УДК 94(100)
ББК 63.3(0)
А43
I
А43 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — ГЕ. Лебедевой /
Отв. ред. В. А. Якубский. — СПб.: Алетейя, 2005. — 264 с. — (Серия
«Византийская библиотека. Исследования»),
ISBN 5-89329-759-8
В сборнике, издаваемом в честь заведующего кафедрой истории Сред-
них веков Санкт-Петербургского университета, доктора исторических наук,
профессора Галины Евгеньевны Лебедевой представлены статьи ведущих
отечественных византинистов, антиковедов и медиевистов, а также специа-
листов по истории Западной Европы раннего Нового времени.
Для историков, философов и филологов.
УДК 94(100)
ББК 63.3(0)
На первом форзаце: Император Юстиниан I со свитой.
Мозаика. 532-547 гг Сан-Витале. Равенна.
На втором форзаце: Императрица Феодора со свитой.
Мозаика. 532-547 гг. Сан-Витале. Равенна.
© Коллектив авторов, 2005
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2005
© «Алетейя. Историческая книга», 2005
«С.-Петербургский университет —
колыбель русской византинистики...»
Предлагаемый вниманию читателей сборник статей посвящен 40-ле-
тию научно-педагогической деятельности и 15-летию заведования кафед-
рой истории Средних веков Санкт-Петербургского государственного уни-
верситета видного российского учёного-византиниста, доктора историче-
ских наук, профессора Галаны Евгеньевны Лебедевой.
Научно-педагогическая деятельность Г Е. Лебедевой неразрывно свя-
зана с историческим факультетом. Здесь она работала лаборантом, ассис-
тентом, доцентом, продолжает работать профессором и заведующей ка-
федрой.
Г Е. Лебедева внесла крупный вклад в развитие науки истории. Её
перу принадлежат свыше 90 трудов, получивших широкую известность в
нашей стране и за рубежом. В этих трудах исследуются важнейшие про-
блемы перехода от античности к Средневековью, динамики структуры ви-
зантийского общества, истории городов, истории Церкви и духовной куль-
туры Восточно-Римской империи. Образцово проведённый Г Е. Лебеде-
вой анализ Кодексов Феодосия и Юстиниана сообщил ей значение одного
из немногих в России специалистов в сложнейшей области римско-визан-
тийского права. Всегда интересовавшие Г Е. Лебедеву источниковедче-
ские и историографические штудии в последние годы принесли ей особые
профессиональные успехи. Возвращены из забвения многие имена и стра-
ницы истории отечественной исторической науки. Архивные находки и
тонкие наблюдения Г Е. Лебедевой восстанавливают связь времён в рус-
ской историографии, резюмируют её богатый методологический опыт,
актуализируют эвристический потенциал концепций старых мастеров
исторического цеха. Характерной чертой творческого метода Г Е. Лебе-
девой является сочетание приверженности к новаторству с обострённым
чувством исследовательской меры. В прежние времена это качество не
позволяло ей быть сторонницей догматического подхода к предмету иссле-
дования, а в новейшую пору надёжно удерживает от поветрий историо-
графической моды на прочном фундаменте историзма и объективного
анализа.
6 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Как заведующая кафедрой Г Е. Лебедева сумела создать в коллективе
историков-медиевистов атмосферу взаимного доброжелательства и науч-
ного поиска. Её лидерство на кафедре основано на мудрости и деликатно-
сти и никогда не требовало авторитарных подкреплений.
Г Е. Лебедева много и плодотворно работает со студентами и аспи-
рантами. Она — своеобразный и талантливый университетский лектор и
педагог. Под её научным руководством написаны десятки дипломных ра-
бот, подготовлен ряд кандидатских диссертаций. Г Е. Лебедева является
научным консультантом докторантов.
В зарубежных научных командировках Г Е. Лебедева неизменно до-
стойно представляла отечественную науку и Санкт-Петербургский уни-
верситет.
Многие годы Г Е. Лебедева является членом факультетского Учёного
совета, специализированных советов, редакционных коллегий.
За заслуги в области образования она награждена знаком «Почётный
работник профессионального образования Российской Федерации».
Замечательный учёный и преподаватель, внимательный и надёжный
товарищ Г. Е. Лебедева пользуется большим уважением на историческом
факультете и в университете в целом.
В кругу коллег и друзей Г Е. Лебедевой хорошо известно, что она —
противница любых материалов и мероприятий, фиксирующих внимание
на её личности. Но при подготовке данной книги и мы не могли ограни-
читься одной только краткой справкой, поэтому уговорили Галину Евге-
ньевну ответить на ряд вопросов, дать нам своего рода интервью, которое
и приводим ниже.
Савкин И. А.: Галина Евгеньевна, расскажите, пожалуйста о
себе, каким, в частности, был Ваш путь в науку?
Лебедева Г. Е.: Родилась я в Туле, в русской интеллигентной семье.
Дед мой преподавал математику в классической гимназии. Отец стал ин-
женером. В доме любили книги, у нас была поистине шикарная библиоте-
ка, погибшая во время войны. После окончания школы я поступила на
исторический факультет Ленинградского государственного университе-
та. Моими университетскими учителями были: Георгий Львович Курба-
тов, Софья Викторовна Полякова, Александр Иосифович Зайцев. Судьба
щедро одарила меня возможностью общения и со многими другими заме-
чательными учёными и педагогами: Валентиной Владимировной Шток-
мар, Марией Ефимовной Сергеенко, Матвеем Александровичем Гуков-
ским, Виктором Ивановичем Рутенбургом, Владимиром Васильевичем
Мавродиным, Михаилом Константиновичем Каргером. В аспирантские го-
ды мне посчастливилось пройти стажировку по истории римско-византий-
ского права в Германии, в университете имени А. и В. Гумбольдтов у про-
фессора Вольфганга Зейферта, которого также считаю своим учителем.
В аспирантуре со мной приключилась любопытная история. На моей
родной кафедре — истории Средних веков — не оказалось аспирантского
«С.-Петербургский университет — колыбель русской византинистики» 7
места, и мне предложили аспирантствовать на философском факультете,
изучать историю византийской философии. Но там не утвердили мою тему
и потребовали, чтобы я занималась «моральным кодексом строителя ком-
мунизма». Целый год длились мои мучения. Каждое заседание кафедры
истории философии начиналось с печальной констатации: «У нас есть ас-
пирантка, у которой всё ещё нет темы!» Наконец тогдашний заведующий
кафедрой истории Средних веков исторического факультета М. А. Гуков-
ский пошёл на приём к ректору и добился, чтобы меня, вместе с занима-
емым мною «аспирантским местом», перевели обратно на родной факуль-
тет и родную кафедру. (Потом М. А. Гуковский говорил, что он целый год
бился за Галю, как за Елену Троянскую).
В 1972 г. я защитила кандидатскую диссертацию, в 1980 г. вышла моя
первая монография, а в 1989 г. я стала доктором исторических наук и в
1990 г. — профессором.
Из приведённых дат видно, что я никуда не спешила. В полном соот-
ветствии с советской традицией «зрела» довольно долго. Впрочем, я не
обижаюсь на тех, кто так тщательно меня «взращивал». В этом есть и свои
плюсы. Доктор должен быть доктором. Не секрет, что существует катего-
рия кандидатов наук с многотомными трудами и, наоборот, докторов
наук — с брошюрами. Но сама я как учёный и руководитель всё же склон-
на смотреть не на возраст диссертанта, а на завершённость его труда и
концепции. Я поддерживаю талантливую молодёжь. Причём я полностью
солидарна с Д. С. Лихачёвым, сказавшим, что «Долг учёного — иметь пре-
емников. Ум учёного — давать творческую свободу своим преемникам.
Доброта учёного — не иметь секретов от своих преемников».
Как видите, в плане биографическом, в плане последовательности
фактов, набора условий и обстоятельств мой «путь в науку» вполне стан-
дартен. Но зато безусловно уникальной является сама наша наука, о ко-
торой и хочу говорить главным образом. Я имею в виду и историческую
науку в целом, и византинистику в частности. Наука история — одна
такая. У неё есть своя Муза, что уже по-особенному акцентирует роль
личности историка в реконструкции прошлого и свидетельствует об осо-
бенной свободе творческих сил над незыблемым рядом свершившихся
фактов. С другой стороны, ей по плечу интерпретация жизни человече-
ства без напряжения зрения перед далеким табло философской абстрак-
ции. Достаточно сказать, что изучение конкретной истории не обнаружи-
вает никакой неумолимости и автоматизма в появлении на свет Божий
тех или иных идей или способов действий. Вопреки «философам истории»
убитый под Тулоном Наполеон не имел бы замены, как не могли быть за-
менены никем Шекспир или Данте. И вместе с тем угадывается своеоб-
разная логика взаимозависимости в движении, например, от Средневековья
к Новому времени: прогресс, когда и если он осуществляется, подчиняется
объективным законам истории. Многообразие аспектов наблюдения и ана-
лиза, необыкновенная широта охвата самых различных социальных явле-
ний превращают историческую науку в одну из интереснейших и слож-
8 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
нейших. О её предмете лучше Фернана Броделя, пожалуй, не скажешь:
наука история — «это сумма всех возможных историй, всех подходов
и точек зрения — прошлых, настоящих и будущих*'.
Византинистика, в свою очередь, — одна из самых уникальных и за-
нимательных частей исторической науки. Она трактует историю удиви-
тельной цивилизации, сумевшей синтезировать наследие классической
античности с верой, идущей прямо от апостолов, — с восточным христи-
анством. Разгаданы ли сколько-нибудь полно тайна и значение этого ве-
личественного сотворчества? Мощный потенциал светской образованно-
сти, используя выражение Сергея Аверинцева, «транспонировал в ум-
ственную тональность» порывы ищущего духа и религиозного чувства и
сам проявлялся в парадигме высокой религиозности. Думаю, «византий-
ские исследования» будут актуальными всегда. А для нас, живущих в Рос-
сии, их важность возрастает в связи с тем, что византийская культура
была источником и прообразом культуры русского Средневековья и «ви-
зантийское наследие России» — один из наиболее существенных факто-
ров отечественной истории.
И. А.: Галина Евгеньевна, когда возникла именно российская
византинистика и что можно сказать о традициях нашего визан-
тиноведения?
Г. Е.: Благодарна Вам за этот вопрос. Последние годы я занимаюсь
историей русского византиноведения, и ныне мне данная тема по-особен-
ному близка. Начну с того, что Санкт-Петербург — колыбель русской
византинистика. Её основателем стал академик В. Г Васильевский, ра-
ботавший в стенах нашего университета. К деятельности этого замеча-
тельного учёного мы вправе возвести и начало традиции преподавания и
научного исследования истории Византии в нашей стране, и начало тра7
диции петербургской школы историков Средневековья.
Вообще говоря, в истории и настоящем любой науки, любого ис-
следовательского центра или кафедры традиция имеет первостепен-
ное значение. Прогресс научной деятельности немыслим вне объектив-
ной преемственной связи идей, методов и концепций. До сих пор у меня
на слуху слова одной исследовательницы — филолога, специалиста в об-
ласти истории современной литературы: «У нас не было учителей!» Как
бы не относиться к их непосредственным предшественникам, с нуля они в
любом случае не начинали. Их учителями объективно являлись те уче-
ные, кто, возможно, литературным процессом именно XX в. не занимал-
ся, но кто своими достижениями обеспечил необходимый исходный уро-
вень филологического исследования литературной современности.
Ещё великий Гёте считал, что творец может назвать собственным
лишь весьма незначительную часть творчества и бранил тех, кто похва-
1 Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность / /
Философия и методология истории. М., 1977. С. 128.
^С.-Петербургский университет — колыбель русской византинистики» 9
ляется, будто «всем решительно обязаны лишь собственному гению»1
А по Т. С. Элиоту, следовать традиции в творчестве — это не значит сле-
йо и робко цепляться за нее. Следовать традиции — это значит овладеть
всей историей, начиная с Гомера и кончая современностью, и определить
в этой истории своё место. Овладевать традицией — значит внутренне
Проникнуться не только прошлым, но и настоящим и в известном смысле
Синхронизировать их в своём сознании, чувствах. Чтобы опереться на
Традицию, надо много потрудиться1 2. Цитированные суждения в первую
очередь предполагали искусство, но они вполне применимы и к научному
•Творчеству. Со своей стороны крупнейшие ученые (Дж. Бернал) уверен-
но говорили о зарождении науки как «накоплении традиций знаний» и под-
черкивали, что и в дальнейшем роль традиций в самодвижении науки не
ослабевает. Более того, в современном науковедении в качестве «фунда-
ментального закона» развития науки общепризнан «закон преемственно-
сти»3. И как и в случае с овладением традицией в художественном творче-
стве, в научных исследованиях, чтобы опереться на традицию, надо
много потрудиться. Этапы этого труда в определенном и важном отно-
шении перекликаются и с периодами истории исторической науки в це-
лом, и с периодами истории русской византинистики в частности, и с пе-
риодами истории кафедры, которую я возглавила, получив в своё время
эстафету из рук своих учителей.
Именно в нашем университете сложились наиболее благоприятные
условия для выделения византинистики, превращения её в самостоятель-
ную область исторического исследования. В Санкт-Петербурге быстрое
развитие славяно-русских историко-филологических штудий, ориентали-
стики и кавказоведения в наибольшей мере стимулировало потребности в
специальном изучении истории Византии4.
Возникновение византиноведения, как уже говорилось выше, связано
с именем выдающегося медиевиста академика В. Г. Васильевского (1838-
1899). На протяжении почти 30 лет (1870-1899) его научная и педаго-
гическая деятельность была неразрывно связана с величественным прош-
лым Восточно-Римской империи. Труды отца-основателя русской ви-
зантинистики выдвинули её на одно из первых мест в мировой науке конца
XIX — начала XX в. Работы В. Г Васильевского в значительной мере вы-
растали из его спецкурсов и семинаров на историко-филологическом фа-
культете. Они стали школой научного исследования для нескольких по-
колений византинистов, медиевистов, русистов и славистов.
1 Эккерман И.-П. Разговоры с Гёте в последние годы его жизни. М., 1981. С. 637.
2 См.: Плахов В. Д. Традиции и общество: опыт философско-социологическо-
го исследования. М., 1982. С. 179.
3 См.: Там же. С. 182—187
4 Подробнее об истории петербургской (и российской в целом) византинис-
тики см.: Исакова Л. В., Курбатов Г Л., Лебедева Г Е. 100 лет византиноведе-
ния в ЛГУ / / Очерки по истории Ленинградского университета / Отв. ред.
Н. Г. Сладкевич. Л., 1976. Т. III. С. 26-54.
10 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
В 1880-е гг. на историко-филологическом факультете развёртывается
деятельность ещё одного выдающегося представителя русского византи-
новедения, основоположника истории византийского искусства, академи-
ка Н. П. Кондакова.
Так или иначе все мы — в какие бы времена не жили и не работали —
вышли из школы В. Г Васильевского.
Говоря о стержневом значении научной традиции и преемственности
в жизни именно кафедры истории Средних веков, позволю себе резюми-
ровать составляющие этой традиционности следующим образом.
Во-первых, это неизменный интерес и соответственно глубокая раз-
работка основных проблем социально-экономической истории.
Во-вторых, это разделение на собственно западноевропейскую медие-
вистику, славистику (в составе кафедры до 2002 г.) и византинистику,
наличие самостоятельных исследовательских школ, работающих в каж-
дой из этих областей, но в то же время и связанных друг с другом в рамках
единого научного коллектива. Существование перечисленных автоном-
ных направлений, необходимость их дальнейшей разработки обусловли-
вается логикой развития отечественной медиевистики, вполне осознав-
шей потребность уяснения типологических, региональных особенностей
генезиса и становления феодализма. Дифференцированное исследование
специфики феодализации и феодального общества в странах Западной
Европы, в Византии и у славян (при возможности сопоставления со сход-
ными или отличными процессами в других регионах, которая существова-
ла благодаря традиционной связи между указанными тремя научными
направлениями), вероятно, и объясняет научные достижения кафедры.
В-третьих, особенностью исследовательской работы кафедры являет-
ся то, что она никогда не ограничивалась узким кругом однородных про-
блем (например, социально-экономической истории). Обыкновением и
правилом для каждого из членов кафедры стало сочетание исследований
в области экономической и социальной истории с изучением проблем ду-
ховной культуры. Все это придает завершенность исследованиям как в
той, так и в другой области, открывает возможности более полного изуче-
ния типологии феодализма. Вероятно, сказанное явилось одной из важ-
нейших причин, исходя из которых было решено объединить вокруг ка-
федры как головной усилия собственно медиевистов, византинистов, ис-
ториков славянских и ближневосточных стран из университетов, где
занимаются изучением типологии.
И. А.: Галина Евгеньевна, давайте от школ и кафедр вернёмся
именно к Вам. Какие впечатления и события в Вашей научной
жизни Вы могли бы выделить?
Г. Е.: Я расскажу об истории чуть ли не мистической.
В ранней юности в круг моего чтения почти случайно, как может по-
казаться, попали две книги Александра Петровича Рудакова: «Тульский
Кремль» (Тула, 1916) и «Очерки из истории Тулы и Тульского края» (Тула,
^С.-Петербургский университет — колыбель русской византинистики» 11
1923). Буквально бросилось в глаза, как они были талантливо написаны.
Я впервые поняла, что такое историческое исследование. На основании
писцовых книг и других источников автор сумел показать развитие мате-
риальной жизни и духовной культуры, быта и нравов моего родного города.
Шло время. Я стала студенткой исторического факультета ЛГУ и, ко-
нечно, забыла об авторе некогда прочитанных мною книг. Но на пятом
курсе, при написании дипломного сочинения, для которого основным ис-
точником послужило «Житие Иоанна Милостивого», наряду с прочей ис-
следовательской литературой я использовала монографию А. П. Рудако-
ва «Очерки византийской культуры по данным греческой агиографии»
(М., 1917). Мне и в голову не пришло, что тот старинный историк-крае-
вед из моей юности и этот историк-византинист — одно и то же лицо. (От-
мечу, что в моей Туле фамилия Рудаков очень распространена, даже моя
мама в девичестве носила такую фамилию).
Опять прошло время. Я, поступив в аспирантуру, стала работать ла-
борантом на кафедре. Зарубежные учёные, приезжавшие на факультет,
часто обращались с просьбой микрофильмировать книгу А. П. Рудакова о
византийской культуре. Кроме того, я узнала, что в Лондоне Д. Д. Обо-
ленский сделал малотиражную копию этой книги со своим Предислови-
ем, в котором, в частности, сожалел, что такой замечательный учёный,
как А. П. Рудаков, «затерялся в недрах Октябрьской революции». У меня
тогда зародилась мысль отыскать его следы.
Поскольку каникулы я проводила в Туле, где жили мои родители, ле-
том над диссертацией я работала там. Однажды, когда я занималась в
Тульском историческом архиве, куда моя подруга — сотрудница архива
выписывала для меня, уже «не прописанной» в городе детства, книги из
Москвы и Ленинграда, ко мне подошёл научный сотрудник Тульского ар-
хива и спросил, над чем я так усердно работаю. Я ответила, что над ранне-
византийским законодательством. Он спросил, а знаю ли я, что в Туле
работал профессором педагогического института Александр Петрович
Рудаков — автор «Очерков византийской культуры...»? Я удивилась, ведь
на титуле хорошо известной мне книги значилось, что автор — приват-
доцент Московского университета. Тем не менее в моём сознании ассоци-
ировались тульский историк-краевед А. П. Рудаков и оригинальный ис-
следователь византийской культуры.
Начались мои поиски, в ходе которых я побывала в Тульском педин-
ституте: в годы войны его эвакуировали и, к сожалению, многие архивные
документы оказались утраченными. Я искала людей, работавших с Алек-
сандром Петровичем, но всё было тщетно. Его ученики погибли во время
войны.
Я находилась уже в полном отчаянии, выход из которого пришёл с со-
вершенно неожиданной стороны. Отец мой вдруг вспомнил, что на на-
шей (!) улице жил историк Александр Петрович Рудаков. Я тут же побе-
жала по названному адресу. Всё подтвердилось: я встретилась с вдовой
Александра Петровича.
12 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Потом были розыски в архивах Москвы и Ленинграда, создавшие осно-
ву для серии моих статей об А. П. Рудакове. Но и это ещё не всё. А. П. Ру-
даков как будто сам вновь напомнил о себе. В Петербургском филиале
архива Российской академии наук мне по недосмотру выдали не заказан-
ные мною материалы, в которых я обнаружила отзыв Ф. И. Успенского на
монографию А. П. Рудакова, некогда выдвинутую, как оказалось, на ахма-
товскую премию (Ахматов — меценат начала XX в.).
Почему я так подробно говорю о А. П. Рудакове. Я считаю его иссле-
дование уникальным. В годы, когда научная общественность была «за-
циклена» на экономизме, он изучал духовные феномены, притом как са-
мостоятельные по отношению к пресловутому «базису». Вопреки прогрес-
систским идеям, владевшим умами в его время, он решился утверждать,
что развития, подобного тому, какое имело место в постантичной За-
падной Европе, в Византии не было. Он говорил о «гармоничной визан-
тийской культуре», ставшей, по его утверждению, «прототипом старорус-
ской культуры», которая придавала большое значение форме и стилю.
По А. П. Рудакову, форма в византинизме — не что-то постороннее со-
держанию, и в особой постановке вопроса о форме — ключ к гармонии
византийской культуры. А. П. Рудаков нашёл формулу для определения
византийской культуры: он говорил о ней как о «невероятно высокой, но
застывшей», или, наоборот, как о «застывшей, но застывшей в совер-
шенстве». Всякий знающий древнюю и средневековую историю подтвер-
дит, что эта формула — весьма гибкая. Во всяком случае, она на порядок
выше шедшего от Чаадаева к Валишевскому клише, будто Россия искони
«была привязана к трупу». Из открытия А. П. Рудакова объективно сле-
дует, что, например, культовое благочестие — преклонение перед церков-
ной внешностью и формой — заложено в духовно-культурном строе ви-
зантинизма. А в дальнейшем наука открыла византийский исихазм, одно
из ключевых понятий которого — понятие о несотворённой божествен-
ной энергии, которая пронизывает и животворит весь земной мир и бла-
годаря которой сам Бог обитает в земной святыне. В нашей русской куль-
туре, как в 1936 г. указал А. В. Карташев, данная черта запечатлелось с
наибольшей полнотою, и вот где нужно видеть корень русского так назы-
ваемого «обрядоверия». Заметьте, не в невежестве или языческом пони-
мании христианства, якобы присущем России и русскому народу, но в том,
что ещё В. С. Соловьёв называл русским «богоматериализмом», то есть
способностью ощущать Бога в земной святыне, раскрытие историко-гене-
тических корней которой даёт блестящий труд моего тульского земляка.
Издание 1917 г. давно уже стало библиографической редкостью, и я
благодарна издательству «Алетейя» за то, что Вы оценили научно-куль-
турное значение труда А. П. Рудакова и согласились переиздать его с моей
вступительной статьёй и комментариями. Всегда было проблемой, в наши
дни ставщей особенно непростой, найти издателя, способного пойти на
известный коммерческий риск ради развития науки. Спасибо Вам!
«С.-Петербургский университет — колыбель русской византинистики» 13
Я. Л.г Галина Евгеньевна, что бы Вы могли сказать о нынешних
студентах-историках, в частности о своих учениках? Будет ли на-
дёжное пополнение у исследователей древности и Средневековья?
Г. Е.: Это очень серьёзный и волнующий меня вопрос. С одной сторо-
ны, я считаю, что счастлива своими учениками. Среди них были и есть
талантливые и интеллигентные люди, причём не только византинисты. Но
меня очень тревожит падение образовательно-культурного уровня нашей
студенческой молодёжи. Я, конечно, понимаю, что это — общий процесс:
по сути, то же самое происходит и на других факультетах и в других ву-
зах. Переломные эпохи не щадят культуру и образование. Но особенно
безжалостный отпечаток накладывают их перипетии на исторические
знания молодых людей и на сами потребности в этих знаниях. Прошло
время, когда на исторический факультет был конкурс 11 человек на мес-
то. Нынешняя «золотая молодёжь», увлекаемая рекламой, зачастую далё-
кой от академических норм, устремилась на модные отделения, отнюдь не
всегда обеспеченные в научном и педагогическом смыслах. Такова осо-
бенность переживаемого периода. Между тем, по неоспоримому опреде-
лению, университет — это профессора. В свою очередь, о чём ещё можно
говорить, если по телевидению показывают «дискуссию» школьников по
вопросу: являются ли деньги мерилом жизненной состоятельности чело-
века? Но ведь этот вопрос давно решён! Решён христианством, решён
всей классической европейской культурой, однозначно отдавшей приори-
тет ценностям духа, интеллекта и образования. При всех внушительных
триумфах мещанской морали в основе европейской культуры лежит хри-
стианство, а, по словам Гёте, выше его величия, которое сияет и светит
в Евангелиях, человеческий дух не поднимается. И процветание нашей
профессии, равно как всей гуманитарной культуры в целом, напрямую за-
висит от духовного возрождения, ставящего нравственные ценности
выше ценностей материальных. Я верю, что время гармоничного сочета-
ния естественных человеческих интересов и потребностей наступит, и
ключ к гармонии этой (я парафразирую А. П. Рудакова) будет заключён
не в пресловутых «условных единицах», а в порывах творческого духа —
этой человеческой и божественной одновременно энергии!
Г. Г. Литаврин
Одиннадцатое столетие в истории Византии:
факторы прогресса и упадка*
Одиннадцатому веку в истории Византийской империи принадлежит
особое место. Отнюдь не случайно ХШ Международный конгресс визан-
тиноведческих исследований, состоявшийся в 1966 г. в Оксфорде, был
целиком посвящен рассмотрению судеб Византии в этом столетии. За ис-
текшие после конгресса 15 лет вышло немало работ, касающихся пробле-
матики этого конгресса. Несмотря на выявившееся при этом разнообра-
зие точек зрения, большинство исследователей согласны в том, что XI в.
представляет переломную эпоху в жизни Империи: именно в это время
отчетливо проявившиеся симптомы упадка Византии никогда не были
полностью преодолены и в последующем, вплоть до ее гибели. При всех
успехах, достигнутых в византиноведческой историографии к настояще-
му времени, вопрос о причинах расцвета и упадка Империи остается по-
прежнему актуальным. В частности, актуальным остается и немало сто-
рон истории Византии одиннадцатого столетия.
Представляется достаточно рискованным использование столь опре-
деленных категорий, как факторы прогресса и упадка, для характеристи-
ки сложных, иногда амбивалентных, исторических феноменов, влияние
которых становится ощутимым как устойчивая тенденция лишь в ходе
продолжительных периодов. При изучении же относительно коротких от-
резков времени неизбежно возрастает значение ретроспективного мето-
да, а вместе с тем — и опасность грубых ошибок.
* Обновленная (русская) версия доклада, прочитанного автором в декабре
1982 г. в университете им. Гумбольдтов (Берлин) на конференции *Fortschritte
und Stagnationserscheinungen im entwickelten Feudalismus» (cm.: Berichte, № 23.
Berlin, 1982. S. 79-87).
Г. Г. Литаврин
15
Поэтому, говоря ниже о значении тех или иных явлений византийской
действительности XI столетия, мы готовы заранее признать относитель-
ность самих понятий «расцвет» и «упадок» и гипотетичность наших за-
ключений.
Во-первых, следует, по-видимому, весьма критически воспринимать
оценки положения дел, сделанные самими современниками. Их суждения
лишены знания перспективы; они, как правило, страдают идеализацией
прошлого, крайне субъективны и — в силу социальной обусловленности
и особенностей идейной позиции — противоречивы и пристрастны.
Во-вторых, понятия «расцвет» и «упадок» предполагают ориентацию
на определенные критерии (или «модели«) исторического развития сред-
невекового общества. В качестве таких критериев принимают обычно ин-
ституты феодальных государств Западной Европы, тогда как известно, что
формы развития феодальных отношений в Византии весьма своебразны и
приводимые при этом аналогии могут быть только приблизительными.
Наконец, в-третьих, ход византийской истории в течение почти всего
XI в. совершался в экстремальных условиях даже по меркам той эпохи.
Византия почти непрерывно находилась в состоянии войны с внешними
врагами. В ходе этого столетия территория Империи подвергалась набе-
гам арабов, болгар, русов, норманнов, печенегов, турок-сельджуков, ку-
манов (половцев). Этот фактор оказал, бесспорно, существенно большее
влияние на формы и темпы развития социально-экономической структу-
ры и общественно-политической системы Империи, чем это имело место
в государствах Западной Европы того времени.
Особый факт всемирно-исторического значения — исчезновение Ви-
зантийской империи с политической карты Европы и Азии — обусловил,
как нам представляется, то обстоятельство, что традиционно при изуче-
нии истории Византии главное внимание в науке уделяется не факторам
прогресса, а факторам упадка. Поэтому мы считаем необходимым корот-
ко, не претендуя на полноту, упомянуть прежде всего оставляемые иссле-
дователями в тени факторы прогресса.
1.	Это прежде всего географическое положение Империи, охватывав-
шей значительную часть территории Восточного Средиземноморья с его
благоприятными для занятия земледелием почвами и климатом. Имеющи-
еся и здесь засушливые районы чередуются с обильно орошаемыми. Воз-
можный недород в одной области компенсировался высоким урожаем в
другой. Сочные луга и обширные пастбища способствовали развитию как
стойлового, так и пастбищного скотоводства и пастушества. Территория
Византии обладала крупными разведанными и используемыми запасами
полезных ископаемых и другого природного сырья: железом, медью, цин-
ком, свинцом, нефтью, квасцами, серебром, золотом, деревом, мрамором.
Протяженная береговая линия обеспечивала максимально благоприятное
сообщение между всеми провинциями Империи: многие фермы имели в
XI в. выход к морю.
16 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
2.	Земледелие на территории Византии существовало с глубокой древ-
ности. Здесь на протяжении столетий имело место естественное разделе-
ние труда по регионам: одни провинции славились своими урожаями зер-
новых культур, другие — одивками и виноградом, третьи — крупным и
мелким рогатым скотом, лошадьми и т. д. Существовали, таким образом,
серьезные стимулы к устойчивому товарообмену. А что касается внут-
ренних, континентальных фем, то через них пролегали традиционные тор-
говые трассы, уходившие в страны Ближнего Востока и Центральной
Азии.
3.	В первой четверти XI в. Византийская империя по уровню развития
производства , земледелия и ремесла была одним из самых процветающих
государств Европы (если не самым развитым из них). По степени разви-
тия товарно-денежных отношений и по уровню развития городов Визан-
тия, несомненно, опережала все остальные европейские государства. То
же самое следует сказать и об уровне образования и культуры Византии.
4.	Наконец, Византия была самым крупным государством Европы
(в этом отношении с ней могла поспорить в XI в. только Древняя Русь) и,
несомненно, обладала самыми большими в странах христианского мира
людскими ресурсами: ее население насчитывало тогда 15-20 миллионов
человек.
В том бесспорном обстоятельставе, что Византия в современном ей
Европе была (вплоть до XII в.) самой цивилизованной страной, корени-
лись, в конце концов, как мы надеемся показать далее, и факторы упадка
Империи — в ее самодостаточной древней культуре, в ее традиционных
общественных структурах, в ее освященных веками незыблемых инсти-
тутах государственной власти. Назовем в связи с этих лишь некоторые из
факторов упадка Империи, как они нам представляются.
1.	Общество Империи в XI в. отличалось большой неоднородностью и
дробностью своей социальной структуры. В советской (как и в современ-
ной российской) историографии признавалось и признается, что общест-
венный строй Империи с конца XI столетия, несмотря на всю специфику,
можно охарактеризовать как феодальный. Но непосредственное влияние
феодальных институтов распространялось в это время только на большин-
ство, а отнюдь не на все сельское и городское население Империи.
К концу XI в. парикия стала господствующей формой поземельной за-
висимости крестьян. Кроме париков, существовал широкий слой свобод-
ных мелких землевладельцев — плательщиков налогов в государствен-
ную казну и воинов провинциального (фемного) ополчения. Чтобы вос-
препятствовать обнищанию и переходу свободных крестьян в число
париков феодальных поместий, государство в X — первой четверти XI в.
ввело целую серию законов против овладения динатами крестьянской зем-
лей. Крестьяне получали широко трактуемое в их пользу право предпоч-
тения (протимесис) на покупку не только крестьянской, но и динатской
земли, они имели право на расторжение старых поземельных сделок и на
Г. Г. Литаврин
17
возвращение (иногда безвозмездно) проданной ими земли (даже до 20-30
лет назад); напротив, строго определенным числом ограничивалось право
динатов селить на своей земле в качестве париков безземельных, не пла-
тивших в казну налогов поселян; неплатежеспособным крестьянам дава-
лись временные льготы (симпафии и куфисмы), через систему налоговых
изъятий государство брало на себя обязательство до ЗОлет охранять пра- <
ва собственности крестьянина на заброшенный им участок.	г
Главной целью всех этих мероприятий была, однако, защита прежде^
всего интересов самой имперской казны. Государство вело борьбу с дина-
тами и за доходы крестьянских хозяйств, и за их рабочие руки: оно само
предпочитало селить разорившихся и безземельных на парическом праве
на землях казны и правительственных учреждений. Положение этих кре-
стьян мало отличалось от частновладельческих. Уровень их эксплуатации
почти в два раза превышал размеры налогов и повинностей в пользу госу-
дарства свободных мелких землевладельцев. Поощряя частных владель-
цев рабов освобождать их и превращать в зависимых поселян, государ-
ство в то же время использовало труд казенных рабов в государственных
мастерских, в рудниках, на земляных и строительных работах, на монет-
ном дворе.
Постоянное вмешательство государства в аграрную сферу, в вопросы
землевладения и землепользования, широкая градация и прав крестьян
на землю, и различий в их имущественном положении обусловило значи-
тельное разнообразие категорий как зависимых, так и свободных кресть-
ян. В документах XI в. для обозначения париков использовалось до 20 тер-
минов.
Крестьяне-общинники постепенно теряли часть земель деревни,
прежде всего — сельскохозяйственные угодья, становившиеся собствен-
ностью казны и динатов. Именно в документах XI в. стали все чаще встре-
чаться известия о покинутых деревнях и о значительных пространствах
заброшенных земель. Государство сделало общину податной, связанной
взаимной налоговой ответственностью перед фиском за неплатежеспо-
собных соседей. Пожалование налоговых привилегий крупным землевла-
дельцам не распространялось на париков феодального поместья: помимо
частновладельческой ренты, они должны были отныне платить господину
земли и уплачивавашиеся ранее в казну государственные налоги.
2.	Постоянный контроль центральной власти, система правовых огра-
ничений и высокие налоги препятствовали развитию крупного землевла-
дения. Византия XI в. не знала крупной сельской экономики западноевро-
пейского типа. Барщина в византийской деревне была тогда, как правило,
небольшой. Благосостояние значительной части господствующего клас-
са основывалось не на доходах с их собственных хозяйств, а на выплатах
их казны за государственную службу.
Собственность на землю в Империи не получила отчетливо выражен-
ной иерархической структуры, которая стала на Западе основой феодаль-
но-ленной системы. Появившиеся к XI в. вооруженные частные отряды
18 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е, Лебедевой
крупных сановников и военачальников остались скорее вооруженной сви-
той, чем сколько-нибудь серьезной военной силой. Крупное поместье не
превратилось в экономический центр сельскохозяйственной округи. Мел-
кий и средний город также не стал ни самостоятельным торгово-ремес-
ленным центром, ни поселением, зависимым от крупного местного соб-
ственника, — он остался в подчинении у центральной власти, имевшей
здесь, в местной системе управления, своего представителя. Большин-
ство крупных землевладельцев жили либо в столицах фем, либо в самом
Константинополе, лишь эпизодически посещая свои имения в деревне.
Помимо земли с крестьянами, не менее серьезным объектом борьбы меж-
ду чиновной и военной аристократией была борьба за право распоряже-
ния средствами имперского казначейства. В XI в. это соперничество ста-
ло стержнем политической жизни Империи. Оно разобщило и ослабило
силы господствующего класса, а вместе с тем — и само государство. По
числу государственных переворотов, дворцовых заговоров, мятежей и
бунтов знати против центральной власти XI в. не знает себе равных во
всей 11-вековой истории Империи.
3.	Особенно пагубным для дальнейшего развития Империи былй про-
явившиеся в XI в. признаки стагнации в экономической и общественной
жизни города. В периоде IX до начала XI в. города Византийской империи
переживали подъем. Развитие ремесла стимулировалось дальнейшим рас-
ширением внешнеторговых связей и крупными заказами государства для
обеспечения своих военных и дипломатических потребностей, нужд дво-
ра в царском реквизите всевозможного вида и высшего духовенства —
в церковной утвари. Налоговая система Империи в это время была также
более благоприятной для городского, чем для сельского населения. Госу-
дарственный контроль за ценами на продовольствие, натуральные повин-
ности крестьян в пользу казны, создание через принудительно низкие за-
купочные цены государственных запасов зерна, единовременное в сентяб-
ре—октябре по всей Империи взыскание главных налогов — все это
имело следствием относительно низкие, невыгодные крестьянам цены на
сельскохозяйственные товары.
Однако в XI в. стали сужаться возможности и для поступательного
прогресса в сфере ремесла и торговли в силу отсутствия новых организа-
ционных форм, соответствующих их новому уровню. Торгово-ремеслен-
ное население также платило в казну высокие и разнообразные налоги.
Ни один товар на рынке не переходил из рук в руки без того, чтобы с поку-
пателя и продавца не была взыскана казенная пошлина, которая по раз-
мерам была выше с отечественных купцов, чем с иноземных. Торговые и
ремесленные профессиональные корпорации в крупнейших городах Им-
перии создавались не их членами, а государственной властью. Генетиче-
ски восходившие к позднеримским коллегиям, корпорации были, так же
как сельские общины, связаны путами взаимной ответственности перед
казной и находились под строгим надзором городских чиновных служб.
По своей структуре и правовому статусу византийские корпорации суще-
Г. Г. Литаврин
19
ственно отличались от сформировавшихся позднее западноевропейских
цехов. Основной целью создания корпораций было обеспечение не макси-
мально благоприятных условий для занятия ремеслом и торговлей, а бо-
лее эффективного сбора податей и организации казенных повинностей,
снабжения горожан основными продуктами и предметами широкого оби-
хода (мыло, свечи, ткани, галантерея и т. п.). Таким образом решалась еще
одна важная задача властей — обеспечивалась гарантия социальной ста-
бильности и оказания помощи органам казенного надзора за обществен-
ным порядком.
Занятие ремеслом и торговлей не были престижными в обществен-
ном сознании населения Империи. Поступающие на государственную
службу должны были оставить свою прежнюю торгово-ремесленную дея-
тельность. Стремясь повысить свое положение в обществе, богатые ре-
месленники и торговцы покупали должности и титулы, изымая свой капи-
тал из производственной сферы. У жителей городов Византии не было
союзников в социальной борьбе: крестьяне выступали в роли конкурен-
тов горожан, а центральная власть была главным эксплуататором трудо-
вого населения города. Большинство крупных городов Империи являлись
одновременно торговыми центрами и морскими портами. В XI в. населе-
ние этих городов, лишенное содействующих ее деятельности юридических
прав, неоднократно поднимало бунты и восстания против центральной
власти, против высоких налогов и произвола чиновников. Бурные, но ско-
ротечные, эти бунты жестоко подавлялись, и горожане, сознавая беспер-
спективность борьбы, стали стремиться не столько к завоеванию лучших
условий жизни в самой Империи, сколько к выходу из ее состава при пер-
вых очевидных признаках упадка власти в провинциях. При этом они ори-
ентировались на доходы в основном не от внутренней, а от внешней тор-
говли.
В XI в. выгодные крупные заказы государства на ремесленную про-
дукцию резко сократились. Болезненно отразилась на производительной
и торговой деятельности городского населения также конкуренция ино-
земных (главным образом, итальянских) ремесленных изделий, свободно
проникавших на византийский рынок. В последние десятилетия XI в. им-
ператоры предоставили италийским купцам — из политических сообра-
жений — неслыханные для того времени льготы на рынках Империи, по-
дорвавшие основы местного ремесленного производства и торговли.
4.	Хотя темпы развития крупного феодального землевладения в Ви-
зантии были медленными, провинциальная — в особенности военная —
аристократия постепенно приобрела к XI в. значительную независимость
от центральной власти. Мало того, одновременно происходила своего рода
«феодализация» самого аппарата центральной власти: вместо официаль-
ных отношений господства и подчинения решающую роль играла нередко
особая форма коррупции — «филия», т. е. личные дружеские связи.
Власть Константинополя над провинциями слабела. Умножение числа
посылаемых из центра разного рода контролеров давало лишь временный
20 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
эффект. Из рук некоторых императоров-опигонов» власть ускользала в
самой столице. Усиливался институт фаворитов, дискредитировавший
идею верховной самодержавной власти и способствовавший торжеству
произвола. Система филии не могла быть альтернативой всевластию ва-
силевса и его клевретов — она затрудняла функционирование традицион-
ной структуры власти и не вела в созданию какой-либо новой системы ни
в центре, ни на местах. Государство переживало длительный кризис: но-
вые общественные и экономические институты не обретали соответству-
ющих им социально-политических форм.
5.	В XI в. ярко проявилось также влияние фактора этнической неодно-
родности населения Империи. Интенсивный процесс формирования клас-
са феодалов происходил на всей территории Византии. Империя, культу-
ра которой была в основном грекоязычной, не смогла, однако, ассимили-
ровать массы армянского и славянского населения, как и значительную
часть местной (иноэтничной) знати, которая стала главным хранителем
исторической памяти о веках самостоятельного существования и носите-
лем идеи возрождения государственной независимости. Все крупные вос-
стания подданных императора, подрывавшие основы его власти, совер-
шались в XI в. в отдаленных от столицы провинциях с населением, гово-
рившим на собственном «национальном» языке (армянском, болгарском,
сербском, италийском).
6.	Кризис в XI в. претерпевала и военная организация Империи. Фем-
ное ополчение в силу развития парикии уже не могло обеспечить защиту
государства от внешних врагов. Акритская система защиты границ, осно-
ванная на льготных пожалованиях земельных участков воинам-поселен-
цам, приходила в упадок. Происходил вынужденный быстрый переход к
наемной армии (преимущественно из иноземцев), потребовавший новых
огромных расходов. Будучи средством быстрого выхода из тяжелого по-
ложения, в котором военное дело Империи оказалось к середине XI в.,
наемное войско в дальнейшем также стало одним из факторов политиче-
ской нестабильности внутри Империи. В страхе перед мятежами полко-
водцев императоры в 40-70-х гг. XI в. проводили сознательно политику
ослабления военных сил Империи.
7	Наконец, определенную отрицательную роль играл в рассматрива-
емый период и такой идейно-политический фактор, как консерватизм им-
перского самосознания, чрезвычайная приверженность византийцев,
прежде всего — ее правящего слоя, к веками соблюдаемым традициями.
В XI в. борьба между провинциальной (главным образом, военной)
аристократией и чиновной (по преимуществу столичной) знатью велась в
основном еще не за децентрализацию или, напротив, за укрепление цент-
рализации власти, а за обладание императорским троном. Военная арис-
тократия, упрочившая свое влияние в фемах, стремилась захватить так-
же рычаги центрального управления. Придя к власти в 1081 г. и поставив
на престол своего ставленника Алексея I Комнина, военная знать бросила
все свои силы против внешних врагов и на упрочение единой неделимой
Г. Г. Литаврин
21
Империи. Постоянное состояние войны превращало Империю в полицей-
ское государство. Расходы на военные нужды окончательно опустошили
казну. Наступление врагов на владения Империи в Европе и Азии сопро-
вождалось массовой неорганизованной миграцией, резко понизившей
жизненный уровень населения во всем государстве. Гибель воинов на
поле брани и непрекращающееся развитие монашества привели к остро-
му недостатку мужского населения в Империи. Инвентарные налоговые
описи XI в. свидетельствуют о малочисленности крестьянских семей и
поражают многочисленностью в каждой деревне вдовьих хозяйств.
8.	В XI столетии резко ухудшилась международная обстановка вокруг
Византийской империи. В 1071 г. византийцы потеряли свои последние
владения в Италии и в этом же году потерпели сокрушительное пораже-
ние от турок-сельджуков в Азии при Манцикерте. В начале 80-х гг. XI в.
произошли первые столкновения Византии на ее собственной земле с вой-
сками западноевропейских стран — с италийскими норманнами, перенес-
шими военные действия против Империи на территорию ее западнобал-
канских фем. Одновременно вторгшиеся на Балканы печенеги рыскали в
непосредственной близости от столицы, а сельджукскик отряды появи-
лись на берегах Босфора.
•к к к
Скорее всего, мы переоценили значение некоторых (трактуемых в ка-
честве отрицательных) факторов в жизни Византии XI в., недооценили
роль других и вообще не упомянули о влиянии третьих. Есть, однако, одно
общее в перечне «причин» (или факторов) упадка, приведенных выше: во
всех случаях указана непосредственная причастность к негативному ходу
дела государства. Развитие феодальных отношений отнюдь не было, как
некогда полагали ученые, «болезнью имперского аппарата власти». Это
был объективно прогрессивный процесс социально-экономического раз-
вития. Но на пути его свободной эволюции повсюду стояло Византийское
государство с его косной, малодинамичной системой центрального и про-
винциального управления.
Имперская структура перестала отвечать запросам времени. Разви-
вался системный кризис государства как неизбывная тенденция. Он вре-
менно был ослаблен в эпоху правления Комнинов (1081-1185), но выход
и при них не был найден. Последние жизнеспособные силы византийско-
го общества были дезорганизованы и подорваны крестоносцами Четвер-
того похода. Время было безнадежно упущено. Возрожденная в 1261 г.
Империя не получила необходимой передышки для своего упрочения.
Силы новых врагов многократно превосходили силы Империи, которая
представляла отныне лишь слабую тень прежней могучей державы Сред-
невековья.
И. В. KpueytuuH
У истоков христианской биографии:
Евсевий Кесарийский и его
«Жизнь Константина»
Среди произведений знаменитого греческого церковного мыслителя и
писателя Евсевия Кесарийского (ок. 260-340) особое место занимает его
последний труд «Жизнь Константина» («Vita Constantini»). Поводом для
его создания стала кончина первого христианского императора Констан-
тина Великого 22 мая 337 г. Возможно, работу над этим сочинением Евсе-
вий продолжал до самой своей смерти в 340 г.1 По всей видимости, перво-
начальный вариант «Жизни» подвергся последующей переработке и редак-
тированию — автор, очевидно, расширил текст и дополнил его выдержками
из документов.
«Жизнь Константина» является своеобразным итогом творчества Ев-
севия. Апологет и историк превращается здесь в биографа и, в более ши-
роком смысле, в политического философа. Такая трансформация была
вполне естественной в свете той значимости, которую фигура Константи-
на Великого приобрела как для Евсевия, так и для всей христианской цер-
кви. После 325 г. трудно было бы придумать лучшую апологию христи-
анской веры, чем рассказ о деяниях первого христианского императора;
после 325 г. именно его правление стало рассматриваться как кульмина-
ционный момент христианской картины истории. Вот почему Константин
оказывается в 30-е гг. IV в. главным предметом размышлений писателя,
средоточием его творческих усилий.
«Жизнь Константина» представляет собой по форме надгробное сло-
во по случаю смерти императора, которое по сути дела является обраще-
нием (наставлением) к его сыновьям и наследникам. Оно состоит из четы-
рех частей (книг). В первой книге, открывающейся предисловием, в кото-
1 О дате создания «Жизни Константина» см.: Pasquali G. Die Composition der
Vita Constantini des Eusebius / / Hermes. Bd. 45. 1910. P. 384.
И. В, Кривушин
23
ром дается общая характеристика главному герою и обосновывается вы-
бор предмета, рассказывается об отце Константина — Констанции Хло-
ре, о приходе Константина к власти (306) и о первых годах его царствова-
ния (до победы над Максенцием в 311 г.); здесь же мы находим обширный
экскурс о бедствиях, обрушившихся на долю тиранов — врагов Бога и
Константина. Во второй книге описывается последующий период правле-
ния Константина — от гонения, устроенного Лицинием против христиан
(сер. 10-х гг. IV в.), до начального этапа арианского спора (318-324); зна-
чительная ее часть посвящена рассказу о многочисленных благодеяниях,
оказанных императором Церкви. В третьей книге излагаются события,
связанные с Первым вселенским собором в Никее (325) и с антиохийской
смутой (330); кроме того, она содержит обстоятельную информацию о
строительстве императором христианских храмов, о разрушении им язы-
ческих капищ и об указах против еретиков. Из четвертой книги мы узнаем
о налоговой политике Константина, о его военных кампаниях, об отно-
шениях с чужеземными народами, а также о его личном усердии в вере, о
Тирском соборе (335) и о конце царствования императора.
Едва ли можно говорить о какой-либо строгой хронологической орга-
низации дискурса, особенно в четвертой книге1. Конечно, общий хроноло-
гический порядок соблюден — от отрочества Константина до его смерти.
Евсевий также верно воспроизводит последовательность основных собы-
тий, связанных с судьбой его героя: восшествие на престол, война с Мак-
сенцием, война с Лицинием, Никейский собор, дело Евстафия Антиохий-
ского, Тирский собор. В то же время хронологический принцип соседству-
ет с характерной для античной биографии рубрикацией материала по
сферам деятельности императора — отношение к церкви, церковно-стро-
ительная деятельность, борьба с язычеством и с ересями, внешняя и внут-
ренняя политика, личная жизнь1 2. Кроме того, текст насыщен различного
рода отступлениями, а также обширными «поясняющими» цитатами (по-
слания, речи, указы)3, которые постоянно нарушают временную последо-
1 Об особенностях организации четвертой книги см.: Drake Н. A. What Euse-
bius knew: The genesis of the Vita Constantini / / Classical Philology. Vol. 83.
1988. P 25ff.
2 Заметим, что Евсевий не следует энкомиастическому способу описания ве-
ликого человека, в основе которого лежит принцип выделения отдельных добро-
детелей персонажа.
3 Евсевий широко использует метод цитирования во всех книгах, кроме пер-
вой. Цитаты его призваны подтвердить ту или иную из ведущих идей повествова-
ния. Всего он приводит пятнадцать документов. Об их происхождении, содержа-
нии и использовании их Евсевием см.: Dupont С. Ddcisions et textes constantiniens
dans les oeuvres d’Eusdbe de Cesarde // Viator. Vol. 2. 1971. P. 1-32; Pietri C.
Constantin en 324: Propagande et theologie impdriaies d’aprds les documents de la
vita Constantini / / Crise et redressement dans les provinces europdennes de I’Em-
pire (milieu du IIIе — milieu du IVе sidcle ap. J. C.): Actes du colloque de Strasbourg
24 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. E. Лебедевой
вательность изложения и «утяжеляют» повествование. Поэтому неуди-
вительно, что «Жизнь Константина» не производит впечатление упорядо-
ченного в нарративном отношении сочинения, что дает основание некото-
рым исследователям говорить о незавершенности работы Евсевия над тек-
стом* 1.
Намереваясь описать жизнь и деяния Константина Великого, Евсевий
ставит перед собой новую для литературы его времени задачу. Эта новиз-
на заключалась в том, что, хотя жизнеописание правителей было доста-
точно широко распространенным жанром греко-римской литературы с
уже откристаллизовавшимися моделями и нарративными принципами,
Евсевий не мог удовлетвориться тем, что предлагала ему предшеству-
ющая античная биографическая традиция. Церковный писатель меняет
содержание предмета и характер его трактовки: он создает панегирик
христианскому императору, рассматривая его с христианской точки
зрения. Новаторство Евсевия тесно связано с его представлением об исклю-
чительности своего героя, которая является и побудительным мотивом, и
обоснованием выбора, и способом апологетической аргументации.
Исключительность главного героя проявляется как в его поведении,
так и в его судьбе. Евсевий подчеркивает, что ни один из предшествовав-
ших правителей не был столь благочестивым, как Константин, что никто
из них не смог с такой легкостью, как он, подчинить столь великое множе-
ство народов, что никто до него не удостаивался такого жизненного бла-
гополучия и такого безмятежного царствования (I. 6); он первым из ца-
рей получил власть от самого Бога (I. 24), открыто исповедал христианст-
во (IV. 74), почитал Бога, проповедовал всем учение Христа, прославлял
Церковь (IV. 75), спас от осквернения гроб Господень (III. 26), принял
крещение (IV 62), обрел возможность царствовать над людьми даже по-
сле смерти (IV 66-67). Эта исключительность возвышает Константина
до уровня знаковых фигур библейской мифологии и античной истории.
Вот почему автор сравнивает его, с одной стороны, с Моисеем и Иисусом
Христом, а с другой — с Киром Младшим и Александром Македонским.
Сопоставление Константина со знаменитыми античными персонажа-
ми, которые к тому времени в значительной степени уже превратились из
исторических в легендарные, было призвано акцентировать достоинства
главного героя Евсевия, но уже как их антипода. С этой целью автор раз-
рушает ореол величия, созданный временем вокруг этих персонажей, и
(decembre J981). Strasbourg, 1983. Р. 63-90; Warmington В. Н. The Sources of
Some Constantinian Documents in Eusebius’ Ecclesiastical History and Life of
Constantine / / Studia Patristica. Vol. 18. Part 1. Kalamazoo, 1985. P 93-98.
1 Отметим, что в дошедшем до нас варианте «Жизни Константина» отсутству-
ет эпилог. Гипотеза о том, что Евсевий умер, не успев отредактировать ее текст,
впервые была выдвинута Д. Паскуали (Pasquali G. Op. cit. S. 369-386). Об этой
проблеме см.: Barnes Т D. Constantine and Eusebius. Cambridge (Mass.), 1981.
P. 265; Drake H.A. Op. cit. P. 21, 25.
И. В. Кривушин
25
наделяет их исключительно негативными характеристиками: у него Кир,
которого греко-римская традиция считает славнейшим из царей, окончил
жизнь «постыдно и низко»; а другой знаменитый завоеватель, Александр,
принес людям гибель и рабство, убил лучшего друга, погряз в пирах и
пьянстве, был наказан ранней смертью в чужой земле; он не оставил на-
следников, а царство его немедленно распалось. Одновременно такое
сравнение подразумевает умаление исторической значимости всей язы-
ческой эпохи, и в его рамках современные Евсевию императоры, языче-
ские противники Константина, выступают как преемники извечно суще-
ствовавшего зла — в этом плане подробное сравнение с ними Константи-
на (III. 1) как бы продолжает сравнение его с Киром и Александром.
Сопоставление Константина с библейскими персонажами имеет со-
вершенно иную функцию. На этот раз Константина не противопоставля-
ют, а, наоборот, связывают с прошлым. Природа этой связи — типологи-
ческая: в личности, деяниях героя, в событиях, участником которых он
становится, мистическим образом отражается великая священная исто-
рия. Евсевий проводит параллели между пребыванием юного Константи-
на при дворе тиранов и воспитанием Моисея при дворе фараона (I. 12),
между бегством Константина от Галерия и бегством Моисея в Мадиам
(I. 20), между гибелью Максенция в водах Тибра и гибелью фараонова вой-
ска в Красном море (I. 38), между хвалебной песнью Константиновых вои-
нов в честь Бога после победы над Максенцием и восславлением Бога
Моисеем и сынами Израиля после гибели их египетских преследователей
(I. 38-39): даже палатка, где Константин молится во время военных похо-
дов, напоминает автору скинию, в которой Моисей возносил мольбы к
Богу во время странствий по пустыне (II. 12)1.
Сравнение Константина с Моисеем может на первый взгляд вызвать
удивление. Константин — император, и логичнее было бы сравнить его с
образцовым ветхозаветным царем — Давидом, отблеск власти которого
освещал путь Спасителя. Однако в «Жизни Константина» нет ни одного
упоминания об этом легендарном иудейском правителе. Выбор Моисея в
качестве ветхозаветной фигуры для сравнения имеет особый смысл. Он
обусловлен не только воздействием на Евсевия знаменитого труда Фило-
на Александрийского «Жизнь Моисея»1 2. Этот выбор в первую очередь
объясняется тем, что для создателя «Жизни Константина» подвиг Кон-
стантина, обратившего Империю в христианство, по своим историческим
масштабам был сродни подвигу Моисея, выведшего народ из египетского
рабства в землю обетованную, из тьмы неверия к свету Истины.
1 Анализ этих параллелей см.: Dvornik F Early Christian and Byzantine Phi-
losophy. Washington, 1966. Vol. 2. P. 644.
2 О концепции Филона и ее воздействии на политическую теорию Евсевия
см.: Chesnut G. F The First Christian Histories: Eusebius, Socrates, Sozomen,
Theodoret, and Evagrius. Second edition. Macon (Ga), 1986. P. 156-159, 162-163.
26 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Такая интерпретация неизбежно сближает Константина и с самим
Спасителем, хотя в этом вопросе Евсевий вынужден проявить осторож-
ность. Он даже рассказывает, как некий епископ, пообещавший импера-
тору, что тот в будущем станет царствовать наравне с Христом, вызвал
недовольство смиренного Константина (IV 48). Очевидно, во времена
Евсевия приравнивание первого христианского императора к Спасителю
считалось чрезмерным преувеличением, и он не мог этого не учитывать.
Неудивительно поэтому, что автор ♦Жизни Константина» проводит такое
сравнение или неявно, в форме намека, когда он датирует смерть Констан-
тина праздником Вознесения и праздником сошествия Святого Духа на
апостолов (Пятидесятница) (IV 64), или делает это не вполне удачно,
когда уподобляет императора, родившего трех сыновей, Христу, напол-
нившему своими плодами всю землю (IV 72). Тем не менее здесь совер-
шенно очевидно стремление максимально повысить исторический статус
Константина.
Акцентирование исторической значимости и исключительности героя
предполагает, что в центр повествования должна быть поставлена конк-
ретная личность, реализующая себя в конкретных проявлениях. На пер-
вый взгляд, действительно, Евсевий конструирует биографию Констан-
тина как конкретного исторического деятеля в последовательности ее эта-
пов. Все его царствование членится на три десятилетних периода, каждый
из которых увенчивается судьбоносными для Империи, христианской
веры и самого героя событиями. Первое десятилетие завершается уста-
новлением власти Константина на Западе и провозглашением кесарем его
старшего сына Константина II (I. 48; IV 40); второе — утверждением вла-
сти Константина на Востоке, Первым вселенским собором в Никее и про-
возглашением кесарем его среднего сына Констанция (III. 15; IV. 40); тре-
тье — освящением Иерусалимского храма, Тирским собором, провозгла-
шением кесарем его младшего сына Константа и бракосочетанием
Констанция (IV 40, 45-47, 49). Биографическая тема разрабатывается
на материале конкретных исторических событий, в которых принимал
участие сам император — это и войны, и приемы посольств, и фискальные
меры, и внутрицерковные конфликты, и разрушение языческих святилищ,
и строительство христианских храмов, и церковные соборы, и многое дру-
гое. В то же время анализ показывает, что это конкретное таит в себе не-
конкретное, и что, разрабатывая тему Константина, а также его отца Кон-
станция Хлора, Евсевий стремится сконструировать модель идеального
христианского императора, тем самым поднимая проблему на уровень
политической идеологии.
В своих концептуальных поисках Евсевий отталкивается от достиже-
ний эллинистической политической мысли, которая видела главную фун-
кцию правителя в установлении на земле космического порядка и гармо-
нии. Таким образом, правитель выступает как посредник между небесами
и остальными людьми, в определенной степени — как «учитель» челове-
чества: он обучает их нравственности и на словах, и на деле, неизменно
И. В. KpueyiuuH
27
являя собой пример достойного поведения1. На этой основе Евсевий вы-
страивает концепцию земного монархического правления как отражения
или образа монархического правления Бога во вселенной (I. 5)1 2. Христи-
анский император оказывается своеобразным «земным спасителем», ко-
торый освобождает свой народ от грехов и приводит его к Богу.
Задача христианизации политической теории потребовала от Евсевия
выработки новых критериев оценки. Если в греко-римской политической
теории во главе иерархии достоинств правителя обычно стояли муже-
ство (dvSpeta) и благоразумие (фроут|ак), то в «Жизни Константина» на
первом плане оказываются благочестие (evaegcLa) и человеколюбие
(4)iXav0pa)TTLa).
Главное качество в этой диаде — безусловно, благочестие. Тема бла-
гочестия пронизывает все сочинение. В трактовке Евсевия это качество
многогранно, и оно существует не само по себе, а реализуется во взаимо-
отношениях императора с основными участниками истории — Богом, на-
родом, христианами и безбожниками.
Император — Бог. Эта связь является фундаментальной при модели-
ровании образа благочестивого правителя. Такой правитель ставит Бога
выше души своей (II. 13) и полон смирения перед Ним (III. 45; IV 33, 48):
он Его раб, преданный и добрый слуга (I. 6; IV 14, 23, 48), верный друг
(IV 46), который постоянно ищет у Него помощи (I. 27, 37; II. 6; etc.), все
делает по Его совету и воле (II. 12-13) и подражает Его благодеяниям (IV
22). Он считает Бога виновником всех своих побед (II. 23) и всегда воюет
с надеждой на Него (IV. 5). Благочестивый монарх благодарен Богу за Его
милости (I. 21, 48; III. 42), и поэтому он возводит и украшает в Его честь
храмы (III. 25, 29, etc.), превращает свой собственный дворец в церковь
(I. 17; II. 12, etc.), всячески почитает и прославляет Спасителя (1.3, 10, etc.).
Император — христиане. Основная функция императора по отноше-
нию к Церкви — быть ее защитником и покровителем. С одной стороны,
благочестивый император выступает как «епископ внешних дел», кото-
рый защищает своих единоверцев от внешних врагов — безбожных тира-
нов и язычников: он упраздняет антихристианские постановления своих
предшественников (II. 20-21; III. 1) и обеспечивает беспрепятственное
отправление христианского культа (I. 13); он ходатайствует за верующих
перед правителем соседнего государства (IV 8) и освобождает христиан,
попавших в рабство (IV 27). С другой стороны, благочестивый импера-
тор является верховным «епископом всех христиан, поставленным от
Бога» (I. 44), который решает внутренние дела Церкви. Он заботится о
сохранении мира и спокойствия в ней (I. 44; II. 73; III. 20), врачуя раздоры
среди христиан (II. 61,63; etc.) и созывая епископские соборы для обсуж-
1 См.: Chesnut G. F Op. cit. Р 144ff.
2 О влиянии эллинистической концепции правителя на Евсевия см.: Ibid.
Р. 159-164.
28 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
дения важнейших внутрицерковных проблем (III. 6; IV 41). Он не только
обеспечивает церкви всем необходимым (I. 42; II. 45; IV 28), но возводит
соборные постановления в ранг обязательных для всех законов (IV 27) и
ставит христиан на самые высокие государственные посты (I. 16; IV 52).
Он неизменно являет образец истинного христианина, подавая прозели-
там пример усердного служения (IV. 17). Благочестие императора обна-
руживается и в его глубоком почтении к священнослужителям (I. 42;
III. 10, etc.), в его потребности постоянно видеть их подле себя (I. 32, 42;
etc.) и в его просьбах к ним молиться за свое царствование (IV 14).
Император — безбожники (язычники и еретики). В этих отношениях
реализуется в первую очередь обязанность христианского монарха бо-
роться с ложными богами и их земными прислужниками. Император одер-
живает победу над демонами и врагами веры и истребляет их (I. 5, 6; II.
17-18), разрушает языческие храмы, выносит идолов на всеобщее посме-
шище, запрещает отправление языческого культа (II. 44; III. 54-56, etc.).
В то же время в тему непримиримой конфронтации вплетается мотив ми-
лосердия к заблудшим. Рассказывая о войне Константина с Лицинием,
этим злейшим врагом христиан, Евсевий дважды подчеркивает, что его
герой, надеясь на исправление нечестивого тирана, не торопится распра-
виться с ним (II. И, 16). Здесь заявляет о себе еще одна функция благоче-
стивого правителя — педагогическая, подразумевающая наставление и
спасение заблудших. Так, преследуя еретиков, Константин одновремен-
но призывает их к покаянию и присоединению к Церкви (III. 63-66).
Император — подданные. При трактовке взаимоотношений христи-
анского императора с его подданными педагогическая функция приобре-
тает исключительное значение. Коронованный христианин учит народ
благочестию (I. 40-41; II. 20, etc.) и подает людям пример богоугодной и
добродетельной жизни (I. 3, 17; IV 18-21). По сути дела император-педа-
гог превращается в императора-миссионера, но такого, который осуще-
ствляет свою миссию повседневно и ежечастно, через все свои деяния и
поступки.
Благочестие христианского правителя предстает особенно рельефным
на фоне противоположного качества — нечестия, которое рассматрива-
ется Евсевием как субстанциональная характеристика тиранов, антипо-
дов Константина Великого и Констанция Хлора. По отношению к Богу
нечестие есть богоборчество (II. 1) и богоненавистничество (II. 18): тира-
ны жаждут в сердцах своих воевать с самим Господом (I. 50), они издева-
ются над Спасителем (III. 1), пытаются скрыть от глаз людских Его гроб-
ницу (III. 26), не могут постичь смысла Божественных уроков и поэтому
ожесточаются (II. 11-15). В то же время они знают о могуществе Бога и
испытывают страх перед Ним (II. 16). По отношению к Церкви тираны
выступают как жестокие гонители (I. 56-58; II. 1), которые не только от-
страняют христиан от управления (I. 52; III. I), изгоняют из армии (I. 54),
отправляют ц ссылку (I. 52), лишают имущества (I. 52; III. 1), не только
препятствуют отправлению культа (I. 52-53) и запрещают созывать цер-
И. В. Кривушин
29
ковные соборы (I. 51), но также предают верующих самым ужасным ви-
дам смерти (I. 13, 15,57; II. 1-2; III. 1), учиняют насилие над христианка-
ми (I. 33-34), разрушают церкви (I. 13; II. 2; III. 1) и сжигают священные
книги (III. 1). Для земных врагов Спасителя тираны становятся вождями,
а для сверхъестественных — верными слугами: они привержены чародей-
ству и магии (I. 36), окружают себя языческими жрецами (II. 4), подчиня-
ют себя и своих подданных демонам (I. 13), уповают на их помощь (I. 58;
II. 5). Благочестивые цари, их нравственные антиподы, оказываются для
них непосредственными объектами ненависти — тираны всячески им про-
тиводействуют, обманывая их (II. 15), строя им козни, возбуждая против
них войну (I. 50).
Вторым важным качеством идеального христианского монарха после
благочестия Евсевий делает человеколюбие, о котором он упоминает по-
стоянно (I. 9. Мит. д.). Христианский правитель оказывает благодеяния
как своим близким (I. 9), так и всем остальным подданным (IV 27), забо-
тится о них (1. 25), спасает их от тирании (I. 26; II. 3), обеспечивает им
спокойствие и безопасность (I. 13), облегчает налоговое бремя (I. 14; IV.
2-3), помогает бедным, униженным, вдовам, сиротам (I. 43; III. 44, 58) и
даже проигравшим в суде (IV 4). Его любовь к людям распространяется и
на врагов: он щадит еретиков (I. 45), побежденных им тиранов и их сто-
ронников, попавших к нему в плен (II. 11, 13, 16).
С точки зрения Евсевия, человеколюбие тесно связано с благочести-
ем. С одной стороны, человеколюбие есть непосредственный плод благо-
честия, с другой — оно является способом распространения благочестия.
Рассказывая о деяниях Константина в Гелиополе, автор упоминает о мно-
гочисленных пожертвованиях, которые император делал бедным, «поощ-
ряя их спешить к спасительному учению» (III. 58). В то же время в ценност-
ной шкале Евсевия человеколюбие стоит ниже благочестия. Оно не явля-
ется абсолютным достоинством и даже подвергается некоторой критике.
В одном фрагменте мы читаем, что Константина порицали за излишнее
человеколюбие, поскольку исчез страх, удерживавший злых людей от дур-
ных поступков (IV 31). В другом фрагменте автор возвращается к этой
теме, признавая справедливость такого упрека: «Человеколюбие и добро-
любие, искренность веры и прямодушие, — пишет он, — побуждали ва-
силевса доверять людям, которые принимали личину христиан и которые
под маской притворства старались снискать его расположение; доверяя
им, он иногда совершал недолжное» (IV 54).
Выделение благочестия и человеколюбия как основных достоинств
идеального христианского императора не означает полного разрыва Евсе-
вия с античной политической мыслью1 И благочестие (pietas) и человеко-
1 О влиянии на евсевианскую концепцию правителя греко-римской традиции
см.: Vigna G. The influence of epideictic rhetoric on Eusebius of Caesarea’s political
theology: Dissertation. Evanston, 1980. P. 114-140.
30 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
любие (philanthropia) входили в число традиционных греко-римских харак-
теристик правителя. Новаторство Евсевия заключается не в выработке
новых понятий, а в наполнении новым содержанием старых. Он христи-
анизирует как понятие благочестия, делая христианскую веру его обя-
зательным условием, так и понятие человеколюбия, превращая его в про-
изводную от благочестия.
Остальные характеристики идеального монарха являются сопутству-
ющими по отношению к двум основополагающим. Многие из них можно
рассматривать как формы бытования человеколюбия. Это доброта (I. 12),
кротость (I. 12, 46; III. 10), щедрость, причем даже к варварам (III. 1, 22,
44; etc.), миролюбие (I. 46) и пр. Среди других называются скромность
(I. 19, 39: II. 14), твердость (II. 3), справедливость (I. 44), мудрость и уче-
ность (I. 16, 19-20; II. 13; III. 3, 10). Все они традиционны для античной
модели правителя. Столь же традиционны и внешние (поведенческие и
физические) характеристики идеального монарха, уже само обращение к
которым демонстрирует генетическую связь Евсевия с его языческими
предшественниками. В своем поведении христианский правитель привет-
лив и ласков (III. 10, 13, 16). Он обладает превосходными природными
данными — красотой и стройностью тела, высоким ростом, физической
силой (I. 19-20; III. 10). Его отличает подлинно царственный и даже боже-
ственный облик: представший перед участниками Никейского собора Кон-
стантин, «чьи торжественные одежды блистали молниями света и чья пор-
фира сияла огненными лучами, украшенная переливающимся блеском зо-
лота и драгоценных камней», был подобен, по словам Евсевия, «небесному
ангелу Божьему» (III. 10).
Однако содержание «Жизни Константина» не исчерпывается модели-
рованием фигуры идеального христианского императора. «Жизнь Конс-
тантина» — это не только рассказ о том, как идеальный земной герой в
силу своих личных качеств и через свои деяния кардинально меняет ход
человеческой истории и характер жизни людей, но также и рассказ о том,
как Бог избирает этого идеального земного героя для исполнения такой
миссии.
Вот почему проблема участия Бога в истории решается Евсевием в
двух плоскостях. В большинстве случаев в тандеме благочестивый импе-
ратор — Бог император предстает как достаточно самостоятельная исто-
рическая фигура, сознательно избирающая путь Истины; Бог же по отно-
шению к нему выступает как покровительствующая, помогающая и воз-
награждающая сила. Все, что обретает христианский монарх, — высшую
власть, победы над тиранами и внешними врагами, благополучие Импе-
рии, длительную жизнь, долгое спокойное правление, «завидную и много-
хвальную» кончину, возможность передать власть своим прямым потом-
кам — все это дается ему Всевышним за веру и благочестие. Жизненный
подвиг достойного правителя вознаграждается Богом и после его смерти:
Он дарует ему бессмертную и блаженную жизнь на небесах (I. 2, 9; III.
46), где имя его запечатлено на вечных скрижалях (I. 9), и великие по-
И. В. KpUeyULUH
31
смертные почести на земле (IV 67), где его поминают наряду с апостола-
ми (IV 71) и где его династии суждено царствовать навеки (IV 68, 71).
В то же время христианский правитель нередко оказывается в изоб-
ражении Евсевия лишь простым орудием в руках Бога, средством исправ-
ления и спасения рода человеческого. Небесный Владыка руководит и
направляет его действия (I. 29; II. 12; III. 26-27, 48). С помощью избран-
ных Им правителей Он решает три задачи: расправляется со Своими вра-
гами (I. 5), обеспечивает на земле защиту христианам (II. 2) и приводит
блуждавшие во тьме неверия народы к свету веры. В последнем случае
Бог или делает благочестивого императора прямым проповедником Исти-
ны (I. 4-5), или творит его жизнь так, что она становится примером для
всеобщего подражания (I. 22; IV 74).
В такой перспективе подлинным героем «Жизни Константина» стано-
вится не идеальный христианский правитель и не тот, кто более других
этому званию соответствует, а Господь Бог, творящий земную историю по
Своему плану и по Своей воле. И это закономерно. Ибо когда античная
биография превращается и по духу, и по содержанию в христианскую, она
неизбежно выходит за рамки жанра жизнеописания. Она приобретает осо-
бый масштаб, поскольку включает жизнь героя в механизм универсально-
го исторического процесса и делает ее его неотъемлемым элементом.
Р о
	
	Ц Л и

Н. С. Горелов
Жизнеописание Велизария
в «Хронике Фредегара»
Так называемая «Хроника Фредегара» известна по 34 сохранившимся
спискам. Наиболее ранний из них — кодекс Парижской национальной
библиотеки, написан еще в начале VIII в. Имя автора впервые появляется
на полях Сент-Омерского кодекса № 706 (XI в.), причем оно было припи-
сано на полях тремя веками позднее. Кто такой Фредегар — никому не
известно. Предполагалось, что авторов у этого произведения не один, а
много, два, а то и три, однако стилистический анализ требует признать,
что это произведение — труд одного, пусть и весьма неряшливого челове-
ка. Исходя из косвенных данных и большого внимания автора к событиям
вокруг Акванского монастыря, можно с уверенностью говорить, что ав-
тор был бургундцем. Хотя жизнь автора проходила на территории владе-
ний франков, он не оставил без внимания события, будоражившие Визан-
тию и Константинополь. Фредегар — человек по своей натуре любопыт-
ный и увлекающийся, взявшись излагать известия, пришедшие от соседей
франков на юге, он уже не мог остановиться и непременно рассказывал о
том, что происходило у соседей на востоке, и так далее. Именно поэтому
известия внешнеполитического характера имеют в «Хронике Фредегара»
вид пространных отступлений.
К одному из таких отступлений, рассказывающему о полководце Ве-
лизарии, я и обращаюсь в данной статье. Галина Евгеньевна Лебедева в
свое время поддержала мою тягу к тем сюжетам, где работа требовала не
только исторических, но и литературоведческих цеховых навыков. Мне
повезло с наставником, готовым смириться с моими поисками в миру «пи-
саной», но «никогда не происходившей» истории. Надеюсь, что представ-
ленный текст покажется занимательным и ей, и остальным читателям.
Пространное повествование, рассказывающее о Велизарии, во мно-
гом напоминает историю жизни короля Теодориха, помещенную всего
Н. С. Горелов
33
несколькими страницами ранее1. Хронист выстраивает биографию визан-
тийского полководца, следуя той же самой сюжетной схеме. Велизарий,
как и Теодорих, состоит на государственной службе1 2 и дважды оказыва-
ется в ситуации противостояния с сенатом (причина которого — неиз-
бывная человеческая зависть). Император, чтобы избежать мнимой опас-
ности, отправляет главного героя на войну, которая на первый взгляд
должна окончиться неудачно. Однако герой выходит из сложной ситуа-
ции победителем, причем его решимость победить в обоих случаях вдох-
новляется женщиной (у Теодориха — матерью, у Велизария — женой Ан-
тонией). Вернувшись обратно в Константинополь, и Теодорих и Велиза-
рий вновь сталкиваются с неприязненным отношением к ним сенаторов,
но благодаря собственной храбрости или дружескому совету избегают
опасности. Примечательно, что идея нерушимой — вне зависимости от
обстоятельств — дружбы также сближает оба жизнеописания. Совпада-
ет и зачин историй, основанный на предсказании.
История парной женитьбы — Юстиниана на Антонии (Феодоре) и Ве-
лизария на Антонии (Антонине) — повествование, построенное по всем
законам средневековой новеллы. Антония узнает о будущей судьбе Юс-
тиниана благодаря знамению свыше, заключает — фактически благодаря
хитрости — помолвку, а затем, когда император восходит на трон, умело
напоминает ему о данном обещании жениться. Привлекают внимание не-
сколько деталей. Во-первых, Фредегар сообщает, что две сестры (обе но-
сят имя Антонии) были взяты Юстинианом и Велизарием в лупанарии.
Это единственная в латиноязычной литературе фиксация профессии бу-
дущей императрицы. Сведения, приводимые о ранних годах жизни Феодо-
ры Прокопием Кесарийским3, вызывают большие сомнения в достоверно-
сти — автор был слишком пристрастен в своих оценках. Прокопий счита-
ет, что Феодора в юные годы вела не только жизнь актрисы, но и
публичной женщины. Та же терминология используется и в сочинении
Иоанна Эфесского, однако смысл, вкладывавшийся автором в эти слова,
мог быть отличным. Не исключено, что Иоанн пытался подчеркнуть имен-
но публичный характер профессии актрисы. Бургундский хронист отме-
1 Рассказывая о готском короле, Фредегар ссылается на жизнеописание, од-
нако не указывает, откуда именно ему удалось почерпнуть свои сведения. Исто-
рия, поведанная в «Хронике», сильно отличается по содержанию от почти доку-
ментальных повествований Иордана или Анонима Валуа. Слава готского короля
вышла за рамки истории — и папа Григорий Великий, и Фредегар видели в Теодо-
рихе человека, прожившего необычную жизнь (или необычно ее закончившего).
Столь же неординарной судьбой наделяется и Велизарий. Византийский полко-
водец фактически повторяет жизненный путь готского короля.
2 Причем военно-административной, так как после воцарения Юстиниана
Велизарий назначается управителем той части Африки, которая не покорена ван-
далами.
3 Н. а. 9.
2 Зак 3979
34 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
чает, что девушки, взятые из лупанария для дневных утех в саду, были по
происхождению амазонками. Фредегар мог прочитать об амазонках в со-
чинениях Орозия и Исидора Севильского, сообщающих, что женщины-
воительницы были истреблены еще Александром Македонским. Сам хро-
нист несколько раз упоминает в своем труде народ женщин-воительниц,
черпая свои сведения либо из «Книги поколений» св. Ипполита, либо из
«Церковной истории» святых Евсевия и Иеронима. И хотя племя амазо-
нок уже вымерло, географическое название еще оставалось на карте.
Можно отметить, что противоположный (по отношению к Константино-
полю) берег Черного моря всегда славился своими женщинами, попадав-
шими в столицу и посвящавшими себя древнейшей профессии. В грече-
ской литературе за амазонками сохранялась репутация женщин, способ-
ных к чрезмерной сексуальной активности. Видимо, говоря об амазонском
происхождении двух сестер, информант Фредегара стремился подчерк-
нуть, что они занимались проституцией в силу естественного положения
вещей1.
♦Жизнеописание Велизария» изобилует многочисленными точными
деталями, отражающими жизнь в имперской столице. Юстиниан носит
звание «комита канцелярии», а Велизарий — «комита казначейства». Оба
термина являются кальками с придворной константинопольской номенк-
латуры. Чтобы получить возможность изложить суть своего дела импера-
тору, Антония дает взятку «держателям покрывала», в которых несложно
увидеть дворцовых спальников. Юстиниан приглашает будущую августу
перед коронацией в ложу, что соответствовало византийским реалиям —
императорской ложе на ипподроме. Видимо, человек, поведавший Фреде-
гару о жизни Велизария, сам побывал в Константинополе, но в придвор-
ных кругах принят не был (и поэтому он искажает чиновную термино-
логию). Одновременно это позволяет утверждать, что даже век спустя
времена Юстиниана и Феодоры были достоянием (и предметом для обсуж-
дения) не только историографов, но и более широкого круга людей. От-
дельные мотивы «новеллы о женитьбе» хорошо сопоставимы с зафикси-
рованными историческими реалиями. Так, Антонина действительно мог-
ла претендовать на роль «незаменимой женщины» при императрице.
Прокопий описывает, к каким хитростям пришлось для этого прибегнуть
жене Велизария. У Фредегара обе женщины становятся сестрами, при-
1 Примечательно, что народ по наущению сената начинает роптать после воз-
ведения Антонии (Феодоры) в сан августы и требует у императора: «Верни нам
нашу жену!» Хронист или человек, рассказавший эту историю, не видели в том,
что прежде Антония сходилась со всеми (ропщет народ) в качестве публичной
женщины ничего необычного. То есть это и было ее профессией, как следует из
текста, а значит, в середине VII в. существовало четкое представление о том, чем
именно занималась Феодора до прихода к власти. Вполне возможно, на формиро-
вание этого представления оказала влияние и «Тайная история» Прокопия Кеса-
рийского.
Н. С, Горелов
35
чем одна во всем стремится подражать другой. Даже помолвка оказывает-
ся редуплицированной — раз уж Юстиниан в шутку пообещал Антонии
(Феодоре) сделать ее августой, то и Велизарий готов обменяться кольца-
ми с сестрой суженой своего друга. И хотя наполнение мотива совершен-
но другое, отношения, установившиеся между императрицей и женой пол-
ководца, оказываются не обойденными вниманием Фредегара.
Основа сюжетной завязки может быть обнаружена в реальных собы*ч
тиях. Прокопий Кесарийский, начиная описывать деятельность Велиза- в
рия, сообщает, что тот вместе с Ситой был копьеносцем стратига Юсти-
ниана, будущего императора. У юношей едва начала пробиваться борода,
когда Юстин назначил их на ответственные военные должности — Вели-
зарий стал командовать войсками, находившимися в Даре1, а Сита стал
магистром милитум в Армении. Оба будущих полководца, таким образом,
делили со своим стратигом и будни и праздники. Сита впоследствии даже
женился на сестре императрицы Феодоры Комито, которая, по словам
Прокопия, в юности «блистала среди своих сверстниц-гетер»1 2. Видимо,
Сита был отождествлен с Велизарием, что привело, несмотря на сохране-
ние общей схемы происходившего, к редупликации имени героини — Ан-
тонии. Сита, погибший в Армении, не оказал влияния на судьбы Западной
Европы, что удалось Велизарию, ставшему весьма популярной фигурой.
Запечатлелось и имя его жены — Антонины3, а фигура Комито почти стер-
лась из исторической памяти.
Скорее всего, и народные толки, возникшие, как утверждает хронист,
по наущению сенаторов, во время возведения Феодоры в сан императри-
цы, также могли иметь место, равно как и казнь нескольких сенаторов-
зачинщиков, однако византийские источники не останавливаются на этом
подробно. Впрочем, Юстиниан и Феодора, как отмечал Прокопий, дей-
ствительно нарушили существовавший обычай и вступили на царство за
три дня до Пасхи4.
В повествование, связанное с историей о том, как Юстиниан нашел
себе августу, органично вплетается война с Персией и анекдот об основа-
нии крепости Дар. Отправившись в поход против персов, Юстин неожи-
данно умирает и на его место восходит Юстиниан «с согласия сената и
войска». В «Хронике» Фредегара нет ни одного указания на то, что Юс-
1 В. Р. 1,12, 20-22.
2 Н. а. 9,3; 9.	е
3 Антонина активно вмешивалась в ход войн с готами и политические вопро-
сы. Так, именно она упрекала папу Сильверия за желание выдать византийцев
противнику (LP 1,146; Прокопий обещал описать роль Антонины в смерти понти-
фика (Н. а. 1,14), но не выполнил этого). Сведения о жене Велизария не только
были зафиксированы в западноевропейском историописании, но и оказались до-
ступны широкому кругу читающей публики, ведь «Книга понтификов» пользова-
лась популярностью.
4Н. а. 9,53.
36 Albo dies notanda laptllo: коллеги и ученики — Г. Е, Лебедевой
тиниан был племянником Юстина, хотя власть переходит к нему «по на-
следству». Смерть Юстина случилась вскоре после того, как Велизарий и
Сита были назначены на ответственные должности1, а первой кульмина-
цией возобновившейся войны с персами стала битва при Дарах в июле
530 г. «Вечный мир», заключенный позднее между Византией и Персией,
не зафиксировал каких-либо крупных территориальных уступок со сторо-
ны Сасанидской державы. Это позволяет предположить, что на события
времен императора Юстиниана были спроецированы исторические реа-
лии конца VI в.1 2, когда Византия действительно смогла возвратить себе
некоторые провинции. Личная встреча двух правителей, как и то, что Юс-
тиниан «позволил царю и дальше править в Персии», вполне возможно
указывают на события 591 г. Император Маврикий принимал у себя Хос-
рова Парвиза и оказал ему всеобъемлющую помощь в борьбе за персидс-
кий трон. Хронологические границы описанной Фредегаром войны очень
размыты. С одной стороны, сообщение о территориальных приобретени-
ях Византии указывает на конец VI в., с другой — возведение крепостных
укреплений в Дарах было осуществлено еще во времена императора Ана-
стасия3. Правда, следует отметить, что, как сообщает Прокопий Кеса-
рийский в сочинении «О постройках», Юстиниан полностью перестроил
укрепления Дар4, видимо, сведения об этой перестройке и послужили
основанием для того, чтобы считать Юстиниана основателем города. Эти-
мологизация названия места — Дары — от повелительного наклонения
глагола «dare» («Daras!») выявляет западноевропейское происхождение
анекдота (ведь именно в это время в варварской Европе распространяет-
ся интерес к изучению этимологии).
Возвращение императора из Персии и его последующая женитьба на
Феодоре, сумевшей проникнуть во дворец и напомнить суженому о дан-
ном обещании, также имеют исторические параллели. Вполне возможно,
Юстиниан в той или иной степени руководил началом персидской компа-
нии, ведь на основные должности как раз перед самой смертью Юстина
были назначены двое его приближенных — Велизарий и Сита. Во-вторых,
василиса была против брака своего племянника с женщиной свободной
профессии, и паре удалось пожениться только после смерти Ефимии.
А уловка, к которой прибегает Антония, обращаясь к императору с прось-
бой разыскать жениха (им и является сам вершитель правосудия), отра-
жает интерес Юстиниана к соблюдению справедливости. Император сна-
1 Это следует из текста Прокопия (В.Р. XII,24; XIII, 1).
2 А вполне возможно, что и первой четверти VII в.
3 Об этом упоминают Прокопий Кесарийский (В.Р. 1,10,13-14), а также дру-
гие историописатели (Чекалова 1993:467, прим. 81). Комит Марцеллин расска-
зывает о Дарах в сочинении о постройках, отрывок из которого сохранился в со-
ставе одной из рукописей «Хроники» (Маг 517,3).
4 De aed. 11,1,4-11,111,28.
Н. С. Горелов
37
чала провозглашает вердикт: данное некогда обещание жениться должно
быть исполнено, а лишь затем осознает, что самому и придется подчинить-
ся вердикту1 Вслед за императором выполнил свое обещание и Велиза-
рий, женившись на Антонии (Антонине)1 2 Юстиниан назначил его патри-
цием той части Африки, которая была неподвластна вандалам, однако об-
стоятельства изменили ход событий и Велизарию пришлось вести войну.
Вся финальная часть сюжета оказывается несколько смещенной во
времени. Война с персами, развязанная незадолго до смерти Юстина, ло-
жится на плечи самого Юстиниана, а не Велизария и Ситы, поэтому авто-
ру истории приходится несколько повременить с браком своих главных
героев. Но как только война заканчивается, основное повествование
вновь оживает, Юстиниан встречается с Феодорой, а Велизария посыла-
ют в Африку3
Падению королевства вандалов уделяют внимание многие авторы
(епископ Виктор4, комит Марцеллин, епископ Марий Аваншский), наря-
ду с византийской военной экспедицией в Италию это событие составля-
ет основу тех сведений, которые находились в распоряжении раннесредне-
вековых хронистов. Фредегар предлагает читателям свою, оригинальную
версию событий. Бургундский историк проявляет осведомленность в де-
талях происходившего. Жена Велизария, Антонина, действительно от-
плыла вместе со своим мужем в Африку5. От войны с вандалами действи-
тельно не ожидали ничего хорошего — во времена императора Льва ви-
зантийцы уже потерпели поражение, попытавшись вернуть Африку.
Попытки обвинить Велизария в стремлении занять императорский трон
находят параллели среди реальных событий. Юстиниан, отправляя Вели-
1 Юстиниан обещал жениться на Антонии (Феодоре) только в том случае,
если станет императором. Женщина же жаловалась на то, что «некий молодой
человек* заключил с ней помолвку и обменялся кольцами, таким образом, ее сло-
ва были верны лишь отчасти.
2 Прокопий пишет, что мать Антонины была блудницей при театре (Н. а. 1,11),
т. е. ипподроме, однако сама Антонина, хоть и вела развратную жизнь, старалась
скрывать это. Нет никаких сведений о том, что Антонина, имевшая детей от пер-
вого брака, когда-либо вела публичный образ жизни.
3 Как считает Прокопий Кесарийский, Велизарий был отозван с восточного
фронта, чтобы организовать военную экспедицию против Гелимера. Командова-
ние на Востоке полностью было поручено Сите (В.Р. 1,21,2-3). Вполне возмож-
но, на самом деле причиной снятия с должности было поражение при Каллинике.
4 Его сведения были использованы в «Хронике» Исидора Севильского, в со-
чинениях Беды Достопочтенный и Павла Дьякона.
5 Отправился туда и Прокопий Кесарийский, бывший секретарем Велизария,
и описавший этот поход в своем сочинении о войнах. Хотя Прокопий относился к
Антонине весьма негативно, но эта женщина даже в его глазах не была лишена
ума и проницательности, по крайней мере, ей удалось сохранить от протухания
питьевую воду во время плавания на Сицилию (B.V 1,13,24).
38 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
зария в экспедицию, предоставил ему полномочия, которые, по мнению
Прокопия Кесарийского, могли быть приравнены к царской власти1.
Фредегару, обладавшему способностями незаурядного рассказчика,
удается сконструировать из элементов фабулы свое оригинальное повест-
вование. Как сообщает Прокопий, в Триполис к Пруденцию, побудивше-
му жителей города отложиться от вандалов, был направлен архонт Татти-
мут вместе с небольшим войском1 2. В рассказе Фредегара Юстиниан пер-
воначально планирует назначить Велизария управителем той части
Африки, которая не находится под властью вандалов. Но затем по науще-
нию сенаторов, обвиняющих Велизария в стремлении к захвату власти,
он изменяет решение и посылает своего лучшего друга на верную смерть.
Вполне возможно, заговор сенаторов является интерпретацией, данной
хронистом подобострастному молчанию, пронявшему все окружение
Юстиниана в тот момент, когда перспектива войны с вандалами оказа-
лась очевидной — лишь Иоанн Каппадокийский позволил себе возразить
императору3.
Как сообщает Фредегар, Велизарию, когда он отправился в поход, бы-
ло поручено 18-тысячное войско4, кроме того, у него самого было 12 ты-
сяч слуг, которых полководец содержал на собственные средства. Проко-
пий Кесарийский упоминает, что командование передовым отрядом во
время рейда, завершившегося битвой при Дециме, было поручено Иоан-
ну, ведавшему расходами личного двора полководца5. Но Прокопий был
очевидцем и непосредственным участником событий, а Фредегар жил на
столетие позже и пользовался вторичными источниками, осмысляя диск-
ретную информацию по-своему. Скорее всего, участие в военной кампа-
нии людей, находившихся на личной службе у Велизария, а также при-
сутствие отряда щитоносцев и копьеносцев6 и позволило сделать хронис-
ту заключение о том, что полководец нанял часть армии на свои деньги.
Не исключено, что это отражало какую-то из реалий, бытовавших во
франкских владениях. Однако не следует забывать, что, отправившись в
Италию, Велизарий действительно пообещал финансировать военную
кампанию из своих собственных средств7 Обстоятельства итальянского
1 B.V 1,9,20.
2B.V 1,10,23.
3B.V 1,10,7-17
4 Прокопий сообщает, что в Африку отправилось пять тысяч всадников (B.V
11,7,20-21), о количестве пехотинцев он умалчивает.
5 B.V 1,17,1-2. Велизария, судя по всему, действительно окружали люди,
отличавшиеся личной преданностью или просто испытывавшие пиетет перед пол-
ководцем. После отстранения Велизария о должности Юстиниан, как сообщает
Прокопий, повелел поделить его копьеносцев и щитоносцев, а также слуг между
военачальниками и придворными евнухами (Н.а. 4,13-14).
6 Возможно, они были телохранителями и личной гвардией полководца (а за-
одно и отборной частью его войска).
7 Н.а. 4,39.
Н. С. Горелов
39
похода могли быть несколько лучше известны в Европе (примечательно,
что Фредегар уделяет им намного меньше внимания), поэтому автор спрое-
цировал их на более ранний период.
Узнав о повелении императора отправиться воевать с вандалами, Ве-
лизарий, как рассказывает Фредегар, возвратился опечаленный домой,
где его встретила жена Антония. Именно она и приободрила своего мужа
советом. Автор делает основной акцент на том, что женщина хорошо раз-
бирается в военных делах. Антонина, действительно сопровождавшая
своего мужа во многих экспедициях1, была женщиной неглупой и отлича-
лась проницательностью. Услуги, оказанные ею императрице1 2, открыва-
ли перед ней простор, на котором можно было применять свои выдающи-
еся способности интриганки. Впрочем, история с водой, которую Антони-
на сохранила от протухания во время морского путешествия, показывает,
что эта женщина не была лишена и практической сметливости3.
Анализ негативной (по своему тону) характеристики Антонины, дан-
ной Прокопием Кесарийским, позволяет предположить, что за этой жен-
щиной уже в середине VI в. закрепилась репутация энергичной и деятель-
ной натуры. Фредегар, упоминает, что Антонина, как и ее сестра, жили в
лупанарии и родом были из амазонок (а за этим народом женщин закрепи-
лась слава воительниц). Следовательно, жена Велизария, с точки зрения
бургундского хрониста, была вполне сведуща в военных делах. Сам пол-
ководец был не уверен в этом и, если следовать повествованию Фредегара,
считал, что по подобным вопросам с женщинами советоваться не следует.
Хронист упоминает о том, что Антония была христианкой и ответила
мужу евангельской цитатой: «Спасен будет муж неверующий женою ве-
рующей»4. Ссылаясь на Всемогущего Господа, Антония утверждает, что
невзгод удастся избежать. Затем она требует, чтобы Велизарий пообещал
ей креститься наутро и принять учение о Единой Троице. И лишь после
того как полководец соглашается это выполнить, она дает ему совет, как
вести военные действия.
1 Прокопий Кесарийский пишет, что она боялась потерять над ним свою
власть (Н.а. 2,1-2).
2 Прокопий открывает свою «Тайную историю» повествованием о деяниях
Антонины (Н.а. 1-5), усматривая в этом персонаже.одну из движущих сил того
зла, которое творилось во времена императора Юстиниана. Кроме того, Проко-
пий подробно излагает историю о том, как Антонине удалось составить заговор и
способствовать падению Иоанна Каппадокийского (B.V 1,25).
3 Не исключено, что помимо конъюнктурных мотивов интриги Антонины про-
тив Иоанна Каппадокийского были мотивированны и ее желанием воздать «долж-
ное» человеку, из-за которого пришлось испытать столько лишений.
4 Бруно Круш отсылает к 11-му стиху 7-й главы первого послания св. апосто-
ла Павла к коринфянам (MGH.SSRRMM. Т. II. S. 87). Возможно, это опечатка, и
речь должна идти о 14-м стихе — «ибо неверующий муж освящается женою (ве-
рующей)». Таким образом, цитата является неточной.
40 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г, Е. Лебедевой
Историческую Антонину можно было заподозрить в чем угодно, толь-
ко не в христианской добропорядочности. Темное прошлое, колдовские
способности, предыдущий брак — все это отнюдь не способствовало про-
славлению ее моральных качеств. Для Фредегара, не знавшего всех об-
стоятельств жизненного пути Антонины, но сообщающего, что Велиза-
рий нашел свою будущую супругу в лупанарии (!), это представляется
несколько странным. Византийский полководец жил в христианской стра-
не, был приближен к императору (и являлся его другом юности, как сооб-
щает Фредегар), поэтому для Велизария не было никакой необходимости
принимать веру Христову — положение обязывало его быть христиани-
ном1 Почему же тогда Фредегар, обычно не обращающий особого внима-
ния на религиозные сюжеты1 2, вдруг акцентирует внимание читателей на
крещении Велизария? Скорее всего, данный эпизод указывает на источ-
ник, у которого хронист почерпнул свои сведения о Велизарии, — орто-
доксального человека, чей мир был наполнен христианскими образами.
И Антония, и королева Хродехильда не наделяются хронистом таким ка-
чеством, как милосердие (Антония вырезает все вандальское мирное на-
селение, а Хродехильда требует отомстить своему дяде), их образы пост-
роены на контрасте христианского смирения и жестокости.
Обратившись к историческому труду Прокопия Кесарийского, мы мо-
жем проследить как из фрагментов происходившего родился мозаичный
рассказ Фредегара. Битва при Дециме, закончившаяся занятием Карфа-
гена, объединяется в повествовании бургундского автора с битвой при
Трикамаре. Еще только планируя высадку на африканском берегу, Вели-
зарий решил, что вся пехота должна сойти на сушу, ибо воины не были
готовы к морскому сражению3. К тому же полководец опасался, что в слу-
чае бури и армия и корабли будут потеряны. Поэтому полководец пред-
почел пеший рейд по берегу, который, благодаря случайному стечению
обстоятельств (так считает Прокопий Кесарийский), ознаменовался бит-
вой при Дециме. Антонина высадилась вместе со всеми на берег и находи-
лась в арьергарде4. Затем и сухопутная армия, и флот отправились в сто-
рону Карфагена, но флот действительно появился раньше5, поскольку
Велизарий опасался вступать в город вечером. Жители Карфагена сняли
цепь, закрывавшую Мандракий, и впустили корабли в гавань6. В «Хрони-
ке» Фредегара происходит редупликация: флот и армия оказываются раз-
делены с самого начала и действуют независимо: таким образом, рассказ-
1 Говорить о межконфессиональных трениях в данном случае также сложно,
если только не предположить, что Велизарий был арианином.
2 Хронист обошелся без резких выпадов в адрес короля Теодориха, чьи рели-
гиозные воззрения отнюдь не должны были вызывать одобрения.
3B.V 1,15.
<B.V 1,19,11,20,1
5B.V Г,20,2-3.
6B.V. 1,20,4.
Н. С. Горелов
41
чик мог знать об оккупации Карфагена морскими силами, но был не осве^
домлен о конкретных маневрах Велизария.
Во время сражения при Трикамаре, в котором вандалы были оконча-
тельно разбиты, Гелимер и его брат Цазон возвели укрепленный лагерь, в
котором разместили женщин и детей1, — эта деталь контаминирует в рас-
сказе Фредегара с занятием флотом Карфагена. Велизарий снова повел
битву двумя отрядами, один из которых был поручен Иоанну Армянину1 2.1
Передовой отряд спровоцировал столкновение, которое затем угасло, но,
вечернее наступление основной части армии Велизария заставило Гел№
мера обратиться в бегство, что внесло разброд в ряды вандалов и привело,
к их полному поражению3 Накануне сражения римлянам явилось знаме-
ние — «на остриях их копий возникло яркое пламя, и им казалось, что,
сильным огнем охвачены сами копья»4, — известие о котором могло транс-.
формироваться в рассказе Фредегара в эпизоде использованием сигналь-
ных огней, при помощи которых литературные герои оповещают друг дру-
га о готовности действовать. Бургундец, скорее всего, имел определен-
ные знания по военной части, так костры дважды появляются в его книге
как стратегический прием (Аэций приказывает окружить лагерь гуннов
кострами со всех сторон, чтобы создать ночью видимость превосходящего
войска5). Объединяя два сражения в одно, рассказчик нарушает хроноло-
гическую последовательность событий, но аккуратно воспроизводит фак-
ты. Лагерь, построенный вандалами для женщин и детей, действительно
был, а наступление Велизария происходило двумя отрядами. Поскольку
известно, что флот и пехота действовали по отдельности, в повествова-
нии происходит идентификация: один из отрядов отождествляется с су-
хопутными силами, другой — с морскими. Можно сказать, что рассказ-
чик удивительно логичен в своей путанице.
По сообщению Прокопия, Гелимер укрылся в горной местности Пап-
пуа6 и на долгое время оказался в осаде, которая истощила как его самого,
так и приближенных. В конце концов, поддавшись уговорам герула Фары,
которому Велизарий поручил осаждать гору, сдался на милость победите-
ля. Фара сообщил Гелимеру, что Юстиниан собирается вписать вандаль-
ского короля в число сенаторов и пожаловать звание патриция, а пору-
читься в действительности этих намерений может сам Велизарий7. Имен-
но слово Велизария убедило Гелимера сдаться в плен и прибыть в Карфаген,
где находился полководец8. Оказавшись перед Велизарием, вандальский
1 B.V 11,2,8.
2B.V 11,3,10.
3B.V 11,3,19-2.
4 B.V 11,2,5-7
5 Fr. 11,53.
6 B.V 11,4,26.
7 B.V 11,6,22.
8 B.V. 11,7,8-16.
42 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
король, лишившийся своего былого величия, все время смеялся... Затем
Гелимера доставили в Константинополь, где он прошествовал, одетый в
пурпур, по ипподрому, повторяя все время слова Экклезиаста: «Суета
сует и всякая суета,» — и вместе с Велизарием поклонился Юстиниану.
В число патрициев Гелимера не зачислили, но одарили прекрасными зем-
лями в Галатии.1
Фредегар и Прокопий рассказывают о судьбе одного и того же челове-
ка, но их истории буквально «зеркальны». Велизарию Фредегара удается
обмануть вандальского короля — такой сюжетный ход хорошо укладыва-
ется в концепцию «мудрости царедворцев», которой следует автор (сена-
тор Птолемей оказывается проницательнее императора Льва, лис — царя
зверей, Аэций — Аттилы, а Виомад — короля Эгидия). Предание о едино-
борстве Гелимера с 12 юношами, вполне возможно, появилось под влия-
нием истории Передея, попавшего вместе с лангобардскими сокровища-
ми в Константинополь1 2 Проявив чудеса храбрости, Передей, живущий в
императорском дворце, оказывается ослеплен, но мстит за потерю своих
глаз, убивая двух императорских приближенных. Примечательна числен-
ная символика и в рассказе Фредегара. Велизарий приказывает убить две-
надцать соратников Гелимера, а вандальский король одерживает верх в
поединке с 12 византийскими юношами.
В источниках нет никаких сведений о том, что Гелимер был оскоплен,
но, вполне возможно, для Фредегара сыграло роль устойчивое сочетание
понятий патриций и евнух по отношению к Нарсесу, которое он перенес и
на вандала3. К тому же с точки зрения бургундского хрониста, на родине
которого пострижение волос лишало прав на королевский престол, пре-
вратившись в евнуха, Гелимер навсегда расстался с надеждой возвратить
себе царское достоинство. Сообщение о получении Гелимером звания пат-
риция и выделении ему земель на границе с Персией может восходить к
известиям о готах, например Виттиге, которые согласились сдаться на
милость императора. Четыре года до этого Теодохад и его брат Эвермунд
предпочли удовольствоваться званиями патрициев и поселились в Риме,
не оказав никакого сопротивления Византии. Примечательно, что готы в
540 г. предложили Велизарию стать их королем, и он принял это предло-
жение, хотя и сохранил свою лояльность к императору.
1 B.V 11,9,1-14.
2 PDL 11,30.
3 Нарсес был родом из Персоармении, но перешел на византийскую службу
(В.Р. 1,15,31), стал царским казначеем и препозитом священной спальни. Воз-
можно, именно по его примеру братья Нарсес, Исаак и Аратий, которые, одержав
победу в первом столкновении с отрядом Велизария, затем добровольно приняли
сторону римлян, отправились в Византий (В.Р. 1,15,31-33), а позднее участвова-
ли в итальянской компании. Таким образом, в судьбе евнуха и судьбе вандальско-
го короля были общие черты.
Н. С. Горелов
43
Печальной, по мнению Фредегара, оказалась и судьба самого Велиза-
рия. Одержав множество побед над персами, он потерпел в Италии пора-
жение от герцога Букцелена, потеряв и свое славное имя и жизнь1. Букце-
лен многократно одерживал верх над Велизарием и Нарсесом, обращая
их в бегство. Но вот в Италии началась эпидемия дизентерии, от которой
пострадало и войско франков, и сам герцог. В это же время погиб Велиза-
рий, однако Нарсес уже в одиночку одержал победу над Букцеленом и
убил его. В том же году скончался король Теодабальд* 2. Это позволяет да-
тировать события 555 г., но в 562 г. Велизарий был все еще жив и даже
подвергся императорской опале — перед смертью Юстиниан в очередной
раз заподозрил своего военачальника в стремлении захватить власть.
Примечательно, что в погибели Велизария виновен «некий франк Букце-
лен», ведь именно франков Фредегар считает самыми доблестными вои-
нами на земле.
Сопоставив рассказ Фредегара о Велизарии и Юстиниане и материа-
лы, зафиксированные в византийских источниках (сочинения Прокопия
Кесарийского ценны в первую очередь как свидетельства очевидца), мож-
но говорить о том, что Фредегар обращает внимание не на ход событий, а
на запоминающиеся детали, из которых затем строит свое собственное,
оригинальное повествование. Как правило, в его рассказе точной оказы-
вается география и численная информация, зато последовательность про-
исходящего оказывается нарушена. Еще одной характерной чертой мане-
ры Фредегара является переатрибуция характеристик (более известные
персонажи наделяются биографиями и чертами менее известных). Так,
Велизарий становится на место Ситы, а Гелимеру приписываются заслу-
ги готских вождей. Нам неизвестно, в какой именно форме — письменной
или устной — информация о Велизарии попала в распоряжение Фредега-
ра. Примечательно, что при обращении с ней он поступает точно так же,
как и при пересказе целого ряда сюжетов, почерпнутых в «Истории фран-
ков» Григория Турского (например, унификация событий, построение чет-
кой сюжетной схемы происходящего, выделение особой роли франков).
Это говорит о том, что именно Фредегару принадлежит авторство фабулы
предания.
Сообщение Фредегара о государственном перевороте, произошедшем
в Константинополе, совершенно очевидно связано с восстанием «Ника».
На средневековом Западе восстание «Ника» не вызвало особого внима-
ния. Исидор Севильский не включил известие об этом событии в свою
♦Хронику» (хотя мог, ведь в распоряжении была хронография, составлен-
ная св. Евсевием, Проспером Аквитанским, епископом Виктором и абба-
том Иоанном из Биклары), видимо, по этой причине восстание оказалось
вне поля зрения таких авторов, как Беда Достопочтенный и Павел Дья-
м 1 Fr 111,50.
2 Gr. IV,9.
44 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г, Е. Лебедевой
кон. «Книга понтификов» также ничего не сообщает о восстании в Кон-
стантинополе — папских агиографов намного больше волновали религи-
озные споры.
О событиях 532 г. в столице Империи на латинском Западе могли уз-
нать благодаря свидетельствам современников: комита Марцеллина и
епископа Виктора. Краткое сообщение епископа Виктора Тонненского
(скорее всего, хронист занимал епископскую кафедру в одном из пригоро-
дов Карфагена) звучит так: «530 год. Когда Ипатий, племянник принцепса
Анастасия, совершил государственный переворот в Константинополе, мно-
гие тысячи человек были уничтожены в цирке во время военной резни, а
ночью он был убит вместе с патрицием Помпеем и сброшен в Реуну»1
Во второй половине VI в. сообщение о восстании появляется в «Хро-
нике» Мария, епископа Аваншского: «532 год. После консульства Лампа-
дия и Ореста. X индикты. При этих консулах патриций Ипатий взбунто-
вавшимся народом был провозглашен императором, и по приказу Юсти-
ниана Августа он был казнен вместе с Помпеем, а еще почти тридцать
тысяч человек были в цирке порублены мечами»1 2.
Теодор Моммзен полагал, что сведения Мария Аваншского восходят
к «Хронике» комита Марцеллина, однако тот ничего не сообщает о числе
погибших. На эту деталь, впрочем, не обращали внимания, поскольку ре-
конструировать происходившее в городе Константинополе в январские
иды и последовавшие затем дни 532 г. можно, опираясь исключительно на
греческие источники. А комит Марцеллин, находившийся непосредствен-
но в столице, описывает события следующим образом: «Братья Ипатий,
Помпей и Проб, племянники блаженного Анастасия со стороны его сест-
ры, поскольку каждый из них был мучим жаждой завладеть властью, по-
пытались захватить ее на январские иды, когда многие из знати связа-
ли себя клятвой и с помощью даров и раздачи оружия побудили обману-
тую толпу к выступлению. В течение пяти дней, опираясь на дурных
граждан, они разрушали огнем, мечом и грабежом царственный город, и в
то же время во дворце старались представить себя преданными императо-
ру. На пятый день смуты Ипатий, получив из рук комита преступников
золотой обруч, и Помпей, его комит, надев под свои одежды кольчугу, от-
правились на штурм дворца, но каждый из них был схвачен перед ворота-
ми дворца и тут же по повелению наиблагочестивейшего нашего принцеп-
са был связан, а затем казнен, заплатив так за свои преступления, но
прежде, чем они лишились своего империя, несчетное количество людей
было перебито в цирке, а на сподвижников тиранов обрушились проскрип-
1 V.T 530.
2 М. А. 532. Сведения Мария о числе погибших совпадают с некоторыми гре-
ческими источниками. Аваншский епископ говорит о чуть ли не тридцати тыся-
чах, Прокопий о более тридцати (В.Р. 1,24,54). В остальных латиноязычных ис-
точниках чцсло погибших не указано, а восточные называют от 30 до 50 тысяч
погибших (Чекалова 1993: 483).
Н. С. Горелов
45
ции. Сгоревшая тогда церковь1 была вскоре восстановлена самим Авгус-
том»1 2.
Разрешение вопроса о том, была ли династическая оппозиция причи-
ной восстания или нет, не входит в наши задачи. Гораздо важнее другое:
представление о восстании Ника как о династической смуте (пусть и на-
саждаемое официально) было сначала одновременно зафиксировано дву-
мя историками, один из которых находился в Константинополе, а другой
на побережье Африки, а затем воспринято третьим хронистом, жившим
на берегу Женевского озера. Следовательно, данная точка зрения полу-
чила широкое распространение и именно так (независимо от того — по
указке сверху или добровольно) воспринимали события зимы 532 г. мно-
гие из современников. Для них все произошедшее представляло собой не
более чем попытку поставить нового императора, закончившуюся неве-
роятной резней.
Рассказ Фредегара о восстании «Ника» во многом напоминает прит-
чу3 и наполнен многими конкретными и точными деталями, отражающи-
ми происходившие в Константинополе события. Согласно сведениям, со-
общаемым Прокопием, на голову Ипатия был возложен венец4, аналогич-
ными сведениями располагает и Фредегар. Бургундский хронист точен в
описании географии восстания: трон узурпатора находится на ипподро-
ме, и именно там происходит печально знаменитое избиение народа5. При-
бытие Велизария вместе со слугами к Флориану находит историческую
параллель в сочинении Прокопия Кесарийского, который отмечает, что
во время подавления восстания полководец вместе со своим отрядом на-
правился прямо к тому месту, где находился Ипатий6. Прокопий также
сообщает, что Юстиниан возлагал свои надежды на Велизария и Мунда,
подчеркивая, что в распоряжении полководцев были лично преданные им
люди7
1 Имеется в виду деревянная базилика Св. Софии.
2 Маг. 534. Примечательно, что Виктор Тонненский, и комит Марцеллин, и
Марий Аваншский выделяют роль узурпатора патриция Ипатия в течение всего
восстания. Следует отметить, что в одном из латиноязычных источников — тру-
де Анонима Валуа — сообщается о том, как Анастасий хотел назначить наслед-
ником одного из трех племянников (Ann. Vai. 13 (74-78)). Прокопий Кесарий-
ский также сообщает о том, что «все родственники Анастасия, хотя их было весь-
ма много и они были весьма имениты» (В.Р. 1.11.1) оказались отстранены от
власти.
3 Событийная часть очень кратка — мы не узнаем, каким же именно образом
сенаторам удалось сместить Юстиниана с престола.
4 В.Р. 1,24,24.
5 В.Р. 1,24,42.
6 В.Р. 1,24,44.
7 В.Р. 1,24,40-41. Одним из главных мотивов, составляющих заключитель-
ную часть биографии Велизария, является тема нерушимой дружбы. Отстранен-
ный от дел полководец приходит в крайней ситуации на помощь своему другу-
46 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Обращает на себя внимание следующий сюжет. Комит Марцеллин,
присутствовавший во время этих событий в Константинополе, упомина-
ет о заговоре знати, сопровождавшем восстание1. Закончилось все плохо —
сенаторов подвергли проскрипциям, правда, потом имущество вернули, а
хозяев восстановили в правах* 2 Веком позже Фредегар также возложил
основную вину за смещение Юстиниана с престола на сенаторов. В дан-
ном случае мы сталкиваемся с очень интересным феноменом, который,
однако, не привлекал к себе внимания византинистов. Фредегар, живший
в середине VII в. в Бургундии («Что ему Гекуба...»), испытывает к кон-
стантинопольскому сенату самую искреннюю нелюбовь. У него сенаторы
постоянно занимаются происками то против Теодориха, то против Вели-
зария. Они советуют императору Льву убить готского короля, причем
дважды пытаются привести свои идеи в исполнение. Также дважды, и в
этом можно увидеть повторение мотива, сенаторы наговаривают Юсти-
ниану на его самого преданного друга Велизария, а когда не удается рас-
правиться с полководцем, предпринимают попытку лишить власти само-
го императора. Автор «Хроники» последователен в своем негативном от-
ношении к некоторым персонажам (сенат, правда, по злокозненности
уступает в книге только королеве Брунгильде)3. Интерес Фредегара к
роли мудрых советников — будь то Велизарий, Птолемей или майордом
Пипин — приводит историописателя к оппозиции между «одним умным и
верным» (пусть даже жадным) и «многими льстивыми и завистливыми».
Автор отдает предпочтение качеству, а не количеству. В «Хронике» сена-
торы готовят заговоры против Юстиниана и Теодориха, а члены королев-
ского совета злоумышляют против Пипина, которому приходится бежать
к королю Хариберту. Фредегар постоянно отмечает, что Аэга был самым
ревностным среди прочих нейстрийских советников короля. Видимо, и
внутри двора Дагоберта существовала четкая оппозиция между отдель-
ными, наиболее влиятельными советниками — Пипином, Аэгой, еписко-
пом Арнульфом — и общей массой, членами королевского совета, точнее
императору. Эта тема отражена и в византийских преданиях о Велизария. Поса-
женный в тюрьму за попытку якобы претендовать на царскую власть, Велизарий
выпускается императором на волю, как только Константинополю угрожает опас-
ность. Полководец, естественно, разбивает врагов, а затем совершает поход в
Англию. Б. Кроль датировал это предание, вошедшее в состав средневекового гре-
ческого романа, X в. (Krol, 1960). Можно предположить, что совпадение сюжет-
ной линии и главного мотива говорят о том, как постепенно в Византии формиро-
валась романтическая биография Велизария, основанная на реальных фактах
(сходство между историей, рассказанной Фредегаром, и средневековым романом
чисто типологическое).
‘ Маг. 534.
2 В. Р I, 24, 57-58.
3 Лишь в ситуации с императором Фокой сенаторы действуют разумно —
совершают государственный переворот и возводят на престол отличающегося
доблестью Ираклия (Fr. IV,63).
Н. С. Горелов
47
говоря, нескольких советов. Возможно, следовавшие одна за другой «от-
ставки» (уходы) были вызваны именно этим.
Другое наблюдение можно сделать на материале испанских известий:
фредегар неоднократно обращается к событиям на Иберийском полуост-
рове1, при этом дважды* 2 он сообщает о государственных переворотах.
Очередность правления готских королей представлена Фредегаром дос-
таточно своеобразно3.
В третьей книге, упоминая о смещении короля Теоды Теодегизилом,
которого затем убивает Агила4, Фредегар5 повторяет слова Григория Тур-
ского об обычае готов смещать неугодных им королей с престола6. Расска-
зывая о деяниях короля Хиндасвинта, казнившего всю готскую знать, за-
мешанную в бунтах против своих властителей, хронист снова возвраща-
ется к этой теме, называя стремление к переворотам «готской болезнью»7
Примечательно, что знатные люди при этом обозначаются как «сенато-
ры». Фредегар подчеркивает, что до тех пор, пока Хиндасвинт окончатель-
но не убедился, что «эта болезнь» искоренена, он, не сомневаясь, казнил
людей.
Таким образом, автор ясно демонстрирует свое отношение к государ-
ственным переворотам и роли знати, принимающей решения и устраива-
ющей выборы короля. Вполне возможно, Фредегар считал наследствен-
ную передачу власти естественным порядком вещей. В отличие от наро-
дов, живущих в сопредельных странах, у франков власть со времен короля
Хильдерика переходила от отца к сыну и от брата к брату. Лангобарды
придерживались выборного принципа — короли Клеф, Аутари и Хароальд
оказываются избранными на престол. Венеды избирают своим королем
франкского купца Само. Византийский сенат провозглашает императо-
ров. В третьей книге встречается замечание Фредегара о том, что франки
со времен перехода через Рейн поставили над собой королей. Родослов-
ная франкских правителей начинается с Приама, а затем через Рихимера,
Теодомера, Хлодиона, Меровея и Хильперика подходит ко временам Хлод-
‘ Fr. IV,6;10;30-33;73;82.
2 Fr. IV,73;82.
3 В этом можно увидеть некоторую последовательность. Фредегар нарушает
порядок правления вандальских, готских и лангобардских королей, а также пер-
сидских шахов. Опускаются в первую очередь имена тех, кто правил недолгое
время. Так, хронист не упоминает Лиуву и Гундомара, не принимает во внима-
ние, как можно судить из контекста, правления Шируя и Шарбазада, называет
Траземунда наследником короля Хрока. Лангобардский король Агилульф назван
им сыном Аутари. Видимо, Фредегар стремился упорядочить хронологию, оста-
навливаясь на наиболее значимых событиях.
4 Агила также был убит, после чего стал править Атанагильд, умерший своей
смертью.
5 Fr. 111,42.	г
6 Gr. 111,30.
7 Fr. IV,83.
48 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
вига. Повествуя о первых королях, Фредегар употребляет глагол «избра-
ли», однако впоследствии говорит о наследовании власти. Пограничным
сюжетом становится, таким образом, сон Хильдерика, в котором родона-
чальнику Меровингов открывается будущее династии. Затем престоло-
наследие развивается последовательно и не выходит за пределы династии
вплоть до 656 г., когда майордом Гримоальд посадил на австразийский
престол своего сына Хильдеберта. Несмотря на свое критическое отно-
шение к королям, автор «Хроники» показывает себя последовательным
сторонником порядка престолонаследия, и изменения, произведенные
Гримоальдом, не должны были найти поддержки у Фредегара.
Исходя из этого, видимо, и надо судить о причинах, по которым «Хро-
ника» останавливается на событиях 642 г., хотя в планах автора было ее
продолжить по крайней мере до 658-го, как он о том сам сообщает. Жизнь
Фредегара могла быть в той или иной степени затронута произошедшим в
656-658 гг. в Австразии, и он потерял возможность работать над своим
сочинением. Свое отношение к австразийской знати хронист высказал,
еще повествуя о причинах, по которым Пипину пришлось покинуть двор
короля Дагоберта1. И ожидать, что мнение Фредегара, обычно твердо сто-
ящего «на своем», с годами переменилось, не приходится. С этим связано
и негативное отношение к византийскому сенату, привнесенное Фредега-
ром из личного опыта. Он опирался на те реалии, которые находились ря-
дом. Происходившие конфликты между майордомами и советами знати
превратились в его рассказе в оппозицию Велизария и сената, а визан-
тийский государственный институт стал в хронике сосредоточием зла.
Выходит, для политического мышления Фредегара были характерны
предпочтение индивидуальной власти (майордомов в Галлии, полковод-
цев — в Византии) коллективным органам (советам знати, Константино-
польскому сенату) и приверженность законности в вопросах наследова-
ния королевской власти. Суждения хрониста, касающиеся событий в коро-
левстве франков, построены на контрасте с известиями о произошедшем
за пределами королевства — так отрицательное отношение к советам зна-
ти было перенесено и на византийский сенат.	}
Источники
4/.
Аноним Валуа
Ann. Vai. — Consularia Italica. Anoinymi Valesiani pars posterior//
MGH.AAAA. T. IX. V 1. S. 306-328. Excerpta Valesiana/ Recensvit Jacq-
ves Moreavol. Editionem correctionem cvrravit Velizar Velkovol. Stvtgardiae
in aedibvs B.G.Tevbneri, 1968.
Прокопий Кесарийский. Война с готами
В. G. — De Bello Gothico / / Procopii Caesariensis Opera Omnia/ Rec.
J. Haury, G. Wirth. Lipsae, 1963. Vol. 2.
1 Fr IV,61.
Н. С. Горелов гид 49
Прокопий Кесарийский. Война с персами	иг!»
В. Р. — De Bello Persico / / Procopii Caesariensis Opera Omnia/ Rec.
J. Haury, G. Wirth. Lipsae, 1962. Vol. 1. P. 1-304.
Прокопий Кесарийский. Война с вандалами
В. V — De Bello Vandalico / / Procopii Caesariensis Opera Omnia/
Rec. J. Haury, G. Wirth. Lipsae, 1962. Vol. 1. P. 305-552.
Прокопий Кесарийский. О постройках
De aed. — De aedificiis// Procopii Caesariensis Opera Omnia/ Rec.
J. Haury, G. Wirth. Lipsae, 1964. Vol. 4.
Хроника Фредегара
Fr — Chronicarum quae dicuntur Fredegarii Scholastic! libri IV Cum
Continuationibus// MGH.SSRRMM. Т.П. SS. 1-214. The Fourth Book of
the Chronicle of Fredegar with its continuations/ Translated from the Latin
with Introduction and Notes by J.M. Wallace-Hudrill. Edinburgh, 1960.
Григорий Турский. Церковная история франков
Gr — Gregorii Turonensis. Historiae Francorum libri X. Ed. W.Arndt, Br.
Krush// MGH.SSRRMM. T. I. Berolini, 1884. Григорий Турский. Исто-
рия франков/ Издание подготовила В. Д. Савукова. М. 1987
Прокопий Кесарийский. Тайная история
Н. а. — Historia arcana / / Procopii Caesariensis Opera Omnia/ Rec. J.
Haury, G. Wirth. Lipsae, 1963. Vol. 3.
Исидор Севильский. Хроника
Is. Chr. — Isidori lunioris episcopi Hispalensis chronica maiora ed.
Primum a. DCXV// MGH.AAAA. T. XI. V 2. S. 391-480.
Исидор Севильский. История готов, вандалов и свевов
Is. Hist. — Isidori lunioris episcopi Hispalensis historia Gothorum Wan-
dalorum Sueborum ad a. DCXXIV// MGH.AAAA. T. XI. V 2. S. 241-303.
Книга римских понтификов
LP — Gestis pontificum Romanorum / ed. L. Duchesne. T. I, 1886.
Марий Аваншский. Хроника
MA — Marii episcopi Aventicensis chronica a. CCCCLV—DLXXXI/ /
MGH.AAAA. T. XI. V 2. S. 225-240.
Комит Марцеллин. Хроника
Mar. — Marcellini vol.c. comitis chronicon ad a. DXVIII continuatum ad
a. DXXXIV additametun ad a. DXLVI1I // MGH.AAAA. T. XL V. 2. S. 37-
108. The Chronicle of Marcellinus/ A translation and commentary by B. Cro-
ke. Sydney, 1995.
MGH — Monumenta Germaniae Historica. Hannover; Leipzig, 1826 et sq.
AAAA — Auctores Antiquissimi
SSRRMM — Scriptores rerum Merovingicacarum
Павел Орозий, «Семь книг истории против язычников»
Or. — Orosius, Paulus. Historiarum adversum paganos libri VII Accedit
eiusdem Liber apologeticus / Recensuit et commentario critico instruxit
Carolus Zangemeister.
50 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Hildesheim, G. Olms, 1967 (Corpus scriptorum ecclesiasticorum
latinorum; vol. 5)
Павел Дьякон. История лангобардов
PDL — Pauli historia Langobardorum edentibus LBethman et G. Waitz/ /
MGH. SSRRLL. S. 12-192.
-inuiO ь > r Цитируемые исследования * ц
Чекалова 1971 — Чекалова А. А. Народ и сенаторская оппозиция в
восстании Ника / / Византийский временник, 1971. Т. 32.
Чекалова 1972 — Чекалова А. А. Сенаторская аристократия Констан-
тинополя в первой половине VI в. / / Византийский временник. 1972.
Т. 33.
Чекалова 1977 — Чекалова А. А. Восстание Ника и социально-поли-
тическая борьба в Константинополе в конце V — первой половине VI в. / /
Византийские очерки. М., 1977.
Чекалова 1993 — Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с
готами. Тайная история / Пер., статья, комментарии А. А.Чекаловой. М.,
1993.
Krol 1960 — Krol, В. La legend de Belisaire dans les pays grecs / /
Eranos, 1960. 58 Band.
Krush 1882 — Krush, B. Die Chronicae des sogenannten Fredegar//
Neues Archiv der Gesellschaft fur altere deutsche Geshichtskunde zur Befor-
derung einer Gesammtausgabe der Quellenschriften deutscher Geschichten
des Mittelalters, 1881, VII Band.
Salomon 1929/30 — Salomon, R. Belesarius in derGeschichtschriebung
des abelandischer Mittelalters / / Byzantinische Zeitschrift. 1929/30. 26
Band.
Scheibelreiter 1984 — Scheibelreiter, G. Justinian und Belisar in franki-
scher Sicht. Zur Interpretation von Fredegar, Chronicon II 62 / / Byzantios.
Festschrift fur Herbert Hunger zum 70. Geburtstag. Wien, 1984.
Wallace-Hadrill 1962 — Wallace-Hadrill, J. M., The Long-Haired Kings
and other studies in Frankish history. London, 1962.
Whitby 1989 — Chronicon Paschale. 284-628. A. D/ Transl. by M. Whit-
by, Mary Whitby. Liverpool, 1989.
Wolf 1990 — Conquerors and Chroniclers of early-medieval Spain /
translated with notes and introduction by Kenneth Baxter Wolf. Liverpool,
1996.
М. А. Поляковская
Женщина в византийском
придворном церемониале XIV в.
А. П. Каждая и М. Мак-Кормик, наблюдая социальный мир византий-
ского двора, поставили вопрос, дав на него и ответ: «Но где же женщины?
Женщины всех рангов почти всегда отсутствуют в дворцовых трактатах»1
Авторы статьи замечают, что жизнь знатных дам X в., отделенная от об-
щественной жизни их мужей, была заключена, как можно судить по «Кни-
ге церемоний» Константина Багрянородного, в некий «двор женщин»1 2.
Дамы даже не могли присутствовать на инвеституре введения в долж-
ность их супругов. Но, как отмечают А. П. Каждан и М. Мак-Кормик, при
Комнинах ситуация начала меняться в пользу расширения прав женщин
в сфере парадной жизни: они стали принимать участие в выездах импера-
тора и в дворцовых банкетах, в чем авторы увидели очевидное отступле-
ние от принципа полового разделения и сближения с западноевропейским
образом жизни3
А как эволюционировала в последующие века эта ситуация: в сторону
ли расширения прав женщины или закрепления ее на «комниновском»
уровне, или как третий вариант, к сокращению возможностей участия
женщин в придворном церемониале?
Немало написано как византийскими историками, так и исследовате-
лями этого периода о значимости женщины в социальной жизни империи4.
Несомненно, к примеру, воздействие (отнюдь не позитивное), оказыва-
1 Kazhdan А. Р., McCormick М. The Social World of the Byzantine Court //By-
zantine Court Culture from 829 to 1204 / Ed. by H. Maguire. Washington, 1997 P. 182.
2 Ibid. P 184.
3 Ibidem.
4 На XIV Международном конгрессе по византиноведению была специально об-
суждена проблема «Роль женщины в византийском обществе»: JOB, 1982. Bd. 32/2.
Р. 423-556. См. также: Нуждин О. И. Женщины Византии эпохи первых Палеологов
(Внешнеполитический аспект деятельности) / /АДСВ. 2002. С. 151-166.
52 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
емое второй женой Андроника II Палеолога Ириной (Иолантой Монфер-
рат), положившей немало сил на то, чтобы возвести на престол своих сы-
новей от второго брака и в силу этого не имевших на него прав, а также на
возвеличивание своего зятя, сербского краля1 Феодора Кантакузина сы-
грала заметную роль в политической карьере своего сына Иоанна Канта-
кузина, была решительным советчиком сыну в самых критических ситуа-
циях. Не без ее сотрудничества были приняты меры к освобождения ост-
рова Хиос от генуэзцев в 1329 г.; она помогла раскрыть заговор против
одного из союзников ее сына1 2. Анна Савойская, жена Андроника III и мать
Иоанна V, была после смерти мужа проводником политики (не всегда
успешной) в трудный для империи период начала гражданских войн, дви-
жения зилотов и первых паламитских и антипаламитских соборов. Импе-
раторские жены из итальянок в немалой степени способствовали проник-
новению в политику и культуру двора итальянского влияния. Иоанн Кан-
такузин написал, что в комнатах молодого Андроника III постоянно можно
было встретить несколько человек из Савойи3. После его смерти центр
власти перешел в гинекею, женскую половину дворца.
Хотя в XIV в. среди женщин двора не нашлось второй Анны Комни-
ной, однако в придворных кругах высоко ценилась образованность жен-
щины и ее умение вести себя в обществе. Племянница Михаила VIII Па-
леолога Феодора Палеологиня была в тесном интеллектуальном общении
с такими заметными людьми своего времени, как патриарх Григорий Кипр-
ский, Максим Плануд, Мануил Оловол4. Дочь Феодора Метохита была
хвалима своим учителем Никифором Григорой, отмечавшим, что она «бы-
ла и даровита и любознательна»5. Евдокия, супруга деспота Константина
Палеолога, как пишет Никифор Григора, «...не была лишена светского
образования; при случае она свободно разговаривала обо всем... ученые
называли ее пифагореянкой Феофано и второй Ипатией»6. К Елене, доче-
ри Иоанна Кантакузина и супруге Иоанна V Палеолога, неоднократно
были обращены Димитрием Кидонисом похвалы по поводу ее литератур-
ного дарования. Прочитав написаный еще совсем молодой Еленой энко-
мий в честь ее отца, Димитрий Кидонис высоко оценил его в письме к сво-
ей ученице: «Мы слушали, как в женских устах расцвел звук, который
1 Nicephori Gregori Byzantina historia /Ed. L. Schopen. Bonnae, 1825-1855.
VII,5. — I. P. 233-237 (далее — Greg ).
2 Ibid. XI, 2 — I. P. 530. 5-17 См. также: Kyrris С. P La role de la femme dans
la societe byzantine particulidrment pendant les derniers siecles// JOB. 1982.
V 32/2. P. 467-469.
3 Joannis Cantacuzeni historiarum libri IV /Ed. L. Schopen. Bonnae, 1828-
1832. I, 42. — I. P 205. 17-18 (далее — Cant.).
4 Поляковская M. А., Чекалова А. А. Византия: быт и нравы. Свердловск,
1989. С. 228.
5 Greg. VIII, 5. — I. Р. 309. 15-19.
6 Ibid. VIII. 3 — 1. Р. 293-294.
М. А. Полякове кая
53
нас очаровал... Мы желаем тебе именно такой красоты — большей, чем
красота Елены: красота, которой обладала Елена, однажды уже ей навре-
дила и к тому же принесла гибель героям, которые вели ради нее долгие
войны. Но красота слова бессмертна...»1 Можно было бы продолжить эту
неоднократно поднимаемую в литературе тему, если бы нашей задачей не
являлось рассмотрение вопроса — каково же место женщины в церемо-
ниальном пространстве византийского двора XIV в.
Для ответа на этот вопрос следует обратиться к обряднику середины
XIV в. — «Трактату о должностях» Псевдо-Кодина1 2. В этой церемониаль-
ной книге знатные женщины упомянуты немногим более двадцати раз,
причем все они, за исключением тех, кто назван в главе XII, василиссы,
т. е. жена и мать императора. В указанной главе в описанном церемони-
альном действии участвуют дамы самого высокого ранга, супруги деспо-
тов, севастократоров, кесарей и других высоких архонтов3.
Ситуации церемониала, связанные с участием в них василиссы-мате-
ри и василиссы-супруги императора чаще всего упоминаются в коронаци-
онной, седьмой, главе Трактата Псевдо-Кодина.
После третьего этапа коронации василевса — поднятия его на щите —
впервые появляются в церемониальном описании василиссы. Император
после переодевания всходит иа специальный, отделанный красными шел-
ковыми тканями помост, на котором стоят высокие, с четырьмя-пятью
ступенями троны для императора, его отца-императора (если он жив) и
для их супруг. Именно в этот момент впервые в главе упоминаются деспи-
ны, мать провозглашенного императора и молодая василисса: «Деспины,
их супруги, поднимаются с ними и также занимают места на других тро-
нах; деспоты и василиссы находятся таким образом наверху рядом друг с
другом: мать провозглашенного, уже коронованная, носит стемму, а но-
вая василисса — корону»4.
На четвертом этапе коронации — при возложении патриархом стем-
мы на голову коронуемого василевса при трехкратных возгласах «Свят!»
и «Достоин!» — коронуемый, спускаясь с амвона, коронует сам свою суп-
ругу (если он женат). Мать нового василевса, поскольку она уже короно-
вана, стоит в венце (в случае, если ее муж-василевс жив) и держит в руке
золотую ветвь, инкрустированную жемчугом и драгоценными камнями.
Если же она вдова, то также держит ветвь, но одета в черный гиматий и
вместо венца — фиолетовую шапочку5 Новая же василисса, сопровож-
даемая с двух сторон близкими родственниками (или евнухами, если нет
1 Demetrius Cydones. Correspondance /Publ. par R.-J. Loenertz. Studi e Testi,
208. Citta del Vatic., 1960. T. 2. N 389.
2 Pseudo-Kodinos. Traite des offices /Introduction, texte et traduction par
J. Verpeaux. P., 1976. P. 133-287 (далее — Ps.-Kod.).
3 Ps. -Kod. P 286-287
4 Ibid. P. 257 17-25.
5 Ibid. P. 260.5 — 261.3.
54 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г, Е. Лебедевой
родственников), подходит к солею, и василевс надевает на ее голову стем-
му, полученную из рук патриарха1
Кульминационным моментом в обсуждаемом вопросе о месте женщи-
ны в церемониальном пространстве XIV в. является, несомненно, следу-
ющий: после возложения императором стеммы на голову новой василис-
сы «она тотчас опускается на колени перед василевсом, ее мужем, словно
признаваясь через проскинезу, что она зависима от него и подчиняется
ему» (еЬО'бд npocKDVEi tov paciXsa ка! av5pa abvrig, сослер
ЬроХоуовса 5ia Trjg npoaKDvfjaEcog Ьл’ aircbv Eivai ка! ЬлотЕта
%0ai аЪтсо).
К вопросу о коронации императрицы следует добавить, что в случае
если василевс был уже коронован раньше, то его супруга коронуется ина-
че — во время свершения их бракосочетания, что уже не входило, по
Псевдо-Кодину, в церемониальные предписания1 2. Таким образом, корона-
ция василиссы имела значение только как один из актов, составляющих
церемонию коронации императора, что лишний раз подчеркивает зависи-
мость всех церемониальных норм от центральной фигуры всего ритуала —
императора. Кроме того, сам факт исключения отдельной коронации им-
ператрицы еще раз подчеркивает ее опосредованный статус.
После раздачи народу антидорона — освященного хлеба (что входило
в коронационный ритуал) новый василевс с супругой, с василевсом-от-
цом и василиссой-матерью снова поднимаются по ступеням на помост,
закрытые сначала от взоров златоткаными драпировками. Затем при воз-
гласах «Появитесь! Появитесь!» занавеси снова раздвинутся, чтобы все
могли лицезреть коронованных особ3. С завершением церемонии «явле-
ния» собравшимся василевсы с василиссами направляются верхом на ко-
нях (остальные идут пешком) во дворец, где начнутся десятидневные
пиры4, но на этом этапе торжеств василиссы и другие дамы двора не упо-
минаются. Вполне возможно, что они не принимали участия в трапезах,
как и во время рождественских празднеств5, а на праздничный стереотип
Рождества были ориентированы церемонии других праздников двора.
В описании церемонии прокипсиса6 на Рождество Псевдо-Кодин пи-
шет о «явлении» лишь василевса; василиссе же наряду с императором
лишь возносится евфимия7 По описанию Псевдо-Кодина, в «картинках»
были представлены либо один император, либо с сыновьями и деспотами.
1 Ibid. Р. 261.4-21.
2 Ibid. Р. 262. 12-13.
3 Ibid. Р. 269. 2-25.
4 Ibid. Р 271. 24-272.
5 Ibid. С. IV. См.: Поляковская М. А. Эволюция парадного обеда византий-
ских императоров (X-XIVbb.)// Поляковская М. А. Византия, византийцы, ви-
зантинисты. Екатеринбург, 2003. С. 136-155.
6 Андреева М. А. О церемонии «прокипсис»// Seminarium Kondakovianum.
1927 Vol. 1. Р. 157-173.
7 Ps.-Kod. Р. 204. 8-10.
М. А. Поляковская
55
Следует полагать, что василисса не принимала участия в церемонии про-
кипсиса этого празднества.
Неоднократно упоминается в Трактате о трауре по поводу смерти им-
ператорской «жены и деспины»1. В таком случае Псевдо-Кодин оговари-
вает некоторые изменения в церемониале: любое празднование станови-
лось скромнее. Так, на праздник Рождества отменялись хоругви, музы-
кальные инструменты и яркие одеяния. Василеве выходил в траурных
белых одеждах и скиадии (архонты же носили по траурным дням черные
одежды)1 2. Этот же сюжет о характере траурных одежд императора по слу-
чаю смерти его близких, прежде всего супруги или матери, специально
рассмотрен Псевдо-Кодином в главе XI3.
Рассматривая вопрос о месте василисс в жизни двора в рамках ритуа-
ла, можно обратиться также к сюжету из VIII главы «Трактата о должно-
стях» Псевдо-Кодина. Автор свидетельствует о наличии в ведении пара-
кимомена печати специальной печати, которую он в случае надобности
прилагал к воску по повелению деспины-матери императора, деспины-же-
ны или сына императора. Сам же василевс пользовался другой печатью4.
Рассмотрев те фрагменты церемониальной книги XIV в., которые упо-
минают василиссу, мы видим, что она принимала участие лишь в корона-
ционном обряде императора. В других приведенных ситуациях имя импе-
ратрицы было связано лишь с произнесением евфимий и полихроний либо
в связи с проявлениями траура по поводу ее смерти. И только наличие
специальной печати свидетельствует о некоторой ее деятельности.
Как уже отмечалось, единственной главой, по тексту которой мы име-
ем возможность наблюдать в пределах церемониального пространства
других архонтисс, является глава XII «О деспине невесте». Глава четко
определяет регламент встречи невесты из другой страны. По сути дела
речь идет о ее парадной встрече по прибытии: если невеста прибывала по
суше, то ее встречали в квартале Пиги, если же морским путем, то встре-
ча предполагалась близ Влахернского храма, в районе акрополя, у ворот
Евгения5. Невесту-иностранку встречали жених и будущий муж, сопро-
вождаемый отцом-императором (если он жив). После момента встречи оба
императора сразу же отбывали во дворец. Между тем «жены сановников,
сенаторов и других архонтов, самые высокопоставленные и самые знат-
ные»6, которые своим прибытием на место встречи должны были опере-
дить императоров, служат деспине-невесте так, как полагается служить
василиссе. Знатные дамы облачали ее в заранее приготовленные импе-
1 Ibid. Р. 226. 28-29.
2 Ibid. Р. 227 1-5.
3 Ibid. Р. 284-285.
4 Ibid. Р. 275. 24-32.
5 Ibid. Р. 286. 13-16.
6 Ibid. Р. 286. 17-21.
56 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
раторские одежды и красные сапожки. Невеста, сопровождаемая как ва-
силисса, направлялась верхом на коне во дворец, после чего в назначен-
ный день происходила свадебная церемония1. Как мы уже знаем, сама
церемония свадебных торжеств в обрядник не включена и не сопровожда-
лась церемонией прокипсиса1 2.
Следует полагать, что к основному обряднику, описывающему регла-
мент жизни двора, примыкали десятилетиями (или более того) сложив-
шиеся обычаи. Так, обряд прокипсиса, отсутствующий на императорской
свадьбе, был сохранен в свадебных церемониях при выходе замуж цар-
ской дочери за иноземного правителя — с тем, чтобы оказать ему особую
почесть3
Как известно, это «явление» невесты гостям было описано в «Исто-
рии» Иоанна Кантакузина в связи с бракосочетанием его дочери Феодоры
с турецким правителем Орханом4 Прокипсис проходил на равнинном ме-
сте близ Селимврии. Деревянный помост был закрыт со всех сторон длин-
ными златоткаными шелковыми занавесями. Невеста еще до появления
зрителей, ночью, была скрыта за этими занавесями. Утром состоялось
«явление» невесты, когда по данному знаку занавеси были раздвинуты.
Император восседал на коне рядом с помостом, императрица вместе с дру-
гими дочерьми находилась на расположенной вблизи сцене. Невеста была
видима всем в свете факелов, вспыхнувших в руках коленопреклоненных
евнухов, не заметных толпе из-за первых рядов собравшихся: сияние фа-
келов в утреннем свете создавало необычное освещение. Открытие зана-
весей сопровождалось музыкой: играли флейты, трубы; хор певцов испол-
нял энкомии в честь невесты, праздничные мелодии. После этого «явле-
ния» невесты для всех гостей — и византийцев и турок — последовало
угощение, длившееся несколько дней. И только после этих торжеств неве-
ста отправилась в резиденцию жениха, где состоялся праздничный прием.
Приведенный пример свидетельствует, что знатным дамам, без сомне-
ния, находилось место в парадной жизни византийского двора, однако в
основном в церемониальное пространство допускались (с известными
ограничениями) прежде всего деспины-василиссы. И только в одном слу-
чае в этом замкнутом пространстве мы видим дам самого высокого ранга, в
обязанности которых входило выполнение ритуала облачения император-
ской невесты. Глава XII, последняя в обряднике, воспринимается в силу ее
исключительности как дополнительная, не основная, а названные в ней
архонтиссы представлены скорее как супруги самых высоких сановников
(тая/ а£1а>цат1кал/ коа оиукХг|Т1ксои ка1 Xoirccov bcp%6von/ ухл/аТкед)5,
1 Ps.-Kod. Р. 287 16-21.
2 Андреева М. А. О церемонии «прокипсис». С. 157
3 Там же.
4 Cant. Ill, 95. — II. Р. 587-588.
5 Ps.-Kod. Р. 286. 18-20.
М. А. Поляковская	5 7
названные автором обрядника в соответствии с титулом супруга —
аеРаотократбртсгсга!, Kaicoptccrai.
Итак, подводя итог поднятой теме, можно сказать, что место василис-
сы в обряднике ограничено преимущественно коронационным церемоний
алом, при этом подчеркнуто зависимое положение деспины по сравнению
с василевсом актом проскинезы, отсутствием василиссы в обряде прокип-
сиса на Рождество и на главных трапезах двора (в честь праздников Рож-
дества и Крещения), невключением церемонии коронации василиссы
(в случае, если василевс уже коронован) в основной церемониальный эти-
кет. Мысль Псевдо-Кодина о том, что коленопреклонение императрицы
перед императором должно было показать ее зависимое от супруга поло-
жение носит, несомненно, концептуальный характер.
Придворное общество, судя по обряднику Псевдо-Кодина, оставалось
сугубо мужским. А. Грабар остроумно сравнил его с военной структурой1,
где все подчинено строгой иерархии, которая находит отражение даже в
деталях костюма.
Отвечая на вопрос, в каком направлении шло развитие ситуации со
статусом женщины в придворном церемониальном пространстве, следует
из предложенных в начале статьи трех вариантов ответа остановиться на
последнем. Роль женщины в церемониях XIV в. стала еще менее замет-
ной, чем даже в «Книге церемоний» X в., хотя и тогда придворное обще-
ство было замкнутым пространством с явным мужским приоритетом.
•и
О'
)
1 Grabar Л. Pseudo-Codinos et les ceremonies de la cour byzantine au XlVe sidcle / /
Art et societe a Byzance sous les PaHologues. Actes du Colloque organise par Г As-
sociation Internationale des etudes byzantines a Venise en septembre 1968. Venise,
1971. P. 206.
А. А. Чекалова
Римская и константинопольская
сенаторская аристократия в IV—VI вв.
(опыт сравнительной характеристики)*
В науке нередко принято считать, что константинопольский сенат яв-
ляется родственным римскому сенату учреждением, как бы логически
продолжая своего великого предшественника. Между тем пристальное
изучение сенаторской знати Константинополя (особенно на основании
данных просопографии1) приводит нас к выводу о том, что между двумя
этими институтами было гораздо больше различий, нежели сходства.
Константинопольский сенат отнюдь не создавался по римскому образ-
цу. Он не был его копией римского сената или, так сказать, его филиалом.
Римский сенат, как известно, являлся собранием потомственных аристо-
кратов* 1 2. Правда, к IV в. римский сенат претерпел серьезные изменения,
пополнившись представителями муниципальной знати и всадничества3
* Статья выполнена при финансовой поддержке РГНФ (грант № 04-01-00-210а).
1 См.: Чекалова А. А. Сенаторская знать ранней Византии. М., 2000. С. 3-5.
2 Talbert R. J. A. The Senate of Imperial Rome. Princeton, 1984.
3 Chastagnol A. L’e volution politique, sociale et economique du monde romain de
Diocletian a Julien: La mise en place du regime du Bas-Empire (284-363). P., 1982. P.
68; Talbert R. J. A. Op.cit. P. 31-37 По мнению ряда исследователей, между 312 и
326 гг. Константин осуществил реформу, в ходе которой римский сенат был уве-
личен с 600 до 2000членов. См.: Alfbldy G. Rdmische Sozialgeschichte. Wiesbaden,
1975. P. 172; Chastagnol A. devolution politique... P. 206-207. При всем том, что
Константин действительно ввел многих всадников в сенат (Alfbldy A. On the
Foundation of Constantinople / / JRS. 1947 Vol. 37 P. 10 f.), все же главным об-
разом он пополнялся за счет богатой муниципальной аристократии, которая лег-
ко ассимилировалась со старой римской знатью. См.: Hopkins К. Elite Mobility in
the Roman Empire // Past and Present. 1965. No 32. P. 24, 26. По мнению А. Ал-
фельди, римский сенат достиг численности 2000 человек лишь во времена Вален-
тиниана I, когда в Риме прошла новая волна возвышения всадников и когда Ва-
лентиниан попытался превратить сенат из узкой социальной группы в относи-
А. А. Чекалова
59
И все же в сенате по-прежнему имелось сильное ядро римской родовитой
знати, такой как Аниции, Кейонии, Валерии, значительно обогатившейся
в ходе кризиса III в. И хотя в политическом плане влияние сенаторов
уменьшилось, в социальном отношении оно было велико1. Престиж сена-
та основывался на его старых традициях, богатстве и влиянии в обществе,
которым пользовались его представители. Достичь высокого положения
в Риме можно было отнюдь не вне сената (как того хотел Диоклетиан), а >
лишь войдя в его состав* 1 2. Но, оказавшись в его составе, новые члены се- ।
ната весьма быстро подпадали под влияние старой сенаторской аристо-
кратии, этой культурной элиты общества. Более того, они и сами посте-
пенно становились глашатаями идей, вошедших в плоть и кровь старин-
ной римской аристократии3. Но любопытнее всего, пожалуй, то, что эти
выскочки вскоре начинали считать самих себя отпрысками древних ро-
дов, и подобные притязания не вызывали и малейшего чувства возраже-
ния. Старые члены сената продолжали обладать огромным моральным
авторитетом, и их представления о том, что старые порядки незыблемы и
вечны, как вечен сам Рим, получали весьма широкое распространение.
Рим — цитадель родовитой сенаторской знати — продолжал оставать-
ся городом традиций. Более того, традиционализм римской аристократии
даже возрастает. Если во времена поздней республики и ранней империи
римская знать стремилась к изучению греческого языка, языка культуры
и элитарного меньшинства, то в IV в., по странному парадоксу, римская
сенаторская аристократия оказывается во главе латинского литератур-
ного возрождения, а также возрождения староримских традиций4. В IV в.
роль Рима и его сенаторской знати заметно возрастает, а префект города
Рима, который ранее обладал лишь номинальной властью, становится дей-
ствительно важной политической фигурой5.
Влияние старой сенаторской знати заметным образом сказалось на
консулате, который постепенно вновь становится прерогативой аристо-
кратии. В отличие от начала века, когда консулами обычно становились
военачальники не слишком высокого происхождения, зачастую варвары6,
консульства все чаще удостаиваются истинные родовитые аристократы,
подобно семейству консула 371 г. Проба7, дед, отец и три сына которого
тельно широкий социальный слой. См.: Alfoldy A. A Conflict of Ideas in the Late
Roman Empire. The Clash between Senate and Valentinian I. Oxford, 1952. P 58-59.
1 Jones A. H. M. The Later Roman Empire, 284-602. A Social, Economic and
Administrative Survey. Oxf., 1964. Vol. 1. P. 6; Alfoldy G. Rdmische Sozialgeschich-
te... P. 171; Chastagnol A. L’evolution politique... P. 71.
2 Alfoldy G. Rdmische Sozialgeschichte... P. 171.
3 Jones A. H. M. Op.cit. Vol. 2. P. 546.
4 Syme R. Union and Division / / Acta antiqua. 1976. T. 24. P. 338.
5 Ibidem.
6 Alfoldy G. Rdmische Sozialgeschichte. Wiesbaden, 1975. S. 174.
7 The Prosopography of the Later Roman Empire. Vol. 1/ Ed. A. H. M. Jones,
J. R. Martindale, J. Morris. Cambridge, 1971 (далее — PLRE.I). P. 736-739: Sex.
Claudius Petronius Probus 5; P. 1144: Stemma 24.
60 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
также были удостоены консульского звания, или рода Симмахов, пред-
ставители которого достигали консульства в 330, 391,446, 485 и 522 гг.1
Если в начале V в. старинные аристократы составляли четвертую часть
римских консулов, то на рубеже V-VI вв. из 47 консулов 46 являлись
представителями старой сенаторской знати1 2.
Показательно, что и при Константине и после него в Риме продолжал
существовать наряду с новым типом карьеры сенатора традиционный се-
наторский cursus honorum.
Император, его двор и имперская администрация не могли встретить
в Вечном городе ни того почтения, которого они добивались, ни тем более
поддержки. Здесь императору было весьма сложно осуществлять свою
политику, и уже при Диоклетиане родилась идея новой столицы, которую
осуществил впоследствии Константин.
Ряд исследователей полагает, что Константин, создавая новый центр
империи на Босфоре, привлек в него представителей старой римской ари-
стократии и что именно эти аристократы составили ядро нового сената3
В результате между константинопольской сенаторской аристократией и
старой землевладельческой знатью римских времен практически остает-
ся знак равенства4.
В источниках действительно упоминаются имена представителей рим-
ской родовитой аристократии, якобы последовавших за Константином в
новую столицу на Босфоре5. Однако это — свидетельства весьма поздне-
го происхождения, и они походят скорее на легенду, нежели на подлинно
исторические свидетельства. Символично само число сенаторов (хотя
имена их в разных версиях различны) — их двенадцать, как апостолов у
Христа, и все они связаны с христианскими памятниками Константино-
поля. Таков Студий (вспомним знаменитый Студийский монастырь), та-
ков Евбул, основавший странноприимный дом, получивший его имя.
1 PLRE. I. Р. 1146: Stemma 26.
2 Bagnal R. S., Cameron A. L., Schwartz S. /?., Worp K. A. Consuls of the Later
Roman Empire. Atlanta (Georgia), 1987 P. 7
3 Левченко M. В. Материалы по внутренней истории Восточной Римской
империи V-VI вв. / / ВС. 1945. С. 80; Ostrogorsky G. History of Byzantine State.
New Brunswick; New Jersey, 1957 P. 36.
4 См., например: История Византии. M., 1967 Т. 1. С. 25.
5 Согласно одной версии, приведенной Михаилом Гликой (и с некоторыми
вариациями сохранившейся в житии Зотика), в Константинополь при Констан-
тине переселились Олибрий, Вер, Урбикий, Каллитрат, Зотик, Евгений, Евбул,
Студий, Флоренций, Мариан, Север, Исидор (Michaelis Glycae Annales / Rec.
I. Bekkerus. Bonnae, 1836. P. 463; Synaxarium ecclesiae Constantinopolitanae / Ed.
H. Delehaye. Bruxelles, 1902. P. 352). По свидетельству, приведенному в сочине-
нии «Отечество Константинополь», знатное окружение Константина во втором
Риме составили: Адда, Протасий, Скомбрий, Филоксен, Домнин, Проб, Дарий,
Мавр, Родан, Саллюстий, Модест, Евбул (Hesychius Illustris Patria Constantino-
poleos / / Scriptores Originum Constantinopolitanarum / Ed. Th. Preger. Lipsiae,
1901. Repr. N.Y., 1975 (Roman History / Edvisory ed. T. James Luce). P. 146.
А. А. Чекалова
61
И Евбул, и Студий, и остальные римские аристократы являлись вполне
реальными людьми и действительно бывали, жили, а порой оставались в
Константинополе навсегда, но происходило это не в правление Констан-
тина I, а значительно позднее. Так, основатель Студийского монастыря
консул 454 г. Студий оказался на берегах Босфора лишь после нашествия
на Рим вандалов1 А Евбул появился и того позднее, уже в правление
Юстина I (518-527)1 2 В памяти последующих поколений события явно
сместились, и они охотно отнесли к эпохе Константина то, что имело мес-
то в другое время.
В действительности же в намерения Константина, создававшего но-
вый, свободный от груза старых традиций центр управления империей,
по-видимому, и не входило переселение на Восток части старой римской
аристократии, сковывавшей его деятельность в Риме. Просопографиче-
ский анализ ближайшего окружения Константина и членов сената того
времени позволяет утверждать, что опорой императора в его новой сто-
лице являлась отнюдь не родовитая знать3. Более того, возникает впечат-
ление, что константинопольский сенат создавался как прямая противопо-
ложность римскому, ибо при формировании сената Константин исходил
не из знатности происхождения, а из того, какую роль играл тот или иной
кандидат в сенат в имперской администрации и при дворе императора.
Важным шагом на пути создания новой сенаторской аристократии
явилось придание Константином большей репрезентативности комитам
императора, появление почетного титула «комит» (в то время как ранее
это слово служило обозначением спутников — друзей императора). Ти-
тул жаловался самим императором. Пожалование сопровождалось вруче-
нием письменного документа. Затем последовало разделение комитов по
трем степеням знатности4. Константин явно стремился к созданию особо-
го типа знати, отличного от существовавшей в Риме родовитой сенатор-
ской знати.
Этой же цели служило увеличение числа важных должностей импер-
ского аппарата и повышение значимости существовавших ранее постов.
Именно при Константине появились должности магистра оффиций, квес-
тора священного дворца, двух магистров милитум (magistri paeditum et
equitum), префекта претория Иллирика; тогда же rationalis summae стал
комитом священных щедрот, до уровня комита был поднят и магистр лич-
1 Theodoros Anagnostes. Kirchengeschichte / Ed. G. Ch. Hansen. B., 1971; Theo-
phanis Chronographia / Rec. C. de Boor. Lipsiae, 1883); The Prosopography of the
Later Roman Empire. Vol. 2 /Ed. J. R. Martindale. Cambridge, 1980 (далее —
PLRE. II). P 1037: Studius 2.
2 Dagron G. Naissance d’une capitale: Constantinople et ses institutions de 330 a
451. P., 1974. P. 512-513.
3 Чекалова А. А К вопросу о возникновении сенаторского сословия Констан-
тинополя/ / ВВ. 1989. Т. 50. С. 51
4 Jones А. Н. М. Op. cit. Vol. 1. Р. 140.
62 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г, Е. Лебедевой
ного имущества императора. К правлению Константина, видимо, относит-
ся и возникновение ряда других должностей имперского аппарата (маги-
стров memoriae, epistolae, libelli, а также магистра scriniae)1.
Все эти посты в имперской администрации (равно как и комиты), по
всей вероятности, получили при Константине сенаторский статус1 2 Во
всяком случае, в законе Валентиниана I от 5 июля 372 г. они выступают
как должности, привычно сопряженные с сенаторским званием3 Закон
лишь закрепляет за ними первенство в сенате, что, впрочем, как справед-
ливо отметил Р Гийан, также, видимо, сложилось до выхода в свет этого
закона4 Во всяком случае, префектов претория уже в 350 г. именовали
clarissimus et illustris5
Все это с очевидностью свидетельствует о том, что в намерение Кон-
стантина не входило создавать сенат в Константинополе по римскому об-
разцу. Его целью было пространственно отделить служилую аристокра-
тию, которая формировалась в ходе кризиса III в. и после него, от родови-
той знати, дать постоянное пристанище своему двору и имперской
администрации (которые до этого переезжали вслед за императором) и
поднять служилую аристократию до уровня родовитой знати.
Только таким образом можно было вместо старого сенаторского
cursus honorum утвердить новый тип карьеры сенатора — через службу в
государственном аппарате и при дворе императора. Этого, по всей види-
мости, и добивался Константин.
Если на Западе представители имперской администрации входили в
сенат лишь по достижении самой высокой должности — префекта прето-
рия6, то на Востоке именно имперская администрация и ближайшее окру-
жение императора составили сенат. При этом префекты претория не ока-
зались на положении своего рода младших членов этого сената, а соста-
вили его высший слой.
Сам по себе напрашивается вывод о том, что генетически сенат Кон-
стантинополя восходил не к родовитой римской знати, а к familia Caesaris,
члены которой составляли ядро имперской администрации. Во всяком
случае, именно эта практика, практика выдвижения людей, близких к осо-
бе самого императора, была положена в основу формирования константи-
нопольского сената.
Преемник Константина Констанций II продолжил линию своего отца.
Не представителям элиты, а выдвинувшимся по службе выходцам из ни-
1 Jones Л. Н. М. Op. cit. Vol. 1. Р. 140.
2 Все комиты Константина фигурируют в источниках как клариссимы, т. е.
сенаторы. См.: Jones А. Н. М. The Later Roman Empire... Vol. 3. P. 16. Note 62.
3C. Th. VI. 7.1; 9.6; 11.1; 14.1; 22.4.
4 Гийан P, Очерки административной истории ранневизантийской империи / /
ВВ. 1964. Т. 24. С. 43.
5 Jones Л. Н. М. Op. cit. Vol. 1. Р.143.
6 Ibid. Р. 104.
А А. Чекалова
63
зов Констанций доверял наиболее ответственные посты в имперской ад-
министрации. Из префектов претория Констанция лишь один был сенато-
ром по происхождению — Септимий Акиндин1; большинство остальных
(Аблабий1 2, Филипп3, Домициан4, Ельпидий5, Тавр6) являлись лицами весь-
ма скромного происхождения7. И они же были первыми людьми в констан-
тинопольском сенате.
Высказав в свое время пожелание соединить звание сенатора с гре-
ческой мудростью8, Констанций на практике сплошь и рядом отказывался
от этого принципа. При нем, как и при Константине, именно имперская
служба играла наиболее существенную роль среди прочих качеств пре-
тендента на сенаторское звание и являлась основным критерием для
вхождения в константинопольскую курию9. Так же обстояло дело и впо-
следствии.
Это привело к тому, что, в то время как римский сенат, ядро которого
состояло из родовитой аристократии, был в значительной степени отде-
лен от двора и высшей имперской администрации и уж во всяком случае
не был им адекватен, на Востоке именно придворные и высшая админист-
рация составили сенат.
Поскольку константинопольский сенат состоял из лиц, которые были
тесно связаны с императором и службой в имперской администрации, то
именно поэтому, если на Западе «конфликты сената с императором со-
ставляли главную тему империи*10 11, на Востоке этого не произошло. От-
ношения между императором и сенатом на Востоке всегда отличались
большей слаженностью, если не сказать гармоничностью, что нашло от-
ражение в официальном церемониале, где откровенно демонстрировалась
взаимная любовь с обрядом целования и т. д.н
1 PLRE. I. Р. 11: Septimius Acindynus 2.
2 Ibid. Р. 3-4: Ablabius 4.
3 Jones Л. H. М. The Career of Flavius Phi lippus / / HistbTia. 1955. Bd. 4; Pe-
tit P. Les senateurs de Constantinople dans Г oeuvre de Libanius // L’Antiquite Clas-
sique. 1957. T. 26. P. 348.
4 Ibid. P. 262: Domitianus 3.
5 Ibid. P. 414: Helpidius 4.
6 Ibid. P. 879-880: Flavius Taurus 3.
7 To же самое относится к таким постам в имперской администрации, как
магистр оффиций, должность которого превратилась в домен бывших нотариев, и
квестор. См.: Clauss М. Der magiser officiorum in der SpStantike (4.-6. Jahrhuridert):
Das Amt und sein EinfluB aufdie kaiserliche Politik. Mflnchen, 1980. S. 48; Bonfis G. de.
Il comes et questor nell’eta della dinastia costantiniana. Neapel, 1981.
8 Themistii Or. I. P. 22 c.
9 По мнению Ш. Воглер, именно Констанций II заложил основы нового типа
карьеры сенаторов. См.: Vogler Ch. Op. cit. P. 232. Нам представляется, что Кон-
станций, как и последующие императоры, лишь продолжил линию Константина.
10 Jones А. Н. М. Op. cit. Vol. 1. Р. 106.
11 Constantini Porphyrogeniti De cerimoniis aulae byzantinae. Bonnae, 1829.
Vol. I. P. 410-417 etc.
64 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Римские магистратуры (такие как претура, консулат и др.), хотя и
были учреждены в Константинополе, однако самым существенным обра-
зом здесь трансформировались, утратив прежнее значение и смысл. В част-
ности, претура здесь оказалась не начальной ступенью в карьере сенато-
ра и, следовательно, не средством комплектования сената, а тяжким на-
логовым бременем1. Консулат же стал императорским по преимуществу1 2.
Отправление его превратилось в коронационный обряд и постепенно пе-
редвинулось на Пасху3.
Особенно явственно различие римской и константинопольской сена-
торской аристократии проявилось в характере сенаторской собственно-
сти. Если старинные римские аристократы являлась крупными землевла-
дельцами, обладателями обширных латифундий, то сенаторская аристо-
кратия Константинополя, собственность которой составляли главным
образом городские и пригородные имения, а также всякого рода движи-
мое имущество4, являлась скорее урбанистической знатью, нежели зем-
левладельческой.
Сенат Константинополя никогда не имел такого социально-политиче-
ского веса, как римский. Серьезным влиянием здесь обладала лишь вер-
хушка сенаторской знати, которая попыталась и на какое-то время смогла
закрепить свое положение созданием узкого слоя патрикиев внутри сена-
та5. Если в Риме основными конфликтующими силами являлись сенат и
император6, то в Византии можно говорить о трениях, проявлявшихся
1 Чекалова А. А. Претура: основа комплектования сената Константинополя
или налоговое бремя сенаторов?// АДСВ, 1993. С. 37-45.
2 Она же. Трансформация консулата в ранней Византии //ANTIDWRON.
К 75-летию Г Г Литаврина. СПб., 2003. С. 119-130.
3 Беляев Д. Ф. Byzantina. Кн. II: Ежедневные и воскресные приемы византий-
ских царей праздничные выходы их в храм св. Софии. СПб., 1913. С. 218.
4 См. нашу таблицу «Богатство константинопольских сенаторов (VI век)» в
ст.: Сенаторская аристократия Константинополя и крупная земельная собствен-
ность в IV — первой половине VII в. / / ВВ. 1995. Т. 56 (81). С. 27-29.
5 Чекалова А. А. Патрикиат в ранней Византии // ВВ. 1997 Т. 57 С. 44.
Нельзя не отметить, что и в Западной Римской империи наследственный патри-
циат, хотя и продолжал существовать, постепенно утрачивал свое значение и к
IV в. исчез вовсе. См.: КйЫег В. Patres, patricii / / RE. 1949.Bd. 18.4. Col. 2223.
Показательно, однако, что в Византии преимуществом на получение титула пат-
рикия пользовались гражданские чиновники, в то время как на Западе исключи-
тельное право на занятие титула патрикия имели магистры милитум. К тому же
число патрикиев на Западе было не велико. Как правило, в одно и то же время
этим титулом пользовался один человек, такой как полководец Аэций, вершив-
ший в свое время судьбы Запада. См.: Mathisen R. U7. Leo, Anthemius, Zeno, and
extraordinary senatorial status in late fifth century / / BF 1991. Bd. 17. P. 193-194.
6 См., например: Alfbldy A. A Conflict of Ideas in the Late Roman Empire. The
Clash between Senate and Valentinian I. Oxford, 1952. P. 58-59.
А А Чекалова
65
чаще всего в скрытой форме, нежели явственно, между императорской
властью и этим высшим слоем имперской знати1
На протяжении всего ранневизантийского периода сенаторская знать
Константинополя продолжала сохранять свой служилый облик. Объеди-
няя высших чиновников и военных (действительных и находившихся в
отставке), он более походил на придворную знать, но именно этот фактор
делал его сопричастным важным политическим актам, каким являлось
избрание нового императора. Если в Риме сенат лишь ратифицировал из-
брание императора армией, то константинопольскому сенату отводится в
этом акте более существенная роль. Не войско, а сенат здесь становится
главной конституционной силой, обеспечивающей законность избрания
нового василевса1 2.
Константинопольский сенат также был хранителем традиций, но это
были не римские традиции, а традиции полисов греческого Востока. Про-
водниками этого влияния оказались греческие интеллектуалы, которые
пошли на службу к императору и в большом числе оказались в составе
константинопольского сената3. Именно эти люди помогли сохранению
многих традиционных ценностей греческого Востока. Особенно же ощу-
тимо влияние культурной элиты византийского общества на чиновную
знать проявилось в отношении к традиционному эллинскому образованию
как самому необходимому качеству служителя империи. Именно вслед-
ствие их влияния чиновники отдают своих детей в обучение риторам4.
В результате этого ораторское искусство отодвигает на второй план юрис-
пруденцию, как это и было до появления на Востоке чиновной знати. Гре-
ческий Восток оказался в состоянии противостоять западным веяниям.
Переправившиеся на Восток представители служилой знати постепенно
перестали ориентироваться на римскую систему ценностей, попав цели-
ком под влияние греческой пайдейи.
Среди исследователей широко распространено мнение, что византий-
ская государственность в своих основных чертах восходила к римской и
во многом ее повторяла. Сопоставление римской и константинопольской
1 Об этом свидетельствует, в частности, новелла императора Тиверия, на-
правленная на охрану императорского землевладения, на которое покушались
высшие сановники. См.: Novelle de Tibire II sur les «Maisons divines*/ Ed. M. Kap-
lan / / TM. 1981. T. 8. P. 237-245; Saradi H. On the «Archontike» and «Ekk-
lesiastike Dynasteia» and «Prostasia» in Byzantium with Particular Attention to the
Legal Sources: A Study in Social History of Byzantium / / Byz. 1994. T. 64. Fasc. 1.
P. 69-117.
2 Чекалова А. А. Архонты и сенаторы в избрании византийского императора
(IV — первая половина VII в.)// ВВ. 2003. Т. 62. С. 6-20.
3 Чекалова А. А., Поляковская М. А. Интеллектуалы и власть в Византии / /
ВО. 1996. С. 5-13.
4 Petit Р. Les etudiants de Libanius: un professeur de faculte et ses elives au Bas-
Empire. P., 1956.
3 Зак 3979
66 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е, Лебедевой
сенаторской знати позволяет, на наш взгляд, внести известные корректи-
вы в эту уже устоявшуюся точку зрения. Совершенно очевидно, что ви-
зантийская государственность восходила не к традиционной римской го-
сударственности, а лишь к той ее форме, которая начала складываться в
эпоху домината. Именно тогда в Римской империи был создан огромный
бюрократический аппарат и возникла служилая аристократия, которые
плохо сочетались с исконными римскими традициями. Чтобы разрешить
конфликт между старой и новой знатью император Константин основал
новую столицу на Босфоре, таким образом разведя в пространстве ста-
рую и новую знать. Внешне Константинополь создавался в подражание
Риму, однако как социально-политический центр империи он строился на
совершенно иных принципах, значительно более отвечая реалиям своего
времени, нежели старый Рим. Иными словами, Константинополь стал цен-
тром новой государственности, в известном смысле отрицавшей искон-
ные римские традиции.

Социальная принадлежность земельных
собственников Фракии и Македонии
эпохи Комнинов
Задача этой статьи будет заключаться в исследовании всех доступных
нам афонских актов под углом зрения того, как в них отразились аграрные
отношения во фракийских провинциях Византийской империи. Естествен-
но, важно определить прежде всего социальный состав земельных собст-
венников данного региона. С этой точки зрения документальный материал
афонских монастырей является наиболее репрезентативным, поскольку
позволяет рассмотреть реальное движение земельной собственности в ре-
гионе в период Комнинов XI-X11 вв. и статус ее владельцев. До сих пор не
появилось специального исследования о характере земельной собственно-
сти фракийского региона на основе анализа всего комплекса афонских ак-
тов. По-видимому, это связано с тем обстоятельством, что полное их кри-
тическое издание еще далеко от завершения.
Издавать афонские акты начали еще Ж. Руйяр и П. Коломб. Они вы-
пустили I том актов лавры Св. Афанасия1 В 1941 г. на Афоне побывал
Ф. Дэльгер, который сфотографировал многочисленный документальный
материал, в число которых входили не только акты лавры, но и акты дру-
гих афонских монастырей. В результате в 1948 г. ученый смог издать мно-
гие из ранее не публиковавшихся актов с научными комментариями1 2. На-
конец, в 1958 г. М. Гийю, член французской афинской школы, посетил Св.
Гору и сделал еще несколько фотоснимков актов, не вошедших в публика-
1 Archives de I’Athos. Т. I. Actes de Lavra. /Rec. G. Roujard et P. Colomp. Paris.
1937.
2DolgerF Aus den Schatzkammern des Heiligen Berges. Mdnchen, 1948. S. 15.
См. также отдельные статьи исследователя, посвященные афонским монастырям.
Ddlger F Byzantinische Diplomatik. 20 Aufsatze zum Urkundenwesen der Byzan-
tiner. Ettal, 1956. S. 10-28.
68 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
цию Г. Милле. Большая часть их относится к эпохе Палеологов. Тогда же
были сделаны фотоснимки актов многих других афонских монастырей.
Они легли в основу издания, которое носит общее название L’Archives de
1'Athos.1 Оно отличается качественным изданием каждого акта, с исполь-
зованием новейших археографиеских методов, систематическим подбо-
ром актов, анализом документов в различных исследовательских аспек-
тах. На это издание мы и будем опираться при анализе материала.
Фракийские провинции Византийской империи рассматривались ви-
зантинистами в качестве своего рода эталона при изучении аграрных от-
ношений и развития провинциального землевладения1 2. Но не приходится
забывать, что эти провинции во многом испытали на себе воздействие
некоторых традиций пришлых народов, к примеру славян, что, конечно
же должно, было отразиться на социальной организации и на аграрно-пра-
вовых отношениях во Фракии и в Македонии3. Именно поэтому, на наш
взгляд, следует не переоценивать общие черты, а попытаться выявить
специфику их экономической и социальной жизни в сравнении с другими
византийскими регионами.
Имеющийся в наличии на сегодняшний день материал архива афон-
ских монастырей использовался исследователями как дополнительный
источник для изучения различных аспектов аграрно-правовых отношений
фракийских провинций империи или для изучения византийской дипло-
матики4. Эти исследования расширялись с начала XX в., что было связано
1 Actes de Dionysiou (Archives de 1 Athos, IV) / Ed. dipl. N. Oikonomides. Paris,
1968; Actes de Esphigmenou (Archives de 1 Athos, VI) / Ed. dipl. J. Lefort. Paris,
1973; Actes d Iviron (Archives de 1 Athos, XIV, XVII) / Ed. dipl. J. Lefort,
N. Oikonomides, avec la collaboration d H. Metreveil. Paris, 1985; Actes de Kutlumus
(Archives de I Athos, II) / Ed. dipl. P. Lemerle. Paris, 1962; Actes de Lavra. (Archives
de 1 Athos, V) / Ed. dipl. P. Lemerle, A. Guillou, N. Svoronos, D. Papachrysanthou.
Paris, 1970. T. I; Actes de S.-Panteleemon (Archives de I Athos, XII) / Ed. dipl P. Le-
merle, G. Dagron, et S. Cirkovic. Paris, 1982; Actes de Xeropotamou (Archives de 1
Athos, III) / Ed. dipl. J. Bompaire. Paris, 1964.
2 Cm.: Kaplan M. Les hommes et la terre a Byzance du VI au XI siecle. Propriete
et exploitation du sol. Paris, 1992. P. 235-237. См. критику этих концепций: Le-
merle P. The Agrarian history of Byzantium from the origins to the twelfth century.
The sources and problems. Galway, 1979. P. 48.; Литаврин Г Г Византийское об-
щество и государство в X-XI вв: Проблема истории одного столетия, 976-1081.
Москва, 1977 С. 34-45.
3 Успенский Ф. И. К истории крестьянского землевладения в Византии / /
ЖМНП. 1883. Ч. 225. Январь, февраль. С. 187-189. Развитие этой концепции:
Литаврин Г Г Византийское общество... С. 157-167; Удальцова 3. В., Осипо-
ва К. А. Отличительные черты феодальных отношений в Византии (Постановка
проблемы) / / ВВ. Т. 36. 1974. С. 3-30.
4 Dolger F. Byzantinischen Diplomatik... S. 10-13, Dolger F. Aus dem Schatz-
kammer... S/5-15. Dolger F. Karayannopulos J. Byzantinischen Urkundenlehre.
MOnchen, 1968. T. I. S. 3-15.
М. А. Морозов
69
с открытием новых документов Французской археологической школой в
Афинах. Прежде всего, следует отметить исследования Ж. Платона, за-
нимавшегося изучением семейной собственности и права предпочтитель-
ного отчуждения имущества1. Очень важны работы русских византинис-
тов Б. А. Панченко, П. А. Яковенко и К. Н. Успенского, в которых иссле-
дователи касались проблем организации византийских вотчин, прежде
всего монастырских1 2. При этом ученые подвергли изданные тогда афонс-
кие акты критическому анализу. Г Острогорский и Ф. Дэльгер3 изучали
акты как источник по истории развития крупной земельной собственнос-
ти и как материал по византийской дипломатики. Только с началом изда-
ния первых томов афонских документов появляются исследования конк-
ретных проблем византийской истории, таких как налогообложение, функ-
ционирование центрального и провинциального аппарата управления,
судебного ведомства, соотношения крупного и мелкого землевладения.
Следует при этом отметить работы Г Острогорского, посвященные про-
блемам функционирования налогового ведомства, развития крупного и
мелкого землевладения, становления прониарной системы и экскуссии4.
Актовый материал стал привлекаться исследователями как один из основ-
ных источников по землевладению. П. Лемерль обратился к изучению ак-
тового материала Афона с точки зрения развития аграрно-правовых отно-
шений5. Исследования Н. Звороноса посвящены изучению податного об-
ложения византийского крестьянства, проблемам управления крупными
вотчинами6. Ф. Дэльгер исследовал на материале афонских документов
вопросы организации крупного земельного хозяйства7 В отечественной
1 Platon G. Observation... Р. 400-469. Ученый впервые связал право предпоч-
тительного отчуждения недвижимости с обычно-правовыми отношениями в ви-
зантийской деревне.
2 Панченко Б. А. Крестьянская собственность в Византии. Земледельческий
закон и монастырские документы // ИРАИК. Т. 9. 1903; Успенский К. Н. Очер-
ки по истории Византийской империи. Петроград, 1917. Т. I; Яковенко П. А. Ис-
тория иммунитета в Византии. Юрьев, 1908. У указанных исследователей из-за
малого количества опубликованных тогда актов не было возможности изучить
вопрос во всей целостности. Но их выводы оказали определенное влияние на даль-
нейшую разработку проблемы.
3 Ostrogorsky G. Die landische Steuergemeinde des byzantinisches Reiches im
X Jh. // WfSWG. Hf 1-2. 1927. S. 143; Dolger F Byzanz und die europaische
Staatenwelt. Aus gewahlte Vortrage und Aufsatze. Ettal, 1953. S. 32.
4 Ostrogorsky G. Pour s histoire de la feodalite byzantine. Bruxelles, 1954. P. 112;
Idem. Quelques problemesY histoire de la paysannerie byzantine. Bryxelles, 1956. P. 78.
5 Lemerle P Esquisse pour uhe histoire agraire de Byzance (Les surces et les
problems) / / RH Vol. 219, 220. 1958. P. 235; Idem. Cinq etudes sur le XIе siecle
byzantin. Paris, 1977 P. 243; Idem. The agrarian history... P. 154.
6 Svoronos N. Quelques formes de la vie rurale a Byzance. Petite et grande ex-
ploitation //Annales. 1 le annee, Juillet—septembre. № 3. 1956. P. 111-128.
7 Dolger F. Byzanz und... S. 3-38.
70 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
византинистике к исследованию афонских актов обращались Б. Т. Горя-
нов, А. П. Каждан, Г. Г Литаврин, М. М. Фрейденберг, К. В. Хвостова,
И. П. Медведев. В своих работах они касались проблем развития крупно-
го землевладения фракийских провинций1.
В 70-х гг. XX в., когда во Франции началась большая работа по изуче-
нию афонских актов, появляются исследования в области аграрного и со-
циального строя империи. Работы Ж. Руйара, П. Лемерля, Н. Звороноса,
Э. Арвейлер охватывают широкий круг вопросов, связанных с развитием
аграрно-правовых отношений1 2.
Анализ материала афонских актов позволяет говорить, что среди до-
кументов X — первой половины XI в. очень мало частноправовых актов и
вообще нет актов, относящихся к крупному светскому землевладению.
В качестве дарителей или продавцов выступают, как правило, семьи, ко-
торые владели землей сообща3, или целые общины, отчуждавшие в пользу
монастыря земли, которые являлись бесхозными и поступали в разряд
класм4. В данном случае требовалось обязательное утверждение продажи
или дарения государственным чиновником. Иногда класмы продаются
монастырю самим государством5. К примеру, можно отметить акт 1077 г.
29 домохозяев крепости Адрамери уступили лавре некий общественный
холм, на котором завели хозяйство парики монастыря. При этом сделку
санкционировал дука фемы, который и являлся представителем власти6.
В данном случае представляется важным, что акт подписывают все неза-
висимые собственники крепости.
1 См: Горянов. Б. Т Поздневизантийский феодализм М., 1962. С. 134-142;
Каждан А. П. Деревня и город в Византии IX-X вв. М., 1960. С. 135-154; Он
же. Аграрные отношения в Византии XIII-XIV вв. М., 1952. С. 45-64; Он же.
Формы условной собственности в Византии в X-XI вв. / / ВВ. Т. 32. 1972; Ли-
таврин Г Г Болгария и Византия в XI-XII вв. М., 1960, Он же. Византийское
общество...; Фрейденберг М. М. Формирование византийской вотчины...; Он же
Экскуссия в Византии в XI-XII вв. //УЗ ВлГПИ. Т. 3. 1956; Сюзюмов М. Я.
К вопросу об особенностях генезиса и развития феодализма в Византии / / ВВ.
Т. 17. 1960. С. 34-36, Хвостова К. В. Особенности аграрно-правовых отноше-
ний в поздней Византии (XIV-XV вв.). М., 1968; Она же. Социально-эконо-
мические процессы в Византии. Их понимание византийцами-современниками
(XIV-XV вв.). М., 1992; Медведев И. П. Очерки византийской дипломатики
(Частноправовой акт). Л., 1988.
2 Roujard G. Un grand beneficiaire sous А. Котпёпё. Leon Kephalas / / BZ.
1930, Bd. 30. S. 34-36; Lemerle P. The agrarian history... P. 120-146; Svoronos N.
Quelques formes... P. 21-48; Ahrveiler H. La concession des droits incorporells...
P. 35-67; Eadem. La Pronoia...
3 Archives de 1’Athos. T. V Actes de Lavra. /Rec. P. Lemerle et N. Svorpnos
(далее — Лавра). Paris, 1970. № 1, 18.
4 Лавра. № 4, 37.
5 Archives de 1’Athos. T. IV. Actes de Xyropotamou / Rec. P. Lemerle, N. Oiko-
nomides (далее — Ксиропотам). Paris, 1968. № 1.
6 Лавра. № 37.
М. А. Морозов
71
Интересен в этом отношении также акт лавры Св. Афанасия от 942 г.
фемное ведомство распродает бесхозные земли — класмы тем, кто рань-
ше пользовался ими совместно. Официально происходит дарение класмы.
Кусок земли получает также монастырь Иоанна Колову. Предварительно
класма была обмерена и снабжена описями. Но по прошествии некоторо-
го времени начинает происходить борьба бывших совладельцев за эту
класму. Монахи обратились с жалобой к императору на то, что при пере-
распределении класмы не было учтено право предпочтения1 Это стало
формальным моментом для пересмотра сделки. Акт позволяет на конкрет-
ном материале увидеть, как в Византии в X в. происходило распределение
пустующих земель. Государство их переводит в разряд класм, а затем рас-
продает или дарит в собственность каким-либо частным лицам, монасты-
рям или крестьянским общинам. При этом строго соблюдается право пред-
почтительного отчуждения, которое охраняет само государство.
Мы позволим себе не согласиться с мнением К. А. Осиповой, что по-
литика по отторжению класм от общины привела к развалу последней1 2.
По нашему мнению, правы Г Г Литаврин и Е. Э. Липшиц, которые, на-
оборот, видели в процессе появления бесхозных земель следствие разру-
шения общины. Они полагали, что императоры X в. стремились законода-
тельными мерами не допустить усугубления этого процесса3 Между про-
чим, сама К. А. Осипова, как мы считаем^ совершенно правильно отметила
этот момент в политике Македонской династии в X-XI вв., ссылаясь вслед
за Г Г Литавриным и Е. Э. Липшиц на новеллу Константина Багрянород-
ного от 947 г. о властелях и на данные «Пиры»4. В свою очередь, можно
указать на одно место из «Определения» судьи X в., магистра Косьмы, в
котором речь идет о перераспределении земель внутри общины5. Соглас-
но этому «Определению», земля может перераспределяться между общин-
никами в течение 30 лет со дня последнего разграничения. Тот же самый
срок устанавливается для перераспределения заброшенных земель «По-
датным уставом»6. Эти источники позволяют, на наш взгляд, говорить,
что передел земли внутри сельских общин решал проблему пустующих
земель на государственном уровне.
Для актов афонских монастырей X-XI вв. характерны именно сделки
между монастырем и общиной. Причем мы видим, что община выступает
1 Лавра. № 4.
2 Осипова К. А. Система класм... С. 34.
3 Литаврин Г Г Византийское общество... С. 17-24; Липшиц Е. Э. Прода-
жа класм... С. 106-107 Исследователи ссылаются на законодательство и судеб-
ные акты центральной власти, и прежде всего на новеллы X в. и «Пиру»; Лип-
шиц Е. Э. Законодательство и юриспруденция в Византии в IX-XI вв. М., 1981.
4 Осипова К. А. Система класм... С. 36-38.
5 Успенский Ф. И., Бенешевич В. Н. Вазелонские акты... С. XVIII; Dolger F.
Beitrage... S. 23.
6 Лавра. № 37 и 39.
72 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е, Лебедевой
как коллективный собственник земель, находящихся в общем пользова-
нии, в частности бесхозных земель. Как свидетельствуют документы, об-
щина в целом как раз продает такие земли соседним собственникам-мона-
стырям, поскольку на эти земли в течение 30 лет никто не претендовал1
Но даже при продаже класм, как мы можем увидеть, действует право пред-
почтения, официально узаконенное в X в.1 2. Итак, мы считаем неправомер-
ным связывать упадок общины с политикой византийского государства в
отношении класм. В данном случае, по-видимому, все же имел место
объективный процесс разорения мелкого крестьянского хозяйства в X —
первой половине XI в. при всем стремлении государства сохранить осно-
ву этого хозяйства в лице общинной собственности, о чем и свидетель-
ствует как законодательство X в., так и судебные процессы, отраженные
в «Пире».
Для рассматриваемого периода характерно то, что кроме общины, зем-
лю продают или дарят мелкие собственники — земледельцы: либо кресть-
яне, либо монахи3. Также встречаются акты о сделках между двумя мона-
стырями4. Рассмотрим акты дарения и продажи земли частными лицами.
Акт 1012 г. содержит дарственную Константином Лагуди и его женой
Марией лавре Св. Афанасия. Основанием для дара служит то, что Мария
Лагуди являлась духовной дочерью Феодорита, проэста лавры, а кроме
того, дарители испытывали к лавре и к ее монахам давнюю привязанность.
♦И да будет так, и кто-либо из родных, дети и лица, которых могли бы взять
на попечение, да будут обращаться к Лавре как к спасительной гавани,
чтобы быть там принятым духовно..., и чтобы они упоминались на Литур-
гии для прощения грехов их». При этом Константин Лагуди и Мария при-
несли в дар наследственную собственность, которая располагалась в раз-
ных местах, и была приобретена, согласно акту, различными способами,
в основном куплена у других землевладельцев. «Монахи и их наследники
пусть владеют (землей) постоянно, и они являются владеющими все вре-
мя актом покупки этих имений. Они же (Лагуди) составляют теперь ду-
ховное единство с лавриотами. И пока они будут жить, они будут распо-
ряжаться этими владениямии, т. к. они не имеют других средств к суще-
ствованию. После их смерти они (владения) перейдут, как было сказано,
к Лавре»5.
Перед нами акт дарения при вступлении в монастырь. Напомним, что
этому сюжету византийских правоотношений была посвящена новелла
императора Льва VI Мудрого (№ 5), согласно которой человек, решив-
ший вступить на путь монашеской жизни, должен был внести в монастырь
1 См. новеллу Романа I от 922 г. Jus. III. Р. 218. Platon G. Observation... P. 434.
2 См. например: Лавра. № 3, 5.
3 Лавра. № 1,2, 10, 12, 18, 22, 24; Ксироопотам. № 3.
4 Archives de 1’Athos. T. III. Actes de Zographou. /Rec. P. Lemerle (далее —
Зограф.). Paps, 1965. № 2.; Ксироопотам. № 1.
5 Лавра. № 18.
> MuF
M. А. Морозов
73
какой-нибудь вклад. Часть из пожалованного имущества вместе с накоп-
ленным в монастыре он мог завещать своим родственникам1 А. П. Каж-
дан называл такое дарение «благочестивым дарением» и полагал, что оно
освобождалось от права предпочтительного отчуждения1 2. Из акта Лагуди
мы можем увидеть, как постановления византийского законодательства
преломлялись на практике. Согласно этому акту, вклад в монастырь оста-
вался в руках вкладчика вплоть до его смерти. Важно также заметить, что *
дарение было оформлено мужем и женой, то есть собственность, подарен-1
ная монастырю, рассматривалась как семейная, владельцами которой
были муж с женой совместно.
Согласно дарственной 1016 г., монахиня Гликерия, вдова кувуклисия
Иоанна, дочь Константина, подарила игумену Евстратию и братии лавры
ряд родовых имений, доставшихся ей в наследство от отца. Нарративная
часть документа свидетельствует, что Гликерия, не являясь еще монахи-
ней и не имея наследников, решила построить церковь, посвятив ее Спа-
сителю, но этому воспротивился епископ Скироса3. Все же Гликерия в
конце концов выходит победительницей в споре, строит церковь, а позже,
став монахиней, приносит в дар лавре эту церковь и все свои родовые име-
ния. Обращает на себя внимание тот факт, что она предостерегает своих
родственников от противоправных действий в отношении подаренного
имущества.
В 1017 г. дарит лавре свое родовое владение кувуклисий Стефан и его
дочь Мария, ставшие затем монахами4. В 1065 г. монах Яков дарит лавре
свою родовую собственность при условии содержания его лаврой и со-
вершения поминовения после смерти. Вначале с подобными предложени-
ями Яков обратился к проту Феодору. Но тот отказался брать на себя рас-
ходы по содержанию Якова. Тогда Яков заключил договор с лаврой и пере-
дал ей все свое имущество5. В 1040-1041 гг. монах Феодор, племянник
игумена монастыря Продрома Галеагри дарит игумену Эсфигмена Симо-
ну домен Саувер, сохраняя за собой пожизненное пользование с тем, что-
бы после его смерти домен перешел монастырю6. Похожее условие встре-
чаем в акте Зографского монастыря от 1023 г. Монахи Савва и его братья
Игнатий и Леонтий делают приношение в обитель, «чтобы она стала их
убежищем в старости»7
Во всех приведенных выше актах объектом дарения выступает родо-
вая, наследственная собственность. Причем она переходит в собствен-
1 Jus. III. Р 178. Этот закон подтверждал старое постановление Трульского
собора (6 правило). Оно устанавливало порядок передачи имущества постриже-
ника в монастырь.
2 Каждая А. П. Монастырское землевладение... С. 113.
3 Лавра. № 20
4 Ibid №22.
5 Ibid. №34.
6 Эсфигмен. № 3.
7 Зограф. № 2.
74 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
ность монастыря на условиях, определенных самим дарителем. Жертво-
вателем тут является физическое лицо, — те. конкретный человек, или
семья, в отличие от актов, в которых пустоши продает община или госу-
дарство. А. П. Каждан характеризует эти пожалования как условные1. Мы
в целом согласны с таким взглядом, но с небольшим уточнением: в данном
случае владение приобретает условный характер только на период жизни
дарителя. После его смерти дарение полностью поступало в собствен-
ность монастыря. Это доказывает, что даже после того, как какой-либо
землевладелец сделал подарок обители, он не терял полностью права рас-
поряжения и пользования подаренным, притом что монастырь приобре-
тал право собственности на него. Таким образом, по-видимому, справедли-
вым является вывод Г Г Литаврина и Н. Звороноса, что при так называ-
емом «условном дарении» сам даритель не утрачивает права распоряжения
своим участком1 2.
Необходимо отметить при этом, что дарители являются скорее людь-
ми состоятельными. Свои владения они приобретали различными путя-
ми, в том числе и путем покупки (например, семья Лагуди, кувуклисий
Стефан, монах Яков)3. Но скорее всего, они не принадлежали к провинци-
альной знати. Похоже, это были разбогатевшие крестьяне-общинники.
Путем составления дарственных монастырю они хотели обойти право
предпочтения, что формально было возможно.
В 1034г. игумен монастыря Пресвятой Богородицы Герман продал игу-
мену Эсфигмена Феоктисту земли, остающиеся невозделанными, сопри-
касающиеся с Маброи Коррои, собственностью Эсфигмена. Далее следу-
ет разъяснение: «Продажа совершена с Феоктистом, т. к. он сослался на
свое законное право предпочтения по соседству, за сумму в 20 номисм,
которая и была уплачена. Он пользуется всеми правами собственности
на эти земли (право сажать виноградник и т. д.)». Далее следует гарантия
против нарушения продажи, неустойка4. Итак, мы снова видим в действии
право предпочтения, на которое ссылается игумен Феоктист. Это право
действует и при продаже класм государством.
Как следует из акта Ксиропотамского монастыря от 959 г., эпопт Фома
Морокувул, являясь государственным чиновником, продал крестьянам по
праву предпочтения класмы в Озолимне. По прошествии некоторого вре-
мени оказалось, что эпопт занизил на них цену, и продажа была аннули-
рована. Тогда монастырь Ксиропотаму заявил свои права в отношении
1 Каждан А. П. Монастырское землевладение... С. 56; Он же. Формы услов-
ной собственности... С. 2-3.
2 Литаврин Г Г Византийское общество... С. 217; Svoronos N. Sur quelques
formes... P. 16.
3 Тогда становится ясным смысл дарений монастырю. По новелле Романа I от
922 г., в данном случае не требовалось соблюдения права предпочтения, а новел-
ла № 5 Льва VI, как мы уже видели, разрешала монахам завещать часть внесенно-
го имущества постриженика своим наследникам.
4 Эсфигмен. № 2.
М. А. Морозов
75
этих класм и представил ревизору распоряжение (opiopoq) Константи-
на VII и Романа II, согласно которому монастырь должен был получить
землю площадью в тысячу модиев. Ревизор передал землю Ксиропотаму,
за которую последний и заплатил деньги — 19 номисм — в казну1
В этом акте крестьяне выступают в качестве собственников своих
наделов (домохозяев) и поэтому свободно вступают в сделку. При этом
они используют право предпочтительного отчуждения недвижимости для
покупки класм у государства. Следует также заметить, что в качестве по-
купателя выступает община в целом. Вообще обращает на себя внима-
ние, что, судя по афонским актам X — первой половины XI в., сделки меж-
ду монастырем и крупным светским землевладельцем не характерны.
Мы полностью согласны с Г Г Литавриным, полагающим, что право-
вой казус, засвидетельствованный в документе, объясняется, между про-
чим, наличием прочных традиций общинного землевладения1 2.
Следует отметить, что актовый материал этого периода не позволяет
говорить о продаже крестьян без земли3, что также можно косвенно счи-
тать стремлением сохранить мелкого собственника-крестьянина в рамках
общинной структуры, причем как государством, так и динатами. По-види-
мому, прав П. Лемерль, что крестьяне несли скорее экономическое тягло,
т. е. были «рабами земли»4.
Таким образом, для первой половины XI в. характерно то, что сделки с
монастырем заключали главным образом общины как юридические лица и
отдельные семьи, выходцы из разбогатевших общинников. В качестве
предмета продажи выступают класмы — бесхозные земли, личные доме-
ны и другая недвижимость5.
Теперь перейдем к актам, относящимся к концу XI в. Первым доку-
ментом этого периода является хрисовул Алексея Комнина, которым он
жалует вестарха Льва Кефалу многочисленными землями в районе лавры
и освобождает их от налогов, за исключением поземельного налога — ди-
мосиона, который Кефала обязан ежегодно вносить в казну6. Это первый
акт из собрания лавры, который указывает на пожалование крупных зе-
мельных массивов в собственность светскому лицу и на освобождение от
налогов.
1 Ксиропотам. № 1.
2 Литаврин Г Г Византийское общество... С. 12-21. Некоторые исследова-
тели предпочитают говорить о распаде общины в X-XI вв. (Ф. Дэльгер, А. П. Каж-
дан). Но на наш взгляд, тенденцию нельзя преувеличивать. Видимо, государство,
а также сами крупные землевладельцы не были заинтересованы в развале общи-
ны как сложившегося механизма хозяйственных связей.
3 Медведев И. П. Очерки византийской дипломатики... С. 76.
4 Lemerle Р The agrarian history... Р. 36-38, 241.
5 Многочисленные хрисовулы XI в. позволяют говорить о том, что основным
дарителем недвижимости монастырям оставался император.
6 Лавра № 44.
76 Albo dies notanda lapillo; коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Акты, связанные с фамилией Кефала, неоднократно были объектом
внимания со стороны исследователей, изучающих проблемы иммунитета-
экскуссии в Византии, а также прониарных владений. Ж. Руйяр просле-
дил рост земельных владений фамилии Кефала, основываясь на актах лав-
ры1. В дальнейшем эти акты привлекли внимание П. Лемерля, Э. Арвей-
лер, Н. Звороноса1 2. Эти ученые пришли к выводу, что пожалование,
отмеченное в хрисовуле, являлось служилой пронией, т. е. пожаловани-
ем права сбора налогов с определенной территории за определенную
службу, гражданскую или военную. Причем П. Лемерль, а вслед за ним и
Н. Зворонос считали, что по мере своего развития такое пожалование те-
ряло условный характер и превращалось в наследственную собствен-
ность3. Ф. Дэлгер4, а впоследствии и Г. Бек5 полагали, что прониары-экс-
куссаты — это служилые землевладельцы, которые освобождаются от
других повинностей, кроме уплаты основного налога. При этом земли,
которые давались им во владение, не являлись их частной собственно-
стью.
Византинисты занимались также изучением статуса земельной соб-
ственности, пожалованной императором Кефале. А. П. Каждан, в частно-
сти, считал, что Лев Кефала и его сын Никифор не являлись экономиче-
ски независимыми экскуссатами, т. к. полного налогового освобождения
они от верховной власти не получили6. Г. А. Острогорский, наоборот, рас-
ценивал данную категорию знати, получившую налоговое и судебное ос-
вобождение полностью экономически независимыми7 Г Г Литаврин ви-
дел этот процесс более сложным и полагал, что в XI в. крупное византий-
ское земельное пожалование отличается от западного бенефиция только
тем, что византийский прониар получал не все экономические права, а
именно не получал полного освобождения от налогов8. По мнению иссле-
дователя, скорее можно говорить о процессе постепенного превращения
прений в полностью иммунитетные феодальные владения (феоды). При-
чем этот процесс затягивается в связи с тем, что, с одной стороны, госу-
дарство не дает развиваться крупному экзиминированному землевладе-
1 Roujard G. Un grand beneficiaire... P. 36.
2 Lemerle P The agrarian history... P 204-224; Idem. Esquisse... P. 146;
Svoronos N. Etudes... P. 176-232; Ahrveiler H. La Pronoia... P. 13.
3 Lemerle P. Esquisse... P 142; Svoronos N. Etudes... P. 86-90; Idem. Sur
quelques formes... P. 111-112.
4 Dolger F Byzanz und... S. 17-23; Idem. Der Feodalismus... S. 38.
5 Beck H.-G. Theoreia und Praxis... S. 23-25.
6 Каждан А. П. Экскуссия и экскуссаты... С. 196-200. Кроме того, исследо-
ватель полагает, что в Византии не был развит судебный иммунитет.
7 Острогорский Г А. К истории иммунитета... С. 96; Он же. La Feodalite...
Р 86.
6 Литаврин Г. Г. Византийское общество... С. 171 и далее; Он же. Пробле-
ма... С. 76.
М. А. Морозов
77
нию, а с другой стороны, сами динаты не стремятся быть экономически и
политически независимыми от государства1 В настоящее время К. В. Хво-
стова, занимаясь проблемами прониарных владений, в основном поддер-
живает точку зрения Г Г. Литаврина1 2. Но она склонна также отмечать
вслед за немецкой византинисткой X. Копштейн и французскими иссле-
дователями Н. Звороносом и Э. Арвейлер, что прония — это дальнейший
этап развития стратиотского надела3. Прониару делегировались государ-
ством некоторые полномочия в управлении вверенной ему территорией,
в особенности по сбору налогов. Но в последующем наблюдалась тенден-
ция превращения пронии в наследственное владение,что особенно хоро-
шо прослеживается на основе материала монастырских актов.
Прооследим рост земельных владений Кефалы. В 1078 г. император
Никифор III Вотаниат жалует вестарху и примикирию вестиаритов Льву
Кефале класму в 334 модия в округе Адрину4. Далее следует освобожде-
ние от всех налогов, за исключением димосия5. Алексей I Комнин, при-
шедший к власти в 1081 г., подтверждает хрисовул, которым Льву пожа-
ловали земли, и подтверждает их освобождение от налогов6. В 1083 г.
Алексей I дарит проастий в Месалимне уже магистру Льву Кефале. При-
чем в этом акте говорится, что ранее этот проастий имелся в пронии у
Стефана Малеина, затем у Оттона и Льва Ваасарканиотов, франков. За-
тем у них он был конфискован и снова прикреплен к фиску, после того как
вышеозначенные лица были уличены в том, что приняли участие в бунте.
В 1084 г. дарение подтверждено новым хрисовулом7 В том же году Лев
стал катепаном Абидоса и проэдром. В это время Алексей I совершает
дарение хориона Хостиана в феме Моглена ссылаясь на отличное руко-
водство Львом войсками при защите Лариссы от норманнов Боэмунда8.
В 1086 г. Алексей I подтверждает дарение новым хрисовулом. В дальней-
шем он дарит Кефале проастий Ано в епископии Македонии9. Наконец,
после смерти Льва Кефалы Алексей I Комнин подтверждает хрисовулом
владение его сына Никифора всеми этими территориями, а также их осво-
бождение от налогов. Тут же говорится о том, что Никифор может вла-
деть определенным количеством государственных париков10.
Можно таким образом заключить, что перед нами служилая прония
знатной семьи Кефала. А. П. Каждан относит эту семью к представителям
1 Литаврин Г Г Византийское общество... С. 217-218.
2 Хвостова К. В. Прония: социально-экономические и правовые проблемы//
ВВ. Т. 49, 1988. С. 13-14.
3 См.: Ahrveiler Н. La Pronoia... Р. 2-8; и представленную там библиографию.
4 Лавра. № 37.
5 Ibid. № 44
6 Ibid. №44.
7 Ibid. № 45.
8 Лавра № 48.
9 Ibid. №49.
10 Ibid. №49
78 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
военной знати комниновского клана1 Но первые приобретения Лев полу-
чает уже от Никифора Вотаниата. Видимо, впоследствии он поддержал
Алексея Комнина и поэтому не лишился своих владений. Обратим внима-
ние на то, что император освобождает его только от некоторых налогов,
но не освобождает от государственного налога димосия, который должно
уплачивать в казну. Ф. Дэлгер полагал что таким образом государство
сохраняло право верховной собственности на земли служилых землевла-
дельцев1 2. К. В. Хвостова видит тут сохранение верховной власти импера-
тора в отношении прониарных владений. По-видимому, правы Н. Зворо-
нос и Э. Арвейлер, рассматривающие пронии не как условные земельные
владения прониара, а просто как делегацию права сбора с определенных
территорий налогов в качестве платы за службу3. Владение Кефалы они
склонны относить именно к такому виду служилого пожалования. В самом
деле, хрисовул 1086 г. отмечает, что император дарит эти земли Кефале
как «доблестному защитнику Лариссы»4. А хрисовул 1083 г. на дарение
проастия в Месолимне утверждает, что ранее эта земля была в собствен-
ности других знатных лиц, но после того как они подняли бунт против
императора, владения их были конфискованы и приписаны к казне. Толь-
ко в 1084 г. Алексей I передал их Льву Кефале5. Пожалуй, прав Н. Зворо-
нос, который отмечал, что в таких случаях государство просто лишало
владельцев налоговых льгот, и таким образом они переставали быть про-
ниарами6.
На наш взгляд, все эти документы не позволяют утверждать вслед за
Ф. Дэльгером и А. П. Кажданом, что государство как феодальный соб-
ственник владел всеми землями в империи, в том числе являлось верхов-
ным собственником прониарных владений7 То, что владение пронией
должно было быть подтверждено хрисовулом8, в том числе и ее наследо-
вание9, на наш взгляд, утверждает права императора как государя, кото-
рый в силу своего суверенитета может распоряжаться имуществом своих
подданных.
Во владении Кефала мы также видим определенное число пожалован-
ных париков, платящих налоги прониару. Они жалуются с землей только
в определенном количестве. Больше этого числа (Ксхимпт) землевладе-
лец не мог сажать на своих землях париков10. Э. Арвейлер видит в этом
1 Каждая А. П. Социальный состав... С. 169, 173.
2 Dolger F Byzanz und... S. 86.
3 Хвостова К. В. Прония... С. 18-20 и основные точки зрения Н. Звороноса
и Э. Арвейлер; Она же. Социально-экономические процессы... С. 18.
4 Лавра № 48.
5 Ibid. №44.
6 Svoronos N. Sur quelques formes... P. 115,
7 Dolger F. Byzanz und... S. 17-23; Каждая А. П. Социальный состав... С. 124.
8 Лавра № 44, 45, 48.
9 Ibid. №44.
10 Ahrveiler H. La Pronoia... P. 15.
М. Л. Морозов
79
одну из специфических черт пронии, ограничивающих ее экономическую
значимость. Г Бек считает пронию одним из способов оплаты службы в
империи1. В основе, по его мнению, лежало право взимания налогов само-
му прониару, а также освобождение от основных налогов.
Акты Афонской лавры XII в., которые говорят о владениях семьи Ке-
фала, позволяют проследить изменениям статуса служилой пронии.
В 1115 г. сын Льва Кефалы Никифор подарил лавре Св. Афанасия «свои
наследственные земли». Суть сделки следующая: Никифор, будучи два
раза в браке и не имея от своих жен наследников (обе жены рано умерли),
♦принял решение подарить и посвятить Лавре свои земли, которые он
получил в наследство. Он уже давно имел в своем сердце такое намере-
ние, т. к. знал, что благодаря обращению с молитвой через Лавру и благо-
даря заступничеству св. Девы Марии, он достигнет искупления своих гре-
хов и прощения от Бога». Далее идет перечисление его родовых имений1 2.
Мы видим, что в документе представлены владения, которые были пода-
рены Льву Кефале Алексеем I Комниным и освобождены от налогов по
хрисовулам. Эти владения, по хрисовулу того же Алексея, переходят в
наследство к Никифору. Так что же, Никифор превратился из прониара в
наследственного собственника? Не будем спешить с выводами.
Посмотрим, какие земли и каким образом переходят во владения лав-
ры. Во-первых, не все те, что были подарены императором, а только часть.
Уже Ж. Руйяр отметил, что в дарении Никифора не присутствуют некото-
рые земли (например, проастий в Месолимне и домен в Ано)3. Он предпо-
ложил, что они были записаны за другими членами фамилии Кефала. Не-
безынтересно будет отметить, что игуменом лавры являлся некто Феодор
Кефала. Похоже, он был в родстве с Никифором, хотя издатели актов за-
трудняются дать ответ на вопрос, кем они доводились друг другу4. Таким
образом, все эти владения были во владении одной фамилии, и, видимо,
это и позволило Никифору подарить свое имущество именно лавре.
Кроме того, необходимо отметить, что дарение заверяется император-
ским табулярием Василием Киртолеоном, представителем.императорской
канцелярии. По-видимому, дарение произведено при посредстве властей.
Но также не следует забывать, что в данном случае налицо именно даре-
ние монастырю, а мы сказали выше, что благочестивые дарения не нужда-
лись в дополнительных подтверждениях со стороны центральной власти.
В 1181 г. лавра получила от императора через его вестиария Андрони-
ка Ватаца хрисовул на передачу пронии Кефала лавре и утверждение
об освобождении от всех налогов5. По мнению Ф. Дэлгера6, то, что в дан-
1 Beck H.-G. Theoreia und Praxis... S. 23-25.
2 Лавра № 60.
3 Roujard G. Un grand beneficiaire... P 26-30.
4 Archives de 1’Athos. T V № 10. P. 52.
5 Лавра № 65.
6 Ddlger F. Aus dem Schatzkammer... S. 13-15.
80 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
ном случае потребовался новый подтвердительный хрисовул, свидетель-
ствует о сохранении контроля государства над прониарным владением,
хотя бы чисто номинально. Таким образом, прония de jure оствалась, по
нашему мнению, служилым владением семьи Кефала. Но все же то, что
Никифор смог подарить эти земли, свидетельствовало об эволюции инсти-
тута пронии, о превращении условного владения в безусловное. К. В. Хво-
стова видит в этой эволюции противоречие, на котором выросла прониар-
ная система1.
Рассмотренные нами акты также не позволяют говорить о превраще-
нии пронии в частную собственность. Юридически она остается тем, чем
и была в XI в. Но сами наследники прониаров уже ощущали себя наслед-
ственными собственниками. Во многом этому способствовало и само го-
сударство путем предоставления экскуссий землевладельцам-прониа-
рам. Однако сохраняется верховное управление государства, что выра-
жалось в контроле за движением собственности.
Теперь обратимся к актам знатных лиц XIII в., дабы проследить даль-
нейший процесс развития крупной земельной собственности. В этом от-
ношении наиболее интересен, на наш взгляд, акт Ксиропотамского мона-
стыря от 1295 г., в котором речь идет о продаже виноградника Константи-
ном Спартином Макарию, игумену монастыря, а через него и всей братии.
При обозначении границ продаваемого виноградника идет перечисление
всех соседей. Они являются монастырями, один из которых — Ксиропо-
тамский монастырь, которому и продает виноградник Спартин1 2. Видимо,
эта продажа квалифицируется в качестве дарения именно этому монас-
тырю3. Следует отметить одну деталь, на которую вслед за издателями
афонских актов обратил внимание также И. П. Медведев4. В этом акте
упомянуто только имя продавца — Константина Спартина. Родственники
этого землевладельца, а также должность, которую он занимал, в доку-
менте никак не отражены. По-видимому, следует согласиться с мнением
И. П. Медведева, что семья Спартинов была хорошо известна в местах,
где он имел недвижимость. Поэтому Константину не надо было обозна-
чать себя в акте полностью. Из источников известно, что один из предста-
вителей этой фамилии был прокафименом Фессалоники, другой — при-
микирием табуляриев5. В актах Хиландарского монастыря имеется свиде-
тельство о Димитрии Спартине и его сыне Константине6. Они выступают
тут в роли апографевсов, т. е. представителей центральной власти. По-
видимому, можно сделать предположение, что Спартин был служилый
1 Хвостова К. В. Прония... С. 20.
2 Ксиропотам. № 12.
3 См. комментарий Н. Звороноса. В нем он проводит исследование родствен-
ных связей Спартинов.
4 Медведев И. П. Очерки византийской дипломатики... С. 36-38.
5 Schatzkammern. № 59-60.
6 Хиландар. № 6.
М. А. Морозов
81
прониар. Дополнительным аргументом для этого может служить и тот
факт, что в качестве составителч акта выступал табулярий, т. е. предста-
витель власти, Василий Васак.
Спартин свободно продает свою недвижимость монастырю. Скорее
всего мы имеем здесь дальнейшую эволюцию пронии, когда она de facto
превращается в наследственную собственность.
При перечислении владений, граничащих с виноградником, было упо-:
мянуто и общинное поле, что говорит о сохранении в XIII в. крестьянской1
общины, которую мы наблюдаем в XI в., а также свободных крестьян, упо* 
мянутых в хрисовуле Алексея I Комнина Льву Кефале1 Документ, таким
образом, содержит важные сведения о париках, зависимых от прониара.
Обратимся к акту 1301 г. из монастыря Эсфигмену1 2. Вначале этому
монастырю продают поле «по всей своей воле» люди Алексея Амнона:
Мануил, а также Димитрий Гаитани и Константин Халки. Причем это
поле, обозначенное в налоговых списках как владение Милона, который
на самом деле уже не владел им, было уступлено монастырю с согласия
Алексея Амнона. При продаже парики получили 35 иперпиров. Предва-
рительно от поля отказался сосед, священник Георгий. Таким образом,
было соблюдено право предпочтения и право парического держания. В ка-
честве свидетелей выступают старцы деревни Георгий Демети и Констан-
тин Валлам. Таким образом, похоже, парики, соблюдая все законы (право
предпочтения и парическое право), могли свободно продавать земли об-
щины. Но соблюдение парического права выражалось в том, что свое со-
гласие на отчуждение земли давал и сам землевладелец-прониар, т. к. она
была записана в кадастре за ним. В данном случае это выразилось в напи-
сании отдельного акта-дарственной Алексеем Амноном как собственника
отчуждаемой земли3.
То, что Амнон является служилым прониаром, вне всяких сомнений,
т. к. он сам в дарственной называет себя «раб державного, святого, вла-
дычного царя Алексей Амнон» (*О 5обХо<; тои кратаюи каг ’ауюи тщйу
аиВсутои Kai paoiXcox; AXe^iog 6 Kdpvrjv)4. В то же время можно указать и
на другие свидетельства. Так, он упомянут как служилый человек в прак-
тике монастыря Зографу5 В данном акте Амнон вместе с Константином
Цимпеасом как представитель власти разбирает спор, вспыхнувший в
1290 г. между Хиландарским монастырем и монастырем Зографу. Причем
в этих актах Амнон назван прониаром Иериссы. Следовательно, уже то-
гда он был служилым землевладельцем. Поэтому следует признать, по
нашему мнению, неверным тезис Г. Острогорского о том, что прония в
1 Лавра. № 45.
2 Эсфигмен. № 10.
3 Ibid. № 10. 2.
4 Ibid. № 10. 2.
5 Зограф. № 52 и 53.
82 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
XII—XIII вв. перестает быть служилой1 На примере вышеуказанных ак-
тов мы видим как раз обратное.
Несомненно парики, платящие подать прониару, в данном случае
Алексею Амнону, являются не лично зависимыми от землевладельца, а
поземельно-фискально, т. е. прикреплены к своему участку постольку,
поскольку обязаны прониару налогами. Итак, перед нами классический
вид пронии как право сбора налогов с определенной территории и попече-
ния над ней. Парики зависимы от прониара настолько, насколько они яв-
ляются париками своего надела, с которого платят налоги какому-либо
прониару, т. е. являются однотяглыми по формулировке «Податного Уста-
ва», на что обратил внимание еще Б. А. Панченко1 2. Со своей стороны от-
метим, что при развитии прониарного землевладения сохранялась общин-
ная структура, что видно из того, что землю крестьяне продают монасты-
рю сообща.
Наконец, в заключение обратимся еще к двум актам, в которых гово-
рится о продаже недвижимости, совершенных в конце XIII в. Один акт —
это продажа монастырем Ватопедом в 1270 г. метоха в Фессалонике Зог-
рафскому монастырю3. Хотя в данном случае продажа смешивалась с бла-
гочестивым дарением, однако потребовался отказ от метоха митрополита
Фессалоники Иоанникия, имевшего право предпочтения на него по праву
соседства. Только после этого монахи Ватопеда продают Зографу метох и
передают на него все права владения. Далее идет следующее утвержде-
ние: монахи продают этот метох «с условием, чтобы строители его вся-
чески были поминаемы в дальнейшем, а сама церковь имела всяческую
любовь и попечение...»
Еще один акт: продажа Мануилом Легарой игумену Эсфигмена Иса-
аку Кидонису и всей братии двухэтажного дома, находящегося в его соб-
ственности. Самое важное тут, как и в предыдущем акте, — это следова-
ние праву предпочтения, т. к. Легара перед продажей «произвел разгра-
ничение с соседями». Только после этого Легара «без принуждения,
законно, по доброй воле» продает этот дом и передает все права на него
Эсфигмену4. Итак, мы видим, что даже знатные лица вынуждены были при
продаже использовать это право, хотя в XIII в., как отмечает Ю. Я. Вин,
это право стало фактически привилегией знати5. Необходимо отметить,
что продается именно частная собственность. Причем в акте Зографу ме-
тох продастся с определенным условием, что предполагает связь прода-
жи с благочестивым дарением. В акте Эсфигмену, наоборот, знатное лицо
продает свой дом в полную, безоговорочную собственность «по доброй
воле и без принуждения».
1 Острогорски/ Г Прони]а... С. 115.
2 Панченко Б. А. Крестьянская собственность... С. 145.
3 Зограф. № 9.
4 Эсфигмен. № 9.
5 Вин Ю. Я. Право предпочтения... С. 218.
М.А. Морозов
83
Подведем некоторые итоги нашему исследованию. В первую очередь
следует отметить то обстоятельство, что афонские акты позволяют гово-
рить о сохранении крестьянской общины во фракийском регионе в период
XI-XIII вв. Кроме стремления императорской власти сохранить ее в каче-
стве основной налоговой и военной структуры, на наш взгляд не следует
в данном случае исключать также местную специфику аграрно-правовых
отношений, проявлявшуюся в силе общинных традиций крестьянского
землевладения. Они заключались в сохранении общего владения угодья-
ми и в малой роли личного крестьянского надела-парцеллы, что отразил
материал афонских актов. На основании их анализа мы пришли к выводу,
что преобладала не продажа крестьянами своих наделов, принадлежащих
им на основе права полного распоряжения, а сделка между общиной и
монастырем. То, что крестьянская община выступала в сделках с мона-
стырем как правоспособное лицо, на наш взгляд, подтверждается тем об-
стоятельством, что продажа класм государством совершалась в этом ре-
гионе с учетом права их предпочтительной продажи именно общинам.
Мы склонны предположить, что традиции общинного землевладения во
Фракии связаны с сильным влиянием славянских аграрно-правовых отно-
шений, которые, возможно, продолжали иметь место во Фракии в рас-
сматриваемый нами период.
Что касается движения крупной земельной собственности, то анализ
афонских актов периода X-XI вв. позволяет констатировать, что в этот
период характерна не продажа землевладельцами монастырю своих име-
ний, а т. н. «благочестивое пожертвование» на помин души. Кроме субъек-
тивных факторов (например, религиозности византийцев), безусловно,
влиявших на данное обстоятельство, мы считаем, не последнюю роль при
этом играло и то, что знать, в основном выросшая из зажиточных общин-
ников, стремилась таким образом обойти закон о предпочтении и сохра-
нить право распоряжения своей недвижимостью путем вступления в мо-
настырь в качестве монаха. Как мы могли видеть, византийское законода-
тельство давало такое право поступающим в монастырь и делающим при
этом в него вклад. Поэтому в афонских актах мы встречаем монахов, рас-
поряжающихся своим имуществом.
С конца XI в. афонские документы позволяют говорить о существова-
нии крупных земельных владений светских лиц, которые представляют
собой, как правило, служилые пронии. Их византийские императоры пе-
редают представителям знати за службу, как правило, военную. В основе
прониарнарной системы лежал податной иммунитет — экскуссия. Он вы-
ражался в освобождении прониара от определенных налогов и передаче
права их взимания в свою пользу. Но право верховной юрисдикции на зем-
ли прониара принадлежало государству, что выражалось в виде подтвер-
ждения привилегий императорскими хрисовулами и возможности их ли-
шения за участие в бунтах против императора. Наиболее полную экскус-
сию, освобождение от всех налогов, получали монастыри. Таким образом,
служилая прония — это условное владение. Государство контролировало
84 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е, Лебедевой
и количество париков, зависимых от прониара. Они не были крепостными
землевладельца, но являлись поземельно зависимыми и обязаны были ему
налогами. Государство стремилось к тому, чтобы не допустить превраще-
ния пронии в наследственное владение, безусловную собственность. По-
этому оно контролировало процессы движения земель знатных лиц и ли-
шало их иммунитета, если они переставали служить.
Но уже в XII—XIII вв. начинается процесс некоторого изменения поло-
жения прониаров. Их владения, de jure оставаясь условными, de facto
стали превращаться в наследственные владения. Это видно уже из акта
дарения Никифора Кефалы. Он дарит земли прении монастырю именно
как наследственную собственность. Особенно этот процесс начал разви-
ваться в XIII в. с ослаблением центральной власти. Фактически прония
стала превращаться в безусловное владение. Но юридически она продол-
жала оставаться именно служилым пожалованием. Такой порядок, при
котором, с одной стороны, прония превращалась в безусловное владение,
а с другой — прониар владел ею, пока он находился на службе у государст-
ва, превращал этот вид собственности в очень непрочную структуру.
И только монастыри сохраняли стабильное землевладение.
Не прекратила своего существования и община. Как свидетельствуют
источники, в XII-XIII вв. существовала как свободная, так и зависимая
община. Следовательно, крупные землевладельцы, получая земли в про-
нию, не стремились разрушать общинную структуру, а опирались на нее
как на крепкую хозяйственную организацию. Спецификой фракийского
землевладения можно считать силу крестьянской общины как основной
хозяйственной единицы и относительно позднее появление крупного слу-
жилого землевладения — проний.
С. П. Карпов
Западноевропейцы в городах
византийской периферии:
«венецианское» Причерноморье в XIV—XV вв.1
Образование Латинской Романии и западноевропейская колонизация
XIII-XV вв. значительно изменили облик торговых центров и портов на
побережье Черного и Азовского морей. Традиционная ориентация регио-
на на Византию и, особенно, Константинополь была постепенно разруше-
на, менялись экономические приоритеты и сами участники торгового об-
мена1 2. Главные социально-экономические последствия итальянской по
преимуществу колонизации известны. Однако ее глубинные основы, ее
динамика, социальное поведение участников, их «национальный», соци-
альный, экономический и культурный облик еще предстоит тщательно
анализировать. Богатая и разнообразная документация, относящаяся к
генуэзской Газарии в Крыму, хорошо проанализированная исследовате-
лями разных школ и направлений3, трудно сопоставима с фондом источ-
ников, освещающих историю и быт венецианских факторий в Причерно-
1 Вариант статьи опубликован на фр. яз. в Трудах XX Межд. конгресса визан-
тинистов в Париже: Karpov S. Р Les Occidentaux dans les villes de la periphdrie
byzantine: la mer Noire «venitienne» aux XIVe-XV* socles / / XXе Congrds Interna-
tional des Etudes Byzantines. Ргё-Actes. I. Seances Pldnifcres. Paris, 2001. P. 291-299.
2 См., напр.: Laiou-Thomadakis A. The Byzantine Economy in the Mediterra-
nean Trade System, XllI'h-XVth Centuries // DOP, 1982, T. 34-35. P. 177-222;
Карпов С. П. Итальянская торговля в Трапезунде и ее воздействие на экономику
поздневизантийского города // ВВ. 1983. Т. 44. С. 81-87; Balard М. Les hommes
d’affaires occidentaux ont-ils asphyxia I’economie byzantine? / / Europa medievale e
mondo bizantino / a cura di G. Arnaldi e G. Cavallo. Roma, 1997 P. 255-265.
3 См., основные монографии последних десятилетий: Balard М. La Romanie
Gdnoise (Xlle-debut du XVe sidcle). Roma; Genova, 1978, T. I—II; Idem. La Mer Noire
et la Romanie Gdnoise (XIIIe-XVe sidcles). London, 1989; Balletto L. Genova Medi-
terraneo Mar Nero (secc. XIII-XV). Genova, 1976; Basso E. Genova: un impero sul
86 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
морье — всего двух постоянных — Таны (Азов) и Трапезунда, при том,
что генуэзских факторий там были десятки во главе с большими города-
ми — Каффой и Перой. Мы еще мало знаем о том, кто были западноевро-
пейские колонисты этих двух венецианских факторий Причерноморья,
хотя их история стала плодотворно изучаться с середины прошлого века* 1.
mare. Cagliari, 1994; Bratianu G. I, La Мег Noire. Des origines a la conquete otto-
mane. Miinchen, 1969; Lopez R. S. Storia delle colonie Genovesi nel Mediterraneo.
Bologna, 1938 (repr.: Genova, 1997); Idem. Su e giii per la storia di Genova. Genova,
1975; Musso G. G. Navigazione e commercio genovese con il Levante nei document!
dell’Archivio di State di Genova (Secc. XIV-XV). Roma, 1975; Pistarino G. I Gin
deirOltremare. Genova, 1988; Idem. Genovesi d’Oriente. Genova, 1990; Idem. I Sig-
nori del mare. Genova, 1992; Idem. La Capitale del Mediterraneo: Genova nel Medio-
evo. Bordighera, 1993; I problemi del Mar Nero nel passato e nel presente. Seminario
int. di studi. Atti. Genova, 16 giugno 1992 / a cura di Geo Pistarino. Genova, 1993;
Еманов А. Г Север и Юг в истории коммерции. На материалах Кафы XIII-XV вв.
Тюмень, 1995; Карпов С. П. Итальянские морские республики и Южное Причер-
номорье в XIII-XV вв.: проблемы торговли. М., 1990; Пономарев А. Л. Террито-
рия и население генуэзской Каффы по данным бухгалтерской книги — массарии
казначейства за 1381-1382 г. // Причерноморье в Средние века / Под ред.
С. П. Карпова. М.; СПб., 2000. Т. 4. С. 317-443.
1 Verlinden Ch. La colonie venitienne de Tana, centre de la traite des esclaves au
XlVe et au debut du XVе siecle / / Studi in onore di Gino Luzzatto. Milano, 1950,
Vol. 2. P. 1-25; Skrzinskaja E. C. Storia della Tana // Studi Veneziani. 1968. T. X.
P. 3-45; Nystazopoulou-Pelekidis M. Venise et la Mer Noire du XIе au XVе sidcle / /
Thesaurismata. 1970. Vol. 7. P. 15-51; Eadem. Un ambasciatore veneziano all’Orda
d’Oro / / Studi Veneziani. 1974. T. XVI. P. 67-96; Berindei M.,Veinstein G. La
Tana-Azaq de la presence italienne a I’emprise ottomane (fin XIIIе — milieu XVIе
siecle) // Turcica, 1976, T. VIII/1. P. 110-201; Thiriet F. La Romanie Venitienne
au moyen age. Paris, 1959 (repr.: 1975); Idem. Les Venitiens en Mer Noire. Organi-
sation et trafics (XIIIe-XVe socles) // АП 1978. T. 35. P. 38-53; Martin M. The
Venetians in the Black Sea: a general Survey / / Rivista di Bizantinistica. 1993.
Vol. 3. P. 227-248; Idem. Some aspects of trade in Fourteenth Century Tana / /
България Понтика II. София, 1988. С. 128-139; Doumerc В. Les V£nitiens a la
Tana au XVе siecle. // Le Moyen Age. 1988. T. 94, N 3-4. P. 363-379; Idem.
Doumerc B. La Tana au XVе siecle: comptoir ou colonie? / / Etat et colonisation au
Moyen Age et a la Renaissance / sous la direction du M. Balard. Lyon, 1989. P. 251 —
266; Карпов С. П. Документы по истории венецианской фактории Тана во второй
половине XIV в. / / Причерноморье в Средние века. М., 1991. Вып. 1. С. 191-216;
Он же. Латинская Романия. СПб., 2000. С. 183-199; Karpov S. Р. L’ impero di
Trebisonda, Venezia, Genova e Roma, 1204-1461. Rapporti politici, diplomatic! e com-
mercial!. Roma, 1986; Idem. On the Origin of medieval Tana / / STEFANOS. Studia
byzantina ac slavica Vladimiro Vavtinek dedicata. BS, LVI/1. 1995. P. 227-235;
Idem. Genois et Byzantins face a la Crise de Tana de 1343 d’aprds les documents
d’archives inedits / / Byzantinische Forschungen. 1996. Bd. XXII. P. 33-51; Idem. Le
comptoir de Tana comme le centre des rapports economiques de Byzance avec la Horde
d’Or aux XIIIe-XVe sidcles / / Byzantinische Forschungen. 1999. Bd. XXV. S. 181-188.
С. П. Карпов
87
Отнесение Трапезунда к византийским провинциальным городам не
требует комментариев. Тана же находилась вне границ империи в XIII-
XV вв., и ее принадлежность к византийскому ареалу требует пояснений.
Оснований для этого несколько. Во-первых, длительное вхождение этой
зоны в состав империи при Комнинах1, во-вторых, наличие там большой
греческой диаспоры, тесно связанной с Южным Причерноморьем, особен-
но с Понтом; в-третьих, существование греческой церкви под юрисдикции
ей митрополитов Алании Константинопольского патриархата, имевших ре-
зиденцию в конце XIV-XV в. на территории империи Великих Комнинов,
существование в Тане греческих храмов; в-четвертых, тесные экономичес-
кие и политические связи с Трапезундской империей. Вместе с тем с ЗО-х гг.
XIII столетия Тана находилась на территории крупнейшей восточной мо-
нархии — Золотой Орды, и рядом с греческим поселением и итальянскими
факториями существовал Азак, город шатров и степных кочевников, с ме-
няющимся кочевым населением. Постепенно, однако, его городское ядро
стабилизируется, о чем свидетельствуют многочисленные археологиче-
ские находки1 2. Превратившись в центр международной торговли на рубе-
же XIII и XIV вв., Тана была самой далекой (и самой опасной) факторией
западноевропейцев на Востоке. Для венецианцев именно она стала альтер-
нативой генуэзской Каффы, что отразилось с начала XV в. и в титуле ее
главного администратора — консула «Таны и всей империи Газарии».
Особенностью утверждения венецианцев и в Трапезунде, и в Тане
были договорные основы возникновения и существования факторий.
Венецианская республика, ведя переговоры, получала жалованные грамо-
ты — хрисовулы трапезундских императоров или ярлыки ханов Улуса
Джучи, Золотой Орды. Основание венецианской фактории в Трапезунде
относится к 1319 г. В Тане образовавшееся спонтанно во второй половине
XIII в. поселение получило юридический статус в 1332-1333 гг.3 Нельзя
не отметить, что как в Тане, так и в Трапезунде наряду с венецианской
факторией существовала и генуэзская, притом получившая привилегии
от местных правителей раньше венецианской, в конце XIII в. Однако для
генуэзцев это были фактории в длинном ряду им подобных, для венециан-
1 См., напр.: Каждая А. П. Византийский податной сборщик на берегах Ким-
мерийского Боспора в конце XII в. / / Проблемы общественно-политической ис-
тории России и славянских стран. М. 1963. С. 97-101.
2 См., напр.: Фомичев Н. М. Итоги и перспективы исследования средневеко-
вого города Азака-Таны XII-XV вв. / / Российское византиноведение. Итоги и
перспективы. Тезисы докладов и сообщений на Международной конференции, по-
священной 100-летию Византийского временника и 100-летию Русского архео-
логического Института в Константинополе (Санкт-Петербург, 24-26 мая 1994).
М. 1994. С. 135-136; Историко-археологические исследования в Азове и на
Нижнем Дону в 1995-1997 гг. Азов, 1998. Вып. 15.
3 Карпов С. П. Когда и как возникла Тана? (О происхождении итальянской
фактории на византийской окраине) / / Виз. временник. Т. 57 (82). 1997. С. 5-18.
88 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
цев же — единственные, если не считать коротких (и неудачных) эпизодов
с их попытками закрепиться в Солдайе (Судаке), Провато близ Каффы, в
Монкастро (Белгороде-Днестровском) и Синопе. Впрочем, особое значе-
ние как Таны, так и Трапезунда для генуэзцев и венецианцев состояло в
том, что на первых порах, в конце ХП1 — первой половине XIV в., они
были терминалами главных магистралей торговли, связывавшие Запад и
Восток.
Постоянным фактором существования факторий были, с одной сторо-
ны, борьба с местными правителями за расширение привилегий и, осо-
бенно, снижение торговых коммеркиев и иных налогов, с другой — ожес-
точенная конкуренция с торговым соперником (и партнером одновремен-
но). И то и другое вызвало по меньшей мере три венецианско-генуэзские
войны и многочисленные локальные конфликты. Их результатом стало
известное географическое размежевание сфер интересов и усиление су-
веренных прав республик на свои фактории, особенно во владениях Зо-
лотой Орды. Если в начале XIV в. венецианская Тана в полной мере при-
знавала сюзеренитет ханов, то в XV в. она рассматривала себя уже как
прямое владение венецианской сеньории, Regimen, с формальным под-
чинением юрисдикции ханов и их наместников. Ослаблению власти ханов
способствовали длительные смуты в Орде, начиная с середины XIV в., и
ее распад в XV в. Нестабильность была, однако, чревата большими потря-
сениями для Таны, когда она в 1395, 1410, 1418 гг., не считая более мел-
ких осад и нападений, подвергалась опустошительным набегам и полнос-
тью разрушалась. И все же, несмотря на большие материальные потери,
она каждый раз отстраивалась и укреплялась. Это происходило и тогда,
когда она уже утратила роль основного торгового терминала. Поэтому
возникает вопрос о мотивации венецианского присутствия там в услови-
ях спада коммерческой активности. Для ответа на него необходимо обра-
щение к «личным» материалам источников, прежде всего — нотариаль-
ным актам и судебным разбирательствам, где в прямом или, чаще, скры-
том виде эта мотивация присутствует.
Больших массивов венецианских нотариальных актов для Трапезунда
не обнаружено. Мы располагаем лишь небольшими «досье» документов,
составленных в столице империи Великих Комнинов — 85 генуэзскими и
венецианскими нотариальными актами. Их пока недостаточно для статис-
тического анализа и временных сопоставлений. Для Таны ситуация более
благоприятна. Нами выявлено 1194 венецианских акта, составленных в
Тане 34 известными по имени нотариями Республики св. Марка. Для ко-
личественного анализа и сравнения взяты 2 включенных в базу данных
массива документов. Первый из них (1197 записей в базе данных) состав-
ляют полный картулярий минут и оригиналы (instrumenta) нотария и канц-
лера Таны Бенедетто Бьянко за период с 1 сентября 1359 г. по 31 августа
1360 г. (210 актов)1, а также 6 актов корабельного нотария Николо ди Сан
1 Бенедетто Бьянко работал в Тане с 1359 по 1364 г (с перерывами). В 1359-
1360 и 1362-1363 гг. он исполнял обязанности канцлера консулата. Нам извест-
С. П. Карпов
89
Лоренцо, находившегося с Тане с 16 по 20 сентября 1359 г.1 Второй (1075
записей) — 185 актов нотариев Моретто Бона (1407-1408)* 1 2, Кристофоро
Риццо (1411 — 1413)3 и Донато а Мано (1413-1417)4, работавших в Тане в
1407-1417 гг. с перерывами. Наибольшее количество документов принад-
лежит Донато а Мано и приходится на 1414-1417 гг. Таким образом, это
сопоставимые численно массивы данных, хотя для начала XV в. целиком
сохранившегося картулярия всех актов одного нотария за год (как акты
Бенедетто Бьянко) нет.
Особенностями документов является то, что они составлялись в по-
давляющем большинстве официальными делопроизводителями венециан-
ского консулата и что деятельность последних проходила в периоды пос-
ле больших кризисов: в 1343 г. венецианцы в результате известного кон-
фликта с татарами были изгнаны из Таны, затем началась война двух
морских республик (1350-1355) и последовал мирный договор, запрещав-
ший на 3 года как генуэзцам, так и венецианцам плавать в Тану5. Факто-
рия возобновила свою деятельность в 1358 г., при этом условия налогооб-
ложения стали для итальянцев более тяжелыми. Бенедетто Бьянко был
свидетелем начала смуты в Орде — смерти хана Бердибека, с которым
венецианцы подписали соглашение о возвращении, воцарения Кульпы и
но 423 составленных им документа. В фонде Нижней канцелярии Венецианского
гос. архива сохранилось 4 картулярия и 6 пергаменных оригиналов актов Бене-
детто Бьянко: Archivio di State di Venezia (далее — ASV), Cancelleria Inferior,
Notai, B. 19, № 7 Кроме того, см.: ASV, Notarili, Testamenti (далее — NT), 361,
№ 129; Notai Diversi, B. 20; Procuratori di San Marco, Commisarie Miste, B. 106.
В 1359-1360 гг. Бьянко был единственным постоянно работавшим венецианс-
ким нотарием Таны. Лишь корабельные писцы и нотарии, прибывавшие в порт на
короткий срок (известны Николо ди Сан Лоренцо и Марко Марчелло), составили
там небольшое число документов.
1 ASV, Cancelleria Inferior, Notai, В. 123, № 7 Публикация: Талызина А. А.
Венецианские нотариальные акты: новые возможности старых источников / /
Byzantinoslavica. 1999. Vol. LX/2, Р. 467-468.
2 Moretto Bon, notaio in Venezia, Trebisonda e Tana (1403-1408) / a cura di
S. de’Colli. Venezia, 1963.
3 ASV, Cancelleria Inferior, Notai, B. 174. Публикация: Талызина А. А. Вене-
цианский нотарии в Тане Кристофоро Риццо (1411-1413) / / Причерноморье в
средние века. М.; СПб., 2000. Т. 4. С. 19-35.
4 ASV, Cancelleria Inferior, Notai, В. 121; ASV, NT, В. 733. Публикация:
Прокофьева Н. Д. Акты венецианского нотария в Тане Донато а Мано (1413-
1419) // Причерноморье в Средние века... Т. 4. С. 36-174.
5 См.: Papacostea «Quod non iretur ad Tanam». Un aspect fondamental de la
politique Genoise dans la Mer Noire au XlVe sidcle / / RESEE. 1979. T. XVII, № 2.
P. 201-217; Карпов С. П. Кризис середины XIV в.: недооцененный поворот? / /
Византия между Западом и Востоком. Опыт исторической характеристики / Отв.
ред. акад. Г. Г Литаврин. СПб., 1999. С. 220-238, Idem. Genois et Byzantins face
i la Crise de Tana de 1343 d’apres les documents d’archives inedits / / Byzantinische
Forschungen. 1996. Bd. XXII. P. 33-51.
90 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
его последующего смещения в результате кровавого переворота Навруза
в феврале 1360 г Обо всем этом он сделал запись в начале своего карту-
лярия1 Однако наступление смуты видимым образом не затронуло вене-
цианскую Тану в эти годы. Фактория отстраивалась и заселялась после
длительного перерыва — дела с приобретением земельных участков и до-
мов потому нередки среди актов Бьянко. Второй «блок» источников так-
же связан с чередой кризисов: тотальным разрушением Таны Тамерланом
в 1395 г и затем неожиданным взятием ее отрядом поднявших против
хана мятеж татар в августе 1410 г.1 2 По своим последствиям этот набег
нанес меньший урон. Татары, видимо, ограничились грабежом имущества
бежавших на корабли венецианцев. Донато а Мано был, по-видимому,
свидетелем набега, однако не отразил его каким-либо образом в дошед-
ших до нас актах. В любом случае, перед нами ситуации, когда делались
попытки преодоления кризисов при отсутствии политической стабильно-
сти в регионе. И все же разница была — в середине XIV в. Тана, по сути,
отстраивалась заново и как бы вторично колонизовывалась, а в начале
XV в. — после третьего возвращения венецианцев (1396) уже прошло бо-
лее десятилетия, да и покинута территория была на меньший срок.
По актам 1359-1360 гг. нами идентифицировано 541 лицо, включая
98 рабов. По актам 1407-1417 гг. — 482 лица, включая 62 рабов. В пер-
вом случае минимум 194 человека являлись постоянными жителями ве-
нецианской фактории (99 habitores, 1 burgensis Таны и 90 резидентов,
установленных на основании критерия длительности их проживания в
Тане). К числу временно проживавших в Тане и прибывавших туда на ко-
роткий срок для ведения торговли относится еще 106 лиц. Сведения о 143
лицах недостаточны для установления их статуса и сроков проживания в
Тане. Таким образом, минимальное реальное количество жителей венеци-
анской Таны в 1359-1360 гг. колебалось между 194 и 337 лицами. Эта
немалая цифра для далекой и только отстраивающейся фактории. В 1407-
1417 гг. показатель постоянно проживавших в фактории лиц в течение
всего этого или большей части срока — 218 человек (из них 58 называют
себя habitatores Таны), 61 человек — купцы и моряки, приезжающие на
очень короткий срок, и 48 — временные резиденты (как правило, жившие
в Тане от 1-2 месяцев до года). Сведения об остальных неопределенны.
Таким образом, постоянное население венецианской Таны существенно
не изменилось по сравнению с предыдущим периодом, составляя от 218-
266 до 359 человек. Такие показатели мы считаем высоким, учитывая глу-
бину кризиса второй половины XIV в. и двукратное разрушение факто-
рии. Не изменилась существенным образом и этническая доминанта — в
середине XIV в. 78,9% колонистов составляли итальянцы, в начале XV в.
их было 79,5%. Остальные группы распределены следующим образом
(в процентах):
1 ASV, Cancelleria Inferior, Notai, В. 19, № 7, f. lr.
2 См.: Martin M. The Venetians in the Black Sea... P. 238-239.
С, П. Карпов
91
	1359-1360	1407-1417
Итальянцы	78,9	79,5
Немцы	0,45	0,82
Каталанцы	0,68	0
Венгры	> 0	iHt! „ __ , а 0.55
Чехи	г- 0,23	>	0
Прочие з/ евройГ~т	” 2,27	о
Далматинцы	0,45	1,64
Греки	6,12	8,74
Русские	0,23	1,09
Болгары	0	0,55
Аланы	2,27	0
Армяне	2,04	0,27
Иудеи	0,68	0,55
Татары	1,59	4,37
Монголы	0,23	0,27
Куманы	0,23	0
«Сарацины»	3,63	1,37
Черкесы	0	0,27
Из таблицы видно, что среди жителей Таны несколько выросло число
греков, русских и далматинцев и сократилось число армян. Более показа-
тельны другие цифры — значительный рост эмигрантов, включая и запад-
ноевропейцев, из городов и островов Латинской Романии (с 10 до 19%) и
сокращение числа выходцев из Золотой Орды (с 12,4 до 3,2 %). В числе
прочего это говорит и об укреплении морских связей Таны, ее возросшей
интеграции в средиземноморский рынок. Среди самих итальянцев все
большую долю стали занимать венецианцы (36,6 и 55,8% соответственно
от всего населения). Увеличивается число лигурийцев и падает — выход-
цев из Тосканы и Эмилии. Далекая торговля все более монополизируется
двумя основными морскими республиками и их торговыми партнерами в
Латинской Романии.
Возникает вопрос об основных мотивах колонизации. Очевидно, что
она носила торговый характер, и если на Понте, в Трапезунде западноев-
ропейцы эксплуатировали все сокращающийся поток восточных товаров
(пряности, хлопок, драгоценные камни) и местные товары (прежде всего —
квасцы, вино, лесные орехи), то в Тане главной притягательной силой
были относительно дешевые рабы, осетровые породы рыб, икра, а также
(в меньшем, чем представлялось, объеме) — меха и специи. Среди торго-
вых контрактов в Тане — сделки с рабами на первом месте, причем Бене-
92 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
детто Бьянко ведет даже специальный картулярий. Увеличение цен на
рабов и возраста покупаемого «живого товара» с середины XIV в. извест-
ны исследователям. Отмеченные Ш. Верлинденом и другими учеными пе-
ремены в этническом составе рабов вообще1 для Таны конкретизируются
значительным увеличением доли русских рабов при сокращении числа
татарских. Причины этого следует искать в первую очередь в ослаблении
русских княжеств после похода Тохтамыша 1382 г. и росте напряженно-
сти их отношений с меняющимися правителями Орды. Договорные отно-
шения все чаще уступали место грабительским набегам с целью захвата
«полона». И венецианская Тана (особенно в 1410 и 1418 гг.), и Русь (мно-
гократно) столкнулись с одним и тем же явлением в ходе смуты — учаще-
нием непредсказуемых и жестоких набегов ордынцев.
Рабы в Тане, 1359-1360				1407-1417		
Этнос	ВСЕГО	Женщин	Мужчин	ВСЕГО	Женщин	Мужчин
Татары	57	44	13	И	9	2
Черкесы	19	18	1	12	11	1
Монголы	11	9	2	0	0	0
Русские	4	4	0	21	10	11
Аланы	3	2	1	0	0	0
Армяне	1	0	1	0	0	0
Греки	1	1	0	0	0	0
Иудеи	1	1	0	0	0	0
Китайцы	1	1	0	0	0	0
Болгары	0	0	0	2	2	0
Зихи	0	0	0	2	1	1
Не отожд.	0	0	0	14	9	5
Всего	98	80	18	62	42	20
Новая и необычная среда порождала перемены в традиционных соци-
альных отношениях. Длительное пребывание молодых людей в фактори-
ях приводило либо к обычным случаям конкубината, сожительству с ра-
бынями и служанками, появлению большего числа внебрачных детей (что
явствует из проанализированных завещаний) либо к такому, неизвестно-
1 Verlinden Ch. Esclaves et ethnographic sur les bords de la Mer Noire (XIIIе et
XIVе sifccles) / / Miscellanea historica in honorem Leonis van der Essen. Bruxelles-
Paris, 1947 P. 287-298; Idem. L’esclavage dans 1’Europe mddievale. T. 2; Italie.
Colonies italiennes du Levant latin. Empire Byzantin. Gent, 1977.
.гадк-;
С. П. Карпов
93
му в Италии феномену, как временный брак по контракту. Так, например,
венецианец Джованни ди Бенедетто заключает контракт с гречанкой Фео*
дорой, вдовой генуэзца Джорджо из Солдайи, обещая «earn tractare... at
maritus ихогет». Он соглашается уплатить посреднику или опекуну жен-
щины 4 сомма серебра и самой женщине — 6 соммов в случае развода с,
ней по инициативе венецианца. Феодора, названная в документе habitatrix
Таны, была служанкой, но не рабыней. Ее соотечественники-греки высту-
пали в качестве свидетелей сделки1. Позднее распространенным явлением
станет явление найма женщины, называемой в источниках сита, в качест-
ве содержанки1 2 Одно из завещаний дает ясное представление об этом.
Плотник Гаспарино Риццо отпускает на волю свою рабыню Клару с усло-
вием, что если она пожелает стать чьей-либо «кумой», то будет изгнана из
дома в одной рубашке, но если пожелает себя хорошо вести и выйдет за-
муж, то получит часть имущества завещателя в Тане в качестве придан-
ного при условии, что выкормит и воспитает их общего сына Винчиверо и
другого возможного ребенка до того возраста, когда детей можно будет
отправить к матери завещателя в Венецию3. Значительные суммы даются
по завещаниям бывшими господами отпущенным рабыням и служанкам в
качестве приданого для их последующего вступления в брак с местными
жителями невысокого социального статуса. Подобный пример из генуэз-
ской практики в Трапезунде уже анализировался нами ранее4.
Мораль, трудно совместимая с обычными нормами католической эти-
ки, и преступность, также необычных форм и проявлений, как, к приме-
ру, охота на людей (захват в качестве рабов свободных жителей Орды)5,
отличали Латинскую Романию. Она знала, впрочем, и такой феномен, как
превращение в высоких чиновников двора трапезундских императоров
отпрысков знатных генуэзских, венецианских и флорентийских семейств.
Для своих латинских сородичей они были «баронами», для греческих под-
данных Великих Комнинов — архонтами двора6. Периферия латинского
Средиземноморья была одновременно окраиной византийского мира и
воротами Востока. Отсюда все причудливые формы социальных отноше-
ний и стремление вновь и вновь обретать, казалось бы, уже потерянные и
опасные для жизни фактории Черного моря.
1 ASV, Cancelleria Inferior, Notai, В. 19, № 88: 30/XII 1359.
2 Напр.: ASV, NT, В. 733, № 1,5,27,52. Публикация: Прокофьева Н. Д.
Акты... № 91: 21/VIII 1416; N 138: 23/II 1417; N 143: 12/Х 1413.
3 ASV, NT, В. 733, № 5. Публикация: Прокофьева Н. Д. Акты... №128: 15/V 1415.
4 Karpov S. Р. Un document© sconosciuto della curia genovese a Trebisonda / /
Rivista di Bizantinistica, 2, 1992. P. 163-171.
5 Karpov S. P, Hunting for People: Black Sea Piracy in the XIVth-XVth Centuries / /
10th Symposium of History and Art. Monemvasia, 1997. Athens (в печати).
6 Karpov S. P Una famiglia nobile del mondo coloniale Genovese: i Di Negro,
mercanti e «baroni» dei Grandi Comneni di Trebisonda / / Oriente e Occidente tra
Medioevo ed eta moderns. Studi in onore di Geo Pistarino / a cura di L. Balletto.
Acqui Terme, 1997. T. 2. P. 587-604.
Е.Н. Мещерская
Апокрифические сюжеты
в древних сирийских рукописях
В Британском музее хранится несколько фрагментов древних сирий-
ских рукописей, представляющих особый интерес для исследователей
раннехристианской апокрифической литературы. Впервые о них стало из-
вестно в 1865 г., когда английский сириолог В. Райт опубликовал отрыв-
ки нескольких сочинений, повествующих об Иисусе Христе и Деве Ма-
рии. Большая часть напечатанных им произведений происходила из руко-
писи под шифром Add. 14,484‘.
Позднее, в 1870 г., вышел в свет составленный этим же ученым «Ка-
талог сирийских рукописей Британского музея», благодаря которому вы-
яснилось, что под указанным выше шифром находятся листы разных, по
крайней мере трех, рукописей. В. Райт объединил их единой пагинацией,
причем порядок листов и их счет были определены им самим, так как зна-
ки пагинации на листах рукописей отсутствуют1 2. Дадим описание этим
листам в порядке их следования, предложенном В. Райтом, суммируя то,
что известно о них по двум его публикациям.
На листах рукописей представлены следующие сочинения.
1.	Отрывок текста, озаглавленный «Погребение Владычицы Марии».
Само заглавие в тексте не встречается, так как фрагмент не содержит
ни начальной части сочинения, ни завершающего колофона. Но загла-
вие надписано в верхнем поле л. 4 об. и 5 об. — Iwwyh dmrty mrym. Обо-
значение листов, занимаемых этим текстом, отличается в двух публи-
кациях В. Райта. В первой сказано, что текст занимает л. 1 -5 об.3, в «Ка-
1 Wright W Contributions to the Apocryphal literature of the New Testament.
L., 1865.
2 Wright W Catalogue of the Syriac manuscripts in the British Museum aquired
since the year 1838. Pt. I. L., 1870. P. 99-100.
3 Wright W. Contributions. P. 10.
Е. Н. Мещерская
95
талоге» — л. 1-81 Датировки также различаются. Если в первой пуб-
ликации манускрипт датирован второй половиной V в.1 2, то в «Каталоге»
датировка уточнена — вторая половина V или VI в.3 Такое расхождение в
датах объясняется тем, что на сохранившихся листах нет ни колофона, ни
других прямых датирующих свидетельств, так что В. Райту пришлось ос-
новывать свое мнение о времени переписки текста исключительно на осо-
бенностях почерка. Большая часть рукописи переписана письмом эстран-
гело — основным сирийским книжным письмом, которое бытовало в до-
статочно широких хронологических пределах (с V по середину XIII в.).
Уровень развития сирийской палеографии в XIX в. не позволил произвес-
ти более точную датировку, и до настоящего времени никто не пытался
пересмотреть или уточнить дату, предложенную В. Райтом. Текст напи-
сан на пергамене в два столбца, он не огласован, хотя имеются знаки ди-
акритики, о которых В. Райт заметил, что частично они были расставлены
уже первым переписчиком, но затем дополнялись в более поздний период
усердными читателями. В своей публикации он не делает различия между
этими двумя разными по времени видами диакритических точек. Листы
рукописи сильно испачканы и испорчены, особенно это касается л. 1,6, 7,
8. На некоторых листах есть значительные лакуны с утратой текста. Раз-
меры листа 1О34х8/{ дюйма, т. е. примерно 26,8x20,6 см. На листе содер-
жится по 25-27 строк текста, написанного в две колонки. Эти листы име-
ют в «Каталоге» номер CLVIII. Текст был опубликован В. Райтом4.
2.	Рассказ о кончине Девы Марии. Текст без заглавия. Согласно пер-
вой публикации он находится на л. 7 об. — 95, согласно «Каталогу» — на
л. 9-116, занимая три листа, которые представляют собой палимпсест,
причем более древний нижний слой текста практически не читается, а
верхний написан хорошим уверенным почерком, который В. Райт датиру-
ет в первой публикации X в.7, а в «Каталоге» — X-XI в.8 Листы пергамен-
ные, их размеры 9%х7 дюймов, т. е. примерно 23,3x17,5 см., число строк
на листе — 32-33. Эти листы имеют в «Каталоге» номер CLIX. Текст был
опубликован В. Райтом9
3.	Отрывок сирийского перевода Протоевангелия Иакова, соответст-
вующий по содержанию 17-25 главам греческого оригинала. Согласно пер-
вой публикации, он занимает л. 10-12 об.10 11, в «Каталоге» — л. 12-14 об.11
1 Wright W Catalogue. Р. 99.
2 Wright W. Contributions. P. 11.
3 Wright W Catalogue. P. 99
4 Wright W Contributions. P. nh—sh.
5 Wright W Contributions. P. 8.
6 Wright W Catalogue. P. 99.
7 Wright W Contributions. P. 8.
8 Wright W Catalogue. P. 99-100.
9 Wright W Contributions. P. 1g—*kz.
10 Wright W Contributions. P 6.
11 Wright W. Catalogue. P. 99.
96 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. E. Лебедевой
Текст по этой рукописи был опубликован В. Райтом1 и затем перепечатан
в издании Э. Бёджа1 2. Листы рукописи пергаменные, их размеры 101
дюйма, т. е. примерно 26x20,7 см. Текст написан в две колонки, на листе
от 21 до 30 строк. Почерк эстрангело и по особенностям письма рукопись
датирована VI в. Листы имеют в «Каталоге» номер CLVII. На листах, от-
носящихся к этой же рукописи, находятся и следующих два произведе-
ния.
4.	Детство Господа нашего Иисуса Христа. Перевод с греческой вер-
сии Евангелия детства. По сравнению с греческим оригиналом в сирий-
ском переводе пропущена 1 часть. Согласно первой публикации текст рас-
положен на л. 12 об. —16 об.3, в «Каталоге» — л. 14 об. — 18 об. Текст
опубликован В. Райтом4 и переиздан Э. Бёджем5.
5.	Исход Владычицы Марии из мира сего. Согласно первой публика-
ции сочинение находится на л. 16-456, но в «Каталоге» пагинация иная —
18 об. — 477 Текст был опубликован В. Райтом8.
Если три последних сочинения действительно именно в таком поряд-
ке располагались в рукописи VI в., то это представляет интерес потому,
что перед нами текстологический и сюжетный прототип той сирийской
компиляции, повествующий о жизни Девы Марии, которая представлена
в более поздних рукописях, начиная с XIII в.9 В этом произведении, оза-
главленном «История Владычицы Марии», объединены все три источни-
ка — Протоевангелие Иакова, Евангелие детства Иисуса Христа и Исход
владычицы Марии, которые составляют связное повествование о жизни,
смерти и посмертном путешествии Богоматери.
Наибольший интерес исследователей всегда вызывало первое из на-
званных выше апокрифических сочинений — Погребение Владычицы
Марии, поскольку оно признается самым древним текстологическим сви-
детельством в ряду разноязычных повествований о кончине Богородицы10.
Датировка основывалась на том, что в публикации В. Райта часть текста
(р. sg—sh) базируется на другой рукописи — Add. 14,669, л. 39. В. Райт
1 Wright W Contributions. Р. p’-h.
2 Budge Е. A. W The history of the Blessed Virgin Mary and the history of the
likeness of Christ. T 1. L., 1899. P. 213-217
3 Wright W Contributions. P. 6.
4 Wright W Contributions. P. w-y’
5 Budge E. A. W The history. P. 217-222.
6 Wright W Contributions. P. 8.
7 Wright W Catalogue. P. 99.
8 Wright W The Departure of my Lady Mary from this world / / The Journal of
the Sacred Literature and Biblical Record. T. 6-7 L., 1865. P. 417-448; 108-166.
9 Budge E. A. W The history. P. 3-153.
10 Попытка дать источниковедческий анализ сирийских фрагментов данного
сочинения представлена в книге С. Мимуни: Mimouni S. С. Dormition et Assomp-
tion de Marie. Histoire des traditions anciennes. P., 1995. P. 78-88. Однако его экс-
курс не вполне корректен и досконален.
Е. Н. Мещерская
97
отмечал, что, судя по письму, этот лист происходит из самого древнего из
известных ему манускриптов и датируется первой половиной V в. Лист
плохо сохранился, сильно испачкан, текст на оборотной стороне его чита-
ется с большим трудом, но В. Райту удалось прочесть большой отрывок
текста, относящегося к Погребению Владычицы Марии, но явно происхо-
дящего из другой, более древней, чем Add. 14,484, рукописи*. Однако
большинство ученых, анализируя это произведение, опираются на текст,
помещенный в основной части публикации В. Райта. Между тем в преди-
словии к изданию английский ученый указал еще на две рукописи Бри-
танского музея, в которых содержатся отрывки, относящиеся к этому же
повествованию. Одна рукопись — Add. 17,216 — состоит из одиннадцати
пергаменных листов, размеры которых 10 дюйма, т. е. примерно
25,7x18,7 см. Текст написан в две колонки по 37-40 строк на листе. По ти-
пу письма (эстрангело) рукопись датируется XI в. и содержит различные
литургические тексты1 2. Но в нижней части л. 17 находится плохо сохра-
нившийся отрывок (текст в две колонки) из Погребения Владычицы Ма-
рии. В. Райт опубликовал ту часть текста, которую он смог прочесть (от-
дельные слова из шести строк каждой из двух колонок) в предисловии к
основной части публикации. Другая рукопись — Add. 14,665 — представ-
лена 4 пергаменными листами палимпсестов. Размеры листов 11 /£х834
дюйма, т. е. примерно 28,1x21,8 см. Верхний слой переписан письмом
(эстрангело) XII-XIII в. и содержит молитвы. Нижний слой текста — бо-
лее древний, он написан в две колонки по 26-27 строк на листе3 В. Райту
удалось прочесть нижний слой палимпсеста с л. 21,22 и 24. Прочитанный
текст — смерть Марии, эпизод, когда евреи пытаются помешать траур-
ной церемонии, рассказ об исцелении еврея, которого ангел покарал за
то, что он пытался перевернуть погребальный одр Марии, — помещен в
предисловии к основной публикации4.
Обратившись к рассмотрению текстологической и литературной тра-
диции сочинения Погребение Владычицы Марии, следует прежде всего
отметить, что учеными, начиная с А. Ванжера5, оно относится к тому из
двух типов христианских повествований о кончине Богоматери, который
принято называть «пальмовым, или древом жизни». Такое название свя-
зано с тем, что рассказ о смерти Девы Марии начинается с описания Бла-
говещения ей Ангела, который, сообщая о приближающейся смерти, пе-
редает ей пальмовую ветвь. Перед смертью Богородица вручает эту ветвь
апостолу Иоанну, потом эта ветка оказывается в руках уверовавшего
иудея, и тот, излечившись сам, исцеляет с ее помощью множество людей.
1 Wright W Contributions. Р. 11.
2 Wright W Catalogue. T. 1. P 272.
3 Wright W Catalogue. T. 1. P. 389. N DVIl.
4 Wright W Contributions. P 13-15.
5 Wenger A. L’Assomption de la T. S. Vierge dans la tradition byzantine du VIе-
Xе siecle / / Archives de I’Orient Chretien, 5. P., 1955.
4 Зак 3979
98 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Рассказы, основанные на такой сюжетной канве, существуют на самых
разных языках (греческом, коптском, латинском, грузинском, эфиопском,
ирландском), они были предметом изучения нескольких поколений уче-
ных. Суммируя все наблюдения над разноязычными версиями, А. Ванжер
первым предложил стемму, наглядно показывающую движение сюжета
по текстам разноязычным вресий* Впоследствии вариант аналогичной
стеммы был представлен в статье М. ван Эсброка1 2 Один из ее видов есть
и в недавней книге С. Шуэмейкера3. Несмотря на расхождение в отдель-
ных деталях, во всех этих стеммах сирийский текст Погребение Владычи-
цы Марии находится в верхней части графической схемы, т. е. все другие
близкие по сюжету разноязычные версии как-то связаны с ним. Однако
сравнение сирийского текста с другими версиями показывает, что дослов-
ное текстологическое его совпадение прослеживается только с эфиопским
сочинением Liber Requiei — Книга упокоения4, которое представляет со-
бой один из памятников эфиопской переводной литературы. Вопрос о язы-
ке оригинала для этого сочинения еще не решен окончательно. Есть сто-
ронники семитского (сирийского или арабского) происхождения Liber
Requiei5, но наиболее вероятным следует признать мнение, что эфиопский
текст был переведен с греческого6 Такой перевод был осуществлен, ско-
рее всего, в Аксумский период бурного расцвета эфиопской переводной
письменности (IV-VII в.), когда на эфиопский язык было переведено мно-
го произведений апокрифического жанра (книга Еноха, книга Юбилеев и
т. д.). О наличии греческого оригинала для эфиопской Liber Requiei кос-
венно свидетельствуют грузинские фрагменты текста Успение Девы Ма-
рии, очень близкого к эфиопскому по своему содержанию. Они были опуб-
ликованы М. ван Эсброком7, а также в книге «Кларджетский многоглав»,
подготовленной к изданию Т. Г Мгалоблишвили8. Исследовательница
вслед за М. ван Эсброком пришла к заключению, что фрагментарный
текст Успение Девы Марии, как и ряд других гомилий из этого литурги-
ческого сборника, имеет греческое происхождение. Причем характер гре-
1 Wenger A. L’Assomption. Р 66.
2 Esbroeck М. van. Les textes litteraires sur I’Assomption avant le Xе siecle / /
Les Actes apocryphes des apotres. Geneva, 1981. P. 270.
3 Shoemaker S. J. Ancient traditions of the Virgin Mary’s Dormition and Assump-
tion. Ox., 2002. P. 33.
4 Arras V. De Transitu Mariae Aethiopice / / CSCO. Vol. 342-3. Louvain, 1973.
T. 1. P. 1-84, T. 2. P 1-54.
5 Ullendorff E. The Ethiopians: an Introduction to the Country and People. L.,
1960. P 138-139.
6 Arras V De Transitu. T. 1. P 75-105; Shoemaker S. J. Ancient traditions. P. 39.
7 Esbroeck M. van. Apocryphes georgiens de la Dormition / / Analecta Bollan-
diana. T. 92. 1973. P. 55-75.
8 Мгалоблишвили T. Г. Кларджетский многоглав. Тбилиси, 1991. С. 420-423
(на груз яз.). '
Е. Н. Мещерская
99
цизмов, сохранившихся в грузинском переводе, позволяет предположить,
что переводчик знал особенности греческого произношения иерусалим-
ско-палестинской среды* Текст был переведен и включен в Многоглав
не позднее V-VI вв. Следует отметить, что поскольку Кларджетский
многоглав содержит гомилии, т. е. литургические тексты, обработанные
в духе именно этого богослужебного жанра и предположительно входив-
шие в состав Иерусалимского лекционария, то само повествование послу-
жившее основой гомилии, может восходить к еще более раннему, чем V в.
времени.
Сравнение отрывков сирийского текста с текстом Liber Requiei свиде-
тельствует, что В. Райт оказался совершенно прав в том, как он выделил
в разных сирийских рукописях фрагменты текста Погребение Владычицы
Марии. Действительно, все опубликованные им и в основной части книги
и в предисловии куски текста относятся к одному и тому же произведе-
нию. Однако та последовательность, в которой он разместил отрывки си-
рийского повествования, оказалась ошибочной. В основной части публи-
кации эпизоды располагаются В. Райтом в таком порядке: суд Соломона,
беседа апостолов Павла, Петра, Иоанна, Андрея о сущности христиан-
ского вероучения пред входом в гробницу Марии, появление Иисуса Хри-
ста вместе с архангелом Михаилом, вознесение тела Марии на облаке к
вратам Рая и помещение ее тела у древа жизни, рассказ о сошествии апо-
столов, Марии, Иисуса Христа и Михаила в преисподнюю, в царство мерт-
вых, демонстрация им ужасов бездны, обращение Михаила и ангелов к
Иисусу Христу с ходатайством за тварь и все человечество, далее следует
рассказ об исходе Моисея из Египта и предварительное обретение им с
помощью Михаила архангела ковчега с останками праотца Иосифа, рас-
сказ об испытании Иисусом Христом апостолов — история с деревьями и
их плодами. О последнем отрывке из рукописи Add. 14,669, л. 39, выска-
зывалось предположение, что он не имеет никакого отношения к пове-
ствованию Погребение Владычицы Марии1 2. В предисловии к основной ча-
сти книги В. Райт поместил отрывки из рассказов: суд Соломона, очень
важный эпизод, описывающий кончину Марии, рассказы о наказании иудей-
ских первосвященников, посягнувших на тело Марии и об исцелении од-
ного из них с помощью жезла, увенчивающего погребальные носилки.
Повестововательная канва Liber Requiei позволяет по-иному предста-
вить последовательность сирийского текста3. Она такова: искушение
Иисусом Христом апостолов — притча о деревьях, исход евреев из Егип-
та и обретение останков Иосифа, смерть и погребение Марии, наказание
первосвященников, посягнувших на погребальный одр, и чудесное исце-
1 Мгалоблишвили Т Г Кларджетский многоглав. С. 478.
2 Wenger A. L’Assomption. Р. 53.
3 Сопоставление эфиопского текста Liber Requiei с сохранившимися сирий-
скими и грузинскими фрагментами приводится в книге С. Шуэмейкера: Shoema-
ker S. J. Ancient traditions. Р. 290-350.
100 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
ление одного из них, суд Соломона, прения апостолов пред гробом Ма-
рии, вознесение апостолов и тела Марии в Рай, сошествие апостолов и
Марии в бездну преисподней и ходатайство ангелов перед Богом.
Большой интерес всегда вызывала проблема датировки сочинения
Погребение Владычицы Марии1. На сегодняшний день вполне определен-
но можно констатировать существование его в начале V в., поскольку к
середине V в. относится самый древний из сирийских фрагментов, об-
наруженных В. Райтом (14,669, л. 39). Обращает на себя внимание также
ряд косвенно датирующих текст факторов, которые можно извлечь из
структуры и содержания самого памятника.
Во-первых, достаточно древней особенностью произведения можно
признать соединение рассказа о кончине Девы Марии с повествованиями
об апостолах1 2. В ряду различных типов сочинений апокрифической на-
правленности рассказы о последних днях жизни Матери Иисуса Христа
служат как бы мостиком между Евангелиями и апостольскими деяниями3.
Практически все разноязычные апокрифы, описывающие Успение Бого-
матери, рассказывают о том, что в этом событии важная роль принадле-
жала апостолам. Это нашло отражение и в сирийской литературе, апосто-
лы фигурируют во всех версиях сирийских сочинений о кончине Девы
Марии. Но такая тематическая связь, возникшая в древнем предании и
ставшая очень прочной, нашла выражение не только в словесности, но и в
церковно-монастырском строительстве. Так, неподалеку от Синайского
монастыря, в главных храм которого инкорпорирован комплекс более
древней постройки — алтаря Неополимой купины и который в течение
всего первого тысячелетия был связан с именем Пресвятой Богородицы4,
находился небольшой монастырь, посвященный апостолам5.
Во-вторых, о древности Погребения Владычицы Марии свидетель-
ствует та приметная особенность сочинения, что в нем единой сюжетной
нитью соединены как новозаветные, так и ветхозаветные апокрифические
рассказы. Первый из ветхозаветных апокрифов, включенных в текст, —
Исход из Египта и обретение ковчега с останками Иосифа — возник, не-
сомненно в иудейском среде и восходит к циклу сказаний о Моисее. Вер-
сия его дошла в поздней раввинистической литературе, в составе «малых
1 Сводка мнений по данному вопросу дается в книге С. Мимуни: S. Mimouni.
Dormition. Р. 78-86.
2 Wenger A. L’Assomption. Р. 42.
3 Смирнов И. Апокрифические сказания о Божией Матери и деяниях апосто-
лов. М., 1873. С. 7
4 Синайский монастырь слыл Богородичным в православном мире еще и по-
сле X в. очень долго. См., например, свидетельство Новгородской первой летопи-
си под 1376 г.: «той же весне прииде в Новъград митрополит Марк от святей Бо-
городици со Синайской горе милостиня ради* / / Новгородская первая летопись
старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 373-374.
5 Кондаков Н. П. Путешествие на Синай в 1881 г. Одесса, 1882. С. 50.
Е. Н. Мещерская
101
мидрашей»1 Она отличается целым рядом деталей от аналогичного сюже-
та в Погребении Владычицы Марии. Второй ветхозаветный апокрифиче-
ский рассказ об отце и сыне, которые пришли судиться к царю Соломону,
относится к широко известному циклу Суды Соломона. Легенды этого
цикла возникли в древнееврейской среде, но зафиксированы на древнеев-
рейском языке только в раввинистической литературе. Версии их име-
ются также на греческом языке, частично они дошли до нас и в славяно-
русской письменности в составе Палеи1 2. Полной параллели тексту вклю-
ченному в состав Погребения Владычицы Марии, в этих источниках
обнаружить не удалось. Но иная, сокращенная версия данного рассказа
дошла до нас в сочинении Завет Соломона, написанном на греческом язы-
ке3 Данное произведение трудно точно датировать, но предположитель-
ная датировка относится к периоду между I-II1 в. н. э.4
В-третьих, отличительной чертой сочинения Погребение Владычицы
Марии является то предпочтение, с которым относится автор к апостолу
Павлу и к христианскому вероучению в его изложении. При этом апостол
Павел менее категоричен, чем другие апостолы, в формулировке некото-
рых канонических предписаний, например о посте. На такую особенность
текста обратил внимание уже В. Райт5, однако пока что ей не находится
исчерпывающего объяснения. Обратим лишь внимание на то, что древ-
ний канон богослужебных книг сирийской церкви, сохранившийся в «Уче-
нии Аддая апостола», также отдает предпочтение апостолу Павлу, назы-
вая его Послания в числе книг, предназначенных для чтения в храмах6.
Представление о таком списке «истинных» книг продержалось у сирий-
цев вплоть до конца IV — начала V в.
В свое время Э. Котенэ высказал целый ряд аргументов в пользу того,
что сочинение Погребение Владычицы Марии восходит к иудео-христи-
анской среде и может быть датировано III в.7 Однако нам кажется более
предпочтительной точка зрения С. Шуэмейкера, который старается рас-
1 Jellinek A. Bet ha-Midrasch. Bd. I. Leipzig, 1857. S. 115-129; A. Wflnsche.
Aus israiels Lehrhallen: Kleine Midraschim zur spateren legendarischen Literatur des
Alten Testaments. Bd. 1. Leipzig, 1907 S. 134-136.
2 Веселовский A. H. Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе и запад-
ные легенды о Морольфе и Мерлине / / Собрание сочинений А. Н. Веселовского.
Т. 1. Пг., 1921; Алексеев А. А. Русско-еврейские литературные связи до 15 века / /
Jews and Slavs. Vol. 1. Jerusalem; St. Petersburg, 1993. C 44-75.
3 Cown С. C. Me. The Testament of Solomon. Leipzig, 1922. 20:1-21.
4 Testament of Solomon. A new translation and introduction by D. C. Duling / /
The Old Testament Pseudepigrapha. Ed. J. H. Charlesworth. Vol. I. N. Y., 1983.
P. 940-943.
5 Writght W Contributions. P. 11.
6 Мещерская E. H. Легенда об Авгаре — раннесирийский литературный па-
мятник. М., 1984. С. 200.
7 Cothenet Е. Marie dans les apocryphes / / Maria. Ed. H. du Manoir. T. 6. P.,
1961. P. 127-129.
102 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
смотреть истоки «пальмовой» традиции на широком фоне раннехристиан-
ской литературы, когда христианское мировоззрение еще не вычленилось
из огромной сплошной массы представлений самого различного толка
(иудейских, иудео-христианских, гностических и др.)1. Это заставляет его
осторожно отнести датировку дошедшей до нас редакции сирийского со-
чинения Погребение Владычицы Марии к IV в.1 2 3
Далее мы даем перевод отрывков сирийского текста, порядок следова-
ния которых реконструирован на основе Liber Requiei.
Перевод5
Погребение Владычицы Марии
Add. 14,669, л. 39 ...им их, согласно воле их. И послал Он чрез апо-
столов к ним, [говоря]: «Не так ли было?» И сказал Он: «Сии пастыри дома
Израилева, которые просят за овец, дабы были они помазаны и прослав-
лены пред людьми. И самих себя не могут они помазать, ибо прославляют
они себя, как сильные. Знамения многочисленные не дал ли Я им?» И апо-
столы сказали: «Господь наш, вот, просят они, и молят они, и раскаивают-
ся они, и колена свои преклоняют они. Почему не слышишь Ты их?»
Говорит им Господь наш: «Также и Я хотел услышать их, но ложь сре-
ди них. Ведь знаете вы [это]». И когда захотел Иисус показать апостолам,
по какой причине не слышит Он их, возвел Он их на гору одну и заставил
их голодать. И когда пришли апостолы, спросили они у Него, говоря Ему:
«Господи, голодны мы, что теперь будем мы есть в пустыне сей?» И сказал
им Иисус: «Отправляйтесь к деревьям, которые пред вами».
И сказал Он им: «Ступайте к тем деревьям, которые пред вами, чьи
ветви развесисты, и красивы, и прекрасны издалека. И с них получите
пропитание вы». И когда пришли апостолы, не нашли они плодов на тех
деревьях.
И вернулись они к Иисусу и говорят: «Учитель благой, послал Ты к
тем деревьям, что против нас, и отправились мы, но не нашли мы на них
плодов, но лишь ветви, которые хороши и прекрасны, а плодов нет на них».
И сказал им Иисус: «Не увидели вы их, ибо вверх вытянулись дере-
вья. Отправляйтесь туда снова, ибо деревья пригнутся сами, и найдете вы
на них и получите пропитание». И когда пришли они, нашли они деревья
пригнувшимися, но не нашли на них плодов. И вернулись они снова к
Иисусу в печали великой. И сказали они Ему: «Зачем же это так, Учитель,
насмехаешься Ты над нами? Сперва сказал Ты нам: “Найдете вы деревья
вытянувшиеся и на них плоды”, но не нашли мы. Почему над нами насме-
хаешься? Куда годится то, чему будешь Ты учить нас, раз такое случи-
1 Shoemaker S. J. Ancient traditions. Р. 209-256.
2 Ibid. Р. 46.
3 Перевод выполнен по изданию: Wright W. Contributions. Р. 12-15; nh—sh.
Е. Н. Мещерская
103
лось? Ведь мы, будем думать мы, что лживо то, чему хотел Ты научить
нас. Ибо силою видимой выпрямлялись деревья и склонялись. Если же
искушение — это, дай нам знать, что же это?» И сказал им Иисус: «Сту-
пайте и сядьте под ними [деревьями], и увидите вы то, что появляется на
них, но не сможете вы их снова пригнуть».
И когда пришли апостолы и сели под деревьями, тотчас деревья сбро-
сили червей зловонных. И пришли снова апостолы к Иисусу и сказали
Ему: «Учитель, сбить нас с пути хочешь Ты или отвратить нас от этого?»...
Add. 14,484, л. 5... Помещу я их в месте тайном под рукою власти тво-
ей, дабы не нашли их. И когда сделаю я такое, не смогут они убежать и
оставить их. Ведь слышали мы, что Иосиф, умирая, заставил поклясться
сыновей народа своего, что, когда они будут уходить, останки его с собой
унесут они. А когда сделаю я так, то не смогут они убежать, не унеся их с
собою, и будут вынуждены остаться под властью твоею в Египте.
И после этого поднялся фараон, царь египетский, и приказал, чтобы
яма была сделана в средине реки. И взял он останки Иосифа и положил
их в... ковчег и обмазал его смолою и написал имя на свитке: ...«[Сии]
останки — [Иосифа]». [И положил] свиток в ковчег. И приказал он, чтобы
поместили его в яму на средине реки. И когда пришел фараон, возложил
он работу тяжелую на детей Израиля и сказал им, чтобы уходили они.
И ответили сыны Израиля, и говорят Моисею: «Пойдем за останками
Иосифа, брата нашего, прежде всего, ибо взял он клятву с отцов наших,
что уйдут останки его вместе с сынами Израиля»...
Тогда отправился Моисей и не нашел их. Ибо не узнали дети Израи-
ля, что их фараон от них. И когда не нашли они их, разодрали они одеж-
ды свои и заплакали горько. И воздыхали они и взывали к Богу, и Моисей
с ними: «Господь, Бог отцов наших, почему оставил Ты народ Свой? Ибо
отвратился Ты от нас, и когда отвратился Ты, отвратилась милость Твоя
от нас. И стали мы, как земля пустынная, не видевшая воды».
И после долгого времени расступилась река. И когда расступилась она
и ушла, воззвали к Господу дети Израиля, говоря: «Грех и нечестие наро-
да Твоего, Господи, помнил Ты. Из-за этого сокрыл Ты останки Иосифа,
брата нашего, дабы оставались мы в этом рабстве навсегда. Но теперь об-
ратись Ты к нам, Господи, и освободи народ Свой от порабощения фарао-
нова».
И когда так было сказано Моисеем и народом всем, я пришел и сказал:
«Я — Михаил-ангел». И сказал я Моисею: «Моисей, Моисей, услышал
Бог стенания ваши. Вставай и иди к реке и ударь посохом своим по воде, и
сокровище сокрытое явится пред тобою». Что думаешь ты, Мария? Как
только ударил Моисей по реке, разве не явился тот ковчег, в который по-
ложен был Иосиф, и не оказался ли на суше? И открыл его Моисей и на-
шел свиток, на котором было написано: «Сии останки — Иосифа». И взял
он их и перенес их в землю свою к отцам своим. И после долгого времени
явился я...
104 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Add. 14. 665, л. 22 ...и нашел их, апостолов, при Марии. И отдал Он
приветствие им и Марии. И открыла уста свои Мария и сказал: «Величу я
Тебя, Господь мой, Христос, Раввули...
...и когда такое сказала Мария, вышел дух ее из тела ее, и благодать
покрыла лик ее пред ними. Господь же наш взял душу ее и вложил в руки
Михаила. И завернул он ее в покров чистый, славу которого не может
никто описать.
Л. 21 И когда услышали первосвященники голоса многочисленные
тех, которые пели, испугались они и стали говорить друг другу: «Что за
великое смятение?» И ответил один из них и сказам им: «Мария ушла из
мира, и апостолы поют пред нею»...
...и вышли ангелы из облака по приказу Божьему, и поразили их
вспышками (молний), и ослепли все они, и головы их об стены разбились,
ибо не знали они куда направиться. Один же из них нащупал путь, чтобы
выйти, и вышел. И когда приблизился он к апостолам и увидел ложе увен-
чанное и апостолов поющих, ответил и сказал им с гневом великим: «За-
чем обеспокоили вы народ тем, что сделали?» И поднялся он с гневом и
бросился к ложу, и схватил его и стал пытаться бросить его на землю.
И взялся за то место, где тот жезл, чтобы сбросить тело то на землю.
И тотчас руки его зацепились за ложе и были отсечены от плеч его. И оста-
лись руки его висеть на ложе, а другая часть их висела на теле его...
Л. 24 И сделал он, как было приказано ему. И [стали] руки его как
были прежде, будто ничего с ними не сделалось. И излечив (его), сказал
ему Петр: «Встань и возьми щепку от того жезла, и войди в город, и
найдешь ты людей слепых (числом около) пяти тысяч, которые не знают
пути, чтобы выйти им. Побеседуй с ними и расскажи... (то), что тебе ска-
зала] и о
Add. 17,216, л. 17 посреди них и засмеялся громко. И поднялся Со-
ломон с И держал он того демона в руке своей чтобы покарать его, и
сказал ему: «Как смеешь ты входить ко мне и смеяться меж тех двух муж-
чин, которые судились предо мною?» И сказал тот демон Соломону при-
каза его и разгневался он на нас ... и бросил нас и поднялись мы до
тверди небесной и подкрались (к) двери мы, и услышали мы что
говорили они, потому что мы места ибо есть ...
Л. 17 об. ему чтобы побеседовать засмеялись мы и не знает
властью твоей царь ... чтобы так тот но стал и придете семь дней
им пред тобою... Соломон, что ... что сказано было тебе: «Не делай печаль-
ным ... любимого», когда уходил[а она] из мира. И вот, опечалил ты меня
до смерти». И после (слов) сих заплакал отец о сыне своем и сказал ему:
«Сын мой, тебе (отдам) все, чем владею я был отрок рода Авраама и
отца его
Add. 14,484, л. 1... И дал он знамение отцу своему, дабы познал он
Бога. И ответил и сказал сын отцу своему: «Прошу я тебя, отец мой, если
нашел я милость в очах твоих, принеси немного из достояния нашего и от-
дай тому, кто мучает душу мою, может быть, оставит он меня и не умру я».
Е. Н. Мещерская
105
Тогда отец его принес половину имения своего и положил перед сы-
ном своим возлюбленным. И ответил он, и сказал голосом высоким: «Про-
щу я того, кто мучает душу сына моего, возьми сие имение и оставь мне
душу сына моего». Но после этого стал мучиться отрок еще больше.
И снова ответил он и сказал отцу своему: «Отец мой, не отстает от
меня тот, кто мучает душу мою, ибо совсем мало ему того, что принес ты
ему. И поскольку увидел он, что мало ему, стал мучить меня еще больше»^
И встал отец его и принес все, чем владел он, и вместе с тем и другое^
занял он и принес. И положил он пред сыном своим возлюбленным, и ска*>
зал голосом высоким: «Прошу я того, что мучает душу сына моего, возьми*
себе все, что есть у меня, только сына моего оставь мне».
Тот же отрок стал мучиться еще более. И когда стал близок он к смер-
ти, обратился он к отцу своему и сказал ему: «Отец мой, видишь ты, что
ни золото, ни серебро, и ни что-либо другое, не могут быть отданы вместо
души, но лишь сердце, открытое Богу. Так что встань, отец мой, и возьми
сие имение и построй для странников места. Дабы входили они, и поселя-
лись, и отдыхали в них. И отдай также часть его беднякам и сиротам, и да
найдут упокоение души наши».
Так сказал сын отцу своему, и упокоилась душа его. И отец его сделал
все, что сказал ему сын его.
И когда прошло восемь дней, не пошли они к Соломону-царю, как было
условлено у них с ним, что через семь дней отправятся они к нему. И про-
шло и восемь, и десять [дней], но не шли они к царю Соломону. И послал
за ними царь, говоря: «Почему не идете вы, дабы устроил я дела с вами,
как сказал я вам?» И ответил отец того отрока и сказал: «Господин мой,
вот, восемь дней, как сын мой ушел из мира. Но если бы знал я, что умира-
ет он, все что есть у меня, отдал бы я ему, сыну моему, дабы не огорчать
его. Все, что сказал он мне, сделал я».
И когда услышал Соломон такое от человека того, сказал он: «Знают
демоны, что должно произойти. Об этом же говорят: “Не они те, кто на-
смехаются над нами, ибо знают они то, что сказано ими”».
Тогда были убеждены апостолы тем, что сказал Павел. Ибо хотели
они, чтобы еще беседовал он с ними, дабы не принуждал он их и не откры-
вали они ему тайны (л. 2) славные, которым научил Спаситель наш.
И еще ответили все апостолы и сказали Павлу: «Брат наш, Павел, по-
беседуй с нами притчами, так как хорошо слушаем мы тебя. Ибо послал
тебя Господь наш к нам, чтобы услаждать нас в эти три дня».
И ответил Павел и сказал Петру: «Поскольку нет воли вашей открыть
мне величие Иисуса, то поведайте мне, как хотите вы проповедовать и
учить, чтобы и я знал, как учить учению вашему».
Говорит ему Петр: «Брат мой, Павел, сие слово, что сказал ты, пре-
красно оно. Поскольку же узнать хочешь ты и услышать то, чему имеем
мы обыкновение учить людей и проповедовать пред ними, слушай, и рас-
скажу я тебе. Если я отправлюсь проповедовать, то скажу я: “Всякий, кто
не постится все дни свои, не узрит Бога”».
106 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Говорит Павел Петру: «Отче наш, Петр, что за заповедь сказал ты?
Ибо твою заповедь не услышат они, но восстанут и убьют тебя. Ибо злы
они, и не убедят их ни Бог, ни пост». И обратился опять Павел к Иоанну и
сказал ему: «Расскажи нам и ты учение твое, отче наш, Иоанн, дабы и я
так же учил и проповедовал».
Говорит ему Иоанн: «Я, если выйду я учить и проповедовать, то ска-
жу: “Всякий, кто не будет целомудренным все дни свои, не сможет узреть
Бога”». И ответил Павел и сказал Иоанну: «Отче наш, Иоанн, что же это
за слова для людей, которые не знают Бога? Ибо люди, которые поклоня-
ются камням и деревьям, если услышат от вас такое, ввергнут нас и зак-
лючат нас в темницу».
Обратился также Павел к Андрею и сказал ему: «Отче наш, Андрей,
скажи нам и ты, каково твое мнение, дабы и я (так же) учил и проповедо-
вал. Пусть не думает Петр, что глава он и епископ, а Иоанн не гордится
целомудрием, и об этом не говорят они, как о самом важном».
Говорит Андрей Павлу: «Я, если выйду я проповедовать, скажу я:
«Всякий, кто не оставит отца и мать, и братьев, и сестер, и детей, и дома,
и все, что есть у него, и не пойдет за Господом нашим, не сможет узреть
Бога». Говорит Павел Андрею: «Отче наш, Андрей, незначительны слова
Петра и Иоанна по сравнению со (словами) этими твоими. Ибо всякого
удаляешь ты от земли в один миг. Ибо кто услышит слова твои в это время
и возложит на себя бремя тяжелое?» И ответили Петр и Андрей, и сказа-
ли Павлу: «Павел, друг души нашей, скажи нам, как хочешь ты, чтобы
пели мы и проповедовали?»
Говорит им Павел: «Если послушаете вы (л. 3) меня и так сделается,
пусть считаются слова сии возможными для исполнения, ибо новички они
и не знают правды. Скажем им так: “Всякий мужчина да возьмет жену
себе, дабы не прелюбодействовать, а женщина супруга себе возьмет, дабы
не прелюбодействовать. И пусть будет положено им один-два дня в неде-
лю, и не будем очень суровы к ним, дабы могли они быть прощены и обра-
тились. Но если постятся они днями и работают немного, ожидая време-
ни, да еще скажут: “Завтра не будем поститься”, и если придут они ко
времени трапезы, и найдут бедного, и отдадут (еду) ему и скажут: “Для
чего нам поститься, если бедным не подаем?” — то познают они Бога
в сердцах своих. И еще скажем им: “Пусть тот, кто слаб, поститься до ше-
сти часов, и пусть тот, кто может, до девяти, а тот же, кто может, до ве-
чера...”
И когда напоим мы их как молоком, обратим мы их к нам и тогда смо-
жем беседовать с ними о великом и славном словами, которые будут по-
лезны для них».
Тогда возроптали все апостолы и не соглашались со словами Павла.
И поскольку сидели пред входом ко гробу Марии все апостолы и спорили
о словах Павла, вот, Господь наш, Иисус Христос, пришел с небес вместе
с Михаилом-ангелом и воссел среди апостолов, когда спорили о речи Пав-
Е. Н. Мещерская
107
ла. И ответил, и сказал Иисус: «Мир тебе, Петр-епископ и мир тебе,
Иоанн-девственник. Вы — наследники мои. И мир тебе, Павел, советник
прекрасного. Истинно же говорю я тебе, Петр, что советы твои во все вре-
мена вредны будут, твои, и Андрея, и Иоанна. Говорю же Я вам, Павла
примите, ибо вижу я, что весь мир тенетами Павла будет уловлен, и его
(мнение) будет первенствовать над другими. А затем, после него, станут
известны изречения ваши в последние времена». И обратился Господь
наш к Павлу и сказал ему: «Брат мой, Павел, не огорчайся, что не откры-
ли тебе апостолы, единомышленники твои, тайны славные. Ибо для них
открылось то, что на земле, тебя же научу Я тому, что на небе». И после
этого дал знак Господь наш Михаилу. И ответил Михаил гласом ангель-
ской мощи. И спустились на трех облаках ангелы. И число ангелов на каж-
дом из облаков тех тысячу ангелов (составляло). И славословили они пред
Иисусом. И сказал Господь наш Михаилу: «Тело Марии пусть поднимут
на облака». И когда было поднято тело Марии на облака, сказал Господь
наш апостолам, чтобы приблизились они к облакам. И когда подошли они
к облакам, стали петь они голосами ангельскими. И сказал (л. 4) Господь
наш облакам, чтобы двигались они ко входу в Рай. И когда вошли они в
Рай, подошло тело Марии к древу жизни. И принесли они душу ее и вло-
жили в тело ее. И тотчас Господь наш отослал ангелов к местам их. И по-
сле этого сказали апостолы Господу нашему: «Господи, сказал Ты нам,
будучи с нами, когда просили мы Тебя, что будет явлен гроб Марии Бла-
женной нам. И сказал Ты нам: «Если сие хотите вы увидеть, оставайтесь
до дня ухода Марии, и поведу Я вас, и увидите вы ужасы...»
...место страшное мучений, которое апостолы просили Господа наше-
го показать им... и когда так было сказано апостолами блаженными, дал
знак Господь наш глазами своими, и облако окутало их, апостолов, Ма-
рию, и Михаила, и Господа нашего с ними. И перенесло облако их туда,
где заходит солнце, и оставило их там. И заговорил Господь наш с ангела-
ми преисподней. И поднялась земля вверх, и открылась преисподняя внут-
ри земли. И Господь наш дал место апостолам, дабы смогли видеть они то,
что хотели. И когда приблизились и заглянули они в преисподнюю, увиде-
ли те, кто в преисподней, Михаила, и стали плакать громко и стенать.
И ответили они и сказали Михаилу: «Михаил-архангел! Михаил — сила
наша! Михаил — начальник силы нашей! Победил ли ты ныне в состяза-
нии твоем за нас? Ибо забыл ты о нас на все это долгое время. Почему не
попросил ты за нас Господа нашего, дабы дал Он нам малую передышку от
страдания?»
И как только увидели (это) Мария и апостолы, пали они на землю от
горя за тех, кто в преисподней. А Господь наш поднял их и сказал им:
«О апостолы, встаньте и учитесь. Ведь предварил Я (события) и сказал
вам, что не сможете вы перенести того, что увидите. Ведь переправил
Я вас в то место внешнее, где даже дыхания человеческого нет, а есть там
муки многочисленные, отличающиеся друг от друга. Что же с вами?»
108 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Тогда заговорить Михаил с теми, кто в преисподней, и сказал им:
«Дети мои, жив Господь, жив Господь! Жив Тот, Кому должно судить мерт-
вых и живых. Жив Тот, Кто властен над всей тварью. Ибо двенадцать ча-
сов есть в (каждом) дне и двенадцать — в ночи, и они умножаются восхва-
лениями, и возносится жертва к Богу. И падают ниц ангелы и поклоняют-
ся Благости Его, и ходатайствуют за всю тварь и все человечество».
И ангел, поставленный над водами, приблизился и стал просить Бога,
говоря: «Да умножатся источники водные для рода человеческого, ибо
образ Твой — они, и подобие Твое, Господи! Из-за этого прошу я Тебя,
услышь меня, ибо служитель Твой — я. Да будет милость Твоя над во-
дами, дабы умножились они для всей твари!»...
В. С. Шандровская
Византийские печати переводчиков
Дипломатия занимала выдающееся место в политической, идейной и
культурной жизни византийского общества. Огромное внимание уделя-
лось посольскому делу. При византийском дворе в Константинополе все-
гда можно было видеть пеструю толпу послов из разных концов Европы,
Азии, Африки, слышать все языки мира. Всем тем, что имело отношение
к связям Византии с варварскими народами1, занималось специальное
бюро, входившее в ведомство логофета дрома, оно называлось: «бюро вар-
варов» — OKpiviov tcov pap0apa>v. Впервые это бюро было упомянуто в
441 г. в конституции Феодосия II, адресованной magister officiorum1 2.
О «OKpiviov tcov 0apPapcov» идет речь в сочинении Константина Багряно-
родного «О церемониях византийского двора»3. При описании приема Иез-
дека, который был «о тгреоРц^ Xoapoov той PaaiXecoq Перо&у»4 — «послом
Хосрова, царя Персов», мы не только знакомимся с особенностями само-
го приема, но и получаем сведения о персонале бюро, в частности, о хар-
тулариях и переводчиках5 Хартуларий, по определению Р Гийяна, был
архивариусом6 — хранителем документов, относящихся к «варварам».
1 Варварами византийцы называли иностранцев, ибо они были чужды греко-
римской цивилизации / / Lexicon der Byzantinistik. Hrsg. von I. Irmscher. Amster-
dam. 1998. Fasc. 1. S. 68.
2 Meyer P Leges novellae ad Theodosianum pertinentes. Berlin. 1905. P. 48. Из-
за невозможности использования самой работы ссылка дана по: Laurent V. Le Cor-
pus de sceaux de 1’Empire byzantin. Paris. 1981. T. 2. P. 244 (далее: Laurent. Corpus.).
3 Constantini Porphyrogenniti imperatoris De ceremoniis aulae byzantinae. Bon-
nae. 1830. I. 4007-8.
4 Ibid. I, 405,11-12.
5 Ibid. I, 404,15-16.
6 Guilland R. Chartulaire et Grand Chartulaire / / Titres et functions de 1’Empire
byzantin. London. 1976. XVIII. P. 418.
110 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Судя по употреблению в тексте множественного числа, в бюро был не
один, а два или несколько хартулариев. Что касается количества перевод-
чиков, то поскольку отношения с иностранцами, внешними и внутренни-
ми, требовали сотрудничества многих переводчиков со знанием различ-
ных языков, ведомство логофета дрома держало большой штат перевод-
чиков в «бюро варваров».
Переводчики, называемые по-гречески epiiqveix;,	Sieppqveu-
-nfc (ерминевсами, ерминевтами, диерминевтами), исполняли свои обязан-
ности в посольствах, занимались переводами документов, дошедших на
иностранных языках, на греческий, актов имперской канцелярии с гре-
ческого на другие языки. Они были участниками сложных приемов ино-
земных дипломатических миссий, приемов, проводимых в соответствии с
известными правилами посольского дела. Переводчики входили также в
состав посольств, направляемых в иностранные государства: они нужны
были при переговорах и заключениях договоров, составляемых на языке
обеих договаривающихся сторон. В дипломатических переговорах визан-
тийцы нередко прибегали и к услугам переводчиков из латинян, армян,
арабов и других народов.
Если достоинства послов определялись не только степенью их дипло-
матической подготовки, но и их местом в системе чиновничьей иерархии,
то учитывался и статус спутников, сопровождавших посла, в том числе
переводчиков, наделяемых теми или иными высокими военными или граж-
данскими титулами: императорский спафарий, императорский протоспа-
фарий, императорский спафарокандидат, патрикий, севаст, пансеваст се-
васт.
До нашего времени дошли печати, заказчиками которых были главы
бюро варваров1, а также печати отдельных переводчиков, относящиеся к
разному времени, о чем свидетельствует их различное оформление. Так,
можно видеть на моливдовулах крестообразные монограммы, крест, над-
писи, изображения святых. Если на одних печатях дано только краткое
наименование «переводчик», то на других оно соотносится с указанием
определенных этносов: болгар, ромеев, англичан. Особое место занимает
печать, принадлежащая великому переводчику варягов.
Число известных печатей переводчиков невелико. Некоторые из них
были впервые изданы или переизданы В. Лораном в «Корпусе византий-
ских печатей (Т. II. Центральная администрация»1 2), к сожалению, без ил-
люстраций. Отдельными экземплярами располагает коллекция Государ-
ственного Эрмитажа.
Среди ранних печатей переводчиков две, выполненные одним булло-
тирием, происходят из Херсонеса (найдены были в развалинах города,
1 Шандровская В. С. Печати ЕП1 TON BAPBAPQN в Эрмитаже / / Антич
ная древность и Средние века. Екатеринбург. 2000. Вып. 31. С. 104-116.
2 Laurent. Corpus. № 467, 468, 469, 470, 471, 991.
В. С. Шандровская
111
раскопки Лепера1). С обеих сторон печати имеют крестообразные моно-
граммы, называющие имя Стефана, переводчика — Eppr|V£VTfy; Ezecpavo*;.
Существование этих моливдовулов, относимых И. В. Соколовой ко вто-
рой половине VI — началу VII в., «укрепляет точку зрения византинис-
тов, что Херсон был аванпостом Византии по отношению к варварскому
миру»1 2.
Хранящийся в Эрмитаже моливдовул (М-8721)3 с крестообразной mo-j
нограммой на обороте (лицевая сторона испорчена) сохранил лишь обо-(
значение «еррт|у£отои» — «переводчика» без указания его имени, VI/VII B>f
650-750 гг. определяют издатели Г Закос и А. Веглери печать с моно-
граммой обращения к божией помощи: «©еотоке (ЗоцОег» — «Богородица
помоги» на лицевой стороне с крестообразной монограммой на обороте:
«’Icoavvov £ppT|v£Viov»4 — «Иоанна переводчика».
Девятым веком датируется эрмитажная печать (М-1683) с двусторон-
ней надписью: «Графой осррауюра eppfjvou Прокотаои»5 — «Печать писа-
ний Прокопия, переводчика».
Николаем Петровичем Лихачевым в работе «Историческое значение»
приведена печать6, где в кругу из точек представлена погрудно, в профиль
Богоматерь, держащая на правой руке младенца Христа. Это иконогра-
фический тип Богоматери Дексиократусы. На обороте печати — надпись
в четыре строки: «Ефрауц Tcoavvou ЕрццуЕитои» — «Печать Иоанна, пе-
реводчика». Печать не была датирована издателем, при переиздании она
отнесена к X в.7 К тому же времени относится моливдовул Эрмитажа
(М-8926)8 с изображением креста и круговой легендой на лицевой сторо-
не и надписью в 5 (?) строк на обороте. Из-за сохранности печати имя
заказчика не удается прочесть, читается только: «... R СПА® Е —
PMHNEY — TOY + — «императорского спафария и переводчика».
1 Вишнякова А.Ф. Свинцовые печати византийского Херсонеса // Вестник
древней истории. М., 1939. Т. I. С. 128. № 12 (без даты).
2 Соколова И. В. Византийские печати VI — первой половины IX в. из Херсо-
неса / / ВВ. Т. 52. 1991. С. 206. № 14; Sokolova I. V Sceaux byzantins de Cherson / /
Studies in byzantine Sigillography (SBS). Washington. 1993. P. 106. Pl. IV
3 Печать М-8721 происходит из коллекции H. П. Лихачева. Размер: дм 21 (общ.),
18 (поля) мм. Оттиск смещен в сторону. Оборот печати без изображения.
4 Zacos G—Veglery A. Byzantine Lead Seals. Bale. 1972.1, 1. N 1510.
5 Печать М-1683 происходит из собрания 6. Русского археологического ин-
ститута в Константинополе (РАИК). Поступила в Эрмитаж в 1931 г. Размер:
22 мм. Оттиск лицевой стороны смещен в сторону. Сохранность: вертикальная
трещина на оборотной стороне, выщерблена сверху и снизу.
6 Лихачев Н. /7. Историческое значение итало-греческой иконописи изобра-
жения Богоматери. СПб., 1911. Табл. VI, 28. В настоящее время печать хранится
в Государственном историческом музее в Москве.
7 Laurent. Corpus. N 467
8 Печать М-8926 происходит из коллекции Н. П. Лихачева. Размер: дм 17 мм.
Сохранность: потерта, выщерблена сверху и снизу.
112 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
К Х-Х1 вв. отнесен В. Лораном моливдовул1 с изображением процвет-
шего креста и круговой надписью: «KvptE PofjGei тф оф 5о<иХф>» — «Гос-
поди, помоги твоему рабу» с продолжением восьмистрочного текста на
обороте: «Хрютофбрф РаснХисф ояаварокауЗгбата, ея1 тту; рсуаХт|<; &caipdu<;
ка1 £ppr|V£DTp tcdv BouXyapcDv (?)» — «Христофору, императорскому спа-
фарокандидату, командующему дворцовым корпусом1 2, переводчику бол-
гар (?)». Из-за не полностью переданного конечного слова легенды Т R Y А
издатель высказывает две гипотезы: либо здесь следует видеть родовое
имя тф BoiAyapcp, либо указание этноса rcbv BouXyapcov. В любом случае,
по его мнению, Христофор выступает переводчиком болгар3
Благодаря В. Лорану, становится известна печать4 XI в. с погрудным
изображением св. Иоанна Продрома, держащего в левой руке большой
крест. Надпись имени по сторонам. Надпись на обороте в четыре строки:
«’lajavvr] расяХлкф ярсотоопаОар(ср ка1 StEppqvEUTfj ‘Pajpaicov» — «Иоанну,
императорскому протоспафарию и переводчику Ромеев». Издатель отно-
сит заказчика печати к функционерам центрального бюро иностранных
дел и видит в нем переводчика романского языка, латинского или фран-
цузского, даже итальянского.
К концу XI в. относится моливдовул5 с погрудным изображением свя-
того воина Георгия с копьем в правой и со щитом в левой руке. Надпись на
обороте: «+ Ecppayv; ПарЗоо epp]vedtou тои броиууарюи» — «Печать Пар-
да, переводчика друнгария». Имеется в виду друнгарий — командующий
флотом, где было большое число инородцев, для общения с которыми не-
обходимо было немало переводчиков. Пард, вероятно, специально был оп-
ределен на службу к друнгарию.
Две печати происходят из собрания Г. Закоса. Заказчиком одной из
них был Константин Куртикий. Род Куртикиев армянского происхожде-
ния переселился в Византию при императоре Василии I6. Эта аристокра-
тическая фамилия играла в Византии важную роль. Печать с двусторон-
ней легендой называет владельца: «‘О oePaoxog ка1 5iep|it|vedtt)<; tg>v
TtiOTOTaxcDv ’lyylivcDV KcovoxavTivo<; 4 о Коиртиар;»7 — «Константин Курти-
кий, севаст и переводчик преданнейших англичан». Речь идет о войско-
вой части, происходящей из Англии. Константин служил переводчиком
1 Laurent. Corpus. N 469.
2 Был ли на самом деле Христофор командующим дворцового корпуса? Во
всяком случае он участвовал в нем. Laurent. Corpus. Р. 231.
3 Ibid.
4 Laurent. Corpus. N 470.
5 Ibid. N 991.
6 Каждан А. П. Армяне в составе господствующего класса византийской им-
перии в XI-XII вв. Ереван. 1975. С. 74.
7 Byzantine Seals. The Zacos Collection. Spink& R c Son Ltd. London. 1999.
N25O.
В. С. Шандровская
113
между византийцами и англо-саксонскими воинами в императорской ар-
мии. Печать не опубликована. По определению В. Зайбта1, она может быть
датирована второй половиной XII в.
На лицевой стороне второй печати1 2 погрудное изображение святого
воина Георгия в воинском облачении, с копьем в правой и со щитом в ле-
вой руке. Надпись имени по сторонам. На обороте — надпись в пять строк:
«Kvpie porjGei Ecpcvi (?), латрнаф ка1 5eipgT]V£UTf| tcov ’EvkXIvcov (sic)» —
«Господи, помоги Свену (?), патрикию и переводчику англичан». Печать
не датирована. Возможно, она XII в.
В XII в. известен Феофилакт Exubitos, которому посвящена статья
О. Крестена и В. Зайбта3 Названный в «Истории» Иоанна Киннама Фео-
филакт, dvrip TcoXdt; — итальянец, в 1161 г. входил в состав посольства,
отправленного византийским императором Мануилом I Комнином к им-
ператору Балдуину III в Иерусалим найти в этой священной стране новую
супругу, после потери прежней. Сватовство Мануила I нашло отражение
в «Хронике» Вильгельма Тирского, где среди послов был упомянут
maximus palatinorum interpretum как 3i£p|ir|V£UTfj(;4 императора Ма-
нуила I. Впервые упомянутая должность означала «руководителя» латин-
ского отделения «византийской императорской канцелярии (и «шефа»
латинского корпуса переводчиков, состоящего на византийской дворцо-
вой службе)5.
Особый интерес вызывает хранящаяся в Эрмитаже печать (М-11908)б
с изображением архангела Михаила в рост, держащего в правой руке ски-
петр, оканчивающийся трилистником, в левой руке — сфера. Архангел
представлен в императорском облачении: он одет в дивитисий и лор, бога-
то украшенные большими и малыми жемчужинами. По сторонам фигуры
надпись: «Архангел Михаил». Легенда в шесть строк, изобилующая мно-
жеством лигатур, гласит: «Есрраугоца тои лауасраатои а£0аотои ка1 цеуаХои
5t£p)ir|V£VTOv tcov Bapayycov	— «Печать Михаила, пансеваста и ве-
ликого переводчика варягов».
1 Seibt W Ta£iapxn<; Мсо^цуа? — ein byzantinischer Kommandant in Mokk urn
die Mitte des XII. Jahrhundert / / Handes Amsorya. Paris. 1999. P. 147-148
2 Zacos G. Byzantine Lead Seals. Berne. 1984. Vol. II. N 706.
3 Kresten O —Seibt W Theophylaktos Exubitos (kein «Italienischer Rebell des
spaten 10. Jahrhunderts» sondern МЕГАЕ AIEPMHNEYTHE unter Kaiser Manuel I.
Komnenos) und seine Siegel//JOB. Wien. 2002. Bd. 52. S. 231-241.
4 Guilland R. Grand interprete. Titres et functions de I’Empire byzantin. London,
1976. XX. P 17-26. 28 P. Гийан приводит перечень переводчиков, упомянутых в
письменных источниках. Меуад 5ieppr|veuTT|^ появился при Комниных. В XIV-XV вв.
тексты сообщают о нескольких великих переводчиках.
5 Kresten О—Seibt W Op. cit. S. 235.
6 Печать М-11908 происходит из коллекции А. Мордтманна. Размер: дм 35
(общ.), 31 (поля) мм. Сохранность: выщерблена в трех местах с утратой металла,
вертикальные трещины на обеих сторонах.
.id
'•НЮ
к
w	Печать Михаила, пансеваста
и великого переводчика варягов (М-11908 лиц. и об.)
В. С. Шандроеская
115
Печать была издана А. Мордтманном из его коллекции и воспроизве-
дена в «Сигиллографии» Г. Шлюмберже1. «Эта драгоценная печать — пер-
вая, на которой находилось выдающееся название TON BAPAITON, ве-
ликого переводчика этого корпуса»1 2. Кроме этого обозначения, печать при-
мечательна также изображением оружия варягов — секиры, помещенной
на реверсе.
Как попала печать в эрмитажную коллекцию, мы узнаем из сообще-
ния И. И. Толстого3: «Несколько херсонесских печатей, представляющих
особый интерес, привезены моим братом Димитрием4 из Константинопо-
ля, где они были любезно уступлены ему А. Мордтманном и находятся
теперь в моих руках». Вместе с этими печатями под номером 16 названа и
указанная выше печать. Войдя в собрание И. И. Толстого, поступившего
в свое время в Эрмитаж, она сначала хранилась в Отделе нумизматики
музея, в 1965 г. была передана в Отдел Востока, где и находится в насто-
ящее время.
Содержание легенды моливдовула свидетельствует о высоком поло-
жении заказчика в административной иерархии византийского общества,
подтверждением чего служит его достоинство пансеваста севаста и долж-
ность великого переводчика. Если простой переводчик был необходим для
составления донесения между иностранным легионом и имперской адми-
нистрацией, то великий переводчик был официальным представителем
правительства: он вел различного рода переговоры, обсуждал вопросы
жалованья с шефами варягов, ведал интендантской службой, принимал
необходимые решения и разрешал возникающие споры5.
А. Мордтманн6 указывал, что форма букв, многократность лигатур,
«наконец, тип самой печати не позволяет, мне кажется, определять ее к
эпохе, предшествующей эпохе Палеологов». Печать была переиздана
В. Лораном7 Он относит печать к середине XIII в. — времени существо-
вания Никейской империи. Его датировка представляется убедительной.
Рассмотренные в статье печати переводчиков знакомят нас с малоиз-
вестной группой сфрагистических памятников, восполняющих сведения
о византийских переводчиках, сохранившиеся в литературе.
1 Mordtmann A. Bulles byzantines relatives aux Vardgues / / Archives de
rOrient Latin. Paris. 1881.1. P. 697 (fac-simile) = Schlumberger G. Sigillographie de
Empire byzantin. Paris. 1884. P 349-351 (fac-simile).
2 Schlumberger G. Sigillographie. P. 349.
3 Толстой И. И. О византийских печатях Херсонской фемы / / Записки Им-
ператорского археологического общества. СПб., 1927 С. 38.
4 Граф Дмитрий Иванович Толстой (1860-1941) был вторым обер-церемо-
ниймейстером Двора, действительным статским советником. В 1909-1918 гг. —
директор Эрмитажа. Обладал личной коллекцией скульптуры, рисунков, мебе-
ли, гравюр, эстампов.
5 Schlumberger G. Sigillographie. Р. 350.
6 Ibid. Р. 351.
7 Laurent. Corpus. N 471.
Е. В. Степанова
Печати гражданской администрации
Италии и Сицилии VI—VIII вв.
После завоевания Италии Византией в 555 г. императором Юстиниа-
ном была предпринята попытка реставрации прежних, доостготских, по-
рядков, что нашло отражение в «Прагматической санкции», законе, опре-
деляющем административное устройство страны, а также регламентиру-
ющем отдельные стороны ее социальной и экономической жизни. В основе
системы общественных отношений лежало разделение гражданской и во-
енной власти1
Согласно «Санкции», во главе гражданского управления Италии сто-
ял префект претория (praefectus praetorio per Italiam), который занимал-
ся надзором за финансами, назначением гражданских чиновников, был
высшей судебной инстанцией, а также публиковал в Италии императорс-
кие законы и издавал эдикты. Как следует из новеллы Юстиниана (Nov
Just. 8. 14), ни один указ на имя наместника провинции не имел силы за-
кона, пока он не был передан префекту, ответственному за его публика-
цию и исполнение. Среди главных обязанностей префектов Италии на
период завоевания было снабжение византийской армии за счет взимае-
мой с италийцев анноны. Роль префекта была столь велика, что одной из
первых мер, принятых Велизарием после захвата Рима в 537 г., стало на-
значение префекта претория, Фиделиса1 2.
Положение префектов претория начинает меняться после вторжения
лангобардов в Италию в 568 г На первый план выступает угроза захвата
1 Удальцова 3. В. Италия и Византия в VI веке. Москва, 1959; Бородин О. Р.
Византийская Италия в VI—VIII веках (Равеннский экзархат и Пентаполь). Бар-
наул, 1991; Diehl Ch. Etudes sur I’administration byzantine dans 1’exarchat de Ra-
venne. Paris, 1888; Brown T S. Gentlemen and officers. Imperial Administration and
Aristocratic Power in Byzantine Italy A. D. 554-800. Rome, 1984.
2 Удальцова 3. В. Италия и Византия. С. 84.
Е. В. Степанова
117
византийских владений в Италии, и, как следствие, резко возрастает роль
военных в этой опасной ситуации. В соответствии с этим перестраивает-
ся система управления страной. Возникает экзархат — территориальное
образование во главе с наместником императора — экзархом1 Первое
упоминание о нем относится к 584 г.1 2 Экзарх обладал на территории Ита-
лии всей полнотой военной и гражданской власти и был ответствен толь-
ко перед императором.
Значение должности префекта с этого времени постепенно понижает-
ся, однако письменные источники не дают ясного представления о том,
как именно происходил этот процесс. Возможно, на последнем этапе сво-
ей деятельности префект обладал некоторой властью в Равенне: город-
ские документы рисуют его как чиновника, наблюдающего за регистраци-
ей городских документов3. Последний раз этот пост фигурирует в равенн-
ском документе 639 г.4; в формуляре папской канцелярии, относящемуся
к началу 80-х гг. VII в., префект претория уже не упоминается.
Новую историческую информацию могут дать сфрагистические памят-
ники. Известно несколько печатей с именами четырех префектов прето-
рия Италии, относящихся к VI — началу VIII в.: Иоанна (II половина
VI в.)5, Феопемпта (VI — первая половина VII в.)6, Акатафрония (VI в. —
начало VII в.)7; MoaHHa((VII-VIII вв.)8. Наконец, еще на одной печати (со-
хранилось два экземпляра) имя чиновника, помещенное между подняты-
ми кверху крыльями орла, передано блоковой монограммой. По мнению
1 О времени образования Равеннского экзархата см.: Diehl Ch. Etudes. Р. 6-
23, 168-184; Бородин О. Р. О времени возникновения Равеннского экзархата//
Византийские очерки. М., 1982. С. 54-70.
2 Pelagii Рарае Ер. I//Patrologia Latina. 72. Paris, 1849. Col. 704.
3 Brown T S. Gentlemen and officers. P. 11; Бородин О. P. Византийская Ита-
лия. С. 176-177
4 Бородин О. Р. Византийская Италия. С. 177
5 Zacos G., Veglery A. Byzantine Lead seals. Basel, 1972. №354 a, b (далее: Z. —
V.) В. Лоран расшифровывает сокращения, данные в легенде как praefectus
praesentalium rerum per Italiam.
6 Z.—V. № 1068 a, b (550-650); Catalogue of Byzantine Seals at Dumbarton
Oaks and in the Fogg Museum of Art. Vol. 1: Italy, North of the Balkans, North of the
Black Sea/ Ed. By J. Nesbitt and N. Oikonomides. Washington, 1991. № 2. 3 (VI в.)
(далее: DOC, I).
7 Gray Birch W de. Catalogue of seals in the Department of Manuscripts in the
British Museum. L., 1898. Vol. V № 17766, 17768 (на одной печати имя дано на
греческом языке, на другой — на латыни, VIII/IX в. (датировка не верна); Lau-
rent V Les sceaux byzantins du Medailiier Vatican. Citta del Vaticano, 1962 (далее
Laurent. Vat.). № 104 (VI-VII вв. /имя на греческом языке/), Z.—V № 732 (VI —
начало VII в.).
8 Должность префекта претория передана греческим термином ёлар/о<;: Z.—V.
№ 1163 (VII в.); DOC, I. № 2. 1 (VII-VII1 вв.). Аналогичный экземпляр хранится
в Гос. Эрмитаже (М-3935, не опубликован).
118 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Г. Закоса—А. Веглери1, в ней заключено или имя Мариана или Мавриа-
на. На аналогичном эрмитажном экземпляре (рис. I)1 2 монограмма, сохра-
нившаяся немного лучше, не дает оснований для такой расшифровки, по-
скольку в нее включена буква «В». Скорее всего, речь может идти о таком
имени, как Макробий. Датировка — VI-VII вв.
Рис. 1
Из всех владельцев моливдовулов в письменных источниках упомина-
ется только Иоанн, занимавший пост префекта претория Италии в конце
VI в. Его имя названо в письме, написанном осенью 598 г., папой Григори-
ем I к доместику Амандину, а также в его же письме от марта 600 г., в
котором папа протестует против решения лишить диаконию Неаполя ее
анноны3. Сведения об остальных префектах претория содержат только
печати.
Как видно из приведенного материала, датировка большинства из этих
печатей укладывается в VI — середину VII в. На их фоне выделяется из-
данная, но еще не использовавшаяся в исторических исследованиях пе-
чать Иоанна, ипата и эпарха Италии (рис. 2), на лицевой стороне которой
помещен бюст Богоматери с Младенцем Христом перед грудью. Вокруг изо-
бражения между двумя ободками из точек идет надпись: ©еотбке, ovv тф
1 Z.-И, N 726 (VI в.).
2 М — 11713. Нб. дм. — 25,0 мм (общ.); 22,0 мм (поля). На обороте латин-
ская надпись в 3 строки: {pr]a[e]fect(i) (praetorio) Ital(iae) Сохранность: надпись и
монограмма сильно потерты. Из коллекции Н. П. Лихачева. Надпись состоит из
букв квадратного (F, L), унциального (Т, Е ) и курсивного (А) письма.
3 Greg. Reg., IX, 5; X, 8. Cosentino S. Prosopografia delTItalia bizantina (493-
804). II. Bologna, 1996. P. 175: Johannes164; P. 180: Johannes192.
Е. В. Степанова
119
Yico сои, pof|0£i тф 8ovX(p god, на обороте продолжение легенды в 5 строк —
’Icoavvp олатср ка1 еяархф ’IxaXiag. Заслуживает внимания включение в
обычную формулу обращения за помощью к Богоматери ®еотоке рог|0щ
тф ЗооХф ооо дополнительных слов: obv тф У1ф god, встречающихся на пе-
чатях исключительно редко1. Печать Иоанна Дж. Нэсбит — Н. Икономидис
датируют VII—VIII вв. с акцентом на VIII в., указывая, что круговая над-
пись появляется не ранее этого столетия1 2. Более поздняя датировка обус-
ловлена и сочетанием формулы Оеотоке poq0Ei с легендой в дательном па-
деже, что становится характерным для печатей, начиная с VIII в. В насто-
ящее время это самый поздний сфрагистический памятник с указанием
должности префекта претория Италии.
Рис. 2
В историческом плане печать Иоанна приобретает особое значение,
поскольку указывает на то, что эта должность продолжала существовать
и после 639 г.3 Безусловно, на основании сфрагистического памятника
невозможно судить о содержании деятельности префекта претория в на-
чале VIII в. Нельзя не заметить, однако, что к этому времени титул ипата,
обозначенный в легенде, начинает терять свое значение. Экзарх Италии
обычно имел более высокий титул патрикия, и Иоанн, вероятно, находил-
1 Это же словосочетание читается в легенде печати Марина, императорского
спафария (Z.—V № 928 (650-750); Ficoroni F I piombi antichi. Roma, 1740.
P. 41, Pl. XVIII, 1; Schlumberger G. Sigillographie de Tempire byzantin. P., 1884.
P. 457; Laurent V Vat. № 71. (VII-VIII вв.).
2 Ср.: Oikonomides N. A Collection of dated byzantine lead seals. Washington,
1986. №35.
3 TjaderL O. Die nichtliterarischen lateinischen Papyri Italiens aus der Zeit 445-
700. Lund, 1955. Bd. I № 22: «eminentissimus praefectus*.
120 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
ся в его подчинении. Как показывает сфрагистический материал, только
самые крупные чиновники византийской администрации Италии называ-
ли в легендах своих печатей место службы — Италия. Существование на
печати Иоанна топонимического указания «Италия», на наш взгляд, сви-
детельствует о том, что какая-то номинальная власть у префекта прето-
рия Италии сохранялась еще и в начале VIII в.
Интересные рассуждения по поводу исторических судеб этой долж-
ности содержатся в монографии Дж. Хэлдона1. В противоположность
большинству исследователей, склоняющихся к мысли о том, что деятель-
ность префекта претория в масштабах империи прекращается уже в VII в.,
этот автор высказывает гипотезу, что должность продолжает существо-
вать, причем не только формально, наряду с VII в. еще и в VIII, и даже в
IX в. (исчезает в какой-то момент между 809 и 842 гг.)1 2. В 629 г. префект
Востока упомянут в Новелле Ираклия, изданной в Иерусалиме и адресо-
ванной патриарху Сергию. До середины VII в. фиксируется письменными
источниками и существование префекта Иллирика, хотя его власть, воз-
можно, до некоторой степени была ограничена, поскольку большая часть
его префектуры находилась вне византийского контроля. Из более по-
здних свидетельств автор ссылается на описание церемонии начала IX в.,
приведенное в «De cerimoniis» Константина Багрянородного, где вместе с
квестором и префектами фем упомянут префект претория3. Дж. Хэлдон
считает, что, возможно, в данном случае речь идет не о титуле (хотя слу-
чаи перехода должности в титул достаточно многочисленны), но о реаль-
ной должности. В качестве доказательства им приведены данные печатей
конца VII—VIII вв., в легендах которых по-прежнему фигурируют старые
названия римских провинций. Прежде всего, это печати диойкитов —
сборщиков налогов и коммеркиариев — таможенных чиновников. Доба-
вим, что уже после названной публикации были изданы печати с геогра-
фическими названиями из коллекции Дамбартон Оукс и Фогг музея, ко-
торые умножают число примеров с указанием названий старых римских
провинций (Лидии — еще в IX в., Пакатианы — в VIII в., Вифинии — даже
в X в.)4 на фоне уже устоявшегося административного деления империи
на фемы. На основании сфрагистических данных Дж. Хэлдон приходит,к
1 Haldon J. F Byzantium in the seventh century The transformation of a culture.
Cambridge, 1990. P 194-204.
2 Ibidem. P. 205.
3 По мнению E. Штейна, этот отрывок был интерполирован в основную руко-
пись и относится ко времени не позже 680 г. Stein Е. Ein Kapitel vom persischen
und byzantinischen Staate//BNJ. 1920. S. 70-82. Дискуссию по этому поводу
см. в: Haldon /. F Byzantium. P. 201-202. Note 110.
4 Catalogue of Byzantine Seals at Dumbarton Oaks and in the Fogg Museum of
Art. Vol. 3/ Ed. by J. Nesbitt and N. Oikonomides. Washington, 1998. P. 40,43,131.
№ 24. 2, 27. 1, 76. 2-76. 3.
Е. В. Степанова
121
выводу о том, что, поскольку сохраняются традиционные названия провин-
ций в легендах печатей, их местные административные аппараты, насколь-
ко это возможно, продолжают функционировать1 По мнению Дж. Хэлдо-
на, в их компетенцию могло входить снабжение продовольствием войск
провинций, а префекты фем, существовавшие до середины IX в., подчиня-
лись префекту претория. Поскольку в церемониях начала IX в. последний
упомянут вместе с квестором, возможно, он равен ему по положению1 2.
Гипотеза Дж. Хэлдона требует дополнительной проверки, тем не ме-
нее можно предположить на основании данных печати Иоанна, что в Ита-
лии должность префекта претория действительно просуществовала еще
какое-то время после последнего упоминания в тексте папируса 639 г., но
едва ли до конца Равеннского экзархата.
Сфрагистические данные Сицилии учитываются исследователями
также при рассмотрении особенностей административного устройства
острова VI-VII вв.
Особый статус Сицилии существовал начиная с эпохи владычества
Одоакра, т. е. со II половины V в. Такое положение острова было сохране-
но императором Юстинианом и подтверждено Новеллой 75, датируемой
537 г. Являясь своего рода частной собственностью императора, остров,
как и некоторые другие регионы, управлялся претором, подчинявшимся в
политическом и юридическом отношении квестору Священного дворца в
Константинополе, а в финансовом отношении — комиту патримоний Ита-
лии (comes Sacri Palatii Patrimonii per Italiam), который также пребывал в
столице империи. Военное командование осуществлялось дукой3. Такое
административное устройство Сицилии существовало вплоть до учреж-
дения фемы в конце VII в.4 Таким образом, Сицилия не находилась под
юрисдикцией префекта претория Италии и в дальнейшем сохраняла адми-
нистративную независимость от экзархов Италии и Африки. Как предпо-
лагают исследователи, разделение власти на гражданскую и военную, воз-
можно, было только теоретическим, и очень скоро она сосредоточилась в
руках военных. Действительно, история сохранила немало имен прето-
ров Сицилии: Элпидий (583-584 гг.), Юстин (590-592 гг.), Либертин
(593-600 гг.) и другие5 *, но последнее упоминание этой должности отно-
1 Haldon J. F Byzantium Р 196.
2 Ibidem. Р. 202.
3 Laurent V Une source peu etudiee de i’histoire de la Sicile au haut moyen age:
La Sigillographie byzantine//Byzantino-sicula, Quaderni 2. Palermo, 1966. P. 22-
50; Guillou A. La Sicile byzantine. Etat de recherches//Byzantinische Forschun-
gen. Amsterdam, 1977 Bd. V. P. 97
4 Laurent V Sicile. P 38; Oikonomides N. Une liste arabe des srateges byzantins
du Vile siecle et les origines du theme de Sicile/ /Revista di studi Bizantini e neoelle-
nici N. S. 1 (XI). Roma, 1964. P 121-130.
s Cosentino S. Prosopografia: Alexander8, Dorotheus2, Elpidius7, lustinus8, Leo14,
Libertinus3.
122 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
сится к 600 г.1 В качестве основного аргумента В. Лоран (а вслед за ним
А. Гийу и Л. Краччо-Руджини1 2) отмечал отсутствие печатей преторов, или
эпархов Сицилии, в то время как печати дук были ему известны3.
Однако о существовании печатей преторов Сицилии можно судить по
имеющейся в коллекции Эрмитажа печати Платона (рис. З)4 На лицевой
стороне этого экземпляра помещено изображение архангела в рост с держа-
вой в левой руке и длинным крестом — в правой. На оборотной стороне
латинская надпись: Platonos pr(a)etoros = ПХсгсомх; npaircopog = Платона,
Рис. 3
1 Cracco-Ruggini L. La Sicilia tra Roma e Bisanzio//Storia della Sicilia, III,
Naples, 1980. P 81. Note 126.
2 Laurent V Siciie. P. 37 Guillou. Sicile. P. 98; Cracco-Ruggini L. La Sicilia. P. 22.
3 При этом надо отметить, что он не привел ни одного примера существова-
ния печатей дук; возможно, автор видел их в местных музеях, но не счел нужным
публиковать их. Э. Кислингер в качестве примера указал нам на печать Стефана,
патрикия и дуки, хранившуюся в одном из сицилийских монастырей (Corpus
Inscriptiones Graecarum, IV, no. 9041). Теперь она, вероятно, находится в музее
Палермо. В состав эрмитажной коллекции входит моливдовул Стефана, патри-
кия и дуки (М-8210. Издан в: Лихачев Н. П. Моливдовулы греческого Востока/
Составитель и автор комментариев В. С. Шандровская. М., 1991. Табл. LXXI, 15:
«Моливдовул итало-византийский, найденный в Италии, мною приобретен в
Риме в 1902 г через посредничество Убальдо-Паши»). Если он аналогичен сици-
лийскому, то оба экземпляра относятся к уже более позднему времени — VIII в.
и не могут использоваться в качестве доказательства.
4 М-8185. Дм 23,0 мм (общ.); 19,0 мм (поля). На обороте латинская надпись в
4 строки: PL -TONOS-PRETO-ROS = Pl[a]tonos pr(a)etoros.
Сохранность: большие утраты металла вдоль канала с обеих сторон.
Из коллекции Н. П. Лихачева.
На карточке Н. П. Лихачева записано его прочтение легенды (смысла ее он
не понял) и датировка — V-VI вв.
Надпись выполнена буквами капитального письма ( L, Т, N(?), унциального
(Е) и курсивного ( R ) письма.
Е. В. Степанова
123
претора. Латинская надпись полностью копирует греческую, включая гре-
ческие окончания родительного падежа. Печать датирована мною II поло-
виной VI в. — серединой VII в. (после середины VII в. происходит посте-
пенная смена сфрагистических типов, выразившаяся, прежде всего, в появ-
лении инвокативных легенд и монограмм). Такая датировка подтверждается
также типом изображения архангела. В значительной степени он повто-
ряет тот, который впервые появляется на солидах Юстина I, где он заме-,
няет образ Виктории, и исчезает только в правление Ираклия, т. е. в сере-
дине VII в.1
Несмотря на то что наличие печати Платона, как мне кажется, снима-
ет тезис В. Лорана о том, что печати преторов вообще не известны, воп-
рос о времени исчезновения этой должности остается не решенным, по-
скольку хронологические рамки приведенной печати очень широки1 2.
До наших дней сохранились печати не только высших гражданских чи-
новников Италии и Сицилии, но и членов городской администрации VI-
VID вв.
В связи с упадком позднеантичного города муниципальная организа-
ция в Италии, как и по всей империи, переживала в VI-VII вв. глубокий
кризис3. Куриалы все больше становились исполнителями воли провин-
циальной администрации и правительства. Их численность сократилась
настолько, что курии уже не могли справляться ни со сбором налогов, ни
с возмещением недоимок, хотя, возможно, некоторое участие в муници-
пальной деятельности они продолжали принимать. Курии VII в. в основ-
ном занимались регистрацией актов дарений, завещаний, купли-продажи,
аренды и т. д. По всей видимости, вплоть до VII в. все слои населения
Италии оформляли там свои сделки. Еще в 625 г. курия Равенны фиксиру-
ется как ведомство, где регистрируются и хранятся официальные доку-
менты4. Исследование равеннских папирусов, отражающих деятельность
курии в V-VII вв., показало, что значение ее основных должностных лиц
падает. Они перестают пользоваться большим влиянием в городе, дея-
тельность их часто становится номинальной. Из документов Равенны ис-
чезают сведения об участии курии в городском благоустройстве, водо-
снабжении, надзоре за общественным порядком и т. д.5 Как считают
1 Whitting Р. D. Munzen von Byzanz. Munchen, 1973. S. 101, No. 77
2 Должность преторов продолжала существовать и в более позднее время:
они упоминаются еще в «Тактиконе» Успенского 842-843 гг. (лрашорес; tcov
OepaxcDv). По мнению Н. Икономидиса, они были преемниками преторов-губерна-
торов времен Юстиниана, в это время преторы фем уже скорее простые судьи.
Oikonomides N. Les listes de preseance byzantines des IX et X siecles. P., 1972. P. 344.
3 По мнению исследователей, уже в эпоху Юстиниана она вступила в стадию
активного и необратимого разложения. См.: Лебедева Г Е. Социальная структу-
ра ранневизантийского общества. Л., 1980. С. 146.
4 Diehl Ch. Etudes. Р. 94-111; Brown Т. S. Gentlemen and officers. P. 16.
5 Бородин О. P. Византийская Италия. С. 90.
--—-
124 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г, Е. Лебедевой
исследователи, сословие куриалов в Равенне, по-видимому, окончатель-
но исчезает к концу VII в., а в более мелких городах этот процесс должен
был завершиться еще раньше. Курия Равенны, преобразованная в свое-
образную чиновничью корпорацию, по мнению О. Р. Бородина1, возмож-
но, вошла составной частью в церковную структуру1 2.
На мой взгляд, эту гипотезу может подтвердить один известный на
сегодняшний день сфрагистический памятник, изданный И. П. Киршем в
конце XIX в., но значение его так и не было оценено. Речь идет о печати
Георгия, куриала (curialis) города Равенны3. На лицевой стороне изображен
Христос погрудно, слева и справа от его бюста помещены греческие буквы:
X Р Е — В О Н 0, т. е. Хрюте, ₽of|0£i = Христос, помоги. На обороте —
латинская легенда Georgio curial(i) civ(i) Rav(ennati). = Георгию, куриалу
города Равенны. В своем комментарии издатель отмечал, что такой тип
Христа появляется в VII в. и используется в последующие века, печать он
относил ко времени византийского владычества в Равенне. Печати с ис-
пользованием греческих и латинских надписей этого типа известны в
сравнительно большом количестве, они датируются в широком диапазо-
не: от VI до VIII вв.4 В данном случае сочетание греческой формулы лице-
вой стороны Xpioxe, PorjOei с латинской легендой, в которой слово Georgio
явно передает слово в дательном падеже греческого языка, служит уточ-
няющим хронологическим признаком: печать относится ко времени не
ранее конца VII в., а, возможно, и к VIII в., показывая, что в то время ку-
рия еще продолжала функционировать.
Уникальность памятника наводит на размышления. Появление печа-
ти куриала Равенны на последнем этапе существования курии (более ран-
ние печати куриалов не известны), может свидетельствовать о том, что ее
функции к этому времени в значительной степени изменились. Использо-
вание на лицевой стороне печати образа Христа, что в доиконоборческое
время было характерно в основном для лиц духовного звания, по нашему
мнению, подтверждает гипотезу О. Р. Бородина о вхождении курии в цер-
ковную структуру.
Редкие сфрагистические памятники упоминают и другие должности
муниципальных чиновников Италии и Сицилии: дефенсоров, кураторов и
отца города. К их числу относятся печати дефенсоров (defensores) Иоан-
1 Бородин О. Р. Византийская Италия. С. 96.
2 Это не противоречит общим тенденциям развития городского самоуправле-
ния, связанным с усилением роли военной администрации и церкви — в крупных
городских центрах, и преимущественно церкви — в мелких, приходивших в упа-
док городах. См.: Курбатов Г Л. Основные проблемы внутреннего развития ви-
зантийского города в IV—VII вв. Л., 1971. С. 184.
3 Kirsch /. Р. Altchristliche Bleisiegel des Museo Nazionale zu Neapel//
Romishe Quartalshrift fOr christliche Alterhumskunde und for Kirchengeschichte.
Rom, 1892. T 5. S. 310-338. № 18.
4 Stepanova E. Seals with latin inscriptions in the Hermitage collection / / Stu-
dies in Byzantine Sigillography. Vol. 3. Washington, 1993. P. 29-39.
Е. В. Степанова
125
на1 и Феопемпта2; печать экдика или дефенсора Фотина из музея Палер-
мо3, упоминаемая В. Лораном, а также, возможно, печати кураторов
(curatores) Феодора (II пол. VI в.)4 и Фотия (VI в.)5. Западное происхож-
дение последних двух печатей можно предположить благодаря латинско-
му языку легенд. Кроме того, существует уникальная печать Сергия, отца
города (латт]р лоХеох;) Сиракуз начала VIII в.6 На обеих сторонах печа-
ти греческая надпись: ©еотоке PofjOn ТФ СФ ЗоиХф Eepyiou яатрсх; яоХеох;
2л)рак[оиасоу].
Институт defesores civitatum, в обязанности которого входили защита
городского населения от притеснений и злоупотреблений чиновной адми-
нистрации, а также мелкая юрисдикция был создан во второй половине
IV в. На них был возложен контроль за правильностью сбора податей, а с
383 г. передан и сам сбор податей с minores possessors7 В конце IV-VI в.
функции дефенсора претерпевали изменения. В значительной степени он
становится представителем городского самоуправления, права его посте-
пенно расширяются, он становится одним из главных ответственных за
городскую жизнь, в том числе и в финансовой сфере, где он отвечал перед
провинциальными властями за правильное распределение налогов8. Уси-
ливается значение дефенсоров также и в провинциальном управлении.
В отсутствие правителей их замещают дефенсоры, в подчинение которых
переходит чиновный аппарат9. Высокое положение дефенсора фиксиру-
ется и равеннским папирусом 552 г., где он выступает в качестве предсе-
дателя одного из куриальных заседаний10 11.
В руках куратора по мере падения хозяйственной деятельности курии
сосредоточивалось все руководство финансами и хозяйством города, кон-
троль за корпорациями, торговлей, городскими землями и имуществом,
содержанием общественных зданий и театров, тюрем и бань, хозяйствен-
ная сторона организации зрелищ и сбор муниципальных платежей11. В ра-
веннских папирусах должность куратора не фигурирует, однако письма
Григория Великого демонстрируют то значение, которое он имел в муни-
ципальной администрации этого города. В одном из них (Greg. Magn. Ер.
2_______________
1 Ficoroni. Tabl. X, 2. Без датировки.
2 Ficoroni. Tabl. XV, 10. Без датировки.
Р' 3 Laurent V Sicile. Р. 35.
[	4Z.-V№541.
|t	5 Laurent V Documents de Sigillographie byzantine. La Collection G. Orghidan.
1962. N 284.
6 Laurent V. Sicile. P. 46-47 N 3.
7 Курбатов Г Л. Основные проблемы. С. 190.
8 О динамике осуществляемой финансовой политики в Византии: Серов В. В.
Финансовая политика ранневизантийского императора (анализ мероприятий
Анастасия I). Барнаул, 2000.
9 Курбатов Г Л. Основные проблемы. С. 199.
^Tjaderl. О. № 4-5.
11 Курбатов Г. Л. Основные проблемы. С. 195.
126 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
IX. 44) папа благодарит куратора Феодора за участие в заключении мира
с лангобардами и выплате им контрибуции. В другом послании (ibidem.
IX. 166) Григорий Великий просит предоставить охрану супруге римского
префекта Иоанна по пути ее следования в Рим. Ко времени появления
вышеназванных печатей кураторов и дефенсоров эти чиновники стано-
вятся главными руководителями муниципальной деятельности, одновре-
менно они являлись представителями и городской верхушки и централь-
ной власти1.
Наконец, должность «отца города» возникла в целом ряде городов, в
основном восточных провинций: Карии, Памфилии, Киликии, Палестине,
а также Фракии, Крите, Сицилии в первых веках нашей эры. По-видимо-
му, отцы города (одновременно эту должность могли занимать несколько
лиц) играли важную роль в муниципальной жизни. По поручению и под
контролем римской администрации они занимались выполнением обще-
ственных работ, были судьями по мелкоуголовным делам, управляли го-
родскими финансами.
Большинство исследователей отождествляет должности куратора,
дефенсора и отца города1 2. Так, Ш. Диль писал, что в Италии конца VI в.
куратор именовался по-разному: в Равенне, например, его должность обо-
значали словом curator, в Неаполе его называли patronus civitatis или
major populi, наконец, юридические тексты его упоминают под именем pa-
ter civitatis (Nov. 75)3. Тем не менее должности Хоуготед/curator civitatis
и £k8iko<;/defensor civitatis, по-видимому, следует отличать от должности
отца города. Вопрос об этом был поднят в публикации Д. Фисе «Nouvelles
donn£es sur institution du латг|р лбХесод»4. В папирусах Оксиринха VI в.,
приведенных автором, речь идет об одном муниципальном чиновнике, ко-
торый одновременно исполнял должности и куратора города, и отца горо-
да5. Сосуществование двух должностей — дефенсора и отца города пока-
зывает материал Киликии: по актам синода Мопсуэсте 550 г. известно,
что, с одной стороны, там присутствовал defensor и praefectianus Павел, а
с другой — Комита, agens in rebus и отец города6. Накопленные данные,
однако, не позволяют четко разделить их функции; например, в законо-
дательстве Юстиниана I нет ясного разграничения между curator и pater
civitatis.
Должности дефенсора, куратора, отца города во многих византийских
провинциях перестают существовать вместе с исчезновением городского
1 Курбатов Г Л. Основные проблемы. С. 199.
2 Jones А. Н. М. The Later Roman Empire 284-602. Oxford, 1964. P. 758-760.
Курбатов Г Л. Основные проблемы. С. 194-195.
3 Дополнительные данные о деятельности кураторов, дефенсоров, отцов го-
рода в Италии см.: Diehl Ch. Etudes. Р. 97-104; 108-110.
4 Feissel D. Nouvelles donnees sur institution du лат^р тту; яоХеох;/ /G. Dag-
ron et D. Feissel. Inscriptions de Cilicie. Paris, 1987.
5 Ibidem. P. 219.
6 Ibidem. P. 220.
Е. В. Степанова
127
самоуправления, вероятно, в VII в.1 В Сицилии же ввиду разных причин,
в т. ч. в связи с автономией относительно Равеннского экзархата, муни-
ципальные институты сохранялись дольше, чем в империи в целом и на
Апеннинском полуострове в частности, где их след исчезает после 625 г.
Известно, что муниципальная организация существовала еще до смерти
святого Зосима, епископа Сиракуз (умер между 655 и 662 гг.). Его Житие
называет populi defensor’a, т. е. defensor’a civitatis1 2. Замечательная печать
Сергия, отца города Сиракуз, не только подкрепляет агиографическое сви-
детельство. Она показывает, что система городского самоуправления мог-
ла сохраняться на острове, по крайней мере, до начала VIII в.
В работе привлечены, с нашей точки зрения, наиболее ценные печати
в плане раскрытия основных положений истории гражданской админист-
рации Италии и Сицилии VI-VIII вв. Представленные сфрагистические
памятники дают ряд новых сведений и в значительной мере корректиру-
ют устоявшиеся научные понятия о времени существования и отчасти
содержания отдельных должностей гражданского управления: префекта
претория Италии, куриалов, преторов Сицилии, муниципального чинов-
ничества.
Г
W-
к
н
1 Уникальная ситуация, по-видимому, сложилась лишь в отдаленной провин-
ции Византии — Херсонесе, где отцы города продолжали свою деятельность
вплоть до X в. Об этом свидетельствует недавно найденная печать Сергия, отца
города Херсона этого времени (Алексеенко А. Н. Новые находки печатей пред-
ставителей городского управления Херсона/ / Материалы по археологии, исто-
рии и этнографии Таврии. Симферополь, 1996. Вып. V С. 164-165). См. также:
Храпунов Н. И. О взаимосвязи византийской и муниципальной администраций
Херсона: чиновники катере^ rfc лоХесш;// Исторический опыт межнационально-
го и конфессионального согласия в Крыму. Симферополь, 1999. С. 161-167
2 Borsari S. L’amminisratione del tema di Sicilia/ /Rivista storica Italiana. Na-
poli, 1954. Anno LXVI, Fasc. I. P. 137; Laurent V. Sicile. P. 34-35.
И. П. Медведев
Об одном неосуществившемся проекте
издания житий Константина Великого
в «Византийском временнике»
Речь пойдет о такой противоречивой и трагической фигуре в русской
визайтинистике прошлого, как Михаил Никитич Крашенинников (1865—
1930-е годы), талантливейший филолог (классик и византинист), выпуск-
ник (в 1887 г.) историко-филологического факультета Петербургского
университета (его наставниками здесь были П. В. Никитин, В. К. Ернш-
тедт, И. В. Помяловский, Ф. Ф. Соколов и др.), профессор Юрьевского
(позднее Воронежского) университета, один из первых подвергшийся ре-
прессиям и закончивший свои дни неизвестно где и неизвестно когда.
В замечательном очерке А. Н. Анфертьевой о М. Н. Крашенинникове
исследованы и описаны все жизненные перипетии и творческие коллизии
ученого, в частности, его драматическая история с уже полностью подго-
товленной к изданию и даже отпечатанной, но все же в силу не зависящих
от автора причин не состоявшейся «Procopiana» (первого критического
издания трудов одного из самых знаменитых историков Византии VI в.
Прокопия Кесарийского)1. Однако в этом очерке ничего не сказано еще об
одном важном, но неосуществленном «византийском проекте» М. Н. Кра-
шенинникова — о его готовившемся издании «Vitae Constantini», хотя о
существовании главного источника наших сведений об этом проекте
(а именно о письмах М. Н. Крашенинникова к главному редактору «Ви-
1 Анфертьева А. Н. М. Н. Крашенинников: к портрету ученого и человека / /
Рукописное наследие русских византинистов в архивах Санкт-Петербурга. СПб.:
Изд-во «Дмитрий Буланин», 1999. С. 375-419.
И. П. Медведев
129
зантийского временника» В. Э. Регелю за 1906 г.1, в которых обсужда-
ются детали проекта) ей было известно2.
Vita Constantini — это легендарное жизнеописание первого христи-
анского императора, равноапостольного Константина Великого (и его ма-
тери, императрицы Елены) в большом количестве разновидностей (BHG
362-369 п), насчитывающих в настоящее время 25 греческих житий и
панегириков, посвященных Константину, а кроме того — ряд заимствова-
ний из «Константиновой легенды», включенных в жития других святых,
например, «Страсти св. Евсигния», «Житие Митрофана и Александра» и
др.3 Судя по письмам М. Н. Крашенинникова к В. Э. Регелю, во всей этой
весьма запутанной традиции данного агиографического памятника ученый
прекрасно разобрался, собрал значительный рукописный материал для
его критического издания, но, к сожалению, не довел дело до конца. Было
ли причиной этого свойственное ему «кунктаторство»4 или какие-то дру-
гие обстоятельства — судить трудно. Предоставим, однако, слово самому
Михаилу Никитичу (письма адаптированы к современной орфографии; не
вызывающие сомнений сокращения раскрываются без особых оговорок).
1.	(Л. 26-27). Юрьев, 4 марта 1906 г.
Многоуважаемый Василий Эдуардович!
Я ничего не имею против изменений в моей рецензии на издание de
Boor’a Excerpta de legationibus,5 тем более что и сам предполагал при кор-
ректуре устранить излишние резкости, а равно выбросить весь конец, так
как на соответственную тему уже напечатал статью в журнале Министер-
ства народного просвещения,6 оттиски каковой одновременно с этим пись-
1	Письма сохранились в бумагах В. Э. Регеля, которые находятся в Россий-
ском государственном историческом архиве (РГИА. Ф. 1033. On. 1. Д. 32. Л. 22-
27). О Василии Эдуардовиче Регеле (1857-1932) см.: Медведев И. П. В. Э. Ре-
гель как основатель и редактор «Византийского временника»//Архивы русских
византинистов в С.-Петербурге. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1995. С. 157-180.
2	Анфертьева А, Н. М. Н. Крашенинников... С. 386.
3	О современном состоянии в разработке темы см.: Kazhdan A. A History of
Byzantine Literature (650-850). Athens, 1999. P. 127-136. Ср. русский перевод:
Каждан А. П. История византийской литературы (650-850 гг.). СПб.: Алетейя,
2002. С. 171-183.
4	«Необязательностью и неорганизованностью» Крашенинникова объясняет
И. Ф. Фихман (со ссылкой на Г Ф. Церетели) неудачу планировавшихся совмест-
ных (Крашенинникова и Церетели) изданий (в частности, изданий Агафия Мири-
нейского и Петра Александрийского). См.: Фихман И. Ф. Г Ф. Церетели в петер-
бургских архивах: портрет ученого / / Архивы русских византинистов... С. 243.
5	Имеется в виду рецензия М. Н. Крашенинникова на изд.: Excerpta historica
iussu imp. Constantini Porphyrogeniti confecta. Vol.I: Excerpta de legationibus /
Ed. Carolus de Boor. Berolini, 1902. (Рец. опубликована: Византийский временник,
1907. Т. 13. С. 113-224).
6	Имеется в виду: Крашенинников М. Н. К истории вопросов о рукописном
предании Константиновских извлечений яер! npeoPecov / / ЖМНП. 1905. Ч. 361
(октябрь). Отд. класс, филол. С. 454-480; Ч. 1 (Январь—февраль). Отд. класс,
филол. С. 21-84.
5 Зак 3979
130 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
мом посылаю Вам (первый оттиск — за октябрь 1905 — я еще осенью
послал С. А. Жебелеву с просьбой передать Вам, но, не зная, получили ли
Вы его, на всякий случай посылаю и теперь).
Итак, я полагаю, что ту часть (начало) моей рецензии, которая не нуж-
дается в поправках, можно было бы теперь же сдать в типографию, а ос-
тальную часть прислать мне, причем обещаюсь не задержать.
Не найдете ли Вы возможность приступить к печатанью в следующем
же выпуске «Византийского временника» (в приложении) и «Житий Кон-
стантина Великого и Елены»? На первый раз я мог бы прислать Вам для
этой цели два жития, из коих одно издано было Гедеоном1 по одной (под-
черкнуто М. Н. Крашенинниковым. — И. М.) рукописи (а у меня — по
пяти), а другое — неизданное. Оба эти жития мною уже почти приготов-
лены к печати, и остается написать по-латыни (как Вы того желали) коро-
тенькие praefationes.
Было бы желательно также помещение предварительного «Общего
обзора житий Константина Великого» для более удобной ориентировки
читателей «Византийского временника» с обширным рукописным мате-
риалом, собранным В. К. Ернштедтом и значительно расширенным мною
и Г Ф. Церетели. Такой обзор был бы желателен уже потому, что все из-
дание, очевидно, должно будет растянуться на несколько лет.
Кроме того, было бы приятно, если бы Вы разрешили поместить в «Ви-
зантийском временнике» <ряд> извлечений (эти извлечения относятся к
жизни Константина Великого) из Александра монаха по одной патмосской
рукописи1 2, с привлечением других некоторых, а равно славянского пере-
вода3. Дело в том, что на Александра монаха мне приходится неоднократ-
но ссылаться, указывая источники тех или иных житий, а между тем
Gretser’oBCKoe издание, перепечатанное у Migne’n4, очень небрежно <...>
М. Крашенинников.
2.	(Л. 24-25). Юрьев. 19 марта 1906 г.
Многоуважаемый Василий Эдуардович!
Очень благодарю Вас за любезное и доброе письмо... Рукопись рецен-
зии5 я получил и в переделанном виде пришлю ее Вам в конце марта. К это-
1 См.: ЕккХг|снаот1кл А1г|0еш, 1900. Т 20. Е. 253-254, 263, 279-280, 303-304
(ед.: М. I. Gedeon).
2 Об этом тексте см.. Ex historia Alexandri monachi commentaries / / Gretser /.
Opera omnia. Ratisbonae, 1734. Vol. 2. P. 17-28. Cf.: Bandini A. M. Catalogus codd.
mss. bibliothecae Mediceae Laurentianae. Florentiae, 1764. P 410.
3 О славянских переводах жития Константина см.: Podskalsky G. Theologi-
sche Literatur des Mittelalters in Bulgarien und Serbien (865-1459). MOnchen, 2000.
S. 317-318, 490-491.
4 Имеется в виду: Gretser I. De Cruce Christi. Ingolstadii, 1600. Vol. 2. P. 547-
548. Idem. Opera omnia. Ratisbonae, 1734. Vol. 2. P. 436-437 Cf.: Patrologia graeca.
1863. T. 87 (Pars III). Col. 4015-4075.
5 См. примем. 5, c. 129.
И. П. Медведев
131
му же сроку надеюсь прислать Вам и два жития Константина и Елены для
напечатания в приложении, а если поспею, то и ПоХиега t6v ayicov mrcepcov
Kai сяюкожоу (KovoTavTivouTtoXcco^) Mqipocpavoix; Kai ’AXc^avSpou, бу таитф
5e Kai 6 pioq too euoe0o6(; KcovoTavrivou yevopevoo PaoiXecot; qpcov1, — для
помещения в тексте «Византийского временника». Каждое житие Кон-
стантина представляет собою отдельное целое. Что касается отдельных
оттисков, то вообще мне желательно будет получить 250-300 экземпля-
ров всего издания (подчеркнуто автором. — И. М.) и кроме того штук по
10 каждой части отдельно (последние — главным образом для доставле-
ния в те библиотеки, которые любезно присылали мне рукописи для сли-
чений).
Продолжение статьи о рукописном предании 7tEpi ярсарЕсоу я также не
замедлю Вам доставить; в дальнейшем она не будет столь обширна, так
как наиболее существенное уже введено в напечатанной части1 2
С великим удовольствием я исполню Ваше любезное предложение
написать рецензию на издание Гаури Procop. Caesar. I—II3. Рецензионный
экземпляр Вы, вероятно, не замедлите прислать мне. При этом будьте доб-
ры сообщить мне, к какому, приблизительно, сроку желательно доставле-
ние этой рецензии. Ввиду обилия разной другой работы (между прочим,
приходится доканчивать III и IV томы Прокопия, которые надеюсь выпус-
тить этим же летом) мне было бы очень приятно, если бы Вы позволили
прислать Вам рецензию на издание Гаури в начале этого лета.
В недалеком будущем появятся в качестве «программ» нашего уни-
верситета мои издания: Martyrium S. Eusignii (recensio I)4, Abramii epis-
copi Ephesii sermo in SS. Deiparae Annuntiationem5 и Theodori quaestoris
laudatio S. Georgii megalomartyris6. Само собою разумеется, что немед-
ленно по выходе в свет этих трех opuscula inedita я сочту своим долгом
прислать их Вам <...>. М. Крашенинников.
1 Изд.. Gedeon М. I. в: ЕккХтршапкт] AXrj&Eia. 1884. Т. 4; Idem. Ауёкбота
Bv^avrtva. Е. 25-80. Издание памятника М. Н. Крашенинниковым не состоялось.
2 См. примеч. 6, с. 129.
3 Речь идет об издании: Haury J. Procopii Caesariensis opera omnia I-II. Lipsiae,
1905 (рецензия не состоялась).
4 Издание не состоялось. О самом памятнике см.: Devos Р. Une recension de
la passion grecque BHG 639 de s. Eusegnii / / Analecta Bollandiana. 1982. T. 100.
P. 213-228.
5 Опубликовано лишь в 1911 г. См.: Sancti Abramii archiepiscopi Ephesii
sermones duo:I. In Annuntiationem SS. Deiparae; II. In Occursum Domini N. lesu
Christi, adiecta interpretatione Slavica / Nunc primum edd. M. Krascheninnikov.
Praemissa est de s. Abramii vita et scriptis commentatio / / Уч. зап. Имп. Юрьевс-
кого университета. 1911, № 9. Приложение. С. I-XLVIII; № 10. С. XLIX-CXLIV,
№ 11. С. CXLV-CXCIV, 1-32, № 12. С. 33-63. Отд. отт.: Юрьев, 1911. CXCIV,
64 с.; Dorpat, 1913. С. СХСШ. 63 р.
6 Издание не состоялось.
132 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е, Лебедевой
3	(Л. 22-23). Юрьев. 8 мая 1906 г.
Многоуважаемый Василий Эдуардович!
Простите, что я, вопреки обещанию, так задержал манускрипт рецен-
зии на de Воог’а1: в некоторых местах рецензии «академические» поправ-
ки заставляли подолгу возиться с ними в смысле изменения текста, так
как иногда мой корректор не обращал должного внимания на контекст, а
потому, вычеркивая некоторые фразы, слишком нарушал внутреннюю
связь изложения.
Во всяком случае, теперь я не замедлю выслать Вам (быть может, даже
сегодня вечером, а самое позднее — завтра) заказной бандероль (sic!) три
остальных тетради манускрипта (первую я послал с Г Ф. Церетели, про-
ся его как можно скорее доставить ее Вам). Что же касается корректур, то
буду отсылать их на следующий же день по получении, а если удастся, то
и в тот же самый.
Прошу у Вас извинения и за задержку относительно Vitae Constantini.
Дело в том, что вследствие иной раз сильно выраженной генетической
связи отдельных Vitae между собою приходится отмечать в критическом
аппарате одной Vitae варианты и других, а потому необходимо было твер-
до установить их последовательность. Между тем, до последнего времени
у меня не хватало знакомства с некоторыми Vitae, дошедшими в ватикан-
ских рукописях. О них я писал своему доброму знакомому, Джованни
Меркати1 2, и вот наконец в прошлое воскресенье получил от него доста-
точно ясные для моей цели указания. Если Вы предполагаете выпустить
ближайшую книжку «Византийского временника» в конце мая или нача-
ле июля, то я мог бы прислать примерно к 20 мая текст двух Vitae для
помещения в приложении. Само собою разумеется, корректур я не задер-
жу. Только бы академическая типография поаккуратнее и поскорее наби-
рала греческий текст. В противном случае изготовлю к августу текст даже
четырех — пяти Vitae, воспользовавшись для этого летними вакациями.
Приношу Вам благодарность за присылку рецензионного экземпляра
издания Прокопия Haury3. Рецензию пришлю в конце лета. За лето приго-
товлю к печати также Vitam SS. Metrophanis et Alexandri, имеющую связь
с Vitae Constantini4 <...>. М. Крашенинников.
* ★ ★
Остается еще раз горько пожалеть о том, какой колоссальный твор-
ческий потенциал русских ученых оказался нереализованным, а многое
из наработанного — утраченным. Прямо таки какой-то рок довлел над
византинистами России.
1 См. примеч. 5, с. 129.
2 Giovanni Mercati (1866-1957), кардинал, палеограф, позднее префект Вати-
канской библиотеки.
3 См. примеч. 3, с. 131.
4 См. примеч. 1, с. 131.
К вопросу о французском влиянии
на русскую науку об античности
Постановка вопроса
В истории русской науки об античности инициативная роль принад-
лежала внешнему воздействию. Сама эта наука, как и вообще вся свет-
ская наука в России, возникает в XVIII в. в русле петровских преобразо-
ваний, как одно из следствий общей модернизации и европеизации рус-
ского общества, его приобщения к европейской культуре классицизма. По
существу русское антиковедение развилось как филиальное порождение
немецкой классической филологии. Прослеживая развитие русской науки
об античности, мы непрерывно сталкиваемся с элементами немецкого
вклада. Роль зачина здесь сыграла ученая деятельность выходца из Ке-
нигсберга, выдающегося филолога и историка XVIII века Готлиба-Зигф-
рида Байера (1694-1738). Ученый огромной эрудиции и беспримерной
энергии, он достойно представлял в только что основанной в Петербурге
Академии наук весь комплекс историко-филологических дисциплин, по-
ложив начало российскому востоковедению, антиковедению и даже на-
уке русской истории.
Затем, в следующем столетии, велико было значение деятельности
целой плеяды немецких филологов-классиков, трудившихся как в Россий-
ской академии наук, так и за ее пределами — в Эрмитаже, в Петербург-
ском университете. Их имена — Е. Е. Кёлер, Ф. Б. Грефе, Л. Э. Стефани,
А. К. Наук. Все четверо состояли членами Академии наук, Кёлер и Стефа-
ни, помимо этого, служили в Эрмитаже, а Грефе и Наук были профессора-
ми соответственно в Петербургском университетет и его филиале — Ис-
торико-филологическом институте. Наконец, надо отметить подготовку с
немецкой помощью в том же XIX столетии русских специалистов-антико-
ведов для российских университетов. Это осуществлялось, в частности,
через так называемый Профессорский институт при Дерптском универ-
134 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
ситете и дополнительную стажировку в университетских центрах соб-
ственно Германии.
Однако при очевидном решающем значении немецкого вклада было
бы неверно игнорировать другие иностранные воздействия, вероятность
которых весьма велика в случае с такой интернациональной наукой, как
антиковедение. В этой связи естественно встает вопрос о возможном
француском влиянии. Постановка этого вопроса тем более закономерна,
потому что известно общее большое воздействие француской культуры
на русскую общественную (главным образом, конечно, дворянскую) эли-
ту, по крайней мере со времен Екатерины Великой и до полного краха ста-
рого порядка, т. е. до Октябрьской революции 1917 г. Во всяком случае
нет недостатка в примерах, иллюстрирующих интересующее нас явле-
ние — французское влияние на формирование русской науки об антично-
сти. Познакомимся с этими примерами поближе.
Французские элементы в русском антиковедении XVIII—XX вв.
(исторический обзор на избранных примерах)
Французский импульс прослеживается уже в самом начале новой рус-
ской истории. Действительно, массированное сближение Петра Велико-
го и его окружения с ближайшими западноевропейскими соседями, с ми-
ром немецких и голландских городов, не помешало новой России разгля-
деть и более далекие, но и более яркие маяки западной культуры — Париж
и Лондон. Интерес к Франции, самой блестящей из стран Западной Евро-
пы, нашел выражение в особенности в посещении Петром I Парижа в
1717 г., когда царь с особым вниманием знакомился с постановкой науч-
ного дела во французской столице. Примечательно было приглашение на
русскую службу в качестве членов новой Академии известных француз-
ских ученых астронома и географа Ж.-Н. Делиля и его брата, тоже астро-
нома, Л. Делиль-де-ла-Кройера. Наконец, показательно начавшееся ко-
мандирование во Францию русских людей для завершения их образова-
ния. Здесь замечательный пример — прадед А. С. Пушкина, знаменитый
«арап Петра Великого» А. П. Ганнибал, который одним из первых полу-
чил высшее военно-инженерное образование во Франции.
На этом фоне неудивительно известное французское воздействие так-
же и на новую русскую, европейского типа, гуманитарную культуру и
науку. Оно может быть прослежено, в частности, в творчестве ряда вид-
ных деятелей российской культуры — основоположников русского клас-
сицизма1 Первым здесь должен быть назван Антиох Дмитриевич Канте-
1 В изложении этого сюжета, как, впрочем, и других конкретно-исторических
эпизодов, мы, естественно, опирались на наши собственные разработки, пред-
ставленные в более широком контексте в книге: Фролов Э. Д. Русская наука об
античности (историографические очерки). СПб., 1999. Там же для каждого слу-
чая можно найти необходимую библиографию.
Э. Д. Фролов
135
мир (1709-1744), по праву считающийся родоначальником русской клас-
сицистической литературы. Это звание он заслужил как своими сатира-
ми, продолжавшими традицию древней классической литературы (глав-
ным образом, Горация и Ювенала), так и переводами античных авторов,
философов Кебета (или, вернее, Псевдо-Кебета) и Эпиктета, поэтов Анак-
реонта и Горация, историков Корнелия Непота и Юстина. При этом пере-
воды философов, над которыми Кантемир трудился в самой ранней юнос-
ти, были выполнены именно с французского, между тем как остальные
перечисленные авторы переводились им уже с языка подлинника, грече-
ского или латинского. Что касается переводов с французского, то это
были: «Таблица Кевика [Sic!] философа», сочинение какого-то позднеан-
тичного автора, неверно приписанное ученику Сократа фиванцу Кебету
(рукопись перевода датирована 1729 г., а сам перевод был опубликован
позднее) и «Епиктитово нравоучение», под которым надо понимать руко-
водство к философии Эпиктета, составленное учеником философа Фла-
вием Аррианом (более поздний перевод, оставшийся неопубликованным,
причем рукопись утрачена).
Хотя нас интересует проявление французского импульса у Кантеми-
ра прежде всего в той части его переводческой деятельности, которая
была связана с античностью, нельзя закрывать глаза на то, что этим не
ограничивались его литературные увлечения. Он живо интересовался и
современной французской литературой. Им было переведено научно-по-
пулярное сочинение Б. Фонтенеля «Разговоры о множестве миров» (пе-
ревод датирован 1730 г., издан в Петербурге, «при Императорской Акаде-
мии наук», в 1740 г.). Он работал также над переводом другого произведе-
ния просветительского жанра — «Персидских писем» Ш.-Л. Монтескье,
но судьба этого его труда не известна (сам перевод утрачен). Надо под-
черкнуть, что в зрелые годы, в бытность Кантемира послом в Париже
(1738—1744), у него установились прямые и прочные связи с представи-
телями французской интеллектуальной элиты, в частности и более всего
с тем же Монтескье.
Большое французское влияние видно также в творчестве писателя и
ученого-филолога Василия Кирилловича Тредиаковского (1703-1769). Он
учился в Московской славяно-греко-латинской академии, но завершил
свое образование во Франции, в Парижском университете, где имел воз-
можность слушать лекции знаменитого историка профессора Шарля Рол-
лена (1726-1730). По возвращении в Россию Тредиаковский дебютиро-
вал как переводчик. Успех на этом поприще открыл ему двери в Петер-
бургскую Академию наук, где он начал службу в 1733 г. «под титлом
секретаря», а в 1745 г. первым из русских стал академиком-филологом,
«профессором как латинской, так и российской элоквенции».
В писательской и ученой деятельности Тредиаковсого важное место
занимают переводы, причем в первую очередь переводы с французского.
В Академии наук это были его занятия ex officio. Действительно, по кон-
тракту, заключенному с Тредиаковским при поступлении его на службу в
136 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Академию наук, он, между прочим, обязан был «переводить с француз-
ского на русский язык все, что ему дается»1 Надо, однако, подчеркнуть,
что отношение Тредиаковского к этой своей обязанности, как и, в прин-
ципе, к деятельности переводчика, отличалось большим своеобразием.
«Переводчик от творца только что именем рознится», — писал он в пре-
дисловии к первой своей книге — переводу любовного романа француз-
ского писателя Поля Тальмана «Езда в остров Любви», изданному в 1730 г.
(сразу по возвращении из-за границы)1 2
Сам он оставил замечательный пример такого широкого подхода к
делу перевода: выполненное им переложение романа французского писа-
теля Франсуа Фенелона «Похождения Телемака, сына Улисса»3 вошло в
состав русской литературы не как обычное переводное сочинение, но как
оригинальное творение самого Тредиаковского. Прозаический рассказ
Фенелона вышел из-под пера Тредиаковского «ироической пиимой», от
начала до конца написанной дактило-хореическим гекзаметром; француз-
ский роман стал русской «Тилемахидой» — крупнейшим памятником оте-
чественной поэзии XVIII в.4
В истории русского просвещения «Тилемахиде» Тредиаковского, при
всех ее литературных недостатках, принадлежит видное место. Для нас
особенно важно отметить ту роль, которую сыграло это произведение в
развитии традиций классицизма. Оно вводило русских читателей в мир
условных образов, заимствованных из арсенала античной мифологии. Оно
знакомило их с сюжетами, героями и художественными приемами древ-
них эпических поэм. Наконец, в нем впервые в рамках большого произве-
дения, был использован гекзаметр. Тем самым был указан путь для буду-
щих переводчиков Гомера и Вергилия. Гекзаметр Тредиаковского —
«Древня размера стихом пою отцелюбного сына...» — предвосхищает тор-
жественные, величавые, ставшие каноническими «гомеровские» стихи
Гнедича и Жуковского.
Особое научное значение имели выполненные Тредиаковским пере-
воды трудов французских историков Шарля Роллена и его ученика Жана
Кревье. Над этими переводами он трудился около 30 лет. В результате
1 Текст контракта см. в кн.: Пекарский П. П. История имп. Академии наук в
Петербурге. Т И, СПб., 1873. С. 43.
2 Французский оригинал: Tallemant Р Le voyage de 1’Isle d’amour a Lycidas.
1663. Тредиаковский переводил с более поздней перепечатки 1713 г.
3 Fenelon F Les aventures de Telemaque, fils d’ Ulysse, 1699.
4 Первое издание: Тилемахида, или Странствование Тилемаха, сына Одиссе-
ева, описанное в составе ироической пиимы Василием Тредиаковским, надвор-
ным советником, членом Санкт-Петербургской Академии наук, с французской
нестихословной речи, сочиненной Франциском де Салиньяком де ла Мотом Фе-
нелоном, архиепископом-дюком Камбрейским, принцем Священной империи.
Т. I-П, СПб. 1766. См. также в кн.: Тредиаковский В. К. Сочинения. Т. II, СПб.,
1849.
Э. Д. Фролов
137
были изданы: «Древняя история об египтянах, о карфагенянах, об асси-
рианах, о вавилонянах, о мидянах, персах, о македонянах и о греках»
Роллена (10 томов, СПб., 1749-1762), «Римская история от создания
Рима до битвы Актийской, т. е. по окончание Республики» Роллена —
Кревье (15 томов, СПб., 1761-1766) и, наконец, «История о римских им-
ператорах с Августа по Константина» Кревье (4 тома, СПб., 1767-1769)1
Эти издания долго оставались главными пособиями по древней истории
не только для русских гимназистов и студентов, но и для их наставников.
Еще в начале XIX в., по свидетельству современников, профессора в рос-
сийских университетах не смущались читать студентам древнюю историю
прямо по русскому Роллену, словно урок Священного Писания по Биб-
лии. Отметим также, что в связи с этими переводами стояли и собствен-
ные научные опыты Тредиаковского в области античной истории, как, на-
пример, статья «Об истине сражения у Горациев с Куриациями, бывшего
в первые римские времена в Италии»1 2.
Особо надо подчеркнуть, что значение переложений или переводов
Тредиаковского из французской литературы не ограничивалось тем, что
они служили для русских читателей источником знаний об античном мире
и его культуре. Как в героической поэме «Тилемахида», так и в историче-
ских книгах Роллена — Кревье примечательны были проникающий их дух
гражданской доблести, более или менее выраженное отвержение деспо-
тизма и преклонение перед поборниками республиканизма. Эта идущая
от французского Просвещения идеологическая тенденция вносила свою
лепту в духовное освобождение русского общества.
В этом же контексте должны быть упомянуты переводы французских
сочинений по философии истории, выполненные в екатерининское вре-
мя. Так, А. Поленов осуществил перевод сочинения Ш.-Л. Монтескье
«Размышления о причинах величества римского народа и его упадка»
(СПб., 1769), а А. Н. Радищев — перевод сочинения Г.-Б. Мабли «Раз-
мышления о греческой истории» (СПб., 1773, перевод был издан аноним-
но). Нет нужды пояснять, какое большое значение имело знакомство рус-
ской публики с этими произведениями лучших умов французского Про-
свещения для приобщения к современному истолкованию исторического
процесса в духе рационализма и гражданства.
Эта подпитка русского антиковедения элементами французской куль-
туры и науки с успехом продолжилась на рубеже XVIII-XIX вв., в пору
1 Французские оригиналы: Rollin Ch. Histoire ancienne des Egyptians,des Car-
thaginois, des Assyriens, des Babylonians,des Mfcdes et des Perses, des Macedoniens,
des Grecs, 1.1—XIII, Paris, 1731-1738; Rollin Ch. — Crevier J. Histoire romaine de-
puis la fondation de Rome jusqu’a la bataille d’Actium, t. I-XVI, P., 1738-1748; Cre-
vier J. Histoire des empereurs romains depuis d’Auguste jusqu’a Constantin, t. I-XI1,
P., 1749-1756.
2 Первоначально опубликовано в журнале: Ежемесячные сочинения к поль-
зе и увеселению служащие. 1755, март. С. 203-230. См. также в кн.: Тредиаков-
ский В. К. Сочинения. Т. III, СПб. С. 605-629.
138 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
формирования и расцвета русского неоклассицизма, в русле которого лег-
ко сливались шедшие с Запада потоки новых умонастроений и идей, при-
витие которых на русской почве ускорялось живым общением людей —
немецких чиновников и профессоров, искавших заработка в России, не
отстававших от них французских эмигрантов и готовых поучиться у тех и
других русских студентов. Как бы то ни было, в XIX — начале XX в., в
пору завершающего становления и последующего расцвета русского ан-
тиковедения наряду с продолжающимся решающим воздействием немец-
кой классической филологии, средоточием которой была академическая
кафедра классических древностей, можно без труда выявить примеры так-
же и французского влияния, настойчиво, таким образом, напоминающие
о наличии не только немецкого, но и иного, французского внешнего им-
пульса.
Первым и весьма многозначительным таким примером было француз-
ское участие (понимаемое в широком смысле слова) в становлении рус-
ской классической археологии. Действительно, пионерами классической
археологии в России были люди более или менее ярко выраженной фран-
цузской ориентации — П. А. Дюбрюкс, И. П. Бларамберг, И. А. Стемпков-
ский1. Особенно колоритна и по-своему характерна фигура первого из них —
Павла (Поля) Дюбрюкса (1773-1835). Француз по происхождению, роя-
лист, эмигрировавший в Россию, Дюбрюкс с 1809 г. жил в Керчи. Здесь
он увлекся изучением местных древностей и, постепенно расширяя мар-
шруты своих экскурсий, много сделал для выяснения археологической
топографии Керченского полуострова; он же первым начал раскапывать
керченские курганы с учеными целями.
Для Дюбрюкса — скромного таможенного чиновника — археология
была подлинной страстью. В последние годы своей жизни он сильно нуж-
дался, однако и тогда не оставлял археологических занятий. Дюбрюксом
была собрана большая коллекция античных вещей, которую он целиком
пожертвовал вновь устроенному Керченскому музею. Им также было на-
писано несколько ученых сочинений, в частности, о следах древних посе-
лений на европейском берегу Керченского пролива, однако за недостат-
ком средств он так и не смог их издать1 2.
1 Для знакомства с начальными этапами развития классической археологии
в России большую ценность представляет теперь новая фундаментальная работа
И. В. Тункиной «Русская наука о классических древностях юга России (XVIII —
середина XIX в.)» (СПб., 2002).
2 См. посмертные публикации трудов П. Дюбрюкса: 1) Описание развалин и
следов древних городов и укреплений, некогда существовавших на европейском
берегу Босфора Киммерийского, от входа в пролив близ Еникальского маяка до
горы Опук включительно, при Черном море / Пер. с франц. А. Г Дюбрюкса [вну-
ка археолога) / / 300. Т. IV Отд. 1, 1858. С. 3-83; 2) Извлечение из дневника
раскопок, произведенных в нескольких керченских курганах в 1817 и 1818 годах /
Публикация В. В. Латышева / / 300. Т. XV, отд. 1, 1889, с. 116-149.
Э. Д. Фролов
139
Отчасти под влиянием Дюбрюкса обратился к занятиям классической
археологией Причерноморья и другой натурализовавшийся в России ино-
странец — Иван Павлович Бларамберг (1772-1831). Уроженец Флан-
дрии, Бларамберг в молодости был офицером голландской, а потом анг-
лийской службы. Позднее он переселился в Россию и с 1808 г. жил в Одес-
се, состоя на службе в различных ведомствах. С 1825 г. он занимал
важную должность чиновника по особым поручениям при новороссий-
ском генерал-губернаторе.
Занимая довольно высокое общественное положение, Бларамберг рас-
полагал большими, по сравнению с Дюбрюксом, возможностями для за-
нятий наукой и для публикации своих сочинений. Им было издано не-
сколько специальных работ об археологических находках в районе древ-
него Пантикапея, об ольвийских монетах (с замечаниями об истории
города Ольвии), о местоположении упомянутых у Страбона укреплений
тавро-скифов. Характерна при этом французская ориентация его публи-
каций: они не только писались по-французски, но и издавались (по край-
ней мере, частично) в Париже1. Кроме того, в периодических изданиях
Одессы постоянно печатались его небольшие заметки и статьи по самым
различным вопросам, касающимся причерноморских древностей. Бларам-
берг был первым директором городских музеев, открывшихся в 20-х гг. в
Одессе и в Керчи. В них в 1-й половине XIX в. оказались сосредоточены
крупнейшие коллекции античных вещей.
Пример Дюбрюкса увлек и другого любителя древностей —русского
офицера Ивана Алексеевича Стемпковского (1789-1832). Участник за-
граничного похода 1813-1815 гг., Стемпковский по окончании войны че-
тыре года провел в Париже, где имел возможность изучать древние язы-
ки, историю и литературу. По возвращении из-за границы, все еще оста-
ваясь на военной службе, Стемпковский не оставлял своих занятий
классической древностью, вкус к которым он приобрел в Париже. Этому
способствовало и долголетнее пребывание в Одессе — центре причерно-
морского края, где он служил под началом покровительствовавших ему
новороссийских генерал-губернаторов герцога А.-Э. де Ришелье и графа
М. С. Воронцова. Не прерывал Стемпковский и связей с Францией. Он
завязал тесные отношения с французским историком и археологом Д. Ра-
уль-Рошеттом, сумел заинтересовать своими материалами о причерно-
морских древностях парижскую Академию надписей и изящной словесно-
сти, которая избрала его своим иностранным членом-корреспондентом
(1821).
Стемпковский лелеял широкие планы проведения правильно органи-
зованных раскопок и всестороннего исследования обнаруженных в При-
1 Blaramberg J. 1) Notice sur quelques objets d’ antiquites, decouverts en Tauride
etc. Paris, 1822; 2) Choix de medailles antiques d’ Olbiopolis ou d’ Olbia. Paris, 1822
(pyc. nep. — Описание древних медалей Ольвии или Ольвиополя. М. 1828); 3) De
la position de trois forteresses Tauro-Scythes, dont parle Strabon. Odessa, 1831.
140 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
черноморье памятников античной эпохи. Он мечтал о создании специаль-
ного научного общества и местных исторических музеев, призванных за-
ботиться о проведении изыскательских и охранных работ, об изучении,
публикации и сохранении предметов старины, могущих доставить нам
драгоценные сведения о далекой угаснувшей цивилизации. Свои мысли
по этому поводу он изложил в подробной записке, поданной в 1823 г. но-
вороссийскому генерал-губернатору графу М. С. Воронцову1. В этой за-
писке современные ученые справедливо видят важный программный до-
кумент, определявший перспективу развития классической археологии в
России1 2.
С увольнением по состоянию здоровья в отставку (1826) Стемпков-
ский поначалу остался в Одессе, но уже в 1828 г. принял предложенную
ему должность керченского градоначальника, что давало ему новые воз-
можности для археологических изысканий в Крыму. Между тем имя Стем-
пковского еще раньше приобрело европейскую известность, после того
как в Париже вышла в свет книга Д. Рауль-Рошетта «Греческие древнос-
ти Боспора Киммерийского», в которой автор широко использовал мате-
риалы, доставленные ему Стемпковским3. Составленная наспех и небреж-
но, книга Рауль-Рошетта сама по себе была сомнительным вкладом в на-
уку, однако ее опубликование косвенным образом оказалось полезным:
она обратила внимание на боспорские древности и вызвала отклики лю-
дей с более высокой профессиональной подготовкой (среди них и петер-
бургского академика-эрудита Е. Е. Кёлера), что сыграло свою роль в даль-
нейшем серьезном изучении причерноморских древностей.
Что же касается Стемпковского, то он с увлечением продолжал зани-
маться археологическими изысканиями в Крыму, стремясь, в частности,
определить местоположение греческих городов, входивших когда-то в со-
став Боспорского царства. Собранные им и Дюбрюксом материалы до сих
пор представляют известную ценность, поскольку после них такого рода
исследованиями долго не занимались, а бывшие тогда еще на поверхнос-
ти следы древних поселений с тех пор исчезли. В отличие от Дюбрюкса,
не имевшего почти никакой специальной подготовки, Стемпковский хо-
рошо знал древние языки. Это позволило ему больше внимания уделить
эпиграфическим находкам: в «Одесском вестнике» им был опубликован
целый ряд греческих надписей4.
1 Стемпковский И. А. Мысли относительно изыскания древностей в Ново-
российском крае / / Отечественные записки. 1827, № 81. С. 40-72.
2 Формозов А. А. Страницы истории русской археологии. М., 1986. С. 40-41;
Тункина И. В. Русская наука о классических древностях юга России. С. 137-139.
3 Raoul-Rochette D. Antiquites grecques du Bosphore Cimmerien. Paris, 1822.
4 Большая часть трудов Стемпковского — статьи и заметки, рассеянные по
различным журналам. Отдельно были изданы «Исследования о местоположении
древних греческих поселений на берегах Понта Евксинского между Тирасом и
Борисфеном» (СПб., 1826).
Э. Д. Фролов
141
Особо надо подчеркнуть заслуги Дюбрюкса и Стемпковского в деле
сохранения, обработки и публикации материалов, добытых при раскоп-
ках кургана Куль-Оба в 1830 г. Как известно, открытая тогда гробница
скифского царя IV в. до н. э., заключавшая в себе массу инвентаря и пред-
метов искусства, произвела сенсацию. Она обратила на себя внимание
царского правительства, которое с тех пор стало щедро финансировать
раскопочную деятельность в Крыму, придав этому занятию статус госу-
дарственного дела.
В этой же связи отметим, что и в дальнейшем классическая археоло-
гия в России сохраняла известную францускую ориентацию: «Записки»
Русского Археологического общества, равно как и «Отчеты» Император-
ской Археологической комиссии публиковались первоначально в двух
версиях — на французском и русском языках (соответственно с 1847-
1849 и 1860-1862 гг.). Равным образом должно быть отмечено и подго-
товленное в Петербурге директором I (античного) отделения Эрмитажа
Ф. Жилем и академиком-классиком Л. Стефани капитальное издание
♦Древности Боспора Киммерийского», с текстом на русском и француз-
ском языках, с роскошными иллюстрациями и планами (3 тома in folio,
СПб., 1854). Это издание как бы подвело черту под целым полувековым
периодом в истории изучения северопричерноморских древностей. Кста-
ти, здесь же был орубликован и подробный (писаный по-французски) от-
чет П. А. Дюбрюкса о находках в Куль-Обе1. Насколько это издание не
только было, так сказать, отформатировано под модный тогда француз-
ский лад, но и действительно было ориентировано как русской ученой пуб-
лике, так и западноевропейской, в первую очередь французской, и сколь
живой интерес возбудило оно у этой последней, это доказывается после-
дующим переизданием книги во Франции, осуществленным стараниями
известного антиковеда Саломона Рейнака1 2.
Наряду с археологией элементы французского влияния можно обна-
ружить и в другой ветви развивающегося русского антиковедения — в
университетской науке древней истории. Ярким примером может слу-
жить ученая деятельность Михаила Семеновича Куторги (1809-1886),
бывшего у нас родоначальником первой оригинальной университетской
школы античной истории. Областью специальных занятий Куторги была
преимущественно история древней Греции, а в ней главным образом —
Афин. Оба первых крупных труда Куторги — обе его диссертации, ма-
гистерская и докторская, — были посвящены одному из самых сложных
вопросов ранней истории Афин — эволюции древнейшей племенной
организации и связанному с этим возникновению первых сословий3.
1 «Древности Боспора Киммерийского». Т. I, СПб., 1854. С. X1V-XXXIV
2 Antiquites du Bosphore Cimmerien / Rdeditees avec un commentaire nouveau
<...> par Salomon Reinach. Paris, 1892.
3 Kutorga M. De antiquissimis tribubus Atticis earumque cum regni partibus
nexu. Dorpati Liv., 1832 (маг. дисс.); Куторга M. Колена и сословия аттические.
СПб., 1838 (докт. дисс.).
142 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
С историографической точки зрения эти работы интересны тем, что в них
впервые, по крайней мере в русской литературе, были сделаны попытки
приложить основные выводы французской романтической школы, тогда —
прогрессивного направления в исторической науке, к древнейшему пери-
оду греческой истории.
Отталкиваясь, в частности, от работ Ф. Гизо, которого он особенно
ценил, Куторга доказывал, что важнейшим фактором древнеаттической
истории было покорение пришлыми ионийскими племенами коренных
жителей Аттики — пелазгов. Завоеватели одни только сохранили право
иметь филы и фратрии, между тем как покоренные, лишившись своей пле-
менной фганизации, стали просто народом земли — демосом. Потомки
победителей со временем составили правящее сословие эвпатридов, тог-
да как остальная масса народа оказалась на положении зависимых геомо-
ров. В этом — истоки социальной борьбы, связанной в дальнейшем с име-
нами Солона, Писистрата и Клисфена.
Пафос исследований Куторги — в выяснении диалектического про-
цесса развития, в признании за социальной, в данном случае сословной,
борьбой решающего значения в истории образования Афинского государ-
ства. То, что эта диалектика в основе своей была механистична, что она
опиралась на признание внешнего толчка — завоевания и из племенной
розни выводила истоки розни социальной, не должно умалять достоин-
ства ранних работ Куторги. Во 2-й четверти XIX в., когда изучение соци-
альной истории древности только еще начиналось, исследования молодо-
го русского ученого означали серьезный шаг вперед в этой области исто-
рического знания.
Через год после защиты Куторгой докторской диссертации в Париже
вышел французский перевод его работы1. После этой публикации имя Ку-
торги сразу стало известно европейским ученым. Долгое время исследо-
вания Куторги об афинских филах считались основополагающими и ши-
роко использовались такими крупными учеными, как В. Ваксмут, К.-Ф. Гер-
ман, Дж. Грот.
И в дальнейшем Куторга не терял связей с Францией и, что называет-
ся, через голову немцев, публиковал свои труды во французской печати.
Так было, в частности, с его ученым сочинением «Персидские войны (кри-
тические исследования событий этой эпохи древнегреческой истории)»
(СПб., 1858). Оно посвящено главным образом спорным вопросам хроно-
логии Греко-персидских войн. Однако содержание книги этим не исчер-
1 Kutorga М. Essai sur 1’organisation de la tribu dans i’antiquite. Paris, 1839.
Собственно говоря, здесь опубликованы две работы Куторги: докторская диссер-
тация о «коленах и сословиях аттических» (с. 1-140) и специальное исследова-
ние о «политическом устройстве германцев до шестого столетия», вышедшее на
русском языке еще в 1837 г. (с. 141-261). Объединение этих двух работ во фран-
цузском издании было до известной степени оправданно, поскольку обе они были
посвящены исследованию племенного быта древних народов.
Э. Д. Фролов
143
пывается; в специальных этюдах, составляющих содержание третьего,
заключительного раздела работы, Куторга исследует также и такие спе-
циальные проблемы, как виды собственности у афинян (разделение иму-
щества на «видимое», т. е. недвижимое, и «невидимое», т. е. движимое) и
деятельность трапезитов — древних ростовщиков и банкиров. «Персид-
ские войны» — самое обширное из сочинений Куторги, изданных при его
жизни; оно также было переведено на французский язык и издано (в виде
нескольких брошюр) в Париже в 1859-1861 гг.1
Но самое поразительное в случае с Куторгой — это даже не подтвер-
ждение прямого французского воздействия, а созвучие заглавного науч-
ного поиска. Мы имеем в виду кардинальную тему новейшего антиковеде-
ния — тему античной гражданской общины. Как известно, впервые она
была заявлена французами, сначала известным публицистом Бенжаменом
Констаном в речи «О свободе древних в сравнении со свободою новых на-
родов»1 2, а затем, уже основательно, в научной форме, выдающимся исто-
риком Н. Д. Фюстель де Куланжем в книге «Античная гражданская общи-
на»3 Занимаясь историей Афин, М. С. Куторга, в свою очередь, подошел
к постановке той же проблемы.
В последние годы своей жизни (после выхода в отставку в 1874 г.)
Куторга усиленно работал над созданием единого, обобщающего труда,
посвященного истории афинского полиса. Труд этот остался незавершен-
ным, однако и то, что успел сделать Куторга, составило два объемистых
тома, изданных в качестве посмертного «Собрания сочинений М. С. Ку-
торги» (СПб., 1894-1896). Сюда вошло несколько отдельных монографий,
которые редактор — племянник Куторги — объединил под общим загла-
вием «Афинская гражданская община по известиям эллинских истори-
ков». Значительную часть первого тома составляет большая монография
«Общественное положение рабов и вольноотпущенных в Афинской рес-
публике», посвященная тем самым низшим классам, которые составляли
фундамент древнего общества; во втором томе выделяется столь же об-
ширное исследование о политической структуре и организации древних
1 De Kouturga. 1) Essai historique sur les trapezites ou banquiers d’ Athenes.
Paris, 1859; 2) Memoire sur le parti persan dans la Grece ancienne et le procds de
Themistocle. Paris, 1860; 3) Recherches critiques sur Thistoire de la Grece pendant la
periode des guerres mediques. Paris, 1861 (все три — извлечения из трудов Фран-
цузской Академии наук, где они сначала были напечатаны).
2 Constant В. De la liberte des anciens comparee a celle des modernes. Discours
prononce a I’Athenee royal de Paris / / Constant B. Collection complete des ouvrages
etc., t. IV, Paris-Rouen, 1820, p. 238-274.
3 Fustel de Coulanges N. D. La cite antique. Paris, 1864. Русских переводов
существует несколько. Наиболее надежный: Фюстель де Куланж. Древняя
гражданская община / Пер. Н. Н. Спиридонова, изд. 2-е, испр. М., 1903. Перевод
француского «1а cite» как «гражданская община» в данном случае наиболее полно
отражает суть дела.
144 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Афин — «Афинская полития, ее состав, свойство и всемирно-историче-
ское значение».
Последняя работа имеет принципиальный характер: здесь доказыва-
ется существование в Афинах особой, и притом высшей у греков, формы
политического устройства — политик, которая была введена Периклом и
сохранялась вплоть до установления в Греции македонской гегемонии.
Свой общий взгляд на характер и значение политического творчества
древних греков Куторга выразил незадолго до смерти в следующих немно-
гих словах (в письме к известному византинисту Г С. Дестунису): «В сво-
ем постепенном и долговременном изучении истории Греции я дошел до
вывода, что noXiTcia, т. е. гражданство или гражданская община, была
высшим государственным строем, до коего достигли древние эллинские
республики; и что в этой политии эллины выработали две идеи, составля-
ющие их величие и неоспоримую собственность: идею свободы граждани-
на и идею свободы мысли. Эти две идеи и доставили эллинам всемирно-
историческое значение, ибо они послужили основанием последовавшего
успеха»1
Конечно, мы не можем разделить крайних выводов Куторги о политии
как особом виде государственного устройства. Совершенно очевидно, что
к этим выводам Куторга пришел вследствие чрезмерной идеализации той
«правильной», «упорядоченной» демократии, которая установилась в
Афинах при Перикле. Однако было бы несправедливо не видеть во взгля-
дах Куторги ничего другого, кроме обычного для умеренного либерала
преклонения перед такой системой, где известные «свободы» осуществ-
ляются в рамках вполне надежного «порядка». В высказываниях Куторги
чувствуется нечто большее, а именно глубокое, искреннее убеждение в
том, что никакой общественный прогресс невозможен без свободы лично-
сти и свободы мысли. По крайней мере, указывает Куторга, без этого не-
возможен научный прогресс. «Нет необходимости доказывать, — писал
он, — что свобода мысли есть первое и самое главное условие, без кото-
рого наука не только не разрабатывается и не процветает, но вообще не
зарождается»1 2
Мы должны отдавать себе отчет в том, сколь существенны были раз-
работки, начатые М. С. Куторгой в области древней истории, сколь важ-
ны были идеи, выдвинутые им в процессе исследования. Достаточно ука-
зать на концепцию формирования древней социогентильной организации
у афинян, на общее глубокое понимание природы и характера граждан-
ского общества у древних греков. А ведь и то и другое стояло несомненно
под знаком французского импульса. В первом случае мы знаем это вполне
определенно, во втором — можем предполагать с большой долей уверен-
ности.
1 См.: Куторга М. С. Собрание сочинений. Т. I, СПб., 1894. С. VII.
2 Куторга М. О науке и ее значении в государстве. М., 1873. С. 23.
Э. Д. Фролов
145
Следующее поколение русских историков классической древности,
многим обязанное М. С. Куторге, рассталось, однако, со свойственной ему
тягой к общим построениям и истолкованиям и под влиянием ставших
модными эпиграфических занятий погрузилось в частные историко-фило-
логические изыскания. Это стало основанием для расширения влияния
немецкой классической филологии также и на область собственно исто-
рических занятий. Однако и для представителей этого историко-филоло-<
гическиого направления, развивавшегося с оглядкою на немецкий прим
мер, было понятно, сколь полезным может быть при случае обращение *
также и к французскому опыту.
Так, начало укоренившейся по почину Федора Федоровича Соколова
(1841 — 1909) полевой археолого-эпиграфической практики русских моло-
дых антиковедов прошло при поддержке как немецкой, так и французской
науки. Напомним, что Соколов выступил с инициативою и добился от ми-
нистерства просвещения регулярного командирования в страны класси-
ческой культуры, в первую очередь в Грецию, своих наиболее перспек-
тивных учеников с тем, чтобы они там, так сказать, на месте, завершали
свою археологическую (в широком смысле слова) и эпиграфическую под-
готовку. Чтобы наладить эту необычную практику, он сам в 1880 г. на ко-
роткое время отправился в Грецию, чтобы лично сопроводить к месту на-
значения, в Афины, первую пару своих учеников В. К. Ернштедта (1854—
1902) и В. В. Латышева (1855-1921). Там, в Афинах, он и оставил их на
попечение выдающихся эпиграфистов Ульриха Кёлера, заведовавшего
Афинским отделением Немецкого Археологического института, и Поля
Фукара, директора Французской школы в Афинах. Под руководством этих
авторитетных наставников русские стажеры на протяжении двух лет уси-
ленно занимались эпиграфикой как в музейных условиях, так и в поле-
вых, обретя таким образом все необходимые для самостоятельной работы
знания и навыки.
Из последующих русских практикантов особо надо выделить М. И. Ро-
стовцева (1870—1952). Стоя двумя ногами на прочном основании, зало-
женном немецкой наукой, он как никто другой мог оценить и использо-
вать достижения других национальных школ, в частности и французской.
В бытность свою за границей в качестве стажера (1895-1898) он целый
сезон (зиму 1896/1897 г.) потратил на работу в Национальной библиоте-
ке и в Кабинете медалей в Париже, где свел знакомство с известным ну-
мизматом Эрнестом Бабелоном и подружился с Морисом Пру, вместе с
которым занялся изданием и исследованием древних коммерческих пломб.
Но более всех из последнего дореволюционного поколения обязан был
французскому влиянию Иван Михайлович Греве (1860-1941), виднейший
наряду с М. И. Ростовцевым и М. М. Хвостовым представитель социаль-
но-экономического направления в русском антиковедении рубежа XIX-
XX вв. В бытность свою студентом историко-филологического факульте-
та Петербургского университета Греве поначалу колебался в выборе спе-
циализации и одно время подумывал о новой истории Франции. Однако
146 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
на втором курсе под влиянием профессора В. Г Васильевского он оконча-
тельно останавливает свой выбор на истории Средних веков. Скоро он по-
гружается в изучение истоков европейского феодализма, и это приводит
его к специальным занятиям историей переходного времени между антич-
ностью и Средневековьем.
По окончании университетского курса (1883) Греве был оставлен при
университете для приготовления к профессорскому званию. После сдачи
магистерских экзаменов (1888-1889) перед ним открывается реальная
перспектива работы в университете. Однако прежде, летом 1889 г он
совершает первое свое заграничное путешествие. Его маршрут пролегает
через Германию, Францию, Швейцарию, Австрию. Особенно сильны были
его впечатления от любимых с детства Франции и Парижа, где он завел
первые знакомства в западном ученом мире и окунулся в атмосферу все-
общего почитания великого мэтра — только что скончавшегося Фюстель
де Куланжа. С трудами этого замечательного ученого, так много сделав-
шего в разработке фундаментальных проблем античной и средневековой
истории (в частности, античной гражданской общины и генезиса феода-
лизма), Греве был знаком и ранее, теперь же он становится пылким почи-
тателем Фюстель де Куланжа.
Свидетельством раннего увлечения Гревса творчеством знаменитого
французского историка стал его историографический этюд, посвященный
специальной работе Фюстель де Куланжа «Римский колонат» и опублико-
ванный еще в 1886 г.1 Позднее он был инициатором перевода и издания в
России трудов Фюстель де Куланжа: капитальной 6-томной «Истории об-
щественного строя древней Франции» (СПб., 1901-1916)1 2, где, кстати,
первые два тома посвящены римской Галлии, и уже упомянутой работы
«Римский колонат» (СПб., 1908)3. Первое издание открывается большой,
проникновенно написанной статьей Гревса о французском ученом (т. I,
с. VII-XXVII), и еще одну статью о Фюстель де Куланже он опубликовал
в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона (полутом 72, 1902,
с. 936-944).
По возвращении из-за границы Греве начал читать лекции в Петер-
бургском университете (с 1890 г.), а затем и на Высших женских (Бесту-
жевских) курсах (с 1892 г.). Темой его первого лекционного курса была
история государства и общества в период падения Римской империи.
Между тем подвигалась работа и над диссертацией. Стремясь проследить
истоки феодальных отношений в Западной Европе, Греве, под влиянием
В. Г Васильевского и по примеру нового своего кумира — Фюстель де
1 ЖМНП. 1886, ноябрь, с. 118-165, и декабрь, с. 307-354
2 Оригинальное издание: Fustel de Coulanges N. D. L’histoire des institutions
politiques de 1’ancienne France, t. I-VI, Paris, 1875-1892.
3 Работа Фюстель де Куланжа «Le colonat romain» была опубликована в со-
ставе сборника его исторических этюдов «Recherches sur quelques problemes
d’histoire» (Paris, 1885).
Э. Д. Фролов
147
Куланжа, углубился в изучение социально-экономической истории Рим-
ской империи «как почвы, на которой вырос средневековый строй»1. Про-
тотипом средневековых баронов он полагал римскую знать времени Им-
перии, а так как основой мощи и значения последней были их поместья,
то темой диссертационного исследования стала история крупного земле-
владения в Риме, как частного, так и императорского.
В 90-е гг. Греве снова дважды побывал в длительных заграничных ко-
мандировках (1890-1891 и 1894-1895), во время которых он усиленно
работал в библиотеках Парижа и Рима, занимаясь сбором и изучением
материалов для своей диссертации. В эти годы укрепляются его личные
связи с французской школой: он завязывает знакомство с учениками
Фюстель де Куланжа, выдающимися продолжателями его дела Полем
Гиро и Камиллом Жюллианом, с другими крупными учеными, в частно-
сти, с известным исследователем римской социальной и духовной жизни
Гастоном Буассье и специалистом по латинской эпиграфике Рене Канья.
Такая преимущественная ориентация на французскую науку была
необычной для русских специалистов по классической древности, как пра-
вило, шедших в русле немецких традиций (исключением был разве что сам
основоположник Петербургской исторической школы М. С. Куторга, вы-
соко ставивший, как мы видели, заслуги французской романтической ис-
ториографии). Это признавал и сам И. М. Греве, писавший позднее: «Сре-
ди всеобщих историков в России я — один из немногих — являюсь последо-
вателем французской, а не немецкой школы. И это связано с французскими
симпатиями, выросшими у меня из самого детства (отзвуки Франко-прус-
ской войны), а потом из увлечения мною книгами Фюстель де Куланжа по
истории древней Франции, которые стали появляться во время моего сту-
денчества, и из впечатлений моего первого путешествия в Париж»1 2.
С середины 90-х гг. Гревсом публикуются в виде обширных журналь-
ных статей отдельные фрагменты широко задуманного исследования по
истории римского землевладения во времена Империи3. Часть этих этю-
дов, посвященных развитию крупного частного землевладения, объеди-
ненных и изданных в качестве первого тома «Очерков из истории рим-
ского землевладения (преимущественно во время Империи)» (СПб.
1 Скржинская Е. Ч. Иван Михайлович Греве (биографический очерк) / /
И. М. Греве. Тацит. М.; Л., 1946. С. 235 (цитата из рукописного введения Гревса
к новому изданию его диссертационного труда).
2 Там же. С. 233 (из рукописных автобиографических записей Гревса).
3 Греве ИМ. 1) Римское землевладение в момент утверждения Империи по
сочинениям Горация / / ЖМНП. 1895, январь, отд. II, с. 89-187; 2) Т Помпоний
Аттик (друг Цицерона) как представитель особого типа земельных магнатов в
переходную эпоху от Республики к Империи // ЖМНП. 1896, февраль, отд. II,
с. 297-340; июль, с. 1-66; сентябрь, с. 76-140; 3) Большое сельское поместье в
древней Италии и крупное землевладение в римском мире к концу I века Импе-
рии / / ЖМНП. 1897, сентябрь, отд. II, с. 1-55; октябрь, с. 277-324.
148 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
1899), была представлена и защищена им в качестве магистерской дис-
сертации (1900). Второй том, где центральной темой должна была стать
история императорского землевладения, автор намерен был в недалеком
будущем представить в качестве следующей, докторской диссертации.
Магистерская диссертация И. М. Гревса — обширное, обстоятельное
ученое сочинение. Оно открывается предисловием, где автор формулиру-
ет тему своего исследования. Он признается, что интерес к изучению со-
циальной истории поздней античности ради, как далее неоднократно бу-
дет подчеркиваться, более глубокого понимания генезиса средневекового
строя был внушен ему впервые его университетским наставником В. Г. Ва-
сильевским. Первоначальным его намерением было составить «полную
историю аристократических классов в Римской империи» (с. XI-XII), но,
по зрелому размышлению, он свел свою задачу «к разработке истории
крупной земельной собственности в Риме, субъектом которой именно яв-
лялась и до конца оставалась знать» (с. XIII).
За этим следует обширное введение, где дается обзор исследований в
области социально-экономической истории Рима и справедливо указыва-
ется на их недостаточность, на отсутствие, в частности, исчерпывающей
разработки аграрных отношений в Римской империи. В представленном
здесь обширном историографическом обзоре выделяется ряд пассажей,
имеющих принципиальное значение. Это, в частности, указание на перво-
степенное значение трудов Фюстель де Куланжа (с. 22 слл.), который раз-
вил «концепцию о непрерывности исторического развития» и обосновал
«тезис о глубине и продолжительности влияния форм и институтов обще-
ственного строя, которые сложились в римском мире, на дальнейшую эво-
люцию европейских государств». Изучение переходного времени от ан-
тичности к Средневековью привело французского ученого «к коренному
обновлению вопроса о происхождении феодализма», а именно — «фео-
дальное землевладение великолепно показано естественно развивающим-
ся в тесном преемстве с аграрными формами и отношениями, вышедшими
из Римской империи». Как видно из труда Гревса, это положение Фюс-
тель де Куланжа целиком было им воспринято и положено в основу соб-
ственного исследования.
Другой интересный пассаж касается воздействия на занятия эко-
номической историей древности со стороны новейшей политэкономии
(с. 35 слл). Автор определенно признает, что «политико-экономические
трактаты Карла Маркса и его крупных последователей, а затем вообще
пышный современный расцвет экономической литературы, научной и пуб-
лицистической, различных школ и партий, играли тут выдающуюся роль».
Вместе с тем он обращает внимание на «замечающееся теперь крайнее увле-
чение историко-экономическими разысканиями или этюдами». Он подчер-
кивает односторонность гипотезы «экономического монизма» и в этой свя-
зи подвергает резкой критике недавно появившуюся книгу Н. Бельтова
(Г. В. Плеханова) «К вопросу о развитии монистического взгляда на исто-
рию» (СПб., 1895).
Э. Д. Фролов
149
Греве предвидит неизбежный крах материалистического монизма при
столкновении его с подлинной исторической наукой: «Вряд ли может та*
кая односторонняя доктрина устоять против глубокого и беспристрастно-
го исследования прошлого». Признавая склонность современного челове-
ка к идее монизма, историк не исключает возможности его торжества в
будущем, но тогда скорее в виде идеалистического, а не нынешнего, ма-
териалистического монизма. Признание Гревсом решающего значения
за идеалистическим началом, конечно, не случайно; оно перекликается с
аналогичным убеждением его кумира Фюстель де Куланжа, который вы-
водил природу античной гражданской общины также из идеалистическо-
го начала — из культа предков и домашнего очага древней патриархаль-
ной общины.
Еще один важный пассаж касается развития самой науки древней ис-
тории (с. 41 слл.). Автор указывает на отрицательные последствия укоре-
нившегося в антиковедении, в особенности под немецким влиянием, мо-
нопольного положения классической филологии. При этом античная ис-
тория оказывалась всего лишь вспомогательной дисциплиной, «учением о
древностях» (Altertumswissenschaft), призванным служить познанию и
уразумению текстов древних авторов. Такая система препятствовала са-
мостоятельному развитию истории и совершенно исключала возможность
изучения явлений экономической жизни. Эти суждения Гревса — знаме-
ние времени. Они шли в русле все более крепнувшего среди специалис-
тов-антиковедов как на Западе (пример — Эд. Мейер), так и в России
(В. П. Бузескул) убеждения в необходимости комплексного изучения ан-
тичности — и филологами и историками. Это вело к самоопределению
науки античной истории, которая могла занять теперь свое равноправное
место: в изучении античности — наряду с классической филологией, а в
более обширном комплексе всеобщей истории — наряду с историей Сред-
них веков и историей Нового времени. И в данном случае также освобож-
дение специалиста-антиковеда от сковывающего, шедшего от немцев, фи-
лологического гипноза не обошлось без воздействия более свободной в
этом плане французской историографии.
Завершалось введение несколькими общими методологическими по-
ложениями (с. 51 слл.). Выразительно определяется не только предмет,
но и задача предпринятого исследования: изучение римского землевладе-
ния важно «не только для познания истории римского мира, но и для ура-
зумения связи между социальным строем древности и образованием го-
сударства и общества народов новой Европы», а более конкретно — для
решения вопроса «об участии римских начал в эмбриогении средневе-
кового строя». Поясняется конкретный метод исследования — посред-
ством отдельных самостоятельных этюдов, сосредоточенных на толкова-
нии какого-либо важного источника или на изучении какой-либо значи-
мой (в данном плане) личности.
Таких этюдов намечается четыре: 1) воссоздание общей картины рим-
ского землевладения при утверждении Империи по произведениям Гора-
150 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
ция; 2) история состояния крупного собственника — Т. Помпония Атти-
ка; 3) общий очерк образования больших поместий в республиканское
время и их распространения ко времени утверждения Империи; 4) орга-
низация латифундии на примере хозяйства Плиния Младшего. Два пер-
вых, уже опубликованные в виде журнальных статей, отобраны для из-
даваемого первого тома, третий, часть которого также была опубликова-
на, и четвертый должны были войти в следующий том.
Основное содержание диссертации, состоящее из двух названных
выше очерков о римском землевладении по Горацию и о состоянии Атти-
ка, отличается полнотой привлечения и доскональностью анализа отно-
сящихся к теме материалов. В первом очерке обрисована общая картина
земельных отношений в Риме к началу Империи. Автор приходит к выво-
ду, что заглавной чертой здесь было торжество земельного магнатства, а
оборотной стороной — упадок некогда многочисленного и сильного крес-
тьянства. Что же касается того типа средних землевладельцев, который
представлен самим Горацием, то слой этот был социально незначимым,
поскольку составляющие его владетели, как правило, являлись клиента-
ми все тех же влиятельных магнатов (так, Гораций был клиентом Мецена-
та). Во втором очерке на примере Т. Помпония Аттика показана транс-
формация земельной аристократии в Риме, а именно — как на фоне раз-
ложения и гибели значительной части старой республиканской знати
явилась к жизни новая ее поросль, более гибкая, сумевшая приспособить-
ся и поладить с новым монархическим режимом, а позднее и подчинить
его себе.
Завершается работа обширным теоретическим заключением. Здесь
разъясняется своеобразие избранного автором научного метода, сутью
которого является сочетание частных историко-филологических экскур-
сов, или, как он их теперь называет, индивидуальных этюдов, с общей
социологической теорией, каковой для него служит концепция экономиче-
ского развития Европы, предложенная немецкими политэкономами
И.-К. Родбертусом и К. Бюхером. В особенности К. Бюхер попытался
представить весь ход экономического развития в зависимости от уровня
товарно-денежных отношений, как последовательную смену трех главных
типов хозяйства. Первый тип представлен домашним, или ойкосным (от
греческого oTkos* — «дом»), хозяйством, по сути дела замкнутым на себя и
не нуждающимся в обмене. Этот тип господствовал в древности и в ран-
нем Средневековье (примерно до конца I тыс. н. э.). Второй тип — город-
ское хозяйство, для которого характерен прямой обмен между производи-
телями и потребителями, в особенности же — обмен между городом и при-
мыкающей к нему сельской округой. Этот тип господствовал в пору
развитого Средневековья и до начала Нового времени (примерно XI-
XV вв.). Третий тип — народное хозяйство, когда развивается производ-
ство товаров для рынка, а самый рынок охватывает области новых боль-
ших государств и даже выходит за их пределы. Этот тип развивается с
образованием обширных национальных государств, т. е. примерно с XVI-
XVII вв.
Э. Д. Фролов
151
Греве принимает эту схему с тем большей готовностью, что характе-
ристика здесь античности и раннего Средневековья как особенной эконо-
мической формации перекликается с тезисом Фюстель де Куланжа об ис-
ключительном своеобразии социального строя древности. При этом Грев-
са не смущает видимое стремительное развитие товарно-денежных
отношений в античном мире. По его мнению, первоначальные успехи то-
варных (он говорит — ♦капиталистических», что в данном случае одно и
то же) форм хозяйства в Риме носили поверхностный характер и длились
относительно недолго. Торговля в древнем мире не отличалась размахом,
там не сложилось самостоятельных значимых классов торговцев и ремес-
ленников, а широкое использование труда рабов, особенно в крупных по-
местьях, оставалось преградой для развития товарного ремесленного и
фермерского хозяйства. Напротив, при всех метаморфозах, которым ока-
залось подвержено крупное землевладение (в частности, в связи со сме-
ною социального типа его носителей при переходе от Республики к Импе-
рии), оно до конца античности оставалось первенствующим, а вместе с
ним таким оставался и тот тип хозяйства, который оно представляло,
именно — замкнутое ойкосное хозяйство. Пережив социальную смуту на
грани старой и новой эры, вновь окрепнув и подчинив своему влиянию
императорскую власть, земельное магнатство добилось большего: своим
самодовлеющим способом хозяйствования оно разрушило постепенно
связи, соединявшие воедино античный мир, и после падения Империи ста-
ло абсолютно господствующим слоем — феодальной знатью Средневе-
ковья.
Труд И. М. Гревса — замечательное явление в истории русской науки
всеобщей истории. Достаточными основаниями для такой оценки явля-
ются и самый метод индивидуальных этюдов, положенный в основу ис-
следования, и фактическое богатство и скрупулезное изучение привле-
ченных материалов, и, наконец, проявленный автором интерес к новей-
шим социологическим теориям и попытка с их помощью дать общее
истолкование социально-экономического развития позднеантичного, рим-
ского мира.
Однако это признание не исключает возможности и критических суж-
дений. Самое главное — достаточно спорны центральные теоретические
положения. Заимствованные у Фюстель де Куланжа убеждения в эволю-
ционное™ перехода от античности к Средневековью и выведение истоков
средневекового феодализма из недр Римской империи наталкиваются на
очевидный разрыв в исторической жизни Европы в связи с великим пере-
селением народов и варварским завоеванием, разрушившим до известной
степени не только традиции античной городской жизни, но, что бы там ни
говорили куланжисты, и укоренившуюся систему аграрных отношений.
Достаточно напомнить в этой связи о смене этносоциального типа знати
(к примеру, в Галлии — явление новой, франкской знати), о новой, в
принципе, иерархии социальных отношений, о традициях общинного быта
У массы варваров, расселившихся на землях рухнувшей Империи.
152 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Еще больше сомнений вызывает принятие Гревсом схемы экономиче-
ского развития, предложенной К. Бюхером, и соответственное истолко-
вание экономического строя античности и, в частности, Римской импе-
рии как, по сути дела, замкнутого ойкосного хозяйства. Симпатии Гревса
к теории Бюхера, возможно, имплицитно восходят к усвоенному от того
же Фюстель де Куланжа представлению об античности как цивилизации
sui generis, радикально отличавшейся от общества новой Европы. Но
здесь, на наш взгляд, более прав Эд. Мейер, который подчеркивал суще-
ственное сходство античного и новоевропейского циклов развития по мно-
гим параметрам — ив духовной культуре, и в трактовке правовых норм,
и, наконец, в развитии товарно-денежных отношений. Спор между сто-
ронниками Бюхера и теми, кто пошел за Эд. Мейером, продолжается и по
сию пору. Здесь, конечно, не место входить в его историю и детали, но
наше предпочтение мы скрывать не будем: оно всецело на стороне про-
тивников Бюхера — Эд. Мейера и его последователя в России М. И. Рос-
товцева1
Как бы то ни было, опубликование диссертационного исследования
И. М. Гревса стало заметным явлением в научной жизни Петербурга и
России. Самому Гревсу успешная защита диссертации открыла путь к про-
фессуре — ив университете, где он был избран профессором по кафедре
истории Средних веков (1903), и на Высших женских курсах, где он так-
же стал профессором и даже — на ряд лет — деканом историко-филологи-
ческого факультета.
Казалось, ученая карьера И. М. Гревса вполне определилась, однако
очень скоро произошел досадный срыв. В 1902 г. в журнале «КНо» немец-
кий исследователь Отто Гиршфельд опубликовал статью об император-
ском землевладении в Риме, в которой в какой-то степени предвосхитил
содержание задуманного Гревсом второго тома «Очерков из истории
римского землевладения»1 2. Огорчение Гревса было столь велико, что он
отказался от мысли продолжать далее свое исследование3. Порвав с
античностью, он обратился к Средневековью, сначала раннему, затем
классическому, занимался различными темами — феодализмом во Франции,
итальянскими городскими коммунами, культурой предренессанса (Дан-
те), но нигде уже не добивался таких существенных результатов, как это
было в области аграрной истории Рима.
1 Подробнее по этому поводу см.: Фролов 3. Д. Прибыль и предприниматели
в Античной Греции / / Торговля и торговец в античном мире. Доклады Круглого
стола Российской Ассоциации антиковедов. М., 1997 С. 3-28.
2 См.: Hirschfeld О. Der Grundbesitz der rflmischen Kaiser / / Klio, Bd. II, 1902,
H. 1, S. 45-72; H. 3, S. 284-315.
3 В те годы последовала только еще одна публикация Гревса по общему пла-
ну: Крупное домовое хозяйство в эпоху наибольшего экономического расцвета
римского мира (данные Петрония по аграрной истории I века Империи) / /
ЖМНП. 1905, сентябрь, отд. II, с. 42-93.
Э. Д. Фролов
153
С Гревсом мы подошли к черте, отделяющей старую, дореволюцион-
ную науку от новейшей, советской и постсоветской. Скажем несколько
слов об этом последнем периоде. В советское время, когда под покровом
официальной марксистской идеологии развились сильные почвенниче-
ские тенденции, прямое иностранное воздействие было затруднено, одна-
ко в конкретно-исторических исследованиях продолжалось по инерции
следование немецким образцам. Только в годы так называемой Перестрой-
ки в качестве противовеса и марксизму, и еще более древнему влиянию
немецкой науки о классической древности началось увлечение методоло-
гией французской школы «Анналов», с ее преимущественным вниманием
к социальной истории, к проблемам исторической психологии и ментали-
тета. Одним из пионеров этого нового увлечения явился в Москве специ-
алист по раннему западноевропейскому (скандинавскому) Средневековью
А. Я. Гуревич. Позднее в том же русле выступил специалист по римской
литературе и истории — и тоже москвич — ГС. Кнабе1
В Ленинграде в советскую пору любопытным примером смешанной
франко-немецкой ориентации был выдающийся филолог-классик А. И. До-
ватур. В научном творчестве он был верным последователем метода сво-
их учителей С. А. Жебелева и И. И. Толстого, т. е. по существу метода
немецкой классической филологии, но в преподавании, в манере вести за-
нятия, в частности, в чтении с учениками древних авторов, он сохранял
черты культуры, унаследованной от своих далеких французских предков
и гимназических учителей. Именно на этот счет надо отнести предпочте-
ние, которое он оказывал в занятиях с учениками курсорному чтению,
постоянные вкрапления в комментарий забавных эпизодов из француз-
ской истории и т. п.
Вместо заключения.
Целесообразность обращения современного русского
антиковедения к французскому опыту
По-видимому, не должно быть споров о том, насколько полезно обра-
щение русских ученых к опыту различных национальных школ. Однако
эта общая истина в случае с антиковедением нуждается в более нагляд-
ном обосновании. Именно, мы должны осознать, что безусловное следо-
вание какой-то одной научной традиции — в данном случае традиции не-
мецкой науки о классической древности — может обернуться некоторой
односторонностью, для преодоления которой необходимо обращение и к
традициям иных школ, как-то в первую очередь французской и англий-
ской. Мы видели, сколь плодотворным было для русского антиковедения
1 См., в частности: Кнабе Г. С. Древний Рим — история и повседневность
(очерки). М., 1986.
154
Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г, Е. Лебедевой
в прежние времена — при общем следовании немецкому примеру — до-
полнительное, от случая к случаю, обращение к францускому опыту. Те-
перь мы хотим подтвердить плодотворность такого обращения и в буду-
щем указанием на ряд французских разработок, сохраняющих свою акту-
альность и поныне. Именно не должны упускаться из виду:
1)	Фундаментальные толковые словари латинского и греческого язы-
ков «Thesaurus Latinae Linguae» и «Thesaurus Graecae Linguae», состав-
ленные некогда (в XVI в.) представителями знаменитой семьи француз-
ских филологов и издателей Робером и Анри II Этьенами. Конечно, с тех
пор знание древних текстов сильно расширилось, и издания Этьенов в
значительной степени устарели. Латинский «Thesaurus» вообще был со-
здан заново большим коллективом ученых (главным образом, немецких) в
конце XIX в. («Thesaurus Latinae Linguae», Leipzig, 1900), но греческий
после очередной переработки группой немецких филологов остался в
основе своей тем же и под тем же именем был переиздан (Thesaurus
Graecae Linguae, ab Henrico Stephano constructus / Post editionem Angli-
can! novis additamentis auctum ordineque alphabetico digestum tertio edi-
derunt С. B. Hase [et alii], vol. I-VIII, Parisiis, 1831-1865). Как бы ни под-
вигалось вперед дело переиздания таких обширных лексиконов древних
языков, полезно и справедливо помнить, что первоначальниками этих
грандиозных предприятий были французские филологи XVI в., отец и сын
Этьены.
2)	Знаменитое универсальное периодическое пособие по библиогра-
фии науки об античности «Филологический ежегодник», основанный
французским ученым Жаном Марузо и издающийся в Париже при учас-
тии многих специалистов-антиковедов (Marouzeau J. L’Annee Philolo-
gique, t. I [bibliographic des аппёез 1924-1926]—, Paris, 1928—). Кстати,
заметим, что прекращение выписки этого издания нашими крупнейшими
библиотеками является одним из самых печальных последствий бюджет-
ной несостоятельности, обусловленной упомянутой выше Перестройкой.
3)	Великолепная коллекция изданий греческих и латинских авторов,
с параллельным французским переводом и обстоятельными статьями, с
филологическим и историческим комментарием: «Коллекция университе-
тов Франции, публикуемая под патронажем Ассоциации [имени] Гийома
Бюде» (Collection des Universites de France publiee sous le patronage de
1’Association Guillaume Bud£).
4)	Ряд превосходных специальных журналов: «Revue des Etudes Grec-
ques» (Paris, 1888—), «Revue des Etudes Latines» (Paris, 1923—), «Revue
des Etudes Anciennes» (Bordeaux, 1899—).
5)	Отличные общие пособия по исторической лингвистике (Эмиль
Бенвенист), античной литературе (братья Альфред и Морис Круазе) и
истории (Гюстав Глотц).
6)	Наконец, добротные по содержанию и прекрасные по форме труды
по тем аспектам античной истории, которые всегда были в центре внима-
ния французской науки, — по социальной истории (по гражданской об-
Э. Д. Фролов
155
щине — Фюстель де Куланж, Г. Глотц, П. Клоше, К. Моссе, по рабству —
А. Валлон) и по истории культуры и интеллектуальной жизни (Г. Бу-
ассье).
В заключение еще раз отметим, сколь опасно, сколь чревато односто-
ронностью рабское следование только одной научной традиции, примеру
только одной национальной школы. Конечно, нельзя закрывать глаза на
то, что антиковедение в России, вместе с прочей государственной и науч-
ной структурой, сформировалось под сильнейшим немецким воздействи-
ем. Но для русской науки об античности, находящей опору в развившейся
под французским влиянием культуре классицизма, естественно обраще-
ние наряду и через голову немцев к опыту французов. Подкрепление это-
му тезису можно найти и в других сферах русской культурной жизни, на-
пример в музыке. Так, П. И. Чайковский, отдавая должное немецким ге-
ниям рубежа XVHI-XIX столетий Моцарту и Бетховену, настойчиво
рекомендовал своим соотечественникам, вопреки начавшемуся повально-
му увлечению Вагнером, внимательнее отнестись к творчеству современ-
ных француских композиторов Жоржа Бизе и Шарля-Камилла Сен-Санса.
Н. И. Приймак
Вопросы теории источниковедения
в научном наследии К. Н. Бестужева-Рюмина
Развитие источниковедения как системы определенных принципов и
методов работы с историческими источниками отечественная историо-
графия по многим аспектам связывает со взглядами К. Н. Бестужева-Рю-
мина, отразившимися в его научных работах и преподавательской дея-
тельности в Санкт-Петербургском университете в 60-80-е гг. XIX в.
Заняв по предложению Совета университета 24 апреля 1865 г. долж-
ность доцента по кафедре русской истории, К. Н. Бестужев-Рюмин 2 сен-
тября прочитал первую, традиционно «вступительную» лекцию к курсу
отечественной истории, положив ею начало 17-летнего периода своей пре-
подавательской работы в университете.
16 мая 1868 г. К. Н. Бестужев-Рюмин представил к защите на степень
магистра диссертацию «О составе русских летописей до конца XIVb.», за
которую, на основании отзыва И. И. Срезневского, был удостоен, минуя
магистра, степени доктора; с 31 мая 1868 г. он начал исполнять обязанно-
сти экстраординарного, с 11 апреля 1869 г. — ординарного профессора.
В 1867-1871 гг. читал лекции в императорском Историко-филологиче-
ском институте. В 1872 г. вышел первый том его «Русской истории» (до
конца XV в.) (был переведен на немецкий язык); в 1885 г. — первый вы-
пуск второго тома (до смерти Ивана Грозного).
Как и в первой («вступительной») лекции, так и в обширном введении
к первому тому «Русской истории» К. Н. Бестужев-Рюмин изложил свои
взгляды на историю как науку и на особенности исследовательской рабо-
ты историка, уделив особое внимание принципам и методам изучения ис-
торических источников.
В характеристике истории как науки, имеющей свой предмет и метод,
К. Н. Бестужев-Рюмин выделил несколько аспектов: цель занятий исто-
рией, взаимосвязь в ней прошлого и настоящего, значение истории и ее
уроки; особенности материала, свидетельствующего о прошлом; историк
как личность своего времени и отражение этого в его взглядах на истори-
Н. И. Приймак
157
ческие факты и процессы. Рассуждения по поводу смысла и значения этих
вопросов позволили сформулировать обязательные, с его точки зрения,
принципы работы с историческими источниками, соединившие характер-
ные для историографии второй половины XVIII—первой половины XIX в.
понятие обзора источников («приведение в известность источников») с
понятием их критики — изучения истории происхождения источника; вы-
явления особенностей формы и структуры, обусловленности одного и дру-
гого обстоятельствами времени создания источника, намерениями и воз-
можностями его автора; определения достоверности свидетельств источ-
ника и объяснения особенностей отражения в нем действительности;
сопоставления показаний различных источников. Подчеркивая значение
этих принципов работы с источниками, К. Н. Бестужев-Рюмин написал:
«Воспроизведению прошлого, суду над ним и тем более определению об-
щих законов развития должно предшествовать строгое и внимательное
изучение источников»1.
Следуя этим выводам, спустя пять лет, в 1872 г., во введении к перво-
му тому «Русской истории», как и во вступительной лекции в публичный
курс русской истории 24 января 1870 г.1 2, К. Н. Бестужев-Рюмин подроб-
нее объяснил свое понимание смысла и назначения критики источников,
которая, в частности, требовала от исследователя знания «многих и раз-
нообразных сведений; чем обширнее круг сведений критика, чем менее он
дает места личной фантазии, тем прочнее его выводы»3. Свои взгляды он
прежде всего выразил в кратком определении понятия «историческая кри-
тика»: «Путь, которым определяется достоверность источника, называет-
ся историческою критикою»4. Раскрывая содержание понятия, он обра-
тил внимание на зависимость приемов критики как от разновидностей ис-
точников, так и от задач изучения их происхождения и анализа текста
(«вопрос о внешней или внутренней достоверности источника»)5. Под
«внешней достоверностью» К. Н. Бестужев-Рюмин понимал изучение ря-
да вопросов: «точно ли данный источник именно то, за что его считают, —
действительно ли перед нами оригинал или копия, действительно ли ко-
пия принадлежит такому или другому веку, подлинник ли мы имеем в ру-
ках или перевод, действительно ли такое знание построено в таком-то веке
или было перестроено, а если оно было перестроено, то когда именно и в
каких частях, действительно ли такое, или другое предание, поверие или
песня может восходить к такой или другой эпохе народной жизни и т. д.»6.
Под «внутренней достоверностью» он подразумевал изучение других во-
1 Вступительная лекция в курс русской истории К. Н. Бестужева-Рюмина / /
Отечественные записки. 1865. Кн. 2. С. 251.
2 Заря. 1870. №2. С. 66-74.
3 Бестужев-Рюмин К. Н. Русская история. СПб., 1872. Т. 1. С. 12.
4 Там же. С. 10.
5 Там же. С. 10-11.
6 Там же.
158 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
просов: «Кто написал памятник, кто издал акт, какой личный характер из-
давшего, какое его положение общественное, в каких обстоятельствах он
находился; например, бюллетени Наполеона I из похода в Россию — акт
официальный, а они не достоверны потому, что по обстоятельствам он был
должен, а по личному характеру способен скрывать истину»1.
Во введении к первому тому «Русской истории» К. Н. Бестужев-Рю-
мин представил обзор «критически проверенных» источников, выделив от-
дельные группы в соответствии с отличительными признаками их формы,
особенностями структуры и отражения в них реальной жизни, предложив
соответствующие приемы их критики. В обзоре были названы «летописи;
отдельные сказания, жития святых; записки (memoires), письма; памят-
ники юридические и акты государственные; памятники словесности: уст-
ной, письменной; памятники «вещественные»; сказания иностранцев»1 2.
Стремление к системному подходу в изучении источников прослежи-
вается и в обширной статье, написанной К. Н. Бестужевым-Рюминым в
форме рецензии на книгу английского историка Э. Фримена «Методы ис-
торического исследования» (Лондон, 1886). В отличие отЭ. Фримена, уде-
лявшего большое внимание эмпирически накопленному знанию, К. Н. Бе-
стужев-Рюмин полагал необходимым различать науку и простое знание,
которое становится наукой лишь тогда, когда устанавливается системная
связь3. В этой же статье-рецензии себя он назвал в числе последователей
традиций немецкой школы, для которой свойственно было различать тер-
минологически и по существу систему науки от знаний, накопленных эм-
пирическим путем. В связи с этим Бестужев-Рюмин высказал сомнение в
возможности «отождествления слов науки и знания», заметив: «мы при-
выкли разделять эти понятия»4. Аналогичные этому суждения он выска-
зывал ранее, в 1865 г., во вводной лекции к курсу русской истории: «Для
нас мало знать, что было; мы хотим знать, почему именно было; да еще
мало того: при всяком рассказе у нас возникает вопрос: так ли оно было,
как мы слышали, могло ли оно так быть? Когда появился этот дух пытли-
вости, тогда собственно началась наука»5.
Изложенные принципы должны были, по мнению К. Н. Бестужева-Рю-
мина, определять как методы изучения источников, так и исследователь-
ский процесс в целом. В равной степени они должны были обусловливать
и нравственную позицию историка в отношении занятий прошлым — во
имя «отыскания исторической истины». Предупреждая об опасности при-
страстий и заблуждений, К. Н. Бестужев-Рюмин с особой осторожностью
1 Бестужев-Рюмин К. Н. Русская история. СПб., 1872. Т. 1. С. 11.
2 Там же. С. 1. (Оглавление); см. также с. 18-207.
3 Бестужев-Рюмин К. И. Методы исторического изучения / / Журнал Ми-
нистерства народного просвещения. 1887 Ч. 429. С. 306-308.
4 Там же. С. 306.
5 Вступительная лекция в курс русской истории К. Н. Бестужева-Рюмина.
С. 243.
Н. И. Приймак
159
писал о поиске истины — «по возможности приблизиться к истине»1.
Обобщая в связи с этим свои взгляды на назначение истории и роль исто-
рика, он подчеркивал: «Только к этой цели и стоит идти; ставить другую,
постороннюю цель — значит унижать достоинство науки, значит бессо-
вестно играть доверием, с которым относится к преподавателю всякий же-
лающий чему-нибудь научиться»1 2.
Указанные суждения К. Н. Бестужева-Рюмина были положительно
оценены современниками. Отмечая обширность и содержательность об*
зора источников в «Русской истории» К. Н. Бестужева-Рюмина, профес-
сор Дерптского (Юрьевского) университета А. Г Брикнер подчеркнул,
что в этом труде «мы имеем начало источниковедения русской истории»,
и его автор — «тот ученый, которому мы обязаны первым трудом по ис-
точниковедению русской истории»3 Сам же Бестужев-Рюмин писал о за-
слугах Н. М. Карамзина и М. П. Погодина в формировании науки критики
об источниках4.
Об особом внимании К. Н. Бестужева-Рюмина к критике источников
писали историки следующих поколений. С. Ф. Платонов отмечал, что Бе-
стужев-Рюмин «считал важнейшею задачею ученого изучение перво-
источника и критику его показаний» и «способствовал утверждению это-
го взгляда и среди других историков Петербургского университета»5.
А. Е. Пресняков подчеркивал, что он «изучает не столько “факты”, сколь-
ко источники и их свидетельства о “фактах”»6. Характеризуя развитие ис-
торической науки в Петербургском-Ленинградском университете за 125
лет, С. Н. Валк писал, что и в диссертации «О составе русских летописей
до конца XV в.» (СПб., 1868), и в курсе лекций К. Н. Бестужева-Рюмина
по русской истории «вопросы источников занимают исключительно боль-
шое место»7 Это отразилось, по мнению С. Н. Валка, и в темах ежегодно
читавшихся им специальных курсов, которые посвящались «либо историо-
графии, либо обзору отдельных разновидностей исторических источни-
ков (летописям, памятникам быта, мемуарам XVIII века, иностранным
писателям о России, запискам русских людей)»8.
1 Там же. С. 245.
2 Там же. С. 255.
3 Брикнер А. Об учебных пособиях при изучении истории России // Жур-
нал Министерства народного просвещения. 1876. Ч. 186. С. 8.
4 Вступительная лекция в курс русской истории К. Н. Бестужева-Рюмина.
С. 251.
5 Платонов С. Ф. Константин Николаевич Бестужев-Рюмин / / Русский ис-
торический журнал. 1922. Кн. 8. С. 228.
6 Пресняков А. Е. К. Н. Бестужев-Рюмин (К 25-летию со дня кончины) / /
Дела и дни: Исторический журнал. 1922. Кн. 3. С. 170.
7 Валк С. Н. Избранные труды по историографии и источниковедению: Науч-
ное наследие. СПб., 2000. С. 49.
8 Там же. С. 50.
160 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Историки и в конце XX в. подобным образом оценивали взгляды
К. Н. Бестужева-Рюмина в отношении работы исследователя с источни-
ками. В. В. Фарсобин отмечал широту его суждений по поводу содержа-
ния и назначения исторической критики, которая у К. Н. Бестужева-Рю-
мина не только определяла принципы и приемы изучения источников, но
«сливалась и с общеисторическим исследованием, будучи способом до-
стижения достоверности»1 О. М. Медушевская выделяла во взглядах
К. Н. Бестужева-Рюмина стремление к завершенности и системному под-
ходу в работе с источниками, выразившееся наиболее полно в идее «си-
стематического обозрения всех типов источников, цельного освещения
основ исторической критики»1 2
Соглашаясь с этими оценками, следует учитывать и значение влия-
ния научной позиции К. Н. Бестужева-Рюмина на исследования истори-
ками Петербургского университета как конкретно-исторических проблем,
так и исторических источников. Например, под влиянием К. Н. Бестуже-
ва-Рюмина и В. Г Васильевского сложились взгляды Н. Д. Чечулина на
мемуары. Исходя из того, что прошлое не столько надо знать, сколько
стремиться понять на основе точного знания по возможности полного ком-
плекса источников, изучая которые историк должен использовать соот-
ветствующие методы критики, сохраняя при этом самостоятельность сво-
ей позиции по отношению к свидетельствам источников, Н. Д. Чечулин
определял конкретные приемы работы с мемуарами, основное назначение
которых в качестве исторического источника он видел в том, что они по-
зволяют понять «логику прежних поколений»3
Источниковедение как система принципов и методов работы с источ-
никами было представлено в «Методологии истории» А. С. Лаппо-Дани-
левского (СПб., 1910, 1913) с учетом историографической традиции и,
главное, новым видением вопросов о природе источника, принципах клас-
сификации, методах и назначении критики источников, определявшим пер-
спективу развития этой области исторического знания как науки. Идеи,
предложенные А. С. Лаппо-Данилевским, были восприняты в историо-
графии начала XX в., о чем свидетельствует работы Н. И. Кареева,
О. А. Добиаш-Рождественской, Л. П. Карсавина, и, несмотря на трудную
судьбу исторической науки в XX в., сохранены и учтены в работах совре-
менных историков, способствующих восстановлению преемственности в
научных представлениях о предмете, методах источниковедения и-его ме-
сте в процессе научного исследования.
1 Фарсобин В. В. Источниковедение и его метод: Опыт анализа понятий и
терминологии. М., 1983. С. 148.
2 Медушевская О. М. Источниковедение: Теория, история и метод. М., 1996
С. 32.
3 Чечулин Н. Д. Мемуары, их значение и место в ряду исторических источни-
ков: Вступительная лекция, читанная в С.-Петербургском университете 22 янва-
ря 1891 г. пред началом курса «Русские мемуары XVIII в.». СПб., 1891. С. 9.
Jr	Ь .Bi <
Л. И. Киселева
I
О. А. Добиаш-Рождественская
и ее рекомендации студенту-медиевисту
Ольга Антоновна Добиаш (1874-1939) — известный специалист в об-
ласти истории, латинской палеографии, источниковедения родилась в
Харькове в чешской семье. Отец, Антон Вячеславич Добиаш, окончил
Пражский университет на стипендию, выплачиваемую русским прави-
тельством с условием в дальнейшем преподавать в России классические
языки. Окончив университет, А. В. Добиаш выдержал экзамен в Санкт-
Петербургском университете ив 1871 г. получил назначение в Харьков-
скую гимназию, где преподавал греческий и латинский языки.
В 1875 г. его перевели в город Нежин в Историко-филологический
институт князя Безбородко. Впоследствии он получил сначала магистер-
скую, затем докторскую степень и должность профессора. Темой его ис-
следований был синтаксис греческого языка.
О. А. Добиаш окончила в Нежине гимназию с золотой медалью и в
1895 г. стала слушательницей Высших женских (Бестужевских) курсов1.
Характер обучения был близок к университетскому, но слушательницы
по окончании не получали никаких юридических прав. Ольга Антоновна
поступила на историко-филологический факультет и ко второму курсу
выбрала в качестве специализации средневековую историю Западной Ев-
ропы. Ее руководителем стал И. М. Греве, один из инициаторов так назы-
ваемой предметной системы обучения, которая позволяла выбрать специ-
ализацию. Акцент был сделан на семинарские занятия и специальные лек-
ции.
В 1899 г. О. А. Добиаш окончила Высшие женские курсы. Но ее не
оставили для продолжения научной работы из-за участия в студенческих
1 Санкт-Петербургские курсы получили название ♦Бестужевских» по имени
их первого директора и официального учредителя, профессора Петербургского
университета К. Н. Бестужева-Рюмина (1829—1897).
6 Зак 3979
162 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
забастовках. Ей было трудно устроиться на работу, и в течение трех лет
она давала частные уроки и читала лекции в воскресных школах: при
Трубочном заводе, Обществе молодых девушек. С 1901 г. Ольга Антонов-
на начала преподавать историю и русский язык в женских гимназиях
Л. С. Таганцевой и М. Н. Стаюниной.
Преподавание в школах и гимназиях продолжалось до 1908 г. Эти годы
были для нее очень плодотворными. Педагогическая деятельность О. А. До-
биаш стала составной частью ее будущей научной работы.
В 1906 г. ВЖК получили автономию, а деканом историко-филологи-
ческого факультета стал И. М. Греве. Он принял на курсы свою талантли-
вую ученицу, и она начала вести семинар по «Германии» Тацита, не поки-
дая преподавания в гимназии.
Как писала в своих воспоминаниях Е. Н. Чехова, ученица Ольги Анто-
новны: «Занятия О. А. всегда были прекрасно организованы. Каждый из
нас имел на руках выписанное из заграницы немецкое критическое изда-
ние текста Тацита. Основными пособиями мы также были обеспечены в
достаточном количестве через семинарскую библиотеку»1.
В 1908 г. Ольга Антоновна обратилась в Ученый совет ВЖК предоста-
вить ей командировку для продолжения занятий в Сорбонне. В этом же
году О. А. вышла замуж за друга своего брата Д. С. Рождественского
(впоследствии академика, основателя Государственного оптического ин-
ститута).
Во Франции О. А. Добиаш-Рождественская была три года. В Сорбонне
прослушала курсы выдающегося французского исследователя, медиевис-
та-палеографа Ш.-В. Ланглуа, известного искусствоведа Э. Маля и др.
Одновременно она занималась палеографией в Школе хартий у профессо-
ра Э. Берже, а в Школе высших исследований училась у известного фран-
цузского историка Ф. Лота. Одновременно Ольга Антоновна совершен-
ствовалась во французском языке.
В 1911 г. в Париже вышла книга О. А. Добиаш-Рождественской «Жизнь
духовенства во Франции XIII в. по епископским актам»1 2, за которую она
получила в Сорбонне степень доктора Парижского университета с отли-
чием (mention tres honorable).
В том же году она вернулась в Россию и стала преподавать на Высших
женских курсах. Она читала лекции, вела семинары, стала активным про-
пагандистом предметной системы преподавания И. М. Гревса. Это было
время ее творческой активности. Большую роль сыграл тот факт, что ВЖК
были приравнены к университету, и О. А. чувствовала особую ответствен-
ность за преподавание.
Она хорошо разбиралась в людях, умела их оценивать, во время под-
держать и помочь. Е. Н. Чехова писала: «Великолепный педагог и орга-
1 РНБ. ОР Ф 254. № 479. С. 75.
2 La vie paroissiable en France au XIII£ siecle d’apr^s les actes episcopaux. Paris.
1911.
Л. И. Киселева
163
низатор, О. А. всегда учитывала возможности слушательниц и исходила
из них в построении занятий... К концу года она прекрасно знала возмож-
ности каждого и умело направляла нас в наших дальнейших учебных пла-
нах»1.
Наградой для Ольги Антоновны были успехи ее воспитанниц. Та же
Е. Н. Чехова вспоминала, как одна из ее учениц дала совершенно самосто-
ятельный разбор работы Л. Карсавина по средневековым ересям: «Эта
работа была для О. А. лучшей проверкой ее великолепных педагогических
методов. В руке ее ученицы было несомненное мастерство, которое пере-
дается только из рук в руки, от мастера к его достойному ученику, кото-
рое утрачивается невозвратимо, когда прерывается традиция...»1 2
С 1911 по 1917 г. О. А. Добиаш-Рождественская прочитала более де-
сятка разных лекционных курсов и провела многочисленные семинарские
занятия по истории Средних веков, источникам и вспомогательным исто-
рическим дисциплинам.
В 1915 г. Ольга Антоновна защитила магистерскую диссертацию на
тему «Церковное общество во Франции в XIII в.». Впервые в России маги-
стром по всеобщей истории стала женщина, а через год утверждена про-
фессором ВЖК. В 1918 г. в Петроградском университете она представила
свою следующую работу: «Культ св. Михаила в латинском Средневековье
V-VIII в.», за которую получила звание доктора всеобщей истории.
Слияние ВЖК с университетом и образование единого Петроградско-
го университета произошло в 1919 г., тогда же О. А. Добиаш-Рождествен-
ская была утверждена в звании профессора кафедры истории Средних
веков3. Она продолжала читать разработанные ранее курсы и ввела ряд
новых: «Средневековый быт», «Крестовые походы» и др.
По инициативе О. А. Добиаш-Рождественской в 1920 г. в Петроград-
ском университете был создан Кабинет латинской палеографии. Ольга
Антоновна читала лекции по палеографии в университете, а практические
занятия проводила в Публичной библиотеке в Отделе рукописей. На сле-
дующий год ее пригласили туда в качестве главного эксперта по западно-
европейским рукописям для участия в советско-польской комиссии, ко-
торая должна была вернуть в соответствии с Рижским договором рукопи-
си братьев Залузских, привезенных из Варшавы по приказу Екатерины II
в конце XVIII в.
В 1922 г. О. А. Добиаш-Рождественская приняла предложение рабо-
тать в Отделе рукописей Публичной библиотеки в качестве консультан-
та. Работу в университете и свою педагогическую деятельность она не
прекращала. Наоборот, она широко использовала рукописные источники
для того, чтобы научить студентов анализировать их. Она придавала ог-
ромное значение практическим занятиям со студентами, считала, что та-
1 РНБ. ОР. Ф 254. № 479. С. 77.
2 Там же. С. 85.
3 РНБ. ОР. Ф 254. №1. Л. 1.
164 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
кие занятия «возможны и в истории подчас почти в той же “эксперимен-
тальной” форме, и, во всяком случае «опытной», как в науках естествен-
ных»1. К описанию рукописей Ольга Антоновна привлекала наиболее та-
лантливых и интересовавшихся источниками студентов, передавая им
свой опыт работы. Ее помощниками в разное время был В. В. Бахтин,
В. С. Люблинский, А. Д. Стефанович (Люблинская), А. С. Бартенев,
Е. И. Скржинская, С. А. Ушаков, Г. У Вальтер, Б. Я. Рамм, А. В. Банк.
В 1929 г. О. А. Добиаш-Рождественская была избрана членом-коррес-
пондентом АН СССР. Начало 1930-х гг. для истории как науки было очень
тяжелым, она заменялась обществоведением, ас 1931 по 1934 г. истори-
ческие факультеты Ленинградского и Московского университетов были
закрыты. Когда занятия возобновились, Ольга Антоновна вернулась к
преподаванию, продолжая работать в Публичной библиотеке. В ГПБ хра-
нится ее архив, в котором имеется большой материал по вопросам мето-
дики преподавания, программы, учебные планы, отчеты студентов, отзы-
вы на работы аспирантов. Этот материал свидетельствует о том, какое
огромное значение Ольга Антоновна придавала своей педагогической де-
ятельности. Она была очень внимательна к студентам и аспирантам. Для
них она всегда находила время, чтобы помочь, ответить на вопросы, снаб-
дить книгами, составить рекомендательную литературу. Она ратовала за
то, чтобы работы аспирантов и студентов обязательно печатались, так
чтобы был стимул продолжать исследовательскую работу. Она говорила:
«В целях пробуждения инициативы и ответственности совершенно необ-
ходимо, ясно сознавать насущность, жизненность и неотложность одного
условия. Условие это — ПУБЛИКОВАНИЕ, ПЕЧАТАНИЕ делаемых на-
учных оригинальных работ. Условие это — обязательная наличность при
каждом факультете — в особенности это относится к молодым истфакам,
вновь кующим свою судьбу — УЧЕНЫХ ЗАПИСОК факультета, которые
печатали бы, притом в обозримое время, а не “с величием геологических
периодов” оригинальные исследования работников факультета, прежде
всего аспирантов»1 2.
Сама Ольга Антоновна содействовала публикации работ своих учени-
ков. Под ее редакцией было опубликовано два выпуска сборника «Средне-
вековье в рукописях Публичной библиотеки» в 1925 и в 1927 гг. Она всег-
да настаивала на «живой атмосфере «творящей науки», призывала про-
фессоров делиться со студентами и аспирантами своими планами и своей
работой, чтобы зажечь в них «самый плодотворный огонь»3.
Из многочисленного материала, имеющегося в архиве О. А. Добиаш-
Рождественской, я выбрала для публикации предлагаемый ею «План за-
нятий для студента, избирающего своею специальностью средние века»4.
1 РНБ. ОР. Ф254. №41. С. 1.
2 РНБ. ОР. Ф 254. № 41. С. 1 об.
3 Там же, С. 1.
4 РНБ. ОР. Ф 254. № 37.
Л. И. Киселева
165
Этот план предлагался для кафедры истории Средних веков в каче-
стве руководства к действию. Многое из него было взято и до сих пор в
этой или иной степени осуществляется. Это значит, что традиция не пре-
рвалась, несмотря ни на какие влияния, «модные» нововведения в систе-
ме высшего образования. Мне представляется, что советы Ольги Анто-
новны будут полезны и для современных студентов, для тех, кто серьезно
решил заняться Средними веками, кто хотел бы изучать историю запад-
ной Европы по оригинальным источникам, которые дремлют в шкафах
Рукописного отдела Российской национальной библиотеки, ожидая свое-
го исследователя. Слишком мало тех, кто работает сейчас с ними. Нельзя
допустить, чтобы здесь традиция прервалась.
Может быть, студенту, который ознакомится с планом Ольги Антонов-
ны, сначала он покажется сложным. Но, поразмыслив, взвесив все воз-
можности, имеющиеся в настоящее время в Санкт-Петербургском универ-
ситете, студент поймет, что выполнить советы и рекомендации О. А. Доби-
аш-Рождественской возможно, а современные технологические средства
помогут ему в этом.
План занятий, предложенный Ольгой Антоновной студенту, избира-
ющему своей специальностью Средние века, рассчитан на подготовку ме-
диевиста-исследователя. Однако Ольга Антоновна предупреждает, что
этот план с некоторыми ограничениями может быть полезен и для образо-
ванного историка, и для учителя средней школы. Предложенный Ольгой
Антоновной план свидетельствует о ее верности предметной системе обу-
чения. Главное в обучении — это систематичность. Она может быть ре-
зультативной, если студент как можно раньше выберет сферу своих инте-
ресов и будет действовать в соответствии со своим выбором.
Для историка необходима общая эрудиция, что требует включения в
план на протяжении всех лет обучения общих курсов не только по истории
Средних веков, но античности, Византии, славян России. Важно также, с
точки зрения Ольги Антоновны, включение лекций по истории культуры.
Весьма полезным считала Ольга Антоновна закрепить знания путем
работы в коллоквиуме и сдаче экзамена по истории одной, избранной сту-
дентом стране. Эта традиция твердо, из года в год сохраняется на кафедре
истории Средних веков.
В предлагаемом плане Ольга Антоновна стремилась к выработке у сту-
дентов способностей критически оценить материал, уметь определить
место исследуемой темы в общей совокупности знаний. Для этого она ре-
комендовала обратиться к философским дисциплинам, но предупрежда-
ла, что руководителем в этом случае должен быть настоящий специалист1.
1 Здесь Ольга Антоновна учитывала ту ситуацию, которая была в стране в ЗО-е гг.
XX столетия в области исторических и философских наук, когда пытались эти
науки заменить обществоведением, а настоящих специалистов философов было
немного, большая их часть покинула страну еще в 20-е гг. XX столетия.
166 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Безусловно, важным для медиевиста является знание языков: старых
(греческого, латинского, старонемецкого, старофранцузского, староанг-
лийского) в зависимости от избранной страны для специализации, а так-
же необходимы знания четырех или по крайней мере двух новых языков.
Для того чтобы прочесть источник, необходимо включить в активный
план занятий латинскую или греческую палеографию, а также практиче-
ские занятия по этим дисциплинам1.
Рекомендации Ольги Антоновны прослушать несколько специальных
курсов по одной стране или по явлениям и проблемам беспрекословно
выполняются в настоящее время.
Прекрасно сознавать, что многие положения плана, предложенного
выдающимся историком Ольгой Антоновной Добиаш-Рождественской,
стали традицией на нашей кафедре истории Средних веков благодаря тем,
кто возглавлял кафедру все годы после смерти Ольги Антоновны, и пре-
подавателям, работающим ныне.
План занятий для студента,
избирающего своею специальностью Средние века
(предлагаемый проф. О. А. Добиаш-Рождественской)*
Примечание. Данная программа по нашей мысли может служить раз-
личным целям. В своей полноте она предназначена для образования ученого
медиевиста — исследователя. Но не только его имеет она в виду. Из нее мож-
но выбирать отдельные планы лицам, заинтересовавшимся той или другой об-
ластью или проблемой Средневековья. Однако, мы думаем, что с некоторы-
ми ограничениями в области специальной ученой техники и некоторыми до-
полнениями в области общих курсов и семинариев она могла бы служить для
общеобразованного историка и учителя средней школы. Для него, нам пред-
ставляется, неизбежно избрать одну из таких программ1 2. Материал все-
общей истории в быстро идущем процессе его изучения разрастается в такой
мере, что становится все более нереальной мысль очертить круг около опре-
деленной совокупности материала, который можно признать «преимуще-
ственно важным» в разных областях знания и потому принадлежащим равно-
мерному усвоению. Мысль создать в этом значении общеобразованного исто-
рика представляется неосуществимой. Средняя память уже не выдерживае!
той массы разнообразного материала, усвоение которого требовала от нее
недавно действовавшая программа государственных экзаменов, а если вы-
1 К сожалению, практические занятия в последние годы из-за общего сокра-
щения часов исключены из плана.
* План публикуется без изменений, сохранено расположение материала, под-
черкивания, выделения жирным шрифтом, введена современная орфография и рас-
крыты сокращения.
2 Предлагаемую ли нами, медиевистами, или новыми историками, или исто-
риками античности, «русскими или славянскими».
Л. И, Киселева
167
держивает, то с несомненным ущербом жизненности этого желания и разви-
тия деятельных сил ума. Мы считаем ценной в программе высшей школы не
ее полноту, но сосредоточенную систематичность. Она возможна лишь при
сознательном выделении определенной области интереса в возможно раннее
время, и на ближайшей второй ступени — также темы изучения и исследова-
ния. Они составят в мысли учащегося яркое и сильное место, могущее бро-
сить свет на остальное, и содействовать его организации.
Занятия историей в Университете должны вести к следующим результа-
там:
А.	Сформировать идею своеобразия социального объекта и воспитать
чувство историзма.
Б. Развить критическое отношение к таким продуктам социального
знания, как догма, традиция, исторический памятник.
В.	Дать школу в определенной, специальной области истории: сово-
купность навыков мысли и работы (а также приемов мастерства)
которые были бы для студента образцом, даже если его интересы
передвинутся в другую область.
А. Для первой цели полезно на протяжении студенческих лет знако-
миться путем курсов или хотя бы пособий общего характера с глав-
ными линиями мировой истории, преимущественно Европы и Пе-
редней Азии: классического Востока, Греции и Рима, Средних ве-
ков, Новой и Новейшей истории Западной Европы, истории
Византии, Славян и России. Совет — прослушать по одному обще-
му курсу из этих областей и превратить свои знания в них путем
коллоквия могло бы оказаться полезным при условии легкой вос-
приимчивости и большой емкости памяти.
Следует, однако заметить, что далеко не для всех бывает полезно слуша-
ние большого числа общих курсов, и — в ущерб самостоятельным занятиям —
усвоение памятью большого числа разнообразного материала учащимся сле-
дует взвесить особенности своего склада и не увлекаясь слушанием большо-
го числа общих курсов, избрать некоторые (2-3, притом преимущественно в
первые годы), своим характером приспособленные к тому, чтобы будить и
направлять их мысль.
ОБЩИЕ КУРСЫ
Как минимум: для русского студента представлялось бы необходи-
мым прослушать курсы русской истории от истории славян, для
медиевиста: курс истории Римской Империи и два общих кур-
са по истории средних веков.
Если в изучении Средневековья интерес передвигается на та-
кие вопросы, как связи романо-германского Запада и Востока, евро-
пейско-азиатского (Крестовые походы, паломничества, история
южной Италии, папства, история Германской Империи) — будуще-
му медиевисту необходимо войти в мир античной культуры не толь-
168 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
ко в ее романской, но и эллинской части, слушать курсы по истории
и культуре Греции, Византии, русско-славянскому Востоку. В не-
которых комбинациях для тех же и тому подобных вопросов ему
полезно общее знакомство с культурой Ислама.
ОБЩИЕ КОЛЛОКВИИ
В смысле коллоквия. в области общего исторического материала, для лица
со средней емкостью памяти представлялась бы полезной не столько сдача
коллоквия по многим общим курсам, сколько по истории одной страны,
взятой на всем ее протяжении средневековья1 Взяв для этой цели лю-
бую из национальных Зап1адно-] Европейских культур, он будет иметь повод
пройти в главнейших ее изгибах «большую дорогу мировой европейской куль-
туры»1 2, ознакомиться с особенностями и законами слияния культур антич-
ной, средневековой и новой, в каждом отдельном случае — в своеобразном
аспекте. Тесная связь и аналогия явлений в истории Зап[адно-] Европейского
мира, также как собственный интерес заставят учащегося знакомиться с ма-
териалом окружающих культур и фактами истории соседних миров. Но при
ответственной самопроверке. Желательно сосредоточение на более узкой за-
даче. Готовясь к такой проверке, он мог бы прослушать соответствующий]
курс по новой истории романо-германской или славянской, подходящей к его
задачам.
ФИЛОСОФСКАЯ ДИСЦИПЛИНА
Б. Но изучающий науку должен уметь стать выше своего материала,
оценивать его место во всеобщей совокупности знаний. Эту способ-
ность развивает дисциплина философского характера. Студенту
рекомендуется, в качестве обязательного минимума выбрать одну
из таких дисциплин (или две).
Естественнее всего ею могла бы быть методология истории3,
если ее преподавание находится в руках ученого с глубокой фило-
софской складкой. В противном случае задачи важной для истори-
ка философской школы могла бы выполнить чисто философская
дисциплина. Особенно пригодным представлялось бы введение в
философию (естественная пропедефтика для историка средневе-
ковой духовной культуры и Церкви). При определенных юридиче-
ских или экономических склонностях историка роль философской
1 Такое предложение внесено было О. А. Брауном весной 1918 г
2 Выражение Н. И. Кареева.
3 Мы считали бы важной именно философскую школу, проходимую под руко-
водством специалиста философа. В виду этого, если преподавание методологии
истории не носит такого углубленно-философского характера, то оно — (будучи,
во всяком случае, весьма полезным для историка) — не выполняет задачи, какую
мы ставим в данной рубрике и учащийся должен искать своего философского вос-
питания у другого руководителя.
Л. И, Киселева
169
дисциплины могла бы сыграть философия права или теория
политической экономии.
По таким избранным дисциплинам под руководством специалиста-фило-
софа историку рекомендуется прослушать курс (два?), пройти семинарий
и сдать коллоквий.
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ОБЩИЕ ДИСЦИПЛИНЫ
АБ. 1. Не вводя в обязательный минимум, мы полагали бы весьма по-
лезным для студента, если то позволит ему время и характер
его специальной работы рекомендовать факультативно
(в связи с его интересами) некоторые из перечисляемых ниже
дисциплин, занимающих среднее место между общими и кон-
кретными:
Антропогеография. Психология. Теория государственного
права. Социология1
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ] КОНКРЕТНЫЕ ДИСЦИПЛИНЫ
2. Мы присоединили бы к этому ряду полезных, но не необходи-
мых дисциплин еще несколько именуемых ниже, с тем приме-
чанием, что они изучаются 1) как первая — факультативно,
но также 2) хронологически — ограниченно: в пределах
Ф о	занимающего студента периода (в нашем случае — Средн[ие]
века) таковы:
История экономического быта (средневековья). История изу-
чаемой науки (или даже изучаемого вопроса: городского дви-
жения «феодализма» и т. п ). История той или иной литерату-
ры (романской, средневековой] немецкой). Историческая
география.
нт В. Однако, главная особенность, какая должна быть развита в исто-
рике, это уменье дешифровать, критически анализировать
fin	свои источники как а) нарративного, так и в) дипломатическо-
го и с) вещественного характера, чтобы затем, синтетически
г	их связывая, воссоздать скрывающуюся за ними историче-
скую действительность. Задача медиевиста в отношении его
источников особенно сложна. Он должен владеть многими
орудиями и сложной техникой.
Ему совершенно необходимо знакомство со многими новыми
языками — четырьмя, минимум, двумя. Следует совершенно
'	отказаться от мысли выработать из себя даже весьма скром-
ного медиевиста без знания новых языков. Но помимо и выше
г,	этого требования.
1 Мимо изложения и критики социальных и в частности социалистических
учений навряд ли в настоящее время может пройти студент-историк, хотя бы
медиевист. В университете должны быть соответствующие курсы.
170 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ ДИСЦИПЛИНЫ
I.	Медиевисту необходима филологическая школа в области по крайней
мере двух исторических языков.
1.	Во всяком случае латинского1
2.	Одного из исторических языков, в зависимости от избираемой в об-
ласти средневековья специальности:
а)	греческого (при изучении духовной культуры Средневековья):
(философии, агиографии), или истории южной Италии или свя-
зей Зап[адной] Европы с Востоком;
Ь)	еврейского (для первой и третьей цели и конечно, для истории
самого средневекового западного еврейства);
с)	арабского (для истории Крестовых походов, Испании, Сици-
лии);
d)	кельтского (для изучения ирландского ренессанса VII-X вв.);
е)	старо-французского (или провансальского) в связи с изу-
чением сотв[етствующей] литературы и семинарием;
0 древне-немецкого (тоже)1 2;
g) одного из западно-славянских или южно-славянских
(в связи с изучением истории Германии).
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ СЕМИНАРИИ И КОЛЛОКВИИ
По обеим филологическим дисциплинам необходимы семинарии и по од-
ной из них (или обеим) полезен коллоквий.
АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ДИСЦИПЛИНЫ
II.	Медиевисту необходимо изучение одной из дисциплин, имеющих дело
с вещественными памятниками и оперирующих методами археологии
и истории искусства:
а)	какой-либо из областей истории искусства: романского, готи-
ческого, при их отсутствии хотя бы античного;
Ь)	одной из археологических дисциплин: нумизматики, сигило-
графии, доисторической] археологии;
с)	палеографии — латинской или греческой, как науки соче-
тающей методы филологии и археологии.
Здесь мы предполагаем необходимым семинарии и коллоквии.
СЕМИНАРИИ И КОЛЛОКВИИ
III.	В истории средних веков студенту следует кроме одного или двух лет
общих курсов:
1 Очень желательно, чтобы в университете существовали курсы по истории
латинского языка и стиля.
2 Развитие всех этих дисциплин желательно в университете. Петроград-
ский — имеет их на филологическом и восточном факультетах, которые должны
сблизиться теснее.
Л. И. Киселева
Ш
СПЕЦИАЛЬНЫЕ КУРСЫ
а)	прослушать несколько специальных, связывая их по возможности с
избранной областью интереса, а впоследствии] — и с темой исследова-
ний.
Примеры таких специальных курсов
1)	по эпохам: Падение Империи и варварский мир. Ранние варвар-
ские государства на почве Империи. Каролингская эпоха. Клас-
сическое Средневековье и т. п.
2)	по странам: Англия, Франция, Германия, Италия etc. в Сред[ние]
века (более специально: Сицилия и Южн[ая]. Италия, Галлия на
исходе античности, Каролингская Италия, Германия при Гоген-
штауфенах etc.).
3)	по явлениям и проблемам: Экономическая] эволюция Сред-
них] век[ов]. Развитие монархии во Франции. Городское движе-
ние (более специально по странам: Италия, Франция, немецкие
города). Папство и Империя. Ереси. Школа и наука.
4)	По роду источников: критическое изучение той или иной груп-
пы источников: средневековые (или в частности французские,
итальянские etc.) хроники, городские статуты, папские буллы с
уставным изучением всех относящихся по данной группе крити-
ческих и технических проблем.
СЕМИНАРИИ ПО ТЕМАМ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ИСТОРИИ
Ь)	пройти несколько (минимум 2, лучше по 1 ежегодно, т. е. 4) семи-
нария, связанных с избранной специальностью, причем учащий-
ся подбирает их так, чтобы материал для них давали как памятни-
ки нарративные, литературные и философские, так и архивный
материал и чтобы хотя один из семинариев дал ему навыки дипло-
матической критики.
Полный курс работы в высшей школе завершается представлением сочи-
нения и связанного с ним коллоквием типа нынешнего отдела при котором
испытующий имеет право требовать совокупность всех знаний и умений, пе-
речисленных в группах А, Б и В, как минимум обязательные.
Таким образом мы устанавливаем числа
1.	Желаемых коллоквиев:
1)	по истории одной страны, 2) филологический, 3) археологиче-
ский, 4) философский, 5) заключительный — 5 курсов (12-16 ч).
2.	Семинариев:
1)	философский, 2) филологический, 3) археологический и
4)	2-4 по Темам истории Ср[едне]вековья — 6-9 курсов (ок. 33 ч).
3.	Число слушаемых курсов может сильно колебаться и зависит от свое-
образного склада студента. Минимум нам представляется для наше-
го специалиста в курсах:
172 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
1)	русской истории, 2) славянская государственность, 3) римской
истории, средневековой (2 общих и 2 специальных), 4)1 философ-
ский, 5) 2 филологических и 6) 1 археологический — 10 курсов
(ок. 30 ч).
Расширяя это число дополнительными группами АБ или умножая число
специальных курсов в указанных областях, можно довести до 20-24, т. е. по
5 курсов каждый — в среднем, год — число, которое нам представляется пре-
дельным и даже чрезмерным, тем более что часть этих курсов желательно
читать не при 2, но при 4 часах.
	
Л. М. Аржакова, В. А. Якубский
Польский вопрос в русской историографии
и публицистике первой трети XIX в.
«Тогда польского вопроса еще не было», — утверждал П. А. Вязем-
ский, вспоминая на склоне лет, в 1873 г., те далекие времена, когда Моск-
ва радушно принимала высланного осенью 1824 г. из Литвы Адама Миц-
кевича. «То время не было столь вопросительно, как наше, — развивал он
свою мысль, не преминув отпустить шпильку по адресу раздражавших его
пореформенных порядков, — Возбуждение вопросов порождает часто
затруднительность и многосложность их». Отсутствие польского вопроса
им объяснено было двумя причинами.
Во-первых, Польшу тогда знали мало, мало говорили о ней («Это было
не хорошо», — комментировал престарелый князь, тут же добавляя: «Те-
перь журнальные публицисты знают ее не лучше, но говорят о ней боль-
ше: и это худо»). По-видимому, на себя и на своих друзей, к числу которых,
как известно, принадлежал Пушкин, такую оценку П. А. Вяземский не рас-
пространял. Сам он, прослужив почти три года — с 1818-го по 1821-й — в
Варшаве, чиновником при императорском комиссаре Н. Н. Васильчикове
и выучив польский язык, с молодости живо интересовался польскими де-
лами.
Во-вторых, хотя «некоторые государственные люди и другие мысли-
тели» сетовали на то, что созданное Александром I Царство Польское ока-
залось в привилегированном положении, недовольство не имело нацио-
нальной подкладки. По словам князя, «тут племенной вражды не было:
было одно политическое соображение с точки русского государственного
воззрения»1
Человек не менее сведущий, но принадлежавший к другому поколе-
нию и другой социальной среде — филолог, историк, этнограф А. Н. Пы-
1 Вяземский П. А. Мицкевич о Пушкине //Он же. Эстетика и литератур
ная критика. М., 1984. С. 291-292.
174 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
пин придерживался схожего взгляда. Правда, мотивировка у него была
несколько иной. «В литературе нашей, — писал Пыпин в 1880 г., — поль-
ский вопрос появляется очень недавно, то есть как предмет, о котором
могут быть два разные мнения. Старая точка зрения была немногосложна.
Она указывалась действиями правительства — оставалось восклицать,
как в стихах Державина на взятие Варшавы: пошел — и где тристаты зло-
бы! Этого было достаточно: исследование, откуда берутся тристаты, было
излишне»1.
По-другому думал М. П. Погодин, их современник, тоже оставивший
немалый след в истории русской общественной мысли XIX в. Решив в
начале 1860-х гг. собрать воедино то, что, начиная с 30-х гг., было напи-
сано им на польскую тему, он без колебания дал книге, которая
«по цензурным недоразумениям» увидит свет только в 1867 г., название
«Польский вопрос. Собрание рассуждений, записок и замечаний». Дли-
тельность и значимость своих занятий данным вопросом историк без лож-
ной скромности подчеркнет, принимаясь в 1865 г. за статью «Польское
дело», работу в своем роде итоговую: «Много я писал, читал, думал, гово-
рил о польском вопросе — в продолжение сорока почти лет — с поляками
и русскими, разных оттенков и возрастов: вопрос был переворочен, ка-
жется, на все стороны»1 2.
Что касается словоупотребления, то у Погодина нашлось больше сто-
ронников, чем у Вяземского и Пыпина3. Мы тоже не видим оснований не
говорить о польском вопросе применительно к дореформенной России.
Выбор термина, в конце концов, большой роли не играет. Однако и терми-
нологическое расхождение между людьми бесспорно компетентными, и
сопутствовавшая ему разная расстановка акцентов при обозначении сути
польского вопроса — все это лишний раз напоминает о сложности, мно-
гогранности объекта, где тесно переплелись злободневно-политические
реминисценции с обывательской (в нейтральном, необидном смысле сло-
ва) трактовкой близкого и далекого польского прошлого и с научным
осмыслением польского исторического процесса. Остановить внимание
на этом сюжете тем более стоит, что в первой трети XIX в. — иначе гово-
ря, в пушкинскую эпоху — активно закладывался фундамент отечествен-
ной полонистики, входили в историографический оборот идеи, многие из
которых доживут до наших дней, хотя под действием крутых политиче-
1 Пыпин А. Н. Польский вопрос в русской литературе / / Вестник Европы.
1880, февраль. С. 706, ср. С. 718. Тристаты — военачальники.
2 Погодин М. П. Статьи политические и польский вопрос (1856-1867). М.,
1876. С. 488.
3 Примерно того же мнения, что Вяземский и Пыпин, придерживаются неко-
торые из современных польских авторов. Так, В. Бортновский утверждает, что
«До Ноябрьского восстания в России не существовало “польского вопроса”»:
Bortnowski W. Powstanie listopadowe w oczach Rosjan. Warszawa, 1964. S. 23.
Л. М. Аржакова, В. А. Якубский
175
ских и идеологических поворотов XX в. порой бывают деформированы по-
чти до неузнаваемости.
В глазах людей начала XIX в. потрясения екатерининской поры, увен-
чанные суворовским штурмом Праги, правобережного предместья поль-
ской столицы и третьим разделом Речи Посполитой, еще не успели стать
историей. Последовавшие за ними события первых десятилетий нового
века — в т. ч. появление в 1807 г. по воле Наполеона под боком у России
Варшавского герцогства, чьи войска примут участие в походе 1812 г. на
Москву, передел польских земель на Венском конгрессе — никак не дава-
ли русскому обществу отойти от польской тематики и побуждали огля-
дываться назад, благо многовековая история российско-польских взаимо-
отношений доставляла богатый материал для всяких аналогий. Тематика
еще более актуализировалась с созданием Королевства Польского, т. е.
с включением значительной части этнической польской (а также литов-
ской) территории в состав Российской империи на правах ограниченной
автономии1 Помимо прочего, оживились и личные, и научные контакты
с поляками. Таким образом, в историю отечественной науки вошел, на-
пример, Адам Чарноцкий, который взял себе псевдоним Зориан Доленга-
Ходаковский и под этим именем приобрел известность как этнограф,
историк, фольклорист. С Россией был тесно связан начальный период
творчества Иоахима Лелевеля, крупнейшего польского историка эпохи
романтизма.
Все больше входившее в моду в образованных кругах собирательство
памятников древности — «антикварский дилетантизм», как выражался
В. О. Ключевский1 2 по поводу увлечения весьма чтимых им А. И. Мусина-
Пушкина и других коллекционеров, — не обошло стороной польских ма-
нускриптов и редких изданий. Подогреваемое патриотическими чувст-
вами и пользующееся благорасположением властей такое увлечение
способствовало опубликованию ряда источников, стимулировав и исто-
рические студии. Так, продолжал свои разыскания Н. Н. Бантыш-Камен-
ский. Его пятитомное «Дипломатическое собрание дел между Российским
и Польским дворами с самого оных начала по 1700 год» все еще остава-
лось в рукописи, но им пользовался, в частности, Н. М. Карамзин. Тоже
составленное им еще при Екатерине «Историческое известие о возник-
шей в Польше унии, с показанием начала и важнейших, в продолжение
оной, через два века приключений» было напечатано в 1805 г. Сам же Бан-
тыш-Каменский неустанно продолжал свои труды, включившись в публи-
кацию «Собрания государственных грамот и договоров, хранящихся в Го-
сударственной коллегии иностранных дел» (часть I — М., 1813).
1 См : Жуковская Т Н. Польский вопрос и русское общество в 1815-1825 гг. / /
Памяти Ю. Д. Марголиса: Письма, документы, научные работы, воспоминания.
СПб., 2000.
2 Ключевский В. О. Соч.: В 9 т. Т. 7. М., 1989. С. 236.
176 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Среди наших ученых начала XIX в., которые с большим или меньшим
основанием могут быть сопричислены к полонистам, первое место бес-
спорно принадлежит Н. М. Карамзину с его «Историей государства Рос-
сийского». Впрочем, свое понимание польского вопроса он недву-
смысленно выразил еще до того, как стал официальным историографом.
Выступив в 1802 г. с «Историческим похвальным словом Екатерине Вто-
рой», Карамзин с полным одобрением отозвался о шагах императрицы по
отношению к Польше: «монархиня взяла в Польше только древнее наше
достояние и когда уже слабый дух ветхой республики не мог управлять ее
пространством». Отмена сеймом Кардинальных прав, гарантированных
Екатериной, была представлена как «бунт», в восстании 1794 г. акцентиро-
вано «предательское» нападение на русские гарнизоны в польских горо-
дах. Как уверял писатель, о гибели Польского государства «никто не жа-
леет», и народ былой Польши наконец обрел мир. Не были забыты те не-
приятности, какие поляки издавна доставляли России, особенно во
времена самозванца, и соответственно охарактеризован исторический
путь беспокойного соседа. Афинская, Спартанская или Римская респуб-
лики знавали времена своего расцвета. Польша — республика без добро-
детелей и героической любви к отчизне — всегда была игрушкой в руках
гордых вельмож, сценой их своеволия и унижения народа. Карамзин же-
лал лишь, чтобы ветром развеялся пепел «тех развалин, где тирания была
идолом»1.
«Похвальное слово» — не тот жанр, который располагает к полной
искренности, но, восхваляя разделы Речи Посполитой, автор не покривил
душой. Доказательством тому — «Мнение Русского гражданина», запис-
ка, какую Карамзин представил царю в 1819г., когда распространился
слух о намерении Александра I «восстановить Польшу в ее целостно-
сти»1 2. Рискуя навлечь на себя царский гнев, историк предсказывал губи-
тельные последствия восстановления независимой Польши: «Мы лиши-
лись бы не только прекрасных областей, но и любви к Царю: остыли бы
душою и к Отечеству, видя оное игралищем самовластного произвола;
ослабели бы не только уменьшением государства, но и духом; унизились
бы пред другим и пред собой». Восстановление Польши, убеждал Карам-
зин, сулит альтернативу: или падение России, или «сыновья наши обаг-
ряют своею кровью землю польскую и снова возьмут штурмом Прагу».
Опасаясь превращения поляков в «державный народ», он не доверял и
«Полякам-Россиянам», хотя и не считал их столь опасными. Его осново-
полагающая идея: «Никогда поляки не будут нам ни искренними братья-
ми, ни верными союзниками»3.
1 Карамзин Н. М. Историческое похвальное слово Екатерине Второй. М.,
1802. С. 27, 39-41.
2 Карамзин Н. М. Неизданные сочинения и переписка. Ч. I. СПб., 1862. С. 3
(выделено автором).
3 Там же. С. 3-7.
Л. М. Аржакова, В. А. Якубский
177
Любопытно, что «Мнение Русского гражданина» — в отличие от «По-
хвального слова Екатерине» — если не готово было признать разделы
Польши нелегитимными, то, по крайней мере, допускало возможность
такой трактовки, хотя в итоге такое допущение все равно ничего не меня-
ло. «Скажут ли, что она [Екатерина] беззаконно разделила Польшу? Но
Вы, — обращается Карамзин к царю, — поступили бы еще беззаконнее,
если бы вздумали загладить Ее несправедливость разделом самой России
[т. е. отдать полякам Литву, Волынь и пр. J. Мы взяли Польшу мечом: вот
наше право, коему государства обязаны бытием своим, ибо все составле-
ны из завоеваний. Екатерина ответствует Богу, ответствует истории за
свое дело; но оно сделано и для Вас уже свято: для Вас Польша есть за-
конное российское владение»1.
В основе взглядов Н. М. Карамзина на польскую проблему, как бы их
ни оценивать, лежало — наряду с преклонением перед величием России и
перед самодержавием — солидное знание истории. Судить о нем позво-
ляет «История государства Российского», над которой историограф тру-
дился до конца своих дней. Давно замечена известная дистанция между
основным корпусом монументального творения и превышающими его по
объему «Примечаниями»: в первом случае верх брали эмоции художника
и морализаторство патриота-государственника, во втором — свободнее
пробивал себе дорогу талант и эрудиция ученого. Материал для таких
наблюдений доставляют также и польские экскурсы. Разного характера и
объема, они проходят через весь огромный труд.
Обращение к польским историческим сочинениям в поисках сведений
как о Руси, так и о соседних землях вошло в практику российского исто-
риописания задолго до Карамзина. Но он делал это гораздо основательнее
и систематичнее, чем его предшественники. Кое-какие тексты он брал из
вторых рук — как, к примеру, отрывки из так называемой Великополь-
ской хроники (XI1I-XIV вв.), которые он воспроизводил по «Истории
польского народа» Адама Нарушевича, представляющей собой высшее
достижение польской исторической мысли эпохи Просвещения. По боль-
шей же части он обращался непосредственно к источникам.
Хорошо зная сочинения Яна Длугоша, Матвея Меховского, Мартина
Кромера и др., историк особенно охотно прибегал к «Хронике польской,
литовской, жмудской и всей Руси» Матвея Стрыйковского — произведе-
нию, которое прочно вошло в российский обиход (и на котором базиро-
вался все еще и в начале XIX в. популярный у нас «Синопсис»). В собра-
нии Карамзина имелся список сделанного в 1688 г. русского перевода этой
хроники. Историк отдавал ей такое предпочтение, что один из критиков в
1823 г. упрекнет его за излишнее доверие к Стрыйковскому, на которого,
по мнению автора журнальной статьи, «можно ссылаться только в таком
случае, когда надо представить пример легкомыслия в предметах истори-
178 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
ческих»1 Упрек грешил гиперкритицизмом, но не был вовсе беспочвенен.
Тем не менее Карамзин достаточно отдавал себе отчет в том, насколько
долог и сложен был путь сведений о седой древности, прежде чем они по-
пали в «Хронику» Стрыйковского, жившего во второй половине XVI в. Упо-
мянув о войне князя Владимира с ляхами, он счел нужным в примечании
пояснить читателю, что «Длугош упоминает о сей войне единственно по из-
вестию Нестерову, прибавляя от себя, что счастие благоприятствовало той
и другой стороне... Мартин Галлус и Кадлубек не знали Нестора. Длугош
пользовался Кадлубеком и Нестером; Кромер также; Стриковский брал
известия свои о древней России из Длугоша, Кромера и Герберштейна»1 2
Наряду с общеизвестными сочинениями авторов русских, польских,
западноевропейских (таких, как, например, П. Ж. Солиньяк) Карамзин
привлекал труднодоступные издания. Рассказ о переходе самозванца в
католическую веру, основанный на «Письмах Общества Иисуса», сопро-
вожден пояснением: «Сии письма, напечатанные в 1618 г., весьма редки,
они доставлены мне из бывшей Полоцкой иезуитской библиотеки»3 Осве-
щая взаимоотношения России с Литвой и Польшей, ученый опирался так-
же и на отечественные архивные фонды (им упоминаются «Дела поль-
ского двора» и др.).
Со своими польскими предшественниками он нередко полемизиро-
вал — чаще в примечаниях, но иногда и в основном тексте. Один из пово-
дов для полемики дали рассуждения о действиях короля Сигизмунда III по-
сле взятия им летом 1612 г. Смоленска. «Историки польские, — читаем у
Карамзина, — строго осуждая его неблагоразумие в сем случае, пишут, что
если бы он, взяв Смоленск, немедленно устремился к Москве, то [рус-
ское] войско... рассеялось бы в ужасе, как стадо овец; что король вошел бы
победителем в Москву... и возвратился бы в Варшаву завоевателем не од-
ного Смоленска, но целой державы Российской». Соответствующее при-
мечание (№ 778) отсылает к сочинениям А. Нарушевича и Ю. Немцевича.
Отчего заключение этих двух почтенных польских историков «едва ли
справедливое»? Аргументация Карамзина по-своему примечательна: «Ибо
тысяч пять усталых воинов, с королем мало уважаемым ляхами и ненави-
димым россиянами, не сделали бы, вероятно, более того, что сделал после
новый его военачальник, как увидим; не переменило бы судьбы, назначен-
ной Провидением для России!»4 То есть сведены воедино прагматическая
1 Цит. по: Козлов В. П. «История государства Российского» Н. М. Карамзина
в оценках современников. М., 1989. С. 173.
2 Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. I. М., 1989. С. 281 -
282. Мартин Галлус — это, иначе говоря, Галл Аноним; вслед за русским пере-
водчиком «Хроники польской...» Карамзин именовал Матвея Стрыйковского
Стриковским.
3 Карамзин Н. М. История... Т XI, примеч. 213.
4 Карамзин Н. М. Т. XII (т. 3, стр. 576). «Новый военачальник» — гетман
Ходкевич.
Л, М. Аржакова, В. А Якубский 179
житейская мотивировка со ссылкой на Провидение. Мышление ученого в
данном случае не вышло за пределы давних и примитивных стереотипов.
Он не замечал некоторой даже кощунственности своих доводов: выходи-
ло, что большое и свежее войско во главе с популярным полководцем спо-
собно нарушить предначертания Всевышнего. Этот эпизод, как и некото-
рые другие из польских экскурсов «Истории государства Российского»,
заставляют лишний раз усомниться в правоте А. Н. Сахарова, ответствен-
ного редактора академического издания «Истории», который вместе с
М. Б. Свердловым уверяет, что Карамзину «были чужды провиденциона-
листско-теологические теории»1.
Военные и дипломатические контакты России с Польшей, вполне по-
нятно, стояли у Карамзина на первом плане, а внутрипольская проблема-
тика оставалась в тени. Все же ученый не прошел мимо такого, с его точ-
ки зрения, важнейшего в истории любого народа, события, как то, что
«Польские Славяне, Ляхи, наскучив бурною вольностию, подобно Славя-
нам Российским, еще ранее их прибегнули к Единовластию». В примеча-
нии информация была дополнена: «Польские Славяне, около половины
IX века, быв до того времени игрищем несогласных Воевод своих, избра-
ли себе в Государи Пиаста или Пяста, которого потомки царствовали до
конца XIV века»* 2. О дальнейших переменах в государственном устройстве
страны упоминается бегло. Так, при объяснении, отчего польский король
Ян Ольбрахт («Алберт» у Карамзина) не поддержал в споре с Москвой
Литву, где правил младший брат короля Александр, историк сослался на
польскую «особенную государственную систему»3 На порядки в «респуб-
лике», то есть в Речи Посполитой обоих народов, возникшей после Люб-
линской унии, он взирал с явным неодобрением, показывая, как выбор-
ность королей открывала простор интригам и раздорам. Осуждались как
вечно враждовавшие между собой вельможи, так и «мятежная шляхта»,
которая «любила законодательствовать на сеймах»4.
Отношения Руси с Литвой и Польшей, как и все остальное, у Карам-
зина подчеркнуто персонифицированы. Он не чуждался глобальных кате-
горий (у Литвы «древняя, естественная ненависть к России»5), но отда-
вал предпочтение колоритным портретам, что и обеспечило ему читатель-
ские симпатии. Действовавшие на страницах «Истории» польские
политики, как правило, воплощали в себе зло. Они должны были оттенять
добродетели и заслуги созидателей Российской державы. Своему люби-
’ Сахаров А. Н., Свердлов М. Б. Послесловие. Начальный период отечествен-
ной истории в освещении Н. М. Карамзина // Н. М. Карамзин «История госу-
дарства Российского». Т. 1. М., 1989. С. 595.
2 Карамзин Н. М. История... Т. I. С. 145 и 281.
3 Там же. История... Т. VI. С. 145.
4 Там же. История... Т. III. С. 100.
5 Там же. С. 371.
180 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
мому герою — Ивану III, «творцу величия России», который «принадле-
жит к числу весьма немногих Государей избираемых Провидением решать
надолго судьбу народов»1, ученый противопоставил Казимира IV Ягеллон-
чика. Сей король польский и великий князь литовский в одном лице оха-
рактеризован был крайне нелестно: всегда малодушный, предавал своих
союзников — как татар, так и новгородцев и пр.
Такой малопривлекательный образ монарха отчасти брал начало в
польской историографической традиции. Еще в 1870-х гг. одному из стол-
пов т. н. Краковской школы, М. Бобржинскому придется доказывать со-
отечественникам, что Ян Длугош, от которого и пошла эта традиция, «не
будучи в состоянии примириться с направлением политики Казимира
Ягеллончика и будучи враждебно настроен против нового, неприязненно-
го для церкви политического движения, умолчал обо всем, что говори-
ло в пользу этого последнего, и оставил нам весьма отрывочное и тенден-
циозно окрашенное изображение тех времен»1 2. Но, конечно, определяю-
щим для Карамзина было то, что Казимир — враг Москвы. Неоднократно
было повторено, что король ненавидел Россию, «боялся твердого, хитро-
го, деятельного и счастливого Иоанна» и питал к нему ненависть. Рассказ
о том, что в Москве сожгли двух заговорщиков, по Казимирову наущению
собиравшихся отравить Великого князя, вдохновил историка на патети-
ческую тираду: «Никогда выгода государственная не может оправдать зло-
деяния; нравственность существует не только для частных людей, но для
Государей: они должны поступать так, чтобы правила их деяний могли
быть общими законами»3.
Любящий нравоучения Карамзин не заметил (впрочем, в этом отно-
шении он не был ни первым, ни последним), что к поступкам Ивана III им
прилагалась совсем иная мерка. Реляция про то, как тот осенью 1482 г.
наслал татар на принадлежавший Литве Киев, сопровождена справкой:
«Сей случай оскорбил православных Москвитян, которые видели с сожа-
лением, что Россия насылает варваров на единоверных...» Самого же ис-
торика вполне удовлетворила констатация: великий князь думал «един-
ственно о выгодах государственных»4. Свое пристрастие к Ивану III исто-
рик еще яснее проявил в повествовании о том, как тот, заключив в 1503 г.
перемирие со своим зятем Александром, после смерти Казимира IV, уна-
следовавшим литовский престол, тайно уговаривал хана Менгли-Гирея
продолжать войну с литовцами и обещал сохранить неизменным союз с
ханом против Литвы. Тут же сообщалось, что Александр, у которого было
немало претензий к тестю, арестовал нескольких русских послов. Мне-
1 Карамзин Н. М. История... Т. VI. С. 207, 209.
2 Бобржинский М. Очерк истории Польши / Пер. Н. И. Кареева. СПб., 1888.
Т. I. С. 248.
3 Карамзин Н. М. История... Т VI. С. 147.
4 Там же. С. 105.
Л. М. Аржакова, В. А. Я кубе кий
181
ние историка обо всем этом таково: «Великий Князь действовал по край-
ней мере согласно с выгодами своей Державы; напротив чего Александр...
следовал единственно движениям малодушной досады...»1 Вообще, долж-
но быть, на недоразумении основана уверенность такого знатока предме-
та, как А. Л. Шапиро, что «Карамзина следует считать беспристрастным
историком», поскольку, мол, «он всегда писал в соответствии со своими
убеждениями и совестью»1 2.
По той же примерно схеме в «Истории» обрисованы характеры и дея-
ния прочих польско-литовских контрагентов Москвы. Самую, пожалуй,
положительную аттестацию получил король Стефан Баторий, за которым
были признаны прозорливость, твердость, непреклонность. С похвалой
сказано, что ради готовящейся войны он умерил расходы двора, сыпал в
казну собственное золото и серебро и т. п. В таком доброжелательном
подходе к удачливому врагу Москвы, возможно, сыграло свою роль то об-
стоятельство, что воевал Баторий против Ивана IV, которого Карамзин,
как известно, строго судил за жестокость. Тем не менее и этому польско-
му королю в вину поставлены лесть дворянству, вероломство. Историк не
мог простить ему, что, желая снискать благоволение султана, «он не усом-
нился нарушить святую обязанность чести: ибо думал, что совесть долж-
на молчать в политике и что государственная выгода есть главный закон
для государя»3. Поводом для сурового вердикта послужила казнь захва-
тившего валашский престол казака Подковы, хотя ранее король гаранти-
ровал ему личную безопасность.
Замечали ли читатели, что у Карамзина оправдание неблаговидных
шагов государственной выгодой выступало выборочно, распространяясь
только на российских государственников, тогда как с тех же польских по-
литиков спрос был другой? Трудно сказать. Во всяком случае, если кто и
замечал, то, скорее всего, относился к этому с пониманием — карамзин-
ская логика явно гармонировала с чувствами читательской аудитории.
Представляется, что публицистика Н. М. Карамзина, и особенно его
«История», как никакой другой из памятников эпохи позволяет судить о
том, как в России начала XIX в. воспринимали польский вопрос. С одной
стороны, они, эти произведения, отвечали царившим в обществе настро-
ениям, — без этого был бы невозможен потрясающий успех многотомно-
го труда. С другой — личная, карамзинская трактовка событий прошлого,
в том числе событий, связанных с польской тематикой, станет, без пре-
увеличения, явлением общественным. «История» явится своего рода эта-
лоном исторического сочинения. Ее образы и идеи надолго овладеют ума-
ми публики. В частности, сведения о Польше и о вековых русско-польско-
1 Там же. С. 197
2 Шапиро А. Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 г.
(б.м.). 1993. С. 301.
3 Карамзин Н. М. История... Т. III. С. 117.
182 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г, Е. Лебедевой
литовских взаимоотношениях более или менее определят тот объем ин-
формации на данную тему, каким будут оперировать в российских образо-
ванных кругах. Что еще существенней — «История государства Россий-
ского» во многом обозначит и тот угол зрения, под которым будут рас-
сматриваться польские сюжеты.
Карамзин не дожил до восстания 1830-1831 гг. — Ноябрьского вос-
стания, как его привыкли называть поляки, которое стало катализатором,
заставившим русское общественное мнение яснее обозначить свое пони-
мание польского вопроса.
Большинство же из тех, кто публично или приватно высказался на-
счет событий на Висле, негодовало. Так, молодой М. А. Бакунин пребы-
вал в полном восторге от «Клеветников России», по его словам, «полном
огня и истинного патриотизма»1 Недаром полякам заодно припомнили
участие в походе Наполеона на Москву и прочие грехи. Ко времени оказа-
лась легенда об Иване Сусанине, которого вскоре восславит в «Жизни за
царя» М. И. Глинка, и т. д.
В разговорах о восстании, его предыстории и перспективах неизбеж-
но всплывали вопросы историософического свойства — о соотношении
политики и морали, о мерках, какие приложимы к оцениваемым явлениям
своей и чужой истории. Происходящее в Царстве Польском дало стимул
надлежащим образом ориентированным научным изысканиям. В «Трудах
и летописях Общества истории и древностей российских при Московском
университете» (1833, ч. 6) А. Ф. Малиновский опубликовал «Историче-
ские доказательства о давнем желании польского народа присоединиться
к России». Автор, известный своими архивными разысканиями, доказы-
вал, соответственно компонуя материалы, благодетельность и спаситель-
ность для поляков, которых губило республиканское правление, включе-
ния в Российскую империю. П. А. Муханов, обзаведясь во время подавле-
ния восстания ценными рукописями, на основе собственного собрания и
архивных находок начал свои широко известные публикации: «Подлин-
ные свидетельства о взаимных отношениях России и Польши, преимуще-
ственно во время самозванцев» (М., 1834), «Рукопись Жолкевского» (М.,
1835) и др.
Реакцию русского общества на Ноябрьское восстание настойчиво и
детально изучала советская наука, руководствуясь идеями Маркса, Эн-
гельса и Ленина, которые всегда симпатизировали борьбе поляков с само-
державием. Наши исследователи, случалось, придавали непропорцио-
нально большое значение революционным связям народов России и
Польши. Но самым слабым местом ряда работ оказывалось следование
жесткой схеме, где положительное восприятие русскими людьми XIX в.
польского национально-освободительного движения было намертво сли-
то с понятием прогрессивности. Вера в то, что «польское национально-
1 Кушаков А. В. Пушкин и Польша. Тула, 1990. С. 85.
Л. М. Аржакова, В. А. Якубский 183
освободительное движение вызывало горячие симпатии передовых кру-
гов русского общества»1, проходит красной нитью через многие статьи и
книги. Даже в постсоветские годы С. М. Фалькович, исследовательни-
ца проницательная и осведомленная, продолжает настаивать: «Разделы
Польши оказали глубокое влияние на русское общество, заставив наибо-
лее прогрессивную его часть осудить их, испытать чувство вины и стыда,
выразить полякам симпатию и сочувствие, предложить им союз для со-
вместной борьбы за свободу»1 2. Звучит это красиво. Но если попробовать
перейти на личности, то сразу возникает сомнение: при таком подходе тут
же поименованный исследовательницей библиограф и литератор В. Г Ана-
стасевич — человек весьма достойный, но мало заметный на общем куль-
турном фоне первой половины XIX в. — оказывается одним из самых про-
грессивных людей, тогда как не будет никаких шансов попасть в это чис-
ло, скажем, у П. Я. Чаадаева, убежденного в том, что восстановление
независимой Польши нежелательно и что народ польский должен разде-
лить судьбы русского народа3.
Симптоматично, что формулу «Передовая часть русского общества
выразила свое сочувствие героической борьбе польского народа»4 даже
не пробовали прилагать к поэтическим («Клеветникам России», «Бородин-
ская годовщина») и прозаическим откликам А. С. Пушкина на польские
события. Об этих откликах советские ученые отзывались с деликатным
неодобрением. «Пушкин не смог увидеть и понять объективно освободи-
тельной стороны восстания», — констатировал в 1952 г., в пору самого
строгого надзора партийных инстанций за состоянием умов, крайне осто-
рожный в формулировках Д. Д. Благой5. По выражению Б. С. Попкова,
поэт занимал «нереволюционные позиции по отношению к Ноябрьскому
восстанию»6 и т. п.
Укоризну принято было немедленно амортизировать ссылками на
смягчающие обстоятельства. Например, на консерватизм повстанческо-
го руководства, благо под рукой имелась спасительная цитата из Ф. Эн-
гельса, назвавшего это восстание «консервативной революцией». Чита-
телю как бы предлагалось понимать дело так, что будь программа повстан-
цев более радикальной и не мечтай они о границах 1772 г. — Пушкин
1 Попков Б. С. Польский ученый и революционер Иоахим Лелевель: Русская
проблематика и контакты.М. 1974. С. 169.
2 Фалькович С. М. Концепции славянского единства в польской и русской об-
щественной мысли (Эпоха польских национально-освободительных восстаний) / /
Славянский вопрос: Вехи истории. М., 1997 С. 108.
3 См.: Чаадаев /7. Я. Несколько слов о польском вопросе / / Он же. Статьи и
письма. М„ 1989. С. 370-373. Ср. С. 224.
4 Очерки революционных связей народов России и Польши: 1815-1917 М.,
1976. С. 83.
5 Благой Д. Д. Пушкин в неизданной переписке современников (1815-1837) / /
Литературное наследство. Т. 58. М., 1952. С. 19.
6 Попков Б. С. Ук. соч. С. 165.
184 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г, Е. Лебедевой
отнесся бы к «варшавскому бунту» совсем иначе. По-своему заботясь о
добром имени великого поэта, исследователи готовы были изобразить его
чуть ли не пассивной жертвой обстоятельств. «Восстание в Польше поро-
дило волну шовинизма настолько сильную, что в определенной мере она
увлекла даже А. С. Пушкина», — уверял В. А. Дьяков1.
Наши литературоведы и историки не любили задерживать читатель-
ское внимание на пушкинских мыслях по поводу взявшихся за оружие
поляков. Цензура способствовала такому подходу. Главлит прямо не за-
прещал рассуждать на данную тему. Но ее щекотливость ощущалась, и
редакторы, вместе с большинством авторов, не ожидая начальственного
окрика, сами проявляли требуемую деликатность. На личном опыте в этом
убедился Л. Г Фризман, написав в 1962 г. содержательную, далеко вы-
шедшую за рамки приглаженных, уклончивых формулировок, статью о
реакции Пушкина на восстание 1830-1831 гг. Статью одобрили Б. С. Мей-
лах и другие специалисты, однако каждый из них рекомендовал напеча-
тать труд не в своем, им возглавляемом издании, а в том журнале, за кото-
рый он не нес ответственности. В итоге статья (в которую автор включил
краткое описание своих хождений по редакциям) попала в печать лишь в
1992 г.1 2 Добавить надо, что за ЗОлет она нисколько не устарела. Наблюде-
ния Фризмана существенно дополнила небольшая статья О. Муравьвой3,
где та предприняла удачную, насколько можно судить, попытку понять
мотивы, какие двигали автором оды «Клеветникам России», его едино-
мышленниками и оппонентами.
Свобода от советской цензуры открыла дорогу не только исследова-
ниям Л. Фризмана и О. Муравьевой — по-своему логично, что к суждени-
ям Пушкина о польском вопросе апеллировали сторонники государствен-
но-патриотической, имперской идеи. Так, А. С. Пушкарев рассмотрел про-
блему, отправляясь от провозглашенной им (вернее — повторенной,
поскольку то же задолго до него писали Н. Я. Данилевский и др.) истори-
ческой аксиомы: «Отечество наше не раз вело справедливые оборонитель-
ные войны и неоднократно приходило на помощь соседям, подвергшимся
вражескому нападению, но при этом никогда не мстило побежденным и
не пыталось решать свои проблемы за чужой счет»4 У автора были все
1 Очерки революционных связей... С. 85.
2 Фризман Л. Пушкин и польское восстание 1830-1831 гг / / Вопросы ли-
тературы. 1992. Вып. 3.
3 Муравьева О. «Вражды бессмысленный позор...»: Ода «Клеветникам Рос-
сии» в оценках современников / / Новый мир. 1994. № 6.
4 Пушкарев А. С. «Вы грозны на словах — попробуйте на деле: А. С. Пушкин
как выразитель русского общественного мнения о Польском восстании 1830-
1831 гг. // Наш современник. 2001. № 6. С. 252. Впрочем, у Пушкарева были
предшественники и в доперестроечные годы: «В 1830-1831 годах, — пишет
А. В. Кушаков, — А. С. Пушкин относился к Польше, к польской теме прежде все-
го как к тёме военно-патриотической. Поэтому он в размышлениях и в творчестве
часто сопоставлял 1830-1831 годы и 1812 год» (Кушаков А. С. Указ. соч. С. 83).
Л. М. Аржакова, В. А. Я кубе кий 185
основания не принимать обкатанного в советской литературе тезиса, со-
гласно которому пушкинские оды 1831 г. общественного мнения не отра-
жали, да и не были характерны для самого поэта. Но, не остановившись
на этом, Пушкарев утверждает, что заявленная в стихах позиция была
абсолютно верна.
Еще дальше в ревизии представлений о пушкинских одах и вообще о
контактах России с Европой и «ее родной дочерью Польшей» идет С. Ю. Ку-
няев. «Главный пафос стихотворения — на его взгляд — направлен про-
тив газетных и парламентских провокаторов, против европейского интер-
национала, против сатанинской антанты всех антирусских сил Европы»1
Прежде, когда господствовала уверенность, что наиболее прогрессив-
ные россияне сочувствовали повстанцам, старательно оставлялся в тени
вопрос о том, как реагировали на события 1830-1831 гг. виднейшие дея-
тели отечественной культуры. Ныне остается непроясненым вопрос о пер-
сональном составе «сатанинской антанты». Были ли В. Гюго и Ж.-П. Бе-
ранже, по мнению С. Куняева, провокаторами? Прямого ответа нет, но —
не исключено.
Пушкин, в этом можно не сомневаться, в самом деле выражал (а во
многом и формировал) общественное мнение в польском вопросе. Его точ-
ку зрения на близкую и далекую от него по времени историю Польши,
очевидно, следует признать репрезентативной. Разумеется, импульсив-
ным откликом на известие о восстании в Варшаве: «наши исконние вра-
ги» либо вскоре прозвучавшим противопоставлением: «кичливый лях иль
верный росс»1 2 не исчерпывалось восприятие польской истории как вели-
ким поэтом, так и солидарной с ним большей частью общества. Тем не
менее именно подобный настрой прочно закрепился в русской историче-
ской памяти. У Пушкина он был ощутим и до событий 1830 г. Следы его
заметны в трагедии «Борис Годунов», законченной осенью 1825 г., хотя
читательская интерпретация этого произведения бывает разной. Трудно
тому поверить, но в год пышно отмечаемого у нас столетия со дня гибели
поэта трагедию и ее автора заподозрили в полонофильстве. Летом 1937 г.
Сталин запретил предполагаемую постановку «Бориса Годунова» во
МХАТе. В беседе с А. А. Ждановым и П. М. Керженцевым вождь так
разъяснил мотивы запрета (который, понятно, был строжайше засекре-
чен): спектакль не годится из-за «хорошего изображения Пушкиным по-
ляков и Лжедмитрия и невыгодного изображения русских: приняли Лже-
дмитрия»3.
1 Куняев С. Поэзия. Судьба. Россия: Шляхта и мы / / Наш современник.
2002. № 5. С. 91.
2 Пушкин А. С. Поли. собр. сом.: В 10 т. Т. X. М., 1965. С. 325 и Т. III. М.,
1963. С. 222.
3 Власть и художественная интеллигенция: Документы... о культурной поли-
тике. 1917-1953 гг. М., 1999. С. 774, примем. 77.
186 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Из многих граней темы «Пушкин и польская история» остановимся
еще лишь на одной — на том, как виделась ему роль Российской империи
в разделах Речи Посполитой. К Екатерине II молодой Пушкин имел нема-
ло претензий, но, несмотря ни на что, видел в «уничтоженной Польше»
(вместе с «униженной Швецией») «великие права Екатерины на благо-
дарность русского народа»1 В 1836 г. он писал о первом разделе Польши
как о следствии войны, которую воспламенила Барская конфедерация1 2.
В обоих случаях участие России в разделах подано как непреложный — и
отрадный — факт. Рассуждать об этом не было бы никакой нужды, если
бы не то, что в отечественной историографии XIX-XX вв. факт этот не
раз ставился под сомнение.
В роли защитника России от упреков за соучастие в разделах Польши
выступал еще М. П. Погодин. Он возмущался, встречая «повторяемую
даже в некоторых наших официальных учебных книгах»3 мысль — пусть
одобрительную — об участии Екатерины II в дележе. Его логика была про-
ста: раз императрица не завладела этническими польскими землями, то,
значит, говорить так недопустимо. В 1772, 1793, 1795 гг., настаивал исто-
рик, Россия просто возвращала себе исконные земли — и то не все. Поче-
му такое возвращение исключает дележку государственной территории
Речи Посполитой (она же — Польша), Погодин не считал нужным отве-
чать. Увлекаемый эмоциями, он не замечал, что тогда о втором разделе
вообще не придется говорить. Раздел предполагает нескольких, по мень-
шей мере, двух партнеров, а за вычетом России остается лишь захватчи-
ца-Пруссия.
Наивно-патриотическую софистику, которая и в XIX в. не украшала
ученого, использовала советская историография, когда политика страны
стала поворачивать в имперское русло. Со всей отчетливостью это отра-
зил изданный в 1951 г. первый том университетского учебника по новой
истории. Соответствующий параграф там был озаглавлен: «Частичный
раздел Речи Посполитой Пруссией и Австрией в 1772 г. и возвращение
России ряда древних русских земель», а в тексте А. Я. Манусевич сооб-
щал, что «Пруссия захватила..., Австрия захватила..., Россия возвра-
щала свои древние земли, а также приобрела польскую часть Лифлян-
дии»4.
В некоторых изданиях постперестроечного периода такая тенденция
была доведена до полного абсурда. «Участие России в “разделах Польши’’
конца XVIII века — либеральный миф», — провозгласил В. В. Кожинов,
безоговорочно поддержанный С. К. Кунаевым5. Выходит, что для них
Пушкин с Карамзиным, который, как было показано выше, не только
1 Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10 т. Т. VIII. М., 1964. С. 128.
2 Там же. Т VII. М. 1964. С. 328.
3 Погодин М. П. Польский вопрос. Собрание рассуждений, записок и замеча-
ний. 1831-1867 М. 1868. С. 2.
4 Новая история. Т. I. М., 1951. С. 363-364 (выделено нами. — Л. А., В. Я.).
5 Куняев С. Указ. соч. С. 104.
Л. М. Аржакова, В. А. Якубе кий 187
признавал участие Екатерины II в разделах, но и не исключал сомнений в
их легитимности, — это либералы-мифотворцы1
В типологии появившихся в 1820-1830-х гг. российских суждений о
Польше и ее истории заметное место принадлежит запискам Д. В. Давыдо-
ва. Их автор поляков не жаловал. Мог, зная «дикий, необузданный нрав»
Константина Павловича, посочувствовать обывателям управляемого це-
саревичем Царства Польского. Но не более того. Поклонник «героя-полу-
бога» Суворова смотрел его глазами на подавляемое полководцем «вос-
стание Польши». При описании войны с Наполеоном Варшава аттестова-
лась Денисом Давыдовым как «горнило козней, вражды и ненависти к
России»1 2. 1831 г., по его словам, — это «близкий родственник 1812 года».
«Какое русское сердце, чистое от заразы общемирного гражданства, —
восклицает он в автобиографических записках, — не забилось сильнее
при первом известии о восстании Польши?»3 Д. В. Давыдов поспешил вер-
нуться на действительную службу и приложил руку к подавлению мяте-
жа (о чем с гордостью расскажет в записках).
Смысл событий 1830-1831 гг. им представлен следующим образом:
«Низкопоклонная, невежественная шляхта, искони подстрекаемая и ру-
ководимая женщинами, господствующими над ее мыслями и делами, осме-
ливается требовать у России того, что сам Наполеон, предводительство-
вавший всеми силами Европы, совестился явно требовать, силился истор-
гнуть — и не мог»4.
В бедах Польши Денис Давыдов винил презираемую им шляхту. Но в
характеристику последней введена колоритная деталь: корень зла лежал,
оказывается, в губительном женском влиянии. Гендерный — если вос-
пользоваться современным нам термином — мотив не был чужд россий-
ской литературной традиции. О чарах красавиц-полек писалось не раз —
достаточно припомнить Марину Мнишек из пушкинской трагедии или
панночку, из-за которой покрыл себя позором младший из сыновей Тара-
са Бульбы у Гоголя. Давыдов же идею, можно сказать, генерализировал,
усмотрев тут общее правило. Любопытно, что ему не пришло в голову,
насколько обоюдоостра тема женского начала в политике: ведь для Поль-
ши все более или менее оставалось на уровне легенд и домыслов, тогда
как в Российской империи была свежа память о матушке Екатерине и ее
предшественницах на троне.
1 По логике Кожинова — Куняева, к мифотворцам, очевидно, нужно отнести
саму Екатерину II и ее дипломатов, которые в Петербурге договорились со свои-
ми австрийскими и прусскими коллегами об «окончательном разделении»
Польши, «разделе этой республики между соседними державами» (Договоры,
относящиеся к разделам Речи Посполитой / / П. В. Стегний. Разделы Польши и
дипломатия Екатерины II: 1772, 1793, 1795. М., 2002. С. 442, 445).
2 Давыдов Д. В. Военные записки. М., 1940. С. 301.
3 Там же. С. 34.
4 Там же.
188 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Мысль же о шляхте как виновнице всех несчастий, похоже, почерп-
нута была отставным генерал-лейтенантом не из ученых сочинении. Он
повторял расхожие, утвердившиеся в дворянской, военной в том числе,
среде стереотипы, которые питались, помимо прочего, отвращением рос-
сийских государственников к политическому устройству былой Речи По-
сполитой и к любым попыткам ущемить интересы империи.
В те же годы, когда писал Д. В. Давыдов, свой вариант антишляхет-
ской теории начал развивать М. П. Погодин. Тоже не свободный от апри-
орных установок, к тому же всегда чутко — и верноподданно — реагиру-
ющий на политические веяния, адъюнкт, а потом профессор Московского
университета, подходил к прошлому Польши как профессионал, специа-
лист по отечественной и всеобщей истории. Если историографами-русис-
тами о нем написано много (пусть и не всегда доброжелательно), то, к
сожалению, наши медиевисты и новисты проявили к Погодину минимум
интереса. В общеизвестном учебнике по историографии истории Средних
веков Е. В. Гутновой он, вкупе с С. П. Шевыревым, удостоился одного-
единственного упоминания — оба они названы в качестве «реакционных
профессоров», отравлявших жизнь Т. Н. Грановскому. Между тем пого-
динские научные труды и публицистика на темы всеобщей истории от-
нюдь не ординарны. Ученый часто прибегал к широким и демонстриру-
ющим знание предмета аналогиям, строил смелые концепции, стараясь
выявить общее и частное в судьбах народов, поляков в том числе.
Свое понимание задач полонистики он изложил в 1831 г., выступив с
«Критическим разбором “Истории Польского государства”» С. Бантке.
В рецензии Погодин упрекал историков «старой школы», что те «обраща-
ли главное внимание на внешние сношения, то есть на войны, миры, приоб-
ретения и потери, и... почти совершенно упускали из виду последователь-
ность умственного личного образования, промышленности, нравствен-
ности, религиозных понятий — или упоминали о них только мимоходом»1.
По мнению рецензента, плохо, когда автор в лабиринте собственных имен и
мелких происшествий забывает человека, видя лишь гражданина или, ме-
нее того, воина. Нужно выяснять коренные причины, которые обуслови-
ли своеобразие польских государственных учреждений, показав проис-
хождение дворянства и крепостного крестьянства и пр.
Программа была хороша, но неподъемна. Нечего и говорить, что ни
сам Погодин, ни вся историческая полонистика допозитивистского пери-
ода вместе взятая не могли сколько-нибудь эффективно ее реализовать.
Из длинного перечня проблем М. П. Погодин избрал для себя в первую
очередь, пожалуй, самую традиционную, задавшись вопросом: откуда по-
шло республиканское устройство Речи Посполитой?
В изданные в 1836 г. «Исторические афоризмы» ученый включил та-
кое утверждение: «Вся история народа явствует из первых его действий,
как все огромное дерево заключается в зародыше, как в младенце виден
1 Погодин М. П. Польский вопрос... С. 27.
Л, М. Аржакова, В, А, Якубский
189
уже весь будущий человек»1 Еще раньше, в 1831 г., специально по поводу
Польши им было сказано: «Прочитав внимательно начало и продолжение
польской истории, предчувствуем окончание»1 2. Идея наталкивала исто-
рика на исследование польских древностей, которое должно было пролить
свет на корни запутанных поворотов в судьбе некогда могущественной,
притязающей на главенство в Восточной Европе, а потом пришедшей в
ничтожество Речи Посполитой.
На деле у Погодина все получилось наоборот. Археология тогда прак-
тически ничем не помогала. Легенды, связанные с рождением Польского
государства, вдохновляли фантазию, но не способны были служить твер-
дой опорой историку. Не удивительно, что незаметным для Погодина об-
разом то исследование, которое должно было восходить от седой древно-
сти к Новому времени, обратилось в привычную — и достаточно субъек-
тивную — ретроспекцию. «Польша пала не от политики соседей, а
первоначально от своего безначалия, от форм правления. Здание должно
было рухнуть, ибо подпоры были негодные, — вот содержание польской
истории до кончины последнего короля»3, — уверовав в эту истину, Пого-
дин надлежаще препарировал летописные предания и наслоившиеся на
них реляции давних и новых авторов. В духе очень популярной в XIX в.
теории завоевания истоки польской государственности он увидел в наше-
ствии на страну иноземцев, которые, покорив аборигенов, установили
феодальные порядки. В других землях феодализм со временем трансфор-
мируется в «государство в настоящем смысле этого слова», т. е. в само-
державие, но в Польше этого не произошло. В разные годы Погодин по-
разному — то лаконично, то с подробностями — излагал свою версию, но
суть оставалась прежнею.
Кем были завоеватели, составившие господствующий слой — шлях-
ту, историк не решался сказать, полагая все же, что «она имеет в себе
значительную примесь крови западной, не славянской, а кельтической».
Главная причина польской аномалии — не этническое различие (по Пого-
дину, норманны на Руси за двести лет совершенно ославянились), а мно-
гочисленность «пришлого племени», в силу чего «пришлецы польские» со-
хранили свою обособленность. Из этой обособленности — только посту-
лируемой, не подтверждаемой никакими вескими доказательствами, —
ученый выводил губительные по своим последствиям черты шляхетского
характера: «Совершенное отчуждение от прочих славянских племен, ко-
торых Польша никогда знать не хотела, хотя и жила рядом с ними... Пре-
зрение к собственному племени, то есть к крестьянам, что свидетельству-
ется всеми местными наблюдениями, и происходящая оттуда ненависть
между сословиями...»4
1 Погодин М. П. Исторические афоризмы. М., 1836. С. 53.
2 Погодин М. /7. Польский вопрос... С. 7.
3 Там же. С. 31.
4 Там же. С. 176-177.
190 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Почему и не обремененный излишней ученостью Д. Давыдов, и эруди-
рованный историк М. П. Погодин с одинаковой убежденностью находили
корень зла, сгубившего Польское государство, в шляхте? Научных, т. е.
основанных на непредубежденном разборе заслуживающей доверия ин-
формации, доводов тут было меньше всего. На первом плане стояли поли-
тические страсти, с этноконфессиональной окраской. Альтернативные
теории ни тем, ни другим автором даже не брались в расчет. Мысль о том,
что хотя бы часть вины ложится на Россию как соучастницу разделов,
отметалась с порога. Но даже если искать только внутренние причины
польской национальной катастрофы, то все равно под рукой был еще один
вариант объяснения. В польской историографии и публицистике настой-
чиво звучали доводы в пользу того, что не мелкая и средняя шляхта, а
магнатство больше всего виновато в разгуле политической анархии XVII-
XVIII вв., а затем и в прямом предательстве государственных интересов
Речи Посполитой. Трудно сказать, был ли наслышан о таких обвинениях
генерал-лейтенант в отставке, но ординарный профессор Московского
университета наверняка знал об антимагнатских выступлениях Станис-
лава Сташица и других общественных деятелей, о популярности этих вы-
ступлений в радикальных, близких к национально-освободительному дви-
жению кругах, где тон задавала шляхта. Впрочем, последнее обстоятель-
ство скорее всего лишь усиливало нелюбовь российских авторов к
«кичливым ляхам» — шляхтичам.
Заострять внимание на роли аристократии в упадке и гибели Польско-
го государства нашим авторам в какой-то мере могло мешать и то, что кри-
тика магнатерии невольно бросала тень на позицию Петербурга. Как-ни-
как, но, например, Тарговицкую конфедерацию вдохновляла императрица
Екатерина. Не годилось забывать и о том, что многие из польских вель-
мож превосходно акклиматизировались в Российской империи и блиста-
ли в высшем свете. Эти соображения политкорректности слабее действо-
вали на Украине, где размещались владения графов Потоцких и других
латифундистов. Память о давних счетах с притеснителями-магнатами там
не затухала. Силу антимагнатских настроений в украинском обществе —
при всей условности такого районирования — отразила малороссийская,
как тогда выражались, литература. Наглядным примером тому служит
творчество Н. В. Гоголя, хотя, разумеется, сводить его исторические идеи
к влиянию родной ему украинской среды было бы большим упрощением.
Гоголю не нашлось места в биобиблиографическом словаре «Славя-
новедение в дореволюционной России» (М., 1979), где представлены, к
примеру, А. Н. Радищев или В. Г. Белинский. Между тем он бесспорно
был одним из первых отечественных славяноведов — равно как и одним
из первых наших медиевистов-западников, что тоже нередко забывается.
Писатель весьма недурно для того времени знал историческую литерату-
ру, его интересовали многие проблемы отечественной и всеобщей исто-
рии. Часть его замыслов была реализована в статьях, сохранились его
многочисленные выписки из книг, заметки и наброски. Увлекаясь истори-
ей Малороссии, а с конца 1820-х гг. собирая материалы для обширного
Л. М. Аржакова, В. А. Я кубе кий 191
сочинения на эту тему, он, естественно, стал изучать польскую пробле-
матику.
Как представлял себе Гоголь Речь Посполитую, расстановку в ней
политических сил, причины ее упадка — об этом лучше судить по его ху-
дожественным произведениям.
В первоначальной, напечатанной в 1835 г., редакции «Тараса Бульбы»
рассказ о казни Остапа в Варшаве сопровожден был пояснением. «Я не.
стану, — говорил автор от своего лица, — смущать читателей картиной,
страшных мук [... ]. Они были порождение тогдашнего грубого, свирепого
века [... ]. Должно однако ж сказать, что король всегда почти являлся пер-
вым противником этих ужасных мер. Он очень хорошо видел, что подоб-
ная жестокость наказания может только разжечь мщение казачьей нации.
Но король не мог сделать ничего против дерзкой воли государственных
магнатов, которые непостижимою недальновидностью, детским самолю-
бием, гордостью и неосновательностью превратили сейм в сатиру на прав-
ление»1
При создании на рубеже 1830-1840-х гг второй редакции «Тараса
Бульбы», когда, по словам комментаторов1 2, существенно обновился весь
идейно-художественный замысле повести, изменения коснулись и проци-
тированного выше отрывка. Прежде речь шла о человеколюбии и прозор-
ливости одного только короля. Теперь фрагмент звучал иначе: «Напрасно
некоторые, немногие, бывшие исключениями из века, являлись против-
никами сих ужасных мер. Напрасно король и многие рыцари, просветлен-
ные умом и душой, представляли, что подобная жестокость наказаний
может только разжечь мщение казачьей нации. Но власть короля и умных
мнений была ничто пред беспорядком и дерзкой волею государственных
магнатов...»3 Писатель не заметил в новом тексте несообразности: «неко-
торые, немногие, бывшие исключениями из века» в следующей же фразе
названы им «многими рыцарями». Повесть, как и в своей первой редак-
ции, не поддается сколько-нибудь уверенной привязке к историческим
реалиям. Невозможно определить, кого из польских монархов и каких
рыцарей имел в виду Гоголь. Но обе редакции «Тараса Бульбы» позволя-
ют отнести автора к числу тех, кто видел главную беду Речи Посполитой
во всевластии «государственных магнатов».
О том же свидетельствует найденный в бумагах Гоголя набросок. На-
писанному, вероятно, не позднее 1834 г. отрывку исследователи присвои-
ли условное название «Размышление Мазепы». В нем писатель воссозда-
ет ход рассуждений «преступного гетмана», который задумал отделиться
от России: «Нужна была дружба такого государства, которое всегда бы
могло стать посредником и заступником. Кому бы можно это сделать, как
не Польше, соседке, единоплеменнице? Но царство Баториево было на
1 Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 9 т. Т. 7. М., 1994. С. 233-234.
2 Там же. Т. 1-2. С. 451.
3 Там же. С. 314.
192 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
краю пропасти и эту пропасть изрыло само себе. Безрассудные магнаты
позабыли, что они члены одного государства, сильного только единоду-
шием, и были избалованные деспоты в отношении к народу и непокорные
демократы] к государю. И потому Польша действовать решительно [не
могла)»1
Даже из беглого, не притязающего на полноту обзора видно, насколь-
ко субъективны те приводимые выше доводы насчет отношения дорефор-
менного русского общества к Польше, какими оперировали П. А. Вязем-
ский или А. Н. Пыпин — люди, повторим еще раз, лучше, чем кто-либо,
разбиравшиеся в этих делах. Другими словами — видно, как нелегко бы-
вает и современникам и исследователям оценить характер и интенсив-
ность общественной реакции на польскую проблему, где сиюминутные
внутри- и внешнеполитические интересы были неотделимы от памяти о
прошлом.
Во всяком случае, бесспорно, что русскому просвещенному обществу
первых десятилетий XIX в. эта проблема была отнюдь не безразлична.
И едва ли годится вслед за Пыпиным утверждать, что точка зрения на
Польшу, на ее прошлое, настоящее и будущее была немногосложна и ука-
зывалась действиями правительства. Здесь мы не касаемся тех, так ска-
зать, крамольных политических симпатий к полякам и Ноябрьскому вос-
станию, что запечатлелись в стихах А. И. Одоевского («...на Висле брань
кипит! / Там с Русью лях воюет за свободу») либо воспоминаниях
А. И. Герцена. Такого рода симпатии сами по себе важны, вызывают вся-
ческое уважение — и тем не менее маргинальны. Нельзя не признать, что
голоса в защиту Польши были почти не слышны не только из-за прави-
тельственных репрессий, но и по причине того, что подобные идеи шли
вразрез с настроениями общества. К тому же они оставались в сфере те-
кущей политики, мало сказываясь на истолковании польского историче-
ского процесса.
Приходится согласиться с А. С. Пушкаревым — пушкинские оды
1831 г. выражали общественное мнение. Они не транслировали предпи-
санные свыше суждения. Тут была близость (если не совпадение) пози-
ций, а не вынужденное или слепое следование императорскому диктату.
Симптоматично, что самый строгий критик поэтических откликов Жуков-
ского и Пушкина на польские события — П. А. Вяземский — возмущался
тональностью стихов и в то же время признавал законность правитель-
ственной акции: «Очень хорошо и законно делает господин, когда прика-
зывает высечь холопа, который вздумает отыскивать незаконно и нагло
свободу свою»1 2.
А. Н. Пыпин вполне к месту напомнил о державинском четверости-
шии (потом выросшем в оду) на взятие Суворовым Варшавы: «Пошел, —
1 Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 9 т. Т. 7. С. 150-151.
2 Вяземский П. А. Записные книжки. М., 1992. С. 151-152.
Л. М. Аржакова, В. А. Я кубе кий 193
и где тристаты злобы? / Чему коснулся, все сразил. / Поля и грады —
стали гробы; / Шагнул — и царство покорил!»1 Его традицию продолжи-
ли в XIX в. Жуковский, Пушкин и другие одописцы, и все они как по мыс-
ли, так и по стилистике отвечали вкусам и настрою публики. Но вывод,
который тут же сделал этот один из самых первых историков отечествен-
ной славистики: «исследование, откуда берутся тристаты, было излиш-
не», — это лишь журналистский ход, эффектный, но пустой. Все же дело
здесь было, — по крайней мере, во многих случаях, — не в бездумном
следовании за властью. Исследования не предпринимались оттого, что
происхождение «тристатов злобы» и так было известно. Точнее, Денис
Давыдов со своим наивно-самоуверенным объяснением и его современни-
ки полагали, что они все это прекрасно знают.
Качество такого знания — вопрос особый. Уместнее, наверное, гово-
рить не о трезвом, рационалистическом знании, а о склонной к мифам,
сдобренной мегаломанией и ксенофобией исторической памяти. Несколь-
ко упрощая, схематизируя, можно сказать, что представления о Польше
и поляках в основном складывались из двух разноформатных частей — из
устоявшихся в общественном сознании стереотипов, в которых домини-
ровали политические, этнокультурные и конфессиональные мотивы, и из
болезненно обостренной реакции на злобу дня. Господствовавшим тогда
настроениям в обществе была, судя по всему, вполне созвучна знамени-
тая формула «Православие. Самодержавие. Народность», появление ко-
торой условно датируют 1834 г., хотя идея носилась в воздухе довольно
давно. Вся же история Польши на своем почти тысячелетнем протяже-
нии, как она виделась с российской стороны, решительно противостояла
сразу всем слагаемым уваровской триады.
Что существенно для судеб отечественной полонистики и должно
быть подчеркнуто: каковы бы ни были тогда, в первой трети XIX в., касав-
шиеся поляков составные элементы нашей исторической памяти и как бы
эти элементы ни ранжировались, их объединяла убежденность в том, что
Польшу сгубили не внешние, а внутренние факторы. Чаще всего на пер-
вый план тут историками выводились особенности политического устрой-
ства страны. Концепция, согласно которой зло коренилось в отсутствии
единовластия, в республиканских институтах Речи Посполитой, была,
помимо прочего, хороша тем, что освобождала российских авторов и их
читателей от любых угрызений совести по поводу разделов Польши. Эта-
тистская по своей сути идея достанется в наследство последующим поко-
лениям полонистов — не только ученым славянофильского, панславист-
ского или открыто имперского толка, но и прозападнически настроенным
приверженцам позитивизма.
1 Державин Г. Р. Стихотворения. Л., 1948. С. 139.
7 %.. 1070

И. С. Широкова
Верховная королевская власть Ирландии
и женские божества кельтских мифов
Женские божественные образы кельтских мифов выражают две фун-
даментальные идеи кельтской мифологии. Во-первых, все они восходят к
культу богинь-Матерей, в основе которого лежит древнейший образ
большинства религий и мифологий — образ Великой Матери-Земли. Во-
вторых, они воплощают идею верховной королевской власти. Резиденци-
ей верховного короля Ирландии была Тара, расположенная в централь-
ной ирландской провинции Миде (символическом центре Ирландии), ко-
торую окружали четыре другие провинции — Ульстер, Коннахт, Лейнстер
и Мунстер. Это разделение Ирландии на четыре королевства с добавле-
нием срединной области, являющейся резиденцией верховного вождя,
связано с традициями седой древности. Это — космографическая схема,
параллели к которой можно найти в других древних традициях. Ирландия
называлась «островом четырех владык».
Память об этом «острове четырех Владык» сохранилась даже в китай-
ской традиции. Даосский текст гласит: «Императору Яо казалось, что он —
идеальный правитель. Но, посетив четырех владык на далеком острове Ку-
ши (населенном “истинными людьми”, чэн-жэнь, то-есть людьми, вернув-
шимися в “первозданное состояние”), он признал, что ему до них далеко.
Ведь идеал — это безразличие (или, вернее, отрешенность, “деяние по-
средством недеяния”) истинного человека, вращающего космическое ко-
лесо». Эти «четверо владык», идентичные четырем махараджам или «ве-
ликим царям» Индии и Тибета, предстоят четырем сторонам света. В то
же время они соответствуют четырем элементам. Пятый, верховный Вла-
дыка, царящий в центре, на священной горе, представляет собой эфир, то
есть первоэлемент, из которого происходят четыре остальных*. Эта ки-
тайская реминисценция дает представление о том, какой глубинный, древ-
1 Генон Р. Царь мира//Вопросы философии. М., 1993. С. 127.
Н. С. Широкова
195
ний символизм был присущ фигуре верховного короля ирландской тради-
ции, царившего в Таре.
В мифические времена в Таре проводились важнейшие политические
ассамблеи и религиозные церемонии, и происходил знаменитый «Пир
Тары», на котором праздновался ритуальный брак короля с его королев-
ством, и тем самым власть вновь избранного короля получала законное
признание. Ирландская традиция рассказывает о нескольких ритуальных
испытаниях, посредством которых проверяли пригодность будущего ко-
роля для исполнения высокой функции носителя верховной власти. На
холме Тары стоял камень Фаль, вскрикивавший под ногой человека, ко-
торый законным путем должен был получить королевскую власть. Коро-
левская колесница отбрасывала того, кто был недостоин титула короля;
королевская мантия оказывалась слишком велика для него; два камня,
расстояние между которыми равнялось ширине ладони, широко раздви-
гались, чтобы дать проход колеснице приемлемого претендента на коро-
левскую власть.
В ирландских текстах представлена тенденция оградить особу закон-
но избранного короля от опасностей профанного (нерелигиозного) мира и
до мельчайших деталей отрегулировать его поведение. Существовал це-
лый ряд магических запретов (гейсов), которые накладывались на короля
просто в силу того, что он был носителем королевской власти1. Смысл
этих гейсов по большей части темен: некоторые могут намекать на обсто-
ятельства, которые однажды оказались опасными для кого-то из королей
и которых поэтому следовало избегать, в то время как другие кажутся
выбранными совершенно произвольно. Например, в «Разрушении Дома
Да Дерга» перечислены гейсы, наложенные на короля Конайре: возвра-
щаясь к себе домой, он никогда не должен был обращать правый бок своей
повозки в сторону Тары, а левый — в сторону Бреги; он не мог охотиться
на зверей Керны; он не имел права покидать пределы Тары каждую девя-
тую ночь; также он не должен был проводить ночи в доме, где огонь после
захода солнца светит наружу и виден снаружи, и т. д.1 2
Достоинства мудрого, доброго и справедливого короля благоприятно
сказывались на состоянии его королевства. В таком королевстве царили
мир и справедливость, богатство и процветание. Деревья низко склоня-
лись под тяжестью плодов, реки и моря изобиловали рыбой, земля прино-
сила богатые урожаи. Наоборот, когда в поведении, в характере или в
физическом состоянии короля было что-либо недостойное или просто не-
соответствовавшее идеалу, это предвещало несчастья и лишения для
страны. Поэтому в «Битве при Маг Туиред» король Брее был низложен,
когда оказалось, что он начисто лишен королевской щедрости, и Нуаду
1 Гионварк Хр., Леру Ф. Кельтская цивилизация/Пер. Г В. Бондаренко,
Ю. Н. Стефанова. СПб., 2001. С. 79.
2 Разрушение Дома Да Дерга / / Предания и мифы средневековой Ирландии/
Пер. С. В. Шкунаева. М, 1991. С. 102-128
196 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
был вынужден отказаться от королевского трона, когда потерял руку в
битве. Когда Кайбре Кайтхенн силой захватил королевскую власть, то во
время его правления на каждом колосе было по одному зерну, на каждом
дубе — по одному желудю, в реках не было рыбы, у скота не было молока.
Таким образом, положение короля не было легким, и его взаимоотно-
шения с королевской властью не были простыми. Король становился су-
вереном только тогда, когда он облекался верховной властью с божествен-
ного соизволения, которое было прерогативой богинь, воплощавших ко-
ролевскую власть Ирландии. Как это происходило, может быть, лучше
всего рассказывает сага, посвященная замечательному приключению,
случившемуся с королем Тары Конном, который является лучшим приме-
ром представленного в ирландской мифологии «доброго» короля, в цар-
ствие которого все процветает и благоденствует1
Однажды Конн со своими тремя друидами и тремя филидами отпра-
вился перед восходом солнца в королевскую крепость Тары... И вдруг они
увидели, как на них опускается большое облако, так что они не знали боль-
ше, куда им идти: такая наступила полная темнота. После этого появился
всадник и трижды метнул в них копье. В последний раз брошенное копье
пришло гораздо быстрее, чем в первый. «Поистине, это королевская ра-
на, — сказал Друид, — кто бы ни был тот, кто поразил Конна из Тары».
Тогда всадник перестал бросать копья, подъехал к ним, приветствовал
Конна и увел его в свой дом. Они поехали вперед и выехали на прекрас-
ную поляну. Там они увидели королевскую крепость, у входа в которую
росло золотое дерево, и красивый дом с крышей из белой бронзы. Они
вошли в дом, и там перед ними предстала прекрасная молодая девушка с
золотой диадемой на голове. Возле нее стоял серебряный котел с золоты-
ми ручками, и он был полон красного пива, а рядом золотая ваза. Увидели
они перед собой самого воителя, сидящего на золотом троне. Не нашлось
бы в Таре человека, который превзошел бы его рангом, любезностью,
изысканной внешностью и нездешним выражением лица.
Он заговорил с ними и сказал: «Я не воитель в действительности, и я
приоткрою тебе мою тайну и мою славу: уже после смерти я пришел, и я
из рода Адама. Вот мое имя: Луг, сын Этхленна, сына Тигернмаса. Я при-
шел, чтобы открыть тебе судьбу твоей собственной верховной власти в
Таре». Молодая девушка, которая находилась перед ними, была вечная
верховная власть Ирландии. Она дала Конну две вещи: часть бычьей туши
и часть свиной туши. Когда девушка начала распределять подарки, она
спросила: «Кому будет дан этот кубок?» Воитель ответил, что будет на-
значаться верховная власть, начиная с Конна, и далее — вечно. Они вы-
шли из тени воина и не увидели больше ни крепости, ни дома. Остались у
Конна золотая ваза и кубок.
1 Baile in Scail/ /Le Roux F., Guyonvarc’h Ch. Les fetes celtiques. Rennes, 1995.
P. 146-149?
Н. С. Широкова
197
Таким образом, Конн приходил во дворец Луга, чтобы пройти обряд
королевской инициации. Дворец принадлежит Другому Миру, но он в то
же время реален, так как Конн получает там королевские талисманы. Луг
в данном случае — бог-царь, от имени которого действует верховная
власть, потребляя и раздавая красное пиво — напиток верховной власти
и бессмертия. Сама верховная власть, представленная в виде молодой де-
вушки с ее золотой диадемой, серебряным котелком и золотым кубком,
напоминает молодую принцессу из роскошного княжеского погребения в
Виксе. «Верховная власть в Ирландии очень женственна, — пишут Ф. Ле-
ру и X. Гионварк, — и это в конечном счете — приятное приданое»1
В истории с Конном представлен идеальный и несколько абстрактный
образ королевской власти. Однако одна героиня ирландских мифов, тоже
являющаяся воплощением верховной власти, наделена более индивиду-
альными и жизненными чертами. Это королева Коннахта Медб. В саге
♦Похищение быка из Куальнге» из-за ее крайнего честолюбия и желания
во всем превосходить своего мужа, короля Айлиля, было собрано союз-
ное войско четырех ирландских провинций (Коннахта, Лейнстера, Мун-
стера и Миде) и начата война с уладским королевством в Ульстере, чтобы
силой отнять быка из Куальнге, принадлежавшего жителю Улада. Кроме
честолюбия и жестокости, для Медб была характерна повышенная сексу-
альность. У нее было много мужей и много любовников, в том числе герой
Фергус, являвшийся образцом мужественности. Дочь верховного короля
Тары, она вышла замуж за короля Конхобара, но «от гордыни» покинула
мужа против его желания. После этого она сочеталась браком поочередно
с Тинде, сыном Коннры Каса, с Эохайдом Далой и с Айлилем, сыном Мата,
причем каждый из них становился королем Коннахта.
Двойником Медб, королевы Коннахта, является другая Медб — коро-
лева Лейнстера, Медб Летдерг («полукрасная» или «красная с одной сто-
роны»), дочь Конана из Кулы. Она была поочередно женой девяти коро-
лей Ирландии, включая отца Конна, его сына Арта и Кормака, сына Арта.
♦Велика была сила Медб над мужами Ирландии, ибо не мог стать королем
Тары тот, чьей супругой она не была». Так, когда умер Арт, его сын Кор-
мак не мог стать королем Ирландии, пока Медб не соединилась с ним. Та-
ким образом, королева Медб (в обоих вариантах) является олицетворени-
ем верховной власти1 2. Само имя Медб означает опьянение: имеется в виду
опьянение властью. По определению королевы Медб из Коннахта, король
должен быть «лишен страха, зависти и скупости». Королева же никогда
не бывает «без мужчины в тени другого мужчины», потому что король яв-
ляется временным персонажем и может быть заменен, а верховная власть
так же вечна, как принцип, который она представляет и воплощает.
1 Le Roux F., Guyonvarc’h Ch. Les fetes celtiques. P. 150.
2 Рис А., Рис Б. Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе/
Пер. Т. Михайловой. М., 1999. С. 84-85.
198 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Однако королевская власть тоже нуждается в короле: будучи алле-
горией земли Ирландии, с которой король вступал в священный брак, вос-
ходя на престол, она страдает в отсутствие супруга. Как земля лежит
бесплодная и заброшенная без ее законного владельца и быстро возвра-
щается к жизни с его приходом, так и богиня, персонифицирующая коро-
левство, часто появляется безобразной, неухоженной, нищей, а затем,
соединившись с предназначенным для нее повелителем, превращается в
женщину сияющей красоты. Подобная история случилась с Ниаллом Де-
вяти Заложников. Он и его четыре брата (Бриан, Фиахра, Айлиль и Фер-
гус) отправились на охоту. Заблудившись в лесу, юноши разожгли костер
и стали жарить убитую дичь, а Фергуса послали на поиски питьевой воды.
Он подошел к колодцу, который стерегла ужасного вида старуха, и попро-
сил разрешения набрать воды. В ответ старуха сказала, что разрешит это
сделать только в обмен на его поцелуй. Юноша отказался и возвратился к
братьям без воды. Остальные братья по очереди отправлялись за водой,
встречали старуху, узнавали о ее условии, но только Фиахра согласился
на «легкий поцелуй». Затем настала очередь Ниалла. Оказавшись перед
тем же выбором, он не только поцеловал старуху, но и разделил с нею
ложе. И тотчас же она превратилась в юную девушку, чья красота сияла
ярче солнца. «Кто ты?» — спросил Ниалл. «Я Власть, — ответила она, —
с этой поры вовеки пребудет власть у тебя и твоего потомства». По ее
словам, исключением будут два короля из потомства Фиахры — это на-
града за его «краткий поцелуй»1.
В повести о других пяти братьях, сыновьях короля Даре, Власть так-
же предстает ужасной старухой и превращается в прекрасную даму бла-
годаря соитию с тем, кому назначено стать королем. Было предсказано,
что сын Даре получит верховную власть в Ирландии и что имя его будет
Лугайд. Король Даре дал это имя всем пятерым своим сыновьям, но друид
сказал ему, что наследником его станет лишь тот, кто поймает золотого
Оленя, который появится в зале собраний. Когда это случилось и все бро-
сились ловить оленя, на пятерых братьев и на других присутствующих
опустился волшебный туман. Лишь Лугайду Лайгде удалось схватить
Оленя, и ему же пришлось в дальнейшем разделить ложе со старухой,
олицетворяющей Власть1 2.
Таким образом, это довольно распространенный мотив ирландской
мифологии: страна — женщина, супруга короля, но до бракосочетания
она — старуха или женщина с помутившимся рассудком. После соедине-
ния с королем облик ее становится подобен «алому лишайнику на скалах
Лейнстера... кудри ее как лютики Брегона, а ее зеленый плащ не имеет
изъяна».
В ирландской мифологии не только некоторые, определенные богини,
но все женские божества связаны с символизмом верховной власти —
1 Рис А., Рис Б. Наследие кельтов. С. 82-83.
2 Там же.
Н. С. Широкова
199
даже древние богини, устроительницы Мира, близкие образу Матери-
Земли. Например, Кайллех или Старуха из Берри, которая занималась
космогонической деятельностью в Ирландии и в Шотландии. Горы, озера
и острова обязаны ей своим появлением, а каменные вымостки-каирны
считаются камнями, выпавшими из ее передника. Именем Берри назван
также полуостров в Западном Мунстере. Геотектоническая роль, припи-
сываемая Кайллех, свидетельствующая о ее тесной связи с Землей, хоро-
шо согласуется с тем, что мифологическая традиция изображает ее также
божественной прародительницей многочисленного потомства, прожив-
шей чрезвычайно долгую жизнь. Кайллех семь раз прожила свою юность,
так что у нее было много мужей, и каждый проживал с ней свой век до
глубокой старости, а ее внуки и правнуки были столь многочисленны, что
составляли целые племена.
В восьмом или девятом веке монах из числа переписчиков ирландских
легенд, работавших в скрипториях при монастырях, воспользовавшись
двусмысленностью, содержащейся в слове «кайллех», сочинил поэму о
том, что на склоне дней Кайллех надела монашеское покрывало (кайлле).
Эта поэма, отличающаяся лирической красотой и богатым символизмом,
изображает «монахиню» из Берри — старую, нищую и немощную, вспо-
минающую славные дни, когда она, молодая, прекрасная и богатая, была
подругой королей:
Быстрые колесницы
и лошади, выигрывавшие призы, —
когда-то у меня было их очень много:
благослови, Боже, Короля, который дарил их.
Мое тело стремится найти свой путь
к Дому Суда;
когда Сын Господа решит, что настало время,
пусть он возьмет то, что он дал взаймы.
Мои руки теперь костлявы и тонки;
когда-то дорогим было искусство, которым они занимались —
они обнимали королей...
Я не завидую ничему старому,
кроме Равнины Фемхена;
в то время, как мои густые волосы поседели от старости,
кроны деревьев Фемхена все еще золотые.
Камень Королей в Фемхене,
Крепость Ронана в Брегоне —
— очень много времени тому назад штормы в первый раз
достигли их,
но их щеки не стали старыми и
увядшими...
200 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Я проводила мои дни с королями,
угощаясь медом и вином;
теперь я пью сыворотку и воду
среди старых сморщенных ведьм...
Приливная волна
и быстрый отлив;	<1
то, что прилив приносит вам, гл
ОТЛИВ уносит ИЗ ваших рук...	UP.	j jj*
Счастлив остров в открытом море,
потому что прилив приходит после отлива,
я же не жду,
что после отлива
прилив придет ко мне1.
В действительности в этой поэме речь идет о глубокой несовместимо-
сти христианства и мира языческих верований, неизбежным результатом
которой явилась победа христианства и обеднение ирландской религиоз-
но-мифологической традиции, сдавшейся на милость победителю. Эта
одна из основополагающих тем ирландского прошлого истолкована в по-
эме с художественной сдержанностью, глубиной понимания и сострада-
нием, которые соответствуют ее значимости. Для нас же важно то, что
монастырский поэт, чтобы изобразить эту великую идеологическую тему,
выбрал легенду о Кайллех из Берри, устроительнице и сохранительнице
земли Ирландии и в то же время супруге королей.
И наконец, даже Этайн, очаровательная волшебная невеста Другого
Мира, в которую по очереди были влюблены Мидир, бог Другого Мира,
король Эохайд Айрем, брат короля Айлиль Ангуба и сам «кельтский Апол-
лон», бог юности Мак Ок, оказывается вовлеченной в символизм верхов-
ной власти. Это история в нескольких частях1 2. Сначала бог Другого Мира
Мидир влюбляется в самую прекрасную девушку Ирландии — Этайн Эх-
райде, дочь Айлиля, короля Ульстера, и женится на ней, сделав богиней
Другого Мира.
Однако первая жена Мидира Фуамнах, женщина коварная и сведу-
щая в чародействе и волшебстве, превращает Этайн сначала в лужу воды
на полу, а затем в муху и целую тысячу лет мучает и гонит ее. Уже во
времена короля Конхобара измученная Этайн опустилась на конек кры-
ши одного дома, в котором пировали улады, и упала в золотую чашу, кото-
рая стояла перед супругой героя Этара. Жена Этара проглотила ее вместе
1 Мас Сапа Р. Celtic Mythology. N. Y., 1973. P. 45.
2 Сватовство к Этайн//Предания и мифы средневековой Ирландии/Пер.
С. В. Шкунаева. М., 1991.
Н. С. Широкова
201
с питьем, и девять месяцев спустя родилась Этайн во второй раз через
тысячу двенадцать лет после того, как она была рождена супругой короля
Айлиля. Когда Этайн выросла, она опять стала самой прекрасной девуш-
кой в Ирландии, и на ней женился ирландский король Эохайд Айрем.
Мидир же, не забывший свою жену за эту тысячу лет, в конце концов
похитил Этайн из дома короля и увел обратно в свой Другой Мир.
Однако в одном эпизоде саги Этайн, очаровательная в своей женствен-
ной беспомощности перед земными и сверхъестественными претендента-
ми на ее руку и сердце, превращается в богиню — носительницу верхов-
ной власти. Когда Эохайд стал королем, то через год он созвал ирландцев
на праздник Тары, чтобы назначить всем дань и повинности на шесть лет
вперед. Ирландцы ответили ему на это, что они не станут приходить к ко-
ролю, который не выбрал себе королевы. После этого Эохайд разыскал
Этайн и взял ее себе в жены. В контексте ирландской традиции причина
этого неповиновения подданных своему королю и дальнейших поступков
Эохайда ясна: хотя он стал королем, но его власть не признавалась закон-
ной, пока он не сочетается браком с богиней Верховной Власти, которой в
данном случае является Этайн.
Ж. Вандри, желая объяснить, почему идея Верховной власти имела
такое древнее происхождение, широкое распространение и большое зна-
чение в кельтской религиозно-мифологической традиции, приводит слова
Б. Фонтенеля, известного французского исследователя и литератора
XVIII в. «Во всех божествах, — писал Фонтенель, — которых вообража-
ли язычники, они заставляли господствовать идею власти, и они не имели
почти никакого уважения ни к мудрости, ни к справедливости... Итак, они
создали богов во время, когда они не имели ничего более прекрасного,
чтобы им дать, кроме власти; и они их вообразили с тем, что носило отмет-
ки власти, а не с тем, что носило отметки мудрости»1.
Таким образом, реальная королевская власть, существовавшая в сред-
невековой Ирландии, представленная многочисленными королями, воз-
главлявшими свои туаты и являвшимися вассалами Верховного короля
Ирландии,1 2 имела мощное идеологическое обоснование в виде одной из
самых древних и фундаментальных идей языческой религиозно-мифоло-
гической традиции, которая в кельтских мифах нашла воплощение в обра-
зах богинь-носительниц Верховной Власти, восходящих к еще более древ-
нему образу Великой Матери-Земли.
1 Цит. по: Vendryes J. La Religion des Celtes. P., 1948. P. 284.
2 Hubert H. Les Celtes depuis 1’epoque de la Tene et la civilisation celtique. P.,
1932. P. 265-267.
H Hl/* J '"
. -4• --	Ю. Г. Алексеев


'ЗОаЦЗН-	I 1»СД>п. —<
Господин Псков и его войско
в кампании 1471 г.*
Задача предлагаемой статьи — проследить участие Господина Пскова
в кампании 1471 г. против Великого Новгорода. Основным источником
для ответа на этот вопрос является псковская летопись по Строевскому
списку1, восходящая, согласно наблюдениям А. Н. Насонова, к официаль-
ному псковскому своду 1481 г.* 1 2 и отражающая записи, ведшиеся при
псковской господе. Важным источником является также московская ве-
ликокняжеская летопись (далее — ВКЛ)3
Так как летописи являются единственным доступным нам источником
для исследования поставленного вопроса, статья представляет собой, в
сущности, попытку реально-исторического анализа соответствующих ле-
тописных текстов. Отличительной чертой псковской летописи является
ее деловой, строго фактологический безэмоциональный характер, хроно-
логическая последовательность в изложении событий и наличие точных
дат, иногда двойных — по гражданскому и церковному календарю.
Зимой 1470 г., «в Рождественские говения [т. е. после 14 ноября. —
Ю. А.) приеха послом от великого князя с Москвы Ивана Васильевича
всеа Руси боярин его Селиван поднимати Псковичь на Великой Новго-
род»4. Характерно титулование великого князя «всеа Руси», еще не при-
нятое официально в Москве. Посол Селиван, уже посылавшийся во Пско^
за год до этого в связи с конфликтом псковичей с архиепископом Ионой5,
не имел чина боярина, хотя и принадлежал к видному московскому слу-
жилому роду.
* Статья написана при финансовой поддержке РГНФ (грант № 04-01-00392а).
1 ПСРЛ. Т. 5. Вып. 2. М., 2000. С. 173-185.
2 Там же. С. LXII и стемма.
3ПСРЛ.Т. 25. М., 1949.
4 ПСРЛ. Т 5. С. 173.
5 Там же. С. 168.
Ю. Г. Алексеев
203
После этого вступления следует изложение посольства Селивана:
«Аже ми не добиеть челом Великой Новгород о моих старинах, тогды бы
есте моа вотчина Псков послужил мне великому князю на Великой Новго-
род за моа старины». Это дословная или близкая к дословной передача:
«Тоя нам повестовал от великого княза всеа Руси всему Пскову»: вели-
кокняжеский посол выступал, очевидно, на вече — перед «всем Псковом».
Господин Псков оказался в сложном положении. Он был связан с Нов-
городом многовековой традицией как «брат меньшой» со «старшим бра-
том». Еще совсем недавно, в 1456 г., когда «князь великой Василий Василь-
евич разгневался на Великой Новгород, на свою вотчину»1, «новгородци
послаша своего гонца Есифа Подвойского во Псков и начаша повестовати:
«братья наша молодшая, мужи псковичи, брат Великий Новгород вам кла-
няется, чтобы есте нам помогли противо великого князя, а крестное бы
есте целование правили». «И псковичи, взирая на Бога и на дом Святыя
Троица и древних времен не поминая, что псковичам новгородци не помо-
гали ни словом, ни делом, и послаша псковичи воевод своих с силою
псковскою в помощь Великому Новгороду, а крестное целование правя, и
противо великого князя». Господин Псков, таким образом, правя свое кре-
стное целование Новгороду, оказался втянутым в войну против великого
князя. Но помощь псковичей опоздала: новгородцы уже были разбиты и
просили мира. Псковские послы наряду с новгородской депутацией уча-
ствовали в мирных переговорах на Яжелбицах, после чего «псковичи сто-
яще в Великом Новгороде с силою своею полторы недели»1 2.
Решающий перелом в политической традиции Господина Пскова про-
изошел в 1460 г. Тогда псковичи послали к великому князю Василию, на-
ходившемуся в то время в Новгороде, своих посадников и бояр изо всех
концов «бити челом господину и государю великому князю Василию Ва-
сильевичу о жаловании и о печаловании своеа отчине мужей псковичь
добровольных людей, что есме приобижены от поганых Немец и водою, и
землею, и головами, и церкви Божии пожжены, от поганых а миру и на
крестном целовании»3.
Псковичам пришлось расстаться с их князем Александром Черториз-
ским, который «не всхоте целовати» крест к великому князю. Зато в Псков
приехал от великого князя сын его Юрий, и «игумены, и священники, и
диаконы, всё священство, его среташа с кресты... И вниде князь великий
Юрий Васильевич во град Псков и в храм Святыя Троица, ...и посадиша
его на столе отца своего великого князя ...и знаменоа его честным и жи-
вотворящим крестом, и посадники псковские и весь Псков прияша его
честно»4. Князя Юрия псковичи принимали как представителя, символи-
1 Там же. С. 142.
2 Там же.
3 Там же. С. 146.
4 Там же. С. 147.
204 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
зирующего великокняжескую власть своего отца. С этого времени князей
во Псков назначал только великий князь — как своих наместников. Прав-
да, необходимо было принятие такого князя-наместника Господином
Псковом на вече. Отношения между наместником и Господином Псковом
складывались не всегда гладко. Первый наместник князь Иван Василье-
вич Стрига Оболенский заслужил любовь и уважение псковичей, и они
неоднократно просили о его повторном назначении. Зато преемник его,
ростовский князь Владимир Андреевич, не нашел общего языка с пскови-
чами: он оказался князем «не по псковскому прошению, ни по старине»,
«псковичи не зван а на народ не благ». В сентября 1461 г. он «изо Пскова
с бесчестием поеха на Москву»1
Основной смысл событий 1460 г. — включение Господина Пскова в
политическую систему, возглавляемую непосредственно великим князем
Московским. В этой системе реализовывалась в новых условиях искон-
ная традиция единства Русской земли.
Первая проверка прочности новых московско-псковских отношений
наступила в 1463 г. во время очередного пограничного конфликта с не-
мецким Дерптом. Тогда по просьбе псковичей великий князь прислал свои
войска во главе с воеводой князем Федором Юрьевичем Шуйским. Бое-
вые действия летом 1463 г. не носили решительного характера, но немцы
оценили принципиальную важность поддержки Господина Пскова вели-
кокняжескими войсками и запросили мира1 2.
Усиление связей Господина Пскова с великим князем с необходимо-
стью приводило к ослаблению старой псковско-новгородской традиции.
Одним из проявлений этого было челобитье псковичей великому князю в
1464 г.: «велел бы своему отцю богомольцу митрополиту Феодосью поста-
вити владыку во Псков, а нашего же псковитина»3 Это челобитье не имело
последствий, но явственно означало стремление Господина Пскова полно-
стью отделиться от Новгорода в церковном отношении, а следовательно —
и в политическом, учитывая особую роль новгородского архиепископа.
В следующем году «бысть рогоза Псковичем с Новым городом про вла-
дычню землю и воду, что отняли псковичи у Новагорода». Псковичи обви-
няли новгородцев, что те «съединишася с Немци... на Псковичь стати, и у
Псковичь вся старины отняли». Конфликт удалось разрешить мирным
путем — «новгородци узнавше Бога и взяша мир по старине с псковскими
послы», но стремление псковичей отделиться от новгородского владыки
не ослабевало.
Осенью 1468 г. «весь Псков благословив на вече написав грамоту
из Намакануна, и в ларь положиша о своих священнических крепостех и о
церковных вещех».4 Снова возник конфликт с новгородским владыкой,
1 ПСРЛ. Т. 5. С. 149-150.
2 Там же. С. 151-156.
3 Там же. С. 158.
4 Там же. С. 165.
Ю. Г, Алексеев
205
который обратился к митрополиту Филиппу. Митрополиту удалось до-
биться, что псковичи «свою крепостьную ларную грамоту вынемше под-
рали»1
Отношения с Новгородом оставались напряженными. В Новгороде в
заточении держались псковские гости и люди, «которых в Новегороде от
посла отняли от Ивана владычника». По просьбе нового посольства в ян-
варе 1470 г. новгородцы выпустили их «только головами», т. е. без всяко-
го имущества.
Снова возник конфликт с архиепископом — к нему по его вызову ста?
ли ездить вдовые священники и диаконы, «а он у них нача имати мзду и
ста нова из той мзды за печатми давати» грамоты, разрешавшие им слу-
жить, что вызвало резкую критику псковского летописца1 2.
Таким образом, к осени 1470 г. отношения между двумя вечевыми го-
родами были достаточно напряженными. Тем не менее, услышав призыв
великого князя «послужить», «Псков о том в Новгород своего посла Ми-
киту Насонова и Дмитра сотцкого Патрикеевича послал, что мы за вас,
за свою братью, ради посла своего слати, толко вам будет надобе к вели-
кому князю всеа Руси челом бити по миродокончальной с вами грамоте.
А вы бы есте послом нашим дали путь по своей вотчине к великому князю»3.
Несмотря на все обиды и недоразумения, Господин Псков выразил
готовность выступить в качестве посредника за свою «братью» перед ве-
ликим князем. Вековая новгородско-псковская традиция «братства», хотя
и ослабевшая, все же давала себя знать — выступать против «брата ста-
рейшего» псковичам явно не хотелось.
Но «Великий Новгород всего того же рядя, да своего посла Родивона
владычня стольника во Псков о том прислал, повестуя всему Пскову, что
вашего посла к великому князю не хотим поднимати, тако же ни сами ему
челом бити не хотим». Категорически отвергнув псковское посредниче-
ство, Великий Новгород сделал Пскову свое предложение: «А вы бы есте
за нас против великого князя на конь досягли по своему с нами миродо-
кончанью»4.
Компромисс оказался невозможен. Господин Псков должен был одно-
значно и бесповоротно выбирать между старой новгородской и новой ве-
ликокняжеской ориентацией.
Но псковичи и на этот раз попытались уклониться от прямого ответа:
«как вам князь великий отслет взметную [разметную. — Ю. А., т. е. объяв-
ление войны] грамоту, тогды нам явите, а мы о том сгадав, вам отвечаем».
«Приобиженные “прежде новгородцами люди, до недавнего времени
сидевшие у них в заточении, отняли у новгородского посла его людей”, и
1 Там же. С. 168.
2 Там же. С. 169-170.
3 Там же. С. 173.
4 Там же. С. 173.
206 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
да и серебро у них поотнимали, у новгородского посла». Общественное
мнение Господина Пскова явно склонялось на сторону великокняжеской
ориентации.
Зима 1470/71 г. была во Пскове тревожной. Шли переговоры с ли-
вонским магистром («князем-местером») о пограничных претензиях нем-
цев. «А что князь местер о земли и о воде повестует, а то земля и вода
святая Троица псковская вотчина, великих князей и всея Руси устрада-
ние, туды у нас ныне и городу стоять»1. Господин Псков отчетливо созна-
вал себя частью этого общерусского «устрадания», частью единой Рус-
ской земли, что с необходимостью усиливало его тяготение к великокня-
жеской политической системе.
Шли переговоры и с королем Казимиром — и тоже о пограничных во-
просах. Особый интерес короля к этим вопросам, его стремление лично
участвовать в переговорах вызывали подозрение: «И бысть се псковичем
не любо, ни по пригожью, понеже николи не бывало от князей великих,
ни от королев, колко ни их бывало в Литовской земли, который ни есть
великое княжение дръжали, а ти все на съезд панов слали, а сами не быва-
ли никако со псковичи править о порубежных границах»1 2. Потенциальная
угроза со стороны короля в свою очередь способствовала усилению тяги
Господина Пскова к усилению связей с великим князем Московским.
В Москве между тем церковно-служилый собор, собравшийся весной
1471 г., принял решение о начале похода на Новгород.
Весна была холодной и затяжной. Заморозки стояли до Вознесенья —
«дубие младое, и ясень, и папороть, всё мороз призноби»3. Погодные усло-
вия были неблагоприятны для похода. Тем не менее, по сообщению ВКЛ,
«Майя 23, на праздник Вознесения Господня» великий князь «Пскову по-
слал дьяка Якушку Шачебальцева, глаголя им: «отчина моя, Новгород Ве-
лики отступают от меня за короля, и архиепископа, своего ставити им у
его митрополита Григория Латынина суща. И яз, князь великий, дополна
иду на них ратью, и целование к нему сложил есми. И вы бы, отчина моя,
Псковичи, посадници и житьи люди, и вся земля Псковская, к брату ваше-
му Нову городу сложили бы есте, да и пойдите на них ратью с моим воево-
дою с князем Федором Юрьевичем Шуйским, или с его сыном, с князем
Васильем»4.
Московский летописец, используя, вероятно, официальные докумен-
ты великокняжеской канцелярии, стремится точно передать содержание
миссии Шачебальцева. Псковская летопись излагает эту миссию под сво-
им углом зрения, используя псковские документальные источники.
«...приеха от великого князя с Москвы послом диак великого князя во
Псков, на имя Яков, на Троицкой неделе, в пяток [7 июня. — /О. А.], а веле
1 ПСРЛ. Т. 5. С. 174-175.
2 Там же. С. 179-180.
3 Там же „С. 180.
4 ПСРЛ. Т. 25. С. 286.
Ю. Г. Алексеев
207
Пскову в Великом Новегороде положите розметнии грамоти в другую не-
делю заговев Петрова говениа [16 июня. — Ю. Л.] за великого князя оби-
ду. А князь великой за вашими на завтреа в понедельник свои грамоты
положит»1. Если великокняжеская летопись приводит содержание мис-
сии Шачебальцева в общей форме, то псковский летописец передает ее
конкретное точное содержание. Речь идет об объявлении войны Велико-
му Новгороду, причем указывается точная дата этого объявления. Объяв-
ление войны Псковом увязывается с аналогичной акцией великого князя,
Господин Псков выступает как союзник.
Расстояние от Москвы до Пскова дьяк Шачебальцев покрыл за 15 дней,
делая в день в среднем по 30-40 верст, что для конного посланца не много.
Подобная неспешность может объясняться либо плохим состоянием до-
рог, либо необходимостью ехать не прямым путем, минуя новгородские
земли.
♦И псковичи в тыя часы, месяца Июня в 16, послаша с розметными
грамоты подвойского своего Савку в Великой Новъгород».
Категорическое требование великого князя вызвало соответству-
ющую немедленную реакцию. Чтобы приехать в Новгород 16 июня, про-
ехав 180 верст, Савка должен был выехать не позже 11-12 июня.
В отличие от ноябрьских, переговоров, связанных с миссией новго-
родского посла Родиона, теперь, в июне, и речи нет о каких-либо консуль-
тациях с новгородцами по поводу объявления войны («мы о том сгадав,
вам отвечаем») — за истекшие полгода политическая ситуация измени-
лась, и Господину Пскову пришлось принять однозначное решение. Фор-
мально война была объявлена.
Но псковская летопись приводит интересные сведения о деятельности
великокняжеского посла.
«А сам тот посол много глаголаша, псковичь позывха с тыми часы со
мною на коне вседы, пойдите в землю на Великой Новгород воевати».
Московский дьяк, очевидно, должен был не только формально передать
псковичам наказ великого князя об объявлении войны, но и всячески по-
буждать их к фактическому выступлению против Новгорода.
«И псковичи ему обещаша: дондеже услышим в Новогородской земле
великого князя, тогды на конь всядем за своего государя».
Официальный ответ псковичей чрезвычайно характерен, как и призы-
вы Шачебальцева. Псковичи не торопятся фактически начинать военные
действия против своего «брата», могущественного Великого Новгорода.
Старая традиция связей с Новгородом была стойкой в сознании пско-
вичей, несмотря ни на какие обиды, ссоры и недоразумения, Новгород
оставался «братом» Пскова даже в глазах великокняжеской власти. По-
нятна отсюда и осторожность псковичей, и энергичная настойчивость ве-
ликокняжеского посла.
1 ПСРЛ. Т. 5. Вып. 2. С. 180.
208 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г, E. Лебедевой
«И он на другой неделе в среду Петрова говения 119 июня. — Ю. Л.] с
псковскими послы, с Васильем с Быковым и с Богданом, поехали к вели-
кому князю, что тым отведати, что л великого княза самого и его войска,
как он вступат в Новогородскую землю, и Пскову за ним поступити за его
обиду своего государя». Послы псковичей должны были лично, своими
глазами, убедиться в том, что великокняжеские войска действительно
начали активные военные действия и вступили на территорию противни-
ка. Такая крайняя осторожность может объясняться необычным време-
нем для походов на Новгород войск великого князя. Еще в Москве, на цер-
ковно-служилом соборе, «мыслите о том не мало», что на Новгород рис-
кованно идти в летнее время, «понеже земля их мнози воды имать около
себя, и озера великие, а реки и болота многи ...непроходимы. А прежние
великаи князи в то время на них не ходили, а кто ходил, тот люди многи
истерал»1
Господин Псков стал готовиться к войне. «А Псковичи в тыя часы по-
чата по Полоницю новую стену опять зарубати по старине от старого
Вознесения к реце, которая была в пожар выгорела». Восстанавливаемая
стена прикрывала Псков с южней стороны — наиболее опасного направ-
ления в случае нападения новгородцев. Готовясь к войне, Господин Псков
прежде всего позаботился о собственной безопасности.
В ожидании вестей о великом князе началась и мобилизация, «...всем
Псковам начата по всем концом рубитися накрепко. А посадников и бояр
великих на вече всем Псковом начаше обрубати доспехы и с конмы». Рас-
крывается механизм псковской мобилизации.
Рядовые псковичи призывались — «рубились» по своим концам, вы-
ставляя ратников с определенного количества дворов или другого имуще-
ства. Псковская элита «рубилась» на самом вече, на котором определя-
лась норма их службы — количество и качество доспехов и коней. Таким
образом, в основе системы псковской мобилизации лежал принцип не
только количественный (по размерам имущества), но и социальный (по
положению, занимаемому в городской общине). Рядовые горожане-дво-
ровладельцы существенно отличались от посадников и «бояр великих».
«...в сам Петров день [29 июня. — Ю. А.] приеха князя великого боя-
рин на имя Василий Зиновьев, а с ним человек 100, повестуя: приехав,
сказывается, от великого князя, силы, и привезе с собою... клячь нового
родских с 300 полону, и все псковичам распрода, а друзи по волости»1 2.
Если псковичи хотели доказательств начала военных действий со сто-
роны великокняжеских войск, то теперь эти доказательства они получи-
ли. В Псков прибыл очередной посол великого князя и привез первые тро-
феи — свидетельство похода на Новгородскую землю. Василий Зиновьев,
по прозвищу Дятел, боярского чина не имел, но принадлежал к видному
1 ПСРЛ. Т. 25. С. 280.
2ПСРЛ Т. 5. Вып. 2. С. 180-181.
Ю. Г. Алексеев
209
служилому роду Станищевых. Его прибытие во Псков во главе с большим
вооруженным отрядом свидетельствовало о нетерпении, с каким великий
князь ожидал выступления псковичей.
Стратегический план кампании предусматривал одновременное на-
ступление на Новгород с разных сторон. На долю псковичей выпадало
важнейшее и кратчайшее операционное направление. Кроме того, Госпо*
дин Псков по своему географическому положению мог отрезать Новгород
от его потенциальных союзников — Литвы и Ордена. Но именно близость
этих потенциальных противников могла вызывать особую осторожность
псковичей. В случае вступления в войну Литвы или Ордена Псковские
земли подпадали бы под первый удар.
Отряду великокняжеских войск псковичи дали «подворье у Святого
Спаса в монастыри за рекою», т. е. в Завеличье, у Спасо-Мирожского мо-
настыря.
«И быть Пскову от него велика истора, как самому кормом и его ко-
нем»1. Практичные псковичи чувствительно относились ко всем расходам,
связанным с присутствием пусть и союзных, но все же чужих войск.
«А он по вся дни Пскову повестует: “чтобы есте со мною на конь усег-
ли сими часы, а яз к вам есмь отпущен великим князем, воеводою при-
ехал, а уже есмь приехал здесь”».
Настойчивые призывы на псковском вече Василий Дятел сопроводил
информацией: «Русу на сам Иван день [24 июня. — Ю. Л.] извоевав, и
пожгли. А самому государю великому князю с своими силами в сам Пет-
ров день в Торжку стати».
Приехав во Псков на Петров день, Василий Дятел знал, что в этот день
великий князь должен прибыть в Торжок. Маршрут движения Ставки был
рассчитан заранее, с точностью до одного дня.
«И весь Псков в тыя часы, пригороды и волости собрав, князя Пков-
ского Федора Юрьевичя сын князь Василий и Тимофей Власьевич, посад-
ники псковские, а с ним 13 посадник псковских, и вся сила псковская по-
идоша на Новгородскую землю, месяца июля в 10 день, в среду, на память
святых мученик 45. А в 12 день, в пяток, начаше воевати Новогородскую
волость и усечи».
Призывы великого князя возымели свое действие. Преодолев медли-
тельность и осторожность, псковская «сила» пошла в поход. К 10 июля
была закончена мобилизация не только самого города, но и пригородов и
волостей. В энергичном наступлении великокняжеских войск, уже взяв-
ших Русу и вышедших на дальние подступы к Новгороду, псковичи могли
видеть залог своей безопасности и успеха своих войск.
Если псковичи действительно начали «рубитися накрепко» после
отъезда Шачебальцева, т. е. 19 июня, то на проведение полной мобилиза-
ции всей земли и на сосредоточение войск им понадобилось три недели.
1 ПСРЛ. Т. 5. Вып. 2. С. 181.
8 Зак. 3979
210 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
«В ты же время к ним приехал посол наш Богдан, а с ним проводником
князя великого боярин Кузьма Коробьин, и с ним с полтораста человек, а
сказывал: наехав великого князя в сам Петров день в Торжку стояша с
силами, а во вторую неделю стати ему в Русе, в среду».
Менее чем за месяц Господин Псков принимал третьего по счету ве-
ликокняжеского посла. Коробьины — рязанские служилые люди (имя са-
мого Кузьмы в известных радословцах не встречается)1. Боярином Кузь-
ма Коробьин не был, но большой воинский отряд, выделенный для его со-
провождения, может свидетельствовать о важности его миссии.
Не менее важно и содержание привезенных послами известий. Дви-
жение великого князя точно рассчитано — он должен прибыть в Русу в
среду второй недели после Петрова поста, т. е. 10 июля. Ставка переме-
щается на подступы к Великому Новгороду.
В третий раз обращается великий князь к Господину Пскову: «а вы бы
есте, отчина моя, Псков, в сам Ильин день (20 июля. — Ю. А.] на конь
усегли, или упустив неделю».
Эти слова великого князя, переданные псковским послом Богданом,
свидетельствуют, что великий князь все меньше надеялся на своевремен-
ное выступление псковичей. Срок был им назначен теперь на 20 или даже
на 27 июля. Разумеется, 30 июня, отпуская посла псковичей из Торжка
(«а толко есми у него один день и был», говорил на вече псковский посол),
великий князь не мог знать, что псковичи, преодолев свою медлитель-
ность, выступят значительно раньше назначенного им последнего срока.
Второй псковский посол — Василий Быков — был оставлен у велико-
го князя «по наказу вашему», как доложил посол Богдан на вече.
Боевые действия псковских войск, судя по сообщению летописца, за-
ключались в первую очередь в разорении вражеской территории — «вое-
вати и жечи». Эти действия не остались без ответа:
«Того же дни, как наша сила ушла по зарубежью воевати, пригонивша
новгородци из зарубежья с Вышегородка, и в Навережской губе и много
хоромов пожгли, и церков святые Николе сожгли, вельми преудивлену и
чюдну, такове не было во всей Псковской волости, о пол третью десяти
углах».
Война с самого начала достигла крайнего ожесточения — запылали
церкви, Навережская губа — на юго-востоке от Пскова (на теперешней
карте есть селение Навережье). Она подверглась нападению из Вышего-
рода (на теперешней карте — 15 км на северо-восток от Навережья).
Нападение новгородцев на Навережье носило характер разбойного
набега. Однако, «услышавше все псковская сила, что из Вышегородской
волости приезде пакостят во Псковской волости, и, пришедше под Выше-
город и обступивше его, того же месяца в 15 день в неделю, утре, и нача-
та бити пушками и стрелами стреляти...»
1 Веселовский С. Б. Исследование по истории класса служилых землевла-
дельцев. М., 1969. С. И, 13.
Ю. Г. Алексеев
211
Нападение новгородцев на Навережскую губу определило ближайшие
действия псковской рати — она пошла к Вышегороду с целью отомстить
за «пакости». Вышегород — на реке Узе, левом притоке Шелони, пример-
но в 80 верстах на юго-восток от Пскова. К этому городку на четвертый
день похода подошли главные силы псковской рати, вооруженные артил-
лерией.
«И начаша к нему примет приметывати. И сами с городка оборонише-
ся примет зажегше с городка». Вышеград, осажденный псковской ратью,
оказал мужественное сопротивление.
Однако «в то же время бысть в городке притужно силно, ни запаса, ни
воды, и мало не подкошася в городке от зной, держаху бо... до самого
вечера великую истому о сем»1
Городок не был готов к обороне. Сопротивление тем не менее было
упорным.
«А уже бо бяше и у псковская рати многая люди коих с городка пост-
релят, а иных побиша камениам; тогда же и посадника псковского Ивана
Гахоновича с стены пострелиша».
Но сил для длительной обороны против большого псковского войска у
горожан не было. «И по сем на завтреа вышедше из города вси вышего-
родчане и со кресты, и со своим воеводою Есиф сын Кипреанов, и стой на
забороле у своего городка, и нача повествовати воеводе князя великого и
князю псковскому и псковским посадником и всему Пскову: вам повесту-
ем с челобитием и с плачем, что будет вам каа обида, ино то ведает госу-
дарь наш и ваш, князь великий, и Великой Новъгород; а вы бы есте над
нами свое милосердие учинили, а мы к вам на том животворящей крест
целуем».
Одним из условий капитуляции была выдача захваченного полона:
«полон псковский весь, что ни у них было», а также «стрелы собрав на
городе или округ заборол». Стрелы представляли, по-видимому, большую
ценность.
«Князь псковский Василий Федорович, и воевода великого князя Ва-
силей, и посадник псковской Тимофей Власьевич и Стефан Офонасьевич
и всё войско псковское челобитье их приняли, и кровь их пощадили, от-
ступиша на завтреа, в понедельник, от городка».
В рассказе об осаде и взятии Вышегорода — ряд важных реалий. Важ-
ным является сам факт поворота псковской рати не на северо-восток, к
Новгороду, а на юго-восток, на второстепенное направление, уводящее от
главной цели кампании. Этот поворот был вызван действиями новгород-
цев, может быть, намеренно отвлекавших псковичей от главного направ-
ления. Во всяком случае, псковская рать от главного направления откло-
нилась и увлеклась решением второстепенной, частной задачи — малень-
кий городок серьезного значения не имел, но на целых два дня сковал
1 ПСРЛ. Т. 5. Вып. 2. С. 182.
212 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
главные силы псковского войска. В известном смысле это было успехом
новгородцев.
В псковском войске играли заметную роль вечевые традиции. Жители
Вышегородка при капитуляции бьют челом не только воеводам, но и «все-
му Пскову»; капитуляцию принимают не только воеводы, но и «все войско
псковское». Едва ли под стенами Вышегорода устраивалось в войсках по-
добие вечевой сходки, но в глазах официального псковского летописца
«войско псковское» было некоей самостоятельной целостной единицей,
способной участвовать в принятии решения.
В числе руководителей псковской рати назван не только князь псков-
ский и посадники, но и Василий Дятел Станищев, приехавший во Псков
во главе с большим отрядом и, очевидно, с особыми полномочиями от ве-
ликого князя.
В борьбе за город стрельба из пушек не играла, видимо, заметной
роли. Стрельба из луков и использование в обороне «каменьев» играли
большую роль.
Из всего перечисленного наибольшее значение имел фактор времени.
На шестой день своего выступления в поход псковская рать оказалась в
80-100 верстах от Пскова на направлении, отнюдь не ведущем к реше-
нию основной задачи кампании. Движение от Пскова к Вышгороду не при-
ближало к этой цели, а отдаляло от нее.
В действиях псковской рати не прослеживается и какой-либо ясной
оперативной идеи. «А воеваша волости и пожгоша около рубежа на
50 верст але и боле».
Не видно ни стремления соединиться с великокняжескими войсками,
ни наладить с ними оперативное взаимодействие. Псковичи вели «свою»
войну.
Между тем «новогородци, услышавше силу псковскую, что воюют
волости, и отрядиш воеводою Казимера, да Дмитрия сына Марфина, и
иных многих бояр, и около их всей новогородской силе наиболе 40 ты-
сящь, и поидоша на псковичи».
Что же происходило в это время на театре войны? Основные сведения
об этом содержатся в ВКЛ.
Взяв 24 июня Русу, войска воевод князя Данилы Холмского и Федора
Давыдовича (первый эшелон великокняжеских войск, выступивший йз
Москвы 6 июня) были дважды атакованы пешей ратью новгородцев, пере-
брошенной на судах через Ильмень. Повторно разбив новгородцев под
Русой, воеводы намеревались двинуться к Демону (нынешний Демянск —
городок на реке Явонь в 90 верстах на юго-восток от Русы). Движение
войск на этот городок уводило их в направлении, противоположном Нов-
городу — главной цели кампании. По уровню оперативного мышления
князь Холмский был не выше руководителей псковской рати — частный
второстепенный объект заслонял от него главную цель похода. Но вели-
кий князь, получив 9 июля донесение воевод и находясь в то время на озе-
ре Коломне (20 верст на северо-запад от Вышнего Волочка), «посла к ним,
Ю. Г. Алексеев
213
веля им ити на реку Шолону сниматися с псковичи. А под Демоном велел
стоати князю Михаилу Андреевичю с сыном князем Василием и со всеми
вой своими»1.
Эта директива великого князя в корне изменила весь ход боевых дей-
ствий. В отличие от псковских и своих собственных воевод великий князь
мыслил на стратегическом, а не тактическом уровне и ясно видел цель
кампании. Войска князя Холмского были повернуты и двинулись по крат-
чайшему пути для встречи с псковичами.
Директива от 9 июля отразила здравый стратегический смысл своего
автора, но в то же время ее выполнение было связано с большим риском.
Великий князь не имел сведений о действиях псковичей и направил своих
воевод на то направление, которое по своим соображениям считал наибо-
лее вероятным для встречи с псковскими войсками.
Если бы псковские воеводы руководились теми же соображениями,
то на берегах Шелони могло бы произойти соединение великокняжеских
и псковских войск. Но псковские воеводы пошли не на встречу с москви-
чами по кратчайшему пути, а в противоположном направлении, к ничтож-
ному городку, подставляя себя под удар двигавшейся на них новгородской
рати.
По сведениям Новгородской IV летописи (Строевский список), вели-
кокняжеские войска «поидоша на Шалону воюючи, а Псковичи по князе
[великом. — Ю. А.] пособляюще и много зла Новгородским волостем учи-
ниша. И Новогородци изыдоша противу на Шолону»1 2.
По словам псковской летописи, новгородская рать («наиболе 40 ты-
сящь», что, впрочем, является несомненным преувеличением) «наехаша
на Шолони силу московскую князя Данилья». «Не дошедше Мустца и
Сольцы» произошла знаменитая Шелонская битва, решившая успех всей
кампании, судьбу Великого Новгорода и дальнейший путь исторического
развития России.
Псковичи в этой битве не участвовали. В этот самый день, в воскресе-
нье 14 июля, они заняты были осадой Вышегорода — «начата к нему при-
метывати», от поля решающего сражения их отделяло не менее 100 верст.
Никакого оперативного взаимодействия великокняжеских и псков-
ских войск не получилось. Победа на Шелони была одержана благодаря
стратегическому здравомыслию великого князя и тактическому искусст-
ву его воевод.
Решающая победа была одержана, но война еще продолжалась.
В операциях на главном направлении псковская рать фактически не
участвовала, ограничившись взятием Вышгорода. Это, естественно, вы-
зывало недовольство великого князя. Он «посла к ним Севастьяна Куше-
лева да первого посла их Василья с ним с Полы реки»3, «и тот сретил их за
1 ПСРЛ. Т. 25. С. 288.
2 ПСРЛ. Т. 4. Ч. I. М. 2000. С. 466.
3 ПСРЛ. Т. 25. С. 290.
214 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Порховом, а они идут от своего городка от Дуплова, взяв из него 6 пушек,
к Порхову. Севастьян же сказал им великого князя здоровье, да и победу
над Новогородца. А им велел князь великий борзее поити к Новугороду».
Главное командование настаивает на энергичной эксплуатации одер-
жанной победы. Псковские войска не торопясь идут по берегу Шелони.
Взяв 14 июля Вышегород, псковичи дошли только до Порхова, пройдя от
Вышегорода около 30 верст. Кушелев был отправлен около 20 июля, мог
встретить псковичей 22-го. Значит, за 8 дней они сделали один суточный
переход. Псковичи, по-видимому, стремились не столько сражаться,
сколько «грабити и жечи», сводя свои счеты с новгородцами и обогаща-
ясь. Распоряжение великого князя заставило их поторопиться.
Отпустив из Порхова Кушелева со своими послами к великому кня-
зю, псковичи «поидоша со всею силою своею к Новугороду. И не дошед
Новагорода за 20 верст, стали у Спаса на Малине». Псковские войска,
таким образом, подошли непосредственно к городу.
Между тем Севастьян Кушелев с псковскими послами Кузьмой Сысо-
евым и Степаном Афанасьевым Винковым «приидоша к великому князю
на усть же Шолоны нуля [надо — августа. — Ю. А.] в 1, на заговенье
Оспожино». Сто верст от Порхова до берега Ильменя послы могли проде-
лать не более чем за два дня, значет, они были отпущены из Порхова при-
мерно 29 июля. Отсюда вытекает, что 30 верст от Вышегорода до Порхова
псковская сила шла почти две недели, т. е., практически стояла на месте,
чтобы «грабити и жечи» все кругом.
«А князь Василий Федорович Шуйской, воевода Псковский с посад-
ники прочими и лучшими людьми после послов своих приидоша к велико-
му князю туто же на усть Шолоны».
Псковские войска остановились у ворот Новгорода, а их руководите-
ли явились к великому князю. В намерения последнего, очевидно, не вхо-
дило вступление псковских войск в Новгород — достаточно было держать
их у стен города как потенциальную угрозу, как средство давления на нов-
городскую делегацию на переговорах.
«И после тех прихода стоял туто на едином месте князь великий
11 день, управивше Новгородцев, и пожаловал их, дасть им мир на своей
воле, как сам восхоте. А Псковичем докончание взял с Новогородци... как
Псковичи хотели».
Несмотря на неэффективность действий своих главных сил, Господин
Псков получил мир «как псковичи хотели» — из рук великого князя, стре-
мившегося к укреплению связей с Господином Псковом и к упрочению
места его в новой политической системе. В этом смысле важны были не
столько реальные военные усилия псковичей — великий князь имел воз-
можность убедиться в их малой ценности, сколько верность Господина
Пскова великокняжеской власти и готовность повиноваться указаниям
великого князя.
Военные усилия Господина Пскова не ограничились отправкой войск
во главе с князем и посадниками.
Ю. Г. Алексеев
215
м- Когда главные силы псковских войск во главе с князем псковским и
воеводами двинулись в поход на Вышгород, «в тое же время, в той же день,
в среду [10 июля. — Ю. Д.] скопившися псковской силе добровольных
людей с полторы тысячи и болши, о воеводе о Манюхине Сюигине и о дья-
ке Иване, и поидоша в Новогородскую волость воевати за рубеж на Запс-
ковскую сторону и поидоша поутре с Бельской губе в пяток [12 июля. —
Ю. Д.] и поидоша воюя по Новогородской волости, а хоромы жгуте».
Итак, псковичи не удовлетворились отправкой своей рати, поднятой
по мобилизации-разрубу Как и в кампании 1463 г. против немцев, в поход
пошли «добровольные люди» со своими воеводами, в том числе с Иваном-
дьяком, участником похода «добровольных людей» в 1463 г. Это довольно
большое войско — полторы тысячи человек, что по разрубу соответство-
вало бы нескольким тысячам дворов. Как и в 1463 г., голытьба, «добро-
вольные люди», действуют независимо от главных сил, на своем операци-
онном направлении — на северо-восток от Пскова, «хоромы жгуше», т. е.
опустошая новгородские волости. Но эти отдельные действия вызывают
отпор новгородцев. «И бывше сем за Лютою рекою, межи Лютой и Скиру,
и бысть в суботу [13 июля. — Ю. Д.] в полдень, ударишася на них нового-
родская рать а наши исплошалися вси: кои обедали, а друзи испочевали
без сторожи за плохо, и воеводы больший и доспешные люди, а тии пошли
забегов искати. И абие наши успохватившися, которые на бег устреми-
шася, все пометавше. А друзии на бой сташа, и много бившеся, свои голо-
вы положиша, такоже и те новгородцев несколко ту паде. И абие нового-
родци прогониша наших, и что ни есть буди пищали, и стяг, и всю погра-
биша приправу ратную, которая ни была тута на стану».
Новгородцы ударили на псковскую голытьбу, когда та перешла реку
Люту. Добровольные люди, застигнутые врасплох, оказали слабое сопро-
тивление — в основном разбежались, бросив всю свою «ратную припра-
ву», в том числе и пищали.
Новгородский отряд был, видимо, немногочисленным. Нанеся свой
удар, он быстро отступил — «и сами новогородцы побежали прочь». «И
наши [псковичи. — Ю, Д.] слышавши пригонивше туто на тое место; кои
воеводы, котории собрашеся из леса». Но «инии таки разбежалиша куды
кто поспев»1.
Летописец, основываясь, видимо, на рассказах участников событий,
нарисовал весьма выразительную картину. «Добровольные люди», хотя и
довольно многочисленные и имевшие в составе вооружения пищали, не
знали строгой организации, воинской дисциплины и обладали низкой мо-
ральной стойкостью. Недалеко зашли они в новгородскую землю — «вое-
вали и жгли на 20 верстах в тую полторы дни»1 2. Для перевозки павших на
1 ПСРЛ.Т 5. Вып. 2. С. 183.
2 Там же. С. 183.
216 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
поле боя пришлось снова двинуться в поход. 22 июля, «поднемшеся тии
же воеводы с всем своим войском, а к тому всем Псковом приставиша к
ним 20 человек да 100 кованой рати». Убитых привезли для погребения во
Псков, «а числом их человек 22»'.
Военный результат этого похода был ничтожным. Самостийное вой-
ско «добровольных людей», этот выродившийся реликт земского ополче-
ния, доживал свой век.
Тем не менее псковская летопись относится к «добровольным людям»
с большим вниманием и тщательно фиксирует все детали их военных дей-
ствий. В вечевой военной организации Пскова «добровольные люди» про-
должают играть заметную роль.
Летопись позволяет проследить основные черты военной организации
Господина Пскова. Войска, собранные по разрубу, идут в поход под нача-
лом князя и посадников; «добровольные люди» — под началом своих вое-
вод, вероятно, выбранных или самостийных. Эти две части псковского
войска действуют независимо друг от друга, на самостоятельных опера-
ционных направлениях и решают самостоятельные задачи. Войска князя
и посадников осаждают Вышгород и идут вниз по Шелони, «доброволь-
ные люди» занимаются грабежом к северо-востоку от Пскова.
Эта двойственность военной организации вечевого города отражает
особенности его социально-политического строя и определяет специфику
боевых действий псковских войск, фактически не имевших единого ко-
мандования и общего направления.
Действия главных сил псковских войск направлены на решение бли-
жайших местных задач (осада Вышгорода) и фактически не связаны с дей-
ствиями войск великого князя. Псковичи выступают как союзники, дей-
ствующие в оперативном отношении самостоятельно, подчиняясь дирек-
тивам великого князя только в самой общей форме — фактически только
на последнем этапе кампании, после Шелони, когда сопротивление новго-
родских войск было уже сломлено. В состав псковского войска входят
пищали с одной из псковских крепостей — полевой артиллерии у пскови-
чей, очевидно, не было (как и войск великого князя). Несмотря на свою
медлительность, отсутствие верно поставленной самостоятельной опера-
тивной цели, согласованной с действиями великокняжеских войск, псков-
ская рать сыграла свою роль — она в известной мере притягивала к себе
силы новгородских войск, облегчая действия войск великого князя на
главном операционном направлении. Именно выступление Пскова заста-
вило новгородцев выдвинуть свои главные силы и подставить их под удар
московских войск.
В противоположность этому действия «добровольных людей» были, в
сущности, безрезультатны. «Добровольные люди» ограничивались грабе-
жами и проявили крайне низкую боевую устойчивость.
'ПСРЛ. Т. 5. Вып. 2. С. 184.
Ю. Г. Алексеев
217
Подводя итоги, можно отметить, что участие Господина Пскова в кам-
пании 1471 г. — важное военно-политическое событие. Оно обозначило
новый шаг в развитии военной системы, возглавляемой великим князем,
Московским. Если в 1463 г. великий князь пришел на помощь псковичам,
обороняя их от дерптских немцев, то теперь Господин Псков по призыву
великого князя впервые выступил в поход против своего «брата старей-
шего» как союзник Москвы, как элемент новой военно-политической сис-
темы.
В кампании 1471 г. заметно проявилась разница между двумя форма-
ми военной организации — земской и служилой — на всех уровнях: орга-
низационном, тактическом и оперативно-стратегическом. Разгром новго-
родцев на Шелони и неэффективность действий псковичей знаменовали
угасание старой и развитие новой военной системы, соответствующей
возможностям и потребностям складывающегося единого государства.
Ь-

С. E. Федоров
«Aristocratia» в лексическом дискурсе
конца XVI—XVII вв.: семантика значения
Область терминологических обобщений обладает завидной притяга-
тельной силой для историка, занятого реконструкцией социальных явле-
ний прошлого. Связанная с необходимостью выравнивания по меньшей
мере двух культурно-исторических контекстов: собственно реконструи-
руемого и современного — авторского, она составляет исходную часть
научных теорий и гипотез, но оказывается при этом наиболее уязвимой и
открытой для последующей критики сферой исследовательского опыта.
Историк, вынужденный оперировать понятной для его времени и
окружения терминологией, подчас «приподнимает» анализируемые явле-
ния над хронологической нишей, в рамках которой они функционировали.
Так произошло в свое время со средневековым нобилитетом, который под
влиянием определенных словообразовательных процессов постпетров-
ской России был уподоблен русскоязычной аналогии «дворянство», лишь
только в общих чертах отражавшей специфику западноевропейского ма-
териала.
История с использованием понятия «аристократия»1 для идентифика-
ции соответствующих реалий средневекового общества начинается, оче-
видно, на рубеже XVII-XVIII веков с постепенного отказа от значения,
закрепленного за ним еще Аристотелем, как известно, связывавшим его
смысловые границы скорее с формой государственного правления, неже-
ли со сферой социальных институтов общества1 2. На смену отходящему в
прошлое значению пришло сформулированное Ш. Монтескье определе-
1 Федоров С. Е. Раннестюартовская аристократия: проблема дефиниций / /
Человек. Природа. Общество. Актуальные проблемы. СПб., 1999. С. 199-204.
2 Все возможные вариации аристотелевского видения аристократии исследо-
ваны: Доватур А. И. Политика и политии Аристотеля. М.; Л., 1965.
С. Е. Федоров
219
ние с его главным акцентом на признаках социальной солидарности и
группового иммунитета1
Усвоенное западными историками XIX в., это значение легко адапти-
ровалось в научном языке индустриального общества и затем весьма ус-
пешно интерполировалось для характеристики социальных процессов
прошлого. Так, аристократия стала неотъемлемым элементом социальной
системы западноевропейского общества как «старого порядка», так и того,
что приходит ему на смену. Смысловой континуитет был в этом плане оче-
видным и бесспорным условием.
Русскоговорящий историк, пишущий о социальных реалиях европей-
ского общества Средних веков и раннего Нового времени, ориентируясь
на опыт своих западных коллег, попадал под влияние характерных для их
языковой практики смысловых параллелей. Он также отталкивался от
значений термина, смысловые границы которого закрепились в конце
XVIII в., и затем конструировал желаемые соответствия для более отда-
ленных эпох. Получаемая аналогия оказывалась близкой в общих чертах
реалиям и понятной языку и культуре позапрошлого века, но, как пред-
ставляется, не обязательно соответствовала значению, которое вклады-
вали в это понятие очевидцы реконструируемых реалий.
Помимо влияния, которое отечественная историческая наука испы-
тывает, обобщая опыт западной историографии, определенную роль игра-
ют независимые по сути словообразовательные процессы, происходящие
в русском языке. Активная «интернационализация» повседневной лек-
сики, усилившаяся в первой половине XIX в., способствовала не только
переносу, но и закреплению иноязычной практики. Так, уже в словаре
В. И. Даля у термина «аристократия» значительно ослаблен античный
контекст; при этом внутренняя структура новообразованного значения
по аналогии с романскими и германскими параллелями существенно рас-
ширена.
Как следует из современных работ по истории аристократии дорефор-
менной России, его содержание вобрало в себя как традицию первой по-
ловины XVIII в., подразумевавшую под этой социальной группой «вель-
мож, знать, высших бояр, окольничих, высшее сословие по праву рожде-
ния, родовую знать», так и, по всей видимости, опыт конца XVIII — начала
XIX в., когда понятие «аристократия» уже включало в себя «все дворян-
ство вообще» или, как минимум, «дворянство титулованное (князья, гра-
фы) и знатнейшие столбовые роды». Тогда же выделяются дополнитель-
ные значения — «аристократия богатства» и «аристократия учености»:
оказалось, что «во всяком сословии и звании могут быть своего рода ари-
стократы, считающие себя от природы и без заслуг выше других». «Ари-
1 Речь идет об известной работе Монтескье «О духе законов» (De L’esprit des
lois), в особенности кн. II, гл. IV; кн. III, гл. V; кн. V, гл. VIII. См.. Монтескье Ш.
О духе законов. М., 1999. С. 22, 29, 52, 53.
220 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
стократы династии» утратили к этому времени свои позиции и влияние; к
противоречиям потомков боярской знати в последнюю треть XVIII в., ви-
димо, добавилось осознание собственной значимости «аристократов об-
разованности и духа»1. Общую схему описания аристократии настойчиво
повторяют и современные словари русского языка, выделяя в качестве
двух главных показателей «аристократизма» родовитость, а затем приви-
легированность.
Англоязычная традиция использования термина «аристократия» в ос-
новных чертах повторяет общую логику развития нашей — отечествен-
ной. Аристотелевское определение постепенно утрачивает доминиру-
ющее значение в начале XIX в., уступая место толкованиям, связанным с
представлениями Монтескье. Уже в словаре Д. Вуда1 2 наблюдается чет-
кая тенденция видеть в аристократии особым образом оформленную груп-
пу, по определенным признакам допускавшую ее отождествление со зна-
тью или, во всяком случае, с ее титулованной частью; наметившиеся осо-
бенности в интерпретации основного значения понятия «аристократия»
закрепляются и в наиболее авторитетном издании — Большом Оксфорд-
ском словаре английского языка.
Означает ли это, что современная историография настойчиво исполь-
зует термин «аристократия», смысловой контур которого оформился уже
в Новое время, но отсутствовал как в пределах, очерченных античной гре-
ко-латиноязычной средой, так и в рамках, характерных для ученой куль-
туры латинского Средневековья?
Отсутствие в словарном запасе англичан первой половины XVII в.
эквивалента французского «aristocrate»3, введенного Монтескье и про-
1 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1981.
Т. I. «Аристокрапя». Любопытные наблюдения над языковыми параллелями см.:
Марасинова Е. Н. Психология элиты российского дворянства последней трети
XVIII в. М., 1999. Не менее показательны в этом плане языковые трансформации
при переводе работ западных историков о дореформенной России для русско-
язычной аудитории: Уортман Р. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской
монархии от Петра Великого до смерти Николая I. М., 2002 (перевод с англ.
С. В. Житомирской); Коллманн Н. Соединенные честью. Государство и общество
в России раннего Нового времени. М., 2001 (переводе англ. А. Б. Каменского).
2 Nuttall's Standard Dictionary of the English Language, based on the Labors of
the Most Eminent Lexicographers / Comp, by Rev. J. Wood. London, 1829.
3 Впервые понятие «аристократ» в его английском варианте было использо-
вано Уильямом Белшэмом в 1789 г. См.: Belsham W Essays, Philosophical,
Historical and Literary. London, 1789-1791. Pt. II. XL. P. 473. Далее последова-
тельно: Уильямом Тэйлором в 1790 г. (Robberds J. A Memoir of the Life and Writing
of W. Taylor of Norwich, Containing a Correspondence with Southey. London, 1843.
Vol. I. P. 69); Артуром Янгом — в 1792 г. (Young A. Travels, Undertaking a View
of Ascertaining the Cultivation of the Kingdom of France. London, 1792. P. 225);
Эдмундом Берком — в 1793 г. (Burke Е. Correspondence. London, 1844. Vol. IV
P. 151); Сэмюэлем Колриджем — в 1794 г. (Coleridge S. Essays on His Own Times;
Forming a Second series of the Friend. London, 1834. P. 968).
С. Е. Федоров
221
изводного от него или собирательного «aristocratic», казалось, не смуща-
ло специалистов, вводивших такие научные определения аристократии,
которые по существу «реанимировали» явление через ретроспективный и
гипотетически заданный набор признаков. Таковыми оказывались либо
сумма критериев, соответствовавших реалиям начала позапрошлого сто-
летия, либо параметры, бывшие результатом искусственного научного
моделирования.
Предпочтение критериев, характерных для социального опыта XIX сто-
летия, приводило к смещению необходимых акцентов, а попытки раскрыть
смысл понятия «аристократия» через определенную синонимию с поня-
тием «дворянство» естественным образом искажало факты.
Остальные, закрепляемые за термином «аристократия» значения
обычно зависели от специфики тех областей, на которых сосредотачивал-
ся научный интерес создававших эти значения историков. Многое опре-
делялось также группами источников, которыми оперировали ученые. Ряд
отечественных специалистов (частично А. Н. Савин, более определенно —
Косминский А. Е., В. Ф. Семенов, С. И. Архангельский, В. М. Лавров-
ский, М. А. Барг, Ю. М. Сапрыкин)1, а также представители западной ис-
ториографии (Р Тоуни, Л. Стоун, Д. Кэрридж, Д. Хаббакук, Д. Буш)1 2,
известные своими изысканиями в социально-экономической истории, ви-
дели в аристократии прежде всего крупных земельных собственников,
располагавших иммунными привилегиями, достаточным материальным
благополучием для поддержания соответствующего их статусу образа
жизни. X. Тревор-Ропер, Д. Повис3 расширяли реальный состав арис-
1 Ни один из названных авторов никогда специально не писал о титулованной
знати (дворянстве) или аристократии, но, описывая структуру английской де-
ревни, затрагивая в этой связи проблему господствующего класса, они использо-
вали эти термины в качестве синонимов, разнообразя оттенки определения круп-
ных землевладельцев. Савин А. Н, 1) Английская деревня в эпоху Тюдоров. М,
1903; 2) Английская секуляризация М., 1906; Косминский Е. А, Исследования
по аграрной истории Англии XIII в. М.; Л., 1947; Семенов В. Ф. Огораживания и
крестьянские движения в Англии XVI в. М., 1949; Барг М. А. Исследования по
истории английского феодализма в XI-XIII вв. М.,1960; Лавровский В. М. Про-
блемы исследования земельной собственности в Англии XVII-XVIII вв. М., 1958;
Архангельский С. И. Крестьянские движения в Англии в 40-50-х годах XVII века.
М.,1960; Сапрыкин Ю. М. 1) Английская колонизация Ирландии в XVI — начале
XVII в. М., 1959, 2) Английское завоевание Ирландии XII—XVII вв. М., 1982.
2 Tawney R. Н. The Agrarian Problem in the Sixteenth Century. London, 1912;
Stone L. The Crisis of Aristocracy. Oxford, 1965; Kerridge E. Agrarian Problems in
the XVI Century and after. London, 1969; Bush D. The English Aristocracy. A Com-
parative Synthesis. Manchester, 1984; Habakkuk H. 1) English Landownership,
1680-1740 / / Economic History Review. Vol. 10. 1940, 2) The Rise of English
Landed Families, 1600-1800 / / Transactions of the Royal Historical Society. 5th
ser. Vol. 29-31. 1979-1981.
3 Trevor-Roper H. The Gentry, 1540-1640 / / Economic History Review Sup-
plement. Vol. I. 1953; Powis J. Aristocracy. Oxford, 1984.
222 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
тократии за счет преуспевающего джентри, по экономическим показате-
лям сопоставимого со знатью. Последователи историко-правовой школы
(Д. Эллис, Р. Палмер)1 усматривали в аристократии главным образом ти-
тулованную знать, обладавшую в Англии известными сословными приви-
легиями.
Ученые, занятые изучением властных или более широко — админист-
ративно-государственных институтов, предпочитали рассматривать ари-
стократию как политическую элиту, обладавшую преимуществом на осу-
ществление в обществе особых полномочий господства1 2. В том или ином
варианте предлагаемые специалистами определения акцентировали суще-
ствование особого рода признаков (крупная земельная собственность,
пэрское право, доступ к властным полномочиям), сам факт присутствия
которых мыслился решающим для выделения внутригрупповой связи.
Таким образом, каждая группа исследователей стремилась обосновать
свое понимание аристократии, исходя при этом из специфической группы
источников. Общим недостатком социально-экономического направления
(за исключением работ Р. Тоуни) было пренебрежение или же выборочное
(иногда просто тенденциозное) использование материалов культурно-ис-
торического порядка, в том числе свидетельств самих современников.
Можно говорить даже об определенной логике препарирования и по-
следовательности приводимых иллюстраций. Для периода, предшеству-
ющего стюартовскому правлению, использовались классические трактаты
Т. Старки, Т. Смита и Т. Уилсона, связанные между собой определенными
концептуальными заимствованиями и характерной компилятивностью.
Из авторов XVII в. доверием пользовались Т. Гоббс, Д. Гаррингтон, реже
Д. Селден. Различия культурно-исторического плана, характерные для на-
званных авторов, в этом случае не учитывались3
Условность воссозданной таким образом системы «коллективных»
представлений обеспечивала необходимую преемственность, облегчав-
шую «привязывание» основной модели социальной мобильности, в рам-
ках которой кризис или упадок старой столичной тюдоровской аристокра-
тии был уравновешен притоком стремящегося к аноблированию провин-
циального джентри. Социальный баланс подкреплялся соответствующим
анализом земельных институтов отмиравшей знати и скрупулезным ис-
следованием владельческих приобретений теснивших ее деревенских
джентльменов. Общий комплекс гарантий, позволявших отождествлять
1 Palmer F Peerage of England. London, 1976; Ellis G. Earldoms in Fee. A Study
in Peerage Law and History. London, 1963.
2 Наиболее показательным в этом плане является исследование Д. Эйлмера:
Aylmer G. The Kings Servants. London, 1976.
3 Более подробно о господствовавших среди современников взглядах на ари-
стократию см.: Федоров С. Е. 1) Honor Redivivus: риторика представлений совре-
менников о стюартовской аристократии / / Вести. СПбГУ Серия 2. Вып. 4. 1998;
2) О некоторых особенностях представлений об аристократии в Англии раннего
Нового времени. СПб., 2000. Вып. 2.
С. Е. Федоров
223
конкретных персонажей с аристократией, оставался незыблемым, а круп-
ная земельная собственность была в этом случае решающим критерием
для искомого соотнесения.
Сторонники историко-правового направления использовали для сво-
их построений юридические трактаты, сборники судебных решений, же-
лая тем самым обосновать известное представление об аристократии как
юридически оформленной группе. Наиболее ценным в такой интерпрета-
ции оказывалось положение, в рамках которого отчетливо высвечивался
правовой барьер, разделявший английскую знать на две категории.
Пэрство, действительно, представляло собой в юридическом отноше-
нии более или менее независимую группу, положение которой отличалось
от оставшейся части знати привилегиями, оформленными в виде норм
пэрского права. Теоретическая часть этой концепции была отработана без
видимых изъянов. Вместе с тем хорошо известно, что к началу стюартов-
ского правления определенная часть этих привилегий стала простой фор-
мальностью и на практике просто не соблюдалась. Ряд пэрских иммуните-
тов действовал исключительно в период парламентской сессии. Услов-
ность использования юридических критериев, таким образом, также
очевидна.
Функционалисты или сторонники властного подхода оказывались зна-
чительно ближе к истине, поскольку их выводы основывались на анализе
источников, позволявших реконструировать культурно-исторический
фон, в рамках которого функционировала раннестюартовская монархия,
а их определение аристократии оказывалось созвучным тому смыслу, ко-
торые вкладывали в это понятие Аристотель и вся следовавшая за ним
традиция. Особенностью такого подхода оказывалось то, что ни предше-
ствующая, ни собственно раннестюартовская традиция употребления са-
мого понятия их попросту не интересовала: кажущийся внешне объектив-
ным вывод был результатом применения современных функционалист-
ских методик.
Применим ли термин «аристократия» для социальных реалий первой
половины XVII в., существовала ли группа, за которой может быть за-
креплено то значение, которое видел в нем Монтескье и вся вторившая
ему современная традиция, — вопрос, ответ на который теряется в смыс-
ловом поле современных исследований. Если согласиться с Д. Повисом,
полагавшим, что каждая эпоха создает свою аристократию, то поиск от-
вета оказывается еще более значимым1
Раннестюартовская Англия была, несомненно, уникальным периодом
в английской истории — в этом единодушны практически все занимавши-
еся этой эпохой ученые. Неповторимость была порождением двух векто-
ров исторической эволюции. С одной стороны, при Якове I и Карле I за-
вершалась длительная эволюция средневековых социальных институтов,
с другой, начиналось движение к групповым отношениям индустриального
общества.
1 Powis /. Aristocracy. Р. 7.
224 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. E. Лебедевой
Социальные реалии, какими сложными они бы ни казались, обязатель-
но утверждаются в терминах и понятиях, при помощи которых современ-
ники обозначали характерное для эпохи видение предмета. Парадокс со-
стоит в том, что лексикографическая традиция XVI-XVII вв., обобщен-
ная и систематизированная ею сумма значений, за редким исключением
продолжают оставаться уделом филологов и лингвистов. Современные
методики препарирования обильного и разнообразного материала опуб-
ликованных источников, доступность архивных коллекций освобождает
историков раннего Нового времени от необходимости общения со словар-
ным материалом. Между тем именно в лексикографической традиции тех
лет содержится полноценный информационный пласт, способный во мно-
гом пролить свет на любые явления социального порядка1 В особенности
это касается тех лексиконов-словарей, которые содержат латинские по-
нятия и их английские эквиваленты. Именно эта группа источников, как
представляется, отражает характерный для конца XVI-XVII в. диапазон
терминологических исканий составлявших их авторов и как нельзя луч-
ше профилирует активный понятийный словарь эпохи. Англичанин, жив-
ший в этот период, был вынужден сопоставлять интересовавшие его зна-
чения с теми, которые носили нормативный характер для латинского
Средневековья.
Выделенные для анализа словари представлены двумя группами1 2.
С одной стороны, это издания так называемого традиционного плана,
включавшие в себя лексические единицы и их значения в общепринятом
смысле. Опиравшиеся на длительную традицию использования тех или
иных терминов, они фиксировали классическую норму, лексические кор-
ни которой уходили в латинскую культуру поздней античности и, в извес-
тной степени, раннего средневековья. С другой — это издания, целью ко-
торых, согласно предисловиям самих составителей, было отслеживание
не только новых слов, но и ранее неизвестных значений, закрепившихся
за старыми понятиями в языковой практике XVI-XVII вв., т. е. образовы-
вающих так называемую неоклассическую норму. При отборе соответ-
ствующих словарей предпочтение отдавалась бинарным, содержащим как
1 Федоров С. Е. Термин «аристократия» в толковании английских лексико-
графов конца XVI-XVII в.: британский мир и греко-римская традиция / / Чело-
век. Природа. Общество. Актуальные проблемы. СПб., 2000. С. 346-350.
2 Анализу были подвергнуты следующие бинарные словари, имевшие широ-
кое хождение при Стюартах: Rider John. Bibliotheca Scholastica: A Double Dictio-
narie, Penned for All Those that Would Have with in Short Space the Use of Latine
Tongue, either to Speak, or Write. Oxford, 1589 (первое издание); Holy-Oke Fran-
cis. Rider’s Dictionary Corrected and Augmented. London, 1649; Phillips Edward.
A New World of English Words or, A General Dictionary. London, 1658; Coles Elisha.
A Dictionary, English-Latine, and Latine-English. 3rd. ed. London, 1693; Wase Chris-
topher. Dictionarium Minus: A Compendious Dictionary: English-Latine, and Latine-
English. London, 1662; Young William. A New Latine-English Dictionary: Containing
all the Words Proper for Reading the Classic Writers... to which is Prefixed; a New
English-Latine Dictionary. London, 1664.
С. Е. Федоров
225
англо-латинские, так и латино-английские параллели. При таком подходе
помимо решения основной задачи открывается дополнительная возмож-
ность зафиксировать вероятные разночтения, как известно, нередкие прЯ
односторонней передаче значений.	•;
Анализ статей, представленных обеими группами словарей, показал
единодушие их составителей по двум основным позициям. Все они указы- ;
вают на греческое происхождение самого понятия «aristocratia» (= «aris-Mj
tocracy») и связывают с ним особый вид государственного устройства. |
Предлагаемые латино-английские значения этого термина распределяют-1
ся следующим образом:	'
1.	John Ryder (Rider): «а government by Nobles» (первое издание —
1585, третье издание — 1622);
2.	Francis Holy-Oke: «а government by Nobles» ( первое издание —
1649);
3.	Edward Phillips: «a government by the Commonwealth, wherein the
Nobles bear chief sway» (первое издание — 1658);
4.	Christopher Wase: «a government by States or Lords» ( первое изда-
ние — 1662);
5.	William Young: «a government by Nobles» ( первое издание — 1664);
6.	Francis Gouldman: «a kind of government, wherein the Nobles do only
rule» (первое издание 1667);
7.	Elisa Cole: «a government by Nobles» (первое издание — 1668, тре-
тье издание — 1693).
В 1-3 и 5-7 вариантах термин «aristocratia» соответствует форме го-
сударственного устройства, где власть принадлежит «nobles» — благород-
ным (такой перевод представляется наиболее точным, поскольку в анг-
лийском языке XVI-XVII вв. субстантивация этого прилагательного еще
не завершилась и, следовательно, была неполной). Кристофер Вайс (1662)
полагает, что при аристократическом правлении основные властные пол-
номочия принадлежат «states» — людям с положением или «lords», т. е.
лордам.
Следовало бы ожидать, что статьи, устанавливающие англо-латин-
ские соответствия, будут идентичны латино-английским. Между тем в
словарях Янга (1664) и Кола (1693) наряду с ожидаемым латинским зна-
чением «aristocratia» присутствует формула «optimatum principatus», и
хотя соответствующее латинскому «optimates» английское значение пе-
редается все тем же «nobles», подобным разночтением вряд ли следует
пренебрегать.
Обнаруженное расхождение получает объяснение при рассмотрении,
во-первых, степени соответствия английского понятия «nobles» значени-
ям, характерным для классической и неоклассической латыни; во-вторых,
многообразия их обратных (английских) аналогов, приводимых в анали-
зируемых словарях; в-третьих, точности передачи в английских эквива-
лентах смысла аристотелевского понимания аристократии.
Словарные статьи, воспроизводящие классическую норму, отражены
в таблице 1. Лексический аппарат, представленный составителями, содер-
226 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
жит указание на источник толкования. Все авторы воспроизводят соот-
ветствие английского «поЫе» четырем латинским значениям: nobilis —
generosus — insignis — magnificus. Они обозначены в таблицах латин-
скими буквами а — Ь — с — d. В свою очередь каждое из представленных
значений имеет свои обратные (английские) аналогии, которые по смыс-
лу поясняют характерные для основного значения оттенки (арабские циф-
ры). В комплексе представленные в таблицах соответствия отражают си-
нонимический запас англичанина конца XVI-XVII в., ориентированный на
использование как старых, так и новых эквивалентов.
Попытаемся выделить основные подгруппы представленных в табли-
цах определений. В первую подгруппу вошли синонимы с наиболее устой-
чивым значением: Noble (а1; Ь4; с8 и d5); superior (a6; b3; d 6); distinguished
(а7; Ь2; d7), outstanding (a5; b1; d8). Вторая группа представлена словом
glorious (a2; d2). Все остальные определения встречаются однократно и мо-
гут быть отнесены к разряду специфических значений, при помощи кото-
рых англичане, должно быть, стремились разнообразить смысл анализиру-
емого понятия. В общем виде эти значения представлены в таблице ниже.
Таблица /
nobilisa	generosusb	insignis0	magnificusd
noble1 (Ар.; C.)*	outstanding1 (Q.;C.; Su.)	remarkable1 (Su.)	magnificent1 (Cs.;C.)
glorious2 (C.)	distinguished2 (C.)	great2 (C.)	glorious2 (L.; Nep.; SI.)
illustrious3 (C.)	superior3 (C.)	prominent3 (Su.)	famous3 (L.;Nep.; SI.)
notorious4 (PJ.)	noble4 (Q.)	exceptional4 (C.)	highly elevated4 (C., T.)
outstanding5 (C.)	magnanimious5 (Q.)	brilliant5 (C„ H.)	noble5 (C.)
superior6 (C.; Sen.)		uncommon6 (C.)	superior6 (PM.)
distinguished7 (C.; Sen.)		unprecedented7 (C.)	distinguished7 (PM.)
		noble8 (C.)	outstanding8 (C.)
* Ар. — Apulejus Modaurensis; С. — М. Tullius Cicero; Cs. — С. Julius Caesar;
H. — Q. Horatius Flaccus; L. — T. Livius; Nep. — Cornelius Nepos; PJ. — C. Plinius
Caecillius Secundus (Junior); PM. — C. Plinius Caecilius Secundus (Major); Q. —
M. Fabius Quintillianus; Sen. — M. Annaneus Seneca; SI. — C. Sallustius Crispus;
Su. — G. Suetonius Tranquillis; T. — C. Cornelius Tacitus.
С. Е. Федоров
Ш
r'tf’r Таблица II
nobilis	generosus	insignis	magnificus
notorious	magnanimious	remarkable	magnificent
illustrious		great	famous
		prominent	highly elevated
		exceptional	
		brilliant	
		uncommon	
		unprecedented	
Все устойчивые значения (noble, superior, distinguished, outstanding,
glorious) подчеркивают инаковость, если не исключительность nobles,
профилируют их происхождение (noble, glorious) и занимаемое в обще-
стве положение (superior, distinguished, outstanding).
Специфические значения относятся к характеристике качеств, глав-
ный смысл которых связан с оценкой различных форм общественно-по-
лезных деяний и поступков. Палитра значений здесь особенно разнооб-
разна и отражает положительную реакцию на оцениваемое действие —
восхищение, преклонение и как результат — сосредоточение на природе
добродетели и объединение совершившего поступок с идеальными, до-
стойными подражания личностями.
Представленные в таблицах I-П аналогии значений четко профили-
руют средневековую концепцию знатности, в рамках которой смысловыми
доминантами оказывались благородное происхождение, в обязательном
порядке обрекавшее nobles на доблестные и в этом смысле добродетельные
поступки. Господствовавшее представление о «профессии» знатного чело-
века напрямую связывало их природу с несением военной службы.
Среди классических авторов, на которых при иллюстрации значений
более всего опираются составители словарей, несомненное первенство
принадлежит Цицерону’. Достаточно сложно судить о том, на какие конк-
ретные сочинения Цицерона опирались составители словарей, поскольку
J анализируемых текстах нет привычного ссылочного аппарата. Оче-
видно, что они были в целом знакомы с его взглядами на римскую знать:
общий смысл и историко-культурный контекст характерных для него вы-
сказываний о римском нобилитете демонстрируют приводимые в статьях
1 О взглядах Цицерона более подробно см.: Утченко С. Л. Политические уче-
ния Древнего Рима. М., 1977.
228 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
значения. По всей видимости, древний оратор почитался в качестве неос-
поримого авторитета в этом вопросе.
Цицерон действительно оставил после себя многое из того, что про-
ливает свет на проблему римского нобилитета. Ему принадлежит един-
ственный сохранившийся фрагмент (Mur. 15~16), по которому уже со-
временные исследователи реконструируют общее представление о соци-
ально-должностных границах римской знати1.
Комментировавший этот фрагмент А. Афелиус отмечал, что точка зре-
ния Цицерона отразила результат длительной эволюции римского обще-
ства, выразившийся в постепенном повышении рубежа знатности.
Известно, что в III—II вв. до н. э. он начинался с курульного эдилитета, а в
1 в. до н. э. установился на уровне консулата1 2. П. Брант пишет о преобла-
дании консуляров в кругу курульной знати, и хотя особые права знати на
консулат не были легализованы, право потомственных полководцев на
первенство признавалась без особых формальностей3.
Очевидно, что для английских авторов, писавших на эту тему в конце
XVI-XVII в., высказывания Цицерона о римском нобилитете согласовы-
вались с историко-культурным контекстом, в котором конструировались
1 Речь идет о тексте, воспроизводящем общую канву избирательной борьбы
за консулат (63 г. до н. э.) между патрицием Сервием Сульпицием Руфом и пле-
беем Луцием Лицинием Муреной. Потерпевший поражение Сульпиций обвинил
соперника в подкупе избирателей и предъявил иск. Последовало разбиратель-
ство. В ходе судебного поединка Сульпиций неодобрительно высказался о проис-
хождении соперника. Цицерон, отстаивавший в свою очередь интересы Мурены,
следуя традиции, должен был не только отстоять достоинство и честь семьи под-
защитного. Ему надлежало сравнить фамильный престиж обоих претендентов.
Мурена, как известно, насчитывал за собой несколько поколений преторов. Ци-
церон, определяя семьи этого круга, использовал для их характеристики эпитет
♦славные». Он признавал также знатность (nobilitas) Сульпиция, несмотря на то,
что консулярных предков Руфа можно было отыскать лишь в древних анналах.
Известно, что дед Сульпиция был сенатором, а отец — всадником. Как отмечает
Н. Н. Трухина, во времена Цицерона курульный эдилитет (Plan. 7) и, по всей ви-
димости, преторство (Fam. X. 26; I. 7, 8) были доступны незнатным соискателям
(более подробно: Трухина Н. Н. Политика и политики ♦золотого века» Римской
республики. М., 1986. С. 33-40). Так, например, на выборных комициях куруль-
ных эдилов заслуги предков не играли решающей роли. Напротив, незнатные кон-
сулы появлялись очень редко. Так, например, за период 195-63 гг. до н. э. Цице-
рон указывает только на шестерых сыновей всадников, ставших консулами (Миг.
17; Verr. II. 5, 181). То же самое можно увидеть в речи за Фонтея (Font. 41). Вос-
хваляя род подзащитного, Цицерон не употребляет определения ♦знатный», не-
смотря на длинный ряд претур этой фамилии. Известно, что незнатностью попре-
кали Октавиана, будущего императора Августа, сына претора (Cic. Phil. III. 15).
2 Afzelius A. Zur definition der rdmischen Nobilitat vor der Zeit Ciceros //
Classica et Medievalia. 1945. Vol. 7 S. 42.
3 Brunt P. Nobilitas et novitas // Journal of Roman Studies. 1982. Vol. 72. P. 34.
С. Е. Федоров
229
характерные для позднетюдоровской и стюартовской эпох значения.
В особенности та их часть, которая касалась вопросов благородного про-
исхождения и функций, которые знать могла исполнять в обществе.
Должно быть, в римском нобилитете угадывалась не только группа
черт, наделявших его высочайшим престижем. Безусловно, близким ока-
зывалось положение знати, обеспечивавшее ей политическое доминиро-
вание, границы которого широко выходили за пределы консулата и не
ограничивались полномочиями этой высшей магистратуры. Схожим ви-
делись и мощные рычаги неформального влияния, обеспечивающегося хо-
рошо организованными клиентеллами и связями гостеприимства. Скла-
дывалось впечатление, что оба историко-культурных варианта знатности
имели общие формы. При этом происхождение служило и в том и другом
случае гарантией для доступа к принятию политических решений, обес-
печивая тем самым необходимые условия для господства.
Неоклассические понятия выделены в тексте статей либо курсивом
(Холи-Оук, Филлипс, Кол), либо их значения указаны сразу же за клас-
сическими формами, рядом с которыми, как отмечалось, присутствует ука-
зание на соответствующие источники. Для английского noble по-прежнему
характерны четыре основных аналога — nobilis — generosus — insignis —
magnificus. Соответствующие им, в свою очередь, обратные синонимы
выглядят более скудными по сравнению с теми, которые устанавливались
ддя классической традиции.
Таблица Ill
nobilis*	generosusb	insignis0	magnificusd
noble1 благородный	gentile1 родовитый	noble1 благородный	noble1 благородный
high-born2 высокородный	outstanding2 возвышающийся (над кем-либо)		superior2 недосягаемый
outstanding3 возвышающийся (над кем-либо)	pure-bred3 чистокровный		distinguished3 высокопоставленный
superior4 недосягаемый	superior4 превосходный		
distinguished5 высокопостав- ленный	noble5 благородный		
Совпадения значений, встречающихся в колонках, относятся к анг-
лийским noble — благородный (а1; Ь5; с1; d1); superior — недосягаемый (а4;
b4; d2); outstanding — возвышающийся над кем-либо (а3; b2); distinguished —
230 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
высокопоставленный (a5; d3). Остальные образуют ряд специфических
значений (high-born; gentile; pure-bred). Совпадающие определения (noble,
superior, outstanding, distinguished) повторяют схему, характерную для
уже рассмотренных классических аналогий. Это, несомненно, активная
часть словаря XVII в., в котором наиболее характерные значения свиде-
тельствуют о преемственности в восприятии определения nobles. Однако
спектр специфических значений, которые углубляют или профилируют
указанные понятия, отвечает другим целям. Если в рамках классических
аналогий наблюдалось большее разнообразие в акцентировке различных
свойств и добродетелей адресатов, то неоклассическая аналогия заостря-
ет те моменты, которые характерным образом выделяют свойства, свя-
занные со статусным положением человека и его происхождением.
Как представляется, подобное несоответствие классических и нео-
классических понятий было связано с изменениями, которые уже про-
изошли в знатной среде на протяжении XVI в. или все еще набирали силу
в XVII в. как в самой Англии, так и на континенте. По мнению большин-
ства ученых, процесс, связанный с инфляцией средневековых ценностей,
привел, как известно, к повсеместной потере интереса благородного со-
словия к военной «профессии». Сохранявшаяся традиция придворных
рыцарских турниров лишь еще больше углубляла несоответствие между
отживавшими свой век ценностями и новыми веяниями. Несмотря на то
что знать активно включалась в перипетии придворной жизни, ее вербаль-
но-ментальный комплекс в целом оставался консервативным. Старые об-
щепринятые понятия продолжали функционировать, но уже в рамках ино-
го смыслового пространства, предполагавшего, как известно, другую
иерархию приоритетов.
Это был сдвиг, который смещал принципиальные моменты в традици-
онной схеме понятий, применявшихся к знати. Подобные изменения и
были отмечены составителями анализируемых словарей, не избежавши-
ми в стремлении к точности известной разбалансировки характерного для
Средневековья соотношения понятий, связанных с доблестями и проис-
хождением.
Смещению основной нагрузки на принцип родословности способство-
вали настроения внутри благородного сословия. Знать, которая имела
далеко не равные возможности вести придворный образ жизни, предпо-
читала отстаивать те ценности, внутренний смысл которых оказывался
независимым и неизменным. В этом значении идея благородного проис-
хождения по-прежнему оставалась, как писал М. Картер, «цитаделью зна-
ти». Все понятия, связанные с качеством и протяженностью родословной,
сохраняли особый смысл и важнейшую социальную функцию, которые
всегда могли стать неоспоримым аргументом и превратиться в почти не-
преодолимый барьер, разделявший общество на благородных и неблаго-
родных, знатных и незнатных.
В этой связи я бы хотел вернуться к отмеченному несоответствию,
которое было обнаружено в словарях Кола и Янга при передаче бинарной
С. Е. Федоров
231
транскрипции «aristocratia». Известно, что «optimates» представляли со-
бой наиболее влиятельную, консервативно настроенную часть римских
сенаторов, которая вела затяжную борьбу за власть с «populares», отста-
ивавшими демократические интересы. В этой связи становится понят-
ным, почему Кол и Янг, выпустившие свои словари во второй половине
XVII в., сохранив общую схему передачи латино-английских значений,
предпочли уточнить обратную передачу перевода, дав наряду с ожида-
емым «aristocratia» второе значение — «optimatum principatus». Именно
оптиматы еще в римской традиции ассоциировались с наилучшими. Имен-
но они были отпрысками древних родов и на том основании противопос-
тавляли себя неродовитым соотечественникам — популяриям. Возника-
ющая аналогия выглядела по меньшей мере привлекательной для любого
лексикографа, тем более что связываемые с нею ассоциации могли быть
напрямую связаны с оценкой опыта минувших для англичан гражданских
войн середины столетия.
Ассоциации оказывались не единственным аргументом, допускавшим
подобное уточнение. Значения, поясняющие классическое и неокласси-
ческое содержание термина «aristocratia», как было отмечено выше, отли-
чались в расстановке соответствующих акцентов на понятиях, поясня-
ющих две составляющие характеристики английского «nobles» — проис-
хождения и добродетелей. Классическая модель содержала необходимый,
если не минимальный набор емких определений, профилировавших пред-
ставление о родословной «nobles». Палитра терминов, дававших оценку
их «профессиональной» активности была значительно более красочной.
Неоклассическая модель оказывалась близкой по насыщенности связан-
ных с нею значений с тем, что вкладывалось Колом и Янгом в понятие
♦optimates» и подспудно предполагало наличие populares. В этом смысле
обнаруженная формула «optimatum pricipatus» содержала необходимый
акцент, смысловые границы которого позволяли зафиксировать формаль-
ные признаки изменений, произошедших в коллективных представлени-
ях самой английской знати и писавших на эту тему авторов в XVI — пер-
вой половине XVII в.
Нет оснований сомневаться, что составители словарей исходили в
определении основного смысла понятия «aristocracy» из предложенной в
свое время Аристотелем формулы, в соответствии с которой аристокра-
тия — это форма государственного устройства, где власть осуществляет-
ся «наилучшими» людьми. Таковыми, по определению лексикографов,
оказывались те, кто фигурирует в анализируемых словарях под понятием
«nobles». Значительно менее определенным кажется соответствие между
второй частью аристотелевской формулы, где расшифровывается смысл
того, что он вкладывал в понятие наилучших.
Известно, что чаще всего Аристотель склонялся к тому, чтобы гово-
рить о них как о наиболее добродетельных, отдавая, таким образом, пред-
почтение деятельному началу. Однако, как следует из предлагаемых сло-
варями значений, объем определений, характеризовавших социальную
232 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
активность «nobles» — значительный в классических формулах, — сокра-
щался в заменивших их неоклассических конструкциях. На первом плане
оказывалась сумма значений, обозначавших собственно статический эле-
мент — происхождение.
Наследие Аристотеля даже сейчас не всегда оценивается однозначно.
Можно ли рассчитывать на то, что в конце XVI-XVII в. ряд предложен-
ных философом формулировок мог истолковываться по-разному? Скорее
всего, следует дать положительный ответ. Даже в группе анализируемых
словарей дается несколько, хотя в главном и схожих, но все-таки в част-
ностях различающихся определений «aristocratia». По-разному восприни-
мали Аристотеля и те англичане, которые жили и творили раньше или
почти одновременно с составителями словарных статей.
Так, Т. Элиот (1531) полагал, что «аристократией...в английском пе-
реводе... следует считать правление мужей высочайшего нрава и намере-
ний». Т. Нортон (1561) констатировал, что аристократия — это «правле-
ние наилучших и вместе с тем избранных мужей»; Г Булингер (1571) счи-
тал, что в таковой следует видеть «высочайшую власть немногих,
умудренных опытом мужей»; Ф. Холланд (1603) подчеркивал, что «арис-
тократиями называются те государства, которыми управляют сенат или
другой совет, состоящий из наилучших мужей»; Т. Корьят (1611) видел в
ней «форму правления благородных»; Т Гоббс (1651) писал об аристокра-
тии как о государственном строе, «где верховная власть принадлежит со-
бранию определенных лиц, назначенных либо так или иначе выделенных
из остальной массы»1
Отечественный антиковед А. Доватур1 2 пишет, что Аристотель не
скрывал своей симпатии к такому строю, где полнота гражданских прав
принадлежит людям, способным вооружиться за свой счет. Войны и зем-
ледельцы были для него полярными элементами того государственного
строя, который считался аристократическим. Первые имели возможность
совершенствовать добродетель, поскольку земледельцы, организуя про-
изводство, обеспечивали им необходимый для этих целей досуг. Соста-
рившись, т. е. потеряв физические способности активно заниматься и со-
1 Elyot Т The Воке named the Governour/ Ed. by F Watson. London, 1908.
P 9; (Norton T). Calvin’s Institution of Christian Religion / Tr. byT. Norton. London,
1578, P. P. 11; Bullinger T Fiftie Godlie ...Sermons Divided into Five Decades / Tr.
by H. I. London, 1592. P. 169; (Holland Ph.) Plutarch’s Philosophie, Commonlie Call-
ed the Natural History / Tr. by Ph. Holland. London, 1601. P. 72; Coryat T Coryat’s
Crudities; Hastily Gobled up in Five Moneths Travels. London, 1611. P 390; Hobb-
es T. The Art of Rhetoric, with a Discourse of the Laws of England. London, 1679.
P. 435 (достаточно близкое определение аристократии можно обнаружить и в
«Левиафане» (1651): «...аристократия, где верховная власть принадлежит собра-
нию определенных лиц, назначенных либо так или иначе выделенных из основ-
ной массы...»-Гоббс Т Сочинения. Т. 1-2 М.. 1991. Т. 2. С. 149).
2 Доватур А. А. Политика и политии Аристотеля. С. 70, 75, 77, 89.
i	С. E. Федоров	233
^вершенствоваться в военном искусстве, эти войны становились мудреца-
ми, которые формировали аристократические советы. Именно поэтому а
;для Аристотеля аристократия функционирует за счет группы доброде-
тельных людей, подобно тому, как существование монархической формы
правления определяет один добродетельный муж. При аристократии по-
четные должности распределялись в соответствии с добродетелью и до*>
стоинством. Аристократический строй, если не назван лучшим, то оказы-
вается близким политическому идеалу Аристотеля.	г
«Наилучшие» и то представление о них, которое было заложено арис<
тотелевской формулой, оказывались даже в условиях греко-римской куль-
турной общности все-таки достаточно условным понятием. Если идея гос-
подства независимо от исторического контекста имела вполне определен-
ный смысл, т. е. была своеобразной константой, то социальный портрет
носителей властных полномочий обладал свойствами переменной. Следу-
ет сказать, что и сам Аристотель допускал подобные свойства «ари-
стократов», характеризуя различные историко-локальные варианты этой
формы государственного устройства. «Наилучшими», следовательно, ока-
зывались те, кто считался таковыми в различные исторические эпохи.
Столь подвижное, если не динамичное ощущение реальности обладало
конструктивностью.
Выше было подчеркнуто, что каждый, считавшийся наилучшим, т. е.
благородным, обозначался при помощи английского эквивалента «поЫе»,
которому в свою очередь соответствовали латинские nobilis — generosus —
insignis — magnificus. Означает ли это, что носителями этих качеств ока-
зывались последовательно римские нобили, средневековая знать и затем
нобилитет раннего Нового времени? Иными словами, закреплялось ли за
этими терминами значения, связанные с конкретной групповой иденти-
фикацией?
Римские авторы, на которых ссылаются английские лексикографы,
использовали два взаимосвязанных понятия: они писали о нобилях и о
нобилитете, т. е. о nobiles и nobilitas. Понятие знатности в римском обще-
стве этимологически соответствовало тому, что связывалось по смыслу с
известностью. Знатным был тот, кого хорошо знали и на этом основании
выделяли из общей массы. Знатность была наследственной и поэтому не
ставилась в зависимость от личных заслуг. Нобилями считались отпрыс-
ки знатных родов, еще не исполнявшие каких-либо должностей: они были
узнаваемы благодаря известности их именитых предшественников. Внеш-
ним атрибутом знатности служили маски курульных предков’.
Знатность оказывалась, таким образом, не только ценностью, призна-
ваемой обществом, но и определенной характеристикой, обозначавшей
социальное пространство. Оставив в стороне сложности, связанные с
1 GelzerM. The Roman Nobility. Oxford, 1969; Brunt P. Nobilitas et novitas / /
Journal of Roman Studies. 1982. Vol. 72.
234 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
идентификацией римского нобилитета и нижнего предела знатности, от-
метим, что его границы оставались подвижными. Можно ли упрекнуть
английских лексикографов в том, что, воспроизводя классические опре-
деления, они перенесли римскую практику, сделав ее достоянием британ-
ского Средневековья? Была ли выведенная ими синонимия значений
«noble» всего лишь римской калькой?
Английское значение «поЫе», как следует из текстов словарных ста-
тей, конституировало собирательный смысл понятия «nobility», которому
соответствовало добавочное, отмеченное Вайсом, значение «lords». В свою
очередь, два последних понятия транскрибировались латинским эквива-
лентом «nobilitas» и «domini» соответственно. Значение «nobilitas», как
следует из рассматриваемых словарей, было представлено двумя смысло-
выми кальками римского происхождения — «nobilitas» и «nobilitas nova».
В структуре «domini» словари выделяют три категории: «domini titularii»,
«domini honorarii» и просто «domini». Соответствия, устанавливаемые в
рамках бинарных статей, раскрывают состав каждой из указанных кате-
горий. «Domini titularii» образуются за счет владельцев традиционных
титулов, таких как герцог (dux), маркиз (marchio), граф (comes), виконт
(vicecomes), барон (baro). «Domini honorarii» включают в себя: обладате-
лей почетных титулов, среди которых — баронет (baruncullus
[baronettus]), рыцарь ордена Подвязки (eques auratae periscelidis), рыцарь
ордена Бани (eques balnei), очевидно, рыцарь, облаченный в золотые дос-
пехи (eques auratus) и просто рыцарь (eques); особ, занимавших высшие
государственные должности, среди которых фигурируют сенешаль
(seneschalius), лорд-казначей (quaestorum fiscalium primaries), вице-каз-
начей (quaestor fiscalis), лорд-камергер (cubicullarius); «domini» — только
эсквайров (armigerorum).
Между «nobilitas», включая ее подгруппы (nobilitas, nobilitas nova), и
установленными в словарях категориями «domini» существуют опреде-
ленные соответствия. Целиком по горизонтали совпадают значения
nobilitas — domini titularii — domini honorarii — domini. К nobilitas nova
составители словарей относят исключительно почетный титул баронета
(baruncullus или baronettus), как известно, учрежденный Яковом I Стюар-
том.
Означало ли это, что, обособляя учрежденное в 1611 г.1 новое до-
стоинство, англичане и вслед за ними составители словарей, тяготели к
воспроизведению старой уходящей своими корнями в классическое Сред-
невековье формулы благородного сообщества? Было ли в этом смысле их
сознание консервативно?
Действительно, устанавливаемые в словарях соответствия на первый
взгляд отражают наиболее традиционное представление о групповом сре-
1 На этот год приходится учреждение достоинства баронета только для анг-
личан; для шотландцев и ирландцев аналогичные порядки были учреждены в 1619
и 1622 гг. соответственно.
С. Е. Федоров
235
зе английской знати, подразумевавшее акцент на ее границах. Очевидно,
^что в общественном сознании англичан того времени по-прежнему важ-
ным оставалось не столько верное и исчерпывающее представление о
внутреннем составе группы, сколько правильное распознание образу-.
ющих ее конфигурацию конечных элементов. В этом смысле герцоги и эск-
вайры, издавна занимая полярные позиции во внутригрупповой вертика-
ли, обозначали контуры этих границ. Социальный статус каждого из hhxi
отвечал декларируемым обществом критериям знатности и воспроизвон
дил, таким образом, типичную для Средневековья схему благородного сон
общества.
Однако кажущаяся консервативность на деле оборачивалась скрытой
игрой. Внутригрупповая вертикаль, обрисованная составителями слова-
рей, содержит несколько непривычную для ученой лексики тех лет кате-
горию «eques». Известно, что этот термин, означавший буквально «всад-
ник», применялся для характеристики очень узкой прослойки средневе-
кового рыцарства, но вышел из употребления на рубеже XI—XII веков,
уступив по популярности более гибкому «miles»1.
В возрождении этого архаичного по своей сути понятия можно усмот-
реть помимо стилизации, характерной для лексикографической традиции
тех лет, определенный концептуальный смысл. Знакомство составителей
словарей с текстами Цицерона и других латинских авторов могло, как
представляется, порождать ассоциации, стимулировавшие не только пря-
мые заимствования (вроде уже отмеченного противостояния оптиматов и
популяриев), но и смысловые параллели типа «senatores — equites», обу-
словленные ощущением зыбкости нижней границы благородного сооб-
щества. В этом смысле используемая в словарях категория «eqiies» при-
обретала вполне определенный смысл и могла выполнять конструктив-
ную системообразующую функцию, а самое главное — переставала быть
непривычной. Ее использование было рассчитано на то, чтобы оправдать
возникающий при описании структуры почетных титулов смысловой обо-
рот, обозначавший смещение традиционных акцентов в чисто средневе-
ковом отношении к знатности и видоизменявший нижний контур благо-
родного сообщества.
Верхний предел знатности оставался незыблемым, зато нижний не-
сколько поднимался. Игра слов оказывалась преднамеренной, а искаже-
ние прежней картины — очевидным. Появление «всадника», потенциаль-
но восседавшего на коне, подразумевало не только оруженосца, потенци-
ально шедшего рядом, но и контраст между ними1 2. Римская по форме, но
1 Более подробно об этом: Batany J. Du bellator au chevalier dans le schema des
trios orders / / Actes du 100-e Congres national des societes savants. Paris, 1976.
P. 24-36.
2 Известно, что после нормандского завоевания параллель конного и пешего
строя акцентировалась не только самими благородными (см.: Green J. The Ari-
stocracy of Norman England. Cambridge, 2001. P 10-11), но и некоторыми исто-
236 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
средневековая по своей сути ассоциация оказывалась не только зримой,
но и концептуально важной.
Эсквайры, прежде разделявшие с рыцарями единый пакет привиле-
гий, обособлялись, таким образом, в самостоятельную категорию. Грань
между ними, прежде условная, акцентировалась теперь, казалось бы, в
формальном разведении тех, кто носил почетные титулы, и тех, кто тако-
вых не имел. Не теряя своей связи с «nobilitas», оруженосцы — «armige-
ri», очевидно, обретали менее значимое положение. Если учесть, что с
конца XVI в. напряжение в определении статуса рыцарства и эсквайров
было максимальным, то мое предположение может оказаться вполне
оправданным.
Определенная дисквалификация прежнего статуса эсквайров усили-
валась при помощи двух незамысловатых приемов, которые лексикогра-
фы использовали при дальнейшем описании структуры почетных досто-
инств и должностей. Расписывая структуру английского рыцарства, лек-
сикографы следуют уже отмеченным принципам. Противопоставляя
по-прежнему метафоры конного и пешего строя, они отказываются от
употребления понятий «рыцарь-знаменосец» и «рыцарь-бакалавр», имев-
ших, как известно, двойную коннотацию. Тем не менее, стремясь сохра-
нить традиционные пропорции, они переименовывают позиции, отводив-
шиеся прежде бакалавру и знаменосцу на «eques» и «eques auratus» соот-
ветственно. Очевидно, что в реальной жизни знаменосец вряд ли мог
позволить себе украшенные золотом доспехи, но акцентированный доро-
гостоящий атрибут* 1 был, пожалуй, единственным средством, позволяв-
шим лексикографам сохранить известную каждому иерархичность и, что
было не менее важным, удержаться в рамках доступных латинских анало-
гий.
Если понятие «eques auratus» могло быть воспринято как слишком
архаичное и отчасти искусственное, то две следующие друг за другом по-
зиции, обозначенные как «eques balnei» и «eques auratae periscelidis», были
риками (Orderic Vitalis. The Ecclesiastical History / Ed. by M. ChibnalL 6 Vols.
Oxford Medieval Texts. Oxford, 1969-1980. Vol. II. P. 74, Vol. III. P. 126, 176). Оче-
видно, что навыки определенной части рыцарства вести бой верхом, помимо чис-
то технической стороны, имели далеко идущие социальные коннотации (Brown А.
The Status of the Norman Knight/ / War and Government in the Middle Ages / Ed.
by J. Gillingham. Woodbridge, 1984. P. 18-32). Престиж конного рыцаря был бе-
зусловным: судя по всему, именно «всадники» приравнивались в сознании совре-
менников к тем, кто владел достаточными для поддержания определенного обра-
за жизни земельными комплексами (более подробно об этом в интересных на-
блюдениях Д. Флеминга: Fleming D. Landholding by Milites in Domesday Book:
A Reversion // Anglo-Norman Studies. Vol. 13. 1991. P. 83-98).
1 О значении дорогостоящих доспехов для социальных определений того вре-
мени см.: Morillo S. Warfare under the Anglo-Norman Kings, 1066-1135. Woodbrid-
ge, 1994; Crouch D. The Image of Aristocracy in Britain, 1000-1300. London, 1992.
Ch. 4, 6-7.
С. Е. Федоров
237
исключительно нововведением. Известно, что рыцарские ордена Бани и
Подвязки появились тогда, когда латинская транскрипция перестала быть
общеобязательной нормой, и новые явления именовались с использова-
нием ресурсов национальных языков. Насколько мне известно, латинские
аналоги, приводимые в словарях, на практике никогда не озвучивались и
не использовались: вариант архаизированной транскрипции мог нести в
этой связи лишь сугубо концептуальное значение.
Очевидно, последовательное использование понятия «eques» для обо-
значения различных категорий английского рыцарства означало попытку
уточнить аморфную с точки зрения границ категорию «miles» и, должно
быть, окончательно развести ее и еще более размытую в социальном плане
«armiger». Определенное значение также могла иметь функция, связан-
ная с потребностью усилить акцент на групповой консолидации, харак-
терный для разобранных выше оттенков самой «nobilitas».
Стремление к актуализации консолидирующих благородное сообще-
ство начал типично и для структуры должностей, вошедших в состав ка-
тегории «domini honorarii». Если приводимые составителями словарей
разряды английского рыцарства выглядят более или менее исчерпыва-
юще, то список должностей оказывается далеко неполным. Три из них, а
именно должность лорда-камергера, лорда-казначея, вице-казначея, при-
ведены в точном соответствии с римскими кальками.
Должность сенешаля1, не имея прямых римских аналогий, тем не ме-
нее с легкостью вписывается в определяемый контекст. На протяжении
всего Средневековья эти посты занимали исключительно представители
титулованной знати и выходцы из рыцарской среды, противостоявшие
более многочисленным эсквайрам. Судя по всему, отбор должностей, ука-
занных в словарных статьях, был осуществлен с учетом тех же соображе-
ний, которыми руководствовались составители словарей, заменяя тради-
ционное понятие «miles» на архаичное «eques».
Означало ли это, что обосабливаемая таким образом группа знати на-
делялась в сознании современников условными групповыми признаками?
Угадывался ли в ней аналог аристократии Нового времени, иными слова-
ми, осуществлялся ли в связи с этим переход к формуле, предложенной
Монтескье?
Античная формула аристократии в ее оригинальном варианте, как уже
отмечалось, допускала незначительные вариации со вторым элементом
самого определения. Даже Аристотель не исключал известные расхожде-
1 Относительно соответствия этого понятия английским реалиям могут воз-
никать парные ассоциации. Помимо того, что в эпоху классического Средневеко-
вья должность сенешаля сохранялась, существовали определенные аналогии с
учрежденным на рубеже XIII-XIV вв. постом лорда-гофмаршала. Какая из этих
аналогий доминировала в описаниях лексикографов, судить не берусь. Более под-
робно об этом: Федоров С. £., Кондратьев С. В., Питулько Г. Н, Англия XVII ве-
ка: Социопрофессиональные группы и общество. СПб., 1997. С. 18.
238 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
ния в толковании этого феномена. Очевидно, содержащиеся в словарях
уточнения не меняли общего смысла предложенного им определения, но
обозначившиеся на рубеже XVI-XVII вв., они означали конкретизацию
смысла аристотелевского определения аристократии с учетом специфи-
ческого историко-культурного контекста. В этом смысле англичане, а
вслед за ними и обобщавшие ситуацию лексикографы, очевидно, стреми-
лись распознать или уже распознавали контуры этого явления, выделяя
его на фоне социальных институтов позднетюдоровского — раннестюар-
товского общества.
Частично видоизмененная структура второго элемента аристотелев-
ского определения — собственно «наилучших», должно быть, отражала
вполне распространившееся к концу XVI-XVII в. убеждение, что далеко
не вся знать наделялась властными полномочиями1. Возможно, правомо-
чия эсквайров уже серьезным образом оспаривались, а прежняя общая
функция знати в обществе дифференцировалась.
’ Об этом см.: Федоров С. Е. 1) Английская титулованная знать и аристокра-
тия к началу правления династии Стюартов. СПб., 2003; 2) Ирландская титуло-
ванная знать и аристократия накануне смены династий (март—июль 1603) / /
Университетский историк. Альманах / Под ред. Э. Д. Фролова. Вып. 2. С. 61-85;
3) Шотландская титулованная знать к моменту Унии корон / / Актуальные про-
блемы всеобщей истории / Под ред. А. А. Егорова. Вып. 2. Ростов н/Д, 2003.
С. 109-123
Детская комната — основа государства?
Обозревая огромную литературу по истории немецкой педагогики,
написанную за два последних века, трудно избавиться от ощущения од-
ной навязчивой идеи, которая скрыто или явно, но проступала на страни-
цах большинства работ. В свое время В. Мюнх определил ее как поиск
идеала т. н. «всеобщего образования» — своего рода «философского кам-
ня» педагогики Нового времени1. Со времен Руссо эта идея стала домини-
рующей в Европе, перекочевала в Россию и во многом доныне остается
лейтмотивом всех реформ в области просвещения. Лишь знающий чело-
век, персона более или менее отягощенная интеллектом, может занять
достойное место в мире. Лишь человек «образованный», т. е. приобщив-
шейся к тайнам прикладных наук, может сделать себе успешную карьеру
и избежать многих неприятностей в общественном быту. И еще лучше —
если знания будут стандартизированы, чтобы всем и для всего иметь при-
мерно равные шансы.
В самом соотношении воспитания и образования светила либераль-
ной педагогики все более уверенно отдавали предпочтение образованию
в смысле прикладных наук. Явственно проступал водораздел: воспитание
все больше ограничивалось семьей, знание же торжествовало в школах и
университетах.
Прямым следствием стали характерные оценки педагогической прак-
тики времен Реформации и начала Нового времени. Там пытались разгля-
деть не только истоки будущей «народной школы» для всех сословий, там
стремились увидеть, прежде всего, прогресс знаний, вводимых в учебные
классы, постоянное совершенствование методы, наукообразность самой
педагогики. Немецких специалистов можно было понять: эпоха Вильгель-
миновской Империи пройдет под знаком реформ, в том числе и народного
образования. Но для нас важно то, что этот подход резко дистанцировал-
1 Miinch W Gedanken uber Fiirstenerziehung aus Alter und Neuer Zeit. Mun-
chen, 1909. S. 2.
240 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
ся от тысячелетних традиций сословного мира. Все то, что не укладыва-
лось в магистральный, «правильный» путь развития будущего «всеобще-
го образования», не удостаивалось и нескольких страниц. На обочине ин-
тересов оказалась элита сословного общества. О педагогике на Олимпе
Старой Империи по меньшей мере в общих работах «демократического
жанра» — почти не слова1.
Казалось, выход многотомной «Monumenta Germaniae Pedagogica»
должен был хотя бы отчасти изменить исследовательскую ситуацию. Но
даже при взгляде на отдельные княжеские дома прежний подход оставал-
ся неизменным. Проводилась старая параллель между столетием Рефор-
мации и реформами немецкой школы XIX в. В детских комнатах немецких
государей времен Лютера и Тридцатилетеней войны пытались видеть эле-
мент развития, обращенный в будущее, подчас не замечая, что это буду-
щее уходило далеко в туманную даль, а настоящее диктовалось совсем
иными, нежели принятыми в современном обществе, координатами1 2.
Конечно, в последние десятилетия картина меняется. Историей педа-
гогики теперь всерьез занялись «социальные» историки. Устойчивость
сословных традиций видится в иных координатах «долгой истории» Ста-
рой Империи, социальный фундамент которой выстоял в драматичных
потрясениях XVI-XVII вв. Но по-прежнему с большим трудом продвига-
ется работа по реконструкции придворного наставничества. Цикл статей
Нотткера Хаммерштайна по Гессен-Дармштадскому двору невольно убеж-
дает в этом: слишком мало источников, а то, что пылится в архивах быв-
ших резиденций, далеко не всегда способно в деталях воссоздать картину3.
Потому приходится вновь и вновь обращаться за старыми, казалось,
давно известными примерами, в монографическом освещении которых не
было недостатка. Вопрос в другом: хорошо изученные модели оказывают-
ся под иным углом зрения, с учетом специфики общественных процессов,
протекавших в Империи вслед за первым этапом конфессионализации.
Постепенно адаптируясь к новым вероисповеданиям, десятки княжеских
семей неизбежно испытывали и давление вековых традиций сословного
1 Литература решительно необозрима. Отметим лишь только самых крупных
авторов: К. А. Шмид, К. Шмит, К. Раумер, Ф. Паульсен, Г Ваймар, Ф. Германн,
Р. Мюллер-Фрайенфельс.
2 Из всех томов помимо нижеуказанного сочинения Ю. Рихтера отметим:
Schmidt Fr. 1) Geschichte der Erziehung der Pfalzischen Wittelsbacher. Berlin., 1899
2) Geschichte der Erziehung der Bayrischen Wittelsbacher von der fruhesten Zeiten
bis 1750. Berlin, 1892; Schuster G., Wagner Fr. Die Jugend und Erziehung der
Kurfiirsten und Kdnige von Preussen. Bd. 1. Berlin, 1906.
3 Hammerstein N. 1) Prinzenerziehung im landgraflichen Hessen-Darmstadt / /
Hessisches Jahrbuch far Landesgeschichte. Bd. 33, 1983. S. 193-237. 2) «GroBer
fartrefflicher Leute Kinder». Fdrstenerziehung zwischen Humanismus und Reforma-
tion / / Renessance — Reformation. Gegensatze und Gemeinsamkeiten / Hrsg. von
A. Buck. Wiesbaden, 1984. S. 265-285.
А Ю. Прокопьев
241
общества, не позволявших распасться огромному семейному ландшафту
на автономные и исключительно враждебные островки. Как в таких усло-
виях наставничество и мир детской комнаты будущих правителей обеспе-
чивал преемственность, выступал ли он ясной, зримой нитью, ведшей мир
династов к согласию, к спасению единства огромного имперского здания?
Мы остановимся лишь на одном примере: на семье рано умершего
дрезденского курфюрста Христиана I и его вдовы Софии Бранденбургской.
Трое принцев, родившихся в ней — Христиан, Иоганн Георг и Август, —
стали известны главным образом в силу весьма внушительного фонда ис-
точников, дошедших до нас и способных чуть ли не по дням воспроизве-
сти историю обучения. Два добросовестных историка — Эрнст Райманн
и Юлиус Рихтер — сто лет назад уже постарались подробно восстановить
картину. Труд Рихтера выделяется особо: и сейчас трудно вставить даже
строчку в чрезвычайно насыщенное полотно его повествования1
Но не детали педагогической программы интересуют нас, и даже не
желание донести до отечественного читателя хорошо известную канву
событий. Мы хотим, прежде всего, разобраться в движущих силах, опе-
рируя которыми сословный мир в начале Нового времени должен был при-
вить молодой поросли традиции преемственности — основе основ Старой
Европы. И в этом аспекте соблазняет именно избранный сюжет. В 1591 г.
смерть отца, курфюрста Христиана I, прервала обычный ритм воспитания
его наследников. Это был первый рубеж, который предстояло перейти
опекунам и супруги покойного государя Софии. Второй заключался в ре-
лигиозной проблеме: Христиан при жизни симпатизировал кальвинистам,
его же смерть повлекла реставрацию лютеранской ортодоксии, локомоти-
вом которой была вдова и администратор (на время опекунства) герцог
Веймарский Фридрих Вильгельм. Дети должны были пройти сквозь чис-
тилище веры, когда вокруг их шла перестройка на почве строгого люте-
ранства.
Иными словами, после 1591 г. опекуны, вдова и сословные чины, при-
частные к правлению, должны были заново наладить воспитание наслед-
ников, постепенно и неуклонно приводя работу к определенному стандар-
ту. Несколько раз администратору и матери приходилось со всем тщани-
ем возвращаться к организации воспитательного процесса. И несколько
раз архивы пополнялись новыми подшивками высочайшей корреспонден-
ции и проектами уложений. Именно эта «неприятность» для курфюрше-
1 Richter J. Das Erziehungswesen am Hofe der Wettiner Albertinischer (Haupt) —
Linie. Berlin, 1913; Reimann E. Prinzenerziehung in Sachsen am Ausgang des 16.
und im Anfange des 17 Jahrhunderts. Dresden, 1904. Э. Райманн — ив этом надо
отдать ему должное — не хотел упустить из виду именно воспитательный, т. е.
«социальный» аспект. Но вполне сообразуясь с этатистским духом своего време-
ни, лозунгом его исследования было выявление размеров влияния воспитания
государя на «жизнь народа и государства».
9 Зак 3979
242 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
ской семьи обращается выгодой для нас: мы можем, чуть ли не по дням,
проследить за ходом родительской мысли и педагогическим делом.
В год смерти отца старшие его сыновья, Христиан и Иоганн Георг, —
обоим суждено было стать потом курфюрстами Саксонии — уже достиг-
ли возраста правильного наставничества. Христиану шел восьмой год,
Иоганну Георгу — шестой. До сих пор с детьми возились няньки и дядьки,
а с 1588 г. первую правильную методу пытался организовать под присмот-
ром гофмейстера фон Хагена назначенный наставником библиотекарь ре-
зиденции магистр Себастьян Леонгард.
С сентября 1591 г. мать должна была озаботиться вопросами перво-
степенной важности. Во-первых, София обязана была согласовать с им-
перской элитой вопрос опекунства. Для любой «осиротевшей» княжеской
семьи это был главный рубеж, определявший ближайшее будущее. В дело
был включен отлаженный веками механизм сословной солидарности.
Император Рудольф II высочайшей волей, скорее формально, нежели по
существу, уладил дело. Двумя главными опекунами были назначены адми-
нистратор курфюршества герцог Веймарский Фридрих Вильгельм и отец
вдовы Софии курфюрст Бранденбурга Иоганн Георг. Так возник треуголь-
ник своего рода опорных свай в деле надежного воспитания курфюрше-
ских детей. Легко увидеть в опекунах прежде всего ближайшую родню из
ближайших же (географически) княжеских Домов, с давних пор выступав-
ших партнерами Веттинов на имперской арене. Отныне маленькие наслед-
ники могли наглядно созерцать совместную работу родственников, вопло-
щавшую на деле единство и ответственность за стабильное будущее.
На правах опекунов указанным князьям отходили и прерогативы вы-
работки общих уложений о воспитании наследников. София не могла при-
нимать самостоятельное решение в этом вопросе. Формально ее статус
вдовы не позволял определять лишь только своей волей ни программу
занятий, ни состав педагогического корпуса. На деле же — и мы это уви-
дим — вмешательство матери уже скоро стало очевидной данностью.
С самого начала бросается в глаза обилие уставов или «институций»,
регламентировавших порядки в детской комнате, а также объемная кор-
респонденция по их подготовке. Заметим: речь идет именно об уложени-
ях, направленных на организацию детской, а не об образовательных про-
граммах в узком значении («эдукации). В Дрездене тех лет главным от-
ветственным лицом за их составление был своего рода коллектив
опекунов: герцог Веймарский Фридрих Вильгельм, дед наследников
Иоганн Георг Бранденбургский и вдовствующая мать.
Всего было издано четыре устава: в 1594, 1595, 1596 и 1599 гг. Часто-
та появления на первый взгляд должна была соответствовать возрастным
циклам: с годами требовалась корректировка. Первый такой устав в на-
шем случае формально диктовался именно возрастом: с момента появле-
ния у принцев первого наставника в лице Себастьяна Леонгарда прошло
уже шесть лет. Старшему из детей исполнилось 11, и пора было думать
над новой организацией штатов и воспитания.
А. Ю. Прокопьев
243
Но то был общеизвестный и формальный аспект. Корреспонденция
опекунов, предшествовавшая составлению первого уложения, рисует со-
вершенно иную картину. В дело вмешивались обстоятельства иного по-
рядка. Во-первых, произошла смена наставника. По подозрению в симпа-
тиях к кальвинизму Леонгард в 1592 г. был смещен со своего поста, и его
место заняло новое светило педагогики — магистр Элиас Райнхард. Во-
вторых — и что более важно, — с весны 1593 г. все больше становились
достоянием гласности многочисленные нарушения в отправлении служб
при особах наследников. Информацию о них администратор и вдова полу-
чали непосредственно от начальствующих лиц, ответственных за состоя-
ние в детской.
Помимо частых уклонений под разными предлогами от прямых слу-
жебных обязанностей, шокировали безобразные ссоры между самими
придворными. Вероятно, последней каплей, переполнившей чашу терпе-
ния, стало письмо администратору от графа Иоахима Андреаса Шлика,
датированное 18 мая 1593 г. В нем высокопоставленное лицо, курировав-
шее слуг наследников, откровенно признавалось в невозможности даль-
нейшего пребывания на своем посту Причем, со слов Шлика, дело заклю-
чалось далеко не только в наветах на него злых людей, но в действительно
скверной организации самой службы. «Хотя Ваша Княжеская Милость —
пишет он, — купно с земством и надзирают за тем, чтобы курфюршеские
наследники воспитывались бы в богобоязни, христианских добродетелях,
свободных искусствах и в знании нужных языков, дабы, как водится, со
временем могли бы приступить к правлению, то, однако ж, среди самих
слуг не сыскать никого, кто бы по их собственному признанию был до-
вольной квалификации и воспитания, и мог бы написать свое имя, не гово-
ря уже о том, чтобы помогать наследникам в науках (кроме наставника,
на плечи которого ложится столь тяжкое бремя)». Помимо непригодно-
сти самих слуг, между ними нет согласия — «всяк желает устроить дело
по себе и теснит другого». Часто случаются ссоры. Шлик упоминает, как
недавно советник Кристоф фон Лос «сцепился в приемной княжеских по-
коев с гофмейстером, и один другого тоскал за волосы. Иные же грубо
обходятся и с наставником и со мной, как случилось недавно в Теплице,
когда Ганс фон Остерхаузен без единой к тому причине с грубыми слова-
ми набросился на наставника в присутствии самих принцев, чем нанес
немало вреда его должности и авторитету. От сих дел проистекает страш-
ный ущерб, в силу чего наследники ныне не только лишь малому могут
научиться, но, наоборот, гораздо больше позабыть, хотя и немногие лица,
в том числе и я, с большим трудом и расходами учат и ходят на службу»1
Именно после этой записки Шлика обсуждение будущего уложения
пошло быстрыми темпами. В письме Софии от 27 ноября администратор
1 Дрезденский государственный архив (далее: HSTAD). Loc. 8017 / 12. Erster
Theil Schriften derChurf. Junge Herrschaft education belangende 1593—1598. Bl. 47.
244 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
делился тревогой за то, что слуги, хотя исправно сидят на содержании, но
делают все неряшливо, а в комнатах наследников нет порядка, следстви-
ем чего выступает очевидная необходимость новой реорганизации1. Со-
фия выражала готовность тщательно обдумать дело и «на будущее опре-
делить таковую службу на пользу Их Светлостям (наследникам. — А. П.)
и по их чинам». Ближайшим помощником в этом ответственном деле над-
лежало стать важной персоне в окружении княжеских советников — по-
чтенному слуге Дома Гансу Георгу фон Поникау. Итогом консультаций по
мысли Софии должна была стать публикация нового уложения, в котором
бы регламентировались все «дисциплины» и «институция» ее чад* 2.
Новые напасти словно нарочно тормозили дело. Во второй части сво-
его декабрьского послания администратору София жаловалась на отсут-
ствие на данный момент вообще всех главных лиц. Гофмейстер принцев
Николь фон Мильтиц сломал плечо и должен отсиживаться в своем родо-
вом гнезде в Тюрингии. «Камерарий» Штеллан фон Хольтцендорф захво-
рал и также не при деле, а третье лицо — Ганс фон Остерхаузен с «неохо-
той» выполняет свой долг. София предлагала для начала озаботиться кад-
ровой перестановкой на посту гофмейстера: в качестве приемлемого
кандидата она указывала на вышеупомянутого господина Поникау. Она
просила администратора переговорить с ним, дабы «как можно быстрее, и
еще прежде публикации уложения, рассмотреть обязанности гофмейсте-
ра для наследников, и тем пособить указанному уложению, равно и ско-
рейшему решению вопроса». Очевидно, что родительницу и герцога вол-
новал, прежде всего, вопрос служебного распорядка, мыслившийся опор-
ной точкой всей «институции». Нет даже упоминания педагогов и самой
педагогической материи — куда до них, когда со сломанным плечом гоф-
мейстер, от которого зависит гораздо больше, чем от умудренных учите-
лей!
Итогом состоявшихся встреч с советниками стал проект, датирован-
ный 3 декабря 1593 г., и собственно уложение от 8 апреля 1594 г.
Подготовительный проект именовался как «Краткие соображения ка-
сательно статей, кои полезно было бы иметь в новом распорядке». Они
распадались на четыре довольно объемистые части. Каждая из них рас-
сматривала важнейшие сферы повседневности принцев: в первой говори-
лось об обязанностях гофмейстера, графа и наставника, во второй — соб-
ственно об учебе и воспитании, в третьей — о распорядке служб и долж-
ностей среди слуг и в четвертой — о столовании юных государей и кухне
принцев3.
Касательно особы гофмейстера каких-то определенных комментариев
не давалось, советники лишь констатировали достаточность уже практи-
’ HSTAD. Loc. 8017 / 13. Schriften belangende der Jungen Herrschaft Anno
1594 gefasste und pubiicierte Ordnung... Bl. 3.
2 Ibid. BL 5-. Письмо Софии от 7 декабря 1593 г.
3 Ibid. Bl. 11-27.
А Ю. Прокопьев
245
ковавшегося распорядка. Однако особо подчеркивали важность постоян-
ного присутствия: в случае вынужденной отлучки, гофмейстер должен
был быть замещен кем-либо из камер-юнкеров. Гораздо многословней вы-
глядел второй раздел. Примечательным здесь выступал вводный блок, из-
вещавший о том, что сам план воспитания, образовательная программа
могут быть откорректированы лишь наставником по решению матери. Но
поскольку до сих пор наблюдался «каждодневный прогрессус» в учебе на-
следников, то уже принятые распоряжения можно было оставить в преж-
ней силе. Особо отмечалось, что всякое изменение в учебном процессе
может воспоследовать только по решению администратора и вдовы.
Не оговаривая саму программу, советники заостряли свое внимание
на нескольких моментах. Во-первых, требовалось избегать излишних пе-
регрузок, дабы принцы не утратили «удовольствие от учебы». Кроме того,
слугам надлежало прилежно допускать к детской лишь строго оговорен-
ные лица, чтобы никто «из чужих» в нее не попадал иначе, как по благово-
лению ее курфюршеской светлости, вдовствующей курфюрстины Софии.
Именно так! При сем пункте не упоминался даже администратор: лишь
мать выступала здесь единственной и главной инстанцией.
Далее полагалось возможным, конечно же, по воле и желанию вдовы
и администратора, определить к принцам трех мальчиков-дворян, кои по-
стоянно бы пребывали в учебной комнате и помогали бы «юным господам
в учебе и иных сферах». Означенных дворян можно было бы отобрать в
княжеских школах, как известно обустроенных в Саксонии еще в ходе
Реформации. После надлежащего экзамена «в нравах и иных областях»
их следовало приставить к наследникам, в том числе и для помощи в уче-
бе. Практически это означало два параллельных процесса обучения — для
наследников и для пажей.
К составлению уложения предлагалось подключить и канцлера кур-
фюршества доктора Пайфера, а также допустить его наряду с другими
советниками вдовы к проверке «институции» и к исследованию успехов
принцев в учебе. Результаты проверки надлежало представлять в форме
письменного отчета. Особо оговаривался надзор со стороны старшего над-
ворного проповедника, которому разрешалось бы «посещать и при случае
присматривать» за учебой детей. Но визиты пастыря не должны были
стать своего рода главной инспекцией.
Третий раздел, как уже говорилось, фиксировал основные службы в
комнате принцев. Кажется, что советники, готовя текст, были озабочены
двумя главными вещами: четким распределением обязанностей и жела-
нием строго настрого гарантировать детскую от всяких непорядков. Зало-
гом благополучия полагали соблюдение слугами всех требований и стро-
жайшее запрещение самовольной передачи функций другому лицу. Указы-
вались и желательные фигуры: помимо гофмейстера, графа и наставника
хотели видеть камер-юнкеров Штеллана фон Хольтцендорфа, Ганса фон
Остерхаузена и Германа фон Барлебена. Дополнительно рекомендовали
и старшего сына почтенного Хубольда фон Айнсиделя. Во избежание не-
246 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
порядков необходимо было разграничить компетенции между ними, а, кро-
ме того, определить в штат еще и пажей. В качестве таковых в проекте
фигурировали имена Отто фон Кётчпара, Рудольфа фон Фицтума и юного
господина Люттихау.
Служба пажей регламентировалась указаниями гофмейстера с ран-
него утра и до вечера, когда наследники отправлялись спать. На ночь при
особах принцев оставались назначенные к этому лица, которые должны
были следить за покоем и руководствоваться указаниями матери.
Особо охранялся и доступ в детские апартаменты. Для этого надле-
жало сторожить двери и проход в соседние с опочивальней помещения.
Никто, кроме обозначенных в списке дворян и пажей, не мог быть пред-
ставлен к службе сопровождения — до учебной комнаты и обратно, а так-
же дежурить на близрасположенной замковой башне «Венделылтейн» и
при княжеских покоях. В конце раздела говорилось о пользе иметь ко все-
му прочему еще и толкового, «хорошо известного» каммер-слугу («Сат-
тег Knecht») и медиков, следивших бы за здоровьем юных князей.
Высшая компетенция касательно кухни и напитков оставалась за гоф-
маршалом, т. е. за главой «большого двора» матери. Но советники вновь
хотели бы видеть за столом в качестве слуг вполне конкретные персоны.
В обычное время, например, герцогу Иоганну Георгу напитки должен был
подносить все тот же Фицтум, при появлении иноземных гостей — Берн-
гард фон Шенкендорф. Как и в предшествовавших разделах, особо огова-
ривался запрет самостоятельно перепоручать свои обязанности иначе как
по решению вдовы. Сервировать стол и подносить еду по распоряжению
гофмаршала должны были пажи. Причем, дабы была возможность соблю-
сти службу, они столовались, прежде чем наследники усаживались за
стол, в «определенном месте», готовые в любой момент приступить к сво-
им обязанностям. Гофмейстер и гофмаршал должны были следить и кон-
сультироваться друг с другом, чтобы за столом не появились «дурные пер-
соны», а лишь люди достойные, которые во имя поддержания «их княжес-
ких милостей репутации, респекта... достойными беседами явили бы
образец придворных нравов в напоминание наследникам и ради доброго
примера».
Иноземцы получали доступ к столу принцев только по решению мате-
ри. Кроме того, считалось возможным дважды в неделю усаживать за один
стол с наследниками «двух лиц из числа советников», благодаря которым
«Их Княжеские Милости учились бы прилично рассуждать о добрых де-
лах, приобщаться к нужному предмету в беседах с людьми, что со време-
нем стало бы полезным...»
Наконец, в заключение провозглашалась необходимость доброго со-
гласия, доверительного обмена мнениями и совместных усилий ради под-
держания благочестия наследников со стороны всех придворных чинов,
задействованных в воспитательном процессе, от гофмейстера и гофмар-
шала и до надворных советников. Посредством этого был бы обеспечен
«всеобщий добрый покой и миролюбивая основа, равно как и счастливый
исход всего дела».
А. Ю. Прокопьев 247
Перед нами явственно предстает идеальная картина, которая хотелось
бы советникам. Она словно складывалась из двух ипостасей: внешне стро-
гая герметичность сочеталась с вертикалью внутренней иерархией и эли-
тарностью. Очевидна сакральная аура детской, аура, требовавшая строго-
го контроля над связями с внешним миром. В этом вряд ли проглядывают
ростки восприятия детства некой самостоятельной сферой: дети все еще
лишь маленькие взрослые, они маленькие, но полноценные по статусу
властители курфюршества. Доступ в детскую строго ограничен людьми
специально проверенными и назначенными в штат. Интересно, что даже
указываются конкретные границы этого сакрального пространства. Учеб-
ная комната и спальня образуют ядро, «Венделыптейн» и прилегающие
помещения — пограничную зону. Мать — и даже не администратор —
регулирует систему доступа, но характерно, что сам штат предлагается
не ей, а авторами проекта, советниками и представителями сословий. Ста-
ло быть, мир людей, входивших в детскую, был органично связан двумя
полюсами общества — сверху вдовствующей государыней, снизу — со-
словными чинами. Единство и согласие этих двух полюсов лежало в гене-
зисе проекта. Будущие властители Саксонии своими детскими глазами
взирали на сверстников и взрослых, общавшихся с ними, уверенных в
незыблемости и единстве этого мира. Отсюда — буквально вопиющее
желание поддержать порядок среди слуг. Собственно об образовании —
почти не слова, важна воспитательная подготовка к нему. Ценность в пер-
вую очередь имеет внутренняя стабильность, олицетворенная в конкрет-
ных персонах. Перед нами в миниатюре — надворные уложения взрослых
государей.
Текст самого уложения, датированный 8 апреля 1594 г., различался
от проекта лишь мелкими деталями. Мы располагаем черновым наброс-
ком, который позволяет выяснить характер изменений. С еще большим
пафосом и еще строже возглашалась необходимость выполнения штатом
своего долга как «надлежит делать ленникам, слугам и подданным». В кон-
це, в пункте о застольной службе, строжайше запрещалась всякого рода
легкомысленное поведение со стороны слуг. «И поскольку, к сожалению,
в сем злом мире едва ли не ежечасно могут звучать всякие бесстыдные,
бесчестные речи в обычном общении и при встречах, особливо при дворе,
и завелось так, что при этом не щадится нежная и невинная юность, то
строжайше повелеваем мы, чтобы таковое озорство было запрещено вся-
кому под угрозой серьезного наказания». Гофмейстер и гофмаршал не
должны были устраняться и самым строгим образом преследовать нару-
шителей. И наконец, итоговый призыв: без доверия между слугами уло-
жение невозможно будет соблюдать1.
Персональные перестановки сводились к минимуму. Были учтены
пожелания советников, и в перечне слуг мы встречаем старые имена.
1 HSTAD. В1. 46. Уложение опубликовано у Ю. Рихтера: Richter J. Das Erzie-
hungswesen... Beilagen. S. 440-445.
248 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
Основная мысль осталась прежней: воспитание наследников предполага-
ет не столько педагогические частности и новшество методов, сколько
закрытость от вне и согласованную службу чинов внутри. Дети должны
были извлечь главный урок — урок безукоризненного соблюдения долга.
Любопытно, что ради этого жертвовали репутацией «большого двора», ко-
торый, судя по цитированному фрагменту, вполне мог предполагаться ис-
точником вредного влияния.
Новый распорядок появился чуть больше года спустя. Причинами, как
и прежде, было не только взросление принцев — смешно предполагать
большие успехи в учебе по прошествии нескольких месяцев! К тому же
прежним оставался и наставник — Райнхард. В дело вновь, как и в пер-
вый раз, вмешивалась служебная необходимость. Судя по переписке опе-
кунов и вдовы, вопрос кадровых перестановок и утверждение новых шта-
тов вновь фигурировали на первом месте. Здесь все вертелось вокруг гос-
подина Поникау: вдова очень хотела видеть его на посту гофмейстера
принцев. Мильтиц ей явно не нравился частыми хворями и капризами.
Поникау после долгих проволочек согласился стать главным экспертом в
делах «младшей власти», хотя упорно отказывался от предлагаемой долж-
ности*.
В конце концов, на свет появился новый распорядок, который может
считать новым лишь по времени. Содержание его почти дословно повто-
ряло текст 1594 г. Новации коснулись только перечня лиц, приставлен-
ных к князьям1 2. И это указывает на уже известные движущие пружины: в
первую голову, важны были надежные слуги, без которых педагогика не
состоится.
В уложении 1596 г. мы видим на первый взгляд иную композицию.
Большую часть его теперь занимало учебная программа принцев, и лишь
в конце давалась роспись служб. Впервые за несколько лет мы встречаем
своего рода симбиоз педагогической и служебной материи. Преамбула в
пышной форме излагала мотивы подобной перемены: и взросление прин-
цев, требовавшее дополнительной учебной нагрузки, и изменение шта-
тов, дабы упорядочить работу двора молодых наследников. К тому же
юный герцог Август — самый младший из князей — теперь нуждался в
отдельной от всех программе3.
Но что примечательно: все эти требования не считались чем-то прин-
ципиально новым. Само уложение его авторами не рассматривается не-
кой новацией, документом, призывающим позабыть предшествующие
1 HSTAD. Loc. 8017 / 12. Bl. 31-34. Письмо администратора к Софии от 13 де-
кабря 1593 г. С конца 1593 г. разговоры о замене старого гофмейстера шли пол-
ным ходом. См.: Richter J. Das Erziehungswesen... S. 110 сл.
2 Ibid. Beilagen. S. 446 сл.
3 HSTAD. Loc. 8017 / 12. Bl. 362...369. Cm.: Richter J. Das Erziehungswesen...
Beilagen. S. 475 сл.
А Ю. Прокопьев
249
указания. Напротив, всячески подчеркивалась связь с уставом 1595 г.:
речь шла лишь о пояснении его отдельных статей. Каких именно? Помимо
учебного процесса, еще настойчивей, чем прежде заострялось внимание
на необходимости аккуратного и добросовестного несения службы всеми
чинами, в первую очередь юнкерами и пажами. Заключительная часть
устава буквально по дням фиксировала очередность служб графа Шлика,
Шенка фон Таутенберга, Хольтцендорфа, а при них — юнкеров и пажей,
причем поименно указывалось, кому находится в самих княжеских поко-
ях, кому — помогать в утреннем и вечернем туалете. Впервые конкретно
обозначались лица, ответственные за ночной покой: граф Шлик, Таутен-
берг и юнкер Гюнтероде, которые должны были ночевать вместе с наслед-
никами. Вновь беспокоились о застольном приличии: теперь уже сам на-
ставник обязан был разделять трапезу с принцами. И, как прежде, в кон-
це — призыв к согласию среди чинов!
Смысл оставался прежним, форма же не должна вводить в заблужде-
ние: соединение в одном документе «эдукации» и службы не означало пре-
имущественного значения учебы перед надворным порядком. Напротив,
учеба теперь показательно помещалась в придворный мир маленьких вла-
стителей. Отныне обе половины повседневности объединялись единым
стержнем организации, ответственным за который становился в первую
очередь гофмейстер. Под этим углом зрения становится понятными кро-
потливые переговоры опекунов и вдовы с господином Поникау на протя-
жении всего предшествовавшего года: будущий гофмейстер не просто со-
знательно уклонялся от тяжелой службы, он старался по-новому ее осмы-
слить. Поникау был готов возглавить штат придворных лишь при условии
полной централизации, при которой бы он выступал главным координато-
ром всех служб, включая наставника. Только в этом случае он получал
твердые гарантии слаженной работы.
Прекрасно отдавали в этом отчет и мать и администратор. Текст указа
о назначении Поникау гофмейстером, датированный 7 июня 1595 г. и вы-
шедший за подписью Фридриха Вильгельма, содержал подробные служеб-
ные указания. Во вводной части особо оговаривалась обязанность именно
гофмейстера — не наставника! — проявить «наибольшее усердие и вни-
мание» в деле воспитания юных государей «в страхе божьем», княжеских
добродетелях и прилежных нравах1.
Но уложение 1596 г. еще не означало окончательной централизации.
Спустя три года после увольнения Поникау и Рёллинга было решено на-
прямую переподчинить придворный штат детей гофмаршалу курфюрсти-
ны с переприсягой и под прямым контролем надворных советников. Так
возник новый, и последний, устав 1599 г. Теперь и «большой двор» вдовы,
и «маленький двор» принцев сводились в единое целое. Такой шаг означал
1 HSTAD. Loc. 8017 /12. Bl. 129-132.
250 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
и последнее слово мудрости опекунов в деле созидания порядка. Вполне
логично он совпал и с кануном совершеннолетия Христиана1.
Мы видим, как на разных этапах София и администратор старались
притянуть «институцию» детей к общему стандарту. Объединение 1599 г.
венчало эти усилия. Налицо скорее статусно-социальное «взросление»:
четыре фазы реорганизации штатов окончились органичным соединени-
ем с «большим двором». Кажется, что педагогическая сфера не только не
получала самостоятельного веса, но и со временем все более явственно
растворялась или даже субординировалась придворному распорядку.
Важность по-прежнему имела образцовая служба рядом с наследниками
и, стало быть, те люди, которые ее несли. Своим, домашним, но персоно-
фицированным и иерархичным миром заставляли смотреть будущих вла-
стителей Саксонии на пока еще маленькое пространство их жизни.
Каковым был механизм разработки? Между ним и самими уставами
проходила незримая параллель. Дух высокой элитарности не дает себя
обмануть. «Земство» и главным образом его дворянская половина при-
стально следили за воспитанием принцев. Уже в 1592 г. на ландтаге в Тор-
гау было решено удалить от двора Леонгарда, заподозренного в связях с
кальвинистами. И тогда же зазвучали требования приставить к детской
назначенных из числа дворян персон, а также юных отпрысков дворян-
ских семейств в качестве пажей. Разработка будущего уложения, как мы
видим из письма герцога Софии от 13 декабря, наряду с опекуном кур-
фюрстом Бранденбурга и гофмейстером Мильтицем подлежала присмот-
ру и со стороны «некоторых из земства», с которым администратор соби-
рался совещаться после новогодних праздников1 2. Весной 1594 г. мы узна-
ем, что в круг консультантов был включен помимо гофмейстера Мильтица
и советника Ойленбека Ганс Вольф фон Шенберг — представитель знат-
нейшей и старинной фамилии Майссенской земли3 После скандальной
отставки наставника Райнхарда в апреле 1596 г. кандидатуру его преем-
ника со всей серьезностью обсуждала целая комиссия, уполномоченная
ландтагом и администратором. Из 20 ее участников 11 принадлежали к
самым именитым семьям Саксонии, в том числе по два представителя от
кланов Шенбергов, Бюнау, Айнзиделей и Штаршеделей. Комиссия выра-'
жала «сердечную радость» при виде той отеческой заботы, с каковой ад-
министратор и вдова радеют о воспитании наследников. Но главное про-
мелькнуло ниже. Разбирая возможные кандидатуры в помощь наставни-
ку, заседавшие чины облегченно заключали, «что, хвала Богу, остались
еще в этой стране персоны из дворян и другие, которые образованы в язы-
ках, и, не будучи в бремя наставнику, могли бы заменить его в детской»4.
1 Richter J. Das Erziehungswesen... S. 147—148.
2 HSTAD. Loc. 8017/ 13. Bl. 32.
3 Ibid. Loc. 8017 / 12. BL 82. Письмо администратора Софии от 21 апреля.
4 Ibid. Bl. 326.
А. Ю. Прокопьев
251
Сколь лаконично и блестяще сформулирован этот элитарный подход! На-
помним, что списки пажей и юнкеров, означенных в уложении 1596 г.,
были также утверждены дворянской фракцией ландтага.
Нет необходимости лишний раз говорить, что в зеркале всех этих хло-
пот ярко отражалась высокая сословность самого воспитания. Но еще
важней было то, что сословной волей в окружении юных принцев вводи-
лись определенные люди, с которыми отныне была связана их судьба —
как о том вещали сами уставы, возглашавшие об ответственности этих
людей за будущее наследников.
Посмотрим на них, причастных к воспитанию и назначенных к при-
дворной службе. Все эти лица образовывали три яруса должностей под-
стать возрастным различиям: гофмейстер и его помощники, камер-юнке-
ры и пажи. Соответственно три поколения собиралось в детских комна-
тах принцев.
Начнем с уложения 1594 г. Гофмейстер Николь фон Мильтиц был
представителем весьма древнего местного дворянского рода. Предки его
по меньшей мере лет триста служили у альбертинских властителей, вла-
дея придворными должностями, не говоря уже о духовных: в годы Рефор-
мации один из Мильтицей удостоится кардинальской мантии в Риме. Ме-
нее заметным будет граф Шлик: не саксонец, он надолго не задержится в
Дрездене и в 1599 г. покинет службу. Но важность имело другое обстоя-
тельство. Граф имел богемское и, стало быть, непосредственное поддан-
ство Габсбургов. Выходец из знаменитой богемской семьи, став потом
участником кровавой драмы чешского восстания, Шлик олицетворял дав-
ние связи Веттинов с имперским престолом, веками укоренявшиеся узы
дружб и родства саксонского и чешского дворянства. Появление его в кур-
фюршеской резиденции не только следствие высокого интеллектуально-
го кругозора, которым, разумеется, могло бравировать не одно поколение
Шликов. То была и дань уважения клиентеле Габсбургов со стороны ма-
тери и опекунов. Конфессиональное родство сочеталось с сословным «ин-
тернационализмом»: перед нами подданный императора Священной Им-
перии.
В основном, однако, перед нами уроженцы наследственных земель
Веттинов или потомки недавно переселившихся из средней Эльбы и дру-
жественного Бранденбурга семей. Они были в целом хорошо известны в
Дрездене. Еще прежде Мильтица воспитание детей курировал Иоахим
фон Бойст — признанный ученый светила, один из немногих действитель-
но блестяще образованных дворян и автор многих трудов по богословским
вопросам. После Шлика в функции гофмейстера короткое время побывал
Иоганн Георг фон Поникау, чье имя уже неоднократно упоминалось выше.
Поникау был неплохо подготовлен в науках и принадлежал к кругу ста-
ринных дворянских родов Тюрингии. Последнее обстоятельство приотк-
рывало завесу над кадровой политикой администратора. Герцог Веймар-
ский, очевидно, охотно протежировал хорошо ему знакомым землякам,
даже если и не по причине желания создать собственное лобби, то, во вся-
252 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
ком случае, в силу надежности этих дворян. Более того, вдова не скрыва-
ла поначалу своих симпатий к Поникау и на протяжении первых лет вся-
чески пыталась удержать его на гофмейстерском посту.
Обратимся к камер-юнкерам. Еще в сентябре 1592 г. к детям был при-
ставлен Вернер фон Лютцельбург. Выходец из далекого эльзасского рода,
этот Вернер был родственником известного Антона фон Лютцельбурга,
назначенного однажды штатгальтером Веймарского герцогства — по рас-
поряжению деда принцев курфюрста Августа. Лютцельбурги не могли на
тот момент похвастаться большим состоянием. Но важность имело дове-
рие опекунов. И здесь, очевидно, вновь не обошлось без мнения админис-
тратора: памятуя о штатгальтере, герцог Веймарский не имел ничего про-
тив приличного трудоустройства его родни1. Среди прочих, Остерхаузе-
ны также вели свои корни из Тюрингии, где располагалось их главное
владение — лен Гаттерштедт. Ганс дослужится до чина ротмистра и полу-
чит в управление весьма престижный фрайбергский округ. Супруга его, в
первом браке Анна фон Вертерн тех же тюрингинских корней, принадле-
жала к преуспевающему благородному семейству Вертернов, одним из
первых в саксонской истории удостоившихся баронских и графских титу-
лов1 2.
Штеллан фон Хольтцендорф представлял северный сектор дворянских
ландшафтов, был сыном бранденбуржца Либория и стал основателем май-
ссенской ветви своего рода. Он был в чести у деда наших наследников кур-
фюрста Августа I, служил у него шталмейстером и тайным советником.
Брат же его Клаус выдвинулся при Христиане I и был «каммерлингом».
Вполне возможно, что продвижение клана Хольтцендорфов было вызвано
и косвенной протекцией отца Софии курфюрста Иоганна Георга Бранден-
бургского3
Среди пажей Рудольф фон Фицтум был, вероятно, самой яркой фигу-
рой: мальчишка происходил из очень знатной семьи Тюрингии и, как ока-
залось впоследствии, был последним наследником Аппольды — старого
родового гнезда Фицтумов. Предки его принимали активное участие в
смутах XV в. и составляли влиятельнейшую фракцию при Веттинском
дворе4. Вполне возможно, что и здесь не обошлось без настойчивых сове-
тов администратора-земляка. Юный Николь фон Люттихау олицетворял
майссенский род, чьи владения сосредотачивались к северу от Эльбы
1 О Лютцельбургах в Саксонии см.: Прокопьев А. Ю. Портрет дрезденского
придворного XVII в.: Себастьян фон Лютцельбург // Человек, природа, обще-
ство. Актуальные проблемы. Материалы 10-й международной конференции мо-
лодых ученых. СПб. 1999. СПб., 1999. С. 176-181.
2 Konig V Genealogische Adels-Historie oder Geschlechtsbeschreibung. Th. I.
Leipzig, 1727 S. 693.
3 Ibid. Th. II. S. 553.
4 Rudolph Vitzthum von Appolda und seine Stiftung / / Vithzthumische Famili-
enblatter. H. 4, April. Dresden, 1939. S. 5-6.
А. Ю. Прокопьев
253
(Кмелен и Чорна). Отец его, Зайферт или Зигфрид, был гофмаршалом у
бабки наследников, курфюрстины Анны, а в 1586 г. получил пост управ-
ляющего округом Зенфтенберг1 Лишь только паж Отто фон Кётчау —
также из майссенской дворянской семьи — был, очевидно, наименее пред-
ставительным из всей троицы.
В уставе 1596 г. штат пажей пополнился новыми именами: Георг Аб-
рахам фон Гюнтероде, Якоб Беллин, Ганс фон Мильтиц, Каспар фон Эк-
кардсберг, а также господа Винтерфельс, Шлибен, Хаугвиц и Цеделиц.
Кандидатуры этих лиц были рекомендованы сословиями и соответствен-
но их принятие на службу выступало зримым актом компромисса власти
и дворянства. Паж Мильтиц приходился сыном экс-гофмейстера, что на-
глядно воплощала преемственность придворной службы. Вкупе с ним
Хаугвиц и Цеделиц образовывали традиционно майссенскую клиентелу,
в то время как Шлибен — северные, бранденбургские земли. В лице Гюн-
тероде и Эккардсберга вновь явлены дворянские фамилии Тюрингии, хотя
и не первые по знатности.
Мы не стали бы утверждать, что все вышеперечисленные лица обра-
зовывали сплошь самую именитую когорту. Помимо прочего это возбуж-
дает подозрение в том, что маленький штат маленьких принцев служил
своеобразной отдушиной для не слишком богатых семейств Саксонии. Но
в любом случае будущие властители Дрездена приучались видеть подле
себя и общаться со сверстниками, за которыми стоял авторитет дворян-
ства, опекунов и собственной матери.
Но то был круг в общем ближний, большей частью местный саксон-
ско-тюрингинский. Важным было то, что, казалось, замкнутый мир на-
следников опосредовался с империей. Шло это за счет знакомства не толь-
ко со Шликом, но и со все время менявшейся группой отпрысков импер-
ских княжеских Домов и сверстников Веттинов. Они направлялись в
Дрезден для получения образования, что соответственно выставляло вдо-
ву и ее резиденцию в весьма импозантном свете, как общепризнанный
центр воспитания элиты. Дрезденский двор в данном случае не выпадал
из вековой традиции тесных контактов на имперском Олимпе. Переписка
Софии содержит довольно частые указания на просьбы князей пристро-
ить в штаты к наследникам того или иного ребенка. Так, очевидно, в нача-
ле 1595 г. было решено принять к воспитанию сына графа Вольфа фон
Гогенлоэ1 2. В уложении 1596 г. Крафт фон Гогенлоэ уже фигурирует в ка-
честве пажа, правда, с собственным наставником. Таким же образом в
числе пажей появилось, вероятно, и юный господин Коловрат. Позже при
1 BeitrSge zur Familiengeschichte der Herren, Freiherren und Grafen von Liit-
tichau. Bearb. von H. Graf von Luttichau. Kirche im/ Teck, 1971-1985 (MS). Teil 1.
№97
2 HSTAD. Loc. 8017 / 12. BL 121. Письмо графа Вольфа фон Гогенлоэ адми-
нистратору от 27 февраля 1595 г. в котором уже выражается готовность ото-
слать сына к дрезденскому двору.
254 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
особе подрастающих принцев будет служить и молодой барон Герберш-
тейн — сын известного путешествием в Россию австрийского дворяни-
на1. Появятся и наследники Бранденбурга, племянники Софии. Образо-
вание некоторые из них получали при помощи собственных наставников,
как, например, Гогенлоэ. Но важность имела, безусловно, не только эта
деталь: дети Софии сызмальства знакомились с лучшими родами Герма-
нии не по книгам и рассказам, а непосредственно, в болтовне и детских
играх. Имперские ландшафты становились близкими и хорошо знакомы-
ми еще с детских лет. Такова была традиция, которую столь заботливо
оберегали опекуны и мать.
Подхватили ли ее наследники?
Старшее поколение на посту гофмейстеров выступало, пожалуй, наи-
менее приметно в последующие годы. Мильтицы не блистали на придвор-
ных должностях, но и не ушли на задворки сословного дома. Граф Шлик
вскоре оставит Дрезден и вернется в Богемию, где волею судьбы сделает-
ся одним из главных участников трагических событий 1618 г. Его жизнь
окончится под рукой палача в Праге летом 1621 г. Но, оставаясь в Боге-
мии, Шлик не прервет своих отношений с Веттинами: в начале чешского
восстания курфюрст Иоганн Георг будет использовать бывшего слугу в
качестве ценного посредника и информатора1 2. Поникау надолго не задер-
жится на гофмейстерском посту: в 1599 г. София не захочет больше ви-
деть дряхлого старика рядом с взрослевшими наследниками3 Однако род-
ственники его продолжат службу при саксонском дворе, хотя и не добь-
ются больших высот. Хольтцендорфы окончательно осядут в Саксонии и
будут продвигаться по младшим придворным должностям. Несколько
больше повезет Лютцельбургам: Вернер, бывший камер-юнкер, получит
при Иоганне Георге пост оберегермейстера и вплоть до смерти в 1617 г.
будет потакать охотничьим увеселениям своего патрона4. Сыновья его об-
ретут приют под курфюршеским крылом и останутся при дворе. Еще боль-
ше судьба улыбнется Остерхаузенам: сын бывшего слуги, Ганс Георг сде-
лается обер-кэммерером, обер-гофмаршалом, советником по горнозавод-
ской части и скончается в 1627 г. в зените своей известности.
1 HSTAD. В1. 458. Письмо администратору советнику Абрахаму Боку от
9 марта 1598. Администратор извещает, что София уже дала согласие на прибы-
тие сына барона Герберштейна.
2 Muller F Kursachsen und der Bdhmische Aufstand 1618—1622. Munster, 1997
S. 122 сл. Группа вокруг Шлика именуется автором как «дружественная Саксо-
нии*. Ibid. Anm. 253.
3 По мнению Рихтера, мотивом отставки была лишь старость, но никак орга-
низаторские промахи: еще в 1597 г. и вдова и администратор упрашивали По-
никау остаться на посту гофмейстера несколько лет. Поникау, однако, весьма вы-
соко ценил свою роль, требуя соответствующего вознаграждения. Последнее
обстоятельство имело скандальные последствия. См.: Richter J. Das Erziehungs-
wesen... S. 151-152.
4 Прокопьев А. Ю. Портрет... С. 177.
А. Ю, Прокопьев
255
Сверстникам-пажам и их родне повезет несравненно больше. Рудольф
фон Фицтум, близко сойдясь с будущим своим господином принцем
Иоганном Георгом, сделает блестящую карьеру. Получив вслед за Остер-
хаузеном пост обер-кэммерера, он превратится в самого известного бога-
ча Саксонии, обладателя огромной недвижимостью и мецената1 Лишь
ураган Тридцатилетней войны разорит его состояние, он скончается в
Дрездене в 1639 г. Николь фон Люттихау не продвинется далеко по слу-
жебной лестнице, хотя и будет пользоваться благосклонностью вдовству-
ющей курфюрстины. Зато брат его Вольф в 1623 г. получит пост канцлера
и выдвинет свою фамилию на передний план общественной жизни1 2. Бла-
госклонностью государя не будут обделены и Биндау. Один из них, тоже
Георг, возглавит в начавшейся шведской войне саксонские контингенты
и погибнет в 1631 г. в знаменитой Брайтенфельдской битве. Вряд ли мог-
ли жаловаться на отсутствие внимание и Хаугвицы: именно при Иоганне
Георге стартует карьера отца Фридриха Адольфа фон Хаугвица, занявше-
го много лет спустя обер-гофмаршальский пост.
Сохранится преемственность и в отношении тех советников матери и
администратора, которые с середины 90-х гг курировали процесс воспи-
тания. Кристоф фон Лосс и Исайя фон Бранденштейн, которые занимали
ключевые посты в княжеской администрации и мнением которых не сме-
ли пренебречь София и герцог Веймарский, сохранят свое значение в
правление и Христиана II и Иоганна Георга. Сын Лоса, тоже Кристоф, сде-
лается в 1602 г. тайным советником, а в 1609 г. гофмаршалом3 Преуспеет
и фамилия Бранденштайнов: сын Исайи Кристоф Карл получит от кур-
фюрста чин камер и берг-советника, а в 1630 г. первым среди прочих
рыцарских семейств за сотни лет — графский титул4. Удачно складыва-
лась и судьба тех из Шенбергов, кто служил при дворе. Каспар, младший
сын Вольфа Генриха, принимавшего деятельное участие в разработках
1 Фицтум в 1595—1596 г. г. при поддержке Софии и администратора совер-
шил заграничное путешествие и по возвращении в 1598 г был произведен в ка-
мер-юнкеры. Вероятно, не без его помощи, а может быть, и определенного влия-
ния, юный герцог Иоганн Георг в 1601 г. отправился в Италию. Фицтум был в его
свите: См.: Прокопьев А. Ю. «Mobiliore, nobiliore!» Путешествие в конфессио-
нальную эпоху / / Проблемы социальной истории и культуры Средних веков и
раннего Нового времени. Вып. 4. Под ред. Г Е. Лебедевой. СПб., 2002. С. 67
2 HSTAD. Copialbuch Anno 1602. Bl. 145. Письмо Софии Зайферту фон Лют-
тихау. В связи с предстоящей свадьбой бывшего пажа Николя просит его отца
принять в дар жениху позолоченный кубок. О канцлере Вольфе: Liittichau Н.
Beitrage... № 92.
3 Биография Кристофа фон Лосс в заупокойной проповеди: Strauch Aeg.
Christliche Leichpredigt (t Christoffen von Loss auf Pillnitz). Dresden, 1620. Экзем-
пляр Библиотеки Российской академии наук.
4 Brandenstein W Geschichte der Familie von Brandenstein. 1. Hefte. Magde-
burg, 1895. S. 217-220, 252-243.
256 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
княжеских «институций*, стал при Христиане II надворным и тайным со-
ветником, ас 1610 г. и до смерти возглавлял собственно Тайный совет1
Конечно, не все купались в счастье высочайшей благосклонности. Но
факт этот не меняет общую картину: будущие властители Саксонии с дет-
ства сохранили привязанность к довольно большой фракции дворянских
семейств, которая потом окажется в гуще придворной жизни и на высоких
постах. Среди лиц, образовывавших эту фракцию, легко увидеть своего
рода тюрингское лобби: Лютцельбурги, Остерхаузены, Фицтумы, Бран-
денштайны попали в детские покои, очевидно, не без влияния администра-
тора и потом смогли зацепиться за командные должности при дворе.
И еще одно обстоятельство привлекает наше внимание. Будучи не са-
мым элитарным, штат юных наследников сделается своего рода прообра-
зом штатов взрослых государей. Иоганн Георг впоследствии не только
сохранит дружбу со старыми приятелями, но и пополнит свое окружение
многими другими мелкопоместными и зачастую вообще не саксонскими
дворянами. Мы наблюдаем устойчивость традиции: то, что хотелось мате-
ри и опекунам, прошло через детскую комнату детей и перекочевало в бу-
дущее правление. Дети, став взрослыми, не нарушили верность заветам.
Теперь обратимся к педагогам. Почти за 12 лет в детских покоях сме-
нилось четыре (включая Лейзера) наставника. По семейным корням и об-
разованию почти все они были если не детьми Саксонии, то выходцами из
земель традиционно дружественных Веттинам. Леонгард и Рёллинг были
уроженцами Фрайберга, Райнхард родился в Силезии (Бриг), но службу
начал в Бранденбурге, курфюрст которого был дедом его будущих подо-
печных. Надворный проповедник Поликарп Лейзер, отвечавший за духов-
ный сектор дисциплин, был единственным, выпадавшим из этой группы.
Известный впоследствии ортодокс был уроженцем далекого Вюртембер-
га, самого южного форпоста лютеранства в Германии. Но к моменту свое-
го появления в детской Лейзер уже давно состоялся и как должностное
лицо, и как прекрасный и действительно много знающий богослов1 2
Брачные узы свидетельствовали в пользу саксонской «доместикации»:
Леонгард был женат на дочери секретаря герцога Иоганна Казимира Сак-
сен-Кобург-Готского, Рёллинг бракосочетался с дочерью саксонского со-
ветника Ойленбека, нами уже однажды упомянутого. Лейзер, получив
место профессора в Виттенберге, в 1580 г. взял в спутницы жизни дочь
знаменитого художника Лукаса Крансах Младшего. Любопытно, что в
доме ее отца спустя восемь лет жил будущий наставник Райнхард... Перед
нами не только круг географически близкий, не только людей, чьи патро-
ны — курфюрсты Бранденбурга, Кобургские Эрнестины, герцоги Вюртем-
1 С именем его была связана выработка политического курса Саксонии кануна и
первых лет Тридцатилетней войны: См.: Schonberg В. Fraustadt A. Geschichte des
Geschlechts von Schonberg meissnischen Stammes. Bd. 1. Leipzig, 1878. S. 381-403.
2 Биографические данные всех вышеуказанных лиц см.. Reimann Е. Prinze-
nerziehung... S. 157-162.
А. Ю. Прокопьев
257
берга — близко знали и были породнены друг с другом. Перед нами, как в
случае с Рёллингом, настоящие клановые узы, подкреплявшие мир юных
наследников престола.
В последнее время образовательную программу княжеской элиты все
чаще именуют «позднегуманистической», выполненной в традициях «по-
зднего гуманизма». Откровенно говоря, мы плохо понимаем значение этой
научной парадигмы. За исключением лишь одного формального показате*а
ля — хронологического «вечера» гуманизма в конце XVI в., на смену ко*’
торого должен явится натурфилософский рассвет, — все остальное, что
касается содержания, плохо различимо в сравнении с более ранними пе-
риодами. Разумеется, латынь оставалась вторым ведущим языком обуче-
ния, как и греческий — третьим факультативным. Но посмотрим на струк-
туру предметов: едва ли в ней можно сыскать большие новации.
Магистр Леонгард где-то около 1588-1589 г. составил общий проект
на первые годы обучения. Во главу угла, как и сотни лет назад, ставилось
чтение и толкование Писания, заучивание по кускам отдельных псалмов,
элементарное знакомство с печатной и письменный азбукой, правописа-
ние, хождение в церковь и чтение воскресного Евангелия. По мере про-
движения рекомендовалось знакомить детей с латынью, но оберегая их
«ингениум» от чрезмерных перегрузок. Методика обучения была дев-
ственно чиста от всяких следов реформаторского подвижничества: пони-
мание текстов достигалось путем постоянного заучивания отдельных его
кусков (псалмы), а значение латинских слов — в процессе детских игр,
когда детям озвучивали латинские эквиваленты разных предметов1
Сменивший Леонгарда Рейнхард в принципе продолжал курс в уже
заданном направлении. Его программное заявление относилось к весне
1592 г. Как и прежде, два принципа провозглашались ведущими: воспита-
ние в будущих князьях благочестия, дабы «сердцем познали Бога Всемо-
гущего как высшего Господина, учились чтить Его и страшиться, в соот-
ветствии с тем, что страх перед Господом есть начало всякой премудро-
сти», и наставление в «светских знаниях, когда научились бы свободным
искусствам». Эта последняя половина открывалась бы познанием латы-
ни, затем — греческого и оканчивалась изучением философских дисцип-
лин: физики, математики, астрономии. Но прежде следовало хорошенько
ознакомиться с основой — с богословием, этикой и политикой, причем,
по мысли Райнхарда, следовало все эти дисциплины изучать «совместно»
с историей. Познания исторических примеров особенно важны в целях
будущего правления, чтобы молодой государь знал, какими средствами
правление его возвышается, а какими губится. Рекомендовались и соот-
ветствующие сочинения — «Хроника» Меланхтона и «Киропедия». Весь
же процесс образования должен был быть завершен знакомством с осно-
вами «придворной жизни», с «гуманитарной энциклопедией» общения с
1 Richter J. Das Erzeihungswesen... Beilage. S. 433-436.
258 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
людьми. В методах обучения педагог не вносил ничего нового: звучали
хорошо известные требования авторитета наставников, наглядности и не
слишком больших нагрузок1
Весной 1596 г., накануне своей отставки, т. е. спустя четыре года,
Райнхард отмечал успехи подопечных в знании Лютерова катехизиса, чте-
нии Евангелия и «шпрухов» из него, в латыни, особенно в чтении и пере-
воде Цицероновых писем, а также в немецком письме. Помимо чистописа-
ния, принцы упражнялись во всевозможных «приветствиях», празднич-
ных речах и «прощальных словах», приуроченных к визитам княжеских
персон или к большим торжествам. Цель — приобщать детей к соответ-
ствующей их статусу «коммуникации». Первые шаги были сделаны и в
математике1 2.
Рёллинг едва ли в чем серьезно изменил концепцию предшественни-
ка: в объемном уложении 1596 г. мы встречаем детализацию уже извест-
ных принципов. Добавлением к ним выступало лишь расписание «телес-
ных упражнений», под которыми подразумевали верховую езду и фехто-
вание, и к которым юные принцы выказали живейшую склонность.
В 1597-1598 гг. по мере приближения совершеннолетия Христиана все
чаще звучали голоса гофмейстера Поникау, советовавшего приобщать
старшего сына к делам правления. С согласия матери Христиан время от
времени стал появляться в комнате совета, причем вопросы, обсуждав-
шиеся там, строго определялись Софией и администратором3.
На всех этапах мы не наблюдаем больших отклонений от векового
стандарта. О результатах княжеской «эдукации» мы имеем скорее самое
общее впечатление. Тем более что результаты экзаменов находились час-
то под субъективным взглядом новых светил, сменивших опальных. Если
Леонгард в 1591 г. по его собственному признанию «закатывал глаза» от
счастья, созерцая блестящие знания подопечных, то вызванный на смену
Райнхард жаловался спустя год на малые успехи даже в основополагаю-
щих сферах4. В свою очередь блестящий отчет его самого ставился под
сомнение экзаменаторами в апреле 1596 г., когда Райнгард был прогнан
из резиденции5.
Отделить истину от предвзятости порой весьма трудно. Но один и важ-
нейший момент, на наш взгляд, прослеживался на протяжении всех лет:
постепенно все более возраставший акцент на духовных дисциплинах. Тот
1 HSTAD. Loc. 8017 / 12. Bl. 29-37
2 Ibid. Bl. 128-132. Недатированный отчет за подписью Райнхарда. Образцы
приветственных речей принцев: HSTAD. Loc. 8017 / 15. Allerhands... Abdan-
ckungs-Reden... Anno 1596-1597
3 Richter J. Das Erziehungswesen... S. 135.
4 HSTAD. Loc. 8017 / 12. Bl. 25. Письмо Райнхарда администратору от 27 мар-
та 1592 г.
5 Ibid. Loc. 8017/ 14. Bl. 134-137. Отчет экзаменационной комиссии по ито-
гам работы Райнхарда.
А. Ю. Прокопьев
259
первый принцип, о котором говорил Райнхард в своей программе 1592 г.,
осязаемо теснил на задний план и классическую филологию, и «филосо-
фию», и даже этику с политикой.
Знанию основ веры и первоисточников всегда уделялось особое вни-
мание. Именно недостаточные успехи в них фигурировали на первом мес-
те в отчете Райнхарда, как и потом — в донесении по итогам его собствен-
ного обучения в 1596 г. Мать и администратор постоянно и пристально
следили за предметом. В июне 1595 г. стало известно, что не только на-
ставник Райнхард, но и сам надворный проповедник Поликарп Лейзер еще
не подписали статьи визитации, а наставник притом еще и уклонялся в
принесении присяги на верность Формуле Согласия. Немедленно были
приняты меры к исправлению немыслимого положения1. На первом месте
этот же вопрос оказался после реорганизации 1596 г. Большой кусок уло-
жения 1596 г. — четыре страницы! — дает наиподробнейшую роспись
только молитв на каждый день. Вторая же часть открывалась назидатель-
ным требованием воскресного посещения церкви вместе с матерью и бе-
седам о содержании прочитанной проповеди.
Конечная цель была видна невооруженным глазом: боялись не только
и не столько «папистов». Страшились влияния кальвинистских сект и во-
обще всякой близости к кальвинизму. И в этом мы видим последствия
1591 г., когда вслед за кончиной отца вся страна подверглась чистке от
любых и всяческих следов кальвинистской «ереси». Если для лютеран-
ской Германии проблема кальвинизма всегда вызывала болезненную ре-
акцию, то для дрезденских Веттинов она была болезненной вдвойне, ибо
смыкалась с тяжелой семейной травмой: София, убежденная в совраще-
нии своего супруга кальвинистами, сделала все возможное, чтобы изба-
вить детей от пагубной заразы. И здесь тенденция шла по нарастающей,
вплоть до того, когда Лейзер, надворный духовник, был одновременно на-
значен и главным наставником в сфере религиозных дисциплин. Тем са-
мым в 1596 г. был достигнут максимум организационных усилий по пра-
вильному воспитанию княжеского благочестия: если не Лейзер, то кто
другой потянет столь тяжкую ношу ответственности?
Религиозное наставничество проливает свет и на основополагающую
материю: на соотношение собственно воспитания и образования. На веч-
ное, социальное, и на частное, прикладное. Мы видим, как в первые годы —
вплоть до 1592 г. — родители (или родительница) и опекуны почти не ин-
тересовались собственно образованием принцев, программой и деталями
предметов. Но стоило заподозрить главного наставника Леонгарда в со-
чувствию к ереси, отставить его и озаботиться поисками преемника, как
всплыл главный вопрос: а как обстоят дела со знанием веры? Вопрос за-
ставит присмотреться к педагогическим планам и с каждым годом будет
иметь все большее значение. Так вера сделается и первопричиной кадро-
1 Ibid. Loc. 8017/ 12. BL 163-165.
260 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
вых перемен и косвенно — появления новых уставов, пока наконец в
1596 г. и организация штата, и педагогика не обретут общей регламенти-
рованной ниши. Конфессиональный аспект не только определял образо-
вание в узком смысле, но и был средством самой тесной интеграции его в
общие параметры сословного воспитания.
Наконец, судьба самих педагогов напрямую говорила о строгой социа-
лизации ♦образовательной» сферы. Леонгарду, вопреки его очевидным
способностям и широким познаниям, не простили дружбу с кальвиниста-
ми1. Молодой и, вероятно, экспрессивный Райнхард однажды хорошень-
ко оттаскал непослушных принцев за уши, да еще позволил себе двусмыс-
ленные слова по адресу их матери. Тотчас было начато следствие, и в апре-
ле 1596 г. магистр был изгнан из Дрездена, хотя сама София всегда высоко
ценила его дарования1 2.
Что вынесли наследники за 12 лет знакомства с предметами? Рихтер,
видимо, справедливо отмечал большие успехи Иоганна Георга, нежели
старшего Христиана3. Судьба отмерила будущему курфюрсту лишь десять
лет правления. Христиан сам признавал недостаточность своих знаний,
говорил, что должен во всем доверяться чужим ушам и глазам4.
Его преемник, Иоганн Георг, может быть, и превосходил рано умер-
шего брата способностями. Но все то, что относилось к гуманистической
сфере, лишь в малой толике отражалось во взрослом человеке. Знание
латыни? У нас почти нет свидетельств интереса Иоганна Георга, полвека
правившего Саксонией, к латинскому письму и литературе, не говоря уже
о греческом. Единственно прилично им усвоенный язык — итальянский
будет изучаться уже во время путешествия 1601 г., после окончания соб-
ственно образования. Познания в науках философических? Но они едва
ли выходили за рамки принятого минимума и все вопросы, касавшиеся
даже военной фортификации, курфюрст передавал решать советникам.
Вокруг него никогда не толпились ни астрономы, ни математики, ни круп-
1 С большой симпатией к интеллектуальному кругозору и личности Леонгар-
да пишет Т. Клейн: См.: Klein Т Der Kampf um die zweite Reformation in Kursach-
sen 1586-1591. Koln, Graz, 1962. S. 150-158. Впрочем, за этим угадывается же-
лание автора оправдать саму кальвинистскую реформу в противовес мраку люте-
ранской ортодоксии, наступившему после 1591 г.
2 Этот любопытный сюжет отражен в отдельной группе архивных докумен-
тов (HSTAD. Loc. 8017 / 14 Schrifften belangende des gewesenen Praeceptors
M. Elias Reinhards unziemliche Reden...) и заслуживает отдельного внимания.
3 Richter J. Das Erziehungswesen... S. 145.
4 Характерный топос, до сих охотно цитируемый саксонскими историками:
См.: Blaschke К. Der Farstenzug zu Dresden. Denkmal und Geschichte des Hauses
Wettin. Jena, Berlin, Leipzig, 1991. S. 159; Gross R. Geschichte Sachsens. Leipzig,
2001. S. 92. Укоризна при взгляде на недостаток «образования» в сравнении с
религиозным «воспитанием» очевидна. По-прежнему «знание» выступает инди-
катором княжеского статуса даже у лучших знатоков эпохи!
А. Ю. Прокопьев
261
ные писатели-политологи. И даже каллиграфию мы не можем отнести к
числу его достоинств: почерк его, весьма неряшливый и неказистый, лег-
ко выделяется в море дрезденской корреспонденции.
Решающие последствия мы видим, однако, совсем не в гуманистиче-
ском стандарте. Они проявились в другом, в том, что составляло основу
воспитания, а не образования. Курфюрст вырастит восприемником луч-
ших традиций семейной и домашней солидарности. Это бросается в глаза
прежде всего. Мать, бывшая главным источником всех перемен в его дет-
ском мире, главной наставницей в нелегкие годы, останется самым близ-
кой и авторитетной фигурой вплоть до кончины в 1622 г. Дрезденский
архив содержит уникальную по объему корреспонденцию Софии, позво-
ляющую едва ли не по дням восстановить ее общение с сыновьями. От-
дельные фрагменты, заботливо подшитые в прекрасно оформленные тет-
ради, до сих пор хранят тепло этого общения. И именно мать, воспринимая
эстафету поколений, первая озаботится хлопотами над внуками, когда
после второй женитьбы Иоганна Георга Дом Веттинов приумножится це-
лым отрядом маленьких наследников и наследниц.
Подобно тому, как в далеком детстве будущий курфюрст видел по-
мощь и поддержку со стороны родственных Домов, годы спустя он вос-
примет обязанности опекуна в осиротевшем Веймаре над многодетной
семьей герцога Иоганна. Не говоря уже о том, что сыновья скончавшего-
ся в 1602 г. администратора Фридриха Вильгельма будут гарантированы
в своих правах и станут впоследствии самыми желанными гостями рези-
денции. Близость демонстрировалась и в отношениях с Бранденбургом:
избранницей Иоганна Георга во второй партии станет Магдалена Сибил-
ла, единственная наследница прусской (ансбах-байройтской) ветви род-
ственница матери. К слову, София будет выступать и ближайшим кон-
сультантом по подготовке к помолвке и свадебным торжествам. Георг
Вильгельм, родной племянник Софии, став в 1619 г. курфюрстом Бран-
денбурга, станет и ближайшим партнером Иоганна Георга в Империи.
И наконец, особое значение имела лояльность короне. Взлелеянная с дет-
ства, укрепленная общением с имперскими подданными, эта лояльность
красной нитью пройдет через все политические комбинации Тридцатилет-
ней войны.
С этой высокой сословностью вполне гармонировали увлечения, быв-
шие частью курфюршеской повседневности. Мы уже упомянули о рано
пробудившихся интересах принцев к скачкам и фехтовальному искусст-
ву. Пыл, с которым юные наследники придавались верховой езде и турни-
рам, пугал даже наставников: гофмейстер Поникау опасался телесных
ущербов, а магистр Рёллинг — небрежения к наукам.1 Матери и админи-
стратору пришлось даже прибегнуть к наказаниям, дабы вразумить детей.
Конечно, можно было ограничить стремление. Но нельзя было убрать по-
1 Richter J. Das Erziehungswesen... S. 133-134.
262 Albo dies notanda lapillo: коллеги и ученики — Г. Е. Лебедевой
добного рода искусства из воспитательного процесса, ибо они были час-
тью сословного стандарта. Сообразуясь с ним, мать и администратор нео-
днократно подносили наследникам дорогие подарки — от отдельных пред-
метов холодного оружия до турнирных доспехов и целых гарнитуров, кои-
ми и ныне полно собрание Дрезденского арсенала1 Перед нами —
маленькая тетрадь, принадлежавшая двум старшим наследникам. Разли-
нованные страницы заполнены шпрухами из Писания. А рядом на свобод-
ных местах детской рукой старательно и в кляксах изображены мушкеты.
Вера и оружие... Пожалуй, не сыщешь более символичной верности эти
двум, древним как мир, ипостасям сословного воспитания!1 2
И спустя годы интерес к охотничьему ремеслу, оружию и лошадям
перерастет в настоящую страсть. Курфюрст Иоганн Георг воистину стал
первым охотником Империи, но его интересы к этой сфере, конечно же,
были заложены в детстве. Даже увлеченность шумными застольями и
обильными возлияниями, видимо, указывала на давнее прошлое. Уходив-
шие в детские комнаты впечатления от баловавшихся алкоголем слуг, о
чем с тревогой сообщала в свое время мать, дурные примеры ближайшего
окружения и первые пьяные опыты старшего брата выстраивали цепочку
преемственности.
Разумеется, современники, мать и опекуны отдавали себе отчет в
изъянах и достоинствах системы. Но все они в совокупности являли це-
лое, которое невозможно было разделить, изолировав одно от другого.
И главным оставалось именно воспитание, поглощавшее то, что мы разу-
меем под «образованием», т. е. сумму знаний из отдельных научных дис-
циплин. Важность имели не они. В конце концов, можно смириться с тем,
что государь не понимает латынь и редко держит в руках что-либо кроме
Библии. Опасным было, если государь не воспримет систему ценностей
сословного мира и те правила игры, которые с незапамятных времен и
даже вопреки религиозному расколу продолжали жить, обеспечивая не-
изменность традиции.
Здесь, по нашему глубокому убеждению, коренится источник непони-
мания историками педагогики в прошлом, а часто и в настоящем самой
материи. Пытались и пытаются коснуться собственно образования и ищут
перемены в том, что всегда рассматривалось частью второстепенной, ма-
лозначимой, а главное — не самостоятельной, подчиненной более важ-
ным воспитательным принципам. Принципы же эти рассматривали чело-
века в общественном строении, а не среди наук. Этим и можно объяснить
1 Путеводители и каталоги парадного оружия Дрезденского Арсенала:
Schobel /. Schaal D. Historisches Museum. Staatliche Kunstsammlungen Dresden.
Dresden, 1981; Schobel J. Prunkwaffen. Waffen und Rilstungen aus dem Historischen
Museum Dresden. Berlin, 1983.
2 HSTAD / 17 Spruch Buch Hertzog Christian und Hertzog Johann Georgens
von Sachsen. (Без пагинации.)
А. Ю. Прокопьев 263
очевидный парадокс — накопление знаний не придавало самоценность
этим знаниям, поскольку общество, основанное на традициях, фильтро-
вало и подчиняло их механизму воспитания.
Еще не наступила массовая плебеизация культуры, открывшая через
прикладные науки путь вперед маргиналам. Еще не произошел функцио-
нальный разрыв между воспитанием и образованиям. Еще не пришло вре-
мя, когда человеку, по нескольку лет кряду не посещавшему родитель-
ских могил и не помнящего родства более двух колен, позволено владеть*
новейшими компьютерными технологиями и быть на высоте иерархий. До
конца Старой Европы, основанной на «всеобщем Доме», было еще далеко.
Для нас же приведенный пример поучителен вдвойне: религиозный
раскол первой половины XVI в. сменился временем удвоенных усилий,
направленных на консервацию старых идей, пусть и в новой конфессио-
нальной оболочке. И вопреки всему они цементировали общий фундамент
имперской организации.
	
” ~ СОДЕРЖАНИЕ
J*<? b
«С.-Петербургский университет —
колыбель русской византинистики...» .......................5
Г Г Литаврин. Одиннадцатое столетие в истории Византии:
факторы прогресса и упадка.	14
И. В. Кривушин. У истоков христианской биографии:
Евсевий Кесарийский и его «Жизнь Константина».............22
Н. С. Горелов. Жизнеописание Велизария в «Хронике Фредегара» 32
М. А. Поляковская. Женщина в византийском
придворном церемониале XIV в..............................51
А. А. Чекалова. Римская и константинопольская
сенаторская аристократия в в IV-VI вв. (опыт сравнительной
характеристики)...........................................58
М. А. Морозов. Социальная принадлежность земельных
собственников Фракии и Македонии эпохи Комнинов...........67
С. П. Карпов. Западноевропейцы в городах византийской
периферии: «венецианское» Причерноморье в XIV-XV вв.......85
Е. Н. Мещерская. Апокрифические сюжеты в древних
сирийских рукописях.......................................94
В. С. Шандровская. Византийские печати	переводчиков........109
Е. В. Степанова. Печати гражданской администрации
Италии и Сицилии VI-VIII вв..............................116
И. П. Медведев. Об одном неосуществившемся проекте издания
житий Константина Великого в «Византийском временнике»...128
Э. Д. Фролов. К вопросу о французском влиянии
на русскую науку об античности...........................133
Н. И. Приймак. Вопросы теории источниковедения
в научном наследии К. Н. Бестужева-Рюмина................156
Л. И. Киселева. О. А. Добиаш-Рождественская
и ее рекомендации студенту-медиевисту....................161
Л. М. Аржакова, В. А. Якубский. Польский вопрос в русской
историографии и публицистике первой трети XIX в..........173
Н. С. Широкова. Верховная королевская власть Ирландии
и женские божества кельтских мифов.......................194
Ю. Г. Алексеев. Господин Псков и его войско в кампании 1471 г.202
С. Е. Федоров. «Aristocratia» в лексическом дискурсе
конца XVI-XVII веков: семантика значения.................218
А. Ю. Прокопьев. Детская комната — основа государства? ....239