БИБЛИОТЕКА ПУТЕШЕСТВИЙ И ПРИКЛЮЧЕНИИ

В. Акимов
вне ЗАКОНА
пермское
книжное
изддтельство
1967
Йо лк—алчный и ненасытный хищник. Недаром
он объявлен вне закона и подлежит уничтожению. Нет
сомнения, что со временем он, подобно медведю, тигру
и другим хищникам, будет под защитой государства.
Но пока, если волков много, ущерб от них весьма зна-
чительный. Волк богато одаренный природой зверь. Об-
ладая замечательной памятью, наблюдательностью, спо-
собностью приспосабливаться к условиям, он тем самым
получил от природы средства в борьбе за существова-
ние. Недаром в народе ходит много легенд, сказок,
побасенок и просто небылиц, в которых всегда подчер-
кивается его сила, ловкость, хитрость.
Охота на волка в силу его природных качеств
очень трудна, требует знания повадок зверя, наблюда-
тельности, упорства. И охотников-волчатников не так
уж много.
Предлагаемая вниманию читателей книга рассказы-
вает о судьбе одной волчьей семьи, об основных спосо-
бах охоты на волков, в том числе и о таком, мало еще
распространенном способе, как охота на волков с помо-
щью их прирученного собрата. В основу повествования
легли подлинные факты из практики о хот ников-волчат-
ников Пермской области. Имел место, в частности, и
факт приручения волка. Автор благодарит охотников
В. Г. Иванова и Б. Д. Курсанина за советы и помощь.
Много ценных советов автор получил от ныне покойного
специалиста по охоте на волков И. Т. Четвертных.
Автор этой книги — Владислав Иванович Акимов —
по профессии артист, певец — солист Пермского театра
оперы и балета. А еще он — страстный охотник. В кол-
лективных сборниках Пермского издательства не раз
печатались его рассказы. «Вне закона» — первая книга
В. И. Акимова.
Художник В. Аверкиев
Утренний разговор
В избе было тепло и душно.
Маша, жена Ивана Александровича, ловко орудуя
деревянной лопатой, выволакивала на шесток стряпню.
Новорожденные пироги попадали в проворные руки баб-
ки Андреевны и тут же исчезали в мохнатых полотенцах,
отправляясь на покой в горницу.
В ожидании первомайских пирогов за столом томи-
лись порядком разомлевшие от жары и бессонной ночи
охотники. Егерь Иван Александрович Барсуков, навалясь
грудью на стол, лениво ковырял вилкой соленую капу-
сту. Напротив него в майке и босиком сидел городской
гость Михаил Иванович Воронцов.
5
«...передаем прогноз погоды», — хрипловато возвестил
со стены репродуктор.
Иван Александрович цыкнул на женщин, и без того
тихо колдовавших у печи.
«...в последующие дни ожидается переменная облач-
ность. В северных и центральных районах области сла-
бый дождь. Температура воздуха ночью 1—2 градуса
выше нуля. Днем от 4 до 10 градусов тепла...»
— Ну вот, теперь можно будет и волчками заняться.
Барсуков подошел к окну, толкнул раму. В избу ту-
гой струей полилась утренняя прохлада. Обалдев от
нахлынувшей свежести, бабочка-крапивница, которая
уже давно билась о стекло, несколько минут сидела на
подоконнике и нерешительно помахивала пестро-крас-
ными крылышками. Потом она полетела через дорогу,
где на деревянные тротуары падали косые лучи вылез-
шего из-за изб солнца.
Кругом чернела обтаявшая земля, о ночном замороз-
ке напоминали только белые полоски на крышах да
искристо-белый уголок покрытой инеем полянки за до-
мом.
— Когда думаешь, Иван, искать выводок?
— Да тянуть-то долго нельзя. Кабы его не побеспо-
коили.
Барсуков опустился за стол, снова ковырнул вилкой
капусту.
— А поспешишь, тоже плохо. Видел, какая сухота в
лесу? К глухарю и то подкатить мудрено. А тут волк!
Да и охотников понаехало — пропасть. Тут без присмот-
ра нельзя. Ну, а уж как охотников провожу, так сразу
и за выводок. И в лесу помягче будет.
Барсуков говорил медленно, словно прислушиваясь
к собственному голосу.
— Волчица старая, стреляная. Два раза выводила
6
в логу под Кошелями. В позапрошлом году я у нее щен-
ков забрал, а ее только слегка пометил. В прошлом году
кто-то ее, видно, стронул, и она всех щенят уволокла к
Говорухе. Только в августе их нащупал. Матерого, тро-
их прибылых и переярка мы в осень взяли. А она опять
ушла и остальных за собой увела. Ждал ее в феврале,
в марте. Считал — к логову должна подтянуться. Ждал-
ждал да и ждать перестал, думал, забили где.
В конце марта, как раз оттепель была, я из Пискарей
на подводе еду. Смотрю: следы. Свежо так прошли. Вол-
чица матерая и самец. Стал следить. По всему видать —
моя старая знакомая. Сначала они у татарских деревень
шкодили. Лося затравили, колхозников малость порас-
трясли. Скоро и поближе пожаловали. По переходам
видно, что устроилась она опять на Говорухе. Сперва
оба туда ходили, а теперь один самец. Значит — волчица
на логове. Думаю, на прошлогоднем месте. Там ее до
осени не шевелили. Место глухое. Ямы карстовые.
Помнишь, как-то мы с тобой с тока шли, да по левую
руку от Журавлинской дороги по грани свернули? Тут,
чуть вверх по речке, в левом отвершке, и логово.
— Ну-ко, охотнички, раздвигайтесь!
Маша расчистила на столе место для пирога, а он,
пахучий и румяный, уже торжественно ехал на бабки-
ных руках из горницы. Появление пирога внесло всеоб-
щее оживление. Задвигались скамейки, зазвенела по-
суда.
— Мать, Сашку-то будить пора. Хватит спать. Люди,
поди, уж с флагами ходят.
Иван Александрович пододвинул свою табуретку к
приятелю.
— У меня, Миша, одна идейка есть. В журнале «Охо-
та и охотничье хозяйство» прочел я здорово любопытную
статейку. Охотник один рассказывает, как он воспитал
7
и приручил волчонка. Да мало приручил — натаскал его,
а потом не один год с ним охотился и по зверю, и по
птице. Ты понимаешь, натаскал, как собаку! Ну, а о
чутье и других охотничьих качествах, сам знаешь, гово-
рить нечего. Все это у волка похлеще, чем у самой наи-
лучшей собаки. Так ведь? И вот запала мне думка. Что,
если... а?
Иван Александрович вприщур внимательно глядел на
приятеля.
— Ну что ж. У тебя это, Ваня, по-моему, выйдет!
На Говорухе
Весна была затяжная. Май в Предуралье уже под-
бирался к двадцатым числам, а леса стояли голые, как
в позднюю осень. Только по южным склонам от вышед-
шего в копейку листа березняки курились бледно-зеле-
ной дымкой.
То крепкие заморозки, то непогодь, то егерские хло-
поты — все что-нибудь мешало заняться волчьим вы-
водком.
На закрытие охоты Барсуков прихватил Сашку.
Вдвоем было веселей да и сподручней. Браконьеры
встречались задиристые. Трофеями Барсуковых в это по-
следнее охотничье утро были три протокола да отобран-
ная у браконьера «ижевка».
Стало совсем светло, но солнце еще не взошло. На
северо-востоке оно густо окрасило низкие, напоенные
влагой облака в оранжевый цвет. Уходя в высь, цвет
этот бледнел, и висящая над головой облачная кисея
уже только чуть розовела.
8
На Журйвлинской дороге Сашка вслед за отцом снял
шапку и, стоя с задранной к еловому вершиннику голо-
вой, никак не мог определить: то ли бусит с неба, то ли
просто морочно и сыро кругом от набежавшего к утру
тумана.
На севере раскатисто ухнул выстрел. За последние
полчаса он был уже третьим. Стреляли там, где были
сплошные ельники и глухие лога, и никаких глухарей, и
тем более тетеревов, там, конечно, не могло быть. Стре-
ляли рябка.
Лицо Ивана Александровича помрачнело.
— На Сухой речке браконьерят. Я пойду, а ты, сы-
нок, шагай-ка через Журавли к дому. К обеду дотопа-
ешь, а я, может, и до вечера задержусь. Видишь, братва
какая понаехала.
Сашка согласно кивнул:
— Ладно, давай действуй.
Затем он шагнул на обочину залитой вешней водой
дорожки и ходко пошел в затянутый туманом лесной
прогал.
Идти ему было легко и вольготно. Состояние удру-
ченности и досады, возникшее после встречи с браконье-
рами, сменилось невесть отчего нахлынувшей радостью.
Прострочив мокреть лесного покоса, дорожка нырну-
ла в ельник. Покрытая кое-где крепким, звенящим под
сапогом «черепом», она бежала все дальше, укрываясь
в тени разлапистых елей. Ее белеющая ледком полоска
то вдруг стремительно ныряла в шумящие ручьями лож-
ки, то тяжело взбиралась на густо поросшие пихтовым
подлеском угоры.
Скоро среди мрачного чернолесья стали попадать
огромные, казавшиеся на темном фоне елей особенно
яркими и веселыми, красные стволы сосен. Потом появи-
9
лись березы, осины, и в лесу стало заметно просторнее
и светлее.
До Журавлей оставалось километра два, когда высо-
ко над Сашкиной головой с характерным шелестом про-
летел молодой глухарь. Следя за его стремительным по-
летом, Сашка вспомнил слова отца. Где-то близко здесь
была речка Говоруха, а за ней ток. Сашка некоторое
время в нерешительности стоял на дороге, но вдруг, за-
метив в нескольких шагах от себя квартальный столб,
быстро пошел к нему. С севера на юг дорогу пересекала
просека, та самая, о которой говорил отец.
Не раздумывая более ни минуты, Сашка свернул на
квартальную.
Через полчаса просека скатилась под гору, запута-
лась в разлапистом вершиннике растущих в логу сосен,
затерялась и только на другом берегу Говорухи, разо-
рвав сосновое мелколесье, светлой полоской убежала
дальше на юг.
Сашка спустился к речке, стал поднимать голенища
сапог, и тут увидел волчьи следы.
Они шли от речки в угор и обратно. Сердце молодого
охотника екнуло...
Старое логово, по словам отца, было в отвершке,
впадающем в Говоруху чуть выше просеки. Сашка пере-
шел речку и внимательно осмотрел тропу. Следы неко-
торое время шли по ней, потом круто сворачивали, уходя
вверх по логу. На спрессованной снегом прошлогодней
траве от волчьих лап оставались вмятины. Очевидно,
волчья тропа вела к логову. За сеткой ольховника вид-
нелся черный мыс ельника, отделяющий Говоруху от
впадающего в нее отвершка. Стало быть, логово могло
быть совсем близко. Словно в подтверждение этого, с
отвершка отчетливо донеслась сорочья стрекотня.
Сняв с плеча «тулку», Сашка добыл из патронташа
10
единственный картечный патрон и, вложив его в левый
ствол, осторожно пошел вверх по речке.
Перед старой поваленной сосной он остановился.
Следы через узкую и чистую мочажину вели вправо, в
отвершек, и исчезали в зарослях малинника и смородин-
ника. Дальше отвершек двумя ложками, сплошь порос-
шими ольховником и черемушником, уходил в лесистый
угор. Меж этих ложков возвышался крутой, поросший
сосновым подлеском взлобок. На одинокой сухаре-сосне,
торчавшей среди мелколесья, без умолку стрекотала со-
рока. Ее товарка подавала голос откуда-то снизу, из
лога. Там же, надрывисто и противно, керкали сойки.
Внимательно оглядевшись по сторонам и не найдя
лучшего подхода к сосновой рёлке, Сашка пошел прямо
в малинник. Поняв, что быть незамеченным в этих за-
рослях невозможно, он стал торопиться. Продравшись
через малинник, кусты и завалы, он, наконец, оказался
у самой рёлки.
* * $
Под корнями старой сосны, распластав во всю длину
мощное тело, на боку лежала волчица. Восемь волчат
беспокойно ерзали под ее брюхом. С тех пор, как мате-
рый перетаскал на логово последние запасы лосятины,
стало голодно.
Отец, как и прежде, каждую ночь уходил на промы-
сел, но когда возвращался утром, то обычно отрыгивал
лишь жалкие останки мышей, кротов или какой-нибудь
пернатой мелкоты и только изредка радовал свое семей-
ство мясом зайчишки, косача или, в лучшем случае, дво-
ровой собачонки. Волчица становилась все раздражи-
тельней. Часто, глядя на ее белый оскал, матерый под-
11
жимал хвост, уходил в сторону и, такой же, как она,
голодный, устраивался на лежку.
Меж тем волчата росли и крепли не по дням, а по
часам. Зачуяв приход отца, они кучей выкатывались из
гнезда и, толкая друг друга, падая и спотыкаясь, куба-
рем неслись навстречу.
Волчица голодала. Ее тянуло вслед уходящему на
охоту матерому. Она уже несколько дней порывалась
идти за ним, но каждый раз, отойдя от логова, в нере-
шительности останавливалась, а потом снова возвраща-
лась обратно.
Так и сегодня. Перейдя отвершек, волчица долго
стояла на чистом, чуть посветлевшем в лесных сумерках,
покосе, как раз напротив логова. Волчата вели себя спо-
койно. Где-то за Говорухой монотонно боботал заяц, и
совсем далеко, еле слышно, ему отвечал таким же плак-
сивым призывом другой. Острые уши волчицы жадно
ловили манящие звуки. Но и сегодня она не пошла на
охоту. Прихватив в кромке покоса зазевавшуюся мыш-
ку, спустилась в распадок, долго лакала студеную воду
и на рысях вернулась к гнезду.
Невесть откуда, бесшумно нырнув к самой поляне и
так же легко взмыв вверх, к логову явилась сорока.
Плавно покачиваясь на ветке черемушки, она, внима-
тельно оглядев волчье семейство сначала одним, затем
другим глазом и, не заметив опасности, блеснув белой
манишкой, спокойно опустилась на землю. Волчица още-
рилась и, не поднимая головы, продолжала наблюдать
за непрошеной гостьей. Когда, поскакав взад-вперед по
поляне, сорока, наконец, взгромоздилась на лосином
копыте и резко тюкнула по голой кости клювом, терпенье
волчицы лопнуло. Она вскочила, сунулась в сторону ра-
зом взлетевшей на черемушку нахальной птицы и, не
глядя на нее, но продолжая щериться, с опущенной голо-
12
бой побрела на полянку. Следрм за матерью, перевали-
ваясь друг через друга, тащились волчата. Сердито лязг-
нув на них зубами, волчица в одиночестве разлеглась на
поляне. Над ее головой, нервно дергая хвостом, сидела
и стрекотала разобиженная сорока.
Начинался обычный день голодного ожидания.
Побарахтавшись на поляне, волчата один за другим
уволоклись в гнездо, свалились там в кучу и быстро
уснули. На поляне перед носом матери продолжали
возню только два самых здоровых и неугомонных вол-
чонка. Первенец выводка, лобастый кобелек, в другом
крепыше светло-серого окраса нашел достойного друга.
Как-то само собой они стали неразлучны. Появившись
на свет раньше других, лобастый и бусый первыми вку-
сили сладость материнского молока, первыми увидели
проглянувшее через сосновый лапняк яркое солнышко,
легко добились превосходства среди братьев и сестер.
Волчата часто и по любому случаю грызлись, но, когда
кончалась очередная баталия, они вместе устало брели
в гнездо и, уткнувшись там друг в дружку носами, мирно
посапывали до следующей драки.
Сегодня причиной раздора было глухариное перо.
Соперники, урча и посапывая, вцепившись в него зуба-
ми, таскали друг друга по всей поляне. Они совсем вы-
дохлись и готовы были в любую минуту бросить измоча-
ленную игрушку, когда к логову подобралась беда.
Первой о ее приближении известила сорока. Взлетев
на свой наблюдательный пост — сухую сосну, она раз-
разилась неистовым тревожным стрекотанием.
Дремавшая волчица вскочила на ноги. Перепуганные
ее порывом волчата отвалились в разные стороны и,
сидя на поляне с широко расставленными передними
лапками, испуганно скособочив мордашки, во все глаза
13
глядели на мать. А та
стояла без единого дви-
жения, как высеченное из
. серого камня изваяние.
</ Ее высоко поднятая голо-
z ва была обращена в сто-
рону Говорухи. Оттуда
шел страшный и беспо-
щадный враг — человек.
Волчица слышала, как
шуршали и скреблись о
его одежду ветки малин-
ника. Увидела медленно
плывшую над кустами его
голову... И все же в не-
подвижной позе волчицы еще не чувствовалось ни трево-
ги, ни страха, которые с панической силой уже охватыва-
ли ее существо.
Но вот верхняя губа зверя нервно дернулась, собра-
лась в складку и в ощеренной пасти блеснули клыки.
Нервно мотнув хвостом, волчица шарахнулась в заросли,
но в ту же минуту повернула обратно. В каком-то диком
замешательстве она обежала поляну. Остановилась
вновь и, уловив совсем близкие шаги человека, стреми-
тельно бросилась к лобастому волчонку, схватила его за
загривок и тяжелыми прыжками пошла по рёлке. Бусый
волчонок сидел у гнезда и растерянно смотрел вслед ма-
тери.
* =!: *
Переведя дыхание, Сашка полез в угор. Там он дол-
го и осторожно бродил по полянкам и редколесью, зорко
оглядывал сосновые густяки, спускался к ложку и под-
14

нимался снова, но все напрасно —логова нигде не было
видно.
Он уже начал терять надежду, как вдруг на одной
полянке увидел следы волчьего пиршества. Кругом ва-
лялись чисто обглоданные кости, слипшиеся перья и
куски шерсти. В нос ударило запахом звериного жилья.
В стороне, у старой кряжистой сосны, забавно скло-
нив голову на бок, сидел волчонок и, как показалось
Сашке, внимательно и недоуменно смотрел на непроше-
ного гостя. В следующий момент волчонок неуклюже мет-
нулся в сторону, упал и кубарем скатился под корни
сосны. Оттуда, как из-под темного навеса, уже смотрели
на Сашку такие же любопытные и испуганные, как чер-
тенята похожие друг на друга, волчата.
От отца Сашка знал, что волк никогда не нападет
на человека, даже когда его потомству угрожает опас-
ность. И все-таки было страшно. Он незримо ощущал
близость волчицы. Быть может, превозмогая страх, она
уже давно следит за каждым его шагом...
С ружьем наготове, он зорко оглядел окружающий
подлесок, кусты, валежник, все, что могло укрыть зверя,
и только тогда, быстро стянув с себя рубаху, перевязав
ее ворот веревкой, поспешил к логову.
Волчат нужно было бы перебить палкой, оставив для
отца только одного. Вон хотя бы того, бусого, который
первым встретился у логова. Но Сашка не мог. Несмыш-
леныши были симпатичные, как кутята... Укрыв руку от
острых зубов фуражкой, как варежкой, он перекидал их
в приготовленную рубаху, натуго завязал подол и, взва-
лив ношу на спину, поспешил к тропе.
Теперь бы еще попытать счастье с волчицей — сделать
«потаск», а затем устроить засаду. Но, чего греха таить,
нервы у Сашки уже сдавали. Воровато оглядываясь, он
16
все же иногда опускал
свою ношу на землю и во-
лок за собой следом.
Вот и просека. Здесь
по-прежнему беспечно ло-
потала речка и пели пти-
цы. На душе у Сашки ста-
ло спокойней. Легко пере-
махнув через Говоруху,
он бросил узел в кусты, а
сам отошел на несколько
шагов в сторону и, укрыв-
шись за кучей валежника,
присел на поваленную
осину.
Ждать он готов был
долго и терпеливо, но, как
часто бывает на охоте, все
случилось иначе.
На противоположном
берегу стоял волк. Он по-
явился так неожиданно,
что, опасаясь выдать се-
бя, Сашка даже прищу-
рился. В тягостном мол-
чаливом созерцании лете-
ли секунды.
Вдруг уши волка дрог-
нули, и сейчас же Сашка
уловил еле слышное по-
пискивание волчат.
Волк в нерешительно-
сти переступил передними
лапами, потом, припав к
2 Вне закона
17
земле, стал медленно спускаться к речке. Когда он скрыл-
ся за кустом можжевельника, Сашка осторожно, не про-
изводя резких движений, поднял ствол.
Двадцать — двадцать пять шагов — не больше... Муш-
ка встретилась с головой зверя, скользнула по шее и,
нащупав лопатку, замерла.
Одновременно с выстрелом зверь круто взмыл на
дыбки, повалился и, вдруг вскочив снова, тяжелым ма-
хом пошел в угор. Вслед уходящему волку прогремел
второй выстрел, и Сашка выбежал из своего укрытия.
Он еще раз увидел волка, когда тот короткими прыжка-
ми перемахнул просеку и скрылся в лесу.
Руки у Сашки дрожали. Ведь так уверенно выцелил,
а зверь ушел... Сашка прошел до того места, где потерял
волка из виду и, положив там березовую лягу, вернулся
к волчатам. После такой неудачи да еще с одними дро-
бовыми патронами оставаться в засаде не имело смысла.
Сашка был уверен, что тяжело ранил волчицу, а зна-
чит, покончил и с выводком. Может, и пожурит отец для
порядка за самовольство, но разве победителей судят?!
* * *
Перейдя отвершек и забежав высоко в угор, волчица
почувствовала себя вне опасности. Положив на траву
волчонка, она долго смотрела в сторону логова, потом
снова прихватила сына за загривок и размашистой
рысью пошла на юг по Синявинскому увалу.
От неудобного положения лапы волчонка затекли и
обвисли, загривок ныл тупой болью. По морде то и дело
хлестали трава и ветки. Но, не смея противиться матери,
он терпел все. И так, ни разу не пикнув, прибыл к боль-
шой, доверху наполненной водой карстовой яме. Тут,
18
среди огромных елей и сосен, на берегу таежного водое-
ма ему теперь предстояло провести детство.
Опустив сына на небольшую лужайку, волчица стара-
тельно облизала его от кончика черного носа до корот-
кого черного хвостика. Ласки ее были торопны и нервоз-
ны. Она постоянно поднимала голову и тревожно огля-
дывалась по сторонам. Однако задерживаться здесь
волчица не собиралась. Закатив волчонка под пихту, она
вновь побежала к логову.
Не дойдя до сосновой рёлки, волчица напала на след
матерого. От логова он потянулся вдоль Говорухи к про-
секе. Волчица шла следом. Вдруг впереди, совсем близ-
ко, ударил выстрел. Волчица дрогнула, шарахнулась в
сторону и опрометью пустилась назад. Объятая ужасом,
она долго блуждала по лесу и только к полдню осмели-
лась вновь подойти к логову.
Оглядев издали пустое гнездо и нигде не почуяв щен-
ков, волчица медленно побрела по тропе к Говорухе.
От тропы все еще исходил запах врага, но вместе с ним
она ясно различала и другой, дорогой ей запах, зовущий
навстречу любой опасности.
И она, объятая страхом, с поднявшейся на хребте
шерстью, все же шла, а иной раз даже ползла по страш-
ному и в то же время дорогому ей следу...
Были уже глубокие сумерки, а на горе у самой поско-
тины все еще сидела волчица. С тоской глядела она туда,
где брехали собаки и горели огоньки домиков; туда,
куда ушли следы человека.
* * *
Вечером, когда Сашка спал в горнице непробудным
сном, приехал отец. Со двора долго слышались женские
голоса, охи да ахи, да злобный брех щенной Лапки.
19
2*
За ужином Иван Александрович внимательно выслу-
шал рассказ Сашки, потом протянул не совсем понятное
«Да-а!» и, глядя в потемневшее окно, добавил: «Иди,
сынок, спать. Завтра в школу». Наутро Сашка узнал от
матери, что отец еще по-темному ушел с Лапкой в лес.
А когда вернулся из школы, то застал отца во дворе за
обработкой волчьей шкуры. Рядом на доске лежали за-
битые волчата.
— Ну что, сынок. Волчица-то твоя целехонька! Опять,
окаянная, отвертелась. Вчера вслед за тобой к поселку
приходила.
Сашка чувствовал, что с ним еще будет серьезный
разговор, а поэтому молча топтался на месте в ожида-
нии выволочки.
— А матерый твой совсем недалеко ушел. Шагов с
сотню от просеки. Там и лег. Зацепил ты его подходяще...
И тут же добавил довольно сухо:
— Ладно, потом поговорим. Там бабка волчонка
к Лапке пристраивает. Сосет, паразит, здорово, а Лапка
артачится.
Лесная школа
Коротко уральское лето. И пока оно не ушло, многое
нужно сделать лесным обитателям, многому научиться
их детям.
Лобастый уже давно привык к одиночеству. Сначала
он, правда, сильно скучал. Даже иногда плакал во сне,
дергал лапками и урчал на бусого соперника. Но, про-
сыпаясь, видел перед собой одно и то же: низко склонен-
ные пихтовые лапы да утоптанную и заваленную костя-
20
ми лужайку. Когда рядом с ним была мать, Лобастый
приходил в дикий восторг и, как мог, досаждал волчице
своими играми. Однако большую часть времени он про-
водил в одиночестве.
Лобастый многому научился от матери, но еще боль-
ше познавал сам. Он охотился за всем, что пролетало,
ползло или проходило мимо. Научившись ловко хватать
свою жертву, он не мог не постичь искусства терпеливо-
го скрадывания. О! Это была великая наука, и ее больше
всего любил Лобастый. Единственно, с кем ему реши-
тельно не везло, то это с жуками-водоплавами. Они в
великом множестве водились в карстовой яме, но всякий
раз, когда Лобастый пытался схватить одного из них,
его постигала неудача. Долголапый жук преспокойно
удирал по воде в сторону, а Лобастый с полной пастью
травы и ряски принимал ванну.
Недостатка в пище Лобастый не знал. Его летняя
светло-серая шерсть лоснилась теперь от сытости, а во
всей нескладности не по возрасту крупного тела уже про-
глядывала недюжинная сила и красота круто пошедшего
в рост зверя.
У детства нет ясной границы, но переход к более зре-
лому возрасту у животных всегда знаменуется какими-
то примечательными событиями и новыми восприятиями
окружающего.
События, обозначившие конец беспечного детства,
произошли и в жизни Лобастого. Однажды в росистое
августовское утро мать пришла к логову не одна. Сле-
дом за ней к поляне один за другим вышли три волка.
Остановившись поодаль, они некоторое время вниматель-
но смотрели на Лобастого, потом вместе с матерью спу-
стились к водоему, где, громко шлепая языками, жадно
лакали зеленую воду. Тяжело поднявшись обратно к ло-
гову, волки обошли стороной поляну-столовую, где уже
21
расправлялся с принесенной матерью бараньей ногой
Лобастый и, отойдя на почтительное расстояние, закру-
тились над устройством лежек. Видно было, что звери
пришли сюда надолго. Появление их сначала озадачило
и даже перепугало Лобастого. Но спокойное поведение
матери и принесенная ею баранья нога быстро успокои-
ли и его. Однако во время завтрака он все же часто по-
глядывал на мирно спавших пришельцев и изредка для
порядка поварчивал.
В течение нескольких дней волчья семья не покида-
ла логова. Вернувшиеся к своей матери переярки успели
за это время освоиться на новом месте и близко позна-
комиться с прибылым. Молодая волчица была привет-
ливее своих серых братьев. Однажды, исследуя Лобасто-
го носом, она даже снисходительно помахала хвостом.
Лобастый же, запрятав на всякий случай хвост под ноги
и прижав уши, с опаской и недоверием поглядывал на
волчицу. А та, видимо, решила окончательно располо-
жить к себе сурового братца. Неожиданно мотнувшись
всем корпусом перед его носом, она припала к земле и,
задорно вильнув хвостом, пригласила к игре. Однако
игра состоялась не сразу. Лобастый, правда, значитель-
но подобрел, расправил уши и освободил хвост. Но все
же, прежде чем приступить к веселью, он несколько раз
обошел сестру и внимательно ознакомился со всеми ее
звериными достоинствами.
На следующее утро, когда ночь еще сливалась в си-
зых сумерках с наступающим рассветом, волчью семью
охватило возбуждение. Старая волчица сначала долго и
беспокойно бродила по поляне, потом села и, подняв
длинную морду к светлеющему сквозь сосны просвету,
завыла.
Высокий, щемящий душу голос зверя креп, разливал-
ся над лесом и вдруг, достигнув предельной силы, потек
22
на убыль, затих и, наконец, в каком-то тоскливом выдохе
оборвался. Всполошившиеся переярки некоторое время
молча покрутились близ матери и один за другим вли-
лись в нестройный звериный хор. Лобастый не находил
себе места. Новое, незнакомое еще чувство тоски и стра-
сти овладело всем его существом. Он сновал меж волка-
ми, скулил и, наконец, не выдержав, громко взвизгнув,
залаял. Над дрогнувшей тишиной еще раз взорвался, за-
трепетал над лесом мощный тоскливый призыв, и, нако-
нец, замер, оставив в неожиданно воцарившемся безмол-
вии оцепенение и тревогу...
Волки шли с логова. Впереди сторожкой рысцой бе-
жала волчица. Следом за ней поспешал Лобастый. Не
давая ему отставать, сзади шли переярки. Лобастый с
непривычки быстро устал. Но, чувствуя за собой жаркое
дыхание молодой волчицы, он, спотыкаясь и путаясь в
траве, наддавал ходу.
Было совсем светло, когда, перейдя на шаг, волки,
наконец, вышли из леса. С возвышенности открывались
бескрайние просторы света и зелени. Такого Лобастый
еще не видал ни разу. Куда ни глянь, всюду блестели ро-
сой и переливались ярким зеленым глянцем луга. Дале-
ко за ними светилась охваченная лучами зари щетка
хвойного леса.
Широкая озерина живописно вписалась в зеленую
раму лугов и была совсем близко. Ближний ее берег чер-
нел изрытой копытами почвой. От него, влево по лугу,
туда, где за шапками тополей блестели росой крыши
фермы, бежали овечьи тропы.
Волки разбрелись по угору в широкую цепь и, при-
крываясь пирамидками можжевельника, стали спускать-
ся в луга. Лобастый шел рядом с матерью в центре. Не-
подалеку от пастушьей тропы звери остановились. Сюда
23
уже ясно долетали окрики пастухов, глухое разноголосое
бряканье боталов, блеяние овец и мычанье коров.
Как только из далеких кустов ольховника на луга
высыпали первые овцы, волки легли.
Табун растянулся. Пастухи, отчаянно ругаясь, свистя
и стреляя хлыстами, все еще собирали коров у поскоти-
ны, а головной черный лохматый баран был уже совсем
рядом.
Сквозь траву Лобастый хорошо видел бежавших
мимо него овец. Прижимаясь к земле, он все время чув-
ствовал близость матери и в любую минуту готов был
выполнить ее волю. Тело волчицы, подобно мощной пру-
жине, подобралось, дрогнуло и...
На чистый луг из травы в едином порыве взметнулись
страшные звери и огромными прыжками понеслись к
обезумевшим от страха животным.
Охваченные кольцом овцы в паническом страхе ска-
кали прямо к воде. Уцелевшие от окружения некоторое
время бестолково метались по лугу, потом разрозненной
массой понеслись к поскотине.
Однако волки почему-то медлили. Сбив в плотную ку-
чу к самой воде одичавших от страха овец, переярки усе-
лись по сторонам. Волчица, прижав уши и нервно пома-
хивая хвостом, прошла перед носом Лобастого и, увле-
кая его за собой, ринулась к озерине. Лобастый, не от-
ставая от матери, влетел в самую гущу стада. Увидев
страшные клыки волчицы, брызнувшую из овечьей шеи
струю крови и опрокинутое на спину животное, Лоба-
стый понял, что нужно делать и что ждут от него мать
и сидящие по сторонам волки. Он бестолково кидался
по сторонам, кусал, рвал шерсть, порой попусту лязгал
зубами, но снова и снова бросался на жертву.
Завершить кровавую операцию помогли переярки.
Лобастый, уперевшись передними лапами в тушу овцы,
24
жадно рвал мясо. С поскотины показались люди. Крича
и размахивая палками, они, выбиваясь из сил, тяжело
бежали по лугу и были уже совсем близко.
Оторвавшись от еды, волки внимательно следили за
приближающимися пастухами. Волчица первая, не желая
подпускать их слишком близко и в то же время не про-
являя сколько-нибудь заметной тревоги, рывком заки-
нула себе на спину овцу и, не торопясь, пошла в угор.
Лобастый потянул было за собой тушу, но тут же бросил
ее и пустился догонять мать. Только переярки еще неко-
торое время жадно хватали парное мясо и, допустив бе-
гущих людей совсем близко, под крики и улюлюканье
заскакали следом...
У логова Лобастый долго вместе со всеми лакал во-
ду. Потом он поднялся к поляне и, покрутившись под
пихтой, как все взрослые волки, устроился на отдых.
Среди людей
Время шло к полдню. Припаленная августовским
солнцем земля отдавала жаром. Ни куриного переполо-
ха, ни собачьей брехни. Даже неугомонные голуби и те
попрятались, распушились и молча отсиживались в тени.
Под бездомной телегой, что без передка и с одной
задранной к нему оглоблей торчала из крапивы на задах
барсуковского огорода, врастяжку лежали Гай и Лапка.
Бока их тяжело вздымались, глаза были закрыты. Но
вот брякнула щеколда, скрипнули тяжелые ворота. Гай
перевалился на грудь, вскинул голову и сторожко замер.
В огород вошел Сашка, только что вернувшийся из
районного центра. Оглядевшись, он вложил в рот паль-
цы и лихо опоясал округу разбойничьим свистом.
25
Через огород огромными прыжками, с поднятой го-
ловой, чуть боком, совсем-совсем по-волчьи скакал Гай.
Сзади него черным клубком катилась Лапка.
Прижав уши, Гай вильнул на ходу большим, по-
щенячьи нескладным корпусом и с разлета взметнулся
на грудь своего хозяина. Чуть не сбитый с ног, Сашка
отпрянул назад, но тут же его лизнула Лапка. Гай же,
не желая, видимо, мешать мачехе, отскочил в сторону.
Уважение и любовь к Лапке у Гая граничили с рабо-
лепным преклонением. Он беспрекословно выполнял лю-
бое ее собачье желание и, как тень, всюду мотался за
своей новой матерью. Пока Гай был маленьким, это не
казалось забавным. Но теперь, когда этот серый верзила
при появлении мачехи бросал миску с едой и, пуская
слюни, покорно следил издали за Лапкиным завтраком,
картина представлялась смешной и трогательной.
Друзей — прежде всего мальчишек — у Гая было не-
счетное множество, и этим он прежде всего был обязан
приветливому и ласковому нраву своей маленькой маче-
хи. У нее Гай научился обходительному обращению со
всей домашней живностью. Нашел даже общий язык с
презирающим всех соседских кобелей огромным хозяй-
ским котом Митькой. Будучи иногда в хорошем располо-
жении духа, рыжий Митька позволял Гаю даже всякие
сентиментальности.
Единственно, с кем Гаю не удавалось наладить прия-
тельские отношения, — это с деревенскими кобелями.
В большинстве случаев, узрев появившегося на улице
Гая, дворовая братия опрометью кидалась к своим до-
мам и, треща ребрами о подворотни, скрывалась в на-
дежных крепостях. Иногда, однако, случалось, что зазе-
вавшийся кобелишка неожиданно оказывался у самого
волчьего носа. Гай весело отплясывал вокруг зеваки,
припадал на передние лапы, доверительно помахивал
26
хвостом. Словом, шел на «ты». А смущенный кобель,
надежно запрятав хвост под самый живот, робко щерил-
ся и потихоньку, бочком, отступал к спасительной под-
воротне.
Правда, среди лаек и дворовых собачонок было не-
сколько маститых бойцов, настоящих, знающих себе це-
ну, зверовых охотников. Они не скрывали своей неприяз-
ни к вражьему отпрыску. Но, видимо, учитывая его род-
ственные отношения с Лапкой, беспечный нрав и детскую
веселость, снисходительно прощали ему все нелепые вы-
ходки.
Совершенно особое, ни с чем не сравнимое место в
кутерьме'звериных чувств Гая занимал Сашка.
Тут было все. Любовь и привязанность. Безграничное
доверие и преданность. Постоянное неукротимое стрем-
ление быть рядом, ощущать его близость, исполнять же-
лания. А в общем все это можно было называть обожа-
нием. В воспитании Гая немалую роль играли и сам
Иван Александрович, и Маша, и даже бабка Андреевна.
Все они любили волчонка.
И все же Сашка оставался Сашкой. Главное, что по-
корило и привязало к нему Гая, — это необыкновенное
внимание и постоянное желание Сашки заинтересовать
и без того любознательного волчонка все новыми и но-
выми таинствами окружающей его жизни. А за старания
в науках Гай вознаграждался лакомствами и поэтому
с особым прилежанием выполнял волю хозяина. Словом,
было за что обожать Сашку.
Ласково похлопав по брюху перевернувшуюся вверх
тормашками Лапку, Сашка подошел к Гаю и потрепал
его за уши.
Не оставаясь в долгу, Гай ухватил зубами хозяйскую
руку и осторожно перебрал ее до самого локтя, словно
проверяя, цела ли.
27
— Ну, пошли купаться!
Гай и Лапка рванулись во двор. Там неистово заора-
ли куры и хлестко ударилась о косяк распахнутая ка-
литка.
Выходя на улицу, Сашка крикнул в открытое окно
дома:
— Мам! Я на реку! Отец проверял мережу?
В окне показалось обрадованное лицо матери.
— Смотри, только не долго! Мережу-то погляди,
отец не смотрел.
Лицо матери исчезло было за лйстьями фикуса, но
вдруг появилось снова, встревоженное, озабоченное.
Мать заговорила вполголоса:
— Сашок! Вчера Тихон приходил из артели. На Гая
жалился. Говорит, рыбу, стервец, ворует.
Сашка недоуменно смотрел на обеспокоенное лицо
матери.
— Да где? Поди, зря болтают?
— Ничего не зря. Тихон сам выследил. Они там в
артели-то чуть не перецапались, пока дознались. Все
думали, свой кто-то пакостит.
Напротив избы, у проулка, ведущего к реке, с невин-
ной мордой сидел и нетерпеливо поглядывал в Сашкину
сторону серый воришка.
— Ну, ладно, мама, не пойман — не вор!
— Да как не пойман! Тебе говорят — Тихон сам ви-
дел!
— А может, это вовсе и не Гай? Что же он его не
словил?
— Словишь его! Вон какая орясина!
Сашка ничуть не сомневался в проделках Гая. Убе-
дившись в поистине волчьем аппетите своего воспитан-
ника, Иван Александрович решил обратиться в охот-
ничью инспекцию за помощью и получил разрешение на
специальный отлов рыбы. С тех пор Гай пристрастился
к лещам, судакам и жерехам. Когда Сашка или Иван
Александрович выезжал на лодке к мереже, Гай усажи-
вался на берегу, где повыше. Блеснувшая в сети рыба
приводила его в сильное возбуждение. Гай ерзал, поску-
ливал и успокаивался только тогда, когда принимал вы-
брошенный на берег улов. Вынужденные перерывы в
рыбалке, видимо, и толкнули его на преступление.
«Но как он, варнак, сообразил прятаться? Ведь не
берет же у рыбаков в открытую?!» — думал Сашка, под-
29
ходя к берегу. По прибрежному лугу и по мелководью
реки — всюду сновали ребячьи фигурки. В одном месте
их было особенно много. Там среди брызг и бронзовой
от загара голышни носились Гай и Лапка.
Не доходя до купалыциков, Сашка повернул к при-
чалу. Там было поглубже, да и вода, не взмученная ре-
бятней, была чище. Скинув с себя одежду, он сел на край
причала. Из-за елового мыса показался черный, задран-
ный к небу нос лодки. Описав по плесу лихую дугу, она
повернула к берегу и, лениво застрекотав мотором, по-
шла к причалу. В голом черноволосом мужчине, сидев-
шем на корме лодки, Сашка узнал ветеринарного врача
с Чернореченской овцефермы, заядлого рыболова и
охотника, Семена Алексеевича Птицына.
— Привет лихому волчатнику!
— Здравствуйте!—чуть смутившись, ответил Сашка.
— На ловца и зверь бежит! Я ведь к вам. Здорово! —
Птицын протянул Сашке свою ручищу. — Отец дома?
— Нет, в лесу.
— Это худо. Хорошо хоть тебя встретил. Это что,
твой питомец фортели-то выкидывает?
— Ага!
— Смотри, как вымахал! И ведь совсем ручной. Чуд-
но прямо! Вот ведь что значит — среди людей вырос! Да,
а братец его другую школу прошел!
С этими словами Птицын заметно помрачнел и молча
полез в лодку за куревом.
— Какой братец?
— Такой! Ты ведь тогда не всех волчат взял. Одного,
видать, мамаша у тебя из-под самого носа уперла. Ты
к логову, а она с волчонком в сторону, Ну, чего глядишь?
Ты, понятно, и знать об этом не мог, да и вины твоей тут
нет.
30
— В общем, есть у твоего Гая братец. С матерью да
с тремя переярками в Синявинских логах живет. Вчера
только его чудный голосок слушал. Ничего, самостоя-
тельный, только пискливый больно. А третьего дня они
всей пятеркой к нам пожаловали. Такого наворочали,
что вспомнить страшно. Восемнадцать овец порушили да
одну с собой мамаша уперла.
— Я два дня по лесным дорогам гулял, без ног остал-
ся. Следов видел не густо, но все на Синявинские лога
показывают. А вчера там семейный концерт слушал да
батьку твоего вспоминал. Он ведь у тебя человек музы-
кальный и такие концерты страсть как уважает. Если
его сейчас не увижу, передай, чтобы приезжал и не тя-
нул с этим делом. Да и ты с ним.
На вабу
Кажется, больше всего на свете Гай не любил нево-
лю. Закрытый по каким-либо хозяйским соображениям
в сарай, он энергично боролся за свое освобождение.
Под натиском крепких челюстей сокрушались доски, ле-
тела земля из-под лап и он, наконец, обретал утрачен-
ную волю. Однако вновь добытой свободой Гай не зло-
употреблял и за пределы усадьбы не отлучался. Он
устраивался где-нибудь на виду и ждал, пока не вернут-
ся хозяева. Должны же были они понять, что он не мо-
жет жить без света и воздуха.
Наконец на усадьбе появилась огромная конура и
длинная цепь. Конура Гаю понравилась: там на сене
было мягко и не так беспокоили мухи. Сидеть же на цепи
было не так уж скучно и унизительно. Гай в конце кон-
31
цов смирился с этой, видимо неизбежной по хозяйскому
разумению, необходимостью. Да и садил-то на цепь его
сам Сашка. Значит, так было надо.
Однако сегодняшнее заключение было непонятным и
самым обидным из всех пережитых ранее. Как ни пытал-
ся Сашка скрыть за лаской и шутками свое предатель-
ство, волчина разгадал его замыслы. Сашка уходил в
лес. Об этом свидетельствовали его сапоги и охотничья
роба. Когда он ушел в избу, Гай все еще с надеждой тя-
нул цепь, нетерпеливо подпрыгивая. Потом тихо скрип-
нула калитка, послышались осторожные шаги и далеко
за заборчиком в сторону леса уплыли хозяйские головы.
Гай до глубокой ночи пролежал в конуре, не спуская
глаз с леса и тревожно прислушиваясь к шагам прохо-
жих. Не ведал серый, куда в этот день увели охотничьи
тропы его добрых хозяев. А шли охотники покосной до-
рожкой прямо к Синявинскому увалу, на встречу с Гае-
вой мамашей и его кровным братцем Лобастым. Гай
хоть и сильно преуспевал в охотничьих науках и даже
в уроках волчьего пения, однако пел робко, неуверенно,
часто срывался на лай. А если учесть его страсть к ба-
ловству и ко всяким неожиданным ребячьим фокусам,
то выходило, что волк он еще легкомысленный и мало-
грамотный, следовательно, для настоящего дела негодя-
щийся. Поэтому и сидеть ему было на цепи до возвра-
щения хозяев.
♦ * ♦
Синявинский увал далеко растянулся с северо-запада
на юго-восток. На многие километры покрыт он ельни-
ком и пихтачом, прикрывающим лога, речки да карсто-
вые ямы.
32
На северо-запад с увала ветвятся к Говорухе Синя-
винские лога, а напротив их, к юго-востоку, тоже бегут
темные складки к речке Сухонке, вырываясь на простор
светло-зеленых покосов, обрамленных мелколесьем. Сре-
ди него на кромках лугов торчат огромные кудрявые
шапки одиноких сосен.
На покосы легли вечерние сумерки, а сосновные кро-
ны еще в лучах солнца. Внизу, у корней, где расположи-
лись на перекур охотники, тень. Ствол дерева огромный,
в два обхвата, с темной корявой корой и старым натесом,
из которого свисают гроздья янтарно-желтой смолы.
Птицын сидит сгорбившись. На колене он держит из-
рядно потрепанный планшет, по которому водит пальцем.
С одной стороны к Семену Алексеевичу привалился Бар-
суков, с другой — Сашка.
— Вот, гляди, Ваня. До Сухонки тут рукой подать.
Следов к Синявинским логам больше всего по речке. По
правую и левую сторону Сухонки покосы и мелколесье,
тут нам с Сашкой и встать. А ты по речке спустишься
метров сто, там с правого берега сосновный угорчик.
Вот с него бы и вабить. Я в прошлый раз там подал го-
лос, так они единым духом из-за увала ответили. Ну я,
понятно, ходу, чтобы дело не портить.
Иван Александрович отвалился от Птицына и внима-
тельно посмотрел в сторону мерцавшего в последних
закатных лучах елового увала.
— Эх, обложить бы их! А так ведь что выхватим? Да
и выхватим ли еще, а зверей стронем, уйти могут.
— Конечно, обложить бы лучше. А как это сделать?
Гляди, какое место. Одно слово — крепь. Нет, Иван, тут
только к себе звать.
— Да я и сам вижу. Лучше ничего не придумать.
Жаль только, если волчицу упустим. Ну, ладно, пошли...
Ты когда курить-то бросишь, волчатник?
3 Вне закона
33
Семен Алексеевич виновато отвернулся, затоптал
папиросу и, сорвав пучок сосновой хвои, затолкал ее
в рот.
— Привычка окаянная!
Иван Александрович хмыкнул:
— А капканы-то свои зачем хвоей мажешь? Нешто
зубами волка словить хочешь? Ни черта не поможет!
Курить бросать надо!
Охотники спускались к Сухонке. Осторожно обходи-
ли завалы, валежник и снова выходили на тропу. У Су-
хонки остановились. По обе стороны речки, обозначен-
ной редкими кустами черемухи, узкими цепочками про-
тянулись покосы.
Иван Александрович, указав Сашке на две малень-
кие, словно нарочно выбежавшие в кромку покоса со-
сенки, шепнул:
— Тут встанешь. Гляди в оба, да хорошенько при-
меть, где Семен стоять будет.
Сашка молча кивнул и пошел к укрытию.
Перейдя ложок, отец повернул вниз, а Семен Алек-
сеевич, помахав Сашке рукой, стал устраиваться у ку-
стов малинника.
Из-за сосенок, надежно скрывавших его по самые
плечи, Сашка хорошо видел подходившее к нему слева
редколесье, покос, уткнувшийся метрах в ста от него в
ельники, и левый берег Сухонки, где стоял Птицын.
На увале, на самой высокой ели, пикой воткнувшей-
ся в светлое небо, еще мерцал последний луч солнца, а
на редколесье уже наползли вечерние тени. Только ско-
шенный луг с пробивавшейся на нем ярко-зеленой ота-
вой по-прежнему был светел и лишь в малых впадинах,
где, видимо, было влажно, подернулся еле заметной
дымкой испарины.
34
Тихо. Казалось, ничто и никто Не Посмеет нарушить
умиротворенную тишину задремавшего леса...
И тем более чужим, непрошеным показался Сашке
возникший словно из самой земли, сначала робкий, по-
том разлившийся над лесами властный и устрашающий,
тоскливый волчий призыв:
— У-у-у-o-o-o-a-a-o-oy...y!
И снова тихо. Только цыркнула всполошившаяся пи-
чуга и, трепыхнув крылышками, замолкла.
Призыв матерого повторился. И не успели еще рас-
таять в далеких лесах его отголоски, как за Синявин-
ским увалом разом запели волки. Несколько секунд в
воздухе звучал нестройный плачущий хор. Потом он
стих, растрепался на отдельные срывающиеся голоса,
снова взлетел над лесом тревожным всполохом и не-
жданно прервался визгливым взлаиванием.
Волки молчали. Молчал и Барсуков. Потом он корот-
ко и властно позвал еще. И снова тишина. Только теперь
была она томительна и тревожна, как предгрозовое без-
молвие.
* * *
Волчьей семье решительно не везло. Уже который
день звери возвращались с охоты с подтянутыми живо-
тами. Их не покидало раздражение.
А тут еще утром, возвращаясь с неудачной охоты,
молодая волчица буквально из-под носа своих собратьев
ухитрилась выхватить зайчишку и ускакать с ним. Вер-
нулась к логову она позднее всех. Неся на своем «чутье»
и лапах запах парного мяса, волчица не рассчитывала на
ласковый прием и потому поторопилась устроиться на
лежку в стороне. Из-под пихтового навеса за ней наблю-
дали внимательные холодные глаза матери. Молодая
35
3*
волчица торопливо легла и, сунув нос под основание
хвоста, затихла.
По возвращении с охоты Лобастый некоторое время
мотался близ логова. Подвернувшаяся мышь только
больше растравила голод, и, вконец рассерженный, он
вернулся к логову.
На середине поляны, служившей волкам столовой,
лежал переярок и мусолил голую, как камень, кость.
Второй переярок, не желая, видимо, заниматься само-
обманом, яростно ловил блох.
С наступлением жаркого дня волков все больше одо-
левали *мухи. На появившегося у логова Лобастого они
накинулись целой тучей. Забравшись под густую пихту,
Лобастый некоторое время недвижно лежал с высоко
поднятой головой и застывшими в прищуре глазами.
Лишь иногда он с каким-то равнодушием, без особой
надежды ухватить осатаневшую муху, лязгал зубами, но
тут же снова застывал.
Вечером, когда из леса ушло солнце и исчезли мухи,
волчий стан оживился.
Все были готовы к новому походу и теперь ждали
только решения матерой. А та все еще лежала под елью
и словно вообще не собиралась ни на какую охоту.
Однако волки отлично знали, что очень скоро настанет
конец бездействию. Матерая встанет, отойдет от лежки,
размашисто потянется и, не обращая ни на кого внима-
ния, деловито затрусит прочь от логова. Этого безмолв-
ного приглашения к выходу на охоту ждали все и
вдруг...
Из-за увала опять, как и в прошлый раз, раздался
призывный вой матерого волка.
Несколько секунд звери сидели с высоко поднятыми
головами, неподвижные, словно тесанные из серого кам-
ня. Вскочила старая волчица. Второй раз на этом Си-
36
нявинском угоре она слышала голос матерого. Второй
раз испытывала непонятную тревогу и возбуждение, ко-
торое, впрочем, ничем не проявляла внешне. На этот раз
в голосе матерого она уловила звуки, совсем непохожие
на тот — первый — вой.
Тогда она долго бродила по Сухонке, но, кроме нена-
вистного запаха человека, оставившего свои следы на
просеке, ничего не нашла. Это сильно встревожило ста-
рую волчицу. И вот снова этот призывный зов. Теперь
он был несколько иным, более настойчивым и властным.
Он даже чем-то напоминал голос погибшего на Говору-
хе друга.
Меж тем призыв повторился. Не обращая внимания
на молчавшую матерую, волки, сбившись в кучу, в одном
порыве разразились ответным воем. Запрокинув острые
морды, переярки бросали в вечерние сумерки одну тоск-
ливую высокую ноту за другой. Лобастый беспокойно
крутился около. Несколько раз он пытался провыть, как
братья, но срывался на визг и лаял.
В наступившей тишине волки некоторое время сиде-
ли неподвижно. Властный призыв матерого звал к себе.
И вот, не ожидая нового приглашения, молодая вол-
чица решительно вскочила и пошла размашистой рысью.
Следом за ней ушли переярки. К сунувшемуся было за
ними Лобастому подскочила матерая и больно куснула
его за лопатку.
Осадив не в меру горячего сына, волчица не спеша
затрусила следом за ушедшими. Достигнув вершины,
остановилась. Здесь она снова услышала короткий на-
стойчивый зов волка. Однако, потоптавшись на месте,
матерая оставила спускавшийся к Сухонке след переяр-
ков и, забрав значительно в сторону, осторожно пошла
с увала к осиновому редколесью.
* * *
У Сашки затекла нога,
но переступать было нель-
зя. К дальней кромке по-
коса несколько минут на-
зад один за другим вы-
шли три волка. Сейчас
они в какой-то нереши-
тельности, оглядываясь,
топтались у черемухового
куста.
Сашка нервничал. Не
упуская волков из поля
зрения, он изредка косил-
38
ся в осиновое редколесье
и все не терял надежды
на более близкую встречу
со зверем. «Ведь их всего
пять. Где же еще два вол-
ка?».
Но вот, наконец, в ве-
черней тишине раздался
совсем негромкий, но
вкрадчивый и властный
голос матерого.
Волки разом скати-
лись в пологое русло Су-
хонки и один за другим
ходко пошли вниз. Теперь
их хорошо должен был
видеть и Птицын. Сейчас
они окажутся совсем-сов-
сем близко от малинника.
Сашка взглянул влево
и обмер. В каких-нибудь
двадцати шагах от него в
осиннике стоял... Гай. Только вглядевшись как следует,
удалось заметить разницу. Волк был немножко тем-
нее.
Затаив дыхание, Сашка потянул ружье кверху, и в
это время тишину разорвал выстрел Птицына. Сашка
вскинул ружье, но было поздно. Двойник Гая исчез.
От Сухонки, пересекая покос, прямо к Сашке скакал
волк. Ныряя и вскидываясь корпусом, он стремительно
приближался. Вот уже отчетливо видна его широкая
бащка с плотно прижатыми ушами,
39
Сноп огня полоснул сумерки. Сашка видел, как вы-
соко взлетели задние ноги зверя. Безжизненное тело вол-
ка перевернулось через голову и распласталось, по ла-
пам пробежала конвульсивная дрожь. Глядя на них,
Сашка невольно обратил внимание на свои колени. Они
тоже дрожали.
* * *
Матерая неслась во весь мах. За ней с высунутым
языком еле поспевал Лобастый.
Уйдя далеко от Синявинских покосов, волчица под-
нялась в сосновый угор и, наконец остановившись, отда-
ла голос. В ответ прозвучал все тот же предательский
голос матерого. Теперь волчица стояла молча. Ее натру-
женные бока тяжело вздымались. Настороженные уши
отчетливо слышали приближение зверя.
Среди чернеющего по склону подлеска замелькала
светло-серая тень, и на угор выскочила молодая вол-
чица.
Волки еще некоторое время стояли неподвижно.
От Синявинских покосов снова прозвучал вой. Не
обращая на него внимания, старая волчица пошла в
глубину леса, а следом тронулись Лобастый и молодая
волчица.
Всю ночь шла волчья семья.
Когда забрезжил рассвет, волки вышли к большой,
еще по-ночному дремавшей реке. Отсюда, с высокого из-
весткового берега, далеко по пойменным лугам и лесным
увалам снова прозвучал жалобный вопль матерой. Она
выла часто и долго, и лишь когда стало совсем светло,
спустилась к воде.
Больше ждать было некого.
40
Полакав студеную воду, матерая зашла в реку и,
увлекая за собой Лобастого и молодую волчицу, поплы-
ла к тому берегу.
В кумачовом кругу
Места вокруг Раздольной веселые, светлые. Все тут
есть: и кондовые сосновые боры, и лиственные перелес-
ки, и поля.
У Раздольной две речки: одна тихая, задумчивая, вся
в черемухе; другая быстрая, озорная, в ивняки прячется.
Жилья вокруг мало. Деревушки одна от другой на
многие километры.
Колхозы тут не то чтобы богатые, но крепкие, хозяй-
ственные, и животноводство у них в большом почете, по-
тому как луга кругом и пастбища богаты отменными
травами.
Края эти, удобные для поживы, приглянулись старой
волчице.
В двух десятках километров от Раздольной хозяйни-
чал малый выводок. Остался он с весны без матери, с
одним матерым, и за лето растерял чуть не всех щенят.
Однако мест своих матерый не бросил и теперь пиратст-
вовал с двумя прибылыми да с подвалившей к выводку
молодой самкой, переярком.
Об этом старая волчица узнала сразу же. Не желая,
однако, знакомиться с выводком поближе, она только
однажды вместе с Лобастым и молодой волчицей обо-
шла владения матерого и, оставив доступные одному
волчьему носу следы и памятки, вернулась в боры к Раз-
дольной.
Сначала серые пришельцы были осторожны. Они ча-
41
сто меняли места, избегали встреч с человеком. На пер-
вых порах люди думали даже, что имеют дело с каким-
то одним бродягой, как видно, «отшатившимся» от своих
собратьев. Однако «отшатившийся бродяга» чем даль-
ше, тем все больше досаждал колхозникам.
Пастухи вооружились берданками, на места проис-
шествий неизменно вызывался «наилучший охотник»
Иннокентий Федорович, или попросту Кеша, имевший
за свое пристрастие к рябчиковой охоте прозвище «ста-
рого рябчика». Но все было напрасно. Серая троица
была неуловима, хотя и квартировала чаще всего в бору
у Раздольной, под самым Кешиным носом.
Шло время. Уже на осинники отлетал глухарь, и на
оголившемся березняке по утрам все чаще качались при-
одевшиеся в новые черные телогрейки косачики.
На Лобастом теперь была светло-серая теплая шуба
с пышной горжеткой, словно наброшенной на крепкую
высокую грудь и шею. Этот пышный наряд красиво под-
черкивал его сухую голову. И все же было в нем еще
много угловатого, щенячьего, что сразу отличало его от
взрослых волков.
Матерая не препятствовала самостоятельности при-
былого, не мешала ему и только в крайнем случае шла
на помощь.
* * *
По прихваченной морозцем дороге звонко и весело
барабанили некованые копыта. Табун годовалых жере-
бят резво скакал от Раздольной и уже спускался к ре-
чушке. За ней, сквозь все еще не облетевший ольховник,
светились луга, зеленела отава.
Речушка была сильно заболочена, с топкими, порос-
шими рогозом и осокой берегами. Поэтому, чтобы мино-
42
вать болотину, дорожка тут пробиралась по зыбкой гати,
а дальше переваливала через горбатый бревенчатый мо-
стик и снова через гать уходила в луга.
Сбегавшие с угора кони вдруг вздыбились, замета-
лись. Послышался сбивчивый топот, тревожное ржанье,
лошади напирали и лезли друг на друга. Сзади расте-
рянно скакал пастух и, не понимая причины смятения,
отчаянно стрелял хлыстом.
Вырвавшись из придорожного бурьяна, три страшных
зверя погнали к речке одичавшего от страха, отбитого от
табуна жеребенка.	.
Бешено затрещала
гать. Жеребенок, срыва-
ясь копытами с жердей,
осел на все четыре, и дро-
жа корпусом, в безумном
страхе затоптался на
месте.
Впереди, на мосту сто-
ял Лобастый. Его още-
ренная, с прижатыми к
затылку ушами, башка
была чуть опущена и вы-
тянута навстречу коню.
Корпус, подобно сжатой
пружине, напряжен и не-
движен. Только нервно
вздрагивающий конец
толстого хвоста выдавал
возбуждение и боевую го-
товность.
43
Замкнув страшную западню, волки остановились.
Стоя сзади коня на почтительном расстоянии, мате-
рая казалась спокойной и даже миролюбивой. Холодные
немигающие глаза волчицы глядели из раскосых глазниц
с внимательным любопытством.
Молодая волчица хоть и старалась во всем подра-
жать матери, однако заметно нервничала, нетерпеливо
переступала лапами.
Нервы несчастного, попавшего в западню животного
не выдержали. С тревожным ржанием жеребенок бросил-
ся с настила и, глубоко увязая в болоте, тяжело поска-
кал в сторону.
Этого только и ждали волки. Вслед за конем в боло-
то метнулись огромные серые тела зверей...
Через час на место происшествия прибыл председа-
тель колхоза с Иннокентием Федоровичем и двумя пасту-
хами. В руках у Кеши была одностволка двадцатого ка-
либра, заряженная «сеченым картечем», у председате-
ля — малокалиберная винтовка, а пастухи вооружились
увесистыми батогами. Однако волков на месте не оказа-
лось.
Следствие вел сам Кеша. Он долго лазал по болоту,
осматривал жалкие останки коня, измерял и сравнивал
между собой волчьи следы. Председатель сидел на мо-
стике и, наблюдая за Кешиной работой, смолил цигарку.
Пастухи, как понятые, опершись на батоги, стояли сзади
и тоже наблюдали за «старым рябчиком».
Наконец председатель не выдержал:
— Иннокентий Федорович! Давай вылазь! Я сегодня
в область звонить стану. Пущай волчатника посылают!
44
* * *
Вот уже третий день на вконец простывшую землю
падает запоздавший ноябрьский снег. Выплывая из без-
донной черноты ночи на свет Кешиного оконца, мохна-
тые снежинки повисают в воздухе и словно с любопыт-
ством заглядывают в избу.
Четвертый день здесь гостят волчатники.
За столом у пузатого самовара в нижней рубахе си-
дит Василий Дмитриевич Субботин. Его, старого и опыт-
ного волчатника, охотники называют просто и почтитель-
но: Митрич.
Митрич кряжист, невысокого роста, на первый взгляд
кажется медлительным в движениях. Как и все настоя-
щие следопыты, он не очень охоч на слово, предпочитает
лишний раз послушать.
Напротив него, привалясь к стене, сидит большой,
распаренный горячим чайком Барсуков.
Иннокентий Федорович, щупленький, живой, хлопо-
чет у бездонного самовара. Все эти дни его буквально
распирает от гордости. Как же! Ведь ни у кого другого,
а у него остановились эти знаменитые гости.
Отодвинув кружку, Митрич повернулся к Барсукову:
— Что, Ваня, долго еще задарма колхозный хлебуш-
ко жевать будем?
— Что ж поделаешь? Только думается мне, Василий
Митрич, что завтра волки на приваде будут. Голод не
тетка. По себе знаю. Я бы, например, не выдержал.
Настроение у охотников шло на лад. Сегодня, нако-
нец, тройка серых разбойников подала о себе весточку.
Правда, телятины они не отведали, но бугор, на котором
Кеша вот уже с неделю назад выложил приваду, обошли
трижды.
45
То, что йолки не тронули ПрийаДы, охотнйкой Не сму-
тило. Не сходя с саней, они разобрались в оставленной
на снегу волчьей грамоте и, проехав с полкилометра по
выходному следу, повернули к Раздольной. Преследо-
вать голодных волков не было смысла. Решено ждать до
следующего утра.
Митрич подошел к окну и долго следил за игрой сне-
жинок. Теперь они вылетали на свет откуда-то сбоку.
Толклись из стороны в сторону и вдруг стремительно
улетали в кромешную темноту.
— Поземка будет! — глядя в окно, сказал Василий
Дмитриевич.
* * *
К утру потеплело, за поскотиной вовсю шуровала ни-
зовка. По полю ползли снежные языки.
В эту ночь на приваде пировала волчья семья. Туша
телка была разворочена и розовела свежим оглодом.
Местами из снега торчали растащенные по сторонам
кости. От волчьих следов кое-где виднелись еще не заду-
тые снегом лунки.
Барсуков отогнул воротник полушубка:
— Вот, Кеша, всех бы волков растеряли, если бы
вчера отраву бросили!
— Да я уже вижу! Нешто в такую погоду выследишь.
Беспокойно брякая удилами, лошадь стригла уша-
ми. Василий Дмитриевич, стоя в санях, все смотрел туда,
где начинался отороченный мелким березняком ложок,
уходивший далеко к горизонту.
Старому волчатнику места эти были известны еще с
давних охот.
— Иннокентий Федорович, давай трогай! К вершине
того ложка держи!
46
Карька стронула сани и бойко зйтрусйЛа Нод гору.
Здесь, под горой, было значительно тише. Поземка толь-
ко кое-где с бугорков сдувала снежную пыль.
Канавку волчьих следов охотники увидали еще изда-
ли. Она начиналась слабо заметным желобком и чем
ближе к лесу, тем становилась глубже. В березовом кол-
ке следы разделились и на повлажневшем снегу были
отчетливы.
Вглядываясь в них, Барсуков тихо присвистнул.
— Что, родню встретил?
— Родню и есть! Не иначе как старая знакомая,
Гаева мамаша. А это братец его и волчица-переярок.
Ну, гляди, Митрич, матерая шибко грамотная. Все уни-
верситеты прошла.
— Ладно! Мы с тобой тоже читать-писать умеем!
Василий Дмитриевич поманил к себе Кешу:
— Вот что, Иннокентий Федорыч! Поедешь по левую
сторону лога. И чтобы все время на виду был. Держи
связь с Иваном. А я, ежели зверей обойду, сойдусь с
ним и тебе сигналить буду. Только гляди, вперед не вы-
рывайся!
На выходе из березняка волчьи следы снова слились
в одну канавку и ровной стежкой потекли вниз по логу.
Митрич напористо зашагал по глубокому снегу. Два
раза он, бросив волчью тропу, широким кольцом обхо-
дил подходящие для звериной дневки места. Но следы
все шли и шли дальше.
Зимний день короток, нужно было спешить. Впереди
лог сильно расширялся, потом, раздвоившись, рукавами
уходил в широко раскинувшийся остров соснового леса.
В обход острова охотники пошли с обеих сторон, со-
шлись в редком березняке. Еще издали, глянув друг на
друга, они поняли, что звери обойдены. Барсуков остано-
47
йился и, Подождав Мит-
рича, вместе с ним по-
спешил в сторону просве-
чивающего сквозь лес
поля.
Кеша не заставил себя
долго ждать. Увидав от-
махивающих ему шапка-
ми охотников, он вскочил
в сани и понукнул Карьку.
Заметно вечерело.
Сквозной, пролетавший
через ложок, ветер затих.
Меж лохмотьями облаков
показался светло-зеленый
кусок вечернего неба.
Охотники торопились.
Выкидывая из саней ка-
тушки с кумачовыми
флажками, Митрич на хо-
ду инструктировал Инно-
кентия Федоровича:
— Карьку привяжи. Забирай мое ружье и вставай на
входной след. Гляди в оба. Флажить будем сразу с обеих
сторон.
Тихо в логу. Вправо и влево от Кеши в охват сосно-
вой рёлки уходят ложки и где-то за сосновым островом
сходятся снова. Кеша хорошо знает этот взлобок. Он не
раз оттуда высвистывал рябчиков и теперь старается
представить себе спокойно лежащих там волков.
Кеша внимательно огляделся и тут заметил спускав-
шегося в ложок Митрича. Действия окладчика уверенны
и проворны. Широким взмахом руки он скидывает с ка-
тушки шнур, навешивает его то на ствол дерева, то на
торчащую из снега валежину. За ним над белой ска-
тертью снега, как елочная гирлянда, тянется, играет ку-
мачовыми языками волчья оградка. Вот и слева от Кеши
средь сосновых стволов уже мелькают такие же красные
огоньки флажков, и в лог скатывается разгоряченный
Барсуков.
Круг замкнут. Но передохнуть некогда. Слишком уж
мало остается светлого времени. Василий Дмитриевич
утирает вспотевшее лицо шапкой и, махнув рукой охот-
никам, спешит назад по кумачовому кругу. Стронуть и
выгнать зверей на стрелков надо умеючи. Это Митрич
всегда делает сам.
Кеша осторожно входит в оклад и останавливается
перед кустом можжевельника. Теперь полянка с синей
канавкой следов совсем близко. Барсуков слева за лож-
ком. Вот он тоже заходит в оклад и останавливается у
кучи валежника.
Тихо. Очень тихо стало кругом. Бегут одна за другой
минуты и с каждой из них все быстрей надвигается
вечер.
Вот впереди где-то еле слышно тенькнула синица, и
снова мертво в лесу...
4 Вне закона
49
Чуть выдвинувшись из кустов, волчица осторожно
огляделась и разом припала к снегу. В логу на чистой
поляне она увидела все те же страшные, пахнущие че-
ловеком, красные тряпки, на которые уже натыкалась
дважды. Из-за спины волчицы показалась лобастая баш-
ка другого волка.
Кеша что есть силы давил на гашетку, но ружье
упрямо молчало. «Предохранитель! Забыл!»
Руки у Кеши дрожали. Чуть слышно щелкнула план-
ка предохранителя, и с куста посыпалась словно сдутая
вихрем серебристая пыль... Волки исчезли.
За ложком сначала один, затем другой раз хлестко
ударил барсуковский тройник, и над островом воцари-
лась щемящая душу тишина.
У куста шиповника показался Василий Дмитриевич.
Шапка его была сдвинута на затылок. Из-под лохматых
бровей он пристально посмотрел на «старого рябчика».
Вконец пришибленный этим взглядом, Кеша молчал.
Словно не замечая его, Митрич еще раз внимательно
осмотрел волчьи следы, молитвенно сложил ладони и,
приставив их к губам, тонко, тоскливо завыл волчицей.
По мере того как он выпрямлялся и отнимал ото рта ру-
ки, звук крепчал, разливался по острову и наконец, ши-
рокой волной расплескавшись над могучими соснами,
неуемный и жалобный, полетел в далекие дали.
Откуда-то из-за поля жалобно откликнулась матерая
волчица. И совсем неожиданно, в ответ ей, с другой сто-
роны лога послышались далекие голоса волчьей стаи.
Сняв шапку, Митрич слушал волчий концерт. Затем
примирительно кивнул Иннокентию Федоровичу и спо-
ро пошел по волчьим следам к полю. Барсукова он на-
гнал у самой кромки.
Иван Александрович порядком вымотался. За схва-
ченные ремешком передние лапы он волок за собой мо-
50
лодую волчицу. Ее тяжелая башка с узкой мордой и при-
кушенным розовым языком все время зарывалась в
снег.
— Ну что, ушла твоя родственница?
— Ушла! Вон меж флажками валежина. Так через
нее — с ходу. И сынок за ней.
— Да, умна, ничего не скажешь. Не то, что охотники
некоторые! — Митрич кашлянул и многозначительно по-
чесал бороду. — Ну, ладно, давайте флажки снимать.
Затемняли совсем! Завтра за выводок надо браться.
А с этими, пожалуй, пока толку не будет. Далеко уйдут!
* * *
Вторую неделю изо дня в день вместе с ленивым рас-
светом тягуче скрипели ворота, и из кешиного двора в
серых сумерках выезжали сани, запряженные Карькой.
Возвращались охотники поздно, когда всюду уже свети-
лись окна, а в избе пахло парным молоком и ужином.
Мокрые и усталые, они подолгу толкались в сенях, ста-
скивая схваченную ледком, забитую снегом одежду.
Охота никак не клеилась. Матерая волчица с Лоба-
стым невесть куда унесла ноги. Малый выводок во гла-
ве с матерым волком в район Раздольной, где лежала
привада, заходить почему-то отказывался.
Но вот, наконец, выводок удалось обойти. Звери ле-
жали в глухо заросшей мелким леском старой вырубке
и, видимо, хоть и слышали обходившего их окладчика,
покинуть укромную дневку поленились. Однако офла-
жить себя они не дали и, уйдя из оклада, направились
в бор к Раздольной.
Преследовать их охотники не стали, а вечером, подъ-
ехав к приваде, долго звали зверей к себе. Выводок от-
51
4*
ветил уже по-темному, как-то разом и совсем близко.
Тогда, не слезая с саней, волчатники поспешили к до-
му.
На пути к Раздольной они еще долго слышали разно-
голосые волчьи песни. Волки, очевидно, уже натекли на
приваду, но все еще в нерешительности мотались вокруг
да около.
На следующее утро терпение и настойчивость охот-
ников были вознаграждены.
Оклад был легкий. Набившие до отказа животы, зве-
ри к полдню были окружены в бору кумачовой оградкой.
А через каких-нибудь полчаса уже весело громыхал
барсуковский тройник и дважды ударил наконец заго-
воривший в Кешиных руках зауэр Митрича.
Когда охотники выволакивали волков на лесную до-
рожку, Карька беспокойно ерзала у коновязи, стригла
ушами и таращила свои большие глазищи. Укладывая
волков в розвальни, Кеша то и дело косился на свою
волчицу и, сравнивая ее с барсуковскими прибылыми,
довольно покрякивал.
И все же успех не очень радовал ни Барсукова, ни
Василия Дмитриевича.
Ушел матерый. Ушел, правда, раненный, но настоль-
ко легко, что преследовавший его по следу Митрич скоро
остановился, почесал бороду и, с досадой сплюнув под
ноги, побрел назад.
В деревню въезжали в самый полдень. В передке в
лихо сдвинутой на затылок шапке сидел Кеша и важно
понукал Карьку. У саней скоро завертелись вездесущие
ребятишки. Потом навстречу в наспех накинутых полу-
шубках и просто в одних платках заспешили старики и
старушки. Толпа росла на глазах. Слышались радостные
возгласы, ругань, смех. Ко всему этому примешивался
еще многоголосый заливистый собачий лай. Дворовые
псы буквально вылезали из своих всклокоченных, подня-
тых дыбом загривков.
Раздольная ликовала...
Было уже далеко за полночь, а у Кеши не спали.
На пороге, прячась от жары, сидели за последней
беседой окладчики. Наутро Барсуков собирался уехать
домой, а Василий Дмитриевич хотел еще задержаться
дня на три.
— Он, Ваня, тут долго один болтаться не будет.
Время такое. Семью скоро создавать надо. Ежели не
ухватить его этими днями, верняком с твоей «родствен-
ницей» спаруется. Может и так статься, что тебе с ними
первому придется свидеться. Волчица не иначе, как к
своим старым логовам пойдет.
— Возможно, — сказал Барсуков. — Но ведь зверина
хитрая и может еще пойти на какую-нибудь уловку.
В сенях послышались шаги Кеши. Он вошел в избу,
разделся, сел у печки и, сняв валенки, предложил:
— Ну, хватит, мужики! Давайте спать. Утро вечера
мудренее.
54
Снежной зимой
Отдурил ноябрь. Надежно прикрыв поля и леса пух-
лым снежком, отступил, пораздувал низко нависшие тя-
желые облака и ушел, уступив вахту декабрьской стуже.
Укрывшись белоснежным, сверкающим под лучами
холодного солнца покрывалом, затаилось, притихло
лесистое Предуралье.
Кажется, нет такой силы и не будет такого тепла,
чтобы могло оно отогреть, разбудить спящую землю.
А когда поблекнет серебро морозного дня, убегут в чер-
ноту леса синие вечерние сумерки и над землей бездон-
ным куполом вздуется, засверкает мириадами золотых
льдинок звездное небо, становится еще холоднее и не-
приютнее.
На наезженной санной дорожке аккуратными дыроч-
ками от когтистых лап тянутся звериные следы. Долго
и неотступно бредут они вслед убегающей от них доро-
ге. Это следы матерой волчицы и молодого волка. Не-
скончаемо долги их пути в эту пору. Поэтому в народе
и сказано: «Волка ноги кормят».
С тех пор как погибла молодая волчица, матерой и
Лобастому добывать пищу стало много трудней. Толь-
ко раз они рискнули отбить у лосиной семьи теленка, да
и то чуть не поплатились за свою наглость жизнью Лоба-
стого.
Пришлось заняться мелким разбоем.
Этот период жизни с умудренной опытом матерью
стал для Лобастого настоящей школой звериного ма-
стерства.
Матерая привела сына в места, богатые всякой лес-
ной живностью. По ложкам да заросшим молодой по-
рослью лесосекам много было зайчишек. В заболоченных
55
березняках немало тетерева, а в хвойном лесу да по
ольховым ложкам — глухаря и рябчика.
У волков настала хотя и трудная, но относительно
спокойная жизнь. Главное — не было больше пугающих
встреч с человеком. Однако тут надо оговориться: дале-
ко не все люди внушали Лобастому и его матери чувст-
во страха.
На тех, которые, закутавшись в тулупчики, мирно
почмокивали из саней на трусившую по дороге лохматую
лошаденку, волки посматривали с абсолютным спокой-
ствием. Они даже не особенно пытались скрыть свое при-
сутствие. Но если сани догоняла какая-нибудь кудлатая
ротозейка из деревенских дворняг, волки тотчас прята-
лись. В этих случаях Лобастый научился действовать
нагло и непромедлительно. Не обращая внимания на
дикие крики возницы, он единым духом настигал обезу-
мевшую от страха собачонку.
Однако такие случаи выдавались не часто. Редко по-
сещали волки и населенные пункты. Лишь иногда глу-
хой ночью обходили спящие деревеньки. Иной раз в та-
ком походе удавалось перехватить бродячую собачонку,
но чаще эти экскурсии не давали никаких результатов.
Мать научила Лобастого искусству скрадывания пер-
натой дичи. Прежде всего он научился распознавать, где
и когда следовало искать спящих тетеревов.
Углядев тетеревиную стаю, расположившуюся на ве-
черней кормежке по березняку, волки усаживались где-
нибудь в отдалении и терпеливо ждали.
Тетерева кормились, перелетали с места на место,
иногда ворчливо кукеркали. Не видимые ими звери,
казалось, с полным безразличием поглядывали в сторону
суетящихся птиц.
Но вот наползали сумерки, тетерева один за другим
срывались с деревьев, стремительно падали и исчезали
56
под снегом поляны. Вытянув шеи и навострив уши, вол-
ки теперь зорко и внимательно следили за каждым та-
ким падением.
Поляна пустела, а волки все еще не покидали своего
укрытия. Они терпеливо ждали, когда вместе с угомонив-
шимися тетеревами уснет и их бдительность. И только
тогда, подобно наползавшей на землю ночной темноте,
к поляне медленно и сторожко устремлялись две серые
тени.
Решающий момент охоты всегда был стремителен и
краток. Обычно волки в одновременном броске накры-
вали каждый по тетереву, а иногда расторопная и опыт-
ная волчица ухитрялась в поднявшемся птичьем перепо-
лохе прихватить и второго.
Но больше всего Лобастому нравилась охота на зай-
цев. Она, кстати, в этих местах была самой добычливой.
В этой охоте Лобастый, как правило, исполнял роль за-
гонщика, но и эта задача требовала от зверя немало
находчивости, остроты чутья и терпения. Прихватив све-
жий след или подняв зайца с лежки, Лобастый устрем-
лялся в погоню. Волчица тяжелыми прыжками некото-
рое время шла стороной, потом исчезала. Она хорошо
знала, когда нужно было идти на перехват косого.
Шло время. Но вот однажды в однообразные волчьи
будни, в которые успел крепко вжиться Лобастый, впу-
талось событие, которое разом перевернуло все при-
вычное.
Стояли дни нежданной январской оттепели. Малень-
кая волчья семья возвращалась к дневке. Раннее утро не
принесло похолодания, и на отмягшей дороге от лап
оставался четкий след. Не доходя до знакомого пере-
крестка, шедшая впереди волчица вдруг остановилась.
Она некоторое время жадно принюхивалась, потом по-
бежала к перекрестку и, опустив голову, стала внимд-
57
тельно изучать следы. Лобастый уловил незнакомый за-
пах чужого волка. Охваченный неясным волнением, он
подбежал к матери.
Волчица была сильно возбуждена. Она несколько
раз прошла взад и вперед по волчьему следу, потом усе-
лась, высоко вздернула голову и завыла. Почти тотчас
с соседнего холма раздался короткий басовитый голос
матерого зверя. Волчица продолжала сидеть и, навост-
рив уши, внимательно вглядывалась в белесую даль
дороги.
Светло-серый матерый бежал крупной, размашистой
рысью. В предутренних сумерках он сначала казался
расплывчатым, неясным пятном. По мере того как волк
приближался, все яснее и контрастнее выступали его
мощные, крупные формы.
Глядя на непрошеного гостя, Лобастый решительно
не знал, что ему делать. На всякий случай он вздыбил
загривок и принял угрожающую позу.
Матерый, не обращая внимания на Лобастого, подо-
шел к волчице. Большой и собранный, он остановился
рядом и сейчас же, по-хозяйски, обследовал все ее волчьи
достоинства.
С этого дня в жизни Лобастого все пошло кувырком.
Матерый больше не покидал волчицу. Сначала, прав-
да, все трое предприняли несколько совместных охот и
честно делили трапезу. Но Лобастый все больше и боль-
ше чувствовал отчуждение матери. И когда однажды
был изгнан старшими, то принял свое изгнание безро-
потно.
Вот когда ему пригодилась школа и навыки, получен-
ные от матери. Он по-прежнему оставался в районе об-
житых дневок. Охотиться в одиночку было много труд-
ней. Ему стало знакомо постоянное изнуряющее чувство
голода.
58
Иногда Лобастый незримо чувствовал близость ма-
терых, но приближаться к ним не решался. Сошлись они
снова, когда днями сильно стало пригревать солнце, а
к ночи можно было легко ходить по твердому насту.
Матерые приняли его просто, без излишних эмоций, как
будто и не было никакой размолвки.
Повинуясь старой привычке, Лобастый покорно за-
трусил вслед за взрослыми. Новая семья шла всю ночь
и на рассвете остановилась на дневку у большой реки,
точно в том месте, где проходил Лобастый полгода на-
зад. Тогда, покидая родные края, он расставался со сво-
им детством. Теперь возвращался взрослым и взматерев-
шим зверем.
* * *
Ничего похожего на жизнь Лобастого в биографии
его бусого братца, пожалуй, и не было. Тут все шло
наоборот. Если Лобастый боялся людей и привык видеть
в них врагов, то Гай обожал людское общество. Когда
Лобастый голодал и с риском для жизни добывал себе
пропитание, Гай в точно установленные человеком часы
ложился перед кормушкой. Когда в лихое ненастье Ло-
бастый долгими часами лежал под пихтой с засунутым
под основание хвоста носом и ощущал своим боком па-
дение тяжелых, надоедливых капель, Гай, не изменяя
волчьей повадке, свертывался калачом и сквозь сладкую
дрему вслушивался в мерную стукотню дождя по тесо-
вой крыше своего жилища.
И если Лобастый, распростившись с детством, на-
учился быть дерзким и сильным, злым и осторожным,
то Гай, вступив в зрелость, стал ласковым и послушным,
верным и доверчивым.
59
...На Шатры валил и валил снег. Огромные сугробы
накрыли баньку, конуру, колодец, прясло, превратив все
окружающее в волнистое снежное море. Для того чтобы
выбраться из своего жилища, Гаю в иное утро приходи-
лось немало поработать лапами. Побренчав цепью и на-
валявшись в снегу, Гай
забирался на крышу сво-
Вообще снег Гаю даже нравился. В нем можно было
хорошо поваляться. Трудновато, конечно, было ходить,
но зато, если умело воспользоваться старой лыжней или
заячьими тропами, сколько можно узнать в лесу интерес-
ного! Если бы еще не мешала ременная сворка, на кото-
рой приходилось таскать за собой либо Сашку, либо
тяжеленного, как сама конура, Барсукова.
Но как-то так получилось, что с появлением снега на
Гая навалилась целая куча неприятностей. Прогулки в
лес и на реку стали значительно реже. Ребята ходили
в школу, и Гаю теперь уделяли совсем мало времени.
Сашка все куда-то торопился и забегал утром всего на
минуту, а то и вовсе не заходил до вечера, и тогда завт-
рак приносил Иван Александрович, либо бабка Андреев-
на. Бабка ужасно боялась Гая и поэтому ставила ведро
на таком расстоянии, которое как раз соответствовало
длине цепи.
Однажды Андреевна, видимо, куда-то спешила и, не
разглядев места, на которое обычно с величайшей пред-
осторожностью ставила пищу, сунула ведро в снег на
целых полметра дальше от будки.
Гай изо всех сил тянул неподатливую цепочку, сер-
дился, прыгал от нетерпения и, наконец, кое-как дотя-
нувшись до ведра лапой, опрокинул его в снег. Однако
и теперь пища осталась недосягаемой. Удрученный слу-
чившимся, Гай улегся в отдалении и стал ждать хозяй-
ской подмоги. Но вместо хозяев к конуре явились гуси.
Они и раньше наведывались к Гаю и любопытства ради
любили заглянуть в пустое ведро. На Гая это обычно не
производило решительно никакого впечатления.
Заметив у опрокинутого ведра целые залежи отмен-
ного кушанья, гуси забеспокоились. Оценив обстановку,
гусак вытянул шею, воинственно пошипел в сторону
ощеренной волчьей пасти и смело пошел к ведру. При-
61
глашая к столу всю стаю, он солидно гагакнул и присту-
пил к трапезе.
Это было уже слишком. Цепь натужно звякнула. Гай
опрокинулся навзничь, но длинную шею наглеца из па-
сти не выпустил. Затем он вскочил на ноги, крутнул гу-
сака в воздухе и отбросил за будку.
Вечером, когда поостыли страсти и всё, не исключая
и ведра, встало на свое место, у Гая произошел длинный
и серьезный разговор с Сашкой.
Гусь был захоронен и предан забвению. Завтрак с
этого дня подавался Гаю только мужчинами и к самой
конуре. Но зато продолжительность «строгого режима»
для Гая увеличилась вдвое. Теперь он всю первую поло-
вину дня до прихода Сашки или ребят, которым Барсу-
ковы все еще доверяли волчонка, сидел на цепи.
...Итак, забравшись на снежную крышу конуры, Гай
любил смотреть в снежные дали. В ясную и морозную
пору он хорошо видел даже далекий, покрытый снегами
речной плес, на противоположном берегу которого в се-
рой дымке ольховника желтел камыш, а на белой про-
стыне водоема чернели согбенные фигурки рыболовов.
Там ранней осенней порой Гай впервые извлек на берег
подбитого Сашкой селезня и там же, потрепав Гая за
ухо, Сашка сказал: «Теперь вся битая птица будет
наша!»
Бывал он там с Сашкой и по перволедку. Сашка дол-
бил пешней лунки, садился на ящик и, опустив в лунку
блесенку, дергал коротким прутиком. Когда не было
клева, Гай бегал по берегу и охотился за мышами. Но
стоило ему заметить, как Сашка часто отмахивает рукой
лесу и резко нагибается к лунке, Гай со всех ног летел
к хозяину. Начинался клев. Гай усаживался вблизи и
внимательно наблюдал за черной дырой, из которой на
лед вылетали полосатые окуни. Одного окуня Сашка
62
бросал в сторону, другого — Гаю. Усвоить этот порядок
было совсем не трудно и «своего» окуня Гай ожидал с
особенным трепетом. Иногда получалось так, что окунь,
предназначавшийся Гаю, попадался не в пример своему
предшественнику — «огромадный». Тогда Сашка с доса-
ды крякал, но, поглядев на нетерпеливо переступающе-
го лапами «приятеля», правилу не изменял и, сняв гор-
бача с крючка, кидал его Гаю под ноги.
С другой стороны огорода с конуры хорошо был ви-
ден угор с сосновыми мелочами и полянками, на которых
рос остроконечный можжевельник. Это был «учебный
полигон», как называл его Барсуков-старший. Там Гай
проходил охотничью науку.
Сначала ему давали набегаться, а потом начиналась
учеба, к которой Гай проявлял большое радение, — ведь
за каждое хорошо выполненное упражнение он получал
лакомство. Чего только не придумывали его хозяева: по
приказу голосом или вытянутой в его сторону руки он
ложился, ползал на поляне вместе с Сашкой, таскал по-
носку, занимался поиском и, наконец, пел... О, это было
здорово! Барсуков поднимал вверх руку и заводил вол-
чью песню. От нее щекотало под кожей и все существо
охватывала сладостная истома. Гаю тоже очень хотелось
спеть. Он беспокойно ерзал, задирал голову и пытался
подстроиться к Барсукову. Вначале из этого ничего не
получалось. Голос его рвался, пищал. И тогда, вконец
раздосадованный, Гай жалобно взлаивал и скулил.
Барсуков не утомлял своего воспитанника, но изо дня
в день повторял одно и то же. И наконец Гай запел. За-
пел тонким, неустойчивым дискантом. Но все же это
была настоящая дикая песня о волчьей доле. Как бы,
наверное, порадовалась его серая матушка, услыхав эту
песню! Мачеха же в этом искусстве ровно ничего не
смыслила. Однажды, придя к конуре вместе с Лапкой,
63
Сашка не утерпел и решил проэкзаменовать четвероно-
гого друга. Лишь только он поднял руку, Гай с таким
усердием залился песней, что Лапка, поджав хвост,
мгновенно ускакала в подворотню, а в Шатрах пугли-
вым брехом ответили собачонки.
Но с тех пор, как Шатры завалили снега, стало скуч-
но. Прогулки и тренировки в лесу были только по воскре-
сеньям. Приближения этого радостного дня Гай ждал
с нетерпением. В остальные же дни сидел или лежал на
своей будке и смотрел в дальние дали. Если в огороде
появлялись гуси, Гай сейчас же уходил в будку — не лю-
бил вспоминать о случившемся. Но зато с каким востор-
гом и радостью он встречал своих друзей-школьников!
С приходом шумливой братии в огороде начинался на-
стоящий переполох. Получив свободу, Гай с упоением
скакал по глубокому снегу, а потом безропотно поступал
в полное распоряжение своих горластых товарищей. На
дорогу вывозились сани, Гай покорно влезал в постром-
ки и под смех и гиканье лихо катал ребятню...
С крыш по сталактитовым узорам ледяных потоков
уже звенела мартовская капель. На будке под утрамбо-
ванной волчьей лежкой вытаяли доски.
Приближалась пора охотничьих испытаний.
В одиночестве
Бегущие над лесами плотные свинцовые тучи долго
мешали рассвету возвестить о наступившем утре. Но
когда перестал поливать дождь и с невероятной быстро-
той над лесом развеялись облака, стало сразу совсем
светло. По оранжевому, подметенному ветром небу про-
64
носились редкие сизые обрывки облаков, а в остывшем
воздухе, кувыркаясь, летели к земле одинокие снежинки.
Поднявшийся еще с вечера отчаянный ветродуй, за-
путавшись в лесной чаще, одичало шумел, рвался на
волю. Под его шальными порывами деревья осуждающе
качали вершинами.
И все же это было майское утро. Утро любовных пе-
сен, утро пробуждающейся к новой жизни природы.
Весной на Урале вовсе не обязательно быть ему теплым
и ласковым.
По просеке на полянку вышли охотники в лоснящих-
ся мокрых телогрейках. На длинной сворке шел большой,
как теленок, Гай. Остановившись, он энергично встрях-
нулся, во все стороны разлетелись мелкие брызги.
Птицын отдал Сашке свое ружье и, раскуривая па-
пиросу, проворчал:
— Надо же, выбрали погодку!
Барсуков глянул на быстро летящие ошметки обла-
ков, чему-то улыбнулся.
— Да, погодка что надо. Нам бы только следок най-
ти, Гаюшка! — Он ласково похлопал мокрую голову
волка. — Сухонку перейдем и, если ничего не будет, при-
дется обходить увал и лога по просекам, а там выйдем
на елани и дорожками замкнем круг. Держи, Санька,
своего ирода. Все руки пооттянул!
По размокшей прошлогодней траве охотники двига-
лись мягко, бесшумно. Даже попадавшие под сапоги
мокрые ветки чаще просто вминались в землю и, если
уж ломались, то глухо, без предательского хруста и
треска.
Гай шел впереди Сашки. Иногда он останавливался,
поворачивал голову и, навострив уши, к чему-то при-
слушивался. Ни одно движение его чутких ушей и носа
не было беспричинным. Он всегда хорошо слышал то,
5 Вне закона
65
чего не слышали охотники, и отчетливо чувствовал то,
о чем они могли только догадываться.
По степени его возбуждения, по тонко вздрагиваю-
щим ушам, по неторопливому переступанию передних
лап или неожиданной потяжке Барсуковым иногда уда-
валось довольно точно определять — кто из лесных оби-
тателей и чем привлек внимание волка. Но чаще позна-
ваемый зверем мир оставался недоступным для людей.
Выйдя на тот самый покос, на котором осенью Саш-
ка убил переярка, Гай внезапно остановился. В следую-
щее мгновение он с такой стремительностью бросился
к речке, что Сашка бегом едва поспевал сзади. Шагов
через десять Гай ткнулся носом в жухлую прошлогод-
нюю траву, заметался из стороны в сторону и вдруг, сно-
ва натянув поводок, потащил Сашку по берегу Сухонки.
Шерсть на его хребте дыбилась, тяжелый хвост вытя-
нулся и вздрагивал.
Не было никакого сомнения — он шел по свежему
следу.
Барсуков догнал Сашку и помог придержать рву-
щегося вперед Гая. Перед ними была небольшая низин-
ка, по которой к Сухонке из леса стекали талые воды.
Волчьи следы на плотно слежавшейся и вылизанной
дождем грязевой косе виднелись необычайно отчетливо.
Крупные и узловатые, словно нанизанные на невидимую
нить огромные бусы, они тянулись в сторону леса. Даже
на расстоянии Барсуков без особого труда определил, что
принадлежали они крупному волку-самцу.
— Матерый! Держи Гая как следует, а то все дело
испортишь. Пошли!
Сашка перекинул повод через плечо, обмотнул его
вокруг пояса и только тогда двинулся.
Гай, которому ошейник давил горло, отчаянно сопел,
66
но, упираясь лапами, все тащил и тащил Сашку за собой.
Покос миновали чуть не бегом. В лесу идти стало еще
трудней. Почти сразу начался подъем в Синявинский
увал. Гай не сбавлял хода. Он ловко перепрыгивал упав-
шие деревья, нырял под бурелом и кустарник и все пер
и пер в гору.
Достигнув вершины увала, Барсуков знаком руки
остановил сына. Для того чтобы осадить рвущегося
вперед волка, Сашке пришлось сесть на землю. Держась
одной рукой за ошейник, другой он гладил насторожен-
ную голову своего питомца и что-то шептал ему на ухо.
Здесь, на вершине увала, ветер свирепствовал еще
сильнее. Могучие ели и пихты мотались из стороны в
сторону и, неумолчно скрипя и охая, пели скорбную лес-
ную песню.
Передохнув, Барсуков подал предостерегающий знак
Сашке, стоящему в стороне Птицыну и осторожно пошел
под гору.
Преследователи быстро миновали основной лесистый
склон увала. Спуск был положе. Могучий ельник сменил-
ся смешанным лесом. Начались вершинки Синявинских
лугов, то тут, то там виднелись небольшие, заросшие
хвойной молодью карстовые ямы.
Гай все напористее и настойчивей тянул Сашку. Ру-
ка, вокруг которой петлей захлестнулась ременная свор-
ка, немела, но Сашка не обращал на это внимания. Он
зорко поглядывал то на идущих по сторонам и несколько
впереди охотников, то на лесные заросли.
Потянув к чисто подметенному талыми водами поло-
гому ложку, Гай с такой силой рванул Сашку, что тот
еле удержался на ногах. Стараясь не терять равновесия,
он следом за Гаем перебежал чистинку и единым духом
влетел на противоположный берег ложка.
За пихтачом сверкнула наполненная водой карстовая
67
5*
яма и показался спадающий к ней желтый от прошло-
годних трав взлобок. На нем взметнулись и словно врос-
ли в землю две огромные фигуры волков. Гай стоял и в
упор смотрел на недвижных сородичей. Меж матерью
и сыном лежала только небольшая, всего в десяток мет-
ров желтой травы, поляна.
Потом случилось все как-то сразу. Сашка помнит, как
он бросил в плечо приклад, как с поляны метнулись
звери, сильно за руку рванул Гай, прогремел сбитый с
прицела выстрел. И еще ему показалось, что в прыжке
один из волков дернулся головой к спине и лязгнул че-
люстями. Затем на взлобок вбежал отец, а с другой сто-
роны из пихтача показался Птицын.
Несмотря на то что в логове нашли девять волчат-
слепышей, Барсуков был недоволен исходом охоты. По-
смотрев на сына, он спросил с участием и надеждой:
— А может, задел, сынок? Как стрелял-то?
— Стрелял вон у тех елушек. Гай, паразит, дернул.
Но, кажется, волк-то зубами лязгнул, — неуверенно до-
бавил Сашка.
— Так что ж ты молчишь? Давай наставляй Гая!
Барсуков сразу оживился и поспешил следом за ис-
чезнувшим в ельнике сыном. Через несколько минут он
появился снова.
— Семен, посиди у логова. Волчица ранена и, видать,
здорово. Мы с Сашкой пойдем. Если дважды сряду про-
ваблю, иди к нам.
С этими словами он поспешно исчез в зарослях.
Перекидав волчат в просторный рюкзак, Птицын
ушел с поляны и, привалившись к коряге, стал ждать.
Прошло около часа. И вот в непрестанный шум леса
вплелся далекий, еле уловимый вой волка. Минута, и
снова тот же призывной голос. Птицын вскочил, ответил
и, захватив рюкзак, быстро пошел под гору...
68

Волчица лежала в кустах малинника. Широко распла-
став огромное тело, она была страшна даже мертвая.
Тяжелая голова нелепо запрокинулась в сторону, а че-
люсти в последней хватке все еще цепко впивались в
корневище поваленного бурей дерева.
Гай больше не рвался. Он сидел в стороне на привя-
зи и глядел на волчицу. Около него стоял Сашка и лас-
ково чесал ему за ухом. Знал ли сейчас этот ручной
волчина о том, кто сражен выстрелом его господина?
Наверное, нет.
Барсуков снова дважды провыл волком. Потом он
улыбнулся сыну и кивнул на Гая:
— Отведи-ка, сынок, его в сторонку. Не гоже ему
смотреть на это.
С этими словами Иван Александрович взялся за нож.
* * *
Возвращение Лобастого в свой коренной район сна-
чала принесло ему сытную и вольготную жизнь. Троица
серых разбойников в течение месяца безнаказанно раз-
гуливала по лесам и лугам. Ни в Шатры, ни в другие
деревни волки не заглядывали. Предводимые сильной и
мудрой матерой волчицей, они путешествовали от одного
лосиного стойбища к другому и всюду находили себе
корм.
Однако привольной жизни Лобастого скоро настал
конец. В поведении матерой волчицы все больше и все
заметнее проявлялась нервозность. Она стала раздражи-
тельна и все чаще показывала Лобастому свои белые,
как фарфор, клыки. Неласков с Лобастым был и его но-
воявленный отчим — матерый волк. Новых охот волчица
больше не предпринимала, а предпочитала довольство-
70
ваться остатками от прошлых набегов. При этих трапе-
зах Лобастому становилось совсем лихо. Устрашенный
лютым материнским оскалом, он отсиживался в стороне,
а после ухода матерых, помусолив чисто оглоданные
кости, снова понуро плелся вслед ушедшей на дневку
матери.
Однажды поздним вечером, поднявшись с дневки,
волчица выбралась на проселочную дорогу и трусила по
ней до самой полночи. Сзади вплотную за ней бежал
матерый. Лобастый по привычке замыкал шествие, дер-
жась на расстоянии.
Была лунная, светлая ночь, когда малоезженная лес-
ная дорожка вывела волков на Синявинские покосы.
Здесь волчица, повернувшись к выбежавшему из леса
Лобастому, ощерилась. Лобастый сейчас же остановил-
ся. Убедившись, видимо, в безропотном повиновении
сына, волчица перестала щериться и, сойдя с дороги,
пошла к увалу. Вслед за ней ушел и матерый...
Теперь одиночество Лобастый переносил легче. Обос-
новавшись на том же Синявинском увале, между логами
и речкой Говорухой, он часто встречал следы матерого,
однако свиданий с ним не искал.
Когда по Предуралью вовсю разгулялась весна,
жизнь стала куда вольготней. Лобастый начал поправ-
ляться. Ввалившиеся за последнее время бока зверя за-
метно выровнялись, однако выглядел он все же ужасно.
Куда только девалась его звериная красота? Вместо
пышной, роскошной шубы теперь на боках и груди висе-
ли лишь жалкие лохмотья. На хребте и шее, словно спе-
лые бобы, болтались досыта напившиеся волчьей крови
клещи.
Возвращаясь с охоты, Лобастый любил завернуть на
укромное лесное польце. Здесь он устраивался на куче
прошлогодней соломы и, подставляя бока ласковому
71
весеннему солнышку, часами приводил свою шкуру в
порядок.
Шли дни. Никто не нарушал распорядка жизни Ло-
бастого. Однако он ни на один час не терял привычной
бдительности и своего лютого врага — человека — не за-
бывал никогда. Были случаи, когда он слышал неприят-
ный запах его следов. Тогда шерсть на его спине подни-
малась, верхняя губа нервно вздрагивала, и, обеспокоен-
ный и рассерженный, зверь спешил прочь.
В ту ночь, когда над Синявинскими лесами хлестал
дождь и с самого вечера куражился неуемный ветер,
Лобастый на охоту не вышел. Свернувшись под лохма-
той пихтой и надежно упрятав нос в основание облезло-
го хвоста, он уже чуть не сутки пребывал во власти не-
скончаемых звериных снов. Только уши, как верные часо-
вые, были настороже и бдительно охраняли покой спя-
щего волка.
Когда настало холодное утро и вокруг кружились
непоседливые снежинки, издалека, от самых Синявин-
ских логов, прилетел и, вырвавшись из лесного шума,
глухо кашлянул выстрел.
Лобастый вскочил. Подобно локатору, его уши были
в состоянии с невероятной точностью определить место
рождения любого звука. Теперь звук пришел с вершины
логов. Оттуда, куда ушла его мать и куда всегда уходи-
ли следы матерого. Непонятная тревога охватила Лоба-
стого.
В этот день он больше не ложился. Не находя себе ме-
ста, бродил по лесистому увалу. Иногда подолгу стоял на
его вершине и чутко вслушивался в шум леса. К вечеру
Лобастый добрался до Говорухи. Забредя в студеную
воду, он жадно шлепал языком, потом, пройдя по отверш-
ку, осторожно поднялся на сосновый взлобок и оказался
у старой сухой сосны, На поляне, запутанные желтой
72
прошлогодней травой, валялись позеленевшие от време-
ни кости. Лобастый не мог вспомнить свое первое логово,
но от всего, что он видел и чувствовал здесь, веяло род-
ным и уютным. Обойдя поляну, он впервые за весь про-
житый в непрестанной тревоге день, спокойно улегся у
корневища сухого дерева.
Когда к вечеру притих измотанный непогодой лес и
над Говорухой протянул первый вальдшнеп, по следу
Лобастого на взлобок поднялся матерый. При его появ-
лении Лобастый вскочил на ноги, но, сразу узнав знако-
мого зверя, спокойно пошел навстречу. Не проявляя ни
радости, ни раздражения, звери обошли и обнюхали
друг друга, спокойно устроились по своим лежкам.
На рассвете матерый провел Лобастого к осиротев-
шему логову. Потом они спустились под гору и обошли
шиповник, где лежало ободранное и закиданное валеж-
ником тело волчицы. Близко к ней они не приближа-
лись. Здесь все еще витал еле уловимый, но ужасно
устойчивый человеческий запах.
Волки ушли. Только теперь, окончательно убедившись
в тщетности своих поисков, матерый, не останавливаясь
более и не петляя по лесу, повел Лобастого на первый
совместный разбой...
К концу подходило лето. О кровавых делах матерого
волка и крупного переярка теперь знали во всех сосед-
них с Шатрами деревнях. Километрах в пятнадцати ог
Шатров тоже пиратствовал волчий выводок, но разгово-
ров о нем было значительно меньше.
По настоянию колхозников Барсуков и Птицын были
вынуждены организовать облаву на волков. Желающих
принять в ней участие было много, но в успех ее охот-
ники не верили. Однако убедить колхозников в бесполез-
ности этой затеи они не могли и в лесу все же основа-
тельно, хоть и без толку, пошумели.
73
Расплата за грабеж пришла позже. Настало наконец
время, когда осторожности и хитрости хищников с успе-
хом можно было противопоставить знание и охотничье
мастерство.
После крепкого утренника, как часто бывает в пого-
жее бабье лето, в обеленные инеем леса заглянуло теп-
лое солнышко. Его косые ласковые лучи, слизнув с ела-
ней и луговин непрошеную белизну осени, уже гонялись
за снежными зайчиками в лесной чащобе. Растроганные
таким нежданным теплом, березки роняли золотую лист-
ву. В полном безветрии на землю медленно, словно не-
хотя, падали их желтые лепестки.
Внизу, у ручья, в кромке большой светлой елани, с
утра царило необычайное оживление. Над останками
задранной вчера отставшей от табуна телки беспрестан-
но перелетали сороки и сойки. Их беспокойная трескотня
в утренней тишине леса звучала назойливо. На высокой
сосне сидела одинокая ворона и тоже методично, дрыгая
хвостом и бесперебойно встряхивая опущенными вниз
крыльями, орала, сзывая товарок.
Утром тут опять пировали волки. Туго набив животы
и не чувствуя никакой заметной опасности, на дневку
звери остались поблизости. Пройдя немного вверх по
ручью, они поднялись на крутой солнечный угор и среди
кустов можжевельника на полянке, усеянной посинев-
шими рыжиками, устроились на дневку.
Здесь, на ветерке, их не так одолевали злые осенние
мухи, а теплое солнышко пригревало весь день. К ве-
черу, сползая за противоположный лесистый склон,
солнце в последний раз лизнуло острые вершинки мож-
жевельника.
От ключа потянуло прохладой. Лобастого давно му-
чала жажда, но, разморенный сытостью, он упорно не
двигался с места.
74
Вдруг умиротворенную тишину вечернего леса проре-
зал громкий призывный голос волчицы. В далеких лесах
еще трепетало его непогасшее эхо, а там, на елани, уже
зародился новый, срывающийся на высоких тонах, вой
молодого волка.
Вскочив с лежек, волки внимательно вслушивались
в голоса волчицы и тоскливо скулящего переярка. Не-
прошеные гости были где-то совсем близко, там, где
лежала недоеденная телка. А переярок снова завыл, жа-
лобно и призывно.
Матерый больше не раздумывал. Не отдавая голоса,
он спустился в низину и, готовый проучить непрошеных
дармоедов, осторожно пошел ручьем к елани. Лобастый
хотел было последовать его примеру, но, неожиданно
изменив направление, пошел к елани горой. Он был
очень встревожен. Лобастому казалось, что он уже
когда-то слыхал этот голос волчицы, и отдельные его
нотки странно ассоциировались в его звериной памяти
с чувством какого-то неопределенного еще страха.
На елани опять пропел беспокойный переярок. Вол-
чица теперь молчала. Это молчание еще больше трево-
жило и с необъяснимой силой влекло к себе. Надежно
укрываясь за мелкой порослью, Лобастый вышел к ела-
ни. С высоты лесистого склона елань была видна как на
ладони.
Переярка он увидел сразу. Волк сидел в дальней от
него кромке, у самого дерева, и смотрел вдоль луга.
Очевидно, он что-то слышал. Лобастый заметил и своего
матерого напарника, который медленно вышел из оль-
ховых зарослей и теперь, укрываясь островком черему-
ховых кустов, шел прямо на переярка. Вдруг какое-то
еле уловимое движение в кустах черемухи заставило
Лобастого припасть к земле.
75
Одновременно с тем как споткнулся на лугу матерый,
из кустов брызнул огонь и громыхнул выстрел. Кинув
в стремительном броске, через дыбки, свое мощное тело,
Лобастый, заложив хвост, огромными прыжками пошел
в гору.
И опять он, как и после гибели матери, долго колесил
по лесу. Еще несколько раз слышал далекий предатель-
ский голос переярка, но сам голоса не подавал и если не
спешил убраться подальше от этих мест, то только пото-
му, что все еще ждал прихода матерого. Но в эту ночь
так его и не дождался. Не встречал он его и во все по-
следующие дни своих одиноких скитаний.
Жить одному стало много труднее. Лобастый не раз
пересекал следы волков чужого ему семейства, но навя-
зывать им свою компанию не решался. Однажды он услы-
хал их призывные голоса и совсем было решился пойти
навстречу. Несколько раз даже подал голос, но неожи-
данно наткнулся на следы своего врага. Запах свежих
следов людей был хорошо знаком. Вместе с ним отчет-
ливо слышался запах волка. Лобастому хотелось внима-
тельней изучить следы, но страх перед человеком ока-
зался сильнее, и он поспешил прочь. На следующий ве-
чер у Гнилой Пади он вновь услыхал волчьи голоса и
тот же вой переярка, от которого теперь, как и от голоса
волчицы, его охватывало беспокойство. Сидя на голом
бугре озимого поля, он вглядывался в синеющие в ве-
черних сумерках леса Гнилой Пади и слушал далекие
голоса волков. Когда там прогремели глухие выстрелы,
Лобастый встал и, заложив хвост на брюхо, боязливо
озираясь, побрел в сторону ближнего леса. Больше
встречи с волками он не искал.
Многое теперь знал и умел Лобастый. Но еще боль-
шему его научили одинокие скитания. В постоянных
встречах с людьми он привык хорошо различать опасно-
76
сти и прекрасно знал все, что не су-
лило никакой беды. Лежа на дневке
близ полей, он мог часами спокойно
слушать трескотню трактора, голоса
работающих людей, шум проходя-
щего над лесом воздушного корабля,
далекую воркотню радио. Все это
было связано с человеком, однако у
Лобастого оно не вызывало никако-
го страха. Даже выстрелы, которых
всегда больше всего боялся Лоба-
стый, и те, оказывается, были сов-
сем не одинаковы. Бесшабашная
пальба на реке и полях его почти не
беспокоила. Иногда выстрелы следо-
вали за звонким, раздающимся с од-
ного и того же места голосом лайки.
Доводилось слышать их и после заливистого, заманчиво
блуждающего по лесу ора гончих собак. Ко всему этому
было нелегко привыкнуть. Но Лобастый привык и при-
вык настолько, что уже не раз ухитрялся снимать с гона
зарвавшуюся в погоне за зайцем гончую или облаиваю-
щую белку лайчонку.
Но все это не было ни беспечностью, ни отсутствием
страха. Напротив, бдительность и осторожность, прояв-
ляемая им ко всему, что сулило хотя бы малейшую
опасность, в поведении зверя теперь доходила до совер-
шенства и трудно уже объяснялась одними инстинктами.
Так молодой волк превращался в бывалого, матерого
зверя. Он был безудержно смел, даже нагл, когда чувст-
вовал свою силу и превосходство, и наряду с этим мог
впадать в панический страх перед преследовавшим его
человеком. Законом его благополучия стало постоянное
желание избежать преследования. Перехитрить, обма-
нуть своего врага, быть незамеченным, а следовательно,
и невредимым. Усвоив эту науку, он уже не раз избегал
неприятностей. Но далеко еще не все испытал и познал
Лобастый. А волчья фортуна изменчива, и беда к Лоба-
стому подобралась неожиданно и негаданно.
Давно уже отзолотилось бабье лето. Простывшую
землю и схваченные цепким ледком реки надежно зако-
вало, законопатило снегом. В лесах отзвенели собачьи
голоса, поумолкли выстрелы. Ходить по глубоким снегам
стало убродно и муторно. По лесам и лугам, нарезая
снежную целину, побежали санные дорожки. Много их
приходилось исходить Лобастому, прежде чем удавалось
набить пустое брюхо. Голодно в эту пору жилось зверю.
О существовании скотского кладбища Лобастый знал
давно. Еще с прошлой осени, когда наведывался на него
со своей матерью. Но тогда их отпугнули свежие следы
человека. Теперь же на кладбище было тихо и спокойно.
78
Все вокруг покоилось под глубоким снежным покрыва-
лом, не видно было даже лисьих следов. Не под силу,
видно, кумушкам была эта пожива.
Лобастый работал долго и настойчиво, чуть не целую
ночь. Не легко было прогрызть, раскопать мерзлую зем-
лю. Но даже тогда, когда ему удалось наконец добрать-
ся до падали, легче не стало. Каждый смерзшийся кусок
мяса давался с огромным трудом. И все же это была еда.
Лобастый стал постоянным, но к великому его сожа-
лению, не единственным посетителем кладбища. Пожа-
ловали сюда и лисы. О новой поживе их на следующий
же день известили болтливые сороки. Это ужасно злило
Лобастого. Раз он выследил и задавил одного лисовина,
но есть его не стал. Ему всегда был противен лисий за-
пах, да к тому же у него были теперь богатые запасы.
Как-то в морозное декабрьское утро, подходя к клад-
бищу, на чистой поляне Лобастый увидел следы челове-
ка. Простывшая с вечера лыжня доходила почти до са-
мого волчьего следа и, не пересекая его, уходила в сто-
рону леса. Лобастый ушел от нее подальше и кружным
путем подошел к кладбищу. Назавтра он снова встретил
лыжню, но уже в другом месте. Она подошла незаметно
из-за кустов и опять почти к самому его вчерашнему
следу. Лобастый снова свернул, но от завтрака не отка-
зался.
Шли дни. Однажды целую ночь валил снег. Утром
Лобастый брел к падали, почти не видя своих старых
следов, однако с тропы не сбивался.
На этот раз Лобастый не видел подкравшейся из-за
кустов и заваленной снегом лыжни. Не уловил он и за-
паха человека и старательно вываренного в пихтовой
хвое железа. Все скрыла предательская пороша.
Перед самой мордой Лобастого из-под его левой пе-
редней лапы взвился снежный султан, омерзительно
79
лязгнуло железо и на
пальце мертвой хваткой
сомкнулись зубастые че-
люсти капкана.
Метнувшийся в сторо-
ну и отдернутый назад
внезапно навалившейся
тяжестью, Лобастый упал
в снег. Вскочил, с отчаяш
ной силой дернул пленен-
ную ногу и, волоча за со-
бой тяжелый капкан с
привязанным к нему чур-
баком, падая и поднима-
ясь вновь, неуклюже ко-
выляя на трех лапах, уст-
ремился к лесу. Он то бес-
помощно зарывался мор-
дой в снег, то, крутясь и
барахтаясь, пятился, во-
лоча за собой ненавист-
ный груз.
Однако эта безумная пляска продолжалась недолго.
Словно поняв свое бессилие, Лобастый запрокинул го-
лову и затих.
Было почти совсем светло, когда до его слуха доле-
тело еле слышное, ритмичное поскрипывание охотничьих
лыж. Кромкой поля шел человек.
Шерсть на волчьем загривке вздыбилась. Беспомощ-
ный, с плотно прижатыми к затылку ушами, с ощеренной
пастью, нелепо распластав в снегу мощное тело, он с
тоской и злобой смотрел на приближающегося врага.
Человек, видимо, уже заметил своего пленника. Ши-
роко размахивая руками, он легко и споро вспахивал
80
снежную целину. Вот он стащил было с плеч ружье, но
тут же снова забросил его за плечи и ходко побежал к
Лесу. Негоже было охотнику тратить лишний патрон и
напрасно рвать волчью шкуру. Теперь нужна была толь-
ко увесистая жердина.
Новый отчаянный порыв страха и бессильной злобы
охватил Лобастого. Бросившись в сторону и снова бес-
помощно повалившись в снег, он с ненавистью ринулся
на неумолимого врага, зубами схватил железные дуги
капкана. Глухо звякнула неподатливая сталь. Острые
клыки зверя разжались, и Лобастый в приливе ярости
сомкнул челюсти на своей лапе. Не ощущая боли, он
единым духом отгрыз плененный капканом палец и, по-
лучив неожиданную свободу, не удержавшись на ногах,
повалился навзничь.
Завидев неладное, человек уже снова бежал к нему.
Он бросил ненужную больше дубинку и, путаясь на ходу
в ремне, силился стащить с плеч ружье.
6 Вне закона
Но Лобастый огромными машистыми скачками уже
уходил от своей гибели. Сзади двукратно прогремел
гром. По его задней ноге и хребту ударили свинцовые
пчелы. Лобастый пошатнулся, лязгнул назад зубами, по-
том справился и, продолжая скакать, скрылся в пихто’
вых зарослях...
Барсуков целый день преследовал так глупо и непро-
стительно упущенного им волка. Два раза он находил
его лежки и, внимательно изучив оставленные на снегу
следы, все больше понимал бесполезность погони. Зверь
совсем не заходил в крепи, ложился только на чистых
местах и совсем ненадолго, с единственной, видимо,
целью — зализать кровоточащие раны.
К вечерним сумеркам Барсуков остановился на кру-
том берегу большой, умиротворенной до весеннего поло-
водья, реки. Внизу под ним, по белому покрывалу снега,
уходила на другой берег ровная и прямая строчка вол-
чьего следа.
За лесистым ежиком тлела светло-желтым холодным
светом заря. Подмораживало. Под распахнутую тело-
грейку пробирался холодок. Стерев с лица шапкой со-
леные капельки пота, Барсуков еще раз посмотрел на
уже потемневшую полоску следа, потом круто развернул
показавшиеся ему сильно отяжелевшими лыжи и устало
побрел в сторону Шатров.
Разлука
Весь день по Шатрам бродила и неумолчно пилика-
ла засипшая еще со вчерашнего вечера гармошка. Мимо
барсуковского дома нестройной ватагой тянулись голо-
82
лобые новобранцы. Помятые от бессонницы ребята на
людях бодрились, отчего вид у них был лихой. Немного
поодаль цветастой стайкой переплясывали девчата.
Глядя в окно на сверстников сына, Сашкина мать
смахнула слезинку и, не поворачиваясь в комнату, спро-
сила Ивана Алексадровича.
— Где Сашка?
— Будку для Гая мастерит, мала стала. Да еще
утеплить хочет.
— Ему дороже этого выкормыша никого нет. Ребят
и тех бросил. Хоть бы с матерью посидел, ведь не на не-
делю едет.
— Насидится еще. А с Гаем у него дружба серьезная.
Мешать не надо.
В огороде на вскопанных грядках кучками валялась
жухлая картофельная ботва — спутница глухой осени.
Под низким навесом висели волчьи шкуры. От них к ко-
нуре, где тюкал топором Сашка, легкий студеный вете-
рок наносил крепкий, ни с чем не сравнимый душок.
Среди порядком уже усохших шкурок прибылых шкуры
волчицы и матерого волка кажутся необычайно пышными
и большими. Однако и они здорово уже сели. Словно бы
не с того плеча сняты. Сашка нет-нет, да и поглядывает
в ту сторону, вспоминает...
И надо же было так случиться — за целую неделю
охоты так и не удалось выстрелить. И не то, чтобы зе-
вал. Нет! Просто вот так вышло.
Удачно получилось у Гнилой Пади, когда отец зава-
лил волчицу, а совсем по-темному на Гаев голос явился
матерый и попал под дуплет Птицына. С волчатами было
уже проще. Их подобрали в следующие два дня, и только
один прибылой самец, от страха, видно, лишившись го-
лоса, крутился молчком вокруг да около пади, пока на-
конец не выскочил на того же везучего Птицына.
83
6*
А если бы не Гай — неизвестно, чем бы все кончилось.
Ведь волчица-то вышла совсем не с той стороны, откуда
ее ждали...
Вечер тогда был настороженный, тихий. Отец гово-
рил, что лучше вечера не придумаешь, в такую пору
зверь позывистее, охотнее идет на вабу.
За голым пологим ложком Гнилой Пади в угор ухо-
дит редкий осинник. Дальше на горе он путается в мел-
ком пихтаче и постепенно теряется в глухом лесу. Там,
накануне пел волчий выводок.
Охотники засели на поросшей редким липняком и
кустарником вырубке, растянувшейся вдоль чистого,
словно кем подметенного ложка с желтым ежиком ко-
шенины.
Сашка устроился за старой трухлявой поленницей.
Травы в лесосеке давно полегли, и ему отлично был ви-
ден весь ложок и противоположный склон. Видел он и
Гая, сидевшего на привязи шагах в пятидесяти, левее и
чуть сзади. Прислонившись к такой же развалившейся
поленнице, близ него сел отец. Птицын расположился в
дальней кромке покоса, впереди и по другую сторону
Гая. После того как на призывный вой Гая вместе с ма-
терой волчицей дважды ответил весь выводок, воцари-
лась щемящая душу мертвая тишина. Даже одинокие,
чудом уцелевшие на голой осине желтые листочки, и те
не шелохнулись.
Сашка все время косился на Гая. Волк теперь стоит.
Его навостренные уши и внимательные глаза устремле-
ны к логу. Потом он прижимает уши, тянется головой к
небу, еще больше щурится. Его клыкастая пасть устрем-
лена кверху, и в тишину вечернего леса врывается дикий
вой зовущего к себе зверя.
Волки молчат. Но что с Гаем? Сашка даже не успел
приметить, когда он повернулся. Теперь он смотрит со-
84
всем в другую сторону, в лесосеку. Высоко поднимает
голову, тянется на передних лапах и вдруг разом оседает
к земле, словно прижатый навалившейся тяжестью. Саш-
ка смотрит во все глаза, вглядывается в каждый пень.
Волк? Или просто старая серая валежина? Легкое дви-
жение звериной головы. Как это он мог перепутать!..
Зверь стоит неподвижно, смотрит в сторону Гая. По-
том нерешительно озирается, словно выбирая дорогу.
Крадучись, осторожно плывет от укрытия к укрытию,
приближаясь к поленнице, где притаился отец.
Неожиданно зверь мощным броском кидается в сто-
рону и одновременно с хлопком выстрела валится на-
земь.
Теперь Сашка снова видит отца. Барсуков стоит на
коленях с высоко поднятой рукой и смотрит на Гая.
Волчина встревожен. Ему очень хочется освободиться от
привязи и поспешить к месту происшествия. Однако рука
хозяина властно поднята, и Гай подчиняется: садится и,
высоко запрокинув голову, воет.
Откуда-то издалека, со стороны Абдуллинских полей,
долетает короткий басок зверя. Сашка сразу узнает в
нем голос певшего вчера волка. Отец утверждал, что это
Гаев братец, и что он ни за что не придет, потому как из
молодых да ранний и на людской «подлой науке» уже
нажигался дважды.
Чернота наступающей ночи заливает осинник серой
непроницаемой пеленой. Только полоска покоса все еще
будто светится. А Гай все зовет и зовет.
Ну, можно ли стрелять в таких потемках? И, словно
отвечая на этот вопрос, раз за разом мечет огонь пти-
цынская двустволка. Глухо отвечает двукратным эхом
Гнилая Падь, и снова текут томительные минуты. По-
том дважды тихо и коротко, возвещая конец охоты, про-
выл отец...
85
Хлестко вогнав топор в стоящий у конуры чурбак,
Сашка направился к лежащему на картофельной ботве
Гаю. Голова волка покоилась на вытянутых передних
лапах. Он все время следил за Сашкой и теперь, не ме-
няя позы, приветствовал его трепетным движением кон-
чика хвоста. Сашка сел рядом, положил руку на голову
зверя.
Чутко разгадав его состояние, Гай был сильно встре-
вожен. Он не бросился, как обычно, к хозяину с ласками.
Лежал неподвижно, и только большие умные глаза вы-
давали тревогу. Перехватив его взгляд, Сашка занервни-
чал. Придвинувшись ближе, он начал трепать рукой
волчье ухо и говорил, говорил...
Утром Сашка, не заходя к Гаю, вышел на улицу,
закинул «сидор» .в подкативший к дому грузовик с но-
вобранцами, обнялся с плачущей матерью и, подойдя
к отцу, неожиданно сказал совсем не то, что хотелось:
— Ты с ним как-нибудь поласковей, что ли...
Барсуков весело рассмеялся и обнял сына:
— Ладно, езжай спокойно! Уберегу!
Зеленый фургон
Средь пестреющих осенними красками лесов, лугов
и полей нескончаемой серой лентой бежит и бежит
жестко накатанный грейдер. Он то нырнет в крутую
падь, то переваливает через горбатый мостик и изну-
ряющим тягуном снова лезет в гору. То петляет и кру-
тится по дремучей тайге, а то, вырвавшись на простор
полей, стремится вдаль, прямой и скучный. По нему,
86
шурша и цокая галькой, несется старая полуторка с бре-
зентовым тентом.
Под тентом на соломе развалились охотники. Несмот-
ря на тряскую дорогу, время идет незаметно. Не часто
ведь им, четверым, давно знающим друг друга волчат-
никам, удается быть вместе.
Справа, привалившись к кабине и наброоив на себя
рыжий потрепанный полушубок, лежит Митрич. В но-
гах у него беспрестанно возится Птицын. Слева распо-
ложился Барсуков, а к нему привалился Воронцов.
Между охотниками, свернувшись, лежит Гай. Ему
два с половиной года — солидный, знающий себе цену
87
зверь. С тех пор как Сашка ушел в армию, он стал избе-
гать общества, вежливо отказываться от предлагаемых
ребятами игр и все чаще уединяться в своей обширной
конуре.
Иногда вечерами его забирал Барсуков, и они отправ-
лялись в лес. Гай оживлялся и с прежним интересом ко
всему окружающему таскал за собой хозяина. Однако
как ни старался Барсуков, а по Сашкиному влезть в зве-
риную душу не мог. Он и разговаривал с волком, и че-
сал ему за ухом, но восторженных эмоций у зверя ни-
когда не видел. Сказывались, видимо, и чисто возраст-
ные перемены характера. В обеспеченной и сытной жиз-
ни волка все же чего-то не доставало. Разлука с Сашкой
только сильнее обострила тоску о звериной воле, и Гай
стал замкнутым и мрачным.
Весной Гай повеселел, но прежняя беспечная жизне-
радостность так больше к нему и не возвратилась.
Раз в весенний погожий день к барсуковскому дому
подкатила крытая зеленым тентом полуторка. Не обра-
щая внимания на трусливо поджатый хвост, охотники
без особых церемоний погрузили Гая в кузов. Так нача-
лась его государственная служба.
Первое время Гай ужасно не любил этот трясучий,
вечно дурно пахнущий фургон. Залезал в него только
по принуждению, а когда ехал, то все старался высунуть
морду за борт и глотать рвущийся навстречу свежий ве-
тер. Однако скоро смирился с неизбежными неудобст-
вами, и когда появлялся знакомый фургон, прыгал в него
без лишнего приглашения.
После скучного летнего перерыва первую осеннюю
командировку Гай встретил с особым волнением. А ког-
да в проезжающий через город фургон к охотникам под-
сели Субботин и Воронцов, Гай принял их с радостью.
Митрича даже облобызал в бороду...
88
Когда охотники устроились по своим обычным ме-
стам, первым разговор завел Барсуков.
— Я сейчас братца его вспомнил, — кивнул он на
Гая. — Вот что значит среда, в которой зверь вырастает!
Ведь попадись он тогда нам волчонком, верняком вырос
бы таким же ручным и смиреным...
Барсуков помолчал, потом, улыбнувшись своим мыс-
лям, покачал головой.
— Скажи на милость — не могу забыть его взгляда!
Сколько перевидел волков, и в капканах не одного забил,
а этого зверюгу на всю жизнь запомнил...
— Как же! Он ведь тебе родня! — съязвил Птицын.
— А что ты думаешь? Я когда к нему шел, не раз о
Гае вспомнил. Сперва еще за бадожком побежал, а как
в глаза ему посмотрел, какой уж тут бадожок! Тут, брат
ты мой, все: и ненависть лютая, и страх, а больше всего
тоска какая-то, от которой на душе муторно. Да... Мно-
го ли тогда я промешкал? А он, подлец, на что пошел!..
Стыдно сказать, было у меня тогда какое-то такое по-
слабление в чувствах: ну, думаю, молодец, зверюга!
Митрич, почесав бороду, урезонил:
— Что и говорить! Нюни-то распустил, а теперь твой
«молодец» людям страху нагоняет!
— Каюсь, Митрич, каюсь!
— Каюсь, — передразнил Митрич. — Ну какое может
быть послабление? Враг он тебе или впрямь родствен-
ник?!
— Василий Митрич, — вмешался в разговор Пти-
цын.— Ты ведь зимой в Раздольной был? Что там у Ке-
ши случилось?
Все понаслышке знали об этой истории. Однако ни-
кто, кроме Митрича, не слыхал о ее подробностях. На
этот раз дважды просить Митрича не пришлось.
— Что с Кешей? Кешу прежде всего знать надо!
89
Охотник он изобретательный, так сказать, новатор-
охотник!
Митрич нарочито серьезно почесал бороду и, собрав-
шись с духом, продолжал:
— Послали меня зимой в Раздольную — волки там
безобразничали. Приезжаю, а на станции меня уже ко-
нюх ждет, Гришка. Такой разбитной, старательный пар-
нишка.
Сели, поехали. Я и спрашиваю: что, мол, Кеша сам
не приехал? Гляжу, Гришка что-то ерзает и рукавицей
вроде бы смешинку сгоняет. «Занемог», — говорит.—
Что такое с ним? — «Да не велел он, Василий Митрич,
сказывать, животом мается».
Ну, думаю, шут с тобой, не рассказывай. Молчу.
Бросил Гришка вожжи, повернулся ко мне и прорвало
его: «Вы уж только, Василий Митрич, не сказывайте
Иннокентию Федоровичу. Через волка у него болезнь
эта!».
— Ладно, — говорю. — Выкладывай.
Он и начал: «Как мы от вас известие получили, ко
мне Кеша прибежал. Решил вас с волчьей добычей
встретить. «Закладывай, — говорит, — кобылу в розваль-
ни и как стемнеет, ко мне. Охотничать с поросенком бу-
дем. Председатель разрешил». Приехал я к нему, а он
всю деревню обегал, поросенка искал, да так и не нашел.
«Мы, — говорит, — Звонку возьмем, не хуже порося
орать будет». Это у тетки Семеновны сучонка была. Ну
такая, знаете ли, голосистая, что звонок. Побежал он к
Семеновне, уговорил. Сели, поехали. Я в передке на
вожжах, он сзади с ружьем. «Айда на «Красный Маяк»,
а оттуда лугами на Чкаловскую бригаду». Еще велел все
его приказания в точности выполнять. Выехали на Раз-
дольную, он мешочек достает. Дух от него страшный!
Выбросил его на веревке. «Это, — говорит,—потаск, по-
90
троха разные, приманка». Едем дальше. Тут он коман-
дует: «Ну, Гриша, пошибче», а сам Звонку из саней ски-
нул. Та и визжит, и лает, аж на все леса, а нагнать не
может. Гляжу, уже к «Маяку» подъезжаем. Свернул,
гоню дальше, только кусты мелькают. Ночь светлющая
была, вызвездило. Хотел уж было бастовать, а тут слы-
шу: «Держись, Гриша, волк нагоняет!» Обернулся и враз
неловко стало. Наддает сзади зверюга, да такой гро-
мадный, с телка, не менее. Ну, тут я все уговоры разом
забыл. Хлестнул кобылу вожжами, она заскакала и сра-
зу ход сбавила. Звонка визжать перестала, видно, из
последних сил нагоняла. Иннокентий Федорыч все какие-
то команды мне дает. А я только и думаю — что же он не
стреляет? Озлился Иннокентий Федорыч, да как заорет:
«Придержи кобылу-то, дура!» Не знаю, со страху, что
ли, померещилось мне, что погонять, а не придержать
надо. Я как крутану над головой вожжами. И надо же —
он как раз свою бердану нацелил. Зацепил я ее за ствол
вожжами да так из рук у него и выдернул. Что тут было!
Гляжу, Звонка уже в санях, а этот черт серый расчухал,
что ружье-то выкинули, и одним махом за ней в розваль-
ни. Я только за передок сильней уцепился и глаза за-
крыл. Не слыхал даже, спикала ли Звонка. Только от-
крыл глаза — ни волка, ни суки, один Иннокентий Фе-
дорыч плашмя лежит...»
Василий Дмитриевич переждал, пока перестал взвиз-
гивать утиравший слезы Воронцов и малость успокоился
зашедшийся от смеха кашлем Птицын.
— Просили рассказать, так слушайте до конца.
Я следующим же днем на место происшествия подался.
Выпадки не было, ездили по дороге мало и всю эту кар-
тину я углядел в точности, как Гришка рассказывал.
И что интересно: след левой передней лапы у волка трех*
палый оказался.
91
Неуловимый
...А над Предуральем опять шумела весна. В жизни
Лобастого она была, пожалуй, самой беспокойной и хло-
потной из всех пережитых им весен. С тех пор как его
мюлодая волчица обосновалась на логове, он стал един-
ственным кормильцем и опекуном большого семейства.
В постоянных поисках пищи Лобастый был, как и рань-
ше, неутомимым, но стал значительно осторожнее.
С того декабрьского дня, когда он, пораненный за-
рядами картечи, с изуродованной лапой, дотащился до
Раздольненских лесов, утекло много времени. С тех пор
он встречался со своим ненавистным врагом лишь од-
нажды. Это случилось той же злосчастной зимой. Лоба-
стый только оправился от увечий, набирал силы, с утро-
енной наглостью принялся за разбой. Он часами высле-
живал на окраинах деревень собачьи свадьбы, а иногда
заходил за поживой и в деревни. Однажды ночью на лу-
говой дороге он услышал заливистый собачий лай и не
раздумывая начал преследование. Но в руках у человека
оказалась страшная палка... И в то же время человек
удирал... Все это было необычно. Лобастый продолжал
погоню, готовый в любую минуту шарахнуться в сторо-
ну. Когда же возница вдруг выбросил свое страшное
оружие в снег, Лобастый забыл страх. Он мгновенно
вскочил в сани и схватил собачонку.
И вот через день или два после этого случая он по-
чуял врага. Человек по широкому кругу обходил волчью
дневку. Лобастый встал, долго вслушивался в шуршание
лыж, потом осторожно пошел в сторону. С этого дня
волк все время чувствовал преследователя. Он не стре-
лял, не ходил напролом по его следу, но Лобастый всем
своим звериным нутром чуял опасного врага.
92
На старой пустоши появилась лошадиная туша. Па-
даль привезли издалека. Люди, не сходя с саней, скину-
ли тушу в снег и уехали. Лобастый несколько раз обо-
шел приваду, но лакомиться не стал. На следующий
день близ этого места наткнулся на свежий санный след
и лыжню, и даже не подходил к падали, хотя вечером
около нее настойчиво и призывно выла волчица. Под
утро к приваде пришел знакомый Лобастому выводок.
Он слыхал разноголосый вой и грызню зверей, но, охва-
ченный какой-то непонятной тревогой, бродил в отдале-
нии. На рассвете Лобастый увидел идущего от привады
волка. Он часто останавливался, отрыгивал пищу, мо-
тался из стороны в сторону. Наконец, волк упал и, не-
естественно изогнув тело, забил по снегу тяжелым хво-
стом. Внимательно наблюдавший за ним Лобастый бро-
сился в лог и, прикрываясь зарослями пихтача, замахал
прочь.
В лес около Раздольной Лобастый вернулся вместе
с молодой волчицей, когда уже сильно припекало весен-
нее солнце и в лугах под сугробами ворчали талые воды.
Волчицу он встретил еще в первые дни своего бегства.
Она пришла по его следу не одна. За ней неотступно во-
лочился долговязый матерый волчина. Матерого Лоба-
стый встретил неласково, и кровавая драка состоялась
в ту же ночь. Когда изодранный долговязый, заломив
под себя хвост, ударился в бегство, молодая волчица
подошла к возбужденному жаркой схваткой Лобастому
и, доверительно прижимаясь к его могучему телу, встала
рядом. С этого дня они всегда были вместе.
Свое первое логово волчица устроила в старой лесо-
секе, под самой Раздольной. Однако возникший вскоре
низовой пожар беспощадно расправился с лесосекой.
Молодая неопытная волчица, зачуяв беду, долго беспо-
мощно металась у логова и, в панике схватив одного
93
слепого волчонка, прорвалась через огненный вал. Но и
этот волчонок был мертв... Лобастый увел свою ослабев-
шую от материнской тоски подругу далеко от Раздоль-
ной. Лето и малоснежную холодную зиму волки провели
там, где некогда Лобастый коротал первую зиму с ма-
терью.
И вот опять настала весна. Волчицу потянуло в род-
ные края, в свой коренной район. Теперь ее логовом
стал сухой и укромный, густо заросший островок, зате-
рявшийся в моховом болоте километрах в пяти от Раз-
дольной...
Лобастый стоял на вершине высокой, горбатой пусто-
ши. Вся его поза являла величие дикой красоты уверен-
ного в своей силе зверя. Сейчас он был спокоен. Спокоен
так, как может быть спокоен не знающий себе равных
и свободный от преследования матерый волк.
Внизу протянулся прикрытый утренней тенью луг.
В спадавших в него ложках белели языки вешнего сне-
га. Влево луг убегал к поблескивавшим от крепкого
утренника крышам Раздольной, а справа упирался в
темную стену соснового бора. За лугом в гору влезало
яровое поле, отороченное на горизонте реденькой кисе-
ей березового колка, через который уже пробивались
лучи восходящего солнца.
Лобастый прищурился. На поле торчал трактор, око-
ло которого вот уже битый час возился тракторист.
В сотне метров от трактора бродило стадо здоровенных
лопоухих свиней. Они ковыряли талую землю и, визгли-
во хрюкая, гоняли друг друга по луговине. Лишь две из
них были несколько меньше своих товарок; на них-то
чаще всего и посматривал Лобастый. Случись эта встре-
ча в иное время, он не стал бы так долго медлить. Те-
перь же у него была семья и рисковать не хотелось.
Однако охотничье утро прошло неудачно. И теперь, ког-
94
да хоть и непосильная, но все же весьма реальная до-
быча была под самым носом, отступать было решительно
невозможно. Лобастый больше не мешкал.
Низко припав к земле, прикрываясь редкими кусти-
ками бурьяна, он стал быстро спускаться к лугу. Отре-
зав свиней от Раздольной, пошел открыто, не торопясь
и, словно пастух, старательно собирающий стадо, все
время заходил то в правую, то в левую сторону. Какая-
то из свиней, завидев надвигавшегося зверя, тревожно
хрюкнула. Все ее товарки, тупо уставившись на при-
шельца, замерли. А Лобастый, словно не замечая их смя-
тения, продолжал свои замысловатые маневры.
Животные не выдержали: с отчаянным визгом и хрю-
каньем они всем стадом кинулись наутек. Лобастый не-
брежным наметом шел сзади, стараясь как можно ближе
подогнать одичавших от страха животных к лесу. Свиньи
все больше разбегались в разные стороны. Каждая из
них, спасая свою шкуру, с дикими воплями неслась не-
весть куда, лишь бы подальше от страшной опасности.
Свинячий переполох привлек, наконец, внимание
тракториста. Он встал на крыло трактора и увидел что-
то совершенно необычное и непонятное. Волк и свинья
бок о бок трусили к лесу. Остальные животные были уже
далеко. И лишь одна избранница, словно в парной
упряжке со здоровенным зверюгой, казалось, весело и
беспечно совершала прогулку по полю. Будто найдя за-
кадычного друга, она ни на шаг не отставала от своего
рослого, склонившегося над ней кавалера и только от-
чаянные визгливые вопли выдавали ее страх. Цепко
ухватив свою спутницу за ухо, Лобастый продолжал бе-
жать к лесу.
Тракторист соскочил на землю и, выхватив из кабины
тяжелый ломик, пустился в погоню. Он бежал, тяжело
вихляясь по пахоте, запинаясь и посылая на волчью го-
95
лову отчаянные проклятья. Несмотря на то, что расстоя-
ние между ними медленно сокращалось, Лобастый не
обращал внимания на погоню. Он настойчиво тащил
свою жертву и вскоре скрылся в зарослях. Тяжело пере-
водя дух, тракторист остановился и, смачно сплюнув,
побрел назад. Еще долго слышался из леса медленно
удаляющийся голос плененной свиньи, потом где-то да-
леко в последний раз раздался ее истошный визг, и все
смолкло.
* * *
— Опять пожаловал! Живой, дьявол трехпалый!
Ийнокентий Федорович, еще раз глянув на четко от-
печатавшиеся по пашне волчьи следы, поднялся и забро-
сил за плечи новую тулку. Свинью, несомненно, задрал
старый знакомый. Это открытие взволновало и обрадова-
ло. Появление в эту пору в Раздольной матерого зверя
свидетельствовало о близости логова. Разыскать волчье
гнездо было давнишней мечтой. Кроме охотничьего ин-
тереса, это могло принести не маленький доход. Поэто-
96
му вечером на вопрос председателя, — не стоит ли сооб-
щить волчатникам, — Иннокентий Федорович ответил ре-
шительно: «Пока надобности не видно!»
За дело Кеша взялся круто, дома его теперь почти
не видели. Иной раз, захваченный дальней дорогой, он
не возвращался и к ночи.
За несколько дней Иннокентий Федорович обегал все
известные ему лазы и звериные переходы, обошел кре-
пи и хоронилища, где могла огнездиться волчица. И Ьсе
было напрасно.
— Ты где сёдни бегал? — встретила однажды Кешу
жена. — Опять, поди, на «Красный маяк» мотался?
А волки твои на Липовой горе коз дерут!
— Что-о? — насторожился Кеша.
— Вот тебе и «что-о»! Две козы сподряд у Ивана
Захарыча нарушили.
Наскоро отобедав, Иннокентий Федорович собрался
в поход. Пчельник на Липовой горе был в восьми кило-
метрах от Раздольной. Туда Кеша еще не заглядывал.
В сумерках позднего мерочного вечера на крыльце хуто-
ра в ослепительно белой, свежеотглаженной берендеев-
7 Вне закона	97
ской рубахе, в широких полотняных штанах его встретил
сам хозяин*
— А я тебя поджидал, Федорыч! В самый раз пожа-
ловал. Вымок ведь, заходи в избу.
— Нет, погоды Тут покурю сперва, — Иннокентий
Федорович тяжело опустился на завалинку.
— Слыхал? Заели меня, Федорыч, волки! По перво-
сти старшую козу уволокли. Тут я Шурку в пастухи на-
рядил. И надо же, не углядел парень! Вчера вторую
нарушили!
Кеша с невозмутимым видом частного детектива вы-
слушал жалобу, закрутил окурок каблуком в землю и,
направляясь за хозяином в темные сени, отдал первое
распоряжение.
— Завтра, Иван Захарыч, с утра скотину далеко не
пущай. Оглядеться надо!
Утром он, сопровождаемый пчеловодом, осмотрел
место происшествия. Метрах в трехстах от пчельника
средь зарослей липняка и невысокого пихтового леса
раскинулась ровная, как небольшое зеленое озеро, круг-
лая еланка. На ближней от пчельника кромке стоял ста-
рый погнивший сруб в три-четыре венца. Мимо него че-
рез елань перебегала малоезженная покосная дорожка
и в дальней кромке лужка, заскочив в узкую лесную
щель, терялась в зарослях.
По рассказам Ивана Захаровича, обе козы были
схвачены у дальней кромки елани и унесены прямо в лес.
От позавчерашней жертвы на примятой траве под де-
ревьями еще сохранились следы крови и белой шерсти.
При выходе дорожки из леса, на размокшей с вечера
грязи, Кеша увидел знакомый ему след. Трехпалый был
здесь сегодня утром...
Вернулся на пасеку Иннокентий Федорович сильно
98
уставший и огорченный неудачами. За весь день он не
нашел больше ни одного следа.
Оставалось одно: попытаться встретить трехпалого
здесь, на пасеке. Обе козы зверь унес почти в одно вре-
мя, да и сегодня утром побывал у пасеки. Такая пункту-
альность зверя не могла быть случайной. Вечером, за
медовухой, Кеша поделился своими планами с Иваном
Захаровичем.
— Придется, Захарыч, твою недойную приманкой ис-
пользовать.
— Ну, раз требуется, забирай! Под твоей-то охран-
кой куды она к бесу денется, — разом согласился Иван
Захарович.
— Мне бы вот еще веревку подлинше, да колышек.
— Ты, Федорыч, вожжи возьми. Они у меня ремен-
ные, в траве путаться не будут. А колышек я сейчас ра-
зом стешу!
Ранним утром Иннокентий Федорович отправился на
охоту. Придя на елань, он воткнул колышек на середине
луга и пустил привязанную к нему за вожжи козу на
выгул. Потом залез в старый сруб и стал ждать. В верх-
нем венце, обращенном к елани, был выем для оконца.
Из этой бойницы Кеша и вел наблюдение, лишь иногда
выставляя над срубом голову, чтобы осмотреть фланги.
Время потянулось томительно и скучно. Высоко
взошло солнце. Кеша устал, ему хотелось есть и курить.
Коза не проявляла ни малейшего беспокойства. Под
охраной она, видимо, чувствовала себя превосходно. Ке-
ша просидел до полдня, окончательно заголодал и поки-
нул засаду.
На следующее утро все повторилось. Коза возвраща-
лась на пчельник насытившаяся, довольная. Иннокентий
Федорович — голодный и огорченный бесплодным ожи-
данием.
99
7*
За ужином, приняв из-
рядную порцию медовухи,
Иннокентий Федорович
решил капитулировать.
— Скажи, какая неза-
дача, Иван Захарыч! Ви-
дать, отшатался зверь.
Посижу завтра еще зорю,
да надо домой пода<
ваться...
Утром от не в меру принятого угощения у Кеши бо-
лела голова. Сидя в своем «дзоте» и наблюдая за опосты-
левшей козой, он все чаще посматривал на вершины
деревьев, за которыми необычно долго задерживалось
солнце. Хотелось курить, и Иннокентий Федорович не-
сказанно обрадовался неожиданному появлению Шурки.
Соблюдая крайнюю осто-
рожность, Шурка рапор-
товал жарким шепотом:
— Дядя Кеша! Деда
велел вам завтракать ид-
ти. Голова, говорит, у не-
го обязательно болит.
Идите, я пока погляжу за
Милкой!
— Ладно, гляди. Еже-
ли что, ори пуще. Да не
таись, садись на сруб. Пу-
щай она еще пожирует, а
я через полчаса прибегу.
С этими словами Кеша
бойко зашагал к пчель-
нику.
...Лежавшему под раз-
100
лапистой пихтой Лобастому хорошо было видно и сидев-
шего на срубе мальчонку и быстро удалявшегося охот-
ника. Когда человек с палкой скрылся, Лобастый встал
и уверенно пошел по лугу.
Обалдевшая коза замерла и тупо воззрилась на при-
ближавшегося к ней зверя. Потом она с диким блеянием
бросилась в сторону и, давясь в ошейнике, распластав
упертые в землю ноги, в смертельном страхе забилась
на месте.
Все более возбуждаясь, Лобастый ускорял шаг, нерв-
но помахивал хвостом, по широкому кругу обходя свою
жертву. На застывшего в ужасе мальчонку он не обра-
щал внимания.
У Шурки язык словно присох. Вылупив немигающие
от страха глаза и крепко вцепившись в бревно сруба,
он не находил сил ни двинуться, ни кричать. И лишь
когда Лобастый с закинутой за спину козой скрылся в
зарослях, из Шуркиного нутра рванулся нечеловеческий
дикий крик.
Без шапки и босиком, с ружьем в руках Кеша летел,
словно на крыльях. За ним белым архангелом спешил
дед. Заметив подмогу, Шурка обрел дар речи.
— Волк, во-о-олк! Милку волк упер, де-е-да!
Иван Захарович хлопал себя по бедрам и, глядя
вслед убежавшему в лес Иннокентию Федоровичу,
стонал:
— Вожжи, паразит, уволок! Колхозные, небось, вож-
жи-то!
В это время из леса с вожжами в руках вышел Ин-
нокентий Федорович. Увидя его, дед просветлел. Береж-
но неся в руках вещественное доказательство волчьего
разбоя, Иннокентий Федорович еще издали кричал:
— Гляди, Захарыч, как обсек. У самого нашейника!
Словно бритвой отхватил, бандюга окаянный!
101
* * *
Погожим и тихим осенним вечером Барсуков с Гаем
на своре пробирался кромкой мохового болота. Дойдя
до вольчего лаза, Гай сильно натянул поводок и пота-
щил Ивана Александровича к острову.
Успокоив и привязав в стороне разгорячившегося
помощника, Иван Александрович внимательно осмотрел
волчью тропу. Среди множества следов он сразу нашел
и след трехпалого. Выходя из болота, тропа узкой щелью
прорезала заросли пиканов, малинника и крапивы, а у
подножия соснового увала терялась, словно таяла. Бар-
суков отвязал Гая и поднялся с ним в увал. Там он, ни-
чем не нарушая покой тихого вечера, просидел до самых
сумерек. Когда на острове раздались волчьи голоса, он
ухватил рукой морду Гая и, строго погрозив ему паль-
цем, стал вслушиваться в звериный концерт. Голоса слы-
шались отчетливо: на логове пела волчица и штук шесть
или семь прибылых. С трудом успокаивая рвущегося к
болоту Гая, Барсуков заспешил к дому.
Добравшись до Раздольной, Барсуков, несмотря на
поздний час, с помощью Иннокентия Федоровича разыс-
кал спящего дома связиста и, притащив его в почтовое
отделение, позвонил в город Василию Дмитриевичу.
Крича в трубку, Барсуков тыкал в грудь Иннокентия
Федоровича здоровенным указательным пальцем.
— Вот он тут стоит да совестится. Сам, видишь, хо-
тел управиться!.. Ага!.. Волчица с прибылыми... Сегодня
нашел, с Гаем... Да, в моховом болотце, на острове...
Складывать, думаю, надо! Только стрелков вези дель-
ных, человечка три-четыре. Место трудное...
Через день от Кешиного дома к лесу потянулась
пестрая вереница людей, похожая на партизанский от-
ряд. Во главе с ружьем за плечами вышагивал Барсу-
102
ков. Следом за ним, растянувшись по луговой дорожке,
шли охотники и человек пятнадцать отряженных колхо-
зом загонщиков. Шествие замыкала группа из трех дю-
жих ребят. Двое из них тащили катушки с флагами, а
третий вел на сворке здоровенного волчину.
На полпути до болота сделали привал, чтобы выслу-
шать последние напутствия Митрича.
— Ну, мужики, до времени никакого шума. И курить
потерпеть. Мы с Барсуковым пойдем с флажками окла-
дывать. Начнем гнать с дальней кромки острова. Пойдем
тихо. Только вначале я крикну: «Пошел!» Вот тогда
пойдете цепью и будете реденько похрустывать сучочка-
ми. Но глядите, мужики, чтобы не переусердствовать.
Ну, а уж если увидите, что волки через загон прорывать-
ся будут, тогда давайте духу во все глотки.
— Ясно! Это мы можем!
— Ну, а твоя задача, — обратился Василий Дмит-
риевич к сидевшему с волком парню, — до времени си-
деть с Гаем на увале и чтобы от вас ни звука!
По голубому полуденному небу летели белые комья
облаков. Не по времени горячее осеннее солнце то и
дело пряталось за их кудрявые завитки, и тогда по бо-
лоту бежали плотные тени.
Иннокентий Федорович, Воронцов и Птицын в ожи-
дании окладчиков молча стояли у волчьего лаза. Оклад-
чики вышли совершенно мокрые и вымотанные нелегкой
работой, но довольные. Круг был замкнут. Не мешкая
ни минуты, Василий Дмитриевич повел загонщиков на
свои места, а Барсуков, захватив висевший на сосне
зауэр, поспешил в стрелковую цепь.
Впереди стрелков лежало болото, на котором, играя
и переливаясь красками, волновались на ветру травы.
Кое-где торчали одинокие деревца — карандашник.
юз
С правой и левой стороны в болото уходили трепещу-
щие гирлянды алых флажков.
— Па... шо-о-ол! — голос окладчика донесся сначала
слабо, потом вдруг, осилив беспокойный шум леса, вы-
рвался на простор и уже окрепшим и басовитым
«о-о-о-л!», подхваченный ветром, полетел над болотными
травами.
По травам бегут темные волны. Все крепче лютует
ветер. И кажется, что во всей этой одичавшей пустыне
нет ни одной живой души, а только тревожно шумящие
сосны да стремительно летящие по небу облака.
Звери, хоть их и ждут, всегда появляются неожидан-
но. Волчица некоторое время внимательно вглядывается
в сосняк на увале. По обе стороны от нее в зарослях
малинника двигаются неясные контуры прибылых. Вол-
чица неуверенно двигается вдоль кромки острова, затем,
видимо, заметив колыхающиеся на ветру флаги, стре-
мительно исчезает в зарослях.
Томительно бегут минуты. И вот потревоженные Мит-
ричем звери выходят вновь. Теперь они легким наметом
по своей тропе устремляются прямо на стрелков. Впе-
реди, опустив голову, скачет волчица. За ней, сбиваясь
в тесной цепочке, путаясь в строю и вскидывая из травы
головами, спешат прибылые. Шагах в двадцати от стрел-
ков волчица неожиданно оседает назад и бросается в
в сторону, подставляя свой бок под барсуковский
тройник.
Одновременно с выстрелами на правом фланге за-
гонщиков поднимается суматоха. Сквозь шум леса слыш-
ны выкрики, свист, улюлюканье. Потом крики разом
смолкают.
«Ушел, подлец», Барсуков ясно представляет себе
лобастую башку матерого зверя, такой, какой он видел
ее в последние минуты давнишней декабрьской встречи...
104
Заговор
Надо же! Не раньше, не после навалилась на Мит-
рича хвороба! В поясницу ударило. Злится Митрич, с
домашними ссорится. Проковыляет к окну и все вгляды-
вается— есть какие весенние признаки или еще не
видно?
А весной пахнет. Чуть только выбьется из сил позем-
ка, и вот, пожалуйте, — солнышко...
Весенние размышления Василия Дмитриевича пре-
рвал телефонный звонок. О своем появлении в городе
докладывал Барсуков. Старый волчатник несказанно
обрадовался:
— Какие у тебя там еще дела? Бросай все ко всем
чертям и шагай ко мне. У меня, брат, дела поинтересней
твоих...
В комнате Василия Дмитриевича все было как перед
сборами в большую дорогу. Однако, поглядев на улы-
бающегося Барсукова, Василий Дмитриевич не без
грусти заметил:
— Ты, Ваня, на эту ярмарку не гляди. Маскарад
это! Для успокоения нервов. Как модно теперь звучит —
«психотерапия».
Барсуков вопросительно вздернул брови.
— Что смотришь? Думаешь, охотник, так и болеть
не обязан? Прихватило, брат, и здорово. Одно только и
утешительно, что болезнь с божественным названием:
«рай-ди-кулит».
С этими словами Митрич негнущимся поплавком про-
строчил комнату, забрал с книжной полки конверт и
такой же прямой, словно загипсованный, сел в кресло:
— Ну, слушай Кешино послание. Тут он поклоны
всем знакомым отвешивает, как в поминальнике... Так...
105
Ну вот, отсюда и начнем... «а еще, Митрич, сообчаю
тебе, что объявился трехпалый. На прошлой неделе за-
требовали меня в Устиновну Калининского району, кило-
метров тридцать от нас. Там у их волки озоровали.
Приехавши, я определил следы трехпалого и с им вол-
чицы, а поодаль от их следок переярка. Переярка я в
первый же заход на вабу и кончил, а со старшими по-
делать ничего не могу. Вот и пишу тебе, Митрич, об ока-
зании мне подмоги».
— Молодец, Кеша! Осторожен стал. Я тебе говорил,
Иван, что дельный из него охотник получится. Слушай,
что он дальше пишет!
«Сперва они к свиной туше ходили. А как я капканы
к приваде повыставил, за версту мои следья обходить
стали. Я ловушку-садок у одной фермы изладил, в книге
вычитал. Сделал все как надо, а они не зашли. Волчица,
было, сунулась, так по следьям видать — трехпалый ее
отогнал. А еще сообчаю, что теперь ихней житухе’ если
бы не скотское кладбище, совсем труба. Насту нет, снег
глубокий да рыхлый. Ни скота, ни лесной живности не
достать. Так вот они и определились на скотском клад-
бище у Петуховской фермы, это опять же в пяти кило-
метрах от Установки. Я то кладбище два раза сдалека
объезжал, а подступиться боюся. Чтобы, думаю, не от-
пугнуть. Травить бы их надо, а травить нечем...»
— Ну, что скажешь? — произнес Митрич бесстраст-
но, закончив чтение.
— Что ж, Василий Митрич, Кеша, конечно, поступил
очень правильно. Пропускать такую возможность никак
нельзя. Но тебе сначала подлечиться надо. Кончай со
своей райской болезнью да и поедем.
Василий Дмитриевич стрельнул на собеседника ко-
лючим взглядом и, резко вскочив с кресла, прямой и
строгий в корпусе, убежал к окну.
106

— Ишь, утешитель какой нашелся!
Сердито глядя в окно на таявшие на стекле снежин-
ки, Василий Дмитриевич не пытался скрывать своего
раздражения:
— Тебя как охотника спрашивают! Как ты считаешь
лучше поступить надо? А ты, меня жалеючи, охоту загу-
бить хочешь.
Тут Митрич повернулся к вконец растерявшемуся
Барсукову:
— Сегодня же оформляй командировку, выписывай
яд и немедля поезжай за Гаем. Сейчас в инспекции по-
лучена новая потрава — сторацетат бария. Пройдешь ин-
структаж, получишь ампулы и будешь знать, как с ними
обращаться.
Слушай дальше. Трехпалый — зверь не совсем обыч-
ный. Умнейший из умнейших и осторожнейший из самых
осторожных волков. И нас с тобой он околпачивал не
раз, чего там греха таить! К нему подход особый нужен.
На вабу он не пойдет, даже если твой Гай звать будет.
Это уже испытано. Флажить его тоже бесполезно. Уйдет.
Всякие ловушки и капканы — чепуха, на которой его не
проведешь. Остается привада и ее потрава. В этом деле
скверно то, что он чертовски осторожен ко всякому сле-
ду. Кроме того, со стрихнином он хоть и не знаком, но
на волчьем опыте напуган был здорово. Это обстоятель-
ство в расчет не брать невозможно.
Теперь поглядим на его слабые стороны. Голодно им
сейчас с волчицей? Очень голодно, и кладбище они за
всяко просто не бросят. Однако от следов твоих он уйдет
обязательно. А как зарядить мерзлую падаль ампулами,
да если еще она в глубокой ямине? Как же тут не насле-
дишь?! Подбросить потравленную птицу или поросенка?
А если он ее не возьм.ет при твоем даже санном следе?
108
Вот я и думаю, что тут нам без помощи Гая не обой-
тись. Это будет, по-моему, надежней. Попробуй-ка ты
вот как. Сыщи в колхозе посвежей приваду, свези ее на
кладбище, а Гая в сани с собой не бери. Перед этим кор-
мить его не надо. Ты отъезжай, а он пусть как следует
на приваде полакомится. Волки в первый день к падали,
конечно, не подойдут, но следом Гая заинтересуются и
приваду без внимания не оставят. А ты на следующий
день опять по кладбищу проедешь, а потом Гая туда от-
пустишь. Пусть наследит как следует да нажрется. И так
до той поры, пока к приваде не подойдут волки. Ну, а
как подойдут да позавтракают, считай — дело сделано.
Ты следующим же разом, как Гай отобедает, приваду-то
ампулами и заряди, да еще мелочь какую-нибудь под-
брось с потравой. Тут, Ваня, самое главное — приучить
их к твоему следу, что нет, мол, в нем никакой опасности.
А в этом деле вернее помощника, чем Гай и его следы,
не сыщешь.
Пообмякшие от ранней оттепели снега сковала цеп-
кая корочка наста. Под голубым шатром безоблачного
неба вот уже третий день разгуливал запоздалый моро-
зец. Прибыл он в Предуралье с попутным северным вет-
ром да и загостился.
Тихо в полях и лесах. Ниоткуда не дунет, а холодно.
Оделись куржаком после оттепели деревца. Взойдет
утром солнышко, старается, а за весь трудовой день
только что вершинник да пенек какой-нибудь на самом
солнцепеке и обогреет.
109
Опоздал Барсуков. В предпоследний день оттепели
прошла выпадка, а после нее на скотском кладбище
были волки. Схваченные морозцем следы Лобастого от-
печатались четко, словно вылитые из гипса. После того,
как ухватило талые снега крепким настом, волков не
стало. Не пришли они и на другое, и на третье утро.
Призадумались волчатники. Волков никто не трево-
жил, и не явились они к привычной кормушке по какой-
то своей причине. Третий день колесили охотники по
всем проселочным дорогам, а ни единого следа не ви-
дели.
Из передка кошевы торчат кисовые лыжи. Иннокен-
тий Федорович и Барсуков в белых полушубках и шап-
ках-ушанках сидят на сене, по обочинам смотрят: не
проглянут ли где когтистые следочки. Сегодня легче.
С вечера на простывшее за прошлые дни небо наползли
кисейные облака и хоть к утру и рассеялись, а за ночь
все же успели натрусить пушистую легкую порошу.
Время шло к полдню. Солнышко весело посмеива-
лось над вконец сморенным морозцем. День обещал быть
по-мартовски теплым. Барсуков, распахнув полушубок
и сдвинув на затылок шапку, все чаще поглядывал на
темнеющие за полем леса. Его уже давно томило со-
мнение.
— Федорыч! Ты в устиновских борах лосиных стоя-
нок не -знаешь?
— Нонче не был, не знаю. А лонись они в двух ме-
стах зиму отстаивались.
— Переходов-то нет нигде. Может, за лосей взя-
лись...
Некоторое время они ехали молча. Вдруг Иннокен-
тий Федорович разом осадил лошадь.
Такое если и бывает, то раз в жизни. Можно всю
но
жизнь прожить средь лесов и полей, а подобного никогда
не увидеть.
Метрах в двухстах от дороги, там, где бугрились за-
киданные снегом кучи соломы, на совершенно открытом
поле стоял огромный волчина. Освещенный яркими лу-
чами солнца, средь бесконечного моря сверкающего се-
ребром снега, он был великолепен. Роскошная шуба Ло-
бастого лоснилась, башку с короткими, остро поставлен-
ными ушами он высоко поднял.
Барсуков хорошо знал, что таилось за этим кажу-
щимся ленивым спокойствием матерого хищника. Мед-
ленно вытягивая из кошевы тройник, он не отрывал глаз
от зверя, отлично понимая, что теперь ни одно его дви-
жение не остается незамеченным. В этой немой дуэли
хозяином положения был Лобастый, поэтому действовал
Барсуков не очень уверенно.
Когда, наконец, над кошевой показался извлеченный
Барсуковым тройник, Лобастый, с неимоверной легко-
стью бросив свое мощное тело в сторону, скрылся за
копной соломы. Одновременно с его прыжком взметну-
лась с лежки волчица.
Барсуков не признавал неприцельную, рассчитанную
на случайный успех, стрельбу. Стоя в кошеве, он лишь
продолжал следить за удалявшимися по полю зверями.
Проскакав всего с сотню шагов, волки перешли на
рысь, потом остановились, постояли, медленно побрели
в сторону леса. Впереди теперь шла волчица. В сравне-
нии с ней шедший сзади Лобастый казался великаном.
— Вот это зверю-ю-га!—с нескрываемым восхище-
нием протянул Кеша.
— Да, хорош, ничего не скажешь! А ты, Федорыч,
не обратил внимания, какие они брюхатые? Нажрались
они где-то, вот что! — С этими словами Барсуков реши-
тельно полез из саней и загромыхал лыжами. — Ты да-
111
вай к дому. Гая не выпускай, чтобы ему ничего не пере-
пало, да и сам не корми. Пусть поголодает.
Кинув в кошеву полушубок и оставшись в одной те-
логрейке, он, забросив за плечи ружье, встал на лыжи
и, махнув Кеше рукой, сошел с дороги.
От волчьей лежки Барсуков пошел «в пяту», по вход-
ному следу зверей. Тропить по свежей порошке было
легко, и он шел ио крепкому еще насту ходко, размаши-
сто. Скоро следы привели к лесу и, пройдя по плотному
ельнику, потянули к блеснувшему средь деревьев про-
свету.
Тушу зарезанного волками лося Иван Александрович
увидел сразу. На белом снегу она выделялась, как чер-
ная, чуть припорошенная снегом земляная куча. Вокруг
нее и по соседнему с ней осиннику сновало множество
пернатых нахлебников. Завидя нежданного гостя, они
забеспокоились. Тревожно застрекотав, на вершину
осинника взлетело сразу несколько сорок. За ними с
громким карканьем поднялись вороны.
Снег у туши лося был выбит глубокими, обозначен-
ными синеватыми тенями, провалами и яминами. Такие
же темные провалы уходили в осинник, откуда, видимо,
и вышел преследуемый хищниками лесной великан. От
внимательных глаз охотника не ускользнула и покосная
дорожка — «зимник». Она чуть заметными припорошен-
ными снежком полосками тянулась через поле и, прохо-
дя совсем близко от лосиной туши, отворачивала в сто-
рону Устиновки. Сюда и спешил по насту загнанный
лось. Но выбраться на твердую дорогу ему не пришлось.
И всего-то каких-нибудь двадцать-тридцать шагов оста-
валось...
Барсуков вышел на запорошенный снежком зимник
и, почувствовав под лыжами приятную его прочность,
поспешил к дому.
* * *
Гай привык в охотничьих поездках к активным дей-
ствиям, а теперь вот уже которые сутки томился взапер-
ти. Больше того — вчера не было даже ужина! Получив
только удвоенную порцию хозяйской ласки, Гай коротал
ночь голодным. Утром хозяин зашел к нему в телогрей-
ке, с заплечным мешком за спиной и опять с пустыми
руками. Ведра с варевом не было. Обиженный еще с ве-
чера, Гай решил выдержать характер и навстречу хозяи-
ну даже не поднялся. Но увидев, что тот снимает висев-
шую с гвоздя сворку, вскочил мгновенно. Это уже дело!
Тут можно было простить любую голодовку.
8 Вне закона	113
От радости волчина прыгнул козлом в сторону, по-
пытался ухватить зубами конец собственного хвоста и
так толкнул Барсукова в грудь лапами, что тот едва
устоял на ногах. Попутно он успел несколько раз визг-
ливо зевнуть и, наконец, взметнув на полу задними ла-
пами мусор, вытащил Барсукова за поводок на улицу.
При подходе к лесу Гай получил полную свободу.
Сначала он очертя голову носился по твердому насту
широкого поля, потом побежал к опушке и сразу стал
серьезнее. В лесу Барсуков очень любил наблюдать за
своим питомцем. Там он заметно преображался и вел
себя так, как подсказывал ему инстинкт. Легкая, гра-
циозная рысь, какая-то особенно изящная насторожен-
ность на первый взгляд даже не гармонировали с мощ-
ным телосложением зверя.
Особенную ловкость и изящество Гай демонстриро-
вал при поимке мышей. Приходилось только удивляться
тому, каким невероятным слухом должен был он обла-
дать, чтобы заслышать пискнувшую где-то за десятки
метров, да еще под глубоким снегом, мышку-малютку.
Словно ведомый волшебным локатором, без малейшей
ошибки, приближался он к цели. А потом следовало не-
сколько крадущихся осторожных шагов , и — стремитель-
ная атака.
Однако сегодня продемонстрировать свое мастерство
Гаю не удавалось. Ни одной мышки. В лесу Гай, правда,
нашел белку, но что в ней толку? Лаять он не умел.
Постояв под деревом, на котором запрятался зверек, и
послушав его возню, Гай затрусил дальше. Потом он
встретил довольно свежие заячьи наброды и уже было
засуетился в поиске, но, услыхав свист хозяина, вынуж-
ден был бросить и эту охоту. Хозяин почему-то всегда
был против его увлечений зайцами.
Скоро до волчьего слуха долетели далекие голоса
114
птиц. Гай сейчас же остановился. Он ясно различил ворч-
ливое карканье ворон и дробную стрекотню сорок. Гай
вопросительно посмотрел на идущих по дорожке охот-
ников.
— Смотри, Федорыч! Это он, наверное, сорок заслы-
шал,— с этими словами Барсуков поднял руку, указав
Гаю нужное направление.
Получив хозяйское разрешение, Гай еще раз прислу-
шался и только тогда легкой рысью пошел прямо к ло-
синой туше. Охотники еще издали услыхали, как там
неистово заорали взбудораженные появлением волка
крылатые мародеры.
Разогнав птичью братию, Гай побродил вокруг туши,
тщательно принюхиваясь. Особенный интерес у него вы-
зывали волчьи следы. Но следы были старые, и он толь-
ко для порядка потыкал в них носом.
Утренняя прогулка неожиданно закончилась велико-
лепным завтраком. Получив хозяйское благословение,
Гай около часа ворочал неподатливые, схваченные моро-
зом останки животного...
Новый поход к лосиной туше ничем от вчерашнего не
отличался. Так же противно стрекотали сороки да на
осиновом вершиннике хохлились и ругали непрошеного
гостя вороны. Однако одно обстоятельство вызывало
живой интерес не только у Гая, но и у охотников. В даль-
ней кромке поля Гай нашел свежие следы своих со-
братьев. Волки там были, видимо, долго, потому что
успели натоптать целые тропы. Следы охватывали лоси-
ную тушу почти замкнутым кругом и только немного не
доходили до ведущей к Установке дорожке.
Гай нервничал, часто отрывался от завтрака, вновь
уходил к волчьим следам и только по свисту хозяина
возвращался обратно.
115
8*
На этот раз Гай закончил свой завтрак несколько не-
обычно. Выгрызть изрядный кусок из лосиной шеины не
представляло особых трудов, и к охотникам он явился с
заготовленной впрок глыбой превосходного мяса. Такая
рачительная хозяйственность просто обрадовала Барсу-
кова. Вот это молодец! Ловко придумал. Кусочек приго-
дится.
Надев брезентовые рукавицы, Барсуков завладел до-
бычей и уложил ее на берестовый лист. У самой Усти-
новки охотники разрубили мясо на несколько больших
кусков и, забравшись на скирду, основательно упрятали
его в соломе.
К ночи из «гнилого угла» поползли тяжелые тучи.
Под их теплым покровом так и не успел затвердеть раз-
мявший за день снежок. К утру на вчерашние следы
охотников пали первые лохматые снежинки. В полном
безветрии снежные хлопья опускались, словно нехотя.
Когда совсем рассвело, снег повалил сплошной белой
массой.
В это утро на лесном поле побывали волки. Следов
от них на снегу почти не было видно, зато на разворо-
ченной туше повсюду горели кровяные свежие оглоды.
На растащенных по сторонам костях пухлыми горками
громоздилась пороша.
Гай разволновался не на шутку. Вспахивая мордой
пушистый снег, он суетился около туши, отбегал по не-
видимым тропам в поле, возвращался снова и наконец,
минуя осинник, видимо, по выходному следу зверей,
устремился в лес.
Завидев неладное, Барсуков властным свистом оста-
новил его и тут же забрал на поводок.
— Ну, Кеша, настал и наш черед...
Не теряя времени, охотники вернулись к скирде. Мя-
со Барсуков извлекал из соломы в брезентовых рукави-
116
цах. Ловко орудуя остро отточенным топором, он заря-
дил четыре куска капсулами сторацетата бария и, уло-
жив их на берестяной лист, потащил на лесное поле.
У лосиной туши охотники вновь спустили Гая со свор-
ки. На этот раз волчина не стал терять времени на по-
иски и решил сперва как следует заправиться. Охотники
его не торопили.
Отозвав, наконец, волка и передав его Кеше, Барсу-
ков приблизился к туше и стал осторожно бросать по-
траву. Разбросанные им близ лосиных останков куски
мяса сейчас же затонули в пушистом снегу.
Оглядев результаты своей работы, Барсуков машисто
развернулся на лыжах и заскользил к стоящему на до-
рожке Иннокентию Федоровичу. Домой охотники шли
молча.
* * *
Уходя от опасности после встречи в чистом поле, Ло-
бастый знал теперь, что в районе его скитаний опять по-
явился заклятый враг. Быть может, в иное время он бы
немедленно бросил обжитые леса и ушел куда-нибудь
далеко. Но теперь Лобастый был не один. Теперь он не-
отступно следовал за своей упрямой подругой.
На старой, заросшей пихтачом и лиственным мелко-
лесьем вырубке волки дневали не первый раз. Повсюду
непроходимой стеной ершился малинник и заросли тако-
го «чапыжника», что через него и зайцу-то нелегко
было продраться, не то что какому-нибудь любознатель-
ному охотнику.
Добравшись до места, отяжелевшая от обильной пи-
щи волчица влезла на муравейник, раскидала его вер-
хушку и грузным калачом плюхнулась на мягкое ложе,
117
Постояв около подруги, Лобастый отошел в сторону, по-
топтался на старой лежке и, наконец, повернувшись
головой к входному следу, устроился на покой. Сон мате-
рого был тревожен и чуток. Скоро до его слуха донес-
лись далекие голоса кем-то потревоженных птиц. Лоба-
стый вскинул голову. Сорочья стрекотня и воронье кар-
канье неслось оттуда, где лежала туша лося. Скоро
птицы умолкли, но Лобастый долго еще лежал с подня-
той головой и, щурясь от теплого солнца, вслушивался
в тишину леса.
В течение всего теплого дня и всей наступившей хо-
лодной ночи волки не вставали с нагретых лежек. От
чрезмерной сытости зверей все еще тянуло ко сну и ле-
нивому бездействию. Когда совсем рассвело, с далекого
лесного поля опять пришли тревожные вести. Как и вче-
ра, там волновались сороки. Лобастый опять долго и
беспокойно вслушивался в их суматошную болтовню. На
этот раз к далеким голосам прислушалась и волчица.
Однако прошел еще целый день и полночи, прежде чем
она встала с лежки и решилась, наконец, покинуть об-
житое пристанище.
К лосиной туше волки подошли еще затемно. Обходя
ее с привычной настороженностью по широкому кругу,
они наткнулись на следы стороннего волка. Распутывая
его наброды, Лобастый долго ходил по полю и тут, при-
близившись к зимнику, увидел лыжню. Постояв в нере-
шительности, он вдруг круто повернул в обратную сто-
рону и рысью пошел прочь. Волчица насторожилась, но,
не почуяв никакой опасности, нехотя затрусила следом.
Голод еще был не велик, и волчица, не очень, видимо,
сетуя на осторожного друга, сама повела его к лесосеке.
На следующую ночь, когда голод уже основательно
давал о себе знать, а в потеплевшем воздухе кружились
первые вестники надвигающегося снегопада, волки осме-
118
лели. К лосиной туше по следам чужого волка волчица
подошла решительно, а когда обнаружила следы разбоя,
то за дело взялась с удвоенной алчностью. Успокоенный
смелыми действиями подруги, к завтраку, наконец, при-
ступил и Лобастый. Иногда он отрывался от еды и,
встав передними лапами на лосиные останки, подолгу
всматривался в ту сторону, где проходила ненавистная
и все еще тревожившая его лыжня.
Светало. Снег валил такой густой массой, что лежал
на широких спинах зверей белыми накидками. Надежно
прикрывающий следы снегопад окончательно успокоил
Лобастого. Свернувшись колесом на своей лежке, он
впервые за эти дни уснул глубоким, спокойным сном.
Даже тогда, когда вновь загорланили сороки, Лобастый
только навострил уши и, даже не поднимая головы,
сквозь сладкую дрему вслушивался в их далекие голоса.
Теперь он знал, кто тревожил крылатую братию, и раз
там, на лесном поле, прогуливался волк, не такой уж
страшной казалась напугавшая его лыжня.
К ночи в лес забралась поземка. Словно извещая о
своем приближении, по еловому вершиннику еще в ве-
черних сумерках она пробежала шумливым ветерком,
посдувала с ветвей снежные скопища и, скользнув книзу,
запуталась в зарослях. Добравшись до волчьих ухоро-
нок, поземка раздула, размотала снежные холмики, взъе-
рошила тугую волчью шерстину.
Первой с лежки поднялась волчица. Стряхнув с себя
остатки снежного одеяла, она потянулась, и не то по при-
вычке, не то от лихой алчности, но уж совсем не от голо-
да, снова направилась к лесному полю. Сначала Лоба-
стый следил за своей подругой, не поднимаясь с лежки.
Когда же она исчезла в зарослях малинника, неохотно
поднялся и побрел следом.
* * *
Плохо спалось охотникам этой ненастной ночью. Еще
с вечера, уловив первые признаки бурана, встревожился
пришедший со двора Иннокентий Федорович. Ночью,
когда за окнами в полную силу моталась шальная мете-
лица, Кеша не выдержал:
— Плохо ведь, Лександрыч!
— Хорошего мало!
Барсуков сел и, чиркнув спичкой, посмотрел на часы.
— Сколько? — спросил Кеша.
120
— Пятый. Нам, пожалуй, больше и не поспать. Се-
годня идти надо пораньше, к самому свету.
Изба просыпалась. Загорелся свет, заскрипела лучи-
на, а скоро и засвистел свою немудреную песенку туляк-
самоварчик.
Идти было трудно. В поле дорогу так передуло, что
она, постоянно теряясь, убегала из-под ног. Пришлось
встать на лыжи и идти целиной. Гай шагал по лыжне
сзади, проваливаясь по самое брюхо. Лес серой шумли-
вой стеной показался как-то неожиданно совсем рядом.
Отыскав накатанную дорожку, охотники скинули лыжи.
В лесном заветрии дышалось вольготнее.
Лесное поле встретило охотников неприветливо. До-
рожку здесь, правда, не задуло, а даже, наоборот, под-
мело, расчистило, и она бугрилась длинной лентой. Зато
навстречу дул и бросался колючим снегом ветер. Как
ни силились охотники разглядеть что-нибудь впереди,
так и не могли. Признаки пребывания волков на приваде
они увидели лишь тогда, когда поравнялись с лосиной
тушей.
— Гляди, были!—крикнул Иннокентий Федорович.
Волчьих следов почти совсем и не было. На снегу толь-
ко едва отсвечивали небольшие, свежо занесенные лун-
ки да местами, где их было особенно много, обозначи-
лись провалы.
— Взяли, Федорыч! Не могли не взять, раз на самой
потраве топтались,— с этими словами Барсуков встал
на лыжи и снял с плеч тройник. — Ты подержи Гая, а я
обойду кромкой. Если найду выходной след — крикну.
Иннокентий Федорович еле сдерживал тянувшего по-
водок зверя. Гай то нетерпеливо поглядывал вслед ушед-
шему к лесу хозяину, то энергично тянул к лосиной
туше.
121
Скоро на поле опять появился Барсуков. Следов в ле-
су не было. Иван Александрович растерянно развел
руками и, глядя под ноги, медленно пошел по дорожке.
Взволнованный Иннокентий Федорович поспешил навст-
речу. Гай, завидев хозяина, натянул поводок, но, пройдя
всего с десяток метров, неожиданно остановился и су-
нулся носом в сторону.
Тут Иннокентий Федорович обратил внимание на
уходившую из-под волчьей морды в открытое поле еле
приметную светлую полосу занесенных поземкой следов.
Между тем, вскинув запорошенную снегом морду, Гай
потянул в поле. Сдерживая зверя, Иннокентий Федоро-
вич силился всунуть валенки в лыжные ремни, но от
рывков волка оступался, лыжи разъезжались в стороны,
и он, оставив эту затею, обеими руками ухватился за по-
водок:
— Лександрыч! Гай на следу!
Подкативший Барсуков перехватил из Кешиных рук
сворку и, увлекаемый отчаянной потяжкой зверя, разма-
шисто побежал полем. Следы то ясной, ослепительно бе-
лой полоской бежали в снежную даль, то становились
совсем неприметными. Однако Гай ничуть не сбавлял
хода. Он шел ведомой одному его чуткому носу волчьей
тропой.
Поле кончалось. На опушке леса сквозь снежную
мглу летящей поземки Барсуков увидел большое темное
пятно. «Волк!» Однако Гай резко повернул в сторону и
потянул прочь. Барсуков, удерживая его, повернулся к
догонявшему Кеше:
— Федорыч, волчица!—и, не теряя времени, побе-
жал к лесу.
По лицу охотника текли ручейки пота, рука немела
от сдавившей ее в кисти сворки, а Гай все тянул и тянул
дальше.
122
Позади осталось лесное поле, широкая гряда ель-
ников, а след хищника, прямой и строгий, настойчиво
поднимался в увал. Потерять этот след уходившего от
привады зверя теперь было почти невозможно. В лесу
узловатая волчья тропа была ясна и отчетлива, и только
кое-где на открытых местах слегка расплывалась в снеж-
ном наносе. Трудно было поверить, чтобы отравленный
зверь мог так долго сохранять силы. Барсуков все пы-
тался отыскать в следах хоть какие-нибудь признаки
недомогания или слабости волка, но напрасно. Волчья
тропа по-прежнему была прямолинейной и ровной.
«Не взял! Обманул, ворюга».
Сзади стукнули и зашуршали лыжи. Послышалось
возбужденное дыхание Иннокентия Федоровича:
— Лександрыч, погодь малость. Дай дух перевести.
Теперь все одно никуда не уйдет! К Осиновке путь дер-
жит. В ней и зимой вода не стынет. Видал, снег глотать
начал?
— Где ты видел, что снег глотает?
— Да вон, под липняком. Ты в обход шел, не видел.
Барсукову было совестно за свою оплошность. Как
он мог так раскиснуть?
— Пошли, Кеша. А то я, признаться, думал, что он
опять отмотался.
В подтверждение Кешиных слов Барсуков скоро уви-
дел длинные полосы от выхваченного волчьим языком
снега и желтые нити тягучей слюны.
Волку изменяли силы. Тропа его стала неровной,
сбивчивой. В одном месте, потеряв равновесие, он спот-
кнулся и, мотнувшись в сторону с широко расставленны-
ми лапами, повалился назад. Однако зверь не сдавался.
От места падения Лобастый пошел неровным вихлястым
махом.
123
Впереди под горой забелели полоски покосов. Гай,
вывалив язык, что есть силы волок за собой хозяина.
В предвидении близкой развязки Барсуков остановил
рвущегося вперед волка и, передав его Иннокентию Фе-
доровичу, взял в руки ружье. Теперь он шел рядом со
следом и мог внимательно осматривать лежащую впе-
реди местность. Обзор был плохой. Повсюду лес был
захламлен буреломом и мелким кустарником. Поэтому
Лобастого он увидел совершенно неожиданно и очень
близко.
— Стой! Держи Гая!—взревел Барсуков. Но было
поздно. Гай так рванулся вперед, что Иннокентий Фе-
дорович выкатился вместе с ним на поляну и оказался
нос к носу с Лобастым.
На какие-то доли секунды все замерло.
Гай, тугой, как пружина, здоровый и сильный, стоял
словно вкопанный. Его настороженные уши, вскинутая
голова и внимательный взгляд выражали не столько
боевую готовность, сколько огромное любопытство и
даже недоумение. Сзади него, вкопавшись в снег лыжа-
ми, замер Иннокентий Федорович.
Всего в трех шагах перед ними сидел Лобастый. За-
слышав приближавшихся врагов, он собрал остатки сил,
приподнялся на слабеющих лапах. Его массивная широ-
колобая голова с плотно прижатыми к затылку ушами
и дрожащим оскалом безвольно клонилась к земле.
В холодном тусклом свечении зеленых немигающих глаз
чудилась неуемная тоска и бессильная злоба. В них
словно не оставалось места для страха.
С поднятым к плечу зауэром Барсуков осторожно
шагнул в сторону. Но, готовое свести с коварным врагом
многолетние счеты, ружье упрямо молчало.
124
Глядя на безвольно клонившуюся к земле голову и
конвульсивную дрожь, прошедшую по телу Лобастого,
Барсуков медленно опустил ставшее теперь ненужным
оружие. Лапы Лобастого дрогнули, подломились. Тяже-
лая голова сунулась книзу и ощеренной пастью зары-
лась в пушистый снег.
ОГЛАВЛЕНИЕ
5
8
20
25
31
41
55
64
82
86
92
105
109
Утренний разговор
На Говорухе
Лесная школа
Среди людей
На вабу
В кумачовом кругу
Снежной зимой
В одиночестве
Разлука
Зеленый фургон
Неуловимый
Заговор
Братья
Владислав Иванович Акимов
ВНЕ ЗАКОНА
Редактор А. М. Г раевский.
Художественный редактор
М. В. Тарасова. Технический
редактор Л. К. Крамаренко.
Кор ректоры Л. К. Крамаренко,
В. И. Чувашов.
Сдано в набор 11. VII. 67 г.
Подписано в печать 5. IX 1967 г.
Формат бум. тип. 1 70X108*/и. Бум. л. 4.
Печ. л. 8(усл.-прив. 11,2). Уч.-изд. л. 5,2.
ЛБ02336. Тираж 15 000 экз. Цена 27 коп.
Пермское книжное издательство
Пермь, К. Маркса, 30
Типография № 2 управления по печати
Пермь, Коммунистическая, 57. Зак. 1092.