АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ

A.O.
КОРН ИЛО ВИЧ
6^
СОЧИНЕНИЯ
ПИСЬМА
ИЗДАНИЕ ПОДГОТОВИЛИ
А.Г. ГРУММ-ТРЖИМАЙЛО
И Б.Б. КАФЕНГАУЗ
#
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР
МОСКВА-ЛЕНИН ГРАД
1 9 5 7

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ СЕРИИ
«ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ»
Серия основана академиком С, И. Вавиловым
Академики в. п. в о л г и н (председатель), в. в. виноградов,
и. а. О р бел и, м. н. Тихомиров, члены-корреспонденты
АН СССР Д. Д. Б Л АГОЙ, В. М. ЖИРМУНСКИЙ, Н. И. КОН-
PA д (зам. председателя), д. с. Лихачев, с. д. с к а з к и я,
п^ офессора и. и. анисимов, а. а. елистратова,
С. Л. У т Ч Е н К О, кандидат исторических наук Д. Б. ОЗНОБИШИН
(ученый секретарь)
Ответственные редакторы
Б. Б. КАФЕНГ АУ 3
и
А. Г. ГРУММ-ГРЖИМАЙЛО

А. О. Корнилович.
Фотография с акварельного рисунка неизвестного художника.

СОЧИНЕНИЯ

УТРО ВЕЧЕРА МУДРЕНЕЕ
(Исторический рассказ)
Давно когда-то, в жаркое летнее утро, после обыкновенной
прогулки своей по Петербургу зашел я в книжную лавку В. А. Пла-
вилыцикова. Василий Алексеевич мне давний знакомец, он взрос
на моих глазах и, дай бог ему здоровье, никогда не оставлял
старого своего приятеля. Я в этом мире сирота: без родных, без милых
сердцу. Согнутый летами, изнуренный болезнями, едва двигаюсь
с места, ноги мне не служат, и вот уже несколько лет вся прогулка
моя ограничивается четырьмя углами моей комнаты. Он один, по
милости своей, навещает иногда больного старика, и если сам не
побывает, то пришлет книг, кои сокращают печальные часы моего
одиночества. Почтенный человек! Меня уже не будет на свете, когда
ты прочтешь сии строки, я из-за гроба благодарю тебя за твою
дружбу! Но возвращаюсь к своему рассказу. Поздоровавшись
с хозяином, я, чтоб не мешать ему4, спросил один том «Собеседника
Русского слова» и расположился у окна. В другом окне небольшой
ростом молодой человек с бледным круглым лицом, в гороховой
шинели, разбирал с большим, как казалось, вниманием «Деяния Петра
Великого». Вдруг зазвенел колокольчик, с шумом растворилась
дверь и вошел скорыми шагами, в щегольской венгерке, мужчина
с цветным шелковым платком на шее, с тросточкой в руках и с
большою датскою собакою позади. Судя по бороде, которая чуть
покрывалась пушком, ему едва ли было двадцать пять лет. Он слегка
кивнул головой хозяину, бросил незначительный взгляд на меня
и, обращаясь к юноше в гороховой шинели, вскричал:

8
Утро вечера мудренее
— Что так, любезный, обложился книгами? Верно, готовишь
какую-нибудь историческую статейку? Что это, Голиков? Тьфу,
какая дрянь! Вздумалось же этому человеку с его варварским слогом
наполнить тридцать томов глупостями. Я уже на своем веку изжег
на трубки два экземпляра сих «Деяний» и если б был побогатее, то
скупил бы все издание, чтоб по крайней мере избавить честных людей
от охоты трудиться над вздором. Мой юноша, который, по-видимому,
совсем иначе думал о Голикове, но не смел обнаружить перед
пришельцем своего мнения, был в самом жалком положении. Лицо его
обтянулось; в замешательстве он измял лист бумаги, на коем,
вероятно, делал выписки, уста его двигались, не произнося ни слова,
которое, может быть, вырвалось бы наконец, если б противник дал ему
время выговорить. Но он едва успел перевести дух и опять спросил:
— Чего ты здесь ищешь?
— Зашел справиться о Ромодановском, — тоненьким голосом
отвечал юноша.
— О князе-кесаре, — возразил первый. — Сказать нечего, Петр
был умный человек, но любил иногда странности. К чему это кесар-
ство? И хоть бы поставил на сие место человека умного, а не Ромо-
дановского.
Тут я невольно посмотрел на незнакомца, потом на Василия
Алексеевича, который не сводил с меня очей, и принялся опять
читать «Собеседник».
— Но полно толковать о делах важных, — продолжал
говорливый щеголь, посмотрев на часы, — скоро двенадцать, брось это,
пойдем со мною, я тебя накормлю славным завтраком.
Слово «завтрак» подействовал как магический прутик на юношу:
он поспешно положил бумаги в боковой карман, еще скорее взялся
за шляпу, и оба, напевая французскую песню, вышли из лавки.
Я и хозяин несколько минут молча смотрели друг другу в глаза.
Наконец, Василий Алексеевич сказал мне:
— Как это, Авдей Анкудинович, вы *не вмешались в разговор,
чтоб изобличить этого молодчика?
— ... Не мечите бисера... —отвечал я, закрывая книгу.
— Что пользы разуверять эдаких судей. Но жаль, — продолжал я,

Утро вечера мудренее
9
вздохнувши, —что есть люди умные одного мнения с этим
молокососом; а все от того, что не знают Ромодановского. Я расскажу тебе
один случай из множества слышанных мною от покойного Андрея
Константиновича Нартова. Ему можно поверить, потому что он был
близкая особа к императору Петру I; после того суди сам, каков был
князь-кесарь.
Василий Алексеевич, с большим вниманием выслушав мою
повесть, в коротких словах рассказанную, заметил мне, что нехудо
было бы ознакомить с нею публику. Следую благому совету.
Дом князя Федора Юрьевича находился в Москве, на Моховой,
неподалеку от Каменного моста. На обширном дворе, огражденном
с улицы железною решеткою, расписанною яркими красками,
возвышались большие каменные палаты простой старинной
архитектуры. Осененный венцом и мантиею большой щит лепной работы на
столбах, поддерживавших ворота, с изображением родового герба
Ромодановских — черного крылатого дракона в золотом поле, —
означал, что владелец дома происходил от князей Стародубских.
Из сих ворот, над коими по обыкновению наших предков висел образ
Тихвинской божия матери, шла выложенная плитами дорожка на
правый угол дома, к широкому крыльцу цод железным навесом,
которое вело прямо во второй этаж, где были жилые покои. В передней,
с утра до ночи наполненной служителями; находилось двое дверей.
Одна, вправо, вела в столовую избу; огромный покой с четырьмя
сводами, кои, опираясь тремя концами об углы и стены, четвертым
сходились посередине на толстом каменном столбе, уставленном
сверху донизу, разного рода золотыми и серебряными чашами,
чарами, ковшами, кубками и пр. Стены сей комнаты покрыты были
медвежьими и волчьими шкурами, на коих висели оправленные в
серебре ружья и пищали, кривые турецкие сабли в богатых
металлических ножнах, покрытых чернью или узорами, охотничьи ножи,
рога, донские нагайки о кинжалы с ручками, усеянными жемчугом
и дорогими каменьями. На высоких окнах с мелким переплетом
прибиты были для поддержания занавесок по три свиных клыка, а по
сторонам, вместо стенных подсвешников, оленьи рога. Узкий коридор

10
Утро вечера мудренее
вел из столовой в домовую церковь, где золото, жемчуг и каменья,
блистая на иконах и в утвари, напоминали о набожности хозяев,
которая в то время преимущественно обращалась на украшение святыни.
Другая дверь из передней отворялась в гостиную, которая также
была со сводами. Потолок и стены, исписанные альфреско греческим
письмом, подобно тому, какое.видим на старинных иконах, придавали
сей комнате темный вид. Сюжеты картин почерпнуты были из
священного писания, на потолке представлялись наши прародители
в земном раю, на стенах — Авраам, приносящий в жертву сына,
сон Иаковлев, приключения Иосифа и, наконец, притча о блудном
сыне. Мебель сей комнаты состояла из тяжелых канапе и стульев
с вызолоченными спинками и ножками, обитых алым сукном, и
разостланного на полу большого персидского ковра. Третья горница
составляла род кабинета. Здесь бросались в глаза большая лежанка,
на которой князь-кесарь обыкновенно отдыхал после обеда,
портреты царей: Алексея, Феодора и Иоанна с бармами на плечах, с
скипетром в одной и державою в другой руке; на письменном столе
узенький жестяной футляр, в котором хранились необходимые вещи
для письма, самозвонные цилиндрические карманные часы в
картонном футляре и несколько столбцов бумаги, заключавших в себе,
вероятно, какие-нибудь общественные дела. Над столом, на полке
лежали в черных кожаных переплетах с медными застежками
Библия, Писания святых отцов, Уложение и несколько разрядных
книг, уцелевших от всеобщего их истребления в 1681 г. Сверх того,
в углу находился большой короб, где: лежал на соломе ручной
медведь, исправлявший иногда у кесаря должность чашника. За
кабинетом следовала спальня, отсюда узенькая каменная лестница с
высокими ступеньками, имевшая вместо поручней веревки, обтянутые
красным сукном, вела вверх, в терема, назначенные для женского
пола. Нижнее жилье занято было кладовыми, в которых хранился
за железными запорами домашний скарб. По сторонам дома, вдоль
всего двора, тянулись два длинных флигеля, в левом заключались
конюшня, в которой никогда не стояло менее 120 лошадей, псарня
и птичник. Правый флигель был назначен для жительства дворян,
кои по тогдашнему обыкновению больших бар находились в услуже-

Утро вечера мудренее
11
нии князя. За домом стояли амбары и службы для черного народа,
а далее сад, где замечательна была черемуха, под душистую сень
которой Ромодановский приходил иногда в жаркие летние дни искать
покоя и прохлады.
Две смоляные бочки, горевшие на дворе у кесаря, освещенные
окна, множество саней, собравшихся на улице против его дома, и
несколько верховых лошадей, привязанных к медным кольцам
у ворот и у забора, означали, что у князя праздник. Ромодановский
пировал свадьбу крестника своего Горностаева с девицею Настасьею
Полубояровои. Старики наши, справедливо мысля, что, принимая
младенца от святой купели, они берут на себя ответственность перед
богом в будущем его поведении, весьма строго исполняли
обязанности, сопряженные с званием восприемников. Крестник до
совершеннолетия находился под некоторым надзором своего отца по духу,
мог обращаться к нему в своих нуждах и никогда не уходил без
помощи или по крайней мере без благого совета. Ромодановский, бывнга
еще окольничим, возвращался из Троицкой лавры от мощей св.
чудотворца Сергия в Москву, и, застигнутый бурею неподалеку от
с. Братовщины, принужден был остановиться в усадьбе боярского
отрока Дементия Павловича Горностаева в то самое время, когда
господь послал сему последнему сына. Мальчика тут же окрестили,
и князь принял на себя заботу об его дальнейшем воспитании. Когда
Сергею минуло десять лет, он отдал его в учение к архимандриту
Андроньева монастыря, а после взял к себе в двор. Сергей носил
звание спальника и исправлял должность домашнего секретаря.
Однажды, находясь у обедни в соборе Спаса на Бору, * он слышит,
молодые парни шепчут позади: «Вот пригожая дочь Полубоярова».
Сергей обратил взор, посмотрел раз, посмотрел в другой — и забыл
про молитву. В старину, несмотря на заключение, в котором
содержали женщин, редкий мужчина не находил способов переговорить
с любимою девушкою. Было обыкновение, что девицы о всяком
празднике выходили из домов в сопровождении нянюшек, мамушек или
пожилых родственниц, гуляли за городом, плясали в хороводах,
* Собор в Кремле.

12
Утро вечера мудренее
пели песни. В высшем классе общества мужчинам невольно было
мешаться в их забавы; но любовь, говорят, хитра на выдумки.
Сергей был малый сметливый. Заметив дом, в который Полубоярова
воротилась из церкви, он на другой же день купил бисерное
ожерелье, синий шелковый платок в золотых цветах и пришел
поклониться ими Марье Патрикеевне. Услужливая няня, благодаря за
вежливость, успела сказать ему, что Настасья Дмитриевна заметила
у обедни стройного юношу в зеленом чекмене с серебряными кистями,
намекнула, что в будущий четверг барышня пойдет гулять на Пресню,
и прибавила добродушно, что они рады будут встретиться с их
милостью. Любовники свиделись, но сие свидание нерадостно было для
Сергея: старик Полубояров прочил дочь за другого. Юноша повесил
голову и, не умея пособить горю, решился в тот же вечер, раздевая
князя кесаря, поверить ему свою печаль.
— У тебя все дурь в голове, — сурово отвечал князь; — но
не кручинься, — прибавил, заметив печальное лицо крестника.
— Мы завтра пошлем к Полубоярову Терентьевну ; авось она поправит
дело и уговорит его переменить свое намерение. Имя сей свахи
славилось тогда по Москве, говорили, что она никогда даром не
обивала порогов. Терентьевна, опытная в своем деле, порасспросила
сперва у знакомых об отце Настасьи, потом, явившись к нему,
намекнула, что, служа в Соляном приказе, он может найти себе в князе
Федоре Юрьевиче знатного покровителя ; называла предлагаемого
жениха ясным соколом, невесту — дорогой жемчужиной; прибавила,
что Сергей у князя как родной, и, наконец, довела до того, что
старик роспил с нею стакан меду, подал ей руку и произнес: «Дай бог
в добрый час1»
В упомянутый нами день князь-кесарь праздновал, как сказано
выше, свадьбу Сергея с Настасьей. Гости садились за пир. В
тогдашнее время хороший обед зависел не столько от качества, сколько от
количества подаваемых яств и напитков. Кривой стол, покрытый
браною скатертью, уставлен был блюдами. Кулебяка с визигою и
айцами, соленый журавль, полотки из поросенка, индейки и гуся,
ветчина и буженина с чесноком — бросались первые в глаза. Далее,
издавали душистый пар горячие похлебки с бараниной, с курицей

Утро вечера мудренее
1В
в сороцынском пшене, с потрохами, и подернутая как бы золотом
уха из стерляди, из налимов, из ершей. На другом конце стола —
разварный осетр, донская форель и потом жареные: часть сочной
говядины^ ягненок с чесноком и разная дичь манили вкус и зрение
пирующих. Посреди стола возвышалась башня из сахарного теста,
подле расположены были блинцы, молочная каша с корицею,
маковки, оладьи. Наконец, несколько корзин с миндалем, изюмом и
винными ягодами и разного рода медовое варенье на блюдечках
служили вместо десерта. Подле каждого прибора стояло по бутылке
заморского вина и по три серебряных вызолоченных кружки с
мартовским пивом, медом и наливкою; они никогда не осушались, ибо
стоявшие позади слуги должны были всякий раз, завидя дно, дополнять
их из бочек, которые для таковых случаев заранее выкатывались
из погреба и ставились по углам столовой.
На первом месте находились молодые; в то время указ о перемене
русской одежды на немецкую был уже издан, но еще не везде
приведен в исполнение. Сергей сидел в светло-зеленом лундского сукна
чекмене с серебряными застежками и спускавшимися по груди
кистями, в алых шелковых персидской материи шароварах и в зеленых
сафьяновых сапожках с золочеными каблуками. Рядом с ним
Настасья, которой каштановые волосы, собранные цод малиновый
бархатный кокошник, не должны уже были пленять посторонних
взоров. Жемчужные кружева на груди, подаренные ей женихом,
соединялись с обтянутым около стройного стана голубым бархатным
сарафаном, который обшит был широкими парчовыми тесьмами.
Белоснежная ее рука покоилась в Сергеевой, лица их блистали радостию,
но его взоры изъявляли нетерпеливость ожидания, в ее очах, которые
от предчувствия неги подернулись легкою влагою, примешана была
девическая робость. Подле новобрачной сидела посаженая ее мать,
княгиня Ромодановская, урожденная Салтыкова. Величественный
рост, стройный стан, гордая осанка и взор, исполненный огня и
решимости, означали в ней с первого взгляда супругу царского
наместника в России. Ее волосы, зачесанные по тогдашней моде вверх,
переплетены были жемчугом и кораллами. Она имела на себе корсет
и робу из белой штофной материи, шитой золотом, с кружевною

14
Утро вечера мудренее
бахромою в два ряда у грудной вырезки, на стану и на коротких
рукавах. За стулом княгини стояли кормилица в оранжевом платье
с длинным ее веером и карла, который поддерживал ее шлейф, в
пунцовом французском кафтане с золочеными пуговицами, в шелковых
чулках и башмаках с пряжками. Рядом с княгинею находилась ее
сестра, царица Прасковья, в собольей женской шапке с крупным
алмазом на челе и в синей бархатной шубе, отороченной лебяжьим
пухом. С другой стороны, подле новобрачного, сидел князь Федор
Юрьевич, носивший в тот день опашень * зеленого бархату,
подбитый горностаем, с Андреевскою звездою на левом боку, а под опашнем
кафтан алый штофной материи, плотно доходивший до шеи. Богатый
литый пояс и золотая цепь с крестом, в несколько раз обходившая
кругом шеи и полученная им еще от царя Алексея, довершала его
наряд. Позади кесаря стоял также карла и шут, одетый в платье из
разноцветных лоскутков, который, веселя собрание своими
остротами, часто приводил в краску молодых. Означенные нами пять особ
имели кресла; прочие гости сидели на лавках, обитых алым сукном.
За столбом, стоявшим посреди комнаты, находились два немецких
музыканта, которые должны были играть на трубах при всяком
здоровье, и певчие, кои громким хором славили новобрачных.
Обед или, лучше сказать, ужин давно начался. Уже заздравная
чаша несколько раз обошла пирующих, несколько раз уже, испивая
кружки меду, они прокричали горько, и пламенный Сергей,
запечатлев поцелуй на коралловых устах подруги, громко отвечал
сладко. Исчезла принужденность, которая вначале несколько
связывала собеседников; забыли о чинах и отличиях: все дышала
братством и взаимною любовию. Зарумянились лица, посинели носы»
Собрание сделалось шумнее, послышались чоканья стаканов, желания,
обеты дружбы. Сам кесарь, всегда угрюмый, забыл обыкновенную,
свою важность и, повторяя сказанное древним мудрецом, вино
веселит душу, словами и примером поощрял всех к
скорейшему осушению кубков. Вдруг раздался стук на лестнице, дверь
с шумом растворилась и вошел Петр. «Се грядет жених
* Род епанчи, похожей на старинный казачий зипун.

Утро вечера мудренее
15
нежданый,—вскрикнул Ромодановский,—не ходите во
сретение его», взял стопу с вином, чтоб поднести царю,
взглянул на него и опустил руки. Обыкновенный пламень очей
петровых потух, и в блуждающих взорах являлось необыкновенное
беспокойство, вид его был мрачен, на лице, бледном, как полотно,
изображалась резкими чертами борьба мужества и твердости с нере-
шимостию, близкою к отчаянию. Тот же беспорядок господствовал
в его одежде, сертук в сене на лисьем меху, подпоясанный простым
ремнем, на коем висела сабля, теплая шапка из калмыцких смушек
и оленьи сапоги с приставшими к меху глыбами мерзлого снега,
показывали, что государь только что приехал из дальней дороги.
Это было вскоре после нарвского сражения. Никогда Петр в свое
царствование не находился в столь сомнительном положении. Его
войско и артиллерия, плоды тринадцатилетних трудов, и лучшие
полководцы, призванные им из чужих краев, находились в
шведских руках. Враги внешние, предводительствуемые королем молодым,
предприимчивым, готовились вступить в его владения. К тому
надлежало опасаться врагов другого рода, тем опаснейших, что они были
не явные, людей, кои, взирая неприязненным оком на вводимые
Петром перемены и на сопряженные с ними пожертвования, почитая
нарушением святыни всякое отступление от старины, нетерпеливо
сносили иго новых обычаев и только ждали случая, чтоб безнаказанно
возвратиться к прежней беззаботной жизни. Число их было
значительно, ибо немногие в тогдашнее время могли постигнуть высокую
цель и благодетельные намерения Петровы. Для отражения сих
зол не было видимых способов: казна истощалась, народ был
изнурен. Но Петр не упал духом, надеялся еще, не изменив своему
достоинству, отвратить опасность, однако же ни на что не решался,
не посоветовавшись с князем Ромодановским.
— Что с тобою, государь, — встревоженным голосом спросил
кесарь, приведши Петра в кабинет и посадив на черные кожаные
кресла перед письменным столом, — откуда ты?
— Вчера из Новагорода, — быстро проговорил Петр.
— Но что ты так расстроен, — продолжал князь. — Я знаю
тебя с колыбельки и никогда не видел на тебе такого лицаа как нынче.

16
Утро вечера мудренее
— О чем тут спрашивать, — возразил царь с некоторою
досадою, — будто не знаешь.
— аЧто швед тебя разбил под Нарвою? Великая беда! Воля
господня. Грустью не пособишь горю. Да о чем тут горевать? Добро
бы пришел уже на поклонную гору. *
— Да! Я думаю, скоро придет, — со вздохом отвечал
государь. Ты спрашиваешь, о чем горевать? Без армии...
— Ну что же? наберешь другую.
— Без пушек...
— Велишь наделать новых.
«— Да откуда взять, из чего сделать? — прервал с нетерпением
царь. — Я не камень, не дерево. Сердце у меня обливается кровью,
как помыслю, сколько уже терпит этот бедный народ. Ведь они мои
дети. Я за каждую их слезу, за каждый вздох должен отдать отчет
богу. Подумаешь, голова кружится! Казань с пригородами
приписана к Воронежу, Вологда и Устюг к Архангельску, не покинуть же
строющихся там флотов. В Малороссии свои права, Смоленск сам
умирает от голода, Псков и Новгород, может быть, уже заняты
гпведами. Остались одни москвичи, и ужели они не довольно несут
тягостей? Нет! Я и слышать не хочу о новых налогах.
С сим словом Петр встал, несколько раз тихо прошел взад и
вперед по комнате, присел опять и с решительным видом обратился
к кесарю. На лице его изображалось спокойствие, но спокойствие,
внушаемое отчаянием. Взглянувший на царя в сию минуту невольно
привел бы себе на память мореходца, застигнутого бурею в утлом
челноке посреди волнующегося моря, который после долгих усилий,
видя, что нет надежды к спасению, бросает весла, и, сложив руки,
ждет равнодушно своей погибели.
— Брат Карл, — тихо сказал государь, — называет себя вторым
Александром, но он не найдет во мне второго Дария. Осенняя буря
обвевает с дуба пожелтевшие листья, ломает пень, но ветвистый
корень неподвижен. Уверяю тебя, что прежде этот корень вырвется из
земли, нежели Карл предпишет условия Петру. В отчаянных болез-
* Горег в двух верстах от Москвы.

Утро вечера мудренее
17.
нях, — продолжал он, возвыся голос, — принимают отчаянные
лекарства. Я издаю завтра указ, чтоб взять от церквей лишние
колокола.
— Чтоб попасть из поломя в огонь, — вскричал Ромодановский.
— Хочешь тушить пожару соседа, бросив горящую головню к себе
в дом. И без того уже народ ропщет на тебя за табак и за бороды;
что скажут, если вздумаешь грабить церкви?
— Грабить церкви! — прервал Петр голосом, который привел
бы в трепет и самого бесстрашного. — Князь Федор! — промолвил
он после нескольких секунд, смягчившись,— я, право, едва ли
спустил бы родному отцу, если б он меня назвал грабителем
церквей.
— За что ты гневаешься, государь? — отвечал Ромодановский,
перебирая между пальцами спускавшиеся из-за пояса кисти. — Ты
знаешь, я не суевер и очень понимаю, что бог требует не золота и не
каменьев, а покорности и любви. Если царю Давиду и его
прислужникам не вменилось в грех, что они для утоления своего голода
вкусили от хлебов предложения; то и тебе не грешно для защиты своих
подданных перелить лишние колокола в пушки. Но поди, втолкуй
это нашему народу.
— А какая в том нужда? — прервал царь. — Если рассудок
говорит мне, что поступки мои клонятся к пользе царства, если вера
и совесть им не противятся, то что мне до мнений народных? Чернь
недальновидна, ее надобно как на помочах водить, трудиться для
ее блага против собственного ее желания. Последуешь за слепым,
попадешь в яму.
— Верь мне, — подхватил князь, — легче будет этим людям,
которых ты так бережешь, понести вдвое боле тягостей против
нынешнего, нежели увидеть церкви, лишенные колоколов. Эй,
послушай меня, старика. Делай все, что тебе угодно, но не трогал
церквей!
Торжественный голос, которым князь произнес последние слова
своего ответа, привел Петра в некоторое смущение. На лице его
начали опять показываться признаки нерешимости. После
некоторого молчания:
2 А. О. Корнилович

7Я*
Утро вечера мудренее
— Что же, не присоветуешь ли мне просить мира? — спросил он
с презрительною улыбкою.
— Упаси тебя боже! — возразил князь. — Честная брань лучше
студного мира, говорили наши старики. Мой совет: не кручиниться
и оставить все до завтрого. Сколько тебе надобно?
— На первый случай по крайней мере полмиллиона, — отвечал
Петр.
— Полмиллиона! Легко выговорить, а как их добудешь! Как бы
то ни было, — продолжал кесарь, приняв вид веселее, — пословица
твердит: утро вечера мудренее. Ты, государь, переночуй
у меня, а теперь пойдем в столовую. Там нас ждут. Положим молодых
спать. Бедный Сергей давно уж, я чаю, как на шпильках сидит.
Петр с изумлением смотрел на спокойное лице кесаря и,
удерживая его, не мог не спросить, на что он надеется; но Ромодановский,
таща его за рукав, повторял: утро вечера мудренее,
и государь, зная, что если кесарь заупрямится, то ничем его не
переломишь, решился терпеливо за ним последовать.
С появлением их в столовой, Настасья, приняв прощальный
поцелуй и благословение от своего отца, находившегося в числе гостей,
и от кесаря, ушла в сопровождении всех женщин в спальню.
Пирушка возобновилась. Заздравная чаша опять пошла кругом стола.
Ромодановский казался еще веселее, чем до царского приезда, и
обратил все внимание на крестника, которого по тогдашнему
обыкновению надлежало отпустить к молодой не иначе, как навеселе. Сам
Петр, уверенный, что кесарь не пировал бы, если б не нашел
способов вывести его из трудного положения, начал принимать участие
в общей забаве, хотя на лице его приметны были следы сильного
беспокойства. Наконец, женщины воротились в столовую, все встали,
Сергей должен был дождаться, пока гости выпили стоя последний
кубок с желанием счастливого начала брачной жизни, и,
поклонившись в ноги крестному отцу и тестю, скрылся, сопровождаемый их
благословениями. Обычай требовал, чтоб собрание не расходилось
до зари, дабы успеть поздравить и отдарить новобрачных. Таким
образом, пирушка продолжалась, кроме того, что государь ушел
заранее, чтоб на свободе предаться размышлениям.

Утро вечера мудренее
19
Петр, устав от дороги, лег в кабинете на лежанке, на коей
постлана ему была постель, и, хотя мучимый неизвестностию, скоро
заснул крепким сном. Около трех часов ночи слышит — кто-то его
будит, говоря вполголоса: «Вставай, государь, и ступай за мною».
То был князь кесарь в собольей шубе, подпоясанный кожаным
ремнем, к которому привешен был огромный ключ, в меховой шапке в
держа в одной руке фонарь, а в другой два железных лома. Затворив
кабинет от гостиной, князь, приставив палец ко рту, подал знак
государю, чтоб он за ним следовал, пошел в спальню, отпер тихонько
дверь, выходившую на внутреннюю лестницу, которая прямо вела
со двора в девичий терем, и спустился по ней на заднее крыльцо,
где приготовлены были сани, заложенные в одну лошадь. Тут кесарь
взял из рук доверенного гайдука своего вожжи и, приказав ему
ехать с фонарем впереди, посадил с собою царя и отправился
в Кремль.
Они приехали к Тайницким воротам. Сие название дано им от
тайника или подземной галереи,* которая отсюда тянулась
под всем Кремлем и построена была еще при царях, вероятно, для'
того, чтоб в случае неприятельской осады или опасности другого рода
можно было сим потаенным ходом выйти без помехи из крепости и спасти
себя, сев на крытые суда, обыкновенно находившиеся на Москве-
реке у означенных ворот. Главная галерея со сводами, аршина в два
шириною, шла прямо ко дворцу; от нее боковые поуже тянулись
вправо и влево к соборам, к Чудову монастырю и пр. Кесарь, отдав
один лом Петру, с другим, взяв у гайдука из рук фонарь, вошел
в тайник и вскоре очутился у потаенной лестницы, которая вела,
в церковь св. великомученицы Екатерины, составлявшей одну из
внутренних церквей кремлевского дворца и коей следы видны до
сих пор. Отсюда, миновав несколько коридоров, они прошли к
замазанной наглухо железной двери, которую едва могли отпереть вдвоем,
и коей резкий скрип несколько раз повторился под сводами. Она.
вела их в низкий подвал, слабо освещенный сверху небольшим круг-
* Тайник сей оставался в целости до 1812 г. Подрыв Кремля Наполеоном;
повредил его во многих местах.
2»

20
Утро вечера мудренее
льтм окном, огражденным снаружи железною решеткою. Тут
находилось всей мебели четыре больших кованых сундука и в углу
несколько ломаной посуды. Поставив фонарь на пол и указав Петру
рукою один из сундуков, князь Федор Юрьезич сел на другой и
сказал государю с торжественным видом:
«Отец твой не так был боек, как ты, но держался старинного
правила: береги копейку на черный день. Он не
срамил меня перед людьми за чекмень, не смеялся мне за то, что
стригу волосы в кружок и езжу тройкою, но, помяни господь его
душу, жаловал иногда меня, верного слугу. Перед кончиною, он
сказал мне об этих четырех сундуках, говоря: „Отдашь детям, но в
таком только случае, если им крайне понадобится". С тсто времени, и
вот скоро двадцать пять лет, моя нога здесь не бывала, и никто в мире,
кроме меня, не знает не только о них, но даже о подвале. Вот тот, —
продолжал он, указывая на один из сундуков поменьше,—который
тебе надобен; тут найдешь столько, сколько запросил у меня, но
о прочем и не заикайся; ты знаешь, что меня нелегко упросить».
С сим словом кесарь встал, и, держась за скобку указанного им
сундука, промолвил: «возьми за другой конец, вынесем его отсюда, чтоб
нас здесь не видали».
Можно судить, с какими чувствами Петр выслушал его речь.
Бросившись на шею к кесарю и прижимая к сердцу, «спасибо тебе,
дядя Федор! — вскричал он с чувством. — Благодарю тебя за
верность. Ты был честный слуга отцу и друг нелицемерный сыну».
«Благодари своего отца, — прервал князь, — за то, что он и по
смерти хотел быть вашим покровителем. А меня за что? За то ли, что
не украл?»
Слезы, брызнувшие из очей Петра, и сильное пожатие руки
послужили ответом благородному старцу. Спустя несколько времени оба,
держась за руки, вошли в княжескую столовую и приняли участие
в шумной беседе. Государь, восхищенный не столько тем, что
получил без затруднения способы к отвращению висевшей над ним грозы,
но тем, что увидел новый опыт верности и бескорыстия в слуге,
которого почтил своею доверениостию, был в самом веселом
расположении духа. Вскоре Ромодановский, улыбаясь, предложил тост:

Утро вечера мудренее
21
утро вечера мудренее, и Петр, бросив на него призна-
телы.1ый взор, отвечал ему другим тостом: береги копейку
на черный день!
ПРИБАВЛЕНИЕ ДЛЯ ГОСПОД КРИТИКОВ
По примеру покойного Мольера, который до представления
писанных им комедий всякий раз читал их своей служанке и по ее
физиономии судил об их успехе на сцене, я имею привычку сообщать свои
повести почтенной моей хозяйке и по ее лицу заключаю о мнении,,
которым удостоит их публика при выходе из печати. Сегодня, когда
девчонка наша, Кулюшка, пришла мне сказать, что время пить чай,
я положил в боковой карман рукопись предложенной выше повести
и с торжественным видом побрел в гостиную. Проницательная Ма-
ланья Сидоровна, прочитав на лице мою мысль, поспешно нацедила
кипятку в чайник и, поставив его на канфорку шипевшего самовара,
попросила меня, улыбаясь, ознакомить ее с новым произведением
милого моего пера. Я по обыкновению склонил голову, чтоб скрыть
свое удовольствие от столь лестного предложения, болтнул в
извинение несколько невнятных слов, кашлянул раз, другой и, наконец,
принялся за чтение, заранее восхищаясь одобрением, которое меня
ожидало. Кончив, я несколько секунд не сводил очей с тетради, чтоб
в самом начале не прерывать делаемых мне похвал, но не слыша
ничего, поднял голову, и — судите о моем изумлении — увидел, что
лице моей слушательницы словно подернулось мглою и даже
изъявляло некоторую досаду.
— Вам не нравится моя повесть? — спросил я с робостью.
— Нет, батюшка, — отвечала она довольно сухо, — она не дурна,
только я не знаю, об чем вы писали?
— Как| разве вы не слыхали того, что я вам читал?
— Я потому-то спрашиваю, что слышала. Позвольте спросить,
какая у вас была цель: описать пир на свадьбе Сергея или поступок
кесаря с государем Петром Первым?
— Разумеется, последнее. Свадьба Сергея — вещь посторонняя,
эпизод.

22
Утро вечера мудренее
— Я не понимаю, батюшка, что значит ваш эпизод. Мое простое
рассуждение вот какое,—продолжала она, подняв обмоченный до
половины в чаю сухарь и держа его перед моими глазами. — Если б
мне вздумалось рассказать вам, каким образом испечены эти сухари,
и я, протолковав час целый о лабазнике, у которого покупала сего
дня муку, промолвила об них в конце несколько слов, будто
ненароком; вы верно сказали бы, что я описала вам лавочника, а не
приготовление сухарей.
Я почувствовал справедливость замечания моей хозяйки, закусил
губы и, несколько помолчав, вскричал жалобным голосом: «Итак,
прикажете выкинуть все касающееся до Сергея?»
— На что? Как можно? — отвечала она.
— Неужели уничтожить разговор Петра с кесарем? — спросил я,
едва переводя дух от страху, чтоб приговор не пал на сию часть
моей повести.
— Сохрани вас господи! — вскричала Маланья Сидоровна. —
А вот что сделайте, любезный Авдей Анкудиыович, ■— промолвила
она с веселым видом и как бы стараясь дружеской улыбкой
задобрить меня к исполнению ее совета. — Не ленясь, примитесь за дело
о разделите эту повесть на две: одну посвятите для Сергея, опишите
его крестины, ученье и прочее, но обстоятельно, не так, как здесь,
то^но будто скачете на курьерских. Особенно не забудьте
подробностей о няне Патракеевне, о свиданиях Сергея с Настасьей, а более
всего о переговорах свахи Терентьевны, потому что на них
основывается благополучие главных лиц. В другой же повести поместите
все, что касается до Петра.
Я, подобно юноше израильскому, который прискорбен бых и
стыде, узнав, что для получения царствия небесного надлежит
расстаться с богатством, положил рукопись в карман, привстал со
стула, поклонился Маланье Сидоровне и, повесив голову, печально
побрел в свою горенку.
Старожилов.
1820 г.

ЗА БОГОМ МОЛИТВА, А ЗА ЦАРЕМ СЛУЖБА НЕ ПРОПАДАЮТ
(Исторический анекдот)
Кто был зимою или в начале весны в южной России, тот имеет
понятие о вьюгах, свирепствующих иногда в обширных тамошних
степях. Небольшое белое облако, появляющееся среди ясного дня
на синем небе, возвещает жителям о предстоящей грозе.
Многочисленные стада, спокойно отыскивавшие под снегом скудной пищи,
вдруг, как будто бы по волшебному мановению, без призыву рожка,
сами собою сбираются, мнутся и бегут все в одну сторону, как бы
желая спастись от погибели. В одно мгновение облако
распространяется по всему небу. Сильный ветер начинает мести землю, унося
с собою все, что ни встречает на пути. При дневном свете не видишь
дня. Снежные равнины представляют вид волнующегося моря:
в одном месте видите высокие сугробы снега, в другом голую землю.
И счастлив путник, не застигнутый в дороге сею ужасною бурею!
Теперь уже обитаема страна, прилежащая к большой Московской
дороге между Павловском и Воронежем, но сто лет тому назад она
представляла обширную степь. Летом высокий ковыль, в котором
исчезал человек верхом, зимою однообразные равнины снега
встречали унылый взор путешественника. В знойные летние дни ни одно
деревцо не манило странника под свою гостеприимную тень, ни одно
человеческое лицо не напоминало ему, что он не один в природе.
По сей-то дороге, в сумерки, с лишком сто лет тому назад быстро
неслись длинные сани, запряженные тройкой малорослых степныз
лошадей. В них сидело двое мужчин. Один в черной овчинной шапке,
в тулупе из калмыцких мерлушек, покрытом красною материею;

24 За богом-молитва, а за царем служба не пропадают
он часто поглядывал то вправо, то влево, как будто бы ехал по
знакомой стране. Другой оставался неподвижно на месте и только
иногда выглядывал из-под медвежьей шубы, чтобы следовать за
движением первого. Казалось, что он хотел ловить его желания,
предупреждать его волю. Между тем ночь спускалась на землю, густые
тучи, гонимые ветром, быстро неслись в одну сторону. Поднялась
метель, лошади помчались дружнее, и ямщик, не видя дороги,
занесенной снегом, пустил их на волю в надежде, что они сами собою
привезут его к какому-нибудь жилью. Путешественники, закутавшись
в свои шубы, не говорили друг другу ни слова, и только слышен был
скрип саней и пронзительный свист ветра, волновавшего снег.
Наконец, тот из путешественников, о котором мы упомянули
прежде, прервал молчание.
— Скоро ли перемена? — спросил он, привстав, у ямщика,
который, опустив вожжи, напевал про себя унылую песню.
— Да бог весть, ведь у нас, барин, лошадей держат в землянках,,
а в эту непогоду и чутьем их не найдешь.
Между тем ночь час от часу становилась темнее, ветер не уставал^
и лошади, которые до того неслись стрелою, приметно начали
сокращать свой бег.
— Что, брат Василий, — продолжал первый, обратись к товарищу
своему, закутанному в медвежьей шубе, — невесело ночевать под
открытым небом в такую метелицу, того и смотри, что занесет снегом.
— Твоей милости это не в диковинку, — отвечал почтительно
Василий, — ты в походах и на сухом пути и на море видел не эдакое
время... Да если мне не чудится, кажись, вправо брезжится огонек.
Первый из разговаривавших тотчас обратился в ту сторону,
устремил глаза в темноту и громко прокричав: «Туда», — опять
улёгся в сани. Ямщик взял вожжи в руки, и усталые кони, как бы
чувствуя, что скоро настанет время отдыха, помчались быстрее.
Огонек, который манил к себе странников и обещал им приют
от ненастья, светил из дому, находившегося верстах в 15 от
большой дороги у подошвы крутого кургана. Домик сей, построенный
из глины и хвороста, с соломенною крышею, которая выказывалась
"в некоторых местах из-под снега, обнесен был плетнем. Небольшая

За богом\молит,ва} а за царем служба не пропадают 25
прорубь в ограде служила воротами. За курганом рассеяно было
несколько изб.
Быстро примчались путешественники к дому. Василий,
выпрыгнув из саней, подошел к окну, из которого выходил свет, постучал
в ставень и просил ночлега для проезжих, сбившихся с дороги.
Вместо ответа вышел старый слуга с зажженною тростинкою,
чтоб проводить их в дом. «Милости просим» — раздалось в комнате,
примыкавшей к сеням, и первый из приезжих, скинув с себя в сенях
тулуп и картуз, вошел в покой. Он был в зеленом суконном кафтане
с широкими полами и откидным воротником с золотым позументом
по краям, в коротких лосиных панталонах и полусапожках из
оленьего меха, из-за которых показывались шерстяные чулки. Высокий
рост, гордая поступь и важная осанка внушали к нему невольное
почтение. Он был средних лет, но глубокие морщины на челе являли
в нем человека, перенесшего в жизни немало трудов. Черные волосы,
вьющиеся локонами, густые брови и усы придавали ему грозный
вид, но в глазах, исполненных огня, изображалось какое-то
неизъяснимое благоволение, влекущее к нему каждого и внушающее смелость
самым застенчивым. Незнакомец встречен был девушкою лет 18.
— Батюшка уехал к св. Димитрию, — сказала она, встречая
приезжего на половине комнаты, — но это не помешает вам найти
здесь пристанище от бури и покой от усталости. Милости просим, —
промолвила она, поклонившись.
При сих словах, произнесенных дрожащим голосом, живой
румянец выступил на щеках красавицы, и она потупила голубые глаза
в землю, как бы сама дивясь своей смелости и решимости заговорить
с незнакомым гостем.
Приезжий не успел еще отвечать на приветствие, а хозяйка уже
скрылась. На просторе он занялся рассматриванием дома, в который
судьба привела его столь неожиданным образом.
В первой комнате, которая была, по-видимому, род гостиной,
несколько икон в углу в серебряных окладах и под ними дубовый
стол, кругом по стенам деревянные скамьи, покрытые ковриками,
там шкафе посудою, печь из синих изразцов с фигурными
изображениями из Эзоповых басен составляли весь убор. Боковая дверь

26 За богом молитва, а за царем служба не пропадают
вела к спальне помещика. Налево большая печь с лежанкою,
кровать, над которой висели в золотых рамах патенты на чины,
подписанные II е т р о м, из которых виделось, что хозяин был отставной
капитан Бердин. Далез креслы, обитые черною кожею, и, вероятно,
служившие хозяину для послеобеденного отдыха, обратили на себя
внимание странника. На стенах развешены были Преображенский
мундир, покрытый простынею, серебряный значок с золотым
ободочком и вычеканенным из синей эмали Андреевским крестом, шляпа,
отороченная золотым узеньким позументом, и длинная шпага на
черной перевязи, на коей изображено было серебром вензловое имя
Петра Первого. За спальнею, находилась еще небольшая
светелка. Здесь все так же просто, как и в предыдущих комнатах, но все
отличалось чистотою и опрятностию. На полу разостлан был белый
холст для проходящих, перед постелью, завешенною ситцевою
занавесью, лежал ковер, в углу на столике стояла икона, теплилась
лампада; далее видны были пяльцы с начатыми цветами и, наконец,
в другом углу сундук и над ним в стене вделанное зеркальце,
окруженное гирляндою засохших полевых цветов. Незнакомец, осмотрев
работу в пяльцах, которая только что была оставлена, возвратился
в приемную, где ожидал его ужин. На столе, покрытом белою
скатертью, поставлено было блюдо с ветчиною, тарелка яиц, масло в
деревянной кадочке, кружка с квасом и ржаной хлеб. Большие креслы,
передвинутые из спальни, стояли перед прибором главного гостя,
как бы из уважения и для отличия перед Василием, который сел на
лавке.
— Милости просим, чем бог послал, — сказала Наталья, налив
в рюмку пенника и подавая ее незнакомцу с поклоном и
потупленными очами.
— Твое здоровье... как твое имя, голубушка? — спросил
незнакомец.
— Наталья, — отвечала красавица.
— Итак, за здоровье Натальи... но куда ты сама спешишь?
Ты, видно, мало видишь людей, что так нас дичишься?
— Что ни воскресенье, батюшка возит меня в Павловск, а там
всегда бывает куча народу, не только простые, но и генералы с женами.

За богом молитва, а за царем служба не пропадают 27
Незнакомец усмехнулся. — Отец твой служил, кажется, в
военной службе?
— Он был под Азовом и под Нарвою и воротился раненый из-
под Орешка.
— Не он ли первый кинулся на стены Шлиссельбурга, а за ним
и все солдаты, и это движение решило участь крепости? — промолвил
Василий.
— Может быть, — продолжала Наталья, — батюшка не раз
говаривал мне, что сам царь после дела изволил поцеловать его в голову
при всех войсках и что сам перевязывал ему раны.
Незнакомец задумался. Между тем Наталья, ободренная его
благосклонностию, продолжала застенчиво:
— Батюшка спросит меня, кто сделал честь пожаловать к нему.
Ваша милость, кто такой?
— Я проезжий офицер, зовут меня Петр Михайлов.
— Петр Михайлов! — воскликнула девушка, и выступивший на
лице ее румянец, быстро сменяемый томною бледностию, показывали
в ней радость и надежду. — Ах! не тот ли, что ездит в Воронеж
строить корабли, что слывет...
— Чем слывет? — спросил холодно незнакомец.
— Ах, если б он сжалился над нами! Отец мой, весь израненный
на его службе, отставлен капитаном, а получает только жалованье
поручика. Всего у него 20 душ, а ему надобно содержать меня и брата,
который также на царской службе.
— Где?
— Во флоте констапелем под командой лейтенанта Муханова, —
продолжала Наталья, покрасневши и потупив глаза в землю.
— У лейтенанта Муханова? Ты его знаешь?
— Он иногда жалует к батюшке, — отвечала она в большом
замешательстве тихим, едва слышным голосом.
— Знать, царь не ведает про дело отца твоего. У него, правда,
забот много, мог и запамятовать.
Между тем путешественники отужинали. Петр Михайлов, не
вставая с кресел, продолжал разговаривать с Натальей:
— Скажи мне, дитя мое, училась ты ли чему-нибудь?

28 За богом молитва, а за царем служба не пропадают
— Отец мой учил меня читать и писать, а покойная матушка
показывала мне шить и ходить за хозяйством.
— Нехудо, прочитай-ка что-нибудь. С сим словом он вынул из
бокового кармана в поле мундира книжку Бринкена об искусстве
кораблестроения и подал ее девушке. В голосе его, похожем на голос
человека, привыкшего повелевать, было столько благоволения, что
Наталья невольно повиновалась сему приглашению.
— Отец твой трудился, видно, недаром, — прервал ее проезжий
через несколько минут. Но я еду завтра в Воронеж. Кстати бы дать
о себе знать брату. Напиши к нему и покажи мне свое письмо.
Девушка отправилась в свою комнату, чтоб исполнить желание
странника. Между тем он вынул из кармана записную книжку и
начал сам что-то писать в ней карандашом. Он не успел кончить,
как Наталья воротилась и дрожащею рукою подала ему письмо.
— Хорошо, — сказал Петр Михайлов, прочитав его, — но
учтивость требовала, чтоб ты поклонилась и командиру.
Наталья не отвечала ни слова, но вспыхнувшее лицо и легкое
трепетание показывали, что Муханов был для ней более, чем простой
знакомец ее отца.
Между тем сон призывал усталых путешественников к покою.
— Жаль, что я не тот Петр Михайлов, которого тебе надобно, —
сказал приезжий, вставая с кресел. Но молись усердно богу, а я?
может быть, донесу об вас царю при случае, он меня знает и жалует.
Потом взяв у Василия из рук кожаный мешок с серебряными
деньгами: — Вот тебе пять рублей, дитя мое, возьми их не за угощение,
а в память того удовольствия, которое ты мне доставила.
С сим словом проезжий поцеловал Наталью в лоб и ушел в спальню
Берлина, где Наталья приготовила две постели, одну для Петра
Михайлова на кровати своего отца, другую на лежанке для
Василия.
Она также ушла к себе в спальню, но сон не приходил ей на ум.
Вс,я душа ее была наполнена мыслию о незнакомом госте. Тщетно
расспрашивала она о нем у няни, которая пришла раздевать
барышню. Няня, предугадывая ее желание или, может быть,
подстрекаемая женским любопытством, всячески старалась заговорить

За богом молитва, а за царем служба не пропадают 29
с Василием, но сей избегал расспросов и, как бы не надеясь на свою
скромность, не отходил почти от своего господина. Важный вид
проезжего, его участие к положению ее родителя, благосклонность,
с которою он ее слушал, и, наконец, что-то неизъяснимое в нем,
которое при всей его простоте в обхождении внушало невольное к нему
уважение, подавали ей надежду, что, может быть, старанием сего
Петра Михайлова улучшится судьба ее отца. С другой стороны, она
нехотя обнаружила пред ним тайну, которую до тех пор старалась
скрывать даже от самой себя. Она узнала, что не может оставаться
равнодушною при имени Муханова. Муханову было 28 лет, Наталье
18. Муханов, посещая отца, увидел дочь, пленился ее красотою и
добросердечием и обворожил ее своею любезностию и образованием,
привезенным из чужих краев, где он воспитывался с государем.
Но он был небогат, и она жила в бедности. Как решиться оставить
отца, которого существование она поддерживала трудами рук
своих, которому она служила подпорою и утешением в старости!
Любовники понимали друг, друга, но молчали, питая надежду на
будущее.
На другой день Наталья встала ранее обыкновенного, чтоб как
должно отпустить гостей в дорогу, но их уже не было. Вместо Петра
Михайлова встретил ее старик Бердин. Он выслушал рассказ о
страннике и, судя по описанию дочери, угадывал, кто ночевал у него. Но
по скромности ли, или опасаясь польстить отцу пустою надеждою,
Наталья умолчала о разговоре своем с проезжим офицером. Между
тем прошла неделя и две, прошел целый месяц, и Наталья,
проводившая в ожиданиях первые дни после отъезда странников, стала
думать об них реже и реже.
Настал май, прелестный везде, но еще прелестнейший в степях
необозримых. Здесь полосатые луга, испещренные цветами, при
малейшем ветерке играют на солнце тысячами оттенков, душистые
травы наполняют воздух очаровательным благоуханием. Стаи птиц,
вьющих гнезда в траве, порхая над вами, весело поют свободу и
сливают голоса свои с песнями крестьянина, плугом режущего землю,
с напевами деревенских девушек. Благотворное солнце живит здесь
все без отмены. Дыхание легче, и неизъяснимое чувство веселит

30 За богом молитва, а за царем служба не пропадают
душу при виде обширной равнины, где ничто не мешает земле
сливаться с небом, ничто не теснит взора и духа.
Одним утром, ранее обыкновенного, Наталья вышла из дому,
чтоб подышать чистым воздухом и посмотреть на сельские работы.
Медленными шагами взошла она на курган, при котором стоял
домик ее отца. Золотая полоса на востоке возвещала скорое
восхождение солнца, стадо овец мирно паслось по степи под надзором пастуха,
игравшего на волынке, табуны диких лошадей резвились на долине.
Но она равнодушно смотрела на сию картину природы. Она мечтала
о трудном положении отца, о милом друге, о счастии быть с ним
вместе; ужасалась при мысли о препятствиях, которые предстояли ее
благополучию, и слезы горести навертывались у ней на глазах.
С воспоминанием о странниках надежда закрадывалась в сердце,
но это заблуждение длилось недолго, ей тотчас приходило на мысль,
что прошло уже три месяца, а об них не было никакого слуху, и
утешительное чувство ожидания исчезло, как искра, теряющаяся во
мраке ночи.
Вдруг звон колокольчика пробудил ее от мечтания. Облако
пыли расступалось и вноеь скрывало телегу тройкою, быстро
несущуюся по дороге к их домику. Наталья, вышед из дому в утреннем
платье, легкой кофточке из тонкого полотна, платочке, небрежно
наброшенном на голову, и желтых сафьяновых сапожках,
поспешила домой, чтоб не встретить приезжих в таком наряде. Едва успела
она вбежать к отцу со словом: «батюшка, гости!», —как тройка
подъехала к крыльцу. Молодой белокурый мужчина в зеленом
мундире с черною чрез плечо портупеею, к которой привешен был
кортик, вошел в комнату и бросился в объятия Бердина. Но вдруг, как
бы устыдясь сего невольного движения и вспомнив, что есть еще
кто-то в комнате, он обратился к Наталье, молча низко поклонился
ей, может быть, чтоб скрыть на лице своем краску, и подал ей письмо.
На печати изображен был двуглавый орел, на обороте простая
надпись: «Наталье». Удивленная неожиданностью, робко посмотрела
она'в глаза юноше: кто мог писать к ней, почти не выезжавшей из
отцовского хутора? Трепетною рукою взяла она письмо и подала
отцу.

За богом молитва, а за царем служба не пропадают 31
Вот в чем оно заключалось:
«Бывший у тебя в гостях Петр Михайлов есть тот самый,
которого ты желала видеть. За богом молитва, а за царем служба не
пропадают. Отцу твоему дарю капитанское жалованье, тебе же за твою
любовь к нему посылаю пятьсот рублей в приданое и жениха,
который, кажется, тебе по сердцу. Прощай.
Петр».
Вы угадаете конец.
А. Корнилович.

ТАТЬЯНА БОЛТОВА
(Историческая повесть)
Кто из русских не слыхал об очаровательных окрестностях
Москвы? Кто из москвичей не заходил поклониться праху усопших,
покоящихся в ограде Данилова монастыря; не любовался
извилинами реки, омывающей Симонову обитель, где лежат тела богатырей
Ослабы и Пересвета; кто не гулял в Марьиной роще или не бывал
1-го Мая в Сокольниках на немецком празднике? г В то время,
когда наши государи жили постоянно в Кремле, сии места часто
покрывались народом: теперь они пусты. Коломенский дворец, где
Петр Первый провел младенческие годы, в развалинах, и только
остался в саду вяз, под сень которого он приходил твердить свои
уроки; дворец в Царицыне, где Екатерина, в виду всей Москвы,
торжественно изъявляла свою признательность герою Задунайскому за
его победы и мир с турками, не существует более, и плуг земледельца
давно взорал луга Преображенского, на коих Петр обучал первые
наши регулярные войска.
К числу подмосковных, обращающих на себя внимание охотников
&о старины, принадлежит, без сомнения, село Измайлово, любимая
отчина царя Алексея Михайловича. Оно лежит по Ярославской
дороге и отстоит теперь версты на четыре от города; но за сто двадцать
лет почти соединялось с ним стрелецкими слободами, кои тянулись
от Троицкой заставы вверх по Яузе. Измайлово принадлежало тогда
вдовствующей супруге Иоанна,царицеПрасковьеФеодоровне,которая
проживала тут зиму и лето с тремя дочерьми: Анною, Екатериною
и Прасковьею, еще только что выходившими тогда из малолетства.

Татьяна Болтова
33
Шагах в полуторасте от дворца и в шестидесяти от деревни, немного
в сторону от большой дороги, на краю сосновой рощи, принадлежав^
шей к царскому зверинцу, стоял отдельно небольшой домик об одном-
жилье. С первого взгляда он походил на обыкновенную
деревенскую избу; но тесовая крыша кирпичного цвета с дорожииами и
низкою, неоштукатуренного трубою; косящетые окна из слюды с
резными рамами и пестро расписанными ставнями, большие ворота иод
навесом с рубленым в городки подзором, и, наконец, досчатый забор,
из-за коего видны были на обширном дворе овины, амбары и другие
хозяйственные строения, все сие показывало, что владелец сего
дома был не простой крестьянин. Внутренность его соответствовала
наружности. Из сеней, которые, проходя насквозь, делили избу на
две половины, вправо был вход в большой покой, служивший в одно
время кухнею, приемною и столовою. Сосновые лавки кругом,
большой стол такого же дерева в правом углу, в том же углу сверху образ
старинного письма с горевшею перед ним лампадою, и на полках по
стенам столовая и кухонная посуда — составляли всю мебель сей
комнаты. Она сообщалась посредством сколоченной из досок двери
с другою комнатою поменьше: кровать, закрытая пестрыми
занавесами; сундук с разостланным на нем ковром и поставец за стеклами
с чайным прибором означали, что тут была спальня. За нею
находилась третья горенка или, лучше сказать, нипгь: можно было
догадываться но уединенному ее положению, по стоявшей в углу на
покрытом столе иконе Казанской богоматери в серебряном окладе и по
висевшим кругом ее ликам святых угодников, что сие место было
исключительно посвящено молитве. Другая половина дома, где
раслоложецие комнат было такое же, назначалась для проезжающих.
День склонялся к концу. Иван Тимофеевич Болтов i вышел
уже из образной, где каждый вечер, перед тем как ложиться,
проводил по часу перед заветными иконами, перекрестил сына и
готовился идти в опочивальню, как вдруг, слышит на улице
шум. Ночь была лунная, он поднял нижнюю часть окна ш
видит, что к воротам подъехала теле1а тройкою. Полагая, что
то были странники, искавшие ночлега, Болтов- > приказал
сыну взверти. «повозку на* двор,, а сам в^ял свочу, чтобы ..^ио^Ф*
3 А. О. Корамлович

'34
Татьяна Болтова
тить приезжих на другой половине дома в сенях, у гостиной
светлицы; по не усиел ступить двух шагов, как дверь растворилась
и вошел в комнату мужчина, державший за руку ребенка лет пяти.
Незнакомец был росту высокого и, судя по усам и бороде, только
что выступавшим, имел от роду не более 25 лет. Синяя клетчатая
рубаха, сверху серый изношенный армяк нараспашку,
пожелтевшая от времени поярковая шляпа и арапник в руке являли в нем
ямщика; однако ж можно было, присмотревшись к нему, заметить
по мужественной осанке, по стремительным взорам, которые
приезжий бросал во все стороны, и по важной его поступи, что он не всегда
носил это звание.
— Откуда, брат Медведев, — сказал ему хозяин, после того,
как гость, осенив себя три раза крестом перед стоявшею в углу
иконою, обратился к нему с поклоном, — откуда в эдакую пору и
в таком наряде?
— Теперь не до ответов, — торопливо проговорил приезжий, —
Иван Тимофеевич! ты не раз говаривал, что много обязан покойному
батюшке: пришло время отблагодарить сыну за службу отца. Вот
тебе Татьяна. Будь ей вместо меня!
— Что с тобою, любезный? Ты-то куда же?
— Разве ты не между людьми живешь, что ничего не слыхал Г
Стрельцов разбили; Колотов схвачен, и полки Гордона уже окружили
наши слободы.
— Да тебе что до этого? Царь тебя жалует; с Колотовым у вас
всегда было неладно.
— Царь далеко, а князю-кесарю некогда разбирать, кто прав,
кто виноват. Стрельцы бунтуют, я стрелецкий голова, этого
довольно!
— Эй, опомнись, голубчик! Пожалуй, будь умнее! Дождись
терпеливо конца.
— Чтоб завтра положить голову на плаху. Ромодановского не
знаешь, что ли?..
С сим словом Медведев, обратившись к углу, где стоял лик спаса,
положил перед ним три земных поклона, обнял хозяина, с
судорожным движением поцеловал в голову Татьяну и, быстро проговорив:

Татьяна Болтова
Sq
«прощайте!», бросился вон из комнаты. Болтов, изумленный столь
нечаянным появлением, как бы невольно подошел к окну,
обращенному на большую дорогу, следуя взором за понесшеюся телегою,
пока она не скрылась в прилегающей роще. Это случилось в 1698 году.
Болтов, имея 20 лет от роду, пришел сиротою в Москву и
старанием сокольника Медведева, отца того, о котором упомянуто выше,
определился служителем в царские конюшни. Расторопность и
рачительность в короткое время обратили на юношу внимание царя
Феодора, который, как известно, был большой охотник до лошадей.
Когда же Петр для сокращения дворцовых расходов уменьшил
царские конюшни, царица. Прасковья, заметив усердие Болтова,
определила его старостою отчины своей, Измайлова. Петр, забавляясь
летом на лугах Преображенского и Семеновского военными
потехами, заходил иногда к сему старому слуге, который сажал его на
лошадь, когда он был ребенком, и проваживал верхом по двору.
Хозяин, как водится, угощал высокого гостя домашним сыром,
ветчиною, соленым гусем или уткой и кружкою заморского вина,
нарочно сберегаемого в погребу для таковых посещений. Государь сажал
Болтова с собою, а сын его, двенадцатилетний Борис, занимал место
слуги. Ловкость и смелые ответы сего мальчика понравились царю.
— Обучаешь ли ты его грамоте? — спросил он однажды у Болтова.
— Вестимо, государь! Мы знаем, что тебе это любо. Не далее как
о рождестве придется отправить за его учение к отцу Григорию третий
четверик пшеничной муки.
— Да мальчик, я чаю, у тебя ленится!
— Благодаря бога, — продолжал Болтов, — разбирает книги
церковные и по-новому, как ты указать изволил, пишет уставом и
скорописью, знает цыфирь. Борис,—примолвил он, оборотясь к
сыну, — покажит-ко его милости, что намедни чертил здесь.
— Дело, старик, — сказал Петр, — рассмотрев поднесенную ему
тетрадь, — года через два я у тебя его возьму,
— Воля господня и твоя над отцом и сыном, — отвечал хозяин,
кланяясь ему в пояс, — мы все рабы твои, рады живот свой положить
за тебя,
3*

36
Татьяна Волтова
— Тебя мне не надо, —возразил царь, —ты уже. отслужил
свой век, а Бориса, когда ему минет четырнадцать лет, пришли
ко мне; будет хорош, я его не оставлю...
С сей минуты отец с трепетом, а сын с нетерпением, свойственным
двенадцатилетнему мальчику, ждали положенного срока. Наконец,
настал 1700 год, и наступило время разлуки. Болтов со слезами
благословил сына, и Борис чрез два дня явился к нему солдатом бомбан-
дирской роты Преображенского полка.
Вскоре началась война со шведами. Борис отправился в поход.
Ретивое заиграло в нем при первом громе пушек. Слова,
произнесенные Петром: «Будет хорош, я его не.оставлю», поминутно отзывались
в ушах юноши. Как не оправдать ожидания отца, не сделаться
достойным царской милости — в 15 лет, когда вся душа занята мыслию.
о славе и отличиях, не заботиться о сохранении жизни! Случалось
ли вызывать охотников для атаки неприятельских батарей, для
приступа, Борис был всегда в их числе; первый в натиске, последний
во время отступления, он вскоре обратил на себя внимание
начальников. Под Лесным Петр на поле сражения пожаловал его
сержантом.
Можно судить, как радостны были сии вести для старика отца.
Живучи постоянно в Измайлове, он делил время Между хозяйством
и воспитанием дочери, которую господь так неожиданно ниспослал
к нему. Татьяна с каждым днем делалась ему милсе. Сохраняя темное
воспоминание об отце, она не знала,что понудило его вдруг удалиться;•
ей только было известно, что она сирота. ' Болтов заботился
об ее детстве, он отдавал ее на воспитание к швеям, работавшим во
дворце, он приставил к ней старушку, чтоб приучить ее к хозяйским
занятиям. Вся забота, все старания молодой девушки обращены были
на то, чтобы чем-нибудь изъявить признательность своему
благодетелю. Она всякий раз с новым вниманием слушала старосту;
йогда он рассказывал €Й за полдником, каким образом' ему однажды
удалось, находясь в числе охотников <царя -Алексея,: свреручно,
зв1 в"иду государя, убить вепря, или как в-другое время он остановил
лошадь- которая понесла было царя Феодора, за что* и получлл кафтай
голубою сукна с золотыми снурками. Сличалось ли ему иметь огор^

Татьяна Болто'ва
Д7
,чёния, Татьяна невинными ласками старалась успокоить его или
заводила речь о Борисе, и старик забывал грусть, хваля сына и
предаваясь всей силе отеческой любви.
Десять лет прошли в сей однообразной жизни. Наконец,
турецкий поход кончился,, войска начали возвращаться в Россию, и Борис,,
в сержантском мундире, с шлиссельбургскою и полтавскою медалями
на груди, очутился в хижине, где провел лета детства, в объятиях
отца. С тою же стремителыюстию бросился он к Татьяне, чтоб
прижать к сердцу сестру; взглянул на нее и словно остолбенел...
Пораженный неожиданным удивлением, смотрит — и не верит глазам
своим: пред ним красавица-невеста! Татьяна была ребенок, когда
он ее оставил; теперь ей минуло 17 лет. Алая бархатная повязка,
из-за коей вились два шелковых локона, спущенных небрежно з;а
-уши; голубые как небо глаза, в коих так живо изображалась радость
свидания, румянец на щеках, свежий, как роза, едва распустившаяся,
шея, не уступавшая белизною кисее, прикрывавшей девическую
грудь, сарафан, чуть державшийся на плечах и так хорошо
обнимавший стройный стан, — все это невольно остановило бы каждого.
Мог ли Борис в 25 лет остаться равнодушным?. Оправившись
несколько от своего смущения, «здравствуй, сестрица!» — сказал он
робким голосом, обнимая ее. Говорят, что Татьяна разделяла
отчасти это смущение, что щеки ее разгорелись, и возвратный поцелуй
был пламеннее тех, коими она обыкновенно приветствовала
посторонних. И мудрено ли? Борис был молодец видный: загоревшее
лицо, быстрые черные глаза, небольшие усы, а к тому зеленый
мундир с откладным :красным воротником и лацканами и с золотым
позументом по краям, короткое нижнее платье красного же цвета,
плотно обтянутые синие чулки и башмаки с медными пряжками —
придавали ему воинственный вид, который, как толкуют, не
противен женщинам. Притом Татьяна не забыла, что Борис забавлял
ее, когда она явилась в доме Болтова, что он первый обучал ее
грамоте. К воспоминанию о прошедшем. присоединилось новое,
неизвестное ей ощущелие, одним словом, они скоро поняли друг друга.
В простом звании приличие не налагает цепей на изъявление
сердечных-чувств.; Несколько, дней спустя, после своего приезда Бо-

38
Татьяна Болтов а
рис, застав Татьяну одну в светлице, сказал ей: «Я люблю тебя,
хочешь лн быть моею?» — «Спросись у батюшки», — застенчиво
отвечала девушка, между тем как опущенные в землю глаза и
зарумянившиеся от удовольствия щеки, показывали, что с ее стороны не
будет большого затруднения. Того же вечера, взявшись за руки,
они вошли в спальню к отцу, и, поклонившись ему в пояс: «Мы
любим друг друга! — сказал Борис, — не мешай нашему счастию,
благослови!» — «Исполать вам,—отвечал старик. — Да ниспошлет
господь на вас свою благодать! Видно, — продолжал он, обращаясь
к Татьяне, — богу не угодно, чтоб отец твой делил с нами это
счастие, мы не знаем даже, жив ли он, но он мне передал на тебя свои
права!» Сказав это, Болтов снял со стены заветный образ, молодые
любовники положили перед ним по три земных поклона и взаимным
поцелуем сделали начало обету, который должен был соединить
их навеки.
Наступил счастливый день свадьбы. Сельские девушки, подруги
Татьяны, готовили уже ей приданое; уже несколько вечеров сряду
сбирались они к невесте, чтоб в простосердечных песня<х изъявить
свои желания юной чете, как вдруг неожиданное происшествие
уничтожило надежды любовников.
Одним утром Татьяна сидела с будущим тестем своим за
самоваром; Борис ушел в Москву осведомиться, не пришло ли из
Петербурга разрешение касательно его женитьбы, как вошел к старосте
незнакомый крестьянин средних лет. Походка его была скорая,
одежда в беспорядке. Дикий взгляд, глубокие морщины на челе и на
впалых, бледных щеках, смуглый цвет лица в противуположности
с белизною шеи, и, наконец, седые волосы, проявлявшиеся на
голове и в длинной, всклокоченной бороде, несообразные с бодрою его
осанкою, заставляли и самого недальновидного, взглянув на сего
пришельца, догадываться, что он немало перенес горя на своем
веку и что преждевременная старость его происходила не столько
от телесных трудов, сколько от душевных болезней. Ни на что не
обращая внимания, он пробыл несколько минут неподвижен посреди
комнаты, устремив взор на Татьяну, задрожал и, вознесши к небу
руки и глаза, полные слез, произнес гробовым голосом: «Господи!

Татьяна Волтова
39
благодарю тебя, что ты позволил мне еще раз увидеть ее
в жизни»!
— Батюшка! батюшка! — вскричала Татьяна, бросаясь к нему
на шею. — Как я счастлива! Мы вчерась еще тебя поминали. Тебя
только недоставало, чтоб благословить нас и утвердить наше
благополучие. Как рад будет Борис!
— Благословить?.. Борис?.. — сказал Медведев, между тем как
лицо его сделалось еще мрачнее.— Неужели есть несчастный, который
захочет взять тебя, сироту безродную, дочь преступника?
— Полно, любезный! — прервал Болтов. — Забудем прошлое.
Борис мой тотчас будет. Зачем мешать их счастию? Мы так долго
были в разлуке. Посвятим радости первые минуты свидания!
— Радости?—отвечал пришлец с глубоким вздохом.— Ах! как
я давно не знал радости!.. Так это Борис твой за нее сватается? —
продолжал он после некоторого молчания. — И ты, Таня, могла
согласиться на то, чтоб опозорить семью, которая тебя вскормила, покрыть
стыдом седины старика, твоего благодетеля, и запятнать собою своего
супруга?
— Нет, нет! — вскричала Татьяна, заливаясь слезами, —
сохрани меня боже!
— Да перестань морочить ее, бедную,—прервал хозяин.—Скажи
лучше, где был все это время? Как твое дело кончилось?
— Кончилось? — возразил Медведев.— Нет! Оно еще не кончилось,
а скоро кончится,—продолжал он с спокойным видом.—Я чаю, не
дели через полторы.
— Я все-таки тебя, любезный, не понимаю.
— Да, скоро кончится,—тихо повторил пришлец.—Тринадцать
лет я был в изгнании. Как первый человекоубийца, проклятый
господом, я стенал и трясся на земле. Мне казалось, что подобно ему
я носил на себе знамение, по которому всякий узнал бы меня при
первом взгляде. Шорох листьев в дубраве, любопытные взоры,
встречаемые повсюду, куда я ни приходил, шопот в беседах — все приводило
меня в трепет. Я и во сне и наяву видел погоню, виселицу, плаху.
Лицо мое испало, бродя как тень, я убегал себя и людей. Скоро
тоска, злодейка, начала меня мучить. Утром, когда скрывался месяц^

40
Татьяна Болтова
я терзался1 мыслию^ что он идет к вам на запад. Я терзался ве->
чером, когда садилось солнце. Каждый день умирал новою смертию
по том уголке, где лежат кости праотцов, где я похоронил свою
Варвару, где сиротствовала Татьяна; хотел было забыться, убить
горе трудом;, с утра до ночи работал, но день ото дня грусть, как
камень, глубилась в сердце. Наконец, стало невмочь; решился раз
положить всему конец, принести повинную голову, только бы вас
еще увидеть на своем веку! Господь, — прибавил он крестясь, —
услышал мою молитву.., Спасибо тебе, добрый Иван Тимофеевич, —
продолжал он, несколько помолчав, — береги ее и вперед. Тот,
кто воздает напоившему жаждущего чашею
студеной воды, один может вознаградить тебя. — Сказав
это, Медведев сильно прижал к сердцу полумертвую дочь, стиснул
руку у старого друга, отер рукавом выкатившиеся из глаз две слезы
и, как бы опасаясь дальнейшим пребыванием в этом месте изменить
своей твердости, опрометью выбежал из дому.
Случалось ли вам в жизни, среди дружеского разговора с
человеком, полным совершенного здоровья, в ту минуту, когда веселье
оживляет вашу беседу, вдруг увидеть его перед собою/ пожатого
косою смерти? В немом ужасе, прикованные к своему месту, вы не
верите своим глазам, видя бездушный труп, ждете ответа с
посинелых уст и, устремив на него пораженный взор, не видите, не слышите,
что кругом вас происходит. В таком положении были Болтов и
Татьяна, неподвижные, не сводя очей с двери, в которую вышел
Медведев. Наконец, старик, подняв глаза к небу, произнес тихо:
«Да святится имя твое, да будет воля твоя!
Не унывай, милая,— промолвил он сквозь слезы, обращаясь к Татьяне
и взявшись между тем за шляпу. — Надежда еще не пропала.
Обратись к тому, кто не оставляет в нужде уповающего на него: он
услышит твою молитву».
Одна посреди комнаты, бледная как смерть, Татьяна не слыхала
сказанного ей, не приметила вышедшего старосты. Чувства ее
онемели. Слезы, навернувшиеся на глазах при мысли о потере жениха,
остановились, когда она узнала, что сверх того лишается отца,
Долго была она в том состоянии бесчувствия, которое обыкновенно

Татьяна Болтова
4J
сопровождает сильную горесть. Все происшедшее казалось ей сном:
она только помнила, что все мечты ее о счастии исчезли, что ей нет
утешения в настоящем, нет надежды на будущее. Блуждая взором
окрест комнаты, она вдруг невольно остановила их на иконе
спасителя, стоявшей в углу. Тускло горевшая перед нею лампада
освещала бледный лик распятого, который божественным примером
своим как бы хотел показать нам, что страдания — удел наш в сей
земной жизни. «Он, — вскричала Татьяна, — покровитель сирых
и беспомощных, он один может обратить печаль мою в радость!»
И с сим словом поверглась пред изображением искупителя. Уста ее
не двигались, полная чувства, она не могла произнести ни слова,
но вся душа ее молилась, и когда она привстала, слабый румянец,
мгновенно покрывший помертвелые щеки, и слезы, блеснувшие в
тусклых очах, ознаменовали, что господь услышал теплую молитву
невинной девы, и луч божественного упования оживил иссушенное
горестию сердце, как после знойного дня небесная роса освежает
поблекшие цветы!
Спустя несколько времени вошел Борис, неся в руках известие
о согласии царя на его женитьбу. Но как изумился он, взглянув на
невесту!.. За два часа она была, как роза в цвету, лицо горело от
удовольствия, в глазах так живо изображалось ожидание
радостного события, долженствовавшего увенчать все ея желания; но в сию
минуту Борис почел бы ее привидением, пришедшим из царства теней
посетить сей подлунный мир, если бы слабо биющаяся грудь
и слезы, тихо катившиеся по лицу, не означали в ней примет
жизни.
— Что с тобою, Таня! — быстро спросил он ее голосом, в
котором выражались все чувства, терзавшие его в ту минуту.
— Ах! спасите батюшку, — вскричала Татьяна, — или дайте
мне умереть с ним вместе!.. Борис! ты был мне друг, благодетель, —
продолжала она, бросившись пред ним на колена, — придумай
способ отвратить грозящее ему несчастие или, если нельзя миновать
того, испроси мне позволение разделить с ним его судьбу!
— Успокойся, моя милая! — отвечал юноша, приподнимая ее,—
и прежде всего объясни мне, в чем дело?

42
Татьяна Болтов а
Трепещущим голосом, часто прерывая себя слезами, Татьяна
в нескольких словах описала ему свидание с отцом и принятое им
намерение отдать себя в руки правительства.
— Дело не так еще худо, — сказал Борис, после того как
несчастная кончила свой рассказ.—Оно отправится в Петербург, и
пройдет еще несколько времени, пока выйдет решение. Покамест,
авось,, можно будет помочь горю.
— Но царь у нас, говорят, такой строгой, — робко возразила
дева.
— Он строг к закоренелым преступникам, — прервал Борис, —
но снисходит к слабостям людей и знает цену раскаяния. Впрочем,
чтобы ни случилось, милая, ты имеешь во мне подпору, друга и
защитника. Ведь ты моя невеста.
— Нет, Борис! — отвечала Татьяпа, между тем как слезы на
глазах, легкий румянец, ожививший бледные щеки, и волнение груди
показывали, чего ей стоило высказать свою мысль. — Теперь, без
имени в свете, без приюта, если мне нельзя будет утешать батюшку
в его горе, я могу быть невестою одного только бога. Вы скрывали
от меня, что отец мой преступник, но господь нарочно послал его
сюда, чтоб не допустить меня до греха заплатить вам злом за все
ваше добро. Бог свидетель, Борис, что мне легче умереть, чем жить
розно с тобою: но мы должны расстаться!.. Суди сам, можно ли мне
принести- стыд в семью беспорочную и опозорить тебя, которого
люблю более всего в мире?—Твердость, которою Татьяна
вооружилась, делая сей ответ, изменила ей при последних словах, она
произнесла их так тихо, что один только тонкий слух любовника мог их
различить.
— Что! —быстро прервал юноша, —ты моя, ты не можешь уже
располагать собою. Если отец твой в самом деле преступник, при-
частва ли ты к его вине? Ты боишься упреков? Но кто может их нам
делать? Ты росла у нас сиротою, и, кроме батюшки и меня, кто
знает о твоем рождении?
— Есть, Борис, свидетель, о котором ты забыл. Он никогда не
засыпает, и его упреки тяжеле поговорок и толков людских. Этот
свидетель здесь, — продолжада она, указывая на сердце. — Нет!

Татьяна Волтова
43
Я решилась и не переменю своего намерения, не видать мне счастия
на свете, не бывать мне твоей женою! — И с сим словом, чтоб в
продолжении разговора с милым сердцу не увлечься его убеждениями
и не обнаружить собственной слабосш, Татьяна, украдкой обтирая
слезы, поспешно ушла в свою светелку.
Часа через два вошел к ней Борис. Он был одет по-походному,
в каске, в шинели, имея за плечами ранец, в котором находилась
обыкновенная солдатская ноша: мундир и несколько белья. К черной
портупее с вензелевым именем государя, надетой с правого плеча,
привешена была шпага, на эфесе которой висела пара башмаков. Татьяна
ужаснулась, взглянув на бывшего жениха своего. Свойственная ему
пылкость исчезла, взор его был мрачен, но на лице, носившем еще
свежие следы сильной борьбы чувств, изображалось спокойствие,
признак принятого вдруг намерения. Тихо подошедши к Татьяне,
он сказал ей, стараясь придать голосу своему всю возможную
твердость: «Чтоб спасти твоего отца, мне надобно отправиться в
Петербург, я зашел к тебе проститься».
— Не напрасен ли твой труд, голубчик? — вздохнув, отвечала
Татьяна. — Ведь, я чаю, судят-то его бара большие; нашей братье
к ним и не приступиться.
— Есть у нас, — возразил Борис, — покровитель, который
допускает к себе всякого и познатнее всех этих бар. Выслушай меня:
года четыре назад имели мы с шведом баталию в Польше под Лесным.
Семеновцев окружили. Государь приказал нашему полку сесть на
лошадей и поскакать к ним на выручку. Мы завидели неприятеля
у опушки леса, спешились и ударили в штыки. Наш взвод был в
авангарде. По несчастию, с первым залпом перебили или переранили
у нас офицеров. Солдаты начали было мяться. В эту минуту я как-то
отворотился и вижу в двух стах шагах на холму государя с двумя
денщиками на рыжей своей лошадке. Как тут бежать в его виду?
«Ребята, царь на нас смотрит!» — крикнул я своим и бросился вперед,
прочие за мною. Швед не выдержал и в лес, мы вслед. Тут удалось
мне заметить их фендрика, который, чтоб проворнее уйти, сорвал
знамя с древка и спрятал его за пазуху, а древко бросил в сторону.
il гнать его и скоро полония с добычею. Наконец, когда дело кончи-

44
Татьяна Болтова
лось, царь, поднесши всем нам по чарке водки и сказав «спасибо !»,.
подошел ко мне и промолвил: «Борис, я тобою доволен, жалую тебя
сержантом и впредь не оставлю». А надобно тебе знать, когда Петр
что скажет, то это так верно, словно в книге напечатано.
Рассказ сей немного успокоил Татьяну. Луч надежды проник
в ее сердце. В порыве чувства бросилась к жениху на шею: «Дай
господи тебе, — сказала она, — благополучный успех! Я буду здесь,,
голубчик, о тебе молиться, но только, бога ради, береги себя, ты
знаешь, как ты мне дорог!»
Неделю спустя после этого Борис, совершив часть пути пешком,
а другую на подводах, кои в то время изо всех концов России
тянулись с разными припасами к Петербургу, прибыл, наконец, на место.
Новая столица Севера только что начинала тогда выстраиваться.
Земляная крепость, которую начинали обводить камнем, с ветряными
мельницами на валу, и лежащие на правом берегу Невы
Петербургская и Выборгская стороны, составляли главную часть города.
Частных строений было еще мало. Только знатные бояре, находившиеся
при особе государевой в походах, сенаторы и начальники
переведенных сюда казенных заведений имели свои дома, и те состояли из
фашиннику и глины, с высокими мезонинами на голландский образец.
Прочие здания принадлежали казне — простые избы, занимаемые
канцелярскими чиновниками, солдатами полков, составлявших
с.-петербургский гарнизон, и, наконец, крестьянами, приходившими
сюда ежегодно из внутренних губерний для работы. Левый берег
Невы был почти весь застроен от Смольного двора (нынешнего
Смольного монастыря) до Новой Голландии. Мазанки князя Меншикова
(где теперь Сенат), деревянный собор св. Исаакия, мазанковое
Адмиралтейство с деревянным шпицем и позади его Морские слободы
(они простирались до Мойки и заключали в себе Большую и Малую
Морские) и Канатный двор (ныне дом Вольного экономического
общества и часть Главного штаба), рядом с Адмиралтейством Кикины
палаты, где была Навигаторская школа (там, где теперь дворцовой
бульвар; школа переименована Морскою академиею, а после
Морским корпусом); потом дом адмирала Апраксина и деревянный
Зимний дворец (где ныне Эрмитаж) покрывали Адмиралтейский остров.

Татьяна Болтова 45-
Далее, следуя тем же берегом Невы, можно было заметить еще
недоконченный каменный Летний дворец с новоразведенным садом, против
него на другом берегу Фонтанки Партикулярную верфь, потом
Литейный двор, похожий видом на нынешний, и, наконец, дворцы царевича
Алексея и царевны Натальи (где ныне Шлифовальная дворцовая
фабрика), отличавшиеся в то время изяществом своей архитектуры.
Пространство от Мойки до Фонтанки и далее покрыто было болотами
и лесом, от Полицейского моста тянулась по направлению Невского
проспекта дорога в Шлиссельбург, другая дорога вела из Галерной
верфи в Калинкину деревню, находившуюся подле нынешнего
моста того же имени. Васильевский остров был также покрыт лесом,
кроме деревянных палат князя Меншикова (на том месте поставлены
были после каменные,кои составляют ныне часть кадетского корпуса),
и французские слободы, так названные потому, что тут жили
иностранные ремесленники, большею частию французские протестанты,
выгнанные из своего отечества по случаю уничтожения нантского
постановления. Сверх того, от места, где ныне корпусные ворота и где
в то время поставлена была каланча, прорублен был во всю длину
острова до Галерной гавани прсспект, в конце которого стояла другая
такая же каланча. Там стоял бессменно часовой, чтоб сигналами
давать знать о приходящих к устью Невы кораблях. На Петровском
острову, в Екатерин- и Петергофе и в Стрелинской мызе заложены
были царские загородные дома, но работа их приостановилась за
другими строениями.2
В мае 1712 г., с восходом солнца, Борис в полном мундире
очутился у деревянного домика, в котором жил Петр при построении
Петербурга. Услышав благовест в соборе св. Троицы, он пошел в
церковь, отслушал с благочинием заутреню, положил три земных по-'
клопа перед местным образом и с слезами умиления в глазах, полный
упования на божественного заступника беззащитных, вышел на
паперть ждать государя, когда он пойдет в Сенат. Шагах в ста двад-,
цати от церкви, почти на берегу Невы, стояла царская аустерия,-
чистенький домик в четыре окна с галереею кругом. Петр обыкновенно,
тут-завтракал,. во всем служащим офицерского чину было вольно*
заходить сюда, а содержателю приказано на царский счет подпоешь:

46
Татьяна Волтоеа
каждому по рюмке водки с кренделем. Борис, прошедши несколько
раз по берегу реки взад и вперед, остановился у аустерии и,
опершись на одну из ее колонн, обратил внимательный взор на Летний
дворец, тогдашнее местопребывание царя. Наконец, ударило на
адмиралтейской башне семь часов. Лодка, покрытая зеленой краскою,,
отделилась от противоположного берега, и юноша по ловкости и
быстроте, с какою она рассекала волны, узнал в высоком гребце
того, от которого в сию минуту зависела его участь. Вскоре он мог
различить его черный кожаный картуз, его французский кафтан
серого сукна с тафтяным камзолом коричневого цвета, замшевое
исподнее платье, стянутое у колен большими медными пряжками,,
и серые полосатые чулки. Вся твердость молодого воина исчезла,,
когда он увидел Петра, вышедшего из лодки и привязывающего ее
к воткнутому на берегу колышку, но он вспомнил, что царь не любит,,
кто при нем робеет, оправился и бодро пошел к нему навстречу..
— Здорово, Болтов,—сказал Петр, увидев его, —давно ли ты.
здесь? Я чаял, что ты теперь пируешь свадьбу.
— Нет, государь! Не радость, а горе посетило нашу семью:
невеста моя — дочь Медведева.
Глаза государя засверкали, сошедшиеся густые брови и
небольшое движение головы, обыкновенный признак его гнева,
показывали, сколь неприятно ему сие известие. «Медведева? — возразил он,—
чего же тебе надо?»
— Он тринадцать лет был в изгнании, — отвечал Борис со вздо.~
хом, — и сам принес тебе повинную голову. Господь милует
кающихся, — промолвил он, бросаясь на цолена, — а ты наш земной бог...
— Ты не ведаешь, чего просишь, — прервал Петр. — Встань I
Знаешь, я этого не люблю. Не я осудил Медведева, а закон. К чему
писать законы, когда их не выполняешь? Я сам слуга законов.
— Я знаю, государь, что закон требует жертвы, — возразил
юноша, — но Медведеву не перенести этого. Он так уже изнурен
горем, что ему и в покое не прожить десяти лет. Я прошу только
твоей милости, чтоб меня назначили, вместо его. Я еще молод, здоров,,
силен, да притом ведь тебе же буду служить, хоть и в каторжной
работе. Только служба тяжеле, да чести нет.

Татьяна Волупова
47
Петр поглядел ему в глаза, как бы желая проникнуть, от
искреннего ли сердца говорил юноша, но у Бориса душа была на языке.
— Тебя назначить вместо его? — спросил наконец государь, —
а отец твой, а невеста?
— Ведь и без того мне с ними розно жить, пока я на твоей
государевой службе, — вздохнув, сказал Борис. —Татьяна была и будет
ему дочерью. Вестимо, — продолжал он, отирая рукавом
показавшиеся слезы, — тяжело отцу будет, да он утешится, что я не за свою
вину терплю. А свадьба моя с Татьяною не уйдет. Мы никогда не
перестанем любить друг друга! Теперь она не хочет быть моею, чтоб
не порочить семьи нашей, но если господь позволит прожить нам еще
с надеждой на него, то 10 лет кое-как пройдут.
— Это другое дело, — возразил государь, — но ты знаешь, что
я сам собою не сужу без Сената. Молился ли ты сегодня? — спросил
он, несколько помолчав.
— Был у заутрени, государь, и пел на клиросе, когда дьякон
на эктении поминал твою милость.
— Иди, еще помолись! Молитва у бога никогда не пропадает,
а я за тебя замолвлю слово, но за успех не ручаюсь.
Первоначальная канцелярия Сената находилась в крепости,,
на том месте, где ныне остаточное казначейство, и принадлежала
тогда к числу красивейших зданий в Петербурге. Это был обширный
мазанковый дом об одном жилье, с тесовой крышею красного цвета,
поддерживаемою десятью пиластрами. Большая растворчатая дверь
вела с улицы в сени, разделявшие оный на две половины. Пять окон
по левой стороне заняты были канцеляриею и архивом. На правой
стороне сеней было двое дверей. Через первую в'ходили прямо в
Присутственную палату, где представлялись взору: посередине большой
четвероугольный стол, покрытый зеленым сукном, и на нем несколько
экземпляров Уложения, восемь кресел по длинным краям стола и
девятое на президентском месте прямо против двери с грубо
вырезанным на спинке деревянным двоеглавым орлом; в левом углу —
Другой стол поменьше, за коим, вероятно, сидел обер-секретарь, в
правом — образ Пресвятые Троицы, а на стенах приклеенные указы,
чтоб Сенату честно и чисто, неленостно, но паче

48
Татьяна Волтова
ревностно исполнять правду и правый суд.
Комната сия сообщалась посредством потаенной двери с другою
поменьше, об одном окне, замазанном глиною и огороженном
железною решеткою. Тут хранились орудия пытки, которая в начале
XVIII столетия считалась во всех почти европейских государствах
необходимою принадлежностию уголовного судопроизводства. К сей
комнате примыкал коридор, сообщавшийся с Канцеляриею тайных
дел и другим концом выходивший в задние сенные двери, о которых
сказано выше. Несколько дверей в этом коридоре вели каждая
в небольшую горенку наподобие кельи с решетчатым круглым окном,
обращенным на двор: тут преступники, назначенные к допросу,
дожидались, когда их поведут в присутствие.
В означенный нами день семь особ 3 заседали с шести часов утра
в этом верховном судилище. На первом месте, по правую сторону
от президента, находился дородный мужчина в суконном коричневом
чекмене. Остриженные в кружок черные волосы, серебряные брови и
ресницы, из-под коих: сверкали черные, пламенные глаза, полные
румяные щеки, в коих исчезал почти небольшой сплюснутый нос,
и подернутые будто снегом усы, закрывавшие верхнюю губу,
составляли нечто грозное, поселявшее с первого взгляда уважение,
смешанное однако ж с ужасом. То был знаменитый князь Ф. Ю. Ро-
модановс] и i, незадолго приехавший из Москвы, который по званию
князя-кесаря имел право заседания во всех присутственных местах
государева. Никто из русских, может быть, не оказал Петру столько
важнейших услуг и никто не пользовался большим его уважением.
Неразлучный с государем от вступления его на престол, он руководил
его в смутные времена стрелецких возмущений, сообщил ему свою
твердость, когда непредвиденные неудачи грозили бедствием царю
и царству, указывал средства обращать их в свою пользу и не раз
даже помогал ему своею казною. Чистый, здравый смысл и обширный
ум, быстрый в соображениях, неистощимый в средствах выйти с
успехом из самых запутанных дел, заменяли в нем образование, Без
корысти, без личных видов, всем жертвуя своему долгу, он имел
все добродетели близкого слуги царева, кроме одной, главнейшей,
может-быть, в-человеке государственном : он не знал сострадания,

Татьяна Болтова 49
и несчастные, подпавшие гневу Петра, считали себя погибшими, если
находили Ромодановского в числе своих судей. Лета, ослабив в нем
телесные силы, не умалили непомерной его строгости, основанной на
правиле, почти общем в то время, что страхом всего удобнее
удержать умы в беспрекословном повиновении.
Подле него сидел Тихон Иванович Стрешнев. Длинные, седые
волосы, спущенные по плечам, тихий, ясный взор, дышащий крото-
стию, продолговатое лицо, на котором, невзирая на усилия времени,
играл еще слабый румянец, и непритворное благоволение,
оживлявшее поблекшие его черты, влекли к нему сердца всех. Он был как
изящный памятник искусства минувших времен, которого красоте
удивляемся и к древности коего храним невольное почтение. Сошед-
шись с ним, казалось, видишь перед собою патриарха,
исполненного дней, который, пережив свое поколение, взирает на род
людской с участием, озаряющим иногда наши лица,когда мы смотрим
на играющих детей. Стрешнев был христианин в душе, и, полагая,
что большая часть наших преступлений суть мгновенные
заблуждения страстей, что убеждениями и кротостию можно в самом
закоренелом злодее пробудить усыпленную совесть, он принадлежал к числу
немногих, кои, ненавидя порок, сожалеют об его последователях,
и во всяком случае, в противность князю-кесарю, принимал сторону
человечества. Родство его с Петром (он был ему дядя по бабке),
изведанная верность в течение пятидесятилетней службы,
приобретшая ему всеобщее уважение, и сила речей, проистекавшая от избытка
сердца и от теплоты чувств, доставляли ему часто утешение облегчать
участь несчастных, на судьбу которых он мог действовать.
Против Ромодановского сидел в алонжевом парике и в тафтяном
кафтане темного цвета первый сенатор по старшинству граф Ив.
Л. Мусин-Пушкин, потом — князь Мих. Влад. Долгорукий и
бывший дьяк Михайло Самарин. Почти все заседали в Боярской думе
еще при Алексее Михайловиче. На другом конце стола находились
присутствовавшие в Сенате па то время, по особенному повелению
Петра, Ф. М. Апраксин в адмиральском, золотом шитом мундире,
а напротив — с двумя звездами на груди и малтийским орденом на
шее генерал-фельдмаршал Б. П. Шереметев, к которому всего при-
4 А. О. Ксшнилович

50
Татьяна Волтова
личнее было отнести сказанное о французе Боярде: «Он был рыцарь
без страха и упрека!»
Присутствие давно началось. Сенаторы уже решили два дела,
обер-секретарь читал третье, как явился Петр. Чтоб не помешать
вниманию слушавших, он прошел, не кланяясь никому, на свое место
и начал перелистывать лежавший перед ним настольный журнал.
Лицо его было важнее обыкновенного, и те, кои от частого с ним
обращения привыкли по наружности разбирать происходившее в его
душе, угадывали, что он занят какою-то важною мыслию. Наконец,
спустя несколько времени, произнесли имя Медведева. Государь,
отложив журнал в сторону, поднял глаза, приветствовал
присутствовавших взором и легким наклонением головы, облокотившись
на стол, подал знак, чтоб читали дело.
Стрелецкий голова Медведев узнал о намерении полковника Ко-
лотова произвести возмущение в Москве, чтоб выручить стрельцов,
разбитых генералом Гордоном у Воскресенского монастыря, но не
донес о том. Когда, спустя два дня после того, замыслы Колотова
сделались известны и он был схвачен, — Медведев, опасаясь наказа--
ния, ушел в Пермь, где, по справкам, вел себя честно и работал под
чужим именем тринадцать лет на железных заводах купца
Строганова; но тогда же приговорен был Канцеляриею тайных дел к
десятилетней каторжной работе и потом на поселение в Сибирь. Ныне,
движимый раскаянием, он воротился в Москву и, явившись у
тамошнего губернатора, добровольно отдал себя во власть правительства.
Правительствующий Сенат, приняв в уважение наказание, самовольно
им на себя наложенное и оказанное им раскаяние, указал
уменьшить число работных лет шестью годами и после трехгодичной
каторжной работы сослать его на поселение в дальние сибирские города.
— Господа Сенат! — сказал Петр после того, как обер-секретарь
поднес ему дело для подписания.—Преступник, о котором идет речь,
чувствуя, вероятно, свою вину, осудил себя на наказание прежде,
нежели последовал об нем приговор Канцелярии тайных дел, и,
кажется, исполнил меру раскаяния, принесши нам повинную
голову. Прошу сказать мне по совести и без лицеприятия, можно ли
мне без вреда государству и без нарушения закона пощадить его?

Татьяна Болтова
51
—Власть твоя, государь!—отвечал Ромодановский.—Ты выше
закона, и действия твои не могут его нарушить. Но подсудимый
принадлежал к числу стрельцов, и я не верю его раскаянию. Кто
ручается, что не надежда на прощение побудила его предаться
властям. Князь не всуе меч носит, говорит апостол. Мало
ли было тебе хлопот от возмущений этих янычар? Они все на один
покрой. Мал квас все смешение квасит. Чтоб
спасти больного гангреной, отрезывают зараженный член. Так
точно и здесь: измите злого от вас, как сказано в
послании.
— Наказания налагаются для исправления порочных, —
прервал Стрешнев, обратясь к Петру, — и ежели есть доказательства,
что исправление последовало, не должно ли, по примеру бога,
которого ты, государь, образ на земле, вместо того чтоб строгостью дово^
дить кающихся до отчаяния, радоваться, что погибшая овца
обретена, что возвращен тебе полезный подданный? Князь-кесарь не
верит искренности раскаяния, доказанного подсудимым; отвечаю,
что одному богу предстоит ведать сердца, нам же должно судить о
деревьях по плодам. Кто велел бы Медведеву, имея все способы жить
на воле, работать тринадцать лет, если б он не чувствовал своей
вины? Но этого ему показалось мало, он еще пришел требовать у нас
наказания; неужели мы презрим его побуждением? Государь! —
продолжал он, возвыся голос, — следуй смело великодушному
влечению своего сердца, карай преступников, но не отвергай
кающихся; побеждай благим злое, как говорит апостол^
вспомни, что должник, ему же оставишь пять
сот динарий, паче возлюбит тя, нежели
другой, ему же отпустишь пятьдесят, и верь, что слуга,
движимый личною благодарностию, усерднее действующего по
одним видам обязанности.
Почтенный вид старца и жар, с каким он произнес свое мнение,
увлекли все умы. Чело Петра прояснилось, прочие молча изъявили
взорами свое одобрение. Один князь-кесарь, для того ли, чтоб не?
отступиться от сказанного однажды, или в самом деле по убеждению^
остался при прежнем.
4»

52
Татьяна Болтова
— Потакайте преступникам, — сказал он с презрительной
улыбкой, — но я все-таки не переменю своего мнения: законы пишутся
на то, чтоб их исполняли.
— Милость есть удел царей, — возразил Пушкин, — и
облегчение судьбы кающегося виновника не есть нарушение закона.
— Но чтоб сохранить всю силу закона, — прибавил Петр, —■
вправе ли я, пощадив Медведева, обратить присужденное ему
наказание на невинного?
Все невольно устремили взоры на государя, как бы сомневаясь,
из его ли уст вышел вопрос такого рода? Наконец, после некоторого
молчания, фельдмаршал Шереметев, приметив, что лицо Петра
покойно и что он, по-видимому, ждет ответа, вскричал: «Вы спрашиваете,
имеете ли право сделать неправду? Вашему величеству все вольно,
но сделанное вами неправедно останется неправдою».
— Следовательно, я не вправе, — отвечал Петр, — ибо царь
не должен творить неправды.—Сказав это, он оторвал лоскуток
бумаги, написал несколько слов, свернул и, запечатав, велел
призванному экзекутору отнести в собор св. Троицы сержанту Болтову.
Вот содержание этой записки:
«Сенат приговорил, и государь указал, что царь может пощадить
виновного, но не вправе наказать невинного. Медведева прощаю,
а касательно твоей просьбы, чтоб тебе заменить его, исполнить не
могу; да, я чаю, ты не будешь гневаться за отказ.
Петр».
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Живучи в Москве, мне как-то случилось однажды утром в
феврале поехать в Лефортовский дворец. Накануне растаяло, но в тот
день порядочно примерзло. Я одет был налегке и, отчасти чтоб
движением привести в обращение застылую кровь свою, частию для
облегчения лошади, которая, бедняжка, беспрестанно спотыкалась
на голом льду, решился на возвратном пути, вышед из саней,
пройтись несколько пешком. Это было в Немецкой слободе. Вскоре
небольшой, опрятный домик старинной архитектуры, с
палисадником обратил на себя мое внимание. Я любовался высоким мезонином,

Татьяна Волтова
63
намалеванными на ставнях рощами и соловьями, которые под
тонкими пластинками прозрачного льда лоснились, будто покрытые
свежим лаком, небольшими деревянными амурами красного цвета,
кои, как дошедшие до нас произведения древних ваятелей, были без
носов, без пальцев и пр., но вдруг оступился и упал. Мысль, что
я терплю участь, общую всем зевакам, удержала неучтивый порыв
моего гнева и языка на несчастное мое любопытство. Я встал с
покойным видом, оправился, но как бы ни было, не мог ехать далее. Что
сказали бы люди, увидев меня, почтенного летами и званием, на
улице в восемь часов утра, с окровавленным лицом, с синими пятнами
под глазами? Дом, бывший причиною моего падения, находился
в двух шагах, справедливость требовала, чтоб я в нем искал помощи
от приключившегося мне горя. Я вошел в кухню, попросил воды
у стряпавшей поварихи и, нагнувшись, с преклоненным к поданной
мне миске лицом, начал было обмывать пятна запекшейся на нем
крови, как слышу позади себя охриплый женский голос:
— Христианское ли это дело, батюшка? К бусурманам зашел,
что ли? Разве у нас честные люди только по кухням живут? Не мог
взойти прямо, как водится, и спросить всего, что тебе надо.
Слова сии так быстро были проговорены, что я едва успел
отворотиться. Стоявшая передо мною особа напомнила мне
изображения бабушек, кои случается нам видеть иногда на старинных
фамильных портретах. Ростом она была по крайней мере вершков восьми.
В овале высокого, некогда белого, но от времени пожелтевшего
чепчика я увидел два серебряных локона, как бы прилепленных к
исчерченному морщинами челу, двое черных бровей, в коих проявлялись
седые волосы, серые, живые глаза, искрасна-синеватые щеки,
обтянутый, подавшийся ко рту нос, бледные, впалые губы и несколько
поднятый кверху подбородок. Два клочка волос, один на ямочке
правой щеки, а другой на левой, под нижнею губою, прикрывали
две бородавки, которые придавали много красоты лицу во время
оно, когда по требованию моды женщины пестрили его мушками,
Одежда сего гренадера в женском платье состояла из пестрой
ситцевой кофточки, прикрытой черным платком, полосатой юбки и
сафьянных, едва закрывавших ноги башмаков с загнутыми вверх концами.

54
Татьяна Болтова
на высоких каблучках. Заметив, что дворник, рубивший дрова в углу,
опустил одну руку с топором и, сняв другою шапку, стал в
почтительное положение, что служанка, которая наливала мне на руки
воду и в многословных жалобах изъявляла свое сожаление о
случившемся со мною несчастии, вдруг замолкла и приняла важный вид,
я заключил, что вижу перед собою хозяйку, и, напуганный ее
гневным приступом, сказал ей, заикаясь, что не решался войти, не
спросясь, что мне было совестно... «Совестно! — прервала она,
не дав мне договорить, — чего совеститься? Украл, что ли? Беда
великая, что об эту пору оступился да упал. Конь о четырех ногах,
да и тот спотыкается».
Сие заключение было весьма справедливо, ибо если бы лошадь
моя не споткнулась перед тем шести раз на расстоянии каких-либо
двухсот шагов, я, вероятно, никогда не имел бы удовольствия встрет
титься с моею новою знакомкою, столь примечательною, — а потому
я только отвечал ей в знак согласия склонением головы.
— Но ты не на шутку ушибся, голубчик, — продолжала она,
смягчив голос и касаясь пальцами к моему лицу, — да 'какой он,
бедняжка, холодный! Парамон! проворней самовар! А ты, Лукерья,
сбегай живее наверх, в спальню: там за зеркальцем красная
бумажная коробочка с пластырем, принеси сюда. Пойдем, мой родной!
Не бойся! Мне не впервые лечить от ушибу.
— К чему вам беспокоиться, сударыня? Мне пора...
— Молчи! — возразила она, закрывая мне рукою рот. — Чтоб
я тебя так отпустила, избитого! Слыханное ли это дело! Благо есть
чем помочь. Куда спешить? У вас все дела, а на поверку — только
что из пустого в порожнее переливаете. Сядь, обогрейся, напейся
порядком чайку, как у людей водится, а там с богом!
Я тихо последовал за старушкой, которой деятельное
сострадание, хотя выраженное не со всею тонкостию светского приличия,
наполнило мою душу истинным к ней уважением. Она не заботилась
знать, кто я таков. Ей показалось, что мне нужна помощь, и она
поспешила мне предложить ее.
Мебель в комнате, в которую меня ввели, соответствовала древ-
иостию летам хозяйки. Покрытое пестрядью канапе на низких, тол-

Татьяна Болтова
55
стых ножках с поручнями шириною в ладонь и с вырезанными на
дереве изображениями цветов, птиц и зверей, тяжелые стулья с
высокими спинками, зеркало в зеркальных, расписанных узорами
рамах, на окнах несколько горшков с гвоздикою, левкоем и
колокольчиками и висевший посреди в клетке из прутьев дрозд бросились
мне тотчас в глаза. На стенах налеплены были картины: взятие
Азова, Полтавская баталия, похороны генерал-адмирала графа
Головина, обед князя-папы и другие, изданные во время Петра 1; но
всего для меня занимательнее был писанный масляными красками
портрет сего государя, который, судя по темноте красок и по
тоненьким рамам с позолотою, почти совсем стертою, был современный
ему.
— Давно ли у вас этот портрет? — спросил я у хозяйки, которая
подавала мне в то время налитую чашку, с вопросом, как я
употребляю сахар — в прикуску или разведенный в чаю?
— Этот портрет, — отвечала она, — висел здесь, батюшка, еще
при дедушке моем, поручике Капорского пехотного полка Борисе
Ивановиче Болтове. Он был ранен под Бакой в Персии, кажется
в 1724 г., вышел в отставку; поставил этот дом и поселился здесь.
Я все это тебе расскажу как следует.
Тут она ушла в другую комнату, принесла оттуда футляр,
вынула из него в позолоченных рамках под стеклом вышеупомянутую
записку Петра и, положив ее передо мною с видом самодовольствия,
начала повесть, которую вы читали. Рассказ ее именно дошел до
этой записки, как послышался благовест к обедне. Старушка, по ее
словам, тридцать лет сряду ходит ежедневно в церковь и всегда
поспевала к часам. Судите, как ей неприятно было опоздать в этот
день. «Прости господи! — вскричала она, — согрешила,
заговорившись, с тобой». Однако ж я не заметил, чтоб она на меня гневалась,
и когда я взялся за шляпу, чтоб проститься с нею и
поблагодарить за хлеб-соль, она, целуя меня в лоб, сказала: «Прощай, мой
родной! Дай бог тебе здоровья! Коли захочешь дослушать меня,
приезжай, но только после обедни и не откладывай далеко. Мне
скоро стукнет восьмой десяток, в наши годы считают жизнь не
месяцами и не неделями, а днями и часами».

66
Татьяна Болтова
Три недели я не мог никуда показаться. Наконец, первый мой
выезд был к почтенной старушке. Вообразите, как я удивился,
увидев среди бела дня закрытые во всем доме ставни. Предсказания ее
сбылись. В воротах встретила меня знакомая служанка словами:
«Пульхерья Ивановна приказала вам долго жить». Я вздохнул от
глубины сердца и так был расстроен, что не мог спросить у нее конца
рассказанной мне повести, которую она, вероятно, слышала от
покойной своей госпожи. Признаюсь, мне самому это весьма досадно,
ибо по мне полная и обстоятельная развязка также нужна в повести
или в романе, как вино или десерт в хорошем обеде. Если между
моими читателями или читательницами найдутся такие, кои одного
со мною мнения, я смею торжественно их уверить, что если мне еще
удастся быть в Москве, то я употреблю все возможные средства для
отыскания означенной служанки Лукерьи и все, что узнаю о
обстоятельствах брака Болтова с Татьяною и вообще о примечательном
в их жизни, не промину сообщить немедленно.
А. И.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Иностранцы, находившиеся в Москве при наших царях, имели
обыкновение каждый год, 1-го Мая, праздновать за городом наступление весны. Когда
их перевели при Алексее Михайловиче в Немецкую слободу, они избрали для сего
рощу в Сокольниках, так названную потому, что тут обучали царских соколов.
Русские, приходившие сперва из любопытства смотреть на потехи немцев, со
временем сами начали принимать в них участие, и гулянье 1-го Мая сделалось
народным. Старики до сих пор называют сей праздник немецким.
2 В плане Петербурга в 1714 г. означено гораздо более строений, но надобно
вспомнить, что в то время было в Петербурге ежегодно казенных работников
40 т. крестьян и до 10 т. солдат и пленных шведов. Кроме того, множество
частных людей, переехав сюда с двором в конце 1713 и в начале 1714 г., должны были
ставить себе дома; при образе тогдашней постройки и при такой деятельности
число зданий в Петербурге в два с половиною года могло удвоиться.
3 Сенаторов было восемь, но четыре оставались еще в Москве.
Основание сей повести взято из исторического анекдота времен Петра
Великого, все прочее заимствовано также из исторических источников.

АНДРЕИ БЕЗЫМЕННЫЙ
(Старинная повесть)
ГЛАВА I
Была осень. Лес в окрестностях Валдая, верстах в двух от
большой дороги из Петербурга в Москву, находился в оцеплении.
Охотничьи рога, свист арапников, шум листьев от конских копыт, лай,
визг, вой лягавых, когда несшихся по опушке, когда уходивших
в глубину рощи, по мере того как след зверя гороховел, стыл, терялся,
изумляли слух дикой смесью разнородных звуков. Везде
деятельность, живость, быстрота. Поднимали зверя на поляну, где, держа
на сворах неспокойных от нетерпения гончих, находились верхом на
известных расстояниях охотники, окрестные помещики, полевавшие
в угодьях окольничего Ивана Семеновича Горбунова-Бердышева.
Сам он в середине, окруженный доезжачими, на лихом аргамаке
под турецкою сбруей, с неугасшим от лет пламенем в очах ожидал
появления добычи. Но вместо зверя показалась на дороге из лесу
телега, в коей сидело двое мужчин. Едва взъехала она на поляну,
старший, в некрытом овчинном тулупе, остановил лошадей, соскочил
с телеги, снял шапку и, будто занявшись поправкою хомутов,
внимательно рассматривал лица охотников. Младший, по-видимому лет
двенадцати, окутанный шерстяным платком, обратил взоры на погоню
за выскочившими в это самое время из пороши двумя зайцами.
Лов был удачен. Между тем вечерело. Раздался звук рога,
возвестивший конец охоте. Ловчие, сомкнув и сосворив гончих,
отправились вперед с тороками, тяжелыми от затравленных зайцев, лисиц;
за ними в другом поезде владелец села Воздвиженского с деревнями

68
Андрей Безыменный
и его соседи. С появлением барина высыпали на двор конюхи для
принятия лошадей. Гости разошлись по своим комнатам, дабы,
переодевшись, вздохнув, собраться снова и увенчать тревоги дня
веселым ужином. Иван Семенович, прежде чем скинул охотничий
наряд, подошел по обычаю к окну посмотреть, как проводят по двору
коней, и видит, что телега, которую заметил еще на охоте,
остановилась у ворот. Мужчина в тулупе, привязав вожжи к одному из колец,
коими тогда усеяны были заборы наших барских домов, без шапки,
держа за руку спутника, пробирался вдоль боковых строений к
господским хоромам. Иван Семенович свистнул.
— Кто приехал? — спросил он у вошедшего на призыв слуги.
— Из Тихвина, от Александра Семеныча, Николай Федоров.
— От братца Александра Семеныча? —повторил с изумлением
барин.
— Точно так-с, — отвечал слуга.
— Послать сюда Федорова.
Вошел рослый, плотный, румяный мужчина; коснулся челом
земли и, по преимуществу людей дворовых, поцеловав руку господина,
додал перевитый шелковинкою свиток с висевшей восковой печатью.
— Что скажешь, Николай Федоров?
— Александр Семеныч приказал долго жить.
— Братец скончался? —_ прервал Горбунов.—Упоксй, господи,
его душу! — промолвил, вздохнув и с крестом обратившись к
образу. Затем развернул свиток и вполголоса прочел следующее:
— Государь братец, Иван Семенович! Десять лет ложный стыд
удерживал меня от сознания, что я оскорбил тебя, и господь тяжко
наказал медлившего. Наконец, ложась в могилу, готовый предстать
перед судиею праведным, прошу тебя, отпусти мне вину; прости
кающемуся! Посылаю тебе своего Андрюшу, одно, что осталось от нашей
Веры,потому что она была твоя сердцем, хотя мне принадлежала
по закону. Ее именем, по ее последней заповеди, заклинаю тебя, будь
отцом и матерью сироте: яви на сыне примирение с тенью родителя.
Горбунов кончал чтение письма, когда Андрюша, вошедший
между тем в комнату, облобызал его руку. «Это она, это моя Вера! —
вскричал старик, взглянув на племянника и утирая рукавом слезы.—

Андрей Безыменный > 59
Так| вы не обманулись в ожидании. Завет ваш святая для меня
заповедь. Отныне, Андрюша, — продолжал он целуя его в голову, —
ты мой сын».
Иван Семенович Горбунов служил в молодости в Москве, в
дружине одного из знатнейших бояр царя Алексея. Узнал Веру у
пожилой родственницы, которая приняла к себе бездомную сироту. Ее
беззащитное положение пробуждало участие, красота и душевные
качества привязали к ней юношу. Они полюбились всем пламенем
атервой любви. Между тем наступила война с Польшею. Иван,
верный долгу, расстался с Верой, поручив ее надзору брата Александра.
Прелесть лица, сладость речей очаровывали всех, кто ни встречал,
ей слушал Веру. Александр находил удовольствие в ее беседе, не
замечал закрадывавшейся в сердце страсти, когда же заметил, был
уже не в силах ее побороть. Мысль, что Вера достанется другому,
терзала ослепленного: он решил добыть ее преступлением. Является
к ней с грустным лицом и вестью о кончине брата; плачет с
горюющею, и когда миновались первые месяцы печали, предлагает ей
вместе с рукою подпору и заступление. Между тем Иван, полный
любви и отваги, подвизался на поле ратном. Бился под Смоленском,
под Витебском; доходил до Вильны; наконец, по наступлении Андру-
совского перемирия, богатый милостью царской и славой, с чином
окольничего и почетным прозванием Бердыш, которое получил,
когда при вылазке врагов из Смоленска своеручно иссек польского
(военачальника, спешит в Москву с надеждой на отдых от трудов
бранных в объятиях Веры. Накануне его приезда Вера обвенчалась
с Александром. Иван не хотел видеть брата, но не мог расстаться
с Москвой, не упрекнув изменницы. Они свиделись и не на радость.
Вера, вышедшая за Александра не по склонности, оставалась
верною обязанностям супруги, но нз могла уважать того, кого почитала
рушителем счастия собственного и счастия существа, которое любила
•более себя. Томимая тихой грустию, тем более тяжкою, что скрывала
ее от ревнивой подозрительности мужа, чахла несколько лет и,
наконец, истаяла, произведши на свет сына. По ее кончине Александр
только и знал напасть. Строптивый нравом, поссорился с начальником
ж. принужден был выйти из Приказа, в котором служил; вотчину его

во
Андрей Безыменный
подле Тихвина отобрали на государя; наконец, доведенный до нищеты,
не смея прибегнуть к брату, которого оскорбил, мучимый прошедшим,
настоящим, будущим, слег в могилу, поручив опеке Ивана Андрюшу,
с которым мы познакомились выше.
ГЛАВА II
Длинный, по обычаю, стол, уставленный яствами в серебряных
судках под крышками, возвещал о наступлении времени ужинного.
Впрочем, только умноженное число приборов и бутылок с винами
в поставце позволяло догадываться, что собрание собеседников будет
значительно. В хлебосольный век, к которому принадлежит наша
повесть, истинно держались пословицы: Не красна изба
углами, а красна пирогами. Не щеголяли
убранством в домах: стены голые, иногда покрытые цветной бумагой или
завешенные коврами; вместо диванов, кресел — лавки, обитые
кожею или сукном. Но на столе не было пустого места. Мясо говяжье,
свиное, баранье, все домашние птицы, дичь, рыба жареные или
вареные, в похлебках, взварах, студенях, притом пироги, куличи,
оладьи, коврижки, медовые варенья — всего вдоволь. Кушай, сколько
душе угодно! Правда, не заботились об утонченностях вкуса: лук,
чеснок и перец, необходимая принадлежность старинной русской
кухни, слышались в каждом почти кушанье, но зато волей-неволей
встанешь сыт из-за стола. Случались ли гости, все блюда разносили
собеседникам; кушал ли хозяин один или с домашними, яствами
более обыкновенными, по примеру древних найшх царей, жаловал
слуг, которым хотел явить милость.
Гости, проголодавшиеся от воздуха и.верховой езды, собрались
в гостиной, нетерпеливо ожидая хозяина. Наконец, он явился, ведя
за руку Андрюшу. «Извините меня, дорогие соседи, что замешкался, —
проговорил он к собранию, — господь послал мне сына. Благослови
сироту, отче Григорий! — промолвил, обратясь к священнику, —
ты знал отца и мать».
В то время как Андрюша подходил к руке священника, вошли
слуги, неся подносы, уставленные разноцветными плодовыми и
травными водками. Когда гости, чтоб не оскорбить хозяина, отведали

Андрей Безыменный
61
каждой, раздалось громкое восклицание: «кушанье поставлено»,
и все с шумом понеслись в столовую.
Долго слышался лишь стук ложек, ножей, вилок. Когда несколько
обнесенных блюд поуспокоили первый позыв к пище, а усердно
полнимые слугами медовые и винные кружки пробудили говорливость,
хозяин, обратись к соседу, молвил, глубоко вздохнув:
— Дожили мы до поры, Лука Матвеич! И детям рад не будешь!
Волей-неволей посылай мальчика в школу, не то сам попадешь
в опальные, да и молодца-то не женят, венечной памяти не дадут.
Бывало, и нас учили: узнаешь грамоту, много — цифирь, и дело
с концом! И живи, как дай бог всякому! Нет, вишь, хотят, чтоб
дети были умнее отцов. Учат, мучат, а что-то будет проку? Не так
ли, Лука Матвеич?
Лицо, к которому обращалась сия речь, мужчина полный,
тучный, на щеках коего играло здоровье, некогда пятисотенный в
стрелецком войске, был сосед Горбунову по деревне. Он безошибочно
распознавал на бегу зайца — русак или беляк, с виду определял
достоинство гончей, по вкусу — лета меда, но в делах, кои требовали
некоторых усилий рассудка, соглашался со всяким, кто с ним
заводил речь: не из угодливости, а потому что не имел своего мнения.
Долго находился под властию родителей, потом жены, которые за
него рассуждали. Наконец, овдовев в тех летах, когда учиться
поздно, недоросль в сорок четыре года, почитал лишним труд, без
которого столь долго обходился.
— Точно так-с, — отвечал Лука Матвеич.
— Мало того. Кончит ученье, посылай молодца на службу.
Бывало, и мы ходили на войну, и мы бивали врагов, —продолжал Иван
Семенович, гордо озираясь на стены, увешенные доспехами, — но
то ли дело? В наше время боярин в суде, боярин в думе, боярин на
поле ратном — везде боярин. Сядешь на коня, сотни, тысячи глядят
тебе в глаза. Куда ни кинь оком, везде твои люди. А нынче? И
дворянин, и холоп на одну стать: всем та же напасть! Поставят тебя в строй,
дадут в руки ружье, и слушайся, кого же? Добро бы своего брата,
православного. Нет! у нас-де, вишь, на Руси нет умных людей!
Какого-нибудь, прости господи, выписного, заморского сорванца,

62
Андрей Безыменный
нехриста, у которого ни кола, ни двора, что двух слов
по-человечески промолвить не сумеет. Не правда ли, Лука Матвеич?
— Совершенная правда, Иван Семеныч, — ответствовал сосед.
— Да это ли одно? Ума, право, не приложишь, коли посмотришь
кругом себя. Затеяли строить город, где же? На краю земли, в болоте,,
где и лягушкам нет приволья, селят людей, словно куликов. И имя-
то дали городу не християнское, что и вымолвить не сможешь. Губят-
народ, сорят деньги, а будет ли прок, про то ведает один бог.
Тут Иван Семенович окинул взором собрание, как бы желая;
прочесть одобрение на лицах собеседников, и, наконец, остановив;
очи на приходском священнике, спросил: «Что ты молчишь, отче,
Григорий?»
Отец Григорий, старик седой как лунь, жил уже третье поколение..
Природный ум, образованный чтением священных книг,
многолетняя опытность и житие неукоризненное окружили его уважением.
Большую часть века провел в Москве, наконец, в преклонные годы,,
по давней приязни к Горбуновым, перешел на отдых в приход села
Воздвиженского,
— Мое мнение не ваше, — ответствовал он, оправляя длинные,,
развевавшиеся по плечам волосы. — Ученье — свет, неученье —
тьма. Царю ниспослана свыше мудрость, и нам подобает возносить,
мольбы ко господу, да поможет ему излить ее на свою паству!
Иноземцы опередили нас в науке и всяком знании; нет стыда, подавно»
греха, перенимать хорошее; придет, может быть, время, что они в свою,
очередь будут от нас заимствоваться. Вы жалуетесь, что бояре несуг
одну службу с холопями. Послушайте же. Лет двадцать назад
случилось мне быть у священника села Коломенского под Москвою.
Пора была осенняя, как нынче, на дворе холод, буря, дождь ливнем,,
непогодь, что на улицу и калачом не заманишь. Против нашего дома,
у дворца государыни Натальи Кирилловны, стоял ратник лет
шестнадцати, промок, сердечный, продрог, а выстоял под ружьем свое-
время, пока его не сменили. Кто ж, мыслите, был этот ратник!
Государь Великия, Малыя и Белыя России, наместник бога на землиt
Что же против царя ваш боярин, будь его имя на всех листах
Разрядной книги? Санктпитербурх, правда, перевел много православных,,

Андрей Безыменный
63
но послушайте, что бают в народе: «Коли-де сам государь-батюшка,
с топором в своих царских руках, валит лес, по пояс в воде, долбней
вбивает сваи, как же нам, рабам его, не терпеть? Сам-то он болеет за
нас душой, да, видно, дело-то нужное. Не трудил бы, не мучил бы
себя, коли б не видал нашей пользы». И порассудишь, увидишь,
народ прав. Государи живут не для одних современников, а бросают
семена, растящие плод, от коего снедят потомки, и внуки наши будут
благословлять Великого за построение города, который вы нынче
зовете болотным гнездом. Но зачем ходить далеко? Не видите ли
кругом себя благотворных последствий трудов его? Слуги ваши ходят
в сукне, какое, в мою память, кой-когда появлялось на боярах;
в доме вашем убранство, какое только видали в царских палатах.
Перейдите к другому. Вспомните Азов, Калиш, Лесное, Полтаву,
имена, кои будут жить, пока живет Россия. Чем подобным
похвалится ваша старина?
Иван Семенович привык с детства уважать своего духовника и
дозволял ему противуречить, но унижение старины, времен его
славы, его подвигов почитал личным оскррблением. Не возразить
было свыше его сил.
— Чем похвалится наша старина? — прервал он с запальчи-
востию.—Иной помыслит, батька, лета отшибли у тебя память. Чем
похвалится наша старина? Этот бунчук, отче Григорий, — тут он
указал на стену, — эта сбруя добыты мною у турского паши в поход
Чигиринский, когда мы карали бусурман за Малую Россию; эта
кольчуга принадлежала мурзе татарскому, которого полчища мы
иссекли у порогов днепровских; лезвие этого меча рубило поляков
под стенами Витебска, и,наконец, этот бердыш, который еще багровеет
запекшеюся кровию врагов, по коему блаженныя памяти государь
Алексей Михайлович, упокой господи его душу, изволил пожаловать
мне, холопу своему, прозвание, этот бердыш есть памятник
завоевания Смоленска, всей Литвы и в ней шестидесяти городов. Чем
подобным похвалится ваше нынешнее, хваленое время?
Отец Григорий, не хотевший дальнейшим разногласием гневить
хозяина, которого знал слабую сторону, помолчав немного, спросил
вместо ответа : «Скоро ли чаете отвезти Андрея Александрыча в школу?»

64
Андрей Безыменный
— Я? Нет, отче! Я в Новгород не ездок. Туда являйся не иначе
как в немецком платье, а мне на старость поздно рядиться
скоморохом. Это твое дело, Терентьич!
Терентьич, к которому обращена была речь, мужчина малорослый,
перебывавший в трех приказах, исчах над деловыми бумагами. В то
время на Руси судов и судей еще не было: отдавали ее, матушку, н а
корм воеводам, кои в областях были как дома: вершили, рядили,
никого не спросясь; катались как сыр в масле. Каждый помещик
имел у себя в доме подьячего, наторевшего в законах, которого
обязанность была отстаивать милостивца у воеводы.
Вотчина Горбунова окружена была поместьями, незадолго перед
тем пожалованными любимцу Петра I, князю Меншикову. Князь
неоднократно предлагал Ивану Семеновичу продать имение или
взамен выбрать любое из его поместий: но Горбунову-Бердышу расстаться
с селом Воздвиженским, которое получил в награду за многие
верные службы, на коем основывал честь своего рода, казалось более
чем преступлением. Отказ произвел неудовольствие и частые между
соседями споры. Терентьич вел битву за Ивана Семеновича. И
действительно, трудно было в околотке отыскать борца искуснее.
Уложение и новоуказные статьи, притом все крючки, все натяжки, какие
искони водились между приказными, были ему свои: приискать
закон, перетолковать его в пользу или против, проволочить или
ускорить дело, задобрить кого словом, кого мздою — никто лучше Те-
рентьича не ведал. Пронырливый, изворотливый, неразборчивый
в средствах к достижению цели, умея принять все личины, нередко
самого Горбунова приводил в изумление и страх, чтоб клеврет не
сделался противником.
Терентьич, сидевший на конце стола, привстав, ответствовал
тоненьким голоском: «Как ваша милость приказать изволит». —
«Вот настанет зима, и тогда с богом!»
Между тем самозвонные часы пробили восемь. Собеседники,
усталые от охоты, чтоб к следующему дню собраться с силами для новых
подвигов, осушив в заключение по братине меду, разошлись по своим
комнатам на покой. Так миновался первый день пребывания Андрю-
ши в селе Воздвиженском,

Андрей Безыменный
65
ГЛАВА III
Несколько месяцев спустя после вышеприведенной беседы, от
раннего утра все было в движении в доме Горбунова. Перед крыльцом
стояла большая крытая кибитка, на дворе несколько саней, тяжело
нагруженных чемоданами, сундуками, кульками, кулечками.
Старики наши были домоседы, ограничивали путешествия уездным,
много областным городом, но и те совершали не иначе как обозом.
Дело-де холопское пускаться в дорогу на одной телеге; дворянин,
чтоб не уронить звания, вез с собою весь дом. По отслужении
напутственного молебна посадили Аыдрюшу, укутанного между Терентьи-
чем и дядькою Николаем Федоровым, и обоз потянулся к Новгороду.
В то время заря просвещения едва начинала проявляться на
горизонте России. До Петра I воспитание у нас находилось
исключительно в руках духовенства. Государь сей, до учреждения
гражданских училищ, введши преподавание некоторых светских наук" при
архиерейских школах, повелел обучать в них детей всякого звания.
В Новгородской школе, после Киевской и Московской важнейшей,
было всего двое учителей. Дьячок Никандр, незадолго прибывший
из Славяно-греко-латинской академии, обучал закону божию,
чтению книг по старому и новому письму и церковному пению;
воспитанник морского училища, что на Сухаревой башне, преподавал
цифирь, географию и начала геометрии. В этом заключалась
премудрость, к таинствам которой готовились приобщить нашего
Андрюшу.
После четырехдневного пути Терентьич привез к новгородскому
архиерею юного питомца с письмом, живою стерлядью и бочонком
заморского вина от своего милостивца. Преосвященный, давний
знакомец Ивана Семеновича, поручил Андрюшу надзору келаря,
приказав ему поместить мальчика в своей келье.
Между школьными товарищами Андрей преимущественно
подружился с Желтовым. Оба были одинаковых лет и способностей,
дворяне, сироты; различествовали нравом и положением. Андрей, живой,
резвый, отличался добрым сердцем и шалостями. Желтов, тихий,
важный, прикрывал вялою наружностию редкую в эти лета реши-
5 А. О. Корнилович

66
Андрей Безыменный
мость. Первый, без состояния, нашел дядю, тужившего об нем, как
о сыне; второй, богатый наследник, попал к опекуну, который
старался об удалении племянника, дабы в отсутствие юноши рачительнее
править его имением. Дьячок Никандр, надаиратель и главный
учитель школы, муж твердый в священном писании, особенно изучил
два изречения: муж мудр биет дитя не раз ум н о
,и другое: иже щадит жезл, ненавидит сына
своего; любяй же наказует прилежно. Дабы
явить себя вместе мудрым и чадолюбивым, педагог весьма усердно
следовал наставлениям царя израильского. Каждую субботу по
окончании классов стены школы оглашались криком и визгом
несчастных страдальцев его мудрости и чадолюбия. Андрюше
доставалось реже: он жил в доме архиерейском, находился под
покровительством преподобного отца келаря; притом Терентьич являлся
в Новгород всякие три месяца с фурой разных запасов в поклон
начальникам юноши, причем и на часть Никандра перепадали
когда кусок байки на сюртук, когда иной, другой рублишка. Но
Желтов, без защиты, без покровителей, в конце каждой недели
чувствовал тягость руки грозного наставника, когда за вину, чаще
для примера. Долго мальчик переносил, крепился, наконец, увидев,
что ни прилежание, ни скромность не избавляли от деятельного
сердоболия дьячка, вышел из терпения. «Шали, не шали, все те же
розги, пускай же хоть будет за что». В классе на возвышении
находилась кафедра, над коею висело жестяное люстро, которое на лето
снимали. Никаидр, близорукий, полуглухой, взошед по лесенке на
кафедру, имел обычай, наклонившись на лежавшую перед ним тетрадь
или книгу, выслушивать уроки подходивших учеников. Желтов,
забравшись в класс в часы отдыха, привязал к вделанному в потолок
кольцу люстра бечевку, в конце которой прикрепил загнутую
крючком булавку, и когда подошел к кафедре для высказания урока,
осторожно зацепил крючком косичку строгого ментора. Пробило
одиннадцать. Учитель, сложив тетрадь, встает, сходит с лесенки, но
едва ступил на вторую ступень, не тут-то было, хочет оборотиться,
не может. Между тем от этого движения лесенка падает, и дьячок
Никандр, гроза школы, за два дня до посвящения в дьяконы, повис

Андрей Безыменный
6Т
между потолком и полом, при громком смехе тех, кои дотоле
трепетали от одного шума его шагов.
Преступление было велико, и преступник недолго укрывался.
Товарищ, которому неосторожный открылся, напуганный, назвал
Желтова, и раба божия отвели в исправительную, дабы, продержав
там до субботы, нещадно наказать в виду всех учеников и потом
позорно выгнать из школы. Исправительной) звали в отдаленной части
архиерейского дома уголок, огражденный перегородкою в два
человеческих роста. Там Желтов, на хлебе и воде, лежа на голом полу,
со страхом в сердце, и днем и в ночных грезах видел перед очами
роковой День. Вдруг ночью слышит сквозь сон, кто-то зовет его по имени.
На отзыв тот же голос: «Вставай, времени терять некогда, не ждать
же завтрашнего дня!» G сим вместе спустилась к нему с перегородки
веревочная лестница. Желтов поспешил выбраться из тюрьмы.
Встретил его Андрюша: «С помощью Николая Федорова мне удалось
обмануть бдительность о. келаря. От тебя теперь зависит избегнуть
мстительности Никандра. Вот тебе все, что теперь имею», —
промолвил он, подавая Желтову одной рукою несколько серебряных
рублей, а другою отпирая окно, выходившее на улицу, — поспеши
до свету выбраться за город, чтоб нам обоим не попасть в беду, а там,
господь тебя не оставит!» И не дав Желтову высказать
благодарности, с братским поцелуем спустил его по веревочной лесенке, поднял
ее и, заперши окно, без шума воротился в келью.
Недолго спустя после сего подвига кончился курс учения.
Андрюша в четырехлетнее пребывание в школе бегло выучился русской
грамоте, вытвердил большую часть псалтыри, твердо знал цифирь
до правила товарищества, умел отличить квадрат от треугольника,
параллелограм от круга, назвать европейские государства с их
столицами и награжденный похвальным листом от преосвященного, со.
славою многоученого воротился к нетерпеливо ожидавшему его дяде.
ГЛАВА IV
Наступило время отправления героя нашего на службу, но Иван
Семенович, привязавшийся к племяннику, как к сыну, со дня на день
откладывал. «Он-де еще ребенок, куда ему мыкать горе, таскаться
5»

68
Андрей Безыменный
с ружьем», хотя ребенку, ростом вершков девяти, миновался уже
двадцатый год. Андрей между тем полевал с дядей зайцев и лисиц,
травил соколами журавлей, стрелял на близлежавшем болоте гусей
и уток. Когда ходил с рогатиной и ножом на медведя или гнался за
быстрою ланью, когда умучивал диких коней дядина завода. Смелый,
не зная ни страха, ни усталости, радовал старика Горбунова,
которому подвиги юноши приводили на память собственную удалую
молодость.
В одно летнее утро Андрей ехал лесом на борзом коне арабской
породы, дотоле мало носившем седоков. Что-то шорохнуло в листьях,
испуганный конь взвился дыбом и пустился молнией в сторону по
случившейся просеке. Андрей хотел удержать его на поводьях,
поводья оборвались. Тогда, схватившись за гриву, предоставил себя
на волю ретивого. Сей, несясь через пашни и луга, примчался к
пруду, обсаженному деревьями в два ряда. Между березами качались
девицы под звук заунывной песни, которой вторила пожилая женщина
в телогрее, сидевшая за пряжей подле, на берегу пруда. Поодаль
стояло несколько мужчин, по-видимому, слуг. Вдруг одна из
девушек при виде несомого стрелой всадника вскрикнула. Андрей, дотоле
ездок внимательный, оглянулся; между тем конь в воду, и седока
на нем не стало.
Пришед в чувство, он увидел себя в постели, укутанный одеялами.
Подле сидела женщина преклонных лет, которую по шелковой фрязи
и богатому платку на голове, принял за боярыню. Перед кроватью
стол с огромной шашечницей, шашки в беспорядке и отодвинутые
от стола к середине комнаты кресла показывали, что игра была
недавно прервана. Стены, обитые цветною бумагой, развешенный пр
ним охотничий наряд, большая печь с лежанкой, в углу кивот с
иконами в серебряных окладах — говорили Андрею, что он в
незнакомом месте.
— Где я? — спросил он вполголоса.
— Насилу-то ты очнулся, батюшка, — ответствовала старуш-
,ка. — Куда ты нас было перепугал! Ивановна! — продолжала она,
•обратившись к стоявшей в углу женщине,, — попроси скорее Луку
.Матвеича. Что, каково тебе, мой родной?

Андрей Безыменный
69
— Слава богу! — отвечал Андрей, — только немного знобит.
— Как не знобить? — прервала незнакомка. — Легкое ли дело?
Мало ли ты, голубчик, пробыл в воде? Да беда, что тебе здесь и
пособить нечем. Я человек заезжий, а в доме братца, Луки Матвеича,
такая безяадица, что ничего не найдешь. Сейчас потороплю их, чтоб
подали тебе чаю.
В дверях встретилась она с Лукой Матвеевичем.
— Ну, Андрей Александрыч, — сказал он, придвигая к кровати
большое, обшитое черной кожей кресло, — перепугал ты нас
порядком. Бог с тобой! уж мы тебя и раскачивали и оттирали; да спасибо
надоумила сестра, княгиня Ирина Матвеевна, положить тебя в
постель. Наказал тебя господь за удальство, не будешь вперед
молодечествовать. Да и то сказать, лихого ты коня себе подобрал. Я теперь
только смотрел его. Как ни в чем не бывал! Как ты это так оплошал?
— Поводья оборвались, Лука Матвеич.
— Поводья! Уж бы за это конюхов! Иван Семенович такой
благодушный, по мне — всех бы до одного передрал.
— За что же всех? — возразил Андрей.
— Виновного за то, что провинился, а прочих в острастку, чтоб
знали, каково провинившемуся, — ответствовал хозяин. — Так
ведется у меня от дедушки. Ведь счастие, что моя Варвара очутилась
на ту пору у Ольгина пруда; не то упаси чего боже, поминай, как
тебя звали.
Между тем воротилась княгиня со слугою, несшим на подносе
кипевший чай. «Покушай, батюшка! Согрейся и усни! Увидишь,
как рукой снимет».
Предсказания старушки сбылись. Живительная влага
действительно произвела благотворное влияние на оцепенелые члены Андрея,
но сон не приходил ему на ум. Почувствовав в себе довольно крепости^
встал и оделся, чтоб поблагодарить хозяев за ласковую
внимательность, поспешить домой успокоить дядю в долгом отсутствии. Прошед
из спальни через несколько комнат, ступил в одну, в которой светлые
бумажные обои, дубовая софа, явление в то время редкое, и несколько
кресел, .обитых кожею, большое зеркало в зеркальных же узорчатых
рамах показывали, что то была гостиная.

70
Андрей Безыменный
Но убранство комнат не занимало Андрея. Все его внимание
обратилось на окно, у которого за большими пяльцами, в объяринном
сарафане с золотыми пуговками, сидела девица, в коей он узнал
незнакомку у пруда. Кто из вас, любезные читатели и читательницы, буде
таковые найдутся, не испытывал на себе того изумления, той немоты
чувств, какую ощущаешь при первой встрече с предметом, к коему
что-то невольно влечет тебя? Когда, не понимая, что в тебе
происходит, утратив память, мысль, язык, весь погружаешься в созерцание
стоящего перед тобой существа? В таком положении был Андрей,
когда Варвара подняла на него голубые очи, когда поразили взор
юноши ее высокое чело, осененное светлорусыми кудрями, румянец,
вспыхнувший было на белых как снег щеках, полная грудь,
пробивавшаяся из-за ревнивой дымки. Варвара была не в меньшем
изумлении. Уже при царе Алексее, подавно в правление Софии, женщины
начали покидать у нас затворническую жизнь. Варенька, лишившись
матери в детстве, от ранней юности привыкла быть хозяйкой в доме,
ж вид чужого мужчины был для нее не диковинкой. Но при воззрении
на юношу взрослого, статного, который пожирал ее пламенными
глазами, на черные усики, придававшие мужественную наружность
его чистому, белому лицу, боязливая, как серна, румяная, как роза,
то поднимала робкие очи, то опускала их в землю. Наконец, Андрей,
приободрившись, первый прервал молчание.
— Я пришел извиниться перед вами, Варвара Лукинишна, —
сказал с*я заминаясь, — в испуге, который нехотя причинил вам.
— Благодарение богу, — отвечала она застенчиво, — что он
вас сохранил.
— Благодарение богу и вам. Без вашего драгоценного участия
я, может быть, доселе лежал бы на дне пруда.
Неблаговременный приход отца не дал Вареньке отвечать. «Испо-
лать тебе, Андрей Александрыч! — вскричал он, ступив в комнату. —
Дело говорит сестра, княгиня Ирина Матвеевна, в двадцать лет нет
у людей недуга. Не прошло трех часов, как тонул, ан опять молодец
хоть куда, как ни в чем не бывало!»
Андрей, повторив извинения и благодарность перед стариком,
хотел было раскланяться. «Нет, Андрей Александрыч, — возра-

Андрей Безыменный
71
зил хозяин, — ты и то у нас редкий гость. Благо, заполучили!
Видано ль, чтоб я тебя, охотника, отпустил, не похвалившись
псарней, не показав тебе конского завода! Он хоть не чета вашему, да за
себя постоит. О батюшке не беспокойся, спасибо, надоумила сестра,
княгиня Ирина Матвеевна, я давно уже отправил к нему вершника
сказать, что ты у меня ночуешь».
Горбунову было в эту минуту не до псов и коней; но он невесть
на что бы согласился, чтоб видеть еще Варвару, провести ночь под
одним с нею кровом.
— Пойдем же! времени терять нечего, — сказал Лука Матвеевич,
таща Андрея за рукав, — до обеда успею еще кой-чем тебя потешить.
Вскоре привел он гостя к длинному сараю, у которого ловчие
в зеленых куртках с изображением медного рога на груди ждали
барского прихода. Внутренность псарни чистотой и порядком едва
ли не превосходила жилых покоев. Каждый из множества псов
имел свой короб, выложенный войлоком и устланный свежей соломой;
в стенах вделаны были на равных расстояниях медные кольца, к
которым их привязывали. При входе посетителей псы с радостным визгом
бросились к своему милостивцу. «Прочь, негодные! прочь, Зарез!
Стрела, наместо! Эй, привязать их по местам! Вот, любезный Андрей
Александрыч! — продолжал Лука Матвеевич, с торжествующим
видом, — Сокол, который в одну погоню травит двух зайцев; Стрела,
уж подлинно стрела, никакому коню ее не обскочить! А Вихрь? весь
околоток на него зарится; сосед Бегунов невесть что давал в обмен;
да, небось, Лука Матвеич не даст промаха!»
Удержимся от дальнейшего исчисления достоинств и родословной
собак, соколов, коней Луки Матвеевича, исчисления, которое,
вероятно, столько же надоело бы вам, любезные читатели и милые
читательницы, сколько Андрею. Крепя сердце, он нес муку, пока, после
доброго часа, не отвела души весть, что кушанье поставлено. За столом
Андрей сидел против Варвары. Несносно было слушать или
притворяться слушающим рассказы хозяина о подвигах его осенней охоты,
отвечать на назойливые вопросы княгини, но, глядя на Вареньку,
Андрей забывал скуку. Взоры их встречались редко и, словно по какому-
то механизму, тотчас опускались вниз; но в сих мгновенных встречах

12
Андрей Безыменный
юноша, еще неопытный и по слуху не ведавший любви, успел уже
прочесть, ччто он не противен: так понятен и для начинающих язык очей.
После обеда, когда, по обычаю предков, старики ушли отдохнуть/
они опять свиделись наедине. Не было между ними и помину о любви.
Говорили — Варвара о поездке в Москву, из которой только что
перед тем воротилась с теткой, Андрей — о жизни села
Воздвиженского. Но в сих речах, по-видимому обыкновенных, внимание, с каким
собеседники друг друга слушали, нескромности, мимо воли у обоих
вырывавшиеся, обнаруживали скрываемую каждым из них тайну.
С сего дня Андрей ожил новою жизнию. Опостылели стрельба,
скачки, охота. Из конейтолько и был ему дорог Араб. К соседу ездил
он так часто, как лишь позволяло приличие. Лука Матвеевич
приписывал сии посещения удивлению его псарне; княгиня, страстная до
шашек, — желанию доставить ей удовольствие игрою; одна
Варвара не ошибалась в догадках. Пылкость Андрея, бесстрашие, самая
опасность, от коей она некоторым образом его спасла, заронили искру
в сердце красавицы. Притом он имел у любезной усердного ходатая.
«Уж куда как мил этот Андрей Александрыч! — говаривала вместо
обычных сказок няня Ивановна, раздевая барышню по вечерам, —
лицо — кровь с молоком, голос, словно соловей поет, глядишь, не
наглядишься, слушаешь, не наслушаешься; и какой чтивый!
Награди его бог. Меня, старуху, подарил объярыо на телогрею: „Ты де,
нянюшка, ходила за мной больным". Дал бы мне бог попировать на
вашей свадьбе! Чем он тебе не жених, Варвара Лукинишна? Сродясь
лучше не видала. И богат, и молод, и уж куда -как тебя любит! Во
всем околотке не найдешь пригоже». Такие и подобные речи вела
няня, кладя барышню в постелю, и если верить источникам, откуда
мы заимствовали сию повесть, Варвара, слушая их, не засыпала по
обычаю.
ГЛАВА V
— Ты сегодня, Андрей, останешься хозяином в доме, — говорил
одним утром Иван Семенович племяннику. —Меня звал сосед Лука
Матвеич. Сегодня минуло его дочке шестнадцать лет; выводит ее, вишь,
в люди.

Андрей Безыменный
73-
— Батюшка! — ответствовал Андрей, целуя руку старика. —
Я люблю Вареньку, она меня любит, благословите, помогите нам!
— Как? — вскричал с удивлением дядя, глядя племяннику в
очи. —Ты любишь Вареньку? То-то, бывало, спрошу— где Андрюша?
Все одна песня — уехал-де в село Евсеевское. И Варенька тебя
любит? Ай да сокол! Еще не оперился, а уже добыл добычу. Исполать
тебе, Андрей! Чего же тебе хочется? Жениться? И меня берешь
в сватья? Изволь! Быть делу так! Варенька девка разумная; одна
дочь у отца, и приданое хоть куда! Только смотри, молодец, не
ударить лицом в грязь! Дай мне потешиться на старости, поняньчиться
с внуками!
В это время подвезли сани, и Горбунов-Бердыш в собольей шапке,
обвязанный шерстяным платком, укутанный в медвежью шубу,
отправился в село Евсеевское.
Там сараи и обширный двор уже несколько дней набиты были
кибитками, санями, конюшни лошадьми. В людских и девичьих
теснились толпы прибывших с барами и барынями слуг, девок, карл,
дур, дураков. В гостиных покоях, убранных по-праздничному
коврами и занавесами, собрались свойственники, родные по отцу и по
матери и знакомцы Луки Матвеевича пожилых лет, съехавшиеся из
ближних и дальних мест на праздник шестнадцатилетия его дочери.
Ныне время первого выезда девицы в свет проходит почти без
внимания; догадаешься разве только по локонам, небрежно опущенным
за уши, и еще не вьющимся трубками кругом чела, что она не
оставляла родительского дома. Но в первой четверти XVIII в., когда
жизнь общественная начинала у нас проявляться, старики,
справедливо полагая, что появление женщины в свет — важнейший шаг в ее
жизни, считали обязанностию праздновать день ее совершеннолетия
особенным торжеством. Вы, конечно, слышали о постригах, какие
в старину совершались над юношами, когда их впервые облекали
в оружие. Обряд введения девиц в люди,имел с постригами некоторое
сходство. Девица до шестнадцатилетнего возраста носила на заплечьях
крылышки, видом похожие на бабочкины. Когда наступал ей
семнадцатый год, по приезде родственников отправлялись в домашнюю
церковь или за неимением церкви в одну из комнат поболее, где

74
Андрей Безыменный
поставлен был налой. Духовник читал громким голосом сочиненную
на сей случай молитву, в которой, благодаря бога за сохранение
именинницы, поручал святому его промыслу юную виновницу
торжества. За сим все садились кругом, старшие на почетном месте,
прочие ближе или далее, по летам. Наставало глубокое молчание.
Отец или старший мужчина, с ножницами на серебряном подносе
в одной руке, вводил другою дочь или племянницу в круг и после
обычных во все стороны поклонов подходил с нею к самой пожилой
из родственниц. Внучка кланялась бабке в ноги. Сия, привстав,
обращалась к ней с поучением: что доселе, свободная, как бабочка,
она беспечно предавалась движениям детской откровенности, но
наступило время, когда, скованная приличиями, должна будет
отказаться от прежней невинной веселости и подчинить себя тягостным
требованиям света. От сего дня каждое ее слово, взор, поступь
сделаются предметом'толков, замечаний, пересудов; посему будь она
чрезвычайно осторожной и всегда помни, что скромность — лучшее
украшение, а доброе имя — самое драгоценное сокровище ее
возраста и пола. За сим, взяв с подноса ножницы, при звуке труб, литавр,
громких кликах присутствовавших и слезах внучки, обрезывала
ей крылышки, сию красноречивую эмблему счастливого детства.
Тогда отец представлял собранию дочь как совершеннолетнюю.
Между тем являлись слуги с подносами, на коих стояли стопы, полные
вина. Именинница подносила каждому из гостей, который, осушив
кубок, оканчивал поздравлениями и поцелуем, последним, какой
позволялось девицам давать или принимать от чужого мужчины.
По свершении обряда, когда Варвара, обошед всех
собеседников, с пылавшим лицом и вздувшимися от поцелуев губами, поднесла
последний кубок отцу, сей, выпив до дна, примолвил: «Дал бы
господь, Варенька, также счастливо выдать тебя замуж, как мы вывели
тебя в люди!»
— За этим дело не станет! —подхватил Горбунов-Бердыш. —
Появись лишь Варвара Лукинишна в свет, а женихи прильнут, что
мухи к меду.
— Каков жених, батюшка Иван Семенович! —молвила княгиня
Ирина. — Бывало, у нас молодые не видались, не слыхивали друг

Андрей Безыменный
75
про друга до свадьбы, а нынче, православным на соблазн, родители
ни про что не ведают, не гадают: сами слюбляются, сами берутся.
В другое время, в другой вещи Горбунов-Бердыш не преминул бы
приобщиться к нареканиям на испорченность века, но, вспомнив,
что сам некогда любил и был любим, удовольствовался ответом: «Не
то время, княгиня, не те обычаи!»
— Стыда, право, не стало у людей, — продолжала Ирина. —
Проезжала я намеднись через Москву. Завели там, вишь, по-немецки
какие-то а с а м л е и. Свозят дочек на показ: поплясать-де,
повеселиться. И добро бы со своими. Нет! Сзывают, словно о
масляной в собачью комедь, встречного, поперечного: всем гостям рады.
Дочки обнимаются, шепчутся с незнакомыми мужчинами, а матушкам
то и любо — глядят да похваливают. Далеко ли, прости господи,
до греха?
— Нынче, вишь, народ больно умудрился, — молвил Иван
Семенович. — Мы с вами, княгиня, не изменим старине. Чтобы вы,
например, сказали, если б мне вздумалось явиться к вам сватом?
— Милости просим, батюшка! — ответствовала княгиня
Ирина. — Не так ли, братец Лука Матвеич?
— Прошу покорно, — промолвил Лука Матвеевич.
— Есть у меня жених на примете: молодец собой, не без достатка,
словом, постоит за себя. Ваша Варвара Лукинишна с сегодняшнего
дня невеста, и пара из них вышла бы славная.
— Кто таков-е, позвольте узнать? — с любопытством спросила
княгиня Ирина.
— Ни дать, ни взять, мой Андрюша. Молодцу минует скоро
двадцатый год. Хотелось бы на старости поняньчить внуков. Мы с тобой,
Лука Матвеич, лет тридцать жили добрыми соседями, почему бы не
кончить родством?
— По мне, — ответствовала княгиня, вспомнившая о готовности
Андрея играть с нею в шашки, — благослови их господь I Андрей
Александрыч умен, пригож. Вареньке лучше жениха не найти.
Как ты думаешь, Лука Матвеич?
— Вестимо, вестимо, сестрица княгиня Ирина Матвеевна! Я
одних с вами мыслей, — промолвил Лука Матвеевич.

76
Андрей Безыменный
— О чем же дале толковать? По рукам, да и дело с концом! —
продолжал Иван Семенович, протянув свою к соседу. Старики
скрестили ладони, княгиня разняла, восхищенный Горбунов-Бердыш
назвал Варвару, еще более счастливую, дорогою дочкой.
Между тем в столовой ждал гостей богатый пир, заключение
торжества. Все прихоти старинной русской и тогдашней
полуевропейской кухни, все, что могла придумать затейливая
изобретательность века, было тут собрано, начиная от жареных павлинов и
фазанов до огромной литого сахару башни, под конец пира распавшейся
по трубному звуку и открывшей удивленным зрителям старуху
карлицу, которая, провизжав осиплым голосом свадебную песню,
поднесла имениннице цветочный венок. Но ни в чем не явил хозяин
более тароватости, как в винах. В тот век пир был не в пир, если
гости могли встать из-за него без чужой помощи. Ни лета, ни
здоровье не избавляли от участия в веселии. Закон беседы для всех один:
старики и молодые, крепкие и слабые, осушай до дна круговую чашу.
Отговорки, жеманство — оскорбление хозяину, неуважение
собеседникам. Или совсем не приходи на пир, или, пришедши, пей, пока
вино не отнимет ног, рук, памяти. Вдоль стены на брусьях стояли
выкаченные из погреба бочонки с романеей, мальвазией, бордосским,
в течение нескольких лет береженные именно для сего торжества;
у всякого бочонка — кравчий, цедивший вино в стопы,
подставляемые слугами. Каждый из собеседников предлагал свой тост; если
он нравился, пили, изъявляя одобрение громким кликом, в
противном случае молчали, а все-таки пили.
За сею шумною беседой последовало событие, сильно
встревожившее собрание. Горбунов-Бердыш, который, почитая праздник
собственным, и примером, и побуждениями побуждал пировавших
к веселости, сильно занемог. Княгиня Ирина Матвеевна, по обычаю
тогдашних женщин занимавшаяся целением недугов, поила больного
чаем, ромашкой, мятой и доставила ему облегчение, но ненадолго:
Бердыш потребовал священника и пожелал видеть Андрюшу. По
приобщении святых тайн, изъявив желание остаться с племянником
наедине, обратил к рыдающему следующую речь: «Я обещал праху
твоих родителей, Андрюша, быть тебе отцом, и, бог свидетель,

Андрей Безыменный
7-7
держал слово с верой. Ныне господь зовет меня к себе. Оставляя
тебе все мое, прошу одного, исполни мою последнюю заповедь.
Знаешь, блаженные памяти государь Алексей Михайлович, ниспошли
ему господь царство небесное, — промолвил он крестясь, — пожаловал
в род наш мне, холопу своему, за бедную мою службишку, чин
окольничего, прозвание Бердыш и село Воздвиженское с деревнями. Есть
у нас сосед сильный, который десять лет приступал ко мне, чтоб я
продал ему поместье. Я пребыл крепок противу просьб, золота,
угроз. Завещаю тебе ту же твердость. Обещай, мне ее, не отдавай
за корысть жалования царского, достояния родового, не уступай
боязни! Ты молод, и не сегодня, завтра вступишь в царскую службу,
да не прельстят тебя обещания, не страшат козни! Облекись в броню
правды, стой крепко в вере богу и царю, и о щит ее
притупятся разженные стрелы лукавого, и силы
адовы не одолеют тя. Господь избавит праведного от
руки нечестивых!». Когда Андрей, едва говоря от плача, уверил,
что волю его почтет священной, старец продолжал: «Я выполнил твое
желание и хочу, перед тем как лечь в могилу, видеть тебя
сговоренным. Попроси сюда Луку Матвеича, княгиню и Вареньку». Едва
Андрюша воротился с ними, умирающий, взяв со стола поставленный
перед кроватью образ, дрожащими руками благословил юную чету.
Молодые, положив-земные поклоны пред ликом пречистой и
запечатлев обет верности первым поцелуем, бросились было лобызать
хладеющие руки старца, но его уже не стало, и счастье надолго закатилось
звездою для обрученных.
ГЛАВА VI
Есть ли счастие на земле? Обратитесь с сим вопросом к
сребролюбцу, копящему сокровища, к вельможе, алчущему чинов, почестей,
вам скажут — нет. Спросите у любящихся, верно получите в
ответ — да. Так! сие счастие, несказанное, незаменимое, предвкусив
блаженства небесного, живет в сердцах, полных любви; с нею радость,
радость двойная, напасть не в напасть! Согласен, оно
кратковременно, преходчиво, как все земное; зарница во мраке ночи, на миг

78
Андрей Безыменный
озаряющая вселенную и снова оставляющая ее в прежней темноте,
но не менее того существует, и любившие изведали его. Горесть
Андрея об утрате отца-благодетеля бьша сносной, потому что с ним
вместе горевала, вместе плакала Варвара.
Миновались тягостные, нестерпимые для сердца чувствительного
поминки покойника, в которых, по обычаю того времени,
осиротевший, деля с другими радость и печаль, долженствовал угощать пиром
провожавших тело и за чашей вина желать скончавшемуся царства
небесного. Андрей занялся управлением доставшейся ему вотчины
и отдыхал от дел хозяйственных в Евсеевском в обществе невесты.
Одним утром известили его о приезде Степана Михайловича Белозу-
бова. Белозубов, малорослый, плотный мужчина лет под сорок, был
некогда сотником в Стрелецком войске. Расторопностию привлек на
себя внимание князя Меншикова, который взял его к себе и за верную
службу поставил управителем над новгородскими поместьями.
Белозубов имел все пороки и одно доброе качество—• безусловную
преданность к своему милостивцу. Искусный в притворстве, дерзкий,
решительный, не разбирал закона от беззакония, когда дело шло
о выгодах вельможи, у коего находился в услужении, и в усердии
к его пользе, уверенный в безнаказанности, часто без ведома
Князева, смело пускался на все неправды. Доверенность первого в
России сановника стяжала ему большое уважение в околотке, но Андрей
никогда не видал его в доме дяди, который, гордясь длинным рядом
предков и внутренно ставя себя выше самого князя, оказывал явное
презрение к его клеврету.
После обычных приветов первого знакомства: — Занятия
хозяйственные, — сказал Белозубов, — для вас, Андрей Александрыч,
новы и человеку ваших лет немного представляют веселого. Почему
бы вам не избавить себя от этих хлопот?
— Нельзя же, — ответствовал Горбунов, — имея вотчину,
сидеть в ней спустя рукава.
— Вы меня не понимаете, — продолжал Белозубов. — Вам
известно, село Воздвиженское словно чересполосное владение в
поместьях князя Александра Даниловича. Он не раз предлагал себя в
купцы покойному вашему дядюшке, но упрямый старик не хотел рас-

Андрей Безыменный
79
статься с имением. Не доставите ли вы князю этого удовольствия?
Можете сами назначить условия продажи. Князь не постоит за
лишнюю тысячу или две рублей.
— Это имение родовое, и я не намерен его продавать, —
возразил Андрей.
— Если слово «продажа» вас так пугает, — подхватил Белозу-
бов, — не угодно ли вам выбрать взамен любое из княжих поместий?
У него их много в Малороссии, около Москвы, во всех концах
России. Уверяю вас именем князя, вы от сей мены не останетесь в
накладе.
— Вы напрасно беспокоите себя, Степан Михайлыч, — прервал
Горбунов. — Уже один пример дядюшки долженствовал бы служить
мне правилом, но скажу более: умирая, он наказал мне оставаться
при владении Воздвиженского, а воля покойного для меня закон.
Я не расстанусь с вотчиной.
— Послушайте, Андрей Александрыч! — молвил с важностью
Степан Михайлович. — Я для вашей же пользы не хотел бы, чтоб
ответ сей был решительным. Извините откровенность, на которую
лета и опытность дают мне право. Вы еще молоды, готовитесь
вступить в свет. Вспомните, кто таков князь? Ваше согласие доставит
вам могущественного покровителя, отказ — сильного врага.
— Врага? — вскричал, вспыхнув, Горбунов. — Хорошее же вы
мнение подаете о князе Александре Даниловиче, грозя его враждой
тому, кто в удовлетворение его прихоти не захочет расстаться с соб-
ственностию. Благодарение богу, мы живем в стране законов, рабы
царя правосудного, в державе коего невинность найдет защиту от
гонений сильного.
— Вы меня не поняли, — возразил Белозубов хладнокровно. —
Я не мыслил грозить вам негодованием князя. Но точно ли вы
уверены, что село Воздвиженское ваша собственность?
— Кто дерзнет в этом сомневаться? Оно досталось мне по
наследству и укреплено за мною духовною записью покойного дядюшки.
— Очень верю, — продолжал Белозубов, — но могут случиться
обстоятельства непредвиденные, кои дадут другой вид делу. Впрочем,,
это одни догадки. Повторяю: для вашей же пользы, Андрей Алек-

80
Андрей Безыменный
сандрыч, прошу вас, не отпускайте меня с отказом. Не накликайте на
себя неприятностей пустым упорством!
— Это упорство, — живо сказал Горбунов, оскорбленный
последним выражением, — говорю вам, пустое в очах людских, для
меня священная обязанность. Повторяю раз навсегда: усыпай золотом
князь Александр Данилович всю дорогу отселе до Новагорода,
предложи мне все свои поместья за одно село Воздвиженское, я с ним не
расстанусь.
— Итак, — отвечал Белозубов, взяв шляпу и раскланиваясь, —
мне остается пожалеть только, что вы не послушались благого совета.
Искренно желаю, дабы после не раскаивались в упрямстве.
Едва он уехал, Андрей, встревоженный двусмысленными
намеками о правах своих на вотчину, велел позвать Терентьича.
— Вы не очень ему верьте, Андрей Александрыч, — сказал
в ответ дядька Николай Федоров. — Он, кажись, замышляет что-то
недоброе.
— Как так? — спросил Горбунов.
— Бог его ведает! Вот уже недели две ездит к нему какой-то
посадский человек. Запираются вместе, толкуют до поздней ночи.
Илья же Иванов, дворецкий, говорит, гость этот в службе у Белозу-
бова. Да и дивное дело: взъедет на двор на пустом возу, а со двора,
воз набит, словно фура.
— Ты что-то завираешься, Николай Федоров! — отвечал
Андрей. — Однако ж пошли-ка Терентьича!
Но Терентьича не нашли. Занимаемая им изба была пуста, словно
нежилая. Сей отъезд, походивший на потаенное бегство, еще более
встревожил Андрея. Он открыл письменный стол дяди: жалованная
грамота на село Воздвиженское, духовная запись покойного, все
бумаги были на месте. «С этими свидетельствами, — сказал он про
себя, — не страшны мне угрозы, пускай их делают, что хотятI»
Неделю спустя явился в селе Воздвиженском гонец из Новагорода.
Андрею подали бумагу следующего содержания: «По указу его
царского величества, самодержавца всея России, от воеводы
новогородского недоросдю из дворян Андрею Горбунову. Бил челом
оному воеводе подьячий Прохор Терентьев, что в бытность его

Андрей Безыменный
81
в Тихвине мещанка Палагея Тихонова, служившая в доме
стольника Александра Горбунева в мамках, перед кончиной объявила на
духу попу церкви Спасова преображенья отцу Петру, будто, быв
беременной в одно время с Верой Горбуновой, женой Александра,
и знав о желании последнего иметь сына, она подменила своим
родившуюся в одно время с ним от Веры дочь, которая вскоре у нее,
Тихоновой, и умерла. Сын же ее, прослыв за сына Александра
Горбунова, перешел по его смерти под именем Андрея в дом брата
Александрова, окольничего Ивана Горбунова-Бердыша; и сие
показание в присутствии его, Терентьева, и посадского человека
Ефима Фролова подтвердила, за неумением грамоты, приложением
собственноручного креста. Он, Терентьев, представив воеводе извет
Тихоновой в подлиннике, движимый усердием к пользам казны, бьет
челом: означенному Андрею название Горбунова воспретить и
доставшуюся ему по смерти Ивана Горбунова-Бердыша вотчину, село
Воздвиженское с деревнями, как имение выморочное, отобрать на
государя. Воевода новогородский, извещая о сем недоросля из дворян
Андрея Горбунова, предписывает ему представить немедленно
доказательства, что он родился действительно от Александра и Веры
Горбуновых; в противном же случае поступить с ним и вотчиной его
по законам».
Андрей ожидал неприятных для себя последствий от отказа
в пгодаже имения, но никогда не чаял, чтоб дерзость его
противников простерлась так далеко. Изумление, гнев, негодование
попеременно волновали его душу при чтении бумаги. «Понимаю! — молвил
он наконец. — Не могли принудить меня силой к уступке
Воздвиженского, надеются вымолить его у государя, как милость. Но я сорву
личину лжеусердия, обнаружу коварство». Покамест однако ж
надлежало удовлетворить требованию воеводы. Приглашает на совет
о. Григория и Николая Федорова, кои оба знали его родителей.
Извет Терентьича поразил и того и другого столько же, сколько самого
Андрея. Особенно Николай Федоров, взросший в доме Горбуновых,
всосавший вместе с молоком уважение и привязанность к господам
и после бога и царя не знавший никого выше, оцепенел, словно
ушибленный громом. «Господи, прости мое прегрешение,—вскричал
6 А. О. Ксцшилобйч

8й
Андрей Безыменный
он, крестясь, — кто лишь раз видал барыню и взглянет на
вас, Андрей Александрыч, скажет, вы ее сын, как две кашш
воды схожи одна с другой. И Тихоновна! перед смертию
продала душу лукавому! Ела барский хлеб, была одета, пригрета,
одарена и пустилась на такое беззаконие, стакалась с вашими
врагами!»
«Боле грешный неправдою, зачат болезнь
и роди беззаконие. Ров изры и ископа,
и падет в яму, юже содела», — промолвил
священник.
— Это явный подлог! — вскричал Андрей. — За неделю
поверенный Князев предлагал мне невесть что за село Воздви-
женское и вслед за тем оспаривает у меня право на владение.
Будь иск справедлив, кто велел бы ему сулить мне золотые
горы?
— Слова нет, Андрей Александрыч, — возразил отец Григорий,—
но если нет других доказательств в законности вашего рождения,
этого одного недостаточно. Истец не Белозубов, а Терентьич. Мы
оба, знавшие Веру Петровну, готовы подтвердить присягой ваше
с нею сходство, но в суде и этим свидетельством не удовольствуются.
Природа так играет наружностию человека, что иногда людей, друг
другу совершенно чужих, творит похожими. Мой совет съездить
вам самим в Тихвин. Исследуйте на месте весь ков. Николай
Федоров пускай вам сопутствует. Отыщите отца Петра. Расспросите,
*1то сталось с Тихоновной. Существуй подмен действительно,
надлежало б ей иметь помощников. Она была в то время родильницей и
сама не могла встать с постели, а в извете упоминают об ней одной.
Между тем попросите у воеводк отсрочку, и если не соизволит,
перенесите дело в Сенат. Там, пока дойдет до него очередь, вы, может быть,
успеете что разведать.
Горбунов пристал к мнению отца Григория. Велит дядьке
приказать приготовить коней, чтоб на другой день отправиться в путь,
вознамерившись заехать сперва в Евсеевское успокоить семью Луки
Матвеевича. Несчастный! Не знала что в это время дом нареченного
тестя был уже для нею заперт.

Андрей Безыменный
83
ГЛАВА VII
Белозубов, радея о выгодах своего милостивца, на пренебрегал
собственными. Почитая брак с богатой наследницей верным путем
к достижению независимости, давно метил на союз с будущей
владычицей Евсеевского, но мыслил: «Окрестные помещики — или
старики, для которых прошла пора женитьбы, или люди ничтожные,
кои не посмеют простереть видов на дочь Луки Матвеевича, высокого
рождения, владельца трехсот дворов. Варенька же еще ребенок,
цветок не распустившийся и добыча верная в глуши, где нет опасных
соперников. Будет-дз еще время объявить свое притязание». Можно
посудить, каково ему было, когда узнал о помоловке Вареньки за
Горбунова. «Ужели суждено, — вскричал с негодованием, — что
этот щенок, мальчишка с необсохшим на губах молоком, был мне
во всем помехой?» Едва известился о решении воеводы
новогородского на извет Терентьича, спешит в Евсеевскоз.
— Милости просим! — молвил Лука Матвеевич, когда Белозубов,
приказав наперед доложить о себе, вошел в гостиную; — очень рады.
Давно вас не видать, Степан Михайлович!
— Дела не позволяли мне навестить вас в день рождения
Варвары Лукинишны, — отвечал гость. — Я провел все это время
в Новегороде.
— Что нового слышно в Новегороде?
— Все старое-с, разве одно, о чем, думаю, вы уже сведомы;
неприятный случай с нашим новым соседом Горбуновым.
— G Андрей Александрычем, моим нареченным зятем? — прервал
с беспокойством хозяин. — Что такое, батюшка, Степан Михайлыч?
— Как? Вы сговорили за него Варвару Лукинишну? — спросил
с притворным удивлением Белозубов. — Нелегкая же привела меня
объявить вам столь печальную новость.
— С нами крестная сила! Уже не уголовное ли дело?—молвил
Лука Матвеевич, час от часу в большем страхе. —Скажите, батюшка,
что такое?
— Был у них в доме, — продолжал Белозубов, -*- какой-то
подьячий, как бишь, Трифонов, Терентьев, не вспомню?
6*

84
Андрей Безыменный
— Терентьич, батюшка Степан Михайлович! Знаю, он хаживал
и по моим делам.
— Этот Терентьич, извольте видеть, бил челом воеводе, что
Андрей Александрыч не сын Александра Семеныча Горбунова, а
подкидыш: родился-де от мещанки, которая служила у них в доме
в мамках; и на сем основании требует, чтоб его вотчину, селоВоздви-
женское с деревнями, отобрать на государя.
— Горбунов подкидыш! — сказал Лука Матвеевич, заминаясь
и будто не смея выговорить, — Андрей Александрыч сын мещанки!
Степан Михайлыч? уже не ошиблись ли вы?
— Я и сам бы тому не поверил, — ответствовал Белозубов, —
но поверенный мой в Ноиегороде прислал мне вчерась указ
воеводы. Вот он, —продолжал гость, подавая хозяину бумагу.
—Оставьте его у себя, если угодно. Впрочем, извет, может быть, ложен, и
Андрей Александрыч успеет доказать его несправедливость.
В тогдашнее время в России почти не было дворянства по
заслугам. При царях, в существование местничества, примеры людей,
вышедших в люди из низкого звания, являлись чрезвычайно редко.
Давность рода давала право на уважение; личные достоинства одни
ставились ни во что. Имей иной все качества тела, ума, души; хватай
звезды с неба — его презирали, если не поддерживал их длинным
рядом предков. Посему можно судить, какое влияние имела речь
Белозубова на Луку Матвеевича. Едва гость уехал, он с грустным
лицом и сердцем побрел на половину сестры.
— Не в добрый час, сестрица, княгиня-Ирина Матвеевна, —
сказал он, вошедши, — сговорили мы Горбунова за Вареньку. Ведь
он не из дворян!
— Что такое? —вскричала княгиня Ирина, глядя брату в глаза.—
Андрей Александрыч Горбунов, сын стольника Александра
Семеныча, племянник окольничего Ивана Семеныча, не из дворян? В своем
ли ты уме, батюшка?
— Вот то-то беда, изволишь видеть, сестрица, дело на поверку
выходит не так. Андрей ваш сын не Александра Семеныча, а какой-то
мещанки..Был у меня Степан Михайлович Белозубов: он, лишь только
что из Новагорода; слышал об этом у воеводы.

Андрей Безыменный
85
— Не прогневайся, батюшка Лука Матвеич! — ответствовала
княгиня Ирина, — а я плохо верю твоему Степану Михайловичу.
Про него идет слава, что не больно стоек на правду. Долго ли
обнести человека?
— Я и сам было усомнился, да бумаге-то нельзя не верить. Он
оставил мне список с указа воеводы. Тут Лука Матвеевич развернул,
указ и, прочитав, промолвил:
— Послушался я вас, сестрица княгиня Ирина Матвеевна!
А нехудо было бы повременить сговором Варвары и Андрея.
— Ах, господи! — вскричала княгиня Ирина, — кто же его,
батюшка, знал? С виду и умен, и красив, чем не похож на
дворянина? И кому верить, как не родному дяде?
— Ахти мне! бедная моя головушка! — продолжал Лука
Матвеевич. — Что мне прикажете теперь делать?
— О чем тут спрашивать? Отказ да и только! Беды великой нет!
И из-под венца расходятся. Ведь не быть же Вареньке за холопским
сыном.
— Да, изволишь видеть, сестрица! молодец-то ей полюбился.
Опечалить мне ее не хочется.
— Разлюбит, коли узнает, что не дворянин,—отвечала княгиня
Ирина.
— Я чай, горевать будет, бедненькая!
— Погорюет, поплачет и перестанет. Полюбился один, полюбится
и другой! Что за баловство? Иной подумает, братец, ты не между
людьми живешь. Нас выдавали не спросясь, и прожили милостию
господней как дай бог всякому! Думать не о чем. Садись и пиши
к Горбунову, что свадьбе не бывать!
Покорный велениям сестры, старшей летами, Лука Матвеевич
присел за письменный стол: начинал, разрывал листы и, наконец,
составил следующее послание:
«Государь мой, Андрей Александрович! Степан Михайлович Бело-
зубов привез мне из Новагорода весть о неприятном случае, какой
вас постиг. Сестрица, княгиня Ирина Матвеевна, полагает, что после
того вам нельзя быть включенным в нашу семью. По ее воле,
возвращая при сем подарки, учиненные вами моей дочери, покорно

86
Андрей Безыменный
прошу вас считать все обязательства с нашим домом
прерванными».
Письмо было кончено, но предстоял подвиг более трудный —
надлежало известить Вареньку о происшедшем, истребовать ее
согласия на разрыв. Лука Матвеевич любил дочь нежно и, должно
отдать ему справедливость, охотно искупил бы лучшей собакой или
конем малейшее ее огорчение. Но мысль, что нареченный его зять
холопский сын, и боязнь гнева грозной сестрицы, к уважению
которой привык с детства, придали ему бодрость. Медленными шагами
потянулся в светелку Вареньки.
Женщины, существа, созданные чтоб составлять с мужчинами
одно, как истинно оправдываете вы свое назначение! Кто сравнится
с вами в любви? С каким самоотвержением, с каким восторгом
жертвуете вы богатством, почестями, всеми благами сего мира для
услаждения участи того, с кем вы связаны! Как безропотно делите с ним
все напасти! Для вас нет невозможного! От природы робкие, слабые
телом и духом, вы, когда гроза висит над предметом вашей любви,
одолевая естество, изумляете силою, крепостью, бесстрапшем.
Варвара встала в тот день с счастливым расположением духа,
какое только встречаем у девиц-невест. В ее передней портнихи,
башмачницы, швеи, свои или призванные от соседей, мерили,
кроили, готовили приданое барышне. Тихий топот раз или два в утро,
прерванный появлением приехавших из Новагорода купцов с
тканями, жемчугом, нарядами для новобрачной. Собственная ее
светелка оправдывала сие название господствовавшими повсюду
порядком и опрятностью. Вы увидели бы тут и кровать под пологом
зеленого штофа, подобранного под тень узорчатых бумажных обсев;
и лоснившийся уборный столик дубового дерева с круглым
подвижным зеркалом в дубовых же резных рамах; и в углу кивот с иконами
в горевших, как жар, вызолоченных окладах и теплившеюся перед
ними лампадою; по сторонам столика большие сундуки, обитые
светлой жестью, заключали наряды бабушки и матушки, перешедшие
по наследству, дабы составить часть приданого; наконец, несколько
увесистых стульев с высокими круглыми спинками дополняли
убранство комнаты. Чеаыре сенных девушки за пяльцами вышивали

Андрей Веаыменный
87
под надзором няни Ивановны, женщины дородной, румяной,
взлелеянной в недрах барского дома, вскормленной на господском столе и по
праву пестуна барышни пользовавшейся преимуществами, коих не
имели другие слуги. Няня заведовала чаем и серебряной посудой,
подавала голос в совещаниях о делах семейных, блкка за порядком,
тишиной и нравственностью многолюдной женской челяди, была
советником и поверенным барышни. Ивановна, в синем платке с
золотыми цветами и штофной телогрее, сидела на низкой скамейке за
пряслицей у ног Вареньки. Варенька у окна, перед коим вилась
дорога в Воздвиженское, нарядная, как невеста, в узком кирасе и
широком атласном роброне, с убранными à la Fontanges * волосами,
горевшим от удовольствия лицом, закрепленным алмазной пряжкой
жемчужным ожерельем на шее и запястьями скаиого золота,
подарком жениха, также за пяльцами выводила серебром цветы по
голубому бархату, в котором хотела, чтоб Андрей явился под венцом.
Пробило десять, — заглядывает в окно. Смотрит в него чаще, чаще.
Наконец, иголка покинута, работа брошена. Варенька с
устремленными на дорогу очами — вся ожиданье. Как радостно билось сердце,
когда, бывало, завидит издали черное пятнышко, потом отличает
всадника, и Андрей, словно писаный, на вороном Арабе, то плавно
несся стройным лебедем, то, дабы выказать ловкость, поднимал
коня на дыбы, и прежде чем Варенька успела от страха вскрикнуть,
пустившись стрелой, становился будто вкопанный перед
возлюбленной. Лицо ее то светлеет надеждой, то вдруг опять подергивается
туманом, когда обманывала ожидания пыль, взметенная вешним
ветерком или поднятая крестьянином, медленно тянувшимся на
барский двор с возом снопов. Пробило одиннадцать.
— Ивановна! что-то не видать моего Андрюши! Бывало об эту
пору он давно тут.
— Эх, дитятко! что тут за диво? — возразила няня. — Вотчина
у него не малая; дел полон короб. А нынче, вишь, он один. Терешьич
ведь бежал от них.
* Убор волос, так названный но имени девицы de Fontanges, которая
явилась в нем при дворе «Пудовика XIV.

88
Андрей Безыменный
Варвара взялась за иголку. Прошло еще полчаса.
— Нянюшка, мне грустно! Сердце что-то вещает недоброе! Уж
не занемог ли Андрюша?
— С нами крестная сила! Что тебе привиделось, моя родная?
Мало ли что может прилучиться? Явись к Андрею Александровичу
человек чужой, ведь не выгнать же гостя!
Миновалась пора обеденная; наступал вечер, а жених не
показывался. Наконец, когда подали свечи, Варвара услышала в девичьей
мужские шаги. Бежит навстречу и, завидев отца, — «батюшка, —
говорит, — что это сделалось с моим Андрюшей? Я вся не своя.
Выглядела все очи, а его нет как нет. Был бы занят делами, прислал
бы сказать. Верно занемог!»
— Не быть тебе, Варенька, за Горбуновым! — с грустью молвил
Лука Матвеевич. — Он не из дворян!
— Что вы говорите? — с изумлением спросила дочь, как бы не
веря слышанному.
— Он не из дворян, сын мещанки, — повторил отец.
— Мой Андрюша? Кто взвел на него эту небылицу?
Отец вместо ответа подал ей указ новогородского
воеводы.
— Откуда у вас эта бумага? — сказала Варвара, быстро
пробежав указ глазами. — Кто ее привез вам? Знаю, здесь был Белозу-
бов. И вы ему верите? Неужели не знаете, что Белозубов искони
враг Горбуновым?
— Враг ли он или нет, Варенька, и все-таки Андрей Горбунов
не дворянин.
— Стыдитесь, батюшка! Вам бы следовало заставить молчать
злые языки, а вы им потакаете, повторяете их нелепости! О мой
бедный Андрюша!
— Сестрица княгиня Ирина Матвеевна говорит, Варенька, что
тебе не бывать за холопским сыном. Я отказал ему от дома и пришел
взять у тебя его подарки.
— Как? — прервала дсчь. — Разве не вы сами благословили
нас образом богоматери? Батюшка! — продолжала она с укорим, —
изменить в слове людям стыдно, изменить богу грешно!

Андрей Безыменный
89
— Сестрица княгиня Ирина Матвеевна говорит, что даже из-под
венца расходятся.
— Батюшка! — медленно молвила Варвара. — Я ваша дочь и
должна вас слушаться, однако ж есть предел родительной власти.
Вы можете не выдавать меня за Андрея, но я перед богом была ему
обручена и останусь его невестой до смерти. За сим, обратившись к
няне, которая глядела на происходившее, смиренно сложив руки,
повелительным голосом, словно давая знать, что не потерпит возражения,
«Ивановна! — говорит, — завтра чем свет .отправься к Андрею Алек-
сандрычу, скажи ему, что я не верю клевете и хочу с ним сама
проститься у Ольгина пруда».
Няня, изумленная решимостью барышни, не смея ни отказать,
ни согласиться в присутствии барина, отвечала: «Как его милость
молвить изволит».
Но изумление его милости было гораздо сильнее. Сам он не имел
понятия о любви. Семнадцатилетнего привезли в церковь, поставили
рядоъ- с девицей, которой дотоле не видал в глаза, и, обведши три
раза кругом налоя, приказали ему любить жену, как душу свою.
Он исполнил повеленное по своему разумению: в десятилетний брак
и мыслию нз изменил верности супружней. Когда же увидел, что
Варенька, незадолго бросившая куклы, дотоле робкая, как серна,
послушная, как ягненок, вместо вздохов и слез являет решимость и
сопротивление его воле, совершенно потерялся: «Делай что тебе
приказывают!» — сказал няне Лука Матвеевич.
ГЛАВА VIII
На другой день, едва Андрей проснулся, вошел к нему Николай
Федоров с извещением о прибытии гонца из Евсеевского. «Этого
только недоставало! — вскричал Горбунов, прочитав письмо бывшего
нареченного тестя. — Неужели и Варвара мыслит одно с отцом и
теткой?» Еще раз взглянул на письмо: о дочери не упоминалось в нем
ни полслова. Посмотрел на подарки, которые дядька выложил между
тем на стол: лежали тут шелковые ткани, бухарские платки, жемчуг,
румяны; не было одного золотого колечка, освященного прикоснове-

90
Андрей Безыменный .
нием к персту св. великомученицы Варвары, которое Андрей
получил в наследство от матери и наложил на палец возлюбленной в день
сговора. «Так! — сказал он со вздохом, — ее принудили к разрыву,
но сердцем она мне не изменила!»
Внезапный стук привлек его к окну. Одноколка взъехала на двор,
и няня Ивановна с видом торжественным, словно министр, идущий
на переговоры, от коих зависит судьба государства, в шелковом
шушуне и богатом платке ступила на крыльцо.
— Ох, нянюшка, нянюшка! — вскричал Андрей, бросившись
к ней с распростертыми объятиями.
— Позвольте-^, батюшка Андрей Александрыч! — прервала с
важностию няня, не допуская его к себе рукой. Потом, сотворив
молитву, продолжала, не переводя духу, как рядовой, когда,
сменившись с часов, доносит старшему: Варвара Лукинишна изволила
прислать меня к вашей милости доложить, дескать, что она не верит-с
наговорам людским и хочет, дескать, сама проститься с вашей
милостью у Олыина пруда-с.
— Я был уверен, — произнес с восхищением Горбунов, — что
Варенька мне не изменит! здорова ли она?
— И! батюшка Андрей Александрыч! — ответствовала Ивановна,
перешед к обычной говорливости, —не дай бог и ворогу! Пришел
вчерась барин, ни слезинки не выронила. Чуть он за дверь,
бросилась на постелю и ну плакать! И к ужину не пошла-с, не изволит
кушать, моя сердечная, на свет божий не глядит, все горюет. Уж я-то
с ней примаялась: и кивот уставила свечками, и перед Спасом клала
вемные поклоны, и ей-то говорю: «Не губи себя и нас, дитетко! Не
греши против бога! Милость господня велика! Все переменится!
Не думаешь, не гадаешь, жених твой поведет тебя к венду». Нет!
ничею не помогло: мечется, родная, из стороны в сторону, только и
молвит всего: «О, мой бедный Андрюша1» Не погневайся вант,
милость! Наконец, к свету, слава тебе господи, немного уснула.
Андрей, у коего при слушании сего рассказа, в котором каждое
слово говорило о любви Варвары, навернулись слезы умиления и
участия, молвил: «Присядь, няня! г1ы, чай, натощак. OGoj рейся,
напьемся вместе чаю!»

Андрей Безыменный
91
— Покорно благодарим-с, батюшка Андрей Александрия! но
мешкать-то мне некогда-с. У девиц сон, изволишь видеть, недолог:
барышня, чай, пробудилась и меня дожидается. Прощенья просим,
батюшка Андрей Александрыч!
Вскоре после отъезда Ивановны подвели оседланных коней
к крыльцу. Многолюдная челядь, старый и малый, столпились перед
домом проститься с молодым барином. Андрей в дорожной однорядке
с ружьем, прикрепленным к седлу, и парой заряженных пистолетов
в чушках, предосторожность, без коей в то время не выезжали из
дому, сопутствуемый Николаем Федоровым в широком плаще, по
отслушаыии молебна, иных допустив к руке, иных приветствовав,
кого милостивым сливом, кого наклонением головы, при
благословении отца Григория и желаниях счастливого пути от дворни,
оставил Воздвиженское. Вскоре показались березы, осенявшие Ольгин
пруд. Горбунов ускорил бег коня, завидев между березами нечто
белеющееся. На сем самом месте он встретился с Варварой впервые,
когда с веселой беспечностию красовалась как пава в толпе
сверстниц. Накануне еще счастие ш рало на ее щеках: ласкавшие
воображение мечты так были сладостны. Тут же, бледная, с впалыми от
бессонной ночи очами, цветок, убитый морозом, представилась ему
тенью прежней Варвары.
— Я хотела видеться с тобою, мой милый, — сказала она
медленно, когда, соскочив с аргамака и бросив поводья Николаю
Федорову, Андрей побежал к ней, — проститься с тобою, прежде чем нам
расстаться.
— Злые люди разлучили нас, Варенька! Но ненадолго. Я
обнаружу коварство, выведу на свет все козни. Прошу тебя одного:
успокойся, крепись и надейся на бога! Враги мои сильны, но господь
не попустит восторжествовать неправде.
— Ах, дай бог, — промолвила Варенька со вздохом, набожно
сложив руки. — Куда ты это едешь, друг мой?
— Теперь в Тихвин, потом должен буду отправиться в Санкт-
Петербург.
— О да сопутствует тебе господь и пресвятая богородипа! —
вскричала она, бросившись к нему и обливая его слезами. — Друг

92
Андрей Безыменный
мой! бабушка, умирая, благословила меня этим образом Иверской
божией матери. — Тут надела она на него оправленный в золоте
образок, — да сохранит он тебя от всякой напасти! носи его в память
своей Варвары, молись ему. И я с тобой буду молиться!
Они слились устами и несколько времени пробыли обнявшись.
Наконец, Андрей, более твердый, с тяжелым вздохом оттс ргнулся от
любезной. Медленно удалился, долго еще не покидал Варвары
взорами. Наконец, образ ее становился час от часу меньше, меньше, исчез
белым пятнышком в туманной дали, и Горбунов, болея сердцем,
понесся по излучистой дороге.
На четвертые сутки, время было пасмурное, при въезде в
дремучий бор, Николай Федоров, который, чтоб разогнать грусть барина,
не раз уже заводил речь и не получал ответов, молвил будто про себя:
«Слава тебе, господи! наконец доехали. Авось господь приведет
сегодня ночевать в Тихвине».
— Разве мы недалеко от города? — спросил Андрей.
— Этот лес тянется под самый Тихвин, — отвечал дядька. —
Здесь, бывало, в старые годы, Андрей Александрыч, не, приведи
бог, проезда нет ни днем, ни ночью. Только и слыхать о разбоях.
Иначе не отправлялись как обозом, и солнце еще высоко, а уж
смотрят, как бы добраться до ночлега. Купец ли с товаром, крестьянки
ли с запасом приедут в Тихвин, прямо с воза в церковь отслужить
молебен пресвятой богородице, что ее заступлением остались здравы
и невредимы.
Едва он кончил, раздался выстрел. Николай Федоров повалился
с коня. Андрей хочет броситься к дядьке на помощь; другая пуля
просвистела мимо его ушей, и аргамак,, почуяв опасность, взвился
на дыбы и помчался вихрем. Горбунов опомнился только, чтоб
услышать за собой погоню. Оглядывается, три всадника, с ног до головы
вооруженных, скачут за ним во всю прыть. Мешкать было некогда,
сопротивление невозможно. Поворачивает на выходившую из леса
тропинку и отдает себя на волю коня. Под ним свидетели многих
поколений, покрытые мхом и сросшиеся с землею пни звенят от
копыт, листья хрустят, ветви хлещут, царапают лицо; впереди
трущоба все чаще, чаще, темная и в ясное солнце, toi да же еще мрач-

Андрей Безыменный
93
нее; над головой носятся тяжелым полетом тетерева, испуганные
необычайным шумом, и вороны карканием приветствуют наступление
сумерок. Но Андрей ничего не слыхал, не чувствовал; мыслил только
о сохранении жизни. Наконец лес стал редеть; конь умерил бег,
и всадник перевел дух. Тут впервые пришло ему на память
случившееся: вспомнил о дядьке и горько всплакался, Николай
Федоров учил его ходить, лелеял его детство, ходил за отроком и потом
служил ему так усердно, как только мог. Из многолюдной челяди,
которая досталась ему в наследство после дяди, Николай Федоров был
один предан ему душою, один знанием обстоятельств семейственных
мог пособить ему в тогдашнем положении. Тяжело вздохнув, «да
будет воля твоя, боже! — произнес он наконец, — дай ему царство
небесное! благодарю тя, господи, что меня спас от руки
злодеев». Между тем ночь спустилась на землю. Андрей очутился на
небольшой поляне и, завидев вдали огонек, чувствуя нужду
в отдохновении себе и коню, тихой рысью пустился к одинокой
в лесу избе.
Он въехал в околицу, привязал коня к изгороде. «Нельзя ли у вас,
голубка, пообогреться и перекусить чего-нибудь?» — спросил
у женщины, которая на стук в окно вышла к нему с горящей
лучиной.
Незнакомка несколько времени смотрела ему в лицо, как бы
удивленная, что видит странника в такой глуши, и наконец
отвечала: «Взойди, кормилец!»
Изба, в которую ступил Андрей, ничем, кроме обширности, не
отличалась от тех, какие видим ныне в деревнях. Но кровать под
холщевым занавесом, заменявшая полати, окна, в которых вместо
стекол были кусочки слюды, скрепленные выведенными в узор
жестяными пластинками, и несколько медной посуды на полках
показывали, что хозяин не простой поселянин. Между тем как странник
с любопытством и сомнением осматривал место своего ночлега,
хозяйка положила на стол каравай хлеба, поставила с солонкой
вынутую из большой печи корчагу щей, горшок гречневой каши и,
поклонившись, молвила: «Милости просим, батюшка! Кушай на
здоровье! Чем бог послал!»

94
Андрей Безыменный
Утолив первый позыв к пище: «Неужели ты здесь, молодка,
одна?» — спросил Андрей у хозяйки, которая приклонившись к печке
и подперши голову рукою, на него глядела.
— Мать со мною, кормилец, живет-не живет. Злая немочь
мучит сердечную: ноги не поднимет, рукой не пошевелит, языком не
перемолвит. Хозяин уехал в Тихвин да замешкался. Чай, сегодня
уж не будет.
— И тебе не страшно оставаться одной в таком захолустье? —
продолжал Горбунов. — Кругом жилья не видать, а в лесу у вас
неспокойно.
— Эх, родимый, — ответствовала хозяйка. — От лихого
человека нигде не убережешься ! Мы жили в городе, да и там злые люди
подожгли избу. Ночью тревога, оборони бог! Все до тла сгорело;
сами еле живы остались. Здесь же милует господь. Вот уже полтора
года ничего не слыхать!
— А далеко ли отсюда до города?
— А бог весть! Мы сами туда не ездим. Бают, коли до свету
отсюда выедешь, приедешь в Тихвин к обеденной поре.
Скромный ужин кончился. Горбунов помолился и, бросив
несколько копеек на стол, промолвил: «Спасибо, голубушка, за
хлеб, за соль!/>
— На здоровье, батюшка, — ответила молодица. — Что это?
Деньги? Возьми их назад, кормилец! — продолжала она с
неудовольствием. — Слава тебе, господи! И без твоих копеек есть у нас
чем накормить проезжего!
Между тем в люльке, повешенной на длинном, прикрепленном
к печи шесте, запищал младенец. Мать поспешила успокоить его
грудью. Андрей, измученный дорогой и треволнениями дня, пустив
коня свободно по двору, положил к себе в головы, в углу избы, иод
иконами, седло, протянулся на лавке и, пожелав хозяйке доброй
ночи, скоро заснул глубоким сном.
Перед рассветом пробудил его внезапный блеск. Глядит, не верит
глазам. Старуха, бледная, как мертвец, у коей лета и болезнь
избороздили глубокими морщинами лицо, осененное длинными космами
седых волос, в беспорядке ниспадавших из-под изорванной кички,

Андрей Безыменный
95
в рубище, до половины прикрывавшем иссохшую грудь, держа
дряхлою рукою горящую лучину, вперила в него серые,
сверкающие очи. Невольный холод обяял Андрея. С ребячества он слышал
о ведьмах, колдуньях, леших, всех существах, коими досужее
воображение наших предков населяло мир мечтательный. Существованию
их тогда верили, и Андрей разделял заблуждения современников»
Ободрился, однако ж, заметив, что старуха творит молитву: нечи-
стая-де сила боится креста. Привстал и хотел было приветствовать
мнимую колдунью, но она подала знак к молчанию и, схватив его
окостеневшими пальцами за руку, вывела на двор.
— Что за нелегкая принесла тебя сюда? — сказала она осиплым
голосом, между тем как Андрей седлал коня.
— Еду в Тихвин, бабушка, и сбился с дороги.
— А зачем тебе в Тихвин? — продолжала старуха.
— Долго рассказывать. Не слыхала ли ты про отца Петра?
— А на что тебе отец Петр?
— Послушай, бабушка, — молвил вместо ответа Андрей. —
Жил здесь в Тихвине стольник Горбунов...
В это время послышался по близости конский топот. Старуха,
вероятно от испуга, зашаталась и, как показалось Андрею, упала.
Он сидел уже на аргамаке и, вообразив, что подъезжают разбойники,
накануне за ним гнавшиеся, быстро понесся по тропинке, ведшей
в Тихвин.
ГЛАВА IX
На берегах Невы красовалась новая столица России, возникшая
по мановению Петра из болот финских и уже в то время, семнадцать
лет после основания, обширностью и красотой изумлявшая
иноземцев. Весь левый берег реки от Смольного двора, где ныне Смольный
монастырь, до Новой Голландии был застроен. В длинном ряду
зданий отличались бывший дворец царевича Алексея Петровича (теперь
Гоф-Интендантская контора), Литейный двор, не переменивший
тогдашней наружности, Летний дворец, деревянный дворец Зимний
(где теперь императорский Эрмитаж), огромный дом адмирала
Апраксина (сломан под нынешний Зимний дворец), Морская академия,

96
Андрей Безыменный
Адмиралтейство, здание глиняное с деревянным шпицем и
двуглавым орлом на вершине, окруженное валом и рвом; каменный Иса-
акиевский собор, в то время еще не достроенный, и, наконец, на месте
нынешнего Сената, австерия князя Меншикова. Вообще странная
пестрота и разнообразие: домы каменные подле деревянных или
мазанок, построенных из фашиннику и глины; крыши железные или
муравленой черепицы подле тесовых; здания высокие с мезонинами,
бельведерами, четвероугольными и круглыми; всеми затеями
тогдашней причудливой архитектуры, обок низких лачужек.
Великолепные ныне Малая Миллионная и обе Морские заселены были
адмиралтейскими служителями, завалены лесами, канатами,
смоляными бочками. Левую сторону Невского проспекта, и в то время уж
обсаженного деревьями от мостов Зеленого (Полицейского) до
Аничкова, занимали иноземные ремесленники: . на правой виднелись
Гостиный двор (ныне дом графини Строгановой) и деревянный собор
Казанския божия матери. Пространство от Аничкова моста до Алек-
сандро-Невского монастыря, тогда еще строящегося, занимали
слободы Аничкова, заселенные солдатами его полка, и Ямская. Из
прочих зданий в сей стороне замечательны были на левом берегу
Фонтанки Итальянский дворец, в коем до вступления на престол жила
императрица Елисавета, и дом графа Шереметева, еще не
доконченный. Впрочем, Адмиралтейская сторона, составляющая ныне
главную часть Петербурга, почиталась тогда предместьем: центром
города была так называемая Петербургская сторона. Там, кроме
крепости, еще деревянной, с множеством ветряных мельниц на валу,
и соборов Петропавловского и св. Троицы, красовались, между
прочим, каменные палаты графа Головкина, Брюса, Шафирова,
князей Долгоруких, Кикина и особенно дом князя-папы, Ивана
Ивановича Бутурлина, замечательный по колоссальному Бахусу на
бочке, занимавшему в крыше место фронтона. Впрочем, на нем не
было ни колонн, ни фронтонов, никаких вообще украшений, которых
требует от больших зданий изящная простота нынешней архитектуры.
Но все строения Петербурга превосходил великолепием и
обширностью на Васильевском острову дворец владетельного князя Инг-
рии, Эстонии и Ливонии генерал-фельдмаршала князя Александра

Андрей Безыменный
97
Даниловича Меншикова, составляющий ныне часть стороны 1-го
кадетского корпуса, которая обращена на Неву. Сей любимец Петра,
самый усердный, самый деятельный его сотрудник в подвиге
преобразования России, красавец телом, исполин духом и умом, на поле
бранном отважный ратник, прозорливый полководец, в
Государственной думе советник проницательный, дальновидный, исполнителе
без медления, усталости и отдыха, по уставу природы, которая,
дабы явить беспристрастие, не раздает доблестей великих без
великих слабостей, имел главным недостатком непомерную, с каждым
днем усиливающуюся алчность почестей и корысти. От сего
покровитель щедрый, заступник ревностный своих приверженцев,
гонитель непримиримый противников, стяжал себе в кругу
первостепенного русского дворянства многочисленных врагов. Пока жил Петр,
пока властвовала Екатерина, высокий, корнистый дуб смеялся
бурям, бушевавшим у подошвы и не дерзавшим сягать до вершины,
в державу Петра II рухнул, на высоте могущества не столь великий,
как в падении, когда на крае земли, во льдах Сибири, некогда
нареченный тесть императора, с духом покойным и ясным челом,
полудержавными руками срубил церковь, в которой и покоятся останки
Великого.
В отдаленной половине Князева дома, в небольшой слабо
освещенной комнате,сидели у круглого стола за кубками вина двое мужчин;
один, развалившись в широких покойных креслах, другой против^
на стуле, являя в наружности середину между почтительностию
и простым обращением.
— Ну, Терентьич, — сказал первый, полня кубок собеседника, —
{Перестанешь ли, наконец, трусить? Ведь в Сенате решили и
приговорили дело по нашему.
— Да еще не подписали, Степан Михайлыч! Не хвалися
о утрие, не веси бо что родит находя й
день, гласит премудрый царь Соломон. По моему разумению, дело
тогда кончено, когда увижу благодатную подпись исполнить.
Горбунов здесь и завтра, изволите видеть, хочет подать новую
челобитную в Сенат. А ведь он был в Тихвине, и кто ведает, не доискался
ли следа?
7 А. О. Корнилович

98
Андрей Безыменный
— Полно тебе прикидываться! — возразил первый, в котором
читатели наши, конечно, узнали Велозубова, — толкуй другим!
Мне ли тебя не знать? Что ты завяжешь, того и сам лукавый не
распутает.
— Молодец-то не таков, Степан Михайлыч, чтоб его легко
провести, — молвил Терентьич. — С ним держи ухо востро. Но меня
более беспокоит Николай Федоров. Наши, как его повалили, до
ночи гнались за барином; воротились, ан убитого на дороге нет.
Справлялись в околотке, а там и видом не видали, и слыхом не
слыхали.
— Вздор, братец! Все пустое мелешь, — прервал Белозубов. —
Ну кому придет в голову, что это твое дело? Ты, вишь, виноват, что
по дорогам грабят и убивают проезжих?
— У вас все вздор, все пустое, — сказал тоненьким голосом
Терентьич, — и не диво, вы за стеной. Придет до расправы: Степан
Михайлыч в стороне, а Терентьича, раба божия, потянут на дыбу.
Степан Михайлыч ни о чем не знает, не ведает, Терентьич за все,
про все отвечай!
— Ах ты, негодная приказная строка, — вскричал в гневе
Белозубов. — Смотри, пожалуй, он еще недоволен. Много
ли ты выслужил в десять лет у Бердыша? Явился ко мне
оборванный, в истертом кафтане, гол, как ладонь. Посмотри же
теперь на себя. Иной с виду и впрямь подумает, что ты человек
порядочный!
— Да я не жалуюсь, Степан Михайлыч, —- пропищал
подьячий. — Вы есть и были мой милостивец. Оно только так, к слову
пришлось.
— Однако ж, — молвил Белозубов, — шутка плохая, если
Горбунов успеет до подписи приговора подать свою челобитную.
Съезди-ка завтра раненько к обер-секретарю.
-^- Да, изволишь видеть, Степан Михайлыч, народ-то у вас
больно мудрен. У нас в воеводстве, будь лишь в дело замешана казна,
она уж непременно выиграет, дари не дари. А здесь говорят тебе:
царь-де не хочет неправосудия. Что казенное, то казенное, что
обывательское, то обывательское. Намеднись нелегкая понесла меня

Андрей Безыменный
99
намекнуть обер-секретарю о благодарности, он взбеленился и так
на меня напустил, что я не знал, куда деваться. Жизни не рад, что
обмолвился.
— Бестолковая голова, — прервал Белозубов. — Тебе только
и таскаться по уездным да воеводским канцеляриям. Вели-ка завтра
заложить в одноколку пару моих вятских. Когда будешь у обер-
секретаря, постарайся в разговоре притащить его к окну, да
невзначай заведи речь о лошадях. Он неравно спросит о цене. Я заплатил
за них сто рублей; ты же скажи, они тебе стоят пятьдесят, а с него-де
возьмешь половину. Он тебе даст обязательства, может быть,
выложит чистые. Улики нет, он-де купил и прав. А о деле уже не поминай
и не беспокойся! Он не бит в темя, и не тебе его учить! Сам сумеешь
все сладить.
— Век живи, век учись, — отвечал Терентьич, взявшись за
шляпу. — Покорно вас благодарю, Степан Михайлыч!
— Выпей последнюю на сон грядущий, — промолвил Белозубов.
Они осушили в заключение беседы по кубку вина и разошлись на
покой.
ГЛАВА X
На другой день после приведенного нами разговора Андрей
явился у сенатского обер-секретаря Приволгина. Немногим пособила
ему поездка в Тихвин. Неопытный, утратив в Николае Федорове
полезного советника, который помог бы ему в разысканиях, сам
ничего почти не узнал. Отец Петр скончался за два месяца. Из дворовых
людей его отца одни, поступив с имением в казенное ведомство, были
усланы, другие сами разбрелись в разные стороны. О бывшей мамке
Палагее Тихоновой не умели также сказать ему ничего верного.
Жила в Тихвине, была больна и, как полагали, сгорела во время
пожара. Одно показалось ему замечательным: с Тихоновой жила
девка, слывшая под именем ее дочери, меж тем как Терентьев в
извете показывал, что ее дочь умерла вскоре после рождения, но и сие
обстоятельство, одно, основанное на слухах, ни к чему не могло ему
послужить. При всем том однако же решился обороняться, сколько,
мог. Изложив все подозрения свои в лживости извета со смелостию,
7*

100
Андрей Безыменный
внушенною чувством правоты и грозившей ему крайностию, явился
с челобитною, как мы выше сказали, у обер-секретаря.
Приволгин, мужчина лет пятидесяти, важной, строгой
наружности, принял Андрея с возможной вежливостию, снисходительно
выслушал его объяснения, дал ему несколько полезных советов.
Андрей, очарованный сею приветливостию, сообщил ему свою
челобитную. Обер-секретарь, прочитав ее, похвалил бесстрашие юноши:
«Государь наш, — продолжал он, — хочет правды, и не сомневаюсь,
обратит внимание на ваше прошение. Долг службы воспрещает мне
сказать вам, в каком состоянии дело, но, принимая участие в вашем
беззащитном положении, позволю себе присоветовать, повремените
несколько дней. Люди не без слабостей, и, чтоб успеть с ними,
надобно им несколько потворствовать. У нас же скопилось ныне
множество дел. Вашу челобитную примут, потому что не могут в этом
отказать, но примут с предубеждением. Впрочем, не принимайте
совета за понуждение, я нимало не хочу стеснять ваших поступков,
действуйте, как заблагорассудите, я сказал только вам свое мнение,
основанное на знании лиц, от коих зависит участь дела». Андрей,
рассыпаясь в изъявлениях благодарности,- последовал совету столь
благонамеренному, и чрез несколько дней, пришед в Сенат для
узнания об успехе, получил от Приволгина обратно, к великому
ето сожалению, свою челобитную с надписью, что дело уже
решено.
Знакомо ли вам, любезные читатели, состояние души после
сильного непредвиденного удара, когда вся кровь поднимается к сердцу;
вас что-то давит, душит, жжет; исчезают мысль, память, все чувства;
минувшее, настеящее, будущее сосредоточиваются в гнетущее вас
несчастье? Состояние убийственное, которого человеческая природа
не могла бы выдержать, если б, по благости провидения, оно не было
кратковременным. В таком положении был Андрей, когда вышел из
Сената. Ничего не помня, не видя, не слыша, он быстро несся из
З^лицы в улицу, из переулка в переулок, куда, зачем? Сам не ведая.
Солнце садилось. Он почувствовал усталость и, увидев перед собою
открытое здание с надписью «Австерия его царского
величества», вошел туда для отдыха.

Андрей Безыменный
101
Образ жизни наших дедов был не тот, что ныне. В царствование
Петра I присутствие в казенных местах начиналось летом в шесть
часов, кончалось в двенадцать. Государь вставал в три часа утра,
в четыре выходил для обозрения городских работ и возвращался
во дворец около полудня; а дабы от девятичасового воздержания не
ослабеть, повелел учредить в трех концах города трактиры, куда
заходил перекусить: один в своем кабинете редкостей (ныне Музей
императорской Академии наук), находившемся в то время у
Смольного двора, другой неподалеку от тогдашней Канцелярии Сената,
на площади собора св. Троицы (что на Петербургской стороне),
а третий поблизости Адмиралтейства, где ныне здание Сената.
Последние два трактира назывались австериями — первая
царской, вторая австерией князя Меншикова, потому что сей вельможа?
переправляясь чрез Неву из своего дворца на Адмиралтейскую
сторону, к ней всегда приставал. Обыкновенный завтрак Петра состоял
из рюмки водки и куска ржаного хлеба с солью. Все люди, порядочно
одетые, имели право на вход в австерию и на ту же порцию,которая
и выдавалась им за счет гссударя. За прочие требования платили по
таксе, подписанной самим царем. Петр поощрял собрания в
австериях, полагая оные в числе средств к сближению сословий, дотоле
разделенных местничеством.
Андрей вошел в обширную приемную. За решеткою, как в
иностранных трактирах, стоял хозяин, толстый, румяный мужчина,
впереди множество слуг, готовых к удовлетворению требований
гостей. На столах в разных концах залы бутылки с винами, табак,
голландские глиняные трубки, шашки и шахматы. Кругом в
облаках дыма люди, высокие и низкие чином, военные, статские, шхипера,
иностранные ремесленники играют, беседуют, шумят, спорят.
Андрей сел отдельно в углу и, подперши голову руками,
погрузился в думу. Тут представился ему весь ужас его положения. Давно
ль, вотчинник обширных поместий, он был одним из самых
значительных лиц в округе, ныне — безродный, бесприютный сирота:
ни кровных, ни друзей, никакой помощи, утешения, нечего терять,
не на что надеяться. Одно существо во всем мире его любило, одно
принимало, в нем участие, и с ним он был разлучен, может быть,

102
Андрей Безыменный
на всю жизнь. «Бедная Варенька, — помыслил он, — тебя ласкает
теперь надежда, что твой Андрюша разрушит ков злых людей;
что станется с тобой, когда узнаешь, что он жертва их ухищрений?
Изноешь, сердечная, от тоски!»
Погруженного в сии грустные мысли пробудил раздавшийся
позади радостный клик: «Горбунов, любезный Горбунов!» И с сими
словами высокий мужчина в мундире Преображенского полка
бросился к нему на шею.
— Здравствуй, Желтов, — молвил Андрей медленно,
оправившись от первого изумления, — но не зови меня Горбуновым, а то
неравно обнесут тебя как преступившего царский указ. .
— Что с тобой, любезный, — вместо ответа спросил с
беспокойством воин, глядя собеседнику в очи, — ты не болен ли, мой милый!
— Ах, как бы я хотел, чтоб это был бред горячки, — сказал со
вздохом Андрей. — К несчастью, говорю горькую истину: я более
не Горбунов!
— Изъяснись, пожалуй! что такое?
— Тяжко говорить об этом, — ответствовал Андрей. — На,' читай,
все узнаешь, — и при сем подал ему из бокового кармана бумагу.
— Друг мой, — сказал Желтов, прочитав и возвращая Андрею
челобитную, — дело твое, правда, не в завидном положении, но
отчаиваться и грешно и стыдно. Уверять мне тебя в искренности
лишнее. Я еще помню, что ты в Новегороде избавил меня от розог
и позора. Послушайся же доброго совета. Рано ли, поздно ли тебе
надобно служить: вступи к нам в полк. Царь, слова нет, доступен для
всякого, но служа в полку, которого он шефом, ты будешь иметь
более случаев лично с ним объясниться. Притом он любит людей
грамотных. Я, помнишь, был в школе плохой ученик, а теперь
поручик от того только, что поученее моих товарищей. А узнай он дело,
так тебе и тужить нечего: он правосуден.
— Правосуден, — отвечал Горбунов, горько улыбнувшись. —
Помнишь ли, любезный Желтов, в букваре, по которому учил нас
чтению дьячок Никандр, в изречениях греческих мудрецов
выражение: «Правосудие — паутина, которая задерживает малых
насекомых и рвется от больших?»

Андрей Безыменный
103
— Нет, уж воля твоя, голубчик, а за это я тебе ручаюсь, что
никакие козни, никакое лицеприятие на него не действуют. Не спорю,
он может погрешить, но от неведения. Расскажи же ему дело, как
оно есть, и он, не стыдясь сознания в ошибке, сам переменит свое
решение. Право, послушайся меня, запишись к нам в службу!
— Любезный, — молвил Андрей в половину убежденный, — и
этого мне теперь нельзя сделать. Злодеи принуждают меня отречься
от своего отца. Под каким именем явлюсь я к вам в полк?
— За этим дело не станет! Я представлю тебя под именем Б е-
зыменного. Да где ты здесь живешь?
— На постоялом дворе, который при въезде первый мне попался.
— Этому быть не должно! Я ведь у тебя в долгу, любезный!
Ты меня ссудил в час нужды всем, что имел. Переезжай ко мне!
Нечего совеститься! — продолжал Желтов, заметив, что Андрей
хотел возражать. — Я не тот бедняк, что был в школе; с
наступлением совершеннолетия уволил почтенного дядюшку от опеки и
теперь, слава богу, не без достатка. Да полно тебе кручиниться!
Увидишь, все кончится благополучно! Эй, бутылку иоганисберга! —
закричал он слуге. — Обновим, друг мой, приязнь стаканом
рейнского!
Нежданная встреча с Желтовым оживила убитого грустью.
Согретый дружбой и вином, Андрей поуспокоился и вышел из
австерии рука об руку с приятелем, решив облечься на другой день в
солдатский мундир лейб-гвардии Преображенского полка.
ГЛАВА XI
Внутренний быт владельцев села Евсеевского изменился после
разрыва с Горбуновым. Княгиня, приехавшая ко дню
совершеннолетия племянницы, задержанная ее сговором, воротилась в свою
ярославскую вотчину. Лука Матвеевич делил время между псарней
и конским заводом. Варвара была уже не Варварой-невестой. Тихая
грусть сменила прежнюю живую, беспечную веселость: в гостиной
являлась только перед столом, прочие же часы дня проводила или
в своей светелке за пяльцами, или у Ольгина пруда, где впервые

104
Андрей Безыменный
и впоследние свиделась со своим Аыдрюшей. Но и тут качели висели
в покое или колыхались разве только от ветра, не слышалось песен,
какими бывало оглашался берег, не было, как прежде, резвой толпы
девушек, коих невинные забавы обманывали время, одна или с
Ивановной находила облегчение от тоски в воспоминаниях о былой
счастливой поре.
Белозубов, по удалении соперника частый гость Евсеевского,
быв принужден отправиться по делу Горбунова в столицу, решил
во что бы то ни стало убедить Луку Матвеевича к переезду в
Петербург. «Пока я здесь, — мыслил, — Варвара моя, уезжай я, кто
мне порукой, что не найдется новый Андрей, который похитит
у меня и ее, и Евсеевское? К тому же тут все напоминает ей о
прежней связи. В столице же, окруженная,предметами новыми, среди
забав и рассеяния, скорее забудет возлюбленного и охотнее
выслушает предложение о новой женитьбе».
Государь Петр I ходил сам в толстом сукне и заплатанных
башмаках, предпочитал щи, солонину и ржаной хлеб блюдам
утонченной французской кухни, но хотел, чтоб окружающие его лица жили
с пышностью, соответственною их звания. Князь Александр
Данилович, носивший титул владетельного, в угодность царю и
собственному честолюбию устроил дом свой по образцу мелких немецких
государей. На его половине пажи, камер-юнкеры, камергеры; на
половине княгини — фрейлины, камер-фрейлины, вообще все придворные
чины. Белозубов в награду за отторжение у Горбунова села
Воздвиженского с деревнями исходатайствовал у княгя для будущей своей
супруги звание фрейлины его двора. Отъезд княгини Ирины
Матвеевны способствовал его замыслам. Уже издревле знатные бояре имели
обычай держать у себя во дворе молодых дворян, мужчин и девиц,
под именем знаком дев и подруг, и сие звание нимало не было
унизительным. Но Менпн ков вышел из низкого звания — пятно
неизгладимое в очах коренных русских дворян. Княгиня, числившая
между предками немало бояр, вдова одного из знатнейших
сановников при дворе царя Алексея, не дозволила бы племяннице, в укор
своему роду, служить у вельможи, который обязан был возвышением
одному себе. Лука Матвеевич сам был не без спеси, но покорный

Андрей Безыменный 105
внушениям чужим, любя дочь нежно, в надежде, что забавы
столичные прогонят ее тоску, не мог противустоять приглашению князя
Александра Даниловича. За несколько лет перед тем повелено было
дворянам, владельцам известного числа дворов, иметь домы в ново-
строившемся Петербурге. В одно утро Лука Матвеевич под
предлогом обозрения своего дома, сев с дочерью в старинную, веером
сделанную колымагу на цепях и низких колесах, со всею челядью,
начиная от няни Ивановны до шестидесятилетней дуры,
забавлявшей в молодости барыню бабку и на старости разгонявшей грусть
внучки, от толстого дворецкого до карлы, со стаей псов и табуном
верховых и цуговых коней, длинным обозом потянулся в Петербург.
Княгиня Мария Андреевна Меншикова, урожденная Арсеньева,
была из самых почтенных жен своего века. Душевно преданная
супругу, любила в нем не светлейшего, не генерал-фельдмаршала,
а Александра Меншикова. Не ослепленная блеском почестей, ведая,
с какими они сопряжены опасностями, проводила дни и ночи в страхе,
чтоб чрезмерное его могущество не рушилось на погибель всего
семейства. Но бессильная к обузданию властолюбивой души князя,
в угодность ему несла бремя величия с притворным удовольствием.
Предчувствия ее сбылись наконец, и когда чрез несколько лет
гроза разразилась над домом Меншиковых, в рыданьях о муже и
детях выплакав очи, вскоре за зрением утратила в ссылке и жизнь.
Княгиня, коей нетрудно было отгадать причину тоски новой
фрейлины, обходилась с нею весьма ласково. Но сия
снисходительность не возвратила Варваре веселости; тайная грусть грызла сердце.
Любовь к Андрею, освященная религией, казалась ей долгом;
измена жениху, и жениху, терпящему напасть, — смертным грехом.
Посему-то покорная во всем воле родителя, в этом одном дерзнула
ему воспротивиться. Частые посещения Белозубова, в коем видела
гонителя Андрюши, внушили ей подозрения, кои утвердились при
поездке в Петербург и вступлении в дом Князев. Лука Матвеевич
не смел говорить дочери ясно о новом женихе, но позволил Белозубову
искать ее благоволения, и сей, мужаясь заступлением своего
милостивца, уже не скрывал притязаний на ее руку. К тому же об
Андрее — совершенное неведение или слухи более горькие, чем самая

106
Андрей Безыменный
неизвестность. Наконец, даже Ивановна, дотоле поверенная в печали,
переменила речь: «Не промаяться же тебе, мое дитятко, весь век
сиротой. Андрей Александрыч, нечего сказать, пригож, да если он
и впрямь не дворянин, без рода, без дома: ни за ним, ни перед ним?
Не таскаться же тебе с ним по миру. И Степан Михайлыч, чем не
жених? Еще не стар, в чести у людей, а уж как тебя любит! Так
и глядит тебе в глаза. Свыкнешься, влюбишься, моя родная».
Так Варвара, предоставленная самой себе, одному богу
открывала свою горесть, мешая в молитвах со своим именем имя
Андрея.
Одним утром, когда Варвара сидела за пяльцами в кабинете у
княгини Марии Андреевны, явился паж с докладом о приезде царицы.
Тотчас вслед за ним взошла и государыня, так что застала еше
фрейлину в комнате. По ее удалении, < я никогда еще не встречала у вас
этой девицы», — сказала Екатерина, после того как княгиня
облобызала ей руку.
— Она с небольшим неделя, как ко мне поступила, ваше царское
величество.
— Кто она такая?
— Дочь соседа Князева по имению; тиха, скромна, мастерица
шить, и я ею очень довольна.
. — Ее наружность меня поразила. Какое у ней бледное, жалкое
лицо!
— Она действительно достойна сожаления, государыня! Ее,
бедненькую, отторгнули от жениха, и, кажется, хотят против воли
выдать за другого.
— И вы, княгиня, ужли не употребите своего влияния, чтоб
тому воспротивиться?
— Ваше величество, — грустно сказала княгиня, потупив взор,—
есть вещи, в которых Мария Меншикова не имеет голоса.
— Признаюсь, — продолжала царица, — ее наружность
возбудила во мне большое участие.
— Государыня! Одно ваше слово может возвратить ей покой
и радость.
— Пришлите ее завтра ко мне, — молвила Екатерина.

Андрей Безыменный
107
ГЛАВА XII
Рано испытанная превратностями рока, Екатерина, едва умея
грамоте, из дома сельского ливонского пастора перешла на престол
и явилась на нем достойною супругою русского царя.
Величественная осанка, высокий рост, гордая поступь, взор живой, пламенный,
всегда сохранявший должную важность, уже означали монархиню
сильного народа. Но блестящая наружность исчезала при великих
качествах души. С добросердечием неистощимым, с ангельскою кро-
тостию Екатерина соединяла ум необыкновенный и дух, редкий
даже в мужчинах. Ее одно старание — сохранить любовь супруга,
постоянный закон — снисхождением, ласкою, даже потворством
отвлекать его от слабостей и направлять ко всему великому,
возвышенному. Сим неизменным поведением Екатерина приобрела над
Петром влияние, которое удержала почти до самой его кончины.
Властитель России, изумлявший мир железною волей и нравом
непреклонным, становился агнцем перед слабой женщиной. И никогда
не употребляла она во зло своего влияния! Казалось, само
провидение ниспослало Екатерину для смягчения монарха, правосудного
до суровости и грозного в гневе, для укрощения пылких, неукро-
тимых его страстей. В приемных ее комнат непрестанно толпились
матери, жены, дочери опальных: прибегали к заступнице несчастных,
к матушке Екатерине Алексеевне. Она не всегда могла исполнить
их просьбы, но всех отпускала с милостивым словом, иногда со
слезою участия, проливавшего утешение в души страдалиц.
С 1711 г. Екатерина редко разлучалась с супругом. Весь
турецкий поход проводила дни на коне, в мужском платье, впереди войск,
ночи же под шатром или не раздеваясь на голой земле, под открытым
небом; в сражениях находилась обок государя. В минуты
тягостные, когда Петр, усталый от борьбы с препятствиями, какие отовсюду
предстояли его великим предначертаниям, искал в ее беседе отдыха,
увещеваниями, поощрениями, упреком подкрепляла изнемогавшего,
пробуждала мгновенно засыпавшую в нем твердость. Екатерина на
берегах Прута спасла русское войско, сохранила Петра для России.
Целя душу супруга, целила и тело. Известно, государь Петр 1 от

108 Андрей Безыменный
отравы, данной ему в молодости, подвержен был припадкам
исступления. В беседах, на пирах волосы его вдруг становились дыбом,
глаза наливались кровью, изменившееся лицо подергивало в
разные стороны, пена у рта, скрежет зубов, крики, подобные звериному
реву, наводившие ужас на самых бесстрашных/В эти грозные
минуты, когда никто не дерзал предстать перед больным, Екатерина,
подошедши, склоняла его голову к себе на грудь и усыпляла
исступленного, тихо водя по ней рукою. Сей род магнетического сна,
длившегося не более четверти часа, возвращал государю здоровье
и веселость. Но всего в ней удивительнее ничем нерушимый, ни в
каких обстоятельствах не падавший дух. Однажды, незадолго до
кончины, Петр, сильно разгневанный, влечет ее к окну и, ударив в окон-
чину, в то время как окно с треском рухнуло, говорит, указывая
на разбитые стекла: «Видишь ли, — это презренное вещество,
облагороженное искусством человека? Оно потускло, и мне стоило только
поднять руку для его сокрушения. Я, правда, окровавил руку, но
его обратил в ничтожество». Сие мгновение было решительным.
Екатерина знала, что стоит на краю погибели, и с ясным челом, с
обычною на устах улыбкою ответствует: «Не гораздо ли достойнее вашего
величества пощадить слабого и не являть могущества перед
ничтожным?» Обезоруженный сим спокойствием, Петр обтер слезы и,
обняв ее, сказал: «Бог тебе, Катя, судья, а не я. Тяжко мне на сердце,
но... забудем прошлое».
Впрочем, кроме сего неприятного случая, нарушившего на время
спокойствие высоких супругов в 1724 г., жизнь их представляла
умилительную картину согласия, и Петр на престоле вкусил
сладость счастья семейственного, редкий удел государей. Разведшись
в молодых летах с Евдокией, искал развлечения от дел
правительственных в обращении с женщинами. Случай свел его с Екатериной;
ее качества привязали непостоянного. Это была первая,
единственная его любовь. Тут он впервые стал скрываться перед
приближенными. Екатерина жила в Москве, в небольшом домике подле
Лефортова дворца. С наступлением вечера государь, улучив время, когда
полагал, что никого не встретит, тайком выходил от себя и на
другой дзнь, еще с рассветом, возвращался во дворец, дабы являвшиеся.

Андрей Безыменный 109
по делам не подозревали его отсутствия. Потом, спустя уже долгое
время, принимал у Екатерины немногих близких особ: Меншикова,
Шереметева, Шафирова. Когда сия взаимная привязанность освя-
тилась узами брака и плоды оного утешили счастливых родителей,
внутренность государева семейства являла патриархальную
простоту. В 1714 г. Петр, ограничив удельные имения и распределив
оные между членами царского дома, назначил для'собственных
издержек доходы с 900 душ в Новогородской губернии, что, судя по
тогдашней ценности имений, едва составляло 9000 рублей. Екатерина
вела им расход и с бережливостью, какую редко встретить в частном
быту. Окорока, солонина, пиво закуплены в свое время, дрова на
отопку дворца в зиму запасены летом, везде порядок, во всем самая
строгая отчетливость. В разговоре, в письмах к супруге Петр не иначе
называл ее, как друг мой Катя! Сии письма,полные
чувства, дышат любовью, которая не ослаблялась годами, а напротив,
с каждым днем становилась более пламенною, более романтическою.
Некоторые начинаются или оканчиваются словами: Катя! мне
грустно. Тебя нет со мною!
Государь всегда почти кушал в семействе. В четыре часа утра,
когда уходил, Екатерина с великими княжнами Анной и Елисаветой
отправлялись в Царицын сад, потом известный под именем Малого
Летнего и ныне принадлежащий к Александровскому дворцу. В сем
саду был деревянный павильон, разделенный сквозными сенями на
две половины, каждая в две комнаты. На половине великих княжен
одна комната была их учебной. Сюда приходили давать им уроки:
Феофан — закона божия и русской словесности, Остерман — языков
немецкого и итальянского, истории и географии; для французского
языка и приятных искусств выписаны были мадам и учители из
Парижа. Смежная с учебною комната заключала в себе птичник великой
княжны Анны Петровны: канареек, попугаев, всех птиц стран
южных, живых или в чучелах.
Вторую половину павильона занимала сама государыня. В то
„время вышивание было единственным занятием женщин высшего
и среднего сословий. Мужья носили кафтаны, шитые шелками,
серебром, золотом; лавок же модных еще не было, все приготовлялось

по
Андрей Безыменный
дома. Посему во дворце, во всяком дворянском доме приемные,
гостиные, спальни, девичьи уставлсны были пяльцами; за ними
просиживали по целым дням и царица, и самая бедная дворянка, и старуха,
и носившая на заплечьях крылышки. За пяльцами в широкой
соломенной шляпке с заброшенным на тулью зеленым флером, в белой
кисейной кофточке и широкой юбке зеленого атласа застала
Екатерину представшая ее очам Варвара.
— Здравствуй, милая! — молвила государыня, стараясь
ласковой улыбкой ободрить робкую. — На лице твоем написано
страдание, и я хотела тебя видеть, чтоб узнать, не могу ли тебе
помочь?
— Велика милость вашего царского величества, — отвечала
Варвара, кланяясь в пояс.
— Тебя хотят выдать за человека, как я слышала, достойного.
Для чего ты не хочешь идти за него?
— Матушка-государыня! Я перед богом была уже обручена;
могу ли без греха изменить жениху?
— Суженый твой в милости у князя Александра Даниловича;
можешь надеяться на чины, почести.
— Сердцу не прикажешь, ваше царское величество! Будь он
знатен и в чести, все-таки он мне не милее моего Андрюши!
— Но если выходит, что твой Андрюша, что ли? как ты его зовешь,,
не из дворян?
— Он мне жених.
— Слова нет! Но нельзя же быть тебе его женой. Ты сама не
захочешь поступить противу воли родительской.
— Матушка-государыня! Знаю, что мне не бывать за Андреем,
и несу безропотно свою участь. Молю об одном, — промолвила
Варвара, бросившись на колени и залившись слезами,—не разлучайте
меня с моим горем, оставьте при мне мое вдовство!
— Встань, милая, — молвила Екатерина, приподнимая
лежавшую у ее ног. —Успокойся! Оботри слезы! Мне душевно
тебя жаль! Я постараюсь сделать, что могу, хотя не ручаюсь
за успех. Впрочем, господь милостив, молись ему! Он тебя не
оставит.

Андрей Безыменный
111
ГЛАВА XIII
Кто из вас, петербургские мои читательницы, чтоб людей
посмотреть и себя показать, с наступлением весны не кружил около
полудни по тенистым дорожкам Летнего сада? Кто из вас,
провинциальные мои читатели, не знает Летнего сада по слуху? Но ныне
Летний сад не то, что бывал в старину. На месте настоящей,
великолепной решетки на Неву возвышались три деревянных галереи,
к которым приставали приезжавшие в сад, а правом сим пользовались
люди всех званий, порядочно одетые. Мостов на Неве в царствование
Петра не существовало. Хозяевам домов повелено было, по достатку,
иметь известное число лодок. Привязав суда к кольям, коими
усажен был берег, посетители сада пробирались по деревянному намосту
в галереи, где в дни гуляний встречали их рюмка водки, подносимая
с поклоном государыней или великими княжнами, как хозяйками
сада, и стол с закусками. Из галерей были выходы в аллеи,
прорезывающие сад в длину. На площадках средней, главной аллеи, и в то
время украшенной теми же статуями и бюстами, что ныне, с
разницею, что они тогда еще сохраняли в целости носы, пальцы у рук,
ног и пр., шумели фонтаны. Площадки сии, по званиям лиц, кои
собирались на них в праздники, назывались дамской,
архиерейской и шхиперской; боковые аллеи уставлены были
изображениями окрашенной жести из Эзоповых и Федровых басен;
ворон, заслушавшись лису, выпускал изо рта сыр; волк пил из
одного ручья с ягненком; цапля вынимала кость из пасти волчьей;
а под изображениями, в науку добрым людям, заключались в
четырех или шести стихах содержание и нравоучение басни. Пруд
Летнего сада отдан был во владение царского карлы, который
разъезжал по нему на раззолоченном челноке в четыре фута длиной.
Посреди пруда находился островок, занятый беседкой, в коей за столом
умещалось шесть человек. О воскресных днях, когда в саду собрания
бывали, отправлялись туда самые отважные весельчаки по плову-
чему мосту, который вслед затем снимался. Когда, по осушении
покрывавших стол бутылок, в беседке становитесь тесно, пирующие —
заметьте, по большей части люди высокого сана, первые государ-

112
Андрей Безыменный
ственные чиновники — в забаву себе и взиравшей на то публике
выталкивали один другого в воду. Вправо от пруда находился грот,
выложенный разного рода поростами, мхами и раковинами, с
подробным описанием, где и как они добываются. Сей-то сад служил
Петру I местом прогулок, забав и отдыха; здесь, отложив величие
царского сана, отцом среди многолюдного семейства, гражданином
среди сограждан, собеседником между пирующих, государь вместе
с ликовавшим народом праздновал победы сынов России, им
пересозданной, им вознесенной.
Между высокими качествами Петра особенно замечательна
необычайная деятельность: ум его не ведал отдыха. Проникнутый свя-
тостию великой своей обязанности, царь днем и ночью, в трудах и
забавах, в дороге и на месте, в беседах, на пирах изобретал, сочинял,
обдумывал способы к возвеличению России. Когда ложился,
дежурные денщики клали на стол у изголовья аспидную доску с грифелем;
когда выезжал, брали с собой десть бумаги и чернильницу; в
токарной, в кабинете редкостей, где ежедневно проводил по нескольку
часов, приготовлены были очинённые перья и бумага; даже не раз
в прогулки по Петербургу останавливал прохожих и писал,
опершись на их спины. Так дорожил он минутами вдохновения,
гениальными мыслями своего творческого ума. Неподалеку от Летнего
дворца, под дубом, который посадил сам государь, находился стол
с аснидною доской и чернильницей, на сей же предмет вделанными
в крышке, и ящиком внутри с бумагой; подле кресла и особенный
часовой для отклонения нескромного любопытства. Одним утром,
недолго спустя по издании указа об учреждении двенадцати
коллегий, Петр, уходивший из Сената в одиннадцать часов и проводивший
; дообеденное время в прогулке по саду, сидя за столом, излагал
на бумагу предначертания об образовании областных судов. Когда
кончил, восторженный мыслью о пользе сего нового постановления,
полный благоговения ко всевышнему за видимую благодать его
предприятиям, положил перо и, вознесши к небу признательные очи,
i ромким голосом произнес следующую молитву:
«Благодарю тя, Господи, что сподобил меня пожать плоды моих
усилий! Сердцеведец! Ты зрел чистоту моих помыслов и благосло-

Андрей Безыменный
US
вил мои начинания. Свет наук начинает озарять тобою вверенное мне
царство. Трудолюбие и довольство проявляются в хижине
земледельца. Суд и расправа заменяют произвол. Боже, сыплющий
щедрою рукою блага по земли, осени мя твоею мудростию на
предлежащем мне пути, укрепи мышцы мои на труд, мне предназначенный,
вознеси, возвеличь Россию! Да спеет народ мой на стезе
просвещения, во славу пресвятого имени твоего! Да восторжествует истина,
воссядет правда на суде!..»
— Молвишь о правде, а сам не творишь
правды, — раздалось в ушах государя. *
Гром, разразившийся над головою, не столько изумил бы Петра.
Озирается, никого не видит, только часовой стоит неподвижно
у ружья. Не веря своим ушам, спрашивает: «Что такое?»
— Молвишь о правде, а сам правды не творишь, — повторил
часовой.
Изумление государя возросло еще более: «В своем ли ты уме?
Помыслил ли о своей голове? На часах под ружьем, а говоришь
дерзости неслыханные, и кому — мне, своему государю?»
— Пугай тех, кому есть чего бояться! — отвечал ратник. —
Ты отнял у меня достояние, честь, имя, все, что привлекает к жизни...
Что мне после того твои угрозы?
— Кто ты таков? Как тебя зовут? — спросил царь, весь пылая
гневом.
— Звали меня Андрей Горбунов, ныне я Андрей Безыменный.
— Горбунов? Знаю. Твое дело недавно решено в Сенате. В чем же
ты винишь меня? Осудил тебя не я, а закон.
— Закон, — с горькою улыбкою сказал Безыменный, — узда
для слабых, а для сильных поощрение к беззаконию! держись ты
закона, приговор мой не был бы подписан,
— Послушай, Горбунов! — молвил царь после некоторого
молчания, — мне жаль тебя! Ты малый не глупый и, как я слышал,
обучен наукам, а мне таких людей надобно. Доселе никто не слыхал
* Обстоятельство о молитве и слова, вложенные в уста ратника, не
вымышлены; любопытные могут в том удостовериться в «Анекдо?ах о Петре I», Голикова.
8 А. О. Корнилоьич

214
Андрей Безыменный
твоих дерзостей, кроме меня. Верю, что тебе горько, но не потерплю,
чтоб ты продолжал поносить меня и господ Сенат, облеченных моею
доверенностью. Говорю тебе, я рассматривал твое дело, и оно решено
справедливо. По закону ты уже заслужил смертную казнь, но
перестань презорствовать, а я забуду слышанное.
— Велика милость твоя, государь, но я был бы ее недостоин,
если б тебя послушался. Мне перестать жаловаться? Отказаться
от собственной крови, отречься от рода, опозорить предков,
согласившись, чтоб их потомок прослыл холопским сыном? Робкая
голубица боронит гнездо от насилия и бьет крыльями, которые господь
дал ей для бегания от людей, а ты хочешь, чтоб молчал человек?
Нет, государь! Урежь мне язык, поставь на дыбу, мучь, рви, терзай,
а я до последнего издыхания не перестану твердить, что, осудив
меня, ты сотворил неправду.
— Но чем же ты докажешь истину своих слов? — вскричал
вспыхнувший снова Петр.
— Доказать не могу, потому что враг сильный отнял у меня все
способы, но я указал тебе, государь, путь к истине, а ты им пренебрег,
возвратил мне челобитную с надписью, что дело решено.
— Какую челобитную? Я ни о какой челобитной не ведаю.
— Вот она! — ответствовал Безыменный, вынув ее из бокового
кармана.
Петр внимательно прочел поданную бумагу раз, другой, и,
обратившись к часовому, молвил: «Есть тут обстоятельства, которых я
не знал, но все одни догадки, ничего положительного. Ты винишь
государственного сановника, мужа мне близкого, в злодейском
умысле, и, не подтвердись твое обвинение, подвергаешься за
это одно смертной казни. Впрочем, я еще раз рассмотрю дело
с господами Сенатом, и если твой извет несправедлив, не
прогневайся! Я тебя предостерег. Миша! — закричал он карле, который
в это время находился у своего пруда, — пошли мне
караульного офицера».
— Г. поручик, — продолжал государь, когда офицер предстал
перед него, — этого часового сменить и содержать на гауптвахте до
моею повеления! А завтра, при суточном рапорте, напомните мне

Андрей Безыменный
115
о деле Горбунова и накажите то же самое офицеру, которому сдадите
караул.
При сих словах Петр отправился во дворец, а нашего Андрея
отвели под стражу.
ГЛАВА XIV
— Орлов! — молвил государь на другой день одевавшему его
денщику. — После моего ухода отправься к князю Александру
Даниловичу. Скажи ему от меня, чтоб он не ездил нынче в Сенат, а
занялся делами в Адмиралтейств-коллегий. Сам же я туда сегодня
не буду. — За сим Петр, сев на ялик, пустился грести к Смольному
двору. Пробыв несколько времени в своем анатомическом кабинете,
на обратном пути въехал в Фонтанку для обозрения воздвигавшихся
на берегах ее зданий, осмотрел строившиеся в Новой Голландии
суда, посетил крепостные работы и, наконец, пристал в виду
Царской австерии, почти у нынешнего Троицкого моста. Подкрепив
себя по обычаю рюмкой водки и куском ржаного хлеба с солью,
отправился в канцелярию Сената.
Тогдашняя канцелярия Сената, каменное здание в два жилья,
находилась между домиком государевым, что на Петербургской
стороне, и собором св. Троицы. Нижнее жилье занимали служители
и мелкие чиновники, в верхнем находились архив, арестантская,
куда приводили преступников до выслушания приговора, три
небольших покоя для канцелярской, и наконец судейская. Тут
голые стены, всего убранства — портрет государев во весь рост,
в раме простого дерева под стеклом статья из высочайшего указа,
что сенаторам, в силу данной присяги, «творить суд и расправу
честно, без лицеприятия, совестью и правдой», наконец, длинный,
под красным сукном стол, за коим сидели сотрудники Петра в деле
правления. На первом месте, в шитом французском кафтане и
длинном напудренном парике, старший сенатор, восьмидесятилетний
граф И. С. Пушкин, живая летопись трех царств, сороковой год
бессменный в Верховной Государственной думе; против, в чекмене
зеленого сукна, князь Ив. Фед. Ромодановский, наследовавший от
отца титул кесаря, прямодушие, суровость и любовь к старине;
8*

116
Андрей Безыменный
подле них в генерал-кригс-комиссарском мундире, уже тогда
маститый старец, князь Як. Фед. Долгорукий, прямой слуга и советник
царский, коего имя соделалось у потомков знамением бесстрашия
и правоты, и вице-канцлер барон П. П. Шафиров, обширный умом
и познаниями, сановник совершенный, если б умел обуздать пылкий
дух; далее появлялись граф Б. П. Шереметев и граф Ф. М. Апраксин,
сподвижники царя на поле ратном и по миновании войны служившие
ему советом, граф П. А. Толстой, славный посольством в
Константинополь, умный и честолюбивый князь Д. М. Голицын и, наконец,
обер-прокурор П. Я. Ягужинский, которому Петр дал почетное имя
друга правды.
Едва пробило девять часов, вошел государь и, чтоб не развлечь
внимания присутствовавших, тихо вдоль стены пробравшись к
президентским креслам, занялся рассматриванием лежавшего перед ним
протокола. Когда прочтенное обер-секретарем дело было выслушано
и по произнесении приговора готовились перейти к другому:
«Господа Сенат! — сказал Петр. — Педели за три перед сем, по указу
нашему, основываясь на извете подрячего Терентьева, при' коем он
представил показание, учиненное перед смертию мещанкой Пала-
геей Тихоновой тихвинскому попу отцу Петру, в присутствии его,
подьячего Терентьева, и посадского человека Ефима Фролова,
вы решили и приговорили недоросля, называвшего себя Андреем
Горбуновым, признать сыном ее, мещанки Тихоновой, а оставшееся
после мнимого дяди его, окольничего Ивана Горбунова-Бердыша,
имение, село Воздвиженское с деревнями, отобрать у него, как вымо-
роченное, в нашу государеву казну. Ныне Андрей Горбунов бьет
мне челом, что поверенный князя Меншикова, Белозубов, за два
дня до подания извета предлагал ему продать означенное имение,
на каковую продажу Горбунов не изъявил согласия, и что в извете
участвует посадский человек Ефим Фролов, который-де клеврет
Белозубова, из чего он, Горбунов, и выводит следствие о подлоге
извета. Я рассматривал внимательно все обстоятельства дела и,
признаюсь, нахожусь в большом затруднении. Отца Петра, перед коим
Тихонова учинила сознание, нет в живых; сама она скончалась
вскоре после показания; Николай Федоров, дядька Андрея*":Горбу-

Андрей Безыменный
117
нова, на которого сей ссылался в челобитной к воеводе, убит на
пути».
Вдруг прервал слова государевы необыкновенный стук и визг
в канцелярской: «Пустите, пустите, я хочу их видеть; сам господь
прислал меня к ним, я должна их видеть». Распахнулись двери
судейской: предстала пред очи изумленных сенаторов старуха,
бледная, как привидение, покрытая рубищем и морщинами, едва
влачившая ноги, опираясь на толстого мужчину, больного лицом,
по-видимому, едва оправившегося от недуга. «Что это за люди?» —
вскричал Петр в негодовании на дерзость. Старуха с усилием произнесла —•
«мещанка Палагея Тихонова» и повалилась на землю. Подбежавшие
подняли безжизненный труп.
Еще при жизни Бердыша, за два года перед сим, Терентьич
продал себя его противникам. Ведая желание князя Александра
Даниловича иметь в своем владении село Воздвиженское с
деревнями и убежденный, что Горбуновы не соизволят на продажу
имения, внушил Белозубову мысль о подлоге и предложил употребить
для сего мамку Андрея. Белозубов подослал к Палагее Тихоновой
клеврета своего Ефима Фролова, который под именем посадского
вкрался к ней в дом и женившись на дочери, обещанием большой
награды и возвышением дочери в дворянки, преклонил тещу к
лжесвидетельству. Тихонова, притворившись больной, в присут;_твии
Терентьича и Ефима Фролова показала священнику церкви Снасова
Преображенья, отцу Петру, что она мать Андрею. Но цель заговора
еще не была достигнута: надлежало скрыть существование дочери
и отклонить последствия от возможного раскаяния матери. Для сего
Фролов, заранее приняв меры к спасению имущества, поджег в одну
ночь ее дом и перевез старуху с женой за тридцать верст от Тихвина,
в захолустье, где мы их видели. Тихонова, грызомая совестью,
приписывая самый пожар каре господней, впала в болезнь, лишилась
употребления рук, ног, языка, но сохранила память, слух и сознание
в преступлении. Между тем Бердыш скончался. Белозубов, после
тщетных усилий склонить Андрея обещаниями и угрозой к продаже
имения, решил пустить в ход дело. Но, по сродному злодеям
беспокойству, опасаясь, что, не взирая на все предосторожности, Андрей

118
Андрей Безыменный
с помощью Николая Федорова, знавшего семейственные
обстоятельства, успеет доискаться истины, поручил Фролову, подобрав двух
негодяев, напасть на них в тихвинском лесу. Тихонова слышала,
как Терентьич и ее зять, которого не беспокоило присутствие
расслабленной, переговаривались о погибели Андрея, и когда он прибыл
в следующую ночь в избу, влекомая каким-то любопытством,
которого сама себе объяснить не умела, сделала усилие и к удивлению
своему впервые почувствовала возможность встать и двигать
языком. Сходство Андрея с матерью, коей образ она увидела в юноше,
и немногие произнесенные им слова открыли, что то был ее
вскормленник. Тогда решилась во что бы то ни стало обнаружить свое
преступление. «Господь дал мне почувствовать раскаяние, дает силы
явить его и на деле». С сей верой, воспользовавшись несколько-
дневным отсутствием зятя, вышла из дома и, слышав, что дело
Горбунова производится в Петербурге, потянулась пешком в столицу.
Прибыв туда, встретила на постоялом дворе больного Николая
Федорова, которого подняли замертво ехавшие в Петербург с припасами
крестьяне и по его желанию повезли с собою. Николай Федо[ ов,
зная, что Горбунов перенес дело в Сенат, привел туда Тихонову.
ГЛАВА XV
Государь Петр I в предположении пересоздать Россию, связав
нас с народами Западной Европы просвещением, торговлей, мыслил,
что не вполне достигнет цели, если совершенно, не изменит
существовавших между двумя полами отношений. До царя Алексея жен-
щииы вели у нас затворническую жизнь. При нем и особенно в
правление Софии оне получили более свободы, но сия свобода была еще весьма
ограничена. Стоило девице сказать несколько слов чужому
мужчине, не родственнику, чтоб навсегда потерять доброе имя.
Решительный переворот в положении женщин последовал с воцарением
Петра. Узрев в посещения заграничных купцов в Москве, какую
прелесть уважение к прекрасному полу разливает на всю жизнь,
как много оно способствует к очищению нравов, царь примером,
увещаниями, угрозой старался доставить женщинам право граждан-

Андрее Безыменный
119
ства в наших обществах. Наконец, для большего развития светской
жизни и вместе для сближения сословий, с переездом двора в
Петербург, когда низложение врага сильного позволило ему вполне
предаться занятиям мира, особенным указом (1714) постановил
еженедельные собрания мужчин и женщин, известные под именем а с-
самблей, и для поддержания сего нововведения сам принимал
в них деятельное участие. Двадцати четырем государственным
сановникам предписано было иметь у себя раз в зиму ассамблею, то
есть — осветить и отопить по крайней мере три комнаты, накормить
и напоить гостей, иметь музыку для танцев и отдельный покой для
слуг. Ассамблеи начинались с наступлением осени, оканчивались
великим постом. Посещали их дворяне обоего пола по указу, купцы
и ремесленники по произволу, под одним условием — быть порядочно
одетыми; духовенство появлялось в ассамблеях в качестве зрителей,
с правом не участвовать в забавах.
В один из первых дней сентября возвещено было жителям
Петербурга барабанным боем и прибитыми к фонарным столбам
объявлениями, что будет ассамблея у генерал-фельдмаршала князя Мен-
шикова, которого собраниями начинались и оканчивались зимние
увеселения столицы. Безыменный, освобожденный из-под ареста,
получил от государя, вместе с правом восприять снова имя Горбунова^
повеление явиться того вечера у князя. В шесть часов сел на ялик
с Желтовым, оба без шпаг (для предупреждения дурных последствий
от прилежного осушения бутылок строго было запрещено являться
в ассамблеи при шпагах) и пустился ко дворцу Петрова любимца.
Великолепно освещенная пристань, горевшие у крыльца смоляные
бочки и яркие огни в окнах уже издали возвещали, что у князя
собрание. Пажи у пристани,, камер-юнкеры у крыльца, скороходы
на ступеньках лестницы, камергеры наверху, в синих ливреях,
улитых серебром, стояли для встречи царицы. У дверей находились два
гайдука, великаны вершков в тринадцать, которым приказано было
принимать всех и никого не выпускать прежде девяти часов. В
приемной приехавшие друзья поспешили объявить имена свои полицейскому
офицеру для избежания пени, коей подвергались пропускавшие
ассамблею, если не оправдывали отсутствия достаточными причинами.

120 Андрей Безыменный
При входе в гостиные комнаты изумила Горбунова пышность,
какой еще не встречал. Государь и весь двор жили чрезвычайно
просто. Дворяне русские щеголяли столом, винами, лошадьми,
псами. Князь же Александр Данилович стоял на том, чтоб во всем
образе жизни сравняться с владетельными особами. Восемь больших
покоев открыты были для посетителей. Везде штучные полы,
гобеленовые или штофные обои, хрустальные люстры, бронза, мрамор,
фарфор, венецианские зеркала, мебель, выписная из-за границы.
Комнаты были набиты людьми, но ни князь, ни княгиня не
появлялись. Хозяева не заботились о гостях, гости о хозяевах. И те и
другие заняты были своим делом. Хозяин угощал, потому что ему было
повелено, и расточал великолепие в угодность государю и
собственному тщеславию. Гости же, которым также приказано было
веселиться, исполняли приказ с верноподданническим усердием и уж
точно веселились от души. Основной закон ассамблеи — совершенная
непринужденность. У каждой двери повешено было напоминание
посетителям не чиниться, не беспокоить себя ни для какого лица,
под опасением наказания осушить огромный кубок Большого Орла,
который тут же под крышкой находился на мраморном пьедестале.
Горбунов изъявил желание обойти комнаты. Рука об руку два
друга вошли в покой, назначенный для разговоров. Тут заметили
Стефана Яворского, председателя Синода, первую духовную особу
в России, являвшего в частной жизни строгое воздержание инока,
фельдмаршалов Шереметева и Голицына, равно высоких доблестями
воинскими и гражданскими, кои одни в этот пьющий век, когда не
только у нас, но и при всех европейских дворах излишество в вине
считалось если не добродетелью, по крайней мере не пороком, когда,
по свидетельству современников, * в Берлине, Лондоне, Париже,
Варшаве королевские обеды не раз кончались вытаскиванием
собеседников из-под столов, одни, говорю, из обыкновенных посетителей
бесед имели право отказываться от участия в попойках и
освобождены были от наказания Большого Орла, которому подвергались
* См. журнал Берхгольца, Mémoires de la P-sse Sophie de Prusse, Mémoires
sur la Régence и пр.

Андрей' Безыменный
121
сам царь, царица, все мужчины, и замужние женщины, с тою
разницею, что женский кубок был втрое менее против мужского: так
справедливо, что истинное достоинство везде и всегда приобретает
уважение! Далее являлись братья Долгорукие, князь Яков и
Григорий, изумлявший парижан любезностью и образованием, Толстой
и Шафиров, славные переговорами с Оттоманскою Портою, и,
наконец, соперник последнего, засыпанный габаком, Анд. Ив. Остер-
ман, обессмертивший себя договорами Нейштатским и Белградскиму
тогда еще мелкий чиновник, но уже уваженный за тонкий ум и
многостороннее образование. Все, за исключением последнего, были
предметом ненависти для хозяина, который ни в чем не терпел
соперников, но ненависти тайной, потому что явная не смела
обнаружиться при Петре. Перед ними стояли группами молодые люди,
с благоговением слушая, с жадностью ловя из уст сих мужей
доблестных уроки мудрости, которой живые примеры видели в их
жизни, — обстоятельство, достойное замечания при
малообразованности тогдашнего поколения.
Перешед в следующую комнату, друзья очутились будто в другом
мире: шум, говор, крик, чоканье стаканов, где обнимаются,
целуются, где спорят и мирятся за кубками. Совершенное равенство.
Иные, кои до вступления в залы ассамблеи не смели взглянуть на
соседей, тут словно свои: в рясах, в мундирах, в кафтанах; без
различия чинов, званий, лет, без порядка, кто сидя выше, кто ниже,,
как кровные, как братья, с румяными от вина и веселости лицами —
все пьют из одной круговой чаши. Полная свобода! Пир горойL
Вино льетсяI Одно преступление — отставать от соседей. Тут Жел-
тов указал Горбунову товарищей Петра в совете и веселии:
знаменитого архиепископа новогородского Феофана, красноречивого
оратора, глубокомысленного политика, историка и столь же усердного
собеседника, затем Ягужинского, равно бесстрашного в Сенате и за
чашей, далее князя-кесаря Ромодановского, в одном изменявшего
старине, что предпочитал медам заморские вина, адмирала
Апраксина, который со слезами радости осушал кубки, Ив. Ив. Бутурлина,
получившего титул князя-папы за подвиги на пирах, и разгульных,
членов его общества.

122
Андрей Безыменный
Разительную противоположность представляла третья комната.
На столах вместо вина — пиво и пунш. Осененные облаком, с глиня-
нь м 1 трубками в зубах собеседники также пьют, но молча и отдыхая
только, чтоб всасывать и выпускать из себя табачный дым. «Здесь,
брат! — сказал Желтов Горбунову, — муха пролетит, услышишь,
а если кто и обмолвится, то верно не по-нашему». Действительно,
пировавшие тут были исключительно иностранцы: офицеры,
служившие в нашей армии и флоте, шхипера, оставшиеся на зиму в
Петербурге, иноземные купцы. Андрей заметил между ними герцога
Голштейн-Готторского, перешептывавшегося с вице-адмиралом
Кризисом и не уступавшего в беседах ни одному из самых отчаянных наших
весельчаков, так что, по словам его камер-юнкера Берхгольца,
никогда не выходил из беседы своими ногами.
Обозрев четвертую комнату, где в разных концах посетители
то стучали шашками, то двшали безмолвно шахматами, и заметив
тут особенный стол и поставленные подле с раззолоченным на спинке
орлом кресла для государя, обыкновенно игравшего в шахматы
с графиней Пушкиной, Горбунов перешел на половину дамскую.
Вдоль по стене сидели длинным рядом матушки, напудренные, в
кирасах и широких робронах, глядя на дочек и повторяя про себя
последние два стиха молитвы господней: и не введи их во
искушение, но избави от лукавого; впереди
дочки стояли строем, расчесанные, разряженные, перетянутые;
против — молодые мужчины, также в строю. О разговорах с
женщинами, этом обмене ума и любезности, который ныне составляет
главное наслаждение в обращении с прекрасным полом, в то время
не было и помину. Да и говорить было не о чем. «Грамота не женское
дело», — твердили старики. Иные девицы не только не читали, да
и совсем не видали книг, разве в церкви, когда дьякон выносил из
алтаря евангелие. Пяльцы и одни пяльцы были их занятием,
мастерство шить — лучшей похвалой. Притом умы находились тогда в
каком-то ребячестве, которому ныне с трудом поверят. Герцогиня
Мекленбург-Стрелицкая, царевна Екатерина Ивановна, сестра
императрицы Анны, жившая в России после развода с мужем, женщина
лет тридцати, нрава веселою, в пребыьание двора в Москве в 172Z гг

Андрей Безыменный
123
принимала у себя, в селе Измайлове, раз в неделю дам и девиц.
Чем же, думаете, они весь вечер занимались? Ни дать, ни взять,
играли с кошками. И это чрезвычайно их забавляло. «Не поверишь,
мой свет, — писала царевна к графине Авд.Ив. Чернышевой, — как
нам вчерась было весело; кошки смешили нас до упаду». А потому
и в ассамблеях, до начатия танцев, только и дело было что глазели:
мужчины глядели во все глаза на девиц, девицы украдкой на мужчин,
и если встречались взорами, опускали, краснея, очи или закрывали
платками лицо.
Горбунов и Желтов присоединились к толпе зрителей на сии
живые картины, как вдруг внезапный блеск привлек их к окну.
Великолепное представилось зрелище. Нева горела от разноцветных
огней, коими освещены были буера, яхты, ялики, в стройном порядке
двигавшиеся от противоположного берега к пристани: подъезжал
царский двор. Вскоре раздались трубные звуки, и вошел в покои
Петр, ведя под руку Екатерину, а за ними блистательный,
многолюдный послед мужчин и женщин. Горбунов с удивлением взирал
на величественную красоту русской царицы, ее высокий рост,
казавшийся еще выше от длинных темнорусых волос, зачесанных по
тогдашнему обычаю вверх, ее широкое чело, большие темного-
лубые глаза, лицо чистое, покрытое румянцем стран полуденных,
стройный стан и гордую поступь. Подле находились великие княжны:
Елисавета, незадолго покинувшая крылышки, * поразила его с
первого взгляда: ее мягкие как шелк спускавшиеся до плеч локоны,
большие голубые глаза, дышавшие негой, ослепительная белизна шеи
и рук, полная грудь —останавливали самого равнодушного зрителя.
Наружность Анны не имела ничего блестящего, отличного; но в
чертах, во взорах, во всех движениях сияла душа чистая, нежная,
исполненная любви ко всему окружающему. Желтов указал между
прочим другу княжен Марию Александровну Меншикову и
Катерину Алексеевну Долгорукую, кои потом обе, жертвы отцовского
* Автор позволил себе нескочько подвинуть эпоху совершеннолетия в. к.
Елисаветы. Государь Петр I обрезал ей крылышки в день торжества о
заключении Нейштатского мира, 21 ноября 1721 г.

124
Андрей Безыменный
властолюбия, отторженные от женихов, чтоб одна за другой быть
обрученными одному императору, кончили дни невестами-вдовами
в заточении, графиню Нат. Бор. Шереметеву, последовавшую за
женихом в ледяные дебри Сибири, гр. Матвееву, тогда невесту
А. И. Румянцева, отца знаменитого фельдмаршала, и славных в то
время любезностью графинь Головкиных и княжну
Черкасскую.
Появление великих княжен оживило немую картину, какую
являли покои, занимаемые прекрасным полом. Их снисходительное,
милостивое обращение со всеми, без различия званий, и свобода
с мужчинами служили образцом для фрейлин. Сии последние имели
уже своих угодников: в числе роившихся кругом молодых людей
проявлялись известные заслугами и саном в последующее время:
Ив. Ив. Неплюев, славный посольством в Турцию и особенно
управлением Оренбургского края, С. Ф. Апраксин, П. С. Салтыков и,
тогда из первых красавцев, А. Б. Бутурлин, предводительствовавшие
в Семилетнюю войну нашими армиями; наконец, знаменитый Миних,
в то время еще генерал-майор, который со всею германскою, нелов-?
костью был самым страстным воздыхателем женского пола и
сохранил сию слабость до преклонной старости, так что по возвращении из
Сибири, утружденный летами и недугом, писал еще любовные письма
к молодым графиням С. и В., составлявшим украшение двора
императрицы Екатерины II. Впрочем, и сия угодливость была совсем
не то, что ныне. В движениях самый церемонный этикет, в словах
все изысканные выражения осмеянных Мольером умников de l'hôtel
Rambouillet, не подходили без многократных поклонов, в танцах
едва прикасались к пальцам дамы: какая.непринужденность между
мужчинами, такое жеманство в обращении c женщинами.
Обыкновенно по прибытии государыни начинались танцы, но
тут медлили, потому что не было души собрания, того, по мановению
коего оно двигалось. Петр, имевший обычай со вступлением в
ассамблею тотчас обойти всех посетителей, прошел прямо в кабинет,
повелев следовать за собою хозяину, который, привыкнув читать на
лице государевом происходившее в его душе, с трепетом ожидал по-
следствий свидания.

Андрей Безыменный
125
— Данилыч! Долго ли ты будешь играть моим терпением? —
строго спросил царь, садясь в кресла. — Что у тебя за дело с
Горбуновым?
— Никакого, государь! — ответствовал князь. — Я хотел
купить у его дяди имение, но старик отказьггался от продажи. По его
смерти обратился к наследнику, и этот молокосос, не взирая на мои
выгодные условия.,.
— И потому, — прервал Петр, — что этот молокосос, как ты
его зовешь, не хотел удовлетворить твоей прихоти, ты'решил
злодейским умыслом лишить его собственности?
— Злодейским умыслом? — с изумлением возразил князь.
— Данилыч! — продолжал царь, не замечая восклицания. —
Пока ты довольствовался похищением государственной казны, я,
памятуя твои заслуги и, может быть, по слабости к тебе, чтоб не
срамить тебя, разделывался с тобой по-домашнему и довольствовался
наказанием тебя денежной пени, иногда же пополнял ущерб из своих
доходов. Но если, издеваясь моим снисхождением, ты употребляешь
свое могущество на угнетение беззащитных, если для достижения
своих замыслов прибегаешь к подлогам, поджогам, убийству и
прикрываешь сии преступные козни предлогом государственного
интереса, Данилыч, — промолвил Петр; возвысив голос, — я, божий
слуга, отмститель в гнев творящему злое, поставлен на то, чтоб карать
преступление. Слезы невинно терпящих вопят на меня к богу, и тяжко
мне придется отвечать за них, если не исполню долга; а ты лучше
другого ведаешь, что я умею его выполнить.
— Государь! — отвечал князь. — Ваше величество изволите
упоминать о подлоге, зажигательствах, убийстве, о коих я не имею
понятия. Поверенный мой, Белозубов, писал ко мне, что бежавший
из дома Горбуновых подьячий Терентьев открыл ему, будто
наследник Бердыша подкидыш, а следовательно, владеет имением
незаконно, и просил моего согласия повести о том дело у новгородского
воеводы. Я соизволил, но что тут были злоумышление, козни — того
не ведал и не ведаю.
Петр не спускал с князя очей. «Верю словам твоим, еще более
лицу, — сказал он наконец, — но не менее стыда тебе иметь клев-

126
Андрей Безыменный
ретов, способных на такие злодеяния. Не погневайся! Я повелел Бе-
лозубова, Терентьева и Фролова предать суду. И горе тебе! если
окажется, что ты тут сколько-нибудь замешан». Потом, встав,
промолвил уходя: «Я приказал Горбунову быть сегодня здесь, хочу
чтоб ты перед ним извинился».
Едва лишь государь воротился в собрание, подали знак к танцам.
В ассамблеях перед начатием бала хозяин подносил даме по выбору
бронзовый, вызолоченный жезл, наподобие кадуцея, и перчатку
в знак державства, как бы давая знать, что в светской жизни
господство принадлежит женщинам. Дама, принимавшая затем название
царицы бала, подзывала любого мужчину, заставляла его
стать, на колени и, посвятив в маршалы бала, по примеру древних
рыцарей — приложением двух пальцев к его щеке, передавала ему
с кадуцеем свою власть. Обязанность маршала была исполнять
безропотно все, самые прихотливые повеления своей дамы и по ее
наставлениям распоряжаться балом. В сей вечер князь Меншиков
подошел к Екатерине и на коленях поднес ей знаки власти над eq-
бранием. Когда хотел встать, государыня, остановив его, молвила:
«Позвольте, князь! Я намерена избрать вас в маршалы и по праву
господства моего над вами хочу, чтоб вы исполнили требование»
которого, верно, не ожидаете».
— Ваше величество! — возразил князь. — Для сего не нужно
мне маршальского жезла. Я раб ваш, и ваша воля была и будет мне
всегда непреложным законом.
— К вам недавно поступила фрейлина, не помню, как ее зовут^
спросите о том у княгини Марии Андреевны. Я принимаю ее под
свое покровительство. Употребите свое влияние, дабы ее не выдавали
замуж против желания.
— Государыня! — ответствовал князь. — В угодность вам я
сделаю более: и если ваше величество повелите, постараюсь соединить
ее с предметом ее любви. Дворянство бывшего *ее жениха доказано,
и ничто не мешает их союзу.
— Вы мне доставите этим удовольствие, — сказала царица.
Между тем как судьба таким образом без ведома Андрея
готовилась вдруг вознаградить его за все напасти, сам он с любопытством^

Андрей Безыменный 127
смотрел на мелькавших перед ним танцовщиков. Восхитила его
прелесть, с какою двигалась в менуэте великая княжна Елисавета,
ловкость в контрдансе графинь Головкиных, первых танцовщиц после
великой княжны, умилило снисхождение царя, который то
участвовал в пляске, то, положив одну ногу на другую, с трубкою в зубах
беседовал за одним столом с архиереями о богословии или с
иноземными мореходами об опасностях их плавания, то, наконец, вместе
с пировавшими пил из круговой чаши. Но всего более поразил его
танец, изобретенный Петром, трогательное доказательство
благодушия царева и его желания видеть на всех лицах веселость. Это
был род нашего гросфатера. При игрании похоронного марша от
шестидесяти до ста пар двигались погребальным шествием; вдруг,
по движению маршальского жезла, музыка переходит в веселую,,
дамы покидают своих кавалеров и берут новых между нетанцующими,
кавалеры ловят дам или ищут других, от этого кутерьма ужасная,
толкотня, беготня, молодые танцовщицы хватают стариков, молодые
мужчины тащат старух, те отказываются, отбиваются, шум, крик, все
собрание, тысяча или полторы тысячи человек, поднято, словно
играют в жмурки. И заметьте, Петр, Екатерина, вся царская
фамилия тут же: за ними бегают, гонятся, сами они ловят, безо всякого
от других отличия, словно в своем семействе. Наконец, новое
движение жезла: все приходит опять в прежний порядок, и те, кои остаются
без дам или кавалеров, осушают кубки Большого или M а-
лого Орла, единственное наказание за все проступки в
ассамблее.
Андрей едва оправился от суматохи, в которой волей неволей
принужден был принять участие, увидел перед собою того, кого
почитал главным себе врагом. «Господин Горбунов! — молвил
князь Александр Данилович. — Мне весьма больно было узнать
о неприятном деле, какое навязали вам, и еще более, что при этом,
употребили во зло мое имя. Уверяю вас честью, что все против вас
злоухитрения и козни, на какие дерзнул поверенный мой Белозубов,
чинились без моего ведома и воли. Чтоб доказать, что не питаю
к вам неприязни, предлагаю вам свою дружбу (тут князь протянул
руку) и постараюсь явить ее на деле. Не угодно ли вам перейти со-

128
Андрей- Безыменный
мною в боковую комнату?» Андрей в изумлении последовал • за
князем. Вдруг раздалось: «Андрюша! мой Андрюша!» — и Варвара
очутилась в его объятиях.
ПРИПИСКА ДЛЯ ЖЕЛАЮЩИХ
Два месяца спустя после сей нежданной и счастливой встречи
обрученных, в два часа пополудни, несколько дрог четвернями,
нагруженных сундуками, заказною в Петербурге мебелью орехового
дерева, всем, что новобрачная приносит в дом супруга, покрытых
богатыми персидскими коврами, медленно потянулись из села Ев-
сеевского в село Воздвиженское. Впереди в карете веером,
расписанной золотыми и серебряными городками в виде шахматной доски,
покидавшей сарай только при торжественных случаях, гордая как
пава, пышная как маков цвет, Ивановна в высоком чепчике, который
принуждена была надеть со вступлением в дом князя Александра
Даниловича и потом уже не снимала, и богатой штофной телогрее,
открывала шествие щгом убранных перьями коней. Рослые слуги
позади и вершники по сторонам умножали пышность поезда. Едва
он показался в виду ярко освещенного дома Горбуновых, Андрей,
испросивший дозволение уехать из Петербурга для женитьбы вместе
с Желтовым, который также взял отпуск, чтоб быть шафером у своего
приятеля, вышли на крыльцо встретить дорогую гостью. После
первых приветствий, когда няня Ивановна заняла половину дома,
назначенную для будущей владычицы села Воздвиженского с
деревнями, и жених вместе с другом отправились к нареченному тестю
благодарить за приданое, Николай Федоров, род первого министра
у молодого барина, дворецкий Илья Иванов, малорослый, дородный,
плешивый мужчина, и ключница Анна Васильевна, которую в силу
сего звания и потому, что по догадкам пользовалась особенным
благоволением покойного Бердыша, прочие слуги честили Анной
Васильевной, как некогда наших бояр — с «вичем», —все, с детства
кормившиеся от подачек господского стола и составлявшие высшую
аристократию в многолюдной дворне Горбуновых, следуя приказу барина,
угостили роскошным ужином нового товарища. Когда блюда одно

Андрей Безыменный
129
за другим были разнесены между собеседниками, и сладкое вино
развязало языки:
— Слава тебе, господи! — воскликнула Ивановна, — наконец
привел бог дождаться. — Прошел бы завтрашний день благополучно,
а там и дело с концом.
— Уж тут далеко ли? — молвила Анна Васильевна. — Жаль
только, что отец Григорий изнемогает. Уж куда как ему хотелось
обвести молодых кругом налоя. Да больно стар, сердечный! G
постели, вишь, подняться не может.
— Я, чай, Маланья Ивановна, Варвара-то Лукинишна рада, —
промолвил дворецкий.
— И, батюшка! — отвечала няня. — От радости света божьего
не взвидит. И здоровье, и веселье, все мигом прикатило! Глядит,
как наливное яблочко! А то, бывало, не дай бог и ворогу, только и
ведала, что горе, особенно в Санкт-Петербурхе, словно свечка, истаяла,
иссохла, как лучинка. И день и ночь то и дело, что тоскует. Слез
нет, а только что вздыхает, да так тяжело, что не приведи господь!
Уж я, ах ты, владыка небесный, и молитвы над ней творила,
и сама плакать, и ей-то говорю: «Полно тебе, свет мой,
кручиниться, господь милостив, не оставит тебя горемычной, не
убивай себя и нас». Нет! Что прикажешь делать? Все грустит.
А пуще всего, коли заговоришь о Белозубове. Да и он, душегубец,
прикинулся влюбленным и ну свататься! А ей это пуще, чем нож
в сердце.
— Мало того, — подхватила Анна Васильевна, — Андрей Але-
ксаыдрыч чуть со двора, а он на двор. Прикатил сюда в Воздвижен-
ское да и распоряжается, словно своим добром.
— Далеко кулику до Петрова дня, — прервал дворецкий. —
Каково-то им всем теперь распоряжаться на каторге в Рогвихе,
что ли?
— Да и по делом их ! — молвил Николай Федоров. — Слыханое ли
дело, пуститься на такое беззаконие!
— Мне жаль дочки Тихоновой, — сказала тут няня. — Она,
бают, ни про что не ведала. Ан теперь без мужа, чай, горемычыая,
но миру пойдет.
9 А. О. Корниловым

ISO
Андрей Безыменный
— Не тревожьтесь, Маланья Ивановна! — отвечал дядька. —
У нашего барина душа христианская: приказал отвести ей двор
и пожаловал месячную дачу.
— Куда какой добрый! —промолвила няня. —Дай бог ему много
лет здравствовать!
Тут Илья Иванов велел подать из поставца большую заздравную
чашу, наполнил ее, и громко произнесши: «Здравие и многолетие
нашему барину и барыне! Пошли им, господи, много чад и
домочадцев! Да здравствуют на многие лета!», — осушил ее до дна.
Собеседники почли долгом, повторив тост, последовать пример;/.
Между тем пробило 8 часов. Николай Федоров, не без основания
почитавший себя старшим и в постоянную бытность при господах
получивший понятия о светскости,подал руку няне, длякотордй после
дневных трудов и веселого ужина сия подпора не была липшей,
и в сопровождении собеседников, доведши новую гостью до вверенной
ее надзору половины, пожелал ей доброй ночи. «Покорно
благодарима !» — отвечала Ивановна. — «Прощенья просим-с, Николай Фе-
дорыч, Илья Иваныч, Анна Васильевна».
Прощенья просим, гг. читатели!

ИЗВЕСТИЯ ОБ УСПЕХАХ ПРОМЫШЛЕННОСТИ В РОССИИ
И В ОСОБЕННОСТИ ПРИ ЦАРЕ АЛЕКСЕЕ МИХАЙЛОВИЧЕ
Царствование Алексея Михайловича, самое блестящее в нашей
истории XVII столетия, к сожалению, менее других нам известно.
Уложение, показывающее заботливость его о внутреннем
благосостоянии государства, и некоторые современные записки,
более относящиеся к войнам, приведшим его к почтению у народов
соседних, — вот все, что находится из отечественных памятников.
Труды, подъятые сим государем для образования подданных, для
сближения их с Европою, труды, приготовившие Россию к тому зе-
личию, на которое воздвигыул ее Петр, не могли обращать на
себя внимание писателей, не понимавших отдаленных видов царя
Алексея Михайловича и полагавших всю славу правителей в
воинских успехах. Таким образом, любопытный наблюдатель, желающий
получить сведения о средствах, употребленных сим монархом для
споспешествования народному благу, принужден (пока еще не все
современные акты приведены в известность) довольствоваться
сведениями, разбросанными у иностранных писателей, или преданиями,
часто неверными, искаженными временем. Чтобы облегчить таковой
труд, предлагаем здесь некоторые известия о фабриках и других
заведениях к усовершенствованию промышленности, существовавших
при царе Алексее Михайловиче. Для лучшего же понятия начинаем:
кратким обозрением постепенного хода промышленности в России,,
от начала политического ее существования.
Начало промыслов и художеств в России теряется в глубокой?
древности. Промышленность у славян, подобно как и у других наро-
9*

132
Известия об успехах промышленности
дов, началась, вероятно, с того времени, как они, утвердившись
в постоянных жилищах, познали приятности гражданской жизни.
Уже в VIII, IX и X вв. находим у арабских, норманских и
византийских писателей известия о торговле славян, привозивших к устью
Волги, Днепра и на берега Балтийского моря холст и кожи. Мы не
знаем достоверно, были ли сии произведения отечественными
изделиями, но основываясь на летописях, смело можем утверждать, что
искусство выделывать кожи известно было в России во времена
Владимира. Те же летописи упоминают о кованых мечах, деланных в России.
Художества перешли к нам из Греции. Жители сей страны,
невзирая на упадок народного духа, на развращение двора и общее
невежество, еще сохраняли остатки образования, завещанного им
предками. В то время как варварство помрачало Европу и одни
схоластические споры занимали западных христиан, Платон,
Аристотель, Геродот, Фукидид, Гомер и Пиндар находили почитателей на
Востоке. Художества процветали также у одних только греков.
Торговля, а потом введение христианской веры в России, устроив
сношения ее с Грецией, водворили в отечестве нашем просвещение,
и вскоре на берегах Днепра и Волхова благодетельные семена оного
пустили свои отрасли. Промышленность, покровительствуемая
мудрыми государями, возрастала вместе с внутренним устройством
и безопасностью народа. Уже в X в. упоминается о каменных
палатах, в XI о великолепных храмах, воздвигнутых в Киеве и
Новгороде, и о живописи, украшавшей 'стены оных. Кожи, выделываемые
россиянами, были одним из главнейших предметов их торговли
с немцами на Западе, болгарами на Востоке и с Константинополем,
путем греческим по Днепру и Черному морю.
Система уделов, вовлекшая Россию в междоусобные войны,
и владычество монголов, сковав ее игом рабства, уничтожили все
благие начинания. Мог ли народ русский думать о занятиях,
требующих спокойствия и свободы, в то время, когда должен был
заботиться о собственной безопасности, о защите скудного имущества
м когда ежечасно опасался, чтобы произведения его трудов не
сделались жертвою алчности и корыстолюбия притеснителей. Однако ж
и в сию смутную эпоху находим следы торговли и прежде введенных

Известии об успехах промышленности
133
художеств. В XIII в. купцы русские приезжали в Тавриду и
выменивали там соль на бумажные ткани,* В первой половине XIV в.
в княжение Симеона Иоанновича Гордого греческие и российские
художники расписывали в Москве церкви и отливали колокола, **
но сии явления редки в России. В одном Новгороде, удержавшем
свою независимость и богатом торговлею с Ганзою, сохранилась
промышленность в полной своей деятельности. Наконец,
прояснились тучи, покрывшие политический горизонт России, и по мере
ослабления татарского ига, промышленность возрождалась. При
Дмитрии Донском сношения с Западною Европою возобновились:
введены были в употребление металлические монеты вместо
кожаных, бывших прежде в употреблении. Первые монеты были с
татарскими надписями, *** потом с русскими на одной, а татарскими
на другой стороне и, наконец, с одними русскими. Монеты чеканили
сперва в Орде и называли деньгами от татарского слова
т а н г а и теперь еще употребительного на Востоке. Серебряные
назывались деньгами, а медные пулами. Россияне
платили оными дань. В Новгороде, имевшем у себя сД276 г. конторы
ганзейских купцов, были в употреблении литовские гроши
и шведские а р т у г и. Новгородцы, гордясь своею независимостью
от ига монголов, предпочитали монеты иностранные деньгам,
введенным сими притеснителями в Россию.
В 1429 г. начали новгородцы чеканить свою монету.**** Спустя
четыре года Псков последовал примеру Новгорода, а, наконец,
и другие удельные княжества завели у себя русские деньги.
В начале XV столетия монах Лазарь, родом серб, сделал в
Москве на великокняжеском дворе за церковью Благовещения ч а с-
н и к, названный часомерье, который, по словам летописца,
всякий час ударял молотом в колокол человековидно,
самозвонно и страннолепно. ***** Москва имела
* См.: Voyage de Rubruques (Rirsbrock).
** См.: Истор[ия] государства] Российского], ч. IV, стр. 280.
*** Там же, ч. V, стр. 121.
****- Storch's Hist, statis. Gemâlde des Russ. Reichs, III.
***** Ис1ор[йя] государства] Российского], ч. V, прим. 249.

134
Известия об успехах промышленности
.сверх того искусных литейных мастеров: один из них научил
псковитянина Федора лить свинцовые доски для кровли церковной,
за что получил от псковских граждан в благодарность 46 рублей. *
Иконописцы — монах Андрей Рублев, Симеон Черный и старец
Даниил — были в славе, и произведения их долго почитались
образцовыми. По всеобщей набожности того времени художества до
Иоанна III употреблялись единственно для украшения храмов
божьих. Ремесла состояли: в выделывании кож, приготовлении мыла,
потащу, льняного масла, тюленьего жиру, икры и рыбьего клею
и, наконец, в искусстве добывать и варить соль. Для одежды делали
полотна и сермягу. По крайней мерс летописец говорит, что в 1382 г.,
в на'шествие Тахтамыша, сожжена была в Москве сермяжная
фабрика. ** Около того же времени узнали в России искусстьо
винокурения. Оно известно стало в Европе в XIV в. и потом, вероятно,
перешло к нам через Украину от генуезцев, поселившихся, на
берегах Черного моря.
Наконец, со вступлением на престол Иоанна III настала новая
эпоха для России: свержение татарского ига и брак сего государя
с дочерью Фомы Палеолога Софиею доставили ему известность и ува-
якение у современных государей. Сношения с Западною Европою
умножились и сделались постоянными. Толпы иностранных
ремесленников, одни, призванные царем, другие в надежде обогатиться
в стране новой, ищущей просвещения, стекались в Россию.
Аристотель, родом из Болоны, воздвигал храмы, отливал пушки, чеканил
монеты и делал порох. Венециане Фрязиы и Алевиз украшали
столицу зданиями великолепными. При Иоанне летописи упоминают
о рудокопстве. Добывание железа для кузнечного ремесла было
древним промыслом россиян. Они выплавляли железо в горнах и
употребляли оное для орудий, потребных в домашнем быту. В 1509 г.,
при построении Тулы, находилась уже на Тулице, при впадении в нее
речки Комареыки (ныне давно уже высохшей), слобода, в коей все
жители были кузнецы и для работы своей добывали железо из ближней
* Там же, стр. 238.
** Starch's Gemâlde etc.

Известия oôi успехах промышленности
135
руды. * При Иоанне в 1491 г. два немца, отправленные на Печору,
нашли на реке Цыльме, верстах в 100 от Печоры и в 20 от Космы,
серебряную и медную руду, коей разработка и началась с того времени. **
Иоанн Грозный прилагал более стараний, нежели все его
предшественники, к образованию народа. Письмо его к императору
Карлу V служит лучшим доказательством заботливости его о
распространении просвещения и промышленности. Царь просил через
саксонца Шмитта отпустить в Россию богословов латинской
церкви, дабы они, узнав догматы греческой- церкви и уведомив
о своих, не противились соединению двух исповеданий, когда
начнутся о сем переговоры. Иоанн требовал также докторов
прав, знакомых с обычаями светскими, чтобы научить жителей
приобретаемых от варваров областей быть хорошими гражданами
и полезными членами общества; искусных зодчих и
работников для построения укреплений против татар; л и т е й-
щиков, пороховщиков и разных оружейников. ***
123 человека ученых, художников и мастеров были уже набраны
и готовились сесть в Любеке на суда, но по проискам ливонцев и
отчасти любечан, с завистью взиравших на успехи просвещения в
России, оби были отозваны Цесарем в Вену. ** *N* В 1557 г. Иоанн повторил
требование свое у Фердинанда I, но и тут не имел удачи. Однако ж
отказы императоров не воспрепятствовали переселению
иностранных ремесленников в Россию; особенно приходили мастера золотых
и серебряных дел. По сие время в Москве, Вологде и Устюге
находятся потомки сих колонистов, отличающихся от коренных жителей
одними только прозвищами.*****В 1553 г. содействием митрополита
Макария заведена в Москве типография, под руководством дьякона
церкви св. Николая Голстунского, Ивана Федорова и Петра
Тимофеева Мстиславца. Арсеналы Иоанновы были наполнены. Цесар-
* См. «Путешествие от С.-Петербурга до Херсона» Василия Зуева.
** Ист[ория] государства] Российского], ч. VI.
*** Schmidt, Phiseldeck. Materialien zur Russ. Geschichte. Riga, m. 1.
i777, стр. 431.
**** Storch's Gemâlde, III, s. w.
***** Iiennig, Leimchaw, Greuer, Arndt и пр.

138
Известия об успехах промышленности
ский посол Иоанн Кобенцель, бывший в России в 1575 г., говорил,
что в оных было не менее 2000 полевых и осадных орудий.
Торговля с англичанами чрез Архангельск имела главнейшее
влияние на распространение просвещения. Сверх выгод, происходив-
ших от открытий нового истока для российских произведений, сия
торговля увеличила народную промышленность, утвердила сношения
России с Англией и облегчила царю средства вызывать оттуда людей
с дарованиями. Особенно врачебное искусство утвердилось с сего
времени в России. При дворе Иоанновом мы видим английских
докторов Стендиша, Якоба и аптекаря Джемса Френшама с
фельдшерами (в 1581 г.). Затруднения, деланные царем касательно его отпуска
в 1583 г., заставляют думать, что при Иоанне учреждена была
первая аптека. G 1534 г. начали собирать в России травники.*
Копание руд и разработка металлов распространилась. Царь
договором с англичанами 1569 г. предоставил им отыскивать железные
руды и плавить сей металл, обязав их обучать сему искусству
русских и при вывозе железа платить по полупенсу с фунта.
При царе Ф е о д о р е , когда Тула обведена была каменного
стеною, слобода, находившаяся близ сего города, получила название
Кузнецкой. Указом сего государя, кроме кузнецов, никому не позволено
было в ней селиться. Они освобождены были от земских податей и
повинностей земской службы.** Руководствуемый советами Годунова,
Феодор уничтожил многие монополии, данные англичанам, и открыл
другим торговым народам свободный приезд в гавани Белого моря.
Сии средства не воспрепятствовали, однако ж,, дружеским
сношениям царя с королевою Елисаветою. Английские врачи приезжали
по-прежнему в Россию и по-прежнему пользовались при царском
дворе большими милостями. При сем государе вызван из Венеции
Марко Ченоппи для выделывания бархатов, штофов и других
шелковых изделий, учреждены в Ржеве со стороны Пскова первые
заставы для предосторожности от моровой язвы и, наконец, издан в 1588 г.
Лечебник, переведенный с польского.***
* Рихтер. История медицины в России, ч. I.
** Зуев. Пут[ешзствие] от С.-Петербурга до Херсона.
*** Рихтер. Ист[ория] мед[ицины] в России, ч. I.

Известия об успехах промышленности
137
Годунов, злодействами проложивший себе дорогу к трону,
но благодетель народа на престоле, заботился, может быть, более всех
своих предшественников о распространении довольства и образования
между подданными. Бедствия, постигшие Россию в его время, не
позволили ему обратить большого внимания на расширение
промышленности, а преждевременная кончина уничтожила благие его
начинания. Однако ж колокольня Ивана Великого вместе с другими
каменными зданиями в Москве и колокол в 12 000 пуд., вылитый
в 1601 г., свидетельствуют о попечении сего государя к оживлению
промышленности, показывают, что художества не были в России
в упадке. Годунов не имел времени делать новых заведений для
промышленности, но покровительствовал то, что нашел при вступлении
на престол; ободрял торговлю, охотно принимал в свою службу
просвещенных чужеземцев и сам посылал молодых людей учиться
в чужие края. Плоды сих отеческих попечений российских монархов
уничтожены были в бедственное время Лжедимитрием. Междоусобия,
ополчив русских на их соотечественников, наведя на Россию
враждовавших ей соседей, изгнали из оной занятия, цветущие под сению
мира. Шведы грабительством Новгорода довершили упадок оного,
а поляки сожжением Москвы в 1612 г. истребили все мудрые
начинания государей российских для общего блага. Таким образом,
россияне при вступлении Михаила находились в том же положении,
в каком были, освободившись от ига монголов, исключая успехов,
хотя медленных, в просветении, приобретенных в полтора века
законного правления. Михаил вступил в сношения с иностранными
державами и, предлагая им вместе с дружбою торговые выгоды,
требовал от них помощи и посредничества для примирения его с
неприятелями. Успокоив государство извне, приложил он старания ко
внутреннему оного устройству. До его царствования промыслы вообще
не были в совокупности: рассеянные ремесленники трудились и
продавали свои произведения, не сообщая- другим своего искусства.
Он ввел новые отрасли промышленности, начал раздавать
привилегии и, открыв подданным выгоды совокупного труда, возбудил в них
охоту к предприятиям полезным. Царствование Михаила можно
почесть началом фабрик в России. В дошедших до нас современных ак-

138
Известия об успехах промышленности
тах находим грамоты, коими посылаются нарочные в Госляр, что
в нижней Саксонии, для выписания иностранных рудокопов. По сие
время сохранились привилегии, данные на 10 лет алмазного и
золотого дела мастеру Ивану Мартынову и английскому купцу Францису
Глоту для делания золотой и серебряной канители и торга оною,
с правом выписывать для себя иноземных мастеровых; бархатного
дела мастеру Фимбранту, привилегия на построение мельниц для
выделывания лосиных кож и на производство оными торга,и, наконец,
привилегия гамбургскому гостю Петру Марселису и голландцу Ти-
леману Акаме для устроения на реках Шексне, Костроме и Ваге
железных заводов, с правом торговать произведениями беспошлинно
в продолжение 20 лет внутри и вне государства.* В доказательство,
сколько сей государь поощрял ремесла, может также служить грамота
1619 г., коею жители Кузнецкой слободы освобождаются от всякого
тягла наравне с посадскими людьми и от суда воеводы, кроме татей-
н ы х дел.** При Михаиле чеканили монету золотую и серебряную
в Москве, Новгороде, Пскове и Твери и даже были делатели
фальшивой монеты. Царствование Михаила отличается также
распоряжениями по части медицинской. В войске заведены полковые лекаря
и полевые аптеки, для содержания коих каждый полк давал по 200
рублей. В столице утвержден Аптекарский приказ, место, где
соединялись все ветви медицинского управления. Главою оного был всегда
русский боярин. Приказ испытывал врачей и предписывал им
средства лечить больных. * * *
Но никто из означенных государей более царя Алексея не
заслуживает уважения и благодарности потомства. Михаил, желая
залечить раны, нанесенные России во время междуцарствия, не имел
времени сделать много новых заведений. Преемник его, победив
поляков, находясь в мире с Швецией, занялся единственно
распространением просвещения, промышленности и торговли в своем народе.
Познав истину, что сии последние не могут быть в цветущем со-
* Собр[ание] государственных грамот, III, стр. 336, 350, 370.
** Зуев. Путешествие от С.-Петербурга до Херсона, стр. 92.
*** Рихтер. История медиц[ины] в России, ч. II, стр. 2, о.

Известия об успехах промышленности
139
стоянии, если не пользуются совершенною свободою, Алексей
уничтожил многие монополии, до того времени присвоенные одному
двору. Руководствуясь советами Иоганна фан Сведена, богатого
голландского купца в Москве, он исполнил намерения, едва
начертанные его родителем. Петру Марселису, гамбургскому купцу, поручено
было приискивать в чужих краях искусных мастеров во всех родах.
Они приезжали в Россию на счет государев, пользовались большим
жалованием и после условленного времени отпускались с честью.
Не было отрасли промышленности, которая не обратила бы на себя
внимания царя. Постараемся исчислить бывшие при нем в России
заведения; если некоторые существовали и прежде, то Алексей
распространил оные или усовершенствовал.
Фабрики:
1) Шелковые. Прежде шелк был транзитным товаром. ■
Русские купцы покупали оный в Астрахани или в Москве от персиан
в потом продавали англичанам или голландцам в Москве или в
Архангельске. При царе Феодоре Иоанновиче выписан был венецианец
Марко Ченоппи для шелковых изделий. Фабрика его находилась
л Кремле, подле колокольни Ивана Великого. Во время московского
пожара в 1612 г. она, вероятно, сгорела. При Михаиле делались уже
бархаты и штофы. При Алексее начали делать в Москве шелковые
поясы, кошельки, ленты и тому подобные вещи.
2) Суконные. Иоганн фан Сведен * завел было в Москве
около 1650 г. суконную фабрику и призвал для сего иностранных
мастеровых, но, понеся сильный убыток, принужден был закрыть ее
по той причине, что в то время россияне переменили в одеждах сукно
на камлот, который получали от голландцев и греков. По мало-
добротиости русской [шерсти] царь Алексей не раз выписывал иио-
* Большую часть представленных здесь сведений почерпнул я из Кильбур-
гера о русской торговле в 1674 г., помещенного в Бишинговом магазине, III,
стр. 245—263. Кильбургер переложен на русский язык Д. II. Языковым.
Нельзя при сем не поблагодарить г. Языкова за переводы Шлецерова Не- v
стора, сочинений Монтескье, Кильбургера, Жан дю Плано Карпини, Лерберга,
Гильденштета и других полезных книг. Изд.

140
Известия об успехах промышленности
странных овец, но они от дурного ли смотрения, или от других
неудобств или совсем выводились, или волна их грубела. Кильбургер
видел подобных овец у боярина Артамона Сергеевича Матвеева.
3) П о л о т н я н ы е. Во время Кильбургера главнейшие
полотняные фабрики существовали в Ярославле, Валдае, Каргополе
и на берегах Двины и Волги, следовательно, в тех же местах, гда
мы находим оные и ныне. Аршин холста продавался в Москве от
2 до 6 копеек. Делали также крашенину и набойки. Тонкие полотна
привозили из-за моря; но как царица Наталья Кирилловна не
носила чужеземного полотна, то для нее и вообще для царского обиходу
заведена была в Москве в слободе Кадашевой особенная полотняная
фабрика, которая и пользовалась царским покровительством.
Заводы:
4) Кожевенные. Выделывание кож, один из древнейших
и самых важных промыслов в России, доведено было до
совершенства. Заводы сафьянные находились в Казани и Нижнем Новгороде;
кожевенные в Москве, Ярославле, Костроме. Заводы, бывшие в
областях Новогородской и Псковской, уступали первым добротон>
изделий. За недостатком скота внутри России кожевники ездили
зимою закупать оный в Подолию, Украину и Лифляндию.
5) Поташные. Лучшие были в Сибири у Морозова. /
6) Дегтярные. Находились во всех лесных местах, особенна
в Каргополе и на берегах Ваги в Архангельской губернии.
7) Мыльные. Лучшие были в Костроме.
8) Сальные. Топление сала было с давних пор занятием
русских.
9) С о л я н ы е варницы. Соль варили в Астрахани, откуда
по Волге привозили в Москву; около Нижнего Новгорода, в Тотьме,.
в Перьми Великой, в Галиче Костромском, в Старой Руссе при озере
Ильмень и во многих других местах.
10) С т е к л я н ы е заводы. До сношения русских с
иностранцами они употребляли для окон вместо стекла слюду. Потом:
привозили стекло из чужих краев. Пушечный мастер голландец.
Юлий Койет (в наших актах он назван Елисеем) первый учредил

Известия, об успехах промышленности
141
стекляный завод от Москвы верстах в 40, в деревне Духанине. Койет
имел от 6 до 8 мастеров и сперва выписывал потребный материал
из-за моря, но после нашел средство добывать оный в России.
Грамотою царя Михаила Феодоровича от 31 мая 1634 г. позволено
ему было купить для оного в Гаретовом стану в Московском уезде
16 пустошей и дана привилегия торговать стеклом в продолжение
15 лет.* Произведения сего завода были несколько грубы и состояли
мз окончатых стекол и скляниц. При царе Алексее итальянец Миньо'
заложил на счет государев другой завод в деревне Измайловке,
в 6 верстах от Москвы; изделия оного были гораздо лучше Кой-
етовых.
11) Оружейные. Тульский оружейный завод пришел в
большее противу прежнего совершенство. Царь поощрял жителей
Кузнецкой слободы, освободил их грамотою 1640 г. от постоя и позволил
им держать брагу. Они умели уже ковать огнестрельное оружие.
Указом 1642 г. велено им было изготовить 1 000 самопалов, в 1643 г.—
243 пищали. Кузнецкая слобода состояла тогда в ведомстве
Стрелецкого приказа, а с 1692 г. под управлением Приказа ствольного
дела.* Оружейное искусство распространилось тогда в России,
к чему немало способствовали отыскание и разработка руд.
Разработка £ия началась производиться постоянным образом, как мы
сказали выше, в царствование Михаила. Во время Кильбургера было
четыре железных рудника, при каждом находились заводы.
Главнейший принадлежал голландцу Петру Марселису,** который
содержал оный вместе с тестем своим Тилеманом Келлерманом.
Рудник сей простирался с лишком на 30 верст и разрабатывался в трех
разных местах, начиная от Серпухова и за Тулу. На заводе тянули
полосы, делали железные листы, ружья, сабельные клинки и даже
лили пушки. Марселис не только не платил никаких пошлин, но
«еще получил от царя Алексея 400 душ.
* Собр[ание] государственных грамот, III, стр. 351; Зуев, стр. 93.
** Марселис был датского происхождения, но родился в Москве. Он
исправлял дела голландцев в России и, быв в постоянных связях с нидерландскими
купцами, почитаем был голландцами за их соотечественника. Кильбургер
называет его немцем.

ш
Известия об успехах промышленности
Второй рудник принадлежал голландцу Тилеману Лус
Акаме и находился в 90 верстах от Москвы по Калужской дороге,
на реке Протве, от которой получил название. На сем заводе тянули
полосы и делали железо. Полосное железо у Акамы было горазда
лучше Марселисова, и пуд оного продавался гривною дорожег.
Акаме также пожаловано было 200 душ. Оба сии заводчика по
проискам толмача Андрея Виниуса находили большое затруднение в
удержании права на свои заведения. Надлежало вступиться Генеральным
штатам и князьям Черкасским, чтоб склонить к тому царя, который
после сам поощрял сии заводы.*
Третий рудник, называемый Истинским, находился в
Тульской губернии, в Пронском уезде. Открыли его голландец Вернер
Мюллер и какой-то датчанин. По смерти последнего половина рудника
по праву выморочениых имений досталась царю, который подария
оную дому Нарышкиных.
Четвертый рудник в Петрозаводске был царскою
собственностью и состоял на откупе у доктора Розенбуша, который
за право разрабатывать руду и содержать завод обязался поставлять,
ежегодно в казну несколько пушек и других военных снарядов.
Стали на сих заводах не делали, а приготовляли оную частные люди;
сталь сия была дурного качества, почему ежегодно привозили
множество оной из Швеции.
Мы упомянули выше о давности литья орудий в России:
в Москве был пушечный двор, где лили пушки, мортиры
необыкновенной величины и колокола. В начале XVII в.-находился при оном
искусный мастер нюренбергец Ганс Фалькен. По доброте и по
превосходству отделки орудия его работы славились даже в чужих
краях.** При царе Алексее завод Марселиса поставлял царю 18-
и 24-фунтовые орудия: их посылали для пробы в Англию и
Голландию, но они не выдерживали испытания и часто лопались. Там же;
лили орудия, у коих были казенные шурупы, но они по высокой
цене показывались только в арсеналах, как редкость. Кильбургер
* Scheltema. Rusland en Nederlaiiden, I, стр. 288.
** Adami О 1 е а г i i Reisebeschr., 149,

Известия об успехах промышленности
из
говорит, что в 1654 г. русский мастер вылил огромный колокол в
11 000 пуд.: в 1674 г. сей колокол был поднят искусством русского
церковного сторожа (иностранцы от того отказались); 9 месяцев
продолжалась работа; уже работники готовились увидеть
благополучный конец своему предприятию, как вдруг от неосторожности
он перевернулся и упал ушами вниз так сильно, что вошел одною
третью в землю.
Медных рудников в России было во время Кильбургера
три. Один при Олонце, неподалеку от Онежского озера, находился
под управлением голландца Дениса Иовиса, служившего прежде
при шведских рудниках, а два других — в Кондырской области,
на берегах Мезени, от устья ее в 228 верстах. В 1674 г. управление
сими тремя рудниками поручено было Петру Марселису.
Пороховых мельниц было множество в Московском
округе: пороху выделывалось не более, как сколько нужно было на
государственные расходы, и с тем обходились весьма бережно.
Бумажные мельницы завел при Алексее на реке Пархе
Иоганн фан Сведен, тот самый голландец, о коем мы упомянули выше.
Царь заложил другую на Яузе близ Москвы. Работники на оную
взяты были с Сведеновой фабрики. Бумага была низкой доброты
по недостатку тонкого тряпья. Стопа оной продавалась по 1 рублю.
Типографии было две: одна в Москве; имела 8 станов..
В ней печатались библии, писания св. отцов и другие духовные книги,
также Уложение. Вторая находилась в Киеве.
При Алексее, в 1654 г., начали чеканить первые рубли .*
До сего времени монета сия была мнимая, по уже в XII в. слово
рубль было в употреблении и означало некоторый вес наподобие
гривны. При нем также хотели было уменьшить достоинство монеты.
Истощив финансы свои войною с поляками, государь думал поправить
сие зло, приказав бить медные копейки величиною в серебряные.
После сего копейки серебряные были опять введены в употребление.
При сем же государе вошла в употребление почтадля
писем: прежде отправляли оные с нарочными. В 1663 г. Иоганн фан
* Storch's Gemâlde etc.

144
Известия об успехах промышленности
Сведен первый завел почту под главным надзором боярина Ордына-
Нащокина. Известия из Москвы в Ригу приходили в 9 или 11 дней.
Польская почта шла через Вильну. Третья почта отвозила письма
за границу через Гамбург. Все письма из чужих краев относили
в Посольский приказ, где сперва прочитывали оные, а потом
отдавали по принадлежности. Иностранная почта привозила также
газеты, называвшиеся тогда Вестовыми курантами. Их
переводили на русский язык, и каждое утро дьяк читал царю
сделанные из оных извлечения.
Моровая язва, свирепствовавшая в России с 1654 по 1656 г.,
убедив правительство в необходимости принять меры
предосторожности, была причиною заведения карантинов: их называли в то время
заставами крепкими. Официальные бумаги,
приходившие в Москву, переписывали в Драгомиловской слободе и потом
предавали огню; платье больных также сожигали, другие
окуривали и вымораживали. Домы окуривали полынем три дня
сряду.
Аптек было две: старая в Кремле и н о в а я на Гостином
дворе. Первая, назначенная для царской фамилии, отличалась
расположением и изяществом посуды. Шлейсинг замечает, что фляжки
и карафины были из хрусталя шлифованного, а крышки с красивою
позолотою. Вторая аптека имела значительный годовой расход,
а начальники оной были самые искусные аптекари в Москве. Сверх
того находились в Москве три Аптекарских сада, первый близ
Каменного моста, у городовых стен, другой у Мясницких ворот и третий
неподалеку от Немецкой слободы, близ нынешнего Аптекарского
сада. Указами повелеыо было воеводам собирать разные
лекарственные растения вместо подати. В 1672 г. заведена была аптека в
Вологде и отправлен туда аптекарь Петр Понтан.* При войске были
медики, аптекари и цирюльники.
Кроме означенных заведений, скажем еще, что при царе
Алексее столица украсилась многими великолепными зданиями. Нельзя
здесь не упомянуть о новом Гостином дворе, строении обширном и,
* Рихтер, II.

Известия об успехах промышленности
145
по словам современного писателя,* лучшем во всей Москве. Оно
составляло обширный квадрат с площадкой в средине на 180 шагов,
где находились городские весы. Тут обыкновенно было сходбище
(биржа) иностранных купцов. Зимою наполнялась она санями с
разными съестными припасами, привозимыми в Москву, как и ныне,
из всех концов России.
А. Корнилович,
* Voyages de I. J. Struys.
10 А. О. Корыилович

НОВЫЙ ГОД В 1724 г.
(Поев. С. К. Т-ой)
Завтра Новый год, говорил я вам вечером 31 декабря. Родные
съедутся к вам с поздравлениями и желаниями, повторяемыми
каждое 1-е января; знакомые забросают переднюю вашу визитными
карточками, которые также большею частию принимают с новым годом
новый вид. «Вы забыли недавно введенное у нас обыкновение дарить
друг друга. Надеюсь, что вы оному последуете». — «Весьма охотно, —
отвечал я, — но чем могу служить вам?» — «Безделицей: расскажите
мне, как праздновали в Петербурге Новый год сто лет тому назад».—
«Повинуюсь вашему желанию».
Встреча Нового года производилась в то время самым
торжественным образом. В 12 часов герольды и ночные сторожа, которые
тогда были у нас в употреблении, как теперь в некоторых городах
Германии, возвещали на всех улицах полусонным жителям столицы
звуком труб и громкими песнями окончание старого и наступление
нового года. С появлением утра начинались поздравления.
Музыканты шести гвардейских батальонов, немецкие гобоисты гвардии,
царские певчие, музыканты частных капеллей и барабанщики
петербургского гарнизона, одетые в различных костюмах, переходили
отдельными толпами из дому в дом и шумным образом напоминали
хозяевам о своем усердии и надежде получить обыкновенную в таком
случае награду.
Так началось и 1-е января 1724 г. В 6 часов утра Петр и вся
императорская фамилия отправились в крытых санях из Зимнего
дворца, находившегося на том месте, где ныне императорский Эрмитаж,
на Петербургскую сторону в собор св. Троицы, к слушанию обедни.
По существовавшему издавна обыкновению государь пел в тот день

Новый год в 1724 г.
147
на клиросе с певчими и сам читал Апостол. Во время молебствия гром
пушек с Петропавловской крепости и выставленный на одном из ее
бастионов желтый флаг с двуглавым орлом, державшим в лапах
четыре моря, возвестили жителям о начале праздника..
В церкви с государем были самые приближенные к его особе. Все
же прочие дожидались выхода императорской фамилии на площадке
пред собором. Тут находились знатнейшие вельможи, высшие
чиновники в коллегиях, генералитет и офицеры гвардии: немного поодаль
выстроены были полки Преображенский, Семеновский и войска,
составлявшие в то время петербургский гарнизон. Государь был
в Преображенском мундире, зеленом с красным откладным
воротником и красном камзоле, оба обложенные золотым позументом,
в чулках полосатых, белых с синим, и в башмаках из кожи северного
оленя мехом вверх. Приезжавшие все должны были являться в
праздничных французских кафтанах, служащие в военной службе — в
своих мундирах. Император приветствовал поздравлявших поцелуем
в голову ; императрица и великие княжны Анна и Елизавета Петровны,
допустив их к руке, поднесли им по чарке водки. По окончании сей
церемонии Петр отправился угощать гвардию, поднося каждому из
солдат по ковшу водки, черпаемому из ушатов, несомых за ним
денщиками, а государыня с великими княжнами пошла к дамам,
собравшимся в близлежавшей от собора деревянной галерее.
Поздравления их и угощение войска продолжались до 4 часов. Обед приго-
товлен был в Сенате, где дожидался государя дипломатический корпус.
Дом, занимаемый тогда Сенатом, находился тут же, на площадке
близ Троицкого собора. Он состоял из шести плотно одна к другой
приставленных мазанок, каждая в четыре окна и в два этажа. Во
всех комнатах сего обширного здания накрыты были столы. Дамы
заняли одну, мужчины другую половину. За столом, где находился
государь, сидели с правой стороны герцог Голштинский и за ним
австрийский посол граф Кинский, прусский посол барон Мардефельд и
прочие иностранные министры, с левой стороны князь Меншиков,
канцлер граф Головкин, адмирал Апраксин и другие знатнейшие особы.
Стол по правой стороне государева занимаем был высшим
духовенством; в других комнатах обедали денщики царские, канцелярские
10*

148
Новый год в 1724 г.
служители, гвардии офицеры и те из высшего звания, которые не
могли уместиться за столом, за коим сидел император. Для всякого
стола был особый буфет, где находились ящики с винами, большей
частию венгерским. Вино сие было любимым вином Петра: он
ежеминутно подчивал им застольных своих соседей из своей бутылки.
Обед был непродолжителен. В 6 часов государь, сопровождаемый
терцогом Голштинским, который в то время был женихом великой
княжны Анны Петровны, отправился на половину дам. Между тем
в залах, где обедали, сняли со столов скатерти; высыпали на оные
кучи табаку, принесли трубок, и густые облака дыма затмили комнаты.
Гости Петра, не вставая с мест своих, проводили время в разговорах,
прерываемых только тостами, какие предлагал веселый П. Ив. Ягу-
жинский, бывший в тот день маршалом. Между тем в - амфитеатре,
"устроенном пред Сенатом, на высоких подмостках приготовлены были
для народа жареные быки с позлащенными рогами, начиненные
разного рода дичью. В 7 часов, когда посетители расположились в
амфитеатре, Петр, взяв в руки нож, отрезал кусок от одного быка,
предложил оный императрице, великим княжнам и вкусил сного сам.
До того никто не мог приступить к предложенной пище. Народ
бросился на нее толпами, и чрез несколько минут один Преображенский
солдат поднес государю позлащенные рога, за что получил в награду
серебряный рубль. В 8 часов начался фейерверк. Россия находилась
тогда в войне с Персиею; усмирение табасаранцев и мятежных ханов
Сурхая и Дауд-бега, взятие Дербента, Баку и пр. были
блистательными подвигами российских войск. Петр воспользовался сим
случаем, чтоб торжественно изъявить им свою признательность. Между
множеством ракет и разного рода увеселительных огней представлены
были разрушенные стены Дербента, Баку, лежащая у ног
победителей своих, прося помилования, и Персия в виде женщины,
изнемогающей под бременем внутренних междоусобий, поднятая из бездны
разрушения мощною рукою российского монарха. Вот вам,
милостивая государыня, скудный мой подарок: позвольте мне в свою очередь
.просить взаимного. Подарите меня улыбкою вашего одобрения.
1 января, А. Корнилович.
Село Лобаново.

СТАТЬИ ИЗ АЛЬМАНАХА «РУССКАЯ СТАРИНА»
Ш
О ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ ИМПЕРАТОРА ПЕТРА I
Вы не раз удивлялись Петру I, вы слушали со вниманием
рассказы о подвигах его на поле брани, о его неутомимости в делах
государственных, его постоянной любви к России. Вы с равным
участием видели его в холстинной куртке плотником на Заандамской
верфи, потом победителем под Полтавою во время его триумфального
въезда в Москву и, наконец, по заключении Нейштатского мира
торжественно принимающим благодарность народа. Но любопытство
ваше завлекло вас далее. Вы сделали, мне вопрос: какая была
частная жизнь Петра I? Покажите мне его, говорили вы, не повелителем
многочисленного народа, а гражданином, в домашнем быту, посреди его
семейства. Какие были его частные занятия, его домашние забавы?
Вот мой ответ.
Император Петр I был феномен своего века. Физические и
нравственные его свойства, добродетели и недостатки, занятия его по
делам государственным и частные, которым он посвящал часы
досуга, все в нем являет что-то необыкновенное, носит на себе отпечаток
какого-то неизъяснимого величия, беспокойной, никогда не
устающей деятельности, которые не могут не возбудить удивления.
Начинаю описанием его наружности. Петр Первый был с лишком
2 аршин 14 вершков г и столько отличался ростом от других, что во
время пребывания его в Голландии, в Заандаме, жены
корабельщиков, работавших на тамошней верфи, унимали детей своих от
шалостей, грозя гневом высокого плотника из Московии.2
Он был крепкого сложения, имел лицо круглое, несколько смуглова-

150
Статьи из альманаха «Русская старина»
тое, черные волосы, обыкновенно прикрытые париком, большие
черные глаза, густые брови, маленький нос, небольшой рот и усы,
придававшие ему несколько суровый вид.
Сила его была соразмерна необыкновенному росту. Заспорив
однажды с Августом, королем польским, в Бирже в 1701 г., он
велел подать себе штуку сукна и, бросив ее вверх, кортиком прорубил
оную на воздухе.3 В другой раз, сидя с ним же за ужином, он свертывал
в трубку по две серебряные тарелки вдруг и потом между
ладонями сплющил большую же серебряную чашу. В Амстердаме в 1G97 г.
в довольно сильный ветер останавливал рукою мельничные крылья,
чтоб лучше рассмотреть механизм некоторых частей. Впрочем,
однажды Петр чуть было не заплатил жизнию за подобную
самонадеянность. Это случилось в 1717 г. в Утрехте, на шелковой фабрике купца
фон Моллема.4 Дабы узнать быстроту воды, приводившей в
обращение колеса фабрики, государь вздумал было во время действия оных
остановить самое большое колесо; но оно подняло его, и, верно,
Петр сделался бы жертвою своего любопытства, если б один из
бывших тут работников, схватив его обеими руками, не оторвал несильно
от колеса. Походка его, обыкновенно скорая,5 делалась еще скорее,
когда он занят был какою-нибудь мыслию или увлекался
разговором. Один из иностранных министров, находившихся в то время
при российском дворе, а именно цесарский посол граф Кинский,
довольно толстый мужчина, говаривал, что он согласится лучше
выдержать несколько сражений, нежели пробыть у царя два часа
на переговорах, ибо должен был, при всей тучности тела, бегать
за ним во все это время.
Петр любил веселиться в обществах, на праздниках, которые
давались в его честь, любил видеть вокруг себя блеск и пышность,
но в частной жизни представлял во всем образец строжайшей
умеренности. Обыкновенная одежда его была самая простая: летом 6
черный бархатный картуз или треугольная поярковая шляпа,
французский кафтан из толстого сукна серого или темного цвета с фабрики
купца Серикова, тафтяные камзол и нижнее платье, цветные
шерстяные чулки и башмаки на толстых подошвах и высоких каблуках
с медными или стальными пряжками. Зимою тот же наряд, кроме

Статьи из альманаха «Русская, старина»
151
того, что вместо бархатного картуза носил он шапку из калмыцких
барашков,7 вместо суконного кафтана надевал другой, из красной
материи, в коем передние полы подбиты были соболями, а спинка
и рукава беличьим мехом,8 и вместо кожаных башмаков — род
сапогов из северного оленя, мехом наверх. Царь неохотно
расставался с сею простотою и даже не изменил ей в 1717 г. в Париже, где
в молодость Людовика XV пышность и частые перемены в одежде
составляли отличительную черту людей лучшего общества. Приехав
туда, он заказал себе новый парадный парик: ему принесли
сделанный в последнем вкусе, широкий, с длинными кудрями. Государь
обрезал его по мерке прежнего своего парика,9 так что он едва только
прикрывал волосы. Наряд его, состоявший из кафтана без галунов,
манишки без манжет, короткого парика, шляпы без перьев и черной
кожаной портупеи через плечо, до того отличался от прочих, что
спустя несколько времени после отъезда его из Франции, оный
вошел у парижан в моду под названием habit du tzar или habit du
farouche.
Случалось иногда, что при аудиенциях или в больших
церемониях он являлся в одежде, более приличной празднуемому торже-:
ству, но всегда при окончании оного тотчас ее сбрасывал. Были
однако ж дни, в которые и он любил наряжаться с некоторою пыш-.
ностыо. Так, например, при спусках кораблей Петр встречал гостей,
всходивших на вновь спущенное судно, в богатом шитом золотом
адмиральском мундире и в Андреевской ленте через плечо. В день
коронации императрицы Екатерины имел он на себе голубой гроде-
туровый кафтан, шитый серебром самою государынею.10 Когда она
поднесла его супругу, Петр взял кафтан в руку и, взглянув на шитье,
тряхнул им, отчего несколько канители осыпалось на пол. «Смотри,
Катенька, — сказал он ей, указывая на упавшие блестки, — слуга
сметет это вместе с сором, а ведь здесь с лишком дневное жалованье
солдата».11
Вообще Петр, щедрый в награждении заслуг, показывал чрезвьь
чайную бережливость во всем, что касалось до него собственно,
и мог ли он жить расточительно, имея для своих расходов не более
969 душ в Новгородской губернии?12 В первое путешествие свое

Î52
Статьи из альманаха «Русская старинаъ
по чужим краям, прибыв вечером инкогнито с геболыпою свитою
в Нимвеген, он остановился в трактире и потребовал ужинать.
Ему дали 12 яиц, сыру, масла и две бутылки вина. Когда надлежало
расплачиваться;, трактирщик, вероятно, узнав, кто был его гость,
запросил сто червонных. Петр велел гофмаршалу своему Шевелеву
заплатить сии деньги, но не мог забыть этой издержки и, угощая
в Петербурге приезжавших на судах голландцев, всякий раз почти
с упреками напоминал им о корыстолюбии нимвегенского
трактирщика. 13 «Мне мотать не из чего, — говаривал он в другое время, —
жалованья заслуженного у меня немного, а с государственными
доходами надлежит поступать осторожно: я должен отдать в них
отчет богу».14 Часто ходил он в башмаках, им самим заплатанных,
и чулках, штопанных его супругою; носил по году и по два одно
платье и в 1723 г. давал персидскому послу Измаил-бегу отпускную
аудиенцию в том самом голубом кафтане, с серебряными нашивками
по борту, в котором в 1717 г. явился в первый раз к французскому
королю Людовику XV.15
Ездил он летом в длинной, выкрашенной в красную краску
одноколке на низких колесах, парою; зимою в санках, запряженных
в одну лошадь с двумя денщиками, одним, который сидел с ним рядом,
и другим, ехавшим сзади верхом. Один только раз 25 мая 1723 r.lS
удивил он петербургских жителей необыкновенной пышностью.
Увидели его окруженного отрядом гвардии, в выложенном красным
бархатом длинном фаэтоне тогдашнего вкуса, цугом, с лакеями
позади в ливрее. Он поехал за город навстречу князю Гр. Фед.
Долгорукому и графу А. Г. Головкину, которые, пробыв около 15 лет
в звании посланников при разных иностранных дворах,
возвращались в Россию просвещенными европейцами. Петр, остановившись
в 4 вёрстах от города, ждал их около четверти часа. Когда они
подъехали, посадил к себе в фаэтон, провез по главным улицам столицы
во дворец, куда созваны были знатнейшие особы, и тут, передо всеми,
изъявив им свое благоволение, принес новую дань уважения их
познаниям и утонченной образованности.
Та же простота, какую наблюдал царь в одежде и в экипаже своем,
господствовала и в его обращении. «Если хотите остаться моими

Статьи из альманаха «Русская старина* 153
друзьями, — говорил он заандамским корабельщикам в 1698 г.,17
то обходитесь со мною не как с царем, иначе я не буду учеником
вашим. Я ищу не почестей, но полезных знаний. Оставьте все
церемонии; мне свобода в тысячу раз милее, нежели несносное
принуждение, которого требует свет». Указом от 30 декабря 1701 г. рабское
обыкновение предков наших повергаться на землю или падать на
колени при встрече с царствующими особами было заменено
поклоном.18 Бывало, если на улице кто-нибудь из проходящих,
поклонившись, останавливался перед государем, он подходил к нему и, взяв
за кафтан, спрашивал: «Чего ты? — и если тот отвечал ему, что
остановился из уважения к его особе, — «эх, брат, — продолжал Петр,
ударив его по голове, — у тебя свои дела, у меня мои, зачем же
тратить время по-пустому, ступай своей дорогой».19 Запрещено было
в письмах к государю называться словом холоп, давать себе
уменьшительные имена Ивашки, Митьки и т. д. или снимать шапки
пред царским дворцом, как сие водилось в старину и теперь еще в
обыкновении у нас в некоторых дворянских домах для крестьян,
приходящих на барский двор. «Какое различие между бога и царя, когда
воздавать будут равное обоим почтение?», — говорил он при сем^
случае.20 — К чему уничижать звание, безобразить достоинство
человека, оказывать дому моему в жест шие морозы бесплодную почесть,
обнажая голову, — это вредно для здоровья, которое милее мне в
подданном всяких пустых поклонов. Менее низости, более усердия в службе
и верности к государству и ко мне — вот почести, которых я хочу».
Вообще не было человека настойчивее Петра в церемониальных
этикетах; но с другой стороны, нельзя было обходиться с людьми
откровеннее и дружелюбнее в частной жизни.
Вот пример, как он мало чинился с особами, которых даже совсем
не знал. Находясь в Париже, он хотел видеть заведение Сень Сир
для воспитания дворянских девиц и основательницу оного госпожу
Ментенон, которая некогда управляла Людовиком XIV и всею
Францией) и в то время проводила последние годы своей жизни в сей
обители покоя.21 Ему сказали, что г-жа Ментенон почла бы за счастье
видеть его, но что она лежит больная, а потому не может принимать
никаких посещений. «Это не мешает, — отвечал государь, — я ей

154
Статьи из альманаха «Русская старина»
не буду в тягость; мне надобно ее видеть; она много принесла
услуг королю и Франции, хотя, увлекаясь суеверием, и делала
глупости, гнав протестантов». С сими словами поехал он в Сень Сир,
вошел, не сказавшись, в комнату Ментенон, отдернул занавесы ее
кровати, дружески поклонился больной и, сев на постель у ног ее,
«извините, — сказал он ей, — что я приехал не вовремя и, может
быть, не соблюл всех форм приличия, являясь к вам; но я прибыл
в ваш край, чтоб видеть все замечательное в Париже и в Версале:
в таком случае мог ли уехать из Франции, не изъявив вам моего
уважения». За сим, не дав ей отвечать и не спуская с нее глаз,
спросил у нее: чем она нездорова?
— Болезнь моя есть старость, — отвечала встревоженная
Ментенон слабым голосом.
— Мы все рано или поздно потерпим от нее, — сказал монарх,
встал, пожелал ей выздоровления и, поклонившись, вышел вон.
В Петербурге царь был тоже, что отец в большом семействе.
Он крестил у одних, причем родильницам давал на зубок при
поцелуе в голову по рублю серебром; пировал с другими; плясал на
свадьбе у такого-то и ходил за гробом у иного. Случалось ли ему
иметь к кому-нибудь дело, вельможе, купцу или ремесленнику,22
он часто, взяв с собою камышевую трость с набалдашником из
слоновой кости, более известную под именем дубинки, отправлялся
к нему запросто пешком и если находил хозяина за обедом, то без
чинов садился за стол; приказывал подавать себе то же, что
подносили другим, толковал с мужем, шутил с женою, заставлял при себе
читать и писать детей, требуя, чтоб обходились с ним без чинов.
Он был весьма приятен в обществе, в немногих словах говорил много
и любил изъясняться аллегориями.23 Считал Эзопа одним из
величайших философов на свете и часто в ответ на длинные рассуждения
прочитывал одну из его басен. Отправляясь в поход против турок
в 1711 г., просил он содействия у римского императора Карла VI,
который подавал в том надежду царю, но не обещал ничего
положительного. Когда поход под Прутом был кончен, императорский посол
встретил Петра в одном местечке в Польше, поздравляя его от имени
своего государя с тем, что он так счастливо избавился от опасности.24

Статьи из альманаха «Русская старина»
155
Петр, выслушав посланника весьма хладнокровно, спросил у него,
знает ли он по-латыни, и после утвердительного ответа взял со
<угола Эзопа, приискал ему басню о Козле и Лисице, сошедшихся
у колодца, подал ее посланнику и, сказав ему: «Теперь желаю
Бам доброй ночи», — вышел из комнаты. Часто видали его на
улицах идущим' под руку с честным фабрикантом или иноземным
матросом,иногда бродящим в толпе, прислушиваясь [к] молве народной.
Но, обращаясь открыто со всеми, он того же требовал от всех
для себя, и худо тому, кто задумал бы в разговорах или поступках
€ ним позволить себе малейшую ложь. «За признание — прощение,
за утайку — нет помилования», — повторял он часто;25 «лучше грех
явный, нежели тайный».
Он любил правду, даже в таких случаях, когда она могла бы
другому показаться оскорбительною, и радовался,26 слушая в 1697 г.
в английском парламенте прения оппозиции и министров.
«Усматривающий вред и придумывающий добро объявлять может мне прямо
«без боязни; полезное слушать я рад и от последнего; руки, ноги
и язык не скованы, а доступ до меня свободен». Так говорил он не
г аз своим приближенным.27 «Князь Яков в Сенате, — отзывался
юн о Долгорукове, — прямой помощник. Он судит дельно и мне не
лотакает; без краснобайства режет прямо правду, несмотря на лицо».28
Случалось иногда, что в пылу гнева, увлеченный пламенным
характером, Петр обнаруживал негодование противу тех, которые без
покрова открывали ему истину, но зато какое раскаяние показывал
•он после, как щедро награждал потерпевших в таком случае от его
горячности. Я мог бы насказать множество тому примеров, приведу
один: «Ты хочешь истребить лихоимство, пишешь указы,
наказываешь корыстолюбцев, а сам берешь взятки», — говорил Петру Ив.
Ив. Бутурлин,29 когда, воротившись из второго путешествия по
чужим краям, он повелел исследовать неустройства, случившиеся в его
отсутствие. Государь весь изменился в лице. «Не гневайся, а слушай
далее, — продолжал Бутурлин. — Когда мы ехали через Тверь, мне
отвели квартиру в доме какой-то купчихи. За столом входит в
комнату староста и требует ста рублей в счет суммы, которую город
определил поднести тебе в подарок. Не имея денег, она просит подождать,

156
Статьи из альманаха «Русская старина»
но староста настаивает — или тотчас деньги, или в тюрьму. Она.
отдает с себя жемчуг, но он остается при своем требовании, и
бедняжку, верно, отвели бы, когда бы я не ссудил ее своими. Вот тебе
добровольный подарок». Петр обнял Бутурлина, обдарил его, велел
возвратить взятые деньги и принял меры, чтоб впредь не случалось более
подобных беспорядков.
Во время своего пребывания в Петербурге царь жил летом во дворце:
Летнего сада, зимою в Зимнем, находившемся на том месте, где ныне-
Эрмитаж.30 Он ложился в 10 часов, вставал летом и зимою в три
утра и ходил час по комнате; читал в это время «С.-Петербургские
ведомости», которым иногда сам держал корректуру, или
пересматривал в рукописи переводы книг, сделанные по его повелению.
Петр знал хорошо по-латыни, по-немецки и по-голландски и понимал
французский язык, хотя не мог на нем изъясняться.31 Остерман и
пастор Глюк переводили с немецкого,32 Конон Зотов, Волков ц
Гарлицкий — с французского, Шафиров и Копиевич — с
голландского, а с латынского также Копиевич и новгородские монахи под,
руководством Феофана Прокоповича. Ни одна книга не, выходила
из печати, не быв просмотренною самим государем. В 4 или 5 часов
Петр, без чаю и кофею, выпив рюмку анисовой водки, отправлялся
с тростью в одной и записною книжкой в другой руке смотреть
производившиеся в Петербурге работы, а после того в свой
натуральный кабинет, на том месте, где ныне Смольный монастырь, или
в Адмиралтейство. Однажды назначил он вновь приехавшему в
Петербург брандеыбургскому посланнику фон Принцу приемную
аудиенцию в 4 часа утра.33 Аудиенция сия была, верно, единственная в
своем роде. Посланник, не полагая, чтоб, государь вставал так рано,
думал, что не опоздает, явившись во дворец в пять, но уже не
застал Петра. Он был на верфи и работал на марсе какого-то военного'
корабля. Фон Принц, имевший важные поручения и не могший
вступить в переговоры с русскими министрами, не видав царя,
принужден был отправиться вслед за ним в Адмиралтейство. «Пусть
побеспокоится взойти сюда, если не умел найти меня в назначетньщ
час в аудиенц-зале», — сказал Петр, когда ему доложили о приезде.,
Досланник принужден был по веревочной лестнице взбираться на

Статьи из альманаха nP усекая старина» 157
грот-мачту, й государь, сев на бревно, принял от него верющую
грамоту и обыкновенные при подобных случаях приветствия под
открытым небом, на корабельном марсе.
В шесть или семь часов Петр отправлялся в Сенат или которую-
нибудь из коллегий и оставался там до одиннадцати,34 слушал дела
m споры сенаторов, излагал свои мнения, надписывал на делах
решения. Деятельность его при сем случае достойна удивления. Один
современный писатель35 говорит, что он в один час делал более,
нежели другой успел бы сделать в четыре. Зато государь умел и
беречь время. Это приметно в его разговорах, указах, письмах и во
всем, что выходило из-под его пера. Нигде не найдете больше ясности
м менее многословия. 16 марта 1711 г., 36 отправляясь в Прутский
поход, напр1сал он о совершенно разных предметах 32
собственноручных указа в Сенат, из коих ни один не занимал более четырех строк.
В 11 часов Петр обыкновенно уходил из Сената, причем подносили
ему рюмку анисовой водки и крендель.37 Время до полудня
назначено было для приема просителей. Государь давал им аудиенцию18
1В средней галерее Летнего сада, построенной на„ берегу Невы,—
или в хорошую погоду в главной аллее. Туда мог приходить всякий:
m богатый и неимущий, и знатный вельможа, и человек простого
звания. Петр отбирал у просителей просьбы, выслушивал их жалобы
и немедленно давал свои решения. В 12 часов ворота Летнего сада
запирались.39 Царь садился за стол и всегда почти обедал в своем
ссемействе. Чтобы кушанья не простывали, столовая его была
обыкновенно рядом с кухней; повар передавал в первую блюда прямо
из печи, чрез окошечко и всегда одно за другим, а не вместе. Молодой
;редис, лимбургский сыр, тарелка щей, студень, ветчина, каша и
жареная утка в кислом соусе, который приправлялся луком с огурцами
или солеными лимонами, были любимыми блюдами Петра,
необходимым условием его обедов.40 Мозельские, венгерские вина и вино
«эрмитаж» предпочитал он всем прочим. У прибора его клались всегда
деревянная ложка, оправленная слоновой костью, ножик и вилка
■с зелеными костяными черенками, и дежурному денщику вменялось
в обязанность носить их с собою и класть перед царем, если даже ему
случалось обедать в гостях.41 . .

1)8
Статьи из альманаха «Русская старина»
Петр не терпел многочисленной услуги и вообще называл лакеев
шпионами, которые худо слышат, а еще хуже рассказывают
слышанное.42 Дежурный денщик служил государю, императрице и великим
княжнам. Он находился при царе безотлучно днем и ночью; был
доверенною его особою и занимал место камердинера, адъютанта^
секретаря. В последние годы своего царствования Петр имел
следующих денщиков:43 Афанасия и Алексея Татищевых, Ив. Мих. Орлова,,
Мурзина, Поспелова, Алекс. Борис. Бутурлина, любимца имп.
Елисаветы Петровны; Андрея Конст. Нартова, который учил его
точить; наконец, Древника, взятого в Гамбурге, и Василия Нелюбох-
това, который прежде был придворным певчим. Для дальних
посылок употребляемы были Шемякин и Чеботаев, а для спальных услуг
камердинер Полубояров. Государь столько «любил денщиков своих,,
что часто в больших собраниях, прервав важный разговор,
обращался к ним и шутил с ними по целым часам.44 Вообще Петр ел мало
вдруг, не был разборчив в пище и не терпел причуд в других. Таким
образом, он охотно поил тех, кои притворялись, что не могут
употреблять вина; кормил сыром и устрицами особ, которым сии кушанья
были противны; и столько любил щекотать боявшихся этого, что-
многие притворялись таковыми, жеманились й смеялись от душиг
когда их щекотали, чтоб только угодить государю.45 Он садился
за стол по нескольку раз в день, и если ему случалось заходить
куда-нибудь в послеобеденное время, то хозяин, вышед ему навстречуг
приводил его прямо в комнату, где накрыт был стол с разными
холодными кушаниями. Впрочем, прием такого рода делался не для
одного царя, а был в нравах тогдашнего времени.
Откушав, Петр обыкновенно читал голландские газеты и делал
на полях замечания карандашом, с означением, что должно
переводить в «С.П-бургские ведомости»; 45 потом уходил на свою яхту.,
стоявшую перед дворцом, ложился тут и отдыхал час или два. Иногда^
во время торжественных обедов, он для этого вставал из-за стола,
приказав, однако ж, гостям не расходиться прежде его
возвращения.47 В четыре часа уходил он в токарную или в кабинет: сюда
приходили к нему по делам48 канцлер граф Головкин, вице-канцлер
барон Шафиров и Т. С. Остерман, генерал-прокурор Ягужинский^

Статьи из альманаха «Русская старина» 159
генерал-фельдцейгмейстер граф Брюс, граф П. А. Толстой, сенатор
князь Я. Ф. Долгорукий, князь Меншиков, генерал-полицмейстер
Девиер или другой кто-нибудь из его министров. Одни только князь
Ромодановскийифельдмаршал Шереметев могли входить без доклада;
их одних государь всегда провожал до двери своего кабинета; все
прочие, даже сама императрица Екатерина Алексеевна, должны были
наперед сказаться.49 Окончив дела государственные, Петр
развертывал свою записную книжку, в которой отмечал все, что ему приходило
в тот день на мысль, и, удостоверившись, что все, означенное в ней,
исполнено, остальное время дня посвящал собственным занятиям.
Ничто не поселит в вас столько уважения к памяти Петра, как
сии занятия, предпринимаемые без свидетелей или иногда в мирном
кругу немногих, искренно преданных царю особ, разделявших
с ним его труды. По деятельности Петра, по его любви ко всему
полезному вы можете судить, сколько занятия сии были
разнообразны, но несмотря на это разнообразие, все имели одну,
постоянную, неизменную цель. Хотите ли знать ее? «Трудиться надобно,
братец, — говорил Петр Ив. Ив. Неплюеву, когда определил его
лейтенантом во флот.50 — Я и царь ваш, а у меня на руках мозоли,
а все для того, чтобы показать вам пример и хотя б под старость
увидеть мне достойных из вас помощников и слуг отечеству».
Площадь, известная ныне под именем Царицына луга, усажена
была во время Петра деревьями в несколько аллей.51 Между
деревьями разбросаны были небольшие домики с тесовыми крышками,
принадлежащие собственно Петру. В одном из них содержался слон
и два льва, привезенные в Петербург в 1714 г. из Персии тамошним
нашим посланником Волынским; в другом поставлен был славный
Готторпский глобус, имевший до 14 футов в диаметре и подаренный
Петру Первому в 1715 г. правителем герцогства Голштинского ;
в третьем домике находились математические инструменты, несколько
минералов, небольшой физический и анатомический кабинеты. Тут
в одном углу стоял токарный станок, в другом лежали медные доски
с прибором для резания на меди и гравирования, в третьем модели
различных машин; на полу разбросаны были орудия, необходимые
для плотника, столяра, слесаря. Здесь, после краткого отдохновения

160
Статьи из альманаха «Русская старина»
от дневных трудов, государь проводил почти ежедневно по нескольку
часов за работою.
Море было любимою стихиею Петра. Один голландский шхипер
сказал ему,52 когда государь объявил, что предпринимает катанья
по Неве, чтобы не забыть морских эволюции: «Нет, царь, ты не
забудешь, я чаю, ты и во сне командуешь флотом». Все его дворцы
в Петербурге и окрестностях или построены на морском берегу, или
окружены каналами, над которыми он частью сам трудился. Он
утверждал, что морской воздух есть лучшее для него лекарство
от болезней, и если случалось ему занемогать в приморском городе,
то приказывал переносить себя на одно из судов, стоявших в гавани.
В Петергофе он говаривал, что ему душно во дворце и в садах, и
всегда ночевал в Монплезире, омываемом водами* Финского залива.
Домик сей, построенный в голландский образец, напоминал ему время
его молодости, его воспитания: на стенах развешаны были картины
работы Ддама Сило, учителя его в теории кораблестроения; они
представляли виды голландских приморских городов, и между
прочим на одной изображен был сам царь на верфи Ост-Индской
компании в Амстердаме. Движимый сей страстью к морю, Петр всегда
-присутствовал при спусках кораблей, проводил по нескольку часов
с зрительною трубою в Монплезире или в Екатерингофском
подзорном дворце, ожидая прибытия купеческих судов к
Петербургу; выезжал навстречу тем, которые приходили к Кронштадту,
и сам, как искусный лоцман, вводил их в гав-ань, за что получал
от хозяев по талеру или по кроне/4 Он позволял иноземным шхиперам
свободный к себе доступ, охотно слушал рассказы о их путешествиях,
об опасностях плавания по Балтийскому морю,55 и не раз за кружкою
вина, с глиняною трубкою в зубах проводил целые вечера в таковых
беседах. Долго находившись в Голландии, государь свел там
знакомство со многими корабельщиками; они привозили ему в подарок сыр,
императрице полотно и пряники для малолетних великих князей Петра
Петровича и Петра Алексеевича. Царь с своей стороны заботился
о том, чтоб им в Петербурге доставить всевозможное удовольствие.
Занимаясь утром на адмиралтейской верфи практикою
кораблестроения, он вечером трудился над теорией: перечитывал с капитан-

Статьи us альманаха «Русская старина»
161
лейтенантом Мухановым составленные сим последним правила
навигации, чертил на бумаге изображения различных судов,
сравнивал их размеры, вычислял степень сопротивления воды и степень
глубины, потребной для разного рода кораблей. Ф. А. Муханов
учился в чужих краях вместе с Петром мореходному искусству
и столько успел в оном, что прозван был Русским Голландцем.
Петр говаривал, что он лучше понимает оснастку корабля, но в
науках, которые нужны для моряка, уступает преимущество Федору.
Однажды, когда они перечитывали вместе навигацию сего
последнего, вышел у них спор, который положено было решить на море.
Муханов командовал 50-пушечным фрегатом «Арондель». В
назначенный для состязания день приглашены были на корабль все флагманы
и некоторые знатнейшие вельможи. Русский Голландец одержал
верх, и Петр в благодарность подарил корабль образом Спаса, а в
память того, что ночевал в тот день в каюте Муханова, отдал ему с себя
рубашку.56
Изучение мореходного искусства ознакомило царя с астрономиею,
механикою и архитектурою. Он учился первой из сих наук в 1697 г.
у известного роттердамского астронома Гартзукера и для
наблюдений приказал себе выстроить небольшую обсерваторию на городском
валу в Амстердаме. В Петербурге государь весьма часто проводил
по нескольку часов вместе с графом Яковом Вилимовичем Брюсом
в Готторпском глобусе, рассматривая обращение небесных светил,
изображенных на внутренних оного стенах. В 1715 г.,57 по случаю
солнечного затмения, он для предупреждения всяких толков за
месяц до затмения издал об этом указ; построил над домиком, где
был глобус, обсерваторию и в день затмения, приказав собраться
на Царицын луг Сенату, членам коллегии, канцелярским служителям
и особенно духовенству, провел тут целый день, подводя каждого
к трубе для наблюдений и объясняя причины виденного явления.
Искусный в корабельной и в военной архитектуре, Петр имел
также понятие о гражданской. Почитаю излишним говорить, сколь
много способствовал он приращению Петербурга, им самим
основанного. Сам составлял и чертил планы строимых тут домов, любил,
когда его приглашали к закладке оных, и с чистым, душевным удо
11 А. О. Корнилович

162 Статьи из альманаха «Русская старина»
вольствием осушал заздравные кубки в честь хозяина и архитектора,
обыкновенно испиваемые в таких случаях.
Механика была одною из любимых наук Петра. Он практически
занимался ею в Амстердаме у знаменитого фан-дер-Гейдена,58
трудился у него над деланием часов и в знак признательности оставил
ему несколько моделей своей работы. Вообще он был самый послушный
и понятливый ученик, без ропота исполнял самые трудные поручения,
переносил строгие выговоры. Вот тому доказательство. Герцогу
Марльборугу, находившемуся в Голландии в 1697 г.,хотелось видеть
Петра. Он приехал нарочно из Л о в Амстердам и явился для этого
к хозяину, у которого царь был в учении.59 Дом сего мастера
находился на берегу залива Эй. Перед окнами между плотниками работал
Петр. «Я назову его по имени, — сказал мастер Марльборугу, —
он оборотится, и вы успеете свободнее рассмотреть его». В это время
несколько человек пронесли на плечах большое бревно. «Петр из
Заандама, что ж ты зеваешь? Поди помогать другим», — продолжал
мастер, обратясь к царю. Государь тотчас встал, бросил топор и,
подставив плечо свое под бревно, перенес его с другими в надлежащее
место. В другой раз в Заандаме в сентябре того же года60 случилось
ему проходить мимо пильной мельницы. Петру показалось, что она
действует медленно; он хотел что-то в ней поправить, но от того ли,
что забыл опустить щиты и тем остановить воду, или что захотел
сделать это слишком поспешно, чуть было не испортил колес и сам не
попал под оные. «Лучше бы тебе оставаться в своей Московии,
нежели приезжать сюда мешаться не в свое дело и причинять убыток
честным людям», — сказал ему подоспевший хозяин мельницы.
Царь, не отвечав ни слова, ушел с потупленным взором, но через
несколько дней прислал мельнику богатый подарок с просьбой быть
к нему вперед снисходительнее.
Анатомия, медицина, а особенно хирургия и натуральная
история также занимали досуги Петра. Он слушал курс в первой из сих
наук в Амстердаме в 1697 г. у известного своею ученостью профессора
Рюйша;61 для избежания толпы любопытных, собиравшихся на
городских улицах, чтобы видеть его, нанял для себя комнату в гостинице
сб. Петра, рядом с домом профессора, и приказал на свой счет сделать

Статьи из альманаха «Русская старина»
163
между сими двумя зданиями коридор, следы коего до сих пор еще
видны. Он купил у Рюйша его анатомический кабинет, который вместе
с собранием аптекаря Себа составил собственный его кабинет
натуральной истории (нынешний Музей императорской Академии наук);
раза два или три в неделю Петр посещал оный, пополнял телами
уродов, разными животными и растениями, из коих некоторые
находил сам, и всегда присутствовал при анатомических операциях,
деланных в его время в Петербурге.
Любовь Петра к хирургии была следствием познаний его в
анатомии. Однажды, гуляя по масляному рынку в Амстердаме, в 1697 г.,
остановился он у лавки одного шарлатана, который дошел до такого
совершенства, что рвал зубы ручкою чайною ложки, концом шпаги
и т. п. Государь призвал его к себе,62 велел ему повторить опыты
своего искусства, и после нескольких уроков, не уступал уже своему
учителю. Уроки сии брал он в трактире под вывеской слона-, на
площади масляного рынка, и вместо того, чтобы получать по грошу с тех,
которые приходили к нему рвать себе зубы, как это обыкновенно
делалось, он сам платил им по шиллингу. Еще и теперь хранится
в Музеуме императорской Академии наук целый мешок зубов,
вырванных самим государем.
Во второе путешествие свое по Голландии Петр свел знакомство
с Боэргавом, который тогда был ректором Лейденского
университета, и почерпал от него новые сведения в медицине и ботанике;
гербарий Петра существует до сих пор.63 При каждом растении
государь отмечал собственноручно день, в который оно им сорвано,
и место, где найдено. Он всегда носил в карманах два футляра,64
один с математическими, другой с хирургическими инструментами.
Кроме того, что рвал зубы, он пускал кровь и даже в 1723 г.
произвел операцию над женою голландского купца Борста,65 которая
страдала водяною болезнию. Когда случалось в гошпиталях отрезывать
кому-нибудь руку или ногу, он всегда при этом присутствовал и сам
перевязывал раны страждущим.
Но я никогда не кончил бы, если бы захотел исчислять все роды
упражнений императора Петра I, если бы вздумал подробно
рассказывать, как он ткал в Утрехе на фабриках Моллема полотно, ковал
11*

I^é Статьи щ альманаха «Русская старина»
железо на заводе Миллера неподалеку от Истецких минеральных
вод и брал за пуд по алтыну, как работал у разных слесарей,
стекольщиков и т. п. Довольно, если скажу, что не было науки, не было
ремесла, которыми бы он не занимался или по крайней мере о коих
не имел бы ясного понятия. Здесь упомяну еще о занятиях, которым
он особенно посвящал свои досуги в последние годы своей жизни,
а именно о токарном искусстве и о вырезывании на меди.
Токарное искусство любил он столько, что в каждом из дворцов
своих имел особенную комнату с токарным станком и даже возил
его с собою в дороге. Токарную комнату государь называл местом
отдыха и, чтоб избавиться от беспокойных посетителей, прибил
к дверям следующую собтвенноручную надпись: «Кому не
приказано или кто не позван, да не входить сюда, не токмо посторонний, но
ниже служитель дома сего, дабыхозяинхотя сие место имел покойное.»66
Здесь производились все государственные тайны; здесь, вручая
инструкции отправляемым за границу послам, Петр давал им
прощальный поцелуй в голову; здесь изливал он милости на достойных и
хозяйски наказывал виновных. Если случалось кому-нибудь из
знатнейших вельмож проступиться в важном деле, а особенно
в лихоимстве, он, выслав всех из комнаты, призывал его к себе,
запирал двери и наказывал дубинкою из своих рук, говоря,что
поступает в сем случае не как император с подданными, а как отец
с детьми, которых надобно исправлять. Никто не знал никогда о сем
исправлении: потерпевший наказание выходил из токарной с
веселым лицом, и государь, который вовсе не был злопамятен, чтоб не
дать посторонним приметить происходившего, или провожал
исправленного до двери, или приглашал его к себе, или сам отправлялся
к нему посидеть и обходился с ним, как будто бы ничего не бывало.
Петр работал за токарным станком всегда почти под надзором мастера
Андрея Нартова, которого любил чрезмерно. Он оставил потомству
драгоценные плоды своих трудов. Большая часть вещей, выточенных
им из кости, заключается в паникадилах или других предметах,
служащих к украшению храмов божьих. Особенно любил он
трудиться над изображением святые Екатерины, которого до нас дошло
с лишком десять экземпляров.

Статьи из альманаха «Русская старина»
165
Предметы для вырезывания на меди были совсем другого рода.
Государь изображал на оной достопамятные случаи своего
царствования. Вообще Петр чувствовал цену великих дел своих и гордился
ими, потому что видел в них благо России. Он охотно говорил о своих
походах, о сражениях, в которых участвовал; охотно рассказывал
об опасностях, которым подвергался на суше и на море, и с
особенным удовольствием распространялся о том времени, когда он в 1716 г.
командовал на Балтийском море флотами четырех держав:
английским, голландским, датским и российским. Обыкновенно был он
молчалив, говорил отрывисто, изъяснялся коротко; тут румянец выступал
на бледное лицо, в глазах блистали радостные слезы, слова лились
рекою, и одна мысль быстро сменяла другую. С каким жаром
описывал он выгоды, которых ожидал от учреждения 12 коллегий, мечты
о благодетельных последствиях просвещения, насаждаемого им в
России! Как сильно опровергал пристрастные суждения иностранцев,
называвших его жестоким, тираном, варваром! Он любил изображать
себя в виде каменщика, обтесывающего молотом обрубок мрамора,
до половины обделанный, или кормщика, проведшего челн чрез бурю
и уже близкого к благополучной пристани, цели постоянных его
трудов и пламенных желаний. Сам изобретал и вырезывал большую
часть медалей, при нем вычерченных, и всегда составлял прозрачные
картины фейерверков, коими оканчивал свои праздники. Картины
сии относились к политическим происшествиям того времени,
изображали в иносказательном виде или победы российского
оружия, или успехи русских в просвещении и гражданской
образованности.
Я представил одного Петра; в другое время постараюсь показать
некоторые черты его семейственной жизни.
[2]
ОБ УВЕСЕЛЕНИЯХ РУССКОГО ДВОРА ПРИ ПЕТРЕ Ï
Век Петра I есть одна из любопытнейших эпох в истории наших
нравов. Царствование его представляет странную борьбу между
обыкновениями, освященными временем, и обычаями прививными, вы-

166 Статьи из альманаха «Русская старина))
везенными из-за моря; смесь прежних полуазиатских обыкновений
со вновь вводимыми полуевропейскими. В доказательство опишу
тогдашние увеселения русского двора, имевшие непосредственное
влияние на начало и забавы наших обществ.
Светские общества, в которых участвовали мужчины и женщины,
начались при Петре Великом. Государь ввел оные, справедливо
полагая, что ничто более обращения с женщинами не может
благоприятствовать развитию нравственных способностей русского
народа. Чтоб сблизить все состояния, двор давал праздники, учреждал
гулянья, маскарады. Торжественные дни и воспоминания о победах,
которые были часты в блистательное царствование Петра, нередко
подавали к тому повод. В то время указами предписываемо было
участвовать в забавах двора, и таким образом, жители столицы
съезжались часто, ибо одна только болезнь извиняла отсутствующих.
Придворные праздники делились на летние и зимние. Первые
давались в царском и царицыном саду (нынешние Летние — верхний
и нижний); последние сперва в царской австерии или гостинице,
которая находилась у самого канала, окружающего
Петропавловскую крепость, подле ворот, неподалеку от Троицкого собора;
потом в Сенате на Петербургской стороне или на почтовом дворе
(там, где ныне Мраморный дворец). Иногда сзывали гостей
барабанным боем или афишками; иногда, после обедни в соборе св. Троицы,
желтый флаг с изображением двуглавого орла, держащего в когтях
четыре моря (Белое, Балтийское, Черное и Каспийское),
выставленный на одном из бастионов Петропавловской крепости, и пушечные
выстрелы возвещали жителям столицы, что должно собираться после
обеда в сад. Чиновные особы, дворяне, канцелярские служители,
корабельные мастера ж даже иностранные матросы имели право
приходить туда с женами и детьми. В 5 часов пополудни являлись
в сад государь и вся императорская фамилия. В то время на том месте,
где ныне находится решетка сада, построены были три галереи:
посетители приезжали к саду в лодках и, привязав оные к кольям
на берегу Невы, взбирались по узкой тропинке к средней галерее.
Тут государыня и великие княжны, держась старинного
обыкновения, как хозяйки сада, подносили знатнейшим из гостей по чарке

Статьи us альманаха «Русская старина» 167
водки или по кружке вина. Император же, черпая большими
деревянными ковшами из ушатов, несомых за ним двумя гренадерами,
угощал таким образом гвардию, полки Преображенский и
Семеновский, которые строились на Царицыном лугу. Прочим посетителям
предоставлено было самим черпать из бочек с пивом, водкою и винами,
которые стояли в стороне от главных аллей. После того каждый
мог забавляться по произволу. Одни гуляли по саду, другие
оставались в галереях, где был приготовлен полдник, в средней галерее
сахарные закуски для дам, в боковых холодные блюда для мужчин.
Иные садились в разных углах сада за круглые столики, на которых
находились трубки с табаком и деревянными спичками или
бутылки с винами. Более всего замечательны господствовавшие на сих
праздниках непринужденность и простота в обращении,
отличительные черты обществ во время Петра I. Казалось, все были заняты одним
желанием веселиться и забывали о различии состояния. Сам государь,
отбросив весь этикет, обходился со всеми, как с равными: иногда,
сидя с трубкою за столом с матросами, в главной аллее, на второй
площадке от Невы, у большого фонтана, говорил он о трудностях
морской службы или, ходя с некоторыми под руку по длинным аллеям
сада, рассказывал о своих походах. В другое время рассуждал
о богословских предметах с духовными, собиравшимися в дубовой
роще подле дворца, или вел переговоры с иностранными министрами.
С наступлением вечера сад освещался. Начинались танцы в аллеях
-или, в дождливое время, в галереях сада. Праздник оканчивался
фейерверком, или, как сие тогда называли, огненною потехою,
зажигаемою на судах, расположенных на Неве. Тут, между прочим,
горели всякий раз прозрачные картины с аллегорическими
изображениями, приличными предмету празднуемого торжества. Во все
время праздника ворота сада были заперты; никто не смел уйти
от оного прежде государя, без особенного на то позволения.
Главных победных праздников было четыре: 27 июня в память
Полтавской битвы, 9 августа в воспоминание взятия Нарвы, 28
сентября в память сражения под Лесным, и, наконец, 18 октября,в
который торжествовали победу под Калишем. Здесь упомяну о двух,
более достойных внимания: об одном, который дан был 27 июня

168
Статьи из альманаха «Русская старинаь
1721 г. в воспоминание Полтавской победы, и другом, по случаю
заключенного в Нейштате мира. В первый служили молебен в
открытой палатке, пред собором св. Троицы. У входа палатки стоял
государь с эспонтоном в одной и простреленной шляпою в другой руке
и в том же платье, которое носил во время сражения: в зеленом
мундире с небольшими красными обшлагами и старою лядункою чрез
плечо и в зеленых чулках с башмаками на высоких каблуках; позади
находились подполковники гвардии: фельдмаршал князь Меншиков
и генерал-лейтенант Бутурлин. Императрица с царицею Прасковьею
Феодоровною и придворными дамами расположились в близлежащем
доме на балконе. Во весь день производилась пушечная пальба
с позлащенного царского фрегата, стоявшего на Неве против
Летнего сада. В вечеру после гулянья и танцев в сем саду дан был
фейерверк, в котором аллегорические картины изображали успехи
русского оружия против шведов.
Праздники 5 сентября и 22 октября 1721 г., данные в
С.-Петербурге по случаю Нейштатского мира, отличались необыкновенным
великолепием. При получении о сем известия герольды в рыцарском
одеянии с белыми перевязями через плечо и белыми знаменами,
на которых изображена была увенчанная лаврами масличная ветвь,
и музыканты с литаврами и трубами возвещали на всех улицах
от утра до вечера о предстоящем торжестве. В день праздника собрались
в соборе св. Троицы царь со всею фамилиею и знатнейшие чины;
кругом церкви выстроены были находившиеся в Петербурге полки,
а за ними толпился во множестве народ. Когда кончилась обедня,
Петр, в Преображенском мундире с Андреевскою лентою чрез плечо,
взошел на высокий помост перед церковью, снял шляпу и,
поклонившись народу, произнес громким голосом: «Здравствуйте,
православные! благодарите бога. Он кончил трудную войну, продолжавшуюся
21 год, и даровал нам со Швециею вечный мир». За сим, велев подать
себе ковш вина из больших кадей, которые стояли перед помостом,
и повторив: «Здравствуйте, любезные! Да поможет нам бог под сению
мира трудиться для пользы и прибытка нашего и облегчит тягости,
понесенные вами в войне: здравствуйте», — выпил за здоровье
народа, -Громкие восклицания признательности россиян служили от-

Статьи из альманаха «Русская старина»
169
ветом монарху, который весь тот день провел на Троицкой площади,
участвуя в народных увеселениях и отложив торжество мира до
22 октября. В сей день, по отпетии божественной. литургии, также
в Троицком соборе, прочтена была ратификация мирного договора
с Швецией. Феофан произнес слово, в котором, исчислив все дела
Петровы, его военные подвиги и гражданские добродетели,
приглашал народ увековечить достопамятный тот день, изъявив монарху
должную признательность. По слову архипастыря главнейшее
духовенство, Сенат и знатнейшее дворянство приблизились к Петру.
Канцлер граф Гаврила Иванович Головкин, как старший,
выступил вперед, благодарил Петра от имени всех подданных за
дарованное им России просвещение, за распространение ее владений,
за силу и богатство, которым он положил начало, и заключил
просьбою всех, чтоб он принял название Петра Великого, отца
отечества, Императора Всероссийского, дабы потомки не
упрекали нас в равнодушии к великим
подвигам Петра. Едва он кончил, как громкие восклицания
народа внутри и вне церкви «ура!» «виват!», «да здравствует
император Петр!» раздались в воздухе. Звуки труб и литавров, барабан-'
ный бой, пальба с Адмиралтейства, крепости и 125 галер, стоявших
на Неве, и выстрелы 23 полков, расположенных на Троицкой
площади, как будто освятили желание народа.
По окончании торжества двор, иностранные министры и все
знатнейшие особы обоего пола отправились в дом Сената. Мужчины
были в праздничных кафтанах, дамы в платьях, шитых золотом и
серебром, с великолепными головными уборами. Одна только
вдовствующая царица Прасковья, супруга Иоанна Алексеевича,
сохраняла право одеваться по старинному обыкновению, т. е. в черной "*
бархатной шубейке с меховою шапкою на голове. После пышного
стола, который был накрыт на 1 000 кувертов, раздавались золотые
медали, выбитые по случаю мира из русского золота. Праздник
кончился танцами, за коими последовал великолепный
фейерверк. Между прочим, представлялся тут храм Януса, освещенный
20 000 разноцветных огней и два воина, которые, затворив врата
оного, подали друг другу руки в знак примирения. За храмом, в неко-

170
Статьи из альманаха «Русская старина»
тором отдалении видны были на волнах синеющегося моря
корабли, над коими летал толубь с масличного ветвию, а впереди,
на высоких подмостках лежали для народа жареные быки с
позлащенными рогами; по сторонам били фонтаны белого и красного
вина.
В орденские кавалерские праздники, один из кавалеров
(обыкновенно Меншиков) давал обед; все же другие угощали друг друга
тремя кружками вина: одну выпивали за благоденствие флота и
войска, другую за здоровье всех кавалеров, третью за здоровье хозяина.
Число кавалеров в столице определяло число кубков, осушенных
ими в таковые дни.
Любимою забавою Петра было катанье в лодках. Катанья
делились на летние и зимние, на общие и частные. Известно, что в
Петербурге во все время царствования Петра не было на Неве мостов.
Государь роздал всем для переправы суда, написав собственноручно
инструкцию для управления оными. Первоклассным вельможам
подарено было по яхте, по буеру и по две шлюпки, одной в 12, другой
в 4 весла. Прочим из жителей — менее, смотря по чинам,. Каждый
хозяин обязан был содержать суда свои в целости и отвечал за них.
В назначенный для катания день выставляли в четырех концах
города флаги: все суда, под опасением значительного штрафа, должны
были собраться близ Петропавловской крепости, у австерии 4
фрегатов, неподалеку от Троицкого моста. По пушечному выстрелу
флотилия сия выступала в поход. Адмирал Апраксин открывал
шествие с своею яхтой, имевшею для отличия красный с белым флаг.
Никто не смел опередить его или уехать без его позволения. Потом
следовала императорская шлюпка, где. находились государыня и
великие княжны, а рулем правил сам Петр, одетый в белое
матросское платье; а за сею шлюпкою прочие без разбора. На некоторых
лодках ставились качели; лодки сии должны были подъезжать к
гуляющим, спрашивая, нет ли желающих позабавиться. Знатные возили
с собою музыку. Сие множество судов, стройно следовавших одно
за другим, из коих некоторые были вызолочены, украшены резьбою
и внутри обиты красным или зеленым бархатом, с широкими
золотыми позументами по краям; согласные усилия гребцов в белых

Статьи из альманаха «Русская старина»
171
рубашках и звуки труб, литавров и валторн, далеко раздававшиеся
по волнам, очаровывали зрение и слух.
Катанья обыкновенно оканчивались у загородных дворцов
Екатерингофа и Стрельны. Там всякий раз готовы уже были закуски;
гуляющие, вышед на берег, полдничали, ходили по рощам и с
наступлением вечера возвращались в город в том же порядке. Иногда
предпринимались дальнейшие поездки, т. е. в Петергоф, Ораниенбаум,
принадлежавший князю Меншикову, в Кронштадт и даже в Ревель,
Беспрестанная пальба с судов и гром музыки оглашали воздух во
время пути. Иногда сии забавы имели неприятные следствия. Не
говоря уже, что многие дамы долго не могли приучиться к плаванию
в открытом море, неуменье управлять судами во время бури
приводило в страх и часто подвергало опасности гуляющих. Подобный
случай был 21 мая 1714 г. В то время приезжал в Петербург
посланник бухарского хана Гаджи-Могамед-Багадира. Царь пригласил его
принять участие в предполагаемом путешествии в Кронштадт.
По неопытности капитана, шнява, на которой находился посланник,
канцлер граф Головкин и несколько сенаторов, попала между мелей.
Пока было тихо, опасность была невелика, но к 9 часам вечера
возрастала сильная буря: разбило шлюпку, привязанную сзади, оторвало
якорь и бросило судно на мель; все, казалось, грозило шняве погибелью.
Посланник, никогда до того не видавший моря, дрожал от страха,
но видя, наконец, что нет надежды на спасение, закутался в шелковое
одеяло, лег на палубе и велел мулле своему, став на колени, читать
над собою молитвы из корана. К утру буря утихла, и присланные
от царя галеры привели шняву в Кронштадт.
Зимнце катанья в лодках были не столько опасны. От дворца
до Петропавловской крепости расчищали на Неве лед; боты и другие
небольшие суда ставили на полозья или на коньки, и, натянув
паруса, пускались по ветру в таком же порядке, какой наблюдался
в летних катаньях. Адмиральская шлюпка указывала путь прочим
судам: соображаясь с ее движениями, они лавировали и делали
разные маневры на льду, для того чтоб не забыть
морских эволюции, говаривал Петр. Сии катанья
продолжались по нескольку часов. Во время отдыха подносили

172
Статьи из альманаха «Русская старина»
всем мужчинам, от имени государя, горячий пунш, а дамам
глинтвейн.
В частных катаньях участвовала одна императорская фамилия.
Государь в шкиперском платье управлял действием яхты, в которой
сидели императрица, великие княжны Анна и Елисавета и царевны
Екатерина, Анна и Прасковья Ивановны, одетые все в канифасовых
кофточках, юбках из красной материи и небольших шляпках,
наподобие того, как и теперь еще одеваются жены заандамских
корабельщиков. Целью катанья был обыкновенно Екатерингоф. Здесь
иногда близ пристани встречал высоких посетителей адмирал
Апраксин с пушечною стрельбой. «Приучаю семейство мое к воде, чтоб
не боялись и полюбили море», говаривал Петр своим приближенным,
когда заходил разговор о таковых прогулках.
Описывая катанья по воде, могу ли не упомянуть о закладке
и спусках кораблей. Петр, создатель русского флота, не мог не
радоваться успехам великого своего предприятия. Оттого всякий
подобный случай был для него истинным праздником. Накануне
извещали о сем происшествии барабанным боем. В самый денЬ'Корабель-
ной закладки или спуска по пушечному выстрелу из крепости все
отправлялись в Адмиралтейство. В первом случае после молебна
главный корабельный мастер Головин вбивал в киль первый гвоздь
и мазал его смолою. За ним делали то же царь и прочие корабельные
мастера. Во все время работы производилась из Адмиралтейства
пушечная пальба. По окончании закладки император со всею фамилиею
и всеми присутствовавшими отправлялся в флагманскую залу,
которой стены и потолок увешаны были взятыми от шведов знаменами.
Тут ждал посетителей сытный обед, после которого все съезжались
к генерал-адмиралу Апраксину, чтоб за кубком вина пожелать
благополучного окончания начатому делу.
Во время корабельных спусков, по совершении молебна на ново-
построенном судне, царь, взяв в руки топор, подрубал одну из
подпорок, на которых стоял корабль. Звуки труб и литаврой, громкие
восклицания народа и пушечные выстрелы с крепости и
Адмиралтейства оглашали воздух. Когда якорь был брошен, Петр в богатом,
шитом золотом адмиральском мундире с Андреевской лентою через

Статьи us альманаха «Русская старинаЬ
173
плечо всходил первый на корабль и приветствовал всех,
приходивших к нему с поздравлениями, поцелуем в голову. Императрица и
великие княжны подносили им по рюмке водки. Между тем в каютах
накрыты были столы, в верхних для дам, а в нижних для мужчин.
За столом, где находился государь, садились по правую сторону
корабельные мастера, плотники и все участвовавшие в постройке
вновь спущенного судна, по левую — знатнейшие особы. Не было
обедов шумнее: сам Петр был всегда за оными чрезвычайно весел.
Между гостями его царствовала совершенная непринужденность:
тосты быстро следовали один за другим. Вино, особенно венгерское,
лилось полной чашей. Сии пирушки на кораблях продолжались
от 4 часов пополудни до 2 часов пополуночи, и всякий обязан был
принимать в оных равное участие. В конце обеда общество пирующих
представляло странные группы: так, например, 27 июля 1721 г.,
при спуске корабля Пантелеймона, видели в одном углу валахского
князя Кантемира, борющегося с обер-полицмейстером графом Де-
виером, в другом — старик адмирал Апраксин со слезами на глазах
дрожащею рукою подносил последний кубок полусонным своим
приятелям. Везде слышны были чоканья стаканов и обеты вечной дружбы,
изредка шум и споры.
Говорить ли вам о масляничных маскарадах, где маски,
собравшись по пушечному выстрелу на площади, против собора св. Троицы,
у так называемой пирамиды 4 фрегатов,* по сигналу, поданному
самим государем, который был одет барабанщиком, скидали плащи
и показывались в своих нарядах. Тут посреди множества испанцев,
греков, турок, китайцев и индейцев являлись карлы с длинными
бородами, возившие в тележках гайдуков царских, спеленатых, как
дети. Говорить ли вам о катаньях, где между множеством огромных
саней, которые были сделаны наподобие лодок, иные в 20 футов
длины, и в которых находились в костюмах царская фамилия,
иностранные министры и знатнейшие особы обоего пола, видны были:
Нептун в раковине с трезубцем, влекомый двумя сиренами; Бахус,
* Пирамида сия была деревянная и построена в память первой морской
победы над шведами при Гангеудде в 1714 г.

174
Статьи из альманаха {(Русская старина»
едущий на бочке с кубком в одной и ливером в другой руке; государев
шут, одетый медведем, в санях, запряженных шестью медведями же;
камчадал и камчадалка, ехавшие на нарте на собаках, и, наконец,
множество арлекинов и масок, изображавших разных зверей и птиц.
Подобные маскарады продолжались целую неделю. Участвовавшие
в оных собирались за несколько дней к князю Меншикову, который
назначал каждому его место во время маскарадного шествия; все
служащие должны были под опасением штрафа 50 рублей ходить во
все это время в костюмах и масках, если даже не участвовали в
катаньях. Опасаясь наскучить вам подробностями, ограничусь одним
только замечанием, что все масляничные маскарады во время Петра I
носили на себе отпечаток вкуса грубого, необразованного, в то время
еще общего в Европе.
Качели, составляющие ныне главнейшее увеселение русских
на масляницу, были в употреблении и при Петре, но с разницею,
что сия забава тогда не исключительно принадлежала простому
народу, как теперь. Все состояния принимали в ней участие. В 1722 г.
в Москве, в понедельник сырной недели, царь с офицерами гвардии
открыл празднество масляницы на площади у Красных ворот,
несколько раз провертевшись на качелях. За сим качались солдаты.
Петр между тем сел за стол, приготовленный под открытым небом
у самых ворот, и народ, признательный за то, что сам царь принимает
участие в его увеселениях, толпился вокруг, оглашая воздух
радостными восклицаниями. Точно то же было и с ледяными горами: они
обыкновенно были покрыты до вторника масляной недели. В сей день
народ собирался на реку; по данному знаку шатер, под которым
находились горы, раскрывался, и государь, а за ним императорская
фамилия первые скатывались с оных.
Я упомяну подробнее о музыке в письме моем о русских
ассамблеях. Некоторые вельможи имели свои капелли, но между высшим
сословием весьма немногие сами занимались музыкою. По известиям
современных писателей, из русских дам княгини Кантемир и
Черкасская и графини Головины, воспитанные в Швеции, где отцы их,
генерал-лейтенант князь Трубецкой и генерал-адмирал Головин,
находились в плену, умели только играть на фортепиано. Прочие

Статьи из альманаха «Русская старина»
175
считали неприличным посвящать часы досуга сему занятию. Концерты
были однако же в моде. Прусский посланник барон Мардефельд,
сам превосходно игравший на лютне, не раз забавлял оными
петербургскую публику. Голштинский министр граф Бассевиц также давал
музыкальные собрания. В великий пост 1722 г. вся Москва
съезжалась к нему слушать духовные оратории, игранные музыкантами
голштинского герцога Карла Фридриха. Музыканты сии
пользовались большою славой в Петербурге: в дни Нового года, светлого
воскресения или именин государыни герцог до рассвета являлся
с ними под окнами императрицы и серенадами приносил ей свои
поздравления. Рюмка вина, подносимая великою княжною Анною
Петровною герцогу и всей его свите, была обыкновенно наградою за
их внимание.
Наконец остается мне упомянуть о театре. Театров было несколько.
Это увеселение, кажется, было в тогдашнее время не во вкусе
русских, ибо при всех стараниях государя театры не могли удержаться.
Еще в малолетстве Петра семинаристы Заиконоспасского монастыря
в Москве играли комидии духовные, как Иудифь отсекла
голову Олоферну, как Артаксеркс велел повесить Амана и т. п.
Некоторые из комедий сочиняла царевна София Алексеевна, другие
были написаны преосвященным Дмитрием Ростовским. Пиесы
последнего были все духовного содержания, и одна из них начиналась и
оканчивалась двустишием:
Благословен господь отныне и до века
От всякого зелия и даже до человека.
Светские комедии давались на Сухаревой башне и в гошпитале.
Актерами были ученики математической или хирургической школы,
которые помещены были в сих зданиях. Иностранцы — Куншт,
выписанный из Данцига в 1701 г., Отто Фиршт и Манн были при Петре
образователями наших актеров, которых выбирали из подьячих
или посадских людей. Государь велел построить для них в Москве
на Красной площади, против Гостиного двора, деревянный дом,
известный в то время под именем к омидиальнойхрамины.
Представления давались по понедельникам и четвергам, и дабы
заохотить к посещению комедий, повелено было ворота в Кремле,

176
Статьи из альманаха «Русская старина»
Китае и Белом городе, обыкновенно запираемые в 8 часов вечера,
держать отворенными до 10 и не брать за это указанных пошлин
с проезжающих. Главнейшие пиесы того времени были:
1) О Франталпее, короле Эпирском, и о Мирандоне, сыне его и о
прочих;
2) О честном изменнике, в ней же первая персона арцух (герцог),
Фредерик фон Поплей;
3) Тюремной заключник или принц Пикель Гиринг;
4) О графине Триерской Геновеве;
5) Два завоеванных города, в ней же первая персона Юлий
Цесарь;
6) Александр и Дарий Македонский, комидия в 18 действиях;
7) Порода Геркулесова, в ней же первая персона Юпитер и
8) Доктор принужденный.
С переездом двора в Петербург прибыли сюда и русские актеры..
Царевна Наталья Алексеевна, выпросив себе в 1716 г. большой дом
на Петербургской стороне, в Никольской улице, устроила в нем ложи
и род партера. Труппа сего театра состояла из 10 актеров и актрис;
в оркестре находилось 16 музыкантов, игравших на духовых инстру-.
ментах. Царевна сама сочиняла трагедии и комедии, иные в 12
действиях и более, заимствовав предметы из Библии или из светских
происшествий. Представления одной пиесы продолжались иногда
по нескольку вечеров сряду. Особенно замечательна одна из сих
пиес, в которой представлены были, в иносказательном виде,
возмущение стрельцов,- их покушения на жизнь царя и, наконец,
совершенное уничтожение гибельных их замыслов и постигшая их казнь.
В конце спектакля являлся один из придворных служителей, который
пояснял публике темные места в трагедии и, указывая на бездушные
трупы актеров, заключал нравоучением, сколько должно уважать
существующую власть. Зрелища сии позволено было смотреть вся- ■
кому: приходившим подносили по рюмке вина и по кренделю.
В то же время явилась в Петербурге немецкая труппа, дававшая
свои представления на Литейной, в доме графа Брюса. Двор
прилежно посещал оные. Вообще немецкая драматическая литература .
того времени состояла большею частью из тупых фарсов, в которых

Статьи ив альманаха «Русская'старина* 177
площадные шутки заменяли остроту, из ужасных или
сентиментальных трагедий, где все умирали на сцене или где цари говорили
языком аркадских пастушков. Петр, который во всем имел верный вкус,
обещал актерам богатое вознаграждение, если они представят пиесу
трогательную без любви и веселую без шуток, выходящих за пределы
благопристойности. Разумеется, что они дурно исполнили это
поручение, но государь для ободрения велел выдать им обещанное.
По смерти Наталии, Мекленбургская герцогиня Екатерина,
дочь царя Иоанна Алексеевича, приняла на себя управление театром.
В Петербурге был у нее спектакль в ее доме на Васильевском острове,
на том месте, где ныне Музей Императорской Академии наук;
в Москве — в селе Измайлове, принадлежавшем ее матери, царице
Прасковье Феодоровне. Герцогиня сама распоряжала представлением
и потому во время оного находилась за кулисами. В антрактах
являлись старые дураки и дуры, которые забавляли посетителей
пляскою под звук рожка с припевом.
Из сказанного выше вы видите, что все увеселения времен Петра I
имеют нечто отличное, свойственное своему времени. Вы еще более
в том удостоверитесь, взглянув на множество карл и карлиц, которые
занимают немаловажное место в летописях тогдашних забав. В конце
XVII в. карлы и шуты были еще в употреблении при всех
европейских дворах. Оттого вы встретите их во множестве и у нас, как
при дворе, так и в частных домах. Государю вздумалось однажды
позабавить герцога и герцогиню Курляндских свадьбою карл.
Петр велел одному из них выбрать себе супругу из девушек
одинакового с ним роста; 13 ноября 1710 г. назначена была свадьба. Созвали
на сей праздник указом 19 августа 1710 г.* всех карл, находившихся
* Вот указ в подлиннике: «Карл мужска и девическа пола, которые ныне
живут в Москве в домах боярских и других ближних людей, собрав всех,
выслать с Москвы в Петербург сего августа 25 дня, а в тот отпуск в тех домах, в
которых те карлы живут, сделать к тому дню на них, карл, платье: на мужской пол
кафтаны и камзолы нарядные, цветные, с позументами золотыми и с пуговицами
медными, золочеными, и шпаги, и портупеи, и шляпы, и чулки, и башмаки
немецкие добрые; на девическ пол верхнее и исподнее немецкое платье и фантажя,
и всякой приличной доброй убор и в том взять тех домов с стряпчих Сказки ы
проч.»,
12 А. О. Коршхлович

178
Статьи из альманаха «Русская старинаъ
тогда в Москве и Петербурге. Накануне свадьбы двое из них, бывшие
шаферами, поехали в колясочке о трех колесах, в одну лошадь,
убранную разноцветными лентами, звать гостей, имея впереди верхом
двух официантов в ливрее. На другой день, когда все i ости съехались
в назначенный дом, молодые отправились в большом торжестве к
венцу. Впереди шел карла, исправлявший должность маршала, с жезлом,
к концу которого привязан был букет из лент. За ним жених и
невеста с шаферами, потом сам царь, множество дам, некоторые
министры и другие знатнейшие особы. Шествие заключалось 72 карлами
и карлицами, первые в светлоголубых или розовых французских
кафтанах, треугольных шляпах и при шпагах, последние в белых
платьях с розовыми лентами. После церемонии все отправились
к князю Меышикову, где ожидал молодых богатый обед. Карлы
сидели в средине, столы жениха и невесты были под шелковыми
балдахинами, а над стулом невесты висели три лавровых венка. Маршал
и 8 шаферов имели для отличия кокарды из кружев и разноцветных
лент. Кругом, вдоль по стенам залы, сидели царская фамилия и
прочие посетители. Праздник кончился пляскою, в коей участвовали
одни карлы.
Сей карла, которого свадьба здесь описана, умер в генваре 1724 г.
Похороны его также производились с отличною церемонией. Впереди
шло человек 30 певчих небольшого роста; старшему было не более
13 лет. Гроб, об1Сый малиновым бархатом, с серебряными
позументами и кистями, поставили на построенные для сего нарочно саночки,
запряженные шестью небольшими жеребятами- в черных попонах,
В головах покойника, на спинке саней,сидел пятидесятилетний карла,
брат умершего. За гробом следовали: сперва карла, исправлявший
должность маршала, с жезлом, который был перевит черным и белым
крепом, а потом 24 других попарно, в черных платьях, длинных
плащах и треугольных шляпах, завешенных флером. За мужчинами
шли женщины: впереди ведший их маршал, потом карлица великих
княжен и другая герцогини Мекленбургской, которые, как
родственницы покойного, ведомы были под руки каждая двумя карлами, а,
наконец, прочие 24, также попарно, с гирляндами на головах и
длинными черными покрывалами. По сторонам сей процессии следо-

Статьи из альманаха «Русская старина» 179
вали с факелами царские гайдуки и гренадеры. В замке находились
государь, герцог Голштииский, князь Меышиков и многие вельможи,
которые провожали покойника от дворца до Зеленого, нынешнего
Полицейского моста. Когда тело было предано земле, все
участвовавшие в церемонии возвратились во дворец, где посадили их за
особенные столики на маленьких стульях и угощали великолепным^
обедом.
Шуты, или, как их тогда называли, дураки, были едва ли не в
большем числе, нежели карлы. При дворе и во всяком почти доме
находились шуты или шутихи. Петр употреблял иногда первых на
то, чтоб в обществе говорить резкие правды вельможам, которыми был
недоволен, и когда сии последние жаловались на которого-нибудь из
них государю: «Что вы хотите, чтоб я с ними делал, — ответствовал
император, — они дураки». Дура днем играла с барынею в дураки и
не смела никогда выиграть, вечером рассказывала ей сказки, чтоб
прогнать ее бессонницу. В праздничные дни или когда случались
гости, дура, разряженная, как 18-летняя девушка, забавляла
собрание прыжками, кривлянием и пением. Преимущественно старались
выбирать для сего старых женщин, полагая, что чем дура старее,
тем она охотнее к рассказам и тем забавнее в пляске.
[3]
О ПЕРВЫХ БАЛАХ В РОССИИ
Вы желали знать, как веселились наши предки. Я хотел было
описать вам* великолепные обеды прежних царей, шумные
праздники, на коих заграничное вино, вкусные яства и скоморохи тешили
пирующих. «Но, — отвечали вы мне, — на сих праздниках не было
женщин, а если они и были, то безмолвными свидетельницами, и
никем невидимые, с робостью только поглядывали сквозь длинные
фаты на происходившее». Вы хотели иметь описание балов, собственна
так называемых, знать, в какое время исчезла в русских грубость
нравов, свойственная народу полуобразованному, и когда женский
пол полупил право гражданства в наших обществах. Исполняю вашу
волю.
12«

280
Статьи из альманаха «Русская' старинаЬ
Балы введены в Россию Петром Великим, по возвращении его
из-за границы, в 1717 г. Парижские общества, и тогда законодатели
моды, вкуса, любезности и светского обращения, были заманчивою
новостью для российского монарха. Следствием этого был указ 1719 г.
о неслыханных дотоле собраниях обоего пола, названных
ассамблеями. Вот его содержание.
1) Желающий иметь у себя ассамблею должен известить о том
каждого прибитым к дому билетом.
2) Ассамблею начинать не ранее 4 или 5 часов пополудни, а
оканчивать не позже 10.
3) Хозяин не обязан ни встречать, ни провожать гостей или
почему-либо для них беспокоиться, но должен иметь на чем их посадить,
чем их потчевать и чем осветить комнаты.
4) Каждый может приходить в ассамблею, в котором часу ему
угодно, сидеть, ходить, танцевать или играть.
5) В ассамблеи могут приходить: чиновные особы, все дворяне,
известные купцы, корабельные мастера и канцелярские служи!ели
с женами и детьми.
6) Слугам отвести в доме особые комнаты, чтобы в покоях
ассамблеи было просторнее.
7) Преступивший сии правила подвергается наказанию осушить
кубок Большого Орла.
Говорят, что указ сей произвел различные впечатления.
Заключенные в высоких теремах красавицы наши, которые только по
праздникам осмеливались подходить к косяп атым окнам, чтоб
посмотреть на гуляющий по улицам народ, втайне радовались
большей свободе. С другой стороны, матушки, воспитанные по
старине, неохотно повиновались воле государевой и жаловались иа
развращенное время, в которое девушкам позволялось, не краснея,
разговаривать и даже (чего, боже, сохрани!) прыгать с молодыми
мужчинами.
Ассамблеи устроены были следующим образом. В одной коМнате
танцевали, в другой находились шахматы и шашки, в третьей трубки
с деревянными спичками для закуривания, табак, рассыпанный на
столах, и бутылки с винами.

<Статъи из альманахи «Русская старина» 1.81
Ассамблеи начинались всякую зиму у государя, а оканчивались
у обер-полицмейстегра. Он по списку, составленному самим госудаг
рем, извещал, за несколько дней особ, у коих надлежало собираться,
о наступавшей очереди. Хозяин приглашал знатнейших; прочих
извещали о сем барабанным боем по городу, или на перекрестках
улиц прибивались к домам приглашения ко всем проходящим, чтоб
пожаловали к такому-то попрыгать и повеселиться. В день ассамблеи
являлся к хозяину в два часа обер-полицмейстер с пятью
канцеляристами, которые записывали приезжающих, для того чтоб потом
донести о сем государю. В три начинали съезжаться. Обыкновенно
и дамы и мужчины приезжали в самых богатых нарядах; только во
время траура при дворе никто, кроме императрицы, не имел права
носить драгоценных камней, золота или серебра. В 6 часов приезжал
император и немного спустя #— государыня с великими княжнами;
eir одной хозяин выходил навстречу и ее одну провожал до кареты.
Излишняя учтивость к прочим посетителям наказывалась осушением
кубка Большого Орла. Дам угощали чаем, кофеем, миндальным mq-
локом, медом и вареньями; мужчин — пивом, вином и трубками.
Лимонад, оршад, особенно шоколад считались редкостью и
подавались только на ассамблеях у герцога Голштинского и министра его
Бассевица в 1723 г.
Впоследствии, когда любезность утвердила в наших обществах
законы приличия, вошел в употребление следующий обычай. Хозяин
.во время танцзв подносил букет цветов даме, которую хотел отличить.
Дама сия становилась царицею бала, распоряжала танцами и тот же
букет торжественно отдавала другому кавалеру, назначая притом
день, в который желала танцевать в его доме. Получивший цветы
обязан был слепо повиноваться воле красавицы. Накануне
назначенного ею дня посылал он ей веер, пару перчаток и также цветы,
с которыми она являлась в собрание и как владетельница букета
оставалась царицею бала до нового избрания. Обыкновение это,
напоминающее, времена рыцарские, в которых красота была душою всего
великого, продолжалось до царствования императрицы Екатерины И.
Русская пляска, вместе с длинными кафтанами и сарафанами,
осталась только в нижнем классе народа; заменили; оную степенный

182
Статьи из альманаха «Русская, старина»
польский тихий менуэт и резвый английский коптрдапс. Пленные
шведские офицеры, находившиеся в Петербурге, первые учили
танцевать русских дам и кавалеров; они долго были единственными
.танцорами в ассамблеях. Кроме сказанных танцев, был
церемониальный, которым всегда начинались свадебные и вообще торжественные
праздники: становились, как в экосезе; при степенной музыке
:мужчина кланялся своей даме и потом ближайшему кавалеру; дама
его следовала тому же примеру, и, сделав круг, оба возвращались на
свое место. Сии поклоны, повторенные всеми, заключались польским;
тогда маршал, заведывавший праздником, громко объявлял, что
церемониальные танцы кончились. Наставала шумная веселость:
всякий из посетителей мог участвовать в танцах. В менуэтах дамам
предоставлен был выбор. Кавалер, кончивший танец с выбравшею его
дамою, обязан был в свою очередь выбрать другую и, протанцевав
с нею, перестать; дама же продолжала танцевать с другим кавалером.
Таким образом менуэт продолжался, пока музыка не возвещала о
перемене. Польские и контрдансы похожи были на нынешние, с тою
только разницею, что первые были весьма медленны и
продолжительны, а в последних каждая пара делала свои фигуры,
повторяемые прочими. Вообще паши тогдашние танцовщики, одетые по
образцу придворных Лудовика XIV, перенимали и в обращении уловки
сих корифеев светской жизни; но подражая, старались инохда
превосходить тех, которых брали за образец. Таким образом мужчина,
.желавший танцевать с дамою, подходил к ней не прежде, как после
трех церемониальных поклонов, во время танцев едва касался
пальцами ее пальцев, а когда оканчивал, тогда изъявлял свою
благодарность, поцеловав ей руку. Гордая поступь в польском, важная осанка
и узорчатые па в менуэтах отличали хороших танцовщиков.
Вскоре различные степени образования разделили общества:
собрания не прерывались, но их могли посещать только особы,
приглашенные хозяином. Там-то важнейшие в государстве люди
забывали-на время свое величие: императорская фамилия старалась
ласковым обращением и участием в забавах не дать заметить своего
^присутствия. Император, императрица и великие княжны всегда
много танцевали, особенно, последние. Императрица с супругом.или

Статьи из альманаха «±Jусекая старина*
133
с герцогом Голштинским, или с князем Меншиковым открывали бал.
Всякому свободно было просить великих княжен, и как многие
искали сей чести, то они не звали отдыха. Одна только царевна
Прасковья, сестра императрицы Анны, не любила танцев и не иначе
пускалась в оные, как по повелению самого государя. Люди преклонных
лет и почтенного звания часто также прыгали вместе с другими.
Царь забавлялся их усталостью. Таким образом в 1721 г. на свадьбе
генерал-майора князя Трубецкого с дочерью главного корабельного
строителя Ив. Мих. Головина, подозвав к себе генерал-адмирала
графа Ф. М. Апраксина, вице-канцлера барона Шафирова, князя
Кантемира, двух сенаторов князей Голицына и Гр. Фед. Долгорукого,
П. А. Толстого и генерала Ив. Ив. Бутурлина, всех лет 60 и более,
он назначил каждому молодую даму и, взяв сам императрицу, пошел
с ними танцевать род нынешнего гросфатера. Оный продолжался
около часу. Государь, бывший в первой паре, делал самые трудные
па, и всякий из танцующих должен был слепо подражать ему во
всем, а не исполнивший сего осушал в наказание 01ромный кубок
Орла. Из танцующих кавалеров отличались: сам государь, граф
Ягужинский, австрийский посланник граф Кинский, голштинский
министр Бассевиц, молодые князья Трубецкой и Дол! орукий и граф
Головкин. Из дам первое место занимала великая княжна Елисавета
Петровна; отличались также княжны Черкасская, Кантемир,
графини Головкины и Долгорукая, бывшая впоследствии невестою
императора Петра 11.
Ассамблеи давались не в одном Петербурге; с переездом двора
в Москву в 1722 г. завелись собрания и в сей столице. Собрания по
указу происходили три раза в неделю: по воскресеньям, вторникам и
четвергам. Кроме того, бывали частные балы, где было посетителей
менее, но более веселости: на сих последних танцевали инолда до
3 часов пополуночи.
Музыка на ассамблеях была большею частью духовая: трубы,
фаготы, гобои и литавры. Петр ввел сперва в употребление тарелки,
литавры и фагот; потом появились трубы, валторны и гобои.
Государь выписал из Германии капельмейстеров, с тем чтоб они обучали
молодых солдат, которые всякий день от 11 до 12 играли на адмирал-

184
Статьи из альманаха «Русская- старина»
тейской башне. Особенно любил он польский рожок, всегда имел при
себе музыканта, который во время занятий наигрывал государю
на сем инструменте польские и малороссийские песни, и сам даже
в часы досуга занимался игрою на рожке. Многие вельможи имели
также свои капелли: лучшая принадлежала княгине Черкасской.
Герцог Голстейн-Готторпский. Карл Ульрих, приехавший в Россию
в 1721 г. и после взявший в супружество великую княжну Анну
Петровну, имел в своей свите капелль, состоявшую из одного
фортепиано, нескольких скрипок, одной виольдамура, одного альта,
одного виолончеля, одного контр-баса, двух флейт и двух валторн.
Пленительная игра сих музыкантов и новость привезенных
инструментов доставляли им часто случай показывать свое искусство:
говорили, чтот тот праздник не в праздник, где не играли голштин-
ские музыканты. .
Охота к танцам час,от часу более распространялась. При
императрице Екатерине I незнание танцев считалось уже в девице
недостатком воспитания. Двору не было надобности приказывать ассамблеи:
они вскоре и совсем уничтожились, зато частх ые балы не уставали^
Замечательно, что около сего времени введены были в наши общества
карты. Петр Первый не терпел их и предпочитал им шашки, а
особенно шахматы, игру любимую им до чрезвычайности и в которой он
почти не находил себе равного.
Императрица Анна, придавшая много великолепия двору,
любила веселость. В ее царствование праздники сделались пышнее и
получили европейский вид. Табачный дым и стук шашек не беспокоил
уже танцующих, и наконец совершенно уничтожилось наказание
осушать кубок Большого Орла. В торжественные дни и при всяком
необыкновенном случае были при дворе, балы. Современные писатели
упоминают между главнейшими об одном, данном вгенваре 1734 г.,
на который приглашены были съехавшиеся тогда в Петербург
посланники;: бухарский, турецкий и китайский. Торжествовали в тот
день вступление на престол государыни. Праздник открылся в зале,
построенной; в Зимнем, дворце, у нынешнего Полицейского моста.
Зала оыла украшена апельсинными и миртовыми деревьями в полном
цвету, которые, образуя по обеим сторонам аллеи, оставляли в серег

Статьи ua альманаха «Русская старинаъ
186
дине довольно места для танцев. В аллеях разбросаны были
дерновые скамейки и боскеты для отдыха гуляющих. Живость и разнооб-,
разие сей картины составляли разительную противоположность
с мертвою природою, покрытою снегом и инеем. Благоухание искус7
ственной рощи, яркое освещение, группы гуляющих и танцующих
в богатых нарядах при звуке величественной музыки представляли
нечто очаровательное. Императрица Анна спросила у китайского
посланника: кто из дам, находящихся на бале, ему более нравится?
«В звездную ночь, — отвечал китаец, — трудно решить, которая
звезда всех светлее». Но увидев, что государыня не довольствуется
таким ответом, он подошел к великой княжне Елисавете Петровне,
низко поклонился и, отдав ей перед прочими преимущество,
промолвил, что «невозможно было бы перенести ее взгляда-, если б только
глаза ее были поменьше». Так всякий народ имеет свой вкус: большие
глаза, считающиеся у нас красотою, казались азиату недостатком^
Весьма много шуму наделал праздник, данный в Петербурге
в Летнем саду по случаю взятия Данцига в 1735 г. Приглашенные
съехались в сад в час пополудни, дамы в цветных робах с газовыми
накладками, шитыми серебром. Длинные их локоны перевиты были
гирляндами из цветов. Императрица, обошед гостей, пригласила их
к столу. Государыня со всею фамилией обедала в гроте на конце
большой аллеи сада, в стороне от бассейна. Для прочих посетителей наг
крыт был стол в 300 кувертов, под навесом из зеленой шелковой ткани,
поддерживаемым колоннами, которые покрыты были кисеею и увиты
гирляндами из натуральных цветов. Между колоннами находился
буфет по одной стороне с золотою и серебряною, а по другой с
фарфорового посудою. Приглашено было 150 кавалеров и столько же дам,
и жребий назначал каждой даме ее кавалера. Обед состоял из двух
перемен, из коих в каждой было по'300 блюд, кроме десерта. После
обеда гости разделились на разные группы: одни гуляли по саду,
другие занимались катаньем по бассейну в раззолоченных яликах,
принадлежащих императрице. С наступлением вечера открылся бал
под тем же навесом, где обедали. Разноцветные огни, коими освещен
был сад; поставленные в разных местах прозрачные картины и
аллегорические изображения, приличные празднуемому торжеству, пред-

186
Статьи из альманаха «Русская старина»
ставляли нечто очаровательное. В начале бала ввели в палатку
двенадцать французских офицеров, взятых в плен под Да1 цигом. Когда
каждый из них поцеловал у императрицы руку, государыня, оборо-
тясь к начальнику их, бригадиру графу де ла Мотт-Перузу, сказала:
«Не удивляйтесь, что я выбрала это время для вашей аудиенции:
французы дурным обращением с русскими,* имевшими несчастье
попасться в их руки, дают мне право к отмщению, но я довольствуюсь
учиненною вам теперь неприятностью, а как народ ваш славится
любезностью, то надеюсь, что дамы здешние успеют в нынешний вечер
истребить из памяти вашей тягостное ваше положение». С сим словом
12 фрейлин вручили пленникам их шпаги. «Ваше величество, —
отвечал граф де ла Мотт, — умели найти средство победить нас два раза:
в первый, когда мы против желания положили оружие перед
храбрыми войсками вашими, и теперь, когда охотно отдаем сердца наши
прекрасным нашим победительницам!»
Императрица Анна любила русскую пляску. Ежегодно на мас-
лянице приглашала ко двору унтер-офицеров гвардии с их женами,
которые плясали по-русски. Придворные и даже члены
императорской фамилии принимали участие в этом народном увеселении.
Во времена Елисаветы Петровны балы русского двора славились
во всей Европе. Известный балетмейстер Ланде говаривал, что нигде
пе танцевали менуэта с большею выразительностью и приличием,
как в России. Это тем вернее, что сама государыня танцевала
превосходно и особенно отличалась в менуэте и в русской пляске. При
ней же завелись и маскарадные балы вместо .бывших при Петре I
масляничных маскарадов, которые ограничивались одним катаньем
в санях. Катанья вошли в придворный церемониал, но без масок,
а вместо того имевшие приезд ко двору приезжали маскированные
танцевать в определенные дни во дворец. В новый год все мужчины
являлись в женском, а дамы в мужском платьях без масок. Мужской
наряд весьма шел к лицу императрице Елисавете Петровне. Однажды,
помнится, 1 генваря 1752 г., на одном из таковых маскарадов вели-
* Французы, не объявив войны, овладели в то время одним русским
фрегатом на Балтийском море и забрали в плен весь экипаж,

Статьи из альманаха «Русская старина*
187
кая княгиня Екатерина Алексеевна, справедливо удивленная
красотою государыни, сказала ей: «11 est très heureux, Madame, pour
nous autres temmes, que Vous n'êtes cavalier que pour ce soir: sans
cela Vous seriez trop dangereuse». — «En ce cas-là, Madame, —
отвечала императрица, — c'est certainement à Vous la première, que
j'aurais adressé mes hommages».
Вот вам краткий отчет о первых балах в России. Остается мне еще
упомянуть о нарядах, какие были в употреблении у почтенных
наших дедушек и бабушек. Но вы сами не раз жаловались на
ветреность моды, а она точно так же распространила непостоянное
владычество на прежние степенные покрои, как на нынешние легкие
одежды. Однако так и быть, чтоб избежать вашего неудовольствия,
постараюсь в нескольких словах схватить некоторые эпохи
господствовавшего в России вкуса в нарядах.
Заимствовав у французов ассамблеи, мы у них же переняли и
бальные наши платья. Не думайте, чтоб то были те легкие, эфирные
ткани, в каких ныне приезжают на бал наши красавицы. Старики
твердят, что в их время молодежь была степеннее нынешнего. Вообще
трудно верить старикам, обыкновенно хвалящим былое, счастливые
годы их славы и побед, и нарекающим на настоящее, когда они
принуждены уступать другим право пленять и быть любезными; но
в сем случае едва ли они не правы. Представьте себе женщину,
стянутую узким костяным кирасом, исчезающую в огромном фишбейпе,
с башмаками на каблуках в полтора вершка вышины, и танцующего
с нею мужчину в алонжевом напудренном парике, в широком
матерчатом шитом кафтане, с стразовыми пряжками в четверть на тяжелых
башмаках, и посудите, может ли эта пара кружиться, летать по полу
в экосезе с тою легкостью, с тою быстротою, какую видим ныне!
Робы делались большею частью из одной с корсетом материи, с
длинными шлейфами, парчовые или штофные, шитые золотом, серебром,
а иногда унизанные жемчугом и драгоценными каменьями и
обложенные богатыми кружевами. Головной убор был также весьма
различен. Ни над чем, кажется, мода не тиранствовала столько, сколько
над волосами: каждый год, каждое собрание то повышали, то
понижали прическу, а потому и весьма трудно очертить ее в нескольких

188
Статьи из альманаха «Русская старина»
словах. Волосы покрывали пудрою или, оставляя в природном виде,
переплетали их бриллиантами и жемчугом. Вообще пышность в
нарядах заменяла вкус. Дамы не одевались, как теперь, по рисунку
граций, не знали пленительной простоты; в каждой безделке бли^
стало тяжелое великолепие, а не нынешний милый, утонченный вкус.
Щ
О ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ РУССКИХ ПРИ ПЕТРЕ I
Частная жизнь людей высшего общества в царствование Петра I
так разнообразна, что трудно, невозможно почти дать описания ее
надлежащего единства, сделать из оного нечто целое. Но как без нее
нельзя составить себе ясного понятия о русских нравах того времени.,,
то я решился поместить здесь некоторые черты из тогдашней
общественной жизни, предоставляя другим умножить собранные мною
сведения новыми и составить из них полную картину.
Известно уже, что Петр со вступлением на престол решился
преобразовать наши нравы и что сие намерение усилилось в нем с 1718 г.-,
после второго путешествия его в чужие края. Желание произвести
сей переворот скорее и если можно самому видеть последствия оногоу
сродное пылкому характеру и беспокойной деятельности сего
монарха, не могло не встретить препятствий в народе полуобразованном,
свято повиновавшемся обычаям старины. Никто не смел явно проти-
вустать воле государевой: но большая часть, состоявшая из коренных
русских вельмож, исполняя оную по наружности, старались
удержать что можно было из обыкновений, в которых они взросли,
которые получили в наследство от своих отцов. Другие, в угодность
ли монарху, или потому, что понимали высокие его виды,
предупреждали желания Петра, следуя совершенно вновь вводимым
переменам. Сюда принадлежат особы, приближенные к царю, или те, кои,
быв отправлены в начале его царствования в чужие края,
возвратились оттуда с желанием сблизить нас с народами просвещеннейшими
и поставить наши общества на европейскую ногу. Оттого-то вы
увидите в частной жизни русских времени Петра I странную пестроту:
борьбу старого -е новьщ^ остатки русских обычаев с примесью обык-

Статьи из альманаха «Русская cmapuuai 18"9
еовений голландских, французских и английских; непринужден-
еость в обращении вместе с мелочным этикетом; у одних азиатскую
пышность, у других благоразумную умеренность, не терпящую
излишеств и не знающую недостатка. Каждая семья представляет в
своем быту нечто отдельное, сохраняющее свой особый цвет. Я
изложу вкратце домашнюю жизнь главнейших лиц в столице и потом
постараюсь схватить некоторые черты, которые при всем
разнообразии нравов в частности, были почти общие у всех.
Главою исключительных любителей старины был князь Федор
Юрьевич Ромодановский. Связанный с государем узами родства,
любимый и уважаемый Алексеем, Федором и Петром за его
испытанную верность, любовь к правде и проницательный, хотя
необразованный ум, занимая в государстве важнейшую должность, он в
домашнем кругу являлся совершенным русским боярином старинного
покроя. Он один осмелился противустать точной воле Петра
касательно перемены в одежде. Никогда не угождал прихотям
господствовавшей в его время моды, всегда носил русский кафтан, отороченный
узеньким золотым или серебряным позументом, и черные усы с
проседью, которые еще в последние годы царствования Алексея
Михайловича украшали его лицо.1 Обыкновенно грубый в обращении, он
не переменил оного ни с кем и равно п] инимал как вельможу, так
и последнего из граждан. Никто не смел взъехать к нему на двор.
Сам Петр, навещая князя-кесаря, оставлял одноколку свою у
тесовых ворот его и пешком подходил к его дому;2 никогда не садился
в карете с ним рядом, а всегда напереди.3 В обществах никто не смел
сесть перед ешм. Приходившие к нему, какого бы они звания пи были,
должны были прежде поклона хозяину, осушить большой кубок
простого вина, приправленного перцем, поднесенный на золотом блюде
ручным медведем. Худо тому, кто вздумал бы отказаться! Медведь,
упустив блюдо, вцеплялся в парик или волосы гостя и до тех пор не
давал ему покоя, пока сей не соглашался принять чинимого ему
приветствия.4 Простые щи, кулебяка с угрем, разварная стерлядь и
баранья буженина с чесноком были главными кушаньями его обедов.
Столетние меды, пива, настоенные ягодами, и изредка мальвазия
наполняли золотые или серебряные кружки, поставленные перед

190 Статьи из альманаха «Русская старина»
каждым прибором. В осеннее время, когда хлеб был убран с полей,
отправлялся он из Москвы, чтоб в окрестностях сей столицы, в
рощах, прилежащих к селам Коломенскому, Измайлову и далее,
потешиться охотою, а особенно соколиною, которую любил до страсти.
Ии один владетельный князь Германии, может быть, не показывал
в подобных случаях такой пышности, какую являл сей русский
вельможа. В то время бояре поставляли за славу иметь во дворе
многочисленную челядь: одни содержали домовые войска, род
телохранителей, состоявшие большею частью из дворовых людей, одетых в
цвета, находившиеся на гербах господ;.другие имели каждый свой
двор, составленный из бедных дворян на жалованьи и устроенный
у одних наподобие двора древних русских царей, у других по
образцу европейских дворов.5 В день, назначенный князем Ромодановским
для охоты, множество ловчих, сокольничих, подсокольничих и
поддатней, в зеленых чекменях с золотыми или серебряными нашивками
или опушенных иногда соболями, в красных шароварах и желтых
сапогах, в длинных по локоть, лосиных рукавицах и горностаевых
шапках, с перевязями чрез плечо, одною из серебряной .тесьмы, к
которой привешена была обитая бархатом лядунка, и другою
золотою, на коей висел серебряный рог, опоясанные ремнями, которые
увешены были кольцами, собравшись у ворот, ждали повеления князя-
кесаря. По данному знаку выезжали они при звуках рогов на
горских лошадях в поле: одни, ведя за собою на смычках своры собак,
другие, неся на прикрепленных к пальцам стальных кляпышах,*
обвитых серебряною или золотою проволокою, сибирских кречетов
с привешенными к шейкам бубенчиками, под бархатными
клобучками, шитыми серебром, золотом или разноцветными шелками.6
Князь-кесарь приглашал обыкновенно многих вельмож для
разделения сей забавы. Он сам выезжал на арабском жеребце. Свита его,
простиравшаяся иногда до 500 человек, вся посажена была на
лошадях с его конюшен; большой обоз со съестными припасами и
напитками ехал вслед. Во время охоты подсокольничие подавали князю
* Так назывались палочки из металла или твердого дерева, на которых
сокольничие держали кречетов.

Статьи из альманаха «Русская старина»
191
и гостям его кляпыши с кречетами. Собаки напускались для
отыскания добычи; едва она подымалась, державшие на руках кречетов
снимали с них клобучки, и громкие крики одобрения сопровождали
сих верных охотников, когда, пустившись стрелою на добычу и
поразив ее, они по свисту сокольничего возвращались к своим
господам. Охота оканчивалась сытым обедом. Те из простых ловчих или
сокольничих, которые имели случай отличиться, удостаивались чести
разделять трапезу князя. За множеством блюд следовала общая
попойка; большие чаши, наполненные вином, переходили из рук
в руки, и чем ловля была успешнее, тем пир был шумнее. Таковые
охоты продолжались иногда по нескольку месяцев сряду. Петр не
любил сего рода забав, но снисходил к прихотям свата своего, князя
Федора Юрьевича.
Сия священная привязанность к старине оставалась почти
наследственною в роде князей Ромодановских. По смерти князя Федора
Юрьевича, сын его, князь Иван Федорович, приняв титул отца, *
руководствовался его правилами и в домашней жизни. То же
обращение со всеми, тот же этикет, те же забавы. Число последователей
Ромодановского было многочисленно. Ив. Ив. Бутурлин, Лопухины,.
Нарышкины и много других вельмож, которых имена менее известны,
старались по возможности соглашать обычаи предков своих с теми,
какие двор вводил в употребление.
Граф Федор Матвеевич Апраксин, так же как и князь Федор
Юрьевич, был сват государю и пользовался отличным уважением
Петра. Дом его в два этажа, на том месте, где ныне Зимний дворец,7
был одним из обширнейших в Петербурге; при оном находился
большой сад, извивавшийся по берегу Невы до нынешнего
адмиралтейского бульвара. Убранство комнат соответствовало обширности
здания: везде на стенах видны были штофные обои, тяжелые столы с
насечками из кости или разноцветного дерева и с вызолоченными
ножками, кресла и стулья с высокими спинками, обитые рытым
бархатом. Гостеприимство было одною из главных добродетелей генерал-
* Титул князя-кесаря, данный Петром князю Федору Юрьевичу перед
первым отъездом его в чужие края в 1697 г.

192
Статьи из альманаха «Русская старина*
адмирала. Всякий день в 4 часа пополудни 8 ставились у него для
полдника (летом в аллеях или беседках сада, зимою в обширных
галереях дома) столы, одни с холодными кушаньями, сахарными
закусками и плодами на серебряном вызолоченном сервизе, другие с
разного рода винами. Апраксин, отдохнув после обеда, приходил в залу,
где ждали его собравшиеся гости. При звуках духовой музыки, рас^
положенной в разных концах сада или в галереях, гости садились
за столы, и начиналась пирушка. Одни уходили, другие приходили;
слуги переменяли блюда и особенно бутылки, и беседа продолжалась
до 10 часов вечера. По общепринятому в то время мнению, уменье
жить состояло в том, чтоб хорошо накормить и напоить гостя, в
какое бы время он ни пришел. Отказываться от предлагаемого хозяином
было неучтиво, и молодой человек, который не выпивал столько,
сколько пил старший, показывал неуважение к хозяину и ко всем
присутствовавшим. Добрый адмирал имел особенное дарование
угощать приходивших к нему: часто видали сего почтенного старика
с обнаженною головою, покрытою сединами, стоящего на коленях
перед упрямым гостем с просьбою осушить еще последний кубок.
Оттого редко кто уходил от нею не навеселе.9 Носив звание генерал-
адмирала, граф Апраксин составлял после Петра главное лицо при
закладке и спусках кораблей. После закладки император со всею
фамилией и все присутствовавшие при церемонии съезжались к нему,
чтоб за кубком вина пожелать благополучного окончания начатому
делу. Однажды в 1721 г. вздумал он при подобном случае позабавить
гостей своих травлею. Сия любимая забава прежних наших царей
выходила тогда уже из обыкновения, а оттого новость сею явления
привлекала толпы любопытных. На площади перед графским домом,
нынешней Дворцовой, построили род полукруглого амфитеатра.
'Ко]да посетители собрались на галереях адмиральского дома,
-впустили в or раду дикого медведя и льва из тех, которых посланник
Волынский привез в 1714 г. из Персии. Началась жестокая борьба:
разъяренные звери быстро бросились друг на друга; попеременно
слышны были то рев одного, то рыканье другого; наконец, медюдь,
изнурив противника, начал брать верх, но царь, опасаясь, чтоб лев
не сделался жертвою в сей стычке, приказал прекратить хра-шш.Л?

Статьи из альманаха «Русская старина»
193
Иногда, в отсутствие Петра из столицы, генерал-адмирал принимал
в своем доме посланников: бухарских, калмыцких и хивинских.11
В другое время, командуя на Кронштадтском рейде флотом, давал
он морские праздники.12 Все снасти судов украшались разноцветными
флагами: в одном месте слышны были песельники, в другом — звуки
духовых инструментов; здесь матросы для забавы съехавшихся из
Петербурга гостей ломались, кривлялись и прыгали, там показывали
они ловкость свою, бегая по веревкам, и спускались с мачт. С
наступлением вечера, палуба, мачты, реи и все снасти были освещены.
Богатый ужин, состоявший, как обыкновенно, из множества блюд,
ждал посетителей. При каждом тосте палили из пушек, и нередко
залп изо всех орудий при последнем здоровье в честь основателя
российского флота заключал собрание. Никто не возвращался домой
с сих праздников в тот же день. Генерал-адмирал поставлял в том
славу, чтоб хорошо угостить дорогих своих посетителей, которые
расходились не прежде, как при выстреле пушки, возвещавшей на
другой день утреннюю зарю.
Между боярами, способствовавшими Петру к преобразованию
российских нравов, первое место занимает фельдмаршал Борис
Петрович Шереметев.13 Еще в малолетстве Петра употребляем ои был
в заграничных посольствах. По окончании Азовского похода, в
котором явил он в себе будущего героя под Полтавой, Шереметев,
восхищенный устройством виденных им стран, решился посетить их
снова, и в то время, когда Петр, с топором в руках строил суда на
Заандамской верфи, ближний боярин его искал просвещения на
противоположном конце Европы. Он видел Вену и пышный двор
Леопольда, богатую Венецию и дожа ее во всем его великолепии,
величественный Рим с его развалинами и, наконец, Мальту, коей
воинственные рыцари приняли его в число своих собратий.
Возвратившись в отечество, он первый подал собою пример той
утонченности в нравах, того приличия, которые после старался
распространить между своими соотечественниками. Первый из русских явился
перед Петром во французском кафтане с мальтийским крестом на
груди и в осыпанной бриллиантами шпаге, подаренной ему
императором Леопольдом. Он любил пышность, но не азиатскую, не ту, ко-
13 А. О. Корнилович

194
Статьи из альманаха «Русская старина»
торая без нужды слепит глаза, распространяясь на все без разбора.
Дом фельдмаршала на Фонтанке против Летнего сада 14 был
прибежищем для всех неимущих; за стол его, на котором не ставилось менее
50 приборов даже в походное время, садился всякий, званый и
незваный, знакомый и незнакомый, и только с условием, чтоб не чиниться
перед хозяином. Обеды его, приготовленные лучшим образом, не
обращались никогда в шумные пиры: фельдмаршал ненавидел
излишество и не любил бесед, в то время обыкновенных, в которых кубки
с вином играли главную роль. Сам Петр столько уважал его, что
никогда не принуждал пить, и во время праздников государевых
Шереметев и князь Михаила Михайлович Голицын одни освобождены были
от наказания, состоявшего в осушении кубков Большого Орла.
Общество его состояло из людей самых образованных : генерал-фельдцейг-
мейстера Брюса, английского посланника лорда Витворта,
прусского — Мардефельда и других иностранных министров и ученых,
находившихся тогда в России, и несмотря на малое просвещение того
времени, молодые люди считали за честь и славу, если могли попасть
в вечерние собрания фельдмаршала. Не было, может быть, человека
вежливее и ласковее в обращении. Часто, разъезжая по Москве,
окруженный множеством скороходов, бегунов и домовыми войсками,
останавливался он на улице и выходил из кареты, чтоб подать руку
старому сослуживцу. Последние годы жизни своей посвятил он
благотворительности. Он умер в 1719 г., любимый войском и народом.
Петр уважал его чрезвычайно, называл его своим Баярдом и Тюре-
нем, всегда встречал и провожал его до две^ри своего кабинета и
поставил бы ему монумент в Невском монастыре, если б смерть не
помешала государю в исполнении сего намерения.15
Но никто из приближенных к особе Петра не жил великолепнее
любимца его, князя Меншикова. Зная, что государь, сохранявший
простоту во всем, лично до него касавшемся, любил, вышед из
частного быту, окружать себя блеском, Меншиков, в угодность ли
монарху или по собственной склонности, показывал в частной жизни
пышность, соответственную высокому званию владетельного князя Ижор-
ского и Ингерманландского. Он имел своих камергеров,
камер-юнкеров и пажей.16 Дом его на Васильевском острове, на самом берегу

Статьи из альманаха «Русская старина»
195
Невы, там, где ныне 1-й кадетский корпус, был в тогдашнее время
обширнейшим и красивейшим зданием в Петербурге.17 Обои штофные
и гобеленовые, подаренные Петру в Париже, большие бронзовые
часы с боем и курантами, люстра из цветного хрусталя с золотыми
или серебряными ветвями, большие венецианские зеркала в
зеркальных рамах с позолоченными обручиками, столы на толстых,
вызолоченных ножках с выкладками из разноцветного дерева, представлявшими
всякого рода зверей и птиц, диваны и стулья, обитые шелковыми
тканями, с высокими спинками, на которых изображен был герб хозяина
с княжескою короною, и персидские ковры на полу служили
украшением комнат. За домом простирался обширный сад, лучший в
Петербурге после царского, с оранжереями, сараями фруктовых деревьев,
птичниками и небольшим зверинцем.18 В первые годы пребывания
своего в Петербурге Петр часто давал в сем доме жителям столицы
пиры, на которые отпускал князю по тысяче рублей.19 Иногда
принимал здесь иностранных послов в устроенной для сего нарочно
тронной зале, подле которой была гардеробная государя.20 Он
приезжал к Меншикову запросто: перед началом аудиенции выходил из
гардеробной в тронную в парадном кафтане и по окончании оной,
сбросив тягостную для себя церемониальную одежду, уходил от
своего любимца.
Роскошные праздники князя Меншикова более всего походили
на европейские. Князь, столько способствовавший Петру I в
произведенных им переменах, поставлял в том славу, чтоб сколько можно
приблизиться к обычаям, какие в то время наблюдаемы были при
образованнейших дворах Европы, ибо знал, что ничем лучше не
угодить Петру. Гости приезжали к нему в лодках: на берегу реки, у
крыльца, на лестнице и у всех дверей встречали их при звуке труб и литавр
пажи, камер-юнкеры и камергеры Князева двора в синих мундирах,
шитых золотом, в башмаках с золотыми пряжками и в цветных
шелковых чулках с,золотыми или серебряными стрелками. Обеды его,
приготовленные лучшими, выписанными из Парижа поварами,21
состояли иногда из 200 блюд и подавались на золотом сервизе;
погреба наполнены были лучшими винами. Народ толпился на улицах,
чтоб посмотреть на князя, когда он в торжественные дни ехал во
13*

196 Статьи из альманаха «Русская старина»
дворец. В тогдашнее время многочисленная услуга и пышность
в экипажах составляли необходимость для людей хорошего тона.
Барин или барыня не могли выехать из дому в санях ли или в карете
без того, чтоб кроме слуг позади, не иметь впереди себя несколько
верховых, которые днем разгоняли на улицах народ, а ночью, неся
в руках длинные факелы, указывали и освещали1 дорогу.22 В большие
праздники любимец Петра, переехав через Неву на выложенной
зеленым бархатом внутри и раззолоченной снаружи лодке, выходил
у своей австерии, находившейся на Исаакиевской площади, там, где
ныне Сенат. Отсюда начиналось торжественное его шествие: впереди
шли скороходы и служители дома в богатой ливрее, потом ехали
музыканты и пажи верхом, в синих суконных и бархатных кафтанах
с золотыми позументами по швам; за ними сам князь в карете,
сделанной наподобие веера, на низких колесах, с золотым гербом на
дверцах и большою княжескою короною из того же металла на
империале и запряженной шестью лошадьми в уборе из малинового
бархата с золотыми или серебряными украшениями. По сторонам шло
по три камер-юнкера, из коих один держался за ручку каретных
дверец, и, наконец, небольшой отряд драгун Князева полка
заключал шествие.
Не буду говорить о гостеприимстве Шафирова, в доме которого
на Петербургской стороне, неподалеку от Сампсоньева моста,23
была обширнейшая в Петербурге зала и коего погреб заключал в себе
лучшие вина, о жившем подле графе Головкине,?4 коего бережливость
обратилась в пословицу и которого дочери по образованию,
любезности и красоте были в числе первых девиц в столице;25 об ученом и
веселом князе Кантемире, коего супруга, урожденная княжна
Трубецкая, слыла первою красавицей в Петербурге; о племяннице ее,
милой княжне Черкасской; об Измайлове, посланнике нашем в
Пекине в 1720 г., коего дом был весь меблирован в китайском вкусе;
наконец, о бароне Строганове, на роскошных пирах которою яв ш-
лось до 20 девиц, игрою на арфе и пением восхищавших зрение и ел} х
посетителей. Описание их образа жизни наскучит однообразием.
Перейду к обыкновениям, которые были почти общими в то время
всем, составлявшим высшее общество.

Статьи из альманаха «Русская старинаъ 197
Пример двора, всячески старавшегося сблизить все состояния и
распространить общественную жизнь между русскими, скоро
подействовал на людей, у которых гостеприимство было врожденною
добродетелью. Тогда этикет не разделял еще состояний столько,
сколько теперь; зазывных билетов не знали; приглашали только
самых знатных; прочие, знакомые и незнакомые приходили в
назначенный час, садились за стол и, покушав хлеба-соли, уходили, часто
не заботясь о хозяине. Хозяин или хозяйка встречали гостей в дверях
при звуке труб и литавр поклоном и рюмкой водки или вина. Обеды,
начинавшиеся в 12 часов, были продолжительны и состояли из
множества блюд. В частных собраниях, когда съезжались одни
короткие знакомые, жребий назначал даме кавалера, который должен был
ее вести к столу, садиться рядом с нею и услуживать за обедом. Во
время стола доморощенный музыкант забавлял гостей игрою на
гуслях. В торжественные дни вместо гуслей слышны были: духовые
инструменты; дамы находились в одной, а кавалеры в другой комнате.
В конце обеда подносили первым сахарные закуски,.к мужчинам же
приносили ящики с винами: венгерским, рейнским и 'некоторыми
французскими. Начинались тосты, обыкновенно предлагал оные сам
хозяин. Когда случалось, что государь находился в числе пирующих,
то первым тостом было всегда призвание божией милости, а вторым —
благоденствие семейству Ивана Михайловича Головина; т. е. флоту.*
Петр считал сей тост столь важным, что обещал шуту своему
португальцу Лакосту сто тысяч рублей, если бы случилось когда-нибудь про-
* Генерал-майор Головин отправлен был Петром I в конце XVII в. в
Венецию выучиться итальянскому языку и строению кораблей, а особенно галер, но
сии занятия были не по его вкусу. Четыре года пробыл он в Венеции и один только
раз был на тамошней верфи. Когда он воротился, царь для испытания повел его
в Адмиралтейство, но первые ответы Головина показали, что он не имел понятия
о кораблестроении. «Выучился ли ты хоть по-итальянски?» — спросил Петр. —
«Очень мало, государь». — «Что же ты делал?» — «Курил табак, пил вино и
играл на басу», — отвечал Головин. Сей лаконизм и откровенность понравились
Петру, и государь, как будто в шутку, сделал его адмиралтейским советником
и главным надзирателем С.-Петербургской корабельной верфи. Петр любил
Головина за его прямодушие, испытанную верность и за оказанное в сражениях
мужество.

198
Статьи из альманаха «Русская старина»
пустить оный. Во время стола государь уходил отдыхать и через
час возвращался. После обеда гости переходили в другую комнату
к дамам, где ждали их чай, кофе и лимонад. Если общество было
немногочисленно и нельзя было танцевать, то призывали домашнего
козака, который тешил посетителей пляскою с припевом и игрою на
торбане или на балалайке. В другое время, когда не случалось
гостей, перед коими надлежало чиниться, садились играть: мужчины
между собой в кости, шахматы или шашки; замужние дамы с
некоторыми кавалерами в короли, марьяж, ломбер, ламуть или лантре;
девушки с молодыми мужчинами забавлялись игрою в фанты или
в кошку и мышку, или в жгуты и тому подобное.
Общества наши того времени представляли странную
противоположность: совершенную непринужденность между мужчинами и
самый строгий этикет в обращении с женщинами. Простое
обхождение Петра служило примером для подданных. В собраниях одни лета
давали право на отличие: часто вельможа, занимавший важнейшее
место в государстве, вставал перед человеком низшего звания,
покрытым сединами. Особенно старшие в семьях пользовались у младших
уважением, которого следы и теперь^ приметны в коренных русских
фамилиях: так, например, герой Финляндии, князь Михаила
Михайлович Голицын, имея около 60 лет от роду, не смел никогда садиться
при брате своем князе Дмитрии Михайловиче, который был
несколькими годами старее. Семейственная жизнь русских бояр представляла
нечто патриархальное. Родственные связи уважались гораздо более
нынешнего. В семейственный праздник все родные съезжались к
дававшему оный. Старший занимал почетное место; прочие мужчины и
женщины, составив около него большой круг, ждали позволения
сесть. Когда все занимали свои места, он начинал разговор, входил
в обстоятельства каждой семьи: одним давал советы, другим делал
замечания, и словом, распоряжал делами каждого. Никто из
присутствовавших сам собою не мог заговаривать с старшим или
обращаться к другим во время его разговоров; все делалось по его воле;
все старались о том только, чтоб ему угодить.
Несколько сот лошадей на конюшне, множество карет, колясок,
фаэтонов и колымаг в сараях и многочисленная дворня составляли

Статьи из альманаха «Русская старина»
199
принадлежность всякого дворянского дома. Между слугами некоторые
пользовались преимущественно отличием перед прочими. Няня
заведовала всем хозяйством; шут или дурак садился иногда за стол с
господином и имел позволение говорить, что ни приходило ему на ум;
сказочник находился при барине, когда он ложился спать, и обязан
был, сиди у ног его на постели, рассказывать всякий день
что-нибудь новое до тех пор, пока господин не уснет крепким сном. За
обедом слуга, отличавшийся долговременною службою в доме, имел
право, стоя за стулом, вмешиваться в разговор господ своих. В
большие праздники все толпою приходили поздравлять своего господина
или госпожу, которые подносили им по рюмке вина. Для обедов
каждый день накрывались длинные столы, покрытые множеством
разного рода блюд, если даже садилось за стол не более двух
человек. Когда не случалось посторонних, барин, вероятно,
по примеру прежних царей, которые свой стол посылали на
дом к подданным, коих мотели отличить, рассылал с своего стола
блюда, или, как их называли, подачи: няне, дворецкому,
конюшему, сказочнику и другим из служителей, пользовавшихся
его милостью.
Женщины не имели в то время такого влияния на общества,
каким пользуются ныне. До Петра показывались они между
мужчинами редко и то на несколько минут. К концу обеда, за хлебенным,
входила в комнату, где сидели за столом мужнины гости,
нарумяненная хозяйка в кокошнике, бархатной, обложенной соболем
телогрейке и башмаках с высокими каблуками. За нею дочери, с повязками
на головах, в цветных сарафанах и башмаках таких же, как у
матери. Осенив себя три раза крестом перед стоявшею в углу иконою
и поклонившись гостям, они, не говоря ни слова, подносили каждому
по четыре кубка: с водкою, вином, пивом и медом. Каждый гость
должен был осушить кубки за здоровье красавиц и в благодарность
получал от них поцелуй в щеку. Сим ограничивалось участие
женщин в обществах, пока указы Петра не дали им прав, равных с
правами мужчин. Одетые в европейские платья, выученные танцевать и
говорить по-немецки, они перестали заменять, природный румянец
поддельным, чернить зубы и брови; радовались большей свободе,

200 Статьи из альманаха «Русская старина»
но, несмотря на все старания государя, по привычке или следуя
внушению старушек, сохранили в обращении с мужчинами
некоторую дикость, поддерживаемую господствовавшим в то время мнением.
Девушка в обществе, чтоб не нарушить правил приличия, не могла
вступать в разговор с незнакомым мужчиною, а если была к тому
принуждена, то должна была отвечать на все вопросы самым
коротким образом и если можно не более, как да-с и н е т - с; не могла
два или три раза танцевать в вечер с одним мужчиною, если он ей
был не родственник. Замужние пользовались большею свободою,
но и эта свобода была гораздо ограниченнее нынешней. При такой
застенчивости женщины не могли иметь большого влияния на мужчин.
Однако же оно существовало. Желание нравиться, почти врожденное
всем людям, занимало тот и другой пол. Костюмы сделались
щеголеватее или, лучше сказать, пышнее прежнего. У женщин появились
платья, шитые золотом, серебром или унизанные жемчугом, у
мужчин — цветные бархатные кафтаны с пуговицами из золота или
драгоценных камней, прически à la Vallière и длинные алонжевые
парики. Обращение с женщинами сделалось принужденнее. .Между
мужчинами родилась услужливость к дамам, которая еще носила
приметы своего младенчества. Так, например, однажды в 1721 г.,
чтоб почтить красоту княгини Кантемир, гости, собравшись после
обеда у нее в спальне, пили ее здоровье из вещиц, принадлежавших
к ее туалету: стеклянных башмаков, сапожков и проч. В обществе
учтивый кавалер должен был поднести дамам, которых хотел
отличить, букет свежих цветов. На улице, встречался ли ехавший
мужчина с знакомою дамою в карете, оба экипажа с
многочисленною их свитою останавливались; кавалер, невзирая на погоду,
выходил из своего и с обнаженною головою, держа шляпу в руках,
подходил к карете красавицы, чтоб иметь удовольствие
приветствовать ее поцелуем руки.
Таковы были обыкновения в высшем классе обществ при
Петре I. В простом народе оставались с русскою одеждою
и обычаи старинные. Они также изменялись, но весьма мало
и теперь еще являются наблюдателю почти в первоначальной
своей простоте.

Статьи из альманаха «Русская старинам
-т
ССЫЛКИ
О ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ ИМПЕРАТОРА ПЕТРА I
1 См. меру роста императора Петра I в Музеуме имп. Академии наук, в
кабинете сего государя.
2 Scheltema. Russland en Nederlanden, v II. Amsterdam, 1817.
3 Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Рукопись Андрея
Нартова, § 22 (отрывки помещены были в «С[ыне] отечества]» аа 1819 г.).
4 Scheltema, v. III.
5 Scheltema.
6 Нартов; Кашин (рукопись его помещена в «Русских анекдотах», изданных
С. Глинкою, ч. 1, Москва, 1820, стр. 31).
7 Кашин, стр. 31; Нартов, § 80. .
8 Tagebuch von Bergholz, 2-er Theil (в Бюшинговоммагазине, ч.ХХ, стр. 332).
9 Scheltema, v. III.
10 Bergholz, в Biïschings [Magazine], ч. XIX; Bassewitz, в Бюшинговом
магазине, ч. IX.
11 Нартов, § 60.
12 Извлечено из дел Сенатского-архива.
13 Нартов.
14 Нартов.
15 Biisch ngs [Magazine], ч. XX.
16 Busfhings [Magazine], ч. IX; Bassewitz, XXI; Bergholz.
17 Нартов J
18 Нартов.
19 Кашин (в «Р[усских] А[некдотах]>>, стр. 32).
20 Нартов.
21 Or'ginal Anekdoten уэп Stâhl<n.
22 Anecdotes sur le régne de Pierre le Grand (современная рукопись,
находящаяся в библиотеке кн. А. Я. Лобанова-Ростовского); Жизнь Петра Великого,
т. III, изд. Галема, стр. 185.
23 Das vjrânderte Russland, von Weber, v. II; Нартов, § 80.
24 Weber.
25 Нартов.
26 Нартов, § 6.
27 Нартов.
28 Нартов.
59 Галем, III, стр. 147; Голиков. Деяния Петра Великого.
30 Bruce's Reisen, стр. 138; Нартов, § 80; Кашин.
81 Галем, т. III, стр. 177;. Нартов,
83 Нартов, $ 38.

202 Статьи из альманаха «Русекая старинаъ
33 Graf Lynor, v. 1, стр. 34; Галем.
84 Bruce; Нартов.
85 Bassewitz.
36 Голиков. Деяния Петра Великого.
37 Нартов, § 80.
^8 Bruce, стр. 138.
89 Bruce.
40 Нартов; Bergholz.
41 Bergholz.
42 Нартов.
43 Нартов.
44 Bergholz.
45 Немецкая рукопись из библиотеки графа Сухтелена под заглавием «Ueber
die Verànderungen zu Zeiten Peter's des Grossen».
46 Нартов, § 88.
47 Bergholz.
48 Нартов, § 80.
49 Журнал Ив. Ив. Неплюева (в рукописи).
50 Bruce, стр. 138; Weber, ч. II.
51 Berghclz; Богданов. Описание G.-Петербурга.
52 Нартов.
53 Bassewitz.
54 Stâhlin.
65 Нартов; Bergholz.
56 Образ сей и рубашка хранятся до сих пор в семье гг. Мухановых.
67 Галем.
68 Scheltema, ч. П.
59 Scheltema, ч. II.
60 Scheltema, ч. П.
61 Scheltema.
62 Scheltema.
63 В собрании собственноручных писем Петра I, находящемся в
Московском архиве Коллегии иностранных дел.
64 Stâhlin.
65 Bergholz.
66 Нартов..
Статьи об увеселениях и первых балах почерпнуты из Берхгольца, Бассе-
вица, Вебера и Штелина (Ueber die Musik und Tanzkunst in Russland), Нартова,
Кашина, из писем г-жи Рондо (Letters of an english Lady who resided many
years in Russia), из статьи А.Ф. Малиновского о Российском театре, помещенной
в «Северном архиве» за 1822 г.

Статьи из альманаха «Русская старинаь
203
ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ РУССКИХ ПРИ ПЕТРЕ I
1 Нартова рукопись.
2 Bergholz.
8 Вебер.
4 Вебер.
5 Leben des Grafen Scheremetef, von Miïller.
6 См. Сокольнический устав в Древн. библиотеке.
7 «Описание С.-Петербурга» Богданова.
8 Bergholz.
9 Bergholz.
0 Bergholz.
11 Вебер.
12 Bergholz.
13 Leben des Grafen Scheremetef, von Muller.
11 См. план С.-Петербурга 1716 г.
15 Нартов.
16 An account of Russia as it was in 1700... by Lord Whitworth.
17 «Описание С.-Петербурга» Богданова.
18 Bergholz.
19 Mémoires sur Pierre le Grand, par im ministre étranger.
20-25 Все это заимствовано из Берхгольцева журнала; многое также из
преданий.

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ МАЗЕПЫ
Мазепа принадлежит к числу замечательнейших лиц в
российской истории XVIII столетия. Место рождения и первые годы его
жизни покрыты мраком неизвестности. Достоверно только, что он
провел молодость свою при варшавском дворе, находился пажем у
короля Иоанна Казимира и там образовался среди отборного польского
юношества. Несчастные обстоятельства, до сих пюр еще не
объясненные, заставили его бежать из Польши. История представляет наля его
в первый раз в, 1674 г. главным советником Дорошенки, который под
покровительством Польши правил землями, лежавшими по правой
стороне Днепра. Московский двор решился присоединить в то время
сии страны к своей державе. Мазепа, попавшись в плен при самом
начале войны с Дорошенком, советами против бывшего своего
начальника много способствовал успеху сего предприятия и остался
на службе у Самойловича, гетмана Малороссийской Украины. Самой-
лович, заметив в нем хитрый ум и пронырство, увлеченный его
красноречием, употреблял его в переговорах с царем Федором
Алексеевичем, с крымским ханом и с поляками. В Москве Мазепа вошел
в связи с первыми боярами царского двора и после неудачного похода
любимца Софии, князя Василья Васильевича Голицына, в Крым в
1687 г., чтоб отклонить ответственность от сего вельможи, он
приписал неуспех сей войны благодетелю своему, Самойловичу, отправил
о сем донос к царям Иоанну и Петру и в награду за сей поступок был,
по проискам Голицына, возведен в звание гетмана обеих Украин.
Между тем война с крымцами не уставала: поход 1688 г. был еще
неудачнее прошлогоднего; здесь в то время произошла перемена

Жизнеописание Мазепы 205
в правлении. Владычество Софии и ее любимца кончилось, и власть
перешла в руки Петра. Мазепа, опасаясь разделить несчастную участь
с вельможею, которому он обязан был своим возвышением, решился
объявить себя на стороне юного государя, обвинил Голицына в
лихоимстве и остался гетманом.
Утвержденный в сем достоинстве, Мазепа всячески старался
снискать благоволение российского монарха. Он участвовал в
Азовском походе: во время путешествия Петра по чужим краям счастливо
воевал с крымцами и один из первых советовал разорвать мир с
шведами. В словах и поступках он казался самым ревностным
поборником выгод России, изъявлял совершенное покорство воле Петра,
предупреждал его желания, и в 1701 г., когда буджацкие и
белгородские татары просили его о принятии их'в покровительство согласно
с древними обычаями казаков, «прежние казацкие обыкновения
миновались, — отвечал он депутатам, — гетманы ничего не делают
без повеления государя». В письмах к царю Мазепа говорил про
себя, что он один и что все окружающие его недоброжелательствуют
России, просил, чтоб доставили ему случай показать свою верность,
позволив участвовать в войне против шведов, и в 1704 г., после
похода в Галицию, жаловался, что король Август держал его в
бездействии, не дал ему способов к оказанию важных услуг русскому
царю. Петр, плененный его умом, познаниями и довольный его
службою, благоволил к гетману особенным образом. Он имел к нему
неограниченную доверенность, осыпал его милостями, сообщал ему
самые важные тайны, слушал его советов. Случалось ли, что
недовольные, жалуясь на гетмана, обвиняли его в измене, государь велел
отсылать их в Малороссию и судить как ябедников, осмелившихся
поносить достойного повелителя казаков. Еще в конце 1705 г.
Мазепа писал к Головкину: «Никогда не отторгнусь от службы преми-
лостивейшего моего государя». В начале 1706 г. был он уже изменник.
Несколько раз уже Станислав Лещинский подсылал к Мазепе
поверенных своих с пышными обещаниями и убеждениями —
преклониться на его сторону, но последний отсылал всегда сии предложения
Петру. Замыслив измену, повелитель Малороссии почувствовал
цеобходимисхь притворойва. Ненавидя россиян в д>ше, он вдрух на-

206
Жизнеописание Мазепы
чал обходиться с ними самым приветливым образом; в письмах своих
к государю уверял он более чем когда-нибудь в своей преданности,
а между тем потаенными средствами раздувал между казаками
неудовольствие против России. Под предлогом, что казаки ропщут
на тягости, понесенные ими в прошлогодних походах и в крепостных
работах, он распустил войско, вывел из крепостей гарнизоны и стал
укреплять Батурин; сам Мазепа притворился больным, слег в
постель, окружил себя докторами, не вставал с одра по нескольку дней
сряду, не мог ни ходить, ни стоять, и в то время, как все полагали
его близким ко гробу, он приводил в действие своим намерения: пере^
писывался с Карлом XII и Лещинским, вел по ночам переговоры с
присланным от Станислава иезуитом Зеленским о том, на каких
основаниях сдать Малороссию полякам, и отправлял тайных
агентов к запорожцам с разглашениями, что Петр намерен истребить
Сечу и чтоб они готовились к сопротивлению. Гетман еще более
начал притворяться по вступлении Карла в Россию. В 1708 г. болезнь
его усилилась. Тайные пересылки с шведским королем и письма
к Петру сделались чаще. Карла умолял он о скорейшем прибытии
в Малороссию и избавлении его от ига русских и в то же время писал
к графу Гавриле Ивановичу Головкину, что никакие прелести не
могут отторгнуть его от высокодержавной руки царя русского и
поколебать недвижимой его верности. Между тем шведы были
разбиты при Добром и Лесном, и Карл обратился в Украину. Петр
повелел гетману следовать к Киеву и с той стороны напасть на
неприятельский обоз, но Мазепа не двигался из Борзны. Притворные
страдания его час от часу усиливались. 22 октября 1708 г. писал он еще
к графу Головкину, что он не может ворочаться без пособия своих
слуг, более 10 дней не употребляет пищи, лишен сна и, готовясь
умереть, уже соборовался маслом, а 29-го, явившись в Горках с 5000
казаков, положил к стопам Карла XII булаву и бунчук в знак
подданства и верности,
Что побудило Мазепу к измене? Ненависть ли его к русским,
полученная им еще в детстве, во время его пребывания при польском
дворе? Любовная ли связь с одною из родственниц Станислава Ле-
щинсдого, которая принудила его перейти на сторону сего короля?

Жизнеописание Мазепы
207
Или, как некоторые полагают, любовь к отечеству, внушившая ему
неуместное опасение, что Малороссия, оставшись под владычеством
русского царя, лишится прав своих? Но в современных актах ее не
вижу в поступке гетмана Малороссии сего возвышенного чувства,
предполагающего отвержение от личных выгод и пожертвование
собою пользе сограждан. Мазепа в универсалах и письмах своих
к казакам клялся самыми священными именами, что действует для
их блага; но в тайном договоре с Станиславом-отдавал Польше
Малороссию и Смоленск, с тем чтоб его признали владетельным князем
полоцким и витебским. Низкое, мелочное честолюбие привело его
к измене. Благо казаков служило ему средством к умножению числа
своих соумышленников и предлогом для скрытия своего вероломства.
И мог ли он, воспитанный в чужбине, уже два раза опятыавший себя
предательством, двигаться благородным чувством любви к родине?
Генеральный судья Василий Кочубей был давно уже в несогласии
с Мазепою. Ненависть его к гетману усилилась с 1704 г., после того
как сей последний, во зло употребляя власть свою, обольстил дочь
Кочубея и, смеясь над жалобами родителей, продолжал с нею
виновную связь. Кочубей поклялся отомстить Мазепе; узнав о преступных
его замыслах, может быть движимый усердием к царю, решился
открыть их Петру. Согласившись с полтавским полковником Искрою,
они отправили донос свой в Москву, а вскоре потом и сами туда
явились; но двадцатилетняя верность Мазепы и шестьдесят четыре года
жизни отдаляли от него всякое подозрение. Петр, приписывая
поступок Кочубея и Искры личной ненависти на гетмана, велел
отослать их в Малороссию, где сии несчастные, показав под пыткою, что
их показания ложны, были казнены 14 июля 1708 г. в Борщаговке,
в 8 милях от Белой Церкви.
А. К.

ЗАПИСКИ, НАПИСАННЫЕ В ПЕТРОПАВЛОВСКОЙ КРЕПОСТИ
1. [О СОДЕРЖАНИИ ЗАКЛЮЧЕННЫХ В ЧИТЕ]
В исполнение высочайшей воли государя императора,
объявленной мне Вашим превосходительством, знать подробности нашего
положения в Чите я разделю для большей ясности свое описание на
четыре части, изложив: 1-е, меры, принятые местным
начальством для нашего жительства и для
нашей стражи; 2-е, содержание; 3-е,
общественные работы, и, наконец, 4-е, обращение
с нами.
1-е. Помещение и караулы. По прибытии нашем
в Читу, за малостию тамошнего острога, поместили нас в двух
крестьянских избах, которые оградили частоколом, окошки
заколотили на две трети досками, приставив снаружи железные решетки, а
внутри кругом по стенам сделали нары. В одной из сих изб
находилось в трех горенках 25, а в другой 22 челигека. В каждой комнате
по часовому; кроме того, двое подчасовых для конвоя выходивших
за нуждою, два на дворе и один снаружи у ворот. На ночь, с
пробитием зари, нас запирали до 7 часов утра, и, как мы слышали, посты
удваивались. С наступившим летом из опасения, чтоб духота от
спершегося воздуха не произвела тюремных лихо} адок, генерал Лепарский
позволил нам проводить время на дворе, который мы, с согласия
его превосходительства, обратили в сад, посвятив на это досужное от
работы время.
В сентябре прошлого года перевели всех нас, 55 человек, в
построенный вновь большой острог. Он состоит из 5 комнат, кроме се-

Записки, написанные в Петропавловской крепости 209
ней. В четырех помещаются преступники, а пятая дежурная, в
которой находится два унтер-офицера. Тут вместо нар сделаны двойные
кровати, и между ними столько расстояния, что можно пройти свободно
одному человеку, а для воздуха прорезаны в потолке продушины.
Старый большой острог был назначен под лазарет, но с прибытием
последних 14 человек лазарет помещен в меньшой острог, а тут
помещены вновь приехавшие. Посты в соразмерности умножились. В
лазарете содержат караул казаки, а в прочих местах солдаты читинской
инвалидной команды.
2-е. Содержание. Для сего отпускается нам в сутки, по
положению, по шести копеек с вычетом четырех в неработные дни. Так
как сей суммы за мытьем белья и топкою бани недостаточно, невзирая
на низкие цены в тамошних местах, и к тому нельзя нам было, по
примеру прочих каторжных, прокормлять себя своею работою в
свободные часы, то г. комендант объявил нам, что государь император
высочайше благоволил позволить употреблять на пищу и одежду
свои деньги тем, которые получили оные от родных. На сем основании,
поелику большая часть не получает ничего, составили общую артель,
из которой до сих пор все кормились и одевались. Месяца три тому
назад генерал Лепарский, вероятно, заметив или подозревая, что
в доставке припасов происходили злоупотребления от приставленных
к тому горных нижних чинов, позволил нам выбрать из среди себя
хозяина, который в сопровождении унтер-офицера ходит ежедневно
на кухню и присутствует при приеме провизии. Обед наш состоит
из щей, гречневой каши и куска говядины. Сверх того по утру
и вечером пьем чай. В конце недели ходим в баню, и тут снимают на
это время кандалы, обыкновенно бывающие на ногах день и ночь.
3-е. Р а б о т а. В Чите два рода начальства: военное, состоящее
из коменданта, плац-адъютантов и гарнизонных унтер-офицеров,
и горное, которое заведывает деньгами, продовольствием и смотрит
за работою. Работают в сутки под надлежащим конвоем 5 часов:
летом от 6 до 9 по утру и от 5 до 7 пополудни; зимою от 9 до 12 и от
3 до 5. По прибытии нас заставили мести улицы, чистить казенные
конюшни и вывозить оттуда навоз, потом рубить мерзлую землю для
фундамента под новый острог и рыть канавы для ограды. Последние
14 А. О. Коршалович

210 Записки, написанные в Петропавловской крепости
работы были довольно утомительны и потому требовали иногда
отдыха, особенно для тех, которые сложением или от ран слабее. Сие
навлекало нам иногда от приставленных к смотрению горных унтер-
офицеров неприятные понуждения, к которым, разумеется, мы как
можно реже себя доводили. Генерал Лепарский ездил тогда в Нер-
чинские горные заводы. По возвращении своем в Читу его превосхо^
дительство изволил приказать слабых, которые найдутся таковыми
по засвидетельствовании доктором, не высылать на работу и
позволять отдыхи. В течение прошедшего лета мы занимались расширением
и уравнением большой дороги: носили землю, камни, щепы; в
нынешнюю зиму, по невозможности производства земляных работ, трудились
над мукомолотьем. В тамошней стороне мельниц не знают, а
употребляются ручные жернова. К каждому жернову приставлено было по
два человека,- и хотя сия работа несколько утомительна, но, сменяясь,
успевали вымолачивать заданные уроки.
4-е. Обращение. В рассуждении генерала Лепарского нам
остается только благодарить от искреннего сердца его величество
за то, что избрал на сие место человека, который, строго соблюдая
всег что по службе, старается, кажется, снисходительным своим
обхождением не давать нам чувствовать всей тягости нашего положения.
Касательно приставленных к нам г.г. офицеров, так как большая
часть из них происходит из солдатского звания и не получила
никакого образования, если и случалось видеть иногда некоторые
поступки, слышать от них слова и выражения, которые весьма больно
было переносить, мы не могли за то негодовать на них, ибо они едва
ли сами понимали всю силу и значение того, что делали и
говорили; да и нельзя требовать от их обращения той деликатности,
на которую могло бы надеяться несчастие. Впрочем, мы всеми
мерами избегали неприятностей, в точности стараясь исполнять
предписанное.
Вот в немногих строках подробный отчет о читинской нашей
жизни. Я не упоминаю о трехчасовых свиданиях жен с мужьями
в каждый третий день, о наших частных занятиях: каким образом
мы в воскресные и праздничные дни, не имея позволения ходить в
церковь, собиралися для чтзний св. писания и избранных проповедей;

Записки, написанные в Петропавловской крепости 211
как сокращаем длинные зимние вечера, изустно передавая друг другу
те познания, в которых кто сильнее, и как подкрепляем
ослабевающих, внушая им по возможности терпение и кротость, которых
требует от нас вера. Эти обстоятельства, как произвольные и
касающиеся до некоторых из нас, не входят, думаю, в состав сих замечаний.
Александр Корнилович.
19 апреля 1828.
2. [О ЛИТЕРАТУРЕ]
Ничто, без сомнения, не служит столько к прославлению царства,
ничто не возбуждает столько чувства народной гордости, как
цветущее состояние литературы. Кто не знает Афин, которых область
пространством едва равнялась Петербургу с окрестностями? В течение
двадцати веков у всех образованных народов знакомят детей с
именами Фемистокла, Аристида, Перикла не затем, что не было таковых
же Фемистоклов и Аристидов в другом месте, а потому, что дела их
переданы Иродотом, Фукидидом, Ксенофоытом. Государь Петр I
столько заботился о просвещении подданных, что, между прочим, сам
назначал для перевода книги и выправлял их слог. Брошенные им
семена принесли скорый плод: при императрице Анне было уже
множество русских, воспитанных в России, которые не уступали в
образованности западным европейцам. Но самое сие просвещение по
естественному ходу дел произвело у нас подражание иноземному. Пока
мы бродили во тьме, до тех пор, подобно китайцам, взирали на все
чуждое с презрением. Но когда пробудилось чувство изящного, когда,
стыдясь своего невежества, мы почувствовали превосходство народов
образованнейших, родилось желание сравняться с ними, и мы
полагали, что достигнем этого, во всем им подражая, подобно детям,
которые, перенимая странности старших, думают, что их почтут
взрослыми. Впрочем, это явление своГственно всем народам, не достш-
шим известной степени образованности. Англичане, отличающиеся
ныне народным самолюбием, были во время Елисаветы рабскими
подражателями италиянцев, занимавших тогда по просвещению
первое место между европейцами. Французы, после того как Вольтер
14*

212 Записки, написанные в Петропавловской крепости
и Монтескье ознакомили их с Англиею, подражали англичанам:
немногие читали Бакона, Локка и других, большая же часть полагали,
что походят на соседей, одеваясь ро фраки, коверкая язык и участвуя
в закладах на лошадиных бегах. Разница та, что у нас это
продолжительнее от недостатка среднего сословия и от несоразмерности
просвещения между лицами, составляющими класс образованный.
С некоторого времени появляются в журналах сильные нападки
на наше пристрастие к иноземному. Намерения пишущих таковые
статьи, конечно, весьма похвальны, но, кажется, что, не вникнув в
причины, они домогаются едва возможного. Ум, равно как и тело, требует
пищи и естественно бросается на лучшую. Сколько ни толкуй, что
свой кислый виноград лучше соседнего зрелого, но всякий, пока свой
не созреет, предпочтет, без сомнения, чужой. Пристрастие к
иноземному рушится само собою, когда у нас в высшем сословии будут
читать по-русски или, что все равно, когда литераторы будут писать во
вкусе публики. Чтение русских книг вытеснит из общества языки
иноземные, обнаружится любовь к отечественному, которая в нас
сильнее, нежели где-нибудь, но скрыта под корою чужеземного воспитания,
и пробудится чувство народной гордости, до некоторых пределов
необходимое для народного счастия. Итак, дело состоит в том, чтоб мы
имели хороших писателей. Конечно, сие обстоятельство не подлежит
непосредственному влиянию правительства, но оно мерами своими
может много тому способствовать. Екатерина любила русскую
словесность, и явились Державин, Дмитриев, Карамзин. Они и теперь
найдутся, если их пробудить, поощрить. У нас Российская Академия
имеет назначение пещись об успехах отечественной литературы.
Начало ее было блестящее: она издала словарь, единственный в нашем
языке, издавала журнал, который, невзирая, что ему минуло 40 лет,
можно и теперь читать с удовольствием. Но с некоторого времени сия
деятельность угасла, и ныне Российская Академия не вполне
соответствует цели своего учреждения. Не берусь судить, каким образом
возвратить сему заведению ту деятельность, какую желательно, чтоб
оно являло, ибо хоть я и сам посвящал часы досуга на литературные
занятия и находился в связи со всеми почти нашими писателями, но
.этому прошли столько времени, что, вероятно, все суждения мои будут

Записки, написанные в Петропавловской крепости 21В
неуместны. Полагаю, однако ж, что Академия произведет весьма
благотворное влияние на отечественную словесность:
1-е. Если по примеру всех заведений сего рода будет предлагать
задачи и темы для сочинений в прозе и стихах, установив призы за
признанные лучшими. Это возродит соревнование между писателями,
которые без такового побуждения или остаются праздными, или
посвящают свои дарования на безделицы, а из сего соревнования может
выйти что-нибудь хорошее.
2-е. Если для большего поощрения пишущих одобренные
сочинения будут читаемы на публичных заседаниях Академии. Самая лестная
для литератора награда есть внимание, и нет сомнения, что он
употребит все старания привести свое произведение к совершенству, дабы
оно удостоилось сей чести.
3-е. Если сии заседания, посещаемые лучшим нашим обществом,
будут производиться не один раз в несколько лет, а по нескольку раз
в * один год. Это произведет благотворное влияние и на посетителей
и на авторов. Первых заохотит к русской словесности, последние
же, ознакомясь со вкусом публики, будут стараться несколько
сообразоваться с оным.
Александр Корнилович.
25-го октября 1830.
3. [ОБ УЛУЧШЕНИИ ПОЛОЖЕНИЯ КРЕСТЬЯН В СИБИРИ]
Ваше превосходительство, милостивый государь!
Благосклонность, коей удостоились прежние мои замечания,
подает мне смелость обратить внимание Ваше на другой предмет,
не менее важный, а именно — на участь крестьян-поселыциков в
Сибири и на удобнейшие способы к ее поправлению.
Сибирских крестьян можно разделить на три разряда: на с т а -
р о ж и л о в, кои все почти довольно зажиточны, — у редкого
найдется во дворе менее 4 или 6 лошадей, у иных до 30 или 40, и в
изобилии всего, что принадлежит к сельскому хозяйству; напересе-
* Зачеркнуто несколько лет.

%l£ Записки, написанные в Петропавловской крепости '
ленцев, переходящих в Сибирь из разных русских губерний
целыми семьями с домашним скарбом, которые, будучи народом
промышленным, довольно скоро разживаются, и, наконец, на так
называемых посельщиков, отправляемых туда за разные
проступки. Сие постановление, по которому преступники, вместо того чтоб
•томиться в тюрьмах, получают способы загладить прежние вины
своею деятельностию и, возделывая страну необработанную,
сделаться опять полезными подданными, есть, без сомнения, одна из самых
благодетельных мер нашего правительства ; но при теперешних
обстоятельствах она едва ли может принести ту пользу, какой должно бы
ожидать от нее. Преступники приходят партиями в Тобольск, где
их распределяют: ремесленников или тех, кои побогатее, оставляют
в городах, а прочих посылают на житье в деревни. Прибыв в волость
на место своего назначения, поселыцик для прокормления своего
должен искать работы. Редкий делается вдруг хозяином, ибо для
сего нужны способы, а смело можно положить, что из 50 человек
один приходит с каким-нибудь достатком, большая же часть поступает
в работники к богатым крестьянам. Годовая плата деревенсьгому
работнику в Сибири — лучшему мастеровому человеку, которого
верность изведана долговременною службою, 30 или 40 рублей, *
обыкновенная же 15, 12 и 10 рублей.
После шестимесячной льготы поселыцик поступает в оклад
л, едва добывая в год столько, сколько ему нужно для прикрытия
наготы, должен непременно быть в недоборе. Пока писались указы
о сборе недоимок, но на самое действие смотрели' сквозь пальцы, это
кое-как сходило с рук; но при деятельности, какая теперь появилась
в государственном управлении, родятся при сем большие
неудобства. Поселыцику предстоит или недоплатить, и за недоимку
подвергнуться по законам кнуту, или войти в долги. Первое, Ваше
превосходительство, согласитесь, несколько жестоко — наказывать
человека за то, что не в состоянии исполнить делаемых ему
требований. От накопления вторых родится кабала, то есть, что должник,
не имея возможности удовлетворить заимодавца, такого же крестья-
* Зачеркнуто в виде.

Записки, написанные в Петропавловской крепости 215
нина, как он сам, продает ему себя в рабство — зло, весьма
распространившееся в Сибири. Правительство, усмотрев вред,
происходящий от кабалы, повелело местному начальству стараться об ее
истреблении, а дабы не прибегать к мерам насильственным, предписало
взыскивать недоимки с волостей, предоставив оным ведаться с
несостоятельными плательщиками. Но сия мера, оградив казну от
убытка, нимало не улучшила участи поселыциков, ибо они вырабатывают
втрое более, нежели сколько за них заплачено, и таким образом
деваются невольниками целой волости. От сего происходит: 1) Те, кои
решительнее, уходят и шалят по большим дорогам или бегут в
Россию и принимаются за прежнее бродяжничество, так что бывали
примеры, что одни и те же лица возвращаемы были по три раза на место
своего назначения — обстоятельство, приводящее казну к лишним
издержкам и поставляющее начальство в необходимость прибегать
к строгим мерам. Те же, коих страх или совесть удерживают на месте,
переносят судьбу свою; но при всех стараниях своих, не видя
способов выйти из жалкого своего положения, питают в душе
негодование к месту, в котором поселены, ненавидят труд, почитаемый ими
тягостию и орудием для обогащения своих притеснителей, богатых
крестьян, и готовы воспользоваться первым удобным случаем, дабы
от оного избавиться. Заметьте, Ваше превосходительство, что число
таковых людей немаловажно, что оно ежегодно увеличивается
несколькими тысячами, и предоставляю Вам судить, выгодно ли
правительству, чтоб в отдаленной области столь значительная часть
народонаселения была в таком расположении духа, расположении
почти общем между ними и к которому, нельзя не сознаться, они
приведены некоторым образом своим положением. 2) Таковой порядок
вещей, сосредоточивая всю деятельность большого числа на пользу
немногих. богатых семейств, удерживает неравенство состояний,
осуждая многочисленнейшее сословие на всегдашнюю бедность,
обстоятельство, также весьма противное выгодам правительства.
Для отвращения сих зол всего лучше было бы поселыциков при
самом прибытии на место назначения делать хозяевами, чтоб они
непосредственно сами пользовались своими трудами, но для сего
непременно нужно от казны пособие. Весьма достаточно крестьянину

'218 Записки, написанные в Петропавловской крепости
в Сибири для первого обзаведения от 30 до 50 рублей. Сия небольшая
сумма, доставив поселыцику возможность пользоваться оседлостию,
привяжет его к месту поселения, заставит его полюбить работу, если
он будет пожинать ее плоды и увидит в ней средство к обогащению
себя; с приращением же имущества необходимо поселится в нем
дух трудолюбия и порядка, на которых основывается спокойствие и
благо государства. Не думайте, Ваше превосходительство, что это
мечты воображения или догадки, основанные на умствованиях.
Сотни примеров подтверждают это в самой Сибири. Нигде, может быть,,
труд не вознаграждается столько, сколько в сей стране, где земля
дает сам-десять, сам-двадцать и сам-сорок, где природа, кажется,
истощила все дары свои для того, чтоб промышленному человеку
доставить безбедное содержание. Но для начала сей промышленности
нужны средства, нужна соха, лошадь, топор. Дабы означенное
пособие не было в тягость казне, можно выдавать оное в виде ссуды, взы-
мая, однако же, не более 2 или 3 процентов, платимых при подати.
Главное только дело, чтоб отпускаемая сумма употреблена была
сходно со своим назначением. Местному начальству предлежит '
приискание удобнейших к тому способов. Я думаю, что можно возложить
на волостные правления снабжение поселыциков первыми необходи-
мостями для начатия хозяйства, предоставив последним право жалобы
в случае злоупотреблений.
Впрочем, и сия мера, как она ни благодетельна, едва ли принесет
ту пользу, какой правительство вправе от нее ожидать, если при этом
не отстранятся препятствия, которые в нынешних обстоятельствах
предстоят промышленности поселыциков, и если они не освободятся
от зависимости у богатых крестьян, основывающих свои выгоды на
притеснении беднейших; а достигнуть до сего иначе нельзя, по моему
мнению, как изменив несколько для сибирских крестьян
существующую систему налогов, а именно: сбавить третью часть
или половину с подушного оклада и
дополнить недостаток податью с имущества,
то есть с лошадей, крупного и мелкого
рогатого скота и с посевов разного рода
хлеба.

Записки, написанные в Петропавловской крепости 217
Для лучшего объяснения моей мысли да позволено мне будет
войти в некоторые необходимые подробности.
Выгоды от прямого налога, каков подушный оклад, суть те,
что правительство от ревизии до ревизии получает постоянный доход
и что сбор оного весьма прост; но главное его неудобство, что люди
всех состояний платят одно. Пока требуемая налогом сумма
незначительна, большого зла в этом нет, но когда с расширением
деятельности правительства нужды оного умножаются, и оно находится в
необходимости возвысить сию подать, тогда вся тягость оной падает на
беднейший класс народа. Сие особенно заметно в Сибири: там
промышленность в детстве, оттого денег в обращении мало и цена на них очень
высока, притом неравенство между состояниями старожилов и
помещиков так велико, что, платя тот же оклад, одни дают 5 и 6
процентов со своего капитала, другие 50, 80 и более, отчего
промышленность сих последних совершенно подавлена, ибо, отделяя на подать
большую часть вырабатываемого ими, они не имеют способов
поправиться и осуждены всегда терпеть недостаток.
Налоги с имуществ, соразмеряя тягости по состоянию каждого,
отвращают сие неудобство. Преимущество оных доказывается уже
тем, что сия система податей принята почти во всех европейских
государствах. Все делаемые против оной возражения можно заключить
в следующем: 1-е, опасение нововведения; 2-е, трудность перемены;
3-е, опасение утайки при объявлении имуществ, и 4-е, издержки и
злоупотребления при сборе.
Отвечаю: на 1-е — нет человеческого постановления, которое не
имело бы своих несовершенств. Нововведения тогда только опасны,
когда сопряженные с оным неудобства превосходят вред,
происходящий от существующего постановления; но сего нет в предложенном
мною случае, а потому и возражение не может иметь места.
На 2-е: из России, где есть крестьяне казенные и помещичьи,
где сии последние делятся на оброчных, пашенных и на состоящих на
особенных правах, как-то в остзейских и польских губерниях; в
России, говорю, сия перемена трудна и, может быть, теперь
невозможна, но в Сибири все поселяне принадлежат казне и пользуются
одинаким управлением, которое так хорошо устроено, что не только

218 Записки, написанные в Петропавловской крепости
не предстоит большого затруднения в предлагаемом нововведении,
но и все прочие неудобства могут быть отвращены, если только
принять надлежащие против того меры.
Приступить к сему можно, думаю, следующим образом.
Первое. Всем волостным правлениям велеть составить по
данным формам именные списки крестьянам с означением имущества
каждого, т. е. числа лошадей, крупного и мелкого рогатого скота и
высеваемого хлеба; ржи, пшеницы, овса, ячменя, льну и коноплей.
Списков сих за подписью всех членов правления, с приложением
волостной печати будет заготовлено три экземпляра : один для
оставления в волости, другой для губернского начальства, а третий для
Министерства финансов.
NB. Так как перепись сия будет составляться в правлении
публично самими крестьянами, кои заседают в оном и знают лучше
всякого другого состояние своих собратий, других крестьян, то
нельзя опасаться утайки, особенно если за оную положены будут
надлежащие пени.
Второе. Губернаторам предписать собрать по губернии
сведения о ценах на статьи крестьянского имущества, подверженные
налогу, и, выбрав средние, представить в Министерство финансов.
Третье. Министерство, имея, таким образом, перед глазами
оценку всего имущества поселян в губернии, наложит известные на нее
проценты и поэтому сообразит сбавку с подушного оклада.
Чтоб объяснить это примером, полагаю, что 10 душ крестьян разных
состояний платят теперь 75 рублей подушных. Имущество их
простирается на 800 рублей. Налагая 4 процента на сию сумму, выйдет
32 рубля. Вычтя их из 75, останется 43 рубля. Подушный оклад
убавится до 4 р. 30 к., а прочее взыматься будет с имений.
Четвертое. Таковое постановление Министерства, высочайше
утвержденное, сообщится губернскому начальству, которое от себя
уже обнародует оное по волостям.
П я т о е. Поелику издержки и злоупотребления при сборе родятся
от содержания чиновников и соприкосновения их с платящими, то
предоставить сбор самим крестьянам, возложив оный на волостные
же правления. Собранную подать правление от себя будет посылать

Записки, написанные в Петропавловской крепости 219
в уездное казначейство, которому предписать под опасением штрафа
не задерживать присылаемых с оною лиц выдачею квитанций.
Шестое. Поелику как народное имущество, так и цены
подвержены перемене, то в конце каждого пятого года возобновлять
вышеозначенные списки и известия о ценах. Основываясь на оных,
правительство по истечении пяти лет будет взымать положенные однажды
проценты с новых цен, обнародовав необходимые по сему перемены.
Неоспоримо, что сей род налога сложнее ныне существующего,
но весь вред от сей сложности ограничивается тем только, что
некоторые чиновники получат более занятий, зато какие
несомненные выгоды от сего постановления! Исчислю некоторые:
1-е. Не отягощая богатых, оно существенным образом облегчит
сословие беднейших крестьян, которые, употребив часть того, что
теперь отдают в число подати, на приращение своего имущества,
получат более способов к развитию своей промышленности и,
делаясь достаточны, будут со временем более платить казне.
2-е. Богатые, отдавая в наличности более других, лишатся
способов, какие ныне имеют, для притеснения бедных.
3-е. Недоимки должны прекратиться, ибо тягость налога нести
будут те, коим легче заплатить его.
4-е. Поелику дознано опытами и принято почти аксиомою в
политической экономии, что во всяком благоустроенном государстве
масса народного богатства беспрестанно умножается, то смело можно
положить, что с каждою переписью налог сей будет приносить казне
более, и таким образом правительство, не прибегая к мере, всегда
неприятной, возвышать подать, а напротив того, строго держась
изданных однажды постановлений, будет каждые пять лет
увеличивать свой доход.
Посему-то я сказал выше, чтоб с суммы, выдаваемой в пособие
поселыцикам на первое обзаведение-, взымать не более 2 или 3
процентов. Сия умеренная плата будет продолжаться весьма недолго. При
первой переписи поселыцик, получив лошадь, которую обратит
летом на обрабатывание пашни, а зимою пустит в извоз, собирая хлеб,
которого избыток будет продавать в свою пользу, непременно
поступит из разряда просто окладных в число тех, кои сверх того

220 Записки, написанные в Петропавловской крепости
будут платить подать с имуществ, и, следовательно, будут отдавать
казне 5—6 процентов и более, смотря по приумножению своего достатка.
Ваше превосходительство! Я основывал свои предположения
на том, что видел и слышал в двукратный проезд через Сибирь.
Положение мое не позволяло мне входить во все подробности сего
дела, а потому, зная, что финансовые операции требуют большого
благоразумия, осторожности и точнейшего знания положения тех
лиц, над которыми производятся, не смею выдавать изложенной
здесь меры за непреложную, хотя уверен в самом себе, что,
сохраняя пользы казны, она существенным образом облегчит
значительную часть народа в Сибири и послужит источником многих других
выгод. Главная цель моя была показать, что поселения в
теперешнем положении вещей не оправдывают ожиданий правительства,
что поселыцики без каких-нибудь чрезвычайных обстоятельств
не в состоянии выполнить делаемых им требований, что если
правительство хочет видеть в них полезных граждан, то им необходимо
нужно пособие, дабы вырвать их из нищеты, в которой большая
часть находится, и что, кроме того, надлежит каким-нибудь образом
стараться отстранить препятствия, предстоящие их промышленности.
В заключение не могу не повторить опасения, чтоб Ваше
превосходительство не изволили приписать сих откровенных суждений
привычке смотреть на вещи с дурной стороны или другим-либо
побудительным причинам. Руководимый бескорыстным желанием,
чтоб управление России доведено было в царствование государя
императора до возможного совершенства, я пренебрег приличием,
которое повелевает мне молчать. Впрочем, покорнейше прошу,
выпустив из виду лицо, которое осмеливается представить Вам сии
замечания, удостоить высоким вниманием своим предмет оных, и
если найдете их достойными уважения, благоволить поднести оные
на высочайшее благоусмотрение.
Примите, милостивый государь, уверение в глубочайшем
почтении и совершенной преданности, с которыми честь имею быть Вашего
превосходительства всепокорнейшим слугою.
Александр Корнилович.
19 июня 1828.

Записки, написанные в Петропавловской крепости 221
4. [О РАСШИРЕНИИ ТОРГОВЛИ РОССИИ С ТУРЦИЕЙ]
Блистательный поход прошлого года, ручаясь за дальнейшие
успехи в войне противу турок, подает надежду на благополучное
окончание оной выгодным миром. После поземельных приобретений,
долженствующих оградить границы наши безопасностию и
удовлетворить нас за понесенные издержки, главное внимание
правительства обращено будет, без сомнения, на торговлю как на
надежнейшее средство к народному обогащению. Доселе во всех
договорах с Портою старания нашего Кабинета по сему предмету почти
ограничивались постановлением безопасного прохода через Босфор
для кораблей, следовавших в наши гавани. Оно и не могло быть
иначе. Черноморская наша торговля большею частию пассивная.
Иностранные Kopa6ej ыцики под своим или нашим флагом
привозили в наши порты свои товары и вместо того забирали
российские продукты; а как сии промены были выгодвы для жителей
южных губерний, то и надлежало отстранить препятствия,
затрудняющие таковую мену. Но настоящие отношения России к Европе
поставляют ее, кажется, в необходимость рассширить свои
торговые виды. Стремление всех европейских народов к разведению
у себя сырых произведений, до того времени покупаемых у нас,
побудило правительство к поощрению нашей мануфактурной
промышленности. Свойство сей последней при нынешнем совершенстве
машин таково, что изделия ее в короткое время возрастают до
невероятности; с умножением же произведений родится необходимость
сбывать их и за удовлетворением своих потребностей остаток
выпускать за границу. Но сбыт сей едва ли может быть успешен в
Европе, которой государства стараются поставить себя в независимость
в отношении к торговле, довольствуясь своим и сколько можно
менее заимствуясь от чужеземцев. Азия представляет обширное
торжище для наших изделий, и на сию часть света надлежит, кажется,
преимущественно обратить в сем случае наше внимание. Левант-
ский торг уже три века обогащает западных европейцев.
Обладание восточным берегом Черного моря и распространение нашей
азиятской границы подают нам возможность принять в оном де-

222 Записки, написанные в Петропавловской крепости
ятельное участие, тем более, что главные его предметы, как-то:
сукна, шелковые и льняные ткани, металлические изделия и
огнестрельное оружие — могут производиться у нас в одинакой
доброте и с меньшими издержками, по изобилию грубых материалов
и дешевизне наших работников. Закавказский край представляет
удобства как для сухопутной, так и для морской торговли с Малой
Азиею. Гор[од] Нижний, центр нашей торговой промышленности,
сообщается Волгою, Каспийским морем и Курою с Тифлисом,
который в сем случае может сделаться складочным местом для наших
товаров. С другой стороны Багдад и Бассора, главные места по
сухопутной торговле в азиятской Турции, отстоят гораздо ближе
от наших границ, нежели от гаваней Средиземного моря, откуда
они получают европейские товары. А посему отправление
караванов из наших владений в сии и другие ближайшие города Малой
Азии будет, кажется, сопряжено с большими выгодами. Сие тем
удобнее, что в тамошних местах живут армяне, народ торговый,
которые и в оттоманских владениях преимущественно занимаются
сим промыслом.
Морская торговля может быть еще важнее. Кура с Араксом
и Рион с незапамятных времен до конца XV в., т. е. до открытия
мыса Доброй Надежды, были одним из главных азиятских торговых
путей. В древности греки, в средние века венецияне и генуэзцы
получали по оным индийские товары, которыми снабжали всю
Европу. Обладание сих рек доставляет нам, кроме выгод транзитного
торга, удобное средство к торговле активной с Малою Азиею, тем
легче, что берега Риона лесисты и подают способы к построению
купеческих судов. Для сего надобно только иметь доступ в одну
или несколько гаваней на анатолийском берегу для складки там
наших товаров и заведения купеческих контор. Берег сей усеян
древними греческими колониями, которых богатство основывалось
на их торговле. От них еще остались две важные гавани: Трапезунд
п Синоп.Они могут сделаться для нас столь же важными, сколь
Смирна для западных еврспзйцев, с тою выгодою, что нам здесь
нечего опасаться совместничества других наций, которым не будет
нужды, имея способы к сгружению своих товаров в портах Среди»

Записки, написанные в Петропавловской крепости 223
земного моря, приезжать сюда и подвергаться опасностям
дальнейшего плавания. Таким образом, снабжая сухим путем южные,
а морем северные малоазийские области, мы наводним их своими
товарами и если не совершенно присвоим себе, то по крайней мере
разделим выгоды, достающиеся теперь исключительно народам
Западной Европы. Конечно нельзя по младенчеству наших
мануфактур ожидать этого вдруг, но судя по исполинским успехам нашей
промышленности в небольшое число лет и по духу
предприимчивости, начинающем оживлять наше купечество, можно почти ут-
ъердительно сказать, что благодетельные сии последствия при
постоянном поощрении правительства не замедлят появиться, а между
тем нетрудно будет, * кажется, пользуясь перевесом, какой даст
нам успех в войне, положить при будущем замирении с
Оттоманскою Портою твердые для сего основания.
Издавна убежденный в важности наших сношений с Азиею,
я некогда много этим занимался, а потому и осмелился представить
на благоусмотрение Вашего превосходительства сии замечания; но,
не имея под рукою никаких сведений и не доверяя своей памяти,
слегка только коснулся изложенного предмета. Если сии
предположения удостоятся одобрения, то найдутся многие, кои с большими
местными познаниями, лучше меня раскроют ** подробности. Мне
остается только прибавить, что участие в левантском торге
составляет уже более века предмет заботливости нашего правительства.
В сем намерении император Петр I начал Персидскую войну 1722 г.
Обстоятельства не позволяли его преемникам привести этого в
исполнение. Нынепитему государю, который с такою славою пошел
по следам знаменитого своего предка, предоставлено, кажется,
провидением довершить великие начинания Великого и в числе
благодеяний, изливаемых им на Россию, доставить ей как в
кабинетах, так и на торжищах Азии то первенство, какого она может
требовать по своему могуществу и по положению своих владений.
Смею думать, что отправление наших караванов
* Нетрудно будет вписано над строкой над зачеркнутым неразобранным
словом.
'* Раскроют вписано над зачеркнутым изложат.

224 Записки, написанные в Петропавловской крепости
во внутренность Ma л о й Азии и установление
прямых сообщений между черноморскими
нашими гаванями и Анатолийским берегом
подвинут нас несколько к этой цели.
Александр Корнилович.
5. [О НЕДОСТАТКАХ РАБОТЫ РУССКОЙ ДУХОВНОЙ МИССИИ В КИТАЕ
И О ЕЕ РЕОРГАНИЗАЦИИ]
Вышеозначенные замечания, родившиеся при чтении о
достославных успехах нашего оружия в прошлом году, привели мне на
память представление, какое я намеревался сделать несколько лет
назад о пекинской нашей миссии. Поелику оно также * относится
к распространению нашей торговли в Азии, то почитаю не
излишним упомянуть здесь об его содержании.
Одним из важных событий нашей истории в конце XVII в. было
отправление духовного посольства в Пекин. Государь Петр I весьма
обрадовался приглашению императора Кан Си прислать^
священников для пленных албазинцев в ладежде, что пребывание миссии
в Китае подействует благотворным образом на наши политические
сношения с сею империей. Но, владея более века сим
преимуществом, которое казалось англичанам так важным, что в посольство
лорда Маккартнея они предлагали китайскому правительству до
100 тысяч фунтов стерлингов за позволение содержать в Пекине
агента на правах наших миссионеров, мы до сих пор не извлекли
из того почти никакой пользы. Политические сношения наши с
китайцами не улучшились, торговля осталась в том: же положении,
в каком была за сто лет перед сим, а число книг, переведенных с
китайского возвратившимися оттуда студентами, так маловажно в
сравнении с издержками, каких стоило содержание ** их в Пекине, что
нельзя не сознаться в справедливости упрека, какой нам делают
по сему ученые Западной Европы, ибо мы сами прибегаем к ним для
* Зачеркнуто несколько.
** Содержание вписано над строкой.

Записки, написанные в Петропавловской крепости
225
сведений о Китае. Приму смелость изложить причины этого и
сказать несколько слов, каким образом получить от сей миссии те
выгоды, каких мы вправе от нее ожидать.
Китайцы суть народ весьма просвещенный в своем роде и
превосходят в этом некоторым образом все прочие народы. У них
ученость определяет степень уважения в обществе; коренные
постановления империи требуют, чтоб ученейшие занимали и важнейшие
места в государстве. Доказательством почтения их к людям с
познаниями служат католические миссионеры. Сведения в астрономии,
физике и механике доставили езуитам способ совершить в Китае
дело невероятное: у правительства, основывающего свое
существование на слепой приверженности к старинным постановлениям
в народе, отдающем почти божеские почести своим мудрецам, они
получили позволение свободно проповедовать христианский закон,
позволение, которое, вероятно, удержали бы до сих пор, если б
возникшие между ними раздоры и, с другой стороны,
неуклончивость пап не привели за собою совершенного их изгнания. Скажут,
что это было при императоре Кан Си, известном ревнителе
просвещения. Согласен, но не менее справедливо, что оно * с того времени
не потеряло в Китае своего значения. Наши миссионеры
избираются из монахов, которые только что имеют некоторые сведения
в богословских науках, студенты же — из недоучившихся
семинаристов, часто посылаемых туда против воли. Ни познания, ни
поведение сих лиц, часто весьма предосудительное, не могли
поселить к ним в Пекине уважения, и в сем случае, осмелюсь сказать,
миссия принесла нам более вреда, нежели пользы, ибо китайцы,
не выезжая из своего государства, судят об нас по тем из наших
соотечественников, которых видят у себя, а сие суждение весьма
для нас невыгодно. ** С другой стороны, нельзя было ожидать ни-
* Оно вписано над строкой вмест-о зачеркнутого просвещения.
** В доказательство тому можно привести, что в 1820 г. при перемене
миссии в Пекине считали пристава оной Е. Ф. Тимковского переодетым
вельможею; так изумило китайцев хорошее поведение его самого и конвоя,
провожавшего наше посольство.
15 А. О. Корнилович

226 Записки, написанные в Петропавловской крепости
какой пользы для наук от обучавшихся в Пекине студентов. Они
возвращались в Россию с знанием китайского и маньчжурского
языков, но не могли сообщить никаких наблюдений, ибо нельзя
делать оных без предварительного образования; не в состоянии
были перевести никакой порядочной книги, ибо для сего не
достаточно одного языка, а нужно знакомство с предметом сочинения,
знакомство, которого они не имели. * А из сего и следует, кажется,
что для извлечения из пекинской миссии какой-нибудь пользы над-
,лежит заблаговременно приготовлять
назначаемые в оную лица, дав им** приличное
воспитание.
Предстоит вопрос, каким образом приспособить сие воспитание
к цели, какая предполагается при отправлении посольства? Прежде
чем отвечать на него, да позволено мне будет определить сию цель.
Первоначальный предлог отправления миссии в Пекин уже
почти не существует. Из 400' казаков, доставшихся китайцам в плен
при взятии Албазина, осталось потомков их христиан не более 20
человек, а потому нет, кажется, нужды избирать все посольство
из особ духовного' звания. Довольно для наших единоверцев двух
священников; прочим можно дать светское образование.
Настоящая же наша цель при содержании миссии в Пекине двоякого рода.
В о-п ервых, политическая. Поелику все наши
желания в рассуждении Китая ограничиваются распространением нашей
торговли, которое будет состоять в проложении новых путей и
установлении прямых сообщений с магометанскими народами,
подвластными сей империи, то стараться о сближении наших миссионеров
с особами, составляющими китайское правительство, дабы сии
общественные связи споспешествовали достижению наших
коммерческих видов.
* Из сего должно исключить бывшего начальника последней миссии
о. Иакинфа, который уже успел обнародовать несколько полезных сочинений
о Китае, но его труды могли быть гораздо важнее, если б он получил лучшее
образование.
** Зачеркнуто слово надлежащее

Записки, написанные в Петропавловской крепости 227
В о-в торых — ученая. Европа надеется получить от
нас сведения о Восточной и Средней Азии. Честь и достоинство
нашего правительства требуют удовлетворить в сем случае
ожидания просвещенного мира и стяжать его благодарность сообщением
ему известий точных о нравственном, политическом и умственном
состоянии сих обширных стран, мало известных, но весьма
любопытных.
Китайцы сами подавали миссии нашей способы сблизиться с ними,
но она не могла тем воспользоваться. Издание астрономических
календарей составляет у них государственное и отчасти
религиозное дело. Занимающаяся оным Звездочетная палата есть одно из
первых мест в государстве. Дело сие так важно, что езуит Вербье
за исправление одного календаря удостоился получить желтый
пояс, отличие, поставившее его наряду с главнейшими сановниками
империи. Изгнав езуитов, китайцы удержали из них нескольких
астрономов, но, быв ими недовольны, несколько раз присылали
осведомляться, нет ли между нашими соотечественниками
сведущих в астрономии? Почитаю излишним говорить, сколь выгодно
было бы для нас удовлетворить их в сем требовании.
Сообразив все сии обстоятельства, было бы, кажется, полезно:
1-е. Вместо отправляемых в Пекин семинаристов выбирать впредь
для сего посольства из университетов отличнейших казенных
студентов, кончивших курсы естественных и математических наук.
Поелику с приездом их в Китай они вступают в действительную службу
и по возвращении получают соответственные времени служения
чины, то, без сомнения, найдется много к тому охотников. *
2-е. Для приготовления их завести при Училище восточных
языков, находящемся в ведении Министерства иностранных дел,
* Можно сказать против этого, что трудно будет подчинить их духовным-
лицам; но таковые затруднения происходят, кажется, более от лиц, нежели от
самого предмета. Нет никакого неудобства, чтоб студенты зависали от
архимандритов, начальников миссии, если сии последние не будут, как доселе делалось,
во зло употреблять своей власти и обходиться с сими молодыми людьми, как со
своими слугами.
15*

228
Записки, написанные в Петропавловской крепости
отделение для воспитанников, назначаемых в
Пекинскую миссию. В нем, кроме повторения
вышеозначенных предметов, т. е. наук математических и естественных,
преподавать языки китайский, манжурский и монгольский. Способы
к тому у нас под рукою. В библиотеках Академической и Публичной
находятся богатые запасы книг на сих языках. К тому же мы имеем
здесь бывшего начальника Пекинской миссии о. Иакинфа, коего
познания в китайском и манжурском изумили ургинского вана,
бывшего правителя пограничных к нам областей, и который в
десятилетнее свое пребывание в Пекине ознакомился с тамошними
обычаями, а потому * и лучше всякого другого может занимать
кафедру сих языков. Для монгольского есть здесь, между прочим,
состоящий при Сарептском обществе г. Шмит, который доказал
свои основательные познания переводом для калмыков Нового Завета.
Сие заведение, единственное в Европе** по преподаваемым в нем
предметам, принесет большую славу и очевидную пользу. Можно
почти утвердительно сказать, что пребывание нашего астронома
на Пекинской обсерватории, ***если он к знанию своего дела
присоединит некоторое образование и ум, гибкий, вкрадчивый,
значительно подвинет сношения наши с Китаем. К тому же не должно
забывать, что езуиты лили для китайцев пушки, строили крепости
и что даже их содействию император Кан Си обязан был взятием
Албазина. Распространение владений Ост-индской компании,
подавая справедливые опасения пекинскому кабинету насчет его
безопасности, вероятно, принудит его со временем отказаться от своей
политической системы, столь стеснительной для европейцев. Бе
будет удивительно, если ободренные пдлученною от нас услугою,
которая важна в их глазах, они обратятся к нам с просьбой об
инженерах и артиллеристах для укрепления своих границ, а таковые
услуги не делаются без взаимных уступок. Впрочем, если сии
предположения покажутся мечтательными, то одна необходимость ис-
* А потому над строкою.
** В Европе вписано над строкой.
*** Обсерватории вписано над строкой.

Записки, написанные в Петропавловской крепости 229
требить невыгодное мнение, какое об нас имеют в соседнем
государстве, и подать китайцам понятие о нашем превосходстве достаточны
уже, кажется, к убеждению, сколь важно обратить внимание на
нравственное и умственное переобразование тамошней миссии.
С другой стороны, посылаемые в Пекин студенты (не говоря,
что воспитание, облагородив их, улучшит их нравственность) не
будут принуждены, прибыв на место, употреблять нескольких лет
на изучение первых начал в преподаваемых там языках, а
посвятят все свое время на усовершение и распространение
приобретенных уже познаний. Молодые летами, но получив от
предварительного образования опытность зрелого возраста, они будут
взирать на предметы как люди просвещенные и, возвратившись,
оправдают отеческие попечения правительства сообщением свету
своих наблюдений, и полезными своими переводами обогатив
литературу Востока.
Александр Корнилович.
5 февраля 1829 г.
6. [О РАСШИРЕНИИ АЗИАТСКОЙ ТОРГОВЛИ]
Ваше превосходительство, милостивый государь!1
В записке моей от 5-го февраля я изложил некоторые мысли
о распространении нашей азиятской торговли. Предмет сей так
обширен, что можно сказать об нем весьма много, а потому и
осмеливаюсь приобщить к прежним замечаниям несколько новых
соображений, клонящихся к той же цели.
Всеблагим промыслом назначено, кажется, России
первенствовать как в Европе, так и в Азии; но отношения ее к разным
державам сих частей света совершенно отличны. Основанием ее
европейской политики есть собственная безопасность; цель же сношений
с азиятцами —преимущественно торговля. А поелику с
распространением торговли усиливается народная промышленность, которая
подавляет нищету и водворяет довольство и добрые нравы в много-

230 Записки, написанные в Петропавловской крепости
Численном сословии производителей, то нельзя довольно обращать
внимание на сей предмет. К тому же мануфактуры, которые
правительство старается разводить у нас с такими пожертвованиями,
никогда не придут в цветущее состояние, если на произведения их
не найдется покупщиков. Но, как замечено мною в другом месте,
их не должно искать на европейских рынках, ибо если и
предположить, что изделия наших фабрик выдержат соперничество с
иностранными, то политика европейских держав, старающихся вообще
с некоторого времени поставить себя в независимость относительно
к торговле, будет препятствовать выгодному оных сбыту. А посему
теперь нужнее, чем когда-либо, заняться отыскиванием новых путей
для нашей торговли, и Азия представляет нам в сем случае
двоякие выгоды: забирая наши мануфактурные произведения, она
взамен будет отдавать нам свои продукты гораздо дешевле того, что
мы платим за них теперь западным европейцам.
Государь Петр I, в царствование которого положено основание
всем благодетельным постановлениям, коими мы ныне пользуемся,
провидел бесчисленные выгоды, какие произойдут для России от
усиления азиатских ее сношений. Посольства Избранта Идеса,
Ланга и Измайлова в Китай, экспедиции Лихарева в Коканд и
Бековича в Мангишлак и частые сношения с мелкими ханами
Средней Азии доказывают его заботливость по сему предмету,
заботливость, которая при нем увенчалась совершенным успехом. В на-'
чале прошедшего столетия караваны наши ходили в Пекин,, Бухару
и Хиву; мы имели купеческие конторы в Реште, на южном берегу
Каспийского моря и в других главнейших городах Персии. Но
преемники сего императора, занимаясь преимущественно
европейскими делами, пренебрегали или совсем выпускали из виду дела
азиятские, а от сего запущения произошло, что приобретенные
нами выгоды утрачены, и мы даже лишились сведений о тех странах,
с которыми прежде имели торговые связи, так что об некоторых знаем
только по слуху. Сие особенно должно применить к Средней Азии. *
* Для избежания недоразумений почитаю нужным объяснить, что я здесь
разумею под Средней Азией ту часть оной, которая населена народами магоме-

Записки, написанные в Петропавловской крепости
231
Все известия, какие при нынешнем состоянии географии можно
собрать о сей обширной полосе земли, нам сопредельной, так неполны,
так противуречат одно другому, что нельзя из них извлечь ничего
положительного. Лучшая карта сих мест, списанная всеми
европейскими географами, издана при нашем Главном штабе; но она
наполнена самыми грубыми ошибками: одни и те же города
показаны вдвойне под различными названиями, целые государства
выпущены и тому подобное. Между тем без точного понятия о сих
странах невозможно завести с ними никаких сношений. К тому же
таковой недостаток сведений не раз лишал нас существенных выгод.
Некоторые примеры лучше объяснят это.
1-е. В 1756 году, когда зюнгары, обитавшие к югу от Томской
губернии, возмутились против Китая, владельцы их прибегли к
покровительству нашего двора. Стоило только показать вид, что мы
хотим вмешаться в это дело, чтоб предписать китайцам любые
условия в пользу нашей торговли, ибо они столько испугались нашего
участия, что прислали по сему случаю особенное к нам посольство
и, чтоб купить наш нейтралитет, без сомнения, согласились бы на
все наши требования. Мы не только не воспользовались сим
единственным, может быть, случаем, но и допустили совершенное
истребление миллиона народу, который при несогласии каком-либо
с пекинским двором мог быть для нас полезен.
2-е. Авганцы, обитающие на восточной границе Персии,
составляли некогда с нею одно государство, но, сделавшись независимы
по смерти Надир-шаха, находятся с-того времени в беспрестанной
вражде с персиянами, вражде, усиливающейся от того, что сии
следуют в своем вероисповедании учению Али, между тем как
первые— сунниты. Будучи народом воинственным, они при всяком раз-
танского исповедания и известную у некоторых новейших путешественников под
общим названием Туркестан. Они разделяют его на три части: на Ю жны й,
заключающий в себе независимые ханства Хиву, Бухару, Кашмир, Балх и пр.7
на Восточный (или Малая Бухарин), содержащий в себе магометан,
находящихся в китайском подданстве, и на Север ный, состоящий из степей, в коих
обитают киргизы, признающие верховничество России. Для краткости и
большого удобства я удержал сие разделение. -

232 Записки, написанные в Петропавловской крепости
рыве с Персиею могут сделаться самыми полезными для нас
союзниками, ибо, угрожая внутренним областям сего государства,
будут отвлекать главные силы оного от наших границ. Но мы так мало
обращали на них внимания, что в 1812 г., при заключении Гюли-
станского договора, когда они прислали посольство к тогдашнему
главнокомандующему в Грузии с извещением, что несколько лет
уже воюют с персиянами и с предложением согласить свои
действия с нашими, генерал Ртищев, донося о сем в министерство,
пишет: «К а к и е-т о авганцы прислали послов ипр... и к
удивлению моему прибытие их весьма подействовало на
персидских полномочных, которые сделались гораздо уступчивее», и пр.
Из сих двух примеров, а их можно привести множество, Ваше
превосходительство, изволите усмотреть, что независимо от
торговли существенные пользы государства требуют усиления наших
сношений с Среднею Азиею, и согласитесь также, что
предварительным к тому действием должно быть знакомство с составляющими
ее землями.
Необходимость сию чувствуют у нас давно, и в прошедшее
царствование сделаны были некоторые покушения к сближению с азият-
цами. Главнейшие из них суть: посольства графа Головкина в
Китай, г. Негри в Бухарию и экспедиция Муравьева ц Хиву, но ни
одно не удалось, и вся выгода, полученная от сих отправлений,
состоит в обнародовании сочинений барона Мейендорфа о Бухарин
и Муравьева о Хиве, выгода значительная, потому что она подала
нам некоторое понятие о сих странах, но ничтожная в сравнении
с издержками, каких стоили вышеозначенные предприятия. Самое
поверхностное знакомство с азиятцами покажет причину таковой
неудачи. Она, кажется, состоит преимущественно в том, что мы
смотрим на них европейским оком и в сношениях с ними поступаем как
с народами самыми необразованными. Азиятцев нельзя уверить,
чтоб можно было добровольно подвергаться трудностям дальнего
пути, жертвовать имением, здоровьем, жизнию из одной любви
к просвещению. Правительства их не имеют понятия о праве
взаимной выгоды, составляющем сущность европейских договоров, а,
основывая свою политику на видах корысти или насильства, пред-

Записки, написанные в Петропавловской крепости 233
полагают такие же побуждения и в державах, старающихся завести
с ними связи. Сии подозрения усиливаются, когда видят, с какою
пышностью снаряжаются наши посольства и что в них
употребляются отличные государственные сановники. А оттого и
унизительные церемониялы и вообще все стеснительные меры, каким
подвергаются европейские дипломаты, меры, лишающие их возможности
исполнять счастливо свои поручения. Чтоб успеть в сношениях
с азиятцами, надобно несколько сообразоваться с их духом,
понятиями, обычаями, а без того все покушения правительства
сблизиться с ними, совершенные на том основании, на каком они
делались доселе, едва ли не принесут более вреда, нежели пользы,
ибо, порождая неуместные опасения, они только усиливают
подозрение, которое препятствует нам достижению своей цели.
Средняя Азия есть обширная полоса земли, не прерываемая
внутренними морями, не орошаемая большими реками. Все
сообщения между населяющими ее народами производятся сухим путем,
и происходящие от сих сообщений выгоды доставили в ней купцам,
к какой бы они нации * ни принадлежали, право
беспрепятственного торга. Таким образом, торгующий турок, персиянин, индиец,
армянин и пр. может беспрепятственно проехать с караваном своим
от Хивы до Китайской стены и от границ Индии до Семипалатинска
безо всяких торговых договоров, подобных тем, какие существуют
у нас в Европе. Купцов охраняет общественное мнение, освященное
веками, и вся их обязанность состоит в уплате пошлин,
постановленных в государствах, чрез которые они проезжают, и в раздаче
местным властям подарков, кои там во всеобщем употреблении и
заменяют всякие пропускные виды.
Основываясь на сем обычае, господствующем почти на всем
Востоке, кажется, что вместо экспедиций, посылаемых
правительством, которых бесполезность доказана опытами и кои по
вышеизложенным причинам не могут быть удачны, гораздо выгоднее будет
отправить из Тифлиса в Среднюю Азию караван,
состоящий из нескольких верблюдов, навьюченных
* В рукописи повторено они.

234 Записки, написанные в Петропавловской крепости
товарами, и поручить оный надзору благонадежного купца
из тамошних армян, который и примет на себя звание
хозяина товаров. При нем послать двух особ в виде
приставов или приказчиков: одного, который к
расторопности, потребной для путешественника, и к сведениям, какие
предварительно можно собрать о тех странах, присоединял бы уменье
объясняться на турецком языке, общем в Средней Азии, и столько
познаний в астрономии, сколько нужно для географического
определения мест, чрез которые будут проезжать; другого из
медицинских чиновников для наблюдений по естественным наукам и,
наконец, двух служителей из татар, кои вообще отличаются верностию.
Предлогом таковой поездки будет частное предприятие
по торговым делам; настоящая же цель — собрание
точнейших известий о положении, силе,
взаимных отношениях, произведениях и в
особенности о торговле стран,
составляющих Среднюю Азию.* Для совершения сей экспедиции
предполагается три года. Оная, как сказано выше, отправится из Тифлиса
в Бухару, проедет через всю Бухару от запада на восток, посетит
Авганистан, Кашемир и мелкие ханства Южного Туркестана: Балх,
Коканд, Ташкент, Яркенд и пр. Потом, возвратившись в Самарканд
(в Бухарин), проберется оттуда к магометанам, признающим над
собою китайское владычество, объедет города Восточного
Туркестана (Кашгар, Аксу и пр.) и возвратится через Чугучак и Кулджу
в Семипалатинск.
* Начальник каравана назначен из армян, потому что они, занимаясь
делами на Востоке, знакомы с караванною торговлею, говорят на
употребительных там языках, и многие из них бывали в тех местах, кои предполагается
посетить, к тому же армянин, как христианин, оседлый в Тифлисе, исполнит сие
поручение с большею верностию, особенно если обещать ему приличное
награждение по возвращении. Разумеется, что главным лицом всей экспедиции будет
первый пристав, но ему дано звание приказчика: в о-п е р в ы х, [потому], что нельзя
предполагать в нем купеческой сметливости, оборотливости и навыка, какие
•нужны для отвращения подозрений; в о-в торы х, [потому], что торг
товарами отнял бы у него досуг, потребный на наблюдения и собрание сведений,
А1то составляет главный предмет сей поездки.

Записки, написанные в Петропавловской крепости 235
Как ни обширен план сего путешествия, но сопряженные с оным
затруднения не так велики, как они кажутся с первого взгляда.
Бухарские купцы ежегодно приезжают на тифлисскую ярмоыку
через Мешед и северную Персию. Дружественные сношения с сею
державою позволят экспедиции безопасно проехать через ее
владения; а позволение, какое имеют бухарцы торговать в России,
доставит нашим купцам то же преимущество в Бухарин. Далее,
Бухара и Самарканд составляют средоточие внутренней средне-
азиятской торговли. Туда приходят и оттуда отправляются
караваны во все вышеозначенные места; нашему удобно будет пристать
к которому-нибудь из них. С другой стороны, Семипалатинск имеет
торговые сношения с Южным (независимым) и Китайским
Туркестаном: у меня самого было между сею крепостию и разными
городами внутренней Азии до шести рукописных маршрутов, которые
м до сих пор, думаю, находятся в оставшихся после меня бумагах;
«следовательно, и на сем пути не предвидится важных затруднений:
большая часть оного проходит степями киргизцев Средней и
Большой Орды, которые живут мирно, не по примеру собратьев их,
населяющих Малую Орду.
Таковая поездка, совершенная от частного лица под видом
торгового предприятия, будет, без сомнения, удачнее, а потому и
предпочтительнее всякого рода официяльных экспедиций, которые
обыкновенно сопровождаются большим шумом и блеском, но
приносят мало существенной пользы. Причины, на которых
основывается сие суждение, суть следующие.
1-е. Предприятия сего рода весьма обыкновенны на Востоке,
а потому и предполагаемая здесь экспедиция, не обращая на себя
внимания, не возбудит * подозрения.
2-е. Лица, принадлежащие к каравану, ночуя в керван-сераях
с прочими купцами и в сем звании имея свободный доступ ко всем
состояниям, начиная от первого вельможи до последнего поденщика,
будут иметь более способов, чем путешественники другого рода, к
наблюдениям и собранию точнейших известий о посещаемых ими странах.
Зачеркнуто обратит.

236 Записки, написанные в Петропавловской крепости
3-е. Поелику известия сии должны преимущественно относиться
к тамошней торговле, то, изведав на опыте сопряженные с сим
промыслом выгоды и затруднения и почти невольно обязанные по своим
занятиям входить во все тонкости оного, они в сем отношении
исполнят самым лучшим образом свое поручение.
4-е. Издержки, потребные на сию экспедицию, будут весьма
незначительны, ибо если предположить, что с караваном отпущено
будет на 20 000 рублей товаров, то можно без преувеличения сказать,,
что за уплатою пошлин, за раздачею подарков и за содержанием
принадлежащих к каравану лиц он привезет обратно тамошних
продуктов по крайней мере на половину сей суммы.
5-е. Наконец, в случае неудачи, поелику поездка сия выдана
будет за предприятие частное, правительство останется в стороне. *
Предметом и целью сей экспедиции, как сказано выше, будет
собрание точнейших известий о государствах и народах Средней
Азии, но если она увенчается успехом, в чем, кажется, по
вышеописанным причинам нельзя сомневаться, то, кроме запаса
драгоценных сведений, доставленных правительству, она сделается'
источником другой, важнейшей выгоды. Я уже сказал выше, что между~
Тифлисом и Бухарою, а с другой стороны, между Семипалатинском
и разными городами Южного и Восточного (Китайского) Туркестана,
происходят торговые сношения; но они теперь редки и
производятся бухарцами. Наши купцы, за исключением двух или трех
из семипалатинских татар, не покушаются на оные по совершенному
* Для большего убеждения в преимуществе сего рода экспедиции приведу
здесь одно обстоятельство, которое и подало мысль к сим замечаниям. Лет за
шесть перед сим появилась _у нас в печати небольшая книжка «Записки;
о Средней Азии» Назарова. Сей Назаров, простой армянин, был
приставом при караване одного сибирского татарина, отправившемся из
Семипалатинска в мелкие ханства Южного Туркестана и благополучно
возвратившимся через полтора года, проехав до 3000 верст. Он был человек
необразованный, едва имевший понятие о четырех странах света, а потому и сочинение его,,
составленное не по запискам, веденным на пути, а из рассказов, учиненных по-
возвращении в Россию, весьма недостаточно, но пример его доказывает лучше?
всяких рассуждений возможность и вероятность успеха поездки, совершенной!
на вышеозначенном основании.

Записки, написанные в Петропавловской крепости 237
неведению о тех местах. Когда полученные нами известия обна-
родуются, то многие, узнав о выгодах, сопряженных с сими
сношениями, и ободренные примером благополучно прошедшего чрез те
места каравана, решатся на таковые покушения тем охотнее, что
заведенные у нас страховые конторы будут им ручаться за целость
употребленных на то капиталов. .Составится компания среднеазият-
ского торга, или частные предприятия умножатся, и сим способом,
без видимого содействия правительства,
которого в сем случае избегать должно, торговые связи
заведутся сами собою, и когда они довольно р а с-
лространятся, тогда можно будет, для
обеспечения и доставления новых выгод нашим купцам, приступить к
заключению торговых договоров, на которые
противные стороны тем охотнее согласятся, что они почувствуют
проистекающую от наших сношений пользу. Сии же торговые связи по
естественному ходу дел облегчат значительным образом и
политические наши сношения, если правительство заблагорассудит
расширить в сем отношении свои виды, и это тем будет удобнее, что
доселе купцы суть единственные дипломатические агенты между
язиятскими владельцами. *
Можно было бы много распространиться еще о благодетельных
яоследствиях торговой экспедиции в Среднюю Азию, об услуге,
какую она окажет наукам вообще и в особенности географии, о
влиянии семипалатинской торговли на промышленность Западной
Сибири и пр., но, удерживаясь от всяких рассуждений, приведу одно
^обстоятельство. В журналах извещают о смерти англичанина Мур-
-крофта, который был отправлен Ост-индскою компаниею для
заведения торговых сношений с Среднею Азиею. Английские изделия
«стоят на месте вдвое дороже наших, а за уплатою вывозной пошлины
m привозкою на место продажи по крайней мере обойдутся
вчетверо, и при всем том компания надеется сбывать оные с выгодою.
*. Повторяю, что сие относится к магометанам Средней Азии. Касательно
'Китая я уже упомянул в прошедшем представлении о необходимости расширить
<€вои виды на Пекинскую миссию, сделав ее орудием к достижению политических
наших видов на сию империю.

238 Записки, написанные в Петропавловской крепости
Каких же барышей должны ожидать наши купцы? Прибавлю, что
одно неудачное покушение не должно отвлекать нас от принятого
намерения. Англия доказала в наше время, что может терпение и
постоянство. Каких пожертвований стоили ей покушения
проникнуть во внутренние страны Африки! Сколько бесполезных
экспедиций! Сколько отличных путешественников, павших жертвою
убийственного тамошнего климата и суровости жителей! При
всем том это не остановило британского правительства, и оно
достигло наконец своей цели, устроив коммерческие сношения
с Варну и прилежащими к оному странами. Заведение торговых
связей с Среднею Азиею представляет гораздо менее затруднений
и, без сомнения, будет для нас несравненно важнее, нежели для
англичан африканские их открытия.
Ваше превосходительство! Мысль о торговой поездке в Среднюю
Азию занимает меня уже несколько лет. Я столько уверен был в
пользе и успехе оной, что в то время жизни, когда мне все казалось
возможным, сам готовился принять в ней участие, а потому сколько
можно старался ознакомиться с теми странами. Мечты мод руши- ^
лись, но с ними, благодарю бога, не погасло во мне желание
общественного добра. Движимый сим чувством, я смело пишу к Вам
в надежде, что Вы снисходительно примите сии замечания, если^
может быть, и встретите в них некоторые погрешности, которых,,
впрочем, я не мог избежать, основываясь в своих предположениях
на одной памяти. К тому же, судя по некоторым обстоятельствам^
слышанным мною в поездке сюда, заключаю, что правительство
в последние годы обратило особенное внимание на азиятскую
торговлю. Легко может статься, что предложенная здесь мера, выгодная
в 1825 г., окажется теперь бесполезною. В таком случае прибегаю*
к тому же снисхождению Вашего превосходительства, покорнейше:
прося извинения, что отвлек Вас по-пустому от занятий важнейших.
Примите при сем, милостивый государь, изъявление глубокого
высокопочитания и совершенной преданности, с которыми честь
имею быть Вашего превосходительства всепокорным слугою
Александр Корнилович.
28 марта 1829 г.

Записки, написанные в Петропавловской крепости 239'
При перечитывании сих замечаний вспало мне на ум возражение,
которое BaniQ превосходительство можете весьма справедливо мне
сделать: каким образом ожидать, чтоб китайцы при своей
подозрительности допустили нас до торговых сношений с подвластными им
магометанскими народами? Отвечаю: сношения сии уже существуют^
ибо, как я сказал выше, купеческие караваны ходят между
Семипалатинском и Кашгаром, Аксу и пр., а потому стоит только их
распространить. Все дело только зависит от того, чтоб таковые
предприятия производились частным образом, без явного
содействия правительства, которое может возбудить опасения. К тому же
покушения англичан завести торговлю с Тибетом, находящимся
в гораздо большей зависимости от Китая, нежели Туркестан,
говорят в пользу сего предположения, ибо она устроилась было и от
того только прервалась, что Ост-индская компания слишком явно
обнаружила свои виды, овладев некоторыми областями,
принадлежащими Китайской империи.
7. [ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ТОРГОВЛЕ СО СРЕДНЕЙ АЗИЕЙ]
Главный и доселе почти * единственный путь торговли нашей
с Среднею Азиею идет из Троицкой крепости в Бухару. Он сопряжен
с двумя важными неудобствами: 1-е. Пролегая через бесплодную
и маловодную степь, не представляет никаких почти пособий для
продовольствия странников, от чего сии последние должны
запасаться всем нужным в пути на целый месяц, пока достигнут места
своего назначения, ибо кочующие при дорогах киргизы по
недоверчивости к нам, основанной на прежних жестоких с ними
поступках, обыкновенно с приближением наших отрядов удаляются в глубь
степи. 2-е. Главное — опасность от киргизских набегов, а от сего
караваны наши не могут отправляться иначе как в большом числе
и охраняемые военными отрядами, что также соединено с большими
затруднениями. Для отвращения сих неудобств существуют два
способа: или обеспечить тот путь, которым купцы наши ныне сле-
* Почти вписано над строкой.

240 Записки, написанные в Петропавловской крепости
дуют в Бухару, что предполагает, между прочим, если не
усмирение киргизов, то по крайней мере поставление себя в безопасность
от их хищений; или дать другое направление нашим сношениям
с Средней Азиею. В отношении к первому предположено было в
последние годы прошедшего царствования устроить линию редутов
от нашей границы до Аральского моря. Мне неизвестно, исполнено
ли сие предположение, но, не говоря уже о тягостях, сопряженных
с содержанием в сих укреплениях гарнизонов, как бы они,
впрочем, малочисленны ни были, тягостях, которые значительным
образом уменьшат наши торговые выгоды, не подаст ли сия мера повода
к беспрестанной вражде с киргизами, которые будут видеть в ней
посягательство на свою независимость? Не сообщится ли таковое
же опасение мелким азиатским государствам Хиве и Бухаре и не
приведет ли оно за собою совершенное прекращение тех сношений,
которые мы сим способом хотим упрочить?
Второй способ состоит в установлении прямого сообщения между
восточным берегом Каспийского моря и Хивою, откуда удобно
будет проникнуть в другие города Средней Азии. Сие
предположение давно уже занимало наше правительство. Вашему
высокопревосходительству известно, * что еще государь Петр I в 1720 г., если
не ошибаюсь, отправил экспедицию для построения редута на косе
губы, в которую впадала иссякнувшая река Аму-дарья (древний
Оксус). ** Эта экспедиция не удалась от неосторожности начальника
оной гвардии капитана Бековича, который с отрядом своим сделался
жертвою неблагоразумной доверчивости » к туркменцам;
последовавшая же вскоре затем кончина императора не позволила ему
довершить его намерения. Потом помышляли о том же при
императрице Екатерине II, но, кажется, не сделано было к тому никаких
попыток. *** Наконец, генерал Ермолов лет шесть назад с теми же
* Известно вписано над строкой,
** Я не упомню теперь названия этой губы. В ней приставал Муравьев
в 1822 г., во время своего путешествия в Хиву.
*** О сем упомянуто мимоходом в записке об азиятской торговле, поданной
правительству графом В. А. Зубовым в 1801 г. и напечатанной в № 36 и № 37
«Сына отечества» нынешнего года.

Записки, написанные в Петропавловской крепости 241
видами предлагал правительству воспользоваться оскорблением,
какое нанес нам тогдашний хивинский хан Могамед Рахим
арестованием Муравьева, для завоевания Хивы, но покойный государь,
следуя побуждениям врожденного ему миролюбия и опасаясь этим
подать британскому правительству сомнения на счет * ост-индских
его владений, не благоизволил изъявить на то своего согласия.
Но если нельзя одобрить вышеозначенной меры, то учреждение
колонии в Мангишлаке, ** на восточном, пустынном берегу
Каспийского моря, не представляет, кажется, сих неудобств. Между
тем сие поселение принесет следующие выгоды:
1-е. Более удобства в следовании наших караванов, ибо хотя
Мангишлак населен туркменцами, которые такие же грабители,
как и киргизы, но будучи с лишком вдвое меньше пространством,
нежели степь сих последних, не представляет таких затруднений
путешественникам, желающим проникнуть в Хиву.
2-е. Удобство доставки товаров из Нижнего, средоточия нашей
внутренней промышленности, и из Тифлиса, который при
нынешних благоприятных обстоятельствах в скором времени сделается,
без сомнения, одним из первых торговых городов в мире.
Независимо от торговли сия колония:
3-е. Усилит плавание по Каспийскому морю — отрасль
промышленности, которая до сих пор еще в младенчестве.
4-е. Оградит некоторою безопасностию астраханские рыбные
промыслы. Муравьев нашел в Хиве до трех тысяч наших
соотечественников, томящихся в тяжкой неволе; в Бухарин у каждого
зажиточного почти человека есть по нескольку русских рабов.
Значительная их часть состоит из промышленников, прибитых
осенними бурями к берегам и захваченных или туркменцами, или
зимующими при устьях Эмбы киргизами. Наше соседство, доставив
нам влияние на сии народы, послужит если не к прекращению, то
по крайней мере к уменьшению таковых хищений.
* Зачеркнуто его
** ДрУгие называют сию полосу земли, лежащую между Каспийским
морем и Хивою, Туркмениею, по кочующим в ней туркмендам.
16 А. О. Коршгаович

242 Записки, написанные в Петропавловской крепости
5-е. Туркменцы делают беспрестанные набеги на прилежащие
к ним области Персии — Астрабад и Мазандеран. В случае разрыва
с сею державою мы по тому же влиянию, какое получим на них,
можем давать направление сим набегам и таким образом развлекать
силы наших неприятелей.
6-е. Соседство с Хивою доставит нам влияние на сие и
пограничные с ним азиятские государства, если правительство
заблагорассудит распространить в этом отношении свои виды.
Каждое из сих обстоятельств говорит в пользу изложенной здесь
меры, да и самое исполнение не сопряжено, кажется, с большими
трудностями. Нескольких рот с небольшим числом полевых *
орудий, отправленных из Грузии, достаточно будет для построения
редута и отражения всех покушений кочующих туркменцев,
покушений, каких, впрочем, нельзя ожидать при слабодушии нынешнего
хивинского хана и после того уважения, какое приобрели нам во
всей Азии успехи последних войн. Первоначальных жителей можно
выбрать в нижегородском депо из числа преступников,
назначаемых на поселение в Сибирь, придав к ним соразмерное чирло
женщин, и нет сомнения, что если снабдить их средствами к
надлежащему обзаведению то колония сия с распространением среднеазият-
ской торговли придет в самое цветущее положение. Главное дело
состоит только в избрании удобнейшего места для основания оной.
Кажется, самое благоприятное есть то, к которому приставал
Муравьев, ибо сюда обыкновенно приходят хивинские и бухарские
купцы, следующие с товарами в Астрахань. Впрочем, восточный
берег Каспийского моря недавно подробно описан штурманом Ко-
лодкиным, посыланным для сего несколько лет сряду из Астрахани;
в сочинении же Муравьева, при всем несовершенстве оного, можно
найти известия о физических свойствах той страны. Полагаю, что
сими сведениями можно будет руководствоваться на первый случай,
со временем же, когда успеем лучше ознакомиться с тем краем,
принять дальнейшие меры сообразно с приобретенными ** известиями.
* Полевых 'вписано над строкою,
** Зачеркнуто сведениями.

Записки, написанные в Петропавловской крепости 243
Ваше высокопревосходительство! Вот уже четвертый раз пишу
к Вам об Азии. Вообще замечания мои, основанные большею частию
на предположениях, деланных в то время, когда я занимался сим
предметом, должны быть недостаточны теперь, особенно при
стесненном положении, в котором нахожусь. Чувствую более другого
все их несовершенство и никак не осмелился бы при
благоприятнейших обстоятельствах представить их Вашему
высокопревосходительству в настоящем виде. Побуждает же меня к тому
убеждение в пользе предлагаемого и, да позволено мне будет сказать, наше
равнодушие к азиятским делам. Я упомянул о сем не в упрек кому-
либо, а единственно для своего оправдания, но самое дело говорит
за себя. Благоволите взглянуть на историю наших сношений с Азиею,
сравните, что совершил по сему в 20 лет с небольшим государь
Петр I, при его ограниченных средствах, и что сделано после него
в течение целого века, и Вы усмотрите, что упущено много,
улучшено, мало, а вновь приобретено еще менее. Главная цель моя
показать, что нам пора перестать пренебрегать выгодами, какие
представляют сии сношения. * Перевес наш в Европе основывается
на нашем могуществе; в Азии мы присоединяем к тому выгодное
положение наших владений и неоцененные преимущества просвет
щения перед полуобразованностью и правительства мудрого,
благоустроенного, над деспотами, основывающими свою власть на
видах насилия или корысти. Да и самое влияние России на еврог
пейские дела едва ли может быть упрочено без азиатских сношений,
ибо сии последние, служа к народному обогащению, поставят
правительство в возможность удержаться постоянным образом на той
* Из множества примеров вот один весьма недавний: семь лет Восточный
Туркестан находится в полном возмущении против Китая, государства, нам
сопредельного, с которым мы имеем торговые сношения и где каждый переворот
гораздо для нас важнее, нежели кажется с первого взгляда, ибо на нынешнем^
положении тамошних дел основывается спокойствие монголов и киргизов
Большой Орды, к нам пограничных, а следовательно, и безопасность Сибири. Мне
неизвестно, имеет ли ныне правительство положительные о сем известия, на
знаю, что до половины 1825 г. мы довольствовались неполными выписками иа
ведомостей, публикуемых в Макао.
16*

244 Записки, написанные в Петропавловской крепости
степени, которую оно занимает ныне в политическом мире. Мысль
об установлении прямого сообщения с Индиею и о возвращении
городу Астрахани той важности, какую он имел при генуэзцах
в XIV и XV веках, мысль, которую умы, пугающиеся всего трудного
и устрашенные всякими пожертвованиями, считают сумасбродною
мечтою, была любимою мыслию императора Петра I, и нет
сомнения, что он осуществил бы ее, если б преждевременная его кончина
тому не воспрепятствовала. Теперь наступило самое благоприятное
для сего время. Можно решительно сказать, что сии трудности
и пожертвования, о коих так много твердят, совсем не столь велики,
какими они кажутся с первого взгляда; стоит только обратить на
сей предмет деятельное внимание. Здесь не место излагать в
подробности способы к достижению сей цели, что мне, впрочем,
невозможно при совершенном недостатке пособий; но не могу не
заметить, что в таком случае поселение на восточном берегу Каспийского
моря принесет, кажется, большую пользу, ибо оно будет иметь
последствием сближение с Хивою, что если не доставит нам
возможности плавания и о Аральскому морю и впадающим в него рекам, ю
по крайней мере облегчит сообщение с Бухарою, Самаркандом,
Гератом и другими главнейшими торговыми городами Средней Азии.
В заключение покорнейше прошу Ваше превосходительство,
не почтите неуместною дерзостию моих несколько, может быть,
вольных отзывов о предметах,. кои, находясь исключительно в
ведении высшего правительства, недоступны суждениям не
принадлежащих к оному лиц. Мне кажется, что откровенность есть
первое условие в сношениях с начальством. Во всяком случае надеюсь,
что искреннее желание пользы государству, внушившее мне таковую
смелость, извинит меня перед Вами.
Примите при сем, милостивый государь, уверение в глубоком
высокопочитании и совершенной преданности, с которыми честь
имею быть Вашего высокопревосходительства всепокорным слугою
12 ноября 1829 г.
Александр Корнилович

ПИСЬМА
&&э

LÉ^O@o^£
ПИСЬМА, НАПИСАННЫЕ ДО 14 ДЕКАБРЯ 1825 г.
1. С. И. Корниловичу *
1821 г. августа 20-го, С.-Пбург.
Милостивый государь дядюшка Степан Иванович!1
Никогда не получал я с таким чувством огорчения писем Ваших,
как сие последнее. 2 Вы жалуетесь на молчание мое, полагаете,
что я забыл то, чем Вам обязан, и что я не принимаю никакого
участия в положении Вашем, которое описываете столь сильными и
печальными для меня красками. Чем заслужил я сей упрек?
Я писал к Вам с Горловым и после того через дядюшку
Августина Ивановича, в письмо которого вложил письмо к Вам.
Сообщал Вам то, что мог узнать, но не более, потому что считал
неприличным Вас обманывать и говорить то, чего не было на самом деле.
Князь 3 облекся такою молчаливостью, что трудно что-либо
от него выведать.
Карту Вашу 4 велено наклеить [на полотно] — вот все, что
известно.
Впрочем, не нарекайте на судьбу свою. Ваши труды не будут
и не могут быть забыты. Обстоятельства турецкие, грозящие, может
быть, близким разрывом [дипломатических сношений между
Россией и Турцией],5 так запутаны, что теперь невозможно заниматься
князю Вашими делами: куча представлений лежит у него, но все
* Здесь и далее звездочкой помечены письма, хранящиеся в семейном
архиве Корниловичей (принадлежащем А. Г. Грумм-Гржимайло).

248
Письма, написанные до 14 декабря
они без исполнения остаются. Настанет время покоя, и тогда
примутся за Вас. Вот мои мысли.
Если смею прибавить несколько слов, то остается мне только
покорнейше, усильнейшим образом просить Вас отменить
намерение Ваше идти в сентябре в отставку. Понимаю, что горестно Вам
видеть, что труды посильные, служба Ваша усердная не получают
достойного вознаграждения, но, добрый дядюшка, успокойтесь,
вооружитесь терпением, подождите еще несколько месяцев. Вскоре
последует разделение земель в Бессарабии. Оно, может быть, и
последовало бы, если бы не соседи наши, которые обращают теперь
на себя все внимание правительства. Тогда, оставаясь в службе,
Вы, конечно, будете из первых, которому дадут, может быть,
лучший участок, между тем как теперь [в случае отставки Вашей]
отведут Вам землю или в саратовских степях или в олонецких [лесах].
Как бы я рад был, чтоб письмо сие пришло к Вам
заблаговременно, чтоб оно так счастливо было, дабы отдалить на некоторое
время принятое Вами намерение. Поверьте, что я, так же как и
Вы, горюю о судьбе Вашей, что я совершенно был бы счастлив,
когда бы видел всех Вас счастливыми, но, дядюшка, печаль эта,
жалобы, огорчая Вас самих, не принесут Вам пользы. Успокойтесь
на время. Ваша усердная служба не может остаться без внимания.
Желая Вам радости и веселья, остаюсь весь Ваш по гроб
Александр.
Тетушке Марии Яковлевне целую ручки, брата и сестер обнимаю .6
2. А. И. Михайловскому-Данилевскому 1
1821 г. сентября 1-го.
Посылаю Вам, почтеннейший Александр Иванович,
обещанную речь Орлова 2 и Прадтов «Récit historique», 3 за который много
Вам благодарен. Миллерова книжка, 4 право, единственная в своем
роде: я учусь из нее и часто просиживаю за одним письмом [?] по
четверти часа. Нельзя не дивиться его учености, его разборчивому
уму. Все свободные минуты делю между ним и Сарториусом 5 и за

Письма, написанные до 14 декабря
249
обоих Вам обязан. Довершите свои благодеяния, пришлите Прад-
тов «Венский конгресс». 6 Он будет занимать меня в часы
отдохновения. Можете наперед быть уверены, что я держать его буду в
сохранности.
Весь Ваш Корнилович.
На днях доставлю Вам диспозицию Миниха и еще несколько
любопытных манускриптов.
3. С. И. Корниловичу *
Милостивый государь дядюшка Степан Иванович!
Трехмесячным молчанием Вашим приводите Вы в беспокойство
всех, заботящихся о Вас. Яков Андреевич1 в беспокойстве; Мария
Ивановна 2 занемогла от грусти; я стараюсь утешать их, но, верно,
немного успеваю, потому что сам нахожусь в сильнейшем
недоумении. К довершению несчастья добрый мой приятель Гастерер совсем
ко мне не пишет, и я не знаю, что подумать, что начать. Вот третье
письмо, на которое не удостаиваюсь ответа. Верный данному слову,
я с курьером еще пишу сие в первое число, заклиная Вас именем
взаимной нашей к Вам привязанности дать нам хотя маленькое
о себе известие.
Я последние три недели был назначен приставом к персидскому
посланнику и находился при нем до самого отъезда его в Англию.
Нашел в нем человека умного и образованного, говорящего на
многих языках европейских. Здесь показывал ему все достопримеча-
тельнейшие заведения и потом ездил с ним в Кронштадт, откуда
он отправляется морем. В апреле он сюда возвратится.
Государь император отъезжает в Варшаву 4 августа 3 и, как
говорят, довольно долго пробудет в сем вояже. Из Италии, где
будет конгресс, на возвратном пути он, верно, поедет осмотреть
вторую армию, и тогда, может быть, улучшится Ваша участь.
Августин Иванович в последнем письме своем упомянул слегка
о неприятном положении, в каком Вы находитесь. 4 Поверьте,
дядюшка, известия сии наполняют сердце мое грустью. Меня не
радуют лестные командировки и другие поручения, когда подумаю.

250
Письма, написанные до 14 декабря
что Вы находитесь в горе. Сколько бы я дал, если бы мог некоторым
образом способствовать улучшению Вашего состояния.
Теперь Вам известно, что бессарабские дела перешли к
Кочубею. 5 Он человек добрый и благонамеренный. Напишите к нему,
авось успеет он поправить Ваши дела.
Я, слава богу, здоров, но невесел, потому что ничего об Вас
не знаю. Здоровы ли Вы, весела ли добрая тетушка Мария
Яковлевна и милый братец да сестрицы? Бога ради, уведомьте о себе и
возвратите покой душе сердечно преданного Вам племянника.
Александр Корнилович.
Более писать не могу за множеством скопившихся дел. По
отъезде государя надеюсь быть свободнее. Тогда ожидайте от меня
длинного письма. Почтенной тетушке целую ручки. Сестрице .Лу-
изиньке и Франциску желаю веселья, здоровья и успехов в науках.
1822 г. марта 1-го, С.-Пбург.
4. С. Г. Краснокутскому, от августа 1822 г.* г
Милостивое снисхождение, с каковым Ваше превосходительство
принимаете просьбы всех тех, которые Вас утруждают, и
готовность, оказываемая Вами быть защитником несчастных и сирот
пред лицом всеавгустейшего монарха, подают смелость прибегнуть
и мне к милосердию Вашего превосходительства.
По смерти родителя моего, коллежского асессора Осипа Кор-
ниловича, избран был первым опекуном надо мной, братом и
сестрами моими помещик Подольской губернии Людвиг Третецкий.
Опекун сей, имея в полном распоряжении принадлежащий нам
капитал из 15 000 рублей серебром и 16 000 рублей государственными
ассигнациями, взятыми им от родителя моего в 1805 г., когда
сторублевая ассигнация полагалась по курсу в 75 рублей серебром,
вместо приумножения и сохранения оного на пользу нашу
употребил оный капитал на свои собственные обороты и, сделав большие
долги,- предал нас неизвестной судьбе, поставив с прочими своими
кредиторами ожидать участи нашей от решения Главного Подоль-

Письма, написанные до 14 декабря
251
<жого суда 2-го департамента, тогда как по всем правам народным
и российским законам имение сирот, отданное опекуну в
управление и сохранение, не должно быть смешиваемо с долгами,
сделанными опекуном от нерадения .и нерасчетливости своей. Господин
Третецкий употребляет все усилия, дабы склонить Подольский
Главный суд утвердить на выдачу нам ассигнаций по нынешнему
курсу, то есть по 25 рублей на 100, отчего безвинно лишимся мы
до 32 000 рублей. Посему осмеливаюсь покорнейше просить Ваше
превосходительство обратить на судьбу сирот милостивое свое
внимание и исходатайствовать у всемилостивейшего монарха
повеления подольскому губернатору, чтобы капитал наш возвращен нам
был без потери с законными процентами, а капитал в ассигнациях
в том курсе, какой существовал в 1805 г., при отдаче оного г.
Трете цк ому.
Отдалите, Ваше превосходительство, несчастье, нам
угрожающее, и окажите величайшее благодеяние несчастным сиротам,
которые с благоговением будут всегда прославлять имя
почтеннейшего их покровителя.
Вашего превосходительства, милостивого государя,
всепокорнейший слуга
Александр Корнилович.
5. С И. Корниловичу *
Милостивый государь дядюшка Степан Иванович!
Несмотря на непонятное для меня молчание Ваше, я остаюсь
верен обету своему и пользуюсь отправлением курьера, чтоб писать
к Вам. Не знаю, чему приписать неполучение Ваших писем:
происходит ли от неисправности почты или от гнева Вашего на меня.
В последнем случае принимаю смелость напомнить, что гнев сей
падает не на одного меня, ибо молчание Ваше, приводя в
беспокойство Марию Ивановну и Якова Андреевича, немало вредит их
здоровью.
Долгом почитаю донести, что со мною последовала счастливая
перемена. Я уведомлял Вас о назначении меня при персидском

262
Письма, написанные до 14 декабря
посланнике. Государь император, довольный моим рапортом о сем
пребывании, повелел меня произвести в штабс-капитаны. Таким;
образом, я совсем неожиданно попал в штаб-офицеры. Прилагаю*
при сем бумагу в копии, каковую прислал мне князь Волконский. 1
Я обязанностью почел представить ее Вам, как родственнику, коега
я более всех уважаю и кому более всех обязан.
Вам известно, что главноуправляющим бессарабских дел
назначен граф Кочубей. Он человек благомысленный. Напишите к нему,,
приложив описание Бессарабии и карту, и, верно, можете
надеяться приятного ответа. Впрочем, находясь на месте, Вы лучшее
другого можете усмотреть, есть ли сие нужно.
Здесь также учредился Комитет для бессарабских дел, кажется,,
под председательством Хитрово. 2
Я подал в Сенат просьбу, дабы ускорить решение нашего дела
и взять в опеку другие имения Третецкого: Березовку, Луг и Криш-
чаковку. Жду теперь решения. 3
Завтрашний день думаю отправиться дней на пять в Выборг.
Прилагаю при сем две статьи, помещенные мною здесь в
журналах. Примите это как знак искреннего моего к Вам уважения.
Почтеннейшей тетушке Марии Яковлевне целую ручки. Сестриц
и брата обнимаю. Поручаю себя в Вашу любовь и с чувством
постоянной всегда преданности остаюсь
покорнейшим Вашим племянвиком
Александр Корнилович.
С нетерпением жду письма Вашего,
1 сентября 1822 г., С.-Пбург.
6. С. И. Корниловичу *
10 июня 1823 г., С.-Петербург.
Милостивый государь Степан Иванович!
Я уже писал к Вам о назначении графа Воронцова наместником
Бессарабии. г Вот второе письмо, которое пишу с его адъклашом.

Письма, написанные до 14 декабря
253
князем Шаховским. 2 Первое 3 я просил доставить к Вам приятеля
моего барона Франка. Не обвиняйте меня в том, что я к Вам всех
мх отправляю: я полагал, что Вам необходимо надобно иметь на
своей стороне всех окружающих графа, и думал, что сие средство
будет лучшим, дабы Вас ознакомить с ними.
Завтра будет у меня Казначеев, 4 будущий его правитель
канцелярии, и Левшин, 5 мой друг и искренний приятель, который
много наслышался о Вас доброго от В. Ф. Тимковского. 6 Таким
образом, Вы можете сильно надеяться, что не будет более таких
мерзостей, какие происходили у Крыжецкого, который теперь,
^вероятно, увидит конец своему царствованию.
Князь Шаховской служил в свите, был моим товарищем.
Примите его хорошо, ласково и обяжете сим преданнейшего Вам
племянника.
Александр Корнилович.
Деньги 10 000 рублей оттого к Вам не отправлены, что Гурьев 7
был главою министерства. Теперь дела примут другой оборот. Вы
получите оные вскоре.
Я вчера получил бумагу Вашу с возвращением инструментов.
Недели через две получите и новые, и старые.
Тетушке, доброй Марии Яковлевне, целую ручки.
Не забудьте графу дать статистику (он уже говорил о ней своим
подчиненным) и особенно старайтесь открыть ему во всей
откровенности злоупотребления, какие вкрались в тамошнем управлении.
7. П. М. Строеву * !
Милостивый государь Павел Михайлович!
Спасибо Вам за милое письмо Ваше. 2 Я медлил перепискою
потому, что полагал Вас в Новгороде, роющимся в архивах
Софийского собора и монастырей, и только вчера узнал от г. Сухорукова, 3
что Вы в Москве с сентября месяца. 4
Предложение меня в члены Вашего общества 5 сделано было
без моего ведома. Я уже более месяца не видал Дм. Ив. Языкова 6

264
Письма, написанные до 14 декабря
и совсем ничего не знал о письме его к Вашему председателю, 7
а потому сказанное Вами было для меня совершенною новостью.
Я узнаю члена, 8 воспротивившегося моему избранию, и благодарен
ему, ибо как бы мне ни лестно было попасть к Вам в товарищи и
трудиться вместе с Вами для пользы общей, но, право, стыдно между
людьми, ознаменовавшими себя многим хорошим и полезным на
поприще истории, занять место мне, автору немногих журнальных
статей. А потому, если Дмитрий Иванович скажет мне об этом что-
нибудь, то я хочу совсем отказаться. Я не менее того благодарен
Вам за участие, которое Вы приняли в сем деле: чувствую в полной
мере Ваше доброе расположение ко мне и постараюсь оправдать
оное.
Фаддей Венедиктович Булгарин и все читатели «Северного
Архива» ждут с нетерпением Вашей второй речи.9 В завтрашней книжке
сего журнала увидите продолжение критики на Карамзина. Какова
принята сия критика Вашими литераторами? Здесь все более или.
менее отдают ей справедливость. С первых книжек будущего года
начнется разбор всех 9 частей отдельно: тут-то пойдет передряга. ш
Что делается у Вас в Архиве?
Алексей Федорович п продолжает ли хранить под спудом все,,
что только некоторым образом принадлежит к оному? Я весьма
жалею, что во время моего пребывания в Москве не воспользовался
случаем, чтоб извлечь из статейских списков 12 того, что касается
до прибытия и отъезда иностранцев из России. Не позволите ли мне-
иногда обращаться к Вам? Вы знаете намерение мое издать «Опыг
истории путешествий по России». 13 В иностранных сочинениях
недостатка у меня нет, зато никаких отечественных русских
сведений. Грамоты Ваши:14 и новиковские15 — плохая помощь. Одно»
прибежище ваш Архив, но он, по милости А. Ф., так недоступен,,
что и думать об нем нельзя. Не смея Вас затруднять много, я буду
только просить Вас иногда разрешать мои вопросы, некоторые-
сомнения. С своей стороны предлагаю Вам своих иностранцев. Я
довольно с ними знаком и почту за величайшее, истинное удовольствие
исполнять здесь все Ваши комиссии в рассуждении выписок,
справок, переводов и тому подобное. Будем взаимно цомогать друг другу.

Письма, написанные до 14 декабря
255
Простите, почтеннейший Павел Михайлович, я с сим же
письмом отправляю другое к К. Ф. Калайдовичу, который просил меня
справиться о двух книгах из нашей библиотеки. Это Вам послужит
новым доказательством, что я нимало на него сержусь. Повторяю
еще раз искреннюю мою благодарность как за письмо Ваше, так
и за Вашу приязнь. Поверьте, что я умею ценить ее. Будьте
здоровы, веселы и доставляйте мне чаще удовольствие читать Ваши
письма.
С уважением и совершеннейшей преданностью честь имею быть*
Вашим покорнейшим слугой
À. Корнилович,
9 ноября 1823 г.,
С.-Пбрг.
<^5®ЭЩ>

Го^О®*^
ПИСЬМА ИЗ ПЕТРОПАВЛОВСКОЙ КРЕПОСТИ. 1826
8. Р. И. Корнилович * г
Любезная и дорогая мама, благодетельница!
От искреннего сердца желаю, чтобы письмо это застало тебя
в добром здоровье. Я, благодаря всевышнему провидению, здоров
и ежедневно шлю к нему горячие молитвы о твоем счастливом
благополучии. Целуя братьев и сестер и поручая себя их молитвам и прося
о благословении, остаюсь с чувством искренней любви и уважения
верным и покорным сыном
Александр Корнилович.
Петербург, 6 июля 1826 г.
9. Р. И. Корнилович *
Глубокоуважаемая матушка !
Позволь несчастному сыну твоему еще раз назвать себя этим
сладким именем. Рассчитывала ли ты когда-нибудь, чтобы Александр,
который охотно отдал бы свою жизнь за то, чтобы усладить твои годы,
поведением своим довел тебя до того, что ты оплакиваешь час, в
который он появился на свет.
Выехал от вас невинным, приехал сюда преступником.1 Не имею
ни времени, ни возможности рассказать тебе все, могу только уверить
тебя перед лицом самого бога, что не был я злодеем. Мягкость моего
характера и опрометчивость сгубили меня, и с покорностью переношу
жребий мой и благословляю карающую меня руку.

Письма из Петропавловской крепости 1826 г.
257i
Девять месяцев был в тюрьме. Теперь еду 2 в дальние страны и
надолго, но все это ничто в сравнении с тем, что меня грызет, что меня
мучает, что меня доведет до гроба, — это мысль, что эта весть будет
ножом для тебя и для дорогой Юзефы.
Матушка, дорогая матушка, если ты сохранила еще немного
любви к неудачному сыну твоему, если не хочешь, чтобы жизнь
его была бы непрерывною мукою, подари ему те слезы, которые
проливаешь о нем. Не забудь его, обратись к богу, который так
милосерден, к которому никто не взывал даром, он услышит наши молитвы,
он утолит тебя, он, может быть, позволит мнэ еще раз припасть к твоим
ногам и облить их слезами сердечной печали. Знаю, что трудно будет
твоему сердцу успокоиться, но, матушка, заклинаю тебя еще раз
всем, что тебе мило, не доводи меня горем твоим до отчаяния, ибо
мысль, которая меня преследует, — это, что я являюсь твоим палачом.
Всевышнее провидение, которое видит наши сердца, конечно,
смилостивится над нами, и гнев монарший пройдет, и я имею надежду,
что мне еще удастся утешить твою печаль. Целую дорогую Юзефу,3
Августина,4 Устину,5 брата6 и в последний раз прошу тебя
успокоиться в надежде на всемогущего и простить несчастного
Александра.
4 августа 1826 г.
17 А. О. Корниловпч

еёрШ£®°Ш15°-
ПИСЬМА С ПУТИ ИЗ ЧИТИНСКОГО ОСТРОГА
В ПЕТРОПАВЛОВСКУЮ КРЕПОСТЬ. 1828
10. П. H. Мысловскому, от февраля 1828 г.1
М. г. Петр Николаевич! Хотя не имею счастья знать Вас лично,
но смело обращаюсь к Вам, читая в душе моей искреннее уважение
и признательность за услуги, оказанные Вами товарищам моим во
время нашего заключения. От них-то я узнал, с какой деятельной
заботливостью Вы старались облегчить их участь, как, присоединяя
к духовному утешению снисходительность к слабостям,
свойственным людям молодым и неопытным, Вы умели отличить добрые их
качества и, невзирая на опасность, услаждали их одиночество
известиями о их родственниках, всегда были для них тем, что можно
ожидать от служителя божия. Все без исключения поручили мне
изъявить Вам душевную их благодарность.
В нашем положении с верою в промысел божий и с надеждою
на его милосердие мы совершенно были бы спокойны, если бы не
тревожила нас участь родных. Мы судим по себе, сколь мучительна должна
быть для них неизвестность о нашем положении. Расставаясь с
товарищами, дал себе обет пользоваться всеми случаями, чтобы дать
родным знать, каково мы жили и живем. Если бы можно
было предвидеть будущее, что по приезде
в Пе[тербург] позволят мне
сколько-нибудь пользоваться свободой, не утруждал
бы Вас письмом, а первым бы долгом почел
объяснить все лично.2 Но богу одному известно, что
со мной последует, почему я и принял смелость обратиться к Вам,

Письма с пути из Читинского острога 259
как к достойнейшему пастырю душ, не раз уже подававшему утеше-
низ несчастным, не откажитесь и в сем случае усладить их
сиротство, известя их [родных].3
Я оставил Читу 8 генваря. Все были до дня моего отправления
здоровы.
Чита, место нашего заключения, находится на границе Нерчин-
ского и Верхнеудинского уездов. Это — небольшое селение,
находящееся в ведомстве нерчинских горных заводов, лежит как бы
в котле и со всех сторон окружено горами. Кроме 30 сибирских
казаков, находятся тут и в окрестных деревнях до 150 человек
солдат, кои содержат при нас караул.
Климат весьма сносный. Весной сильные ветры, лето жаркое,
зато осень прекрасна. В прошлом году ни одного дождика. Зима
весьма холодна: с 16 ноября не было менее—25°, доходило до —45°,
но холода сносны потому, что без ветра и без всякой сырости. Я нигде
не видал чище и яснее читинского неба.
Мы живем теперь в 2 острогах: в большом 55 человек, в меньшем —
14 ч[еловзк]. Трое отправлены на поселение: Матвей Муравьев-
Апостол] и Александр Бесту[жев] в Якутск, но не в одно место,
Толстой в Тунке, между Селенгинскоми Кяхтою.
Положение наше, как оно ни ужасно, но привычка ли, или потому,
что сам господь нас поддерживает, сноснее, нежели можно бы
вообразить. Мы ходим в цепях день и ночь. Сперва они были довольно тяжелые,
но генерал [Лепарский] приказал их сделать в 2 1/4 фунта. Он человек
добрый, но, опасаясь, чтобы минутной снисходительностью не
потерять плодов 40-летней службы, строго держится своей инструкции.
Мы спали на нарах. Недавно позволили иметь кровати. Между двумя
[кроватями] находятся столики, на которых занимаемся в часы досуга,
Работы наши не весьмаотяготительны. Трудимся по 5 часов в день;
летом копаем землю, ровняем дороги, засыпаем овраги, зимой в теп*
лой комнате занимаемся мукомолотьем: восемь ручных жерновов,
при каждом 2 человека, так что вдруг работает 16 человек.
В сентябре 8 [из нас], которые были в рудниках, переведены к нам,
Мы живем между собой, как братья. Все общее, ничего нет своего.
Довольно покойны. [Если] кто ослабеет, товарищи развлекают его,
17*

'260 Письма с пути из Читинского острога
Здание ограждено частоколом. За ограду только выходим для
работы и в баню. [Имеется] особенный дом для гошпиталя и еще Два
домика для свидания женатых. При нашем доме довольно большой
двор, в котором мы развели сад, лучший в Чите, и где прогуливаемся
в часы отдохновения.
К счастью, нам позволено иметь книги. В зимние вечера они
составляют большое утешение. Мы завели у себя взаимное обучение:
Никита Мура[вьев] читает курс военных наук; я сообщал, сколько
мог, сведения свои в английском и итальянском языках и готовился
читать русскую историю.4 В церковь нам ходить не позволено, кроме
того дня, когда приобщаемся. Иногда священник приходит и к нам.
Мы у себя составили хор, который поет обедню, псалмы.
Обыкновенно же в воскресные дни или в другие праздники мы собираемся по
утрам для духовных бесед. [П. С. Бобрищев-]Пушкин читает нам из
Евангелия, Ник. Крюков — из Evangile médité, я — из проповедей
Блёра и так далее.5
На содержание наше идет по шести копеек в день. Позволено
издерживать и из своих денег, а потому стол наш хорош —
умеренный, но сытный, особенно попечением дам. Если можно сказать про
кого-нибудь, что ангелы сходят с небес и принимают нашу плоть для
утешения смертных, то, конечно, про них. Трудно выразить
заботливость, самую деятельную и неусыпную, какую они имеют об нас.
Все мы для них братья. Для нас они отказываются от всего самого
необходимого. Вот Вам пример: они живут в крестьянских домах,
которые вообще построены там очень дурно, в холода дует с полу.
Они, т. е. Волконская, Трубецкая, Муравьева и Нарышкина, не
хотят обить полы войлоками, говоря, что это дорого — не более
,15 р., а между тем почти всех нас одевают, кормят. Они через каждые
два дня имеют по 4 часа свидания с мужьями. Мы разъехались с
Фонвизиной и Давыдовой. Обходятся с нами довольно хорошо и вежливо.
Например, унтер-офицер, приходя по утрам и объявляя работу,
говорит: «гоните господ, кому угодно, на работу».
Я [на]писал к Вам много. Не знаю, разберете ли — без связи,
-.без порядка. Хотелось бы сказать более, но, право, некогда. M о-
.ffiyi 6 ы ï ь, удастся мне иметь счастье видеть

Письма с пути из Читинского острога
26 î:
Вас в Пете р[б у pre]. 6 Остается мне просить только Вас,
чтобы дали знать родственникам, кого увидите, чтобы они писали.
Есть многие — Кюхельбекер, Репин, Глебов, Якубович, Борисовы,
Крюковы, Иванов, Шимков, Барятинский, Вольф, Беляевы и многие
другие, которые совсем не получали писем, но из всех более убит
несчастный Артамон Захар[ьевич] Мура[вьев]. Если бы можно
было Вере Алексеевне 7 приехать к нему, [то] все устроилось бы как
нельзя лучше. Я думаю, нельзя ли ей поручить кому детей и приехать
в Читу.
Александр Корнилович.
<^а©з^*

[©=©#:
ПИСЬМА ИЗ ПЕТРОПАВЛОВСКОЙ КРЕПОСТИ. 1828—1832
11. А. X. Бенкендорфу 1
Ваше превосходительство милостивый государь!
Пользуясь благосклонным позволением обращаться к Вам в
своих нуждах, осмеливаюсь покорнейше Вас просить:
1-е. В ожидании книг, какие угодно было Вашему
превосходительству обещать мне прислать для прочтения, позволить
пользоваться теми, кои я привез с собою; они состоят из стихотворений
Шекспира, Шиллера и Гёте, небольшого английского лексикона и
сочинения Дроса о цравственности.
2-е. Позволить мне покупать из моих денег табаку, чай и другие
необходимые вещи, которых нельзя иметь здесь по тем деньгам,
какие отпускаются на содержание заключенных.
3-е. Позволить мне говеть нынешним постом, и, если это не
противно правилам, предварительно прислать ко мне какого-нибудь
священника, дабы в духовных беседах почерпать утешение, которое в
моем теперешнем положении можно находить в одной только религии.
Позвольте повторить искреннейшую признательность за участие,
какое Вы изволили показать к моей судьбе, и уверить Вас в глубоком
высокопочитании, с которым честь имею пребыть
Вашего превосходительства всепокорный слуга
Александр Корнилович.2
19 февраля 1828
12. А. X. Бенкендорфу 1
Ваше превосходительство милостивый государь!
Допросы, какие Вам угодно мне было сделать, подали мне мысль
написать несколько строк, которые при сем честь имею предста-

Письма из Петропавловской крепости
263
вить Вашему превосходительству. Покорнейше прошу в час досуга
бросить на них взор, и если они удостоятся Вашего одобрения, то
сделать из них употребление, какое заблагорассудится; если же нет,
то не гневаться на мою докучливость. Я сим занятием, в котором имел
в виду пользу, сократил несколько длинные часы заключения.
Приношу искреннюю благодарность за книги, которые Вы, по
благосклонности своей, мне изволили прислать, и вместе с сим прошу
принять уверение в глубоком высокопочитании, с которым честь
имею быть
Вашего превосходительства всепокорный слуга
Александр Корниловйч.
22 февраля 1828
13. А. X. Бенкендорфу 1
Ваше превосходительство милостивый государь!
Возвращая при сем Ваши книги, повторяю еще раз Вашему
превосходительству искреннейшую благодарность за доставление оных.
Осмеливаюсь вместе с этим покорнейше просить других. Труд,
который Вы по сему примете на себя, во всякое другое время был
бы признаком особенной Вашей благосклонности, в теперешнем
моем положении он есть для меня истинным благодеянием.
Примите уверение в совершеннейшем почтении и преданности,
с которыми честь имею быть
Вашего превосходительства всепокорный слуга
Александр Корниловйч.
5 марта 1828
14. А. X. Бенкендорфу г
Ваше превосходительство милостивый государь!
Я не могу найти слов для изъявления моей благодарности за
Ваши одолжения. Я по милости Вашего превосходительства не
видал, как прошли две недели, а этого весьма много для заключенного.

264
Письма из Петропавловской крепости
Поздравляю Вас с наступающею Пасхою, душевно желая, чтоб Вы
провели ее весело. Порадуйте и меня, Ваше превосходительство,
праздником — доставлением мне, если можно, продолжения сих
листков на нынешний год или литературных журналов последних
лет, а если сего нельзя, то каких-нибудь других книг. Зная Ваш
недосуг, я никогда не осмелился бы Вас беспокоить, если б
снисходительное Ваше участие к моей судьбе не уверило меня, что Вы мне
не причтете сего во зло.
Повторяя искреннейшую мою признательность,, прошу принять
уверенность в совершенном почтении и преданности, с которыми
честь имею быть
Вашего превосходительства всепокорным слугою
Александр Корнилович.
24 марта 1828
15. А. X. Бенкендорфу г
Ваше превосходительство милостивый государь!
Начинаю опять чувствительнейшею благодарностию за
присланные журналы. Я раза три уже прочел их и давно отослал бы их к
Вашему превосходительству, если б мне не сказали, что Вас не было
в городе. Зная множество Ваших занятий, боюсь упоминать о новой
присылке, а вместо того осмеливаюсь покорнейше просить, если
мне суждено пробыть здесь еще несколько времени,
исходатайствовать мне высочайшее позволение заняться составлением английско-
российского словаря и английской грамматики. Работа сия, избавив
меня от бездействия, будет мне наслаждением. Притом, может быть,
она когда-нибудь не останется без пользы. Учение английского языка
у нас распространяется, а пособий к тому весьма мало: всего один
весьма посредственный словарь и грамматика, едва заслуживающая
сие название. А так как для сего необходимы некоторые книги, то
вместе с сим прошу разрешения здешнему начальству употребить
на поьупку оных находящиеся у меня здесь сто рублей. Почитаю
излишним присовокупить, что я не употреблю во зло сего снисхожде-

Письма из Петропавловской крепости
26.5
ния: если б я и возымел это намерение, то сие невозможно по мерам
предосторожности, какие здесь приняты.
Повторяя еше раз искренние благодарения за все Ваши
одолжения, прошу принять уверение в совершеннейшем почтении и
преданности, с которыми честь имею быть
Вашего превосходительства всепокорным слугою
Александр Корнилович.
19 июня 1928.
16. А. X. Бенкендорфу г
Ваше превосходительство милостивый государь!
Да наградит вас господь за то, что посреди забот похода Вы
вспомнили о заключенном и доставили мне несколько радостных минут
сообщением известий об успехах нашего оружия. Что касается до
меня, то богатый чувствами, но бедный на слова, я не умею в простых
выражениях сказать Вашему превосходительству своей
благодарности. Довершите доброе дело и примите на себя труд прислать мне
следующие номера журналов, которые я получил назад тому три
месяца. Да не гневайтесь на мою докучливость. Без вашей
снисходительности я никогда не осмелился бы Вас беспокоить.
С душевною признательностию и глубочайшим почтением честь
имею пребыть
Вашего превосходительства всепокорным слугою
Александр Корнилович.2
27 октября 1828
17. А. X. Бенкендорфу х
Ваше превосходительство милостивый государь!
Со времени моего сюда прибытия, вот уже скоро год, редкий день
проходил, чтоб я не приводил себе на память всех обстоятельств в
сношениях с лицами, по поводу которых был сюда привезен, и говорю
по совести, что ничего не могу прибавить к первому моему
показанию. Я, право, не скрыл бы от Вашего превосходительства, если б

266 Письма из IIетропавловской крепости
в моем поведении нашлось что-нибудь предосудительного. Было
время, когда увлеченный блестящими софизмами, в порывах
энтузиазма, я считал противозаконные свои поступки геройским
самопожертвованием общему благу; но, благодарю бога, что, ниспослав
на меня настоящую судьбу, он, по благости своей, обратил мое сердце
к себе. Луч святой его истины озарил ослепленного, открыл мне, что
любовь к добру, которою я приоблекал свои предприятья, была только
суетная гордость, основанная на юношеской самонадеянности, и
указал мне пропасть, в которую я готов был низринуться вместе с
пагубными последствиями, неминуемо долженствовавшими произойти от
моих преступных намерений. G той минуты все желания мои
обращены были на то, чтоб по крайней мере в своих глазах загладить
сделанную вину. И в сем-то намерении, по словам спасителя нашего,
который сказал: «несть болыпея любве, аще кто положит живот
свой за други своя», осмеливаюсь всепокорнейше просить Ваше
превосходительство исходатайствовать мне у государя императора
позволение умереть за него и за отечество, приняв участие в
предстоящем походе в звании рядового.
Дерзко с моей стороны домогаться милости, на которую не имею
никакого права, особенно вспомнив, что многие из моих товарищей,
менее меня виновные, несут тягчайшую участь, но я прошу этого не
для выслуги, ибо знаю, что для таковых преступлений, каково мое,
нет помилования. Я не могу простить себе, что дерзнул восстать
против того, кто ныне составляет радость и славу России, и, охотно
обрекая себя на жертву, ищу только успокоения своей совести,
дабы, если всевышнему угодно будет призвать меня к себе, предстать
его престолу с душою, очищенною от тяготеющего на ней проступка.
Ваше превосходительство! Вы до сих пор были необыкновенно
ко мне снисходительны, не откажите своим предстательством и
в сем важнейшем для меня случае, и если я так буду счастлив, что
сие искреннее покорное желание удостоится высочайшего
одобрения, то испросите притом, буде можно, фельдъегерю, который,
вероятно, меня проводит, позволение завезти меня на несколько часов
к моей престарелой вдовствующей матери, по близости Могилева
на Днестре, чтоб принять ее, может быть, последнее благословение.

Письма из Петропавловской крепости 267
С чувствами глубочайшего почтения и душевной преданности
честь имею быть
Вашего превосходительства покорный слуга
Александр Корнилович.
5 февраля 1829
18. А. X. Бенкендорфу г
Ваше превосходительство милостивый государь!
Душевно благодарю Вас за журналы. Я давно прочел их, но
не возвращаю, потому что не знаю, здесь ли Вы находитесь. Если
благосклонность Ваша не истощилась, то примите на себя труд
прислать мне недостающие номера прошедшего и появившиеся
в свет в первые три месяца нынешнего года. Также, буде сие не
затруднительно, журналы: «Мануфактур и торговли», издаваемый
при Министерстве финансов, и «Указатель открытий по химии и
физике», профессора Щеглова с 1825 по нынешний, 1829 г. Я вдруг
запрашиваю много, но, не смея надеяться благоприятного
решения на просьбу, изложенную в последнем письме к Вашему
превосходительству, и рассчитывая, что Вы вскоре отправитесь
в поход и Вам некогда будет заниматься мною, запасаюсь на все лето,
ибо мне и без того совестно, что слишком часто Вас беспокою. Я уже не
раз испытал на себе Ваше снисхождение и уверен, что Вы не откажете,
вспомнив, что всякие книги, какого бы они содержания ни были,
сокращая время моего заключения, суть истинным для меня благодеянием.
Примите еще раз изъявление искренней моей признательности
и душевного уважения, с которыми честь имею быть
Вашего превосходительства всепокорным слугою
Александр Корнилович.
28 марта 1829
19. А. X. Бенкендорфу г
Ваше высокопревосходительство милостивый государь!
Ничто в сообщенных мне листках после известия о новых
успехах нашего оружия не обрадовало меня столько, сколько известие
-о монарших милостях, полученных Вами в течение трех последних
месяцев. Вы одни в сем мире приняли деятельное участие в моей

268 Письма из Петропавловской крепости
судьбе, а потому можете судить, что моя радость была искренняя.
Приношу Вам душевное мое поздравление. Недели четыре* тому назад
я увидел на себе новый опыт Вашей истинно родственной
заботливости: посреди многочисленных своих занятий Вы нашли время обо
мне вспомнить. Да наградит Вас за это господь. Я только и могу,
что молиться за Вас, и думаю, что молитвы мои будут действительны,
потому что они согреты чувством живейшей признательности. Не
лишайте меня и впредь Вашей благосклонности: мысль об ней
служит мне большим утешением в моем одиночестве.
Повторяя Вам истинную мою благодарность, остаюсь с душевным
уважением и преданностью
Вашего высокопревосходительства всепокорный слуга
Александр Корнилович.
21 июля 1829 г.
Если Вам будет досуг подумать о новой присылке журналов, то,
дабы не затруднять Ваше высокопревосходительство справками,
почитаю не излишним сказать, что я получил «Северной пчелы» до
№ 74-го, а «Сын отечества» до № 24-го включительно.
20. А. X. Бенкендорфу г
Ваше высокопревосходительство милостивый государь!
Я замечаю из журналов, которые Вы по благосклонности своей
изволили мне доставить, что сюда должен приехать принц Хозрев-
мирза со свитою, в которой находятся персидские сановники мирзы
Мессер и Салег. Последний, ближний секретарь Аббас-мирзы, был °
уже здесь проездом в 1822 г., отправляясь посланником в Лондон.
Покойному государю, блаженные памяти императору Александру,
угодно было в то время повелеть показать ему главнейшие заведения
столицы. По знанию английского языка мне поручили находиться
при нем по сему случаю, и поведение мое, изложенное в рапорте
к тогдашнему начальнику Главного штаба его величества, осчастли-
вилось высочайшего одобрения, доставив мне штабс-капитанский
* Вписано над зачеркнутым при

Письма из Петропавловской крепости
269
чин. На обратном пути мирзы из Англии я посетил его. В то время наш
двор был в неудовольствии на тегеранский по причине ареста одного
чиновника, отправленного в Персию для закупки лошадей, а
вследствие того и Салега приняли с отменною против прежнего холодно-
стию. Посему он весьма мне обрадовался, и по настоятельным его
просьбам я, с согласия начальства, посещал его почти ежедневно.
Цель моя при этом была внушить ему в разговорах выгодное мнение
о России и приобрести некоторые сведения о малоизвестных странах
Азии. Иногда беседы наши склонялись к политике. Мирза с
намерением ли, или следуя душевному расположению, являл себя в этом
отношении весьма откровенным. Вот, между прочим, что он говорил
о положении Персии и западных ее соседей: «Льстецы твердят
нашему шаху, что ему стоит только захотеть, дабы господствовать над
окрестными народами; но всякий благоразумный человек весьма
понимает, каково наше положение. У нас два соседа: в ы,
полуденное солнце, и Турция, луна в своем ущербе. Соединиться с нею
против вас, значило бы навлечь беду на нее и на себя, ибо прежде чем
мы займем Тифлис, ваши войска будут в Константинополе, а потому
выгоды Персии требуют стараться удержать вашу дружбу, дабы
разделить с Вами господство в Азии».
Я не обращал сперва большого внимания на сии слова, ибо знал,
что при тогдашней войне Персии с Портою первая предлагала нашему
кабинету принять в оной участие, а потому и полагал, что это язык
дипломата, считающего обязанностию выдавать за свое мнение то, что
ему предписано. Но вскоре маловажное обстоятельство невольно
привело мне их на память. В то время барон Мейендорф, готовя в
печать свое путешествие в Бухарию, сообщил мне рукопись с просьбою
сделать на нее свои замечания. Усмотрев из оной, что узбеки во
время междоусобий, предшествовавших воцарению в Персии
нынешней Каджарской фамилии, овладели областию Мири, я хотел
подробнее узнать о сем происшествии и спросил об нем у Салега. Но он
не имел о том понятия и принял сие известие с таким жаром, какого
я не ожидал от человека, обязанного скрывать свои чувства. Это
случилось дня за два до его отъезда. Не довольствуясь делаемыми мне
расспросами, он принудил меня познакомить его с бар. Мейендор-

270
Письма из Петропавловской крепости
фом, взял с него слово прислать ему по отпечатании экземпляр его
путешествия и даже писал ко мне об этом два раза из Астрахани,
Я тогда показывал письма сии начальству, но поелику в них, кроме
общих приветствий и требования сея книги, ничего не заключалось,
то оно не обратило на них внимания.
Из слов мирзы при сем случае я понял причину его неравнодушия.
Он весьма понимал, что для усовершения регулярных войск,
заводимых Аббас-мирзою, им нужно было упражнение. Для борьбы
с Россиею они были слишком слабы, война с Турциею приходила
к окончанию, а потому всего приличнее было обратить их против
нестройных полчищ, обитающих к северу, и завоевание Мири
бухарцами могло служить благовидным тому предлогом.
Я тогда не объявил об этом, потому что бар. Мейендорф не уверен
был, напечатает ли свое сочинение, а с другой стороны, нельзя было
ожидать, чтоб мирза, человек благоразумный, без надлежащего
основания вздумал дать ход тому, что слышал от двух частных
лиц. Но нынешние обстоятельства изменяют вид сего дела. Потери,
понесенные Персиею в последнюю войну, родят, без сомнения, в ее
правительстве желание возвратить их каким бы то ни было образом.
К тому же Салег, один из главных поборников преобразований в
своем отечестве, сколько я мог узнать его в двухмесячное с ним
обращение, принадлежит к числу таких людей, кои нелегко отстают от
принятого однажды намерения. Нет сомнения, что он воспользуется
пребыванием своим здесь для собрания о сем деле потребных
сведений, которые ему, вероятно, легче получить у нас, нежели в Персии,
если вспомнить, что по беспечности азиятских правительств там не
только не ведают, что происходит в соседних государствах, но один
областной правитель не знает, что делается в сатрапии другого.
Узнав о распре между узбеками и хивинцами по причине сей самой
области Мири, он, конечно, утвердится в своем мнении, и случиться
может, что последствием его возвращения в Тавриз будет война
у персиян с сими народами.
Не мое дело знать, * входит ли в виды нашего правительства
усиление Персии и распространение ее границ к северу, но поелику она
* Знать вписано над строкою,

Письма из Петропавловской крепости
271
соседняя нам держава, а с Бухарою и Хивою мы имеем торговые
сношения, то всякое происшествие, могущее иметь влияние на судьбу
сих государств, касается, думаю, сколько-нибудь и нас. А посему,
полагая, что известие о таковом распоряжении одной из близких к Аббас-
мирзе особ не будет бесполезно, я решился довести сим до сведения
Вашего высокопревосходительства, дабы, если почтете его стоющим
внимания, Вы изволили употребить оноепо Вашему благоусмотрению.
С глубоким высокопочитанием и душевною преданностию честь
имею пребыть
Вашего высокопревосходительства всепокорный слуга
Александр Корнилович.
21 июля 1829 г.
21. А. X. Бенкендорфу г
Ваше высокопревосходительство милостивый государь!
Какими словами благодарить Вас за то, что Вы не перестаете
снабжать меня журналами? Надобно быть в моих обстоятельствах,
чтоб чувствовать всю цену этого одолжения, которое для меня есть
истинное благодеяние. Возвращаю при сем прошлогодние номера.
Вышедшие в нынешнем, 1829 г. («С[ын] отечества]», № 1—41 и
«Суеверная] п[чела]*, по 127-й включительно) я оставил у себя, чтоб,
не разбивая, отправить все вместе за целый год, буде Вашему
высокопревосходительству угодно будет со временем доставить мне
последующие. Между тем не почтите докучливостию новой просьбы.
Если между Вашими книгами найдутся такие, без которых Вы можете
на время обойтись, благоволите, по милости своей, прислать их мне
для прочтения, какого бы, впрочем, они содержания ни были. Я не
задержу их и ручаюсь за бережность. Основываясь на опытах не раз
уже изведанной мною благосклонности Вашей, смею надеяться, что
Вы не откажете мне в сем драгоценном для меня развлечении.
Повторяя искреннюю мою признательность за Ваше
снисхождение, с душевным уважением и преданностию честь имею быть
Вашего высокопревосходительства всепокорным слугою
Александр Корнилович.
12 ноября 18292

272 Письма из Петропавловской крепости
22. Л. X. Бенкендорфу г
Ваше высокопревосходительство милостивый государь!
Месяца два тому назад я возвратил Ваши книги; после получил
еще журналы, вышедшие в конце прошлого и в начале нынешнего
годов. Наслаждение, какое Вы мне сим доставляете, легче
чувствовать, нежели выразить. Вот я уже здесь третий год и в сем
заключении, которое мне казалось гораздо тягостнее читинского, имел,
благодаря бога и Вас, несколько счастливых минут. Да воздаст Вам
за это господь щедрою рукою! Не оставляйте меня и впредь без Вашего
снисхождения, и если милость Ваша будет, благоволите по-прежнему
снабжать от времени до времени книгами и журналами. Все
присланное Вами принято будет мною с искреннею признательностию.
При сем осмеливаюсь обратиться к Вашему
высокопревосходительству с другой просьбою. Вам известно, что у меня есть мать
в преклонных летах. К огорчению, какое я причинил ей своим
беспутным поведением, присоединяется совершенная неизвестность
о моей участи. Не смею упоминать о том, чтоб самому писать к ней,
ибо знаю, что это запрещено. Но Вы имеете все средства дать ей
знать обо мне. Я прошу только уведомить ее, что я здоров и
переношу заслуженную участь с совершенною покорностию воле
промысла. Вы сами отец семейства и лучше другого понимаете всю силу
родительской любви. Не откажитесь доставить сиротствующей вдове
несколько отрадных минут. Вы приобретете сим новое право на
благословения нашего благодарного семейства.
G душевным уважением и сердечною преданностию честь имею
быть
Вашего высокопревосходительства всепокорнейшим слугою
Александр Корнилович.
28 февраля 1830 г.2
23. А. X. Бенкендорфу 1
Ваше высокопревосходительство милостивый государь!
Не распространяюсь в благодарности за исходатайствование
мне всемилостивейшего позволения писать к матушке. Вы сами чело-

Письма из Петропавловской крепости
273
век семейный и можете судить о моих чувствах. Приложенное письмо
на польском языке, потому что матушка не читает по-русски. Прося
об ответе, я осмелился послать ей Ваш адрес; но из предосторожности
написал о сем на особом листке, дабы Вы могли его уничтожить,
если найдете это противным [правилам].
Примите еще раз мое благодарение и вместе с сим уверение в
душевном почтении и преданности, с которыми честь имею быть
Вашего высокопревосходительства всепокорным слугою
Александр Корнилович.
26 марта 1830 г.
24. А. X. Бенкендорфу г
Ваше высокопревосходительство милостивый государь!
Чувствительно благодаря Вас за последнюю доставку журналов,
покорнейше прошу Вашего позволения купить мне означенные
в приложенном списке четыре сочинения. Я некогда учился по-
латыни и, чтоб не совсем забыть сего языка, желал бы заняться
повторением его, равно как и математики. Издержка сия не сделает
мне никакой разницы: у меня здесь с лишком 500 рублей, которых
по ничтожности моих расходов для меня слишком много.
Если сия просьба не встретит затруднения, то благоволите к тому
исходатайствовать мне высочайшее позволение иметь у себя в номере
бумагу и чернила для упражнения в переводах и аспидную доску,
с грифелем для решения математических задач. Я не смел бы
упоминать о сем, если б предвидел, что это подаст повод к
злоупотреблениям: но Вашему высокопревосходительству известно, что таковых
здесь быть не может.
Прилагаю при сем второе письмо к матушке и в заключение прошу
не гневаться на мою докучливость. Вы сами избаловали меня
своим снисхождением.
С душевным уважением и искреннею признательностию остаюсь
Вашего превосходительства всепокорным слугою
Александр Корнилович.
11 июля 1830 г,
18 А. О. Корнилович

274
Письма из Петропавловской крепости
1. Brôder's Lateinische Grammatik.
2. Cours de Littérature latine à l'usage des écoles. Par Noel,
2 yol.
3. Латинско-российский лексикон Резанова.
4. Ручная математическая энциклопедия, составленная] П е р е-
в о щ и к о в ы м.
Буду весьма благодарен, если к сим четырем сочинениям
позволено будет прикупить:
5. Журнал Министерства внутренних дел, 1829 и 1830.
Судя по оглавлению статей, журнал сей заключает в себе
драгоценные материалы для статистики, и мне хотелось бы узнать
перемены, какие произведены в сей науке временем и новыми
постановлениями государственными. Впрочем, если сие, может быть,
прихотливое желание покажется нескромным, то благоволите оставить оное
без внимания.
25. Р. И. Корнилович *
11 июля 1830 г.
Дорогая матушка! Вот второе письмо, которое я пишу тебе,
прося тебя во имя твоей любви к детям меньше приходить в отчаяние
от моего поведения. Будь сильнее, мама, и милостивый господь
утешит твое заботливое сердце. Ежедневно молю об этом святое
провидение и надеюсь, что оно сошлет тебе утешение.
Сообщаю о себе, что я здоров. Не могу в достаточной мере
отблагодарить всевышнего за то, что смилостивился надо мною и дал мне
тот душевный покой, который превыше всего. С его милостивой
помощью терпеливо переношу свою судьбу и отдаюсь всецело его
святой воле. Единственно, что меня огорчает, — это мысль о днях,
которые, проводишь ты, о слезах, о глубокой скорби, которую я тебе
причинил. Великим счастьем будут для меня несколько слов,
написанные твоей рукой; не откажи мне в этой радости; ты знаешь
мое сердце и мою привязанность к тебе, и всей семье. Можешь себе
представить, каким счастьем будет для меня твое письмо, а в
особенности в моем теперешнем положении.

Письма us Петропавловской крепости
275
Отдаю себя твоим молитвам и, прося тебя о благословении, остаюсь
навсегда преданным и верным до гроба сыном.
Александр,
26. А. X. Бенкендорфу 1
Ваше высокопревосходительство милостивый государь !
Какими словами благодарить Вас за милостивое позволение
заниматься! Вы мирите меня с моею судьбою. Работая с утра до ночи,
я не вижу, как время проходит. И при этом еще не оставляете меня
присылкою журналов. О, да воздаст Вам господь за Вашу память
обо мне!
Тревожимый неизвестностию об участи матушки, не получая ответа
па два мои письма, я осмелился, в надежде на Ваше снисхождение,
написать приложенное к сестре. Довершите свою милость и, если не
найдете в этом ничего противного, благоволите приказать отправить
его по надписи.
С душевным уважением и искреннею признательностию честь
имею быть
Вашего высокопревосходительства всепокорный слуга
Александр Корнилович.
25 октября 1830.
27. Ж. О. Корнилович *
25 октября 1830 г.
Любезная сестрица! Я два раза писал к матушке и не получаю
ответа. Неизвестность об ее участи весьма меня тревожит. Обращаюсь
к тебе, милая, и заклинаю тебя любовью, которая нас всегда
связывала, уведомить меня, имею ли еще мать? Тяжело будет мне узнать
роковую весть, но надеюсь, что господь, благоволивший поддерживать
меня доселе, даст мне силы к перенесению ее. Во всяком случае она
18*

276
Письма из Петропавловской крепости
извлечет меня из той мучительной неизвестности, которая теперь
день и ночь меня преследует.
Я, благодаря богу, здоров и переношу свою участь с совершенным
терпением и надеждою на его святой промысел. Одно, что не отходит
от сердца и беспрестанно беспокоит, есть мысль о слезах, которые
я причинил всем вам. Друг мой! Поручаю тебе матушку: утешай ее,
укрепляй ее. Зная ее любовь ко мне, воображаю, каково ей должно
быть. Уверь ее, что величайшая милость, величайшая любовь,
какую она мне окажет, есть то, чтоб преодолеть свою горесть, что
я был бы совершенно покоен, если б знал ее покойною. С каким сер-
дачным чувством молю ежедневно бога, да укрепит ее!
Успокойся и ты, мой друг! Наша участь на сей земяе терпеть:
покоримся воле промысла. Целую тебя сердечно, брата Августина
и Михаилу, сестер и милых детей твоих.1 Пиши ко мне, друг мой, и
особенно уведомь о матушке.
Твой Александр.2
28. Р. И. Корнилович *
4 января 1831 г.
Дорогая мама! Со слезами радости я получил твое письмо от 18
ноября 1830 г. Благодарю тебя за твою дорогую для меня память, за
твою любовь ко мне и всем сердцем молю всевышнего, чтоб сохранил
тебя в добром здоровье.
Известие о замужестве сестры Устины очень меня порадовало.
Дай ей бог всякого счастья. Ты, наверно, напишешь ей; будь добра
поздравить ее от меня и пожелать ей всякого успеха в жизни.
Одновременно с этим письмом пишу сестре Жозефине: ее дочь
Каролина вступает в тот возраст, когда пора подумать об
образований. В Могилеве она не имела бы возможности получить то
воспитание, которое теперь требуется современными условиями. Я советую
отвезти ее в Одессу. Там имеется Благородный институт, который,
как я слыхал, находится под высоким покровительством ее
императорского величества. Ты со своей стороны постарайся повлиять на
нее в этом направлении.

Письма из Петропавловской крепости
277
Твоего письма, о котором ты упоминаешь в твоем письме от
18 ноября, я не получил.
Умоляю тебя, дорогая мама, не отчаивайся, не волнуйся обо
мне. Только твоими молитвами я получаю ту благодать, которую мне
дает всевышний. Верь мне, что никогда я не был так здоров, как
сейчас. Вот уже 3 года, как я, не будучи крепкого здоровья, что тебе
известно, не болел ни разу. К тому же я совсем спокоен. Я сознал
свой проступок перед богом и монархом и, сняв тяжесть с души,
терпеливо переношу заслуженную кару в полной уверенности, что
пресвятое провидение послало мне ее для моего совершенствования,1
и поэтому ежедневно всем сердцем молю его милосердие, ибо сам
вижу, что это идет к моему добру. Единственно, что меня огорчает,
это, что не оправдал твоих надежд. Обливаюсь слезами, когда
подумаю о том горе, которое я тебе причинил: и поэтому, если хочешь
моего полного покоя, успокой свое нежное сердце и уповай только
на бога. Каждый день, каждый час молю его об этом и радуюсь
вере, что молитвы мои будут услышаны. Отдаю себя всецело твоим
благословениям и, целуя твои дорогие руки, сердцем искренним
и верным остаюсь сыном
Александром.
29. Ж. О. Корнилоеич х
4 генваря 1831 г.
Спасибо тебе, милая Жозефина, за твое дорогое письмо. Весть
об вас была всегда для меня радостною; теперь же она для меня вдвое
дорога. Я, вот уже неделя с лишком, читаю, перечитываю письмо
матушки и твое, уже наизусть знаю, а все-таки читаю...
Друг мой! Матушка пишет, что она переехала жить в Нетечинцы.
Из этого заключаю, что дело наше с опекуном кончилось. Уведомь
меня об этом: так же далеко ли она от вас, часто ли ты у нее бываешь?
Очень рад, что сестра Устинья вышла замуж. Ты, верно, была на
свадьбе; опиши мне ее; каких лет ее муж, где стоит с полком?
Приятно мне было видеть руку милой твоей Каролины. Друг
мой! она вступает в те годы, когда пора подумать об ее воспитании.

27&
Письма из Петропавловской крепости
У вас в Могилеве [на Днестре] нет способов воспитать ее сходно
с требованиями нынешнего света. Постарайся отвезти ее вместе
с Юлиею в.Одессу. Там заведен Девичий институт, который находится
под покровительством государыни, и потому, без сомнения, в
хорошем состоянии. Старайся поместить туда их обеих. Если это
сопряжено с издержками, то не пугайся их. Пойми, что величайшее,
единственное благодеяние, которое родители могут явить детям, состоит
в хорошем воспитании.
Здоров ли муж твой? Каков успех его заведений на Бессарабской
земле?1 Начинает ли он пожинать плоды от свои трудов? Поцелуй
его. сердечно за меня.
Говоря о своих детях, ты умалчиваешь о моем крестнике
Владиславе. Жив ли он, голубчик? Между тем тут встречаю новое для меня
имя Мальвины. Верно, господь тебе ее дал после меня. Что делает
сестра Луиза? Не вышла ли и она замуж?
Друг мой! Я тебя закидал вопросами, но они так естественны
в моем положении:, два года с лишком я ни словечка от вас не
получал. Я не делаю их матушке, потому что не хочу затруднять ее
ответами. Но у тебя досугу более. Если хочешь доставить мне истинное
наслаждение — посвяти мне лишний часочек; присядь и, не ленясь,
не как-нибудь, отвечай мне на каждый с возможною подробностью.
Смешно было бы мне говорить, сколько я всех вас люблю. Ты меня
знаешь и потому суди, какое удовольствие доставит мне твое письмо.
Из приложенного письма к матушке ты увидишь, что я здоров и
покоен: сказанное в нем, верь мне, нимало не преувеличено. К тому
же я теперь и весел и счастлив, потому что знаю, что вы здоровы.
От тебя зависит доставлять мне чаще это веселие, ничем незаменимое:
пиши ко мне почаще.
Пора кончить, а как-то не хочется. Мне кажется, что, пишучи
к тебе, будто разговариваю с тобою; будто вижу твоих малюток
кругом тебя, лепечущую Каролину, молчаливую Юлию и едва
передвигающего ноги ЛюдЕига. О как счастливы были те дни, которые я
провел у вас! -2 • ■
Поцелуй всех наших за меня. Поздравь Устиньку, если будешь
писать к ней, л передай ей всего доброго. Не замедли, милая, своим

Письма из Петропавловской крепости 279
ответом. Дни покажутся мне длинными, пока не получу его. Целую
тебя сердечно.
Твой всею душою Александр.
30. Р. И. Корнилович *
Февраль 1831 г.
Дорогая мама! Брат Михаил очень обрадовал меня своим письмом,
в котором подробно сообщает все, что касается нашей семьи. Письмо
его дало мне еще больше радости, так как я вовсе не ожидал его. Он
пишет, что усадьба, в которой ты живешь, в плохом состоянии и что
ты ежегодно терпишь убытки. Болит у меня сердце, когда подумаю,
что в эти годы, когда, кажется, другая имела бы право на отдых, ты
еще борешься и работаешь и все это для своих детей! Прости
недостойного сына твоего, который вместо того, чтобы радовать тебя
своими успехами, столько причинил тебе страданий! Такой ли
благодарности ожидала ты от меня?
Очень жаль Августина и бедную Юзю. Может быть, будучи в том
положении, в каком я был сначала, я мог бы им помочь, ибо сама
знаешь, сколько радостей, сколько надежд у меня было, чтобы
поддержать семью. Однако я не жалею прошлого,1 и верь мне —
ежедневно благодарю всевышнего за его доброту, за то, что благодатью.своей
дал мне передумать мое теперешнее состояние. Да, мама, грешно мне
было бы лгать тебе или обманывать: никогда, даже в счастливые дни,
я не знал этого душевного покоя, который мне дороже всего и который
милостью бога имею теперь. Теперь только я познал самого себя
и уверен, что что бы со мной ни случилось — бог меня не оставит,
а с ним можно все победить.
Конечно, страдаю, тоскую временами, когда подумаю о тебе,
о сестрах и брате, о семье, которая для меня дороже всего. Иногда
и слезы набегают, однако, уповая на провидение, обращаюсь к нему
с моими мольбами, уверенный, что он вас не забудет, как не забыл и
меня. Он отец сирот и вдов, и я это ежедневно испытываю на себе.
Приписываю это твоим молитвами благодарю тебя за это. Не теряй на-
дежды,мама, не отчаивайся. Моему счастью не хватает, одних о лишь—

280
Письма из Петропавловской крепости
знать, что ты спокойна. Как бы я хотел, чтобы ты была так же
спокойна, как я! Отдаю себя твоим молитвам и, прося материнского
благословения, с верным, искренним сердцем остаюсь до гроба
преданным сыном
Александром.
31. М. О. Корниловичу *
Февраль 1831 г.
Друг и брат Михаила! Ты душевно обрадовал меня своим
письмом, тем более что оно было совсем неожиданно. Спасибо тебе за
него и еще более за подробности о наших домашних делах. Ты как
будто угадал, что мне нужно было: упомянул не только об родных,
но даже и о знакомцах. Заодно пеняю на тебя, что молчишь о себе.
Что привело тебя в Петербург? Служба или семейственные наши
обстоятельства? Ты был в походе, верно, отличился,1 ибо вижу на
печатке твоей два креста. На досуге, сделай одолжение, отбросив
скромность, которая между братьями не у места, опиши мне весь
свой быт: это будет для меня, право, занимательнее всех вестей о
Собанских и Гижицких. Впрочем, это упрек не в упрек: я все-таки
от искреннего сердца благодарю тебя. Мы можем сказать, не
краснея, что наша семья всегда была примером любви и согласия, что
мы все друг другу были душевно преданы: с тобою мы жили душа
в душу; можешь же посудить, как радостна для меня, а особенно
теперь, всякая весточка о твоих успехах. Дай бог тебе всякого
счастия!
Жаль мне бедного Августина! Полагая, что дела их в том же
положении,2 в каком я их знал, я писал Жозефине, чтоб она отвезла
Каролину и Юлию в Одесский девичий институт. Теперь она едва
ли будет иметь к тому способы. Ты, верно, в частой с нею переписке;
поцелуй ее за меня. Спасибо тебе за то, что помог им.3 Ты теперь один,
на кого они могут надеяться. Как старшему поручаю тебе всех,
а особенно матушку и Юзю с малютками. Я едва ли уже буду в
состоянии что-нибудь для них сделать.
Благодарю тебя также за изъявление твоей дружбы ко мне.
Впрочем, это между нами лишнее. Неужели мы друг друга не знаем?

Письма из Петропавловской крепости
281
Если бы мне случилась нужда, то уверен, что найду у тебя помощь,
точно так же, как в трудных твоих обстоятельствах я поделился бы
последним с тобою. Но надеюсь, что до этого не дойдет. Я, благодаря
богу и настоящему своему положению, привык довольствоваться
немногим, а будущее в его руке.
Я здоров и покоен так, как бы желал, чтоб вы все были покойны
на мой счет. Пишу это не для того, чтоб вас утешать. Верь мне, мой
милый Михаила, что я даже в дни, когда мне улыбалось счастье, не
имел этого драгоценного мира души, который господь ниспослал мне
теперь. Повинился богу и государю, облегчил сердце и терпеливо
переношу свою участь в полном уповании на промысел вышнего,4
которого опыты благости вижу ежедневно на себе. Я познал на себе,
что мое несчастье послужило мне к лучшему, и уверен, чтобы ни
случилось со мною, господь меня не оставит, а коли бог за
н ы, кто на н ы?5 Прошу, если будешь писать к матушке,
передай ей это. Я сам пишу к ней о том же, но она поверит более нам
двум, нежели мне одному.
Отправь к ней приложенное письмецо. Так как наша переписка
переходит через руки начальства, то, чтобы не слишком его
обременять, попроси матушку и сестер, чтобы они адресовали свои письма
к тебе и пересылай их ко мне вместе со своими, точно так же, как ты
мне доставил последнее письмо. Впрочем, это в таком только случае,
когда ты останешься в Петербурге. Будь здоров, весел и не тужи обо
мне. Будешь писать к Августину, Устинье, Радзиевским,6 поцелуй
их всех за меня.
Твой всею душою Александр.
32. Р. И. Корнилович, х от 30 марта 1831 г.
Дорогая мама! Мне очень приятно было узнать от сестры
Жозефины и от брата Михаилы, что милосердный бог сохраняет тебя в
здоровье. Не могу достаточно выразить своей благодарности Михаилу
за чувство братской любви, которую он проявил по отношению ко
мне за время пребывания в Петербурге. Не удовлетворившись тем,
что он прислал мне несколько книжек, он настаивает, чтобы я ему

- 282
Письма из Петропавловской крепости
сказал, в чем я нуждаюсь, и сердится за мой ответ, что мне ничего не
надо, приписывая это моей скрытности. Пишу тебе об этом, будучи
уверен, что тебе доставит радость такая дружба между твоими детьми.
Я, слава богу, здоров, терпеливо переношу свою судьбу и так
спокоен, как хотел бы, чтобы были спокойны ты и все братья и
сестры. Говорю это не с той целью, чтобы успокоить тебя; ты знаешь
мою откровенность, и грешно было бы для меня не говорить тебе
правды. Судьба моя по существу не так уже несчастлива, как это
может казаться. Тот только несчастлив, кто себя таким считает и
мучает себя воображением, которое не может его оставить, Я, однако,
сознавая справедливость наложенного на меня наказания, стремлюсь
им воспользоваться. Я получил в горе тот опыт, которого, вероятно,
никогда бы не имел на воле, сознал милостью бога свои ошибки и
стремлюсь всеми средствами к совершенствованию.2 Ты знала меня
быстрым, легкомысленным, порывистым. Если провидение
позволит, чтобы мы еще встретились, надеюсь, что найдешь меня совсем
другим. Кроме того, начальство было так милостиво, что позволило
иметь мне какие угодно книги: читаю, пишу, и незаметно проходит
день за днем.
Конечно, бывает, что тоскую, когда подумаю о тебе, о братьях
и сестрах. В таких случаях обращаюсь с молитвой к всевышнему,
уверенный, что он их выслушает, что даст тебе свое святое
благословение и пошлет тебе свое утешение, которое выше всех утешений
людских. Поэтому прошу тебя, дорогая, любимая мама, не волноваться
обо мне. Слишком большая скорбь была бы неблагодарностью в
отношении бога. Твоим молитвам приписываю тот покой, какой он
соизволил дать мне, и тебя за это благодарю. Отдаю себя твоей любви,
целую дорогие твои ручки и, прося о благословении, с искренним,
любящим сердцем остаюсь преданным сыном.
Александр.
33. Ж. О. Корпилович*
30 марта 1831 г.
Я уже с лишком две недели, моя милая, как получил твое письмо,
ноне отвечал тотчас, поджидая обещанного тобою нисьма от маменьки.

Письма из Петропавловской крепости 283
Не приписывай этого медления лености. Я всегда с наслаждением
принимаюсь за перо, чтоб беседовать с тобою; но, друг мой, ты сама
знаешь, что переписка наша переходит через руки начальства, у
которого и без нас много хлопот. Надобно честь знать; постараемся
воспользоваться оказанною нам милостию, не употребляя ее во
зло. А потому прошу тебя, попроси маменьку, чтоб она впредь
присылала письма свои к тебе, и вместе с своими доставляй их ко мне.
Я же во всяком случае каждые два месяца буду отвечать Вам.
Недолго спустя после отправления последнего моего к тебе письма
писал ко мне брат Михаила и, спасибо ему, довольно подробно
уведомил о наших семейных делах.
Известие об Августине весьма меня огорчило:1 не знаю, милая,
будешь ли ты теперь в состоянии исполнить свои намерения в
рассуждении Каролины и Юлии. Ах, боже мой! не могу без грусти подумать
об этом. Простит ли мне господь, что я лишил себя возможности
способствовать воспитанию твоих малюток и оправдать те надежды,
какие они имели право полагать на меня? Впрочем, он милосерден
и твердо надеюсь, что не оставит тебя без своей помощи.
Душевно благодарю тебя за известия о Людвиге, помнит ли он
дядю, который так любил его няньчить. Я очень рад, что и он и
маленькая твоя Мальвина проживают у маменьки: их присутствие
утешит ее в грусти и разгонит ее одиночество. Спасибо тебе за
известия об Антоне Осиповиче и сестре Марии. Брат говорит мне, что
дела их в хорошем положении. Дай бог им всякого благополучия:
поцелуй их за меня, если будешь писать к ним.
За одно, моя любезная, пеняю на тебя, а именно за горькие слезы,
которые ты проливала при получении моего письма. И у меня они
иногда навертываются, но от радости, что вы здоровы, от
благодарности ко творцу. И можно ли мне не быть признательным? Я здоров,
покоен и совершенно покорен воле промысла.Настоящая моя судьба
заставила меня размышлять, она дала мне опытность, какой я шь
когда не получил бы в свете, она исправила меня от многих
недостатков. Чего желать более в моем положении! А потому прошу тебя,
моя милая, успокойся на мой счет. Я был бы счастлив, если б знал,
что вы все так же покойны, как и я. Верь, что провидение устраивает

284 Письма ив Петропавловской крепости
все к лучшему: покоримся его воле и будем благословлять его за все
то, что оно ниспосылает на нас.2
Отправь, пожалуйста, приложенное письмецо к матушке и с своей
стороны ностарайся ее убедить, что мое положение совсем не так
несчастно, как оно кажется с первого взгляда. Целую сердечно брата
Августина Ивановича, сестру Луизу и твоих малюток и, наконец,
тебя, моя милая, добрая Жозефина.
Твой всею душою Александр.
Брат пишет ко мне, что вы поселились в деревне Носиков-
к е, неподалеку от Могилева [на Днестре]. Верно взяли ее в поссес-
сию? Уведомь меня об этом. Тебе не в диковинку заниматься
хозяйством, но каково это Августину, который весь свой век провел на
службе? Он же прибавляет, что ты немного постарела: грустно мне
подумать, что причиною этому может быть отчасти горесть о моей
участи. По крайней мере, милая, теперь, когда знаешь, что она для
меня совсем не так ужасна, как бы показалась другому, перестань
излишне предаваться тоске, ибо иначе она будет ропотом 'противу
благости творца. Михаила же говорит мне, что Франц в нынешнем
году кончит в Виннице3 учение; куда вы поместите бедного
калеку?4 В военной службе ему служить нельзя: постарайтесь
покамест определить его в канцелярию губернатора, где он ознакомится
по крайней мере с делами, а там, смотря по его способностям, можно
будет подумать. Прощай, мой друг! Еще раз целую тебя и твоих.
Поклонись Устинье, когда будешь писать к ней.
34. М. О. Кирилловичу *
30 марта 1831 г.
Вскоре по отправлении письма моего к тебе я получил твои книги,
а за сим и письмо от 5 марта. Спасибо тебе за первые, они много
доставили мне удовольствия, а еще более за твою память и за
изъявление твоей ко мне дружбы. В моем положении нет ничего сладостнее
уверенности, что я не совсем осиротел, что есть еще существа, при-

Письма из Петропавловской крепости
285
нимающие даже участие в моей судьбе. Ты напрасно упрекаешь меня
в скрытности за то, что ничего от тебя не требую. Верь мне, мой добрый
Михаила, что мне ничего не нужно. Белья у меня вдоволь, денег
станет еще по крайней мере года на три; я, по милости божией, здоров
и сыт; начальство позволило мне иметь какие угодно книги; чего
более? Если б я подлинно нуждался, то, не дождавшись твоих
предложений, прямо без околичностей высказал бы тебе все в предыдущем
письме, ибо знаю, что доставил бы этим тебе удовольствие.
Друг мой! не знаю, что ты нашел противного в письме моем к
маменьке, и слова твои: ты вспоминаешь об ее
потер е,1 право, для меня непонятны. Если это относится к сказанному
в нем обо мне, то сего иначе быть не может. Нельзя же мне, пишучи
к ней, не говорить о себе. Впрочем, я сказал, что здоров и совершенно
покоен и благодарю бога за настоящую свою судьбу, ибо она служит
к моему исправлению. Я полагал и полагаю, что эти известия должны
быть для нее приятны, ибо это все, что можно желать в моем
положении. Ты знал меня легкомысленным, ветреником, мечтателем;
теперь, надеюсь, если провидению угодно будет позволить нам
свидеться, найдешь меня другим. Прибавил, что не без того, дабы мне
не сгрустнулось, когда вспомню особенно об ней и обо всех вас, потому
что это правда и что иначе она мне не поверит. Неужели мне ее
обманывать, говоря, что я весел, или, что еще хуже, проводить пустыми
надеждами? Я не считаю себя несчастным, но не могу назвать
положения своего веселым, ибо не один, и, зная, что вы все принимаете
во мне участие, не могу равнодушно помыслить, что вас огорчаю.
А потому, если ты под потерею2 разумеешь сказанное обо мне,
то пусть это тебя не удерживает. И без того каждое письмо мое должно
наполнять ее сердце грустными чувствами; пусть же известие о моем
спокойствии, о совершенной преданности воле промысла усладят eel
Я сам пишу к ней прямо; но все-таки лучше будет, если она получит
два письма вдруг.
Очень радуюсь, мой милый, твоим успехам по службе. Дай бог
тебе счастливо начать и совершить новое твое поручение! Я
недавно получил письмо от сестры Жозефины. Да воздаст всем вам господь
за то, что вы меня не забываете! Заслуживаю ли я такой любви от

286 Письма из Петропавловской крепости
вас? Целую тебя сердечно. Будь здоров, весел и не оставляй своими
письмами.
Твой всею душою Александр.
35. А. X. Бенкендорфу *
Ваше высокопревосходительство милостивый государь!
Снисхождение, которым Вы доселе меня счастливили, подает мне
смелость прибегнуть снова к Вашему милостивому заступлению.
Родственник мой Степан Корнилович, прослужив 32 года,
скончался без состояния * генерал-майором, оставив после себя жену,
помешанную в уме, детей в малолетстве и 6000 десятин пустопорожной
земли, пожалованной ему незадолго до смерти в Бессарабии. Брат
его Августин, муж сестры моей, израненный на поле битв и бывший
потом карантинным инспектором в Могилеве на Днестре, также
отягощен малютками. Во время моей службы чины и отличия потому
только меня радовали, что подавали мне возможность поддерживать
семейство. На мне лежала обязанность позаботиться о воспитании
сих сирот, ибо родители их не имеют к тому способов.
Последовавшее со мною несчастие разрушило сии надежды.
В Одессе находится девичий институт, который недавно поступил
под покровительство государыни императрицы, единственное,
сколько мне известно, заведение сего рода в южной России. Не знаю, на
каком оно ныне основании, но если, согласно с прежним оного
положением, нужна для определения туда плата или если
постановлено число.воспитанниц, сверх которых нельзя принимать их более,
и по несчастию для нас число сие уже наполнено, в таком случае
сестра моя не будет иметь возможности поместить туда дочери и
находящейся под ее опекою племянницы и, следовательно, лишится
всех средств воспитать их приличным образом, особенно теперь, когда
по полученным от нее известиям вижу, что дела ее мужа пришли
в рассаройство.
В сих обстоятельствах осмеливаюсь прибегнуть к милостивому
покровительству Вашего высокопревосходительства и. покорнейше
* Без состояния вписано над строкой.

Письма из Петропавловской крепости
287
Вас просить исходатайствовать высочайшее повеление об
определении 10-летних дочерей покойного генерал-майора Степана Корни-
ловича Юлии и коллежского советника Августина Корниловича
Каролины в Одесский девичий институт. Знаю, что дерзко с моей
стороны домогаться этой милости, но благость государева велика,
и кому как не беспомощным, не сиротам прибегать к его отеческому
милосердию?
Если я так буду счастлив, что на сию всеподданнейшую просьбу
последует всемилостивейшее соизволение его величества и Вашему
высокопревосходительству угодно будет принять на себя труд
уведомить мою сестру, то, дабы не затруднять Вас, прилагаю при сем
ее адрес.
Примите при сем, милостивый государь, уверение в чувствах
глубокого высокопочитания и совершенной преданности, с которыми
честь имею пребыть
Вашего высокопревосходительства всепокорным слугою
Александр Корнилович.
30 марта 1831 г.
Ее высокоблагор[одию] Жозефине Осиповне Корниловичевой в
Могилеве на Днестре.
36. А. X. Бенкендорфу г
Ваше высокопревосходительство милостивый государь!
Не умею выразить словами ощущений моих при получении
письма, которым Вы благоволили меня осчастливить, могу только
чувствовать и молиться и надеюсь, что господь меня услышит, потому
что ^молитвы моя воссылаются чистым, признательным сердцем. Пле-
мянница моя Юлия живет у сестры Жозефины в Могилеве на Днестре^
а потому покорнейше Вас прошу принять на себя труд известить ее
о. милости, каковую его величество государь император высочайше
соизволил оказать сироте. Я сам пишу к,ней q том же в приложенном;

288
Письма из Петропавловской крепости
письме, которое вместе с другим к брату,2 если не найдете в них
ничего противного, благоволите приказать отправить по надписи.
Примите еще раз, милостивый государь, выражение искренней
моей благодарности за милостивое Ваше предстательство и уверение
в душевном почтении и признательности, с которыми честь имею быть
Вашего высокопревосходительства всепокорнейший слуга
Александр Корнилович.
8 мая 1831 г.
37. Р. И. Корнилович*
6 мая 1831 г.
Идет уже пятый месяц, дорогая мама, как я не получаю твоих
писем, и хотя брат и сестра Жозефина уведомляют меня о твоем
здоровье, однако в тысячу раз приятнее было бы для меня читать это
из строк твоих писем.
Всемилостивейший монарх соизволил оказать большую милость
нашей семье: сегодня я получил известие, что Юлииька, покойного
дяди Степана дочь, будет пансионеркой е. и. в. в Одесском институте.
Пишу об этом и Жозефине и упрашиваю ее, чтобы она отвезла вместе
и Каролину. Теперь для этого наступило время. Прошу тебя, дорогая
мамочка, повлияй на нее со своей стороны. Знаю, что это повлечет
за собой расходы, но в этом случае жалеть не следует. В моем прежнем
положении я бы сам охотно помог им, теперь же я могу лишь просить
и советовать.
Я, благодаря богу и твоим дорогим молитвам, здоров, покоен и
хотя не могу сказать, что весел, но и не очень грущу. Единственное
мое желание, единственная моя мольба, дабы всевышний сохранил
тебя в добром здоровье, дабы успокоил твое нежное, любящее сердце,
и надеюсь, что милосердный отец вдов и сирот выслушает мои
недостойные молитвы.
Что касается меня, умоляю не волноваться обо мне. Начальство
ко мне более милостиво, нежели я этого заслуживаю, и, будучи
занят с утра до вечера, я не вижу, как проходит время.

M. О. Корнилович (Без-Корнилович).
1852 г.

Письма из Петропавловской крепости
289
Поручаю себя твоей памяти и, прося о благословении, с
искренним любящим сердцем остаюсь преданным сыном
Александр.
Брат Михаил, который пишет мне очень часто, спрашивает в
последнем письме, исповедовался ли я перед праздниками? Так как,
вероятно, ты об этом также захочешь узнать, уведомляю тебя, что
ежегодно, а иногда и два раза в год, я выполняю все христианские
обязанности — перед Пасхой и перед Новым годом.
38. Ж. О. Корнилович, от 6 мая 1831 г. *
... х Напиши к брату, извинись, моя милая, и успокой его. Он
всех нас старше. Мне, бог свидетель, больно упрекать тебя потому,
что люблю тебя всею душою и знаю, что твое молчание к нему 2
происходит от забывчивости и домашних хлопот, но я должен был
высказать тебе свое огорчение.
Здоров ли братец Августин Иванович? Что поделывают твои
малютки? Как идет твое хозяйство? Ожидаю с нетерпением ответа
твоего на мое последнее письмо.
Кланяйся Устиньке, также Антону Осиповичу и сестре Марии,
если будешь писать к ним. Приложенное письмецо отправь к матушке:
я уже пять месяцев не получаю от нее известий; попроси ее обрадовать
меня несколькими строками.
Целую тебя сердечно, друг мой, и всю твою семью. Надеюсь, что
в ответе своем ты обрадуешь меня известием, что написала и к Ми-
хайле. Да, пожалуйста, употреби все средства к тому, чтоб с Юлиею
и Каролину отвезти в Одессу.
Твой всей душою Александр.
39. Ж. О. Корнилович *
23 июня 1831 г.
Вот уже три месяца с лишком не получаю от тебя, моя милая, ни
строки, и это меня ужасно беспокоит. Жива ли матушка? Не
приключилось ли чего с тобою? Я слышал, что господь прогневался на вашу
19 А. О. Корнилович

290
Письма us Петропавловской крепости
сторону: у вас холера, х местами неустройства. Подумать страшно,
черные мысли невольно волнуют душу. Друг мой! именем дружбы
нашей, не томи меня неизвестностью. Всякое известие, каково бы оно
ни было, будет сноснее неведения, в котором нахожусь. Право, не
могу решиться писать к матушке, ибо мне кажется, что труд мой будет
напрасен: ты, верно, не молчала бы так долго, если б не опасалась
огорчить меня известием печальным. Но я приучился терпеть.
Господь поддерживал меня доселе; он даст мне силы и к перенесению
самого ужасного. Я прошу немногого: четверти, много получаса,
которые ты мне посвятишь. Мне не верится, чтоб ты прогневалась
на меня за последнее письмо. Извини меня, если я огорчил тебя.
Я сделал это по любви к тебе, ко всем вам, а за любовь не сердятся.
Мы вместе взросли, вскормлены и всегда оправдывали на деле
названия брата и сестры. Докажи мне это ныне, успокой меня своим
ответом. Целую всех твоих.
Александр.
40. М. О. Корниловичу *
23 июня 1831 г.
Любезный Михаила! Ты избаловал меня своею точностью. Я
привык получать твои ответы через месяц; вот с лишком прошло
полтора, и меня берет беспокойство. Я узнал, что в нашей
благословенной Подолии холера. Это меня чрезвычайно тревожит. И как нарочно
сестра Жозефина молчит, и ты медлишь ответом. Сделай одолжение,
друг мой, уведомь, не имеешь ли вестей от матушки? Как ни стараюсь
прогнать сомнение, но поневоле черное все приходит на ум.
Подвигается ли твоя работа?
Я, любезный, весь погрузился в латынь; перевожу Тацита,1
работаю часов до девяти в день; много встречаю трудностей, но самые
сии трудности имеют свою приятность. Впрочем, я не сладил бы
с ними, если бы не заглядывал во французский перевод и на первых
порах довольно часто, теперь реже. Вообще был бы совершенно
пркоен и даже счастлив, если б не волновали меня мысли о доме,
а потому прошу тебя, мой милый, успокой меня. Самое горькое
известие будет сноснее этого неведения. Терпение мне не в диковинку:

Письма из Петропавловской крепости
291
благодарю бога, он меня поддерживал доселе; надеюсь, даст
возможность и к перенесению ужаснейшего. Именем дружбы нашей,
отвечай скорее.
Твой всей душою Александр.
41. Ж. О. Корнилович *
30 сентября 1831 г.
Получаю от Михаилы письмо от 16-го с[его] м[есяца], в самое то
время, когда готовился отправить к тебе приложенное, и радуюсь
случаю несколько минут еще поговорить с тобою. Ты умолчала в
письме своем, что и сама, и Августин страдали от холеры. Как искренно
благодарю бога, что он сохранил вас для ваших малюток, для всех
нас! Поздравляю тебя с племянницей, Устиньку с дочерью, поцелуй
их обеих за меня и скажи мне день, в который она разрешилась, и как
назвала новорожденную.
Говорят, у вас хороши урожаи. Это теперь и тебя касается; ты
ведь сама поселилась в деревне, хозяйничаешь, хотя и об этом
молчишь. Не принимай этого за упрек. Я и так доволен и так благодарен
тебе за то, что ты прислала мне лист, кругом исписанный, но,
признаюсь, более бы радовался, если б не брат, а ты сама уведомляла
меня о подробностях своего быта.
С братом и сестрою Мариею Осиповною мало был вместе; с тобою
же мы взросли, почти вместе вскормлены. И после, когда из
Петербурга отправился в Подолию, к тебе приехал, от тебя уехал. С каким
удовольствием воспоминаю о том счастливом времени, которое
провел у вас! Извести меня, кого из твоих людей похитила холера.
Жив ли Иван, старый слуга маменьки, жена его, дети и мой крестник
Александр? Не пишешь ни слова о Франциньке: кончил ли он науки?
Куда вы его денете, бедного калеку? Я уже писал к вам, чтоб вы
постарались его поместить в канцелярию губернаторскую.
Нынешний губернатор ваш человек редких достоинств, и большим было бы
счастьем для Франца, если б он начал службу при таком начальнике.
Прощайте, друзья мои! Не медлите, пожалуйста, ответом. Целую
сердечно вас и ваших детей.
Александр.
19*

292
Письма из Петропавловской крепости
42. М. О. Корнилоеичу *
Октябрь 1831 г.
Спасибо тебе за твою память, твои молитвы в день 30 августа.
Господь их услышал. Я провел этот месяц, если не радостно, [то]
по крайней мере [так], как давно не проводил. Во-первых, утешило
меня письмо маменьки, потом занятие, всегда приятное, теперь еще
более, когда беспокойства миновались, кои тревожили меня в
прошедшие месяцы. В беседе с древними забываю новое. Перевод мой,
правда, далек от того совершенства, какое было бы нужно для
появления его в свет, но я не мыслю о будущем. Пройдет день за работой,
и благодарю бога. Наконец, твое письмо довершило мое веселие.
А потому прошу тебя, не беспокойся обо мне.
Книг твоих еще не получал, но и не нуждаюсь в них: Тацит займет
меня еще месяц; а до того мне их, верно, пришлют. Я и просил их
у тебя для того, чтоб тебе доставить удовольствие сделать мне, а себе
принять от тебя подарок. Поклонись от меня братьям Балтазару и
Карлу. 1 Будь здоров, весел и не оставляй меня без писем/
Твой всею душою Александр.
Не почти спесью, что пишу к тебе не по-польски, но сам знаешь,
что я плохой поляк. Мне даже с матушкой большая комиссия
переписываться. Шесть лет уже, мой милый, я не слыхал польского
словечка.
43. М. О. Корнилоеичу *
3 ноября 1831 г.
Спасибо тебе, мой добрый Михаила, за твое письмо и за чай. Я пью
его с наслаждением, повторяя тебе благодарность каждое утро и
вечер: но, друг мой, это роскошь, непривычная в моем положении, а тебе
убыточная. Родового у тебя немного, живешь почти одним
жалованьем и отказываешь себе, чтоб удовлетворять моим прихотям.
Чувствую это как нельзя более, но, прошу тебя, вперед удержись от такой
расточительности. Лучше сберечь издержанное на нужное: я же

Письма из Петропавловской крепости
293
писал к тебе и теперь пишу, что если буду нуждаться, то прибегну
ни к кому, кроме тебя.
О матушке имею вести от 30 сентября — писала ко мне Радзиев-
ская, жалуется, что ты молчишь. Холера погубила у них много
народу, но, благодаря богу, их пощадила.
Сестра ХЕалится урожаем. Франц и сестра Устинья с дочерьми
своею и мужней живут у сестры Жозефины.
Очень рад, что ты занялся статистикой: эта наука у нас еще нова,
всякое сочинение по этой части принесет пользу. Если поедешь в
отпуск, в моих бумагах найдешь драгоценные для себя сведения о
пространстве губерний, о постепенном возрастании народонаселения
и прочее. Правда, они в беспорядке, но имеют то достоинство, что
верны.
Вообще советую тебе быть весьма осторожным в выборе
материалов. Наши печатные статистики не заслуживают доверия, по большей
части списывали одна другую без всякой критики. В библиотеке
моей отыщи Атлас, составленный мною же, в маленькую четверку.
Он не докончен, всего 5 карт (возрастания России по царствованиям
и государствам, разделения России при Петре, при Елизавете, и
пятая, не помню какая), но все-таки это избавит от лишнего труда.
Я начал было составлять критический свод наших
статистик;1 хотел отвечать на задачу, предложенную Парижским
географическим обществом: но мне сказали, что это запрещено, и я
оставил. Душевно буду рад, если мои статьи послужат тебе в пользу.
Друг мой! Я кончил Тацита; но повторяю, выпустить его в свет
в настоящем виде невозможно. Перевод древнего писателя не то, что
перевод романа или повести. Тацит (красноречивейший историк
своего и едва ли не всех последующих веков, глубокомысленный
философ, политик) требует величайшей осторожности. Каждое слово,
каждое изречение [его] должно взвесить. Притом для того, чтоб
сделать его общепонятным, потребно множество примечаний
исторических, филологических, критических, которые мне ныне невозможно
сделать: нужно справляться со.множеством книг, из коих некоторые
довольно редки. Мое правило — или совсем не показываться в люди,
или, показавшись, не осрамить себя: не весьма-то легко будет видеть

294 Письма из Петропавловской крепости
свой перевод наравне с переводами Попова и Румовского, 2 которых
никто не читает. Если мне когда-либо суждено выйти на свободу,
то и в таком случае я не прежде осмелюсь помыслить об издании его
в свет, как после пяти или шести лет, а может быть, и совсем
откажусь.
Теперь приступил к другой работе, которой начало довольно
успешно; но покамест молчу, дабы не хвалиться дичью, которой не
застрелил. Надеюсь недели через три кончить, и тогда скажу тебе,
в чем дело.
Спасибо тебе за литературные известия. Я хотя отстал от
литературы, но люблю ее по французской пословице: Et l'on revient
toujours à ses premiers amours.3
Маржерет4 y меня есть (или был) в подлиннике. Бер5 и роман
«Стрельцы»,6 сколько сужу по отрывкам, кои удалось мне читать,
должны быть занимательны: но теперь они для меня имеют
временное достоинство любопытства, для которого не стоит их покупать.
Дело другое в прежнее время, когда я этим занимался. Я читал
объяснение г. Устрялова,7 который издает Сказания современников
о Димитрии; предприятие очень полезное, но жаль, что неполное.
Он не упоминает об английских писателях,8 у которых нашел бы много
любопытного об этой эпохе. Я сам имел мысль ту же, но обширнее —
издать от времен Иоаннов записки всех современников о России.
Нас собралось несколько любителей, но мы были напуганы
тогдашней цензурой, при которой ни Маржерет, ни Бер никак не смели бы
явиться.
Буду тебе благодарен за «Дзяды»9 на польском языке: во-первых,
потому, что автор [мне] знаком 10 и, во-вторых, потому, что это
польская книга. Я, к стыду своему, день ото дня более забываю
родной язык. Если, как ты пишешь, она у тебя, пришли мне.
О книгах, милый мой, не беспокойся: если б они и были у меня,
то ныне не мог бы ими заняться, потому что весь досуг посвящаю на
новую свою работу.
Я здоров, счастлив, что недавно получил письма от тебя и сестры,
и в занятиях не вижу, как проходит время. Поклонись от меня
братьям. Очень радуюсь, что они достойные молодые люди.

Письма из Петропавловской крепости
295
Ты пишешь, что одинок; от тебя зависит не быть им. Как я рад
буду, если ты женишься! Счастье великое разделять участь с
достойной супругой.
Целую тебя сердечно. Не хочется покинуть письма, да надобно
еще писать два и завтра поутру отправить.
Твой всею душою Александр.
Радзиевские просят, чтоб ты писал к ним: порадуй их вестью
о себе.
44. А. X. Бенкендорфу 1
Ваше высокопревосходительство милостивый государь!
Прибегаю к Вам с просьбой несколько дерзкой, но отчасти
извиняемой моим положением и неоднократными опытами вашей
снисходительности. Вам известно, что сестра моя не в силах воспитать
дочери. Чтоб пособить ей, сколько от меня зависит, я написал
небольшой роман времен Петра I, и прошу Вас, благоволите
исходатайствовать мне высочайшее дозволение отправить его к брату для продажи
какому-нибудь книгопродавцу. Зная всю нескромность сего
поступка, не смею приобщить самого сочинения, а прилагаю письмо к брату,
из коего Ваше высокопревосходительство изволите усмотреть, с
какою заботливостию наказываю ему, чтоб имя мое было скрыто. Буде
найдете просьбу мою неуместной, примите на себя труд уничтожить
письмо; в противном случае буду иметь счастие представить по
востребованию рукопись.
Примите уверение в глубоком высокопочитании и нелицемерной
преданности, с коими честь имею пребыть
Вашего высокопревосходительства всепокорным слугою
Александр Корнилович.
25 ноября 1831 г.2
45. М. О. Корниловичу х
Ноября 1831
Любезный Михаила! Я писал к Жозефине, чтоб* отвезла
Каролину в Одесский институт. Она отвечает мне, что не в силах. Дабы
* Зачеркнуто она

296
Письма из Петропавловской крепости
пособить ей сколько могу, я написал небольшой исторический роман>
который посвящаю тебе, моему брату и другу. Прошу тебя, с
получением, отправь его в Петербург к какому-нибудь книгопродавцу и
вырученные деньги пошли к сестре. Но, любезный, первое при этом
условие, чтоб имя мое было скрыто. Велика милость начальства, что
позволило мне написать, еще большая — напечатать сие сочинение.
Грешно будет во зло ее употребить. Сам знаешь, в каком я
положении.
Кроме сей важнейшей причины, есть другая, для меня не
малозначащая. Это роман исторический, требующий величайшей
точности в событиях, характерах, обычаях, языке. Я же шесть лет с
лишком не занимался историею; не имею ни одной книги о времени Петра I;
писал все на память. Ошибок грубых нет, ибо не поместил ничего,
на что не могу представить доказательств, но промахов и пропусков
должна быть куча. Кроме того, сей совершенный недостаток
материалов повредил много занимательности и достоинству романа. Ни
один характер не развит. Страсти людские всегда те же, но формы их
различны. Эти формы проявляются в разговорах, кои должны носить
на себе печать века, обнаруживать тогдашние понятия, просвещение,
быть выражены своим языком. Я не мог этого соблюсти, а потому
или сокращал их, или совершенно выкидывал. Так, например, во
2-й главе увидишь Бердыша, в котором я хотел представить
дворянина, закоренелого в предрассудках, с неприязнию взирающего на
все.нововведения. Можно было бы сделать это лицо чрезвычайно
занимательным, соединив в нем все препятствия, какие надлежало
Петру преодолеть для совершения своих замыслов, но теперь он
тень того Бердыша, каким должно было его представить. От этого
также много эпизодов выкинуто. Напр[имер], в 9-й главе после очерка
характера Меншикова надлежало для большей полноты выставить
его среди своего двора, ввести сцену, подобную той, какая у Вальтера
Скотта в Peverïl of the Peak в передней Буккингама : мне легко было бы
показать вельможу, гордого с равными, снисходительного со своими
клевретами, но он не был бы Меншиков. Между тем в литературе,
особенно в нашей, потому что она в младенчестве, есть люди, кои
основывают свою славу на том, чтоб отыскивать чужие ошибки.

Письма из Петропавловской крепости
297
Пускай меня бранят; я очень рад, ибо укажут мне недостатки, коих
сам не вижу, но [я] не хотел бы, чтоб приписывали незнанию
происходящее от забывчивости или обстоятельств. Притом на
поприще романов выступили лучшие наши авторы: Булгарин, Греч,
Загоскин. Бороться с ними всегда трудно, теперь подавно, когда
у меня, как у моей Варвары, подрезаны крылышки. Не спорю, может
быть, повесть моя обратит на себя внимание, потому что относится
к эпохе любопытной и не столько известной, сколько она того
заслуживает. Я начал заниматься историею Петра по привлекательности,
какую представляет жизнь всякого великого человека. Когда
несколько с ней ознакомился, увидел, что большая часть предрассудков
наших против сего государя происходит от незнания. Наши писатели
и большая часть читателей, основываясь на Монтескье и Вольтере,
полагали, что он деспот, хотя не смели говорить этого явно, между
тем как, напротив, он истребил остатки деспотизма и утвердил
нынешнее законное самодержавие. Причиною же, что поступал жестко,
не по нашим понятиям, были: век, младенчество народа и
обстоятельство, что для гения нет правил. Мне легко было [бы] доказать это
ученым образом, но тогда труд мой был бы читан немногими, да и
цензура не пропустила бы его, ибо мне запретили биографию
царевича] Алексея Петровича, написанную с тем, чтоб опровергнуть
клевету и показать, что одного суда царевича довольно для бессмертия
Петра. Посему-то я издал «Старину», избрал предметом праздники,
облек статьи свои в самый простой рассказ, без рассуждений излагал
одни факты и всему дал вид альманаха. Успех превзошел мои
ожидания. Многие, проверив мои слова с источниками, убедившись в
истине, переменили мнение. Но я тогда был молод и не знал еще, что
великие умы могут ошибаться, но не творят пустого и что самое
ничтожное, по-видимому, имеет свою цель и действие, а потому многое
пропускал. Настоящий роман написан с теми же намерениями, хотя
это только слабый очерк небольшой группы в обширной картине.
Я очень рад, что у нас начали входить в моду 'русские романы, ибо
чтение русских книг принесет пользы неисчислимые. Но именно
потому-то прошу тебя, скрой мое имя, ибо чувствую, что с большими
средствами мог бы произвести нечто лучшее.

298
Письма из Петропавловской крепости
Перехожу к существенному. Написано у меня 24 г/2 листа, без
пробелов, с пробелами между главами было бы 30 листов, что
составит 250 страниц с лишкам в малую осьмушку. По нынешним ценам
книг, полагая самую умеренную цену по 5 ру[блей] экземпляр,
за 2 т. выйдет 10 т. рублей; из них 2 т. на издание и 30 процентов
книгопродавцам (вещь необходимая), останется 5 или по крайней
мере 4000 рублей. Но это при самых благоприятных обстоятельствах,
которых я для своей книги ожидать не могу. Притом это
предполагает надзор личный за печатанием и много других забот. Я буду
весьма доволен, если получу 1250 рублей; 250 на издержки, которые
причинят тебе переписка, пересылка и пр.; остальное перешлешь
сестре. Но так как неблагоразумно без нужды отказываться от своих
выгод, то дабы тебе избавиться от всех хлопот и вместе с тем не
лишать нашей Каролины пособия, прошу тебя поступи следующим
образом. Во-первых, под своими глазами прикажи переписать
рукопись (переписчику накажи прочесть особенное для него примечание
на заглавном листе), тогда пошли переписанную в Петербург. Из
книгопродавцев советую обратиться к Алекс. Филипп. Смирдину,
у Синего моста, в дом Гавриловой. Он честнее других, и с ним можно
иметь дело. Можешь сказать ему в письме, что избираешь его, потому
что, наблюдая свои выгоды, он помышляет также и о выгодах
сочинителя. Дай ему право на напечатание 2000 экземпляров, но пусть
он сам тебе предложит сперва цену за рукопись, которую, разумеется,
прочтет. Они по какому-то чутью знают, каков будет успех книги.
По этому располагай свое требование. Если он даст 3000 рубл[ей]
за две тыс. экземпляров, проси смело четыре, ибо в таком случае он
надеется на полную продажу и ему будет по крайней мере 2000 руб
лей барыша, за уплатою тебе четырех; если 2500 р[ублей] — проси
три и т. д. Последнее условие, как я сказал выше, 1250 руб[лей].
Если можно, не поминай сестре, каким образом эти деньги
получены. Буде мое имя необходимо тут нужно, скажи, что это долг
книгопродавца за старые мои сочинения, который я поручил тебе отобрать.
Но чтоб она непременно посвятила их на воспитание Каролины в
Одессе, а отнюдь не на другое; и пусть не беспокоится, что этого мало.
Господь, надеюсь, не оставит меня и впредь и даст мне способы пособить ей.

Письма из Петропавловской крепости 299
Наконец, извини меня, любезный, в хлопотах, кои тебе
причиняю. Но, друг мой, я уверен, что ты понесешь их радостно,
вспомнив, что принятые тобою труды пойдут на добро сироты. Если
согласишься с книгопродавцом, выговори себе несколько печатных
экземпляров, да один перешлешь ко мне. Также попросишь его, чтоб
он сообщил тебе отзывы всех журналистов без исключения, особенно
где будут бранить книгу, и перешли их ко мне. Целую тебя
сердечно.
Твой всею душою Александр. 2
46. Ж. О. Корнилович *
10 декабря 1831 г.
Душевно благодарю тебя, милая Жозефина, за твое последнее
письмо от 4 ноября. Радуюсь всем сердцем, что матушка и все вы
здоровы. Августина попроси от меня, чтобы берегся: семья у него
большая, и своя, и покойного Степана Ивановича; он теперь одна
почти у них подпора.
Спасибо тебе за объяснение о заемном письме брату Михаиле.
Я с сегодняшнею же почтой сообщил ему твой ответ, и надеюсь,
что твоя откровенность его успокоит. Он писал ко мне от 19 ноября
и до того времени не получал от вас ни словечка: повторяю тебе,
любезная, просьбу мою, напиши к нему. Что за счеты между вами?
Мы, по слабости, привыкли ценить любовь, какую к нам питают,
наружными ее изъявлениями; притом он старший всем нам: и
братская любовь, и обязанность предписывают тебе писать к нему первой.
Да и что тут за трудность? По мне, право, нет приятнее занятия,
как переписываться с кем-либо из вас. Тебе лень, а он огорчается,
принимая это за неприязнь и невнимание. Ты знаешь, что он в
Новгороде: не дожидаясь ничего, прямо туда и адресуй письмо свое.
Не поверишь, как мне больно, что из этой безделицы рождаются
у вас несогласия.
Друг мой! Диво, что ты медлишь отвезением Юлиньки в Одессу?
И какого ты дожидаешься ответа? Первое условие для исполнения

300
Письма из Петропавловской крепости
наших просьб, чтоб они были справедливы. Я уже писал к тебе,,
что благодеяние, какое явлено Юлии, оказывается только за
отменные заслуги. Согласись, что Августин в нынешнем положении
выставить их не может. Вторая твоя просьба также мало основательна.
По письму брата догадываюсь, что дело мужа твоего в Сенате. Уясниг
что туда стекаются дела изо всей Российской империи, и есть
множество людей, столь же невинных, как Августин Иванович, и, болеем
несчастных, кои ждут своей участи от сенатского приговора.
Справедливо ли будет ускорить решение дела вашего с обидою других?
Что ж вам делать? Терпеть молча и ожидать воли провидения.
Тужить тебе нечего; беды нет попасть под суд: окажись Августин
невинным, и все ему воротится. Верь мне, друг мой, я так же боялсяг
как и ты, что Каролина твоя не попадет в Одессу; но на нет и суда
нет. Да будет воля господня! Между тем вспомни, что Юлиньке уже
11-й год, и берегись, чтоб твоя мешкотность не почтена была не-
благодарностию, чтоб не сочли, что ты не довольно признательна
благодеянию, оказанному нашей семье. Говорю тебе откровенно
свою мысль, дабы ты перестала себя ласкать несбыточными
надеждами и не огорчалась, если паче чаяния не получишь ответа,
который тебе, вероятно, не дают, чтоб избавить тебя от неприятности
получить отказ.
Спасибо Устиньке за ее память; поблагодари также Франца за
его приписку, но заметь ему, что в девяти строках его находится
десять ошибок против русского правописания. Может быть, это
произошло от небрежности, но сия небрежность .непростительна для
мальчика, едва вышедшего из школы и готовящегося поступить на
службу. Первая обязанность человека воспитанного знать свой
язык. Посоветуй ему взять для чтения из моей библиотеки
Карамзина, Дмитриева, Жуковского и других: пускай приучается к
правильному изъяснению на русском языке. Может взять их с собою
в Каменец, но только чтоб берег их, ибо они пригодятся еще и для
твоих деток. Я очень рад их успехам и со слезами взглянул на
строчки милого твоего Людвига. Голубчик мой! при мне он еще не говорил.
Каково идет ваша винокурня? Радзиевская писала ко мне, чта
Августин проводит на ней целые дни.

Письма из Петропавловской крепости
301
Приложенное письмецо отправь к маменьке. Вы, верно, все
«съедетесь к ней на праздники. Вспомните ли обо мне, когда будете
переламывать облатки? Я [еще] ребенком, с каким всегда
нетерпением ждал, бывало, этого торжественного вечера, когда в семейном
кругу, за кутьею, мы встречали праздник Рождества Христова.
-Дождусь ли еще на своем веку этой радости? Едва ли! Дай бог всем
вам здоровья и веселия. Целую всех сердечно.
Александр.
47. Р. И. Корнилович *
10 декабря 1831 г.
Дорогая матушка! Пользуюсь случаем при письме к сестре,
чтобы сказать тебе несколько слов, зная, что тем самым доставлю
тебе удовольствие. От всего сердца поблагодарил я господа бога,
узнав, что ты находишься в добром здоровье. Шлю ему мои
недостойные молитвы, чтоб и впредь он сохранил тебя для нашего
счастья.
Брат Михаил писал мне 19 ноября и прислал мне несколько
польских книг. Я не могу отблагодарить его в достаточной мере
sa то, что он не пропускает ни одной возможности, чтобы облегчить
мое теперешнее положение. Он награжден годовым жалованием
топографов за съемку Новгородской губернии, но, приняв во
внимание дороговизну в Новгороде, ему едва хватило денег на уплату
долгов. Господь бог не оставляет меня своей благодатью, и я
приписываю это твоим молитвам. Приношу тебе сердечную
благодарность. Поручаю себя твоей милостивой памяти, целую твои дорогие
ручки и, прося о благословении, остаюсь твоим преданным сыном.
Александр.1
48. М. О. Корниловичу *
Декабрь 1831 г.
...1 Благодарю тебя за выписку Бера и «Стрельцов». 2
Эпоха стрельцов самая любопытная в истории Петра. Какое
обширное поприще для писателя с дарованием представить госу-

302
Письма из Петропавловской крепости
даря, юношу еще полудикого, в беседе с Лефортами, Гордонами,
Тасмановыми, замышляющего пересоздать себя и Россию! Мысль
истинно исполинская в его тогдашнем положении, при трудностях^
какие ему предстояли! Впрочем, любезный, при всем
удовольствии, какое ожидаю себе от сего чтения, повторяю — ты напрасно
издерживаешься. Мне, при моем досуге, невозможно ограничиваться
чтением. Для этого мало книг одного тома на день. Я переводил
Тацита совсем не для издания его в свет, ибо знаю свое положение
и не обманываю себя пустыми надеждами, а хотел доставить себе
работу на долгое время, и, благодаря бога и начальства, провел
за ним шесть месяцев, не видавши их. С такими же намерениями
просил у тебя Щеглова 3 и Кушакевича. 4 Латынь, физика,
математика пригодятся мне везде и всегда, что бы со мною ни
последовало. А романы и все эти литературные, эфемерные сочинения только
и привлекательны новостью: конфетки, сладкие пока во рту, а
проглотишь их, и дело с концом! Пользы никакой или очень мало. А
потому, прошу тебя, прекрати это баловство. Доселе я не подавал
тебе причины к сомнению в моей откровенности. Если ты будешь
продолжать таким образом для меня убытчиться, сказываю тебе
наперед, мой милый, что, дабы избавить тебя от излишних
издержек, не прибегну к тебе и в то время, когда пособие твое было бы мне
действительно нужно.
Беспорядок, в каком ты нашел мои книги, не удивителен, но
вини в том не людей, а мою ветреность. Я перед отъездом в отпуск
роздал много книг для чтения и не успел собрать по возвращении.
То же скажу о бумагах. Я много работал на своем веку, но без
всякой системы: все начинал, но ничего не оканчивал. От того и в
бумагах моих много извлечений из редких розысканий, стоивших
больших трудов, но все эти материалы так перепутаны, что в них никто,
кроме меня, не доберется толку. Притом тем, коим я поручил
переслать их домой, не только ничем бы не воспользовались, но и сами
охотно согласились бы на пожертвования, если б знали, что это
может мне упользовать.
Хвалиться здоровьем не могу. Запустил геморрой, болезнь не- .
сносная не столько сама по себе, сколько потому, что ужасно дей-

Письма из Петропавловской крепости
SOS
ствует на душу. Сам на себя не походишь, все противно, какое-то
холодное равнодушие тебя обнимает; делаешься совершенно
«демоном» 5 Пушкина. И как ни крепись, как ни мотайся, природа
берет свое. Меня лечат; глотаю серные порошки; хожу часа по два,
по три, но помощь плохая, и я ужасно боюсь, что эта болезнь,
которая с некоторого времени посещает меня довольно часто, не
сделалась бы постоянной. Впрочем, не пиши об этом домой, чтоб не
потревожить матушки.
Поклонись братьям. Дай бог тебе весело провести праздники
и встретить Новый год.
Твой всею душою Александр.
49. Ж. О. Корпилович *
4 генваря 1832 г.
Друг мой Жозефина! Я начал новый год счастливо и тебе за
это обязан. Накануне получил от брата письмо [с сообщением],
что у него с вами возобновилась переписка. Благодарю тебя за
исполнение моей просьбы и вместе прошу извинения, что напрасно
журил тебя в последний раз. Михаила, отказавшись от
предложенных вами процентов, доказал, что, пособляя вам, искал не своих
выгод, а хотел вашего добра. Этот знак приязни требует
признательности, а сию признательность вы не можете иначе явить, как
избеганием впредь всякого повода к недоразумениям. Надеюсь,
что вы уже отправили к нему заемное письмо: буде нет, поспешите
его успокоить. Но этого недостаточно: поддерживайте начавшуюся
переписку, да исчезнет господствовавшая между вами
недоверчивость, да возродится совершенная откровенность!
Пишу о сем не для того, что сомневался в тебе, ибо знаю твое
доброе, полное любви к нам сердце. Боюсь только, чтоб от
неосторожности ты не подала снова случая к размолвке. Знаешь слабую
сторону брата: старайся не оскорблять его раздражительностью,
разогнать его подозрения. Я искренно благодарил бога, что он
восстановил между вами согласие: береги это сокровище. Чего нельзя

304
Письма из Петропавловской крепости
пожертвовать, чего не перенести для удержания мира и
единодушия в семье?
Каково здоровье Августина Ивановича? Уведомь меня, когда
кончится его дело, какой приговор последует в Сенате. Здоровы ли
твои малютки? Вы, верно, провели праздники у матушки; как вы
нашли ее? Устинька, я чаю, уехала в Каменец. Муж ее, думаю,
воротился уже из похода. Франц определился ли уже в службу?
Скажи мне также, в каком положении земля, принадлежащая
сиротам Степана Ивановича? Августин Иванович начал было
устраивать на ней некоторые заведения: поселил несколько семей шляхты,
засеял несколько десятин овсом; принялось ли это? Боюсь, чтоб
нынешнее расстройство его дел не принудило его отказаться от
начатого. А жаль! Можно бы из этой земли с небольшим капиталом
сделать нечто хорошее.
Жив ли старик Дунин, бывший наш сосед? Я чаю, бедняга после
проигранной с Гижицким тяжбы по миру пошел. Целую тебя
сердечно и всех твоих. Приложенное письмецо отправь к матушке.
Весь твой Александр.
50. Р. И. Корнилович *х
4 генваря 1832 г.
Дорогая матушка! Пользуюсь случаем при письме к сестре
Жозефине, чтобы сказать тебе несколько слов, будучи уверен, что тем
самым доставлю тебе удовольствие. Брат Михаил писал мне 23-го
прошлого месяца. Не знаю, как отблагодарить его за- те чувства
братской любви, которыми полны его письма, за его старание
опередить все мои нужды и желания. Он просил меня, между прочим,
присоединиться к его просьбе к тебе, чтобы ты отказалась от этой
аренды, которую теперь имеешь. Говорят, что земля никуда не
годится, дорого платишь, много забот, мало пользы и терпишь из-за
этого убытки. Я ему ответил, что советовать не смею, ибо не знаю,
в каком положении дело; передаю тебе его желание; мне остается
только пожелать, чтобы вс< было так, как тебе удобнее.

Письма из Петропавловской крепости
306
Слава богу, я здоров и, благодаря милости начальства, покоев
и счастлив, насколько это, конечно, возможно в моем положении.
Перед Рождеством Христовым я исповедывался и возносил
искренние молитвы всевышнему, дабы тебя, утешение нашей жизни,
сохранил в полном здоровье для нашего счастья. Поручаю себя твоим
молитвам и, прося о благословении, остаюсь с искренней любовью
преданным сыном.
Александр.
51. М. О. Корниловичу *
4 генваря 1832 г.
Любезный Михаила! По милости твоей я начал нынешний год
весело, ибо накануне получил письмо твое, из которого узнал, что
переписка у тебя с сестрою возобновилась. Не поверишь, как я этому
рад: не сомневаюсь, что вскоре и все ваши недоразумения кончатся;
если же теперь еще какие существуют, сие происходит от трудности
объясниться в отдалении. Пишешь, что Августин виновен против
нас обоих: может быть, но кто пред богом не грешен, кто бабке не
внук? Будем снисходительны к людям, чтоб для себя найти у людей
снисхождение. Притом вспомни, что Августин обоих нас старее,
что мы ходили еще на помочах, когда он был уже в службе,
и теперь находится в тех летах, когда трудно переломать себя.
Совершенство не есть удел на нашей Земле, и, чтоб жить с людьми
в мире, будем любить их с их недостатками и переносить их
слабости,
Благодарю тебя за дружеское участие, какое принимаешь в моей
судьбе. Думаешь утешить меня, лаская надеждами. Оставайся при
них, если они тебя радуют; я не делю их с тобою. Знаю более
другого, что милость государя велика; но, любезный, он имеет свои
обязанности. Как человек, я уверен, он давно всех нас простил,
но как царь он этого сделать не может. Он божий слуга, на то
поставлен, чтоб карать преступление. Меня одно может радовать;
20 А. О. Корнилова»?

306
'Письма из Петропавловской крепости
возвращение всего, что я потерял. Желать иного — значило бы
малодушничать, бегать от наказания тяжелого к другому, более легкому.
Согласись же, что помиловать всех было бы слишком, а меня
одного — из-за каких заслуг? Да если б оно каким-либо чудом и могло
статься, я сам этого не захотел бы, ибо было бы несправедливо. г
Нет, друг мой! Была пора мечтаний, но она для меня прошла; если
же надежда и закрадывается иногда в душу, то я стараюсь ее
прогонять, ибо знаю по опыту, как горько обманываться. И не думай,
чтоб от этого участь моя была более жалка.
Я твердо верю, что без воли божьей ни один волос не спадет с моей
головы; а если его воля меня наказывать, то, верно, мне же на добро.
Оттого совершенно равнодушен ко всему, что бы меня ни постигло;
держись только я его, он меня не покинет, а коли бог за ны, кто
на ны? Конечно, и на меня находят, как говорят наши украинцы,
черные г о д и н ы; но у кого их не бывает? Можно являться
с лицом покойным и веселым перед людей, можно в рассеянии среди
товарищей не чувствовать бремени, которое несешь, но в
одиночестве сохранять постоянно в течение долгого времени неизменность
и равенство духа, оградить себя совершенно от влияния, какое
неприметно для нас самих невзгода производит на характер, это
свыше человеческой природы. Наполеон на Елене хвалился твер-
достию, но эти оскорбительные выражения, которыми он честил
друзей и недрузей, это грубое обращение с приближенными не суть
ли признаки малодушия? Муж твердый борется с роком молча.
Впрочем, этакие минуты со мною бывают редко и суть по большей
части следствием физического недуга. Я приписываю это особенной
благости божией, ибо от природы одарен мелкою душой и не могу
хвалиться твердостию. Притом, милый, я уже не раз писал тебе,
мне оказывают всевозможное снисхождение, и я, право,
согрешил бы перед боюм и людьми, если б смел жаловаться на свою
судьбу.
В отношении к матушке не беспокойся. Я в письмах к ней ни
слова об этом не упоминаю, потому что не могу говорить против
совести, а выводить ее из заблуждения не хочу: да и к тебе написал
потому только, что ты сам подал к тому повод.

Письма из Петропавловской крепости
307
Ты, милый мой, с неудовольствием отзываешься,' что все у нас
лезут в писатели. Я, напротив, душевно тому рад. Много писателей
знак [того], что много читателей.
Каково идут твои служебные занятия? Много ли ты обозрел
уездов в прошлое лето и какие? Подвигаются ли твои
статистические труды? Собрал ли ты уже сколько-нибудь материалов?
Если будешь в Петербурге, постарайся познакомиться с Семеном
Никол[аевичем] Корсаковым. 2 Из всех наших ученых (я почти
всех их знал), говорю решительно, он имеет самые основательные
сведения в русской статистике и за пояс заткнет всех Германов а
и Арсеньевых 4 с братиею. Но предваряю тебя, он очень скромен,
ничего не выпускает в свет, да едва ли выпустит, сделавшись ныне
хозяином и отцом семейства. В разговорах с ним ты почерпнешь
многое, чего не найдешь ни в каких книгах. Я с ним некогда жил
очень хорошо и надеюсь, что, невзирая на мое несчастие, звание
моего брата доставит тебе радушный прием в его доме.
Я занимаюсь теперь перечитыванием физики* Щеглова. Как жаль,
что он не успел ее кончить! Я слышал, что он умер во время холеры,
и душевно сожалею об нем. Он был из небольшого числа наших
ученых, которые следуют за успехами наук, и по трудолюбию своему
мог бы еще принести великую пользу.
По желанию твоему пишу к матушке о перемене поссессии, но
сам советовать не смею, ибо не знаю дела.
Здоровье мое, слава богу, поправляется. Весь день почти
провожу на ногах; ходя, воюю против гемороя и по необходимости
ленюсь, так что всего работаю часа четыре в сутки.
Спасибо тебе еще раз за твое дружеское участие. Не поверишь,
как сладко помыслить, что я не совсем еще сирота в мире, что есть
существа, для которых я не чужой. Даруете ли вы мне нанесенное
вам огорчение? Верьте, друзья мои, что оно мне много стоило и что,
одумавшись, я более сокрушался о вас, чем о себе. Поцелуй братьев
и поздравь их от меня: они, кажется, именинники в Крещение.
Прощай, мой милый! Сохрани тебя господь здоровым и веселым,
Твой всею душою Александр. 5
20*

308
Письма из Петропавловской крепости
52. А. X. Бенкендорфу *
Ваше высокопревосходительство милостивый государь!
Я никак не ожидал, что роман мой удостоится рассмотрения
Вашего, а потому, писавши, не заботился о наружной чистоте. Когда
мне объявлена была воля Вашего высокопревосходительства его
видеть, опасаясь переписыванием замедлить исполнение оной, я
избрал из двух зол казавшееся мне меньшим и послал его в том
неопрятном виде, в каком он Вам доставлен. С того времени, вот уже
с лишком две недели, меня преследует опасение, дабы Вы не почли
неуважением, что было следствием недальновидности. Говорить,
сколько меня это тревожит, почитаю излишним. Главный мой порок,
с коим борюсь ежедневно и который при всем том ежедневно дает
мне себя чувствовать, есть опрометчивость. Сознаюсь в этом со
стыдом и пишу не в оправдание, а дабы доставить себе спокойствие:
ибо всего более страшусь явиться нечувствительным к тем
милостям, какие Вы не перестаете мне оказывать, и легче понесу
заслуженный упрек легкомыслия, чем неблагодарности. Смею надеяться
на обычную Вам снисходительность, что сие чистосердечное
сознание уменьшит перед Вами вину мою.
С чувством глубокого всепочитания и душевной преданности
честь имею быть Вашего высокопревосходительства всепокорным
слугою.
Александр Корнилович.2
4 января 1832 г.
53. Р. И. Корнилович * 3
3 февраля 1832 г.
Дорогая матушка! Давно, очень давно не писал тебе с таким
радостным чувством, как сейчас. После шести лет господь дал мне
счастье читать строки, написанные твоею собственной рукой.
Михаил прислал мне твое последнее к нему письмо. Можешь себе
представить, как я был счастлив! Казалось мне, что я с тобою, тебя вижуг
с тобою говорю. В каждом слове, в каждой фразе я видел твою
нежность к нам, твое материнское сердце! О, будем ли мы когда-нибудь
в состоянии отблаходарить тебя!

Письма из Петропавловской крепости
309
Очень меня порадовал брат своим мнением о предложении,
которое ты ему сделала. Сомневаюсь, чтобы оно имело желаемое
последствие. Кажется мне, что он уже не такой большой ухажор, но,
так как однажды обжегся, теперь стал более осторожным. В конце
концов я похвалил его за то, что он дал себе время обдумать.
Супружеский союз заключается на всю жизнь, и надобно подумать
не один раз перед тем, как сделать первый шаг.
Его письмо ко мне датировано 22-м прошлого месяца. Пишет,
что развлекается в Новгороде, бывает в компаниях и проводит
весело время. Я не буду удивлен, дорогая матушка, если тем
временем, пока ты заботишься о его судьбе с милой супругой г. судьи,
он будет просить твоего благословения, чтобы привести к тебе дочь
из тех краев, где он сейчас находится, хотя он и уверяет меня, что
еще ни о ком не думает. Он ездил в Петербург, но не больше чем
на два дня.
От Радзиевских давно не имею никаких известий. Маруся
обещала мне аккуратность в переписке, но не сдержала своего слова.
Опасаюсь, чтобы, сохрани боже, не случилось чего с Антонием,
ибо он жаловался в последнем письме на свое здоровье. Жду также
письма от сестры Жозефины.
Я, слава богу, здоров и весел, и счастлив, насколько можно
быть в моем положении. Ты знаешь, матушка, что у меня сердце
открытое, и я никогда не позволил себе малейшей неправды по
отношению к себе. Верь мне, что начальство ко мне более милостиво,
нежели я того заслуживаю, и я согрешил бы перед богом и людьми,
если бы стал жаловаться на свою судьбу. Сердечно целую дорогую
племянницу, поручаю себя твоим молитвам и, прося благословения,
остаюсь искренне преданным сыном.
Александр.
54. М. О. Корниловичу *
3 февраля 1832 г.
Дорогой мой Михаила! В конце каждого месяца я обыкновенно
считаю дни и часы в ожидании вестей от тебя. Нынешний раз, по
какому-то предчувствию, нетерпение мое возросло до чрезвычай-

310 Письма из Петропавловской крепости
ности. И предчувствие меня не обмануло. Ты сам не знаешь, какою
радостию меня подарил. После шести лет с лишком я впервые
увидел руку матушки, ибо, опасаясь, вероятно, что я не разберу ее
почерка, она заставляет сестру переписывать свои письма ко мне.
Я был словно в небе, счастлив, как дитя, так что после сам стыдился
своего восторга. Какая она добрая! G какою заботливостью о нас
печется! Как в каждом слове видно ее сердце, ее желание видеть
тебя счастливым!
Но ты рассмешил меня равнодушием, с каким отзываешься о
делаемом тебе предложении. Точно как бы дело шло о покупке новых
эполет. Что сказала бы pani Jedzina, если б прочла твое письмо?
Впрочем, друг мой, очень хвалю твое благоразумие. Жениться
дело не шуточное; свяжешься раз и на всю жизнь. Велико счастие
делить судьбу с особой любезной, но зато каково должно быть бремя
для обоих, если в чувствах нет взаимности! Желаю тебе успеха
в твою весеннюю поездку. Чего доброго, к будущей зиме подаришь
меня сестрой. Признаюсь, я этому очень буду рад.
Впрочем, любезный, ты эту поездку можешь сделать 'для себя
занимательной в другом отношении. Край, в котором находишься,
чрезвычайно любопытен. Знаешь, что это колыбель русской державы
и один уголок России, куда не заходили монголы, а потому весьма
вероятно, что в глуши, поодаль от большой дороги, сохранились
в простом народе остатки древней коренной нашей старины.
Откроется тебе богатое поле для наблюдений над нравами, обычаями,
языком жителей. Возьми себе за правило вести-дневник, записывать
все, что увидишь, услышишь, также имена урочищ, названия речек,
лесов и пр. Сим последним окажешь услугу истории. Вообще наша
древняя география весьма мало объяснена. В летописях встречаешь
множество имен, которых не находишь на карте, кои, вероятно,
остались в устах народа; а от сего немало древних событий
искажено. Сам Карамзин, источник нашей истории, делает в этом
отношении большие промахи.
Благодарю тебя за описание ваших увеселений, но ошибаешься,
друг мой, что обычай ходить по домам в масках принадлежит одному

Письма из Петропавловской крепости
311
Новугороду. Семь лет назад в Петербурге брат твой о святках
посещал под маскою знакомых и незнакомцев.
О чине и службе Корсакова г я не написал к тебе не от
рассеяния, а по неведению, ибо спрашивать его об этом мне никогда не
приходило на ум. Знаю, что в 1812 г. он был чьим-то адъютантом;
теперь, кажется, коллежский советник; но служит ли, или в
отставке, право, сказать не умею. О месте жительства также не
упомянул, ибо он хотел купить дом. Впрочем, узнаешь об нем в точности
в справочной конторе, в Большой Морской, против дома Чаплина;
это заведение ему принадлежит. Повторяю, знакомство его
доставит тебе много приятности и пользы. Он человек тихий, скромный,
делит время между семьей и науками: найдешь у него и физический
кабинет, и библиотеку, 2 и собрание карт, и, что всего милее,
никаких притязаний на ученость. Надобно его растормошить, чтоб
заставить высказать свои знания. Жена, урожденная Мордвинова, она
милая, добрая женщина. Поезжай к нему прямо, без всяких
рекомендаций, скажи, что слышал, сколько я хвалился его приязнию,
воспользовался своим пребыванием в Петербурге, чтоб поблагодарить,
его. В Петербурге я так был завален делом, что не мог много
выезжать, а потому и посвящал ему не так много времени, как хотел,
но минуты, проведенные у него, причисляю к самым приятным в жизни.
С сею же почтою прошу сестру отыскать между моими книгами
маленький Атлас России и переслать его к тебе. Но о выписках
молчу, ибо не знаю, в состоянии ли будет Августин выполнить мое
поручение. Бумаг у меня два сундука набитых, которые были в
беспорядке, умножившемся, вероятно, в эту суматоху, когда они
переезжали из одного места в другое. Выписки статистические не в книге,
а на отдельных, не сшитых листах. Иное дело ты, если б был дома,
мог бы выбрать, что тебе надобно. Августин же, знаешь, не
занимался статистикой. Как добьется он в них толку? Я возложил бы
это на Франца, который едва вышел из школы, а потому, может быть,
как-нибудь справился бы в этом хаосе, но думаю, он теперь уехал
в Каменец на службу.
Не принимай также за упрек в опрометчивости совета моего быть
осторожным в выборе материалов. Тебе необходимо иметь в виду

312
Письма из Петропавловск ой крепости
печатные статистики, чтоб составить нечто хорошее, а с ними при
всей осторожности попадешь впросак. Основанием всех наших
статистик как на русском, так и на иностранных языках служили
таблицы Шторха, изданные в 1793 г., когда Россия была разделена
на наместничества. 3 В 1797-м последовало нынешнее
образование губерний; 9, помнится, наместничеств остались [по площади]
неизменными, приняв только название губерний; все же прочие
более или менее переменились. Г.г. издатели статистик от
неосмотрительности или незнания выпустили это из виду, и все, списывая
Шторха, означают пространства наместничеств вместо пространств
губерний, а от этого тьма тьмущая ошибок, ибо во всех расчетах
статистических принимается за основание пространство края. Вот
тебе один пример: Киев в 6-ю ревизию был наместничеством и, кроме
Васильковского уезда, весь находился на левом берегу Днепра.
С переименованием его в губернию все, что было на левом 4 берегу,
кроме Киевского уезда, вошло в состав губерний Полтавской и
Черниговской; Киевская же губерния перешла на правый 5 берег
и, образовавшись из части наместничеств Брацлавского я
Волынского, сделалась польскою губерниею. Разумеется, что при этом
изменилось число жителей, доходы, произведения и вообще все
данные, кои обозначаются в статистике, сделались меньше, потому что
пространство губернии меньше наместничества. Герман, писатель
с большими достоинствами, который почитается у нас первым цо
части статистики, но чрезвычайно опрометчивый, сравнивает
народонаселение Киевской губернии в 6-ю и 7-ю ревизии и, нашедши
уменьшение, пишет преогромную диссертацию; 6 городит ужасную
чепуху, забыв, что сравнивает вещи, совершенно разные. Германа
списывают Арсеньев, 7 Фихман и другие, и таким образом
положения, явно ложные, признаются истинными. Я здесь привел тебе
один пример, а их множество; и вот почему желал бы, чтоб ты
сблизился с Семеном Николаевичем] Корсаковым, ибо никто лучше
его тебе не укажет этих ошибок. Когда Парижское географическое
общество предложило задачу представить критический обзор
русских статистик, я всячески старался убедить его к ответу, ибо едва
ли ошибусь сказав, что он один тогда был в состоянии это испол-

Письма из Петропавловской крепости
313
нить. Но он и руками и ногами. Я взялся было за это по чувству
народного самолюбия, мне досадно было, что подумают, будто у нас
не в состоянии ответить, но никто не мог бы сделать без его пособия.
Чувствительна мне очень была память почтенного Федора
Федоровича. 8 Благодаря бога, я вообще был весьма счастлив по службе
и начальниками и товарищами; одни были ко мне милостивы, другие
любили.
Друг мой, ты напрасно воображаешь, что я богатее тебя вестями
из дому. Не жалуюсь на молчание Жозефины, хотя в прошлом году
получил от нее не более трех писем; но беда в том, что она боится
мне надоесть подробностями о домашнем быту: не знает, как мило
все, касающееся до предметов любимого. Поверишь, я из
присланного тобою матушкина письма более узнал, чем из всего, что
сообщила мне сестра. Хочешь ли явить мне великий опыт дружбы?
Присылай и впредь письма, какие будешь получать от маменьки. Я
сохраню их в целости, и если бог приведет нам свидеться, возвращу их
тебе сохранными, буде нет, позволь мне удержать их у себя. Радзиев-
ские что-то молчат. Мария обещала мне большую точность в переписке,
но не держит слова. Между тем он [Радзиевский] в последнем письме
жалуется на здоровье; боюсь, не случилось ли какого несчастия.
Я, слава богу, здоров. Проводил это время за переводом
приложенной к изданию моего Тацита статьи об упадке красноречия
в Риме. Ее оспаривают у Тацита и, кажется, довольно основательно,"
ибо слог совершенно не походит на тацитовский. Работа трудная,
но приятная. Статья одна из лучших, какие оставила нам древность.
Хотелось бы передать ее верно, близко, с тою же прелестью слога,
теми же оборотами в выражениях. Между тем способов у меня мало.
Всего один лексикон и тот преплохой, а лучшего, кажется, нет на
нашем языке. Роешься в памяти, сушишь ум, иногда пробьешься
целую четверть часа за одним ничтожным словом, но зато какое
удовольствие, если успеешь победить трудность.
Исписываю пятую страницу, сам того не приметив. Прими это
в признательность за твои два письма. Поклонись братьям. Обнимаю
тебя сердечно. Прости до следующего письма.
Александр.

314
Письма из Петропавловской крепости
55. Ж. О. Корнилович *
3 февраля 1832 г.
Друг мой Жозефина! Сделай одолжение, когда будешь у
матушки, поройся в моих книгах; отыщи небольшой Атлас в длинную
четверку, переплетенный в синюю бумажку, и перешли его в
Новгород к Михаиле. В этом Атласе всего четыре гравированные карты
европейской, и одна азиатской России. Брат пишет, что у вас мои
бумаги: побереги их, пожалуй. Если мне не удастся уже
пользоваться ими, то они пригодятся для твоего Людвига. Здоров ли
Августин Иванович? Воротился ли Антон Францевич из похода? Франц
определился ли в службу? Поцелуй за меня твоего мужа, сестру
Устинью и твоих малюток. Обнимаю тебя сердечно. Сохрани вас
всех господь счастливыми и веселыми.
Твой всем сердцем Александр.
56. Р. И. Корнилович 1
9 марта 1832 г.
Дорогая матушка! Пишу тебе очень обеспокоенный. Больше
трех месяцев не имею о тебе никаких известий. Знаю, что живешь
в деревне, а потому не смею утруждать тебя просьбою о письмах,
но будь добра, попроси сестру Жозефину, чтобы она аккуратней
отвечала на мои письма. Не обвиняю ее, так как знаю, что, имея
семью, она занята; к тому же могут быть тысячи обстоятельств,
мешающие ее ответу, однако не могу не выразить тебе моего
беспокойства. Ты знаешь мою любовь к семье и легко поверишь, какая для
меня радость, какое счастье получать от нее письма. Брат Михаил
писал мне 23-го прошлого месяца; был в Петербурге, но ненадолго;
сообщает мне, что весел, здоров и развлекается.
Я немного болел в прошлом месяце, но теперь, слава богу, здоров.
Переменила ли ты аренду, дорогая мама, как хотела это сделать?
Целую твои дорогие ручки, поручаю себя твоим молитвам и, прося
благословения, остаюсь преданным, искренне любящим тебя сыном.
Александр.

Письма из Петропавловской крепости
315
57. М. О. Корниловичу *
9 марта 1832 г.
Любезный Михаила! Письмо твое целую неделю лежит у меня
на столе. Я медлил ответом, потому что был сильно нездоров, с
половины февраля страдал геморроем; жалобы же тебя бы огорчили,
мне же не помогли бы. Теперь, благодарение богу, с наступлением
весны начинаю оправляться, и первые минуты выздоровления
посвящаю тебе. Благодарю тебя за обещание доставлять мне матушкины
письма. Друг мой! Не имеешь ли после того известий из дому? Ко мне
уже слишком три месяца никто из них не пишет, и это меня
чрезвычайно беспокоит. Боюсь, не случилось ли у них чего?
Из слов твоих заключаю, что труды твои статистические
ограничиваются одною Новгородскою губерниею. И это дело хорошее.
Описание губернии, столь важной по географическому положению
и по историческим воспоминаниям, труд немалозначащий, но я
желал бы, милый мой, чтоб ты обратил внимание на статистику России
вообще. Теперь золотое время для занятий. Правительство
открывает пособия всем желающим трудиться: при министерствах
финансов и внутренних дел издаются журналы, заключающие в себе
драгоценные сведения; только была бы охота, и можно составить что-
нибудь порядочное. Умы поверхностные твердят, [что] статистика
— наука сухая, но для человека мыслящего, который видит в ней
не одни числа, она имеет много занимательного. Статистика —
наука государственного быта, и кто знает ее, знает государство.
Но для этого недостаточно иметь понятие о нынешнем только
положении страны и народа, ходе управления, торговле,
промышленности и пр., надобно каждое из сих данных следить с самого начала,
знать, как оно родилось, росло и пришло в тот возраст, в каком
теперь его видим; какие причины замедляли его ход или
способствовали развитию? Из того видишь, как обширна, любопытна и как
малоизвестна еще наша статистика. Много ли наших писателей
взирали на нее с точки зрения одной, с которой должно смотреть
на науку? Притом статистика упользует тебе по службе. Съемка
новгородская кончится, может быть затем оставят тебя при Топо-

316
Письма из Петропавловской ^крепости
графическом депо, а там познания сего рода привлекут на тебя
внимание начальства и доставят тебе поручение лестное. Но главное,,
мой милый, приятность самого занятия. Все науки стремятся к одной
цели, имеют в виду благо человечества, и всякое новое открытие,
по-видимому [даже] самое ничтожное, есть благодеяние людям.
Мы, младшие братья в семье европейцев, по необходимости
принуждены от них заимствовать просвещение. В одном можем и должны
их превзойти, в познании отечества. Поле, на которое зову тебя,,
поле богатое и мало обработанное: приложи лишь руки и старания,,
а плоды обильные вознаградят тебя за труд. Не умею выразить тебег
какую роскошь чувствует душа, когда после долгих розысканио
успеешь разгадать что-нибудь сомнительное или объяснить
событие малоизвестное, какое наслаждение при мысли, что в этом
обширном соте, над коим трудятся ученые всех народов, во всех концах
земли, найдется, может быть, и твоего хоть капля меду. Говорю,
что сам отчасти испытал. В Петербурге меня баловало счастье. Я
служил успешно, был в любви у людей. Выезжал мало, потому что
был занят, но везде, где ни появлялся, бывал, казалось мне, приняг
радушно, и при всем том, верь мне, нигде не проводил времени так
приятно, как у себя, за забрызганным чернилами письменным столом.
Спасибо тебе за твои послуги. Чаю твоего будет у меня еще по
крайней мере месяцев на восемь. Пособить же мне в моих занятиях
ты не в силах. Всякий литературный труд требует больших средств,,
которых мне теперь иметь невозможно. Я только могу теперь класть
основу: покамест время проходит за работой, которую, может бытьу
удастся когда-нибудь довершить. Напрасно ты также упрекаешь
меня в совестливости и скрытности, неуместной между нами. Я ые
отказываюсь от твоих пособий, а прошу только впредь на тратиться,
на книги, кои доставляют лишь минутное удовольствие или пользу^
несоразмерную с издержками. Не гневайся, а выслушай. Рано льу
поздно ль мое положение переменится, но в чем будет состоять
перемена, ведомо одному богу: моя обязанность приготовиться на
всякий случай. Немало вышло в последние шесть лет сочинений
исторических, политических, литературных, которые мне весьма бы
хотелось прочесть; но, любезный, что прилично было гвардии рфицеру

Письма из Петропавловской крепости
317
Корниловичу, то не пристало преступнику. Было время, когда
я гнался за образованием блестящим; пора помыслить о
существенном. Ты, конечно, желаешь моей пользы; моя же польза найтись
во всяком положении, какое мне готовит провидение. Не заключай,
повторяю, из сказанного, чтоб я отвергал твои послуги, напротив,
желал бы однако ж, чтоб ты ограничился тем только, что я сам буду
просить у тебя. И чтоб доказать тебе мою искренность, начинаю
просьбой, доставь мне при случае практическую русскую грамматику Греча.
Впрочем, любезный, это не к спеху. Работы у меня теперь достаточно,
и такая работа, от которой обещаю себе много удовольствия, но
я доселе еще почти за нее не принимался. Что за непонятное
создание — человек. Бодр, спокоен, весел; заболит в желудке, куда
девалась твердость, куда вся философия? Ум затмевается, душа
черствеет, весь становится кисель киселем. Впрочем, благодаря
бога, это миновалось.
Друг мой' К чему эти извинения, что ты не писал ко мне из
Петербурга? Словно я человек чужой и надобно со мною чиниться.
Есть досуг — пиши ко мне; я душевно всегда буду рад твоим
письмам. Но для меня не отрывай себя от дела. Прощай, мой милый!
Пожалуй уведомь, если получишь что из дому.
Твой всею душою Александр.
58. Ж. О. Кориилоеич *
20 апреля 1832 г.
Сестра Радзиевская осчастливила меня известием, что все вы,
друзья мои, здоровы и ты, любезная Жозефина, собралась, наконец,
с силами, чтобы отвести малюток твоих в Одессу. Душевно этому
радуюсь. Знаю, что тебе будет тяжко, но не унывай! Господь,
подавший тебе способы к помещению Каролины, не оставит тебя без средств
докончить ее воспитание.
Друг мой! Я сел за сие письмо совсем не с намерением наполнять
его упреками, но не могу- скрыть, что у меня на сердце. Мне чрез-

318
Письма из Петропавловской крепости
вычайно больно получать о тебе вести не от тебя самой. Четыре
месяца с лишком ты молчишь, не отзываешься на три моих письма.
Неужели гневаешься за то, что я пожурил тебя за брата Михаилу?
Но узнав ошибку, я поспешил принести покаянную голову, просить
у тебя прощения. Что мог я сделать более? Словно мы чужие, не
росли вместе, незнакомы друг другу. Нужно ли мне говорить тебе,,
что если я жесток в выражениях, то не меняюсь душою и невесть
на что бы решился, дабы вывести тебя из затруднительного
положения? Впрочем, положим, я неосторожною откровенностию
действительно оскорбил тебя. Можно ли так жестоко меня наказывать?
Почти пять месяцев оставлять без известий о матушке, о своей семье,
о том, что для меня всего дороже в этом мире. Одно для меня
утешение — твои письма, и ты в нем-то мне и отказываешь. Знаю,
что живешь в деревне, озабочена хождением за двумя семействами
и без меня имеешь много хлопот, но и я прошу немногого, четверть,
много получасу в месяц или два. Если б ты знала, что я перенес
в это время, то, конечно, не пожелала бы того и злейшему врагу.
Впрочем, не гневаюсь на тебя, ибо не могу сердиться на того, кого
люблю, а просто высказал тебе, что у меня на душе. И тебя прошу,
если имеешь на меня какое неудовольствие, просто, без всяких
прикрас объяви мне: если я виноват, то не буду запираться в ошибке
и поспешу с просьбою о прощении, но не мучь меня своею
молчаливостью.
Здоровы ли твои малютки и Августин Иванович? Каково
кончилось его дело, буде оно пришло к концу? Переменила ли матушка
поссессию и где теперь находится? Ближе или далее от вас? Франц
отправился ли на службу в Каменец? Поцелуй от меня Устинью.
Получает ли она письма от мужа? Не пишу к ней особо, потому что,
живучи у вас, она прочтет это письмо; если же Антон Францевич
воротился из похода, то пусть даст мне знать, где будет находиться.
Целую всех вас сердечно. Еще раз прошу тебя, милая, отбрось,
пожалуй, свою лень, перестань меня дичиться. Грешно тебе, право,
забывать меня.
Ваш исею душою Александр.

Письма из Петропавловской крепости
319
59. Р. И. Корнилович * 3
20 апреля, 1832 г.
Дорогая матушка! Большой радостью было для меня письмо
сестры Радзиевской, в котором она мне сообщает, что всевышний
сохраняет тебя в добром здоровье. Мне интересно знать, уехала ли
ты из Нечетынцев, как предполагала, и где теперь находишься?
Уже скоро два месяца, как я не имею известий от брата Михаила.
С весною у них теперь много дела; думаю, что служебные
обязанности не дают ему возможности ответить на мое последнее письмо.
Я, слава богу, здоров и, будучи занят с утра до вечера, провожу
время так приятно, как только может быть в моем положении.
Радуюсь, что господь бог помог Жозефине отвести детей в Одессу.
Целую твои дорогие руки, поручаю себя твоим молитвам и,
испрашивая материнское благословение, остаюсь искренне преданным
сыном.
Александр.
60. М. О. Корниловичу *
20 апреля 1832 г.
Друг мой Михаила! Три недели жду ответа твоего на мое
последнее письмо. Ты, верно, занят приготовлением к съемке будущего
лета и не имеешь для меня досуга. Или, чего боже сохрани, не
занемог ли? Я намедни получил письмо от Радзиевских. Они, бедные,
утратили четырехлетнюю дочь в конце прошлого года. В последних
числах генваря были у маменьки. Матушка и семейство Августиново
здоровы; Устинья в ожидании мужа продолжает жить у сестры;
Жозефина собирается в мае в Одессу отвезти Каролину и Юлию
в тамошний институт. Антон Осипович все хворает; хочет в конце
нынешнего года выйти в отставку. Впрочем, эти вести, за
исключением последней, старые: если тебе писали прямо из дому и твои
новее, сообщи их мне.
Каково идут твои служебные занятия? Весеннее время года
обыкновенно самое хлопотливое: тут распределение работ, состав-

то
Письма из Петропавловской крепости
ление инструкций, заботы по отправлению и пр. Я чаю, ты скоро
пустишься в предполагаемую тобою поездку по губернии: желаю
тебе успеха как по службе, так и по сердечным обстоятельствам,
если ты об них еще мыслишь.
Ты хотел о праздниках быть в Петербурге? Не осведомлялся ли,
в каком положении дело Августиново? Кончено ли оно и каким
образом?
Я, слава богу, здоров и провел все время довольно приятно.
Утро посвящено у меня высшей математике: предмет сухой, которым,
признаюсь, занимаюсь только потому, что он нужен. Зато
послеобеденное время роскошествую за Титом Ливием. Я думал, что
несчастие и 32 года излечили меня от энтузиазма, но нельзя быть
равнодушным к хорошему: и великие писатели суть, право,
благодетели человечества, ибо переносят нас из мира существенного в
мир мечтательный.
Поверишь ли ты, что я, читая Тита Ливия, забываю все кругом
себя. И как справедливо, что слог может объяснить обстоятельства,
в которых автор писал сочинение. Дошли до нас два историка
римских — Тит Ливии и Тацит. Оба чрезвычайно красноречивы, но
слог [у них] совершенно противоположный.
Первый занимался своим сочинением при Августе, когда Рим
находился наверху могущества, и описывал славные времена
республики. Господствующее в нем чувство -г- это святой восторг,
который обыкновенно наполняет душу, когда передаешь
доблестные дела соотечественников. От того цветист, роскошен, сыплет
украшениями; периоды полные, круглые, звучные; самые сильные
порывы страсти смягчены какою-то нежностию чувств.
У Тацита — совсем напротив. Он, правда, жил при Траяне,
едва ли не самом достойном из всех римских императоров, но был
свидетелем и невольным орудием свирепств Домициановых и
описывал правления Тибериев, Клавдиев и Неронов. Везде видно
негодование добродетели к пороку и боязнь души при виде
уничижения, в каком находится отечество. Обязанность историка,
недоступного страстям, велит ему подавлять сии чувства, но самое это
усилие обнаруживает их на каждой странице. А потому сжат, отры-

Письмо А. О. Корниловича А. X. Бенкендорфу (стр. 1).
Центральный государственный исторический архив, Москва.

Письмо А. О. Корниловича А. X. Бенкендорфу (стр. 3).
Центральный государственный исторический архив, Москва.

Письма из Петропавловской крепости
321
вист, скуп словами, богат мыслями. Каждое выражение [его] имеет
свой вес, свою силу, эпитеты все подобраны, уж точно клеймит
порок.
У Тита Ливия более блеску, более яркости в цветах; у Тацита
более силы, глубокомыслия и удивительное знание сердца
человеческого. Читать их и сравнивать составляет для ,меня большое
наслаждение.
Ты, думаю, почтешь меня большим говоруном, судя по моим
письмам, но я с намерением помещаю в них все, что ни взбредет мне
на ум, во-первых, полагая, что тебе это будет приятно, и, во-вторых,
чтоб принудить тебя к столь же длинным ответам. Ожидаю от тебя
описания твоей поездки. Не забудь также обещания своего
доставлять мне в подлиннике матушкины к тебе письма. Целую тебя
сердечно.
Твой всею душою Александр.
61. А. X. Бенкендорфу г
Ваше высокопревосходительство милостивый государь!
Прибегаю к Вам с просьбой весьма нескромной. По чистому
все чисто, говорит св. апостол Павел, а посему надеюсь, будете
снисходительны к моей смелости, если и найдете ее неуместной.
В Чите сказывали мне товарищи, содержавшиеся в Свеаборге,
что вместе с ними заключен был Батеньков, 2 которого повезли
в Петербург, и что он не раз подвергался там припадкам белой
горячки, болезни, к которой и прежде оказывал предрасположение.
Здесь слышу, когда днем, когда ночью, пронзительные,
раздирающие душу вопли; и, узнав по голосу чьи они, заключаю, что он
содержится обок меня и нередко мучится недугом. Это болезнь
душевная, которой едва ли пособят средства физические. Мы были
хорошо знакомы, когда ни я, ни он, вероятно, ие имели еще
понятия о тайных обществах; и надеюсь, что мне удастся, бывая с ним
вместе и доставив ему развлечение, облегчить его страдания. Посему
покорнейше прошу Вас, благоволите исходатайствовать мне
высочайшее дозволение с ним видеться.
21 А. О. Кораилоаич

322
Письма из Петропавловской крепости
Верьте мне, Ваше высокопревосходительство, что, пишучи сие,
имею в виду не себя, ибо я доволен своим положением и не умею
высказать своей признательности за оказываемое мне снисхождение:
притом небольшая радость видеть в состоянии болезненном человека,
которого я знал в положении цветущем. Руководствуясь единственно
надеждой доставить облегчение существу, коего надо послушать,
чтоб составить себе понятие об его страданиях. Догадываюсь,
спросить об этом не смею у людей, с которыми весь разговор мой
заключается в ответах на вопросы о здоровье, догладываюсь, что он
содержится в одном коридоре со мною^ от моей через одну или две комнаты.
Свидания наши не выйдут из стен равелина, и, кажется, нет
неудобства, почему бы нам, всегда бывающим на виду, не быть на несколько
часов в день запертыми вместе или не встречаться в саду,
огороженном со всех сторон стенами. Впрочем, если б что и могло от сего
выйти, к чему, однако ж, не предвижу возможности, то четыре
слишком года, в которые я не только словом или делом, но даже видом
не подал повода к неудовольствию окружающим меня лицам, да
послужат мне порукой, что не употреблю во зло сей новой милости.
Примите, милостивый государь, при сем уверения в глубоком
высокопочитании и душевной преданности, с которыми честь имею
пребыть
Вашего высокопревосходительства всепокорным слугою.
Александр Корнилович.
31 мая 1832 г.
62. Р. И. Корнилович г
24 мая 1832 г.
Спасибо тебе, дорогая матушка, за ту радость, которую ты мне
причинила своим письмом к брату Михаилу, ибо, зная, как я
счастлив каждому твоему письму, в особенности если оно написано твоей
собственной рукой, он по доброте своей пересылает их ко мне. Я не
в состоянии выразить тебе тех чувств, которые овладели мною,
когда я читал любящие строки твоего письма. Никогда до сего
времени не следуя моде, ты теперь носишь модное платье с кармаш-

Письма ua Петропавловской крепости
323
нами, чтобы иметь возможность всегда носить с собою наши письма.
И больше всего огорчает меня то, что я, которому жизнью было бы
услаждать твои минуты, стал недостоин твоей любви и вместо того,
чтобы радовать тебя, причиняю тебе столько горя!
Меня очень радует счастливое окончание дела брата Августина
и в равной степени намерения сестры Жозефины отвезти детей
в Одессу.
В этом месяце я получил от Михаила два письма. Думаю, тебе
известно, что он получил к Пасхе чин подполковника. Теперь он
в путешествии, которое продлится целое лето: объезжает
Новгородскую губернию. Я уже писал тебе, дорогая мама, что не буду
удивляться, если он привезет тебе дочь из той местности, где сейчас
находится. Кажется, слова мои не ошибочны, хотя определенно
он еще ни о чем не говорит, однако жалуется на тоску однообразной
жизни и выражает желание соединить свою судьбу с любимым
человеком. Теперь же, имея большие эполеты, крутившие
неоднократно головы девицам, он сможет преуспеть, и легко может
случиться, что, не ожидая, получишь от него письмо с просьбой о
благословении. Такие обстоятельства брата заставляют меня
обратиться к тебе с просьбой. Перемена жизни, которую он задумывает,
требует некоторых необычных расходов. Тебе же известно, что
все, что он имел, он отдал Августину, и, не имея других средств,
находится сейчас в большом затруднении. И поэтому, дорогая мама,
используй свое влияние на Августина и попроси его, чтобы каким-
нибудь способом, по мере возможности, он выплатил Михаилу часть
своего долга. Я не смел бы тебя беспокоить, если бы мог надеяться,
что только мои просьбы к Августину будут иметь какое-то
последствие.
Из письма твоего вижу, дорогая мама, что ты волнуешься за меня.
Знаешь мою откровенность с людьми, а еще большую с тобой: лгать
тебе было бы для меня тяжким грехом. Верь же тому, что я
неоднократно писал тебе, что и бог и люди более ко мне милостивы, нежели
я того заслуживаю. Все облегчения, какие только могут быть в моем
положении, мне уже сделаны. Я здоров, спокоен и, будучи занят
с утра до вечера, не имею времени тосковать. Кроме того, брат меня
21*

324
Письма из Петропавловской крепости
радует иногда своими письмами, так что я с искренним сердцем
мирюсь со своей судьбой.
Интересно мне знать, как ты живешь в своем новом хозяйстве.
Теперь весеннее время, много забот, а ты, матушка, такая
трудолюбивая. В позапрошлом году изобретена молотилка, которая
в час при помощи двух человек и одной лошади может отмолотить
более трехсот снопов, и стоит это очень дешево, всего шесть рублей
серебром. Я уже писал брату, чтобы он достал образец этой
молотилки, когда будет в Петербурге, и переслал бы его тебе. Думаю,
что это будет большой помощью в твоем хозяйстве и облегчением
для твоих подчиненных. Сердечно целую дорогую племянницу.
За сдм поручаю себя твоим молитвам и, прося о благословении,
остаюсь искренне преданным.
Александр.
31 мая.
Уже неделя, как написано это письмо, но обстоятельства не
позволили мне его выслать тотчас же. Пользуюсь этим, чтобы
вторично обратиться к твоей памяти и поцеловать твои дорогие ручки.
От всего сердца молю всевышнего, дабы сохранил тебя в добром
здоровье для нашего счастья.
63. Ж. О. Корнилович
31 мая 1832 г.
Спасибо тебе, друг мой Жозефина, за твое письмо от 15-го
прешедшею] месяца и за приятные вести, какие оно мне принесло.
Душевно радуюсь, что маменька поселилась поблизости вас.
Счастливцы! Вы всякий день бываете вместе. Также радостно мне было
узнать, что дело Августина Ивановича кончилось счастливо: я
в этом не сомневался. Верю очень, что три года нахождения под
судом долженствовали много его расстроить, и принимаю искреннее
участие во всем, что он потерпел. Но что же делать, милая? Всем
нам, пока мы на сей земле, более или менее суждено нести горестей:
покоримся воле провидения и будем благословлять руку, нас на-

Письма из П em port ав лов с кой крепости
325
казующую. Впрочем, Августин Иванович, оправданный вполне,
признанный невинным, имеет теперь, думаю, право требовать если
не прежнего, [то] по крайней мере подобного прежнему места, тем
более что в десять лет стяжал опытность, которая доставит ему
возможность принести пользу по службе карантинной. Уведомь
меня, просил ли он начальство о назначении его к месту и какой
последовал на это ответ?
Говорить, как мне приятно было известие о намерении твоем
отвести дочерей в Одессу, почитаю излишним. Знаешь, это было
всегда моим искренним желанием. Я чаю, письмо мое застанет тебя
уже Еоротившейся из этой поездки. Сердечные, думаю, горько
плакали при расставании. Но сколько меня обрадовало это
путешествие, столько изумило сказанное тобою о Франце. Не прогневайся,
милая, за откровенность: я краснел за тебя. Как это ты не
рассудила, к кому обращаешься, кого затрудняешь? Поразмысли
хорошенько о том, что я писал к тебе от 10 декабря, и увидишь, как
неприличен твой поступок. И что за странная мысль поместить Франца
в Одесский институт. Он ребенок по виду, потому что калека, но
ему буде не минуло, то скоро минет 18 лет. И если он в шестилетнее
пребывание в Кременце ничему не выучился, то теперь никакой
институт ему не поможет; если же слаб в некоторых только
предметах, то, находясь в службе, может брать частные уроки: это
сопряжено будет с меньшими издержками и самому более уполь-
зует.
Благодарю тебя, друг мой, за ответ твой на письмо Михаилы,
хотя надеялся, что после настоятельных, усиленных просьб моих
ты отправишь оный вслед за получением моего письма, а не три
месяца спустя.
Два последних письма твои наполнены уверениями любви ко мне
без всякой нужды, ибо я никогда не сомневался в твоих чувствах,
да и объяснения подобные между нами неуместны. Гораздо
приятнее мне было бы, если бы ты доказывала оную исполнением моих
просьб; все же мои просьбы заключаются в одном: старайтесь
примириться с братом.1 Знаешь, что при всей доброте
сердвд он склонен к подозрительности и что у него всегда бывали

326
Письма из Петропавловской крепости
недоразумения с Августином Ивановичем, недоразумения, кои
необходимо должны были усилиться от обстоятельств, в какие вы
вошли с ним. При столь щекотливых обстоятельствах тебе надлежит
всеми средствами пещись об отвращении могущего родиться между
вами несогласия; ты же, медля ответом на письма Михаилы, не
помыслишь, что Придаешь вероятие его подозрениям, не имеющим
никакого основания. Я весьма неохотно пишу к вам о сем, ибо знаю,
что это васг огорчает, но не могу взирать молча на разногласие ваше.
Может быть, досадно, что я вмешался в это дело. Если б был на воле,
то, не говоря ни слова, заплатил бы брату свое и перевел бы ваш
долг на себя. Теперь, не имея ничего, собственно мне
принадлежащего, могу только советовать и просить и надеюсь, что, памятуя
прежнюю нашу дружбу, не пренебрежете моей просьбой. Брат
в таких летах, когда человек начинает скучать одинокой жизнью,
а всякая перемена состояния требует издержек чрезвычайных. Может
быть, деликатность воспрепятствует ему обратиться к вам с
требованием долга, но вы сами не потерпите, чтоб он оставался в нужде.
А потому, буде имеете возможность, постарайтесь хоть частями
удовлетворять его.
Спасибо Устинье за память; поцелуй ее за меня сердечно, равно
как ее малюток.
В заключение прошу тебя, не медли ответом. Приводимое тобою
извинение в долгом молчании, слова нет, хорошо" но всему есть мера.
Притом, позволь тебе сказать, я не нахожу в письме твоем той
простоты, той искренности, какая, бывало, господствовала между нами.
Я тот же, милая, каков и был, и теперь еще более принимаю в вас
участия, потому что находитесь в обстоятельствах трудных. Будь
и ты такою же, каковой я тебя всегда знавал, какова ты в самом
деле. Если тебя пугает мысль, что письма твои проходят через руки
начальства, это опасение, друг мой, совершенно пустое.
Правительство у нас милостивое и дозволяет нам переписываться, очень
понимает, какого рода сношения бывают между родными. Лучшим
доказательством твоей признательности к нему будет сохранение
той свободы, той непринужденности, какую ты являла бы в личном
со мною разговоре.

Письма из Петропавловской крепости
327
Прощай, милая! Сердечно целую вас обоих, равно как и твоих
малюток. Дай бог вам всего доброго.
Ваш всею душою Александр.
Каковы у вас хлеба? Обещают ли богатую жатву? Да уведомь
меня о названии деревни, в которой вы поселились. Я просил тебя
сказать мне, каков успех заведений Августина Ивановича на
Бессарабской земле, но ты вообще скупишься на домашние известия.
64. М. О. Корнилоеичу *
31 мая 1832 г.
Три письма от тебя почти вдруг и в том числе одно от матушки!
Спасибо тебе, друг мой, за доставленное мне ими удовольствие;
чувствовать его легче, чем выразить. Добрая матушка! Письмо ее
чрезвычайно меня растрогало: в молодых летах не знала, что такое
моды, ныне на старости сделалась их поклонницей, чтоб носить
платье с кармашками и в них наши письма!
В одно время с твоими письмами получил я вести от Жозефины.
Принимаю душевное участие в затруднительных обстоятельствах,
в какие поставит тебя невозможность Августина скоро уплатить
тебе долг. Но и ты, любезный, судишь об нем слишком опрометчиво.
Сестра уведомляет меня, что пишет к тебе с тою же почтою; письмо
ее от того же числа, как и матушкино. Ты же не получил его йотом}',
что оно, вероятно, с заемным письмом, следовательно, отправлено
по тяжелой почте и оттого не застало тебя в Новегороде. Поспеши
справиться об этом в Новогородском почтамте, не то его вторично
возвратят им и ты опять останешься без векселя. Признаюсь, меня
чрезвычайно расстраивают ваши недоразумения, и никогда я столько
не чувствовал тягости своего положения, как в сию минуту, ибо
знаю, что мне стоило бы лишь лично объясниться, дабы все уладить
между вами. На бумаге же невозможно всего высказать. Я
беспрестанно бранюсь за тебя с ними, которых люблю всей душою.
Разумеется, это их огорчает. От этого они и меня дичатся. В письмах

328
Письма из Петропавловской крепости
Жозефины такой важный, церемонный тон, совсем не видать той
искренности, какая была между нами. Впрочем, не теряю надежды,
что мне удастся примирить вас. Августин теперь, благодаря бога,
вышел из трудных обстоятельств, в коих находился, и более
спокойный духом, возвратив все утраченное, поспешит, без сомнения,
разуверить тебя и доказать тебе неосновательность твоих подозрений.
Жаль мне, что поездка твоя в Валдай не доставила тебе
ожидаемых приятностей. Впрочем, ты потерял немного. Страна эта
слишком известна, и жители, поселенные на большой дороге, от
беспрестанных сношений с чужими, утратили свою оригинальность.
Вообще всю страну от Новагорода и Старой Русы до самого почти
Торжка занимают не старожилы, а переселенцы из русских
губерний, переселенные при Грозном. Я желал бы, чтоб ты обратил
преимущественно внимание на глушь, на полосу, прилежащую к
Псковской губернии: берега Меты, Ловати, Поли, Шелони. Там, полагаю,
встретишь еще потомков древних, первобытных новгородцев, и?
может быть, найдешь остатки коренной, истинно русской старины.
Не забудь о дневнике и для пополнения его советую тебе сажать
подле себя ямщиков и проводить все время пути, не весьма приятное
при нашей однообразной природе, в разговорах с ними,
разумеется, о предметах, коя для них доступны. От них почерпнешь немало
драгоценных сведений, каких не найдешь ни в какой книге, и
сведений достоверных, потому что сообщающие оные не имеют причин
к утайке истины, и что ты будешь иметь способы поверить их, делая
те же расспросы разным лицам.
Душевно радуюсь, что у тебя хороши подчиненные. Вообще,
должно признаться, наши топографы ребята славные и почти все
знают свое дело. Я у них преподавал географию и, невзирая на
скуку учительского звания и на труд входить в самые мелочные
объяснения с людьми, не получившими предварительного
образования, всегда почти оставлял класс с удовольствием, ибо находил
в них не только понятливость, но и желание просвещения. Школа
их l мое время имела большие недостатки; Федор Федорович х
хотел было заняться ее переобразованием; уведомь меня, исполнились
его предположения?

Письма из Петропавловской крепости 329
Душевно поздравляю тебя с повышением; ты теперь
штаб-офицер во всей форме. 2 Это обстоятельство, думаю, будет
благоприятствовать твоим сердечным видам: большие эполеты кружили
голову не одной девице. Я подаю матушке надежду, что ты к зиме
привезешь, ей невестку; постарайся, чтоб мое пророчество сбылось.
Признаюсь, желаю от искреннего сердца, чтобы ты избрал подругу
по сердцу. Думаю, я исцелился от романтизма, по крайней мере
стараюсь смотреть на вещи с настоящей точки зрения, но верю, что
человек до некоторой степени может быть счастлив на сей земле.
Я видел людей в крайней бедности, кои подлинно бились ради
насущного. Окружающие сожалели об них, но они никому не
завидовали, ни на кого не жаловались, несли свою участь безропотно,
даже с лицом веселым, потому что находили все один в другом.
Спрашиваешь, весело ли встретил праздники? Этот вопрос, друг
мой, приличнее сделать людям, живущим в свете. Для меня все дни
в году от первого до последнего текут однообразно. Я счастлив,
когда здоров, занят и получаю от вас письма. Иногда посещает меня
геморрой, ломаюсь с ним, сколько есть сил, подчас уступаю; между
тем время идет своей чередой, и слава богу. В заключение благодарю
тебя еще раз за письмо матушки и вместе и за обещанные книги.
Прощай, мой милый! Не медли, пожалуй, ответом. Я не люблю
предаваться пустым страхам, но положение мое весьма естественно
к ним располагает. Поневоле часто думаешь о тех, кого любишь.
Между тем развлечений у меня мало. Ты же слаб здоровьем, а потому,
если пройдет неделя, другая после времени, в которое следовало
бы по расчету получить твое письмо, против желания беспокоишься.
Уведомь меня также заранее, когда задумаешь воротиться в
Новгород, дабы письма мои к тебе не гуляли в Валдай понапрасну.
Дай Бог тебе всякого успеха.
Весь твой Александр.
65. М. О. Корниловичу *
24 июня 1832 г.
В одно почти время две радости — письмо от тебя и от Радзиев-
ской. Спасибо тебе за него и за книги. Спешу отвечать, потому что

330
Письма из Петропавловской крепости
наступает срок писать к матушке, а у меня положено разом
отправлять письма ко всем вам, к тому же ты будешь в Новегороде в
начале будущего месяца, следовательно, настоящее [письмо] встретит
тебя по приезде.
Антон Осипович [Радзиевский] все хворает; Мария, не может
утешиться после утраты дочери, ждет к себе Жозефину,
отправляющуюся с детьми в Одессу, и сыновей из тамошнего Лицея на вакации.
Матушка здорова, живет-в одном селе с сестрою в особом домике,
взяв часть той же деревни в поссессию.
Верю, друг мой, хлопотам, в коих теперь находишься, и прошу
тебя, для меня не отрывай себя от работы. Несколько строк, два
слова: я здоров, и я буду доволен, ибо уверен, что на досуге
охотно посвятишь мне несколько страниц.
Я три месяца был как рыба в воде, с половины нынешнего
месяца опять было захирел, два дня не знал куда деваться, теперь
начинаю оправляться помаленьку. И в это-то время, весьма кстати,
явились твои книги. Я хоть пенял и пеняю тебя за них, но все-таки
благодарю искренно, ибо ожидаю от их чтения большого,
удовольствия. Пока только успел взглянуть на предисловие и чрезвычайно
признателен с своей стороны этому г. Устрялову за его труд. Я
некогда много любил заниматься новою русскою историею и всегда
болел душою, что мы так к ней равнодушны, что эта эпоха нашей
славы, нашего рождающегося величия так еще мало известна...
Кто, например, объяснит тебе, какими средствами Михаил, юноша
семнадцатилетний, из глуши монастырской возведенный на престол
государства, расстроенного междоусобиями, развращенного
безначалием, терзаемого врагами, без насилия, с неизменной
кротостью в устах и в поступках, в 30 лет с небольшим, залечил язвы
исходившей кровию России и оставил ее в столь цветущем
положении, в каком она никогда до него не бывала?
И это неведение не простирается на нашу только братию. Помню
очень, мне приключилось говорить об этом с Карамзиным. Знаешь,
думаю, он решил закончить свою «Историю» XII томом. Я всечески
уговаривал его продолжить ее по крайней мере до воцарения Петра,
ао он на все мои убеждения отвечал одно: там нечего нисахь. Мне

Письма ив TIетропавловской крепости
331
нетрудно было разгадать значение отказа. Карамзин, между нами
будь сказано, при всех его заслугах был более литератор, чем
историк, описывал охотно эпохи, когда в России, по выражению
нынешних философов, было преобладание мира чувственного над
духовным, когда преимущественно действовали страсти, потому что
страсти — пища красноречия. Но в XVII в. наступило господство ума
над страстями, своевластие добровольно подчинило себя
владычеству законов, торговля, промышленность, просвещение, вводимые,
распространяемые правителями, вывели народ из оцепенения,
пробудили в нем деятельность, и мало-помалу, подрывая вековое здание
невежества, приготовили русских к преобразованию. Историку
предлежит ознакомить эту зарождающуюся жизнь; следить эту борьбу
занимающегося просвещения с предрассудками, кои, наконец,
смирились перед волей и духом Петра. Родится при этом немало вопросов
чрезвычайно любопытных и важных, разрешение которых объяснит
во многом нынешний быт России. Тогда увидят, что XVII в. нашей
истории едва ли не столь же важен, как более блестящий XVIII... х
Я чрезвычайно обрадовался изданию полного собрания наших
законов и археографической экспедиции Строева 2.
Строев малый умный, знает и любит свое дело. Материалы
драгоценные, досель добыча моли и гнили, увидят свет, и можно
надеяться, что подобно как минувшее царствование ознаменовано было
историею царей Рюрикова племени, так нынешнее увидит историка
дома Романовых. Явится другой Карамзин, который, может быть,
станет и выше, потому, что наученный примером предшественника,
избегнет его недостатков. 3
И не думай, что польза от сего сочинения ограничится тем [только],
что ознакомит нас с собою и, указав нам на доблести предков,
пробудит в нас честное чувство гордости народной. Я, любезный,
ожидаю от него выгод гораздо важнее. Разбери историю новейших
народов. Образованность западных европейцев есть следствие многих
обстоятельств. Главнейшие: изобретение книгопечатания,
реформация, открытие морского пути в Индию и Америку и, наконец,
образование среднего сословия, которое, быв лишено преимуществ,
достававшихся исключительно дворянству, долженствовало, дабы

332 Письма из Петропавловской крепости
стяжать приличное место в обществе, возвыситься деятельности^
умственною. Ни одно из сих событий не имело на нас влияния
непосредственного. Иго монгольское, остановив естественное развитие-
народа, и без того медленное в эпоху междоусобий, подавило в нем
все доброе и ввергнуло его в мертвенность, в коей он [находился}
целых полтора века и после того, как уже освободился от ярма.
Правители, стоя и умом и просвещением выше подвластных,
наперекор господствовавшему невежеству, иногда наперекор воле
народной, ласкою и понуждением, поощрением и угрозой, наградами
и наказанием вели и ведут русских к величию истинному. И за
доказательствами ходить недалеко. Посмотри кругом себя. Теперь
только пробудилось в нас стремление к усовершенствованию:
доселе все училища были заведены, содержимы только казной; доселе-
подвластные весьма мало содействовали попечениям правительства
об их благе. Будем признательны к провидению за то, что живем
в такое время, когда народ наш почувствовал необходимость
просвещения, и птенец, уже оперившийся, быстрым полетом несется:
по пути образованности. Явление сие, показавшееся в
царствование Елизаветы в сословии высшем, теперь распространилось на все
состояния, и несомненный тому признак — неимоверные успехи
нашей промышленности: таможенные доходы в 8 лет возросли от
40 до 70 миллионов. Повторяю, возрадуемся этому движению и
будем каждый по возможности ему содействовать.
Разумеется, из сего не следует, чтоб историк не нашел в
событиях двух последних веков вещей, достойных порицания. Были
ошибки в мерах правительственных, были слабости, недостатки
в характере правителей. Но судя о людях и делах людских, должно
брать в соображение не отдельные черты или происшествия, а всю
их сложность, а в таком случае нечего говорить, на какой стороне
останется перевес. Притом если нам предписывают вместе с истиной
скромность и осмотрительность в суждениях о современниках;
то сия обязанность гораздо важнее относительно к умершим, и не
только к лицам, но и к их делам.
Выше сказано, ход нашего развития был совершенно отличек
от того, какому следовали европейцы, а потому и пути к достижение

Письма из Петропавловской крепости
333
оного долженствовали быть другие. Иностранцы, не постигая этого,
и, по обычаю теоретиков, подводя все под одну мерку, полтора века,
вторя Монтескье, полнят книги свои о России вздорными
суждениями, а мы, вм.сто того, чтоб поверять оные, часто повторяем их
нелепости. Если какое-либо постановление поражает нас стран-
ностию, приступим к его разбору с предположением, что
правительство при издании оного имело намерения благие, ибо мыслить
иначе — значит стоять на том, что оно хотело своей гибели. Открыв
<сии намерения, рассмотрим, могло ли оно, при положении, в
котором находилось, употребить для их достижения средства другие?
Часто увидим, что осуждаемая мера была вынужденной жертвою
обстоятельствам, иногда же в ней откроем великую обдуманность
и глубокие соображения. Следственно, историк обязан упоминать
о тех только недостатках, кои решительно действовали на участь
государства. Велика честь властителю, если он добрый сын,
супруг, отец, но имей он качества противные, я никогда не дерзну
срывать покрова с ei о домашних тайн, буде они только не имели
влияния на дела правления.
Тьфу, как заговорился! Стареюсь, любезный, и, любя старину,
становлюсь так же болтлив, как она. Да и трудно ли? 7 июля минет
другу твоему тридцать два.
Еще несколько слов. Меня чрезвычайно изумило неполучение
тобою письма от сестры; она так положительно уверяла меня, что
отвечала тебе. Я уже сам перестал писать к ней об этом; я, хотя
весьма неохотно, но попрошу матушку, дабы она вмешалась в сие
дело и употребила свое влияние, дабы ei о уладить. Но и ты, друг
мой, воля твоя, немного странен. Почему бы не послать на почту
м не удостовериться? Прощай любезный! Дай бог тебе всякого успеха!
На досу1е пиши ко мне.
Весь твой Александр.
66. М. О. Корниловичу *
14 июля 1832 г.
Спасибо тебе, любезный друг мой, за письмо от 26-го пр[ошлого]
м[есяца] и за «Стрельцов».1 Спрашиваешь моего мнения о книге?

334
Письма из Петропавловской крепости
Вот оно в коротких словах. Людям, ищущим в чтении развлеченияу
она доставит приятное занятие; как роман исторический
недостаточна. И скажу тебе почему? Дошедшие до нас записки о стрельцах двоя^
кого рода: одни, коих авторы, за исключением графа Матвеева, люди
звания обыкновенного, описывали верно и подробно события, но не
возносились до причин; другие — составленные иностранцами,
которые по званию и образованности находились в связях с первыми
сановниками государства и видели дела у источника. Сии последние
редки, не все напечатаны и написаны на языках, не всегда доступных —
голландском, английском и пр. Автор «Стрельцов» не имел их в
виду, а потому и ошибался. Так, например, в суждении о причинах
стрелецких смут он не объясняет, что подало повод боярам и
патриарху предложить народу избрание между двумя братьями Петром и
Иваном, меж тем как престол по наследству дэставался первому.
Оттого, как ты справедливо заметил, и исторические характеры
вообще очерчены слабо. Так ли, например, гадлежало представить
умного, предприимчивого кн. В. В. Голицына, который был душою
советов Со |ши и в эту эпоху злодеяний лишь один из ее поборников
сохранил себя чистым от упрека? И сама София? Где этот ум, эта
высокая образованность, которым дивились современники? Это
властолюбие без меры и границ? Наконец, я заметил бы сочинителю,,
что он не довольно обратил внимания на умственный быт тогдашней
России. Это общий недостаток историков Петра и недостаток в:сьма
важный. Главное, почему стрелецкие смуты для нас занимательны,
есть появление государя отрока, который, постигнув великим умом
превосходство просвещения, наперекор людям, времени,
обстоятельствам, почти под кинжалами злодеев, решил переобразовать себя и
Россию. Чтоб судить о великости подвига, принятых им мерах,
необходимо выставить окружавшие его препятствия. Борьба трудная
предстояла Петру не с стрельцами, коих губило собственное буйство,
не с раскольниками, которые не удержались бы, если б и достигли
своих замыслов, а с приверженцами, вполне готовыми всем для него
жертвовать, и в то же время закоснелыми поборниками старины.
Случись тебе взять из села во двор крестьянина для услуг, ты,
прежде чем ввести его в, комнаты, велишь его омыть, обрить? надеть

Письма из Петропавловской крепости
ад-5
.ему вместо лаптей сапоги, вместо сермяги кафтан. Так же точно,
прежде чем помыслить о просвещении русских, надлежало им внушить
чувство собственного достоинства, показать, в чем истинно
заключается служба царю и отечеству. И ни в каком случае Петр не
выявил более ума и народолюбия, ничем более не стяжал права на чин
Великого, ибо для этого властитель жизни и достояния миллионов
в поте венчанного чела, с ружьем, заступом, топором в
державных руках нес труды и лишения простого ратника, плотника,
землекопа I
Я хотел бы, чтоб мне представили дворянство, духовенство,
каждое с его предрассудками, с его видами, чтоб сам Петр явился таким,
каким был: алмаз под грубою корою, из-за коей проявляются места,
ослепляющие блеском, весь огонь, вся деятельность, всегда и везде
жертвующий собою для великой цели. Я даже позволил бы себе вы7
ставить некоторые заблуждения его бурной юности. Не понимает его
истинного величия [тот], кто мыслит, что сие порочило бы славу
государя. Шекспир вывел на сцену Генриха V, величайшего из
английских королей, отправляющимся на ночной разбой и бражничающим
в трактирах, и в этом шалуне Генрихе видишь будущего завоевателя
Франции! Менее ли велик, менее ли дорог французам был Генрих IV,
любовник Габриели? Самые его похождения не более ли породнили
его с любовию народной? Да и что такое все недостатки Петра?
Пятна в солнце, тени, придающие более блеску картине. Имей он их
вдесятеро более, они померкнут в его заслугах.
Извини, друг мой, эту невольную выходку. Умы великие — гости
редкие на земле, и, говоря об них, нехотя выйдешь из обычного
равнодушия, особенно если они принадлежат нашей, родной стране.
Впрочем, не заключай из сказанного, чтоб я называл книгу дурною.
Но гораздо для меня занимательнее были «Сказания о
самозванцах». Я прочел их с удовольствием и радуюсь хорошему сочинению,
а еще более новому автору, который подает о себе большие надежды.
Спасибо тебе за известие об Янковском, но просьба его пустая,
и советую тебе не беспокоиться, ибо хлопоты твои ни к чему не
послужат. Прошение его поступит по команде в Инспекторский
департамент, где заведен порядок, который для тебя, кланяйся, не

336
Письма из Петропавловской крепости
кланяйся, не нарушат, не замедлят и не ускорят дела, да и не
объявят тебе об нем прежде, чем оно не будет внесено в приказ.
Радуюсь усиленному ходу твоего поручения. Жалуешься, милый,
на бесплодность твоих расспросов, но не происходит ли это оттого,
что на вопросы твои не могут отвечать лица, к коим обращаешься?
Говоря с крестьянами, беседуй с ними о предметах, которые должны
им быть известны, об их замыслах, занятиях, житье-бытье. Таким
образом соберешь множество полезных сведений для статистики
и в то же время ознакомишься с бытом поселян Новогородской
губернии, узнаешь их нужды, потребности и поставишь себя в
возможность пользовать им при случае.
Благодарю тебя, друг мой, за предложение белья и одежды. Мне
ничего этого не нужно. Чтоб получить мое согласие, говоришь, что ,
я охотник сидеть в халате. Ах, любезный! Было время, когда, не
знав усталости и отдыха, я радостно проводил дни и ночи за работой;
теперь не то! Слыхал ли ты о Милоне Кротонском, знаменитом бойце
древности, который, явившись девяноста лет на Олимпийские игры,
некогда поприще его славы, когда взглянул на увенчанных лаврами
за борьбу юношей, а потом на свои дряхлые от старости руки,
горько заплакал? Настоящее мое положение весьма походит на Милоново.
«Суровый славянин, я слез не проливал,
Но понимаю их...» 2
На столе у меня Тит Ливии, от перевода коего я обещал себе
столько наслаждения, и вот слишком месяц ве могу приняться за
труд. Плоха та, милый, работа, где за часы доставленного ею
удовольствия платишь днями страданий. Сперва празднуешь по
необходимости, затем самая лень становится привлекательной. На все
то, что некогда радовало, восхищало душу, смотришь оком холодным,
миришься с тем, что ненавидел, весь портишься, весь черствеешь,
и как не стараешься вырваться из этого онемения, стряхнуть с себя
эту ржавчину, с каждым днем чувствуешь ничтожность своих усилий;
ежедневно с отчаянием в сердце повторяешь: дух бодр, плоть
немощна. Доселе целью всех моих помыслов, трудов было усовершение
себя на пользу ближнего; и это желание, отрада жизни, источник

Письма из Петропавловской крепости
337
всего прекрасного, час от часу слабея, уступает место какому-то
холодному, мертвому равнодушию. Боже, чего бы я не дал тому, кто
научил бы меня сохранить его в прежней свежести и сил! Куда я без
него буду годиться? И теперь уже похожу на человека, палимого ан-
тоновым огнем, у которого болезнь отнимает руки, ноги, пробирается
к сердцу: он следит очами успехи недуга, предвидит неминуемую
гибель и не в силах пособить злу. Впрочем, пусть это тебя не пугает.
Господь не испытывает нас сверх наших сил и, говорю изведанное
собственным опытом, ни в какое время столько не милосердствует
о нас, не печется о наших немощах, как в часы испытаний. А потому
признательные к его благости, покорные его святой воле, будем
терпеливо, не унывая, нести долю, на которую сами себя обрекли, с
твердою верой, что рано ль, поздно ль, здесь или там узрим и лучшие дни.
Он восставит падшего, возвратит силы изнемогшему.
Радуюсь назначению сыновей Андрея Кузьмича 3 в корпус. Е!сли
ты с ним в переписке, поклонись ему от меня. Что пишешь о
судопроизводстве у нас в Подолии,4 я нахожу, что это очень хорошо.
Стыд и срам сказать, Украина тридцать лет русская область, а
русский язык там словно татарская грамота. Да и адвокатам не вижу
большой беды: с голоду не умрут, а с их уменьшением уменьшится
число тяжб, которых у нас слишком много.
Прощай, друг мой! Не пришлешь ли ты мне в ответ письма от
матушки? 24-го, любезный, ее именины. Храни тебя господь здоровыми
веселым.
Твой всем сердцем Александр.
67. Р. И. Корнилович **•
15 июля 1832 г.
Дорогая матушка! Отвечая брату на его письмо, пользуюсь
случаем поговорить с тобою. Он писал мне 26 июня, что очень занят,
постоянно разъезжает из одного места в другое. Между прочим,
сообщает, что зять Янковский намерен просить должности полицмейстера
в Могилеве. Признаюсь, мне было бы очень приятно, если бы его
усилия увенчались желанным успехом: воображаю, какой радостью
22 А. О. Корнилович

338
Письма из Петропавловской крепости
было бы для тебя иметь вблизи своих детей, которые могли бы всегда
услаждать твои часы.
Прости меня, дорогая мама, что в прошлом письме я утруждал
тебя просьбами к Августину. К моей большой радости Михаил
получил, наконец, письмо от Юзи; но я обрадовался бы еще больше,
если бы к письму был приложен вексель, как этого хочет Михаил,
Я, слава богу и благодаря твоим молитвам, здоров и терпеливо
переношу свою судьбу. Целую брата Августина, сестер Жозефину и
Устину с детьми и, прося тебя о благословении, остаюсь с искренней
любовью преданным сыном.
Александр.
68. Ж. О. Корнилович *
4 августа 1832 г.
Благодарю тебя, милая моя Жозефина, за твое дружеское
откровенное письмо. При чтении оного я и радовался, и скорбел, и сильно
раскаивался, что огорчил тебя своими упреками. Извини меня,
друг мой! Виною тому твоя молчаливость и моя грешная природа,
которую, как говорит один древний стихотворец, гони от себя хоть
вилами, она все-таки при случае воротится. Знаешь меня.
Источником всего злого во мне (и едва ли не главная причина всех
неприятностей, какие ни случались со мною) есть несчастная
опрометчивость, которая и теперь, когда бы, кажется, пора остепениться, меня
не покидает, и, вероятно, не покинет до самой могилы. Может быть,
вырвалось у меня из-под пера что-либо, тебя оскорбившее; но не-ф
справедливо мыслишь, полагая, что тут примешалось какое-либо
чувство гнева, неприязни или подозрений. Мы росли вместе, и
сколько себя помню, никогда друг с другом не разногласили. Знав
тебя тридцать лет милой, доброй сестрою, мог ли бы я вдруг
переменить свое о тебе мнение? Скажи мне ты сама, что стала иною, я тебе
.бы не поверил. Странное же наше положение произошло от
обстоятельств и трудности объясниться на письме. Впрочем, настоящая
размолвка, если только дать ей это имя, была первою и последнею.
Обещаю тебе впредь не исправиться, ибо это чрезвычайно трудно, а,

Письма из Петропавловской крепости
339
не изменяя обычной откровенности, быть осторожным в речах. Тебя
же прошу, во всех подобных случаях будь со мною сколь можно
чистосердечнее. Пишешь, что тебе не все вольно высказать. Воля твоя,
я этого никак не понимаю. Что тебя удерживает? Боишься, чтоб люди
не сведали о наших недоразумениях? Друг мой! Такие недоразумения
случаются в каждой семье. Апостолы, избранные богом как мужи
добродетели образцовой, и те бывали несогласны. И по причине весьма
существенной: потому, что согласие неизменное есть совершенство,
которое не дано в удел нам, бедным смертным. Зачем же хотеть нам
казаться лучше, чем мы на самом деле?
Благодарю вас, друзья мои, за высланное брату заемное письмо.
Вы сделали даже более, чем я смел просить вас; решили
удовлетворить его совершенно. Всею душою одобряю ваше намерение. Знаю
очень всю великость вашего пожертвования: сколь трудно расстаться
с достоянием кровным и, прожив весь свой век без крайней нужды,
обречь себя вдруг почти на нищету. Сердце обливается у меня кровью,
когда о том помышлю, но если б вы наперед спросили моего мнения,
то не подал бы вам иного совета. Кусок черствого хлеба, добытый
в поте чела трудов собственных, во стократ вкуснее, милее,
роскошнее пиров, предлагаемых из милости. Я люблю, уважаю брата; вижу
на себе ежедневно опыты его приязни, его дружеского участия в моей
судьбе, и при всем том, по привязанности к нему и к вам, для его
спокойствия, вашего, всех нас, желал бы, чтоб вы совсем не входили
с ним в денежные обязательства, а вошедши, чтоб как можно скорее,
разделались.
Благослови вас господь за труды ваши на пользу сирот покойного
Степана Ивановича. Я с большим удовольствием прочел, Жозефина,
известия твои о заведениях на бессарабской земле и прошу тебя,
если хочешь меня ободрить, изложи мне в подробности все, что вы
там сделали и впредь намерены сделать. Например, сколько уже
поселено семей и на каких условиях? Много ли работников в господском;
дворе и во что они обходятся? В каком положении земледелие? Много
ли десятин занято под пашнями, много ли засеяно лесу и каково он.
всходит? Между тем обращу ваше внимание на следующие
обстоятельства:
22*

340
Письма из Петропавловской крепости
1-е. Вы завели виноградники с тем, чтобы получать со временем
вино. Бессарабские вина качества посредственного от неуменья
ходить за виноградом и недостатка хороших виноделов. Вам теперь
случится часто бывать в Одессе: возьмите кого-нибудь из наших
дворовых мальчиков, сына Ваньки, Антошки или вашего калмычка и
отдайте его в ученье в Крымскую винную компанию. Это станет вам
не более 500 рублей, польза от сей издержки несомненная.
2-е. В 1825 г. я заметил в нашем могилевском саду до тридцати
больших, старых дерев ореховых и несколько шелковичных. И те,
и другие драгоценны, первые по качеству, вторые по приносимой
ими пользе, но у нас совсем не занимаются их разведением.
Прикажите какому-нибудь садовнику с наступлением осени нарезать веток
от одних и других и, перенеся оные с надлежащими
предосторожностями, рассадите их на Суюндуке. Такая роща в триста или пятьсот
дерев составит со временем значительный капитал.
3-е. Развели ль вы на Суюндуке овец? Буде нет, воспользуйтесь
благодеянием, какое недавно оказало правительство владельцам
земель, дозволив под заклад оных денежные ссуды; заложите Суюн-
дук в казну и на взятую из Кишиневского приказа сумму купите
стадо овец, выписав для усовершенствования туземной породы
мериносов. Изобилие пажитей и воды и близость акерманских соленых
озер доставляют там все удобства к овцеводству, а Измаильский .порт
ручается за выгодный сбыт шерсти, сала и прочего. К тому же тут
по соседству земля гр. Нессельроде, у которого завод мериносов:
можно будет послать туда одного или двух человек для обучения
как обходиться с выписными овцами.
Я вошел в эти подробности, чтоб показать вам, как меня
занимает все, касающееся до Суюндука. Вообще прошу вас, не отставайте
от начатого дела. Трудясь для блага сирот, вы в то же время
содействуете благоденствию того края, превращая степь голую,
безлюдную в страну, цветущую населением и промышленностью. Знаю
очень, на первых порах принуждены будете делать пожертвования,
встречать трудности, но при богатстве и местных выгодах Суюндука
пожертвования воротятся скоро; для подкрепления себя в
трудностях переноситесь мысленно ко благовремени, когда наступит благо-

Письма из Петропавловской крепости
341
словенная пора жатвы. Как сладко вам будет после нескольких лет,
слагая с себя звание опекунов, сказать самим себе, что вы исполнили
долг свой честно и, приняв сирот, бездомных, бесприютных, дали им
кров, воспитание, средства к безбедной жизни. И да не тревожат вас
толки людские. Вам, чистым душой, что до пересудов? Пускай твердят,
что вы действуете с видами корыстными и под видом пользы
малолетних радеете о своей собственной. Вы следуйте неуклонно по начатой
стезе и обретете награду в совести, которой доброе свидетельство с
избытком утешит вас в несправедливости людской. Ваше же не
пропадет и воротится вам, если не сиротами, то богом, который, воздавая
напоившему алчущего стаканом воды, не оставит без возмездия и
вашего доброго дела.
Беспокоит меня очень, Жозефина, твоя болезнь. Боюсь очень,
чтоб тебя, не оправившуюся еще от недуга, не расстроила поездка
в Одессу. Поспеши меня уведомить, каково ты ее перенесла? G
прискорбием также вижу в письме твоем чувство отчаяния, которое,
может быть, против собственной воли, проявляется в твоих речах.
Принимаю душевное участие в твоем горе и, за невозможностью
пособить тебе делом, предлагаю искренний, благой совет. Не унывая,
милая, возложи все упование на бога. Он неисповедимо милостив,
особенно к терпящим напасть. Небо наше не всегда будет покрыто
тучами, наступят когда-нибудь и ясные дни. В ожидании сих будем
терпеливо нести нашу участь, благословив руку, нас наказующую.
Между тем пиши ко мне чаще. Переписка со мною послужит тебе
рассеянием, мне отрадой. Я не принадлежу к числу счастливцев, которые
взирают равнодушно на удары рока. Бывают минуты, где мне нужно
утешение, а что утешит меня лучше твоих писем? Притом это
занятие будет для тебя самой приятно. Сужу по себе. Всякий раз,
приступая к беседе с тобою, переношусь мыслию среди вас, душе как-то
легче, изъясняешься свободнее, слова сами ложатся под перо. Теперь
же исчезла между нами и тень принужденности. Можем свободно
предаваться внушениям связывающей нас дружбы. Не скупись на
домашние известия: все, что до вас касается, так же близко ко мне,
как и к вам, все, самое ничтожное, имеет для меня свою
занимательность. Прощай, мой друг! Поцелуй за меня Устиньку. Письмо это

342 Письма из Петропавловской крепости
получится у вас может быть 28-го сего месяца. Поздравь, поцелуй
за меня Августина. Как мы были счастливы в этот день лет семь
назад!
Твой всею душою Александр.
69. Р. И. Корнилович *х
5 августа 1832 г.
Дорогая матушка! Прилагаю к письму сестре несколько слов
тебе, зная, что тебе всегда приятно читать мои строки. Меня очень
порадовало намерение Августина удовлетворить брата Михаила
вполне. При этом повторяю мою просьбу — прости, что я утруждал тебя
<его делами, но я так поступил не по причине недовольства или
недоверия к Августину и Жозефине, а лишь исходя из того, что твои
советы могут оказать большее влияние.
Меня очень тревожит известие о болезни Жозефины. Воображаю,
сколько забот и беспокойства причинил тебе этот случай. Боюсь,
что задуманная ею поездка в Одессу не причинила бы ей еще более
вреда, а потому прошу, чтобы сейчас же после возвращения она
сообщила мне о своем здоровье.
Михаил писал мне 22-го прошлого месяца. Он не перестает
доказывать мне свою дружбу и даже балует меня: прислал, например,
мне несколько банок варенья, чаю и книг. Я неоднократно просил его
не тратиться на меня, я уверял его, что ни в чем не нуждаюсь, но
он мне не верит и не слушается.
Я, слава богу, здоров, спокоен и, будучи занят с утра до вечера,
не замечаю, как проходит время. Всевышний и начальство более ко
мне милостивы, нежели я того заслуживаю. Приписывая это все твоим
молитвам, искренне тебя за них благодарю. Прося о благословении,
с преданным сердцем остаюсь верный сын
Александр.
70. А. X. Бенкендорфу *
Ваше Высокопревосходительство милостивый государь!
Желая заняться переводом Тита Ливия, принимаю смелость
покорнейше просить Вашего разрешения на покупку мне Словаря

Письма из Петропавловской крепости о43
Российской Академии, как сочинения, необходимого
для справок всякому пишущему на русском языке.
Вместе с сим прошу принять уверение в глубоком высокопочита-
нии и неизменной преданности, с коими имею честь пребыть
Вашего высокопревосходительства всепокорнейшим слугою
Александр Корнилович. 2
5 августа 1832.
71. М. О. Корниловичу **
5 августа 1832 г.
Спасибо тебе, друг мой, за твое письмо от 22-го прош[лого]
месяца]. Почти в то же время я получил другое от Жозефины, которое"
для успокоения тебе приобщаю в подлиннике с просьбой, однако ж,
возвратить по прочтении. Увидишь из него, как дружески,
откровенно, без преувеличений, она описывает свое положение, и сознаешься,
надеюсь, в несправедливости твоего мнения об Августине. Без
места, жалованья и пенсиона, под судом, занятый воспитанием детей
своих и покойного Степана Ивановича, он, согласись, не Мог в
точности исполнить своих к тебе обязанностей, но едва получил
надежду, что дела его поправятся, решил продать свое имущество для
удовлетворения тебя.
Недели две назад я получил Грамматику Греча 2 и прочел ее с
большим удовольствием и пользой. Спасибо, право, Гречу. Изданием'
своей Грамматики он оказал большую услугу любителям русского
языка. Немногие наши писатели, даже из первостепенных, скажут1
тебе всегда, почему они пишут так, а не иначе. Большая часть следует'
навыку и употреблению, потому что правила, преподанные нам в
школах, вообще недостаточны, часто же противоречат чистоте языка.
Все русские грамматики доселе были сколками ломоносовской,
сочинения отличного, как первого в своем роде, но по сему самому
весьма несовершенного. Великая заслуга Греча, что он первый освободил
себя от этого рабского подражания и, вникнув в свойство языка,
почерпнул из него правила новые, более соответственные нынешнему

344
Письма из Петропавловской крепости
его состоянию. Не утверждаю, что он разгадал все трудности,
объяснил все сомнения, но скажу, не обмануясь, что наши преемники, кои
будут учиться русскому языку по Гречевой книге, будут писать если
не лучше, то по крайней мере правильнее нас.
Вместе с грамматикой доставили мне варенье, а потом и чаю.
Ошибаешься, друг мой, ожидая за них благодарности. Я чувствителен
к твоей памяти, к видимому желанию облегчить мою судьбу, но если
можно было гневаться за изъявление любви и посердиться, я попенял
бы тебя за то, что не обращаешь внимания на мои просьбы и хочешь
против воли принудить меня к притворству. Кто тебе сказал, что
я охотник до сластей? По мне пища чем проще, тем лучше. Да и
должен по необходимости от них воздерживаться, потому что без того
часто хвораю желудком и подвержен зубной болезни. Стоит же ли
для ничтожного удовольствия проглотить в день одну, много две
чайных ложки сладкого, кидать каких-либо пятьдесят рублей? И
случись мне нужда действительная, станет ли у меня после таких
издержек духу обратиться к тебе, живущему из одного жалованья?
Поневоле на все твои вопросы буду говорить, что у меня всего .вдоволь.
Скажешь, это напрасно, ты-де с радостью исполняешь все мои
требования. Все знаю, всему верю, милый друг. Но, любезный, и у меня,
хотя каторжного, не вымерло еще все чувство чести и стыда. Да и
вообще этакие прихоти мне неприличны. Что за баловство? Помысли,
где я, что я? До того ли мне, чтоб себя нежить?
Не напугал ли я тебя последним своим письмом? Я был тогда
очень плох: хворал и телом и духом, сам не понимал, что писал.
Теперь, благодаря богу, оправился, укрепился и хочу приступить к
переводу Тита Ливия. Труд огромный, семнадцать томов в осьмушку;
работы прилежной года на два по крайней мере. Впрочем, это не
страшно! Дал бы господь здоровья, а постоянства, надеюсь, у меня
станет. Пугает меня трудность дела. Мне бы хотелось перевести па
славу, чтобы сам Тит Ливии, если б мог проснуться, был доволен моим
трудом. В переводе же великих писателей мало того, чтоб передать
верно смысл подлинника, надлежит сохранить и все оттенки их слога:
в Таците сжатость и силу, в Тите Ливие блеск, плавность, полноту.
Французский переводчик из одного латинского предложения со-

Письма из Петропавловской крепости
345
ставляет по два, по три. Мне кажется, это в таком только случае
дозволено, когда язык не терпит длинных периодов. Наш же допускает
все таковые изложения речи: дело в умении владеть им, а это
искусство не легкое. Впрочем, если по слабости, общей авторам, и я грешен
самолюбием, то самолюбие мое не выходит из пределов благоразумия.
Буду стараться сделать труд свой сколь возможно совершенным:
удастся — хорошо, .нет — без всякой жалости первый наложу на
него истребительную руку. Между тем он приятно меня займет,
усовершит в языке и упользует мне нравственно. Примеры мужей
великих, рассказанные таким писателем, каков Тит Ливии,, крепят
и возвышают душу; зарождается желание им подражать, и хотя
чувствуешь, сравнивая себя с ними, собственное бессилие, но самое
стремление уже хоть сколько-нибудь к ним приблизиться выводит
душу из бездействия, к которому так располагает мое настоящее
положение.
Прощай, мой милый! Успешно ли идут твои работы? Ни слова
не говорю теперь о краткости твоих писем, потому что ты занят,
но наступит осень, время отдыха, и тогда, надеюсь, вспомнишь
пословицу: долг платежом красен, и на мои длинные послания будешь
отвечать таковыми же.
Твой всем сердцем Александр.
72. М. О. Корпиловичу*
28 августа 1832 г.
Любезный Михаила! Отвечая сестрам, пользуюсь случаем
промолвить и к тебе несколько слов. Жозефина на обратном пути из Одессы,
куда отвозила дочерей, заезжала с Устинькой к Радзиевской.
Пробыла у нее неделю, наконец, перед тем, как разъехаться, все вместе
ко мне писали. Сестры отправились к себе домой, Радзиевский отвез
в Одессу сына с намерением проехать оттуда в Измаил. Жозефина,
бедненькая, не может оправиться, все хворает.
Я, любезный, занимался этот месяц математикой. Странное дело!
С самого малолетства твердили мне о важности математики как науки,
и никогда я не чувствовал к ней охоты, думаю, потому, что меня учили

346
Письма из Петропавловской крепости
ей слишком отвлеченно, без приложений, а у меня ум такого свойства,
что прилепляется лишь к тому, в чем видит пользу положительную.
Потом, в десять лет службы никогда не удавалось мне употребить
в дело своих математических познаний, так что я почти все забыл,
особенно высшие вычисления, о которых и прежде имел весьма слабое
понятие. Зато теперь, узнав действительно пользу науки,
воспользовался досугом, чтоб пройти криволинейную геометрию и высшую
алгебру, и очень доволен, ибо без них нельзя знать основательно
механики, физики и вообще прикладной математики. Подумаешь,
как науки возносят человека! Какое неизмеримое пространство между
готтентотом, умеющим счесть пальцы на руках, и образованным
европейцем, который, так сказать, выведал тайны божества и угадал
законы, по коим вышний двигает миры! Какой неизмеримый переход
от дымной юрты лапландца до Микель-Анджелова собора в Риме!
И заметь, это еще не конец, ибо кто определит границы, куда
досягнет ум человека? Между тем этот же самый человек, который сягает
под небо и за небо, случись ему попасть под течение сквозного воздуха
или проглотить неудобоваримый кусок, становится самым' жалким,
самым ничтожным существом. Еще непонятнее духовная наша
природа. Станет ли слов высказать все высокое, прекрасное, благородное1
и в то же время все низкое, пошлое, гнусное, которое гнездится в душе
человека в различных обстоятельствах жизни? Люди тешат себя
громким именем властителей судьбы. Хороша власть, которую должно
оспаривать ежеминутно, где самые сильные те только, кои менее
других изнемогают в борьбе! Когда видишь какого-нибудь Сенеку,
Тацита, мужей, сочинения коих дышат самою высокою нравствен-
ностию, которых вся жизнь была стремлением являть на деле
проповеданные ими правила, когда, говорю, видишь этих мужей добра,
одного, — оправдывающим злодеяния Нероновы, другого, как сам
сознается, — исполнителем кровавых велений Домициана, и потом
взглянешь на себя, невольно воскликнешь с апостолом Павлом:
бедный я человек! Сенека не боялся смерти, бесстрастно выслушал
повеление лишить себя жизни и перед самой кончиной, уже по открытии
себе жил, исходя кровью, диктовал рабу мысли об участии праведного
за гробом, изумившие современников красноречием, но и он увлекся

Письма из Петропавловской крепости
347
потоком. После таких примеров с каким смирением, вознесши очи
к небу, повторяешь: и не введи меня во искушение, но избави от
лукавого.
Кончив математику, весь посвящаю себя Титу Ливию. Бывши в
Москве, друг мой, я никогда не входил в Успенский собор без
какого-то священного ужаса. Этот ряд венценосцев, в течение трех
Беков слушавших тут же звуки, в то время раздававшиеся в моих
ушах; эти нетленные тела сродников Петра, Ионы, страдальца
Филиппа, кои столь чудно соединяли в себе святость жизни с
доблестями мужей государственных, наконец, самые стены, свидетели толи-
ких переворотов, бессилия и могущества, уничижения и славы
отечественной, — все говорило душе, наполняло ее каким-то глубоким
благоговением. G чувством, несколько на это похожим, хотя более
слабым, разумеется, приступаю к предстоящей мне работе. И не
лочтешь это преувеличением, если помыслишь, что 18 веков
восхищались Титом Ливием, что флорентинцы, воюемые Альфонсом, королем
Наваррским, купили мир рукописью Тита Ливия; наконец, когда
вспомнишь слова Генриха IV, говаривавшего, что уступил бы по
области за каждые 10 книг его истории, до нас не дошедших. Он
написал их 100, сохранилось только 35, и те неполные. Посуди после
того, какую ответственность берет на себя перед тенью великого
писателя его переводчик, и поверишь искренности моего страха
исказить такой подлинник. Впрочем, обещаю себе от сего труда много
удовольствия. Более же всего меня радует, что начинаю оный при
самых благоприятных знамениях: так же свеж, бодр, спокоен, как
бывало; болезнь моя, благодарение богу, совершенно прекратилась.
Как справедливо, что узнаем цену вещам тогда только, когда их
лишаемся! Восемь месяцев я не покидал лекарств, чувствовал минут-
ныя облегчения, словно для того, чтоб перевести дух и, скрепив
сердце, опять нести бремя. Телом страдал немного, но что было с душой,
то одному Богу ведомо: скажу одно, что если б этак продолжилось,
то сам бы себя возненавидел. Теперь, благодарение господу, все это
миновалось.
Успешно ли идет твоя работа? Я чай, дожди тебе большая помеха;
куда как невесела съемка в этакую непогодь. Прости, друг мой!

348, Письма из Петропавповской крепости
Взгляни на число, в которое пишу к тебе. Дант, помнится, сказал,
что изо всех горестей самая тяжкая — воспоминание о днях,
счастливых в часы напасти. Если это справедливо, то согласись, что и во
мне есть несколько так называемой твердости. Нынешний день был
бесспорно для меня один из самых счастливых в жизни, и я не только
мыслю о нем, но и тебе привожу его на память. Как мы весело провели
его вместе перед сим за семь лет!
Твой всею душою Александр.
73. Р. И. Корнилович *
28 августа 1832 г.
Дорогая матушка! Большой радостью было для меня письмо
сестры Жозефины. Я так боялся, что путешествие в Одессу может быть
причиной новой болезни, даже и сейчас я не могу быть вполне
спокойным. Я советовал бы ей пить ослиное молоко, а для этого выписать
ослиц из Бессарабии: кажется, в Подолии их нету. Меня очень
радуют успехи Антония и его супруги. Вот уже четыре недели, как
я не имею известий от Михаила, но не удивляюсь этому. Теперь такое
время, когда он очень занят, не сидит на одном месте, разъезжает
из одного конца губернии в другой. Меня очень порадовало
сообщение о помещении Юлиньки и Каролины в Одесском институте.
Жозефина писала мне, что имела подобное же намерение по отношению
к Людвигу, но, кажется, переменила его, по крайней мере могу так
судить по его приписке в письме к Радзиевским. Я и сам того
мнения, что для Людвига еще рано, можно подождать целый год.Я,
благодаря всевышнему и твоим молитвам, спокоен и весел и счастлив,
насколько можно быть в моем положении. Занятый с утра до вечера,
не замечаю, как проходит время. Боюсь, что тебя может обеспокоить
известие о моей болезни, но это было еще в июне месяце и болезнь
эта не опасная. Поручаю себя твоим молитвам и, целуя дорогие ручки>
с просьбой о благословении, остаюсь преданным сыном.
Александр.

Письма из Петропавловской крепости
349
74. Ж. О. Корнилович *
29 августа 1832 г.
Много обрадовало меня, друг мой, письмо твое от 28-го
прошлого] м[есяца]. Я чрезвычайно боялся, чтоб поездка в Одессу не
расстроила тебя, еще не оправившуюся от болезни, и от искреннего сердца
благодарил бога, что сохранил тебя в пути. Радуюсь душевно
помещению твоих малюток в институт. Я чай, то-то, сердечные, плакали!
Сообщай мне известия, какие будешь получать об их успехах.
В последнем письме я советовал вам, друзья мои, отправить
мальчика в ученье в Крымскую винную компанию. Подумав о сем,
полагаю, гораздо будет лучше, если выпишите одно или два семейства
виноделов с берегов Рейна, Неккера или поблизости, из Венгрии.
Помнится, лет 10 назад вышел указ, в котором изложены основания,
на коих частные лица могут выписывать колонистов. Справьтесь об
этом и потом обратитесь с просьбой к губернатору: правительство,
столь заботливо пекущееся о распространении в государстве
промышленности, облетчит вам, без сомнения, способы к тому, чтоб иметь
людей, сведущих в деле. Одного боюсь, что доходов Суюндука не
станет на издержки, сопряженные с сим предприятием. Кроме
издержек путевых и жалованья мастерам, надобно будет построить им до-
мы, отпустить бесплатно семян на обзаведение, может быть,
содержать их в селении первые шесть месяцев. В таком случае, отложив
мысль об овцеводстве, употребите на это взятые из казны под залог
Суюндука деньги: одну часть обратите на поселение виноделов,
другую на постройку зданий и заготовление прессов и посуды,
потребных при выделывании вина; когда же устроите вино, тогда можно
будет промыслить и об овцах.
Поблизости Суюндука нет лесу; да и в Подолии он дорог.
Выпишите лес из Измаила и войдите для сего в переписку с Островским,
зятем Радзиевских. В Измаиле лес должен быть дешев, ибо туда
пригоняют его во множестве из Молдавии, да и доставка морем в Акер-
ман не обойдется вам дорого, особенно если между сими двумя
городами установлено постоянное береговое плавание. Выгода же от всех
пожертвований явная. Семнадцать тысяч кустов винограда, посажен-

350 Письма из Петропавловской крепости
ных вами, дадут в год от 3 до 4 ведер вина. В мое время простое вино
продавалось в Бессарабии по 60 копеек ведро, хорошее по 5 рублей.
Положим, что содержание винодела станет вам по большей мере 2000
рублей в год, то и в таком случае барыш чрезвычайный.
Не пренебрегайте также просьбой моей о роще ореховых и особенно-
тутовых дерев. Вспомните, что при покойном батюшке мы получали
от двух таковых дерев 10 фунтов шелку. Что же принесет усаженная
ими десятина? Главное только, чтоб рассадку сделать вовремя и
умеючи, не слишком часто сажав отпрыски один подле другого, дабы дать
им разрастись. Посоветуйтесь о том с сведущим садовником и
поручите дело надзору человека расторопного. И советую не медлить. Буде
можно, займитесь этим нынешней же осенью или не позже будущей
весны. Так, года через четыре, с помощию божией, можно будет
начать шелководство, и вы первые введете в Бессарабии эту отрасль
промышленности. Труда тут мало, а выгод много: в Москве пуд шелку
продается от 45 до 60 рублей, следовательно, на месте можно будет
взять от 35 до 40 рублей.
Августин Иванович при мне завел было пчел: уведомь меня,
принялось ли это? Сколько у вас ульев, сколько получается воску?
Смешно вам покажется, что я так распоряжаюсь в деле, которое
вам гораздо известнее моего. Но, друзья мои! это происходит от
участия, какое принимаю во всем, что до вас касается. Притом,
могу ли быть равнодушным к Суюндуку? При мне он составлял голую
степь; мы с Августином Ивановичем укрывались от дождя под хол-
щевым шатром, чтоб не голодать, принуждены (были посылать людей
для стреляния дичи. Как же мне не радоваться, что сия страна
впервые оживает и что эту жизнь, эту деятельность даете ей вы! Одного
опасаюсь, чтоб Августина Ивановича не смущали внушения людские.
При мне и посторонние, и свои, и ты сама твердили ему, что он
тратится понапрасну, в обиду собственной семьи. Друг мой! ты, думаю,
не сомневаешься в моей любви к тебе и твоему семейству. Если веришь
ей, то верь также, что я не одобрил бы сделанных вами издержек, не
поощрял бы вас к новым, буде только имеете к ним способы, если б
не убежден был, что ваше воротится вам, и с процентами, как не
получите ни в каком банке, с сладостным, утешительным уверением, что

Письма из Петропавловской крепости
351
вы с своей стороны употребили все на упрочение блага сирот,
вверенных вашей опеке. Впрочем, полагаю, вы сами убеждены теперь
в истине моих слов. Я не знаю, сколько вы положили на Суюндук и
что от него получаете. При мне эти шесть тысяч десятин приносили
тысячу рублей, теперь, не сомневаюсь, они дают вам по крайней мере
тридцать процентов с употребленного на них капитала; если б же вы
имели средства употребить более, то уже теперь приносили бы 60,
а может быть, и 100 на 100, ибо эти предприятия такого рода, что чем
более на них жертвуешь, тем они корыстнее.
Послушай, Жозефина! У меня к тебе есть просьба. Живет ли
Станька, сын Ваньки? Я чай, мальчику теперь десять лет. Попроси
матушку, чтобы она приняла на себя труд отдать его какому-либо
поблизости вас сельскому священнику, с условием выучить его русской
грамоте, то есть чтению, письму и первым четырем правилам
арифметики. Брат его Гриша обучался у доминикан; можно бы отдать туда и
Станьку, если только там учат по-русски, ибо это для меня главное.
Я имею на этого мальчика большие виды; хочется, если господь
поможет, в признательность за службу старого Ивана, создать из его сына
человека порядочного. Скажу тебе о том более со временем, теперь
же, уведомь меня, каков он? Обещает ли хорошие способности?
Душевное спасибо Устиньке за ее память. Брат писал ко мне, что ее
муж искал полицмейстерского поста в Могилеве: уведомь меня, каков
будет успех его стараний. АвгустинИванович ! нынешний день, лет семь
назад, я с бокалом шампанского в руках поздравлял тебя с именинами.
С тою же любовью, с тою же искренностию желаю тебе всего доброго.
Тебя, Жозефина, прошу христом богом, перестань хворать: ты
такая слабая, хилая, и я чрезвычайно за тебя боюсь. Береги себя,
мой друг, для семьи своей, для меня, для всех нас. О моем здоровье
не беспокойся. Моя болезнь более скучная, чем опасная, но и то,
благодаря бога, миновалась. Целую всех вас сердечно.
Ваш всею душою Александр,
Еще два слова: виноделам, которых выпишите, поставьте в
обязанность привести с собою лоз, разумеется, за плату. Так усовершите
породу туземного винограда.

352
Письма из Петропавловской крепости
75. М. О. Корпиловичу*
26 сентября 1832 г.
Что с тобою сталось, любезный Михаила? Миновался август,
сентябрь на исходе, а от тебя ни словечка. Ты так занялся службой, что
не даешь себе времени помыслить о друзьях. Или, от чего боже
сохрани, не занемог ли? Признаюсь, молчание твое чрезвычайно меня
беспокоит. Ты всегда был такой хилый, теперь же, в эти дожди,
постоянно на воздухе, что мудреного слечь в постель?
Писала мне Жозефина от 20 августа; не сообщаю тебе содержания
письма, ибо узнаю от нее, что она в тот же день отвечает тебе. Не может
нарадоваться помещением дочерей в Одессу, и я этому очень верю.
Я, любезный, начал, благословясь, свою работу и провожу за нею
время весьма приятно. Как не благодарить провидение за то, что
обрекло нас на труд; оно скрыло в нем столько наслаждений! Я не
вижу за Титом Ливием, как проходит время, забываю все кругом
себя. Одно, что нарушает этот покой, как я сказал выше, это твое
молчание. Четыре недели с лишком каждый день, едва послышу шум
за дверьми, того и смотрю, что меня порадуют письмом от тебя, и
каждый день ожидания мои обмануты. Пожалей обо мне, любезный!
Отзовись, пожалуй. Не прошу длинных писем, знаю, что у тебя
досугу немного; два слова, что ты здоров, и с меня довольно, но в этих
двух словах не отказывай мне. Не поверишь, как мне грустно. Я даже
в эту минуту не в силах продолжать письма. Прощай, милый! Пожалуй,
порадуй меня вестью о себе.
Твой всем сердцем Александр.
76. Ж. О. Корнилович *
26 сентября 1832 г.
Спасибо тебе, милый друг мой, за твое письмо от 20 пр[ошлого]
м[есяца], оно доставило мне много удовольствия. Душевное принимаю
участие в радости твоей о помещении дочерей в институт; знаешь, это
всегда было моим желанием. Я уверен был, что это заведение тебе
понравится: можешь несомненно надеяться, что малютки выйдут не
только образованными девицами, но и с правилами не хуже тех, ка-

Письма из Петропавловской крепости
353
кие ты сама могла бы им дать. Вполне также одобряю, что ты
удержалась от помещения Людвига в лицей: он еще ребенок, и учиться
для него еще рано. Этот пансион в Умани, о котором пишешь,
вероятно, заведение новое, при мне его, помнится, не было. Не вместе
ли с Альцибиядом Радзиевским отдала ты туда своего Людвига?
Они также искали для сына пансиона поближе к себе.
Очень понимаю, друг мой, слезы, проявившиеся у тебя на глазах,
когда, воротившись с дороги, ты впервые вошла в детскую.
Воображаю, как тебе странно было, видев всегда кругом себя этот рой
малюток, слышав этот шум, вдруг очутиться одной. Уведомляй меня,
пожалуй, об их успехах; по желанию твоему я буду писать к Каролине
и Юлии, но со временем мне хотелось бы получить от них ответ, а
теперь, думаю, сами они написать оного не в состоянии. Кто у тебя
в Одессе знакомые? Кому ты поручила брать их к себе на дом по
воскресным и праздничным дням?
Я искренно благодарил бога за твое выздоровление. Принят ли
Франц в службу? Уведомь меня также, какой ответ последовал от
Сената относительно Августина Ивановича? Получил ли он прежнее
или подобное прежнему место? Жду с нетерпением, милая, вестей
от тебя о Суюндуке. Между тем искренно благодарю за подробности
о своей семье и вперед прошу тебя, не скупись на домашние известия.
Знаешь, как близко ко мне все, что тебя касается.
Я, слава богу, здоров, вопреки погоде, которая у нас осенняя, и
много занят, работаю, сколько могу, а с работой и здоровьем — и
счастлив, и весел, и покоен. Устинье спасибо за память, целую ее
с малютками. Поцелуй также за меня Августина и свою Мальвину.
Дай вам господь всего доброго.
Ваш всею душою Александр.
77. Р. И. Корнилоеич **
26 сентября 1832 г.
Дорогая матушка! С большим чувством я прочитал строки,
написанные твоей дорогой рукой, и тысячу раз благодарю тебя за
доставленную мне этим радость. Не менее обрадовало меня известие о вы-
23 А, О. Кораилович

364
Письма из Петропавловской крепости
здоровлении Жозефины. Меня тревожит то, что Михаил уже в течение
двух месяцев не отвечает ни на одно из моих писем. Знаю, что он
занят, но столь долгое молчание, противное его привычке, невольно
делает меня беспокойным.
Я, слава богу, здоров и, благодаря начальству, не перестающему
быть ко мне благосклонным, имею разрешение заниматься той
работой, которая служит мне лучшим развлечением; перевожу с
латинского языка на русский и за занятием не вижу, как проходит время.
За сим поручаю себя твоим молитвам и, испрашивая твое дорогое для
меня материнское благословение, остаюсь искренне преданным сыном.
Александр.
78. Р. И. Корнилович*1
13 октября 1932 г.
Дорогая матушка! Пишу Михаилу и пользуюсь этим, чтобы и тебе
написать несколько слов. Письмо его датировано 29-м прошлого
месяца. Пан Андрей, отвозя сыновей в Петербург, в корпус, был у
него в Новгороде с пятью детьми. Брат жалуется на дожди* и холод,
мешающие ему в работе, пишет, что 18 сентября целых 23 версты
проехал на почтовых (в санях) и присовокупляет, что это случилось
с ним первый раз в жизни. Между прочим, прислал мне волчий мех.
Я ему очень благодарен за подарок и ценю это проявление братской
любви, однако вещь эта сама по себе ни на что мне не нужна, ибо и
без того я имею две шубы. Но он мне совсем не верит и не обращает
внимания на мои просьбы о присылке мне лишь-тех вещей, о которых
я буду просить.
Я, благодаря всевышнему, здоров и провожу время так весело,
как только возможно в моем положении. Будучи занят с утра до
вечера (лишь бы не повредить своему здоровью), я не замечаю, как
проходит день за днем. Ожидаю ответа сестры Жозефины, который
принесет мне известие о тебе, дорогая мама. Сердечно обнимаю
Августина с женой и Янковских с их детьми. Целую твои дорогие ручки и,
поручая себя твоим молитвам и прося материнского благословения,
остаюсь преданным сыном.
Александр.

Гс^С@0<Що:
ПИСЬМА С ПУТИ ИЗ ПЕТЕРБУРГА НА КАВКАЗ
79. Р. И. Корнилович *i
Станция перед Воронежом, 23 ноября 1832 г.
Дорогая матушка! Всемогущий услышал твои молитвы, монарх
смилостивился над тобой и над всей.твоей семьей. Сын твой снова
вступил в среду людей, вышел из разряда преступников и имеет
надежду вернуть себе утраченное положение в обществе. Ни время, ни
обстоятельства не позволяют мне подробнее все рассказать потому,
что в настоящее время я еду нижним чином в Грузию: скажу тебе
только, что, сознавши свою вину, я употреблял все усилия к тому,
чтобы показать, что ошибка моя исходила не из глубины сердца,
и господь бог, который дал мне способ сознать свою вину, дал мне
также и средства загладить их постольку, поскольку мне
представлялось возможным. Примером тому может служить хотя бы случай
с Юлией, который мог последовать и в отношении Каролины, если
бы Августин не был под судом. Впрочем, имею надежду, что Жозефина
вскоре сама об этом узнает.
По дороге был в Новгороде у брата. Несмотря на семь часов,
проведенных вместе, мы еле-еле нашли время, чтобы перекинуться
несколькими словами, хотя я почти ничего не ел и не пил и все время
не переставал говорить. Какое редкое, доброе сердце у нашего
Михаила! Он передал мне, между прочим, тысячу рублей, думая,
что я без денег, но, слава богу, я ни в чем не нуждаюсь, живу
очень хорошо; как после этого не верить в милосердие божие я
людей.
23*

356
Письма с пути из Петербурга на Кавказ
Мама, должен кончать. Пишу в дороге, и меня уже ждут. Недели
через две надеюсь уведомить тебя о своем житье-бытье. Пишите на
мое имя в Тифлис в Канцелярию главнокомандующего. Целую
сестер и братьев и твои дорогие ручки.
На всю жизнь твой Александр.
80. М. О. Корнилоеичу *
Екатериноград, 29 ноября 1832 г.
Разбитый, измученный дорогой, пользуюсь досугом, чтоб
отдохнуть за письмом к тебе. Ну уж дорога! Я проездил на своем веку
с лишком 15 тысяч верст и никогда столько не терпел в пути. Без
отдыха мчась день и ночь, когда на санях, большею частью на телеге,
прибыли мы после 10 дней сюда в Екатериноград, казачью станицу
у подошвы Кавказских гор, где поневоле ночуем в ожидании конвоя,
который проводит нас до Владикавказа. Вещи мои все измялись,
перетерлись, подмокли. Сам я весь покрыт сыпью, с распухшими
веками — от скорой ли езды, оттого ли, что давно не был на воздухе,—
едва передвигаю ноги. Впрочем, нет худа без добра: свежий воздух
укрепил меня. Геморрой, который давал себя чувствовать перед
отправлением из Петербурга, прошел, и надеюсь с прибытием па место
после дневного отдыха возвратить прежнюю свежесть.
Мы так с тобой обеспамятели от радости свидания, что не успели
ничего путного сказать друг другу в немногие часы, проведенные
вместе. Теперь на досуге прошу тебя, тотчас по прибытии в Петербург,
побывай у Ивановского и спроси у него, выручил ли он сколько-
нибудь за альманах, в котором поместил мои повести;1 деньги сии
возьми в свое распоряжение. Если их будет более 3000 рублей, то
отошли 500 рублей в Москву к Екатерине Федоровне Муравьевой,2
как часть долга, в который заставили меня против воли и желания
войти княг[иня] Волконская 3 и ее невестка Александра]
Григорьевна Муравьева,4 200 — Николаю Михайловичу Майлевскому, в
Москву у Арбатских ворот, 75 — Нико[лаю] Александровичу Лунину,
обер-прокурору московских департаментов Сената, и 110 — князю

Письма с пути из Петербурга на Кавказ 357
Николаю Федоровичу Голицыну, проживающему в Москве, на
Покровке, в собственном доме. Это давние долги, коими я пренебрегал
в годы ветреной молодости и коих потом, в постигшем меня
положении, не мог уплатить. Тысячу рублей перешлешь ко мне в Тифлис,,
а остальные удержишь у себя для покупок, о коих я тебя буду просить.
Сейчас об этом еще не говорю, ибо не знаю, какая мне готовится
участь.
Оставленную тебе рукопись 5 покажи Ивановскому, он всегда
принимал большое участие в моих литературных трудах. По его
совету, приказав ее переписать, отдай для напечатания А. Ф. Смир-
дину. Очень рад, если возьмешь за нее рублей триста. С Полевым 6
я не видался в Москве, где был ночью и только имел время хлебнуть
чашку или две чаю, но из Тифлиса буду писать к нему и не
сомневаюсь, что он весьма мне будет признателен за случай вступить с тобою
в переписку. Для журналистов люди, как ты, занимающиеся
с таким запасом материалов, какие у тебя
находятся,—истинная находка. Твоего «Глинского»7 я еще, как сам можешь посудить,,
не рассматривал. Займусь им немедленно по прибытии в Тифлис и,
может быть, перешлю его тебе [обратно] с этим же самым письмом,
тогда и скажу тебе о нем свое мнение.
Не успев, за поспешным выездом из Петербурга, распорядиться!
своими вещами, я, как [уже] говорил тебе [прежде при свидании],
оставил плац-адъютанту Рейнеку для передачи Ивановскому, а от
него тебе три ящика с книгами, [мой] перевод Тицита в
рукописи и начало перевода Тита Ливия. Первый весьма недостаточен
и требует больших исправлений, [ибо] я трудился над ним без
лексикона, без пособий и по необходимости часто слишком близко
держался французского перевода. Тит Ливии менее неточен, я полагаю
даже, что можно отправить несколько из его отрывков Гречу для
напечатания в «С[ыне] отечества]», напр., убиение Сервия, бой
Горациев или смерть Виргинии. Впрочем, впредь буду писать тебе
об этом подробнее. Теперь должен проститься с тобой и двинуться
под прикрытием конвоя с орудиями через Кавказские горы. С 250
верст, которые доселе делал в сутки, сыграть на пятнадцать и на
переезд 105 верст употребить четыре дня.

.358 Письма с пути из Петербурга на Кавказ
Тифлис, 4 декабря 1832 г.
Я хотел было продолжать письмо с тою же подробностью, с
какою начал, и сообщить тебе некоторые замечания, собранные на
пути, особенно описать дорогу от кавказской линии к Тифлису, но
поневоле должен переменить намерение, потому что не имею времени.
Еду часа через три в Кахетию, в урочище Царские Колодцы, куда
определен рядовым в пехотный гр[афа] Паскевича-Эриванского полк.
Нет даже досуга уведомить об этом матушку. Впрочем, я очень
доволен приемом здешнего начальства. Все с должным уважением к
несчастию видели во мне злополучного, мне по возможности хотели
пособить снисходительным приемом, советом, даже самим делом
изъявляли мне участие.
Друг мой! До сих пор мне ничего не нужно, но заранее прошу
тебя запасаться помаленьку для меня сочинениями о Грузии и
вообще о Кавказе. Они мне много пригодятся. Пришли мне пока самый
полный и новый каталог русских книг. Я тебя вскоре закидаю
комиссиями. Хотел прислать тебе персидский ковер для украшения
спальни твоей будущей супруги, но, право, некогда взять из лавки.
Прощай до письма из Царских Колодцев. Поклонись матушке и сестрам.
Весь твой Александр.
Если найдешь способ подарить что-нибудь фельдъегерю, то
потрудись явить ему мою признательность.
©&@

ГоЩофэ^а
ПИСЬМА С КАВКАЗА. 1832—1834
81. M. О. Корниловичу *
Урочище Царские Колодцы, в 120 в[ерстах] от Тифлиса,
20 декабря 1832 г.
Наконец, друг мой, странствование мое кончено! Вслед за
последним письмом к тебе из Тифлиса от 4-го я отправился в Царские
Колодцы, штаб-квартиру графа Паскевича-Эриванского полка, где,
кажется, должен буду поселиться надолго. Царские Колодцы —
солдатская слобода, тянущаяся верст на шесть, с несколькими
каменными зданиями, кои воздвигнуты солдатами и принадлежат к полку.
Кахетия, в коей селение сие находится, страна цветущая
климатом, славящаяся виноградом, являет взору путешественника или
безлюдные степи, или жителей, не умеющих пользоваться дарами
щедрой к ним природы. Просвещение еще не развило в них
деятельности, промышленность их не вышла еще из младенчества. До сих
пор виденное мною в грузинцах говорит весьма мало в их пользу.
Сакли их, до половины изрытые в земле, покрытые соломой или
тростником, напоминают о жилищах людей, едва покинувших
первоначальную дикость: передняя часть составляет жилую избу;
несколько войлочных полостей в углу, днем диван, ночью постель; по стенам
ружье и кинжал, ни в каком случае не покидаемые жителями,— вот
вся утварь сей комнаты, вместе спальни и гостиной; далее за
перегородкой теснятся лошади, коровы, свиньи, наконец, дальняя часть
землянки — амбар, в коем среди набросанных кучами на земле проса,
ячменя, сорочинского пшена видишь бурдюк, мешок из воловьей

360
Письма с Кавказа
или свиной кожи, с чихирем, любимым и главным напитком грузин-
ца. Обитатели сих вертепов красавцы телом, но это одно в них
достоинство: ограниченные умом, весь день проводят в беспечной лени
и к тому же неприязненны к русским. Впрочем, это суждение,
следствие беглых наблюдений на пути, может быть еще поверхностным
и потому не совсем основательным. Здесь, вступив в новый для меня
мир, не успев еще ознакомиться с своим званием, я еще не успел
осмотреться и не имел времени помыслить о наблюдениях
окружающего меня. Вчерась меня обмундировали, сегодня впервые я начал
учиться поворотам, приучаться к ремеслу солдата. Несу службу
охотно и не почитаю тягостию обязанности рядового, особенно
после того, что перенес: одно лишь беспокоит меня — необходимость
жить в настоящее время года в сырой казарме, среди шума и говора
200 человек, моих товарищей по службе. Все мои вещи, книги отволг-
ли; сам я, оправившись в дороге от геморроя, снова начинаю
чувствовать болезненные припадки и, что также больно, едва ли не
принужден буду отказаться от своих литературных занятий.
Исполнил ли ты мои поручения? Был ли у Ивановского? Отдал ли
Гречу переводы нравственной философии и Тита Ливия для напеча-
тания в «С[ыне] отечества]», говорил ли с Смирдиным об издании
в свет первой? В рассуждении возвращения книжек Чернышевым
удержись до времени. Я еще не успел исправить «Глинского», а
посему и не посылаю его к тебе. Впрочем, думаю, что не позже как через
неделю получишь письмо от Полевого с приглашением быть его
сотрудником. Я спешу, ибо сию только минуту узнаю, что отправляется
нарочный в Сигнах, ближайший к нам город, из коего отправится
к тебе сие письмо. Вскоре подробнее уведомлю тебя о своем житъе-
бытье. Между тем, чтобы доставить тебе удовольствие одолжить меня,
повторяю к тебе просьбу, помысли о книгах о Кавказе; постарайся
сверх описаний сего края доставить мне грузинскую грамматику,
лучшие сочинения об истории армян и грузиыцев, словарь Виктора
Лателье (у Белизара на Невском проспекте в Петербурге) и при этом
несколько фунтов вакштафу, на который у нас совершенный
недостаток. Целую тебя сердечно; будь здоров, весел, и пиши ко мне.
Твой всею душою Александр.

Письма с Кавказа
361
Пришли мне также «Андрея Безыменного»: ты, вероятно, читал
его, как показался он тебе? Я слышал, что о нем писали в журналах,
но хвалили, бранили, не знаю; мы живем в такой глуши, что
по слуху знаем только о появлении журналов.1
Адресуй ко мне: в Грузию через Сигнах в штаб-квартиру графа
Паскевича-Эриванского полка, Царские Колодцы.
В сию минуту узнаю, что книги, о которых я просил тебя, можно
получить в Тифлисе, а потому не беспокойся до времени, подумай
об одном лишь табаке; помни, что с 10 фунтов в 4 руб. уступают на
фунт 1 руб. 50 коп.
82. Н. А. Полевому г
Урочище Царские Колодцы, в 120 верстах от Тифлиса,
20 декабря 1832 г.
Милостивый государь Николай Алексеевич!
Проезжая через Москву, я хотел Вас видеть, чтоб лично
поблагодарить Вас за утешение, доставленное мне, может быть, без Вашего
ведома, в один из самых тяжких часов моей жизни: из
многочисленных моих друзей Вы, вскоре после моего злополучия, одни дерзнули
упомянуть об опальном и в благосклонном отзыве о «Старине» более
имели в виду судьбу автора, чем достоинство сочинения. - Я прочел
Ваши строки в Красноярске, на пути в Нерчинск, и, тронутый до
слез, решил при первой возможности сказать Вам свою
признательность. Ныне, милостью государевой поставленный снова на чреду
граждан, в удовлетворение потребности сердца пишу к Вам душевное
спасибо за память. Впрочем, Вы, может быть, не будете этим
довольны; к Вашей братье, журналистам, не приходи с пустыми руками,
и я, как давний литератор, долженствовал бы явиться к Вам с чем-
нибудь более полновесным. Но, не более недели житель здешних
мест, едва имев время осмотреться, ознакомиться с новым для себя
званием рядового, занятый ученьями, караулами, нахожусь в
невозможности служить Вам по желанию. Вместо себя представляю Вам
брата Михаилу, подполковника в Корпусе топографов. Имея от
начальства поручение описать Новгородскую губернию, он собрал

'362
Письма с Кавказа
богатые запасы материалов о древнем быте Новагорода, немало
известий статистических, немало преданий, объясняющих эпоху
существования и потом время падения новогородцев. Пробыв у него не
более трех часов на пути в Тифлис, я едва имел досуг взглянуть на
кипы собранных у него бумаг, но обратитесь к нему прямо, адресуя
в Новгород, и найдете в нем полезного для себя сотрудника. 3 Между
тем по праву давнего знакомца и писателя прошу Вас без чинов,
присылайте мне на будущий год «Телеграф», прилагаю пять рублей
ассигнациями за пересылку. Вместе с ним потрудитесь уведомить,
остались ли у Вас экземпляры Вашего журнала с 1828-го по 1833-й.
Я большой почитатель Вашего издания и в глуши, в которой живу,
надеюсь от чтения Ваших листков получить много удовольствия, но
не забудьте при сем означить их цены. Адрес мой: А. О. К., рядовому
графа Паскевича-Эриванского полка, в Грузию через Сигнах, в
урочище Царские Колодцы. Между тем за недостатком времени
принужденный кончить, поручая себя Вашей памяти, с душевным
почтением и преданностью остаюсь
Ваш всею душою Александр Корнилович.
83. Р. И. Корнилович *х
28 декабря 1832 г., Царские Колодцы в Грузии.
Имел намерение написать тебе из Тифлиса, но на другой день
по прибытии должен был следовать дальше в Царские Колодцы, где
находится штаб нашего полка. Тебе уже, я думаю, известно, что
я выбыл из разряда преступников и пребываю теперь в качестве
нижнего чина в полку графа Паскевича-Эриванского. 8 ноября, в день
крещения вел. кн. Михаила, государь оказал мне эту милость. Мое
настоящее положение гораздо лучше, чем было до сих пор. С
помощью божией не теряю надежды, что, может быть, буду скоро снова
иметь счастье поцеловать твои дорогие ручки и предстать перед
тобой в прежнем своем положении.
На прошлой неделе получил письмо Юзефы от 26 октября.
Воображаю себе, как тяжко будет для тебя расставание и отъезд их
в Бессарабию. Впрочем, желая им от искреннего сердца всего хоро-

Письма с Кавказа
363
inero, думаю, что это должно будет принести благополучие как им,
так и сиротам Степана Ивановича. Та земля — земля богатая, но
требует упорного труда: сейчас она приносит мало дохода, ибо
требует бдительного надзора; совсем другое дело, когда они сами будут
на месте.
Я, дорогая мама, после 7-летнего 'заключения снова нахожусь на
свободе. Живу на отдельной квартире. Дикость этих мест
несказанная, однако, несмотря на отсутствие многих удобств, я только здесь,
в этой дыре, познал цену деньгам. Думаю, что, не утруждая тебя, все
же буду в состоянии просуществовать как-нибудь до наступления
лучшего времени.
В настоящую минуту, слава богу, мне есть что расходовать.
В проезд мой через Новгород брат Михаил хотел подарить мне 1000
рублей: я их не принял, поблагодарив его от искреннего сердца,
потому что могу и без них обойтись.
Я еще здесь не имел времени обзавестись хозяйством, но со
временем, надеюсь, все это устроится. Мне интересно знать, дорогая
мама, каковы твои предположения на будущее: думаешь ли ты взять
какую-нибудь деревню в аренду (поссессию). Напиши мне об этом.
Не отвечаю сейчас на письмо Юзи, ибо не имею времени. Почта
отходит завтра. Позднее уведомлю обо всем и подробнее. Поручаю себя
твоей милостивой памяти и целую всех. Прося твоего благословения,
остаюсь с искренней любовью преданным сыном.
Александр.
84. А. X. Бенкендорфу х
Ваше сиятельство милостивый государь!
По прибытии на место своего назначения, едва осмотревшись
в новом своем звании, чувствую необходимость при первом случае
принести Вам снова благодарность за благоволение, явленное мне
в течение с лишком четырех лет, кои я провел под непосредственным
Вашим ведением. Вы были снисходительны к заблуждавшемуся, умели
согласить строгость закона с внушениями собственного сердца,
соделать сносным для меня долговременное, тяжкое заключение.
Да воздаст Вам господь за все Ваши ко мне милости!

364
Письма с Кавказа
Вашему сиятельству угодно было почтить меня приглашением
писать к Вам из Грузии. В другое время, в ином положении я с жад-
ностию бы оным воспользовался, но ныне с робостью приступаю к
исполнению столь лестного поручения. Вы сановник царский, близкий
к государю вельможа, и самые досуги посвящаете пользе царя и
отечества, занимать Вас пустыми росказнями значило бы во зло
употреблять Ваше снисхождение; дельного же не могу сообщить Вам
ничего: живу в казарме, несу службу рядового и среди учений,
караулов не имел еще возможности распространить своих
наблюдений на окружающее меня. Когда приду в состояние говорить о вещах
основательно, ознакомившись с языком туземцев, уведав из личного
с ними обращения их свойства, обычаи, приму, может быть, смелость
представить Вам картину их умственного и нравственного быта,,
сказать несколько слов об улучшениях, к каким сей край доступен.
Теперь же, чтоб не явить себя в очах Ваших легкомысленным,
удержусь до времени от незрелых суждений о предметах, едва мне известных.
Перед отправлением моим из С. П-бурга Вы изволили объявить
мне, что деньги, вырученные от продажи «Андрея Безыменного»,
будут обращены к моей сестре. Таково было мое первоначальное
намерение. Между тем обстоятельства сестры моей поправились, а
собственное мое положение изменилось. За скорым отъездом из
столицы я не мог видеться с лицами, от коих долженствовал получить
пособие, прибыл сюда с тощим кошельком и, живя здесь собственным
хозяйством, вынужденным нахожусь покорнейше просить Вас,
благоволите приказать, буде повесть моя действительно принесла
несколько сот рублей, обратить их ко мне.2 Совестно мне беспокоить
Вас сею просьбой, но Вы доселе были ко мне столько снисходительны,
что сами внушили мне сию смелость.
В заключение, поручая себя и впредь Вашему милостивому
расположению, с глубоким высокопочитанием и душевной признатель-
ностию честь имею пребыть
Вашего сиятельства всепокорным слугою.
Александр Корнилович.
30 декабря 1830, Царские Колодцы.
Штаб-квартира гр[а,])а] Паск[евича]-Эрив[анского] полка.

Письма с Кавказа
365
85. Ж. О. Корнилович *
Царские Колодцы, 10 января 1833 г.
Любезная Юзя!
Получил твое письмо две недели тому назад. Прости, что отвечаю
слишком поздно. Обязанности по службе, обычные затруднения
б новом положении и, наконец, дальнее расстояние почты послужили
причиной моей неаккуратности.
Очень благодарен тебе за известия о Каролине и Юлии. Я охотно
написал бы им, но верь мне, моя дорогая, что не имею сейчас времени.
В другой раз, когда буду свободнее, охотно посвящу им пол-листа
бумаги и тебе пришлю письмо. Кланяйся им от меня. Мне приятно
было читать подробности, касающиеся тебя самой. Очень верю, что
ты хорошая хозяйка. Между прочим, ты сообщаешь, что постарела.
Все мы изменились, и я не тот, каким ты меня знала. Думаю даже,
что ты меня, пожалуй, не узнала бы, если бы пришлось нам
увидеться. Если господь бог даст мне здоровия, то надеюсь, что в конце
•настоящего года буду иметь счастье вас всех обнять, и тогда ты
убедишься в верности моих слов.
Царские Колодцы — это деревня, находящаяся в 120 верстах от
Тифлиса в Грузии. Местность, в которой я нахожусь, мало
приветлива, но все же настоящие условия жизни несравненно лучше
прежних. Я сейчас проживаю в крестьянской избе, а не в казармах. Это
случилось по милости начальства, которое так распорядилось ввиду
слабости моего здоровья. Казармы наши оказались настолько сырыми,
что все мои вещи попортились, и сам я много страдал.
Провидение ко мне очень милостиво: начальство обращается со
мной не как с простым нижним чином и старается по возможности
.смягчить мое положение, так что я даже не в состоянии никак
отблагодарить его.
Одно лишь нехорошо — это страшная дороговизна жизни. Так,
я плачу за квартиру по дукату в месяц, за уголок, в котором я едва
могу уместиться. Продовольственные припасы особенно дороги.
Однако все-таки надеюсь, что с божьей помощмо мне удастся, не
З'труждая мамы, прожить, не делая долгов и без особенных лишений.

366
Письма с Кавказа
Первое время, конечно, придется туго, так как необходимо заводить
все хозяйство, но со временем, думаю, обойдется и это.
Как вы все поживаете? Как здоровье мамы? Августина, Янковских
и, наконец, твое? Виделся с братом столь короткое время, и имелось
столько тем для разговора, что не имел времени узнать о положении
наших дел. Мне кажется, что они находятся не в особенно хорошем
состоянии.
Читал в газетах, что Янковский бросает военную службу. Он,
вероятно, ищет теперь службу по гражданскому ведомству. Ты дай
мне знать — добился ли он своего или же остался полицмейстером
в Могилеве? Меня огорчает то, что вы будете теперь так далеко от
мамы, однако нужно покориться обстоятельствам. Сообщи мне,
имеет ли мама намерение остаться в той деревне, где находится сейчас,
или будет искать другую. Пиши ко мне чаще. Охотно хотел бы
продлить беседу с тобой, но не имею времени, так как должен отправить
с настоящей почтой еще три письма. Целую ручки мамы, всех вас
крепко целую и обнимаю.
Александр.
86. Р. И. Корнилович *х
Царские Колодцы, 31 января 1833 г.
Дорогая мама! Два письма писал тебе, одно из Грузии, другое
перед тем из Воронежа, и до сих пор не имею на них никакого ответа.
Это причиняет мне сильное беспокойство. Здорова ли ты, все ли у
вас благополучно?
Уже кончается второй месяц, как я нахожусь здесь на службе
и, благодаря провидению, здоров и живу довольно сносно. Мое
начальство, зная мое прежнее положение и сочувствуя моему
несчастью, относится ко мне со всевозможным снисхождением и делает
мне многие поблажки. Несу службу, но она очень легка.
Поговаривают здесь, что с наступающей весной пойдем в поход.
Жду этого с нетерпением. Если господь поможет, то, может быть, мне
удастся доказать монарху, что я умею быть благодарным за его
милость и, может быть, буду иметь счастье еще раз расцеловать доро-

Письма с Кавказа
367
гие твои ручки, испросить прощенье за причиненные тебе тяжкие
страдания.
Тем временем готовлюсь к походу: купил коня, сейчас ищу седло
и другие предметы снаряжения, необходимые в условиях войны
в горах. Понемногу заранее всем запасаюсь и надеюсь, что все удастся
достать. Содержание лошадей стоит здесь неизмеримо дорого — по
два злотых (30 копеек) в день. И не только лошадей, но и самого себя.
На счастье мое, встретил здесь своего товарища по несчастью
Голицына (кн. В. М.), с которым вместе живу. Таким способом, в
компании с ним время веселее провожу,, и дешевле стоит жизнь. В
настоящее время живу в тесноте, в крестьянской избе, где двум с трудом
можно повернуться. Но это ненадолго, скоро перейдем в другое
помещение, где нам будет просторнее.
Пиши мне, дорогая мама. Большим были для меня утешением
твои письма. Теперь мы менее стеснены: письма наши не будут
проходить через руки начальства. Кланяйся братьям, сестрам. Целую
Августина, Янковских и, поручая себя твоим молитвам, прошу
материнского благословения.
Искренне преданный сын Александр.
87. Ж. О. Корнилович* 1
Царские Колодцы, 8 февраля 1833 г.
Любезная Юзя!
Только что получил твое письмо и, не мешкая, отвечаю на него.
Известно ли тебе, что я переведен в Грузию и помещен нижним чином
в полк графа Паскевича-Эриванского? Нахожусь в 100 верстах от
Тифлиса. Начальство относится ко мне снисходительно. Несу службу,
но служба не тяжелая. Ждем с наступлением весны выступления
в поход. Тем временем купил коня, седло, словом, приготовился
к походу.
Жизнь здесь гораздо дороже, чем в Петербурге. На счастье мое,
нашел здесь старого приятеля, товарища по несчастью, князя
Голицына, с которым вместе живу. Вместе проводим дни и живем без
особенных переживаний.

368
Письма с Кавказа
Благодарю тебя за присланную облатку. Вознося за вас молитвы,
мне вообразилось, что вместе с вами разделяю святое причастие,
и вспомнились счастливые детские годы.
Благодарю провидение, что оно сохраняет вас в добром здоровье.
Утешаюсь также известиями о Франце. Там, в канцелярии
губернатора, он принужден будет вести себя достойнее. Когда переезжаете
в Буджак?
Михаил писал мне от 7 января, что болел, бедный, лихорадкой,
теперь ему лучше. Он безвыездно пребывает в Новгороде. Имею
известие, что в Тифлисе есть от него на мое имя посылка, но до сих
пор не видел ее. Жду ежедневно, что ее пришлют.
Дорогой мамочке сердечно целую ручки и прошу ее
благословения. Поцелуй за меня Августина, Устииу с мужем и малюткой, также
и твоих детей. Охотно писал бы больше, но не имею времени. Вскоре
думаю собраться написать более подробное письмо.
Александр.
88. Ж. О. Корнилович *х
28 февраля 1833 г., Царские Колодцы.
Любезная сестра!
После долгого молчания ты, наконец, вспомнила обо мне и
посвятила мне несколько строк в письме матери. Я уже давно слышал
о неурожае, случившемся в ваших краях, и вполце сочувствую вашему
горю, заранее предвидя, сколько должен был он принести вам
убытков, хлопот и огорчения. Утешаюсь лишь тем, что Августин, ты и
твои детки вполне здоровы. От искреннего сердца желаю тебе, чтобы
хоть настоящий год вознаградил вас за ваши труды и позволил
улучшить ваше положение, вернуть то, что вами затрачено на этот Суюидук,
и приняться, наконец, за приведение имения в благоустроенный вид.
Послушай, Юзя! Я не подавал тебе повода сердиться на меня и
Августину тоже. Что с вами сделалось? Почему ты после переезда
в Бессарабию не пожелала порадовать меня ни единым словом. Я долго
ломал себе голову над этим вопросом, недоумевая, почему ты раньше

Письма с Кавказа
369
так часто писала мне, а теперь стала так скупиться на письма.
Знаю, что ты занята хозяйством и была в больших хлопотах, но все
же, мне кажется, могла бы найти время, чтобы черкнуть хоть
несколько строк твоему брату, который любит тебя всей душой. Я не
хочу верить, что ты в самом деле могла бы иметь что-нибудь против
меня. Может быть, ты сердишься на то, что Михаил передал мне ваш
вексель? Но я его об этом не просил. Даже хотел одно время вернуть
ему этот вексель, но потому только не сделал этого, что знал о вашем
скверном материальном положении и был уверен в том, чт.о вам не
удастся уплатить ему свои долги в срок. Мне казалось, что вам
приятнее будет иметь дело со мной, нежели с ним. Неужели согласие,
любовь и мир, кои господствовали в наших отношениях, должны будут
померкнуть теперь только потому, что еы числитесь моими
должниками? Неужели вы думаете, что несколько тысяч рублей для меня
дороже вашего дружеского ко мне расположения? Юзя, Юзя, ты не
знаешь своего Александра! Я бы никогда не вспомнил об этом
векселе, если бы вы сами не принудили меня к этому. Знайте, "что я вас
никогда не потревожу. Будете в состоянии выплатить мне — хорошо,
нет — так что же делать? Это не первая потеря, которую я несу в
своей жизни. Перестань же дуться на меня! Оставайся такой же, какой
была. Опиши мне ваше житье-бытье, что удалось завести в хозяйстве,
какой имеете доход; и вообще сообщай все, что б}^дет так или иначе
касаться вас. Я буду радоваться вашим удачам и болеть душой о
ваших потерях. Целую вас сердечно обоих и кланяюсь доброму
Кохаыевичу. Поцелуй твоих деток.
Александр.
89. Р. И. Корнилович *г
Царские Колодцы, 1833 г., марта 5-го.
Дорогая матушка!
Вот уже четвертое письмо пишу тебе по прибытии в Грузию и ни
на одно из них не имею еще ответа. Здорова ли ты, жива ли ты? Брат
и сестры, как бы сговорившись, не отзываются на мои письма.
Молчание это меня очень тревожит. В настоящем моем положении ваши
24 А. О. Корнилович

370
Письма с Кавказа
письма — самое большое для меня утешение. Будь добра, дорогая
мама, попроси Юзю, чтобы она меня не забывала.
Я, слава богу, здоров. Вероятно, в будущем месяце мы отправимся
в поход. В последнее время дни провожу веселее, чем прежде. Нашел
здесь добрых товарищей, приветливых и снисходительных
начальников, и в общем не могу жаловаться на свою судьбу. Просил отпуск
в Тифлис, чтобы быть у исповеди перед Пасхой. Жду разрешения.
Из Тифлиса напишу подробнее. Пользуюсь случаем, чтобы
поцеловать твои ручки, дорогая мама, а также дорогих братьев и сестер и
поручаю себя твоим материнским молитвам.
Твой искренне преданный сын Александр.
90. М. О. Корниловичу *
Царские Колодцы, 14 апреля 1833 г.
Дорогой Михаила! С последнего письма моего к тебе я все
ожидал посылки, о которой Волгин известил меня; полагал, что в ней
найду от тебя письмецо, на которое буду отвечать обстоятельно.
Но Вальховский,1 которого я просил о доставлении ее ко мне,
вероятно, опасаясь, чтоб не подумали, будто благоприятствует старому
товарищу, не отвечает мне, не исполняет моей просьбы; она лежит
в корпусном штабе в Тифлисе, а я нахожусь в совершенном
неведении о тебе. Пять месяцев миновалось моему здесь пребыванию, и
я, кроме записки, полученной при письме Волгина из Тифлиса,
ничего от тебя не имею. Что с тобою делается: жив ли ты, здоров ли?
Только по статьям твоим в «Северной пчеле» 2 лишь знаю, что ты еще
существуешь.
У нас готовятся к походу на турецкую границу; выступаем,
говорят, в мае. Был ли ты в Петербурге, виделся ли с Ивановским,
исполнил ли мои к нему поручения? Я сам писал к нему: друг мой,
я ужасно боюсь, что поход застанет меня без денег: теперь уже живу
почти в долг. Писал матушке об этом. Требовал я также старых долгов
от товарищей; по обычаю, все играют со мною будто в молчанку:
ни от кого и словечка.

Письма с Кавказа
371
Не обращаюсь к тебе, ибо, друг мой, знаю, что ты ни в чем мне
не откажешь и снимешь с себя последнюю рубашку, чтоб мне помочь,
но именно эта самая готовность твоя меня удерживает. Я не простил
бы себе, что лишил бы тебя потребного.
Ну уж сторонка, в которую судьба меня забросила. Подлинна
Южная Сибирь! и климат, и жители, одно к одному. Думаю даже, что
жизнь в Сибири гораздо предпочтительнее. Впрочем, лично
жаловаться не могу: обращаются со мною как нельзя лучше, я здоров и не
отчаиваюсь, что лет через несколько придется мне еще тебя обнять.
Одно приводит меня в отчаяние — трудность переписки: мне
кажется, большая часть моих писем до тебя не доходит: почтмейстер
наш в Сигнахе, который, между прочим, хвалился мне твоим
знакомством, просто, думаю уничтожает письма, а деньги берет себе:
по крайней мере все его в этом обвиняют. Решусь, наконец, писать
к тебе страховое; авось это дойдет к тебе и доставит мне ответ.
Целую тебя сердечно.
Твой всею душою Александр.
Потрудись, друг мой, попросить от себя Вальховского о
доставлении мне твоей посылки. Зовут его Владимиром. Я живу от Тифлиса
в ста верстах и доселе не могу в него попасть.
Бенкендорф прислал мне «Безыменного»: выпустили посвящение,
тебе сделанное. Я просил его доставить вырученные за него деньгв
вместо сестры ко мне.
В эту минуту получаю 200 рублей, вырученные за продажу
«Безыменного». Пишу тебе об этом, чтоб тебя успокоить на свой счет.
91. Ж. О. Корпилович *
4 мая 1833 г., Царские Колодцы.
Благодарю, дорогая Жозефина, за твое письмо от 20 марта.1?
Извини, что так долго медлил ответом. Я уже месяц собираюсь
написать к тебе, день за день откладываю до почтового дня, а наступит
24*

Л72
Письма с Кавказа
он, как неожиданные обстоятельства поневоле принудят отказаться
от удовольствия побеседовать с тобою. Тревожит меня очень твоя
болезнь: ты хвораешь постоянно несколько лет сряду и никак не
можешь поправиться. Бога ради сохрани себя для своих малюток, для
всех нас. Застанет ли тебя письмо мое в Могилеве? Не перекочевали
ль вы уже в Бессарабию? Для большей верности я адресую сие письмо
на имя Янковских, авось они его тебе доставят. Радует меня, что твои
маленькие хорошо учатся, думаю, что скоро наступит время подумать
и о Людвиге.
Спасибо и тебе, любезнейший Августин Иванович, за твою
память. Дайте мне знать, в каком положении ваши дела? Получил ли
ты место или отставку с пенсионом?
Я вообще желал бы, Жозефина, чтоб ты описала мне подробно
ваше нынешнее состояние. Прошу этого из одного к вам участия.
Знаешь, думаю, что Михаила прислал мне ваш вексель на 2500 р.
серебром. Я его не получал, оттого ли, что меня не отыскали, или что
он затерялся на почте. Разумеется, что, получив оный, я его не взыщу,
а разве удержу только для того, чтобы он не тревожил вас
требованием процентов, если вы не в силах платить оных.
Каковы ваши заведения на Буджаке? Сколько он приносит вам
ныне доходу, и думаете ли вскоре возвратить ваш капитал?
Послушай, милая! Говорят, матушка понесла эти годы большие
потери по хозяйству. Я чай, это ее много огорчает. Пожалуй,
потрудясь уведомить меня об этом поподробнее.
Прощайте, друзья мои! Я кой-как перебиваюсь: жить мне трудно;
я просил маменьку о пособии, и боюсь, что это ей доставит хлопот
новых: здесь же дороговизна такая, что мне необходимо в год с
лишком 1000 рублей. Поверите ли, что в семь месяцев я издержал до
800 рублей, и всего, кроме стола, купил лошадь да еще кое-что для
похода, которого мы ожидали. Года через три мне обещают
офицерский чин: жалованье здесь серебром, а потому с чином жить можно.
Но теперь, как ни кряхти, а жить надобно из своего: я и так уже
сделал с лишком рублей двести долгу. Целую всех вас сердечно.
Александр.

Письма с Кавказа
373
92. Р. И. Корнилович *г
Царские Колодцы, 18 мая 1833 г.
Большим неожиданным счастьем для меня явились письма сестер
и брата Михаила. Это первое известие, какое я имею от своих с мОг-
мента своего прибытия сюда. Я очень огорчен полученным сообщвг
нием о болезни Жозефины. Воображаю, сколько бессонных ночей
провела ты у ее изголовья, сколько пролито было слез, сколько
вознесено горячих молитв... Очень беспокоят меня также понесенные
тобой крупные расходы.
Часто в своих письмах ты мне напоминала о том, что судьба наша
находится всецело в руках провидения, то карающего, то
оказывающего свою милость, и что все мы без ропота обязаны нести свой
крест до конца. Ты для нас, мамочка, дороже всего на свете. На что
нам имение, на что нам богатство, когда тебя не станет! Ничто в
настоящем моем положении так меня не утешает, не придает мне
столько бодрости и энергии, как надежда вновь увидеть тебя и еще раз
иметь счастье поцеловать твои дорогие ручки и доказать тебе, что
все-таки я еще достоин той любви и ласки, коими ты всегда так щедро
меня наделяла. Но эта надежда может оказаться тщетной, если ты н_е
будешь в достаточной мере оберегать свое здоровье, слишком много
предаваясь отчаянию или же утруждая себя чрезмерной работой.
Главное — заботься о себе. Все можно вернуть, но утраченного
здоровья не восстановить. Я не сомневаюсь, что, веря в бога и любя
нас, ты не захочешь причинять нам бесконечного горя, укоротив
свои дни.
Михаил мне пишет, что выслал мне какой-то вексель Августина
на 2500 рублей серебром. Что это за вексель и с каким намерением
он мне выслан, я не знаю, ибо еще не получил его.
Как я предполагаю, брат думает подарить мне его; я же не могу
согласиться на такой крупный подарок и принужден буду поэтому
вернуть его обратно. Сделаю я это умышленно несколько позднее, чем
дам возможность Августину оттянуть таким образом срок уплатьх
по векселю и хотя бы сколько-нибудь поправить свои дела для
расчетов с Михаилом.

274
Письма с Кавказа
Радуюсь твоему намерению переехать вСвердлуковку. В этом
положении, в каком ты находишься теперь, приятно иметь вблизи себя
родных. Я, слава богу, здоров. Писал в Петербург 2, чтобы меня
перевели в Тифлис, но думаю, что это не устроится раньше двух месяцев.
Я писал тебе, что мы готовились в поход, но указ о выступлении,
кажется, отменен. Пока прошу тебя, дорогая мама, адресуй свои
письма по-прежнему в Царские Колодцы. Целую тебя сердечно.
Поручая себя твоим молитвам, остаюсь искренне преданным сыном.
Александр.
Хотел писать Августину и Жозефе, но отложил намерение,
утомившись от сегодняшней корреспонденции. Кланяюсь и сердечно
целую сестер, брата, Августина и Янковского.
93. М. О. Корниловичу *х
18 мая 1833 г., Царские Колодцы.
Друг мой Михаила! Спасибо тебе за письмо от 12 пр[ошлого]
м[есяца] — первое, которое получил от тебя в Грузии, кроме
записочки, пересланной мне Волгиным. Белья, векселя твоего и письма,
которое при оном, вероятно, находилось, я еще не видал: мне дали
знать, что оно в Тифлисе; я писал, просил, но мне не отвечают; сам
я поехать не могу, потому что отпусков нет; держат нас здесь, точно
в карантине; не только нашей братье, но даже офицерам не легко
отлучиться в Тифлис.
Спасибо тебе за исполнение моих поручений в Петербурге. Жаль
мне, что ты не нашел Ивановского; нельзя ли узнать — где он в
Москве? Не зная, что его нет в С.-Петербурге, я было писал к нему,
адресовав к Смирдину; видно, по-пустому. Он дал мне знать
стороною, когда я еще сидел в ...2, что у него собрано для меня несколько
тысяч рублей за продажу альманаха; хорошо, если бы эти деньги
взять. Его деревня около Новоржева, село Лобаново, в Псковской
губернии. Теперь мне некогда; следующей почтой напишу к тебе,
вложив письмо к нему. Ты потрудись доставить ему оное по почте.

Письма с Кавказа
375
Друг мой! Я для того только просил тебя переслать долг в
Москву к К. Ф. Муравьевой, что полагал возможным твое личное
свидание с Ивановским: иначе нечего тебе об этом и думать. Я взял
это дело на себя и устрою оное совершенно. Благодарю тебя за
предложение твое просить Нейдгарта 3 о переводе моем в Россию.
Любезный, это вещь невозможная. Мне надобно провести здесь по
крайней мере два года. Скучно, грустно, но делать нечего. Я просил
А. X. Бенкендорфа об исходатайствовании мне перевода в
Кавказский саперный баталион, стоящий в Тифлисе. Месяца через два
получу ответ; может быть, думаю, что не откажут. Там и дешевле
жить, и приятнее: можно будет заняться литературой, давать уроки
и кой-как пробиваться.
Нам сказан был поход, но, кажется, отменен.
Жаль мне, что ты покидаешь Новгород, в губернском городе все
как-то веселее.
Я, любезный, совершенно праздную, от утра до вечера на боку,
читаю старые журналы, за недостатком новых. К счастью, нашел
здесь товарища в несчастии, Голицына, пострадавшего вместе со
мною по одному делу, хорошего, умного человека, с которым вместе
тянем горе. Без него я совершенно бы зачерствел.
Я получил письма от сестер: Жозефина сильно хворала,
бедненькая, пролежала два месяца и едва оправляется. Собираются на Буд-
жак. Матушка переезжает к Радзиевским, взяла у них в поссессию
часть Свердлуковки и в апреле вступает в новое хозяйство. Радзиев-
ская потеряла тещу; пишет, что матушка чрезвычайно огорчена
потерями, которые понесла в последние годы.
Друг мой! Книг мне покамест не нужно; несколько фунтов
табаку, в числе коих один или два нюхательного фабрики Головкина, и
несколько фунтов чаю будут мне не лишние. Постарайся доставить
мне с фельдъегерем, которых теперь много ездит в Тифлис: так деньги
за пересылку останутся в кармане.
Прощай, мой милый! писал бы более, но, право, голова болит. Я
вчерась только заметил, что совершенно облысел; с волосами
испаряется и ум.
Твой душою Александр.

376
Письма с Кавказа
94. Р. И. Корнилович * г
18 июня 1833 г., Царские Колодцы.
Дорогая матушка!
Получил твое письмо от 31 мая, а с ним вместе 500 рублей и белье.
Очень благодарю тебя за память. Рубашки очень красивы, а носки,
вероятно, твоей собственной работы. Жаль только, что шерстяные;
в настоящую жару не могу их носить. Буду употреблять их зимой.
Судя по письмам Радзиевского (Антона), ты становишься
арендатором Свердлуковки, а поэтому последнее письмо адресовал тебе
в Умань. Боюсь, что ты его не получила.
Радзиевский, уведомивший меня, что ты изволила по доброте
своей положить на мое имя в опеку 3000 рублей серебром, просил
меня, чтобы я одолжил ему их по 5%. В другое время, при лучших
обстоятельствах, я, вероятно, не отказал бы ему, но теперь я
вынужден был так поступить. Затем просил бы тебя, обративши эти деньги
в ассигнации, или переслать их мне, или же положить в банк с
условием, чтобы выслан был мне сюда билет. Здесь, в Грузии, можно
поместить капитал очень выгодно: некоторые богатые купцы дают по
15 и более процентов. Даже если не удалось бы сделать последнего,
все же с банковским билетом во время похода или при каком-либо
другом непредвиденном случае всегда можно легко обернуться.
Писал я уже тебе, что при здешней дороговизне я не могу
расходовать в течение года менее 100 дукатов, ибо за квартиру и человеку,
которого я нанимаю, чтобы мне прислуживал и готовил пищу, я трачу
в месяц 3 дуката, остальные же выходят на одежду и на содержание.
И поэтому, не рассчитывая, что ты столько можешь мне прислать, я
и предполагаю часть расхода покрывать теми деньгами, которые ты
положила для меня в опеку.
Утешает меня лишь надежда, что это будет продолжаться недолго.
Года через два или три положение мое улучшится, и тогда с помощью
божией я смогу вернуть то, что теперь затратил на себя.
Дорогая мама, не могу достаточно отблагодарить Михаила за его
более чем братское ко мне отношение. Я уже сообщал тебе, как
порадовал меня вексель на Августина. Я еще не получил его из-за неис-

Письма с Кавказа
377
правности почты, но тем не менее, однако, я написал брату, что не могу
согласиться на такую крупную с его стороны жертву и принять
подарок. Кроме того, узнавши о моем тяжелом материальном
положении, он прислал мне еще 100 рублей ассигнациями, а что самое
главное, это, что взамен награды, которая ему полагалась за
многолетнюю службу, он просил свое начальство похлопотать о моем переводе
из Грузии в Новгородскую губернию и разрешить служить с ним
вместе. Такие долги трудно уплатить, и я не умею высказать тебе
того чувства признательности, которым полно мое сердце за его
доброе ко мне отношение.
Целую тебя сердечно, дорогая мама.
Михаила переводят в Тихвин. Однако он просил меня всегда ему
адресовать в Новгород.
Я слышал, что у вас, в южной России, в этом году большая
засуха. Правда ли это?
Поручая себя твоей любви, остаюсь твоим искренним и
преданным сыном.
Александр.
Меня очень обрадовало, дорогая мама, то, что, как я заметил
из твоего письма, ты стала как будто немного спокойнее. Не
беспокойся, мама, обо мне. Мне здесь хорошо постольку, конечно,
поскольку это возможно в моем положении. Положимся на господа
бога. Он, конечно, услышит мои молитвы и ниспошлет мне
возможность в скором времени вновь расцеловать твои ручки, облить их
слезами благодарности за все то, что ты сделала для меня, и
услышать из твоих уст, что ты прощаешь мнете страдания, которые я
причинил тебе. До будущей весны, еще по крайней мере восемь месяцев,
полк наш остается на теперешних квартирах, а поэтому можешь
адресовать мне свои письма в Сигнах. Если же будет какая-нибудь^
экспедиция против лезгинцев или в горах против черкесов, поспешу
тебя об этом уведомить, потому что, как мне обещал командующиЕ
корпусом барон Розен, я непременно попаду в нее, чтобы иметь
случай отличиться. Как бы там ни было, а письма твои, адресованные
в полковую штаб-квартиру, все-таки не минуют моих рук.

378
Письма с Кавказа
Прошу о присылке часов,, если это не затруднит тебя. Это вещь
крайне нужная, а купить новые для меня при настоящих
обстоятельствах очень трудно.
Искренне целую тебя и молю бога, чтобы он сохранил тебя в
добром здоровье для нашего утешения.
95. М. О. Корниловичу * *
10 июля 1833 г., Царские Колодцы.
Друг мой Михаила! Благодарю тебя за твое письмо от 16 мая и
за приложенные сто рублей. Вообрази, я получил их назад тому
неделю. Суди же, как справедливы мои жалобы на неисправность
почты.
Я глубоко тронут изъявлениями твоей дружбы, твоего участия.
Отвергая все для себя, ты вместо должной себе награды за годичную,
трудную работу просишь облегчения моей участи! В нынешний век
примеры такого самоотвержения редки, даже между братьями. Но,
любезный, признаюсь тебе, что благодарный за твои усилия, не
разделяю твоих надежд. Для нашей братии прошло время милостей.
Обманутый столько раз, разочарованный, я уже им не верю, и право,
друг мой, не имею к ним желания. Дай мне свободу жить спокойно,
где хочу, как хочу, мои желания исполнятся. Я почел бы себя
счастливым, если бы мне позволили удалиться в свою Подолию к
матушке и там в тиши проводить время; а чины, отличия, бог с ними!
Гоняйся за ними другие; я узнал их тщету, и если теперь нахожусь
в числе тех, кои домогаются оных, то для того только, чтоб скорее
сбросить с себя ярмо.
Ты напрасно, любезный, подвергаешь себя лишениям для того,
чтоб мне помогать. Я оросил слезами ассигнацию, которую ты мне
прислал. Но вперед, если только любишь меня, не делай этого.
Положение мое здесь преглупое. Я враг прихотей и очень умею
соображаться с обстоятельствами, но поневоле, против охоты и желания'
принужден к лишним расходам. Как знаешь уже, живу здесь с
Голицыным, который пострадал со мною по одному делу. Все знают
в полку, что мы были прежде, и, чувствуя наше превосходство в обра-

Письма- с Кавказа
379
зовании, стараются наперерыв вести и поддерживать наше
знакомство. Двери наши не запираются почти: с утра до вечера к нам один,
другой; нельзя ничем заняться, никогда не бываешь один. Как ни
стараешься отделываться от них, но не выгнать же от себя людей,
от которых зависит несколько твоя участь. Голицыну это не в счет,
но мне весьма и весьма тяжело. Впрочем, думаю, это переменится.
Голицын едет в Тифлис: я, оставшись один, постараюсь реже быть
дома для гостей, которые, не зная, куда девать свое время, только и
знают, что обивать пороги. Кроме того, любезный, я недавно получил
известие, что дела мои не совсем худы. Слушай! Радзиевский,
который купил верстах в 40 от Умани деревню в 300 душ, писал ко мне,
что матушка оставила для меня в приказе Каменецком 3000 рублей
серебром, до сих пор не тронутых. Я просил маменьку, чтоб она
отправила их в ломбард и мне прислала билет или променяла эту
сумму на ассигнации, самые деньги: я найду способ поместить ее
здесь выгодным образом.
Посылка твоя: белье и вексель, вероятно, друг мой, затерялись
на почте; если бы она находилась в Тифлисе, Вальховский бы мне
ее доставил уже давно. Во всяком случае, милый мой, при всей моей
любви к тебе, я подарка твоего принять не могу. Ведь это составляет
все твое имущество. Нужда, в которой я теперь нахожусь, есть
временная, во-первых, потому, что получу пособие из дому, во-вторых,
что через год, много через два, я выйду же из глупого положения,
в котором [нахожусь] теперь, и, свободный в поступках, найду
с помощью божией способы поддерживать себя.
Еще раз спасибо тебе за твои старания; жаль мне только, что
они не увенчаются успехом. И, верь мне, мнение мое не есть
следствие отказа, а опытности; я видел существенность и не ласкаю себя
мечтами.
Говорить тебе о скуке, господствующей на Царских Колодцах,
нечего. Ты можешь вообразить, какое веселие господствует здесь
в далеком углу Грузии, среди людей, которые тебя не понимают.
Впрочем, благодаря им, они меня не беспокоят. Я если и служу, то
служу лишь для вида. К тому же меня обуяла ужасная лень. Знаешь,
я собирался было писать к тебе о Грузии, но духу нет приняться

380
Письма с Кавказа
за перо; черствеют и ум и душа. Может быть, по отъезде Голицына
и соберусь с силами. Прощай, мой любезный! Дай бог тебе всякого
здоровья.
Твой душою Александр.
96. Ж. О. Корпилович *
Всей душой любимая Юзя! Дорогой Августин! Очень обрадовало
меня твое письмо от 30 мая. Я получил его на прошлой неделе и,
чтобы избегнуть нареканий и обиды, спешу с ответом. 1
Итак, милые мои, вы теперь жители Бессарабии, хозяева в полном
смысле. Благослови господь ваши начинания! Тяжело вам будет
на первых порах: сколько хлопот, сколько издержек, но утешьтесь
тем, что эти неудобства неразлучны со всяким начинанием. Посади
сперва дерево, рости его, лелей и тогда получишь плоды. Боюсь
одного только, чтоб климат бессарабский, пагубный для многих,
не похитил тебя у нас, милая Жозефина. Боже сохрани нас от этакого
несчастья! Холод, право, пробегает по жилам, когда лишь'об этом
подумаешь. Теперь там месяцы жаров самые убийственные, особенно
для приезжих. Остерегайся, пожалуй, холодных вечеров и фруктов:
теперь их пора, особенно дынь и арбузов. Очень верю, друг мой, что
грустно тебе было покидать матушку в ее преклонных летах, но эта
жертва необходимая, долг, которым ты была обязана детям своим и
тем,кои вверены твоей опеке.Свой глаз лучше досмотрит: в хороших
руках клочок земли, на котором вы теперь находитесь, сделается
драгоценностью. Издержки ваши не пропали. Вы, без сомнения,
постараетесь по возможности улучшить в ней хозяйство. Дал бы вам только
господь здоровья, и все пойдет своим чередом.
Я с большим чувством прочел, милая, выражение твоих надежд
свидеться вместе когда-нибудь на Суюндуке. Грустно мне
разочаровывать тебя, но, милый друг, эти надежды едва ли сбудутся. Я
столько раз обманывался, что не верю более мечтам. Я полагал,
что время испытания моего кончится с выходом из заточения; провел
трудные пять лет, никогда не позволил себе ни малейшего ропота,
ни малейшего знака нетерпения, ч, может быть, согласился бы еще

Письма с Кавказа
381
терпеть, чтоб только, получив, наконец, свободу, узреть себя посреди
вас, но богу угодно было иначе. Не могу жаловаться на свою
настоящую судьбу: со мною обходятся хорошо, даже стараются, сколько
•от них зависит, являть мне участие, но что в этом пользы? Если бы
знать по крайней мере, когда этому будет конец? Впрочем, утешимся
надеждой на бога; он милостив, слышит молитвы прибегающих
к нему, и если не исполняет, то, вероятно, потому, что ты не просил
дельного.
Радуюсь, друг мой, успехам твоих малюток в Одессе и Людвига
в Умани. Долго ли ты думаешь продержать Каролину и Юлию в
институте? Когда будешь в Одессе, поцелуй их за меня и заставь их
у себя написать ко мне по-русски и по-французски. Радзиевский,
видно, разбогател: он просил меня ссудить его 3 т. рублей серебром,
которые матушка поместила для меня в приказ, но я вынужденным
себя нашел отказать ему. Он покупает имения, а я сушу себе голову,
каким образом прожить и прокормить себя без долгу.
О местопребывании генерала Малиновского не могу тебе сказать
ничего верного: здесь его нет. Вероятно, он на Кавказской линии под
начальством генерала Вельяминова или в Черногории. Нашим
полком командует подполковник Овечкин. Впрочем, друг мой, если
думаете писать к кому-нибудь из них — это ни к чему не послужит:
ни тот, ни другой не могут мне ничем упользовать.
Спасибо тебе, любезнейший Августин Иванович, строитель и
владелец Суюндука, за твою память и еще более за обещание и впредь
сообщать мне подробности о вашем житье-бытье. Что положили вы
на Суюндук? Что приносит он вам теперь? Велики ли у вас
заведения хозяйственные? Много ли штук скота, велика ли запашка,
имеете ли своих овец, продолжаете ли отдавать в наймы часть земли
нод луга? Нельзя ли мне прислать маленький план Суюндука? Что,
поднялся ли посеянный вами лес? Дай Бог вам сколько можно более
успеха в ваших начинаниях.
Ваш телом и душою Александр.
Царские Колодцы,
20 июля 1833 г,

382
Письма с Кавказа
97. М. О. Корниловичу *
Друг мой Михаила!
Наконец, я получил на прошедшей неделе твое письмо с векселем
в 2500 руб. серебром. В исполнение твоего желания я удержу его
у себя, но, повторяю, с тем, мой милый, чтоб со временем тебе
возвратить. Я не могу, друг мой, согласиться на то, чтоб ты лишал себя
половины своего имущества. На моем месте ты также не принял бы
столь великого пожертвования. Напрасно говоришь, что это мое: мы
имеем равную часть из достояния отца и матери; твое в твоем
распоряжении, мое находится у матушки и не пропало там; я ее получу не
скоро, но все-таки получу. Радзиевский писал ко мне, что матушка
оставила в Каменецком приказе 3 т. рублей серебром, которых не
трогает, взирая на сии деньги как на мою собственность. Справедливо
ли это или нет, не знаю, ибо матушка сама мне об этом не пишет, но
думаю, что он не мог бы сказать мне этого без всякого основания.
Мои дела немного поправились: я получил от матушки 500 рублей,
еще старого долга рублей 200 да еще твоих 100, так что, за уплатой
долгу, могу прожить месяца четыре припеваючи, а там, что бог
даст. Прошу тебя душевно не лишай себя для меня. Я до сих пор
еще ни за что не принимался в отношении литературном; затевал
было много, не сделал ничего, да на моем месте едва ли кто другой
сделал более. Преглупое положение: не с кем посоветоваться, не с кем
справиться. Я писал к Смирдину, 1 просил у него для перевода
иностранных книг, на которые послал ему 25 рублей: надобно же
приискивать средства сводить концы с концами.
Не сердись на меня, любезный друг, что я короток в письмах:
право, друг мой, я рад был бы душевно беседовать с тобою более,
но мы в 30 верстах от города, оказии на почту бывают не всегда,
а если случаются, то скажут нам об этом за час, за два до
отправления. И в сию минуту меня спешат. Поневоле должен проститься
с тобою. На следующей почте пошлю письмо более подробное.
Твой всею душою Александр,
1 августа 1833 г.,
Царские Колодцы.

Письма с Кавказа
383
98. Р. И. Корнилович * 1
Царские Колодцы, 21 сентября 1833 г.
Дорогая матушка!
Известие о неурожае в наших краях и вести, полученные мной от
сестры Марии, о трудностях, в которых ты находишься, очень меня
огорчают. Боюсь, чтобы ты в заботах о нашем добре не утратила
своего здоровья, которое нам дороже всего. Матушка! Сестра просила
меня, чтобы я присоединил свои просьбы к ее просьбам с тем, чтобы
ты изволила приехать к ней в деревню и там, спокойно проживая
дни, занималась бы хозяйством. Не смею советовать, ибо не знаю
всех обстоятельств, ограничусь лишь пожеланием, чтобы дни твои
проходили как можно спокойнее и счастливее.
Матушка, не знаю правда ли то, что ты положила на мое имя
в опеку несколько тысяч рублей, которые до сих пор остаются
нетронутыми. Если это правда, то прошу, заклинаю тебя, моя дорогая,
если это может способствовать улучшению твоего положения,
употреби их на свои надобности, так как это не мои, а твои деньги.
Твой покой для меня дороже всех богатств этого мира; буду вполне
счастлив, если увижу, что ты вышла из тех трудных обстоятельств,
в каких сейчас находишься.
Я сейчас, слава богу, здоров; три недели болел лихорадкой,
но теперь это миновало. Говорят о походе, но сейчас это невероятно.
Целую тебя от всей души и поручаю себя твоим молитвам. Твой
искренне преданный сын
Александр.
99. Р. И. Корнилович * *
3 октября 1833 г., Царские Колодцы.
Дорогая матушка!
И радостным, и печальным явршось для меня твое письмо от 19
августа, полученное мной только сегодня. Возблагодарим господа за
то, что он тебя сохранил в добром здоровье, и з§ печаль, ниспослан-
' ную нам. Да будет ему честь и хвала.

384 Письма с Кавказа
От Мишеля имею часто известия. Сегодня пишу ему.
Выговариваю ему долгое его к тебе молчание. У него очень доброе сердце;
я не могу в достойной мере выразить ему своей благодарности за ту
братскую любовь, которую он ко мне проявляет; сколько старался
он о том, чтобы как-нибудь скрасить мою жизнь, когда я сидел
в крепости, сколько старается и теперь перед своим начальством
об облегчении моей участи, каждый месяц пишет мне и иногда
присылает — то 50, то 100 рублей, хотя сам ограничен в средствах.
Несчастье заключается в том, что он сильно предубежден против
Августина. Мне кажется, что виноват в том блаженной памяти
покойный пан Стефан 2. Я всеми способами старался пресечь эти
недоразумения и письменно и устно, когда я был у него в Новгороде, но
зерно, брошенное в молодое сердце, нелегко вырвешь; мне не было
никакой возможности доказать ему, что все его предубеждения —
одна фантазия и что он несправедлив в отношении нашего зятя.
Не думаю, однако, что его молчание происходило от охлаждения
к тебе: верь мне, матушка, что он тебя искренне любит и что он тебе
преданный сын. Если он так долго не писал, то оттого только, что
не подумал, что это может тебя так огорчить.
Больно было мне узнать, сколько усилия и трудов пришлось
перенести тебе в эти несчастливые годы и что они оказались
напрасными и не улучшили твоего положения. Матушка, ты у нас одна и
дороже нам всего, что мы имеем. Пока ты имела возле себя детей,
которым счастьем являлось услаждать твою жизнь, эти хлопоты не
могли казаться тебе в тягость. Но сейчас в твоем преклонном
возрасте, когда обстоятельства вынудили сестер оставить тебя одну,
проводить жизнь так, как ты это делала до сих пор, не знать ни днем,
ни ночью покоя, неустанно работать в поте лица — это большая
тяжесть для тебя, но еще больше для нас. Разве мы можем это
переносить? Одно меня поддерживает в настоящем положении — это
надежда, что еще буду иметь в жизни счастье расцеловать твои дорогие
ручки, облить их радостными слезами и оказаться еще тебе полезным.
Неужели ты хочешь лишить меня этой надежды, доведя меня до
отчаяния? Сестра Радзиевская неоднократно просила меня
присоединиться к ее просьбам о том, чтобы ты изъявила свое согласие жить

Письма с Кавказа
3S5
с ними в деревне. Я бы никогда не посоветовал тебе это, если бы мог
предположить, что этим они хотят оказать тебе какую-то милость.
Живем как братья, а считаемся во всем... Я нахожу это
неправильным. Почему бы тебе, матушка, не взять у них в аренду несколько
хат и в особом домике жить и иметь свое хозяйство. По крайней мере
будешь иметь возле себя человека, который будет делить с тобой твои
горести, услаждать твое одиночество и ухаживать за тобой в случае
(чего не дай бог) какой-нибудь болезни. Или, может быть,
колеблешься, боясь не ужиться с зятем? Но какие он будет иметь
основания, чтобы делать тебе неприятности? Ведь ты же будешь
оплачивать ему свое содержание! Поэтому прошу тебя, дорогая мама,
согласись на просьбу любящих тебя детей и принеси нам эту жертву.
Мы будем счастливы, когда будем видеть тебя спокойной. Я долго
не писал, потому что 3 недели болел лихорадкой, что в здешней
местности постоянное явление. Теперь, слава богу, я совершенно здоров.
Сердечно целую Янковских и благодарю их за память. Пусть мне
простят, что сейчас им не пишу. Сейчас уже далеко за полночь, а
вавтра рано отходит почта. Целую твои ручки, дорогая мамочка,
и, прося о благословении, остаюсь искренним и преданным тебе
сыном.
Александр.
100. М. О. Корниловичу * *
4 октября 1833 г., Царские Колодцы.
Друг мой Михаила!
Научи меня, что с тобою делать? Я и добрым словом, и, прости
господи! полусердитый, если только можно на тебя сердиться, пробил
тебя, перестань дурачиться, лишать себя необходимого для себя, но
ты все свое. Спасибо тебе, милый, за твою деятельную дружбу.
Может быть, солнышко еще проглянет и для меня, может быть, даст
господь, еще свидимся. Боже! Как бы я был счастлив, если б мог
показать на деле, что умею быть признательным.
Я получил белье с приложением назад тому три недели, последнее
твое письмо от 18 августа с 50 же рублями — третьяго дня..Не от-
25 А. О. Коршшович

ш
Письма с Кавказа
вечал еще на прежнее, потому что был не в Силах: меня трясла
лихорадка. Я заплатил дань здешнему климату, пролежал целый месяц,
конец августа и большую часть сентября. Теперь оправился, но еще
на диете.
С нынешнею же почтой я получил письмо от матушки, вообрази,
от 12 августа. Бедная в тяжелом положении. У них была в нынешнем
году засуха, едва столько родилось, чтоб прокормиться, а о доходах
и думать нельзя. Она горько жалуется на твое молчание, говорит,
что после письма, полученного ею в прошлом году накануне
рождества, не имела от тебя ни слова. Друг мой! удосужься, напиши к ней!
Знаешь, какая она добрая, как всех нас любит! Как женщина, она
в трудных обстоятельствах: может быть, ошиблась, а оттого
расстроила свои дела, но ошибался ум, не сердце, она хотела нашего
же добра. Письмо твое много ее обрадует, и этого, конечно, будет для
тебя достаточно, чтоб посвятить для нее каких-нибудь четверть часа.
Жалка также участь и Жозефины. Она с расстроенным здоровьем
уехала в Бессарабию; у них сверх неурожая, падёж от бескормицы,
все гибнет, а помочь нечем.
Спасибо тебе за старание облегчить мою участь, за твои
дружеские советы. Соглашаюсь с тобой,, что мне прежде возвращения
дворянства нельзя и думать об отставке, ибо оно необходимое условие
у нас для спокойной жизни. Но, друг мой! жалко мне выводить
тебя из заблуждения, а твои усилия едва ли не останутся тщетными,
твои надежды едва ли сбудутся. Нет! не служить нам вместе! Гораздо
вероятнее, что я переведен буду в Тифлис, в здешний саперный
баталион. Знаешь уже я просил об этом Бенкендорфа; намедни мне
сказали, что он прислал в корпусный штаб запрос, нет ли тому
затруднения, и, разумеется, получил благоприятный ответ. Признаюсь,
я этому переводу буду очень рад. Кроме того, что там скорее найдешь
случай к повышению на глазах у начальства, что будешь участвовать
в экспедициях, кои здесь бывают каждогодно, самая жизнь гораздо
веселее. Там я приищу способы употребить свои познания с пользой
для себя и для других; здесь же вяну в жалком бездействии. Так,
напр., Полевой делает мне предложение участвовать в его журнале;
й невольно должен теперь от этого отказаться. 2 Без книг, брошенный

Йисъма с Кавказа
387
среди людей, которые едва по слуху знают, что такое литературат
что могу я предпринять? И если бы Царские Колодцы, в коих
расположен наш полк, были грузинской деревней, можно бы
присмотреться к быту жителей, повыучиться их языку и кое-что составить.
Мы же стоим в солдатской слободе. Грузинское ближайшее село ог
нас верст двадцать. Отлучиться же никуда нельзя без спроса.
Для того только, чтоб избавиться от этих поклонов^ от
необходимости обязываться людям, откажешься от всякого рода,
журнальных статей. Впрочем, я писал к Смирдину, предлагал
ему свои услуги как переводчик; а между тем в ожидании его
ответа принялся за дело. Попалась мне немецкая книга «Сербия
ê новейшее время». 3 Я решился переложить ее на русский язык
и ей посвящаю обыкновенно всякое утро. Если предполагаешь быть
скоро в Петербурге, я пришлю ее тебе, чтоб передать, нет — отправлю,
прямо.
Прощай, мой друг! Участь моя, правда, незавидна^ но, и. не так
горька, как ты воображаешь. После того; где я,перебывал, и Царские
Колодцы покажутся раем. Спасибо добрым людям за то, что нечаста
гоняют меня на службу, оставляют покамест в цокое. Нас, было
встормошили походом, велели быть каждую, минуту в готовности;
я уже готовился было наполнять письма к тебе описанием высоки»
своих подвиг* в в горах у лезгин и глуходаров, но, кажется,! это была
пустая тревога. Теперь опять все смолкло, и мы, вероятно, не
тронемся с места всю зиму. Прощай, мой милый! Пиши мне!
Александр.
Еще раз прошу тебя, напиши к матушке; ей только и радости^
что наши письма: я хотел было выписать для тебя место из ее письма,
в котором она со слезами спрашивает меня о причине твоей холод^
ности, но оставляю это, уверенный, что ты и без того воспользуешься
первым случаем, чтоб ее успокоить. Янковский в Могилеве, все
ждет места, хочет определиться в пограничной страже. У нас много
фруктов: поспели виноград, грецкие орехи, каштаны,;винные ягоды,:
Как бы тебе их послать?
25*

m
Письма с Кавказа
101. M. О. Корниловичу * г
26 октября 1833 г.
Друг мой Михаила!
Я получил польское письмо твое из Тихвина (число не означено)
на прошедшей неделе. Не отвечал же с минувшей почтой потому, что
ее было оказии в Сигнах. Ты все еще, любезный, ласкаешь себя
надеждой, что твоя просьба обо мне исполнится, но едва ли не
напрасно. Нет, друг мой! година нашего испытания не миновалась,
надобно еще годы сиротеть в этой Грузии. Я даже начинаю терять
веру в то, что буду переведен в Тифлис. Александр Христофоро-
вич 2 уже почти три месяца назад запрашивал нашего корпусного
командира, нет ли затруднения к моему переводу, и, как меня
уведомили, дан ему отсюда ответ благоприятный, но с того времени
ни слуху, ни духу, как камень в воду.
Благодарю тебя еще раз за присылки; я все получил исправно;
пенял и пеняю тебя за то, что для меня убытчишься, ты же, как водится,
не слушаешь моих нареканий и обещаешь не исправиться и впредь.
Я от нечего делать занялся здесь переводом с немецкого
сочинения Ранке о Сербии; писал к Смирдину, послал к нему 25 рублей
с тем, чтоб он, выбрав какую-нибудь иностранную книгу, прислал
мне для перевода и объявил, что будет платить мне за труд; но он
не отвечает, вероятно, боится вступить со мною в сношения.
Быт мой, любезный мой, здесь так однообразен, так мало завиден,
что не пишу об нем, чтоб не причинить тебе скуки и огорчения.
Благодаря бога кой-как живу с горем пополам; за днем проходит день,
за неделей неделя, ц я этому радуюсь, потому что беспрестанно
подвигаюсь ближе к концу испытаний.
Нас было встревожили повелением приготовиться к походу,
мы всякую минуту ожидали, что двинемся в горы. Хотя бы посмотреть
вблизи на горцев, послушать свиста их пуль, или самому сложить
голову, или вырваться из сермяжной брони, в которую попал. Видно,
судьбе было угодно решить иначе. Обещают нам экспедицию близкого
будущего, до того времени придется, кажется, прозябать на Царских
Колодцах.

Письма с Кавказа
389
Лихорадка, покинувшая меня, опять было начала меня трясти.
Теперь мне легче, но все-таки держусь диеты. Поверишь ли, что
здесь, в стране фруктов, я не съел нынешним годом ни одного нерсика5
ни одной ягоды винограду.
Жалуешься на краткость моих писем. Друг мой! Когда весело,,
тогда и пишется, но в пашем быту, где радость, веселие знаешь
лишь по слуху, и мысли на ум не идут, и рука едва диииечся.
Впрочем, со мною было и хуже, теперь по крайней мере я сколько-нибудь
свободен. В Сигнахе на почте лежит ко мне письмо страховое от
матушки; что в нем, узнаю завтра. Прощай, мой милый. Сохрани тебя
господь здоровым, и не огорчайся моим положением: перемелется^
все хорошо будет.
Твой "по гроб Александр.
102. Н. А. Полевому1
Царские Колодцы, 16 ноября 1833 г.
Милостивый государь Николай Алексеевич!
Брат Марлинского 2 писал ко мне, что Вы желаете иметь меня
в числе сотрудников Вашего журнала и обещаете, если приму Ваше
предложение, немедленно сообщить мне Ваши условия. Я coi ла-
сился, но, не дожидаясь его ответа, решаюсь прямо обратиться к Вам
и для начала посылаю Вам статью, которая, надеюсь, найдет у Вас
местечко. Но об этом поговорим после; прежде хочу сказать, что
можете ожидать от меня.
По наружности, положение мое самое благоприятное для
литературных занятий: досугу у меня много, живу я в Грузии, на
границе Лезгистана, уголке малоизвестном, где и природа, и люди
представляют богатое поприще для наблюдений; тысячи предметов
новых, любопытных, со всех сторон меня окружают; но то беда, что
глаз видит, зуб неймет3. Поверите ли, что я, находясь
здесь почти год, только мельком встречал грузин и не видал еще ни
одного лезгина! Царские Колодцы, из коих пишу к Вам, слобода,
населенная солдатами нашего же полка. Неся броню сермяжную,
не могу часа на два отлучиться без воли начальства ; получать позволе-

.390
^Письма с Кавказа
ние нетрудно, но надоело кланяться, и я охотнее сижу сиднем. К тому
же нынешний год, против военного обычая, дрошел тихо: не было
экспедиций в горы, не. было и случаев собирать материалы для
журнальных статей. А потому, пока я останусь безвыходным жителем
Царских Колодцев, едва ли буду в состоянии сообщить Вам что-нибудь
дельное о здешнем крае. Иное дело, если, как мне подают надежды,
буду переведен в Тифлис: там встречу людей,4 чего здесь не
нахожу, там сосредоточиваются здешние власти, из сношения с коими
можно почерпнуть весьма много сведений, там, наконец, буду иметь,
вероятно, более свободы, ибо сойдусь с лицами, кои, давно меня
зная, будут иметь ко мне более доверенности. Здесь же без книг, без
возможности обменяться понятиями с существами мыслящими, я
только и могу заниматься переводами, но переводчиков у Вас, без
сомнения, много и без меня, да и переводить мне нечего. Кстати, Вам
известен и вкус* нашей1 публики, и! всё лучшее, что появляется на
французском, немецком и английском [языках]. Не можете ли
мне прислать для перевода какое-нибудь из новейших сочинений,
которое, по Вашему мнению, найдет у нас более читателед. Много
этим меня одолжите, я с большою признательностью возвращу Вам
цену книги., Итак, возвращаясь к главному предмету речи, я
относительно сотрудничества покамест могу только обещать Вам н е
упускать никакого случая,5 чтобы лучшим образом
исполнить принятую на* себя обязанность.
Время и обстоятельства покажут — буду ли иметь к тому
возможность.
Я здесь сошелся с поручиком Райко, 6 который служил
полковником в Греции, был комендантом в Навплии 7 и правил Патрасскою
областью и, наконец, начальствовал всей артиллерией.
Пользовавшись приязнью графа Каподистрия, 8 он был в сношениях со всеми
дочти лицами, более или менее имевшими влияние на нынешнюю
судьбу Греции. Я убедил его заняться составлением своих записок,
а между тем взял у него статью, которую, с его позволения, посылаю
Вам, в переводе.9 Но предваряю Вас, будьте осторожны. Вы знаете,
читая иностранные журналы, что Франция, Англия и Россия
старались каждая усилить свой вес в Греции, Каподистрия, благоволив-

Письма с Кавказа
391
ший к нам, был, разумеется, неугоден тем, кои хотели ослабить наше
влияние. Автор статьи почти явно обвиняет Францию в убийстве
графа в рассуждениях, кои поместил вслед за рассказом самого
события.10 Я ничего не выкинул, предоставляя это Вам, как более
знакомому с нашей цензурой. Марайте смело, что по Вашему мнению
должно до времени остаться под спудом и по существующим
правилам не может явиться в печати; ручаюсь за автора, что он не будет
в претензии. Мое мнение — лучше пожертвовать несколькими
выражениями, чем лишиться всей статьи, если она достойна занять
у Вас место.11
Случайно попалось мне здесь немецкое сочинение Леопольда
Ранке «Die Serbische Revolution». Заглавие это я переменил на
другое: «С е р б и я в новейшее врем я». 12 Оно состоит из
12 глав: первая заключает в себе подробное описание сербских
нравов и обычаев, остальные одиннадцать — войны сербов с турками
в начале нынешнего столетия, сношения их с Россией, успехи, не-^
удачи и, наконец, освобождение от турецкого ига Милошичем. Книга
эта меня чрезвычайно заняла, от нечего делать я перевел ее. Не
прислать ли Вам этот перевод? Можно напечатать ее почти всю
отдельными статьями, ибо между главами, мало связи. В таком случае,
думаю, она заняла бы не последнее место в «Телеграфе».
Благодарю Вас за доставление мне «Телеграфа». Прилагаю при
сём пять рублей, прошу Вас — присылайте мне его и в будущем году.
Вероятно, страшась сами попасть под опеку, Вы не отвечали на письмо
опального. 13 Для успокоения Вашего почитаю нужным сказать, что
высшее правительство дозволило мне занятия литературные, зная,
что либеральный чад вышел у меня из головы, и само печатало мои
сочинения, а доказательство «Андрей Безыменный». А потому,
думаю, переписка со мною Вам повредить не может, иначе я сам не писал
бы к Вам. 14 О политике у нас не будет и помину: я, как работник
Ваш, буду лишь относиться [к Вам как] к хозяину фабрики.
Захотите порадовать меня ответом — надписывайте в Грузию через Сиг-
нах в Царские Колодцы, нет — я не в претензии.
Ваш всей душою Александр Корнилович.

392
Письма с Кавкааа
103. М. О. Корниловичу *
Царские колодцы, 29 ноября 1833 г.
Друг мой Михаила!
Пишу тебе наскоро, чтоб уведомить о получении последнего твоего
письма. Хлопот у меня полон рот; у меня на днях бежал мальчик,
находившийся в услз'жении; я сам рублю дрова, топлю печку,
готовлю себе есть. Нерадостны вести, какие ты сообщаешь мне о ходе
наших домашних дел. Что же делать? Да будет воля господня.
У нас поговаривают о походе; шах персидский умер; думают, что
мы двинемся за границу помогать вступлению на престол
признанного нами наследником Аббаса-мирзы. Впрочем, до сих пор это
одни слухи.
Я на будущий год хочу закабалить себя в сотрудники
«Телеграфа», ожидаю только от Полевого условий. Авось удастся мне
кой-какие найти средства пробиваться самому, не становясь в тягость
другим, особенно тебе, милый друг.
Какой успех твоих стараний о переводе моем в Россию? Не
угадал ли я, что они останутся безуспешными? Кто попадет раз сюда,
тот вырвется отсюда нескоро. Писал бы тебе более, но, право, некогда.
Скоро, может быть, не далее как на будущей почте, уведомлю тебя
обстоятельно о своем жшье-бытье. До этою времени целую тебя
сердечно.
Твой всею душою Александр.
104. М. О. Корниловичу *
20 декабря 1833 г., Царские Колодцы.
Друг мой Михаила!
Вчерасъ я получил твое письмо от 17-го пр[отлого] м[есяца] m
часа через два отправляюсь в Chi нах, чтоб самому отдать на почте
ответ. Не правда ли, что слова мои сбылись? Время испытания
нашего, любезный, еще не кончилось, еще суждено нам целые юды
сиротствовать в здешнем Испании.

Письма с Кавказа
393
Благодарю тебя за твою дружбу, но боюсь, чтоб она не повредила
тебе и твоим подчиненным. Кто ведает? Может быть, милости царские
полились бы на вас без твоей неосторожной просьбы обо мне.
Благодарю тебя за твои послуги, но прошу по совести, не лишай
себя необходимого, чтоб пособить мне. Знаю очень, что такие
пожертвования для тебя сладостны, но каково мне их принимать? Притом я
не без надежды, что скоро найду способы к поддержанию себя
собственными средствами. Полевой предложил мне через посторонних
людей участие в своем журнале. Я принял предложение, жду от нега
ответа, в чем будут состоять его условия, а между тем вторично
просил графа Александра Христофоровича х о переводе меня в
кавказские саперы в Тифлис. Попади я только туда — и с помощью божией
заживу припеваючи. Там можно заняться литературой, можно
писать, здесь же не приведи бог!
Ты, милый, жалуешься на скуку в Тихвине; посуди же, каково
жить в здешнем захолустье, где только и встречаешь или
невежественных, неприязненных нам грузин, или нашу братью русских,
коих, за неспособностию, от незнания куда с ними деваться,
посылают в Грузию. О литературе здесь едва ли ведают по слуху, книг
не читают: с кем прикажешь поговорить, посоветоваться? Ум от
бездействия меркнет, душа черствеет, весь костенеешь и, что всего
хуже, чувствуешь, что не в состоянии из этого вырваться. Пишется,
когда душе весело, сердцу легко, но когда сам борешься с нуждой,
знаешь, что вместе с тобой более или менее страдают все близкие тебе,
и, чувствуя в себе и силу и способности действовать, так скован
обстоятельствами, что не только не можешь пособить им и самому
себе, но даже принужден лишать их последнего, то, право, тут
не до письма. А потому не нарекай на меня, друг мой, за короткость
моих отзывов; верь мне, что беседа с тобой — самое приятное
развлечение в моей однообразной жизни, но весело ли тебе будет слушать
мои жалобы, весело ли мне самому жаловаться? Я притворствовать
не умею, хвалиться моим положением не могу, ибо оно незавидно,
не лучше ли молчать?
Жаль мне очень, что ты имел неудовольствие с Нейдгартом, 2 но
утешаю себя надеждой, что облако, пронесшееся между Вами, скоро

394
Письмп с Кавказа
рассеется. Он человек умный и добрый, легко постигнет чистоту
твоих намерений, в душе уже [если] не простил, то скоро простит тебе
твою смелость.
Радуюсь успехам твоего сочинения. 3 Нехудо бы было, если б ты
по окончании оного представил его начальству и спросил пособия для
напечатания. Между г1ем потрудись сообщить мне подробности об
его содержании, если можно оглавление его статей.
Спасибо тебе за то, что ты писал к матушке. Я от нее давно не
имею известий.
Если буду в Тифлисе, увижусь с Ховеном, 4 исполню твое к нему
поручение; впрочем, не думаю, чтоб он мог мне много помочь. Наше
положение таково, что об нас слишком много хлопотать опасно:
чего доброго, усердное ходатайство повредит и ходатаям, и нам, Прог
щай, мой друг! Целую тебя сердечно. Пиши ко мне.
Твой душою Александр.
105о М. О. Корниловичу *
Царские Колодцы, 30 генваря 1834 г.
Что с тобою сталось, друг мой? Два месяца от тебя ни слова„
Здоров ли ты? Жив ли? Бывало, всякие три недели порадуешь меня
весточкой о себе, ныне проходят три месяца, ты не отзываешься.
Не сердишься ли в самом деле за короткость моих писем? Коли так,
я, пожалуй, буду исписывать для тебя целые листы, перестань только
играть со мною в молчанку.
Все ли это время ты был в Тихвине? Не заглядывал ли в
Петербург? Не был ли у Авг: Хрцстоф.? Нейдгарт перестал ли на тебя
сердиться?
Я, друг мой, все ожидаю перевода своего в Тифлис, в саперы,
но, кажется, не дождусь.
У пас в полку перемена: новый командир подполковник Клуген
вместо Овечкина, которому назначено состоять по армии. Он принял
меня весьма снисходительно, по обыкновению уверял, что я ничего
не потеряю от сей перемены, что он с своей стороны употребит все

Письма с Кавказа
Л95
свое влияние, дабы по возможности облегчить мою участь. Я и верю
его чистосердечию, но, по несч^стию, он немного может. Наша судьба
такова, что без экспедиции едва [ли] успеешь вырваться из своего
сермяжного наряда. Надобно послушать сперва свиста горских пуль,
изведать на себе удары лезгинских шашек, без того не сделают
представления, а если оно и последует, то его не уважут.
О войне же не слыхать: прошлого года раза два нас было
потревожили, ввлели быть в готовности к походу; мы всякий час ожидали
выступления; я сам купил двух лошадей: одну верховую, другую
вьючную, но не сталось по-нашему — тревога стихла, и мы опять
безвыходные жители Царских Колодцев.
Затем умер в Персии наследник престола Аббас-мирза; мы чаяли
там смятений и как соседи полагали, что пойдем на усмирение
волнующихся, но сделалось не по-нашему. В Персии не шевелятся, а отъезд
нашего начальника штаба в Петербург заставляет полагать, что не
думают о новых движениях, что если они и последуют, то не прежде
как поздней весною.
Вальховский, если не уехал, то на днях уедет в Петербург. Не
увидишься ли ты с ним? Я недели три назад имел письма от сестер
Марии и Устиньи. Радзиевский вышел в отставку с чином полковника
и живет помещиком; Янковский не может дождаться места. Каково
положение твоих дел? Подвигается ли у тебя работа? Брось, милый,
свою лень; напиши словечко: грешно тебе, право, не вспомнить обр
мне. Целую тебя сердечно.
Твой всею дзгшою Александр.
Ты меня избаловал нюхательным табаком: не сможешь ли, когда
будешь в Петербурге, прислать мне оттуда головкинского березин-
екого в 1 р. ценою фунтов пять?
106. М. О. Корииловичу* 1
Царские Колодцы, 28 февраля 1834 г.
Друг мой Михаила!
Узнав, что в сигнахской почтовой конторе есть ко мне посылка,
я съездил туда и нашел твои два письма с приложениями: шеся>

396
Письма с Кавказа
полуимпериалов и шестьдесят рублей ассигнациями. Спасибо тебе
за твою приязнь: верь мне, я вполне умею чувствовать ей цену:
ты, чтоб разделить со мною скудный свой кусок, лишаешь себя
необходимого, отрываешь у себя последнее. Чем воздам я тебе за
такую др/жбу?
Ты ьсе жалуешься на короткость моих писем? Но что сказать
тебе нового, занимательного из того захолустья, в которое судьба
меня забросила? Я окружен предметами любопытными: перед глазами
у меня снежные вершины Кавказа, в ущельях коего живут племена,
различные обычаями, нравами, языком, вероисповеданием, у коих
одно только общее — война и грабеж. Кругом меня деятельные,
пронырливые торговцы армяне и ленивые неповоротливые грузины,
коих быт так отличен от нашего. И обо всем этом знаю только по
слухам; сижу сиднем на своих Колодцах, потому что отлучиться
нельзя без спросу, а я просить не хочу, чтоб не подвергнуться
неприятности отказа. Впрочем, в угодность тебе, чтоб сколько-нибудь
оправдать себя от упрека в лени, посвящаю тебе весь канун почтового
дня, хочу исписать мелко, как ты желаешь, весь лист кругом. Если
мараньем моим отвлеку тебя от занятия, более занимательного,
виноват ты сам, не требуй от меня впредь длинных писем.
Восточную часть Грузии составляет округ Сигнахский, делящийся
на две части: помещичью и казенную (Кизих), некогда удел
грузинских царей. Округ сей прилегает к реке Алазани, которая течет
по обширной равнине, верст в пятьдесят шириною, равнине,
заключенной между предгориями Кавказа и предгориями же гор
Карабахских, отделяющих нас от турецких владений. На первых живут
лезгины, за ними разбойники глуходары, ежегодно почти
прокрадывающиеся на наш берег, чтоб, обманув осторожность наших караульных,
увести где поселян, где скот.
По сю сторону Алазани лежит на горе, в месте чрезвычайно
живописном, Сигнах, с его каменной стеною и башнями, построенный
в азиатском вкусе, где, кроме казенных зданий, каждый дом с
террасой вместо крыши, дом и лавка.
К юго-востоку от Сигнаха, в Кизихе, о коем я сказал выше,
верстах в 30 от Сигнаха, построены знаменитые Царские Колодцы,

Письма с Кавказа
397
откуда пишу к тебе, где твой друг, с нуждой пополам, но всегда
бодрый, всегда веселый коротает свой век.
Откуда это название, сказать тебе, верно, не умею. Грузины,
которые все великое у себя приписывают славной царице Тамаре,
уверяют, что она не пила иной воды, кроме той, какую находишь
в здешних родниках. Но гораздо правдоподобнее, что цари
грузинские в летние месяцы приезжали сюда укрываться от тифлисского
зноя: здесь творили суд и правду, полевали с собаками, с соколами и
на зиму возвращались в свою столицу. Впрочем, кроме имени, нет
никаких следов их здесь местопребывания; память о сем сохранилась
в одних преданиях.
Урочище Царские Колодцы состоит из верхнего лагеря, где
находятся наши казармы и офицерские дома, [и] нижнего, в котором
поселена одна наша рота и артиллерийская слободка — штаб квартигы
21-й батарейной роты. Это поселение — необходимость в здешнем
крае. И татары, и грузины не очень нам дружат, и мужчины и
женщины нас бегают. Чтоб отвратить зло, какое происходило от
недостатка последних, надлежало перевести сюда семьи женатых солдат:
каждый полк имеет здесь свое хозяйство, свое обзаведение.
Я поселился в нижней слободке. Комнатка моя шагов 10 в длину,
пять в ширину, мебель— одна кровать, на коей моя постель, другая,
покрытая ковром, два стула и письменный столик.
Живу я здесь не весело, но и не так скучно, как ты можешь
вообразить. Со мною вместе назначен был сюда Голицын, давний мой
знакомец по Петербургу, пострадавший по одному со мною делу. Сперва
мы жили вместе, потом он купил для себя избу, и мы, внутренне
довольные оба, расстались, видимся ежедневно, живем приятелями,
избегнув неприятностей, кои неразлучны с теснотою, где по
необходимости беспокоишь друг друга.
На одном дворе со мною живет Хвостов, 2 некогда мой питомец
(он был у меня колонновожатым, 3 теперь же, по несчастным
обстоятельствам, попал из гвардии в Нижегородский драгунский
долк), добрый, умный, образованный малый. Мы друг друга
утешаем в горе, придумываем для себя занятия, не даем себе времени
скучать.

398 Письма с Кавказа
Между артиллеристами здешней бригады я также нашел добрых
}эебят. 4
Наконец, верстах в 7 отсюда, в урочище Карагач на Алазанской
долине, стоят нижегородские драгуны. В конце прошлого года
приехал туда Н. А. Райко, также мой петербургский знакомец, который
служил также в гвардии, потом вышел в отставку, поехал в чужие
края, определился в греческую службу, быв там правителем Патраса,
начальником всей артиллерии, потом, по убиении графа Каподи-
'стрия, весьма благоволившего к нему, воротился в Россию, попал
поручиком на Кавказ и теперь, снова уволенный, возвращается на
родину. 5 Я ему обязан самыми приятными минутами своей бытности
за Кавказом. Не поверишь, какая радость в этом одиночестве, на
которое я теперь осужден, встретить человека, который тебя
понимает, отвести душу в приятной беседе, согреть, оживить с ним замерт-
велое чувство.
Далее Карагача поездки мои не простирались: там я проводил
целые дни у Райко, у него приводил себе на память счастливые
годы своей молодости в Петербурге. Иногда пускался в'Сигнах
за письмами на почте; познакомился там с окружным начальником
[Запорощенко], которого жена — одно женское создание, с коим
можно в здешней стороне весело убить время: приветливостью и
умным разговором заставляла меня забывать беспокойства дальнего
пути.
В книгах у меня до сих пор не было недостатка: Райко привез их
с собою несколько; сверх того, журналисты, по старой приязни,
помня прежнего собрата по литературе, присылают мне свои
издания: Полевой — «Телеграф», Греч — «Пчелу» и «Сын отечества».
Так, мешая дело с бездельем, переходя от книг к картам, от карт
к книгам (по вечерам сажусь иногда за бостон, но по самой
маленькой, в пять копеек ассигнациями), провожу дни, месяцы, целый год.
Сам я ничего не пишу. Странное дело! От лени ль, от долгой ли
борьбы с злодейской судьбою я очерствел, весь покрылся какою-то
ржавчиной. Воображение дремлет, чувства погрузились в какое-то
усыпление: ни одной живой мысли, ум и душа окоченели, нет уже тех
светлых минут вдохновения, когда без всяких усилий слова сами

Письма с Кавказа 399
ложились под перо, рука не успевала хватать мыслей, роившихся
в голове подобно пчелам в улье. Несколько раз мне хотелось
вырваться из этого бездействия, переломать и себя и природу. Задумал
было писать несколько повестей, составил план, принялся... Не тут-то,
было. Куда девалась прежняя легкость, прежняя беззаботность
о слоге. Над одним выражением, над одною фразой бьешься час,
другой, наконец, со вздохом, в досаде на себя, на судьбу, бросаешь
деро, бумагу, и кладешь ее в столик в ожидании лучшей поры. 6
Денег, благодаря твоей попечительности, у меня теперь довольно.
Будет прожить два с лишним месяца. Мы здесь всегда настороже,
ежеминутно ожидаем похода. Говорено было, что двинемся на
персидскую границу; там умер наследник престола, сам шах, уверяют,
при смерти. Теперь вместо персидского похода поговаривают об
экспедиции на линию — в горы.
Я еще в половине прошлого года купил себе двух лошадей: одну
вьючную, одну верховую, да сверх того выиграл в лотерею мерина,
которого хочу продать. Лошадь куртинской породы, за которую
надеюсь взять не менее; 25 червонцев. Не предвидя этого благополучия
и зная, что в апреле придется воевать горцев, я месяца четыре назад
писал домой, просил Янковского, чтоб он потрудился съездить
в Каменец, взять из тамошнего приказа моих 3000 рублей и из оных
1000 переслать ко мне. Так у меня будет запас на 2% года: если что
здесь часто случается, вдруг куда-нибудь турнут, не останусь как
рак на мели.
В сей раз, друг мой, не будешь жаловаться на мою молчаливость:
я описал тебе и свою берлогу, и знакомых, и занятия — все, что,
только лишь могло прийти на ум.
Табаку курительного мне не присылай: я разлюбил вакштаев,
курю турецкий, который здесь по 80 коп. фувт. Гораздо лучше, если
одолжишь меня нюхательным, какого ты мне уже прислал фунтов 5.
У нас здесь есть казенный, гадкий, которым только по крап ней
необходимости, за недостатком другого, набьешь нос. Прошу тебя табаку
и для себя и для своего полкового командира. Он у нас недавно, ещё
не успел принять полка, полковник Клуген, добрый, старый немец:
со мною он чрезшадйно ласков.

400
Письма с Кавказа
Я обещал тебе исписать весь лист кругом и держу слово. К
праздникам светлого христова воскресенья хочу проситься поговеть
в Тифлис. Если к тому времени продам коня или получу из дома
деньги, пришлю тебе турецкий кинжал или термаламы на ахалух.
Знаком ли тебе этот азиатский кафтан? Романы твои с прочими
книгами оставил на руках плац-адъютанта Рейнеке для отдачи тебе.
Прощай, мой друг! Пиши мне чаще.
Твой всею душою Александр.
107. М. О. Корниловичу* 1
9 мая 1834 г., Царские Колодцы.
Любезный Михаила!
Как медленно ходят наши письма! Вообрази, я твое [письмо]
от 14 марта получил не прежде 5-го с[его] м[есяца], и то потому, что
случайно очутился в Сигнахе и зашел там на почту. Не будь этого,
до сих пор не видал бы ни письма, ни посылки. Спасибо тебе за нее,
еще более за твою дружбу. Не поверишь, какая отрада, какое счастие
в моем настоящем быту знать, что в изгнании и в этом одиночестве
я не сирота на белом свете, что есть сердца, которые при
воспоминании обо мне бьются сильнее. Хмурься судьба, сколько ей угодно,
будь она ко мне вдесятеро суровее нынешнего, я, право, думаю, не
порадую ее и лишней морщинкой, ибо утешен, вполне утешен твоею
любовью.
Господь ко мне милостив, добрый мой Михаила! Я давно, очень
давно лте был так весел, так счастлив, как в последние три недели.
Слушай. Во-первых, я виделся с Марлинским, 2 которого ты знаешь,
верно, если.не лично, то по сочинениям. Мы одних лет, вместе росли,
вместе жили в Петербурге, а последние лет пять неразлучно,
замешанные в том же деле, постигнутые одинакой судьбой не видались
с рокового дня 14 декабря 1825 г. Он служил в Дербентском линейном
баталиоие, переведен в Алахцыхскийи, следуя к месту своего
назначения, решился отдохнуть от долгого конного пути у нас, на Царских
Колодцах. Суди, как радостно было свидание после столь долгой
разлуки! С офицерами своего полка я знакомства почти не веду, мое

Письма с Кавказа
401
общество, как знаешь, составляют Голицын, Хвостов, ходящие
в таких же солдатских шинелях, какова моя, и Райко, бывший
поручик Нижегородского драгунского полка, о коем я уже писал
к тебе, которому обязан столькими приятными минутами в своем
заточении. Вдруг, совсем неожиданно явился среди нас мой добрый
Александр. В нашей однообразной жизни, где все как заведенные
часы, где делаешь сегодня, что будешь делать завтра, что делал
год назад, его приезд был событием чрезвычайным: мы не знали,
как его угостить, где посадить; говорили между собою день, говорили
ночь, слушали друг друга и не могли наслушаться. Он провел здесь
несколько дней, слишком для нас коротких, но мое благополучие
не кончилось сим кратковременным свиданием, я проводил его в
Тифлис. Да, друг, после четырнадцатимесячного сидения на Царских
и я, наконец, очутился в Тифлисе. Перед тем просился в отпуск, чтоб
исповедоваться и приобщиться св. тайн по образу нашей церкви.
Позволение пришло к самому времени отъезда гостя моего, и мы
пустились в путь вместе: он, верный последователь обычаев
азиатских, верхом, я — в повозке.
Поездка наша была, как разумеется, чрезвычайно приятна. Я,
как хозяин в здешних местах, отправив повозку большой дорогой,
сам также сел на коня и повел своего гостя проселочной дорогой.
Местоположение в горах вообще живописно; здесь же, в Грузии,
где роскошь прозябания такова, о какой у вас не имеют понятия, где
вместо вековечной березы встречаешь на каждом шагу тысячи
разнообразных кустов, деревьев, отличных видом, цветом, зеленью, места
необыкновенно прелестные.
Сперва погода нам не благоприятствовала, ибо небо заволоклось
тучами, полил дождь, какой обыкновенно бывает в горах. К счастью,
на мне был широкий плащ, мы сблизили коней и, одевшись им, так
прибрели к первой деревне, где нашли кров под навесом грузинской
сакли.
Вскоре прояснилось. Мы пустились в путь деревнями, которыми
усеяны окрестности Сигнаха. Вскоре представился глазам нашим вид
несравненный. Вообрази: вдали снежный Кавказ, коего вершины
ослепительной белизны раззолочены лучами заходящего солнца, так
26 А. О. Корншювич

402
Письма с Кавказа
резко обозначались лазурью темносинего грузинского неба; ближе —
вечнозеленая Алазанская долина с Алазанью, которая вьется по ней
сребряной лентой; под ногами, справа — Сигнахская стена с
башнями, протянутая с одной горы на другую, и перед нею город,
построенный амфитеатром; прямо — ряд холмов, испещренных рощами,
а между ними грузинские деревни в садах фруктовых деревьев,
красующихся миллионами цветов; влево — монастырь св. Нины,
нечто вроде аббатства германского средних веков, где покоятся мощи
жены апостола, водворившей в Грузии свет христианского учения,
где ныне жительствует столетний старец Иоанн, митрополит здешних
церквей.
Бестужев был очарован, я любовался его восхищением.
В Сигнахе нас ожидали новые приятности. Тамошний окружной
начальник Е. Г. Запорощенко, которого я известил заранее о нашем
посещении, известный во всем околотке гостеприимством, очаровал
нас радушным приемом. Жена его большая охотница до книг; я
доставлял ей журналы, которые гг. литераторы по старой приязни мне
пересылают — это было поводом моего с ними знакомства. Мы
пробыли в Сигнахе сутки, погода не позволяла нам выехать прежде,
и только на четвертый день по выезде из Царских прибыли в Тифлис.
По началу этого письма ты можешь судить, мой любезный, что
оно долженствовало занять по крайней мере два листа. Я хотел тебе
столько насказать о столице Грузии, и, отвлекши тебя на полчаса
от твоих занятий, отвечать делом на упрек в краткости моих отзывов.
Но, словно нарочно, дверь моя во все утро не запиралась, так что я,
вставши в 6 часов, не мог тебе написать более того, что видишь. Почта
отходит через полчаса, а потому, отложив постороннее до первого
досуга, займусь тем, что ближе к нам.
Я в восхищении от Тифлиса. Ховен меня принял как родного.
С того времени, как я попал в несчастие, все меня оставили, кроме
тебя и еще одного человека, который отыскал меня здесь в глуши,
чтоб предложить мне дружеские свои услуги. 3 Люди, связанные со
мной знакомством, дружбой, услугами, чуждались меня от
малодушия, от свойственной людям забывчивости, от тысячи различных
причин. Суди-же, каково мне было встретить Ховена, который, ставя

Письма с Кавказа
403
себя выше мелочных страхов, не испугавшись моей солдатской
шинели, протянул мне руку, как старому товарищу, а в словах,
поступках, во всем обращении показал мне, может быть, более
внимательности, чем тогда, когда я по-прежнему был в чести. Я был у него
несколько раз, и мы постоянно говорили о тебе. В саперы, любезный,
я не перехожу. Наш корпусный командир не изъявил согласия на
просьбу мою, сообщенную ему А. X. Бенкендорфом, и по причинам,
весьма основательным, с которыми я вполне соглашаюсь. Пока быт
мой не переменится, судьба моя быть далеко от столиц.
Мне многое, многое хотелось бы тебе еще писать, но теперь нельзя.
Присылают за письмом, чтоб везти на почту. Прощай, моц друг!
Нехотя вижу себя в необходимости прекратить свою с тобой беседу.
Твой Александр.
108. Ж. О. Корнилович, от мая 1834 г. * г
Любезная Юзефа! Любезный Августин!
Уже прошли ровно три недели с того времени, как я получил ваше
письмо от 26 января. При всем моем, однако, желании ответить вам
тогда же, не нашел для этого свободного времени и подходящего
случая, ибо ездил в Тифлис, был несколько недель в дороге и только,
недавно еще вернулся.
Благодарю тебя, сестра, за подробное сообщение о наших делах.
Что же делать! Видно наша уж такая судьба, что не можем
достигнуть желаемого! Писал матери, просил ее, чтобы она согласилась
жить или с тобой, или с Янковскими. Не знаю только, будут ли иметь
желаемый успех мои настоятельные просьбы. Мое настоящее
положение таково, что могу лишь советовать, просить.
Тебе, моя добрая, милая Юзя, поручаю это дорогое сокровище —
нашу возлюбленную мать. Вам, тебе и Устине, надлежит услаждать
ее старость. Вы, конечно, с большой охотой будете выполнять эту
приятную обязанность. Что делается с Каролиной и Юлией? Скоро
ли они кончат учиться?
Послушай. Может случиться, что через несколько месяцев па
получении этого письма будет у вас мой приятель, капитан Райко^
26*

éOê
Письма с Кавказа
человек состоятельный, из высшего общества, чрезвычайно
образованный, еще холостой, а главное человек редкой души и сердца.
Будет большим счастьем, если какая-нибудь из двух племянниц ему
приглянется. Он служит сейчас также на Кавказе..Между прочим,
он передал мне, что проездом в Одессу обязательно заедет к маме и,
возможно, что побывает также и у вас.
Что у вас делается в Буджаке? Вознаградились ли ваши труды и
имеете ли надежду выручить вложенный в имение капитал? Пишите
мне как можно подробнее.
Вот уже больше года, как Михаил прислал мне ваш вексель.
Не хотел вас тревожить, зная в каком плохом состоянии находились
ваши дела. Поступайте, как подскажет вам совесть. Моя судьба не
из лучших. Живу в стране, где дороговизна страшная, а доходов
никаких. Вексель брата датирован 19 мая 1832 г. Если будете в
состоянии, присылайте мне, сколько можете. Я с вас возьму не более
5%. Даже от них отказался бы, если бы имел средства без них
обойтись. Если дела ваши вам этого не позволяют, то поступайте, как
покажется удобным. Ведь вы, конечно, не захотите поставить'в
безвыходное положение брата, который и без того уже придавлен судьбой.
Что с Людвигом, Мальвиной? Целую вас всех. Пишите мне в Грузию,
через Сигнах, в урочище Царские Колодцы.
Александр.
109. Р. И. Корнилович * *
Царские Колодцы/' 1 июня 1834 г.
Дорогая матушка! Имею несколько свободных минут, чтобы
поговорить с тобой и поцеловать твои дорогие ручки. Я, слава богу,
здоров и утешаюсь надеждой, что письмо застанет и тебя в добром
здоровье и что еще настанет время, когда буду иметь счастье лично
.засвидетельствовать тебе свою сыновнюю любовь и вместе с тобой
поблагодарить господа за его милость.
Дорогая мама! Если мои золотые часы находятся у тебя, то будь
так добра — пришли их мне. Я был в Тифлисе, исповедывался и
причащался там по обряду нашей церкви, и не более двух недель,

Письма с Кавказа
405
как вернулся. У нас поход; полк меняет квартиры, но я до сентября
еще остаюсь здесь и думаю, что совсем не тронусь отсюда. Впрочем,
если узнаю, что и мне придется выступить, сейчас же уведомлю.
Целую Янковских и, поручая себя твоей любви, остаюсь
искренний и верный тебе сын
Александр.
110. М. О. Корниловичу * 1
Друг мой Михаила!
Ты меня упрекаешь в лени, а сам по месяцам ко мне не пишешь.
Если я и неразговорчив, ограничиваюсь немногими словами, [но]
по крайней мере аккуратен, не оставляю тебя без ответов.
У нас, любезный, большая суматоха. Штаб-квартира полка
переходит в Карабахскую область, в г. Шушу. Баталион же наш
отправляется, в Тифлис, чтоб оттуда, как уверяют, идти за Кубань и с
наступлением осени воевать горцев.
Весьма вероятно, что когда ты получишь это письмо, брат твой
будет на походе. Я радуюсь этому потому, что мне суждено лишь
под пулями искать облегчения своей участи; авось благодатный
кусок свинцу, пущенный черкесом, сократит время моего
странствования в броне сермяжной.
Я, не докончив последнего к тебе письма, собирался дописать его
к следующей же почте, но тут столько скопилось дела, что, право,
не мог уделить тебе и минуты времени. И не думай, чтоб это была
простая отговорка: с кем мне веселее беседовать, как не с тобою?
Со времени моего сюда приезда я ничего не пишу, по крайней
мере ничего такого, что было бы назначено к печати; я уже тебе
не раз говорил тому причину. Я вспомнил старину, взялся за указку,
от нечего делать учу детей и с ними занимаюсь по целым дням.
Но теперь приходится все бросить.
Перемена штаб-квартиры для меня не совсем приятна: я так тяжел
на подъем, так люблю покой. Здесь я привык проводить время
спокойно, полюбил Царские Колодцы. А что будет в Шуше? Впрочем,
я открываю это одному тебе и так мало обнаруживаю перед

406
Письма с Кавказа
другими свои чувства, что не сделаю и шагу для перемены своего
назначения. Пускай будет со мною, что угодно богу.
Радзиевские просили у меня совета, куда поместить своего
Александра? Что мог им сказать я, скоро девять лет отторженный от
света, по слуху-лишь зная, что в нем происходит? Я адресовал
их к тебе, уверенный что пособишь им, если можешь. Вынужденный
обстоятельствами, я также писал о твоем векселе к Августину или,
лучше сказать, к сестре; прошу у них не капитала, которого нескоро
надеюсь получить, а процентов и то не более пяти, но сомневаюсь,
в состоянии ли они будут платить мне и те.
Прощай, мой друг! Письма свои продолжай надписывать в
Царские Колодцы на имя супруги нашего полкового командира Каролины
Яковлевны Клуген, которая примет на себя труд пересылать их ко
мне. Она пробудет здесь до весны будущего года.
Твой всею душою Александр.
15 июня, 1834 г.,
Царские Колодцы.
111. М. О. Корниловичу * 1
31 июля 1834 г.
Пишу к тебе накануне выступления в Дагестан, может быть,
в последний раз из Царских Колодцев. У меня все уложено, меняю
покойную, ленивую жизнь на биваки; завтра сажусь на коня, иду
в пылу битв добывать желанного прапорщичьего чина, который
может доставить мне способы мирно, в тиши, поблизости семейства
кончить свои горькие дни. Благодарю тебя, мой милый, за последние
125 рублей и приложенный ящик для табаку: самого табаку там не
было, даже столько, чтоб раз понюхать, весь просыпался, так что я
даже не умею тебе сказать, каков он был? Все-таки благодарю тебя
за твою заботливость.
Нынче, не далее как полчаса назад, приносят мне твою посылку
и твое письмо от 21 июня. Я не имел еще времени попробовать чаю,
завтра увижу каков, впрочем, будь он хуже кирпичного, я от тебя

Письма с Кавказа
407
приму его как лучший богдыханский, ибо я знаю, что ты прислал
мне его от души.
Я не сержусь на твои короткие ответы и взамен прошу, не
гневайся на мои недлинные грамотки: есть досуг — я рад беседовать
с тобою по суткам; скопятся ли дела (и у меня иногда бывает их
много) или заляжет кручина на сердце, болтну слова два, и
прощай.
Я предвидел неудачу твоих попыток и душевное принимаю
участие в огорчении, какое ты чувствовал, когда узнал, что твои
надежды рушились. Они так тебя радовали, друг мой. С нетерпением
ожидаю твоей статистики, будет что почитать в походе.
Душевно жалею, друг мой, о скуке, какая тебя преследует в
глухом Тихвине. Суди же, каково должно быть в хваленом Закавказье.
Особенно теперь, когда мой добрый, милый Райко уехал в Россию.
Впрочем, жаловаться на свою судьбу было бы грешно. Полковой
командир меня жалует, в полку оказывают мне все уважение, какого
может требовать человек в моем быту, чего мне более? Ожидаю много
удовольствия от похода. Правда, время не совсем благоприятное:
жары нестерпимые, до 40 градусов на солнце. Но страна неведомая,
татары, с их обычаями, верою, образом жизни, потом странствование
в горы, встреча с лезгинами, их полудикий быт, их остервенение
в битвах — все для меня новое, невиданное, на каждом шагу другая
картина, другой предмет для наблюдений.
Ховен славный человек, недавно я еще видел на себе опыт его
дружеского участия. Он поручил меня благосклонности Ланского,
который будет командовать нашею экспедицией, просил его
доставить мне случай к отличию.
Друг мой! У меня есть ковер, который мне весьма хотелось бы
тебе переслать, но задача, каким образом? Весу в нем пуда полтора,
коли не более. Посуди, что одной почте должно заплатить рублей 60,
а теперь, перед походом, каждая копейка для нашего брата дорога.
Отложу удовольствие подарить его тебе до радостного свидания.
Не привезти ли тебе из Дагестана азиатского оружия? Первый
кинжал, который отниму у лезгина, дарю тебе. Хотелось мне еще
побалагурить с тобою, но мне надобно писать кучу писем. Если ничто

408
Письма с Кавказа
не помешает, я хочу на походе вести свой дневник, замечать все, что
попадается на глаза. На дневках буду приводить в порядок свои
записки, сообщать их тебе. Может быть, посчастливится им
сокращать твои скучные дни в Тихвине. Прощай, мой друг! Продолжай
надписывать в Тифлис, а оттуда в местопребывания фельдмаршала
гр. Паскевича-Эриванского пехотного полка: если не хочешь, адресуй
к Ховену, он мне перешлет.
Твой по гроб Александр.
112. Барону X. X. Ховену
Я не умею высказать Вам, милостивый государь барон Христофор
Христофорович, признательности своей за участие, какое Вы
принимаете в моей судьбе. Благодарю Вас душевно за ходатайство Ваше
обо мне у генерала Ланского и, полный уважения к Вашим советам,
спешу им последовать. Завтра сажусь на коня, меняю однообразную,
ленивую жизнь на бивачное кочевье, иду в пылу битв добывать
желанного прапорщичьего чина, который доставит мне способы
громко, без страха сказать Вам, сколько чувствую Вашу приязнь.
Между тем, барон, не охотник ли Вы до дагестанского оружия? Не
знаю, приведется ли мне рубиться с лезгинами, но то верно, что
первая шашка, первый кинжал, который посчастливится мне отнять
у горского разбойника, дарю его Вам. Вы, верно, не откажете мне
в удовольствии Вам его поднести.
Поручаю себя благосклонной Вашей памяти. Примите еще раз
искренние мои благодарения.
Ваш покорнейший слуга
Александр Корнилович.
31 июля 1834 г,
113. Р. И. Корнилович* г
31 июля 1834 г.
Завтра рано утром, дорогая матушка, полк, в котором я нахожусь,
выступает в доход в горы Дагестана. Прошу тебя о милостивом мате-

Письма с Кавказа
409
ринском благословении. Если господь бог поможет, то поход этот даст
мне возможность вырваться из этого положения. Я еще в конце этого
года, а может быть, в начале будущего года, буду иметь счастье
поцеловать твои ручки. Не беспокойся обо мне, матушка. Господь,
снисходя к твоим молитвам, милостив ко мне. Командующий полком
делает для меня все, что может. Его жена старается всевозможными
способами заменить мне тебя, говорит мне при всяком случае, чтобы
я был в их доме как свой.
Как только будет представляться возможность, буду тебя
уведомлять о себе. Целую твои ручки и, прося о благословении, остаюсь
преданным тебе сыном
Александр.
114. М. О. Корниловичу * г
Куба, 22 августа 1834 г.
Пишу к тебе, любезный Михаила, с похода на дневке, в палатке,
лежа под крупным дождем. Не прогневайся, если не найдешь в письме
моем ни ладу, ни складу, если оно покажется тебе коротким. Я,
непривычный к походной жизни, весь растерялся. Между прочим,
обронил твой бумажник, в коем записывал все, что мне ни
попадалось, с тем, чтоб со временем составить для тебя отчет в моем
странствовании.
При мне теперь только то немногое, что оказалось в памяти, и
эти-то крохи тебе сообщаю.
Взгляни на ту часть Закавказья, отыщи Сигнах, а несколько от
него к югу Царские источники и потом води пальцем к востоку.
Мы выступили 1 августа и на другой же день, переправившись за
Алазань, вступили в горную область. Жители ее, обасурманившиеся
грузины, некогда были покорены лезгинами, приняли их веру;
ныне мусульмане законом, обычаями; говорят по-татарски, бреют
голову, оставляя лишь по сторонам два локона, которые спускают
за уши; носят русские рубашки с [той] разницей, что разрез у
воротника на правой, [а] не на левой стороне.
Мы четыре дня ходили их землею, потом, коснувшись владений
илисуйского 2 султана, перенеслись в Шекинскую область..

410
Письма с Кавказа
До 1828 г. она имела своих ханов; последний 3 умер, как
уверяют, не своею смертью, и область поступила в наше управление.
В Нухе, главном городе, в крепости я видел их дворец, ныне
обращенный в присутственные места. Несколько ступеней в высоком
портике ведут на обширный, четырехугольный двор, занятый садом:
шестнадцать италианских тополей высоты необычайной,
симметрически расположенных, делят его на четыре аллеи. По сторонам этого
садика — флигеля, в которых жили придворные, ханские жены и
их прислужницы и пр.; за ним высокая в полтора человеческих роста
терраса, на коей бассейн с тремя фонтанами, осененный двумя
высокими прелестными чинарами, и на террасе самый дворец. Он запущен,
но и в запущении изумляет странника остатками великолепия. Я
взошел по узкой, темной, каменной лестнице (вообще лестницы везде
в Азии чрезвычайно дурны) в высокий покой, род приемной, весь
исписанный цветами: вправо и влево комнаты, где вместо стен рамы
орехового дерева с узорами самой мелкой работы и в этих сквозных
узорах стекла всех цветов: голубые, синие, желтые; красные. Комнаты
(в вышину нашей залы Главного штаба), стены и купол, как я сказал
выше, все в цветных стеклах; на карнизе, соединяющем их,
живопись: изображения подвигов ханских, их браней против разбойников
горных (аварцев, кумыков) и разбойников лесных (медведей,
кабанов и пр.). 4
Я хотел продолжать, но, право, некогда. Вчерась был измучен
походом, спал все после обеда; сегодня почтовый день, балагурить
не время. Боюсь даже, что не успею сказать слова маменьке.
Из Нухи мы через Куткашин, Старую Шемаху прибыли сюда
вчерась. Сколько здесь пробудем, куда отсюда отправимся? Еще
неизвестно. Целую тебя, друг мой! Пиши ко мне, если будешь иметь
досуг, в Тифлис, оттуда — в отряд генерала Ланского.

ПРИЛОЖЕНИЯ
^=s-

ДЕКАБРИСТ А. О. КОРНИЛОВИЧ
1
Декабрист Александр Осипович Корнилович интересен для нас
не только как участник восстания 14 декабря 1825 г. и его
подготовки, но и своей разносторонней литературной деятельностью.
Автор нескольких художественных произведений, Корнилович был
в то же время „единственным среди декабристов
специалистом-историком, черпавшим исторические сведения в государственных архи-
Бах. Его труды по истории времени Петра I привлекли внимание
А. С. Пушкина и использованы им при работе над романом «Арап
Петра Великого», поэмой «Полтава», «Песнями о Стеньке Разине» и др.
Корниловичем был написан в крепости ряд записок на различные темы,
подававшихся им правительству, в которых выдвигались крупные
.экономические и внешнеполитические, а также литературные и
общеобразовательные проблемы. Онинтересовалсягеографическойнаукой,
занимался преподаванием географии физической и экономической
(«статистикой»), подготовляя специальные курсы по этим предметам
применительно к требованиям военных топографов и офицеров
Генерального штаба и написал ряд статей по истории географических открытий.
Арест, каторга в Сибири, последующее четырехлетнее тюремное
заключение, дальнейшая ссылка нижним чином на Кавказ, наконец,
ранняя смерть помешали ему полностью развернуть свои
разносторонние дарования.
А. О. Корнилович родился 7 июля (по старому стилю) 1800 г.
в польской дворянской семье в Могилеве на Днестре Подольской
губернии. Отец его служил контролером могилевской таможни, за-

414
В. В Кафенгауз и А. Г. Г'румм-Г'ржимайло
тем вышел в отставку и жил в своем небольшом имении. Будущий
декабрист учился в Одесском благородном институте,
переименованном впоследствии в Ришельевский лицей. По окончании лицея в 1815 г.
он поступил в Московское училище для колонновожатых, основанное
генералом Н. Н. Муравьевым, отцом будущего декабриста А. Н.
Муравьева. Еще до окончания военного училища (1816 г.) Корнилович
был прикомандирован к военному историку Д. П. Бутурлину в целях
разыскания в московских и петербургских архивах исторических
материалов для составлявшейся последним при Главном штабе
военной истории России. В последующие годы Корнилович продолжил
эту работу, числясь по квартирмейстерской части. В 1821 г.
Корнилович был переведен в Канцелярию генерал-квартирмейстера
Главного штаба в Петербурге с зачислением в гвардию, где дослужился
до чина штабс-капитана. Работая в Главном штабе, он продолжил
свои изыскания в архивах. С 1822 г. Корнилович вел педагогическую
работу в Корпусе топографов и в Петербургском училище для
колонновожатых.
На допросах после ареста он показал: «История,
география,'математические науки и языки занимали меня особенно». На вопрос,не слушал
ли он особых лекций и т. п., Корнилович отвечал: «В Москве в 1819 г.
*я брал уроки народного права у профессора Шлёцера, но не более
шести лекций ; в Петербурге учился английскому языку у англичанина
Виллиса, шведскому у иностранца Шёгрена и для
усовершенствования себя в немецком языке занимался с иностранцем Корбом.» *.
Литературная деятельность Корниловича началась с напечатания
в журнале «Сын отечества» в 1822 г. статьи о записках жены
английского посла в России Рондо с описанием пребывания ее в России
* Центральный гос. исторический архив в Москве (ЦГИА), ф.48, д. № 421,
Л; 12. Биографические сведения о Корниловиче приведены также в статьях:
П. Е. Щеголев. Декабристы. М.—Л., 1926; А. Г. Г р у м м-Г ржи майло,
1) Декабрист А. О. Корнилович. Сб. «Декабристы и их время», т. II, М., 1932;
2) Письмо А. О. Корниловича из Петропавловской крепости. Сб. «Бунт
декабристов», Л., 1925; 3) Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе. Сб. «Декабристы на
каторге и в ссылке», М., 1925; В. Я. Б о г у ч а р с к и й. Из прошлого русского
общества. СПб., 1905.

Декабрист А. О. Корнилович
415
в 20—30-х годах XVIII в. Это был первый очерк из последующей
затем серии его статей по «Истории путешествий по России». На эту
тему он готовил монографию.
Помимо участия в «Сыне отечества», он печатался также в
журналах «Северный архив», «Соревнователь просвещения и
благотворения», в альманахе-ежегоднике «Полярная звезда», издававшемся
К. Ф. Рылеевым и А. А. Бестужевым, и в других. В них он напечатал
до 35 своих работ. В декабре 1824 г. совместно с В. Д. Сухоруковым,
историком донского казачества, Корнилович издал альманах
«Русская старина», где поместил четыре очерка о времени Петра I; этот
альманах был переиздан им в следующем, 1825 г.
Общественно-политическая деятельность Корниловича началась
еще в Москве, когда в 1816 г. он вступил членом в
политико-литературный кружок, называвшийся «Обществом громкого смеха». Это
общество позднее стало московским литературным филиалом Союза
благоденствия. Председателем Общества после реорганизации был
член Союза благоденствия, впоследствии декабрист, кн. Федор
Шаховской. В 1820 г. общество распалось, не успев развернуть своей
деятельности. *
В последующие годы Корнилович стал членом Общества
любителей словесности, наук и художеств, Московского общества
древностей российских и, что особенно важно отметить, — Вольного
общества любителей российской словесности, которое издавало
журнал «Соревнователь просвещения и благотворения» и сыграло
заметную роль в развитии отечественной литературы и в пропаганде
передовых политических идей. Вольное общество любителей
российской словесности являлось петербургским литературным филиалом
Союза благоденствия, в его состав входил ряд видных декабристов.
Общество просуществовало до конца 1825 г. Во главе его стоял
Ф. Глинка, а в числе руководителей были Рылеев и Бестужев.
Корнилович, избранный в члены этого общества в 1821 г.,
принадлежал к наиболее активным его членам, занимал ответственные
* Подготовлено к печати исследование А. Г. Грумм-Гржимайло «Общество
громкого смеха».

416
Б. Б. Кафенгауз и А. Г. Г румм-Г ржимайло
выборные должности, был ревностным участником научных
заседаний. В 1822 г. он участвовал в заседаниях 21 раз и прочитал 7
сообщений на исторические темы, в следующем году (1823) — в 22
заседаниях, сделав до 6 сообщений; в этом году он вошел в состав
руководителей общества, в его «домашний комитет», состоявший из
6 членов, в числе которых были К. Ф. Рылеев, А. А. Бестужев,
Ф. Н. Глинка. В 1824 г. «домашнийкомитет» этой «ученойреспублики»
стал собираться в квартире Рылеева. *
Кроме обширных литературных ** и научных связей, особо
следует отметить знакомство Корниловича с наиболее выдающимися
государственными деятелями того времени — M. М. Сперанским
и Н. С. Мордвиновым, с президентом Академии художеств и
директором Публичной библиотеки А. Н. Олениным, с декабристами
Н. М. Муравьевым, кн. С. П. Трубецким, П. И. Пестелем, Г. С. Ба-
теньковым, братьями М. И. и С. И. Муравьевыми-Апостолами,
кн. Е. П. Оболенским, Н. А. Бестужевым, М. П.
Бестужевым-Рюминым, С. Г. Краснокутским, кн. Ф. П. Шаховским, кн. С. Г.
Болконским, кн. В. М. Голицыным, А. Н. Муравьевым, М. А.
.Фонвизиным, А. П. Юшневским и другими, не говоря о
декабристах-литераторах, т. е. почти со всеми наиболее видными членами Северного и
Южного обществ. В доносе Фаддея Булгарина на Корниловича
указывалось на его связи с литераторами и отмечалось, что он «был
любим в кругу литераторов и между офицерами», собиравшимися
иногда и у него по вечерам. «Отсюда вышло много связей», —
доносил Булгарин.
А. О. Корнилович был принят в тайное общество за полгода до
восстания, в мае 1825 г., и притом не в Петербурге, а на юге, в Киеве,
на квартире кн. С. П. Трубецкого, С. И. Муравьевым-Апостолом
и М. П. Бестужевым-Рюминым. О его приеме в Южное общество уз-
* В. Базанов. Вольное общество любителей российской словесности.
Петрозаводск, 1949, стр. 235, 250, 287, 323.
** Корнилович был знаком с И. А. Крыловым, Н. И. Гнедичем, А. С.
Грибоедовым, кн. П. А. Вяземским, И. И. Дмитриевым, А. Е. Измайловым, К. Ф.
Рылеевым, А. А. Бестужевым, В. К. Кюхельбекером, В. Туманским, кн. А. И.
Одоевским, Ф. Н. Глинкой и др.

Декабрист Л. О. Корнилович
417
наем из показаний Корниловича после его ареста, до сих пор не
изданных и хранящихся в ерхивном фонде дел декабристов. *
Он был арестован в ночь с 14 на 15 декабря 1825 г. в доме Главного
штаба, на квартире Н. И. Шенига, где он временно остановился по
прибытии в Петербург. Шениг, как и Корнилович, состоял
преподавателем С.-Петербургского училища для колонновожатых. Первые
показания Корниловича записаны генерал-адъютантом Левашевым.
На первом допросе Корнилович давал показания очень сдержанно.
Он сообщил о своем посещении Рылеева, связи с которым у него были
«более по литературе». На вопрос, принадлежал ли он к обществу
Рылеева по вольнодумству насчет правительства, он ответил: «Нет,
но иногда в разговорах случалось мне соглашаться с ним насчет
злоупотреблений, бывающих от худого исполнения предполагаемых
правительственных мер». Он сообщил также на предложенные
вопросы, что кн. С. П. Трубецкого у К. Ф. Рылеева «один раз случилось
видеть», а с Никитой Муравьевым, «служа в одной службе, мы
знакомы».
Однако на втором допросе, состоявшемся 29 декабря, Корниловичу
пришлось во многом сознаться, ибо в промежуток времени между
15 и 29 декабря Следственный комитет, пользуясь показаниями
Трубецкого, Рылеева, Александра Бестужева и других, собрал
достаточный обличительный материал, чтобы поставить вопрос об участии
Корниловича в Южном обществе. Так, в первом пункте
предложенных вопросов значится: «В показании своем вы не сказали, что
принадлежите к числу членов Южного общества, но показания других
обличают вас в этом. Объясните: кем и когда приняты в сие общество?
в чем заключаются намерения и действия оного? с каких пор оно
существует? кто составляет Думу сего общества и кто члены ее?».
Отвечая на этот вопрос, Корнилович сообщил:
«Я не имел понятия ни о Северном, ни о Южном обществах до
мая месяца сего года. В исходе апреля поехал я отсюда в отпуск
* ЦГИА, ф. 48, д. № 421, дело Корниловича. Показания Корниловича
частично приведены у В.Я. Богучарского в книге «Из прошлого русского общества».
СПб., 1905, (стр. 108—112).
27 А. О. Корнилович

418 В. В. Еафенгагз ж А. Г. Грумм-Гржимайло
на Кавказские минеральные воды через Пополню, чтобы быть у
родных, которых не видал лет десять. В Киеве познакомился с С. И.
Муравьевым-Апостолом, к которому имел письмо от его отца. Здесь
1 мая 1825 г. после разговора, продолжавшегося около 2 или 3 часов,
убедил он меня* сделаться членом Южного
патриотического общества. Я согласился на это, но в то время, спеша к матери,
получил весьма поверхностное понятие об оном; и во все 7 месяцев
моего пребывания на Юге я ни в деревне, ни в путешествиях своих
в Одессу, в Кишинев и Каменец никакого действия, никакого
сношения ни с кем, к этому Обществу принадлежащим, не имел, ибо
занимался тяжбой и лечением. Все, что я узнал о Южном обществе, было
следствием трехдневного пребывания моего в Василькове на пути из
Могилева на Днестре в Петербург.
«Намерения сего Общества состоят в преобразовании нашего
правления, в введении конституции. Сергей Муравьев-Апостол говорил
мне, что они, полагая, что покойный государь император будет
осматривать в мае 1826 года 2-ю армию, намеревались в это время
схватить его и принудить к подписи условий, которые будут ему
представлены.
«Каждый член имел свой круг действия, смотря по месту своему
или званию: воин фрунтовый должен был действовать на солдат,
литератор — распространять в сочинениях своих сведения,
сообразные с целью Общества и пр.
«Времени основания Общества не знаю.
«Главное лицо в Южном обществе, как мне кажется, подпоручик
Бестужев-Рюмин, впрочем, из каких членов состоит Дума, не
знаю.
«Члены Южного общества, мне известные, суть: Сергей
Муравьев-Апостол, Краснокутский и Пестель. Мне говорили, что
Общество весьма сильно, но не называли членов».
Анализируя это показание Корыиловича, нельзя не обратить
внимания на то, что, сообщая о первой встрече с основным руково-
* Эти слова подчеркнуты кем-либо из Следственного комитета; на полях
поставлен знак «К>»„

Декабрист А. О. Корнилоеич
11Э .
дителем Васильковской управы С. И. Муравьевым-Апостолом, ов
умышленно умолчал, что встреча эта происходила на квартира
у кн. С. П. Трубецкого, а между тем это имеет немаловажное значение.
Следует вспомнить, что в конце 1824 г. в Васильковской управе
возник так называемый «белоцерковский» план действий, который
заключался в том, что в конце лета или осенью 1825 г., когда
предполагался царский смотр 3-го корпуса, в Белой Церкви (имении графиня
Браницкой), где обычно останавливался Александр I, члены Южного
тайного общества, в частности именно Васильковской управы,
должны были захватить императора и нанести ему здесь смертельный
удар, после чего 3-й корпус должен был следовать через Киев на
Москву, чтобы требовать от Сената преобразования государства;'
Северному же обществу по этому плану надлежало поднять гвардию
и флот, удалить всех членов императорской фамилии за границу и
тоже выступить с аналогичным требованием к Сенату. По этому
плану предполагалось, что и весь Юг будет охвачен восстанием,
причем армия, стоявшая на Украине, выступит первой, ее поддержит
вся полоса южных военных поселений, а также Кавказский корпус
Ермолова. Таким образом, по «белоцерковскому» плану весь Юг от
Бессарабии и до Кавказа должен был быть захвачен революционным
восстанием. Этот план Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина
всецело поддерживался Трубецким, который действовал в полном
контакте с Васильковской управой. *
Вспомним еще и другое обстоятельство. До июня 1825 г., т. е.
месяц спустя после принятия в члены Южного общества Корнило-
вича, при совершенно аналогичных условиях, т. е. на квартире у
Трубецкого, было сделано предложение о вступлении в Южное общество
Сергеем Муравьевым-Апостолом приехавшему в Киев по дороге на'
Кавказ А. С. Грибоедову, на которого явно рассчитывали в качестве
связного между Южным обществом и Кавказским корпусом
Ермолова. **
* М. В. H е ч к и н а. Грибоедов и декабристы. Изд. АН GÈCP, 1951„
стр. 460—462.
** Там же.
27*

420
Б. Б. Кафепгауз и А: Г. Грумм-Гржимайло
Если проследим все поведение Корниловича на Юге летом 1825 г.,
то у нас сложится определенное мнение, что Корнилович при
принятии в члены Южного общества получил несомненно какие-то важные
поручения от Васильковской управы. Корнилович, как известно,
был отпущен в отпуск, специально чтобы лечиться на Кавказских
минеральных водах, и он, видимо, первоначально так и предполагал
поступить, но, погостив у матери в Подолии, изменил свое решение,
долго прожил в Одессе, где и принял курс лечения, после чего поездка
его на Кавказ отпала. Кроме Одессы, по собственным его словам, он
побывал еще в Кишиневе, якобы по делам тяжбы, а по свидетельству
Н. И. Шенига и М. О. Корниловича — также в Тульчине и Линцах,
где, как записал М. О. Корнилович, «познакомился с полковником
Пестелем и генералом Юшневским» (семейный архив). Вероятнее
всего, что он приезжал сюда, чтобы представиться Пестелю, как главе
Южного общества, что требовалось по установившейся в Обществе
практике при приеме новых членов.
Существуют интересные воспоминания И. П. Липранди, который
встречался с Корниловичем и в Кишиневе, и в Одессе. По ,его
свидетельству, * Корнилович приезжал в Кишинев с намерением узнать
о настроении в войсках в надежде, может быть, привлечь кого-либо из
местного офицерства в ряды Южного общества, что ему, однако,
не удалось.
Проживая в Одессе, Корнилович часто виделся с членом Южного
общества кн. С. Г. Волконским и у него в доме познакомился с
другими членами этого Общества — с графом Булгари, Поджио, Авра-
мовым и другими, а также виделся с Юшневским. **
Сам А. П. Юшневский в своих показаниях Следственной комиссии
говорит о Корниловиче, как о известном ему лице, причем указывает,
что кн. С. Г. Волконский составил свою известную записку о
Кавказском тайном обществе со слов Корниловича. Так как Корнилович
на Кавказе не был, то сведения о состоянии умов в Кавказском кор-
* И. П, Липранди. Заметки на статью «Пушкин в южной России».
Русск. архив, 1866, т. IV, стр. 1442.
** Там же, стр. 1479.

Декабрист А. О. Корнилович
421
пусе он мог получить тогда от В. Я. Тимковского, старого своего
знакомого по Петербургу, * который служил одно время под началом
генерала Ермолова и хорошо знал о положении дел на Кавказе:
Кстати, Юшневский свидетельствует . и сам, что Волконский,
прочтя ему свой отчет, сказал: «В обществе сем, как пола^-
гаю, должен быть и ваш знакомый, статский советник Тимков-
ский, находившийся несколько времени при генерале Ермолове».1
Эти сведения Волконский почерпнул, по всей вероятности, от
Корниловича.
Кроме того, в доносе начальника херсонских военных поселений
графа Витта Александру I в Таганрог, впоследствии пересланном
Дибичем В.Петербург и прочитанном Николаем Павловичем до со-*
бытии 14 декабря, в бытность его еще великим князем, говорится
о А. О. Корниловиче, как о заведомо известном автору донося
члене Южного тайного общества. Из этого доноса .явствует;
что Корнилович имел беседу с Виттом по делам Общества, когда
последний прикинулся членом тайного общества. Конечно, Витт
интересовал Корниловича не сам по себе, а как начальник херсонских
военных поселений, на каковые рассчитывало Южное общество при
планировании общего восстания на Юге.
Сопоставляя эти разрозненные сведения с планом действий Ва-
сильковской управы, можно почти с полной уверенностью утверждать,
что и в Тульчине, и в Линдах, а в особенности в Кишиневе и Одессе,
Корнилович действовал, выполняя поручения С. И.
Муравьева-Апостола, а, возможно, также и кн. Трубецкого.
В чем же могли состоять эти поручения? Всего вероятнее, в том,
чтобы путем нащупывания настроений среди офицерства и у других
лиц, может быть даже не связанных с армией, установить — не
существуют ли еще где-нибудь на юге тайные общества, на которые Василь-
ковская управа могла бы впоследствии опереться, вступив с ними
* В семейном архиве сохранилась записка В. Я. Тимковского к А. О/Кор-
ниловичу, свидетельствующая о давнем знакомстве Корниловича с ним. Кроме
того, имя В. Я. Тимковского часто упоминается в письмах С, И. Корниловича
к А. О. Корниловичу (семейный архив).

422
В. В. Кафенгагз и Л. Г. Грумм-Гржпмайло
в контакт; * собрать сведения, не существует ли тайного общества на
Кавказе, о чем в Васильковской управе были, по-видимому, смутные
сведения, которые надлежало проверить. Все это Корнилович удачно
скрыл от следствия, не возбудив каких-либо подозрений в
неискренности.
В Василькове на обратном пути в Петербург, при встрече с
членами Южного общества, у Корниловича речь шла о конкретных
планах восстания: «Южное общество поручило мне, — сообщал
Корнилович, — объяснить Северному положение его. Муравьев-Апостол
(Сергей) и Бестужев[-Рюмин], которых я нашел в Василькове,
говорили мне: „Dites à ces messieurs... que nos aiiaires vont le mieux du
monde; nous avons 60/m hommes sous les armes et c'est du positif", **
но какие это войска, мне не сказано. Догадываюсь же, что они должны
быть частию из корпуса генерала Рота, частию же из 2-й армии,
потому что прибавили мне, что они через две недели могут собраться
под Киевом». Более того, с Корниловичем говорили о плане
цареубийства, к которому он, однако, отнесся отрицательно, ввиду чего,
вероятно, и собеседники его оборвали беседу на эту опасную тему.
Корнилович показал: «Бестужев[-Рюмин] говорил мне: „Vous ne
saurez croire comme les esprits sont montés ici; il y a en 10 à 15
personnes, qui sont venus se présenter chez moi avec la décision de faire une
tentative contre l'empereur; ils seroient même en état d'aller à
Taganrog". — „Et vous avez reçu chez vous des régicides?", — отвечал я.
„Non, — продолжал он, —ils ne sont pas de nôtres". *** Я тут сказал
им, что если они имеют малейшее намерение покуситься на жизнь
* О том, что у Корниловича в мае могли быть соответствующие разговоры
с Муравьевым-Апостолом, явствует из его показания от 7 февраля 1826 г. «Я
слышал в Василькове, — писал Корнилович, — что есть тайное общество в Чу-
гуеве, в южных военных поселениях; Южное общество не успело еще, кажется,
войти с оным в сношения».
** «Скажите им, что наши дела идут превосходно, мы имеем 60 тыс. чел.
под ружьем и это вполне верно».
*** «Вы не поверите, как здесь умы возбуждены; имеются от 10 до 15
человек, которые пришли ко мне с намерением сделать покушение на императора,
и: они в состоянии отправиться даже в Таганрог». — «И вы приняли к себе
преступников?» — отвечал я. — «Нет, — продолжал он, — они не из наших».

Декабрист А. О. Корнилович
423
членов императорской фамилии, то отказываюсь от всего и лаже
буду против них [зачеркнуто: вас]. „Mais noussommes du même avis, —
отвечал мне Муравьев, — et moi le premier je leur servirai de
bouclier. " * Означенных людей Бестужев мне не назвал», —
замечает Корнилович. Таким образом, С. Муравьев-Апостол и Бестужев-
Рюмин сообщили Корниловичу о подготовке покушения на
Александра I, хотя и сделали это в уклончивой форме. Вместе с тем эти
переговоры свидетельствуют о доверии южан к Корниловичу.
Указание Бестужева-Рюмина, что покушение готовят «не наши», очевидно,
относится к присоединившимся членам Общества соединенных
славян.
Южане сообщили Корниловичу во время этой беседы также о своих
сношениях с поляками и о договоренности с ними относительно
возвращения Польше некоторых земель после победы революции.
Об этих сношениях и говорилось в письме к Северному обществу,
которое Корнилович взялся доставить в Петербург. На допросе он
показал: «Не могу умолчать, что я, увидев это письмо в Василькове,
сказал: Как, неужели вы хотите дойти до такой крайности? Мне
отвечали, что полякам поручено удержать великого князя
[Константина] и решиться на смерть его, если нельзя будет учинить сего
иным образом». ** Сергей Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин дали
Корниловичу список с письма Южного общества к Польскому
обществу и познакомили его с условиями совместных действий. После
ареста на допросах Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин
подтвердили, что Корнилович возражал против цареубийства.
Таким образом, эти сведения показывают, что Корнилович был
принят в тайное общество на Юге, был введен в курс важнейших
тактических вопросов, стоявших перед южанами, и получил
ответственное поручение доложить северянам о сношениях с польскими
революционерами. Что основные программные положения южан
должны были также быть известны Корниловичу, можно судить из
* «Но мы того же мнения, — отвечал мне Муравьев, — и я первый
приказал бы их арестовать».
** ЦГИА, ф. 48, № 421, лл. 17 об. — 20 об.

424 Б. В. Кафенгауз ж А. Г. Г румм-Г ржимайло
показаний М. Бестужева-Рюмина. По-видимому, тот сообщил ему речь,
которую произнес на совместном заседании южан со славянами.
В ней говорилось: «Век славы кончился с Наполеоном. Теперь
настало время освсбэждения народов от угнетающего их рабства». *
М. Муравьев-Апостол рисовал поручения, данные Корниловичу,
еще более широкими и ответственными, чем они выясняются по
показаниям самого Корниловича. Матвей Муравьев-Апостол показал:
«В конце ноября 1825 г. последние сношения, которые брат имел
с Северным обществом, были через Корниловича, которого брат мой
Сергей принял в члены Общества в мае месяце ** в Киеве, на
квартире кн. Трубецкого. Брат Сергей поручил Корниловичу стараться
отклонить Северную управу от пустых споров и, если увидит, что
он не успевает в сем намерении, составить отдельное общество,
которое не имело бы никаких сношений с членами Северного общества,
стараться также действовать на солдат посредством ротных
командиров, что весьма легко». ***
Таким образом, Корнилович был уполномочен, как представитель
Южного общества, даже создать новое общество или, точнее сказать,
филиал Южного общества в Петербурге. Конечно, последние
поручения, рассчитанные на более или менее отдаленное будущее, не могли
быть выполнены в тех условиях, накануне восстания, когда
Корнилович оказался в Петербурге.
О том, как Корнилович выполнил эти задания южан, известно из
показаний ряда декабристов. Сам Корнилович показал, что по
возвращении в Петербург он отдал письмо князю Трубецкому. В том же
деле Корниловича имеются ответы Рылеева, который сказал, что
13 декабря, т. е. накануне восстания, Корнилович в присутствии
Рылеева отдал письмо Трубецкому, но содержание его осталось ему
неизвестным. Но Рылеев при этом узнал от них о сношениях с
варшавским обществом. Рылеев на допросах показал, что дня за два до
восстания Корнилович говорил ему о сношениях Южного общества
* Восстание декабристов, Материалы, т. IX, М., 1950, стр. 117 и 256»
** УМ. Муравьева-Апостола ошибочно сказано «в апреле».
*** Восстание декабристов, Материалы, т. IX, стр. 117 и 256.

Декабрист А. О. Корнилович
425
с поляками и об условиях относительно будущих границ Польши.
Корнилович отдал эти условия Трубецкому. Рылеев также слышал
от Корниловича, что «Южное общество намеревалось истребить
покойного императора в Таганроге, но что это отложено до удобнейшего
времени». *
Кроме сношений Южного общества с Северным, посредником в
которых был Корнилович, он участвовал в собраниях на квартире
Рылеева накануне восстания. После ареста на первом допросе 14 декабря
Корнилович показал, что он вернулся из отпуска в Петербург лишь
«третьего дня», т. е., по-видимому, 12-го числа. Действительно,
Трубецкой в своих показаниях отметил, что Корнилович был у
Рылеева 12 декабря и тот передавал с его слов «будто на юге 60 тыс.
войска совершенно готовы», на что Рылеев сказал, что «это неправда».
Накануне восстания Трубецкой видел Корниловича на квартире
Рылеева. При этом он показал, что декабрист «Краснокутский узнал
у Сперанского о новой присяге, поехал с Корниловичем к
Трубецкому сообщить ему сию новость». **
В других показаниях также говорится о встрече с Корниловичем
накануне восстания 13 декабря на квартире Рылеева. Он был у
Рылеева в этот день дважды, утром и вечером, согласно его собственным
показаниям. При этом не все знали о его принадлежности к тайному
обществу. Бестужев и Каховский показали, что Корнилович говорил,
что у южан имеется в готовности не 60 тыс. чел., а 100 тыс. войска.***
Об этих совещаниях и участии в них Корниловича в его деле
имеются показания Коновницина. Последний показал, что
«Корнилович рассказывал о собраниях Южного общества в г. Василькове,
оно надеялось на подпору 5-го корпуса 2-й армии и некоторых полков
3-го корпуса. Вознамерились послать несколько артиллерийских
офицеров, чтобы произвесть гнуснейшее преступление. Сборное место
назначено в Киеве».
Корнилович также говорил о совещаниях у Рылеева накануне
восстания. На первом допросе он лишь показал, что пробыл у Рылеева
* Там же, т. I, 1925, стр. 180, 203, 218.
** Там же, стр. 14, 21, 68, 94, 132, 134.
*** Там же, стр. 448; т. II, 1926, стр. 67, 287.

426
Б. Б. Кафенгауз ж А. Г. Грумм-Гржимайло
не более 5 минут и что тот сказал ему и Ал. Бестужеву: «Теперь
наступает время ^решительное, каждый должен действовать. Случай
самый благоприятный». Корнилович пытался смягчить значение своего
участия в этих переговорах, говоря, что он возражал против
цареубийства, но показания Рылеева и других не подтвердили этого.
Корнилович на допросе 29 декабря показал более подробно: «Приехав
сюда, я 13 декабря поутру был у Рылеева, и тут он мне объявил, что
они хотят действовать, но не сказавши как. Я ему отвечал: яДелайте,
что хотите, но только ^чтобы не было покушений на императорскую
фамилию". Он отвечал мне, что этого не будет. Вечером я приехал
к нему с обер-прокурором Краснокутским, чтобы объявить, что на
другой день — присяга. Рылеев начал говорить об учреждении
временного правительства и затруднялся, кого назначить членом».
Корнилович советовал привести полки в 6 часов утра к Сенату и
принудить его принять условия декабристов. Рылеев говорил: «Когда
будут присягать полки, тогда мы обратимся к солдатам и скажем, что
нельзя ломать присяги, данной уже раз Константину». Корнилович
при этом замечает: «Я ему на это в ответ: п Хотите только все погибнуть
и других погубить, а всё дело ограничить несколькими убийствами",
и с этим ушел. В комнате, через которую я проходил, уходя,
собралось между тем довольно много членов, но я не обратил на них
внимания, видел только Трубецкого и Бестужева».
Корнилович, таким образом, указывает на какое-то несогласие
свое с планом Рылеева. Может быть, Корнилович не связывал вывод
войск с переприсягой и отказом от нее со стсроны войск. Однако
Рылеев, допрошенный относительно слов Корниловича «делайте,
что хотите, но только, чтобы не было покушений», ответил: «К
словам яделайте, что хотите", Корнилович более ничего не прибавлял,
и вообще, когда он. был у меня, о императорской фамилии ничего
не было говорено» *.
С Корниловичем связано также своевременное получение
заговорщиками известия о новой присяге. Краснокутский в своих показа-
• ЦГИА, ф. 48, д. № 421, л. 32.

Декабрист Л. О. Корнилович
427
ниях рассказывает, что, обедая у Сперанского и его зятя Багреева
13 декабря, он узнал о назначении на следующее утро в войсках
переприсяги Николаю. Вечером к Сперанскому явился Корнилович и
оттуда вместе с Краснокутским они отправились с этой вестью к
Трубецкому, но, не застав его дома, поехали к Рылееву. Это сообщение
вызвало оживление у заговорщиков. * Таким образом, Корнилович
был у Рылеева 13 декабря дважды и участвовал в обсуждении
важнейших вопросов, связанных с планом восстания. Следует отметить,
что в записках Завалишина имеется сообщение, что через посредство
Корниловича в день восстания утром Сперанскому было предложено
войти в состав будущего правительства. **
О своем участии в событиях 14 декабря Корнилович показал:
«Я находился в толпе зрителей до убийства генерала Милорадовича,
лотом ушел и вернулся, когда подъехал великий князь Михаил
Павлович и Воинов, чтобы уговаривать». Он сообщает, что в 11 часов
утра 14 декабря «заехал я из любопытства в Измайловские казармы,
чтобы видеть, как присягают». Из казарм он отправился на Невский
проспект, видел восставший батальон Московского полка, «слышал
восклицание пКонстантина"», затем поехал в штаб, часа через два
вышел на площадь, где происходили события, и находился в 10шагах
ют места, где ранили Милорадовича. После этого уехал на
Васильевский остров к Гертеру, но не застал его дома и снова отправился
в штаб, писал письма родным, потом вновь пошел на Сенатскую
площадь, подошел к Бестужеву и морским офицерам и сказал, что лучше
покориться и тем получить прощение, чем без пользы против такого
многочисленного войска защищаться. Когда началась пальба и все
* Показания Краснокутского приведены у М. В. Нечкиной: Восстание
14 декабря 1825 г. М., 1951, стр. 45.
** Завалишин говорит: «Вот его показания относительно Сперанского:
утром, прежде еще, нежели началось движение, Корнилович был послан к
Сперанскому объявить ему о предстоящем перевороте и испросить его согласие на
назначение его в число регентства. пС ума вы сошли, — отвечал Сперанский, —
разве делают такие предложения преждевременно! Одержите сначала верх,
тогда все будут на вашей стороне"» (Записки декабриста Д. И. Завалишина. СПб.,
1906, стр. *211).

428
Б. Б. Кафрнгауз и А. Г. Г'румм-Г'ржимайло
бросились вспять, я скрылся в Галерной улице в доме, в каком живет
фон Дезен». *
Таким образом, Корыилович был и в Измайловских казармах,
и на площади. К этим показаниям допрошенный А. Бестужев сделал:
поправку, сказав, что он «решительно» не помнит, чтобы Корнилович
подходил к нему на площади с предложением покориться.
Измайловский полк, куда поехал, по его словам, Корнилович, как известно,
в это утро присягнул Николаю, хотя присяга и не прошла гладко.*^
Декабристу П. П. Беляеву, когда он писал свои воспоминания,,
припомнилась такая подробность событий 14 декабря на Сенатской:
площади: «Перед вечером мы увидели, что против нас появились
орудия, Корнилович сказал: „вот теперь надо идти и взять орудия".
Но так как из вождей никого не было, то никто и не решился взять
на себя двинуть орудия и, может быть, начать смертоносную борьбу„
что и решило участь этого несчастного покушения». ***
Рылеев в своих показаниях говорил о встрече с Корниловичеж
в это утро, что он «встретился с Корниловичем и узнал от него, что
Сутгоф уже со своею ротою пошел на площадь». * * * * Поэтому M. В. Неч-
кина считает возможным причислить Корниловича к числу лиц,,
служивших связью между восставшими на площади и еще не
вышедшими лейб-гренадерами. *****
Таким образом, участие Корниловича в событиях следует
признать довольно значительным. Выполнение ответственных поручении
Васильковской управы на Юге летом 1825 г., обсуждение вопросов
организации восстания в Василькове, передача письма от южаж
Трубецкому, участие в совещаниях у Рылеева — показывают
активность Корниловича. Лишь несколько смягчающим обстоятельством
в глазах правительства могло служить отрицательное отношение его
к планам цареубийства. Он не был связан непосредственно ни с одной
* ЦГИА, ф. 48, д. № 421, лл. 9—10.
** M. H е ч к и н а. Восстание 14 декабря 1825 г., стр. 68—70.
. *** П. Беляев. Воспоминания декабриста о пережитом и
перечувствованном. СПб., 1887, стр. 507.
**** Восстание декабристов, Материалы, т. I, стр. 180.
***** М. Нечкина. Восстание 14 декабря 1825 г., стр. 134.

Декабрист А. О. Корнилович
429
"воинской частью, как состоявший на службе в Генеральном штабе.
В день восстания Корнилович побывал в казармах у измайловцев,
сообщил Рылееву о выступлении лейб-гренадеров и сам был на
площади.
Корнилович был арестован ночью после подавления восстания,
был отвезен во дворец и допрошен в ту же ночь с 14 на 15 декабря.
В 7 часов утра Николай приказал отправить его в крепость, написав
коменданту А. Сукину приказание посадить Корниловича «на
гауптвахту отдельно от других, без всяких сообщений с кем бы то ни было».
По-видимому, первый допрос не выявил еще полностью его связей
с восставшими. Между тем арестованных в ту же ночь Рылеева,
Бестужева, Трубецкого прямо отправили в Алексеевский равелин,
т. е. ставили в худшие условия. * Верховный уголовный суд, судив-
лшй. декабристов, приговорил Корниловича к лишению дворянства
ж к ссылке в каторжные работы на 12 лет. Приговор этот был затем
смягчен, срок каторжных работ был сокращен до 8 лет, после чего
ему предстояло поселение в Сибири. В марте 1827 г. Корнилович уж
был в Читинском остроге.
Однако пребывание Корниловича в Сибири было
непродолжительным. Менее чем через год он был отправлен снова в Петербург.
Дальнейшая судьба Корниловича оказалась необычной. Она выяснена
достаточно детально в литературе,** и поэтому здесь можно передать
ее кратко, в основных чертах. Фаддей Булгариы подал в III отделение
донос о подозреваемых им связях декабристов с австрийским
правительством. Это могло казаться правдоподобным, тем более что
князь С. П. Трубецкой был женат на графине Лаваль, сестра которой
была замужем за австрийским послом в Петербурге графом Лебцель-
терном. По словам Булгарина, секретарь австрийского посольства
Гуммлауэр подружился с Корниловичем. Последнего Булгарин ри-
* См. «реестр» повелениям Николая I Сукину в книге П. Щеголева
«Декабристы» (стр. 267).
** П. Щеголе в. Декабристы, стр. 298 и ел.— А. Г р у м м-Г ржи-
май л о. 1) Декабрист А. О. Корнилович. Сб. «Декабристы и их время», т. II,
М., 1932; 2) Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе. Сб. «Декабристы на
каторге и в ссылке», М., 1925.

430
Б. Б. Еафенгауз и А. Г. Грумм-Гржимайло
сует как ветреного и болтливого молодого человека, через которого
австрийский посол и его секретарь выведывали сведения о разных
лицах. Доносу Булгарина был дан ход. Корнилович был доставлен
из Сибири в Петербург, куда он прибыл 14 февраля 1828 г. На
следующий день он был отправлен в крепость. Он дал подробные
письменные показания о встречах с австрийским послом и его секретарем,,
сношения с которыми ограничивались светскими встречами и
невинными разговорами. Объяснения Корниловича, написанные в
крепости, по-видимому, показались достаточно убедительными для
Николая I и шефа жандармов.
Неделю спустя Корнилович написал свою первую записку, в
которой предлагал поручить ему составить историю России, начиная
с эпохи Петра I, с выяснением различных проектов, выдвинутых в свое
время, но затем забытых, осуществление которых могло бы быть
полезно в будущем. *
В апреле того же 1828 г. он представил вторую записку с
проектами мер для повышения нравственности в семейной жизни крестьян,,
в том числе об учреждении приходских училищ. Николай I
распорядился «дозволить ему написать, что хочет» и вместе с тем поручил
ему описать, «каким образом обходятся с каторжниками в Чите».
Корнилович в своей новой записке подробно и правдиво описал
положение декабристов на каторге. Эту записку Николай I читал,,
и на основании ее разрешено было снимать кандалы с декабристов^
«кто того своей кротостью заслуживает».
Вслед за тем Kopi илович, во исполнение разрешения писать о чем
хочет, представил одну за другой записки о положении в польских
губерниях, о мерах к развитию русской торговли в Азии, об
улучшении положения сельских священников, о русско-персидских делах
и т. п. Бенкендорф распорядился присылать Корниловичу газеты,/
некоторые журналы и книги.
В архивном деле III отделения, содержащем бумаги за время
пребывания Корниловича в Петропавловской крепости, хранится ряд
* ЦГИА> ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79. О государственном преступнике
Корниловмче.

Декабрист А. О. Корнилович
4SI
его записок на различные темы, отправленных им Бенкендорфу,
некоторые из которых также были доложены Николаю I. Корнилович,
по-видимому, надеялся, что некоторые проекты помогут его
освобождению, участию в экспедициях. Он просил о разрешении
участвовать в военных действиях против турок, но просьба эта успеха не
имела. Ему разрешено было писать матери, сестрам и брату.
Корнилович даже просил о свидании с декабристом Батеньковым,
помещенным также в крепости. В крепости написана им повесть из эпохи
Петра I «Андрей Безыменный», напечатанная отдельной книгой
в типографии III отделения; здесь же, в крепости, он переводил Тита
Ливия и Тацита.
Заключение Корниловича в крепости, по его словам, было
значительно более тяжелым, нежели сибирская каторга. Оно
продолжалось Ау2 года. В ноябре 1832 г. он был отправлен на Кавказ, будучи
назначен рядовым в пехотный графа Паскевича-Эриванского полк,
стоявший в Грузии. Во время пути в Новгороде ему удалось
повидаться с братом.
Он прибыл в Тифлис в начале декабря 1832^. и затем должен был
отправиться в пехотный графа Паскевича-Эриванского полк,
стоявший в солдатской слободке Царские Колодцы. «Участь моя, правда,
незавидна, но и не так горька, как ты воображаешь, — писал
Корнилович брату. — После того, где я перебывал, и Царские Колодцы
покажутся раем». * Корнилович пытается здесь возобновить свои
литературные занятия, ему высылаются петербургские журналы,
восстанавливаются некоторые прежние литературные связи, в частности
с Н. А. Полевым. Он жил на Кавказе вместе с сосланным декабристом
В. М. Голицыным. По словам последнего, Корнилович был занят
работой по истории политической мысли, где писал и о своем участии
в движении декабристов, но сочинение это, по-видимому, не
сохранилось. Весной 1834 г. в Царских Колодцах побывал
декабрист-писатель А. А. Бестужев-Марлинский, также сосланный на Кавказ.
Корнилович, обрадованный встречей с своим давним другом, прово-
* А. Грум м-Г ржимайло. Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе-
Сб. «Декабристы на каторге и в ссылке», М., 1925, стр. 32U.

432 Б. Б. Кафенгауз и А. Г. Грумм-Гржимайло
дил его в Тифлис. Но просьба Корниловича о переводе на службу
в Тифлис, где он надеялся на возможность возобновления своих
литературных занятий, не имела успеха. Он должен был оставаться в
Царских Колодцах. Отсюда он был назначен в поход против горцев.
Участвуя в походе в Дагестан, Корнилович заболел лихорадкой и
скончался в ночь на 30 августа 1834 г.
II
Печатные труды Корниловича, рукописные записки и письма
представляют несомненный интерес. К краткой характеристике их
мы и обратимся.
А. О. Корнилович начал заниматься русской историей,
подготовляя архивные материалы для военного историка Бутурлина. Его
очерки и статьи, посвященные историческим и историко-географиче-
ским темам, печатались в 1822—1825 гг. Это было время, когда
в исторической литературе царил H. М. Карамзин. Первые восемь
томов «Истории государства Российского» появились в 1818>г. и имели
шумный успех. Однако будущие декабристы тогда уже сумели
разглядеть реакционно-дворянскую сущность исторических и
политических взглядов Карамзина. Еще ранее, в 1811 г., Карамзин написал
«Записку о новой и древней России», представленную им в рукописи
Александру I, где реакционный характер его воззрений выразился
с полной ясностью. Критику мероприятий М. Сперанского в этой
записке Карамзин соединил с обзором русской истории с реакционно-
дворянской точки зрения. Он защищает феодально-крепостнический
строй. Россия, по его словам, всегда «спасалась мудрым
самодержавием». Карамзин считает пагубным какие-либо изменения в
исторически сложившихся условиях. С этих позиций он подвергает критике
реформы времени Петра I, являющиеся, по его мнению, разрывом
с национальными началами, и объясняет их «вредной страстью»
Петра I к переменам, осуждает основание Петербурга на краю
государства, перемену одежды и т. п.
Карамзин успел довести «Историю государства Российского»
до начала XVII в. По художественности изложения и по обширности

Декабрист А. О. Корнилович
433
использованных источников труд Карамзина представлял для своего
времени замечательное произведение. Но его оценки прошлого, его
методологические и философские взгляды на историю были глубоко
реакционны. Исторический процесс осуществляют, по его мнению,
цари, князья, полководцы; рядом с правительством в качестве
руководящей силы он ставит церковь. Карамзин был
сторонником норманской теории, считал основателями древнерусского
государства пришельцев — варяжских или норманских князей. В
предисловии к своей «Истории» он указывал, что уроки истории прежде
всего полезны для правителей, а для «простого гражданина»
изучение прошлого имеет лишь то значение, что «она мирит его с
несовершенством видимого порядка вещей». Историк дает понять, что
следует примириться и с крепостным правом, и с другими формами
З^гнетения. Наряду с прославлением самодержавия Карамзин видел
задачу истории в художественно-занимательном изложении
исторических событий и психологии к}зупных исторических деятелей.
Декабристы отнеслись отрицательно к этой реакционной концепции
русской истории и пытались подвергнуть ее критике. Борьба против
Карамзина является заслугой декабристов и еще недостаточно
выявлена в нашей исторической литературе.*
В своей критической записке декабрист H. М. Муравьев
заявлял, что «история принадлежит народам», что историческое
развитие осуществляется не мирно и спокойно, а в результате
столкновения «мятежных страстей» и «долговременных волнений», за
которыми следует новый порядок вещей. Тезису Карамзина, что
изучение истории якобы должно примирить с существующим
несовершенством, Муравьев противопоставил другую точку зрения: «Не
мир, но брань вечная должна существовать между злом и благом».
Он прославлял республиканское устройство древней Греции.
Наконец, Муравьев отрицательно отнесся к
«художественно-изобразительному изложению»: «Главное в истории есть дельность оной.
* С. Волк. Исторические взгляды декабристов. Вопросы истории, 1950,
№ 12; Б. Б. К а феи га уз. Об исторических взглядах декаб ристав.
Доклады и сообщения Института истории, № 10, М., 1956.
28 А. О. Корнилович

434
Б. Б. Кафенгауз и А. Г. Грумм-Г рысимайло
Смотреть на историю единственно как на литературное
произведение есть унижать оную». H. М. Муравьеву принадлежит также
пропагандистское произведение или листовка «Любопытный.
разговор», где самодержавию противопоставляется республиканское
устройство в виде вечевой республики Новгорода и Пскова.
Идеализация древнерусского вечевого устройства — одна из характерных
черт исторических взглядов декабристов. Тогда же, по выходе
первых томов «Истории» Карамзина, декабрист М. Орлов также
выразил в письмах к П. Вяземскому свое отрицательное к ней
отношение. *
В дневниках декабриста Н. Тургенева также отражается
отрицательное отношение к исторической концепции Карамзина.
Отношение Н. Тургенева к русской истории проникнуто чувством
глубокого патриотизма, при этом он выделяет преобразования Петра I
как прогрессивную эпоху нашей истории.** За чтением «Истории».
Карамзина Н. Тургенев делал критические заметки в сгоем
дневнике. Он упрекает дворянского историка в том, что тот стремится
скрыть рабство подданных и укрепляющийся деспотизм
правительства.*** Позднее в сочинении «Россия и русские», написанном
Тургеневым в эмиграции, он резко отрицательно высказался о взглядах
Карамзина, упрекая историка в том, что тот «ни во что ставит народ»
и выступает как «глашатай» дворянства. Он упрекает Карамзина
в отсутствии подлинного патриотизма, когда тот утверждал, будто
Россия не способна «ни к какому прогрессу». «Я чувствовал к нему
антипатию и навсегда сохранил к нему неприязнь, — говорит Н.
Тургенев о своем отношении к Карамзину, — потому, что он не
затронул в своем труде, вопреки своему долгу, вопрос, который никоим
образом не мог нанести ущерб его культу самодержавия: вопрос
о рабстве».****
* Записка Н. Муравьева и письма М. Орлова напечатаны в издании
«Литературное наследство», т. 59, М., 1954.
" ** Н. Тургенев. Россия и русские. М., 1915, стр. 341—342.
*** Дневники и письма Н. Тургенева, т. III, Пгр., 1921, стр. 7, 57, 109,
317.
**** Н. Тургенев. Россия и русские, стр. 341 —342.

Декабрист А. О. Корнилович
435
Наряду с прославлением древнерусских вечевых республик
для декабристов характерна идеализация республик античного
мира. «Я вспоминал блаженные времена Греции, когда она состояла
из республик, и жалостное ее положение потом, — писал Пестель. —■
Я сравнивал величественную славу Рима во дни республики с
плачевным ее уделом под правлением императоров». * Ему вторит
Каховский: «С детства изучая историю греков и римлян, я был
воспламенен героями древности». ** Лунин подвергал критике норман-
скую теорию и летописное известие о призвании варягов считал
фантастической сказкой.
М. Фонвизин в своих записках, названных им «Обозрение
проявлений политической жизни в России», противопоставляет свое
понимание русской истории Карамзину. Он считает, что древняя
Русь не знала «ни рабства политического, ни рабства гражданского»
и «все русские люди были вольные», только московские князья ввели
самодержавие и закрепостили крестьян. «Но дух свободы живуч
в народах», — говорит Фонвизин. С симпатией отнесся он к
земским соборам XVII в. При положительной оценке значения
петровских преобразований Фонвизин, однако, отмечает чрезмерное
увлечение Петра I иностранным и считает его деспотом,
усугубившим рабство крестьян. ***
Не останавливаясь на исторических взглядах отдельных
декабристов, отметим характерные, общие для них черты. Декабристы
ставили вопрос об исторической науке как истории народа, а не
деятельности царей и полководцев, хотя их взгляды и проникнуты
идеализмом. Двигателем исторического развития они признавали
<'дух народа» или «дух времени», «дух свободы» или «просвещение».
Дворянская ограниченность декабристов приводила к тому, что
они были сторонниками военной революции и опасались участия
* Восстание декабристов, Материалы, т. IV, 1927, стр. 91.
** Там же, т. I, стр. 243.
*** См. записки Фонвизина в изд. : Общественное движение в России в первой
половине XIX в., т. I, Сост. В. Семевский, В. Богучарский и П. Щеголев, СПб.,
1905. ,
28*

436
Б. Б. Кафенгауз и А. Г. Грумм-Грэюимайло
народных масс в перевороте. Декабристы идеализировали древнюю
Русь, вечевое устройство и будущий -парламент хотели назвать
«народным вечем», неправильно считали крестьян в древней Руси
свободными, противопоставляли самодержавию земские соборы.
Важно отметить отрицательное отношение декабристов к нор-
манской теории, утверждавшейся Карамзиным. У декабристов
преобладала, вопреки Карамзину, положительная оценка
времени Петра I. Однако исторические взгляды декабристов
не вылились в стройную систему, не были детально
разработаны.
Литератзфная деятельность Корыиловича была слишком
краткой (к моменту восстания ему было только 25 лет) и прервалась,
когда он еще недостаточно сложился как ученый и писатель. Он
был единственным среди членов тайного общества, систематически
занимавшимся, как профессионал, историческими вопросами. Рядом
с ним можно поставить лишь В. Д. Сухорукова, работавшего по
архивным материалам над историей донского казачества. Но Су-
хоруков не состоял членом тайного общества, хотя и пострадал
за близость к декабристам.
В своих показаниях на первом же допросе Корнилович говорил
о своих занятиях и интересе к истории, географии, математике и
изучению иностранных языков. Завалишиы дает любопытную
характеристику Корыиловича: «Он был человек очень скромный и
правдивый, настоящий тип кропотливого ученого, всегда сам
хлопотавший о разъяснении каждого факта до мелочности».
Статьи Ко[ниловича на исторические темы свидетельствуют
о широте его интересов и основательности знаний. Корниловичу
принадлежит одна из первых работ о возникновении крупной
промышленности в России в XVII в., им написан ряд статей о
путешествиях иностранцев по России, наконец, он тщательно изучал
историю времени Петра. При этом его статьи не являлись
разрозненными этюдами, а были объединены в известной мере общим
планом и принципиальными положениями.
В полемике с П. Наумовым, автором небольшой книжки о
татарском ше, Корнилович упрекал автора в отсутствии в его работе

Декабрист А. О. Корпилович
4S7
«чего-нибудь нового».* Корнилович считает нужным уяснить формы
зависимости русских князей от татарских ханов и называет
имеющиеся для этого источники, летописи, «Собрание государственных
грамот», сведения, приведенные у Плано Карпини о требованиях,
предъявленных монголами, и т. п. Переходя к вопросу о договорных
отношениях удельных князей к великому князю, Корнилович
считает, вопреки Наумову, что договоры князей не столько отражали
братские отношения, сколько являлись выражением вынужденной
покорности мелких и слабых князей великому князю и зависимости
от него.**
Ряд статей Корыиловича посвящен истории географических
открытий и путешествий. Они печатались с подзаголовком «отрывок
из опыта Истории путешествий по России». При этом автор
определяет поставленную задачу следующим образом: «Сочинитель,,
занимаясь историей путешествий по России, имеет в виду: 1)
описать совершенные различными путешественниками пути и
виденные ими места для объяснения древней нашей истории; 2)
рассказами современных путешествий пополнить недостаточные о них
сведения в летописях; 3) представить подробную литературу
путешествий и показать по возможности ошибки в каждом из них». Эти
статьи являются переводами с иностранных языков отдельных
мест или глав из описания путешествий или пересказом и
изложением сочинений путешественников. Отдельную статью он посвятил
путешествию Рубрука (у Корниловича — «Рюйсбрука») к
монгольскому хану в XIII в., причем указал путь его через русскую
территорию, посещение столицы Батыя на Волге и т. п. В большинстве
этих очерков рассматриваются путешествия XVII в. в Россию или,
наоборот, русские посольства за границу: голландское посольство
в Москву в 1615—1616 гг., имеющее целью посредничество в
дипломатических переговорах России и Швеции, путешествие бран-
денбургских послов в Россию в 1675 г., путешествие Я. Стрюйса
* П. Наумов. Об отношениях российских князей к монгольским и та
тарским ханам. СПб., 1823.
** Сын отечества, 1823, № XXIX, стр. 120 и ел.

d38 В. Б. Кафенгауа и А. Г. Грумм-Гроюимайло
й 16'69 г. по Волге и др. В других статьях освещаются путешествие
русских послов Алябьева и Ларионова в Голландию 1631 г. и
переговоры, которые они вели с голландским правительством, русские
посольства 1645 и 1653—1658 гг. Отдельная статья отведена
знаменитому «великому посольству», в составе которого в 1697 г.
выехал за границу Петр I. Источниками Корниловичу служили
известное сочинение голландского писателя Схельтемы, сочинения
путешественников и др. Он перевел также отрывки из записок жены
английского посла в России Рондо, относящиеся ко второй четверти
XVIII в., с характеристиками Петра II, Ягужинского, Остермана
и др.
Особенного внимания заслуживает перевод отрывков из
сочинения голландца Я. Стрюйса о его пребывании в Поволжье во время
восстания Степана Разина с подробным описанием событий.*
Этот очерк показателен для интересов и политического настроения
автора, хотя в это время Корнилович еще не состоял членом тайного
общества.
Статьи о путешествиях по России и о русских посольствах за
границу относятся большей частью, за исключением перевода
записок Рубрука и Рондо, к истории России в XVII в., особенно
интересовавшей Корниловича. К этому же столетию относится и его
работа по истории крупной промышленности в России под
названием «Известие об успехах промышленности в России и в
особенности при царе Алексее Михайловиче», ** написанная на основании
сочинений современников — Кильбургера, Олеария, а также
исследования Шторха и т. п. Корнилович остановился в этой статье на
истории ремесла и возникновения отдельных крупных предприятий
в древней Руси, рассматривает производство оружия в Туле,
монетное дело, производство пороха, строительное дело и т. п. Особенно
* Голландец Ян Янсен Стрюйс (отрывок из опыта путешествий по России).
Северный архив, ч. 9, 1824, № 5, стр. 275 и ел. Сочинение Стрюйса имеется в
полном советском издании, поэтому перевод Корниловича не помещен в настоящем
издании. См.: Я. Я. С т р ю й с. Три путешествия. Соцэкгиз, 1935, гл. XIII—XV.
** Северный архив, ч. V, 1823, № 1.

Декабрист А. О. Корнилович
439
подробно он говорит о мануфактурах XVII в., перечисляя их по
видам производства — шелковое, полотняное, кожевенное,
нитяные, стеклянные, оружейные заводы и т. п.
Статья эта свидетельствует об интересе Корниловича к
экономической истории. * В то же время он начинает ее с общего указания
на значение XVII столетия в истории России. Он называет время
царя Алексея Михайловича «самым блестящим в нашей истории
XVII в.» и отмечает, что оно наименее известно. В это время было
особенно много сделано «для сближения с Европой». События этого
царствования, указывает Корнилович, подготовили «Россию
к тому величию, на которое выдвинул ее Петр». Слабую изученность
истории России в XVII в. он объясняет не только непониманием
со стороны писателей «отдаленных видов» правительства Алексея,
но и тем, что историки полагали «всю славу правителей в воинских
успехах». Своей статьей Корнилович хотел привлечь внимание к
истории этого столетия и притом не к военным событиям, а к явлениям
мирного порядка, к промышленности, истории русской
культуры и т. д.
Мысль свою о значении XVII в. в истории России Корнилович
раскрыл полнее в письме к брату из Петропавловской крепости.
Оно показывает, что интерес к русской истории XVII в. был связан
у Корниловича с критическим отношением к историческим
воззрениям Карамзина. «Я думаю, что Карамзин решил кончить свою
историю XII томом, — писал Корнилович в 1832 г. — Я всячески
уговаривал его продолжить ее по крайней мере до воцарения Петра,
но он на все мои убеждения отвечал одно: „тамнечего писать". Мне
нетрудно было разгадать значение ответа». Корнилович считает,
что Карамзин был в большей степени литератором, чем историком,
искал в истории «пищи красноречию». Стремясь утвердить мысль
о большом значении XVII в., Корнилович указывает на
законодательство того времени, на распространение торговли, промышленности
и просвещения. «XVII в. в истории нашего отечества едва ли не столь
* На ту же тему была напечатана в «Сыне отечества» за 1822 г. статья
акад. Германа.

440
В. Б. Кафенгауз и А. Г. Грумм-Гржимайло
же важен, как более блестящий XVIII век». * В оценке истории
России XVII в., как переходной к преобразованиям начала XVIII в.,
А. Корнилович на несколько десятилетий предварял одно из
положений исторической концепции историка G. М. Соловьева,
развитой им в «Истории России с древнейших времен» и в «Публичных
чтениях о Петре Великом».
Еще более значительное место в литературной деятельности
Корниловича заняло время Петра I. Ряд очерков, помещенных
в журналах и в «Полярной звезде,» издававшейся К. Рылеевым и
А. Бестужевым, завершился изданием А. О. Корниловичем
сборника «Русская старина» (1824) с посвящением памяти Петра I. В этом
сборнике помещены четыре статьи Корниловича о быте петровского
времени, об ассамблеях и о личности Петра I. ** В том же сборнике
напечатаны статьи В. Д. Сухорукова о донских казаках в XVII—
XVIII вв.- Очерки Корниловича написаны на материале большого
числа первоисточников. Им использованы известное сочинение
или, вернее, сборник материалов Голикова («Деяния Петра
Великого»), записки Нартова, Неплюева, некоторые рукописные
материалы, а также многочисленные записки иностранцев, побывавших
в России при Петре I (Берхгольца, Витворта, Вебера и др.). Очерки
отличаются большими литературными достоинствами, живостью
и занимательностью.
Положительная оценка преобразований того времени выражена
Корниловичем уже в посвящении сборника «Русская старина»,
изданного к столетию смерти Петра I: «Великий! Кладу к
подножию гроба твоего первые мои труды...». Позднее в одном из писем
к брату из Петропавловской крепости Корнилович выразил свою
безоговорочную положительную оценку деятельности Петра,
назвав его «алмазом под грубой корою». Он прибавляет при этом,
что недостатки Петра I лишь «пятна на солнце, тени, придающие
* А. Грумм-Гржимайло. Декабрист А. О. Корнилович,
стр. 336.
** Русская старина. Карманная книжка для любителей отечественного на
1825 год, изданная А. Корниловичем. Изд. 1-е, СПб., 1824; изд. 2-е, 1825. Очерки
эти перепечатаны в настоящем издании работ А. Корниловича.

Декабрист А. О. Корнилович
441
еще более блеска картине».* Ему свойственна идеализация
личности Петра I.
В крепости Корнилович написал повесть «Андрей Безыменный»,
почти не привлекавшую внимания литературоведов. В ней он сделал
попытку в художественной форме изложить ту же положительную
оценку петровских преобразований и, несомненно, целил при этом
в Карамзина. Во второй главе повести в картине пира в доме боярина
Горбунова он изобразил спор боярина, сторонника старины, со
священником, защитником преобразований. В речь боярина автор
вложил почти дословно суждение Карамзина из «Записки о древней
и новой России». Боярин осуждает построение Петербурга:
«Затеяли строить город, где же? На краю земли, в болоте, где и
лягушкам нет приволья, селят людей, словно куликоЕ». **. Сторонник
преобразований отец Григорий в ответ гогорит: «Мое мнение не ваше».
Он подчеркивает пользу учения у иностранцев, указывает на
экономические выгоды и внешнеполитические успехи России при Петре I :
«Слуги ваши ходят в сукне, какие в мою память кой-когда
проявлялись на боярах; в доме вашем убранство, какое только видали
в царских палатах. Перейдем к другому. Вспомните Азов, Калиш,
Лесное, Полтаву, имена кои будут жить, пока живет Россия. Чем
подобным похвалится ваша старина?».
В повести Корниловича много бытовых сцен — он изобразил охоту
с гончими боярина Горбунова, пир в боярском доме, школы,
основанные при Петре 1, Петербург, заседание Сената, ассамблею.
Сюжет повести состоит в следующем. У старого боярина,
противника реформ, воспитывается племянник Андрей, который учится
в цифирной школе. Андрей влюбляется в дочь соседа-помещика.
Он наследует имение дяди после его смерти, но Меншиков и его
управляющий незаконно отнимают у него это имение, заявляя,
что Андрей будто бы подкидыш, не племянник боярина, а следова-
* А. Грумм-Гржимайло. Декабрист А. О. Корнилович, стр. 337;
см. в настоящем издании, стр. 335.
** H. М. Карамзин. Записка о древней и новой России. СПб., 1914,
стр. 30—31: «Утаим ли от себя еще одну блестящую ошибку Петра Великого?
Разумею основание новой столицы на северном крае государства, среди зыбей
болотных».

442
В. Б Кафенгауз и А. Г. Грумм-Г'ржимайло
тельно, не может быть и его наследником. Они пытаются лишить
его и фамилии. С большими приключениями Андрей добирается до
Петра I, подает ему жалобу. Петр, по рассмотрении последней,
возвращает ему и имя, и имение. Андрей женится на своей невесте.
В письме из крепости Корнилович говорит, что он пытался
следовать в качестве образца романам Вальтера Скотта. Он откровенно
признает недоработанность своей повести, что объясняет трудностью
писать историческое произведение без пособий, в условиях
заключения в крепости. Повесть эту Корнилович хотел переслать из
крепости брату для передачи издателю; он предназначал доход от нее
в помощь родным. Написание заключенным художественного
произведения в условиях Петропавловской крепости, по-видимому,
поразило даже привыкшего ко всему Бенкендорфа. Им был сделан доклад
об этом Николаю I, в результате чего повесть была напечатана
отдельной книжкой в типографии III отделения и вышла в свет без
имени автора в ограниченном количестве экземпляров. *
К другим историческим повестям Корниловича, напечатанным
после его ареста, относятся «Татьяна Болтова» и «Утро вечера
мудренее», изданные в 1828 г. А. А. Ивановским. Обе эти повести по
цензурным условиям того времени были изданы под псевдонимами:
первая под псевдонимом «А. И.» (что может значить «Александр
Иосифович»), вторая под псевдонимом «Старожилов». Они были
изданы А. А. Ивановским с согласия их автора, когда он находился
в крепости, о чем имеются указания в переписке Корниловича. **
Первая из этих повестей, «Татьяна Болтова», приближается по
фабуле к повести «Андрей Безыменный»; в исторической
последовательности она как бы предваряет ее. События развертываются
в подмосковном селе Измайлове, некогда любимой вотчине царя
Алексея Михайловича. В этом селе проживает семья героя повести,
состоящая из старика Ивана Тимофеевича Болтова, старосты села
Измайлово, и самого героя — его сына Бориса, к началу рассказа
* Б. M е й л а х. Литературная деятельность декабриста Корниловича.
Литературный архив, I, .1938, стр. 414 и ел.
** См. в разделе «Письма» письма А, О. Корниловича к брату от 29 ноября
1832 г. и 18 мая 1833 г.

Декабрист А. О. Корнилович
443
отрока в двенадцать лет. В 1698 г., ко времени стрелецкого бунта,
семья увеличилась еще маленькой приемной дочерью Татьяной,
которую поручил старику Болтову стрелецкий голова Медведев,
бежавший из Москвы из боязни неминуемой расправы с ним со
стороны князя Ромодановского. В повести сначала дается описание
села Измайлова, потом домика Болтова, наконец, сообщаются
наиболее характерные черты из быта семьи Болтовых. Однажды домик
Болтова посетил юный Петр I и пообещал взять мальчика Бориса
к себе на выучку. Когда Борису Болтову минуло четырнадцать лет,
он определяется солдатом бомбардирской роты Преображенского
полка. Наступает русско-шведская война. Проходят годы. В битве
под Лесной Борис Болтов отличился своей отвагой и был произведен
в сержанты. Позднее, вернувшись домой, Борис влюбляется в Тать--
яну. Отец благословляет нареченных жениха и невесту.
Однако почти накануне их свадьбы тайно возвращается в Москву
отец Татьяны, Медведев, и сообщает о своем намерении объявиться
властям. Узнав о готовящейся свадьбе Татьяны, он запрещает ей,
как дочери преступника, вступать в брак, чтобы тем самым не навлечь
позора на семью ее благодетеля. Тогда Борис решает отправиться
в Петербург и добиться прощения Медведеву. В повести дается
исторически верное описание Петербурга того времени. Встреча
Бориса с Петром приводит к обещанию царя помочь делу. Петр
передает вопрос о помиловании Медведева в Сенат.
Представляет интерес описание Сената, а также
характеристики сенаторов — князя Ромодановского, Стрешнева и других.
Рассмотрение дела Медведева происходит в присутствии Петра,
который высказывается за помилование Медведева. Сенат выносит
решение о помиловании.
Корнилович стремился подчеркнуть доступность Петра,
верность его раз данному слову и уважение к законам государства.
В другой повести, «Утро вечера мудренее», Корнилович
ставит своей задачей показать Петра в трудный исторический момент
после поражения русских войск под Нарвой, когда, казалось, все
шансы на конечную победу над шведами были потеряны, царская
казна была опустошена, а народ бедствовал.

444
Б. Б. Кафенгауз и Л. Г. Грумм-ГрэФсимайло
Героем этой повести является князь-кесарь Ромодановский. Он
изображен как преданный Петру деятель и вместе с тем как
консерватор в быту, в своих обычаях и во всем укладе своей жизни. Эпизод
с открытием Ромодановским Петру I тайника с драгоценностями,
хранившимися в одном потаенном складе в Кремле еще со времени
Алексея Михайловича, заимствован Корниловичем из рассказов Нартова,
В содержание повести введено много бытовых сцен, в частности,
очень характерно описание свадебного пира крестника Ромода-
новского. Основная цель повести — показать Петра, каким он был
в трудные минуты жизни, и обрисовать быт того времени как
сочетание старины с новыми формами.
Как «просвещенный монарх», по достоинству оценивавший своих
подданных государь, изображен Петр в другой исторической повести
Корыиловича — «За богом молитва, за царем служба не
пропадают», которая была напечатана в «Полярной звезде» на 1825 г„
за полной подписью автора.
В советском литературоведении было высказано предположение,
что А. О. Корниловичу также принадлежит повесть,
изображающая восстание Пугачева, «Рассказ моей бабушки», напечатанная
в «Невском альманахе» за 1832 г. Повесть эта подписана лишь
инициалами «А. К.». В. Г. Гуляев, посвятивший этой повести отдельную
статью, считает, что автором ее является А. Корнилович. * Он
указывает, что Корнилович и до того подписывал свои работы этими
инициалами, и, кроме того, обращает внимание на его письмо к брату
в ноябре 1832 г. с поручением узнать у А. Ивановского, «выручил
ли он сколько-нибудь за альманах, в котором поместил мои повести».*
Однако следз^ет заметить, что последнее указание несомненно
относилось к другим повестям Корниловича, напечатанным А.
Ивановским в альманахе «Альбом северных муз» (1828 г.), о чем уже
говорилось выше.
* В. Г. Гуляев. К вопросу об источниках «Капитанской дочки».
«Пушкин. Временник пушкинской комиссии», № 4—5, 1939, стр. 198 и ел. Еще
ранее об этом говорил Ы. Лернер в неопубликованной своей работе. См.:
А. С. Пушкин, Поли. собр. соч., изд. «Academia», т. IV, стр. 753, прим.
** См. письмо № 80.

Декабрист А. О. Корнилович
445
Предположение В. Г. Гуляева, что автором «Рассказа моей
бабушки» был А. О. Корнилович, убедительно отвергается Н. И. Фокиным.
В недавно защищенной диссертации «Роман А. С. Пушкина
„Капитанская дочка"» П. И. Фокин предполагает, «что „Рассказ
моей бабушки" произведение не А. О. Корниловича, а его
современника Александра Павловича Крюкова (1803—1833)». * Как
удалось установить этому автору, А. Крюков принимал деятельное
участие в журнальной жизни 20—30-х годов XIX в., выступая
со стихотворениями и прозаическими произведениями. Из его
прозаических произведений известны: «Оренбургский меновой двор»
(Отеч. записки, 1827, ч. 30, № 84, стр. 127—140), «Киркизцы.
Отрывок из повести Якуб-Батыр» («Литературнаягазета», 1830, стр. 115—
157). Некоторые свои произведения А. Крюков подписывал лишь
начальными буквами «А. К.». Именно таким образом подписано
его стихотворение «Два жребия», напечатанное в «Литературной
газете» А. А. Дельвига (1830, 21 мая, № 29; инициалы расшифрованы
в оглавлении, приложенном к первому тому газеты).
О Крюкове Н. И. Фокин пишет как о знатоке Оренбургского
края, тогда как Корнилович никогда не жил в Оренбурге, а
следовательно, не мог делать и бытовые зарисовки из оренбургской
крепостной жизни, которые встречаются на страницах «Рассказа моей
бабушки». Корнилович, кроме того, никогда не занимался изучением
эпохи Екатерины II и Пугачевского восстания. Доводы Н. И.
Фокина в пользу авторства А. П. Крюкова более убедительны, чем
соображения В. Г. Гуляева о вероятном авторстве А. О.
Корниловича, которые сводятся лишь к малообоснованному раскрытию
псевдонима «А. К.». Считая гипотезу Н. И. Фокина более вероятной,
хотя и не вполне еще доказанной, мы не считаем возможным включить
«Рассказ моей бабушки» в число произведений А. .О. Корниловича.
Литературная деятельность Корниловича привлекала внимание
А. С. Пушкина. Великий поэт упоминает о статьях Корниловича
* Н. И. Ф о к и н. Роман А. С. Пушкина «Капитанская дочка». Арторефе-
рат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук,
изд. ЛГУ, 1955.

446 Б. Б. Еафенгауз и А Г. Грумм-Гржимайло
в двух письмах в начале 1824 г. В примечании к «Арапу Петра
Великого», к главе об ассамблее, Пушкин указал в качестве своих
источников сочинение Голикова «Деяния Петра Великого» и статьи
Корниловича в альманахе «Русская старина». * Кроме того, Пушкин
был знаком с переведенным Корниловичем отрывком из путешествия
голландца Стрюйса о восстании Разина. Поэту были известны как
русский перевод Корниловича, так и в целом книга Стрюйса во
французском переводе, которая имелась в его библиотеке. Они были
использованы Пушкиным в работе над песнями о Степане Разине. **
Изображение ассамблеи в «Арапе Петра Великого»
действительно весьма близко к рассказу Корниловича. Так, в очерке «О
первых балах в России» Корнилович говорит о церемониальных танцах,
когда дамы и кавалеры кланялись друг другу, делали круг и
возвращались на место. По окончании церемониальных танцев
переходили к менуэту, в котором дамам предоставлялось самим выбирать
кавалеров. Далее говорится, что мужчина, желавший танцевать,,
должен был сделать перед своей дамой три церемониальных поклона.
Этот рассказ Корниловича Пушкин оживил в яркой сцене, где щеголь
Корсаков наблюдает, как дамы и кавалеры, кланяясь, проводили
церемониальные танцы. В наступившем затем менуэте Корсаков
провинился, пригласив первый даму. Изображение порядка
ассамблеи, где в соседней комнате играли в шашки и курили, также
соответствует описанию Корниловича. Боярин Гавриил Афанасьевич
Ржевский, защитник старины в пушкинском «Арапе Петра
Великого», напоминает князя Ф. Ю. Ромодановского-, который изображен
Корниловичем в очерке «О частной жизни русских при Петре I»
как «глава исключительных любителей старины», остававшийся
в домашнем быту «русским боярином старого покроя».
Образ Петра I в этой повести также создан Пушкиным,
вероятно, не без учета очерка Корниловича «О частной жизни Петра I»,
* А. С. Пушкин, Поли. собр. соч., в 10 томах, Изд. АН СССР, 1950—
1951, т. 6, стр. 748; т. 10, стр. 80—81 (Письма).
** Д. Б л а г о й. Творческий путь Пушкина. М., 1950, стр. 519.—Л. Грос-
м а н. Степан Разин в поэзии Пушкина. Ученые записки Педагог, инст. им.
Потемкина, т. X, Кафедра русской литературы, 1952.

Декабрист А. О. Корниловым.
447
У Пушкина, как и у Корниловича, подчеркнуто трудолюбие Петра,
отсутствие роскоши и т. п. Имеются и более близкие совпадения.
Такова сцена работы Петра в токарной после обеда: «Государь
вышел часа через два... Петр заперся в токарной и занялся
государственными делами, — читаем у Пушкина. —Он по очереди работал
с Брюсом, с князем Долгоруким, с генерал-полицмейстером Де-
виером и продиктовал Ибрагиму несколько указов и решений...
По окончанию трудов Петр вынул карманную книжку, дабы
справиться, все ли им предполагаемое на сей день исполнено». Эта
картина является художественной переработкой рассказа Корниловича
о распорядке дня Петра. «После обеда, — по его словам, — Петр
уходил на яхту, ложился тут и отдыхал часа два. В четыре часа
уходил он в токарную или в кабинет: сюда приходили к нему по делам
канцлер граф Головкин, вице-канцлер барон Шафиров и т[айный]
с[оветник] Остерман, генерал-прокурор Ягужиыский, генерал-
фельдцейгмейстер граф Брюс, граф П. А. Толстой, сенатор князь
Я. Ф. Долгорукий, князь Меншиков, генерал-полицмейстер Де-
виер или другой кто-нибудь из его министров... Окончив дела
государственные, Петр развертывал свою записную книжку, в которой
отмечал все, что ему приходило в тот день на мысль, и,
удостоверившись, что все означенное в ней исполнено, остальное время дня
посвящал собственным занятиям». Здесь совпадают имена лиц,
с которыми работал Петр в токарной, и, так же как у Корниловича,
Пушкин заставляет Петра после работы справиться со своей
записной книжкой. Для изображения щеголя Корсакова Пушкин
воспользовался «анекдотами» Голикова, но сцена, где Корсаков взбирается
на мачту по веревочной лестнице, заимствована поэтом из рассказа
Корниловича о приеме царем иностранного посла, который должен
подниматься на корабле по веревочной лестнице. Также весьма
удавшаяся Пушкину «дура» Екимовна восходит к очеркам
Корниловича, где он рассказывает о шутах у бояр и в царском дворце. *
* Сопоставление «Арапа Петра Великого» с сочинениями Голикова и
Корниловича отчасти выполнено М. Цявловским. См.: А. С. Пушкин, Поли,
собр. соч., изд. «Academia», т. IV, стр. 711 и ел.

448
Б. Б. Кафенгауз и А. Г. Грумм-Гржимайло
Пушкин дал более широкую и объективную оценку Петра I,
чем сделано у Корниловича. Позднее, подготовляя историю Петра I,
в черновых материалах к ней, Пушкин отметил не только
положительные, но и отрицательные черты его личности и деятельности.
Пушкин видел в реформах и указах Петра I две стороны:
государственные учреждения были проникнуты «доброжелательства и
мудрости», тогда как другие меры были «нередко жестоки,
своенравны и, кажется, писаны кнутом», и при этом Пушкин
сравнивал Петра с «нетерпеливым, самовластным помещиком».
Корниловичу принадлежит «Жизнеописание Мазепы»,
предпосланное поэме Рылеева «Войнаровский». * В отличие от поэмы
Рылеева, идеализирующей Мазепу как «страдальца», Корнилович
рисует его как изменника, справедливо отмечая, что он предавал
интересы Украины, отдавая ее по тайному договору под власть
польских панов. Сопоставляя текст Корниловича из
«Жизнеописания Мазепы» с теми местами из «Полтавы» Пушкина, где дается
характеристика образа Мазепы, В. Сиповский показал, что это
произведение Корниловича имеет «особое значение» в творчестве
Пушкина, ибо великий поэт, следуя Корниловичу, наделил своего
героя теми же чертами характера, что и биограф Мазепы. **
* К.Рылеев, Поли. собр. соч., М.—Л., 1934, стр. 193—196.
** В. В. Сиповский. Пушкин и Рылеев. Серия «Пушкин и его
современники», вып. 3, 1905, стр. 75—80. Впоследствии Н. В. Измайлов в статье
«К вопросу об исторических источниках „Полтавы"» («Пушкин. Временник
Пушкинской комиссии», т. 4 — 5, 1939, стр. 438) пытался отрицать значение этого
произведения Корниловича для истории создания «Полтавы», объясняя
совпадение основных черт характера Мазепы у обоих авторов тем, что они
пользовались одними и теми же источниками («История Малой России» Д. Н. Бантыш-
Каменского, «Деяния Петра Великого» И. И. Голикова и др.). Однако доводы
Н. В. Р1змайлова малоубедительны. А. С. Пушкин относился с большим доверием
к исторической достоверности произведений Корниловича, тем более, что в
других случаях он привлекал исследования Корниловича в качестве материала для
своих художественных произведений. Если же Пушкин в «Полтаве» в ссылках
на литературу не указал на это произведение Корниловича в качестве одного
из своих источников, то это можно объяснить цензурными условиями того
времени, ибо «Полтаву» (1828) Пушкин писал вскоре после разгрома декабристского
движения.

Декабрист А. О. Корнилович 449
Повесть Корниловича «Андрей Безыменный» • не подвергалась
еще с этой точки зрения изучению советских литературоведов и
пушкинистов. Не исключена возможность, что Корнилович в свой
черед знал пушкинского «Арапа Петра Великого», из которого глава
об ассамблее была напечатана в 1830 г. в «Литературной газете»,
а глава IV, изображающая обед у боярина и приезд к нему Петра I,
напечатана Пушкиным в 1829 г. в альманахе «Северные цветы».
В это время Корнилович находился в Петропавловской крепости,
куда по распоряжению Бенкендорфа ему присылали книги и
журналы, по крайней мере он читал в крепости «Сын отечества» и
«Северную пчелу». Если предположить, что Корнилович знал эти
отрывки из «Арапа», то они могли послужить толчком к написанию
им своей повести «Андрей Безыменный».
Несомненно Пушкин знал повесть Корниловича «Андрей
Безыменный», она имелась в его библиотеке, * о чем свидетельствует
опись книг его библиотеки, составленная в 1837 г., вскоре
после его кончины. Даже трудно представить, чтобы Пушкин не
заинтересовался изданным отдельной книжкой произведением
автора-декабриста, за статьями которого он следил, когда еще тот
был на свободе. Повесть Корниловича напечатана без указания
фамилии автора и имеет цензорское разрешение от 10 февраля 1832 г.,
но едва ли его авторство было полной тайной. Судя по переписке,
Пушкин в течение этого года прожил в Петербурге до середины
сентября, когда он уехал в Москву, и в октябре снова находился
в Петербурге до конца года/ Он был занят планами издания
«политической газеты» и, получив разрешение работать над историей
времени Петра I, просил о разрешении работать над необходимыми
ему рукописями Вольтера о Петре I и т. п. Эти интересы,
заполнявшие его в первой половине 1832 г., также позволяют думать,
что Пушкин не мог пройти мимо книги Корниловича.
Завязка «Андрея Безыменного» и повесть «Татьяна Болтова»
близки к отрывку Пушкина «Сын казненного стрельца» (опубликован
* Л. Модзалевский. Библиотека Пушкина. Новые материалы.
Литературное наследство, № 16—18, 1934, стр. 1000.
29 А, О, Корнилович

450
В. В. Кафенгауз и А. Г. Грумм-Г'ржимайло
впервые в 1926 г. И. Зпльберштейиом; возможно, один из
вариантов конца «Арапа Петра Великого»). *
В сентябре того же 1832 г., когда вышел «Андрей Безыменный»,
Пушкин в письме к жене впервые говорит о замысле романа
«Дубровский»: «Мне пришел в голову роман, и я, вероятно, за него
примусь». ** «Дубровский» начат Пушкиным 21 октября и к 11 ноября
было написано 8 глав, после небольшого перерыва последняя глава
была закончена 6 февраля следующего, 1833 г. Завязка романа,
как известно, построена на подлинном деле, разбиравшемся в
Козловском уездном суде в октябре 1832 г., о захвате помещиком
Муратовым имения своего соседа. Копия этого дела оказалась среди
рукописей «Дубровского». ***
В романе Корниловича управитель Меншикова захватывает
имение боярина Горбунова, после его смерти перешедшее к Андрею;
у Пушкина старик Троекуров отобрал имение Дубровского. В обоих
произведениях изображается любовь молодых людей, детей
помещиков-соседей. Однако конец значительно отличается: у Корниловича
роман кончается свадьбой благодаря вмешательству Петра'; у
Пушкина развязка глубоко трагична — дочь Троекурова выходит замуж
за нелюбимого человека, а Дубровский скрывается за границу.
Судьба героя повести Корниловича, Андрея, а также его речь,
обращенная к Петру I, полная упреков, может быть отчасти
сопоставлена с некоторыми моментами поэмы Пушкина «Медный
всадник», написанной осенью 1833 г.
Таким образом, произведения писателя-декабриста представляют
интерес для освещения окружения, в котором возникли произве-
дииия Пушкина.
III
Во время заключения в Петропавловской крепости, с 1828 по
1832 г., Корнилович составил ряд записок, предназначенных для
* А. С. Пушкин, Полы. собр. соч., в 10 томах, Изд. АН СССР, т. VI,
стр. 627.
** Там же, т. X, стр. 421.
*** Там же, т. VI, стр. 756—757.

Декабрист А. О. Корнилович
451
правительства. Прежде всего ему пришлось опровергать донос
Булгарина о якобы имевшихся связях декабристов с австрийским
правительством. После этого он подал записку с предложением
написать историю России, начиная с царствования Петра I, в
которую вошли бы извлеченные из архивов политические проекты и
намерения, разработанные прежде, оставшиеся неосуществленными,,
но представляющие еще практический интерес. В качестве
примера он указывал на проект Чичагова снаряжения эскадры против
турок на Черном море во время войны с Турцией и проект 1812 г.
действий против Австрии через Валахию. Оба эти разработанные-
проекта могут быть, по его мнению, полезны в будущем.
Корнилович указывал, что Наполеон имел в своей библиотеке подобные
сочинения по военной истории. В предполагаемое им сочинение
по истории, кроме военных дел, следовало включить также финансы,
торговлю, вопросы внутреннего управления.
Им была также написана записка о крестьянском быте и о роли
духовенства. Резолюцией Николая I заключенному Корниловичу
разрешалось писать «что хочет», в частности, предложено описать,,
«каким образом обходятся с каторжниками в Чите». Записка эта
Корниловичем была написана и прочитана Николаем I; последний
на указание Корниловича, что декабристы остаются днем и ночью
в кандалах, которые снимают с них только в бане, «милостиво»
разрешил «снимать кандалы с тех, кто того своею кротостью
заслуживает». Это распоряжение было распространено впоследствии на
всех декабристов.
Корниловичем были написаны 23 записки на разнообразные
темы. Он выступает в них уже не столько как историк, сколько
как публицист и экономист с широким кругозором. Одна из записок
посвящена вопросу о литературе и о связанных с нею задачах правил
тельства. В ней он высоко оценивает роль литературы, снова
указывает на прогрессивное значение реформы Петра I и ставит своей
задачей облегчить положение литераторов, столь тяжелое в
условиях жестокой цензуры и режима Николая I. *
* См. Б. M ей л ах. Литературная деятельность декабриста Корниловича,.
Литературный Архив, т. I, М.-Л., 1938, стр. 418.
2а*

452
Б. Б. Кафенгауз и А. Г. Грумм-Гржимайло
В записках из крепости, предназначенных прежде всего для
чтения шефу жандармов Бенкендорфу, Корнилович, естественно, не
мог касаться важнейшего вопроса — о крепостных крестьянах. Тем
не менее записка его о крестьянах в Сибири представляет
значительный интерес и до некоторой степени приоткрывает взгляды
его на социальные проблемы. Он различает среди государственных
крестьян в Сибири старожилов, наиболее зажиточных, имеющих
по 4—6 и даже по 30—40 лошадей каждый, затем переселенцев
из русских губерний, также довольно скоро становившихся
зажиточными, и, кроме того, поселенцев из ссыльных. Последние
попадали в экономическую зависимость от богатеев, особенно должая
для уплаты подушной подати. Корнилович рекомендовал выдавать
ссыльным поселенцам пособие в 30—50 руб. и, что является главным
в его проекте, предлагал изменить порядок взимания податей, именно
сократить подушную подать на х/3 или на %, и установить взамен
этого поимущественное обложение — с лошадей, рогатого скота
ш с посевов. Для этого необходимо каждые пять лет проводить
перепись и оценку крестьянского имущества. В результате налоговой
реформы повысится обложение богатых крестьян и снизится
налоговое бремя беднейшей части деревни.
Проект Корниловича интересен, во-первых, признанием
далеко зашедшего классового расслоения в государственной деревне. *
Во-вторых, следует отметить буржуазный характер предложенной
реформы, так как объектом обложения становится имущество или
«имение» крестьян, в основу кладется принцип платежеспособности.
При этом декабрист ссылается на опыт Западной Европы: «сия
-система податей принята почти во всех европейских государствах».
Проект Корниловича был читан в «собственной компании», как
значится на рукописи, т. е., по-видимому, был доложен Николаю I,
ж затем был передан в Сибирский приказ.
Таким образом, Корнилович выступал как противник подушной
подати, которая была отменена в России лишь полвека спустя,
* Gm. о классовой дифференциации сибирской деревни у Н. М.
Дружинина : Государственные крестьяне и реформа Киселева, I. М.—Л., 1946,
<г.тр. 43U—43*.

Декабрист А. О. Корнилович
453
в 80-х годах XIX в. Противником подушной подати был также
декабрист Н. Тургенев. В сочинении «Опыт теории налогов»
Н. Тургенев .указывал, что «главное неудобство поголовных или
подушных налогов состоит в том, что они не сообразуются с
доходом каждого» и являются пережитком «предшествующих
времен». *
Экономические проблемы занимают основное место и в проектах
Корниловича, относящихся к восточным делам. Он выдвигает здесь
на первый план интересы буржуазного развития, роста торговли,
промышленности и т. п. Корнилович писал эти записки под
впечатлением больших внешнеполитических успехов России на Ближнем
Востоке. В 1826—1828 гг. шла война с Ираном, закончившаяся
Туркманчайским миром, по которому русские владения в
Закавказье расширились за счет присоединения Ереванского и Иахиче-
ванского ханств, т. е. иранской части Армении. Иран обязался
уплатить большую контрибуцию (20 млн руб.) и признавал
исключительное право русских иметь военный флот на Каспийском море.
Вслед за тем разразилась война с Турцией, закончившаяся Адриано-
польским миром 1829 г., согласно которому к России перешло устье
Дуная с прилегающими островами и восточное побережье Кавказа,
княжества Молдавия и Валахия получили автономию,
подтверждалась автономия Сербии. Год спустя, в 1830 г., Греция была
объявлена независимым государством.
Крупнейшие внешнеполитические достижения на Востоке
сопровождались укреплением торговых сношений. О возросшем
интересе к торговле со Средней Азией свидетельствует, например, проект
торговой компании, разработанный оренбургским губернатором
в 1823 г. Им был отправлен в 1824 г. торговый караван с вооруженной
охраной из Оренбурга в Бухару. Основная масса товаров каравана
принадлежала московскому купцу Кайдалову. В пути на караван
напали до 4 тысяч вооруженных узбеков, туркменов и
каракалпаков и около 2 тысяч хивинского войска и заставили его повернуть
* Н. И. Тургенев. Опыт теории налогов. 3-е изд., М., 1937,
стр. 69.

454 В. В. Кафенгауз и А. Г. Грумм-Г'ржимайло
обратно. * К 1828 г. относится известный проект А. Грибоедова
об учреждении Закавказской торговой компании для создания
плантаций и торговли с Азией. В конце 20-х годов направлялись
на восток товары не только из Москвы и с Нижегородской ярмарки,
но участились непосредственные поездки с товарами фабрикантов
и их приказчиков в Решт, Тавриз и т. п. **
5 февраля 1829 г. Корнилович закончил две записки о торговле
со Средней Азией и с Китаем. В них указывается на развитие
русской промышленности, свойство которой «при нынешнем
совершенстве машин таково, что изделия ее в короткое время возрастают до
невероятности; с умножением же произведений родится
необходимость сбывать их и за удовлетворением своих потребностей остаток
выпускать за границу». Внешний рынок для изделий русской
промышленности, по его мнению, лежит не в Западной Европе, а на
Востоке. Он указывает на удобства сообщения от Нижнего Новгорода
по Волге, через Закавказье и по Черному морю и надеется, что «мы
наводним» товарами Трапезунд, Синоп, Смирну и т. п. В этих целях
он рекомендует «отправление наших караванов во внутренность
Малой Азии и установление прямых сообщений между
черноморскими нашими гаванями и анатолийским берегом».
В другой записке, от 28 марта 1829 г., Корнилович также отмечает,
что рынки сбыта для русской промышленности лежат
преимущественно в Азии. Тогда как в отношении Западной Европы Россия
в своей внешней политике ставит главным образом цели
политические, стремится обеспечить свою безопасность, на Востоке ее
задачей является расширение русской торговли. Для освоения торговли
со Средней Азией он предлагал снарядить купеческий караван
в Тифлисе, послав его в Бухару, Афганистан, Кашмир и Восточный
Т}фкестан. Караван должен вернуться через Семипалатинск,
собирая по пути сведения об условиях торговли. Затем следует составить
* М. Рожкова. Экономическая политика царского правительства на
Среднем Востоке во второй четверти XIX в. и русская буржуазия. М.—Л.,
1949, стр. 44—48.
** М. Рожкова, ук. соч., стр. 78—80.

Декабрист А. О. Корнилович
455
торговую компанию для торговли со Средней Азией и приступить
к заключению выгодных торговых договоров с азиатскими
государствами. В следующей записке, 12 ноября 1829 г., он предлагал для
укрепления торговли через Каспийское море учредить колонию на его
восточном берегу, в Мангышлаке, обеспечив ее «несколькими ротами».
Он составлял также проекты расширения торговли на Дальнем
Востоке, предлагал преобразовать русскую миссию в Китае и
проектировал (в записке от 28 февраля 1830 г.) устроить поселение на
берегу Охотского моря для торговли с Америкой и Камчаткой.
Наконец, в его записках излагались меры по усилению русской
власти в Закавказье. В проекте реформы подушной подати и
частичной замены ее поимущественным налогом для богатевшей части
деревни, так же как в проектах расширения торговли на Востоке,
проявился прогрессивный для того времени буржуазный характер
воззрений декабриста.
Обращает на себя внимание" во всех этих записках и проектах
Корниловича, с одной стороны, горячее чувство патриотизма их
автора, стремление даже в условиях тюремного заключения быть
полезным обществу, а с другой — широта охвата затрагиваемых
вопросов, в чем виден не только талантливый писатель-историк,
но и публицист и экономист, не сложивший оружия даже в уело
виях заключения. Эта черта, свойственная многим декабристам,
проявилась и в работах Корниловича.
В эпистолярном наследстве Корниловича надо различать письма
к Бенкендорфу, связанные с его проектами, а также содержащие
просьбы о снабжении его в заключении книгами и журналами,
и письма к родным, главным образом к брату, разнообразного
характера, где он также писал о своих литературных планах. Письма
из крепости Бенкендорфу, как и политические записки Корниловича,
свидетельствуют прежде всего о непрекращающихся умственных
его занятиях. Они содержат просьбы о присылке книг и журналов,
словарей и т, п. Забота о матери, сестре, брате и племянницах
побуждала его также обращаться с просьбами к Бенкендорфу. Узнав
о нахождении вместе с ним в крепости больного декабриста Батень-
кова, он просит о разрешении ему свидания с ним.

456
Б. Б. Кафенгауз у А. Г. Г'румм-Г'роюимайло
Наибольший интерес представляют его письма к брату М. О. Кор-
ниловичу. В архиве III отделения сохранилось недоставленное
М. О. Корниловичу письмо декабриста о написанном им романе
«Андрей Безыменный» с поручением позаботиться о его напечата-
нии. Здесь Корнилович говорит о том, что образцом ему служили
исторические романы Вальтера Скотта. Он говорит в нем о
необходимости опровергнуть распространенное отрицательное отношение
к Петру I и, между прочим, указывает, что им была написана
биография царевича Алексея, не разрешенная к печати. Письма к брату
содержат также отдельные сведения по историческим вопросам
и упоминания о Карамзине, приведенные выше в настоящем очерке.
Много интересных высказываний в них и по экономическим вопросам
н по статистике. Особенно ярки с литературной стороны его письма
к брату, написанные после освобождения из крепости и ссылки
на Кавказ. Он сообщает о своей встрече на Кавказе с декабристом-
писателем А. А. Бестужевым-Марлинским и описывает совместную
поездку через горы в Тифлис, передает свои наблюдения о горцах,
рассказывает о своих литературных замыслах. Они вместе с тем
указывают на тяжелые переживания даровитого писателя,
лишенного возможностей для умственнойработы.*Немалыйинтерес
представляют и его письма с Кавказа к писателю и журналистуН. А. Полевому,
в особенности письмо, относящееся к 1834 г., где Корнилович
предлагает последнему напечатать сделанный им перевод труда Л. Ранке.
А. О. Корнилович привлекает наше внимание как участник
крупнейшего политического события, восстания 14 декабря 1825 г.,
и как писатель. Его исторические работы связаны с борьбой против
реакционно-дворянской исторической концепции, а его
художественные произведения представляют интерес как своеобразное явление
пушкинской эпохи в русской литературе.
* А. Грумм-Гржимайло. 1) Декабрист А. О. Корнилович на
Кавказе. Сб. «Декабристы на каторге и в ссылке», М., 1925; 2) Письмо А. О. Корни-
л<?иича из Петропавловской крепости. Сб. «Бунт декабристов», Л., 1925; 3)
Декабрист А. О. Корнилович. Сб. «Декабристы и их время», т. II, М., 1932.

ПИСЬМА А. О. КОРНИЛОВИЧА
В настоящее собрание писем декабриста А. О. Корниловича
вошли как письма, уже опубликованные, так и письма, неизвестные
еще в печати. Последние преобладают (указания о публикации см.
в примечаниях к письмам).
Главнейшими адресатами этих писем являются ближайшие
родственники декабриста: дядя С. И. Корнилович, мать, брат,
сестра Жозефина. Из дрз^гих корреспондентов следует отметить
военного писателя А. И. Михайловского-Данилевского, известного
археографа П. М. Строева, писателя и журналиста Н. А. Полевого,
обер-прокурора Сената декабриста С. Г. Краснокутского,
полковника Гвардейского Генерального штаба бар. X. X. Ховена,
священника П. П. Мысловского и начальника III отделения генерал-
адъютанта А. X. Бенкендорфа.
Письма к родным (особенно с 1830 по 1834 г.) собраны
систематически, из месяца в месяц, из года в год; все другие письма (за
исключением писем к А. X. Бенкендорфу, находящихся в архивном
деле III отделения) сохранились единично,случайно, и лишь в слабой
степени характеризуют обширные литературные и научные связи
А. О. Корниловича, установившиеся за период до событий 14 декабря
1825 г. Это и понятно, ибо напуганные арестами и всякого рода
репрессиями за связи с декабристами, лица, некогда связанные
с Корниловичем дружбой и общими научными и литературными
интересами, поторопились, вероятно, уничтожить всякие следы
этих былых связей, в особенности корреспонденцию, и только
немногие сохранили у себя отдельные письма Корниловича. В
последующие же годы, в период пребывания на каторге и заключения в кре-

4.58
А. Г. Грумм-Гржимайло
пости, связь Корниловича с внешним миром, естественно, оборвалась;
она не смогла возобновиться и в годы его ссылки нижним чином
на Кавказ и если поддерживалась, то лишь с лицами, связанными
с ним близкими родственными узами.
Все письма Корниловича к родным, помещенные в настоящем
сборнике, находятся в семейном архиве Корниловичей,
сохранившемся в семье потомков декабриста. Этот архив многие годы
тщательно собирался братом декабриста, М. О. Корниловичем, причем все
документы и письма, относящиеся к А. О. Корниловичу, были им
переплетены в один обширный том, на корешке переплета которого
была выгравирована надпись «Correspondencia brata Alexandra».
Первый раздел этого семейного архива включает: письма
С. И. Корниловича к декабристу в количестве 23, охватывающие
период с 12 марта по 28 мая 1824 г.; далее следует аттестат об
окончании А. О. Корниловичем первых двух подготовительных классов
Одесского института, выданный ему 3 декабря 1810 г.; затем
официальные отношения к Корниловичу из Главного штаба за
подписью генерал-лейтенанта бар. К. Ф. Толя в количестве 11
(начиная от 8 мая 1816 г. по 1 мая 1822 г.); официальное письмо
начальника Главного штаба кн. П. М. Волконского к Корниловичу
от 15 августа 1822 г. с извещением о состоявшемся производстве
последнего по приказу Александра I вне очереди в штабс-капитаны
Гвардейского Генерального штаба; 2 отношения к Корниловичу
от начальников 1-го и 2-го отделений Канцелярии
генерал-квартирмейстера Главного штаба — оба от 1824 г.; копия представления
Д. П. Бутурлина к награждению Корниловича орденом Анны 3-й
степени (от 31 мая, год не указан, № 25); письмо издателя «Северной
пчелы» и «Северного архива» Ф. В. Булгарина от 8 декабря 1823 г.;
записка арабиста и историка Востока О. И. Сенковского (без даты);
письмо будущего декабриста кн. С. П. Трубецкого от 31 января 1824г. ;
письмо будущего декабриста М. И. Муравьева-Апостола от 5
августа 1824 г. ; 2 письма известного исследователя Монголии Е. Ф. Тим-
ковского за 1824 г.; письмо сотрудника А. С. Шишкова,
впоследствии бессарабского губернатора, литератора В. Ф. Тимковского
от 29 октября 1824 г.; письмо известного баснописца и издателя

Письма А. О. Корниловича
469
журнала «Благонамеренный» А. Е. Измайлова от 22 декабря 1824 г.;
отношение правителя канцелярии министра народного просвещения
кн. П. А. Ширинского-Шихматова от 31 декабря 1824 г.; письмо
министра народного просвещения А. С. Шишкова от 23 марта 1825 г.
с извещением о вынесении Корниловичу благодарности вел. кн.
Александрой Федоровной (будущей императрицей) за поднесение ей
авторского экземпляра альманаха «Русская старина»; ответное
письмо Розалии Ивановне Корнилович от правителя канцелярии
императрицы Григория Вилламова от 22 марта 1826 г.; 2 списка
с фамилиями колонновожатых двух классов Петербургского
училища для колонновожатых (учеников А. О. Корниловича) по
состоянию на сентябрь 1824 г.
Второй раздел семейного архива включает: письма А. О.
Корниловича к родным и письма к Краснокутскому и Ховену,
вошедшие в настоящее издание; два письма декабриста кн. В. М.
Голицына к М. О. Корниловичу с описанием смерти А. О. Корниловича
я оставшегося после него литературного наследства; краткая
биография А. О. Корниловича, составленная и подписанная М. О. Кор-
штловичем; две грамоты о производстве А. О. Корниловича в
поручики и штабс-капитаны.
Прочие 5 писем Корниловича, вошедшие в настоящее собрание
(Михайловскому-Данилевскому, Строеву, Полевому и Мыслов-
скому), сняты с оригиналов, хранящихся в государственных
архивах: оригинал письма к Михайловскому-Данилевскому находится
среди рукописных материалов Дашковского собрания в Институте
мировой литературы Академии наук СССР; оригиналы письма к
Строеву и одного из писем к Полевому (за 1834 г.) — в Отделе
рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина;
оригинал более раннего письма к Полевому, относящегося к 1832 г., —
в собрании рукописей Института книги, документа и письма
Академии наук СССР; копия письма • Корниловича к Мысловскому,
снятая Н. Н. Шереметьевой, — в фонде Якушкиных, поступившем
в Центральный государственный архив в Москве. Наконец, одно
из писем декабриста к брату Михаилу с авторской критикой
повести «Андрей Безыменный», не отосланное III отделением адресату,

460
А. Г. Грумм-Гржимайло
как и все письма Корниловича к Бенкендорфу, находится в
архивном деле бывшего III отделения (ЦГИА).
Таким образом, настоящее издание включает 114 писем
декабриста А. О. Корниловича, обнаруженных до настоящего времени
в государственных архивах и частных собраниях.1 По своему
содержанию эти письма представляют значительный интерес.
Современниками Корнилович справедливо считался одним из
образованнейших людей первой четверти XIX в. Несмотря на
кратковременность своей научной и литератзфной деятельности (1822—
1825), он выступил в печати и как исследователь-историк, и как
публикатор исторических документов, и как автор
научно-популярных очерков по истории России, в особенности XVII и XVIII вв.,
и, наконец, как беллетрист — автор исторических повестей.
Исторические исследования он сочетал с работами по географии и
статистике. Этой разнообразной тематики касается он и в своих письмах.
Письма декабриста Корниловича расположены нами в
хронологическом порядке. Для удобства пользования они разнесены
по шести разделам в зависимости от места и времени их написания:
1) до 14 декабря 1825 г., 2) из Петропавловской крепости (1826 г.),
3) с дороги из Читинского острога в Петропавловскую крепость
(февраль 1828 г.), 4) из Петропавловской крепости (1828—1832 гг.), 5) с
дороги из Петербурга на Кавказ (1832 г.), 6) с Кавказа (1832—1834 гг.).
В первый раздел вошло 7 писем. Из них четыре письма (см.
письма №№ 1, 3, 5, 6) к С. И. Корниловичу (о нем см. прим. 1 к письму
№ 1). Эти письма отражают в известной степени исторические
события начала 20-х годов прошлого столетия, изменения в
административном управлении Бессарабией, рисуют среду, в которой вращался
в Петербурге Корнилович. Письмо № 6 важно еще и как свидетельство
того, что летом 1825 г. у Корниловича, тогда уже члена Южного
общества, в Одессе сложилась благоприятная обстановка для действия
по заданиям тайного общества в самом близком окружении
наместника Юго-западного края графа М. С. Воронцова.
1 Недавно были найдены В. В. Сорокиным письма А. О. Корниловича к
М. А. Дмитриеву. К сожалению, поместить их в это собрание эпистолярного
наследства Корниловича нам не представилось возможным.

Письма А. О. Корниловича 461
Письмо к А. И. Михайловскому-Данилевскому, относящееся
к 1821 г. (см. письмо № 2), представляет интерес своими
биографическими сведениями. Оно свидетельствует об усиленной работе
Корниловича в этот период над самообразованием. Через посредство
Михайловского-Данилевского Корнилович знакомился с многими
редкими иностранными изданиями — по истории Ганзейского союза,
по материалам Венского конгресса, завершившего Отечественную
войну 1812 г. и войну за освобождение Европы, наконец, с известной
речью члена Союза благоденствия генерала М. Ф. Орлова, которая
в то время не была напечатана и распространялась во множестве
рукописных списков.
Письмо к П. М. Строеву, написанное Корниловичем два года
спустя, т. е. в конце 1823 г. (см. письмо № 7), свидетельствует о его
идейно-политическом росте. Корнилович резко отрицательно отнесся
к «Истории» H. М. Карамзина за ее сугубо монархические тенденции.
Сочувствие Корниловича вызвала критика Карамзина со стороны
прогрессивного польского историка Лелевеля (см. прим. 10 к письму
№ 7). Это письмо расширяет круг знакомств Корниловича, включая
в их число П. М. Строева и К. Ф. Калайдовича — двух крупнейших
археографов первой половины XIX в. Ценно для биографии
Корниловича и указание на факты, связанные с его избранием в члены
Общества истории и древностей российских.
Письмо № 4 к обер-прокурору Сената С. Г. Краснокутскому,
(1822 г.), будущему декабристу, на которого впоследствии Северное
общество возлагало большие надежды и через которого действовало
в нужном для общества направлении, раскрывает тяжелое
материальное положение семьи декабриста после смерти отца—О. Я. Корниловича.
Второй раздел представлен 2 письмами Корниловича,
адресованными из Петропавловской крепости к матери (см. письма №№ 8
и 9). Нам неизвестно, были ли они посланы легально через
администрацию тюрьмы или же с оказией. Вероятнее всего, что посылались
они с разрешения следственных органов. В первом письме,
написанном еще до вынесения приговора, автор ничего, не говорит о своем
положении в качестве арестованного и, видимо, полагает, что матери
еще ничего неизвестно о его участии в событиях 14 декабря и о его

4.62
А. Г. *"Грумм-Гржимайло
аресте. Во втором письме к матери, написанном уже после вынесения
лриговора, когда Корнилович готовился быть отправленным по этапу
на каторгу, настроение автора было подавленным. Видимо,
Корнилович долго колебался, прежде чем написать о своем несчастье
матери, и только тогда, когда первая партия заключенных была уже
отправлена в Нерчинские рудники, он решился сообщить ей это
грустное известие. Однако она была уже давно осведомлена обо всем
и даже попыталась обратиться с письмом к императрице с мольбой
о ее заступничестве. Но единственным результатом этого обращения
был холодный ответ правителя канцелярии императрицы, полный
лицемерия и приторной вежливости.
Во втором письме из крепости к матери, объясняя свое участие
в декабристском восстании, Корнилович утверждал: «Выехал от вас
невинным, приехал сюда преступником», т. е. продолжал и здесь
проводить ту же линию объяснения своего участия в революционном
заговоре, которую вел и раньше на следствии. Тогда он утверждал,,
что «все, что я узнал о Южном обществе, было следствием
трехдневного пребывания моего в Василькове на пути из Могилева на Днестре
в Петербург». Между тем из других источников (воспоминания Ше-
нига, Липранди, донос графа Витта в Таганрог Александру I, запись
М. О. Корниловича в семейном архиве) мы узнаем, что, помимо
посещения на юге Одессы, Кишинева и Каменца-Подольска, якобы
исключительно в целях лечения и тяжбы, Корнилович посетил еще
Тульчин и Линцы, где виделся с Пестелем; побывал в Кишиневе не
только ради семейных дел, но и с намерением узнать о настроении
в войсках в надежде, может быть, привлечь кого-либо из среды
местного офицерства в ряды тайного общества.
Третий раздел представлен всего одним письмом Корниловича
к священнику Мысловскому. Вызов Корниловича из Читинского
острога в Петербург для нового допроса был связан с доносом агента
III отделения журналиста Булгарина, который объяснял восстания в
Петербурге и в Василькове кознями австрийского правительства,
обвинял Корнилович.а в соучастии в этом деле и в том, что тот сообщал
австрийскому послу в Петербурге, графу Лебцельтерну, о
настроениях в разных прослойках общества.

Письма А. О. Корниловича
463
Декабристы, находившиеся в Читинском остроге, узнав о
предстоящем увозе Корниловича, высказывали самые разнообразные
предположения по поводу этого таинственного события. Большинство
склонялось к мысли, что увоз Корниловича был вызван привлечением
его к делу о польском тайном обществе, либо был связан с его
работами в секретных государственных архивах. Не зная, что его ждет
впереди, Корнилович решился написать письмо настоятелю
Казанского собора П. Н. Мысловскому, который, по уверению некоторых
декабристов, относился сочувственно к арестованным во время их
пребывания в крепости. Впрочем, другие, наоборот, обвиняли его
в двуличии и в том, что он был доносителем тайн, сообщенных ему
во время исповеди.
Целью своего письма Корнилович ставил уведомление
родственников сосланных декабристов об их судьбе, а также своих близких о
своем переезде в Петербург, не надеясь, что он сможет сделать это сам.
Это письмо было первым по времени сообщением о жизни
декабристов в Читинском остроге. Просьба к Мысловскому о
посредничестве между декабристами на каторге и их семьями, оставшимися
в Европейской России, видимо, была частично выполнена последним,
о чем свидетельствует, например, в своих записках декабрист
А. Е. Розен; о том же говорит и факт снятия копии с этого письма
П. Н. Шереметьевой, тещей декабриста И. Д. Якушкина.
Четвертый раздел включает 68 писем. С 14 февраля 1828 г.
и по июль 1830 г. Корнилович не имел письменного общения с
родными. Все письма его за эти полтора года были адресованы
исключительно начальнику III отделения А. X. Бенкендорфу. Большинство
из них содержало просьбы Корнршовича о присылке ему книг и
журналов. В одном из них он просит Бенкендорфа разрешить ему
свидание с декабристом Г. С. Батеньковым, находившимся в заключении
в том же помещении Алексеевского равелина, где была и камера,
отведенная Корниловичу. Просьба его была удовлетворена с
условием, чтобы свидания эти происходили всегда в присутствии
тюремного смотрителя.
В результате просьбы Корниловича об издании написанной им
в крепости исторической повести «Андрей Безыменный» Бенкендорф

464
А. Г. Грумм-Гржимайло
вызвался прочесть повесть в рукописи, быть ее цензором и добиться
у Николая I разрешения на ее напечатание, что он и сделал. * Книга
была издана III отделением в 1832 г. без упоминания на титульном
листе имени ее автора.
Неожиданно успешный результат дало ходатайство арестанта
Корниловича через посредничество того же Бенкендорфа о принятии
дочери С. И. Корниловича Юлии в Одесский институт для девиц
в качестве пансионерки императора.
Чем, однако, было вызвано такое исключительное отношение
начальника III отделения Бенкендорфа к арестанту Корниловичу?
Этим успехом своих ходатайств Корнилович обязан, видимо,
прежде всего своим написанным в крепости многочисленным запискам
по самым разнообразным вопросам — экономическим, торговым,
военным, административным, литературным и др. Многие из этих записок
Корниловича докладывались Николаю I и затем препровождались
для сведения соответствующим министрам. В успехе этих записок
у Николая I и следует искать ключ столь либерального отношения
начальника III отделения к заключенному.
Как и многие другие декабристы, Корнилович, видимо, полагал,
что после разгрома декабристского движения следует добиваться
желательных реформ в государстве путем систематических
убеждений лиц, стоящих у власти, и поэтому в своих записках он пытался
воздействовать на царское правительство, подсказать ему мысли и
действия при разрешении разных вопросов государственного
значения в хозяйстве, финансах, развитии культуры в стране, а также
в расширении наших культурных и хозяйственных связей с Востоком.
В июле 1830 г. ему было разрешено переписываться с родными.
Сперва Корнилович делает попытки наладить письменную связь
с матерью и с сестрой Жозефиной, а затем и с братом Михаилом.
Переписка с братом возникла по инициативе последнего. Видимо,
Александр Осипович из боязни повредить служебной карьере брата
не рисковал писать ему первый.
* Резолюция Николая I на представлении Бенкендорфа гласила: «Согласен,
но отнюдь не дав поводу догадываться о сочинителе».

Письма А. О. Корниловича
465
В письмах Корниловича к матери и сестре перед нами возникает
образ заботливого и нежного сына и брата, стремящегося быть
полезным семье и не утратившего интереса к жизни, несмотря на всю
тяжесть тюремного заключения. Письма к брату рисуют широко
образованного человека, живо интересующегося различными
вопросами, начиная от древних классиков Тацита и Тита Ливия,
произведения которых он переводил с большим воодушевлением, и кончая
новейшей грамматикой русского языка и высшей математикой,
которым он посвящает известные часы в распорядке дня. Корнилович
беседует с братом по вопросам истории и экономической географии
России. И эти письма обнаруживают начитанность автора, его
интерес к решению различных исторических и экономических проблем,
его недюжинные способности и горячий патриотизм.
Конечно, во всех своих письмах к родным из крепости
Корнилович никогда не забывал, что первым их читателем будет Бенкендорф,
а потому и здесь, как и в своих записках, он был очень осторожен в
высказываниях, многое не договаривал. Любопытно отметить, что
в письмах из крепости, в особенности в письмах к матери,
Корнилович часто говорит о своей религиозности и вере в провидение, чего
нет в письмах с Кавказа. Это заставляет думать о некоторой
нарочитости в подобных высказываниях, рассчитанных на внимание
начальства.
В письмах, а еще больше в записках, Корнилович всячески
старался показаться Бенкендорфу и Николаю I особенно нужным им
человеком в качестве исследователя Средней Азии, составителя
курса по новейшей русской истории, начиная с XVII в., на котором
остановилась «История» Карамзина, или составителя новейшего
учебника по географии России. Однако все его намеки в этом
отношении оставались незамеченными. Желая во что бы то ни стало
вырваться из тюрьмы, он 5 февраля 1829 г., когда вспыхнула
русско-турецкая война, написал даже письмо Бенкендорфу с ходатайством об
определении его рядовым в действующую армию, однако согласия
Николая I на это не последовало. Только 8 ноября 1832 г.,
одновременно с общим сокращением срока заключения для декабристов,
находившихся в каторжных работах, Корнилович был определен рядо-
30 А. О. Корниловой

466
А. Г. Грумм-Трмсимайло
вым в войска, расположенные в Грузии. 15 ноября он был переведен
из Петропавловской крепости в Петербургский ордонансгауз, а 17
ноября был отправлен с фельдъегерем в Тифлис.
Пятый раздел содержит 2 письма — к матери из Воронежа
от 23 ноября 1832 г. и к брату из Екатеринограда от 29 ноября того же
года; последнее было дописано автором в Тифлисе 4 декабря.
Письмо к матери написано под первыми впечатлениями от вновь
приобретенной свободы. Покончено с заключением, с этим мертвящим
одиночеством, из которого не всякий переживший его выходил с
здравым рассудком. Перед ним открылась перспектива дослужиться до
чина прапорщика, после чего уйти в отставку и жить с матерью
в деревне, занимаясь сельским хозяйством и литературой.
В таком же настроении пишется им и письмо к брату. Мечты его
о свободном научном и литературном труде готовы были воплотиться
в нечто реальное. Он делает нужные распоряжения, вспоминает
о напечатанных в альманахе Ивановского своих исторических
повестях и распределяет даже свой предполагаемый гонорар за них,
учитывая уплату старых долгов. Заказывает брату книги па Кавказу,
которые могут понадобиться ему в будущем. Трехчасовое свидание
в Новгороде с братом, нравственные качества которого особенно
выявились в годы его заключения, встреча со старыми знакомыми
в Тифлисе, которые, как ему казалось тогда, были преисполнены
желанием ему помочь, наконец, обещание Бенкендорфа при отъезде
исхлопотать ему при первой возможности офицерский чин — все это
не выходит из его мыслей. Он еще не догадывается, что жизнь, с
которой он столкнется на Кавказе, не оправдает этих надежд, и что,
может быть, условия тюрьмы были более благоприятными для его
литературной и научной деятельности.
Наибольший интерес в этом письме к брату представляет указание
на ряд его исторических повестей, напечатанных в альманахе
А. А. Ивановским. Указания эти повторяются и в последующих
письмах. Здесь имеются в виду исторические повести «Татьяна Болтова» и
«Утро вечера мудренее», напечатанные в 1828 г. под псевдонимами
в альманахе «Альбом северных муз». Эти повести помещены в
настоящем сборнике,

Письма А. О. Корниловича
467
Шестой раздел содержит 34 письма. Все они, за исключением
последних трех, писались Корниловичем из солдатской слободы
Царские Колодцы, где был расквартирован пехотный графа Паске-
вича-Эриванского полк, в котором он служил. Здесь он провел почти
безвыездно последние два года своей жизни. Главнейшими
адресатами его писем являются все те же лица — мать, брат, сестра
Жозефина. Он переписывался еще со старшей сестрой Марией Осиповной
Радзиевской, но письма его к ней не сохранились. Кроме родных,
в числе его корреспондентов следует упомянуть еще Н. А. Полевого,
которому им было послано 2 письма, причем оба сохранились, и
полковника бар. X. X. Ховена, который в числе очень немногих лиц
из старых знакомых Корниловича оказывал ему помощь и
покровительство. Из писем к брату узнаем, что он писал еще многим лицам:
И. И. Гречу, книгоиздателю Смирдину, А. А. Ивановскому, старому
своему сослуживцу по Главному штабу полковнику В. Д. Вальхов-
скому, который находился тогда в Тифлисе, работая в штабе
Кавказского корпуса, и другим лицам, но, как правило, не получал
от них ответов. Письма Корниловича этим лицам остаются
неизвестными и, по-видимому, не сохранились. Известно лишь, что Греч
высылал ему «Северную пчелу» и «Сын отечества», Полевой —
«Московский телеграф».
Жизнь Корниловича в этой солдатской слободе небогата
приключениями. В письмах к брату он красочно рисует природные
условия, дает характеристику окружавших его лиц и сообщает
подробные сведения о своей жизни, занятиях, планах на будущее.
Временами в письмах звучит голос отчаяния, ибо все его попытки
заняться литературой, географическими и этнографическими
исследованиями, экономическим описанием края кончались полнейшей
неудачей. Большим препятствием к литературным занятиям служили
казарменные условия жизни и невозможность отлучиться даже в
окрестности слободы. Корнилович во всех своих письмах жалуется на
полнейшую невозможность познакомиться с бытом местного
населения, на отсутствие даже среди местного офицерства сколько-нибудь
образованных людей, с которыми можно было бы поделиться своими
мыслями, знаниями, сомнениями,

y4G8
Л. Г. Грумм-Гржимайло
В письме к брату от 4 октября 1833 г. он писал: «Без книг,
брошенный среди людей, которые едва по слуху знают, что такое
литература, что я могу предпринять?».
Та же грустная нота звучит и в письме его к Н. А. Полевому
от 16 ноября 1833 г. «По наружности, — пишет он, — положение мое
самое благоприятное для литературных занятий: досугу у меня
много, живу я в Грузии, на границе Лезгистана, уголке
малоизвестном, где и природа, и люди представляют богатое поприще для
наблюдений. Тысячи предметов новых, любопытных, со всех сторон
меня окружают, но то беда, что глаз видит, зуб неймет. Поверите ли,
что я, находясь здесь почти год, только мельком встречал грузин
и не видел еще ни одного лезгина».
Впоследствии условия его жизни здесь несколько изменились
к лучшему. Ему было разрешено жить не в казармах, а в отдельной
небольшой избе. Он проводил время в обществе назначенного сюда
с января 1833 г., также нижним чином, декабриста кн. В. М.
Голицына и разжалованного в солдаты бывшего своего ученика по
Петербургскому училищу колонновожатых — Хвостова. Одно время
он жил с Голицыным в одной избе. Вначале такая совместная жизнь
с последним радовала Корниловича. В письме от 18 мая 1833 г. к брату
мы находим, например, такие строки: «К счастью, нашел здесь
товарища в несчастии, Голицына, пострадавшего вместе со мной по одному
делу, хорошего, умного человека, с которым вместе тянем горе. Без
еего я совершенно бы зачерствел».
Но Голицын любил общество, Корнилович предпочитал уединение
и общение с книгами, своими рукописями, со своими мыслями. Во
избежание разногласий они вскоре разошлись по разным избам,
сохраняя прежнюю приязнь и часто видясь друг с другом.
Из писем Корниловича мы узнаем, что еще одно обстоятельство
причиняло ему много страданий и огорчений — страшная
дороговизна и отсутствие возможности каким-либо заработком поддерживать
свое существование. «Я только здесь, в этой дыре, познал цену
деньгам», — пишет он матери в письме от 28 декабря 1832 г. «Жизнь здесь
гораздо дороже, чем в Петербурге»,—писал он сестре 8 февраля 1833 г.
Материальную поддержку неизменно оказывали ему мать и брат.

Письма А. О. Корниловича
469
При такой безвыходности положения Корнилович решился
писать Бенкендорфу, рассчитывая на его содействие. У него зародился
план перехода в Кавказский саперный батальон, стоявший в Тифлисе.
Ему представлялось, что в Тифлисе, большом культурном центре
на Кавказе, он сможет найти заработок, если не литературный, то
в качестве подагога. Сначала расчеты Корниловича как будто
оправдывались. По получении письма Корниловича Бенкендорф
направил его на усмотрение командующего Отдельным Кавказским
корпусом барона Розена при письме от 20 июня 1833 г. Генерал
Розен, однако, отклонил это ходатайство, сославшись на то, что «по
недавнему Корниловича служению в вверенном ему корпусе он не
считает себя вправе ходатайствовать об оказании сей милости».
Между тем Корвилович получил информацию иного порядка, что
и явилось основанием для написания брату от 4 октября 1833 г.
следующих строк: «Намедни мне сказали-, что он [т. е. Бенкендорф, —
А. Г.] прислал в Кавказский штаб запрос, нет литому затруднения,
и, разумеется, получил благоприятный ответ». Из письма
Корниловича от 20 декабря 1833 г. к брату узнаем, что, не дождавшись
результатов своего первоначального ходатайства, он его возобновил
перед Бенкендорфом в первой декаде декабря 1833 г. Однако и эта
повторная попытка успеха также не имела. Главным препятствием
к переводу его в Тифлис, как писал Бенкендорфу Розен, явилось
опасение, что «пребывание его [т. е. Корниловича, — А. Г.] в главном
месте Закавказского края станет обременительно для начальства,
равно как и секретной военной полиции..., ибо молодые люди всех
служб и даже наций могут из одного любопытства искать с ним
знакомства и даже связей». Корнилович не подозревал, что
командующему Отдельным Кавказским корпусом вменено было в строжайшую
обязанность держать его «под строгим присмотром» и, следовательно,
следить за каждым его шагом, доносить о каждом его неосторожном
слове, наблюдать за всей его перепиской.
Из писем Корниловича мы узнаем, что брат его Михаил, видя
трудное положение Александра Осиповича, намеревался
ходатайствовать о переводе его в Новгород в военную топографическую часть
под свое руководство. Он подал даже рапорт по начальству, прося

470
А. Г. Грумм-Гржимайло
об этом переводе, как о награде себе за успешное окончание съемки
Новгородской губернии взамен обещанного чина полковника.
Однако, крсмз неприятностей по службе, из этого, конечно, ничего
не вышло.
Осенью 1833 г. в местечко Карагач на Алазанской долине, где
стоял Нижегородский драгунский полк, прибыл назначенный сюда
поручиком старый знакомый Корниловича Н. А. Райко, личность
чрезвычайно интересная и по своей судьбе и по своим
интеллектуальным качествам. Он был побочным сыном графа А. Г. Бобринского,
а следовательно, внуком Екатерины II (как об этом сообщает
Н. И. Греч в своих «Записках»), был богат, получил прекрасное
образование, с успехом служил в конной гвардии. Но затем, уйдя
в отставку, уехал за границу, вступил в греческую освободительную
армию, сделался ближайшим соратником графа Каподистрия, был
командующим всей артиллерией; после убийства Каподистрия
вернулся в Россию и очутился на Кавказе. Зачисление его поручиком
в армию было, в своем роде, репрессией по отношению к нему за его
самовольное поступление в иностранную армию.
Появление Райко в Карагаче было настоящим праздником для
Корниловича. Райко снабжал КорнилоЕИча книгами, между прочим,
передал ему сочинение известного немецкого историка Леопольда
Ранке «Die Serbische Revolution». Оно настолько пришлось Корнило-
вичу по душе, что он решил засесть за перевод этой книги и, учитывая
условия царской цензуры, изменил заглавие на «Сербия в новейшее
время». Приступив к этой работе, Корнилович тогда же сделал
предложение Смирдину издать этот перевод (см. письмо № 100). Однако
перевод им был уже закончен, а ответа от Смирдина так и не
поступило. «Смирдин мне не отвечает, вероятно, боится вступить со мной
в отношения», — писал Корнилович брату 26 октября 1333 г.
К концу 1833 г. относятся и завязавшиеся сношения между
Полевым и Корниловичем. Еще в декабре 1832 г., сразу же по приезде
на Кавказ, Корнилович писал Полевому. Он вспоминал тогда о том
впечатлении, которое произвело на него впервые прочтенная им
в Красноярске рецензия на «Русскую старину», напечатанная еще
в конце декабря 1825 г. в «Московском телеграфе», но тогда до него

Письма А. О. Корниловича
471
не дошедшая, так как он был уже в крепости; как он плакал над ней,
ибо, отправляясь по этапу на каторгу, переживал, может быть, самые
трудные минуты в своей жизни. Полевой тогда не ответил Корнило-
вичу, но через год вспомнил о нем. Опасаясь сноситься с Корнилови-
чем непосредственно, он сделал ему предложение участвовать в
качестве сотрудника в «Московском телеграфе» через П. А. Бестужева,
при содействии которого обычно сносился с декабристами,
находившимися на Кавказе. Сохранилось ответное письмо Корниловича
Полевому от 16 ноября 1833 г., которое помещено в настоящем
собрании за № 102. После подробного объяснения обстановки, в которой
он находился и которая лишала его возможности дать в журнал
что-либо оригинальное, построенное на собственных наблюдениях,
он предложил свою рукопись «Сербия в новейшее время» для напе-
чатания ее в журнале, разбив на главы, что позволило бы напечатать
в каждом номере журнала по одной главе. Одновременно со своей
рукописью Корнилович послал Полевому в своем переводе с
французского «Воспоминания о графе Каподистрия» Н. А. Райко.
В конце этого письма Корнилович бросает упрек Полевому:
«Вероятно, страшась сами попасть под опеку, вы не отвечали на письмо
опального». Не предполагая, что за ним ведется неустанная слежка,
Корнилович считал, что Полевой не решается вступить с ним в
непосредственную письменную связь только из одного малодушия,
из ложного опасения навлечь на себя большие неприятности. Поэтому
он старается его убедить в противном, а также в том, что
«либеральный чад вышел из его головы».
Однако даже беглое ознакомление с этим письмом говорит нам
о том, что идеалы декабризма продолжали занимать Корниловича,
что ни каторга, ни многолетнее одиночное заключение в
Петропавловской крепости не сломили его. Недаром его интересуют такие
темы, как, например, борьба греческого и сербского народов за свое
освобождение от многовекового рабства. Он живет этой литературой.
Время, затрачиваемое им на переводы таких сочинений, позволяет
ему окунуться в другой мир, в другую обстановку и тем самым хотя
бы временно оторваться от действительности. Он сознает, что в той
обстановке, в которой ему приходится жить, нет возможности лите-

472
А. Г. Tрумм-Тржьмайло
ратурно творить, но он цепляется за Тифлис как за последний якорь
спасения, все еще надеется на изменение окружающей его бытовой
обстановки, дорожит Полевым, боится его потерять неосторожным
словом.
Мы не знаем, ответил ли на это письмо Полевой, но, по всей
вероятности, ответа не было, ибо об этом, хотя бы вскользь, Корнило-
вич обязательно упомянул бы в своих последующих письмах к брату.
Но что Полевой действительно сочувствовал Корниловичу, видно
из того, что он тщательно сохранил оба его письма.
Счастливыми днями для Корниловича был приезд в Царские
Колодцы в апреле 1834 г. А. А. Бестужева-Марлинского. Встреча
трех декабристов в Царских Колодцах описана Корниловичем в
письме к брату от 9 мая 1834 г. Это письмо представляет драгоценное
свидетельство о пребывании на Кавказе одного из виднейших
представителей декабристского движения, ближайшего соратника
Рылеева по литературе. Корнилович был связан с А. А. Бестужевым
долгими узами дружбы, совместной работой и в «Полярной звезде»,
и в Вольном обществе любителей российской словесности/
Корнилович имел счастье не только принять у себя А. А.
Бестужева, но и проводить его в Тифлис. Посещение Тифлиса, беседа
с Ховеном открыли ему глаза на его положение. Он убедился,
наконец, в том, что только участие в боях, только пролитая кровь на
полях сражения смогут облегчить его положение и дать повод
начальству ходатайствовать перед Николаем I о производстве его
в офицеры.
Последней весточкой Корниловича из Царских Колодцев было
письмо от 31 июля 1834 г. В нем он извещал о назначении похода
в Дагестан и о том, что 1 августа его полк тронется в путь. В этом
письме сквозят надежды на лучшее будущее и вместе с тем
чувствуется между строк большая тревога о том, что это будущее ему
предвещает. Он сообщает, что Ховен «поручил его благосклонности»
Ланского, который б}'дет командовать экспедицией, и просил его
доставить Корниловичу случай к отличию.
Последним письмом Корниловича было его письмо к брату из
Кубы от 22 августа 1834 г., полное интересных сведений. 24 августа

Письма А. О. Корниловича
473
он получил предписание состоять ординарцем при
главнокомандующем во всем Дагестане генерал-майоре Ланском, а на следующий
день, 25 августа, заболел тропической лихорадкой, от которой и
скончался в ночь с 29 на 30 августа на самом берегу Самура.
Подробное описание его смерти имеется в двух письмах декабриста
кн. В. М. Голицына к М. О. Корниловичу от 24 января и 30 ноября
1835 г.*
В этих письмах есть еще ценное указание о том, что Корнилович
с конца 1833 г. писал воспоминания о развитии общественного
движения в России в 20-х годах прошлого столетия. По этому поводу
у Голицына мы находим следующие строки: «По просьбе Н. А. Райко
Ваш братец зачал описание эпохи своей политической жизни.
Сколько мне известно, он мало касался самых событий, а более обсуждал
нарождение в обществе либеральных мыслей, словом, это было более
теоретическое описание. Насколько далеко он его довел — не знаю,
ибо сам лично не читал его, так как Ваш брат писал в то время,
когда я находился в Тифлисе». Когда Корнилович отправлялся
в поход в Дагестан, он оставил рукопись этих воспоминаний на
сохранение жене полковника А. О. Клугена. Дальнейшая их судьба
неизвестна.
Письма Корниловича представляют несомненный интерес. Они
дают обильный и достоверный материал для характеристики своего
времени и движения декабристов. Написанные живо и даже
блестяще, они имеют неменьший интерес и как литературные
произведения и в качестве таковых могут служить достойным
дополнением к художественной прозе этого декабриста.
* Они были напечатаны в статье А. Г. Грумм-Гржимайло «Декабрист А. О.
Корнилович на Кавказе» (сб. «Декабристы на каторге и в ссылке», М., 1925,
стр. 332—336).

КОММЕНТАРИЙ К СОЧИНЕНИЯМ И ПИСЬМАМ
А. О. КОРИИДОМ1ЧА
Настоящее издание сочинений и писем декабриста А. О. Корниловича
включает как сочинения, изданные при его жизни, так и записки и письма,
извлеченные из архивных дел. Все известные художественные произведения А.
Корниловича вошли в настоящее издание полностью. Из его научных работ печатается
большая часть исторических статей. Не включены в настоящее издание
статьи по истории путешествий и рецензии. Статьи по истории путешествий,
за исключением «Известий об экспедициях в северо-восточную Сибирь
флота лейтенанта барона Врангеля и Анжу в 1821,1822 и 1823 гг.», состоят
главным образом из переводов и изложений иностранных авторов и источников,
причем наиболее важные из них, например сообщение о путешествии Стрюйса
по России во время восстания Степана Разина, изложенное А. О. Корниловичем
в одной из статей, имеются в новейших полных изданиях.
Сборник начинается с художественных произведений А. О. Корниловича,
расположенных в хронологическом порядке; вслед за ними следуют в том же
порядке статьи и записки, а затем письма. Из записок, написанных
Корниловичем в Петропавловской крепости, по различным вопросам литературы, экономики
и политики печатаются семь, наиболее интересные. Письма в количестве 114,
вошедшие в настоящее издание, включают все письма Корниловича, какие дошли
до наших дней, за исключением писем, недавно найденных В. В. Сорокиным.
Составителями были использованы: а) все письма из семейного архива Кор-
ниловичей, б) письма, сохранившиеся в архивном фонде III отделения,
в) в Рукописном отделе Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина,
г) в бывших собраниях Якушкиных, Дашкова и других. Два письма (№№ 38
и 48) дошли неполностью, без начала. Все сочинения и письма
воспроизводятся по современной орфографии и пунктуации, но с сохранением
фонетических особенностей подлинника. Круглые скобки принадлежат Корниловичу,
квадратные скобки употребляются для отдельных слов или частей слов,
добавленных редакцией.
Подготовка к изданию текста сочинений и писем А. О. Корниловича и
составление примечаний к helm выполнены совместно Б. Б. Кафенгаузом и
А. Г. Грумм-Гржимайло, причем записки и письма Корниловича из крепости,

Комментарий 475
хранящиеся в Центральном государственном историческом архиве в Москве,
подготовлены к печати и примечания к ним написаны Б. Б. Кафенгаузом; письма
же из семейного архива, а также письма Корниловича к А. И. Михайловскому-
Данилевскому, Н. А. Полевому, П. М. Строеву, П. Н. Мысловскому,
хранящиеся в архивных фондах государственных учреждений, подготовлены к печати
и примечания к ним составлены А. Г. Грумм-Гржимайло.
Письма, помеченные звездочкой, хранятся в семейном архиве Корнилови-
чей, принадлежащем А. Г. Грумм-Гржимайло.
Утро вечера мудренее
Рассказ напечатан в альманахе «Альбом северных муз» (изд. А. Ивановского,
СПб., 1828). Под рассказом стоит дата «1820», указывающая, очевидно, на время
написания рассказа. Темой для него автор использовал один из рассказов
Нартова (см. : Л. Н.Майков. Рассказы Нартова о Петре Великом. Записки
Академии наук, 1891, т. 67. Приложения). Рассказ «Утро вечера мудренее»
подписан «Старожилов». Авторство Корниловича установлено А. Г. Грумм-Гржимайло
(Декабрист А. О. Корнилович. Сб. «Декабристы и их время», т. II, 1932,
стр. 351—352).
За богом молитва, а за царем служба не пропадают
Напечатано в издании «Полярная ЗЕезда. Карманная книжка на 1825-й год
для любительниц и любителей русской словесности, изданная А. Бестужевым
и К. Рылеевым», СПб., стр. 157—173. Под рассказом стоит полная подпись
А. О. Корниловича.
Татьяна Болтова
В альманахе «Альбом северных муз» в 1828 г. был напечатан рассказ
«Татьяна Болтова», подписанный инициалами «А. И.». Эти инициалы
расшифрованы А. Г. Грумм-Гржимайло как «Александр Иосифович» — имя и отчество
Корниловича (см. статью А. Г. Грумм-Гржимайло «Декабрист А. О.
Корнилович» в сб. «Декабристы и их время», т. II, 1932, стр. 351—352). Опубликовать
этот рассказ за своей подписью находившийся в то время в крепости Корнилович
не мог. Написан рассказ, по-видимому, раньше.
Андрей Безыменный
Написан в Петропавловской крепости. Напечатан в Петербурге в 1832 г.
отдельной книжкой в 215 стр. без указания имени автора. На титульном листе:
«Напечатано в типографии III отделения собственной е. и. в. канцелярии».
О том, что автором этого произведения был именно А. О. Корнилович, см. .письма

476
Комментарий
из крепости А. X. Бенкендорфу от 25 ноября 1831 г. (№ 44) и брату М. О. Кор-
яиловнчу того же месяца (№ 45) и др.
О частной жизни императора Петра I
Об увеселениях русского двора при Петре I
О первых балах в России
О частной жизни русских при Петре I
Все четыре статьи из времени Петра I напечатаны в сборнике «Русская
старина. Карманная книжка для любителей отечественного, изданная А. Кор-
ниловичем», СПб.,, 1824; 2-е изд., СПб.-, 1825. Кроме статей Корниловича, сюда
вошла работа В. Д. Сухорукова «Общежитие донских казаков в XVII и XVIIÏ
столетиях».
Издание имело предисловие, написанное А. Корниловичем: «Ни об одном
из наших государей не писали столько, сколько об императоре Петре Первом;
но несмотря на это царствование его принадлежит к числу малоизвестных в
русской истории. Я старался объяснить, каким образом он вводил между предками
нашими правила европейского общежития: успел ли я в этом или нет,
представляю на суд публики.
«По желанию гг. издателей „Полярной звезды" написал я для них статью
„О первых балах в России". Лестный отзыв о ней особ, которых мнением я дорожу,
побудил меня к продолжению начатого».
Вслед за этим помещен эпиграф из записок Неплюева: «И одним словом,
на что в России не взгляни — все его началом имеет и что впредь не делалось,
от сего источника черпать будут».
Далее на отдельном листе: «Памяти Петра Великого. Сто лет минуло томуТ
как Тебя не стало. С того времени Россия, прославленная, возвеличенная, стала
наряду с сильнейшими державами на земном шаре, и сыны ее, помня священный
для них завет Твой, быстро стремятся к тому просвещению, которое составляла
главную цель Твою, единственное Твое желание. Великий! Кладу к подножию
гроба Твоего первые мои труды. Да священная тень Твоя осенит их своим
покровом». Это посвящение Петру I во втором издании альманаха отсутствует.
Статьи А. Корниловича из «Русской старины» были переизданы в 1901 г.:
Нравы русских при Петре Великом. СПб., изд. А. С. Суворина, Дешевая
библиотека, № 330, 1901, 88 стр.
Новый год в 1724 г.
Статья напечатана в «Сыне отечества», ч.91,1824, №111, стр. 115—121. Вероятно,
Корняпюзич использовал для нее сообщение современника Петра Ï Берхгольца
«Дневник камер-юнкера Ф. Берхгольца (1721 — 1725)», М., 1902—1903.

Комментарий
477
Известия об успехах промышленности в России
и в особенности при царе Алексее Михайловиче
Напечатано в журнале «Северный архив», 1823, ч. 5. К статье сделано при
этом примечание: «Статью сию не должно сравнивать с помещенною в № 50
„Сына отечестваu на 1822 г. Они хотя одного рода, но написаны не по одному
плану. Издатель». В указанном номере журнала «Сын отечества», № 50, 1822 г.,
напечатана статья «Взгляд на состояние мануфактур», подписанная буквой «К»,
которая является переводом статьи К. Германа на ту же тему, написанной на
французском языке и напечатанной в издании Академии наук (Mémoires de
l'Académie Impériale des sciences de St.-Pétersbourg, t.III.St.-Pétersbourg, 1822).
Жизнеописание Мазепы
Статья издана вместе с произведением К. Ф. Рылеева «Войнаровский»,
М., 1825, стр. VII—XVII. Переиздано: К. Ф. Рылеев, Полн. собр. соч.,
язд. «Academia», 1934, стр. 193—196.
Записки, написанные в Петропавловской крепости
Помещенные здесь семь записок А. О. Корниловича находятся в ЦГИА
в Москве, ф. 111 отделения, 1 экспедиция, д. №№ 61—79, о государственном
преступнике Корниловиче, на 297 листах (1827—1834 гг.). В деле находятся
следующие записки Корниловича (названия большей частью отсутствуют и даны
вами): 1) Ответы на вопросы о сношениях с австрийским послом (лл. 22—28);
2) О написании истории России, 22 февраля 1828 г. (лл. 41—43); 3) О
крестьянском быте и о духовенстве, 2 апреля 1828 г. (лл. 56—60); 4) О содержании
декабристов в Читинском остроге, 19 апреля 1828 г. (см. в настоящем издании);
5) О состоянии крестьян в Сибири, 19 апреля 1828 г. (см. в настоящем издании);
6) О мерах для упрочения положения в Польше, 1828 г. (лл. 100—108); 7) О
расширении торговли в Средней Азии, 28 марта 1829 г. (лл. 111—119, см. в
настоящем издании); 8) О расширении торговли в Средней Азии, 5 февраля 1829 г.
{лл. 120—125, см. в настоящем издании); 9) О сельских священниках, 21 апреля
1829 г. (лл. 137—145); 10) О сношениях с Персией, 21 июля 1829 г. (лл. 146—147);
11)0 мерах в отношении Кавказа и Средней Азии, 12 ноября 1829 г. (лл. 152—
161, см. в настоящем издании); 12) Три записки о торговле в Сибири и Дальнем
Востоке, 28 февраля 1830 г. (лл. 178—184); 13) О сношениях со Средней Азией,
26 марта 1830 г. (лл. 189—190 об.); 14) О воспитании, 11 июля 1830 г. (лл. 199—
210 об.); 15) О мерах поощрения литературы, 25 октября 1830 г. (лл. 214—215 об.,
см. в настоящем издании); 16) О мерах для усиления связей России с Польшей,
7 января 1831 г. (лл. 217—220); 17) О воспитании, январь 1831 г. (лл. 221—224);
18) О русско-дольских отношениях, февраль 1831 г. (лл. 226—236 об.); 19) О рус-

478
Комментарий
ско-польских отношениях, 27 февраля 1831 г. (лл. 237—240); 20) О дворянстве,
19 мая 1831 г. (лл. 256—259); 21) О воспитании, 23 июня 1831 г. (лл. 261—262 об.).
О содержании заключенных в Чите
Статья связана с запиской Бенкендорфа Корниловичу от 17 апреля 1829 г.
(л.65): «Замечания Ваши об исправлении безнравственности,
распространившейся в простом народе, я имел счастие представлять государю императору.
«Его величество, прочтя оные, с благоволением изъявить изволил желание
иметь подробное сведение о том, каким образом обходятся с каторжными в Чите;
вследствие чего я прошу Вас взять на себя труд исполнить, со свойственной Вам
откровенностью, сие благодетельное и благодушное желание монарха, дсставя
ко мне обыкновенным путем Ваши замечания по сему предмету.
«Генерал-адъютант Бенкендорф».
Эта статья Корниловича была напечатана (не вполне точно) в книге
П. Щеголева «Декабристы» (М.—Л., 1926). В настоящем издании
воспроизводится по рукописи. Записка А. Корниловича имела некоторые практические
результаты: Николай I разрешил снимать с декабристов кандалы, однако
лишь у тех, «кто того своей кротостью заслуживает».
Имеется помета в начале записки: «Подлинная копия, снабженная
высочайшею резолюциею касательно] государственных преступников вообще,
приложена к делу о содержании их, № 61, 1826».
О литературе
Напечатана в статье Б. Мейлаха «Литературная деятельность декабриста
А. О. Корниловича», Литературный архив, I, 1938, стр. 417—418. В настоящем
издании воспроизводится по - рукописи.
Российская Академия, упоминаемая в настоящей записке, существовала
в 1783—1841гг. отдельно от Академии наук; в 1841 г. была преобразована в
Отделение русского языка и словесности Петербургской Академии наук. Задачей
Российской Академии должно было явиться содействие литературе, создание
словаря русского языка, издание грамматики и т. п. В нее входили писатели и
ученые. В 1833 г. в состав ее вошел А.С. Пушкин. Во главе Российской Академии
стоял в 1813—1841 гг. в качестве президента А. С. Шишков, пополнявший ее
наиболее реакционно настроенными писателями и представителями верхов
духовенства. А. Корнилович ставит своей задачей способствовать развитию
литературы и предлагает в этих целях поднять и оживить деятельность Российской
Академии.
Об улучшении положения крестьян в Сибири
Записка содержит сведения о тяжелом положении крестьян в Сибири —
поселенцев из ссыльных. Печатается впервые. А. Корнилович предлагает в этой

Комментарий
479
записке ряд мер, в том числе частичную замену подушной подати
поимущественным налогом. Противником подушной подати был также декабрист Н. И.
Тургенев (см. его «Опыт теории налогов», изд. 3-е, М., 1937, стр. 69).
О расширении торговли России с Турцией
Записка написана Корниловичем в 1829 г., когда обстановка способствовала
расширению торговли. Только что закончившаяся война с Персией (1826—1828)
по Туркманчайскому миру значительно расширила русские владения в
Закавказье. В апреле 1828 г. началась война с Турцией, которая закончилась Адриано-
польским миром в сентябре 1829 г. Россия получила устье Дуная и восточное
побережье Черного моря. Турция уплачивала большую контрибуцию и допускала
проход через Босфор и Дарданеллы русских и иностранных торговых судов.
Молдавия и Валахия временно были оккупированы Россией, а Сербия и Греция
получили автономию. Эта записка Корниловича печатается впервые. Некоторые
извлечения из нее были опубликованы П. Е. Щеголевым (Декабристы. М.—Л.,
1926). На полях рукописи помета: «Было представлено и читано в собственной
компании. Соответственные распоряжения по содержанию сей записки уже
сделаны в Сибирском комитете, 6 августа 1828».
О недостатках работы русской духовной миссии в Китае
и о ее реорганизации
Записка написана Корниловичем в 1829 г. Автор был хорошо знаком с
путешественником Егором Тимковским, сопровождавшим нашу духовную миссию
в Пекин в 1821 г., а также с выдающимся китаеведом, членом-корреспондентом
Академии наук Иакинфом Бичуриным (1777—18.03), возглавлявшим нашу
духовную миссию в 1807—1821 гг. Сведения, изложенные в этой записке, явились
в значительной степени результатом многократных бесед Корниловича с
означенными лицами. Записка печатается впервые. Сверху помета карандашом:
«Можно послать прочесть Д. Г. Бибикову».
О расширении азиатской торговли
Записка писалась, когда предпринимался ряд мер для расширения русской
торговли в Средней Азии. См. об этом в книге M. Р о ж к о в а. Экономическая
политика царского правительства на Среднем Востоке во второй четверти XIX в.
и русская буржуазия. М.—Л., 1949. Записка печатается впервые.
Еще несколько слов о торговле со Средней Азией
Записка писалась автором в 1829 г. Печатается впервые.

. 480
Комментарий
ПИСЬМА
1
1 Адресат письма — полковник Гвардейского Генерального штаба Степан
Иванович Корнилович (1772—1824), двоюродный дядя А. О. Корниловича но
отцу и родной дядя по матери. После смерти О. Я. Корниловича, отца
декабриста, он оказывал значительную материальную помощь вдове последнего,
Розалии Ивановне Корнилович, и руководил воспитанием своих племянников:
Михаила, Марии, Александра, Жозефины и Юстины Корниловичей, в
особенности мальчиков. За участие в войнах в период аытинаполеоновских коалиций
(1805—1807 гг.) С. И. Корнилович за военные заслуги был награжден тремя
боевыми орденами и золотым оружием. За участие в Отечественной войне 1812 г.
также имел два ордена и был произведен в полковники. В 1816 г. на С. И.
Корниловича было возложено ответственное дело по проведению мензульной съемки
в Бессарабии и одновременно по составлению подробного экономического
описания этого края. Работа эта была закончена под его руководством к концу
1823 г. За эту работу, проводившуюся в очень тяжелых условиях, С. И.
Корнилович был произведен в генерал-майоры и награжден 6000 десятин на незаселенных
целинных землях в Буджаке.
2 Настоящее письмо А. О. Корниловича явилось ответным на письмо
С. И. Корниловича от 13 июля 1821 г. В последнем мы находим следующие строки:
«Ты ничего мне не написал, как князь [П. М. Волконский] рассматривал дела
мои. Неужели ни слова о сем не сказал? Видно, тебе было в тягость узнать сие
и мне донести. Я не знаю, что у вас за чувства. Если б ты не знал моих
обстоятельств, мне бы не так чувствительно сие было, [как] знавшему — нельзя тебе
простить».
3 См. прим. 2.
4 Карта Бессарабии в масштабе 1 : 42000, составленная под руководством
С. И. Корниловича.
6 В связи с восстанием греков на Балканском полуострове обострились
отношения России с Портоп, однако дело до разрыва не дошло.
6 Семья С. И. Корниловича состояла из жены Марии Яковлевны, сына
Франца и дочерей Луизы и Юлии. Они часто упоминаются в письмах А. О.
Корниловича к родным.
2
1 Александр Иванович Михайловский-Данилевский (1790—1848) — военный
историк, участник Отечественной войны 1812 г., в течение которой был
адъютантом главнокомандующего М. И. Кутузова, а также кампаний 1813 и 1814 гг.
и русско-турецкой войны 1828—1829 гг. Из его работ особенно известны:
«Записка о походе 1813 года» (1834), «Описавие похода во Францию в 1814 году»
(1836), «Онисаяие Отечественной войны в 1812 году», в 4 частях (1839),

Комментарий
481
Связь его с А. О. Корниловичем установилась с момента начала работы
последнего в архивах. Михайловский-Данилевский оказывал Корниловичу свое
покровительство, широкое содействие в работе и одновременно пользовался через
него малодоступными архивными материалами. По-видимому, дружественные
чувства Михайловского-Данилевского к Корниловичу сохранились и после его
ареста, о чем свидетельствуют «Записки» Михаил овского-Данилевского, в
которых упоминается имя Корниловича (Из записок г.-л.
Михайловского-Данилевского. «Русская старина», 1890, № 11).
Оригинал письма хранится в Рукописном отделе Института мировой
литературы Академии наук СССР, в бумагах Дашковского собрания, за № 149.
Впервые было напечатано в статье А. Г. Грумм-Гржимайло «Декабрист А. О. Кор-
нилович. (Жизнь и литературная деятельность)» (сб. «Декабристы и их время»,
т. II, 1932, стр. 329).
2 Здесь имеется в виду речь члена Союза благоденствия генерал-майора
М. Ф. Орлова, произнесенная им в августе 1819 г. в Киевском отделении
Библейского общества по случаю своего избрания в вице-президенты этого отделения.
Она распространялась во множестве списков; об одном из них и идет здесь речь.
Впервые полностью речь была напечатана в «Сборнике имп. Русского
исторического общества», т. 78, 1891, стр. 519—528.
3 Аббат Прадт (Pradt) — французский публицист начала XIX столетия,
явившийся ближайшим последователем известного французского политического
деятеля и публициста Жака Малле дю Пан (Mallet du Pan) и пропагандистом идей
реставрации (см.: А. Н. Ш е б у н и н. Европейская контрреволюция впервой
половине XIX в. Л., 1925, стр. 137 и ел.).
4 Возможно, сочинение акад. Ф. И. Миллера «Описание Сибирского царства».
5 Сарториус (Georg Sartorius, 1765—1828) — немецкий историк, профессор
Геттингенского университета; главнейший его труд — «Geschichte des Hanseas
Bundes» (1802—1808). Корнилович мог читать и другое его сочинение — «Ueber
die Gefahren welche Deutschland bedrohen und Mittel ihnen mit Gluck zu begeg-
nen», имеющее отношение к истории Венского конгресса.
6 «Congrès de Vienne», Paris, 1816 (в двух томах).
3
1 Тесть (фамилию установить не удалось) С. И. Корниловича.
2 Теща С. И. Корниловича.
3 Из Варшавы Александр I предполагал поехать в северную Италию, где
в середине октября 1822 г. должен был состояться Веронский конгресс в целях
организации интервенции в Испании.
4 С. И. Корниловичу как руководителю проводившейся в Бессарабии съемки
давно не отпускались средства, в связи с чем стал остро вопрос о срыве всей
работы. Кроме того, в течение 6 лет напряженной работы, несмотря на
неоднократные представления С. И. Корниловича о награждении топографов, прово-
31 А. О. Корнилович

4S2
Комментарий
дивших съемку, никакого поощрения со стороны правительства не последовало;
это вызвало законное недовольство среди подчиненного Корниловичу офицерства.
5 Граф Виктор Павлович Кочубей (впоследствии князь) — министр
внутренних дел. Он был назначен в 1822 г. главноуправляющим всеми делами,,
касающимися Бессарабии.
4
1 Письмо сохранилось в черновике без указания адресата. По-видимому,
оно было адресовано обер-прокурору Сената Семену Григорьевичу Краснокут-
скому, члену Южного общества, к помощи которого обращались в
судебных делах все члены тайного общества. А. О. Корниловичу мог
посоветовать этот шаг К. Ф. Рылеев. К этому времени следует, по-видимому, приурочить
и первое знакомство Корниловича с Краснокутским.
5
1 В оригинале имеется приписка следующего содержания:
«Гвардейского Генерального штаба штабс-капитану Корниловичу. Рапорт
Ваш от 30-го минувшего июля, заключающий отчет о нахождении Вашем при
мирзе Салеге, бл1 жайшем секретаре наследника персидского престола Аббас-
мирзы, я доводил д:> сведения государя императора. Его императорское
величество, быв весьма доволен донесением Вашим, высочайше повелеть' соизволил
произвести Вас в штабс-капитаны.
«Мне весьма приятно уведомить Вас о сей монаршей милости, присовокупляя
к тому, что о производстве Вашем вслед за сим отдано будет в высочайшем
приказе.
«Начальник Главного штаба князь Волконский. В Варшаве
«15 августа 1822 г. № 21».
В семейном архиве имеется и оригинал этого отношения.
2 Сенатор Алексей Захарович Хитрово (1776—1854).
3 Имеется, по-видимому, в виду письмо № 4 (см. выше).
6
1 Граф Михаил Семенович Воронцов (1782—1856). 7 мая 1823 г. он был
назначен новороссийским генерал-губернатором, а затем и наместником
Бессарабии.
2 Князь Валентин Михайлович Шаховской окончил Московское учебное
заведение для колонновожатых в 1817 г., на год позднее А. О. Корниловича.
Офицер Генерального штаба.
3 Это письмо А. О. Корниловича не сохранилось.
4 Александр Иванович Казначеев. А. С. Пушкин во время своего пребывания
б Одессе в 1824 г. был с ним в постоянном общении и переписке.

Комментарий
483
5 Алексей Ираклиевич Левшин (1799—1879) — директор Департамента
сельского хозяйства, впоследствии товарищ министра внутренних дел. Ревизуя
по поручению Министерства государственных имуществ казенные земли в области
Войска Уральского и особенно заинтересовавшись положением киргизов, Лев-
шин написал «Историческое и статистическое обозрение уральских казаков»
(1823) и «Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей» (1832),
Играл видную роль в освобождении крестьян. Был одним из основателей Русского
географического общества в 1845 г.
6 Василий Федорович Тимковский (1781—1832), государственный деятель
и литератор, был в давнишней дружбе с С. И. Корниловичем.
7 Дмитрий Александрович Гурьев (с 1819 г. граф) был министром финансов,
В 1823 г. его сменил на этом посту Е. Ф. Канкрин.
7
1 Павел Михайлович Строев (1796—1876) — известный археограф,
академик. В 1815 г. он был привлечен известным любителем русской истории и русских
древностей канцлером Н. П. Румянцевым к изданию «Собрания государственных
грамот и договоров». В 1817 и 1818 гг. он совершил вместе с К. Ф. Калайдовичем
продолжительную поездку по России в целях изучения библиотек монастырей
московской епархии, которая ознаменовалась открытиями исключительного
научного значения; тогда были найдены «Изборник великого князя Святослава»
от 1073 г., «Похвала кагану Владимиру», «Поучения Кирилла Туровского»,
«Всемирный хронограф» и «Судебник Ивана III», известный до того времени только
из записок Герберштейна. Вместе с Калайдовичем он издал в 1819 г. «Законы
царя и великого князя Иоанна Васильевича» и «Судебник царя и великого князя
Иоанна Васильевича с дополнительными указами». В 1825 г. им были составлены
ценные исторические примечания к «Думам» К. Ф. Рылеева.
Оригинал печатаемого письма хранится в Отделе рукописей
Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина под шифром М. 2249. Впервые было
напечатано в статье А. Г. Грумм-Гржимайло «Декабрист А. О. Корнилович и
археограф П. М. Строев» (Исторический архив, № 4, 1956, стр. 256—257).
2 Это письмо П. М. Строева не сохранилось.
3 Историк-писатель Василий Дмитриевич Сухоруков (1795—1841), с января
1823 г. поручик лейб-гвардии Казачьего полка, состоял адъютантом при
председателе Комиссии по устройству Войска Донского ген. А. И. Чернышеве.
Собирая материалы по истории и этнографии донского каздчества, Сухоруков в 1823—
1825 гг. был в постоянном общении с П. М. Строевым, который в этот период
доставил ему около 700 документов, извлеченных из архивов. Часть этих
материалов была использована Сухоруковым при написании исследования
«Общежитие донских казаков в XVII и XVIII веках», напечатанного в альманахе Кор-
ниловича «Русская старина» (1824), а часть в двухтомной монографии
«Историческое и статистическое описание земли Войска Донского», изданной лишь
31*

484
Комментарий
в 1867—1872 гг. В 1825 г. Сухоруков уехал на Дон. В 1826 г., в связи с делом
14 декабря 1825 г., Следственная комиссия собирала о нем сведения, но,
установив, что он не был членом тайного общества, не подвергла его аресту и не
привлекла к следствию. Тем не менее на Дону за ним был установлен бдительный
надзор с ежемесячным донесением о его поведении. В мае 1827 г. Сухоруков был
назначен сотником в Отдельный Кавказский корпус с причислением к
корпусному штабу. По поручению ген. Паскевича он занимался собиранием
статистических материалов для истории военной кампании 1828—1829 гг., за участие
в которой он был награжден золотым оружием и орденом Владимира 4-й степени.
В 1830 г. Сухоруков был арестован, но вскоре освобожден. В дальнейшем он
служил сперва в Финляндии, а затем снова на Кавказе. Выйдя в отставку в апреле
1841 г., он в августе того же года скончался.
4 В 1823 г. Строев пробыл в Новгороде всего 5 дней, почти не осмотрев
архива Софийского собора и монастыря.
5 Имеется в виду Общество истории и древностей российских при
Московском университете, которое по времени основания (1804) было первым
археологическим и историческим обществом в России. Будучи закрыто в 1810 г., оно
вновь возродилось в 1811 г. Главнейшая задача этого общества
заключалась в критическом разборе летописей, в их издании, собирании
археологических коллекций и их изучении. Фактически общество стало работать
лишь в 1823 г., когда было вновь отстроено здание Московского университета,
сильно поврежденное от пожара во время Отечественной войны 1812 г.
6 Дмитрий Иванович Языков (1773—1845) — историк, писатель,
переводчик. С 1802 до 1833 г. служил в Департаменте народного просвещения, занимая
последние годы пост директора департамента. В 1833 г. был избран в
действительные члены Российской Академии и ее непременным секретарем. С 1841 г. —
ординарный академик по Отделению русского языка и словесности Академии
наук.
7 В 20-е годы XIX в. председателем Общества был Алексей Федорович
Малиновский (1762—1840), являвшийся в то время начальником Московского
архива Коллегии иностранных дел. Малиновский известен рядом исторических
работ, в том числе: «О древних сношениях России с герцогством Гольштинским»,
«О Крыме», «Описание Оружейной палаты» ,«Известие об отправлениях в Индию
российских посланников, гонцов и купчин с товарами и о приездах в Россию
индийцев с 1469 по 1751 год», биографические очерки о князе Дмитрии Пожарском,
боярине Ордыне-Нащокине, Артамоне Матвееве и др.
8 Членом, воспротивившимся избранию А. О. Корниловича в действительные
•члены этого общества, был, по-видимому, известный археолог и историк К. Ф. Ка-
.лайдович. Такое предположение возникает из прочтения последних строк этого
шисьма.
9 Имеется в виду известная речь П. М, Строева, произнесенная им в Обществе
истории и древностей российских 14 июня 1823 г. В этой речи автор высказал

Комментарий
485
мысль о том, что, прежде чем приступить к написанию русской истории,
необходимо произвести опись всех имеющихся в различных библиотеках, архивах и
монастырях ценнейших исторических документов, которые, не будучи учтены
и плохо хранимы, подвергаются систематической порче и гибели. В целях
выявления и описи этих материалов Строев предлагал снарядить по всей России
археографические экспедиции на 7 лет, обеспечив последние достаточными средствами.
Просьба Корниловича о присылке в редакцию «Северного архива» рукописи
этой речи Строевым была тогда же выполнена, что обеспечило ее напечатание
еще в 1823 г. в № 19, стр. 1—27 («Речь, говоренная в заседании Общества истории
и древностей российских при Московском университете 14 июня 1823 г.
действительным оного членом Павлом Строевым»).
10 Речь идет о критической статье известного польского историка Иоахима
Лелевеля (1786—1861) на «Историю государства Российского» H. М. Карамзина,
печатавшейся в «Северном архиве» на протяжении трех лет. Первая часть
этой критической статьи, в которой рассматривается «Вступление» к «Истории»
Карамзина, была помещена в № 23 за 1822 г. (стр. 408—434); вторая часть, о
которой и говорит Корнилович, заключает анализ этого сочинения в целом и той
политической платформы, с позиций которой Карамзин подошел к освещению
излагаемых исторических событий. Не имея возможности в условиях царской
цензуры детально подойти к этому вопросу, Лелевель прибег к критике
Карамзина путем сопоставления его взглядов, всегда сугубо монархических, с умеренно-
либеральными воззрениями польского историка Адама Нарушевича, автора
известного труда «Hystoria narodu polskiego od pocr^tka chezéscyanstwa» (1780—
1786). Эта вторая часть критической статьи Лелевеля была напечатана в
«Северном архиве» за 1823г. (№ 19, стр. 52—80; № 20, стр. 57—160; № 21, стр. 287—297).
Начиная с третьей части своей статьи, Лелевель приступил к
критическому рассмотрению текста первого тома «Истории» Карамзина. Ввиду
обширности этой части статьи она печаталась в течение всего 1824 г. (январь, № 1, стр.
41—57; январь, № 2, стр. 91—103; февраль, № 3, стр. 163—170; июль,
№ 13—14, стр. 132—148; август, № 16, ",тр. 187—195; октябрь, № 19, стр.
47—53).
Этот критический очерк Лелевеля, построенный на огромном материале
хорошо известных автору византийских, скандинавских, русских, польских,
немецких и венгерских летописей, а также многочисленных архивных
источников, не был, однако, доведен до конца и прервался на рассмотрении IV главы
первого тома «Истории» Карамзина. Это обстоятельство следует, по-видимому,
поставить в связь с устранением Лелевеля осенью 1824 г. от чтения лекций в Ви-
ленском университете по политическим мотивам -г- как замешанного в
организации среди студентов этого университета подпольного кружка польской
патриотической демократической молодежи (так называемых «филаретов»).
Автор статьи справедливо упрекает русского историографа в
монархических тенденциях, почему его труд и является, по мнению Лелевеля, не исто-

48.6
Комментарий
рией русского народа, а скорее историей царствовавшей в России династии
Рюриковичей.
Касаясь вопроса о «призвании» варягов, Лелевель достаточно убедительно
доказывает, что варяги и до своего «призвания» бывали в славянских землях.
Он подчеркивает, что Карамзин впал в грубую ошибку, утверждая, будто варяги
по своей образованности и общей культуре стояли много выше славян. По мнению
польского историка, дело обстоит как раз наоборот. «Славяне были на высшей,
ступени образованности, нежели варяги во время пришествия их в землю
славянскую, — писал Лелевель, — это не гипотеза, не предположение, но
очевидная истина, основанная на современных происшествиях и описаниях» (Северный
архив, 1824, № 3, стр. 169).
Далее Лелевель ставит Карамзину в большую вину неточность
в сообщении о первом местопребывании Рюрика. Это был не Новгород,
а Ладога. По мнению Лелевеля, уточнение этого факта имеет важное
историческое значение, так как вокняжение Рюрика в Новгороде произошло не по
желанию местного населения, а вопреки воле новгородцев — в результате военного
переворота и насильственного захвата власти. Этим Лелевель пытался доказать,
что иноземная династия Рюриковичей явилась на Руси не путем добровольного
«призвания» варяжских викингов населением страны, а в результате акта
насилия со стороны варяжских дружин.
Несомненно, статья прогрессивного польского историка должна была
произвести большое впечатление на тогдашнюю читающую публику, и
слова Корниловича, что «здесь все более или менее отдают ей справедливость»,
являлись отголоском высказываний в различных кругах столичного общества.
Сам Корнилович, как видно из этого письма, также далеко не был
удовлетворен сочинением Карамзина и в споре между ним и Лелевелем был всецело на
стороне последнего. Близко стоя к редакции журнала и поэтому зная
последующие части рецензии Лелевеля, еще не опубликованные, он предвкушал то
впечатление, которое должны будут они произвести на общественное мнение, что
явствует из его слов «тут-то пойдет передряга». Более подробно Корнилович
изложил свой взгляд на «Историю» Карамзина в письме к брату из Петропавловской
крепости от 24 июня 1832 г. (см. письмо № 65).
Лелевель был избран„депутатом польского сейма, а в период польского
восстания 1830—1831 гг. был представителем польских левых демократических
кругов и провозгласил аграрную революцию единственным средством для спасения
страны. В январе 1831 г. он был арестован, но потом освобожден под давлением
общественного мнения. Тогда же он эмигрировал во Францию, откуда был,
однако, вскоре выселен по требованию царского правительства в Бельгию, в
Брюссель, где и жил до конца своей жизни. Здесь он принимал участие в
Международном демократическом обществе, в котором занимал пост товарища председателя
по делам Польши (Карл Маркс был в этом же обществе товарищем председателя
по делам Германии). В 1847 г. на публичном митинге в Брюсселе он присоеди-

Комментар ий
487
нился к резолюциям Первого международного конгресса пролетариата, тайно
собравшегося в Лондоне и издавшего «Коммунистический манифест». В феврале
1848 г. вместе с К. Марксом и другими Лелевель подписал от имени Комитета
демократической ассоциации адрес «Гражданам членам Временного
правительства Французской республики». В сентябре 1852 г. в качестве представителя
польских демократических эмигрантов приехал в Лондон с планом полного
восстания, который безуспешно предлагал принять Кошуту.
11 См. прим. 7.
12 «Статейными списками» назывались посольские дела и грамоты,
включавшие документы начиная с XV в. Они хранились в Московском архиве
Коллегии иностранных дел. Первым посольским списком является «список» посланника
Владимира Племянникова, ездившего в 1518 г. к германскому императору.
Следующие были «отписки» русского посла в Крыму Афанасия Нагого, жившего
там безвыездно в течение 10 лет (1563—1573). Затем следуют: «список»
посольства И. М. Воронцова в Швеции (1567—1569), «список» посольства Умного-Колы-
чева в Польшу (1567), «список» посольства Федора Писемского в Англию (1582—
1583), «список» посольства Г. И. Микулина и И. Зиновьева в Англию (1600—1601),
«список» посольства Федота Елчина в Дадианскую землю на Кавказ (1639—1640),
«список» посольства Василия Лихачева в Ливорно (1654—1655), «список» посоль
ства Чемоданова в Венецию (1656—1657), «список» посольства П. И. Потемкина
в Испанию и Францию (вторая половина XVII в.), «список» посольства боярина
Б. П. Шереметева на о. Мальту (конец XVII в.). При Петре I «статейные списки»
заменяются дневниками путешествий. Часть «статейных списков» была
напечатана Новиковым в «Древней российской вивлиофике», например «списки»
Лихачева, Чемоданова, Потемкина. Советское издание «статейных списков» см.:
Путешествия русских послов XVI и XVII вв. Статейные списки. В серии
«Литературные памятники». Изд. АН СССР, М.—Л., 1954.
13 В этом труде, так и не увидевшем света и о котором мы можем судить
лишь по отдельным опубликованным из него отрывкам, Корнилович имел в виду
«описать совершенные различными путешественниками пути и виденные ими
местности для объяснения древней отечественной географии, рассказами
современников путешествий пополнить недостаточные о них сведения в русской
исторической литературе и, наконец, представить подробно литературу путешествий
и показать, по возможности, ошибки, находимые в каждом из них» (Сын
отечества, 1822, ч. 78, № XXIV, стр. 160).
14 Корнилович имел в виду «Собрание государственных грамот и договоров»,
издававшееся на средства графа Н. П. Румянцева. В этом издании Строев
принимал самое деятельное участие в качестве составителя отдельных томов и их
главного редактора («главного смотрителя»).
15 Под «грамотами новиковскими» Корнилович несомненно имел в виду
изданную Н. И. Новиковым в 1775 г. «Древнюю российскую вивлиофику, или
собрание разных древних сочинений, яко-то: российские посольства в других

488
Комментарий
государствах, редкие грамоты, описания свадебных обрядов и других
исторических и географических достопамятностей и многие сочинения древних
российских стихотворцев», а также изданный им же в 1776 г. в качестве продолжения
«Вивлиофики» «Повествователь древностей российских или собрание разных
достопамятных записок, служащих к пользе истории и географии российской».
8
1 Перевод с польского.
Розалия Ивановна Корнилович — мать декабриста.
В этом письме, которое было послано за неделю до вынесения приговора,
А. О. Корнилович ни словом не обмолвился о своем нахождении в крепости.
Видимо, он получил разрешение написать письмо матери лишь с условием
полнейшего умалчивания о действительном положении вещей.
Между тем весть об аресте сына дошла и до Р. И. Корнилович. В феврале
или в начале марта 1826 г. она обратилась к императрице с мольбой о
заступничестве за сына. Приводим ответ личного секретаря императрицы:
«Милостивая государыня, Розалия Ивановна! Государыня императрица,
выслушав прошение Ваше и всемилостивейше изъявляя соболезнование о скорби,
объемлющей материнское сердце Ваше насчет сына, замешанного в несчастное
дело, мне изволила Вам в ответ сообщить, что Вы должны полагать упование
свое на великодушие государя, который при рассмотрении того дела не ищет
виновных, а пока желает найти невинных. Дай боже, чтобы сын Ваш законом
признан был в числе последних!
«Исполняя сим высочайшую волю, имею честь быть с совершенным
почтением,
милостивая государыня,
покорнейший слуга
Григорий Вилламов.
С.-Петербург
22 марта 1826
№ 877».
9
1 Версия, которой А. О. Корнилович придерживался в течение всего след-
стия. В своих показаниях на следствии Корниловичу удалось скрыть многие
обстоятельства своих действий на юге летом 1825 г., в частности посещения Туль-
чина и Лянцзв и переговоров с Пест?л°м. связь с С. Г. Волконским и др.
2 Отправка первой партии узников на каторгу в Нерчинские рудники
состоялась 13 июля, в самый день исполнения приговора. В эту партию вошли
8 человек- Оболенский, Трубецкой, Волконский, Давыдов, Якубович, Артамон
Муравьев и братья Борисовы. В дальнейшем отправляли лиц, тэиговоренных
на поселение, на содержание в крепостях и разжалованных в солдаты. В августе

Комментарий
489
отправка осужденных была приостановлена, так как опасались отправлять всех
в Нерчинск, в Читинском же остроге не было еще приготовлено помещение для
принятия такого количества осужденных. Возобновилась отправка лишь в феврале
1827 г. А. О. Корнилович был включен в шестую партию, отправление которой
состоялось 15 февраля 1827 г.
3 Сестра декабриста Жозефина Осиповна Корнилович.
4 Августин Иванович Корнилович, муж Жозефины Осиповны.
5 Сестра декабриста Устина Осиповна Корнилович, впоследствии вышедшая
замуж за Янковского.
6 Брат декабриста Михаил Осипович Корнилович, офицер Корпуса военных
топографов.
10
1 Письмо хранится в семейном архиве Якушкиных (ЦГИА). Сохранилось
лишь в копии, снятой Надеждой Николаевной Шереметевой, тещей декабриста
И. Д. Якушкина. Впервые с некоторыми сокращениями было напечатано в статье
А. Г. Грумм-Гржимайло «Декабристы в Читинском остроге (неопубликованное
письмо А. О. Корниловича)» в литературно-художественном альманахе
«Забайкалье», кн. 5, Читинск. обл. гос. изд., 1952, стр. 164—167 (в разделе «Из
прошлого Забайкалья»).
Письмо связано с переводом Корниловича из Читы в Петербург, где он был
заключен в Петропавловскую крепость.
В процессе декабристов адресат настоящего письма, протоиерей Казанского
собора П. Н. Мысловский, играл двойственную роль: рассказы о нем в мемуарах
и переписке декабристов весьма противоречивы, как противоречиво было и
отношение к нему декабристов и их родственников. С некоторыми из декабристов
он находился в переписке в бытность последних на каторге и в ссылке (см.
новейшую сводку данных о Мысловском в книге: Воспоминания Бестужевых.
Редакция, статья и комментарии М. К. Азадовского. Изд. АН СССР, М.—Л.,
1951, стр. 711).
Письмо это, посланное с оказией, минуя III отделение, было первым
сообщением о пребывании декабристов в Чите и об условиях их казематной жизни.
Корнилович, отправляя письмо, несомненно выполнял просьбу товарищей.
Приводимое здесь письмо представляет значительный интерес, так как содержит ряд
новых существенных подробностей.
2 Кем подчеркнуто — неизвестно.
3 Нахождение копии этого письма в архиве Якушкина говорит о том, что
Мысловский пытался выполнить эту просьбу А. О. Корниловича. О том же
свидетельствует в своих «Записках декабриста» А. Е. Розен. В лейпцигском издании
«Записок» (1870) на стр. 228 сказано: «Когда священник Казанского собора узнал
эти подробности нашей жизни от А. О. Корниловича, он поспешил сообщить их
жене моей и заметил ей, что в Чите, в остроге, ведут жизнь истинно ангельскую»»,

490
Комментарий
4 Декабрист А. Е. Розен в своих «Записках» дополняет эти сведения. На
стр. 230 он сообщил: «Никита Муравьев, имев собрание превосходных военных
карт, читал нам из головы лекции стратегии и тактики, Ф. Б. Вольф — о
физике, химии и анатомии, П. С. Бобрищев-Пушкин 2-й — о высшей и прикладной
математике, А. О. Корнилович и П. А. Муханов читали историю России, А. И.
Одоевский — русскую словесность». Розен приводит еще следующие
подробности. «Нас запирали, — пишет он, — в 9 часов вечера и до прибытия зари не
позволяли иметь свечи, а как невозможно было так рано уснуть, то мы или
беседовали в потемках, или слушали"рассказы М. К. Кюхельбекера о кругосветных
его плаваниях и А. О. Корниловича из отечественной истории, которой он
прилежно занимался, быв издателем альманаха «Русская старина». В продолжение
нескольких лет он имел свободный вход в государственные архивы, где
почерпнул любопытные сведения, особенно о царствованиях императриц Анны и
Елизаветы. Через полгода мы лишились нашего отличного собеседника: фельдъегерь,
который привез к нам Вадковского из Шлиссельбургской крепости, увез от нас
Корниловича. Впоследствии мы узнали, что его отвезли обратно в
Петропавловскую крепость».
6 Эти сведения Корниловича дополнил впоследствии декабрист Розен.
На стр. 261 своих «Записок» он говорит: «По воскресным и праздничным дням
собирались на час от 12 до 20 товарищей для слушания священного писания
или проповеди из лучших духовных книг. Чтецами были: Корнилович^— из
английских проповедников, Оболенский и Пушкин — из французских, я — из
немецких; мы переводили иностранные подлинники без пера, а прямо читая по-русски
вслух иностранную книгу, на что нужно иметь некоторый навык, как музыканту,
играющему à livre ouvert».
6 Кем подчеркнуто — неизвестно.
7 У Корниловича ошибочно сказано «Александровне».
11
1 Оригинал этого письма находится в архивном деле III отделения (ЦГИА,
ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79, л. 44—45 об.).
8 результате этого письма Корниловича последовала резолюция
Бенкендорфа от 27 февраля 1828 г. о допущении к Корниловичу католического
священника (л. 46) и от 6 марта 1828 г. о доставлении ему 7 книг (без точного
перечня).
2 На письме помета карандашом: «Можно позволить».
12
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп.,
№№ 61—79).
К письму приложена первая записка о составлении книги по истории
России.

Комментар ий
491
13
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79,
л. 49).
В результате этого письма Бенкендорфом была написана записка коменданту
крепости А. Сукину от 8 марта 1828 г. о препровождении Корниловичу
«собрания яСеверной пчелы"».
Там же содержится и письмо А. Сукина Бенкендорфу от 24 марта 1828 г.
о возвращении Корниловичем «Северной пчелы».
14
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79,
л. 52—52 об.).
В результате этого письма Бенкендорфом была написана записка коменданту
крепости Сукину от 30 марта 1828 г. об отправке Корниловичу книг (л. 52).
15
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79,
л. 72—72 об.).
В архивном деле III отделения вслед за тем имеется черновик запроса
петербургского главнокомандующего графа Толстого к коменданту крепости
А. Сукину с поручением узнать у Корниловича, какие книги ему нужны для
составления англо-русского словаря. Ответ А. Сукина 21 июля сопровождался
приложением следующего списка, составленного Корниловичем:
«Книги, нужные для составления английско-российского словаря и
грамматики:
Книгопродавца Грефа, против Адмиралтейства
— Словарь Английско-французский
Б о й е.
— Словари к сочинениям 1 Лейпциг-
Шекспира > ское
J издание.
— Учитель английского языка К о б-
б е т а.
— Английская грамматика Сире —
последнее издание.
Примеры из английских писателей
в стихах и прозе.
Мильтонов Потерянный Рай.
Шериданов ы Сочинения.
Лейпц. издание, 1 часть.
Английская фразеология П а п л е-
т о я а.
1. В о у е г. Grand Dictionnaire —
Anglo-Français
2. Walker. English ï
Dyctionary Ibeipsig
3. Glossary to Shakespeare J edition
4. Le maitre d'anglois, par Cob-
bet
5. Grammaire angloise, par S i r e t.
Dernière edit.
Elegant Extracts — verse!
j i Для
and prose
7. Milton. Paradise lost > ПрИ"
8. Sheridan. Dram, works.
Leipsig edition, 1 vol. J ^
9. Phraséologie angloise, par Papp-
1 e t о n

492
Комментарий
Книгопродавца Смирнова
10. Словарь английско-российский — Паренаго.
11. Практическая российская грамматика Греча.
12. Словарь французско-российский. Москва. Изд. книгопрод[авца] Ширяева»,
Далее в деле находится письмо графа Толстого к А. Сукину от 19 июня
1828 г. об отправке книг Корниловичу и указание на повеление Николая I
«дозволить Корниловичу писать, что хочет»; записка от Бенкендорфа к Сукину
от 24 февраля 1828 г. о препровождении журналов Корниловичу.
16
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79,
л. 99).
2 Имеется помета карандашом: «Петр Яков [левич]. Попросить у Николая
Ивановича продолжение и отправить к коменданту для доставки».
Николай Иванович, упомянутый в помете, вероятно Н. И. Греч,
реакционный журналист, состоявший агентом III отделения.
17
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79г
л. 129—130 об.).
На письмо А. О. Корниловича от 5 февраля 1829 г. послед овал
отрицательный ответ. К делу пришито письмо из Главного штаба на имя Бенкендорфа
от 19 мая 1829 г., в котором указывается, что «его величество не изволили
изъявить на оное высочайшее согласие» (л. 132).
18
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79,
л. 126—126 об.).
На письме помета: «Попросить Ф. В. и Н. И. и отправить к нему сколь
можно поспешнее».
Упомянутый в пометке Бенкендорфа «Ф. В.» — очевидно, Фаддей
Венедиктович Булгарин, реакционный литератор, шпион и доносчик, доверенное лицо
полиции. Ему принадлежит донос, в результате которого Корнилович был
вызван из Читинского острога в Петербург для допроса и посажен в крепость.
«Н. И.» — очевидно, Николай Иванович Греч (см. прим. 1 к письму № 16).
В результате этого письма Бенкендорф написал Сукину записку от 4 апреля
1828 г. о посылке Корниловичу 15 книг «Северного архива» и «Сына отечества»
(л. 127).
19
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79,
л. 134—135).
На письме помета карандашом: «Посылаются ли ему журналы?»

Комментарий
493
После этого письма на следующем листе архивного дела (л. 136) написано:
1) чернилами: Voici quelques lettres du malhereux Kornilowiz, qui ne manques
pas d'intérêt, et qui vous pourvoirez avec l'oisir; 2) карандашом: Quand lui êtes
vous envoyé les journeaux pour la dernière fois? Ne l'oubliez pas, je vous pris, on
pourroit lui envoyer de même Выжигин — cela l'amuseroit. (1. «Вот несколько
писем несчастного Корниловича, которые не лишены интереса и которые Вы
можете прочесть на досуге». 2. «Когда Вы посылали ему журналы? Не забудьте
о нем, пожалуйста, можно послать ему также „Выжигина" —это займет его»),
«Иван Выжигин» (1829) — роман реакционного писателя Ф. В. Булгарина.
20
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79,
л. 146—147 об.).
21
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., № 61—79).
Вслед за письмом в деле приложена переписка между Бенкендорфом и
Сукиным о посылке Корниловичу и возвращении им журнала «Сын отечества»,
газеты «Северная пчела» и книг «Mémoires par le comte de Ségur», исторического
романа Булгарина «Иван Выжигин».
2 Имеется помета карандашом: «Читал ли он Выжигина? Что бы можно
ему послать? Прикажите, пожалуйста, выбрать из моих книг».
22
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79,
л 163—163 об.).
2 Сверху помета карандашом: «Его уведомить, что я охотно исполню его
желание, а матери написать».
23
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79,
л. 182—182 об.).
24
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., № 61—79,
л. 195—196).
25
1 Первое письмо А. О. Корниловича к матери, о котором здесь упоминается,
не сохранилось, а ответ на него не был доставлен адресату. Ответ на второе
письмо, датированный 18 ноября 1830 г., был получен Корниловичем, но
позднее. Письмо написано по-польски и дается в переводе.

494
Комментарий
26
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., № 61—79у
л. 212).
27
1 У Жозефины Осиповны и Августина Ивановича Корниловйчей были дети:
сын Людвиг, дочери Каролина и Мальвина; Паулина и Владислав (крестник
декабриста) умерли в младенчестве. Эти имена будут часто встречаться в
дальнейших письмах А. О. Корниловича к сестре.
2 Имеется помета карандашом: «Ответ извольте адресовать в III
отделение собственной его величества канцелярии».
28
1 Эти строки, по-видимому, специально предназначались для сведения
Бенкендорфа, ибо вся переписка Проходила непосредственно через его руки,
и Корнилович это учитывал. Он, видимо, предполагал, что частое повторение
таких выражений как: «сознал свой проступок», «заслуженная кара»,
«пресвятое провидение послало мне ее.[т. е. кару] для моего совершенствования» и
т. д. сможет убедить Бенкендорфа, а может быть, и самого Николая I, в том, что
после всего перенесенного, он, т. е. Корнилович, вполне может считаться
исправившимся, а следовательно, и благонадежным. Письмо переведено с польского.
29
1 Имеется в виду имение Суюндук, пожалованное в 1824 г. С. И. Корнилови-
чу в вознаграждение его 7-летних трудов по съемке Бессарабии. Это имение,
доставшееся после смерти С. И. Корниловича его детям, находилось с 1825 г. в
ведении Августина Ивановича Корниловича, назначенного опекуном наследников.
2 Имеется в виду лето 1825 г., которое А. О. Корнилович провел на юге
в семье своей сестры.
30
1 По этим письмам трудно судить об искренности их автора. Все
эти строки писались им несомненно из соображения, с одной стороны,
успокоить мать в отношении себя и, с другой, заставить тюремное начальство
поверить, что он полностью „сознал свою вину, и если ему будет вновь оказано
доверие и поручено какое-либо ответственное дело (например, написать историю
России со времен Петра I или принять активное участие в экспедиции в Среднюю
и Центральную Азию и т. д.), он всякое такое поручение охотно выполнит. Он
мечтал в это время вырваться во что бы то ни стало из состояния отбывающего
наказание преступника и делал в этом направлении все, что считал возможным.
Переведено с польского.
31
1 Адресат — старший брат декабриста, офицер Корпуса военных
топографов Михаил Осипович Корнилович (Без-Корнилович) (1796—1862).

Комментарий
495
В официальных бумагах и документах того времени фамилия Михаила
Осиповича писалась «Бескорнилович». Впоследствии, в начале 50-х годов, когда
Михаил Осипович достиг чина генерал-майора и наступило время поместить
сыновей (Дмитрия и Николая) в учебное заведение, он обращался в Департамент
герольдии, а затем и непосредственно к Николаю I о разрешении отбросить
в своей фамилии приставку «бес» и писать ее, как и все его родственники, просто
«Корнилович». Однако такого разрешения не последовало, и ему было
предписано писать свою фамилию впредь «Без-Корнилович». Под такой именно
фамилией был издан его труд «Исторические сведения о примечательнейших местах
Белоруссии с присовокуплением и других сведений, к ней же относящихся»
(СПб., 1855), в то время как более ранние свои труды (журнальные статьи) он
всегда нелегально подписывал «М. О. Корнилович». В 30-е годы М. О.
Корнилович проводил под главным руководством известного геодезиста Ф. Ф. Шуберта
тригонометрическую съемку в Новгородской губернии.
М. О. Корнилович участвовал в Турецкой кампании 1828—1829 гг. и был
награжден орденами Георгия 4-й степени, Владимира 4-й степени с мечами
и бантом.
2 Августин Иванович Корнилович, полковник в отставке, карантинный
инспектор, был привлечен к суду за превышение власти и растрату казенных
денег (израсходовал их не по прямому назначению). Впоследствии это дело было
рассмотрено в Сенате и А. И. Корнилович был оправдан.
3 М. О. Корнилович дал в долг Августину Ивановичу Корниловичу 10
тысяч рублей.
4 См. прим. 1 к письму № 30.
5 Подчеркнуто А. О. Корниловичем.
6 Старшая сестра декабриста, Мария Осиповна, была замужем за
полковником Антоном Осиповичем Радзиевским.
32
1 Перевод с польского.
2 См. прим. 1 к письму fto 30.
33
1 См. прим. 2 к письму № 31.
2 См. прим. 1 к письму № 30.
3 Подчеркнуто в оригинале.
4 Франц Степанович Корнилович (сын С. И. Корниловича) был от
рождения горбат.
34
1 Подчеркнуто в оригинале автором письма.
2 То же.

496
Комментарий
35
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79).
Этому письму предшествует переписка в связи с докладом Николаю I
о просьбе Корниловича. Вслед за письмом находятся отпуск письма
Бенкендорфа к Жозефине Корнилович о разрешении поместить ее племянницу Юлию
Корнилович в Одесский институт стипендиаткой Николая I и ответ Ж. О.
Корнилович от 26 июля 1831 г. с просьбой вместе с племянницей определить в
институт и ее дочь Каролину.
36
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79,
л. 253—253 об.).
2 В собрании писем А. О. Корниловича к брату из крепости нет письма
с датой от 6 мая 1831 г. Видимо, оно не сохранилось.
37
1 Перевод с польского.
38
1 Начало письма утрачено. Оно содержало в себе (см. письмо № 34),
вероятно, извещение о принятии Юлии Степановны Корнилович в Одесский
институт пансионеркой Николая I и о причинах, почему в аналогичной просьбе
в отношении Каролины Августиновны Корнилович последовал отказ,(отказ был
мотивирован тем, что ее отец, Августин Иванович Корнилович, был в то время
под судом).
2 Как видно из последующей переписки, разлад между Михаилом
Осиповичем Корниловичем и сестрой произошел на почве обиды, ибо, дав взаймы
А. И. Корниловичу 10 тысяч рублей, М. О. настаивал на выдаче ему на всю
эту сумму векселя, между тем сестра и ее муж считали такое требование со
стороны брата для себя оскорбительным. Во всех последующих письмах к брату
и сестре А. О. Корнилович употреблял все усилия к их примирению, но, видимо,
полностью ему достичь этого не удалось.
39
1 Во время Польской кампании в западных губерниях страны была
сильная эпидемия холеры, от которой гибли тысячи людей. Об этом Корнилович
узнал, вероятно, из «Северной пчелы».
40
1 Это первое сообщение Корниловича о своих занятиях над переводом
Тацита. Сочинения Тацита полны негодования против деспотизма императоров
древнего Рима. Выбор для перевода весьма характерен. Декабристы черпали
в античности примеры народного героизма, свободы, а также борьбы против
деспотизма.

Комментарий
497
42
1 Балтазар Андреевич и Карл Андреевич Корниловичи — троюродные
братья декабриста.
43
1 Подчеркнуто в оригинале, может быть, самим автором или М. О. Корни-
ловичем.
2 Степан Яковлевич Румовский (1732—1815), известный астроном, с 1800 г.
был вице-президентом Академии наук. Кроме многочисленных работ по астро^
номии, перевел «Историю» Тацита, изданную под заглавием «Тацитовы
летописи» в 1806—1808 гг.
3 «Всегда возвращаются к своим первоначальным увлечениям» (франц.).
4 Жак Маржерет (Margeret) — француз, автор записок о России начала
XVII в. В 1600 г. приехал в Москву, командовал отрядом наемных- солдат,
служил Борису Годунову, Лжедимитрию I, Василию Шуйскому, Лжедими-
трию II, а затем перешел к польскому гетману Жолкевскому. «Записки» Мар-
жерета были изданы в Париже в 1607 г., а позднее были переведены на русский
язык и изданы Н. Г. Устряловым («Сказания современников о Дмитрии
Самозванце», т. I. СПб., 1831). Корнилович, видимо, имел одно из последующих
французских изданий «Записок».
5 В «Сказания современников о Дмитрии Самозванце» Н. Г. Устрялов
поместил перевод «Chronicon Mosccviticum, continens res a morte Joannis Basir
lidis Tyranni, omnium quos sol post natos homines yidit immanissimi et tracu-
lentissimi an. Christi 1584—1612». Так как эта хроника была издана без
обозначения имени составителя, то с легкой руки Петрея долгое время авторство ее
приписывалось Мартину Беру, с именем которого помещена Устряловым в
«Сказаниях». В действительности же, как это было установлено 20 лет спустя,
автором этой хроники был Конрад Буссов, который в 1601 г. находился на службе
у шведского герцога Карла (впоследствии короля Карла IX) в Лифляндии,
,где занимал должность интенданта областей, завоеванных в 1600—1601 гг.
шведами у Польши. Так как еще до начала этой войны Борис Годунов помышлял
о приобретении лифляндских и эстляндских земель, то Буссов, вероятно из
личных побуждений, вызвался в 1601 г. сдать Годунову Мариенбург и Нарву.
Эта попытка не удалась, и вскоре Буесов переселился в Москву, где породнился
с пастором лютеранской церкви Мартином Бером, женившись на его дочери.
После смерти Лжедимитрия I он покинул Москву и жил попеременно
в Угличе, Калуге, Туле и снова в' Калуге, где поступил на службу к
Лжедимитрию II, после его смерти перешел на сторону польского короля Сигиз-
мунда III и, служа в польских войсках, опять побывал в Москве. Свои
записки, где он сообщает много интересных подробностей о событиях начала
XVII в., он писал в 1612—1613 гг.
6 О романе «Стрельцы» см. письмо № 66.
32 А. О. Корнилович

498
Комментарий
7 Николай Герасимович Устрялов (1805—1870), историк. В 1830 г. издал
перевод Маржерета, снабдив его примечаниями. С 1831 г. стал издавать
«Сказания современников о Дмитрии Самозванце», вышедшие в пяти частях, а в
1833 г. — «Сказание князя Курбского» в 2 томах. В 1837—1841 гг. выпустил
в свет «Русскую историю» в 5 томах. Этот учебник был единственным, по
которому училось русское юношество до 60-х годов. Самым важным его трудом была
«История царствования Петра I» (тт. I—IV, VI), им не законченная.
8 Несомненно, Корнилович имеет здесь в виду записки английских послов
в России: Ричарда Ченслера, побывавшего в России дважды, в 1553 и 1555 гг.;
Антона Дженкинсона, приезжавшего в Россию 4 раза — между 1557 и 1571 гг.;
затем Фомы Рандольфа, проезжавшего в 1568 и 1569 гг. через Россию в Бухару
и Персию; далее Бауса — в 1583—1584 гг.; Горсея, жившего в России
безвыездно в 1552—1570 гг.; наконец, Джильза Флетчера в 1588—1589 гг. Все
описания путешествий этих лиц (за исключением двух последних) были
напечатаны в сборнике «Hakluy's Collection of early voyages». В русском переводе
они появились лишь в 1884 г. (перевод С. М. Середонина, изд. Общества истории
и древностей российских при Московском университете). Новейшее издание:
«Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке.
Перевод с английского Ю. В. Готье» [М., 1937].
9 Автором поэмы «Дзяды» был великий польский поэт Адам Мицкевич.
Вероятно, здесь имеется в виду вторая часть поэмы, изданная в 1823 г., так
как первая часть не была опубликована совсем, а третья и четвертая части вышли
в свет в следующем, 1832 г.
10 Очень важное свидетельство. Знакомство Корниловича с Мицкевичем
могло состояться в Петербурге во время его кратковременного пребывания в
столице (с ноября 1824 по январь 1825 г.), что тем более вероятно, так как
достоверно известно о завязке в этот период дружеской связи Мицкевича с Рылеевым
и Александром Бестужевым, а с последними Корнилович был в постоянных
сношениях.
Корнилович мог продолжить свое общение с Мицкевичем и в Одессе летом
1825 г., так как Мицкевич прожил в этом городе с середины февраля до начала
августа этого года, а Корнилович находился здесь с конца мая по начало августа
того же года, причем оба вращались в одних и тех же кругах тогдашнего
одесского общества.
44
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79,
л. 268—268 об.). Впервые опубликовано в статье Б. С. Мейлаха
«Литературная деятельность декабриста Корниловича» (Литературный архив, т. I,
1938, стр. 418).
2 Имеется помета карандашом: «Спросить у него, где и когда он писал
сей роман, одобрен ли цензурой или нет, если роман у него находится, пусть
пришлет ко мне, я сам буду ему цензором и выпрошу позволение печатать».

Комментар ий
499
45
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79,
л. 266 а —266 б).
Письмо это не было доставлено адресату и осталось в деле Корниловича
вместе с конвертом к нему. В деле имеется записка Бенкендорфа от 15
декабря 1831 г. к коменданту крепости А. Сукину с просьбой прислать роман
Корниловича «Андрей Безыменный», «который я сам рассмотрю и на напечатание
оного испрошу соизволение». Сукин 17 декабря направил к Бенкендорфу руко--
пись романа Корниловича. Впервые это письмо было напечатано Б. С. Мейлахом
в статье «Литературная деятельность декабриста Корниловича (по
неопубликованным материалам)» (Литературный архив, т. I, 1938., стр. 420—421).
Воспроизведено по оригиналу архива III отделения.
2 Имеется помета Бенкендорфа карандашом: «Записку государю; сказать,
что (зачеркнуто: книга) роман просмотрен, и не благоугодно ли будет
дозволить напечатать».
47
1 Перевод с польского.
1 Начало письма утрачено. 48
2 См. письмо № 66.
8 Николай Прокофьевич Щеглов (1793—1831), физик. С 1822 г. занимал
Кафедру физики в С.-Петербургском университете. Его главнейшие труды:
«Основания частной физики» (1823) и «Основания общей физики» (1824),
изданные потом в переработанном виде под заглавием «Руководство к физике» (1829—
1830) и долго служившие руководством по физике.
4 Александр Яковлевич Кушакевич, совместно с А. С. Киндеревым, перевел
с немецкого «Курс чистой математики» (СПб., 1824—1825).
5 Имеется в виду известное стихотворение А. С. Пушкина «Демон»,
посвященное А. Н. Раевскому. По-видимому, А. О. Корниловичу вспомнилось
последнее четверостишие из этого стихотворения:
«Не верил он любви, свободе,
На жизнь насмешливо глядел —
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел».
50
1 Перевод с польского.
51
1 Говоря о своих переживаниях Корнилович не мог не иметь в виду своеш
первого читателя — Бенкендорфа.
32*

'500
Комментарий
2 О Семене Николаевиче Корсакове см. прим. 1 к письму № 54.
3 Карл Федорович Герман (1767—1838), статистик, возглавлял кафедру
в С.-Петербургском университете, с 1835 г. — академик, написал несколько
книг: «Всеобщая теория статистики» (1809), «Историческое обозрение
литературы по статистике, в особенности Российского государства» (1817),
«Статистические исследования относительно Российской империи, ч. I. О
народонаселении» (1819). Герман рассматривал статистику как средство содействия развитию
торговых связей между странами.
4 Константин Иванович Арсеньев (1789—1865), географ, историк и
статистик. С 1819 г. адъюнкт-профессор Петербургского университета, в 1821 г.
был удален из университета Руничем «за безбожные и революционные идеи»,
хотя в действительности вина его заключалась только в умеренной критике
крепостного права при чтении лекций и в ряде его работ за 1818 и 1819 гг.
С 1828 по 1835 г. преподавал статистику наследнику, будущему императору
Александру П. В 1836 г. избран академиком. Труды Арсеньева — «Начертание
статистики Российского государства», ч. 1—2 (1818—1819), «Обозрение
физического состояния России и выгод, от того проистекающих для народных
промыслов, ныне существующих» (1818), «Статистические очерки России» (1848) —
богаты фактическим материалом и сыграли видную роль в формировании
экономической географии в России. В 1835—1853 гг. он возглавлял статистические
работы в России. Арсеньев является одним из основателей Русского
географического общества.
А. О. Корнилович относился критически к трудам К. И. Арсеньева.
5 Имеются пометы — карандашом: «Дозволить; написать плац-адъютанту
в крепость» и чернилами: «Писано плац-майору С.-Петербургской крепости
12 августа, № 3999».
52
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79,
п. 271—271 об.). Впервые опубликовано Б. С. Мейлахом в статье
«Литературная деятельность декабриста Корниловича» (Литературный архив, т. I,
1938, стр. 419).
Это письмо было вызвано беспокойством А. О. Корниловича в связи с тем,
что в течение двух недель не было сведений от Бенкендорфа о судьбе его
рукописи «Андрей Безыменный». Промедление со стороны Бенкендорфа объясняется
тем, что последний по прочтении исторического романа Корниловича, не видя
в нем ничего предосудительного, подал Николаю I «всеподданнейший доклад»
от 31 января 1832 г., в котором испрашивал разрешение печатать этот роман.
Но этому поводу в архивном деле есть помета на л. 272.
2 Имеется помета: «Января 11[-го] 1832. Поднес[ено]» или «Поднес[ти]&.
53
Перевод с польского.

Комментарий
501
54
1 Семен Николаевич Корсаков — отец исследователя Амура Михаила
Семеновича Корсакова, впоследствии (1862—1870) генерал-губернатора
Восточной Сибири, известного сподвижника H. Н. Муравьева-Амурского. Другой
его сын, генерал-майор Николай Семенович Корсаков, был женат на дочери
H. Н. Муравьева-Карского, Софии Николаевне.
О самом С. Н. Корсакове сведений чрезвычайно мало. Известно, что он
был владельцем подмосковного имения Тарусово, которое находилось
поблизости от имения Карелиных— Трубицино. Отсюда давнишнее знакомство
С. Н. Корсакова с известным исследователем Западного Казахстана и восточной
части Каспия Г. С. Карелиным, посредником которого в сношениях с Русским
географическим обществом Корсаков всегда являлся (В. И. Липским в книге
«Г. С. Карелин», 1905, стр. 14—15, помещено письмо С. Н. Корсакова к Г. С.
Карелину от 10 февраля 1852 г. по поводу передачи первым в Географическое
общество автобиографии Карелина и ответ последнего).
В печати С. Н. Корсаков выступал, по-видимому, редко и. обычно под
буквами «С. К.», ввиду чего поиски его трудов очень усложнены. Тем не менее нам
удалось установить принадлежность С. Н. Корсакову следующих двух работ:
«Разделение на разные области России в 1462 г. при вступлении на московский
великокняжеский престол Иоанна Васильевича, с означением присоединения
уделов и областей оных» (Северный архив, 1824, март, № 3, стр. 268—269);
«Известие о вскрытии и замерзании реки Невы в Петербурге с 1718 по
1824 гг., т. е. в продолжение 106 лет, расположенное по месяцам и числам
для удобнейшего заключения о степени вероятности вскрытия и
замерзания сей реки во всякое время» (Северный архив, 1824, май, № 9, стр.
160—166).
Вероятно, эти статьи С. Н. Корсакова попали на страницы «Северного
архива» при посредничестве А. О. Корниловича.
Дальнейшие поиски литературного наследия С. Н. Корсакова, нужно
надеяться, смогут дать положительные результаты и помогут восстановить
наследие этого (судя по отзыву Корниловича) незаурядного ученого.
2 Большая часть библиотеки С. Н. Корсакова, в части книг по географии
и экономической географии, находится в составе книжных фондов библиотеки
Географического общества СССР.
* Несомненно, Корнилович имел в виду следующие труды акад. А. К. Штор-
ха: «Statistische Uebersicht den Statthalterschaften des Russischen Reichs nacb
ihren merkwiirdigsten Kulturv rhàltnissen» (Рига, 1795) и «Historlsch-statistisclm
Gemâlde des Russischen Reichs», 9 томов (Рига, 1797—1803). В первом из ниж,
несмотря на сжатость изложения, содержится весьма ценный и хорошо
сгруппированный материал для суждения о политических и экономических условиях
русской жизни в конце XVIII в. Во втором этот же материал представлен более

502
Комментар ий
подробно, содержит весьма полную по тому времени историю хозяйственного
развития России до 1796 г.
4 У Корниловича ошибочно сказано «на правом берегу».
5 У Корниловича ошибочно сказано «на левый берег».
6 Имеется в виду труд К. Ф. Германа «Статистические исследования
относительно Российской империи, ч. I. О народонаселении», СПб., 1819. О
Германе см. прим. 3 к письму № 51.
7 Об Арсеньеве см. прим. 4 к письму № 51.
8 Федор Федорович Шуберт (1789—1865), известный геодезист. С 1818 г.
руководил многими геодезическими работами (измерение дуги меридиана от
Финляндии до устья Дуная, хронометрические рейсы для определения разности
долгот различных пунктов и т. д.). Важнейший его труд: «Exposé des travaux
astronomiques et géographiques jusqu'à l'année 1855», содержащий каталог
координат 14 531 точно определенного пункта. Интересна также его работа
«Essai d'une détermination de la véritable figure de la Terre» («Мемуары Академии
наук», 1859). Ф. Ф. Шуберт был непосредственным руководителем работ по
тригонометрической съемке Новгородской губернии, которую проводил M. О.
Корни л ович.
56
1 Перевод с польского.
59
1 Перевод с польского.
61
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79).
2 Член Северного тайного общества Гавриил Степанович Батеньков был
осужден по третьему разряду и по конфирмации 10 июля 1826 г. приговорен
в каторжную работу на 20 лет; срок был сокращен до 15 лет 22 августа 1826 г.
После приговора отправлен 25 июля 1826 г. в Свеаборгскую крепость, откуда
по особому приказу в июне 1827 г. перевезен в Петербург и заключен в Алек-
сеевский равелин (камера № 5). В 1828 г. Батеньков намерен был голодом и
бессонницей лишить себя жизни и показывал признаки сумасшествия, а в 1835 г.
два раза представлял через коменданта запечатанные конверты на имя
Николая I, в коих оказались его записки бессвязного и запутанного содержания,
обнаруживающие у него явное помешательство ума. 31 января 1846 г.
последовало распоряжение отправить его на жительство в Томск, с учреждением за
ним там строгого наблюдения. После амнистии в 1856 г. он поселился
у Е. П. Елагиной в с. Петрищево Белевского уезда Тульской губернии, откуда
в ноябре 1857 г. выехал в Калугу, где и скончался в 1863 г. Его «Записки»
напечатаны в «Русском архиве» за 1881 г.
В архивном деле вслед за письмом Корниловича помещено секретное письмо
коменданта А. Сукина Бенкендорфу от 2 июня 1832 г., в котором сообщается
о беспокойном состоянии Батенькова, на которого надевали смирительную

Комментар ий
'503
рубаху, с указанием, однако, что за последние 6 месяцев он ведет себя
спокойно. Сукин считал возможным разрешить свидание Корниловича с Батень-
ковым. Об этом был представлен доклад Николаю I. Бенкендорф 22 июня 1832 г.
сделал распоряжение разрешить «иногда» свидание обоих заключенных «в
особом арестантском покое, но не иначе как при смотрителе Алексеевского
равелина (лл. 273—277). Таким образом, имеются все основания полагать, что
свидание Корниловича с Батеньковым состоялось и, может быть, было не один раз.
62
1 Перевод с польского.
63
1 Подчеркнуто автором.
64
1 Ф. Ф. Шуберт. О нем см. прим. 8 к письму № 54.
2 М. О. Корнилович был произведен в подполковники 10 апреля 1832 года.
65
1 В этих строках Корнилович дал оценку истории России XVII в. как
переходной к преобразованиям XVIII в. — взгляд, значительно опередивший
существовавшие в то время воззрения.
2 Полное собрание законов Российской империи. СПб., 1830 (в 42 томах).
О П. М. Строеве см. прим. 1 к письму № 7.
8 Эти строки Корниловича, по-видимому, следует рассматривать как
призыв к правительству, чтобы было приступлено к составлению истории России
со времени XVII в.; подсказывая эту мысль Николаю I, он одновременно
намекал на то, что таким историком мог бы быть, например, сам Корнилович.
Письмо к брату явилось поводом к таким высказываниям, так как он знал, что
оно будет прочтено Бенкендорфом.
66
1 Исторический роман Масальского «Стрельцы».
2 Последние строки принадлежат-А. С. Пушкину. Они содержатся в его
стихотворении «К Овидию», написанном ссыльным поэтом на Юге и проникнутом
настроениями мужества и непреклонности. В таком же плане использовал эти
строки и Корнилович (по сообщению Б. С. Мейлаха).
3 Андрей Корнилович — двоюродный дядя Корниловича. Здесь идет
речь о двух его сыновьях — Балтазаре и Карле.
4 До 30-х годов в Подолии действовал в местном судопроизводстве
«литовский статут», носивший ярко выраженный классовый характер. За одно и то же
преступление для крестьян по этому статуту полагалось более тяжкое
наказание, чем для помещиков. К людям из крестьянства довольно часто применя-

604
Комментарий
лась даже смертная казнь. Кроме того, в местном судопроизводстве было в ходу
еще обычное право, нигде не записанное, которое способствовало произволу
судебных чиновников и узаконению взяточничества, что ставило малоимущее
население в ужасные условия. Введение в крае русского гражданского
судопроизводства должно было несколько упорядочить прохождение судебных дел
во всех инстанциях.
Одновременно в Подолии, как и везде на Украине, русский язык был
объявлен обязательным во всех административных и судебных учреждениях.
67
1 Перевод с польского.
69
1 Перевод с польского.
70
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79 ?
л. 278).
2 Имеются пометы — карандашом: «Дозволить, написать плац-адъютанту
в крепость» и чернилами: «Писано плац-майору С.-Петербургской крепости».
71
1 Это письмо впервые было опубликовано А. Г. Грумм-Гржимайло в статье
«Письмо А. О. Корниловича из Петропавловской крепости» (сб. «Бунт
декабристов», М., 1926, стр. 393—396).
2 Николай Иванович Греч, издатель журнала «Сын отечества».
77
1 Перевод с польского.
78
1 Перевод с польского.
79
1 Перевод с польского.
В архивном деле III отделения 15 ноября 1832 г. отмечено о назначении
А. Корниловича рядовым в войска в Грузию и об отправке его с вещами в ордо-
нансгауз в С-Пс^еч Зурге. 17 ноября с.-петербургский комендант генерал Ба-
шуцкий извещал Ш отделение, что Корнилович «сдан фельдъегерю для
доставления его в Тифлис».
80
1 Здесь следует иметь в виду две исторические повести А. О. Корниловича,,
взятые при аресте на квартире у Корниловича и затем попавшие в руки
делопроизводителя III отделения А. А. Ивановского, давнишнего знакомого
А. О. Корниловича, а именно: «Татьяна Болтова» и «Утро вечера мудренее»,
опубликованные А. А. Ивановским, с согласия автора, в альманахе «Альбом
северных муз» (1828) под псевдонимами «А. И.» (Александр Иосифович) и «Ста*

Комментарий
â05
рожилов». В. Г. Гуляев (К вопросу об источниках «Капитанской дочки».
«Пушкин. Временник Пушкинской комиссии», № 4—5, Изд. АН СССР, М.—Л.,
1930, стр. 198—211) относит эти строки А. О. Корниловича в письме к брату
Михаилу к исторической повести А. К. «Рассказ моей бабушки», что неверно,
так как Ивановский издал только один альманах «Альбом северных муз», а
следовательно, денежные расчеты с ним могли быть только по материалам,
напечатанным в этом альманахе.
2 Е. Ф. Муравьева — мать декабристов Никиты и Александра
Михайловичей Муравьевых.
3 Кн. M. Н. Волконская (рожд. Раевская) — жена декабриста С. Г.
Волконского.
4 А. Г. Муравьева (рожд. гр. Чернышева) — жена декабриста H. М.
Муравьева и сестра декабриста 3. Г. Чернышева.
5 Перевод «Нравственной философии» (см. об этом в следующем письме).
6 Николай Алексеевич Полевой, издатель «Московского телеграфа».
7 Историческое исследование М. О. Корниловича «Князь Михаил
Глинский», напечатанное в «Сыне отечества» за 1834 г., № 168, стр. 112—125.
81
1 Насколько нам известно, об исторической повести А. О. Корниловича
«Андрей Безыменный» был дан только один краткий отзыв в журнале Н. И. На-
деждина «Телескоп» (ч. XI, № 17, 1832, раздел «Летописи отечественной
литературы», стр. 106—107). Рецензент (сам Н. И. Надеждин) писал об этом
произведении Корниловича в следующих выражениях: «Нельзя отказать в
занимательности и яАндрею Безыменному". Как художественное создание повесть сия
весьма незначительна. В ней сдавлено слишком много происшествий, кои, не
имея простора в тесных рамках повести, сталкиваются друг с другом
театральными случайностями, романическими внезапностями старинной школы. Но как
верный очерк русского быта во времена Петровы, она имеет достоинства».
Говоря дальше о слоге произведения, рецензент замечает: «Слог повести
изобличает мастера писать, но нередко пестрится галлицизмами».
Имел ли возможность А. О. Корнилович прочесть эти строки — нам
неизвестно. Но, судя по всему, «Телескоп» не попадал в руки Корниловича на
протяжении всего периода его пребывания в Царских Колодцах. М. О. Корнило-
вич вряд ли имел также возможность читать в эти годы этот московский
журнал.
82
1 Оригинал этого письма находится среди рукописных материалов
Института книги, документа и письма Академии наук СССР. Впервые напечатано
Р. М. Тонковой в статье «Декабрист А. О. Корнилович и Н. А. Полевой» (Сб.
статей, посвящ. акад. А. С. Орлову, 1934, стр. 362—363),

506
Комментарий
2 Рецензия H. А. Полевого на «Русскую старину» А. О. Корниловича
помещена в «Московском телеграфе» в конце декабря 1825 г. (ч. VI, № 23,
стр. 284—294). Как сообщает Р. М. Тонкова, цензурное разрешение на
печатание VI части «Московского телеграфа» за 1825 г. было подписано 12 ноября
1825 г., а следовательно, и сам отзыв написан до 14 декабря 1825 г. Тем не менее то
обстоятельство, что Полевой не снял своей рецензии из этого номера журнала
после событий 14 декабря, показывает несомненно гражданское мужество автора.
В этой рецензии Н. А. Полевой отметил, что издатели «Русской старины»
«выбрали предметы любопытные во всех отношениях и говорят об них не голосом
крикливого патриотизма, но голосом пламенной любви к отечеству и
рассудительного благоговения к обычаям предков». Автор рецензии считает, что
«Русская старина» есть «одно из приятных явлений словесности русской».
3 У нас нет сведений, обращался ли Полевой к М. О. Корниловичу с
предложением принять участие в своем журнале. Просмотр «Московского
телеграфа» за 1832—1834 гг. не дал положительных результатов. Из второго письма
А. О. Корниловича к Н. А. Полевому с Кавказа от 16 ноября 1833 г. (см. письмо
№ 102) мы узнаем, что Полевой предлагал участвовать в «Московском
телеграфе» самому А. О. Корниловичу и что последний посылал ему некоторые
материалы, однако появления их в печати не последовало, ибо в 1834 г. журнал
«Московский телеграф» был распоряжением властей закрыт.
83
1 Перевод с польского.
84
1 Из архивного дела III отделения (ЦГИА, ф. III отд., 1 эксп., №№ 61—79,
л. 285—286 об.).
Помета: «Ему послано 200 руб.».
G некоторыми сокращениями это письмо было опубликовано А. Г. Грумм-
Гржимайло в статье «Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе» (сб. «Декабристы
на каторге и в ссылке», М., 1925, стр. 314—315).
2 Результаты этого письма сказались лишь в апреле 1833 г., когда
Корниловичу за «Андрея Безыменного» были высланы 200 рублей,
86
1 Перевод с польского.
87
1 Перевод с польского.
88
1 Перевод с польского.
89
1 Перевод с польского.

Комментарии
507
90
1 Владимир Дмитриевич Вальховский (1798—1841), товарищ по
Царскосельскому лицею А. С. Пушкина и декабристов Пущина и Кюхельбекера.
Офицер Гвардейского Генерального штаба. Принимая участие в походах в Хиву
(1819) и Бухару (1824), состоя при Паскевиче, участвовал в Турецкой (1828—
1829) и Польской (1831) кампаниях. В чине генерал-майора был начальником
штаба Кавказского корпуса (1832—1837). Член Союза благоденствия с 1818 г.,
участвовал в совещаниях у Пущина (1823), на которых была избрана Дума
Северного тайного общества (Трубецкой, Никита Муравьев и Оболенский).
После событий 14 декабря с него был снят допрос начальником Главного штаба
Дибичем; по отзыву последнего, Вальховский не привлекался к следствию.
Был хорошо знаком с А. О. Корниловичем.
2 В «Северной пчеле» М. О. Корнилович напечатал следующие свои работы:
1) «Историческо-статистическое описание уездного города Валдая (в
Новгородской губерни)», 1832, № 288 (эту именно работу и читал А. О. Корнилович);
2) «Статистическое описание города Боровичи», 1834, № 14; 3) «Нашествие
литовцев в 1609 г. на Устюжну, уездный город Новгородской губерни», 1836,
№ 110; 4) «Шведы в Тихвине в %NU столетии», 1837, № 55.
91
1 Первая строка в письме в оригинале на польском языке.
92
1 Перевод с польского.
2 Имеется в виду письмо А. О. Корниловича к Бенкендорфу. Оно было
переслано последним в Тифлис к командующему Кавказским корпусом генералу
бар. Г. Розену с сопроводительным письмом. Просьба Корниловича Розеном
была отклонена «по весьма недавнему Корниловича служению во вверенном
мне корпусе». Переписка между Бенкендорфом и Розеном по этому вопросу
напечатана А. Г. Грумм-Гржимайло в статье «Декабрист А. О. Корнилович на
Кавказе» (сб. «Декабристы на каторге и в ссылке», М., 1925, стр. 317).
93
1 Выдержки из этого письма были опубликованы в статье А. Г. Грумм-
Гржимайло «Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе» (сб. «Декабристы на
каторге и в ссылке», М., 1925, стр. 316—317).
2 Автором опущено слово «крепости».
3 Александр Иванович Нейдгарт (1784—1845) — начальник Генерального
штаба. Впоследствии был генерал-адъютантом и генерал-от-инфантерии,
а с 1842 по 1844 г. командующим отдельным Кавказским корпусом*

608
Комментарий
94
1 Перевод с польского.
95
1 Выдержки из этого письма были опубликованы в статье А. Г. Грумм-
Гржимайло «Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе» (сб. «Декабристы на
каторге и в ссылке», М., 1925, стр. 318, 319).
96
1 Эти три строки в оригинале написаны на польском языке.
97
1 А. Ф. Смирдин — известный книгоиздатель и книгопродавец,
98
1 Перевод с польского.
99
1 Перевод с польского.
2 Имеется в виду С. И. Корнилович,
100
1 Выдержки из этого письма были напечатаны * А. Г. Грумм-Гржимайло
в статье «Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе» (сб. «Декабристы на
каторге и в ссылке», М., 1925, стр. 319, 320).
2 См. письмо № 102, адресованное Корниловичем Н. А. Полевому.
8 Известный труд немецкого историка Леопольда Ранке (Ranke) «Die Ser-
bische Revolution». А. О. Корнилович из соображений царской цензуры в своем
переводе изменил это название на «Сербия в новейшее время». В своих работах
Ранке ставил целью воспроизвести реальный исторический процесс, но сущность
последнего он понимал как смену идей, которыми руководствуются
государственные деятели. Исследуя господствующие тенденции, он игнорировал
настроения массы народа и не понимал происходившей классовой борьбы, почему
в своих работах он следил за внешне-политическими событиями, оставляя в
стороне экономику и социальные вопросы. Этот труд Ранке появился в печати
в русском переводе лишь в 1876 г. под заглавием «История Сербии по сербским
источникам».
101
1 Выдержки из этого письма были напечатаны в статье А. Г.
Грумм-Гржимайло «Декабрист А. (X Корнилович на Кавказе» (сб. «Декабристы на каторге
и в- .ссылке», М., 1925, стр. 321),
2 А. X. Бенкендорф,

Камментар ий
609
102
* Оригинал этого письма хранится в Отделе рукописей Государственной
библиотеки СССР им. В. И. Ленина под шифром «Авт. 3-33».
2 Имеется в виду Павел Александрович Бестужев. После годичного
заключения в Бобруйской крепости последний был направлен на Кавказ в ряды
действующей армии, где дослужился до чина поручика. Полевой был с ним в
переписке, а через него и с некоторыми декабристами-литераторами.
3 Подчеркнуто автором.
è Подчеркнуто автором.
5 Подчеркнуто автором.
6 О поручике Нижегородского драгунского полка Н. А. Райко А. О. Кир-
нилович писал и в письме к своему брату от 28 февраля 1834 г. (см. письмо
№ 106).
7 Навплия — столица новообразованного греческого государства.
s Граф Иоанн Каподистрия (1776—1831), видный греческий
государственный деятель, родился на о. Корфу. В 1808 г. был секретарем законодательного
совета республики Ионических островов и сторонником русской ориентации.
В 1809 г. перешел на русскую службу в качестве атташе при посольстве в Вене.
В 1815 г. был одним из русских уполномоченных на Венском конгрессе.
В 1816—1822 гг. совместно с Нессельроде возглавлял Министерство
иностранных дел, а в то же время, вопреки политике Священного Союза, поддерживал
тайно первые попытки греков к восстанию. Давление Меттерниха, направленное
к тому, чтобы удалить Каподистрия от Александра I, вынудило Каподистрия
вставить русскую службу и удалиться в Женеву. В 1827 г. Каподистрия был
выдвинут русским правительством на пост председателя правительства только
•что освобожденной Греции, куда он прибыл в 1828 г. Имея перед собой
временную задачу организовать управление страной, Каподистрия мечтал стать
монархом. Все это возбудило население Греции против него и сделало его крайне
непопулярным. Он был убит 9 октября 1831 г.
9 Рукопись статьи Райко была написана на французском языке.
10 Версия Н. А. Райко об участии Франции в убийстве Каподистрия может
быть принята лишь условно — только в отношении подстрекательства.
Непосредственными же убийцами были сын и брат главы очень влиятельной
греческой фамилии Мавромихалиса, бывшего одним из главных противников
Каподистрия.
11 В «Московском телеграфе» эти записки Райко не были напечатаны. По
всей вероятности, они пришлись не ко времени, если учесть, что в 1833 г.
русским правительством был заключен в Ункиер Искелесси договор с Портой,
который стимулировал начавшееся сближение России с Оттоманской империей и
охлаждение греко-русских отношений; б 1834 г. «Московский телеграф»
^ыл закрыт. Впервые эти записки Райко были напечатаны в переводе на рус-

510
Комментарий
ский язык в 1869 г. на страницах «Русского архива» (№ 5, стлб. 882—919).
Объем этих записок, по всей вероятности, остался таким же, какой им был дан
первоначально автором. В предпосланной этим запискам заметке П. Бартенева
указывается, что редакцией журнала через посредничество Б. М. Маркевича
был получен оригинал записок Райко на французском языке и что с него был
сделан перевод по поручению редакции журнала.
12 Первое упоминание о сделанном А. О. Корниловичем переводе этой
книги Ранке см. прим. 3 к письму № 100.
13 Корнилович имеет в виду свое письмо к Н. А. Полевому от 20 декабря
4832 г. (см. письмо № 82), на которое не получил тогда ответа.
14 А. О. Корнилович, конечно, не знал, что при препровождении его на
Кавказ командиру Отдельного Кавказского корпуса было вменено в
строжайшую обязанность держать его «под строгим присмотром», а следовательно,
следить за каждым его шагом, доносить о каждом его неосторожном слове,
наблюдать за всей его перепиской. Все это прекрасно учитывал Полевой, который,
всемерно сочувствуя Корниловичу, тем не менее предпочитал сноситься с ним
через других лиц, которым вполне доверял.
Конечно, доводы Корниловича были малоубедительны для Полевого,
которому, как издателю журнала, подвергавшегося за свое прогрессивное
направление систематическим штрафам и угрозам закрытия, приходилось близко
соприкасаться с цензурой.
104
1 Здесь А. О. Корнилович упоминает о своем втором письме к Бенкендорфу,
Она, как и первое, было переслано Бенкендорфом командующему Отдельным
Кавказским корпусом барону Г. Розену. В своем препроводительном письме,
Бенкендорф писал: «Получив вновь от Александра Корниловича письмо*
в коем он возобновляет просьбу свою об исходатайствовании ему перевода
в Кавказский саперный батальон для доставления ему чрез сие способа,
заняться в Тифлисе литературой и трудами своими по сей части изыскивать
средства к поддержанию престарелой матери, я решился сие письмо
Корниловича также препроводить на благоуважение Вашего
высокопревосходительства, полагая, что служба и поведение его ныне уже сделались Вам более,
известными.
«О распоряжении, какое угодно будет Вам сделать по означенному письму
Корниловича, я покорнейше прошу Вас, м. г., приказать объявить ему и одол~-
жить меня об этом Вашим уведомлением».
Вторично отклоняя просьбу Корниловича, генерал Розен приводил к тому
следующие доводы: «...При всей готовности моей исполнить Ваше, м. г.,
желание в отношении рядового Корниловича и вместе с тем быть сему несчастному
полезным, мера преступления его известна мне весьма поверхностно из отноше^
ния ко мне дежурного генерала Главного штаба е. и. в. [графа Клейнмихеля]^

Комментар ий
511
в коем изъяснено только то, что он из числа государственных преступников,
осужденных приговором Верховного уголовного, суда к различным наказаниям,
и содержался в Петербургской крепости. Прислан же он ко мне при особом
отношении дежурного генерала с нарочным по высочайшему повелению
фельдъегерем „под строгим присмотром". После сего, при всем хорошем поведении
рядового Корниловича, без особенного какого-либо отличия я не осмелюсь
ходатайствовать о переводе его в саперный Кавказский батальон, в Тифлисе
квартирующий, где он может не так легко иметь случай к военному отличию, как
в Царских Колодцах, по случающимся набегам лезгин на Кахетию. Что
касается до литературных его занятий, то я полагаю, что он может иметь более
для сего времени там, где ныне находится, нежели в Тифлисе, где одна
гарнизонная служба и другие развлечения отнимут у пего много времени, а между
тем перевод его на службу в большой город неминуемо послужит поводом и
другим, по давности здесь службы более его на таковые снисхождения право
имеющим, ходатайствовать о том же, тогда как из всех тех, которые найдены
виновными Верховным уголовным судом, никто на постоянной службе в Тифлисе
не находится, ибо пребывание их в главном месте Закавказского края было бы
обременительно для начальства, равно и для секретной военной полиции, как
по многолюдству города, так и по неизвестности правил и нравственности
пребывающих сюда из разных мест чиновников, часто иностранцев. А между тем
и молодые люди всех служб и даже наций могут из одного любопытства искать
с ними знакомства и даже связей. Впрочем, если Корнилович, по мере
уголовного преступления своего понес уже достаточное наказание, то настоящее
безукоризненное его поведение заслуживает особого внимания. Но ходатания о сем
я принять на себя еще не осмеливаюсь и тем более, что между подобными ему
есть под моим начальством и такие, которые, служа против неприятеля, остаются
доныне в одинаковом с ним положении. В окончание честь имею уведомить, что,
согласно с почтеннейшим отношением Вашим, я приказал по содержанию письма
Корниловича, Вами, м. г., ко мне препровожденного, объявить ему, что я не
нахожу еще возможным удовлетворить просьбы его, а между тем и уверить, что
усердие по службе и настоящие его занятия не останутся без внимания
начальства» (из архивного дела III отделения).
Переписка между Бенкендорфом и Розеном по поводу Корниловича была
напечатана в статье А. Г. Грумм-Гржимайло «Декабрист А. О. Корнилович на
Кавказе» (сб. «Декабристы на каторге и в ссылке», М., 1925, стр. 322—323).
2 О Нейдгарте см. прим. 3 к письму № 93.
3 По-видимому, М. О. Корнилович приступил тогда к составлению своего
труда «Статистическое описание города Боровичи», опубликованного в
«Северной пчеле», 1834, № 14.
4 Барон фон дер Ховен Христофор Христофорович, полковник. О нем см.
отзыв А. О. Корниловича в письмах № 107, № 111, а также письмо № 112, ему
адресованное, "

512
Комментарий
106
1 G некоторыми сокращениями было напечатано в статье А. Г. Грумм-
Гржимайло «Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе» (сб. «Декабристы на
каторге и в ссылке», М., 1925, стр. 324—327).
2 О Хвостове ничего установить не удалось.
а Корнилович с 1823 г. состоял штатным преподавателем в
С.-Петербургском училище для колонновожатых, где читал географию и статистику.
4 В числе последних был и автор воспоминаний о Корниловиче,
впоследствии генерал-майор, Шумков.
5 В дальнейшем участь Н. А. Райко была такова: поселившись в Одессе,
яе имея возможности поступить на государственную службу, так как слыл
карбонарием как по воспитанию своему в Италии, так и по участию в борьбе за
яезависимость Греции, Н. А. Райко сделался известным шелководом, много
содействовавшим развитию этой отрасли промышленности на юге Европейской
России. Его перу принадлежат несколько статей по шелководству, напечатан-
■них в свое время в «Записках Общества сельского хозяйства в южной России»,
а также «Записка об убиении Каподистрия», о которой речь шла выше (см. письмо
№ 102 и прим. 8 к нему).
6 В этих строках Корнилович был не совсем искренен. По свидетельству
декабриста Валериана Михайловича Голицына (из его письма М. О. Корнило-
вичу от 30 ноября 1855 г., опубликованному в статье А. Г. Грумм-Гржимайло
-« Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе», в сб. «Декабристы на каторге и
«в ссылке», М., 1925, стр. 334), к этому времени относятся его усиленные занятия
по истории общественного движения в России и развитию политической мысли
в русском обществе в 20-х годах XIX в. Рукопись этих записок, к сожалению,
не сохранилась.
107
1 G некоторыми сокращениями письмо было опубликовано в статье
А. Г. Грумм-Гржимайло «Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе» (сб.
«Декабристы на каторге и в ссылке», М., 1925, стр. 327—329).
2 Декабрист Александр Александрович Бестужев-Марлинский.
3 Здесь Корнилович, по-видимому, имеет в виду или Н. А. Райко, или
Н. А, Полевого.
108
1 Перевод с польского.
109
* Перевод с польского.

Комментарий
513
110
1 Некоторые выдержки из этого письма были опубликованы в статье
А. Г. Грумм-Гржимайло «Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе» (сб.
«Декабристы на каторге и в ссылке», М., 1925, стр. 330).
111
1 Некоторые выдержки из этого письма были опубликованы в статье
А. Г. Грумм-Гржимайло «Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе» (сб.
«Декабристы на каторге и в ссылке», М., 1925, стр. 330).
ИЗ
1 Перевод с польского.
114
1 Письмо было опубликовано с некоторыми сокращениями в статье А. Г.
Грумм-Гржимайло «Декабрист Д. О. Корнилович на Кавказе» (сб.
«Декабристы на каторге и в ссылке», М., 1925, стр. 331—332).
2 Правильнее — елисуйского.
3 Измаил, хан.
4 Укрепление и дворец ханов в Нухе существуют и до настоящего времени.
Укрепление, построенное в 1765 г. Гуссейн ханом, имеет до 500 саж. в
окружности и состоит из каменных стен с бойницами. Находящийся внутри стен
дворец выстроен уже много позднее Мамед-Гассан ханом,
33 А. О. Корнилович

i^o®o^â
УКАЗАТЕЛЬ СОЧИНЕНИЙ А. О. КОРНИЛОВИЧА
1. Посольство Рейнольда фон Бредероде, Дитриха Басса и Альберта Иоахима
в Россию в 1615 и 1616 гг. (Отрывок из Опыта истории путешествий по
России, составляемого А. О. Корниловичем). — Соревнователь просвещения
и благотворения, Труды Вольного общества любителей российской
словесности, ч. XX, 1822, I, стр. 3—13.
2. Посольство Иоахима Скультетуса от бранденбургского курфюрста
Фридриха-Вильгельма к царю Алексею Михайловичу в 1675 г. (Отрывок из
Опыта истории путешествий по России). — Соревнователь, ч. XX, 1822, II.
3. Исторические военные анекдоты. (Из времен войны 1812 г.). — Северный
архив, ч. 1, 1822, № 2, стр. 159—162.
4. Записка, поданная генерал-фельдмаршалом графом Минихом foc. имп.
Анне Ивановне в 1737 г., декабря 22 дня, о свойствах и характере
генералов в вверенной ему армии. —Северный архив, ч. 1, 1822, № 3, стр. 205—213.
5. Госпожа Рондо. (Отрывок из Опыта истории путешествий по России). —Сын
отечества, ч. 78, 1822, № XXIV, 17 июня, стр. 160—172.
6. Вильгельм Рюйсбрук, монах францисканского ордена, родом из Брабанта.
(Отрывок из Опыта истории путешествий по России). — Сын отечества,
ч. 79, 1822, № XXXIII, 19 августа, стр. 289—312.
7. Первый опыт кораблестроения в России. (Из Схельтемы). — Сын
отечества, ч. 80, 1822, № XXXIX, 30 сентября, стр. 241—247.
8. Петр Первый в Заандаме. —Сын отечества, ч. 82, 1822, № XLVII, 27 ноября,
стр. 3—23, 74—84.
9. Депутация от германского великого приорства ордена св. Иоанна Иеру^
салимского к императору Павлу Петровичу. — Северный архив, ч. 2,
1822, № 3, стр. 222—238.
10. Первое посольство русских в Голландию в 1614 г. — Северный архив,
ч. 3, 1822, № 15, стр. 179—189.
11. Второе и третье, российские посольства в Голландию в 1615 и 1618 гг. —
Северный архив, ч. 3, 1822, № 16, стр. 249—261.
12. Четвертое посольство русских в Голландию в 1631 г. — Северный архив,
ч. 7, 1823, № 16, стр. 205-214.

Укаэателъ сочинений А. О. Корниловича
515
13. Рецензия на книгу: Об отношениях российских князей к монгольским и
татарским ханам с 1224 по 1240 г. Соч. П. Наумова. СПб., 1823. — Сын
отечества, ч. 86, 1823, № XXIII, 9 июня, стр. 130—133.
14. Возражения на ответ Г. Наумова. — Сын отечества, ч. 87, 1823, № XXIX,
21 июля, стр. 120—136.
15. О первых балах в России. — Полярная звезда, 1823, стр. 338—352.
16. Посольство голландцев Альберта Бурга и Иоанна фан Фельтдриля в 1630 г.—
Соревнователь, ч. XXIII, 1823, I, стр. 72—93.
17. Великое российское посольство в Голландию в 1637 г. (Из Схельтемы). —
Соревнователь, ч. XXIV, 1823, II, стр. 117—146.
18. Известия об успехах промышленности в России и в особенности при царе
Алексее Михайловиче. — Северный архив, ч. 5, 1823, № 1, стр. 57—64.
19.. Рецензия на книгу: С. Броневский. Новейшие известия о Кавказе, ч. L
М., 1823. — Северный архив, ч. 7, 1823, № 13, стр. 60—64.
20. Д. П. Бутурлин. Военная история походов россиян в XVIII столетии,
т. IV. СПб., 1823 (перевод А. Корниловича).
21. Новый год в 1724 г. — Сын отечества, ч. 91, 1824, № III, 19 января,
стр. 115—121.
22. Первое посольство русских в Голландию при царе Алексее Михайловиче.
(Из Схельтемы). — Соревнователь, ч. XXV, 1824, I, стр. 58—75.
23. Праздник 27 июня при Петре I. — Литературные листки, 1824, ч. III,
№№ XIII и XIV.
24. Об увеселениях российского двора при Петре I. — Полярная звезда, 1824,
стр. 33—51.
25. Сношения России с Голландией с 1650 по 1660 г. (Отрывок из Опыта истории
путешествий по России). — Соревнователь, ч. XXV, 1824, III, стр. 285—297.
26. Рецензия на книгу: Guide du voyageur à Moscou, contenant ce que la capitale
offre de curieux et d'intéressant... Par G. le Comte de Laveau. M., 1824. —
Сын отечества, ч. 95, 1824, № XXVIII, 12 июля, стр. 77—88.
27. Русская старина. Карманная книжка. Изд. А. О. Корниловича. СПб.,
1824; 2-е изд., 1825 (О частной жизни императора Петра I; Об увеселениях,
русского двора при Петре I; О первых балах в России; О частной жизни,
русских при Петре 1). То же: Нравы русских при Петре Великом. Изд.
А. Суворина (Дешевая библиотека, № 330). СПб., 1901.
28. Известия о первых маневрах при Петре I и особенно о Кожуховском
походе. — Северный архив, ч. 9, 1824, № 5, стр. 237—267.
29. Голландец Ян Янсен Стрейс. (Отрывок из Опыта истории путешествий по
России). —Северный архив, ч. 9, 1824, № 5, стр. 275—290;, ч. 10, 1824,
№ 7, апрель, стр. 26—40.
30. Рецензия на книгу: Е. Тимковский. Путешествие в Китай через
Монголию в 1820 и 1821 гг., ч. 1, СПб., 1824. — Северный архив, ч. 10, 1824,,
№ 11, стр. 315, 330.
33*

516 Указатель сочинений А. О. Корниловича
31. Письмо к издателю. Сын отечества, ч. 95, 1824, № XLVI, 15 ноября,
стр. 258—265.
32. За богом мохитва, а за царем служба не пропадают. (Исторический
анекдот). — Полярная звезда, 1825, стр. 157—173.
33. Жизнеописание Мазепы. В кн.: К. Рылеев. Войнаровский. М., 1825.
(К. Ф. Рылеев, Поли. собр. соч., редакция, вступительная статья и
примечания А. Г. Цейтлина, изд. «Academia», 1934, стр. 193—196).
34. Рецензия на Труды Общества истории и древностей российских. — Северная
пчела, 1825, № 6.
35. Рецензия на книгу: Начертание всеобщей географии, составленное К. Арсенье-
вым, ч. I. СПб., 1823. — Северный архив, ч. 14, 1825, № 5, стр. 43—66.
36. Известия об экспедициях в северо-восточную Сибирь флота лейтенанта
барона Врангеля и Анжу в 1821, 1822 и 1823 гг. — Северный архив, ч. 13,
1825, № 4, стр. 334—378.
37. Путешествие капитана Уайта в Камбодию. — Северный архив, ч. 14, 1825,
№ 5, стр. 66—82 (с английского).
38. Татьяна Болтова. (Историческая повесть). — Альбом северных муз,
Альманах на 1828 г., изд. А. И., СПб., 1828, стр. 1—18.
39. Утро вечера мудренее (Исторический рассказ). — Альбом северных муз,
СПб., 1828, стр. 195—245.
40. Андрей Безыменный. Старинная повесть. СПб., 1832.х
1 М. К. Азадовский (Воспоминания Бестужевых. Литературные
памятники, Изд. АН СССР, М.—Л., 1951, стр. 676) высказал предположение, что
А. О. Корниловичу принадлежит статья «Об изобретении подводных лодок в
1721 г.», напечатанная в «Московском телеграфе», ч. IV, № 23, 1825.

ь^э@о<Що:
УКАЗАТЕЛЬ ЛИТЕРАТУРЫ О ДЕКАБРИСТЕ А. О. КОРНИЛОВИЧЕ
1. Мемуарная литература
1824*
А. С. Пушкин, Полное собрание сочинений, т. XIII (Переписка; 1815—
1827), Изд. АН СССР, 1937, стр. 87.
В письме к А. А. Бестужеву от 8 февраля 1824 г. из Одессы,
касаясь содержания «Полярной звезды» на 1824 г., Пушкин пишет: «Кор-
нилович славный малый и много обещает, но зачем пишет он для
снисходительного внимания мил[остивой] госуд[арыни] NN. и ожидает
ободрительной улыбки прекрасного пола для продолжения любопытных
своих трудов? Все это старо, ненужно и слишком уже пахнет Шаляков-
ского невинностью». Пушкин писал это о прочитанной в «Полярной
звезде» статье А. О. Корниловича «О первых балах в России».
1825
Из дневника флигель-адъютанта Ник. Дм. Дурново. — Вестник Общества
ревнителей истории, вып. 1, Пгр., 1914.
В записи от 17 декабря 1825 г. автором отмечено: «Днем на несколько
минут был в Штабе. К нашему стыду есть несколько
скомпрометированных офицеров.- Более всех виновен Корнилович, который специально
приехал из провинции, чтобы участвовать в возмущении. Толстая
голова — Коновницын — тоже арестован. Первый из них вожак, а
второй — несчастная жертва. Р1х отправили в казематы крепости».
М. П. Погодин. Мое представление историографу. Отрывок из
записок. — Русский архив, 1866, т. IV.
Автор свидетельствует, что 26 декабря 1825 г. «Карамзин говорил
очень раздраженным тоном о происшествии 14 декабря и бранил участ-
* Даты относятся ко времени записи или издания,

518 Указатель литературы
ников: «Каковы преобразователи России — Рылеев, Корнилович,
который переписывался с памятью Петра Великого» (стр. 1769).
182.6
Граф М. М. Сперанский и граф А. А. Аракчеев. (По воспоминаниям Г. С. Ба-
тенькова, написанным 31 марта 1826 г.). — Русская старина, 1891, № 10.
В своих воспоминаниях, написанных в крепости, Г. С. Батеньков
засвидетельствовал: «15-го [декабря 1825 г.] по утру огласилось у нас
в доме об аресте ночью Корниловича на квартире одного свитского
офицера». Эта запись интересна еще и потому, что Батеньков жил в доме
M. М. Сперанского на Невском проспекте, во флигеле, где жили также
Багреевы (дочь Сперанского Елизавета Михайловна и ее муж). Со всеми
этими лицами Корнилович был хорошо знаком.
1828
Б. М. Федоров. Дневник. — «А. С. Пушкин», изд. журн. «Русский
библиофил», 1911.
Литератор Б. М. Федоров в своем дневнике 12 мая 1828 г. записал:
«Пушкин рассказал мне о Петре Великом... я с жаром говорил о Петре I
(Пушкин чтит его) и Корниловиче. Я обещал Пушкину мою статью, где
разбор Корниловича...» (стр. 35).
1856
Е. П. Оболенский. Воспоминания. (Были окончены в Ялотуровске,
7 мая 1856 г.). Сперва были напечатаны за границей в 1861 г. в IV томе «Русского
заграничного сборника» и в издававшемся кн. П. В. Долгоруковым журнале
«Будущность». В 1862 г. эти воспоминания были изданы в Лейпциге на франц.
языке. В России «Воспоминания» Оболенского впервые были напечатаны в
1872 г. (в сокращенном виде) под заглавием: «Воспоминания о К. Ф. Рылееве»
в сборнике Бартенева «Девятнадцатый век». В 1905 г. они были напечатаны
полностью в издании «Общественные движения в России в первую половину
XtX в.», т. 1, СПб., Книгоизд. Пирожкова, стр. 231—280.
На стр. 236 последнего издания, среди лиц, бывавших на
литературных собраниях у К. Ф. Рылеева, Оболенский назвал «Александра
Осиповича Корниловича, офицера Гвардейского Генерального штаба, который
усердно и с любовью трудился над памятниками Петровского времени
и изложил плоды своих трудов в простом рассказе, возбудившем общее
сочувствие к изложенному им предмету».
1866
И. П. Липранди. Заметки на статью «Пушкин в южной России». —
Русский архив, 1866, т. IV.
Встречавшийся в Кишиневе с А. О. Корниловичем И. П. Липранди
рассказывает (стр. 1442), что последний приезжал сюда не только с целью

Указатель литературы 61J
повидаться со своим дядей, генерал-майором С. И. Корниловичем, но
также и с намерением узнать о настроении в войсках в надежде, может
быть, привлечь кого-либо из среды местного офицерства в ряды
заговорщиков. Однако, по словам автора, Корниловичу это не удалось: «Он не
смог заразить молодежь своими преступными замыслами».
На стр. 1479 Липранди сообщил, что, проживая в Одессе, Корнило-
вич часто виделся с будущим декабристом кн. С. Г. Волконским. Бывая
у него в доме, А. О. Корнилович познакомился с членами Южного
общества графом Булгари, Поджио, Юшневским, Абрамовым и др.
1868
Н. И. Греч. Записки о моей жизни. — Русский вестник, 1868 (о Корни-
ловиче в № 6, стр. 414—416). В 1886 г. эти записки были переизданы в одной
книге А. С. Сувориным. В советское время вышло в изд. «Academia», под
редакцией и с комментариями Иванова-Разумника и Д. М. Пинеса, М.—Л.,
1930, 896 стр. В последнем издании Корниловичу посвящены стр. 509—511.
Греч отзывается о Корниловиче как о «добром, образованном и
любезном человеке», хвалит изданный им альманах «Русская старина»,
называя его «очень хорошим»; говоря же об участии Корниловича в
декабристском движении, высказывает свое глубокое убеждение, что
«Корнилович попался в эту историю как кур во щи» (стр. 509). Интересно
указание автора, что 12 декабря 1825 г. при разговоре с Булгариным,
Корнилович сообщил, что статья Греча на смерть Александра I, напечатанная
в «Северной пчеле», вызвала всеобщее негодование во 2-й армии («toute
la seconde armée en est indignée»), что очень взволновало тогда Булга-
рина, который опасался, что последнее обстоятельство сможет сказаться
на подписке на «Северную пчелу» на следующий год.
1869
Письмо В. А. Олениной к П. И. Бартеневу. — Летописи Гос.
литературного музея, книга третья (Декабристы), 1938, стр. 487.
В. А. Оленина, дочь президента Академии художеств А. И. Оленина,
засвидетельствовала в этом письме: «Корниловича видали мы редко.
Некрасив, рыжий, но чрезвычайно выразительное имел лицо, особенно
взгляд, говорил резко и положительно».
1870
А. Е. Розен. Записки декабриста. Лейпциг, 1870, 634 стр.
На стр. 228 говорится о прочтении священником П. Н. Мысловским
письма А. О. Корниловича (1828), ему адресованного, с описанием жизни
декабристов в Читинском остроге, жене декабриста Розена, баронессе

620
Указатель литературы
Анне Васильевне. На стр. 230 сообщается о проводившихся Корнилови-
чем в остроге беседах из русской истории. На стр. 232—233 подробно
говорится о снятии кандал с заключенных в остроге декабристов, что,
как известно, произошло в результате записки Корниловича из
Петропавловской крепости на имя Николая I.
П. Н. Свистунов. Несколько замечаний по поводу новейших
книг и статей о событии 14 декабря и декабристах. — Русский архив, 1870,
год осьмой, выи. 8—9.
Вспоминая о Корниловиче, автор писал, что, находясь в Читинском
остроге, Корнилович читал на многих языках, в том числе на
итальянском и испанском, и в тюрьме товарищи называли его «полиглотом»
(стр. 1650).
1871
В. П. Б у р н а ш е в. Четверги у Н. И. Греча. — Журн. «Заря», 1871, кн. 4,
стр. 1—45.
Отмечается актором, что в числе постоянных посетителей
литературных журфиксов у Греча был А. О. Корнилович.
1872
Н. В. Басаргин. Записки. Впервые были напечатаны П. PL
Бартеневым в его историческом сборнике «Девятнадцатый век», М., 1872, стр. 65—200.
Второе издание этих записок под редакцией и с примечаниями П. Е. Щеголева
вышло в изд. «Огни», Пгр., 1917, 294 стр.
На стр. 33 декабрист отметил: «Бывая в Петербурге у одного из моих
товарищей по училищу, офицера Гвардейского Генерального штаба
Корниловича, я имел случай встретить у него раза два К. Ф. Рылеева. Хотя
я не знал тогда, что он был членом [тайного] общества, но его разговор,
его пылкая, живая натура мне очень понравились».
1877
Д. И. Завалишин. Сухоруков и Корнилович. — «Древняя и новая
Россия», 1877, № 9.
Автор ошибочно связывает вторичное заточение Корниловича в
Петропавловскую крепость с намерением правительства выведать у
последнего о доли его участия в разглашении государственных тайн, ставших
ему известными во время работы в государственных секретных архивах.
1878
А. О. Корнилович, издатель исторического сборника «Русская старина»
в 1824 и 1825 гг. (Рассказ генерала Шумкова). Сообщ. А. А. Карасев. —
Русская старина, 1878, т. 23, стр. 319—320.
Рассказ о пребывании Корниловича в Петропавловской крепости.

Указатель литературы
521
1880
H. И. Шениг. Воспоминания. — Русский архив, 1880, т. III, стр. 398—401.
На стр. 398 автор отмечает, что «приехав из Одессы, Корнилович
знал русский, немецкий, французский, итальянский и латинский языки,
а затем в короткое время выучится английскому, шведскому и
голландскому». На стр. 399 автор сообщает о маловероятном случае утери Кор-
ниловичем подлинного архивного дела о царевиче Алексее Петровиче,
по поводу чего он вызывался будто бы к Аракчееву и что только
своевременное заступничество Батенькова спасло его от возможных
неприятных последствий.
1881
П. Беляев. Воспоминания декабриста о пережитом и
перечувствованном. 1805—1850. — Русская старина, 1881, т. 30. Переиздано А. С. Сувориным
в 1882 г. отдельной книгой объемом в 507 стр.
На стр. 174 (издания Суворина) декабрист Беляев записал в своих
«воспоминаниях» запомнившийся ему хорошо один из эпизодов на
Сенатской площади во время событий 14 декабря: «Перед вечером мы
увидели, что против нас появились орудия. Корнилович сказал wbot теперь
надо идти и взять орудия". Но так как никого из вождей не было, то
никто и не решился взять на себя двинуть батальоны на пушки и, может
быть, начать смертоносную борьбу, что и решило участь этого несчастного
покушения». На стр. 244—245 рассказывает со слов ямщика Анкуди-
нова, как в 1828 г. от станции на берегу Байкала и до Иркутска этот
ямщик вез А. О. Корниловича в сопровождении фельдъегеря
Подгорного.
М. А. Бестужев. Записки. — Русская старина, 1881, т. 32. Последнее
издание относится к 1951 г. («Воспоминания Бестужевых», под редакцией, со
статьей и с комментариями М. К. Азадовского, Изд. АН СССР, М.—Л., 1951).
На стр. 115—116 (последнего издания) Бестужев, касаясь занятий
декабристов в крепости после вынесения им приговора в 1826 г.,
рассказал о любви к Корниловичу престарелой дочери плац-майора Подушкина,
в результате чего декабристов в Петропавловской крепости после
вынесения приговора стали снабжать книгами, присылавшимися родными
арестантов по предложению администрации тюрьмы.
1890
Из записок генерал-лейтенанта Михайловского-Данилевского. — Русская
старина, 1890, т. 68, № 11 (в этих воспоминаниях Корниловичу посвящены
стр. 503—504).

522 Указатель литературы
Автор записок присутствовал при сдаче А. О. Корниловичем в 1816 г.
выпускных экзаменов в Московском училище для колонновожатых;
в своих воспоминаниях он отметил, что Корнилович сдал свои экзамены
в науках и языках столь блистательным образом, что привел его в
удивление. В дальнейшем автор касается работ Корниловича в архивах, его
исторических трудов и своих связей с ним и заключает свои
воспоминания сожалением о том, что в 1822 и 1823 гг. Корнилович его оставил
и предпочел его общество общению с литераторами, «доведшими его,
вероятно, до ужаснейшего поступка, на который он покусился».
1903
Дополнительные заметки и материалы из жизни графа Сперанского. Из
бумаг акад. А. Ф. Бычкова. — Русская старина, 1903, т. 115, сентябрь.
На стр. 514 упоминается о посещении M. М. Сперанского А. О.
Корниловичем.
1906
Записки княгини Марии Николаевны Волконской. 2-е изд., СПб., 1906,
218 стр.
На стр. 78—80 дается описание увоза Корниловича из Читинского
острога в январе 1828 г. и прощания с ним жен декабристов.
Д. И. 3 а в а л и ш и н. Записки декабриста. 2-е изд., СПб., [1906], изд.
Т-ва М. О. Вольф.
На стр. 211 говорится, что утром 14 декабря Корнилович был послан
к M. М. Сперанскому объявить ему о предстоящем перевороте и испросить
его согласие на назначение его в число членов регентства. «С ума Вы
сошли, — отвечал Сперанский, — разве делают такие предложения?
Одержите сначала верх, тогда все будут на Вашей стороне».
На стр. 212 автор рассказывает, к каким способам прибегал
Корнилович, работая в государственных архивах, чтобы вынести из архивов
списанные им интересующие его секретные архивные материалы.
1907
Записки жены декабриста П. Е. Анненковой. Книгоизд. «Прометей», СПб.,
(б. г.), 166 стр.
На стр. 104 говорится о встрече Анненковой на одной из станций
между Томском и Красноярском с увозимым фельдъегерем в Петербург
декабристом А. О. Корниловичем, причем отмечается, что последний
был без оков.
1931
Записки декабриста Лорера. Гос. соц.-эконом, изд., М., 1931, 442 стр.
На стр. 147 сообщаются подробности увоза Корниловича из
Читинского острога в 1828 г., а также то, что из переписки жен декабристов

Указатель литературы
523
впоследствии стало известно о вторичном заточении Корниловича в
Петропавловскую крепость и что ему было разрешено иметь там книги и
канцелярские принадлежности.
II. Исследования
1873
В. П. Анненков. А. С. Пушкин. Материалы для его биографии и оценки
произведений. СПб., 1873.
На стр. 191 автор отмечает, что в числе источников для «Арапа
Петра Великого» сам Пушкин называет «Русскую старину»
Корниловича.
1902
В. Я. Богучарский. Декабрист-литератор Александр Осипович
Корнилович. — Литературное дело, СПб., 1902, стр. 100—110. Эта статья
переиздана автором в его же книге «Из прошлого русского общества», изд.
Дирожкова, 1905, стр. 110—118.
Автор попытался впервые объединить все разрозненные отрывочные
сведения о Корниловиче, проникшие в печать, в очерке о жизни и
литературной деятельности этого декабриста. При переиздании этой статьи
-автором дополнительно были частично использованы архивные
материалы следственного о Корниловиче дела. Недостатки этого первого
биографического очерка о Корниловиче — незнание автором многих
работ декабриста и недостаточно критический анализ имевшейся о нем
литературы, в частности, излишнее доверие к неправильной версии
Д. И. Завалишина о причинах увоза Корниловича из Читинского острога
и вторичного заточения его в Петропавловскую крепость.
1905
В. В. Сиповский. Пушкин и Рылеев. — Пушкин и его современники.
Материалы и исследования, вып. III, СПб., 1905, стр. 68—88.
На стр. 75—80 Сиповский сопоставляет «Полтаву» А. С. Пушкина
и «Жизнеописание Мазепы» А. О.- Корниловича, предпосланное поэме
К. Ф. Рылеева «Войнаровский». Путем тщательного анализа обоих
текстов автор приходит к заключению, что биография гетмана, составленная
Кррниловичем, имела «особое значение» для Пушкина, который наделяет
Мазепу теми же отрицательными качествами характера, что и историк
Корнилович.
Н. К. Шильдер. Император Александр I, его жизнь и царствование,
*. IV, Изд. 2-е, СПб., 1905.

Ô24
Указатель литературы
На стр. 411 в приведенном донесении Дибича от 4 декабря 1825 г.
указывается, что начальник херсонских военных поселений граф Витт
в своем доносе Александру I в Таганрог в числе заговорщиков называет
Гвардейского Генеральского штаба штабс-капитана Корниловича.
На стр. 419 в приведенном ответном письме вел. кн. Николая
Павловича к Дибичу от 12 декабря говорится: «Про Корниловича я еще ничего
не узнал».
1912
В. И. M а с л о в. Литературная деятельность К. Ф. Рылеева. Киев, 1912.
На стр. 295, касаясь произведения К. Ф. Рылеева «Царевич Алексей
в Рождественне» (впервые напечатанного П. Бартеневым в историческом'
сборнике «Девятнадцатый век», М., 1872, кн. 1), Маслов высказывает
предположение, что на сюжет об Алексее натолкнул Рылеева близко ему
знакомый А. О. Корнилович, который также интересовался личностью-
царевича, разыскивал материалы о нем в петербургских архивах, а в конце
1821 г. представил в Сибирское общество любителей российской
словесности статью под заглавием «О жизни царевича Алексея Петровича».
1913
П. Е. Щеголе в. Благоразумные советы из крепости. (По неизданным
материалам). — Современник, 1913, II, стр. 271—296; III, стр. 268—292. Эта
статья без каких-либо исправлений и дополнений была перепечатана автором
дважды: в его сборнике «Декабристы», изд. «Былое», Пгр., 1920, и в его же
сборнике «Декабристы», Госиздат, 1926.
В основу этой статьи положены автором архивные материалы
о А. О. Корниловиче, хранящиеся в архивном деле бывшего III отделения.
Щеголеву удалось впервые установить действительную причину
вторичного заточения Корниловича в Петропавловскую крепость и выяснить
ту роль, какую сыграл в этом деле осведомитель-III отделения, издатель
«Северной пчелы» и «Северного архива» Ф. В. Булгарин. Было доказано,
что Корнилович был вытребован в 1828 г. в Петербург для расследования
вопроса о связях декабристов с иностранными державами. Булгарин
донес, что, пользуясь якобы болтливостью Корниловича, австрийский
посол Лебцельтерн «выведывал» у него о том, «что делается и что
говорится в среднем классе». На первом же допросе Корниловичу удалось
полностью очистить себя от ложных наветов Булгарина. В дальнейшем,
как удалось выяснить Щеголеву, на протяжении 4 лет (1828—1832),
по личным распоряжениям Бенкендорфа, Корниловяч систематически
снабжался книгами и журналами, от него поступали многочисленные
записки по разного рода экономическим, торговым, военным и
административным вопросам, выписки из которых препровождались для сведе-

Указатель литературы
525
ния соответствующих министров и докладывались иногда Николаю I.
Щеголевым была опубликована полностью записка Булгарина, ответ
Корниловича на вопрос об австрийской интриге, его записка о жизни
декабристов в Читинском остроге, которая, как известно, имела своим
результатом отмену ношения кандалов декабристами в остроге, наконец,
ряд писем. В статье приводятся многочисленные выдержки из записок
Корниловича по разным вопросам.
Освещая деятельность Корниловича в крепости, Щеголев не
коснулся других его занятий, в частности, литературных, а также переводов
Тацита и Тита Ливия, ничего не сообщил о проводившейся Корниловичем
с 1830 г. систематической переписке с родными, отчасти потому, что об
этой стороне деятельности Корниловича в крепости не сохранилось
следов в архивном деле.
1925
А. Г. Грумм-Гржимайло. Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе.
Сб. «Декабристы на каторге и в ссылке», М., 1925, стр. 307—335.
В основу своего исследования автор положил сохранившийся
семейный архив Корниловичей, пополнив эти материалы данными из
архивного дела III отделения. Подробно освещены жизнь и занятия
Корниловича на Кавказе, почти изо дня в день. Статья изобилует выдержками
из писем декабриста. Автором было установлено, что на протяжении
последних двух лет жизни -Корнилович был занят составлением своих
воспоминаний, написанных в виде исторического обозрения политической
мысли в александровскую эпоху. Автор попутно сообщил также
интересные сведения о жизни в Царских Колодцах, совместно с Корниловичем,
декабриста кн. В. М. Голицына, и о посещении этой солдатской слободы
в 1834 г. декабристом А. А. Бестужевым-Марлинским. В конце статьи
приведены полностью два письма Голицына к М. О. Корниловичу с
описанием смерти А. О. Корниловича.
Б. Е. Сыроечковский. Записки Бошняка. — Красный архив,
1925, № 9.
Из этих записок видно? что А. К. Бошняк, состоя агентом по
политическому сыску у начальника херсонских военных поселений графа
Витта, поставил себе задачу проникнуть в .тайное общество, в каковых
целях, чтобы доказать свою преданность общему делу, он сообщил членам
тайного общества Давыдову и Лихареву, будто бы в их среде объявились
предатели, в числе которых он назвал: полковника Бринкена,
полковника Тимана, полковника Шебеко, штабс-капитана Корниловича и
поручика Абрамова. Этим способом Бошняк хотел снискать себе доверие
указанных членов Южного тайного общества, в чем и преуспел.

526
Указатель литературы
1926
А. Г. Г р у м м - Г р ж и м а й л о. Письмо декабриста А. О. Корниловича'
из Петропавловской крепости. — Сб. «Бунт декабристов», Л., 1925, стр. 393—396.
В дополнение к материалам, опубликованным Щеголевым, автор
сообщает о наличии обширного собрания писем Корниловича к родным,
написанных Корниловичем во время пребывания в Петропавловской
крепости в 1830—1832 гг. и хранящихся в семейном архиве Корнило-
вичей, принадлежащем автору.
В статье печатается полностью письмо А. О. Корниловича к брату
от 5 августа 1832 г. и помещена выдержка из письма от 14 июля 1832 г.
Из этого письма и из вступительной статьи автора устанавливается, чтог
помимо составления «записок», Корнилович в крепости переводил
Тацита и Тита Ливия и написал историческую повесть «Андрей
Безыменный».
1932
А. Г. Г р у м м - Г р ж и м а й л о. Декабрист А. О. Корнилович. (Жизнь
и литературная деятельность). — Сб. «Декабристы и их время», т. II, М.,.
1932, стр. 324—356.
Материалами для этой статьи послужили архивные материалы
III отделения, дело о Корниловиче Верховного уголовного суда и
Следственной комиссии, материалы семейного архива Корниловичей, данные-
из бумаг Н. К. Шильдера, хранящиеся в Гос. Публичной библиотеке
им. M. Е. Салтыкова-Щедрина, наконец, материалы из Дашковского
собрания, поступившего в Рукописное отделение Института литературы
АН СССР. Кроме того, автором были просмотрены журналы «Сын
отечества», «Северный архив», «Соревнователь просвещения» и др., а равным
образом была использована вся литература о Корниловиче. .
В статье охвачен изучением период из жизни Корниловича до
вступления его в члены Южного тайного общества летом 1825 г. Автору
удалось осветить как литературную деятельность Корниловича в этот
период, так и его работы в архивах по изучению древних актов,
исторические труды, а также педагогическую деятельность. Автор остановился
и на участии Корниловича в Вольном обществе любителей российской
cj овесности, которое было филиалом Союза благоденствия, поскольку
об этом можно было судить из опубликованных в «Соревнователе»
протоколов заседаний этого Общества; равным образом он осветил ту среду,,
которая окружала Корниловича в его творческие годы, литературные
кружки, им посещавшиеся, политические салоны, где собирались
представители прогрессивно настроенной интеллигенции 20-х годов, наконец,,
научные круги, куда он также был вхож. Недостатком этой статьи,
несмотря на обилие приведенного фактического материала, является &

Указатель литературы
527
описательный характер и отсутствие анализа произведений Корнило-
вича. К статье приложен единственный известный портрет декабриста.
Б. С. Пушкин. Арест декабристов. — Сб. «Декабристы и их время»,
т. II, М., 1932, стр. 377—413.
О Корниловиче см. стр. 394; сообщены время и место ареста, время
отвезения из Главного штаба во дворец, из дворца на главную
гауптвахту, время заключения в крепость и место содержания, место
последнего местожительства в Петербурге.
1934
Л. Б. Модзалевский. Библиотека Пушкина. Новые материалы. —
Литературное наследство, № 16—17, 1934, стр. 985—1024.
На стр. 1000 отмечается, что в описи книг библиотеки А. С. Пушкина,
составленной в 1837 г., вскоре после смерти поэта, значилась под № 746
«Повесть „Андрей Безыменный", СПб., 1832», в настоящее время в числе
сохранившихся книг библиотеки Пушкина не значащаяся. Это указание
Модзалевского чрезвычайно важно, ибо свидетельствует, что Пушкин
несомненно читал это произведение Корниловича и, по-видимому,
использовал его при составлении плана задуманного, но не оконченного своего
произведения «Сын казненного стрельца», а также при написании романа
«Дубровский» (см. об этом выше, стр. 450).
Р. М. Т о н к о в а. Декабрист А. О. Корнилович и Н. А. Полевой. — Сб.
статей, посвящ. акад. А. С. Орлову, Изд. АН СССР, М.—Л., 1934, стр. 361—364.
В этой статье автором впервые опубликовано письмо А. О.
Корниловича к Н. А. Полевому от 20 декабря 1932 г. из Царских Колодцев на
Кавказе, находящееся среди архивных материалов в Институте книги,
документа и письма АН СССР. Из этого письма стало очевидно, что
Корнилович познакомился с рецензией Н. А. Полевого на «Русскую старину»
не до событий 14 декабря 1825 г., как это предполагалось ранее, а лишь в
1826 г. в Красноярске, когда он направлялся по этапу в Читинский острог.
В этом письме декабрист Корнилович с большим опозданием благодарит
Полевого за его хороший отзыв на «Русскую старину», а также за
проявленное автором гражданское мужество, ибо рецензия эта вышла в свет
уже после событий 14 декабря. В этом письме декабрист Корнилович
рекомендует Полевому в сотрудники «Московского телеграфа» своего
брата М. О. Корниловича. Однако, как выяснила Тонкова, последний
в 1833 г. в этом журнале не печатался, а в дальнейшем и не мог в нем
сотрудничать, так как в 1834 г. журнал был закрыт царским
правительством за свое прогрессивное направление.

528
Указатель литературы
К. Ф. Рылеев, Полное собрание сочинений; редакция, вступительная
статья и примечания А. Г. Цейтлина, изд. «Academia», M.—'Л., 1934, 980 стр.
На стр. 475 помещено в разделе «Письма» текст рекомендательной
записки, выданной К. Ф. Рылеевым А. О. Корниловичу для
представления в Общество любителей словесности, наук и художеств: «Имею честь
представить сему обществу к принятию в действительные члены оного
г-на штабс-капитана Александра Осиповича Корниловича, известного
своими познаниями в отечественной истории и древностях. Кондратий
Рылеев».
1938
Б. С. Мейлах. Литературная деятельность декабриста Корниловича (по
неопубликованным материалам). — Литературный архив, т. I, Изд. АН СССР,
М.—Л., 1938, стр. 414—422.
Автор касается литературной деятельности Корниловича в
Петропавловской крепости, т. е. того вопроса, которого не коснулся в своей
работе П. Е. Щеголев. Автор впервые опубликовал из архивного дела
III отделения записку Корниловича от 25 октября 1830 г., специально
посвященную литературным вопросам, дав ей анализ, а затем
обнародовал письма Корниловича к Бенкендорфу от 23 ноября 1831 г. и от 4 января
1832 г., в которых автор касается написанной им в крепости исторической
повести «Андрей Безыменный», а также задержанное III отделением
письмо Корниловича к брату Михаилу, которое, как выразился Мейлах,
«является своеобразным комментарием к повести и представляет большой
интерес для понимания идейно-творческих позиций Корниловича».
В заключение автор отмечает, что «положительные стороны Петра-
государя настолько подчеркнуты [в повести] и изложены в таком
назидательном тоне, что замысел Корниловича невольно напрашивается
в параллель со „Стансами" Пушкина».
1939
В. Г. Гуляев. К вопросу об источниках «Капитанской дочки».
Пушкин. Временник Пушкинской комиссии, № 4—5, Изд. АН СССР, М.—Л.,
1930, стр. 198—211.
В результате сопоставления текстов исторической повести «Рассказ
моей бабушки» из времен восстания Пугачева, опубликованной в 1832 г.
под псевдонимом «А. К.» в альманахе Е. Аладьина, «Невский альманах»»
которую автор приписывает А. О. Корниловичу, и «Капитанская дочка»
А. С. Пушкина автор пришел к выводу, «что яРассказ моей бабушки"
послужил истоком и реальным источником п Капитанской дочки "Ч
(стр. 211).

Указатель литературы
529
Однако предположение автора о принадлежности «Рассказа моей
бабушки» А. О. Корниловичу было мало обосновано, что и доказано
последующими исследователями «Капитанской дочки» А. С. Пушкина.
1949
В. Базанов. Вольное общество любителей российской словесности.
Гос, изд. Карело-Финской ССР, Петрозаводск, 1949, 421 стр.
На стр. 250 автор отмечает: «В 1822 г. определилось место Корни-
ловича как своеобразного писателя-историка, сознательно
пропагандировавшего на заседаниях vученой республики** деятельность Петра I и
его прогрессивные реформы». В течение этого года Корнилович читал на
собраниях ряд своих статей.
На стр. 262, говоря о годичном собрании Общества, происходившем
22 мая 1823 г. в доме Г. Р. Державина, автор приводит извлечения из
письма А. А. Бестужева об этом собрании. На этом собрании Н. А.
Бестужев прочитал .статью А. О. Корниловича «О первых балах в России».
А. А. Бестужев отозвался о нем так: «Корнилович всем понравился, его
читал мой брат очень внятно».
Для более тесной связи «ученой республики» с задачами Северного
общества был создан в конце 1823 г. специальный «домашний комитет»,
явившийся политическим, руководящим центром Вольного общества
любителей российской словесности.
Комитет состоял из президента Ф. Н.- Глинки и действительных
членов Н. И. Кутузова, О. М. Сомова, К. Ф. Рылеега, И. К. Аничкова,
А. О. Корниловича и Н. и А. Бестужевых (стр. 287, 294).
Очень ценным в книге является и опубликование журнала
«упражнений» Общества с 1820 г. по 15 декабря 1825 г. (стр. 325—404). Здесь
имеются исчерпывающие сведения о всех прочитанных докладах на
заседаниях Общества и, в частности, о докладах А. О. Корниловича, из
которых некоторые не были, по-видимому, напечатаны, а может быгь, если
и были опубликованы, то пока еще не найдены.
Активность А. О. Корниловича в этом Обществе выражалась не
только в частом посещении его заседаний (в 1822 г. — 21 раз, в 18кЗ г. —
22 раза, в 1824 г. — 12 раз и т. д.), но и в том, что он занимлл
ответственные должности по Обществу. Так, 30 декабря 1822 г. он был избран
членом цензурного комитета, а 29 декабря 1823 г. — цензором библиографии.
1950
Д. Д. Б л а г о й. Творческий путь Пушкина (1813—1826). Изд. АН СССР,
М.—Л., 1950, 579 стр.
На стр. 518—519, говоря об истории создания Пушкиным «Песен
о Стеньке Разине», автор пишет, что важным ему источником послужил
34 А. О. Корнилович

530
Указатель литературы
«рассказ Стрюйса, опубликованный в середине 1824 г. в журнале
„Северный архив" декабристом А. О. Корниловичем».
1951
М. В. H е ч к и н а. А. С. Грибоедов и декабристы. Изд. 2-е, Изд. АН
СССР, М., 1951, 624 стр.
На стр. 388 сообщается, что на вопрос Грибоедову Следственной
комиссии, виделся ли он с Корниловичем в Киеве, Грибоедов кратко
ответил: «С штабс-капитаном Корниловичем я в Киеве не виделся». Из
этого ответа Грибоедова Нечкина вполне основательно делает
заключение, что Корнилович был знаком с Грибоедовым, ибо на аналогичный
вопрос о Сухачеве Грибоедов дал другой ответ: «Я не знаком с Сухаче-
вым и никогда не слышал о его существовании».
На стр. 392—393 Нечкина пишет: «Итак, Грибоедов зимой 1824/25 г.
и весной 1825 г. живет в одном из крупнейших центров заговора [в
квартире кн. А. И. Одоевского на Исаакиевской площади], где готовится
восстание. Он живет тут, окруженный дружбою и любовью заговорщиков,
считающих его псвоим" (слова Рылеева)».
Завсегдатаем этого дружеского круга был и А. О. Корнилович —
«один из значительных писателей-декабристов, историк, выдающийся
по дарованию и образованности человек».
М. В. H е ч к и н а. Восстание 14 декабря 1825 г. Изд. АН СССР, М., 1951,
202 стр.
На стр. 134 автор пишет: «Имелась и связь восставших полков
с лейб-гренадерским и в самый день 14 декабря. Оболенский в своих
воспоминаниях свидетельствует, что Рылеев был послан в гренадерский
полк „для ускорения его прихода" («он направился по назначению и
исполнил поручение»). Сам Рылеев признает этот факт, лишь стремясь
смягчить его тем, что будто он узнал о выходе роты Сутгофа из казарм,
„еще не доехав до оных" от Корниловича, который уже знал о выход
лейб-гренадер. В силу этого свидетельства в числе лиц, служивших
связью между восставшими на площади -и еще не вышедшими лейб-гре-
надерами, надо упомянуть и Корниловича».
Е. Аксенов. Северное общество декабристов. К 125-летию восстания
14 декабря 1825 года. Ленингр. газ.-журн. и книжн. изд., 1951, 320 стр.
На стр. 285 автор отмечает: «В свою очередь Васильковская управа,
по получении известия о смерти Александра I, прислала в Петербург
своего связного — Корниловича. Миссию Корниловича нельзя оценить
иначе, как заверение Васильковской управой Северного общества о
готовности выполнить свои обязательства по ранее принятому соглашению

Указатель литературы
531
и поддержать восстание в Петербурге, как только оно начнется, а также
как намерение поощрить и воодушевить северян на открытое
выступление.
«Так, по свидетельству Штейнгеля, Корнилович, явившийся на
совещание членов Северного общества накануне выступления, пторжественно
уверил, что во второй армии сто тысяч готовы и что он ручается головой".
После того, говорит Штейнгель, участники совещания ^уверились в силе"».
1952
А. Г. Грумм-Гржимайло. Декабристы в Читинском остроге.
(Неопубликованное письмо А. О. Корниловича). — «Забайкалье», литературно-
художественный альманах, № 5, Читгиз, 1952, стр. 164—167.
После небольшого вступления, в котором описывается, со слов
очевидцев, обстановка увоза Корниловича из Читинского острога
фельдъегерем Подгорным, приводится с некоторыми сокращениями письмо
А. О. Корниловича священнику П. Н. Мысловскому, посланное
декабристом с дороги в феврале 1828 г. Письмо это сохранилось в копии H. Н.
Шереметевой в семейном архиве Якушкиных, ныне поступившем в ЦГИА.
Сообщенные в этом письме сведения об условиях казематной жизни
декабристов в Читинском остроге были первыми по времени известиями
о пребывании их в Чите.
1954
Т. Г. С н ы т к о. Рылеев на следствии. Из неопубликованных
следственных дел о декабристах. — Литературное наследство, Декабристы-литераторы,
I, Изд. АН СССР, М., 1954, стр. 169—236.
На стр. 192 приведено показание К. Ф. Рылеева о посещении его
Корниловичем и обер-прокурором Сената Краснокутским вечером 13
декабря и о имевшемся разговоре между ними по поводу назначенной на
15 декабря в 7 часов утра присяге Николаю I в Сенате.
Л. Я. В и л ь д е. Декабрист Михаил Орлов — критик «Истории» H. М.
Карамзина. Вступительная статья М. В. Нечкиной. — Литературное наследство,
Декабристы-литераторы, I, Изд. АН СССР, М., 1954, стр. 557—568.
На стр. 557 М. В. Нечкина во вступительной статье приводит
выдержку из письма Корниловича к Строеву и выделяет то место в этом
письме, где автор сообщает о начавшей печататься в «Северном архиве»
критической статье на «Историю» Карамзина польского историка Леле-
веля и о том, как эта критика была воспринята в литературных кругах
. Петербурга того времени, а также высказывает свое согласие со
взглядами Лелевеля.
34*

532
Указатель литературы
M. К. А з а д о в с к и й. Затерянные и утраченные произведения
декабристов, Историко-библиографический обзор. — Литературное наследство,
Декабристы-литераторы, I, Изд. АН СССР, М., 1954, стр. 601—777.
На стр. 734—736 автор касается утерянных работ А. О. Корниловича,
используя в этих целях указания А. Г. Грумм-Гржимайло, В. Базанова
и других авторов. Заканчивает автор свой обзор словами: «В лице
загубленного Николаем I Корниловича русская культура понесла великую
утрату».
1955
Г. И. Г а б о в. Общественно-политические и философские взгляды
декабристов. — В кн.: Очерки философской и общественно-политической мысли
народов СССР, т. 1, М., 1955, стр. 304—337.
На стр. 316 Габов говорит о статье декабриста А. Корниловича
«Известия об успехах промышленности в России и особенно при царе Алексее
Михайловиче». При этом автор замечает, что «современные исследования
советских ученых полностью подтверждают высказывание Корниловича
о высокой ступени развития культуры в древней Руси».
Н. И. Фокин. Роман А. С. Пушкина «Капитанская дочка». Автореферат
диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук,
Изд. ЛГУ, 1955.
На стр. 8 доказывается, что «Рассказ моей бабушки», послуживший
одним из источников для «Капитанской дочки» Пушкина, принадлежит
не А. О. Корниловичу, как предполагал В. Г. Гуляев, а А. И. Крюкову,
малоизвестному русскому писателю 20—30-х годов XIX в.
В неопубликованной рукописи этой диссертации приводятся
убедительные тому доказательства (стр. 130 и ел.).
1956
А. Г. Грумм-Гржимайло. Декабрист А. -О. Корнилович и
археограф П. М. Строев. — Исторический архив, 1956, № 4, стр. 255—259.
В этой, публикации впервые напечатано письмо декабриста
А. О. Корниловича к археографу IL М. Строеву от 9 ноября 1823 г. и
освещается вопрос о взаимоотношениях, сложившихся между автором
письма и крупнейшими учеными-историками того времени. Одновременно
дается подробный комментарий к этому письму.
Б. Б. Кафенгауз. Об исторических взглядах декабристов. —
Доклады и сообщения Института истории АН СССР, 1956, № 10, стр. 27—49.
На стр. 40—43 автор дает краткий анализ исторических работ
А. О. Корниловича и их научную оценку.

Указатель литературы
Ô33
III. Документы, архивные материалы и библиография
1925—1953
Восстание декабристов. Материалы, Центрархив и Главное архивное
управление тт. I—X, Гос. изд. полит, лит., М., 1925—1953.
Для з^становления участия А. О. Корниловича в декабристском
движении важны следственные дела К. Ф. Рылеева, А. А. Бестужева,
С. И. Муравьева-Апостола, М. И. Муравьева-Апостола и М. П.
Бестужева-Рюмина.
Восстание декабристов. Алфавит декабристов. Дела Следственной
комиссии о злоумышленных обществах, т. VIII, под ред. и с примеч. Б. Л. Модзалев-
ского и А. А. Сиверса, Л., 1925, 432 стр.
О Корниловиче (в «Алфавите» — Карнилович) на стр. 91, в
указателе (стр. 329—330), вкрались ошибки: год рождения показан «около
1795» (вместо 1800 г.), год перевода в Гвардейский Генеральный штаб —
1824 (вместо 30 августа 1821 г.).
. Эти ошибочные даты заимствовал отсюда Т. Г. Снытко
(Литературное наследство, Декабристы-литераторы, I, стр. .190); у него же
неправильно указано, что Корнилович «был возвращен из Нерчинска в 1827 г.»
(нужно: из Читинского острога в феврале 1828 г.). В статье о А. О.
Корниловиче во 2-м изд. «Большой советской энциклопедии» (т. 23, стр. 26)
повторены эти же ошибки с добавлением новой — год смерти показан
1833 (вместо 1834 г.).
Н. М. Ченцов. Восстание декабристов. Библиография. М. — Л., 1929-
792 стр.
В перечне работ А. О. Корниловича были использованы не все
журналы того времени, почему библиография страдает большими
недочетами.
<Ш*3®2^!>

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Аббас, мирза, наследник персидского
престола 268, 270, 271, 392, 395,
482
Август, польский король 150, 205, 320
Августин Иванович, см. Корнило-
вич А. И.
Аврамов И. Б., декабрист 420
Азадовский М. К., историк
литературы 489, 532
Аксенов Е., историк 530, 531
Алевиз, венецианец 134
Александр I 419, 421, 432, 458, 462,
481, 509
Александр II 500
Александр, слуга 291
Александр, см. Бестужев-Марлин-
ский А. А.
Александра Федоровна, императрица,
жена Николая I 459, 488
Алексей Михайлович, царь 131, 138,
139, 141—144, 189, 438, 439, 442,
444, 477
Алексей Петрович, царевич 297, 456
Алексей Федорович, см. Малиновский
А. Ф.
Альфонс, король Наваррский 347
Алябьев, русский посол 438
Андрей Кузьмич, см. Корнилович А.К.
Анжу П. Ф., адмирал, исследователь
Арктики 474
Анна Ивановна, императрица 172,
183—186, 211, 410, 490
Анна Петровна, царевна 147, 148, 172,
184
Анненков В. П., историк
литературы 523
Анненкова П. Е., жена декабриста 522
Антон Осипович, см. Радзиевский А. О.
Антон Францевич, см. Янковский А.Ф.
Антон, дворовый 340
Апраксин Ф. М., граф,
генерал-адмирал 147, 170, 172, 173, 183, 191 —
193
Аракчеев А. А., граф 518
Аристид 211 '
Аристотель 132, 134
Арсеньев К. И., географ, статистик
307, 312, 500, 502
Базанов В. Г., историк литературы
416, 529
Балтазар, сын А. К. Корниловича, см.
Корнилович Б. А.
Бантыш-Каменский Д. Н., историк 448
Бартенев П. И., редактор журнала
«Русский архив» 510, 519

Указатель имен
535
Барятинский А. П., князь,
декабрист 261
Басаргин Н. В., декабрист 520
Бассевиц, граф, голштинский
министр 175, 181, 183, 202, 510
Батеньков Г. С, декабрист 321, 416,
431, 455, 463, 502, 503, 518
Батый, хан 437
Баус, английский посол 498
Башуцкий, генерал 504
Без-Корнилович, см. Корнилович
М. О.
Бекович-Черкасский Александр, князь,
исследователь Каспийского моря 230,
240
Белизар, книготорговец 360
Беляев П. П., декабрист 428, 521
Беляевы, декабристы 261
Бенкендорф А. X., граф,
начальник III отделения 371, 375, 386,
388, 393, 403, 430, 431, 442, 449,
452, 455, 457, 460, 463—466, 469,
475, 476, 478, 490—495, 498—500,
502, 507, 508, 510
Бер Мартин, пастор 294, 301, 497
Берхгольц Ф. В., автор записок о
России 201—203, 440, 476
Бестужев М. А., декабрист 521
Бестужев Н. А., декабрист 416
Бестужев П. А., декабрист 389, 471,
509
Бестужев-Марлинский А. А.,
декабрист 259, 389, 400—402, 406, 415—
417, 426—429, 431, 440, 456, 472,
475, 498, 512
Бестужев-Рюмин М. П., декабрист 416,
418, 419, 422—425
Бестужевы 489
Бибиков Д. Г., государственный
деятель 479
Бичурин, Иакинф, монах, востоковед
226, 228, 479
Благой Д. Д., историк литературы
446, 529, 530
Блер, английский проповедник 260
Бобринский А. Г., граф 470
Бобрищев-Пушкин П. С, декабрист
260, 490
Богданов А. И., автор «Описания
С.-Петербурга» 203
Богучарский В. Я., историк
общественного движения в России 414, 417,
435, 523
Бойе, составитель словаря 491
Борис Годунов, царь 136, 137, 497
Борисовы, декабристы 261, 488
Борет, голландский купец 163
Браницкая А. В., графиня 202, 274, 419
Брёдер, автор словаря 274
Брюс Я. В., граф, генерал-фельд-
цейгмейстер 159, 161, 176, 194,
201, 202, 447
Булгари Н. Я., граф, декабрист 420
Булгарин Ф. В., издатель журнала
«Северный архив» и газеты
«Северная пчела» 254, 296, 416, 429, 430,
451, 458, 462, 492, 493
Буссов Конрад, писатель 497
Бутурлин А. Б., денщик Петра I
158, 183
Бутурлин Д. П., военный историк 414,
432, 458
Бутурлин И. И., генерал-аншеф 155,
156, 168, 183, 191
Бычков А. Ф., академик 522
Бэкон Ф., английский философ 211
Вадковский Ф. Ф., декабрист 490
Вальховский В. Д., полковник,
начальник штаба Кавказского
военного округа 370, 371, 379, 467, 507
Вебер X. Ф., ганноверский посол,
автор записок о Петре I 201, 202;
203, 440

636
Указатель имен
Вельяминов А. А., генерал 381
Вера Алексеевна, см. Муравьева В. А.
Вербье, иезуит 227
Вилламов Г. И., статс-секретарь 459,
488
Виллис, учитель английского языка
414
Вильде Л.- Я., историк 531
Виниус А. Д., голландский мастер,
строитель перво! о
чугуноплавильного завода в России 142
Витворт Чарльз, лорд, английский
посланник 194, 440
Витт И. О., граф, начальник
Херсонских военных поселений 421, 462
Владимир, вел. князь 132, 483
Воинов А. Л., генерал 427
Волгин 370, 374
Волк С. С, историк 433
Волков, переводчик 156
Волконская M. Н., княгиня, жена
декабриста 260, 356, 505, 522
Волконский П. М., князь, начальник
Генерального штаба 247, 252, 458,
480, 482, 488
Волконский С. Г., князь, декабрист
416, 420, 421
Волынский А. В., посланник,
впоследствии крупный политический
деятель времен бироновщины 159,
192
Вольтер 211, 297, 449
Вольф Ф. Б., декабрист 261, 490
Воронцов М. И., русский. посол 487
Воронцов М. С, граф 252," 460, 482
Врангель Ф. П., путешественник,
исследователь Арктики 474
Вяземский П. А., князь, поэт 416, 434
Габов Г. И., историк 532
Габриель, возлюбленная Генриха IV
335
Гаджи Могамед Багадир, бухарский
посланник 171
Галем Г. А., автор истории Петра I
201, 202
Гарлицкий 156
Гартзукер, роттердамский астроном
161
Гастерер, знакомый А. О. Корнило-
вича 249
Гейден фон дер, голландский
механик 162
Генрих IV 335, 347
Генрих V 335
Герберштейн Сигизмунд, австрийский
дипломат, автор записок о России 483
Герман К. Ф., акад. 307, 312, 439, 477,
499, 502
Геродот 132, 211
Гёте Иоганн-Вольфганг 262
Гижицкие 280, 304
Гильденштедт А. И., академик 139
Глинка С. 201
Глинка Ф. Н., писатель 415,416
Глинский М., князь 505
Глот Францис, английский купец 138
Глюк, пастор 156
Гнедич Н. И., писатель 416
Голиков И. И., писатель, историк
202, 440, 446, 447, 448
Голицын В. В., князь 204, 205, 334
Голицын В. М., князь, декабрист
367, 375, 378—380, 397, 401, 416,
431, 459, 468, 473, 512
Голицын Д. М., князь,
государственный деятель первой половины
XVIII в. 198
Голицын M. М., князь,
генерал-фельдмаршал 183, 194, 198
Голицын Н. Ф., князь 366
Головин И. М., генерал-майор,
главный корабельный строитель 172,
179, 183, 197

Указатель имен
637
Головкин, фабрикант 375
Головкин. А. Г., граф, посол 152
Головкин Г. И., граф, канцлер 147,
158, 169, 171, 196, 205, 206, 447
Головкин М. Г., граф 183
Головкин Ю. А., граф, дипломат 232
Головкины, графини 174, 183
Голштейн-Готторпский К. У.,
герцог 184
Гомер 132
Гордон Патрик, генерал 302
Горлов 247
Горсей Джером, английский посол,
автор записок о России 498
Греф, книгопродавец 491
Греч Н. И., журналист, издатель ж.
«Сын отечества» 297, 317, 343,
344, 357, 360, 398, 467, 470, 492, 504,
519
Грибоедов А. С. 416, 419, 454
Григорий, дворовый 351
Гроссман Л. П., историк литературы
446
Грумм-Гржимайло А. Г., историк 247,
414, 415, 429, 431, 440, 441, 456,
473—475, 481, 483, 489, 504, 506—
508, 512, 513, 525, 526, 531, 532
Гуляев В. Г., историк литературы 444,
445, 505, 528, 529
Гуммлауэр, секретарь австрийского
посольства 429
Гурьев Д. А., граф, министр финансов
253, 483
Гуссейн, хан 513
Давыдов В. Л., декабрист 488
Давыдова А. И., жена декабриста 260
Даниил, старец 134
Данте 348
Да уд-бег, хан 148
Дашков Д. В., государственный
деятель 474
Девиер А. М., граф, генерал-полиций-
мейстер 159, 173, 447
Дезен фон 427
Дельвиг А. А., поэт 445
Державин Г. Р. 212
Дженкинсон А., английский посол 498
Дибич-Забалканский И. И., граф 421,
507
Дмитриев И. И., баснописец 212, 300,
416
Дмитрий Донской, князь 133
Дмитрий Ростовский, митрополит 175
Дмитрий Самозванец I 497
Дмитрий Самозванец II 497
Долгорукая Е. А., княжна 183
Долгорукий Г. Ф., князь, сенатор
152, 183
Долгорукий Я. Ф., князь, сенатор 155,
159, 183, 447
Домициан, римский император 320, 346
Дорошенко Петр, гетман 204
Дрос, писатель 263
Дружинин H. М., академик, историк
452
Дунин, помещик 304
Екатерина I 151, 159, 172, 184
Екатерина II 181, 187, 212, 240, 445
Екатерина Ивановна, царевна 172,
177
Елагина Е. П. 502
Елизавета, королева английская 136,
211
Елизавета Петровна, императрица 147,
151, 158, 172, 183, 185, 186, 293,
332, 400
Елчин Федот, русский посол 487
Ермолов А. П., генерал 240, 419, 421
Жолкевский Станислав, польский
гетман 497
Жуковский В. А. 300

638
Указатель имен
Завалишин Д. И., декабрист 427, 436,
520, 522
Загоскин M. H., писатель 297
Запорощенко Е. Г. 398, 402
Зеленский, иезуит 206
Зильберштейн И. С, историк
литературы 450
Зиновьев И., посол 487
Зотов К. Н., государственный
деятель 156
Зубов В. А., граф 240
Зуев В. Ф., академик 134, 138
Иван, дворовый 291, 340, 351
Иванов И. И., декабрист 261
Ивановский А. А., литератор 356,
357, 360, 370, 374, 375, 442, 444,
466, 467, 475, 504
Идее Избрант, посол в Китае, автор
записок 230
Измаил, хан 513
Измаил-бег, персидский посол 152
Измайлов А. Е., баснописец 416,
459
Измайлов Л. В., русский посланник
в Китае 196, 230
Измайлов Н. В., историк литературы
448
Иоанн, митрополит 402
Иоанн Алексеевич, царь 169, 177, 204,
334
Иоанн Грозный, царь 135, 136, 328,
483
Иоанн Казимир, польский король 204
Иоанн III 134, 483
Иовис Д. 143
Искра, полковник 207
Казначеев А. И. 253, 482
Кайдалов, купец 453
Калайдович К. Ф., археограф 255,
461, 483, 484
Канкрин Е. Ф., граф, министр
финансов 483
Кан Си, китайский император 224,
225, 228
Кантемир Дмитрий, валахский князь
173, 183,196
Кантемир, княгиня 174, 196, 200
Кантемир, княжна 183
Каподистрия Иоанн, граф, греческий
политический деятель 390, 398, 470,
471, 509, 512
Карамзин H. М. 133, 212, 254, 300,
310, 330, 331, 432—436, 439, 441,
456, 461, 465, 485, 486
Карелин* Г. С, путешественник 501
Карелины 501
Карл, шведский герцог 497
Карл, см. Корнилович К. А.
Карл V 135
Карл VI 154
Карл XII 206
Карл-Фридрих, голштинский герцог
147, 148, 175, 179, 181, 183, 184
Каролина, см. Корнилович Каролина
Кафенгауз Б. Б., историк 433, 474,
475, 532
Каховский П. Г., декабрист 425, 435
Кашин Н. И., автор записок о Петре I
201, 202
Келлерман Т., заводчик 141
Кильбургер И.- Ф., шведский дипломат,
автор записок о России 139, 140—
143, 438
Киндерев А. С, математик 499
Кинский, граф, австрийский посол 147,
150, 183
Кирилл Туровский, проповедник и
писатель XVII в. 483
Киселев П. Д., граф, начальник штаба
II армии 452
Клавдий, римский император 320
Клейнмихель П. А., генерал 510

Указатель имен
539
Клуген А. О., полковник 394, 399, 406,
473
Клуген К. Я., жена полковника 406
Коббет, составитель учебника 491
Кобенцель Ян, посол 136
Койет Ю., пушечный мастер 140,
141
Колодкин, штурман 242
Коновницын П. П., граф, декабрист
425
Константин Павлович, вел. князь 426,
427
Копиевич (Копиевский) Илья,
переводчик 156
Корб, учитель немецкого языка 414
Корнилович А. И. 176, 247, 249, 257,
279, 283, 284, 286, 287, 289, 291,
299, 300, 305, 311, 314, 315, 317,
318, 320, 322—328, 338, 342, 343,
350, 351, 353—355, 366—368, 372—
374, 376, 380, 381, 384, 403, 406,
488, 489, 493, 494, 495, 496
Корнилович А. К. 337, 354, 503
Корнилович Б. А., гарибальдиец 292,
496, 503
Корнилович Ж. О. 257, 276, 284, 287,
288, 293, 295, 299, 309, 313, 314,
319, 322, 327, 330, 338, 339, 341 —
* 343, 345, 348, 352, 354, 355, 362,
363, 369, 370—375, 386, 403, 464,
465, 467, 468, 488, 493
Корнилович К. А., гарибальдиец 292,
496, 503
Корнилович Каролина 276, 277, 278,
280, 283, 287, 288, 289, 295, 298,
300, 317, 319, 348, 353, 355, 365,
381, 403, 493, 496
Корнилович Луиза 250, 278, 284, 480
Корнилович Людвиг 278, 283, 300,
314, 348, 353, 372, 381, 404, 493
Корнилович Мальвина 278, 283, 353,
404, 493
Корнилович (Без-Корнилович) М. О.
281,' 283, 289, 291, 299, 301, 303,
304, 308, 314, 318, 322, 325, 326, 330,
338, 342, 345, 348, 354, 361, 363,
369, 370, 372, 373, 374, 376—378,
384, 404, 405, 409, 420, 462, 464—
466, 468, 469, 480, 489, 494—497,
503, 505—507, 511
Корнилович М. Я. 250, 252, 253, 480
Корнилович О. Я., отец декабриста
413, 480
Корнилович Р. И., мать декабриста
459, 461, 462, 464—466, 468, 480,
488
Корнилович С. И. 286, 287, 299, 304,
339, 343, 363, 364, 384, 421, 458,
460, 464, 480, 481, 494
Корнилович Франц 250, 284, 291, 293,
300, 304, 311, 314, 318, 325, 353,
368, 480, 495
Корнилович Юлия 278, 280, 287—289,
299, 300, 319, 348, 353, 355, 365,
381, 403, 464, 480
Корсаков М. С, государственный
деятель 500
Корсаков Н. С, генерал-майор 501
Корсаков G. Н., статистик 307, 311,
312, 499, 500
Корсакова G. Н. 501
Коханович, знакомый Корни ловича
369
Кочубей В. П., граф 250, 252, 482
Кочубей Василий, генеральный судья
207
Кошут Людвиг, вождь венгерского
национально-освободительного
движения 487
Краснокутский С. Г., декабрист 416,
418, 425—427, 457, 459, 461, 482
Крыжецкий 253
Крылов И. А. 416
Крюков А. П., литератор 445

540
Указатель имен
Крюков H. И., декабрист 260
Крюковы, декабристы 261
Ксенофонт, древний историк 211
Куншт, актер 175
Курбский А. М., князь 498
Кутузов М. И., фельдмаршал 480
Кушакевич А. Я., математик 302,
499
Кюхельбекер В. К., поэт, декабрист
261, 416, 507
Кюхельбекер М. К., декабрист 490
Лаваль А. Г., графиня 428
Лазарь, монах 133
Лакост, шут Петра I 197
Ланг Лоренц, путешественник, автор
записок 230
Ланде, балетмейстер 186
Ланской А. Д., генерал 407, 408, 410,
472, 473
Ларионов, русский посол 438
Лателье Виктор, автор словаря 360
Лебцельтерн, граф, австрийский
посол 429, 462
Левашов В. В., генерал-адъютант 417
Лёвпшн А. И. 253, 483
Лелевель Иоахим, польский историк
461, 485—487
Леопольд, император 193
Лепарский С. Р., генерал 208—210,
259
Лернер Н. О., историк литературы
444
Лефорт Ф. Я., военный деятель эпохи
Петра I 302
Лещинский Станислав, польский
король 205—207
Ливии Тит 320, 321, 336, 342, 344, 345,
347, 352, 360, 387, 431, 465
Линор, граф 202
Липранди И. П., подполковник 420,
462, 518, 519 . .
Липский В. И., академик, ботаник 501
Лихарев В. Н., декабрист 230
Лихачев В. В., посол 487
Лобанов-Ростовский Д. И., князь,
министр юстиции 201
Локк Джон, английский философ 212
Лопухина Н. Ф., статс-дама 191
Луиза, см. Корнилович Луиза
Лунин М. С, декабрист 435
Лунин Н. А., обер-прокурор Сената
356
Людвиг, см. Корнилович Людвиг
Людовик XIV 153, 182
Людовик XV 151, 152
Мавромихалис, греческий
политический деятель 509
Мазепа И. С, гетман 204—207, 448,
477
Майков Л. Н., историк литературы
475
Майлевский H. М., знакомый А. О.
Корниловича 356
Макарий, митрополит 135
Маккартней, английский посланник
224
Малиновский, генерал 381
Малиновский А. Ф., начальник
Московского архива Коллегии
иностранных дел 202, 254, 484
Малле дю Пан, французский
публицист 481
Мальборуг, герцог 162
Мальвина, см. Корнилович Маль-
вина
Мамед-Гассан, хан 513
Манн, актер 175
Мардефельд, барон, прусский послан-
. ник 147, 175, 194
Маржерет, автор записок о России 294,
497
Мария, см. Радзиевская М. О.

Указатель имен
541
Мария Ивановна, теща С. И. Корни-
ловича 249, 251, 481
Мария Яковлевна, жена С. И. Корни-
ловича, см. Корнилович М. Я.
Маркевич Б. М. 510
Маркс Карл 486, 487
Марлинский А. А., см. Бестужев-
Марли нскгтй А. А.
Марсели с Петр, фабрикант 138, 139,
141—143
Мартынов И., мастер 138
Масальский, писатель 503
Мае лов В. И., историк литературы
524
Матвеев А. С, боярин 140, 334, 484
Мейендорф А. К., барон,
путешественник 232, 269, 270
Мейлах Б. С, историк литературы
442, 451, 47Я, 498—500, 528
Ментенон, возлюбленная Людовика
XIV 1:3, 154
Меншиков А. Д., князь 147, 159, 168,
170, 171, 174, 178, 179, 183, 194,
195, 296, 447
Мессер, персидский сановник 268
Меттегних К. В., князь, австрийский
государственный дея1ель 509
Микель-Анджело 346
Ми кули н Г. И., посол 487
Миллер Г. Ф., академик, историк
Сибири 248, 481
Ми лов Кротонский 336
Милорадович М. А., генерал 427
Милош, сербский князь из династии
ООреновичей, возглавивший борьбу
сербскою народа за освобождение
от турецкою ига 391
Мильтон Джон 491
Минин Кузьма 436
Миних Б X., фельдмаршал 249
Млньо Франсуа, французский
историк 141
Михаил Осипович, см. Корнилович
М. О.
Михаил Павлович, вел. князь 362,
427
Михаил Федорович, царь 137—139,
141
Михайловский-Данилевский А. М.,
военный историк 457, 459—461,
475, 480, 481, 521, 522
Мицкевич Адам 498
Могамед Рахим, хан 241
Модзалевский Л. Б., историк
литературы 449, 527
Моллем, голландский купец 150
Монтескье 139, 211, 297, 333
Мордвинов Н. С, граф,
государственный деятель 416
Морозов Б. М., боярин 140
Мотт де ла, граф 186
Метиславец П. Т., основатель первой
русской типографии в Москве 135
Муравьев Александр М., декабрист
505
Муравьев Александр Н., декабрист
414, 416
Муравьев А. 3., декабрист 261, 488
Муравьев Никита М., декабрист 260,
416, 417, 433, 434, 490, 505, 507
Муравьев H. Н., генерал 414
Муравьев-Амурский H. Н., граф,
государственный деятель 501
Муравьев-Апостол М. И., декабрист
259, 416, 424, 458
Муравьев-Апостол С. И., декабрист
416, 418, 419, 421—423
Муравьев-Карский H. Н. 232, 240—
242
Муравьева А. Г., жена декабриста
Никиты М. Муравьева 260, 356,
505
Муравьева В. А., жена декабриста
А. 3. Муравьева 261

542
Указатель имен
Муравьева Е. Ф., мать декабриста
А. Н. Муравьева 356, 375, 505
Муратов, помещик 450
Мурзин, денщик Петра I 158
Муханов П. А., декабрист 490
Муханов Ф. А. 161, 202
Мысловский П. Н., священник 457
459, 462, 463, 475, 489
Мюллер В., голландец 142
Мюллер фон, историк 203
Нагой А. Ф., посол 487
Надеждин Н. И., журналист,
издатель ж. «Телескоп» 505
Надир, шах 231
Назаров, купец, путешественник,
автор книги «Записки о Средней
Азии» 236
Наполеон Бонапарт 306, 451
Нартов Андрей К., автор записок
о Петре I 158, 164, 201—203, 440,
443, 444, 475
Нарушевич А., польский историк 485
Нарышкина Е. П., жена декабриста
260
Нарышкины 142, 191
Наталия Алексеевна, царевна 176,
177
Наталия Кирилловна, царица 140
Наумов П. 436, 437
Негри А. Ф., дипломат,
путешественник 232
Нейдгарт А. И., генерал 375, 393, 394,
■ 507, 511
Нелюбохтов В., денщик Петра I 158
Неплюев И. И., лейтенант флота 159,
202, 440, 476
Нерон 320, 346
Нессельроде К. В., граф, министр
иностранных дел 340, 509
Нечкина М. В., историк 419, 427, 428,
530
Николай I 421, 427—431, 442, 451,
452, 464, 465, 472, 492, 494—496,
500, 502, 503
Новиков Н. И., просветитель 487
Оболенский Е. П., князь, декабрист
416, 488, 490, 507, 518
Овечкин, полковник 381, 394
Одоевский А. И., князь, декабрист 416,
490
Олеарий Адам, путешественник, автор
записок о России 438
Оленин А. Н., президент Академии
художеств 416
Оленина В. А. 519
Ордын-Нащокин А. Л., дипломат 144,
484
Орлов А. С, академик 505
Орлов И. М., денщик Петра I 158
Орлов М. Ф., генерал-майор,
декабрист 248, 434, 461, 481
Остерман Г. И., граф,
государственный деятель 156, 158, 438,' 447
Островский, помещик 349
Палеолог София, жена царя Иоанна III
134
Палеолог Фома, римский император
134
Паплетон, автор английской
грамматики 491
Паренаго М. А., составитель словарей
492
Паскевич-Эриванский П. Ф., граф,
фельдмаршал 448, 467, 507
Перевощиков Д. М., астроном 274
Перикл 211
Пестель П. И., декабрист 416, 418,
420, 435, 462, 488
Петр I 131—207, 211, 224, 230, 240,
243, 244, 293, 295—297, 301, 330,
331, 334, 335, 413, 415, 430—432,

Указатель имен
643
434—436, 438—444, 446—451, 456,
475, 476, 487, 494, 498
Петр II 160, 183, 438
Петр Петрович, царевич 160
Петрей де Эрлезунда Петр, автор
сочинения о России 497
Пиндар, древне-греческий поэт 132
Писемский Ф. А., посол 487
Плано Карпини Жан,
путешественник 139, 437
Платон 132
Племянников Вл., посол 487
Поджио И. В., декабрист 420
Пожарский Д. М., князь 436, 484
Полевой Н. А., писатель, издатель
ж. «Московский телеграф» 357, 360,
386, 392, 393, 398, 399, 431, 456, 457,
459, 467, 468, 470, 471, 472, 475,
505, 506, 508, 510, 512
Полубояров, камердинер Петра I 158
Понтан П., аптекарь 144
Попов, переводчик 294
Поспелов, денщик Петра I 158
Потемкин П. И., посол 487
Прадт, аббат, французский публицист
248, 481
Прасковья Ивановна, царевна 172,
183
Прасковья Федоровна, царица 168,
169, 177
Принц, бранденбургский посланник
156
Прокопович Феофан, видный
церковный деятель 156, 169
Пугачев Е. И. 444, 447
Пушкин А. С. 303, 413, 444—450, 478,
482, 490, 499, 505, 507
Пущин И. И., декабрист 507
Радзиевская М. О. 283, 289, 291, 293,
309, 313, 317, 319, 329, 345, 375,
383, 384, 395, 467, 495
Радзиевские 281, 295, 300, 309, 313,
319, 348, 349, 375, 406
Радзиевский Альстибиад 353
,Радзиевский А. О., полковник 283,
289, 313, 314, 319, 330, 345, 348,
376, 379, 381, 382, 395, 495
Раевский А. Н. 499
Разин С. Т., вождь крестьянских
восстаний 438, 446, 474
Райко Н. А., поручик 390, 398, 401,
403, 407, 470, 471, 473, 509, 510,
512
Рандольф Ф., путешественник 498
Ранке Леопольд, историк 388, 391,
456, 470, 508
Резанов, автор латино-российского
лексикона 274
Рейнеке, плац-адъютант 357, 400
Репин Н. П., декабрист 261
Рихтер В. М., историк медицины 136,
138
Рожкова М., историк 454, 479
Розен А. Е., барон, декабрист 463,
489, 490, 519, 520
Розен Г. В., барон, командующий
Отдельным Кавказским корпусом 377,
469, 507, 510, 511
Розенбуш, врач 142
Романовы, династия 331
Ромодановский И. Ф., князь 191
Ромодановский Ф. Ю., князь 159,189—
191, 443—446
Рондо, жена английского посла 202,
414, 438
Ртищев Ф. М., окольничий,
ревностный сторонник просвещения в
России 232
Рублев Андрей, живописец 134
Рубрук (Рюйсбрук), путешественник
133, 437, 438
Румовский С. Я., академик, астроном
294, 497

544
Указатель имен
Румянцев Н. П., граф 483, 487
Рунич Д: П. 500
Рылеев К. Ф., поэт, декабрист 415—
417, 424—429, 440, 448, 472, 475,
477, 482, 483, 498, 528
Рюйш, профессор, анатом 162, 163
Рюрик 486
-Рюриковичи, династия 485
Салег, персидский сановник 268—
270, 482
Самойлович Иван, гетман 204
Сарториус Г., немецкий историк 248,
481
Сведен фон И., фабрикант 139, 143,
144
Свистунов П. Н., декабрист 520
Святослав, вел. князь 483
Семевский В. Н., историк 435
Сенека 346
Сеыковский О. И., писатель,
востоковед 458
Середонин СМ., историк 498
Сериков И., купец 150
Спгизмунд III, польский король 497
Сило Адам, голландский живописец
160
Симеон Гордый, князь 133
Симеон Черный, монах, иконописец
134
Сиповский В. В., историк
литературы 448, 523
Сире, автор грамматики 491
Скотт Вальтер 296, 442, 456
Смирдин А. Ф., издатель,
книгопродавец 298, 357, 360, 374, 382, 387,
388, 467, 470, 508
Смирнов, книгопродавец 492
Снытко Т. Г., историк литературы
531, 533
Собанские 280
Соловьев С. М., историк 440
Сорокин В. В. 460, 474
Софья Алексеевна, царевна 175, 204,
205, 334
Сперанский М. М.,граф,
государственный деятель 416, 425, 427, 432,
518
Стендиш, врач 136
Стрешнев Т. И., боярин 443
Строганов Г. Д., барон 196
Строев П. М., академик, археограф
331, 457, 459, 461, 475, 483—485,
487, 503
Стрюйс Я. Я., кораблестроитель,
автор записок о России 437, 438, 446,
474
Суворин А. С, книгоиздатель 476
Сукин А. Я., комендант
Петропавловской крепости 429, 491—493,
499, 502
Сутгоф А. Н., декабрист 428
Сур хай, хан 148
Сухоруков В. Д., историк 253, 415,
436,' 440, 476, 483, 484
Сухтелен П. К., генерал 202
Схельтема, голландский историк 142,
201, 202, 438
Тасман, голландец 302
Татищев Ал., денщик Петра I 158
Татищев Аф., денщик Петра I 158
Тацит, римский историк 290, 292, 293,
302, 313, 320, 344, 346, 357, 431,
465, 496
Тиберий, император 320
Тилеман Акама, голландский зодчий
138, 142
Тимковский В. Ф. 253, 421, 458, 483
Тимковский Е. Ф., путешественник
225, 458, 479, 516
Толстой В. С, дека'фист 259
Толстой П. A., i раф,
главнокомандующий в Петербурге 491, 492

Указатель имен
545
Толстой П. А., граф, дипломат,
крупный политический деятель эпохи
Петра I 159, 183, 447
Толь К. Ф., барон 458
Тонкова Р. М., историк литературы
505, 506, 527
Тохтамыш, хан 134
Третецкий Л., помещик 250, 251, 252
Трубецкая Е. И., княгиня, жена
декабриста 260
Трубег/юй И. Ю., князь, генерал-
фельдмаршал 174, 183
Трубецкой С. П., князь, декабрист
416—419, 421, 424, 425—429, 458,
488, 507
Туманский В. И., поэт 416
Тургенев Н. И., декабрист 434, 453,
479
Умный-Колычев, посол 487
Уолкер, составитель словаря 491
.Устрялов Н. Г., историк 294, 330, 497
Устпнья, см. Янковская У. О.
Фалькен Г., мастер 142
Федор, литейный мастер 134
Федоров Б. М., литератор 518
Федоров Иван, первый
книгопечатник 135
Фемистокл, государственный деятель
и полководец в Афинах 211
Феодор, царь 136, 139, 189, 204
Фердинанд I, император 135
Фимбрант, мастер 138
Фнршт О., актер 175
Фихмаы, статистик 312
Флетчер Джилз, автор записок о
России 498
Фокин Н. И., историк литературы
445, 532
Фонвизин М. А., генерал, декабрист
416, 435
35 А, О. Коршшович
Фонвизина Н. Д., жена декабриста
260
Франк, барон, знакомый А. О. Кор-
ниловича 252
Франц, см. Корнилович Франц
Френшам Д., аптекарь 136
Фрязин, венецианец 134
Фукидид, древнегреческий историк
132
Хвостов 397, 401, 468, 512
Хитрово А. 3., сенатор 252, 482
Ховен X. X., барон, полковник 394,
402, 407, 408, 457, 459, 467, 472,
511
Хозрев, мирза, персидский принц 268
Цявловский М. А., историк
литературы 447
Чаплин, домовладелец 311
Чебота ев, депщик Петра I 158
Чемоданов, посол 487
Ченоппи Марко, фабрикант 136, 139
Ченслер Р., английский
мореплаватель 498
Ченцов H. М. 533
Черкасская, княжна 183, 184, 196
Черкасские, князья 142, 174
Чернышев А. И., генерал 483
Чернышев 3. Г., граф, декабрист 505
Чернышевы 360
Чичагов В. Я., адмирал, исследователь
Арктики 451
Шафиров П. П., барон, вице-канцлер
156, 158, 183, 196, 447
Шаховской В. М., князь, офицер
Генерального штаба 253, 482
Шаховской Ф. П., князь, декабрист
415, 416
Шебушш А. Н., историк 481

646
Указатель имен
Шевелев, гофмаршал Петра I 152
Шёгрен, учитель шведского языка 414
Шекспир Вильям 262, 335, 491
Шемякин, денщик Петра I 158
Шениг Н. П., автор мемуаров 417,
420, 462, f,21
Шереметов Б. П., граф, фельдмаршал
159, 193, 194, 487
Шереметьева Н. П., теща декабриста
И. Д. Якушкина 459, 463, 489
Шеридан Р. Б., английский
политический деятель и драматург 491
Шиллер Фридрих 262
Шильдер Н. К., историк 523, 524
Шимков PL Ф., декабрист 261
Ширинский-Шахматов П. А., князь
459
Ширяев, книгопродавец 492
Шишков А. С, адмирал, министр 458,
459, 478
Шлейсинг 144
Шлёцер X. А., юрист, профессор 139,
414
Шмит, востоковед 228
Шмитт, саксонец 135
Штелин Я., историк 202
Шторх А. К., академик, статистик
133—135, 143, 312, 438, 501
Шуберт Ф Ф., генерал, гоодезист 328,
495, 502, 503
Шуйский В. И., царь 497
Шумков, генерал 512, 520
Щеглов Н. П., профессор, физик 267г
302, 307, 499
Щеголев П. Е., историк литературы
414, 429, 435, 478, 479, 524, 525
Эзоп, баснописец 154, 155
Юпшевский А. П., декабрист 416, 420,
421
Ягужинский П. И., граф, прокурор
Сената 148, 158, 183, 438, 447
Языков Д. II., писатель и переводчик
139, 253, 254, 484
Якоб, врач 136
Яков Андреевич, тесть С. И. Корни-
ловича 249, 251
Якубович А. И., декабрист 261, 488
Якушкин И. Д., декабрист 463, 474у
479, 489
Якушкины 459, 474, 489
Янковская У. О. 257, 276—278, 284,
289, 291, 293, 300, 304, 314, 318,
319, 326, 338, 341, 345, 351, 368,
395, 403, 488
Янковские 354, 366, 367, 372, 374,
385, 395, 403, 405, 485
Янковский А. Ф., полковник 335, 337,
366, 374, 387, 399

УКАЗАТЕЛЬ АДРЕСАТОВ1
Бенкендорф А. X. 11.262;
14.263; 15.264; 16.265
13.263
18.267
22.272
35.286
61.321
19.267
23.272
36.287
70.342
20.268
24.273
44.295
84.363
Корнилович Ж. О. 27.275;
33.282
46.299
63.324
85.365
96.380
38.289
49.303
68.338
87 367
108.403
Корнилович М. О.
40.290
48.301
60.319
71.343
81.359
97.382
42.292;
51.305;
64.327;
72.345;
90.370;
100.385;
39.289
55.314
74.349
88.368
31.280
43.292
54.309
65.329
75.352
93.374
101.388;
12.262
17.265
21.271
26.275
52.308
29.277
41.291
58.317
76.352
91.371
34.284
45.295
57.315
66. 333
80.356
95.378
103.392
104.392; 105.394; 106.395; 107.400;
110.405; 111.406; 114.409
Корнилович Р. И. 8.256; 9.256;25.274
28.276; 30.279; 32.281; 37.288
47.301; 50.304; 53.308; 56.314
59 319; 62 322; 67.337; 69.342
73.348; 77.353; 78.354; 79.355
83.362; 86.366; 89.369; 92.373
94.376; 98.383; 99.383; 109.404
113.408
Корнилович С. И. 1.247; 3.249; 5.251;
6.252
Краснокутский С. Г. 4.250
Михайловский-Данилевский А. И.
2.248
Мысловский П. Е. 10.258
Полевой Н. А. 82.361; 102.389
Строев П. М. 7.253
Ховен X. X. 112.408
1 Цифры до точки обозначают jNfs письма, после точки—страницы.
35*

\<Ш°®^о1
СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
Стр.
1. А. О. Корнилович. Фотография с акварельного рисунка
неизвестного художника 4—5
2. М. О. Корнилович (Без-Корнилович). 1852 г 288—289
3. Письмо А. О. Корниловича А. X. Бенкендорфу (1 и
3 стр.). Центральный государственный исторический архив,
Москва , 320 — 321
<^$@в^р

гоЩ°©*щ?:
СОДЕРЖАНИЕ
Сочинения
Стр.
Утро вечера мудренее j
За богом моштва, а за царем служба не пропадают 23'
Татьяна Болтова 32
Андрей Безыменный 57
Известие об успехах промышленности в России и в особенности при царе
Алексее Михайловиче 131
Новый год в 1724 г 146
Статьи из альманаха «Русская старина» 149
1. О частной жизни имп. Петра I 149
2. Об увеселениях русского двора при Петре I 165
3. О первых балах в России 179
4. О частной жизни русских при Петре Ï 188
Жизнеописание Мазепы 204
Записки, написанные в Петропавловской крепости 208
1. О содержании заключенных в Чите (внутри разр.) 208
2. О литературе 211
3 05 улучшаии положения крестьян в Сибири . ! 213
4 О расшяреаая торгозти Россия с Турцией 221
5. О недостатках работы русской духовной миссии в Китае и
о ее реорганизации 224
6. О расширении азиатской торговли 229
7. Еще несколько слов о торговле со Средней Азией 239
Письма
Письма, написанные до 14 декабря 1825 г ■ 24?
Письма из Петропавловской крепости. 1826 256
Письма с пути из Читинского острога в Петропавловскую крепость. 1828 258
Письма из Петропавловской крепости. 1828—1832 262

650 Содержание
Письма с пути из Петербурга на Кавказ 355
Письма с Кавказа. 1832—1834 359
Приложения
Декабрист А. О. Корнилович (В. В. Кафенгауз и А. Г. Грумм-Гржимайло) 413
Письма А. О. Корниловича (А. Г. Г румм-Г ржимайло ) 457
Комментарий к сочинениям и письмам А. О Корниловича (В. В.
Кафенгауз и А. Г. Г румм-Г ржимайло ) 474
Указатель сочинений А. О. Корниловича (В. Б. Кафенгауз и А. Г. Грумм-
Г ржимайло) 514
Указатель литературы о декабристе А. О Корниловиче (А. Г. Грумм-
Г ржимайло) 517
Указатель имен 534
Указатель адресатов 547
Список иллюстраций 548

Утверждено к печати
Редакционно-издательским советом
Академии наук СССР
*
Редактор Издательства А. И. Соболева.
Технический редактор М. Е. Зендель.
Корректоры Г. А. Баре и П. П. Яковлева.
Рисо АН СССР № 3—103В. М. 08688.
Подписано к печати 23/IX 1957 г. Бумага 70 X
X92Vi6. Бум. л. 17У4. Печ. л. 40.36.
Уч.-изд. л. 29.73 4- 3 вкл. (0.21 уч.-изд. л.)
Тираж 7500 экз- Заказ 272. Цена 19 р. 50 к.
Набрано в типографии № 1
«Печатный Двор» им. А М. Горького.
Ленинградский совет народного
хозяйства. Управление полиграфической
промышленности.
Ленинград, Гатчинская, 26.
Отпечатано со стереотипа в 1-й
типографии из-ва АН СССР.
Ленинград, В-34, 9 л., д. 12.
Заказ 352

ИСПРАВЛЕНИЯ II ОПЕЧАТКИ
Страница
203
217
224
268
308
346
357
Строка
6 снизу
12—13 сверху
2 снизу
1 «
20 сверху
2 снизу
12 «
Напечатано
1700
помещиков
несколько.
при
всепочитания
участии
Тицита
Должно быть
1708
поселыциков
несколько.
три
высокопочитания
участи
i Тацита
А. О. Корн и лови ч. Сочинения pi письма.