Людмила Макагонова, Наталья
Серёгина
Коллекция заблуждений. 20 самых
неоднозначных личностей мировой
истории

© Людмила Макагонова, Наталья Серёгина, текст, 2021
© Рене Магритт «Сын человеческий»
© ООО «Издательство АСТ», 2021

Княгиня Ольга и князь Святослав
Другой взгляд на начало русской
истории

Святослав, наверное, самый знаменитый князь из династии
Рюриковичей и самый популярный правитель Древней Руси на
сегодняшний день. Это он презрительно бросал врагам «Иду на
вы», был бесстрашным воякой, всю жизнь проводившим в
походах, образцом русского воина. Однако современные ученые
полагают, что многое из того, что мы знаем о Святославе, – не
более чем миф и заблуждение. Историки и по сей день не могут
прийти к единому мнению о том, был ли он князем или всего
лишь воеводой, как выглядел на самом деле, и даже то самое «Иду
на вы» – тоже под вопросом!
Начнем с семейных тайн первых Рюриковичей. Мать Святослава
княгиня Ольга – самая первая и единственная женщина – правитель
Древней Руси. Все правившие Киевом и Москвой Рюриковичи – ее
потомки. А еще Ольга – одна из самых загадочных женщин в русской
истории. Если принять данные «Степенной книги» XVII века, то

получается, что вышла замуж она в 10 лет, а матерью стала аж в 49!
Загадка и ее имя: в русских источниках она – Ольга, а в западных –
Елена, упоминается и имя Прекраса…
Автор ее жития сообщает, что родом она была из простой незнатной
семьи лодочника, «языка варяжска». Звали ее не Ольгой, а Хельгой.
Она перевезла на лодке на другой берег реки охотившегося в тех
местах князя Игоря. Поняв, что перед ним не мужчина, а прекрасная
девушка, Игорь начал смущать красавицу, на что получил достойную
отповедь и больше приставать к Ольге не решался. Однако твердо
решил на ней жениться. В этой версии смущает то, как дочь простого
лодочника смогла так талантливо управлять огромным государством и
откуда у нее было знание придворного этикета Римской империи,
которое она продемонстрировала позднее. Впрочем, в одной из
рукописей XVII века говорится, что Игорь женился на дочери
половецкого князя, половчанке.
Иоакимовская летопись, которая известна только в пересказе
Татищева, сообщает, что Ольга была знатного славянского рода и звали
ее Прекраса, а имя «Ольга» она получила от Вещего Олега, который,
по легенде, и привел ее к Игорю. Типографская летопись XV века
передает слух, что Ольга и вовсе была дочерью Вещего Олега. А
чешский средневековый историк пишет, что она – его сестра.
Точно неизвестно и место ее рождения. «Повесть временных лет»
называет Ольгу уроженкой Пскова. Вот только в других источниках
она – основательница этого города. А на место ее рождения претендует
болгарская древняя столица Плиска. Кстати, на знатном болгарском
происхождении Ольги настаивали дореволюционные русские
историки.
Летописная версия гласит: в 945 году, во время очередного сбора
дани Игоря подвела жадность. Собрав с древлян все, что только
возможно, он вдруг решил, что было бы неплохо взять еще, и вернулся
в город. Древляне этого не вытерпели и убили князя. Ольга отомстила
за супруга, долго горевала, но взяла себя в руки и стала править при
малолетнем Святославе.
А дальше следует история о жестокой расправе Ольги над
древлянами за убийство Игоря. Но эта самая знаменитая месть нашей
древней истории тоже сегодня вызывает массу вопросов! О ней мы
знаем из русских источников, а вот при обращении к иностранным –

ситуация предстает совсем в другом свете… Византийский писатель и
историк Лев Диакон был убежден, что в смерти Игоря виноваты вовсе
не древляне, а… германцы, на которых Игорь отправился в поход! Это
германцы взяли его в плен и жестоко убили! Но самую поразительную
версию высказал историк и фольклорист XIX века Н.И. Коробко. Он
собрал и задокументировал народные предания, ходившие
в Овручском уезде, где как раз и располагался город древлян –
Искоростень. И они буквально переворачивают наши представления об
истории первых Рюриковичей. Народная память именно княгиню
Ольгу обвиняла в убийстве мужа и узурпации власти! Еще в XIX веке
в земле потомков древлян бытовало предание, что 7 лет Ольга
осаждала своего мужа Игоря, пока тот находился в Искоростене! То
есть древляне были союзниками князя, а вовсе не врагами. Это
косвенно подтверждает и Лаврентьевская летопись, когда говорит о
том, что древляне самостоятельно погребли Игоря со всеми почестями,
но зачем, если он был их врагом?! Вот такой вот разворот событий.
Однако почему Ольга решилась на убийство собственного мужа? О
том, что смерть Игоря была выгодна Ольге, свидетельствует
Иоакимовская летопись, которая сообщает, что у Игоря, помимо
Ольги, были и другие жены, от которых у князя могли быть дети,
которые впоследствии могли претендовать на княжеский престол,
создавая угрозу власти Святослава.
Когда Игорь погиб, Святославу было всего три года, и Ольга стала
регентом при малолетнем сыне. Любопытно, что дружинники
покойного князя сразу же признали новую правительницу. Но и после
совершеннолетия Святослава Ольга все равно осталась фактическим
правителем страны. Князь вырос настоящим воином, и при княжеском
дворе сложилось так, что Ольга стала пользоваться бо́льшим
авторитетом, чем ее чересчур воинственный сын. Пока Святослав
бо́льшую часть времени проводил в военных походах, власть над
страной была в ее руках. Она реформировала почти все сферы жизни,
создала стройную налоговую систему, провела административную
реформу, фактически создав весь государственный аппарат Древней
Руси. Она же начала и каменное строительство, посмотрев на то, как
легко горят деревянные крепости древлян. Ольга установила точный
размер налогов с каждого княжества, дату их выплаты и
периодичность. Все подвластные Киеву земли были обязаны его

платить, и в каждой административной единице государства был
назначен княжеский администратор – тиун. Некоторые исследователи
даже называют Ольгу Петром I своего времени.
Святослав же воевал с хазарами и к внутренним делам государства
интереса не проявлял. Отношения между матерью и сыном
испортились еще больше, когда Ольга приняла христианство и начала
уговаривать Святослава последовать ее примеру. Обращение княгини в
христианство состоялось в Константинополе в 955 году. Так она стала
первой правительницей Киевской Руси, принявшей новую веру,
оставив тем не менее свою дружину и подданных в язычестве.
По легенде, ее крестили византийский император Константин VII
Багрянородный и священник Феофилакт. При крещении Ольга
получила имя Елена. Вот только Константин Багрянородный говорит,
что в Константинополь Ольга прибыла уже крещеной! И здесь
историки высказали еще одну необычную гипотезу! А что, если на
самом деле существовало две Ольги? Ведь в ту эпоху на Руси
практиковалось многоженство. Не исключено, что на одной Ольге
Игорь женился в 903 году, а сына Святослава родила ему другая
Ольга… Этим и объясняется путаница с датами, согласно которым
замуж она вышла в 10 лет, а сына родила около 50! Так что не
исключено, что та Ольга, которая чинила зверские расправы над
древлянами, и та, что мудро правила Киевской Русью и была
причислена Церковью к лику святых, – это две разные женщины.
Не меньше загадок связано и с ее сыном. Согласно летописи
Святослав все детство находился при матери в Киеве, вот только на
самом деле, как и его предки, изначально он был новгородским
князем! Византийский император Константин Багрянородный около
949 года пишет:
«Приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы
являются одни из Немогарда[1], в котором сидел Сфендослав, сын
Ингора, архонта Росии». Фразу ученые часто толкуют как указание на
то, что Святослав был посажен в Новгороде еще при жизни отца. В
этом отрывке нам интересно не только то, что Святослав –
новгородский князь. Заметьте, император Византии, в которой с
большой дотошностью относились к титулам, имя Святослава
Константин приводит без титула! Точно так же – без титула «архонта»,
то есть правителя, Константин приводит его имя при описании визита

Ольги в Константинополь в 957 году. А вот сама Ольга – Эльга Росена
зовется архонтиссой, то есть верховной правительницей Русской
Земли. «Королевой Ругов» называет Ольгу под 959 годом и
западноевропейская хроника «Продолжателя Регинона». Российский
историк, специалист в области генеалоги Евгений Пчелов, уверен, что
«Ольга никогда не отдавала свою власть сыну. Она до смерти
сохраняла положение полновластной правительницы, а бурная военная
деятельность Святослава, буквально рвавшегося за пределы Руси, ясно
показывает, кто на самом деле управлял государством». Интересно, что
Святослав вернулся из очередного похода и раздал сыновьям уделы на
Руси только после смерти матери в 970 году, когда власть уже
полностью принадлежала ему. Современник Святослава Лев Диакон
тоже называет его не государем – «архонтом Росии», а «катархонтом
Тавров» и «катархонтом войска росов», то есть военным
предводителем, воеводой! А вот что писал о положении Святослава
историк XIX века Сергей Соловьев: «Можно сказать, что Святослав
никогда не имел на Руси значения князя: сначала это значение имела
его мать Ольга, потом сыновья его». И действительно: только в
договоре с греками, заключенном после смерти матери, у Святослава
появляется титул «Великий Князь Русский».
Да и в «Повести временных лет» Святослав предстает этаким
неутомимым, неприхотливым воителем, скорее воеводой, чем князем:
«Когда Святослав вырос и возмужал, стал он собирать много воинов
храбрых и легко ходил в походах, как гепард, и много воевал. В
походах же он не возил с собой ни возов, ни котлов, не варил мяса, но,
тонко нарезав конину, или зверину, или говядину и зажарив на углях,
так ел; не имел он и шатра, но спал, постилая потник с седлом в
головах, – такими же были и все прочие его воины. И посылал в иные
земли со словами: «Хочу на вас идти». Вот только как пишет
известный отечественный историк Сергей Цветков: «Историзма в этом
портрете не больше, чем в «исторических» полотнах мастеров
Возрождения, где античные герои щеголяют в доспехах итальянских
кондотьеров. Образ неутомимого князя-всадника, не расстающегося с
седлом даже ночью, вероятно, позаимствован летописцем из более
поздней дружинной поэзии XI–XII веков, любившей уподоблять
стремительные передвижения конных дружин бегу волков и гепардов».

На самом деле современники описывают Святослава либо в ладье,
либо вовсе пешим во время сражения. Да и излишнего героизма
реальный Святослав не проявлял: так, он далеко не всегда сам
участвовал в сражениях, а поручал командовать военачальникам. И
даже, по словам Льва Диакона, отказался от поединка с византийским
императором Иоанном Цимисхием, который должен был решить войну
между ними. Мало того, то самое легендарное «Иду на вы», которое он
бросал своим врагам, предупреждая о намерении напасть,
оказывается, в реальности он сообщил только один раз – тому самому
Иоанну Цимисхию. А на остальных нападал как положено – без
предупреждений.
Похоже, и его облик не более чем заблуждение. Князя Святослава
принято изображать с оселедцем – выбритым чубом на голове и
в шароварах. Такой облик основан, казалось бы, на словах его
современника Льва Диакона, лично видевшего Святослава: «он сидел
на веслах и греб вместе с его приближенными, ничем не отличаясь от
них. Вот какова была его наружность: умеренного роста, не слишком
высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими
глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными
волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но
с одной стороны ее свисал клок волос – признак знатности рода». Вот
только еще сто лет назад никто не стал бы рисовать Святослава этаким
запорожским казаком с бритой головой, чубом и длинными вислыми
усами. Такой образ князя стал популярен, как считается, скорее всего,
с подачи ярого антинорманиста академика Б. Рыбакова, чтобы
подчеркнуть отличие русов от скандинавов. Все дело в том, что такая
прическа была больше характерна для тюрков. Так выглядели,
например, правитель гуннов Аттила, булгарский хан Аспарух.
Но почему у русского князя – тюркская прическа? Все дело в том,
что на самом деле в переводе этого отрывка из Льва Диакона не все так
гладко. Вместо «безбородый», вполне допустим перевод «с редкой
бородой», а что касается того самого клока волос, то можно перевести
и что свисает он не с одной, а с двух сторон головы. Так этот отрывок
и переводили до XX века. Например, в «Истории России с древнейших
времен» Сергея Соловьева внешность Святослава описана так: «Все
волосы на голове были у него выстрижены, кроме одного клока,
висевшего по обеим сторонам, что означало его знатное

происхождение». Неслучайно именно таким выглядит Святослав и на
реконструкции одного из самых известных иллюстраторовреконструкторов Средневековья Ангуса Мак-Брайда. То есть на самом
деле князь Святослав выглядел не как казак или тюрок, а скорее как
викинг Рагнар Лобдрок.
И это неудивительно. Это была типично европейская прическа,
состоящая из волос, собранных в пучок. Часть головы могли
выбривать для того, чтобы удобнее было носить шлем. Такой хвост
был и дополнительной защитой под шлемом. Неслучайно именно
длинные волосы в европейской традиции стали признаком знатности и
принадлежности к военному сословию. У франкских Меровингов
длинные волосы были даже символом королевского достоинства. В то
же время бритая голова у германцев и славян была знаком раба. Вряд
ли русский князь согласился бы на подобное бесчестье. То, что
Святослав носил косу, а не оселедец, подтверждает и более позднее
свидетельство Жильбера де Лануа, посетившего Русь в XV веке: «В
Новгороде все заплетают косы. Мужчины – одну, женщины – две». На
рельефе из немецкого города Штральзунда примерно того же времени
у новгородцев заплетены в косы и волосы, и бороды. Есть икона
XV века «Молящиеся новгородцы», и там знатные русичи тоже с
косами. Эта прическа была характерна для элиты. То есть именно так,
вероятнее всего, и выглядел легендарный князь. Интересное
подтверждение этому нашли археологи в Новгороде – набалдашник
деревянного навершия в виде мужской головы. Прическа представляет
собой прядь волос, заплетенных в ту самую тугую косичку. В одеянии
Святослава также подчеркивается «бедность» его одежды и, наоборот,
хорошие, «богатые» доспехи и вооружение. Эта черта князя –
равнодушие к роскоши и любовь к оружию – историческая,
засвидетельствованная летописью и византийскими авторами. Он
одевается не как князь, а скорее как военный предводитель, воевода.
Один из самых знаменитых эпизодов в жизни князя Святослава
Игоревича – его победа над Хазарским каганатом. Летопись сообщает,
что в 964–965 годах воевал Святослав с вятичами на Оке и в 966 году
«Победи Святослав вятичи и дань на них вьзложи». Считается, что
своим походом киевский князь освободил несколько славянских
племен, включая вятичей, из-под гнета хазар, а самим хазарам нанес
удар в самое сердце их империи.

Вот только на самом деле это совсем не так! И никаких славян
добрый князь Святослав освобождать от злых хазар вовсе не
собирался. Археологи выяснили, что в то время, задолго до
раскрученного пути «из варяг в греки», именно Ока была основным
торговым путем, связующим Восток с Западом. Находки кладов
основной валюты того времени – арабских дирхемов – по ее берегам
исчисляются сотнями, а отдельных монет тысячами. Пути «из варяг в
греки» такие чудовищные объемы торговли и не снились. А
контролировали этот путь потомки народа – носителя археологической
культуры рязано-окских могильников, которые в летописную историю
вошли под именем Мещера. Археологи открыли их культуру еще
в XIX веке, и на сегодня накоплен уже огромный массив информации,
который позволяет говорить, что в V веке, задолго до Киевской Руси,
они создали на огромных территориях Центральной России
и Поволжья протогосударство, аналогичное европейским варварским
королевствам той поры, с которыми поддерживали тесные связи.
Классическая рязано-окская цивилизация сильно меняется после той
катастрофы, которую она пережила в VII веке, когда полчища
неизвестных врагов пришли на эти земли, пока мужчины-воины были
в очередном походе. Но тем не менее они смогли возродиться, жизнь
на разрушенных городищах оживает и, хоть и сильно изменившись,
рязано-окцы продолжают свое существование как Мещера. Они
контролируют торговлю по окскому пути, по которому огромное
количество арабского серебра – дирхемов идет на Запад. Это их арабыпутешественники описывают как руссов – жителей третьей Руси –
Артании.
Однако во второй половине X века все меняется. Поток серебра
в Европу сначала резко сокращается, а потом на рубеже X–XI веков
иссякает вовсе. И как раз это-то и связывают с экспансией киевских
князей в эти земли! Приблизительно в это время во второй раз было
уничтожено Тереховское городище, которое претендует на звание
столицы Артании – Арты. На городище обнаружены пачки спекшихся
в пожарище дирхемов, нетертые дирхемы как раз 960-х годов, весы,
гирьки и даже редчайшая подвеска с лично-родовым знаком
Рюриковичей, которая при ближайшем рассмотрении оказалась знаком
как раз Святослава Игоревича – боевой двузубец с крестом сверху.

Военные походы Святослава, похоже, направлены были именно на
Волго-Окский путь, он стремился его заблокировать ради
стимулирования пути «из варяг в греки». Это дело завершил уже его
сын Владимир походом в 985 году на булгар. Фактическое
уничтожение Окского торгового пути имело тяжелые геополитические
последствия для всего мира. Дело в том, что в Северной Европе долгое
время не было своих источников серебра, а именно оно было одним из
главных денежно-весовых эквивалентов. Поэтому и спрос на арабские
дирхемы был огромный. В 1006 году булгарское посольство просит
дозволения у Владимира торговать по Волге и Оке без опасений, то
есть возродить собственно окский путь, который Рюриковичи
уничтожили…
А недавно вышла статья известных отечественных историков И.
Гавритухина и А. Обломского, в которой ученые и вовсе говорят о том,
что на территории Московской и Рязанской областей тогда
сформировалась альтернативная Русь – государство вятичей,
противостоявшее Руси Киевской. Эту-то альтернативную Русь,
собственно, и разгромил князь Святослав. Вот такая вот история со
спасением славян и объединением русских земель…

Алиенора Аквитанская
Бабушка европейских монархов и секссимвол Средневековья

По меркам Средневековья она – нарушительница всех правил и
канонов: вместо того чтобы тосковать в стенах замка в ожидании
возлюбленного, она участвовала в Крестовом походе, сама
управляла сначала герцогством, а потом и королевством. Ну и,
наконец, совершила и вовсе немыслимое по тем временам:
влюбилась, развелась с надоевшим мужем – королем Франции, на
минуточку! А потом вышла замуж за любимого, стала королевой
Англии, воевала с собственным мужем и родила 10 детей. Она
была настоящим секс-символом Средневековья: ей посвящали
стихи, ее несравненную красоту превозносили многочисленные
трубадуры, даже когда ей уже исполнилось 70 лет…
До наших дней не дошло ни одного прижизненного портрета
Алиеноры. По описаниям современников она была невысокого роста, с
большими темными глазами и роскошными густыми медно-рыжими
волосами, которые то были собраны в тугой узел под сеткой, то
свободно падали на плечи. Она была свидетельницей расцвета

рыцарского века. И именно Алиенора и ее любимый сын, Ричард I
Львиное Сердце, стали символом женского и мужского начал в
рыцарстве.
Но Алиенора была одновременно и женщиной-легендой.
Современники королевы, познакомившие нас с нею, в большинстве
своем были монахами. В те времена их отношение к женскому полу
было враждебным. Может быть поэтому монах Альберик писал: «В
Антиохии все знали о распутстве этой женщины. Она вела себя не как
королева, а как уличная девка». К тому же хронисты не допускали, что
женщина может думать и действовать самостоятельно, что она может
давать советы и брать инициативу на себя как в политике, так и
в любви, посягая тем самым на властную роль, которую Бог вверил
мужчине, ее отцу и мужу, ее «сеньору». Женщину воспринимали как
существо второстепенное и подчиненное, что не устраивало Алиенору.
И потому хронисты описывали эту беспокойную женщину крайне
пристрастно, и дошедший до нас образ Алиеноры нельзя назвать
точным. К тому же они смешали легенду об Алиеноре с ее подлинной
историей.
Необычную судьбу ей диктовало само имя. Когда у аквитанского
герцога Гильома X весной 1122 года родилась дочь, он назвал ее
Алиенорой в честь жены Аэноры. С латинского Алиенора переводится
как «другая Аэнора». Позднее многие источники стали называть
королеву более современным именем Элеонора.
Девушка осиротела в 15 лет и стала богатейшей женщиной Европы.
Она унаследовала герцогство Аквитания, занимавшее обширные
территории на юго-западе Франции с полями, виноградниками,
мощными крепостями и процветающими портами. Аквитания
отличалась своими культурными традициями – здесь перемешались
итальянские, арабские и еврейские влияния. В XI веке все это
породило изысканную культуру трубадуров, которые впервые за сотни
лет сочиняли стихи не на латыни, а на родном языке, воспевая красоту
прекрасных дам. Первым из трубадуров считался дед Алиеноры,
поэтом был и ее отец.
По завещанию отца французский король Людовик VI Толстый
назначался ее опекуном до тех пор, пока Алиенора не выйдет замуж.
Людовик VI не мог упустить возможности присоединить к своим
землям Аквитанию и выдал Алиенору Аквитанскую за своего сына,

16-летнего Людовика VII Юного. Пока молодожены доехали из
Аквитании в Париж, они узнали, что король умер. Поэтому герцогиня
тут же стала королевой Франции.
По сравнению с блестящим аквитанским двором в Пуатье
королевский Париж выглядел тогда серым и скучным. Муж оказался
очень набожным, замкнутым и даже холодным. В детстве Людовика
VII готовили к церковному сану, воспитывая в монастыре Нотр-Дам.
Говорили, что он часами молится, носит под камзолом жесткую
власяницу и мечтает отправиться в Святую землю, чтобы воевать
против неверных. По словам хрониста, Людовик VII сразу же полюбил
красивую Алиенору почти чрезмерною любовью.
Пока ее супруг занимался государственными делами или ходил в
военные походы, красавица тосковала во дворце. Жизнерадостная
Алиенора старалась перенести в мрачный парижский дворец
праздничную атмосферу, которая царила при дворе ее отца, окружила
себя трубадурами, чем настроила против себя окружение короля.
Согласно источникам мать Людовика считала ее непостоянной и
плохой. Поведение Алиеноры считали неприличным и церковные
старейшины. Ведь она не была похожа на людей севера ни
внешностью своей, ни выражением лица, ни улыбкой. Но она осталась
в этом чуждом ей мире самой собой. Поначалу она практически не
имела никакого политического влияния при дворе, даже своей
вотчиной Аквитанией Алиенора не распоряжалась, Людовик назначил
туда своих людей. Именно король в 1138 году подавил вспыхнувшее
в Пуатье восстание горожан, создавших коммуну.
Когда 15-летняя сестра королевы Петронилла увела из семьи 56летнего графа Рауля I де Вермандуа, король впервые принял сторону
королевы и ее родни. Возмущенные родственники графа устроили
настоящую войну, в ходе которой погибло много ни в чем не повинных
людей. В городе Витри королевские войска во главе с Людовиком
сожгли церковь, где укрылись 1500 жителей, и они сгорели заживо.
Война продолжалась 2 года, пока не состоялась встреча аббата
Бернарда Клервоского с королевой, в результате которой был найден
компромисс. Алиенора, брак которой уже 8 лет оставался бездетным,
потеряла надежду стать матерью и поведала об этом Бернарду,
который пообещал, что если она перестанет дурно влиять на короля, у
нее будет ребенок. В итоге мир был заключен. А у Алиеноры

в 1145 году родилась дочь, получившая имя Мария – возможно в честь
Девы Марии.
Богобоязненного Людовика сильно мучила совесть за смерть
невинных людей, сожженных в Витри. Вернувшись в Париж, король
исповедался у аббата Бернарда, который ему внушил, что для
искупления вины тот должен отправиться на войну с неверными
в Палестину. К тому времени на протяжении почти полувека
Палестина и часть Сирии находились под контролем Европы, что не
устраивало местных мусульман. Собрав мощную армию, они
захватили графство Эдессу и угрожали захватить еще и Иерусалим.
Людовик со стотысячной армией двинулся в путь в мае 1147 года. С
ним ехала и Алиенора. По одной из версий, она сама уговорила мужа
не оставлять ее одну в скучном Париже, по другой – Людовик из
ревности не захотел оставить ее одну надолго. Алиеноре предложили
повозку, но она предпочла проделать путь в шесть тысяч километров
через Европу, Византию и Малую Азию верхом на коне. Ее
выносливость и отвага восхищали всех.
Однако есть и другие, более любопытные исторические слухи: будто
бы для поднятия боевого духа войска она выезжала ему навстречу в
костюме амазонки, который оставлял открытой грудь. Конечно,
Людовик вряд ли позволил бы жене такие вольности. Через год войско
Людовика VII вступило в сирийскую Антиохию, которой правил дядя
Алиеноры Раймунд де Пуатье. Здесь собрались храбрейшие рыцари
христианского мира, и сердце Алиеноры не устояло. Одни говорили
про ее связь с рыцарем Жоффруа де Ранконом, другие считали ее
любовником самого Раймунда. Близкое родство Алиеноры и Раймунда
сплетников не смущало. Однако этот слух, возможно, был уловкой,
поскольку Раймонд через Алиенору пытался убедить Людовика
использовать свою армию для нападения на фактический
мусульманский лагерь в соседнем Алеппо.
Есть и еще одна порочащая ее история. В той самой Антиохии
однажды в ее спальню проник неизвестный, она разделила с ним
постель. Кем был этот случайный любовник, остается невыясненным.
Хронист Матье де Пари писал: «Эта сумасшедшая женщина опозорила
себя, совершив супружескую измену с неверным, сыном дьявола», то
есть с сарацином. Возможно, это был ее дядя Раймонд, а может, это
было все выдумкой. Но Людовик явно обиделся на жену. Святую

землю они покинули порознь, узнав в пути о гибели Раймунда де
Пуатье в бою с сарацинами. Вокруг шептались, что любовь Алиеноры
приносит несчастье, и все увереннее называли прекрасную южанку
ведьмой.
По возвращении в Париж супруги помирились: у них родилась
вторая дочь Алиса. Однако прежнего доверия между ними уже не
было, и они совсем охладели друг к другу. Людовик вежливо, но
твердо отстранил жену от всех дел управления. Запертая во дворце,
она радовалась редким развлечениям, одним из которых стал визит
графа Анжуйского с семейством. Его сын, 17-летний Генрих,
любезничал с Алиенорой, которая была старше его на одиннадцать лет.
После отъезда анжуйцев Алиенора потребовала у мужа развода.
Людовику она как будто бы сказала: «Я думала, выхожу замуж за
короля, а на деле оказалось – за монаха». Официальным предлогом
стало то, что они находились в отдаленном родстве, что по церковным
канонам препятствовало браку. При этом из одного из посланий
Бернарда Клервоского Людовику следовало, что церковники при
заключении брака знали о том, что они находятся в четвертой степени
родства, но закрывали на это глаза. В марте 1152-го Алиенора
получила развод. Дочери остались с королем в Париже; за Алиенорой
были сохранены все ее земли, и она вернулась в родную Аквитанию.
В октябре 1154 года Стефан умер, что сделало Генриха владыкой
«Анжуйской империи», занимавшей всю Англию и половину
Франции.
Через полгода после свадьбы Алиенора родила первенца, названного
в честь деда Вильгельмом, и во второй раз получила королевскую
корону.
Следует
отметить,
что
Генрих
был
полной
противоположностью Людовика. Энергия Генриха была столь
неудержима, что никто из придворных не поспевал за ним. Во время
частых приступов гнева его обычно невыразительные серые глаза
вспыхивали огнем, а в лице, по свидетельствам очевидцев, появлялось
«нечто львиное». По наследству анжуйские предки передали Генриху
буйный нрав, а его дед, английский король Генрих I – склонность к
наукам.
Хронист Вальтер Мап писал: «Когда руки короля не были заняты
луком и стрелами, мечом или поводьями, он заседал в совете или
корпел над книгами». Наконец-то Алиенора нашла мужа под стать

себе. Она сопровождала его во многих военных походах, часто
оставалась наместником на французских землях, а находясь в Англии,
получала право на управление королевской казной, что доказывает
доверие Генриха к супруге.
С ним обдумывала проекты новых законов и принимала просителей.
Вся Европа смеялась над Людовиком: тот обвинял бывшую жену в
неспособности даровать ему наследника, а Генриху она родила за 13
лет пятерых мальчиков да еще трех девочек. Все они провели детство
в Пуатье на попечении слуг и нянек, а сама королева вела активную
светскую жизнь. Зачитываясь балладами о короле Артуре, она
основала в корнуоллском замке свой собственный «Круглый стол».
В 1167 году Алиенора родила последнего сына Джона и перебралась
в Пуатье, где создала «Двор любви» – кружок молодых рыцарей, дам и
трубадуров, которые вели себя в соответствии с правилами куртуазных
отношений. Куртуазной любовью считали проявление чувств
бесстрашного рыцаря к Прекрасной Даме, которая должна быть
неприступной. При обновленном дворе Пуатье частыми гостями
становятся философы, поэты. Здесь она встретилась с провансальским
трубадуром Бернардом де Вентадорном, их куртуазные отношения
продолжались 3 года.
Ее возлюбленный пел:
Что ж, пусть она свою любовь забудет,
Но в сердце раненом моем
Свидетельство любви жить вечно будет.
Возможно, любовь эта была не только куртуазной: несколько
трубадуров открыто хвастались близким знакомством с хозяйкой
«Двора». Еще больше было тех, кто от чистого сердца или ради
выгоды воспевал ее красоту, сделав Алиенору настоящим «секссимволом» Средневековья. Молва наделила ее множеством
любовников. Однако если многие романы королевы были выдумкой
толпы, то ее муж изменял ей на самом деле, при этом совершенно
открыто.

В первые годы брака Генрих боготворил свою жену. Но шли годы.
Постепенно влечение короля к супруге слабело, до Алиеноры стали
доходить слухи о многочисленных любовницах мужа. Королева
смотрела на эти похождения сквозь пальцы. Она понимала, что
пылкому молодому супругу скучно рядом с постоянно беременной
женой. К тому же романы Генриха были скоротечны и несерьезны. Но
у него появилась постоянная пассия, прекрасная Розамунда Клиффорд
– легенды называют ее дочерью булочника. Те же легенды повествуют,
как Генрих построил для своей возлюбленной лабиринт в Вудстокском
дворце, «чтобы коварная Элинор не погубила ее. Но та все же нашла
путь к центру лабиринта и заставила Розамунду выпить яд». На самом
деле надоевшая королю Розамунда ушла в монастырь, где и умерла
в 1176 году. Королева в это время была в заточении в замке Винчестер.
Розамунда родила от Генриха сына Джеффри. Внебрачных детей у
короля было больше десятка, но этого мальчика он любил особо.
В Англии стали поговаривать, что король может развестись
с Алиенорой и сделать Джеффри своим наследником. Окончательно
разрушили мир в семье два отцовских поступка.
В 1169 году Алиенора, навещая Аквитанию, вдруг узнала, что муж
втайне от нее заложил часть ее герцогства для достижения своих
политических целей. В начале 1170-х любимый сын королевы принц
Ричард должен был жениться на дочери Людовика VII Адель, с
которой был обручен с 8 лет. Но Генриху так понравилась
подрастающая невеста сына, что он сделал ее своей любовницей.
Свадьбу он не отменял, надеясь на богатое приданое Адель, но при
этом держал ее рядом с собой так близко, что она родила от него
мальчика. Такого поведения ни жена, ни законные наследники
простить не могли.
На смену страстной любви Генриха и Алиеноры пришла бешеная
ненависть. Король и королева серьезно поругались, после чего она
бежала в Аквитанию, забрав с собой старших сыновей, и возглавила
мятеж аквитанских баронов.
В 1173 году Генриху удалось захватить собственную супругу во
Франции, вывезти ее в Англию и на 16 лет заточить в замке Винчестер.
Заточение было достаточно комфортным. Алиенора все еще
продолжала оставаться королевой Англии и герцогиней Аквитании. Ей
оставили штат слуг, а охране велели предоставить узнице полную

свободу в пределах крепостных стен. Английский монах и хронист
Гервасий Кентерберийский писал: «Алиенора была очень умной
женщиной, рожденной в благородной семье, но очень ветреной».
Сыновья воевали с отцом полтора десятилетия. Одним из их
требований было освобождение матери. Генрих оставался
непреклонен, и Алиенора просидела в Винчестере до самой его смерти
в 1189 году. К этому времени умерли два ее старших сына, и престол
достался ее любимцу Ричарду, уже получившему прозвище Львиное
Сердце. Второе его прозвище – Ричард Да и Нет. Его он получил за
многочисленные нарушения им же заключенных договоров, прозвище
«Львиное Сердце» – не за храбрость, а за бешеный нрав.
Первым делом он распорядился освободить мать и с королевскими
почестями перевезти ее в Лондон. Ричард мало интересовался делами
королевства, поэтому от его имени Англией управляла 65-летняя
королева-мать. За десять лет у власти он суммарно не провел на
родине и года. По окончании третьего Крестового похода его постигла
неудача: Ричард попал в плен к австрийскому императору, который
скрывал это обстоятельство, и Алиенора терзалась от неизвестности.
Она разослала по всей Европе лазутчиков.
Легенда повествует, что трубадур Блондио, вместе с которым Ричард
часто писал стихи, услышал, как в одной из крепостей на берегу Дуная
кто-то поет сочиненную им вместе с королем песню.
Император потребовал огромный выкуп. После получения условий
освобождения короля был объявлен сбор средств на выкуп, всем
налогоплательщикам было приказано предоставить четвертую часть
своих доходов. Алиенора Аквитанская следила за выполнением
предписания. Когда стало ясно, что требуемую сумму не удается
собрать, было решено отправить императору 200 заложников до тех
пор, пока он не получит весь выкуп. Лично выбрав заложников и
собрав нужную сумму, 72-летняя королева доставила деньги в
Германию. Ричард был освобожден.
Ей не давал покоя вопрос о продолжении династии: ведь
тридцатитрехлетний Ричард все еще был холост. Современные
историки приписывают ему гомосексуальные наклонности. Алиенора,
которой к тому времени исполнилось 66 лет, лично отправилась
в Наварру, чтобы отвезти Беренгарию, будущую супругу Ричарда, к
нему в Мессину, после чего возвратилась в свои земли. За 10 лет брака

Ричард и Беренгария прожили вместе едва ли полгода. Более того, эта
английская королева ни разу в жизни не посещала Британские острова.
В 1199 году в Нормандии при осаде замка Ричард был ранен в шею и
скончался на руках своей матери.
После смерти Ричарда I на английском троне оказался самый
нелюбимый сын Алиеноры – Иоанн, прозванный Безземельным. Если
Ричард I вошел в историю как король-рыцарь: еще при жизни он стал
героем многочисленных песен во Франции и даже персонажем
арабских сказок, то правление Иоанна практически официально
признано одним из самых катастрофических за всю историю этой
страны.
После его коронации мать покинула Англию и переехала в родную
Аквитанию. Тем временем 16-летний внук Алиеноры – Артур
Плантагенет заявил о своих правах на английский престол. Он
заручился поддержкой Филиппа II, короля Франции, и начал вести
войну против Иоанна Безземельного. В ходе этой войны Артур осадил
замок Мирабо, где в то время жила Алиенора. Однако внук
недооценил мощь и энергию своей бабки, замок бы легко пал, если бы
Алиенора не организовала его оборону. Защитники держались
несколько дней до прихода Иоанна со своими войсками, и Артур был
взят в плен.
Неукротимая энергия не давала Алиеноре покоя. Она продолжала
активно участвовать в политической жизни, выдавая своих
многочисленных внучек за королей и герцогов во всех концах
христианского мира.
В 1200 году почти 80-летняя Алиенора совершила дипломатическую
поездку в Испанию, привезла оттуда свою внучку Бланку Кастильскую
и сосватала ее за будущего короля Франции Людовика VIII. В 1214
году Бланка родила сына, ставшего впоследствии самым почитаемым
монархом Франции – Людовика IX Святого.
В последние годы жизни Алиенора удалилась в аббатство Фонтевро,
где и скончалась в очень преклонном возрасте. «Бабушка
средневековой Европы» была похоронена рядом со своим мужем
Генрихом II и любимым сыном Ричардом.
Алиенора Аквитанская ярко воплотила в себе романтические черты
эпохи, связанные с культом Прекрасной Дамы, любовью, страстью и
их вечной спутницей – поэзией. Песню, которую пел Ричард Львиное

Сердце в заточении, по легенде, «Нельзя, мадам, такой красивой быть.
Кто видел вас, не мог не полюбить», можно посвятить ей.

Лукреция Борджиа
Дочь Папы Римского и главная
грешница эпохи

Эта женщина жила во времена Христофора Колумба, Франсуа
Рабле и Леонардо да Винчи. После себя она не оставила ни
гениальных картин, ни романов – ничего, что можно было бы
передать потомкам. И тем не менее всё же вошла в историю.
Историки до сих пор не могут сказать, какой в действительности
была эта женщина. На протяжении пятисот лет имя Лукреции
Борджиа являлось воплощением зла. Вот только дочь Папы
Римского
Александра
VI
не
была
той
развратной
отравительницей, которую в ней предпочитают видеть. Она была
женщиной, умудрившейся выжить не только в яме со змеями, в
которую в эпоху Ренессанса превратилась Италия, но и в яме со
змеями, которая называлась ее семьей. И это обстоятельство
сделало историю ее жизни еще более захватывающей.
Лукреция родилась в 1480 году. Ее отцом был кардинал и будущий
Папа Римский Родриго Борджиа, а матерью – его любовница Ваноцца
деи Каттанеи. Отношения с Борджиа принесла Ваноцце большие

дивиденды и помогли ей стать не только состоятельной женщиной, но
и хозяйкой постоялых дворов в богатых районах Рима. Кроме
Лукреции она родила кардиналу трех сыновей: Джованни (Хуана),
Чезаре и Джоффре. У будущего Папы Римского было восемь детей от
разных женщин, но эти дети, рожденные Ваноццей деи Каттанеи, были
его любимчиками. Из нескольких сохранившихся писем видно, что
мать Лукреции – женщина алчная и готовая на все ради положения в
обществе. Собственные дети ее мало интересовали. Исключением был
лишь средний сын, Чезаре, а к Лукреции мать относилась весьма
прохладно.
Девочке было всего двенадцать, когда ее отца избрали Папой
Римским. Он взял себе имя Александр неслучайно: его героем был
Александр Македонский, да и собственного сына он назвал Чезаре в
память о Цезаре, а дочь – Лукрецией в честь римской матроны,
избравшей смерть вместо позора изнасилования. На Александра VI
смотрели как на человека, способного провести Церковь через
опасные времена. Современный историк признавал его способности:
«Александр
VI
обладал
исключительной
хитростью
и
дальновидностью, удивительной способностью убеждать и умением
выходить из сложных ситуаций. Однако эти качества затмевались
пороками: непристойнейшим поведением, бесстыдством, ложью,
алчностью и непомерными амбициями, варварской жестокостью и
ненасытным сладострастием, не зря же наплодил он столько детей».
Но нужно сказать о благих делах этого понтифика. Именно Александр
VI заложил политику меценатства в эпоху Высокого Возрождения
Италии, которая сделала Рим и Ватикан настоящим музеем под
открытым небом. Папа покровительствовал таким гениям, как
Микеланджело, Рафаэль. Он же восстановил и поддерживал Римский
университет. На этом добрые дела папы заканчиваются. При
Александре VI Апостольский дворец Ватикана превратился в вертеп;
более чудовищного разврата Ватикан ни до, ни после папы Александра
VI не видел.
Нам мало известно о детстве Лукреции, ведь в начале карьеры
Родриго не хотел обнародовать факт наличия у него нелегитимной
семьи. Но главной фигурой в жизни Лукреции был ее отец. А лучшим
другом – старший брат Чезаре. Их любовь и преданность друг другу
были столь сильны, что Чезаре, как и самого Александра VI,

подозревали в инцесте и даже в убийстве из ревности своего брата
Джованни. Обвинение в инцесте следует рассматривать с сомнением,
ведь в те времена это было любимой темой итальянских сплетен.
Лукреция Борджиа была женщиной хорошо образованной для
своего времени. Другие женщины в лучшем случае были обучены
монахинями основам Священного Писания, а она свободно говорила
по-итальянски, по-каталонски, по-французски и знала латынь. Мало
того, Лукреция сочиняла стихи на этих языках, понимала греческий,
была обучена искусству красноречия, умела поддержать изысканную
беседу. Любила музыку, испанскую и итальянскую поэзию, собирала
испанские канцоны, произведения Данте и Петрарки. Как и положено
представительнице высшего общества, она выучилась прекрасно
танцевать. Так что Лукреция была обречена на успех в обществе, и
вряд ли кто-то мог догадаться, какими трагедиями это обернется. 13летняя дочь главы Ватикана превратилась в завидную невесту, и ее
отец прекрасно это осознавал. «Многие хотят породниться с семьей
папы через его дочь, и он позволяет им думать, что у них есть шансы.
Даже король Неаполя готов вступить в борьбу за ее руку!» – отмечал
кардинал Асканио Сфорца. Лукреция, как послушная дочь и сестра,
трижды выходила замуж, когда этого хотели Родриго и Чезаре. И
следующий зять оказывался для дипломатической работы кардинала и
его сына полезнее предыдущего. Что чувствовала тогда сама
Лукреция, остается только гадать, но, если принять во внимание
отсутствие каких-либо сведений о ссорах в семье Борджиа, можно
предположить, что Лукреция относилась к переменам в своей жизни
вполне равнодушно.
После первого замужества она стала графиней Пезаро. Несмотря на
обилие кандидатур на роль жениха Лукреции, Александр VI решил
остановить свой выбор на 26-летнем Джованни Сфорца. Объединив
таким образом свой клан с влиятельной семьей Сфорца, Папа Римский
получал мощную поддержку севера и центра Италии. Роскошная
свадьба состоялась летом 1493 года. Мнением самой Лукреции никто
даже не интересовался, ведь она выросла в мире, где мужское
верховенство воспринималось как должное. «Тому, кто хочет
поступать по-своему, не следует родиться женщиной», – писала ее
современница из клана Медичи.

Первый муж Лукреции был красив, обладал полезными связями, но
полностью зависел от могущественных миланских родственников
Сфорца, а потому ему, как и Лукреции, свободы выбора супруги не
предоставляли. Брачной ночи, полагавшейся по обычаю того времени,
не было, так как папа отложил официальное объявление о свадьбе,
может быть, по причине юного возраста новобрачной или из-за того,
что предыдущий жених Лукреции также приехал в Рим, чтобы заявить
права на свою невесту.
Через год 14-летняя Лукреция переехала к мужу. Отношения между
супругами были сложными. Когда Джованни находился в Риме, то
Лукреция жила в Пезаро; когда муж приезжал в Пезаро, она
возвращалась в Рим. И все-таки Джованни Сфорца дорожил своим
браком и Лукрецией: ведь она являлась важнейшим звеном,
связывавшим его с папой. Он хвастался послу Броньоло, что дамы,
имеющие доступ к понтифику, весьма полезны, но более других – его
жена. «Я отовсюду слышу, – писал посол, – что Лукреция имеет самое
большое влияние и для своего возраста чрезвычайно умна».
Известно, что позже по указу Александр VI Лукреция была
назначена губернатором городов Сполетто и Фолиньо, несмотря на то
что такой высокий пост мог занимать лишь мужчина с кардинальским
титулом. Однако если верить историческим свидетельствам, Лукреция
проявила себя как талантливый и мудрый правитель. Например, когда
вражда между городами Терни и Сполетто грозила перерасти в
кровавое противостояние, она нашла способ примирить противников.
Скорее всего, Александр VI, назначая свою дочь губернатором в
бунтующих городов, был уверен в ее уме и способностях. В его
отсутствие ей было доверено отвечать на письма в папской
канцелярии. Несомненно, такие мужские ее способности порождали
клевету из зависти.
Через 4 года семья Сфорца потеряла свое влияние в политике, и этот
союз стал ненужным для Борджиа. Отношения Джованни с семьей
Борджиа сильно испортились, когда он, по некоторым сведениям,
пытался шпионить за своими миланскими родственниками. Поэтому
Александр VI начал поиски нового претендента на руку дочери,
одновременно обдумывая, как покончить с ее браком. По версии
современника Лукреция успела предупредить супруга о готовящемся
покушении на его жизнь, и он успел сбежать в свои владения в Пезаро.

Александр VI убедил семью Сфорца в необходимости согласия на
развод, в качестве причины называлась импотенция мужа. Согласно
заявлению Лукреции между супругами никогда не было сексуальных
отношений, что было единственно допустимой причиной для развода.
Джованни в свою очередь утверждал, что жена клевещет на него, и
отказывался от развода. Ему предложили доказать свою невиновность
и, так сказать, продемонстрировать при свидетелях свои семейные
отношения, однако он не согласился. Тогда Сфорца пригрозили
Джованни лишить его защиты, если он не согласиться на развод. Ему
больше ничего оставалось, как вернуться в Рим и подписать
документы о своем сексуальном бессилии при свидетелях. В 1497 году
брак Лукреции и Джованни был расторгнут. Униженный и
оскорбленный на всю Италию, мужчина стал распространять слухи о
слишком близких отношениях Лукреции с ее отцом.
«А когда Его Светлость спросил, верно ли утверждение папы о
неспособности его осуществлять супружеские обязанности и о том,
что брак его с Лукрецией является, по сути, фиктивным, он
категорически возразил: «Это не так, ведь с женой у него была
регулярная интимная близость». Однако папа отобрал у него
Лукрецию, чтобы самому ею воспользоваться», – так описывал
поведение Джованни один из дипломатов.
После заявления Джованни слухи об инцесте пошли гулять по свету,
обрастая немыслимыми подробностями. Эти высказывания пошатнули
репутацию Борджиа так, что она уже никогда не восстановилась.
Предания гласят, что-то ли папа, то ли его дочь Лукреция владели
ключом, рукоятка которого заканчивалась незаметным глазу острием,
натираемым ядом. Гостя просили открыть этим ключом покои, где
хранились произведения искусства, он слегка оцарапывал кожу руки, и
этого было достаточно для смертельного отравления. Кроме ключа
у Лукреции была игла, внутри которой находился канал с ядом. Этой
иглой она могла в толпе погубить любого человека. Но нигде нет
упоминаний о том, что ее поймали хотя бы раз за этим преступлением.
После развода Лукреция покинула Ватикан и в сопровождении
прислуги удалилась в доминиканский монастырь Сан Систо. Никто не
знает, каковы в то время были ее чувства, но, должно быть, в душе ее
зрел протест. Один современник отмечал, что она покинула отца «как

нежеланный гость», другими словами, поссорилась с понтификом, по
всей видимости, из-за процедуры развода.
В начале 1498 года появились противоречивые слухи о том, что в
стенах монастыря девушка тайно родила ребенка. Предположительно,
его отцом стал единственный мужчина, который имел доступ к
Лукреции на протяжении нескольких месяцев, – Педро Кальдес,
администратор папского двора. В его обязанности входило
обеспечение обмена письмами между Лукрецией и ее отцом, а
поскольку письмами они обменивались чуть ли не каждый день, то
юноша виделся с Лукрецией практически ежедневно. Если бы
нашлись доказательства этой скандальной истории, то судьба
Лукреции была бы разрушена навсегда – ни один мужчина больше не
взял бы ее в жены.
Кальдеса нашли мертвым. Есть версия, что Чезаре заколол его
кинжалом в Ватиканском дворце у ног Александра VI. Однако
официальная версия случившегося заключается в том, во всяком
случае так заявлял папа в письменной форме, что Педро Кальдес
«прыгнул по собственной воле в воды Тибра». Тогда же, весной 1498
года, в семье Борджиа появился младенец Джованни. В 1501-м были
выпущены сразу две папские буллы: в одной говорилось, что
Джованни – сын Чезаре от неизвестной незамужней женщины. Вторая
булла – тайная – признавала, что римский инфант – ребенок самого
папы. Тайная булла была найдена в бумагах Лукреции после ее смерти.
Лукреция не упоминалась нигде, но возможно, Джованни и был этим
ребенком, рожденным Лукрецией от убитого любовника.
После смерти Александра VI Джованни переехал к Лукреции и ее
третьему мужу, где воспитывался как ее единокровный брат. Третий
муж Лукреции, герцог Феррарский, спокойно относился к Джованни, и
это может означать, что он и правда был ребенком самого Александра
VI от неизвестной матери, а ребенок Лукреции вполне мог быть
выдумкой сплетников или умереть в младенчестве. Выпущенные в
1501-м году буллы стали поводом обвинить Лукрецию не только в
связи ее собственным отцом, но и в связи с ее родными братьями.
Позднее даже появилось двустишие-эпитафия, написанное одним из
недоброжелателей:

Здесь якобы покоится Лукреция,
Александру – дочь, и невестка, и жена.
Спустя год после развода с графом Сфорца Лукрецию выдали замуж
за Альфонсо Арагонского, герцога Бишелье, из царствующего
неаполитанского дома. Клан Борджиа рассчитывал, что этот союз
положит начало дружбе двух могущественных семей и поможет
впоследствии заключить еще более выгодный брак – старшего брата
Лукреции Чезаре с Карлоттой, законной дочерью неаполитанского
монарха. Главной целью объединения домов было выступление против
их общего врага – Франции. Вот только план Борджиа не сработал.
Карлотта наотрез отказалась выходить замуж за Чезаре, а переубедить
ее не представлялось возможным. Тогда семья Папы Римского решила
«переиграть партию» и переметнуться на противоположную сторону.
В 1500 году Чезаре внезапно женился на Шарлотте д’Альбре, сестре
короля Жана III Наваррского. Таким образом, отношения Борджиа
с Францией смягчились, а вот Неаполь моментально превратился во
врага Папы Римского.
Брак с 17-летним внебрачным сыном короля Альфонсо позволил
Лукреции не только породниться с арагонской династией, что сулило
Борджиа прекрасные политические перспективы, но и сделал дочь
папы Римского хозяйкой состояния, которому могла позавидовать
любая европейская принцесса. Молодые поселились в Риме. Этот брак
оказался для Лукреции счастливым, супруги жили в мире и согласии.
В 1499 году Лукреция родила мальчика Родриго. Планы папы по
присоединению Неаполя к римским владениям не состоялись, и тогда
он объявил зятя изменником.
Хроники разняться, упоминая о последних днях жизни второго
официального мужа Лукреции. По одной версии, Альфонсо был кем-то
ранен и, заподозрив в покушении Чезаре, попытался избавиться от
опасного родственника. Но у него ничего не вышло. Зато Чезаре на
семейном приеме по какому-то ничтожному поводу придрался к
Альфонсо и тут же заколол его кинжалом. По другой версии – старший
Борджиа послал к нему наемных убийц, но Альфонсо выжил, и
Лукреция несколько месяцев заботливо выхаживала супруга. Однако

выздороветь окончательно Альфонсо все же не удалось. Чезаре
ворвался в его покои и задушил несчастного принца. Современник
писал об этом происшествии так: «Поскольку дон Альфонсо не
пожелал умереть от нанесенных ему ран, его удавили на собственном
ложе». Злые языки стали говорить, что Чезаре убил мужа сестры не
только потому, что тот препятствовал его союзу с Францией, но
и потому, что Альфонсо занял место в сердце Лукреции, которое ранее
принадлежало ему, Чезаре.
Лукреция очень тяжело переживала смерть Альфонсо. По словам ее
бывшего наставника, который был свидетелем обоих нападений, залы
дворца наполнились «стенаниями, рыданиями и завыванием»
несчастной вдовы. Ее вместе с маленьким сыном отослали в
провинцию. Вскоре она простила отца и брата и изредка писала им
письма, неизменно подписываясь «La Infelicissima» – «Безмерно
несчастная».
Отец и брат стали искать третьего супруга для Лукреции, который
смог бы удовлетворить их политические амбиции. И наконец
идеальный кандидат был найден. Это был 24-летний вдовец
Альфонсо I д’Эсте, старший сын и наследник герцога Феррары,
который имел тесные дружественные связи с Францией. У этого брака
тоже был определенный политический подтекст. Феррара находилась в
Северной Италии, где Чезаре был занят завоеванием городов, и
поэтому союз был очень полезен.
Сначала Альфонсо и его отец Эрколе отказывались от брака из-за
дурной репутации Лукреции. Их посол в Риме написал им, как она
оклеветала первого мужа и родила ребенка вне брака. Но давление
французского короля Людовика XII и огромное приданое в 100 000
дукатов вынудили их согласиться. Новый феррарский посол описывал
герцогу будущую невестку: «Мадонна Лукреция в высшей степени
умна и прекрасна, а также исключительно любезна. Она скромна, у нее
нежное сердце и прекрасные манеры. Более того, она истинная
богобоязненная христианка. Она очень красива, однако ее
очаровательные манеры поражают еще больше. Короче, характер ее
таков, что невозможно обнаружить в ней и следа греховности».
2 февраля 1501 года Лукреция в Феррару. Своего сына от второго
мужа, Родриго, она, согласно обычаю, не взяла с собой в новую семью.
Находясь в Ферраре, назначала интендантов в герцогстве Бишелье,

которые были исполнителями ее воли и обладали судебной,
полицейской, финансовой и отчасти военной властью на местах.
Когда Родриго исполнилось 9 лет, вместе с Изабеллой Арагонской
она выбирает ему наставника, которому дарит соответствующий его
положению костюм с лентами из бархата и черного атласа и огромное
количество новых книг. Она все время надеется, что сможет привезти
Родриго в Феррару. Но он умер от болезни в возрасте 13 лет. Когда ее
любимый брат Чезаре Борджиа был вынужден бежать от
преследовавших его врагов в Наварру, где правил брат его жены
Шарлотты король Жан, именно Лукреция взяла двух его внебрачных
детей, Героламо и Камиллу, под свою опеку и помогла им выжить. Их
мать или матери неизвестны. Когда дети выросли, Героламо стал столь
же безжалостным и жестоким, как и его отец, а Камилла в 1516 году
стала монахиней, приняла имя Лукреция и вела праведный образ
жизни до дня своей смерти в 1573 году.
Хотя семья Эсте пошла на этот брак неохотно, Лукреция со
временем сумела найти дорогу к сердцу свекра и мужа. Родственники
мужа защищали Лукрецию, уважительно высказывались о ней и даже
пытались помочь ее брату Чезаре, когда он был в плену у испанского
короля. В браке с Альфонсо Лукреция беременела 11 раз, но в живых
осталось лишь четверо детей. После смерти папы Александра VI в
1503 году брак потерял политическое значение, но Альфонсо не стал
пытаться избавиться от жены, хотя ему предлагали такой вариант.
В начале 1503 года Лукреция познакомилась с поэтом и
философом Пьетро Бембо, они вступили в долгую нежную переписку,
пересылая друг другу стихи и портреты. В Амвросианской библиотеке
Милана находятся семь ее писем на итальянском языке и два – на
испанском, а также прядь белокурых волос. Скорее всего, прядь
находилась в том письме, на которое Бембо ответил 14 июля 1503 года:
«Меня радует, что каждый день вы находите новый способ еще больше
разжечь мою страсть, как вы это сделали сегодня с тем, что еще совсем
недавно украшало ваше ослепительное чело».
С конца 1503 года они больше не встречались. Весьма возможно, что
связи между ними не было, а Лукреция была просто идеальной
возлюбленной поэта. Благодаря романтическому приключению
с Бембо Лукреция занимает почетное место в утонченной культуре
своего времени. Лукрецию обвиняли в любовной связи с

шурином Франческо Гонзагой, маркизом Мантуи. Их переписка
продолжалась вплоть до самой смерти Франческо в начале 1519 года.
Муж Лукреции был очень ревнив и знал о дружеских отношениях его
супруги с Гонзагой, но его уверили, что бояться нечего, ведь Гонзага
хоть и привлекателен, но после «французской болезни» стал
импотентом. Их переписка уничтожена, и историки не знают, была ли
эта любовь платонической или плотской.
Теперь Лукреция покровительствовала поэтам и художникам, и двор
д’Эсте был признан одним из самых просвещенных. Уезжая по делам
или на войну, Альфонсо оставлял управление герцогством жене,
которой помогал совет из десяти граждан. Людовик XII, настойчиво
требовавший дать отставку Лукреции после смерти папы, признал, что
«эта женщина из тех государынь, которые достойны соперничать с
королевой Франции».
К тому же оказалось, что она прекрасная мать и преданная жена.
Лукреция очень изменилась, стала религиозной, под тонкими
рубашками носила власяницу и постоянно ходила в церковь. Дети
росли в спокойной обстановке и получили прекрасное воспитание.
Лукреция была все также хороша собой. Лудовико Ариосто,
воспевший ее накануне свадьбы, вновь превозносит ее в поэме
«Неистовый Роланд»: «Своей особой красотой, своей великой
осторожностью она превосходит само совершенство». Жители
Феррары тоже не могут нахвалиться своей госпожой.
В 1518 году умерла 77-летняя мать Лукреции. После смерти
Александра VI она сумела заслужить всеобщее уважение и завещала
все свое громадное состояние церквам, больницам и детям бедняков.
Лукреция не могла попрощаться с матерью – у нее была очень тяжелая
беременность. Ей не было и 40 лет, а жизненных сил у нее не осталось.
Дочь умерла сразу после крещения, а у Лукреции началась родильная
горячка. Она получила от папы Льва X полное отпущение грехов.
Десять дней она боролась за жизнь, и все это время муж, с которым
они прожили 17 лет, не отходил от ее постели.
Лукреция Борджиа умерла 24 июня 1519 года и была похоронена в
семейном склепе. Альфонсо писал своему племяннику, как тяжело ему
«расставаться с дорогой и нежной спутницей, потому что она была мне
дорога и мила своими добродетелями и нежностью, объединяющими
нас»[2].

Евпатий Коловрат
Неизвестная легенда о русском воине

Сегодня Евпатий Коловрат один из самых популярных
исторических
героев.
Легендарный
воин,
отомстивший
захватчикам за погибель родной земли, давно стал символом
мужества русских воинов и несгибаемой силы русского духа.
Вместе с тем это, пожалуй, и самый загадочный герой
древнерусской истории. Ученые до сих пор ломают копья из-за
того, был ли он на самом деле или это литературный,
вымышленный персонаж. Да и что значит «Коловрат» – тоже
загадка.
Старую Рязань войска хана Батыя разорили и сожгли в 1237 году.
Евпатий Львович Коловрат был тогда в Чернигове по делам княжества;
вернувшись в Рязань, он увидел страшную картину: «…государей
убитых и множество народу полегшего: одни убиты и посечены,
другие сожжены, а иные потоплены». К нему присоединились
выжившие «…коих Бог сохранил вне города». Коловрат стал мстить

врагам и с небольшим войском (всего 1700 человек) делал это
настолько эффективно, что испуганные татары заговорили о воинстве
мертвых: появлялись они неожиданно, словно из-под земли, и
сражались отчаянно, словно не боясь смерти! Хан даже отправил
переговорщиков к рязанцам, но на вопрос «Чего вы хотите?» те
услышали от Евпатия Львовича: «Только умереть!» Хан Батый
выставил против русского богатыря брата своей жены Хостоврула, «…
а с ним сильные полки татарские». Но рязанский богатырь в поединке
убил и его, и других сильнейших татарских богатырей. Убить Евпатия
они смогли лишь странным способом (и это еще одна загадка,
связанная с Коловратом) – с помощью камнеметных орудий.
Пораженный отчаянной смелостью, мужеством и воинским
искусством рязанского богатыря, Батый отдал тело убитого Евпатия
Коловрата оставшимся в живых русским воинам и сказал: «О,
Евпатий! Если б ты у меня служил, я держал тебя у самого сердца!»
Так гласит официальная легенда, собранная из немногочисленных
уцелевших источников. И кстати, такого уважительного отношения к
убитым врагам за татаро-монголами до этого тоже вроде не
наблюдалось!
Согласно одной из версий, похоронен Евпатий Львович на Старой
Рязани 11 января 1238 года после отпевания в Рязанском соборе.
Ярославцы уверены, что погиб он у них на Берендеевом болоте.
Другие народные легенды уверяют, что могила Коловрата находится
в Старожиловском районе или даже неподалеку от подмосковного
Зарайска.
О подвиге рязанцев известно из нескольких источников. Это
знаменитая «Повесть о разорении Рязани Батыем» и рязанские
народные предания, изданные в XIX веке Московским обществом
истории и древности.
Вместе с тем многие историки сомневаются в том, что существовал
реальный рязанский боярин Евпатий Львович Коловрат. Ведь в других
летописях того периода о нем – ни слова! А к «Повести о разорении
Рязани Батыем» у ученых есть претензии: написана она позже, да и
автор путает имена рязанских князей, их родственные связи. Так,
названные в числе павших в битве с татарами Давид Муромский
и Всеволод Пронский скончались до татаро-монгольского нашествия.
Олег Ингоревич Красный, который, кстати, был не братом, а

племянником рязанского князя Юрия, не пал от татарских ножей.
Страшная гибель, приписанная ему автором «Повести», ждала спустя
33 года его сына Романа… На основании этого они заключают – и сам
Коловрат личность, конечно, легендарная, да и другие Коловраты
отчего-то не встречаются на страницах отечественной истории.
Но оказывается, род Коловратов никуда не исчезал – они живут и
сегодня, в том числе и в России! История этого рода уходит в Чехию,
Хорватию и Польшу. В Чехии с Коловратами до сих пор связано
множество мест: Коловратский дворец в Праге, сад Коловрат. Среди
представителей славного рода Коловратов высочайший канцлер
Чешского королевства, премьер-министр Австрийской империи и даже
кинопродюсер. Представители этого рода и сегодня входят в
родовитую элиту страны и носят графский титул.
Отечественный историк Александр Музафаров высказывает весьма
интересную гипотезу происхождения русского героя. Вполне
возможно, Лев Коловрат, отец Евпатия, происходил из этого древнего
славянского рода и приехал на Русь из Чехии. Основателем чешской
ветви рода считается Альбрехт фон Коловрат (1320–1391), чьи предки
были родом из села Коловраты, сегодня это городской район Праги. Он
родился за 8 лет до смерти Евпатия Львовича Коловрата и, вполне
возможно, был его двоюродным или троюродным братом. Говорят, что
если на его надгробии возникает роса, это означает, что ныне
живущим Коловратам что-то угрожает.
Но есть еще одна ветвь рода – польская – Коловрат-Краковские.
Польскую версию происхождения Коловратов подтверждают и
находки археологов на Старой Рязани, где жил сам легендарный
воевода. Экспедиция РАН обнаружила там керамику и даже горн
польского ремесленника с поставленной на обжиг посудой. Ученые
считают, что керамика типична для пограничной территории Польши
и России. А сам гончар-поляк был взят в плен во время похода
Ярослава Мудрого на Польшу в 1030–1031 годах. В результате
успешной военной операции князь возвратил Руси Червенские города,
захваченные польским королем Болеславом, был взят богатый полон.
Вместе с Ярославом Мудрым в походе участвовал и его брат Мстислав,
которому тогда принадлежали рязанские земли, входившие
в Черниговское княжество. Возможно, что этот гончар – часть полона
князя Мстислава. А возможно, и слуга кого-то из Коловратов. В то

время знатные люди не переезжали с места на место одни, за ними
всегда следовали их слуги. И это еще одна ниточка, связывающая нас с
польскими корнями рода Коловратов.
Вплоть до XIX века к дворянским книгам Киевской и Черниговской
губернии был приписан род Коловрат-Червинских, потомки которого
живут и по сей день. Напомню, что это именно в Чернигове был
Евпатий Коловрат, когда сожгли Старую Рязань. Интересно, что в
родословных многих русских аристократов в качестве предка значится
европеец, приехавший служить на Русь в XIII веке, то есть во время
жизни отца Евпатия – Льва Коловрата. Упоминание о предках,
попавших в нашу страну в это время, есть в родословных Хвостовых,
Кобылиных, Пушкиных и многих других. Этот польско-чешский след
приводит нас к еще одному поразительному открытию – так что же
значит «Коловрат»?
И польская и чешская ветвь рода единодушны: все дело в
прародителе обоих родов и их семейном гербе, который называется
Оссория. По общей и для чешских, и для польских Коловратов легенде
отважный рыцарь из этого рода однажды спас государя: он схватил за
колесо и остановил его повозку, которую понесли лошади. В награду
король пожаловал рыцарю прозвище Коловрат от слов «коло» – колесо
и «вратить» – «крутить», а также герб в виде колеса с восемью
спицами. Историк Александр Гаврилов предполагает, что, возможно, и
наш Коловрат мог иметь именно такой герб: модифицированное
развалившееся колесо и меч, который его укрепляет… Вот только
реальность менее романтична! Дело в том, что Коловратом называлось
колесо от прялки, эти-то колеса, скорее всего, производили в чешском
селе Коловрат, которое и было родовой вотчиной Коловратов, а его
сеньоры именовались по родовому владению. Кстати, чешские
Коловраты предпочитают писать свою фамилию на немецкий манер,
через букву «w», видимо, чтобы не именоваться графами Прялкиными.
Впрочем, откуда бы ни приехали предки Евпатия Львовича, сам он
родился уже на Руси и был русским воеводой. И здесь мы переходим к
еще одному малоизвестному источнику информации о знаменитом
герое – преданию окрестностей Старой Рязани.
Всего в 12 км от бывшей столицы Рязанского княжества находится
деревня Фролово, претендующая на звание его родины. О том, что
Евпатий Коловрат родился под Фроловым, известно из многих

дореволюционных источников, которые прямо указывают: место
рождения народного героя – Фроловский городок. Старожилы тут до
сих пор рассказывают множество преданий о Коловрате, которого
уверенно считают своим земляком, показывают, и где находилась его
усадьба. Это место на окраине Фролово и по сей день называется
«Городком». Мало того, экспедиция музея, расположенного
неподалеку, в рабочем поселке Шилово, подтвердила достоверность
народной памяти – где-то неподалеку действительно когда-то было
поселение того периода. Окрестности очень живописны – невысокий
холм и Черная речка, протекающая внизу, вода из которой, по
преданиям, исцелила Евпатия в детстве.
О Коловрате охотно рассказывают не только во Фролове, но и
в других окрестных деревнях: где-то он с татарами сражался, где-то в
засаде сидел. Всю информацию, которую удалось собрать историкам
во время этнографических экспедиций по окрестностям Спасской
Луки – той земли, которая связана с жизнью Евпатия Коловрата, они
опубликовали в книге «Евпатий Коловрат». Вот что пишет историк,
музейщик и археолог Александр Гаврилов: «Поражает то, что
о Евпатии Львовиче говорят они как о своем односельчанине: мол,
жил, у Засечья врагов побил, хана татарского посек… А как не
посечь, – говорит последний в Кутукове 86-летний старик, – жену с
детьми они у него порубили… и, вспомнив что-то свое и утерев слезу,
добавляет: – Как немцы… Интересно, что раньше в окрестных
деревнях, особливо в Грачах и хуторе Еремеевке, говорили, что войско
у него маленькое было – человек 100, и даже показывали синодик, где
все они переписаны были, мол, «убиенные погаными татарове
соратники Евпатьевы»[3]. Вот тебе и народная память…
Эти предания, сохраненные на родине Коловрата, по-новому
раскрывают историю богатыря и сообщают необычные подробности
из жизни того, которого некоторые источники называют Евпатий
Неистовый. Про Евпатия Коловрата записано и несколько вариантов
духовных стихов. Наиболее полный из них спела этнографам М.А.
Гуркина из села Константиново Шиловского района в 1979 году.
Жисть печальная настала,
Вот бы братцы помереть.

Что на свете происходит,
Тяжело кругом глядеть.
На Рязань, на город стольный
Злы татарове идут,
Многи царства разориши,
Полонивши честной люд[4].
Согласно этому духовному стиху, когда Коловрат возвращался из
Чернигова, не получив подмогу, он решился на страшную, с точки
зрения рассказчиков, вещь – поднял Проклятый меч. Эта история
подтверждалась и другими рассказчиками. Так, в деревне Слобода
пожилая женщина говорила этнографам, что Евпатий выпросил
Проклятый меч у русалки, с помощью него можно было управлять
необычным небесным воинством: и не боялись воины те ран, и не
знали усталости, одно только условие тому, кто поднимет воинов, тех,
что после смерти сам войдет в это воинство.
Вернемся к духовному стиху. Эти небесные воины и отправились
с Евпатием к Старой Рязани, но было уже поздно, город пал. И тогда
чудо-воины на крылатых конях решили вместе с ним мстить татарам.
Но Бог прогневался на них за это, отнял крылья у коней, а у воинов
померкли нимбы и мечи…
В этот миг мечи погасли,
Воины ж были что бессмертны,
Стали просто неживы.
Испугался тут Евпатий:
– Что я сделал сгоряча?
Ваши души загубил я
И свою не сберегу.
Божья воинства владыка
Отвечал ему в ответ:
– Трус два раза умирает,
Храбрецу же смерти нет[5].

Любопытно, что духовный стих, записанный на родине Коловрата,
не противоречит, а дополняет знаменитую «Повесть о разорении
Рязани Батыем». Лишенные крыльев кони хоть и не летели, но не было
их быстрей. А сами воины не были бессмертны, но не были и живы.
Стрелы их не ранили, кровь не текла. А когда погибал татарин, он
поднимался и становился в их ряды, воевать за русских. Но если
сносили голову святому воину, то сгорал он в лютом огне, а под ним
визжал конь. Вот такая вот «Игра Престолов» на древнерусский лад!
Далее рассказчица говорила, что погнались воины Евпатия на
крылатых конях, настигли одного из ханов и зарубили его. Подвели
татары машины камнеметные, стали метать камни и, хотя небесным
воинам они не причиняли вреда, убили камнем Евпатия. Но тут снова
грянул гром и загорелись волшебные мечи у небесных воинов, а у их
коней снова появились крылья. Встал и убитый Коловрат и обратился
к вражеским воинам:
Не ложусь я нынче в землю,
А на небо ухожу,
Но даю зарок пред Богом,
Что когда на Русский люд
Враг придет,
Восстану снова
Вместе с братию своей.
Если сил уже не будет
У детей моих, детей,
Я приду и буду сеять
Смерть среди врагов[6].
Может быть, именно от этой легенды, сохраненной народной
памятью, и пошло представление о Евпатии Коловрате как о
защитнике обиженных и покровителе воинов.
Ну а теперь вернемся к главному вопросу: а мог ли Евпатий
Коловрат
быть
вымышленным
персонажем?
Выдающийся
исследователь древнерусской литературы академик Д.С. Лихачев
считал, что «Повесть о разорении Рязани Батыем», вероятно, является

остатками великого наследия рязанского летописания, увы, не
дошедшего до нас. Мало того, литературный вымысел в нашем
понимании древнерусской литературе вообще был несвойственен.
Знаменитый советский искусствовед, специалист по древнерусскому
искусству Георгий Вагнер, уроженец окрестностей Старой Рязани,
рассказывал, что вплоть до революции 1917 года около трех вязов на
проселочной дороге из Исад в Старую Рязань служили панихиду в
память о славном воине Евпатии Коловрате, мстителе за родную
землю. То есть там была его могила, память о которой русские люди
хранили столетия. Он же писал: «Есть ли нужда в проверке легенды?
Она прекрасна тем, что в ней живет глубочайший патриотизм
рязанцев, живет память о великом прошлом, когда не только воины, но
и простые люди предпочитали умирать, но не сдаваться
басурманам»[7].

Борис Годунов
Первый избранный царь, или Трагедия
талантливого реформатора

Борис Годунов, пожалуй, самая оболганная, трагичная и
противоречивая фигура на российском престоле. Его образ
настолько затуманен различными сплетнями и легендами, что
тяжело создать правдивый исторический портрет первого
избранного царя. Сегодня его имя ассоциируется с убийством
царевича Дмитрия в Угличе и другими злодеяниями, в
большинстве которых он был, скорее всего, не виновен. Его
называли «рабоцарь», но это он был одним из самых талантливых
правителей, во многом опередив Петра I и действуя при этом более
мягко. Нездоровая атмосфера в боярских кругах, несколько
неурожайных лет, Смутное время и извержение вулкана в далеком
Перу помешали новой династии Годуновых закрепиться на

российском престоле, и история России пошла совершенно иным
путем.
О происхождении Бориса Годунова известно немного. Его отец был
вяземским помещиком средней руки, родители умерли рано,
воспитывал его и сестру Ирину, будущую царицу, дядя – глава
Постельного приказа[8] опричник Дмитрий Годунов. Несмотря на
связи дяди при дворе, Борис – классический «селфмейдмен»[9]. Будучи
неродовитым, он сделал блестящую карьеру в опричниках при Иване
IV, став ближайшим слугой грозного царя. В 1571-м он даже был
дружкой[10] на свадьбе царя с Марфой Собакиной. Сам Борис женился
на дочери любимого сподвижника Грозного и руководителя
опричнины Малюты Скуратова Марии, чем немало укрепил свое
положение при дворе.
У Бориса была сестра Ирина, девушка так же неординарная для
своего времени. В 1575 году в обход традиционного смотра невест она
становится женой второго сына царя – Федора, а Борис получает
боярство и дальнейшее продвижение по карьерной лестнице. Ирина
ухаживала за больным Иваном IV перед его смертью, и во многом
благодаря ей, несмотря на интриги бояр, влияние Годунова при дворе
только усилилось. Он и Богдан Бельский были рядом с царем в
последние минуты его жизни. Именно это и стало поводом для
сплетен при дворе о насильственной смерти Ивана IV – первом из
многочисленных убийств, приписываемых Годунову. Английский
дипломат Джером Горсей, который был приближен к царскому двору, в
своих мемуарах прямо обвиняет Годунова и Бельского в том, что они
убили царя. А летописец XVII века писал, что «царю дали отраву
ближние люди». Версия об отравлении Грозного проверялась при
вскрытии царских гробниц в 1963 году. Тогда ученые заявили, что в
останках действительно есть повышенное содержание ртути, впрочем,
объяснимое тем, что она входила во многие лекарства того времени, а
царь умер от естественных причин… Вот так первое из злодеяний
Годунова оказалось не более чем обычной сплетней.
После смерти Ивана Васильевича на трон взошел его сын Федор, тот
самый, который женился на Ирине Годуновой. Английский дипломат
Джайлс Флетчер вот как описывал нового царя: «Росту малого,
приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водянке; нос
у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в

членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти
смеется… Он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в
обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало
способен к делам политическим и до крайности суеверен». Агент
шведской короны Петр Петрей де Ерлизунда добавляет, что Федор «от
природы простоватый и тупоумный». Отец часто упрекал его за
отсутствие «большой охоты заниматься государственными делами и
приводить в лучший порядок управление», говоря, что он «больше
похож на пономарского, чем на великокняжеского сына». Постепенно
Борис Годунов стал фактически правителем при Федоре Иоанновиче.
Это он правил страной 13 лет из тех 14, что Федор был на троне. И
правил, надо сказать, весьма успешно.
Годунов проявил себя как очень талантливый государственный
деятель. Ему удалось вывести страну из очень тяжелого положения, в
которое она попала в последние годы правления Грозного после
поражения в Ливонской войне. За короткий промежуток времени
страна заметно поднялась. Борис Годунов развернул небывалое
строительство: построил много крепостей и более 30 городов, среди
которых Воронеж, Белгород, Саратов, Самара, Томск. Именно он для
защиты от Польши западных рубежей построил одно из самых
грандиозных сооружений допетровской Руси – Смоленскую
крепостную стену, «каменное ожерелье Земли Русской». В Москве он
построил каменные стены Белого города и стены Земляного города в
районе Садового кольца. В результате крымский хан, придя к Москве,
просто не решился штурмовать мощную крепость и отступил.
Во внешней политике благодаря своему дипломатическому таланту
он смог вернуть все земли, переданные Швеции в результате
неудачной Ливонской войны. Шла активная колонизация степных
районов. А размах колонизации Сибири и вовсе поражает! Годунов
велел вести дела с сибирскими народами только с лаской и дружбой,
сформировав тем самым то, что стало на долгие годы основой русской
политики по отношению к сибирским племенам. Возможно, благодаря
этому русским в результате и удалось выйти на берега Тихого океана.
Он ввел множество неслыханных новшеств. Так, при Годунове
в Москве был построен водопровод, приехало множество иностранных
специалистов. Некоторые источники говорят, что он хотел основать
первый университет. Он, а не Петр, первым отправил студентов за

границу. Восемнадцать молодых боярских детей были посланы
Годуновым «в Лондон, в Любек и во Францию учиться языкам
иноземным». Вот только никто из студентов обратно не вернулся, в
том числе и потому, что пока они учились, на их родине началась
Смута.
Годунов был четко ориентирован на Запад и даже первым сам стал
стричь коротко бороду, но никого к этому не принуждал. При нем
наступил своеобразный ренессанс российской культуры. А его дядя
стал чуть ли не первым в отечественной истории меценатом. Именно
Борису Годунову удалось добиться независимости русской Церкви от
Константинопольского патриархата: на Руси впервые появился свой
патриарх! Это имело огромное международное значение, к тому же
позволило нашей стране претендовать на статус правопреемницы
Византии.
У Ирины Годуновой с мужем были настолько теплые отношения,
что современники сравнивали их с Петром и Февроньей. Она стала
первой русской царицей, имя которой стояло рядом с именем царя на
жалованных грамотах. Она вела переписку с английской королевой,
которая называла ее «любезнейшею кровною сестрою». И это она
первой из русских государынь публично выступила с речью во время
приема константинопольского патриарха. Такого раньше на Руси было
и не представить! Вот только детей у пары не было. Их единственная
дочь Феодосия умерла во младенчестве.
После смерти Федора I бояре решили присягнуть Ирине. Но через
неделю она объявила о своем решении уйти в монастырь. Боярская
дума объявила о созыве Земского собора для выбора царя. В Думе
мнения разделились, но меньше всего там хотели Годунова.
Тут Борис воспользовался властным ресурсом и постарался
обеспечить подбор «правильных» выборщиков, а «неправильных»
в Москву просто не пускать. В результате среди выборщиков
большинство были дворяне и духовенство, поддерживавшие Годунова.
За него были и простые москвичи, которым он за свой счет
предусмотрительно отстраивал дома после бесконечных пожаров.
В феврале 1598 года Земский собор избрал его на царство и принес
ему присягу на верность. В Думе этого решения не признали, но и
боярам не удалось уговорить народ присягнуть Думе. Так Борис
Годунов стал первым избранным правителем в истории России. Он

несколько раз категорически отказывался от предложенного ему венца,
впрочем, современные историки считают, что это было скорее
ритуалом.
Интересно, что, вступая на престол, Годунов пообещал сделать все,
чтобы в его царстве не было бедных и обездоленных. Начал он свое
правление действительно многообещающе: сельский народ на год
освободил от податей, служилым людям выплатил тройное годовое
жалованье. Купцам даровал право беспошлинной торговли на два года.
Многих знатных дворян Борис пожаловал должностями и чинами.
Особенно старался наладить отношения с боярами, наградил даже
врагов.
Первые годы его правления историки называют золотым веком
царствования Годунова. Он старался вникнуть в проблемы каждого
края и каждый наделить необходимыми льготами. Так, в Новгороде он
освободил от налогов гостей и жителей посада. В Карелии вообще
ввел налоговые льготы на 10 лет. В Сибири освободил на год
инородцев от ясака[11]. Помощь получали вдовы и сироты, из тюрем и
ссылок освобождали заключенных и даже не казнили разбойников. Но
почему же такой замечательный царь не вошел в историю как один из
самых лучших правителей?
Противоречия, свойственные личности Бориса Годунова, явно
проступают даже в воспоминаниях современников о нем! Все
отмечают его внешнюю привлекательность: «Царь же Борис красотой
цвел и внешностью своей многих людей превзошел; роста был
среднего; муж удивительный, редкостного ума, сладкоречивый, был
благоверен и нищелюбив, распорядителен, о государстве своем много
заботился и много хорошего по себе оставил. Один лишь имел
недостаток, отлучивший его от Бога: к врагам был сердечно
расположен, а также неукротимо властолюбив; дерзал на убийство
предшествовавших ему царей, от этого и возмездие воспринял»[12].
То, что при располагающей внешности Годунов очень себялюбив и
корыстен и готов на все ради того, чтобы укрепить свою власть, пишут
и другие современники. Впрочем, это же можно сказать обо всех
других талантливых политиках всех времен и народов. Князь Иван
Хворостинин пишет, что Борис «лукав нравом», но зато борец с
мздоимством и укротитель лихоимцев. Старец Авраамий Палицын
отмечает, что он был «разумен в царских правлениях». Иван Тимофеев

обличал Годунова, но воздавал должное его правому суду и
миролюбию.
По мнению А.С. Пушкина, трагедия Годунова заключалась в
отношении к нему русского народа, который отвернулся от него. И
правда, в народном сознании первый избранный царь так и не стал
царем законным, так как только «царь по крови» является носителем
«Божьей благодати». Быть может, поэтому именно его винили во всех
несчастьях, случавшихся на Руси.
Не приняла его и аристократия. Даже после венчания самого
Годунова на царство представители более старых родов называли его
«рабоцарь», он все равно был им не ровня! Быть может, поэтому и наш
знаменитый историк Николай Карамзин пишет, что если бы Годунов
родился в семье монархов, то стал бы лучшим правителем мира.
То, что он был очень талантливым правителем и очень много сделал
для развития России, подчеркивают даже его заклятые враги.
Немецкий наемник Конрад Буссов, который состоял на службе
у Бориса Годунова, Лжедмитрия Первого и Сигизмунда Третьего, так
описывает царя Бориса: «Этот самый Борис Федорович Годунов
исполнял свои обязанности столь разумно и ревностно, что почти все
дивились и говорили, что на всей Руси нет равного ему по разумности,
поскольку он многие неисправные дела привел в полный порядок,
многие злоупотребления пресек, многим вдовам и сиротам помог
добиться справедливости».
Признает ум Бориса и другой иностранец, голландский купец и
дипломат Исаак Масса: «Каким образом Борис, не умевший ни читать,
ни писать, был столь ловок, хитер, пронырлив и умен? Это
происходило от его обширной памяти, ибо он никогда не забывал того,
что раз видел или слышал; также отлично узнавал через много лет тех,
кого видел однажды».
Историк XIX века Сергей Платонов, изучив документы той поры,
пишет, что между временем Грозного и временем Бориса была
огромная разница: «При Борисе московский двор стал трезвым и
целомудренным, тихим и добрым, правительство – спокойным и
негневным. Вместо обычных от царя Ивана Васильевича «грозы»
и «казни» от царя Федора и «доброго правителя» Бориса народ видел
«правосудие» и «строение». Но от «светлодушия» и доброты Бориса
было бы ошибочно заключать о его правительственной слабости.

Власть он держал твердою рукою и умел показать ее не хуже Грозного,
когда видел в этом надобность. Только Грозный не умел обходиться без
плахи и веревки, а Борис никогда не торопился с ними. На интригу
отвечал он не кровью, а ссылками; казнил по сыску и суду,
а «государевы опалы», постигавшие московских людей без суда и
сыска, не сопровождались явным кровопролитием».
Однако при всех своих заслугах и почитании, именно он вошел в
историю как кровавый убийца. Каких только преступлений не
приписывали Годунову! Сначала – участие в убийстве Ивана Грозного.
Его обвиняли и в отравлении Федора Иоанновича и собственной
сестры царицы Ирины, и в отравлении жениха собственной дочери –
герцога Ганса Датского, и много кого еще. Но ни единого
доказательства его вины ни в одном из этих преступлений до сих пор
нет. Самое громкое обвинение, бросаемое в адрес Бориса Годунова, –
убийство царевича Дмитрия, младшего брата царя Федора, последнего
Рюриковича на престоле.
Многие современные историки уверены, что Годунову эта смерть
была просто невыгодна. На тот момент царем был Федор Иоаннович,
царица Ирина была беременна, и Годунов не мог знать, что ребенок
умрет, а спустя несколько лет умрет и царь, не оставив наследников.
К тому же царевич Дмитрий вряд ли смог бы стать претендентом на
престол. Его мать была то ли шестой, то ли седьмой, незаконной по
православным канонам, женой Ивана IV. Зато проблем эта смерть
Годунову принесла немало. Она сыграла роковую роль в его судьбе и
наложила отпечаток на его репутацию в отечественной истории. При
этом историк Василий Ключевский, прямо обвиняя царя Бориса в этом
злодеянии, все же пишет, что он был умным человеком и талантливым
правителем.
А вот другой историк XIX века Сергей Платонов отрицал
причастность Бориса Годунова к убийству царевича Дмитрия. Он
считал, что документов, подтверждающих причастность его к
детоубийству, просто нет. Есть только слухи и необоснованные
обвинения, которые выстроились в официальную версию во время
правления Василия Шуйского, которому важно было убедить народ в
том, что царевич давно скончался, а так называемый «царь Дмитрий» –
самозванец. Самого же Годунова Сергей Платонов считал защитником
интересов государства и среднего класса.

Борис Годунов очень любил своих детей – сына Федора и дочь
Ксению и уделял им много внимания, что, в общем, для правителей
того времени было нехарактерно. Его наследник был очень умным и
талантливым, получил самое блестящее образование того времени,
править страной его готовили с детства лучшие русские и европейские
ученые. Даже Карамзин потом назвал его «первым плодом
европейского воспитания в России». Кто знает, как сложилась бы
история, если бы он правил Россией. Но царевич Федор вошел в
историю не как правитель, а как первый русский картограф: он сам
составил первую карту русских территорий.
Царя, похоже, крайне тревожило будущее его детей и то, сможет ли
его сын взойти на престол после него. Конечно же, волновался Борис
неспроста, причин сомневаться в верности бояр было более чем
предостаточно. Постоянное напряжение сказалось на здоровье
Годунова,
он
начал
болеть,
подозрительность
приобрела
параноидальный характер. Расцвел сыск, возглавляемый троюродным
братом Бориса Семеном Годуновым – человеком жестоким и
энергичным. А в народе поползли слухи, что царевич Дмитрий жив…
Однако окончательно династию Годуновых в глазах народа сгубил
великий голод 1601–1603 годов. В начале XVII века из-за извержения
вулкана Уайнапутина в Перу на планете начался малый ледниковый
период. Резко похолодало везде, замерзало даже побережье Черного
моря. На Руси три года подряд были неурожаи, есть было нечего, и это
привело к катастрофе. По свидетельству современников, в одной
только Москве за три года от великого голода погибли 120 тысяч
человек. Очевидцы утверждали, что вымерла треть царства
Московского. Доходило до людоедства.
Борис Годунов делал все что мог, даже пошел на беспрецедентные
меры – открыл царские амбары, чтобы накормить умирающих людей,
бесплатно раздавал хлеб.
Его современники по-разному оценивали то, как власти помогали
голодающим. Голландский купец и дипломат Исаак Масса считал, что
раздача милостыни лишь усилила голод в Москве, ибо в столицу
потянулся нуждающийся люд со всей округи.
Впрочем, меры Годунова его русские современники оценивали
иначе: «А на Москве и в пределах ея ели конину, и псы, и кошки, и
людей ели, но царскою милостынею еще держахуся убогии…»

Помощь голодающей бедноте в самом деле имела неоценимое
значение. Однако царских запасов не хватило, чтобы накормить всех.
На этом бедствия не закончились: началась эпидемия холеры.
В народе кипели недовольство и едва сдерживаемая ярость. То и
дело вспыхивали бунты. На дорогах бесчинствовали казаки, в лесах
разбойники. Начались массовые восстания. Самое крупное охватило
20 уездов юга и центра России. Численность отряда Хлопка
составляла порядка 600 человек, повстанцев повсеместно
поддерживало крестьянское население. Все тот же Иссак Масса писал,
что в народе активно ширились слухи, будто знатные господа имеют
хлеб в закромах, но специально его придерживают и не продают. И вот
тут-то случилось самое страшное и самое холодное лето в русской
истории. В июле 1604-го на улицах лежали сугробы, доходившие
взрослому мужчине до колена. Это поражало приехавших в Москву
иностранцев. Крестьяне летом ездили на зимних санях с полозьями.
Холод стоял такой, что птицы падали на лету. Ни о каком урожае и
речи быть не могло. Люди понимали, что это конец…
Великий трехлетний голод и морозное лето 1604-го поставили под
угрозу гибели само русское государство, начался период, который в
историю войдет как Смутное время. Поползли слухи, что бедствия
ниспосланы за грехи Бориски, за то, что он незаконный царь. А есть
царь законный – выживший царевич Дмитрий.
В октябре 1604 года Лжедмитрий I с горсткой поляков и казаков
пошел на Москву. Народ встречал его с воодушевлением, остудить
которое не смогли даже проклятия московского патриарха. В образе
Лжедмитрия I много черт, которые до сих пор ставят историков в
тупик. То, что он и есть подлинный царевич Дмитрий Иоаннович,
пожалуй, самая непопулярная версия. Тем не менее ее придерживался
историк Николай Костомаров, который считал, что Дмитрия было
проще спасти, чем подделать. Однако сегодня наиболее популярная
гипотеза гласит, что Лжедмитрий I – это беглый монах Чудова
монастыря Григорий Отрепьев. Это же была и официальная версия
правительства Бориса Годунова.
Противники отождествления Лжедмитрия и Григория Отрепьева
обращают внимание на европейскую образованность первого
самозванца, чего трудно было бы ожидать от простого монаха, его
умение ездить верхом, легко владеть конем и саблей. Да и сам

Лжедмитрий возил с собой некоего монаха, которого выдавал за
Григория Отрепьева, доказывая таким образом, что грамоты царя
Бориса лгут.
Еще один немаловажный аргумент – его, мягко говоря, необычная
внешность – бородавки на лице и руки разной длины. С такими
чертами его сложно было не опознать. А в Москве было немало людей,
лично его знавших, включая патриарха и многих думных бояр. Что им
стоило изобличить самозванца?
Пролить свет на загадку личности царя Дмитрия Иоанновича
ученым помогли архивы Ватикана! В них удалось найти подлинное
письмо Лжедмитрия I римскому папе. Ученые тщательно исследовали
его и пришли к неожиданному заключению: по характеру ошибок и
манере написания отдельных букв они пришли к выводу, что
самозванец, переписавший по-польски письмо, заранее для него
составленное, был русским человеком, получившим церковное
образование, возможно, москвичом. То есть опять же эта версия
подтверждает гипотезу о том, что он – Григорий Отрепьев.
В 1966 году американский ученый Ф. Барбур нашел в Дармштадте
неизвестный ранее портрет самозванца. На нем стоит латинская
надпись: «Дмитрий Иванович Великий Князь Московии 1604. В
возрасте своем 23». Возраст, указанный в надписи на портрете, не
совпадает с возрастом подлинного царевича, зато поразительно
совпадает с возрастом Григория Отрепьева, который был старше
царевича на год или два. Это новый серьезный довод в пользу того, что
самозванец и Григорий Отрепьев были одним и тем же лицом.
Как бы то ни было, Лжедмитрия Борис Годунов смог бы одолеть,
если бы не вмешалась судьба. В январе 1605 г. правительственные
войска разбили самозванца, и с немногочисленными остатками армии
тот бежал в Путивль. Здесь-то и вмешался злой рок. 13 апреля
1605 года царь неожиданно умер в 53 года… Процитируем
современника событий Исаака Масса: «13 апреля по старому стилю
Борис был весьма весел или представлялся таким, весьма много ел за
обедом и был радостнее, чем привыкли видеть его приближенные.
Отобедав, он отправился в высокий терем, откуда мог видеть всю
Москву с ее окрестностями, и полагают, что там он принял яд, ибо как
только он сошел в залу, то послал за патриархом и епископами, чтобы
они принесли ему монашеский клобук и тотчас постригли его, ибо он

умирал, и как только эти лица сотворили молитву, постригли его и
надели на него клобук, он испустил дух и скончался около трех часов
пополудни».
Ходили слухи, что Годунов в припадке отчаяния отравился. По
другой версии, он был отравлен своими политическими противниками.
Впрочем, версия о естественной смерти более вероятна, так как
Годунов и раньше нередко болел.
Судьба детей первого избранного царя России была страшной.
Федора, ставшего царем, с матерью убили во время мятежа,
подготовленного сторонниками Лжедмитрия I. Дочь Ксению, тоже
умницу и красавицу, Лжедмитрий сделал своей наложницей, потом
постриг в монахини… Так закончилась династия одного из самых
одаренных и первого избранного из русских царей, а страна надолго
погрузилась в хаос, из которого с трудом выбралась…
Советский историк, доктор исторических наук Владимир Кобрин,
специалист по этой эпохе, писал: «Можно по-разному относиться к
личным качествам Бориса Годунова, но даже самые строгие его
критики не могут отказать ему в государственном уме, а самые рьяные
апологеты не в состоянии отрицать, что Борис Федорович не только
руководствовался в своей политической деятельности моральными
нормами, но и нарушал их для собственной выгоды постоянно. И все
же он был прежде всего талантливым политическим деятелем,
несомненным реформатором. И судьба его трагична, как судьба
большинства реформаторов»[13].

Александр I
История про человека, который к
концу жизни потерял веру в людей
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.
А.С. Пушкин

Император Александр I Павлович – одна из самых загадочных
фигур в российской истории. Он пришел к власти в результате
дворцового переворота и потом всю свою жизнь ставил это себе в
укор, считая, что этим поступком заслужил удары судьбы. Он
победил Наполеона, но как написал в своей книге швейцарский

писатель и дипломат Анри Валлотон: «про Наполеона написаны
тысячи книг, и все они полны восхищения великим полководцем
и правителем, но почему-то забывают восхититься человеком,
который его переиграл и разгромил, – Александром I»[14].
Александр был женат на самой красивой императрице Европы, но
не был счастлив в браке и не оставил после себя наследников. Он
был самым влиятельным политиком Европы, и по его инициативе
был создан первый Евросоюз еще 205 лет тому назад. Смерть
Александра Первого по сей день окутана тайной. Существует
версия, что он оставил трон и удалился в монастырь под именем
старца Федора Кузьмича.
Родился
будущий
император
Александр
I
Павлович
12 (23) декабря 1777 года и был старшим сыном императора Павла I и
императрицы Марии Федоровны. Об этом радостном событии
жителям столицы было возвещено 201 пушечным выстрелом
с Петропавловской крепости и Адмиралтейства. Сразу после рождения
мальчика за его воспитание взялась бабушка – императрица Екатерина
II Великая, которая желала воспитать из него идеального правителя,
продолжателя своего дела. Она изначально решила вырастить его
здоровым и готовым переносить любые физические неудобства.
Поэтому сразу после крестин Александра поместили в большой
прохладной комнате, где температура не превышала 15 градусов и
помещение постоянно проветривали. Ребенок лежал на кожаном
матрасе в железной кроватке на ножках, чтобы его не могли покачать.
Взрослые не должны были понижать голоса, находясь в комнате,
которая к тому же была обращена окнами к Адмиралтейству, чтобы
заранее приучить ухо младенца к пушечным выстрелам. Мальчуган
был не только красив, но и умен. Бабушка звала его «ангел», вслед за
ней так звали его и придворные. В письмах она постоянно им
восторгалась: «Я без ума от этого мальчугана»; «Он будет наследством,
которое я завещаю России». Забрала она у родителей и второго сына
Константина. Мальчики росли вместе и всегда были дружны.
К Константину Екатерина относилась более прохладно и поначалу
говорила: «Я не поставлю на него и гроша». Хотя по ее замыслам
Константин должен был стать освободителем территории бывшей
Византии, то есть Константинополя, от турок, а Александр, названный

по имени Александра Невского, стать во главе новой Греческой, то
есть Византийской империи.
Александр и Константин рано выучились азбуке, английскому и
французскому языкам. У них были общие наставники. По указу
Екатерины «главнейшую часть» образования великих князей
составляло «познание России», что включало в себя знание русского
языка, истории, географии, законодательства Российской империи.
Специальные науки им преподавали известные ученые того времени.
Екатерина гордилась успехами Александра: «Господа Александр
и Константин выглядят прекрасно, они красивы, рослы, сильны,
крепки, толковы; видеть их одно удовольствие. Я убеждена, что
Александром будут всегда и в полной мере довольны, так как он
соединяет большую уравновешенность характера с удивительной для
его возраста любезностью. У него открытое, смеющееся, приветливое
лицо; его устремления всегда благожелательны: он хочет преуспеть и
во всем добиться большего, чем можно ожидать в его возрасте. Он
учится ездить на коне, он читает, он пишет на трех языках, он рисует, и
его ни к чему не принуждают; то, что он пишет, – это или история, или
география, или избранные изречения, или что-нибудь веселое. У него
прекрасное сердце…» – из письма немецкому критику и дипломату
барону Фридриху Гримму. Сам о себе Александр в возрасте 13 лет
написал: «Эгоист, лишь бы мне ни в чем не было недостатка, мне мало
дела до других. Тщеславен, мне бы хотелось высказываться и блестеть
за счет ближнего, потому что я не чувствую в себе нужных сил для
приобретения истинного достоинства. В тринадцать лет я все более
приближаюсь к нулю. Что из меня будет? Ничего, судя по
наружности». В воспитатели к великим князьям по рекомендации
Ф. Гримма и Е.Р. Дашковой пригласили швейцарца Фредерика Сезара
де Лагарпа, который занялся нравственным воспитанием Александра
и Константина. Лагарп внушал им идеи равенства и братства людей,
политических свобод. По словам Александра I, в течение всей жизни
состоявшего с Лагарпом в переписке «не было бы Лагарпа, не было бы
Александра». Будущий император поверил в идеалы Просвещения,
сочувствовал полякам, которые лишились государственности после
разделов Польши, симпатизировал Великой французской революции и
критически оценивал политическую систему самодержавия в России.
Екатерина планировала передать престол вместо нелюбимого сына,

будущего императора Павла I, любимому внуку, который вполне мог
стать продолжателем ее дел, и в письме барону Фридриху Гримму
сообщила: «Сначала мы его женим, а потом и коронуем».
Выбрали двух принцесс Баденских: Луизу и Фредерику 13 и 11 лет.
Екатерина дала указания: «Принцессы сохранят инкогнито до самых
русских границ. По прибытии в Петербург будут жить в моем дворце,
из которого одна, как я надеюсь, не выйдет никогда. Обе будут
содержимы на мой счет». И вот две девочки прощаются с родителями,
садятся в карету и едут в далекую незнакомую страну. Про Луизу,
будущую Елизавету Алексеевну, фрейлина при дворе госпожа Эдлинг
напишет: «Елизавета трепетала от мысли о том, что ей придется
подчинить свою будущность произволу молодого варвара. Дорогою,
когда ей объявили, что она должна покинуть страну свою и свою
семью, она силилась выскочить из кареты, в отчаянии простирала руки
к прекрасным горам своей родины и раздирающим голосом прощалась
с ними, что растрогало даже и ее мать, женщину холодную и
честолюбивую. Но и сама она не была равнодушна к соблазнам
величия. Возвышенная душа ее была создана для престола; но живое и
кипучее воображение, слабо развитой ум и романтическое воспитание
готовили ей опасности, которыми омрачалось ее благополучие». У них
сложились прекрасные отношения: «Александр во время игры в
почту, – как вспоминала позднее Луиза, – незаметно для других
передал мне записку, в виде объяснения, которую он только что
написал. Он писал, что по приказанию родителей сообщает мне о том,
что он меня любит, и спрашивал, могу ли я отвечать на его чувства и
может ли он надеяться, что я буду счастлива, выйдя за него замуж. Я,
тоже на клочке бумаги, ответила ему утвердительно, добавив, что
повинуюсь желанию моих родителей, приславших меня сюда». Весной
1793 года Луиза приняла православие и нареклась именем Елизаветы
Алексеевны, а 28 сентября состоялось бракосочетание. Молодой
супруге было 14, юному супругу 16. Елизавета Алексеевна была
невероятно красива: огромные голубые глаза, золотистые волосы,
изящная фигурка. При таких внешних данных не отставало и
внутреннее содержание. Общее мнение русского двора о ней высказал
генерал Протасов, воспитатель Александра: «В ней виден разум,
скромность, пристойность во всем ее поведении, доброта души ее
написана на глазах, равно и честность». Во время их бракосочетания

Екатерина II воскликнула: «Эта пара прекрасна, как ясный день, в ней
пропасть очарования и ума!» Александр и Елизавета действительно
стали самой красивой царственной четой Европы. В первые годы
брака они искренне любили друг друга. Елизавета писала своей
матери: «Счастье моей жизни в его руках, если он перестанет меня
любить, то я буду несчастной навсегда. Я перенесу все, все, но только
не это». Потом ее лексика становится сдержаннее, и в конце концов в
письмах она стала сообщать про Александра очень редко. Елизавета
Алексеевна родила первую дочь 18 мая 1799 года после 5 лет брака.
Александр был счастлив. Но в июле 1800 года девочка скончалась.
Молодой муж очень быстро утратил интерес к своей жене, а список
дам, которых он удостаивал своим вниманием, состоял из десятков
имен. «Чтобы любить женщину, ее надо немножко презирать», –
говорил он, – а свою жену я слишком уважаю».
В марте 1801 года в Михайловском замке заговорщики убили
императора Павла I. Ключевую роль в заговоре играл первый
царедворец и приближенное лицо убиенного императора граф Петр
Алексеевич Пален. Основными причинами этого заговора были
частные интересы высокопоставленных вельмож, которые потеряли
влияние и свои должности после смерти императрицы Екатерины II.
Граф Пален смог противопоставить отцу и императору Павлу
Петровичу его старших детей Александра и Константина, создавав
недопонимание и недоверие между ними. Фактически никакого
противодействия сыновей отцу не было. Н.А. Саблуков, автор
«Записок» о времени императора Павла I, писал: «Оба великих князя
смертельно боялись своего отца, и когда он смотрел сколько-нибудь
сердито, они бледнели и дрожали как осиновый лист. При этом они
всегда искали покровительства у других, вместо того чтобы иметь
возможность самим его оказывать, как это важно было ожидать, судя
по их высокому положению. Вот почему они внушали мало уважения
и были непопулярны». Павел Петрович сгоряча принял решение
отправить сыновей, которые, по словам графа Палена, были
участниками тайного заговора, в Шлиссельбургскую крепость и
подписал такой указ. Пален тут же отправился к семье императора и
ознакомил сыновей и императрицу Марию Федоровну с этим указом.
Он сказал, что императора надо отстранить от власти для лечения от
нервной болезни. В результате ему удалось уговорить великого князя

Александра дать согласие на занятие престола, но перед этим
Александр взял с генерал-губернатора клятву, что при перевороте
жизнь отца не будет подвергаться опасности. Когда было доложено о
гибели отца, Александр не смог повлиять на текущие события и был
обречен на власть, к которой он никогда не стремился. Из рассказа
генерала Беннигсена: «Император Александр предавался в своих
покоях отчаянию, довольно натуральному, но неуместному. Пален,
встревоженный образом действия гвардии, приходит за ним, грубо
хватает его за руку и говорит: «Будет ребячиться! Идите царствовать,
покажитесь гвардии!» Александра пришлось долго приводить в
чувство и уговаривать: мол, офицеры были пьяны. Он еле нашел в себе
силы обратиться к гвардии со словами: «Государь наш Павел I
скончался апоплексическим ударом. При мне все будет как при
бабушке». Елизавета, как могла, утешала и поддерживала мужа в этой
сложной ситуации. В августе 1801 года великого князя Александра
Павловича короновали в Москве. Из «Записок» Адама Чарторыйского,
ближайшего друга и помощника Александра: «Коронационные
торжества были для него источником сильнейшей грусти. У него были
минуты такого страшного уныния, что боялись за его рассудок».
А потом, по выражению Пушкина, наступило «дней Александровых
прекрасное начало…». Молодой государь подавал большие надежды:
был очень красив, милосерден, получил великолепное образование.
Неизвестный автор, современник Александра, так описывает
распорядок дня 27-летнего царя: «Император встает в шесть утра,
работает до десяти, затем присутствует при разводе войск, а перед
обедом катается по городу верхом или в карете. Обедает обычно с ее
величеством, к обеду приглашаются знатные гости. После обеда он
уходит в свой кабинет и работает до восьми вечера. Далее вечерняя
жизнь, наверное, балы, салоны, беседы с дамами, у которых он имеет
необыкновенный успех».
С восшествием на престол отношения с супругой у Александра I и
вовсе сошли на нет. И начиная с 1804 года на долгих 15 лет Мария
Нарышкина стала официальной фавориткой Александра. Императора
можно понять – Нарышкина была необыкновенно хороша собой.
Фактически у Александра появилась вторая семья, а Елизавета
Алексеевна стала «соломенной» вдовой. Муж Нарышкиной Дмитрий
Львович был близким другом императора, поэтому позволял ему иметь

связь с собственной женой. В свете все знали об изменах его жены, за
это он получил титул «магистр ордена рогоносцев». В одну из встреч
на приеме в Зимнем дворце Елизавета задала Нарышкиной дежурный
вопрос о здоровье. А Нарышкина оскорбила императрицу, которая так
описала этот случай в письме к матери: «Для такого поступка надо
обладать бесстыдством, какого я и вообразить не могла. Это
произошло на балу… я говорила с ней, как со всеми прочими,
спросила о ее здоровье, она пожаловалась на недомогание: «По-моему,
я беременна…» Она прекрасно знала, что мне небезызвестно, от кого
она могла быть беременна». Только одна девочка из шести детей
Марии была родной дочерью ее мужа, но все дети носили его
фамилию. Дмитрий Львович любил их одинаково, независимо от того,
его это дети или чужие. Ходили слухи, что царь собирается
аннулировать свой брак с Елизаветой Алексеевной и жениться на
любовнице. Этот продолжительный роман прервался по вине Марии
Антоновны. Нарышкина открыто изменила Александру I с князем
Гагариным. Император был возмущен этой изменой. Он писал своему
духовнику, который никогда не одобрял эту связь царя: «Я
безотлагательно должен сказать Вам несколько слов о приезде госпожи
Нарышкиной в Санкт-Петербург. Я надеюсь, что Вы слишком хорошо
знаете мое нынешнее состояние, чтобы испытывать малейшую тревогу
по этому поводу. К тому же, оставаясь человеком света, считаю своим
долгом полностью порвать с этой особой после всего, что произошло с
ее стороны».
Елизавета тоже пережила страстный роман с кавалергардом
Алексеем Охотниковым. Историк великий князь Николай Михайлович
пишет так: «Надо себе уяснить душевное состояние Елисаветы
Алексеевны за этот период. Оставленная мужем, бездетная, как бы
покинутая
всеми
родственниками,
раздражаемая
недоброжелательством императрицы-матери, Елисавета тяготилась
жизнью и одиночеством. Где и у кого было искать ей
удовлетворения?!» На самом деле, в пользу того, что сам роман был,
есть только три свидетельства современников, внушающих доверие.
Секретарь императрицы-матери Г.И. Вилламов приводит жалобы
Марии Федоровны на супружескую неверность своей невестки.
Измены Елизаветы резко осуждает и супруга последнего русского
императора Александра Федоровна, прочитав не дошедшие до нас

страницы ее дневников: «Мне кровь бросилась в голову от стыда, что
подобное могло происходить в нашей семье». Среди пушкинистов
хорошо известен задокументированный рассказ старой придворной
дамы о том, как Елизавета на балу приревновала своего
возлюбленного к красотке Наталье Загряжской, которая много лет
спустя стала тещей Пушкина. Да и сама императрица рассказывала о
своем романе историку Николаю Михайловичу Карамзину, поскольку,
по ее словам, хотела предстать перед историей такой, какая она есть.
Елизавета Алексеевна позволяла Карамзину читать свои дневники. Об
этом сообщил сам Николай Михайлович перед смертью. Императрица
хотела завещать свой дневник именно ему, но историк умер через две
недели после кончины Елизаветы Алексеевны и потому ее желание не
было выполнено, дневник был сожжен Николаем I. Тем не менее часть
дневников сохранилась и недавно была опубликована. Как бы то ни
было, в начале ноября императрица родила дочь Елизавету, но
Охотников так и не увидел свою дочь. Он скоропостижно умер, а
обстоятельства его смерти неизвестны до сих пор. КСмелостью
императрицы можно только восхищаться: когда возлюбленный умирал,
она хоть и тайно, но пришла к нему. Император Александр все-таки
признал девочку своей дочерью. Но она умерла в возрасте полутора
лет. Это было страшным ударом для императрицы. В течение четырех
дней она держала тело ребенка в своей комнате на руках… Александр
написал Аракчееву после похорон маленькой Елизаветы: «Домашнее
несчастье, со мной случившееся, помешало мне с тобою увидеться в
последнее твое пребывание в Петербурге. Потеря горячо любимого
ребенка лишила меня дня три всякой возможности заниматься делом».
В этом же году скончалась от скоротечной чахотки ближайшая подруга
Елизаветы княгиня Голицына. Императрица взяла к себе на попечение
ее малолетнюю дочь. По некоторым оценкам, от Нарышкиной и
других любовниц у Александра могло быть до 11 внебрачных детей;
другие же биографы считают его бесплодным. Чаще всего его детьми
называют Софью Нарышкину и генерала Николая Лукаша от Софьи
Всеволожской. Удивительно, что императрица находила в себе силы
утешать собственного мужа и даже его любовницу Марию
Нарышкину, когда умерла младшая дочь Александра Зинаида: «Я –
зловещая птица. Если я близко – значит, худо ему. Чтобы я была
близко, надо, чтобы он был в болезни, в несчастии, в опасности» –

напишет она в письме к матери. После смерти младшей дочери
императрица уединилась в своих покоях, замкнулась на собственной
душевной жизни. Ее представительские функции исполняет
вдовствующая императрица-мать Мария Федоровна, которая теперь
сопровождает Александра на официальных мероприятиях. Сама же
Елизавета из солидного денежного содержания, полагающегося
супруге императора – шестьсот тысяч рублей, тратит на себя только
около 15 тысяч в год, а все остальное раздает на благотворительные
цели. После войны 1812 года она организовала женское
благотворительное общество для оказания помощи вдовам и сиротам
участников боевых действий.
Первые годы царствования Александра I можно назвать
«просвещенным абсолютизмом». Все сосланные Павлом были
амнистированы; была расформирована Тайная канцелярия; коллегии,
существовавшие еще с петровских времен, были заменены на
министерства – по французскому образцу. На посты министров
Александр поставил старых вельмож екатерининского времени, а
их заместителями сделал своих молодых приближенных, с которыми
собирался реформировать страну. Судебные дела стали заканчиваться
быстрее и велись с соблюдением большой справедливости. Адам
Чарторыйский в своих мемуарах дал такую оценку внутренней
политики Александра I: «Преобразования эти могли показаться
политической азбукой в других странах, для России были
нововведением громаднейшей важности». Огромные изменения
произошли и в народном образовании, по мнению Чарторыйского. Он
описывает систему образования до Александра I так: «Петербургская
академия пользовалась известностью только благодаря некоторым
иностранным ученым; на низком уровне преподавались начальные
сведенья, по минимальному количеству предметов, а в школах
преподавали жалкие учителя, злоупотреблявшие алкоголем». При
Александре I открывались новые университеты и школы, на их
содержание направлялись огромные средства, был заменен кадровый
состав преподавателей, улучшилось качество образования. Александр
как прогрессивный монарх был за отмену крепостного права,
ограничение самодержавия и даже превращение России в республику.
Однако все реформы постоянно откладывались на потом и
до коренных изменений так и не дошло. Что касается внешней

политики, то А.А. Чарторыйский писал о ней так: «Только одна Россия
на континенте сумела сохранить свою независимость и могла охранять
свое достоинство». Осенью 1805 года император Александр I гостил у
прусской королевской четы в Потсдаме. Александр, королева Луиза
и Фридрих-Вильгельм III произносили свою клятву вечной дружбы и
верности, держась за руки, в двенадцать часов ночи, при свете факелов
в склепе над прахом Фридриха Великого. Эта клятва была нарушена
только в 1914 году. На первый период правления молодого императора
пришлась война с Наполеоном, Александру было не до «либеральных»
настроений. Заключение Александром и Наполеоном Тильзитского
мира в 1807 году стало шоком как для элиты, так и для народа.
Негодовала Церковь, называя Наполеона «тварью, достойной
презрения» и «антихристом», дворянство считало Тильзитский
договор предательством. До этого крестьянам в царских манифестах
рассказывали, что Наполеон – Антихрист, а через год выясняется, что
этот Антихрист – наш друг и союзник, с которым император
обнимается на плоту посреди реки Неман. Про эту ситуацию сложили
анекдот: «Два мужика разговаривают друг с другом, и один говорит:
«А как же наш батюшка царь-то православный с Антихристом-то
обнимался?» А второй говорит: «Э-э, ты ничего не понял! Он же на
реке с ним мир-то заключал. Так он его, говорит, сначала окрестил, а
потом уж заключил мир». Уже шли разговоры за его спиной, что
император может кончить так же, как его отец и дед.
12 июня 1812 года французские войска пересекли российскую
границу. Началась война, которую в Европе называли второй польской,
а для России она стала Отечественной. При известии о начале войны
Александром был составлен рескрипт: «Я не положу оружия, доколе
ни одного неприятельского воина не останется в царстве моем».
Современник писал: «В России вдруг все стали патриотами. До этого
богатое дворянство не снисходило до родного языка, изъясняясь пофранцузски, теперь же все перешли на родную речь. Все ненавидели
Наполеона. Из патриотических чувств дамы надели кокошники и
сарафаны. Губернатор облачился в казацкое платье, чиновники
последовали его примеру, даже сабли навесили к поясу. Еще из кисетов
выкинули французский табак, из библиотек – французские книги,
юные девы теперь не ездили к модисткам-француженкам. Они мечтали
о работе в лазаретах и щипали корпию, то есть выдергивали нитки из

старых простыней, готовя перевязочный материал, заменяющий вату».
Отечественная война дорого досталась России. Конец 1812 года и
начало 13-го народ убирал, хоронил и сжигал трупы. Вода была
заражена, начались болезни и эпидемии. Казна была пуста. Деньги на
войну в Европе Александру давала в основном Англия. Но разоренные
города и деревни на удивление быстро отстраивались на волне
национального подъема. В начале 1813 года русская армия выступила
в заграничный поход, чтобы, по словам Кутузова, «довершить
поражение неприятеля на собственных полях его». Из-за пропаганды
войны как «отечественной» забылось это исключительное достижение
русской армии – поход до Парижа. Париж полюбил Александра,
который заявил: «Я не воюю с Францией, я ее друг. Я буду защищать
свободу ваших либеральных устремлений и сенатских дебатов».
Александр поступил благородно по отношению к побежденному
Наполеону и убедил горожан, что армия коалиции будет вести себя
безупречно, любое насилие будет жестоко наказываться.
Согласно моде того времени Александр был мистиком. Вот эпизод,
который император пересказывал своим приближенным. На церковной
службе в 1812 году у него выпала Библия из рук, и он случайно открыл
ее на 90-м псалме и увидел, что тот идеально совпал с текущей
ситуацией. Вот тогда Александр понял, что Россия выиграет войну.
После победы над Наполеоном Александр считал, что его жизненное
предназначение реализовалось в Священном союзе, ведь заключив
союз с католической Австрией и протестантской Пруссией,
православная Россия создала единую христианскую Европу. Позже к
этому союзу присоединились еще 50 государств Европы. Задачей
союза было поддерживать мир и не допускать свержения законной
власти. До 1848 года Священный союз оставался реально
действующим политическим механизмом. Все члены Священного
союза обязались никогда не воевать друг с другом, а подданными
управлять как «отцы семейств». Сам Александр говорил: «Я никогда
не начну войну, если меня не спровоцируют, и никогда не буду вести ее
в личных интересах, особенно если она нанесет ущерб интересам
моих братьев-государей». Увлечение Александром I Священным
союзом привело к тому, что интересоваться делами Европы он стал
больше, чем внутренними делами России. Кроме того, усиление
российского влияния в Европе вызывало противодействие союзников.

Позже случайно обнаружится, что 3 января 1815 года был подписан
предательский «Секретный трактат об оборонительном союзе,
заключенном в Вене между Австрией, Великобританией и Францией
против России и Пруссии». Оказалось, что монархи этих стран вели
двойную игру.
После войны император стал совсем другим человеком: он часто
был угрюм, с близкими был подчеркнуто вежлив, с подчиненными был
незаслуженно резок. В последние годы он стал глуховат и близорук.
Ему казалось, что из-за этих недостатков окружающие над ним
посмеиваются. Он редко появлялся в Петербурге, либо ездил по
России, либо уезжал на конгрессы за границу. К тому же он устал и
совершенно разуверился в людях.
Сохранилась запись генерала Киселева, которому Александр
поручил подыскать подходящих людей для административной работы,
но вместо этого получил от того отчет о страшных злоупотреблениях и
воровстве на юге России. Александр сказал тогда генералу: «Я знаю,
что большая часть людей в управлении должна быть переменена, и ты
справедлив, что зло происходит как от высших, так и от дурного
выбора низших чиновников. Но где их взять? Я и пятидесяти двух
губернаторов выбрать не могу, а надо тысячи… Армия, гражданская
часть, все не так, как я желаю, но как быть? Вдруг всего не сделаешь,
помощников нет…» У Александра возникла идея как сохранить
боеспособную армию в условиях российской экономики. Постоянно
действующая рекрутская армия была тяжелым бременем для бюджета.
И император решил создать военные подразделения, которые бы в
периоды мира часть времени занимались боевой подготовкой, а часть
времени – сельским хозяйством. Таким образом, людей не отрывали
бы от земли и одновременно армия кормила бы себя. Практика
военных поселений вызвала ненависть и недовольство в самых
широких кругах общества. Первой оппозицией курсу государства
в России стали консерваторы, недовольные реформаторскими
начинаниями Александра. Против них выступали офицеры, только что
покорившие Париж и поверившие, что с ними нельзя не считаться, –
из них и сложились декабристские общества. Когда в мае 1821 года
Александр I вернулся из-за границы, перед ним предстал генераладъютант Васильчиков с докладом. В докладе Бенкендорф сообщал,
что в стране созрел политический заговор. Александр внимательно

выслушал доклад, а потом сказал: «Дорогой Васильчиков, вы, который
находитесь на моей службе с начала моего царствования, вы знаете,
что я поощрял и разделял эти иллюзии. И не мне их карать». После
этого заявления ни один из участников заговора не только не был
предан суду, но даже не подвергался административным
преследованиям. Сам Александр и декабристы хотели одного и того же
– дать стране конституцию и освободить крестьян. Но Александр к
концу жизни понял, что при современном состоянии общества это
невозможно. Еще в 19 лет будущий император писал Виктору
Павловичу Кочубею: «Я сознаю, что не рожден для того высокого сана,
который ношу теперь, и еще меньше для предназначенного мне в
будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим
образом. В наших делах господствует неимоверный беспорядок;
грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется,
изгнан отовсюду, а империя, несмотря на то, стремится к расширению
своих пределов. При таком ходе вещей возможно ли одному человеку
управлять государством, а тем более исправить укоренившиеся в нем
злоупотребления? Это выше сил не только человека одаренного,
подобно мне, обыкновенными способностями, но даже и гения, а я
постоянно держался правила, что лучше совсем не браться за дело, чем
исполнять его дурно…»
И вот результат его 25-летнего правления: его реформаторская
деятельность не состоялась, а реализованные проекты обрушились,
военные поселения бунтовали, восстал его любимый Семеновский
полк, образовались тайные общества и зрел заговор. А самое большое
его потрясение – Россия его не любит! К тому же в последние годы
жизни он был очень одинок. В 1818 году в возрасте 30 лет умерла его
любимая сестра Екатерина Павловна, с которой он вел постоянную
переписку. Несчастья обрушивались одно за другим. В 1824 году
умирает от чахотки любимая дочь Сонечка, рожденная от
Нарышкиной. Ей было 17 лет. Она с рождения обладала очень слабым
здоровьем, так что, когда Александр расстался с многолетней
любовницей, мать увезла Софью за границу, надеясь, что более мягкий
климат позволит девочке набраться сил. В 17 лет девушка вернулась
в Петербург, чтобы выйти замуж за графа Андрея Петровича
Шувалова. Эту кандидатуру подобрал сам император. Когда прибыло
из Парижа великолепное приданое, стоившее 400 000 франков, юной

невесты уже не было в живых. Она умерла от чахотки. Император
узнал о смерти дочери во время парада. Очевидцы рассказывали, что
он сильно побледнел, но провел парад до конца. Он часто один ходил
на могилу дочери. Это несчастье они переживали вдвоем с Елизаветой
Алексеевной. Императрица и сама привязалась к Сонечке, это была и
ее утрата. Сонечка любила Елизавету и хранила медальон, где кроме
портрета матери был портрет императрицы. Совместное горе, как в
былые времена, сплотило супругов. Елизавета Алексеевна попрежнему была опорой для государя. «Я наказан за мои грехи», –
признался Александр. А Елизавета в эти дни писала: «Стоит мне
полюбить кого-нибудь, как Бог отнимает его у меня».
7 ноября 1824 года случилось самое страшное наводнение за всю
историю Петербурга. Вода в реке Неве и ее многочисленных каналах
поднялась на 4,21 метра выше ординара. По оценкам, во время
наводнения были разрушены 462 дома, повреждены 3681, погибли
3600 голов скота, утонули от 200 до 600 человек, многие пропали без
вести, так как трупы были унесены водой в Финский залив.
Современники описывают, что Дворцовая площадь составляла с Невой
одно большое озеро, посредине которого скалой возвышался Зимний
дворец. А Невский проспект превратился в огромную реку, которая
текла до самого Аничкова моста. Возле здания Генерального штаба
клокотала буря, неся и крутя листы железа, сорванные с крыши, а
также деревья и барки. Почти все мосты на реке были сорваны,
пострадали и гранитные плиты набережных, сорванные волнами. По
реке плыли тюки с товарами, домашняя утварь, убитый скот, заборы,
ограды. Суда несло как по Неве, так и по самому городу. Разбитые
барки останавливались возле каменных зданий, влезали в узкие
переулки, перегораживали мостовые[15]. Император Александр I был
свидетелем этого наводнения. Он оставался в Зимнем дворце на
верхнем этаже. Наготове стояла яхта, но он отказывался оставить
дворец. Потрясенный страшной картиной смерти и разрушений, он
воскликнул: «За мои грехи Бог нас карает!»
Слабое здоровье Елизаветы Алексеевны ухудшилось, и врачи
всерьез опасались, что осень и зиму в Петербурге она не перенесет.
Надо было везти больную на юг, в Италию или во Францию.
Александр неожиданно выбрал захолустный Таганрог на берегу
Азовского моря, где царская семья обосновалась в конце сентября

1825 года. Удивительно, но там императрица стала выздоравливать.
Она была счастлива оттого, что почти всегда была с мужем. «Все
свитские, радуясь такой семейной жизни государя с императрицей,
называли их между собою молодыми супругами», – вспоминал
очевидец. К сожалению, эта идиллия длилась чуть больше месяца. Во
время поездки в Крым император заболел неизвестной болезнью и
умер утром 19 ноября 1825 года. Предполагали, что он заболел тифом,
затем лихорадкой, а в протоколе значится – от горячки с воспалением
мозга. В день его смерти Елизавета написала матери: «Я самое
несчастное создание на земле. Я хотела сказать Вам только, что я еще
существую после потери этого ангела, который, несмотря на
измучившую его болезнь, всегда находил для меня благосклонную
улыбку или взгляд, даже когда он никого не узнавал. О, матушка,
матушка! Как я несчастна, как Вы будете страдать вместе со мной!
Боже, какая судьба! Я подавлена горем, я не понимаю самое себя, я не
понимаю своей судьбы, словом – я очень несчастна…» Елизавета
Алексеевна задержалась в Таганроге на четыре месяца, она уехала в
столицу только в апреле. На обратном пути в уездном городе Белеве
Тульской губернии Елизавета Алексеевна тихо скончалась во сне.
Александр Иванович Барятинский, генерал-адъютант, написал:
«Дальнейшая судьба вдовы Александра настолько загадочна, что
заслужила бы особого исследования».
Спустя несколько лет появляется легенда, что император не умер, а
инсценировал свою смерть, стал скитальцем и под именем старца
Федора Кузьмича живет в Сибири в Томске. Загадочный Федор
Кузьмич с аристократическими манерами странствовал по деревням и
учил детей грамоте, постепенно его стали почитать за праведника.
Считалось, что он может творить чудеса.
В 50-е годы XIX века старца посетил Лев Толстой и долго беседовал
с ним, по воспоминаниям современников, на французском. А
сибиряки, якобы еще в прошлом веке хранили в часовне
принадлежащее ему Евангелие с вензелем и буквой А. Федор Кузьмич
прожил долгую жизнь, умер спустя долгие 39 лет после смерти
императора Александра и был похоронен в Сибири.
Согласно легенде, почти одновременно, с разницей в 2 года в
Сырковом монастыре под Новгородом появилась затворница Вера
Молчальница, которая, по слухам, была женой императора Александра

Елизаветой Алексеевной. Затворница вела уединенный образ жизни и
строго соблюдала обет молчания. Тем не менее в 1848 году ее посетил
император Николай I, после долгой беседы с ней поцеловал ей руку и
по ее просьбе сжег записки. Она умерла в мае 1861 года, так и не
раскрыв своей тайны. Легенда о старце Федоре Кузьмиче и Вере
Молчальнице не доказана и не доказана и не опровергнута до сих пор.

Леди Гамильтон
Женщина, потерявшая все из-за любви

История ее жизни легла в основу многочисленных романов и
фильмов. Но, по сути, это все та же старая сказка о Золушке,
которая смогла с самого дна – из борделя – подняться к вершинам
английского общества: стала настоящей знаменитостью, женой
лорда, подругой неаполитанской королевы и возлюбленной
главного героя нации – адмирала Нельсона. Об Эмме Гамильтон
написаны тысячи страниц, но историки спорят до сих пор, была
ли она невинной жертвой обстоятельств или коварной
аферисткой, которая смогла себя выгодно продать.
Эми, так назвали девочку при рождении, родилась 26 апреля 1765
года в глухой провинции. Детство ее было ужасным. Отец Эми то ли
бросил свою семью, то ли умер, но это и не столь важно. Главное, что
все заботы по содержанию семьи легли на плечи матери и на самих
детей. Эми была вынуждена в свои шесть лет развозить соседям

мешки с углем, чтобы помочь матери. Она была прелестным ребёнком:
рыжеватые волосы, синие глаза, миленький ротик. Когда Эми
подросла, мать увезла ее в Лондон и отдала в помощники продавщицы
в ювелирный магазин, где девочка попалась на глаза хозяйке
ближайшего борделя. Невинностью Эми эта женщина расплатилась,
чтобы выручить своего родственника, случайно попавшего в матросы.
Оставшись работать в борделе, Эми покатилась под гору своей
блестящей карьеры.
Красота ее привлекала самых разных мужчин, но ей двигало одно:
желание вырваться из борделя и разбогатеть. О ее жизни в Лондоне
сохранились очень противоречивые сведения, и трудно понять где
ложь, а где правда.
К 17 годам она отказалась от карьеры элитной проститутки и стала
элитной содержанкой. От одного из своих высоких покровителей Эми
родила девочку, которую назвала Эммой, но чтобы малышка не
мешала ей добиваться поставленной цели, Эми отправила дочь к своей
матери. Чтобы окончательно покончить с прежней жизнью, Эми Лайон
меняет имя и становится Эмили Харт. В это же время она знакомится с
шарлатаном «доктором» Грэхемом и поступает на службу в его «Храм
Здоровья» в качестве богини. Это заведение было очень популярно в
Лондоне – там «лечились» пары, которые с годами утратили влечение
друг к другу или не могли зачать ребенка, а также одинокие мужчины с
интимными проблемами. Джеймс Грэхем читал лекции о вечной
молодости, обучал методам сохранения ее до старости, продавал
амулеты и заговоры. Прелестная обнаженная Эми была живым
примером, к которому следовало стремиться богатым дамам.
Красоту тела Эмили, ее шарм и изящество по достоинству оценили
самые известные английские художники и изобразили ее в своих
картинах. Она стала любимой моделью портретиста самоучки
Джорджа Ромни. Он нарисовал более 60 ее портретов, где Эмили Харт
предстала в образах мифологических дам. Ромни был для нее как отец.
Здесь же, в «Храме Здоровья», она знакомится с лондонским
аристократом Гарри Фезерстоном, который предложил ей содержание
и покровительство.
Счастливая девушка переезжает к сэру Гарри в роскошный особняк,
носит изысканные наряды и драгоценности, учится танцам и верховой
езде. Но через полгода Фезерстон разорвал с ней отношения. Бедная

Эмма оказалась на улице, и перспектива снова зарабатывать себе на
жизнь тяжким трудом приводила ее в ужас.
К счастью, у Эммы сохранились адреса некоторых лондонских
знакомых, с которыми она встречалась в гостиной у Гарри Фезерстона.
Она в отчаянии обращается ко всем, но ответ получает лишь от одного
– сэра Чарльза Гревилла. И о чудо! Тот готов взять ее в содержанки, но
требует, чтобы она больше не виделась со своей дочерью и забыла всех
других знакомых. Из всех людей из ее прошлой жизни Эми было
дозволено общаться только с матерью. Как оказалось, Чарльз решил
сделать из Эммы порядочную женщину и домохозяйку. У Эммы не
было других вариантов, и она согласилась на эти условия.
Она переехала к нему в загородное поместье и начала вести
довольно скучную и однообразную жизнь. К ней приходят учителя,
которые преподают ей пение, рисование, иностранные языки и другие
науки. Эмма была старательной ученицей, но все равно потом ее часто
обвиняли в неграмотности, а все ее сохранившиеся письма пестрят
ошибками. Жила она замкнуто. Ее дом лишь изредка посещали
чопорные друзья сэра Чарльза. Эмма могла выезжать только в
мастерскую художника Ромни, который писал с нее портрет за
портретом.
Наивная Эмма верила, что она своим прилежанием, домовитостью и
экономностью станет просто необходимой для сэра Чарльза. Но она
устраивала его лишь временно как хозяйка дома, пока через 5 лет он не
нашел богатую невесту. Встал вопрос, что делать с Эммой дальше. Он
мог выставить ее на улицу, но все-таки она стала за эти годы для него
близким человеком. И Чарльз Гревилл решил отправить ее к своему
дядюшке – лорду Гамильтону, английскому послу в Неаполе.
Гамильтон был вдовцом, очень горевавшим по своей безвременно
ушедшей супруге. Он уже видел Эмму Харт в доме племянника и
относился к ней с симпатией. Все разговоры на тему, будто бы лорд
отбил ее у своего племянника, являются вымыслами.
На самом деле, это Гревиллу пришлось долго уговаривать дядю
забрать Эмму в Неаполь: он писал старику, что она восхитительная
содержанка: с ней комфортно и приятно. А пожилой лорд возражал:
мол, Эмма, конечно, хороша, но влюблена-то в Чарльза! Впрочем,
Гамильтона все же уговорили. А вот признаться во всем Эми
любовнику сил не хватило, ему пришлось ее просто обмануть. Он

сказал, что уедет по делам, а она пока поживет у его дяди в Неаполе. И
хоть уезжать ей не хотелось, но мнения содержанки никто не
спрашивал. На ее удачу, дядя бывшего любовника – лорд Гамильтон –
был неплохим человеком. Эми с ним было весело, у него было
множество интересов: и археология, и спорт, и музыка. Она написала
бывшему любовнику: «Вы не можете себе представить, насколько сэр
Уильям добр ко мне. Он делает все возможное, чтобы видеть меня
счастливой. Право, я сердита, что не могу составить его счастья. Я
могу только быть вежливой и любезной. И в самом деле, я с ним мила,
как только могу. Но я и Ваша, Гревилл. Вам одному могу я
принадлежать, и никто не займет Вашего места в моем сердце». А тот
в ответ на такое пылкое признание посоветовал лишь как можно
скорее стать любовницей лорда Гамильтона. Сам лорд сначала не
относился к ней серьезно и собирался вернуть ее в Лондон, после того
как беспутный племянник наконец женится.
Она продолжала забрасывать Гревилла письмами с любовными
признаниями и просьбой вернуться к нему. И только когда бывший
любовник написал, что она его никогда больше не увидит, она,
наконец, взорвалась: «Пять лет я прожила с тобой. И вот теперь мне
говорят, что я должна жить с сэром Уильямом… Нет, тысячу раз нет!
Ты позволил мне любить себя, сделал из меня хорошего честного
человека, а теперь хочешь бросить? Пусть будет так, как ты хочешь. Я
должна стать любовницей сэра Уильяма? О нет, Гревилл, этого не
будет никогда! Тогда я поведу дело так, что сэр Уильям женится на
мне!» Отныне Эмма вела свою игру и требовала за свою любовь
довольно высокую цену – брак. В качестве «гостьи» лорда Гамильтона
она смогла завоевать симпатии неаполитанской королевы МарииКаролины и короля Фердинанда. Чтобы не попасть при дворе в опалу,
Гамильтон был вынужден согласиться на брак.
В 1791 году в лондонской церкви Эмма Лайон-Харт стала леди
Гамильтон. Ей было 26 лет, а лорду Гамильтону 61 год. Король
Великобритании Георг III, исходя из политических соображений,
одобрил этот мезальянс. Английское общество тоже отнеслось к этому
браку спокойно. Конечно, на самые верхи английской знати ее не
допустили, но все прошлое было предано забвению. Высшему
обществу казалось, что новоиспеченная леди Гамильтон милая,
очаровательная, но все-таки вульгарная особа. Но в Неаполе Эмма

была официально признана при дворе и стала лучшей подругой
королевы
Марии-Каролины,
которая
фактически
управляла
государством вместо ленивого супруга.
Сэр Уильям был доволен своей юной женой. Он и раньше не сильно
обременял себя участием в неаполитанской политике. Все свое время
он использовал для исследований местных вулканов и землетрясений.
Результаты своих исследований он в качестве члена-корреспондента
Королевского общества направлял в Лондон. Посланник серьезно
занимался историей и искусством Древней Греции и Рима, участвовал
в раскопках Помпеи, уникальной коллекции этрусских и греческих ваз,
а также произведений великих мастеров Возрождения.
Гете, часто бывавший в доме посланника, в своих «Итальянских
путешествиях» записал следующее: «Рыцарь Гамильтон… нашел
теперь вершину искусства и науки в красивой девушке. Он заказал для
нее греческий костюм, который удивительно идет к ней; при этом она
распускает волосы, берет несколько шалей и производит ряд
сменяющихся поз, движений, жестов, выражений лица. Все, что
тысячи художников готовы были создать, видишь здесь готовым в
движении и в поразительной сменяемости: стоя, коленопреклоненно,
сидя, лежа, серьезно, печально, задорно, ускользая, покаянно,
угрожающе, пугливо и т. д. Одно следует за другим и вытекает из этого
другого».
Пластическое совершенство Эммы и ее поразительные мимические
танцы с шалями превращали ее на сцене в ожившие скульптуры. Ею
восхищались, перед ней преклонялись.
В 1793 году после казни короля Франции Людовика XVI
французские власти во главе с Наполеоном I объявили войну
Великобритании и Испании. В 1798 году в Неаполь для защиты
королевства от Бонапарта прибывает английская эскадра под
командованием адмирала Горацио Нельсона. К тому времени
флотоводец, увенчанный славой в сражениях против Франции
и Испании, уже потерял правую руку и получил серьезную травму
глаза. А в недавней битве при Абу-Кире получил ранение в голову. Но
неаполитанцы искренне и радостно приветствуют героя, и в первом
ряду встречающих, конечно же, адмирал видит британского посла с
супругой.

Целую неделю в Неаполе не прекращались празднования в честь
англичан. Лорд и леди Гамильтон поселили Нельсона в своем дворце,
где Эмма взяла на себе заботу об адмирале – она ухаживала за
выздоравливающим, кормила его с ложечки, меняла повязки и читала
вслух. Неудивительно, что: Горацио влюбился без памяти. Один
художник описывал адмирала так «Нельсон – самый незначительный с
виду человек, которого я когда-либо видел; это горсть костей и
высохшее тело… Он мало говорит и почти не улыбается». Любое
перенапряжение, включая любовные утехи, было для него опасно: мог
произойти паралич. Будучи моряком он еще и страдал от морской
болезни.
В свою очередь за несколько лет пребывания во дворце лорда
Гамильтона красавица Эмма растолстела до такой степени, что от ее
былой неотразимости остались только точеное лицо, звучный голос и
актерские таланты. Но у любви свои законы, она не подвластна
времени, моде и общественной морали. Адмирал Нельсон и леди
Гамильтон пренебрегли общественными приличиями, карьерой,
семьей и забыли о своей репутации. Эмма, которая была уже не первой
молодости, привлекала адмирала своим разительным контрастом с
леди Нельсон… Фанни Нельсон была всегда всем недовольна, она
изводила мужа ворчанием и язвительными насмешками над ним.
Жизнерадостная Эмма окружила адмирала Нельсона вихрем
восхищения, причем не только его победами, но и им самим. Роман
Эммы и Горацио стал стремительно развиваться у всех на глазах. Но от
порицания общества их спасал, как ни странно, сам сэр Уильям.
Проницательный лорд Гамильтон, чтобы не отравлять себе
последние годы жизни, делал вид, что ни о чем не догадывается. С тех
пор и до самой смерти лорда Гамильтона картина была неизменна:
худощавый, однорукий и тихий мужчина в форме, рядом с которым
возвышалась объемистая леди Гамильтон, а позади плелся ее муж. Эта
странная троица неплохо уживалась под одной крышей. Но Эмме этого
было мало, ей надо было выйти замуж за Нельсона. Вот только супруга
Горацио не давала ему развод. А в это время английский флот
отправляется на Мальту, и бесстрашный адмирал кинулся в самую
гущу сражений. Но его бессменная удача покидает его. Он пытался
защитить Неаполь, но королевство захватили, а король и королева

бежали. План побега разрабатывали Нельсон и Гамильтоны, и только
благодаря Эмме его все же удалось претворить в жизнь.
Лишь когда Неаполь был освобожден русской эскадрой под
командованием адмирала Ушакова, королевская семья смогла
вернуться во дворец. Мария-Каролина осыпает Эмму подарками,
советуется с ней о каждой мелочи. Нельсон посвящал Эмму во все
дела, и английское правительство использовало ее для влияния на
политику Неаполитанского королевства. Когда Нельсона не было
в Неаполе, у нее были полномочия принимать иностранные делегации
и решать важные вопросы. Российский император Павел I прислал
Эмме мальтийский крест за ее заслуги. Она проводила
скоропалительные процессы над якобинцами и лично наслаждалась их
казнью, за что в Европе ее невзлюбили.
В 1801 году премьер-министр Великобритании Генри Аддингтон
начинает переговоры с Наполеоном, в результате которых был
заключен Амьенский мирный договор. Обе стороны использовали его
как передышку. Сэр Уильям Гамильтон больше не был послом
в Неаполе. Гамильтоны и Нельсон, совершив путешествие по Европе,
вернулись в Англию. К тому времени Горацио Нельсон уже стал
национальным героем Британии за победы, одержанные им
в Наполеоновских войнах. Англия встречала своего героя овациями,
осыпала подарками, в его честь даже назывались улицы.
В скором времени Эмма родила дочь Горацию, которую пришлось
скрыть от лорда Гамильтона и всего света, ведь Гамильтону был уже
71 год и никто не поверил бы, что Горация его дочь. Полнота леди
Гамильтон позволяла ей на девятом месяце беременности появляться в
обществе, и никто ничего не замечал. Горацию даже окрестили в
возрасте двух с половиной лет после смерти сэра Уильяма. Сам
Нельсон числился лишь крестным малышки, но души не чаял в своей
дочери, считая ее самым необыкновенным ребенком в мире, хотя был
вынужден называть ее своей воспитанницей. Впоследствии Горация
узнала, кто ее отец, возможно, сама Эмма сказала ей об этом, но так и
не узнала, кто ее мать. Горацию воспитывала Эмма, скрывая свое с ней
родство на благо девочке. Очевидную версию о том, что ее матерью
может быть сама Эмма Гамильтон, Горация гневно отвергала,
наверное, из-за порочного образа жизни леди Гамильтон.

Впоследствии Горация стала женой пастора, родила ему девять детей и
прожила до 80 лет скромной жизнью.
В Англии адмирал Нельсон поселился в роскошном загородном
доме, опять же вместе с Гамильтонами. Муж Эммы высказывал
недовольство шумом и большим количеством гостей, а вот об
отношениях с женой говорил только то, что они чисты, и Нельсон
просто его лучший друг. И только в письмах к племяннику, бывшему
любовнику Эммы жаловался, что приходится терпеть «черт-те что».
Лорд Гамильтон умер в возрасте 72 лет и, как оказалось, ничего не
простил своей жене. Все свое огромное состояние лорд оставил
своему племяннику, а Эмма получила лишь 800 фунтов ренты в год.
Если жить скромно, этого вполне могло хватить, но она давно
разучилась считать деньги, ведь они сыпались на нее от мужа
и Нельсона, и она тратила их не задумываясь.
Теперь она была вынуждена переехать, жить у Нельсона вдове было
неприлично. Но выдержала она недолго, наплевав на все приличия,
она вернулась вместе с Горацей в дом любимого. Она опять была
беременна, к сожалению, ребенка она потеряла вскоре после родов.
Свою репутацию леди Гамильтон постепенно дискредитировала по
причине того, что она много пила и играла, но главным было не это, а
публичный скандал. Откровенное сожительство, особенно после
смерти лорда Гамильтона, закрывало перед его вдовой двери в высшее
общество, несмотря на то, что принц Уэльский считался другом
скандальной пары и многие буржуа считали за честь быть
приглашенными в дом к адмиралу, а средний класс и простой люд его
обожествляли.
У влюбленных никогда не было времени на то, чтобы быть вместе.
Уже спустя месяц после смерти лорда Гамильтона адмирал снова ушел
на войну. Он каждый день писал любимой. А она бросала вызов
обществу и тратила деньги. Скоро у нее было долгов столько же,
сколько лишних килограммов… Вернувшийся ненадолго адмирал
вздохнул и понял, что уже ничего нельзя изменить. Уже очень скоро он
снова ушел в море сражаться с французами. Эмма Гамильтон лишь
разжигала его воинственность. Известно только с ее слов, что Нельсон,
якобы, сказал ей: «Храбрая моя Эмма! Славная моя Эмма, если бы
существовали еще такие женщины, как ты, Нельсонов было бы
больше».

А впереди был Трафальгар. Благодаря гениальному адмиралу,
французы были окончательно разгромлены, а он был убит. Перед
смертью Нельсон сказал: «Я выполнил свой долг. И я оставляю леди
Гамильтон и мою дочь Горацию на попечение страны». На прощание с
героем в собор Святого Петра 9 января 1806 Эмму не пустили, она так
и не смогла сказать последнее прости своему возлюбленному. Не дали
ей и пенсию, о которой просил адмирал Нельсон. Ее выплачивали
законной супруге.
Леди Гамильтон была окончательно разорена, переехала в дом
бывшего супруга вместе с дочерью, из которого ее выгнал его
племянник – тот самый Чарльз Гревилл, который когда-то передал ее
дяде, как вещь. Но Эмма не могла остановиться, она продолжала
непомерно тратить. В свои 50 она уже давно не была красавицей, было
видно, что она много пьет.
В результате в 1813 году Эмма попала в долговую тюрьму, а спустя
всего 2 года умерла, утратив, по словам дочери, интерес ко всему,
кроме алкоголя. Чтобы было на что жить, бывшая светская львица
продала даже форму и медаль своего возлюбленного. Но деньги,
которые адмирал Нельсон завещал своей дочери она тратила только на
Горацию.
Эмма умерла в 51 год, под портретом любимого, держа в руках
кусок мундира с дыркой от пули, погубившей его. Прощались с ней
все командиры английских кораблей, бывших тогда в Кале. Они
пришли отдать последнюю честь той, которую так любил адмирал
Нельсон, той, имя которой теперь навсегда вошло в историю Англии.

Анна Керн
Жизнь «гения чистой красоты»

В одном из писем, адресованных своей обожаемой Полине
Виардо, русский писатель Иван Тургенев напишет: «Вечер провел
у некой мадам Виноградской, в которую когда-то был влюблен
Пушкин. Он написал в честь ее много стихотворений, признанных
одними из лучших в нашей литературе. Письма, которые писал ей
Пушкин, она хранит как святыню. Мне она показала
полувыцветшую пастель, изображающую ее в 28 лет – беленькая,
белокурая, с кротким личиком, с наивной грацией, с
удивительным простодушием во взгляде и улыбке… немного
смахивает на русскую горничную а-ля Параша. На месте Пушкина
я бы не писал ей стихов». Эта мадам Виноградская в русской
истории известна под фамилией своего первого мужа – Е.Ф. Керна
– Анна Петровна Керн.
Стихотворение Пушкина, посвященное Анне Керн, стало одним из
самых популярных лирических стихотворений в русской литературе.
Но прекрасные романтические строки «Я помню чудное мгновенье»
противоречат порочащим высказываниям автора о «гении чистой

красоты» в письмах к друзьям. Однако нужно понимать, что у этой
медали – две стороны. Одна – романтический миф, вторая – реальная
жизнь.
Кто же она, эта Анна Керн? Обычная женщина, которая в нужное
время в нужном месте оказалась рядом с поэтом. С единственного
дошедшего до нас портрета, где ей всего двадцать лет, смотрит
женщина совершенно неэффектная. Отведешь глаза – и не вспомнишь
лица. Однако современники утверждали, что она была очень красива…
Вот как пишет она о себе в своем дневнике: «Представьте, я сейчас
мельком взглянула в зеркало, и мне показалось чем-то
оскорбительным, что я ныне так красива, так хороша собой». Пушкин
в письме описал ее так: «…она изящна; она все понимает; легко
огорчается и так же легко утешается; у нее робкие манеры и смелые
поступки – но при этом она чудо как привлекательна».
Анна родилась в феврале 1800 года. Ее родители были
состоятельными людьми из круга чиновного дворянства. В девичестве
ее звали Анна Полторацкая. Несмотря на то что у юной красавицы
было много поклонников, в возрасте 17 лет она вышла замуж за 52летнего генерал-майора Ермолая Федоровича Керна по воле своего
отца, человека строгого и деспотичного.
Супружеская жизнь с Ермолаем Керном становилась для нее с
каждым годом все невыносимее. Иногда молодая женщина была на
грани психического срыва. «Какая тоска! Это ужасно! Просто не знаю,
куда деваться. Представьте себе мое положение – ни одной души, с кем
я могла бы поговорить, от чтения уже голова кружится, кончу книгу –
и опять одна на белом свете; муж либо спит, либо на учениях, либо
курит», – писала она в дневнике. «Его невозможно любить – мне даже
не дано утешения уважать его; скажу прямо – я почти ненавижу его».
В замужестве с Керном Анна родила трех дочерей и перенесла на
детей весь свой негатив по отношению к мужу. Надо сказать, что до
дивизионного генерала Ермолай Керн дослужился, начиная с низших
чинов, был отчаянным и неглупым воякой, и вполне может быть, что
человеком недалеким и ограниченным он был только в глазах Анны
Петровны. О том, что этот человек был значим, говорит тот факт, что
по распоряжению императора писался портрет Е.Ф. Керна для
Военной галереи Зимнего дворца в Петербурге. Помещенный среди
портретов наиболее известных героев Отечественной войны 1812 года,

портрет сохранился до наших дней. Это единственное дошедшее до
нас изображение генерала. Имея безупречную репутацию военного, в
личной жизни талантливый военачальник потерпел фиаско. Для
молоденькой женщины гарнизонная жизнь была мало привлекательна.
Девять лет переезжала юная генеральша вслед за мужем из одного
города в другой.
В 1817 году на балу в Полтаве состоялось знакомство Анны с
императором Александром I: «Не смея ни с кем говорить доселе, я
с ним заговорила, как с давнишним другом и обожаемым отцом! Я
не была влюблена… я благоговела, я поклонялась ему!» Известно, что
император стал крестным отцом первой дочери Анны Керн,
Екатерины.
Зимой 1819 года Керн ненадолго приехала с отцом и супругом
в Петербург, где была представлена своей тетушке Елизавете
Олениной, жене президента Академии художеств Александра
Оленина. В аристократическом салоне Олениных состоялась ее первая
встреча с Александром Пушкиным. На вечере играли в шарады.
Всеобщим вниманием из-за своей известности и обаятельности
пользовался баснописец Крылов, а не начинающий поэт Александр
Пушкин. И Анна, с ее слов, попросту его не заметила, несмотря на его
игривые комплименты вроде этого: «Можно ли быть такой
хорошенькой?!» Равнодушие красотки, скорее всего, его задело, ведь
после окончания лицея Пушкин приобрел славу прожигателя жизни и
покорителя женских сердец.
Прошло несколько лет, поэт стал знаменит, и Анна Керн напишет:
«В течение 6 лет я не видела Пушкина, но от многих слышала про
него, как про славного поэта, и с жадностью читала: Кавказский
пленник, Бахчисарайский фонтан, Разбойники и I главу Онегина…
Восхищенная Пушкиным, я страстно хотела увидеть его…» И вот они
встретились в доме ее тетушки в Тригорском.
Тут она блистала, окруженная мужским вниманием. Она была очень
музыкальна, прекрасно пела, умела слушать. А вот что Анна Керн
вспоминала об Александре: «Трудно было с ним вдруг сблизиться: он
был очень неровен в обращении – то шумно весел, то грустен, то
робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен, и
нельзя было угадать, в каком расположении духа он будет через
минуту».

И только перед самым отъездом вместе с тетей она навестила
Пушкина в Михайловском. Всю ночь они гуляли по саду, вот только по
словам Анны Петровны, подробностей разговора она не запомнила. А
на следующее утро Александр Сергеевич подарил ей первую главу
«Евгения Онегина», среди которой она и нашла написанное на
сложенном листе бумаги то самое «Я помню чудное мгновенье».
«Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он
долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел
возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло
тогда в голове, не знаю», – пишет она. Почему Пушкин хотел забрать
стихи обратно – загадка… Сам поэт так писал о своих чувствах в
письме, адресованном ее двоюродной сестре Анне Вульф: «Каждую
ночь я гуляю в своем саду и говорю себе: здесь была она… камень, о
который она споткнулась, лежит на моем столе подле увядшего
гелиотропа. Все это, если хотите, крепко похоже на любовь, но божусь
вам, что о ней и помину нет».
Несколько писем, написанных им вслед Анне Керн и бережно
сохраненных ею, слегка приоткрывают тайну их взаимоотношений. К
сожалению, ее писем Александр Сергеевич не сохранил, что делает
картину неполной. Вот несколько строк из посланий поэта к Анне
Петровне: «…я бешусь, и я у ваших ног», «…умираю с тоски и могу
думать только о вас». В следующем письме страсть поэта все более и
более накаляется: «…Сейчас ночь, и ваш образ встает передо мной,
такой печальный и сладострастный: мне чудится, что я вижу… ваши
полуоткрытые уста… мне чудится, что я у ваших ног, сжимаю их,
ощущаю ваши колени, – я отдал бы всю свою жизнь за миг
действительности». А в предпоследнем письме и вовсе заявляет:
«Если ваш супруг очень вам надоел, бросьте его… Вы оставляете там
все семейство и приезжаете… в Михайловское!»
Образ гения чистой красоты в письмах поэта неоднозначен. Анна
Петровна, с одной стороны, «божественная», «прелесть», «прекрасная
и нежная», женщина с «сильно развитым органом полета», «ангел
любви», «ангел-утешитель», «чудотворка», «чародейка». С другой
стороны, она же и «мерзкая», и «сладострастная» обладательница
обворожительных «глаз, зубов, ручек и ножек». Ее поэт и любит, и
иногда ненавидит, и «третьего дня говорил гадости». Возможно, и сам
Александр Сергеевич не понимал своих чувств к Анне Петровне, но

это не помешало ему посвятить ей одно из самых нежных своих
стихотворений.
Нельзя утверждать, что Керн была страстно влюблена в Пушкина.
Она писала: «Восхищенная Пушкиным, я страстно хотела увидеть
его…» – но это означает лишь то, что увидеть она желала лишь
Пушкина-поэта, а не Пушкина-мужчину. Вот и в письме к Керн
Пушкин пишет: «Не говорите мне о восхищении: это не то чувство,
какое мне нужно. Говорите мне о любви: вот чего я жажду. А самое
главное, не говорите мне о стихах…» Кстати, Пушкин, по мнению
Анны Керн, «был невысокого мнения о женщинах, его очаровывало в
них остроумие, блеск и внешняя красота», а не добродетель. Однажды,
говоря о женщине, которая его страстно любила, он сказал: «…нет
ничего безвкуснее долготерпения и самоотверженности». «Я думаю,
он никого истинно не любил, кроме няни своей и потом сестры», –
напишет потом Анна Керн в воспоминаниях.
В начале 1826 года Анна Петровна окончательно порвала с
ненавистным мужем, похоронив свою репутацию приличной
женщины, и, будучи беременной в третий раз, уезжает в Петербург, где
в Смольном воспитываются две ее дочери Екатерина и Анна. Весной
1826 года в четырехлетнем возрасте дочь Анна умерла. Хоронили ее
приехавшие в Петербург родители Анны Петровны. Сама она на этой
печальной церемонии отсутствовала, сославшись на недомогание,
связанное с беременностью.
Как всегда, ее не оставляли вниманием многочисленные
поклонники. Она подружилась с лицейским другом Пушкина бароном
Антоном Дельвигом и с удовольствием посещала его литературные
вечера, где была в центре внимания. Влюбленный Дельвиг, даже
называл ее своей «второй женой», он, конечно же, был в курсе
бесчисленных романов Анны Керн, а посему себя звал «мужем
безномерным».
О ее знакомствах и «дружбах» через письма родных и друзей
становилось известно Пушкину. Вероятно, это и дало ему повод в
письме Алексею Вульфу от 7 мая 1826 года бросить фразу: «Что делает
вавилонская блудница Анна Петровна?» Возможно, все это было
сказано поэтом в шутку, ведь Анна Петровна никогда не была
блудницей и развратницей. Просто она всегда хотела любви и
понимания и искала их в любовных увлечениях, являвшихся по

большей части плодом ее воображения. Известно, что в 1827 году во
время пребывания в Тригорском она посещала родителей Пушкина и
успела совершенно вскружить голову брату поэта Льву Сергеевичу.
Тот даже посвятил ей стихотворение «Как можно не сойти с ума,
внимая вам, на вас любуясь».
Отношения Александра Пушкина с Анной Керн переросли потом в
дружбу. Женитьба Пушкина и смерть Дельвига изменили привычную
петербургскую жизнь Анны Петровны. «Ее превосходительство» уже
совсем не приглашали на литературные вечера. К тому же из-за
положения Керн в обществе – «не вдовы и не мужней жены» – от нее
все отвернулись. Она жила довольно бедно, в свет не выезжала,
пыталась подрабатывать переводами французских романов. Муж
перестал оказывать Анне Петровне финансовую помощь, возможно,
надеясь таким образом вернуть ее назад.
Последняя встреча Анны Петровны с Пушкиным состоялась, когда
он навестил ее, чтобы принести свои соболезнования в связи со
смертью ее матери в 1832 году. С благодарностью вспоминала Анна
Петровна поддержку, оказанную ей Пушкиным в то трудное для нее
время. А спустя три года Пушкин повел себя очень непорядочно по
отношению к ней. Тогда она сильно нуждалась в деньгах, пробовала
подрабатывать переводами и по старой памяти обратилась к поэту,
чтобы он свел ее с издателями. Пушкин даже не удостоил ее ответа,
написав жене: «Ты мне прислала записку от m-m Керн, дура вздумала
переводить Занда и просит, чтобы я сосводничал ее со Смердиным.
Черт их побери обоих!» Странно выглядит такая нападка на Анну
Петровну, а еще более трудно ее объяснить. Возможно, Пушкин,
посылая Анну Керн и называя ее дурой, трусливо открещивается при
жене от прошлого. Хотя донжуанский список свой от жены не скрывал
и похождения, бывшие у него до свадьбы, не отрицал.
Беды сыпались на Анну Петровну одна за другой. В 1833-м умирает
ее младшая дочь Ольга. Спустя три года она обратилась в письме
к Николаю I с просьбой о материальной помощи и получила по
царскому повелению 2 тысячи рублей, а брошенный муж Ермолай
Федорович Керн получил от царя письмо с указанием на
необходимость содержать жену, на что он ответил государю длинным
письмом с обвинениями в адрес жены, которые, конечно, вызывают
сочувствие к бедному генералу. Он подчеркивает, что женился без

приданого, «имея одну любовь и дружбу жены в предмете». А «увидя
вскоре к себе все равнодушие и холодность, поздно уже познал свое
несчастие. Она, невзирая на все мои и общих родных наших
убеждения и просьбы, оставила меня с дочерьми самовольно в первый
раз на четыре года, расстроив меня совершенно… сделанными для нее
долгами. Но я, как надлежало супругу, вызвал ее и после
четырехлетней разлуки с детьми, не вспомнив прошедшие
неприятности, принял ее с прежнею любовью, хотя она, смею
доложить, прибыла ко мне, не имея даже необходимого платья… Мое
снисхождение не послужило к добру: она забылась, изъявив мне
желание, чтобы я детей определил на казенное содержание. Наконец,
моя жена оставила меня в другой раз, объявив мне, что не желает со
мною жить. Десять лет провел я в разлуке с женою моею, не имея
даже никакой переписки. В нынешнем году я принял дочь мою из
Института. В это же время жена моя объявила родным своим, что она
желает быть со мною и дочерью, но не с тем, чтобы стать мне женою,
а дочери матерью, а только в обязанности гувернантки. После данного
дочери моей воспитания какой может ей быть моя жена гувернанткою,
привыкшая к беззаконной жизни, и, осмелюсь доложить, виновница
нищеты дочернего состояния? За всем тем… я помогал неблагодарной
жене, посылая ей по возможности деньги». Брошенный генерал вышел
в отставку, так и не нажив своего жилья благодаря мотовству
красавицы-супруги, и снимал квартиру в Петербурге. Отношения с
женой и так очень мучали его, а тут ещё и суд определил: «Жене
генерал-лейтенанта Керна и самому ему жить вместе, и с такими
отношениями, как поставлено законом».
1 февраля 1837 года «чистейшей прелести чистейший образец»
в полумраке церкви Спаса Нерукотворного Образа на Конюшенной
площади вместе со старшей дочерью Екатериной плакала и молилась
на отпевании поэта, сделавшего ее бессмертной. Спустя всего 2 года,
в 1839 году, другой великий человек, Михаил Иванович Глинка,
сделает бессмертной дочь Анны Керн, Екатерину, посвятив ей романс
«Я помню чудное мгновенье», положив на музыку стихи, которые
когда-то Александр Пушкин посвятил ее матери.
В 1838 году еще один Пушкин – на этот раз отец поэта – Сергей
Львович не устоял перед чарами Керн. Он написал ей: «Дорогая Анна
Петровна, я еще не влюблен в вас, но именно с вами хотелось бы мне

прожить оставшиеся мне еще последние печальные дни. Я кажусь вам,
должно быть, очень смешным, что пишу вам все это в моем возрасте,
но моя ли вина, что сердце мое осталось молодо». Однако она осталась
равнодушной к этому предложению; ее сердце уже принадлежало
другому – троюродному брату Александру Васильевичу МарковуВиноградскому. К моменту сближения с Керн ему было 17 лет, а ей –
37. Однако это была взаимная любовь – именно та, которую Анна
Петровна так долго искала.
Позже Марков-Виноградский в своем дневнике поэтично описал
свои давние ощущения, которые были свежи в памяти и через много
лет семейной жизни: «Ее взгляд, прожигая меня, воспламенял… И мы
под песню соловья, в аромате цветов, любовались друг другом. Она
так чудно хороша, что я был в счастливом забытьи…» Еще он писал:
«У моей душечки глаза карие. Они в чудной своей красе
роскошествуют на круглом личике с веснушками…» А Анна Петровна
вот так рассказала о своей последней любви:
Над рекою туман распластал серебристые крылья.
Дышит негою трав свежескошенных пойменный луг…
Стерлась зыбкая грань меж заветной мечтою и былью:
Я навеки твоя, мой любимый, единственный друг.
Сколько было скорбей на пути к долгожданному счастью,
И страстей роковых, и блужданья средь адских столбов…
Но помиловал Бог: не позволил Он низко упасть мне,
Даровал во спасенье твою молодую любовь.
Мы бедны, но богаты тем чувством, что дал нам Предвечный.
Несмотря ни на что, Он привел наши души к венцу.
И растаял туман над судьбою, как утром над речкой.
Я живу лишь любовью к тебе и молитвой к Творцу…
В 1839 году у влюбленных родился сын, которого назвали Сашей, а
Анна Петровна по-прежнему продолжала быть женой генерала Керна.
Общество все это решительно не одобряло.
В 1841 году Ермолай Федорович Керн умирает, и через год Анна
Петровна официально оформляет брак с Александром Марковым-

Виноградским. Надо отдать ей должное, она честно отказывается от
большой пенсии, положенной вдове генерала, и звания «её
превосходительства».
Со вторым мужем она прожила совсем другую жизнь, не была
блеска, балов, влюбленных мужчин. Сорок лет они провели в любви и
бедности. Александр Марков-Виноградский не умел зарабатывать, но
имел большое сердце и очень сильно любил свою жену. Именно его
забота и хлопоты продлили жизнь Анне Петровне.
Он гордился тем, что его жене посвящал стихи сам Пушкин,
переписывал и редактировал ее как попало написанные мемуары.
Она сначала бережно хранила все, что связывало ее с Александром
Сергеевичем: его письма, скамейку на которой он сидел в ее квартире,
«Евгения Онегина», которого он ей подарил, но потом из-за нужды
была вынуждена продать за бесценок даже письма. В результате к
концу жизни у нее остались одни воспоминания…
В январе 1879 года «от рака в желудке при страшных страданиях»,
как пишет его сын, скончался А.В. Марков-Виноградский, а через
четыре месяца в Москве, в возрасте семидесяти девяти лет закончила
свой жизненный путь и Анна Петровна Маркова-Виноградская (Керн).
Она должна была быть похоронена рядом с мужем, но сильные
проливные дожди размыли дорогу, и невозможно было доставить гроб
к мужу на кладбище. Ее похоронили на погосте возле старой каменной
церкви в деревне Прутня, расположенной в шести километрах от
Торжка.
Известен романтичный мистический рассказ о том, как гроб ее
повстречался с памятником Пушкину, который ввозили в Москву. Было
это или не было, точно неизвестно, но хочется верить, что было…
Потому что красиво…

Жены декабристов
Превратности их судеб

Феномен жен декабристов известен не только в России.
Аристократки отправились за своими мужьями далеко в Сибирь,
в холод, лишаясь при этом всего, что было им положено по праву
крови: денег, наследства, титула и даже… детей. Однако не все
супруги восставших были готовы бросить все и последовать за
своими сужеными. Оказывается, жены у декабристов делились на
несостоявшихся декабристок и тех, кто, проявив геройство,
последовал за мужьями в ссылку.
Большинство осужденных декабристов на момент восстания были
еще молоды и не женаты. О браке в то время мужчины задумывались
примерно к 30 годам. Лишь 22 из 121 заговорщика на момент
восстания были женаты. Из этих 22 жен за мужьями в ссылку
отправилась ровно половина – 11 женщин. Но не спешите осуждать
тех, кто решил остаться или даже воспользоваться правом на развод с

государственным преступником, их тоже можно понять. Все дело в
том, что многие не смогли расстаться с детьми – а их везти в Сибирь
было категорически запрещено. Вот и получается, что многие из
женщин предпочли долгу жены долг матери. Только у трех жен
декабристов – Екатерины Трубецкой, Камиллы Ива́шевой и Елизаветы
Нарышкиной – на тот момент осуждения их мужей еще не было детей.
У остальных уже были, и зачастую не один и не два.
Так, Александра Давыдова оставила шестерых детей. Трудно
представить, как им давался этот душераздирающий выбор: ехать или
нет. Мария Волконская оставила грудничка Николая своим родным,
мальчик умер в 2 года. Наталья Фонвизина уехав в ссылку за мужем,
отдала родителям двух своих мальчиков, одному из которых было
всего 2 года, а другому – 4. Оба сына умерли в молодом возрасте от
чахотки, с родителями они так больше и не встретились. Иначе
сложилась судьба Веры Муравьевой, жены Артамона Муравьева. Она
собиралась ехать на каторгу к мужу, но не сделала этого из-за троих
детей, получив письмо от супруга: «Все существование мое в тебе и
детях заключается. Я не впаду в отчаяние; лишь бы ты берегла бы
себя». Она больше никогда не увидела своего любимого, жила детьми,
из которых выжил только один. Жена Петра Ивановича Фаленберга
Евдокия Васильевна, в девичестве Раевская, оставила неоднозначный
след в истории декабристов. Петр Иванович настолько сильно любил
свою жену, что, когда к нему приехал доктор Ф.Б. Вольф от имени А.П.
Барятинского для обсуждения дел общества, Фаленберг гневно
воскликнул: «Скажите Барятинскому, что жена мне дороже отечества!»
После допроса декабристов А.П. Барятинского и П.И. Пестеля они
признались относительно Фаленберга, что «он был столь не
деятельным и уклонившимся членом, что даже самое имя его почти
забыто в обществе». С.Г. Волконский тоже сообщал, что Фаленберг
«впоследствии уклонился от участия в обществе». Впрочем, на
допросах Петр Фаленберг, как принято говорить, «дал откровенные
показания», попросту наговорил и на друзей, и на себя. А его столь
горячо любимая супруга с легкостью развелась с государственным
преступником и вышла замуж во второй раз.
Первые годы декабристу было очень тяжело, он остро переживал
предательство супруги и одиночество, а потом женился на
неграмотной, но искренней дочери урядника. Как сказал другой

декабрист Алексей Юшневский, своей женитьбой Фаленберг «сочетал
две бедности».
И хоть жили они в нищете, новая супруга, а затем и дети вдохнули в
него жизнь. Вторая жена была рядом всю жизнь, несмотря на его
положение государственного преступника и отсутствие денег. Ради
него она научилась даже читать и писать. Вот такие истории о
несостоявшихся декабристках. А теперь поговорим о Екатерине
Трубецкой и Марии Волконской, которые по праву создали ореол
величия вокруг подвига жен декабристов. В их жизни были самые
мрачные этапы каторги: Нерчинские рудники, Читинский каторжный
острог, тюрьма Петровского завода и затем разбросанные по Сибири
заснеженные медвежьи углы, места ссылки и поселения.
Эти мужественные женщины знали, что отныне у них больше не
будет всех привычных привилегий и прав, включая права на
имущество и наследство. Они вступали в конфликт с родственниками,
которые конечно были против того, чтобы они уезжали на каторгу.
Отныне они получали только минимум денег, чтобы выжить. Да и за
них должны были отчитываться перед начальством рудников. Видеть
своих мужей они могли дважды в неделю, но на свидании обязательно
присутствовал надзиратель. Они выбирали судьбу еще и за своих
нерожденных детей, которые будут считаться казенными крестьянами.
Это далеко не все ограничения, на которые они добровольно шли, но и
их достаточно, чтобы осознать на какой подвиг они пошли ради
любимых.
Екатерина Трубецкая самая первая из жен декабристов получила
разрешение последовать за своим супругом на каторгу. К месту ссылки
она добиралась по этапу с уголовниками, все путешествие заняло
полгода. Когда она наконец увидела мужа князя Трубецкого в
кандалах, то тут же потеряла сознание… Учтите, что ей было всего 26,
а самому князю 36 лет.
Они познакомились в Париже в 1819 году. Екатерина не была
красавицей – невысокого роста, полноватая, но очень обаятельная и
весьма образованная. Когда в 1818 году она танцевала на
рождественском балу с будущим императором Николаем I, то он
назвал ее «самой просвещенной девицей высшего света».
Трубецкой был на десять лет старше Екатерины, скрытный и
замкнутый, с некрасивыми чертами лица и высокого роста. Но

постепенно их знакомство развивалось, ведь им было интересно
беседовать друг с другом. Князя сразили ее интеллект и душевные
качества, впервые встретил он такую образованную и любознательную
женщину. А она впервые полюбила.
Он считался завидным женихом: знатен, богат, умен, образован,
прошел войну с Наполеоном и дослужился до полковника. В 1820 году
состоялась свадьба. Екатерина имела шансы стать генеральшей.
Блестящий брак был омрачен отсутствием детей. Екатерина очень
переживала по этому поводу и ездила лечиться от бесплодия за
границу.
Все их знакомые и друзья считали, что в основе отношений этой
пары лежит очень сильная любовь. У мужа не было никогда секретов
от жены, и она якобы вышивала знамя свободы – символ новой власти
в случае победы заговорщиков. Екатерина Ивановна знала о
политических взглядах мужа, но считала, что нельзя построить счастье
на крови других людей. В их особняке часто проходили собрания
тайного общества. Более того, Трубецкой стал предводителем
заговорщиков.
По какому-то странному капризу судьбы именно в ссылке после
девяти лет брака у пары родился первый ребенок – дочь Александра.
Это было словно подарком за все тяготы их новой жизни. За ней
последовали еще 6 детей. Из них выжили три девочки и один сын.
Помимо своих они взяли на воспитание сына политического
ссыльного Кучевского и двух дочерей декабриста Михаила
Кюхельбекера. Идеальная жена декабриста Екатерина Трубецкая так и
не дожила до амнистии, умерла за 2 года до этого события. Ее супруг
не хотел без нее возвращаться из Сибири и оставлять могилу любимой
жены, но решился на это ради будущего сына. Он так никогда больше
не женился. Одна из их дочерей Зинаида дожила до революции и даже
получила отдельную квартиру как дочь декабриста по специальному
указу Ленина.
А вот у Марии Волконской совсем другая история. Брак Волконских
не был заключен по большой любви. Мария Николаевна была моложе
мужа на 18 лет. Ее выдали замуж насильно, по решению отца. Она
жаловалась сестрам, что Волконский просто несносен. Еще одна
интересная судьба жены декабриста. Прасковья Егоровна Анненкова,
урожденная Жанетта Полина Гебль, француженка, которая так и не

научилась хорошо говорить на русском языке, хотя все окружение ее
хорошо понимало.
Она была из французской обнищавшей дворянской фамилии и
поехала в Россию, чтобы помочь своей семье выжить. Сначала была
модисткой, а потом, как говорит Оксана Ивановна Киянская, доктор
исторических наук и автор многих книг про декабристов, стала
содержать публичный дом, чему есть свидетельства во многих
документах. Это заведение и посещали кавалергарды. Там она
познакомилась с Иваном Александровичем Анненковым, самым
завидным женихом Москвы, и влюбилась в него. Сама Полина тоже
поразила Анненкова своей оригинальной, утонченной внешностью и к
тому же живым умом, обаянием и душевной добротой.
Их страстный роман развивался не сразу. И вот наконец он
признался Полине в любви и предложил ей стать его женой,
обвенчавшись тайно. Молодой человек не стал скрывать, что строгая
мать, если узнает, не позволит сыну вступить в столь неравный брак и
сделает все, чтобы разлучить влюбленных. К удивлению Ивана,
Полина его предложение отвергла, однако он не потерял надежду.
Привязываясь к французской возлюбленной все сильнее, Анненков
даже раскрыл ей тайну о том, что состоит в некоем закрытом
политическом обществе, которое готовит несколько восстаний, в том
числе и на Сенатской площади.
Во время декабрьских событий 1825 года, когда Иван
Александрович был арестован и отправлен в Петербург, Полина уже
ждала ребенка. Но как только из-за участия в восстании его лишили
всех привилегий и прав и она с ним уравнялась по статусу, Полина, а в
дальнейшем ее станут звать Прасковья Егоровна, тут же подала
прошение следовать за ним в ссылку в Сибирь как невеста.
Прасковья Егоровна проведет в этом суровом крае около трех
десятков лет ради того, чтобы не расставаться с горячо любимым
человеком. До конца своих дней Полина Анненкова не снимала
браслет и нагрудный крест, отлитые из кандалов мужа, – словно
напоминание о тяжелых, трагических днях и преодолевающем все
трудности великом чувстве любви. Там же, в ссылке, пара
повенчалась.
В Сибири у них возникла настоящая любовь, и она была идеальной
женой, помогала мужу и его товарищам как могла, обеспечивала их

быт. Она родила 18 детей, выжили из них только шесть – три сына и
три дочери.
После ссылки Анненковы переехали в Нижний Новгород. Иван
Александрович все-таки исполнил свою мечту: активный участник
проведения реформы Александра II, он был награжден серебряной
медалью «За труды по освобождению крестьян».
В 1876 года Прасковья Егоровна умерла, а Иван Александрович
пережил супругу на год и четыре месяца. Они были похоронены рядом
в Крестовоздвиженском женском монастыре.
Старшая дочь Александра, в замужестве Теплова, была богата.
Воспитанная бабушкой, она переняла от нее барские замашки. Второй
по старшинству сын Иван закончил службу подполковником.
Записавшая воспоминания матери Ольга была счастлива в браке с
другом Достоевского, военным инженером Константином Ивановым.
Старший сын Анненковых Владимир, не имея возможности
поступить в университет как сын государственного преступника, начал
службу в должности канцелярского писца. Но со временем проявил
себя как знающий юрист. В 1878 году его назначили председателем
Самарского окружного суда.
Восстание декабристов до сих пор по-разному оценивается
историками. Во времена Российской империи их предали забвению, в
период советской власти их считали борцами за права простого народа
и романтизировали, а сейчас мы живем в эпоху, когда
предпринимаются
попытки развенчать наши
национальные
исторические «мифы». И каждый решает для себя сам, как относиться
к декабристам. Можно вслед за Василием Ключевским считать их
«исторической случайностью, обросшей литературой». А можно
думать, что они пытались предотвратить страшные события далекого
1917 года. Ведь в случае победы они попытались бы установить
в России конституционную монархию европейского образца. Однако
им это не удалось – и в итоге самодержавное правление сохранялось
еще почти целый век и рухнуло под ударами куда более грозных сил,
чем декабристы.
Бесспорно то, что они оставили яркий след в российской истории, а
их матери, жены и сестры смогли показать силу своего духа и
характера. И вот уже два века они являются примером преданности,
верности, умения отдавать себя в жертву во имя любви.

Наталья Гончарова
Злой гений или Мадонна?

Наталья Николаевна Гончарова – жена гения и солнца русской
поэзии – виновна она в его гибели или нет? Об этом спорят до сих
пор. Первая красавица Москвы и Петербурга, своей внешностью
она привлекала всеобщее внимание, а ее замужество породило
множество толков и пересудов. После гибели А.С. Пушкина ее
обвинили в его смерти, а она сама не оставила потомкам никаких
воспоминаний, которые могли бы пролить свет на печальные
события 1837 года. О ней написано множество книг и мемуаров, в
которых авторы либо восхваляли ее, либо осуждали. Например, П.
Щеголев, А. Ахматова и М. Цветаева говорили о Наталье
Гончаровой как о злом гении поэта, а Д. Фикельмон, А. Арапова,
Л. Павлищев, Н. Раевский видели в ней жертву обстоятельств. И
вот уже два века продолжаются споры о роли Натали Гончаровой
в жизни Александра Пушкина. Так кем же она была на самом деле

– бездушной кокеткой или неопытной девушкой, втянутой в
темную пучину светских интриг?
Наталья Гончарова родилась 27 августа 1812 года в поместье Кариан
Тамбовской губернии, где семья Гончаровых с детьми жила во время
войны с Наполеоном. Она была пятым ребенком из семи детей
Гончаровых. Афанасий Николаевич Гончаров, ее дедушка, обожал
маленькую Ташу, баловал ее, и первые шесть лет своей жизни девочка
жила с дедом в родовом имении Гончаровых Полотняный Завод под
Калугой. В ее распоряжении был огромный парк с 13 прудами и
плавающими в них лебедиными парами. Дедушка выписывал для нее
игрушки и одежду из Парижа: фарфоровые куклы, похожие на
сказочных принцесс, книжки, мячики и дорогие платьица.
Уже в восьмилетнем возрасте было ясно, что девочка
необыкновенно красива той самой античной красотой и что от
женихов у нее отбоя не будет. Суровая и решительная маменька ее,
Наталья
Ивановна,
поджимая
губы
и
качая
головой,
говорила: «Слишком уж тиха, ни одной провинности! В тихом омуте
черти водятся!» Детство Наташи было нелегким: отец Николай
Афанасьевич Гончаров страдал помутнением рассудка, только в редкие
моменты становился добрым, очаровательным, остроумным – таким,
каким он был в молодости, до своей болезни. Мать была истеричной и
даже жестокой к детям. Сестры Гончаровы боялись Наталью Ивановну
и не решались вымолвить слова в ее присутствии, она же могла
запросто отхлестать дочерей по щекам.
И все-таки детей Наталья Ивановна любила. Сыновей Ивана и
Сергея, когда повзрослели, определила в военную службу, а трем
своим дочерям дала прекрасное домашнее образование: они знали
французский, немецкий и английский, основы истории и географии,
русскую грамоту, любили читать. Стихи Пушкина знали наизусть и
переписывали в альбомы. Умели вести и домашнее хозяйство, вязать и
шить, были прекрасными наездницами, великолепно танцевали и
играли на фортепьяно, а также могли разыграть и шахматную партию.
Особенно в шахматной игре блистала Наталья Николаевна, за что и
прослыла в Петербурге лучшей шахматисткой.
Однако при всей своей красоте Натали была до болезненности
молчалива и застенчива. Позже, когда она начала выходить в свет, эту
застенчивость и молчаливость, многие считали признаком небольшого

ума или холодности. Ее близкая знакомая и соседка по имению
Надежда Еропкина так описывала Наташу Гончарову той
поры: «Натали еще девочкой отличалась редкой красотой. Вывозить ее
стали очень рано, и она всегда была окружена роем поклонников и
воздыхателей… Место первой красавицы Москвы осталось за нею…
Сильная, ловкая, она была необыкновенно пропорционально сложена,
отчего и каждое движение ее было преисполнено грации. Глаза
добрые, веселые, с подзадоривающим огоньком из-под длинных
бархатных ресниц… Но главную прелесть Натали составляло
отсутствие всякого жеманства и естественность. Большинство считало
ее кокеткой, но обвинение это несправедливо. Необыкновенно
выразительные глаза, очаровательная улыбка и притягивающая
простота в обращении, помимо ее воли, покоряли ей всех. Не ее вина,
что все в ней было так удивительно хорошо!.. Наталия Николаевна
явилась в семье удивительным самородком!»
Граф Сологуб писал о ее внешности: «Ростом высокая с
баснословно тонкой талией при пышно развитых плечах и груди».
Внучка Кутузова, знаменитая хозяйка литературного салона Долли
Фикельмон говорила о ней: «Это произведение творца, перед которым
можно часами стоять на коленях». Не раз ее избирали царицей бала. В
нее влюблялись даже по ее портретам. При этом она сама прохладно
относилась к своей красоте и как-то написала своему второму мужу
Петру Ланскому: «Я не вправе гордиться своей внешностью, потому
что это даровал Бог».
Впервые Александр Сергеевич увидел Наталью Николаевну в
декабре 1828 года на одном из московских балов. Ей было всего 16 лет,
и ее только начали вывозить в свет. В белом платье с золотым обручем
на голове она была представлена Александру Сергеевичу, который
«впервые в жизни был робок». Сам поэт признавался: «Я влюбился в
нее без памяти. Голова моя закружилась». Не прошло и полугода, как
Пушкин посватался к Гончаровой, но получил весьма неопределенный
ответ ее матери. Причина – невеста слишком молода для семейной
жизни, да и две старшие сестры еще не замужем и не следует
переходить им дорогу. На самом деле же деле ее мать Наталья
Ивановна надеялась найти для красавицы-дочери более выгодную
партию, ведь Александр Сергеевич был небогат, а также только
недавно вернулся из ссылки. Сама же Наталья, неожиданно для всех

отказав другим претендентам в мужья и приняв предложение
Пушкина, пошла наперекор воле матери. Только через полтора года
настойчивых ухаживаний согласие на венчание наконец было
получено. За это время ни один из более знатных и состоятельных
женихов не попросил руки Натальи Николаевны, потому что не
осмелился перейти дорогу Пушкину.
Венчание Пушкиных состоялось в церкви Большого Вознесения на
Никитской.
Во
время
церемонии
было
много
дурных
предзнаменований. Пушкин задел аналой, с которого упали крест и
Евангелие. После этого жених уронил кольцо. Венчальная свеча
затрещала и погасла. А потом шафер, державший над головой жениха
венец, почувствовал, как рука онемела, и попросил замены. Александр
Сергеевич, веривший в приметы и знаки, был этим очень огорчен.
Пушкин был счастлив в браке. Об этом свидетельствуют его письма,
адресованные жене и друзьям. «Тебя, мой ангел, так люблю, что
выразить не могу», «Не можешь вообразить, какая тоска без тебя».
Получая письма от жены, он весь сиял и часто покрывал исписанные
бисерным почерком листочки поцелуями.
К сожалению, письма Натальи Николаевны к первому мужу не
сохранились, они были уничтожены либо ею самой, либо потомками.
Известно, что во время следствия по делу дуэли и смерти поэта все его
бумаги были переданы на прочтение военно-судной комиссии, а затем
и В.А. Жуковскому. Именно ему Наталья Николаевна и писала перед
самым своим отъездом в Полотняный Завод 21 февраля 1837 года:
«Надеясь вскоре уехать, я буду просить Вас возвратить мне письма,
писанные мною моему мужу… мысль увидеть его бумаги в чужих
руках прискорбна моему сердцу…»
Наталья Николаевна слушалась своего великого мужа во всем,
а Пушкин считал, что не может быть семейной жизни без тайны.
Поэтому она была против опубликования писем Пушкина к ней. Все
свои бумаги Наталья Николаевна завещала старшему сыну,
Александру Александровичу Пушкину, который в 1882 году передал
их Румянцевскому музею. Сын очень дорожил памятью матери и,
вероятнее всего, либо не передал ее письма в архив, либо они
действительно были уничтожены. В 1902 году русский библиограф и
историк литературы В.И. Саитов спрашивал у издателя «Русского
архива» П.И. Бартенева о судьбах писем Н.Н. Пушкиной, тот ответил:

«Писем Натальи Николаевны к мужу не сохранилось, как говорил мне
недавно старший сын их».
Однако, несмотря на трагическую судьбу писем Натали, о ее
чувствах и мыслях мы можем узнать из тех строк, которые писал ей
Пушкин. Находясь в разлуке с мужем, Наталья Николаевна скучала и
тосковала, иногда ворчала, что Пушкин не бережет себя, не следит за
собою и не пишет сразу по приезде. А он писал своему другу Петру
Плетневу: «Я женат – и счастлив, одно желание мое, чтоб ничего в
жизни моей не изменилось, – лучшего не дождусь. Это состояние для
меня так ново, что, кажется, я переродился».
Старший брат Натальи Николаевны Дмитрий, летом 1831 года
навестивший семейство Пушкиных, так писал своему деду: «Меж ими
царствует большая дружба и согласие; Таша обожает своего мужа,
который также ее любит; дай Бог, чтобы их блаженство и впредь не
нарушалось». Александра Арапова, дочь Натальи Гончаровой от
второго брака, вспоминала, как мать рассказывала ей о первых месяцах
семейной жизни: «Часто по утрам она сидела в гостиной с вязаньем и
вышиванием совершенно одна, ей не с кем было и словом
перемолвиться, потому что муж ее имел обыкновенную привычку
запираться после завтрака в кабинете и писать часов до двух
пополудни, а она не смела и не хотела мешать ему, запрещая и
прислуге шуметь и беспокоить барина понапрасну. Весь дом ходил на
цыпочках!»
Она оказалась хорошей хозяйкой, сама управляла домом и
прислугой, разбиралась с книгоиздателями Пушкина. Да, она любила
балы, но вопреки привычному заблуждению часто там бывать ей явно
не приходилось, ведь на протяжении 6 лет совместной жизни госпожа
Пушкина была либо постоянно беременна, либо поправляла здоровье
после родов. Она выносила и родила четырех (!) детей, а пятый
ребенок не родился – выкидыш. И все это за неполных 6 лет
совместной жизни! Сам Пушкин писал ей: «Ты баба умная и добрая»,
«а душу твою я люблю более твоего лица». Священник Василий
Бажанов, императорский духовник и духовник самой Натальи
Николаевны, в беседах с В.Ф. Вяземской сказал: «Для меня мучение
оставить ее наедине с очищающим чувством собственной вины,
потому что в моих глазах – она ангел чистоты».

А еще они оба были ревнивцами. На самом деле фактов о
неверности Пушкина жене нет, но до свадьбы он составил свой
донжуанский список, где фигурировали 113 особ. Был случай, когда из
ревности она наградила поэта пощечиной, и в кругу друзей он
признался: «у моей мадонны тяжеленькая ручка». При этом жить
с Пушкиным было нелегко. Вечно у них в семье не было денег,
Александр Сергеевич был страстным игроком, причем игрокомнеудачником. Ей пришлось заложить все свои драгоценности, чтобы
погасить его долги, а на издание журнала «Современник» – заложить
серебро и свои шали. «Я откровенно признаюсь, – писала Гончарова
брату, – что мы в таком бедственном положении, что бывают дни,
когда я не знаю, как вести дом, голова идет кругом. Мне очень не
хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными
хлопотами, и без того я вижу, как он печален, подавлен, не может спать
по ночам и, следственно, в таком настроении не в состоянии работать,
чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того, чтобы
сочинять, голова его должна быть свободна. Мой муж дал мне столько
доказательств своей деликатности и бескорыстия, что будет
совершенно справедливо, если я со своей стороны постараюсь
облегчить его положение».
Нельзя умолчать и о самой громкой сплетне того века – о ее романе
с царем Николаем I. Вот как описывает пик популярности невестки
Надежда Осиповна Пушкина, мать поэта, – в письме к дочери Ольге
в 1834 году: «Только о ней и говорят, на балу у Бобринской император
танцевал с ней кадриль и за ужином сидел возле нее. Говорят, что на
балу в Аничковом дворце она была положительно очаровательна». А
все началось с того, что после женитьбы поэт с молодой женой
переехал в Царское Село и до начала бального сезона вывозить жену в
свет не собирался. Но из-за эпидемии холеры царский двор тоже
оказался в Царском Селе, и императорская чета, узнав о женитьбе
поэта, пожелала познакомиться с молодой госпожой Пушкиной.
Наталья Николаевна, прежде никогда не блиставшая на петербургских
балах и уж тем более никогда не видевшая императорскую чету, в
испуге писала своему дедушке Афанасию Николаевичу в Полотняный
Завод: «Теперь я не могу спокойно гулять в парке, так как узнала от
одной барышни, что их величества хотят знать, в какие часы я гуляю,

чтобы меня встретить. Поэтому я выбираю самые уединенные
дорожки».
Слухи ползли и множились, а на одном из балов император подвел
Наталью Николаевну к императрице и сказал той: «Смотрите и
восхищайтесь». Может быть, причина в том, что император
покровительствовал поэту, у них сложились хорошие отношения, и
перед смертью Александра Сергеевича они обменялись письмами, где
император написал Пушкину: «О жене и детях не беспокойся, я беру
их на свои руки». Николай I действительно принимал участие в делах
Пушкина, а после смерти поэта помогал его семье, выплатил все долги
поэта, дал команду издать посмертно его полное собрание сочинений,
мальчиков определил в пажеский корпус, дал пенсию вдове и дочерям
до их выхода замуж. У пушкинистов есть версия, что в последние
месяцы перед дуэлью супруги часто ссорились. Но это неправда. Один
из гостей Пушкиных описывал сцену, увиденную им в кабинете поэта:
«Пушкин сидел на диване, а у его ног, склонив голову ему на колени,
сидела Наталия Николаевна. Ее чудесные пепельные кудри осторожно
гладила рука поэта. Глядя на жену, он задумчиво и ласково
улыбался…»
Загадка последней дуэли поэта до сих пор не разгадана. Но в этой
истории есть еще одна фигура – Идалия Григорьевна Полетика –
троюродная сестра Гончаровых и лютый ненавистник Пушкина.
Многие пушкинисты считают, что именно она сыграла роковую роль в
последней дуэльной истории поэта. Всячески поощряя ухаживания
Дантеса за Натальей Николаевной, она действительно устроила
свидание жены поэта с Дантесом. Идалия пригласила Наталью
Николаевну к себе в гости, а сама уехала под каким-то предлогом. В
гостиной Гончарову встретил Дантес, тут же приступивший к пылкому
объяснению. Он угрожал застрелиться прямо на ее глазах, если она не
ответит ему взаимностью. Натали спасло то, что в этот момент в
гостиную вбежала дочь Идалии, а следом за ней вошла гувернантка, и
жена поэта, воспользовавшись моментом, спешно покинула дом
Полетики. В тот же вечер Натали рассказала об этом свидании своему
мужу. О тайной встрече станет известно лишь к концу века по двум
источникам. Один из них – воспоминания дочери Натальи Николаевны
и Ланского. В данном случае сомнительный, ведь Александра
Петровна не могла быть свидетелем трагических событий 1836–

1837 годов и при описании трагедии ссылается на письма барона
Густава Фризенгофа, мужа Александры Гончаровой, с которым она на
тот момент еще даже не встретилась. Другой источник – свидетельство
княгини В.Ф. Вяземской, записанное Бартеневым. «Дантес был частым
гостем Полетики и однажды виделся там с Наталией Николаевной,
которая приехала оттуда вся впопыхах и с негодованием рассказала,
как ей удалось избегнуть настойчивого преследования Дантеса». Это
свидание положило начало известным трагическим событиям,
закончившимся дуэлью и смертью поэта. Анна Ахматова заметила, что
сведения о свидании Дантеса и Натали Пушкиной так запутаны, что,
похоже, никакого свидания и не было. Других явных доказательств
преследования Натальи Николаевны Дантесом нет. Однако перед
смертью Наталья Николаевна в разговоре с воспитательницей своих
младших детей сказала: «Видите, дорогая Констанция, сколько лет
прошло с тех пор, а я не переставала строго допытывать свою совесть,
и единственный поступок, в котором она меня уличает, это…
свидание, за которое муж мой заплатил кровью, а я – счастьем и
покоем всей своей жизни. Бог свидетель, что оно было столько же
коротко, сколько невинно. Единственным извинением мне может
послужить моя неопытность на почве сострадания… Но кто допустит
его искренность?»
«Поведение вашего сына… не выходило из границ светских
приличий», – читаем в первом варианте письма Пушкина к Геккерну.
Весь компромат на молодого барона написан уже после дуэли.
Общество словно прозревает. Вспоминают пылкие взгляды, частые
танцы, тосты, неудачные шутки… «…на одном балу он так
скомпрометировал госпожу Пушкину своими взглядами… что все
ужаснулись…» На следующий день после злополучной встречи
Натали и Дантеса в гостиной Идалии Полетики Пушкину и
нескольким его друзьям доставили анонимный пасквиль, «диплом
рогоносца», который присваивал Пушкину звание заместителя
Великого магистра Ордена и историографом Ордена. В дипломе
содержался и косвенный намек на внимание к жене Пушкина не
только Дантеса, но и царя. Поэт решил, что анонимный пасквиль
исходит от Луи Геккерна, и был уверен в этом до самой смерти. Он
немедленно послал Дантесу немотивированный вызов на дуэль.

Неписаный кодекс дуэльной чести, существовавший в дворянской
среде XIX века, не оставлял выбора в ситуации, когда гвардейского
офицера вызывали на дуэль. В то время права драться на дуэли были
лишены только великие князья и женщины. Не принять вызов
считалось оскорбительным не только для объекта вызова, но и для
всего профессионального сообщества, к которому тот принадлежал.
Другое дело – поведение во время самой дуэли… Результатом
поединка могло быть и примирение, и выстрел в воздух. Ранее Жорж
никогда не принимал участия в дуэлях. Он вообще был
неконфликтным человеком и каждое свое действие просчитывал на
несколько шагов вперед. Такие рисковые затеи, как дуэли, просто были
не для него. Чего не скажешь о Пушкине.
У вспыльчивого поэта было 26 случаев вызова на дуэль, причем
21 раз вызывал Пушкин. Но большая часть поединков закончилась
примирением сторон, а в состоявшихся поединках Пушкин ни разу не
ранил и не убил ни одного из своих соперников. Дочь Пушкина
графиня Наталья Меренберг о последней дуэли отца писала:
«Причины дуэли отца мать моя исключительно объясняла тем градом
анонимных писем, пасквилей, которые в конце 1836 г. отец мой стал
получать беспрестанно. Авторами писем мать моя всегда признавала
князя Петра Владимировича Долгорукова, известного своею крайне
дурной репутацией. Другое лицо, на которого указывала моя мать, как
на автора безымянных писем, был князь Иван Сергеевич Гагарин; по
мнению матери, он и ушел в орден иезуитов, чтобы замолить свой грех
перед моим отцом». После проведения анализа почерков на
анонимных пасквильных письмах о Пушкине и сопоставления этих
почерков с образцами подлинного почерка князя Петра
Владимировича Долгорукова было дано заключение, что эти пасквили
написаны собственноручно князем Петром Владимировичем
Долгоруковым.
Барон Геккерн не хотел поединка и, чтобы избежать его, фактически
заставил Дантеса жениться на старшей сестре супруги
Пушкина Екатерине Гончаровой. После этого Пушкин был вынужден
отозвать свой вызов, который был адресован будущему родственнику.
После чего Дантес написал Пушкину: «Когда вы вызвали меня без
объяснения причин, я без колебаний принял этот вызов, так как честь
обязывала меня это сделать. В настоящее время вы уверяете меня, что

вы не имеете более оснований желать поединка. Вы первый
согласитесь с тем, что прежде, чем взять свое слово обратно, каждый
из нас должен представить объяснения для того, чтобы впоследствии
мы могли относиться с уважением друг к другу». Дантес стал
официальным женихом Екатерины Николаевны, и 10 января 1837 года
состоялось их венчание в Исаакиевском соборе.
Второго вызова на дуэль не было. Пушкин, которого продолжали
донимать ходившие в обществе шутки относительно его семьи, в
начале февраля 1837 года отправил старшему Геккерну письмо крайне
оскорбительного содержания, в котором намекал на гомосексуальные
отношения между отцом и сыном, о постыдной болезни Жоржа. Это
письмо потом будет фигурировать на суде над Геккернами. В тот же
день барон ответил, что перемирие отменяется, вызов Пушкина в силе,
и Дантес готов его принять. Это был хитрый ход, который давал
Жоржу преимущество: ведь тот, кто вызывает на дуэль, стреляет
вторым, если останется жив.
8 февраля 1837 года во время поединка на Черной речке Пушкин
был смертельно ранен в живот. При этом такой исход поединка был
неожиданным: для Дантеса это была первая в жизни дуэль, а для поэта
– четвертая. Есть сведения, что Геккерн в наемной карете, чтобы не
быть узнанным, поехал следом за дуэлянтами и ждал результатов
поединка за полверсты от места дуэли. Он уступил свою карету для
раненого Пушкина, а сам возвратился домой на извозчике. Когда
окровавленного Пушкина внесли в дом после дуэли и его встретила
испуганная Наталья Николаевна, он ей сказал: «Ты не виновна в этом
деле, виноват только я».
Поначалу ей не сказали, что ранение у него смертельное, из-за чего
ее потом упрекали в излишнем спокойствии. Когда Пушкин умер, она
произнесла: «Это я виновата в том, что случилось. Богом
свидетельствую, я чиста душой и сердцем». Она очень переживала его
смерть, были сильнейшие судороги, а потом она стала задыхаться. В
доме говорили: ни дать ни взять сама как покойница. Удерживали ее
только дети – Машка, Сашка, Гришка, Наташка – так звал их сам
Александр Сергеевич. Старшей на тот момент не исполнилось еще 5
лет, а младшей было 8 месяцев.
Ей 24 года, она вдова с четырьмя детьми на руках, и в наследство ей
достались долги Пушкина: 140 000 руб., заложенное имение, и весь

мир против нее.
После смерти поэта она почти не выезжала в свет, посещала только
близких знакомых и посвятила свою жизнь детям. Всю дальнейшую
жизнь она будет держать строгий пост по пятницам в день смерти
Пушкина и, умирая, будет звать его, а не Ланского. После гибели
Пушкина никто никогда не слышал ее смеха. Через две недели после
трагедии Наталья Николаевна с детьми и сестрой Александриной
уехала в Полотняный Завод, к брату Дмитрию. Почти два года она
прожила в деревне, как и просил ее поэт перед смертью: «Поезжай в
деревню. Носи по мне траур два года, а потом выходи замуж, но только
за порядочного человека».
Наталью Николаевну обвиняли в том, что она не чтит памяти мужа.
Но каждый раз, когда отец Пушкина и брат посещали Михайловское,
где был похоронен поэт, она очень просила их взять ее с детьми туда,
чтобы посетить могилу мужа и отца. Они этого не делали.
И вот наконец в мае 1841 года она вступила в права управления
имением в Михайловском от имени своих детей как наследников, и
первым делом она установила на могиле поэта памятник, заказанный
за 2 года до этого события. Ни отец, ни брат, ни сестра этого не
сделали. Это надгробие мы можем увидеть там и сейчас.
Ей трудно жилось, постоянное безденежье, четверо детей и
невыносимая тяжесть горя. 50 000 рублей, вырученных от посмертного
издания собрания сочинений Пушкина, она тратила только на
образование детей. Жила очень замкнуто, уединенно. Лишь изредка
бывала в свете, ей ведь в будущем нужно будет выводить в свет и
детей. К ней сватались, и не раз. Это были и Николай Аркадьевич
Столыпин, дипломат с огромным состоянием, который просил ее руки,
но сбежал, похоже, из-за детей, и граф Лев Перовский старше ее на 20
лет, отказала по неизвестным причинам, и князь Голицын, богатейший
человек, но его условие было отдать детей в пансион, отказала ему со
словами: «Кому не нужны мои дети, тот мне не муж».
Петр Петрович Ланской пришел к ней с письмом и посылкой от ее
младшего брата, с которым вместе служил. Увидел ее в черном
бархатном платье и влюбился, но у него не было средств, чтобы
содержать Наталью Николаевну и четверых детей Пушкина. Как
только Николай I дал ему должность командующего лейб-гвардии
Конным полком и соответствующий оклад, он сделал предложение

Наталье Николаевне, и она согласилась. Ее детей он принял как своих,
а те в свою очередь любили его, как родного отца, ведь Пушкина они
совсем не помнили. Никто никогда не сказал ни одного плохого слова о
нем.
Сдержанный,
немногословный,
молчаливый,
глубоко
порядочный. Жизнь с Ланским была тихая, семейная. У них родились
три дочери, кроме своих семи детей от двух браков она воспитывала
пятерых племянников Петра Петровича, которые оказались без
родителей, а также по просьбе родителей, которые жили за границей,
забирала на выходные из привилегированных учебных заведений
Сашу Нащокина и Левушку Павлищева. Всего в доме жило 14 детей,
не считая их друзей. Она никогда не повышала голоса, со всеми
детьми была добра и нежна. В детях было ее призвание. Ланской ее
обожал и, когда был в разъездах по службе, всегда окружал себя ее
портретами. Она писала Петру Петровичу Ланскому: «Союз двух
сердец – величайшее счастье на земле». «Душа моя», «мой дорогой,
добрый Пьер», «мой друг Пьер», «мой прекрасный муж» – именно так
она обращалась к Петру Петровичу, письма Гончаровой к своему
второму мужу были наполнены нежностью и уважением.
«Тихая, затаенная грусть всегда витала над ней, – свидетельствовала
ее дочь Александра Арапова. – В зловещие январские дни она
сказывалась нагляднее: она удалялась от всякого развлечения и только
в усугубленной молитве искала облегчения страдающей душе».
Наталья Николаевна смогла создать для себя, мужа и детей островок
благополучия, и хотя она уже была Ланской, в свете ее звали Пушкинавдова или Пушкина-поэтша. Сама она никогда и ни с кем не обсуждала
свое прошлое. Свою жизнь с Пушкиным она носила в своем сердце и
не оставила никаких мемуаров.
Осенью 1863 года в семье ее сына Александра Александровича
Пушкина родился мальчик – тоже Александр. По просьбе сына
Наталья Николаевна отправилась из Петербурга в Москву – на
крестины внука. Она и раньше страдала легочным заболеванием, а тут
еще простудилась. Возвратившись в Петербург, слегла с тяжелым
воспалением легких и скончалась 26 ноября 1863-го.
Самые трогательные свои строки Пушкин посвятил именно ей:
Исполнились мои желания. Творец

Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.

Екатерина Долгорукова
Самая бесстыжая царица Российской
империи

Екатерину Долгорукову[16], также именуемую как светлейшая
княгиня Юрьевская, при дворе называли «самой бесстыжей
царицей». Многие считали, что она околдовала влюбчивого
императора Александра II и заставила его забыть про других
фавориток. В течение 14 лет она делила монарха лишь с его
законной супругой, императрицей Марией Александровной, с
которой его связывали только светский протокол и дети. После
убийства Александра II она была вынуждена покинуть Россию.
Княгиня Юрьевская пережила своего любимого мужчину и крах
Российской империи, но так и не смогла получить прощение
царской семьи.
Император Александр II с юношеских лет отличался романтическим
складом характера и влюбчивостью. В двадцать лет он влюбился с

первого взгляда в будущую императрицу Марию Александровну, ей
тогда было 14 лет. Ему пришлось уговаривать своих венценосных
родителей дать согласие на их брак, так как ее считали незаконной
дочерью герцога Людвига II Гессенского. Впервые в истории царской
семьи императрица Александра Федоровна поддалась на уговоры сына
и мужа, отправилась в Дармштадт, чтобы познакомиться с Марией и
дала свое согласие на этот брак. Об этом она никогда не пожалела.
«Мари завоевала сердца всех тех русских, которые могли
познакомиться с ней», – из воспоминаний великой княжны Ольги
Николаевны. А император Николай I, отец Александра, свои письма к
ней начинал так: «Благословенно имя твое, Мария!»
Мария Александровна стала императрицей в 30 лет. В день их
коронации Александр II получил страшное предупреждение: упал
золотой шар-держава, главная царская регалия. А другой дурной знак
от судьбы получила Мария Александровна: после того как император
возложил ей на голову корону, та упала и покатилась к ногам пожилой
княгини Долгоруковой, которая подняла и передала корону.
Мария Александровна не вмешивалась в государственные дела,
была прекрасно образована, хорошо разбиралась в музыке и
литературе. Она уделяла большое внимание воспитанию своих детей.
Это она покровительствовала знаменитому педагогу Ушинскому,
который прославился как учитель русских учителей. Императрица
была главной благотворительницей Российской империи и заслужила
глубокое к себе уважение не только двора и света, но и простого
народа. Оказывается, это она учредила открытые всесословные
женские гимназии. Тратила огромные суммы на благотворительность.
Петр Кропоткин писал: «Из императорской фамилии наиболее
симпатичной была Мария Александровна. Она отличалась
искренностью». Теперь известно, что также она принимала активное
участие в подготовке реформы крепостного права и освобождении
крестьян.
После 20 лет счастливого брака их отношения охладели. Мария
Александровна родила Александру II восьмерых детей, и последняя
беременность оказалась настолько тяжелой, что врачи строго
запретили императорской чете дальнейшие интимные отношения. А
после смерти старшего сына и наследника Николая в 1865 году она,

как писала великая княгиня Ольга Николаевна, «внутренне умерла, и
только внешняя оболочка жила механической жизнью».
Брак императора с Марией Александровной превратился в обычный
договор, заключенный сторонами для выполнения государственных
обязанностей. По слухам, любовниц у Александра Николаевича было
много. В своих «Воспоминаниях» историк и философ Борис
Николаевич Чичерин писал: «Не поддаваясь влиянию мужчин,
Александр II имел необыкновенную слабость к женщинам. В
присутствии женщин он делался совершенно другим человеком».
Мимолетные романы не затрагивали сердца императора. Он искал
глубокого, настоящего чувства. Свою настоящую любовь он нашел в
лице княжны Екатерины Долгоруковой.
Когда они впервые увидели друг друга, Александру Николаевичу
было сорок лет, ей – чуть больше десяти. Это было в имении князей
Долгоруковых под Полтавой. Как писал биограф императора Морис
Палеолог: «Император усадил Катеньку на колени и поговорил с нею.
Потом они долго гуляли по саду. Позже она вспоминала, в какой экстаз
пришла от его «прекрасного лица, полного доброты и
благожелательности», а он рассказывал, что запомнил ее детскую
непосредственность и радость. Спустя четыре года князь Долгоруков
умер, оставив кучу долгов. Александр II взял на себя расходы по
воспитанию его шестерых детей: четверым братьям Долгоруковым он
посодействовал в поступлении в петербургские военные училища, а
двум сестрам – в знаменитый Смольный институт. Обучение велось за
счет государя. Институт находился под патронажем императорской
семьи, и самодержец часто бывал там. Катя писала в своем дневнике:
«Когда я болела, он навещал меня в лазарете. Его подчеркнутое
внимание ко мне проливали бальзам на мое детское сердце. Чем более
я взрослела, тем более усиливался его культ у меня». Это было
искреннее восхищение человеком, заменившим девушке отца.
Завершив образование в Смольном институте, Екатерина
Михайловна поселилась в Петербурге в доме своего старшего брата.
Однажды, прогуливаясь в Летнем саду, она случайно увидела
императора Александра II, и тот тоже ее заметил. Подойдя к ней, царь
осыпал ее комплиментами, чем смутил Катю. Ее равнодушие к его
высокому статусу, а также робость и стеснительность покорили
императора, и он стал встречаться с ней. Эти встречи продолжались

почти год. Их отношения были романтическими и платоническими,
хотя влюбленный Александр Николаевич мечтал о настоящей
близости. Обеспокоенные родственники решили увезти ее за границу.
А перед отъездом Катеньки у них случилась первая близость. Страстно
влюбленный Александр II после их первой ночи обещал своей
возлюбленной жениться на ней сразу, как только он освободится от
первого брака. Она потребовала у него поклясться об этом перед
иконой. А сама после первой ночи любви записала: «Я отдала ему
с радостью ту единственную связь, которой нам еще
недоставало, которая при таком обожании была счастьем». Ее
двухгодичное пребывание в Италии нисколько не ослабило их чувства.
В разлуке Александр и Екатерина поддерживали ежедневную
переписку. Через год они наконец встретились на Всемирной выставке
в Париже, из-за чего русский царь опаздывал на встречи
с Наполеоном III. Родственники Долгоруковой решили насовсем
остаться за границей, но она, несмотря на их уговоры, вернулась
в Россию. Вскоре все придворные были в курсе нового романа
императора. Но отнеслись к этому событию спокойно, потому что
считали, что этот роман, как и все предыдущие, скоро окончится.
«Даже самые приближенные к императору лица, – писала фрейлина
Высочайшего двора Александра Толстая, – не предполагали серьезного
оборота дела. Говорили, что это княжна преследует императора».
Такое мнение двора не казалось безосновательным. Действительно, где
бы ни появлялся император, княжна находилась там же: в театре, на
прогулке, на придворном балу. Министр финансов Витте в своих
мемуарах упоминает о покровителях Долгоруковой, которые устроили
ее знакомство с императором и помогали организовать их тайные
свидания. Эти покровители потом через Долгорукову принимали
участие в коррупционных финансовых махинациях.
Александр II произвел ее в фрейлины императрицы Марии
Александровны, что позволяло Екатерине свободно посещать все
придворные праздники и балы, где император предпочитал танцевать
со своей возлюбленной. Как-то раз Александр II и Екатерина
Долгорукова посетили спиритический сеанс Даниэля Юма, которого
считали величайшим физическим медиумом всех времен. Во время
сеанса явился дух Николая 1 и сказал, что княжна Долгорукова
принесет Александру беду, и требовал отказаться от нее. Екатерина

упала без чувств. А Александр решил, что все подстроила
императрица Мария Александровна. Но ему принесли книгу из
библиотеки, в которой было изложено про старинную вражду между
Романовыми и Долгоруковыми.
Когда 250 лет тому назад у Михаила Федоровича Романова вскоре
после свадьбы скончалась супруга Мария из рода Долгоруковых, ее
мать заподозрила, что дочь отравили, и прокляла род Романовых,
пообещав всем Романовым, которые свяжутся с женщиной из рода
Долгоруковых, смерть. Прошло сто лет, и юный император Петр II,
внук Петра Великого, влюбился в Екатерину Долгорукову, стали
готовиться к свадьбе, но Петр внезапно заболел и скончался,
а Екатерина провела остаток жизни в ссылке. Вот и опять при дворе
шли пересуды, придворные защищали честь императрицы, выражали
свое негативное отношение к княжне Екатерине Долгоруковой и
шептались, что Александр Николаевич проклят. Но для самого
Александра Николаевича любовь к Екатерине Михайловне стала
смыслом жизни. Ни власть, ни политика, ни даже семья не
интересовали его так, как эта женщина. Он сам признавался ей в том,
что другие женщины отныне для него не существуют. Она – его кумир,
его сокровище, вся его жизнь! «Александр Николаевич, –
свидетельствует Морис Палеолог, – сумел создать из неопытной
девушки упоительную возлюбленную. Она принадлежала ему всецело.
Она отдала ему свою душу, ум, воображение, волю, чувства. Они без
устали говорили друг с другом о своей любви».
История взаимоотношений Александра II и Екатерины
Долгоруковой не так давно стала достоянием Государственного архива
России – семейство Ротшильдов передало на родину княгини ее архив:
более 6000 писем и записок императора и княгини, которыми они
обменивались на протяжении 14 лет. Если учесть, что влюбленные
практически не расставались, то можно представить силу их
притяжения – они практически ежедневно виделись, общались и
обязательно посвящали друг другу несколько строк. Читаешь и
видишь – только и света в окошке у Александра было, что эти письма.
Самое частое его обращение к Кате: «Ангел моей души!» А для нее
только один человек имел какое-то значение – ее любимый Мунка, вот
такая была домашняя кличка Александра II, так его могли называть

только самые близкие люди. Из этих писем очевидна их страстная
взаимная любовь.
По совету врачей, чтобы встряхнуть организм, Екатерина решила
родить ребенка и забеременела. Александр II был ошеломлен. Он
боялся, что пострадает при родах ее великолепная фигура, не говоря об
угрозе смертельного исхода. Едва почувствовав приближение родов,
Екатерина Михайловна одна, никого не предупредив, отправилась в
карете в Зимний дворец. Проникнув туда, как обычно, через потайную
дверь, она прилегла на диване в бывшем кабинете Николая I, где
обычно проходили их тайные встречи с Александром Николаевичем. В
час ночи солдат, стоявший на часах у комнаты, где она находилась,
разбудил императора. Бросились за доктором и повивальной бабкой.
Александр Николаевич, бледный от волнения, держал ее за руки и
нежно ободрял.
Родился мальчик. Слух о родах быстро распространился.
Императорская семья и ближайшие родственники были потрясены.
Ведь у 54-летнего Александра II уже были внуки. К тому же
императрица тяжело болела, и в ближайшем будущем фаворитка могла
стать законной женой. Эти опасения усилились с рождением
следующего ребенка, девочки. Граф Шувалов, руководитель тайного
сыска, доложил царю о неудовольствии в обществе и в кругу царской
семьи открытостью его связи. Государь это стерпел, но граф в
разговорах с друзьями позволил себе заметить, что государь на все
смотрит глазами своей фаворитки. Царь узнал об этом.
Провинившийся граф был отправлен послом в Лондон. Александр тем
самым жестко обозначил свою позицию – что не намерен ни с кем
считаться и позволять вторгаться в его личную жизнь.
Всего же у Александра II и Екатерины Долгорукой было четверо
детей. Этих детей он очень любил, а старшего Георгия просто
боготворил. Гордился, что в том более 50 процентов русской крови.
Дети жили отдельно от родителей, но отец их видел ежедневно, играл
с ними, читал им книжки, сам кормил их обедами, а по вечерам
обязательно приезжал в их дом поцеловать и благословить на ночь.
При этом Александр никогда не обижал императрицу – он помнил
обо всех семейных праздниках и неизменно дарил подарки и жене, и
детям, проводил и с ними много времени. Спустя двенадцать лет
император поселил Екатерину Долгорукову в Зимнем дворце. Для нее

выделили три комнаты, прямо над личными покоями Александра,
рядом с кабинетом установили лифт наверх. Катя жила во дворце
постоянно, а детей на ночь увозили в их собственный дом
в Конюшенном переулке. Екатерина обустроила быт царя.
Оказывается, русский царь жил в роскошном дворце, но без комфорта.
Например, у него матрац был жесткий, как камень, и всем это было
безразлично. Царь в своих личных апартаментах зимой откровенно
мерз. Но так было до Кати Долгоруковой. Она и окна велела утеплить,
и кровать с пружинным матрацем поставить, да еще и постельные
грелки велела лакеям купить и применять.
С этого же времени Екатерина Долгорукова начинает активно
вмешиваться в государственные дела. Судя по мемуарам Екатерины
Михайловны, ее влияние распространялось даже на охрану
императора. Так, после апрельского покушения 1879 года на
Дворцовой площади Александр II по просьбе Е. Долгоруковой
отказался от ежедневных утренних прогулок вокруг своей резиденции
и вместо этого ежедневно совершал утреннюю прогулку по большим
залам Зимнего дворца «в обществе своих троих детей, рожденных от
его брака с княгиней Юрьевской». По воспоминаниям Константина
Маковского, бывшего придворным живописцем императорской семьи:
«Светлейшая была женщиной не глубоких чувств, даже к собственным
дочерям и к сыну относилась небрежно. На сеансы дети являлись
плохо вымытыми, с грязными руками, девочки в заношенных
платьицах, выкрашенных в черный цвет, и тут же переодевались в
шелк. И все трое воспитаны были плохо, не так, как подобает царским
детям. Это не мешало им при случае проявлять свое августейшее
«романовское» высокомерие».
Некоторые из придворных стали уделять Долгоруковой самое
пристальное внимание. Начали крутиться вокруг Екатерины
Михайловны и разного рода аферисты, хорошо представлявшие
степень ее влияния на стареющего Александра II. Так, Сергей
Юльевич Витте, видный государственный деятель, упоминал, что
княжна Долгорукова не брезговала добычей в пользу этих дельцов
«различных концессий и льгот». И конечно, не бескорыстно. Она стала
символом коррупции при дворе.
Мария Александровна делала вид, что Долгоруковой в жизни ее
мужа не существует. Детям не было сказано ни одного дурного слова

ни об их отце, ни о княжне Долгоруковой. Лишь однажды у
государыни вырвались такие слова: «Я прощаю оскорбления,
наносимые мне как императрице. Но я не в силах простить мучений,
причиненных супруге».
Императрица знала, что неизлечимо больна. Возможно, мысль о
приближающейся смерти помогала ей хранить самообладание. Измена
императора усугубила болезнь Марии Александровны, которой было
тяжело воспринимать, что ее место заняла молодая и цветущая
Долгорукова. Императрица слегла, и жить ей осталось совсем немного.
А Александр Николаевич с Екатериной Михайловной переехал
в Царское Село, нанося больной жене короткие визиты. Это вызвало
новую волну осуждения.
В 1880 году императрица Мария Александровна скончалась от
туберкулеза. После ее смерти нашли письмо, написанное царю, где она
благодарила его за 39 совместно прожитых лет. Газеты написали:
«Угасла жизнь Печальницы русского народа, поставившей задачею
своего земного существования облегчение участи несчастных».
По истечении 40 дней вместо положенного 1 года в часовне
Царскосельского дворца Александр II обвенчался с любовью всей
своей жизни Екатериной Долгоруковой. Ничто не могло остановить
его: ни падение собственного престижа, ни возмущение и даже
презрение общества. От этого неравнородного брака императора
отговаривали многие царедворцы, в том числе министр граф
Александр Адлерберг. Император оставался непреклонен. «Затем
у Адлерберга состоялась встреча тет-а-тет с Екатериной Михайловной,
с которой он разговаривал впервые в жизни, – пишет историк А.Н.
Боханов. – Министр пытался и невесте доказать опасность, пагубность
предстоящего, но быстро пришел к заключению, что с таким же
успехом мог бы убеждать и «дерево». Княжна на все доводы и
аргументы неизменно отвечала фразой: «Государь будет счастлив и
спокоен, только когда повенчается со мной». В момент «диспута»
дверь в комнату приоткрылась, и самодержец робко спросил, можно ли
войти. В ответ Екатерина Михайловна нервно закричала: «Нет, пока
нельзя!» Таким тоном, по наблюдениям Адлерберга, приличные люди
не разговаривают «даже с лакеем», а император вздрогнул, изменился
в лице и покорно прикрыл дверь. Это потрясло царедворца. Граф был
сломлен, растерян, и когда государь в очередной раз попросил его

стать шафером, он дал согласие. Когда церемония завершилась,
государь сказал любимой: «Как долго я ждал этого дня! Целых
четырнадцать лет. Я боюсь своего счастья. Я боюсь, что меня Бог
скоро лишит его». Свое решение не ждать окончания траура он
объяснил так: «Я никогда не женился бы прежде окончания траура, но
мы живем в опасное время, когда внезапные покушения, которым я
подвергаю себя каждый день, могут окончить мою жизнь. Поэтому
мой долг – обеспечить положение женщины, вот уже четырнадцать лет
живущей ради меня, а также обеспечить будущее троих наших детей».
В тот же день царь подписал тайный указ о присвоении Екатерине
Михайловне имени «княгиня Юрьевская» с титулом «светлейшей». Ту
же фамилию получали и их дети. Все они наделялись правами
законных детей в соответствии с положением об императорской
фамилии, но не могли наследовать престол, поскольку не
принадлежали ни к какому царствующему или владетельному дому.
Подумывал Александр II и о возможности коронации своей новой
супруги. Эта женитьба была ударом для его детей от Марии
Александровны, которые обожали мать. Дочь императора Мария
писала отцу: «Я молю Бога, чтобы я и мои младшие братья, бывшие
ближе всех к Мама́, сумели бы однажды простить вас».
Александр II перевел в Государственный банк 3 302 970 рублей на
имя Екатерины Михайловны Долгоруковой с доверенностью и
завещанием: «Ей одной я даю право распоряжаться этим капиталом
при моей жизни и после моей смерти», тем самым обеспечив
безбедное существование своей новой семье. Это при том, что
собственный капитал царя составлял 12 470 000 рублей.
Менее чем через год Александр II был убит народовольцами.
Последние его слова, сказанные жене в день смерти, были: «Я
чувствую себя таким счастливым, что это счастье пугает меня». В день
похорон Екатерина Михайловна остригла свои роскошные косы,
которые так любил Александр, и положила их в гроб, к рукам
погибшего супруга. Выполняя волю погибшего императора, Княгиня
Юрьевская с детьми покинула Россию, взяв с собой окровавленную
рубаху Александра, которая была на нем в день смерти.
По завещанию покойного императора Александра II светлейшая
княгиня Юрьевская получала три миллиона рублей и право жить в
Зимнем дворце, с чем новый император Александр III категорически

отказывался мириться. Неприязнь императорского двора к светлейшей
княгине была столь сильна, что она вынуждена была покинуть Россию.
Однако, уезжая в Ниццу, Екатерина Михайловна поставила ряд
условий и кроме уже упомянутых трех миллионов рублей, ей удалось
выторговать еще и ежегодную ренту 100 тысяч рублей на себя и
столько же – на своих детей, а в обмен на право проживания в Зимнем
дворце светлейшей княгине передали в собственность Малый
Мраморный дворец на Гагаринской улице. Также по условиям
соглашения детям светлейшей княгини Юрьевской по достижении
совершеннолетия из средств кабинета следовали ежегодные секретные
«выдачи» в размере 40 тысяч рублей.
Екатерина Михайловна иногда приезжала в Петербург. В один из
таких своих приездов она заявила, что, как только ее дочери подрастут
и станут выезжать в свет, она вернется в Петербург и станет давать
балы. Александр III произнес в ответ всего лишь одну короткую фразу:
«На вашем месте, вместо того чтобы давать балы, я бы заперся в
монастыре».
Живя в Ницце, долгое время Екатерина Михайловна не вспоминала
про Россию, однако после восшествия на престол Николая II стала
буквально терроризировать его и министра императорского двора
Владимира Борисовича Фредерикса бесконечными просьбами о
денежной помощи, аргументируя тем, что дети выросли и расходы их
тоже. Осенью 1909 года Юрьевская стала посылать Фредериксу
отчаянные мольбы: «Мое положение безвыходное; дни сосчитаны до
краха. Верьте искренности этих слов и тоже моей к Вам глубокой
благодарности». Послания вызывали раздражение при дворе и
оставались без ответа.
Тогда она решила пойти ва-банк. В конце того же 1909-го княгиня
заявила, что выставляет Малый Мраморный дворец на публичные
торги со всеми находящимися в нем вещами, оценив все в два
миллиона рублей. На аукцион выставлялись и все личные вещи
Александра II, хранившиеся в этом доме, который к тому времени был
фактически превращен в его мемориальный музей. В результате этой
угрозы к ренте светлейшей княгини Юрьевской добавили еще 50
тысяч. Она жила, совсем не считая денег, полагая, что как супруга
российского императора могла позволить себе все, что угодно.

Однако и этого ей показалось мало. В начале 1910 года через своего
адвоката она сообщила Фредериксу, что желает выставить на
публичные торги свою интимную переписку с Александром II – той
поры, когда он был еще женат на императрице Марии Александровне.
В результате Юрьевскую приняли лично Николай II и императрица
Александра Федоровна, после чего над имуществом княгини была
учреждена опека кабинета. Судя по всему, светлейшая княгиня так и
продолжала терроризировать кабинет министров до 1913 года, пока
она окончательно не завершила свои дела в России, продав
многострадальный дом на Гагаринской улице. Великая княгиня
Екатерина Михайловская Юрьевская скончалась в Ницце в 1922 году в
возрасте 74 лет, оставив после себя только долги и обширный личный
архив, часть которого сейчас хранится в Государственном архиве
Российской Федерации.

Александра Федоровна
Самая оклеветанная русская
императрица

Личность Александры Федоровны, последней русской
императрицы, является и сегодня неразгаданной. Ее жизнь
окутана тайнами до сих пор. Ей приписывают просто
демонические черты характера и даже утверждают, что эта
женщина изменила ход современной истории. Существует
распространенное мнение, что она держала под каблуком своего
слабовольного супруга императора Всероссийского Николая II.
Кроме того, усиленно распространялись слухи об ее любовной
связи с Распутиным и о ее шпионаже в пользу Германии.
В 1960 году великая княгиня Ольга Александровна, сестра
императора Николая II, так говорила об Александре Федоровне: «Из
всех нас, Романовых, Аликс наиболее часто была объектом клеветы. С
навешанными на нее ярлыками она так и вошла в историю. Я уже не в

состоянии читать всю ложь и все гнусные измышления, которые
написаны про нее»[17]. Жизнь, а главное, внутренний мир последней
императрицы фактически никем не изучались непредвзято. Но никто
из исследователей жизни последней царской семьи не отрицает, что
Николай Александрович и Александра Федоровна любили друг друга
преданно и нежно и почти никогда не расставались.
6 июня 1872 года в семье Великого герцога Гессенского
и Прирейнского Людвига IV родилась четвертая дочь. Ее назвали
Виктория Алиса Елена Луиза Беатриса Гессен-Дармштадская. Данное
ей имя состояло из имени ее матери Алисы и четырех имен ее теток,
дочерей британской королевы Виктории. Поначалу она росла очень
веселой и энергичной девочкой, за что ее прозвали Солнышком
и Озорницей. Когда Алисе было 6 лет, от дифтерии умерли ее мать и
младшая сестра, а за год до этого младший брат скончался от
гемофилии. После чего внучку взяла к себе бабушка – королева
Виктория, и большую часть времени Алиса жила в Великобритании в
замке Балморал и Осборн-хаусе на острове Уайт. Ее родным языком
стал английский, а она сама стала частью английского общества и
приобрела национальные особенности характера этого народа:
вежливость, которую часто путают с холодностью, а пылкие страсти
всегда прячутся под маской холодности, словом, образцовый
самоконтроль. Эти принципы «джентльменского поведения» были
возведены в культ при королеве Виктории. Алиса была хорошо
образована, и уже в подростковом возрасте девочка неплохо
разбиралась в политике, знала историю, географию, английскую и
немецкую литературу. Чуть позже получила докторскую степень по
философии.
Впервые Николай и Алиса встретились в июне 1884 года.
Двенадцатилетняя принцесса из крохотного немецкого герцогства
приехала в Россию на свадьбу своей старшей сестры Эллы,
впоследствии великой княгини Елизаветы Федоровны. Элла выходила
замуж за великого князя Сергея Александровича – дядю цесаревича
Николая. Самому Николаю было тогда шестнадцать. На церемонии
венчания девочка то и дело бросала любопытные взгляды в сторону
неотразимого цесаревича, и это не осталось незаметным для него.
Николай написал в дневнике, что девушка, пронзительного взгляда
которой невозможно было не заметить, произвела на него

неизгладимое впечатление. Лишь через пять лет после знакомства,
в 1889 году, Алиса вновь встретилась с Николаем. Ей исполнилось
семнадцать. Она приехала в гости к сестре Элле. Но при царском дворе
все понимали, что это смотрины. Полтора месяца молодые люди
встречались почти каждый день и с удовольствием беседовали.
Николай просит у отца согласия на брак с нею. Но Александр III
предложил ему подумать о женитьбе на принцессе Орлеанского дома,
чтобы укрепить союз России с Францией. К тому же она не угодила
императрице Марии Федоровне, бывшей родом из Дании, своим
немецким происхождением. Ведь Дания дважды воевала с Германией
за свои земли. Алиса не пришлась по нраву и русским придворным.
Вот что можно прочитать из воспоминаний министра иностранных дел
Николая Карловича Гирса, когда он первый раз увидел принцессу на
балу в Зимнем дворце: «Алиса Гессенская некрасива, лицо красное и
даже под бровями». Другой придворный рассказывал, что у Алисы
«походка неграциозная, средняя часть корпуса слишком выдается». А
вот сохранившиеся ее изображения в ту пору свидетельствуют о
несомненной красоте юной принцессы, но человеческая природа
такова, что люди видят то, что хотят видеть. Граф Владимир
Николаевич Ламздорф записал в своем дневнике мнение света: «Ее
находят менее красивой, чем ее сестра Елизавета, но у Нее более
умное и более выразительное лицо, приятная и приветственная
улыбка. В значительной степени англичанка, Она много говорит поанглийски, особенно с сестрой». Впрочем, сохранились и хорошие
отзывы о внешности Александры Федоровны. Великий князь Гавриил
Константинович в мемуарах писал так: «Она была писаная красавица,
высокого роста, она держала голову немного вбок. В ее улыбке было
что-то грустное. Она была очень величественная, очень породистая.
Редко можно встретить такую красивую и вместе с тем такую
породистую женщину, с такими изящными манерами»[18]. Вот еще
одно воспоминание о внешности Александры Федоровны, которое
принадлежит флигель-адъютанту свиты Его Императорского
Величества Семену Семеновичу Фабрицкому: «Она была в полном
смысле слова красавицей, в которой соединялось все: царственная
осанка, правильные черты лица, большой рост, правильная фигура,
изящная походка, грация, большой ум, огромная начитанность и
образованность, талант к искусствам, прекрасная память, сердечная

доброта и т. п. Но у нее не было искусства очаровывать, не было
умения и желания нравиться толпе». И вот, несмотря на неприязнь к
ней русского дворянства, через несколько месяцев после отъезда
Алисы домой в дневнике Николая появилась запись: «Я чувствую
желание жениться. На ком же? Конечно, на Аликс Дармштадской». В
конце 1891 года в его дневнике появляется запись: «Моя мечта когданибудь жениться на Алекс Г. Я давно ее люблю, но еще глубже и
сильнее с 1889 года, когда она зимой провела шесть недель
в Петербурге. Я почти убежден, что наши чувства взаимны». Пока их
связывает только переписка, налаженная с помощью ее старшей
сестры Эллы. Об этой переписке родители Николая ничего не знали.
Осенью 1890 года его отправляют на два года с образовательной целью
в Восточное путешествие по странам Евразии. После возвращения у
цесаревича начался роман с восходящей звездой балета Матильдой
Кшесинской. Вершиной их отношений была зима 1892–1893 годов.
Император Александр III был в расцвете лет, и никто не
предполагал, что царствование его скоро закончится. Вопреки
распространенному мнению он постепенно подготавливал наследника
к обязанностям монарха. С 1889 года для ознакомления с управлением
государства Николай стал участвовать в работе Государственного
совета и Комитета министров. В конце 1891 года цесаревич стал
председателем Особого комитета для помощи нуждающимся в
неурожайных местностях, а в 1892 году он возглавил Комитет по
сооружению Транссибирской железной дороги, где добился больших
успехов. В начале 1894 года состояние здоровья Александра III резко
ухудшилось из-за болезни почек. Чувствуя, что дни его сочтены,
государь наконец уступает давнему желанию наследника жениться на
Алисе Гессенской, чтобы упрочить будущее царской семьи. К тому же
в тот момент другой реальной кандидатуры среди потенциальных
невест европейских царствующих домов не было. Брак уже нельзя
откладывать. В апреле 1894 года русский наследник во главе делегации
от Дома Романовых отправился на специальном поезде в немецкий
город Кобург на бракосочетание любимого брата Алисы – Эрнеста с
принцессой Эдинбургской Викторией-Мелитой. Единственная цель
Николая – окончательно выяснить отношения с Алисой ГессенДармштадской, которая по причине религиозных убеждений не хотела
стать его женой. Она была лютеранкой по вероисповеданию и

искренне считала, что измена клятве, данной при конфирмации,
является изменой не конфессии, а Богу. 20 ноября 1893 года она
написала цесаревичу в письме: «Дорогой Ники, ты, чья вера тоже
столь глубока, должен понять меня. Я считаю, что грех менять свою
веру…» Но Николай надеялся уговорить ее и взял с собой в дальнюю
дорогу священника – отца Иоанна Янышева, духовника царской семьи,
и учительницу русского языка Екатерину Адольфовну Шнейдер.
Только на четвертый день по прибытии Николая в Кобург, после
очередных уговоров, слез и волнений, Алиса сказала ему о своем
согласии. Как потом написала в своих воспоминаниях подруга
Александры Федоровны Лили Ден: «Ее Величество когда-то
призналась мне, что не решалась выйти замуж за Государя до тех пор,
пока не почувствовала, что не пойдет против своей совести, если
примет Его предложение, сказав с полной убежденностью: «Твоя
страна будет Моей страной, Твой народ – Моим народом и Твой Бог –
Моим Богом»[19].
Помолвка Николая и Алисы затмила даже свадебное торжество
Эрнста и Виктории-Мелиты. Вечером был устроен бал. Николай был
счастлив. Все его мысли в это время были исключительно о невесте.
«Она так сильно изменилась в своем отношении ко мне за последние
дни, что я до краев наполнен радостью, – пишет он. – В это утро она
написала две фразы по-русски без единой ошибки». В его дневник
Алиса вписывала свои послания: «Мне снилось, что я любима, я
пробудилась и обнаружила, что это правда, и я благодарю Бога за это.
Истинная любовь – это дар, который Бог дает нам ежедневно, все
сильнее, глубже, больше, чище»; «Любовь захвачена в плен, я связала
ей крылья. Больше она не скроется, не улетит от нас. В наших
соединившихся сердцах всегда будет петь любовь». Счастливый день
своей помолвки они отмечали всегда. В ее письме к супругу Николаю
II от 8 апреля 1915 года такие строки: «Мои горячие молитвы и
благородные мысли, полные глубочайшей любви, витают над тобой
сегодня в эту дорогую годовщину. Как время летит – уже 21 год!
Знаешь, я сохранила это серое платье принцессы, в котором я была в
то утро. Сегодня надену твою любимую брошку». И год спустя в
другом письме к супругу на фронт: «Дорогой мой, более чем когдалибо я буду думать о тебе в 22-ю годовщину нашего обручения. Я
хотела бы крепко обнять тебя и вновь пережить наши чудные дни

жениховства… Сегодня я буду носить твою дорогую брошку. Я еще
ощущаю твой серый костюм, запах его, у окна в Кобургском дворце…»
И даже в письмах царской семьи в трудное время их пребывания в
ссылке в Тобольске можно прочитать: «Сегодня 24-я годовщина нашей
помолвки…» В честь помолвки Николай подарил тогда Алисе
бриллиантовую брошь, о которой она вспоминает в этих письмах. В
пепелище, где ранним утром 17 июля 1918 года после расстрела всей
семьи сожгли их одежду, найдут позже бриллиант в 12 каратов. То, что
осталось от броши. Она была с Алисой до конца… Их помолвка
обрадовала родителей Николая. Через несколько дней пришло личное
послание Александра III.
Александр III написал: «Милый, дорогой Ники, – писал отец, – ты
можешь себе представить, с каким чувством радости и с какой
благодарностью к Господу мы узнали о твоей помолвке! Признаюсь,
что я не верил возможности такого исхода и был уверен в полной
неудаче твоей попытки, но Господь наставил тебя, подкрепил и
благословил, и великая Ему благодарность за Его милости. Если бы ты
видел, с какой радостью и ликованием все приняли это известие; мы
сейчас же начали получать телеграммы и завалены ими и до сих пор…
Теперь я уверен, что ты вдвойне наслаждаешься, и все пройденное
хотя и забыто, но я уверен, принесло тебе пользу, доказавши, что не
все достается так легко и даром, а в особенности такой великий шаг,
который решает всю твою будущность и всю твою последующую
семейную жизнь! Не могу тебя представить женихом, не быть с тобой
в такие минуты, не обнять тебя, не говорить с тобой, ничего не знать и
ждать только письма с подробностями». А мать Николая, императрица
Мария Федоровна и вовсе говорила, что Аликс ей как дочь, и даже
просила, чтобы та называла ее не «тетушкой», а «дорогой мамой». Сам
будущий император признался невесте в том, что у него был бурный
роман с балериной Матильдой Кшесинской и Аликс оставила запись в
его дневнике: «Я твоя, а ты мой, будь уверен. Ты заперт в моем сердце,
ключик потерян, и тебе придется остаться там навсегда». Сама
Матильда Ксешинская в своих мемуарах так напишет о разрыве их
отношений: «Известие об его сватовстве было для меня первым
настоящим горем… Я понимала, что тревожное состояние здоровья
Государя ускорит решение вопроса о помолвке наследника с
принцессою Алисою, хотя Государь и императрица были оба против

этого брака по причинам, которые остались до сих пор
неизвестными… После своего возвращения из Кобурга наследник
больше ко мне не ездил»[20].
Когда стало известно, что дни Александра III сочтены, Романовы
решили отправить Алису в Ливадию, чтобы умирающий император
благословил брак наследника престола. В день смерти Александра III,
20 октября 1894 года, было обнародовано о восшествии на Российский
престол цесаревича, великого князя Николая Александровича. На
следующий день принцесса Алиса Гессенская приняла православие и
была наречена Александрой, в честь святой мученицы царицы
Александры, и получила традиционное отчество Федоровна, так как
икона
Феодоровской
Божией
Матери
покровительствовала
Императорскому Дому Романовых. Бракосочетание молодого царя
состоялось менее чем через неделю после похорон Александра III.
Венчание было назначено на день, когда родилась вдовствующая
императрица. Это дало возможность царской семье временно прервать
траур. Почему так торопились со свадьбой Николай и Александра,
осталось загадкой. «Моя свадьба была продолжением похорон, только
меня одели в белое», – скажет потом Аликс своей подруге Анне
Вырубовой. В брачную ночь Аликс написала в дневнике мужа: «…
Когда эта жизнь закончится, мы встретимся вновь в другом мире и
останемся вместе навечно…» Позже в своем письме к сестре
Виктории Александра писала: «Ты можешь вообразить себе наши
чувства. Один день в глубоком трауре, оплакиваем горячо любимого
человека, а на следующий день в пышных одеждах встаем под венец.
Невозможно представить себе больший контраст, и все эти
обстоятельства сблизили нас еще больше». Это было время начала его
царствования. Именно тогда Аликс в первый раз стала
утешительницей и поддержкой императора в трудные для него дни
после восшествия на престол.
Весь первый год их супружества был годом траура в стране и
в первую очередь в семье. 14 мая 1896 года в Успенском соборе
Московского Кремля состоялась их коронация. С Красного крыльца
трижды, в пояс, Николай и Александра поклонились народу. По
традиции подготовили народное гулянье с раздачей подарков на
Ходынском поле, где был овраг и позабытые чиновниками рвы. В 5
часов утра 18 мая на Ходынском поле насчитывалось не менее 500

тысяч человек, привлеченных слухами о подарках и раздаче ценных
монет. Когда по толпе прокатился слух, что буфетчики раздают
подарки среди «своих» и потому на всех подарков не хватит, народ
кинулся за подарками, и случилась страшная давка. 1800 полицейских,
наблюдавших за порядком на празднике, не смогли сдержать натиск
толпы. Часть людей провалилась в ямы, и остальные шли по их телам,
ямы были целиком заполнены трупами. Во многих местах толпа
сжимала людей так, что они умирали, но оставались стоять. Погибло
около 1400 человек. Несмотря на катастрофу, празднества по случаю
коронации продолжились вечером в Кремлевском дворце, а затем
балом на приеме у французского посла. Многие ожидали, что если бал
не будет отменен, то, по крайней мере, состоится без государя. Но
дипломаты уговорили царя посетить бал во французском посольстве
из-за внешнеполитических соображений, что вызвало серьезное
возмущение в обществе. «Ходынкой началось – Ходынкой кончится», –
мрачно предсказывали в народе. Императорская семья пожертвовала в
пользу пострадавших 80 тыс. рублей, разослала тысячу бутылок
мадеры по больницам.
Александру Федоровну сразу невзлюбили. Имея в виду, что она
стала императрицей во время траура по Александру III, в народе
говорили: «Принцесса въехала в Россию на гробу. Не к добру это…»
От своей бабушки королевы Виктории она получила в наследство
твердый характер и не испытывала склонности к компромиссам. Она
совершенно не умела шутить, быть легкой и непринужденной в
общении с людьми. Из воспоминаний Лили Ден: «Все показное было
совершенно чуждо Ей. Узнав Ее, было невозможно сомневаться в Ее
искренности»[21]. По воспоминаниям крупного государственного
деятеля того времени Курлова Павла Григорьевича: «Придворный
этикет, положенный у нас в основание жизни царской семьи и
совершенно чуждый Фридбергу, требовал от Императрицы изменения
всех Ее привычек и всего образа жизни. Надо сказать, что, на
несчастье, графиня Воронцова-Дашкова и обер-гофмейстерины
светлейшая княгиня Голицына и Е.А. Нарышкина, по свойствам их
личного характера, не могли дать Императрице полезных указаний, а
напротив, постепенно убивали в Ней то, что составляло Ее украшение
в Гессене, а именно приветливость и простоту». Молодую
императрицу, по словам современника, упрекали в том, что «она

держалась, будто аршин проглотила, и не кланялась депутациям».
Царскому двору и русской аристократии она совсем не понравилась,
и Александра Федоровна это понимала: «Я не могу блистать в
обществе, я не обладаю ни легкостью, ни остроумием, столь
необходимыми для этого. Я люблю духовное содержание жизни, и это
притягивает меня с огромной силой». Ее стеснительность принимали
за гордость, замкнутость – за высокомерие. Великая княгиня Ольга
вспоминала: «Стоило Алики улыбнуться, как злюки заявляли, будто
она насмешничает. Если у нее был серьезный вид, говорили, что она
сердита»[22]. Вдовствующая императрица могла бы ее поддержать.
Ведь Мария Федоровна освоилась при русском дворе намного легче.
Прежде чем стать императрицей, она 15 лет прожила в России. За это
время она привыкла к стране и ее нравам. Александра должна была
пройти этот путь за месяц. Однако Мария Федоровна никак не хотела
признавать невестку полноправной правительницей России.
Вдовствующая императрица отказалась передать Александре
Федоровне фамильные драгоценности, не вставала при ее появлении,
как того требовали обычаи. Сначала Николай старался угодить обеим
любимым женщинам. Часто, вопреки этикету, на официальных
приемах Николай II вел под руку мать, а его жена шла сзади. Мария
Федоровна вела себя так, как будто она по-прежнему единственная
монархиня империи. Александра Федоровна хотя и не конфликтовала
открыто, но очень обижалась. Они были полными антиподами: до
болезненности замкнутая Александра Федоровна и общительная
вдовствующая императрица. Так, например, в женских институтах
Александра Федоровна не могла выдавить из себя ни одного
приветливого слова. А бывшая императрица Мария Федоровна умела
общаться с институтками совершенно непринужденно, чем вызывала к
себе восторженную любовь. Как результат Александра Федоровна
стремится еще больше замкнуться в своем маленьком семейном мирке.
Кроме любимого занятия рукоделием государыня любила проводить
свободное время за чтением. Это были разные книги: от
романтических повестей до научных книг и богословских трудов.
Одной из главных книг для Александры Федоровны всю жизнь
оставалась Библия, которую она читала каждый день. Другая ее
любимая книга – «Происхождение видов» Чарльза Дарвина. Став
императрицей, Александра Федоровна не оставила своих занятий

музыкой. Те, кто слышал игру императрицы, утверждали, что «Ее
Величество была великолепной пианисткой и играла с удивительным
подъемом». К тому же Александра Федоровна, по словам ее подруги
Анны Вырубовой, обладала «чудесным контральто». Семен
Фабрицкий, флигель-адъютант Свиты Его Императорского Величества
вспоминал: «Императрица Александра Федоровна была редко
образованной и воспитанной женщиной. По своим знаниям она была
ходячей энциклопедией, при этом отлично рисовала, играла, знала
рукоделия и владела несколькими языками в совершенстве. Любимый
язык после русского, на котором через несколько лет царствования Ее
Величество говорила и писала свободно и читала наших классиков,
был английский, а затем французский. По-немецки во дворце никогда
не говорили, хотя Ее Величество владела им в совершенстве. Между
собой Государь с Императрицей говорили на английском с
исключительной целью, чтобы Его Величество не мог бы забыть этот
язык. С Детьми сначала долгие годы говорилось только по-русски, а
затем по очереди по-английски и по-французски, дабы дать
возможность Детям изучить практически эти оба языка». Александра
Федоровна не любила шумные приемы и балы, по ее мнению, они
просто отнимали у царя время, которое они могли бы прекрасно
провести вдвоем.
Нежелание императрицы вести светскую жизнь также связано с ее
болезнями. Как оказалось, Аликс с детства страдала невралгией
лицевого нерва и люмбаго[23]. Она долго не могла стоять на ногах и
много времени проводила в кресле-каталке. Император сам
сопроврождал жену на прогулках в парке, она могла ездить и на своем
личном электромобиле, присланном из Англии родней. Немало
времени она проводила в кровати. У Александры Федоровны
случались непонятные сердечные приступы, причину которых врачи
так и не смогли выяснить. У нее начинало сильно биться сердце,
синели руки, появлялась сильная одышка и императрица теряла
сознание. Вдобавок ко всему у нее постоянно болела голова, и это
конечно сильно сказывалось на ней. В российском обществе
шептались о том, что Александра Федоровна психически нездорова.
Великий князь Александр Михайлович, друг Николая II писал о том,
что считает невозможным дальнейшее общение на фоне «острого
нервного расстройства» императрицы.

Несмотря ни на что, отношения между Николаем и Александрой, по
воспоминаниям приближенных, были трогательными и нежными. До
наших дней сохранились письма и дневники, которые вели император
и его жена. Они полны нежных слов и признаний в любви. Она так
писала ему: «Твои дорогие письма и телеграммы я положила на твою
кровать, так что, когда я ночью просыпаюсь, могу потрогать что-то
твое. Только подумайте, как говорит эта замужняя старушка – как
выразились бы многие, «старомодно». Но чем бы была жизнь без
любви, что бы стало с твоей женушкой без тебя? Ты мой любимый,
мое сокровище, радость моего сердца. Чтобы дети не шумели, я
с ними играю: они что-то задумывают, а я отгадываю». Или «Вспомни
последнюю ночь, как нежно мы прижимались друг к другу. Жажду
твоих ласк – не могу жить без них». На этот момент императору
Николаю Александровичу уже 48 лет, а Александре Федоровне
44 года, и в браке они уже 22 года и имеют пятерых детей. Свои
письма к мужу императрица нумеровала. Набралось их более 600, не
считая телеграмм. Ее письма – это настоящая история любви. От этой
необыкновенной любви у них родилось пятеро детей. Дети
царственной семьи – великие княжны Ольга, Татьяна, Мария
и Анастасия и наследник цесаревич Алексей – росли, как обычные
дети. Николай заботился о том, чтобы к ним не относились как к
тепличным растениям, а давали им делать уроки, учить молитвы,
играть в игры и даже умеренно драться и шалить. «Чем выше
положение человека в обществе, – говорил Николай, – тем больше он
должен помогать другим, никогда не напоминая им о своем
положении». Императрица никогда не позволяла дочерям сидеть сложа
руки. По утрам обязательным было рукоделие. Также девочки
занимались словесностью, изучали Закон Божий и несколько языков.
Занятия не прекращались даже летом. Расписание утверждала сама
императрица. Она ответственно подходила к воспитанию детей. И
нянь и учителей она всегда выбирала лично. Александра написала
старшей дочери Ольге в день ее рождения: «Старайся быть примером
того, какой должна быть хорошая, маленькая, послушная девочка…
Учись делать других счастливыми, думай о себе в последнюю очередь.
Будь мягкой, доброй, никогда не веди себя грубо или резко. В манерах
и речи будь настоящей леди. Будь терпелива и вежлива, всячески
помогай сестрам. Когда увидишь кого-нибудь в печали, старайся

подбодрить солнечной улыбкой… Покажи свое любящее сердце.
Прежде всего научись любить Бога всеми силами души, и Он всегда
будет с тобой. Молись Ему от всего сердца. Помни, что Он все видит и
слышит. Он нежно любит своих детей, но они должны научиться
исполнять Его волю». По воспоминаниям Лили Ден: «Ее Величество
настаивала на том, чтобы Цесаревича, как и Его сестер, воспитывали
совершенно естественно. В повседневной жизни Наследника все
происходило буднично, без всяких церемоний: Он был Сыном
Родителей и Братом Своих Сестер, хотя подчас было забавно
наблюдать за тем, как Он изображает из Себя взрослого. Однажды,
когда Он увлекся игрой с Великими княжнами, Ему сообщили, что во
Дворец пришли офицеры Его подшефного полка и просят разрешения
повидаться с Цесаревичем. Шестилетний ребенок, тотчас оставив
возню с Сестрами, с важным видом заявил: «Девицы, уйдите,
у Наследника будет прием». В Матери Он души не чаял, о Ее же
преданной любви к Сыну известно всему миру; правда, как и многое
другое, материнскую привязанность к Своему Ребенку неизменно
использовали как оружие, направленное против Ее Величества.
Государыня имела обыкновение приходить к Сыну, чтобы пожелать
Ему покойной ночи и послушать Его молитвы на сон грядущий. Было
трогательно наблюдать Ребенка и Его Мать, слушать Его немудреные
молитвы, но когда Императрица поднялась, чтобы уйти, внезапно мы
оказались в темноте: Наследник выключил электрическую лампу,
висевшую у Него над постелью.
– Зачем Ты это сделал, Бэби? – спросила Ее Величество.
– Ах, Мамочка, Мне только тогда светло, когда Ты со Мной. А когда
Ты уходишь, для Меня наступает темнота»[24].
Сначала императрица стояла далеко от государственных дел, и ее
обвиняли в том, что она погрязла в семейных делах. Даже от крупных
благотворительных дел, как Красный Крест и ведомство Императрицы
Марии, она была устранена, так как этими делами всегда занималась
Мария Федоровна. И все-таки с первых лет замужества Александра
стала заниматься мастерскими, школами, больницами, тюрьмами. Ее
собственное состояние было небольшим, и для проведения
благотворительных акций ей приходилось сокращать личные расходы.
Во время голода 1898 года Александра дала на борьбу с ним 50 тысяч
рублей из своих личных средств – это восьмая часть годового дохода

царской семьи. Александре Федоровне пришлось принять участие в
государственных делах, когда случились тяжелые испытания,
вызванные Русско-японской войной и революцией 1905–1907 годов
в России. К этим потрясениям Российская империя оказалась плохо
подготовленной. Балтийскому военно-морскому флоту потребовалось
шесть месяцев, чтобы добраться по океана до самого места
назначения, чтобы за один день быть потопленным в битве при
Цусиме. Репутация царя потонула вместе с флотом. После Кровавого
воскресенья, когда была расстреляна мирная демонстрация рабочих,
массовые выступления против монархии приняли широкий размах.
Итогом выступлений стал Октябрьский манифест, даровавший
неприкосновенность личности, свободу слова, совести, собраний и
союзов. Манифестом учреждался Парламент, состоящий из
Государственного совета и Государственной думы. Николай нехотя
подписал Манифест и был убежден, что этот документ уничтожит
Россию.
В эти трудные для Николая времена Александра во второй раз
явилась утешительницей и поддержкой императора. Раздувались
слухи, что якобы властная царица помыкает своим слабовольным
супругом и заявляет, что «мужские штаны» в их семье на ней.
Например, председатель Комитета министров Сергей Юльевич Витте
дал такую характеристику Александре Федоровне: «Женился на
хорошей женщине, но на женщине совсем ненормальной и забравшей
его в руки, что было нетрудно при его безвольности. Таким образом,
императрица не только не уравновесила его недостатки, но напротив
того, в значительной степени их усугубила, и ее ненормальность
начала отражаться в ненормальности некоторых действий ее
августейшего супруга». Из воспоминаний Лили Ден, подруги
императрицы: «Николая II упрекали за слабоволие, но люди были
далеки от истины. Ее Величество, которая была в курсе всего, что
говорится о Государе и Ей самой, как-то заметила в разговоре со мной,
как же плохо знают подданные своего Императора.
– Его обвиняют в слабоволии, – проговорила Она с горечью. – Он
самый сильный, а не самый слабый. Уверяю Вас, Лили, какого
громадного напряжения воли стоит Ему подавлять в себе вспышки
гнева, присущие всем Романовым. Он преодолел непреодолимое –
научился владеть Собой, – и за это Его называют слабовольным. Люди

забывают, что самый великий победитель – это тот, кто побеждает
самого себя»[25].
В их переписке часто встречаются советы императрицы мужу, но,
как известно, далеко не все из них царь выполнял. Но то, что
Александра Федоровна принимала участие в обсуждении законов и
принятии решений, это бесспорно, ведь она хотела облегчить тяжелую
ношу своего супруга. Когда во время Первой мировой войны Николай
II стал Верховным главнокомандующим и уехал в Ставку в Могилев,
то фактически управлять страной стала императрица, потому что он
безгранично
доверял
ей.
Столица
Санкт-Петербург
была
переименована в Петроград в духе славянского единения. С фронтов
приходили противоречивые вести. Война принесла страдания, страх и
трагедию. Александра Федоровна, Ольга и Татьяна окончили курсы
сестер милосердия и работали в Царскосельском госпитале,
организованном на средства императрицы. Александра в одиночку
руководила в Петрограде открытием 85 госпиталей. Даже первый этаж
Зимнего дворца был отдан под больничные койки. Императрица
считала благотворительность обязанностью всех членов семьи. Ходили
слухи о несметных богатствах Романовых в европейских банках, но
после революции оказалось, что у них на счетах нет никаких средств.
Все личные деньги они потратили на Отечество и русскую армию во
время Первой мировой войны.
Глубокая неприязнь к императрице со стороны общества вызвала
многочисленные злословия и о дружбе ее с Распутиным, и о его
предполагаемом влиянии на нее и императора. Долгожданный сын и
наследник престола был болен гемофилией, переданной роду через
английскую королеву Викторию. Болезнь проявлялась только у
мужчин. В то время такие больные жили недолго. Постоянный страх за
его жизнь становится причиной растущей неуравновешенности
царицы. Болезнь наследника держалась в тайне от общества, поэтому
придворная жизнь была сведена на нет. После бала 1913 года в Зимнем
дворце не будет устроено ни одного торжества. Даже от самых близких
родственников болезнь Алексея тщательно скрывается. Легко понять,
каким событием для нее стало появление при дворе Распутина. Старец
Григорий, как его называли, умел то, чего придворные медики не
умели. Он облегчал страдания Алексея. Царица поверила, что судьба
ребенка всецело зависит от него, что Распутин послан Богом, чтобы

спасти ее сына. Григорий Распутин не был ни священником, ни
монахом; он был почти неграмотным странником, родом из Сибири.
Великая княгиня Ольга Александровна, сестра Николая II,
рассказывает: «Он не был ни святым, ни дьяволом. Для Ники и Аликс
он оставался тем, кем был на самом деле – крестьянином с крепкой
верой в Бога и даром исцеления. В его встречах с Императрицей не
было ничего мистического – все это плод воображения людей, никогда
не встречавших Распутина во Дворце. Некоторые даже превратили его
в приближенное лицо. Другие называли его то монахом, то
священником. Он же не занимал никакого положения при Дворе или
в Церкви, и не было в нем ничего привлекательного или
захватывающего, как считали люди, кроме несомненного дара
исцеления. Он был простой странник. Важно не забывать, что и Ники
и Аликс были полностью осведомлены о прошлом Распутина.
Абсолютная неправда, что они почитали его за святого, неспособного
на зло. Повторяю снова, я имею право говорить это: не дурачил их
Распутин, и не было у них никаких иллюзий насчет него. Беда в том,
что люди не знали правды, а положение Ники и Аликс не позволяло им
пускаться в оправдания по поводу обрушившейся на них лжи».
Великая княгиня Ольга Александровна лично была далека от
благорасположения к Распутину. Ей он никогда не нравился, но она
чувствовала, что «интересам истории нельзя служить с пристрастной
позиции»[26]. Однажды в 1907 году в Царском Селе во время особенно
тяжелого приступа Алексей упал в саду. Как и в прежних случаях, нога
в месте удара сильно распухла, удар при падении вызвал внутреннее
кровотечение, и через несколько часов наследник корчился от
невыносимой боли. К полуночи врачи не оставили родителям никакой
надежды: кровотечение остановить не удавалось. Александра
Федоровна попросила Распутина приехать. Ольга Александровна
пишет: «Он приехал во Дворец около полуночи или даже позднее. Я
к этому времени ушла к себе, а рано утром Аликс позвала меня
к Алексею. Я глазам своим не поверила. Мальчик был не только жив –
у него был здоровый вид. Он сидел в постели, температура
нормальная, глаза ясные, и ни следа опухоли на ноге. Вчерашний ужас
стал бесконечно далеким кошмаром. Позже я узнала, что Распутин
даже не дотронулся до ребенка, а просто стоял у постели в ногах и
молился. Конечно, тут нашлись люди, утверждавшие, что молитва

Распутина просто совпала случайно с выздоровлением моего
племянника. Но прежде всего – любой доктор подтвердит, что такие
сильные приступы не проходят за какие-то несколько часов. Вовторых, такое совпадение могло быть, скажем, раз или два, но я даже
не могу сосчитать, сколько раз повторялись такие случаи»[27]. Мария
Распутина, дочь Григория Ефимовича, в своих воспоминаниях писала
об этих чудесах: «Мой отец не обращал внимания на тех, кто
прославлял его «чудеса», ставя его в один ряд со святыми. Он считал
все, что он делает, совершенно естественным. «Надо только Бога
просить, молитва – она все может», – говорил он. Никогда, –
повторяю, – никогда отец не лечил никого иными средствами, кроме
молитв, и никогда не впадал он в грех гордости, воображая себя
наделенным какими-то сверхъестественными силами, не называл он
себя и «избранником Божиим». «Нет святых на земле, – говорил он, –
пока живет человек, он и грешит»[28]. А общество тем временем лишь
обсуждало только его пьянство и развратность, примешивая туда же
царя и царицу. Распутин на самом деле бывал во дворце редко;
в первые годы после своего представления ко двору примерно раз в
месяц, потом и того реже. Баронесса Буксгевден пишет: «Я жила
в Александровском дворце с 1913 по 1917 год, моя комната была рядом
по коридору с детской. Ни разу я не видела Распутина в обществе
Великих княжон»[29]. Месье Жильяр, который тоже жил во дворце
несколько лет, напишет в своих мемуарах, что видел Распутина во
дворце только один раз. Общество на основании слухов сделало
Распутина козлом отпущения за все бедствия, происходившие в
стране. Многое из компрометирующих свидетельств дошло до нас из
досье тайной полиции, которая следила за его квартирой ежедневно в
течение многих лет. Подобным образом они поступали со многими
видными деятелями. Когда один такой особо непристойный доклад
принесли на рассмотрение Николаю II, он обнаружил, что один из
отчетов был фальсифицирован полицией, велел прекратить дело.
Другие он рассматривал, затем вызывал Распутина для объяснения и
по крайней мере дважды настоятельно требовал, чтобы тот
возвратился в Сибирь или вообще покинул страну на время.
Императрица долгое время была дружна с епископом Феофаном, и
есть сведения о том, что Распутин был причиной охлаждения их
отношений. В 1917 году комиссия Временного правительства

допрашивала епископа Феофана об отношениях императрицы
и Григория. Он отвечал: «У меня никогда не было и нет никаких
сомнений относительно нравственной чистоты и безукоризненности
этих отношений. Я официально об этом заявляю как бывший духовник
Государыни. Все отношения у нее сложились и поддерживались
исключительно только тем, что Григорий Ефимович буквально спасал
от смерти своими молитвами жизнь горячо любимого сына,
Наследника Цесаревича, в то время как современная научная медицина
была бессильна помочь. И если в революционной толпе
распространяются иные толки, то это ложь, говорящая только о самой
толпе и о тех, кто ее распространяет, но отнюдь не об Александре
Федоровне… Он (Распутин) не был ни лицемером, ни негодяем». На
все нападки на Распутина у самой Александры Федоровны был один
ответ: «Они его ненавидят за то, что он любит нас». И это замечание
не было лишено основания. Владимир Николаевич Воейков,
последний дворцовый комендант, пишет: «…и Император,
и Императрица все больше убеждались – и не без оснований, – что
любой приближенный к ним человек, пользующийся их доверием,
обязательно должен пасть жертвой лжецов и завистников». Почти
каждый день в газетах стали появляться вымышленные злобные
истории о мнимых встречах императрицы и Распутина. В какой-то
момент Николай II приказал газетам прекратить печатать эту клевету
под угрозой штрафа, но огромные штрафы издателей не напугали.
Верный своему обещанию, император не сделал ни одной попытки
закрыть газеты. К 1915 году стали распространяться упорные слухи о
том, что Распутин и Александра Федоровна «контролируют»
правительство. Ей бросали обвинения в приверженности к Германии, в
предательстве. Из воспоминаний Лили Ден: «Что касается себя, то
клевета в Ее адрес Ее трогала меньше.
– Почему людям непременно необходимо перемывать Мне кости? –
вырвалось у Нее. – Почему они не оставят Меня в покое?
А однажды Она возмутилась:
– С какой стати они утверждают, будто Я симпатизирую немцам?
Двадцать лет Я прожила в Германии и двадцать лет в России. Все Мои
интересы, будущее Моего Сына связаны с Россией. Следовательно,
разве Я могу быть кем-то другим, а не русской?»[30]

По свидетельствам некоторых современников, Александра
Федоровна говорила по-русски «очень хорошо», правильно и «почти
без акцента», а в общество внедрялось мнение, что царица не знает
русского языка. Крайним вариантом слуха об измене императрицы
Александры Федоровны является слух о ее прямой шпионской
деятельности. Ее представляли главным резидентом разветвленной
германской разведывательной сети, и будто бы хитроумный Бисмарк
специально организовал ее брак с будущим русским царем, чтобы она
затем возглавила германский шпионаж в России. Также утверждали
даже, что царица поддерживает связь с врагом не только с помощью
тайной переписки. В Царском Селе якобы находилась тайная
радиотелеграфная станция, постоянно передававшая секретные
сообщения о передвижениях русских войск в Германию. В других
слухах императрица даже использует для переговоров с Берлином
телефонную связь. После Февраля в императорских дворцах были
проведены обыски, которые, разумеется, не дали никаких результатов.
Слухам об «измене императрицы» в это время верили даже политики.
Жена Михаила Родзянко, председателя Государственной думы, писала
княгине Зинаиде Юсуповой: «Послы французский и английский
жаловались Мише, что их принимают с трудом и Германия через
Александру Федоровну старается восстановить царя против
союзников». По личному приказу государя было проведено секретное
расследование «клеветнических слухов о сношениях императрицы с
немцами и даже о ее предательстве Родины». Установлено, что слухи о
желании сепаратного мира с немцами, передаче императрицей немцам
русских военных планов распространялись германским Генеральным
штабом. После отречения государя Чрезвычайная следственная
комиссия при Временном правительстве пыталась и не смогла
установить виновность Николая II и Александры Федоровны в какихлибо преступлениях. Александра Федоровна в Царском Селе металась
у постелей больных корью детей, а Николай, возвращавшийся с
фронта, был отрезан от семьи революционными войсками. 2 (15) марта
1917 года царь отрекся от престола. Способствовало этому
провокационное заявление начальника псковского штаба. По словам
этого генерала, положение в Петрограде было таково, что только
отречение могло остановить революцию. Это заявление в кратчайшие
сроки было передано в Ставку, оттуда – всем главнокомандующим на

фронт, причем с добавлением о том, что проволочки с отречением
приведут к бессмысленному кровопролитию. Кульминационный
момент этой драмы описан у императора: «…пришли ответы от всех.
Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в
спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился». Император
быстро понял, что особой необходимости в его отречении не было и
его подло обманули. Он взял свой дневник и написал: «В час ночи
уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и
трусость и обман!» Ему было обещано, что его с семьей переправят
в Англию. Генерал Лавр Георгиевич Корнилов от имени Временного
правительства объявляет Александре Федоровне, что она и
низложенный царь арестованы. Николай вернулся в Царское Село, и
это было счастьем для семьи. Так император всея Руси Николай II стал
полковником Романовым. Александра Федоровна, истощенная
физически от тревоги за мужа и детей, почти успокоилась. Заключение
в Царском Селе семья Романовых переносит смиренно. Несмотря на
это, в апреле 1917 года Николай написал в своем дневнике, что семья
справляла традиционно годовщину помолвки. Отмечали, как
подчеркнул государь, тихо. В мае император со своей семьей и
несколькими оставшимися придворными разбивают в Царскосельском
парке огород. Им разрешено передвигаться в пределах очень
небольшой территории парка. Условия содержания Романовых были
унизительными. Временное правительство, чувствуя ответственность
за семью царя, пыталось найти им пристанище за границей у
родственников. Но с кайзером Россия была в состоянии войны, а
английский король Георг VI отказался принять Романовых. Тем
временем царская семья переправлена в Тобольск, где государь
самолично колол дрова, чистил снег, ухаживал за садом. Солдат, из
крестьян, увидев все это, сказал: «Да если бы дать ему кусок земли, он
бы себе Россию своими руками обратно заработал!» В Тобольске
семья Романовых прожила семь месяцев. С приходом к власти
большевиков жить стало намного хуже. Александра с дочерьми
зашили в корсажи своих платьев остатки богатств Романовых –
фамильные драгоценности и бриллианты, которые будут найдены
только после их расстрела. «Теперь я все делаю сама. Я вяжу Алексею
носки, штопаю порванные брюки его отцу. Белье у девочек
превратилось в лохмотья», – пишет Александра Федоровна. К этим

горестям прибавился жесточайший приступ гемофилии Алексея,
которому исполнилось четырнадцать лет. Больше он так и не встал с
постели. В конце апреля 1918 года Романовых перевезли
в Екатеринбург. Белая армия была совсем рядом. В бывшем доме
купца Ипатьева за высоким дощатым забором они провели последние
53 дня своей жизни. До последнего дня своей жизни Николай в
дневнике пишет только теплые слова о своей супруге и их детях и
ничего о трудностях жизни. В ночь на 17 июля 1918 года в доме
Ипатьева в Екатеринбурге Николая II, его жену и пятерых детей
разбудили среди ночи и привели в подвал. Александру Федоровну и ее
больного сына Алексея усадили на стулья, остальные представители
царской семьи остались стоять у стены. Комендант Яков Юровский
зачитал суровый приговор. Низложенный император и его семья даже
не успели осознать смысл слов Юровского. Все было кончено. Их
расстреляли. А всего через неделю после расстрела царской семьи
Белая армия заняла Екатеринбург. Только в 1979 году недалеко от
шахты в окрестностях Екатеринбурга были найдены останки. Через
100 лет после восшествия на престол Николая II английская королева
Елизавета II посетила Петропавловскую крепость, историческое место
захоронения Романовых. Ее муж, принц Филипп, сегодня приходился
самым ближайшим родственником из ныне живущих Романовых как
Николаю, так и Александре. Он дал свою кровь для сравнительного
анализа ДНК останков. Экспертиза с точностью 99 % доказала, что
останки, найденные под Екатеринбургом, принадлежат Романовым.
«Мнения могут расходиться насчет роли, сыгранной Императрицей
во время царствования, но я должна сказать, что в ней Наследник
нашел себе жену, целиком воспринявшую русскую веру, принципы и
устои царской власти, женщину больших душевных качеств и
долга», – так сказала Матильда Ксешинская о своей сопернице[31].

Матильда Кшесинская
Секрет успеха возлюбленной мужчин
Дома Романовых

Матильда Кшесинская прожила жизнь длиною в 99 лет,
повидала три революции и две войны, преодолела травмы и
онкологию и все равно любила жизнь. Друзья шутили, что в ее
жилах течет не кровь, а шампанское. Всю жизнь ее сопровождало
множество легенд, слухов и сплетен. Кшесинская была самой
яркой звездой российского балета рубежа XIX–XX веков. Она
первая вступила в борьбу с иностранными танцовщицами,
которую выиграла; первая из русских танцовщиц смогла делать
32 фуэте подряд и единственная получила звание заслуженной
артистки Императорского балета. Редкостное явление – Матильда
танцевала на бис на гастролях даже в Парижском «Гранд-Опера».
Но русское общество считало, что ее головокружительный успех
на сцене напрямую зависит только от влияния покровителей из

царской семьи. Она обладала необычайной живостью характера и
бешеной энергетикой. Матильда Кшесинская в юном возрасте
смогла построить близкие отношения с мужчинами царской семьи
и иметь влияние при дворе, как никто из балерин. В глазах
большинства людей она была коварной обольстительницей и
великолепной интриганкой.
Но впрочем, все по порядку.
Матильда Феликсовна Кшесинская родилась в семье обрусевших
поляков Кржезинских 19 августа (1 сентября) 1872 года недалеко от
Петербурга. Труднопроизносимую фамилию Кржезинские они
заменили на более благозвучное «Кшесинские». По семейной легенде,
прадедом Матильды был сын польского графа Красинского,
утративший и титул, и состояние в результате происков коварных
родственников. На память о дворянстве Кшесинским остались лишь
перстень с гербом и семейная легенда.
Впрочем, все они были связаны с искусством. Дед Матильды был
скрипачом, певцом и танцором, а отец – известным польским
танцовщиком, родоначальником мазурки в России, которого пригласил
в Императорский театр сам российский император. Тогда мазурка
стала одним из основных бальных танцев в Российской империи, и все
брали уроки как раз у Феликса Ивановича Кшесинского. В своих
воспоминаниях Матильда пишет: «Детство мое было очень счастливое
и радостное. Мои родители очень любили своих детей и жили для них.
Своею любовью и заботою о нас они создали ту чарующую
обстановку,
которая
останется
навсегда
самым
дорогим
воспоминанием моего детства. Моя мать окончила Императорское
Театральное училище и несколько лет была артисткой балетной
труппы, но вскоре покинула сцену, выйдя замуж за артиста балетной
труппы Леде, француза по происхождению. Овдовев, она вышла замуж
вторым браком за моего отца. От этих двух браков у моей матери было
всего тринадцать человек детей, из коих я была самая младшая,
тринадцатая. Я была любимицей отца. Он угадывал во мне влечение к
театру, природное дарование и надеялся, что я поддержу славу его
семьи на сцене, где блистали его отец и он сам. С трехлетнего возраста
я любила танцевать, и отец, чтобы доставить мне удовольствие, возил
меня в Большой театр, где давали оперу и балет. Я это просто
обожала»[32].

В 8 лет Маля, как звали ее домашние, поступила в Императорское
Театральное училище, где уже учились ее старшие сестра Юлия и брат
Иосиф. Из воспоминаний Кшесинской: «По правилам все
воспитанники и воспитанницы должны были жить в школе на
казенном иждивении, но иногда разрешалось некоторым из них
обучаться в школе, продолжая жить дома. Таким исключением были
мы трое. Обычно стремились попасть в школу интернами, на полном
казенном содержании, так как тогда не надо было ничего платить, но
мои родители были против этого и не хотели отдавать нас в закрытое
заведение, желая иметь нас дома возле себя и давать нам общее
образование сами. Они не хотели, чтобы мы теряли связь с домом,
считая семейную обстановку главным условием воспитания детей»[33].
На выпускном экзамене в Императорском Театральном училище
обязательно присутствовала вся царская семья. Сразу после спектакля,
еще не успевших переодеться лучших воспитанников и воспитанниц
представляли самому императору. Матильда не была «пепиньеркой» –
так здесь называли отличниц, и не значилась в списке тех, кому будет
оказана высокая честь, но Государь отметил ее выступление и изъявил
желание лично сказать ей несколько слов: «Будь украшением и славой
нашего балета!». Как напишет она сама: «Слова Государя звучали для
меня как приказ. Быть славою и украшением русского балета – вот то,
что теперь волновало мое воображение. Оправдать доверие Государя –
было для меня новой задачей, которой я решила посвятить мои силы».
И она действительно положила жизнь на то, чтобы упрочить славу
русского балета.
Но на этом Александр III не остановился, он еще и посадил юную
балерину между собой и наследником престола на торжественном
обеде, сказав обоим «Смотрите только, не флиртуйте слишком!».
Учитывая, что оба были молоды и хороши собой, не удивительно, что
они понравились друг другу. Николай был всего на несколько лет
старше Матильды, ее поразили его голубые глаза и добрый взгляд.
Юная балерина со всей силой первого чувства тут же влюбилась в
наследника престола, она писала: «Когда я прощалась с Наследником,
который просидел весь ужин рядом со мною, мы смотрели друг на
друга уже не так, как при встрече, в его душу, как и в мою, уже
вкралось чувство влечения, хоть мы и не отдавали себе в этом отчета».

А вот он в своем дневнике тогда ее даже не упомянул: «Поехали на
спектакль в Театральное училище. Была небольшая пьеса и балет.
Очень хорошо. Ужинали с воспитанниками». Влюбленная девушка
конечно же быстро поверила, в то, что эта встреча предопределена
судьбой, ведь оба отмечены цифрой 2 – она Кшесинская-2 (балериной
была еще и ее старшая сестра Юлия, которая тоже подавала большие
надежды), а ему было суждено взойти на престол под именем Николай
II.
В апреле 1892 года Николай так размышлял о своей любви: «…
весьма странное явление, которое я в себе замечаю: я никогда не
думал, что два одинаковых чувства, две любви одновременно
совместимы в душе. Теперь уже пошел четвертый год, что я люблю
Аликс Г<ессенскую> и постоянно лелею мысль, если Бог даст, на ней
когда-нибудь жениться! На следующую зиму я сильно влюбился
в Ольгу Д<олгорукую>, теперь, впрочем, это прошло! А с лагеря
1890 года по сие время я страстно полюбил (платонически) маленькую
К<шесинскую>. Удивительная вещь наше сердце! Вместе с этим я не
перестаю думать об Аликс! Право, можно было бы заключить из этого,
что я очень влюбчив? До известной степени да; но я должен
прибавить, что внутри я строгий судья и до крайности разборчив!»
Пик романа Матильды с Николаем пришелся на зиму 1892–
1893 годов. Записки, письма и подарки, по-настоящему царские.
Первым стал золотой браслет с крупными сапфирами и двумя
бриллиантами, на котором Матильда выгравировала две даты – 1890
и 1892 – первая встреча и первый приезд к ней домой. Из дневника
цесаревича 25 января 1893 года: «Вечером полетел к моей М.К.
и провел самый лучший с ней вечер до сих пор. Находясь под
впечатлением ее – перо трясется в руке!» Для постоянных встреч
наследник снял «маленький прелестный особняк на Английском
проспекте, № 18, принадлежавший Римскому-Корсакову – с ее слов,
когда-то он был построен великим князем Константином
Николаевичем для своей дамы сердца балерины Кузнецовой. Позже
Николай подарит этот особняк Кшесинской. Споры об их романе
продолжаются и сейчас. Одни доказывают, что отношения их были
непорочны. Другие упирают на его частные визиты в особняк на
Английском проспекте. По версии третьих – любовь была только со
стороны балерины. Любовная переписка не сохранилась. Письма

Николая к Матильде были сожжены в 1917 году, а в дневниковых
записях императора встречаются лишь мимолетные упоминания
о Малечке, но много подробностей есть в книге Кшесинской, изданной
в Париже и Лондоне в 1960 году. В своих «Воспоминаниях» она строго
придерживалась одной линии: любовь с наследником была горяча и
взаимна, но невинна. Роман с Николаем длился всего 4 года. Оба
понимали, что эта любовь не может иметь продолжения. Письмо
Матильды к Николаю от 3 августа: «Твое последнее письмо произвело
на меня сильное впечатление. Я теперь начинаю верить, Ники, что ты
меня любишь. Но я все думаю о твоей свадьбе. Ты сам сказал, что до
свадьбы ты мой, а потом… Ники, ты думаешь, мне легко это было
услышать? Если бы ты знал, Ники, как я тебя ревную к А., ведь ты ее
любишь? Но она тебя, Ники, никогда не будет любить, как любит тебя
твоя маленькая Панни! Целую тебя горячо и страстно. Вся твоя». Про
дальнейшее развитие событий лучше нее никто не расскажет:
«Седьмого апреля 1894 года была объявлена помолвка Наследника
Цесаревича с Принцессой Алисой Гессен-Дармштадтской. Хотя я
знала уже давно, что это неизбежно, что рано или поздно Наследник
должен будет жениться на какой-либо иностранной принцессе, тем не
менее моему горю не было границ. Я понимала, что тревожное
состояние здоровья Государя ускорит решение вопроса о помолвке
Наследника с Принцессой Алисой, хотя Государь и Императрица были
оба против этого брака по причинам, которые остались до сих пор
неизвестными. Но другой подходящей невесты не было, а времени
терять было нельзя, и Государь и Императрица были вынуждены дать
свое согласие, хотя чрезвычайно неохотно. После своего возвращения
из Кобурга Наследник больше ко мне не ездил, но мы продолжали
писать друг другу. Последняя моя просьба к нему была позволить
писать ему по-прежнему на «ты» и обращаться к нему в случае
необходимости. На это письмо Наследник мне ответил замечательно
трогательными строками, которые я так хорошо запомнила: «Что бы со
мною в жизни ни случилось, встреча с тобою останется навсегда
самым светлым воспоминанием моей молодости». Далее он писал, что
я могу всегда к нему обращаться непосредственно и по-прежнему на
«ты», когда я захочу. Действительно, когда бы мне ни приходилось к
нему обращаться, он всегда выполнял мои просьбы без отказа.
Кончилась весна моей счастливой юности, наступала новая, трудная

жизнь с разбитым так рано сердцем… Я знала, что найдутся люди,
которые будут меня жалеть, но найдутся и такие, которые будут
радоваться моему горю. Я не хотела, чтобы меня жалели, а для встречи
с теми, кто будет злорадствовать, надо было приготовиться и быть
очень сильной». Коронация Николая была назначена на май 1896 года.
На торжествах должна была выступать и балетная труппа. Кшесинская
перед очередной репетицией узнает, что танцевать не будет. Из ее
воспоминаний: «В полном отчаянии я бросилась к Великому Князю
Владимиру Александровичу за помощью, так как я никого не видела
вокруг себя, к кому могла бы обратиться, а он всегда сердечно ко мне
относился… Как и что, собственно, сделал Великий Князь, я не знаю,
но результат получился быстрый. Дирекция Императорских театров
получила приказ свыше, чтобы я участвовала в парадном спектакле на
коронации в Москве. Моя честь была восстановлена, и я была
счастлива, так как я знала, что это Ники лично для меня сделал, без его
ведома и согласия Дирекция своего прежнего решения не переменила
бы… Я убедилась, что наша встреча с ним не была для него
мимолетным увлечением, и он в своем благородном сердце сохранил
уголок для меня на всю свою жизнь…»[34]
О своем следующем покровителе она написала: «В моем горе и
отчаянии я не осталась одинокой. Великий Князь Сергей Михайлович,
с которым я подружилась с того дня, когда Наследник его впервые
привез ко мне, остался при мне и поддержал меня»[35]. Сергей
Михайлович понравился Матильде: «ужасно люблю таких бедовых,
это моя слабость. Много мне сегодня пришлось болтать с Сергеем и
еще раз удостовериться, что дело идет на лад. Право, не знаю, не
понимаю себя. Сергей даже не красив, а между тем мне очень
нравится. Никогда я не испытывала к нему чувства, которое можно
было бы сравнить с моим чувством к Ники, но всем своим
отношением он завоевал мое сердце, и я искренне его полюбила»[36].
Великий князь Сергей Михайлович любил Матильду Кшесинскую 25
лет. Позже она напишет: «Чтобы меня хоть немного утешить и
развлечь, Великий князь Сергей Михайлович баловал меня, как мог, ни
в чем мне не отказывал и старался предупредить все мои желания»[37].
Он купил ей дорогую дачу на ее имя. И, как шептались, оказывал
протекцию и в театре. Как бы то ни было, Матильда Кшесинская стала
примой Мариинского театра и фактически весь репертуар был

построен под нее. Интересные записи о Кшесинской оставила
балерина Тамара Карсавина в своих воспоминаниях под названием
«Театральная улица»: «Я вспоминаю еще один случай со штрафом,
имевший серьезные последствия. Он произошел во время
директорства Волконского. Однажды Матильда Кшесинская надела на
спектакль свой собственный костюм, проигнорировав распоряжение
Волконского выйти на сцену в костюме, специально сшитом для роли.
На следующий день она была оштрафована. Кшесинская рассердилась
и стала добиваться отмены, и через несколько дней в «Вестнике»
появился приказ министра двора об отмене штрафа. Князь Волконский
тотчас же подал в отставку. Его заслуженно очень любили, и общество
с негодованием восприняло неуважение, проявленное по отношению к
одному из своих членов. В театре стали происходить враждебные
манифестации, направленные против Кшесинской, – дорого она
заплатила за свой кратковременный триумф. В ту пору она находилась
на вершине своего таланта. По виртуозности она не уступала Леньяни,
а по актерским качествам даже превосходила ее. Матильда сама
выбирала время для своих спектаклей и выступала только в разгар
сезона, позволяя себе длительные перерывы, на время которых
прекращала регулярные занятия и безудержно предавалась
развлечениям. Всегда веселая и смеющаяся, она обожала приемы и
карты; бессонные ночи не отражались на ее внешности, не портили ее
настроения. Она обладала удивительной жизнеспособностью и
исключительной силой воли»[38].
13 февраля 1900 года театральный Петербург отмечал десятилетие
творческой жизни Кшесинской на Императорской сцене, хотя другие
артисты устраивали подобные спектакли только после 20 лет
творческой деятельности либо уходя со сцены. Матильда пошла на
хитрость: отправилась сразу к министру Императорского двора барону
Владимиру Борисовичу Фредериксу и сказала ему, что свои
знаменитые 32 фуэте она делает только потому, что для выполнения
этого элемента перед глазами нужно иметь какой-нибудь заметный
предмет, а ордена Фредерикса сияют даже при погашенном свете.
После столь изысканного комплимента барон был готов на все. В день
своих бенефисов артисты обычно получали так называемый царский
подарок. Мужчины – золотой или серебряный портсигар, женщины –
кулон. Кшесинская заранее попросила через великого князя Сергея

Михайловича, чтобы ее «царский подарок» не походил на все другие.
И в результате получила прелестную брошь в виде бриллиантовой
змейки, свернувшейся вокруг большого сапфира. Сергей Михайлович
рассказал ей, что подарок ей лично выбирал император Николай с
императрицей Александрой Федоровной. На обеде после этого
спектакля балерина и познакомилась со своим будущим избранником,
тоже Романовым – сыном Великого князя Владимира Александровича,
Андреем. Она вспоминала: «Великий Князь Андрей Владимирович
произвел на меня сразу в этот первый вечер, что я с ним
познакомилась, громадное впечатление: он был удивительно красив и
очень застенчив, что его вовсе не портило, напротив. Во время обеда
нечаянно он задел своим рукавом стакан с красным вином, который
опрокинулся в мою сторону и облил мое платье. Я не огорчилась тем,
что чудное платье погибло, я сразу увидела в этом предзнаменование,
что это принесет мне много счастья в жизни…»[39] Князю было
22 года, Маля была старше его на 6 лет. Встречались они
конспиративно: сначала на ее даче в Стрельне, потом в Питере и за
границей – во Франции и Италии. Следующий балетный сезон
Кшесинская закончила раньше срока, будучи на шестом месяце
беременности. Матильда родила сына 18 июня 1902 года. Роды было
трудными, с риском потерять и мать, и ребенка, но в итоге все
закончилось благополучно. Мальчика назвали Владимиром в честь
отца великого князя Андрея Владимировича. Вот только до сих пор
неизвестно, кто из Романовых на самом деле был отцом мальчика. Так,
Великий князь Сергей Михайлович до конца жизни считал его своим
сыном. А Матильда Феликсовна в своих воспоминаниях написала, что
в тот год впервые почувствовала себя по-настоящему счастливой: у нее
был сын, любимый, пусть и «неформальный», муж. В 1904 году
Кшесинская, устав от постоянных обвинений, уволилась из театра по
собственному желанию, и после полагающегося прощального
бенефиса с ней был заключен контракт на разовые выступления –
сначала с оплатой по 500 руб. (более 250 тысяч рублей на современные
деньги) за каждое выступление, с 1909 года – по 750. После спектакля
на прощальном бенефисе восторженные поклонники выпрягли
лошадей из кареты Кшесинской и сами довезли ее до дому.
«Весной 1906 г. Кшесинская покупает участок земли на углу
Кронверкского проспекта и Большой Дворянской улицы и заказывает

проект дворца архитектору Александру фон Гогену. К концу 1906 г.
двухэтажный дворец был закончен. Его длина 50, а ширина 33 м. О
дворце писали – все было построено и обставлено по желанию и вкусу
Кшесинской: зал – в стиле русский ампир, салон – в стиле Людовика
XVI, спальня и уборная – в английском стиле и т. д. Стильную мебель
поставил известный французский фабрикант Мельцер. Люстры, бра,
канделябры и все прочее вплоть до шпингалетов было выписано из
Парижа. Дом с прилегающим садом – маленький шедевр фантазии
Матильды Кшесинской. Вышколенные горничные, французский повар,
старший дворник – георгиевский кавалер, винный погреб, экипажи,
автомобили и даже коровник с коровой и женщиной-коровницей.
Любила Матильда попить молочка. Был, разумеется, и большой
зимний сад. Откуда все это? Нетрудно догадаться, что источником
благосостояния Матильды… был огромный военный бюджет
России», – это цитата из книги Александра Борисовича Широкорада
«Падение Порт-Артура»[40]. Монархист М.В. Родзянко в книге
«Крушение империи» написал: «Во время Первой мировой войны,
когда войска Российской империи сильно страдали от нехватки
снарядов, Верховный главнокомандующий великий князь Николай
Николаевич утверждал, что бессилен что-либо сделать с
артиллерийским ведомством, так как Матильда Кшесинская влияет на
артиллерийские дела и участвует в распределении заказов между
различными фирмами». Ее жизнь превратилась в бесконечные
праздники то в шикарном особняке, то на роскошной даче в Стрельне,
которая во многом превосходила царский дворец: у Кшесинской была
своя электростанция. И даже свой поезд для гостей Стрельна –
Петербург. В ее особняке хранилась огромная коллекция пасхальных
яиц Фаберже, разнообразные украшения, отделанная драгоценными
камнями мебель. Кшесинская имела все, о чем мечтала, и заскучала.
В 1911 году после долгих уговоров Матильда Кшесинская вернулась
на сцену, хотя понимала, что возраст у нее уже не тот. Чтобы не быть
смешной, перед началом каждого сезона она приглашала в качестве
экспертов сестру и подруг по театру. У нее появился новый партнер –
Петр Владимиров, моложе ее на 21 год. Матильде уже исполнилось 44,
и она страстно в него влюбилась. По словам самой балерины, она
вновь обрела молодость. Но Великий князь Андрей Владимирович
вызвал соперника на дуэль и прострелил ему нос, который хирурги

собирали по кусочкам. Роман балерины и танцовщика на этом
закончился. Андрей Владимирович простил ей этот легкомысленный
романчик и перед самой революцией купил на ее имя виллу за 180 тыс.
франков на южном побережье Франции в Кап д’Ай, названную по
зеркальному написанию имени хозяйки – Ялам.
Во время Первой мировой войны в 1915 году Матильда Феликсовна
на свои деньги открыла в Питере небольшой госпиталь на 20 койкомест. Она старалась помочь чем могла: писала раненым письма под
диктовку, вывозила их на свою дачу и в театр на спектакли. Правда, со
временем денег ей стало жалко, и госпиталь она закрыла, о чем
довольно откровенно написала в своих мемуарах: «Раненых
в Петербург привозили все меньше и меньше, лазареты пустовали.
Говорили, что раненых будут отвозить в глубь страны, куда доставка
легче и быстрее, нежели в столицу. Содержание лазарета требовало
больших расходов, даже если он был пуст. Поэтому в декабре я решила
свой лазарет закрыть. Это известие повергло моих раненых и весь
персонал служащих лазарета в полное уныние, но для меня принять
это решение было еще грустнее, так как я всю душу вложила в это
дело. Самым тяжелым моментом было закрытие лазарета. По этому
случаю отслужили молебен, и все плакали, почти два года существовал
лазарет, за это время весь персонал тесно сроднился, и расставаться
было тяжело»[41].
В стране произошла Февральская революция. Друзья посоветовали
Кшесинской приготовиться к тому, что, возможно, придется срочно
покинуть страну. Она вспоминала: «27 февраля уже стало ясно, что
никакого успокоения ожидать нельзя. С каждым часом становилось все
тревожнее и тревожнее. Все, что было более драгоценного и что
попадалось мне под руку, я уложила в небольшой ручной саквояж,
чтобы быть готовой на всякий случай. В городе тем временем творился
кошмар – погромы на улицах, отдельные выстрелы, драки. Убили кого,
не убили – уже было не разобрать. Мы все время сидели в проходном
коридоре, где не было окон, чтобы шальная пуля не попала в когонибудь из нас. Катя-коровница воспользовалась переворотом и крала
мои вещи. Через пять дней стало известно, что от престола отрекся
Николай II, а также его брат Михаил Александрович. Начались
кровавые ужасы революции»[42]. Матильда схватила сына и сбежала из
собственного дома к брату, который жил неподалеку. Ее дворец заняли

различные большевистские комитеты. Матильда в силу своего
характера старалась отстоять свое имущество – наняла адвоката и
пыталась отсудить у захватчиков дом. Мировой судья постановил
выселить из дома революционные организации «со всеми
проживающими лицами и очистить помещение от их имущества». Но
законы в революционном Петрограде уже не работали. В июле
1917 года она вместе с сыном и двумя слугами покинула Петроград и
отправилась в Кисловодск к Андрею Владимировичу Романову. Из
воспоминаний: «В моей душе боролись чувство радости снова увидеть
Андрея и чувство угрызения совести, что оставляю Сергея одного в
столице, где он был в постоянной опасности. Кроме того, мне было
тяжело увозить от него Вову, в котором он души не чаял»[43]. О
дальнейшей судьбе Сергея Михайловича она напишет: «Великий
Князь Сергей Михайлович остался в Петербурге, подвергая себя
совершенно напрасно опасности. Я стала ему писать и уговаривать его
приехать также в Кисловодск. Но он все откладывал приезд, желая
сперва освободить мой дом, о чем он усиленно хлопотал, а кроме того,
он хотел переправить за границу оставшиеся от матери драгоценности
и положить их там на мое имя. Но это ему не удалось, так как
Английский посол, к которому он обратился, отказался это
сделать…»[44] Сергея Михайловича как члена царской семьи
арестовали и вместе с другими расстреляли в Алапаевске. Когда его
тело подняли из шахты, куда оно было сброшено, в руке великого
князя нашли маленький золотой медальон с портретом Матильды
Кшесинской и надписью: «Маля». Позже этот медальон передадут
Кшесинской.
В Кисловодске Матильда с сыном хорошо обустроилась, сын пошел
учиться в школу. Потом, по ее словам, случилось страшное: «Когда до
нас дошли известия о большевистском перевороте и в связи с этим о
первых мерах, принятых ими, – конфискация банков, сейфов и всего
имущества «буржуев», отобранного правительством, – мы поняли, что
в один день мы все стали нищими»[45]. А потом события с ее слов
развивались так: «Большевизм достиг Кисловодска не сразу, а
постепенно. Придут, налетят с блиндированным поездом, уйдут – и
снова период сравнительного затишья, до следующего налета. В эти
спокойные периоды мы продолжали собираться пообедать вместе или
поиграть в карты, так как все одинаково не любили оставаться одни

дома. В июле по Кисловодску стали распространяться слухи об
убийстве царской семьи. Мальчишки бегали по городу, продавая
листки и крича: «Убийство царской семьи», но никаких подробностей
не было. Это было настолько ужасно, что казалось невозможным. Все
невольно лелеяли надежду, что это ложный слух, нарочно пущенный
большевиками»[46]. Великий князь Андрей Владимирович был
арестован, но ему повезло – его почему-то отпустили. Сын Вова
переболел испанкой, выкосившей в Европе миллионы людей, и тоже
выжил. Вскоре князь Андрей Владимирович принимает решение –
необходимо уезжать за границу. «Начальник английской базы
в Новороссийске советовал подождать немного, пока не подойдет
соответствующее судно. Наконец нам сообщили, что ожидается
итальянский пароход, который пойдет до Венеции. Вскоре он прибыл
и оказался пароходом «Семирамида» итальянского «Триестинолойд»[47]. К 1920 году Матильда, Андрей и Вова, которого князь
признает собственным сыном, поселились на вилле Кшесинской
«Ялам». Там, во Франции, в 1921 году она официально вошла в состав
Дома Романовых. «Мы часто обсуждали с Андреем вопрос о нашем
браке. Мы думали не только о собственном счастье, но и главным
образом о положении Вовы, который в силу нашего брака становился
бы законным сыном Андрея. Ведь до сих пор его положение было
неопределенным и очень трудным. Однако мы решили ни в коем
случае не вступать в брак без разрешения Главы Императорского Дома
Великого Князя Кирилла Владимировича, ибо в противном случае наш
брак был бы с точки зрения Учреждения об Императорской фамилии
незаконным и мы, мой сын и я, лишались бы права на фамилию и
титул. Андрей поехал к своему брату в Канны, где он тогда проживал,
чтобы испросить у него официального разрешения на брак… Кирилл
Владимирович сразу же дал свое согласие, даровав мне мою
настоящую родовую фамилию Красинских, которую уже носил мой
сын, и нам обоим, моему сыну и мне, княжеский титул. Он просил
Андрея сразу же после свадьбы привезти нас к нему, чтобы
представить меня и Вову своей супруге. Для свадьбы мы выбрали день
17 (30) января 1921 года и решили венчаться в Каннской Русской
церкви…»[48] Торжества прошли очень скромно. В этот день Великий
князь из дома Романовых обвенчался с любовницей последнего
русского императора из этого дома. Матильда теперь стала

именоваться княгиней Красинской, а их сын стал князем Красинским.
С 1935 года супруги членов императорской семьи, а также их дети
могут носить титул и фамилию светлейших князей Романовских по
указу родного брата Андрея Владимировича великого князя Кирилла
Владимировича, объявившего себя в эмиграции «Императором
России» и «Главой Российского Императорского Дома». Теперь
бывшая прима российского балета официально титуловалась как
Светлейшая Княгиня Мария Феликсовна Романовская-Красинская.
Впрочем, накануне Второй мировой разрешили использовать и
фамилию Романов, и её сын стал Романовым, хотя, по воспоминаниям
современников, вплоть до конца 30-х он везде представлялся как Вова.
Через 4 года после свадьбы Матильда перешла в православие, будучи
до этого 53 года католичкой. «С первого дня жизни в эмиграции нас
беспокоила мысль о том, как обеспечить себе кусок хлеба. В России
мы потеряли все, что имели, и приехали за границу нищими. Поначалу,
заложив мою виллу, мы кое-как сводили концы с концами. После
смерти великой княгини Марии Павловны Андрей получил свою долю
драгоценностей, но… подходящий момент для того, чтобы обратить
драгоценности в деньги, был упущен, а полученная сумма была
гораздо меньше оценочной стоимости»[49], – писала Кшесинская о
жизни в эмиграции. 9 лет она прожила на вилле обычной семейной
жизнью, а потом решилась на переезд в Париж. Об этом Матильда
Феликсовна написала в воспоминаниях: «По поводу моего переезда
в Париж многие со злорадством утверждали, что я проиграла в МонтеКарло все свое состояние. Одно верно, и я это не отрицаю, я всю
жизнь любила играть, но никогда не играла крупно, в особенности в
казино, даже и ранее, когда я обладала средствами и могла себе это
позволить. Как все игроки, я проиграла, но это были сравнительно
пустяки и далеко не те миллионы, как хотели утверждать и каких у
меня и не было. Рассчитывать было больше не на что, и я решила
открыть в Париже студию танцев, чтобы попытаться этим способом
обеспечить нам всем кусок хлеба. Что я умела хорошо танцевать, я
знала, но сумею ли я преподавать танцы другим, я совершенно не
знала и даже несколько сомневалась в этом. Но выбора не было, надо
было на это решиться…»[50] Ей помогли найти здание для школы и
ссудили начальный капитал. Имя Кшесинской было хорошо известно,
и число учениц без всякой рекламы доходило до 150 человек

в 1939 году. Среди них – Татьяна Рябушинская и дочери Федора
Шаляпина. Сама Матильда в 64 года последний раз выступила на
сцене в 1936 году, когда танцевала «Русскую» в расшитом серебром
сарафане и жемчужном кокошнике в лондонском Ковент-Гардене и так
ошеломила чопорную лондонскую публику, что та вызывала ее на бис
18 раз.
Чем занималась Матильда Феликсовна в годы Второй мировой
войны – неизвестно, так как в воспоминаниях она ничего не пишет про
этот период. Известна только история с ее сыном Вовой, который стал
одним из основателей «Союза младороссов» и был арестован вместе с
другими активистами. Немцы не очень четко представляли платформу
этой организации и решили на всякий случай подстраховаться. Вова
Красинский был помещен в концлагерь «Сталаг-122» под Компьеном.
Там он получил № 119 и по иронии судьбы просидел ровно 119 дней.
С 1 августа 1941 года родители получили разрешение навещать Вову
в «Сталаг-122». Матильда писала: «В один из приездов в Компьен мы
познакомились с комендантом лагеря гауптманом Нахтигалем,
офицером старой немецкой армии. К нацистской партии он не
принадлежал. Он хорошо относился к заключенным и по мере сил
стремился облегчить их положение, а нескольким человекам даже спас
жизнь. Все заключенные его любили. Иногда он устраивал нам
свидания с сыном у себя в кабинете и давал возможность спокойно
поговорить. Вскоре немцы разобрались с младороссами и отправили
их по домам. 20 октября Вова уже был в Париже»[51].
Матильда Кшесинская пережила смерть многих своих друзей:
Сергей Дягилев, Анна Павлова, Вацлав Нижинский покинули этот мир
раньше нее. Но самой страшной потерей для нее была смерть ее мужа,
великого князя Андрея Владимировича в 1956 году. «Словами не
выразишь, что я пережила в тот момент. Убитая и потрясенная, я
отказывалась верить, что не стало верного спутника моей жизни.
Вместе с Верой мы горько заплакали и, опустившись на колени, начали
молиться… С кончиной Андрея кончилась сказка, какой была моя
жизнь». Когда за границей были изданы дневники Николая II,
Матильда Феликсовна читала их и плакала, а потом сама села за
воспоминания в начале 1950-х. Память Кшесинской, несмотря на
возраст, ее не подводила. Ее воспоминания вышли в 1960 году
в Париже и Лондоне на французском и английском языках

одновременно, а автор на обложках был указан как «Светлейшая
княгиня Мария Красинская-Романовская», что многих ввело в
заблуждение. Оригинал книги на русском языке Матильда Феликсовна
послала диппочтой на адрес директора музея П.И. Чайковского,
который рукопись почему-то не получил, но через год после смерти
балерины эта рукопись вдруг обнаружилась в Ленинской библиотеке, в
отделе под удачливым для Кшесинской номером «13». Ее
«Воспоминания» были изданы в России лишь 20 лет спустя,
в 1992 году. Интересно узнать, как она описала личность любимого
Ники: «Для меня было ясно, что у Наследника не было чего-то, что
нужно, чтобы царствовать. Нельзя сказать, что он был бесхарактерен.
Нет, у него был характер, но не было чего-то, чтобы заставить других
подчиниться своей воле. Первый его импульс был всегда правильным,
но он не умел настаивать на своем и очень часто уступал. Я не раз ему
говорила, что он не сделан ни для царствования, ни для той роли,
которую волею судеб он должен будет играть. Но никогда, конечно, я
не убеждала его отказаться от Престола…»
В день, когда Матильда Кшесинская ходила на спектакль актеров
Большого театра, приехавшего на гастроли в Париж, она записала:
«Хотя со смертью мужа я никуда больше не выезжаю, проводя дни в
студии за работой, для добывания хлеба насущного, или дома, я
сделала исключение и поехала на него посмотреть. Я плакала от
счастья… Это был тот самый балет, который я не видела более 40 лет.
Душа осталась, традиция жива и продолжается. Конечно, техника
достигла большого совершенства…»[52] Последним пристанищем для
Матильды Феликсовны стала вилла Молитор, в престижном
шестнадцатом округе французской столицы, которую она арендовала
еще в 1937 году. Хоть в последние годы жизни денег у нее совершенно
не было, и она не могла платить за аренду виллы, хозяева их с нее и не
требовали. Они позволили ей тихо и достойно дожить такую яркую
блестящую жизнь. Она никуда не выходила, разве что только в сад, да
и то в инвалидном кресле. Она стала живой историей, как и ее дом –
настоящим музеем. Незадолго до смерти Кшесинскую посетила
балерина Наталья Макарова, сбежавшая из Советского Союза. Позднее
она так описывала встречу с Кшесинской: «К Матильде Феликсовне
мы ездили вместе с Сержем Лифарем. Я необычайно волновалась,
когда впервые отправлялась в дом к великой Матильде. Нас встретила

миниатюрная элегантная старушечка 99 лет, но в ней чувствовалось
великолепие. Стол был сервирован по-царски. Справа от меня сел
Лифарь, слева – Кшесинская. Разлили водочку. Серж что-то оживленно
рассказывал и завершил историю тостом. Я протянула руку к рюмке, а
та оказалась пуста. Я-то понимаю, что не пила. Так же исчезла водка
из моей рюмки во второй раз. Матильда Феликсовна опрокидывала и
свою и мою рюмочки и скоро заметно повеселела – в этом состоянии
она казалась необыкновенно обаятельной. Рассказывала любопытные
истории. При прощании, слегка пошатываясь, сделала мне
книксен»[53].
Матильда Кшесинская ушла из жизни 6 декабря 1971 года, не дожив
до 100-летнего юбилея всего 9 месяцев. Ее гроб сначала установили в
склепе рядом с гробом мужа великого князя Андрея Владимировича.
Однако в 1972 году ее сын решил перезахоронить обоих родителей на
русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в общей могиле. Сам он
погиб спустя 2 года – Владимир ехал на велосипеде, и его сбил
автомобиль.
Князь Владимир Андреевич Красинский не был женат и поэтому
прямых потомков у Матильды Феликсовны не осталось. Когда
в 1969 году Екатерина Максимова и Владимир Васильев навестили
Матильду Кшесинскую и сказали, что ее имя все еще помнят,
Кшесинская помолчала и сказала: «И не забудут никогда».

Петр Столыпин
Трагедия великого реформатора

Петр Столыпин, бесспорно, один из самых известных
государственных деятелей Российской империи. Сегодня очень
популярна его фраза: «Дайте Государству 20 лет покоя,
внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». О
нем принято говорить как о человеке, который мог спасти Россию,
но не успел. При этом на самом деле Петр Аркадьевич Столыпин –
фигура крайне неоднозначная. Споры о нем и результатах его
реформ не утихают и сто лет спустя. Для многих современников он
был кровожадным «вешателем», сторонником максимально
жестких «недемократичных» мер к участникам первой русской
революции 1905 года. Тогда крайне нелицеприятно о его реформах
высказался Лев Толстой: «То, что вы делаете, вы делаете не для
народа, а для себя, для того, чтобы удержать то, по заблуждению
вашему считаемое вами выгодным…» Другой реформатор С.Ю.
Витте
называл Столыпина
«неискренним, лживым и
беспринципным». На другом полюсе – огромная популярность и

восторженные отзывы о нем как об архитекторе «русского
экономического чуда». Некоторые историки и сегодня считают его
самой важной фигурой в нашей истории, реформы которого
изменили бы судьбу страны, если бы его не убили.
Масштабные столыпинские реформы, решительная и суровая
борьба с революционерами, личное бесстрашие перед постоянными
угрозами террористов – все это обрисовывает образ сурового и
решительного, даже жесткого человека, но Петр Аркадьевич на самом
деле был… романтиком и очень нежно любил свою семью, что обычно
редко бывает с такими выдающимися государственными деятелями.
Петр
Аркадьевич
Столыпин
происходил
из
старинного
аристократического рода. Будущий реформатор родился 15 апреля
1862 года в семье с впечатляющей родословной. Среди его предков
были героические военные и реформаторы, а троюродным братом был
М.Ю. Лермонтов. Петр окончил Санкт-Петербургский Императорский
факультет, в котором экзамен по химии у него принимал сам
знаменитый Д.А. Менделеев.
Женился Столыпин по тем временам очень рано, еще в студенческие
годы. Ему даже пришлось обратиться с прошением к ректору о
разрешении вступить в брак: «Честь имею ходатайствовать перед
Вашим Превосходительством о разрешении мне вступить в брак с
дочерью почетного опекуна гофмейстера двора его Императорского
Величества девицею Ольгой Борисовной Нейдгардт».
Завистники говорили об огромном приданом его жены,
происходившей из знатного австрийского рода, праправнучке
Суворова. Но на самом деле за этим ранним браком стояла трагичная и
романтичная история. Будущая жена Петра Ольга – умница и
красавица, а также фрейлина императрицы, была невестой старшего
брата Петра – Михаила Столыпина, прапорщика Лейб-гвардии
Преображенского полка. Незадолго до свадьбы Михаил Аркадьевич
погибает на дуэли от рук князя Ивана Шаховского. Чем была вызвана
дуэль – неизвестно, то ли старший Столыпин заступился за одного из
оскорбленных князем офицеров, то ли за неизвестную даму. По
семейной легенде Петр Аркадьевич горел желанием отомстить,
проехал полстраны, отыскал убийцу и вызвал на дуэль. Шаховской
был ранен в грудь, а Петр Столыпин получил ранение в руку, которая с
тех пор беспокоила его всю жизнь.

Отомстив за брата, Петр Аркадьевич женился на его невесте, и дело
было не в чувстве долга, а в самой настоящей большой любви, из тех,
что однажды и на всю жизнь. Их брак по семейной легенде
благословил умирающий Михаил, вложив на смертном одре руку
своего брата, в руку любимой девушки. Петр Аркадьевич был младше
возлюбленной на 3 года, еще учился и очень переживал, что ее
родители не дадут благословения на брак. Но строгий отец невесты
улыбнулся и сказал: «Молодость – это недостаток, который
исправляется каждый день!» И правда, брак оказался на редкость
счастливым: у пары родилось 5 дочерей, а на 20-м году совместной
жизни исполнилась их страстная мечта – появился долгожданный сын,
которого назвали в честь деда Аркадием.
Петр Аркадьевич писал жене много и часто, каких только ласковых
обращений не придумывает он в письмах: «Зазнобушка», «Желанная»,
«Душка ненаглядная» и даже милые словечки: «дутя», «дуду»
и «дудутя» (производные от «душка»). Однажды он ей напишет: «В
вагоне все думал о Тебе и моей глубокой привязанности и обожании
к Тебе. Редко, я думаю, после 15 лет супружества так пылко и прочно
любят друг друга, как мы с Тобою. Для меня Ты и дети все, и без вас я
как-то не чувствую почвы под ногами…» А вот письмо из Саратова:
«Мне так жаль, что я не вижу, как развивается мой сыночек. Так тянет
к Тебе, солнцу моей жизни. Что наши лошадки? Целую Тебя, цветик
Ты мой, когда-то расцелую Тебя «всурьез», как говорят мужики?
Люблю».
Годы тихого семейного счастья для семьи Столыпиных закончились
в 1902 году – Петра Аркадьевича назначили сначала губернатором
Гродно, а затем и Саратова. Начиная с 1900 года по всей Центральной
России прокатились крестьянские бунты: помещичьи усадьбы громили
и грабили. Все попытки усмирить бунтовщиков с помощью армии
приводили только к росту напряжения. Саратовская губерния была на
плохом счету: она напоминала бурлящий котел, готовый в любой
момент мог взорваться от накопившегося напряжения. Когда Петр
Аркадьевич попросил оставить его с семьей в Гродно, министр
внутренних дел В.К. Плеве ответил: «Меня ваши личные и семейные
обстоятельства не интересуют, и они не могут быть приняты во
внимание, я считаю вас подходящим для такой трудной губернии и

ожидаю от вас каких-либо деловых соображений, но не взвешивания
семейных интересов».
После поражения в Русско-японской войне ситуация в стране
накалилась до предела, началась революция 1905 года. И вот тут-то
молодой саратовский губернатор поразил всех своим потрясающим
бесстрашием: он мог без какой-либо охраны и без оружия войти в
самый центр бушевавших, и страсти тут же утихали сами собой. Вот
как это описывает современник Петра Аркадьевича: «Достаточно
известен эпизод, когда Столыпин в относительно скромной роли
саратовского губернатора в ту пору, когда губернаторов расстреливали,
как куропаток, врезывается в бунтующую толпу. На него наступает
человек с явно агрессивными намерениями, с убийством во взгляде.
Столыпин бросает ему на руки снятое с плеч форменное пальто с
приказанием, отданном так, как умеет повелевать одно только
уверенное
в
себе
бесстрашие:
«Держи».
Ошеломленный
презумптивный «убийца» машинально подхватывает губернаторское
пальто. Его руки заняты. Он парализован. И уже мыслью далек от
кровавой
расправы.
Столыпин
спокойно
держит
речь,
загипнотизированной его мужеством толпе. И он и она мирно
расходятся»[54].
Но есть то, что даже такого мужественного губернатора пугает – он
сильно опасается за свою семью. Столыпин знает, что его маленького
сына революционеры уже приговорили к смерти, постоянная
опасность угрожала всем членам семьи. Петр Аркадьевич хотел
отправить их в имение или даже еще лучше – в Германию, но
преданная жена категорически отказалась оставлять его. Столыпин
как-то сказал князю Н.Н. Львову: «Посмотрите, сколько зла в этих
людях. Они знают, как я люблю моих детей. И вот я получаю
подметные письма с угрозой, что в моих детей бросят бомбу, когда они
катаются на коньках». Очень тяжело для него было и то, что он
практически не видел свою семью. Вот как вспоминала этот период
его дочь Мария: «…папа́, так мало мог принимать участья в нашей
жизни… Полчаса отдыха после обеда, во время которого он с мама́
ходил взад и вперед по зале, и потом полчаса за вечерним чаем – вот и
все».
Но страх не сломил Столыпиных. Ольга Борисовна оказалась под
стать своему мужу – несмотря на все угрозы, она стала активно

заниматься благотворительностью. Два дня в неделю лично принимала
просителей. Саратовскую губернию было не узнать: вместо
привычного русского бездорожья – на главных улицах асфальт,
газовые фонари, построены городская больница, женская гимназия и
несколько
ночлежек,
оснащенных
передовой
канализацией.
Энергичные действия молодого губернатора принесли плоды:
Саратовская губерния стала успокаиваться.
В апреле 1906 года Столыпина вызывает к себе в Царское Село
император Николай II. Он сообщает, что назначает его министром
внутренних дел. Должность расстрельная: двое предыдущих
министров внутренних дел убиты революционерами. Петр Аркадьевич
на тот момент пережил уже 4 покушения и отказывается: «В конце
беседы я сказал Государю, что умоляю избавить меня от ужаса нового
положения, что я ему исповедовался и открыл всю мою душу, пойду
только, если он, как Государь, прикажет мне, так как обязан и жизнь
отдать ему и жду его приговора». Он с секунду промолчал и сказал:
«Приказываю Вам, делаю это вполне сознательно, знаю, что это
самоотвержение, благословляю Вас – это на пользу России». Говоря
это, он обеими руками взял мою и горячо пожал. Я сказал:
«Повинуюсь Вам», – и поцеловал руку Царя. У него, у Горемыкина[55],
да, вероятно, у меня были слезы на глазах. Жребий брошен, сумею ли
я, помогут ли обстоятельства, покажет будущее»[56].
А вот еще один отрывок из его письма жене: «Оля, бесценное мое
сокровище. Вчера судьба моя решилась! Я министр внутренних дел в
стране окровавленной, потрясенной, представляющей из себя шестую
часть шара, и это в одну из самых трудных исторических минут,
повторяющихся раз в тысячу лет. Человеческих сил тут мало, нужна
глубокая вера в Бога, крепкая надежда на то, что Он поддержит,
вразумит меня. Господи, помоги мне. Я чувствую, что Он не оставляет
меня, чувствую по тому спокойствию, которое меня не покидает.
Поддержка, помощь моя будешь Ты, моя обожаемая, моя вечно
дорогая. Все сокровище любви, которое Ты отдала мне, сохранило
меня до 44 лет верующим в добро и людей. Ты, чистая моя, дорогая,
Ты мой ангел-хранитель. Я задаюсь одним – пробыть министром 3–4
месяца, выдержать предстоящий шок, поставить в какую-нибудь
возможность работу совместную с народными представителями и этим
оказать услугу Родине».

Такое стремительное восхождение по карьерной лестнице
вчерашнего саратовского губернатора понравилось далеко не всем.
Сплетники обсуждали, вызвано ли это назначение связями при дворе
родственников жены Столыпина или это его возвышение теперь
поможет им занять хорошие места. Зависть в светском обществе
вызывала и его слишком глубокая привязанность к жене и детям.
Больше всего обсуждалось влияние, которое имела на мужа Ольга
Столыпина. Самая популярная точка зрения была озвучена
С. Ю. Витте: «Супруга Столыпина делала с ним все, что хотела».
Согласно светской сплетне неприязненно отнеслась к супруге
Столыпина и императрица Александра Федоровна, ревностно
следившая за женщинами в ближайшем круге. Ей приписывали
ядовитую реплику: «У нас три царицы – Мария Федоровна,
Александра Федоровна и Ольга Борисовна». Зять Столыпина Борис
Бок писал: «Нелюбовь к Ольге Борисовне весьма не понятна и,
конечно, может базироваться только на сплетнях, исходивших
очевидно от Курлова. Ольгу Борисовну императрица совсем не знала.
Кроме нескольких фраз во время представления она с ней никогда не
говорила».
На самом деле у императрицы была более существенная причина не
любить молодого министра – Столыпин первым встал на пути
Распутина. В силу своих должностных обязанностей он должен был
знать все о загадочном старце, в том числе и не является ли тот
террористом. Собрав материалы, он со свойственной ему прямотой
заявил государю, что присутствие при августейшей чете человека с
такой репутацией может погубить страну. Петр Аркадьевич открыто
призывал императора изгнать «святого старца» из столицы. Николай II
заявил в ответ, что «лучше десять Распутиных, чем одна истерика
императрицы». Государь настоял и на их личной встрече, во время
которой тот пытался загипнотизировать Петра Аркадьевича. Вот как
сам Столыпин описывал это: «Он бегал по мне своими белесоватыми
глазами, произносил какие-то загадочные и бесполезные изречения из
Священного Писания, как-то необычно водил руками, и я чувствовал,
что во мне пробуждается непреодолимое отвращение к этой гадине,
сидящей напротив меня. Но я понимал, что в этом человеке большая
сила гипноза и что она производит какое-то довольно сильное, правда,
отталкивающее, но все же моральное влияние. Преодолев себя, я

прикрикнул на него и, сказав ему прямо, что на основании
документальных данных он у меня в руках и я могу его раздавить в
пух и прах, предав суду по всей строгости законов о сектантах, ввиду
чего резко приказал ему немедленно, безотлагательно и, при том
добровольно, покинуть Петербург и вернуться в свое село и больше не
появляться». И тот правда после этой встречи уехал, хоть и временно.
После этого во всем поддерживающая Распутина императрица стала
личным врагом Столыпина.
Но на тот момент его главной проблемой были вовсе не придворные
интриги и даже не слишком большое влияние Распутина на царскую
семью. Россию пожирал террор. Попавшие под влияние эсеров
молодые люди массово шли на гибель, подрывая себя, чтобы убить
чиновников. Среди толпы их было сложно или практически
невозможно обнаружить, ведь вчера это были тихие гимназистки или
застенчивые студенты. Террористы вели охоту на любых
представителей режима, начиная от рядовых полицейских и
заканчивая высшими чиновниками. Люди, по воспоминаниям Витте,
просто боялись идти во власть. По официальной статистике, в 1908–
1910 годах произошло почти 20 тысяч (!!!) терактов, около тысячи
чиновников было убито, почти столько же ранено, еще больше во
время терактов пострадало обычных людей. В самого Столыпина
бросали бомбу, стреляли, от рук террористов погибали его друзья и
знакомые… А убийцы В. Плеве и В. Сахарова смогли избежать
смертной казни по причине гуманного отношения к ним общества,
которое было глубоко больно… Спустя несколько месяцев после того,
как Петр Аркадьевич согласился стать сначала министром внутренних
дел, а затем и председателем Совета министров, террористы устроили
взрыв в его особняке на Аптекарском острове. Погибло 30 человек,
около 70 были ранены. Пострадали 2 детей Петра Аркадьевича – сын и
особенно дочь Наталья, которая была сильно изувечена. Вот как
вспоминала эту трагедию старшая дочь Столыпина Мария: «Мама
вышла на балкон, под которым стоял мой отец, и я никогда не забуду
тех двух фраз, которыми они тогда обменялись:
– Все дети с тобой? – И ответ мама: – Нет Наташи и Ади.
Надо видеть все описанное, чтобы представить себе, как это было
произнесено, сколько ужаса и тоски могут выразить эти несколько
слов»[57].

Когда доктора сообщили, что дочке необходимо ампутировать ноги,
Столыпины умоляли докторов подождать, прождали сначала несколько
часов, потом до утра, в результате стало понятно, что заражения нет и
ноги спасли, но девочка несколько лет не могла ходить. Николай II
писал: «Верьте чувству нашего сострадания, которое мы как родители
испытываем, думая о вас и вашей супруге, как вы оба должны
мучиться за бедных деток ваших! Надо твердо уповать на милость
Господа Бога, что Он сохранит и исцелит их». По настоянию
императора из соображений безопасности семья Столыпиных
переехала в Зимний дворец. Но запугать Столыпина не удалось. В
ответ на теракт через неделю был принят тот самый «Закон о военнополевых судах», который предельно упрощал процедуру следствия и
судебного производства в случае терактов. Этот закон вызвал волну
возмущения в обществе. Сам Столыпин выступая в Госдуме сказал:
«Государство обязано, когда оно в опасности, принимать самые
строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от
распада. Когда дом горит, господа, вы врываетесь в чужие квартиры,
ломаете двери, ломаете окна. Когда человек болен, его лечат, отравляя
организм ядом. Россия, господа, сумеет отличить кровь на руках
палачей от крови на руках добросовестных хирургов, применяющих
самые чрезвычайные меры с одним только упованием – исцелить
больного. Им, нашим врагам, нужны великие потрясения, нам нужна
великая Россия».
Эти столыпинские военно-полевые суды напоминали более поздние
тройки НКВД: по подозрению в терроризме, разбое, нападениях на
военных и полицейских или других должностных лиц казнили или
отправляли на каторгу без особых разбирательств. Масштаб репрессий
был беспрецедентным. Самого Столыпина общество резко осудило. На
взгляд противников закона эти суды отправляли на виселицу и
невиновных. Гневную статью «Не могу молчать» опубликовал Лев
Толстой: «Ужаснее же всего в этом то, что все эти бесчеловечные
насилия и убийства, кроме того прямого зла, которое они причиняют
жертвам насилий и их семьям, причиняют еще большее, величайшее
зло всему народу, разнося быстро распространяющееся, как пожар по
сухой соломе, развращение всех сословий русского народа».
Поддержали Толстого поэт Александр Блок и не менее знаменитый
художник Илья Репин. Тем не менее все эти непопулярные меры

принесли плоды. Революционный террор был подавлен, теракты, в
которых страна захлебывалась кровью, стали единичными. По этому
же закону был повешен и организатор теракта на Аптекарском острове
Михаил Соколов.
Успокоив страну карательными мерами, Петр Столыпин перешел к
реформам. Он постарался сделать жизнь в России, как это ни странно
звучит, более свободной: отменил цензуру, запретил закрывать газеты
без решения суда. Это он уговорил государя не отказываться от идеи
Государственной думы. Но главным делом Столыпина, тем, благодаря
чему его имя прославилось в мире, была сельскохозяйственная
реформа.
Вокруг Столыпинскойэтой реформы уже более века ломаются копья
сторонников и противников. Ее смысл отчетливее всего
сформулировал сам Петр Аркадьевич: «Настолько нужен для
переустройства нашего царства, переустройства его на крепких
монархических устоях, крепкий личный собственник, настолько он
является преградой для развития революционного движения». Он
задумал ранее немыслимое – создать в России класс зажиточных
крестьян – собственников земли, которые бы стали залогом
экономического процветания страны! Меры для этого были приняты
беспрецедентные: землю крестьяне могли купить в кредит на срок от
13 до 55 лет под 2,9–4 % годовых! Но и этого было мало, требовалось
сделать сельское хозяйство в России более эффективным, дедовские
методы ведения хозяйства уже не подходили. Фантастические ресурсы
государства были затрачены на популяризацию и пропаганду
агрономических знаний среди крестьян. За посещение курсов
профессиональных агрономов крестьянин получал льготные кредиты.
На базе земств в империи была выстроена целая агрономическая сеть:
крестьян
консультировали
участковые
агрономы,
уездные
консультировали сеть участковых и т. д. Поскольку в той же
Центральной России земли на всех катастрофически не хватало, был
задуман и вовсе грандиозный план освоения плодородных земель
Сибири.
Крестьянам
предоставили
возможность
переехать
в Алтайский край, Томскую, Новосибирскую области. Тогда такой
возможностью воспользовались более 3 млн человек.
За переезд крестьянин ничего не платил. «Столыпинский вагон» –
это как раз такой вагон, в который могла войти вся семья с домашними

животными: коровы, козы, свиньи и так далее. На месте переселенцы
получали кредит для покупки земли, необходимых инструментов и
орудий производства, а также консультации. Крестьянам сообщали,
что им надо сеять – гречку, рожь или подсолнухи, а государство
гарантировало выкуп продукции. Поскольку для каждого конкретного
региона существовала своя агрономическая карта и было известно, где
и что будут производить, там же предприимчивые крестьяне могли
построить мельницу или завод по отжиму масла, то есть создавалась
вся необходимая инфраструктура. Если переселенцы успешно
работали, кредит со временем просто списывался. Так государство
взращивало свой средний класс. Предусмотрена была и ситуация,
когда по тем или иным причинам у крестьянина что-то не получилось.
Тогда земля возвращалась и заново продавалась, а неудачника могли
отправить на курсы, чтобы переквалифицировать в рабочего. Благо
строящимся заводам требовались рабочие руки. Реформы, которые
Столыпин разработал для рабочего класса, менее известны, чем
аграрная реформа. Но на то он был и Столыпин, что мыслил
комплексно. Были разработаны 10 законопроектов, призванных
серьезно улучшить жизнь рабочих и их социальную защищенность:
повышались ставки зарплаты, сокращалась продолжительность
рабочего дня, планировалось ввести страхование от несчастных
случаев и болезней, предусматривалось медицинское обслуживание,
запрещались произвольные штрафы.
Задача всех нововведений была проста – и у крестьян, и у рабочих
уровень жизни должен стать достойным, таким, какой им не захочется
терять. На то, чтобы сформировалась та самая прослойка крестьянсобственников, Столыпин отводил 20 лет. Вот только реально реформа
действовала всего 8, сначала ее затормозила война, а затем революция.
Как сегодня думают многие историки, если бы Столыпинские
реформы осуществились, то Октябрьская революция не имела бы
шансов на успех. Ведь лозунг «Землю – крестьянам», а «заводы –
рабочим» уже давно воплотили бы в реальность. Русский писатель и
публицист Иван Ильин считал, что «русское крестьянство стояло
перед исполнением всех своих желаний; оно нуждалось только в
лояльности и терпении… Земля переходила в его руки столь
стремительно, что по подсчету экономистов к 1932 году в России не
осталось бы ни одного помещика: все было бы продано и куплено по

закону и нотариально закреплено… За 10 лет (1906–1916) на выдел из
общины записалось 6 миллионов дворов из восьми. Реформа шла
полным ходом в связи с прекрасно организованным переселением; она
была бы закончена к 1924 году».
Впрочем, у Столыпинских реформ было немало и оппонентов. Их
обвиняли в неэффективности, непродуманности, да и в том, что они
так и не осуществились. Вот что писал митрополит Вениамин
(Федченков): «Столыпину приписывалась некоторыми будто бы
гениальная спасительная идея земледельческой системы, так
называемого хуторского хозяйства. Это, по его мнению, должно было
укрепить собственнические чувства у крестьян-хуторян и пресечь
таким образом революционное брожение… Тогда я жил в селе и
отчетливо видел, что народ – против нее. И причина была простая. Из
существующей площади нельзя было наделить все миллионы крестьян
хуторами, да и за них нужно было бы выплачивать. Значит, из более
зажиточных мужиков выделилась бы маленькая группочка новых
владельцев, а массы остались бы по-прежнему малоземельными.
Хутора в народе проваливались. В нашей округе едва нашлось тричетыре семьи, выселившиеся на хутора. Дело замерло, оно было
искусственное и ненормальное».
Впрочем, один из лучших показателей эффективности реформ –
демографическая ситуация. Так вот, в годы Столыпинских реформ
Россия ежегодно увеличивалась на 3 млн человек.
В.И. Ульянов-Ленин писал: «Если реформа продолжится дальше,
нам можно забыть про революцию в России». А вот мнение
современного историка и публициста Леонида Млечина: «Я думаю,
что Столыпин единственный успешный реформатор последних
100 лет. Его аграрная реформа была невероятно эффективной. Быстро
увеличился экспорт товарного хлеба, Сибирь опередила остальные
хлебодобывающие районы России. Кроме того, он начал процесс,
который, если бы Столыпин успел его завершить, мог бы изменить
судьбу России и избавить нас от революции и всего последующего: это
превращение крестьянина в хозяина, что происходило за счет вывода
крестьянина из общины. Если бы он успел это сделать – мы бы сейчас
жили в другой, процветающей стране»[58].
Столыпин стал неимоверно популярен в Европе. Газеты много
писали о русском «экономическом чуде», архитектором которого был

Петр Аркадьевич. Ему досталась страна в очень тяжелом положении,
готовая взорваться революцией. А к 1913 году это уже была пятая
ведущая экономика мира… Население Российской империи выросло
на 40 процентов, то есть на пятьдесят миллионов человек. К этому
времени Россия экспортирует зерна больше, чем золото. В результате
реформ заметно вырос общий уровень благосостояния. В 2 раза
увеличилась сеть железных дорог и телеграфных проводов. Рост
народного хозяйства привел к росту бюджета. А золотой запас
госбанка вырос в 2,5 раза к 1914 году по сравнению с состоянием на
конец XIX века.
Ведущий европейский экономист того времени редактор «Economist
European» Эдмон Тери провел по поручению двух французских
министров исследование состояния российской экономики. Его
выводы поразили весь мир: «Если дела европейских наций будут
с 1912 по 1950 год идти так же, как они шли с 1900 по 1912, Россия к
середине текущего века будет господствовать над Европой как в
политическом, так и в экономическом и финансовом отношении».
Также он предсказывал, что ВВП России будет превышать на 15 %
ВВП шести самых развитых стран Европы вместе взятых. И это,
напомню, прогнозы одного из ведущих экономистов того времени. О
степени популярности Столыпина красноречиво свидетельствует то,
что даже германский император Вильгельм II во время встречи
с Николаем II на императорской яхте «Штандарт», не обращая
внимания ни на царя, ни на царицу, все время с увлечением
расспрашивал Петра Столыпина об изменениях в русской деревне.
Потом он скажет: «Бисмарк был бесспорно величайшим
государственным деятелем, преданным Престолу своей Родины, но вне
всякого сомнения, что Столыпин был во всех отношениях значительно
дальновиднее и выше Бисмарка». Европейцы понимали, что еще 10
лет – и Россию будет не догнать. Сам Столыпин рассчитывал на 20. Но
у России не было ни двадцати, ни десяти спокойных лет впереди.
Самому реформатору оставалось жить 3 года…
Незадолго до смерти 28 июля 1911 года Столыпин напишет: «Нам
нужен мир, война… будет гибельна для России и династии». И в конце
снова: «Главное, сохраните мир…»
К этому времени и без того сложные отношения Столыпина с
царской семьей осложнились до предела. Специалисты полагают, что

уход Столыпина с должности осенью был делом решенным. На
великого реформатора террористы совершили 11 покушений. Петр
Аркадьевич знал, что рано или поздно будет убит, и совсем не
боялся[59]. Дочь Столыпина Мария напишет: «Он любил Россию и
русский народ и знал, что нужно было делать для его блага. Он
предвидел свой конец и сознательно шел к нему из чувства долга; он
думал только о том, чтобы успеть провести в жизнь свои
мероприятия». А вот слова самого Петра Аркадьевича: «Каждый вечер
я благодарю Бога за лишний дарованный мне день. Я ясно чувствую,
что когда-нибудь замысел убийцы наконец удастся». Одиннадцатое
покушение стало роковым…
Это случилось в Киеве 1 сентября 1911 года в оперном театре: Петр
Аркадьевич Столыпин выстрелами в упор был застрелен Дмитрием
Богровым. Первая пуля попала в руку премьер-министра, вторая
срикошетила от нательного креста и угодила в печень. Очевидец
убийства – киевский губернатор А. Гирс писал: «Петр Аркадьевич как
будто не сразу понял, что случилось. Он наклонил голову и посмотрел
на свой белый сюртук, который с правой стороны под грудной клеткой
уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он
положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидя
жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая
сказать: «Все кончено». Затем он грузно опустился в кресло и ясно и
отчетливо, голосом, слышным всем, кто находился недалеко от него,
произнес: «Счастлив умереть за царя»[60].
Через 4 дня Столыпин скончался, ему было всего 49 лет. И хоть
убийца был схвачен, по поводу самого преступления споры ведутся до
сих пор. Убийца оказался осведомителем охранного отделения, а
начальник киевской охранки подполковник Николай Кулябко сам
выдал террористу билет в театр, где присутствовал и царь. В первых
строках завещания Петра Аркадьевича Столыпина было пророчески
написано: «Хочу быть погребенным там, где меня убьют». Его
похоронили в Киево-Печерской лавре. Пройдет всего 7 лет, и
в Екатеринбурге будет расстреляна и Царская семья. К этому моменту
страна будет лежать в развалинах, все, что успел сделать великий
реформатор, будет разрушено…
Известный русский философ и публицист Василий Розанов
напишет: «На Столыпине не лежало ни одного грязного пятна: вещь

страшно редкая и трудная для политического человека… Все
чувствовали, что это – русский корабль и что идет он прямым русским
путем».
А вот что скажет о нем английский посол Артур Николсон:
«Столыпин был великий человек. Он был, помоему мнению, наиболее
замечательной фигурой во всей Европе…» Но лучше всего итог его
яркой жизни подводит его собственное изречение: «Родина требует
себе служения настолько жертвенного и чистого, что малейшая мысль
о личной выгоде омрачает душу и парализует работу». Представляете?
Малейшая мысль…
Не так давно был впервые опубликован документ, представляющий
новую версию гибели великого реформатора. Это письмо Евно Азефа –
руководителя партии эсеров и одновременно секретного сотрудника
департамента полиции. Азеф стоял за многими известными
убийствами высших чиновников. Так вот, тот уверяет, что это было
вовсе не убийство, а самоубийство!
«В первых числах августа месяца 1911 года в Петербурге я был
вызван к Петру Аркадьевичу Столыпину, который при личном
свидании заявил мне следующее: «Пора бы перестать русскому
общественному мнению метаться из стороны в сторону.
Монархическая власть нам необходима как для внутреннего
благоустройства и мирного преуспеяния народов, населяющих
Россию, так и для разрешения внешних задач. Имея авторитет
всеобщий, основанный на исторических заслугах, освященный
преданием и религией, – она олицетворяет моральную и
физическую силу нашего государства. Ошибки прошлого и
главным образом чужеземное влияние задержали развитие форм
правления,
соответствовавших
потребностям
времени.
Вследствие того по нашей отсталости мы имели несчастливую
Японскую войну и затем внутренний бунт. После заключения
мира я в качестве первого министра драконовскими мерами
возвратил внутренний порядок и остановил мятежи и разбои.
Но карательные экспедиции, военно-полевые суды, подавление
восстания – связаны были с массой невинных жертв. Оставаясь
в полной уверенности, что действия мои были согласны с долгом
благоразумного и преданного слуги отечества, я нахожу, однако,

вполне естественным чувство общественного негодования и
жажду мести со стороны бесчисленного множества
пострадавших. Я желаю дать удовлетворение этому
естественному чувству злобы и мести, которое через мою голову
переносится на власть вообще, ликвидировать счеты
правительства, способствовать установлению внутреннего
мира и повороту общественного мнения к производительной
деятельности на пользу устроения государства. Вот почему я
обращаюсь к Вам, г. Азеф, и требую оказать мне услугу, которую
Вы оказали раньше меня Вячеславу Плеве, Великому Князю
Сергею Александровичу и другим».
Евно Азеф[61].
Франкфурт-на-Майне, 10/23 августа 1912 г.
Революция вынудила почти всю семью бывшего премьер-министра
эмигрировать. Ольга Столыпина жила в Париже на выделяемую
французским правительством пенсию. Она многое сделала для
увековечивания памяти мужа. Скончалась 22 октября 1944 года. Поразному сложились судьбы его детей. Наталья, сильно пострадавшая
во время теракта на Аптекарском острове, неудачно вышла замуж,
скончалась во Франции. Ольгу забили до смерти большевики, когда
она гостила в имении родственников в 1920 году.
Елена жила в Риме, воспитывала своего брата Аркадия, который
стал журналистом и редактором агентства «Франс-Пресс». Старшая
дочь Мария вышла замуж за капитана 1-го ранга Б.И. фон Бока. Она
оставила подробнейшие воспоминания об отце. Умерла в Калифорнии
в возрасте 100 лет…

Александр Колчак
Верховный правитель поневоле

О нем до сих пор не могут говорить равнодушно и непредвзято.
Для одних он – безжалостный кровавый диктатор, душитель
свобод, «английский шпион»; для других – воплощение идеала
белого офицера, пожертвовавшего собой ради России. Про
зверства колчаковцев в Сибири много писали советские историки,
а вот его подвиги в Порт-Артуре были долгое время забыты.
Между тем за этими полярными точками зрения скрывается
реальный человек, подвигов и достижений которого хватило бы не
на одну, а на три жизни! Отважный полярный исследователь, имя
которого, по словам Бунина, «будет начертано в истории золотыми
буквами», настоящий герой Русско-японской войны, выдающийся
флотоводец и минер Первой мировой. При этом он – один из
немногих правителей в истории мира, который совсем не хотел им
быть. «Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не
печатайте ровно ничего…» – писал Ленин накануне расстрела

адмирала. Может, поэтому и сегодня мы знаем о нем так
катастрофически мало…
Неудивительно, что в интернете стала очень популярна версия,
будто это адмирал Колчак написал романс «Гори, гори, моя звезда». И
хоть это всего лишь легенда, но такое ощущение, что каждое слово
романса на самом деле о нем! Будущий Верховный правитель России
появился на свет 4 ноября 1874 года. Его отец – офицер морской
артиллерии, принимал участие в обороне Севастополя во время
Крымской войны, был среди последних защитников Малахова кургана
и даже попал в плен к французам. Существовала семейная легенда, что
их род восходит к турецкому паше, и действительно, во внешности
адмирала было что-то экзотическое. Но выделялся он не только
внешностью. Вот как описывал его будущий адмирал М.М. Смирнов,
учившийся с ним в Морском кадетском корпусе: «Колчак, молодой
человек невысокого роста, сосредоточенным взглядом живых и
выразительных глаз, глубоким грудным голосом, образностью
прекрасной русской речи, серьезности мыслей и поступков внушал
нам, мальчикам, глубокое к себе уважение. Мы чувствовали в нем
моральную силу, которой невозможно не повиноваться, чувствовали,
что это тот человек, за которым надо беспрекословно следовать. Ни
один офицер-воспитатель, ни один преподаватель корпуса не внушал
нам такого чувства превосходства, как гардемарин Колчак. В нем был
виден будущий вождь». А вот еще одно воспоминание: «Моя конторка
была в нескольких шагах от Колчака. Я смотрю на него и думаю: «Где
я видал раньше подобное лицо аскета с горбатым носом и горящими
пламенем фанатизма глазами? И вдруг вспомнил: это было на
картинке, где был изображен Савонарола[62], произносящий одну из
своих знаменитых речей…»[63]
Казалось бы, жизнь будущего Верховного правителя начиналась
максимально далеко от коридоров власти – Александр Колчак увлекся
наукой. После окончания Морского кадетского корпуса он добился
зачисления в Русскую полярную экспедицию. В 25 лет он отправляется
на поиски земли Санникова – легендарного острова-призрака, который
довелось увидеть вдали русскому промышленнику Санникову. С тех
пор уже на протяжении 100 лет найти ее и владеть ей мечтали русские,
американцы и канадцы. Руководитель экспедиции барон Толль своими
глазами смог разглядеть однажды таинственную землю на горизонте и

с тех пор не сомневался в существовании Арктиды – северного
полярного континента, который мечтал открыть во время этой
экспедиции. Барон де Толль и его соратники провели две зимовки в
нечеловеческих условиях Крайнего Севера – без современных
навигаторов, сверхтеплой одежды и со стремительно тающими
запасами еды… Это был настоящий подвиг.
В первую зимовку они совершали многодневные пешие походы, им
приходилось самим впрягаться в упряжки ездовых собак, чтобы
помочь тем продираться сквозь снега и метель. Отогреться не
удавалось и во время ночевок в палатках, так крепки были заполярные
морозы. Тем более удивляют цифры: в ледяную стужу однажды они за
40 дней смогли пройти 500 верст на собачьих упряжках! В другие
времена года на Крайнем Севере было не легче. Сам Александр
Васильевич спокойно вспоминал: «Высадки наши на берега были
затруднительные – шлюпка садилась на мель, и чтобы выбраться на
берег, приходилось совершать путешествие по вязкому илу, под
которым часто встречалось ледяное дно. Эти путешествия всегда
кончались невольными купаньями, а отсутствие запасов одежды
ставило нас в крайне неприятное положение все время находиться в
сыром платье, что при температурах около 0 градуса было временами
очень тягостно». Только представьте себе вечно сырую одежду… Это
не прошло бесследно для здоровья: всю жизнь Александр Васильевич
после этих «плаваний» мучился от страшных неизлечимых
ревматических болей суставов. Уже в это время стало понятно: Колчак
из той породы, из которой делают настоящих героев. Барон Толль
писал во время одного из их маршрутов: «Колчак пребывал в трудовом
экстазе, он бодрее и сохранил достаточно энергии, чтобы дойти сюда,
в то время как я готов был сделать привал в любом месте». Когда он
провалился в ледяную воду и получил сильное обморожение, то
переживал не об этом, а о том, что выронил и утопил единственный
прибор для измерения высоты ледников. Но «Земля Санникова» все
ускользала от героических исследователей… В конце экспедиции ее
руководитель барон Эдуард Толль вместе с небольшой группой
полярников пропал без вести. Александр Васильевич обратился
в Академию наук и организовал спасательную экспедицию, за 7
месяцев обошел все острова Новосибирской группы, но найти друга
так и не смог…

Стоянку Толля в тридцатых годах обнаружили уже советские
исследователи, а вот разгадать загадку таинственной Земли Санникова
оказалось сложнее. По личной просьбе известного геолога В.А.
Обручева, автора романа «Земля Санникова», по которому был снят
знаменитый фильм, на ее поиски в советское время были посланы
самолеты арктической авиации и… ничего не нашли! По одной из
версий, Земля Санникова, как и многие известные сегодня арктические
острова, состояла из вечной мерзлоты, то есть ископаемого льда со
слоем грунта сверху. Со временем лед растаял, и она просто исчезла,
как это произошло с некоторыми другими арктическими островами.
Кстати, то, что тот самый Колчак принимал участие в этой
знаменитой полярной экспедиции, большевики долгие годы
замалчивали… Так же как не говорили и об его огромнейшем вкладе в
науку. Во время своих полярных экспедиций он собрал так много
материалов, что для их изучения Академия наук созвала отдельную
комиссию. Самый масштабный труд Колчака – ученого и полярника –
«Лед Карского и Сибирского морей» – намного опередил свое время, и
по сей день это одна из основных монографий по полярным льдам.
Также это Александр Васильевич Колчак начал разработку и освоение
Северного морского пути! Он командовал одним из двух ледокольных
пароходов Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого
океана. Эта-то экспедиция и совершила самое последнее значительное
географическое открытие на земном шаре – нашла архипелаг Северная
Земля! И это помимо многочисленных заливов, бухт и морей Арктики,
которая теперь стала Русской. Фантастическая биография…
И вот тут-то в его судьбе и случился первый крутой разворот:
Русско-японская война. Когда полярник и ученый Александр Колчак
узнал о том, что она началась, он мгновенно обратился к начальству с
просьбой перевести его из Академии наук в военное ведомство. Тогда
же он женится на своей невесте Софье Омировой.
Вчерашний ученый, полярник, на военной службе он быстро
проявил себя как талантливый военачальник и стратег. Командуя
миноносцем «Сердитый», он совершил два подвига, вошедших в
историю Русско-японской войны.
Одна из его операций стала самым громким успехом Первой
Тихоокеанской эскадры за всю военную кампанию. А второй подвиг
имел не меньшее значение для русских моряков. Расставив мины, он

смог подорвать японский бронепалубный крейсер «Такасаго». Эта
война для него закончилась пленом, из которого он вернулся
в Петербург 4 июня 1905 года.
Казалось бы, уже и так много для одной биографии. Но Колчак
опять совершил резкий разворот. На этот раз он решил посвятить себя
возрождению разгромленного российского военного флота на
совершенно новом техническом уровне. Казалось бы, как обычный
морской офицер – всего лишь лейтенант – может что-то сделать там,
где все решения принимают на другом уровне? Но тогда это был бы не
Колчак. У него и на этот раз все получилось.
Сначала Александр Васильевич выступал с многочисленными
докладами на тему модернизации флота, а потом прогремела его статья
– «Какой нам нужен флот». Он оказался еще и талантливым военным
мыслителем. Колчака пригласили на заседание Государственной думы,
и как это ни удивительно, не будучи депутатом, он стал постоянным
членом Думской комиссии по обороне. Это его стараниями
в Российской империи появились современные линейные крейсеры и
линкоры, качественно новые подводные лодки и, конечно же,
легендарные эсминцы типа «Новик», у которых вообще не было
аналогов в мире на тот момент. Современный российский историк В.Г.
Хандорин называет Колчака «родоначальником теории подготовки,
организации и проведения совместных операций армии и флота»[64].
Интересно, что многие из сформулированных им в лекциях принципов
активно применялись и развивались в советское время.
Свой следующий подвиг во благо Отечества Александр Васильевич
Колчак совершил накануне Первой мировой в период его службы на
Балтийском флоте. Он уже прекрасно понимал, к чему идет дело.
Модернизация русского флота, в которой он принимал участие, была
проведена лишь наполовину. Россия была не готова к полноценным
морским сражениям. И немецкий флот несопоставимо превосходил
отечественный, к тому же ожидалось, что Швеция вмешается в
конфликт на стороне Германии.
Незадолго до официального объявления войны капитан 1-го ранга
Колчак самовольно, не рискнув тратить время на долгие согласования
с Генеральным штабом, в последнюю мирную ночь перегородил весь
Финский залив восемью линиями минных заграждений. На ней-то и
подорвался немецкий флот, который по плану должен был влегкую

протаранить минно-артиллерийскую оборону, разгромить русский
флот и высадиться у Кронштадта. Вот так Колчак захлопнул перед
носом врага морские двери к столице до самого конца войны. И это
стало для германского флота только началом длинной череды
неприятных сюрпризов от Колчака.
Надо сказать, что в Первой мировой тактика ведения морских
сражений усложнилась, все более важное значение приобретало
искусство минирования. И здесь Александр Васильевич стал
признанным мастером: по словам историков, западные союзники
считали его лучшим в мире специалистом по минному делу. Англичане
даже отправляли своих офицеров к нему на обучение. У него оказался
редчайший талант военного стратега, он разрабатывал потрясающе
дерзкие, необычные военные операции. Вот уж воистину: талантливый
человек – талантлив во всем… Колчака назначили начальником
Минной дивизии Балтийского флота, и во многом благодаря ему
потери Германии на Балтике были огромны – 6 крейсеров, 8
миноносцев и 23 морских транспортных судна. Причем его дивизия
умудрялась ставить мины в самых неожиданных для врага местах:
рядом с крупной немецкой военно-морской базой или вообще глубоко
в тылу! Кроме постановок минных заграждений Колчак часто лично
выводил в море корабли для охоты за вражескими судами. Как
описывал один из его соратников, Колчак «три дня мотался с нами в
море и не сходил с мостика. Бессменную вахту держал. Щуплый такой,
а в деле железобетон какой-то! Спокоен, весел и бодр. Только глаза
горят ярче. Увидит в море дымок – сразу насторожится и рад, как
охотник. И прямо на дым. Об адмирале говорят много, говорят все, а
он, сосредоточенный, никогда не устающий, делает свое дело вдали от
шумихи. Почти никогда не бывает на берегу, зато берег спокоен». Его
очень любили и уважали матросы – за беспредельную честность и
мужество: «Ох и строгий у нас командир! Нам-то еще ничего, а вот
бедные офицеры!» В общем, во многом благодаря Минной дивизии
Александра Васильевича в 1915-м противник, изначально сильно
превосходивший в силах, потерял в 3,5 раза больше боевых кораблей,
чем русские, и в 5 раз больше транспортных.
Первая мировая принесла трагедию в семью Александра
Васильевича. Семьи офицеров, оказавшись под угрозой захвата
немцами, вынуждены были самостоятельно бежать из Либавы,

спланированной эвакуации не было. Софья Колчак бежала с двумя
маленькими детьми. Простудившись по дороге, умерла младшая дочь
– Маргарита. В этот же период в его жизни появляется Анна
Васильевна Тимирева, жена его друга, однокашника и сослуживца
Сергея Тимирева, который был на год младше Колчака и безмерно его
уважал.
История любви Александра Колчака и Анны Тимиревой легла в
основу фильма «Адмиралъ». Она вспоминала о начале их романа: «Где
бы мы ни встречались, всегда выходило так, что мы были рядом, не
могли наговориться, и всегда он говорил: «Не надо, знаете ли,
расходиться – кто знает, будет ли еще когда-нибудь так хорошо, как
сегодня». Все уже устали, а нам – и ему, и мне – все было мало, нас
несло, как на гребне волны»[65].
По воспоминаниям очевидцев, это бросалось в глаза всем
окружающим, и конечно же, жене Колчака Софье. Много лет спустя
выросший сын адмирала Ростислав напишет: «Их роман красив для
романистов. Но когда двое людей, обвенчанные с другими в церкви,
считающие себя православными, на глазах у всех предаются своим
порывам, это выглядело странно!»[66]
10 апреля 1916 года Александра Васильевича Колчака произвели в
контр-адмиралы. А еще спустя всего несколько месяцев неожиданно
для него самого и всех окружающих Колчак был произведен в вицеадмиралы и назначен командующим Черноморским флотом. В 43 года
ученый, отважный полярник, военный теоретик, герой стал самым
молодым из командующих флотами воюющих держав. И это было
уникальное, исключительное для истории русского флота назначение,
которое нарушало правила и всех потрясло. Как показало время, за
ним стоял план, осуществить который мечтали многие русские
правители, – захватить Стамбул, вернуть ему древнее имя
Константинополь и получить под свой контроль Босфор и Дарданеллы.
Колчак хорошо понимал всю важность этой миссии для Отечества,
он считал его венцом своей военно-морской службы и даже смыслом
своей жизни. Но, увы, планы по захвату Стамбула были сначала
сорваны интригами недоброжелателя Колчака – великого князя
Николая Николаевича. А потом – Февральской революцией. «Не
случись революции, Колчак водрузил бы русский флаг на Босфоре», –

напишет флаг-офицер и соратник Александра Васильевича Михаил
Смирнов несколько лет спустя.
Именно во время службы на Черноморском флоте к Колчаку пришла
всероссийская популярность и любовь среди простых моряков – о нем
очень много писали газеты. И неудивительно. Под его руководством
было полностью заминировано побережье Турции, и это привело к
коренному перелому обстановки на Черном море в пользу России. На
долгое время неприятельские суда вообще исчезли из Черного моря.
Его соратник адмирал М.М. Смирнов в своей книге приводит
выдержки из официальных германских источников: «Колчак был
молодой и энергичный вождь, сделавший себе имя в Балтийском море.
С его назначением деятельность русских миноносцев еще усилилась…
Подвоз угля был крайне затруднен… Флот [немецко-турецкий] был
принужден прекратить операции… Постановка русскими морскими
силами мин перед Босфором производилась мастерски… При таких
безнадежных для Турции обстоятельствах начался 1917 год. К лету
деятельность русского флота стала заметно ослабевать. Колчак ушел.
Россия явно выходила из строя союзников, ее флот умирал. Революция
и большевистский переворот его добили».
Февральскую революцию монархист Александр Колчак не принял.
По воспоминаниям его соратников, известие об отречении Николая II
от престола очень его расстроило. Уже став Верховным правителем
России, он запретит праздновать ее годовщину, проводить митинги в
ее честь, ведь, на его взгляд, она привела Россию к катастрофе –
Октябрьскому перевороту, развалу империи, а затем и к Гражданской
войне.
Пришло время для новой ипостаси талантливого ученого, отважного
полярника, героя двух войн, гениального флотоводца и минера,
ипостаси Верховного правителя России, которую ряд историков
сравнивают с тяжким крестом, который он нес.
Жена Александра Васильевича Софья Колчак последний раз его
видела в мае 1917 года в Севастополе. Колчак уезжал в командировку
в Петроград. До последнего она ждала там его возвращения, хоть и
понимала, что ее с маленьким сыном могут арестовать в любой
момент. Ждала, несмотря на то, что до нее доходили известия о связи
мужа с Анной Тимиревой. Спустя несколько лет в 1919-м он напишет
жене: «Мне странно читать в твоих письмах, что ты спрашиваешь

меня о представительстве и каком-то положении своем как жены
Верховного правителя… Ты пишешь мне все время о том, что я
недостаточно внимателен и заботлив к тебе. Я же считаю, что сделал
все, что я должен был сделать. Все, что могу сейчас желать в
отношении тебя и Славушки, чтобы вы были бы в безопасности и
могли бы прожить спокойно вне России настоящий период кровавой
борьбы до Ее возрождения… Прошу не забывать моего положения и
не позволять себе писать письма, которые я не могу дочитать до конца,
т. к. я уничтожаю всякое письмо после первой фразы, нарушающей
приличие. Если ты позволяешь слушать сплетни про меня, то я не
позволяю тебе их сообщать мне. Это предупреждение, надеюсь, будет
последним». Написал как отрезал.
Последние годы жизни рядом с Колчаком была его возлюбленная –
та самая Анна Тимирева. Весной 1918 года она оставила мужа и
маленького сына и приехала в Харбин к возлюбленному. Полтора года
они были вместе: 18 ноября 1918 года Александр Васильевич стал
Верховным правителем, в конце 19-го года – фронт пал. Колчака
предательски арестовывают и под чешским конвоем препровождают в
иркутскую тюрьму. Анна Васильевна добровольно последует в
заключение за ним и окажется в соседней камере: «Он хотел спасти
Россию, но уже не смог спасти даже самого себя»[67] – ее горькие
слова. Последний раз Анна увидела любимого 7 февраля 1920 года в
ночь расстрела.
Она стучала по решетке, умоляя расстрелять ее вместе с ним. Но
Анна Васильевна не догадывалась, что если его путь закончен, то ее
мучения только начинаются. Ее любовь дорого обошлась ее близким и
ей самой: умрут от инфаркта отец и муж Анны. Она сама проведет в
ссылках 37 лет. В 1938-м по обвинению в шпионаже будет расстрелян
ее единственный сын. Впрочем, она не жаловалась: «Я всегда знала,
что за любовь придется платить»[68]. Анну Васильевну
реабилитировали только в 1960-м. Благодаря поддержке хорошего
друга ее отца – знаменитого композитора Дмитрия Шостаковича она
смогла вернуться в Москву. Зарабатывала на жизнь как могла, мы
можем увидеть ее в шедевре Сергея Бондарчука «Война и мир». Она
была консультантом съемочной группы и сыграла старушку-дворянку
с лорнетом. Колчака она пережила на 55 лет и покидала этот мир с его

именем на устах, неожиданно для себя получив перед этим
неотправленные любимым письма из пражского архива. Она напишет:
Полвека не могу принять,
Ничем нельзя помочь,
И все уходишь ты опять
В ту роковую ночь.
А я осуждена идти,
Пока не минет срок,
И перепутаны пути
Исхоженных дорог.
Но если я еще жива,
Наперекор судьбе,
То только как любовь твоя
И память о тебе[69].
Почему в 1918-м в Омске Александр Васильевич согласился стать
Верховным правителем России – историки спорят до сих пор. Приехал
он туда проездом, как частное лицо – планировал присоединиться к
армии Деникина. Но в результате позволил уговорить себя остаться.
На протяжении всей жизни у него получалось все, за чтобы он ни
брался, кроме этой новой стези правителя и диктатора… Само
название должности как бы говорило, что он – регент до того момента,
как передаст власть законным наследникам. В письме в Париж к жене
Софье Колчак он напишет: «Я не являюсь ни с какой стороны
представителем наследственной или выборной власти. Я смотрю на
свое звание как на должность чисто служебного характера». Вот
только когда войска Колчака взяли Урал, выяснилось, что Романовы
мертвы и законных престолонаследников в России нет.
Еще одна загадка, связанная с Колчаком, которая до сих пор
будоражит умы, – судьба золотого запаса Российской империи. И здесь

сенсационной стала книга историка и профессора Дипломатической
академии российского МИДа Владлена Сироткина, который еще и
является председателем Общественного международного экспертного
совета по зарубежному российскому золоту, недвижимости и царским
долгам. Разыскивая золотой запас, он изучил множество
документальных свидетельств, встречался за рубежом с наследниками
лиц, имевших отношение к судьбе золотого запаса, и пришел к выводу,
что за исключением той части, которую хранившие его чехи отдали
большевикам за право выехать из России, большая часть осела в
зарубежных странах: Японии, Великобритании, Франции, США,
Швеции и Чехии. Историк, посвятивший поискам «золота Колчака»
всю жизнь, утверждает, что Россия, таким образом, исподволь
оказалась в начале XX века у истоков создания МВФ и Всемирного
банка.
Был ли жесток Верховный правитель России, бывший отважный
полярник, герой двух войн, выдающийся флотоводец? Все, кто был
близок к нему в его омский период, пишут о том, что он был
вспыльчив до крайности, чрезвычайно эмоционален, эти перепады в
его настроении подчиненные называли «шторма»: «Говорят, что когда
Колчак разойдется, то ни в выражениях, ни в жестах не стесняется и
штормует вовсю, применяя обширный по этой части морской
лексикон». А вот воспоминания другого подчиненного: «Я пытался
доложить свои доводы, но с адмиралом начался шторм, он стал
кромсать ножом ручку своего кресла». «Был ли Колчак жесток? Он
был бешено вспыльчив. «Чертушка!» – говорил о нем Бахирев
(адмирал, сослуживец Колчака)», – писал адмирал Пилкин. А вот
архимандрит Константин, выдающийся мыслитель Русского
зарубежья, описывает его по-другому: «Мягкая простота в подтянутоделовой героичности – так, кажется, можно определить существо его
личности. Некое поэтическое тепло исходило от него даже и в далеком
отчуждении, но тут же вырисовывался стальной силуэт боевого вождя,
сочетающего ничем не возмутимое личное мужество с гением,
пронизанной властностью»[70].
Сложно разобраться во всех перипетиях судьбы настолько
многогранной неординарной личности, как Александр Васильевич
Колчак. Подвигов и достижений, которые он успел совершить за свою
короткую жизнь, хватило бы на десяток человек. Но за ними всеми

очень сложно разглядеть живого человека. Предоставим слово той,
которая знала его лучше всех. Анна Тимирева однажды написала: «Я
понимаю, что Вам трудно представить его в жизни: надо сказать, что
он был не обычный человек, и за всю мою долгую жизнь я не
встречала никого, на него похожего… Ни одна фотография не передает
его характер. Его лицо отражало все оттенки мысли и чувства, в
хорошие минуты оно словно светилось внутренним светом и тогда
было прекрасно…»[71]

Сын лейтенанта Шмидта и его отец
Почему единственный сын «красного
лейтенанта» сражался в Белой армии?

Дети лейтенанта Шмидта из романа «Золотой теленок», которые
представлялись сыновьями знаменитого в те времена героя, давно
стали символом мошенников и аферистов. Между тем у
настоящего лейтенанта Шмидта был только один сын – Евгений,
и судьба его сложилась очень неожиданно: сын героя революции
воевал на стороне… белых и эмигрировал! Жил в Праге и Париже,
но так и не смог примириться ни с белыми, ни с красными.
Прославленный герой первой русской революции, один из
руководителей восстания на крейсере «Очаков» в 1905 году Петр
Шмидт родился в семье потомственных морских офицеров. Его отец
был настоящим героем и дослужился до контр-адмирала, а дядя и
вовсе – полным адмиралом, кавалером всех российских орденов –
пользовался невероятным уважением на флоте и при дворе.
Сам юный Петр Шмидт подавал большие надежды: отлично учился,
хорошо рисовал, был прекрасным оратором. Но как сказано в фильме

«Доживем до понедельника»: «Главный его талант – это дар ощущать
чужое страдание острее, чем собственное. Именно из такого теста
делались праведники на Руси… И поэты. И бунтари».
Ему прочили блестящую военную карьеру, но юный Петр совершил
первый неожиданный поступок, который навсегда поставил на ней
крест.
Идеалист и романтик Шмидт, увлеченный Достоевским, однажды
встретил проститутку со звучным именем Доминика и решил ее
перевоспитать, помочь ей зажить новой жизнью. Вот что говорил он
сам: «Жаль мне ее стало невыносимо. И я решил спасти эту женщину.
Пошел в банк, у меня там было 12 тысяч, взял эти деньги и все отдал
ей. На другой день, увидев, как много душевной грубости в ней, понял:
отдать тут нужно не только деньги, а всего себя. Чтобы вытащить ее из
трясины, решил жениться». В то время, конечно, такое
самопожертвование было модным среди интеллигенции, но чтобы
такое сотворил юноша из настолько известной и родовитой семьи – это
было что-то в обществе невиданное, настоящий шок!
Отец юноши проклял сына и вскоре умер, а родная сестра разорвала
все связи, не в силах ему этого простить. Карьера была навсегда
загублена: по негласному кодексу морской офицер мог жениться
только на дворянке. Исключительно благодаря дяде-адмиралу его не
выгнали с флота, но другие офицеры Петру Шмидту такой проступок
не забыли: после одного из конфликтов он дал офицеру, оскорбившему
Доминику, пощечину и был отправлен в отставку. Вот так оказалась
разрушена вся его жизнь…
Однако, даже пожертвовав всем, из этой Галатеи вылепить ничего
путного у Шмидта не получилось… Доминика была жадной и
завистливой, закатывала истерики, смолила папироски, беспросветно
пила и изменяла мужу налево и направо… Зато у них родился сын –
единственный сын лейтенанта Шмидта, Евгений. Вот что он
вспоминал о своем детстве: «Мать моя была настолько ужасна, что
приходится поражаться нечеловеческому терпению и воистину
ангельской доброте моего отца, вынесшего на своих плечах 17-летнее
каторжное ярмо семейного ада». Вот уж воистину: «благими
намерениями вымощена дорога в ад»…[72]
На «гражданке» Петр Шмидт увлекся воздухоплаванием и даже
отправился в Париж, учиться у знаменитого аэронавта Эжена Годара.

Конечно же, супругу взял с собой, в надежде, что воздух Франции
волшебным образом победит ее душевную грубость. Водил ее в Лувр,
чтобы разбудить тягу к прекрасному, но Доминике на сокровища
мирового искусства смотреть было скучно и неинтересно, куда
интереснее разглядывать прогуливающихся дам и злословить. В
общем, чуда не случилось. Затея с воздухоплаванием тоже провалилась
с треском: гастроли по России с подъемом на воздушном шаре
сорвались. Зрители охотно раскупали билеты, вот только деньги
приходилось возвращать, так как шар у нашего героя никак не
взлетал…
Тут судьба, кажется, начала оттаивать: Доминика встретила
мужчину своей мечты: женатого, но весьма состоятельного
присяжного поверенного, тот купил ей особняк и даже рысаков. Петр
Петрович наконец-то развелся со своей женой. А дядя-адмирал смог
добиться возвращения Шмидта на флот: он устроил его командовать
отрядом из двух миноносцев на Черноморском флоте. «Сослуживцы
относились к нему с величайшим уважением, – пишет Евгений
Шмидт, – матросы же его положительно обожали и были готовы за
него в огонь и воду. Это не фраза с моей стороны и не вполне понятное
пристрастие сына.
– Под его благородием, папашенькой вашим, как у Христа за
пазухой, можно сказать, живем, – говорил мне в 1905 г. один из
матросов отцовского миноносца. – Вечно Бога буду молить за него и
детям своим накажу, потому не было такого человека и не будет! –
закончил мой собеседник с таким горячим и сильным чувством, что
даже слезы выступали у него на глазах от волнения. Но не одни
матросы любили отца. Его любили все, кто только знал, кто хоть на
короткое время сталкивался с ним в жизни. Обаяние отца действовало
неотразимо. Даже жандармский ротмистр, стороживший отца в
очаковском каземате, даже прокурор, добивавшийся для него
смертного приговора, говорили о нем не иначе, как с удивлением и
восторгом»[73]. И ничто не предвещало беды, но тут будущий герой
революции опять попал в переделку.
Ему поручили доставить крупную сумму денег по новому месту
службы, и он бесхитростно положил ее в карман. Все произошло, как в
романе. Прекрасную незнакомку сначала он увидел на ипподроме за
несколько часов до поезда. Смотрел так пристально, что дама

смутилась и ушла, как казалось, навсегда… И тут в поезде спустя
всего несколько часов в его купе зашла Она! Даму звали Зинаида
Ивановна Ризберг. Она была замужем. Порывистый и романтичный
Петр Петрович Шмидт сразу объявил: их встреча – это судьба! Он
влюбился по-настоящему, впервые и навсегда. Они ехали вместе всего
40 минут, но казалось, прошла вся жизнь. Так начался их роман в
письмах, который длился всего 7 месяцев и тоже вошел в историю
отечественного кино.
Когда Она вышла, он не мог думать ни о чем другом, какие уж тут
деньги. В мечтах о Прекрасной Даме он и заснул, а проснувшись,
понял – его обчистили… Многострадальному Шмидту грозил военнополевой суд, но снова выручил дядя, который внес за него всю сумму.
Петра Петровича отправили в отставку без присвоения полагающегося
звания капитана второго ранга, без пенсии и без права ношения
мундира! Оставшийся волею судьбы в Севастополе, Шмидт почти
ежедневно писал Зинаиде Ивановне, много рассказывал о сыне и себе,
о всех своих проблемах и мыслях: «Как бы ни проходил мой день – в
утомительной ли и бессмысленной службе, в работе моей, которую я
люблю… я много, много раз успеваю подумать о вас… Сегодня дивное
утро, я проснулся очень рано, открыл окно, на меня пахнуло утром,
свежестью и радостью, и я подумал о вас. Мне легче с думою о вас,
думы отводят грусть, дают энергию к работе. Наша мимолетная,
обыденная, вагонная встреча, наше медленно, но идущее все глубже
сближение в переписке, моя вера в вас – все это наводит меня часто
на мысль о том, пройдем ли мы бесследно для жизни, друг для друга. И
если не бесследно, то что принесем друг другу: радость или горе?..»
Сам Евгений запомнил этот период так: «При нашей тесной
совместной жизни я не мог не заметить, что нечто новое, чуждое мне,
вошло в жизнь моего отца. Он почти совсем перестал спать и писал
кому-то до утра бесконечные письма… Наконец в один прекрасный
день (для меня этот день совсем не был прекрасным) на отцовском
письменном столе появился большой кабинетный портрет незнакомой
мне молодой женщины еврейского типа. Тут я не выдержал, подошел к
отцу и спросил его дрожащим голосом, что это за особа. Отец на
минуту задумался, потом поднял голову и, смотря мне прямо в глаза,
просто и решительно произнес:
– Это самый близкий мне человек.

До сего момента я думал, что самый близкий человек для отца – я,
его единственный сын. Оказывается, нет. Женщина, которую я никогда
не видал, о которой отец, в первый день по возвращении из Измаила,
обмолвился лишь несколькими словами, стала между мной и отцом,
оттеснив меня на второй план. Удар был настолько неожиданным и
ужасным, что у меня потемнело в глазах. Я очнулся, когда отец схватил
меня в объятия.
– Сынишка, глупый мальчик, как смел ты так дурно понять? –
говорил отец, прижимая меня к груди и утирая слезы, целым потоком
хлынувшие из моих глаз. – Неужели я должен еще объяснять, что если
кто и может быть самым близким мне человеком, то только после тебя.
Тебе нечего бояться конкуренции, дрянной мальчишка! – шутливо
закончил отец, давая мне легкого тумака… Отец вынул из ящика
письменного стола несколько писем г-жи Р. и стал читать, время от
времени вопросительно на меня поглядывая. Несмотря на свои 16 лет,
я сразу понял, в чем дело. Грязная особа, прошедшая огонь и воду,
авантюристка, вела ловкую, беспроигрышную игру. В письмах она
ускользала, не поддавалась отцу, сдерживая его порывы и охлаждая
бумажные потоки его пламенных излияний, но лишь для того, чтобы,
доведя экзальтированного, детски-доверчивого и впечатлительного
отца до белого каления, тем вернее завлечь в свои сети»[74].
А на дворе уже был 1905-й… время было очень неспокойное. Лев
Троцкий напишет: «Дух мятежа носился над русской землею. Какой-то
огромный и таинственный процесс совершался в бесчисленных
сердцах… страна не знала ни минуты покоя. Стачки рабочих,
непрерывные митинги, уличные шествия, разгромы имений,
забастовки полицейских и дворников и, наконец, волнения и восстания
матросов и солдат». В газетах даже появилась горькая шутка, что на
Кубани забастовали воры: решили две недели не воровать.
17 октября 1905 года Николай II издал манифест, гарантирующий
«незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной
неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и
союзов». Поверив, идеалист Петр Шмидт выступил на митинге и
призвал городские власти освободить из тюрьмы политических
заключенных. Он был так убедителен, что толпа ринулась к тюрьме.
Их встретили залпы из оружий. Над могилой павших Шмидт сказал:
«Клянемся никогда никому не уступить ни одной пяди завоеванных

нами человеческих прав. Клянемся!» Клятву повторили тысячи
пришедших проводить погибших в последний путь. Его речь на
похоронах погибших во время бунта стала знаменитой и попала почти
во все российские газеты. Тем временем революция набирала обороты:
в Севастополе создали Совет матросских, солдатских и рабочих
депутатов, Петра Петровича объявили его пожизненным депутатом, и
власти пошли на уступки: его освободили. В это время на крейсере
«Очаков» вспыхнул мятеж: матросы восстали против жестокости
командира. Восставшие захватили корабль, но управлять крейсером
никто из них не мог! И тогда они обратились к Петру Шмидту –
единственному морскому офицеру, вставшему на сторону революции.
Когда матросы пришли к нему, у него уже был билет – он собирался
уехать в Киев к сестре. Шмидт понимал: восстание обречено на
провал, но согласился – ведь честь превыше всего. Да и как еще мог
поступить человек, пожертвовавший своей жизнью, чтобы
перевоспитать первую встречную падшую женщину?
«С нами весь народ! – сказал он, прибыв на «Очаков». – Это не
мятеж. Мы поднялись за народную правду. И за эту правду я готов
умереть!» Почести ему оказали адмиральские. Команда выстроилась
вдоль борта и трижды грянула «Ура!». Вскоре с «Очакова»
сигнальными флажками было передано: «Командую Черноморским
флотом. Шмидт». Еще он велел послать срочную телеграмму государю
императору, в которой потребовал созыва Учредительного собрания, а
в случае отказа угрожал отделить Крым от России.
«Кто этот подлец Шмидт? Неужели родственник Владимира
Петровича?» – не поверили своим глазам при дворе. В это время сыну
Петра Шмидта было всего 16 лет. Юный Евгений был также захвачен
революционными идеями, как и его отец. Узнав о восстании, он
самостоятельно добирается до Очакова и встает с отцом плечо к плечу
на палубе мятежного крейсера. Сначала революционерам сопутствует
удача: Петр Петрович смог убедить присоединиться к восстанию
матросов еще 10 кораблей. Около 150 офицеров взяли в плен. Вот
только офицеры до пленения сделали все, чтобы восставшим нечем
было воевать – захваченные корабли были безоружны.
Из воспоминания Е.П. Шмидта-Очаковского: «Мы оба чувствовали
начало конца, не зная еще ничего об измене крепостной артиллерии (в
чем мы убедились слишком поздно, именно – когда крепость стала

садить по «Очакову» 10-дюймовыми снарядами); душевный гнет
делался невыносимым и безошибочно предупреждал о надвигавшейся
с каждой секундой катастрофе. И катастрофа разразилась»[75].
Куприн стал свидетелем разгрома мятежников: «Посредине бухты
огромный костер, от которого слепнут глаза и вода кажется черной, как
чернила. Три четверти гигантского крейсера – сплошное пламя.
Остается целым только кусочек корабельного носа… И потом вдруг
что-то ужасное, нелепое, что не выразить на человеческом языке, –
крик внезапной боли, вопль живого горящего тела, короткий,
пронзительный, сразу оборвавшийся крик. А крейсер беззвучно горел,
бросал кровавые пятна на черную воду. Больше не слышно криков.
Крейсер горит до утра. До самой смерти не забуду я этой черной воды
и этого громадного пылающего корабля, последнего слова техники,
осужденного вместе с сотнями человеческих жизней на смерть».
Разумеется, что такое событие не могло не произвести впечатления и
не оставить своего яркого следа в памяти юного Евгения ШмидтаОчаковского: «…Залпы прекратились, но разрозненная стрельба еще
продолжалась. Мало-помалу я приходил в себя, блуждая глазами по
палубе. Там царствовали хаос и разрушение. Последующими
разрывами и пулеметным ливнем тела убитых были сброшены и
смыты с палубы, оставив после себя одни кровавые пятна; от
надстроек и приспособлений в верхних частях корабля остались
бесформенные груды обломков. Я стал ходить между ними,
разыскивая отца в безлюдных развалинах, и скоро встретился с ним.
Он бежал с обезумевшими, остекленевшими глазами, иссиня-бледный,
заглядывая во все углы и хрипло крича мое имя. Я не в силах
описывать выражение его лица, когда он увидел меня целым и
невредимым. – Слава Богу, слава Богу!.. – проговорил он, задыхаясь от
ужаса и радости. – Господи, благодарю Тебя! Давай руку. Умирать, так
умирать вместе. – Стиснув друг друга в объятиях, мы простояли
несколько мгновений среди обломков корабля и осколков
снарядов»[76].
Петр Петрович Шмидт с сыном Евгением последними покинули
корабль, только когда убедились, что остальные уже спаслись. Их
поймали и арестовали. Николай II в те дни писал: «Еще одна тяжелая
неделя прошла. Покончили с мятежом. Какой-то прогнанный со

службы офицер, бывший лейтенант Шмидт, объявил себя
командующим «Очакова». Его, конечно, придется расстрелять».
Из письма лейтенанта Шмидта: «Вы еще спите, Зинаида Ивановна?
Встречайте же день! Встречайте весело и радостно! Не теряйте
его… «что может быть сделано сегодня, не может быть сделано
завтра», и неизмеримо велика ценность каждого дня, прожитого
мгновения. О, как бы я хотел передать вам всю силу этого
внутреннего, где-то глубоко в душе таящегося трепетного счастья.
Счастья чувства, мысли, бытия!»
Узнав, что Петр Шмидт арестован и его, скорее всего, казнят,
Зинаида Ризберг, видевшая его всего 40 минут, все бросила, приехала
и, несмотря ни на что, смогла добиться свидания.
Из письма лейтенанта П.П. Шмидта: «Завтра утром ты войдешь ко
мне, чтобы соединить свою жизнь с моею и так идти со мной, пока я
живу. Мы почти не видались с тобою никогда… Духовная связь,
соединившая нас на расстоянии, дала нам много счастья и много горя,
но единение наше крепко в слезах наших, и мы дошли до полного,
почти неведомого людям духовного слияния в единую жизнь».
Из письма З. Ризберг: «Утром за мной зашел жандармский
ротмистр и повез меня к Шмидту… Петр Петрович ждал меня у
окна. Когда я вошла, он подошел ко мне, протягивая обе руки. Потом
заметался по каземату, схватившись рукой за голову… Из груди его
вырвался глухой стон, он опустил голову на стол, я положила свои
руки на его и стала успокаивать. До сегодняшней встречи мысль о
смертной казни была чем-то отвлеченным, вызывалась рассудком, и
после свидания, когда я увидела Шмидта, услышала его голос, увидела
его живым, реальным человеком, любящим жизнь, полным жизни,
этой мысли было трудно вместиться в моем мозгу…»[77]
Эта встреча потрясла Зинаиду Ивановну. Лейтенант Шмидт сильно
постарел, ему можно было дать теперь не меньше 50 лет.
Из письма З. Ризберг: «Свидание продолжалось около часа. Потом
суд. Редкие короткие встречи. Шмидт держался бодро, старался
подбодрить меня и свою сестру, с которой я была в эти дни
неразлучна»[78].
Сестра, которая когда-то порвала с ним все связи, после того как он
женился на падшей женщине, теперь готова была на все, лишь бы
облегчить его участь. Она даже обратилась к самому Витте, но и тот не

смог помочь Петру Шмидту. Уговорили помочь и бывшую жену, ту
самую Доминику. Она опубликовала в газете письмо, что Шмидт давно
страдает душевным расстройством, что у него смолоду случались
приступы истерии, переходящие в судороги. Что, увидев один из
припадков отца, сын Евгений, мол, навсегда остался заикой. Но и это
не помогло.
По какому-то странному стечению обстоятельств суд проходил в
день рождения Петра Петровича. Защищал он себя сам: «Я не могу
оценивать все происшедшее статьями закона. Я знаю один закон –
закон долга перед Родиной. Не горсть матросов, нарушивших
дисциплину, и не гражданин Шмидт перед вами. Перед вами на скамье
подсудимых вся стомиллионная Россия, ей вы несете свой приговор,
она ждет вашего решения».
Интересно, что лейтенант Шмидт был уверен, что верности
императору никогда не нарушал и считал себя убежденным
конституционным монархистом. Он и на суде продемонстрировал
благородство натуры. Прокурор потребовал казнить всех зачинщиков
восстания, Шмидт брал всю вину на себя, изо всех сил старался
убедить, что смертная казнь полагается только ему. В результате было
решено расстрелять лишь троих из 12, а вот самого Шмидта –
повесить… Это наказание было намного более позорным… Но
повесить лейтенанта Шмидта не смогли. Осознавая всю опасность
своего положения, палач ехал к месту казни в парике и с фальшивой
бородой, но его выследили и застрелили в поезде. Власти были
вынуждены заменить виселицу на расстрел.
Незадолго до казни лейтенанта Зинаида Ризберг написала ему, что
боится мышей. Шмидт ей ответил: «Разве в мышах не проявляется
жизнь? И если бы вы умели любить жизнь во всей ее глубине, то и
мышей не боялись бы, да и ко мне относились бы не так сурово,
потому что ведь и я, грешный, тоже проявление той же мировой
жизненной энергии».
Из письма Зинаиды Ризберг: «Накануне приговора Петр Петрович
сказал, что умереть в борьбе легко, а умереть на эшафоте тяжело:
это жертва. 18 февраля приговор прочли в окончательной форме и
разрешили нам проститься тут же, в здании суда. Я могла прильнуть
к его руке… Он обнял меня, обнял сестру и заторопился… Присяжный
поверенный… передал мне последнее письмо Шмидта».

Из последнего письма лейтенанта П. Шмидта: «Прощай, Зинаида!
Сегодня принял приговор в окончательной форме, вероятно, до казни
осталось дней 7–8. Спасибо тебе, что приехала облегчить мне
последние дни. Живи, Зинаида… Люби жизнь по-прежнему… Иду на
[смерть] бодро, радостно и торжественно. Еще раз благодарю тебя
за те полгода жизни-переписки и за твой приезд. Обнимаю тебя,
живи, будь счастлива. Я счастлив, что исполнил свой долг. И, может
быть, прожил недаром. Твой Петр».
По какому-то трагичному стечению обстоятельств командовать
расстрелом Петра Шмидта назначили друга его юности Михаила
Ставраки, и тот почему-то не отказался. Хотя у другого офицера, не
знакомого лично со Шмидтом, хватило смелости сказать: «Я офицер, а
не палач», и ничего ему за это не было. За Шмидтом пришли в 3 часа
утра 6 марта 1906 года: «Пора готовиться!» Отвезли на остров. На
четверых осужденных были нацелены 48 ружей матросов, за ними на
всякий случай поставили еще взвод солдат с ружьями наизготовку.
Последние слова лейтенанта также были обращены к Ставраки:
«Миша, прикажи стрелять в сердце».
Сына лейтенанта Шмидта Евгения арестовали вместе с горячо
любимым отцом.
40 дней он просидел в тюрьме. Потом, видимо, не без влияния дядиадмирала он был освобожден из-под ареста ввиду несовершеннолетия.
«… Выйдя от отца, – вспоминает Евгений Шмидт, – мы с А.П.[79]
постарались избавиться от общества г-жи Р. Дорогой А.П. посвятила
меня в гнусную и жестокую комедию, ежедневно разыгрываемую
«женщиной будущего», «ходячим анахронизмом» – тож. Эта особа, в
наше отсутствие, отравляла отцу последние, и без того мучительные,
часы жизни, закатывая в его камере истерики, сцены ревности (к
кому?!) и симулируя обмороки. Что ею руководило, чего она
добивалась – судить не берусь. Вне себя я влетел в комнату г-жи Р.
и оглушил ее яростным воплем. Много горьких истин я прокричал ей в
лицо, изливая накопившееся за полгода негодование; всего и не
вспомню. Одна фраза мне особенно понравилась, и я с наслаждением
повторил ее ошеломленной г-же Р.[80] несколько раз, варьируя на
разные лады:
– Мне наплевать на то, что вы «ходячий анахронизм!». Со мной ваш
номер не пройдет!

Г-жа Р. порывалась что-то сказать, но я не дал ей произнести ни
слова и, облегчив себя от накипевших чувств, выбежал из комнаты гжи Р., с шумом захлопнув дверь. Сознаюсь, я слишком тогда закусил
удила, позабыв, что все же как-никак ее приезд в Очаков принес отцу
много отрады в первые дни и облегчил тоску одиночества»[81].
Февральскую
революцию
Евгений
Шмидт
встретил
с
воодушевлением: казалось бы, вот то, о чем мечтал его отец. Те права
и свободы, за которые он боролся, наконец будут приняты.
А Временное правительство, удовлетворив просьбу Евгения Шмидта,
разрешает ему именоваться Шмидтом-Очаковским, чтобы сберечь в
своем роду память об имени и трагичной судьбе отца.
После первой революции лейтенант Шмидт становится героем.
Газетчики, так самозабвенно писавшие о событиях на революционном
крейсере, путали и имя, и возраст сына прославленного офицера, в
результате он стал просто Сыном лейтенанта Шмидта. Такая
популярность в СМИ привела к появлению огромного числа
двойников, которые сначала просто выступали на митингах для
усиления эффекта, а потом сообразили, что этой славой вполне можно
воспользоваться. Дети лейтенанта Шмидта появились по всей
России…
А в это время у единственного настоящего сына лейтенанта Евгения
Шмидта от того, что происходит вокруг, постепенно проходит
революционное опьянение. Октябрьская революция и вовсе заставила
его задуматься. «За что ты погиб, отец! Ужели для того, чтобы сын
твой увидел, как рушатся устои тысячелетнего государства, как
великая нация сходит с ума, как с каждым днем, как с каждой минутой
все более втаптываются в грязь те идеи, ради которых ты пошел на
Голгофу?»[82] – напишет он.
Евгений Шмидт вступает во Врангелевскую армию, так сын
красного лейтенанта становится белым подпоручиком. Крым он
покинул вместе с последними частями армии Врангеля…
После эмиграции сначала жил в Праге, даже окончил там Высшую
техническую школу. Советская власть неоднократно звала его
вернуться на Родину, но он неизменно отвечал категорическим
отказом. В Праге он издает книгу «Лейтенант Шмидт («Красный
адмирал»): воспоминания сына», в которой очень негативно
высказывается о советской власти. Но весь трагизм судьбы

единственного сына «красного лейтенанта» заключался в том, что для
белой эмиграции он оставался чужаком, за спиной которого тень
революционера-отца. Больной, измученный угрозами, он переезжает
в Париж. Там работает на самых тяжелых работах, живет в нищете…
Он напишет: «Один, во всем свете, навсегда один… отец заменял мне
не только мать, но и весь свет. С его смертью жизнь утратила для меня
какую-либо ценность, и если я и после этого жил, то только для того,
чтобы лелеять в душе безжалостную месть его убийцам. А потом…
жизнь стала нудной привычкой, и, рискуя ею много раз, я не находил
силы оборвать эту тонкую, но крепкую нить…»[83]
28 декабря 1951 года того самого сына лейтенанта Шмидта в приюте
общины «Маленькие сестры бедных» не стало…

Натали Палей, Гали Баженова, Люд
Федосеева
Как русские аристократки покорили
Париж

В 1920–1930-е годы вся мода создавалась в Париже. Коллекции
модных домов представляли «манекены» – шикарные изящные
девушки с прекрасными манерами и воспитанием, говорящие на
нескольких языках. До Первой мировой войны профессия эта
считалась очень неприличной. Ею занимались только дамы
полусвета: кафешантанные певицы, ярмарочные танцовщицы.
Однако после войны и Октябрьской революции ситуация круто
изменилась, и среди «манекенов» блистательных модных домов
стали появляться и девушки из России, которые сводили с ума
своей утонченной красотой и громкими титулами. Именно они
сделали эту профессию престижной. Любому кутюрье льстило, что
его платье рекламирует русская княжна.
Одной из самых знаменитых и ярких манекенщиц Европы была
княжна Наталья Павловна Палей – кумир модного света, одна из
самых красивых женщин Франции, да еще и царских кровей. Она была

дочерью великого князя Павла Александровича Романова, внучкой
императора Александра II и кузиной Николая II. На Западе Наталья
Павловна была больше известна как Натали Пэйли. Ее судьба была
удивительной, а жизнь – чередой взлетов и падений, радостей и
разочарований, любви и одиночества.
Натали Палей прожила в России совсем немного. Она родилась во
Франции тогда, когда ее родители – великий князь, генерал
Императорской гвардии Павел Александрович, младший брат царя
Александра III, и мать Ольга Валериановна Пистолькорс оказались
«изгнанниками». Въезд в Россию им был запрещен. Это была
скандальная история для всей фамилии Романовых. Рано овдовев,
великий князь полюбил умную, красивую и обаятельную Ольгу
Валериановну, которая происходила из семьи небогатого и незнатного
петербургского чиновника и к тому же была замужем. После рождения
внебрачного сына Владимира Ольга получила разрешение на развод со
своим первым мужем, и великий князь тайно от всей семьи обвенчался
с ней в Италии. Его лишили всех званий, но значительный капитал
Павла Александровича позволил им вести в Европе беспечную
светскую жизнь.
Их романтическая история, а также красота и обаяние Ольги
привлекали к ним внимание общества. Официальное прощение было
получено почти через десять лет. Они могли вернуться в Россию.
Великому князю вернули звания и восстановили на службе. Ольга
стала его законной супругой и получила титул княгини Палей.
Кажется, было все: и любовь, и семейное счастье, и титул, и
построенный особняк в Царском Селе. Но… в России назревала
революция, которая в 1917 году изменила весь существующий
порядок. В марте 1917 года великого князя и его сына Владимира
арестовали и расправились с ними так же, как и со многими членами
семьи Романовых…
Мужа и сына не стало. Ольга Валериановна решила спасти своих
дочерей Ирину и Натали, так как всем стало ясно, что их ждет та же
участь. Ей удалось выбраться из России через Финляндию. Благодаря
состоянию, предусмотрительно оставленному ее мужем во Франции,
Ольга Валериановна с дочерьми имела в отличие от многих русских
эмигрантов довольно комфортную жизнь.

Выброшенные за пределы России княгини и графини, избалованные
роскошью, пытались выжить в новых условиях на чужбине и
становились вышивальщицами, портнихами и манекенщицами.
Русская красота наряду с аристократическим воспитанием, шарм и
умение преподнести себя приносили большой доход французским
домам моды.
Ольга Валериановна старалась возобновить связи в высших кругах
светского общества, для чего постоянно вращалась среди модных
портных французских домов. Но многие из русских эмигранток тоже
открывали свои модные дома. Эти русские модельеры, закройщицы,
манекенщицы, вышивальщицы, портнихи, кружевницы, золотошвейки,
шляпницы, художники по тканям определяли европейскую моду на
протяжении 20 лет.
В то время открылось более 20 русских домов моды, самые крупные
из них – дом «ИРФЕ», принадлежавший Ирине и Феликсу Юсуповым,
к дверям которого стояла очередь из американских и европейских
клиенток, и «Китмир» – дом вышивки великой княгини Марии
Павловны, сводной сестры Натальи и Ирины Палей. История всех
русских домов моды настолько интересна, что нужно рассказать о
каждом в отдельности.
Самая интересная история – про «Китмир», владелицей которого
была великая княгиня Мария Павловна Путятина. Она продала часть
фамильных драгоценностей, арендовала помещение неподалеку от
Елисейских Полей. Наняла двух русских девушек, отправила их за
свой счет на курсы, которые сама окончила, и купила три
вышивальные машины. Так появился этот знаменитый в будущем дом
моды.
Великой княгине пришлось учиться работать с поставщиками,
решать организационные и коммерческие вопросы. Бухгалтерскую
работу взял на себя ее муж князь Путятин, служивший в частном
банке. Свой первый заказ, изделия от Шанель, Мария Павловна
собственноручно расшила, выполнив вышивки в серых тонах с
красными вкраплениями. Эти модели стали жемчужиной коллекции,
а «Китмир» приобрел статус эксклюзивного поставщика Дома моды
«Шанель». На великокняжеское предприятие посыпались заказы, с
которыми Мария Павловна и ее работницы едва справлялись. Она
вспоминала, что иногда спала прямо на полу в мастерской, подстелив

вместо матраса шубу. Если бы Мария Павловна наняла опытных
французских вышивальщиц, ей было бы много проще в организации
производства. Но она, стремясь поддержать соотечественниц,
набирала исключительно русских девушек-эмигранток, чем вызывала
недовольство Шанель, которая жестко требовала от великой княгини
«искоренить дух благотворительности, который нельзя путать с
коммерцией».
Отношения между Коко Шанель и Марией Павловной обострились.
Та обвинила великую княгиню в торговле секретами производства
Дома «Шанель», и эксклюзивный контракт был расторгнут. Коко
Шанель обратилась в другие дома вышивки, а «Китмир» обрел
самостоятельность, с которой Мария Павловна, плохо разбиравшаяся в
коммерции, справлялась далеко не блестяще.
Свой звездный час «Китмир» пережил в 1925 году, когда в Париже
была организована Всемирная выставка современного декоративного и
прикладного искусства «Артдеко». Мария Павловна, узнав, что там
будет павильон СССР, решила противостоять советской экспансии. К
ее сожалению, советская делегация поразила всех платьями Надежды
Петровны Ламановой с пуговицами, сделанными из хлебного мякиша,
которые получили Гран-при.
Однако и творчество великой княгини не осталось незамеченным.
«Китмир» получил золотую медаль и почетный диплом участника
выставки, выписанный на имя… мсье Китмира. Между тем
финансовое положение великокняжеского Дома вышивки попрежнему было неустойчивым. Марии Павловне пришлось распродать
остатки драгоценностей. А в конце 20-х годов прошла мода на
вышивки. В 1928 году «Китмир» был поглощен французской фирмой
вышивки «Фитель и Ирель».
Схожая судьба постигла большинство русских домов моды.
Княгине Марии Ивановне Путятиной, свекрови великой княгини
Марии Павловны Романовой, пришлось в 52 года завести собственное
шляпное дело. Все свои шляпки она сначала рисовала и тщательно
обдумывала интересные детали. Для достижения успеха Мария
Ивановна сама приходила к клиенткам на дом. К тому же
манекенщицей номер один у нее выступала княгиня Трубецкая,
привлекая своим громким титулом клиентов.

А графиня Орлова-Давыдова открыла «Русский дом мод», где шили
изысканные вечерние платья. Главная особенность ее нарядов –
пелерина, спускающийся складками подол или воздушные предплечья.
К тому же ведущие французские дома мод заказывали у нее ткани для
своих коллекций, потому что у нее была собственная фабрика по
производству тканей с набивными орнаментами.
Известнейшим русским домом моды в Париже стал «Арданас»,
хозяйка которого баронесса Евгения Кастидис сделала ставку на цвет!
Все, что выпускал ее модный дом, – было сиреневым! Даже сумочки и
обувь были сиреневого цвета. А на выходе каждому посетителю
вручался букет свежих сиреневых фиалок!
Модный дом «Миеб» тоже пользовался грандиозным успехом и стал
одним из главных законодателей моды на русский стиль. Его хозяйка
была когда-то фрейлиной императрицы Александры Федоровны. Этот
дом сделал модной ткань, имитирующую парчу. «Миеб» создавал
аристократичные наряды, похожие на наряды дома Романовых.
Чтобы помочь простым русским эмигрантам, владельцы модных
домов, брали на работу моделями, швеями, вышивальщицами своих
соотечественниц и отправляли их на курсы шитья и вышивки за свой
счет. Практически ни один из русских модных домов не сохранился до
нынешних времен. После того, как в мае 1932 года русский эмигрант
Павел Горгулов застрелил президента Франции Поля Думера,
французы в русской эмиграции разочаровались и потеряли к ней
интерес. Но главная причина все-таки была в том, что русские
аристократки не справились с запросами рынка во время
экономического кризиса 1930-х годов. Но и сейчас они вызывают
чувство глубокого уважения и показывают пример противостояния
всем ударам судьбы, великодушия и взаимопомощи.
Но вернемся к истории Натали Палей.
Вскоре после начала жизни в эмиграции ее старшая сестра Ирина
вышла замуж за брата Ирины Юсуповой, князя Федора
Александровича, и прожила тихую спокойную жизнь. Натали решила
идти по жизни другим путем. Своенравная, независимая, красотой и
изяществом похожая на мать, она в 15-летнем возрасте решила
работать моделью и покорить модный Париж. Недовольство семьи
выбором профессии девушку совершенно не волновало.

Княжна-манекенщица начала свою карьеру в русских Домах моды
«Итеб» и «ИРФЕ». В то время профессия манекенщицы не была
немой, как сейчас. Таких показов, как дефиле на подиуме, не
существовало, обычно все показы проводились в великосветских
салонах или в самих модных домах. Приходила клиентка, и
специально для нее устраивали демонстрацию нарядов. Обычно такие
показы происходили дважды в день, и это было тяжелой работой.
Девушки всегда должны были рассказать клиенту об особенностях
кроя, ткани и фасона своего наряда на разных иностранных языках.
По воспоминаниям Ксении Куприной, дочери известного писателя,
которая стала известной манекенщицей и актрисой немого кино:
«Новые модели создавали каждые 6 месяцев, и приходилось часами
стоять на помосте, модельеры на нас драпировали ткани, кружева,
ленты, кроили и закалывали, как на деревянных манекенах. Многие
девушки не выдерживали этого и падали в обморок»[84]. А
демонстрируя одежду на светских раутах, девушки становились
лицами брендов. Натали Палей быстро сумела завоевать модный
Париж и стать королевой моды. Тогда Великая мадемуазель – Коко
Шанель рекомендовала Натали в престижный модельный дом Люсьена
Лелонга. Люсьена поразила красота и молодость русской княжны. Он
даже развелся с женой, чтобы обвенчаться с Натали. Так Натали Пэйли
стала лицом модного дома Люсьена Лелонга. Люсьен создавал для нее
платья, вечерние наряды, сумочки и шарфы. Но самым его
удивительным творением в начале их отношений был упоительный
аромат под говорящим названием «Нескромность». Ведь между ними
была огромная разница в возрасте: ей – 20 лет с небольшим, а ему –
36. Родственники Натали не одобряли этот неравный брак внучки
императора и портного. В газетах ходило такое выражение об этом
мезальянсе: «Ножницы подравняли княжескую корону».
Они прожили вместе десять лет, и этот брак нельзя назвать удачным.
Духи «Elle» (Она – фр.) Лелонг создал в разгар их ссор и отдаления
друг от друга, хотя Натали по-прежнему оставалась главной моделью
его сезонов.
Красавица жена привлекала слишком много внимания других
мужчин… А брак с известным кутюрье и вращение в самых
блестящих кругах Парижа еще больше этому способствовали. Она
стала музой ярких и талантливых мужчин, среди которых были

художник Павел Челищев, танцовщик Серж Лифарь из «Русских
сезонов» Дягилева, художник Сальвадор Дали, писатель и драматург
Жан Кокто. В череде ее поклонников самым несчастным оказался Жан
Кокто, для которого связь с этой женщиной была единственной и
роковой, как оказалось потом.
Влюбленный Жан Кокто писал ей: «Я переродился целиком и
полностью. Я тебя обожаю. И это неодолимая сила. Если ты любишь
меня – это вторая неодолимая сила. И что тут можно предвидеть?
Смешно. Наши звезды позаботятся обо всем, они не хотят, чтобы
вмешивались в их работу. Я полностью доверяюсь тебе…» А она
отвечала ему: «Ты всегда был для меня особенным, необыкновенным,
твоя любовь и гений озарили мою жизнь. Остановившись рядом со
мной, ты помог мне вырасти и воспитал меня». Этот роман длиною в
несколько месяцев закончился трагедией – Натали забеременела и, к
великому горю возлюбленного, сделала аборт. Тогда оскорбленный
Кокто расстался с Натали и навсегда возненавидел женщин.
Когда Натали потеряла интерес к Лелонгу, внешне их отношения
оставались вполне дружескими, но к 1937 году стало ясно, что этот
брак исчерпал себя окончательно. И тогда на прощание появился
самый знаменитый аромат от Лелонга – духи «LeN», в названии
которых были зашифрованы имена Люсьена Лелонга и Натали.
«Ненависть. Натали. Навсегда» – как только не называли этот
аромат! Перед смертью Натали прикоснулась к бумаге, надушенной
ароматом «LeN». Наверное, эти духи связывали ее с дорогими сердцу
воспоминаниями. На этой бумаге Натали написала несколько слов и
затем приняла снотворное. Ее отвезли в больницу, но она умерла, не
приходя в сознание. К счастью, Лелонг этого не узнал. Он умер еще
раньше от острого сердечного приступа.
Но это было потом, а пока редкая фотогеничность и абсолютная
естественность очень быстро привели ее в кинематограф и на мировые
подиумы. После развода с Лелонгом в 1937 году она уезжает
в Голливуд, где снова выходит замуж – на этот раз за американского
продюсера и режиссера Джона Уилсона. Это была просто
взаимовыгодная сделка, и супруги никогда этого не скрывали, ведь
новый муж Натали был гомосексуалистом.
Модельный бизнес Натали не оставляет, она становится самой
востребованной и преуспевающей моделью и хозяйкой популярного

салона, в котором бывали известные актеры, писатели, музыканты и
художники.
Накануне Второй мировой войны Америка стала единственным
прибежищем и спасением для беженцев со всего мира. Среди тех, кто
оказался в сороковые годы в Америке, были Эрих Мария Ремарк
и Антуан де Сент-Экзюпери, каждый из которых подарил Натали
Палей бессмертие.
Подробности романа Натали и Сент-Экзюпери так и остались
неизвестными. Об их романе публика узнала только в конце XX века
из опубликованных писем писателя. К тому времени влюбленных уже
не было в живых.
Эта переписка завязалась в 1943 году, когда Экзюпери вернулся во
Францию. Хотя это была любовная переписка, все его письма большей
частью – мысли вслух лучшему другу. Он писал ей: «Я всегда
закрываю глаза, когда счастлив. Так закрываются двери житниц.
Переполненных житниц. Ты во мне – благодатный хлеб». Переписка
с Натали не прекращалась до его гибели, хотя она не очень-то
торопилась отвечать на его письма. В своих посланиях он большей
частью выступал страдальцем, а такие женщины, как Натали, любят
только мужественных героев.
Мучительный роман с Ремарком начался в начале 1940 года и
продолжался одиннадцать лет. Случайная интрижка, затеянная
Ремарком как лекарство от долгого тяжелого романа с Марлен Дитрих,
превратилась в историю любви. Он описал ее с любовной и
беспощадной точностью в своем романе «Тени в раю». Героиня
романа Наташа Петрова была списана с Натали, а книжный роман был
похож на роман действительный. «Я как плющ, – говорит Наташа
Петрова. – Я не могу быть одна». У них происходили и частые ссоры,
и бурные примирения, однако в том, что это подлинная любовь, никто
из близких к ним не сомневался. В 1947 году, когда Ремарк после
нескольких лет скитаний принимает решение вернуться в Европу,
Натали также отправляется вместе с ним. И вот здесь приходит конец
их роману. Эрих Ремарк живет спокойной размеренной жизнью
в Швейцарии, где у него был собственный дом, а Натали все чаще и
чаще покидает его. Ей нужны перемены, новые встречи, новые друзья.
Постепенно и эта любовь угасла.

Натали возвращается в Америку к Джону Уилсону. Но он тогда уже
сильно пил, становился буйным, и о приглашении друзей домой не
было и речи. Натали чувствовала, что наполненная бурными и яркими
событиями жизнь постепенно угасает, друзей вокруг нее становилось
все меньше и меньше. В 1961 году Джон Уилсон умер от цирроза
печени.
Натали впала в тяжелую депрессию. Она уже не ощущала себя
яркой и ослепительной звездой и чувствовала, что осталась совсем
одна. Звезда ее погасла, жить по-прежнему было невозможно, ведь она
стала стареющей женщиной. Так Натали Палей прожила долгих 20 лет
жизни – одна, ни с кем не общаясь. Она уже почти ослепла, много пила
и никого не принимала.
Когда в декабре 1981 года она упала и сломала шейку бедра, врачи
определили, что до конца жизни ей придется оставаться
неподвижной… Она обманула свою судьбу. Оставшись одна, в
комнате, где по стенам были развешаны ее собственные снимки в пору
восхитительной молодости, а также портреты матери, отца, брата
Владимира, она приняла большую дозу снотворного. И написала в
записке, пропитанной запахом «LeN», сочиненным Люсьеном Ле
Лонгом в момент их прощания, всего три слова: «Хочу умереть с
честью».
Если в годы Второй мировой войны Натали жила в Америке своей
обычной жизнью преуспевающей модели и актрисы, то Гали
Баженова, которую еще называют Великой Мадам Франции за
безупречно прожитую жизнь во имя людей, оказалась в самой гуще
событий.
У нее было много имен. При рождении – Эльмесхан Хагундокова,
потом Гали Баженова и, наконец, Ирен де Люар. Эльмесхан
происходила из известной фамилии Хагундоковых, которые называли
себя кабардинцами. Константин Хагундоков был женат на русской
дворянке Елизавете Бредовой, в браке с которой у него родилось
восемь детей. Несмотря на яркое адыгское имя Эсмельхан, дома ее
называли Галиной или Гали. Сама же она любила зваться Лейлой.
Отец Эльмесхан – генерал Константин Николаевич Хагундоков был
командиром второй бригады Дикой дивизии русской Императорской
армии и обладателем множества наград за проявленную храбрость и

героизм, в том числе он был награжден Георгиевским крестом и
георгиевским оружием.
Родилась Эльмесхан в 1898 году в Петербурге, где и окончила
Смольный институт благородных девиц. У нее было много имен. При
рождении – Эльмесхан Хагундокова, потом Гали Баженова и, наконец,
Ирен де Люар. Эльмесхан происходила из известной фамилии
Хагундоковых, которые называли себя кабардинцами. Константин
Хагундоков был женат на русской дворянке Елизавете Бредовой, в
браке с которой у него родилось восемь детей. Несмотря на яркое
адыгское имя Эсмельхан, дома ее называли Галиной или Гали. Сама
же она любила зваться Лейлой. Между молодыми людьми возникла
настоящая любовь, и они обвенчались в Петербурге. Вскоре после
революции у них родился сын Николай. Семья была вынуждена
бежать от революции в Китай. Там муж Гали Николай Баженов тяжело
заболел, сказывались последствия ранения в голову. И там же он
скончался.
В 1922 году Гали с сыном перебралась во Францию, куда
эмигрировало множество русских, в том числе большая семья ее отца.
В 1923 году «русская красавица» Баженова, как называли ее
парижские журналы мод, становится любимицей светского общества.
Коко Шанель, по совету князя Кутузова, приглашает Гали на работу, и
ее лицо начинает мелькать на страницах самых популярных изданий –
«Фемина» и «Вог». Изысканная красавица стала «светской
манекенщицей» Дома «Шанель», а это значило что она получала
платья для выходов на светские рауты.
Прошло время и Эльмисхан Хагундокова смогла открыть свой
собственный Дом моды «Эльмис», который шил изысканные вечерние
платьев с вышивкой. В годы экономического кризиса Модный дом
«Эльмис», как и большинство русских домов моды, не выдержал
конкуренции и закрылся.
В ее жизни случились крупные перемены. В 1934 году Гали вышла
замуж за графа Станислава де Люара, приняла католичество и
поменяла имя на Ирэн. Муж Гали состоял на государственной службе,
он был сенатором, сыном маркиза. Как доказательство своей любви до
самой своей смерти в 1980 году муж поощрял ее жажду
предпринимательства, жажду действовать и отдавать. Наслаждалась

беззаботной жизнью графини Гали недолго. Началась Вторая мировая
война.
Во время войны графиня Ирэн де Люар организовала передвижные
операционные на базе грузовиков, что позволило им работать
буквально на линии фронта. Таких грузовиков было двадцать. Идея
оказалась более чем удачной. Ее передвижные госпитали прозвали
«летучими», а сама она прославилась на всю Францию. Что интересно,
графиня де Люар не разрешала медсестрам носить брюки, чтобы они
даже на войне не забывали, что они женщины. Потом она
организовала передвижной хирургический госпиталь в Северной
Африке, где вылечила от тифа и холеры тысячи больных, и
переместилась со своим медицинским персоналом в Италию в разгар
войны, где спасла сотни человеческих жизней во время исторической
битвы у Монте-Кассино. Она принимала участие в освобождении
Италии и получила орден Почетного легиона из рук президента
Франции генерала де Голля.
Выбор места дислокации госпиталей был не случайным – именно в
этом регионе в составе Вооруженных сил США в корпусе генерала
Кларка служил ее сын Николай, к тому времени имевший заокеанское
гражданство. Весь боевой путь отважной Ирен де Люар от Северной
Африки до Италии совпадал с передвижениями ее горячо любимого
сына, который, выжив в адском пекле войны, безвременно скончался
в 1954 году от опухоли мозга.
Весь мир стал оказывать ей финансовую помощь. Все полученные
пожертвования она употребляла только на расширение своей
деятельности, и получилось так, что к концу войны Гали спасла жизни
нескольких десятков тысяч человек.
Она всегда была там, где опасность. Всегда впереди. После каждой
хирургической операции, проведенной ею лично, она стояла у кровати
пациента до его пробуждения, чтобы подбодрить его, как мать. Так
получилось, что именно графиня де Люар опередила войска союзников
и первой перешла со своим госпиталем мост через франко-немецкую
границу.
Популярность ее возросла еще больше. Иностранный легион просил
ее патроната. Она была любимицей маршала Франции Альфонса
Жюэна, который, впервые увидев даму на передовой, сказал ей:
– Уходите, вам здесь нечего делать.

– Но вам какое дело? – ответила Гали. – Я не солдат, и вы не имеете
права мной командовать.
– Это мой участок! Я здесь командир!
– Солдатам – да! А мне – нет!
И она осталась. Потом они сдружились, а когда ей присвоили орден
Командора, маршал сам приехал вручать его.
14 июля 1945 года в Париже состоялся парад в честь победы над
фашистской Германией. Среди тех, кто принимал воинские почести и
восторженные приветствия народа, была и Ирен, стоя проехавшая в
своем белом санитарном джипе по Елисейским Полям. Ее военный
китель украшали высокие награды Французской Республики. Ирен де
Люар – командор ордена Почетного легиона, кавалер национального
ордена «За боевые заслуги», Военного Креста, медали «За отвагу»,
Креста войны 1939–1945, Креста великого мужества, Алой медали
Парижа, медали за Тунисскую и Итальянскую кампании. Она
награждена также многими орденами и медалями других стран, в том
числе и «Золотым Крестом» польской армии. А также Ирэн де Люар
получила множество званий: заслуженный легионер 1-го класса,
бригадный генерал, великий офицер национального ордена
Французской Республики «За заслуги».
После войны она не успокоилась, а продолжила свою спасительную
миссию. Занималась строительством госпиталей в Северной Африке,
боролась с тифом и холерой там же, организовала реабилитационный
комплекс в Алжире. Там она устроила «Центры Люар». Это были
места для отдыха, и предназначались они для воевавшей молодежи,
которая могла там на некоторое время забыть об ужасах войны.
В середине 1950-х годов единственный сын графини де Люар умер,
и она, пережив эту страшную трагедию своей жизни, полностью
посвятила себя благотворительности. На свои средства соорудила
межармейский центр отдыха, предназначенный для солдат, у которых
не было семей и средств к существованию. Легионеры Первого
иностранного кавалерийского полка называли ее крёстной.
Она умерла в 1985 году в возрасте 87 лет. Накануне ей поставили
диагноз – лейкоз и предсказали дату смерти. И в этой ситуации она
повела себя достойно: надела красивое платье, жемчужное ожерелье,
сделала красивую прическу и стала ждать.

Хоронили Гали как маршала Франции. Ее гроб на пушечном лафете
в сопровождении полка Иностранного легиона был доставлен до
кладбища Сент-Женевьев-де-Буа, где покоится ее сын. Гали
похоронили рядом с ним.
Парижские журналы писали так: «С ней прощался весь Париж. С
ней прощалась Франция. С ней прощались многочисленные русские
эмигранты, давно ставшие французами или родившиеся французами».
С ней прощался Первый полк кавалерии Иностранного легиона в
полном составе.
Ирен, слезы на глазах,
Мы пришли сказать тебе: «Прощай…»
«Мы пришли отдать последнюю дань уважения графине де Люар. С
ней исчезнет великая женщина с неисчерпаемым великодушием,
фигура легендарная в своем милосердии и помощи раненым».
«Какая нужна была настойчивость для создания Передвижной
хирургии, какая отвага – утверждать это направление до последнего
удара сердца. И какими необычайными человеческими качествами
нужно обладать, чтобы более сорока лет оставаться Крестной Матерью
нашего дорогого полка кавалерии!»
«Уникальное явление во французской армии. Никогда слова «Ля
колонь», которые традиционно поются легионерами в самые великие
моменты, не пелись с такой интенсивностью, раздаваясь под сводами
Сент-Луиса, столь убийственные в своем горе».
Генерал армии Галберт выразил скорбь от имени всех инвалидов:
«Мадам, вы великодушная и пылкая дочь Кавказа, посвятившая себя
раненым всех наших сражений; вы – великая дама Иностранного
легиона»[85]. Только Мария Склодовская-Кюри, Нобелевский лауреат,
удочеренная Францией, как и Ирэн, может сравниться с графиней де
Люар почестями и славой.
Совсем другой была судьба известной манекенщицы Люд
Федосеевой.
Она родилась в 1915 году в семье вице-губернатора Владимирской
губернии Леонида Алексеевича Федосеева и терской казачки

Анастасии Матвеевны Лашиной. После революции ее семья
эмигрировала во Францию. Отец вскоре умер, и матери пришлось
одной кормить двоих детей.
К счастью, у нее была профессия зубного врача, ведь она закончила
Петроградскую женскую медицинскую школу. Люда училась в лицее,
где проявила интерес к филологическим наукам, и потом поступила в
университет на литературный факультет. Ей приходилось
подрабатывать из-за нехватки денег.
Однажды она принесла несколько платьев в студию «Вог», и
фотограф Хорст упросил ее позировать. Хорст П. Хорст и по сей день
считается одним из самых выдающихся мастеров фотоискусства. Еще
тогда его называли «богом модной фотографии». Работы фотографа
неизменно ассоциировались с элегантностью, изысканным вкусом и
утонченным гламуром. Своих девушек-моделей он часто посылал
в Лувр, чтобы они прониклись эстетикой выставленных в музее
греческих скульптур. Вот и Люд на его фотографиях выглядела как
греческая богиня.
Хозяину «Вог» Конде Наст сначала она не понравилась из-за
вздернутого носика и легковесности, но прошло время, и он в нее
влюбился без памяти и даже решил было жениться.
В 18 лет она подписала свой первый контракт с Домом моды «Вера
Бореа», и вся ее карьера резко пошла в гору. С середины 30-х годов
Люд становится символом красоты, и ее лицо постоянно появляется на
обложках ведущих модных журналов. В 22 года она выходит замуж за
маркиза Люсьена де Букойрана, который был старше ее на 20 лет. Он
был директором автомобильной фирмы «Ситроен». А Люд без конца
путешествовала по миру, рекламируя платья лучших домов моды. Она
начала сниматься в кино, но главным для нее оставался мир моды, где
ей сопутствовал оглушительный успех.
Брак с маркизом оказался неудачным, Люд потребовала развод, но
муж этому препятствовал как мог. В течение 7 лет она добивалась
развода и наконец его получила. Она стала не просто моделью, а
супермоделью и получала самые баснословные гонорары. Люд
пользовалась большим успехом и в годы немецкой оккупации
Франции, не прекращая своей работы, успешно конкурировала с топмоделями Третьего рейха.

В 1943 году она вышла замуж второй раз за морского инженера
Пьера Гайар-Стивенарда. После освобождения Парижа в 1944 году
Люд много путешествует: Англия, Египет, Тунис. Брат пригласил ее на
свою свадьбу в Рио-де-Жанейро. Единственная дочь Люд Александра
Гайяр родилась в Буэнос-Айресе. После развода со вторым мужем
в 1951 году она вместе с дочерью вернулась во Францию и поступила
в Модный дом Кристобаля Баленсиаги, но время ее ушло, ведь век
манекенщицы недолог. А может быть, французы не простили ей
предательства во времена фашистской оккупации. Жизнь ее круто
повернулась на 180 градусов. Ей, не привыкшей считать деньги,
пришлось жить очень скромно. Вечерами ради заработка она пела в
хоре Парижской оперы. Дочь писала: «Мамин характер был чисто
славянский: безумное веселье сменялось бесконечной грустью»[86].
В 1959 году Люд переехала в город Туке, где 5 лет работала клерком в
аэропорту, но и тот закрылся.
Следующий этап ее жизни – работа в частной школе, а затем работа
в доме престарелых в Ганьи, где в ту пору жили известная поэтесса
Ирина Одоевцева и бывшая известная манекенщица Мэри Эристова.
На пенсию она вышла в 1982 году и вышла замуж в третий раз за
друга юности Пьера де ла Грандьера. Этот брак оказался счастливым.
После революции Люд Федосеевой удалось дважды посетить
Советский Союз, в 1978 и 1981 годах, она гостила у дочери, которая
вышла замуж за русского.
Умерла Люд 15 декабря 1990 года от рака. Ее дочь Александра Гайар
писала: «Она любила шутить и заставляла других верить в свои шутки.
Она ничего не боялась. Была влюблена в жизнь и упивалась ею.
Любила пить, есть и радоваться. Обожала путешествовать. С людьми
была прямолинейна и правду говорила в лицо»[87]. Похоже, русские
черты характера главенствуют в любых условиях.
Русские аристократки-эмигрантки стали эталоном красоты
изящества и вкуса. Ими восхищалась не только Франция, но и вся
Европа и Америка. Каждая из них прожила свою необыкновенную
жизнь и оставила свой неповторимый след в истории моды, и не
только.

Вольф Мессинг
Великий маг или артист оригинального
жанра?

Вольф Мессинг – фигура, вызывающая массу споров. Артист
или одаренный человек, мог он читать мысли людей или нет – все
это – тайны Мессинга. В 1990-х его называли самым выдающимся
экстрасенсом века, а сегодня факты шокируют общественность
своей необычностью. Личность Мессинга очень подходит для
разных мифов о нем. Его называют самым закрытым агентом
НКВД – КГБ. Личное дело Вольфа Мессинга до сих пор находится
под строгим запретом разглашения и хранится в архиве Лубянки с
грифом «Совершенно секретно». Именно поэтому никто до сих пор
не знает его реальную биографию.
Если почитать официальную биографию Мессинга, написанную с
его слов журналистом «Комсомольской правды» Михаилом
Хвастуновым, то невольно складывается впечатление, что в облике
Вольфа Мессинга в Советский Союз явился сам Воланд. Вот Мессинг
гостит в венской квартире знаменитого Альберта Эйнштейна и

описывает обилие книг в его библиотеке. Вот он встречается со
светилом психоанализа Зигмундом Фрейдом. А вскоре уже по душам
беседует в Индии с Махатмой Ганди. Однако сейчас появились
некоторые сомнения в правдивости многих фактов из мемуаров
Вольфа Мессинга.
Мессинг выступает перед офицерами вермахта в оккупированной
Польше и предсказывает советские танки в Берлине в мае 1945-го.
Гитлер в бешенстве объявляет его личным врагом и назначает за
голову провидца огромную сумму – 200 тысяч рейхсмарок. Мессинга
хватают на улице, сажают в тюрьму, но благодаря гипнозу он убеждает
конвоиров отпустить его и бежит в Советский Союз. Где его уже
дожидается Сталин, чтобы расспросить об обстановке в Польше, и
просит предсказать его будущее. Мессинг вновь рассказывает о
советских танках в Берлине в мае 1945-го, Берия приходит в
бешенство и хочет расстрелять наглеца, но за него вступается лично
Сталин, который в дальнейшем оказывает ему покровительство и
время от времени прибегает к услугам экстрасенса для предсказаний
будущего. Сталин даже отправляет ему телеграмму с личной
благодарностью.
Примерно так выглядит официальная биография Мессинга,
основанная на книге мемуаров. Что из всего сказанного правда?
Ничего. Как писались эти мемуары и были ли они правдивы? Жена
Михаила Хвастунова рассказывает: «Работа над мемуарами шла
2 года. Михвас, так звали его коллеги, все записывал от руки, придавал
литературную форму. Машинистки печатали. Соавторы обсуждали
текст, правили. Это не сочинение Хвастунова, а мемуары Мессинга от
первого лица! Таково было условие договора издательства. Муж
ничего не придумывал. Что касается фактов биографии, это все
к Мессингу. Почему муж не проверял их? Ту же встречу со Сталиным?
Кто бы его допустил в секретные архивы? Вы помните, какое время
было? Вольф приносил пожелтевшие от времени газеты на немецком и
польском языках. В них описывались случаи из его жизни
в Польше, Германии. Они внимательно вместе изучали статьи. Михвас
был не расследователем, а литобработчиком»[88].
Что из рассказанного Вольфом Мессингом в своих мемуарах было
правдой, а что вымыслом? Многие факты из мемуаров проверить
невозможно. Но вокруг личности Вольфа Григорьевича есть много

мифов, которые можно опровергнуть уже сегодня, но почему-то
многие поклонники Мессинга до сих пор в них верят.
В своих мемуарах Мессинг утверждал, что в 1915 году в Вене
встретился с Альбертом Эйнштейном на квартире у физика и что там
была большая библиотека. Якобы там, на квартире, он провел
телепатический сеанс не только с Эйнштейном, но и со знаменитым
психологом Фрейдом. После мысленного задания Фрейда Мессинг
выщипнул три волоска из усов Эйнштейна. Однако выяснилось, что
Эйнштейн никогда не имел квартиры в Вене и с 1913 по 1925 год
ученый вообще не бывал в этом городе и никогда не окружал себя
книгами, а имел только несколько справочников.
Неоднократно говорилось о том, что Мессинг постоянно встречался
со Сталиным, давал ему советы и предсказывал будущее. Известно,
что Иосиф Виссарионович был крайне подозрительным человеком,
поэтому сначала считал Вольфа Мессинга засланным шпионом.
Согласно мемуарам, для того чтобы проверить его способности,
товарищ Сталин приказал экстрасенсу пойти в Центральный банк и
принести ему оттуда сто тысяч рублей наличными. И с этой задачей
экстрасенс справился с поразительной легкостью. Придя в банк, он
просто вырвал из блокнота один листик и на нем что-то написал.
Загипнотизированная сотрудница банка прочла его и выдала деньги.
Однако схема получения денег в банке была совсем не той, которую
описывает Мессинг. Чек сначала предъявляли бухгалтеру, потом
бумага проходила внутреннюю проверку в нескольких кабинетах, и
лишь на последнем этапе листок попадал к кассиру. Один человек не
мог выдать такую большую сумму.
Позже Сталин будто бы решил еще раз проверить способности этого
человека. Он предложил Вольфу Мессингу пройти путь от входа
в Кремль и до его кабинета, но при этом не имея ни одного
официального документа на разрешение. Экстрасенс согласился, что и
сделал в течение нескольких часов. Оказалось, что он воздействовал на
зрительное восприятие всех стражников, уговаривая каждого, что он
Берия, человек, которому не нужен документ на допуск к любой точке
Кремля. Однако нет никаких документальных подтверждений встреч
Сталина и Мессинга.
Согласно мемуарам Вольф Мессинг без страха и риска
в Варшавском театре в 1937 году перед офицерами вермахта объявил о

том, что Гитлер и его арийское государство падет, если тот нападет на
СССР. Из-за этого заявления была назначена награда за голову
экстрасенса в 200 тысяч рейхсмарок. Мессинга занесли в список
личных врагов Гитлера.
Но этот миф опровергается множеством фактов. Мессинг не мог
выступать перед офицерами вермахта в оккупированной Польше. Вопервых, он не пользовался выдающейся славой в этой стране, и вряд
ли его пригласили бы выступать с номерами. Это подтверждают
источники времен фашистской оккупации Польши, в которых нет ни
одного слова об артисте Мессинге. Во-вторых, он обладал ярко
выраженной еврейской внешностью, и сомнительно, что его могли бы
позвать выступать перед офицерами вермахта. В-третьих, не
существует каких-либо приказов об объявлении Мессинга в розыск
или о вознаграждении за информацию о нем. Личным врагом Гитлер
его не объявлял, поскольку понятия не имел о его существовании, а
кроме того, у Гитлера никогда не было никакого списка личных врагов,
это послевоенная выдумка журналистов.
Устойчива легенда о том, что во время войны Мессинг дал деньги на
строительство двух самолетов-истребителей. Звучит сомнительно, но,
на удивление, скорее всего, это правда.
В 1942 году артиста вызвал к себе партийный чиновник из
Госконцерта и спросил, какую сумму тот готов пожертвовать на нужды
фронта. «Тридцать тысяч», – ответил Вольф Григорьевич. «Вольф
Григорьевич, – усмехнулся чиновник, – да у нас колхозники танки и
самолеты фронту дарят, а вы с вашими доходами…» В итоге Мессинг
подписался на пятьдесят тысяч рублей и распрощался. На следующий
день его арестовали по обвинению в шпионаже в пользу немцев.
Сотрудники НКВД несколько дней обрабатывали артиста, обещая
снять с него обвинение, если он… даст миллион рублей на самолет.
На его деньги были построены два истребителя. Один из них был
подарен Герою Советского Союза летчику Константину Ковалеву. А
второй достался истребительному авиаполку «Варшава», на фюзеляже
было написано: «От польского патриота проф. Вольф-Мессинга
польскому летчику».
Именно за перевод крупной суммы в Фонд обороны Сталин и
прислал Мессингу телеграмму с благодарностью. Но это была
стандартная практика: многие советские артисты перечисляли в фонд

крупные суммы – и Сталин присылал им телеграммы с
благодарностью.
Его биография полна небылиц и выдумок потому, что реальная
жизнь Мессинга была скучна и неинтересна.
Вольф Григорьевич Мессинг родился в небогатой еврейской семье в
небольшом польском городке на территории Российской империи
в 1899 году. Пророческие способности мальчишка начал проявлять
очень рано. Соседи его боялись и называли дьяволенком. Многие
считали дар Вольфа не чудом, а проклятием. В 14-летнем возрасте
Мессинг покинул свой дом и долгие годы зарабатывал ремеслом
бродячего артиста, поначалу выполняя скорее функции разнорабочего
– чинил костюмы, обувь и реквизиты, помогал ухаживать за
животными. Позднее получил свой собственный номер.
Мессинг в гриме изображал японца, лежавшего в стеклянном ящике
и способного не питаться месяцами. Днем при стечении публики
Мессинг действительно ничего не ел, но ночью, когда никто не видел,
шел за едой. Позднее Мессинг встретился с бродячим артистомтелепатом, который предложил ему стать его ассистентом. Именно от
него он научился азам профессии, которая приносила ему доход всю
последующую жизнь. Популярности в довоенной Польше Мессинг так
и не добился.
Среди гипнотизеров и магов существовала огромная конкуренция,
и Мессингу так и не удалось выбиться в первые ряды. Он колесил по
стране, выступая перед деревенской публикой и с трудом сводил концы
с концами. Все изменила война. Вскоре после вторжения немцев
в Польшу Мессинг с тысячами других еврейских беженцев перебрался
в Советский Союз. Это послужило началом блестящей карьеры.
Оказалось, что в СССР у Мессинга крайне востребованная
профессия. Он все время был на гастролях и сразу начал хорошо
зарабатывать. Во время войны он выступал перед фронтовыми частями
в агитбригадах, а также в госпиталях перед ранеными.
Благодаря своеобразной харизме и некоторой экзотичности он
затмил всех остальных конкурентов и стал артистом № 1 в своем
жанре. Несмотря на огромный опыт, артист страшно боялся сцены. От
волнения за сутки до концерта он почти переставал есть, был крайне
напряжен и сосредоточен. На сцене он был сплошным комком нервов,

исходившее от него напряжение чувствовали даже зрители, принимая
его за магнетизм.
«Чтение мыслей» Мессинга основывалось на чтении языка тела.
Артист десятилетиями работал с одними и теми же номерами, которые
довел до совершенства. Огромный опыт выступлений, знание людской
психологии и умение читать язык тела помогали ему поражать
неискушенную публику.
При этом Мессинг не утверждал, что обладает сверхъестественными
способностями. Он категорически отказывался от любых научных
экспериментов, утверждая, что он просто артист, а не волшебник.
У Мессинга была позиция: если наука не верит в его
сверхспособности, это ее дело. Он ничего ученым доказывать не будет,
экспериментов над собой не допустит! Кадры в фильмах, как ему на
голову надевают шлем, опутывают датчиками, – фантазия
сценаристов.
В своей жизни Вольф Григорьевич пережил настоящую любовь, и
это заслуживает отдельного внимания. Со своей будущей женой Аидой
Михайловной Раппопорт они познакомились в 1944 году в одном из
клубов Новосибирска после представления. Она предложила себя в
качестве ассистентки. Мессинг с первого взгляда почувствовал, что
они составляют единое целое, и согласился взять ее на работу. Вольфу
Григорьевичу было тогда 45 лет, Аиде Михайловне чуть поменьше.
Это была некрасивая полноватая женщина, но в конце концов она
стала для Мессинга любимой женой и другом. Аида Михайловна взяла
в свои руки не только быт, но и все дела мужа: назначала встречи,
составляла графики гастролей, договаривалась, соглашалась или
отказывалась от предложений. Она не только выступала с ним на
сцене, но и руководила концертом, передавая записки из зала. Вольф
Мессинг боготворил свою жену. В его жизни ни до Аиды, ни после не
было ни одного серьезного увлечения. Он просто-напросто не
подпускал близко к себе женщин, да и те сами его боялись, ведь он мог
прочесть их мысли.
Возле Аиды он отогревался душой и называл ее волшебницей, часто
спрашивая у нее, где ее волшебная палочка. А она, кладя руку себе на
грудь, отвечала: «Здесь!»
Специалисты утверждали, что его жена была медиумом, то есть
проводником между ясновидящим и присутствующими в зале. Очень

часто во время выступлений она мысленно передавала мужу просьбы
и приказы, которые люди из зала писали в записках. Мессинг всегда
безошибочно выполнял их, и не было ни единого случая, чтобы он
неверно понял мысли своей жены.
Спустя 15 лет их счастье внезапно оборвалось. Аида тяжело
заболела – онкология. На операцию женщина не соглашалась, и время
было упущено. И уже не особо помогали курсы лучевой и
химиотерапии. Но саму Аиду неизлечимая болезнь, казалось, не
сломила, она упорно ездила с мужем на гастроли, ассистировала, не
пропуская ни единого выступления. Как бы ни было трудно,
ослабевшая женщина выстаивала на ногах двухчасовое представление,
не подавая виду публике. После представления Вольф Григорьевич
подхватывал ее на руки и сам относил в гримерку.
Вскоре Аида Михайловна и вовсе слегла. Мессинг днями
просиживал у постели больной жены. Врачи, желая его приободрить,
начали говорить о том, что даже у таких тяжелых больных бывают
случаи улучшения, а иногда и полного выздоровления. Он однажды не
выдержал: «Это все вы можете говорить кому угодно, но только не
мне. Я ведь точно знаю, что Аида умрет 2 августа 1960 года в семь
часов вечера». И она умерла точно в тот день и час, который
предсказал ее муж. Накануне Аида Михайловна просила его
исполнить ее последнюю волю: «Не пиши на памятнике дату моего
рождения. Не люблю, когда ходят по кладбищу и высчитывают, кто
сколько лет прожил». И он сделал все, как она просила.
После кончины Аиды Вольф Григорьевич очень долго не мог прийти
в себя. Он изо дня в день неподвижно сидел, бесцельно глядя в одну
точку. Лишь через год Мессинг смог выйти на сцену к зрителю.
Вольф Мессинг и день своей собственной смерти знал наперед, и
когда он его озвучил, одни ему поверили, а другие – нет. Однако все
свершилось в точности так, как он и предсказал. Ложась в больницу на
операцию, он попрощался со всеми, зная, что оттуда ему уже не
вернуться. И как бы врачи ни заверяли его, что это совершенно
рядовое оперативное вмешательство, он знал – это конец, которого он
не боялся, ведь он пережил свою Аиду на 14 лет и остался в
одиночестве.
Современники рассказывали о нем: «Он жил в своем мире. Человек
конкретный, заземленный и начисто лишенный фантазии. По его

собственному выражению, «больной на точность»[89]. Если обещал
быть в семь часов, то по звонку в дверь можно было ставить часы. Все
эти человеческие качества заставляют относиться к его рассказам с
полным доверием, как бы удивительно они ни выглядели. Вольф
Григорьевич любил называть себя артистом. В его облике
действительно было много артистического. «Еще до знакомства
с Мессингом я побывал на его концерте и был потрясен! Морщины на
его лице собрались в глубокие складки, на лбу выступила испарина,
руки заметно дрожали. Казалось, артист выполняет тяжелую, не очень
любимую работу, и зрителям становилось неудобно перед пожилым
человеком, вынужденным так напрягаться»[90], – это слова Рэма
Щербакова, советского и российского журналиста и друга Вольфа
Мессинга. А Жена Михаила Хвастунова, того самого литобработчика
мемуаров Мессинга, Галина Терехова рассказывала: «Фильмы о нем не
имеют ничего общего с реальным Вольфом Григорьевичем – большим
добрым ребенком, жившим в своем мире ощущений, предвидений.
Охотно предсказывал будущее. Но не говорил ничего плохого: когда
человек заболеет, потеряет близких, сам умрет. Хотя и видел
трагичное, по его словам. Это было его кредо: только положительная
информация»[91].
Книга его мемуаров называлась «Вольф Мессинг. О САМОМ
СЕБЕ». Заканчивалась она так:
«Сегодня я был просто Вольфом Григорьевичем. А завтра у меня
снова выступление. Надо будет с утра собирать силы,
сосредотачиваться. Надо снова становиться Вольфом Мессингом!
Поверьте, им нелегко быть»[92].

Фаина Раневская
Факты, которые от нас скрывала
королева второго плана

Жизнь Фаины Раневской окутана множеством тайн, загадок и
вымыслов. Гениальная актриса, яркая личность на экране и
сцене, она была очень несчастна и одинока в своей повседневной
жизни. «Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот
самый талант, сделавший меня несчастной…»[93], – говорила
Фаина Раневская. Ее не раз просили написать мемуары, она
соглашалась, но потом все уничтожала. Она была невысокого
мнения о себе и своих ролях, а о своих работах в кино, сделавших
ее бессмертной, говорила: «Деньги съедены, а позор остался».
Однако и по сей день, спустя почти сорок лет после ее смерти,
старшее поколение цитирует ее фразы из кино, а молодежь
восхищается остроумными цитатами из интервью и бесед.
Настоящее имя Фаины Раневской – Фаня Фельдман. Она родилась
15 (27) августа 1896 года в Таганроге, в богатой еврейской семье. Ее
отец Гирш Фельдман был владельцем фабрики сухих и масляных
красок, нескольких домов, магазина строительных материалов и

парохода «Святой Николай». У Фаины были два брата и старшая
сестра красавица Белла. Однако, несмотря на достаток семьи, детство
Фани Фельдман нельзя назвать счастливым: «Мне вспоминается
горькая моя обида на всех окружавших меня в моем одиноком
детстве»[94], – говорила она. Одиночество Фани было не физическим, а
психологическим – ее тонкая чувствительная натура не находила
близких по духу людей среди тех, кто окружал девочку. В детстве она
заикалась, и поэтому маленькая Фаня достаточно хлебнула насмешек
от одноклассниц. Учителя в гимназии также не отличались терпением
и деликатностью. Девочка нигде не чувствовала себя защищенной и
счастливой. К тому же Фаня считала себя очень некрасивой в отличие
от старшей сестры. В гимназии девочка проучилась недолго – вскоре
ее исключили за плохую успеваемость, и родители перевели ее на
домашнее воспитание. Дом, в котором когда-то жили Фельдманы,
сохранился, а в 2008 году возле него был установлен памятник Фаине
Раневской в роли Ляли из фильма «Подкидыш». Впрочем, сама она
покинула отчий дом еще до революции и потом больше ни разу туда не
приезжала.
Как и её мать, Фаина еще с раннего детства умела искренне со всей
силой влюбляться, при этом ей было неважно – существовал этот
человек на самом деле, или это литературный персонаж. Великая
актриса помнила, как ее мать горько рыдала над статьей в газете о
смерти Чехова. Испуганная девочка плакала вместе с ней, а потом
взяла его книгу и прочитала ее. Раневская писала, что, когда последние
строки были дочитаны, «на этом кончилось мое детство. Я поняла все
об одиночестве человека». Когда умер Лев Толстой ее мать и вовсе
слегла от горя. Эта способность любить с полной самоотдачей – и
близких и далеких в полной мере перешла и к самой Фаине Раневской.
Девочка с детства мечтала о карьере актрисы. Первый раз
устроиться в театр она попыталась в 1913 году. Взяв у родителей
немного денег, она приехала в столицу и стала обходить все театры.
Вот только из мечтающих стать актрисами девушек там выстраивались
очереди, а ни образования, ни опыта у неё тогда еще не было, вдобавок
от волнения она начала заикаться. В одном из театров ей сказали
прямо: милочка, Вы – профнепригодны…
Будущей Фаине Раневской пришлось вернуться в Таганрог и
поступить на курсы актерского мастерства, где ее научили правильно

говорить и двигаться на сцене. Она принимала участие в
любительских спектаклях и была там весьма успешна, но целью ее
была профессиональная сцена.
В 1915 году Фаня Фельдман вновь предпринимает попытку
покорить Москву. Столица вновь встретила ее неласково, но на этот
раз девушке помог его величество случай. Фанни участвовала в
цирковой массовке, но работа эта была нерегулярной и
малооплачиваемой. И вот когда работы не было, а платить за жилье и
уроки актерского мастерства стало нечем, Фанни впала в отчаяние.
Вот здесь то и произошла судьбоносная для нее встреча. Крупнейшая
звезда советского балета Екатерина Гельцер почему-то обратила
внимание на очередную юную наивную провинциалку, рыдающую у
Большого театра. Немного успокоив девушку, балерина сказала ей:
«Фанни, вы меня психологически интересуете», – и пригласила к себе
домой. С этого доброго поступка началась большая дружба. Фаина
Раневская называла это время «мои университеты» и добавляла, что
именно Гельцер показала ей Москву тех лет и ввела в театральные
круги.
Чем начинающая актриса так покорила звезду балета – не известно,
но та любила говорить: «…Какая вы фэномэнально молодая, как вам
фэномэнально везет!» У них на самом деле было много общего: обе
были эксцентричны и славились своим острым язычком. Старшая
подруга устроила Фанни в Летний театр. Там молодая актриса прошла
великолепную школу мастерства у лучших актеров того времени.
Казалось, все складывалось как нельзя удачнее и тут в России грянула
революция…
Когда власть захватили большевики вся семья Фанни эмигрировала
и только она одна категорически отказалась бежать из России: «Я
точно знала, что не могу без России, без русского театра». В
тяжелейшее время Гражданской войны Раневская осталась совершенно
без средств к существованию в Ростове-на-Дону. И тут ей снова
повезло: в её жизни появилась потрясающая актриса Павла Вульф.
Хотя многие, кто знал актрису лично, звали ее Фуфа. Как рассказал
названый внук Фаины Георгиевны Алексей Щеглов: «В 1942 году она
курила в постели, и загорелся матрас, было много дыма, и он, будучи
маленьким мальчиком, сказал фу-фу, и вот с тех пор она стала
Фуфой»[95].

Раневская о себе и революции писала так: «Не подумайте, что я
тогда исповедовала революционные убеждения. Боже упаси. Просто я
была из тех восторженных девиц, которые на вечерах с
побледневшими лицами декламировали горьковского «Буревестника»,
и любила повторять слова нашего земляка Чехова, что наступит время,
когда придет иная жизнь, красивая, и люди в ней тоже будут
красивыми. И тогда мы думали, что эта красивая жизнь наступит уже
завтра»[96]. Увы, довольно скоро она поняла, что новый мир такой же
мещанский, как и прежний…
В 20-ые годы она подружилась с Самуилом Маршаком. Тот впервые
услышал ее имя от своего друга Виктора Кина, по его роману ставили
пьесу, в которой и играла Фаина Раневская. Общие друзья вспоминали,
что Маршак очень хотел посмотреть этот спектакль, а еще больше
актрису Раневскую, о которой уже был наслышан. Но тогда по разным
причинам они так и не встретились. Зато, когда встреча все же
произошла, – это была дружба навсегда, только так и умела дружить
Фаина Георгиевна. Провожая его в последний путь, она читала те его
строки, которые были так близки именно ей:
И поступь, и голос у времени тише
Всех шорохов, всех голосов.
Шуршат и работают тайно, как мыши,
Колесики наших часов…[97]
До переезда в столицу Раневская 10 лет служила в провинциальных
театрах, количество сыгранных ею образов перевалило за 200, но эти
роли она называла братской могилой. Летом 1931 года она вернулась
в Москву, где проработала на сцене московских театров 38 лет, а
будучи народной артисткой СССР, сыграла только 16 ролей.
В 1938 году она поссорилась с руководством театра, и заслуженная
артистка Фаина Раневская осталась без работы и без жилья. Говорила
про себя: «Я жила со многими театрами, но так и не получила
удовольствия»[98]. Она впала в депрессию, избегала людей, не хотела
ни с кем говорить. Жила на деньги, выручаемые с продажи своих
вещей. Но однажды она решила, что если одна дверь для нее закрыта,

надо стучаться в другую. И на несколько лет ушла в кино, где ее
талант оказался востребован и принес ей уже всесоюзную славу. Про
свои работы в кино она говорила: «Деньги съедены, а позор остался».
В кино она снималась только из-за денег, главным для нее были всегда
театр и зрители, которые ей давали энергию. Но наверное, даже если
бы Раневская заранее знала, что профессия разлучит ее с родителями,
не даст ей желанных ролей и не позволит создать ей семью, она
навсегда выбрала бы искусство.
В августе 1938 года умер Константин Сергеевич Станиславский. Для
Фаины Георгиевны это было страшное потрясение. Станиславского
она обожала, называла его «божественным» и считала, что
Станиславский для театра – это то же, что Пушкин для поэзии. А это
высший комплимент из ее уст. «Буду умирать, – говорила она, – и
в каждом глазу у меня будет Станиславский – Крутицкий в спектакле
«На всякого мудреца довольно простоты»[99]. Так вышло, что они даже
ни разу не встречались. Только однажды в Леонтьевском переулке
Раневская увидела пролетку, в которой он проезжал. «От радости, что
вижу его седую голову, стала плакать и закричала: «Мальчик мой
дорогой!» Он стал смеяться, поднялся и помахал мне шляпой, а я
бежала рядом и кричала: «Мальчик мой дорогой!..»[100] Эту встречу
Раневская вспоминала всю жизнь. И вот в 1938 году, когда она лечила
в Железноводске больную печень, она купила утром газету и увидела в
ней извещение о смерти Станиславского. По ее собственному
признанию, она не просто плакала – а лаяла от слез. А спустя много
лет написала: «Я счастлива, что жила в «эпоху Станиславского»,
ушедшую вместе с ним…»[101]
Однажды на репетиции ее увидел режиссер Михаил Ромм,
планировавший тогда снять фильм по новелле Ги де Мопассана
«Пышка», и пригласил в свою кинокартину на роль госпожи Луазо.
Фаина Георгиевна хоть и была изначально актрисой театральной очень
быстро поняла специфику кино. У нее был талант раскрывать характер
героя через голос и интонации, но дебютировала она в немом фильме,
и тут ей пришлось сконцентрироваться на мимике и даже французской
артикуляции своей героини. По словам критиков, в результате она
выглядела в кадре органичнее всех. Когда в СССР приехал знаменитый
французский писатель и драматург Ромен Роллан, желая удивить гостя
тем, как в Советском Союзе экранизируют французскую классику,

Горький показал ему ту самую «Пышку» с Раневской. Тот был в диком
восторге, актриса так экспрессивно произнесла в одном эпизоде
французское слово «проститутка», что ей удалось даже озвучить немой
фильм! Благодаря восторженным отзывам Роллана французы купили
фильм у СССР, и «Пышка» с огромным успехом прошла в кинотеатрах
Франции.
Роллан так расхвалил «Пышку» во Франции, что ее закупили для
проката, и она прошла во французских кинотеатрах с большим
успехом.
Еще одним очень важным человеком для Раневской была Анна
Ахматова. О поэтессе она очень много писала и с удовольствием
говорила. История их знакомства – это опять история о
непосредственности и яркости натуры самой Фаины Георгиевны. Она
тогда была еще Фаней Фельдман, жила в Таганроге, но прочитав стихи
Ахматовой влюбилась в них раз и навсегда, тут же решила с ней
познакомится и поехала в Петербург! Когда на пороге уже знаменитой
поэтессы появилась очередная провинциальная поклонница, та не
удивилась: «Открыла мне сама Анна Андреевна, – Я, кажется, сказала:
«Вы – мой поэт», – извинилась за нахальство. Она пригласила меня в
комнаты. Дарила меня дружбой до конца своих дней».
Сама Раневская никогда не писала стихи, «поэтов не может быть
много» – считала она. Почему поэтесса выделила Фани из своих
многочисленных почитательниц сегодня сказать уже сложно, в
настоящую дружбу давнее знакомство перетекло уже гораздо больше.
Они много времени проводили вместе, много гуляли. Раневская в
дневниках вспоминала, что Ахматова рассказывала ей такие вещи,
которые о ней не знал больше никто: «Проклинаю себя за то, что не
записывала за ней все, что от нее слышала, что узнала!» Общаться им
мешало то, что Раневскую узнавали на улицах: за ней бежали,
выкрикивая ее знаменитое «Муля, не нервируй меня!». Сама актриса
этого не выносила и всю ненависть направила на ту злополучную
роль: «Я сказала об этом Анне Андреевне. «Сжала руки под темной
вуалью» – это тоже мои Мули», – ответила она. Я закричала: «Не
кощунствуйте!»
Знаменитая поэтесса даже отдала на хранение подруге свои бумаги:
«Я была менее «культурной», чем молодежь сейчас, и не догадалась
заглянуть в нее, – сокрушалась после Раневская. – Потом, когда у

Ахматовой второй раз арестовали сына, она сожгла эту папку. Это
были, как теперь принято называть, «сожженные стихи». Видимо, надо
было заглянуть и переписать все, но я была, по теперешним понятиям,
«необразованной».
Один из немногих мужчин, роман с которым приписывали Фаине
Раневской – маршал Федор Иванович Толбухин. Они познакомились в
Тбилиси после окончания войны, где тот был командующим
Закавказским военным округом. Он служил еще в царской армии, но
карьеру военного сделал уже в советской. Закончил войну он был
главнокомандующим Южной группой войск на территории Румынии и
Болгарии. Затем по каким-то причинам впал в немилость и получил
назначение в Тбилиси. Встретившись, они сразу почувствовали
родство душ. Раневская говорила о нем: «Я никогда не влюблялась в
военных, но Федор Иванович был офицер той, старой закалки…»
Раневская пробыла в Тбилиси не долго, но их отношения
продолжались и после ее отъезда: они встречались и в Москве, и в
Тбилиси. Никто не знает до сих пор что же связывало этих двоих:
любовь или дружба.
Раневская была еще очень дружна с вдовой Михаила Булгакова,
Еленой. Ее искренне возмущало, что власти препятствуют изданию его
книг. Как только она вернулась в Москву из Ташкента, она сразу
обратилась к нескольким известным писателям и артистам с просьбой
помочь вдове Булгакова издать его произведения. И ей даже удалось
привлечь к этому делу Святослава Рихтера, Арама Хачатуряна, Галину
Уланову и Романа Кармена. А вот Ахматова в ходатайстве не
участвовала – после постановления 1946 года она сама попала
в «черный список» и уже никому не могла помочь.
Очень трогательно сложились отношения между Раневской
и Василием Ивановичем Качаловым. Она рассказывала: «Услышав его
голос, упала в обморок неудачно и расшиблась сильно. Прошло
несколько лет, я уже стала начинающей актрисой, работала в
провинции и по окончании сезона приехала в Москву. Видела днем и
в ночное время длинные очереди за билетами в Художественный театр.
Расхрабрилась и написала ему письмо. «Пишет Вам та, которая
в Столешниковом переулке однажды, услышав Ваш голос, упала в
обморок. Я уже актриса – начинающая. Приехала в Москву с
единственной целью – попасть в театр, когда вы будете играть. Другой

цели в жизни у меня теперь нет и не будет». Ответ пришел очень
скоро: «Дорогая Фаина, пожалуйста, обратитесь к администратору, у
которого на Ваше имя будет два билета. Ваш В. Качалов»[102]. С этого
вечера и до конца жизни этого изумительного артиста и
замечательного человека длилась их дружба, которой Фаина
Георгиевна очень гордилась.
В 1960 году из Парижа приехала старшая сестра Фаины. Когда
Раневская завела ее в свою малогабаритную двухкомнатную квартирку
на Котельнической набережной, сестра удивленно спросила:
«Фаиночка, почему ты живешь в мастерской, а не на вилле?»
Находчивая
Фаина
Георгиевна
объяснила:
«Моя
вилла
ремонтируется».
Этот анекдот из жизни приводит А. Каневский в рассказе «Сестра из
Парижа». Бедность в ее квартире была необычайная – стертый паркет,
наполовину ободранные обои, к которым булавками были
прикреплены фотографии великих людей того времени с автографами.
Сестры прожили вместе 3 года. Они с удовольствием общались,
вместе хохотали над смешными ситуациями, в которые постоянно
попадала Изабелла, не в силах привыкнуть к новому укладу жизни. Но
Изабелла тяжело заболела и умерла, оставив опять Фаину в
одиночестве, и та очень переживала, что мало уделяла сестре
внимания. За одно десятилетие она потеряла сестру, подругу Анну
Ахматову и учителя Павлу Вульф. Про себя говорила: «Я как старая
пальма на вокзале – никому не нужна, а выбросить жалко»[103]. Тогда
она и перестанет сниматься в кино. В ее жизни остался только театр.
Последние несколько лет одиночество Раневской скрашивал
Мальчик – бездомная дворняжка, которую ей когда-то принесли с
перебитой лапой. Назвала она ее Мальчиком, как когда-то в порыве
чувств Станиславского. Она не просто заботилась о нем, а можно
сказать – носилась с ним, сдувая пылинки. Каждый гость был обязан
погладить Мальчика, ему доставались лучшие куски от обеда, а
выгуливала его специально нанятая женщина. Была у Мальчика
и «обязанность»: дверь в квартиру Раневской никогда не запиралась, а
он лежал у входа и облаивал всех входящих, предупреждая хозяйку о
гостях. Ей он был предан абсолютно и обожал ее не меньше, чем она
его. Коллектив театра на юбилей подарил ей предмет роскоши – ковер,

и этот пес лежал на ковре, а Раневская говорила: «Когда Мальчик
лежит на ковре, я вспоминаю Горького на Капри».
Казалось бы, нет двух более не похожих актрис, чем Фаина
Раневская и Любовь Орлова. Тем не менее познакомившись на
сьемках, они подружились. Орловой часто доставалось от острой на
язык Раневской. О пении главной красавицы советского кино та
говорила: «Будто кто-то писает в медный таз». Но Орлова не
обижалась, звала ее «Любимый Фей». Она даже простила Раневской
немыслимое преступление – та однажды выдала всем подлинный
возраст Любови, сказав: «При смене паспортов Любочка себе скостила
целых десять лет, а я, дура, всего два года!». Из всего, что мы знаем о
Раневской, складывается образ яркой, чрезвычайно уверенной в себе и
сильной женщины, вот только мало кто знает, что настоящая Фаина
Раневская была невероятно скромной и необычайно застенчивой. Ее
образ в кино – это маска, с которой Фаина Георгиевна под конец жизни
срослась. Но на самом деле Фаина Георгиевна не могла за себя
постоять. Может быть, застенчивость ее была причиной любовных
неудач. Раневская не рассказывала о них, хотя и признавала, что
молодость ее была бурной. Ее крылатое выражение: «В молодости я
только и думала о любви, а сейчас я люблю только думать». Она так и
не вышла замуж, так и не родила ребенка. Своим внуком она считала
внука Павлы Вульф, своей учительницы, в доме которой прожила
многие годы. А названым сыном Раневская считала журналиста Глеба
Скороходова, которого представляла так: «Я его усыновила, а он меня
уматерил».
Она считала себя слишком некрасивой. Рассказывала: «Я
влюблялась, конечно, но меня всегда меняли на женщин с маленькими
носиками. Вроде уже роман, уже любовь, а потом – раз, появляется
соперница, и меня сразу отодвигают в сторону». Вспоминает Татьяна
Исаева, жена «приемного внука» Раневской: «На самом деле Фаина
Георгиевна умела выглядеть по-королевски. Когда я ее первый раз
увидела, меня поразило, во-первых, что она такая высокая, прямая, с
белыми, холеными, молодыми руками, а ей тогда уже стукнуло 75 лет!
Во-вторых, у нее была длинная аристократичная шея и очень красивые
густые волосы, они лежали изысканной высокой волной – ни у кого
другого я такой прически не видела. Облик Раневской был
царственным. И в-третьих, она хорошо одевалась». Кроме того, она

всегда хорошо пахла дорогими французскими духами. Раневская
говорила: «Стареть скучно, но это единственный способ жить долго».
Большинство романов Фаины Георгиевны так и оставались
платоническими. Настолько она боготворила тех, в кого была
влюблена, что считала себя недостойной парой своим избранникам.
Еще один парадокс в том, что в Англии ее включили в число десяти
самых величайших актрис всех времен и народов, президент США
Франклин Рузвельт говорил о ней как о самой выдающейся актрисе
XX века. Но в кино она сыграла только три главные роли.
Она как-то сказала: «Я очень хорошо знаю, что талантлива, а что я
создала? Пропищала – и только. Я бегала из театра в театр, искала и не
находила. И это все. Личная жизнь тоже не состоялась. В общем,
жизнь прошла и не поклонилась, как сердитая соседка». Ей заказали
написать мемуары, она начала писать и не закончила: «Не понимаю,
что это? Чувство стыдливости? Писать о себе. Неловко как-то. Точно я
моюсь в бане, пришла экскурсия и рассматривает со всех сторон, а
сложена я неважно. Три года писала книгу воспоминаний,
польстившись на аванс две тысячи рублей, с целью приобрести теплое
пальто… Было много такого страшного, чего нельзя забыть до
смертного часа и о чем писать не хочется. А если не сказать всего,
значит не сказать ничего. Потому и порвала книгу…». А вот как она
сама подвела своеобразный итог своей жизни: «…Я поняла, в чем мое
несчастье. Я не актриса, а скорее поэт, доморощенный философ,
«бытовая дура» – не лажу с бытом! Деньги мешают и когда их нет, и
когда они есть. У всех есть «приятельницы», у меня же нет и не может
быть. Вещи покупаю, чтобы их дарить. Одежду ношу старую, всегда
неудачную. Урод я… О себе говорить нет охоты. Живется трудно,
одиноко, до полного отчаяния… В моей трудной жизни одна радость –
заставить человека улыбнуться».

Леди Диана
Другая правда о ней

Леди Диана – одна из икон современного общества, миллионы
людей по всему миру рыдали, когда узнали об ее смерти, для
каждого из них она была больше, чем просто принцессой какой-то
далекой страны. Она сама как-то сказала: «Порой меня
спрашивают, стану ли я когда-нибудь королевой. Я не хочу быть
королевой Англии, я хочу быть королевой людских сердец»[104].
Это ей удалось. Она стала королевской особой нового типа. Она от
всей души занималась благотворительностью. У нее была
невероятная харизма, а также дар находить общий язык с любыми
людьми и слушать их так, что казалось, ты ей действительно
интересен. Возможно, потому что она и сама немало страдала, ее
тянуло к тем, кому было плохо… Титул «народной принцессы»
Диане «присвоил» премьер-министр Великобритании Тони Блэр.
Хотя он также первым назвал ее «искусной манипуляторшей»,
когда говорил о мастерстве, с которым Диана «вертела» СМИ,
чтобы появиться на экране или обложке журнала. Она прекрасно
понимала, что затмила по популярности всех других членов

королевской семьи вместе взятых. Но другая правда о «королеве
людских сердец» стала достоянием широкой публики только в
последние годы, после выхода нескольких книг о ней. Свою
правду об их треугольнике решилась рассказать и вторая супруга
принца Уэльского Камилла Паркер-Боулз. Так появилась книга
«Герцогиня. Нерассказанная история», автором которой стала
известный королевский биограф Пенни Джунор. Вышла в свет и
книга дворецкого Дианы и ее доверенного лица Пола Баррела
«Леди Диана: жизнь и любовь в золотой клетке». Нелицеприятные
факты о ней опубликовала и светская журналистка Тина Браун,
лично знакомая с принцессой Уэльской, в книге-расследовании
«Диана».
Начиналась история Чарльза и Дианы очень красиво и напоминала
романтическую сказку. Наследник английского престола принц Чарльз
и Диана Спенсер встретились, когда ей было 16 лет, а Чарльзу – около
30. При этом она – вовсе не Золушка. Диана – леди, аристократка из
очень знатной семьи. Среди ее предков – Уинстон Черчилль и семь
президентов США, включая Джорджа Вашингтона и Франклина
Рузвельта. Детство Диана провела, как и положено будущей
принцессе, в самом настоящем замке, на стенах которого висели
полотна Рубенса. Наивной Золушкой ее назвать язык не повернется, да
и с трудом верится, что она, как уверяла, не знала, чего ждать от жизни
во дворце. Ведь ее родная бабушка – близкая подруга королевыматери.
По словам биографов, когда Чарльз впервые увидел Диану, она
показалась ему «веселым и жизнерадостным тинейджером». А он ей,
напротив: «Боже! Какой грустный молодой человек!» Диана сильно
удивила своих друзей, когда заявила им: «Я собираюсь выйти замуж за
принца Уэльского!» На все расспросы она отвечала: «Чарльз –
единственный человек, которому нельзя будет со мной
развестись»[105]. Но она не догадывалась, что даже королевские
традиции не смогут сохранить их брак, когда в дело вмешаются
чувства.
Все дело в том, что принц на свою беду оказался… однолюбом!
В 23 года он влюбился раз и навсегда. Ее звали Камилла Шэнд, и она
тоже была девушкой непростой. Когда-то ее прабабушка Элис Кеппел
была любовницей Эдуарда VII. Когда она познакомилась с принцем, за

ней тянулся целый шлейф романов, и на тот момент у нее был хоть и
неверный, но жених – Эндрю Паркер-Боулз. Кстати, тот изменял
Камилле тоже не с кем попало, с сестрой принца Чарльза – принцессой
Анной!
Впрочем, родители принца невесту не одобрили и отправили
Чарльза подальше – в восьмимесячный круиз на королевском фрегате
«Минерва», чтоб выбросил Камиллу из головы. Если бы они знали,
какими последствиями для всех обернется это решение… Пока принца
не было, молодая и яркая Камилла выскочила замуж за красавца
Эндрю Паркер-Боулза. Замужество не сложилось, он продолжал
изменять Камилле, а тут и Чарльз вернулся из круиза, и их отношения
возобновились. Вот что об этом периоде пишет автор нашумевшей
книги «Диана. Ее истинная история» журналист Эндрю Мортон:
«Членов королевской семьи беспокоил призрак отрекшегося герцога
Виндзорского. К тому же королева-мать, и Елизавета, и ее супруг – все
они прекрасно понимали, что чем старше становится принц Уэльский,
тем сложнее ему будет найти подходящую партию, а именно –
девственницу, протестантку и аристократку, которой предстоит стать
его супругой»[106].
Выбор Елизаветы пал на юную Диану Спенсер. Как ни странно,
одобрила ее и Камилла, которая все время была рядом, невзирая даже
на прямой запрет самой королевы. Начитавшаяся в детстве романов,
юная Диана была готова на все, лишь бы выйти замуж за принца. Она
как-то обронила: «Если я буду достаточно удачливой, то стану
принцессой Уэльской…»[107] Придворные поговаривали, что дочь
графа Спенсера «готова была распластаться у ног Чарльза». На
протяжении 2 лет Диана постоянно старалась напомнить Чарльзу о
себе, попасться ему на глаза и сказать хоть пару слов. Бывший личный
секретарь королевы лорд Чартерне говорил: «Диана великолепно
играла принцем. Она старалась держаться в поле его зрения, всегда
излучая очарование и радость. Она была очень хитра от природы и
отлично понимала, что не каждый мужчина способен устоять, когда
девушка проявляет открытое обожание, остроумие и готовность
разразиться звонким смехом. Именно так она и поступала, чем очень
льстила Чарльзу. Принц был ею просто очарован»[108].
Девушка однажды сказала ему: «Это несправедливо, что вы
настолько одиноки! Должен быть кто-нибудь, кто смог бы о вас

позаботиться…» И стратегия подействовала. Однажды принц
признался, что потрясен чуткостью мисс Дианы Спенсер: «Просто
удивительно, насколько точно она почувствовала во мне томящее душу
одиночество и потребность быть кому-то небезразличным»[109]. До
свадьбы они виделись всего 13 раз. Спустя несколько дней после того
самого их судьбоносного разговора Чарльз сказал: «Я наконец
встретил девушку, на которой собираюсь жениться»[110]. Вот только у
жениха и невесты были абсолютно разные взгляды на брак. В одном из
интервью принц Уэльский сказал: «В основе брака лежит дружба. Вы
разделяете интересы и мысли друг друга, возникает чувство
привязанности. И по-настоящему счастлив тот, кому удается встретить
человека красивого как внешне, так и внутренне. Для меня брак – один
из самых ответственных поступков в этой жизни. Совместная жизнь –
это то, над чем нужно работать»[111]. Однако мудрый Чарльз,
увлеченный юной Дианой, с которой был фактически мало знаком,
забыл о том, что они слишком разные, что у них мало общих
интересов и что их практически ничего не объединяет.
Будущая «королева сердец» мечтала совсем о другом: «У меня было
столько грез в молодости. Я надеялась, что мой муж будет обо мне
заботиться, что он станет для меня вторым отцом, будет подбадривать
и поддерживать во всем. Но этого, увы, не произошло. Я сознавала,
какая роль мне будет отведена, но при этом не имела ни малейшего
представления о том, какая жизнь меня ожидает!»[112] Эти слова леди
Ди фактически подведут итог 10 лет их несчастливой совместной
жизни. Ну а самое главное, что сердце Чарльза было по-прежнему
занято.
Накануне свадьбы одна из фрейлин королевы застала принца
Чарльза возле окна Букингемского дворца, он глядел в окно на
последние приготовления к собственной свадьбе, а из его глаз текли
слезы по его любимой Камилле, с которой, как он тогда думал,
расстается навсегда. Конечно же, Диана знала об их романе, ведь
сообщения о нем были на первых полосах всех газет, но юность
наивна…
Свадьба Чарльза и Дианы была свадьбой века – самой дорогой в
истории Великобритании. Платье Дианы за 9000 фунтов стерлингов
вошло в историю как одно из самых знаменитых свадебных платьев:
шлейф был длиною около 8 метров. Около шестисот тысяч человек

еще с вечера заняли места на всем пути следования свадебного
кортежа. Свыше 750 миллионов человек наблюдали за торжествами по
телевизору. Потом Диана скажет: «Я знала, что Камилла обязательно
будет присутствовать в соборе. Мне казалось это очень забавным. Она
– зрелая женщина, и я – вчерашний воспитатель детского сада, которая
выходила замуж за наследника престола. Просто поразительно!»[113] А
спустя много лет она же признается, что этот день был самым худшим
в ее жизни: «Я, облаченная в наряд невесты, шла к алтарю в соборе
Святого Павла и чувствовала, что меня лишают моей собственной
личности и я оказываюсь во власти королевской машины»[114].
Впрочем, все это она скажет потом, а пока у молодой пары начался
медовый месяц. И уже здесь начались проблемы из-за того, что на
самом деле у них было слишком мало общего. Вот что написала
принцесса через 2 недели своей фрейлине: «Вечером второго дня
прибыли книги Ван Дер Поста[115], которые Чарльз не читал. Он читал
их вслух, и мы должны были обсуждать их и анализировать за ланчем
каждый день»[116]. Вторую часть медового месяца они провели на яхте
«Британия»: «Я выплакала все глаза на той прекрасной яхте. Оттуда
мы отправились в замок Балморал, но и там я продолжала думать
о Камилле. Она завладела моими мыслями. Я не доверяла Чарльзу,
была уверена, что каждую минуту, когда он не со мной, он звонит ей.
Чарльзу все время хотелось гулять – ему нравились долгие пешие
прогулки по окрестностям Балморала. Его понимание «наслаждения»
заставит вас смеяться – он считал, что нет ничего приятнее, чем сидеть
на вершине самого высокого холма в Балморале и читать мне Лоренса
Ван дер Поста или Карла Юнга. Но вы имейте в виду, что я не имела
ни малейшего понятия о психических силах или о чем-то подобном. И
я не думаю, что это могло мне помочь. Тем не менее мы ходили,
читали, я вышивала свой гобелен, и Чарльз блаженствовал и был
счастлив – настолько все это было прекрасно для него. Чарльз
восхищался мамой, трепетал перед отцом, а я всегда была для него
третьим человеком в комнате. Никогда не было такого: «Дорогая,
хочешь выпить?» Всегда было так: «Мамочка, Вы хотели бы выпить?
Бабушка, Вы хотели бы выпить? Диана, а ты?» Ладно, нет проблем. Но
меня нужно было сразу предупредить, что это нормально, потому что
я-то по глупости всегда думала, что жена стоит на первом месте. Мы
жили в Балморале с августа по октябрь, я худела на глазах. Люди

замечали эту ненормальную худобу, к октябрю ее уже невозможно
было скрыть, все гости обращались со мной как со стеклянной вазой.
Я была в депрессии. Однажды я пыталась порезать свои запястья
лезвиями для бритвы»[117].
Вся беда их брака заключалась в том, что между ними была
интеллектуальная пропасть… Чарльз был на 13 лет старше жены, к
тому же он – настоящий интеллектуал. А любимыми книгами леди Ди
были любовные романы Барбары Картленд. Сама писательница
скажет: «Диана читала только написанные мной книги. Что ни говори,
но это не лучший выбор».
Американка Мэри Робертсон, у которой Диана Спенсер работала
няней незадолго до помолвки, посоветовала ей читать хотя бы газеты,
чтобы уметь поддерживать разговор с Чарльзом. Но вместо того чтобы
тянуться за ним, после свадьбы Диана совершенно перестала
интересоваться тем, чем увлекался Чарльз. Ее не интересовали его
любимые книги, которые он поглощал (чтение вообще утомляло ее), не
интересовали точные науки, не волновали его хобби и его друзья.
Буквально заглядывавшая ему в рот до свадьбы, Диана стала его
постоянно критиковать, в том числе и смеялась над его набожностью.
Им просто не о чем было даже поговорить. При этом она его
ревновала, всеми правдами и неправдами пыталась привлечь к себе
максимум внимания супруга. Так, на третьем месяце беременности она
инсценировала падение с лестницы. И добилась своего: до смерти
напуганный Чарльз весь остаток беременности жены сдувал с нее
пылинки.
После родов у нее началась послеродовая депрессия, и принцесса
стала демонстративно наносить себе телесные повреждения, которые,
впрочем, не могли на самом деле навредить ее внешности. В интервью
BBC принцесса Уэльская заявила, что была «первой в Королевской
семье, кто когда-либо испытывал депрессию или, по крайней мере,
первой, кто позволил себе проявить ее открыто»[118]. Помимо
депрессии Диана страдала расстройством пищевого поведения. По ее
словам, ее так не устраивала ее фигура, что в самом начале брака у нее
началась булимия: принцесса переедала и бежала в уборную, чтобы
вызвать рвоту.
Сначала Чарльз и королева Елизавета расстраивались и принимали
все близко к сердцу, но постепенно отношения все больше и больше

охлаждались. По словам королевского биографа, еще в 1993-м бабушка
Дианы, Леди Рут Фермой, подруга и компаньонка королевы-матери,
попросила прощения у Елизаветы и Чарльза за то, что не
предупредила их о психологических расстройствах внучки с самого
начала. По словам леди Фермой, Диана уже в детстве отличалась
неуравновешенностью и была склонна к патологической лжи, однако
умела, когда надо, играть на публику. Хорошо знающая королевскую
семью бабушка перед свадьбой предупреждала Диану, что образ жизни
королевской семьи не для нее, что она не сможет вписаться в эту
семью. В ответ на это та просто вычеркнула бабушку из списка гостей
на свадьбе.
А предупреждать, оказывается, было о чем: няня Дианы Жанет
Томсон вспоминала: «С ней было нелегко. Другим детям скажешь, и
они выполняли беспрекословно. Но только не Диана. Если ее просили
что-нибудь сделать, это всегда превращалось в противостояние
характеров»[119].
А в 1989-м другой ее поступок вызвал скандал. Во время свадебной
церемонии брата Дианы Чарльза она, поспорив с мачехой, с силой
столкнула ее с лестницы, да так, что та пересчитала все ступени. Все
это было далеко от привычного ангельского образа…
Как бы то ни было, к 1985 году отношения супругов уже были
натянутыми: они разъехались, у Чарльза снова вспыхнул роман
с Камиллой, а Диана завела роман с Джеймсом Хьюитом –
инструктором по верховой езде, то есть с… конюхом – опять же в
традициях плохих любовных романов. Сегодня много восхищаются
тем, как Диана воспитывала своих сыновей, а тогда королевский двор
был в ужасе от этого. По словам королевского биографа Кеннета Роуза,
королева считала своих внуков совершенно неуправляемыми и часто
говорила об этом Чарльзу. Вот только тот боялся что-либо
предпринимать, потому что опасался реакции Дианы и не хотел с ней
лишний раз связываться. Уильяма, который сегодня олицетворяет все
мыслимые достоинства, в детстве мать называла «моя королевская
наглость» – по воспоминаниям придворных он был совершенно
несносен. Младший Гарри и вовсе рассказывает, что девизом матери
было: «Шали сколько хочешь, только не попадайся»[120]. Она не могла
или не хотела приучить сыновей к послушанию, другим тоже не
давала заставить их соблюдать придворный этикет. Она словно хотела

отомстить всем за свою несчастливую жизнь. Всем: мужу и его
любимой Камилле, королеве, няням детей, отношения с которыми
приводили порой к крупным скандалам. Так, перед одной из нянь
принцессу Уэльскую королева заставила извиниться, после того как та
пообещала обратиться в суд. Все осложнилось, когда мальчики стали
подростками. Одноклассники Уильяма по Итону тоже читали прессу,
которая была переполнена заголовками о любовниках леди Ди.
Мальчик был вынужден отстаивать в драках честь своей матери. Всего
биографы принцессы Уэльской приписывали ей пять официальных и
шесть-восемь неофициальных любовников, с которыми она
встречалась и до и после развода с мужем.
Леди Ди хоть и отрицала, что заигрывает с прессой, факты говорят
об обратном. В интервью BBC она сказала, что это ее друзья, хоть и с
ее разрешения, рассказали о всех тяготах ее жизни в королевской семье
автору известной книги «Диана. Ее подлинная история» Эндрю
Мортону. Однако уже после ее гибели выяснилось, что это она сама и
рассказала обо всем. Теперь уже можно сказать, что это она проложила
дорогу скандальному интервью принца Гарри и Меган Маркл Опре
Уинфри. Именно Диана первой из королевской семьи откровенно
говорила на телевидении о своих проблемах. И заявила, что в ее
изменах, булимии и нескольких попытках самоубийства виноват,
конечно же, Чарльз, изменявший ей с Камиллой.
Диана была убеждена, что с тех пор, как они с Чарльзом
разъехались, она стала «проблемой» для его окружения, а потом и
вовсе назвала их «врагами», которые задались целью усложнить ей
жизнь, очернить ее и дать козыри принцу Уэльскому в случае развода.
Однако под конец она поразила заявлением, что на самом деле вовсе не
хочет развода. Это была месть мужу и его семье. Спустя какое-то
время Диану вызвали к Елизавете II на прием, и вопрос о разводе был
решен. В 1996-м случилось неизбежное – Диана и Чарльз развелись.
После развода она получила огромное состояние – 17 миллионов
английских фунтов единовременно и еще 700 тысяч фунтов
ежегодного пособия на содержание прислуги и той части
Кенсингтонского дворца, в которой ей было позволено остаться как
матери наследников короны. Ее бабушка и мать осудили ее, а брат и
сестра, сохранившие близкие отношения с британской королевской
семьей, и вовсе перестали общаться. Диана отчаянно искала любовь.

Ее дворецкий Пол Баррел, который помогал ей организовывать
свидания, рассказал, что еще до развода она стала встречаться с
кардиохирургом пакистанского происхождения Хаснат Ханом. И, по
слухам, мятежная принцесса уже тогда была готова принять ислам
ради замужества. Но тогда до брака дело так и не дошло.
Пол Баррел в своей книге о принцессе Уэльской вспоминает, что
именно для того, чтобы прийти в себя после расставания с Хаснат
Ханом, принцесса согласилась на предложение друга ее отца
Мохаммеда аль-Файеда приехать с детьми на каникулы на его виллу
в Сан-Тропе. Там-то она и познакомилась с его сыном – Доди альФайедом. Ему было 42 года, он был наследником миллиардного
состояния, и за ним тянулся целый шлейф звездных любовниц – от
Джулии Робертс до Вайноны Райдер. Он не только прожигал жизнь, но
успел даже снять фильм «Алая буква» с Деми Мур в главной роли.
Подруга принцессы рассказала автору книги «Чарльз – человек,
который станет королем» Говарду Ходжсону, что это Диана сделала
первый шаг. Она подняла нечаянно оброненный им фрукт и кинула
в Доди. Они носились по яхте, как дети, а завершился эпизод
страстным поцелуем.
Сблизились Доди и Диана всего за пару месяцев до трагедии,
унесшей их жизни. Это не был долгий роман, но точно самый
популярный у журналистов, ведь Диана была самой знаменитой
женщиной того времени. Доди и Диана были на обложках всех
крупных изданий. Снимок их поцелуя продали за 2 миллиона
долларов, и эта сумма разожгла еще больший интерес к паре у
папарацци. Но им было не суждено написать свою историю
счастливого брака… В прессе до сих пор обсуждают причины той
самой страшной аварии.
После нее у Доди нашли купленное за несколько часов до гибели
кольцо с надписью «Скажи да»… Поклонники принцессы обвиняли в
гибели Дианы любовницу ее мужа Камиллу, да и саму королеву
Елизавету. От Чарльза требовали бросить Камиллу или отказаться от
титула наследника престола. Разорвать отношения с Камиллой
требовала и королева. Долгое время Чарльз и Камилла не появлялись
вместе на публике. А в апреле 2005 года без королевского размаха и
даже без самой королевы Елизаветы среди гостей принц Чарльз
женился на Камилле Паркер-Боулз. Вот что рассказал о своем

отношении к второй жене отца принц Гарри журналистке Анжеле
Левин: «Откровенно говоря, мы с Уильямом всегда были в хороших
отношениях с Камиллой. Она не похожа на злобную мачеху из сказок.
Так что не стоит жалеть меня или Уильяма, лучше проявите
сострадание к ней. Она потрясающая женщина, и она сделала моего
отца очень счастливым, а это самое главное для нас. Уильям и я очень
ее любим!»[121]
В 2018 году Камилла Паркер-Боулз решилась рассказать свою
правду об их треугольнике. Так в свет вышла книга Пенни Джунор
«Герцогиня. Нерассказанная история». Так вот, выяснилось, что Диана
ошибалась, думая, что муж ей изменяет. Чарльз и Камилла прекратили
отношения, когда он сделал предложение Леди Ди. Благородный
Чарльз, движимый чувством долга, раз нельзя жениться на любимой,
решил во чтобы то ни стало попробовать полюбить свою юную
невесту, одобренную королевой. К тому же он был уверен, что у них
много общего – девушка старательно давала ему это понять. Но после
свадьбы, как рассказывает Камилла, которая перестала быть
любовницей, но осталась другом Чарльза, Диана стала его ревновать
ко всем его друзьям. Принц перестал общаться с ними, а с самой
Камиллой отныне разговаривал только по телефону. Устав от
постоянных подозрений и шпионажа жены, он тайком звонил своему
другу Камилле и спрашивал – как ему быть со всем этим. Чтобы дать
им шанс, Камилла потихоньку свела даже телефонные разговоры на
нет. Они не общались долгие 5 лет, пока она не узнала от общих
друзей, что Чарльз находится на грани нервного срыва. Чарльз писал в
своем дневнике в то время: «Я часто чувствую себя так, словно
нахожусь в какой-то клетке, мечусь в ней и пытаюсь выйти на
свободу»[122].
Их общение возобновилось, но сначала это были дружеские
отношения, Чарльз искал у нее поддержки. Заново разгорелся роман
лишь после того, как Чарльз фактически разъехался с Дианой,
переехав в свое сельское поместье Хайгроув. Там он наслаждался
деревенской жизнью, принц страстно увлекается садоводством, как
и Камилла. А вот Диана все это ненавидела. Когда она узнала об их
отношениях, то была в бешенстве и завела интрижку с тем самым
конюхом. В ярости была и Елизавета. Все эти годы, зная только одну
сторону правды, все обвиняли именно Чарльза и Камиллу во всех

проблемах Дианы. Но теперь мы знаем, что Чарльз вовсе не был
плохим мужем и ни разу ей не изменил. Просто у них было слишком
мало общего. Принц и принцесса Уэльская оказались слишком
разными по возрасту, характеру, темпераменту, интеллекту, интересам,
просто несовместимыми людьми.
В последнее десятилетие образ светловолосого ангела, каким
раньше представляли леди Ди, несколько померк, а образ Чарльза
утратил демонические черты. В этой героине было щедро намешано
многое: искренность и любовь к манипуляциям, доброта и
откровенное зло, дикое упрямство и щедрость, желание любить и
неуверенность в себе. Но точно одно – личностью она была
незаурядной. Может, поэтому она и остается до сих пор настоящей
королевой людских сердец. Вот как описывает ее бывший президент
США Дональд Трамп, который неоднократно признавался в том, что
был в нее влюблен: «Она умела очаровывать людей. Она входила в
комнату и словно освещала ее. Настоящая принцесса, женщина
мечты»[123].

Примечания
1
Так Константин Багрянородный называет Новгород.
Вернуться

2
Иовлева Т., Зиолковская А. Рудычева И. 50 знаменитых любовниц. –
2009 г.
Вернуться

3
Гаврилов А. Евпатий Коловрат.
Вернуться

4
Гаврилов А. Евпатий Коловрат.
Вернуться

5
Гаврилов А. Евпатий Коловрат.
Вернуться

6
Там же.
Вернуться

7
Вагнер Г.К., Чугунов С.В. По Оке от Коломны до Мурома, 1980 г.
Вернуться

8
Постельный приказ – структура Московского царского двора,
которая ведала всем, что имело отношение к царской постели, и
подчинялась царскому постельничему.
Вернуться

9
Селфмейдмен (от англ. selfmademan) – человек, сделавший себя сам.
Вернуться

10
Дру́жка (дру́жко) – у славянских народов представитель жениха,
главный распорядитель на свадьбе, который следил за тем, чтобы
обычай соблюдался так, как его понимала община, сельская и
городская.
Вернуться

11
Ясак – натуральный налог с народов Сибири, выплачиваемый в
основном пушниной.
Вернуться

12

Летописная книга 1626 года.
Вернуться

13
Кобрин В. Смутное время – утраченные возможности.
Вернуться

14
Валлотон А. Александр I (пер. с фр. А.Г. Светлова).
Вернуться

15
Вечерний Кронштадт. Наводнение 7(19) ноября 1824 года.
Вернуться

16
В
источниках
встречается
разное
написание
фамилии:
«Долгорукова» и «Долгорукая». Однако правильным вариантом
является «Долгорукова», так как Екатерина была дочерью М.М.
Долгорукова (1816–1871).
Вернуться

17
Йен Воррес. Мемуары Великой княгини Ольги Александровны.
Вернуться

18

Вел. Кн. Гавриил Константинович. В Мраморном дворце.
Вернуться

19
Ден Ю.А. Подлинная царица.
Вернуться

20
Кшесинская М.Ф. Воспоминания (пер. М. Папилина).
Вернуться

21
Ден Ю.А. Подлинная царица.
Вернуться

22
Воррес Й. Мемуары Великой княгини Ольги Александровны.
Вернуться

23
Люмбаго – острая боль в пояснице.
Вернуться

24
Ден Ю.А. Подлинная царица.
Вернуться

25
Ден Ю.А. Подлинная царица.
Вернуться

26
Воррес Й. Мемуары Великой княгини Ольги Александровны.
Вернуться

27
Там же.
Вернуться

28
Распутина М. Распутин. Почему? Воспоминания дочери.
Вернуться

29
Буксгевден С. Жизнь и трагедия Александры
императрицы России. Воспоминания фрейлины.
Вернуться

30
Ден Ю.А. Подлинная царица.
Вернуться

31

Федоровны,

Кшесинская М.Ф. Воспоминания (пер. М. Папилина)
Вернуться

32
Кшесинская М.Ф. Воспоминания (пер. М. Папилина).
Вернуться

33
Там же.
Вернуться

34
Кшесинская М.Ф. Воспоминания (пер. М. Папилина).
Вернуться

35
Там же.
Вернуться

36
Кшесинская М.Ф. Воспоминания (пер. М. Папилина).
Вернуться

37
Там же.
Вернуться

38
Карсавина Т. Театральная улица.
Вернуться

39
Кшесинская М.Ф. Воспоминания (пер. М. Папилина).
Вернуться

40
Широкорад А.Б. Падение Порт-Артура.
Вернуться

41
Кшесинская М.Ф. Воспоминания (пер. М. Папилина).
Вернуться

42
Там же.
Вернуться

43
Там же.
Вернуться

44
Кшесинская М.Ф. Воспоминания (пер. М. Папилина).

Вернуться

45
Там же.
Вернуться

46
Там же.
Вернуться

47
Кшесинская М.Ф. Воспоминания (пер. М. Папилина).
Вернуться

48
Там же.
Вернуться

49
Кшесинская М.Ф. Воспоминания (пер. М. Папилина).
Вернуться

50
Там же.
Вернуться

51

Кшесинская М.Ф. Воспоминания (пер. М. Папилина).
Вернуться

52
Кшесинская М.Ф. Воспоминания (пер. М. Папилина).
Вернуться

53
Интервью Н. Макаровой газете «Культура» 15.10.2013.
Вернуться

54
Казарезов В.В. П.А. Столыпин: история и современность.
Вернуться

55
Иван Горемыкин – председатель Совета министров.
Вернуться

56
Письмо жене Ольге Столыпиной за 26 апреля 1906 года.
Вернуться

57
Бок М.П. П.А. Столыпин. Воспоминания о моем отце.
Вернуться

58
Дуэли. DiletantMedia Столыпинские реформы: эффективны или нет?
Эфир от 29.06.2016.
Вернуться

59
Фон Бок М. Петр Аркадьевич Столыпин. Воспоминания о моем
отце. 1884–1911
Вернуться

60
Гирс А.Ф. На службе императорской России (Воспоминания).
Вернуться

61
Лавренова А. Столыпин заказал собственную смерть?! – Статья в
журнале «Родина» от 1 июля 2019 г.
Вернуться

62
Джироламо Савонарола – средневековый религиозный и
политический деятель, который стал олицетворением фанатика-аскета
у власти.
Вернуться

63

Никитин Д.В. Выпуск Колчака // Морские записки. Нью-Йорк, 1944.
№ 3. С. 234–235.
Вернуться

64
Хандорин В.Г. Адмирал Колчак: правда и мифы.
Вернуться

65
Книпер А.В. «…Не ненавидеть, но любить»: Стихи. Воспоминания:
К 110-летию со дня рождения Анны Васильевны Книпер (1893–1975):
К 200-летию основания Кисловодска. – 2003 год.
Вернуться

66
Смолин Г. Александр Колчак: взгляд с другой стороны. – статья
газеты Babr24, февраль 2014.
Вернуться

67
Книпер А.В. «…Не ненавидеть, но любить»: Стихи. Воспоминания:
К 110-летию со дня рождения Анны Васильевны Книпер (1893–1975):
К 200-летию основания Кисловодска. – 2003 год.
Вернуться

68
Книпер А.В. «…Не ненавидеть, но любить»: Стихи. Воспоминания:
К 110-летию со дня рождения Анны Васильевны Книпер (1893–1975):
К 200-летию основания Кисловодска. – 2003 год

Вернуться

69
Там же
Вернуться

70
Кручинин А.С. Адмирал Колчак. Жизнь. Подвиг. Память. 2010 год.
Вернуться

71
Книпер А.В. «…Не ненавидеть, но любить»: Стихи. Воспоминания:
К 110-летию со дня рождения Анны Васильевны Книпер (1893–1975):
К 200-летию основания Кисловодска. – 2003 год.
Вернуться

72
Шмидт-Очаковский Е.П. Лейтенант Шмидт: («Красный адмирал»):
воспоминания сына, 1926 г.
Вернуться

73
Шмидт-Очаковский Е.П. Лейтенант Шмидт: («Красный адмирал»):
воспоминания сына, 1926 г.
Вернуться

74

Шмидт-Очаковский Е.П. Лейтенант Шмидт: («Красный адмирал»):
воспоминания сына, 1926 г.
Вернуться

75
Шмидт-Очаковский Е.П. Лейтенант Шмидт: («Красный адмирал»):
воспоминания сына, 1926 г.
Вернуться

76
Шмидт-Очаковский Е.П. Лейтенант Шмидт: («Красный адмирал»):
воспоминания сына, 1926 г.
Вернуться

77
Ризберг З.И. Лейтенант П.П. Шмидт. Письма, воспоминания,
документы, 1922 г.
Вернуться

78
Там же.
Вернуться

79
Анна Петровна – родная сестра лейтенанта Шмидта и тетя Евгения.
Вернуться

80

Зинаида Ризберг.
Вернуться

81
Шмидт-Очаковский Е.П. Лейтенант Шмидт: («Красный адмирал»):
воспоминания сына, 1926 г.
Вернуться

82
Шмидт-Очаковский Е.П. Лейтенант Шмидт: («Красный адмирал»):
воспоминания сына, 1926 г.
Вернуться

83
Там же.
Вернуться

84
Куприна К. Куприн – мой отец. 1978 г.
Вернуться

85
Вороков В. Эльмесхан – великая Мадам Франции.
Вернуться

86
Васильев А. Красота в изгнании. Королевы подиума.

Вернуться

87
Там же.
Вернуться

88
Черных Е. Как создавалась легенда по имени Мессинг. Газета
«Комсомольская правда», 18.11.2010 г.
Вернуться

89
Вольф Мессинг. «Я – телепат», литературная запись М. Васильева,
1990 г.
Вернуться

90
Там же.
Вернуться

91
Черных Е. Как создавалась легенда по имени Мессинг. Газета
«Комсомольская правда», 18.11.2010.
Вернуться

92

«Вольф Мессинг. О самом себе». Литературная запись М. Васильева.
1991 г.
Вернуться

93
Раневская Ф.Г. Философ с папиросой в зубах, 2019 г.
Вернуться

94
Орлова Е. Моя жизнь. Фаина Раневская, 2014 г.
Вернуться

95
Щеглов А. Записки «эрзац-внука», журнал «Огонек» №
13.10.1996.
Вернуться

96
Раневская Ф.Г. Дневники на клочках, 1999 г.
Вернуться

97
Маршак С.Я. И поступь, и голос у времени тише… 1996 г.
Вернуться

98
Раневская Ф.Г. Дневники на клочках, 1999 г.

41 от

Вернуться

99
Там же.
Вернуться

100
Там же.
Вернуться

101
Там же.
Вернуться

102
Щеглов А.В. Раневская. Фрагменты жизни, 1998 г.
Вернуться

103
Раневская Ф.Г. Старость – невежество Бога, 2013 г.
Вернуться

104
Интервью принцессы Дианы для программы ВВС «Панорама»,
1995 г.
Вернуться

105
Бенуа С. Леди Диана. Принцесса людских сердец, 2018 г.
Вернуться

106
Мортон Э. Диана. Ее истинная история (пер. О. Просвирина),
1997 г.
Вернуться

107
Там же.
Вернуться

108
Бенуа С. Диана и Чарльз. Одинокая принцесса любит принца…
2015 г.
Вернуться

109
Медведев Д.А. Диана. Обреченная принцесса, 2012 г.
Вернуться

110
Там же.
Вернуться

111

Бенуа С. Леди Диана. Принцесса людских сердец, 2018 г.
Вернуться

112
Там же.
Вернуться

113
Бенуа С. Леди Диана. Принцесса людских сердец, 2018 г.
Вернуться

114
Медведев Д.А. Диана. Обреченная принцесса, 2012 г.
Вернуться

115
Лоренс Ван-дер-Пост – философ, журналист, фермер, политический
деятель, друг К.Г. Юнга. Познакомил мир с бушменами Калахари. В
1964 году посетил Советский Союз и написал книгу «Путешествие в
глубь России».
Вернуться

116
Мортон Э. Диана. Ее истинная история (пер. О. Просвирина),
1997 г.
Вернуться

117

Мортон Э. Диана. Ее истинная история (пер. О. Просвирина),
1997 г.
Вернуться

118
Интервью принцессы Дианы для программы ВВС «Панорама»,
1995 г.
Вернуться

119
Медведев Д.А. Диана. Обреченная принцесса, 2012 г.
Вернуться

120
Д/ф телеканала ITV «Наша мама Диана: ее жизнь и наследие», эфир
23 июля 2017 года.
Вернуться

121
Levin А. Harry: Conversations with the Prince, 2018 г.
Вернуться

122
Кэтрин Майер Чарльз. Сердце короля, 2017 г.
Вернуться

123

Donald Trump: The Art of the Comeback, 1997 г.
Вернуться