Г. К . АУК.О І Ч С К І И
M

©

© К В А

и

Д

Е

Р

Е

В

Н

Я

ВЪ Г Р А В Ю Р А Х Ъ и Л И ТОГ Р А Ф 1ЯХЪ
I 8 O O - I 8 5 O
ИЗДАНІЕ

І.АГУІНОВА

Г.К.АѴКОМСКІЙ
M

©

© К ® A

и

Д

Е

Р

Е

В

Н

Я

ВЪ Г Р А В Ю Р А Х Ъ И Л И Т О Г Р А Ф І Я Х Ъ
І 8 О О - І 8 5 О

СТАТЬИ
АЛЕКСАНДРА ДРОЗДОВА
Г.К.ЛУКОМСКАГО
СЕРГѢЯ ГОРНАГО

И З Д А Н О

Е . А І У І Н О В А

2002014867

НАСТОЯЩЕЕ
ИЗ Д АН IЕ
ОТПЕЧАТАНО
ОГРАНИЧЕННОМЪ
КОЛИЧЕСТВЕ
ЭКЗЕМПЛЯРОВЪ.

ВЪ

ЭКЗЕМПЛЯРЕ

•Л» 6 5 1

'ОСОИЙСІКАЯ
ГОСУДАРСТВЕННА!.
.. Б И Б Л И О Т Е К А
'

у

J' y / -

л

Г"

ÛY

!

. л. f \ * Ѵ^

-

M

0 CKВА — « БОЛЬШАЯ ДЕРЕВНЯ».
ИЗДАВНА

ПРОЗВАЛИ

ТАКЪ

БѢЛОКАМЕННУЮ

НАШУ КРАСАВИЦУ-СТОЛИЦУ.

УЛИЦЫ-

ПЕРЕУЛОЧКИ, ЗАБОРЫ, САДЫ, СТАРЫЕ ТОПОЛЯ,
И ВЯЗЫ, СЪ ГНѢЗДАМИ
И ВДАЛИ ВЕРХУШКА
КИ.

ГАЛОКЪ,

ТРАКТИРЫ,—

ШАТРОВОЙ

КОЛОКОЛЕН-

ЧѢМЪ НЕ УѢЗДНЫЙ ГОРОДИШКО,

НЕ СЕЛО?
СКОВСКАЯ)»

И НАОБОРОТЪ
ВЪ

ІѢМЪ

— НЕ МАЛО «МО-

ОКРЕ С тныхъ,

НЫХЪ СЕЛАХЪ И « ЗАШТА ТНЫХЪ »

подмосковГОРОДКАХЪ.

РИСУНКИ
И. Я.
РИСУНОКЪ
Б. В.
НАДПИСИ

ВЪ
ТЕКСТЕ
БИЛИБИНА
НА
ОБЛОЖКѢ
ЗВОРЫКИНА
Б.

ГРОССЕРА

ОТПЕЧАТАНО
ВЪ
ТИПОГРАФІИ
Е. А.
ГУТНОВА
ВЪБЕРЛИНЕ

ПРЕД

УВ

ѢДОМЛЕНІЕ

И

3 ОБРАЖЕННЫЯ
здтьсъ виды Москвы
и бытовыя картинки воспроизведены съ
гравюръ, акватинтъ и литографій, принадлежащихъ главнымъ образомъ В. Г. Тищенко-Квиль, собравшей не мало листовъ въ Висбадентъ и Парижгь за время съ 1919 по 1922 г.
Нтъсколько иллюстрацій (балаганы,
карусели)
— сдгьланы по ориіиналамъ изъ собранія В. П.
Катенева, глубокую благодарность
которому
выражаю за право ихъ опубликованія.
Наконецъ,
«Московскій Театръ» и «Извозчиковъ» любезно
предоставила кн. М. А. Трубецкая изъ своей парижской коллекціи, равно какъ П. Н. Апостолъ
и Д. А. Нелидовъ пришли также на встртъчу
моему изданію.
Собранія этихъ лицъ такъ интересны, а,
въ частности, коллекція К. П. Гревса, такъ
еще неиспользована,
что, въ случать успгьха
этого первого опыта книги о Москвть, — будемъ
надтъяться, что, помощью гравюръ и литографій,
находящихся въ этомъ собраніи, мы дадимъ обзоръ болгье полный и разносторонній.
Редакторъ

БЫЛАЯ

МОСКВА

ЖЕ въ XVII вѣкѣ Москва и ея достопримѣчательности привлекали вниманіе путешествен= à никовъ — географовъ, богослововъ, просто
купцовъ. Не меньше художниковъ-рисовальщиковъ
удостоились изучить святыни и стѣны Московскія. Изданы были цѣлые тома описаній ихъ, отпечатаны иллюстрированные альбомы.
Но въ XVIII вѣкѣ появилось больше альбомовъ
и отдѣльныхъ гравюръ, посвященныхъ СанктъПетербургу, а не Москвѣ. Очевидно, нуженъ былъ
дипломатическій, офиціальный „жестъ", необходимо было блеснуть, „щегольнуть" новою государственностью, желательно было показать иностранцу
красоту сѣверной столицы, и вотъ издаются, исчисляемые теперь десятками, альбомы Петербургскихъ видовъ и гораздо меньшее количество Московскихъ. На литографовъ, художниковъ-петербуржцевъ, сыпались заказы, и они не успѣвали
изображать Москву. Но тѣ, что были сдѣланы въ
концѣ XVIII и началѣ XIX в. на основаніи картинъ
Алексѣева, изображавшаго Кремль и Дворецъ —

или въ подражаніе инымъ художникамъ, спеціально
занимавшимся Москвой — не уступятъ ни по
качеству, ни по интересности Петербургскимъ
гравюрамъ. Напримѣръ, виды Москвы, особенно
Кремля, исполненные Гваренги!

Даже въ наиболѣе фантастическихъ изображеніяхъ — Москва понятна, а если и загадочна, то
фантастикою своею подлинна.
Вотъ, напримѣръ, литографіи, изображающія
Кремль — здѣсь и башни, и церкви, и Москва-рѣка
въ своихъ бѣлокаменныхъ берегахъ. Многое прикрашено, условно — но все-же есть что-то во всемъ
этомъ изображеніи живое, ароматное, румяное,
что-то настоящее московское.
И персонажи — будочники, няньки, офицеры,
мужики — „вяжутся" вполнѣ съ формами архитек-

" • '.

•

у .

.

••

туры, со своеобразіемъ всѣхъ этихъ куполовъ,
арокъ, башенъ, часовенъ.
Въ московскихъ видахъ 1820—1850-хъ г.г. подкупаетъ удивительная цѣльность пейзажа. Вотъ
„Красная Площадь". Слѣва — старый, сломанный
въ 1880—90 г.г., Гостиный Дворъ. Онъ нарисованъ, какъ храмъ, со своимъ портикомъ многоколоннымъ. А памятникъ Минину и Пожарскому ?
Онъ изображенъ колоссальнымъ, и все, вмѣстѣ
взятое — какая-то театральная классическая декорація !
Вотъ внутренній дворцовый дворикъ съ храмомъ Спаса на Бору. Многое видоизмѣнено, прикрашено, — но выраженіе — вѣрное ! Нужды нѣтъ
что допущены преувеличенія, отступленія, что нарушена правильность размѣровъ—духъ-то Москвы
переданъ изумительно.
Общій видъ Кремля: онъ напоминаетъ Каиръ,
Константинополь : художникъ, увлекаясь нагроможденіемъ шатровъ, приплюснулъ купола. И, однако,
это азіатское — въ Россіи: это Москва.
Вотъ другая серія. Москва-рѣка, усадьба. Спускъ
къ водѣ. Пристань, лодка-гондола, балясины лѣстницы. Закатъ солнца, и лучи льютъ мягкое свое
сіяніе на заливные луга, на дачи и огороды . . .
Гуляютъ-бродятъ, пѣсни напѣваютъ влюбленные. Отдыхаютъ граждане.
Вотъ отдѣльныя зданія : божественный Большой
театръ. Снѣжокъ усыпалъ его крышу, и побѣлѣли

линіи карнизовъ... Какая мощь классическаго
портика!
Еще интереснѣе гравюры, изображающія „провинціальную" Москву, Замоскворѣчье, — поросшіе
зеленою травкою, улицы и переулки, досчатые заборы, палисадники.
Тутъ и трактиръ съ двуглавымъ орломъ на
вывѣскѣ и съ елочками на столбахъ, и хоромы
купеческія съ „анделомъ" на парапетѣ, держащимъ гербъ, и еще домъ съ колоннадой, и купола
церквей и шатеръ колокольни.
А какъ оживлена улица!
Играютъ подростки въ „бабки" — въ „шляки".
По булыжной мостовой, гарцуя, выстукиваетъ копытами жеребецъ, оладьи-гречишники продаетъ
разносчикъ, посыпаетъ ихъ сахаромъ.
Такіе виды гораздо „теплѣе", задушевнѣе петербургскихъ „аттелажей". Легче переносятъ они воображеніе въ Россію . . .

Не на брюлловскій ли портретъ похожъ „барчукъ" въ цилиндрѣ? Онъ любуется дѣвицею, и
косы ея развѣялись отъ движенія.
A развѣ Венеціановская женщина не исполнена классическаго облика, гірошедшаго черезъ академическій канонъ? Развѣ крестьяночки съ оголенными локтями на картинахъ этого нашего
перваго „бытовика" — не римлянки?
Какъ колесница съ Аполлономъ несется тройка;
она слетѣла съ высоты „Штабного" аттика, и пыль
клубится сзади тучей бѣлой . . . Геройской позой
дышетъ вся фигура, развиваются ленты на шляпѣ
— высокомъ, узкомъ цилиндрѣ. Какое курьезное
соединеніе эпохъ, стилей! И въ этомъ соединеніи
Россія 1850 годовъ, и Москва, и окрестная деревня.
Качели, Петрушка, Балаганы и всѣ потѣхи русской пасхальной „Ярилки" (въ честь языческаго
бога Ярилы), купанье бабъ на склонѣ обрыва;
свои крупитчатыя тѣла — плечи, груди обнажили
онѣ; катанье съ горъ на салазкахъ, прогулка купцалавочника (и тоже въ цилиндрѣ) съ женой въ платкѣ
цвѣтистомъ и съ двумя барышнями-дочками.
Какая прелесть быта! Какая наивность! Маленькими зонтиками жеманно прикрываясь, барышни бросаютъ пламенные взгляды на проходящаго „мужчину".
Граціи, стиля, быта — полны эти изображенія
1830-хъ — 1850-хъ годовъ.

Красивы и благородны еще литографіи 1860-хъ
годовъ. Правда, типы, на нихъ изображенные, очень
подслащены, но видно, и люди были тогда такого
склада, что иначе представить себѣ ихъ не могъ
самъ художникъ.
Зато, пейзажъ, деревня, архитектурный обликъ
Москвы всегда занятно и глубокомысленно изображены были художниками.
Пересмотрѣвъ всѣ эти „аттелажи" — вспоминаешь красоту далекаго, родного сердцу, быта,
и — дорогія „картинки", уголки и пейзажи встаютъ въ воображеніи.
Онѣ мысленно переносятъ васъ въ Россію, а
кому не хочется быть тамъ?
Небольшую частицу иллюстраціоннаго матеріала, собраннаго мною за 1920—1922 годы, мы
представляемъ здѣсь. Но и она, надѣюсь, дастъ
иностранцамъ представленіе о колоритѣ страны,
о бытѣ и вѣрное понятіе о красотѣ нашей жизни и
архитектуры, — типично-русской жизни и архитектуры, ибо что же въ представленіи иностранца,
и не только иностранца, можетъ быть болѣе типичнымъ, какъ Москва и ея окрестная деревня?
Г. К.

Лукомскій

о москвъ

О

НА — какъ старушка, которой Богъ смерти
не даетъ, мудрая и тихая, богомольная;
= 1 отъ молодости осталась страсть къ полушалкамъ : сноситъ одинъ, надѣнетъ другой, а сама
подъ полушалками все та же, крѣпкая.
Москва.
Небо ровное, цвѣта осенней конопли — потому, что скоро встанетъ солнце, московское
зимнее солнце, блестящее, какъ утренній самоваръ, что часомъ-двумя позже раздуютъ купецкія
кухарки въ парныхъ купецкихъ кухняхъ. Еще
свѣтло и не свѣтло, а фонари теряютъ силу; серебрянымъ свѣтомъ, будто стеклянный, горятъ раскидистыя шапки храмовъ; на кремлевскихъ стѣнахъ, на скелетахъ деревъ виситъ иней, какъ сѣть.
На Предтеченскомъ бульварѣ, гдѣ примятъ и
вдавленъ въ снѣгъ песокъ, пригоршнями раскиданный вчера бородатыми дворниками, вяло ходятъ уличныя дѣвки въ бабьихъ обжимкахъ, въ
красныхъ бабьихъ платкахъ, и толкаютъ въ бока
задремавшихъ на скамьяхъ, пообмерзшихъ бездомниковъ. Скоро солнце зажжетъ ослѣпшія окна.

У Иверской чисто, какъ глаза дѣтскіе, свѣтятся свѣчи болѣющихъ духомъ, обиженныхъ, мятущихся, страшащихся страха Господня. Тоненькая барышня въ полушубкѣ, отороченной барашкомъ, скрестивъ у пояса ручки въ варешкахъ,
стоитъ и синѣетъ отъ холода : вчера ей вышло
мѣсто, она дала обѣтъ — простоять у Иверской
три ночи кряду.
Утро занялось, вылѣзло желтое солнце, скованное легкимъ морозцемъ, бодрое — будто замоскворѣцкій купчикъ послѣ богатырскаго сна вышелъ
въ лабазъ — и пальнуло въ глаза, завеселило,
зажгло радостью лица и окна, начищенныя кирпичемъ ручки дверей и кольца дугъ. На жужжащемъ моторѣ мчится до дому загулявшая компанія : что за ночь ! . . были въ Стрѣльнѣ, среди
тропическихъ пальмъ, подъ гнусавы цыганскаго
хора, подъ смѣхъ венгерскаго, подъ разливанную
грусть русскаго! Что за у т р о ! . , въ Молдавіи,
гдѣ цыганки, осоловѣвшія послѣ шампанскаго и
привычнаго ночного разгула, съ полинявшими
смуглыми лицами похваляются одна передъ другой новенькими хрустящими сотенными !
А на запорошенной набережной, за Христомъ
Спасителемъ, гдѣ не слышно хруста полицейскаго
сапога, гимназисты, синяя говядина, сходятся на
кулачки съ реалистами, скидываютъ ранцы и засучиваютъ рукава.

На Трубѣ, среди утоптанной площади, на ларькахъ поразставлены клѣтки съ птицами. Какойнибудь трактирщикъ Потапычъ, что держитъ заведеніе у Никитскихъ воротъ, идетъ сюда приглядѣть курскаго соловья, щелкуна, пѣвуна —
цѣна ему, пташкѣ, три тысячи рублевъ ! То-то
слава пойдеть о трактирѣ Потапыча! Поваръ съ
круглымъ животомъ, съ безразличной осанкою,
ищетъ вдоль рядовъ для капризной брыни своей
долгошеего лебедя. А на Сухаревкѣ въ этотъ
часъ антиквары, букинисты, торговцы рѣдкостями
уже провизжали ключами въ тяжелыхъ замкахъ
и распахнули узкія дверцы: можетъ, студентъ забѣжитъ въ шинелишкѣ , подбитой вѣтромъ, можетъ, на собственной машинѣ подкатитъ съ предтеченскаго особняка его степенство, мокрогубый
эстетъ, искать саксонскій фарфоръ или иконы
старовѣрскія. Тутъ же краденое платье продаютъ,
щупаютъ бобровыя, котиковыя шубы и поджигаютъ на спичкѣ англійское сукно — не бумага ли?
Москва златоглавая, сердце родины моей, такъ
ли въ нынѣшнюю зиму начинаешь свое утро,
гомоня рынками, Охотнымъ рядомъ, скрипя полозьями, блистая куполами сорока-сороковъ ?
Сберегъ ли Кремль, сѣдой сѣдиною послѣдней,
голосъ вѣковъ, надъ тобою пролетѣвшихъ могучею стаей? Толпятся ли у Филиппова, національнаго тѣстовика, румянощекія горничныя, а у двери,
что справа, всякій нищій людъ? — справа про-

даютъ вчерашніе калачи. И ѣдетъ ли Великотворная, бокъ-о-бокъ съ заиндевѣвшимъ попомъ,
въ православные дома, и сидитъ ли на облучкѣ
богомольный кучеръ, скинувъ шапку и обмотавъ
платкомъ уши, будто его мучитъ зубная хворь?
Такъ же, подо льдомъ, текутъ православный
воды Москвы-рѣки. Такъ же съ Воробьевыхъ
горъ видать шатеръ Москвы пестроцвѣтный, такъ
же каждая тумба, каждый булыжникъ пропитанъ
сдобнымъ духомъ московскимъ? Люди прійдутъ
и уйдутъ. Отживутъ быстротечный жизни. Что
Москва? Всѣ пожары ей — пожары неопалимые,
всѣ ядра ей — въ стѣнахъ ея стрянутъ. Москва
— икона, издалеча намъ свѣтишь.
Александръ

Дроздовъ

Д

Е

Р

Е

С Р У Б Ы
В О Д Ы
Т Р А В Ы

РАЗВЪ

В

Н

Я

И З Б Я Н Ы Е
С Т У Д Ё Н Ы
Я
Д У X M Я H Ы Я

МОЖНО

ЗАБЫТЬ?

АЗВѢ можно забыть ударъ каблукомъ въ
пляскѣ на-вывертъ,— упрямый, косой ударъ,
полбоченясь ? Бездумнымъ, залихватскимъ,
окованнымъ подковкою желѣзною каблукомъ. И
пыль струйчатую, сѣрую, — какъ бархатъ, мягкую, ласковую пыль — развѣ можно забыть ? И
канаву придорожную, надъ которою пляска шла,
глубокую, запылённой травою покрытую ? А одуванчики на полыхъ, трубчатыхъ стебелькахъ, пухлые, воздушные, непрочные одуванчики? А
простые цвѣтики, желтые, совсѣмъ дворовые,
совсѣмъ простые, „дворняги" — развѣ ихъ
забудешь ?
Скамейки, совсѣмъ покосившіяся, низенькія,
сѣрыя, на солнцѣ прожжённыя. И срубы избяные, круглыя брёвна, другъ ко другу прилёгшія,
съ какимъ-то мхомъ, сѣдыми усиками или паклею,

волокнистою въ обомшѣлыхъ, посѣрѣвшихъ пазахъ. А на покатостяхъ, округлостяхъ брёвенъ
— всегда кора тоненькая, какъ слюда, лупилась.
Это — струпья избяные, короста, береста, кожура
тонкая, хрупкая. Оторвешь ее пальцемъ, какъ
пластиночку полукруглую, слюдяную, а подъ ней
бревно голое, гладкое, — какъ кожа, глянцевое.
Лишь въ трещинахъ продольныхъ. Усталое бревно.
Какъ и Русь вся избяная, усталая, въ берестѣ,
въ коростѣ — на солнцѣ ожжённая. Святая,
хмѣльная, раздольная, усталая Русь.
Дороги прямыя идутъ деревенскія, — колеи
глубокія въ сухую погоду — хрупкія, сыпкія.
Колеи, какъ песочные оттиски. А въ дождь —
хляби, разливы, водяные застои, — слякотные,
мягкіе слѣды размытые. А чуть покрѣпчаетъ,
позасохнетъ, пожжётъ метлою солнечной, повымететъ вѣтромъ сухмянымъ — сразу дорога позвончѣетъ, твердою станетъ, гулкою, съ хрупкими,
сыпкими колеями — въ трещинкахъ, въ морщинкахъ, въ продольныхъ, разсѣченныхъ рубцахъ
земли ссохшейся.
Такъ все: лица крестьянскія, обвѣтренныя, —
трещины по срубамъ, по бревнамъ избянымъ, —
по дорогамъ, колеямъ, по дорогамъ-дороженькамъ. Все въ трещинахъ, морщинахъ, думахъ
натруженныхъ, пристальныхъ.
А потому и прорывы въ веселье всегда безоглядны, бездумны, безкрайны. Въ небывалое ве-

селье, въ тоску-веселье, въ веселіе-тоску, — ярое,
хмѣльное, подъ покосившейся вывѣской питейного, близъ срубовъ избяныхъ, на площадкѣ каблуками избитой, истоптанной, замаянной. Русской площадкѣ. Русской деревни.
Не мѣшай вспоминать, не мѣшай думать. Плясать не мѣшай. Отойди!
И если былъ отдыхъ, и если была радость, —
то не въ медлительной-ли поступи красавицъ деревенскихъ, въ радости улыбки жемчужной, аржаной, полнымъ ртомъ, — въ смѣхѣ солнечномъ,
верётенномъ !? Развѣ не помнишь — склонъ къ
рѣкѣ сбѣгающій, весь въ ромашкѣ, сутулой, застенчивой, въ траву съ головою полѣзшей, лишь
издали бѣлыми пятнышками разбрызганной? И
травы съ колосьями и усиками, и плоскія, острыя
травы у самой воды, — какъ лезвія, камышёвыя
травы . . . А выше надъ пригоркомъ снова клеверъ и душистая радость, духмяная, спутанная, —
сыть ржаной деревни и солнца, и лѣни, и спѣлаго тѣла.
И радости жить.
Тамъ, пониже холодное зеркало влаги, ледокъ
стылый, стеклянный. Вотъ дрогнетъ и брызнетъ
осколками овлажненными, стекломъ водянымъ, —
струями разойдется, влагой разсѣченной лезвеями
серебряными на плоскости.
А выше по на пригоркѣ—смѣхъ такой-же. Какъ
колокольца сшибленные. Смѣхъ, какъ влага раз-

сѣченная лезвеями серебряными и сама влажная,
по остріямъ вспѣнённая. Радостный смѣхъ. Надъ
травою, въ воздухѣ въ трепетаніи крылъ кузнечиковъ, въ слюдѣ матовой этихъ крылышекъ.
А въ самой травѣ духомъ-духомяной радость
спѣлости, сонъ прищуренный межъ рѣсницъ, золотыя веретёна, — поцѣлуи вѣтра, еле слышные,
солнца полуденнаго, истомленнаго, истомившаго.
Не умирала деревня. Вотъ въ этихъ женщинахъ, въ чернозёмной силѣ ихъ красы величавой, въ зовѣ безсмертномъ къ жизни, къ зачатію.
Путь Руси въ трещинахъ, колдобинахъ, рытвинахъ; морщинахъ, ухабахъ, въ усталости. А поля
ея и просторы ея, обѣтованія — въ ея улыбкѣ и
щедрости, въ ласкѣ дѣвичьей или въ спѣлой, колосящейся правдѣ тѣла созрѣвшаго.
Материнская вся она Русь, изрытая морщинами, думами — и все-же въ цвѣтахъ и клеверѣ,
теплѣ и уютѣ межъ травъ, — тѣломъ своимъ купальнымъ, спѣлымъ, родимымъ и солнечнымъ —
съ чернозёмомъ рожающимъ слитая. Полосы и
межи, борозды отъ плуга, пласты жирные отъ
лемеха отпавшіе — и улыбка, и радость, и зовъ.
Вотъ какая она вся деревня: безсмертная. Въ
пѣснѣ надъ околицей, въ угасающихъ бубенцахъ
скотины, по хлѣвамъ угомонившейся. Въ лунномъ
колдовствѣ надъ поляною. Въ серебрѣ заводей.
Сергіъй Горный

21

КУПАЛЬЩИЦЫ

Съ литографіи 1830 г.

ОБЪЯСНЕНІЕ

ИЛЛЮСТРАЦІЙ

1. Vue générale du Cremlin, prise du côté de la Yaousa. Lithographie de
G. Engelmann à Paris; Cadotte рис. Lith. par Lemaire. На первом» планѣ Яузская набережная. Любопытны немощеныя еще
улицы, изборожденныя колеями.
2. Из» той же серіи. Красная площадь въ Москвѣ. Прекрасен»
старый гостиный двор» (перестроенный в ъ 1880—90 гг.). Улицы
вымощены „звѣздами".
3. Англійская акватинта 1800 г.г. Дѣйствіе происходит» на террасѣ
балкона, с» котораго открывается вид» на башни, Москву-рѣку и
Архангельскій собор». Любопытны фигуры женщин» въ кавказских» костюмах».
4. И з ъ той же серіи, что и № 1 и 2.
Vue prise aux étangs de la
Presnia. Изображен» момент», когда солнце приближается к» горизонту и разсыпает» свои лучи. Вдали монастырь (Новодѣвичій). Через» рѣку мост» с» обелисками и подобіемъ бееЬдки на
серединЬ. Справа и слѣва по набережной дачи. От» них» — типичные мостки с» перилами и лѣсенками (как» всюду напр. на Волгѣ)
и площадка-пристань на берегу рѣки. Подъѣхала лодка с»
навѣсомъ — совсѣмъ венеціанская гондола!
Растут» лопухи,
камышемъ поросли берега. Идиллія во всем». Издали — так»
и чудится — доносится благовЬстъ.
5. Акватинта или офорт». Кусок» города за Москвой-рѣкой. Шатер» — синій-синій — колоколенка! Трактир» — сруб» бревенчатый. Справа вблизи и вдали налѣво, купеческіе особняки, с»
колоннами. На ближайшем» герб», который держит» ангел».
Играютъ въ бабки уличныя дЬти. Перспектива уходящих» вдаль
домиков» очень курьезна.
6. Литографія A n d r é Durand, 1843—5 г. Большой Московскій Оперный Театр». Перестроен» въ началѣ второй четверти XIX в.
Въ общем», красивый образец» классицизма. Пріятно передано
чувство зимы.
7. Литографія Л. Шультца, изъ серіи „Attelages Russes" по карт.
Грузинскаго, тип. Лемерсье, изд. Фельтена. ВыЬхала тройка за
город», и, одѣтые в» теплыя шубы, подбитыя лисьим» мѣхомъ,
салопы, несутся закутившіе . . .
8. С» литографіи „Roussel'H: „Прощаніе". Изданіе Даціаро, изъ
серіи „Album Russe". Очаровательная своей нѣжностью сценка,
въ ней все типично: поклон» офицера, нѣжное прикосновеніе
к» рукѣ женщины, отвернувшій свой взгляд» въ сторону денщик».
9. Изъ той же серіи „Album Russe", изд. Даціаро, тип. Лемерсье:
„Услажденіе". Красавица лежит» на „софѣ". Ее причесывает»
одна дѣвка, другая чешет» ей пятки. Кот» мурлыкает», улегшись
на пышном» бедрѣ. Русскій Фрагонар» — да и только! Это одна
изъ лучших» вещей D. RousseTa. „II dolce far niente".
10. Изъ серіи „Costumes de la Russie" (Russian Costume), dess. par
Rudolf Joukowsky. Lith. impr. Pohl. „Famille de marchand, à la

promenade". Какъ здѣсь все характерно! Костюмы, фигуры,
платки, зонтики. Судейкинъ 1840—50 годовъ или, вѣрнѣе, источникъ
для картинь Судейкина и его декорацій.
Вотъ подпись подъ иллюстраціей. Говорить купецъ женЬ:
„Охъ ти! Охъ ти! Прасковія Саввишна, подумаешь, то ли дѣло
въ старину, — нынче страмъ борода, коли дочки французенки,"
—„Эхъ, другъ" (возражаетъ жена) „пора тѣ выбрить, — што!" А
дочки: „Le voilà — oh, Henri, c'est un très joli garçon, — любишь
ты, ma chère, усы и шпоры," — „ О ! душечка, да онъ сюда и не
смотритъ!"
11. Съ литографіи Mitreuter'a 1842 г. Извозчикъ кормить лошадь,
— толкуетъ, почесывая затылокь, съ другимъ извозчикомъ, присЬвшимъ на корточки. Кормушка, плиты тротуара, бляха на спинѣ
сидящаго: все это очень типично.
12. Le Drochki ou la voiture publique d'été.
Съ англ. акватинты
Clare Duboucure. Здѣсь меньше подлинности; вдали какой-то
пейзажъ съ замкомъ, какъ Миръ или Луцкъ.
И дуга чрезмѣрно
увеличена. Лица типичнѣе.
13. La course de telegue. Это тоже англизированный, хотя отпечатанный у Лемерсье, листъ. Авторъ Hampeln (del), литогр. Yves
Grenier. Какой Аполлонъ несется! Съ Арки Генеральнаго Штаба
или съ Александринки, словно, спустился онъ на землю. Поворотъ пристяжекъ, лихой, крутой изгибъ ихъ головъ, поза; и кони,
безъ вожжей несутся ; увиты лентами ихъ гривы.
14. Attelages Russes. Горы зимой. Художественно
характерно очень въ видовомъ отношеніи.

слабѣе — но

15—16. Изъ серіи англійскихъ акватинтъ. Качели и горы. Это раннія вещи. Формы солдатъ еще 1760 годовъ. Книги: „Voyage
en Siberie fait par ordre du Roi en 1761, par M. l'Abbé Chappe
d'Auteroche à Paris. 1768. Chez Debure père", „Divers justements et usages de Russie", „Guide du Voyageur à Moscou p a r
G. le Cointe" „Travels through part of The Russian Empire by
Robert Sounston, A. M. London. 1815", — заключаютъ не мало
подобныхъ иллюстрацій.
17. Особый листъ. Поздняя эпоха, но много красоты разлито во
всемъ пейзажѣ, въ избахъ, портикѣ церкви, качеляхъ. Много
правды, жизни.
18—19. Изъ серіи чудесныхъ литографій, принадлежащихъ В. Г. Тищенко. (Beb прежнія вещи изъ собранія В. П. Катенева). Пляска
въ тТши дуба или лиственницы. Типичны костюмы. Красавица
въ сарафанѣ и въ кокошничкѣ.
20—21. Послѣдняя серія: Dessins de Roussel, тип. Lemercier, „Fête de
village près de Moscou", изд. Даціаро. Это прекрасно раскрашенный
отъ руки литографіи Русселя. Типы крестьянъ поняты прикрашенными, но все же въ одеждѣ много и правды. Шапка мужика,
лапти, онучи, полосатые штаны... Купальщицы — совсѣмъ chef
d'oeuvre русскаго Тиціана 1840—50 г.г.

2Й0Ѵ

S1 ^Йь?