация по отношению к человеку, экологизация — гуманизация по отношению к природе. Реальное тождество человека и природы, вероятно, возможно в конце пути «очеловечения» природы, но для этого должно произойти и «очеловечение» наук, изучающих природу. В каком отношении тенденция экологизации находится с такими тенденциями современной науки, как математизация, кибернетизация и другими? На наш взгляд, тенденция экологизация не противоречит им, поскольку они развиваются, прежде всего, в общем методическом ключе, в плане применения физических, математических и других методов в научных исследованиях, в том числе экологических, тогда как экологизация развивается, прежде всего, в проблемном ключе, в плане переориентации науки на решение экологической проблемы. Конечно, это не значит, что исследование всех научных проблем заменяется исследованием только одной — экологической. Скорее речь идет о том, чтобы все научные направления учитывали в той или иной степени возможные экологические последствия, хотя было бы вполне правомерно говорить о новых экологических направлениях исследования и даже о новых науках (например, о сельскохозяйственной экологии и т. д.). Так, экологизация физики не означает, что методы экологии применяются для решения каких-либо физических проблем, а имеет в виду модификацию самих этих проблем под влиянием экологической ситуации, мировоззренческую переориентацию ученых-физиков под влиянием негативных аспектов нтп, 8§
Экологизацию науки вообще не следует понимать лишь в том плане, что экологические данные будут использоваться для решения тех или других конкретных проблем, которые стоят на данном этапе развития перед различными отраслями науки. Экологизация означает скорее переориентацию на решение новых проблем, возникающих в связи с особенностями взаимодействия человека с природой на современном этапе, требует нацеленности на анализ перспектив и возможностей физических, химических, биологических и технических исследований в смысле их практического приложения к решению экологической проблемы. В связи с этим можно говорить даже об отказе от поисков в определенных научных направлениях, если результаты могут быть экологически опасны, хотя это и не означает сворачивания фундаментальных наук. Однако принцип экологической осторожности требует учета экологических последствий принятия конкретных научных решений. В качестве наиболее передовой революционизирующей части естествознания экология выступает не потому, что она сформировала новые методы исследования или открыла новые законы функционирования изучаемых ею фрагментов реальности (хотя претензий на открытие таких законов много), а благодаря тому, что она несет в естествознание новую ценностную ориентацию. Это так сказать ценностный лидер, в то время как лидером методологическим остается физика. В методологическом плане сама экология должна обогатить себя новейшими физическими методами исследования. Но в ценностном отношении именно она задает тон развитию науки. В той мере, в которой наука, оставаясь собой, сможет удовлетворить этим новым ценностным моментам, огромное значение ее будет сохраняться. Экологическая переориентация науки не означает отказа от оправдавших себя редукционистских методов, но их дополнение постижением целостности предмета исследования. Примером взаимодополнения экологизации и математизации (кибернетизации) служит использование ЭВМ для глобального экологического моделирования. Для учета субъективных свойств природы, ее целостных индивидуальностных характеристик необходимо также дополнение экологизации системным подходом, методами гуманитарных наук. 87
Этому методологическому взаимообогащению соответствует экологический синтез естественных и гуманитарных наук. Экологизация науки выступает одним из существенных моментов гармонизации взаимоотношений человека и природы на познавательном уровне. Она непосредственно связана с тем, что проблема взаимосогласования естественных и искусственных (прежде всего, технических) систем требует целостного изучения всей системы «человек — природная среда» (альтернативой этому может быть только явно не конструктивная в плане созидательных задач, стоящих перед человечеством, дилемма «преобразовывать — не преобразовывать»). Познание дает истину, но истина целостна, поскольку в природе «все связано со всем». Отсюда задача интеграции в науке, которую следует рассмотреть особо. 2. «Земля научного познания кругла» Экологизация и интеграция науки тесным образом связаны между собой в том плане, что экологизация представляет собой практическую потребность, одним из путей реализации которой является интеграция знаний. Необходимость связи наук для успешного решения экологической проблемы очевидна. Каковы могут быть формы этой связи? Выделим четыре из них. Первая, самая простая и первоначальная,— это передача эмпирических данных из одной науки в другую. Полезность этой формы связи несомненна: скажем, как только химики определили состав, структуру и свойства (особенно те, которые важны для окружающей среды) нового синтетического вещества, они должны сообщить эти данные медикам и биологам (биохимикам), которые затем будут изучать влияние данного вещества на живое. Экологически опасно, если биохимики лишь через какое-то продолжительное время после разработки нового вещества выяснят, как оно ведет себя в организме. Биохимики должны более тесно контактировать с медиками, поскольку только последние могут определить, какой вред данное вещество может принести живому. При таком типе связи главное — скорость и полнота передачи информации из одной науки в другую. Здесь 88
не возникает особых теоретических проблем, скорее затруднения имеют практический характер. Следующий, более сложный тип связи, непосредственно идущий за только что названным,— проведение комплексных исследований, когда изучение какого-либо объекта проводится совместно представителями различных наук. Это дает возможность ускорить процесс внутринаучной циркуляции информации и, кроме того, обеспечивает многосторонность сбора эмпирических данных об объекте, которые затем могут группироваться в модель и исследоваться на ЭВМ. Все более комплексное и одновременно детальное изучение сложных природных процессов, протекающих на больших площадях в течение значительного времени при необходимости исследования фактически бесконечного количества параметров, требует привлечения всего арсенала научных знаний. Многие экологические исследования, которые сейчас проводятся, являются комплексными, и на их базе формируются новые синтетические направления. Два типа связи, о которых мы говорили выше, ведут к тому, что можно назвать эмпирическим синтезом наук. Другие два типа представляют собой синтез на теоретических этажах исследования. Простейший из них можно назвать связью через экстраполяцию, когда теоретические положения из одной науки переносятся в другую. Так, некоторые направления современной экологии человека строятся в основном за счет экстраполяции на проблему взаимоотношения человека и природы теоретических положений, развитых в экологии животных и растений. Наконец, высший этап синтеза наук, о котором сейчас много пишут, но до реализации которого далеко, представляет собой создание оригинальной системы путем синтеза теоретических построений, разработанных в нескольких науках. Таким образом возникают новые науки, и хрестоматийным примером этого типа синтеза служит создание кибернетики на базе вычислительной математики, нейрофизиологии и теории информации. Остановимся более подробно на одной из ступеней интеграции знаний — проведении междисциплинарных исследований. Междисциплинарное взаимодействие было присуще разным этапам развития знания. Так, еще Гиппократ указывал, что в проблеме здоровья 89
имеют значение и планировка городов, и направление ветров, и климатические условия, и таким образом объединял различные отрасли знаний в интересах заботы о здоровье человека. На основе физики, химии, кристаллографии и философии получили развитие атомистические представления и т. д. Однако вплоть до XX столетия междисциплинарные исследования проводились от случая к случаю и не носили обязательного характера. Только в XX в. стало ясно, что как биологические, так и многокомпонентные технические системы нельзя ни изучать, ни понять с помощью традиционных методов исследования, ориентирующихся на узкий дисциплинарный подход. Прогресс науки со всей очевидностью свидетельствовал, что исследование реальных физических, биологических, социальных и других систем по частям, вне связи с единым целым не дает адекватного их объяснения и понимания. Преимущества междисциплинарных исследований состоят в том, что целостный подход к изучаемому объекту позволяет выявить более глубокие и существенные его особенности, чем при обособленном его исследовании отдельными научными дисциплинами. Кроме того, привлечение к междисциплинарному исследованию ученых различных специальностей способствует лучшему пониманию и более эффективному решению выдвигаемых проблем, не говоря уже о достижении взаимопонимания между учеными. В свое время В. И. Вернадский говорил о важной роли крупных проблем в развитии научного знания. Год от года такие проблемы становятся все более сложными и масштабными. Их нельзя решить силами какой-либо одной науки, сколь бы многогранной и обобщенной она ни была. Необходимо привлечение всего массива современных научных знаний, что предполагает объединение специалистов различного профиля. При этом знания должны не просто суммироваться. Для междисциплинарных исследований неприемлемо механическое соединение представлений различных областей знания, чисто суммативный подход, когда данные отдельных наук, каждая из которых исследует свой срез проблемы, рассматриваются как рядополо- женные, а предмет изучается методами отдельных наук с последующим сравнением результатов, Развертыва- 90
ние Междисциплинарных исследований требует научной и социальной интеграции. Организация подобных исследований — вещь далеко не простая, поскольку каждая дисциплина, как это следует из самого названия, имеет свой собственный язык, специальные методы и теории, разработанные для решения именно ее задач; свои проблемы, эмпирический базис, стандарты строгости, точности, доказательности, схемы объяснения, формы законов и т. п. Преодолеть эти барьеры — главная проблема организации междисциплинарных исследований. Особо сложное положение возникает при взаимодействии естественных, общественных и технических наук. Если рассмотреть соотношение наук в треугольнике понятий: естественная среда — ценности — проектирование новой среды, то естественные науки имеют дело преимущественно с естественной средой, общественные — с человеческими ценностями, технические — с проектированием искусственной среды. Это различие определяет специфику методов исследования. Практическая же необходимость междисциплинарного взаимодействия естественных, общественных и технических наук вытекает из того, что проблемы проектирования искусственной среды становятся все более сложными по мере роста технической мощи человека и требуют привлечения данных не только естественных, но и общественных наук. Можно сформулировать три принципа организации и проведения междисциплинарных исследований. Первый — достаточная представительность наук. При этом различают оптимум комплексности, который гарантирует достижение целей исследования, и потенциал комплексности, определяющий перспективы дальнейшего расширения исследования данного объекта. Второй принцип — оптимальный вариант привлечения наук. Каждая наука, включаясь в междисциплинарное исследование, дает что-то свое. Главным критерием эффективности ее применения является наибольший вклад в решение общей задачи. При этом опасно противопоставление одних наук как лидеров другим. Важно, чтобы отношения наук не были антагонистичными, чтобы наличие лидера не приводило к представлению о первосортности и второсортности наук, что отрицательно сказывается на развитии их потенциала, угнетающе действует на выявление науками 91
своего разнообразия и лишает междисциплинарные исследования целостности и эффективности. Воздействие лидера не должно быть насильственным. Это приводит к формулированию третьего принципа междисциплинарных исследований — равноправности наук и гармоничности их взаимодействия в решении общей проб- блемы. В организации междисциплинарных исследований большая роль принадлежит системному подходу, благодаря которому становится возможным рационально распределить усилия представителей разных дисциплин. Системный подход ведет к синтезу знаний по двум направлениям: на основе выявления структурного единообразия, проявляющегося в изоморфизме и изофунк- ционализме структур различных уровней организации материи, и на базе комплексных программ исследования сложных систем, в которых принимают участие представители различных дисциплин. Предпосылкой развития системного подхода послужили тенденции развития естествознания XIX в. Переход к исследованию сложных природных процессов выявил, во-первых, иерархическое строение геологических и биологических процессов, а во-вторых, обратил внимание на тесную связь между неорганическими и органическими процессами, их единство. Поворот естествознания к исследованию взаимодействия живых и косных компонентов среды привел к становлению новой науки — экологии и введению Зюс- сом понятия, характеризующего единство этих компонентов,— понятия биосферы. Удивительная согласованность биологических и геологических систем была впервые раскрыта с исчерпывающей полнотой В. И. Вернадским. Биосфера как целостное образование представляет собой необычно сложную систему с огромным количеством структурных уровней организации, на каждом из которых находим причудливое сплетение процессов, протекающих в живой и неживой природе. На каждом из структурных уровней гео- и биосистемы происходит взаимодействие различных подсистем между собой. В. Н. Сукачев, рассмотрев взаимоотношения биоценоза с окружающей средой, предложил понятие биогеоценоза, отражающее единство живых и косных компонентов на данном уровне. Несколько биогеоценозов определяют ландшафт. В пре- 92
делах каждой из основных подсистем биосферы можно выделить подсистемы более низкого уровня, образующие иерархическую лестницу. В XX столетии неразрывная связь всех процессов становится все более очевидной и соответственно возрастает значение системного подхода. Последний базируется на общей теории систем, которая стремится дать конкретно-научное объяснение парадокса целостности, заключающегося в том, что системный объект обладает такими свойствами, которых нет у его элементов. Вместе с тем значение системного подхода не стоит абсолютизировать. Это методологический ответ на потребность в исследовании сложных систем. Не решая сам по себе проблему, он служит ее методологическим обеспечением и, являясь адекватной формой исследования, в определенной степени влияет на содержательную сторону проблемы. В настоящее время становится ясным, что многие притязания на способность системного подхода решить все проблемы исследования сложных систем лишены оснований. В то же время в недрах науки зарождаются новые подходы к меяедисциплинарным исследованиям. На роль организатора междисциплинарных исследований претендует также комплексный подход. Последний относится больше к области гносеологии и аксиологии, чем онтологии. Комплексный подход не ограничивается исследованием определенных систем. Если системный подход может использоваться в рамках отдельной дисциплины, то комплексный подход обязательно предполагает междисциплинарные исследования, комплекс (хотя и необязательно систему) дисциплин. Комплекс — слово для обозначения совокупности, которая не обладает такой степенью целостности, как система. Тем самым комплексные исследования могут относиться к более широкому классу объектов, пока еще не рассматриваемых явно как системы. Комплексные проблемы, как правило, проблемы, требующие для своего решения привлечения данных многих наук, в то время как выражение «системные проблемы» может иметь в виду проблемы самых различных систем и самого системного подхода. Можно поэтому сказать, что комплексный подход — адекватная форма междисциплинарных исследований, опреде- 93
ленный этап на пути к единству научного знания. Правда, он не обладает той упорядоченностью и той формальной строгостью, которые присущи системному подходу. Если кратко выразить отношение комплексного подхода к системному, то можно сказать: «Шире, но аморфнее». Комплексный подход больше обещает, чем (пока) дает. Дискуссия вокруг проблемы соотношения системного и комплексного подхода и их сравнительной применимости в междисциплинарных исследованиях протекает довольно оживленно. Нельзя, впрочем, забывать об опасности того, что за терминологическими спорами о том, что считать системой и стало быть всегда ли применим системный подход, или комплексный подход представляет собой нечто более широкое, можно упустить из виду главное, а именно: содержательную- сторону дела. Сам по себе подход, системный или комплексный, независимо от своего формального совершенства не гарантирует успеха. Последний приходит при соблюдении определенных содерячательных принципов проведения междисциплинарных исследований, о которых речь пойдет ниже. Еще более широкой базой междисциплинарных исследований обладает глобальный подход, применяемый при исследовании особого класса проблем — глобальных. Если комплексные проблемы наиболее важны для отдельных регионов и решаются в их пределах с использованием данных нескольких наук, то к глобальным проблемам относятся те, которые имеют значение для всей планеты Земля. В связи с этим можно говорить о выделении трех основных подсистем — неживой и живой природы и человеческого общества. Поэтому глобальный подход, ответственный за решение этого круга проблем, должен не просто привлекать данные нескольких наук, но оперировать данными всех трех главных циклов наук — естественных, общественных и технических. Глобальность — это системность и комплексность, масштабность и глубина. Можно заключить, что системный, комплексный и глобальный подходы представляют собой как бы этапы роста уровня междиециплинарности, отражающие возрастающую сложность проблем, встающих перед человечеством. Такое разделение не означает, что системный подход не должен применяться для решения комплексных и глобальных проблем, однако при этом он 94
приобретет определенную специфику, которую предстоит выявить. Отдельные сложные проблемы можно рассматривать на разных уровнях: системном, комплексном и глобальном. Так, проблемы экологии можно рассматривать на системном уровне в плане синэколо- гии животных и растений, как комплексные в рамках экологии человека и социальной экологии и как глобальные в рамках глобальной экологии. Большое значение для междисциплинарных исследований имеют общенаучные методологические средства (моделирование, вероятностные, кибернетические и различные математические методы). Они являются ядрами интеграции знания. Эти общенаучные методы трансформируются в соответствии со спецификой изучаемого объекта (в результате подобной трансформации в геологии, например, появилось так называемое натурное моделирование), и сами, в свою очередь, влияют на представление о предмете исследований и на конкретно-научную методологию. Междисциплинарные исследования сложных проблем, помимо использования общих и специально-научных методов, стимулируют разработку новых методологических подходов, наиболее приспособленных именно для решения данной проблемы. Так, на роль основного подхода при решении экологической проблемы претендует экологический подход, рассматриваемый с формальной точки зрения как центрально-ориентированный вариант системного подхода. Объединяющим началом служат также новые научные направления (например, синергетика) и новые концепции (например, биосферы и ноосферы). Создание подобных концепций и дисциплин служит содержательным критерием прогресса междисциплинарных исследований и науки в целом, а объединение методологического и содержательного критерия дает общий гносеологический критерий. Междисциплинарные исследования, применяемые для решения все большего количества сложных проблем, вносят свой вклад в прогресс науки, поскольку именно решение сложных проблем является ныне одним из основных социальных критериев прогресса науки в целом. Проблема междисциплинарных исследований тесно связана с дифференциацией и интеграцией научного знания. Они образуют как бы два полюса, между ко- 95
торыми движется знание, никогда не достигая ни одного из них. На одном полюсе мы имели бы единственную науку как некое гомогенное образование; на другом — совокупность дисциплин, никак между собой не контактирующих. Правда, в них было бы нечто общее, отличающее их от других видов деятельности (иначе не существовало бы самой науки как особого вида деятельности), и именно это нечто обеспечивает потенциальную возможность интеграции научного знания, но этим и исчерпывалась бы вся их общность. Справедливо утверждают, исходя из общих философских посылок, что дифференциация научного знания неразрывно связана с интегративными процессами в науке. Но такой обобщенный подход не объясняет, почему столь актуальным и важным для философско- методологического исследования признается именно анализ путей интеграции научного знания. Может быть, философам нецелесообразно так много внимания уделять интеграции, коль скоро последняя все равно диалектически связана с дифференциацией? Думается, что целесообразно, и по нескольким причинам. Дифференциация — процесс стихийный, порожденный логикой редукционистского и обособленного знания, интеграция — процесс, сознательно противопоставляемый дифференциации. Сущность его в «расширении сознания» до уровня целостного охвата бытия. В этом процессе важная роль принадлежит философии, ее ин- тегративной функции. Утверждают, что в самой науке могут возникать интегративные дисциплины вроде геофизики, биохимии и т. п. Однако подобная интеграция есть в то же время и дифференциация, поскольку увеличивает количество научных дисциплин. Все же это лучший вид дифференциации, который можно назвать интегративной дифференциацией. Далее. На различных этапах развития науки может быть различное соотношение дифференционных и интеграционных процессов. Наука не стоит неподвижно в какой-либо одной точке шкалы «дифференциация — интеграция», а находится в непрерывном движении. Нельзя не признать, что на протяжении XVII—XX вв. наука постоянно сдвигалась в сторону дифференциации. Чтобы подчинить живой труд капиталу (который есть власть над ним), необходима система машин, а для создания таковой требуется соответствующим образом организованная наука. Путем развития системы 96
машин, как подчеркивал К. Маркс, является анализ, а также разделение труда. Все это преследует единую цель подчинения человека и природы. Разделение наук как одно из направлений и следствий разделения труда ведет к чрезмерной специализации ученых. Общество продуцирует слой научных работников, которые не видят и не хотят ничего видеть за пределами своей узкой специальности, частных дисциплин, на которые разбита наука. Аналитическая направленность современной науки определяет явное преобладание в ней процессов дифференциации, что дает основание утверждать, что именно они являются движущей силой научного познания. Добавим, аналитического расщепляющего познания. Так что единство дифференциации и интеграции всегда существует, но не всегда в той форме, в какой это необходимо. Можно сказать, что дифференциация сейчас далеко обогнала интеграцию и разделенность науки мешает ее целостному развитию. Интуитивно ясно, что продолжающийся дрейф к полюсу дифференциации — явление негативное, хотя выяснилось это как бы неожиданно и стало широко обсуждаться не так давно. Ныне часто отмечается, что нарастающая дифференциация тормозит прогресс науки, и это действительно так, хотя, с другой стороны, разве какое-либо научное открытие, даже и способствующее дифференциации, может идти во вред научному прогрессу? Ответ на этот вопрос очевидно требует предварительного определения того, что есть искомый прогресс? Противоречие возникает в том случае, если прогрессом науки считать исследование отдельных сторон действительности в их обособленности. Насколько оправдан такой подход? Человек стремится познать мир в его целостности, и познание отдельных сторон действительности оправданно лишь постольку, поскольку учитывает значение данного фрагмента в функционировании целого. Истинное познание, стало быть, неразрывно связано с целостностью и интегративностыо. Можно выделить следующие основания интеграции знаний: онтологическое (единство мира), гносеологическое (единство человеческого сознания и законов мышления), методологическое (наличие общенаучных методов исследования), социальное (целостность человека). Последнее детерминирует необходимость гносеологиче- 97
ского и методологического обеспечения интеграции знания. Особая актуальность интеграции знаний в настоящее время вызвана также тем, что интеграция выступает как способ повышения гибкости науки в условиях, когда изменения среды становятся все более масштабными и приводят ко все более ощутимым и многообразным последствиям. Следует, впрочем, иметь в виду, что могут иметь место различные формы интеграции знаний. Интегра- тивные процессы неразрывно связаны с дифференциоп- ными, однако часто интеграция или запаздывает или протекает в форме по преимуществу вненаучной. Интеграция должна протекать в пределах самой науки и быть своевременной. Обеспечить это и призваны междисциплинарные исследования. Далее. Интеграция должна не только осуществляться внутри науки, но охватывать по возможности больше отраслей знания, т. е. быть комплексной. Это имеет место, но еще далеко не в достаточной степени. При этом опять-таки важно, чтобы комплексность исследований предполагалась самой структурой научного знания. И еще один тезис, представляющийся важным. Необходима не только интеграция и даже не просто комплексная интеграция знаний. Важно еще, чтобы основой ее были цели и потребности человека в его взаимоотношении с природой. Здесь мы переходим от чисто методологических проблем интеграции к проблемам социальным. Говоря о возможностях и потребностях человека, лежащих в основе интегративных процессов в науке, мы должны иметь в виду целостную, гармонически развитую личность, поскольку именно она является целью исторического прогресса. В этом случае процесс познания оказывается неразрывно слит с социальным прогрессом общества, и социальные проблемы науки получают свое адекватное решение. Важно всегда помнить, что социальное значение интеграции знаний определяется не только тем, что она способствует целостному познанию бытия, но также и тем, чго помогает становлению целостной личности. Общество, стремящееся к формированию целостной, гармонически развитой личности, должно и науку формировать как целостную, гармонически развитую систему. Разделение труда вообще и в науке, в част- 98
ности, может восприниматься как положительное явление в той мере, в которой это способствует раскрытию индивидуальных способностей человека. Ныне выясняется к тому же, что чем расщепленнее наука, тем она экологически опаснее и тем меньше в ней творчества и всеобщности. Впрочем, еще Шеллинг говорил, что, только когда устанавливается связь между различными явлениями природы, между существовавшими порознь науками, науки начинают подлинную жизнь. В свою очередь, Энгельс отмечал, что наиболее ценные открытия совершаются на стыке наук. Однако тенденция к обособленному существованию отдельных научных дисциплин продолжает преобладать и поныне. Существующая система организации науки с жесткими подразделениями не удовлетворяет современным социальным и экологическим требованиям и должна быть заменена более гибкой и мобильной. Полезно вспомнить здесь научные традиции русской культуры, которые от Ломоносова до Докучаева, Сукачева и Вернадского проявлялись именно в стремлении к целостному охвату реальности. В последние годы все более осознается, что для решения экологической проблемы необходима прежде ьсего выработка целостного представления о функционировании окружающей человека природы и его месте б ней. Подход к природе и к взаимодействию с ней должен быть целостным, а стало быть целостным должно быть и соответствующее знание. Противоречие между традиционной наукой, разделенной на отдельные жестко обособленные дисциплины, и потребностью целостного познания реальности стимулирует становление нового типа организации науки. Конечно, целостность сама по себе не может быть высшим и единственным критерием прогресса науки. Вопрос о значении целостности в развитии научного знания нельзя решить, если рассматривать науку только линейно на шкале «дифференциация — интеграция». Необходимым представляется введение еще по крайней мере двух координат. Одна из них — социальные потребности общества. Другая — координата разнообразия. Часто, когда говорят положительно о дифференциации научного знания, имеют в виду, по существу, увеличение его разнообразия. Рост последнего — явление позитивное, когда связано с интеграцией. Дифференци- 99
&ция же сама по себе, увеличивая, с одной стороны, разнообразие, с другой — может и препятствовать его увеличению, если приемы и способы мышления, новая техника и методы, разработанные в одной дисциплине, не распространяются на другие. Если под дифференциацией иметь в виду увеличение разнообразия, то последнее действительно лежит в основе развития отдельных научных дисциплин, но не прогресса науки в целом. Для последнего нужна еще интеграция знания. Можно полагать, что процессы дифференциации преобладают в науке в том случае, если разнообразие науки растет, а степень ее интегрированное™ остается прежней. Крайняя мыслимая ступень здесь — распад системы. Противоположный процесс интеграции знания при сохранении разнообразия на прежнем уровне или даже уменьшения его тоже вряд ли можно признать прогрессом науки. Из всех вариантов соотношения интеграции и разнообразия наиболее благоприятен вариант их согласованного роста. Интеграция знания ведет к росту разнообразия, поскольку в одни науки включаются результаты, полученные в других областях. Но скорости двух процессов могут быть различны. Отсюда диссонансы в развитии науки в целом. Задачу координации роста параметров интеграции и разнообразия еще предстоит решить. Развитие науки в целом определяется степенью интегрированного разнообразия скорее, чем какими-либо ее отдельными достижениями. Прогрессом науки в целом можно считать согласованный рост ее разнообразия, интеграции и удовлетворения социальных потребностей общества. На основе принципа интегратив- ного разнообразия, определяющего ее общий прогресс, наука продвигается по пути становления целостной интегративно-разнообразной гармоничной системы. Необходимость иметь не только интегративно-раз- нообразную, но также целостную и гармоничную систему науки вытекает, с одной стороны, из стремления к познанию мира как целого и роли науки в становлении целостной гармонически развитой личности, а с другой — из потребностей современного этапа взаимоотношений человека и природы. Причем, если на проблему целостности познания природы и взаимодействующего с ней человека обращалось определенное вни- 100
мание, то проблеме гармоничного развития науки внимания уделялось явно недостаточно. Поэтому как в начале нашего века, когда, скажем, геология и география выполняли во взаимоотношении наук подчиненную роль — обеспечивали необходимые данные для осуществления того или иного природопре- образовательного проекта, а главной задачей заведомо признавалась техническая, так и теперь, несмотря на возросшие масштабы применения наук о природной среде вплоть до создания территориальных комплексных схем охраны природы (так называемые ТЕРК- СОПы), их роль остается в принципе такой же, какой была в начале века, когда человечество только приступило к осуществлению гигантских проектов преобразования среды обитания. Поэтому они и малоэффективны. По-прежнему знания о естественной среде находятся в неравноправном положении по отношению к знаниям о преобразовании мира. В современной науке и технике отсутствует строгая методология познания отдаленных последствий человеческой деятельности, и это определяется не только сложностью задачи, но и состоянием самой науки, ее расщепленностью на отдельные дисциплины, чрезмерным аналитизмом и безличностью. Без изменения основ научного познания невозможна и искомая методология. Таким образом, существует настоятельная экологическая необходимость того, чтобы на смену представлениям об иерархии наук пришло представление о круге наук (как говорит К. Леви-Строс, «земля научного познания кругла»). Соответственно классификация наук должна строиться не по принципам иерархии (обычно под этим понимают подчинение одних наук другим) и последовательного дробления (нацеленного на разделение, а не на соединение наук и при своем осуществлении ведущего в дурную бесконечность дифференциации, не сбалансированной интеграцией). Классификация наук должна строиться, на наш взгляд, по типу круга с контуром обратной связи. Если система знаний строится по принципу иерархии с ярко выраженным лидером (особая дискуссионная тема), то есть опасность, что одни науки будут уменьшать интерес и препятствовать развитию других, что в настоящее время опасно с экологической точки зрения. Особенно важно экологически, чтобы престиж 101
и значение наук о природной среде был не ниже престижа наук универсального типа и наук, разрабатывающих способы изменения мира. Иногда справедливо утверждается, что биологи и экологи накопили много данных, которые свидетельствуют о необходимости гораздо более осторожного, бережного отношения к биосфере, чем это имеет место в настоящее время. Это так, но подобный аргумент звучит довольно весомо лишь с позиций обособленного рассмотрения различных отраслей знания. На самом же деле наука представляет собой в достаточной мере связный механизм, чтобы использование данных одних наук непосредственно зависело от других наук. Если данные различных наук конфликтуют между собой, преимущество отдается наукам, пользующимся боль- шим престижем, т. е. в настоящее время наукам физико-химического цикла. В целом наука должна приближаться не к такой степени интеграции, как механическая система или биологический организм, а к степени гармоничной системы. Нужна не интеграция в максимально возможной степени, а максимально возможная в данный момент гармоническая интеграция. Таким образом гармонизированная наука поможет созданию гармоничной системы взаимоотношений человека с природой и обеспечению гармоничности развития самого человека. Современной науке не хватает свойственной биосфере гибкости, и для преодоления данного недостатка необходимо достижение наукой внутреннего единства, что, конечно, не должно отрицательно влиять на многообразие ее направлений. Необходимо, чтобы все отрасли науки выступали в деле определения перспектив преобразования нашей планеты в качестве равноправных партнеров. Как можно теперь оценить междисциплинарные исследования по их связи с дифференциацией и интеграцией научного знания? В генезисе междисциплинарных исследований можно выделить два этапа. На первом создается программа исследований, и в ее рамках объединяются специалисты различных дисциплин. Это ин- тегративный этап, способствующий как интеграции, так и прогрессу научного знания. Второй этап междисциплинарных исследований ведет к образованию новой научной дисциплины со своим особым предметом, понятийным аппаратом, теориями и методами. Чаще, впро- 102
чем, мы имеем дело с некоторой промежуточной ситуацией, которая, собственно, и является междисциплинарной, поскольку формирование новой дисциплины снимает проблему междисциплинарных исследований. Междисциплинарные исследования способствуют, таким образом, и дифференциации и интеграции знаний. Их исходным пунктом является потребность в интеграции, а конечным пунктом может быть дифференциация, которая, в свою очередь, создает необходимость и в то же время расширяет возможности междисциплинарного взаимодействия. Заключительный этап междисциплинарных исследований, приводящий к формированию новой дисциплины, может быть назван диф- ференционным. Поскольку этот этап ведет к приращению научного знания (увеличивая его разнообразие), а интегративные показатели науки остаются на прежнем уровне, он также вносит свой вклад в научный прогресс. Проблема интеграции научного знания в процессе ее углубления переходит в проблему его единства, приобретающую важное значение и с социальной точки зрения (потребность в формировании целостной, гармонически развитой личности), и с точки зрения экологической. Основой искомого единства служит единство научного метода (вспомним в связи с этим о важнейших чертах науки — ее универсальности и общезначимости) , отличающее ее — хотя это различие и не стоит абсолютизировать — от всех других видов человеческой деятельности. Единство научного метода как такового —данность, но этим не ограничивается проблематика единства научного знания. Существует несколько подходов к проблеме единства научного знания. Одни исследователи прогнозируют появление всеобъемлющей науки, которая будет решать все научные проблемы. Другие говорят о необходимости новой дисциплины синтетического плана, которая изучала бы наиболее общие вопросы взаимоотношения человека и природы. Третьи считают, что современные проблемы формируют особый подход (в частности, экологический), который служит объединяющим началом для организации междисциплинарных исследований. Единство можно понимать и как идеал целостной интегративно-разнообразной гармоничной системы, продвижение по пути создания которой, детерминируемое как собственно научными, так и 103
практическими потребностями общества, служит важным критерием научного прогресса. Подлинное единство научных знаний — единство многообразия, система, способная не только к механическому, органическому, но и к гармоническому росту. Единство многообразия должно доходить до целостности знания, но последнее не есть гомогенность. Единство может не только быть следствием интегра- тивных процессов, но вести к дальнейшей дифференциации. В связи с тем, что конечным пунктом междисциплинарных исследований является дифференциация, возникает вопрос: нужно ли стремиться во что бы то ни стало к тому, чтобы в результате междисциплинарного исследования возникала новая наука? Формирование новой науки — стихийный творческий процесс, и нет ничего хуже, чем искусственно конструировать новую науку, предлагать название и т. п. Все же плод должен созреть сам. Но и искусственно замедлять этот процесс, препятствовать становлению нового направления также не стоит. Так, применительно к взаимоотношению природы и общества речь не должна идти об искусственном конструировании некоей одной науки, которая рассматривала бы все отношения человека к природе: такая наука, по крайней мере на данном этапе, вряд ли возможна. Скорее следует говорить о процессе экологизации естественных, общественные и технических наук. Причем для различных циклов наук экологизация означает нечто иное, поскольку в каждом случае рассматривается различный круг проблем. Общее одно: при анализе всех предметов исследования учитывается взаимосвязь человека с природной средой. «Токи» идут от фундаментального знания к наукам о природной среде (физикализация, математизация, кибернетизация) и в противоположную сторону (экологизация). Аналогичная ситуация имеет место во взаимоотношении общественных наук и наук о природной среде (аксиологизация и экологизация). Таковы направления экологического синтеза знания. Теоретический синтез единой науки — экологии — находится под большим вопросом, поскольку этот синтез должен был бы объединить громадное количество феноменов и фрагментов реальности. Представляется, что создание науки, которая изучала бы все вопросы взаимоотношения человека и природы, столь же ие- 104
реально, как замена науки философией. Наука должна вобрать в себя ценностные аспекты, стремиться к целостному подходу, и в этом она ориентируется на философию, но если она зайдет слишком далеко, то фактически упразднит себя, перейдя в область философии, тогда как именно наука нужна для конкретного преодоления экологических трудностей, за которые она частично ответственна. Можно говорить о желательности проведения комплексных исследований для решения экологической проблемы (здесь никаких принципиальных затруднений нет). Когда же речь заходит о становлении новой науки, следует быть осторожным, поскольку, строго говоря, качественный скачок — а именно это подразумевается, когда говорят о создании новой науки и взаимоотношении человека и природы,— непредсказуем. Можно заключить, что в области взаимоотношений человека и природы пока оправдывается прогноз главенства определенных подходов, что не мешает, впрочем, становлению новых научных направлений. Экологическое единство науки, конечно, должно базироваться не только на комплексном подходе, но и на определенной концептуальной основе. Это имеют в виду, говоря о необходимости создания теории взаимодействия человека и природы. Скептицизм по отношению к этой теории может заключаться не в сомнении относительно ее полезности, а скорее в том, возможно ли развить ее, оставаясь в строгих научных рамках, поскольку экологическую проблему нельзя решить без обращения к культуре в целом. Какая-либо формальная система экологических взглядов, наподобие кибернетики, по-видимому, невозможна. Однако что может представлять собой теория взаимодействия человека и природы в содержательном плане? Экстраполяцию биологических данных на более широкую сферу — взаимоотношений человека с природой в их целом? Такая экстраполяция явно уязвима. Более оправданным, когда речь идет о теории взаимодействия человека и природы, представляется подход, при котором экологическая составляющая приобретает существенную (но не самодовлеющую) роль в общефилософской системе. Синтетические направления в науке, формирующиеся под влиянием экологической ситуации, приближают науку к тому целостному взгляду на природу, который 105
всегда был для нее недостижимым идеалом. Однако экологический синтез наук вряд ли приведет к созданию какой-либо единой научной теории (слишком различны науки, решающие экологическую проблему), скорее к созданию экологической картины мира из мозаики различных представлений, имеющих общую предметную и методологическую основу, но во многом разнящихся все же друг от друга. Единство науки в данном случае предполагает тесную связь между науками и единство целей, стоящих перед ними и вытекающих из целостного понимания системы «человек — природная среда». Задача состоит в том, чтобы переориентировать все научное знание, что предполагает развитие новых научных направлений, играющих важную интегрирующую роль. Экологизация не сводится и к внедрению в науку достижений экологии как конкретной науки о взаимоотношении живого со средой, а есть скорее взгляд на проблемы любой науки с экологических позиций, под углом зрения человека и среды его обитания. Так, для эволюционной биологии важной становится задача выяснения и классификации экологических кризисов, происходивших до появления человека. Антропологам необходимо разобраться с экологическими кризисами антропогенного происхождения. Медицина должна ответить на вопрос, какие изменения в человеческом организме ведут к заболеваниям, а какие нейтральны, а быть может, и полезны. Физика, небывалый престиж которой во второй половине XX в. объясняется в немалой мере ее успехами в процессе поиска средств преобразования мира, должна определить физические параметры, наиболее благоприятные для существования и развития человечества. В области технических наук речь идет о разработке замкнутых циклов производства; методов комплексного использования ресурсов; двигателей, не загрязняющих окружающую среду; способов использования солнечной энергии; электротехнических генераторов, которые могут работать за счет поглощения избыточного тепла, выделяющегося в окружающую среду; способов превращения загрязняющих веществ в ресурсы и т. д. География, геология и другие науки о природе должны быть и науками об окружающей человека среде, и все проблемы природной среды — биологические, географические, геологические — рассматривать в комплексе как про- 106
блемы взаимодействия общества и природы. При этом экологические исследования должны проводиться не с точки зрения того, как эффективнее и быстрее преобразовать природную среду, а с точки зрения гармоничного функционирования единой природно-технической системы. Методология науки знает попытку решения проблемы единства научного знания, предпринятую в первой половине XX в. неопозитивистами, взявшими за основу единство некоторых фундаментальных особенностей природы и единство познавательных процедур. Неудача их была предопределена тем, что сам человек и отрасли научного знания не были целостны. К единству знания можно идти и существенно иным путем: не от единства мира и познания, а от единства человека и его взаимоотношений с природой. Собственно оба пути разнозначны, потому что результат, к которому нужно прийти,— целостность знания, а, стало быть, определенной формы взаимодействия человека и природы. Для обретения такой целостности недостаточно (и даже не первостепенно важно) создания определенной теории, вообще чисто познавательных процедур. Проблема единства знания, на наш взгляд, не была теоретически решена именно потому, что не было выработано представления о единой точке отсчета, ядре, вокруг которого и объединялось бы знание. Человек как самоцель исторического процесса — таков основополагающий принцип марксизма, и из него вытекает положение о человеке как самоцели процесса научного познания. На этом основании можно говорить об интеграции знаний, и одним из основных ее направлений может стать экологический синтез. Наука должна снова приблизиться к человеку, и экологический синтез помогает в этом благодаря рассмотрению всего многообразия знаний как знания о среде обитания человека. 3. Природа и культура Наука способствует прогрессу общества вместе с другими отраслями культуры, а не является особой отраслью, кардинально отличающейся от всех остальных. Обеспечение целостности познания требует переориен- тацир1 науки в направлении синтеза с другими отраслями культуры. Экология должна развиваться именно как наука, чтобы разрешить те проблемы, которые 107
наука же и поставила. Но экологический подход может сделать большее, а именно: послужить основой культурного синтеза, который выйдет за рамки науки и свяжет ее с другими отраслями культуры. Такой культурный синтез не менее важен, чем экологическая переориентация науки, хотя это тесно связано, и переориентация науки будет способствовать выполнению наукой ее роли в экологическом культурном синтезе. В свою очередь, поскольку наука не является и не может быть самоцелью, ее ценностная переориентация возможна лишь как составная часть переориентации всей культуры, всего общества. Единство познания природы достижимо при определенных социальных предпосылках, которые, впрочем, могут быть существенно приближены развитием соответствующих тенденций в самой науке. Отношение к природной среде как целостности предполагает в качестве своей предпосылки целостность культуры, а стало быть более тесную и гармоничную (с ликвидацией того перекоса в сторону науки, который существует сейчас) связь науки с искусством, философией и т. п. Продвигаясь в этом направлении, наука будет все более отходить от ориентации исключительно на непрерывный технический прогресс, отвечая на глубинные запросы общества — этические, эстетические, а также те, которые связаны с определением смысла жизни человека и целей развития общества. Синтез с другими отраслями культуры поможет более активному внедрению в науку ценностных аспектов. О связи науки с философией написано огромное количество работ, и она достаточно очевидна. Хотелось бы сделать несколько замечаний по поводу связи науки и искусства в решении экологической проблемы. Синтез науки и искусства необходим еще вот по какой причине. Науку часто представляют как некий безгрешный объективный путь к истине, а искусство как нечто субъективное по преимуществу. На самом деле все в некотором смысле обстоит наоборот. Конкретные методы, используемые наукой, действительно объективны, но цели и задачи, которыми она руководствуется, довольно жестко определяются социумом. Наука давно уже стала социальным институтом и в буквальном смысле институциализирована. В ином положении находится искусство. Методы его более субъективны (лучше сказать субъектны), но цели и задачи могут 108
быть и бывают более объективны, чем в науке. Оставаясь относительно более независимым, искусство может в большей степени вести и направлять, а не просто разрабатывать «спущенные сверху» темы. Часто указывают на объединяющий характер научного знания, который оно имеет благодаря его универсальному языку. Однако наука сближает тех, кто знает ее специфический язык, в то время как искусство обладает потенциями внутреннего душевного единения. В последнее время в методологической литературе произошло оживление интереса к концепции познания как движущей силы художественного творчества. Ф. Олафсон, в частности, утверждает, что главной познавательной целью искусства является создание возможных жизненных ситуаций. Многие писатели ставили своеобразные эксперименты в своих произведениях. Ф. М. Достоевский, считая своей основной задачей разгадать «тайну человека», часто помещал героев в экстремальные условия и, отказываясь от «избытка авторского смысла» (М. М. Бахтин), как бы наблюдал, что они будут делать. В науке сейчас проводятся опыты по определению восприимчивости растений по отношению к человеку, но в искусстве подобная проблема исследовалась издавна. Эксперименты писателей, которые неверно было бы воспринимать как пустые фантазии (они могут быть вполне реальны), в большинстве своем, конечно, не удовлетворяют строгим канонам научности (прежде всего, критерию воспроизводимости), но ведь главное для познания — истина, а не сами правила, играющие вспомогательную роль. Искусство — способ познания, не менее важный, чем наука, хотя познает оно не то, что наука, и не так. Оно менее рационально и стремится с помощью своих специфических изобразительных средств не к выделению однозначных причинно-следственных связей и тщательному обоснованию их, а к целостному постижению мира во всем богатстве его содержания. Научное же познание идет преимущественно аналитическим путем, хотя и может, по-видимому, в какой-то степени переориентироваться в направлении гармонии с миром и другими отраслями культуры. Такая переориентация внесет большой вклад в гармонизацию познания. Конкретные научные, технические и производственные задачи требуют логического мыщления7 в то время 109
как искусство является образным. Оно создает образы мира, обладающие не меньшим, чем научные, а порой и большим познавательным статусом. Энгельс писал, что Бальзак бодыпе дал ему для познания экономических отношений во Франции, чем все ученые того времени, вместе взятые. Важность методов искусства для психологической науки особенно подчеркивается в XX столетии. Впрочем, современный методологический анализ науки показывает, что она не сводится к двум уровням познания — теоретическому и эмпирическому, но в ней большое значение имеет так же, как и в искусстве, интуиция, формирование наглядных образов. А может быть, имеет смысл говорить об образном уровне познания как переходном и промежуточном между эмпирическим и теоретическим. Тесная связь между наукой и искусством обнаруживается не только в структуре познавательного процесса, но также в содержательном плане. Это особенно легко проследить на современных тенденциях в архитектуре, в частности, в архитектурной бионике, которая связывает в одно теоретико-практическое целое науку, технику и искусство. Выявление и укрепление взаимосвязи между наукой и искусством имеет огромное значение для гармонизации познания и благодаря этому для гармонизации взаимоотношений человека и природы. Современная напряженная экологическая ситуация требует углубленного рассмотрения существенных особенностей отношения человека к природе в различных культурах. Под культурой в ее высшем измерении здесь понимается процесс и результат творческого постижения и преобразования человеком окружающего мира. Связи между культурой и природой, социальным и экологическим поведением фундаментальны и непреходящи. Установка в культуре на господство над природой и использование ее прежде всего в утилитарно-потребительских целях, даже если совершаемое действие не подпадает под природоохранительный закон, тесно коррелирует с отношением к окружающим лицам как к вещам, желанием использовать их, может быть тоже формально вполне законным, но нравственно порочным. Тесная связь между культурой и природой делает актуальной в плане гармонизации взаимоотношений 110
человека и природы задачу синтеза экологически позитивных тенденций всех типов культур, что обеспечит» гармоничное развитие мировой культуры. Последнее, конечно, не означает, что различные отрасли и типы культуры сольются в некое аморфное целое. Проблема заключается в их скоординированном развитии, направляемом основными человеческими целями и ясела- ниями. Широкий культурный синтез необходим, потому что экологически позитивное отношение к природе присуще в различной степени и направлениях разным отраслям и типам культуры. Так, в западной культуре заметно преобладание рационального над чувственным, в восточной — наоборот. Необходима же (социально и экологически) гармония того и другого в целостном постижении и творении мира и себя. Экологический культурный синтез, представляя собой способ целостной личности целостно познавать природу и свои взаимоотношения с ней, является в то же время существенным моментом саморазвития человека и обретения социальной гармонии. В истории философии истина всегда рассматривалась в нерасторжимом единстве с добром и красотой. Поэтому этико-эстетические аспекты экологической проблемы не менее важны, чем гносеологические. Отношение человека к природе, чтобы быть целостным, должно быть этичным и эстетичным. Слитые воедино истина, добро и красота дают искомую целостность. Рассмотрению этико-эстетических вопросов взаимоотношений человека и природы посвящена следующая глава. В конце же этой остановимся на проблеме гармонии современной техники и природы и принципах внедрения достижений науки и техники в общественную практику. На наш взгляд, современный масштаб воздействия человека на природу требует преодоления всей страдающей манией гигантизма системы машинно-ориентированного обезжизненного производства. Основной характеристикой производства должен быть не выпуск определенного количества продукта, а его оптимальная встроенность в природный процесс, в природные круговороты вещества и энергии. В свое время Маркс писал, что в будущем в качестве промежуточного звена между человеком и неорганической природой на место 111
модифицированного предмета природы (системы машин) будет помещен природный процесс. Это значит, что творчество человека призвано быть естественным продолжением творчества самой природы, соединяться с ним. Здесь, по существу, поставлен вопрос о гармоничном сочетании техники pi природы. Воздействие техники на природу стремительно возрастало вплоть до наступления эпохи НТР с резким увеличением влияния науки и техники на все стороны жизни общества. В то же время машинизация производства как следствие классово-обусловленного разделения труда и потребностей капитала вела не к гармонии производства и природы, а напротив, к их разрыву. В целом, можно сказать, что развитие современной техники в той мере ответственно за экологические трудности, в какой оно не соответствует потребностям целостного развития личности и гармонии человека с природой. Обособленное от личности и природы развитие науки и техники привело к тому, что научно-технический прогресс стал пониматься б узком смысле как совокупность достижений науки и техники. Ясно, что такое понимание может быть социально и экологически негативным, поскольку в этом случае придется называть прогрессом и изобретение новых видов оружия и технические проекты уничтожения природы. Происходит незаметная на первый взгляд подмена. Когда мы говорим о НТП, то подразумеваем, что он заведомо оказывает благотворное влияние на человека и природу; когда же смотрим на результаты, видим нечто иное. Дело, конечно, и в том, кто осуществляет НТП, какие люди, насколько широко они образованы и культурны. Но в любом случае есть опасность подмены неопределенного и трудно количественно выразимого представления о совершенствовании сущностных сил индивидов, что, по Марксу, должно быть самоцелью общественного развития, легко выразимым количественно показателем — тонн выплавляемой стали и т. п. Этот показатель становится как бы гарантом и заменителем истинного целостного развития общества. Спрашивается, почему таким показателем не может быть сохранение качества природной среды? Не потому ли, что сохранение трудно вписать в представление о прогрессе, а качество менее наглядно, чем количество? Каждое отдельное достижение науки и техники — 112
несомненно прогресс в данной узкой отрасли знания и практики. Но будет ли оно прогрессом науки и технички в целом — это уже вопрос, так как оно может оказать негативное влияние на развитие других отраслей науки и техники. И тем более, это вопрос в отношении к развитию культуры и природы в целом. Научно-технический прогресс только тогда приносит пользу человеку и обществу, когда гармонирует с человеком и соответствует прогрессу общественных отношений. Точно так же научно-технический прогресс тогда экологически полезен, когда его достижения находятся в гармонии с эволюцией и возможностями природы. При этом единство в воздействии на целостную среду достигается не только через управление научно-техническим прогрессом, которое таит в себе опасность насилия и сдерживания творческой инициативы человека, но, скорее, через самоуправление индивидов, осознающих свои истинные желания. Только когда производство подчинено человеку и высшим целям становления целостной свободной личности, экологические трудности преодолеваются. Задача гармонизации взаимоотношений человека и природы исключительно сложна и становится чисто технически с каждым годом все сложнее, поскольку растет сам объем материального производства и ускоряется научно-технический прогресс, уплотняющий, и постоянно перестраивающий всю систему взаимоотношений человека и природы, и неизбежно, хотя бы потенциально, в силу своей непредсказуемой самобытности вносящий дисгармонию в эту систему. Тем не менее эту задачу предстоит безотлагательно решать. Научно-технический прогресс, если мы действительно хотим понимать это слово в его подлинно позитивном значении, не сводим к прогрессу собственно науки или техники или даже системы «наука — техника», а определяется тем, насколько достижения науки и техники гармонируют с социальным, личностным и экологическим прогрессом в рамках целостной гармоничной системы «человек — природная среда». На необходимость такого широкого социально, экологически и личностно адекватного системного понимания научно-технического прогресса хотелось бы обратить особое внимание. Как достичь ныне сочетания научно-технического и личностно-природного прогресса? По мнению 113
автора, для этого необходимо следование по крайней мере трем принципам внедрения достижений науки и техники. Существует, как правило, не один, а несколько вариантов преобразования природы, из которых выбрать предстоит наилучший, в том числе с экологической точки зрения. Чтобы выбор был полноценным, необходимо проработать имеющиеся варианты с привлечением набора существующих средств (принцип альтернативности). Очевидно поэтому, что до осуществления любого природопреобразовательного проекта (а тем более крупномасштабного, влекущего за собой разнообразные экологические последствия) требуется создание комплексных проектно-исследовательских групп, состоящих из специалистов различного профиля (географов, биологов, математиков, экономистов и т. д.) и разрабатывающих альтернативные варианты осуществления поставленных целей. Это положение выглядит сейчас уже почти тривиальным и легко признается, но важно от поверхностного признания прийти к осознанию и пониманию действительной потребности в этом. Таких комплексных групп в настоящее время нет, и создается парадоксальная ситуация, когда проектирование геологических, если не космических масштабов предприятия — переброски северных и сибирских рек — осуществляется такими узкоспециализированными организациями, как Гипроводхоз или Гидропроект, которые при всем своем желании не могут обеспечить или даже возглавить полноценного изучения данной проблемы ни с точки зрения альтернативности, ни с точки зрения экологичности. С 20-х годов ведется на страницах нашей печати, в том числе давно ликвидированного журнала «Охрана природы», обсуждение необходимости создания всесоюзного комитета, который комплексно решал бы все вопросы охраны и преобразования природной среды и обладал бы реальной властью. Теперь такой комитет создан. Но именно в настоящее время уже ясно, что создание комитета само по себе далеко не решает всех нынешних задач. Нужна система комплексных научно- производственных организаций нового типа взамен существующих, включающая специалистов разнообразного и широкого профиля, в том числе по дисциплине, которую можно назвать общей экологией, или, используя традиционную терминологию, природоведением. 114
Работа комплексных проектно-исследовательских организаций нового типа должна состоять не только в изучении существующего положения в данном районе, но также в натурном и математическом моделировании возможных будущих ситуаций. Эти комплексные группы должны тесно координировать между собой и исходить из одного центра, в который бы поступала вся информация о состоянии системы «человек — природная среда» и в котором на основе моделей развития отдельных регионов строились бы глобальные модели. Кроме того, учитывая растущий риск отрицательных экологических последствий и ограниченные возможности современных методов их прогнозирования3, необходимо создавать крупные научно-технические полигоны, на которых в течение достаточно продолжительного времени, чтобы последствия полностью обнаружили себя (по данным генетиков, они могут проявиться у последующих 2—3 поколений), проверялись все новые научно-технические достижения, в том числе в области атомной энергетики, химизации и т. д. (принцип проверки). Эти своеобразные научно-технические заповедники должны быть значительно удалены от мест скопления населения, чтобы свои научно-технические инновации ученые испытывали бы прежде всего на самих себе и добровольцах, осведомленных о возможных негативных их последствиях. Из истории мы знаем немало примеров того, что ученые, предложившие, скажем, какой-либо новый препарат, испытывали его прежде всего на самих себе и порой погибали. Правитель, когда изобретатель принес ему усовершенствованный вариант гильотины, сначала проверил его на нем самом. Почему же сейчас получается, что заложниками научно-технического прогресса становятся сотни тысяч и миллионы людей, ничего не ведающих об опасностях, нависших над их головами. Вместо того, чтобы обычных людей превращать в подопытных кроликов (правда, это название уже не относится к тем, кто выходит на экологические митинги и демонстрации), научно-технические инновации должны проверяться на тех ретивых ораторах, которые, заявляя, что наука требует жертв, сами не спешат подвергать себя опасности. Решать, внедрять ли в широкую практику после их всесторонней и продолжительной проверки достижения науки и техники, должны сами люди, живущие в дан- 115
ном регионе, в обстановке полной экологической гласности и демократии. Это и будет действительное осуществление власти народом, кстати сказать, зафиксированное в нашей Конституции. Во многих странах проводятся подобные референдумы (например, по вопросам развития атомной энергетики), и разве наш народ менее, чем другие, способен разобраться в том, что ему нужно, а что нет, как считают узкие специалисты, заинтересованные в том, чтобы «прогресс» шел именно по тем путям, по которым им выгодно Конечно, предварительно должна стать широкодоступной вся потребная для осуществления подлинного выбора информация. А каждый, кто пытался ее получить, знает, как это непросто даже в условиях гласности. Если все строится и выпускается действительно для народа, то пусть и решает сам народ, нужно ли ему это. И пусть сам расплачивается за собственные ошибки, а не за ошибки других людей, которые за него решают, что ему делать и в какой среде жить. Да, основную массу населения составляют неспециалисты. Но ведь и не дети же они, за которых все надо решать взрослым дядям. Вопрос о том, кому принимать решения,— это вопрос не уровня компетентности, а нравственно-правовой. Безнравственно, когда вопрос о том, что будет у человека под боком (АЭС, ГЭС или еще что), решает без его согласия специалист, живущий «за тридевять земель». Его знания не дают ему такого права, потому что здесь есть еще и моральный аспект. Конечно, специалисты должны предоставить всю имеющуюся у них информацию и иметь приоритет в обсуждении. Но приоритет в решении должны иметь люди, живущие в данном регионе. Ясно, что решения в данном случае могут быть иные при одной и той же информации. Если, например, специалисты оценят риск аварии на АЭС в 99,99%, то для центральных планирующих органов он, по-видимому, покажется приемлемым. Но вот живущее вблизи от АЭС население вряд ли с этим согласится. Существует здесь и еще ряд важных обстоятельств. Во-первых, у большинства так называемых специалистов из самых разных областей промышленности и техники обнаруживается общая технократическая позиция, ориентированная на дальнейшее расширение производства ради производства, причем в современных агрессивно-потребительских формах, заданных наукой 116
и техникой (больше энергии, продукции и т. д.). Это позиция узколобого пантехницизма, и определяется она не только групповыми эгоистическими интересами хозяйственной бюрократии ведомств и предприятий, которая выдает себе щедрые вознаграждения именно за выполнение плана, но и общим материально-потребительским стереотипом мышления, взлелеянном на лозунгах покорения природы. Во-вторых, помимо упорной защиты общей технократической позиции, часто остающейся как бы за кадром, специалисты склонны преувеличивать положительное значение той конкретной области деятельности, которой заняты они сами, и преуменьшать значение ее отрицательных последствий. Причем, отсутствие точных данных по тому или другому вопросу и недостатки научно-технических проработок специалисты часто используют для защиты своей точки зрения. Скажем, если нет обоснованных данных о неблагоприятных генетических последствиях, значит таковых и не существует. Специалист по атомной энергетике повышение радиационного груза людей готов объяснить и химией, и активным солнцем, и озоновыми дырами — чем угодно, только не влиянием АЭС и всей технологической цепочки атомной отрасли. Стремление спихнуть обвинения на другие ведомства и население (атомщики — на нефтяников и даже на курящих женщин, ведь известно, что горящая сигарета дает канцерогенный эффект) — это типичное проявление ведомственного подхода. Какую-то роль здесь может играть и просто попытка, пользуясь монополией на знания (что не менее опасно, чем некомпетентность), ввести в заблуждение правительство и общественность. Многие специалисты, в том числе энергетики, призывают сейчас к взвешенному подходу. Однако взвешенность нужна прежде всего по отношению к возможностям науки и научно-технического прогресса как такового. Кардинальное улучшение экологического положения невозможно только в рамках государственных и ведомственных организаций (пусть даже Госкомприроды). Для того чтобы в той или иной мере осуществилась подлинная гармония человека с природой, необходимо, чтобы стремление к этому было не только уделом соответствующих ведомств, но и жизненной по- 117
требностыо каждого человека. Нужно массовое экологическое движение всего народа, осознавшего сложность современной экологической ситуации. Именно в этом смысле полезна деятельность различных общественных экологических организаций. Поскольку все люди так или иначе оказывают влияние на природу, преодоление опасности экологической катастрофы требует совместных усилий как можно большего числа людей самых различных возрастов и профессий. Необходимо создание культурной среды, в которой могло бы воспроизводиться экологически позитивное отношение к природе. Такое невозможно без глубокой модификации нравственного сознания и тотального повышения культурного уровня самых широких слоев населения. В последнее время вслед за созданием Государственного комитета по охране природы СССР в нашей стране проведено несколько акций, имеющих целью поднять экологическое движение на качественно новый уровень. В ноябре 1988 г. объявлено об организации Экологического фонда (учредители: Госкомприрода СССР, Философское общество СССР, Всесоюзное химическое общество, Всероссийское общество охраны природы, кафедра философии АН СССР). В марте 1989 г. в Пущино-на-Оке проведен Международный симпозиум «Человек и биосфера: история и современность», который замыслен как подготовительный к изданию антологии мировой экологической мысли. Это может иметь большое значение для преодоления экологического невежества, а точнее — существующих антиэкологических стереотипов агрессивно-потребительского отношения к природе, еще во многом определяющих поведение людей, в том числе хозяйственных руководителей. На этом же симпозиуме было объявлено о создании фонда В. И. Вернадского. Экологическое образование, новая концепция которого обсуждается в Государственном комитете СССР по народному образованию, неотделимо от активных экологических действий. Велика экологическая составляющая деятельности Народных фронтов, созданных в различных республиках нашей страны. Положительное значение имели экологические демонстрации, проведенные в Иркутске, Уфе и других городах. В мае-июне 1989 г. состоялся I съезд народных депутатов СССР, в работе которого впервые участвовали 118
представители от общественных организаций. Настало время для объединения усилий различных формальных и неформальных экологических организаций, которых в стране насчитывается не одна сотня, в рамках единого движения со своей платформой и со своими кандидатами на выборах в органы власти. В различных регионах существуют сходные экологические проблемы, и решаться они должны скоординированно и согласованно. К сожалению, только-только было начавшее консолидироваться экологическое движение начало раскалываться на отдельные составляющие. В один и тот же день 24 декабря 1988 г. в двух разных концах Москвы состоялись учредительные съезды двух экологических обществ — Социально-экологического союза и Экологического союза. Между ними нет каких-либо принципиальных различий, и их обособленное друг от друга существование мало оправдано. Но коль скоро разрыв произошел, а вслед за ним было объявлено о создании Всесоюзного экологического общества и Всесоюзной общественной организации зеленого движения, было бы целесообразно, по-видимому, создать Всесоюзный координационный совет, в который вошли бы предста^ вители всех всесоюзных экологических организаций а также народные депутаты, выдвинутые и поддержанные этими объединениями. Не вмешиваясь в дела отдельных организаций, такой совет мог бы оказать пользу в консолидации экологического движения в стране. Целесообразно, по-видимому, также, чтобы Экологический фонд существовал при экологическом движении в целом, а не сам по себе. Как видно из уставов экологических обществ, цель у них одна — достижение гармонии между человеком и природой. Но коль скоро экологическое движение хочет установить такую гармонию, оно само должно быть в соответствии с известным философским принципом внутренне гармонично. Литература 1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2. С. 143. 2. Olafson F. Л. The dialectic of action: A philosophical integration of history and the humanities. Chicago; L., 1979. 3. Налимов В. В. Анализ оснований экологического прогноза // Вопр. филос. 1983. № 1. С. 108-117.
Глава 3. Жизнь в согласии с природой 1. Овладеть легче, чем любить Вспомним рассказ Джека Лондона «Белый Клык». Каким свирепым стал Белый Клык под влиянием людей, которые в угоду своим жестоким умыслам стравливали его с другими животными, и как постепенно к нему возвращались и развивались под влиянием новых хозяев заложенные в нем природой положительные качества. Идею этого рассказа вполне можно распространить и на взаимоотношения человека с природой в целом. Если поставить на место Белого Клыка биосферу Земли, а на место его хозяев все человечество, то на кого из хозяев оно больше походит и на кого должно походить? Удерживаясь от мысли об отождествлении современного человека со Счастливчиком Смитом, нельзя все же не признать, что первая из моделей поведения встречается чаще и цепочка от Счастливчика Смита к современному человеку тянется через участившиеся случаи превращения охоты в поголовное истребление животных, а собирания растений — в их массовое уничтожение. Сбрасывание в водоемы загрязняющих веществ, от которых гибнет рыба, кажется менее жестоким, чем непосредственное убийство, по той же причине, по которой сбрасывание бомбы с самолета кажется менее жестоким, чем закалывание противника штыком. И там и здесь действует иллюзия опосредования времени и места преступления. Но в обоих случаях ответственность, конечно, одинакова. Названная нами первой модель поведения реализуется в наше время гораздо полнее, чем вторая, хотя редко в явной и непосредственно наблюдаемой форме, как у Джека Лондона. Один из важных вопросов, которые порождает современная экологическая ситуация, о том, в какой степени экологические трудности обусловлены господствующими в настоящее время системами ценностей. 120
Вопрос вполне уместный. Кризисные моменты во взаимоотношении человека с окружающей его природной средой, шедшие, как ни пародоксально, в ногу с усилением технической мощи человека, во многом определили перенесение внимания с вопроса о средствах переустройства мира для удовлетворения человеческих желаний и целей на характер самих человеческих ценностей. Маркс писал, что, преобразовывая природу, «...человек удваивает себя уже не только интеллектуально, как это имеет место в сознании, но и реально, деятельно и созерцает самого себя в созданном им мире» \ Общество проецирует на природу свои положительные и отрицательные стороны и тем самым во многом определяет состояние преобразуемой природы. Современный экологический кризис — в определенной мере симптом душевного и духовного неблагополучия человека. В литературе прослеживается связь между экологическими трудностями и потребительской ориентацией. Последнее не следует путать с потреблением — удовлетворением потребностей, которые соответствуют внутренней природе человека и без которых сама жизнь человека невозможна. Потребительство — это преимущественная направленность на потребление в ущерб духу и душе, причем часто связанная с удовлетворением псевдопотребностей. Последние могут быть двух родов: превышающие действительные потребности и замещающие их (часто при невозможности удовлетворить действительные), и имеют свою внутреннюю и внешнюю детерминанты. Первая связана с искусственным формированием потребностей, вторая — преимущественно психологического свойства, однако обе они коренятся в социальной дисгармонии. Таким образом, это дополнительный социальный груз, накладываемый на природу. Часто приходится слышать суждения о том, что рост материальных потребностей необходим для развития человека. Это верно в пределах, в которых речь идет об удовлетворении основных (мы не рассматриваем подробно слово «основные», потому что спорить о том, какие потребности относятся к основным, а какие нет, можно до бесконечности) потребностей человека. Сверх этого слово «рост», как характеризующее чисто количественные показатели, оказывается неадекватным. У семьи есть один телевизор, нужно ли ей Ш
приобретать второй, третий? Ведь это тоже рост материальных потребностей. Удовлетворение потребностей может не только способствовать развитию человека, но и препятствовать (если, скажем, человек все свободное время проводит под личной автомашиной или в поисках запчастей к ней). Правильнее говорить не просто о росте, а о развитии, совершенствовании, «возвышении» (В. И. Ленин) потребностей, гармоничном сочетании материальных и духовных потребностей как условии гармонии человека с природой. В одних странах — «развитых» капиталистических — потребительство выражено сильнее и имеет свою традицию (по Марку Твену, цивилизация — это общество, формирующее потребности, в которых нет потребности), в других — так называемых развивающихся — только входит в моду. В СССР потребительство, или, как его у нас чаще называют, вещизм, особенно разрослось в последние 20 лет. Сюда входит и чрезмерное потребление пищевых продуктов при ухудшении их качества (по данным медицинской статистики, 45% советских людей страдают от излишнего веса) и стремление любой ценой заполучить в личное пользование различные товары, включая такое материальное выражение духовной культуры, как книги. Качественные и количественные различия в проявлении потребительства зависят от места и образа жизни: у работников сферы обслуживания оно выражено сильнее, чем у рабочих, у горожан больше, чем у сельских жителей, и т. д. Это шкала градации при общей тенденции. Такое отношение проецируется и на природу. Подавляющее большинство людей ходит в лес не слушать пение птиц и любоваться цветами, а за ягодами, грибами, на охоту. Могут возразить, что это, мол, необходимо, так как существуют трудности с продовольствием. Но такое объяснение далеко недостаточно, поскольку потребительство распространено и в обществе, в котором продуктов в избытке. В принципе, сколько бы человек не имел, он всегда может хотеть больше и так до бесконечности, что показал еще Пушкин в «Сказке о рыбаке и рыбке». Может и не всегда верно, как полагал М. Зощенко, что человеку надо больше, чем он имеет, но уж точно меньше, чем он хочет. Актуальной остается в нашей стране борьба с мещанством, для которого потребительство становится 122
единственной целью и основным смыслом жизни. Мещане только потребляют культуру в ущерб истинно человеческой потребности ее производить. Социальный прогресс стимулирует изменение ценностей, однако этот процесс не происходит автоматически, и сами ценностные стереотипы не полностью детерминируются социальной обстановкой. Каковы экологические следствия этого? Ориентация на потребительство ведет к истощению и деградации природы и опасна с экологической точки зрения как потому, что природа не в состоянии из-за конечности ее ресурсов в каждый данный момент времени удовлетворить бесконечные материальные потребности человека, так и потому, что, нацеленный на потребительство модных, престижных вещей, человек теряет понимание целостности природы, целостность отношения к ней и вслед за тем целостность самого себя как личности. Герой Чехова, лежа на диване, рассуждал так: «Кислород — химиками выдуманный дух. Говорят, что без него жить невозможно. Ерунда. Без денег жить невозможно». В этой фразе Чехов ярко раскрыл суть примитивного потребительского подхода к жизни и природе. Конечно, можно (экономисты пытаются это делать) и потребление кислорода представить в денежном выражении, что практически в западных странах воплощается в жизнь, когда предоставляется возможность за определенную плату подышать на загрязненной улице чистым воздухом из автомата. Но вряд ли попытки все обсчитать и выразить количественно (что, кстати сказать, и невозможно) решат экологическую проблему. Необходимо изменение ценностей, прежде всего тех, которые регулируют отношение человека к природе. Природу нельзя воспринимать как кладовую, из которой человек черпает в неограниченном количестве то, что ему необходимо, а возвращает отходы своей деятельности, до которых ему нет дела. Природа, конечно, не храм, которым остается лишь восторгаться, но и не только мастерская, а источник физической и духовной жизни человека, непреходящая ценность, имеющая для человеческого существования решающее значение. Воздействие человека на природу ни в коем случае не должно быть односторонним, если он не хочет лишиться природных стимулов своего душевного и духов- 123
ного развития. Бездумное Потребительство, как и узко понятая рационализация природы, оборачиваются злом для природы и человека. Подкладкой стремления к власти над природой оказывается бесчувственность, а рационализации — голая рассудочность. Напротив, чем более мудро будет действовать человек (человечество), в том числе и по отношению к своим потребностям, тем скорее он будет находиться в «царстве свободы» (К. Маркс). В конце концов люди начинают понимать это на собственном горьком опыте, когда безудержная тяга к потребительству начинает вредно отражаться на их собственном здоровье. Через некоторое время после того, как они осознают, что излишний вес не признак здоровья и благополучия, а причина болезней, преждевременной старости и сокращения продолжительности жизни, они переоцени- ют свое отношение к питанию и начинают его более строго регулировать. В моду входят лечебные и профилактические голодания, распространенные сейчас среди обеспеченных слоев населения развитых стран. Можно предположить, что определенной переоценке будут подвергаться материальные ценности в целом по мере облегчения доступа к ним и люди будут все больше осознавать, что сам по себе рост материального благосостояния не делает их счастливыми, и больше внимания будут уделять ценностям духовным. Определенный смысл в таких рассуждениях имеется. Но данный процесс не протекает автоматически и требует соответствующих социальных предпосылок. Необходимо наличие культурной среды, которая способствовала бы опережающему росту духовных потребностей по мере удовлетворения основных материальных, росту, препятствующему отмеченной выше утилитарно-потребительской тенденции и приводящему к расширению сферы духовного производства и совершенствованию творческих способностей человека. В этом можно искать выход из лабиринта современных экологических противоречий. Вообще одна из основных задач культуры в целом состоит, по-видимому, в том, чтобы способствовать разрешению противоречий между человеком и природой, так же, как и противоречий внутрисоциальных. То, насколько это удается, служит показателем ее развития. Материальные потребности не могут исчезнуть, они могут только модифицироваться по мере своего удов- 124
летворения и замещаться потребностями Духовными. В человеке как разумно-чувственном существе высщше духовные ценности должны определять материальные потребности, а не наоборот. При этом рост потребностей должен уравновешиваться ростом производства — не для последующего потребления, а производства природы и человека. Второй прискорбный момент в современном отношении к природе состоит в агрессивности. Социобиоло- ги утверждают, что при недостатке ресурсов на ограниченной территории соревнование между особями, сопровождающееся агрессивным поведением, усиливается. Агрессия и понимается как одна из форм конкурентного поведения в условиях ограниченных ресурсов. Хотя агрессивность в человеческом обществе может и не иметь потребительского смысла и вообще не иметь отношения к материальным ресурсам («немотивированная» жестокость и т. п.), агрессивное и потребительское отношение к природе и у человека тесно связаны. Чисто агрессивное отношение, т. е. разрушение ради разрушения, при достаточно большой активности и возможностях ведет к быстрой гибели и разрушающего и разрушаемого, а стало быть и отношения между ними. Потребительское же отношение склонно сочетаться с агрессивным, поскольку потребительство не имеет границ и в своем распространении ведет к уничтожению природной среды. Агрессивно-потребительское отношение может в течение какого-то периода времени иметь место, поскольку за счет разрушения среды человек удовлетворяет собственные потребности. Это относительно устойчивое состояние длится до того момента, пока человек не разрушит природную среду основательно и не переродится сам. В целом можно сказать, что ограниченность ресурсов есть результат определенных социальных и культурных причин. Западная культура развивалась в направлении агрессивности по отношению к природе, усилившейся в эпоху капитализма. Она ищет противников вовне и пытается их покорить, не обращена внутрь себя и источники существования тоже находит вовне — в других людях, природе, истощая и их и ее. При большой интенсивности и масштабах это приводит к гибели всех. Главная трудность — осознать, что агрессивно-потребительское отношение к природе — зло дня нее и 125
самого человека. Человек вынужден бороться с природой и обречен на борьбу при всех возможных способах производства, и не правы те, кто забывает, что единство человека и природы противоречиво. Но отсюда отнюдь не следует вывод, что надо противоречие еще и еще обострять, приближая экологическую катастрофу и надеясь, что человек сможет адаптироваться к любым изменениям. Ведь победа над природой не то, что победа в футбольном матче, когда после финального свистка судьи победители и побежденные уходят отдыхать. Борьба с природой никогда не кончается, но победа над нею оборачивается для человека поражением, поскольку сам человек — часть природы, а природа — порождающее его начало. Отношение общества к природе в нашей стране выражалось словами И. В. Мичурина: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача». Как будто милости можно взять силой! Именно стремление взять как можно больше, часто безрассудное, хотя и вполне рациональное, привело к тому состоянию, которое хорошо описывается современной модификацией знаменитого афоризма «Мы не можем ждать милостей от природы, мы у нее слишком много взяли». В эпоху НТР понятие борьбы с природой нуждается в уточнении, с тем, чтобы им не оправдывалось уничтожение природы. Когда шли с рогатиной на медведя — это была борьба; когда же безжалостно убивают, часто потехи ради, животных с вертолета, язык не поворачивается назвать это борьбой. Веками человек был вынужден бороться с природой, и вот теперь впервые он может ее уничтожить. Говорят о том, что борьбу с природой надо усиливать, поскольку грозят стихийные бедствия и т. п. Но никакие стихийные бедствия не оправдывают уничтожения многих видов жизни на Земле, и сейчас главным «стихийным бедствием» для природы и человека является он сам. Даже наука под видом исследования вносит свою лепту в подобную «борьбу». В периодической печати приводится немало примеров жестокого обращения с предметом изучения (например, подсчет морских котиков на Дальнем Востоке, приведший к их массовой гибели). Ясно, что подобная «научная» деятельность оказывается ответственной за экологические трудности уже не только в моральном, но и в правовом смысле. 126
Уничтожение животных под предлогом их изучения и социально и экологически преступно и, конечно, не приносит ничего, кроме вреда, самой науке. Современная экологическая ситуация требует коренного пересмотра сложившихся, в том числе в нашей литературе 30—50-х годов, стереотипов мышления и поведения, ориентированных на дальнейшее ожесточение того, что называют «борьбой с природой». На деле подобная «борьба» часто превращается в средство безжалостного уничтожения природной среды. Борьба может иметь место и в рамках единства человека и природы, и в рамках их разрыва. В последнем случае это не борьба как источник развития, а способ деструкции. Движущая сила прогресса — своевременное разрешение противоречий, но этого не добьешься на путях борьбы, превысившей свою меру, подрывающей основы существования активной части саморазвивающей системы и ее в целом и ведущей поэтому к гибели системы и ее отдельных частей. Это не значит, что отныне понятие борьбы в применении к отношению человека и природы следует исключить, а означает только, что объективно и опасно сдвинулась граница между противоречием и гармонией человека и природы и надо что-то делать с целью возвращения к тому устойчивому сущностному единству, которое обеспечивает целостное функционирование системы «человек — природная среда». Человек, поскольку он является человеком, должен относиться к природе душевно-духовно, и адекватное выражение такого отношения — любовь к природе и творческое отношение к ней. Чтобы быть способным к целостной эволюции своих душевных и духовных потенций, человек должен стремиться к постижению природы во всем ее богатстве, творческому преобразованию ее. Стремление к этому лежит в самой природе человека, поскольку одна из высших, присущих ему по природе его потребностей — потребность в творчестве. Напомним, что К. Маркс понимал творчество как средство формирования богатого и всестороннего, глубокого во всех его чувствах и восприятиях человека. Крупнейший советский психолог А. И. Леонтьев подчеркивал, что «...личность не может развиваться в рамках потребления, ее развитие необходимо предполагает смещение потребностей на созидание, которое одно не знает границ» 2. Говорят также о творческой 127
сущности человека. При этом творчество как созидание нового («самодовлеющей предметности», по А. Ф. Лосеву) проявляется не только в сфере искусства, науки и техники, но и в более широком плане отношений человека и природы. Применительно к науке вопрос о роли творчества как будто не возникает. Творчество является здесь чем-то само собой разумеющимся, поскольку без него прогресс науки был бы невозможен. Очевидно, что чем более творческий характер носят исследования взаимоотношений человека и среды, тем выше экологическое значение науки. Однако если наука и техника рассматривают природу только как объект и основаны на противопоставлении человека и природы, то они тем самым также становятся источником и следствием потребительства. Н. С. Коноплев справедливо рассматривает понимание природы как объекта и последующую отстраненность человека от природы как условие потребительского отношения к ней 3. В то же время подлинно творческий продукт «...не есть ни субъект, ни объект, но субъектно-объектное творчество, которое только при том необходимом условии и может быть творческим продуктом и, конечно, продуктом творческого акта, если мы в таком художественном произведении уже не различаем ни субъекта, ни объекта» \ Выше говорилось об экологическом значении понимания взаимодействия человека и природы как субъект-объектного единства. В свете только что отмеченной характеристики творчества становится ясно, что именно оно является адекватной формой взаимодействия человека и природы, а также целостного развития самого человека. Творчество обладает также в отличие от потребительства ярко выраженными эстетическими параметрами, которые необходимы, как будет показано дальше, для гармонизации взаимоотношений человека и природы. Это следует хотя бы из того, что творчество увеличивает разнообразие в природе и культуре, а таковое неразрывно связано с красотой, так что можно даже сказать, что красота есть гармоничное разнообразие. Но разнообразие необходимо также для устойчивости жизни (стало быть, есть закон ее) и играет важную роль в этических построениях. Творчество связано, таким образом, со становлением единства истины, добра и красоты. Сохранение и творение раз- 128
нообразия в природе предстает в качестве важной задачи современной культуры. О важности творческого ответа на экологический кризис для дальнейшего существования цивилизации говорилось в первой главе. Творчество выступает как объективная возможность встречи человека и природы, их целостного общения и, стало быть, утверждения гармонии человека и природы. При этом ценностная установка приобретает онтологический смысл. Но для того чтобы эта встреча стала возможной, необходимо преодоление натурализма, сводящего человека к природе, и социологизма, сводящего природу к человеку. Природа в своей иррациональной глубине всегда была источником человеческих прозрений, импульсом его интуиции и должна сохранить эту позицию в дальнейшем. Аналогично сказкам и загадкам, она развивает фантазию человека. Она способна переродить его, когда он открывается ей, доказывая этим, что творит его. Само раскрытие творческих способностей человека зависит от состояния природы и отношения человека к ней. Испокон веков природа, прежде всего дикая и сельская, давала импульс творчеству человека, тогда как город выполнял функции места творческой встречи людей и созидания культуры. Первобытный человек, устраивая магические обряды и приурочивая их к сельскохозяйственным работам, соединял художественно-творческий и преобразовательный моменты в единое целое. Сейчас нетронутой человеком природы становится все меньше, сельская местность и труд урбанизируются и индустриализируются, а город зачастую предлагает монотонность конвейера и канцелярского труда рабочим и служащим, да скуку праздным слоям. Учитывая роль природы в раскрытии творческих потенций человека, один из главных вопросов, который должен быть выяснен,— вопрос о том, как нынешняя вещественно, энергетически и информационно загрязненная среда обитания влияет на творческие потенции человека. Сейчас начали подсчитывать экологически обусловленную заболеваемость, и это важно не только в смысле обеспечения физического здоровья. Не исключено, что человек должен сначала очистить себя от всего чуждого его природе, а затем окажется способным в большей мере творить и любить. Как бы 129
то ни было, критерий развития (и его частной характеристики — роста) должен определяться степенью улучшения условий для полного выражения созидательных способностей человека. Экологически наилучшая стратегия оказывается соответствующей высшему желанию и высшей цели человеческого развития. Поднятие себя до духовно-душевного состояния есть самотворение. Последующее распространение этого состояния на природу в раскрытии ей себя есть творческое преобразование природы — один из необходимых шагов в преодолении экологического кризиса. Творчество целостно и универсально и составляет предпосылку обретения целостности, в то время как потребительство одномерно, ориентировано на отдельные стороны природы. Человек не откажется от гетеротрофного потребления окружающей природы, но главным результатом его должно быть не производство, направленное на еще большее потребление (в этом случае попадаем в заколдованный круг, из которого нет выхода), а реализация душевно-духовных потребностей. Творчество противостоит потребительской ориентации, поскольку оно самоотдача, самораскрытие человека и в своей высшей форме представляет собой сотворческое общение с природой. О творчестве можно сказать и еще сильнее, представив его в качестве фундаментального атрибута бытия, как это, например, делается в «Махабхарате». Впрочем, самого по себе творческого подхода к природе еще недостаточно, и творческое преобразование не должно рассматриваться как самоцель, иначе оно будет напоминать поведение ученого Сарториуса из лемовского «Соляриса», который все порывался подействовать на исследуемый «океан» жестким излучением. Историк Л. Н. Гумилев делает вывод, что интенсивное антропогенное изменение природы возможно только в творческие, динамические фазы процесса этногенеза5. Главная причина опасности современной экологической ситуации заключается в том, что человек переходит от изменения природы «то тут, то там, своего рода толчками» к постоянному повсеместному изменению всей биосферы. Творческий момент здесь налицо, но при своей абсолютизации он может вести и к обострению экологической ситуации. 130
В предыдущей главе мы говорили о том, какое большое значение для науки имеет ее связь с ценностями, господствующими в обществе. В более общем плане это справедливо и для творчества в целом. Оно только тогда может полностью выполнить свою позитивную социальную и экологическую миссию, когда регулируется определенными этическими нормативами. В отношении творческого преобразования природной среды таким важнейшим регулятором, на наш взгляд, выступает этика любви к природе. Конечно, творчество можно понимать не только в самом общем плане как создание качественно нового, а подходить к нему более дифференцированно, рассматривая его различные уровни. Тогда на определенных уровнях ему окажутся неотъемлемо присущи нравственные аспекты. В современной философской литературе подчеркивается, что творчество не надо понимать как всецело индивидуальное, а именно как вовлеченное в космогенез и человеческую культуру. Но каков механизм этого вовлечения? Им, возможно, и является любовь. Разрушительные потенции, которые присутствуют в творчестве, на наш взгляд, имеют место потому, что творчество не сопровождается любовью к миру и человеку. Тогда если разрушение, вопреки М. А. Бакунину, и не является творчеством, то творчество становится разрушением. Все новое находится, конечно, в определенном взаимодействии с устаревшим, и созидание нового есть определенная форма борьбы со старым. Но если к имеющемуся налицо миру творец не испытывает любви, то он способен, по-видимому, лишь на бездушное его разрушение, а собственные созидательные потенции остаются недостаточно развиты. Это творчество самозамкнуто на себя и, следовательно, не гармонирует с миром. Мы имеем в виду совершенно иное понимание творчества. Потребители стремятся получать, не творя, забывая, что в принципе нельзя приобретать, не отдавая, иначе откуда возьмется приобретаемое. Потребительской ориентации противоречат хорошо известные законы природы, в частности, второе начало термодинамики. Экологический кризис доказывает, что природа не терпит потребителя и разрушителя, ей нужны любящие творцы. Чтобы копилка природы была полна, о природе надо заботиться, жалея ее и отдавая ей 131
себя. Жалость и желание отдавать идут от любви (недаром в русском языке любовь отождествлялась с жалостью, чем подчеркивался ее высокий нравственный смысл). О любви к природе много сказано писателями, но не учеными. Правда, можно вспомнить ученого-революционера П. А. Кропоткина, отдавшего много сил изучению имеющей к нашей теме близкое отношение проблеме взаимопомощи в природе. Идеи эти, казалось давно забытые, в последнее время получают развитие в науке. Обращение к ним, а также оценка результатов бережного, любовного отношения к природе весьма важны. Чаще надо вспоминать и слова Ленина о том, что без дружбы с природой социализм невозможен. Любовь к природе и творческое преобразование ее — два момента, позволяющие гармонизировать систему взаимоотношений человека с природой. Важно, чтобы они находились в системном единстве, поскольку творчество без любви ущербно и ориентировано только на внешнее оперирование объектом, а любовь без творчества духовно бесплодна. Само по себе любовное отношение к природной среде ограничивается поддерживанием ее в существующем состоянии и не обеспечивает возможность развития. Исключительная ориентация на создание нового опасна, так как возможны модификации, губительные для природной среды. Любовно-творческое отношение обеспечивает устойчивую гармоничную форму развития системы «человек—природная среда». Ситуация, которую мы здесь рассматриваем в более широком плане, аналогична положению в науке. Как и в науке, прогресс в сфере взаимоотношений человека и природы в их целостности определяется скоординированным ростом разнообразия и интеграции, причем за первое в наибольшей мере отвечает творчество, за второе — любовь. Любовно-творческое отношение — это содержательное выражение мысли об интегратив- ном разнообразии. Конечно, и любовь можно понимать по-разному. Часто приходится слышать такое возражение: человек, мол, любит цветы и рвет их. Конечно, можно рвать цветы и думать, что любишь их. Но любовь, учитывая многовековую разработку этой темы в философской литературе, совсем не обязательно понимать в ее не- 132
определенно-бытовом значении. Одним из первых Достаточно подробно исследовал данный вопрос древнекитайский философ Мо-Цзы, который разделил любовь на всеобщую (ко всему) и отдельную (к себе, своей семье и т. д.) и писал о необходимости отдельную любовь и корыстную выгоду заменить всеобщей любовью, взаимной выгодой. Известна в философии и точка зрения, что любовь по сути своей есть самоотдача, преодоление себя и поэтому эгоистичной любви вообще быть не может. Ощущение и создание родства со всем живым и вызывают в человеке нравственные чувства — сострадание, любовь и т. п. Напомним здесь интересную мысль Гегеля о том, что любовь дополняет добродетель подобно тому, как добродетель дополняет подчинение закону, и если бы любовь не была единственным принципом добродетели, то всякая добродетель была бы вместе с тем недобродетелью. Если человек рвет цветы, то его «любовь» к ним остается в рамках вожделения. На этом уровне человек хочет, не дожидаясь милостей, взять их, т. е. относится к окружающему потребительски. Для подлинной любви характерно прежде всего душевное влечение к другому, стремление понять и помочь, не взять, а дать. В любви, как справедливо заметил А. Мерсье, я тем более имею, чем более отдаю, и даже точнее: «Чем больше я люблю, тем больше я есть я» 6. Теряя себя в любви, человек остается и даже становится собой (диалектика я и не-я). Сравним с замечанием современного философа слова из письма А. Блока: «Только влюбленный имеет право на звание человека». Современные западные психологи постфрейдистской эпохи все чаще обращаются к этому понятию. По мнению В. Франкла, «любовь является единственным способом понять другого человека в глубочайшей сути его личности. Никто не может осознать суть другого человека до того, как полюбил его» 7. Если это относится к другому человеку, существу, то с тем же правом и к природе в целом. Чтобы обрести гармонию с природой, человеку необходимо понять ее душу, свободу, язык, любовь. Мало разумом понять, что природе плохо, надо еще и пережить ее состояние вместе с ней, как свое собственное, т. е. проникнуть в природу, и сделать это можно только в люб- 133
ви к ней. Смысл любви — отдать себя, тем самым создав себя же, а это именно то, что необходимо сейчас по отношению к природе. Писатели, призывавшие любить природу (традиционная тема русской литературы, которую продолжает литература советская), конечно же, тонко чувствовали, что имеется в виду. Очень точно передал это понимание американский поэт и философ Р. Эмерсон, по существу, отвечая на возражение о «любовном» срывании цветов. Мы путаем любовь с эгоистическим стремлением к обладанию и власти, а поэт еще в прошлом веке четко выразил, что следует иметь в виду: «Ты птиц назвать всех можешь, не охотясь? Ты любишь розы, но не рвешь с куста?» Такое понимание, по-видимому, исчезает у современного человека, и вопрос Эмерсона задевает за живое. Он особенно актуален сейчас, когда человек рвет цветы часто и не за их красоту (желая иметь в своем пользовании прекрасное), а за их редкость, создавая тем самым экологически опасный контур «положительной» (в кибернетическом смысле) обратной связи. На одной из конференций отмечалось, что люди порой собирают растения только потому, что они занесены в Красную книгу, чтобы похвастаться редкостной находкой. Тут уж ни о какой любви (даже в ее эгоистической трактовке) нет речи. Поистине любить можно только то, с чем равен. В любви, как и в творчестве, снимается дилемма субъекта и объекта, природа начинает пониматься как свое другое, да фактически и становится такой. На высокомерную же попытку поставить себя выше природы она отвечает экологическим кризисом. Пишущих на экологические темы можно условно разделить на тех, кто в качестве высшего критерия берет человека либо природу. В противоположность тем и другим любовь к природе подразумевает становление единства, доходящего до взаимопроникновения и взаимопомощи. Человека, любящего и заботящегося о природе, равно как и человека равнодушно загрязняющего и уничтожающего ее, всегда можно объединить с природой в системы, формально близкие, но диаметрально противоположные по существу. Для решения же экологической проблемы необходимо, чтобы отношение человека к человеку и природе стало дружеским, братским, любовным. В эпоху, когда человек способен 134
сделать с природой все, что угодно (скорее в разрушительном, чем созидательном плане), любовь к ней необходима для предотвращения катастрофы. Цели человека и природы различны, если человек делает ставку на покорение природы и использование ее, и тогда преодоление экологических трудностей выступает как определенная тактика борьбы с временными отступлениями и последующими атаками. В этом случае можно говорить лишь о вынужденных компромиссах, которые неизбежно сопровождаются провалами, потому что предвидеть все ответные ходы природы в полном объеме невозможно, но никак не о согласии. Противоречия между человеком и природой будут возникать и впредь, но способы их разрешения во многом зависят от того, с какими чувствами и желаниями человек подходит к природе. Борьба не выступает в качестве идеала взаимоотношений человека и природы и должна дополняться любовью к природе и стремлением к ее творческому улучшению. Противостоит любви к природе и потребительский подход. Страсть к приобретению вещей заслоняет любовь к дающей человеку жизнь природе. Создание техносферы вместо биосферы опасно не только потому, что под угрозой оказывается физическое существование человека. Дело в том, что тенденция абиотизации живого, характерная для процесса формирования техносферы, означает редукцию чувства любви, поскольку от вещей труднее требовать взаимности, чем от живой природы. Уменьшение возможности взаимно любить ведет к моральной и духовной деградации человека. Впрочем, сама не ведающая своей экологичности народная мудрость выступает против потребительства. Люди, которые берегут старые вещи, потому что с ними связана память о близких и прошлом, тем самым заботятся о своем будущем. Так любовь к вещам, если она истинна, также приобретает позитивный экосмысл. На любовь к природе ориентирует экологическая точка зрения, если не понимать под нею подчинение человека природе. Последний взгляд — один из полюсов решения проблемы взаимоотношений человека и природы, который противопоставляется концепции покорения природы. Однако он слишком узок и отрицателен. Не ждать милостей от природы, но и не пытаться взять их у нее во что бы то ни стало, а любить и творить природу, следуя истинно человеческим (они 135
же истинно природные) целям и стремлениям — вот способ подлинного решения экологической проблемы. Иногда спрашивают и так: как можно любить всю природу, ведь в ней имеются вредные для человека виды, мешающие ему. Само возражение достаточно обличает и эгоистический подход к проблеме, и неспособность подняться до целостного взгляда на природу. Говорить, что нельзя любить всю природу, равносильно тому, чтобы сказать, что нельзя любить родину, народ. Истинная любовь к природе повышает и соответствующую отдачу. В настоящее время накоплено много данных, свидетельствующих о том, что растения чувствуют человеческое отношение к ним и посаженные и ухоженные с любовью лучше растут и дают больший урожай. Нельзя сказать, что современный человек так уж равнодушен к затронутой теме. В душе его, как полагают психологи, живет, пусть неосознанно, желание любви (прежде всего со стороны других), однако оно порой находится в непримиримом противоречии со стремлением к первенству. «Этот конфликт между притязаниями и желанием любви и привязанности со стороны других людей является одной из наиболее типичных и тяжелых дилемм невротика наших дней» 8. Речь идет о больном человеке. Но ведь всю современную западную цивилизацию называют невротической. Стало быть этот конфликт имеет значение и для обычных, «здоровых» людей. «Возникает вопрос о том, какие особые свойства нашей культуры (западной.— А. Г.) ответственны за частое проявление описанных невротических культур. Мы живем в культуре соперничества и индивидуалистичности. Основаны ли грандиозные экономические и технические достижения нашей культуры на принципе соперничества, возможны ли они только на этой основе — этот вопрос должны решать экономисты или социологи. Психолог же может оценить ту личную цену, которую мы вынуждены за это платить» 9. Добавим еще — и экологическую цену. Человек — часть природы, и любовь к природе в глубинном своем измерении не что иное, как любовь к самому себе. Любовь к природе не означает, что человек готов полностью подчиниться ей. Ее главной характеристикой является стремление понять природу 136
вплоть до взаимопроникновения с ней, а очеловечение, гуманизация природы выражаются в любви стремлением улучшить ее, тем самым улучшая и себя как ее часть. Слово «часть» берется здесь не только в формально-логическом (человек как телесное существо — часть природы), но и в диалектическом смысле как проникновение человека — целостного существа — в природу. Развитие любовно-творческого отношения к природе необходимо для решения экологической проблемы и совершенствования самого человека. Отметим, что в отличие от дилеммы желания любви и первенства, обострение которой чревато неврозами, любовь и творчество внутренне гармоничны. Недаром А. Ф. Лосев пишет о продукте творчества как предмете самодовлеющего любования. Истинное творчество есть сотворчество, встреча, диалог, субъект-объектное единство, что предполагает понимание и переживание, невозможное без любви. Творчество же, отрывающееся от своих корней и заботящееся прежде всего о результате, сводится к антро- поцентричному обожествлению человека. Оно способно на величайшее усиление за счет того, что питается корнями прежних веков, но постепенно скудеет, поскольку слабеют возможности диалога. Подлинное творчество есть творение для всех и сопоставимо со всеобщей любовью. Нельзя творить для себя без опасения потерять импульс творчества, потому что в законченном произведении не содержится потенций творчества для самого автора. Писатели говорят, что лучшее их произведение то, которое еще не написано или пишется в данный момент. Для самого автора творчество существует лишь в виде процесса созидания, а написанное имеет творческие потенции для других. Таким образом, подлинный творец, пока он остается творцом, радикально ориентирован на других, а не на собственные результаты. С этой точки зрения можно и восточную концепцию непривязанности к результатам трактовать как ориентированную на творчество как процесс. Такое понимание творчества, конечно же, находится в нерасторжимой связи со всеобщей любовью и противостоит своекорыстному стремлению господствовать над природой, потреблять ее. Так выявляется фундаментальная противоположность агрессивно-потребительского и любовно-творческого отношения к миру. 137
Творчество и любовь могут быть редуцированы, и тогда, встретясь, они оказывают друг на друга снижающее воздействие. Наоборот, выступая на своей зафиксированной в философии высоте, они образуют подлинно гармоничное целое, способное к плодотворному сотрудничеству. Создать это целое, как справедливо заметил Р. Тагор, нелегко: «Внешне овладеть природой гораздо легче, чем любовно проникнуть в нее, ибо на это способен лишь истинно творческий гений» 10. В то же время психологами подмечено: если нет любви в детстве, творчество переходит в деструктивную агрессивность. Итак, между творчеством и любовью существует отношение взаимодополнительности и взаимопроникновения. Любовь и творчество неразрывно связаны между собой также и посредством соотнесения с целостностью человеческого сознания и познания. Творчество способствует целостному восприятию природы, и наоборот. Но для целостного восприятия необходима любовь (в ее философском значении всеобщей любви), способствующая постижению природы. Менее очевидна связь между процессом творчества и любовным отношением к предмету исследования в науке. Можно думать, что ученый исследует реальность совершенно бесстрастно, познавая объективные, действующие независимо от воли и желания людей законы природы. Такой взгляд, однако, результат весьма поверхностного следования модным некогда позитивистским догмам. Даже открывая объективные, действующие независимо от воли и желания людей законы природы, ученый не остается бесстрастным. Об этом можно судить по высказываниям самих творцов науки, которые соглашались приоткрыть дверь в лабораторию своей деятельности., с трудом получающей строго рациональное обоснование, и глубоко задумывались над психологическими причинами их исследовательского успеха. Так, по мнению Эйнштейна, универсальные законы науки могут быть получены только при помощи интуиции, основанной на феномене, схожем с интеллектуальной любовью (Эйнштейн использует здесь термин Спинозы) к объекту опыта. На наш взгляд, речь здесь идет о состоянии душевно-духовного единства, в котором творческий и любовный моменты существенным образом переплетены. Можно предположить, что любовь к объекту исследования, как и творчество, 138
лежит в основании познания мира и благодаря образующемуся любовно-творческому единству приносимые наукой знания имеют экологически и социально благотворный смысл. Творчество и любовь — способы понять и проникнуть в гармонию природы. Стремиться познать живую душу природы, а не мертвые ее слепки, и не для того, чтобы удачнее ее использовать, а чтобы предугадывать ее желания и исполнять их — таково истинное познание, достигаемое через любовь к природе. Встречается следующее возражение: нужно не любовно-творческое отношение, а научно обоснованное. Что можно сказать по этому поводу? Во-первых, когда мы говорим о любовно-творческом отношении, то имеем в виду отношение каждого человека (к природе имеет отношение каждый), а не только ученого. Всегда ли отношение обычного человека является научно обоснованным и возможно ли это? Какими должны быть направленность сознания и практическое отношение к природе, чтобы человек принял и следовал научно обоснованным нормам — вот о чем собственно речь. Во- вторых, нельзя забывать об относительности научных знаний, а стало быть и научного обоснования, которое отнюдь не следует сциентистски абсолютизировать. В-третьих, само направление научных исследований и результаты его определяются некоими ценностными нормами; стало быть, искомые принципы сами лежат в основе научных исследований и обоснований, и поэтому их нельзя заменить принципами специфически научными. В-четвертых, познание взаимоотношений человека и природы, столь необходимое для решения экологической проблемы, отнюдь не сводится к научному. Наконец, любовно-творческое отношение никак не противоречит научно обоснованному, наоборот, способствует его становлению. Любовно-творческое отношение к природе как познавательно-преобразовательный принцип приложимо ко всем сферам взаимоотношений человека и природы, и его распространение на все области человеческой деятельности является конкретным способом гармонизации взаимоотношений природы и общества. Связь между гармонией, творчеством и любовью показал еще Платон, который писал, что «гармония — это созвучие, а созвучие — это своего рода согласие, а из начал различных, покуда они различны между собой, 139
согласия не получится. И опять-таки раздваивающее и несогласное нельзя привести в гармонию, что видно и на примере ритма, который создается согласованием расходящихся сначала замедлений и ускорений. А согласие во все это вносит музыкальное искусство, которое устанавливает любовь и единодушие... Впрочем, в самом строении гармонии и ритма нетрудно заметить любовное начало, и любовь здесь не двойственна» и. Вспомним, что Лейбниц называл гармонией такую последовательность состояний того или иного объекта, в которой получают свое выражение наиболее существенные черты последнего. К таковым и относятся любовь и творчество. В какой-то степени эта мысль Лейбница продолжает идеи античных философов о гармоничном поведении как соответствии своей природе. Адекватная форма гармонии человека с природой не охота или зоопарк, а свободное любовно-творческое общение свободных целостных личностей с остальной природой. «Они указывали мне на деревья свои, и я не мог понять той степени любви, с которой они смотрели на них: точно они говорили с себе подобными существами. И знаете, может быть, я не ошибусь, если скажу, что они говорили с ними! Да, они нашли их язык, и убежден, что те понимали их. Так смотрели они и на всю природу — на животных, которые жили с ними мирно, не нападали на них и любили их, побежденные их же любовью. Они указывали мне на звезды и говорили о них со много о чем-то, чего я не мог понять, но я убежден, что они как бы чем-то соприкасались с небесными звездами, не мыслию только, а каким-то живым путем» 12. Будучи по природе своей целостным и в отличие от агрессивно-потребительского отношения фундаментально устойчивым, любовно-творческое отношение формирует внутриличностнуго и социальную гармонию, которая отвечает необходимости гармонизации взаимоотношений природы и общества. Тема экологического значения целостности и внутренней гармонии человека будет продолжена в следующем разделе. 2. «Все во мне, ияво всем» Рассмотрение человека в его взаимодействии с природной средой можно вести на трех уровнях. Первый — количественный, обычно применяемый в демографии, 140
Здесь интересует прежде всего обеспечение населения планеты продовольствием и жизненным пространством. Растущее быстрыми темпами население Земли оказывает все большее давление на биосферу, обостряя экологическое положение. Темпы роста таковы, что для обеспечения даже тех условий существования, каковы на Земле сейчас, каждое вновь появляющееся поколение обязано построить (и, стало быть, потребить соответствующее количество ресурсов биосферы) техно- структуру, равную той, которая в настоящий момент существует на Земле. Задачи беспрецедентные. Насколько они выполнимы? Тревога, которую испытывают в связи с этим, вполне обоснована, если, скажем, рациональный предел расширения земледелия оценить в 2,7 млрд га. Встречаются и весьма оптимистические оценки, обещающие, что Земля может прокормить до 700 млрд человек. Как бы то ни было, проблема небывалого увеличения давления на биосферу растущего населения планеты становится все более острой. Особенно сложна и печальна картина в отдельных регионах и странах, в которых ежегодно умирают с голоду миллионы человек. Подъем жизненного уровня населения этих районов, для которых зачастую характерны самые высокие темпы роста населения, составляет одну из основных задач человечества, трудность решения которой объясняется хотя бы тем, что даже при сохранении нынешней численности населения планеты для равного обеспечения всех на уровне высокоразвитых районов необходимо стократное увеличение получаемых материальных благ и многократное увеличение производства продуктов питания. В то же время в других районах Земли, характеризующихся высоким уровнем давления на биосферу, беспокойство вызывает стремительный рост городского населения, связанный, прежде всего, с таким процессом, как урбанизация; снижение общих темпов роста народонаселения, тенденция к его постарению и т. д. Демографическое положение в целом определяется как общими демографическими закономерностями, так и специфическими особенностями развития каждого региона. В СССР нет проблемы пере- или недонаселения, однако существуют диспропорции в размещении по различным зонам, например, недостаточность заселения Сибири и Дальнего Востока, что особенно сказывается 141
в настоящее время в связи с интенсивной эксплуатацией природных богатств данного района и решением других природопреобразовательных задач. Интенсивно протекающий, особенно в послевоенные годы, процесс урбанизации ведет к скученности населения в городах, росту числа городов-миллионеров и, соответственно, к уменьшению количества сельских жителей особенно в центральных районах страны. Снижение темпов роста народонаселения в центральных районах и Прибалтике и тенденция к его постарению обостряют проблему трудовых ресурсов. Последняя тесно связана с неравномерностью распределения населения СССР по различным районам страны, объясняющуюся во многом причинами экологического характера — тем, что территория СССР располагается в различных климатических зонах, в разной степени приспособленных к жизнедеятельности человека. Ситуация осложняется тем, что наибольшее количество природных ресурсов, как воспроизводимых, так и невоспроизводимых, находится в северных и восточных районах страны, т. е. в местах недостаточной численности населения. Привлечение трудовых ресурсов из других районов порождает проблему адаптации человека к новым для него и порой экстремальным условиям существования. Проблема адаптации человека к природной среде вообще в настоящее время стоит весьма остро в связи с изменением экологической ситуации на планете, но в некоторых районах она достигает максимальной остроты. Использование одних только политических и экономических механизмов для заселения районов с суровыми климатическими условиями явно недостаточно. Неподготовленное переселение приводит к резкому возрастанию заболеваемости и другим неблагоприятным последствиям, к тому, что В. П. Казначеев называет «экологическим напряжением» 13. Речь должна идти о создании комплекса социально-экономических и экологических условий, способствующих скорейшей адаптации прибывающего населения к новым условиям; подборе для мигрантов аналогичных по экологическим условиям мест жизни; создании системы компенсаторных услуг и т. д. Все эти вопросы входят в компетенцию науки экологии человека, которая и получает развитие в нашей стране прежде всего в экологически сложных районах, 142
Одним из обстоятельств, облегчающих адаптацию человека к новым для него природным условиям, служит изменение самой природной среды в направлении ее большего соответствия возможностям и способностям человека. Преобразование природной среды может снизить остроту проблемы адаптации. Следует, однако, отметить, что практика природопреобразователъной деятельности человека в эпоху НТР подтверждает мысли Энгельса о «мести природы» за «победы» человека над ней и о вторичных непредвиденных последствиях. В связи с этим осуществление крупных природо- преобразовательных проектов должно проводиться достаточно осторожно и осмотрительно. Второй уровень рассмотрения — качественный. На нем имеют дело не просто с человеком как действующей единицей, а берут его с точки зрения присущих ему свойств, т. е. считают важным не только то, сколько людей живет и способно прокормиться на Земле, но и каковы их человеческие качества (собственно, проблема трудовых ресурсов, миграции и адаптации населения, особенно последняя, также имеют дело и с качеством людей). Общеизвестны данные о влиянии природной среды на здоровье человека. При этом для обсуждения проблемы в позитивном плане требуется предварительно выяснить, что такое здоровье. Как нам представляется, здоровье можно определить как способность к целостному функционированию. В человеческом организме каждый орган содействует осуществлению целостных функций всего организма. По степени содействия проявлению этих целостных функций судят о здоровье и болезни того или иного органа. Но сам человек как целое функционирует в контексте социума, что должно, на наш взгляд, фиксироваться в определении здоровья. Социально здоровым индивидуумом можно считать того, кто содействует развитию общества. В свою очередь, человеческое общество в целом функционирует как подсистема биосферы. Поэтому в определение термина «здоровье» должно входить и представление о целостном развитии биосферы. Здоровье предстает при таком подходе не только как биологическое, но и эколого-социальное понятие. Социальное здоровье, таким образом, не просто здоровье представителей общества, но также здоровье самого общества и связей между людьми. Иногда говорят: «Общество больно». Что имеется в виду? Прежде 143
всего болезнь социальных механизмов, которые начинают воздействовать на здоровье людей, подтверждая связь между здоровьем общественной системы и физическим и психическим состоянием индивидов. Само распространение понятия «социальное здоровье», по- видимому, свидетельствует о неблагополучии со здоровьем населения. В числе причин, отрицательно влияющих на качественный состав населения, в последнее время называют его постарение, сокращение рождаемости, рост числа разводов, неполных и неблагополучных семей, а также высокую миграцию населения. Есть в числе таких причин и экологические, поскольку в районах, неблагополучных в экологическом отношении, обнаружена повышенная заболеваемость, а также рост числа детей, рождающихся с различными генетическими дефектами. Общее улучшение экологической ситуации способно, таким образом, оказать благоприятное воздействие на качество населения. С другой стороны, именно человеческие качества, а не просто количество населения Земли — главный фактор решения глобальных проблем современности, в том числе экологической. Проблему человека можно рассматривать и на философском уровне, который отличается от специфически демографического, экологического или медицинского тем, что обращает внимание не столько на количество населения, его здоровье или на показатели состояния природной среды, но рассматривает количественный аспект в единстве с качественным. Отмеченное единство устанавливается не на основе рядоположенно- сти количественных и качественных аспектов, а путем углубления в сущностные характеристики человека, прежде всего с позиции его внутренней целостности и целостности отношения к миру. В современной экологической литературе широко проводится точка зрения обязательности целостного подхода к природной среде. В обыденном же сознании преобладает фрагментированное постижение мира и человеческой деятельности. В определенной мере это детерминируется тем, что сама практика современного индивидуума не целостна. Человеку, который не занимается проблемой ликвидации отходов, нет дела до того, что на каждого городского жителя приходится по 1—3 кг отходов в день. Он выбрасывает ведро с мусором в мусоропровод и забывает об этом. То, что 144
потом кто-то будет эти отходы вывозить на свалку, его не касается. Он избавлен от необходимости что-то делать в этом плане и поэтому не склонен особенно задумываться, а то, что потом в результате ликвидации отходов, скажем, загрязняется атмосфера и гидросфера, его мало волнует, так же, как и то, что воды в домах с централизованной системой водоснабжения потребляется во много раз больше, чем при отсутствии водопровода — ведь не ему же решать проблему истощения ресурсов пресных вод. То, что обычный человек лишен необходимости и возможности наблюдать за всеми даже очевидными последствиями своих действий, приводит к тому, что он не очень-то склонен задумываться над тем, насколько взаимосвязаны его действия и какие последствия влекут за собой. Он не прослеживает, как правило, связь между собственным вкладом в загрязнение природной среды и такими его результатами, как заболевание хроническим бронхитом, катаром верхних дыхательных путей, пневмонией и раком легких. На работе обычный человек занят прежде всего своими непосредственным обязанностями, за выполнение которых получает соответствующую плату. Производственнику, который озабочен выполнением плана, некогда думать об охране природной среды. Наука тоже разомкнута, разделена на отдельные дисциплины, часто мало связанные друг с другом. У ученого, который изобретает новое вещество, нет необходимых знаний о воздействии его изобретения на природную среду. Биологи могут предупреждать об экологическом кризисе, но их не послушают, так как приоритет имеют представители наук физико-химического цикла, которые обещают в будущем решить и пищевую и энергетическую проблемы. Физика, химия и техника «давят» на другие дисциплины. Нет душевного и духовного равновесия в самом человеке и нет его в науке. Преобладает узкая специализация людей, наук и проблем. Человек не целостен, поэтому его деятельность и подход к природе преимущественно аналитичны. Верно и противоположное: расчленение объекта познания ведет к расчленению самого познающего субъекта. Расщепленность вызывает внутреннюю тревогу, заглушаемую стремлением к осуществлению внешних целей — приобретательству, господству и т. д. Человек не целостен, поэтому и цели его не находятся в един- 145
стве. Стремясь к противоположным целям, он не достигает ни одной. Разрыв целостности человеческого бытия приводит к тому, что человек недостаточно оценивает последствия своих действий. В результате желание улучшить условия жизни, понимаемое в виде культивируемого в современном мире стремления к большему удобству, оборачивается тяжестью болезней, как непосредственных, так и опосредованных загрязнением природной среды, и другими экологически негативными последствиями. Обманчивое ощущение легкости современной цивилизованной жизни складывается от того, что, акцентируя внимание на видимых удобствах (телевизор, бытовая техника и т. п.), человек склонен не замечать скрытых от обычного глаза неудобств (чрезмерное потребление энергии и других ресурсов, загрязнение природной среды как следствие бурного промышленного развития и т. п.). Можно сказать, что современный человек видимые (в обыденном смысле) удобства предпочитает невидимым неудобствам, а то, что последние становятся невидимыми (загрязнение атмосферы вследствие производства энергии, работающей за человека, и развития автотранспорта, который освобождает от необходимости ходить пешком), и создает ощущение, что жизнь стала более легкой и удобной. Разрыв целостности бытия человека препятствует осознанию остроты экологической проблемы. В век узкой специализации, стандартизации и централизации, когда человек лишен необходимости выполнять весь круг хозяйственных действий (круг его бытия разомкнут), его отражающее бытие сознания не позволяет в отсутствии непосредственной целостности деятельности осознавать целостность природы в ее взаимодействии с обществом. Фрагментарность деятельности губит и человека и природу, в то, время, как экология утверждает, что поистине устойчива та система, в которой господствует целостное разнообразие. В расщепленности человека один из главных корней экологического кризиса, как, впрочем, и кризиса самого человека. Много разговоров ведется сейчас о формировании так называемого «глобального сознания». Существовало ли оно раньше? По-видимому, отдельные люди всегда мыслили глобально (например, в геополитическом смысле); что же касается масс, то глобальность их 146
сознания не шла дальше представления о неисчерпаемости природы. Сейчас понятие глобальности связьь- вают, напротив, с осознанием конечности, ограниченности Земли и возникающими отсюда проблемами. Однако данный уровень рассмотрения человека и природы еще не адекватен философскому. Последнему присуща глобальность, продвинутая до универсальной целостности. Понимание природы как целостности и отношение к ней как к таковой возможны только со стороны целостной, гармонически развитой личности, а необходимой предпосылкой гармонии с природой является внутренняя гармония человека. В свою очередь, чем больше человек будет осознавать себя как часть природы, лишь относительно противопоставленную ей, к самое природу осознавать как целостность, тем более целостным будет становиться он сам. В этом пункте прослеживается важнейшая линия связи между высшими социальными идеалами и экологическими ценностями. Расхождения преодолеваются в рамках целостных действий. Конечно, сущность деятельности как таковой требует, чтобы чему-либо отдавалось предпочтение. Но специализация может стать чрезмерной, и сегодняшний экологический кризис — сигнал человеку со стороны природы, что это так. О человеке и природе как едином целом написано много. «Все во мне, и я во всем»,— писал Ф. И. Тютчев, которого Достоевский назвал поэтом-философом. Но проблема осознать целостность природы, другими словами, увидеть за деревьями лес, остается. Главный пункт экологической проблемы — целостность системы «человек — природная среда», в то время как главный пункт проблемы человека — обретение им внутренней целостности. Обе проблемы тесно связаны. Если человек не обретет целостности, он не сможет достичь целостности своего взаимоотношения с природой, и наоборот. Производительные силы резко возросли в эпоху НТР, но труд остался преимущественно частичным, а бытие человека разорванным. Необходимо изменение характера труда, который должен в качестве предпосылки становления целостной личности стать всеобщим, универсальным. Целостность человека ведет к сознанию им единства с природой и решению экологической проблемы, Чтобы не было отходов ве- 147
ществ, находящихся не на своем месте, не устроенных как следует, чтобы, таким образом, замкнулся круг природы, о котором писал Б. Коммонер 14, надо замкнуть круг человеческой жизни. Здесь вполне уместно спросить, что же такое человек? Каково его состояние и поведение в данных исторических условиях?.. Мы часто слышим и утверждаем: все во имя и для блага человека. К тому же сводятся разговоры о гуманизации науки, техники, всех отраслей человеческой деятельности. Но что действительно нужно человеку? Без глубокой философской концепции человека все хорошие слова о гуманизме могут оказаться просто фразой и даже принести вред. Именно философия решает проблему человека, без чего нельзя определить, что же такое его благо и, стало быть, как относиться к окружающей природной среде. Что есть человек — один из главных философских вопросов, и недаром столько сил было потрачено на попытки найти соответствующее определение. Они носили отпечаток конкретно-исторических условий, и большинство из них сейчас рассматривается как курьез. Известные определения человека Аристотелем как «политического существа» или Франклином как «животного, делающего орудия», выглядят ныне довольно нелепыми и не отражающими суть определяемого. Они для нас интересны скорее как отражение значения, которое придавали в Древней Греции государственным делам, или как выражение американского прагматизма, приобретшего большую ценность в эпоху обживания Северной Америки и борьбы ее народа за независимость. В данных определениях фиксируются важные черты человека, но их нельзя рассматривать как его полную характеристику. Это ясно в отношении Аристотеля и Франклина, но менее заметно в отношении к общеизвестному, часто повторяемому и ставшему само собой разумеющимся определению человека как существа разумного. На самом деле такое определение столь же ограниченно, если вдуматься, как и приведенные выше, и несет на себе отпечаток западной рационалистической традиции, идущей от эпохи Просвещения. За этим последним определением скрывается просветительская идея о величии разума, и отражение ее в стиле западной и, в более широком смысле, всей современной жизни. Неполнота этого определения вид- Ш
на из того, что человек не только разумное существо; он не только мыслит, но и чувствует. В век господства рационализма можно считать разум чем-то настолько из ряда вон выходящим, что довлеет и определяет все поведение человека, но не ясно ли, что в основе мышления очень часто лежат чувственные побуждения. На одном из заседаний общественного совета Института человека, проведенном журналом «Знание — сила», Г. А. Зеленко задал вполне оправданный вопрос: «Не впадаем ли мы в некую односторонность, сделав как бы самодостаточной формулу ,,Гомо сапи- енс — человек разумный"». По мнению Б. Б. Прохорова, «творческое научное мышление... соседствует с эмоционально художественным настроем». В. С. Ро- тенберг назвал эмоции «недремлющей памятью разума, ориентирующегося на творческий поиск», а С. А. Арутюнов подвел итог: «То есть мы потому и разумны, что эмоциональны» 15. В последнее столетие позиции рационализма были поколеблены, и под влиянием дарвиновской теории эволюции в моду стали входить определения противоположного порядка, вроде биологического человека, супергетеротрофа (если перевести с жаргона биологической науки, оно совпадет с тем, которое дал человеку Гете в «Фаусте»). Можно сказать, что оба основных современных определения человека строятся на подчеркивании двух относительно обособленных его характеристик и в этом смысле продолжают традицию определения человека через его сопоставление с другими существами по принципу «что есть в человеке, что отличает его от других». Определения «животное, делающее орудия», «разумное существо» и другие выделяют какую-либо одну специфическую черту человека, главную, по мнению тех, кто определяет; но ни одно из них не охватывает человека во всей его эмпирической пред- ставляемости, не учитывает его природу, раскрывающуюся в процессе функционирования, другими словами, не определяет человека в единстве его сущности и существования, внутренней природы и внешней феноменальности. Однако и природа человека (под ней в отличие от сущности можно понимать совокупность внутренних конституциональных предпосылок его существования, в то время как сущность есть важнейшая специфическая характеристика становящегося и ставшего челове- 149
ка) определяется теми, кто ее вообще признает, по- разному. Природу человека определяли и как добрую, и как злую, как божественную и как животную и отрицали ее наличие, считая рождающегося человека «табула раса». Такие определения часто несли на себе отпечаток склонностей их создателя: пессимисты и мизантропы находили природу человека злой, оптимисты — доброй, а убежденный эмпирик Локк вполне логично считал ее «чистой доской». Не углубляясь в этот вопрос, скажем только, что данные определения, как и определения природы человека как разумной (так определяли ее стоики) или животной, представляются неудовлетворительными, поскольку строятся на экстраполяции некоей эмпирической черты человека на область, которая не поддается эмпирической верификации. Чаще всего подходы эти — абстракция, исходящая из определенных представлений о происхождении человека, которые сами по себе нуждаются в тщательном анализе, поскольку связь их с современными им проблемами человечества и его состоянием слишком очевидна. Поэтому оставим в стороне генетические концепции природы человека и будем определять ее исходя из доступной осмыслению истории развития человечества. Несомненно, что в человеке определенным образом связаны телесный, чувственный и разумный компоненты. Отсутствие одного из них, скажем, состояние безумия или полной бесчувственности, а также явная несогласованность действий телесной, чувственной и разумной составляющих есть состояние, всеми признаваемое болезненным, ненормальным. А если так, и человек может считаться таковым лишь постольку, поскольку разумное сочетается в нем с чувственным и телесным, есть основания определить его природу как потенциальную телесно-чувственно-разумную целостность, а его самого как реальную разумно-чувственно- телесную индивидуальность. Определение это противостоит как разрыву и противопоставлению чувственного и рационального компонента человека, так и его нивелировке как родового существа. Теперь уточним уровни его взаимодействия с природой. Человек взаимодействует со средой обитания не только разумно, но и чувственно. Конечно, чувственное не следует отрывать от разумного — оба компонента сложным образом переплетены — и чувства, мо- №
гут быть как осознаны, так и нет. Тем не менее проведение определенных различий, по нашему мнению, вполне уместно и предохраняет от односторонних трактовок. Ни само по себе разумное, ни чувственное отношение к природе нельзя понимать как некий экологический идеал, поскольку не всегда с экологической точки зрения хорошо то, что односторонне рационально или односторонне чувственно, а само понятие разумного исторически изменчиво. Так, к примеру, все современные технологические схемы, конечно же, по своему разумны и рациональны в традиционном смысле слова, но часто имеют отрицательный экологический эффект. В то же время чувство любви к природе не всегда может быть рационально интерпретировано и тем не менее способно весьма положительно повлиять на общую экологическую обстановку. Цель данного раздела — показать, какое значение имеет для решения экологической проблемы становление целостной, гармонически развитой личности. Что такое личность? Среди неотъемлемых присущих личности черт называют «уникальность», «единичность», «неповторимость», подчеркивают, что личность — «невоспроизводимо-индивидуальное образование». Отмеченные признаки необходимо присущи личности, но сами по себе недостаточны. Уникально, вообще говоря, любое образование. На каждом уровне организации материи присутствует особая форма специфичности, наличие которой позволяет считать данное образование обладающим статусом уникальности. Уникальность человека как такового определяется особыми свойствами его телесного, душевного и духовного склада. Личность имеет нечто личное, индивидуальное, и, поскольку это человеческая личность, ее индивидуальное должно иметь человеческую специфику и природу. Здесь возникает вопрос, достаточно ли наличия индивидуальных свойств человека для того, чтобы говорить о нем как о личности? Каждого ли человека можно считать личностью? Справедливо отмечается, что младенец является личностью потенциально, но не актуально. А взрослый человек? «Личность и возникает тогда, когда индивид начинает самостоятельно, как субъект, осуществлять внешнюю деятельность по нормам и эталонам, заданным ему извне — той культурой, в лоне которой он просыпается к человеческой жизни, к человеческой деятельности» 16. К этому утверждению 151
можно сделать следующее примечание. Личностью человек становится тогда, когда на основе норм данной культуры действует душевно и духовно как уникальная индивидуальность. Иными словами, личностью человек становится постольку, поскольку внутри его имеется как бы ядро кристаллизации, дающее ему возможность на основе восприятия внешней информации творить себя и окружающий мир. Личность создается, саморазвивается, и хотя потенциально каждый человек — личность, это не всегда реализуется. В «Буранном полустанке» Ч. Айтматов описал «шапку Манкурта», с помощью которой в былые времена добивались вытравливания из человека личностного начала, превращая его в послушное орудие. Того же сейчас можно добиться использованием менее явных, но столь же эффективных прямых и косвенных способов манипуляции сознанием. Человек остается человеком, но не является личностью, поскольку в этом случае он только исполнитель, а не творец себя и мира. Личность в своем развитии может достичь уровня целостной гармоничности. Что под этим понимать? Отмечено, что личность представляет собой целостность, которая не сводима к мозгу, разуму, сознанию и самосознанию. То же самое можно сказать о соотношении чувств человека и его личности. Первые — предпосылка становления второй. Итак, личность представляет собой реальную телесно-чувственно-разумную целостность. Тогда целостную, гармонически развитую личность можно образно представить как становление на основе ядра личности гармоничного целого, характеризующегося соразмерностью своих частей. Природа человека была определена нами как потенциальная телесно-чувственно-разумная целостность. Эта природа и есть ядро кристаллизации личности. Целостность личности предстает как соответствие человека своей внутренней природе. Это не совмещение нескольких или даже многих ролей, а целостность каждого рода деятельности. Целостная, гармонически развитая личность совсем не обязательно должна быть способна к любым видам деятельности, но в ней гармоничное развитие получают тел-есная, чувственная и разумная составляющие человека. Именно гармоничное сочетание этих трех сторон человека, потенций и видов деятельности делает его целостным и гармонически развитым. 152
Поэтому, когда характеризуют целостную, гармонически развитую личность, подчеркивают, что она сочетает в себе духовное богатство, нравственную чистоту и физическое совершенство. Это сочетание — вещь далеко не простая. Отчуждение интеллектуально-духовного от чувственного, по утверждению С. Л. Рубинштейна, тесно связано с отчуждением человека от природы. В основе его лежит то обстоятельство, что само происхождение сознания ставит проблему соединения чувственного и рационального в человеке. Отметим, что обретение гармонии между чувствами и разумом само по себе еще не решает задачи гармонии человека с природой опять-таки потому, что его я, будучи человеческим сознанием, не совпадает с не-я — окружающим миром, хотя и создает предпосылку последующего сознательного единения человека с внешней природой, в основе которого лежат целостный подход к природе и природным потребностям человека и понимание природы как субъекта деятельности и общения. Гармонию чувства и разума как предпосылку гармонии человека с природой, по-видимому, имел в виду Маркс, когда писал, что будущая ассоциация свободных производителей восстановит разумным путем эмоциональное отношение к земле i7. Сейчас речь должна идти об эмоциональном отношении ко всей природе, отнюдь не препятствующем разумному, т. е. об экологической гармонии разума и чувства. Столь же необходима гармония деятельности и нравственности. О целостной личности как идеале говорилось в «Ведах», произведениях древнегреческих и западных философов. В марксизме представление о целостной, гармонически развитой личности и развитии ею своих сущностных сил как самоцели исторического процесса получило глубокое социально-экономическое обоснование. Сущность целостной личности представляет собой не только совокупность общественных отношений, но включает в себя природу в ее целом, иными словами, осуществленную природу человека. Эта сущность со- пиально-природна, космически-универсальна. Двумя неотъемлемыми атрибутами целостной личности являются любовь и творчество, которые сами по себе целостности, имеющие дело с целостностями. Первый позволяет личности адекватно включиться в социальное целое и сформировать устойчивые связи в нем. Второй обеспечивает возможность потребной мо- №
дификации социального целого. В качестве идеала целостной личности предстает творец культуры, общественный деятель, в котором любовь к человеку, к народу, человечеству сочетается с творческим горением. Все характеристики личности связаны в определенной мере с состоянием природной среды. О том, как влияет последняя на здоровье человека, сказано выше. При этом социально здоровым может считаться не только тот, кто не болен физически и психически, но прежде всего тот, кто способен реализовать в обществе свои сущностные, природные потенции и помочь созданию такой социальной среды, которая обеспечивает развитие сущностных сил другими людьми. Это именно целостная, гармонически развитая личность, и, таким образом, формирование последней предстает как важный фактор социального здоровья (не случайно слова исцеление и целостность однокоренные). Тезис о том, что именно целостная, гармонически развитая личность является подлинно здоровой, как будто опровергается тем фактом, что подобная личность может заболеть и умереть в раннем возрасте. Однако это возражение не учитывает, в частности, того, что личность не есть обособленный индивид, а «ансамбль социальных отношений», чутко отзывающийся на все социальные беды. Более того, чем больше человек личность, тем более глубоко он задействован в социальном целом. Подлинная личность не может спрятаться в скорлупу своих личных интересов именно потому, что сущность человека — совокупность общественных отношений. Доброе здравие на фоне общественного упадка, которое возможно, видимо, только на основе тупого равнодушия к общественным нуждам и потребностям, есть тоже своего рода болезнь, вытекающая из отчуждения человека не только от общества, но и от своей сущности (разве отчуждение от собственной сущности не есть болезнь, хотя человек может и не чувствовать никакой боли?). Из понимания личности как «ансамбля социальных отношений» (из этого, впрочем, отнюдь не следует, что личность только отношение к другим, а не она сама — не следует противопоставлять личность как отношение и как субстрат отношения) вытекает, что о здоровой личности можно говорить с полным основанием в том случае, если общество здорово. С этой точки зрения физическое и психическое состояние человека следует связывать именно с социаль- 154
ным здоровьем, со здоровьем социальных связей в обществе в их целом. Конечно, связь эта не жестко детерминирована, но ее все же, по-видимому, можно проследить и до некоторой степени выявить. На наш взгляд, здесь имеют место два противоположных процесса. Целостная, гармонически развитая личность стремится преодолеть дисгармонии в социальном целом и следствием этого может быть как повышение гармоничности социального целого, так и упадок гармоничности самой преобразующей социальное целое личности. Здесь неизбежна борьба, которая определяет поведение и состояние личности. Коль скоро личность исчерпывает свои преобразовательные потенции (это зависит, конечно, и от степени сопротивления среды и от особенностей самой личности), она сама заражается дисгармоничностью социального целого и погибает. Заметим, что мы рассматриваем здесь, считая ее определяющей, только социальную, но не биологическую детерминанту человека, хотя вторая несомненно очень важна сама по себе. Между формированием целостной, гармонически развитой личности и социальным здоровьем существует, по нашему мнению, определенная связь. Если в обществе много болеют, значит оно дисгармонично и дисгармоничен сам человек, живущий в нем. И наоборот: если общество состоит из целостных, здоровых индивидов, оно само гармонично устроено. Данное положение нуждается в последовательном развертывании и подробном обосновании, но это выходит за рамки нашей темы. Второй вопрос, который предстоит выяснить,— экологическое значение духовной составляющей человека. Выше шла речь об односторонности стремления к рационализации человеческой деятельности, что, во- первых, мешает целостности самого духа, а во-вторых, чревато разрывом между чувствами и разумом человека, а стало быть его душевно-духовной целостности. Рационализация, как, впрочем, и чувственность, связана с творчеством, однако далеко не однозначно. Будучи оторвана от душевно-духовной целостности, она превращается в рассудочность, в слугу агрессивно- потребительского отношения к людям и природе, объективно-вещного понимания бытия как «заправочной станции», и в этом случае творческой гармоничной встречи с бытием не происходит. Творчество есть един- 155
ство рационального и иррационального, сознательного и бессознательного. Истину постигает творческий разум, и субъект-объектное единство как плод его работы предохраняет разум от впадения в рассудочность. В свое время Ф. Шлейермахер развил теорию последовательных этапов создания произведения: от медитации, как он называл осознание идеи, через отбор материала в композицию к определенной его концепции (воплощению идер!). То, что творческий процесс требует духовной целостности, для него и для многих других мыслителей не было тайной. В последние годы все больший интерес вызывает исследование бессознательного в человеке. Эксперименты показывают, например, что при дзен-медитации возрастает альфа-ритм, который обычно увеличивается при творческом мышлении и целостном восприятии реальности. Целостность восприятия, по-видимому, достигает максимума в особых состояниях самадхи, к которым относится и знаменитая нирвана. В этом состоянии сознание снижается до минимума, и наступает «пустота» сознания при максимальной образности и целостности восприятия мира, не искаженной вербальным мышлением. Нирвана есть нечто кардинально противоположное рациональной деятельности и вербальному мышлению. Это состояние сообщает чувство блаженства в отсутствие критической функции сознания, ответственной за восприятие противоречий, выявляемых и создаваемых вербальным мышлением. Как сочетать слитность с природой и сохранение собственного Я как личностного начала? Возможно, для этого необходим синтез в целостном духовном процессе медитации и рационализации, каковой и имеет место в творчестве. Здесь мы возвращаемся к необходимости и экологического синтеза различных культур. Восточная культура, которая внесла большой вклад в практическое исследование бессознательных аспектов функционирования человеческого духа, не могла прийти к их научному пониманию, так как в ней не была развита критически рациональная направленность мышления, чем сильна культура западная. Синтез традиций восточной и западной культур оказывается полезен и в плане изучения и обретения целостности человеческого духа. 156
Приведенные выше рассуждения объясняют, почему односторонняя рационализация природы и человеческой деятельности таит в себе опасность. Экологически более позитивно говорить об одухотворении природы, т. е. введении в разнообразие природы тех элементов, которые возвышают человека не в психологическом или узкорациональном плане, а в духовно-ценностном. Одухотворение природы представляет собой часть процесса ее очеловечения, под которым не следует иметь в виду исключительно процесс рационализации, коль скоро человек понимается как телесно-чувственно-разумная индивидуальность. Природа же для человека не только объект потребления, но источник вдохновения. Идея одухотворения природы выдвигает определенные требования к научному познанию. Цель последнего — не приобретение информации для обеспечения господства над природой (в этом случае познание может быть отвлеченным, обезличенным, и примеры тому известны), а помощь природе, облагораживание ее. Два типа отношения к природе представлены Дж. Лондоном в «Белом клыке», и, соответственно, два типа познания отражены в лемовском «Солярисе»: познание объективистское, неочеловеченное, и познание, удовлетворяющее основным этическим ценностям. Здесь мы переходим к экологическому значению еще одной из основных составляющих целостной личности — нравственной. В соответствующей литературе много говорится о необходимости разработки особой, экологической этики, которая могла бы служить регулятором отношений человека с природной средой. Представляется, что для прояснения этого вопроса небесполезно обратить внимание на ряд моментов, сопряженных с этикой врачебной. Пожалуй, ни в одной области нет таких исключительных отношений между людьми, какие складываются между врачом и больным. Объясняется это тем, что медику приходится глубоко вникать в жизнь пациента, включая ее интимные стороны. Кроме того, медицинский работник чаще всего встречается с человеком тогда, когда того постигло несчастье — болезнь, физическое страдание и т. п. Важной особенностью труда врача является то, что допущенная им небрежность и тем более ошибки могут иметь роковое значение для больного. 157
Сказанное обусловливает существование специфической врачебной этики (деонтологии), т. е. некоторой совокупности моральных правил и норм поведения врача в связи с его профессиональными обязанностями и деятельностью. По мнению некоторых авторов, современный научно-технический прогресс вызывает кризис такой этики из-за излишней популяризации медицинских знаний и главным образом из-за широкого внедрения медицинской техники. Доля истины в этом утверждении есть. Однако если говорить по сути дела, то в эпоху научно-технической революции значение врачебной этики должно не только не уменьшаться, но, напротив, возрасти. Также неправильно говорить о неизбежности полной утраты человеком понимания ценности природы по причине ее интенсивного преобразования. Ценностные представления не следует рассматривать как нечто неизменное; они меняются, усложняются по мере прогресса человеческой деятельности. До появления той же медицины не было и врачебной этики. Этика регулирует отношение человека к окружающему. Современная экологическая ситуация требует пересмотра взгляда на природу как на объект, с которым человек не связан на душевно-духовном уровне. Нравственная сфера — сфера внутреннего отношения к другому, и в ней, в частности, совершается данный пересмотр. Не может строить человек своего счастья на несчастьи природы — вот высший нравственный принцип отношения к природе, и экологические трудности доказывают, что он имеет и онтологический статус. В человеке, по мнению А. Швейцера, воплощается стремление природы стать универсальной жизнью18. Полностью она становится таковой в универсальном человеке. Пока же человек не стал совершенным и универсальным, будет иметь место только частичное воспроизведение целостного и «универсального» бытия человека. Стремление к совершенствованию личности достигается, по А. Швейцеру, в этике. Без экологической этики, как выясняется, нет целостной личности. Личность — нечто уникальное, имеющее свой лик. Целостность личности создается из ее сгармонизиро- ванности с бытием, и одно из ее измерений — природ- 158
ное. Вот почему экологическая этика не может не быть внутренне присуща целостной личности. Следует признать, что рассуждения об экологической этике стимулируются прежде всего экологически негативной практикой современного человека. Экологический подход к этике так же, как экологический подход в более широком плане, основывается зачастую на разделении и противопоставлении человека и природы. Призвать или заставить современного человека поступать нравственно по отношению к природной среде — вот пафос экологической этики. Однако само по себе это вряд ли будет возможно, если человек не будет следовать внутрисоциальным нравственным принципам. Экологическая этика требует прежде всего изменения не представления о природе, а отношения к ней. В основе ее лежит новый ценностный подход не только к природе как таковой, а к природе как сфере человеческой активности. А это означает и новый ценностный подход к человеку, новое представление о ценности человека и вытекающие отсюда представления о ценности природы-для-человека. Нужно не обожествление природы, а предъявление к человеку требований как к целостному душевно-духовному существу. Мы называем нравственным такое отношение к природе, которое определяется потребностями целостной личности, а не стремлением взять у природы все, что возможно. В соответствии с экологической этикой человек должен вести себя не как существо, имеющее исключительно материальные потребности, а как целостная личность. Технологически гетеротрофное отношение к природе должно замениться отношением, в котором утилитарно-техническая компонента составляет подчиненный момент. Смысл новой экологической этики заключается в том, чтобы поставить над ценностью нриродопреобра- зовательной деятельности как таковой, не отвергая ее значения, высшие нравственные ценности человека. Экологическая точка зрения выступает, таким образом, в качестве противовеса узкоутилитарного понимания НТР, которое, как ни парадоксально, не приносит пользы. Наоборот, стремление к чисто материальной выгоде, как показывает современная экологическая ситуация, влечет за собой вред и человеку и природе. 159
Техника — очеловеченная природа. Между ней и природой нет разрыва, если очеловечение подлинно, т. е. техника гуманна. Решать нравственные вопросы взаимоотношения человека и природы в плане экологической этики и экологического сознания нужно исходя из философских представлений об опережающем росте духовной сферы, реализации творческих потенций человека. При этом принцип ценностного равноправия всего живого (равноценности) предстает как основание экологической этики. Как отмечал писатель Пришвин, «может быть, это самое трудное, приучить себя к доверию, в котором скрывается уважение к внешнему миру в том смысле, что он на тех же правах существует, как я». Этого основания вполне достаточно, и совсем необязательно, чтобы человек и природа были еще и юридически равны. В качестве еще одного базиса предлагается так называемый «принцип выживания». Однако главным для человека, по-видимому, должно быть не просто выживание, а достойное существование, обеспечивающее прогресс. Потребность выживания не самая высшая на иерархической лестнице потребностей человека. Тайна бытия человеческого, по Достоевскому, не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. Суть ошибки, которую часто совершают сторонники экологического подхода, заключается, как и во многих других случаях, в экстраполяции на поведение человека результатов, полученных при исследовании в области экологии животных и растений. Последнее, впрочем, не должно ставить под сомнение необходимость формирования экологической этики, заключающей в себе нравственные принципы взаимоотношения человека с природной средой. Крупным шагом на пути становления экологической этики стала этика «благоговения пред жизнью», разработанная и, что особенно важно, практически воплощенная в жизнь А. Швейцером. Как справедливо отметили И. Т. Фролов и В. В. Загладин, этика «благоговения перед жизнью» должна стать составной частью коммунистической морали, отличающейся гуманизмом и коллективизмом19. Отправной точкой для размышлений Швейцера служила первая мировая война. Он не жил в эпоху экологического кризиса. Современная экологическая ситуация требует дальнейшего
го расширения сферы приложения этики с включением в нее неживой природы. Отметим, что, если бы Швейцер не понимал любовь слишком узко психологично, он, по-видимому, признал бы, что именно любовь лежит в основе благоговения перед жизнью. По крайней мере он вплотную подходит к этому в своем труде «Культура и этика». Ь заключение данного раздела остановимся на одном очень существенном моменте современных исканий в области экологической этики. Стремление к покорению природы сейчас в литературе порой вуализируется тем, что можно назвать «относительной этикой», в соответствии с которой человек морально вправе уничтожать природу в том случае и в такой степени, в какой это для него необходимо. Надо сказать, что само рассуждение об относительности нравственных принципов губительно для этики, поскольку она зиждется на моральных абсолютах. Вместо того, чтобы распространить этику Швейцера на всю природу, порой как бы снисходительно похлопывают его по плечу: мол, конечно, хороший был человек, но уж очень наивен, да и принципы его утопичны — человеку, чтобы существовать, нужно питаться, бороться с природой и т. д., а не благоговеть перед ней. Это возражение только на первый взгляд убедительно. Если совесть человека будет спокойна, то как определить, что необходимо, а что нет? В этом смысле афоризм «Чистая совесть — изобретение дьявола» очень к месту. Сугубо рациональное понимание меры необходимости может подвести. Абсолютным знанием человек не обладает, в то время как мораль действует как система абсолютов. Человек остается переживающим существом, какими бы знаниями он ни обладал. Зачем это нужно? Сопереживание и сочувствие — один из механизмов, регулирующих воздействие на природу. Не всегда можно рационально определить, до какой степени можно разрушить природу, и совесть, заставляющая мучиться и переживать, останавливает руку человека. Четкой границы между тем, что можно и что нельзя, нет, и каждый эту границу устанавливает для себя. Один убьет животное просто так, другой нет. Переживания сдвигают границу в экологически полезном направлении, хотя с виду и излишни. В них проявляется экологическая мудрость. Поэтому нужны ж экологиче- 161
ское сознание и экологическая совесть (что, впрочем, этимологически одно и то же), и совесть может быть основой для знания. Помимо разумной, существует и моральная необходимость, и эти вещи не обязательно совпадают. Имеется в виду моральная необходимость мучиться, даже если то, что делаешь, необходимо с точки зрения разума. Это нужно для нравственного здоровья самого человека. Современные писатели (например, В. Крупин) правильно говорят о нравственной ответственности любого вторжения в природу. Понять, что уничтожение природы — абсолютное зло, а ее частичное уничтожение, причинение вреда другим жизням, какими бы при этом соображениями ни руководствовались,— зло относительное, и оно должно быть меньше добра по отношению к природе — главное в этических аспектах экологической проблемы. Если знание есть категория гносеологическая, то совесть — категория нравственная, и без взаимной вести невозможна гармония человека с природой. Этим определяется нравственное условие гармонизации взаимоотношений природы и общества. В подтверждение концепции «относительной этики» приводятся, в частности, экспериментальная деятельность И. П. Павлова и даже его подлинные слова из дневников об испытанных им внутренних переживаниях, что, однако, противоречит данной концепции. Утверждают, что поставленный Павловым памятник собаке — нравственный образец отношения к подопытным животным, упуская из виду, что сооружение этого памятника никакой необходимостью, помимо моральной, не вызвано. Конечно, чтобы соответствующее отношение стало составной частью мировоззрения человека, самих по себе разговоров об экологической этике мало. Должен произойти мировоззренческий сдвиг внутри человека, а он не следует автоматически после прочитанной книги или прослушанной лекции. Так было всегда, но если раньше формирование мировоззрения у многих людей происходило через отношение к другим людям, то теперь побудительным мотивом может стать осознание пенности природы. Подобный процесс показывает художественная литература, демонстрируя связь экологической проблемы с эстетическими аспектами культуры. 162
3. «Также и по законам красоты» Рассуждения о гармонии познания и преобразования природы вызывают возражения такого порядка, что гармония это-де скорее что-то, имеющее отношение к поэзии, искусству. Исторический обзор, проведенный в первой главе, показывает, что некогда понятие гармонии играло важнейшую роль и в практической и в познавательной сферах различных культур. По словам архитектора И. Жолтовского, тема гармонии — единственная, которой жива человеческая культура. На примере античного мира это прекрасно показывает А. Ф. Лосев в своей многотомной «Истории античной эстетики». Космос для древних греков по самой этимологии слова означал прекрасное, гармоническое устройство мира, а не просто все то, что находится за пределами земной атмосферы. Собственно сама эстетика как особая дисциплина сформировалась тогда, когда прекрасное ушло из наиболее важных практических и познавательных отраслей культуры и понадобилось отвести ему особый совсем не «красный» угол. А ушло оно потому, что при внутренней противоречивости человека и его отчуждении от природы трудно стало воспринимать красоту. Маркс писал, что торговец минералами «видит только меркантильную стоимость, а не красоту и не своеобразную природу минерала», и только гармонически настроенная душа, по словам Шеллинга, по-настоящему способна к восприятию искусства (добавим, и красоты вообще). Плоды разделения практики и эстетики ощущаются до сих пор в требованиях специалистов, занимающихся конкретными областями преобразования природы, что не следует в их дела вмешиваться, скажем, писателям, т. е. людям, работающим в наиболее эстетически значимых в настоящее время отраслях культуры. Подобные требования, вполне исторически объяснимые, по сути своей не правомерны, поскольку эстетические, как и этические, соображения не нечто постороннее по отношению к практическим и познавательным целям, а, напротив, представляют собой их существеннейший аспект. Говоря об эстетическом, вспоминают прежде всего произведения искусства, которые творят и оформляют художественно значимые переживания человеком ок- 163
ружающей действительности и его внутреннего мира. Прекрасное в произведениях искусства отражает красоту природы и человека, вместе с тем оставаясь, конечно, творением качественно нового мира, причем внутренняя его гармоничность соответствует гармонической направленности души художника. Шеллинг различал органическое произведение природы как представляющее собой первозданную нерасчлененную гармонию и произведение искусства — гармонию, воссозданную художником после ее расчленения. Художник воссоздает и творит мир как художественное произведение. Искусство всегда чутко отзывалось на все новые ситуации в мире человека и мире природы, отражая и познавая их (как и наука) и создавая в то же время новые ситуации. Надо со всей четкостью уяснить, что искусство есть тоже форма познания, и когда, скажем, писатели выступают в защиту природы, то они руководствуются не только эмоциями, но и знаниями, как приобретенными извне, так и полученными ими самими. В некотором смысле искусство всегда в точке глубинного знания, там, где познается душа, свобода, язык и любовь природы, но знание это интуитивное, и его невозможно выразить в строгих научных терминах, а порой трудно передать и обычной мыслью (отсюда утверждение поэта «мысль изреченная есть ложь»). Чем глубже познание художника, тем сложнее это сделать. В этом смысле наука продвигается пусть медленно, но верно, и ее знание очевидно и общечело- вечно (впрочем, данные особенности не следует абсолютизировать). Наука и техника относительны, поэтому в них и наличествует прогресс; красота и мораль абсолютны, поэтому их достижения вечны. Искусство всегда уделяло большое внимание изображению природы (вспомним хотя бы великолепное описание природы Тургеневым, творения художников- пейзажистов и т. д.). В фольклоре, как справедливо замечает М. А. Некрасова20, природа всегда выразитель Красоты, Добра, она слита с нравственным миром и поэтому выступает как критерий человеческих ценностей. Внутренняя гармония естественного и искусственного в художественном произведении обеспечивает гармонию экологии и эстетики. То, что последовательнее всего встало на экологические рельсы искусство, подтверждает, что эстетика (а в ргскусстве эстетиче- 164
СКое выражено полнее, чем в других отраслях культуры) внутренне близка экологии. Можно ли в таком случае утверждать, что искусство, как и наука и техника, должно на современном этапе взаимоотношений человека и природы внутренне перестроиться в плане экологизации? Что это может означать? Появление нового, экологического жанра или изменение содержания традиционных жанров? На наш взгляд, и то и другое. Писатель Ю. Трифонов отрицал необходимость специфической экологической литературы на том основании, что природа всегда присутствовала в художественных произведениях. Конечно, в определенной мере это так, но само по себе изображение природы не основное для экологической литературы, поскольку последняя ориентируется на изображение и познание именно взаимоотношений человека и природы, что особенно важно в эпоху, когда эти взаимоотношения приняли глобальный, интенсивный и подчас кризисный характер. Можно возразить, что любое изображение природы есть, в сущности, изображение взаимоотношений человека и природы, поскольку для того, чтобы стать интересным для читателя и живым, описание природы, как любое другое, должно пройти через душу писателя и обрести отпечаток его личности. Однако в этом случае взаимоотношение человека и природы выражено в неявной форме, тогда как для создания экологически значимого произведения оно должно присутствовать в таком произведении, как это часто бывает в фольклоре, действующим лицом, а не фоном. В современной художественной литературе, как отмечал С. П. Залыгин, говоря о «Царь-рыбе» В. П. Астафьева, природа начинает выступать в роли действующего активного начала (как тут не вспомнить о соответствующем понимании природы современной наукой). Интересно, что это издавна было характерно для искусства, но в последние века подзабылось. Природа в сказке — активное действующее лицо сюжета, а не просто место действия и окружающая среда; она помогает герою, сочувствует ему, сопереживает вместе с ним или, наоборот, активно противодействует. В программной статье «Литература и природа», отмечая, что отношение человека к природе — это сам человек, С. П. Залыгин переворачивает привычный установившийся в литературе порядок вещей и берет 165
в качестве первичного не отношение человека к человеку, а отношение человека к природе. Подчеркивая, что герои экологически передовой литературы относятся к природе совестливо, С. П. Залыгин утверждает, что литература обязана быть более, чем прежде, «природной». Важная особенность экологической художественной литературы и заключается в том, что если в традиционных произведениях искусства (опять-таки чаще в тех, которые следуют западной традиции) отношение героя к природе было второстепенным придатком и порой представало как следствие его социального поведения (хороший человек, значит хорошо относится и к природе), то в экологической художественной литературе дело обстоит наоборот: первичным оказывается отношение человека к природе, а его специфические индивидуальные характеристики определяются из экологического поведения (хорошо относится к природе, значит хороший человек в других отношениях). Яркие примеры экологической художественной литературы: «Не стреляйте в белых лебедей» Б. Васильева, «Белый пароход» Ч. Айтматова, «Белый Бим Черное Ухо» Г. Троепольского, «Трава» Вл. Солоухина. Предтечей подобной литературы можно считать произведения М. М. Пришвина. Недаром в последнее время так возрос интерес к его дневникам и вообще к его творчеству. Из зарубежной литературы напомним хотя бы последние романы К. Оэ и о том внимании, которое вызывает сейчас творчество Г. Торо. Впрочем, и традиционные жанры литературы модифицируются в содержательном плане под влиянием современной экологической ситуации. Сопоставим, например, содержание «Старика и моря» Э. Хемингуэя и центральный эпизод «Царь-рыбы» В. П. Астафьева. Сюжет примерно одинаков в обоих произведениях: единоборство человека и рыбы. Однако если Хемингуэй целиком на стороне старика, которому противостоят не вызывающие какой-либо симпатии кровожадные акулы, губящие в конце концов надежды человека на удачный улов, что придает всему рассказу трагическую ноту, то в эпизоде, переданном В. П. Астафьевым, тот же сюжет экологически переосмыслен до наоборот. Рыбак предстает перед читателем в качестве хищного браконьера, а рыба (даже не конкретизированная по виду) — как символ уничтожаемой им природы. Все 166
симпатии автора и читателей здесь на стороне рыбы (природы), и ее избавление от человека предстает как заключительная мажорная нота и кульминация всей повести. Другой, еще более убедительный пример: сопоставление фильма А. Довженко «Поэма о море» с повестью В. Распутина «Прощание с Матерой». В фильме создание искусственного моря максимально поэтизируется; жители районов, отводимых под будущее водохранилище, с радостью покидают насиженные места. Пафос преобразовательных усилий человека выражен как нельзя более романтично и приподнято. Для контраста даны образы двух стариков, сожалеющих о родных местах и не рвущихся переселяться. Однако к концу фильма и они подхватываются общей радостной волной и признают свои ошибки и отсталость. В итоге все довольны. Тот же сюжет у В. Распутина, но содержание экологически перевернуто на 180 градусов. Теперь уже подавляющее большинство жителей деревни, в основном стариков и старух (молодежи почти нет), не хотят покидать обжитых мест, где находится возделанная ими земля и останки предков. На их стороне полностью симпатии автора, и их нравственная сила и право- га выражены необычайно энергично. Среди отрицательных персонажей фигурирует начальство, которому поручено организовать переезд, да несколько пришлых людей, вместе с местным оторвавшимся от корней пьяницей рубящих и сжигающих деревню, уничтожающих жизнь и память Матеры. Коренные жители и сама природа что есть силы сопротивляются все той же преобразовательной мощи человека и терпят поражение, повергая читааелей в скорбь и раздумья. Можно также вспомнить, что в фильмах 50-х годов было штампом, давая на экране панораму завода, показывать густые клубы черного дыма (чем гуще и чернее, тем лучше, так как свидетельствует о масштабах предприятия). Так называемые производственные поэты воспевали трубы и дым, валящий из них. Весьма красочно описал «симфонию дымов» в незаконченном романе «Черная металлургия» А. Фадеев. В современных фильмах, поэзии и прозе такого уже не встретишь. Скорее наоборот. Конечно, экологическое переосмысление взаимоотношений человека и природы возникло не на пустом 167
месте. За ним стоит мощная традиция классической русской литературы. В поэзии та же тенденция тянется к Брюсову и Есенину, который в период восхищения «стальной конницей» и «обузданием» сил природы тонкю подметил обостряющееся противоречие между человеком и природой («как в смирительную рубашку одеваем природу в бетон») и призвал к заботе о «братьях наших меньших». Современная поэзия подводит неутешительные итоги неумеренному вторжению в природу: охоте, превращающейся в поголовное истребление дикой природы: «Страсть к убийству, как страсть к зачатию, ослепленная и извечная. Она нынче вопит: зайчатины! Завтра взвоет о человечине» (А. Вознесенский); оскуднению и загрязнению природной среды: «И тоскуют о человеке лес редеющий, черный снег, дождь отравленный, мертвые реки, да и сам человек» (Е. Евтушенко). Здесь почти неожиданно звучит признание в том, что уничтожение природы ведет к уничтожению самого человека, к гибели человечного в нем. И не надо понимать эти стихи как некое поэтическое преувеличение, вольность фантазии. В них интуитивное «схватывание» сути вещей, которое, по-видимому, в столь острой форме присуще только поэтам. Лучше воспринимать эти строки буквально и делать соответствующие выводы. Современная экологическая ситуация, возможно, не была бы столь трагична, если бы сто с лишним лет назад с большим доверием и серьезностью отнеслись к вопросам поэта Тютчева: «Откуда, как разлад возник? И отчего же в общем хоре душа не то поет, что море, и ропщет мыслящий тростник?» Тенденция экологизации проникает и в литературную публицистику, причем, часто в очень острой форме. В. Солоухин как бы недоумевает: как можно, называя природу матерью, тут же говорить об ее успешном покорении. Недвусмысленно выражают свою экологическую позицию Ю. Бондарев, Ф. Абрамов и многие другие. Передовая литература выполняет сейчас важную миссию авангарда экологического движения. А. Мицкевичу принадлежат такие строки, посвященные поздней осени: «Дни миновали счастливьте, нет их. Было цветов, сколько сердце захочет. Легче сорвать было сотни букетов, нежели ныне цветочек... Будь же доволен последним листочком. Дружеским 168
был он в руках, хоть не ярок. Будь ему рад, наконец, и за то, что это последний подарок». Звучит очень экологично и наталкивает на грустную мысль, что мы переживаем ныне «позднюю осень» цивилизации, когда вокруг «все меньше окружающей природы, все больше окружающей среды». Не наступит ли вслед за этим нечто подобное экологической «ядерной зиме», которую предсказали ученые, рассчитавшие последствия атомной войны? Или все же человечество найдет в себе силы воспрепятствовать такой «смене времен года»? Ответ на этот вопрос заключается в теоретической и практической человеческой деятельности. Конечно, для успешного разрешения противоречия между человеком и природой недостаточно того, что экологизации подвергается сфера художественной литературы и искусства. Экологичность должна стать органично присуща культуре в целом, как духовной, так и материальной. Нас в этом разделе интересуют прежде всего перспективы утверждения экологической гармонии в самой жизни. Поэтому основное внимание будет уделено эстетически значимым материальным произведениям, в которых 1армония оказалась воплощенной. Здесь на первом месте несомненно стоит архитектура. Ея экологизация особенно важна, поскольку архитектура изначально является одним из способов предметно-пространственной организации внешней для человека среды, его Дома в широком смысле слова. Архитектура — одна из основных форм творения очеловеченной природы, и этим определяется ее значение для гармонизации взаимоотношений человека и природной среды. По буквальному смыслу слова (первосози- дание) архитектура призвана осуществлять синтез различных видов искусств, связывать воедино искусство, науку, технику и утилитарную функцию и, утверждая целостность культуры, способствовать формированию целостной личности в ее целостном отношении к окружающему миру21. В этом своем качестве архитектура выступает как прообраз гармонии человека и природы. В различные эпохи архитектура по-разному выполняла свою синтезирующую задачу. Было время, когда «строили в единений с природой, не чертили предварительно планы на пергамене или бумаге, а делали чертеж прямо на земле и потом уже вносили поправки и уточнения при самом строительстве, присматри- 169
ваясь к окружающему пейзажу» 22. Однако ныне архитектура как центр искусств перестала существовать, превратившись в инженерное конструирование. В настоящее время выяснение соотношения экологии и архитектуры приобретает все большую актуальность. В русло экологических размышлений попадают вопросы взаимоотношения человека не только с природной, но также культурной средой. В этом смысле говорят об экологии культуры. Несомненно, что архитектура, формирующая искусственную среду существования человека, так же, как и естественная среда, ответственная за телесное, душевное и духовное состояние человека. Поэтому среда, создаваемая архитектурой, может подвергаться оценке с экологической точки зрения. В плане нашей темы особый интерес вызывает новое направление в архитектуре — архитектурная бионика. Совершенная форма гармонии создана природой. Архитектура, отражающая эту гармонию, может быть названа гармоничной архитектурой. Архитектурная бионика — ее научная основа и составляющая. Экологическое значение архитектурной бионики в ее современном виде двояко: с одной стороны, она теснейшим образом связана с различными аспектами функционирования живой природы, ищет пути применения ее законов в архитектурном деле, увеличивает разнообразие архитектурных возможностей; с другой стороны, в соответствии с общей направленностью развития архитектуры архитектурная бионика использует знания живого преимущественно для последующего создания неживого подобия живого, некоего музея восковых фигур, что выглядит особенно парадоксально на фоне исчезновения многих видов животных и растений. Специалистам подобное сопоставление может показаться натяжкой. Однако все разделы человеческой деятельности следует рассматривать в контексте социально-природного целого. Для того чтобы полнее осознать истинное значение любой дисциплины, необходимо учитывать ситуацию во взаимоотношении человека и природы и общее состояние культуры. Впрочем, строящееся по подобию живого неживое может выполнять и функцию практической помощи живому, например, в строительстве оранжерей и т. п. Отмеченная экологическая двоякость архитектурной бионики коренится в особенностях архитектуры в 170
целом, которая является и искусством, и наукой, и технической отраслью человеческой деятельности. Как искусство архитектура не может не признавать эстетическое в качестве своего основополагающего критерия, не стремиться к красоте по преимуществу; как наука должна открывать законы природы, следовать им и использовать их в своей практике; как техника должна решать определенные утилитарные задачи. Здесь возникает проблема соотношения в архитектуре искусства, техники и науки, и мы видим на разных этапах развития архитектуры превалирование какой-нибудь одной из составляющих. На современном этапе развития культуры в архитектуре явно господствует техническая доминанта. С этой точки зрения развитие архитектурной бионики является реакцией, даже в какой-то степени противовесом, правда, слабым и неадекватным, на гипертрофированное развитие утилитарно-технической составляющей архитектуры. Такая реакция не может не иметь положительного экологического и эстетического значения. Данный вопрос не только сугубо прикладной. Архитектура выражает душу народа и его культуры и формирует ее. Стандартные дома, как заметил, писатель Ю. Бондарев, порождают стандартное мышление. Есть данные, говорящие о том, что однообразные современные постройки оказывают угнетающее психологическое и, возможно, физиологическое воздействие на людей. Главные причины неудачной архитектурной практики — узость мышления, его линейность и примитивизм, распад эстетического чувства. Можно возразить, что однообразие современной застройки объясняется экономическими соображениями и производственными возможностями. Однако экономические соображения в данном случае вторичны (что считать более дешевым, определяется ценностными критериями, в конечном счете мзтодикой экономических расчетов). Строить негфасивэ и стандартно стало возможно потому, что город удалился от красоты природы. Поэтому форма стала определяться только функцией, и в итоге возобладал примитивный рационализм и функционализм. В строительстве, как и в любой отрасли человеческой деятельности, следует руководствоваться более высокими мотивами, чем узкоэкономические и функ- 171
циональные, и последние не должны противоречить соображениям экологическим. Типология и стандартизация деталей, если учесть тысячелетний опыт строительства и успешные современные образцы, не столь фатально ведут к удручающему однообразию застройки. Очевидно, что развитие архитектурной бионики имеет важное гуманистическое значение и в плане решения проблемы социального здоровья, поскольку способствует формированию адекватной целостному человеческому существованию пространственной среды (в этом пункте, как, впрочем, и в других, налицо стыковка экологического и социального). Смещение акцента с утилитарно-технического на естественнонаучный имеет несомненное положительное значение в плане обретения гармонии в архитектуре всех ее составляющих. Для утверждения искомой гармонии необходимо достижение нового, более высокого этапа развития культуры в целом. Тогда и архитектура как одна из отраслей культуры сможет преодолеть ограничения, накладываемые общим утилитарно-техническим направлением. Подлинный расцвет архитектуры, да и культуры в целом, наступит при осуществлении возможности творения человеком жизни. На смену умерщвлению живого и созданию его неживого подобия должно прийти взаимоутверждение различных форм жизни. Этот путь представляется единственно перспективным для культуры, каким бы фантастическим ныне он ни казался. Впрочем, не исключено, что современный прогресс исследований в области термодинамики открытых систем, существенно приближающий к разгадке тайн живого, способен сделать соответствующие направления более близкими к реальной практике. Достижения в области исследования самоорганизации неживых систем столь убедительны, что большие ожидания могут оправдаться гораздо раньше, чем казалось еще несколько десятилетий тому назад. По крайней мере, трудно сомневаться в том, что механизмы самоорганизации неживых систем (самоорганизации в буквальном, физическом смысле слова, а не в том переносном, в котором говорят, например, о самоорганизации города, имея в виду его развитие, или о самоорганизации систем зданий, которые могут достраиваться и перестраиваться) будут применены в архи- 172
тектуре. В этом плане большое значение приобретает ее контакт с таким новым научным направлением, как синергетика. Некоторые проекты, которые в соответствии с сегодняшними ценностными установками, когда имеет место склонность к утилитарному подходу, акценту лишь на количественные, экономические показатели, а не на действительное богатство и качество жизни, представляются нереальными и невыгодными, могут стать перспективными с точки зрения новых экологических ценностей. Это возможно в рамках экологичной культуры, не только учитывающей важность живого, но сохраняющей и способствующей развитию его. Многое здесь будет зависеть от общего прогресса архитектуры в направлении ее гармонии с природной средой. При этом следует учитывать многовековой опыт, дающий лемало примеров удачного вписывания построек в окружающий пейзаж и рельеф. Ныне технические средства позволили кардинально менять ландшафт, результатом чего стали неуважение к нему и, как следствие., нивелировка местности. Технические средства используются зачастую не для увеличения разнообразия природной среды, а для уменьшения его, что имеет отрицательные эстетические и экологические последствия. Преодоление их — важная задача современной архитектуры, в чем ей могла бы оказать помощь архитектурная бионика, нацеленная на решение конкретных задач сочетания «дикой» и очеловеченной природы, сотворчества человека и природы (создавать не вместо живой природы, а вместе с ней — то, что Пришвин называл согласованием творчества сознания человека и творчества бытия23). Сторонники концепции «органичной архитектуры» обратили внимание на необходимость внутренней целостности архитектурного сооружения. Ф. Райт писал о единстве формы и функции. Другими словами, речь должна идти о диалектическом взаимодействии формы и функции, пользы и красоты как взаимозависимых, но не тождественных и не противопоставленных друг другу сущностей, каждая из которых по-своему важна. Такое понимание противостоит как заземленному функционализму, основанному на отвлеченном рационализме, так и эстетствующему украшательству, базирующемуся на отвлеченной чувственности. Методологически важно довести идею целостности архитектурного 173
сооружения до ее логического завершения. Здание должно быть не только подобно живому существу, как писал Л. Альберти, но и быть живым. В этом аспекте гармоничность есть то, что Райт назвал органичностью. Хотя Ф. Райт прав, говоря, что органичность не надо понимать как отнесенность к растительному и животному миру, все же в понятие органичности органично входит представление о жизненности. Эта жизненность (не только в переносном, но и в прямом смысле) должна быть результатом сознательных усилий архитекторов и ученых. Помимо названных выше существует еще по крайней мере два важных аспекта «гармоничной архитектуры». Это внутренняя гармоничность архитектуры в культурологическом плане и гармония архитектуры и человека. Представляется, что идея «гармоничной архитектуры» отчасти находит свое воплощение в том направлении современной архитектуры, которое получило название постмодернизма — в его попытках утвердить определенные способы сосуществования традиционных и новых архитектурных форм. С другой стороны, в современной архитектуре Японии находим удачные попытки соединения восточных и западных культурных традиций, стремление к гармонии между этими двумя фундаментальными типами культуры. О гармонии в культурологическом плане можно говорить не только во временном и пространственном смысле, но также в аспекте гармонии в архитектурном сооружении различные отраслей культуры. Достижение ее — вещь не простая и не тривиальная, хотя возможности, открывающиеся здесь перед архитектурой, очень благоприятны, коль скоро она по самой свой сути является определенным синтезом искусств, а также синтезом искусства, науки и техники. В этом смысле «гармоничная архитектура» представляет гармонию указанных компонентов в рамках единого целого, и тем самым в данном аспекте возвращает архитектуре значение целостного «первосозидания», объединяющего начала, которое она имела особенно в доренессансные времена. Наконец, скажем несколько слов о социальном значении гармоничной архитектуры. Порой социальную функцию архитектуры видят только в обеспечении населения жильем. На самом деле задачи архитектуры 174
гораздо шире. В этом смысле «гармоничная архитектура» есть адекватный способ самосозидания целостной, гармонически развитой личности, и ее значение определяется не только тем, что она способствует созданию вещественно и энергетически благоприятной для человека среды, но также развитию его духовных потенций, творческих способностей. Архитектура выражает душу эпохи в камне (или ее бездушие). Это ее зримый символ. Мы судим о прошедших эпохах по тому, что от них остается. Следует ли стремиться к тому, чтобы образ нашей жизни, выраженный в архитектуре, был реконструирован потомками как серая однообразная прямолинейность заземленной утилитарности, слегка подкрашенной парадной монументальностью официальных зданий. Грядущая архитектура призвана отразить все многообразие внутреннего мира целостной, гармонически развитой личности в ее гармоничном взаимодействии с природой, культурой и другими людьми, т. е. должна быть в полном смысле слова гармоничной. Проникновение тенденции экологизации в искусство и архитектуру, которые отражают и в определенной мере творят систему взаимоотношений человека и природы, создает предпосылки для сближения эстетики и экологии. Но для решения проблемы гармонизации взаимоотношений человека и природы в целом требуется, чтобы эстетические моменты стали значимыми для всей системы экологических взаимоотношений, и прежде всего для производства, которое связывает функционально человека и природу. Один из путей к этому — эстетизация техники как способ разрешения противоречия между техникой («очеловеченной природой») и естественной средой. Гармония — категория эстетическая, и как «нет ничего прекрасного без гармонии» (Платон), так нет и гармонии без прекрасного. Вот почему гармонизация означает внедрение в отношения человека и природы эстетического начала, а стало быть и в технику как составляющую сейчас наиболее существенную, определяющую часть экологических отношений. Как конкретно это может происходить? Для ответа на данный вопроЬ рассмотрим особенности современной техники и то, как она влияет на духовное освоение природы с эстетической стороны. При этом сущность техники, которую можно определить как форму 175
материализации потенций человека и природы во всем их многообразии, будем отлпчать от ее реального современного содержания, т. е. совокупности потенций, которые получают реализацию. Важно также учитывать не только что и как производит человек, но и для чего он производит, чего хочет добиться в процессе преобразования. Техника в этой связи выступает и как средство становления сущностных сил человека, и как средство подавления природы, в качестве «эксплуататора» природы (недаром слово эксплуатация в ходу и поныне). В настоящее время налицо обострение противоречий между созданной человеком техникой и природной средой. «Стратегия» природной среды определяется стремлением к устойчивости, достигаемой через увеличение разнообразия; стратегия сознательной человеческой природопреобразовательной деятельности на сегодня — рост производительности, достигаемый через стандартизацию среды. Первая стратегия эстетически более перспективна, вторая часто губит красоту природы. В этом контексте современная техника, уменьшающая качественное разнообразие природной среды для целей управления ею, оказывается чужда искусству и эстетике. Выступая как средство обеспечения внеэстетических по преимуществу преобразовательных целей, техника способствует становлению прежде всего производственно-потребительских потенций человека и влияет соответствующим образом на духовное освоение действительности, порождая в силу своей нецелостности и стандартизации однотипное мышление и вещизм. Возникает производство ради потребительства — ущербная цель, которая, конечно, тоже влияет на человека, но скорее негативным образом. Ощущение тягостности и неприемлемости одинаковости растет с ростом масштабов и значимости техники. Одинаковость лопат еще можно вынести, но однообразие машин уже неприятно, а однообразие зданий явно отталкивает. В обострение противоречий между человеком и природой техника вносит внушительный вклад, поскольку если раньше человек поневоле был вынужден приноравливаться к природной среде, не обладая достаточной силой для борьбы с ней, то ныне появилась техническая возможность игнорировать многие ее особенности (ландшафт, разнообразие видов и т. п.) и человек пользуется этим в ущерб природе и эстетике. 176
На современном этапе развития техники реализация цели приближения ее к природе и к ее исконному смыслу искусства, в чем заключается объективная сторона ее эстетизации, представляется сомнительной. Для Маркса, впрочем, было очевидно, что в условиях коммунистического общества человек будет творить «также и по законам красоты». Действительно, спрашивает Г. И. Куницын, если в качестве высокого искусства люди признали, к примеру, архитектуру, то почему «не все признают деятельностью ей под стать созидание не менее необходимых для человека других атрибутов предметного мира — скажем, сложнейших и „умнейших" машин, также мебели, одежды и т. п., а тем паче очеловеченного облика страны и планеты? Причина видимо в том, что названные сферы приложения человеческих сил не так часто достигают эстетического уровня великих творений зодчества» 2\ Дело не в принципиальной невозможности, а в том моменте, убедительно разобранном Д. Лукачем, что эстетическое отношение к действительности как отношение преимущественно благожелательно-созерцательное и незаинтересованное в утилитарном смысле (хотя социально и экологически важное не только теоретически, но и практически) требует определенной отстраненности от непосредственно практического преобразования. Категория эстетического, так же, как и категория художественного, имеет всеобщий характер и применима ко всем сферам человеческой деятельности, хотя в каждой из них имеет свое своеобразие и неодинаковые трудности актуализации. Эти трудности для современной техники больше, чем для современного искусства, именно из-за большей ее утилитарности. Иногда ссылаются на то, что современная техника не может удовлетворять эстетическим требованиям, потому что функционирует с использованием типовых конструкций и в ней преобладают экономические соображения. Однако ведь и раньше экономические соображения учитывались и типовые конструкции применялись. Тем не менее на вопрос, какой высоты предполагается здание, строители отвечали: «Как мера и красота велят». Не правильнее ли считать, что экономические соображения должны гармонировать с эстетическими, что, по-видимому, оптимально даже с точки зрения экономики. 177
Принципиальных различий между искусством и другими формами человеческой деятельности, очевидно, нет. Аналогично тому, как различные виды искусства отражают и творят жизнь, процесс творчества в сфере формирования человеком материи состоит в изучении объекта, выработке идеального плана преобразования и воплощения его в жизнь. Поэтому для древних греков, скажем, положительный ответ на вопрос, имеет ли эстетическую значимость деятельность, связанная с созданием предметно-материального окружения человека, был столь же очевиден, как и ответ на вопрос об эстетической значимости самого мира. Не случайно по-гречески ремесло и искусство неразличимы даже терминологически. Отсутствовало в античности и принципиальное разделение искусства и природы. Лишь в новое время в западной культуре произошло разведение вещи и прекрасного (благодаря чему появился сам термин «наука эстетика»), что символизировало разрыв между бытием и красотой, который увеличивался, причем творение красоты становится уделом отдельных достаточно замкнутых отраслей духовной культуры, а бытие само по себе рассматривается как эстетически амбивалентное. Данное обстоятельство представляется одним из корней современных экологических трудностей, и его преодоление имеет существенно важное значение. Заметим в скобках, что еще в античности утилитарно-потребительские потенции в технике подвергались эстетизации, прежде чем они полностью реализовались в западной культуре. Чтобы гармонизировать отношения между человеком и природой, техника может и должна стать эстетичной. С этим связан и этический момент. Кант в «Критике способности суждения» писал, что «у того, кого непосредственно интересует красота природы, имеются по крайней мере задатки морально доброго образа мыслей» 25. Истина требуется, чтобы знать мир; добро, чтобы сохранить его; красота, чтобы восхищаться им. Эти три вещи тесно связаны между собой — если не сохранять красоту, то чем восхищаться, и если не осознать красоту, то как восхищаться ею? Л. Толстой называл природу непосредственным выражением Добра и Красоты. Таковой должна быть и техника, чтобы прийти в гармонию с природой. 178
Экологически необходима гармония человека и природы. Реальный путь к этому — подлинное творчество как гармонизирующий фактор в человеке и в его отношении с природой. Существеннейший момент подлинного творчества — созидание красоты природы. Отсюда роль эстетики в качестве критерия творчества, в том числе технического, и посредством этого гармонии человека и природы. Важный аспект обретения гармоничности — синтез истинного, благого и прекрасного в творчестве природы человеком. Учет эстетических моментов важен для целостности самого человека и целостности его отношения к природе. Красота, впрочем, имеет также и онтологический смысл сама по себе, поскольку она коррелят полноты и разнообразия мира, необходимый для его устойчивости, что так же верно, как и то, что гармония создается разнообразием (о чем писал еще Августин). Красота и есть гармония, «видный лад», по В л. Соловьеву. Гете так выразил онтологичность и вместе с тем гносеологическое значение прекрасного: «Прекрасное — манифестация сокровенных законов природы; без его возникновения они навсегда остались бы сокрытыми» 26. Эстетическое прозрение открывает в реальности новые возможности, которые оно актуализирует, придавая им конкретные формы. Прекрасное — и свободное творение художника, и атрибут объективного мира. Присутствуя в этих двух сферах, оно несомненно возможно и в сфере отношений между человеком и природой. Творя прекрасное, художник творит устойчивое, т. е. гармоничное. В этом экологическое значение искусства как модели преобразования природы. Понять, что красота представляет собой существенный аспект преобразования природы и что она является одной из сторон разнообразия,— главное в эстетических моментах экологической проблемы. Исходя из анализа социологических представлений Маркса, Г. И. Куницын подчеркивает, «что всякая конкретно-чувствительная деятельность по созданию материальных предметов, а не только произведений, которые принято называть искусством,— в идеале может (и будет со временем) осуществляться по единым законам и научного и художественного творчества» 27. Налицо определенный подход к синтезу науки, техники и искусства. Очевидно, что воплощение в жизнь 179
данного идеала имеет важное социальное и экологическое значение. Здесь прослеживается еще одна линия связи между социально-позитивным и экологически благоприятным, которая противостоит метафизическому разрыву человека и природы. Искусство в целом можно рассматривать как творение нового живого целостного мира (человеческого и человечного). Тогда искусство в ныне превалирующем узком смысле слова предстает как творение идеального мира, а искусство в широком смысле — как творение не только духовной, но и материальной действительности. Эту роль может и экологически должна взять на себя техника, становящаяся искусством. При этом не столь важно, что в искусстве, как оно сейчас понимается, объективная реальность возводится в идеальное, а в искусстве в широком смысле идеальное материализуется. В процессе синтеза науки, техники и искусства ученый становится одновременно конструктором и художником, так сказать, режиссером действительности. Такая постановка проблемы не нова, и мы можем вспомнить из недавней истории интересные попытки развития прикладного искусства, например, в мастерских Абрамцева. Одна из целей, которую ставил их основатель С. И. Мамонтов,— добиться, чтобы обычные бытовые предметы, окружающие человека, были красивы и посредством их человек приобщался к прекрасному. По существу, это одна из попыток возрождения того, что существовало в Древней Греции, где общественный статус скульптора немногим отличался от статуса гончара или ювелира. В настоящее время дизайн, художественное конструирование демонстрируют примеры расширения границ эстетического. Термин «дизайн» пришел из английского языка (хотя он имеется и в других европейских языках) и «обозначает совокупность художественных черт, образующих внешнюю форму вещи, здания, иначе говоря... замысел внешнего вида, воплощенный в конкретно-материальной форме» 28. Дизайн — вещь важная, но хотелось бы подчеркнуть, что художественность должна быть не только во внешней форме, но и внутри вещи. То, о чем мы говорим, не сводится к технической эстетике. Последняя часто подчеркивает преимущественно субъективную сторону по- 180
требности в прекрасном, а именно то, что людям приятнее иметь дело с красивыми предметами, хотя через субъективное имеется переход к вещам объективным — работа с более красивыми предметами и в более красивой обстановке, поскольку таковые соответствуют целостной природе человека, как показали соответствующие эксперименты, повышает эффективность труда. Так или иначе, вопросы эстетики занимают здесь подчиненное место по отношению к производственным. Хочется подчеркнуть объективную сторону эстетизации техники, заключающуюся в том, что техника, чтобы стать средством гармонизации отношений человека и природы, должна вспомнить свое исконное значение искусства, а производство — смысл и значение поэмы (Jtoefxa). При этом красота не присовокупляется к уже созданной технике, а создается вместе с ней, является ее изначальным, а не привходящим моментом, определяя ее вид и цели. Другими словами, требуется не внешнее украшение техники, а ее внутренняя красота. Экологизация техники (приведение ее в гармонию с природой) и гуманизация ее в широком плане соответствия интересам целостной личности — две стороны создания гармоничной техники. Подобно науке, техника должна развиваться как целостная интегративно- разнообразная система. Тогда эстетика средств преобразования соединяется с эстетикой целей — имея в виду самое преобразуемую природу. Иными словами, уместно говорить об искусстве преобразования природы, подразумевая не только умение (искусность) преобразования, а красоту того мира, который создает человек. Необходимость преодоления экологических трудностей настоятельно требует разрешения противоречия между человеком и природной средой, а одно из условий этого — преодоление внутренней противоречивости самого человека, чему способствует подлинное искусство, живущее красотой. Где первое, там и второе, и оба нужны для утверждения внутренней гармонии человека, гармонии техники и природы, человека и природы. Искусство — посредник не только между людьми, но и между человеком и природой. Некрасивое отталкивает и мешает гармонической встрече с бытием. Необходимо, стало быть, творение красоты, чувствование и понимание ее. Если имеем целью гармонизацию 181
взаимодействия человека и природы, таковое должно стать искусством. Прекрасное в системе взаимоотношений между человеком и природой есть свободное творчество художника, умножающего красоту природы (можно полагать, что в этом и заключается одна из основных задач человеческой культуры). В идеале это коллективное художественное творчество, сотворчество с природой, яркие образцы которого находим в архитектуре. В своих лучших образцах архитектура как синтез утилитарной функции техники, науки и искусства предстает в качестве модели (прообраза) сотворчества человека и природы. То, что в качестве модели выступает архитектура, не случайно, поскольку именно синтез различных областей культуры обеспечивает единство истины, добра и красоты. Несмотря на свой преимущественно субъективный характер, прообразом эстетизации взаимоотношений человека и природы, имеющим гораздо более широкую содержательную базу, чем архитектура, может быть также дизайн. Интересно, хотя и недостаточно критически осмысленно, новое направление в искусстве — лэнд-арт. В истории взаимоотношения человека и природы реально сохраняются линии гармоничного (стало быть, имеющего результатом прекрасное) взаимодействия. Д. С. Лихачев замечает, что «русский крестьянин своим многовековым трудом создавал красоту родной природы», «эстетику параллельных линий, идущих в унисон друг с другом и с природой, точно голоса в древнерусских песнопениях»29. Речь идет о красоте взаимоотношений между человеком и природой. Ее должны воплощать в жизнь наука, техника и искусство будущего, созидаемые человеком, ответственным за гармонию истины, добра и красоты. Ф. М. Достоевский писал, что «красота спасет мир», и это утверждение имеет первостепенное экологическое значение. Н. К. Рерих прибавил к данной фразе одно слово: «Осознание красоты спасет мир». Если попытаться дать экологическую интерпретацию слов Достоевского, то можно сказать: «Творение красоты спасет мир», творение не только в идеальном плане создания собственно произведений искусства, а материальное творение мира «по законам красоты». Спасет в силу своих онтологических потенций, а так- 182
же потому, что творение красоты неразрывно связано с истиной, добром, любовью к человеку и миру, становлением целостной личности и утверждением гарма- нии человека и природы. Правда, чтобы красота спасла мир, необходимы постоянные усилия для того, чтобы прекрасное занимало подобающее ему место и не покидало технизированный мир, чтобы человек как производитель и как потребитель не становился все менее эстетичен. Целостная, гармонически развитая личность включает в себя и экологическое и эстетическое измерение. Этот идеал как высшую цель должно. постоянно учитывать современное производство, обозначаемое словом, однокорен- ным со словом, имеющим ярко выраженное эстетическое звучание,— произведение. Реальное творение красоты должно стать его важнейшей задачей. Литература 1. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 566. 2. Леонтьев А. И. Формирование личности//Психология личности. Тексты. М., 1982. С. 157. 3. К оно плев Н. С. Художественное творчество как средство философского постижения явлений действительности// Взаимодействие природы и общества как комплексная проблема науки и техники. Иркутск; Чита, 1981. С. 90. А.Лосев А. Ф. Диалектика творческого акта//Контекст-81. С. 69. 5. Гумилев Л. Н. Этнос как явление // Доклады отделений и комиссий географического общества СССР. Л., 1967. Вып. 3. С. 106. 6. Mercier A. Hat uns der Fortschritt weitergebracht? // Was ist Fortchritt? Bern etc., 1979. S. 202. 7. Франкл В. Поиск смысла жизни и логотерапия // Психология личности. Тексты. М., 1982. С. 124. 8. Хор ни К. Культура и невроз // Психология личности. Тексты. М., 1982. С. 102. 9. Там же. С. 103. 10. Тагор Р. Национализм. Пг., 1922. С. 53. 11. Платон. Пир. 187 В-С. 12. Достоевский Ф. М. Сон смешного человека//Повести и рассказы. М., 1984. С. 387. 13. Казначеев В. П. Очерки теории и практики экологии человека. М., 1983. 14. Коммонер В. Замыкающийся круг. Л., 1974. 15. Знание - сила. 1983. № 7. С. 27, 28, 30. 16. С чего начинается личность? М., 1983. С. 336. 17. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 42. С. 81, 83. 18. Швейцер А. Культура и этика. М., 1973. С. 309. 19. Фролов И. Т., Заглавии В. В. Глобальные проблемы современности: Научный и социальный аспекты. М., 1981. 183
20. Некрасова М. А. Народное искусство как часть культуры. М., 1983. С. 30. 21. Райт Ф. Будущее архитектуры. М., I960. С. 76. 22. Лихачев Д. С. Заметки о русском. М., 1981. С. 13. 23. Пришвин М. М. Собр. соч. М., 1983. Т. 3. С. 62. 24. Куницын Г. И. Общечеловеческое в литературе. М., 1980. С. 580. 25. Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1966. Т. 5. С. 315. 26. Гете И. Максимы и рефлексии//Собр. соч.: В 10 т. М., 1979. Т. 10. С. 427. 27. Куницын Г. И. Указ. соч. С. 531. 28. Райт Ф. Указ. соч. С. 81. 29. Лихачев Д. С. Указ. соч. С. 22-23.
Заключение Эколо*-йческая проблема требует в настоящее время неотложных экономических, социально-политических и научно-технических решений на многих уровнях: конкретно-научном — познание законов природы и законов взаимодействия природы и общества; технологическом — разработка замкнутых циклов в промышленности, способов комплексного использования ресурсов и т. п.; экономическом — выделение средств на охрану природы, совершенствование механизмов управления хозяйством; юридическом — совершенствование законодательства по охране природы и использованию природных ресурсов. Есть и философский уровень. Актуальность философского осмысления экологической проблемы не подлежит сомнению, поскольку в конечном счете все частные решения определяются несколькими основополагающими принципами. Главной особенностью диалектики взаимоотношений между человеком и природной средой является их генетическое, функциональное и сущностное противоречивое единство, обусловленное специфическими особенностями развития природных и общественных систем. Оно было раньше, есть и теперь, и на каждом историческом этапе принимает различные формы, то более обостренные, то сглаженные. В настоящее время имеет место обострение противоречии между человеком и природной средой, детерминируемое, помимо онтологических, социальными, гносеологическими и этико-эстетическими причинами. Это обострение обусловливает потенциальные и реальные экологические трудности человечества, деградацию естественных систем, исчезновение многих видов животных и растений и угрозу существованию жизни на Земле. Разрешение данного противоречия возможно на путях гармонизации взаимоотношений человека и природы в трех сферах: преобразовательной, познавательной и этико-эстетической. Порой приходится слышать воз- 185
ражение, что экологическая ситуация столь кризисна, что вообще нецелесообразно говорить о гармонии человека и природы. В данной книге обосновывается определенный выбор и те следствия, которые из него вытекают. Можно отговориться тем, что дорога трудна, до цели далеко и т. д. Но можно и начать идти. Нашей задачей было прежде всего выяснение направления пути. Итак, основная экологическая задача, которая стоит в настоящее время перед философами, заключается, по нашему мнению, в обосновании отказа от сложившихся стереотипов стремления к господству и покорению природы и перехода на позиции гармонии с ней. Глубокая перестройка сознания в данном направлении будет стимулироваться и стимулировать широкое экологическое движение народа, кровно заинтересованного в сохранении и приумножении богатств природы и совершенствовании человеческой личности. В преобразовательной сфере гармонизация взаимоотношений предполагает гармоничное развитие производительных сил и производственных отношений; преодоление классово-обусловленного разделения труда; соединение преимуществ городской и сельской жизни, физического и умственного труда, а также реализацию других высших социальных идеалов и становление целостной, гармонически развитой личности. В познавательной сфере гармонизация взаимоотношений предполагает целостное исследование системы «человек — природная среда», развитие науки как целостной интегративно-разнообразной гармоничной системы и ее экологический синтез с другими отраслями культуры. В этико-эстетической сфере гармонизация взаимоотношений предполагает замену агрессивно-потребительского подхода к природе любовно-творческим, на основе которого становится возможным распространить этику на систему взаимоотношений человека и природы и творить «также и по законам красоты». Гармонизация взаимоотношений между человеком и природной средой в трех указанных сферах позволит не только преодолеть угрозу экологической катастрофы, но и качественно преобразовать в позитивном плане на основе прогресса человека, культуры и природы всю систему их взаимоотношений. Возможно, сформулированные здесь идеи — коль 186
скоро отношение к природе есть зеркало отношения к человеку, и экологическая проблема тесно связана со всеми другими сложными проблемами современности: борьбой за мир и социальную справедливость, улучшение условий жизни человечества и др.— распро- странимы не только на экологическую область, но и на другие стороны человеческой деятельности. Однако насколько реально их воплощение в жизнь? Не выполняет лп наше философствование и морализирование по поводу современной экологической ситуации те же функции, что и извинения древних охотников перед убийством животных (только в данном случае одни губят, а другие извиняются) — роль покаяния и морального самоочищения перед лицом экологической катастрофы? Надежду подает нам идущий из глубин веков призыв, и, как ни странно, то, что человечество уже подошло к пропасти экологической катастрофы и может, заглянув в нее, увидеть зловещую тень высыхающего Арала и саркофага Чернобыля. И тех, кто обвиняет экологические рекомендации в утопичности, резонно спросить: а кому нужна реальность Чернобыля? Может ли она удовлетворить людей? Растет физическая и духовная рукотворная пустыня и бродят по ней томимые жаждой люди. Спасти себя и природу могут лишь они сами.
Оглавление Введение 3 Глава 1. Преобразование природы 1. «С природой одною он жизнью дышал» 8 2. «Откуда, как разлад возник?» 26 3. От кризиса к гармонии 45 Глава 2. Познание природы 1. «Не слепок, не бездушный лик» 69 2. «Земля научного познания кругла» .... 88 3. Природа и культура 107 Глава 3. Жизнь в согласии с природой 1. Овладеть легче, чем любить 120 2. «Все во мне, и я во всем» 140 3. «Также и по законам красоты» 163 Заключение 185
Горелов А. А. Г67 Человек — гармония — природа.— М.: Наука, 1990.—192 с. (Серия «Человек и окружающая среда»). ISBN 5-02-008082-9 Автор в популярной форме рассказывает об одной из наиболее актуальных и тревожных глобальных проблем, стоящих перед человечеством,— об экологической. Речь идет не только о неотложных научно-технических и социально-экономических задачах, решения которых она требует, но и о философском осмыслении самих основ отношения человека к природе. В книге использован больше \\ исторический и современный фактический материал. Для широкого круга читателей, интересующихся экологической проблематикой. 1502000000—198 Г054(02)-90 54"90 НП ББК 28'081
Научно-популярное издание Анатолий Алексеевич Горелов ЧЕЛОВЕК — ГАРМОНИЯ — ПРИРОДА Утверждено к печати редколлегией серии научно-популярных изданий АН СССР Редактор издательства С. Н. Лебедев Художник Г. В. Равинская Художественный редактор И. Д. Богачев Технический редактор И. В. Чудецкая Корректоры Ю. Л. Косорыгин, Ф. Г. Сурова ИБ № 46125 Сдано в набор 14.12.89 Подписано к печати 13.06.90 Формат 84Х1087з2 Бумага типографская № 2 Гарнитура обыкновенная новая Печать высокая Усл. печ. л. 10,08. Усл. кр. отт. 10,5 Уч.-изд. л. 10,5 Тираж 5.000 экз. Тип. зак. 4272 Цена 65 коп. Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Наука» 117864, ГСП-7, Москва, В-485, Профсоюзная ул., 90 2-я типография издательства «Наука» 121099, Москва, Г-99, Шубинокий пер., 6
В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «НАУКА» ГОТОВЯТСЯ К ПЕЧАТИ: Общественная мысль: исследования и публикации. Вып. 2 20 л. 2 р. 30 к. В данном выпуске представлены различные материалы по истории русской и западноевропейской философской и общественно-политической мысли. В одной из статей исследуется архитектура как социо-культурный феномен. В разделе публикаций помещены перевод на русский язык влиятельнейшего трактата средневековья Псевдо-Дионисия Ареопагита «О божественных именах», а также некролог в память М. И. Туган-Барановского, написанный выдающимся русским экономистом 20-х годов Н. Д. Кондратьевым и другие материалы. Издание адресовано специалистам-обществоведам, всем интересующимся историей общественной мысли. Ежегодник Философского общества СССР. 1989-1990 20 л. 2 р. 30 к. Ежегодник посвящен проблемам человека и духовной жизни современного мира, перекликаясь с тематикой всемирного философското конгресса в Брайтоне. Важное место в издании занимает обсуждение вопроса о месте религии и религиозного сознания в духовной культуре современного общества. Помещен ряд статей по актуальным проблемам образования и культуры. Публикуются работы В. С, Соловьева, Н. А. Бердяева, Г. Г. Шпета. Для философов, всех интересующихся разработкой философских проблем человека, культуры и духовной яшзни.
Книга высылается наложенным платежом. Для получения книг почтой заказы просим направлять по адресу: 117393 Москва, ул. Академика Пилюгина, 14, корп. 2, магазин «Книга — почтой» Центральной конторы «Академкнига»; 252107 Киев, Татарская ул., 6, магазин «Книга — почтой»; 197345 Ленинград, Петрозаводская ул., 7, магазин «Книга — почтой» Северо- Западной конторы «Академкнига» или в ближайший магазин «Академкнига», имеющий отдел «Книга — почтой».
Серия «Человек и окружающая среда» стоит в настоящее нремя перед философами, заключается в обосновании отказа от сложившихся стереотипов стремления к господству и покорению природы и перехода на позиции гармонии С ной. Глубокая перестройка сознания в данном направлении будет стимулироваться и стимулировать широкое экологическое движение народа, кровно заинтересованного в сохранении и приумножении богатств природы и совершенствовании человеческой личности.