ÂÎÅÍÍÎÅ

ÄÅËÎ
ÐÓÑÑÊÎÃÎ ÑÅÂÅÐÀ

È ÑÈÁÈÐÈ

DIGITALBOOKS

ХРОНОЛОГИЯ СОБЫТИЙ

Ч

укчи около полутораста лет сражались за
свою независимость с русскими землепроходцами, казаками и даже с солдатами, которым так и не удалось покорить их силой. Это объяснялось как объективными,
так и субъективными причинами. Вот как в донесении в тобольскую канцелярию (1732) характеризовал этот народ его непримиримый противник капитан Д. И. Павлуцкий (он послужил
прообразом негативного персонажа чукотского фольклора, чьим
именем чукчанки пугали своих детей): «Чукчи — народ сильный, рослый, смелый, плечистый, крепкого сложения, рассудительный, справедливый, воинственный, любящий свободу и не
терпящий обмана, мстительный, а во время войны, будучи в
опасном положении, себя убивают. Стреляют из луков и бросают камни, но не очень искусно» (Сгибнев 1869: 30)'. Как мы
увидим, капитан (позднее — майор) очень верно отразил особенности физического сложения, этнической психологии и военного дела чукчей.
На северо-востоке Сибири, как и везде, наиболее воинственными были кочевники, а среди них своими боевыми качествами выделялись чукчи-оленеводы, которые разбивали не только
ополчения местных народов, но и колониальные войска Российской империи. Участник «физической» экспедиции в Сибирь
(1768—1774) И. Г. Георги дал чукчам такое описание: «Они наравне с страною своею крайне дики, суровы, необузданны и
жесточае всех сибирских народов... Двадцать чукчей прогонят
верно пятьдесят человек коряков...» (Георги 1777: 81—82; ср.:
Крашенинников 1949: 450; 728, примеч. 1; Хан 1863: 253). Действительно, кочевые чукчи были самым воинственным этносом
' Из новейших же статей, написанных в духе апологии, см
Бушнев 1995.

например

Карта Чукотского полуострова (1924—1925). Воспроизведено по Галкин 1929 вклейка в конце книги

в регионе, вторыми же по своим боевым качествам являлись
оленные коряки.
Какие военные события происходили до прихода россиян
в регион, можно лишь предполагать на основании свидетельств
фольклора и археологических данных. В частности, в преданиях
сохранилось свидетельство о большой войне чукчей с коряками,
в которой последние были побеждены, а оставшиеся в живых
спаслись в лесах, затем же оленные коряки опять размножились
и вступили в новую конфронтацию с чукчами, в это время в
регионе и появились русские (Мамышев 1809: 22; Нейман 1872.
№ 1: 34). Сначала казаки просто пытались наложить на чукчей
ясак, который требовался от других сибирских народов, но чукчи не желали ничего платить, а тем более давать заложников непонятно за что невесть откуда взявшимся пришельцам. В следующем, XVIII столетии основным источником конфликтов в
регионе была вражда оленных чукчей и кочевых коряков. За последних, как за своих подданных, вступаются русские власти,
они направляют ряд карательных экспедиций против оленных и
оседлых чукчей. Это была типичная колониальная война, которая велась небольшими отрядами россиян, привлекавших в свое
войско и туземное население со своими оленями. Обычно экспедиционный отряд состоял из нескольких десятков русских,
вооруженных огнестрельным оружием, и нескольких сотен туземцев, вооруженных луками. Всего, по подсчетам А. С. Зуева
(2001а: 84), во второй половине XVII—первой четверти XVIII в.
произошло, по крайней мере, 23 вооруженных столкновения
русских с чукчами. Война велась с эксцессами с обеих сторон,
упоминание о которых можно найти как в чукотском фольклоре,
так и в российских документах. Естественно, ни о каком гуманизме в XVII—XVIII вв. речи не могло быть — такова была эпоха. Вспомним хотя бы, что в казаки — основную военную силу
сибирских властей той эпохи — из-за нехватки людей рекрутировались ссыльные, беглые, а то и просто искатели приключений. Можно представить, как относились эти «господа» к инородцам!
Итак, чукчи и находящиеся восточнее их на побережье
азиатские эскимосы так и не были покорены российскими властями силой и вошли в состав Российской империи лишь номинально в конце XVIII в., платя ясак по своему желанию. Почему? Очевидно, существовал целый комплекс причин, объясняющих данную ситуацию. Во-первых, это удаленность Чукотки
от основных центров и сложность переброски сюда провианта,
оружия и войск. Во-вторых, постоянная нехватка в Восточной
Сибири средств, как людских, так и материальных (вспомним
хотя бы упразднение Анадырского острога из-за его нерента-

бельности). В-третьих, суровые климатические условия: страшный холод зимой и тучи мошкары летом. В-четвертых, отсутствие особых стимулов для проникновения русских на территорию
Чукотки: соболя тут нет, полезные ископаемые не были разведаны, можно было добывать лишь ценные моржовые клыки да
бивни мамонта. В-пятых, отчаянное сопротивление чукчей завоевателям. Будучи в подавляющем большинстве кочевниками,
они, не желая сражаться, могли просто откочевывать при приближении врагов, становясь трудноуловимыми. Чукчи, как мы
далее увидим, хорошо приспособились к тактике казаков и умели с ними воевать, то есть их военное искусство также сыграло
свою роль в отстаивании свободы. В-шестых, сама социальная
структура туземцев создавала сложность для их покорения: тут
не было центральной власти, которая могла заключить мир или
объявить войну, поэтому колонизаторам нельзя было, сосредоточив свои силы на главным направлении, захватить в плен великого вождя Монтесуму или сапа инку Атагуальпу и продиктовать ему кабальные условия мира. Здесь каждая семейная община
действовала на свой страх и риск, координируя при необходимости свои действия с соседями и, шире, с соплеменниками.
Это тем более значимо, что чукчи предпочитали не вступать в
союзы с иноплеменниками, за исключением эскимосов. Так,
например, во время корякского восстания (1745—1756) они отвергли предложение коряков объединиться и пойти походом на
русских.
Из-за всех этих причин карательные экспедиции россиян
не приводили к кардинальному изменению положения и постановке чукчей под высокую руку государя, поэтому сибирские
власти уже с середины XVIII в. были вынуждены сменить «кнут»
на «пряник» и договариваться с противником, стараясь не обращать внимания на их набеги. К последней четверти XVIII в. чукчи уже остро нуждались в российских товарах, посему и примирение было взаимовыгодным. Что не могли сделать ружья и
пушки, сделали табак, водка и эпидемии: чукчи постепенно утратили былую воинственность. Однако сибирские власти воздерживались от вмешательства во внутренние дела чукчей, среди
последних не было царской администрации, они жили по своим
племенным обычаям, сохраняли традиционные верования. Впрочем, былая вражда все же давала о себе знать: некое отчуждение
и боязнь чукчей существовали у русских, живших в Восточной
Сибири, даже в третьей четверти XIX в. (Суворов 1867: 17—18;
ср.: Кибер 1824: 116-117; Аргентов 1857а: 15-16; Нейман 1871.
Т. I: 17), а именем чукчей пугали детей (Нейман 1877. № 3—4:
89). Лишь после Октябрьской революции, в конце 1920—начале
1930-х гг., на Чукотке произошли коренные социально-экономи-

ческие преобразования, которые привели к кардинальным изменениям в укладе жизни местного населения.
История войн с чукчами, длившихся с середины XVII до
последней четверти XVIII в. еще ждет своего досконального исследователя, задача же настоящего хронологического обзора состоит лишь в показе общей канвы событий, по которой читатель
может представить напряженность борьбы. Что было до середины XVII в., мы, как уже говорилось, можем лишь догадываться
по глухим воспоминаниям, сохранившимся в фольклоре. Конкретные же исторические события можно восстановить лишь
после появления информации о них в письменных источниках.
Для удобства восприятия информации о войнах чукчей с
другими этносами сведения о них объединены в таблицу. При
чтении таблицы следует иметь в виду численность населения и
отрядов в Восточной Сибири. Самих чукчей насчитывалось приблизительно десять тысяч человек, а в якутском казачьем полку,
контролировавшем Восточную Сибирь, было около 1500 служилых (1727). Этим объясняется и незначительное, по нашим меркам, количество казаков в экспедиционных отрядах. Для увеличения отрядов привлекались торговые и промышленные люди, а
также воины ясачных туземцев. Поскольку в племенном обществе боеспособные мужчины составляли пятую или четвертую
часть населения, то войско в 2000 человек соответствовало по
численности гигантскому воинству Ксеркса в 480 г. до н. э. или
армии Наполеона в 1812 г.
Военно-политическая история чукчей
Дата
1642

1644
1648,
20 сентября
(по ст. ст.)
1648,
26 ноября—
23 декабря
(по ст. ст.)

Событие
Казак Д. М. Зырян (Ярило) с 15 товарищами впервые встретил
на р. Алазее, к западу от Колымы, чукчей из тундры, сопровождавших юкагиров. Требование казаков платить ясак чукчи и
юкагиры отвергли (Оглоблин 1903: 54; Белов 1952: 58, примеч. 1; Иванов 1999: 102)
Возведено Нижнеколымское зимовье — база для дальнейшего
продвижения на Восток
С. И. Дежнев во время своей экспедиции столкнулся на Чукотском Носу с «пешими чукчами»
Поход из Нижнеколымска И. Б. Пинеги с целью получения
ясака от «князцов» немирных чукчей Ауну и Тыке. Покупка
пяти моржовых бивней. При возвращении назад 30 чукчей подошли на полмили к зимовью, с запада от Колымы (Белов
1952. № 76: 217; Гурвич 1966: 48)

Дата

Событие

1649

Создание С. И. Дежневым на месте будущего Анадырского
острога зимовья (заложен в 1659—1660 г.), служившего русским базой для продвижения на север, на Чукотку (Орлова
1951. № 159: 398-399; Вдовин 1959: 23-24)

1649

Три похода нижнеколымских казаков на чукчей. Два первых
похода были неудачны, до врагов не дошли; во время же весеннего похода 12 казаков нашли у моря в тундре «юрты», где
и произошел бой, причем один служилый был смертельно ранен (ДАЙ. 1848. Т. Ill, № 56: 212; 1851. Т. IV, № 4: 8; Гурвич
1966: 48; ср.: Вдовин 1965: 103)

1650

Поход на чукчей нижнеколымских казаков во главе с М. Стадухиным (ДАЙ. 1867. Т. IV, № 4: 8; Вдовин 1965: 103; Гурвич
1966: 48)

1653

Более 200 чукчей осадили Нижнеколымское зимовье, используя осадные щиты, но казаки их разбили (АИИ, ф. 160, № 383,
ест. 75-76; Вдовин 1965: 104)

1653

Поход Ю. Селивестрова на чукчей, так как они в устье Алазеи
«побили» русских торговых и промышленных людей (Вдовин
1944: 254; 1965: 104)

1656

1659

1660, июньсентябрь

Чукотский «князец» Мита был взят в плен и отдан заложником в Нижнеколымск, но затем отпущен в обмен на троих
своих родственников, однако осенью он напал на ясачных
юкагиров, несущих ясак на зимовье (КПМГЯ. № 25: 64; Вдовин 1965: 104)
Чукчи напали на русских около Нижнеколымска во время
рыбной ловли, убив двоих и ранив троих, после чего отряд,
состоящий из 19 служилых и «охочьих» людей и около 150
юкагиров, отправился в поход на врагов (КПМГЯ. № 25: 64;
Вдовин 1944: 258; 1965: 104)
Приказчик из Анадырска К. А. Иванов с 22 служилыми и
промышленными людьми направился на одном коче на промысел «моржового зуба» по реке Анадырь к Чукотскому Носу.
Двухдневный бой с приплывшими на 10 байдарах чукчами, которые были разбиты и обращены в бегство. На южном берегу1
Чукотки (бухта Провидения?) еще один бой с оленными чукчами, затем поворот назад (Белов 1952. № 102: 269; 1956: 526)

1662

Чукчи осаждают Нижнеколымск, убивают на рыбных промыслах русских и юкагиров, чем был вызван поход на них М. Колесова (КПМГЯ. № 30: 69; Вдовин 1944: 254; 1965: 104)

1670-е гг.

Упоминание оседлых чукчей, плативших ясак Анадырскому
острогу (Вдовин 1965: ПО)

1676

Недостаток служилых на Колыме для обороны от чукчей. Последние нападают на оставшихся без защиты юкагиров, убивая
мужчин, уводя жен и детей, угоняя стада оленей; громят амбары и лабазы россиян (АИИ, ф. 160, № 665, ест. 36; КПМГЯ.
№ 190: 239; Вдовин 1944: 257)

Дата
1679

1682-1688

1685

Событие
Служилые в Нижнеколымском зимовье (10 казаков) не могут
выходить за дровами и на рыбную ловлю вследствие постоянной угрозы нападения со стороны чукчей (КГШГЯ № 192
241,Вдовин 1965 104, ср ДАЙ 1862 Т V I I I , № 3-4 9)
Набеги чукчей на юкагиров и русских в окрестностях Анадырска (ДАЙ 1867 Т X, № 78-VI 351, ПСИ Кн 2, № 122 524,
Гурвич, Кузаков 1960 43, Вдовин 1965 111)
Чукчи хотели взять Нижнеколымское зимовье около которого
убили 4 служилых и 18 ясачных юкагиров, служилые вследствие малочисленности не могут оборонять ясачных (АИ И, ф
160, №881, ест 40, ДАЙ 1867 Т X, № 78-Х 357, Вдовин
1944 254, 1965 104, Гурвич, Кузаков 1960 43)

1688,
6 декабря
(по ст ст )

Нападение чукчей на спящий отряд анадырского приказчика
(коменданта) пятидесятника В Ф Кузнецова, шедшего Олюторским морем на юг, россияне перебиты (Богораз 1934 44,
Полевой 1976 132, Леонтьева 1997 60)

1692

Поход анадырцев во главе с приказчиком сыном боярским
С Чернышевским к устью Анадыря на чукчей, «побито» 16 чукотских «юрт» (ПСИ Кн 2, № 102 433, Полевой 1976 132,
Леонтьева 1997 59-60) 2

1702,
апрель— июнь

1708

1710

1711

Поход казаков во главе с А Чудиновым из Анадырска на чукчей в защиту ясачных юкагиров-ходынцев В нем участвовали
24 россиянина, 1 1 0 юкагиров и коряков Бой на Анадырском
носу с 300 оседлыми чукчами, из которых более 200 было убито, а остальные бежали На следующий день бой в течение
всего дня с отрядом, более чем 3000 оленных и оседлых чукчей, из которых многих «побили», потеряв ранеными 70 служилых и юкагиров Россияне, просидев в осаде пять дней, отступили в Анадырск (ПСИ Кн 2, № 1 2 2 525-526)
Поход колымского приказчика И Енисейского за ясаком на
«носовых» чукчей, которые в очередной раз отказались платить дань, было «побито» 12 чукотских «юрт» (ПСИ Кн 2,
№ 102 435-436, Гурвич 1966 49, 1982 201)
В январе к Нижнеколымску подошли чукчи, один из которых
был взят в плен В этом же году «шалаги-чукчи» «побили»
шестерых российских мореплавателей Д Бусурманова к востоку от Колымы (Богораз 1934 45, Вдовин 1972 102)
Морской поход казаков во главе с П И Поповым из Анадырска на Чукотский полуостров за ясаком Очередной отказ чукчей платить дань, хотя некоторые оседлые жители ее все же дали (ПСИ Кн 2, № 108 456-459, КПЦ № 57 156-158)

2
Возможно, осенью 1699 г состоялась направленная против чукчей экспедиция анадырцев к устью реки в защиту коряков и по их просьбе (Леонтьева
1997 109)

Дата
1725-1773

1727-1778

Событие
Около 50 набегов чукчей на кочевых коряков в основном с
целью захвата оленей По данным канцелярии в Анадырске и
позднее, в Гижиге в ходе этих набегов было захвачено 239 300
оленей, несколько сот женщин и детей Возможно, количество
захваченных домашних оленей преувеличено потерпевшими
ущерб коряками (Вдовин 1965 65 Гурвич 1982 204) 3
«Чукотская война» — серия военных действий российских отрядов, направленных центральной или местной властью Первый период войны (1727—1732) ознаменован походами
А Ф Шестакова и Д И Павлуцкого Затем последовали постоянные набеги чукчей на коряков — подданных империи,
вынудившие сибирские власти перейти в наступление, период
1742—1752 гг ознаменован активным наступлением россиян
С 1755 г ввиду бесперспективности борьбы с чукчами начались активные переговоры, окончившиеся миром в 1778 г
(Окунь 1935а 65-86, Зуев 1999а 134-138)

Август 1727март 1730

«Партия» во главе с казачьим головой (полковником) А Ф Шестаковым должна была привести в подданство «немирных» коряков, а затем и чукчей Поход из Тауйского острога против
«немирных» оседлых коряков Отряд состоял примерно из 150
человек, из которых 19 были русскими, а остальные — эвенами, эвенками, коряками и якутами (К.ПЦ № 60 160, Сбигнев
1869 12-15, Греков 1960 45-49, Зуев 1999, 2002 56-63) 4

1730,
14 марта
(ст ст)

Отряд А Ф Шестакова, узнав о нападении чукчей на оленных
ясачных коряков (около сотни из которых были убиты), двинулся на врагов Русские преследовали чукчей и столкнулись с
ними у реки Егаче (позднее Шестаковка), впадающей в Пенжинскую губу Россияне потерпели поражение и потеряли самого А Ф Шестакова, дворянина Б Жертина, 10 казаков, 6
якутов, 11 ламутов и 1 коряка, чукчи захватили знамя, 12 фузей, 3 винтовки, 12 ручных гранат, 12 железных куяков и прочее (Зуев 2002 63, ср Сгибнев 1869 16)

1731,
12 марта—
21 октября
(ст ст)

Первый поход капитана Тобольского драгунского полка
Д И Павлуцкого из Анадырска на Чукотку с большой по восточносибирским меркам армией (236 казаков, 280 коряков и
юкагиров) с целью наказать немирных чукчей и отбить захваченных оленей 5 Захвачено 12 табунов, ружья, 12 железных куяков, вещи А Ф Шестакова, освобождено 42 коряка и 2 русских

3

И С Вдовин (1965 18, 65) считает, что было угнано лишь около 45 000
животных
4
Л А Гольденберг (1985 43) на основании архивных данных отмечает, что
из Тауйского острога вышло 107 человек 17 служилых, один писарь, 30 оленных эвенов, 30 охотских пеших эвенков, 10 якутов, 19 коряков (Зуев 2002 59)
Г Майдель (1894 545) насчитывал в отряде А Ф Шестакова 23 казака, 48 эвенков, 20—30 коряков, 13 эвенов, 10 якутов
5
По сообщению Г Ф Миллера (1758 406), который собрал устные свидетельства об этом походе, в последнем принимали участие 215 россиян, 160 коряков и 60 юкагиров (об этом же числе говорит и А С Сгибнев (1869 28, ср
Щукин 1852 6-10, 1854 421-426, Зуев 2001 20)

Дата
1731,
7 и 30 июня,
14 июля
(ст. ст.)

Событие
Три фронтальных сражения капитана Д. И. Павлуцкого с чукчами: первое — на берегу Чукотского моря, при впадении в
него какой-то реки; второе — где-то внутри Чукотского полуострова; третье — у горы Сердце- Камень. Во всех сражениях
превосходящие силы чукчей бьии разбиты. Захвачено до
40 000 оленей, отбито 42 корякских и 2 русских пленных, взято в плен 150—160 чукчей, убито, по разным сведениям, от 802
до 1452 воинов противника; потеряно убитыми 3 россиянина,
5 коряков, 1 юкагир (КПЦ. № 59; Миллер 1758: 406—408; Берх
1819: 13-15; Сгибнев 1869: 30; Зуев 2001: 24-31)

1732,
27 мая— июнь
(по ст. ст.)

Речной поход Д. И. Павлуцкого из острога по Анадырю к
устью реки для действия против «немирных чюкоч», однако
последних не нашли (Зуев 2001: 36—37)

1733

Чукчи угнали казенное стадо оленей из-под Анадырска, убили
12 казаков и некоторое количество коряков, жен и детей которых увели в плен (ЭБ: 129; Сгибнев 1869а. № 4: 130; Вдовин
1965: 119)

1737

Отряд чукчей подошел к Нижнекамчатскому острогу в центре
Восточной Камчатки, убито 6 служилых и туземцев (Сгибнев
1869а. № 5: 57; Вдовин 1965: 119; Гурвич 1982: 203)

1738,
март

Чукчи подошли к Анадырску, убили 8 служилых и 20 ясачных
коряков (ЭБ: 129; Сгибнев 1869а. № 5: 57; Вдовин 1965: 119)

1740

Постановление сената о прекращении походов против чукчей
из-за их бесперспективности вследствие отдаленности территории и неудобства пути (КПЦ. № 60: 161)

1742

1744,
4 февраля—
28 сентября
(по ст. ст.)

1746,
18 марта—
июнь
(по ст. ст.)

В связи с непрекращающимися набегами чукчей на коряков
сенат издал указ об истреблении и депортации «немирных»
чукчей: «На оных немирных чюкоч военною оружейною рукою наступить и искоренить вовсе, точию которые из них
пойдут в подданство Ее Императорского Величества, оных,
также жен их и детей взять в плен и из их жилищ вывесть и
впредь для безопасности распределить в Якуцком ведомстве по
разным острогам...» (КПЦ. № 61: 163; Зуев 2002а: 19)
На Чукотку отправилась огромная по восточносибирским меркам экспедиция майора Д. И. Павлуцкого — 400 человек, из
них более 100 были русскими, 170 — коряками, 67 — юкагирами, а остальные — чуванцами и эвенами. Сухопутноморской бой с отходящими чукчами на р. Анадырь. У урочища
Сердце-Камень отряд нашел 10 яранг, перебил 88 чукчей, взял
в плен малолетку — будущего сибирского дворянина Н. Дауркина. В целом обнаружено 4620 оленей, освобождены плененные коряки (КПЦ. № 64: 163-165; 63: 165-166; Стрелов 1916.
№ 62: 267; Майдель 1925: 23)
Очередная экспедиция Д. И. Павлуцкого с отрядом, насчитывавшим 141 солдата, казака, коряка и юкагира, из Анадырска к
Чаунской губе на «Колымском море», разгром пяти встреченных «юрт», бой с 16 чукчами (14 апреля (по ст. ст.)) Отбито

Дата

1747,
12—14 марта
(по ст. ст.)

Событие
650 оленей, а также двое пленных коряков, захвачено в плен
двое подростков и столько же женщин (КПЦ. № 64: 168—169)
В целом поход малоудачен
Последний поход из Анадырска против чукчей майора
Д. И. Павлуцкого с отрядом из 299 солдат и казаков, а также
коряков. 12 марта чукчи угнали в устье р. Орловой семь табунов, принадлежавших корякам и служилым. Майор выступил
за ними в погоню и утром 14 марта догнал на р. Орловой
400—500 чукчей, последние разгромили авангард майора, насчитывавший 97 россиян и 35 коряков. Д. И. Павлуцкий погиб, с ним погибли 32 россиянина и 1 1 коряков (КПЦ. № 65—
66) Желание служилых отправиться в погоню за чукчами не
осуществилось из-за нехватки гужевых оленей (Окунь 1935а:
79)

1749

Поход поручика С. Кекерова из Анадырска вниз по реке для
добычи оленей и разгрома чукчей (Словцов 1886. Кн. 2: 79;
Окунь 1935а: 80)

1750,
12 марта—
22 апреля
(по ст. ст.)

Второй поход С. Кекерова против чукчей и захват у них 2500
оленей (Майдель 1894: 562—563; Окунь 1935а: 80; Гурвич 1966:
114;Сафронов 1988:43)

1751,
6 августа—
1 сентября
(по ст. ст.)

Первый поход по Анадырю нового коменданта острога капитана В. Шатилова на чукчей, в котором участвовало 200 солдат, казаков на 10 судах. Отряд спустился по реке до Красного
Яра. Неудачные попытки переговоров. Промысел оленей, переправлявшихся через реку. Бесплодная попытка чукчей тайно
напасть на русских 14 августа. Бесполезный с военной точки
зрения поход (КПЦ. № 67: 174-176; Окунь 1935а: 80)

1752,
9 августа—
2 сентября
(по ст. ст.)

Вторая морская экспедиция В. Шатилова вниз по Анадырю на
11 судах, в которых находилось 180 человек. Чукчи, узнав о
походе, отошли, капитан гнался за ними 80 верст (85 км) и
взял в плен 2 ребят, 10 женщин и девочек, захватил 1 куяк, 15
байдар и 40 веток, а также меха. Затем промышляли оленей на
реке. Пленных продали с молотка, а лодки распределили между служилыми (КПЦ. № 68: 176—179; Сгибнев 1869а. № 5: 84;
Окунь 1935а: 81)

1752

Чукчи напали и убили на Чукочьей реке, к западу от Колымы,
партию из шести русских, пришедших из Нижнеколымска для
рыбной ловли (Вдовин 1944: 254)

1754,
март

500 чукчей в 35 верстах (37 км) от Анадырска напали на восемь «юрт» юкагиров, а также русских, возвращающихся с
охоты в острог, взяли в плен казака Б. Кузнецкого (КПЦ.
№ 70; Гурвич 1957)

1755,
июль

Изменение политики правительства, рекомендация действовать «лаской». Попытка секунд-майора И. С. Шмалева, командира Анадырска, договориться с чукчами об уплате ясака по
шкуре лисы с человека, без взятия заложников-аманатов.
Прощение от имени императрицы вины чукчам. Неожидан-

Дата

1756

1756

1759

1764-1771

1769

1769

1775

Событие
ный уход с переговоров чукчей, испугавшихся подвоха (АИИ,
ф 36, оп 1, №643, л 583 об, КПЦ №69 179, Федорова
1971 157)
Поход 200 чукчей на живших в 15 верстах от Анадырска юкагиров, которых они разгромили, увели их семьи, угнали оленей и унесли имущество Возвращение без результата 200 солдат и казаков, посланных на собачьих нартах преследовать
чукчей Переселение оставшихся 10 юкагирских женщин в
Анадырск (АИИ, ф 36, оп 1, № 643, л 583 об , Алексеев 1961
20, Вдовин 1965 124)
Брат «главного коряцкого князя Эйгели» Ивака Лехтелев заключил с чукчами мир и пригласил последних в свою землю
Чукчи перешли Анадырь, заключили браки с коряками и поселились на р Хатырка однако уже через год коряки убили
предводителей чукчей (Вдовин 1965 63, 69, 129, 1973 258)
В апреле около 200 чукчей пришли к укинскому берегу (Северо-Восточная Камчатка), взяли в плен 15 казаков, отбили у
коряков собак и оленей, убив 9 мужчин и пленив женщин и
детей Затем, соединившись с другими чукчами, подошли под
Анадырск, где была эпидемия и страшный голод, однако поручик С Кекеров прорвался через окружение на оленьи и
рыбные промыслы, обеспечив тем самым россиян продовольствием (Сгибнев 1869а № 5 84, Богораз 1934 50, Гурвич 1966
106, ср АИИ, ф 36, оп 1 , № 6 4 3 , л 584)
Ликвидация Анадырского острога с большим по сибирским
меркам гарнизоном в 588 человек (303 солдата, 285 казаков)
как нерентабельного и не смогшего выполнить свои функции
по защите ясачных народов только за 1710—1764 гг содержание острога обошлось казне в I 381 007 руб , тогда как ясак,
собранный этим острогом, составил 29 152 руб (КПЦ № 75
191, Шаховской 1822 287, 305, ср Мамышев 1809 25, Богораз
1934 52, Литке 1948 226) Указ сената об упразднении последовал в марте 1764 г и был подписан императрицей в феврале
1766 г (Вдовин 1960 47) Жители ушли в Нижнеколымск и
Гижигу, пушки были зарыты, крепость и дома сожжены, церковь разобрана и пущена на воду (АИИ, ф 36, оп 1, № 643,
л 584 об)
80 коряков в походе на чукчей дошли до Чаунской губы, где
на острове ночью напали на чукотскую ярангу, мужчин убили,
женщин увели, два табуна угнали — один из редких примеров
наступательной стратегии коряков (Вдовин 1950 SS, 1965 66)
300 чукчей напали на оленных коряков у Гижиги, но были
разбиты вступившими в бой русскими, которые отобрали у
врага угнанных оленей (Вдовин 1965 135)
Отряд из 130 оленных чукчей, угнавший сначала оленей у коряков, после встречи с Н Дауркиным, направится для переговоров с русскими у Гижиги, где возникли разногласия по поводу выдачи чукчами заложников Чукчи стали отходить от
острога и ночью угнали у коряков 10 оленей Русские и коряки преследовали чукчей и затем атаковали их (9 марта (по ст

Дата

Событие
ст )) Убито 54 чукчи, 40 женшин и детей взято в плен, у россиян двое убитых и 12 раненых (Шаховской 1822 306, Две записки
1873 360, 362, 365—366, Алексеев 1961 61, Вдовин
1965 66, 135)

Mil

Один из последних набегов чукчей на оленных коряков в районе р Апука (Вдовин 1965 136)

1778,
4 марта
(по ст ст )

Договор о мире между комендантом Гижигинской крепости
Т И Шмалевым и главным чукотским тойоном Амулятом
Хергынтовым и тойоном Северного Ледовитого моря Аоеткином Чымкычыном с обязательством последних платить ясак

1779,
1 октября

Указ Екатерины 11 с объявлением о принятии чукчей в российское подданство и освобождении их от ясака на 10 лет в
связи со случившимся у них мором В подходящих местах побережья велено развесить российские гербы в знак принадлежности этой территории России (Алексеев 1961 63, Зуев
1999а 137)

1781

Последний набег чукчей на коряков (Вдовин 1965 66) Договор
российских властей с анадырскими чукчами о ненападении на
коряков (Шаховской 1822 289, Вдовин 1965 69)

1788

По просьбам чукчей для торговли с ними организована ярмарка около Большого Анюя

1789

Зашиверскии исправник И И Баннер, которому подчинялся
Колымский округ, убедил часть чукчей (581 ч е л ) присягнуть
на верность государыне и платить ясак по одной красной лисице с лука в обмен на подарки (Архив Государственного Совета 1869 260)

1822

«Устав об управлении инородцев» чукчи живут по своим законам и судятся собственном судом, ясак — шкура лисицы с
лука (с одного мужчины) — платится по желанию (Богораз
1901 XXVII)

1840

Морской набег чукчей на островных эскимосов (Аргентов
1857а 37, 1886 30-31, 1887 №2 21)

1848

Прибытие в Берингов пролив первых китобойных судов (из
них большинство североамериканских) — начало активной
американской торговли в регионе (Митчель 1865 329, Burch
1988 238)

1869-1870

1885

Колымский исправник барон Г Л Майдель делит чукчей на
«роды» и назначает тойонов для сбора ясака по рублю с мужчин в возрасте 15—55 лет, до 15 лет — 50 копеек (Майдель
1925 34) Упразднение ответных подарков, стоимость которых
подчас превышала стоимость ясака
«В сущности же весь крайний северо-восток не знает над собой никакой власти и управляется сам собой Каждый родоначальник есть полноправный властелин над своим родом» —
мнение капитана А А Ресина (1888 175) чиновника, поданного Приморским губернатором с инспекцией

Дата

Событие

1930

Создание первого оленеводческого колхоза — коренная ломка
традиционного уклада жизни чукчей

1930,
10 декабря

Создание Чукотского национального округа в составе РСФСР

ПРИРОДНЫЕ УСЛОВИЯ,
ОБЩЕСТВЕННЫЙ УКЛАД,
ВОЕНННЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

Ч

укотка представляет собой арктическую
тундру с хребтами и нагорьями, прерываемыми болотами, реками и озерами. На юге, около реки Анадырь, росли береза, тополь, хвойная лиственница. Средняя температура июля — около +8...+9 °С, января — около -27 °С (данные 1960-х гг.; ср.: Овсянников 1930: 79). Соответственно, кочевники-оленеводы имели свой цикл кочевания, от которого, в
свою очередь, зависело и время военных действий против тех
или иных врагов. Чукотская сказка так объясняет причины перекочевки: «Зимой, когда мох покрывался толстой коркой льда
и олени не могли пробить ее... угоняли табун в глубь тундры.
Весной, когда начинались обвалы в горах... угоняли оленей ближе к морю» (Бабошина 1958. № 93: 223). Ведь летом на побережье прохладно, меньше комаров и оводов; кроме того, тут можно заняться морским промыслом (май—сентябрь), а зимой в
глубине материка стада лучше защищены от ветров. Перекочевки происходили на нартах, только по снегу, в конце апреля—начале мая по последнему снежному покрову и в конце сентября—начале октября по первому снегу (Олсуфьев 1896: 122; Друри
1936: 106-110; Тихомиров 1960).
С течением времени в хозяйстве чукчей все большее значение приобретала не охота на дикого оленя, а домашнее оленеводство. Так, в середине XVIII в. у богатых было по 1000 и более
оленей, у бедных — по 10—20, в среднем же по несколько сотен
животных (КПЦ. № 70: 184; ср.: Богораз 1991: 9, примеч. 5)'. В
1
Как отмечает И. С. Архинчеев (1957: 51), оптимальный размер табуна,
удобного для выпаса, составлял 1500—1800 голов (ср.: Антропова 1957: 117), у
коряков нормальный табун — около 2000 оленей (Берет™ 1929 47).

первой половине XIX в. в результате былых набегов на коряков
количество оленей у чукчей значительно возросло. Так, середняки имели до 1000 животных, бедные — несколько сотен, а
богатые — «часто даже не знают им числа» (Кибер 1824: 96; Вдовин 1965: 21; 1987: 50) 2 . С ростом оленьего поголовья связаны и
необходимость поиска новых пастбищ, и дальнейшее расселение
и распыление чукчей (о средней площади для выпаса оленей
см.: Васильев 1936: 94; Друри 1936: 110—111). Следовательно,
чукчам уже сложнее было собрать большие отряды, впрочем, в
XIX в. крупномасштабных боевых действий не отмечалось.
Социальная структура кочевых чукчей базировалась на се- мейных общинах, состоящих из близкородственных семей. Десяток таких стойбищ представляли собой «околоток», фактически «семейно-родственную соседскую общину» (Крупник 1989:
90). Кочевья, располагавшиеся около крупного географического
объекта, например реки, носили общее локальное название.
Племенных объединений, судя по всему, не существовало. Если
описывать очень усредненное стойбище оленеводов первой половины XIX в., то его можно представить следующим образом.
Оно чаще состояло из 2—7 яранг, в которых жила группа родственников и лиц, принятых в семейную общину. Причем подчас
сами стойбища располагались на значительном удалении друг от
друга (Меновщиков 1988. № 53: 109; № 121: 281; ср.: № 92: 207).
Яранга представляла собой почти круглое в плане жилище в
форме неправильной полусферы, состоящее из оленьих шкур,
натянутых на каркас из связанных шестов. Высота яранги в центре была примерно 3,0—4,5 м, а диаметр — около 10—15 м, посередине купола было специальное дымовое окно. В яранге жила большая патриархальная семья. Отдельная семья из нескольких (например 4—6, но не более 15) человек жила в палаткекомнате — пологе. Яранга имела несколько (согласно количеству семей) пологов, стоящих по кругу. Пологи состояли из натянутых мехом внутрь оленьих шкур, верх такой «комнаты» крепился к верху яранги. В пологе имелся светильник-жирник, который обогревал помещение так, что люди тут сидели почти
голыми. Яранги обычно располагались в ряд. Главное место в
нем занимало большое жилище наиболее богатого и поэтому, по
чукотским представлениям, наиболее влиятельного члена семейной общины. Олени этого «переднедомного» (эттыорралын)
составляли основу стада всего стойбища, поскольку пасти стадо
менее 200 голов было нецелесообразно (Беретти 1929: 47; Антропова 1957: 117).
2
Действительно, как заметил И. С. Архинчеев (1957: 67, 80), чукчи умели
считать только до 400. Однако всех своих оленей они узнавали даже не по
клейму на ухе, а «в лицо» (ср.: Георги 1777: 79 (о коряках)).

Казак Б. Кузнецкий так рассказывал о положении «хозяина стойбища» (1756): «Лучших мужиков яко старшин признают
и почитают по тому только одному случаю, кто более имеет у
себя оленей, но и их вменяют ни во что, для того, ежели хотя за
малое что осердятся, то и убить их до смерти готовы» (КПЦ.
№ 70: 181; Георги 1777: 82; Шашков 1864: 67; Антропова 1957:
120). Поэтому, как отмечал Г. А. Сарычев (1952: 186), «он (глава
стойбища. — А. Я.) может только преподавать советы и воздерживать от дерзостей или худых поступков одними словами». Для
решения значимых вопросов войны и мира «хозяин стойбища»
проводил собрание мужчин стойбища, которое могло и не принять совет, рекомендуемый «переднедомным» (Майдель 1925: 32;
ср.: Козлов 1956: 35). Вес на совещании имели старики, молодежь же, стоя сзади, слушала обсуждение (Богораз 1934: 178).
Чукотское сказание сообщает: «Долго спорили воины и не послушали своего вождя...» (Бабошина 1958. № 101: 243; ср.: Лебедев, Симченко 1983: 129).
В патриархальной чукотской семье отец был полным хозяином. Его практически беспрекословно слушались родичи.
А. В. Олсуфьев (1896: 108) отметил: «Несмотря на все своеволие
и необузданность чукоч, подчинение старшему в семье всех ее
членов совершенно беспрекословное». Он мог даже убить членов своей семьи без всяких для него последствий (Беретти 1929:
19), люди могли лишь осудить его поступок, но не могли вмешаться (Тан-Богораз 1979а: 210). Царская администрация также
никак не вмешивалась во внутренние дела чукчей, оставляя им
право решать споры согласно местным обычаям.
Социальная и военная организация оседлых чукчей и азиатских эскимосов. В каждом селении было несколько жилищ, в
среднем 2—3 или 6—7 (Григорьев 1876: 571). В сказках, например, отмечается, что в поселке было пять жилищ, в которых жили братья с семьями (Меновщиков 1988. № 32: 65; № 88: 196;
ср.: № 89: 198). Возможно, у приморских жителей существовал и
мужской дом (чукотское — к'легран), аналогичный кажиму аляскинских эскимосов, в котором проходила общественная жизнь,
однако со временем он превратился в зимнее жилище нескольких родственных семей (Вдовин 1950: 97; 1965: 46—47; Леонтьев
1975: 83-86; 1973: 90-94; ср.: Богораз 1939: 84-85; Hughes 1984:
244; 1984а: 251). Древние зимние жилища — большие полуземлянки с каркасом из китовых костей — устраивались на косогоре, на склонах прибрежных сопок, обычно у галечной косы (Меновщиков 1987. № 24: 163; 1988. № 120: 280; ср.: Арутюнов,
Крупник, Членов 1982: 47) или возвышенности (Мерк 1978: 106).
В зимней полуземлянке могло жить пять семей (Меновщиков
1988. № 120: 280), в среднем же в ней находилось от трех до де-

сяти семей (Иванов 1989: 72; ср.: Георги 1777: 82)3. Рядом с полуземлянкой устанавливались летние жилища, количество которых соответствовало числу семей в зимнем. Уже в первой половине XIX в. от полуземлянок отказались (Богораз 1909: 180; Леонтьев 1975: 87). Население стало жить в зимних ярангах с
пологом, заимствованных у чукчей и модифицированных. Когда
сходил снег, зимние жилища разбирали и обитатели переезжали
в летние яранги в форме неправильной коробки, состоящие из
каркаса, обтянутого кожей. Тут они оставались до первых морозов (Богораз 1991: 114; Меновщиков 1959: 37—41; 1977: 25 (о
Сирениках)).
В XIX в. эскимосское население на материке делилось по
языковому и территориальному признаку на пять племен, которые, в свою очередь, делились на роды (кланы) (Крупник, Членов 1979; Членов 1988: 65—69). Семьи, произошедшие от общего
предка, объединялись в род, который имел свои праздники, территорию, кладбище и старейшину (нуналихтак), выполняющего
представительские, судейские и культовые функции. Должность
старейшины была наследственной и передавалась от отца к сыну
(Файнберг 1964: 167—168; Арутюнов, Сергеев 1975: 109; Теин 1975:
88; Крупник 2000: 38, 71). В одном селении в зависимости от его
величины жили несколько или даже один род. Оседлые же чукчи жили большими патрилокальными семьями (Burch 1998: 36).
Основной хозяйственной ячейкой оседлого общества чукчей и
эскимосов была промысловая артель, которая обычно состояла
из восьми человек, — именно столько человек включал экипаж
обычной промысловой байдары: на носу находился гарпунщик,
на корме сидел с рулевым веслом хозяин байдары, а в середине — три пары гребцов. Обычно такую артель составляли родичи,
но если один род не мог укомплектовать экипаж, тогда к нему
присоединялись неродственники. Если же родичи были многочисленны, то они владели несколькими промысловыми байдарами (Тан-Богораз 1930: 70; Меновщиков 1962; Сергеев 1962).
В селении наибольшим влиянием пользовался старшина
(умилык) — самый сильный мужчина, им мог стать и тот, кто
победил своего предшественника силой (Олсуфьев 1896: 109).
Старшина мог требовать у односельчан часть добычи, которую,
боясь его, жители отдавали (Тан-Богораз 1930: 73; Козлов 1956:
145-146; Меновщиков 1980: 221; 1988. № 131: 313; Бахтин 2000:
343). Если требования старшины не исполняли, то он мог вызвать непокорного на поединок (Меновщиков 1974. № 30: 135) и
на «законных основаниях» убить его. На войне же ополчением
3
В Сирениках в двух полуземлянках жили по 250—400 человек в каждой
(Арутюнов, Сергеев 1975: 112; Hughes 1984a: 251).

мог руководить опытный старичок, а не самый сильный воин
(Богораз 1934: 175; Меновщиков 1988. № 129: 308). Впрочем, военным предводителем и старшиной могло быть одно и то же
лицо (Меновщиков 1985. № 127: 307—310; 1987. № 31: 214;
Дьячков 1893: 53). Однако важные вопросы решали старики, совещавшиеся с предводителем (Богораз 1934: 175). Инициатива
сбора совета для заключения мира могла принадлежать умилыку
селения, который и вносил свое предложение о мире на собрании всех мужчин (Меновщиков 1985. № 127: 308; 1988. № 129:
308). Ратифицировал же мирный договор совет стариков (Меновщиков 1988. № 129: 309; ср.: Загоскин 1956: 84 (аляскинские
эскимосы); Галкин 1929: 72; Богораз 1934: 175), тут же обсуждался план действий (Меновщиков 1974. № 19: 107; 1985. № 56:
127). Если войско состояло из ополчений нескольких поселений, то военный совет состоял из предводителей отрядов поселков (Сергеева 1962: 84—85).
Система командования. К. Мерк (1978: 120) так рассказывает об организации чукчами похода: «При предприятиях подобного рода чукчи выбирают себе предводителя, что в других
случаях редко имеет место. Когда они приближаются к чужой
земле, то оставляют позади женщин и юрты, а их предводитель
советуется с более опытными стариками. Возраст при таких предприятиях имеет преимущество, а все остальные молчат» (ср.: Богораз 1900. № 130: 334; Антропова 1957: 160; Вдовин 1987: 105).
По сведениям В. Г. Богораза, в походном совете участвовали и
женщины, хотя в общем действовало общее правило, выраженное чукотской поговоркой: «Раз ты женщина, то молчи» (ТанБогораз 1979: 81; ср.: Богораз 1934: 98; Леонтьев 1965: 260). Как
видим, на советах особым влиянием пользовались старейшие и
более опытные члены семьи. Общественное мнение выразил
оленевод в чукотском героическом сказании: «Стариков всегда
надо слушать, не спорить с ними. Они лучше всех все знают»
(Лебедев, Симченко 1983: 132; ср.: Богораз 1900. № 130: 334).
Именно состоятельные старики имели решающее влияние на
решение народного собрания. Старики нескольких родственных
стойбищ, участвующих в мероприятии, проводили общее совещание, где решали политические вопросы. В процессе такого
собрания могли возникать различные мнения, которые не решались большинством голосов, а несогласная часть действовала посвоему (Вдовин 1948: 69; 1987: 105).
Для похода чукчи избирали военного предводителя, эта
должность обычно совпадала со статусом «хозяина стойбища»
(Врангель 1948: 180; Дьячков 1893: 53; Бабошина 1958. № 103:
248—251), но это условие не было обязательным. Г. Майдель
(1894: 466) отмечал, что чукчи меняли предводителей в каждом

походе. Часто это был наиболее умелый и сильный воин, который мог своей храбростью показать пример соплеменникам.
Внешняя опасность со стороны нового врага оказывает
большое влияние на социум, заставляя его сплотиться, забыть
старые обиды и даже наладить взаимоотношения со своими врагами, которые были хорошо известны и было ясно, чего от них
можно ожидать. Чукчи здесь не были исключением. С начала
XVIII в. российские власти стали направлять на них большие по
восточносибирским масштабам экспедиционные отряды, и им
приходилось объединяться для отпора врагу. Для войны требовалось единоначалие, в противном случае она обрекалась на неудачу. Поскольку плотность населения была невелика, то складываются несколько территориальных объединений, взаимодействующих между собой. Так, в 1740 г. на Анадырь для переговоров
с русскими прибыло 12 тойонов (Вдовин 1948: 68; 1950: 91). По
российским документам нам, в частности, известны «главный
тойон Северо-Восточного моря» Наихйе — постоянный полководец чукчей в войнах этой эпохи; тойон «Чукотского Носа»
Кею, «Восточного моря» Хыпае и другие (Вдовин 1948: 68; 1950:
91, 96; 1965: 86; 1970: 22). Они были главами территориальных
объединений чукчей и эскимосов и в то же время предводителями своих семейных общин. Так, в 1741 г. для промысла оленей к урочищу Чекаево (р. Красная) тойон Елтувье прибыл на
10 байдарах, а тойон Апавко с родственниками — на 20; в 1749 г.
тот же Кею пошел в поход под Анадырск всего с тремя байдарами и несколькими «ветошниками» (Вдовин 1948: 68; 1950: 91;
1965: 85). Власть этих тойонов становилась наследственной, известны случаи передачи власти от дяди к племяннику, а не сыну
(Крузенштерн 1950: 173; Любовь... 1811: 22; Вдовин 1965: 86).
Вследствие распыленности населения создание единого племенного союза заняло бы много времени, однако прекращение крупных войн в последней четверти XVIII в., появление крупнотабунного оленеводства, требующего больших по площади пастбищ,
и дальнейшее рассредоточение этноса способствовали закату
системы тойоната, которая номинально оставалась в конце XIX в.
у «носовых» чукчей (Олсуфьев 1896: 109; ср.: Гондатти 1897: 169).
В. Г. Богораз (1919: 56; 1934: XVIII-XIX; 168) отмечает
наличие в чукотских сказаниях богатыря-пред водителя с прозвищем Лявтылывалына ('Кивающий головой'), которое считается названием для военачальника (pro: Гурвич 1966: 53; Диков
1993: 174). В. Г. Богораз объясняет это название тем, что Лявтылывалын отдавал приказы кивком головы. Однако это — реконструкция самого исследователя, тогда как чукчи объясняли данное прозвище привычкой героя кивать головой во время езды на
оленях. Скорее всего, это такой же герой сказаний, как и Ат-

тымлу ('Костяное лицо'), а не какой-то особый титул военачальника, то есть он — просто определенный военный предводитель (Богораз 1900. № 130: 334; 1934: 169; Меновщиков 1974.
№ 88: 310-312). Тем более что и сам В. Г. Богораз (1934: XIX)
отмечает: «Кивающий Головой все же описан не начальником, а
сильным воином», а некоторые чукчи в конце XIX в. считали
его своим предком (Богораз 1899: 350). Вместе с тем, у него был
помощник — «птичка, находящаяся под мышками». Однако и
это — не какой-то специальный адъютант, а воин, вызвавшийся
помогать предводителю (Богораз 1901. № 132: 337). Функция
его, по чукотскому фольклору, неясна, но, возможно, он исполнял обязанности оруженосца, подносившего, в частности, стрелы при осаде, а возможно, и прикрывавшего вождя. Следовательно, в эпоху постоянных войн второй половины XVII—XVIII в.
стали складываться определенные военные структуры, которые,
впрочем, не получили дальнейшего развития из-за прекращения
крупномасштабных столкновений.
Сбор войск. Молва о предстоящем походе быстро распространялась по тундре, особенно когда война объявлялась заранее. Костяк собиравшегося отряда составлял чин-йырын — «группу участников кровной мести», в которую входили близкие родственники, обычно живущие в одном стойбище (Богораз 1934:
94; Архинчеев 1957: 72; ср.: Георги 1777: 82; Воскобойников, Меновщиков 1959: 436-437; Меновщиков 1974. № 83: 293; № 150:
475 (оседлые коряки)). Согласно чукотскому этосу, они обязаны
были помогать друг другу во всем — типичная психология первобытного родственного коллектива, борющегося за свое выживание. Приходили к стойбищу, ведущему войну, родственники,
друзья, просто добровольцы и даже беженцы (Меновщиков 1974.
№ 87: 308; 1985. № 127: 307) 4 . Так мог образоваться отряд из нескольких десятков или даже сотен человек. Естественно, приходили и воины из ближайших населенных пунктов поддержать
своих соседей (Богораз 1934: 175; Бабошина 1958. № 103: 250).
Очевидно, что в набеги в первую очередь шла молодежь, стремившаяся отличиться и завоевать авторитет (Лебедев, Симченко
1983: 128—129). Во время нападений врагов предводитель направлял посланников в соседние стойбища и сговаривался о
месте встречи и совместных действиях (Мерк 1978: 120; Антропова 1957: 160; ср.: Богораз 1900. № 132: 336; Меновщиков 1985.
№ 127: 309; Кибрик, Кодзасов, Муравьева 2000. № 19: 83. § 37;
87. § 65 (оседлые коряки)). Обычно это были родственные «товарищеские» стойбища, отпочковавшиеся от одной семейной
4
В чукотском сказании упоминается, что богатый корякский богатырь
принуждал идти в поход бедных воинов (Воскобойников, Меновщиков 1959:
436; Беликов 1965: 166)

общины. Так образовывался отряд из нескольких сотен человек.
Внутри отряда, составленного по родоплеменному принципу,
система командования копировала социальную структуру (Burch
1974: 6).
Женщины обычно не принимают участия в боевых действиях, покорно ожидая своей участи в яранге или убежище и часто заканчивая свою жизнь суицидом при приближении врагов.
Однако иногда, хотя и не очень часто, представительницы слабого пола все же могли сражаться, например в случае гибели
мужей от рук врагов (Кибрик, Кодзасов, Муравьева 2000. № 19:
83. § 27—29 (оседлые коряки)). Женщины, участвовавшие в походе вместе со своими мужчинами, естественно, могли помогать
им в бою. В одной сказке упоминается, что жена оседлого чукчи
вместе с ним рубила врагов топором (Богораз 1900. № 110: 287;
ср.: Рубцова 1954. № 17: 250. § 233 (большим женским ножом)).
Да и во время неожиданных вражеских нападений на стойбище,
которыми так богата чукотская история, женщины могли втягиваться в бой. Так, женщина в отсутствие мужа могла вступить в
поединок с неожиданно пришедшим к яранге вражеским воином (Антропова 1953: табл. IX; 1957: 235. Рис. 35). Одно русское
колымское предание упоминает, что старуха-чукчанка во время
нападения на деревню стреляла во врага из лука, сидя на нартах
(Богораз 1902: 161).

Гравировка на бивне, представляющая древнее сказание.

МАЭ, № 6010-43. Воспроизведено по: Антропова 1953: 42. табл. IX, 2
На одной стороне (вверху) показано начало предания: муж уходит на охоту, а жена
остается с маленьким ребенком; приближаются враги; предводитель налетчиков
требует от матери ребенка; решит дело поединок женщины и мужчины; противник
в доспехах ждет; женщина, одетая в комбинезон, готовится к битве; ребенок сидит
на шкуре, четверо врагов наблюдают за происходящим; поединок — фехтование на
копьях; муж пасет оленей. Изображение на обороте бивня: женщина кормит ребенка; возвращается муж; поединок женщины с противником продолжается даже по
возвращении мужа; женщина повергает врага, около жены стоит муж, держа ребенка на руках; побежденного врага добивают; муж теперь может обнять супругу;
могила противника из камней

Межплеменные конфликты, опасная охота уносили жизни
мужчин, и семьи часто оставались без кормильцев. Поэтому и в
чукотском фольклоре мотив сиротства постоянен (Меновщиков
1974а: 34; Беликов 1987: 254). В этих ситуациях все заботы о содержании семьи брали на себя женщины. В таких неполных семьях
девочки не только учились женским обязанностям, но и тренировались вместе с мальчиками (Беликов 1987: 253; Богораз 1991:
26; ср.: Жукова 1980. № 10: 155—156 (паланские коряки); Бахтин
2000: 52). Они могли самостоятельно охотиться, стрелять из лука, бегать на длинные дистанции и даже фехтовать копьем. Именно
такие натренированные девушки могли участвовать в набегах
(Бабошина 1958. № 90: 217-218; Меновщиков 1988. № 121: 281;
Меновщиков 19886 № 10: 58), производимых их родственниками, и даже сражаться в поединке с мужчиной (Bogoras 1910. № 17:
97; Богораз 1934: XXVIII; Антропова 1953: 42, табл. IX, 2; Воскобойников, Меновщиков 1951: 546; Козлов 1956: 71; Меновщиков
1974. № 86: 306-307; № 95: 323; см.: Антропова 1953: Табл. IX,
2а—б). Сами девушки-воительницы не были правилом в чукотском обществе, хотя, с другой стороны, и редкостью они тоже
не были. В целом сражаться с женщиной и ранить ее было постыдно (Богораз 1899: 352—353; Козлов 1956: 71). У эскимосов
же молодые женщины использовались как рабочая сила — гребцы на байдарах (Онацевич 1877. № 7: 67; Крупник 2000: 438; ср.:
Крашенинников 1949: 710 (камчадалы); 738 (айны); Тан-Богораз
1936: 241 (канадские эскимосы); Степанов 1959: 200 (дауры)).
Очевидно, в боевых действиях не участвовали мужчинытранссексуалы, полностью превратившиеся в женщину и считавшие себя таковыми, ведущие соответствующий образ жизни и
даже говорящие женским говором (Каллиников 1912: 109; Богораз 1939: 131—133; Тан-Богораз 1979а: 230; Swenson 1951: 32).
Однако, женщины-транссексуалы, исполнявшие все обязанности мужчин, скорее всего, принимали участие в войнах, хотя та-

ких женщин было меньше, чем мужчин, поменявших свой пол
(Богораз 1939: 134)5.
Численность войск. Для первобытной эпохи вообще не характерны генеральные фронтальные сражения, поскольку не
существовало больших армий, а ополчение племен насчитывало
несколько десятков или сотен воинов. Все мужчины в чукотском
социуме были воинами. Лишь для проведения крупных и значимых военных операций собиралось ополчение, насчитывающее несколько тысяч человек. Все это касается чукчей. Еще в
середине XIX в. К. фон Дитмар (1856: 37) отмечал: «Каждый из
чукчей считает особым предметом уважения искусство владеть
оружием и всегда вооружен, а следовательно, всегда готов к
сражению».
В одном стойбище могло быть в среднем 15—50 боеспособных мужчин. Г. Дьячков (1893: 41) упоминает, что на месть
отправились 15 мужчин. 20 чукчей сидели в засаде, чтобы неожиданно напасть на русских (Богораз 1934: 48). В 1731 г. отряд
Д. И. Павлуцкого встретил 30 оленных чукчей, которые, вероятно, были представителями одного стойбища (КПЦ. № 59: 159).
Чукотские же предания упоминают отряды из 20 воинов (Тынэтэгын 1940: 101; Меновщиков 1974. № 92: 318). Отряд чукчитолмача, состоявший из его родственников и напавший на юкагиров в 1671 г., насчитывал 70 человек (Вдовин 1944: 257; ср.:
Богораз 1899: 370 (нападение на стойбище 60 оленных коряков)).
В набеги обычно отправлялись мужчины не одного стойбища. В 1653 г. Нижнеколымское зимовье осадили более 200
чукчей (Вдовин 1965: 104). В 1731 г. против капитана Д. И. Павлуцкого чукчи собрали до 700 воинов, а затем, в последующих
6
7
сражениях, до 1000 и до 500 бойцов (КПЦ. № 59: 158; Зуев
2001: 24, 26—27). Причем в это число вошло не только кочевое,
но и значительное количество оседлого населения, как чукчи,
так и эскимосы — и сибирские и островные (Полонский 1850:
399; Соколов 1851: 96). Около 400 чукчей появились южнее Анадыря в 1742 г. (Вдовин 1965: 92). В 1747 г. отряд из 400—500 воинов разбил авангард Д. И. Павлуцкого, убив самого майора (КПЦ.
№ 65: 170—171). Казак Б. Кузнецкий указывает на нападение на
него в 1754 г. 500 чукчей, причем он не отмечает наличие семей
5
Как отметил В. Г. Богораз (18996: 31), среди 3000 приколымских чукчей
он встретил лишь пять мужчин, поменявших свой пол.
6
В «сказке» отставных казаков, данной через 40 лет, в 1772 г., численность чукчей возросла уже до 3000 (Зуев 2001: 26). По предположению Дионео
(1895: 116, примеч. 2), в это число входили и женщины, участвовавшие в походе.
7
Согласно В. Н. Верху (1819: 15), численность чукчей в последнем бою была 3000 воинов, что вряд ли соответствует действительности (Зуев 2001: 27, примеч. 71).

в этом набеге (КПЦ. № 70: 181; чукчи в таком же числе напали
в чуванском сказании на стойбище героя (Bogoras 1918. № 23: 96)).
В 1756 г. лишь 200 человек отправились в поход на юкагиров,
живших вблизи Анадырска (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 583 об.).
Примерно столько же воинов напали на коряков в 1759 г. (Сгибнев 1869а. № 5: 84). В 1769 г. 300 чукчей атаковали коряков около Гижигинской крепости (Вдовин 1965: 135). В 1775 г. в набег
на оленных коряков за добычей пошли до 130 чукчей (Алексеев
1961: 61). Отряд тойона Амулята, напавший в 1776 г. на коряков,
насчитывал 180 человек (Антропова 1957: 159).
В 1702 г. в бой против 130 анадырцев и их союзников юкагиров и коряков вступили сначала 300, а на следующий день более 3000 оленных и оседлых «чукчей» (ПСИ. Кн. 2, № 122: 525—
526). Поскольку поход казаков длился несколько месяцев, то
очевидно, что чукчи успели стянуть свои силы. Тем более что в
это время чукчи еще не перешли к крупнотабунному оленеводству и, соответственно, жили более компактно, чем позднее.
П. А. Словцов (1886. Кн. 1: 250), согласно архивным материалам, отмечал, что в 1738 г. на олюторских коряков напали 2000
чукчей. В. Г. Богораз (1934: 44) предполагал, что данное количество чукотских воинов преувеличено. Капитан Г. А. Сарычев (1952:
265) считает, что последняя цифра отражает самое большое количество войск, выставленных чукчами против русских. А. С. Зуев (1999а: 134; ср.: 9) также полагает, что 2000 — это оптимальное число воинов, которое способны были выставить чукчи (сомнения на этот счет см.: Михайлова 1996: 178). В. В. Антропова
(1957: 159) не без оснований полагает, что данная цифра учитывает и некомбатантов, поскольку существовал обычай отправляться в поход с семьей. Действительно, в военных документах
количество войск и потерь противника обычно преувеличивается, а свои потери приуменьшаются. Однако еще в 1792 г. Г. А. Сарычев (1952: 265) отмечал, что, по словам чукчей, их численность сократилась (об этом же: Мерк 1978: 99), ведь в 1642 г. колымские чукчи говорили о своей численности, что «их много,
сколько волос на голове» (Белов 1952. № 9: 57—58). Таким образом, число общечукотского ополчения в 3000 хотя и является
преувеличенным, но отражает реальный порядок цифр. Так,
согласно показаниям якутских служилых (1711), на Чукотском
полуострове насчитывается более 2000 боеспособных мужчинлучников и более 50 жили на Анадыре (ПСИ. Кн. 1, № 108: 459;
КПЦ. № 57: 158; ср.: № 70: 184 (показания Б. Кузнецкого); Gerland 1883: 219), а по свидетельству оседлых чукчей (1718), во всем
их народе насчитывалось 4000 воинов (Ефимов 1948: 224; Баккаревич 1810: 188, 354 (4000—5000 воинов)). Сенаторская справка
(после 1748 г.) насчитывает немирных чукчей до 2000 человек, а

с подростками 4000—5000 (КПЦ. № 60: 160), общее же число чукчей оценивалось в 10 000 человек (1756 г.; КПЦ. № 69: 179; Дитмар 1856: 33; Олсуфьев 1896: 93; Сарычев 1952: 265). В 1789г.
Ф. Лангенс, член специальной комиссии по сбору информации
о народах Сибири, определял количество чукотских мужчин в
7000 — число, которое И. С. Гурвич (1971: 11) считает завышенным 8 . Хотя численность населения и, тем более, войск— вопрос всегда дискуссионный, но, очевидно, природные условия
Чукотки были способны прокормить определенное количество
населения, максимум которого должен быть более или менее
постоянным.
Таким образом, в столкновениях с русскими, которые угрожали свободе и даже самому существованию чукчей, последние
могли собрать войско от нескольких сот до двух-трех тысяч человек — огромные в процентном отношении к количеству населения войска, ведь боеспособные мужчины обычно составляют
четвертую или пятую часть населения, тогда как в грабительских
набегах участвовали от нескольких десятков до нескольких сот
человек (по И. С. Вдовину (1950: 95; 1965: 92) — 150—500 или
300-500)9.
Воспитание и тренировка. Чукотский социум был обществом, где выше всего ценились богатство и грубая физическая
сила. Идеалом чукотского мужчины был богатырь с развитой
мускулатурой. Для оленевода и охотника физическая сила и выносливость были важнейшим фактором: нужно было таскать тя8
Это количество, в общем, не противоречит другим свидетельствам. В своем донесении 1751 г. капитан В. Шатилов, комендант Анадырска, просто указывает, что ему не известно количество чукчей (Шашков 1864: 67). М. Соэр определяет число мужчин у оседлых чукчей в конце XVIII в. около 3000 (Saner 1802:
105). Согласно же М. М. Геденштрому (1830: 99), чукчей было 10 000 (Шаховской 1822: 291). По предположению Г. Майделя (1894: 215), всего чукчей в
1860—1870-х гг. было не более 5000 (Пежемский 1850: 158). А. Аргентов (1857а:
16; 1886: 13) же полагал, что в начале XIX в число чукчей было значительно
больше, чем 5000—7000, порядка 20 000 (Новейшие сведения 1852: 348; Сементовский 1852: 143). В 1911 г. было 9000-10 000 кочевых и 3000 оседлых чукчей,
не считая эскимосов (Поддубный 1914: 95). Впрочем, среди исследователей существуют и другие мнения. Так, И. С. Гурвич (1966: 117) полагает, что в XVIII в.
оленных и оседлых чукчей было примерно поровну, по 4000 человек. Б. О. Долгих (1960: 549—554, 576; 1967: 13), на основании показаний К. Мерка и переписи населения 1897 г., насчитывал в конце XVII в. эскимосов 4000, а чукчей 2000.
Для сравнения отметим, что по переписи населения 1897 г чукчей насчитывалось 11 795, из них 8869 были кочевыми, а 2841 оседлыми, причем лишь 783
числились христианами; эскимосов по этой переписи было 1099 человек (Серебренников 1914: 156, 166). Согласно переписи 1926/27 г. чукчей было 12 364
человека, из них 70 % — оленные, а 30 % — оседлые (Антропова, Кузнецова
1956: 897).
9
При непосредственной угрозе в 1852 г. жители поселка Нувук на м. Барроу выставили от примерно 300 человек населения 80 воинов — 27 % населения
(Burch 1998: 89).

желые грузы, гоняться за оленями и зверьми, уметь быстро реагировать на различные жизненные ситуации. Именно физически
сильные люди пользовались уважением, подчас они же были и
предводителями в делах и их называли эрмэчьыт 'силачи' (Лебедев, Симченко 1983: 27-314; Вдовин 1987: 104). Так, А. В. Олсуфьев (1896: 109), со слов колымского исправника, отмечал:
«До сих пор на Чукотском Носу есть, говорят, эрем, выбранный
также за физическую силу. Однако нередко бывали примеры,
что новый претендент на это звание, не дожидаясь выборов, побеждает старого, убив которого, овладевал этим почетным положением». Итак, наибольшим уважением пользовался лидер по
борьбе. Подтверждение этому мы находим в одном чукотском
сказании: «Силач с Севера... говорит, что такие слабые люди заняли слишком много места, хорошей земли» (Лебедев, Симченко 1983: 28). По праву сильного силач мог забрать понравившиеся ему вещи, вызывая на единоборство хозяина, который в случае проигрыша должен был отдать требуемый предмет. Причем
безразлично, происходило ли состязание с соплеменником или
чужаком. Чукотская сказка так описывает подобную ситуацию:
«Идет парень со своим стадом мимо стойбища. Увидали жители
стойбища красивого парня и большое стадо. Один силач и большой глупец вышел и сказал:
— Это стадо наше!
— Кто первый прибежит сюда вон от тех гор, пусть забирает стадо, — сказал молодец». Вместе с тем, если борец не мог
выиграть другой вид состязаний, то он мог и лишиться своего
имущества и несколько подорвать свою репутацию. Так, уже упоминавшийся силач потерял своих упряжных оленей, не догнав
юношу-похитителя. Дядя последнего говорит силачу об оленях:
«Он взял их, а ты не мог отобрать их обратно... Сильнее тот, кому нельзя отомстить» (Бабошина 1958. № 62: 151—152; ср.: Лебедев, Симченко 1983: 31). Естественно, сильных людей боялись
(Стебаков 1958: 99-100; Меновщиков 1988. № 126: 297).
Тренинг был рассчитан как на охотничью, так и на военную подготовку. Мальчика приучали переносить голод, мало
спать, развивали его мускулатуру. Воспитание воина, по существу, начиналось с рождения ребенка, когда физически неполноценное дитя мать должна была убить в первый же день его жизни, поскольку уже в материнской утробе им завладел злой дух
(Врангель 1948: 182; Александров 1872: 86; М-в 1877. № 47: 386;
Народы России. 1880: 12; Ивановский 1890: 2; Иохельсон 1895:
159). Согласно же разъяснениям оседлых чукчей по этому вопросу, данным в 1927 г., отец убивал ребенка, у которого умерла
мать, но только если не было родственницы, способной его
вскормить, а сам малыш был настолько мал, что не имел зубов,

чтобы есть твердую пищу (Кавелин 1931: 100; ср.: Крупник 2000.
335)10. Чукчи воспитывали мальчика в определенном духе. Они,
как спартанцы, поощряли способность ребенка защитить себя,
не бросать родственника в трудную минуту, воспитывали стойкость в борьбе, неприязнь к подлым приемам боя (Лебедев, Симченко 1983: 104—106). Закалка мальчика могла начинаться с 5—
6 лет, тогда же он начинал помогать отцу в уходе за стадом Он
должен был рано (подчас перед рассветом) вставать, бегать на
«лапках»-снегоступах с прикрепленными к ним камнями, бегать,
упражняясь с копьем, а став юношей, — бегать рядом с упряжкой оленей, прыгать с камнями на плечах (Bogoras 1910: 183;
Стебаков 1958: 115-116; 1964: 9-10; Симченко, Лебедев 1983:
25—27). У эскимосов внимание, в первую очередь, уделялось
ношению тяжестей, развивающему силу; они учились бегать, что
позволяло быстро перемещаться и спасаться от нападения; тренировались в прыжках, позволяющих на охоте перепрыгивать
через льдины (Стебаков 1958: 115—116; Меновщиков 1959: 104—
106). Кроме того, кочевники учились кидать аркан, а оседлые —
метать камни из пращи (Леонтьев 1969: 131 — 132; Леонтьев, Тураев 1987:211).

Гравировка на бивне, представляющая древнее предание.
МАЭ, № 6010-42 Работа мастера Эмкуля из Уэленского промкомбината
(1945—1949 г г ) Воспроизведено по Антропова 1953 41 Табл IX, 1
Изображение читается слева направо перед я р а н г о й отец готовит лук для сына,
отец обучает сына стрелять, сын уже стреляет сам, отец показывает мальчику фехтовальные приемы копьем, сын тренируется, нося камни, охота на птицу на зайца
На обороте бивня (не показан) представлено продолжение пришли враги и воин в
доспехах вызвал на поединок отца Когда отец стал слабеть во время единоборства
мальчик выстрелил из лука и попал в ногу врага, который, признав себя побежденным, передал доспеч победителю и попросил убить его Завершается сказание показом могилы и доспеха-трофея

Обычно мальчика тренировал отец или воспитатель, показывая ему определенный прием, которым обучаемый должен
был овладеть. У оседлых жителей практиковались и ежедневные
упражнения детей в течение нескольких лет в горах около по10
Убийство детей (инфантицид) считается этнографами эскимосским, а не
чукотским обычаем (Крупник 1989 46, 95, ср 1988 76—82, Афанасьева 1999

178)

селка (Меновщиков 1974. № 35: 153; ср.: Воскобойников, Меновщиков 1959: 427). Дети кочевых чукчей также для проделывания упражнений уходили в тундру, где им никто не мешал
(Воскобойников, Меновщиков 1959: 427—428, 433, 435). Упражнения производились утром и вечером. Чукотское сказание так
описывает тренировку мальчика, который хочет стать богатырем:
«Он целый день бегал по тундре, носил тяжести, приходил домой поздно ночью и спал стоя — опершись о полог» (Бабошина
1958. № 87: 213). Подчас тренинг носил жестокий, непосильный
характер, возрастные особенности ребенка не учитывались. Мальчик стремился избавиться от двух негативных с чукотской точки
зрения качеств: сонливости и потливости. Естественно, при тренинге соблюдались и некоторые диетические установки. Так,
тренируемый не должен был много пить, поскольку от воды, по
представлениям чукчей, человек тяжелеет (Леонтьев 1960: 128;
1969: 129; ср.: Fienup-Riordan 1990: 155; 1994: 328).
В XVIII в. самыми распространенными видами спортивных соревнований были бег и борьба, которые устраивались ежедневно, тогда как среди боевых видов спорта выделялись стрельба из лука и фехтование на копьях (КПЦ. № 70: 181). В следующем столетии излюбленными видами спорта следует признать
бег и фехтование (Меновщиков 1974. № 82: 289; 1988. № 123:
288): если первый вид являлся общефизическим упражнением,
то второй был чисто военным. Еще в начале XX в. старики-оленеводы говаривали: «У чаучу самое главное — ноги. Если чаучу
бегает дольше любого оленя, то он оленей сбережет. Если чаучу
бегает быстрее и дольше других людей, то ему не страшны враги
и он всегда разыщет пастбища, на которых его оленям никто не
помешает» (Лебедев, Симченко 1983: 25). Действительно, бег
был особенно важен для кочевников, которые не имели верховых животных, но благодаря своей способности к небыстрому,
но длительному бегу могли догнать убегающего оленя или преследовать зверя на охоте. Если мужчина мог бегать так быстро,
что догонял диких оленей, это считалось высшей степенью мастерства, о чем нам рассказывает фольклор (Козлов 1956: 19; Стебницкий 1938. № 3: 140 (коряк); Жукова 1988. № 12: 48. § 104105; Стебаков 1958: 116; Сергеева 1962: 98—99 (эскимос на бегу
ловит руками песцов и зайцев); Леонтьев 1972: 86; Меновщиков
1974. № 148: 470 (коряк); Стебницкий 1994: 65 (коряк); Бахтин
2000: 128 (бежит быстрее волка)). На соревнованиях чукчи бегали 8,5 км за 28 мин. (Нейман 1871. Т. I: 15). Этот бег происходил
с посохом, опора на который увеличивала длину шага. Пастух,
чтобы не терять зря времени, мог тренироваться, бегая вокруг
стада, упражняясь с копьем (Богораз 1899: 355). У береговых чукчей был распространен и бег с тяжестями — переноска тяжестей

важна как тренинг для того, чтобы охотник, убивший зверя, мог
его доставить на место. Впрочем, у оленных коряков, например,
воинская доблесть и сила ценились выше быстроты ног (Тан-Богораз 1979: 72).
Чукчи были неплохими борцами. В. Г. Богораз (1991: 199)
отмечал: «Борьба — обычный способ разрешения ссор среди чукоч». Обычно обиженный вызывал обидчика на поединок. Борьба состояла в том, что поочередно один нападал, а другой оборонялся. К. Мерк (1978: 136) так описывал характерные приемы
борьбы: «Они хватают друг друга со шлепками по рукам и плечам, прижимаясь друг к другу головами, а ударяя ногами, стремятся подставить друг другу ножку или свалить на землю, прыгают с криком друг на друга, садятся на землю, чтобы перекинуть через себя противника» (ср.: Дионео 1895: 162; Леонтьев
1965: 83; Богораз 1991: 198—199). Противника старались поднять
и бросить на землю и удержать какое-то время на лопатках (Богораз 1899: 358; Тан-Богораз 1930: 73; 1979а: 253; Бабошина 1958.
№ 103: 249; Леонтьев 1960: 130; 1969: 139; Богораз 1991: 198). У
эскимосов практиковались мощные удары ногой (Богораз 1899:
357-358; Тан-Богораз 1930: 74; ср.: Богораз 1901. № 127: 332).
Как особо опасная расценивалась борьба на натертой жиром
скользкой моржовой шкуре, края которой были утыканы остриями из кости (Богораз 1899: 363; 1991: 199). Выигравший мог забрать имущество побежденного (Богораз 1899: 358; 1991: 199).
Было и смертельное единоборство на шкуре — противники вооружались копьями, то есть это был своеобразный синтез фехтования и борьбы (Козлов 1956: 60).
К боевым видам тренинга относилось умение владеть копьем, стрелять из лука и носить панцирь. Систему боевых упражнений описывает один документ XVIII в.: «Чукчи все мужественны на копьях и из луков стрелять проворны... обычай имеют... между собой друг с другом штурмуют копьями и надевши
куяки бегают вокруг, например, час по три и более, а потом
стреляют друг в друга из луков стрелами. Оне же ходят, когда
приспеет кочевать, то за табуном всегда пешком в куяках идут»
(Вдовин 1987: 105). Записка от 1770 г. сообщает аналогичную
информацию: «...а для ловкости и разминажа пинают мячи и
копейному сражению обучаются, також и друг друга из луков
стреляют до ран» (Бриль 1792: 373; Окладников 1948: 36).
Итак, в комплексе соревнований сначала сражались на
копьях. Как позднее отметил А. А. Ресин (1888: 172), «у них бывают примерные поединки, которые продолжаются до тех пор,
пока один не сломает или не вышибет копья из рук другого»,
что и означало проигрыш в игре и в бою. Затем следовало состязание в беге по кругу на выносливость. Напомним, что еще в

XX в. в каждом береговом селении существовала спортивная
площадка в форме круга диаметром более 30 м, по периметру
которого шли три дорожки, а по краям находились камни для
поднимания. Во внутреннем круге бежали дети, в среднем —
пожилые, а во внешнем — молодые мужчины, состязавшиеся в
выносливости на продолжительность пробега (Леонтьев 1960:
132—133; 1969: 139). Бегали по несколько часов сразу. Так мужчины могли тренироваться каждый вечер (Мерк 1978: 135).
В XVIII в., во время постоянных военных столкновений,
бегали, как следует из документа, в доспехах. Поскольку доспех
был неудобен, то для сражения в нем была необходима определенная сноровка, которая и вырабатывалась путем тренинга. Кроме того, доспех надевали при перекочевке — с теми же целями.
К. Мерк (1978: 117) отмечал: «Молодые мужчины нередко упражняются в ношении панцирей, надевая их на целые дни, следуя за обозом нарт по боковым горным дорогам. Нередко им
при этом приходится еще тащить на себе кое-какой груз» (ср.:
Вдовин 1987: 106).
Потом следовала перестрелка из луков. Из документа неясно, были ли воины в доспехах или нет. Более вероятен второй
вариант. Особо отмечается, что перестреливались до получения
ранений ".А нанести рану опытному бойцу было непросто, ведь
уже мальчиков учили увертываться от стрел (Бабошина 1958. № 87:
213; Митлянский, Карахан 1987: 131; Бахтин 2000: 231; ср.: Козлов 1956: 133): «Идет юноша, вдруг крик — и в него летит тупая
|2
стрела — успей увернуться» (Бабошина 1958. № 95: 231) . Воины, согласно преданиям, могли достичь даже такого мастерства
в бою, что ловили стрелы и посылали их обратно во врага (Козлов 1956: 20; 62; Леонтьев 1969: 130; 1979: 3).
Упоминаемая в записке игра в мяч была просто спортивным соревнованием, напоминавшим регби, в котором можно
бить мяч ногой. Мяч был сделан из оленьей шерсти, покрытой
нерпичьей шкурой. Играли в него две команды, борющиеся за
обладание мячом, который нужно было донести до положенного
13
места (Леонтьев 1960: 133-134; 1969: 141; Богораз 1991: 202, 205) .
Казак Б. Кузнецкий (1756) описывает упражнения оленных чукчей несколько по-иному: «Надев куяки и взяв луки со
11
У коряков-олюторцев мальчик сначала стрелял стрелами с деревянным
наконечником, а только затем с острием из оленьего рога (Кибрик, Кодзасов,
Муравьева 2000. № 20: 91, § 3).
12
Подобное увертывание от стрел было типичной тактикой сибирских народов (Воскобойников, Меновщиков 1951: 179 (эвенки); Козлова 1956: 252 (юкагиры); 297 (эвены)).
13
Относительно игры в мяч Н. Н. Беретти (1929: 28) упоминает, что у коряков и чукчей был своеобразный «хоккей с мячом», когда две команды гоняли
палками травяной мяч, обмотанный шнуром.

стрелами, и делают друг против друга один только пример, натянувши лук, а стрелы из рук не выпускают, а потом берут копья,
такой же делают пример, как в сражении быть надобно, потому
ж до устатку» (КПЦ. № 70: 181). Этот тренинг, с одной стороны,
более условный, а с другой — более приближенный к боевым
условиям. Основная разница со сражением заключается в том,
что из лука не стреляли, а копьем не кололи. В данном случае
отрабатывалась реакция воина на действие противника. Последовательность же упражнений чисто боевая. Воин в доспехе сначала действует луком, а затем, взяв копье, им сражается. Заметим, что панцирь при этом не снимается; копье, по-видимому,
во время стрельбы воин не держал в руках — все это походило
на боевую практику.
Кроме того, у приморского населения проводились соревнования по метанию камней из пращи, по дальности и меткости
(Леонтьев 1969: 137—138). Существовали состязания и в метании
дротиков (Богораз 1991: 199).
Весь образ жизни чукчей с постоянными тренировками
был нацелен на суровую борьбу за существование, на готовность
к перенесению голода и холода, к охоте на зверя, борьбе с врагами. Тренировка мальчиков велась индивидуально, поэтому
они были превосходными воинами-индивидуалами в ущерб
групповым действиям в бою. Традиции спортивной подготовки
сохранялись еще и в первой половине XX в. Так, штабс-капитан
Н. Ф. Каллиников (1912: 168) восхищенно заметил о физической
подготовке: «Чукчи, особенно оленные, замечательные ходоки.
Это прямо какие-то стальные люди в преодолении усталости,
голода, бессонницы... особенно в молодые годы».
Военная специализация. В соответствии со своей подготовкой воины могли специшшзироваться на том или ином способе
боя. Это, естественно, не исключает того, что при необходимости воин мог сражаться и по своей специализации, ведь еще не
было ни различных родов войск, ни отдельных отрядов, специализировавшихся на каких-то военных занятиях. Юноши, согласно своим физическим данным, по тренингу могли быть борцами или бегунами, реже и теми и другими (Меновщиков 1985.
№ 127: 307). Первые и были, собственно, воинами в панцирях,
способными разбить врага даже в рукопашной схватке. Впрочем
молодежь в конце XVIII в. кичливо считала, что сражаться в
доспехе недостойно (Сарычев 1952: 267). По-видимому, это был
определенный максимализм юности, ведь сражались все же в
панцирях. Бегуны предназначались для преследования спасающегося бегством врага уже на финальном этапе боя (Бабошина
1958. № 100: 242). В эскимосском сказании о Виютку выделяются три основные специализации, в соответствии с которыми бы-

ло поделено ополчение приморских жителей: борцы, бегуны и
копьеметатели (Меновщиков 1985. № 127: 307—310). Если первая категория бойцов, вооруженная луками, копьями и пращами, участвовала только в самой битве, то бегуны и, в меньшей
степени, копьеметатели должны были преследовать разбитого
врага. Так же и в самой битве: воины в легком вооружении были
подвижны в бою, а некоторая часть, очевидно в панцирях, сражалась в группах или даже парах (Козлов 1954: 143). Ведь в доспехе, особенно металлическом, напоминавшем узкое платье с
разрезом справа, подвижность воина была ограничена. При налете на стойбище врага воины также различались по своим задачам:
одни были арканщиками, опрокидывавшими ярангу, другие —
копейщиками, прокалывающими покрытие яранги, третьи — угоняющими стада (Мерк 1978: 120). Естественно, существовали и
более оригинальные «специализации». Так, упоминается и мастер по захвату языка (пленного) (Бабошина 1958. № 98: 238—239).
Естественно, каждый воин мог предпочитать то или иное
оружие и в соответствии с этим сражаться. В. Г. Богораз, базируясь на своих данных, полагал, что воины у южных телькепских чукчей в доспехах были вооружены фехтовальными копьями, тогда как легковооруженные воины были палиценосцами,
пращниками, дротикометателями или имели в качестве главного
оружия «каменные кистени на крепком ремне» (Тан-Богораз
1979: 53—54). Судя по сохранившейся информации, у чукчей
воины в доспехах сражались и луком, и копьем, у эскимосов же
латники предпочитали лук и стрелы. Пращников и дротикометателей можно рассматривать как бойцов без доспехов. Воины с
различным оружием, как уже отмечалось, не составляли отдельных отрядов, они располагались в строю в соответствии с их
тактическими возможностями.

ВООРУЖЕНИЕ,
СНАРЯЖЕНИЕ,
CPЕДCTВА ПЕРЕДВИЖЕНИЯ

Ч

укчи не имели ремесленников, производивших военное снаряжение. В конце XIX в.
«кузнецы» оседлых чукчей и эскимосов умели изготовлять лишь
простые изделия из полос железа методом холодной ковки (Богораз 1991: 76; Тан-Богораз 1934: 11). Согласно М. Соэру, оседлые жители производили луки, стрелы и копья (Sauer 1802: 105—
106, 110; Воскобойников, Меновщиков 1951: 579; Козлов 1956:
186). Оленные чукчи сами не производили вооружение, исключение составляли, по-видимому, лишь стрелы — наиболее часто
расходуемое оружие, довольно простое в производстве. Так, к
примеру, в коллекции Н. П. Сокольского в РЭМе есть стрела с
наконечником, сделанным из напильника (Ухтомский 1913: 115.
Рис. 6g) или из старого лезвия ножа (Ухтомский 1913: 115. Рис. 4g).
Очевидно, собственно чукотскими изделиями являются и стрелы, имеющие наконечник из котельной жести или листового же- ,
леза (Ухтомский 1913: 111). Возможно, именно нуждами подобного производства и объясняются российские подарки — пластины доспеха — восточносибирским народам («полицы куяшные»; Орлова 1951. № 140: 364; Белов 1952. № 12: 60; № 19: 77;
№ 58: 172; № 66: 194; № 67: 196). Панцири обычно чукчи не производили сами. Хотя, с другой стороны, в конце XVIII в. чукчи
просили у русских медные листы именно для производства панцирей (Вдовин 1965: 34, 39; ср.: Богораз 1899: 365; Сарычев 1952:
239). Оружие обычно обменивалось или захватывалось в ходе набегов. В XVIII в., когда шли войны, одним из основных источников получения оружия была военная добыча (Словцов 1856:
21). После же этого периода остался один источник — торговля
(см.: Врангель 1835: 604—608). От юкагиров чукчи получали ко-

пья, пальмы, китайские ножи (Андреев 1940: 156); от аляскинских эскимосов — луки и стрелы (Мерк 1978: 116; Меновщиков
1959: 27); от коряков же и американских эскимосов — панцири
(Мерк 1978: 116); от русских уже в 1788 г. — табак, котлы, копья, ружья и другие железные изделия (Лессепс 1801. Ч. II: 115).
Доспех из Музея культур в Хельсинки, полученный от чукчей в
Анадыре, был добыт от ительменов (Palsi 1983: 104).

Защитное вооружение
Доспех. Чукчи использовали два основных типа доспеха: кожаный ленточный-ламинарный и пластинчатыйламеллярный, а позднее — железный'. Кожаные и железные
доспехи представляли собой латы, закрывающие воина с головы
до колен или даже до середины голени, тогда как костяной ламеллярный панцирь был полукирасой или кирасой, защищавшей корпус воина, иногда в сочетании с крыльями. Как справедливо отметил И. С. Вдовин (1965: 36), наиболее распространенным был доспех из моржовой кожи, поскольку он, повидимому, был более дешевым. Ламеллярный доспех ценился
дороже. Пластины такого доспеха делались из ребер оленя,
моржового клыка, китового уса (Вдовин 1965: 36; Кашеваров
1846. № 228: 911—912), в XVIII в. их изготовляли из железа, сохранив при этом сам тип панциря. По сообщению У. Хага, основным материалом для доспехов были клыки моржа, реже кость,
причем они не комбинировались в одном доспехе (Laufer 1914:
263, п. 3). Судя по всему, доспех был самым обычным видом
оборонительного оружия у чукчей в XVIII в. Царское правительство запрещало продавать чукчам железо, и потому такие покупные латы считались наиболее ценными (Мерк 1978: 116—117;
Григорьев 1876: 572; Вдовин 1965: 36). Во второй четверти XVIII в.
железные доспехи стали постепенно теснить костяные. Так, в
1731 г. у чукчей были «куяки железные и лахтачные» (Вдовин
1965: 37). Участник похода Д. И. Павлуцкого сообщал (1744), что
чукчи имели «куяки железные, костяные, выделанные так же, как и
железные» (Вдовин 1965: 35). Капрал Г. Г. Шейкин (1750-е гг.)
отметил, что «чукчи ж место панцыря во время баталии надевают куяки однобоки, сделаны из железа и из китовых усов» (АИИ,
ф. 36, оп. 1, № 643, л. 585; Вдовин 1965: 37). Записка от 1769 г.
упоминает «куяки железные, костяные, тож и панцыри» (Окладников 1948: 36).
Наиболее дешевым был ламинарный доспех из кожи лахтака — крупного тюленя, называемого морским зайцем (Phoca
' О типологизации конструкции доспехов' Худяков, Соловьев 1987. 138.

barbata). Участник экспедиции капитана И. И. Биллингса доктор
Карл Мерк со свойственной ему немецкой скрупулезностью так
описывает данный доспех (1978: 116; ср.: Вдовин 1965: 36): «Их
панцирь — Murgau — состоит из заднего шита, который представляет собой деревянную доску четырехугольной формы в
один дюйм [2,5 см] толщины, в полтора фута длины [45 см] и в
один фут и три дюйма [37,5 см] ширины, которая снаружи и изнутри обтянута окрашенной в белый цвет тюленьей кожей и закрывает затылок и голову. Сверху, частично по краям, а также
по середине щит окрашен в красный цвет, и с него свешиваются
окрашенные кисти. К заднему щиту прикреплен с левой стороны передний щит, свободный и гибкий, состоящий из четырех
тонких также обтянутых внутри и снаружи тюленьей кожей дощечек в четыре дюйма [10 см] ширины, которые заканчиваются
спереди куском из двойной кожи лахтака в шесть с половиной
дюймов [16 см] ширины. Эти дощечки соединены друг с другом
узкими ремнями, а передние дощечки скошены наверху вдоль.
Для удлинения панциря служат загнутые вокруг тела человека
восемь ременных лент из кожи лахтака в два слоя. Первая лента
шириной в пять дюймов [12,5 см], остальные — в четыре дюйма
[10 см] 2 . Задний щит прикреплен ремешками к самой верхней
ленте, последующие ленты соединены друг с другом таким же
образом. Снаружи недалеко от верхнего края прикреплены ровдужные ремешки, которыми нижняя часть панциря подвязывается к поясу, и это обеспечивает передвижение в нем. Спереди к
самой верхней ременной ленте прикреплена нагрудная часть из
кожи лахтака, взятой вдвойне, шириной десять дюймов [25 см] и
длиной в семь дюймов [17,5 см], имеющая у шеи закругленный
вырез, по бокам которого прикреплены закрепки из кости или
китового уса, которые служат для притягивания панциря. Такие
же кости просунуты в прорези ремня, пропущенного сзади внутри
верхней ленты, как и через задний щит, лежащий на плечах. Че- ,
рез петлю переднего щита просовывают чукчи левую руку (а
иногда и правую, если передний щит имеется у них и с правой
стороны, что бывает реже), благодаря чему они могут отгибать
щит вперед и назад. С правого бока нижняя часть панциря соединяется только наверху на груди при помощи петли, в которую входит крючок, а внизу она открыта». Именно такой тип
доспеха приводит на своем рисунке художник экспедиции Лука
Воронин (см.: Самойлов 1945: 112; Антропова 1957: 205. Рис. 22).
Итак, основным элементом данных лат являлись кожаные
ленты, которые защищали низ груди и корпус воина до колен.
2
В переводе 3. Д. Титовой 10 дюймов — 25 см. Цифра, приводимая
И С. Вдовиным (4 дюйма), представляется, исходя из длины самого доспеха,
более реальной.

Таких лент могло быть различное количество, судя по экспонатам музеев, где хранятся подобные доспехи, — 7—11, в зависимости от роста воина и ширины лент. Причем сами ленты могли
быть не только двух-, но и четырехслойными: две ленты из тюленьей кожи обкладывались по бокам двумя моржовыми, что
увеличивало толщину и, как следствие, непроницаемость доспеха (Malaurie 1974: 144). У доспехов из Национального музея естественной истории в Вашингтоне и Полевого музея естественной истории, происходящих с Чукотского побережья, верхний,
шестой, обруч сделан из китового уса, обтянутого кожей лахтака
(VanStone 1983: 6; Hughes 1984: 245. Fig. b). Ламинарный подол
держался на воине посредством двух ремешков, идущих поверх
плеч сзади от верхней ленты вперед к двум «пуговицам» вверху
нагрудника, где они и скреплялись; другие два ремня, выходящие сзади из этой же ленты, крепились на паре «пуговиц» назатыльника, связывая таким образом верхнюю и нижнюю части
доспеха (VanStone 1983: 6). На крыле ближе к краю располагались две веревки, одна большая, идущая от верхнего угла крыла
до нижнего, и на самом конце — небольшая петля для кисти.
Отпустив последнюю, можно было свободно действовать рукой,
тогда как панцирь держался на лямке около подмышки. Если же
не браться за крайнюю ручку, то можно было свободно действовать кистью в рамках лямки. Особенностью данного панциря
являлось то, что он не закрывал полностью правый бок бойца.
Вероятно, это связано с тем, что воин большую часть боя стрелял из лука, повернувшись к противнику защищенным левым
боком. Именно для прикрытия от стрел противника и предназначался такой панцирь (ср.: Сарычев 1952: 261; Hooper 1853:
162). Воин в таком доспехе был малоподвижен в бою, но панцирь защищал его от метательного оружия врага. Г. М. Панченко (1997: 242—243) даже считает, что металлические доспехи менее сковывали движение, чем подобные кожаные. Ловко мог
увертываться от стрел чукотский воин, не имевший доспеха
(Богораз 1900. № 132: 337; № 133: 338; Бабошина 1958. № 87:
213-214; № 90: 217).
В. Г. Богораз упоминает технологию изготовления кожаного корякского панциря, говоря, что он был выварен в кипятке
и прошит шнурками из жил с оленьих ног (Тан-Богораз 1979:
98). Согласно экспериментам Дж. Коулза, после того как он на
30 секунд погрузил реплику кожаного щита в горячую воду
(+80 °С), кожа затвердела и стала водонепроницаема, но вместе
с тем легко изгибалась (Малинова, Малина 1988: 79). Таким образом, кожу вываривали для того, чтобы она отталкивала воду и
не портилась, сохраняя при этом эластичность. Естественно,
кожа сушилась на солнце (Hooper 1853: 162).

Следующий вид панциря — ламеллярный доспех оленных
чукчей — описал в 1792 г. другой участник экспедиции И. И. Биллингса — капитан Г. А. Сарычев: «Некоторые из чукчей, и то
редкие, употребляют латы, надевая их на себя при нападении на
неприятеля. Ими закрывает себе чукча голову и все тело по колено, кроме правой руки, в которой имеет копье, левою же рукою держит у лат откидное крыло, которым закрывает свое лицо
от неприятельских стрел. Латы сии состоят из нескольких поперечных полос, одна над другой, составленных из тонких коротких деревянных дощечек, обшитых оленьей выделанной кожей.
Полосы сии окружают поперек человека и привязаны одна к
другой ремешками так, что можно их удобно поднимать кверху,
дабы при случае ухода от неприятеля свободно было бежать.
Чукчи признавались, что сии латы при нападении на неприятеля неудобны и мешают свободно действовать и только полезны
могут быть убегающему от неприятельских стрел. А потому все
храбрые чукчи почитают за стыд их иметь, как явный признак
трусости». (Сарычев 1952: 267). В 1867 г. Г. Майдель (1925: 30)
отмечал подобный доспех из
лахтачьей кожи как характерный для оленных чукчей Чукотского полуострова: «Только
там еще найдутся старые чукотские латы, сделанные из
лафтока с деревянными обручами» (ср.: Нейман 1871. Т. I:
18; Богораз 1900. № 127: 331)3.
Таким образом, мы видим, что перед нами тот же,
что и предыдущий, тип панциря, только ленты данного
доспеха сделаны не из кожи,
а из деревянных пластин, обтянутых кожей и связанных
между собой. По-видимому,
дерево вставлялось в панцирь
для усиления броневых качеств, по образцу конструкИндейский деревянный панцирь
ции крыльев. Кожа же, в
из залива Нутка (втор. пол. XVIII в.).
свою очередь, предохраняла
Британский музей. Воспроизведено по:
Ratzel 1887: Taf. II, fig. 8
дерево от сырости. Вероятно,
3
В примечании к «Сказанию об Эленди и его сыновьях» В. Г. Богораз
(1899: 366, примеч. 7) мимоходом упоминает чукотско-корякский панцирь из
древесной коры, никак не поясняя свою информацию.

данный доспех появился позднее, по образцу кожаного панциря,
в подражание конструкции которого он и производился. Возможно, использование дерева для этого доспеха было восточным
американским влиянием. Ведь индейцы Северо-Запада широко
применяли панцири из дошечек и стволов, он существовал у
алеутов, аляскинских эскимосов, тлинкитов (Чулков 1785. Кн. 2:
462, 464; Ratzel 1887: 185-192, 200; Burch 1988: 230. Fig. 306
(right); Шнирельман 1994: 118); айны Кунашира в XVIII в. также
использовали ламеллярный доспех из деревянных пластинок
(Берг 1949: 142). Однако вид доспеха тут был иной. Иеромонах
Гедеон (1994: 61) так описывал панцирь эскимосов о. Кадьяк
(1804): дощечки толщиной 2 см, шириной 4,4 см связывают между собой жильными нитками, длиной они 62 см сзади и 35 см
спереди. Сверху грудь защищает еще плотно связанный ряд дощечек длиной 17 см. Следовательно, перед нами деревянная кираса, похожая на эскимосские панцири из кости или моржовых
клыков. Доспехи сами чукчи, в основном, не производили, а получали их у коряков или американских эскимосов (Мерк 1978: 116;
ср.: Вдовин 1965: 35). Собственно
чукотско-эскимосской инновацией
было покрытие пластин кожей, в
подражание уже существовавшей
конструкции кожаного панциря.
Один вид ламеллярного неметаллического доспеха был переходным от кожаного ламинарного
к кирасе. Так, чукотские латы из
РЭМа (№ 4859-14, 17) представляют собой длинный, до бедер, нагрудник из семи полос узких вертикальных пластин (12x3 см) из
оленьего рога. Нагрудник был достаточно глубок и защищал бока
воина вплоть до лопаток. Этот
панцирь, согласно приобретенному
комплекту, носился вместе с кожаным левосторонним крылом, прикрывающим спину, но не голову
(Thordeman 1939: 263. Fig. 252; Анторова 1957: 206. Рис. 23). Возможно, самого подола не было, и панЧукотский нагрудник из семи
цирь прикрывал лишь грудь воина.
рядов пластин рога оленя.
Другой вид панциря являлся РЭМ, № 4859-14. Воспроизведено
кирасой. Так, А. Е. Норденшельд по: Антропова 1957: 206, рис. 23

(1936: 321) в начале 1880-х гг.
приобрел ламеллярный панцирь из трех рядов пластин
из моржового клыка, видимо в виде длинной кирасы.
Пластины имели размер 12х
4 см, толщина их была значительной, около 1 см, они
соединялись традиционно —
через три пары отверстий.
Неясно, были ли у этого панциря кожаные детали — автор об этом ничего не сообщает (ср.: Ratzel 1887: 196;
Тан-Богораз 1979: 53). Впрочем, ничего невероятного в
Эскимосский нагрудник из костяных
этом нет. Такой доспех был
пластин с о. Св. Лаврентия (нач. XIX в.).
типичным
для эскимосов.
Пластины связаны между собой ремнями.
Аналогичный чукотский (?)
МАЭ, № 571-99. Воспроизведено по:
Антропова 1957: 208, рис. 25
доспех из семи рядов пластин размером 12,0x1,5 см,
сделанных из трубчатых костей и ребер, происходит из коллекций бывших российско-американских владений (рубеж XVIII—
XIX вв. Волков, Руденко 1910: 190. Рис. 23). Подобный же вид
имели и доспехи из китового уса, естественно, эскимосского
происхождения (Антропова 1957: 210; ср.: Кашеваров 1846. № 228:
911—912; Александров 1872: 85; Вдовин 1987: 72; Новикова 1987:
101 (коряки)). Такой тип кирасы применялся и аляскинскими
эскимосами. Так, с мыса Принца Уэльского происходит панцирь из трех рядов пластин 2,5 см шириной и 15,0 см длиной,
общей высотой 1,1 м, хранящийся в Национальном музее в Вашингтоне (№ 153 419). Пластины крепились в ряд ремешками
через шесть отверстий, по три с каждой стороны (Laufer 1914:
256. PI. XXIX; ср.: Волков, Руденко 1910: 190. Рис. 23; Thornton
1931: PL between 24—25). Причем, судя по упоминаю у уназикского эскимоса Айвангу (1985: 53), панцирь из моржовых пластин носился под кухлянкой. Эта же традиция ношения панциря
под одеждой была характерна для эскимосов Западной Аляски
(Nelson 1899: 330; Burch 1974: 5; 1998: 72, 117; Malaurie 1974: 143).
Эскимосские доспехи из клыков моржа имели одну систему перфорации: по три с каждой продольной стороны пластины.
Иногда отверстия двойные, подчас добавлено третье отверстие в
центре или сверху, или снизу (Laufer 1914: 264, п. 1). Подобная
система креплений из трех пар отверстий является довольно
древней на Чукотке. Такие пластины найдены в Пегтымельской

Эскимосский (с американских островов) панцирь из костяных
пластинок, скрепленных ремнями, со своеобразным воротом сзади.
Панцирь напет на европейца. Хранился в Историко-этнографичсском
музее в Хельсинки. Воспроизведено по: Ratzel 1887: Taf. II, fig. 5—6

пещере и датируются периодом древнеберингоморской культуры V—VI вв. (Диков 1971: 43). Специалист по доспеху Б. Тордеман
также отмечал следующие особенности ламеллярного доспеха Северо-Восточной Сибири: пластины не перекрывают друг друга,
ремешки креплений идут горизонтально; в целом же система отверстий напоминает
тибетский доспех (Thordeman
1939: 255—256). Эта система
отверстий затем была перенесена на металлический доспех (Laufer 1914: PI. XXIX).
Еще один вид панциря, принадлежавшего богатому береговому чукче, описывает лейтенант У. X. Хупер:
это был доспех, состоящий
из нагрудника и наспинниЭскимосская (американская островная)
кираса из костяных пластинок,
ка, сделанных из толстой
скрепленных ремнями.
моржовой кожи (до 6 мм),
Хранилась в Историко-этнографическом
иногда двойной, на которую музее в Хельсинки. Воспроизведено по:
сверху были прикреплены
Ratzel 1887: Taf. И, fig. 7

плоские железные пластинки, заходящие одна на другую (Hooper 1853: 162). Следовательно, если описание корректно, то речь
идет о пластинчатой кирасе с кожаной основой.

Эскимосский (американский) панцирь из пластин.
Внешняя и внутренняя сторона. Воспроизведено по: Nelson 1899: PI. XC11

Ламеллярный железный доспех повторял конструкцию костяного и деревянного. К. Мерк (1978: 116—117) об этом доспехе
замечает: «Также есть у чукчей железные панцири, сделанные из
соединенных ремнями друг с другом продолговатых четырехугольных кусков железа, которые они особенно ценят». Чукотские латы из МАЭ (№ 434— 10а) представляют собой семь железных лент из пластинок, которые прикреплены к наспиннику с
одним правым крылом, спереди имеется кожаный нагрудник.
Подобные железные пластины имели длину 6—12 см, а ширину —
2—4 см (см.: Антропова 1957: 211-213. Рис. 27; Thordeman 1939:
262. Fig. 251; Богораз 1991: 101). Крылья и нагрудник для проч-

Формы перфорации на пластинах от ламеллярных панцирей с Чукотки.
Воспроизведено по: Thordeman 1939: 247, figs. 232, 45—50

ности обиты железом, на них и прикреплены металлические декоративные бляхи из того же материала (Волков, Руденко 1910:
191). В качестве украшения к
каждой пластинке доспеха могли
прикреплять нитку с несколькими бусинками. Так, на доспехе
из российско-американской этнографической коллекции к каждой пластинке прикреплена веревочка с тремя крупными синими бусинками (Волков, Руденко
1910: 191. Табл. VHId).
Железный доспех имел
систему отверстий, отличную от
брони из клыков. Тут базовыми
были две пары отверстий с каждой стороны, через них пластины
крепились в ряд. Отверстия сверху и снизу служили для закрепления ремня, соединяющего горизонтальный ряд, а через однодва отверстия посередине пластины внешним косым ремешком соединяли сами ряды (см.:
Кожаный ламинарный панцирь
Богораз 1901: Табл. XII, 4; 1991:
с правым крылом из Чукотки.
Рис. 86Ь; Волков, Руденко 1910:
Вид сзади. МАЭ, № 434-9.
191. Табл. VHId; ср.: Thordeman
Воспроизведено по:
Антропова 1957: 202, рис. 20
1939: 256. Figs. 45-49).

Металлический доспех распространился у чукчей в XVII—XVIII вв., когда
они столкнулись с русскими и когда стало широко распространяться железо. Такие латы особенно ценились, ведь царское правительство запрещало продавать
им железное оружие. Впрочем, чукчи покупали его у ясачных, а следовательно,
состоящих в русском подданстве, народностей (коряки, эвены, юкагиры). Как
уже говорилось, не только наконечники
для стрел, но и доспехи чукчи делали из
русской железной и медной посуды. И,
таким образом, панцири могли производиться кустарным способом: прямоугольные пластины связывали в ряды, которые
Крепление чукотского
соединяли между собой. Позднее, на руламеллярного доспеха
(с внешней стороны).
беже XIX—XX вв., чукчи считали, что жеВоспроизведено по:
лезные
доспехи ковали именно их предки
Богораз 1991: 98, рис. 86Ь
(Богораз 1901: 30). Как видим, доспехи могли быть из медных пластинок. Действительно, медные пластины
обнаружены на о. Св. Лаврентия наряду с железными, а сам медный доспех из Восточной Сибири хранится в Британском музее
(№ 1904, 10-28, 1; Thordeman 1939: 445, п. 197).
Характерной особенностью чукотских доспехов было наличие обтянутых кожей деревянных наспинников и крыльев.
Обычно у доспеха было одно крыло, располагающееся слева.
Левши имели правое крыло. Реже встречались у чукчей доспехи
с двумя крыльями. Существовало два типа крыльев: цельное деревянное и составное, сделанное из нескольких (обычно шести)
кусков дерева, обтянутых кожей и представляющих собой единое целое. Первый тип крыльев ясно видим на доспехе из МАЭ,
№ 434—Юа (Антропова 1957: 214. Рис. 31). Переходный вариант
показывает панцирь из этнографической коллекции Русской Америки, переданный в РЭМ, он имеет три доски, обтянутые кожей:
квадратный назатыльник (37x55 см), защиту левого плеча и прикрытие руки в форме неправильного, скошенного сверху четырехугольника (Волков, Руденко 1910: 191. Табл. VIHd). Составной
тип крыльев хорошо показывает данная часть панциря, хранящаяся в Полевом музее естественной истории в Чикаго, которая
была получена от азиатских эскимосов. Разворот крыльев имел
длину 1,55 м, а высоту - 57,0 см (Laufer 1914: 183-184; PI. XII).
Крылья часто окрашивались в белый цвет и разрисовывались узорами, носившими определенную смысловую нагрузку
(Мерк 1978: 116; Palsi 1983: 104). Нередко эти щиты орнаменти

Чукотские доспехи из этнографической коллекции бывших российскоамериканских владений (РЭМ).

Воспроизведено по: Деревянко 1987: 113. рис. 23

Латы, видимо, можно датировать XVIII в. Верхняя часть доспехов состоит из трех досок, две
из которых предназначены для действия левой рукой, а третья является наспинником. Последний (размером 37x53 см) обтянут желтой кожей, обит по краю железом и украшен посередине жестяным ромбом. Прямоугольный с полукруглым вырезом сверху нагрудник из
обтянутого кожей дерева укреплен по краям жестью и прикреплен к подолу доспеха. состоящему из восьми рядов железных пластин размером 2x11 см. Доспех украшен многочисленными подвесками из синих, голубых и белых бус закрепленных нп каждой пластине
панциря. Общая длина панциря 1.23 м. ширина внизу — 86 см (Волков. Руденко 1910: 190)

Чукча в ламинарном доспехе с левым крылом. Гравюра конца XVIII в.

Воспроизведено по: Антропова 1957: 205, рис. 22

ровались линейным и/или геометрическим орнаментом с помощью
красной (из охры) и черной (из
сажи) краски. Характерным узором прямоугольной пластины
были линии у края и перекрещивающиеся в центре, в месте их
пересечения мог быть изображен
круг или солнце или даже прикреплен круглый амулет с двумя
хвостиками (Мерк 1978: 116; ТанБогораз 1979: 57-58; Богораз 1991:
87а, b; Анторова 1957: Рис. 27, 30,
31; VanStone 1983: Fig. 5; ср.: Маlaurie 1974: 144: звезда у эскимосов с о. Св. Лаврентия). ВероятПравое крыло от чукотского
панциря со схематичными узорами.
но, данный узор наряду с чисто
МАЭ, № 434-Юа. Воспроизведено
эстетической
функцией имел оппо: Антропова 1957: 214, рис. 31
ределенный солярный характер.
Существовали и более сложные композиции. Так, на щите доспеха, хранящегося в МАЭ (№ 434—Юа), показаны геометрические фигуры, которые, по мнению В. В. Антроповой (1957: 214—
215), изображают убитого врага. Действительно, чукча, убивший
человека, наносил на плечи изображение души убитого, чтобы
сделать ее своим помощником или даже частью своей души
(Богораз 1939: 50; ср.: Иванов 1954: 505; Антропова 1957: 215).
Возможно, данное изображение напоминает об этом.

Внешние узоры на назатыльниках от доспехов:
а, б — корякские, в —чукотский.
Воспроизведено по: Богораз 1991. 98, рис. 87

В. Г. Богораз в своем романе «Восемь племен» упоминает изображенный красной
охрой на белом крыле доспеха
поединок двух воинов, одного в
панцире, а другого — без (ТанБогораз 1979: 58). Действительно, броня из Музея культур в
Хельсинки имеет еще более
сложную картину на крыле, хотя информаторы С. Пялси утверждали, что доспех сделан
не самими чукчами, а ительменами, от которых первые
его получили (Palsi 1983: 104).
Впрочем, несмотря на данное
сообщение, этот доспех более
похож на броню корякской работы, нежели ительменской.
С. П. Крашенинников (1949:
404, 705) указывает, что у ительменов был ламинарный доспех
с нагрудником и наспинным
Железный ламеллярный доспех
щитом из кожи, крыло при
этом автор не упоминает. Итак, с крылом и назатыльником, украшенными сложными композиционными
наспинный щит разделен на
изображениями.
пять регистров: в верхнем по- Музей культур в Хельсинки. Возможказана борьба панцирных вои- но, корякская работа, хотя С. Пялси
считает его работой ительменов. Воснов между собой с помощью произведено
по: Palsi 1983: 105, kuva 59
лука и копий, затем три ряда
животных с длинными ногами и хвостами и, наконец, в самом
широком, пятом, регистре представлены панцирные воины, осаждающие острожки. На крыле слева изображены опять же воины
в доспехах, лодки и линейный орнамент (см.: Palsi 1983: 104—106).
Атрибутировать сюжеты не представляет большой сложности:
воины в доспехах, сражающиеся друг с другом, как отмечает
С. Пялси (Palsi 1983: 104), — это коряки или ительмены, воюющие с чукчами. Когда в поединке представлены воин с мечом и
латник — это казак и туземец. То же можно сказать и об осаде
острожков. Животных, показанных в трех регистрах, сложно атрибутировать, но, возможно, это лошади или даже собаки. В целом сюжет изображения следует рассматривать как войну местных племен с казаками. Прав С. Пялси, полагая, что тут изображен целый рассказ, который надо читать, как комиксы (Palsi
1983: 104).

Судя по всему, у азиатских эскимосов часто применялся
панцирь со вторым видом крыльев, то есть с шестью деревянными пластинами, которые были обшиты кожей со складками
между пластинами, чтобы крылья могли двигаться вперед-назад.
Вероятно, у эскимосского панциря чаще было два таких крыла.
Наспинная же часть этих крыльев в форме острого угла располагалась так высоко, что прикрывала сзади голову. А поскольку
спереди лицо можно были прикрыть руками с панцирным крылом, то шлемы среди эскимосов не получили такого широкого
распространения, как у чукчей (ср.: Меновщиков 1950: 17 (упоминается только панцирь)). Для такого панциря был характерен
колоколообразный подол из кожаных лент, который защищал
бока. Итак, возможно, такой тип доспеха более свойствен азиатским эскимосам. Ведь именно этого типа панцири с Азиатского
побережья хранятся в МАЭ (№ 434-9; см.: Богораз 1901: Табл.
XII, 1; Антропова 1957: Рис. 20), в Национальном музее в Вашингтоне (Богораз 1991: Рис. 88) и Полевом музее естественной
истории в Чикаго (VanStone 1983: Figs. 2—5). Подобный же панцирь мы видим на статуэтке из моржового клыка середины XIX в.
(Иванов 1954: 451. Рис. 29; Антропова 1957: Рис. 33); его же имеют три воина, изображенные на тюленьей шкуре, которая была
приобретена американскими китобоями у оседлых чукчей в 1860—
1870-х гг. (Иванов 1954: 451. Рис. 28, фиг. 63) и на экспонате п
Полевого музея натуральной истории в Чикаго (№ 34,150), приводимом Б. Лауфером (Laufer 1914: Fig. XII), мы видим его же.
Такой панцирь применяли эскимосы о. Св. Лаврентия (Антропова 1957: 208. Рис. 21). Последние же являются выходцами с
Азиатского побережья, поэтому неудивительно, что и данный
доспех типологически относится к азиатским эскимосам (Богораз 1909: 179; Антропова 1957: 203). К. Мерк (1978: 117) так описывал доспех эскимосов Берингова пролива: «Островитяне про-

Эскимосские крылья от доспехов:
а — общий вид; б — левое крыло с лямкой для продевания руки и петлей
для захвата кистью руки. Национальный музей США, Вашингтон.
Воспроизведено по: Богораз 1991: 99: рис. 88

лива носят панцири, которые защищают и затылок. Эти панцири похожи на камзол, имеют рукава до половины задней части
рук из пластинок в шесть дюймов длины [15 см] и два дюйма [5 см]
ширины, сделанных из клыков моржей или рогов диких оленей,
соединенных друг с другом ремешками из ровдуги». Очевидно,
имеется в виду панцирь с высоким стоячим воротом из костяных
пластин из бывшего Историко-этнографического музея в Хельсинки, полученный как раз от островных эскимосов (Ratzel 1887:
199. Taf. II. Fig. 5—6). Поскольку панцирь похож на камзол, то,
очевидно, это была просто длинная кираса. Сложнее атрибутировать «крылышки», сделанные из прямоугольных пластин.
У аляскинских же эскимосов наспинный щит на панцире
отсутствовал вовсе. Следовательно, доспехи с крыльями представляют сибирскую традицию, которую эскимосы приспособили к своим нуждам. Главным оружием эскимосов тогда был лук,
и следовательно, данный панцирь должен был защищать в первую очередь от стрел (по маловероятному предположению Дж.
Стоуна — от пращных камней (Stone 1961: 56)), для рукопашной
он был малоудобен. В связи с этим и были развиты крылья, поскольку щитов не применяли. Существование именно двух крыльев
объясняется, по-видимому, тем, что наиболее выгодная для стрельбы позиция могла располагаться как справа, так и слева от врага. Поэтому и лук брали то в левую, то в правую руку. Вспомним замечание К. Мерка (1978: 114) о том, что чукчам «почти
безразлично, стрелять ли правой рукой или левой». А уже в зависимости от стойки — левой или правой — и защитную функцию выполняло, соответственно, левое или правое крыло.
У чукчей панцирь с двумя крыльями был редок (Мерк 1978:
116; ср.: Сарычев 1952: 267), обычно было одно левое крыло.
В. Г. Богораз, основываясь на своих наблюдениях, считал, что в
отряде южных чукчей из Телькепской тундры доспехи имела
большая часть воинов, но только у некоторых из них были крылья для правой руки (Тан-Богораз 1979: 53). В целом чукчи должны были следовать образцам доспехов соседних народов. Однако
могли быть и некие синтетические образцы. Так, они использовали доспехи корякского типа (не защищающие один бок воина), с более длинным, по образцу эскимосского, крылом.
Для коряков был традиционен костяной ламеллярный панцирь, который носили состоятельные воины (Линденау 1983: 126).
Вспомним, что С. П. Крашенинников (1949: 383; 404; 705; 729)
отличает корякские костяные и кожаные доспехи от защитного
вооружения из циновок у ительменов. У бедных коряков доспехи были из нерпичьих кож (Крашенинников 1949: 729; ср.:
Бриль 1792: 390). Костяные же доспехи богатых коряков в первой половине XVIII в. постепенно вытеснялись железными. Это

были ламеллярные латы из нескольких рядов железных пластин,
к которым крепился деревянный шит чаще с одним крылом из
нескольких дощечек. Крыло, видимо, было короче эскимосского. В. И. Иохельсон (1997: 101—102), на том основании, что корякские панцири были то с правым крылом, то с левым, полагал, что в подобных экземплярах одно крыло просто отсутствовало и, соответственно, все корякские доспехи имели по два
крыла. Причем сами коряки в конце XIX в. расходились в объяснениях данного феномена: некоторые считали, что доспехи
принадлежали левшам, другие же утверждали, что все доспехи
имели два крыла. Вероятно, существовали различные типы доспешных щитов. Впрочем, нельзя исключать и то, что доспехи с
двумя крыльями могли быть более распространены у коряков,
чем у чукчей. Исходя из иллюстраций, приведенных В. И. Иохельсоном (1997: 101. Рис. 53—54), можно думать, что корякские
доспехи не имели широкого разреза с левого бока, однако в сказании упоминается именно костяной доспех, оставлявший воина
открытым с одной стороны (Лебедев, Симченко 1983: 131). Следовательно, это тот же тип панциря, что и кожаный ламинарный, известный у ительменов (Крашенинников 1949: 404). Что
касается конструкции костяных лат коряков, то неясно, были ли
они кирасой, как у эскимосов, или напоминали по покрою железные ламеллярные доспехи; возможно существование обоих
вариантов.
Ясно, что крылья развились из высокого стоячего воротника, закрывающего затылок. Подобный прототип ламинарного
доспеха из лахтачьей кожи, еще не имеющего крыльев, но уже
обладающего назатыльным щитом, описывает С. П. Крашенинников (1949: 404; ср.: 705) в вооружении ительменов первой трети XVIII в. Поскольку щит не был распространен в регионе, но
в бою, естественно, существовала необходимость защищаться от
стрел противника, то и возникла такая гибридная форма щита,
как подвижное крыло, соединенное с назатыльником, которым
можно было пользоваться в бою как шитом. Возможно, до совершенной формы доспех с крыльями довели коряки, которые
снабжали своими изделиями чукчей, ведь у ительменов подобные панцири имели только стоячий ворот, но не крылья. У
эвенков же, как указывал Г. Ф. Миллер, крыло было еще достаточно коротким, защищавшим лишь плечо (Антропова 1957: 219).
Весьма сложная проблема связана с генезисом кожаных доспехов. Сложнее всего определить происхождение кожаных доспехов, которые археологически не засвидетельствованы. И. С. Вдовин
(1965: 36) считает, что кожаный панцирь имеет эскимосское
происхождение, а В. В. Антропова (1957: 218) связывает появление его на северо-востоке Сибири с предками коряков и чукчей.

Совершенно очевидно, что доспех из такого подручного материала, как кожа, был достаточно древним, но из-за отсутствия
данных нельзя с уверенностью говорить о его генезисе.
Крыло, прикрепленное к доспеху сзади, являлось характерной чертой восточносибирских доспехов (эвенки, коряки, чукчи,
азиатские и островные эскимосы)4. Исходя из того, что занятия
ремеслами более свойственны оседлым, чем кочевникам (ср.:
Иванов 1954: 406), происхождение панциря следует, видимо, искать у оседлых этносов. Так, еще в XVIII в. чукчи получали свои
доспехи у аляскинских эскимосов и коряков (Мерк 1978: 116).
Доспех с подобным крылом неудобен для рукопашного боя, особенно для фехтования копьем (при фехтовании чукчи держали
копье в обеих руках). Особенно это касается панцирей с двумя
крыльями, которые весьма удобны для малоподвижного боя: они
лучше защищают воина. Очевидно, чукчи не были изобретателями этого типа доспехов.
Сами крылья, прикрепленные сзади к доспеху, находят некоторые аналогии в чешуйчатом панцире всадника-скифа, изображенного на гребне из кургана Солоха (начало IV в. до н. э.). Этот
воин имеет овальный щит, горизонтально закрепленный за плечами в качестве наспинника (Горелик 1993. Табл. LII, 2). Такой
же чешуйчатый щит, по-видимому, имеется и в погребении скифа
у села Красный Подол, первая половина IV в. до н. э. (Горелик
1984: 119-121; 1993. Табл. LVII, 25, 256). Однако, исходя из современных данных, было бы очень смело проводить какую-то
генетическую связь между северо-востоком Сибири и причерноморскими скифами. Впрочем, ираноязычные скифы пришли
в Европу из Азии, предки же чукчей пришли на Чукотку, повидимому, из Южной Сибири через Енисей (Диков 1979: 159).
Была ли какая-либо связь в генезисе конструкции панциря, остается только гадать. Вместе с тем отметим, что наличие наспинного щита, в отличие от стоячего ворота, — деталь, не распространенная в конструкции доспехов.
Кожаный ламинарный панцирь эскимосов имел другую
конструкцию подола, расширяющегося книзу, как показывает
экспонат из МАЭ (№ 593-74; Антропова 1957: рис. 21). Панцири
из органических материалов с высоким стоячим воротником и
подолом, состоящим из нескольких горизонтальных лент, известны в Средней Азии еще в V—III вв. до н. э. (Горелик 1982.
Табл. Зв, г; 1987: 114-120. Рис. 2, 2; 3, 6\ 1993. Табл. LIII, 18;
LVI, 21). Несколько позднее, во II—I вв. до н. э., подобные панцири с небольшим стоячим воротником бытовали и у дяньцев в
4
Ф. Ратцель отмечает, что панцирь тлинкитов также прикрывал левую руку, оставляя правую свободной (Ratzel 1887: 198). Впрочем, по-видимому, речь
идет о защите верхней части руки.

Южном Китае, в Юньнани (Горелик 1987: Рис. 3,
9). Применялись панцирные ламинарные кафтаны
и в Центральной Азии —в
VI—VIII вв.5 Таким образом, если посчитать, что
ламинарный панцирь был
не автохтонного происхождения, то он мог иметь
только юго-западные корни (ср.: Азбелев 1992: 212,
214).
Кожаный ламинарный доспех
Ф. Ратцель связывал
на согдийском всаднике.
происхождение чукотских
Фрагмент кожаной обкладки деревянного
щита с горы Муг (перв. четв. V I I I в.).
ламеллярных доспехов со
Государственный Эрмитаж.
шнурованными японскиВоспроизведено по: Robinson 1967: 26, fig. 13
ми латами (Ratzel 1887:
213-214; pro: Palsi 1983: 106; Thornton 1931: PI. between p. 24 and
25; Malaurie 1974: 144; Панченко 1997: 243). Действительно, связь
данного региона с Японией проходила через Курильские острова
и Камчатку (Шренк 1899. Т. 2: 257; ср.: Чулков 1785. Кн. 2: 579;
Тан-Богораз 1979: 27; Диков 1979: 266). Купцы Страны восходящего солнца, видимо, еще в XVI в. прибывали на Камчатку и
выменивали у ительменов меха за железные и медные изделия
(Миллер 1728: 6; Стеллер 1927: 22; 35—36; Крашенинников 1949:
514, примеч.; ср.: Георги 1777: 66). У ительменов использовались
наконечники стрел японской работы (Стеллер 1929: 22). С другой стороны, японские власти, придерживаясь политики самоизоляции, явно не благоприятствовали развитию торговых связей. Впрочем, японские судна могли забрасываться в эти области бурями и, соответственно, доспехи могли попасть этим путем
к туземцам (Крашенинников 1949: 491—492). Так, от чукчей в
тундре Окмылина получен японский доспех со шлемом (Богораз
1991: Рис. 85; Иохельсон 1997: 132, примеч. 8; Антропова 1957:
214) 6 . Хотя в целом японцы весьма смутно представляли себе
даже Камчатку (Иванов 1989: 24; ср.: Laufer 1914: 271). Впрочем,
судя по всему, самурайский доспех не был непосредственным
предком пластинчатых лат народов северо-востока Сибири. Б. Лауфер предполагал, что сушени (древние обитатели Маньчжурии)
5
Фреска из Шикшина, см.: Дьяконова 1995: Табл. XXIV; из Кучи: Grunwedel 1920: Taf. XLVI—XLVII; изображение на щите с горы Муг: Robinson 1967:
Fig. 13; терракотовый всадник эпохи Северной Вэй: Robinson 1967: Fig. 65A.
6
Б. Лауфер, однако, считал, что происхождение этого доспеха требует
дальнейшего исследования, но он не японский (Laufer 1914: 270, п. 4).

были первыми, кто использовал костяной лямеллярный
доспех, и следовательно, на
северо-восток Сибири пластинчатый доспех пришел не
из Японии, а из Китая (Laufer 1914: 260—273). Б. Тордеман и, вслед за ним, Р. Робинсон
более
абстрактно
считают, что из Центральной
Азии через Монголию ламеллярный доспех распространился среди коряков и
чукчей, у которых конструкция железных лат напоминала
тибетские
(Thordeman
1939: 259-260, 270; Robinson
1967: 10). П. Паульзен также
считает, что ламеллярный неметаллический доспех возник
в Центральной Азии, откуда
Западносибирский воин (I в.).
он через Тибет, Китай и Реконструкция А. Зыкова по археологиЯпонию достиг арктических ческим материалам городища Усть-Полуй
(устье реки Обь). Воспроизведено
народов (Paulsen 1967: 132,
по: Зыков, Кокшаров 2000: 42
138). Действительно, связи с
южными регионами прослеживаются на северо-востоке Сибири
достаточно отчетливо. Как отмечается в акте о служилых в Якутске (1676), коряки и тунгусы торгуют с даурами и гиляками (ДАЙ.
1857. Т. VI, № 136: 404; ср.: Линденау 1983: 86), позднее же
эвенки разделили территории коряков и нивхов (Вдовин 1973:
236). Согласно Л. Шренку (1899. Т. 2: 257, 259), сами гиляки
(нивхи) узнали железо из Японии, а доспехи из того же металла — из Маньчжурии, однако уже в первой четверти XVI11 в.
они превосходно обрабатывали железо (Strahlemberg 1730: 386).
Ламеллярный, видимо, кожаный доспех айнов хотя и был таким
же длинным, как сибирский, до щиколоток, но, видимо, не
имел крыльев и надежно защищал оба бока воина (Васильевский 1981: 155. Рис. 45; ср.: Laufer 1914: 260, п. 2). Следовательно, в целом он был типологически ближе к японскому, отличаясь от него деталями, нежели к корякскому. Кроме того, сами
айны использовали трофейные японские доспехи, мечи и копья
(Laufer 1914: 260, п. 2). Таким образом, влияние японских доспехов налицо.
Костяные доспехи имеют очень древнюю археологическую
историю. Так, в могильнике у села Ростовка близ Омска (сей-

минско-турбинская культура (первая четверть II тыс. до н. э.)), в
могилах 3, 6 и 33 найдены многочисленные обломки доспеха из
длинных костяных пластин (Матющенко, Синицына 1988: 8—9,
88—89). Подобные же панцирные пластины найдены в Каменном амбаре-5 у села Варшавка (Челябинская область; см.: Костюков, Епимахов, Нелин 1995: 158, 199. Рис. 23, 11—12). Костяные же панцири из длинных узких пластин найдены в УстьИлге на Лене, рубеж III—II тыс. до н. э. (Горелик 1993. Табл.
XLVIII, 17). Доспехи из прямоугольных костяных пластин были
и в неолитическом Китае (провинции Ганьсу, Шаньдун, Хунань,
III—первая половина II тыс. до н. э. Горелик 1993. Табл. XLVIII,
18; LVI, 13—14). В середине I тыс. до н. э. вытянутые прямоугольные пластины существовали в Корее и в Приамурье и в Китае
(Горелик 1993: 128. Табл. LVI, 24; 25). На самой Чукотке длинные пластины от ламеллярного доспеха из оленьего рога с 2—3
парами отверстий для крепления, найденные в Пегтымельской
пещере, датируются периодом древнеберингоморской культуры,
V—VI вв. (Диков 1971: 43). Более сложную систему отверстий
для крепления мы находим на прямоугольных пластинах из моржового клыка времени пунукской культуры, IX—XV вв. (Руденко 1947: 96. Табл. 6. Рис. 17; табл. 15. Рис. 19; табл. 18. Рис. 22;
Диков 1979: 187, 222. Рис. 90). Таким образом, уже предки эскимосов, которые жили на этой территории, использовали данный
вид панциря (Антропова 1957: 218). Да и позднее, в XVIII—XIX вв.,
костяной панцирь был характерен именно для эскимосов (Этнографические материалы. 1978: 53; Ratzel 1887: 199; Taf. II.
Fig. 5-7).
Итак, мы видим, что в течение XVIII в., в период наиболее
интенсивных военных столкновений, железные латы лишь потеснили, но отнюдь не вытеснили кожаные и костяные доспехи — сказывались сила традиции и нехватка железа. Очевидно,
железные и костяные доспехи ценились дороже и были более
редкими, чем кожаные. Так, С. П. Крашенинников (1949: 729),
говоря о коряках, отмечает: «Лучшие мужики имеют у себя костяные куяки и железные, а скудные из нерпичьих кож шитые».
У нивхов Сахалина латы из железа имели начальники (Шренк
1899. Т. 2: 258). Следовательно, наиболее обычным был именно
кожаный доспех. И в чукотских сказаниях герой в лахтачьем
доспехе противопоставляется русскому в железе (Богораз 1900.
№ 127: 331; Антропова 1957: 220). Подобный доспех был именно
боевым, на охоте он не использовался, хотя позднее его могли
применять в религиозных церемониях, как это делали коряки
(Иохельсон 1997: 102). Основным назначением доспеха была
защита воина от стрел и вражеских снарядов. Крыло же прикрывало лицо во время стрельбы из лука. Как отмечал в середине

XVIII в. капрал Г. Г. Шейкин, «а на голову от куяку открылок,
доска деревянная, побита кожей морской, лаптаком называется,
из-за которой доски, выглядывая, стреляет из деревянного лука
стрелою» (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 585; ср.: Вдовин 1965: 37;
Сарычев 1952: 267).
Вероятно, железные доспехи появились или, по крайней
мере, распространились у чукчей в середине XVII—XVIII в., когда
в регионе появились русские, которые ввели железо в обиход,
хотя само железо известно в Берингоморье уже в начале I тыс. н. э.
(Арутюнов, Глинский, Сергеев 1977: 101—102). Вспомним, что
во второй половине XVII в. пластины от куяков дарили или выплачивали ими ясак (Белов 1952. № 12: 60; 19: 77; № 58: 172; № 66:
194). Вместе с тем защитное вооружение из железа у соседних народов было известно и ранее. В начале новой эры у дуньху (предков эвенков) существовали железные пластинчатые доспехи (Thordeman 1939: 256—257). В. И. Иохельсон (1997: 102) даже полагает, что железные латы коряки заимствовали от эвенков.
Появился ли (или распространился) металлический доспех
у чукчей как ответ на использование их противниками огнестрельного оружия? Ведь сами чукчи считали, что их панцири (очевид
но железные) защищают от пуль (Аргентов 1857: 93; Народы
России. 1874. № 3: 42), коряки же полагали, что доспех из толстых моржовых кож защищал лишь от стрел (Стебницкий 1938.
№ 4: 142). Мнение же их противников о защитных свойствах
традиционных чукотских доспехов из китового уса или моржового клыка было невысоким: «Русская галанка или солдатская
фузея преимущественно пробивает все их куяки и панцири усовы; и рыбьи кости не помогают» (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 585).
Естественно, в разных случаях бывало по-разному: все зависело
от мощности ружья, угла выстрела и траектории полета пули.
Так, в 1763 г. пули россиян, пущенные из «мелкого ружья», не
пробивали щитов эскимосов о. Кадьяк, сделанных из дерева и
китового уса (Паллас 1781: 84). Впрочем, нельзя забывать и психологический фактор: одетый в доспех воин был преисполнен
уверенности в своей неуязвимости и поэтому, не боясь опасности, храбро шел на врага (ср.: Нолан 1871: 59, примеч. 1). Повидимому, распространение железных доспехов у чукчей обусловлено рядом причин: 1) распространение железа в регионе;
2) возможность приобретения этого материала у соседних этносов; 3) возможно, большая простота железных доспехов в изготовлении и ремонте; 4) возможно, более высокие защитные
свойства доспеха из железа.
В целом костяной панцирь лучше защищает от стрел, нежели кожаный, но последний из-за своей вязкости более пригоден для отражения рубящих ударов (ср.: Панченко 1997: 242—

243). Впрочем, стрела — основное наступательное оружие региона
даже в XVIII в., — вся сила которой сходится в маленьком острие, будучи выпущена из сильного лука, не должна была увязнуть в коже. Ламеллярный же панцирь при попадании в него
стрелы распределяет силу удара наконечника по всей пластине,
поэтому его пробить намного сложней. Это подтверждают чукотские сказания, где стрелы действительно отскакивают от корякских костяных панцирей (Лебедев, Симченко 1983: 129—130).
Тем более что толщина пластин была значительной: 0,6—1,0 см
(Норденшельд 1936: 321; Ratzel 1887: 196, 198). И. И. Биллингс
также отмечает, что у эскимосов о. Кадьяк панцирь из пластин,
изготовленных из оленьих рогов, «довольно крепости имеет,
чтобы не пропустить в него [в тело] стрелу» (Этнографические
материалы. 1978: 53). Если же человек не был защищен панцирем, то стрела могла пробить его насквозь (Лебедев, Симченко
1983: 130).
Для действий в бою доспехи, по словам самих чукчей, были неудобны (Сарычев 1952: 267; Hooper 1853: 162)7, хотя, естественно, сама конструкция панциря подгонялась под владельца
(ср.: Иохильсон 1997: 102). Очевидно, если позволяло время,
можно было специальными шнурками стянуть подол вверх, чтобы он не мешал бегать. Для того же, чтобы сражаться в панцире,
как мы видели, чукчи проходили специальный тренинг. Вместе
с тем, самонадеянная молодежь предпочитала идти в бой без
доспеха, полагаясь на свою боевую сноровку: в перестрелке от
стрел можно увернуться, а в бою, в котором воин полагался уже
на свое мастерство, он просто не давал врагу поразить себя. О
распространении доспеха в регионе свидетельствует тот факт,
что в 1755 г. стойбище оленного коряка Яллаха состояло всего
из 88 человек и тут же находилось 5 железных доспехов, 4 костяных и 1 лахтачий (Вдовин 1973: 228), то есть латы были примерно у половины воинов. Другую статистическую информацию
мы можем почерпнуть из росписи трофеев, взятых казаками у
сотни эвенков, разбитых у зимовья на р. Мотыхлее (1649): «40 луков, 4 рогатины, 24 откаса [ножа], 10 куяков костяных, 17 шишаков костяных» (ДАЙ. 1848. Т. III, № 87: 324). Следовательно,
доспехи были более чем у 10 % воинов, а шлемы — более чем у
17 % бойцов. Поскольку луков было захвачено 40, а ими должна
была быть вооружена вся масса воинов и именно их должны
были бросить в первую очередь, то и процентное соотношение
воинов в доспехах нужно удвоить.
В XIX в. мы наблюдаем употребление своеобразного вида
облегченного доспеха, который, по-видимому, стал альтернати7
В. Г. Богораз упоминает пудовые (16 кг) кожаные панцири (Тан-Богораз
1958:91).

вой тяжелым латам. По информации Ж. Малори, эскимосы островов Диомида, не желая носить тяжелые доспехи и чтобы быть
подвижными в сражении, носили кухлянку из моржовой кожи,
на которую клеем из тюленьего жира прикрепляли песок и мелкие камешки (Malaurie 1974: 144). Чукчи для защиты от копий и
стрел также носили широкую одежду из оленьей кожи, усиленную песком (Bush 1872: 428).
Следует указать, что чукчам, очевидно, не был известен
доспех из растительных материалов. Доспехи из циновок в первой трети XVIII в. встречались у ительменов (Крашенинников
1949: 404; ср.: Антропова 1957: 210). Оседлые коряки также были
мастерами по плетению циновок (Григорьев 1876: 563; Иохельсон 1997: 140—144; Антропова 1971: 45), вероятно, и они применяли подобный панцирь. Во всяком случае, В. Г. Богораз в своем романе «Восемь племен» упоминает панцирь из прочных травяных циновок у паланцев (Тан-Богораз 1979: 32, 43). Нивхи
также использовали панцирь в виде распашной безрукавки из
веревок, сделанных из крапивной пряжи, с опушкой из собачьего меха, застегивающийся на пуговицу. Последний носили поверх «шубы» (Шренк 1899. Т. 2: 260. Табл. XLIV, фиг. 1). Тут мы
видим явное китайское влияние, однако исполнен панцирь из
подручных материалов. Доспех из растительных волокон, имеющий южное происхождение (Ratzel 1887: 202), употреблялся на
Камчатке. У чукчей подобного панциря не было, поскольку не
было подручного материала и навыков плетения.
Кольчуги. В качестве трофеев, взятых от русских или союзных им народностей, чукчи могли носить кольчуги. В 1754 г.
чукчи захватили кольчуги у юкагиров (Гурвич 1966: 71). Записка
А. Бриля (1792: 372) от 1770 г. упоминает у чукчей и коряков «куяки железные, костяные, також и панцыри» (ср.: Окладников 1948:
36). Вместе с тем доспех, напоминавший о славном подвиге, мог
служить своеобразным памятником обладающему им. Кольчуга,
снятая с Д. И. Павлуцкого, по-видимому, не использовалась для
военных целей, а служила в качестве почетного трофея (Майдель
1894: 264). Подобные трофеи хранились вместе со священными
предметами семьи внутри яранги, и чукчи особо гордились ими
(Гурвич 1979: 99).
Шлемы. Видимо, чукчи носили шлемы не особенно часто.
Обычно защита головы сочеталась с доспехом (см.: Богораз 1991:
84а; Антропова 1957: Рис. 27; ср.: Иохельсон 1997: Рис. 53—54).
Однако иногда и воины в латах не имели шлема, обходясь защитным крылом (см.: Антропова 1957: 22; Богораз 1991: Табл.
IX, 2). Чукотские шлемы были предназначены, в первую очередь, не для противодействия рубящему или дробящему удару,
но для защиты головы от стрел и копий.

Обычным видом боевого оголовья был сужающийся кверху ламеллярный
шлем. Он состоял из длинных узких железных пластин, скрепленных в трех
местах ремешками. Вверху
пластины плотно не сходились. К. Мерк (1978: 117)
лишь ad hoc упоминает о
конструктивных особенностях защиты головы чукчей, говоря, что это был
«шлем с опускающимися на
Пластинчатые шлемы:
лоб
и уши частями». Дейа — корякский с пластинчатыми
наушниками; б — чукотский с кожаными
ствительно, сохранившиеся
наушниками. Воспроизведено по:
экземпляры шлемов имели
Богораз 1991: 99, рис. 89 а, с
большие кожаные или ламеллярные наушники (см.: Богораз 1991: Табл. XII, 2; Рис. 89, 90Ь;
Антропова 1957: Рис. 28). На сохранившихся экземплярах нет никакого налобника, поэтому неясно, что имел в виду К. Мерк, говоря о части шлема, защищающей лоб. Может быть, подразумевается, что шлем надевался глубоко на голову, прикрывая лоб.
Экземпляр ламеллярного железного шлема из РЭМа имеет на затылочной части не пластины —
тут вставлен кусок кожи, поскольку затылок прикрывался деревянным назатыльником (Антропова 1957: 213).
Достаточно сложно определить генезис данного защитного
оголовья. Наборные шлемы из
длинных узких пластин известны
в сиро-палестинском регионе уже
в середине II тыс. до н. э. (Горелик 1993: 159). Значительно позже, в I—III вв. н. э., ламеллярные
шлемы встречаются в Евразии (Горелик 1982: 103). Еще позднее они
Чукотский пластинчатый шлем
известны в раннем Средневекос ламеллярными наушниками.
вье аламанам (Paulsen 1967: 133). Сзади шлема пластины отсутствуют,
поскольку воин имел панцирь
В XVII—XIX вв. их употребляли
с назатыльником. МАЭ, № 434-10с.
японцы (Paulsen 1967: 135) и айВоспроизведено по:
ны (Берг 1949: 142). В принципе,
Антропова 1957: 212, рис. 28

наборные шлемы могли иметь то же происхождение, что и ламеллярные панцири, технология изготовления обоих аналогична.
Вероятно, как и металлические доспехи, металлические шлемы произошли от костяных прототипов, где железо просто сменило кость. Вспомним, что 17 костяных шлемов и 10 панцирей
из того же материала казаки взяли у эвенков в 1651 г., когда еще
железо не было у них распространено (ДАЙ. 1848. Т. III, № 87:
324; №92: 833; Антропова 1957: 219; Степанов 1959: 211, 221).
Шлемы из кости имелись и у юкагиров в XVII в. (Гурвич 1966: 15).
Наручи. Как отмечает В. Г. Богораз (1991: 101), поножи и
наручи чукчей делались из кожи и железа и приближались к
японским аналогам. Действительно, наруч, приводимый В. Г. Богоразом (1901: 91 а, Ь, с), имеет определенное сходство с японским. Он состоит из девяти пластин, соединенных через парные
отверстия в трех местах — сверху, снизу и по центру. Снизу к
наручу прикреплено прикрытие кисти руки, состоящее из пяти
пластин. К руке доспех крепился с помощью петель и шнурков.
В целом наруч прикрывал руку по периметру от локтя до кончиков пальцев.

Железный наруч с лопастью для защиты верха кисти руки:
а — вид изнутри; б — подробный вид крепления лопасти к наручи изнутри;
в — наруч, надетый на руку воина.
Воспроизведено по: Богораз 1991: 100, рис. 91а. Ь, с

Другой тип наруча, хранящийся в МАЭ (№ 434-ЮЬ), состоит из четырех рядов железных пластинок, скрепленных через
отверстия ремешками. По краям наруч, как и предыдущий экземпляр, обшит тесьмой, проходящей через систему отверстий.
Он не имел защиты для кисти и прикрывал только нижнюю
часть предплечья (Богораз 1901: 30. Табл. XII, 3; Антропова 1957:
212. Рис. 29). Этот наруч мог прикрывать как правое, так и левое
предплечье, поскольку он входил в комплект доспеха, имевшего
одно небольшое деревянное крыло. Хотя более вероятно, что он
служил как бы недостающим элементом защиты той руки, верхняя часть которой прикрывалась щитом панциря.

Третий тип наручей изготовлен из шести длинных
(36,5 см) пластин из оленьего
рога, связанных через три ряда двойных отверстий — сверху, снизу и в центре пластины. Сверху и снизу главной
части прикреплены клапаны
для защиты локтя и верха кисти. Была прикрыта только нижняя часть предплечья (РЭМ.
№4859-15; Антропова 1957:
206-207. Рис. 246; ср.: Thordeman 1939: Fig. 252). Наруч входил в доспешный комплект, в
Железный пластинчатый наруч.
МАЭ, № 434-1 Ob. Воспроизведено по:
котором имелись еще панцирь
Антропова 1957: 212, рис. 29
и поножа.
Вероятно, не случайно два последних наруча входили в
один комплект с доспехами, они употреблялись именно с полным доспехом с целью обеспечить воину максимальную защиту
во время перестрелки. Воины же без доспехов вряд ли использовали их. Возможно, правши надевали наруч на левую руку в том
случае, если она была недостаточно прикрыта крылом панциря,
поскольку именно эта рука выполняла роль щита.
Естественно, наручи использовали и другие народы северо-восточной части Сибири, в частности
их использовали оленные эвенки.
Так, в 1678 г. под Охотский острог
подошли 1000 тунгусов «и в куяках,
и в шишаках, и в наручах, с щитами» (ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 44-5:
158; Якутия... 1953: 311). Таким образом, и эвенки использовали защиту рук вместе с полным доспехом. Входили наручи и в паноплию
юкагиров. Так, в 1650 г. они принесли ясак — «десять куяков якутских до четверы нарушны, шапку
железную», 287 пластин для куяков, две большие пальмы (Белов
1952. № 66: 194). Таким образом,
Чукотский наруч из костяных
защита предплечья была самым
пластин с кожаным усилением.
обычным видом доспеха в Восточ- РЭМ, № 4859-15. Воспроизведено
ной Сибири в XVII—XVIII вв.
по: Антропова 1957: 207, рис. 246

Поножи. Естественно, носили поножи при доспехе, не
достигавшем колен. Так, поножа входит в один комплекс с
уже упоминавшимся костяным
панцирем с кожаным наспинником (РЭМ. № 4859-14) и
наручем (РЭМ. № 4859-15). Эта
поножа состоит из шести пластин из оленьего рога (№ 485916). Пластины связаны между
собой ремешками, проходящими через парные отверстия
сверху, в центре и снизу каждой пластины. Кроме того,
сверху к основной части крепился кожаный наколенник, а
снизу настопник, состоящий
из четырех пластин. Система
Чукотская поножа для левой голени.
крепления была та же, что и у
Состоит из костяных пластин,
наручей: справа петли, слева скрепленных ремнями и усиленных
ремни, которые завязывались
кожаным наколенником. Основные
через петлю (см.: Антропова части поножи — защита голени и верха
РЭМ, № 4859-16 Воспроизведено
1957: 207. Рис. 24а). Носили стопы.
по: Антропова 1957: 207, рис. 24а
такую поножу на одной левой
голени (Богораз 1991: 101; Антропова 1957: 207), поскольку
стойка в бою была левосторонней (т. е. воин был обращен левым боком к врагу), с выставленной вперед левой же ногой.
Вспомним, что разрез панциря находился справа, а щит-крыло,
наоборот, слева.
Известен и другой тип ламеллярного наголенника, сделанного из трех (вероятно железных) пластин и имеющего три петли и три завязки (Богораз 1991: 100. Рис. 91d). Эта поножа шириной около 20 и высотой
около 17 см прикрывала часть
голени спереди и с боков. Возможно, ее также носили на
левой голени, ближе к колену.
Ламеллярных железных поножей у воина могла быть и
пара, как это показывает доспешный комплект из РЭМа
(Антропова 1957: 213). У азиКожаный наголенник.
атских
эскимосов также заВоспроизведено по:
фиксировано
использование
Богораз 1991: 100, рис. 91d

пары поножей. Последние представлены рядом пластин длиной
16,5 см из бивней мастодонта (? mastodon ivory). Пластинки
скреплялись друг с другом сверху и снизу (Field Museum of Natural History. № 34, 153; Laufer 1914: 264, n. 1). Другая пара поножей была сделана из одинарных пластин из мамонтовой кости
длиной 27 см (VanStone 1983: 12. Fig. 6; Hughes 1984: 245. Fig. с).
Применение пары поножей, видимо, обусловлено тем, что эскимосы с их двукрылым панцирем менее мобильны в бою и при
переменной право- или левосторонней стойке им требовалась
лучшая защита ног.
Технология изготовления поножи и наруча одинакова с
технологией производства панциря, таким образом, они имеют
одно происхождение. Вероятно, данные детали защитного снаряжения были рассчитаны, прежде всего, на защиту от стрел
при метательном бое, поскольку во время рукопашной воин
должен был полагаться на свое индивидуальное умение.
Щит, судя по всему, не использовался чукчами и эскимосами — его заменяли либо крылья панциря, либо, при их отсутствии, ловкость самого воина, увертывавшегося от стрел. Впрочем, в одном предании, рассказывающем о поединке корякского
богатыря с чукчей, у обоих противников упоминается щит (у
коряка — круглый деревянный, обшитый кожей лахтака (Богораз 1900. № 150: 393; Меновщиков 1959: 63). Поскольку данный
материал записывался со слов переводчика и В. Г. Богораз (1900:
388, примеч. 1) не мог контролировать качество перевода, тут
могли вкрасться ошибки. Впрочем, В. Г. Богораз (1901: 30) упоминает наличие у оленных чукчей кожаных и деревянных щитов
(катат — 'заслон'), однако в другом месте он же заявляет, что
«ни одно племя в этой стране не знало употребления щитов»
(Богораз 1939: 50). Вероятно, последняя сентенция ближе к истине, а упоминаемые щиты, скорее всего, относятся к деталям
панциря (ср.: Богораз 1949. № 4: 139). Также некорректным, излишне обобщенным следует признать и мнение Ж. Малори о
том, что «тут и там эскимосы и чукчи использовали щит» (Маlaurie 1974: 144). Вспомним, что и эскимосы побережья Западной Аляски также не использовали щиты (Nelson 1899: 328), хотя, по воспоминаниям эскимосов Уэльса (третья четверть XX в.),
у них существовали тяжелые, около 10 кг, круглые щиты из китовой кости (Malaurie 1974: 144), а приморские эскимосы юпик
Юго-Западной Аляски использовали кожаные щиты для боя с
каяка (Fienup-Riordan 1994: 329).

Наступательное оружие
В качестве материала для наступательного
оружия использовались камень и кость, а с XVII—XVIII вв. ка-

мень был потеснен костью, которую не смогло вытеснить даже
железо, распространившееся у чукчей в XVIII в. (ср.: Орехов
1987: 125). Вместе с тем железо попадало на Чукотку, по крайней мере, с начала I тыс. н. э., но распространилось оно лишь с
приходом русских (Вдовин, Кочешков 1985: 95). В качестве костного материала применялись китовые ребра и челюсти, оленьи
ребра, а также китовый ус, моржовые клыки, олений рог 8 . Из
камней же использовались обсидиан, кремень, песчаник, шифер
(Вдовин 1965: 34; 1987: 71). Железное оружие чукчи покупали у
русских или коряков, которые, в свою очередь, приобретали железные заготовки на казенных заводах (Слюнин 1900: 657; ср.:
Известие из Гижиги. 1865: 59). Даже на рубеже XIX—XX вв. работы с железом не получили у чукчей достаточного развития.
Все они в основном сводились к починке приобретенных железных предметов. Этим занимались приморские жители (Богораз 1991: 149).
Луки. Главным оружием чукотского бойца для дальнего
боя был лук, который воин, по словам К. Мерка (1978: 114), всегда имел при себе. Т. И. Шмалев, со слов очевидца похода 1744 г.,
упоминает и лук, сделанный из ели (Вдовин 1965: 35). Вероятно,

Чукотский сложносоставной лук.

Длина — 1,6 м. А — деталь внутренней оплетки сухожилиями этого лука.
Воспроизведено по: Богораз 1991: 89, рис. 69; 92, рис. 70а

это было импортное из Аляски изделие (КПЦ. №71: 186; Мерк
1978: 116; ср.: Parry 1824: 510). Боевой лук был сложносоставной,
сделанный из нескольких кусков дерева с накладками, и сложный, состоящий из нескольких деревянных частей. Оба типа
9
были близки по форме . Первый тип имел слабоизогнутую кибить, состоящую из основы из лиственничного (а в XVIII в. —
8
У В. Г. Богораза в романе «Восемь племен» встречается упоминание о наконечнике стрелы тельпекских чукчей, сделанном из раковины (Тан-Богораз
1979: 53).
9
Дж. Мердоч предлагает делить луки эскимосов на три типа, базируясь на
географическом принципе («Южный», «Западный», «Арктический») и в меньшей степени — на конструкции, что не представляется удачным (Murdoch 1884).

елового) креня — наружного слоя древесины с винтообразными
слоями, — к которому сверху рыбьим клеем приклеивалась тонкая березовая планка. Далее лук оклеивался одним-двумя слоями сухожилий оленя, оплетался шнурком из этого же материала
заливался клеем, а сверху часто обматывался берестой, очевидно
для того, чтобы кибить не отсырела и не утратила гибкость (ср •
Линденау 1983: 114—115; Миддендорф. Отд. 5. 1869: 598; Шренк
1899: 245; Глинский 1987: 126; МАЭ. № 704-1). Снаружи на лук
накладывался китовый ус (Глинский 1989: 125). Часто рога лука
делались из отдельных кусков дерева. В разрезе лук представлял
собой треугольник. Этот тип был слабоизогнутым, с отогнутыми
вперед краями рогов. Общая длина лука была весьма значительной и составляла 150—170 см (ср.: Адлер 1903: 183, 192). Тетива
была сделана из плетеных сухожилий (у эскимосов — оленьих
или китовых) или ремня. Она была съемной и крепилась к луку
по краям за петли. Последние были сделаны отдельно, что повышало устойчивость тетивы к перетиранию (Богораз 1991: 89;
Меновщиков 1959: 61; Глинский 1986: 11; ср.: у оседлых коряков — из тюленьего ремня (Линденау 1983: 115)).

Детали восточносибирского (корякского) лука с мыса Тайгонос.
Воспроизведено по: Глинский 1987: Рис. 3

Сложный тип имел три вида. Первый, наиболее распространенный, вид лука представлен кибитью, оплетенной сухожилиями и оклеенной берестой или оплетенной ремешками (ТанБогораз 1979: 53; Богораз 1991: 88-89; МАЭ. №611-103-104;
752-10, 21). Этот вид лука делался из подручного материала: обычно из лиственницы, иногда из березы или сосны. По форме и
размерам он был аналогичен сложносоставному типу. Этот тип
Е. А. Глинский (1986: 8) рассматривает как аляскинско-эскимосское оружие, импортировавшееся на Чукотку.
Второй вид сложного лука отличался по форме — он не
имел отогнутых концов. В конце XIX в. этот лук встречался У

оленных колымских чукчей (Богораз 1991: 89). Ю. Б. Симченко
(1976: 133) логично предполагает, что чукотские луки развивались от простого к сложному. Однако, возможно, прав Б. Адлер
(1903: 188), считавший, что данный упрощенный вид лука не являлся более древним, чем сложносоставной, а наоборот, представлял собой поздний дегенеративный тип, производимый для
охоты (ср.: Норденшельд 1936: 321). Действительно, сложный (вероятно сложносоставной) лук, имеющий вставные навершия, встречается уже в древнеберингоморской культуре в начале I тыс. н. э.
(Глинский 1986: 7; 1989: 125).
В сказаниях и документах говорится, что лук, как и стрелы, делался из китового уса, однако до этнографической современности он не сохранился (Богораз 1900. № 127: 332; 1991: 89—
90; Антропова 1957: 191). Он известен лишь как детская игрушка, состоявшая из нескольких частей китового уса (Богораз 1991:
89—90. Рис. 72). Подобный вид лука был распространен в XVIII в.
у народов северо-востока Сибири (Богораз 1991: 88). Впрочем,
возможно, лук не был изготовлен целиком из этого материала,
он лишь укреплялся накладками из китового уса (ср.: Ollivier
1877: 591; Шренк 1899: 245. Табл. XLIV, 4-5).
Сам лук не был специфически боевым оружием, он же применялся и в индивидуальной охоте на оленей, лосей и птиц (Вдовин, Кочешков 1985: 97). Очевидно, сложносоставной лук чаще
применяли в бою. В. Г. Богораз (1991: 88) указывает, что именно
этот тип лука был распространен у народов северо-востока Сибири (якутов, эвенов, юкагиров, коряков), сами же чукчи приобретали его у соседей (Симченко 1976: 107—135).
Налучье. Существовало и налучье для хранения лука из
обработанной тюленьей кожи (Мерк 1978: 129; Этнографические
материалы. 1978: 165; Богораз 1991: 90). Налучье из МАЭ (№ 7529) представляло собой ровдужный чехол длиной 1,74 м и максимальной шириной 20 см, украшенный снизу бахромой. Сбоку
был разрез для вложения лука, завязываемый тремя парами завязок. Судя по всему, во время боевых действий лук носили в
руках или клали на нарту. Тетиву снимали с лука и хранили в
отдельном мешке (Богораз 1899: 369).
Стрелы чукчей имели длину около 60—85 см. Уже в XVIII в.
участник похода Д. И. Павлуцкого (1744) указывал на аналогичный размер древков стрел (один аршин), изготавливаемых из
разных пород дерева (Вдовин 1965: 35); (у чукчей из ивы диаметром 1 см (Руденко 1947: 82); у коряков — из березы (Линденау
(1983: 115)). Сами древки делались из плавуна или покупались.
Как отметил Д. Э. Ухтомский (1913: 117), большинство чукотских стрел обладали равновесием древка и наконечника. Стрелы
чукчей, как видим, имели среднюю длину. Длина же стрелы, как

известно, зависит от мощности натяжения лука: она должна покрывать расстояние от кибити до центра натянутой тетивы. На
пятке древка обязательно был вырез для тетивы. Иногда эта
пятка была костяной или просто обматывалась сухожилиями для
предохранения от расщепления (Богораз 1991: 90; Вдовин 1965: 35).
До XVIII в. основным материалом для наконечника служили моржовые клыки, кость, камень, а с этого столетия — также
и железо. Однако еще в XVIII в. наконечники из моржовой кости и клыков были наиболее распространенными, ведь стрелы
производили оседлые жители (Мерк 1978: 114, 116). Даже у коряков, тесно связанных с русскими, в середине XVIII в. железных стрел было в два раза меньше, чем костяных, как следует из
описи имущества оленного коряка Яллаха (Вдовин 1973: 228). В
чукотском фольклоре упоминаются стрелы с наконечником из
рога (Богораз 1900. № 146: 390), известные археологически (Руденко 1947: 82). Согласно одной чукотской сказке, стрелы с железными наконечниками появились у чукчей от русских во время столкновения с Митреем, под именем которого скрывался
казачий голова А. Ф. Шестаков, то есть, по исторической хронологии, в 1730 г. (Богораз 1900. № 146: 389). В XIX в. железные наконечники полностью вытеснили каменные, но не острия из
моржовых клыков и кости. При этом, как справедливо отметил
Е. А. Глинский (1986: 12; 1989: 10), железные наконечники не
дали в классификацию каких-нибудь новых форм. Описывая материал наконечников 1860-х гг., французский офицер А. Оливье
упоминает кость, кремень, стекло, железо и медь (Ollivier 1877: 593).
Было два основных способа крепления наконечника на
древко: черенок наконечника вставлялся в щель древка и приклеивался (Мерк 1978: 116), а иногда для прочности оплетался
ремешком (МАЭ. № 752-21—25); был и вильчатый насад острия
на древко, когда древко устанавливалось на наконечник, а затем
место соединения укреплялось бандажем. Эти системы крепления наконечника были известны в регионе еще в I тыс. и не зависели от его вида (Арутюнов, Сергеев 1969: 128).
Каким образом крепилось каменное острие к стреле, показывают более поздние аналоги, где камень просто был вытеснен железом. На древке крепились две склепанные костяные
пластины длиной 9,5—17,0 см, а в них, в свою очередь, вставлялся плоский треугольный наконечник из листового или котельного железа длиной 4—10 см (Богораз 1901: Табл. IX, 3; 8;
Ухтомский 1913: 110—111. Рис. 3). У корякских стрел железное
острие удерживала в роговом наконечнике заклепка (Вдовин
1971: 290). В более раннее время вместо железа употреблялся
камень. Кремневый наконечник мог вставляться и непосредственно в разрез древка, как мы это видим у лавровидного острия

Чукотские стрелы с железными наконечниками из листового железа,
вставленные в костяные муфты, закрепленные на древках.
Воспроизведено по: Ухтомский 1913: НО, рис. За, Ь, с, d, e, f

длиной 8,5 см из МАЭ (№ 752-52). Причем данный тип наконечника с черенковым насадом преобладал на побережье Восточной Чукотки еще в I тыс. (Арутюнов, Сергеев 1969: 130; ср.:
Руденко 1947: 82—83; Орехов 1977). Подобный каменный наконечник имел при стрельбе меньшую пробивную силу, был рассчитан на расслоение своего материала «из темного, в горах на10
ходящегося хрусталю» (КПЦ. № 70: 183) , что приводило к заражению крови (ср.: Соколов 1852: 103 (о. Уналашка)). А для
усиления этого действия в середине XVIII в. острия смазывали
ядом из сока корня травы лютика, от которого «человек, получа
стрелою язву, в скором времени опухнет и умрет» (КПЦ. № 70:
183); это свидетельство казака Б. Кузнецкого (1756) почти дословно повторяется в сообщении чукчи Хехгитита (1763) (КПЦ.
№ 71: 186; Сергеева 1962: 85; Malaurie 1974: 143)". Сок аконита
как яд использовали с аналогичной целью ительмены, а также
алеуты и айны (Крашенинников 1949: 404; Стеллер 1927: 22; Миддендорф 1869. Отд. 5: 601).
0
У аляскинских эскимосов залива Нортон также имелись наконечники
копий из хрусталя (Pallas 1781: 248; Nelson 1899: 149: Берг 1949: 112).
" В. Г. Богораз отмечает, что стрела, смазанная ядовитым соком лютика,
убивает даже крупную дичь за несколько минут (Тан-Богораз 1979: 53). Нельзя
исключить, что устный информатор исследователя несколько преувеличил срок
действия яда, ведь в конце XIX в. подобные стрелы не употреблялись. Согласно
информации Н. Дауркина, переданной Ф. X. Плениснером, яд действовал в течение суток (Pallas 1781: 248).

Костяные наконечники стрел чукчи, судя по всему, изготовляли сами, ведь производство стрел — наиболее расходного
вида оружия — было одной из обязанностей мужчин (Мерк
1978: 116; ср.: Бахтин 2000: 229). Это же касается комбинированных железокостяных наконечников, которые чукчи делали из
котельного металла (Ухтомский 1913: 116; Богораз-Тан 1934:
13—14). Железные наконечники хорошего качества, иногда, как
указывает В. Г. Богораз (1991: 91), с растительными насечками
из меди и латуни на втулке, приобретали у русских на Колыме
или Анадыре, а также у коряков. Они высоко ценились: на них
часто надевали меховые колпачки (шкурой внутрь) для защиты
от сырости и ржавчины. Эти чехлы часто делались из снятой с
ног теленка оленя шкуры (Богораз 1991: 144. Рис. 74k, 1)12.

Чукотские стрелы с костяными наконечниками:

а — кинжаловидный; б —листовидный; в, г, е —игольчатые;
д — наконечник с асимметричными шипами.
Воспроизведено по: Богораз 1901: Табл. VIII, 2—7

Участник похода Д. И. Павлуцкого отмечал, что типичными стрелами у чукчей являются снабженные двух- или трехгранными наконечниками из моржовых клыков (Вдовин 1965: 35;
ср.: Dall 1870: 379 (трехгранные наконечники характерны для
азиатских эскимосов)). Количество граней могло достигать пяти
(МАЭ. № 752-77). Очевидно, эти наконечники были как боевыми, так и охотничьими, предназначенными для охоты на крупную дичь (Ухтомский 1913: 111; Волков, Руденко 1910: 178). Такие наконечники, характерные для эскимосов, были длиной около 20 см и насаживались на древко 50—69 см (Ухтомский 1913:
106—107. Рис. 1; ср.: Nelson 1899: PI. LXIa, 1). Подобные костяные наконечники известны еще в пунукское время (VI—XVI вв.)
на западном побережье Чукотки и имеют, очевидно, эскимосское происхождение (Диков 1979: Рис. 89, 14; ср.: Орехов 1977:
112. Рис. 18-4; 18-8).
12
В регионе для защиты наконечников использовали также чехлы из бересты или деревянные коробочки (Nelson 1899: 162—163. PI. LXII; Волков, Руденко 1910: 178).

Многие наконечники мы не можем точно определить, являются ли они охотничьими или боевыми. Наконечники, которые могли применяться на войне, различались по форме и материалу, из которого их производили (ср. с классификацией корякских стрел: Вдовин 1971: 283—291).
Отметим и другие типы костяных наконечников, хранившиеся в собраниях РЭМа:
Листовидный наконечник длиной 15 см с вильчатой пяткой (Ухтомский 1913: 108).
Четырехгранный наконечник асимметрично-ромбической
формы длиной 12 см при длине стрелы 71 см. Он вставлялся черенком в древко и для прочности обматывался лентой (Ухтомский 1913: 108. Рис. 1Ь).
Тяжелые двулопастные наконечники, оканчивающиеся
шипами, иногда асимметричными (Ухтомский 1913: 108—109.
Рис. 1с). Такое острие было сравнительно небольшое (у экспоната в МАЭ длина 7 см), оно наносило большую рану, приводящую к обильной потере крови. Как отмечал капрал Г. Г. Шейкин
(1750-е гг.), подобные небольшие наконечники прикрепляли к
древку очень слабо, видимо клеем, чтобы они оставались в теле,

Чукотские костяные наконечники стрел:
а, в — с асимметричными шипами, б — асимметрично-ромбический;
г—ж — игольчатые.
Воспроизведено по: Ухтомский 1913: 106, рис. la, b, с, d, e, f, g

когда стрелу будут вынимать (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 585;
ср.: Вдовин 1965: 37; Мерк 1978: 116). Вероятно, стрелы с таким
наконечником были наиболее распространенными (ср.: Мерк
1978: 116). Отметим, что, судя по эскимосским параллелям,
стрелы с подобными, но более крупными наконечниками предназначались для охоты на крупного зверя и, очевидно, для войны (ср.: Jacobsen 1884: 8-9; Burch 1998: 69—70).
Другим классом чукотских наконечников, известных по
этнографическим коллекциям, являются железные:

Чукотские стрелы с железными четырехгранными наконечниками:
а, б, в — удлиненно-треугольные; г, д — игольчатые;
е — удлиненно-ромбический; ж — игольчатый, сделанный из отшлифованного
напильника; з — удлиненно-треугольный на длинной шейке.
Воспроизведено по: Ухтомский 1913: 114, рис. 6а, Ь, с, d, e, f, g, h

четырехгранные наконечники, которые Э. Д. Ухтомский
(1913: 114—115. Рис. 6а—d) считает, вследствие тщательности обработки, приобретенными у русских или коряков;
игольчатые наконечники (Ухтомский 1913: 111. Рис. 6d, e, g);
железные наконечники на длиной шейке (Ухтомский 1913:
111. Рис. 6f, h);
боеголовковые наконечники с расширяющимся сверху утолщением-острием (Богораз 1901: Табл. IX, 6; Ухтомский 1913: 111.
Рис. 4е, f);
обоюдоострые наконечники длиной 12—24 см, копировавшие форму игольчатых костяных, с древком длиной 75—81 см

(Ухтомский 1913: 114-115
Рис. 4а—d). Подобные наконечники применялись эскимосами для охоты на морского зверя (см.: Jacobser
1884: Fig. 21);
плоские
вильчатьк
наконечники длиной 7—15
см (при длине стрелы 66—
84 см) применялись дл*
охоты на водяную птицу и
мелкую дичь (Ухтомский
1913: 113-114. Рис. 5a-d)
На войне могли использоСтрелы с железными наконечниками:
ваться в экстренных случаях;
а, в — ромбовидные; б — листовидный;
г, д — шипастые с длинной шейкой;
листовидные или роме—и — вильчатые. Воспроизведено по:
бовидные наконечники длиУхтомский 1913: 113, рис. 5а, Ь, с, d, e, f, g, h, i
ной 9—15 см, общая длинг
стрел была 67—85 см (Богораз 1901: Табл. IX, 11—12; Ухтомский
1913: 111. Рис. 5g, h, i; ср.: МАЭ. № 611-114);
небольшие наконечники с
симметричными или асимметричными шипами и длинной шейкой
(Ухтомский 1913: 113. Рис. 5е, 0;
стрела-нож, сделанная из
старого ножа (Ухтомский 1913:
115. Рис. 4g). Подобная стрела
должна была наносить большие
кровоточащие раны.
Наконечники с тупым деревянным острием (томары) были чисто охотничьими, предназначенными для сшибания и
оглушения дичи (Богораз 1901:
Табл. VIII, 10-11; IX, 10).
Все эти типы стрел существовали в XIX в. В целом наконечники чукчей очень большие и предназначены, очевидСтрелы с железными наконечниками: но, для нанесения глубокой раа, в, г — обоюдоострые лезвийные
ны противнику, который долнаконечники; б — вид сбоку;
д, е — боеголовковые; ж — стрела- жен пострадать от обильной
нож: наконечник сделан из старого потери крови. Длинные граненожа; з — с асимметричными шипа- ные наконечники могли предми. Воспроизведено по: Ухтомский
назначаться для пробивания
1913: 112, рис. 4а, Ь, с, d, е, f, g, h

панциря и вхождения в тело противника. Большие железные
острия достаточно тяжелы и неуравновешенны, что уменьшает
дальность полета. Впрочем, как уже отмечалось, часто достаточно трудно различить стрелы боевые и предназначенные для охоты на крупного зверя.
Оперение состояло из двух целых примотанных перьев
или двух-трех приклеенных половинок пера (Ухтомский 1913:
118—120; ср.: Адлер 1903: 187). Перья могли крепиться и комбинированным способом: верхняя часть вставлялась в паз на древке, а нижняя приматывалась у пятки сухожилиями (Богораз
1991: 90; ср.: Вдовин 1965: 35), поэтому капрал Г. Г. Шейкин,
служивший в 1750-х гг. в Анадырске, указывал на то, что перья
не приклеиваются, а привязываются к древку жилами около
концов (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 585; ср.: Вдовин 1965: 37).
Приморские чукчи могли крепить в прорезях и верх и низ основания пера, а затем все закреплять обмоткой из сухожилий
(МАЭ. № 611-114). Два пера крепились, соответственно, с двух
сторон древка, а три половинки — с трех сторон (см.: Богораз
1991: Рис 75). Стрелы с одним пером, вследствие баллистических свойств, видимо, нужно признать сохранившимися неполностью. Оперение делалось из маховых перьев гусей, ворон, чаек и сов (Вдовин 1965: 35, примеч. 83; ср.: Линденау 1983: 103;
ср.: орлиные перья (Линденау 1983: 115)). Некоторые стрелы
вместо оперения имели четырехгранное утолщение и предназначались, по мнению Э. Д. Ухтомского, для стрельбы по ближним
целям (Ухтомский 1913: 118, 120. Рис. 7f, g). Возможно, стрелы
без перьев действительно были преимущественно охотничьими
(Норденшельд 1936: 322).

Виды оперения стрел.
Воспроизведено по: Ухтомский 1913: 117, рис. 7а, Ь, с, d, e, f, g

Колчан. Стрелы носили в колчане, представляющем собой
суживающийся книзу кожаный мешок длиной 76—87 см и шириной несколько более 20 см, в края которого для придания ему
формы были вшиты два прута. Типичный колчан был сшит из
куска ровдуги, на тыльной стороне его был разрез для стрел (иногда с парой завязок), а на лицевой стороне — 8—9 чередующихся
коричневых и белых ровдужных полос. Лицевая сторона, кроме
того, украшалась геометрической вышивкой, сделанной цветными
жильными нитками и белым оленьим волосом. Часто в верхней
части располагался солнцеобразный узор, в центре которого была закреплена кисть. Низ колчана также был украшен несколькими кисточками из окрашенной в оранжево-красный цвет нерпичьей шкуры (МАЭ. № 752-1—7, 11—18). Уже в конце XIX в.
чукчи не могли объяснить значение узоров на колчане, однако,
вероятно, эти узоры имели космогонический характер (Богораз
1991: 162). Е. А. Глинский (1986: 14) различает эскимосский
колчан, в который стрелы вставлялись через разрез и утопали в
нем полностью, и чукотский, стрелы из которого торчали кверху.

Вышитые колчаны.
Воспроизведено по: Богораз 1991: Табл. XXII

Стрелы выступали из колчана на 1—3 см и прикрывались сверху
отворотом. Для ношения колчана к деревянным планкам были
прикреплены две двойные лямки с костяным крючком справа и
одна — слева. Колчан носили за спиной, он висел наискосок,
выступая за правым плечом, при таком его положении из него
было удобно доставать стрелы (Ухтомский 1913: 121—122. Рис. 8с;
Богораз 1991: Табл. XXII). Для защиты от дождя колчан вставляли в чехол, также украшенный вышивкой (Богораз 1991: 90). Несколько колчанов хранились в мешке из нерпичьей кожи, кото-

рая защищала их от сырости (Ухтомский 1913: 122. Рис. 8а, b).
По предположению Е. А. Глинского (1986: 14), в колчане чукчи
было в среднем 15 стрел, тогда как в одном колчане эскимоса с
побережья Аляски было 30 стрел — стандартное число для лучника (Кашеваров 1845. № 193: 873; ср.: Burch 1998: 68 (около 20)).
Стрельба из лука. Лук был упругим и мощным. В. Г. Богораз (1991: 89) отмечает, что натянуть тетиву чукотского лука
можно было лишь с помощью ноги, уперев его в землю (ср.:
Ollivier 1877: 593; Богораз 1899: 367; Бахтин 2000: 125). Подобный
способ натягивания тетивы он приписывает кочевым корякам
(Тан-Богораз 1979: 98). Однако сами чукчи натягивали тетиву
указательным и средним пальцем, между которыми держали
стрелу (Богораз 1991: 89; ср.: Богораз 1899: 368; Панченко 1997:
239; см.: Широков 1968: Рис. 7, 9). Согласно классификации,
принятой Д. Н. Анучиным (1887: 370), натягивание тетивы
указательным и средним пальцами при помощи безымянного —
это «присредиземный» способ; стрела при этом находилась слева
от лука, удерживаемого в вертикальном положении. Тетиву лука
чукчи натягивали до плеча, для большей точности попадания
вставая на колено (Богораз 1899: 368). Обычно стреляли «прямой
наводкой» на недалекое расстояние, направляя лук вертикально
или даже горизонтально прямо на цель (Глинский 1986: 17).
Стрела могла пробить человека, не защищенного панцирем, насквозь (Лебедев, Симченко 1983: 130; ср.: Тан-Богораз
1979: 109). Э. У. Нельсон, со слов старика эскимоса-икогмюта,
отмечал, что один знаменитый лучник однажды выстрелил так,
что приколол врага стрелой к стене дома (Nelson 1899: 329; ср.:
Меновщиков 1988. № 256: 463 (гренландские эскимосы)). Опытный стрелок-коряк мог из своего аналогичного чукотскому лука
пробить при прицельной стрельбе с недалекого расстояния, если
верить преданию, человека насквозь или проколоть ему икры
обеих ног (Меновщиков 1974. № 155: 490). Эскимосы Аляски,
имевшие сложносоставные луки, однотипные с чукотскими, вели стрельбу на поражение с 300—400 шагов (Malaurie 1974: 141).
По свидетельству морского поручика А. Ф. Кашеварова (1846.
№ 228: 911), 12 лет жившего в Русской Америке, эскимосы на
расстоянии 20 шагов поражали оленя, а сама стрела пролетала
1
лишь 80 сажен (168 м) . Опытный стрелок-эскимос с Аляски
хвастался, что он мог с 10—20 шагов прострелить оленя насквозь
(Кашеваров 1845. № 193: 873). В отписке сына боярского Курбата Иванова якутскому воеводе (1661) говорится о том, что стрелы чукчей пробивали деревянные щиты (Белов 1952. № 102:
1
Ср.: 30 канадских эскимосов с Мелвилла все попадали на расстоянии 18 м
в цель, состоящую из двух вертикально воткнутых копий, отстоящих одно от
другого на 9 см (Parry 1824: 511).

269). Впрочем, естественно, все зависело
от дальности попадания и силы натяжения тетивы. Как уже отмечалось, согласно чукотскому сказанию, стрела не пробивала костяной доспех.
Чукчи и эскимосы, как и многие
другие народы, прикрывали пульс левой
руки от ударов тетивы. К. Мерк указывает: «Для лучшего натяжения тетивы носят чукчи подобно американцам на правом или левом предплечье по пластине
из моржовой кости... так как им почти Предохранитель запястья,
безразлично, стрелять ли правой рукой сделанный из моржового
клыка.
или левой» (Мерк 1978: 114; Вдовин Эскимосы с мыса Чаплина.
1965: 38-39; Nelson 1899: PI. LXIb, № 4;
Воспроизведено по:
19). Как видим, автор сопоставляет дан- Богораз 1991: 93, рис. 73а
ную защиту руки с существовавшей у
американских эскимосов, которую он описывает как «выпуклую
костяную пластину», привязанную ремнем к внутренней стороне
правого предплечья (Этнографические материалы. 1978: 90; Кашеваров 1846. № 228: 912). Подобная овальная пластина из моржового клыка, украшенная геометрическим узором, шириной 4
см и длиной около 12 см, привязываемая к руке двумя ремешками, была приобретена у чаплинских эскимосов (Богораз 1991:
Рис. 73а). С. П. Крашенинников (1949: 729) упоминает подобную защиту руки и у коряков: «...на левой руке наручи для того,
чтоб, когда лук натянут, тетивою по руке не било» (см.: Антропова 1957: 191. Рис. 86). Чукотский кожаный же щиток (но прямоугольной формы) хранится в МАЭ (№ 434-Па; см.: Антропова
1957: 191. Рис. 8а). Напульсники были подпрямоугольной формы с четырьмя типами перфорации и закреплялись на руке двумя ремешками: на одном коротком была закреплена бусинкапуговица, которая вставлялась в отверстие на длинном ремешке
(Глинский 1986: 19—20). Кожаные овальные предохранители известны и у эвенов (Богораз 1991: Рис. 73Ь). Русские землепроходцы в XVII в. также применяли медные щитки с той же целью. В частности, предохранитель с о. Фаддея имел овальную
форму размером 11,2x5,3 см, толщиной 1 мм; с внутренней стороны он был подбит сукном (Руденко, Станкевич 1951: 102). Таким образом, данная защита была распространена на северо-востоке Сибири и у эскимосов Аляски с древнейших времен, и делалась она из моржового клыка, кости, китового уса, а у эскимосов с о. Св. Лаврентия — из кожи лапы белого медведя (Руденко, Станкевич 1951: 102 — в Арктике с первой половины I тыс.
до н. э.; ср.: Мачинский 1941: 85. Рис. 12, 3; 88; Руденко 1947:

82 — на Чукотке с пунукского времени; Wardwell 1986: 105. Figs. 132-134;
107. Fig. 138; Krupnik, Krutak 2002:
233). Она была предназначена для защиты нижней части внутренней стороны предплечья от ударов тетивой.
Капитан Г. С. Шишмарев (1852:
Предохранитель для большого
183) упоминает другой вид приспопальца руки от тетивы,
сделанный из моржового клыка. собления, говоря, что «тетивы натягиВоспроизведено по: Богораз
вают особыми пластинками, костя1991: 92, рис. 71Ь
ными или железными». Можно было
бы посчитать, что капитан просто спутал функции предохранителя внутренней стороны предплечья с кольцом, которым натягивают тетиву, это означало бы, что у чукчей существовал еще
один способ стрельбы, «монгольский», когда тетиву натягивали
большим пальцем (Анучин 1887: 371). Однако А. Миддендорф
(1869. Ч. 5: 599) указывает, что в Сибири существовали оба вида
пластины «против тетивы»: предохранитель «около пульса» и
костяной наперсток для большого пальца. Пластинку из моржового клыка, шириной около 2,8 см, длиной около 5,0 см, приводит и В. Г. Богораз (1991: Рис. 71Ь). Она крепилась на большом
пальце с помощью ремешка, продетого через две прорези в пластинке, и была предназначена для предохранения от удара, а не
для натяжения тетивы. Д. Э. Ухтомский (1913: 120), на основании способа стрельбы из лука, полагал, что это были пластины
из кости или кожи, защищающие нижнюю фалангу большого
пальца правой руки от порезов оперением стрелы (ср.: Арутюнов, Сергеев 1969: 131 (для большого пальца левой руки)). Возможно, первый вид пластины-защиты пульса был более распространен у чукчей, чем второй.
Е. А. Глинский (1986: 18) отмечает, что для натягивания
тетивы чукчи использовали свою перчатку с тремя пальцами для
большого, указательного и трех остальных пальцев правой руки
(ср.: Богораз 1991: 175). Однако такая перчатка была неудобна
для стрельбы, и если ее и применяли для защиты правой кисти,
то редко.
К. Мерк (1978: 114) замечает о чукчах, что «им почти безразлично, стрелять ли правой рукой или левой». Поскольку чукчи носили предохранители, защищающие от ударов тетивы, то
на правой, то на левой руке, можно предположить, что многие
чукчи были левшами и стреляли с левой руки или же что чукчи,
как и другие народы с традиционной культурой, могли одинаково ловко действовать оружием и правой, и левой рукой.
В источниках по поводу меткости стрельбы существует
противоречие: часть авторов считают, что чукчи плохо стреляли

из лука, тогда как другие тексты говорят обратное. Отсюда возникает ряд вопросов, связанных с верификацией источников: с
кем проводят сравнение? Существовало ли различие в употреблении этого оружия в разные периоды? Различалось ли применение лука у оседлых и кочевников?
Так, доктор К. Мерк (1978: 114) отмечает: «Что касается
стрел и лука, то они у чукчей всегда при себе, но ловкостью попадания они не обладают, так как почти не упражняются в этом,
а довольствуются тем, как выйдет» (ср.: Кибер 1824: 97; КПЦ.
№ 60: 162; Сарычев 1952: 259; Нейман 1871. Т. I: 15; Иохельсон
1895: 153; Меновщиков 1974. № 155: 489). Таким образом, лук
оленные чукчи всегда носили при себе и он был их основным
оружием, но, с другой стороны, соревнования по стрельбе из
лука, по-видимому, устраивались реже, нежели по другим видам
спорта: бегу, борьбе, фехтованию на копьях. Ф. П. Врангель (1948:
313) также пишет: «Чукчи вооружаются луком и стрелами, но не
очень ловко ими владеют. Обыкновенные оружия их — копья и
особенно батас [тесак]». Это свидетельство вставлено в рассказ
об оседлых чукчах. А. Е. Норденшельд (1936: 257, 321) говорит о
чукчах, видимо об оседлых: «Надо заметить, что большинство
чукчей весьма посредственные стрелки», хотя «некоторые туземцы еще и теперь [1879 г.] стреляют из лука с поразительной меткостью» (ср.: Хан 1863: 259).
В других документах XVIII в., наоборот, сказано, что чукчи «из луков стрелять проворны» (Вдовин 1987: 105). К. фон Дитмар (1856: 37) отмечал, что чукчи «стреляют отлично как из лука, так и из ружья» (ср.: Народы России. 1874. № 2: 27; Миллер
1895: 292). И действительно, герои чукотских сказок попадают
стрелой врагу в глаз (Богораз 1900. № 146: 390). А на соревнованиях, согласно преданиям, нужно было расщепить стрелой прутик, воткнутый в землю (Богораз 1901: 28; Антропова 1957: 241).
У оленных чукчей и тренировки с луком проводились не так
редко (КПЦ. № 70: 181). Таким образом, можно полагать, что
оленные чукчи действовали луком несколько лучше, нежели их
оседлые соплеменники. И, соответственно, основной блок информации о хорошем владении луком можно отнести к кочевникам, а о плохом — к оседлым. Хотя и среди последних встречались замечательные лучники, лук которых оленеводы не могли
даже натянуть (Богораз 1899: 367; ср.: Bogoras 1918. № 23: 96 (чукчи не могли натянуть лук чуванского героя)).
Лук с двойной натяжкой (нуйок). Науканский эскимоссказитель Ытаин описал Г. А. Меновщикову (1959: 62; рис. 13—
II) конструкцию двойного лука. Лук наряду с тетивой имел еще
и ремень, натянутый между его концами. Оружие при стрельбе,
очевидно, держали горизонтально, левая рука сжимала лук за

ложе, а правая удерживала
стрелу на ремне. Лук приводили в боевое положение, отводя
кибить левой рукой, тогда как
правая держала наконечник
стрелы и ремень, а тетиву зажимали в зубах. Чтобы выпустить стрелу, нужно было нажать на ремень указательным
пальцем правой руки и выпусЭскимосский двойной лук,
тить
тетиву из зубов. Подобиспользовавшийся, судя по фольклору,
ный
лук
известен лишь у наутолько при обороне:
а — место наложения стрелы на тетиву;
канцев и применялся при обоб — место наложения стрелы на ремень. роне для стрельбы сверху вниз,
Известен только у науканцев.
поскольку в полевых условиях
Воспроизведено по:
стрельба из него слишком
Меновщиков 1959: 61, рис. 13-П
медленна 2 .
Праща. Как заметил еще в 1675 г. Н. Спафарий (1882: 134),
северо-восток Сибири был единственным ее регионом, где в военном деле использовали пращу. У нас есть обширный блок данных о том, что чукчи применяли на
войне это оружие. На карте А. Ф. Шестакова (1727) было написано: «В Носу
[на Чукотском полуострове] чукчи немирные, бой имеют каменьем из шибалок» (Миллер 1758: 195). Рекруты из
Анадыря в 1741 г. сообщали о вооружении чукчей (КПЦ. № 60: 162): «Луки костяные и копья и каменья мечут
из ремней и то у них наилутчей бой
копьями и каменьями (а из луков хотя
и стреляют, токмо не весьма искусно,
да и стрелы плохи)». В документе 1727 г.
читаем: «В Анадырском носу народ чукчи, кои подход к Анадырскому острогу
войною и бьются из луков, а больше каменьем из пращей» (Вдовин 1965: 37—
38). Итак, в первой половине XVIII в.
чукчи умело использовали пращу, но
азиатских эскимосов
не очень хорошо стреляли из лука. Праща
(втор. четв. XX в.).
Вспомним, что набеги производили Воспроизведено по: Рубцова
1954: 536, рис. 34
как оленные, так и оседлые чукчи. Как
Отметим, что более распространенным (в Сиаме, древней Японии, Африке) был лук с двумя тетивами, между которыми посредине было прикреплено
ложе для камня (Анучин 1887: 357—358).

представляется, хорошо стреляли из лука кочевники, для которых это оружие было традиционно, тогда как пращой умело владели их оседлые соплеменники (ср.: Баккаревич 1810: 187; Кашеваров 1846. № 228: 911; Dall 1870: 379). Так, в сказке о пращнике герой из оседлых чукчей камнем из пращи пробил покров
яранги (Богораз 1900. № 110: 287). Судя по упоминаемым в сказке
собачьим упряжкам, речь опять идет об оседлых чукчах. Говоря,
вероятно, о кочевниках, акт от 1675 г. (ДАЙ. Т. VII, № 136: 407)
противопоставляет чукчей с луком и коряков с пращой: «...а у
чюхоч лучной бой, а у коряк из ремня каменьем бросают». Вспомним, что мальчики приморских чукчей учились обращаться с
пращой и болой, тогда как дети оленных чукчей — с арканом
(Леонтьев 1969: 131-132, 138; 1979: 23; Леонтьев, Тураев 1987:
211; ср.: Бриль 1792: 387, 395 (праща у оседлых, а не кочевых
коряков)). Соревнование по дальности и точности стрельбы из
пращи также устраивали жители приморских поселков (Леонтьев 1960: 131; 1969: 138).
Праща представляла собой два узких ремня из нерпичьей
кожи общей длиной около 170 см, имеющих прикрепленную посередине лахтачью закладку. Как справедливо отметил В. В. Леонтьев (1969: 137): «Длина пращи — от вытянутой левой руки до
согнутой в локте правой и определялась ростом и сложением человека». Утолщение в середине пращи было разрезано для удобства вложения камня. На одном конце пращи находилась петля
3
для среднего пальца правой руки , а на другом — кисточка (у
Ю. Рытхэу (1980: 311) — «листочек») из нерпичьей шкуры для
удобства держания (Антропова 1957: 197; Леонтьев 1969: 137; Меновщиков 1959: 66). Технику метания хорошо описал по собственным наблюдениям В. В. Леонтьев (1969: 138): «В закладку из
лахтачьей кожи вкладывается камень размером с куриное яйцо и
прижимается большим пальцем левой руки. Остальные два конца находятся в правой руке — кольцо на среднем пальце, а кисточка зажата в ладони. Левой рукой камень наводится на цель и
резким взмахом правой руки над головой метается в цель. Раздается сильный хлопок, и камень с невидимой быстротой летит в
нужном направлении». Следовательно, метание производилось с
одного взмаха правой руки над головой, то есть способом 2а по
Д. А. Скобелеву (2000: 55—56), когда метальщик поднимал и растягивал пращу у головы и затем, выпустив тягу пращи с кисточкой, посылал снаряд силой всей руки. Дальность полета подобного снаряда, согласно В. В. Леонтьеву (1969: 138; 1979: 23), 200—
300 м. О прицельной дальности упоминает Ф. П. Литке (1948:
224), говоря, что эскимосы метко бросают камни из пращи ша3
Вариант: петля пращи надевалась на указательный палец (Воскобойников,
Меновщиков 1959: 615).

гов на сто (примерно 70 м; ср.: Идее, Бранд 1967: 293). Повидимому, в первом случае речь идет о максимальной дальности
полета, а во втором — об обычном прицельном бросании. Если
верить отписке анадырского приказчика Курбата Иванова якутскому воеводе (1661), то стрелы и камни, выпущенные из пращи
«чукчами», пробивали даже дощатые щиты (Белов 1952. № 102:
269; Никитин 1987: 55), а по замечанию Ю. Рытхэу (1980: 311),
из пращи можно было поразить тюленя средней величины.
Как указывает сказка о пращнике, метательными снарядами служили специально подобранные на побережье круглые
черные камни (Богораз 1900. № ПО: 287; ср.: Кашеваров 1846.
№ 228: 911; Леонтьев 1960: 131; 1969: 138; 1979: 23 (галька размером с куриное яйцо, отшлифованная волнами); Такакава 1974:
40; Рытхэу 1980: 311 (круглая галька); Krupnik, Krutak 2002: 133).
Видимо, камни специально не обрабатывались. Неясно, существовала ли специальная сумка для камней. Впрочем, В. Г. Богораз
в своем романе замечает, что мелкие круглые камешки для пращи носили в сумке, висящей на плечевом ремне (Тан-Богораз
1979: 54)4. В упомянутой сказке о пращнике говорится, что камни носили за пазухой (но так могли переносить лишь незначительное количество камней), а также в напуске кухлянки у пояса,
служившем карманом для всякой мелочи. Перед употреблением
же камни следовало сбросить на землю, ведь было бы трудно
вытаскивать каждый раз камень из нераспашной кухлянки, имеющей лишь вырез для головы. Естественно, снаряды легче было
найти на побережье, а не в тундре. Саму же пращу носили у пояса
(Леонтьев 1969: 138; 1979: 23; ср.: Тан-Богораз 1979: 53-54).
Пращу применяли для стрельбы по осажденным, которые,
в свою очередь, отстреливались ею же, о чем напоминают эскимосские, корякские и ительменские параллели (ср.: Меновщиков 1985. № 132: 322). В эскимосском сказании «Виютку-предводитель» говорится и об использовании пращников для подготовки атаки на противника (Меновщиков 1950: 22; 1985. № 127:
310), для чего, вероятно, пращники, как и на соревнованиях,
строились в редкую шеренгу (ср.: Леонтьев 1969: 138).
Г. Ф. Миллер (1758: 199), на основании сообщений казаков, указывает: «Чукчи бьют каменьем из шибалок, и в том весьма искусны, однако на войне употребляют по большей части луки да стрелы». Из этого свидетельства можно сделать вывод, что
праща была, в первую очередь, охотничьим оружием, которое,
впрочем, могли активно использовать и на войне. Так, в эскимосской сказке «Умилгу Нунач'ым» рассказывается, что когда на
эскимоса, занимавшегося обычной работой, неожиданно напали
4
Роман «Восемь племен» построен на обширном этнографическом материале, собранном автором (Муравьев 1979: 14—15).

враги, он применил против них пращу, которая была при нем, а
в качестве снарядов использовал камни. Однако когда этот же
герой приготовился к встрече врагов, он вел бой луком (Козлов
1956: 181-182: ср.: Бахтин 2000: 120—126). Вероятно, в середине
XVIII—первой половине XIX в. лук, а позднее и огнестрельное
оружие под влиянием оленных чукчей вытеснили пращу из военной области в охотничью, где ее применяли для охоты на птиц.
Кроме того, следует учитывать и то, что сами войны прекратились. Впрочем, еще в 1876 г. береговые чукчи ловко били пращой чаек на лету (Онацевич 1877. № 7: 66; ср.: Калачов 1871: 45
(оседлые коряки); Такакава 1974: 40). Даже в 1937—1940 гг., как
отмечает В. В. Леонтьев (1960: 131), каждый оседлый чукча носил на поясе пращу, используемую для охоты на птицу, а также
на мелкого зверя (Меновщиков 1959: 66). Конечно, этому могло
способствовать ограничение на употребление огнестрельного оружия при советской власти.
Копья. А. Ф. Кибер (1824: 97—98) отметил: «Главное же их
[чукчей] оружие есть копье, которое бывает различных видов и
величин». Действительно, основным оружием ближнего боя было копье, которым оленные чукчи зачастую действовали лучше,
чем луком (Такакава 1974: 104). Копья, как следует из сообщения А. Ф. Кибера, были различных типов.

Наконечник копья (длина 2,5 м), украшенный насечкой.
А — предохранитель острия копья из бараньего рога.
Воспроизведено по: Богораз 1991: 96, рис. 82

Наконечники копья делались в I тыс. из кремнистых пород камня, позднее — в основном из кости, а также из камня (обсидиан, кремень, песчаник), а с XVIII в.
распространилось железо (Вдовин 1965:
34; ср.: Руденко 1947: 80—81; Арутюнов,
Сергеев 1969: 132). В эскимосских сказаниях специально противопоставляются свои наконечники копий из камня
или моржового бивня железным наконечникам врагов (Крупник 2000: 348). В
XIX в. русские заводы в Сибири и коряки (паренцы) производили специально
для чукчей железные наконечники копий с медными или латунными насечками в виде растительного орнамента на Втулка наконечника копья,
украшенная насечкой.
втулке и надписями, которые чукчи
Воспроизведено по:
особенно ценили. Кроме того, наконечБогораз 1991: 96, рис. 81

ники приобретались у эвенов (Из Тигиля... 1866. № 14: 4; Замечания о чукчах. 1835: 360; Маргаритов 1899: 108; Богораз 1991:
91). Острие наконечника копья остро натачивалось: им можно
было перерезать постромок упряжи (Лебедев, Симченко 1983:
29). Возможно, именно таким острием чукотские герои в сказаниях отрубали голову противнику (Бабошина 1958. № 102: 246),
ведь пальма не была характерным оружием для кочевых чукчей.
Железные наконечники смазывали жиром и носили в специальных кожаных футлярах для предохранения от ржавчины и притупления (Замечания о чукчах. 1835: 360; Литке 1948: 221; Богораз 1901: 30; 1991: 91; ср.: Меновщиков 1974. № 14: 81). У эскимосов чехол для копья был из камуса (Меновщиков 1974. № 14;
81). Кроме того, в качестве предохранителя от возможных травм
на перо могли надевать колечко из рога (Богораз 1991: 96. Рис. 82а).
В сказании об Эленди упоминается, что около низа копья могли
прикрепляться кольца, которые звенели при движении (Богораз
1899: 362; ср.: Рубцова 1954. № 17: 245. § 28 (колокольчик у рукоятки копья — эскимосы)).
Чукотские предания рисуют у копий большой наконечник
длиной в локоть (около 40 см: Богораз 1900. № 127: 331; Bogoras
1910: 183). Возможно, в эту длину входило не только острие, но
и втулка. Сам наконечник был широким и большим, не случайно же он сравнивается с эспантоном, обер-офицерским копьем
длиной 2,1 м, существовавшим в русской армии с перерывами с
1731 г. до 1807 г. (Замечания о чукчах: 360; Lowe 1843: 452). Железные наконечники из коллекции МАЭ по форме удлиненноромбические, втульчатые. Один из них имел длину 29 см, на
острие приходилось 20 см (Богораз 1901: Табл. IX, 14). Копье,
приведенное в книге В. Г. Богораза (1991: 96. Рис. 82), имело длину
2,5 м. Аналогичная величина копья показана и у чукотского
воина в доспехах в издании В. Г. Богораза (1991: 97. Рис. 84а).

Чукотское копье с железным наконечником.
МАЭ, № 668-20. Воспроизведено по: Антропова 1957: 195, рис. 12а

Такую же, примерно, длину имеют и однотипные копья эскимосов побережья Западной Аляски — 7—8 футов (2,1—2,4 м; Sauer
1802: 87), тогда как, по наблюдениям В. Г. Богораза, копье коряков было короче и толще (Тан-Богораз 1979: 58). Особенно ценилось древко из березы, которое в середине XIX в. покупалось
у русских купцов (Нейман 1871. Т. I: 15; 1872. № 1: 37). Оно должно было быть гибким (Богораз 1899: 369). Для удобства его об-

матывали ремешками (Дионео 1895: 153; Богораз 1991: 96.
Рис. 82).
Типичное копье из МАЭ (№ 668-20) длиной 2,16 м имело
ланцетовидный наконечник с втулкой длиной 36,5 и максимальной шириной 5,3 см. Втулка была инкрустирована медью,
изображающей волнистые линии и завитки. Она была вставлена
в костяной переходник, заостренный конец которого входил в
паз древка и закреплялся шипами. Места соединения оплетены
ремешком, обматывающим затем все древко диаметром около 3 см.
О креплении наконечников сообщает В. Г. Богораз, рассказывая, что роговой наконечник копья, вываренный в тюленьем жиру, вставлялся в гнездо, вырезанное в древке, и поверх обматывался оленьими сухожилиями (Тан-Богораз 1979: 59 (оленные коряки); ср.: Антропова 1971: 45). Наконечники копий дополнительно крепились к древку железной проволокой, которой
иногда обматывалось и древко для прочности (Богораз 1991: 91).
Каменные (в частности кремневые) острия копий крепились,
как и у стрел, посредством костяного наконечника (Гильсен
1849. № 12: 229; Чукотская земля... 1873: 63).
Капитан Г. С. Шишмарев (1852: 183) так описывает копья
чукчей, увиденные в 1821 г.: «...пики более деревянные, с насаженными на обоих концах костями — один конец для зверей,
другой для человека — но имеют и железные, получаемые с Колымы». Итак, копье имело наконечник и вток, назначение которых чукчи, по-видимому, объяснили капитану. Если капитан
правильно передает информацию, то первый служил для боя, а
второй для охоты. Однако на какого зверя? Вряд ли с этим
копьем охотились на моржей, где нужно было особое, мощное и
длинное, копье. Не предназначалось оно и для охоты на оленей
с байдары, поскольку там использовалось длинное копье с небольшим наконечником (поколюг). Копье применяли и для охоты на белого медведя, но вряд ли при этом использовали вток
(Богораз 1991: 91). Вероятно, речь у Г. С. Шишмарева шла о добивании животного.
Мужчина всегда носил с собой копье — он в любой момент готов был дать отпор противнику (КПЦ. № 70: 181; Богораз 1901: 30). Очевидно, копья, по крайней мере некоторые,
имели петлю и могли забрасываться за плечо, когда воин действовал луком и стрелами (Бриль 1792: 372; Окладников 1948: 36;
ср.: Кук 1971: 360 (аляскинские эскимосы)). При поездках на
нартах копье прикреплялось справа, для чего около втока была
предусмотрена ременная петля (Богораз 1991: 91), а на нартах
справа имелось костяное кольцо для крепления.
Пальма. Пальма — нож длиной около 50 см, шириной
примерно 9 см, насаженный на древко длиной 1,4—2,1 м (Паль-

ма 1897: 649; ср.: Орлова 1951. № 140: 364). Это оружие использовалось якутами, эвенками и русскими и как орудие труда вместо топора, и как охотничья рогатина, и как боевое копье. В записке А. Бриля (1792: 372) пальмы даже отнесены к типично чукотскому оружию (1770 г.) Хан 1863: 259). Юкагиры применяли
пальмы уже в середине XVII в. (ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 44-23:
181; Белов 1952. № 66: 194), использовали их и оленные коряки
(Крашенинников 1949: 735). Но, вероятно, коряки сами заимствовали это оружие от своих соседей (ср.: Жуков 1974: 62). Чукчи
приобретали пальмы у соседних народов путем обмена и посредством войн. Юкагиры в этом торговом процессе служили
посредниками между чукчами и русскими (Андреев 1940: 156;
Линденау 1983: 163; Вдовин 1987: 50). К примеру, в 1754 г. чукчи
на реке Налуче захватили у юкагиров-чуваниев, наряду с прочим
добром, пальмы (Гурвич 1957: 250—262; 1966: 71). От приморских чукчей и эскимосов пальмы поступали жителям Аляски
(Этнографические материалы. 1978: 164; Загоскин 1956: 125, 253).
Одна из таких пальм имела древко длиной 1,25 см, обмотанное
берестой, с лезвием длиной 40 см (Волков, Руденко 1910: 163.
Рис. 22а).
Ножи. Как отмечает А. Аргентов (1857: 93), «даже в мирное время нож не покидает чукча». Обычно носили один-два ножа (Гильсен 1849. № 12: 229; Шишмарев 1852: 183; Народы России. 1874. № 3: 42). По аналогии с коряками, у чукчей можно
выделить три основных типа ножей, которые могли употребляться
в бою: «большой», «бедренный», обычный «поясной», прибавив
еще один тип — небольшой ножичек, его обычно прятали в одежде (Иохельсон 1997: 135—136; Антропова 1971: 45).
Основным рубяше-режущим лезвийным оружием был
«большой» нож длиной около 60 см, висящий в кожаных ножнах
у пояса или на плечевой портупее-веревке слева (Коцебу 1948:
99; Литке 1948: 221; Богораз 1901: 31; 1991: 91; ср.: Мерк 1978:
111; Коцебу 1948: 84, 96). Данный тесак, в отличие от корякского, неполностью входил в ножны, сделанные из кожи и украшенные каймой и опушкой (Мерк 1978: 111; Богораз 1991: 91).

Тесак в кожаных ножнах.
Воспроизведено по: Богораз 1991: 96, рис. 83Ь

Ножны туманских чукчей из коллекции Н. Л. Гондатти (1898)
имели длину 45 см и максимальную ширину 9,5 см. Они были

сделаны из дерева, оклеенного снаружи кожей (МАЭ. № 422-21).
Очевидно, именно таким тесаком рубили противника (Меновщиков 1974. № 85: 305; № 90: 314), в частности по голове (Богораз 1900. № 110: 287), или же кололи, а также добивали раненого (Меновщиков 1987. № 18: 144). Как отмечает Ф. П. фон
Врангель (1948: 313), такой нож применяют «и против медведей,
и против неприятелей». Этим ножом, как солдаты своим тесаком, могли рубить ветки, мороженое мясо и т. д. (Иохельсон
1997: 136; Антропова 1971: 45). Данное оружие чукча обычно носил при себе. К. Г. Мерк (1978: 111) указывал, что в его время
(1791) подобные железные тесаки были характерны для оседлых
чукчей и эскимосов, тогда как оленные носили более короткие
ножи. В 1816 г. О. Е. Коцебу (1948: 96; ср.: 84) также отмечал
длинные ножи в качестве характерного оружия оседлых «чукчей».

Тесак.
МАЭ, № 434-12 Воспроизведено по: Антропова 1957: 196, рис. 14г

Видимо, к этому же типу принадлежал нож, который в
XIX в. оседлые жители носили под верхней кухлянкой вверх рукояткой, на дюйм выступавшей позади, над левым плечом, видимо, чтобы удобно было вынимать нож (Коцебу 1948: 99; Гильсен 1849. № 12: 229; Чукотская земля... 1873: 63; Августинович
1878: 54; 1880: 726; Колымский округ. 1879. № 6: 46; но ср.: Литке 1948: 221; Lowe 1843: 451). По сообщению О. Е. Коцебу, этот
нож был немного короче тесака, длина которого равнялась примерно аршину (70 см). Видимо, висел он на плечевой портупее.

Нож с ножнами.
МАЭ, № 444-8/1, 2. Воспроизведено по: Антропова 1957: 196, рис. 146, в

Вероятно, речь в сообщении К. Мерка о ноже оленных
чукчей шла о «бедренном» ноже, оружии второго типа. Это оружие носили на поясе справа спереди5, иногда одновременно с
«большим» ножом, висевшим на бедре (Аргентов 1857: 93; Олсуфьев 1896: 103). В XIX в. также вместо тесака на поясе носили
в ножнах этот более короткий нож. Его можно было использовать в различных ситуациях, в частности для свежевания туш.
Ножны могли быть сделаны и из бересты (Богораз 1900. № 156:
400). Видимо, ножны именно этого ножа крепились и к поясу, и
к бедру, чтобы при резких движениях оружие не выпало из них
(Кисель 2000: 92; ср.: Thornton 1931: 39 (эскимосы Уэльса)). Вероятно, похожим ножом из китового уса, упоминаемым в преданиях, добивали врагов (Богораз 1901: 31; Антропова 1957: 197;
ср.: Богораз 1900. № 127: 332; № 146: 389: костяной ножик).

Поясной нож в меховых ножнах.
Воспроизведено по: Богораз 1991: 96, рис. 83а

К третьему типу принадлежал более короткий «поясной»
нож, который у чукчей, как и у их соседей коряков, являлся самым обычным орудием и использовался ими, например, для
еды, бритья, потрошения рыбы и т. д. Нож имел деревянную
или костяную рукоятку, закрепленную штырем, носили его на
поясе (Богораз 1991: 148; ср.: Иохельсон 1997: 135; Антропова
1971: 45).
Нож длиной примерно 15 см, предназначенный для повседневных нужд, носили в рукаве или в кармане (Шишмарев
1852: 183; Колымский округ. 1879. № 6: 46 (даже два ножа в рукавах); ср.: Коцебу 1948: 99). В третьей четверти XIX в. чукча,
идя на месть, в каждый рукав прятал по одному небольшому
ножу рукояткой к кисти (Августинович 1878: 54; 1880: 726).
Впрочем, при случае оседлые и кочевники могли применять его
и в военных целях.

Плечевой нож.
МАЭ, № 422-92. Воспроизведено по: Антропова 1957: 196, рис. 14а
5
Возможно, именно его носили за поясом приморские жители, виденные в
1876 г. М. Онацевичем (1877. № 7: 61).

Рукоятки ножей были из дерева, часто обмотанного сухожилиями, или из оленьего рога, а ножны — из кожи, прошитой
нитками и иногда вышитой (Шишмарев 1852: 183; МАЭ. № 422104). В конце XIX в. ножны длиной 15 см также делались из
двух деревянных пластин с вогнутыми краями, которые соединялись полосками железа. Чехол крепился к поясу через сквозное отверстие в его верхней части (МАЭ. № 422-5). В XVIII—
XIX вв. лезвия делались из железа, ранее — длинные ножи производились из кости, а короткие — из кремня и китового уса
(Тан 1898. № 118: 2; Богораз 1900. № 146: 389; ср.: Иохельсон
1997: 135; Вдовин 1971: 291). Сами железные ножи чукчи покупали у якутов, юкагиров или русских (Богораз 1991: 148).
К. фон Дитмар (1856: 37), со слов купца Трифонова, отмечает: «Их сражение на ножах и копьях представляет совершенно
особенное зрелище, и трудно превзойти их в храбрости, ловкости и искусстве в этом деле» (ср.: Александров 1872: 85; Завадский-Краснопольский 1873: 34; Миллер 1895: 292). Таким образом, возникает впечатление, что были некоторые приемы владения ножом как оружием. Действительно, в чукотской сказке
«Кэйнывилю-Медвежье ухо» описывается поединок на ножах,
по-видимому на длинных тесаках. От взмахов ножей противники сначала просто увертывались, а затем один из поединщиков
подставил под удар свой нож и тем самым сломал оружие противника (Козлов 1956: 55). В. Г. Богораз также отмечает, что
чукчи имели «огромные ножи, которыми северные жители владеют так же легко и непринужденно, как волки зубами: ковыряют ими мозг из маленьких косточек и брюхо распорют медведю» (Тан-Богораз 1958: 91). Впрочем, ножи все же не были
оружием первостепенной важности 6 .

Неспециализированное,
или случайное, оружие
Из оружия данного вида наиболее часто оленеводы в ходе боевых действий использовали аркан, который
пастух всегда носил при себе, и не только на пастбище.
Аркан. У каждого оленевода был аркан длиной 15—20 м,
сплетенный из четырех ремешков, сделанных из моржовой или,
за неимением последней, оленьей кожи 7 . Петля аркана затягивалась кольцом из оленьего рога. На конце аркана была петля
6
Г. С. Шишмарев (1852: 183), считающий нож «главнейшим оружием» (=
орудием?), очевидно, не имеет в виду боевые действия, которые в его время уже
активно не велись.
7
В. Г. Богораз упоминает и аркан, сделанный из жил (Тан-Богораз 1979:
55). П. Н. Орловский (1928: 66) указывает, что длина аркана была 6—10 м.

для кисти руки, чтобы удобно было держать его. Аркан пастухи
всегда носили с собой в свернутом виде на шее или через плечо.
Главное назначение аркана было поймать оленя в табуне. Поскольку тренироваться в бросании аркана начинали с детства, то
меткость была очень высокая. Так, опытный оленевод мог поймать в табуне оленя за правую заднюю ногу (Леонтьев 1969: 131).
Применялся он и на охоте, когда нужно было заарканить животное, например барана, взобравшегося на возвышенность (Богораз
1901: 33; 1991: 23). С этой функцией тесно связано и применение аркана на войне. Сопротивляющегося врага могли заарканить и повалить на землю (Майдель 1925: 24; Антропова 1957:
199). Языка также ловили арканом (Бабошина 1958. № 98: 239).
Аркан был символом оленеводов, именно на него рассчитывали
чукчи, угрожая переловить немногочисленный отряд Д. И. Павлуцкого, не использовав для боя даже луки (1731 г.; Зуев 2001:
23—24), то есть это — своеобразное «шапкозакидательство», но
арканами (ср.: Куликов 1957: 46).
Копьеметалка. Деревянная копьеметалка в форме тупого
угла, длиной около 50 см, с отверстием для указательного пальца
в корпусе справа, применялась чукчами на Колыме, а также на
Анадыре для охоты на водоплавающих птиц (Богораз 1901: 31;
1991: 80-83; Гиршфельд 1953: 110-113, 112, 117; Мальцева 1968:
72—82; ср.: Гондатти 1897а: 142; Иохельсон 1997: 99). Н. А. Мальцева (1968: 80) определяет дальность полета дротика с дощечки в
20—30 м. Однако, вероятно, это не максимальная длина полета
копья. Так, согласно сообщению штурмана Зайкова (1775), алеуты метали свои отравленные стрелы с помощью копьеметалки
саженей на 20, то есть около 40 м (Собрание сочинений... 160;
Бриль 1792: 393; ср.: Паллас 1781: 127 (35 м); Чулков 1785. Кн. 2:
538 (35 м)). Данное древнее оружие известно уже в первой половине I тыс. (Мачинский 1941: 87 (костяная); Диков 1979: 190).
Еще в XIX в. оно было широко распространено для охоты на
птиц и морских животных у русских на Колыме, юкагиров, чукчей, эскимосов, коряков, нивхов Сахалина и алеутов. Однако
употребление копьеметалки в боевых целях зафиксировано лишь
у алеутов, которые метали стрелы, имеющие каменные и костяные наконечники, смазанные ядом (Сарычев 1952: 213; Соколов
1852: 103; Паллас 1781: 42, 44; Мальцева 1968: 80). Именно последнее обстоятельство делало возможным применять эти охотничьи стрелы в боевых целях.

Копьеметалка с отверстием для указательного пальца (кон. XIX в.).
Воспроизведено по: Богораз 1901: Табл. X, 9

В. Г. Богораз в своем художественно-этнографическом произведении «Восемь племен» упоминает, что южные чукчи применяли копьеметалку в боевых целях, при этом нося связку дротиков на плече (Тан-Богораз 1979: 54). Действительно, подобное
применение нельзя исключить, особенно в каких-то экстраординарных боевых ситуациях. Дротик для копьеметалки был длиной около 2,1—2,4 м, он утолщался к переднему концу, а утончался — к заднему. Это смещение центра тяжести диктовалось
необходимостью придания устойчивости в поле. У него, наряду
с центральным наконечником, чуть ниже были примотаны еще
три зазубренных острия (Богораз 1901: 31; 1991: 80. Рис. 58). Подобный дротик заставляет вспомнить непонятное оружие ительменов, описанное С. П. Крашенинниковым (1949: 382): «...их
так называемые костяные троерогие чекуши 8 , которые насаживают они на долгие ратовища, и в военное время употребляют».
Впрочем, Г. В. Стеллер не упоминает это оружие у ительменов
(Стеллер 1927: 22). Вероятно, оно все же было редким.
Дротики не были распространенным оружием. Возможно,
в некоторых ситуациях в роли метательного снаряда выступало
копье, которое в принципе не предназначено для броска. В эскимосских сказаниях упоминается, что копья метаются (Меновщиков 1974. № 63: 180; 1975: 370. § 109-117: 1985. № 127: 307;
1988. № 104: 246). В поединке это делает и чукотский воин (Богораз 1900. № 150: 393; Бабошина 1958. № 56: 142), как в атональном бою-соревновании (Бабошина 1958. № 86: 212).
Чукчи чаунской тундры охотились на уток и гусей, бросая
легкие дротики рукой (Богораз 1901: 31; 1991: 82; ср.: Волков,
Руденко 1910: 165). С подобным оружием охотились именно на
птиц, поскольку для охоты на крупных животных, а тем более
для действия против людей они были слишком легки. Видимо,
копьеметалки и дротики были главным образом оружием оседлого населения (Тан-Богораз 1979: 67). И соответственно, они
были, скорее, эскимосского происхождения.
Гарпун. В качестве случайного оружия оседлые жители использовали гарпун, предназначенный для морской охоты (Dall:
1870: 381; Меновщиков 1987. № 18: 142—145; о гарпунах см.: Волков, Руденко 1910: 167—172).
Бола чукчей и азиатских эскимосов состояли из 10—12 веревочек из плетеных оленьих, белужьих или китовых жил длиною 70—90 см, нижние концы которых были связаны, а к верхним были прикреплены костяные (из оленьего рога или моржо8
В другом пассаже С. П. Крашенинников (1949: 404) говорит о четырех
наконечниках: «чекуши по их уакарель называются, у них костяные рогульки о
четырех рожках». В. Даль (1994. Т. 4: 1297, s. v.) так объясняет значение слова:
«чекал [= чекуша] большая деревянная колотушка или долбня».

вого клыка) грузила величиной с
грецкий орех. Такая бола применялась для охоты на летящих птиц: ее
бросали в летящую стаю, и веревки
обвивались вокруг шеи и крыльев
птицы, после чего она падала на землю9. При искусном метании в плотно
летящую стаю уэленцы могли запутать сразу 2—3 птицы (Гондатти 1898:
VI). Технику метания болы описывает В. В. Леонтьев (1969: 136-137):
«Запускается бола также просто. Перед броском по шнуркам, как расческой, проводят пальцами, чтобы
они не были спутаны. Затем косточки зажимают в левой ладони, шнурки натягивают, левой рукой бола наводится на цель и резким взмахом
Чукотская бола (нач. XIX в.).
Воспроизведено по: Антропова над головой бросается в летящую утку. Как только бола выпускается из
1957: 198, рис. 16
рук, костяшки в воздухе расходятся,
и весь снаряд становится похожим на парашют без полотна».
Высота полета болы достигала 80—100 м (Леонтьев 1969: 136). В
историческое время бола использовалась исключительно как
оружие для охоты на птиц. Однако одно из чукотских сказаний
упоминает и боевое применение этого оружия эскимосами, которые тут ассоциируются с кэле (Богораз 1934: 173). У последних вместо шариков к ремням были прикреплены костяные
крючки. Данное оружие бросали в противника, и крючки впивались в тело (Богораз 1900. № 167: 416; 1901: 31).

Способ использования болы при охоте на птиц.
Воспроизведено по: Hughes 1984b: 272, fig. 15
9

Описание болы см.: Кибер 1824: 98; Кашеваров 1846. № 228: 911 (аляскинские эскимосы); Аргентов 1861: 9, примеч. 2; Норденшельд 1936: 323; Гондатти
1898: VI (5—6 хвостов); Богораз 1901: 31; Акифьев 1904: 64 (5 хвостов); Антропова 1957: 198; Меновщиков 1959: 66; МАЭ. № 611-132-136; 668-10 (5-8 хвостов).

Очевидно, бола была оружием эскимосов и оседлых чукчей, а не кочевых,
которые для этой цели использовали
лук (ср.: Онацевич 1877. № 7: 66; Леонтьев 1969: 131—132; Леонтьев, Тураев
1987: 211). Как отмечает А. Е. Норденшельд (1936: 323), все мужское население поселка приморских жителей носило при себе болы, обкрутив их вокруг
головы, чтобы при случае тут же воспользоваться этим оружием. В. В. Леонтьев (1969: 136; 1979: 20) наблюдал еще
в 1930—1940-е гг. в береговом поселке
Уэлен, что все мужское население, кроме немощных стариков и младенцев,
носило на лбу своеобразное «украшение» — 4—5 шариков из моржовой кости величиной с куриное яйцо. Это был
вид болы, обвязанной вокруг головы,
чтобы тут же метнуть это оружие в низколетящую стаю птиц (Гондатти 1898:
VI). Очевидно, это было оружие эскимосского происхождения, употреблявшееся еще в первой половине I тыс. (Диков 1979: 190); оно известно и на СевероБола азиатских эскимосов
Западной Аляске (Jacobsen 1884: 251. Fig.
для охоты на птиц
17), да и само чукотское название болы
(втор. четв. XX в.).
заимствовано из эскимосского языка Воспроизведено по: Рубцова
1954: 536, рис. 35
(Тан-Богораз 1935: 356; Вдовин 1961: 44).
Топоры. В одной чукотской сказке наряду с костяными
ножами в качестве типичного оружия чукчей упоминаются «топорики из оленьего рога» (Богораз 1900. № 146: 389). Речь идет
о войне с Якуниным, то есть о событиях первой половины XVIII в.
Неясно, что понимал рассказчик или переводчик под данным
видом оружия. Возможно, имеется в виду хозяйственное оружие,
ведь даже на рубеже XIX—XX вв., даже сделанный из железа,
топор был орудием, которым оленные чукчи владели плохо (Богораз 1991: 76). В XVIII в. чукчи использовали каменные топоры
гаттэ (Вдовин 1987: 71; ср.: у коряков— это тесло с поперечным лезвием: Линденау 1983: ПО). Эвены также из-за недостатка железа применяли хозяйственные топоры из камня и кости
(1646 г.; Белов 1952. № 7: 52). Такие же топоры использовали
оседлые коряки для рубки леса (Бриль 1792: 387), а ительмены
имели топоры из оленьих и китовых костей (Крашенинников
1949: 380; ср.: Георги 1777: 66). Вместе с тем, топоры употребля-

лись и в военном деле народов региона. Как оружие топор, дубина и камни фигурируют в сказке эскимосов (Рубцова 1954.
№ 45: 481. § 63; Меновщиков 1988. № 159: 367). Оседлые коряки
сражались костяным топором, которым действовали после того,
как копье было использовано (Меновщиков 1974. № 148: 468—
469; ср.: Кибрик, Кодзасов, Муравьева 2000. № 18: 79. § И (оседлые коряки)). В документе от 1646 г. упоминаются боевые «топорки» дауров (Белов 1952. № 7: 51; Степанов 1959: 200). На
вооружении юкагиров в XVII в. также имелись каменные топоры (Гурвич 1966: 15). В одной чукотской сказке жена оседлого
чукчи, участвующая в походе, била врага топором по голове (Богораз 1900. № ПО: 287). Но это, скорее, исключение, нежели
правило — топор не чукотское оружие в XVII—XIX вв. Ведь в
другой чукотской сказке, описывавшей гибель Якунина, прямо
говорится о том, что чукчи не имеют топоров в качестве оружия
(Богораз 1900. № 128: 333).
Палицы. Согласно информации сына коменданта Гижиги,
видевшего бой чукчей с коряками в 1770-х гг. под стенами крепости, противники в рукопашной сражались «палицами и копьями» (Мамышев 1809: 24). В. Г. Богораз также полагает, что южные чукчи использовали в бою палицы (Тан-Богораз 1979: 53).
Дубина была охотничьим оружием оседлых этносов, предназначенным для добывания и оглушения зверя. Ительмены использовали деревянную или костяную дубинку (Стеллер 1927: 22; Георги 1777: 64; ср.: Тюшов 1906: 272), была она и у оседлых коряков (Георги 1777: 78; Bogoras 1917. № 2: 29; Тан-Богораз 1979:
53). Естественно, палицу спорадически могли применять и в ходе боевых действий, но для оленных чукчей это орудие не характерно. Палица использовалась оседлыми жителями при отсутствии под руками другого оружия.
Молоток. Женщины в качестве случайного оружия использовали каменный молоток на короткой деревянной рукоятке,
основное предназначение которого состояло в дроблении костей
(Норденшельд 1936: 328—329; Богораз 1991: 119. Рис. 105Ь). Такой
молоток был характерен для оленных чукчей. Эскимосы же оглушали зверя специальным молотом весом 2—3 кг (тукшугун)
(Бабошина 1958. № 68: 168; Меновщиков 1959: 64; 1974. № 17:
99; № 30: 135).
Кистени. В. Г. Богораз, в соответствии со своими данными,
писал, что у южных чукчей были воины, главным оружием которых были «каменные кистени на крепком ремне» (Тан-Богораз
1979: 53—54). Последнее оружие сложно атрибутировать, однако в
описи оружия, захваченного чукчами у юкагиров в 1754 г., кистени упоминаются (Гурвич 1966: 71). В эвенкийском фольклоре
также упоминается подобное оружие, называемое «молотами на
цепочке» (Василевич 1966: 254, 351, примеч. 8; 1972: 150).

Камни. В сказке «Эрмэчын» упоминаются в качестве оружия камни, которые герой бросает во врагов, людей-писцов,
бегущих по льду (Козлов 1956: 24). Очевидно, камень как оружие
мог применяться спорадически, когда нужно было сражаться, а
под рукой не было оружия дальнего боя. Хотя оружие ближнего
боя (нож, копье) чукчи обычно носили при себе, но при неожиданном нападении врага, когда нужно было отбиться от превосходящих сил противника, камни также шли в ход. Вместе с тем
применение в сказке камней именно против врагов-оборотней
могло носить и ритуальный характер.
Посох. Нельзя исключить и того, что пастухи-оленеводы
могли использовать в качестве случайного оружия бумерангообразный посох (танвычгын) длиной 82—83 см, с помощью которого останавливали выбившегося из стада оленя и который
иногда метали в птицу на расстояние 20—30 м (Гурвич 1953: 47—
48; 1979: 97—98; ср.: Аргентов 1857: 101). Кроме того, И. С. Гурвич (1979: 98) предполагает, что существовали и бумерангообразные метательные палицы, воспоминание о которых сохранилось в искривленных дощечках, метаемых при обряде приближения оленей во время ритуала забоя животных.

Огнестрельное оружие
Огнестрельное оружие в регионе появилось с
приходом русских в середине XVII в. Последние, естественно,
не продавали и не дарили это грозное оружие врагам. Старикикоряки так описывали первое знакомство чукчей с огнестрельным оружием: «Главной причиной их поражения была паника,
наведенная на них огнестрельным оружием. ...Чукчи приняли
выстрелы из ружей за гром небесный и раны от пуль за ранения
от молнии» (Беретти 1929: 7; pro: Аргентов 1886: 11; contra: Дионео 1895: 146). При первом столкновении страх внушал и сам
вид противника: русских с блестящим железным вооружением
(Богораз 1900. № 130: 334; ср.: Bush 1872: 428). Однако подобный эффект мог иметь свое действие лишь при первых столкновениях, позднее противники «привыкают» к огнестрельному
оружию. А, например, аляскинские эскимосы не боялись ружей,
поскольку за них в бою было удобно хвататься, а затем поражать
противника (Загоскин 1956: 117). Сначала ружья появились у туземных союзников русских, но уже в XVIII в. распространились
у коряков |0. К чукчам же оружие попадало в качестве трофея
10
Комически-трагическую сказку о первом знакомстве оленных коряков с
ружьем, когда поставили мишенью женщину и предложили ей поймать подолом
пулю, чтобы не потерять добро (!), что, естественно, привело к ее гибели, см.:
Стебницкий 1938а: 133-134.

или путем обмена с соседями. Естественно, речь идет о ружьях,
пистолеты — нечастое оружие даже у казаков — не использовали,
как и захваченные пушки, поскольку не умели из них стрелять.
Уже в 1689 г. чукчи, захватив русские ружья, стреляли из
них (Вдовин 1965: 111; Зуев 20026: 225; ср.: Михайлова 1996: 190—
191). Однако это было, скорее, исключение из общего правила,
ведь еще в 1741 г. сенатская справка отмечает (КПЦ. № 60: 162),
что у чукчей нет огнестрельного оружия. Однако в 1752 г. чукчи
используют ружье для передачи сигналов тревоги (КПЦ. № 68:
176), возможно, позаимствовав этот обычай от казаков (Никитин 1996: 77). И. Б. Б. де Лессепс (1801. Ч. Н: 115) отмечал, что
чукчи покупали ружья (1788). В первой четверти XIX в. запрет
на продажу чукчам огнестрельного оружия еще существовал
(Шишмарев 1852: 183—184; Литке 1948: 221; Миддендорф 1869.
Отд. 5: 597, примеч. 2), но его особо не соблюдали. Кроме того,
уже в начале 1820-х гг. американцы продавали чукчам ружья
(Гильсен 1849. № 12: 229; Шишмарев 1852: 183-184; Берх 1823а:
17). В 1837 г., согласно договору русского комиссара и чукотского тойона Ятаргына, чукчи получили разрешение на покупку
ружей и свинца, тогда как порохом их должны были снабжать
казенные заводы (Окунь 1935а: 114—115). В 1844г., по замечанию А. Аргентова (1886: 24), чукчам на Анюйской ярмарке продавали ружья. Именно во второй половине XIX в. у чукчей распространяется огнестрельное оружие. Впрочем, ружье использовали нечасто, предпочитали охотиться с традиционным оружием, поскольку порох и свинец стоили дорого, а достать их не
всегда было возможно. Да и при государственной монополии на
производство вооружения государственные магазины отпускали
порох и свинец по норме (Дитмар 1856: 25, 35; Норденшельд
1936: 322). Особенно долго луки использовались на севере полуострова (Народы России. 1874. № 2: 27). Лишь к началу XX в. у
каждого жителя побережья было от одного до трех ружей, главным образом винчестеров, полученных от американцев, которые
продавали их дешевле, чем в русских магазинах (Акифьев 1904:
64; Толмачев 1911: 103; ср.: Гранстрем 1886: 136; Плавание... 1890.
№ 43: 3; Онацевич 1877: 61; Свердруп 1930: 255), тогда как их
западные сородичи использовали кремневые ружья на сошках
(Богораз 1901: 29; 1991: 91. Рис. 79). Причем колымские чукчи
иногда устраивали соревнования по стрельбе (Дионео 1895: 26).
Приморские чукчи в начале XX в., по мнению русских, были
отличными стрелками, они с берега попадали в голову тюленя с
нескольких десятков саженей (Акифьев 1904: 64; ср.: Горовский
1914: 8), хотя еще в начале XX в. могли охотиться с луком вследствие его дешевизны и бесшумности.

Комплекс вооружения
Комплекс вооружения менялся с течением
времени, но из-за недостатка сведений данный сюжет известен
нам лишь поверхностно. Судить о комплексе тяжелого вооружения воинов мы можем по комплектам оружия, хранящимся в
музеях, и по изобразительному материалу. Так, в один комплект
входят панцирь, наруч и поножа из оленьего рога (РЭМ. № 485914; 4859-15; 4859-16). Поножа надевалась на левую голень, а наруч, по-видимому, на левое предплечье. Все предметы вооружения сделаны в одном стиле, создается впечатление, что они
произведены в одной мастерской для одного воина. Вероятно,
воин не имел шлема и сражался с открытой головой, как мы видим это на некоторых изображениях (см.: Антропова 1957:
Рис. 22; 33; Богораз 1991: Табл. IX. Рис. 2). Возможно, это была
не просто традиция и пустая
бравада, но воин, главное оружие которого был лук, имел возможность лучше прицелиться,
когда он был без шлема. Это,
очевидно, была эскимосская традиция — сражаться без прикрытия головы, цведь жители Западной Аляски также не использовали шлемы (Burch 1998: 73;
ср.: Fienup-Riordan 1994: 329 (деревянное защитное кольцо)). Подобный доспех, по-видимому,
предназначался не столько для
рукопашной, сколько для прикрытия во время перестрелки.
В другой комплект вооружения, хранящийся в МАЭ,
также входит доспех, шлем и наруч (№ 434-Юа, Ь, с; см.: Богораз 1901: Табл. XII, 2—4). Доспех
состоит из ламеллярного подола
из семи рядов железных пластин, прикрывающих воина до
середины голени, трехчастного
кожаного нагрудника и одного
Чукотский воин, одетый
наспинного правого крыла. Пов ламеллярный нагрудник
скольку доспех запахивается нас крыльями, наруч и поножу.
лево, то очевидно, что он приМанекен. Воспроизведено по:
Thordeman 1939: 263, fig. 252
надлежал левше, именно позто-

му у него одно правое крыло''. Ведь левша стоял в бою правым
боком к врагу. Именно так объясняли В. И. Иохельсону (1997:
101) наличие у доспеха правого крыла коряки. В подобном доспехе воин мог быть как лучником, так и копейщиком (ср.: Антропова 1957: Рис. 34—35; Широков 1968: Рис. 7; Иохельсон 1997:
Рис. 53-54).

Комплект, состоящий из железного ламеллярного доспеха с нагрудником,
назатыльника с правым крылом (левое добавлено музейными работниками)
и железного шлема.
МАЭ, № 434-10а, Ь, с. Воспроизведено по: Антропова 1957: 211, рис. 27

Характерным для азиатских эскимосов следует признать
ламинарный доспех с парой крыльев, типичные экземпляры которого мы встречаем в коллекциях МАЭ в Санкт-Петербурге
(№ 593-74) и Полевого музея естественной истории в Чикаго
(№ 34150—34153). Такие латы состояли из ламинарного подола,
нижние ленты которого для удобства движения не скреплялись
спереди. Впереди к подолу стационарно крепился нагрудник, а
сзади — крылья, создававшие острый угол поверх головы — характерная особенность этого типа доспехов. Кроме того, комплект из Чикаго имеет еще и пару поножей из бивня мамонта.
Шлем при этом отсутствует (Антропова 1957: 204. Рис. 21; VanStone 1983: 6—16). Видимо, таково было типичное защитное
снаряжение тяжеловооруженного лучника азиатских эскимосов,
главное назначение которого состояло в прикрытии от метательного оружия противника.
1
Посему музейная реконструкция этого доспеха, согласно которой ему
прикрепили второе, левое, крыло, неверна (Антропова 1957: 213. Рис. 27).

Гравировальные рисунки на кости и клыках, созданные в основном в 1930—
1940-х гг., добавляют некоторые черты к пониманию
комплекса вооружения. Доспехи тут представлены достаточно схематично в виде
одежды длинной в клеточку
или короткой, до колен, в
полоску, наспинный щит показан без крыльев. Эти воины вооружены или луком,
или копьем. Причем у копьеносца за правым плечом почти горизонтально висит колчан с луком и стрелами. Подобные воины действуют в
одиночку, а не в массе, поЭскимос с о. Св. Лаврентия
скольку они представляют
в ламинарном панцире с кожаным
прямоугольным нагрудником,
собой героев сказаний (см.:
с двумя крыльями (нач. XIX в.).
Антропова 1953: 41—43. Табл.
Манекен из МАЭ (№ 593-74). ВоспроизIX, 1-2а, б; 1957: Рис. 34- ведено по: Антропова 1957: 204, рис. 21
35; Широков 1968: Рис. 7).
Существовало и определенное различие в вооружении и,
возможно, в способах боя между чукчами, проживавшими в различных географических регионах. Так, записка от 1770 г., описывающая народы Якутского «ведомства», рассказывает о вооружении чукчей (Бриль 1792: 372): «Ружья [= оружие] у них костяные из китовых усов и костей, також и деревянные луки со
стрелами, палмы, и во время неприятелей носят при себе на
темляках копья, а на себе куяки железные, костяные, також; и
панцыри» (ср.: Окладников 1948: 36). Вероятно, речь идет о западных чукчах, которые подверглись влиянию соседей. Типично
чукотским является материал для изготовления оружия (кость и
китовый ус), а также костяные и железные ламеллярные доспехи, однако нож-пальма, насаженный на длинное древко, — это
якутско-эвенкийский элемент вооружения. К чисто русской части паноплии относится «панцырь» — кольчатая броня, которая
могла различными способами поступать к чукчам. Эти же чукчи
«скотоводствуют оленьими и на оных ездят зимою на санках, а в
летныя времена верхом на седелках об одной подпруге без стремян» (Окладников 1948: 34). Верховая езда на оленях для чукчей
необычна, и совершенно ясно, что такой способ передвижения
был заимствован западными чукчами от эвенов. Насколько час-

то он применялся, неясно. Ведь оленные чукчи и коряки считали «грехом» езду верхом на оленях (Беретти 1929: 72; ср.: Кибер
1824: 97; 1827: 197; Гурвич 1983: 101). Таким образом, можно говорить, что описываемые в записке чукчи подверглись сильному
влиянию соседей. Аналогичное влияние мы наблюдаем в последней четверти XIX в. на перешедших Колыму чукчей, когда
они заимствовали верховую езду на оленях от ламутов (Иохельсон 1900а: 190).
Естественно, в процессе исторического развития изменялось и вооружение чукчей, переходя из боевой области в охотничью. В XVIII в. чукотский воин оставался бронированным
копьеносцем, использовавшим для дальнего боя лук и стрелы.
Уже в конце этого столетия, когда военные действия в Сибири
закончились, молодежь с презрением относилась к ношению
доспехов, хотя их продолжали надевать во время войн в Берингоморье. В 1870-х гг., идя на кровавое дело, чукча брал три ножа
(большой за спиной и два маленьких — в рукавах) и копье (Августинович 1878: 54; 1880: 726). К XX в. чукотский воин продолжал носить копье и ножи, но луки были значительно потеснены
ружьями, однако лук продолжали использовать из-за дешевизны
его эксплуатации и бесшумности стрельбы.

Одеяние
Одежда для боя. На наличие специальных типов боевой одежды источники прямо не указывают. Вероятно, у
чукчей еще не было четкой специализации мирной и военной
одежды. Вообще же, на взгляд европейцев, чукчи одевались легко для их сурового климата. Мужчина обычно ходил без головного убора, в кухлянке и штанах. Одежда фактически состояла
из двух комплектов: нижние рубашку и штаны носили мехом
внутрь, а верхние — мехом наружу. Причем жители летом носили поношенную зимнюю одежду и выглядели весьма неприглядно. В качестве обуви носили торбаса с завязками, зимой —
|2
из меха, летом — из дымлины, продымленной кожи .
Когда выходили на бой, естественно, надевали легкую уже
по чукотским понятиям одежду (Воскобойников, Меновщиков
1959: 427; Меновщиков 1950: 17; 1985. № 127: 307; ср.: Козлов
1956: 147 (эскимосы)). Ведь для боя, в котором нужно было де12
Подробные описания одежды чукчей можно найти в большом количестве
работ, например, см.: Мерк 1978: 109-112, 125-129; Кибер 1824: 104-109; Аргентов 1857: 91; Заметки о чукчах. 1877: 4; Норденшельд 1936: 312—315; Дмитриев 1892. № 47: 8; Олсуфьев 1896: 101-105; Богораз 1901: 9—16; Каллиников
1912: 67-70; Прыткова 1961: 232; 1976: 7-30; Вдовин 1987: 80-84.

Чукчи в летней одежде перед ярангой,
около которой вертикально стоят нарты (вторая половина 1770-х гг.).
Гравюра последней четверти XVIII в.
Воспроизведено по: Антропова 1957: 193, рис. 10

монстрировать свою силу и ловкость, нужна была именно легкая
одежда, очевидно, это была одежда летняя (см.: Кибер 1824: 108;
Леонтьев 1960: 134; Меновщиков 1985. № 127: 307), обычно —
кухлянка (Лебедев, Симченко 1983: 130; ср.: Бабошина 1958. № 101:
245). В XIX в., идя на опасное предприятие, чукчи надевали новую одежду, верхнюю и нижнюю кухлянки, отороченные мехом
волка, вооружались копьем и тремя ножами (Августинович 1878:
54, 55; 1880: 726, 727; Колымский округ. 1879. № 6: 46; № 7: 53).
Обычно надевали и одежду, которая вся — кухлянка, штаны, торбаса, рукавицы — состояла из волчьего меха (Козлов 1956: 60).
Поэтому мех волка особо ценился чукчами (Кибер 1824: 106; 1827:
198). У эскимосов в сражение надевали нижнюю кухлянку, торбаса, рукавицы и, естественно, штаны (Богораз 1949. № 12: 174;
Рубцова 1954. № 17: 245. § 25, 27). Чукотская сказка «Сирота»
описывает приготовление к схватке: «Перевязал ремнями рукава
у кистей и штаны ниже колен, будто собирался бегать или драться» (Воскобойников, Меновщиков 1959: 422). Таким образом,
чтобы одежда не мешала, рукава перевязывали у кисти, а штаны,
вероятно также для прочности, подвязывали под коленями.
Эскимосы во время похода на байдаре носили кухлянки из
шкур чайки-маевки или нерпы (Меновщиков 1988. № 99: 233).
Одежда из птичьих шкурок — это древнее типично эскимосское,
а не чукотское одеяние.

Головные уборы. Шапки чукотские мужчины обычно не
носили, исключая сильные морозы (Мерк 1978: 110; Норденшельд 1936: 314; Прыткова 1976: 25). Как можно судить, существовали головные уборы, которые надевались во время военных
действий. Так, А. Аргентов (1857: 91) замечает: «Из волчьей головы шьют особого покроя шапки, надеваемые во время войны
и кровавых умыслов» (ср.: Вальская 1961: 178—179). Об этом же
сообщают и другие авторы (Мушкин 1853. № 82: 843; Народы
России. 1874. № 2: 27; Августинович 1878: 54; 1880: 726; Колымский округ. 1879. № 6: 46; № 7: 53). Подобная шкура имела
пустые глазницы, стоячие уши и могла украшаться ленточками
и бусами. Ведь ленточки из красной материи чукчи считали помощниками в делах (Богораз 1939: 54). Для защиты от ветра к
шапке сзади пришивали полосу оленьего меха (Мерк 1978: ПО;
Кибер 1824: 106—107; Прыткова 1976: 27) 13 . Ношение такого головного убора, вероятно, имело определенный ритуальный смысл.
Волк, по представлению чукчей, был кэле, злым духом, могущим, к примеру, вызвать метель (Тан-Богораз 1933: 235; Богораз
1934: 27; Меновшиков 1988. № 91: 206). Поэтому его старались
не убивать, особенно оружием, опасаясь его мести. Можно полагать, что чукча как бы приобретал качества волка, злого духа,
идя на рискованное дело. Ведь чукчи не отделяли себя в качестве вида от животного мира, который наделяли человеческими
качествами (Богораз-Тан 1936:
34-36; Богораз 1939: 184; Меновщиков 1988. № 92: 208; № 99:
233; ср.: Тан-Богораз 1979: 129;
Меновщиков 1988а: 17). Соответственно, поскольку дух убитого неприятеля мог быть опасным мстителем, эта месть должна была перейти на волка, а не
на человека, совершившего убийство. Ведь именно для того, чтобы скрыться от мести духа, чукчи использовали переодевания
Чепец с вырезом на макушке
оленных чукчей (рубеж XIX—XX вв.). (Богораз 1939: 142; Вдовин 1987:
96; ср.: Антропова 1957: 215; HugВоспроизведено по:
Богораз 1991: 184, рис. 183а
hes, 1984а: 256).
13

А. Ф. Кибер (1824: 106) отмечает, что подобный головной убор из скальпа волка или рыси, опушенный бобровым мехом, носили богатые чукчи (ср.:
Поддубный 1914: 98). Такой же головной убор из волчьего скальпа, с ушами,
украшенными корольками, носили и оленные коряки (Тан-Богораз 1979: 48).
Летний башлык из шкуры головы волка носили эскимосы на побережье северозапада Аляски (Nelson 1899: 34. Fig. 5; ср.: Загоскин 1956: 218).

В качестве подшлемника надевали чепец без верха (Антропова 1957: 213), который имел наушники из выкрашенной в
красный цвет тюленьей или бело-желтой собачьей шкуры. Сверху для украшения чепец мог обшиваться кружочками и звездочками из оленьего меха (Мерк 1978: ПО; Олсуфьев 1896: Вдовин
1987: 82). Н. Ф. Прыткова (1976: 30; рис. 25, /, 2) указывает, что
у приморских чукчей это был спортивный головной убор. Коряки же носили в качестве подшлемника меховую повязку, защищавшую лоб воина (Иохельсон 1997: 102).
Наиболее приметным и для своих воинов, и для противника был, естественно, головной убор. Именно поэтому на голову прежде всего надевали различные «знаки различия». Именитый оседлый житель имел походный костюм с шапкой, украшенной бисером, пряжками, а сверху была прикреплена голова
ворона, которая, по объяснению чукчей, должна была приносить удачу в пути (Врангель 1948: 306). По представлениям чукчей, она была связана с потусторонним миром, с предками (Гурвич 1979: 105; ср.: Богораз 1939: 59—60; Вдовин 1977: 145—146;
Мелетинский 2979: 21—32; 1981: 184). Ведь когда человек умирает, его жизненная сила превращается в ворона и улетает. Посему
ворона нельзя убивать, а в случае нечаянной гибели птицы от руки человека ее голову привешивали к амулетам (Вдовин 1977:
148). У эскимосов северо-запада Аляски перед боем в головную
повязку вставляли два пера (КПЦ. № 72: 187; Burch 1974: 6; 1998:
68; Malaurie 1974: 141).
А. Е. Норденшельд (1936: 314) отмечает, что мужчины береговых чукчей носили на голове повязку с «жемчужинами» (так
в переводе), количество которых указывало на число убитых врагов. И хотя сам автор считал такое объяснение пустым бахвальством, поскольку в его время (1879) войны уже не велись, возможно, данное объяснение все же соответствовало истине, по
крайней мере для более раннего времени, и тут жемчужина играла
ту же роль, что и татуировка с изображением убитого врага, о
|4
чем речь пойдет чуть ниже . Для чукчей, как и для многих народов с традиционной культурой, было немаловажным показать
свою военную доблесть и тем самым получить определенный
статус в обществе. В конце XIX в. головная повязка, на которую
пришивались бусы или пуговицы (чеугыъэчев), рассматривалась
как амулет, отпугивающий с помощью дополнительных глаз-пуговиц/бус злых духов (Богораз 1901: 16; Шундик 1950: 102; Вдовин 1977: 137).
14 А. В. Олсуфьев (1896: 105, примеч. 1) рассматривал подобный головной
Ремешок с несколькими красными бусинками как знак принадлежности к тойонскому роду.

Средства передвижения на войне
Нарты. Неясно, использовались ли в походах
XVII—XVIII вв. какие-то специальные боевые нарты. Однако
поскольку нарты не предназначались для непосредственного использования в бою, то, вероятно, специальных боевых нарт у
чукчей не было, а если даже они и существовали, то не слишком
отличались от обычных ездовых нарт, которые использовались в
походе (Антропова 1957: 200). Существовало несколько видов
нарт (мужские, женские нарты-кибитки, различные грузовые),
наиболее легкими из них были спортивные беговые.
Мужская ездовая оленья нарта везла одного человека. Она
имела загнутые вверх полозья, 6—7 копыльев — полуовальных стоек, на которых крепилось сиденье из дерева с невысокой задней
стенкой. Рейки были достаточно тонкими, не толще большого
пальца человека (Лебедев, Симченко 1983: 49). Все скреплялось
без гвоздей, с помощью ремней, что придавало конструкции определенную эластичность (Богораз 1901: 38; Василевич, Левин
1951: 65—70). Как отмечает К. Мерк (1978: 115), нарты делались
из березы, копылья — из рогов диких оленей, а ремешки-связки —
из замши (ср.: Вдовин 1965: 40; Обручев 1974: 105 (ездовые нарты из ивы или березы)). Судя по сообщению И. И. Биллингса,
размеры нарты были следующие: длина 1,5—1,8 м, ширина —
45 см, высота 30 см (Сарычев 1952: 265)15. На сиденье для мягкости набрасывали оленью шкуру. Чукча сидел на нарте верхом
ближе к переду, ногами опираясь в полозья, чтобы амортизировать неровности почвы (Сарычев 1952: 266; Богораз 1901: 38; 1991:
29). Кроме того, на уровне второго-третьего копыла на правом
полозе был прикреплен тормоз из оленьего рога, на который при

Ездовые оленные восьмикопыльные нарты.

Воспроизведено по: Левин 1946: 93, рис. 17
В. Г. Богораз (1991: 29) так определяет размеры ездовой нарты конца
XIX в.: длина 1,8—2,0 м, ширина между полозьями 30—35 см, высота 24 см. В
общем справедливо замечает И. С. Вдовин (1965: 40), что нарты чукчей не претерпели изменений с конца XVIII в.

необходимости нажимали ногой (Богораз 1991: 29—30; ср.: Беретти 1929: 71; Гурвич 1983: 107). Особым щегольством считалось
прикрепление к спинке нарты медного колокольчика (Богораз
1899: 366, примеч. 5). Такие сани были достаточно легки: человек
мог поднять их одной рукой и нести за спиной (Богораз 1991: 29).

Чукча, едущий на оленьей упряжке на ездовых нартах.
Воспроизведено по: Богораз 1991: Табл. V

На ездовых оленьих нартах не возили тяжелого груза. Для
уменьшения трения полозья подбивали костями из челюсти кита
(Майдель 1871: 61), смазывали китовым жиром (Кибер 1824: 97).
Копье, когда не было непосредственной угрозы со стороны врагов, специальными ремешками горизонтально крепили к нарте
(Богораз 1901: 30) или же держали в правой руке (Сарычев 1952:
266). Лук, колчан могли класть при езде в нарты за спину ездока
(Сарычев 1952: 267), туда же клали аркан и добычу (Богораз 1900.
№ 135: 362; № 156: 400), теплую одежду на случай непогоды и
мешок с провизией, обычно мясо с салом (Богораз 1991: 30).
Оседлые жители в поход обычно брали сушеное мясо, вяленую
рыбу (юколу), китовую кожу, срезанную вместе с жиром (мантак)
(Меновщиков 1988: 497), весной — запасную обувь (Меновщиков
1985. № 127: 308). Водой не запасались — вместо этого ели снег
(Богораз 1991: 133; ср.: Митчель 1865: 325). В обычных поездках
едой не запасались, надеясь на традиционное северное гостеприимство (Богораз 1991: 30). Обычной едой были павшие олени
(КПЦ. № 70: 181).
Гоночные оленьи нарты представляли собой максимально
облегченный тип саней. Г. Майдель (1894: 145—146) описывает
эти нарты как сани высотой и шириной в 25 см, в месте сиденья
ширина была 45 см, длина, не считая выступов полозьев впере-

ди, — 1,2 м. Весили такие сани всего 3—4 кг (по К. К. Нейману
(1871. Т. I: 15) — до 15 фунтов (6 кг); ср.: Тюшов 1906: 358 (корякские гоночные нарты — 4—6 кг)). Этот тип нарты делали из березы, с изящной спинкой, с копыльями из оленьих рогов и полозьями, подбитыми китовым усом. Всю конструкцию связывали белыми ремешками.
В соответствии с нуждами использовали и оленей. Более
сильных запрягали в нарты весной и осенью, когда снежный
покров еще не устоялся и нужна была сила для тяги саней; зимой использовали других оленей, а третьих специально обучали
для гонок (Берет™ 1929: 72). Ездили обычно на быках-кастратах
(Мерк 1978: ИЗ) 1 6 . Самыми быстрыми считались дикие олени
третьего поколения, которые иногда посещали стада чукчей (Богораз 1902а: 82). Чукотский тундровый олень был меньше и слабее эвенского, лесогорного, его окрас был темнее, чем у эвенских, но светлее, чем у корякских оленей (Несчастливцев 1930:
78—79, 81). Продолжительность жизни оленей примерно 15 лет
(Каллиников 1912: 169). Для того чтобы животные не бодались,
им удаляли рога. Естественно, оленей для езды специально тренировали. У коряков это обучение продолжалось 1,0—1,5 года
(Орлова 1929: 104). Они могли быть так приучены, что для запряжки их можно было подзывать простым свистом (Меновщиков 1974. № 42: 186; ср.: Тан-Богораз 1979: 28 (эвены)). При хорошем снеге в марте оленья упряжка может проходить 400 км за
10 дней (Орловский 1928: 65; ср.: Сарычев 1952: 266; Кибер 1824а:
23 (20—30 верст в день)). Однако при очень глубоком снеге скорость оленей с грузом падала до 10 верст (10,5 км) в день (Свербеев 1857: 15).
|7
В ездовую нарту запрягали пару оленей . Казак Б. Кузнецкий наряду с такими «стандартными» санями упоминает еще
и нарты, запряженные тремя оленями (КПЦ. № 70: 181 (1756);
Бахтин 2000: 234; ср.: Дмитриев 1892. № 51: 8). В грузовую нарту
впрягали одного оленя, на ней, впрочем, могли ездить бедняки
(Тан-Богораз 1979: 29). В упряжке-биге правое животное, привязанное ремнем к центру нарт, бежало на голову впереди и было
ведущим. Система тяги была представлена лямкой — нагрудным
ремнем, к которому справа крепился на пуговице подтяг (постромок), непосредственно тянущий сани. Система контроля со16
Оленей кастрировали бескровным способом путем раздавливания канальцев яичек зубами (Василевич, Левин 1951: 75). П. Н. Орловский (1928: 66)
указывает и на несколько иной способ холощения оленей: одно яичко просто
отгрызалось и тут же сырым отдавалось на съедение какому-нибудь уважаемому
старику или почетному гостю.
17
У камчатских коряков в беговые сани запрягали быка и важенку (Орлова
1929: 104).

стояла из недоуздка с двумя вожжами, из которых
одна была связана с недоуздком соседнего оленя, а
другую, правую, с петлей
на конце, держал в руках
ездок, для прочности обмотав ее вокруг кисти. В
качестве стимула использовали пару своеобразных
гребенок, расположенных
на лбу и под нижней че- Костяные «расчески» для управления оленьей
упряжкой:
люстью, при натяжении
а — длина 13 см; б — высота 5 см.
вожжей они давили на жиВоспроизведено по: Богораз 1991: 25, рис. 14а, с
вотное и тем самым заставляли его двигаться в нужном направлении. Оленей погоняли
длинным ивовым прутом с поперечным костяным наконечником (Богораз 1901: 39; 1991: 27—28; Васильев, Кирюшина, Меньшиков 1935: 151; Василевич, Левин 1951: 65—70). В поход брали
несколько запасных прутов, которые привязывали вдоль саней
(Лессепс 1801. Ч. II: 196).
Нарты широко применялись на охоте, когда нужно было
догнать зверя: оленя, барана, росомаху (Мерк 1978: 114, 119; Этнографические материалы... 1978: 156—157). С этой функцией
связано и использование их на войне. В 1731 г. чукчи дважды
неожиданно нападали на нартах на походный караван Д. И. Павлуцкого (КПЦ. № 59: 159). Цель такого нападения, вероятно,
состояла в том, чтобы сначала обстрелять врага с нарт на ходу, а
затем уже спешиться для боя (Бабошина 1958. № 103: 251). При
этом сани оставляли в тылу, чтобы при необходимости тут же
можно было ретироваться. Ездовые сани могли использовать и
для захвата языка: воин, неожиданно подъезжая, бросал аркан и,
подхватив врага, сажал его на сани (Богораз 1958. № 98: 239).
Для быстрых набегов использовали гоночные нарты (ТанБогораз 1979: 98; Лебедев, Симченко 1983: 129), которые развивали скорость на гонках 35 км/ч (Нейман 1871. Т. I: 15). С нарт
могли стрелять из лука и бросать копье (Bogoras 1918. № 2: 29;
Бабошина 1958. № 101: 245; Меновщиков 1974. № 42: 182). Если
при скачке одного из двух оленей убивали, то постромок просто
перерезали, и нарты продолжал тянуть другой олень (Бабошина
1958. № 101: 244).
Оседлые чукчи и эскимосы использовали для передвижения нарты, запряженные собаками, обычно кастрированными
кобелями. Достаточно полное описание этих саней мы находим
у К. Мерк (1978: 119—120): длина нарты составляла 5,5 футов

(1,8 м), ширина — более 1 фута 4 дюймов (43 см), высота — 8—
10 дюймов (21—27 см); сиденье в виде четырехугольной рамы с
поперечными планками и бортиком сзади размещалось на 7—8
копыльях; 3—7 собак впрягали по фронту отдельным потягом |8.
К концу XIX в. этот способ запряжки вышел из употребления.

Нарта для собачьей упряжки (рубеж XIX-XX вв.).

Воспроизведено по: Богораз 1991: 43, рис. 21а
На четырех парах копий лежат поперечные планки, на которых устроен настил из двух досок; борта созданы перевитым ремнем Посередине нарты имеется дуга для управления, за
нее можно держаться, около дуги находится палка-остол (/). Нарта обычно изготавливалась
из березы и скреплялась ремнями. Длина полозьев — 3,5 м, высота стоящей дуги — 1,2 м,
высота нарты — 1 м

В последней четверти XIX в. применяли более крупные нарты с
длиной полозьев 3,0—3,5 м и общей высотой 1,0 м с 3—4 копыльями с каждой стороны. Эти нарты делались из березы и скреплялись ремнями. Каюр (ездок) сидел на шкуре белого медведя посередине нарты и держался левой рукой за специальную дугу,
предназначенную для балансировки, собаками он управлял правой рукой с помощью палки-остола, имеющей на верхнем конце
металлические кольца, позвякивая которыми, он направлял собак в нужную сторону. Остол служил и тормозом: им упирались
в землю, а при недовольстве ездока собаками эту палку даже запускали в нерадивое животное. Для уменьшения трения полозья
поливали водой, которую носили в специальной фляге, при этом
на полозьях образовывался ледяной покров. 10—12 собак впрягали в такую нарту цугом попарно. Собачья упряжь состояла из
горизонтальной петли-лямки с наспинным и подбрюшным ремнями. Постромки пристегивались к центральному ремню-подтя8
По замечанию доктора А. Ф. Кибера (1824:
4—6 рядов. В середине XIX в. количество собак в
колебалось от двух до десяти (Hooper 1853: 42; ср.:
12 собак)), а в 1920 г. в грузовой нарте было более
жаками (Амундсен 1929: 263).

125), собаки запрягались в
нартах приморских жителей
Норденшельд 1936: 185 (4—
15 собак с несколькими во-

гу. Никакой узды не было (Норденшельд 1936: 308—309; Богораз
1991: 46-47; Каллиников 1912: 163-165; Левин 1946: 90-91; Меновщиков 1959: 55—57).

Детали эскимосских нарт, запрягаемых собаками (втор. четв. XX в.):

1 — копыл; 2 — задняя дуга; 3 — полоз; 4 — средняя дуга для держания;
5 — передняя дуга; 6 — ременная вязка; 7 — петля для прикрепления тягового
ремня; 8 — доска-сидение; 9 — «нахлестка»; 10 — кнут с погремушками;
11 — оштол; 12 — погремушка; 13 — упряжь, надеваемая на собаку;
14 — фляга для воды, чтобы смачивать полозья; 15 — кусочек шкуры белого
медведя, которым смачивают полозья.
Воспроизведено по: Рубцова 1954: 540, рис. 39

На коротких дистанциях собачьи упряжки медленнее оленьих, а на длинных — быстрее вследствие большей выносливости
собак (ср.: Орлова 1929: 105). Причем даже три собаки могли
спокойно везти на нартах двух людей (Хаугаард 1880: 88). Однако при глубоком рыхлом снеге езда была трудна для собак, для
создания пути впереди шел лыжник. В среднем собачья упряжка
проходила 4—5 км/ч, а за день — более 30—40 км, при легком
грузе и хороших собаках в сутки можно было проехать 100—200 км
(Кенан 1871: 107; Майдель 1894: 477 (60—70 верст в день); Олсуфьев 1896: 147—148; Слюнин 1900: 507; Беретти 1929: 62-65;
Норденшельд 1936: 105, 308-309; Богораз 1991: 43-52).
Костяной блок от собачьих нарт найден на юго-востоке
Чукотки в материалах пунукской культуры (VI—XVI вв.) (Диков
1979: 222; ср.: Орехов 1987: 156 (упряжные собаки с первой по-

ловины I тыс. н. э.)). Соответственно, собачьи нарты считаются
более древними, предшествующими оленьим (Василевич, Левин
1951: 78; Гурвич 1983: 108). У чукчей же собачьи нарты появились позднее оленьих, поскольку сами термины, относящиеся к
собачьим нартам, заимствованы от оленьих (Вдовин 1950: 81; 1976:
240; ср.: Тан-Богораз 1933: 241, 247).
Летом чукчи на санях не ездили — нарты были достаточно
хрупкими, а олени не такими крупными и выносливыми, как у
эвенов. Сани, как отмечает К. Мерк (1978: 115), весной разбирали и укрывали от дождя моржовыми шкурами (ср.: Вдовин 1965:
40), поскольку перекочевки в летнее время обычно не производили. Даже пастухи шли на выпас оленей, таща все снаряжение
на себе (Богораз 1991: 21). Поэтому и неожиданные налеты на
коряков в этот период в основном прекращались.
К зимним средствам передвижения относятся и средства
индивидуального снаряжения: снегоступы, лыжи, подковы с
шипами. Для хождения по снежному покрову употреблялись
снегоступы. Они представляли собой деревянную раму размером
60—70 см на 16—20 см, на которую была натянута ременная сетка (Богораз 1991: 194; Антропова 1961а: 81). Судя по чукотскому

Чукотские снегоступы (кон. XIX в.).
МАЭ, № 407-44а, Ь. Воспроизведено
по: Антропова 1957: 201, рис. 18

Лыжи (кон. XIX в.).
Воспроизведено по: Богораз 1901:
Табл. XI, 4, 5

Снегоступы азиатских эскимосов (втор. четв. XX в.).
Воспроизведено по: Рубцова 1954: 539, рис. 37

названию, снегоступы были заимствованы от эскимосов (Вдовин
1961: 44). Применялись и собственно лыжи из березовых досок,
обтянутых камусами и имеющих небольшой загиб спереди. Длина
таких лыж была несколько более 1 м (Беретти 1929: 72), причем и
на лыжах не скользили (по крайней мере, до конца XIX в.), а ходили, опираясь на копье или на палку с обручем из китового уса
или ремней, не дающих палке проваливаться в снег. Для спуска с
горки не требовалось никакого снаряжения: подогнув одну ногу и
вытянув другую, чукча съезжал с горки (Галкин 1929: 174).
Для хождения по льду чукчи подвязывали к подошве обуви специальные подковы с шипами, сделанные из моржового
клыка, археологически они известны уже в позднепунукскую
эпоху, в первой половине II тыс. (Руденко 1947: 95; Козлов 1956:
24). Подобное приспособление было распространено и у соседних этносов: коряков, аляскинских эскимосов (Hooper 1853: 185;
Богораз 1991: 196. Рис. 195; Бабошина 1958. № 77: 159).
Преодоление водных препятствий. Естественно, водный
транспорт активно использовали приморские жители, тогда как
оленеводы или вообще не обладали им, или владели нехитрыми
средствами: байдарами, долбленками или плотами, предназначенными для форсирования рек. Через реки оленеводы, жившие
во внутренних областях, переплавлялись на плотах или на связанных вместе нартах, под которыми натягивали покрытие от
яранги, то есть на сооружении в виде своеобразного плота, которое предназначалось, в первую очередь, для перевозки груза
(Нейман 1871. Т. I: 22; Вдовин 1965: 41; Богораз 1900. № 131:
336; 1991: 70). Плот могли составить из нескольких надутых и
связанных вместе нерпичьих шкур, на них устанавливали 1—2
нарты, скрепленные между собой (Гурвич 1983: 108—109). Оленеводы же, жившие вблизи побережья, имели байдары, которые
на зиму они оставляли у оседлых сородичей или, разобрав, забирали с собой на зимовье (Дмитриев 1892. № 51: 8).
Набеги и перемещение по морю производились на байдарах — лодках из нескольких моржовых кож, натянутых на деревянный (еловый или сосновый) каркас. Длина охотничьей байдары, в которой обычно размещалось восемь человек, была 6—
10 м, ширина — 2—3 м, а грузоподъемность — 4 т. Обтяжку, состоящую из 2—3 шкур, меняли каждый год, а при бережном использовании — через 2—3 года, поскольку она становилась хрупкой. Вообще же байдару было легко разобрать и даже уменьшить
при необходимости ее размер (Рубцова 1954: 395, примеч. 3). Вес
такой байдары был 130—160 кг. 9 Видимо, такие байдары были
типичны в XVIII—начале XX в.' Функции экипажа были сле19
Федорова 1984: 84; Навбот 1971: 174; КПЦ. № 63: 165; Миллер 1757: 474
(8—10 человек на охотничьей китобойной байдаре); Чулков 1785. Ч. 2: 625, 650,

дующими: впереди сидел человек, отталкивающий багром льдины, позади — рулевой-владелец байдары, руководитель, в центре
размещались на скамьях по 2—3 гребца20 с короткими однолопастными веслами, крепящимися в кожаных петлях (Мерк 1978:
119; Беретти 1929: 57—59; Вдовин 1965: 40-41). Как отметил Н.
Н. Беретти (1929: 59), дисциплина в байдаре была строгая: гребли синхронно, отдыхая 5—10 минут в час (Свердруп 1930: 250).
Байдара, кроме экипажа, могла вмещать и воинов, которые сидели на полу и помогали грести, дергая за веревку на конце весла. Уже в конце XVIII в. байдара имела еще и замшевый квадратный парус (Мерк 1978: 119; Литке 1948: 222), однако основной ход был все же на веслах. Байдары данного типа (поэскимосски ан'ьяпик) предназначались в первую очередь для
охоты на крупного морского зверя (Меновщиков 1959: 53).

Байдара (кон. XIX в.).
Длина 11,85 см. Воспроизведено по: Богораз 1991: 65, рис. 44а

Для дальних морских поездок и походов существовал специальный тип байдары. В конце XIX в. байдары этого типа также имели прямоугольный парус из ровдуги. Для сравнения отметим, что большие байдары у североаляскинских эскимосов
имели парус уже в 1830-х гг. (Кашеваров 1840: 138). Такая лодка
Черненко 1957: 132; Saner 1802: 247; Коцебу 1948: 78, 81, 82, 88, 91 (11 человек);
Шамиссо 1986: 98, ср.: 91; Шишмарев 1852: 186; Толмачев 1911: ПО; Самарин
1935: 92; Леонтьев 1969: 140; Меновщиков 1988. № 99: 232; 512.
20
По словам А. Аргентова (1887. № 3: 45), гребцы стояли в байдаре.

Остов эскимосской байдары с северо-восточного побережья полуострова Аляски на Юго-Западе Аляски (нач. XIX в.).
Байдара сделана без гвоздей, ее части соединены рыбьей костью или сухожилиями. Длина — 32 фута (10,4 м), ширина — 4 фута
1 дюйм (1,3 м), высота в середине — 2 фута 3 дюйма (73 см). Детали: а — киль; b — задняя часть, соединенная с килей;
с — доска спереди киля; d — поперечная доска, лежащая на киле; е — стойки, лежащие на концах поперечной доски;
f — доски ребра, на которых натянута обтяжка, закрепленная снизу на поперечной доске d; g — обшивочные рейки,
закрепленные на растяжках (на натянутой коже); h — боковые рейки-держатели скамеек; i — скамейки; k — переплетенные
ремни, закрепленные под скамейками в 3—4 местах для прочности байдары; 1 — покрытие из тюленьей шкуры;
m — гребное весло. Воспроизведено по: Langsdorff 1812: Kupfer XII

имела в длину примерно 15 м и по-эскимосски именовалась
ан'ъях'лъяк (Меновщиков 1959: 54). Скорость такой большой
байдары была до 10 км/ч (Норденшельд 1936: 307) 21 . Подобные
байдары могли принять на борт 20—30 человек, часть из них,
очевидно, гребли, а часть были просто воины 2 2 . Для путешествия чукчи, жившие по берегу Ледовитого океана, брали в байдару огонь, который разводили на ящике с песком или на дерне
(Богораз 1939: 164). Против течения реки байдару могли тянуть
собаки (Литке 1948: 222; Bush 1872: 429; Ресин 1888: 186) или
олени (Дитмар 1856: 34).
Судя по документам (КПЦ. № 63: 165; № 67: 174), для передвижения по рекам с военными целями чукчи, наряду с байдарами, использовали одноместные однодеревки23. Это была типично охотничья лодка длиною 3,7—5,8 м, шириною 53—70 см,
высотою 53—62 см, предназначенная для передвижения по мелководным рекам и озерам. Гребля велась двухлопастным веслом
или просто шестом. Такая лодка была неустойчива (Беретти 1929:
61), когда были волны, ее могло залить водой, и следовательно,
она была опасна для охотника, обычно не умевшего плавать. Данные лодки в источниках именуются батами (Бриль 1792: 372; Антропова 1961: 107).
В русских источниках XVIII в. встречается термин «ветка»,
обозначающий некий вид лодки. В Сибири веткой называлась
легкая обшитая двумя слоями бересты и обмазанная смолой речная лодка, которую использовали якуты и эвенки (Линденау 1983:
61; Щукин 1844: 103-104; Собичевский 1892: 134; Даль 1994.
Т. I: 460; см.: Давыдов 1810. Ч. I: 52). Был ли у чукчей этот вид
лодки? Или же это был более легкий, чем бат, вид долбленки
(стружок), известный у оседлых коряков (Антропова 1971: 83)?
По мнению же И. С. Вдовина (1965: 124), это вообще была однолючная байдара. Хотя чукчи действительно приобретали у якутов и юкагиров небольшие деревянные лодочки для плавания по
озерам и речкам (Богораз 1991: 70; Антропова 1961: ПО), но по21

Ср.: большие байдары эскимосов Запада Аляски в конце XIX в. развивали скорость 6—8 узлов в час (10,8-14,4 км/ч) (Malaurie 1974: 140).
22
Вдовин 1948: 64; 1987: 100 (40 человек); Паллас 1781: 124 (30-40 алеутов); Гондатти 1898: XI, примеч. (30—40 аляскинских эскимосов); Чулков 1785.
Кн. 2: 608 (30 человек); Лессепс 1801. Т. II: 88 (25-30 коряков); Белов 1952.
№ 102: 269 (20—30 человек); Вдовин 1959: 42 (20-25 человек); Полонский 1850:
399; Соколов 1851: 96, Ефимов 1948: 240; Стеллер 1927: 40 (20-30 человек); Федорова 1984: 168; Гедеон 1994: 63 (кадьяковцы); Гольденберг 1984: 128; 1985: 67,
Коцебу 1948: 98; Дивин 1971: 81 (20 человек); Вдовин 1965: 41 (до 20 человек);
Андреев 1940: 157; Линденау 1983: 163 (15—20 человек).
23
Ср.: С. П. Крашенинников (1949: 710) отмечает, что на ительменских однодеревках-батах находилось два человека (ср.: Тюшов 1906: 7), а на батах эвенов, по замечанию Я. И. Линденау (1983: 61) — 3—4 человека.

скольку данный термин встречается наряду с байдарами (КПЦ.
№ 63: 165; № 67: 175), то, судя по всему, это были все те же однодеревки или простые лодочки из трех скрепленных между собой досок (Антропова 1961: 107)24. Последняя на Анадыре была
длиной 4,5 м, а шириной, как указывает Р. Дж. Буш, 30 см и
предназначалась для охоты на оленей (Bush 1872: 384).
Приморские жители использовали во время военных действий и каяки — однолючные байдарки для одного человека. Их
длина была 1,8 м, ширина 70 см, высота до центрального обруча — 20 см (Беретти 1929: 60). Эта типично охотничья лодка
могла лишь по случаю применяться в военное время. Поскольку
в ней гребец держал двухлопастное весло двумя руками, то с нее
было неудобно сражаться и для боя воин стремился спешиться
(Меновщиков 1985. № 56: 127).

24
Согласно наблюдениям доктора А. Ф. Кибера (1823: 131—132) в 1821 г.,
на Нижней Колыме веткой именовалась одноместная лодка, сделанная из трех
досок, одна из которых служила дном, а две — боками. А. П. Сильниикий
(1897: 26, примеч.) также называет «веткой» лодку, сделанную из досок, в которой помещался один человек.

ВЕДЕНИЕ ВОЙНЫ
Война и мир

П

ричины войны чукчей с различными этносами были разными, наиболее ранними из
них были социальные: споры, похищение женщин, ссоры с летальным исходом и следовавшая за этим кровная месть. Также в
раннюю эпоху военные действия могли начаться и со споров об
охотничьих угодьях, что особенно часто встречалось у приморских жителей во время их промысла на байдарах. Экипаж байдары обычно в сложных климатических условиях заплывал на чужую территорию и тут захватывался, подчас его убивали, из-за
чего приморские жители враждовали между собой (Бабошина
1958. № 67: 164-167; Сергеева 1962: 82-85; 103-104; Меновщиков 1985. № 56: 125-127; 1987. № 1: 25-27; ср.: Крупник 2000:
437). Поводом для начала враждебных действий могло послужить и грубое нарушение установленных обычаем норм поведения, таких как, например, убийство посланника (Бабошина 1958.
№ 100: 242). Все эти и подобные конфликты выливались затем в
кровную месть, которая и была обычной причиной для последующей войны (Воскобойников, Меновщиков 1959: 437; 1974.
№ 19: 106-107; № 30: 135-136; № 83: 293; 1988. № 99; 100; 130).
Во второй половине XVII—начале XVIII в. чукчи вели крупные войны против нижнеколымских и анадырских казаков, упорно
пытавшихся наложить на них ясак и призвать в российское подданство, то есть война приобрела политический характер. Взаимоотношения русских и чукчей в последней трети XVII в. ясно
рисует пятидесятник М. Колесов из Нижнеколымского острога
(1679): «А к нижнему ясачному зимовью немирные люди чюхчи
прикочевали и живут от зимовья во днище, а караулят русских
людей и ясачных, и как кого схватают, и тех людей всякими разными муками мучат, а в достале смертью позорную кончают»
(ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 3—4: 9). Чукчи были не лучшего мнения
о служилых. Вот как в одной чукотской сказке описывается их

поведение во время сбора ясака: «Плохое время это было. На
берегу лимана стойбище большое стояло. Часто приходили туда
таньги со страшными лицами. Громко кричали они. Требовали,
чтобы люди стойбища на них работали и всю добычу от охоты
им отдавали» (Козлов 1956: 27).
В XVIII в. причины войны изменяются — процесс эволюции идет дальше — появляются еще корыстные (экономические)
мотивы. С кочевыми коряками в XVIII в. шла перманентная война из-за оленьих стад. Как доказывает И. С. Вдовин (1944: 261),
вплоть до начала этого столетия чукчи соприкасались с коряками только в устье Анадыря (вдоль же по течению самой реки их
разделяли обитавшие тут юкагиры), лишь активное участие коряков в русских экспедициях, начиная с 1702 г., привело к началу коряко-чукотских войн. Однако тут же следует оговориться,
что редкое юкагирское население на данной реке вряд ли могло
служить каким-то барьером для походов чукчей на коряков 1 ,
ведь в сказаниях последних еще в конце XVIII—начале XIX в.
имелась информация об истреблении чукчами коряков, за исключением нескольких семей задолго до прихода в край русских
(Мамышев 1809: 22; ср.: Беретти 1929: 5—6). Еще в середине XVIII в.
купец Н. Шалауров конкретно возложил ответственность за набеги на корыстных предводителей анадырских чукчей (Белов
1954: 179). Причем набеги велись на кочевых коряков, тогда как
с оседлыми ко взаимной выгоде предпочитали торговать. И. С. Вдовин (1950: 83) полагает, что первый набег чукчей на оленных
коряков произошел в 1720 г. (см.: Nul... 1866. № 17: 4; contra:
Гурвич 1982: 202). Впрочем, А. С. Зуев (20026: 248) приводит показания оленных коряков от 5 апреля 1711 г., согласно которым,
чукчи напали на пенжинских коряков и угнали у них оленей.
Поскольку оленные коряки были к этому времени ясачными, то
за них, как за своих подданных, вступились русские, осуществившие ряд экспедиций с целью приведения к покорности и
объясачивания чукчей (ср.: Из Иркутска... 1814: 3). Вот как охарактеризовал положение капитан Т. И. Шмалев в своей записке
(1778): «Чукчи с верноподданными Ее Императорского Величества коряками с давних пор имели несогласия: друг на друга ходили походами и чинили смертные убийства и грабежи, чем
российским воинским людям, обязанным защищать коряков,
наводили беспокойство» (Шаховской 1866: 307). Однако анадырская команда все же не могла успешно противостоять набегам
чукчей из-за больших площадей, которые служилые должны были контролировать. Обычно они несли караул, препятствовали
1
Б. О. Долгих (1960: 554) насчитывает юкагиров на территории от Лены до
устья Анадыря менее 5000 человек.

переходу чукчей через Анадырь или, наоборот, догоняли налетчиков (Шашков 1864: 77; ср.: Линденау 1983: 103; Белов 1954:
180—181). Вражда чукчей и коряков зашла так глубоко, что проецировалась и на загробный мир: коряки в 1777 г. объясняли
красные пятна на небе во время северного сияния тем, что это
кровь их предков, которые на небе сражаются на копьях с чукчами (Алексеев 1958: 56). Так продолжалось до 1771 г., когда
анадырский острог был окончательно упразднен, и чукчи в поисках новых пастбищ стали переходить Анадырь и селиться на
южных территориях, где жили коряки (Вдовин 1962: 154—155).
Хотя сами чукчи утверждали, что они ходили в походы на коряков ради добычи оленей, но, согласно русским документам XVIII в.,
они это делали ради пастбищ (Вдовин 1965: 67; ср.: Вдовин 1970:
22—23 (песнь Наихйе); Иохельсон 1997: 223). Видимо, тут последствия приведены вместо причины: в результате отхода коряков чукчи занимали пастбища к югу от Анадыря. После 1771 г.
северо-восточная часть кочевых коряков осталась один на один
с врагом, тогда как другие на зиму (самое опасное время) прикочевывали к Гижигиской крепости, надеясь, что в случае нападения чукчей русские придут им на помощь (Косвен 1962: 282—
283; 287; ср.: АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 585). Впрочем в 1770-х гг.
отряды служилых рассылались из острога для охраны коряков от
чукчей (Гурвич 1966: НО). Лишь в 1781 г. гижигинские власти
договорились с анадырскими чукчами о прекращении нападений последних на коряков, которые после заключения мира отважились откочевать от крепости к Анадырю и на Камчатку
лишь в 1800 г. (Шаховской 1822: 288). Однако если крупные набеги прекратились, то вражда не забылась. В 1808 г. камчатский
комендант генерал-майор И. Г. Петровский утверждал, что чукчи «беспрестанно почти дерутся со своими соседями, оленными
коряками, по древней, какой-то непримиримой вражде» (Семивский 1817: 77, примеч. (вторая пагинация); ср.: Лессепс 1801. Ч. II:
155). Позднее, в 1867 г., Г. Майдель (1925: 25) отмечал: «Кровавые стычки давно уже не случаются, но всякого рода грабежи и
воровство в ходу в таких местах, в которых лагеря чукотские расположены вблизи корякских стойбищ и поэтому они стараются
жить подальше друг от друга». Таким образом, еще в середине
XIX в. в приграничной территории случались небольшие грабительские налеты на соседних коряков, поэтому оба народа предпочитали иметь между собой нейтральную полосу земли.
Согласно преданиям, в более древние времена лишь юкагиры-алаи воевали с чукчами, а омоки и колымцы не сталкивались с ними (Иохельсон 1900а: 186; 1900. № 96: 210—211; Гурвич
1966: 53). Столкновения чукчей с ясачными юкагирами и чуванцами также происходили из-за того, что последние поставляли

вспомогательные контингенты в казачьи отряды (вторая половина XVII—середина XVIII в.), хотя ранее между ними преобладали мирные отношения. Чукчи нападали на юкагиров с целью
грабежа, увода в плен женщин и детей, угона оленей (АИИ, ф. 36,
. 1, № 643, л. 583-583 об.; Мерк 1978: 120; Дьячков 1893: 37оп
38, 133; Bogoras 1918. № 23: 95—97). Вот как описывает эту войну чуванская традиция: «Чукчи, зная удальство чуванцев, все
приноравливались, как бы убить их хитростью, напав врасплох
или в ночное время или когда замечали их в небольших партиях...» Напав и вырезав всех, чукчи скрывались еще до прихода
на помощь русских (Дьячков 1893: 37). Война с юкагирами приводила к постепенному их истреблению, и в 1763 г. подполковник Ф. X. Плениснер отмечал, что юкагиры по Анадырю и Яблоновой реке все перебиты чукчами, а их жены уведены в плен
(Вдовин 1965: 76). По свидетельству капрала Г. Г. Шейкина, 80
последних юкагиров, живших в 15 верстах (16 км) от Анадырска,
были уничтожены чукчами в 1756 г., а оставшиеся 10 женщин
были переселены в острог (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 583 об.;
ср.: Дьячков 1893: 66).
С эвенами чукчи сталкивались редко, также угоняя у них
оленей. В эвенском сказании эти столкновения описаны так:
«Чукчи и эвены враждовали, охотились друг за другом, стреляли
друг в друга и беспощадно рубились мечами» (Новикова 1987:
107). Однако, естественно, это эпическое воспоминание о прошлом, тогда как в самих сказках речь идет о небольших стычках
(Bogoras 1918. № 2: 28—29; Новикова 1987: 107—108). Также стычки
могли происходить и из-за охоты на оленей, ведь ламуты подчас
охотились на их домашних оленей как на дичь (Майдель 1894:
67—68; Антропова 1957: 182—183), хотя уже во второй половине
XIX в. чукчи смотрели на эту «охоту» сквозь пальцы, поскольку
понимали, что их стада вытесняют диких оленей — основную
добычу ламутов (Тан-Богораз 1933: 242—243).
С обитателями побережья Аляски и островов Берингова
пролива вражда была перманентной. Причиной войны становились простые споры из-за охотничьих угодий (Sauer 1802: 103;
Галкин 1929: 72; Богораз 1934: 174-175; Rasmussen 1952: 145; Меновщиков 1980а: 215. § 107-141; 1985. № 133: 324-327). Жители
Чукотки, как правило, вели наступательные войны, а аляскинцы —
оборонительные, хотя нападения с их стороны также случались
(Rasmussen 1952: 145; Швайцер, Головко 2001: 31; Sheppard 2002:
3). В конце XVIII в. азиаты практически ежегодно совершали
свои набеги (Словцов 1856: 20). Эти постоянные враждебные отношения прерывались периодами торговли. Еще в 1840 г. был
произведен набег на эскимосов (Аргентов 1857а: 37; 1886: 30—31;

1887. №2: 21; Антропова 1957: 178)2. Это, по существу, была
одна из последних войн, в полном смысле этого слова, которую
вели приморские жители.
Впрочем, поскольку чукчи все же нуждались в товарах американцев, особенно в мехах и деревянных изделиях, то с последними велась торговля. Приморские чукчи и эскимосы плавали для торговли на острова Берингова пролива и на Аляску.
Эта торговля в XVIII в. еще не выделилась в отдельную отрасль,
а была своеобразным торгом-набегом, причем чаще набегом,
чем торгом (Записка... 1858: 103), ведь торг мог тут же перерасти
в столкновение вследствие как ссор, так и желания одной из
сторон пограбить, воспользовавшись благоприятным моментом 3 .
Поэтому, не доверяя другой стороне, чукчи отправлялись на
торг в большом числе и с оружием (Врангель 1948: 180). Сотник
И. Кобелев описывает, как эскимосы встречали байдары приморских чукчей на о. Кинг (Укивок) в Беринговом проливе (1791):
«Те укипанцы, усмотрев нас еще в море, что наши байдары остановились, оделись в куяки, в руках копья, луки и стрелы на
тетивах... у тех укипанцев всегда обращение таковое...» (Этнографические материалы... 1978: 163). К. Мерк (1978: 122) подобным
же образом описывал эту торговлю: «Жители о. Окипен встречают, по своему обычаю, чукчей в доспехах, с луком, стрелами и
ножами, так же провожают они их при отъезде» (Богораз 1934:
79). У азиатских эскимосов и приморских чукчей была застарелая вражда с жителями островов и Аляски. Еще в 1816 г. один из
жителей приморской деревни, увидев изображение эскимоса с
лабретками в нижней губе, воскликнул: «Где бы я ни встретил
такого человека с двумя костями, то я пронзил бы его!» (Коцебу
1948: 103; ср.: Nelson 1899: 330).
И. С. Вдовин (1965: 54—55, 63) указывает на мирные отношения оленных чукчей с азиатскими эскимосами в XVII—
XVIII вв., поскольку он не нашел данных об их вражде. Однако
в более раннее время войны, естественно, велись, о чем сохранилась информация в фольклоре (Тан-Богораз 1930: 69; Богораз
1934: 174, XXIII (около XII-XIII вв.); Золотарев 1938: 78-80;
Гурвич 1982: 200; Reuse 1994: 296 (XII-XVI вв.); ср.: Кавелин
1931: 99). Вот как, к примеру, эскимосская сказка описывает тор2
Согласно мнению приморских чукчей (1924), войны в Берингоморье между азиатами и американцами закончились 100 лет назад (Галкин 1929: 72).
И. С. Вдовин (1987: 43) утверждал, что тут мир установился к началу XIX в.
Американские исследователи более осторожно датируют последний набег азиатов на аляскинцев первой половиной XIX в. (Sheppard 2002: 5, 14, п. 3; ср.:
Fienup-Riordan 1990: 155; 1994: 328).
3
Нападение ради наживы на европейскую торговую шхуну, произведенное
азиатскими эскимосами в середине XIX в., нельзя считать типичным явлением
(Dall 1870: 381).

говлю западных оленных чукчей с восточными оленеводами и
оседлыми жителями: «Встретились с людьми западной стороны,
радушно их приветствовали. Друг с другом едой обменивались,
разные вещи дарили, новости рассказывали. Отдохнули, открыли обмен.
Береговые и тундровые люди северной стороны привезли
для обмена шкуры зверей, ремни, подошвы и топленый жир.
Люди западной стороны привезли для обмена железо, ножи, котлы, табак, чай, оленью рухлядь. Перед обменом, по обычаю противников, двух оленей друг против друга поставили, затем приготовились колоть. Чей олень головой в сторону противников упадет, тот первым должен начать войну в случае ссоры.
Вот двое людей вонзили копья в оленей. Олень нашей стороны
упал на месте, повернув голову в сторону. Олень противников
упал головой в сторону наших людей.
После этого начали друг с другом обмениваться. Вот во время обмена завязался спор из-за малой цены. ...Так и не пришли
к согласию в ссоре.
По обычаю, утром должны начать войну. За ночь должны
к бою приготовиться, а женщин и детей и стариков отослать домой с оленьими стадами. Если противники, на которых должны
напасть, не желают принимать бой, то, по обычаю, до рассвета
они могут уехать со своими караванами. Но другая сторона может догонять» (Меновщиков 1985. № 128: 310—311). Следовательно, на Чукотке сложился целый ритуал обмена. При этом
западные чукчи привезли на торг русские товары, а также оленьи шкуры, тогда как восточные кочевники, к которым присоединились оседлые, имели товары приморские (ср.: Меновщиков
1974. № 42: 180-182; 19886. № 6: 39-42; Крупник 2000: 224-230).
Едущие торговать, как и в военные экспедиции, брали с собой
женщин, детей и стада (ср.: Лессепс 1801. Ч. II: 109—110; Щукин 1852: 14). Сначала обе стороны встречались и запросто общались друг с другом. Торговля — кульминационный момент,
цель всей поездки. Она обставлена особым ритуалом, который
открывается жертвоприношением-гаданием, показывающим, кто
первым начнет боевые действия в случае ссоры. Следовательно,
ссоры, перераставшие в конфликт, были самым обычным делом
в подобном обмене. Гадали традиционно, по падению жертвенного оленя. Далее ход событий шел по военному руслу, по «цивилизованному» способу ведения войны: нападение производилось только на следующий день, противники имели целую ночь
для подготовки к бою, каждая из сторон вольна была принять
бой или бежать, если не чувствовала в себе силы противостоять
нападающему.
Внутренние войны между чукчами отражены в источниках
слабо, во-первых, из-за недостатка у русских информации об этом,

а во-вторых, из-за того, что этническое самосознание чукчей в
историческое время препятствовало разгоранию междоусобных
конфликтов. Согласно К. Мерку (1978: 99), междоусобицы были
у чукчей в древние времена, то есть намного ранее конца XVIII в.,
об этом же упоминает чукотский фольклор (Богораз 1900. № 145:
388-389; 1934: 175; Козлов 1956: 19-22). В 1741 г. о разбойничьих
набегах упоминает Д. Я. Лаптев: «Лучшее их [чукчей] содержание и пропитание в разбое между собой или что достанут у коряков» (Вдовин 1950: 93). Очевидно, речь идет об угоне друг у
друга оленей, что было у чукчей своеобразным видом экстремального спорта. Еще в начале XX в. случались, хотя и редко, внутренние столкновения из-за различных социальных и экономических причин. Так, В. Г. Богораз (18996: 18-19; 1902а: 84) за
три года своих наблюдений в самом конце XIX в. насчитал у колымских чукчей примерно 10 убийств, в том числе одно убийство
отца и два — братьев, причем эти убийства чаще встречаются у
приморских и зачаунских чукчей, чем у колымских и оленных.
У чукчей в начале XX в. не было центральной власти и писаных
законов, которые могли бы воспрепятствовать стычкам и призвать преступника к ответственности, существовало лишь традиционное право, согласно которому за преступление, главным
образом убийство, следовала кровная месть, служившая определенным барьером совершающему проступок. Как видим, с прекращением внешних войн причины столкновений, да и способы
их проведения, вернулись к своему первоначальному состоянию,
впрочем, их нельзя уже считать собственно войнами — это были
именно конфликты.
Начало войны. Обычно войну объявляли заранее. Это была
норма «международных отношений в регионе» (Меновщиков
1985. № 127: 309). «Я приду к тебе, как только выпадет первый
снег, и убью тебя» — говорит предводитель танитов чукотскому
герою Кунлелю в одном предании (Бабошина 1959. № 103: 250;
ср.: Сенатский архив. 1889: 35, 36, 535; Богораз 1949. № 4: 139;
Стебницкий 1994а: 104, 167). Если враг не подготовился к бою,
то ему могли дать на подготовку три дня (Богораз 1901. № 132:
337; ср.: Jochelson 1905. № 6: 138). Открытый вызов на бой и предоставление противнику времени для подготовки к сражению
имели свою рациональную основу: решить в «генеральном сражении» судьбу войны и не затягивать ее вплоть до истощения
ресурсов. Если одна сторона потерпела поражение, то ответный
набег мог происходить не только на следующий год, но и через
несколько лет, например, через четыре года (Богораз 1935: 175).
Поскольку в чукотском и эскимосском обществе, как говорилось, доминировал культ физической силы, то, демонстрируя свое умение и желание сражаться, можно было заставить вра-

га отступить без боя, как мы видим это в эскимосской сказке
«Разгаданная тайна», где герой из Сиреник, убив собаку во вражеском стане и пригрозив перебить вражеских вождей, заставил
последних увести войска (Сергеева 1962: 85). В качестве предупреждения противнику чукчи могли оставить на земле свою стельку,
изготовленную из травы (Богораз 1902. № 5: 162), или воткнуть
в землю стрелу с тупым наконечником, предупреждая, чтобы
другой не пас тут оленей (Богораз 1934: 176). Другим сигналом
врагу о том, что его появление обнаружено и готовится сопротивление, был выстрел в сторону врагов тремя стрелами подряд
(Лебедев, Симченко 1983: 129).
Мир мог быть заключен, когда стороны, понеся значительные потери, понимали бесперспективность дальнейшей борьбы,
грозившей полным истощением (Богораз 1900. № 167: 415; Воскобойников, Меновщиков 1951: 450; Бабошина 1958. № 98: 239;
Меновщиков 1988. № 129: 308). В качестве послов отправлялись
старики, приходившие к стану врага и предлагавшие замириться
(Кавелин 1931: 99). У приморских жителей стороной-посредником могли выступать жители соседнего поселка, соблюдавшие в
конфликте нейтралитет (Бабошина 1958. № 67: 167). Нормализация отношений между соседями происходила путем переговоров между представителями двух противоборствующих партий
(Богораз 1934: 178). Мир мог заключаться не только между отдельными этническими группами, но даже между отдельными
стойбищами коряков и чукчей, тогда как между другими поселениями вражда продолжалась (Бабошина 1958. № 101: 243). В
корякских сказаниях мир с чукчами часто заключается посредством женитьбы сына старейшины чукчей на дочери корякаоленевода (Стебницкий 1994: 57—58; ср.: Вдовин 1962: 154). Примирившиеся стороны затем брачались между собой (Козлов 1956:
22). При замирении обменивались подарками (Богораз 1934: 175),
в знак соблюдения мира даже предводитель носил свой нож с
обломанным концом (Крузенштерн 1950: 173; Любовь... 1811:
22-23).
Обычно для заключения мира старшины приходили со
значительным эскортом, поскольку, с одной стороны, они не
доверяли своим недавним врагам, а с другой — угрозой применения силы удерживали их от нападения и делали более сговорчивыми. Так, в 1740 г. на переговоры с русскими на Анадырь
явилось 12 тойонов в сопровождении 200 воинов (Вдовин 1948:
68), в 1756 г. для этой же цели прибыло более 300 оседлых чукчей-воинов (Вдовин 1950: 96; Алексеев 1961: 19), а в 1763 г. на
переговоры с командиром Анадырска Ф. X. Плениснером прибыло 60 байдар по 20—25 человек в каждой (1200—1500 человек)
(Алексеев 1958: 25; Вдовин 1959: 42). Даже в начале XIX в. «вер-

ховный глава всего чукоцкого народа» Чечро-Тума прибыл на
переговоры с губернатором в сопровождении 12 тойонов и множества чукчей (Любовь... 1811: 18). Если противоборствующие
стороны заключали мир, то затем его нарушение расценивалось
как негативное явление (Бабошина 1958. № 101: 243; ср.: Стебницкий 1994: 79 (коряки верят в соблюдение мира чукчами и
спокойно спят)).
Союзы. В XVIII в. — веке войн — мы наблюдаем и определенные элементы внешней политики, направленные на создание благоприятных условий для ведения войн. Так, приморские
жители специально не связывали россиян с обитателями Аляски,
боясь их союза, который мог быть направлен против обитателей
Чукотки (Белов 1954: 182; ср.: Ефимов 1948: 230; 1971: 196; Греков 1960: 54). В историческое время постоянными союзниками
чукчей были азиатские эскимосы, с которыми кочевников связывали крепкие торговые связи. А в случае большой опасности,
которую для чукчей представляли русские, приморские жители
могли принимать помощь даже своих давних противников —
жителей островов, которые были известны лучше и не угрожали
независимости чукчей. Так, во время первого похода Д. И. Павлуцкого (1731) чукчам помогали эскимосы с островов Берингова
пролива, о чем островитяне сами заявили М. С. Гвоздеву в следующем году (Полонский 1850: 399, 400; Соколов 1851: 94, 96;
Ефимов 1948: 240—241; Гольденберг 1984: 129; Крашенинников
1949: 178). Даже среди убитых чукчей после третьего сражения
служилые обнаружили одного или двух эскимосов, которые были узнаны по лабреткам в губе (Ефимов 1948: 225; Зуев 2001: 28).
Действительно, о подобном взаимодействии говорит и союз жителей островов Диомида (Гвоздева) с азиатскими эскимосами,
воевавшими с обитателями о. Кинг (Укивок), которым помогали
их американские сородичи с полуострова Сьюард (Nelson 1899:
330; Швайтцер, Головко 2001: 31, 35, примеч. 9; ср.: Вдовин 1965:
56 (1763)). Да и сами жители Малого о. Диомида (Крузенштерна) были какое-то время во вражде с обитателями Большого острова (Ратманова) и в союзе с эскимосами мыса Принца Уэльского, но были побеждены (Nelson 1899: 330; Sheppard 2002: 2;
ср.: КПЦ. № 71: 186 (1763)). По предположению же русских властей, чукчам против капитана помогали эскимосы не только
островов Берингова пролива, но и Аляски (Белов 1956: 324, 330).
Чукчи не желали соединиться со своими давними врагами-коряками против русских даже во время корякского восстания (1755),
надеясь на мирные переговоры с россиянами, а своими набегами на коряков они, по существу, помогали русским (КПЦ. № 70:
183; Алексеев 1961: 19), хотя, по предположению восставших
ительменов, чукчи, замирившись с коряками, должны прийти на

помощь камчадалам (1746) (КПЦ. № 36: 97; но ср.: № 38: 102—
103, 108—109). В 1715 г. восставшие юкагиры звали чукчей на
помощь против Анадырска, но помощи, по-видимому, не получили, поскольку в это время не было активной борьбы чукчей с
русскими (ПСИ. Кн. 2, № 29: 88-89, 93).

Расселение народов Восточной Сибири в кон. XVII в.
Воспроизведено по: ИЭАС. С. 7 (сост. Б. О. Долгих) с уточнениями по
изданиям: Вдовин 1972; Леонтьев, Новикова 1989: 22

В общем, в историческое время, зафиксированное в источниках, постоянными союзниками оленных чукчей выступают
оседлые эскимосы, жившие зачастую вперемежку с ними. Последние были, так сказать, естественными союзниками, с которыми не заключались особые договора, а сами дружественные
отношения складывались естественным путем посредством товарообмена и своеобразной проксении. Такие же принципы взаимоотношений действовали среди соседних поселений. С эскимосами островов заключали соглашения, включавшие в себя и
оказание при необходимости военной помощи. Договора с кочевыми коряками были чисто примирительными, не рассчитанными на взаимопомощь. Также чукчи не поставляли контингенты в русские экспедиции — россияне все же опасались чукчей.

Стратегия
Поскольку у чукчей не было специализированных военных дружин, кормящихся войной, то их ополчения,
собираемые от случая к случаю, не вели перманентных боевых
действий. Широкомасштабной войне препятствовало и отсутствие материальной базы, специальных запасов продовольствия,
распыленность кочевий и т. д. Как и у других кочевых этносов,
стратегия оленных чукчей была мобильной и наступательной.
Оборонительную же стратегию они применяли против карательных экспедиций русских, которым трудно было противостоять:
чукчи просто отступали в безопасное место, лишь при необходимости сражаясь, или же сплачивали свои силы для генерального сражения, чтобы одной битвой решить судьбу кампании,
как они сделали это против экспедиций А. Ф. Шестакова и
Д. И. Павлуцкого. Стратегия же эскимосов и оседлых чукчей
была в основном оборонительной: они были менее воинственны, чем кочевники, и предпочитали отсиживаться от набегов в
специальных укреплениях или просто прятаться.
Сама война была сезонной. Можно выделить определенные сезоны для определенных видов боевых действий (Нефёдкин 2001). Основным временем ведения сухопутных войн следует признать зиму. Стратегия оленных чукчей базировалась на
неожиданных налетах. Это объяснялось тем, что именно зимой
чукчи могли быстро передвигаться на своем единственном скоростном сухопутном транспорте — на оленьих упряжках, которые летом не использовались. Вместе с тем, в зимний период
мужское население было менее занято на пастбище, поскольку
стада оленей были спокойны, и их могла пасти даже пара подростков (Богораз 1991: 72; ср.: Орловский 1928: 69—70; Беретти

,929- 16; ДРУРИ 1936: 110, 117; Меновщиков 1974. № 100: 330;
однако ср.: Караев 1926. № 4: 140; В. А. 1935: 62). В течение
большей части XVIII в. в зимний период чукчи производили наения на коряков с целью захвата оленей. В остальное время
1аа
года коряки не опасались чукотских набегов (КПЦ. № 65: 170).
Задача такого набега состояла в том, чтобы неожиданно появиться, захватить добычу и быстро отступить. С. П. Крашенинников (1949: 734) писал о таких зимних набегах: «Оные [чукчи]
по всякую зиму партиями на них [коряков] набегают и попрежнему их разоряют, а с чюкчами поневоле, ибо те находя на их
урочища великие им чинили разорения, полоня их и убивая и
табуны оленные отгоняя, в чем состоит все богатство их. Но хотя в такой нужде они против чюкочь на бой выходить и отваживались, но однакож всегда разбиты и бегством спасать себя принуждены были» (ср.: Мерк 1978: 120). Нападать могли как по
первому снегу (Бабошина 1959. № 103: 250; Лебедев, Симченко
1983: 129), так и уже весной (Сенатский архив. 1889: 35, 36, 535).
Причем одни и те же чукчи могли совершать набег и в марте, и
в ноябре (Шаховской 1822: 306). Но все же наиболее благоприятным для набегов был конец зимнего сезона, с конца февраля
до конца мая, когда сила ветров спадала, а морозы не были
столь сильными (Иохельсон 1997: 214).
В зимнее же время обитатели Чукотки (именно они были
агрессивной стороной) нападали на эскимосов побережья Аляски. Оленные чукчи на упряжках переправлялись по льду Берингова пролива, как это рассказывается в сказании об Эленди
(Богораз 1899: 356-358; Тан-Богораз 1930: 71—77; Вдовин 1987:
42; ср.: Врангель 1835: 607-608; Ск-ий 1888. № 26: 2). Последний направился в поход, взяв с собой одну из жен и грузовые
сани с провизией и фуражом, — всего трое нарт (Богораз 1899:
356). Естественно, приморские жители Чукотки проделывали этот
путь на собачьих упряжках, отправляясь, к примеру, из наиболее
удобного для этого места — Уэлена, от которого до Америки 89
км (Вдовин 1944: 262; 1965: 57; Гондатти 1898: 17, IX). В качестве
пункта отдыха могли использовать о. Ратманова, откуда до Аляски
Добирались за день пути. До самого же острова могли дойти по
льду и пешком, если было много торосов и ехать было неудобно
(ПСИ. Кн. 1, № 108: 458; Мерк 1978: 121; Гондатти 1898: 17, XI;
Медушевская 1954: 118). Американцы, если узнавали о нападении заранее с наблюдательных холмов, предпочитали в бой не
вступать, прятались от азиатов в пещеры, где хранились провизия, одежда и оружие (Швайтцер, Головко 2001: 26, 30; Sheppard,
2002: 9; Черненко 1957: 132).
В летний период на Анадыре и других пограничных реках
казаки, которые не могли существовать на жалованье, а землю

не могли обрабатывать из-за климатических условий, ловили
рыбу и промышляли оленей, переправлявшихся в среднем течении Анадыря в одних и тех же местах (в конце XVIII в. — в 160
верстах (170 км) от устья в мае—июне на север, на летние пастбища, а в августе—сентябре назад, на зимовку (Соколов 1852а:
165; Мерк 1978: 144; Сильницкий 1897: 25). Чукчи, приходящие
на Анадырь для промысла оленей на байдарах, сталкивались тут
с охотящимися русскими и юкагирами (ср.: Линденау 1983: 163).
В этот период казачьи партии особенно часто подвергались неожиданным нападениям чукчей, ведь олени переправлялись на
летние пастбища далеко от острога (Вдовин 1944: 254, 259; 1965:
115; Алексеев 1961: 11). По-военному кратко и ясно описывает
эти нападения комендант Анадырска капитан В. Шатилов (1751):
«Русских людей изождав в какой-либо малой неосторожности по
рыбным промыслам, и паки побивают же смертно, берут себе в
плен жен и детей, медные и железные котлы, топоры, ножи и
прочее, понеже оного в их землице не имеется» (Шашков 1864:
67). Поскольку в первой половине XVIII в. сами чукчи не доверяли русским и боялись их, они, по сообщению Я. И. Линденау
(1983: 163), приходили на промыслы в очень большом количестве, по 150 байдар с экипажем в 15—20 человек в каждой, то есть
примерно по 2250—3000 человек, естественно, включая семьи
(ср.: Вдовин 1950: 83). Еще в начале XIX в. чукчи нападали на
русских рыболовов на реке Майн, южном притоке Анадыря (Дьячков 1893: 41, 56).
Летом же во второй половине XVII в. чукчи часто нападали на немногочисленных русских, ловивших рыбу на Колыме и
в окрестностях (ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 3-4: 9; КПМГЯ. № 25:
64 (1659); № 30: 69 (1662); № 192: 241 (1679); Вдовин 1965: 104
(1659); Белов 1954: 181 (середина XVIII в.); Чулков 1785. Кн. 1:
485—486; Кн. 2: 389—390, примеч. 2; Геденштром 1830: 99). Некоторые русские селения на Колыме чукчи просто разгромили, в
частности Погромное (заимка рыболовов в трех верстах ниже
Нижнеколымска) и Дуванное 4 . И. Шкловский (1892: 97) пола4

Олыксандрович 1884. № И: 296; Шкловский 1892: 97, 99; Дионео 1895:
116; Богораз 1902. № 5-6: 161-164; 1902а: 71; 1934: 47-48; ср.: Полунин 1773:
448-449; Чулков 1785. Кн. 1: 486; Кн. 2: 389-390, примеч. 2; Богораз 1902.
№ 5: 161—162 (нападение на Чукочью деревню на одноименной реке, при впадении ее в Колыму в 50 верстах (53 км) от океана). Даты этих нападений неясны. По информации Олыксандровича (1884. № 11: 295), это было до походов
Д. И. Павлуцкого, тогда как В. Г. Богораз, наоборот, полагает, что разгром произошел после этих походов (Богораз-Тан 1934: 6—7), нападение же на Чукочью
деревню он датирует первыми десятилетиями X V I I I в. (Богораз 1934: 47). Действительно, нападение на Чукочью деревню уже к 1770-м гг. расценивалось как
давнишнее событие (Полунин 1773: 448—449). Согласно сведениям Дионео
(1895: 116), чукчи разгромили Погромное сто лет назад, то есть в 1790-х гг. По
воспоминаниям 92-летней старухи (1891), чукчи напали на Нижнеколымск в
последний раз 85 лет назад, то есть в 1806 г. (Шкловский 1892: 99).

гал, что о столкновениях с чукчами свидетельствовали названия
как рек (Убиенная, Кровавая, Разбойничья), так и поселков (Погромное, Томилино, где, по преданиям, томилась девица, раненная стрелой, Дуванное, где чукчи делили добычу). В первой
половине XVIII в. количество чукчей на Нижней Колыме сократилось из-за эпидемий, и они уже не представляли большой угрозы русскому и юкагирскому населению (Вдовин 1965: 105; ср.:
Гурвич 1966: 49 (ушли из-за эпидемий, оспы или вымерли от
нее в 1690-х гг.)). Однако еще в 1752 г. шесть человек, отправленных из Нижнеколымска для рыбной ловли на «Чукоцкую реку», были убиты чукчами (Вдовин 1944: 254; Гурвич 1966: 49).
Летний период был сезоном морских войн, когда приморские жители, чукчи и эскимосы, отправлялись походом на острова Берингоморья и на Аляску. Летом же происходили и налеты в тундре небольших пеших шаек. Вообще же кочевые чукчи,
владевшие многочисленными стадами оленей, редко ходили
пешком, поэтому и длительные набеги по суше летом ими не
велись, что было для них малоудобно и непривычно.
Разведка. Естественно, для удачного проведения кампании
очень важно было добыть сведения о враге, учитывая сложные
природные условия и незначительные, по нашим меркам, силы,
которые подготовившийся к бою противник мог разбить. Существовала разведка — стратегическая и тактическая. К первой принадлежали различные виды добывания информации: лазутчика
высылали далеко вперед, даже за полмесяца пути до подхода основного каравана. Разведчик путем расспросов и осмотра добывал нужную информацию (Меновщиков 1985. № 127: 308). Он
мог под видом гостя прибыть в поселение будущего неприятеля,
стараясь выведать имена союзников, количество воинов, дату
похода. Подобной информацией у эскимосов владел глава поселка, не посвящая в эти тайны других, и разведчик стремился
выведать у него эти данные (Сергеева 1962: 103—104). Сведения
можно было получить и от беглого раба, вернувшегося домой (Богораз 1934: 174—175; Malaurie 1974: 140, 154; Меновщиков 1985.
№ 133: 324—327). Подобные же сведения о враге предоставляли
и беженцы из разрушенных поселений или зоны потенциальной
опасности (Козлов 1956: 30; Меновщиков 1985. № 127: 307-308;
№ 132: 321). С другой стороны, ожидая прихода врагов, дозорного, обычно хорошего бегуна, высылали далеко вперед, навстречу врагу, на удобную возвышенность, однако он не находился
тут долго и к заходу солнца возвращался домой (Меновщиков
1985. № 127: 307; ср.: Бахтин 2000: 124). К стратегическому же
типу разведки можно отнести и долговременное выслеживание
врага в ожидании удобного случая для нападения на него. Согласно эвенскому сказанию, чукча выслеживал эвена целый год
(Новикова 1987: 108).

Существовала и тактическая разведка: лазутчики разведывали местность непосредственно перед прибытием основной
массы войска (Воскобойников, Меновщиков 1959: 435; Меновщиков 1974. № 85: 301; 1985. № 132: 323-324). И наконец, прямо из походного стана также посылали разведчика посмотреть,
что впереди (Меновщиков 1974. № 91: 317; 1985. № 127: 309; ср.:
Богораз 1899: 353). Лазутчиков посылали и во вражеский лагерь
с целью вызнать, что враги намереваются делать, сколько у них
войск и кто ими руководит (Воскобойников, Меновщиков 1959:
437; Сергеева 1962: 84). Это было несложно, поскольку обычно
охрану лагеря не выставляли.
Поход. Идя в поход, чукчи определяли его цель, задачи и
маршрут. Чукотский тойон Наихйе описывал предстоящий поход и его цель следующим образом (1740): сначала он соберет
войска и до реки Анадырь дойдет по суше, затем пересядет на
байдары, войдет в Анадырск, переломает русским головы и шеи,
дома сожжет и будет тут пасти табуны оленей (Вдовин 1970: 22—
23)5. Существовали и определенные маршруты набегов: через
Анадырь проходили либо ниже по течению от острога, либо на
300 верст (318 км) выше (Белов 1954: 180). Отметим, что река
весной вскрывалась ото льда в конце апреля—начале мая, в зимний же период ее просто переходили по льду (Дьячков 1893: 5;
ср.: Соколов 1852а: 165).
Капитан Т. И. Шмалев в своих записках, которые он вел в
Гижиге, кратко описал маршрут одного из последних набегов чукчей на коряков, который является характерным примером предприятий подобного рода (Шаховской 1822: 306—307): «В марте
1776-го чукотский тоён Амулян с 180 чукчами приходил для поиска над коряками к рекам Апуке и Пахаче, и сначала у коряка
Нушехлы 28 оленей отогнали, а захваченного тут мальчика отдали 19-го марта на выкуп; потом пришед к Апутскому острожку,
обошлись с апутскими коряками дружелюбно и произвели торг,
при котором однакож коряки убили из ружья одного чукчу. За
сим отправились к Пахачинскому острожку, где кроме разговоров ничего не происходило. А когда пошли вверх по реке Пахаче, то нашед юрту пеших коряков, экипаж разграбили и с собой
увели двух девок. 25-го марта оленного коряка Алалыка в осьми
человеках убили, четырех женщин в плен взяли, в добычу получили оленей Алалыковых табун, тож другого коряка Тынаптия
табун, всего два табуна, и возвратились в землю свою».
Как видим, перед нами краткий отчет о набеге, длившемся
меньше месяца и проведенном в конце зимнего сезона. Он был
5
Ср.: корякский предводитель (он же старейшина) сам составлял план
сражения и отдавал приказы (Стебницкий 1994: 85).

чисто грабительским, направленным на области, которые не прикрывались Гижигинской крепостью. Силы нападавших были не
особенно велики и, очевидно, не были рассчитаны на столкновения с русскими. У оленных коряков угнали табуны, мужчин
убили, а женщин увели в плен, однако мальчика-пастуха отпустили за выкуп. Острожки оседлых коряков не штурмовали, предпочитая торговать, хотя и здесь возникали ссоры, приведшие к
гибели одного чукчи. Впрочем, найдя одиночную полуземлянку,
разграбили и ее, а женщин увели в плен. Захватив два крупных
табуна, чукчи вернулись домой. Данный набег, неожиданный
для врага, без больших битв и многих потерь, но с хорошей добычей — типичный пример идеально проведенного налета.
Сам набег мог происходить на большое расстояние. Плотность же населения Чукотки тогда была очень незначительной.
Вспомним, что в 1760-х гг. полковник Ф. X. Плениснер утверждал, что из Анадырска надо месяц ехать на оленях до чукотских
жилищ (Вдовин 1959: 42). В одной чукотской сказке упоминается, что воины возвращались из похода с добытыми оленями и
грузовыми нартами домой в течение десяти дней (Меновщиков
1974. № 86: 307, № 91: 315; ср.: Тан-Богораз 1958: 82), то есть
они проехали порядка 150—200 км, в другой сказке до стойбища
ехали 18 дней (Беликов 1965: 158).
При необходимости на сборы в поход отводилось краткое
время: в одном эскимосском сказании говорится о выступлении
на следующий день (Меновщиков 1985. № 127: 308). Отправляясь в поход, чукчи брали с собой стадо запасных оленей на случай, если ездовые животные погибнут от переутомления или голода. Так, в 1754 г. караван 500 чукчей насчитывал 2000 оленей
(КПЦ. № 70: 181). Поскольку в нарту чаще запрягали двух оленей, то почти каждая нарта имела одного животного запасным.
Кроме того, из этого же стада брали животных на убой. В экспедицию брали и запасные нарты, на которые садились, когда ездовые сани ломались. Возможно, на них же, как и на трофейных
санях, при возвращении везли добычу и на них же, как и у коряков, сидели пленные женщины и дети (Иохельсон 1900. № 53:
130). Оседлые чукчи, соблазнившиеся добычей и участвовавшие
в зимнем походе кочевников, ехали на санях, запряженных оленями своих кочевых соплеменников, но отношение к ним со стороны кочевых оставалось пренебрежительным (Богораз 1900. № 110:
286—287). Ехали цепочкой, один за другим, по наезженной колее, чтобы олени меньше уставали (Богораз 1899: 370). Когда же
небольшая группа воинов отправлялась в поход пешком, то, скорее всего, как и на охоте, они также шли в ряд (Меновщиков
1988. № 99: 235; ср.: № 156: 364; Fieup-Riordan 1994: 330; Bruch
1998: 89; (аляскинские эскимосы)). В буран, если продолжали

путь, нарты привязывали одни к другим, чтобы не потеряться
(Рубцова 1954. № 27: 325. § 14—17); оленей также привязывали
за рога (Меновщиков 19886. № 28: 130).
Во время коротких остановок и перед битвой вожжи оленей привязывали к нартам (Вдовин 1965: 97; Богораз 1899: 370,
примеч. 3). Казак Б. Кузнецкий так описывает бивуак возвращающихся из похода чукчей (1754): «...а как едут так и становятся не все вдруг, но порознь, кто куда едет или где ночевать место изберет, только друг друга в виду, и вместо юрт становят шитые из оленьих теплых кож полога, в коих спят по десяти человек
и более» (КГЩ. № 70: 181) (1756). Следовательно, расположение
лагеря было достаточно свободное, возможно, ориентировались
на место в караване. Естественно, родичи старались держаться
вместе (Врангель 1948: 175; ср.: Тан-Богораз 1979: 28 (оленные
коряки)). И. Б. Б. де Лессепс (1801. Ч. II: 109) отмечает другое
расположение пологов в стане приехавших торговать чукчей: по
образцу расположения яранг их ставили в ряд. Как видим, в экспедицию брали с собой лишь пологи, в которых могли разместиться более десяти человек (ср.: Вдовин 1965: 50). Грунт под пологом покрывался оленьей шкурой, наброшенной на хворост.
На ночь перед входом в полог втыкали копья и связки стрел.
И. Б. Б. де Лессепс (1801. Ч. II: ПО) объясняет, что это делалось
против коряков, однако совершенно ясно, что подобное заграждение не убережет от нападения врага, — его делали против
злых духов кэле 6 . Сам полог закрепляли по сторонам четырьмя
колышками (Лессепс 1801. Ч. II: 109) или же просто привязывали между нартами (Галкин 1929: 170). Если полога не было, то
спали прямо на санях (Галкин 1929: 178; Рубцова 1954. № 1: 29—
30. § 159, 207; Айвангу 1985: 59; ср.: Колтун 1904: 28). При благоприятных погодных условиях чукчи могли спать и просто в
лесу. Если это была тундра, то могли спать и на снегу, бросив на
него шкуру оленя (Галкин 1929: 162; ср.: Колтун 1904: 28).
Привалы делали на местах, где был мох, корм для оленей.
Оленей посылали пастись с одним-двумя пастухами, основной
задачей которых было защитить стадо от волков (Беретти 1929:
48). Ездовых животных могли на ночь и просто привязывать
(Гурвич 1983: 101). Если существовало опасение, что олени вер6
Меновщиков 1974. № 68: 255-256; 1988. № 96: 221; ср.: Загоскин 1956: 88
(аляскинские эскимосы); см.: Зеленин 1931: 725—731. Подобное культовое втыкание стрел характерно и для коряков: Jochelson 1905: 43 (стрелы, воткнутые
около очага, пожертвованные после убийства волка); Вдовин 1976: 259—260
(жертвоприношение собаки с воткнутыми в землю стрелами). Отметим, что у
чукчей копья могли втыкаться в землю перед дверью яранги (Вдовин 1976: 236).
На рисунке И. Булычева (1856а: [Рис. 6]), изображающем стойбище оленных
коряков, перед входом в ярангу видим копья, воткнутые вверх наконечниками:
три слева и два коротких справа.

нутся к стаду, то их на ночь не распрягали (Богораз 1991: 33).
Когда предполагали, что по пути не будет достаточно корма для
оленей, то его везли с собой (М-в 1877. № 47: 386; Богораз 1900.
№ 145: 388), использовав в качестве мешков для него, к примеру, одежды (Богораз 1899: 356). Костры, в отличие от коряков,
на привале могли не разжигать (Богораз 1991: 108). Это странно
выглядит, поскольку костер считался охранителем от злых духов,
которые господствовали в темное время суток (Вдовин 1977:
133). Возможно, данное поведение объясняется отсутствием топлива в тундре (Тан-Богораз 1958: 82). С другой стороны, корякская сказка упоминает, что чукчи в лагере сидели в «палатках» с
кострами (Jochelson 1905. № 6: 137; ср.: Стебницкий 1994: 24).
Караул на бивуаке не ставили, никаких укреплений не возводили (Воскобойников, Меновщиков 1959: 432). Лишь заметив чужака, спрашивали, кто он (Bogoras 1918. № 23: 95).
Когда ожидалось нападение врагов, по словам чукчей, даже в яранге спали одетыми и обутыми, положив рядом луки и
копья (Вдовин 1965: 129). Луки, как пишет классик корякской
литературы Кецай Кеккетын, чукчи клали под голову, как и коряки (впрочем, может быть, это простая интерполяция корякского обычая на их противников). Следовательно, проснувшийся воин мог тут же воспользоваться луком. Копья же ставили в
одну вертикальную пирамиду (Стебницкий 1994: 50—51; ср.:
Воскобойников, Меновщиков 1959: 432).
Набег со стойбищем. Основным видом зимнего набега было постепенное подкочевывание со всем стойбищем к стоянке
противника. Н. Н. Беретти (1929: 13), рассказывая о коряках и
чукчах, отмечает: «Кочующие туземцы при дальних и продолжительных поездках берут часто с собою своих жен». О набегах
вместе с женщинами упоминает и фольклор (Богораз 1901. № 130:
335; Меновщиков 1974. № 91: 316-318; ср.: Неверов 1874: 47;
Народы России. 1880: 12; Лебедев, Симченко 1983: 131 (коряки)).
Причем оседлые чукчи и участвовавшие в походе оленные также
могли брать с собой жен (Богораз 1900. № ПО: 286—287; № 130:
335; ср.: Бахтин 2000: 46, 201). Подобный обычай не был характерным только для одних чукчей, он существовал и у других народов региона, например ительменов (Стеллер 1927: 47). В 1860х гг. участие женщин в походе объясняли тем, что мужчины не
желали (да и не умели) делать даже в экспедиции женскую работу (Нейман 1871. Т. I: 19; Беретти 1929: 16). Действительно, в
чуванском сказании упоминается, что женщины во время набега
ставили «палатки» — типично женская работа (Bogoras 1918. № 23:
95), презираемая мужчинами (Обручев 1974: 86). Следовательно,
поход фактически представлял собой определенный вид перекочевки.

О ходе такого набега К. Мерк (1978: 120) замечает: «Когда
они приближаются к чужой земле, то оставляют позади женщин
и юрты». Может создаться впечатление, что яранги с женщинами остаются где-то далеко в тылу, на границе территории противника, однако это не так. Чукотские сказания, повествующие
о набегах, рассказывают, что враги ставили свой стан в непосредственной близости от стойбища противника. Нападающие
располагались лагерем без всяких укреплений и дозоров и совершенно спокойно занимались обыденными делами (см.: Меновщиков 1974. № 87: 309; № 91: 316; Лебедев, Симченко 1983:
131). Бойцы, облачившись в доспехи, шли в бой, оставив нарты
на стойбище, где оставались женщины без всякой защиты (Лебедев, Симченко 1983: 131). Если на данной территории был лес
и какие-то естественные убежища или труднодоступные территории, то женщины оставались там (Мамышев 1809: 25, примеч.).
Воины могли подъезжать и непосредственно к месту боя на нартах, оставляя их за строем (Сгибнев 1869: 16), что, в свою очередь, препятствовало возможности окружения отряда. Далее действие шло по сценарию, подобному тому, как действовали при
нападении на вражеское стойбище.
Набег одних мужчин. В зимний набег могли отправляться
и одни мужчины на нартах. Подобный набег мог быть дальним
и неожиданным для противника, поскольку в этом случае чукчи
были мобильными, не обремененными большим обозом. Такие
набеги могли быть очень дальними. Так, Б. Кузнецкий отмечал,
что он ехал от окрестностей Анадырска, где его захватили в плен,
до стойбища чукчей шесть недель (КП1Д. № 70: 181) (1756). Если
принять, что в среднем за сутки караван при неспешном передвижении проходил 10—12 км (Вдовин 1987: 73), то данное расстояние могло быть, по крайней мере, 420—500 км. Если набег
был чисто грабительским, направленным на захват оленей, то
пленных предпочитали не брать, а всех убивали (Бабошина 1958.
№ 101: 243).
Грабительские налеты. Очевидно, в основном в летнее время, в тундру в поисках добычи отправлялись небольшие пешие
партии мужчин, происходящие из бедных стойбищ. Они нападали как на представителей других этносов, так и на своих более
зажиточных сородичей. Эти партии не были многочисленными.
Так, чукотский и корякский фольклор упоминает группу нападающих из двадцати (Меновщиков 1974. № 92: 318), десяти (Воgoras 1910: 185; Беликов 1965: 157), пяти (Богораз 1899: 354), из
пяти-шести воинов (Богораз 1900. № 167: 415), из трех (Бабошина 1958. № 90: 217; Меновщиков 1974. № 155: 488—490) или даже двух бойцов (Меновщиков 1974. № 86: 307). Причем, если в
предыдущий раз нападение не увенчалось успехом, то в следую-

ий рейд могло идти большее количество воинов (Воскобойников, Меновщиков 1959: 428). Естественно, будучи немногочисленными, шайки старались неожиданно напасть на небольшие
группы оседлых или оленеводов (Беликов 1965: 166). В частности, использовали различные хитрости и уловки. Например, спрятавшись, старались неожиданно напасть на пастухов или жилище убить жителей, стреляя издали из луков, угнать стада (Богораз
1899: 354; Иохельсон 1900. № 96: 210-211; Стебницкий 1938. № 1:
140' Воскобойников, Меновщиков 1959: 432; Стебницкий 1994:
28; 30; 39; 47).
Однако если враги нападали на одиноко стоящую ярангу и
чувствовали при этом свое численное превосходство, то действие, судя по чукотским сказаниям, часто шло по «цивилизованному сценарию». Вожак нападавших вызывал хозяина яранги на
поединок, поскольку предводитель обычно был лучшим воином
в своем отряде и должен был доказывать свое умение вести бой.
Видимо, нападать на безоружного было все же неэтично (Бабошина 1958. № 103: 251; Воскобойников, Меновщиков 1959: 427—
429; Такакава 1974: 45; Жукова 1988. № 7: 16-17. § 50—67). Если
не знали, кто обитал в жилище, то в коротком диалоге с хозяином выясняли это (Тынэтэгын 1940: 101). Пришедшие даже могли ожидать отсутствующего хозяина яранги, не начиная до его
прихода грабить его жилище и убивать жителей (Такакава 1974:
45). В том случае, если мужчина, выйдя на поединок, погибал,
то его семья и имущество становились добычей победителя (Бабошина 1958. № 95: 233; Воскобойников, Меновщиков 1959: 427;
Антропова 1953: 41—42; Беликов 1965: 162).
Нападение на поселение врагов. Г. Ф. Миллер так характеризует нападения чукчей и олюторских коряков: «...они не выступают против своего врага в организованном боевом порядке и
не дают ему времени подготовиться к обдуманной защите... Но
их нападения всегда неожиданны и все совершаемые ими убий7
ства, захват в плен, поджог жилищ , после того как имущество
разграблено, — все это они делают самым поспешным образом
и затем опять скрываются обратно» (Антропова 1957: 226—227).
Такой способ нападения использовался, естественно, при втором
стереотипе ведения войны, против чужих и враждебных племен.
Дабы не понести лишних потерь, чукчи нападали на поселения
врагов неожиданно, на рассвете, чтобы не дать противнику подгош

Поджог жилищ более характерен для коряков (ср.: Стрелов 1916. № 41:
126; Лессепс. Ч. 2. 1801: 156; Дьячков 1893: 64; Окунь 1935а: 51; Вдовин 1970:
0; Кибрик, Кодзасов, Муравьева 2000. № 18: 77. § 1-6; Стебницкий 2000: 177).
Впрочем, об этом есть упоминание и в фольклоре оседлых (Меновщиков 1974.
№ 57: 221) и оленных чукчей (Вдовин 1970: 22). Обычно сжигались русские селения (Олыксандрович 1884. № 11: 295-296; Богораз 1934: 48).

товиться к обороне и просто перебить спящих или мечущихся
спросонья (Богораз 1902. № 5: 163; Bogoras 1918. № 2: 28; Бабошина 1958. № 101: 245; ср.: Стебницкий 1994: 43 (коряки)). Для
координации действий, чтобы враг не заметил их приближения,
чукчи перекликались по-вороньи (Богораз 1902. № 6: 164; ср.:
Мушкин 1853. № 83: 853 (призыв людей в снежной пустыне)).
Отсюда, возможно, в чуванских преданиях чукчи ассоциируются
с воронами и воронами (Bogoras 1918. № 23: 95; ср.: Богораз
1902: 163). Чтобы дать знать своим, находящимся во вражеском
жилище, и не вызвать у противника^ подозрения, кричали, находясь у озера, как гагара: «Йоо-ок! Йоо-к!» (Богораз 1899: 353)8.
Предание о неожиданном нападении чукчей рассказали В. Г. Богоразу (1934: 48) русские жители Походской деревни на Колыме:
«Когда ночи стали дольше, чукчи напали на деревню, захватили
сонными и всех перебили. Как выбежит какой из дому, тотчас
его и убьют». Цель подобного набега была проста, она состояла
в неожиданном появлении, истреблении врага, при случае захвате добычи и быстром отступлении (ср.: Меновщиков 1988. № 125:
296). Причем еду чукчи тут же съедали и портили то, что не
могли увезти (Тан-Богораз 1979а: 215), с целью вызвать голод у
оставшихся в живых противников: юколу топтали, жир выливали из фляг, а пустые емкости выбрасывали; крест, как святыню
противника, кололи копьями, видимо, желая убить духа этого
предмета (Богораз 1902. № 6: 164; ср.: Тан 1898. № 118: 3).
Подобным же образом чукчи нападали на стойбище кочевников — оленных коряков. В этом набеге главное — молниеносность, внезапность, ошеломление противника, чтобы не дать
ему возможности не только откочевать, но и спастись бегством.
Доктор К. Мерк (1978: 120) писал об этом следующее: «Нападения на яранги противника начинают всегда на рассвете. Одни
бросаются с арканами на яранги и стараются их разрушить, выдергивая стойки, другие в это время колют копьями покрышки
яранги, а третьи, подъехав быстро на своих легких нартах к оленьему стаду, делят его на части и угоняют. Иногда удается корякам
убить некоторых из нападающих, стреляя из ружей из яранги,
или ранить, и тогда чукчам приходится ни с чем убираться восвояси. Однако так как чукчи большей частью очень быстро разрушают ярангу, то корякам реже удается стрелять во второй раз
и больше. В то время как чукчи закалывают всех боеспособных
мужчин... женщин и детей они уводят с собой».
Итак, как видим, временем для нападения избиралась рассветная пора, когда сон у спящих наиболее крепок и проснув8
Другой, более поздний вариант сказки, где муж превратился в гагару, см.:
Такакава 1974: 45.

шийся от криков и шума человек не может сразу сообразить, в
чем дело, и гибнет под ударами нападающих. Обычно при этом
ярангу окружали, чтобы никто из жителей не мог убежать и позвать на помощь (Меновщиков 1974. № 87: 309; Стебницкий
1994: 29; ср.: Богораз 1902: 369; Иохельсон 1900. № 52: 127). Группа нападавших при этом должна была насчитывать, по крайней
мере, около десятка человек. Нападали враги спереди яранги,
вероятно, когда по какой-то причине не могли окружить ее полностью (Bogoras 1918. № 2: 28). Воины в нападавшем отряде имели четкую специализацию, в зависимости от хозяйственных и
бытовых навыков каждого. Оленеводы умели ловко накидывать
аркан на оленя, в данном же случае этот навык использовался
для заваливания яранг, чтобы оттуда выбежали жители, поскольку
в сами жилища чукчи, видимо, не стремились врываться. Вероятно, это было связано с религиозными мотивами, опасением
мести со стороны духов-защитников очага, на которых, в свою
очередь, надеялись оборонявшиеся. В. Г. Богораз (1991: 75) поясняет: «Считается недопустимым врываться в чье бы то ни было жилище, будь то даже нора лисицы, так как предполагается,
что каждое жилище имеет бубен и духов-охранителей, месть которых может последовать немедленно» (ср.: Богораз 1902: 151;
Меновщиков 1977: 81—82). Подобный прием накидывания аркана был достаточно типичен. Эскимосская сказка так описывает
нападение врагов, очевидно чукчей, на стойбище: «Скоро увидели, что черной вся сопка стала. Это враги к стойбищу ползли...
Копья у них были и ремни длинные с петлей на конце. Кинут
они петлю на верхнюю часть яранги. За конец шеста зацепят и
тянут. Падает яранга» (Козлов 1956: 182). Подобным образом
описывает это действие и корякское сказание: «Подошел к юрте, набросил аркан на сплетение верхних концов жердей, которые остов юрты держат, потянул сильно и опрокинул юрту набок» (Меновщиков 1974. № 150: 476; ср.: Крейнович 1979: 190;
Новикова 1987: 101). Следовательно, такой способ сноса кочевого жилища был типичен для региона.
В то же время другие воины, копейщики, использовали
при нападении на жилища еще один характерный прием: прокалывание стенок яранги и полога, находящегося рядом внутри,
копьем (Богораз 1934: 175; ср.: Стебницкий 1994: 53 (оленные
коряки)). Видимо, копье при таком ударе держали в обеих руках
(правой ближе к концу), используя характерный прием для забивания домашних оленей и охоты на диких (ср.: Богораз 1991:
Табл. VI. Рис. 1). Отметим, что подобным же образом, через полог, убивали и стариков, решивших уйти к «верхним людям»
(Зеленин 1937: 62; ср.: Ч-о 1889. № 7: 106). Следовательно, и тут
воин-оленевод использовал типичный бытовой навык. Наконец

третья, очевидно самая незначительная, группа нападавших угоняла оленье стадо. Для быстроты это делали, не слезая с нарт.
Табун, насчитывающий сотни, а то и тысячи оленей, делился на
части, за которыми присматривала часть угонявших: они ехали
сзади на ездовых нартах, как и при перекочевке (Олсуфьев 1896:
148; Тан-Богораз 1979: 106—107). Судя по фольклору, корякский
пастух против подобного налета на стадо мог использовать следующую хитрость: он натягивал крупному оленю-быку на рога
кухлянку, после чего испуганное животное металось по стаду,
распугивая его, а разбегающиеся олени сметали самих чукчей на
их нартах (Жукова 1988. № 4: 16-17. § 16-49).
Судя по сообщению К. Мерка, чукчи, получив отпор от
обитателей яранги и неся некоторые незначительные потери,
предпочитали не сражаться далее, а ретировались (ср.: Козлов
1956: 182). Обороняющиеся коряки, очевидно, стреляли через
стены или через специально проткнутые бойницы (ср.: Козлов
1956: 182), используя огнестрельное оружие, которое чукчи практически не применяли в XVIII в. Чукчи могли в считанные минуты завалить ярангу, и коряки просто не успевали перезарядить
ружье вновь. Во второй половине XVIII в. скорострельность огнестрельного оружия, заряжаемого с дула, была невелика: несколько выстрелов в минуту, и, естественно, коряки не успевали выстрелить второй раз. Подобный же прием применялся чукчами и
в полевом сражении против русских, которым не давали выстрелить во второй раз, ведь чукчи, будучи блестящими воинами-индивидуалами, тут же переходили к рукопашной схватке.
Таким образом, еще раз отметим, что чукчи искусно использовали свои бытовые оленеводческие навыки в военном деле. Это, собственно говоря, не особенность их, а, скорее, характерная черта первобытного военного дела, еще не отделившегося
полностью от охотничьего промысла и скотоводческого хозяйства.
Столкновения из-за кровной мести и/или прочих обид. Этот
вид столкновения, с одной стороны, был наиболее древним, а с
другой — наиболее живучим, сохранявшимся еще в начале XX в.
К. фон Дитмар (1856: 38), говоря о чукчах, замечает: «Врага же
преследуют неумолимо и кровавую месть считают священною
обязанностью». Причиной кровной мести было обычно тяжкое
«преступление» — убийство. Столкновение могло происходить
по различным причинам, часто бытовым, постепенно перерастало в ссору, драку и затем приводило к фатальному исходу.
У чукчей, как уже отмечалось, существовала «группа участников кровной мести»,
которая и была ответственна за этот
культовый акт в целом 9 . Обычно же на месть отправлялся бли9

Ср. с представлениями нивхов: всякий, кто не исполнил кровную месть,
«неизбежно искупает такое упущение несчастьем и даже смертию», поскольку
дух убитого будет ему мстить (Шренк 1903. Т. 3: 24).

жайший родственник убитого: муж, брат, сын. Друг также должен был отомстить за своего друга. Мститель часто шел на
обидчика один, нередко сразу, как только обнаруживал убийство, и если недругов было много, то он старался незаметно пробраться к ним и отомстить (Бабошина 1958. № 101: 245). Месть
в первую очередь была направлена на обидчика, которого стремились убить тем же способом, каким и он произвел убийство,
то есть существовал первобытный принцип возмездия «око за
око» (О кровной мести. 1958: 71; Меновщиков 1974. № 97: 327;
ср.: Стеллер 1927: 48, 70; Толмачев 1911: 99). Так, в одной сказке
упоминается, что мстители за своего односельчанина просверлили убийце макушку, то есть наказали его тем же способом,
каким и он убил (Меновщиков 1974. № 83: 293—294; ср.: Галкин
1929: НО). После убийства виновного мщение с данной стороны
прекращалось, ведь убивать дальше считалось грехом (Богораз
1934: 183). Впрочем, в качестве мести могли убить не обидчика,
а его близкого, стремясь доставить ему максимальное страдание
(Богораз 1934: 183).
Механизм возникновения ссоры и последовавшей за ней
кровной мести приводит житель села Маркове на Анадыре Г. Дьячков (1893: 57—58): «Что у чукчей в обычае кровавая месть, видно
из следующего случая. В феврале настоящего 1891 года из Нижне-Колымска несколько человек отправились по берегу Ледовитого моря, к востоку от устья Колыми [sic!]. Приехавши на первый чукотский постоянный (оседлый) острожек, имевший около
4 юрт, они не застали ни одного живого человека: все, как мужчины, так и молодые девушки, лежали мертвыми — облитые кровью». Потом русские узнали, что тут произошло. «Один чукча
купил у другого березовый полоз под нарту, потом продавец начал просить обратно свой проданный полоз, а покупатель воспротивился уничтожению сделки; по этому поводу завязалась
между ними драка, сначала кулачная, а потом и кровавая. Драка
произошла в юрте покупателя, продавец убил хозяина, его жену
и детей. У убитого чукчи был сын, который был в отлучке. Когда он приехал домой и нашел убитыми отца, мать, братьев и
сестер, свою жену и детей, то он вздумал разделаться с убийцей
таким же кровавым образом. Забравшись в юрту убийцы, он
убил все семейство без остатка, затем напал и на посторонних
чукчей с укором, зачем они допустили до кровавой драки, убил
их всех, даже младенцев и, наконец, сам умер от полученных ран.
Во время последнего убийства три мальчика со' страху убежали в
другой чукотский острожек, они-то и рассказывают, как произошло убийство». Дионео (1895: 151), возможно, говоря об этом же
случае на Шелагинском мысу, отмечает, что был вырезан весь
клан из 18 человек, трупы которых ко времени их обнаружения
частично обглодали собаки.

Итак, стычка произошла в доме, очевидно, оленного чукчи, к которому приехал для торговли оседлый (ср.: Меновщиков
1974. № 42: 180—181). Спор начался из-за торгового конфликта,
и продавец, пришедший в ярость (а быстрое нарастание ярости — одна из черт характера чукчей), убил покупателя и его семью. Ведь при кровной мести обычно уничтожали и детей убитого, боясь, что они будут мстить, когда подрастут (Меновщиков
1974. № 150: 476; ср.: Кибрик, Кодзасов, Муравьева 2000. № 20:
99, 101. § 81—83), хотя в данной ситуации семья могла просто
быть перебита «под горячую руку». Сын убитого, отправившийся
мстить, убил семью убийцы. Причем он пришел один, не собрав
родственников. Подобное нападение, очевидно, обычно производились на спящих жителей (Меновщиков 1988. № 37: 78). А
поскольку жители поселения оседлых вступились за своего земляка, то и они поплатились жизнью. Сам же мститель также погиб
от полученных ран. Все это — характерный пример возникновения, хода и окончания кровной мести.
Поскольку, как уже отмечалось, одной из особенностей
национального характера чукчей была легкая возбудимость (Богораз 18996: 18; 1902а: 84; 1934: 26; Воскобойников, Меновщиков 1959: 430), то ссора могла вспыхнуть из-за пустяка, простого
оскорбления. Так, К. Мерк (1978: 140—141) отмечал, что «у чукчей дело редко доходит до ссор, но тем легче кончает последнее
убийством... и сын убил отца, упрекнувшего его, что он недостаточно быстрый и потому мало пригоден к походу против коряков». То есть, сын, которого отец лишь упрекнул в недостаточной физической подготовке для войны, в гневе убил своего родителя; но такое событие скорее исключение, чем правило.
А. Ф. Кибер (1824: 118—119) рассказывает о другом случае:
племянник убил дядю из-за того, что шаман указал на последнего как на причину гибели двоих сыновей племянника. Сыновья убитого собрались мстить, но их двоюродный брат попросил
отсрочить наказание на год и скрылся за это время. Таким образом, даже среди родственников могла возникнуть кровная месть,
но, как видим, в несколько смягченном варианте.
Как правило же, споры среди родственников улаживались
мирным путем (ср.: Богораз 18996: 41; 1900. № 132: 336—337;
Шнирельман 1994: 103—104). Кровная месть была направлена
вовне рода, на представителей других родов или иноплеменников. Г. Майдель (1925: 30) отмечал: «Удивительно, что при таком
роде жизни у них кровавые стычки встречаются сравнительно
редко. Случаются споры и таковые разрешаются копейным поединком или грабежом, если один из обиженных может собрать
несколько товарищей, которые ему помогут поколотить противника и угнать часть его оленей. Но все же такого рода расправы

должны быть довольно редки...» Таким образом, обиженный, чувствуя в себе силы, мог вызвать обидчика на копейный поединок,
который мог окончиться смертью одного из сражавшихся (ср.:
Богораз 1934: 179—180; Меновщиков 1974. № 30: 135 (эскимосы)). Кроме простых поединков на копьях происходили состязания-бои. Так, чукотское сказание рассказывает о состязании с
похитителем сестры (Бабошина 1958. № 86: 212): сначала поединщики, обегая вокруг озера, по очереди преследуют противника и метают друг в друга копья.
Обида удовлетворялась не только местью, но еще и «моральной компенсацией», состоящей в отнятии у обидчика стада
или иного имущества. Пострадавший часто забирал у обидчика
половину стада (Бабошина 1958. № 62: 151; Козлов 1956: 59 (стадо и нарты); о поведении в подобной ситуации коряков см.: Меновщиков 1974. № 150: 476; Кибрик, Кодзасов, Муравьева 2000.
№ 20: 101, 103. § 85—93 (еще забрана и половина работников)).
В качестве выкупа могли быть выданы наиболее ходовые товары:
чай, табак, шкуры и ремни (Меновщиков 1974. № 94: 323). У эскимосов человека, убившего кормильца, могли не убивать, а заставить его платить своеобразные алименты: обеспечивать семью
убитого (Арутюнов, Сергеев 1975: 113). Также бывали случаи, что
убийца в качестве своеобразной виры порабощался семьей, потерявшей своего члена, и выполнял его обязанности (Богораз
1934: 177). Впрочем, в качестве своеобразного выкупа чаще передавали женщину — члена семьи убийцы (Богораз 18996: 41).
Причины ссор, естественно, могли быть самые разные. У
чукчей еще в конце XIX в. существовал своеобразный экстремальный вид спорта — кража оленей, тогда как в прочих отношениях
чукчи были весьма честными людьми (Богораз 18996: 19; Беретти 1929: 20). Так, В. Г. Богораз (1934: 28) отмечал: «Среди оленных чукоч воровство между стойбищами и стадами, можно сказать, вошло в обычай» (ср.: Богораз 1902а: 84; Меновщиков 1974.
№ 100: 330—331). Это также было одной из причин, приводивших к ссоре, борьбе и мести. Причем если отец не успел получить сатисфакцию, то месть переходила к сыну (Августинович
1878: 54; 1880: 725; Сильницкий 1897: 52).
Капитан А. А. Ресин (1888: 171—172) также отмечал столкновения между оленеводами из-за кражи оленей и кровной мести:
«Чукчи отличаются от коряк воинственностью, судя по вооруженным столкновениям, нередко случающимся между ними. Поводом к таким столкновениям служит обыкновенно ссора между
членами двух родов из-за какого-нибудь вздора, украденного
оленя и т. п. Ссора, особенно под влиянием водки, переходит в
драку и нередко кончается убийством. Родственники убитого
считают своим священным долгом мстить за него и, таким обра-

зом, один род подымается и выступает против другого, дело доходит до вооруженного столкновения; дерутся на копьях, но
иногда в дело идут и винчестеры, хотя вообще замечено, что там,
где есть эти ружья (особенно у сидячих чукчей), войны стали
реже. Часто столкновение кончается мировой: род наступающий,
обиженный требует удовлетворения, контрибуции и, если состоится соглашение, противная сторона платит каждому из пришедших оленя, двух». Естественно, употребление горячительных напитков, в частности водки, особенно распространившееся в XIX в..
способствовало возникновению ссор (Суворов 1867а: 171). Как
заметил Н. Галкин (1929: 161), «чукча хмелеет быстро и становится совершенно невменяемым». Итак, кровная месть могла
быть улажена и посредством выкупа (ср.: Меновщиков 1974. № 94:
321—323), то есть в конце XIX в. намечалось постепенное отмирание кровной мести и переход к более цивилизованным способам решения споров. И. П.Толмачев (1911: 99) также заметил,
что месть часто заменяют выкупом (Богораз 1934: 184—189). Действительно, в самом конце XIX в. не проходило и года, чтобы не
убили кого-нибудь у оседлых или кочевников, хотя до 1890-х гг.
убийств, по заявлению приморских чукчей, было меньше, так
как боялись кровной мести, которую в это время стали соблюдать менее неукоснительно (Гондатти 1898: 5, 18).
Еще в начале XX в. случались набеги, вызванные какимилибо бытовыми обидами, кражей оленей или кровной местью.
Старик-чукча так обрисовывал стереотипы поведения своих предков в середине XIX в.: «Пусть люди и мирно живут, друг друга
не обижают, а все равно думают: „Вдруг воевать придется..." Так
поживут-поживут, а потом подерутся и расходятся...» (Лебедев,
Симченко 1983: 134; ср.: Тан-Богораз 1979а: 219—220). Однако
такие столкновения, возникавшие на почве кровной мести, были уже достаточно редки. Причем очевидцы указывали, что стычки
чаще происходили на Чукотском полуострове, у оседлых, у которых сильнее развились товарные отношения, тогда как оленные чукчи сохраняли патриархальный быт в чистом виде и решали свои споры более мирными путями (Майдель 1925: 31; Дьячков 1893: 53; ср.: Суворов 1867: 23; Олсуфьев 1896: 107).

Бой
Засады. На ранней стадии развития военного
искусства засады были одним из основных военных приемов.
Чукчи использовали их, имея как небольшое количество воинов,
так и крупные силы. В бою засада, по-видимому, не считалась
военной доблестью и поэтому ее применяли главным образом
против тех этносов, с которыми вели тотальную войну.

Наиболее элементарным видом засады было простое подкарауливание неприятелей всем отрядом. Так, даже один чукча
мог напасть на врагов, тянущих судно вверх по течению. В этом
случае неожиданность компенсировала недостаток в численности (Bogoras 1910: 182; Меновщиков 1985. № 127: 308—309). Из
засады могли просто стрелять во врага, находясь в безопасности.
Если верить русскому преданию, записанному В. Г. Богоразом
(1902. № 5: 162) на Нижней Колыме в 1896 г., то перешедшие
эту реку чукчи, подстерегая русских, прятались в ямах, покрытых
сверху мхом от кочек, откуда они неожиданно стреляли из лука
(ср.: Олыксандрович 1884. № 11: 295; Дьячков 1893: 56; Крейнович 1979: 189 (коряки)).
Простым же видом засады было укрытие всего отряда и
неожиданное нападение на идущего походным маршем противника или же на его лагерь (Богораз 1900. № 129: 333; Меновщиков 1985. № 127: 308-309; ср.: Тан-Богораз 1979: 106—107; Bogoras 1910: 182; Жукова 1988. № 7: 16. § 7 (коряки)). Прятаться для
нападения могли в пещерах, как это сделали чукчи, по информации М. Соэра, выступившие против отряда Д. И. Павлуцкого,
видимо во время похода 1731 г. (Sauer 1802: 104, п. 2). На идущий караван в подходящем месте нападали, можно сказать, классически, на голову и хвост, внося панику и не давая противнику
возможности ни бежать, ни прийти на помощь «авангарду» или
«арьергарду» (Тан-Богораз 1979: 78). Капрал Г. Г. Шейкин, рассказывая о войнах середины XVIII в., так обрисовывал характерный образ действия чукчей против русских: «...а русских людей тогда убивают, когда где небольшое число людей и в узком
проходе между гор захватят» (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 585).
Нападение на стоянку противника могло происходить и ночью
(Богораз 1900. № 129: 333). Смысл этой засады предельно прост —
произвести неожиданное нападение на неспособного быстро организовать отпор противника и, следовательно, быстро его разбить, а самим избежать лишних потерь.
Засада могла устраиваться и на противника, сопровождающего оленье стадо. Не ожидая врага, сопровождающие в основной своей массе шли позади оленей (особенно в узких местах),
поэтому появление впереди врагов, которые пугали стадо, приводило к тому, что олени, разбегаясь в панике, просто сметали
незадачливых воинов-пастухов (Богораз 1899: 365).
Классический пример засады мы находим в рассказе именитого чукчи Пурехома Менямтина (1776). Он так предполагал
напасть на коряков, расположившихся у Гижигинской крепости
для защиты от чукчей: «Оставя большую половину чукотского
войска... в прикрытом месте, а достальным малым числом для
обману появиться близ крепости у стойбища коряцкого, учинить

сражение и не долго оное имея, обратитца к побегу, а когда преследование будет, то чукчи, находящиеся в засаде, должны будут
выскочить сбоку и перебить преследователей...» (Вдовин 1987:
106; ср.: Антропова 1957: 230).
Итак, большая часть чукчей должна была расположиться в
засаде, ожидая удобного времени для нападения на коряков во
время ложного отступления чукчей. Их действие было рассчитано на скоротечный бой: нападающий отряд, завязав, вероятно,
перестрелку, спешно должен был отступить, заманивая находящихся в победном угаре коряков в засаду. Неожиданный удар,
ошеломив врагов, должен был решить дело. Сам план был составлен блестяще: в засаду выделялась просто большая часть
войск, а не какой-то отборный отряд, ведь чукотские мужчины
все были хорошими воинами; завязка боя и вовлечение противника в сражение; ложное отступление, имитирующее бегство и,
наконец, основной бой с коряками не у стойбища, а вдали от
него, ведь из находящейся тут же Гижиги могли подоспеть на
подмогу русские, столкновение с которыми могло обернуться
для чукчей поражением (ср.: Мамышев 1809: 23—25).
Несколько по-иному устроенная засада из части войска
использовалась против русских. Во время боя на реке Егаче с
отрядом А. Ф. Шестакова (1730) чукчи устроили засаду, и после
начала атаки по фронту, когда левый фланг противника, состоявший из коряков, побежал, воины из засады напали на последних, а затем зашли в тыл центральному отряду, состоящему из
казаков и якутов, тем самым окружив его (Сгибнев 1869: 16). Также
и в бою на реке Орловой с отрядом майора Д. И. Павлуцкого
(1747) чукчи разделили свой отряд, состоявший примерно из
полутысячи человек, на две части, под руководством двух тойнов: основная масса атаковала русских с фронта, а другая часть,
обойдя сопку, зашла неприятелю в тыл, стремясь захватить противника в кольцо и отрезать его от обоза (Словцов 1886. Кн. 1:
253—254; Зуев 2001: 26). Суть подобной засады состояла в том,
чтобы отвлечь часть войска врага, сковать его силы и внимание,
тогда как другая часть должна была неожиданно напасть с тыла
и заставить противника сражаться на два фронта, окружая его.
Подобная засада часто устраивалась против многочисленного противника. Впрочем, иногда она располагалась и по фронту противника и нападала на него после ввязывания в бой его сил, о
чем информирует сказание о борьбе чукотского героя Кунлелю с
коряками (Меновщиков 1974. № 85: 300—301).
Таким образом, у чукчей существовало несколько видов
засад. Во-первых, немногочисленный отряд или даже отдельный
воин мог просто неожиданно напасть на врага. Во-вторых, чукчи
могли, используя ложное бегство, привести противника к засаде

и, в-третьих, завязав бой с фронта и тем самым не давая возможности противнику перебросить воинов на другие участки фронта, напасть на его тыл с целью окружения. Таким образом, засады входили в сферу военного искусства чукчей. Хотя засада, в
общем, является элементом тотального типа войны, она была
обычным явлением в первобытном военном деле, позволявшим
избежать излишних потерь обычно немногочисленным армиям
племенного общества.
Военные хитрости. Естественно, периодически чукчи применяли на войне и различного рода хитрости. Так, в «Сказании
об Эленди и его сыновьях» упоминается, что при нападении коряков герой притворился мертвым и голым распростерся на холодной земле. Затем, когда коряки уже не обращали на него внимания, он пополз на четвереньках на врагов. Коряки, приняв героя за духа, в панике бежали и в это время были перебиты (Богораз 1899: 370).
Если враги намеревались напасть на пастуха со стадом, то
последний, заметив это, для того, чтобы враги подумали, будто
при стаде присутствует несколько пастухов, мог изготовлять чучела людей, набивая одежды ветками. Это могли делать и с целью отвлечь на чучела внимание неприятелей, чтобы неожиданно
напасть на них (Воскобойников, Меновщиков 1959: 432). Подобное употребление чучел, прикрытых сверху обычной одеждой,
было характерно для региона (Тюшов 1906: 274 (камчадалы); Стебницкий 1994: 24, 26 (коряки)).
В поздней сказке, записанной в 1971 г., упоминается и
хитрость при приеме непрошеных гостей: враги пришли в ярангу
и стали ждать хозяина, якобы не вернувшегося еще с охоты.
Сытно поевшие и отдыхающие пришельцы были просто сожжены в яранге ее хозяевами (Такакава 1974: 45; ср.: Стебницкий
1994: 58; Жукова 1988. № 4: 16-17. § 50-67).
Иногда чукчи нападали на русских, приходя под видом
торговцев. Так, в начале XIX в. трое из чукчей, подойдя к рыболовам на реке Майн якобы для обмена, неожиданно бросились
на россиян и закололи одного, обратив остальных в бегство. Русских могли также сначала радушно принять, но затем, усыпив
их бдительность, убить, как было в то же время на той же реке
(Дьячков 1893: 41, 56). Возможно именно из-за таких случаев среди русских было распространено мнение о том, что в старину
чукчи, приходя под видом торговцев, затем коварно убивали и
грабили россиян (Народы России. 1874. № 2: 26). По замечанию
К. фон Дитмара (1856: 34), для русских «торговля с чукчами была весьма опасна, потому что торговали с обеих сторон с оружием в руках и часто бывало более грабежа, схваток и убийств, чем
размена товаров» (ср.: Мушкин 1853: 1422; Нейман 1877. № 3—4:

87; Александров 1872: 73; Завадский-Краснопольский 1873: 34;
Антропова 1957: 171). Данное мнение обосновано и тем, что в
первой трети XIX в. взаимное недоверие и подозрение сторон
было еще велико.
Тактика. Нападение чукчи осуществляли на рассвете. Это,
по-видимому, объяснялось не только тем, что сон человека наиболее крепок в это время, тут действовал и культовый фактор,
согласно которому ночью в тундре господствовали злые духи.
Солнце же являлось добрым символом, вспомним самую страшную клятву чукчей и коряков — солнцем (Георги 1777: 83; см.:
Богораз 1900. № 132: 337). Вместе с тем чукчи, ведя «тотальную»
войну с русскими или коряками, могли нападать и ночью (Богораз 1902. № 5: 161; Полевой 1976: 132) (1688).
Если станы противников располагались не вблизи друг от
друга (Меновщиков 1985. № 127: 309), то воины подъезжали к
месту боя на упряжках. Чукотское сказание так описывает приближение многочисленного войска оленных коряков: «Утром далеко в тундре поднялась снеговая пыль и послышался гул, словно от морского прибоя. И множество танитов подступило к сопке...» (Бабошина 1958. № 103: 250; ср.: Меновщиков 1988. № 93:
212). Бойцы могли уже быть облаченными в доспехи, тогда как
лук и стрелы лежали на нартах сзади, а копье было приторочено
сбоку (Богораз 1900. № 137: 366; № 156: 400; 1934: 170; Тан-Богораз 1979: 98).
Как воины готовились к бою, описывает сержант Маклаков, отряд которого неожиданно столкнулся на пути к Каменскому острожку с чукчами, идущими в поход на коряков, в декабре 1774 г.: «Чукчи со своих санок стали и, связав к санкам
оленей, надев на себя куяки, предприняв в руки копья, луки и
тулы [колчаны] со стрелами, стали по крылам расходиться» (Вдовин 1965: 97; ср.: Две записки... 1873: 365).
Как же строились чукчи? Боевое построение возникает на
достаточно ранней фазе общественного развития, до образования государства. Это было построение не по рядам и шеренгам,
как в регулярной армии, это иногда аморфное построение базировалось на половозрастном делении общества и на роли лидеров. Еще В. В. Антропова (1957: 229) заметила: «Сведения о построении военных отрядов у племен северо-восточной Сибири
совершенно отсутствуют, о них можно судить лишь по косвенным данным». Действительно, подробных описаний строев мы
не находим в источниках, но все же некоторая прямая или косвенная информация имеется. Естественно, есть сообщение, говорящее о наличии некоего строя у чукчей (Богораз 1900. № 130:
334). Для сравнения мы можем обратиться к корякам-олюторцам, о которых известно, что они сражались в отрядах, состоя-

щих из родовых групп, последние, в зависимости от необходимости, могли действовать как отдельными отрядами, так и в общей
массе войска (Вдовин 1970: 18; см.: Кибрик, Кодзасов, Муравьева 2000. № 19: 83. § 26—27). Поскольку построения по родоплеменному принципу были наиболее обычным видом тактических
соединений древности, а сами чукчи также собирались на войну
по принципу родства, то мы вправе полагать, что и у них были
подобные отряды, состоящие из родичей и, шире, жителей одной географической области.
Если воинов было немного, то они становились для боя в
одну шеренгу (Врангель 1948: 308; ср.: Меновщиков 1988. № 88:
196; Burch 1998: 106). Естественно, внутри этой шеренги также
был определенный порядок: наиболее сильный, обычно предводитель, был в центре, а наиболее слабые стояли на крыльях (Воgoras 1910. № 2: 185; ср.: Bogoras 1910. № 17: 98-99) для окружения противника (Богораз 1900. № 132: 337). И. С. Вдовин (1950:
93—95; 1965: 92—93; 1987: 104) даже выделяет передовых воинов —
йин'ычьыт, которых он считает предводителями. Следовательно,
центр был ударным, отсюда предводитель был лучше виден воинам, он направлял удар при атаке, а за ним следовали остальные
воины. Если же воинов было много, то они должны были строиться перед боем не в одну шеренгу. Наиболее смелые бойцы

Сцена боя лучников, нарисованная на моржовом клыке из Аляски
(Hall Collection, Phoebe Hearst Museum of Anthropology, neg. 2-144).
Воспроизведено по: Burch 1998: 96, pi. IV
По подсчетам Э. С. Берна, в бою участвуют 88 воинов, 45 — слева и 43 — справа.
Потери сторон почти равные: у левой стороны — 6 раненых и 7 убитых,
у правых —7 раненых и 6 убитых — (Burch 1998: 93, 97). К обеим сторонам подходят
подкрепления, но воины справа уже бегут

становились впереди, а остальные шли за ними. Естественно,
смелыми могли быть более опытные и старшие по возрасту воины (ср.: Богораз 1900. № 130: 334: сын находится в строю позади
отца). Лучники, очевидно, предпочитали вести бой неплотным
рассыпным строем для удобства стрельбы: видимость была лучше и в то же время можно было увертываться от снарядов противника (Воскобойников, Меновщиков 1951: 579; Меновщиков
1988. № 88: 196; см.: Широков 1968: Рис. 7; Burch 1974: 10; Маlaurie 1974: 139, 141; Burch'1998). Так, например, эскимосы с мыса
Барроу для удобства стрельбы развертывались в три линии (1852)

(Burch 1998: 89). Пращники же в бою взаимодействовали с лучниками (Белов 1952. № 102: 269). По предположению Дж. Стоуна, в первой линии стояли панцирные воины, а за ними располагались метатели (Stone 1961: 56).
Перед боем врагу могли предъявлять требование, например,
вернуть угнанных оленей, исполнение которого привело бы к
мирному исходу дела. Если чукчи не хотели давать бой и их намерения были искренними, то они, показывая свое нежелание
биться, махали руками, кланялись и даже ложились на землю,
как это было у Гижиги в 1775 г., когда казаки, вступившись за
коряков, неожиданно открыли огонь (Две записки... 1873: 366;
Алексеев 1961: 61—62). В этих жестах, в частности в поклонах,
можно видеть подражание поведению русских, тогда как размахивание руками без оружия — местный жест, показывающий
мирные намерения (Ray 1957: 88; Burch 1988: 234; 1998: 133—134).
При переговорах оружие клали на землю, отходя от него (Две
записки... 1873: 365). Эскимосы, плывущие на байдаре, с целью
демонстрации своих мирных намерений поднимали на копье пузырь или шкурку (Sauer 1802: 87). Видимо, это были знаки желания торговать (Ray 1975: 88). Однако если обе стороны чувствовали свою силу, то обычно происходило сражение (Лебедев,
Симченко 1983: 128—129). Естественно, перед столкновением противники обменивались насмешками (ср.: Лебедев, Симченко 1983:
128), особенно если сражались чукчи с коряками, которые понимали язык друг друга (Дьячков 1893: 101).
О своей готовности к бою чукчи сообщали, стуча копьем
по доспеху (Богораз 1901. № 130: 336; ср.: Меновщиков 1974. № 90:
314; № 91: 318), кроме того, старались запугать врага грозным
боевым кличем (Воскобойников, Меновщиков 1959: 428; Меновщиков 1950: 20; 1985. № 127: 308—309). Приморские жители, которые напали на эскимосов о. Св. Лаврентия, выли по-волчьи,
чтобы обратить на себя внимание врагов и чтобы другая часть
воинов, услышав этот клич, неожиданно напала с тыла; при этом
враги — эскимосы с этого острова — ревели как моржи (Богораз
1934: 175; Меновщиков 1985. № 133: 326-327; ср.: Malaurie 1974:
141; Жукова 1988. № 32: 123-125; ср.: Бахтин 2001: 171). Очевидно, издавая боевой клич, враги сообщали о принятии вызова (Козлов 1956: 181). Подобная боевая сигнализация в виде звукоподражания животным была широко распространена (Рабинович
1947: 77). В самом волчьем кличе можно усмотреть культовый
подтекст, ведь это животное, наряду с касатками, считалось у
эскимосов покровителем и защитником людей (Меновщиков
1959: 90). Имитация же моржового рева могла использоваться и
для заманивания в засаду врага, охотящегося на байдаре за этой

добычей (Меновшиков 1985. № 56: 127), то есть в данном случае
культовый контекст отсутствовал '°.
В знак начала боевых действий предводитель эскимосов
поднимал вверх, видимо по направлению к солнцу, два лука (Меновшиков 1985. № 127: 309). Издавая боевой клич, предводитель
тем самым подавал сигнал к атаке (Меновщиков 1950: 20; 1985.
№ 127: 309). Боевым кличем эскимосов было «Ира!» (Меновщиков 1974. № 18: 103; Бахтин 2000: 233), а у чукчей - «Ыгыыч!»
(Меновщиков 1974. № 88: 311) или «Ав-ач!» — междометие, обозначающее призыв к действию, к атаке (Воскобойников, Меновщиков 1959: 428; 431—432; Беликов 1965: 163). У сиреникских эскимосов клич «кур-ус» был сигналом вызова на бой (Бахтин 2000:
125-126).
Естественно, что в бою всякое подобие строя пропадало и
сражение воинов — индивидуальных бойцов — становилось более беспорядочным, как это изображено на моржовом клыке
(1939/1940), где представлен поход Д. И. Павлуцкого (Широков
1968: Рис. 9; Хабарова 1978). Хотя перед боем предводитель мог
ставить перед воинами задачу (Богораз 1900. № 132: 337), но сам
ход боя не был организован и управляем, поскольку вождь сражался и, следовательно, не мог отдавать приказы и тем самым
координировать действия отрядов. По-видимому, не существовало военной музыки и знамен, которые могли бы направлять
действия воинов и подразделений. В. Г. Богораз упоминает лишь,
что предводитель группы телькепских чукчей созывал на собрание своих соплеменников висевшим на шее свистком, сделанным из продырявленного оленьего позвонка (Тан-Богораз 1979:
81). Было бы заманчиво предположить, что автор тут верно отражает историческую реальность, а не реалию европейских армий
начала XX в., где свисток употреблялся для подачи сигналов в
бою. Впрочем, в качестве сигналов могли использовать некие виды
знаков. Так, у эскимосов Западной Аляски размахивание поднятой на палке меховой паркой обозначало желание одной из сторон заключить перемирие (Nelson 1899: 329; Malaurie 1974: 152).
В бою существовала определенная координация между отрядами, предводители которых, очевидно, договаривались заранее о взаимодействии, как это было во втором сражении чукчей
с Д. И. Павлуцким, чей отряд был атакован с фронта и тыла (КПЦ.
№ 59: 159; Сгибнев 1869: 29; Зуев 2001: 26). В полевом столкновении, до непосредственного соприкосновения с врагом, чукчи
предпринимали обход противника с флангов, вынуждая его отступить (Богораз 1900. № 132: 337; Антропова 1957: 230; Зуев 2001:
10
Отметим, что аляскинские эскимосы применяли для передачи сигналов
резкий свист (Кашеваров 1845. № 193: 873).

24). Очевидно, окружение практиковалось в особенности тогда,
когда нападающие имели численный перевес и могли со всех
сторон нападать на противника, эффективно реализуя тем самым
свое превосходство (Козлов 1956: 181; 189; Бабошина 1958. № 95:
232; Воскобойников, Меновщиков 1959: 432; Меновщиков 1974.
№ 85: 300). Даже при неожиданном нападении врага эскимосы
стремились его окружить и расстрелять из луков (Меновщиков
1980а: 216. § 131; 1988. № 99: 236).
Резерв, в собственном смысле этого слова, то есть запасной силы, предназначенной для решения внезапно возникающих оперативных задач, судя по всему, не существовал. "Чукчи
еще не дошли до такой степени развития военного искусства,
когда военачальник мог оставить часть своего войска в резерве и
бросать его в бой по мере надобности. У чукчей все решали численность, натиск и мастерство воинов.
Техника боя. Различные русские документы второй половины XVII—XVIII в. в один голос утверждают: «...а у чюхоч лучной бой...» (ДАЙ. Т. 6, № 136: 407 (1676); ср.: ПСИ. Кн. 2, № 122:
524-525, bis (1710); Атлас 1964. № 54: 38, А-2 (1710-1711); КПЦ.
№ 57: 157 (1711); Миллер 1758: 199; также см.: Вдовин 1965: 3738). Следовательно, противники (а им видней!) считали, что основным видом сражения у чукчей являлся бой луком, перестрелка. Старики-коряки так рассказывали Н. Н. Беретти (1929: 6) о
древней чукотско-корякской тактике: «Когда все стрелы были
израсходованы и поломаны, противники начали драться копьями; последние тоже изломались». Так же рисует бой чукчей с
коряками русский очевидец, видевший из Гижиги сражение между этими двумя этносами в 1770-х гг.: «Сперва меткие стрелы,
а потом палицы и копья багрили снег длинными ручьями крови» (Мамышев 1809: 24). Об обычности подобного сражения свидетельствует и способ боевой тренировки воинов: сначала действуют луком, а потом копьем (КПЦ. № 70: 181). Подобная тактика была, так сказать, естественной. Действительно, если стрелы
израсходованы, а исход битвы еще не решен, то остается или рукопашная, или простое отступление одной из сторон, которая, к
примеру, истратив стрелы раньше, была расстреливаема противником издали (Burch 1998: 227; ср. с тактикой эвенков: Wagner
1789: 154).
И. С. Вдовин считает, что противники, одетые в панцири,
сначала перестреливались, когда же запас стрел выходил, чукчи
сбрасывали неудобные панцири и сражались на копьях (см.: Богораз 1991: 208, примеч. ф; pro: Горелик 1993: 127). К сожалению,
автор не уточняет источник своей информации. Впрочем в показании чукчи Хехгитита (1763) находим, что в бою аляскинские
эскимосы раздевались, чтобы легче было увертываться от стрел

противника (КПЦ. № 71: 186), но, судя по контексту, речь идет
именно об особенности ведения боя американцами, на что и обратил внимание Хехгитит как на некий иноземный обычай (ср.:
КПЦ. № 70: 183). В показании казака Л. Вершинина (1762) также утверждается, что жители Аляски сражаются голыми (Белов
1954: 184; ср.: Этнографические материалы. 1978: 89). Комментарий к этому мы найдем в рассказе малемютов залива Коцебу об
их сражении с таревмютами с мыса Хоуп, которые подошли к
полевому укреплению малемютов и стали вызывать их на бой
(середина XIX в.): «В ответ некий Харларардлак появился из-за
палисада. Он был обнажен до пояса. Враги посылали свои стрелы в него, но он прыгал вокруг так ловко, что они были не способны попасть в него; напротив, он смеялся над ними и собирал
их стрелы. Затем он снова ускользнул в безопасность» (Rasmussen 1952: 67—68)". Действительно, эскимосы, жившие у устья
р. Юкон (икогмют), не использовали щиты, поскольку они просто уклонялись от стрел (Nelson 1899: 328; Fienup-Riordsn 1990:
155; 1994: 328; Burch 1998: 73). Как видим, воин обнажался лишь
по пояс с целью не сражаться с противником, а увертываться от
его метательного оружия, обычно же эскимосы вели бой в панцире, который надевали под одежду.
Азиатские эскимосы и чукчи также сражались в доспехах
(Bogoras 1910: 185; ср.: Меновщиков 1950: 17; Burch 1998: 225).
Корякское героическое сказание так повествует о столкновении
оседлых коряков с о. Куутук с чукчами п в XVIII в.: «Приблизился тот вражеский отряд. Тотчас ымканцы вышли из своей
крепости, в ближайшую тундру пошли, начали биться. ...Кончились стрелы, копьями стали биться. Ымка сильно озлобился,
бросил копье, вынул топор и бросился на врагов. Начал рубить
вражеские головы костяным топором. Однако неправильно ударил, в открылок панциря засадил топор. Еще больше разъярился.
Мотает из стороны в сторону врага, в открылке панциря которого завяз топор. Не может топор высвободить, поэтому вместе
с топором и мотает врага. Изловчился враг, ударил Ымку копьем
под мышку. Едва вытащил из раны копье. До того как умереть,
11

Этот же случай, но в несколько иной записи, приводит и Э. С. Берн:
«Через некоторое время невысокий мужчина по имени Алаакатлак вышел. Он
крикнул тикигагмютам (Tikigagmiut): „Стреляйте в меня!" Он был обнажен, исключая только лисий нос на лбу и пояс с белым лисьим хвостом сзади, также
он держал маленький барабан. Тикигагмюты стреляли в него, но промахивались, потому что он кружился очень быстро. Они вообще не попали в него, а
он собирал стрелы, которыми они стреляли. Когда стрела падала, он брал ее.
Когда он набрал полные руки стрел, Алаакатлак возвратился в укрепление»
(Burch 1998: 105).
12
Так считает комментатор текста (Меновщиков 1974: 624, примеч. к № 147—
148), однако противниками данного поселка могли быть и оленные коряки.

Ымка еще десять врагов убил» (Меновщиков 1974. № 148: 468—
469). Данный пассаж достаточно ясно показывает нам элементарную тактику коряков: перестрелка, затем рукопашная. Причем
герой даже метнул свое копье, по-видимому, не предназначавшееся для броска, а затем стал действовать костяным топором,
поражая противника в голову, которая, несмотря на наличие у
чукчей шлема, вероятно, часто была не защищена. Однако противник закрылся деревянным обтянутым кожей крылом панциря, где топор и застрял.
Итак, воин оставался в доспехе, сражаясь в рукопашной
схватке копьем. Действительно, враги не дали бы своим противникам времени сбросить доспехи в бою. Разве что это делалось
по взаимному соглашению, но подобных данных как будто нет.
Напротив, А. Сгибнев (1869: 15), на основании архивных материалов, пишет, что перед сражением с казачьим головой А. Ф. Шестаковым на р. Егаче (1730) чукчи надели костяные куяки и, после того как казаки сделали выстрел, тут же бросились в атаку с
копьями, то есть ничего не сняв. Кроме того, чукотские воины,
изображенные на моржовых клыках, фехтуют на копьях в доспехах, видимо, последние им не мешают (Антропова 1953: 41—42;
Табл. IX, 1, 2а, б; Широков 1968: Рис. 7; ср.: Тан-Богораз 1979:
43 (оседлые коряки); 57—59 (телькепские кочевые чукчи)). Да и
на панцире (по-видимому, XVIII в.), точнее на его наспинном
щите, из Музея культур в Хельсинки представлены воины в
доспехах как стреляющие из лука, так и сражающиеся на копьях
(Palsi 1983: 105, kuva 59). О сражении в доспехах говорит и тренировка воинов — упражнения
в латах целыми днями (Вдовин
1987: 106).
В бою воины в панцирях,
очевидно, стояли в левосторонней стойке, то есть обратившись
к противнику левым боком (это
было вызвано тем, что панцирь
имел разрез на правом боку), и
эту левую сторону тела необходимо было защищать. Крылом
же, находившимся от панциря
слева, также удобно было действовать, находясь в этом положеодетый в железный ламелнии. Левая нога, выставляемая Чукча,
лярный доспех с левым крылом.
вперед, также была защищена — Фото рубежа XIX—XX вв. Воспропоножей. Немногочисленные же изведено по: Богораз 1991 Табл. X

панцири с двумя — правым и левым — крыльями, вероятно, свидетельствуют о возможности стоять и в правосторонней стойке.
В. Г. Богораз отмечает, что воины в панцирях, соединяясь по
двое-трое, могли противостоять натиску легковооруженных противников (Тан-Богораз 1979: 53, 57—58; ср. с изображением на
назатыльнике доспеха, где воин в латах сражается с бездоспешньш противником: Palsi 1983: 104). Вероятно, речь идет о том,
что при обороне от превосходящих сил врагов пара воинов становилась спиной друг к другу и таким образом отбивалась (Козлов 1954: 143; Такакава 1974: 97). Причем эта пара при незначительной численности отряда могла составлять основу строя, тогда как легкие воины бегали по сторонам от них (Козлов 1954:
143). Тандем из пары воинов применялся и в дальнем бою, где
один воин был главным, а второй помощником, «птичкой, находящейся под мышками» (Богораз 1900. № 132: 337).
Совершенно очевидно, что основным способом боя эскимосов являлась стрельба из лука. Фехтование на копьях им также было знакомо, но менее распространено, чем у кочевников,
и появилось, по-видимому, под влиянием последних. Это ясно
видно при сопоставлении азиатских эскимосов с аляскинскими,
которые даже древко копья использовали для защиты себя и
своих лучников от стрел врагов (Nelson 1899: 328; ср.: Rasmussen
1952: 67; Burch 1974: 10; Malaurie 1974: 141; Шнирельман 1994:
105). Вот как описывает эскимосское предание бой середины
XIX в. между аляскинскими эскимосами малемют и таревмют:
«Громкие крики с обеих сторон возвестили начало битвы, но
вскоре ничего не было слышно, кроме свиста стрел в воздухе»
(Rasmussen 1952: 68). При натягивании тетивы стрелы держали
вместе с луком в левой руке (Бабошина 1958. № 23: 57; Бахтин
2000: 231), а копье клали на землю (ср.: Богораз 1949. № 12: 169).
Свои копья эскимосы кидали в противника, последний мог увернуться и поднять копье, чтобы далее использовать его в бою (Меновщиков 1988. № 103: 246). После того как были истрачены стрелы, а исход боя еще не был решен, эскимосы могли сражаться
тесаком (Меновщиков 1988. № 129: 308).
Естественно, подобное, в основном метательное, сражение
могло продолжаться довольно долго и у эскимосов, и у чукчей
(ср.: Burch 1974: 11; 1998: 94, 121 (до двух-трех дней), 225 (весь
день)). Вспомним, что чукчи перестреливались с чуванским героем три часа, пока почти все не погибли (Bogoras 1918. № 23:
96). Также корякское сказание, возможно несколько гиперболизируя, сообщает о бое кочевых и оседлых коряков с чукчами изза угнанных последними оленей: «Бились два дня, однако чукчей
разбили» (Меновщиков 1974. № 149: 473; ср.: Лебедев, Симченко 1983: 129). В отписке приказчика анадырского острога Кур-

бата Иванова (1661) упоминается, что «чукчи», высадившись на
берег из десяти байдар, вели метательный бой с казаками на коче «с полудни до вечера» (Белов 1952. № 102: 269), но это все же
другая ситуация: «чукчи» были на берегу, казаки — на судне. Итак,
как видим, первоначально и чукчи не пренебрегали метательным
боем, для которого надевали тяжелые доспехи, неудобные для
ближнего боя. Впрочем, очевидно, более героическим считался
рукопашный, а не дальний бой (Bogoras 1910: 185)|3. Ведь чукчи
по своему мировоззрению не боялись смерти, и для них, в отличие от других этносов, было не страшно умереть. Столкновение
с русскими и превосходство огнестрельного оружия способствовали увеличению значения ближнего боя, который в складывающемся героическом эпосе вышел на первый план как способ
разрешения взаимоотношений внутри и вне этноса.
Поединок. Именно поединок был тем видом схватки, в котором в конечном итоге решалась судьба боя. Ведь после перестрелки, если одна из сторон не ретировалась, воины переходили к рукопашной схватке, а поскольку линейного построения в
сражении чукчи не придерживались, то бой фактически превращался в серию поединков. Последние были более или менее
стандартными: противники фехтовали на копьях.
Нападающая сторона могла даже дать защищавшемуся немного времени для подготовки к поединку (см.: Антропова 1953:
Табл. IX, 2а; ср.: Стебницкий 1994: 53). Для честного выявления
того, кто является более доблестным воином, подчас даже отказывались напасть на спящего противника (Богораз 1900. № 127:
331). Врагу могли дать время поесть, чтобы затем он отправился
к «верхним людям» сытым (Дьячков 1893: 41; Козлов 1956: 19;
65; 189).
Поединки происходили и в начале сражения, перед стоящими войсками (Богораз 1900. № 130: 334—335). Противник мог
поднять над головой оружие, показывая, каким оружием он будет
сражаться, и призывая своего врага взяться за такое же оружие
(Меновщиков 1974. № 85: 301), или даже предложить противнику самому выбрать оружие (Такакава 1974: 104). Перед боем противники могли узнавать имена друг друга и называть имена жен
(Воскобойников, Меновщиков 1959: 436). Лаконичный разговор
противников перед дуэлью считался проявлением высшей доблести (Богораз 1899: 366, примеч. 6). Во время поединка между
врагами действовали те же правила, что и в «гражданском» по13
Е. А. Глинский (1986: 14—15, 21—22) вообще говорит о нешироком распространении лука и стрел среди чукчей, которые употребляли его главным образом на войне. Это мнение основано на том, что в могилах наконечников стрел
обнаружено мало, не было широкой специализации последних, колчан же был
рассчитан на небольшое количество стрел, а сами стрелы были дороги (sic!).

единке. Сначала нападал один
противник, второй оборонялся,
затем наоборот (Меновщиков
1950: 17 (эскимосы); Стебницкий 1994: 54 (коряки); Милянская, Карахан 1987: 134). Причем воин мог предложить неприятелю атаковать первым (Воскобойников, Меновщиков 1959:
428). Если сражались на копьях
панцирный воин с легким, то,
естественно, нападающей стороной был последний, тогда как
воин в броне отбивался, пово- Статуэтка из Чукотки из моржового
рачиваясь в сторону врага (Тан- клыка, изображающая воина в доспехе
с двумя крыльями (сер. XIX в.).
Богораз 1979: 58). В эскимосской сказке «Меткий стрелок» МАЭ, № 668-8. Воспроизведено по:
Антропова 1957: 220, рис. 33
описывается единоборство между братьями, поспорившими из-за добычи. Тут сражался один
брат против двух или нескольких. Для борьбы специально надели доспех со щитом. Сам же бой состоял в перестрелке из лука:
сначала одна сторона стреляла, другая защищалась — все это в
сказке происходило до полудня, — а затем наоборот (Меновщиков 1950: 17), причем у аляскинских эскимосов по традиции стрелял первым именно мститель (Rasmussen 1952: 67; Burch 1998: 104).
В эпосе мы можем найти и некоторые подробности о ведении чукчами ближнего боя. Копье при фехтовании зажимали
в обеих руках (см.: Антропова 1953: Табл. IX, 2а, б; Широков
1968: Рис. 7). Чтобы держать противника на большем расстоянии,
древко правой рукой брали около конца. Одна чукотская сказка
упоминает в качестве причины поражения коряка то, что конец
копья застрял в его широком рукаве (Воскобойников, Меновщиков 1959: 436; Беликов 1965: 164). Мы можем найти в источниках и некоторые приемы действия копьем. Обычными были различные боковые движения оружия (Bogoras 1910: 183). Копьем
стремились поразить противника в шею (Бабошина 1958. № 102:
246; Меновщиков 1974. № 85: 300) — слабо защищенную часть
тела у панцирного воина. Подобным ударом наконечника даже
отрубали голову (Меновщиков 1974. № 85: 300). Вероятно, так
действовали пальмой, хотя возможно, что таким образом фехтовали и копьем с большим остро наточенным наконечником. Отбивая вражеское копье, принимали удар наконечника на древко
(Тан-Богораз 1979: 43 (оседлые коряки); 58). Стремились сломать вражеское копье или выбить его из рук, что вело к потере
врагом своего основного оружия (Меновщиков 1974. № 97: 327;

Жукова 1988. № 7: 16. § 15). В качестве нестандартного приема
действовали обратным утолщенным концом древка копья как
дубиной, переламывающей древко вражеского копья (Тан-Богораз 1979: 59). Могли и просто срезать своим наконечником острие вражеского копья (Меновщиков 1974. № 86: 307). Древко
копья могли использовать и для того, чтобы, просунув его между
ног, повалить врага (Bogoras 1910: 184). Применяли и уколы копьем, после чего тело противника сбрасывали с копья (Бабошина
1958. № 99: 241; Такакава 1974: 97) или даже поднимали на копье и бросали во врагов (Меновщиков 1974. № 91: 317).
При фехтовании широко использовали прыжки в высоту
(Богораз 1900. № 128: 333; Меновщиков 1974. № 85: 300). Так,
чукотское предание рассказывает: «Бьет юноша копьем танитов,
прыгает через их головы» (Бабошина 1958. № 95: 232—233; также см.: Bogoras 1910: 182—184). Цель подобных прыжков — оказаться за спиной противника и поразить его с тыла. Причем уже
во время такого прыжка могли поражать противника сверху (ТанБогораз 1979: 58). При прыжке, очевидно, отталкивались древком
(Тан-Богораз 1979: 58). Специалист по единоборствам Г. К. Панченко (1997: 235) считает такой прыжок вполне реальным, поскольку его можно было выполнить путем концентрации энергии. Отметим, что юкагирские юноши также обучались прыгать
через стоящего человека, не задевая его (Иохельсон 1898: 260).
По-видимому, в качестве гиперболизации данного приема в сказках, записанных в 1940—1950-е гг., герой просто поднимается на
воздух, откуда бьется с врагами копьем (Козлов 1956: 19—20; Воскобойников, Меновщиков 1959: 427; 430; 432; Беликов 1965: 160—
164; ср.: 1956: 15). Прыжки использовались и для увертывания от
стрел. В частности, прыжок в высоту позволял воину избежать
стрелы, летящей снизу, а нагнувшись, он пропускал стрелу сверху
(Козлов 1956: 189; Бабошина 1958. № 90: 217; ср.: Тюшов 1906:
272, 277—278 (ительмены)). Кроме того, стрелы, вероятно на излете, воин без панциря мог отбивать древком копья (Богораз 1934:
167; Воскобойников, Меновщиков 1959: 428; ср.: Nelson 1899: 328).
Естественно, кроме прыжков в единоборстве применяли и другие приемы, в частности мощные удары ногой, характерные для
борьбы (Bogoras 1910: 184).
Поединок мог длиться долгое время. В преданиях, иногда,
вероятно, с некоторым элементом гиперболизации, упоминается
единоборство с утра до полудня (Меновщиков 1974. № 86: 306—
307), длиной вдень (Богораз 1901. № 127: 331; Bogoras 1910. № 2:
184; № 17: 98; Воскобойников, Меновщиков 1959: 436; Меновщиков 1974. № 95: 323; Митлянская, Карахан 1987: 136), всю ночь
(Меновщиков 1974. № 88: 311), трое суток (Богораз 1901. № 130:
335). Десять суток сражался на копьях витязь Вытрытва с отря-

дом врагов (Воскобойников, Меновщиков 1959: 429). Это может
показаться чистым эпическим преувеличением, однако единоборство не длилось непрерывно, оно прерывалось для отдыха
сражающихся (Меновщиков 1974. № 88: 311). Во время отдыха
противники переговаривались друг с другом (Меновщиков 1974.
№ 88: 311). Причем во время этого перерыва противники могли
замириться и разойтись, обменявшись на память копьями — главным оружием поединка (Козлов 1956: 61; Меновщиков 1974. № 88:
311—312). С другой стороны, если один из противников еще
имел силы для боя, а другой обессилел, то последний мог быть
просто заколот (Богораз 1949. № 12: 175; Воскобойников, Меновщиков 1959: 429; 436). Упавший враг также считался побежденным (Бабошина 1958. № 90: 218; Сергеева 1962: 134—135).
Для того чтобы свалить противника с ног, старались подцепить
его копьем между ногами (Bogoras 1910: 184), подбросить его (Меновщиков 1985. № 127: 310) или даже поднять на копье (Меновщиков 1974. № 91: 317). Однако упавший мог не признать себя
побежденным и неожиданно поразить расслабившегося в этот
момент противника (Bogoras 1910: 185). Сбитому с ног противнику могли давать возможность подняться (Козлов 1956: 20). Концом поединка, очевидно, считалась и потеря главного оружия —
копья (Бабошина 1958. № 103: 251; Воскобойников, Меновщиков 1959: 429; 431). Если победитель намеревался добить проигравшего, он поднимал копье вверх (Козлов 1956: 60). Если копье
было потеряно, а враг еще мог сопротивляться, то поединок далее не переходил в схватку на ножах или в кулачный бой. Победитель ударом копья опрокидывал побежденного на спину, затем
вскакивал на него и убивал ударом в грудь (Меновщиков 1974.
№ 42: 186; ср.: Bogoras 1910: 185).
Финал поединка был стандартным: побежденный признавал себя проигравшим и просил прикончить его, поскольку для
воина считалось бесславным уйти с поля боя побежденным. «Убей,
убей меня, говорю! Побежденному зачем жить на свете?» — вот
достаточно стандартная фраза побежденного с просьбой добить
его (Богораз 1901. № 130: 335; ср.: Богораз 1900. № 127: 331; Bogoras 1910. № 2: 184; № 17: 98—99; Воскобойников, Меновщиков
1959: 429; 436; Сергеева 1962: 93; Беликов 1965: 160, 164; Бахтин
2000: 47). У аляскинских эскимосов даже существовала особая
песня, которую пел раненый, прося его добить (Burch 1974: 11;
1998: 108). Победитель, уважая доблесть своего врага, часто выражал желание оставить ему жизнь. Однако побежденный настаивал на смерти. Убивали проигравшего копьем — орудием
поединка, — приставляя его к сердцу (Антропова 1953: 41; Меновщиков 1974. № 86: 307). Это убийство напоминает ритуальное убийство стариков, которых закалывали копьем, направляя

его в сердце, или же душили. Пощады побежденный обычно не
просил. В качестве последнего желания он мог попросить сделать несколько затяжек табака (Bogoras 1910. № 17: 99; Сергеева
1962: 93; Бахтин 2000: 47, ср.: Kaplan 1988: 239). Естественно,
главной причиной желания расстаться с жизнью у побежденного
являлся стыд перед общественным мнением, потеря авторитета
(Bogoras 1910. № 2: 184; № 17: 99; Стебаков 1958: 99; Меновщиков 1974. № 86: 307; № 95: 324; № 112: 352; Такакава 1974: 105).
Кроме того, не последнюю роль в решении раненого бойца расстаться с жизнью играло и стремление не быть обузой своей семье, если он станет калекой (Бабошина 1958. № 98: 240; ср.: Меновщиков 1974. № 89: 312—313). В целом мужчины не боялись
смерти, имея детей, которые должны были продолжить род (Меновщиков 1988. № 126: 299). Побежденный перед смертью сам
передавал победителю свое оружие и упряжку (Bogoras 1910. № 17:
99; Антропова 1953: 41; Сергеева 1962: 93; Меновщиков 1974.
№ 113: 352), а то и все свое добро, если жилище находилось тут
же (Bogoras 1910: 184).
Во время поединка воины враждебных сторон стояли и
смотрели на единоборство (Богораз 1900. № 127: 331; Антропова
1953: 42; Табл. IX, 2а; 1957: Рис. 35). Враги могли даже сидеть,
что особенно удобно при долгой схватке (Богораз 1900. № 130:
334). При длительном поединке кто-нибудь из смотрящих мог
не выдержать и выстрелить в поединщика-противника (Богораз
1900. № 127: 332; Антропова 1953: 41. Табл. IX, 1; Такакава 1974:
104—105). Этот выстрел могли даже заранее запланировать и
сделать по условному знаку (Богораз 1899: 366). Уже упавшего
воина соратники могли начать оборонять от выигравшего врага
(Тан-Богораз 1979: 58). Даже победитель после одержанной победы мог подвергаться нападению со стороны воинов противника (Богораз 1949. № 12: 175; Меновщиков 1974. № 85: 300). С
другой стороны, и оставшийся в живых побежденный не был
огражден от нападения на него воинов из стана победителя (Богораз 1900. № 127: 332). Единоборство могло кардинальным образом повлиять на дальнейший ход боя. Увидев победу своего
бойца, воодушевленные воины бросались в атаку (Меновщиков
1985. № 127: 310), а противники, увидев проигрыш своего лидера, могли спасаться бегством (Такакава 1974: 105).
Впрочем, некоторые неписаные традиции проведения поединка все же, по-видимому, существовали. Общую его схему
можно представить так: фехтование на копьях длительное время,
потеря копья одним из поединщиков, просьба проигравшего о
смерти, убийство побежденного. Ведь сам поединок воспринимался сражающимися как своеобразная охота на людей, поскольку чукчи не выделяли людей из мира природы, считая человека

частью животного мира (Беликов 1987: 254; ср.: Богораз 1899а:
267—268). Поражение часто не останавливало бой, и даже после
проигрыша своего поединщика его сторонники бросались в битву. Поединок был не только данью героическому этосу чукотского общества, но имел и свой внутренний подтекст: избежать
лишних потерь, ведь потеря даже нескольких мужчин была существенной для сравнительно небольшой патриархальной семейной общины, в которой каждый мужчина был кормильцем.
Финал боя. Обычно побежденные спасались бегством (Козлов 1956: 181; Бабошина 1958. № 95: 231; № 99: 241; Воскобойников, Меновщиков 1959: 428). Победившие же, в свою очередь,
могли выделять для преследования лучших бегунов (Бабошина
1958. № 100: 242; ср.: Меновщиков 1985. № 133: 325). По бегущим стреляли из лука, а они, чтобы избежать попадания, совершали зигзагообразные прыжки (Воскобойников, Меновщиков 1959: 428; Леонтьев 1960: 135). Эскимосы могли, догнав беглеца, не убивать его, а подрезать сухожилие на пятках (Меновщиков 1950: 125). Если проигравшие успевали вскочить на нарты, то бежали на них, иногда запутывая свои следы для дезориентации преследующих (Бабошина 1958. № 101: 244). Однако
подчас не было времени искать свою нарту, и бегущий вскакивал на первую попавшуюся (Бабошина 1958. № 103: 251; Меновщиков 1974. № 42: 186—187). При преследовании убегающего на нартах врага стремились захватить его в кольцо, то есть
фактически применяли охотничьи приемы. Ведь на диких оленей охотились, гонясь за ними на нартах, окружая стадо и набрасывая арканы или стреляя из лука (Бабошина 1958. № 101:
244; Мерк 1978: 114; Этнографические материалы... 1978: 151).
Естественно, погоня, мчась на нартах, обстреливала бегущих из
луков. Причем стреляли как в ездока, так и в оленей. Если одно
животное было поражено, то ездок, как герой «Илиады» Гомера
(VIII, 87; XVI, 467), отрезал постромок и ехал дальше на оставшемся олене (Бабошина 1958. № 101: 244).
Чтобы нагнать пущего страху на бегущих, победители использовали психологические средства: у убитых противников
могли отрубать головы и, насадив их на острия копий, размахивать ими (Меновщиков 1974. № 88: 312) или же просто трясти
тело одного из убитых врагов, держа его за ноги и крича: «Вот и
вы так будете!» (Богораз 1899: 365).
В сказании, записанном в первой половине XX в., упоминается, что немногочисленные оставшиеся в живых, признавая
превосходство врага, бросали оружие и становились на колени,
отдавая тем самым себя в полное распоряжение победителя (Бабошина 1958. № 56: 143). Однако такое поведение, насколько
можно судить, не характерно для чукотских воинов, предпочи-

тавших пасть в бою. Храбрость же воина пользовалась уважением даже у врагов. Последние, даже превосходя в числе, могли
отдать упряжки убитых соплеменников своему врагу и отпустить
его с миром (Бабошина 1958. № 95: 233). Взятых в плен воинов,
как правило, убивали (Бабошина 1958. № 95: 232), впрочем, иногда
могли отпускать к своим (Бабошина 1958. № 56: 143). Обычно
оставляли в живых двух человек, которых отпускали домой. Поскольку общественное мнение ценилось чукчами высоко, то эти
люди, рассказав о своем поражении и передав угрозы-пожелания,
должны были распространить славу о доблести и отваге выигравших (Богораз 1900. № 129: 333-334; Меновщиков 1950: 125; Козлов 1956: 21, 182; Бахтин 2000: 234 (два человека); Тан-Богораз
1979а: 215; Козлов 1956: 60; Воскобойников, Меновщиков 1959:
428 (один человек); Меновщиков 1950: 22; 1974. № 148: 470; 1985.
№ 127: 309—310 (два и три человека); Козлов 1956: 21 (три вестника)). Этот обычай был в целом характерен для этносов региона, обычно отпускавших двух человек, которых сложнее заподозрить во лжи, нежели одного м. В качестве нестандартного поступка пленных бедняков, к которым испытывали сочувствие,
могли зачислить в свое войско (Воскобойников, Меновщиков
1959: 437).

Судьбы врагов
Убитые. Чтобы убитые враги «не могли смотреть на солнце», трупы поворачивали лицом вниз (Мерк 1978:
121; Меновщиков 1974. № 85: 301; № 91: 318; ср.: Богораз 1900.
№ 129: 333). Этот обычай, очевидно, связан с традицией оберегания огня очага от взгляда убитой добычи, которую в яранге
обычно накрывали чем-нибудь (Вдовин 1977: 134). Да и обычным умершим чукчи надевали белую одежду со специальным
капюшоном, закрывающим лицо, очевидно, с теми же культовыми целями из-за боязни духа покойника (Богораз 1939: 183;
ср.: Антропова 1976: 264). Вероятно, покойник не должен был
смотреть на покровительствующего людям доброго духа, который жил на солнце (Вдовин 1981: 125—126).
Раненых врагов, оставшихся на поле боя, добивали (Меновщиков 1974. № 90: 314), павших же оставляли лежать на поле
боя непогребенными (Богораз 1899: 355; Мерк 1978: 121; Козлов
14
Ср.: Тюшов 1906: 272, 274 (ительмены отпускают двух человек); Burch
1974: 8; 1988: 231; Malaurie 1974: 144, 147 (эскимосы Аляски отпускают одного
или двух человек); Кибрик, Кодзасов, Муравьева 2000. № 17: 77. § 21 (оседлые
коряки отпускают одного человека).

\956: 22; 181; ср.: Иохельсон 1900. № 51: 126; Кибрик, Кодзасов,
Муравьева 2000. № 19: 87. § 55 (коряки)), тогда как их оружие и
одежду забирали в качестве трофеев (Мерк 1978: 121; Козлов 1956:
21; Стебницкий 1994: 31).
Павшим врагам, уже убившим нескольких чукчей, прокалывали стрелами правое предплечье (Мерк 1978: 121). Возможно, это
делалось для того, чтобы повредить душу правой руки — основной для сражения (ср.: Богораз 1939: 42—43). Отметим, что коряки наиболее ненавистным врагам могли изрубить лицо, показывая
тем самым неуважение к убитому (Иохельсон 1900. № 51: 126).
Оседлые жители могли привязывать убитых врагов на столб,
по-видимому, с культовыми целями (Меновщиков 1974. № 41:
177; ср.: Меновщиков 1988. № 237: 449 (гренландские эскимосы)),
поскольку столб был символом предка, основателя и хранителя
данного поселка (Арутюнов, Крупник, Членов 1982: 114—115, 119;
ср.: Вдовин 1976: 243).
Пленные, рабы. Как уже говорилось, чукчи, в отличие от
наших современников, не ценили человеческую жизнь, что было
обусловлено отнюдь не суровой эпохой, но их религиозными
представлениями о реинкарнации и загробной жизни. Еще в
1770-х гг. женщины, увидев, что их мужья пали в битве, а оставшиеся в живых воины бежали, убивали над трупами мужей своих детей, а затем и друг друга, попав же в плен, замаривали себя
голодом (Мамышев 1809: 25—26). Суицид женщин (путем удушения или закалывания) и убиение детей в подобных случаях
были типичны и обычны для других этносов региона (Бриль
1792: 373). Мужья при своем поражении закалывали или душили
жен и детей и закалывались сами (КПЦ. № 64: 168). Мужчины,
попав в плен, предпочитали не жить в неволе и, если успевали,
убивали себя ножом (Атлас... 1964. № 54: 38, А-2) или замаривали голодом. Часто пленные чукчи разбивали себе головы о камни (Тан-Богораз 1958: 74; ср.: Семивский 1817: 77 (вторая пагинация)), ведь сама добровольная смерть рассматривалась чукчами как последняя битва (Тан-Богораз 1958: 68). Поскольку в
Сибири русским не хватало женщин, то они крестили пленных
чукчанок, а затем женились на них (Дьячков 1893: 56). Пленные
же дети также крестились и обычно становились холопами, а то
и казаками (Алексеев 1961: 14).
В плен к чукчам, как правило, попадали женщины и дети,
поскольку все мужское население, включая стариков, обычно
убивали (КПМГЯ. № 190: 239; ДАЙ. 1867. Т. X, № 78-VI: 351;
Сенатский архив. 1889: 35, 36, 535; Меновщиков 1950: 18) или
убивали всех взрослых, а детей брали в качестве добычи (Меновщиков 1974. № 83: 294). Могло быть и по-другому: всех врагов
истребляли поголовно, как было, например, при неожиданном

I

нападении на поселение оседлых жителей, когда перебили всех
женщин и детей, а идол божества-покровителя поселка забрали
в качестве трофея (Бабошина 1958. № 67: 166—167; ср.: Jochelson
1905. № 6: 138—139 (коряки); Bogoras 1910: 185; Богораз 1949.
№ 4: 139; № 9: 158). Согласно поздним сказаниям, в которых
можно усмотреть влияние поздней гуманистической идеологии
XX в., чукчи, перебив мужчин, могли отпустить женщин восвояси (Лебедев, Симченко 1983: 131). Причем последних, насколько
мы можем судить, при пленении обычно не подвергали насилию
(ср.: Burch 1974: 11; 1998: 108 (у западноаляскинских эскимосов
женщин насиловали, мучили и затем убивали)). Победитель же
мог просто жениться на жене побежденного (Воскобойников,
Меновщиков 1959: 426) и даже усыновить вражеского ребенка
(Козлов 1956: 19—20; 23). Вообще же добытчики распределяли
пленных среди своих родичей (Меновщиков 1985. № 83: 294)
или между собой, как указывается в одном эскимосском сказании, поровну (Меновщиков 1985. № 127: 309—310).
Оленьи стада чукчи во время своих зимних набегов подчас
захватывали вместе с пасущими их подростками, которые иногда
оставались в плену вместе со своими стадами, поскольку лучше
знали норов животных (Тан-Богораз 1930: 65; Богораз 1934: 175;
Меновщиков 19886. № 48: 222). В конце XVIII в. у приморских
жителей типичными невольниками были эскимоски с Аляски,
захваченные во время морских набегов. Этих пленниц могли
брать в жены бедные оседлые жители, их же могли продавать
оленным чукчам, к примеру, за 12 важенок или за 10 важенок и
двух ездовых оленей, дети стоили дешевле (Мерк 1978: 121). Судя по фольклору, мальчик стоил 10 оленей, а девушка — 20—30
(Рубцова 1954. № 15: 226, § 18; Вдовин 1970: 23). Неплохой ценой за мальчика считалось у эскимосов также предложение ножа и собаки или наконечника копья и шкур двух белых пыжиков (КПЦ. № 72: 186; Меновщиков 19886: 214). Пленного мужчину делали рабом реже, поскольку представитель сильного
пола мог представлять реальную угрозу семье, в которой он жил
(Рубцова 1954. № 16: 236. § 45; Куликов 1957: 55).
В рабстве обычно были иноплеменники, реже встречались
невольники и из самих чукчей. Бывали случаи, когда убийца
предоставлял семье убитого своего родственника, который и выполнял обязанности убитого (Богораз 1934: 177). У кочевых чукчей редко встречались в качестве работников коряки и юкагиры,
их могли женить на бедных чукчанках. В целом рабов было мало, поскольку обычным явлением был выкуп пленных. Уже через несколько дней после налета прибывали родственники
пленных и выкупали их (Шаховской 1822: 306; Мерк 1978: 120;
ср.: Гедеон 1994: 63). Так, в 1755 г. юкагиры принесли в качестве

выкупа за своих пленных табак, котлы, топоры, ножи, копья, луки,
стрелы, корольки (КПЦ. № 70: 183), то есть предметы русского
происхождения и оружие, которое русские чукчам не продавали.
В XVIII в. россияне выкупали своих пленных за табак (Богораз
1902. № 5: 163). Нужда в русских предметах обуславливалась тем,
что шла война с россиянами и торговые отношения были практически заморожены. Чукча, взявший в плен казака Б. Кузнецкого в 1754 г., хотел отпустить его за выкуп или обменять на
пленного сына, но по заключении перемирия в 1755 г. отпустил
без всяких условий (КПЦ. № 70: 183). В 1755 г. во время переговоров чукчи отпустили русских пленных, а россияне — чукотских (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 583).
В общем рабство было примитивным, женским, мужчин
обычно убивали, ведь они в плену представляли угрозу для жителей, особенно когда мужская часть стойбища была в отлучке
(см.: Богораз 1899: 357—362). Обычно пленные женщины выполняли домашние работы, а подростки пасли стада (Меновщиков 1974. № 112: 351). Как правило, с пленными обращались
строго, хотя само рабство было домашним, патриархальным. Даже
женщин в наказание могли бить (Мерк 1978: 121), впрочем, и
своих жен чукчи также наказывали (ср.: Тан-Богораз 1936: 241).
Раба из пленных могли и убить (Богораз 1934: 178). Так, за коварство в общении с господином раба распяли деревянными колышками на земле (Богораз 1899: 361; Тан-Богораз 1930: 76). С
прекращением войн рабство пришло в упадок, и в конце XIX в.
В. Г. Богораз (18996: 40) уже не обнаружил у чукчей рабов.
Пытки. Взятых в плен врагов подвергали пыткам. Может
быть, первоначально пытки носили ритуальный характер (Маlaurie 1974: 134—135), однако уже в чукотском фольклоре они
объясняются простой жаждой мести, а не добыванием каких-то
военных данных о противнике. Так, Якунину (эпический образ
майора Д. И. Павлуцкого) говорят: «Ты много людей убил, пусть
мы тебя хоть немного пожарим на огне!» (Богораз 1901. № 146:
390; ср.: Тан 1898. № 118: 3; Богораз 1900. № 129: 333-334; ТанБогораз 1958: 74). Действительно, обычно пыткам подвергался
захваченный в плен военачальник, поскольку он был ответствен
за потери, понесенные чукчами '5. Подобный обычай, вероятно,
характерен для народов Северо-Восточной Сибири и Аляски
16
(Давыдов 1810. Ч. II: 106, 109) . В частности, он существовал у
15
В одной сказке, записанной в 1955 г., вождя оставили в живых — не типичный случай (Козлов 1956: 24).
16
Вспомним, что индейцы также применяли пытки с целью продлить мучения врага (Ратцель 1904: 489). Вероятно, тут мы встречаем аналогичную традицию. Ср.: пытки пленных врагов эскимосами Северо-Западной Аляски: Burch
1998: 108-109.

ительменов, которые специально старались захватить вражеского
начальника. С. П. Крашенинников (1949: 705; ср.: 692) поясняет:
«В этом у них великая честь, что лутчего мужика полоня уморить» 17 . Впрочем, если обратиться к свидетельству нижнеколымского казачьего пятидесятника М. Колесова (1679), то увидим,
что чукчи могли пытать «всякими разными муками» и всех захваченных ими врагов (ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 3—4: 9; ср.: ДАЙ.
1867. Т. X, № 78-Х: 357). Обычной пыткой была огненная. Пленника привязывали к вертелу и вращали над костром, медленно
поджаривая (Богораз 1900. № 146: 390) или просто прикладывали к коже раскаленные ножи (Мерк 1978: 121; ср.: Антропова
1957: Рис. 34). Другой вид пытки состоял в том, что обнаженного
врага просто загоняли до смерти, заставляя его бегать по кругу,
как упряжного оленя на дрессировке (Богораз 1900. № 129: 334).
Даже убитого врага, который причинил большие потери, могли
пытать. В частности, упоминается поджаривание на костре тела
мертвого врага, привязанного к козлам (Меновщиков 1985. № 132:
323). Этос, очевидно, требовал, чтобы находящийся под пыткой
мужественно переносил мучения (Богораз 1900. № 129: 334; 146:
390; ср.: Крашенинников 1949: 402, 697, 705). После пыток человека добивали.

Использование собак в военных целях
Никаких специальных боевых собак чукчи и
азиатские эскимосы не разводили, для военных целей использовали тех же обычных собак, сибирских лаек — животных с пушистым хвостом, в основном серого окраса, а также белого, черного
и других цветов. Естественно, собак наиболее активно использо|8
вали оседлые жители: их просто запрягали в нарты . Предназначенных для езды кобелей кастрировали, и они служили до 12 лет,
но лучший возраст для запряжки — 3—7 лет (Аргентов 1857: 97;
Гондатти 1897а: 157—159). Зачастую женщины кормили своей
грудью ценного щенка околевшей суки; его затем особо ценили
(Трифонов 1872: 165, примеч. 2; Дмитриев 1892. № 51: 8; Кавелин 1931: 96; ср.: Тан-Богораз 1979: 25 (оседлые коряки)). С другой стороны, щенка, родившегося слабым, убивали (Митчель 1859.
№ 87: 183; 1865: 326).
Собаки, предназначенные для военных целей, использовались как для охраны жилища, так и непосредственно для боя.
17
Ср.: Крашенинников 1949: 692: ительмены мучили пленных, распарывая
им животы и мотая кишки.
18
Подробнее о северных собаках, их характеристике и использовании см.:
Jesse 1866. Т. I: 210-231; Т. II: 245-252.

Так, к полевому укреплению приморских коряков, состоявшему
из стены, сооруженной из ездовых санок, и рва в снегу, привязывали снаружи наиболее чутких собак для обнаружения приближения врага (Тан-Богораз 1979: 28). Естественно, животные
чуяли приближение людей к обычному жилищу (Архинчеев 1957:
45; ср.: Митчель 1859. № 87: 183; Богораз 1900. № 167: 415; ТанБогораз 1936: 244; Врангель 1948: 306; Бабошина 1958. № 60: 149;
Burch 1974: 8; Лебедев, Симченко 1983: 95; Санги 1985: 310). Хотя стоит заметить, что эти собаки лаяли весьма редко, а обычно
выли. Как отмечал Н. Ф. Каллиников (1912: 76, 168), одна-две
собаки все время были привязаны около яранги оленных чукчей.
Кроме того, собак для охраны могли привязывать и во внешней
половине жилища, где оседлые жители держали их зимой (Акифьев
1904: 54; Bogoras 1910: 184; Толмачев 1912: 498; ср.: Обручев 1974:
113). Причем любимую собаку оседлые могли даже брать с собой
в полог (Акифьев 1904: 56). Для привязи использовали ремень, но,
поскольку собаки могли его перегрызть, в XIX в. стали использовать для этого цепочку (Богораз 1899: 359, примеч. 4).
В целом чукотские собаки были достаточно дики и бросались на домашних оленей, не отличая их от диких. Так, Г. Майдель (1894: 138) отмечает, что была «наклонность собак считать
за свою неотъемлемую добычу каждого встреченного оленя» (об
этом же см.: Лессепс 1801. Ч. II: 134; Каллиников 1912: 82). Он
же описывает случайное столкновение собачьей и оленьей нарт,
при этом 24 упряжные собаки тут же объели двух оленей (Майдель 1894: 139). Даже этот врожденный инстинкт собак прибрежные жители использовали в борьбе с кочевниками, которые передвигались на оленьих упряжках. Так, в эскимосском героическом сказании «Виютку-предводитель» воины, разбившись по
парам, чтобы быть менее заметными, стояли в засаде и поджидали караван врагов. Каждый удерживал двух собак. Последних
при приближении оленьих упряжек неожиданно выпустили. Собаки, бросившись на оленей, создали сумятицу и неразбериху
среди едущих воинов, на которых тут же напали эскимосы. А
поскольку копья — основное оружие ближнего боя кочевников —
были прикреплены к нартам, то из-за внезапности нападения их
не успели отвязать. Враги были напуганы криком и неожиданностью нападения (вспомним, что «у страха глаза велики») и были все перебиты (Меновщиков 1985. № 127: 308—309). Хотя в сказании прямо не говорится, но из контекста следует, что это были простые ездовые собаки (возможно, две передние, ведущие
нарту), которые понимали приказы ездока. Чукчи также могли
использовать ездовых собак, располагаясь в засадах в трех местах
по пути следования каравана коряков. Причем собак в данном случае натравливали на людей (Воскобойников, Меновщиков 1959: 437).

Одна чукотская сказка упоминает, что злые духи кэле бродили небольшими группами, с громадными боевыми собаками,
набрасывающимися на людей и рвущими их (Богораз 1900. № 167:
415). Судя по контексту, тут имеются в виду эскимосы. Собак
могли использовать и для преследования убегающих врагов (Баранников 1974: 86 (коряки)).
Таким образом, специальных боевых собак эскимосы и
приморские чукчи не разводили, однако при необходимости для
военных нужд использовали тех же ездовых собак, которые могли выполнять несколько основных функций. Это, во-первых,
охрана жилища — самая обычная задача собаки. Во-вторых, борьба с людьми при атаке или преследовании. И наконец, в-третьих,
собак, опираясь на их природный инстинкт хищника, натравливали на оленей противника, тем самым лишая последнего обычного транспорта. Видимо, и оседлые коряки также использовали
своих собак в войнах с оленеводами, что говорит о типичности
данного явления (Тан-Богораз 1979: 25).

ОСАДА И ОБОРОНА
Оборона u ocaga у оленных чукчей
скусство осады и обороны укреплений у
основной массы чукчей, у кочевых оленеИ
водов, как и у номадов вообще, не было развито, хотя и сущест-

вовало. У них не было каких-то специальных опорных пунктов
для обороны — они рассчитывали на свою мобильную тактику и
быструю перекочевку от врага или в его сторону. Действия в поле при этом имели решающее значение. Впрочем, напомню, что
передвижение больших отрядов и стойбищ могло производиться
на нартах лишь при наличии снежного покрова, который отсутствовал с конца апреля—начала мая до конца сентября—начала
октября, летом же чукчи не перекочевывали и активных наступательных боевых действий на суше не вели.
Жители Чукотки использовали как естественные, так и
искусственные укрепления. Очевидно, первый вид укреплений
был более обычным, тогда как второй встречался реже. По своему характеру эти укрепления делились на стационарные и полевые. Причем даже постоянные укрепления не были перманентными, а строились лишь при непосредственной угрозе нападения. Это, с нашей точки зрения, выглядит нелогичным,
поскольку у чукчей в XVII—XVIII вв. шли непрекращающиеся
военные действия. Однако чукотское общество еще не достигло
той фазы развития, когда появилась насущная необходимость в
строительстве укреплений. Это, с одной стороны, объясняется
тем, что отдельные семейные общины из-за своей малочисленности не могли возводить фортификационные сооружения, надолго не отрываясь от производственного процесса. С другой
стороны, не было подходящего деревянного материала для строительства — имелись лишь камни, из которых оленные чукчи не
умели выкладывать стены. Кроме того, у них не было и необходимых технических навыков.
' Предварительный вариант этой части книги см.: Нефёдкин 2002.

При перекочевке первая задача состояла в том, чтобы удачно выбрать место для стойбища. При угрозе нападения превосходящих сил врага предпочитали отходить в более безопасное
место (Богораз 1900. № 131: 336; Бабошина 1958. № 103: 248; Маlaurie 1974: 140; Леонтьев 1983: 129). А от Д. И. Павлуцкого, согласно чукотским преданиям, даже собирались бежать в Америку (Богораз 1902а: 71, 84). В новой местности, когда необходимо
было выбрать место для укрепления, оленеводы делали это не
всегда удачно — сказывалось незнание территории и отсутствие
опыта в подобном предприятии. Поэтому и оборона не была удачной (Богораз 1900. № 128: 332-333).
В зимнее время стойбище располагали в долине — тут ветер был не так силен, да и противнику из-за возвышенностей не
было видно жилищ, о которых, впрочем, можно было догадываться по дыму (Тан-Богораз 1979а: 221). К. фон Дитмар, со слов
купца Трифонова, так описывает зимнюю стоянку чукчей (1856:
37): «Юрты [= яранги. — А. Щ свои чукчи разбивают обыкновенно в долине и на всех окрестных высотах ставят часовых, которые при малейшем подозрении и опасности с быстротой стрелы на маленьких санях спускаются в долину и призывают мужчин к оружию». Некоторые подробности об охране стойбища
можно почерпнуть в чукотском сказании, повествующем о войнах XVIII в.: «Старший брат стоял в карауле на самой высокой
сопке, оттуда видна была вся северная тундра, — с этой стороны
делали набеги таниты. Средний брат охранял южную часть тундры. Младший брат [малоопытный юноша. — А. Н.} охранял
восточную тундру и берег моря, самую спокойную часть» (Бабошина 1958. № 95: 230). Таким образом, судя по данному сообщению, система охраны стойбища стояла на достаточно высоком
уровне — с разных сторон долины располагались караульные. У
последних в качестве транспортного средства были скоростные
гоночные нарты. Вероятно, подобная охрана была организована
таким способом при непосредственной угрозе нападения со стороны противника (ср.: Воскобойников, Меновщиков 1959: 432;
435; 437; Стебницкий 1994: 33). Естественно, караулы располагались в удобных, хорошо защищенных от неприятельских глаз
местах (Воскобойников, Меновщиков 1959: 435). В мирный период или когда, по крайней мере, не было точно известно время
прихода врагов, чукчи вели себя более беспечно: специально караулов не выставляли, а надеялись, скорее, на случайные сообщения (Бабошина 1958. № 90: 217; № 98: 239; Меновщиков 1974.
№ 87: 308-310; № 88: 310-312; Лебедев, Симченко 1983: 129).
Да и в военное время стража, надеясь на ненастье, могла халатно нести службу (Бабошина 1958. № 101: 245). Вероятно, данная
«беспечность» объяснялась нехваткой мужчин, которые должны

были заниматься выпасом оленей и охотой, а может быть, простым презрением к врагу (Воскобойников, Меновщиков 1959:
427—428; Беликов 1965: 164; Меновщиков 1974. № 88: 310-312).
Кроме того, и собаки волновались, чуя приближение чужих (Архинчеев 1957: 45).
Летом, когда не было возможности перекочевывать, мужчины для выпаса стад уходили далеко от стойбищ, подчас на расстояние нескольких дней пути. В этот период яранги, наоборот,
располагали на сопках, откуда можно было обозревать окрестности. Ведь в стойбище практически не оставалось боеспособных мужчин, поскольку в данный период обычно не ожидалось
нападения (Воскобойников, Меновщиков 1951: 461; Бабошина
1958. № 90: 217; Лебедев, Симченко 1983: 129). Чтобы затруднить
подход к яранге, вход в нее могли располагать в сторону более
крутого подъема (Каллиников 1912: 76).
При приближении врагов к стойбищу обычно все небоеспособное население вместе со стадами отсылалось в безопасное
место, где, по мнению защитников, нападающие не могли их
обнаружить (Козлов 1956: 30; Бабошина 1958. № 103: 250; ср.:
Черненко 1957: 132). В стойбище оставались мужчины, которые
и принимали бой. Однако не всегда жители успевали укрыться,
тогда женщины искали укромные места внутри самой стоянки.
Так, чукотская сказка прямо рассказывает, что при появлении
врагов «женщины и дети попрятались, а мужчины ринулись в
бой» (Бабошина 1958. № 90: 217; ср.: Тан-Богораз 1979: 55). Если врагов замечали заранее и не считали возможным сопротивляться, то спешно собирали вещи и убегали на нартах (Козлов
1956: 30; Такакава 1974: 103-104).
В случае опасности оленье стадо могли держать и около
жилья (обычно на ночь). Это было вызвано как тем, что табун
не успевали угнать в безопасное место, так и тем, что для этого
перегона не хватало мужчин. Олень — животное достаточно пугливое, и при приближении чужих людей или хищников он волнуется и хоркает (Орловский 1928: 66). Следовательно, подается
сигнал об опасности. Поскольку сил у обороняющейся стороны
обычно было мало, то иногда применяли следующий прием:
когда враг подходил вплотную к стойбищу, пугали стадо, и оно
бросалось в сторону неприятеля и просто сметало его. Так же
мог поступить и находящийся на пастбище оленевод, на которого неожиданно напали враги. Следовательно, само стадо (обычно из нескольких сотен оленей) в этом случае выступало в качестве оружия (см.: Меновщиков 1974. № 90: 313—314; № 91: 318;
ср.: № 87: 309). Подобный прием характерен и для оленных коряков (Стебницкий 1994: 59).
Наиболее простым видом фортификационных сооружений
было укрепление собственной яранги. Действовал общечелове-

ческий принцип: мой дом — моя крепость. Если доверять фольклору, то обычное покрытие яранги из оленьих шкур в холодное
время года могли заливать водой, создавая этим ледяной панцирь (Бабошина 1958. № 56: 142—143). Практиковалось, если
верить одному из сказаний, и обкладывание стен яранги камнями (Лебедев, Симченко 1983: 98; ср.: Дьячков 1893: 133; Богораз
1900. № 146: 389). Вероятно, это эскимосская традиция. С нашей точки зрения, подобные укрепления отнюдь не являлись
надежной защитой — их можно было легко разрушить. Однако
надо учитывать, что одним из приемов нападения на людей, находящихся в яранге, было прокалывание копьем покрытия вместе с находящимся внутри, у ее стены, пологом (спальная палатка). Для поджога жилища зимой, в основной сезон набегов, в
тундренной местности не было много материала. Защитники надеялись на то, что противник, боясь духа-защитника, не вломится в ярангу и уйдет. Таким образом, данная пассивная оборона
не выглядела столь абсурдной. Она одновременно защищала и
самого мужчину, и его семью, которая также была под угрозой.
Оборону, если врагов было много, вели пассивно: сидели в яранге
и ждали, что будут делать осаждающие. В таком случае все могло закончиться тем, что последние, вырубив пешнями из моржовых клыков ступени на обледенелых стенах яранги, вскарабкивались наверх и через дымовое окно спрыгивали внутрь, убивая хозяев. Однако враги, намереваясь вести осаду, могли и не
идти на «штурм», а просто заявить осажденному: «Умрешь... от
жажды, тебе за водой ходить надо» (Лебедев, Симченко 1983: 98;
ср.: Леонтьев 1983: 129). Естественно, такая «блокада» не могла
быть долговременной (ср.: Жукова 1988. № 6: 21. § 16—29).
Оборона могла вестись и активно — осажденные стреляли
по врагам через специально сделанные в стенах яранги бойницы. В таком случае, нанося врагу потери, можно было отразить
нападение превосходящего по силам, но плохо защищенного от
стрел неприятеля. Причем женщины, находящиеся в это время в
яранге, также помогали обороне, изготовляя стрелы (сюжеты
см.: Козлов 1956: 181; Бабошина 1958. № 56: 142—143; Лебедев,
Симченко 1983: 98; ср.: Меновщиков 1988. № 125: 296).
Был и другой способ обороны, с использованием рельефа
местности. Когда непосредственно ожидалось нападение, население спасалось бегством в горы (Берх 1823: 46, 59; Полонский
1850: 398; Соколов 1851: 91, 92, 94). Для обороны могли выбирать и возвышенность, часто неприступную с трех сторон. Ее
склоны и особенно дорожку наверх поливали водой, которая,
замерзнув, создавала ледяной покров. Естественно, так можно
было обороняться зимой. Против уязвимых в обороне мест привязывали на ремнях груженные мешками камней нарты, к по-

следним прикрепляли копья или несколько остро обточенных
оленьих рогов. Данное приспособление изготовлялось из обычной грузовой нарты и после боевых действий несломавшиеся
нарты демонтировали (Антропова 1957: Рис. 34; Бабошина 1958.
№ 103: 247—251; Лебедев, Симченко 1983: 131; ср.: Меновщиков
1985. № 132: 322 (эскимосы); КПЦ. № 42: 116; Окунь 1935а: 58;
Иохельсон 1997: 216 (коряки)). Сани могли находиться за неукрепленной частью стены, к которой заманивали врага. Эту часть
мгновенно разбирали и запускали вооруженные нарты на врагов.
В каких-то других ситуациях данные аппараты не применялись.
Враги обычно пытались брать такую возвышенность штурмом,
ведь при осаде отнюдь не было ясно, у кого — у запасшихся едой
осажденных или только что пришедших осаждающих — будет
раньше исчерпан провиант. Основной штурм велся по ледяной
дорожке наверх. Чтобы ноги не скользили, осаждающие вырубали во льду ступени «кирками» из моржовых клыков (Бабошина
1958. № 103: 250; ср.: Народы России. 1880: 6). Именно тут на
наступающих в подходящий момент скатывали вооруженные
нарты. Вместо нарт для этой цели использовали и более простые
приспособления: обычные снежные шары, облитые водой (Козлов 1956: 64). Тотчас же после того, как «ряды» осаждавших разбивали санями, из укрепления выскакивали воины и довершали
разгром врага (Лебедев, Симченко 1983: 131). Это один из вариантов хода событий, исход же штурма было сложно предугадать.
Коряков, осаждавших укрепление, чукчи часто отбивали, тогда
как русские с их военно-техническим превосходством обычно
брали возвышенность.
На возвышенности, опять же при непосредственной угрозе
нападения, могли возводить и укрепление, делая забор из связанных ремнями жердей от яранг и обкладывая его дерном и камнями. Также иногда натягивали в виде стены шкуры, в которых
делали отверстия-бойницы для обстрела врага из лука. Подобное
заграждение не только позволяло защитить себя, но и было удобно для стрельбы по врагам. Штурмовали такое укрепление или
со всех сторон сразу, используя свое численное превосходство и
не давая осажденным сосредоточиться на какой-то определенной стороне обороны, или же, нападая на наименее укрепленную часть, пытались запрыгнуть на изгородь (если она была невысока), а затем и внутрь укрепления (сюжеты см.: Бабошина
1958. № 98: 239-240; № 103: 248-250; Лебедев, Симченко 1983:
99-100; 130-131).
При отсутствии навыков осадного искусства чукчам было
достаточно сложно взять укрепленные, подчас с валом и каменными стенами, острожки коряков, а иногда и их отдельные дома, в которых те активно оборонялись, стреляя из луков и ружей

(Лессепс 1801. Ч. II: 87; Богораз 1900. № 110: 287; № 132: 337338; ср.: Мерк 1978: 120). Понимая, что штурм может занять некоторое время, чукчи могли делить штурмующих на несколько
очередей, тем самым ведя бой непрерывно (Богораз 1900. № 132:
337). Начинался бой за поселение перестрелкой противников издали. Стрельбой старались сбить врагов с укреплений, сплачиваясь для увеличения ее эффективности (Богораз 1900. № 132: 337—
338). Иногда при наличии подручного материала чукчи изготовляли для защиты от стрел и пуль деревянные осадные щиты, которые упоминаются в документе 1653 г. (АИИ, ф. 160, № 383,
ест. 76; Вдовин 1965: 104). Подобное сооружение было распространено у народов Сибири2. Для защиты от вражеских стрел
осаждающие активно использовали свои приемы увертывания.
Постепенно чукчи подходили ближе и вели огонь еще интенсивнее, стремясь поразить стрелков противника и/или заставить
его прекратить огонь. Если обороняющиеся заседали в яранге,
то меткий лучник стремился попасть стрелами в крепежи постройки, намереваясь этим разрушить все жилище (Богораз 1900.
№ 132: 338; ср.: Лебедев, Симченко 1983: 131)3.
Самым же обычным способом проникновения врагов в
ярангу был ее снос. Чукчи-оленеводы, которые с детства умели
искусно кидать аркан, просто набрасывали его на верхушки стоек-жердей, являвшихся основой строения, обхватывали их и, потянув, опрокидывали всю ярангу, сея суматоху и испуг среди ее
обитателей (Мерк 1978: 120; Козлов 1956: 182; Меновщиков 1974.
№ 150: 476). Выбегающих из яранги врагов просто убивали (Стебницкий 1994: 57; ср.: Кибрик, Кодзасов, Муравьева 2000. № 20:
97. § 66 — коряки).
Существовал и весьма своеобразный способ взбирания на
крутую гору, где находилось жилище противника. К рогам выпряжного из нарт оленя привязывали аркан (обычно 15—20 м
длиной) и гнали животное вверх. Затем по этому аркану взбирался сначала один, а потом и остальные воины. При этом, чтобы ноги не скользили, на них надевали специальные подковы с
шипами. Естественно, такой способ штурма был эффективен,
2

Семь осадных щитов у двухсот юкагиров (1681): ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 4423: 180; у эвенков: Воскобойников, Меновщиков 1959: 182; у эскимосов-чугачей
на Юго-Востоке Аляски были щиты, прикрывающие сразу до 20—30 человек:
Malaurie 1974: 144; Шнирельман 1994: 107, ср.: Давыдов 1810. Ч. II: 149; у эскимосов-кадьяковцев за каждым щитом скрывались по 30—40 человек: Паллас
1781: 84; у русских казаков: КПЦ. № 2: 32; Сгибнев 1869: 31; 1869а. № 4: 87;
Майдель 1894: 546; Степанов 1937: 223; Белов 1952. № 102: 269; Никитин 1996:
78; Леонтьева 1997: 95; Зуев 2002: 70.
3
Типичным и для корякского фольклора сюжетом было попадание богатырем, стреляющим из лука, в ремень, стягивающий три основных шеста яранги
над дымовым отверстием (Стебницкий 1994: 57).

когда жители по каким-либо причинам активно не оборонялись
(см.: Бабошина 1958. № 98: 239-240; Меновщиков 1974. № 85:
304-305; Лебедев, Симченко 1983: 100).
Русские деревянные остроги или полевые «вагенбурги» из
нарт чукчи обычно не штурмовали. Иногда они, имея численное
превосходство, располагались лагерем вблизи и пытались нанести
врагу наибольший урон стрельбой из луков (Словцов 1886. Кн. 2:
79). Причем большие надежды чукчи возлагали на саму внезапность нападения, а не на осаду 4 . Подобный способ действия был
вызван, с одной стороны, превосходством русского огнестрельного оружия, а с другой — обычным недостатком продовольствия, который сказывался весьма скоро. Цель такого нападения
предельно ясно сформулирована в документе, рассказывающем
о нападении чукчей на Нижнеколымское зимовье в 1685 г., —
казаков победить, аманатов распустить, а казну разграбить (ДАЙ.
1867. Т. X, № 78-Х: 357).
Если поблизости не было укрепленных самой природой
мест, то чукчи при необходимости использовали полевые укрепления. Такое случалось нечасто, главным образом тогда, когда
нельзя было откочевать по снежному покрову или когда, наоборот, они шли походом (Сгибнев 1869: 15). Причем и для этого
укрепления выбирали место лучше защищенное, возвышенное
(Меновщиков 1985. № 127: 310). При угрозе нападения чукчи
обносили стойбище забором из связанных между собою нарт,
обсыпая их землей и покрывая шкурами. Вот как описывают
сотники анадырской команды такое укрепление (июнь 1731),
говоря, что казаки дошли до «острожку, который был построен
из их езжалых аргышных [грузовых. — А. Н.\ санок и моржовой
кожи и обсыпан каменьем, кочками и песком, кругом увязан ремнями, и в том острожке было юрт до осьми» (КПЦ. 1935. № 59:
159). К сожалению, анализируемый документ не сообщает о
штурме казаками этого укрепления, кратко говоря, «кои [яранги. — А. И.] разорили и сожгли». Таким образом, перед нами
своеобразный «санебург», сделанный из подручных средств стоящих, по-видимому, вертикально и связанных между собой
нарт, которые для прочности присыпали камнями и дерном. Хотя может показаться, что для возведения подобного укрепления
потребовалось бы слишком много нарт, примерно несколько сот
(по моим подсчетам, примерно 500, ведь диаметр одной яранги
был порядка 10 м), однако вспомним, что у каждой семьи было
множество нарт различного вида. Так, капитан И. Биллингс упоминает, что при перекочевке (1791) кладь от двух яранг заняла у
4
Отметим, что коряки были более искусны по части осады русских острогов. Так, в 1745 г. они сначала попытались атаковать Акланский острог, но, потерпев неудачу, осаждали его пять месяцев (Окунь 1935а: 51).

чукчей 126 нарт (Этнографические материалы... 1978: 55). Возможно, подобное укрепление произошло из простого загона для
оленей в форме полукруга, который делался из поставленных
вертикально ездовых нарт с грузом и был предназначен для отлова из стада упряжных и жертвенных оленей (Орловский 1928:
65-66; Антропова 1947: 65; 1957: 224-225; Архинчеев 1957: 61;
Кузнецова 1957: 294). Менее вероятно, что такое укрепление произошло из обычая обставлять ярангу связанными друг с другом
нартами для придания ей устойчивости на ветру (Богораз 1991:
103, ПО). Естественно, при снятии угрозы нападения на стойбище данный забор разбирался. Следовательно, это укрепление
нужно расценивать как временное полевое. Подобное укрепление было присуще не только чукчам, его применяли и оленные
коряки (Богораз 1934: 171; Тан-Богораз 1979: 28).
Если чукчи неожиданно встречали в пути более сильного
противника, то они могли просто составить из нескольких нарт
своеобразную стенку, из-за которой оборонялись, стреляя из лука (Богораз 1900. № 15: 92). Это уже чисто полевое укрепление.
Итак, мы видим, что у оленных чукчей, как и у кочевников
вообще, фортификационные навыки не были развиты. Военные
действия были маневренными, рассчитанными на внезапность,
даже несмотря на традицию объявления войны. Применялись
только временные убежища, как природные, так и искусственные,
ведь военные действия не были рассчитаны на долгосрочную
осаду или оборону — сами суровые природные условия, нехватка продовольствия препятствовали этому. Убежища строились
только в случае непосредственной угрозы со стороны врагов.
Для их возведения использовался не какой-то специальный материал, а подручные средства: нарты, шкуры, камни, дерн. Само
же стойбище вместе со стадами старались увести на это время в
безопасное место. Из убежища предпочитали обороняться, когда
у врагов было подавляющее численное превосходство, в противном случае этос требовал встретить врага в поле. Оборону вели с
помощью стрельбы из лука из-за укрепления, старались нанести
большой урон противнику и заставить его отступить. Главным
способом овладения укреплением был штурм, который или велся по всему периметру укрепления, или направлялся на наиболее
уязвимый участок обороны. Никаких специальных осадных орудий или оружия не существовало. Их недостаток компенсировался обилием различных хитростей во время осад. После ухода
противника укрепление демонтировалось. Встреча с русскими,
обладавшими огнестрельным оружием, наложила на осадное дело чукчей определенный отпечаток. В частности, стали использовать осадные щиты. Однако в целом осада и оборона у чукчей
была схожа со способами, применяемыми соседними народами

(эскимосы, коряки, юкагиры, а также ительмены), даже какихто особых черт, присущих одним только оленным чукчам, нельзя выделить — разница была лишь в их комбинациях и распространении. Естественно, в наибольшей степени схожесть осадного дела наблюдалась у соседей-врагов, коряков и оленных
чукчей.

Ocaga u оборона
у оседлых чукчей
и азиатских эскимосов
Поскольку приморские чукчи заимствовали
практически всю свою материальную культуру от эскимосов, то
целесообразно и фортификацию обоих азиатских этносов рассматривать вместе. Искусство фортификации не было особо развито у приморских жителей, хотя и стояло на более высоком
уровне, чем у кочевников, но все же оседлые жители подчас создавали стационарные укрепления. Стратегия также не была рассчитана на долговременную осаду. Нападения можно было ожидать как с суши, откуда, в основном зимой, приходили отряды
чукчей, коряков или русских, так и с моря, где летом появлялись
либо казаки на своих стругах, либо на байдарах враждующие с
поселком местные жители. Нападающие же рассчитывали на
неожиданность своего появления и молниеносность атаки, поэтому высадившиеся на берег и нападали на селения обычно на
рассвете, в утреннем тумане (Меновщиков 1985 №:133: 326). Для
нападения могли специально выбирать время, когда основная
часть мужчин была на охоте и, соответственно, в поселках защитников не было (Бабошина 1958. № 67: 166).
Уже само поселение строилось на удобном месте: на возвышенности, на выступающем в океан мысу, с которого легче
было обороняться, обнаружив подход врага, и, с другой стороны,
удобнее разглядеть добычу в море (ср.: Бахтин 2000: 124). Тут
компактно и размещались жилища (Коцебу 1948: 98; Бабошина
1958. № 67: 166; Мерк 1978: 106; ср.: Нордквист 1880: 97-103;
Богораз 1909: 178; Меновщиков 1985. № 133: 326). Кроме того,
для самих полуземлянок, по возможности, выбиралось укрепленное
природой место (Меновщиков 1959: 25; Мерк 1978: 106; Орлова
1941: 210). Как отмечает А. Е. Норденшельд (1936: 305), яранги
часто располагались «на узких перешейках, отделяющих прибрежные лагуны от моря» (Словцов 1869: 28). По наблюдениям
И. И. Крупника (1989: 35—40), эскимосское селение обычно
располагалось на удобном для морской охоты месте — галечной
косе, отделявшей море от лагуны, рядом со скалистым мысом.
Подобное расположение предназначалось также для обороны

как от нападающих с суши, так и от пришедших на байдарах. Летние же палатки в начале XX в. находились у самого моря (см.:
Богданович 1901: Табл. III; XIV). Причем даже если человек опасался своих односельчан, то он устанавливал свое жилище на
возвышенности (Айвангу 1985: 58).
Для защиты от нападения со стороны моря байдары ставили на берегу в линию, а за ними клали оружие, возводя, таким
образом, некий вид укрепления (Коцебу 1948: 100). При угрозе
со стороны чужеземцев часовые стояли и у готовых к спуску на
воду байдар, и у яранг, наблюдая за действиями чужеземцев, прибывших в селение (Лазарев 1950: 203).
При непосредственной угрозе нападения эскимосы сооружали и/или ремонтировали крепости (Меновщиков 1985. № 132:
321—322), а на возвышенностях с той стороны, откуда ожидалось нападение, расставляли часовых (Меновщиков 1985. № 127:
307; № 132: 322—323). На близлежащей возвышенности возводили крепость, где при нападении врага могло укрыться все население поселка. Наиболее простой и, соответственно, быстро
сооружаемый вид укрепления состоял из стен, сделанных из натянутых моржовых шкур, в которых копьем прокалывали небольшие бойницы (Меновщиков 1985. № 132: 323). В показаниях «чукотской девки Иттени», американской эскимоски, об устройстве подобного укрепления отмечается: «...а как узнают о неприятеле, то защиту делают противу жила из нерпечьих кож»
(1763 г.; КПЦ. № 72: 187). Хотя речь идет о жителях Аляски, но
тип укрепления тот же (Burch 1974: 8; 1998: 104, 228; Malaurie
1974: 145; Sheppard 2002: 9).
С целью затруднить подходы к жилью на дороге, по которой, как предполагали, пойдут враги, могли устанавливать колышки, ранившие их ноги (Козлов 1956: 62; Меновщиков 1988.
№ 96: 221; Митлянская, Карахан 1987: 109; ср.: Шнирельман
1994: 107 (эскимосы)). Вероятно, это было эскимосское приспособление, которое активно применяли на Аляске, где группы
колышков из костей карибу и китового уса втыкались в подходящих для заманивания врага местах (Burch 1974: 8; 1998: 93).
Похожее приспособление чукчи употребляли на медвежьей охоте, где оно представляло собой деревянную пластину с четырьмя
шипами (Богораз 1991: 80. Рис. 51Ь).
Существовали и более капитальные стационарные каменные крепости (по-эскимосски умкы), которые служили временными убежищами для жителей поселка (Богораз 1900. № 146:
389; ср.: № 128: 332—333). Крепость науканских эскимосов была
сложена из камней, высотой она была чуть более роста человека.
В стене имелись два вида бойниц: узкие щели для стрельбы из
лука и большие для сброса камней. Вход закрывался загородкой

и каменной плитой (Меновщиков 1987: 171, примеч. 3). На горе
Сенлук, между Науканом и Уэленом, на высоте более 50 м на
седловине расположена площадка 55—60 на 105—110 шагов, она
обнесена с двух не защищенных обрывами сторон сложенными
из местных камней без раствора стенами, шириной 1,5—2,0 м и
высотой в настоящей сохранности около 1 м. На этой площадке
располагались семь полуземлянок и несколько круглых жилищ
(Диков 1958: 41; 1977: 173). Как отмечала Е. П. Орлова (1941: 210),
еще в 1931 г. именно жители Наукана обкладывали свои дома
почти до крыши камнем-плитняком (ср.: Обручев 1933: 162; Митлянская, Карахан 1987: 56—57)5. А в Наукане мы находим своеобразные круглые жилища диаметром 7 м, сложенные из двух
рядов камней (Членов 1988: 72). Подобные сооружения в форме
разомкнутого круга из сложенных камней мы видим и на гравировке клыков, выполненных жителями Чукотки (Антропова 1957:
Рис. 34; Широков 1968: Рис. 7).
Во внутренней части мыса Чаплина в трех километрах от
остатков эскимосского селения Униырамкыт на высокой сопке
Гуйгунгу также сохранилось подобное укрепление, примерно датируемое XVIII в. Оно представляет собой плоскую площадку
овальной формы шириной 20—50 м и длиной 70 м, обложенную
сплошной стеной высотой 1,0—1,5 м из необработанных камней
со входом с западной стороны. В центре укрепления на небольшой естественной возвышенности имеется «донжон», невысокая
круглая башня (Арутюнов, Крупник, Членов 1982: 72—74. Рис. 61).

Стена эскимосского укрепления на высокой сопке Гуйгунгу.
Мыс Чаплина. Воспроизведено по: Арутюнов, Крупник, Членов 1982: 73, рис 61
5
Оседлые коряки обкладывали камнем свои летние жилища, по словам
Я. И. Линденау (1983: 108), для защиты от зверей.

Другой вид укреплений сохранился на том же мысе Чаплина на вершине невысокой сопки Рыгнахпак. В настоящее время укрепление не представляет собой единого целого, оно состоит из серии отдельных уголков-ячеек, выложенных из необработанного камня, и переходит на юго западе в окоп. Неясно,
соединялись ли эти уголки стенами из шкуры и была ли это
сплошная крепость. Посередине сооружения, на вершине гребня
скалы, находилась невысокая круглая башня из камней. Из данного укрепления хорошо просматривались окрестности, как предполагают, оно служило для наблюдений (Арутюнов, Крупник,
Членов 1982: 72). Однако для того чтобы выслеживать врага, строить укрепления не обязательно. Более вероятно, что оно служило местом обороны, ведь даже если не было сплошных стен, то
из-за уголков можно было вести перекрестный огонь по врагу и
тем самым не допустить его к укреплению. Башня же была последним оплотом обороняющихся.

Стрелковая ячейка из необработанных камней укрепления
на вершине невысокой сопки Рыгнахпак.
Эскимосы, мыс Чаплина на юго-востоке Чукотского полуострова.
Воспроизведено по: Арутюнов, Крупник, Членов 1982: 73, рис. 60

Укрепления на мысе Чаплина располагались около долин
рек и, таким образом, служили препятствием для входа и выхода
с побережья в центральные части полуострова (Арутюнов, Крупник, Членов 1982: 74). Вероятно, эти укрепления были возведены не против казаков, которые пользовались осадными щитами
и тем самым могли быстро взять такую крепость, а против местных противников.

Свои укрепления чукчи и эскимосы, в отличие от оседлых
коряков и ительменов, не обносили рвом. Это, по-видимому,
объяснялось тем, что слой фунта, поддающийся выемке наверх,
составлял 60 см, а дальше шла мерзлота. Чукчам с их примитивными орудиями было слишком трудно вырыть глубокий ров, от
неглубокого не было пользы (Овсянников 1930: 56; Богораз 1991:
112; ср.: 85).
Нападающие перед подходом к поселку высылали нескольких (чаще одного-двух) разведчиков — узнать ситуацию в поселке (Меновщиков 1985. № 132: 322—323). Если они видели,
что в поселке возведена крепость, а жители готовы к обороне, то
нападающие могли обойти данное поселение стороной (Меновщиков 1985. № 132: 323—324). Напасть же стремились неожиданно, естественно, это не всегда удавалось. Когда защитники обладали значительными силами, они могли выходить из укрепления
на открытый бой (ср.: Меновщиков 1974. № 148: 467; 1985. № 132:
322; Бахтин 2000: 46, 201). В основном они предпочитали обороняться метательным оружием (луками и пращами), стремясь нанести большой урон нападающим и заставить их отказаться от
штурма. Огонь старались вести прицельно, экономя снаряды (Меновщиков 1985. № 132: 322, 324). Наступающие же, в свою очередь, стремились захватить укрепления именно штурмом — для
осады не было специальных орудий (Меновщиков 1985. № 132:
321—324). Чуть ли не единственным осадным орудием служил
костяной, а позднее железный крюк, закрепленный на длинном
ремне, для влезания наверх (Козлов 1956: 132; ср.: Санги 1985:
314, 360; также ср.: у эвенков железные и костяные крюки служили для «разволачивания» зимовья (ДАЙ. 1848. Т. III, № 87: 324)).
Штурмовали каменное укрепление преимущественно в том месте, где был вход: во-первых, потому что тут был подход, а вовторых, потому что вход был наиболее слабым местом крепости
(Меновщиков 1987. № 26: 168—170). Эскимосы также привязывали к наиболее уязвимым местам обороны, куда, скорее всего,
должны были наступать враги, сани, снабженные острыми кольями и утяжеленные для скорости и натиска камнями (Меновщиков 1985. № 132: 322). Если крепость была взята, то защитники
и их семьи, выскочив из крепости, пытались спастись бегством
от преследующих их врагов (Меновщиков 1985. № 132: 322—323).
Для обороны использовали разного рода хитрости. На
о. Ыттыгран в проливе Сенявина обнаружено более сотни стоящих каменных стел высотой 0,8—1,3 м, которые, согласно устной традиции, должны были показаться приближающимся врагам войском, готовым к обороне (Арутюнов, Крупник, Членов
1982: 57. Рис. 52). Подобное объяснение назначения стел можно
было бы посчитать поздним восприятием этих артефактов, если

бы не параллели с Аляски, где эскимосы выставляли на видных
местах кучи камней в рост человека, одетые в парки, нападающим они должны были показаться часовыми (Burch 1998: 119;
Sheppard 2002: 6, 11).
Если жители заранее знали о приближении противника,
но были не в состоянии противостоять ему, то одним из способов спасения было бегство (Дивин 1971: 82), и не только в глубь
территории, но и в море на байдарах. Так, в августе 1745 г. чукчи, на которых напали служилые, собрали свои яранги, сложили
имущество в 30 байдар и ушли в море (КПЦ. № 63: 165). Естественно, для этого потребовалось время: к примеру, ярангу складывали за пару часов. Следовательно, для чукчей нападение не
было неожиданным, о нем знали заранее. Впрочем, возможно,
речь шла об оленных чукчах, пришедших на промысел. Другим
способом избежать встречи с воинственным врагом было простое бегство в различные убежища (Словцов 1856: 20). В сказании о Виютку упоминается даже, что мужчины ушли в поход,
бросив свои семьи дома, по существу, на добычу врагам, возможно в надежде, что неприятели не убьют их, но возьмут в полон, а потом они отобьют или обменяют пленных (Меновщиков
1987. № 127: 308; ср.: Сергеева 1962: 93).
Если эскимосы были наступающей стороной, то вражеский лагерь они брали штурмом, сначала произведя ураганный
обстрел его из пращей и луков, а затем мгновенно врываясь туда
с оружием ближнего боя (Меновщиков 1985. № 127: 310), —
обычная тактика полевого боя.
Как пишет В. Г. Богораз, азиатские эскимосы в качестве
полевого укрепления строили крепостцу из снежных глыб, залитых для прочности водой (Тан-Богораз 1979: 28), однако стационарные, обложенные снегом жилища в регионе строили только
6
кереки (Богораз 1991: 117) . Аляскинские эскимосы, у которых,
в отличие от обитателей Чукотки, был лес, строили полевой лагерь из сваленных деревьев (Rasmussen 1952: 67).
В целом можно сказать, что оседлые чукчи и эскимосы,
имеющие определенные навыки по строительству стационарных
жилищ, применяли свое умение и для возведения постоянных
фортификационных сооружений. Последние, как и у оленных
чукчей, возводились и ремонтировались обычно в случае непосредственной опасности. Укрепления располагались на возвышенностях, господствующих над окружающей местностью, в чем,
к примеру, было отличие от ительменов, которые устанавливали
свои поселения в низине. Само укрепление было простым убежищем, где жители старались переждать налет, поскольку по6
Корякские дети также в качестве забавы могли строить ледяное жилище,
поливая снег водой (Кеккетын, Стебницкий 193S: 21).

следний был, как правило, кратковременным. В отличие от коряков и ительменов, жители Чукотского побережья в историческое
время не практиковали прокладывание рвов и возведение частоколов, что объясняется нехваткой строительного материала (Богораз 1991: 117), да и население было немногочисленным, неспособным возводить величественные монументальные постройки.

ВОЙНА НА МOPE

К

ак известно, приморские оседлые чукчи заимствовали многие элементы своей материальной культуры от азиатских эскимосов. Это утверждение, в
первую очередь, касается элементов, связанных с морским промыслом. Поэтому морское дело обоих соседних этносов было
практически идентичным и рассматривать его надо вместе. Известные нам по источникам хронологические рамки ведения чукчами военных действий на воде — это, с одной стороны, вторая
половина XVII в., когда появились первые документальные свидетельства о чукчах, а с другой — середина XIX в., когда еще
происходили набеги чукчей на эскимосов островов Берингова
пролива и Аляски.
Обычай требовал, чтобы зимой передвигались на нартах, а
летом на байдарах (Богораз 1939: 164). В летний период, когда
лед, сковывавший Берингов пролив, таял, приморские оседлые
жители то торговали, то воевали с эскимосами островов Берингова пролива и Аляски. Доктор К. Г. Мерк (1978: 121) конкретно
называет цель походов: «Ради... грабежа переезжают оседлые чукчи на своих байдарах в Америку, нападают на стойбища...» Якутский служилый человек П. Попов рассказывает (1711): «...и из
давних де лет и по ныне у них, носовых чюкоч, с теми островными людьми [с о. Св. Лаврентия] меж собою немирно, ходят
друг на друга боем; а бой де у тех островных людей лучной и у
чюкоч такой же» (КПЦ. № 57: 157). Даже если непогода заносила азиатов на остров, они сражались с местными жителями как
враги (Krupnik, Krutak 2002: 220-221).
В конце XVIII в., когда война с коряками уже закончилась,
набеги на Аляску производились почти ежегодно. Так, американские эскимосы в начале 1790-х гг. жаловались русским, что
чукчи, «почти ежегодно на байдарах приходя на их землю, истребляют их убийством, имение их грабят, а жен и детей берут в
плен» (Словцов 1856: 20; ср.: Burch 1998: 225; ср.: Швайтцер, Го-

ловко 2002: 30; Sheppard 2002: 12). В этих набегах участвовали не
только оседлые чукчи и азиатские эскимосы, обладавшие средствами для передвижения по воде, но и их кочевые сородичи,
которые не были заправскими мореплавателями. Впрочем, оленеводы, жившие вблизи побережья, имели байдары. Документ
XVIII в. подробно рисует сотрудничество чукчей: «Оленные чукчи к сидячим чукчам на оленях приезжают и в зимние походы
на коряк подымают тех сидячих на своих оленях, а, напротив
того, сидячие чукчи оленных носовых и в дальних от моря местах в тундреных живущих летом возят их на своих байдарах по
морю и по реке и дают им во взаимное дружество свои байдары,
а от них оленных вместо байдар своих берут на платье себе разного звания кожи оленей» (Вдовин 1965: 41). Причем если оседлые не желали идти в поход вместе с кочевыми, их, по свидетельству Я. И. Линденау (1740-е гг.), могли принуждать силой
(Андреев 1940: 156). Обычай гостеприимства был достаточно развит в отношениях между оседлыми и кочевыми соплеменниками. Это, в первую очередь, диктовалось необходимостью обмена
между данными группами населения. Каждый оседлый имел одного или нескольких друзей у кочевников. Они ездили друг к
другу в гости и одаривали друг друга предметами своих промыслов (Беретти 1929: 16-17; Крупник 2000: 224).
Флотилия обычно состояла из незначительного количества
лодок. Так, в 1791 г. для торговли, могущей в любой момент перерасти в столкновение, оседлые чукчи снарядили 10 байдар (Этнографические материалы... 1978: 162; ср.: Мерк 1978: 121). С
таким же количеством байдар было совершено нападение на казаков на Анадыре в 1661 г. (Белов 1952. № 102: 269). Миссионер
А. Аргентов (1857а: 37; 1886: 30—31) упоминает, что в экспедицию на Аляску отправилось 70 человек, то есть примерно семь
байдар. По преданию, Туксрук на Сьюарте атаковали три байдары сибирян (Sheppard 2002: 9). Эскимосы с острова Азияк (Sledge Island, к юго-западу от полуострова Сьюарт) еще в первой трети XIX в. отправлялись для торговли к устью р. Кускоквим на
Аляску в полном вооружении также на десяти байдарах (около
сотни человек) (Врангель 1835: 610). Следовательно, достаточно
типичной была флотилия из десяти байдар, на которых находилось около сотни человек, этого, по-видимому, было достаточно
для ведения боевых действий и обычного внезапного нападения.
Если предполагалось, что враг будет оказывать сопротивление,
то количество байдар увеличивалось. Так, летом 1755 г. на переговоры с русскими в Красном Яру прибыло 25 байдар с 300
«пешими чукчами» (Алексеев 1961: 19). Сотник И. Кобелев в
1789 г. упоминает о существовании в более ранние времена и
огромных флотилий, насчитывавших около сотни байдар (более

800 человек), которые направлялись на Аляску (Вдовин 1944: 262;
1950: 96; 1965: 34, 93; Malaurie 1974: 140). В 1763 г. на переговоры с Ф. X. Плениснером, командиром Охотского порта, на реку
Красная (правый приток Анадыря) прибыло более 60 походных
байдар по 20—25 человек в каждой, то есть 1200—1500 человек
(Вдовин 1959: 42). Поскольку мирные отношения еще не были
установлены, чукчи опасались нападения и для этого прислали
целую «флотилию», которая в случае надобности вступила бы в
бой. Эти страхи не были пустыми, ведь, например, сотник Шепицин, пригласив чукчей на обед, даваемый им на льду Анадыря, утопил пришедших гостей в проруби (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643,
л. 583 об.).
Плавание во время набега могло продолжаться достаточно
долго. Так, один из маршрутов, по сообщению эскимоса из Уэльса
(1974), был следующим: флотилия азиатов сначала отправлялась'
на о. Диомида (3 часа), затем за 3 часа доплывала до Уэльса, после чего байдары целый день шли около побережья до Теллера
(полуостров Сьюард) и за день прибывала в Марис Иглу (Marys
Igloo) на том же полуострове, где 1—2 дня уходило на выжидание удобного для нападения времени (Malaurie 1974: 140; ср.:
Шнирельман 1994: 105). Следовательно, флотилия проделывала
более 250 км (Sheppard 2002: 1). Согласно же показаниям чукчей
середины XVIII в., путь на байдарах с Чукотского Носа в Америку занимал три дня с двумя остановками на островах (Белов
1954: 182, 183).
Ход самого налета описывает миссионер А. Аргентов (1857а:
37; 1886: 30—31), которому, в свою очередь, об этом рассказали
чукчи: «Движимые чувством мщения за какие-то старые обиды
и имея в виду корысть, чукчи задумали сделать набег. Это было
в 1840 году. В числе 70-ти человек пристали они к какому-то
острову в туманную ночь; первым делом их было продырявить у
туземцев байдары, затем они врасплох напали на сонных обитателей и многих перекололи. Испуганные гамом нападающих и
отчаянными воплями своих, оставшиеся в живых кинулись было
спасаться в своих байдарах: оттолкнулись на море и перетонули.
Все годные женщины и дети взяты в плен, а хилые, хворые, увеченные и престарелые убиты без остатка. „Для чего их жалких
оставлять на мученье!" — прибавил рассказчик».
Таким образом, причиной этого набега, по-видимому одного из последних, являлась кровная месть, соединенная с желанием захватить добычу. Нападающие, чтобы не быть замеченными, причалили к берегу ночью, когда жители спали, дозоров,
' Удобно было плыть из Уэлена — восточной точки Чукотки, откуда направлялись на торговлю с эскимосами Аляски (Нейман 1877. № 3—4: 87; ср.:
Гондатти 1898: 17).

очевидно, эскимосы специально не выставляли — непосредственной угрозы нападения не было — и врагов не заметили. Чукчи обычно стремились нападать внезапно, чтобы не дать противнику подготовиться к бою и не понести при этом значительные потери. В частности, для неожиданного нападения умело
использовали туман, скрывавший нападение (Богораз 1934: 175;
Меновщиков 1974. № 83: 294).
Байдары жителей лежали на берегу, и чукчи порезали их
обшивки, чтобы враги не могли бежать в море (ср.: Дьячков
1893: 43; Новикова 1987: 106; Крейнович 1979: 187 (эвены разрезали днища корякских байдар)). Ведь одним из способов спасения от нападавших было не бегство в глубь острова, обычно небольшого, а выход на байдаре в море. Так, в августе 1745 г. «чукчи», на которых напал отряд сотника С. Кривогорницына, собрали свои яранги, сложили их имущество в 30 байдар и ушли в
море (КПЦ. № 63: 165; ср.: Кашеваров 1840: 142; Меновщиков
1988. № 126: 298).
При нападении, описанном А. Аргентовым, организованного сопротивления не было, жители, не ожидавшие врага, в
панике стали спасаться бегством, столкнули байдары в море, а
когда в лодки набралась вода, утонули. Чукчи взяли в плен
женщин и детей, а мужчин и стариков, по своему обычаю, перебили. Ведь, по их представлениям, убитый прямо уходит в лучшую жизнь (Зеленин 1937: 48—56). Следовательно, по мнению
чукчей, убивая этих людей, они избавляют их от земных страданий. Нападение, о котором рассказал миссионер, является типичной атакой, какие производили жители Чукотки на островных и аляскинских эскимосов. Из других источников известны
и другие подробности морской войны.
Существовала и определенная тактика высадки. Так, флот
разделялся при подходе к поселению врага, большая его часть
скрытно приставала к берегу, тогда как меньшая прямо направлялась к «пристани», отвлекая на себя противника. Неожиданное нападение высадившейся партии с тыла решало исход дела
(Богораз 1934: 175; Меновщиков 1985. № 133: 326-327). Высадка
могла происходить и не прямо около поселения врага, а на некотором расстоянии от него, чтобы жители не сразу узнали о ней, а
приплывшие могли отдохнуть от гребли (Меновщиков 1985. № 127:
309)2. Нападающие на байдарах, когда их замечали с берега,
прекращали греблю и, остановившись на безопасном расстоянии, готовились к бою: брали оружие, надевали доспехи. Как мы
2
Ср.: алеуты с Лисьих островов, решив напасть на эскимосов о. Кадьяк,
приплыли вместе с женщинами на четырех байдарах и высадились, назначив
нападение на утро, однако эскимосы, узнав об этом, ночью перебили беспечных
врагов (незадолго до 1783 г.; Давыдов 1810. Ч. II: 108).

помним, эта традиция сохранилась и в торговых отношениях чукчей с эскимосами, у которых вооруженное столкновение могло
случиться в любой момент.
Обороняющиеся сами, ожидая нападения с моря или заметив врага, старались разведать силы противника и подготовиться к отражению нападения. При приближении европейских
кораблей эскимосы высылали навстречу свои байдары, чтобы
выяснить намерение прибывших и, в случае опасности, принять
бой (Коцебу 1948: 81; 82). В 1816 г. эскимосы залива Шишмарева (северо-запад Аляски) выслали двух разведчиков на каяках,
которые подали знак, стреляя в сторону своих жилищ из луков
(Коцебу 1948: 81; ср.: Кибрик, Кодзасов, Муравьева 2000. № 19:
83. § 27—29 (оседлые коряки)). Другим еще более простым методом повести переговоры с чужеземцами и выведать их намерение являлась в летнее время посылка к ним человека (естественно, за отсутствием специального плавательного костюма, голого), который на двух пузырях-поплавках, сделанных из надутых
нерпичьих шкур и связанных между собой, подплывал к их судну, как это было в 1732 г. с ботом «Гавриил» (Полонский 1850:
402; Соколов 1851: 105; Ефимов 1948: 236; Федорова 1984: 107;
ср.: ЭБ: 64; Берх 1823: 47; Навбот 1971: 177; Сопоцко 1983: 109
(эскимосы); Пасецкий 1995: 47).
Итак, заметив подплывающего неприятеля, мужчины вооружались и шли навстречу врагу. Видимо, обстрел врага из лука
был обычным способом нанести ему возможно большие потери
(Полонский 1850: 400; Соколов 1851: 96, 98, 107; Берг 1946: 100;
Дивин 1971: 81; Меновщиков 1985. № 133: 326-327; ср.: Кибрик,
Кодзасов, Муравьева 2000. № 17: 77, § 17 (оседлые коряки)). В
частности, стреляя, стремились пробить обшивку байдары, чтобы туда залилась вода и она утонула вместе с командой (Меновщиков 1985. № 56: 127). У приморских жителей при приеме опасных гостей вооруженные мужчины выходили вперед, а женщины и дети прятались за жилищами (Коцебу 1948: 96) или просто
скрывались в тундру (ДАЙ. 1848. Т. III, № 56: 212 (1649); ср.:
Кашеваров 1845. № 190: 858, 860; № 193: 873; Словцов 1856: 20
(аляскинские эскимосы)).
Встреча врагов могла произойти и на воде. Эскимосы, готовясь к бою, наполняли байдары стрелами (Кашеваров 1840:
138; 1845. № 193: 873). Была и определенная тактика действий
на море, самым простым из которых была засада и неожиданное
нападение на байдару врагов. Нападение могло производиться
как с суши, так и с моря (Rasmussen 1952: 57, 67; Меновщиков
1985. № 56: 126—127). Более сложная тактика морского боя представлена в сообщении поручика А. Ф. Кашеварова (1840: 137—
138), который имел пять байдар и 13 человек в них. 32 таревмю-

та, вооруженные луками и копьями, на двух больших байдарах
собирались напасть на эти пять иноземных байдар и слева, со
стороны моря, и с тыла, чтобы не дать врагу бежать или сосредоточить свои силы на одном направлении. При сближении воины на байдарах перестреливались, стремясь поразить как можно
больше врагов (Rasmussen 1952: 57, 67).
Видимо, имелись и некоторые элементы примитивного
абордажного боя. Так, О. Е. Коцебу (1948: 81—82) отмечал, что,
когда две эскимосские байдары с экипажем по десять человек
подошли в заливе Шишмарева к шлюпке русских, двое эскимосов из одной байдары схватили шлюпку за борт, а остальные
стали грозить оружием. Возможно, подобное действие представляет собой модель настоящего боевого: одни притягивают вражескую лодку, а другие, прикрывая их, ведут интенсивный огонь
по вражескому экипажу.
Использовались те же байдары и для ведения боевых действий на реке. Интересы чукчей и русских сталкивались на реке
Анадырь, куда чукчи приходили летом для охоты на диких оленей, дважды в год переправлявшихся через реку — по пути на
зимние и на летние пастбища (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 584;
Андреев 1940: 157; Вдовин 1965: 115; Гурвич 1966: 114). Приведем
некоторые примеры этой речной войны. 13 августа (по ст. ст.)
1744 г. чукчи «в байдарах и ветках» хотели «скрасть» русский караул на одном из островков реки, однако, увидев «крепость» караула, бежали, служилые же на четырех легких судах преследовали их и, догнав, вступили в бой «как на реке, так и по берегам». В полон были взяты 22 человека — женщины и дети (КПЦ.
№ 63: 165). В августе 1751 г. ситуация повторилась: на Анадыре
за три часа до вечера чукчи на семи байдарах и в ветках хотели
русский «караул скрасть и незапно учинить нападение». Однако
стража их заметила, служилые погнались за неприятелем на судах, но не догнали (КПЦ. № 67: 175). В августе следующего, 1752,
года россияне на одиннадцати судах опять гнались 80 верст (85 км)
по р. Красная за чукотскими байдарами, часть из которых все же
удалось захватить (КПЦ. № 68: 176). На Колыме бывали и обратные явления: чукчи бросались преследовать русских по реке,
вскочив на баркасы, которые оказывались со скрытыми пробоинами, из-за чего они и тонули (Олыксандрович 1884. № 11: 296;
ср.: Богораз 1902. № 6: 164). Вообще преследование на байдарах
уплывающего врага было обычным явлением для приморских
жителей (Полонский 1850: 399; Соколов 1851: 95-96; ср.: Кашеваров 1840: 141).
Вспарывание кожаной обшивки байдар применялось и при
«водолазной» войне: человек, обычно беглец, сдерживая дыхание, опускался под воду и разрезал обшивку, после чего байдара

шла ко дну вместе с не умеющим плавать экипажем (Козлов 1956:
65; ср.: Богораз 1902. № 6: 164; Меновщиков 1988. № 195: 399 (канадские эскимосы); Burch 1998: 229; Sheppard 2002: 9 (аляскинские эскимосы)). Впрочем, вероятно, такой способ борьбы с лодками противника не применялся часто: он был рискован и для
водолаза, ведь чукчи и эскимосы, как правило, не умели плавать
и вообще считали воду средой обитания кэле (Семушкин 1938: 127).
Если плыть было нельзя, то байдары переносили на руках.
Как отмечает Б. Кузнецкий (КПЦ. № 70: 182), идут «в сухих
местах пешком и байдары переносят на руках». Большую байдару, рассчитанную на 30 человек, без особых усилий несли четверо мужчин (Норденшельд 1936: 307). В частности, через узкую
косу байдару, разгрузив, перетаскивали на плечах, а против течения ее просто тянули длинной бечевкой (Богораз 1991: 67—
69). Вверх по течению байдары тянули олени (Дитмар 1856: 34).
По прибытии в нужное место делали своеобразное укрытие:
байдару вытаскивали на берег, переворачивали набок и подпирали веслами, получая при этом крышу (Аргентов 1887. № 3: 44;
Галкин 1929: 37; Леонтьев 1965: 68; Ray 1975: ill. between p. 176—
177; Меновщиков 1987. № 31: 214; Burch 1998: 223; Крупник
2000: 233; Sheppard 2002: 6). Очевидно, это был типичный охотничий способ, применявшийся на промыслах (Калачов 1871: 43).
Кроме того, в таких случаях могли устанавливать и палатки (Меновщиков 1985. № 127: 309) или даже просто спать в байдаре
(Меновщиков 19886 № 34: 169). На перевале ночью в опасной
зоне один из восьми членов экипажа был часовым (Меновщиков 1988. № 99: 232).

Байдара азиатских эскимосов, рассчитанная на экипаж
из восьми человек (втор. четв. XX в.).
Воспроизведено по: Рубцова 1954: 542, рис. 41

Итак, как видим, у чукчей и азиатских эскимосов не было
специальных боевых кораблей, те же байдары использовались и
в военное, и в мирное время. Естественно, они применялись лишь
для переброски сил, а не для морских сражений. Во время операций на воде чукчи использовали обычную тактику неожиданного нападения на русских, которые в открытом бою со своим
огнестрельным оружием были все же сильнее их. Внезапность

помогала чаше при нападении на местных жителей, которые выставляли караулы только при непосредственной угрозе нападения. Одна из первых задач при нападении на русских состояла в
том, чтобы снять караул. При этом, скорее всего, чукчи использовали свои охотничьи навыки, ведь, например, во время охоты
на каяке они незаметно подплывали к лежащему на плавающей
льдине морскому зверю и поражали его (Беретти 1929: 60). Однако караул обычно не спал и подавал сигнал тревоги. После
неудачного начала предприятия чукчи обращались в бегство, русские их преследовали. Начиналась гонка на веслах. Вероятно,
при непосредственной угрозе захвата русскими байдары экипаж
направлялся к берегу, чтобы спастись бегством или сражаться на
земле. С байдар, которые не успели причалить, воины также отстреливались. Отсюда и возникло сухопутно-морское сражение
на Анадыре в августе 1744 г. — оно отнюдь не планировалось таковым. Когда удавалось догнать чукотские байдары, мужчин убивали, а сами лодки вмести с женщинами, детьми и имуществом
захватывали. Отметим, что чукчи и тут не изменяли своим обычаям и возили с собой семьи.
В целом еще рано говорить о каком-то развитом военноморском искусстве, существовали лишь определенные навыки,
применяемые и на охоте, и на войне. Причем определенной
специализации между экипажем байдары и воинами обычно не
существовало: и гребцы и «десантники» одинаково были воинами. Как и в войне на суше, чукчи в морских экспедициях прекрасно использовали природные условия, выбирали удобное для
внезапного нападения время суток, что при небольшой численности отряда позволяло избежать лишних потерь. После же высадки действовали так же, как в сухопутной схватке.

КУЛЬТОВАЯ CTOPOHА

войны

культура всегда оказывала огромД уховная
ное влияние на военное дело. Именно в
ней заключено объяснение различных аспектов ведения войны и
поведения людей во время боевых действий. Идеологические установки социума и религиозные представления должны были обеспечить благоприятные условия для ведения боевых действий, создать условия для появления у людей уверенности в победе, ведь
бойцы идут на войну не для поражения, а для победы. Идеологический фактор, придание войне справедливого характера в глазах общества всегда являлись одним из условий победы. В источниках второй половины XVII—XVIII в. — периода крупных войн —
сохранилось не так много информации о военной культуре чукчей, поэтому для полноты картины следует активно привлекать
информацию более позднего времени — XIX—начала XX в., а
также фольклорные материалы.
Мировоззрение. Чукчи, несмотря на резкое различие кочевых и оседлых, обладали явной самоидентификацией, ощущением себя единым этносом, лыоравэтлан — «настоящими людьми»,
отличными от остальных, говорящих на других языках. Идея национального превосходства также не была чужда чукчам, которые считали себя выше соседних народов, пожалуй, за исключением русских. Будучи лидирующим этносом в регионе, чукчи не
учили языков окрестных народов, наоборот, последние, если была
необходимость, изучали язык чукчей (Богораз 1909: 183; Беликов
1927: 116). Очевидно, осознание себя в качестве единого этноса
было вызвано внутренней консолидацией, связанной с постоянными внешними войнами XVIII в. В более раннее время и между чукотскими «общинами» существовала вражда (Мерк 1978: 99;
Бабошина 1958. № 87: 213—214). Даже позднее, в XIX в., оленеводы с подозрением относились к чукчам «носовым» и живущим

на правом берегу Анадыря тельпекским (Мушкин 1853. № 82: 844;
Дионисий 1884: 151-152; Богораз 1934: 175-176).
Можно отметить, что эскимосы вообще рассматривали каждого незнакомого странника, пришедшего на их землю, как
потенциального врага и обычно его убивали или, по крайней мере, старались убить (Меновщиков 1985. № 133: 324—326; 1988.
№ 99: 232; Burch 1998: 45-46; Krupnik, Krutak 2002: 220; ср.: Богораз 1934: 174; Воскобойников, Меновщиков 1959: 425). Вероятно, они боялись, что пришедший мог быть злым духом или,
по крайней мере, привести его с собой (Меновщиков 1985. № 133:
325; ср.: Мушкин 1853. № 83: 853; Богораз 1939: 69; Козлов 1956:
23; Вдовин 1976: 249-251).
Но вернемся к чукчам. Со своими соплеменниками они
предпочитали не сражаться, а решать спор менее кровопролитным путем, например, с помощью поединка (Богораз 1900. № 132:
337; 1934: 3—4; Лебедев, Симченко 1983: 13; ср.: Винокуров 1890.
№ 6: 88; Олсуфьев 1896: 90; Гондатти 1897а: 177; Меновщиков
1985. № 127: 307). Вместе с тем, людей, выводивших социальный
организм из равновесия, обычно юношей, одержимых честолюбивыми замыслами, рассматривали с негативной точки зрения,
их даже старались уничтожить (Козлов 1956: 60; Лебедев, Симченко 1983: 106; ср.: Богораз 1934: 180). Особенно это касалось
принятых в семью детей врагов, которые, повзрослев и возмужав,
считались потенциальной угрозой коллективу (Козлов 1956: 19—
20; 23-24; Бахтин 2000: 229-231).
Немаловажным фактором, способствовавшим доблестным,
с чукотской точки зрения, деяниям, было общественное мнение
и стремление оставить о себе добрую память, которая сохранялась позднее в виде фольклорных сказаний. Вероятно, у чукчей
существовало также песенное прославление подвигов предков
(Бабошина 1958. № 103: 250-251; Вдовин 1970: 23). Ведь славные деяния предков служили образцами для подражания (Вдовин 1977: 136—137)'. Подобный жанр исторических песен был
особенно характерен для бесписьменных народов, которые тем
самым сохраняли свою историю.
Своеобразной чертой психологии чукчей был фатализм, пренебрежение к собственной жизни. Чукча мог покончить жизнь
самоубийством даже с досады, не говоря уже о перенесенном позоре (ср.: Меновщиков 1988. № 131: 297). Очевидно, это связано
с религиозными представлениями, с верой в загробный мир, как
верхний, так и нижний, а также в переселение душ (Богораз 1939:
32, 43—44; Гурвич 1981: 125). Как остроумно заметил И. С. Вдо1
Ср.: у эскимосов о. Кадьяк перед выходом в поход на собрании воинов в
кажиме предводитель исполнял пляску-рассказ о предках и их войнах (Гедеон
1994: 63).

вин (1976: 246), смерть, по представлению чукчей, — это своего
рода переезд «на новое место жительство», где человек будет заниматься своими делами и жить вместе с умершими родичами.
Продолжение рода всегда рассматривалось чукчами как задача первостепенной важности. Женатому человеку позорно было не иметь детей, а кто имел их много, наоборот, пользовался
уважением, ведь за ним в решении различных вопросов стояла
его многочисленная семья (Августинович 1880: 732—733; Галкин
1929: 65). Мужчине, имеющему детей, не страшно было умирать,
так как они продолжат род (ср.: Меновщиков 1988. № 59: 128;
№ 126: 297). В экстраординарных обстоятельствах военного времени прежде всего спасали мужчин, затем женщин и детей, поскольку взрослые, будучи спасены, нарожают новых детей, а, с
другой стороны, последние не выживут без родителей. Так, при
спасении бегством на нартах, когда враг гнался следом, ребенка
могли снять с саней и спрятать в сугроб в надежде затем вернуться и забрать его или даже убить (КПЦ. № 64: 169; Сергеева
1962: 93 (чаплинский вариант сказания «Мальчик с луком»);
Бахтин 2000: 45—48 (сиреникский); Такакава 1974: 104; ср.: Иохельсон 1997: 216). В обычное же время детей баловали и даже
не наказывали. Подобное, с нашей точки зрения, жестокое обращение с детьми было характерно не только для чукчей, но и
для других народов региона. Так, оленные коряки перед тем, как
спасаться в убежище, также могли заколоть своих детей ножом в
сердце (Косвен 1962: 279—280).
Наркотическое опьянение. Участник академической экспедиции в Сибирь (1768—1774) И. Г. Георги (1777: 78) отмечал, что
коряки перед походом взбадривали себя мухомором (ср.: Крашенинников 1949: 730; Берг 1946: 163—164). Вероятно, чукчи могли
делать то же самое, ведь еще на рубеже XIX—XX вв. чукчи Среднего Анадыря перед охотой ели мухомор (Богораз 1991: 140). Эта
традиция известна и для XVIII в., в 1754 г. казак Б. Кузнецкий
сам видел, что чукчи поедают мухоморы (КПЦ. № 70: 181; Бриль
1792: 371—372). Действительно, человек на войне испытывает
большие перегрузки не только физические, но и психологические, и их часто пытались уменьшить или снять путем приема
наркотических средств, ведь чукчи, как мы помним, сражались
долго и исступленно (Мамышев 1809: 24), для чего был необходим источник энергии, в данном случае — мухомор. Гриб ели,
отрывая небольшие кусочки и пережевывая их. В первой стадии
опьянения человек чувствовал прилив сил, побуждавший его к
пению, пляске и просто к хохоту. После трех мухоморов начинались видения (Дьячков 1893: 114—115)— это вторая стадия
опьянения, у человека возникали галлюцинации, но он еще не
терял связь с внешним миром, которая прекращалась на третьей

стадии опьянения. Иногда применяли и мочу человека, недавно
поевшего мухоморы, она оказывала не менее сильное влияние,
чем сам гриб (Богораз 1991: 139—142). Ясно, что, как и на охоте,
идущие на войну должны были приводить себя в состояние более легкого опьянения, о чем и упоминает И. Г. Георги. В целом
надо отметить, что употребление мухомора в качестве взбадривающего средства характерно для этносов северо-востока Сибири. Употребление мухомора после проникновения в регион русских было в значительной мере потеснено алкогольными напитками.
Военная магия. Мир, по чукотским представлениям, был
населен духами, жившими семьями и часто приносящими вред
людям. В качестве посредника между людьми и духами выступал
шаман, который вступал с ними в контакт, ведя войну со злыми
силами. Причем шаманствующие персоны, как мужчины, так и
женщины, имелись практически в каждой семье (Олсуфьев 1896:
117). Сами чукчи были очень суеверны и постоянно прибегали к
гаданию и к магическим действиям (ср.: М-в 1877. № 47: 386; Колымский округ. 1879. № 7: 54—55; Богораз 1939: 7, 13—15). В частности, существовали различные заклинания. В. Г. Богораз (1934:
167) отметил: «Мне рассказывали, что на войне употреблялись
всевозможные заклинания, но ни одно из них не сохранилось в
народной памяти». Видимо, в таких заклинаниях описывались
необходимые действия в определенной последовательности (Вдовин 1977: 169).
Некоторые шаманы, можно полагать, обладали даром ясновидения (Sheppard 2002: 9). Так, про одного эскимосского шамана в Шишмареве (север полуострова Сьюард) рассказывали,
что он наблюдал за переходом вражеских байдар через Берингов
пролив в воде, налитой в деревянный магический тазик, благодаря чему жители успели подготовиться к отражению врагов и,
встретив, перебили их (Malaurie 1974: 145; Sheppard 2002: 9).
В походе участвовали также шаман или даже шаманка (Меновщиков 1988. № 31: 214). Именно в фольклоре имеются описания целей и даже способов гадания в походе, главная задача
которых состояла в совете, как надо действовать (Дьячков 1893:
58; ср.: Суворов 1867a: 174; Burch 1998: 67). Путем камлания шаман указывал дорогу, когда отряд сбивался с пути (Меновщиков
1974. № 85: 303; ср.: Меновщиков 1988. № 237: 449 (поиск шаманом врагов у гренландских эскимосов)). В морских экспедициях, судя по фольклорным данным, чукчи практиковали магический вызов тумана, чтобы незаметно подплыть на байдарах к
поселению врагов (Меновщиков 1974. № 83: 294). И наоборот,
шаман, участвовавший в морской охоте у эскимосов, мог остановить шторм (Меновщиков 19886. № 20: 99). При бегстве от

врага практиковали вызов пурги, чтобы противник потерял след
(Меновщиков 1988. № 52: 109; ср.: Беликов 1965: 167) или, к
примеру, чтобы захватившие оленей враги потеряли животных
во время непогоды (Меновщиков 19886. № 28: 130). Согласно сведениям, собранным Ж. Малори, именно шаман определял условия боя: благоприятно время для схватки или нет, ждать ли сюрпризов от неприятеля или нет и т. д. (Malaurie 1974: 146), то есть,
по существу, шаман был военным жрецом. В частности, эскимосский шаман просил духа, чтобы стрелы (главное оружие эскимосов), которые попадут в бою в воина, легко вынимались (Malaurie 1974: 148). Причем, несмотря на все уважение и боязнь шаманов, чукчи, если были очень недовольны их советами, могли
бить их, требуя изменить решение (Александров 1872: 82).
Практиковалась и черная магия, ведь, по представлениям
чукчей и эскимосов, шаман мог наслать на врага порчу, от которой можно было умереть (Шундик 1950: 139; Меновщиков 1988.
№ 33: 71; ср.: Гондатти 1898: 22; Богораз 1939: 152-156). И, естественно, если человек неожиданно умирал, то первым подозреваемым в колдовстве, приведшем к смерти, был недруг усопшего
(Богораз 1939: 156).
У каждого человека для зашиты от злых духов имелись амулеты, носимые на шее или поясе, подчас украшенном орнаментом. Часто это были грубые антропоморфные изображения предков, которые должны были охранять своих потомков (Вдовин
1979: 137, 142; ср.: Богораз 1901: 16; 1939: 49). Отправляясь в поход, брали дополнительные амулеты, например, к поясу прикрепляли кожу ласточки, ложку, железные крючки (Мерк 1978: 101;
Кибер 1824: 106). Естественно, подобные апотропеи носили и в
бою.
Уместно тут также отметить, что чукчи, как и другие народы, верили во множество примет, которые говорили о будущем
и часть которых, конечно, была связана и с военным делом. Так,
считалось, что морская ласточка, рассматривавшаяся как часовой,
поднимается в воздух и кричит при приближении врагов (Богораз 1934: 167).
Обряды и жертвоприношения. Судя по всему, приморские
жители перед боем пели определенную песнь и выполняли специальную пляску. В своем рапорте 1741 г. геодезист М. С. Гвоздев рассказывал о том, что, когда 17 августа (по ст. ст.) 1732 г.
он с командой подплывал на боте к поселку, находившемуся на
Чукотском Носу, собравшиеся на возвышенности чукчи (собственно оседлые чукчи или эскимосы) «поют согласно и один у
них прыгает и скачет» (Ефимов 1948: 167, 240; ср.: Полонский
1850: 399; Соколов 1851: 95). Поскольку с россиянами шла война
и «чукчи» боялись нападения, то объяснить их странные, на пер-

вый взгляд, действия можно именно боевыми обрядами. В поисках аналогий можно обратиться к эскимосам Кадьяка, которые перед походом собирались в мужском доме — кажиме, где
вождь плясал, а его родичи били в бубны и распевали песни о
славных деяниях предков (Гедеон 1994: 62—63; ср.: Malaurie 1974:
149). У эскимосов побережья Западной Аляски также существовали специальные военные танцы, повторяющие боевые движения, исполняемые под звуки бубнов (Кашеваров 1840: 138; Burch
1974: 10, п. 7; 1998: 97; Malaurie 1974: 139; ср.: Fienup-Riordan 1994:
333; Sheppard 2002: 11). Вероятно, и в поведении «чукчей» (вероятно эскимосов), описанном М. С. Гвоздевым, следует видеть
тот же обряд: предводитель исполнял какую-то специальную
боевую пляску, а воины пели 2 . Подобное пение позволяет бойцу
проникнуться общим коллективным духом, настроить себя на
борьбу. Значение же танца было прежде всего ритуальным, что,
в свою очередь, воодушевляло воинов на бой, поднимало их боевой дух.
Немного известно и о жертвоприношениях у чукчей, связанных с военной областью. Естественно, в жертву приносили
наиболее ценное, для кочевника это олени, а для оседлого — собаки. В походе перед вступлением на чужую землю приносили
жертвы для успешного завершения дела (Этнографические материалы... 1978: 57—58). Как отмечает К. Мерк (1978: 121), чукчи
накануне боя приносили в жертву земле нескольких оленей. В
одной сказке упоминается, что два воина пожертвовали перед
схваткой даже своих ездовых оленей (Меновщиков 1974. № 42:
186). Г. У. Свердруп (1930: 322) объясняет принесение жертвы
именно земле тем, что с ней связаны злые духи, кэле, ведь последних боялись больше, нежели добрых (Ивановский 1890: 2;
Тан-Богораз 1930: 71), и старались задобрить (Чукотская земля...
1873: 63), тогда как «духи-помощники» приходили к чукчам как
из земли, так и с неба (Тан-Богораз 1930: 71). Очевидно, такая
жертва духу местности не была специфическим военным жертвоприношением, ведь и в мирное время чукчи, придя на новое
место, приносили оленей в жертву духу местности для получения его расположения, поскольку, по их представлениям, каждое
местечко имело своего духа (Вдовин 1977: 132, 166; ср.: Богораз
18996: 29).
Во время боевых действий при неблагоприятном или непонятном стечении обстоятельств опять же олень приносился в
жертву (Дьячков 1893: 133). Перед потенциально возможным столкновением устраивали жертвоприношения-гадания о том, кто первым начнет боевые действия: каждая сторона забивала оленя, и
2
По мнению А. В. Ефимова (1948: 167; 1971: 229), скакал шаман (pro: Гольденберг 1984: 128).

у кого животное падало в сторону противника, тот первым и начинал войну (Меновщиков 1985. № 128: 310—311; Бахтин 2000:
225—226; ср.: Богораз 1939: 71). Вообще же хорошей приметой
(при жертвоприношении духу местности) считалось, когда олень
падал в ту сторону, откуда жертвующие пришли (Свербеев 1857:
15—16; Народы России. 1874. № 3: 43; Миллер 1895: 291). Плохой приметой считалось, если олень падал не на левый бок, где
была нанесена рана, а также если он бился в конвульсиях (Нейман
1871. Т. I: 25; Ивановский 1890: 2; Дьячков 1893: 58).
Олень — это обычная жертва кочевых чукчей, но еще в
XVIII в. приносили в жертву людей, видимо, в экстренных случаях. Так, капитан Г. С. Шишмарев (1852: 188) отметил, что в
«древние времена» приносили людей обоих полов в жертву.
К. Мерк (1978: 121) более конкретно рассказывал, что однажды
земле принесли в жертву пленного казака. Даже позднее, в 1812 г.,
чукчи, пребывавшие у Чаунской губы, хотели принести в жертву
земле первого чукотского миссионера Григория Слепцова, однако вмешательство «старшины» последних спасло протоиерею
жизнь (Мушкин 1853. № 82: 843; Винокуров 1890. № 6: 90; Вальская 1961: 178—179). В 1814 г. на ярмарке в Островном среди чукчей распространилась эпидемия, которая с людей перекинулась
и на оленей. Шаманы указали, что для прекращения гнева духов, надо принести в жертву тойона Кочена. Последний согласился, и сын убил его ножом (Врангель 1948: 182, 396; Александров 1872: 78, 85; Bush 1872: 427-428; Народы России. 1880: 12;
Миллер 1895: 291).
После боя приносили благодарственные жертвы. Интересную информацию находим в сказке приморских чукчей о двух
братьях, где говорится о персональном жертвоприношении: за
возвращение к жизни дух предложил воину справить благодарственное жертвоприношение над вражеской упряжкой оленей и
над самим врагом, в частности, над его головой, что и было сделано (Bogoras 1910: 185). Жертвы при этом приносили Кэрэткуну — повелителю морских животных, главным образом моржей,
почитаемому оседлыми жителями. Стоит особо отметить роль
человеческой головы, над которой в данном сюжете справлялись
благодарственные обряды. У оседлых чукчей, в качестве, возможно, определенной аналогии зафиксирован культ головы моржей,
белых медведей или тюленей, которые служили приношениями
предкам (ДАЙ. 1848. Т. III, № 24: 100; Богораз 1939: 98-99; Вдовин 1977: 165; Крупник 2000: 268—272). Череп же медведя или
волка также мог служить амулетом, отпугивающим такого же
живого зверя (Вдовин 1977: 148). Имеем ли мы и тут функцию,
аналогичную человеческой голове, не совсем ясно. Впрочем,
вспомним, что, по сибирскому преданию, чукчи хранили голову

Д. И. Павлуцкого в память об этом храбром воине (Сгибнев 1869:
34; 1869а. № 5: 59).
Следы культовой роли головы прослеживаются в приморском фольклоре. Так, в эскимосской сказке о сожительстве
двоюродного брата с сестрой рассказывается, что после убийства
брата сестра общалась с его отрезанной головой (Рубцова 1954.
№ 28: 335-336. § 93-144; Бахтин 2000: 383-396). Для устрашения врагов чукчи могли отрубать у убитых противников головы
и, насадив их на острия копий, размахивать ими (Меновщиков
1974. № 88: 312), впрочем, это могла быть простая психологическая акция. Для сравнения заметим, что аляскинские эскимосы
иногда отрезали врагам головы и даже бросали их на землю или
выставляли на месте поражения врага, чугачи же на юго-востоке
Аляски по возвращении из похода выставляли эти трофеи на
всеобщее обозрение (Malaurie 1974: 141, 149; Burch 1998: 229), а
у эскимосов Нижнего Кускоквима головы побежденных убитых
врагов с носами, проткнутыми стрелами, выставлялись на колах
(Nelson 1899: 329). Таким образом, определенную культовую
роль человеческой головы можно проследить сквозь фольклорные мотивы, и она, видимо, связана с религиозными представлениями о душе. Данный интересный сюжет, насколько я знаю,
не привлекал пристального внимания исследователей, хотя он
заслуживает отдельной разработки, которая, впрочем не входила
в задачу настоящей работы.
Согласно сказаниям колымчан, чукчи разрезали тело майора Д. И. Павлуцкого на мелкие кусочки, засушили их и хранили на память еще в 1880-х гг. (Олыксандрович 1884. № И: 295).
Таким образом чукчи поступали и со своими покойниками (Поляков 1933: 104). Естественно, этот факт не соответствует действительности, но, вероятно, отражает некоторые внешние представления русских о чукотских культах (ср.: Вдовин 1965: 123,
примеч. 79). Видимо, имеются в виду те представления, согласно
которым на панцирях рисовали убитых врагов, чтобы сделать
враждебного мертвеца своим союзником, ведь чукчи очень боялись духов убитых (и умерших), считая их потенциальными врагами живых (Богораз 1939: 181). По их воззрениям, дух убитого
будет мстить своим врагам (Меновщиков 1974. № 85: 300; ТанБогораз 1979а: 211), поэтому убитым перерезали горло, чтобы
дух мертвеца не преследовал убийцу (Богораз 1939: 188); эскимосы же с о. Св. Лаврентия убивали пленных, просверливая им
голову с той же целью (Богораз 1934: 174).
После экспедиции нужно было очиститься от злых духов,
которых следовало отогнать. Обряд очищения состоял в том, что
встречающие выходили вперед и пускали стрелы рядом с пришедшими, а также кололи копьями по сторонам от них, а затем

проводили пришедших между двух очистительных костров (Мерк
1978: 136). Этими действиями отпугивали кэле.
После удачной добычи зверя или уничтожения врага справлялся особый благодарственный обряд, в котором можно проследить некоторые элементы культа оружия. Так, после удачной
охоты на крупного зверя (медведь, дикий олень), а ранее и уничтожения врага орудие убийства (наконечник стрелы или копья,
дуло ружья) смазывали кровью первой жертвы и справляли обряд пойгымн 'эгыргын — «благодарственное служение копью», во
время которого устраивали пляску-пантомиму с оружием, сопровождая ее импровизированным пением, восхваляющим силу оружия и ловкость владельца (Вдовин 1977: 131). Также в качестве
своеобразных амулетов прикрепляли на ружья кусочки красной
материи, которые должны были им помогать (Богораз 1939: 54).
Татуировка и раскраска. Татуировка бытовала как у сибирских народов (ханты, манси, якуты, эвенки), так и у американских эскимосов, была характерна и для азиатских эскимосов и
оседлых чукчей, у последних она, возможно, появилась под влиянием первых. Еще в конце XVIII в. татуировка лица, плеч и рук
встречалась у мужчин оленных чукчей (Мерк 1978: 122), хотя
постепенно уже выходила из моды, первыми от нее отказались
кочевники. В XIX—первой половине XX в. женщины татуировались намного чаще, чем мужчины. У девушек наколки наносились при вступлении в пору половой зрелости (Мерк 1978: 122;
Руденко 1949: 149—154), то есть они были социально значимым
показателем вступления во взрослую жизнь. Татуировался лоб,
уголки глаз, щеки, подбородок. У мужчин татуировка располагалась над глазами, на висках (Руденко 1949: 149; Белов 1954: 183),
а также на щеках (Митчель 1865: 324; Меновщиков 1959: 113).
Еще в 1934 г. у некоторых мужчин в Чаплине татуировка была
около уголков рта, что, очевидно, символически заменяло амулетылабретки, которые азиатские эскимосы уже в середине XVII в. в
основном не носили (ДАЙ. 1851. Т. IV, № 7: 21, 26; Dall 1870:
381; Орлова 1941: 205-206; Руденко 1949: 154; ср.: Nelson 1899:
52, figs. 15a, b) 3 .
3
Лабретки известны на Чукотке и археологически (История Чукотки. 1989:
46). Судя по письменным документам первой трети XVIII в., лабретки из моржовых клыков тогда встречались у азиатских эскимосов (Le Brim 1718: 13; Вдовин 1961: 52; ср.: Александров 1872: 73; Меновщиков 1959: 112 (в XVIII—первой
половине XIX в.)). Причем в 1732 г. жители Чукотского Носа прямо именовали
себя «зубатыми» (Ефимов 1948: 240, 249; 1971: 229; Гольденберг 1984: 128; 1985:
67). Французский офицер А. Оливье, бывший в Беринговом проливе в 1860-х гг.,
отмечает, что азиатские эскимосы в углах рта носили лабретки из металла, кости или перламутра (Ollivier 1877: 589). Капитан А. А. Ресин (1888: 177-178) конкретно писал, что лабретки были у эскимосов о. Ратманова (Большого Диомидова) и у жителей Наукана. Согласно же преданию, часть аляскинских эскимосов поселились в Наукане лет за сто до 1924 г. (Галкина 1929: 71—72; ср.: Крупник 2000: 252—253 (переселенцы с Аляски живут в Сирениках)).

Мужская татуировка имела апотропейный характер (Зеленин 1931: 750—751; Меновщиков 1959: 113; Вдовин 1977: 145). Тут
мы поговорим лишь о военном аспекте данного явления. Опасным для человека, убившего врага, считался дух последнего, который должен был всячески вредить своему обидчику. Для того
чтобы уберечь себя от этого злого духа, и наносили татуировку.
В частности, оседлые «чукчи» татуировали на своих руках изображения убитых ими врагов в виде абстрактных человечков, подобные же фигуры располагали и на лбу над глазами (Мерк 1978:
121-122; Меновщиков 1959: ИЗ; Krupnik, Krutak 2002: 315—316;
ср.: Руденко 1949: 150; Fienup-Riordan 1990: 159-160; 1994: 331332 (аляскинские эскимосы-юпик)). По сообщению же М. Соэра, базирующемуся, очевидно, на сведениях Н. Дауркина, оседлые «чукчи» с помощью татуировки (определенных знаков) наносили на предплечья и ноги информацию о количестве убитых
и взятых в плен врагов (Sauer 1802: 230; ср.: 237). В. Г. Богоразу
(1991: 189) также рассказывали колымские чукчи, что в старину
после убийства неприятеля на внутренней стороне правого запястья по направлению к локтю накалывали точку. Подобные же
метки после удачной охоты на кита или медведя делали сибирские эскимосы и чукчи — в области суставов, эскимосы с о. Большой Диомид — на лице, а с о. Св. Лаврентия — на плече, запястьях, пояснице, коленях, лодыжках (Антропова 1957: 215; Krupnik, Krutak 2002: 316; ср.: Руденко 1949: 149, 152-154; Богораз
1991: 189). Как предполагал лейтенант У. X. Хупер, оседлыми
чукчами эта метка ставилась на лице не только после добычи
4
медведя или кита, но и после убийства врага (Hooper 1853: 37) .
Вспомним, что касатка была их покровителем и защитником, и
убив ее, надо было выполнить особый обряд. Таким образом,
это могли быть обряды одного плана. Эскимосы же с о. Св. Лаврентия вообще наносили такие точки после наиболее значительных событий в своей жизни (Krupnik, Krutak 2002: 316). Татуировка на лице, выставленная на всеобщее обозрение, служила,
кроме того, своего рода показателем силы, смелости и охотничьей удачи, т. е. качеств, пользовавшихся особым уважением со
стороны соплеменников.
На оленьем празднике кочевые чукчи рисовали кровью забитого животного знаки на лице, руках и груди, чтобы уподобиться духам, охраняющим оленей. Причем у каждой семьи были свои знаки, обычно различные полосы, точки (Богораз 1901:
17; Каллиников 1912: 106; Богораз 1939: 64; Гурвич 1983: 109—
110). Это, согласно разъяснениям чукчей, охраняло их самих и
их оленей от болезней (Суворов 18676: 163; М-в 1877. № 47: 386;
4

Эскимосы Северо-Западной Аляски, отличившиеся в бою, наносили татуировкой четыре параллельные черты на каждую щеку (Burch 1998: 109).

Тан-Богораз 1979а: 209; Кавелин 1931: 107; Вдовин 1987: 41). Как
объясняли приморские чукчи (1927), обычай мазать кровью лицо возник после примирения оседлых и оленеводов в знак мира
и дружбы (Кавелин 1931: 99). Приморские же жители мазались
охрой, а в случае опасности и графитом, для защиты от духа, который увязался за гостем (Богораз 1901: 19; 1939: 69; ср.: Свердруп 1930: 319). Это уже близко к боевым функциям, ведь опасность для чукчей исходила не только от земного врага, но и из
мира злых духов, настроенных по отношению к человеку не менее враждебно. Цель подобного раскрашивания состояла в том,
чтобы изменить облик, сделаться неузнаваемым для болезни и
злого духа (Богораз 1901: 19; 1939: 142; Hughes 1984a: 251). В качестве этнографических параллелей можно заметить, что эскимосы Кадьяка раскрашивали все лицо перед набегом (Гедеон 1994:
61), а чугачи чернили свое лицо, чтобы не было заметно их страха
(Malaurie 1974: 146).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

а военное дело, особенно древнее, влияло
Н
множество факторов, и в первую очередь —
природные условия, которые диктуют оптимальные сезоны для

ведения боевых действий, а в социальном плане влияют на устройство общества: на Чукотке можно быть либо кочевником-оленеводом, либо оседлым-зверобоем. От организации же социума
зависит система комплектования войска, в традиционном обществе — обычно племенная, у оленных чукчей, вследствие рассеянности народа, — семейная, у приморских — родовая. Наличие
природных ресурсов и уровень развития техники обусловили уровень производства вооружения, в данном случае — из органических материалов, на уровне неолита. В военном деле влияние
соседей, особенно врагов, происходит быстро и глубоко, заставляя приспосабливаться к методам ведения войны противником —
с разными врагами и воюют по-разному. Чукчи не были исключением: они в области вооружения подвергались влиянию своих
врагов-коряков, в основном кочевых, встреча же с русскими также оказала сильное влияние на тактику и стратегию чукчей и
способствовала появлению у них огнестрельного оружия. Подобные влияния происходят как через торговые и иные мирные
контакты, так и через военные столкновения. Причем последние
являлись главными проводниками, ведь к способу ведения противником военных действий со временем приспосабливаются, а
в качестве добычи захватывают новые виды оружия, служащие
проводниками инноваций в вооружении. Так, в ходе активных
контактов с коряками и русскими в XVIII в. железное оружие у
чукчей постепенно вытесняет роговое и костяное, распространяются предметы защитного вооружения из этого металла. На
материальную же культуру, главным образом оседлой части населения, большое влияние оказывали эскимосы, охотники на
морского зверя, от них приморские чукчи заимствовали морское
дело и некоторые предметы вооружения.

Обычным состоянием для племенного мира была перманентная война, и чукчи не составляли здесь исключение. Более
того, они были самым воинственным народом в регионе, в разное время воевавшим со всеми окружающими народами, такая
война всех против всех — характерная черта первобытного общества. Причины войн с различными этносами были разными,
о чем мы можем судить начиная лишь с середины XVII в. и заканчивая 1840-ми гг., когда происходили последние набеги на
эскимосов островов и Аляски, позднее происходившие стычки
можно на сленге назвать «криминальными разборками». С кочевыми коряками большую часть XVIII в. шла перманентная война из-за оленьих стад, в которой наступающей стороной, как
правило, были чукчи. И. С. Вдовин (1965: 96) насчитал в документах XVIII в. 4—5 случаев, когда коряки и юкагиры отваживались идти походом на чукчей, да и то при поддержке анадырцев.
Это было основной осью конфликтов в регионе.
У «первобытных» этносов можно выделить два стереотипа
ведения войны: (1) против хорошо знакомых соседних народов и
(2) против постоянных врагов, к которым испытывали закостенелую ненависть. С первой группой противников старались воевать «цивилизованными» средствами: войну объявляли заранее,
давали время на подготовку к бою, иногда даже отпускали пленных и т. д. Данный стереотип поведения был обставлен определенными ритуалами, строго регулирующими поведение бойцов
на войне. Против второй группы врагов вели «тотальную» войну
на уничтожение: предпочитали нападать неожиданно, убивали
или замучивали пленных мужчин, а женщин и детей уводили в
рабство. Так, чукчи в течение трех четвертей XVIII в. вели «войну
на уничтожение» против русских, оленных коряков, юкагиров и
эскимосов островов Берингова пролива и Аляски. Однако даже
во время этих войн присутствовали и некоторые элементы «цивилизованной» войны: угроза-предупреждение врагов о будущем
нападении, заключение перемирия и прочее. Таким образом, возникал способ ведения боевых действий, в котором наряду с основным вторым типом присутствовали и элементы первого типа.
Видимо, этот «комбинированный» тип ведения боевых действий
был наиболее распространенным у чукчей, у которых господствовал «героический» этос. Поскольку не было четких граней между
этими двумя типами войны, то, учитывая фатальное отношение
населения к смерти и убийству, можно даже посчитать подобное
ведение боевых действий первым типом войны. Вообще же эти
стереотипы не были постоянными и могли со временем изменяться
по отношению к одному и тому же народу, чаще в сторону ужесточения в связи с накалом борьбы.

Особенности военного дела чукчей и азиатских эскимосов
проявляются в их сопоставлении с образом ведения войны на
Аляске, различия же между кочевыми чукчами и родственными
им оленными коряками трудноуловимы. Эскимосы Западной
Аляски сохранили древние традиции еще XIX в., так сказать, в
более чистом виде, нежели их азиатские сородичи. Можно сказать, что война в Северо-Восточной Сибири была более «гуманной», нежели на Аляске: тут не было всеобщим правилом неожиданное нападение ночью, судя по фольклору, хозяев часто
даже вызывали на бой; не было всеобщим правилом преследование разбитого врага; убивали не всех подряд, а обычно мужчин, тогда как детей и женщин брали в плен. Для чукчей, насколько известно, не были характерны кровавые военные ритуалы, своеобразная инициация воинов — пробование крови и сердца
первого убитого врага (Nelson 1899: 328; Malaurie 1974: 149; Burch
1998: 109), хотя, судя по преданиям, поедание сердца врага-богатыря встречалось в Сибири у эвенов и эвенков (Василевич 1966: 300;
1972: 156; Новикова 1987: 87, 104, 106) и, может быть, этот специфический обычай раньше был более распространен в регионе1 .
Военные действия велись как на суше, так и на море: оленные чукчи, составлявшие основную массу этноса, воевали на суше,
а оседлые — на море. В силу этнического родства, межродовых
связей и взаимного гостеприимства представители одной части
этноса привлекали воинов из другой части для ведения совместных боевых действий. Можно выделить и определенные сезоны
ведения боевых действий. Зимний период был военным сезоном
набегов для оленных чукчей, это обуславливалось тем, что именно зимой они могли быстро передвигаться на своих нартах, которые летом для езды не использовались. Летом, когда лед, сковывавший Берингов пролив, таял, приморские жители то торговали, то воевали с эскимосами с островов и Аляски. Морские
операции, естественно, велись оседлыми чукчами, обладавшими
большими походными байдарами. Очевидно, в летнее время в
тундру в поисках добычи отправлялись в основном пешие партии
мужчин, происходящих из бедных стойбищ. Эти немногочисленные отряды обычно состояли из нескольких или нескольких
десятков воинов, которые нападали на отдельно стоящие жилища или на пастухов на пастбище. Причем такие нападения велись как на представителей других этносов, так и на своих более
зажиточных соплеменников с единственной целью — грабежа.
1
В 1748 г. оседлые коряки под предводительством Алыка, потерпев поражение от русских, убили жен и детей и, «напившись их крови для храбрости»,
снова бросились в бой, но опять были разбиты (Сгибнев 1869а. № 5: 66). Воинюкагир обещает при победе съесть печень побежденного (Козлов 1956: 258). Западные эвенки ели сердце врага или его мясо, чтобы приобщиться к его силе и
ловкости (Василевич 1972: 156).

Вплоть до начала XX в. происходили столкновения и набеги как отдельных людей, так и семей, причиной их были
обычные бытовые обиды, кража оленей или кровная месть. Это
уже, собственно говоря, не война, а некий вид драки, часть таких драк оканчивалась летальным исходом, однако даже в этих
столкновениях чукчи продолжали применять свои военные навыки, приобретенные в ходе многолетних тренировок и охоты. В
XX в. стычки чаше происходили у оседлых жителей, у которых
торговля была развита больше, тогда как оленные чукчи, сохранив патриархальный быт в чистом виде, решали свои споры более мирными путями. Споры внутри семейной общины обычно
улаживали мирным путем, чтобы не разрушать социальный организм, — кровная месть была направлена вовне, на представителей других семей или иноплеменников. В качестве виры мог
быть выплачен и определенный выкуп различными товарами.
Обычно мстил ближайший родственник убитого, после чего
мщение с данной стороны прекращалось.
В целом можно сказать, что наиболее ранние войны велись чукчами, как и другими племенными этносами, по социальным причинам: похищение женщин, бытовые споры, кровная месть. Во второй половине XVII—первой четверти XVIII в.
чукчи вели оборонительно-наступательные войны против казаков, упорно пытавшихся наложить на них ясак и призвать в подданство, т. е. война приобрела политический характер. С первой
четверти XVIII в. и до мира 1781 г. в связи с развитием крупнотабунного оленеводства основной причиной войн чукчей с коряками становится экономическая: они производят грабительские
набеги с целью отогнать стада оленей. Именно XVIII в. явился
пиком военной активности, когда выставлялись огромные по
восточносибирским меркам армии: до 3000 человек (1702), в то
время как общая численность населения Чукотки оценивалась в
10 000 человек (1756)! Обычно же боеспособные мужчины в племенном обществе составляли 1/4-1/5 от всего населения. К началу XIX в. большие войны на территории самой Чукотки утихли, но приморские жители продолжали производить морские
набеги на эскимосов островов Берингова пролива и Аляски. Еще
в начале XX в. происходили, хотя и редко, внутренние столкновения между самими чукчами или между ними и иноплеменниками (эскимосами, коряками). Это были межсемейные, межличностные и — реже — межродовые конфликты, в которых обычно
участвовали единицы или немногие десятки человек, в основном
родственников. Таким образом, причины войны на новом уровне опять, по существу, вернулись к своему первоначальному состоянию.
В целом военное дело оленных чукчей — основной массы
этноса — представляет нам своеобразный способ ведения войны

кочевниками. Тут присутствуют все их основные элементы войны:
наступательная стратегия, подвижность на театре боевых действий, которую не сковывают постоянные стационарные укрепления; неожиданные нападения с убийством мужчин и уводом в
плен женщин и детей; маневренная тактика, рассчитанная на
охват флангов и выход в тыл; постановка засад в удобных местах
и даже ложное бегство, рассчитанное на заманивание противника. Даже перестрелка в начале боя с возможным последующим
переходом в рукопашную схватку также относится к основным
элементам кочевого военного дела. С другой стороны, мы наблюдаем и определенные отличия, вызванные особенностями кочевой жизни и специфическим этосом: в более характерной для
кочевников «тотальной» войне наблюдаются элементы «цивилизованного» типа; отсутствие верховой езды сдерживало роль маневра на поле боя; чукчи не полагались на дальний бой, а быстро переходили к рукопашной борьбе, что вообще не характерно
для номадов.
Декабрь 1998—март 2003 г.
Санкт-Петербург

сотни, да они и не служили в Северо-Восточной Сибири (Сафронов 1978: 79; Никитин 1988: 139; 1996: 44).
На приграничных территориях были расселены беломестные казаки. Они, живя на своей земле, при надобности поочередно выделяли из своей среды людей для службы. Эти казаки
имели пашню, за которую и служили, не получая всего жалованья, но они были освобождены от главных налогов (Васильев
1916. Т. I. Прил.: 26—27; Никитин 1987: 149). Черноместные же
казаки, набранные из податных сословий, должны были платить
и налоги (до 1751), и подушную подать. Они в первой половине
XVIII в. использовались главным образом для обороны границ
(Матюнин 1877: 174; Словцов 1886. Кн. 1: 172; Путинцев 1891:
29; Леонтьева 1968: 58-59).
В 1630—1640-х гг., в связи с освоением новых территорий
и следовавшей за этим нехваткой служилых, казаки служили «годовальщиками», то есть несли временную службу в «командировке», ожидая, пока их сменят, что обычно происходило через
несколько лет (иногда до 8 и более), а затем они возвращались
домой, но уже с 1650-х гг. казаков стали верстать в самой якутской области. На дальние зимовья часто ехали семьей (Гурвич
1966: 120; Леонтьева 1968: 39-40; Сафронов 1978: 59). И в XVIII в.
в дальних острогах казаки были «сменяемые погодно» (главным
образом казачья старшина) и «жилые», жившие тут постоянно
(Гурвич 1966: 117). Если служилым не нравилось место их службы, они могли по взаимному согласию поменяться, получив разрешение начальства (АИИ, ф. 160, № 990, ест. 46, 48).
В XVIII в. приграничные линейные казаки охраняли пограничные линии, а городовые, живя в своих домах, поставляли
людей для службы, связанной в основном с полицейскими функциями охраны и конвоирования. Городовых казаков часто забирали на казенные работы: ловить рыбу, сплавлять лес, строить
укрепления и административные здания, вываривать соль, разгружать суда (Сергеев 1983: 39; Никитин 1988: 87; 1996: 61-62),
лишь в 1770 г. они были освобождены от дармовых работ в крепостях (Путинцев 1891: 61). Казаки платили налоги: таможенные
сборы, торговые пошлины, годовые деньги на выкуп пленных
(ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 37: 112; Орлова 1951. № 92: 267; № 156:
391; 190: 484—485). Впрочем, за заслуги и вследствие «учиненной
прибыли» казаки могли ходатайствовать об освобождении от определенных видов налога (Орлова 1951. № 92: 267) и даже о списании долгов (Орлова 1951. № 156: 391).
Обычный гарнизон острога по казачьему образцу составлял «войско», имеющее свою казну, круг, на котором избирали
руководителей, распределяли службы, налагали взыскания, однако все важные вопросы решал все же воевода — тут не было

донской казачьей вольницы (Сафронов 1978: 69; Зуев 1999а: 106).
Лишь во время похода, когда казаки были оторваны от власти,
самоуправление приобретало особое значение. Вместе с тем, в
Сибири казаки сохранили свою военную организацию: высшим
подразделением был «приказ» во главе с головой, состоявший из
пяти «станиц» (сотен), возглавляемых у пеших казаков атаманами. Станица делилась на пятидесятки, которыми руководил пятидесятник (есаул), а последние отряды состояли из десятков с
десятниками во главе. Естественно, на практике численность
подразделений была ниже. В сотнях были знаменщики, трубачи,
литаврщики и барабанщики (последних по одному-два) (Никитин 1988: 31; 1996: 77). Головы назначались на несколько лет,
для прохождения остальных должностей определенного срока не
было. По чину службы выше атамана стояли сын боярский и
дворянин. Впрочем, на высшие командные должности обычно и
назначались дети боярские. В течение XVIII в. в документах перестают упоминаться должности десятника, атамана и сына боярского, а самих служилых стали именовать просто казаками (Сафронов 1978: 49, 69; Никитин 1988: 31, 49). В течение XVIII в. существовала допетровская система военной организации. В 1737 г.
ввели новое расписание штата служилого сословия Сибири. Лишь
в 1822 г. ввели единообразие чинов и запретили выходить из казачьего сословия (Маныкин-Невструев 1883: 51). В 1701 г. указ
Петра I объединил якутских казаков в один полк (936 человек)
во главе с казачьим головой, подчиняющимся непосредственно
воеводе (Сафронов 1978: 55, 67). С 1763 г. казаки стали именоваться линейными, а в 1808 г. — «Линейным сибирским казачьим войском» (Казин 1992: 272).
В казаки могли верстать с 15 лет, обычно — в 18—25 (Никитин 1988: 61; 1996: 49). Желающий стать казаком подавал прошение, а самого кандидата должны были взять на поруки два
казака. Казак не должен быть «зернью, и карты играть», воровать
и пьянствовать (Орлова 1951. № 226). Воевода при наличии вакансий утверждал прошение, священники приводили к присяге,
следовал указ о внесении новобранца в списки (Васильев 1916.
Т. I. Прил.: 1—2). Продвижение по службе осуществлялось согласно челобитной, где были указаны его службы и заслуги. Сибирский приказ и губернатор (с 1710) даровали звание сына боярского, атамана и сотника, тогда как чин пятидесятника и десятника могли давать и воеводы. За проступки понижали в чине.
Обычным наказанием было битье батогами, а то и просто руками (Никитин 1988: 101). Ветераны не пользовались никакими
привилегиями (Васильев 1916. Т. I. Прил.: 23). Служили пожизненно, в отставку отпускали по челобитной — по старости, увечью или болезни. Отставить от службы могли и за беспробудное

пьянство или за преступления (Никитин 1996: 50). Отставка могла
последовать и за «скудость» казака, вследствие чего он не мог исправно исполнять службу (История казачества... 1995: 40). Отставных казаков приписывали к крестьянам и заставляли платить
подати (Маныкин-Невструев 1883: 62). Для инвалидов в 1686 г. в
Якутске была создана богадельня, которая частично финансировалась казной, а частично — пожертвованиями (Якутия... 1953: 321).
В XVII в. в Сибири из-за постепенного расширения территории государства ощущалась постоянная нехватка наличного
состава служилых, недобор в основном покрывался из переселенцев, промышленников, вольнонаемных, пленных, которые
после заключения мира не захотели вернуться домой и остались
в Сибири, и даже гулящих людей, но к началу XVIII в. верстали
уже среди родственников казаков, которые к этому времени обзавелись семьями, то есть, по существу, появилось служилое сословие (Леонтьева 1968: 58—59). Набор в казаки производился
среди торгового и промышленного люда, также по рекомендации и поручительству нескольких казаков (Орлова 1951. № 217;
218; 225; 226). В казаки могли записывать и новокрещеных местных жителей (ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 40-25: 184; Орлова 1951.
№ 226). Среди самих казаков было много метисов, так как россияне обычно брали в жены полонянок и, окрестив их, женились (Васильев 1916. Т. I. Прил.: 31; Этнографические материалы... 1978: 28). Чтобы обеспечить комплектование местных войск,
Указом 1725 г. было запрещено призывать сибиряков на службу
в европейскую часть России (Протокол... 1888: 287).
Царские указы запрещали записывать в казаки гулящих
людей (ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 17: 53; № 40-25: 184) и, наоборот,
призывали верстать детей казаков и стрельцов (ДАЙ. 1862. Т. VIII,
№ 17: 53; № 37: 112) или же просто родственников казаков (ДАЙ.
1862. Т. VIII, № 40-25: 184). В Восточной Сибири уже с середины XVII в. верстали в казаки в основном детей служилых (Александров, Покровский 1991: 91). Кроме того, в служилые велели
не записывать ссыльных (1699), которые появились в Сибири с
1654 г., тягловых и просто пьяниц (1678 г.; ДАЙ. 1862. Т. VIII,
№ 44-5: 159; ср.: Булычев 1856: 39; Александров, Покровский 1991:
92). Особенно боялись верстать в казаки крестьян после восстания С. Разина (Никитин 1988: 67), а поверстанных в казаки тягловых приказывали выписать (1679 г.; АИ. 1842. Т. V, № 47: 70—
71). Однако при нехватке людей и из-за удаленности от центра
эти указы часто не исполнялись (Зуев 2001 а: 96—97).
До эпохи Петра I казаки, оказавшись больными во время
службы, могли нанять вместо себя заместителя, обычно родственника или другого казака (АИИ, ф. 160, № 891, ест. 123 (1686);
Сафронов 1978: 59; Никитин 1988: 101; 1996: 67). На практике

же оказывалось, что нежелающие идти в поход (особенно в
дальний) нанимали вместо себя добровольца. К примеру, вместо
себя могли отправить на службу нанятых якутов, представляя их
своими родичами (Гурвич 1966: 117). Лишь в 1707 г. казачье звание фактически стало наследственным, и в казаки было указано
брать только детей и родственников служилых и промышленных
охотников (Маныкин-Невструев 1883: 50—51; Сафронов 1978: 63).
В XVII в. при нехватке людей промышленные и торговые
люди участвовали в походах вместе с казаками. Главным стимулом для движения вперед были поиски соболя, которого быстро
истребляли, что толкало к движению на Восток (Вернадский 1915:
353; см.: Сергеев 1983: 17-18; Никитин 1987: 20; Зуев 2001 а). Особой разницы между торговым и промышленным людом не было,
и те и другие занимались как торговлей, так и промыслами (Белов 1952: 16). В основном это были люди среднего достатка. Богатые же купцы снаряжали экспедиции, нанимая различных людей, к которым присоединялись «своеужинники» — независимые промышленники и торговцы. Промышленные и торговые
люди несли все обязанности казаков, поскольку они жили на
одном зимовье, ходили в одни и те же походы. В отличие от казаков, они не получали жалованья и освобождения от податей,
но могли требовать от воеводы награды после возвращения из
экспедиции. Они могли становиться и «полуказачьем», то есть
нести службу лишь за часть добычи (Якутия... 1953: 315), а при
необходимости и отсутствии вакансий их зачисляли «в приказ»:
служить сверх штата с выплатой жалованья, эта служба считалась временной, до освобождения места служилого (Никитин
1988: 62-63).
Естественно, при такой системе набора, учитывая удаленность от культурных центров и европейского просвещения, нравственное лицо казаков было далеко от идеала. Французский консул И. Б. Б. Лессепс (1788. Ч. III: 71) так характеризовал сибирских служилых XVIII в.: «Воинство состояло из необузданного
собрания мещан и крестьян; каково оно было некогда, то есть:
шайка диких народов, которые по свойству своему будучи склонны к разбойничествам, не знали других законов, кроме своевольства или собственной выгоды». Чем дальше на Восток, тем ситуация была хуже. Г. В. Стеллер отмечает, что камчатские казаки
в начале XVIII в. представляли собой «кучку бродяг, большей
частью скрывавшихся от правосудия» (Стеллер 1927: 17—18; ср.:
3-н 1861. № 93: 4).
Общее число служилых людей в Сибири, включая новокрещеных 1662 г., было около 10 000 человек (Словцов 1886. Кн. 1:
180), а к началу XVIII в. - 14 000 (Словцов 1886. Кн. 1: 172). В
1724 г. в Сибирской губернии было расквартировано три гарни-

зонных полка и один драгунский, всего 4828 человек (Кирилов
1831: 62, 64). Основные силы составляли казаки. Якутский казачий полк насчитывал примерно 1500 казаков (ок. 1720) и был
распылен по восточносибирским острогам (Сгибнев 1869: 1). В
ведомстве якутской администрации в 1724 г. находилось 13 дворян, 61 человек детей боярских, 1355 казаков, пушкарей и «воротников» (Кирилов 1831: 91), тогда как Иркутск в этом же году распоряжался 35 детьми боярскими, 23 казачьими головами, 511
пятидесятниками, десятниками и казаками, всего 569 служилых
(Кирилов 1831: 85).
Жалованье служилых было невелико, и его едва хватало на
существование двух человек (Никитин 1996: 52; 1999: 29). Платили жалованье в 2—3 приема деньгами, зерном и солью, распределял его приказчик, то есть назначенный воеводой или даже
выбранный казаками комендант острога (Nul... 1866. № 16: 3).
Оклады варьировались в зависимости от удаленности гарнизона: в дальних острогах жалованье было выше; от рода войска:
у всадников жалованье было больше; от семейного положения: у
женатых существовали незначительные добавки к продовольственным выдачам; от чина: у офицеров жалованье было намного
больше. В среднем оклад казаков в год был 5,00—7,25 руб., 5,0—6,5
четвертей (640—832 кг) ржи, 4 четверти (255 кг) овса (для конных
казаков и семейных пеших) и 1,5—2,0 пуда муки (24—32 кг) (Леонтьева 1972: 10; Сафронов 1978: 72-84; Никитин 1988: 103). Служилые в 1640-х гг. в Якутске получали 4,25 руб., а также натуральные выдачи ржи, овса и соли (Оглоблин 1903: 44; Самойлов
1945: 44). Через 40 лет казаки в Якутске получали уже 5,25 руб.,
5 четвертей «с осьмушкой» ржи, 4 четверти овса и 1,5 пуда соли
(ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 44-5: 159).
Существовали и экстраординарные выплаты: при отправлении в дорогу деньги выдавались на прогон, при победах платили наградные (за бой — по 50 коп., раненому — 1 руб., столько же платили за убитого), при переселении давали на подъем, а
по праздникам — по две чарки вина (Васильев 1916. Т. I. Прил.:
33; Никитин 1988: 128; 1996: 54). Так, к примеру, вновь поверстанным казакам, посылаемым на новое место службы, приказывалось выдавать оружие, хлеб и на подъем 50 руб. — огромную для
1684 г. сумму (ДАЙ. 1867. Т. X, № 67-6: 240).
В 1724 г. в ведомстве якутской администрации числилось
13 дворян со средним жалованьем около 30 руб., 3849 литров ржи,
3730 литров овса и 170 кг соли на человека в год, 61 человек детей боярских, получавших порядка 10 руб., 1355 казаков, пушкарей и стражей ворот, которым платили в среднем около 5 руб.
30 коп., примерно 883 литра ржи, 204 литра ржи и 24 кг соли
(Кирилов 1831: 91) С 1761 г. сибирские казаки стали получать
довольствие, как и регулярные войска.

Цены же в ту эпоху были сибирскими. Как указывает в
своей челобитной И. Курбатов (1640-е гг.), лошадь, стоившая в
европейской части России 2—3 рубля, в Сибири имела цену в 10
раз большую, нарты стоили 1 руб., лыжи — 2 руб., а пуд муки —
2—4 руб. (Оглоблин 1903: 39; Самойлов 1945: 44). На Камчатке в
начале XVIII в. пеший казак получал жалованье 5 руб., а также
хлебные деньги по якутскому окладу, тогда как для покупки собак, одежды, припасов требовалось более 40 руб. в год (Крашенинников 1949: 508). В 1711 г. оклад пешего казака на Камчатке
составлял уже 9 руб. 25 коп. (Крашенинников 1949: 482). В 1747 г.
Сенат, вняв просьбам служилых, назначил полуторное жалованье
охотским, анадырским и камчатским служилым, что было вызвано дороговизной на этих территориях (Сафронов 1978: 81). В
1750-х гг. служилые в Анадырске вместо униформы носили оленьи парки, «кухлянки с верхней камлеей», местные штаны (Шашков 1864: 73). В 1773 г. солдаты на Камчатке получали 12 руб.
84 коп., компенсацию за нижнюю форменную одежду (2 руб.
11,25 коп.), а также хлебное довольствие в 9 пудов 13 фунтов
(149,3 кг), тогда как казак получал меньше денег (10 руб. 50 коп.),
но больше муки (10 пудов = 160 кг) (Миллер 1774: 198). Поскольку компенсацию за верхний мундир солдаты не получали, то даже
они носили местную одежду, лучше приспособленную для местных климатических условий: кухлянки, парки, торбаса (Миллер
1774: 198—199). Во второй половине XVIII в. казаков отличало
от местных жителей лишь наличие сабель и ружей (Лессепс 1801.
Ч. I: 15). Униформу сибирские казаки стали носить в 1817 г., когда 50 казаков сделали ее на свои деньги (Маныкин-Невструев
1883: 51), но даже в конце XIX в. казаки Якутского полка и Камчатской команды носили из элементов униформы лишь фуражку
и саблю, которая, впрочем, была не у всех (Слюнин 1900 Т. II: 475).
Выплата небольшого жалованья служилого в XVII в. часто
задерживалась на несколько лет (знакомая нам картина по недавнему прошлому!). Или же, например, приходило денежное жалованье, а продовольственные выдачи запаздывали (Nul... 1866.
№ 16: 4). До конца XVII в. жалованье иногда выдавали товарами
(АИ. 1842. Т. V, № 31: 46—48; Леонтьева 1972: 10) или часть хлебного жалованья выдавали горячим вином (АИИ, ф. 160, № 967,
ест. 6-18; 20-30; 33-60; 62-92; 97-113; 116-148). Если сам
казак отсутствовал, то его жалованье могла получать жена (АИИ,
ф. 160, № 886, ест. 442—443). Поскольку мужчина должен был
содержать многодетную семью, то служилые занимались еще различными промыслами, торговлей, ремеслом, обработкой земли,
где позволяли природные условия, что и составляло их главный
доход (Вернадский 1915: 346-347; Никитин 1988: 167—191).
В 1623—1625 гг. тобольский воевода Ю. Я. Сулешев ввел
правило, согласно которому служилый, получая земельный уча-

сток, лишался всего хлебного довольствия или его части, в среднем из расчета 1 десятина пашни вместо 1 четверти ржи (Сергеев 1983: 37; Никитин 1988: 149). Таким образом, на жалованье
приходилось 5—10 десятин земли. Если же десятин было больше, то взималась в качестве налога '/10—'/15 доля урожая. В
1706 г. в Сибири всех пашенных казаков сняли с довольствия
независимо от количества занимаемой земли (Леонтьева 1972:
11 — 13). Из-за этого в XVIII в. в среднем среди сибирских служилых только 20 % имело земельный участок (Зуев 1999а: 96—
97; ср.: Никитин 1988: 165 (в 1699 г. в Тобольске таковых было
40—50 %)). Преобладали казаки-ремесленники (Леонтьева 1972:
16). Лишь в 1773 г. было велено каждому казаку нарезать по
шесть десятин земли (Словцов 1886. Кн. 1: 172). По своему статусу казаки приравнивались к «однодворцам», то есть землевладельцам, не имеющим крепостных (Сергеев 1983: 33).
Сбор ясака. У казаков было много обязанностей: в 1737 г.
у якутских служилых насчитывалось 47 различных работ, из которых главными были сбор ясака и военные походы (Элерт 1990:
87). Ежегодно зимой казаки ходили за сбором ясака, лишь в 1764 г.
его сбор был передан в руки родовых старейшин, которые и сдавали его русским властям в сборных пунктах. Ясак должно было
платить все мужское население с 18 до 50 лет, а на Камчатке —
даже младенцы (там еще в последней четверти XVIII в. мехами
должна была покрываться сумма в 7 руб.) (Лессепс 1801. Ч. I: 133;
Огородников 1922: 84). Однако уже в 1727 г. ясак разрешили платить деньгами. До этого при нехватке соболя ясак могли принимать шкурами других пушных зверей, например рысей или лисиц: за одного соболя брали двух лисиц (АИИ, ф. 160, № 787,
ест. 61-63; № 793, ест. 117—118; № 1049, ест. 1—6). У ясачных
замиренных «иноземцев» брали «складный» ясак согласно описи
в книгах, а у не вполне замиренных — «нескладный», показывая
при этом заложника и отдариваясь, стремясь получить как можно больше (Бахрушин 1955: 58; Никитин 1987: 129). В качестве
отдарков раздавали железные изделия и бисер, а с петровских
времен также табак и сухари (ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 112: 312; Nul...
1866. № 16: 3-4; Белов 1952. № 12: 60; Гурвич 1970: XL). Получив ясак, сборщики делали об этом запись в книге и давали расписку в получении. Постепенно, по мере объясачивания и умиротворения туземцев, нерегулируемый «нескладный» ясак становился нормированным «окладным». В 1620-х гг. «ясачные иноземцы»
в соответствии со своим имуществом были разделены на лучших,
средних и худых, согласно чему и платили ясак (Огородников
1922: 86). Естественно, под видом добровольных подарков-поминков брали намного больше, чем причиталось: часть забирали себе, часть отдавали приказчику, в целом — раза в три больше (Сгиб-

нев 1869а: 117; Стеллер 1927: 18-19; ср.: Федорова 1984: 68). Кроме того, брали продукты на прокорм аманатов, ягоды, юколу и
прочие продукты, не предусмотренные законом. Если у местного
жителя не было шкурок, то должника били, а в качестве уплаты
забирали одежды из ценных мехов или членов семьи неплательщика. Сначала их брали в залог, если же долг не выплачивался,
то оставляли у себя навсегда. Ясак требовали за умерших, которые еще числились в ревизских сказках, а с наследников взимали недоборы отцов (АИИ, ф. 160, № 788, ест. 45—46; № 813, ест.
119—120; № 1049, ест. 1—6). Из взятых ясырей и пленных у казаков оказывалось определенное количество холопов-рабов. Так,
В. Г. Стеллер, говоря о камчатских казаках первой трети XVIII в.,
указывал: «У каждого казака было от 15 до 20 рабов, у некоторых
даже от 50 до 60» (Стеллер 1927: 20). Этих холопов они могли
спокойно проигрывать в кабаках в карты, хотя в азарте игры служилые могли проиграть даже своих жен и детей (Берх 1823: 100).
Впрочем, пленных могли возвращать родственникам за выкуп,
как это делали с якутскими полонянами (Якутия... 1953: 285). Хотя уже в 1697 г. Петр I запретил насильственно закрепощать и
местных жителей, но этот указ вследствие удаленности территории не исполнялся (Гурвич 1970: XLVI), поэтому в 1733 г. последовал указ Анны Иоанновны, приказавшей отпустить ясачных
рабов на волю (Окунь 1935: 8; 1935а: 47—48, 90).
После сбора ясака казаки и пришедшие с ними торговцы
имели право покупать у туземцев меха (Вернадский 1915: 346—
347). Естественно, последние старались купить за самую мизерную цену, да еще обмануть при этом. Однако уже в 1639 г. последовал указ, запрещающий служилым торговать после взимания ясака в ясачных областях, но казаки продолжали вести мелкую торговлю на сумму от 50 коп. до 1 руб. (Александров, Покровский 1991: 105; ср.: Романов 1956: 26; Никитин 1988: 189)'.
Покупать рухлядь для казны не возбранялось, о чем делалась соответствующая пометка в документах (Васильев 1916. Т. I. Прил.:
43). Казна при этом взимала десятину с промышленников как
пошлину, а с торговцев как таможенный сбор (Ефимов 1951: 17;
Гурвич 1970: XXXVI-XXXVII). С 1690-х гг. стали взимать десятину с торгов и промыслов самих служилых (Леонтьева 1972: 18;
Александров, Покровский 1991: 105).
Царская администрация, заботясь о своих налогоплательщиках и о планомерном поступлении доходов в казну, стремилась ограничить произвол, чинимый казаками при взимании ясака. Так, в памятной записке сыну боярскому Г. Пущину читаем
' Васильев 1916. Т. I. Прил.: 25: в 1621 г. Ю. Я. Сулешев запретил торговлю
и промыслы.

(1679): «А буде ясачные сборщики и промышленные люди, или
кто иных чинов какие люди учнут чинить, не против великого
государя указу, иноземцам какие обиды, и тем людям чинить наказание, бить кнутом нещадно, и писать в меншие чины и оклады» (ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 3-3: 8; ср.: АИИ, ф. 160, № 788, ест.
2-3; 33-34; № 834, ест. 1-5).
Итак, принятие в русское подданство знаменовалось двумя
актами: сдачей дани-ясака и выдачей аманатов-заложников, которых прекратили брать в 1769 г. (Стрелов 1916. № 55: 239—240).
С другой стороны, казаки должны были защищать ясачное население от нападений «немирных» народов, как, например, это
было в 1655 г., когда казаки защитили ходынцев от коряков (Белов 1952. № 36: 124; ср.: Крашенинников 1949: 609). В целом в
XVII в. около трети доходов казны России составляла сибирская
торговля (Ефимов 1951: 18; ср.: Окунь 1935: 3).
Поход. Перед походом узнавали о местах, в которые казаки направлялись. Организатор похода просил воеводу выделить
суда, пушки и оружие, да и сам докупал недостающее, надеясь
потом возместить убытки (КПМГЯ. № 25: 64; Васильев 1916. Т. I.
Прил.: 34). Жалованье уходящим на службу также могло быть
выплачено вперед (АИИ, ф. 160, № 846, ест. 105—114). В состав
отряда входили проводники и толмачи. В летний период казаки
в Сибири продвигались по рекам, тогда как конница, если она
была, шла по берегу. Зимой двигались по суше. Колымские казаки использовали собачьи нарты, которые могли проходить в
день более 100 верст (107 км) (Этнографические материалы... 1978:
27—28; Рябков 1887: 13), камчатские же ездили на упряжке из
4—5 кастрированных собак, запряженных цугом, по парам (Лессепс 1801. Ч. I: 111); анадырцы использовали оленьи упряжки,
запряженные двумя или даже одним оленем (Шашков 1864: 74;
Сгибнев 1869: 31; Дьячков 1893: 37). Оленей для этого еще в середине XVIII в. просто забирали у ясачных (КПЦ. № 65: 169;
Вдовин 1965: 117). При недостатке оленей служилые отправлялись
из Анадырска на собачьих нартах, а то и пешком на лыжах (КПЦ.
№ 66: 172 (1747); АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 583-583 об. (1756)).
В поход с целью наказать немирных чукчей за убийство А. Ф. Шестакова капитан Д. И. Павлуцкий вывел из Анадыря 236 казаков, 280 коряков и юкагиров (февраль 1731 г.), воины ехали на
оленьих нартах, имея полог для ночлега на 5—6 человек. Легкие
пушки также возили на оленях (Шашков 1864: 68). По местному
обычаю, в качестве живой провизии гнали большое стадо оленей,
взятых у коряков и юкагиров (ср.: Nul... 1866. № 16: 4). Для этого
похода у местных жителей было изъято 3756 упряжных животных
и 641 ездовой олень, которые, по обычаю, после похода не были
возвращены владельцам, а розданы служилым с вычетом за это

2 руб. из жалованья (Сгибнев 1869: 33; ср.: Вдовин 1965: 117—118).
За участие в походе воинов из сибирских народов расплачивались товарами или освобождали от ясака на данный год (Протокол... 1888: 288; Вдовин 1973: 250).
Скорость передвижения войска была невелика: отряд
Д. И. Павлуцкого в 1731 г. двигался по Чукотке, проходя 10 верст
(10,6 км) в день (Миллер 1758: 406-407; Ефимов 1948: 225). Согласно чукотскому фольклору, представляющему обобщенный
образ Павлуцкого-Якунина, сам майор ехал на нартах с верхом,
а остальные шли пешком (Богораз 1900. № 129: 338; Широков
1968: Рис. 8), по-видимому, обычно на лыжах (КПМГЯ.-№ 185:
223; Берг 1949: 305; Васильев 1916. Т. I. Прил.: 23). По свидетельству же Г. Майделя (1925: 23), в 1744 г. майор ехал на нартах, которые тянули четыре оленя, а остальные ратники ехали на санях,
запряженных одним животным. Когда же наступило лето, во внутренней части Чукотки, где нельзя было передвигаться на судах,
шли пешком, а «ружье и протчее несли на себе, имеющийся же
шкарб везли на вьюшных оленях». На оленя навьючивали 1,5—
2,0 пуда груза, то есть 24—32 кг (Сгибнев 1869: 30).
Отметим, что в отряде был один знаменосец, а при больших
экспедициях брали три знамени из разных видов шелка: «тавтяные», «дорогильные» или «киндяшные» (КПМГЯ. № 39: 90; Якутия... 1953: 317; Степанов 1959: 214; Никитин 1996: 77). В первой
трети XVIII в. казаки использовали знамена допетровского типа.
Так, в 1718 г. на камчатом стяге Анадырского острога был изображен «образ Спасителя» (Nul... 1866. № 17: 4). Отряд А. Ф. Шестакова в 1730 г. имел знамя с ликом Богородицы (Сгибнев 1869:
16; Зуев 2002: 65; ср.: Стрелов 1916. № 41: 126).
В суровых условиях Восточной Сибири, где поселения располагались очень далеко одно от другого, недостаток провианта
и даже голод не были в походных условиях редкостью (Материалы по истории Якутии... 1970. Ч. III, № 3: 1073, 1075). Так, во
время похода Д. И. Павлуцкого 1744 г. на Чукотку, несмотря на
то что оленей в экспедиции насчитывалось первоначально 5000,
участники под конец голодали (КПЦ. № 62: 165; Вдовин 1965:
121—122). Поэтому особо отмечали как заслугу то, что от голода
в экспедиции никто не умер (КПЦ. № 59: 160).
Придя на место, казаки располагались бивуаком, при размещении на открытой местности устраивали укрепление из саней,
ставили строгие караулы. Помня полученные наказы, сначала
старались привести туземцев «под руку царя», пользуясь своим
часто неожиданным для них появлением и их растерянностью.
Через толмачей требовали уплаты ясака, добиваясь расположения местных жителей подарками. При необходимости казаки
ставили острог, брали аманатов и приводили их к присяге. По-

еле этого иноземцы считались покоренными. Самих же аманатов,
представителей именитых родов, содержали под замком и показывали ясачным при уплате ими дани, они же служили гарантией безопасности сборщиков. Заложники должны были сменяться погодно (Васильев 1916. Т. I. Прил.: 42; Бахрушин 1955: 77).
Лишь в 1764 г. аманатство было упразднено. В целом правительство требовало приводить «иноземцев» к покорности лаской (ДАЙ.
1851. Т. IV, № 30: 72; 3-н 1861. № 100: 4; Протокол... 1888: 283,
288; Стрелов 1916. № 41: 131; Нефедова 1967: 27; Никитин 1999:
38). Но если туземцы сопротивлялись, то их просто убивали, а
женщин и детей уводили в полон (Сгибнев 1869а: 117). Доставшуюся в таких случаях военную добычу казаки делили: часть отдавали в казну, часть — войску, а оставшееся забирали себе (Вернадский 1915: 351). Мир обычно продолжался недолго, с той и с
другой стороны возникали обиды, приводившие к восстаниям
(Васильев 1916. Т. I. Прил.: 34-35).
Естественно, с обеих сторон случались эксцессы. Г. В. Стеллер отмечает, что в мае 1711 г. после нападения на Нижнекамчатск ительменов казаки, разогнав туземцев, взятых в плен засекли, а некоторых, обмазав жиром, бросили на съедение собакам (Стеллер 1927: 18). Последняя казнь явно навеяна представлениями ительменов о том, что быть съеденным собаками —
счастье для человека, т. к. он сразу попадает в подземный мир,
но так поступали с покойниками (ЭБ: 63; Стеллер 1927: 48, 67;
Крашенинников 1949: 443) 2 . В чукотских сказаниях рассказывается об особой жестокости Якунина, то есть майора Д. И. Павлуцкого: взятых в плен мужчин ставили вниз головой и топором
разрубали надвое, женщин рассекали пополам, сидящему мужчине привязывали пенис к шее, затем били по спине, и когда он
вскакивал, пенис отрывался (Богораз 1900. № 128: 332; № 129:
3
333; № 146: 390; 1934: 171) . Чукчи с содроганием вспоминали,
как казаки с живых сдирали кожу, живых поджаривали на небольшом огне, а беременным женщинам распарывали животы
(Народы России. 1874. № 2: 26). Можно сомневаться, насколько
сказания отражают реальность, но, очевидно, жестокость была с
обеих сторон. Ведь, согласно тем же преданиям, сами чукчи поджаривали на костре взятого ими в плен Якунина и совали ему в
рот с него же срезанное и поджаренное мясо (Богораз 1900. № 128:
33; ср.: № 146: 390). Однако известно, что Д. И. Павлуцкий пал
в бою, а не был захвачен в плен. Как отметил Г. Майдель (1894:
2

Чукчи также считали, что Д. И. Павлуцкий убивал людей на корм собакам (Богораз 1902а: 71).
3
Последняя пытка, вероятно, была все же чукотской и просто приписана
русским, поскольку аналогичным образом пытали азиаты одного жителя Уэльса
(Malaurie 1974: 141).

517), уже в его время чукчи ничего не знали о сражениях, происходивших в их стране, очевидно, речь идет о чисто исторической информации. В целом в фольклоре восточносибирских народов, особенно чукчей, образ казака стал образом лютого врага
без каких-либо положительных черт (Кузьминых 1994: 32—39).
Численность походных отрядов. Численность казачьих отрядов, покоривших Камчатку в самом конце XVII—начале XVIII в.,
была весьма небольшой: в 1696 г. В. В. Атласов имел 65 русских
казаков и промышленников и 60 юкагиров; отряд пятидесятника
О. Миронова насчитывал около 70 человек, П. Чирикова — примерно сотню, а В. Щепетного — порядка 120 бойцов (Кирилов
1831: 100—101). В 1715 г. из Якутска на помощь Анадырю, которому угрожали юкагиры и коряки, направился отряд из 120 бойцов (Nul... 1866. № 17: 3). В отряде А. Ф. Шестакова в 1730 г.
насчитывалось примерно 150 человек, 19 из которых были русскими (Сгибнев 1869: 14—15). В 1741 г. карательный отряд прапорщика П. Левашова, посланный на штурм укрепления ительменов, состоял из 50 морских солдат и камчатских казаков (Крашенинников 1949: 633—634).
В целом в середине XVII в. несколько десятков служилых
побеждали несколько сот туземных воинов (Степанов 1937: 222;
см.: Маныкин-Невструев 1883: 8, 16—38). Так, в 1651 г. 54 россиянина сражались у устья реки Охоты против более чем 1000
эвенков разных родов, в 1655 г. на реке Ине 34 казака противостояли более чем полутысяче воинов того же народа (ДАЙ. 1848.
Т. III, № 86: 320; № 92: 833; Степанов 1937: 222). В 1707 г. вблизи Петропавловска около 800 ительменов напали на центр походного порядка примерно из 70 казаков во главе с И. Тиратиным, но были разбиты (Крашенинников 1949: 479). Впрочем,
возможно, казаки в своих «сказках» могли несколько преувеличить количество противников и тем самым приумножали значимость своей победы.
Вооружение. Казаки не знали строевой службы и не проходили военного обучения. Лишь в 1752 г. селенгинский комендант Якобий приказал селенгинских и нерчинских казаков обучать по военным уставам (Васильев 1916. Т. II: 76), городовых
же казаков не обучали вплоть до 1835 г. (Маныкин-Невструев
1883: 56), хотя на смотры и стрельбы их могли собирать (История
казачества... 1995: 44). В XVII в. казаки получали оружие из государевой казны в остроге и после похода туда же сдавали (АИИ,
ф. 160, № 850, ест. 9; 25 (1684)), однако в самом конце XVII в.
оружие у казаков было свое (АИИ, ф. 160, № 851, ест. 25 (1684);
Сафронов 1978: 70). В частности, за пищаль потом вычитали из
жалованья (АИИ, ф. 160, № 959, ест. 54-56; 130-131; 172-173
(1690)). Выдавали пушки, пищали, порох, свинец, муку (ДАЙ.

1862. Т. VIII, № 101: 326; Крашенинников 1949: 476; Вернадский
1915: 333; ср.: АИ. 1842. Т. V, № 15: 25-26). Впрочем, артиллерии было очень мало. Верстанные в казаки по указу брали мушкеты и пищали от выбывших со службы (Тобольск, 1679 г.) (ДАЙ.
1859. Т. VII, № 74: 350). При опасности нападения кроме казаков
оружие из казны получали местные солдаты и крестьяне (АИИ,
ф. 160, № 443, ест. 7 (1687); № 844, ест. 7 (1684); ДАЙ. 1859. Т. VII,
№ 74: 356; 1867. Т. X, № 80-VIII: 364-365).
Часто казаки сами покупали для похода коней, сбрую, оружие, одежду и продовольствие, однако после похода казна должна
была возместить расходы (Орлова 1951. № 32: 137; Белов 1952.
№ 19: 76; № 45: 148; № 72: 207; ср.: Nul... 1866. № 16: 4). Так,
сын боярский Иван Ерастов (после 1645 г.) прямо указывает, что
для похода «кони, и оружья, и одежу, куяки и сбрую конную
покупали» (Орлова 1951. № 32: 137). Для такого полного снаряжения казака требовалось более 100 рублей (Белов 1952. № 45:
148). Поскольку такой суммы у простых служилых не было, то
они залезали в долги в надежде после похода покрыть эту сумму
выплатами из казны (Белов 1952. № 19). Казацкая старшина выступала в поход на двух конях (Белов 1952. № 19: 76; № 45: 148).
Основным оружием казака была пищаль, а во второй половине XVII в. — более легкий мушкет, из холодного оружия
имелась пика или пальма. Холодное оружие, приобретаемое самими воинами, было весьма пестрым: сабли, шпаги (в XVIII в.),
топоры, бердыши, саадаки с луком и стрелами; анадырские казаки даже в мирное время всегда носили ножи под верхней неподпоясанной паркой (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 583 об.; 585).
Униформы также не было — надевали обычно кафтан (зимой —
шубу), сапоги и шапку с меховым околышем (Гагемейстер 1854:
75; Якутия... 1953: 317; Никитин 1988: 35; 1996: 75-76).
Характерной особенностью служилых Восточной Сибири в
XVIII в. было наличие защитного вооружения, вышедшего из
употребления в начале этого столетия в Европейской России, а в
1730-х гг., по сообщению И. Г. Гмелина, его уже давно не употребляли и в Южной Сибири (Зиннер 1968: 158). Такая заторможенность развития военного дела связана, естественно, с местными
условиями: война велась с народами, которые использовали холодное оружие, огнестрельное же только осваивалось ими в XVIII в.
(ительмены, коряки, юкагиры). «Немирным иноземцам» государство запрещало продавать железное оружие. Это была традиционная политика царского правительства, которое, например,
еще в 1675 г., с одной стороны, воспретило продавать оружие
башкирам, калмыкам, китайцам и монголам, а с другой — наказало закупать в казну панцири (ДАЙ. Т. VI, № 126: 375; Т. VII,
№ 71: 331; Кузнецов 1890. № 10: 24; Васильев 1916. Т. I. Прил.:

44). Впрочем, чукчи покупали или захватывали оружие у ясачных
туземцев — коряков, эвенов, юкагиров.
Наиболее характерный набор защитного вооружения встречаем в документе от 1646 г., где говорится о том, что для похода
из казны Верхоленского Братского острога выдали «куяки с наручи, и шеломы, и пансыри» (ДАЙ. 1848. Т. III, № 4: 26; Вернадский 1915: 333). Тут речь идет об обычном для XVII в. защитном
вооружении. Отметим, что наличие наручей у казаков упоминает
и чукотский эпос (Богораз 1900. № 146: 389). В Сибири обычно
применяли куяки — доспех, в котором отдельные пластины закреплены на подкладке (Винклер 1992: 272. Рис. 356). Вторым самым обычным видом доспеха был распространенный в европейской части России «пансырь» — рубашка из мелких колец, более
легкая и удобная, чем кольчуга (Богоявленский 1938: 265; Гордеев 1954: 79—95; Винклер 1992: 271. Рис. 351). И. Г. Гмелин считал
характерным для сибирских служилых доспех, состоящий из кольчуги и прикрепленных сверху пластин, — вероятно бехтерец (Зиннер 1968: 158; см.: Винклер 1992: 271).
В отписке анадырского приказчика якутскому воеводе содержится просьба прислать служилых людей для войны с коряками (1708): «Также людей к такому воинскому делу надобно
искусных и одежных куяшников, а без куяков и без лушников в
здешней стране однем огненным боем с ними коряками управливатца трудно, для того: огненные бои они вызнали, на боях
порядки не руские» (ПСИ. Кн. 2, № 117: 477—478; ср.: КПМГЯ.
№ 188: 232; № 189: 234). Итак, куяки были нужны для защиты
от холодного оружия местного населения. Другая отписка анадырского приказчика поясняет причину нужды в доспехах (1709):
в столкновении у острожка служилые и тунгусы (эвенки) были
без куяков, и коряки при вылазке переранили их копьями (ПСИ.
Кн. 2, № 117: 487; ср.: Степанов 1959: 201). Отметим, что речь
идет именно о куяках, т. е. пластинчатых доспехах, а не о простых кольчугах. Видимо, это не случайно. Композитный лук длиной 1,5—1,7 м — основное оружие народов Восточной Сибири —
был достаточно упруг, а стрелы у чукчей имели наконечники из
кости, моржового клыка, камня, позднее даже из железа (Богораз 1991: 90; Антропова 1957: 191). Однако можно полагать, что
такие стрелы могли пробить кольчугу. Так, испанцы во время
завоевания Флориды (XVI в.) заставили пленного индейца выстрелить из своего лука по кольчуге с расстояния 150 шагов (примерно 105 м). В итоге тростниковая стрела с кремневым наконечником пробила кольчугу на два кольца (Малинова, Малина
1988: 43). Вероятно, именно вследствие того, что по своим защитным свойствам кольчуга уступала куяку, где сила удара распределялась по всей пластине, этому виду доспеха отдавалось

предпочтение (ср.: Медведев 1966: 33; Горелик 1991: 4). Хотя и
кольчуга также широко применялась казаками, о чем можно судить по тому же чукотскому фольклору (Богораз 1900. № 130: 334;
№ 146: 389). Очевидно, это были те же «пансыри», т. е. кольчуги, имеющие мелкие кольца, которые лучше защищают от проникающих ударов стрел и копий, чем простые кольчуги.
В 1675 г. в Якутском остроге, по сообщению воеводы А. Барнешлева, у русских и «иноземцев» не было панцирей. (ДАЙ. 1859.
Т. VII, № 71: 331). Служилые должны были получать куяки, как
и другое оружие, из казны, причем в первую очередь — верхушка служилых (КПМГЯ. № 189: 233—234). В том же документе
читаем: «Якуты и тунгусы куяки... сами делают, и для твоих государевых служб у якутов в твою великого государя казну служилым людям куяки емлют». Юкагиры также в качестве ясака
поставили в 1650 г. «десять куяков якутских да четверы нарушны, шапку железную», 287 пластин «куяшных» и две большие
пальмы (Белов 1952. № 66: 194). В 1678 г. охотские казаки просили себе на помощь у якутского воеводы 60 конных служилых
в куяках, причем и лошадей, и доспехи русские взяли у ясачных
якутов (ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 44-5: 158). Также воины получали
куяки в качестве добычи (ДАЙ. 1859. Т. VII, № 3: 10, 36; КПЦ.
№ 42: 116). Таким образом, куяки имели местное происхождение
(ср.: Антропова 1957: 219). Однако неясно, подвергались ли данные брони переделке в соответствии с русскими традициями или
нет. Какие-то различия существовали между более распространенными куяками русских, якутов и эвенков. Так, опись казны
в Индигирском остроге за 1650 г. отмечает четыре государевых
куяка, «да государев же якутцкой куяк, а в нем 180 полец, да
два государевых же панцыря да куяк ламутского дела» (Белов
1952. № 67: 196; ср.: № 57: 172; КПМГЯ. № 39: 90). Якутские
доспехи, по-видимому, отличались от эвенкийских, которые имели крылья, защищающие затылок и левую руку (Антропова 1957:
219). Возможно, именно эти щиты упомянуты при перечислении
элементов тунгусской паноплии в документе от 1678 г. (ДАЙ. 1862.
Т. VIII, № 44-5: 158). Подобное прикрытие затылка и рук имелось у ительменских, корякских, чукотских панцирей, а также у
доспехов азиатских и островных эскимосов. Возможно, данное
прикрытие не использовали служилые.
Кроме того, в XVIII в. служилые продолжали употреблять
шлемы различных типов, использовавшихся в предшествующем
столетии. У русских в XVII в. основными видами шлемов были
шеломы с округлой, оканчивающейся небольшим острием, тульей, не имеющие забрала, иногда с защитой для ушей; шишак со
шпилем, оканчивающимся навершием, и железная шапка — каска с отогнутым нижним краем (Винклер 1992: 278—281; ср.: Стре-

лов 1916. № 41: 132). Вместе с тем, как и на Востоке, употреблялись небольшие округлые шлемы с кольчужной бармицей, закрывающей также лицо, известные на Руси под названием «мисюрки». Чукотское предание называет шлем Якунина-Павлуцкого, имеющий защиту лица с прорезями для глаз, «котлом» (Богораз 1900. № 128: 333; № 146: 390). По-видимому, речь идет о
мисюрке, имевшей бармицу и кольчужную защиту для верха лица (Винклер 1992: 278. Рис. 371). В корякском фольклоре так
описывается вид шлема: «...шапки носят, как котлы наши» (Жуков 1974: 65). Очевидно, речь идет о «железной шапке», имевшей округлую тулью и потому похожей на перевернутый котел
(ср.: Зиннер 1968: 158).
О распространении защитного вооружения среди сибирских
служилых известно немного. В уже упоминавшейся отписке якутского воеводы упоминается, что жители Якутска не имели у себя
в собственности кольчуг, в то же время служилые обладали куяками: из 250 русских, которые, по словам казаков, готовились к покорению бунтовщиков-якутов, у 100 были куяки (1675 г. ДАЙ. 1859.
Т. VII, № 3: 24). Следовательно, 40 % служилых имели доспех.
Основным оружием казаков было ружье (пищаль, мушкет,
фузея). В 1653 г. солдат выстреливал в бою 3—4 раза, а в длительном сражении делал 12 выстрелов (Богоявленский 1938: 272).
В XVIII в. скорострельность ружей была небольшая, меткость
еще меньше. Гладкоствольное ружье делало один выстрел за 1,0—
1,5 минуты на расстояние 150—200 м, тогда как из нарезного
оружия стреляли один раз за 4—5 минуты на 200—250 м (это
дистанция для кавалерийского штуцера, который имел более короткий ствол и, соответственно, дальность выстрела была меньше, чем у пехотного) (Маковская 1992: 81). Как видим, нарезное
оружие было дальнобойнее, но заряжалось дольше, им были вооружены в начале XVIII в. преимущественно верхи служилых.
Так, в 1702 г. среди кузнецких служилых имели винтовки 50 %
детей боярских и 33 % казаков, тогда как у тюменских пеших
стрельцов лишь 7 % было вооружено винтовальными пищалями
(Маковская 1992: 67). В Восточной Сибири, на дальней окраине
Российской империи, использовались устаревшие образцы огнестрельного оружия. Они уступали лукам как в меткости, так и в
скорострельности. Опытный лучник мог выпустить 10—12 стрел
за минуту. Хотя сами чукчи и не были особо искусными стрелками из лука, но, тем не менее, они умели стрелять. С другой
стороны, лучники-«иноземцы», в отличие от русских, не соблюдали в бою линейного порядка, а действовали разреженной линией стрелков, в которую сложно было попасть из ружья. Это
давало дополнительное преимущество чукчам. Поэтому без по-

мощи лучников было трудно вести борьбу со стрелками. Лучников, способных на равных тягаться с чукчами, русские обычно
набирали среди ясачных народов, выступавших союзниками казаков: юкагиров, коряков, эвенов, эвенков, знавших местный
способ боя. Да и сами казаки не пренебрегали этим традиционным оружием. Так, еще в последней трети XVII в. конные казаки
использовали не только карабины, но и луки со стрелами (ДАЙ.
1859. Т. VII, № 3: 11). Карабин же, дальность стрельбы которого
была 100—120 м, уступал луку и в прицельности, и в скорострельности (ср.: Никитин 1987: 57), кроме того, его неудобно было
использовать при стрельбе с лошади и перезаряжать. Поэтому
сохранение у служилых, в частности всадников, лука и стрел
объяснялось не только традицией, но и реальной боевой обстановкой (см.: Медведев 1966: 34). Некоторое представление о колчанном наборе казаков мы можем составить на основании находок на острове Фаддея, где были обнаружены стрелы, в первую
очередь охотничьи, русских арктических мореплавателей XVII в.
Они имели разнотипные железные, костяные или деревянные
наконечники. Древки были тростниковые, камышовые, березовые, яблоневые, кедровые или кипарисовые с оперением из орлиных, лебединых или кречетовых перьев. Из лука стреляли, прикрывая запястья левой руки медным овальным щитком (Руденко, Станкевич 1951: 97—102).
Для ближнего боя конные казаки были вооружены копьями (ДАЙ. 1859. Т. VII, № 3: 11). Копье же упоминается в фольклоре и в письменных источниках в качестве оружия пеших россиян в первой половине XVIII в. (Богораз 1900. № 130: 334; Крашенинников 1949: 483). Пешие служилые умели фехтовать копьем (см.: Иванов 1954: Рис. 28, фиг. 29; Широков 1968: Рис. 7).
Таким образом, вооружение казаков Восточной Сибири
лишний раз показывает, как местные условия влияли на его развитие. Ведь одним из основных факторов, влияющих на развитие
тактики и вооружения, является способ ведения боя противником. В данном случае противник был вооружен преимущественно холодным оружием, против которого можно было эффективно использовать доспех. Ручное огнестрельное оружие было еще
не столь эффективно, как позднее, и подчас уступало по своим
боевым качествам луку, что способствовало дальнейшему использованию последнего служилыми. Так, в 1752 г. у селенгинских и
нерчинских казаков обычным оружием были, наряду с палашом
и шпагой, лук и 30 стрел (Васильев 1916. Т. II: 76). Еще в 1837 г.
реестр казаков, посланных на Анюйскую ярмарку, упоминает
вооруженных как пищалями, так и луками (Богораз 1934: 52; ср.:
Берх 1823: 100). Впрочем, нельзя исключить, что луком были воо-

ружены новокрещеные из сибирских народов, которые в первой
половине этого столетия из-за дороговизны ружей и припасов к
ним активно использовали лук и стрелы 4 .
Сибирские казаки сохранили в XVIII в. старые русские
традиции вооружения, которые у них не были прерваны петровскими преобразованиями. Для сравнения отметим, что в XVIII в.
традиционное защитное вооружение из стали в сочетании с луком и стрелами еще достаточно широко применялось не только
в Китае, Индии, Центральной Азии, Ближнем и Среднем Востоке, Африке, но и, например, у польских гусар.
Тактика полевого боя. Именно с государевыми людьми
чукчи чаще сражались в открытом фронтальном столкновении.
Подобная тактика диктовалась самим противником. В первой
половине—середине XVIII в. русские проводили длительные карательные акции, направленные на покорение «немирных» чукчей. У служилых не было конницы — природные условия не позволяли ее использовать. Карательный отряд обычно состоял из
нескольких десятков казаков и солдат, вооруженных огнестрельным оружием, и нескольких сотен туземных союзников (юкагиров, коряков, эвенов), в основном с холодным оружием. Эти
отряды вели наступательные действия, громя чукотские стойбища, убивая мужчин, угоняя оленей, уводя в плен женщин и детей, налагая ясак на покорившихся, — типичная картина колониальной войны. Д. И. Павлуцкий во время эпидемии оспы в
Анадырске отпустил инфицированного пленного чукчу домой,
чтобы он перенес эпидемию к своим, что и произошло: умерли
и множество его сородичей (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 585).
Как это напоминает зараженные одеяла американцев, подбрасываемые индейцам! В общем, в определенной мере это была стратегия выжженной земли. Если в войне против инков или даже
ацтеков испанцам достаточно было захватить правителя, чтобы
повернуть ход операции в своих интересах, то с обществом, живущим патриархальными семьями, где не было даже развитой
родовой организации, такой прием не удавался. Чукчи, даже давая аманатов, отказывались платить дань-ясак, поскольку заложники не были всем им родственниками (ДАЙ. 1857. Т. 6, № 136: 407;
КПЦ. № 57: 156-157).
Поскольку охранение у россиян было организовано хорошо, то основной способ нападения чукчей на непримиримого
врага — внезапное нападение на не ожидающего атаки противника — в основном не срабатывал. Засады были более эффективны, но не всегда успешны. Поскольку карательные экспеди4
Отмечу, что в 1969 г. В. А. Пашков видел обмотанный кожей лук длиной
около 1 м в яранге у оленных чукчей в тундре между поселками Черским и Певеком.

\

цйи были продолжительны, то чукчи имели достаточно времени
договориться о совместных действиях, поэтому они могли собрать огромные для них по численности войска, ведь самые большие отряды чукчи собирали именно для борьбы с русскими. Однако при фронтальных столкновениях сказывалось превосходство огнестрельного оружия, ведь «по их названию русская галанка
или солдатская фузея преимущественно пробивает все их куяки
или панцири усовы, и рыбьи кости не помогают» (АИИ, ф. 36,
оп. 1, № 643, л. 585; ср.: Вдовин 1965: 37). Согласно челобитной
служилых Верхоленского острога (1646), их худые пищали не пробивали бурятских куяков, но «нарочитые [отличные] пищали»
делали это (КПМГЯ. № 188: 232). Служилые для эффективности
стрельбы строились в линию. В первом сражении с чукчами 7
июня 1731 г. капитан Д. И. Павлуцкий, согласно казачьей «сказке» 1772 г., построил «команду в парад так обыкновенно, как и в
России на сражениях бывает», отвергнув совет казачьего сотника
поставить служилых на расстоянии 1,5 сажени (примерно 3 м)
друг от друга, чтобы не дать возможности более многочисленному врагу окружить их (Зуев 2001: 24). Такой «рассыпной» строй,
по мнению А. П. Васильева (1916. Т. I. Прил.: 34), был типичен
для сибирских казаков. На флангах обычно располагались сибирские союзники. Наступающей стороной обычно были чукчи.
Цель огненного боя состояла в том, чтобы нанести наибольший
урон противнику и не допустить последнего к рукопашной схватке, в которой чукчи могли использовать свое численное превосходство. В ближнем бою чукчи — индивидуальные воины, благодаря тренировкам весьма искусные в фехтовании копьем, превосходили не только казаков с их сабельным и копейным боем и
солдат со штыковым боем, но и своих соседей оленных коряков.
Опорой боевого порядка россиянам служил обоз, составленный
из нарт, где при неблагоприятном исходе можно было укрыться
и обороняться от чукчей, которые не умели вести осаду (см.: КПЦ.
№ 65: 170). В XVII в. при необходимости принять полевой бой
около обоза или у судов обычно оставалась большая часть отряда, служа резервом, тогда как примерно треть служилых шла в
сражение (Васильев 1916. Т. I. Прил.: 34).
Теперь обратимся к описанию конкретных сражений, которые покажут нам тактику противников. Для нас представляет
интерес описание боя в 1702 г., когда в бой против 130 россиян
и их союзников, юкагиров и коряков, вступили более 3000 оленных и оседлых чукчей. Сражение шло с утра до вечера, и многие
из чукчей были «побиты», россияне же потеряли ранеными 70
служилых и юкагиров (ПСИ. Кн. 2, № 122: 525—526). В. С. Богораз (1934: 44) справедливо отмечает, что количество чукотских
воинов преувеличено, впрочем, такое преувеличение сил про-

тивника — явление, характерное для всех времен и народов. Отметим, что о своих потерях информант, казак Т. Даурцов, скромно умалчивает, отмечая лишь раненых, а о враге говорит в общих чертах: они потеряли многих. Однако, вероятно, такие потери соответствуют действительности. Бой длился весь день. Как
отмечает К. фон Клаузевиц (1941: 431—432), «рукопашный бой
фактически не имеет никакой длительности». Вспомним, что
различные документы второй половины XVII—XVIII в. в один
голос утверждают: «...а у чюхоч лучной бой...» (ДАЙ. Т. 6, № 136:
407 (1676); ср.: ПСИ. Кн. 2, № 122: 524-525, bis (1710); КПЦ.
№ 57: 157 (1711); также см.: Вдовин 1965: 37—38). Следовательно, сами противники чукчей считали, что основным видом боя у
чукчей является бой с помощью лука, перестрелка. Поэтому,
очевидно, чукчи не стремились завязать рукопашную схватку с
противниками. Кроме того, нельзя не учитывать и того, что чукчи боялись русских, их огненного боя и железных доспехов (Богораз 1900. № 130: 334). От этого страха, поразившего чукчей, и
от особенностей ведения ими боя возникло и само название русских: «огненные [огнивные] враги» (Мерк 1978: 100; Литке 1948:
221; Богораз 1919: 55; ср.: Стеллер 1927: 14 (ительмены); Линденау 1983: 103 (коряки)) или «люди, одетые в железо» (Богораз
1900. № 130: 334; № 146: 389—390). Следовательно, в бою россияне, скорее всего, имели раненных стрелами, тогда как чукчи
были убиты из ружей. Вечером же «отошли те чукчи и стояли
вблизи». Россияне, очевидно, отсиживались в лагере, из-за численного превосходства врага боясь произвести вылазку или выйти на бой. Пять дней стояли чукчи у русского стана, ничего не
предпринимая, а затем пошли в набег на Анадырь.
В источниках мы можем найти два полевых сражения чукчей с российскими отрядами, которые достаточно подробно описаны, чтобы составить некоторое представление о тактике той и
другой стороны в бою в первой половине XVIII в. — это сражение на реке Егаче (1730) и на реке Орловой (1747). Оба этих боя
закончились гибелью предводителей экспедиционных отрядов —
казачьего головы А. Ф. Шестакова и драгунского майора Д. И. Павлуцкого, и поэтому данные сражения хорошо отражены в официальных документах.
На основании материалов из сибирских архивов А. С. Сгибнев (1869: 15—17) составил описание последнего боя отряда
А. Ф. Шестакова с чукчами на реке Ергаче, между реками Парень и Пенжиной, 14 марта (по старому стилю) 1730 г. Поскольку это не прямой первоисточник, то автор местами мог вносить
свое понимание событий, однако все описание с военной точки
зрения не вызывает сомнений и согласуется с другими свидетельствами (ср.: Майдель 1894: 544; Слюнин 1900. Т. I: 40—41;

Вдовин 1965: 117). Отряд якутского казачьего головы А. Ф. Шестакова был послан правительством Екатерины 1 для «призывания» в подданство «немирных» чукчей и коряков (1727—1730 гг.;
КПЦ. № 60: 160; Зуев 2002: 56—63). Отряд дошел из Якутска в
Охотск по суше, но, выйдя оттуда по морю, потерпел кораблекрушение и далее шел по суше из Тауйского острога в Анадырск,
по пути заставляя оседлых коряков платить ясак. Если же последние отказывались давать дань, то целые семьи сжигались в
их жилищах. Узнав об угрозе нападения чукчей, А. Ф. Шестаков
оставил казну в укреплении из санок у реки Тылка, а сам примерно со 150 бойцами, из которых 21 были русскими, отправился вперед 5 и у реки Ергачи наткнулся на чукчей. Последние направлялись в очередной набег на коряков, но встретили русских.
Численность чукчей неясна, но их было значительно больше 6 .
Хотя начальники хотели напасть на чукчей ночью, но голова заснул, а будить его, опасаясь крутого нрава, не осмелились. Поэтому бой произошел на следующий день у сопки недалеко от
реки. «Сойдясь на близкое расстояние, та и другая сторона начали готовиться к бою. Русские и инородцы надели куяки и шишаки, а чукчи свои костяные куяки. Шестаков построил на правой руке тунгусов пеших, оленных и тауйских, на левой коряк
оленных и тауйских, а в центре поставил русских и якутов. Сам
же, с переводчиком Тайбутом, поместился позади своего отряда,
в острожке из санок, который устроен был во время переодевания и размещения людей.
Сражение началось без всяких предварительных переговоров. Русские сделали залп из ружей, на который чукчи отвечали
градом стрел; раненые повалились с обеих сторон. Не давая времени вторично зарядить ружья, чукчи кинулись массой на русских и смяли их. Левое крыло не выдержало натиска, и коряки,
ища спасения в бегстве, попали в засаду. Бросившиеся из нее
чукчи легко разметали коряк и пошли на острожек. Правое крыло
билось также недолго, хотя и было и одето, и вооружено лучше
других. Заметив гибель левого крыла, тунгусы бросились в беспорядке в бегство, не думая подать помощь русским. При окончательном бегстве союзных инородцев, остались одни казаки.
Шестаков, видя гибель товарищей, не вытерпел — выскочил из
острожка выручать своих и побил много неприятелей; но стрела,
5
Согласно Г. Майделю (1894: 544), в отряде было 23 казака, из них 5 анадырских, 48 эвенков, 20—30 коряков, 13 эвенов и 10 якутов, то есть всего 114—
124 воина. Н. В. Слюнин (1900. Т. П: 6, примеч. 3) полагает, что в 1729 г. у
А. Ф. Шестакова было в отряде 13 казаков, 48 пеших эвенков, 30 оленных эвенов, 10 тауйских якутов.
6
Как отмечает А. С. Зуев (2002: 63), «по некоторым данным», чукчей было
до 2000.

ПРИЛОЖЕНИЕ I
НЕКОТОРЫЕ АСПEKTbl ВОЕННОГО
ДЕЛА KА3АKOB ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ В СЕРЕДИНЕ XVIIПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII в.

одробная характеристика военного дела каП
заков Восточной Сибири не входила в задачу данной работы. Здесь я остановлюсь только на некоторых

сюжетах, связанных с комплектованием, системой снабжения,
вооружением и тактикой, оставив за пределами работы все другие, естественно, не менее важные аспекты. Такой отбор материала диктуется главной темой исследования — военным делом
чукчей. Именно русские, как никакой другой противник, оказали на их военное дело значительное влияние. С другой стороны,
и военное дело казаков также подвергалось влиянию местных
жителей; сказывалось на нем и удаление от центра, и, следовательно, заторможенность военного развития. Сибирь как удаленная восточная окраина сохраняла порядки Московской Руси,
по крайней мере, до середины XVIII в. (Богораз 1934: 62).
Состав, организация и комплектование казачьего войска.
В XVII в. в Восточной Сибири военной силой были служилые:
«по отечеству» — сибирские дворяне (с 1684) и дети боярские
(обе категории — по сути военная аристократия — существовали
до 1810 г., когда они были присоединены к Якутской казачьей
команде) и «по прибору» — казаки, пушкари, стрельцы, солдаты
нового строя (две последние категории — в Западной Сибири).
Казаки были пешими и конными. Причем конные не обязательно имели лошадей, поскольку содержать их нужно было за
свой счет. В целом всадников было немного, всегда не более

пущенная меткою рукою, поразила его в самое горло и заставила спасаться. Выдернув стрелу, Шестаков бросился на первые
попавшиеся санки, но, к несчастью, они были чукотские, и олень
завез его в середину неприятелей, где четверо чукоч кинулись на
Шестакова и закололи его копьями. Переводчик, свидетель смерти головы, успел убежать и, догнав союзников, которым чукчи не
препятствовали отступать, объявил им, что большого не стало».

Схема сражения на р. Ергаче 14 марта 1730 г.
между отрядом А. Ф. Шестакова и чукчами.
Выполнена А. В. Сильновым

По данному описанию мы можем выявить характерные черты тактики обеих сторон. Подойдя друг к другу на обозримое расстояние, войска стали снаряжаться для боя. Судя по тексту, защитное вооружение было распространено как среди русских, так
и среди местных народностей. Во время этого одевания русские,
по своему обычаю, поставили «вагенбург». Это традиция еще XVII в.,

согласно которой русские войска создавали лагерь из обозных
телег, тогда как в условиях Сибири этот вагенбург трансформировался в укрепление из подручных обозных саней. Далее стали
строиться. В центре армии А. Ф. Шестаков, по традиции, поставил наиболее надежные части: казаков и якутов, опиравшихся
тылом на «вагенбург». На левом фланге находились более многочисленные коряки, вооружение которых вряд ли существенно
отличалось от снаряжения их противников (см.: Иохельсон 1997:
99—102). Правое крыло часто сильнее левого, поскольку людям,
обычно правшам, там сражаться сподручнее. Вряд ли речь идет
о вооружении эвенов огнестрельным оружием, поскольку существовал запрет на его продажу сибирским народам (Миддендорф
1869. Отд. 5: 596; ср.: ДАЙ. 1859. Т. VII, № 71: 331). Ведь еще в
1770 г. А. Бриль (1792: 378) отмечал, что оленные эвены и эвенки
боятся брать в руки огнестрельное оружие (Калачов 1871: 43). Вероятно, речь идет о защитном вооружении: куяках, шлемах, наручах, которые часто упоминаются в документах (ДАЙ. 1848.
Т. III, № 87: 324; № 92: 833; 1859. Т. VII, № 71: 331; 1862. Т. VIII,
№ 44-5: 158; Белов 1952. № 67: 196; о конструкции доспехов см.:
Антропова 1957: 219). Также в описании отмечается добротная
одежда эвенков, вероятно, имеется в виду красивый распашной
кафтан (Слюнин 1900. Т. I: 368—369). А. Ф. Шестаков со знаменем находился в «острожке» из саней, откуда он с помощью переводчика руководил войсками. Совершенно ясно, что линия отряда не была очень длинной, раз из одного места в центре можно было руководить всеми.
О построении чукчей ничего не сообщается, но, по-видимому, воспользовавшись ночью, они сделали засаду за левым
флангом войска противника или же, воспользовавшись большей
протяженностью по фронту, просто зашли в тыл корякам.
Сражение началось сразу, без взаимной ругани и поединков, для чего, очевидно, противники сблизились. Бой начался
традиционно: перестрелкой, от которой обычно было много раненых, но мало убитых. Чукчи, не дав русским перезарядить ружья и выстрелить повторно, пошли в атаку, решив использовать
свое численное превосходство и мастерство индивидуальных воинов. Вероятно, по всей линии фронта стали переходить врукопашную. У чукчей это обычно фехтование на копьях. Первыми
дрогнули коряки. Хотя в целом неясно, была ли рукопашная
между чукчами и коряками или коряки сразу пустились в бегство. Увидев отходящих коряков, чукчи выскочили из засады и с
двух сторон окончательно разгромили противника, после чего
направились к «вагенбургу», против А. Ф. Шестакова. Правый
фланг также сопротивлялся недолго, увидев, что левый бежит.
Бой шел в центре, где сражались русские и якуты, на помощь

выскочил и голова, которого, по-видимому, окружили враги. Сопротивляющихся, видимо, чукчи брали в кольцо. В ходе рукопашной стрела попала А. Ф. Шестакову в шею. Он, выдернув стрелу,
хотел спастись бегством и влез на первые попавшиеся оленьи
нарты, однако силы его, по-видимому, иссякали, и он не мог
управлять оленьими нартами (а возможно, не очень-то и умел),
которые привезли его к хозяину. Причем в тексте говорится только об одном направляющем правом олене, тогда как в ездовой
чукотской нарте было два оленя, вряд ли речь шла о грузовой
нарте, запряженной одним животным, их чукчи обычно оставляли в лагере, а не рядом со строем воинов, подъезжавших к месту
боя именно на ездовых санях. Хозяин нарты вместе с тремя другими воинами заколол Шестакова. Чукчи не преследовали разбитых врагов. Всего был убит 31 человек: сам А. Ф. Шестаков,
дворянин Б. Жертин, 9 казаков, столько же якутов и 11 прочих 7 ;
чукчи захватили в острожке знамя, 12 фузей, 3 винтовки, 12 ручных фанат, 12 железных куяков (Сгибнев 1869: 16)8. Уже в следующем году во время своего первого похода против чукчей
Д. И. Павлуцкий отбил часть этой добычи.
На примере данного сражения мы можем рассмотреть некоторые особенности тактики обеих сторон. Россияне строились
в обычный линейный порядок: сами располагались в середине, а
союзники — на флангах. При этом расчет делался на силу ружейного огня и отражение атаки неприятеля. Ведь из-за значительного численного перевеса противника тактика отряда А. Ф. Шестакова должна была быть оборонительной. Чукчи также использовали приемы боя, которые вырабатывались у них в борьбе
с русскими: во-первых, окружить противника, в данном случае
путем засады; во-вторых, не дать врагу использовать свое преимущество (если такое было) от огнестрельного оружия и скорее
перейти к рукопашному бою, где можно использовать свое как
численное, так и физическое превосходство (ср.: Две записки...
1873: 362; Окунь 1935а: 78); и, наконец, в-третьих, не преследовать врага, избегая тем самым лишних потерь.
Другим достаточно хорошо известным сражением русских
с чукчами является бой на реке Орловой 14 марта (по старому
стилю) 1747 г. Сражение освещено в источниках с разных сторон. Официальные рапорты о смерти майора, естественно, показывают бой с российской стороны, представляя факты в выгодном для нее свете (КПЦ. № 65—66). Несколько дополняет сухие
отчеты информация работавших с документами сибирских архи7
По другим данным, погибло 11 русских, 11 эвенов, 6 якутов, один коряк
(Гольденберг 1984: 72).
8
А. С. Зуев (2002: 63) полагает, что погибло 10 служилых, 6 якутов, 11 эвенов, 1 новокрещеный коряк.

BOB А. С. Сгибнева (1869а: 59), П. А. Словцова (1886. Кн. 1: 253—
254) и Г. Л. Майделя (1894: 560). Подробности о гибели майора
можно найти даже в преданиях колымчан, марковцев и анадырцев (Майдель 1925: 23—24; Олыксандрович 1884. № 11: 295; Дьячков 1893: 37—39). И наконец, чукотскую точку зрения на эти события мы можем видеть в ряде сказаний о Якунине, по-разному
трактовавших гибель майора (Богораз 1900. № 127—129; 146).
Неясно, почему тут Павлуцкий именуется Якуниным, ведь имя
его было Дмитрий Иванович. В. Г. Богораз предполагает, что у
майора была кличка Яков, откуда и произошло прозвище Якуня
(Тан-Богораз 1930: 64).
Итак, 12 марта ясачные коряки, которых должны были
защищать как своих подданных русские власти, пожаловались
коменданту Анадырской крепости майору Д. И. Павлуцкому на
чукчей, которые в этот день угнали у них и у казаков семь табунов оленей и захватили в
плен восемь человек (КПЦ.
№ 65-1: 169). Д. И. Павлуцкий бросился в погоню, не
дожидаясь подхода подкреплений. Он «собрался с лехкими людьми с солдатами и
служилыми всего» 97 человек, в том числе четверо казачьих детей, один колымский служилый, двое посадских. Они отправились вперед на собачьих нартах и
оленях. Также в походе приняли участие 35 оленных коряков, которые, соответственно, и ехали на оленьих
нартах. Позади на лыжах шли
202 солдата и казака под командованием сотника А. Котковского, неся на себе оружие и везя нарты. Для охраны Анадырска осталось всего
53 человека.
Утром 14 марта авангардный отряд майора догнал чукчей. Последние, в
количестве около 500 чело- Схема сражения на р. Орловой 14 марта 1747 г.
век, расположились на воз- между отрядом Д. И. Павлуцкого и чукчами.
Выполнена А. В. Сильновым
вышенности. Майор собрал

совет. Один из сотников предложил стать табором, огородившись нартами, и ждать остальную команду, тогда как сотник
Кривошапкин посоветовал напасть на чукчей немедленно, пока
они сконцентрированы в одном месте и не разбрелись по окрестностям (Словцов 1886. Кн. 1: 253—254). Д. И. Павлуцкий, последовав второму совету, отдал приказ начать бой. В показании
ясачных коряков от 17 марта 1747 г. так описываются последующие события: «И как они, неприятели, рассмотрели, что малолюдно, едва через великую возможность дали выпалить из ружей
один раз и то не всем, бросились вдруг на копья и не дали никакой неправы, стали побивать наше войско и много ружей отбили» (КПЦ. № 65-2: 169). Рапорт А. Котковского в иркутскую
канцелярию от 3 апреля 1747 г. описывает ситуацию с русской
точки зрения: «...а больше и ружей заправить было некогда, понеже пошли неприятели чюкчи на копьях, так же и они [казаки]
насупротив их, неприятелей чюкоч, пошли на копьях же и бились с ними не малое время... они, неприятели, у служилых и
служилые у них друг у друга отнимали из рук копья, а протчие
служилые, у которых отбиты были ружья, оборонялись и ножами» (КПЦ. № 66: 173—174). Сам майор храбро сражался. Согласно преданиям анадырцев, он дрался, держа саблю в правой
руке, а ствол от ружья — в левой (Майдель 1925: 24). Часть «чукчей, обойдя сопку, явилась с тыла» (Словцов 1886. Кн. 1: 254).
Чтобы не подвергнуться окружению, коряки и русские стали
быстро отступать, а некоторые — на оленях спасаться бегством.
Далее, по свидетельству коряков: «...достальные служилые, также
и мы, стали отбиватца отходным боем и тогда с нашей стороны
много ранено служилых и до смерти побито, также и коряк много
ж убито, затем что по вступлении с неприятелями в баталию отбито у служилых ружей, а у коряк луков, и отбивались тем отходным боем с оставшимися с нами служилыми до своего осадного коряцкого острогу, который был из наших возовых санок, с
великим трудом» (КПЦ. № 65-3: 170). Только при отходе было
ранено 13 служилых и 15 коряков. Чукчи преследовали отступавших до «вагенбурга» из санок, но, увидев спешащее на помощь
русским подкрепление (около 50 человек), отступили. Сам майор также отступал с немногими оставшимися с ним. «Чукча, попавший в плен чуванцев, следующим образом описывал кончину
майора. После побега изменников чукчи долго не могли убить
Павлуцкого, потому что он носил панцирь. Чукчи долгое время
стреляли в него из луков и кололи копьями, а все-таки не могли
его ранить; наконец, обступив его, как волки оленя, запутали
ремнями, уронив на землю, и нашли место заколоть, под самым
подбородком» (Дьячков 1893: 39). Г. Майдель (1925: 24) приводит еще некоторые подробности, которые также рассказали чук-

чи чуванцам, а те анадырцам. Майор трижды нападал на врагов,
однако чукчи не могли его ранить, поскольку он был в кольчуге
и шлеме. Затем его свалили арканами и стали душить, «тут он
сам открыл железный нагрудник и ударом копья кончилось дело».
Об этом же рассказывает и предание колымчан, согласно которому, майор расстегнул ворот кольчуги (Олыксандрович 1884.
№ 1 1 : 295). Согласно чукотским сказаниям, майор сначала был
ранен стрелой в глаз, а затем добит (Богораз 1900. № 127: 332)
или же, после данного ранения, его взяли в плен и замучили в
отместку за страдания, причиненные чукчам (Богораз 1900. № 128:
333; № 129: 334; № 146: 390; pro: Тан-Богораз 1930: 64). В данном
случае это просто фольклорный сюжет, основанный на обычае
подобного бесчеловечного обращения с пленным военачальником. Существовало и предание о том, что чукчи, отрезав майору
голову, берегли ее как реликвию (Сгибнев 1869: 34; 1869a. № 5:
59), а жители Нижнеколымска верили, что чукчи разрезали тело
майора на куски, засушили их и хранили как память (Олыксандрович 1884. № 11: 295). Совершенно верно образное замечание
И. Шкловского (1892: 99) о характере преданий о Д. И. Павлуцком: «Этот капитан — самый популярный герой на крайнем северо-востоке Сибири. Он местный Роланд».
Когда авангард основного отряда русских, шедших к майору, встретил беглецов, они решили, что майор уже убит, поэтому не стали спешить 9 . На поле боя пришли на следующий день
и обнаружили там тело майора без шлема и панциря. Последние
были взяты чукчами в качестве трофеев. Всего чукчи захватили
одного служилого, знамя, пушку, барабан, 40 ружей, 51 копье,
множество оленей. В бою было убито 32 служилых, 11 коряков и
8 начальных людей, в том числе и сам майор (КПЦ. № 66: 173;
Вдовин 1965: 123). В 1870 г. чукотский старшина подарил колымскому исправнику барону Г. Майделю (1894: 264) кольчугу
Д. И. Павлуцкого, которая досталась ему от деда (Нейман 1871.
Т. I: 18).
Итак, майор допустил три тактические ошибки. Во-первых,
он не подождал основной части своего отряда и вступил в бой
лишь с авангардом; во-вторых, для боя была избрана неблагоприятная позиция: враг находился наверху, а он — внизу; в-третьих,
отряд был оторван от «вагенбурга», который мог бы прикрыть
его тыл. Возможно, все это объяснялось самоуверенностью и излишней поспешностью.
9
Согласно нижнеколымскому преданию, колымчане спешили на помощь
майору, но встретившиеся им казаки, шедшие от Д. И. Павлуцкого (Березкин и
Криговорницын), велели им не торопиться, посему и помошь запоздала (Олыксандрович 1884. № И: 295; Богораз 1902: 148; 1902а: 71). В чуванском предании
вместо русских-колымчан на помощь не успели сами чуванцы (Дьячков 1893:
37-38).

Оставив позади себя в тылу «вагенбурп> из корякских нарт,
майор двинулся вперед на сближение с неприятелем. Какова
была диспозиция, неясно. Вероятно, русские успели развернуться в линию. Казаки были вооружены ружьями и копьями, причем, судя по сообщению А. Котковского, некоторые служилые
имели еще и ножи. Коряки имели свое обычное оружие, в частности луки. Чукчи действовали весьма умело. Они воспользовались своим почти пятикратным численным превосходством и
выгодным тактическим расположением на возвышенности. Дав
возможность русским выстрелить только раз, чукчи кинулись с
возвышенности врукопашную, увеличив силу своего натиска быстрым спуском с холма. В ближнем бою они могли эффективно
воспользоваться как своим численным превосходством, так и
своим фехтовальным мастерством. Так, К. Мерк (1978: 141) замечает о поведении чукчей: «Эти мужчины храбры, когда им противостоит масса, меньше боятся смерти, чем трусости». Бой стал
представлять собой фехтование на копьях. Вероятно, русские казаки также умели достаточно искусно сражаться именно копьями. Ведь предметы чукотского искусства представляют нам, как
чукчи сражаются с русскими на копьях. Копье держали двумя руками: правая рука, сжимавшая древко у заднего конца, была поднята и согнута в локте, она направляла удар, левая рука держала
древко у середины, корректируя удар. Стойка бойца при этом была левосторонней (Иванов 1954: Рис. 28, фиг. 29; Широков 1968:
Рис. 7; 9). В бою старались вырвать, выбить или сломать противнику копье, чтобы оставить его без оружия. Причем умели фехтовать на копьях как сами казаки, так и солдаты, ведь, по сообщению В. Шатилова (1751), россияне не использовали шпаги и
штыки при штурмах, оставляя это оружие в лагере (КПЦ. № 42:
117—118). Вероятно, и в полевом бое ситуация была схожей.
Дальнейший ход боя можно восстановить следующим образом. Русские, теснимые неприятелем, стали, отбиваясь, отступать к «вагенбургу» из саней коряков. Вероятно, строй был потерян, возникла сумятица, а затем и бегство, и именно в это
время служилые понесли наибольшие потери. Причем, судя по
потерям, отбивались особенно яростно казаки, тогда как коряки
сражались менее доблестно. Впрочем, часть россиян, имея под
рукой упряжки, просто бежала на них с поля боя. Отступающих
спасло от уничтожения то, что они успели подойти к полевому
укреплению, и то, что чукчи, испугавшись нового подкрепления,
отступили. Местоположение «нартебурга» и расстояние от него
до строя отряда майора неясно. Вряд ли коряки спешились для
боя за несколько километров до встречи с противником: обычно с
саней сходили непосредственно перед боем. Хотя, с другой стороны, речь могла идти о нартах с обозом («возовые сани»), ко-

торые могли быть оставлены в тылу на более дальнем расстоянии.
П. А. Словцов (1886. Кн. 1: 254), базируясь на архивных данных,
сообщает, что казаки отступали вместе с майором пять миль (около 7,5 км), но все во время этого отхода были убиты. Данное
свидетельство выпадает из общей канвы происходящего: майор с
арьергардом отбивался, а основная масса его войск бежала к
острожку или вообще прочь. Возможно, имеются в виду убегавшие, которые, проследовав данное расстояние, встретили основные силы, коим и поведали о гибели майора. Вряд ли это была
часть отряда, которая сражалась вместе с майором в арьергарде
отступающих и не смогла войти в укрепление из саней коряков.
Майор был фактически брошен на поле боя остальными силами, часть которых убежала, а часть скрылась в острожке из нарт.
Поражение россиян было полным. Все это произошло между реками Анадырь и Майн, в месте, которое в середине XIX в.
называлось Майорской сопкой (Сгибнев 1869а: 59) и Майорским
озером (Дьячков 1893: 38). Еще в начале XX в. на сопке стоял
крест в память об этом событии, а вокруг этого места периодически находили кости (Колтун 1904: 35).
Таким образом, данное сражение представляет нам характерный образец военного искусства как чукчей, так и россиян. В
марте, когда заканчивался сезон зимних набегов, большой отряд
чукчей совершал обычный разбойничий налет на стада оленей и
тут же уходил назад, чтобы русские не успели поднять войска.
Однако Д. И. Павлуцкий сразу пошел в погоню и через день настиг врагов. Произошел бой. Яснее всего видна тактика чукчей,
поскольку документы концентрируют внимание на способе действия врага. Чукчи, для обеспечения себе стратегического превосходства, встали на возвышенности, по-видимому, еще не зная
о численности русских. В первый момент тактика чукчей была
оборонительной: им необходимо было выдержать первый залп
русских, но затем они перешли в наступление, чтобы разбить врага
в рукопашной схватке. Одновременно часть чукчей заходила в
тыл, стремясь окружить противника, — это другой характерный
элемент чукотской тактики, будь то большой бой или борьба нескольких воинов. Наконец, в этом сражении чукчи преследовали
разбитого врага, стремясь закрепить свою победу.
Говоря в целом о военном деле казаков Восточной Сибири, следует указать, что стратегия была наступательной, ведь русские осваивали новые территории, облагали ясаком разные народы, однако тактика их была оборонительной, поскольку их
отряды были небольшие, а противников — многочисленные, и
им легче было обороняться, неся при этом небольшие потери,
чем наступать, теряя многих бойцов (Васильев 1916. Т. I. Прил.:
39; Никитин 1996: 78). В поле казаки становились табором, и

держали оборону от превосходящих сил противника (ДАЙ. 1862.
Т. VIII, № 44-18: 175; Крашенинников 1949: 481). Для сражения
выходили и развертывались в линию: основу боевого порядка по
центру составляли казаки, а союзники из местных народностей,
если они были, вставали на флангах. Цель такого построения состояла в том, чтобы огнем ружей опрокинуть противника, а если
он все же вступит в рукопашную схватку, то своей достаточной
сплоченностью отразить натиск недисциплинированного ополчения, которое обычно после первой неудачи обращалось в бегство. Поскольку казаки не использовали щитов, то им было необходимо защитное вооружение. Часто это были пластинчатые
доспехи — куяки или кольчатые брони — «пансыри», которые,
видимо, неплохо защищали от холодного оружия местного населения.
Если Западная Сибирь была покорена к началу XVII в.,
Якутия — в первой половине этого столетия (Иванов 1999: 148—
151); эвенки, эвены и юкагиры активно сопротивлялись колонизаторам еще во второй половине XVII в., коряки и ительмены,
покоренные в 1697—1711 гг., восставали, соответственно, в 1731—
1732 и в 1745—1756 гг., то последние, кто активно сопротивлялся в Сибири русским, были чукчи, война с ними продолжалась
до 1778 г. Действуя по принципу «разделяй и властвуй», русские
власти обязывали ясачных «иноземцев» участвовать в походах,
часто это были представители этноса, враждебного тому, против
которого устраивалась экспедиция (ср.: Стеллер 1927: 18). Воины
из местных племен хорошо знали военные обычаи противника и
могли оказать неоценимые услуги в борьбе. В целом российский
вариант колонизации был гуманнее североамериканского, когда
индейцев просто уничтожали, и приближался к испанскому,
когда образовывалась значительная масса метисного населения
при сохранении индейских анклавов в труднодоступных районах. Такие районы были особенно велики в Сибири, которая
из-за суровых климатических условий имела весьма небольшую
плотность населения.

ПРИЛОЖЕНИЕ II
ФОЛЬКЛОРНЫЕ МАТЕРИАЛЫ
приложении приводятся героические скаВ
зания чукчей, коряков и азиатских эскимосов, наиболее рельефно иллюстрирующие военное дело край-

него северо-востока Азии. Данные тексты обычно не являются
буквальными переводами, но представляют собой литературно
обработанные произведения. Эскимосский фольклор дополняет
чукотские сюжеты, обращая внимание на отдельные обычные
для оленеводов детали, которые ускользают или не поясняются
в собственно чукотском фольклоре. Подчас в сказках этих двух
народов приводятся дополняющие друг друга варианты текстов,
говорящие нам о наличии некого основного сюжета, восходящего к определенным историческим событиям, которые, впрочем, пройдя через горнило фольклора, становятся подчас совсем
неузнаваемыми, сливаясь в некую единую массу. Последнюю
иногда трудно разделить на пласты, а тем более датировать. Все
же там, где сюжет говорил о каком-то периоде чукотской истории, это отмечено. В текстах, вслед за словоупотреблением оригинала, оставлено различное написание названия противников:
таньги, таниты, танниты и т. д.

Чукотские героические сказания
О ЯКУНИНЕ СКПЗКП (И
Сказание приведено по изданию: Богораз 1900. № 127:
330—332; ср.: Тан 1898. № 116, 118. Текст записан В. Г. Богоразом в 1897 г. от
оленного чукчи Иэкаки на урочище Аконайке (местность к востоку от Колымы
в лесной зоне). В этой и последующих сказках из данной книги В. Г. Богораза
деление на абзацы мое, поскольку у него текст не разбит на абзацы. Кроме того,
для удобства я перевел в кириллицу имена и географические названия, написанные кириллично-латинской графикой. Само повествование в сказочной форме

рассказывает о борьбе чукчей с Якуниным, под этим именем скрывается исторический персонаж, непримиримый враг чукчей Д. И. Павлуцкий, который, как
истинный герой эпоса, сражается с врагами один. Сказка литературно не обработана рассказчиком, она четко делится на несколько, в общем, слабо связанных между собой частей. В первой части передаются чукотское представление о
появлении русских и мотивы их вражды с чукчами. Во второй, центральной,
части описываются походы Якунина и его смерть в поединке с чукотским богатырем. Далее следует рассказ о посольстве к Солнечному Владыке — русскому
императору, это содержание еще одной части сказки. В последней же части рассказывается о заключении мира между русскими и чукчами через посредство
чуванцев (1778). Таким образом, сказка как бы описывает всю чукотскую войну

Была девочка, имя Гынкы-нэут. Собрались в шатре совершающие служение, закрыли дымовое отверстие, поют, а между тем это собаки. Одни поют: «Кооо, косо!», воют дружечки,
другие: «Коон, коон, коон!», третьи, стоящие: «Ооо, нооо!»1 Наконец хозяйка говорит девушке: «Посмотри-ка, что за поющие,
зачем они закрыли дверь и дымовое отверстие?» Нашла щель,
заглянула. Все собаки воют. Люди прибежали и стали колотить.
Убежали собаки на западную сторону, стали русским народом 2 .
Часть осталась собаками, сделалась их упряжкой. Прежние битые стали гневаться за удары, начали войну. «Гук! Мы не знали!
Наши били собак, а они стали народом!» Стали воевать.
Пришел Якунин, железом одетый, худо убивающий, Якунин, огнивный таньг 3 , стал истреблять народ. У него приемыш,
взращенный из кочевых людей, приносящий пищу, проворный,
быстроногий, на бегу догоняющий дикого оленя; убивает но' В. Г. Богораз в примечании к этому пассажу пишет: «Здесь изображается
праздник мн'еырг'ын, который как будто бы справляли собаки. При этом
празднике совершается торжественное служение над добычей охоты, причем
мужчины шаманят, стуча в бубен, а женщины, становясь перед ними, выражают
свой религиозный экстаз различными странными телодвижениями и пляской.
Между прочим собакам, волкам и другим хищным животным приписывается
также совершение таких служений после удачной охоты». Чукчи, как и другие
первобытные народы, не отделяли человека от мира природы и считали, что одни и те же обряды исполняются как людьми, так и животными (ср.: эскимосская сказка «Как собаки праздник справляли» (Меновщиков 1947: 224)). Относительно самого благодарственного обряда можно добавить, что оленные чукчи
справляли мн'эгыргын — «молитвенное» песнопение — после забоя телочки в
плотно закрытой яранге: мужчина пел и бил в бубен, а женщины ему подпевали. Это песнопение сопровождало душу оленя в стадо этих животных у верхних
(небесных) людей — умерших насильственной смертью предков чукчей
(Кузнецова 1957: 314-318; Вдовин 1977: 160).
2
Подобное интересное объяснение этногенеза русских могло возникнуть,
по объяснению В. Г. Богораза (1902: 155, примеч. 1; Тан 1898. № 116: 2; № 118:
2), из-за заунывных народных песен, которые у чукчей сопоставлялись с собачьим воем. Однако и у американских эскимосов описывается подобное происхождение людей: у женщины и пса родилось пять щенков и пять людей, от
первых произошли предки европейцев и индейцев, а от вторых — эскимосов
(Тан-Богораз 1936: 244; ср.: Богораз-Тан 1936: 39-40).
3
То есть враг, употребляющий железное огниво.

4

жом, вываливает меняло , хватает за заднюю ногу, вскидывает
вверх, прямо так уносит домой5. Худо убивающий Якунин истребляет людей, собрал шапок целые возы, шапки убитых двадцать возов отправил к Солнечному Владыке 6 . Говорит: «Больше нет, всех истребил!» Говорит Солнечный Владыка: «Еще в
траве много скрывается птичек!» — «Докончу! Пусть принесут
большое ружье, унесу с собой!» — «Однако нет! Убьют тебя!» —
«Могу!» Взял ружье, большое ружье (пушку), унес с собой, ходит, ищет жителей, истребляет.

Чукча, отпугивающий копьем собаку (XIX в.).
Реконструкция. Рисунок А. В. Сильнова
4
М е н я л о — полупереваренное содержание оленьего желудка. Из этой
зеленоватой каши варили похлебку, добавляя кровь и жир, однако ели ее все же
неохотно, особенно колымские чукчи (Богораз 1899: 355, примеч. 1; 1902а. 81).
5
Описываются положительные качества чукчи-оленевода. Вероятно, речь
идет о каком-то чукотском юноше, взятом в плен русскими и росшем у них. В
доме Павлуцких было три чукотских холопа (Алексеев 1961: 14). Так, например,
известно, что в детстве чукча, впоследствии сибирский дворянин (с 1767 г.),
Николай Дауркин был взят в плен (1744), находился в услужении у Д. И. Павлуцкого, а позднее, в 1763—1764 гг., ездил на Чукотку для переговоров со своими сородичами (Алексеев 1961) В. Г. Богораз (1902а: 71) полагал, что Д. И. Павлуцкого предал чуванец.
6
С о л н е ч н ы й В л а д ы к а — русский царь.

Наши: Нанкачгат,
богатырь, одетый в лахтачную одежду 7 , большой,
широкий; во время ледохода на реке Номваан
ложится поперек, задерживает глыбы льда; по его
туше переходят кочевые
обозы, как по твердой
земле. Товарищ его Тэмээрэчэкай тоже проворный.
Пошел Выращенный таньгами на промысел, нашел
дикого оленя, убил, подхватил. Из досады смотрит Нанкачгат, говорит:
«Не сможет!» Говорит:
«Могу!» Догнал
Выращенного таньгами, схваЧукотский воин в доспехе из лахтачьей кожи
тил за правую руку, тот
с левым крылом, в железном пластинчатом шлеме
дергает, дергает, вырвать
с кожаными нащечниками (XVIII в.).
не может. «Если я стал
Реконструкция. Рисунок А. В. Козленка
для тебя дичью, (убей)!»
— «Нет, не для смерти, для жизни тебя схватил, не для темноты,
для смотрения. Сердце твое не хочу достать». — «Э-э!» — «Почему лицо твое как у настоящего человека? Кто ты?» — «Я — Взращенный таньгами». «А-а! Будь нашим товарищем, совсем нашим,
указателем пути!» — «Согласен». Пошли вдвоем к Якунину. «Вот,
вот! Какого человека сюда привел?» — (кричит Якунин), схватил
большое ружье, хотел выстрелить. «Зачем же? Это — товарищ,
будет указывать жительства». Сел таньг, стал есть. Ест очень скоро. «Вот, вот! Отчего так скоро ест?»8 Схватил большой нож, хочет ударить. «Зачем же? Это — товарищ, будет указывать жительства!» — «А-а!» Заснул Якунин, покончил еду. Тэмээрэчэкай хотел его ударить ножом. «Сонного не убивай! Если Нанкачгат
силен, пусть сражаются завтра вдвоем!» — «А-а!»
Наутро пошли сражаться, Якунин, железом одетый, Нанкачгат, одетый лахтами, двое. Копье Якунина, острие длиной в
локоть, копье Нанкачгата такой же длины. Солнце обошло во7
Очевидно, имеется в виду кожаный доспех. Ср. с дальнейшим противопоставлением железного доспеха Якунина и брони из лахтака у чукотского богатыря.
8
По чукотским представлениям, быстро есть — это признак доблести.
Якунину показалось подозрительным доблестное поведение перебежчика (Богораз 1900: 331, примеч. 3; 1902: 156, примеч. 5; 1902а: 83).

круг небо, сражаются, не могут. Люди кругом стоят, смотрят.
Копье Якунина притупилось, стерлось об землю до обуха. Железная одежда рассечена, язык Нанкачгата свешивается до плеча. Не могут. Тогда Эургын, из смотрящих, молодой парень, выстрелил из лука стрелой из китового уса, пробил Якунину глаз.
Облился кровью Якунин, сел на землю, оперся локтем о землю.
Множество людей приступают; еще убивает, ибо силен. Тогда
Эургын ударил ножом под броню, распорол брюхо; тогда убили.
На другой год Выращенный таньгами и Тэмээрэч пошли
обозом к Солнечному Владыке. «Где же товарищ?» — «Нету» —
«Где?» — «Убили» — «А-а! Я говорил ему!»
Тогда перестали драться, заговорили люди Этэль (чуванцы), убиваемые с обеих сторон (коряками и чукчами), стали говорить на все стороны. Сделавшись товарищами, совсем пере9
стали драться. Тогда Нутэвия-чуванец пришел к Ээнейву и говорит: «Слишком худо убивать друг друга, пусть перестанем! Сотворим союз!» Говорит Ээнейву: «Посмотрим! Пойди, спроси
сильных людей вашей страны, что они скажут, потом осенью
приезжай! (Посмотрим), как будет!» Уехал Нутэвия.
На другой год стала осень. Наставши, осень кончилась.
Окончилась осень. Сидит Ээнейву дома, вдруг слышит, кто-то
на оленях приехал. Вышел на двор — иные олени, иная одежда
(не чукотская). Человек привязал оленей, не подходит, сидит на
нарте, потупив голову, Нутэвия. Молча сидит, только голову похиляет. Обошел вокруг один раз, другой; молчит, ничего не говорит. Пнул ногой в лицо, молчит. Еще обошел кругом раз и
другой, ничего не говорит. Опять сильно пнул в лицо ногой, испытывает: будет ли гнев? Нисколько. Тогда сел на корточки против него, говорит: «Пришел?» — «Ы!»'° — «С чем ты?» Ничего не
говорит, только достает из сумы медаль и бумагу. Вот эта бумага
о прекращении войны и создании союза.
О ЯКУНИНЕ СКПЗКИ (21
Сказание приведено по изданию: Богораз 1900. № 128:
332—333. Текст записан В. Г. Богоразом от чукчи Нырона на урочище Аконайке. Сказка представляет чукотский взгляд на последний поход и гибель Якунина-Павлуцкого в 1747 г. Причем действия 1747 г. смешаны в сказании с походом
капитана на Чукотский Нос в 1731 г. В сказании, прошедшем через фольклорное предание, Якунин погибает при штурме укрепления, а не в полевой битве,
как погиб Д. И. Павлуцкий. При этом даются конкретные географические привязки этого события, которые должны объяснить происхождение рода чукотского тойона (Богораз 1900: 333, примеч. 1).
9
В. Г. Богораз (1902: 154) отмечает, что Ээнейву — это первый чукотский
тойон, вступивший в русское подданство, в источниках он назван Хамахеем,
однако у чукчей существовало по два и более имен для одного человека.
ю
Ци(чук.).

Когда воевали таньги с чукчами, люди бежали из внутренней страны к морю, но таньги следовали сзади и истребляли не
успевающих. Когда ловили, худо убивали: мужчин разрубали топором между ног, вниз головой; женщин раскалывали, как рыбу
для сушения. Убежали оленные на край земли, поместились под
утес, под круглыми скалами построили в ущелье крепость. Но
пришли таньги и взобрались на горы и, скатывая сверху камни,
изломали укрепление и истребили людей. На земле Нэтэн " за
мысом Пээк | 2 поставили под утесом, нависавшим над берегом,
другую крепость. Сверху нельзя скатить туда камни. Таньги
взошли на утес. Ничего не могут сделать, ибо перелетают камни
их через границу жительства. Стали обходить, ища проход, впереди идет в железном панцире Якунин. У входа в узкое ущелье
стоит чукотский парень Еыргын с луком в руках и пьет из деревянной чаши воду. «Пей хорошенько, — говорит Якунин, —
больше ты не будешь пить на этой земле!» Схватил Якунин копье, стал размахивать, прыгает вверх, как вершина дерева, и машет копьем. Парень снял со стены небольшой лук, наложил небольшую стрелу из китового уса. Лицо Якунина покрыто железом, только две дыры вместо глаз. Тот выстрелил. Пока прыгает,
попал ему прямо в глаз. Упал на землю Якунин; побежал и схватил его: «Ты, худо убивательный! У нас нет топоров, но, по крайней мере, иначе умертвим тебя!» Развели огонь, жарят его у огня,
хорошо изжаренное мясо срезывали ломтиками и жарят снова.
Умер. Таньги, испугавшись, бежали, но их настигли и истребили. Тогда в знак радости устроили гонку судов жители Нэтэна.
Собрались из Наукана13, Уэлена |4 , Пичуна и всех приморских
селений до Ванкарэма '5, но всех победили два брата, рожденные
сукой, из Экалюруна. Ставкой была пленная девушка. Ее взяв,
женились на ней. От них размножился род «рожденных сукой».
О ЯКУНИНЕ СКПЗКП

131

Сказание приведено по изданию: Богораз 1900. № 129:
333—334. Текст записан В. Г. Богоразом от чукчи Гадэ в Анюйской крепости в
1896 г. Сказка передает еще одну версию о поражении и гибели Якунина.
1
Н е т э н (эскимосское— Натак), чукотский поселок на мысе СердцеКамень.
12
П э э к — мыс южнее мыса Дежнева или мыс Певек у Чаунской губы
(Леонтьев, Новикова 1989: 321). Поскольку рассказчик находился на Аконайке,
к юго-западу, то, видимо, речь идет о втором мысе, за котором дальше на восток по побережью и мыслится действие около поселка Нетэн.
| 3
Н а у к а н — крупное поселение азиатских эскимосов, находящееся на
обрывистой скале около моря на южном берегу мыса Дежнева.
4
У э л е н — крупное селение эскимосов в лагуне в северной части Берингова пролива (на мысе Дежнева), которое уже с XVI—XVII вв. стало заселяться чукчами (см.: Леонтьев 1972—1975).
15
В а н к а р е м — поселок на побережье Чукотского моря, к востоку от
Колючинской губы.

Был русский начальник, очень жестокий, худо убивал наших людей. Держа за ноги, разрубал топором сверху вниз промеж ног, внутренности выпадали. Привязывали мужчинам член
к шее и били по спине. Человек вскакивал и отрывал член и ядра. Много стад заграбили. Поехал он однажды с Колымы в Анадырь. Сам едет в кибитке, люди бегут кругом. Услышали наши,
собралось скопище с тундры, прибежали, засели по дороге. Ночью напали на сонных, перерезали всех, только начальника взяли живым. Еще двух русаков (были бедненькие ребята, их худо
кормили, обижали), тех не убили, взяли. Сказали им: «Будете
смотрящими, что мы сделаем, чтобы прекратилось худое убивание наших». Раздели начальника нагим, надели на голову ему
ремень, достали чикиль | 6 , привязали, заставили бегать по снегу
вокруг, дергают за чикиль, бегает; дерг, дерг — пенис только
болтается справа налево. Бегает, бегает. Положили его на землю.
Стали пороть его колотушками из оленьего рога ". Пробили всю
задницу. Подняли, опять бегает на чикиле, глаза выкатываются,
язык вывесился изо рта, достал до сосцов, хлопает взад и вперед
по груди; сопит — хи, хи, хи — при каждом шаге плюет кровью.
Загоняли до смерти на чикиле. Тогда тем бедняжкам дали запас,
отправили домой на сильной упряжке оленей: «Теперь скажите
вашим, чтобы прекратилось худое убивание людей».
[ВРЕМЕН ВОЙНЫ ВЕСТЬ (I)]

|8

Сказание приведено по изданию: Богораз 1900. № 146: 389—
390. Текст записан через переводчика (Айнанвата?) В. Г. Богоразом от оленного
чукчи Рэмкилена на реке Омолон. Разделение текста на два первых абзаца —
В. Г. Богораза. Предание описывает в сказочной форме историю Чукотской
войны и борьбу с двумя главными противниками чукчей: Митреем-Шестаковым
и Якуниным-Павлуцким, а также происхождение железа у чукчей и установление мира. Русские заступаются за своих данников, коряков и чуванцев, и поэтому организуют карательные экспедиции против чукчей. Первая часть сказки
рисует единоборства богатыря Митрея, одетого в железный доспех и обвешанного оружием, и молодого человека Рэкэчкэу, вооруженного лишь луком и ножичком. Стрелой с железным наконечником чукотский юноша поразил Митрея
и добил его ножом. Подобный героический поединок удивительно похож на
библейское единоборство великана Голиафа и юноши Давида. Рассказ о гибели
Якунина отличается в деталях от других сказаний: здесь его убивают два брата,
поразив в оба глаза, после чего следует мир. Причем убийство карателей приписано конкретным, скорее всего историческим, персонажам.
16
Ч и к и л ь — массивная деревянная палка, применяемая при дрессировке упряжных оленей. Она привязывается к правой вожже для болевого воздействия на животное, которое этим заставляют поворачивать (Богораз 1900: 334,
примеч. 1; 1991: 26).
17
Роговые или деревянные колотушки в форме слабоизогнутого серпа длиной 50—70 см использовались женщинами для выбивания покрытий яранги или
одежды (Богораз 1991: 105-106, рис. 95, 98).
18
Здесь и далее: если в источнике отсутствует название текста, ему дается
условное название, которое заключается в прямоугольные скобки.

После того бились коряки с чукчами, и стали одолевать
чукчи, и пришли русские на помощь корякам. Пришли два начальника и привели много людей. Первым пришел Митрей |9 в
Анадырский острог, весь он был одет железом: железная рубашка на теле, железная шапка на голове, железные руки висели на
боках20. Весь он был обвешан ножами и ружьями. Приморские
построили каменный шатер величиной словно каменный утес,
но он разрушил его и обломки разбросал кругом, и стал он бить
и гнать наш род. Однажды шел Митрей впереди своих воинов,
стало ему жарко и заворотил он железную рубаху на брюхо. И
был молодой ачек 2 1 Рэкэчкэу, он нашел в поле железную.стрелку, величиной не больше мизинца, то была первая железная стрела в руках у чукотского воина. Этой стрелой выстрелил Рэкэчкэу
в брюхо Митрея из деревянного лука. Схватился Митрей за брюхо, вытащил стрелку, стал рассматривать ее, потом побежал вдогонку Рэкэчкэу, схватил его обеими руками. «Вот, — говорит, —
кто меня убил!» Стал он снимать с себя железное платье, отвязал
железные руки, положил в сторону все ножи и ружья. «Ты, —
говорит, — убил меня! Отдаю это все тебе! Иди теперь домой; ты
слаб, поднять этой тяжести не можешь! Приезжай на оленях,
увези все!»22 Изловчился Рэкэчкэу, вытащил украдкой маленький костяной ножик и вонзил Митрею в горло. Митрей упал
навзничь, захрипел и умер. Прибежал Рэкэчкэу домой. «Вот, —
говорит, — я убил Митрея! Пойдем, посмотрим!» Пошли люди
смотреть; видят, действительно, лежит мертвец, а рядом груда
всякого железа. Забрали люди железо, и с той поры завелось железо на чукотской земле.
Так было на Анадырской стороне. На этой стороне, поближе к Колыме, воевали с чукчами чуванцы, братья коряков. На
помощь к ним пришел русский начальник Якунин, тоже одетый
в железо, и привел с собой казаков. У наших были только костяные ножи и топорики из оленьего рога, и они не могли устоять против людей, одетых в железо. Был у Якунина сын, молодой Якунин, и вместе они жестоко истребляли наших. Мужчин
убивали железом, девкам забивали острое внутрь тела или разрывали их на две части. И похвалялись они истребить чукотский
народ, как линялых гусей в тундре 23 . Убежали наши на край мо19
М и т р е й — персонаж, которого В. Г. Богораз рассматривает как казачьего голову А. Ф. Шестакова (Богораз 1900: 389, примеч. 1).
20
Описывается полный доспех, состоящий из кольчатой брони, шлема и
наручей.
21
А ч е к — юноша, молодой человек.
22
В фольклоре особенности чукотской психологии и поведения приписаны
их врагам — русским.
23
На водоплавающих птиц (гусей, уток) особенно удобно было охотиться
во время их линьки, в июле—августе, когда они не могли летать.

ря. А враги пошли сзади. Шел впереди всех старый Якунин, и
стало ему жарко, и отбросил он крышку от железного котла немного вверх 24 . И было два чукотских воина. Они были родные
братья и каждый обгонял на бегу дикого оленя. Подкрались они
навстречу к Якунину. И один выстрелил роговой стрелой из деревянного лука и попал Якунину в правый глаз. Другой выстрелил роговой стрелой из деревянного лука и попал Якунину в левый глаз. Пошатнулся Якунин, как дерево, подрубленное топором. Тогда набежали братья, как волки на оленя, и схватили его
и унесли далеко. Развели чукчи большой огонь, сняли с Якунина
железную одежду, начали его поджаривать на огне. «Ты много
людей убил, — сказали они, — пусть мы тебя хоть немного пожарим на огне!» «Пускай! — говорит Якунин, — есть еще один
Якунин на свете! Он скоро придет и отомстит вам во сто крат!»
В это время молодой Якунин бежал и забрался на высокий
утес, отбиваясь от нападавших воинов. Долго отбивался он большой стальной секирой, но выстрелил Увэургин и попал ему стрелой в лоб. Подхватили и его чукчи, унесли вниз, поднесли к костру, а над костром поворачивают старого Якунина, как кусок
мяса: «Посмотри, вот твой другой Якунин! Он пришел вместе с
тобой!» Посмотрел (sic! — А. К.) и заплакал: «Нет теперь другого
Якунина! Никто не отомстит, никто не будет воевать больше!
Конец битвам!» И вправду настал конец битвам.
ВРЕМЕН ВОЙНЫ ВЕСТЬ [21
Сказание приведено по изданию: Богораз 1900. № 130:
334—335. Текст записан В. Г. Богоразом от чукчи Чэнэ в Анюйской крепости в
1896 г. Сказание повествует о первом столкновении чукчей с русскими, то есть
описывается время до походов Якунина-Павлуцкого, имя которого обязательно
было бы упомянуто в сказании. В рассказе отмечается интересная особенность —
страх чукчей от встречи с новым противником. Действительно, при встрече с
новым, невиданным прежде врагом сначала его боятся, часто терпят поражения,
но потом привыкают, приобретают навыки борьбы с ним и даже выигрывают
битвы. Враги в сказании действуют согласно чукотским, а не русским обычаям:
активно вступают в поединок, просят добить проигравшего, возят с собой семью в
поход.

Когда в первый раз сошлись на битву таньги и чукчи, стали строем друг против друга. Сильно испугались наши, ибо
таньги совсем невиданные, торчат у них усища, как у моржей,
копья длиною по локтю так широки, что затмевают солнце; глаза железные, круглые, вся одежда железная. Копают концом копья землю, как драчливые быки, вызывают на бой. Сидят все,
опустив голову, боятся. Вышел таньгин, копьем машет: «Кто,
кто выйдет со мной на борьбу?» По-прежнему сидят, потупив
24
В. Г. Богораз (1900: 390) в скобках поясняет «забрало шлема», однако
скорее всего речь идет о кольчужной защите лица.

голову, и молчат, не решаясь.
Старичок из наших, старый
старичок, ходит впереди: «Ну
кто, кто попробует?» Все молчат. Есть четыре сильных:
Чымкыль, Айнаыргын, Эленнут и Лявтылывалын. «Ну,
пусть хоть Чымкыль попробует!» Впереди Чымкыля сидит его отец. Ждет богатырь,
пока заговорит старик. Однако все сидят молча, не решаются. По-прежнему ходит старичок впереди рядов: «Кто,
кто попробует?» Айнаыргын
крикнул: «Ну, пусть я!» Лявтылывалын закивал: «Ты, ты»
«Нет, я! — крикнул Эленнут.
Чукча, одетый в доспех с левым крылом. — Я от рогов тоже острая спиФото рубежа XIX—XX вв. Воспроизведено ца. Пусть сперва обломают.
по: Богораз 1991: 97, рис. 84а
Полные рога у Лявтылывалына». Копье к ноге приложил, выскочил по глубокому снегу. Началось. Три дня, три ночи борются, никто не может одолеть.
Стал Эленнут изнемогать. Но устал и таньгин. Сдвинулась железная шапка на затылок, показались волосы: вся голова седая.
Прокусил насквозь губу Эленнут: «Неужели буду побежден стариком?» Стал виться, как волос, вокруг таньгина, наконец ранил
его в бедро. Упал таньгин на локоть. «Како!25 Силен ты! Одержал верх надо мною. Только теперь увидел себя победителем» —
«Не говори, потому что между рожденными беломорской женщиной не нашлось человека померяться с тобой!» — «А-а! Кто
отец-то? Покажи мне его! Хорошо тебе, взрастившему такого
сына! Ну, убей меня!» —«Нет!» — «Убей, убей меня, говорю! Побежденному зачем жить на свете?» Как ни приставал, не убил.
Тогда снял с себя железную одежду, отдал копье, говорит: «Этим
ты владей, если ты сильнее! Вот мой обоз. Тут есть моя жена,
дети и имущество!» Сам ушел пешком о посохе.
ВРЕМЕН ВОЙНЫ ВЕСТЬ

131

Сказание приведено по изданию: Богораз 1900. № 131:
335—336. Текст записан В. Г. Богоразом от чукчи Ливана на урочище Аконайке
в 1896 г. Сказание описывает обычные столкновения, перманентно происходившие между чукчами и русскими и их союзниками чуванцами во второй половине XVII—первой половине XVIII в.
25

«ого!».

К а к о! — междометие, обозначающее удивление; соответствует русскому

26

По сию сторону реки Омваан жили две семьи. Один богач с многими детьми, другой его двоюродный брат, у него единственный сын, многовещесонный. Покочевали на лето, пришли
на берег реки, поставили шатры, стали делать летние оставки27.
Парень — единственный сын, как пришел — лег, упал ничком и
заснул. Отец смотрит — он спит. Что делать? Стал сам улаживать оставку. Кое-как сгрудил сани. Наконец к вечеру проснулся
парень: «Гы, Гы, Гы! Довольно спать! Я проснулся!»28 Смотрит
на отца, тот лазит по куче саней: «Ты оставку строишь?» — «Ы!»
- «Вы еще не убили оленей?» — «Нет! Ты ведь спишь!» — «Ух,
заснул! Где стадо?» — «Как где? Надо угнать его на летнее пастбище!» — «Ух, не надо!» — «Движутся враги сзади — надо бежать». — «Как же мы будем? Куда же бежим, если летом мы пеши?» — «Хоть, по крайней мере, за реку!» — «Река широка, броду нет». — «Все-таки попробуем!» Ничего не сказали богатым,
только сказали: «Мы покочуем». Те таращат глаза: «Или они
обезумели, хотят погубить стадо!»
Скочевали в тот же день, стали на самом берегу. Из шатра
сделали кожаное судно, сложили туда кладь, запрягли в судно
двух самых сильных оленей, переплыли реку. Стадо перегнали
сзади. На другом берегу в тайном месте остановились. Только
поставили шатер, парень взял нож, стал подряд убивать стадо,
перебил всех оленей, скоро кончил: мало оленей в стаде. Разложил туши кругом шатра, брюхо разрезал и меняло вывалил. О,
собрались со всех сторон чайки, вороны, орлы; крик, клекот,
плеск крыльев не дают спать в пологе.
На другой день вышел из полога старик, скоро вернулся,
говорит: «Дым на другой стороне!» Скоро опять выйдя, вернулся, говорит: «Высокое пламя — соседний шатер горит. Пришли
русские и чуванцы, перебили людей, зажгли жилище. Смотрят
русские, глядят на эту сторону, не переправятся ли через реку.
О, с другой стороны слышен шум и громкое хлопанье, будто
хлопают панцири, сверкают стрелы». — «Как же перейдем? Худо! Тамошний народ не застанем врасплох. Узнали, должно быть,
вооружились, стучат панцирями и копьями. Погонимся лучше за
стадом!» Стадо разбрелось в разные стороны, собирали пять дней.
На шестой день от обильной еды все чайки и вороны очеловечились. Полетели на запад, перелетели через реку, вдруг налете26

О м в а а н — река Амгуэма, впадающая в Чукотское море.
«Когда чукотское стойбище приходило на летнюю стоянку, вся излишняя
кладь вместе с санями укладывается в сторону в общую груду; после того убивают несколько оленей для запасов домашним людям и пастухи отгоняют стадо
в сторону» (Богораз 1900: 335, примеч. 2)
•8 Сонливость считалась дурным качеством у чукчей (Меновщиков 1974.
№ 42: 179; 1988. № 123: 288).
27

ли на русских, не убивали никого, только угнали стадо через реку, сами тоже ушли. Говорят враги: «Что же делать? За реку брести незачем. По крайней мере, хоть пушнину взяли». Стали
кричать через реку: «Прощай, прощай! Долго не придем к вам!»
ВРЕМЕН ВОЙНЫ ВЕСТЬ (4)
Сказание приведено по изданию: Богораз 1900. № 132:
336—338. Текст записан В. Г. Богоразом от чукчи Плаккыно в Анюйской крепости в 1897 г. Сказание описывает межплеменные войны кочевых чукчей и союзных им оседлых соплеменников против оседлых коряков. Подобные столкновения не были характерными, поскольку в течение большей части XVIII в. чукчи сражались с оленными коряками, а с оседлыми предпочитали торговать. Текст
делится на две основные части: в первой идущие в поход на коряков едва не
сталкиваются с оседлыми жителями, а во второй объединенный отряд воюет с
врагами, которые, увидев угрозу отступления, отошли с поля боя. Чукчи, согласно «военному кодексу», дают врагам время на обустройство зашиты домов,
а затем ведут штурм. Осажденные разобрали одну из полуземлянок и этим материалом укрепили вторую. Коряки вели активную стрельбу из верхней деревянной «воронки» дома. Однако оборона была безуспешна, чукчи ворвались в дом
и перебили еще оставшихся в живых коряков.

Лявтылывалын собирает поход. Ушли на таньгов также
Эленнут и Айнаыргын. По дороге нашли Живущих к востоку29.
Большое озеро. Стали станом по обе стороны. Зима. Толстый
лед. Прорубь среди озера. «Пойдите по воду!» — говорит Лявтылывалын молодым людям. Пошли по воду. Поперек проруби
стоит Таве, расставив ноги. О, огромный человек, силач. «Вы
зачем?» — «По воду». — «Не дам, не дам!» Вернулись назад.
«Отчего же не набрали воды?» — кричит Эленнут. «Таве не дает!
Теперь пойди сам!» «Стой, стой! Я пойду», — кричит Айнаыргын. Взял котел, спустился с угорья. Пошел к проруби: «Ступай
30
прочь!» — «Карем, карем!» Подошел вплотную, поставил котел,
схватил Таве, опрокинул его вверх ногами, пробил его головой
ледок в проруби и швырнул его прочь. Набрал котел и понес
домой. «Го-го!» — схватились айваны за копья. «Стой, стой! —
кричит Лявтылывалын. — Что за споры, если одно племя. Лучше пойдем, пусть на других покажем гнев! Как будет? Надо попробовать! Перестаньте!»31
Помирили их и пошли вместе на таньгов. Пришли к одному жительству, навстречу таньгинский строй. «Кто, кто первый начнет борьбу? Стойте, стойте! Пусть сперва выдвинутся
вперед острые рожки». Таве на лыжах забегает справа, Эленнут
слева. Посмотрели таньги по сторонам и отступили к домам. Два
29

А и в а н ы — обычное название эскимосов мыса Чаплина. В. Г. Богораз
(1934: 8, 175—176) полагает, что речь идет о двух группах чукчей.
30
Нет, нет! (чук.).
31
Ср.: в 1732 г. эскимосы о. Ратманова перед русскими именовали себя
чукчами (Полонский 1850: 400; Соколов 1851: 96; Вдовин 1965: 54).

жилища, но большое собрание народа. Дома укреплены, как русская крепость.
Стало вечереть. Люди ждут
зари. Под вечер приезжает
таньги некий старик. Оружия нет. «Гук, пришли?» —
«Пришли». — «Кто?»
«Лявтылывалын, Эленнут,
Чымкыл, Айнаыргын, Таве!» «О, худо!» — заплакал
старичок. «Когда?» — «На
вашу волю. Если вы еше не
готовы, снаряжайтесь! Мы
станем ждать» — «Эгэй! Если так, в три дня будем готовы!»
Прошло три дня.
Сильно укрепились таньги
в доме, другой разобрали
на материал, внутри выложили деревом. Сверху над
дымовым отверстием другой дом 32 . В нем стоят лучшие стрелки и стреляют
вниз на нападающих. «Ну,
вы первые ведите осаду, Богатый воин кочевых оленных чукчей
говорит Эленнут, — если
(сер.—втор. пол. XVIII в.).
пошли в передовых!» СтаРеконструкция. Рисунок А. В. Козленка.
ли осаждать — не могут, Воин вооружен большим сложносоставным луко&
ибо среди стоящих вверху стрелой с каменным наконечником, вставленныл
в костяную муфту, поясным ножом, копьем
один очень злой: каждою
с оплеткой, воткнутым в землю, и полным
стрелою убивает человека. комплектом
железного защитного вооружения:
Пришел Лявтылывалын. «А пластинчатым шлемом с наушниками, наручем,
поножей и ламеллярным доспехом с толстым
что?» — «Не могли!» —«Бакожаным нагрудником и двумя крыльями
бы вы бессильные!» — говорит Лявтылывалын. «Я теперь! Вы только смотрите!» — «Как
же, как же! Сам!» Таньгинские женщины внутри, услышав звук
32

Речь идет о полуземлянке оседлых приморских коряков. Ее покрытая
дерном крыша имела посередине квадратное отверстие-вход, который прикрывался от снежных заносов своеобразной четырехугольной деревянной надстройкой. Кроме верхнего, зимнего, бьи еще летний вход — длинный коридор, идущий
от одной из сторон полуземлянки. Высота такого дома была 3—7 м, длина — 1 5 м ,
а ширина — 12 м. В подобном доме жили 2—3 или более родственных семей, иногда
человек 30—40 (Богораз 1934: 170; Антропова 1956: 959—960; 1971: 53-56, рис. 9а;
Королева 1993: 30).

голоса Лявтылывалына у задней стены, поспешно сами убивают
своих детей, девушки сами себя убивают; воины снаряжаются на
последнюю битву. «Кто будет моим подмышечным помощником?»33 «Я!» — кричит Эленнут. «Хорошо!» Стали плотно. Голова
Эленнута у вождя около подмышек. Сколько ни стреляют, не
могут убить, ибо быстро увертываются. Когда же подошли ближе, то Эленнут прекратил вражеское стреляние, ибо его стрелы
посылались так часто, как снег, как капли мочи, и заполонили
все места. Потом Лявтылывалын подскочил: «Я теперь попробую!» Выстрелил единожды, сбил совсем надстройку, разбил вход,
разорвал связки дверей и ринулся внутрь. Через полчаса ми единого таньга уже нет — все перебиты. Стадо угнали с собой.
МПН)

И МННПКТОН

Перевод истории сделан мной по изданию: Bogoras 1910:
182—183. Текст записан В. Г. Богоразом от оленного чукчи Аэмулина в лагере
вблизи среднего течения Анадыря в ноябре 1900 г. История о двух братьях относится к периоду военных действий с русскими в XVIII в. (в тексте однозначно сказано: «In war times»), в частности, до демонтажа Анадырского острога в
1764—1771 гг. Сюжет рассказа прост: один из двух братьев был взят в плен русскими и помещен в острог, тогда второй брат взял в плен русского начальника,
желая обменять его на брата. Об испытаниях у русских также повествует это
предание.
Слова, выделенные курсивом, добавлены мной для лучшего понимания
текста, мною же произведена разбивка на абзацы.

Были два брата, Манэ и Манактон. В военное время Манактон был взят в плен русскими и посажен в темницу. Они
кормили его и давали ему пить, но не позволяли раздеться для
удовлетворения своих естественных потребностей. Поэтому его
штаны стали наполняться экскрементами, и наконец он не мог
более двигаться.
В это время большой русский начальник двигался вдоль
берега на большом тяжелом судне. Он шел вверх по течению.
Несколько молодцов шли по берегу, буксируя судно. Манэ скрывался за кустами и подстерегал их. Они подошли ближе. Они де33
Букв.: 'птичкой, находящейся под мышками' — то есть товарищем-помощником, находящимся рядом, по мнению В. Г. Богораза, сзади. Интересно
отметить, что аляскинские эскимосы, стреляя по азиатам, старались попасть им
именно в подмышку, как в не защищенную кирасой часть (Malaurie 1974: 147).
Есть ли тут какая-то связь? Рассказчик понимал данное наименование буквально: у него голова Эленнута находится под мышкой у Лявтылывалына. То есть
Эленнут был меньше ростом? Причем, согласно дальнейшему рассказу, они в
такой паре еще умудрялись увертываться от стрел — вряд ли это делали враги,
стоящие в горловине дома. Может быть, действительно Эленнут встал справа от
героя, чтобы своим телом (вероятно, защищенным панцирем) прикрыть уязвимое место соратника, не очень мешая ему стрелять из лука. Ведь когда чукчи
подходили к корякскому дому, то враги, стрелявшие по ним, были защищены
верхом здания, а приближающиеся могли в данной ситуации надеяться только
на свои доспехи.

дали большие усилия, потому что судно было тяжелым, и, естественно, они были безоружными, потому что все оружие лежало
на судне. Когда они подошли совсем близко, Манэ выпрыгнул и
напал на них. Он заколол всех их своим копьем. Они не сопротивлялись, потому что они очень устали от буксировки 34. Когда
все были убиты, Манэ схватил бечевку. Начальник остался один
на судне, держа руль. Манэ дернул за бечевку: «Ты, там! Все оружие, что у тебя на судне, брось его в воду! В противном случае я
вынужден буду отпустить бечевку!»35 Начальник поднял винтовки и длинные ножи (сабли) и бросил их в воду. Манэ подтянул
судно ближе к себе: «Почему ты посадил моего брата в темницу?
Освободи его!» — «Хорошо! — сказал начальник. — Иди в Марково!»36 Они двинулись. Манэ буксирует судно совсем один. Они
пришли в Маркове. Начальник сказал: «Освободить Манактона
из тюрьмы!»
Однако русский «переодетый шаман»37 воспротивился этому. Он сказал: «Я не верю, что ты способен тянуть судно совсем
один, но если ты действительно сделал это, я предлагаю испытание. Двое русских будут держать длинный нож на высоте своих голов. Ты должен перепрыгнуть тот нож». Они держали тот
нож над своими головами. Он (Манэ] думает: «Я не смогу сделать это. Я умру. Тем не менее мой брат также умирает. Попробую!» — «О, о, о!» Он почти со стоном глубоко вздохнул, затем
сделал скачок и перепрыгнул нож. Он повернулся и снова перепрыгнул нож. Он продолжал прыгать туда-сюда над русским
38
ножом, направленным вверх .
«О, о! — сказал русский шаман. — Ты очень проворный.
Привести сюда Манактона!» Они привели Манактона. Он был
так слаб, что не мог идти. Они принесли его. Они распороли
54
В данном случае бурлаками выступают сами бойцы, оставив ружья (у рассказчика анахронично — винтовки, rifles) и сабли на судне. Никакого нападения
при этом не ожидалось в принципе.
*5 Рассказчик пояснил В. Г. Богоразу, что течение было стремительным и
судно, освобожденное от бечевки, могло опрокинуться.
36
Очевидно, имеется в виду острог Анадырск, располагавшийся на острове
недалеко (в 10—15 верстах вверх по течению) от села Маркове, которое ассоциируется у рассказчика с более древним острогом. Начальник (у В. Г. Богораза — commander) плыл со стороны моря вверх по течению к крепости. Следовательно, действие происходило в летнее время.
37
Transformed shaman — возможно, русский поп, который носил рясу, напоминавшую чукчам женскую одежду (В. Г. Богораз). Вспомним, что шаманытранссексуалы для чукчей не были чем-то необычным. Обычно это были мужчины, которым общение с духами повелело поменять свой пол. После этого они
заплетали косы, надевали женскую одежду и исполняли все обязанности женщин, включая сексуальные (Богораз 1939: 131—133).
38
О высоких прыжках, которые чукчи с их крепкой спортивной закалкой
могли производить путем концентрации энергии, мы уже говорили. Количество
же прыжков, возможно, преувеличено.

ножом его штаны, вымыли его и вычистили его. Затем он встал
на ноги. Манэ сказал брату: «Пошли к берегу!» Он попросил у
39
русских чаю, сахару и табаку . Они ему ничего не дали. Он ударил шамана в лицо и убил его. Затем он проскользнул к реке.
Русские молодцы выстрелили из своих винтовок и попали ему в
голову. Вот там он был убит и умер. Конец.
НОЛЕНТО
Перевод сказки сделан по изданию: Bogoras 1910: 183—
184. Текст записан В. Г. Богоразом в мае 1900 г. от приморского чукчи Нутенкеу из поселка Нунемун (Нунямо у входа в залив Св. Лаврентия). Сказка псевдоисторична, хотя она и посвящена взаимоотношениям оседлых чукчей и русских, когда последние приходили и требовали ясак от туземцев (вторая половина XVI1—первая половина XVIII в.). Сюжет сказки можно представить
следующим образом. Одного из братьев берут в качестве заложника и он гибнет
на чужбине. Младший брат отправляется на поиски старшего. По пути герой
сказки останавливается у какого-то русского чиновника и, показав ему свои
фехтовальные приемы, располагает его к себе и берет в жены его дочь. Далее
герой сказки вступает в поединок с обидчиком — русским царем (в тексте — the
Sun-Chief — 'Солнечный Владыка'). Спор решается, по чукотскому обычаю, в
поединке, в котором торжествует справедливость. Царь представлен в сказке
как богатый оседлый чукча, хотя и ленивый, но физически неплохо подготовленный, он может фехтовать на копьях целый день. Проиграв бой, он, не желая
жить и боясь насмешек, отдает победителю свое имущество.

Один человек жил в поселке Киг'ини 4 0 . У него было два
сына. Солнечный Владыка послал своих людей в эту страну. Люди пришли к этому человеку и сказали: «Солнечный Владыка
хочет одного из твоих сыновей на свою службу». Он пробыл у
него некоторое время, а затем он [царь] стал гневаться на него и
приказал отрубить ему голову. Прошло два года, а затем и третий год. Старший сын не возвращался и, конечно, он не мог
прийти, так как его голова была отрублена. Младший брат возмужал. Все время он упражняется: бегает и прыгает с грузом на
плечах. Так он стал вполне сильным и сделал себе копье. Его
наконечник был таким длинным, как гребок весла. Древко было
таким толстым, как шест яранги.
Весной пришли другие люди, посланные Солнечным Владыкой, и сказали старику: «Солнечный Владыка хочет твоего
другого сына на свою службу». — «Я не отдам его. Я совсем стар
и не имею других детей. А где мой первый сын? Он не появлялся более». Они ушли. Сын сказал: «Почему ты отверг их просьбу? Поскольку мой старший брат ушел этой дорогой, позволь
мне сделать это также. Почему ты отверг? Лучше пошли меня
S9
По закону гостеприимства гостю полагались подарки, которые и попросил Манэ.
40
К и г ' и н и — на рубеже XIX—XX вв. маленькое чукотские поселение на
островке того же названия к северу от м. Чаплина (Богораз 1934: 15).

вместе с ними». В назначенное время они пришли опять. «Солнечный Владыка хочет иметь твоего другого сына, по крайней
мере, в качестве своего гостя». — «Хорошо! Возьмите его!» Они
ушли.
По дороге жил другой Солнечный Владыка, ближе, чем
первый. Они пришли к нему. У него был большой хорошо укрепленный дом. Его дочь вышла и тут же вернулась в дом: «Гость
пришел!» Отец вышел и сказал: «Так, теперь покажи нам свое
умение в фехтовании!» Коленто начал размахивать своим копьем. Он махал им и делал различные движения и удары в сторону. Солнце было по левую руку, затем оно прошло над правой
рукой и затем почти зашло. Он еще махал своим копьем. «О, —
сказал Солнечный Владыка, — ты вполне хорош! Я хочу взять
тебя моим зятем». Он был вполне добр к нему. Таким образом,
ночью он ложится с девушкой и делает ее своей женой. На следующее утро он уходит и берет с собой копье своего тестя, так
как древко его собственного стало очень гнущимся из-за постоянных упражнений.
Они пришли к первому Солнечному Владыке. Он лежал
на боку и похотливо храпел 4 1 . Его оружие и ноги простирались
широко в стороны. Близ его пениса была маленькая собачка, привязанная к привязи. Она была маленькая и слабая, но, несмотря
на это, бдительная. Ее уши навострялись при любом шуме, какой бы не был он тихий. Коленто открыл окно и прокрался через него. Собака напала на него, но он подпрыгнул и собака промахнулась и упала. Он начал топтать собаку, намереваясь убить ее.
Тогда собака говорит человеческим голосом: «Не топчи
меня! Я готова служить тебе, как ранее моему хозяину». —«Хорошо! Тогда ты должна разбудить его». — «О, о!» Она прыгнула
вперед к спящему человеку и укусила его правую руку. Человек
сказал: «Как странно! Эта собака кусает своего собственного хозяина». Затем он увидел посетителя. «О, это — ты? Почему ты
пришел, когда я спал? Ты хотел напасть на меня спящего? Теперь иди!» Они вышли. Близ домов было много ездовых саней,
наваленных очень высоко друг на друга42. Они запрыгнули на
кучу и начали сражаться. Они сражались своими копьями целый
день. Солнечный Владыка устал. Его глаза стали белыми, на углах рта появилась слабая пена. Тогда, наконец, молодой человек
зацепил его наконечником копья между ног и отшвырнул его.
Он прыгнул вслед за ним сзади и со всей своей силы толкнул
его ногой. Затем он бегал за ним и перепрыгнул через него. Сол41
Царь представлен в сказке как отрицательный персонаж. Любовь ко сну
считалась у чукчей негативным качеством.
42
Естественный элемент чукотского пейзажа: около летних жилищ стояли
ненужные нарты.

нечный Владыка свалился и упал в обморок. Как только он пришел в сознание, он наполнил трубку табаком и выпустил дым.
«О, я! Но почему ты насмехаешься надо мной? Отруби мне голову, ведь ты победитель!» — «Я не хочу». — «О, о!» Он выкурил
другую трубку. «Достаточно этого! Убей меня!» — «Я не хочу!»
— «Этот дом — мой и все добро в торговой хижине (амбаре) —
мое, ты можешь взять все это». — «Я не хочу все это». — «О,
итак, торопись! Достаточно твоих насмешек! Быстро прикончи
меня!» — «О, о! Хорошо!» Он дважды ударил его своим копьем и
выколол ему глаза. «Вот тебе!»
Повсюду вокруг на палках были воткнуты человеческие
головы, все — чукотские. Он взял их все и ушел. Он взял с собой также собаку и свою новую жену. Он вывел длинный поезд
гужевых лошадей и ездовых оленей. Все было нагружено чаем,
табаком, сахаром, винтовками, свинцом, боезапасами и т. д.43 Он
принес все это домой. Они жили. Конец.
ВОЙНА С ТАННИТАМИ
Перевод сделан по изданию: Bogoras 1910: 185. Текст записан В. Г. Богоразом от приморского чукчи Пананто на Мариинском посту
(совр. Анадырь) в октябре 1900 г. Сказание, судя по наличию имен и деталей,
исторично и отражает период межэтнических столкновений XVII—XVIII вв
Сюжет весьма прост: два брата жили рядом друг с другом. Когда у их семей закончилось еда, они пошли на охоту на оленей, на которых приморские жители
охотились обычно летом (Воскобойников, Меновщиков 1959: 422). В это время
налетела небольшая ватага врагов. Это были оленные коряки или даже кочевые
чукчи, приехавшие на своих упряжках. Следовательно, был еще снег (возможно,
стояла весна). Как раз в этот момент братья возвращаются, и около их домов
происходит бой, в котором они убивают врагов. На следующий год враги (таниты) опять напали. Дома был один брат, который хотя и отбил врагов, но был
смертельно ранен, однако он выжил, проведя необходимый обряд.

Жили два брата, Чинтоургын и Анкалкан. Их дома были
очень бедны. Пришли какие-то таннитские воины, числом десять, все управляющие оленями, а также все дюжие. Они перебили всех людей близ озера. Чинтоургын и Анкалкан оба отсутствовали, охотясь на оленей. Танниты стали убивать их домочадцев. В это время оба вернулись. Десять таннитских воинов
стояли рядом друг с другом. Двое на краях были совсем слабые.
Пятый, центральный, был самым сильным. Стоящий на левом
крае сказал: «Как мы убьем их?» Тот, кто на правом крае, сказал: «Давайте застрелим!» Сильный сказал: «Ты — слабак. Я могу
связать им руки и ноги и тогда привести их живыми к таннитским женщинам»44.
43
Перечисляются ценные для чукчей конца XIX в. предметы продовольствия и вооружения (винтовки и свинец для пуль).
14
Отметим героический чукотский этос: почетнее биться с противником
врукопашную, а не стрелять в него издали

Поединок чукотского латника с чавчувеном — оленным коряком (XVIII в.).

Реконструкция. Рисунок А. В. Сильнова

Богатый чукотский воин одет в типичный ламеллярный доспех из семи рядов железных пластин, прикрепленных к деревянному назатыльнику с левым крылом, который обтянут белой
кожей. На наспиннике и крыле символически изображены два солнца на перекрестил линий Кроме того, на крыле представлены геометрические изображения (убитые враги?). Голова чукчи защищена ламеллярным шлемом, надетым на подшлемник-чепец, а правая рука — аналогичным наручем. Воин вооружен копьем (на вооружении мог состоять и нож), колчан со стрелами брошен на землю. Одет в легкую кухлянку из оленьей кожи, летние штаны
и торбаса из дымлины — кожи, прокопченной на огне для водонепроницаемости (такая обувь
имела подошвы из жесткой кожи лахтака, надевалась без чулка, но со стелькой из травы и
прикреплялась к ногам шнурками, обмотанными вокруг щиколотки). Противник чукчи вооружен копьем и длинным тесаком, висящим в ножнах, не закрывающих его целиком, слева
на плечевой портупее. Коряк одет в традиционную простую одежду, характерную для летнего периода: неширокая кухлянка-«стаканчик» мехом внутрь с воротом из собачьего меха, по
подолу оторочка из меха росомахи; сверху кухлянка окрашена в красно-коричневый цвет
естественным красителем из ольхи. Отметим, что у чавчувенов в отличие от оседлых коряков кухлянка была короче. Она подпоясана кожаным поясом с пряжкой, на котором висит
роговая табакерка. На ногах коряка штаны из ровдуги и темные сапоги-торбаса до колен из
дымлины — кожи, прокопченной на огне для водонепроницаемости. На запястье правой руки надет медный браслет. Прическа воина также характерна для коряков и чукчей: стриженые волосы с выбритой на макушке тонзурой

Анкалкан сказал: «Посмотрим!» Они сражались. Один воин ударил Анкалкана по груди своим копьем. Он попал в его
доспех из скрепленных кожаных ремней45. Анкалкан упал. «Га,
га, га!» — закричали все танниты. «Еще нет, — сказал Анкалкан, — я еще жив. Ни мои руки не связаны, ни мои ноги». Лежа
45
Анкалкан уже был в ламинарном доспехе, видимо, успел надеть его, увидев нападение, ведь в доспехе не охотились.

внизу, он сделал укол своим длинным копьем. Наконечник его
копья был намного крепче, чем у таннита. Он проткнул всего
таннита насквозь и убил его. Его товарищ был еще более деятельным. Еще до того как Анкалкан убил своего противника, он
убил стоящих на правом и левом краю и уничтожил их всех.
Они собрали оленей и взяли все, принадлежащее этим убитым.
Затем они пришли домой и нашли своих домочадцев полумертвыми от голода. Они забили оленей и дали своим друзьям
поесть. На следующий год десять других таннитских воинов
пришли опять. Анкалкан вышел навстречу им, управляя одним
46
оленем . Затем он сказал: «Могу ли я спасти себя самого с помощью этого одного оленя? Я скорее буду совсем без оленей!»
Так он заколол своим ножом животное. Олень бросился вперед,
47
прорвался через шеренгу таннитов и затем пал . Они сражались. Анкалкан убил всех таннитов, но он был также смертельно
48
ранен ими. Вот когда он лежал, пришел к нему Кэрэткун и
сказал: «Я сожалею о тебе! Я могу вернуть тебя обратно к жизни!» — «Сделай это» — сказал труп. «Если ты пообещаешь следовать моим приказам, я тебя, как ранее, оживлю». — «Я обещаю сделать так». — «Тогда слушай! Таннит проедет, управляя
оленьей упряжкой. Это — предмет твоего благодарственного обряда. Над ним и его оленями справь его!» — «Хорошо!» Он оживил его. Таннит проехал, управляя оленьей упряжкой. Он [Анкалкан] заколол его копьем и убил его, и отнес тело домой. Над
ним он справил благодарственный обряд. Его голова была предметом обряда, а также два его оленя 49 . Таким образом, он возвратился к жизни. Конец.
ВЫТРЫТВА
Воспроизведено по изданию: Воскобойников, Меновщиков 1959: 426—431. Текст записан от Амоса из села Четпокаиргын близ мыса
Сердце-Камень в 1942 г. и переведен Л. В. Беликовым. Сказка рассказывает о
каждодневной жизни семьи оседлых чукчей, на которую периодически совершали набеги разбойничьи ватаги. Хорошо показана этика проведения копейных
поединков, характерных для чукчей. В данном рассказе, в отличие от сказаний,
присутствуют сказочные мотивы: полеты по воздуху и борьба с озерным духом.
46
Видимо, из-за бедности нарты были запряжены одни оленем, ведь речь
идет об оседлых чукчах, для которых была обычна езда на собаках. Обычная ездовая нарта чукчей запрягалась двумя животными, а сани с одним оленем были
грузовыми (ср.: Богораз 1991: 26—27).
47
Плохая примета, возможно, намекающая на трагические последствия битвы.
Жертвенных оленей кололи ножом против сердца, и хорошей приметой считалось, когда они без конвульсий падали на левый бок.
' 8 К э р э т к у н — в мифологии оседлых чукчей — властелин морских животных, главным образом моржей (Вдовин 1981: 130, 158; Гурвич 1983: 110).
49
Благодарственный обряд справлялся над каким-нибудь добытым предметом (Богораз 1939: 81-83).

Жили отец, мать и сын. Имя их сына было Вытрытва. Вытрытва значит — «Лежащий на спине». Почему же именем его
стало «Лежащий на спине»? Кто знает? Послушаем дальше.
Очень бедно они жили. Пищи не было у них совсем. А
сын все только в пологе лежал. Как-то раз отец сказал ему:
— Да иди же ты дикого оленя искать! Все только в пологе
лежишь, а мы от голода страдаем!
Ничего не отвечал сын. Не пошел. Отец уже стариться
стал, да и мать тоже. Так и пришлось отцу самому идти на поиски пиши. Зайцев и куропаток промышлял, из лука убивал. И
вот отец кормил сына. И всегда он ругал его:
— Все только в пологе лежишь, ничего не добываешь!
Все равно сын ничего не отвечал. Наконец и бранить перестал сына.
И вот этот мальчик юношей стал. Когда родители сына
будили, то он, пробуждаясь, совсем был мокрым от пота. Думали родители: «Почему это он так потеет?» — гадали между собой
от сына втайне. Потом снова с наступлением темноты спать ложились, а когда вставали — он опять был весь мокрый 5 0 .
— Отчего это потеет он каждый раз? Видно, это от жиру
так бывает.
— Видно, так, — отвечала мать.
Но потом тайком говорили о сыне, потихоньку между собой разговаривали. Вставал он с постели весь мокрый от пота.
Когда немного пожили еще, то сын похудел будто. Говорят меж
собой:
— Уже не болеет ли он?
— Не знаю, может и правда болеет? С чего бы это похудел?
Как-то присмотрелись к нему — и правда, сильно похудел.
Но по-прежнему пробуждался юноша мокрым от пота. Никак не
могли понять они, почему он потеет.
А он, оказывается, по ночам выходил, тайно от них, и
уходил далеко. И там начинал упражняться в силе. Самую большую гору находил он, поднимал на нее большие камни и на
вершине горы оставлял их. Как только начинался рассвет, возвращался домой Вытрытва и притворялся спящим на прежнем
месте. И потому, когда просыпались родители, — он уже был
мокрым от пота.
Но по-прежнему ничего не знали родители. И так каждую
ночь ходил Вытрытва упражняться в тундру, а как только начинался рассвет, возвращался домой. Он ложился спать подальше
от отца, и поэтому отец не слышал, как он выходил.
И вот однажды днем появилась вдруг откуда-то группа
воинов, небольшая ватажка. Сильно испугались мать и отец. Говорят:
50

Потливость — по чукотским представлениям, отрицательное качество.

— Ох, кто это идет? Да это враги!
А их шатер совсем один стоял. Закричали родители Вытрытве:
- А ну, скорей! Хоть помог бы!
Вытрытва спросил:
— А что увидели?
— «А что увидели!» И не знает, что враги пришли? — передразнивали они голос сына.
Сказал им сын:
— Когда подойдут, скажите мне.
— Да вот уже они, выходи!
— Вот когда хорошо будет видно их оружие, тогда скажите
мне.
— Уже, уже, скорей! Вытрытва! — Ох, и испугались же родители:
— Ой-ой, да помоги же!
А он, оказывается, снаряжался тайком в легкую одежду.
Вот сказал отец:
— Уже хорошо оружие видно, копья!
— Эй! Кто здесь хозяин? — закричали враги, подойдя близко.
— Я здесь хозяин!
Вышел Вытрытва с копьем. Рассыпались тогда враги
врозь. Совсем один вышел против них Вытрытва! Бросился на
них Вытрытва, поднялся он в воздух с копьем и бил их сверху,
сваливая одного за другим. Закричал тогда предводитель врагов:
— Бейте его из луков!
— Бьем, но не можем попасть! — отвечали воины.
Они били Вытрытву из луков, а он, находясь в вышине,
пополам рассекал копьем стрелы. Вот уже многих перебил Вытрытва. Стали убегать остальные.
— Не убегайте, раз уж напали!
— Ой нет, не в силах мы!
— Эгей! Не в силах вы!
Вынул он свой лук и убегающих бил, сваливая их на месте. Вот уже их предводитель убит. Только один остался в живых,
убежал. И этот рассказал своим.
Ну, а Вытрытва, покончив, сильно упарился. Меж собой
говорили родители:
— Когда же он в силу вошел?
— Не знаю, когда это он наловчился. Да и кто копьище
сделал, ведь не было же копья у него. Совсем ведь новехонькое
копьище сделал, а толстое какое!
Вот опять стали жить дальше. Все не было врагов. Тихо
было кругом. Опять, пока спали они, исчезал он: уходил упражняться, оказывается. Еще сильнее он стал, а похудел еще боль-

ше. Каждую ночь упражнялся в силе. И вот однажды снова показался вражеский отряд, гораздо больше прежнего. Опять испугались родители:
— Ой, вон какая тьма показалась, просто как тень от тучи!
Ох, видно очень много! Вот теперь-то убьют тебя, — говорили
они. Ничего не отвечал он, все в пологе лежал.
— Теперь-то уж мы не спасемся!
— Когда глаза их будут хорошо видны, тогда скажите мне.
— Эгей! — успокоились они.
И вот уже враги стали приближаться. С криками шла ватага врагов. Грозно кричали они:
— Ав-вач! Ав-вач! Что, думаешь, спасешься теперь?
И по-разному еще кричали они, чтобы напугать Вытрытву.
Опять он снаряжался тайком. Сказали родители:
— Вот, близко подошли, уже видны их глаза.
Вышел Вытрытва — а там уже врагов множество.
— Ав-вач! Вытрытва! Вот теперь по-настоящему сразимся!
Одежда на всех хорошая. Притом все как один стройные.
Оружие у всех самое лучшее. Сказал им тогда Вытрытва:
— Бросайтесь вы на меня, раз уж вы нападаете на мирного
человека!
Бросились на него, как большое стадо! Защищался Вытрытва. Десять дней сражались они на копьях и десять ночей.
Один воин у них очень сильный был. Уменьшалась вражья ватага в долгой битве. Хоть и один был Вытрытва против них, но
хорошо бился. Когда восьмой день битвы настал, поредела уже
вражья ватага. Когда девятый день подошел к концу, все были
перебиты, только один, самый ловкий, воин остался.
Вдвоем продолжали они биться на копьях, но никто не
мог одолеть. Наконец выбился из сил вражий богатырь, так как
слишком жирен он был. Вдруг в разгар битвы вышиб у него копье Вытрытва, и покатилось оно в сторону. Сказал тогда вражий
богатырь:
— Ого-гой! Совсем одолел ты меня. Эгэ-гэй! Ох, сил лишил ты меня! Ну что ж, совсем одолел ты меня; теперь настало
время смерти от тебя. Но только смотри: когда пронзишь копьем, то вытащить должен его. Если оставишь копье, то не будет
силы у тебя прибавляться, с прежней останешься и даже слабеть
начнешь.
— Вот как! А почему же?
— Да так уж, сам тогда испытаешь.
— Вот как!
Потом сказал вражий богатырь:
— Теперь пора, пронзай меня!
Лег на спину богатырь и закрыл глаза. Пронзил его копьем Вытрытва, и умер вражеский воин. И сразу, как умер, затвер-

дел, и все мышцы плотными стали. Никак не мог вытащить копье Вытрытва. Совсем оно там застряло. На десятый день только
вытащил копье. Вытаскивал столько дней потому, что из-за
большой силы богатыря мышцы его сжимались. Только на десятый день смог вытащить, когда тело богатыря остыло и мышцы
разжались. Тогда вернулся домой. Опять становился мокрым от
пота. Тревожным был, когда будили. Однажды говорит он своим
родителям:
— Очень я тревожным стал, когда пробуждаюсь.
— Вот как? А отчего же?
— Не знаю. — Но ничего не рассказывает родителям. —
Теперь, когда будить станете, не притрагивайтесь ко мне. Если
же прикосновением разбудите, плохо тогда вам будет.
— Вот как!
И опять стали жить дальше. Лето наступило. Ну и жаркое
было лето! Однажды в пологе он спал. И вот отец прикосновением его разбудил. Совсем забыл, тронул и сам испугался. К его
голове притронулся. Вдруг, как пуля ружейная, наружу выскочил он, из полога наружу выбросился. Закричал:
— Ой-ой-ой! Больно мне! Больно!
- Ведь говорил же вам, что не будите прикосновением!
— Да ведь забыл совсем. Притом как же будить тебя?
— Ударом или по голове, или по телу! Поняли?
— Ну да, поняли.
Опять так живут. Как-то отец в тундру ушел — так просто
или за дровами. Потом домой вернулся. Когда домой пришел,
сыну сказал:
— Смотри не ходи туда, к берегу озера. Если пойдешь,
плохо тебе будет. Не спасешься!
— Да ну? Неужели не спасусь? Отчего же это? Вот только
если шаман заколдует.
Вытрытва быстро гневным становился. На другой день он
все же отправился в тундру. Там на берегу озера, на видном месте, уснул. Очень крепко заснул Вытрытва.
Вдруг какой-то человек появился. На виду спал Вытрытва.
Стал к нему этот человек подкрадываться. Приблизился к нему.
Толкнул мужичище Вытрытву. Потом копье вытащил свое и стал
колоть его. Хотел было пронзить Вытрытву, но не успел: быстро
отполз в сторону Вытрытва. Осмотрелся — недалеко озерный дух
стоит 51 . Увидел Вытрытву, сказал:
— Зачем здесь спишь? Разве не говорил тебе отец?
51
По представлениям чукчей, каждая местность имела своего духа. Однако
при встрече с духом нужно не паниковать, не терять самообладание, а бороться
с ним, поскольку и дух смертен (Вдовин 1976: 249; о духах озер см.: Самарин
1935: 95-96).

— Говорил.
— Почему же запрет нарушил, сюда спать пришел? Так
знай же, что нельзя здесь спать!
— Ничего, можно! Для всех одинаково земля существует.
— Эгей! Тогда бейся со мной!
Бросился на него озерный дух. Начали на копьях биться.
Пять дней в вышине сражались. Ну и ловким же стал Вытрытва!
Да и озерный дух был ловок в битве. А жара-то была какая! Солнце сильно припекало сражающихся. Изо всех сил бились они в
вышине. Быстро носился Вытрытва, мелькая то здесь, то там.
А дома не знали о битве. И вот вдруг на солнце тень появилась. Говорят родители:
— Смотри, смотри! Что это?
Вот приближаться стало сюда. Вдруг будто человечек показался против солнца. Еще там мелькнул.
— Смотри, смотри! Да что же это такое?
А это, оказывается, Вытрытва под солнцем мелькал в вышине! Даже над шатром проносился, как птица! Это бился он
так с озерным духом. Ох и кричали же родители, когда проносился он над шатром:
— Ой-ой! Ой-ой! Да что же это за чудо?
Когда Вытрытва над шатром проносился, свистело все вокруг, как сильный ветер. Когда четвертый день наступил, вниз
стали опускаться ноги воинов. На пятый, когда стемнело, во время сильной битвы опустились ноги их на землю, и тут же копье
вышиб Вытрытва, далеко отлетело. И сразу пронзил Вытрытва в
гневе озерного духа. Тут же убил, даже его слов не ожидая.
Опять застряло копье в теле. Опять старался выдернуть
копье. Сильно копье разогрелось там, в теле, и вот застряло совсем. Да и тело богатыря твердым стало, мышцы сильно сжались. И не мог поэтому выдернуть копье. Только когда зима наступила, выдернул копье. Сильно упарился Вытрытва и лег прямо в снежный сугроб. Весь погружался в снег, вылезал, потом
погружался снова. Только и смог охладиться, тогда оделся.
Так стал жить дальше.
[ОБОРОНИ]
Сказание приведено по изданию: Лебедев, Симченко 1983:
129—132. Текст записали авторы книги от чукчи Ивана Ивановича Вантуляна из
Ачайваямского сельсовета Олюторского района Камчатской области (Лебедев,
Симченко 1983: 5). Речь в сказании, по-видимому, идет о событиях времен чукотско-корякских войн первой половины XVIII в., хотя никаких намеков на русское присутствие в регионе нет. Сам рассказ носит нравоучительный характер —
внушает молодежи почтение к старшим. Эту норму чукотского этикета хорошо
сформулировал чиновник Комитета Севера ВЦИК Н. Галкин (1929: 64):
«Вообще старики пользуются уважением в чукотском быту; им никогда не прекословят, слово старика — закон».

Когда-то на стойбище одни только старики и совсем молодые ребята остались. Все взрослые мужчины ушли со стадами
52
на север . Оставили людей для того только, чтобы они рыбу
заготовили на зиму 5 3 . Яранги поставили на высоком месте. Так
и жили.
Лето было дождливое. Женщинам много работы было. Юкола плохо сохла. Только подсыхать начнет — ее опять дождем
намочит. Они все время юколу переворачивают, смотрят. Если
мухи отложат личинки в складку возле хвоста, то нужно эту
часть разбить камнем на камне и на костре прожечь.
Потом осень пришла. Из стада только два человека приходили, чтобы узнать, как их близкие живут, и посмотреть, как у
них рыба ловится. Эти приходившие сказали, что самые главные
старики решили на другое место оленей перегонять, чтобы
побольше земли занять удобной. Поэтому как только праздник
молодого оленя осенью 54 пройдет, то оленеводы сразу же на
другое место еще дальше кочевать будут, а их родня пускай на
том же месте пока остается до снега, чтобы потом уже по снегу
кочевать на зимнее место. Не хотели сразу их забирать, чтобы те
успели побольше рыбы наловить и юколу получше приготовить.
Осенью праздник молодого оленя устроили. Все как полагается сделали. Стадо погнали. Совсем далеко взрослые мужчины от своих семей ушли. Снег выпал. Санная дорога установилась.
Один раз женщина от юкольника — вешала с сушеной
рыбой — прибежала и говорит:
— Я видела, что в нашу сторону много оленных людей
едут. Едут на беговых нартах. Это не чукчи. Это, наверное,
оленные люди — коряки едут.
Был там у них совсем старый старичок. Этот старичок и
говорит одному молодому парню:
— Ты один тихонько беги вперед с луком, хорошенько
спрячься и издали в этих людей три стрелы пусти. Только надо,
52
После того как снежный покров таял на границе весенних и летних пастбищ, стойбище разделялось: мужчины вместе с незамужними женщинами и
подростками отправлялись пасти оленей, неся на себе все необходимое. Подобная откочевка обычно была более чем на 30 км (Богораз 1991: 21; ср.: Беретти
1929: 49), это расстояние покрывалось за 3—4 дня пути (Шишмарев 1852: 195).
Оставшиеся на летовке около реки или озера женщины и старики заготавливали
еду: ловили рыбу, собирали траву (Орловский 1928: 69; Гурвич 1983: 102).
'3 Рыболовство у чукчей не получило большого развития. Оленные чукчи
ловили рыбу сетями и удочками в реках и озерах (Богораз 1991: 82—88). У чукчей, перешедших Анадырь, методы и способы рыболовства были заимствованы
от оседлых коряков (Вдовин 1962: 160).
54
Перед перекочевкой на зимнее пастбище в августе устраивался праздникжертвоприношение, главным содержанием которого был забой молодых оленей
(Кузнецова 1957. 265—274).

чтобы эти люди тебя не увидели.
Пусти только три стрелы одну за
одной, не целясь, и тихонько
возвращайся. А мы пока будем
загораживаться дровами, нартами — всем, чем можем, чтобы с
этими людьми из укрытия воевать. Нас мало совсем, и сильных людей среди нас нет. Может
быть, эти оленные люди подумают, что наши сильные мужчины предупреждают их стрелами, чтобы не подходили близко,
и мимо нас пройдут, воевать не
захотят.
Молодые мальчишки стали над ним смеяться:
— Что этого старика слушать? От него никакого толку
нет. Он старый и поэтому трусливый. Нам надо иначе поступить. Надо всем взять луки и
выйти вперед, чтобы этих оленных людей остановить. Вон нас
Корякский лучник в доспехе с правым
сколько. Для того чтобы из лука
крылом. Фото рубежа XIX—XX вв.
стрелять, большой силы не наВоспроизведено по:
Богораз 1991: 97, рис. 84Ь
до. Мы их и так убьем.
Собрались эти молодые мальчишки, взяли с собой луки,
навстречу едущим пошли.
Этих оленных коряков недалеко от своего стойбища встретили. Стали в них стрелять. Никак не могут никого убить. Коряки, оказывается, в костяных панцирях были 55 . От этих костяных
панцирей стрелы только отскакивают. Однако одного все-таки
стрелой задели. Тот упал.
У парней с чукотского стойбища двоих убили коряки из
луков. Те в одних кухлянках были. Прямо насквозь корякские
стрелы пробили их.
Видят парни — плохо их дело. Не могут они одолеть этих
коряков. Тогда тот, кто не хотел один идти врагам навстречу, говорит:
— Наверное, пропали мы теперь.
55
В сказании упоминаются только костяные панцири у корякских воинов,
тогда как уже С. П. Крашенинников (1949: 382; 729) говорит, что у богатых воинов были панцири не только из кости, но и из железа, а у простых — из нерпичьих шкур.

Коряки, однако, перестали стрелять. Того человека, в которого стрелой попали, на нарту положили, повезли.
Парни домой побежали. Прибежали, их старик спрашивает:
— Как воевали?
— Этих оленных коряков много. Одни взрослые воины.
Одеты в панцири костяные, их стрелы не пробивают. Только мы
одного застрелили. Двое наших там лежат, мертвые остались.
Что теперь будет, не знаем.
Тот старичок им говорит:
— Теперь коряки ушли, чтобы своего родственника похоронить. Они ночью ему сошьют погребальную одежду и рано утром его положат на костер. Костер они неподалеку от своего теперешнего стойбища делать будут. Они теперь знают, где мы
стоим, и придут завтра только к полудню нас убивать.
— Как теперь нам быть? — парни спрашивают его.
— Теперь вам своих не найти. Мы их позвать на помощь
не сумеем. Только одного можно отпустить, чтобы он скорее
шел искать наших родных. Он пускай им все и расскажет. Нам
помощи все равно ждать нельзя. Надо все-таки сейчас нам огородиться, чтобы воевать из-за загородки.
Тогда быстро яранги поснимали и все на высокую сопку
ушли. Только одну маленькую ярангочку поставили. Все остальные части так оставили, чтобы из них забор делать. Даже на этот
забор все нюки положили от других яранг.
Старики говорили:
— Слабые стрелы они задерживать будут.
Всю ночь они себе забор строили. Даже, говорят, они дерн
резали и снизу им обкладывали, чтобы не пробивало стрелами.
Старичок руководил:
- Надо повыше забор делать, чтобы враги перескочить не
могли. Если смогут перескочить, то всех нас копьями заколют.
Если не смогут легко перескочить, то мы здесь долго можем от
них обороняться.
Стали высокий забор делать. Все части от четырех яранг,
которые сняли, они поставили и все вешала сюда же перенесли.
Все связали ремнями и укрепили. Много камней перенесли от
реки и около забора сложили.
Старичок тогда говорит:
— Вы вот здесь не связывайте забор. Пусть здесь проход будет. Когда нужно, можно будет все это раздвинуть и сделать выход.
Тот парень, который один не захотел навстречу оленным
корякам пойти, тогда рассердился и сказал:
— Старик глупый совет нам дает. Зачем надо оставлять
этот проход? Если коряки как-то узнают, что здесь изгородь
слабая, то совсем легко сюда войдут и нас всех перережут.

Другие парни говорят:
— Послушаем его. Сами мы неправильно сделали с самого
начала. Может быть, если его послушаем, целы будем.
Тогда старичок говорит:
— Теперь идите и соберите все рога оленьи, которые валяются у нас возле жертвенников. Быстро их соберите и рога
камнями затачивайте.
Пошли парни наружу за изгородь. Спустились на то место, где стойбище было, где много рогов на жертвенниках осталось, где на празднике молодого оленя забивали больших быков56. Принесли эти парни много больших бычьих рогов. Стали
их камнями затачивать.
Старик им показывает, какие отростки надо остро наточить, как иглы. Потом говорит:
— Давайте теперь сюда все ездовые легкие нарты.
Притащили парни к нему нарты. Старик стал к нартам
оленьи рога привязывать. На каждую нарту несколько рогов привязал и камней в них наложил.
Только они это дело кончили, как коряки показались.
Близко подошли враги, стали сначала стрелы пускать.
Слышно, как сами они удивляются:
— Как эти трусливые чукчи придумали? Как они хорошо
укрылись!57
Сами все время из луков стреляют. Стараются попасть в
разные дыры, чтобы достать чукчей. Те сидят у себя за изгородью и не отвечают. Тогда стали потихоньку коряки на эту сопку
подниматься. Со всех сторон они шли. Как только близко подошли, то чукчи в дыры по ним выстрелили. Сразу двух ранили.
Попали обоим в бок — туда, где панцирем не закрыто. Не видели коряки, кто в них целится, и не могли от стрел увернуться.
Тогда они вниз сошли, совещаться стали:
— Не надо по одному с разных сторон идти. Так они нас
незаметно убить могут. Надо всем вместе наступать. Тогда друг
друга с боков закрывать будем и панцири нас спасут.
Стали наступать сначала в одном месте. Близко подошли к
загороди. Один коряк высоко подпрыгнул, на верх загородки
вспрыгнул. Его двое парней-чукчей копьями проткнули.
Отошли тогда коряки, опять внизу совещаться стали. Говорят:
56
Рога при забое оленей ставили в ряд, однако позднее дети ради забавы
могли их перетаскивать на какое угодно место (Кузнецова 1957: 269). На жертвенных местах рога собирались в кучи и символизировали стада предков (Вдовин 1977: 156).
57
В фольклоре обычно фактор языка не учитывается, герои разных этносов
тут свободно общаются друг с другом. Но в данном случае то, что чукчи понимали язык коряков, не является фольклорным преломлением действительности,
ведь чукчи действительно понимают коряков благодаря близости их языка, хотя
фонетические различия все же имеются (Дьячков 1893: 101; Гурвич 1983: 100).

— Тут везде забор очень высокий. Тут нигде не перепрыгнуть сразу многим. Нас так они поодиночке убить могут. Надо
вон там перескочить, где забор низенький сделан. Надо нам всем
вместе, тесно туда бежать, где подъем крутой, а забор низенький. Эти чукчи, наверное, думали — на такой крутой подъем мы
бежать не сможем. Поэтому там и забор низеньким сделали.
Как договорились, стали наступать по крутому склону.
Тогда старичок говорит парням:
— Быстро проход открывайте, быстро туда нарты пихайте,
к которым рога привязаны.
Парни открыли проход и стали туда нарты выпихивать.
Понеслись нарты со склона и в самую гущу ударили коряков. Среди них целые проходы получились. Всех воинов остро
отточенные рога прокололи. Их панцири не могли предохранить. Острые были рога у осенних больших быков, которых забили на празднике молодого оленя.
Выбежали тогда молодые ребята наружу и стали копьями
бить тех, кого эти сани сбили, но не закололи до конца. Всех их
побили.
Тогда старик говорит:
- Быстро собирайтесь теперь. Надо на их стойбище идти
и оленей их забрать. Там никого из сильных мужиков не осталось. Все их олени нашими будут.
Парни говорят:
— Надо его слушаться. Если бы его не послушали, то все
уже мертвые бы были.
Когда на стойбище коряков пришли, там только одни
женщины оставались. Чукчи говорят:
- К своей родне идите. Мы вас трогать не будем. Пусть,
однако, к нам ваши мужчины не приходят. Мы всех ваших убили и еще их убьем, если они к нам придут.
Сами оленей погнали к себе, к своему стойбищу.
Как пригнали, то их мужчины вернулись. Увидели, что
много оленей стало. Говорят:
— Теперь делить надо. Совсем огромное стадо у нас стало.
Стали делить, главный мужчина-оленевод говорит ребятам:
— Стариков всегда надо слушать, не спорить с ними. Они
лучше всех все знают.
КУНЛЕЛЮ58
Приведено по изданию: Бабошина 1958. № 101: 243—245.
Текст записан в 1940 г. О. Е. Бабошиной в устье реки Хатырка (Бабошина 1958:
259). Речь идет о чукотско-корякской вражде, когда чукчи уже не нападали на
58
В своем сборнике сказок О. Е. Бабошина использует другую транскрипцию имени главного героя — Хунлелю, которую в данных текстах я поменял на
более распространенную — Кунлелю.

оседлых коряков, но продолжали войну с кочевыми из-за стад оленей. Положительный герой сказаний Кунлелю был, очевидно, историческим лицом, героем
южных телькепских (туманских) чукчей, которые в XVIII в. вели перманентную
войну с коряками-танитами — отрицательными персонажами данного цикла
сказок (ср.: Богораз 1934: 13; Антропова 1957: 176; Беликов 1965: 166). Некоторые чукотские семьи до сих пор считают себя потомками Кунлелю. И. С. Вдовин (1962: 154; 1970: 22) относит цикл сказаний о Кунлелю ко времени после
1756 г., когда чукчи впервые стали селиться за рекой Анадырь и дружить с хатырскими коряками (Косвен 1962: 288), но через год коряки убили «лутчих людей» чукчей — Арепугу и Татылкына (Вдовин 1965: 69; ср.: Леонтьев 1983: 129).
Близкую версию убийства Арельпыно коряком Мотлынто в изложении Ивана
Коравье, потомка двоюродного брата Кунлелю — Эвиискева, (1970 г.), см.: Леонтьев 1973: 129.

Жило когда-то по реке Кональчик племя танитов. Жили
они набегами.
Понравилось танитам стадо Арепу, который жил с большой семьей неподалеку от реки Кональчик. Стали воины готовиться в набег.
— У нас с Арепу мир, нельзя воевать! — сказал вождь.
— Мы в мире с его братом Кунлелю, а не с Арепу! — говорят таниты.
— Нет, мы договорились с тельхапскими чукчами не воевать! — сказал вождь.
Долго спорили воины и не послушались своего вождя —
напали на Арепу, убили его жену и детей, угнали стадо.
Заткнув в боку рану, едва переводя дух, Арепу бежал с дочерью в Майно-Пыльгино предупредить чукчей о нападении танитов.
Когда он добрался до последних сопок и увидел море, силы его покинули. Он велел дочери оставить его здесь, а самой
бежать в Майно-Пыльгино, к корякам, просить защиты и сказать чукчам, что таниты начали войну.
Но дочь не хотела покинуть отца и не отходила от него.
Тогда он сказал дочери:
— Я хочу пить!
Дочь набрала снегу, но Арепу просил хоть один глоток воды. Дочь стала спускаться с сопки к воде, и не успела она дойти
до ручья, как отец крикнул:
— Беги скорее, скажи брату своему Кунлелю о танитах! —
и бросился со скалы.
Дочь со слезами побежала, куда велел отец.
Майно-пыльгинские коряки хотя и дрожали от страха, но
все же помогли девушке. Под пологом выкопали яму, спрятали
туда девушку, закрыли яму ветками и сверху шкурами.
В это время к стойбищу подъехал Кунлелю, брат Арепу.
Не успели коряки рассказать ему о случившемся, как увидели
оленьи упряжки танитов.

Выезд чукчи в поход (XVIII в.).

Реконструкция. Рисунок А. В. Силыюва
На голове воина шапка из шкуры с головы волка с бобровой оторочкой по краям, к ушам
скальпа прикреплены красные ленточки с кораллами. Воин одет в зимнюю одежду: белая
кухлянка из зимней шкуры оленя с черной собачьей оторочкой и воротником, подол оторочен мехом росомахи; верхняя кухлянка надета поверх нижней; меховые штаны из камусов
надеты поверх других — нижних — штанов; на ногах меховые торбаса с подметками из черного межкопытного меха оленей; на руках рукавицы из оленьего камуса. Из вооружения видим горизонтально притороченное к саням копье (длиной 2,5 м) с покрытым меховым чехлом наконечником; в нартах позади ездока — лук в налучье и колчан со стрелами; на поясе
с пряжкой слева — длинный однолезвийный тесак, а справа — более короткий нож. Воин
сидит на оленьей шкуре в передней части нарт, опираясь ногами на полозья, позади него
лежит мешок с провизией, сложенный аркан, могла быть и сменная обувь. Нарты — ездовые семикопыльные, с тормозом у правого полоза. Сани тянут два оленя (шкура у них зимняя) с обрубленными, чтобы не бодались, рогами. Правое животное находится немного спереди, оно — ведущее. Чукча управляет оленями с помощью двух поводьев, закрепленных на
недоуздке, на котором у ведущего оленя имеются стимулы — две «гребенки» (на лбу и под
подбородком). Воин погоняет оленей полутораметровым ивовым кнутом, имеющим поперечный наконечник из кости

Кунлелю сел на свои нарты.
— Девушка ваша, берегите ее! — сказал он и погнал оленей.
Таниты узнали Кунлелю и пустили в него тучи стрел.
Кунлелю скакал в горы, где можно было спутать свой след, обмануть танитов.
Олени быстро устали, и таниты стали догонять брата Арепу. Стрела попала в одного оленя, Кунлелю отрезал постромки,
бросил раненого оленя и поскакал дальше.
Таниты обрадовались, они знали, что Кунлелю не уйдет
далеко на одном олене. Он уже видел глаза танитов, слышал их
смех и выкрики. Кунлелю гнал оленя изо всех сил и не давал
взять себя в кольцо.

Тут налетела пурга, завыла, взметнула снег так, что в двух
шагах не стало ничего видно. Кунлелю слышал крики танитов,
но вздохнул свободнее. Он не боялся пурги...
Олень и Кунлелю уже выбивались из сил и едва брели по
глубокому снегу. Вдруг до них донесся запах дыма. Олень пошел
веселее, и скоро они достигли подножия большой горы, у которой стояло родное стойбище Кунлелю.
Кунлелю поднял полог.
Родичи его пили чай.
— Ты пришел? — сказал дед.
Кунлелю подали на деревянном подносе горячую жирную
грудинку.
Кунлелю рассказывал о танитах, о смерти Арепу и о погоне за ним. Дед сказал, чтобы запрягали самых наилучших оленей. Когда Кунлелю насытился, старик спросил:
— Что ты думаешь делать сейчас?
— Ложиться спать! — ответил внук.
— И ждать, когда придут таниты и заколют тебя, как оленя? — подсказал дед. — Я знаю танитов, это беспечные люди.
Они сейчас наелись мяса, напились чаю и повалились все спать,
а часовые, как только услышали храп товарищей, тоже уснули,
надеясь, что в такую пургу никто носа не высунет из яранги.
Ведь их сейчас приколоть можно всех, как стадо оленей! Найдется ли в тундре богатырь, который уничтожит танитов...
Внук не отвечал.
— Я сам еду! — сказал старик и вскочил со шкур.
— Тогда Кунлелю выскочил из полога, надел кухлянку,
сел на нарту.
Дед сказал ему:
— Не заходи в ярангу, пока не услышишь сонное бормотание, пение и крики. Таниты спят беспокойно, но крепко, их
можно всех повытащить из яранги за ноги на мороз, не услышат.
Свежие олени несли Кунлелю, как ветер.
Чтобы сохранить силу оленей, Кунлелю поехал через горы.
Перевалив хребты, он выпряг оленей, подвязал их сзади к нарте,
а сам сел на нарту и погнал ее вниз. Нарта неслась, олени прыгали и все летели вниз. Когда горы остались позади, Кунлелю
опять впряг оленей в нарту и помчался вперед. Переехав реку
Майно-Пыльгино и увидев стойбище, Кунлелю остановил оленей под пригорком, а сам, крадучись, проскользнул в ярангу, у
входа в которую спали часовые, обняв свои копья.
«Дед прав!» — подумал Кунлелю и, затаив дыхание, как
тень, бесшумно скользя среди спящих, наклонялся, нащупывая
шею или сердце врага. Только глухие вздохи и стоны слышал
Кунлелю, пока не настала в яранге мертвая тишина.

Солнце поднялось из-за моря. Пурга утихла, все было тихо, спокойно в тундре. Снег сверкал, дым мирно курился над
корякскими ярангами.
Кунлелю гнал домой два больших стада — табун танитов и
табун Арепу.
КРОВАВАЯ

ГОРА

Приведено по изданию: Бабошина 1958. № 103: 247—251.
Записано в 1940 г. О. Е. Бабошиной в устье реки Хатырка (Бабошина 1958: 259).
События происходят после 1756 г., когда чукчи впервые перешли Анадырь и
стали жить среди оленных коряков, по вине которых и произошел конфликт
(Вдовин 1970: 22). Виновником конфликта был танитский предводитель, который позавидовал силе Кунлелю и, боясь потерять авторитет, организовал поход
на чукотского героя. Вождь танитов на войне ведет себя как истинный военачальник, не бросаясь на штурм, но сзади руководя им. В сказании имеется также экскурс в предысторию этой вражды оленных коряков и чукчей и детство
Кунлелю.

Среди гор высится крутая скалистая сопка. С трех сторон
она отвесна, как стена. На самом верху у ног Кунлелю — широкая площадка, на которой стоит яранга, а в яранге запасы на
всю зиму: юкола, жир, дрова, много льда и много нарт на краю
площадки.
Вдалеке синеют длинные горные цепи, уходящие в облака.
Причудливо вьются горные речки. Озера раскинулись среди тундры и отражают сопки и небо. Стоит молодой Кунлелю, опершись
на копье. Задумался. Не видит он северного сияния. Всю осень
Кунлелю поливал сопку, карабкаясь по уступам с кожаным мешком, наполненным водой. Вот-вот сорвется...
Обратный путь не легче. Спускаться приходилось, нащупывая ногой каждый выступ камня.
И вот небо обложило тучами, подул с моря ветер, дохнула
холодом тундра, и сковало сопку льдом, как панцирем.
...В конце лета в соседнем стойбище был праздник. Кунлелю и все его стойбище поехали в гости. Мать просила Кунлелю не ездить, боялась его встречи с вождем танитов.
- Халеха минкри!59 Надо ехать, а то скажут — Кунлелю
трус!
Приехали они в чужое стойбище. На небе сверкали звезды. Из каждой яранги валил дым, и снег был освещен пламенем
костров. Все стойбище вышло встречать Кунлелю.
- Здравствуй, Кунлелю!
Кунлелю отвечает старым почтительно, как сын, молодым
ласково — как товарищ и друг. Подростки распрягают оленей и
оттаскивают нарту. Женщины стряхивают снег с его одежды и
59

Ну что же делать? (чук.).

ведут в ярангу. В стороне стоит вождь танитов — темен, как болото.
Отец Кунлелю был когда-то хозяином маленького стойбища. Он был добрый. И чукчи все чаще селились в его стойбище. Он жил возле моря и реки, где можно добывать морского
зверя и рыбу. Богатства не было у Арепу — отца Кунлелю, но
всегда люди были сыты и теплая одежда защищала их от холода.
Когда собирался напасть на него вождь танитов, отец
Кунлелю отводил свое стойбище подальше и никто не называл
его трусом. И все-таки Арепу пал от руки танитов. Маленький
Кунлелю остался с матерью. И мать стала хозяйкой маленького
стойбища.
Вождь танитов преследовал их. Мать берегла сына, уводила стойбище в глубь тундры и ждала, когда ее сын будет сильным.
...Утром в стойбище били оленей копьями и острыми ножами. Всех лучше бил Кунлелю — красиво и быстро. Олень, отпущенный с веревки, несется, как стрела, Кунлелю попадает
копьем прямо в сердце оленя. Олень на всем ходу падает на колени, ветвистые его рога роют землю. Толпа кричит, а матери
тащат своих детей к убитому оленю и мажут их лица горячей
кровью60.
Начались бега. Вся молодежь уехала к далеким горам, чтобы оттуда начать свой бег. Пожилые вышли из яранги и ждали,
сидя на оленьих рогах или лежа на земле 61 . Женщины сидели на
корточках, упершись руками в колени, в стороне, окруженные
малыми ребятами. Жевали табак и разговаривали. Но вот в тундре показались бегуны. Все заговорили, задвигались, а подростки понеслись навстречу бегущим. И вдруг все закричали:
— Кунлелю, Кунлелю!
Первым пришел Кунлелю — легко, ровно дыша, подбегал
он, держа поперек спины палку и заложив за нее руки 6 2 . Толпа
окружила его и понесла к яранге.
У вождя потемнело в глазах: он, кем пугают детей, забыт
на празднике! Какой-то мальчишка затмил его!
Тяжело дыша, хриплым голосом похвалил он Кунлелю и
матери его сказал:
60

На осеннем празднике убоя оленей практиковалось намазывание оленьей
кровью лица, рук и груди, чтобы быть подобным духам убитых оленей. Причем
у каждой семьи были свои знаки (Богораз 1939: 64; Гурвич 1983: 109—110). Это,
по объяснениям самих чукчей, охраняло их самих и их оленей от болезней (Суворов 1867 б: 163; М-в 1877. № 47: 386).
61
В яранге чукчи сидели на шкурах, но на улице они могли сидеть и на трехногих сиденьях, сделанных из дерева или рогов оленя, снятых вместе с частью
черепа (Богораз 1991: 118, рис. 101).
62
Чукчи бегали с палкой, которой отталкивались для увеличения длины шага
(Богораз 1991: 198).

— Хорошо, что ты его научила так бегать. Ему это еще
пригодится!
— Он умеет еще лучше бороться!
После бегов ели много мяса, пили чай и глотали мухомор.
— Танец ворона, танец ворона! — закричали гости63.
Вождь танитов, будто не слышал, курил трубку и разговаривал со стариками. Вот уже много лет, как убит отец Кунлелю
лучший танцор, — никто не танцует как он. Вождь танитов был
старшим после Арепу, и теперь никто не осмеливается тягаться
с ним, никто не встанет в круг, если не вышел вождь.
И вдруг послышался звук бубна, и гости сгрудились в
круг. Вождь поднял глаза. Танцевали без него... Не выдержал
вождь, пошел взглянуть на смельчака — это был Кунлелю.
Вождь танитов взял бубен и вошел в круг.
После Кунлелю ему не стоило выходить. Долго бил он в
бубен, топтался на месте, приседал и тяжело прыгал. Руки, ноги
и шея его не были гибкими, как прежде, и он не мог двигаться
так, как Кунлелю.
— Эх! Лучше бы не выходил в круг наш старый вождь! —
говорили воины 64 .
Ушел Кунлелю, и ушли за ним юноши — круг поредел.
Вождь не верил себе. Чуть не крикнул он своим старшим
воинам, чтобы тут же убили Кунлелю, но побоялся. Сделал вид,
что ничего не заметил, но сказал себе, что пошлет Кунлелю
вслед за его отцом б5 .
Стали бороться сильнейшие воины с Кунлелю, но, как пух
гаги, летели через его голову на землю. И не было у них зла на
Кунлелю, они смеялись, хлопали Кунлелю по плечу и отходили.
Старые воины шептали на ухо вождю:
— Пусть выдохнется молодой воин! — и подсылали к Кунлелю новых противников, чтобы утомить его: знали, что не выдержит вождь и ввяжется в бой, а он даже в молодости не был
таким ловким и удалым.
- Я втопчу его в землю! — сказал вождь и вошел в круг.
Девушки закрылись рукавами кухлянок, мать Кунлелю в
страхе ахнула и опустилась на землю.
А едва сошлись бойцы — и вождь танитов лежал у ног ее
сына. Вождь с пеной на губах крикнул, что он не был готов. И
опять сошлись два богатыря — молодой и старый.
63

Во время танца ворона танцующие гортанным голосом повторяют
«ворон-ворон» и телодвижениями изображают эту птицу, которая как будто чтото ищет и клюет с земли (Богораз 1991: 200; ср.: Жорницкая 1975: 153—154).
ь4
В сказании говорится о состязании танцоров, в котором Кунлелю победил старого вождя танитов.
>5
Чукчи воспринимали поражение в соревнованиях как личную обиду и
зачастую тут же бросались на победителя (Иохельсон 1895: 161).

— Готов ли ты? — спросил Кунлелю.
Вождь уперся ногами в землю, побагровел, на лбу и шее
его вздулись синие жилы. И опять толстые ноги вождя мелькнули в воздухе.
— Я приду к тебе, как только выпадет первый снег, и убью
тебя! — сказал вождь.
— Я жду тебя! — ответил Кунлелю.
...Чукчи шли на помощь Кунлелю, но Кунлелю отсылал их
обратно домой.
— Если хотите помочь, то не мешайте мне! — говорил он
всем.
Табун и стойбище снялись и ушли в сопки — так хотел
Кунлелю.
Кунлелю поднимался на сопку и строил на ней свою ледяную крепость. И вот — она готова! «День покажет, какие песни будут петь обо мне девушки, какие сказки будут рассказывать
обо мне старики!»
Утром далеко в тундре поднялась снеговая пыль и послышался гул, словно от морского прибоя. И множество танитов
подступило к сопке Кунлелю — их было столько, что снег почернел. Вождь танитов сказал:
— Сбросьте к моим ногам этого слепого щенка! — и откинул от себя копье и втянул руки в кухлянку, скрестив их на груди 6 6 . Он сердился, что из-за одного мальчишки собрал весь свой
народ — чукчи ушли, ни одной их яранги не видно вокруг.
Воины кинулись на сопку, но стали сползать и падать друг
на друга. Моржовыми клыками стали они рубить во льду ступени и подниматься 67 . Задний ставил ногу, когда убирал ногу передний. Так, шаг за шагом, взбирались они на высоту, прижимаясь всем телом к скале.
Стоит Кунлелю на сопке, опершись на копье, глядит на
ползущих танитов.
Вот уже передние воины ясно видят его лицо. Тяжело дыша, они смеются над Кунлелю. Стоит Кунлелю, молчит. Только
крепче сжимает зубы... И вдруг заревел он:
— Эй! Эй! Эй! — и столкнул на танитов нарты, груженные
камнями и утыканные острыми копьями.
Завыли таниты, держась друг за друга, и полетели со скалы. Нарты сбивали, мяли, кололи и пронзали их. Поверженные
таниты падали к ногам своего вождя. Кровь окрасила ледяную
Непринужденная поза отдыха: мужчина скрещивал руки на груди, высвободив их из рукавов.
" Возможно, речь идет о топорах для пробивания дыр, узкое лезвие их делалось из моржового клыка или китовой кости (Норденшельд 1936: 341; Архинчеев 1957: 48).

гору, и стала гора красной от подножья до вершины, и кровь ручьями стекала вниз. Стоял Кунлелю на сопке, опершись на копье.
Вождь танитов кинулся к оленям, упал на первую нарту и
поскакал в глубь тундры. Но Кунлелю как ветер полетел за ним,
перерезал путь вождю, поймал его оленей за ветвистые рога и
спросил:
— Ты искал меня?
Кунлелю вложил в его руки копье и велел защищаться.
Копье выпало из рук вождя, и Кунлелю пронзил его. И упал
вождь танитов без стона. Больше никто не был страшен чукчам,
Кунлелю, сын Арепу, сделал это.

Корякское сказание
[СВАТОВСТВО]
Сказание приведено по изданию: Лебедев, Симченко 1983:
127—129. Записал в 1955 г. И. С. Вдовин от жителя села Колтушное Корякского
национального округа коряка М. Т. Ваганова (Ивтакрата) (Лебедев, Симченко
1983: 127). Действие рассказа относится к периоду межплеменных войн. Хотя
нет никаких намеков на русское присутствие в регионе, но действие рассказа
могло относиться к третьей четверти XVIII в., ко времени войн оленных коряков (чавчувенов) и чукчей (ср.: Стебницкий 1938. № 2—3: 141), когда чукчи уже
перешли Анадырь и жили в телькепской тундре. Однако, возможно, наличие
чукчей за Анадырем все же анахронизм, а речь в рассказе идет о еще большей
древности, до русского присутствия в регионе, когда, по преданию, чукчи в
сражении уничтожили коряков, в живых осталось всего несколько семей, после
чего, впрочем, коряки опять размножились и стали воевать с чукчами, на сей
раз при помощи русских (Мамышев 1809: 22).

Оседлые коряки воевали с оленеводами — эвенами, камчадалами 68 и чукчами. Чавчувены (здесь имеются в виду корякиоленеводы) оказались слабым народом. И поэтому в конце концов они были почти уничтожены. Осталось только семь стойбищ оленеводов, а другие все были уничтожены69. Однако както уж потом набрался смелости старик-оленевод и сказал сыну:
— Иди сватай невесту.
- Куда я пойду свататься?
— А туда иди, к нашим врагам, к оседлым жителям, пойди
посватайся70. Туда пойди, где десять сыновей и одна дочь. Ее и
начни сватать.
68
Ительмены не были оленеводами, их главное занятие: рыболовство, а
также охота и собирательство.
69
Между оседлыми и оленными коряками существовала вражда (Тан-Богораз 1979: 23, 25, 28), хотя оба этноса противостояли чукчам. Последние воевали
в основном с кочевыми коряками, тогда как с оседлыми предпочитали торговать
(Вдовин 1987: 45). Постепенное падение численности чавчувенов происходило в
постоянных стычках с чукчами в течение почти всего X V I I I в.
'° Надо учитывать специфичность требования отца, ведь оленные коряки
считали себя высокороднее оседлых (Крашенинников 1949: 450).

— Пожалуй, убьют меня наши враги.
71
— Ладно, пусть даже убьют! Все равно смерть одна бывает!
После этого отправился сын свататься. Пришел, смотрит
— много людей упражняются в стрельбе из луков. Увидел один
из них пришедшего, сказал другим:
— Смотрите, вон «волк» идет одинокий.
Другие сказали:
— Давайте его убьем.
Однако старший решил:
— Нет, не будем убивать. Пусть подойдет сюда, и мы спросим его, куда он путь держит.
Подошел тот жених, спросили его:
— Куда ты идешь?
Сказал:
— Пришел к вам свататься. Туда, где десять сыновей и одна дочь, пришел, ее и хочу сватать.
Тотчас пошли десять человек к яранге, вошли в нее. И тут
старший громко сказал отцу:
— Жених пришел нашу сестру отрабатывать. Пожалуй, лучше
убьем его.
Отец сказал:
— Плохо, если убьете. Он свататься пришел, таких убивать
грех. Я очень долго жил, почти сто лет живу, но еще никогда не
видел могилы жениха.
Вошел тогда жених. Старушка воскликнула:
— А ну, гость, садись!
Сел жених. Старик сказал жене:
— Пусть поест гость.
Начала старуха пищу готовить. Нарезала мяса. Человечий
помет в суп положила. Горшок вместо блюда поставила. Человечий помет вместе с мясом смешала. И все это жениху подала.
Погрузил туда деревянную ложку жених, зачерпнул, понес ко
рту полную ложку. Как вдруг ударила старуха жениха по руке —
вылетела ложка из руки в сторону. Жених возмущенно сказал:
— Зачем ты ударила меня по руке, когда я начал есть?
Старуха ответила:
— Видел ли кто когда-нибудь человека, который человечий помет ест? п
71

Обычное «философское» отношение к смерти народов северо-востока
Сибири. Ведь, по их представлениям, умерший именно насильственной смертью попадает в лучший мир (Зеленин 1937: 48—76; ср.: Козлов 1956: 176; Мерк
1978: 141).
72
Отметим, что пастухи оленных чукчей могли в экстремальных случаях
есть полужидкий зеленый помет оленей (Богораз 1991: 128). Кал человека в пищу не употребляли.

— Я думал, раз поставлено блюдо с едой, значит, съедобное.
Старик сказал:
— Кажется, ты действительно очень хочешь жениться на
нашей дочери. Ну что ж, возьми нашу дочь в жены, женись!
Жених сразу в полог невесты вошел.
Так и жил парень три месяца. Затем старик сказал зятю:
— Пожалуй, довольно. Отправляйтесь с женой в твой дом.
Всегда здесь со мной жить не будете, в свой дом поезжайте.
Отправился парень с женой домой, прибыл в свое стойбище. Старик-оленевод вышел навстречу, увидел — сын подъезжает. Тотчас крикнул жене:
— Выходи, сын приехал с женой!
Старик и старуха к сыну обратились, так ему сказали:
— Мы думали, уж не убит ли ты, наш единственный сын.
А ты вон, оказывается, уже женился.
Сказал старик сыну:
— Поезжай обратно, спроси тестя и тещу, как мы теперь
жить будем. В прошлом году враги-чукчи забрали у нас стадо
оленей. Вот об этом деле и посоветуйтесь. Возможно, скажут
они вам: «Ладно, будем этих оленей искать, ведь теперь они все
равно что наши».
Поехал молодой оленевод к своему тестю. Сказал ему тесть:
- Здравствуй, приехал!
Старший сын тестя спросил:
— Зачем приехал?
— Я, правда, по очень важному делу приехал.
И спросил тесть:
— Что такое у тебя случилось?
— Хочу с вами жизнь обсудить! В прошлом году чукчи
наших оленей забрали. Сможем ли мы у них этих оленей отобрать?
Тут все родственники жены сказали:
— Хорошо, мы сейчас же поедем, немедленно, если ты
знаешь, где эти грабители-чукчи живут.
Парень сказал:
— Хорошо знаю. Чукчи эти совсем недалеко живут.
Тут же начали собираться. Хорошо подготовились и пустились в путь в северную сторону. Прибыли в Талпакскую тундру, нашли чукчей, которые оленей отняли. Старший брат, коряк, крикнул:
— А ну, чукчи, это мы приехали! Теперь отвечайте нам! В
прошлом году вы у нас стадо оленей отняли. Мы прибыли это
стадо забрать!
Закричал в ответ чукотский силач по имени Кварару:
— Не возьмете оленей!

Коряк-силач сказал:
— Нетрудно нам забрать наших собственных оленей! Не
сможешь ты нам помешать!
— А я говорю, не возьмете!
Тогда старший коряк крикнул младшим братьям:
— Ну, младшие братья, приготовьтесь, будем сражаться!
И Кварару тотчас своим воинам, молодым людям, сказал:
— Будем сражаться, оседлые коряки приехали!
Бились два дня, однако чукчей побили. Чукотских женщин
в плен взяли. Бедняков, молодых людей, тоже в плен взяли. Затем домой отправились. Большущее стадо оленей с собой пригнали. Очень обрадовался этому старик-оленевод, сказал:
— Вот же, ведь отобрали оленей обратно!

Эскимосские героические сказания
[ В О Й Н А И МИР]
Данное сказание В. Г. Богораз (1934: 174—175) приводит в
качестве типичной сказки, повествующей о причинах войны и форме столкновений эскимосов Чукотского побережья и о. Св. Лаврентия. В тексте описывается обычная война посредством морских набегов, происходившая в летний период. Хотя, как отмечает исследователь, сказка «записана среди приморских чукоч», но сюжет ее типично эскимосский. В. Г. Богораз приводит, скорее всего,
не буквальный перевод сказки, а очень близкий к тексту парафраз, который,
вероятно, пропускает ряд имен и трансформирует географические названия в
европейские. Однако, судя по стилю текста, большая часть фраз является переводом. События сказания, вероятно, относятся к первой половине XIX в. или
ранее, когда еще подобные набеги происходили, о чем и сохранились воспоминания. Отметим, что никакие европейские предметы в тексте не упоминаются.

Два человека с мыса Чаплина, один из них шаман, были
унесены вьюгой в зимнее время на плавучем льду 1 . Льдину
пригнало к острову Лаврентия, к поселку Чибикак. Жители выбежали, убили одного из них, просверлив ему череп острым
сверлом. Шамана оставили в живых, рабом сделали2. Одну ночь
только с ними переночевал, потом позвал своих моржей-духов 3 .
Много моржей пришли, стали в ряд так, чтобы он мог пройти
по их головам. После многих приключений шаман вернулся на
Чукотский мыс и рассказал людям, какая судьба постигла его
товарища. Люди решили отомстить за него. На следующее лето
со всех поселков собрались на берегу воины. Сели в лодки.
' Подобные случаи иногда происходили во время зимней охоты на льду.
Типичное для эскимосов отношение к чужеземцу как к потенциальному
врагу (ср.: Меновщиков 1988. № 99: 232).
3
Эти моржи, один из видов чукотских духов-кэле, сохраняли свой облик
животных и являлись помощниками шамана (Обручев 1974: 181; Вдовин 1976:
250).
2

Много больших лодок отплыло к острову Лаврентия 4 . На берегу
они увидели поселок. Густой туман лежал на земле. Почти все
воины сошли на землю, хотели напасть на врага. Несколько человек направились прямо к поселку, под прикрытием тумана.
Сказал старик: «Подайте голос, завойте по-волчьи». Они завыли
как волки. Другой старик, из жителей острова Лаврентия, сказал
тогда: «О, они здесь». Молодые воины ответили: «Это не может
быть! Ведь мы на острове». — «Ну да, да! Ответьте им»5. Тогда
они заревели как моржи. В это время большой отряд нападающих медленно подходил к ним сзади. Неожиданно они набросились на островитян и стали убивать их. Женщины в страшном
испуге стали давиться. Другие же резали моржовое мясо, чтобы
угощать победителей. Большое побоище было! Много женщин
увезли с собой на мыс Чаплина.
Через четыре года отправились островитяне мстить за
нападение. Они пришли ночью, все люди спали. Они убивали
людей, просто просовывая копья сквозь меховую стену полога.
Один маленький мальчик, сирота, успел убежать от них, разбудил других. Нападавшие убежали к морю. На следующий год
старики с острова Лаврентия сказали: «Довольно. Пусть мир будет». Пришло лето, и на берегу сошлись много островитян. Они
принесли очень много деревянных сосудов и отдали людям этой
стороны. Сказал старик нашего берега: «Как ответить? Дайте им
шкуры». Дали им мягкие шкуры. «Что за шкуры?» — «Оленьи
шкуры»6. — «Что такое олени?» — «Они с рогами». — «Что такое
рога?» Тогда им показали голову оленя. Они смотрят, говорят:
«О, как чудесно. Нос — как дыры в кожаном покрытии байдары». — «Попробуйте-ка лучше мясо». Сварили оленьего жиру.
Потом они попробовали его: «О, это очень вкусно». Они ушли и
оставили старика. Он был шаман. Люди этого берега взяли его в
плен так же, как островитяне взяли четыре года назад одного из
наших людей.

КАК УНАЗИКСКИЕ ВОЕВАЛИ
С

СИВУКАКСКИМИ

Приведено по изданию: Меновщиков 1985. № 133: 324—
327. Записано в 1974 г. Н. Б. Бахтиным и Ф. Куяпой в селе Ново-Чаплино от
Ятылина (1905—1979) (Меновщиков 1985: 534). Сказание рассказывает об обычном
столкновении коалиционного войска азиатских эскимосов и чукчей с жителями
о. Св. Лаврентия, которое началось по самой обычной причине — кровной мести и закончилось обычным в сказании мирным состоянием, о чем, впрочем, в
4

Естественно, речь идет о больших походных байдарах.
Слова старика, видимо, военного предводителя островитян.
6
На о. Св. Лаврентия оленей не разводили, а оленьи шкуры и мясо оседлые чукчи и эскимосы получали от оленеводов в процессе обмена.
5

тексте прямо не говорится (см.: Богораз 1934: 175). Поскольку имен в сказании
не сохранилось, то датировка событий должна быть достаточно ранней, хотя
сами такие набеги были и в XVIII. и в первой половине XIX в. Вариант этой
сказки см. выше (Богораз 1934: 174—175).

Раньше было это: уназикские 7 на сивукакских 8 войной
ходили.
Однажды нашего охотника унесло туда в море, и он на
Сивукаке высадился. Сивукакский старшина его схватил и сделал своим рабом. Работать на себя заставил, заставил нерпичьи
шкуры мять, скоблить, кроить — рабом сделал.
Однажды, когда уназикский работал, дети сивукакских
стали шалить, и он их стал ругать.
— Зачем шалите, зачем маленьких обижаете? — так он их
журил.
Старший из них тогда сказал:
— Давай ругайся! Вот весной, когда подойдет время из
Уназика байдарам приплывать, убьют тебя, обязательно убьют!
Услышав это, уназикский решил бежать. И вот, когда было полнолуние, хоть были у него рукава обрезаны и штанины
обрезаны, хоть и холодно ему было, убежал он по льду в сторону
Уназика 9 .
Сивукакские, спохватившись, сказали:
— Наверное, он убежал!
Его хозяин, у которого он был, и еще один мужчина, хороший бегун, погнались за ним. Скоро они увидели, как он убегает по льду. Стали его догонять. Когда они уже почти настигли
его, лед вдруг треснул, и между ними появилась полынья.
Она все расширялась, расширялась, уже перепрыгнуть ее
нельзя было — слишком стала широкая. Остался уназикский на
этой стороне, а двое сивукакских на той.
Бывший хозяин стал тогда петь. Снял он рукавицу, крикнул:
— Возьми хоть эту рукавицу, хоть одну! — и бросил. И
второй тоже одну рукавицу бросил:
— На, надень хоть это!
Уназикский ушел. А те двое преследователей стали рассуждать:
7
Ун аз и к (Чаплино) — крупный эскимосский поселок на мысе Чаплина
между бухтой Ткачен и проливом Сенявина (Крупник 1983: 81—83). В нем жили восемь родов (Айвангу 1985: 52—53).
8
С и в у к а к — эскимосское название о. Св. Лаврентия и основного поселения на нем (Меновщиков 19886. № 38: 190; ср.: Богораз 1909: 179). Жители
острова составляли пять общин, говоривших на чаплинском диалекте эскимосского языка (Burch 1988: 228, Tab. 3).
9
Берингов пролив зимой замерзал, и по нему можно было проехать даже
на Аляску.

— Не дойдет он. Здесь на пути в Уназик много трещин.
Не дойдет этот мужичок. По дороге погибнет. Хоть и дали мы
ему рукавицы, все равно не дойдет.
А уназикский шел, шел, шел. Нет на пути трещин — вот
он и идет.
И когда на востоке заалело — ведь осенние ночи очень
длинные, — когда рассвело, пришел он в селение Укигйагак | 0 .
Подошел, увидел ярангу: в Укигйагаке как раз уназикские были.
Только что проснулись.
Этот уназикский вошел. Окликнули его — оказалось, человек".
— О, входи. Сейчас только мы проснулись, скоро будем
есть.
Когда вошел человек — оказывается, это тот, кого зимой
унесло; узнали его. Рукава кухлянки обрезаны, по плечи обрезаны, и даже штанины обрезаны: сам в торбасах, а выше ничего
нет.
- Ух ты! Ты же пропал с зимы, как тебя унесло, не видели тебя! Где ж ты был?
— Да в Сивукаке был я. Там жил, работал. А весной меня
должны были убить. Мол, когда в Сивукак байдары из Уназика
соберутся, тогда меня собирались убить. Услышал я это и убежал.
А к тому же, когда этот человек пришел в Уназик, дошли
туда слухи с севера: будто те, на севере живущие чукчи, какие-то
нукакские, чью байдару ветром унесло, тоже там в Сивукаке
причалили. Там, на Сивукаке, высадились эти чукчи. Когда они
пришли туда, сивукакские их тоже работать на себя заставили.
Всю зиму там провели, в Сивукаке.
А незадолго до того как весна настала, схватили их, повалили и копьями с железными наконечниками вот здесь, во лбу,
головы им всем проткнули; так и убили всех, палками голову
просверлив, потому что весна приближалась. Один же из них,
убитых так, у сивукакского шамана стал духом.
Однажды одна уназикская байдара туда приплыла — просто так, случайно. Сивукакский старшина этому гостю сказал:
— Ты знаешь, этот наш шаман — очень сильный шаман.
Даже дух у него есть — чукча. Тот хоть и говорит, но мы ни слова не понимаем.
Гостя уназикского и правда повели на шаманское пение.
10
У к и г ь я р а к (эскимосское: Укигьяг'а1с') — небольшой эскимосский
поселок к западу от мыса Чаплина.
' Поскольку пришелец появился из ночи, то эскимосы сомневались, не
злой ли это дух, который бродит в ночи (Вдовин 1976: 249).

Вошли они, сели, шаман сивукакский и вправду начал тут
петь. Запел — появились какие-то птицы, духи разные; потом
появился тот дух, чукча '2. Стал уназикский этот слушать его, а
тот говорит:
— Опять я буду говорить, и опять они меня не поймут | 3 .
Тут ему этот уназикский гость — он-то ведь понял! — и
сказал:
— Говори, я пойму тебя!
— О! Вот хорошо! Откуда ты?
— Да я уназикский. На байдаре приехал я.
— Мы тоже на байдаре приезжали, причалили сюда. А сивукакские эти, изверги, незадолго до весны головы всем просверлили и всю команду байдарную убили, всех нас убили. Мучители они, изверги. Хоть бы убили, ударив чем-нибудь, или закололи бы. А сверлами этими убивали — очень больно было.
И вот, когда приехал этот уназикский домой, рассказал
всем, и на севере там живущим рассказал, землякам тех, с пропавшей байдары, которую они искали. А на будущий год с севера пришло много байдар. Пошли они воевать.
И вот уназикские байдары, и нунлигранские байдары, и
кивакские и , и аванские '5, и еще другие, и северных чукчей
байдары — множество байдар туда поплыло.
Когда стали они подходить к Сивукаку — уже яранги
должны были появиться, — вдруг остров туманом заволокло. Но
сопка их видна, только яранги туманом покрыло.
Тогда они сказали:
— Пусть байдары пристанут к берегу там, у той скалы.
Пристаньте и медленно идите к ярангам. Мы же двумя байдарами прямо к причалу пойдем. Когда будем подходить, они с
оружием вниз спустятся — ведь они нас знают. С луками, с
копьями к нам спустятся. Когда все люди тамошние на берег
выйдут, прислушивайтесь. Мы, уназикские, по-волчьи завоем, а
сивукакские должны в ответ по-моржиному закричать. Мы, уназикские, когда по-волчьи завоем, они все вместе соберутся, а
как станем мы на байдарах подходить, они станут нас ждать,
чтобы стрелы в нас пустить. Вы же, когда это услышите, спускайтесь сзади и окружайте всех тех, кто на берегу собрался. Тут
вы их и перебьете.
12
Описывается камлание, во время которого в помещении появляются духи и говорят разными голосами.
13
Чукчи не учили других языков. С другой стороны, эскимосы обычно знали чукотский язык (Майдель 1871: 67-68; Reuse 1994: 296, 306, 315).
14
К и в а к — эскимосский поселок между бухтами Провидения и Ткачен
(Крупник 1983: 78).
5
А в а н (Эстигет) — эскимосское поселение около бухты Провидения
(Крупник 1983: 76-77).

И вот по-волчьи завыли уназикские вместе с чукчами. Тут
же и сивукакские им по-моржиному ответили — множество было их.
Тогда старшие из уназикских закричали:
— У-у-у! Как на мясо вы их сейчас убивайте, как охотничью добычу бейте!
Сивукакские и правда спустились к берегу. А уназикские
байдары, приблизившись на выстрел из лука, остановились, пока ждали.
А тут грянули с суши уназикские, чукчи, другие люди разные; окружили они стоявших на берегу — куда тем деваться?!
Тут их всех и перебили. Только друзей своих не трогали:
когда видели их, отводили в яранги |6.
Так все и кончилось.
И до сих пор сивукакские здешних людей очень боятся.
Даже сейчас, когда гостей встречают, вводят в дом, кормят, старики говорят:
— Ешь аккуратно, юноша, смотри не подавись. Если ненароком подавишься — опять из-за тебя вражда будет!
Они уже напуганы, потому так и говорят.
Так я слышал. Что знаю, я вам рассказал.
НУНАГМИТСКИЙ

КИТ

Приведено по изданию: Меновщиков 1985. № 56: 125—
127. Записал в 1948 г. Г. А. Меновщиков (1985: 520) в селе Наукан от неграмотного охотника Ытаина (1883—1950). Как отметил переводчик, «сказка воспринималась как предание: старики показывали ту яму, в которой их предки вырастили кита». Текст в сказочной форме описывает причину, ход и завершение
вражды между прибрежными эскимосами. Очевидно, подобные столкновения
были типичными. Действие сказки происходит в крупном эскимосском поселении Наукан на мысе Дежнева в Беринговом проливе. Данное селение к середине XIX в. состояло из девяти кланов, наиболее могущественными из которых
были Нунагмит и Мамрохпагмит (соответственно, поселки Нунак и Мамрохпак)
(Крупник, Членов 1979: 21). Ранее, как и рисуется в сказании, это были отдельные поселения.
Буквальный перевод этого сказания см.: Меновщиков 1987. № 1: 18—21.
Варианты данной сказки см.: Бабошина 1958. № 67: 164—167 (тут примиряющей силой между враждующими сторонами выступили науканцы); Меновщиков
1987. № 1: 25—27 (в данном варианте за женщиной подглядел юноша, а само
повествование заканчивается на начале вражды соседних кланов). Данный сюжет служил вдохновляющим и для работы современных уэленских камнерезов
(Митлянская, Карахан 1987: 56-65, 112-117).
16
Как отмечает Г. А. Меновщиков (1985: 534. № 133, примеч. 1), все жятели Уназика имели на Сивукаке «напарников», или «товарищей» (налъыклшп', ср.:
Беликов 1927: 116). Согласно обычаям эскимосов Западной Аляски, те, кто имел
родственников на неприятельской стороне, намазывали лицо углем и не участвовали в схватке, а сражающимися воспринимались как нейтральная сторона
(Nelson 1899: 329).

Наименования населенных пунктов идентифицированы по: Меновщиков
1985: 500—505; 1988: 494—498; мифологические сюжеты, связанные у эскимосов
китом, рассматриваются в статье М. А. Членова (1981), по мнению которого,
кит, не относившийся к главным персонажам мифологии эскимосов, в данном
сюжете все же занимает главное место.

У человека две жены ". Одна рожает детей, вторая бездетная. Вторая жена отдельно живет. Однажды притворилась она
больной. И мужчина даже охотиться перестал — так беспокоился. Дальше порога никуда не отходит, думает, как бы не умерла
его вторая жена. Сидит он у землянки, а мимо него девочка-сиротка все бегает да посмеивается. Мужчина даже сердиться стал.
А девочка ходит туда-сюда, смеется, поддразнивает его. Не стерпел, бросился за нею, чтобы наказать за насмешки, а девочкасиротка говорит:
— Что же, прибей! Только я ведь хочу что-то тебе сказать.
Поэтому все и хожу около.

Семья азиатских эскимосов в летней одежде.

Воспроизведено по: Народы России. 1874. № 2: 25, рис.
17
Для прибрежных жителей еще в последней четверти XIX в. две жены были обычны, тогда как у некоторых было по 5—6 жен, причем главной считалась
первая (Dall 1870: 381; Онацевич 1877. № 7: 67; Рубцова 1954: 344, примеч. 1).
Полигамия была экзогамна, за нарушение этого обычая расплачивались головой
(Рубцова 1954. № 28: 334, § 65-83; Бахтин 2000: 383-396).

Услышал эти слова мужчина, пошел в землянку первой
жены, где и сам жил. Жене сказал:
— Девочка-сиротка смеется надо мной. Хотел я ее наказать, а она обещает сказать что-то.
Жена его говорит:
— Если завтра она опять придет, позови ее. Я ее вкусной
едой угощу.
Муж сказал:
— Я тоже с ней зайду и расспрошу ее.
Назавтра девочка-сиротка опять пришла. Мужчина велел
жене угостить ее. Девочка сказала:
— Твоя вторая жена, которая отдельно живет, только притворяется больной.
Мужчина сказал:
— Расскажи все, что знаешь! Новую одежду тебе справим.
Девочка сказала:
— А ты сегодня ночью не спи, покарауль да сам посмотри,
что она делает.
Наступила ночь, луна появилась. Вышел он на улицу и
стал из-за укрытия больную жену караулить. Вот уж и полночь
луна показывает. Вышла больная жена из землянки. Одета в дождевик и охотничьи торбаса. В руках держит блюдо, полное мяса, и ведро с водой. Влезла на крышу землянки и запела. Зовет
песней своего мужа-кита. Кончила петь и слушает. Раздался далеко в море выдох кита. Женщина снова спела призывную песню. Ближе выдох кита послышался. В третий раз спела. Совсем
уже близко дыхание кита. А как запела в четвертый раз, подошел кит к самому берегу, к крутому прибрежному камню голову
прислонил. Спустилась женщина к самой воде, подошла к киту,
накормила его мясом, напоила. Вышел из китового носа человек
и пошел наверх. Вошел он в землянку к женщине и спал с нею.
Вернулся мужчина к своей первой жене и говорит ей:
— А ведь та, вторая, и правда замуж вышла.
Лег спать. А наутро, как проснулся, стал китовое копье
точить |8 . Весь день точил, на щеке острие пробовал.
Эх, хорошо наточил! Как кончил точить, ту девочку-сироту позвал, угостил в благодарность. Она ведь правду ему сказала.
18

Обычно на кита охотились с помощью мощного гарпуна без зазубрин с
массивным наконечником и длинным линем (Богораз 1991: 62—63, рис. 41а).
Добивали же его специальным копьем со сланцевым наконечником, пробивая
кожу и слой жира и доходя до сердца или дыхательных органов (Арутюнов, Крупник, Членов 1982: 125). О такой добыче кита тут и идет речь. Железный наконечник считался нечистым (ср.: Загоскин 1956: 93). Отметим, что у коряков для
охоты на кита также использовалось массивное копье с каменным наконечником (Антропова 1957: 196. Рис. 13).

Пошел вечером опять жену свою караулить. Вот в полночь
женщина вышла, снова на ней охотничья одежда. Вот запела
она свою песню, зовет мужа-кита. Опять четыре раза пела. Пошел к берегу кит, прислонился головой к камню. Спустилась
женщина на берег. Накормила кита, напоила. Опять из носа кита мужчина вышел, бегом наверх побежал вместе с женщиной.
Вошли они в землянку и снова спали вместе.
Тем временем ее настоящий муж из укрытия вышел, с
копьем в руках вниз пошел. Подкрался к киту и поразил его в
самое сердце. Убил кита. Когда копье вонзал, в тот самый миг
крикнул поднявшийся к женщине человек, женщину от себя
толкнул. Схватила она его, но не удержала. Ринулся он вниз,
прыгнул в нос кита, вздрогнул кит и умер.
А первый муж этой женщины домой пошел. На другой
день освежевали кита. Вечером пошел он спать ко второй жене,
которая больной притворялась. Женщина эта оказалась беременной. Живот ее очень быстро рос. Муж ее теперь снова стал
охотиться. Наконец пришло время жене рожать. Родила она детеныша. Муж спросил:
— Кого ты родила?
- Китеныша родила!
Положила его в таз с водой. Так в воде сына-китеныша и
растила. Молоком своим кормила его. Смирился муж с китомдетенышем. Кит этот, рожденный женщиной, быстро рос. Вырыли ему яму с водой около речки. Та сиротка-девочка стала с
ним играть. Скоро яма мала ему стала. В другом месте, ближе к
морю, вырыли яму. Вот уж вырос кит величиной с белугу. Скоро
совсем большой стал. Тогда потащили его на моржовой шкуре в
море. Подтащили к воде, пришили к носу красную метку из
19
крашеной нерпичьей замши и в море отпустили . Стал кит далеко в море уходить и всегда к родному берегу возвращался.
Вместе с ним другие киты приходили20. И стали нунагмитцы21
добывать много китов.
Нунагмитский кит каждый раз все дольше не возвращался.
Вот однажды и совсем не пришел. Беспокоятся о нем жители
19
Видимо, речь идет об амулете из выкрашенного ольхой кусочка шкуры
(Богораз 1991: 155; ср.: Стеллер 1927: 32). Так обычно метили жертвенное животное (Членов 1981: 241; ср.: Вдовин 1977: 167).
Действительно, касатка, считавшаяся помощником в морской охоте, особо почиталась (Теин 1975; Меновщиков 1980: 189; 1979). У охотников особенно
Ценился гренландский кит из-за китового уса. Эти киты шли на юг из Ледовитого океана зимой, начиная с ноября, вследствие холодов и непогод. Породу
кита узнавали по выпускаемому фонтану воды (Богораз 1991: 63; Караев 1926.
N° 15: 136).
" Н у н а г м и т ц ы — жители эскимосского селения Нунак, расположенного на труднодоступной горе около Наукана.

Нунака. Что случилось с китом, рожденным женщиной? Оказывается, убили нунагмитского кита жители соседнего селения
Мамрохпак. Сестра одного нунагмитца была замужем за мамрохпагмитцем. Жаль ей стало двоюродного брата, послала она в
Нунак вестника. Рассказал он матери, как убили мамрохпагмитцы ее сына-кита.
Был в Нунаке силач Левша, меткий стрелок из лука. Приезжали охотники с морской добычи, рулевой бросал в воду весло, а Левша с высоты из селения стрелу пускал и попадал в брошенное весло. Нунагмитцы обычно на охоту с луками ходили в
северную сторону, к мысу Оюк. Вот раз пошли они туда на охоту, и мамрохпагмитский силач в ту же сторону в каяке 22 отправился. Когда он на северном берегу Оюка один остался, недалеко уж от Мамрохпака был, напали на него нунагмитцы. Выскочил он из каяка на прибрежный камень. Что было сил побежал
в гору. Прыгнул туда, где много травы растет, остановился. Говорит тут нунагмитский старшина-рулевой своим гребцам:
- Ох и ловок же! Прямо из рук ушел!
— А ну, Левша, стреляй в него из лука!
Левша велел свой лук натянуть. Натянули.
Спросил Левша старшину-рулевого:
— В какое место попасть?
Старшина-рулевой ответил:
— В такое, чтобы он бежать не смог!
Мамрохпагмитский силач снова побежал, но Левша поразил его стрелой прямо в пятку, даже кость раздробил. Вышли из
байдары, поднялись в гору и добили того силача. Нерпичий поплавок без шерсти около него оставили. После этого в Мамрохпак поехали. Причалили, на берег поднялись. Там их мясом с
китового позвонка угостили. Вернулись нунагмитцы на берег.
Сели в байдару и уехали. Как только к мысу Умкуглюк 2 3 приблизились, к острию гарпуна нерпичий поплавок привязали и
вверх подняли. Сели те быстро в байдару и стали догонять нунагмитцев. Но не догнали. Вернулись нунагмитцы домой. За
своего кита отомстили.
А мамрохпагмитиы до самой осени не могли отомстить за
своего силача. Собрали они совет. Решили хитростью одолеть
нунагмитцев, заманить их в ловушку моржовыми криками. Спустились они к Нунаку по суше через гору Мамругагнак 2 4 и на22
К а я к — легкий охотничий челнок, обтянутый шкурой. В центральный
люк каяка садится один человек и гребет двухлопастным веслом.
23
У м к у г л ю к — мыс в Беринговом проливе рядом с Науканом. Как отмечает Г. А. Меновщиков (1987: 49, примеч. 1), каждая прибрежная скала или гора имела свое название, поскольку они служили ориентирами для морской охоты.
24
М а м р у г а г н а к — гора вблизи поселка Мамрохпак.

чали с маленькой прибрежной скалы Тыпагрук 25 по-моржовому
кричать. Вышли нунагмитцы рано утром на охоту. К Тыпагруку
приблизились на байдаре, слышат — моржи кричат. Чем ближе
байдары к Тыпагруку приближаются, тем громче моржовый
крик становится. Приблизились нунагмитцы к берегу, а мамрохпагмитцы с криком выскочили из засады и начали стрелять по
байдаре. Продырявили байдару стрелами, залило байдару водой,
и утонула она со всеми людьми. Так отомстили мамрохпагмитцы
за своего человека.
Вот однажды поехали в Мамрохпак оставшиеся в живых
нунагмитцы. Отняли у мамрохпагмитцев земляночные нары26. С
тех пор стали жить дружно. Все.
ВИЮТКУ-ПРЕДВОДИТЕЛЬ
Сказание приведено по изданию: Меновщиков 1985. № 127:
307—310. Его записал в 1940 г. Г. А. Меновщиков (1985: 533) в селе Чаплине от
учителя эскимоса Майны (1905—1948). Как отметил переводчик, рассказ представляет собой «образец героического сказания, отражающий реальные исторические события» (Меновщиков 1985: 508). Это сказание наиболее информативно по интересующему нас сюжету. Тут показаны эскимосские способы ведения
оборонительной (видимо весной: упоминается увеличение продолжительности
дня) и наступательной (летом) войны, боевые действия на суше и на море. Говоря о временной привязке сказания, можно отметить упоминание табака, который русские распространили в регионе в XVIII в., но это может быть простым
анахронизмом. События явно обрисованы человеком XX в.: нет информации об
эксцессах войны, о судьбе женщин и детей, все заканчивается традиционным
для многих сказаний «вечным миром», но от этого не умаляется огромная ценность текста для военных штудий.

Жили в Нунлигране " три брата: старший — Виютку — силач, средний — Анику — копьеносец и младший — Суплякын —
бегун 28 . Все трое хорошими воинами и удачливыми охотниками
были 29 . Как-то односельчане сказали им, что в стойбище появился человек, который бежит на север. Виютку велел позвать
его к себе и спросил:
— Откуда ты пришел к нам, человек? Какие вести принес
из дальних краев?
Человек сказал:
25

Т ы п а г р у к — утес недалеко от Наукана.
Поскольку на Азиатском побережье Берингова пролива дерева нет (использовали выносной лес), то изделия из этого материала особенно ценились, в
частности нары, на которые шло значительное количество материала.
2 7
Н у н л и г р а н — поселение при входе в залив Преображения.
28
Обычная специализация воинов согласно их физическим данным.
29
Как следует из дальнейшего рассказа, Виютку пользовался авторитетом в
Нунлигране и был, по-видимому, старшиной.
26

— Оттуда бегу, с юга. Опять в наши береговые селения
30
пришли танниты , грабят имущество, убивают мужчин, уводят с
собой наших женщин и детей!
Виютку сказал:
— А-а, вот как! А до какого места дошли они? Далеко ли
отсюда?
— Сейчас танниты еще далеко.
Виютку сказал:
— Если они далеко, оставайся с нами. Будем готовиться и
ждать врага. Разве ты боишься умереть за своих?
Человек остался в Нунлигране. Не один он бежал от таннитов, многие... Всех, кто бежал от них, Виютку оставлял в Нунлигране. И когда много людей собралось, Виютку разделил всех
мужчин на борцов, бегунов и копьеносцев.
Каждый день, как велел Виютку, бегуны состязались в беге, борцы — в борьбе, в поднятии тяжестей, а копьеносцы — в
метании копий 3 1 . Тем временем Виютку приказал всех собак
держать на привязи, чтобы злее стали...
Когда дни стали длиннее, Виютку начал посылать своего
младшего брата Суплякына к заливу Каниник 3 2 — посмотреть,
не идут ли танниты.
Бегом отправлялся Суплякын в дальний путь и к заходу
солнца возвращался в Нунлигран. Так было много раз, но враги
все не показывались.
Однажды Суплякын снова побежал смотреть, не идут ли
враги. На гору поднялся, кругом далеко видно. Вдруг видит Су33
плякын: поднимается в гору человек в легких летних одеждах .
Подошел человек к Суплякыну. Встретились, стали расспрашивать друг друга о вестях-новостях.
Пришедший говорит:
— О, оказывается, здесь еще человек!
Суплякын отвечает:
30

Г. А. Меновщиков (1950: 18, примеч. 2) полагал, что танитами тут являются коряки, позднее же он рассматривал их как коряков и их союзников юкагиров (Меновщиков 1974а: 42; ср.: 1985: 533). В. В. Антропова (1957: 200) также
считает этими врагами оленеводов-коряков. Видимо, этими противниками-оленеводами могли быть как оленные коряки, так и, скорее всего, чукчи, если судить по дальности плавания войска Виютку в танитскую землю. Если врагами
были чукчи, то это сказание могло относиться к несколько более раннему периоду, нежели войны с коряками (Беликов 1965: 154). Как отмечал И. С. Вдовин (1944: 261), уже в XVII в. азиатские эскимосы не воевали с чукчами, а их
приморские поселки располагались вперемешку.
" Виютку тут не ввел ничего нового, а, так сказать, поддержал традицию.
Оседлые жители и так каждый день занимались тренингом, в частности бегом
(Мерк 1978: 135).
32
З а л и в К а н и н и к — залив Преображения.
33
Видимо, летняя одинарная кухлянка и штаны мехом внутрь.

\

— Да, я человек, а ты кто?
Пришелец сказал:
— Я таннитский человек, а ты чей?
Суплякын сказал:
— Я нунлигранский житель, охотник на морских зверей.
Пришелец сказал:
— Меня наш хозяин послал — посмотреть, не живут ли
поблизости люди. Ведет нас хозяин на северных людей. Только
куда ни приходим мы — нигде людей нет, все куда-то ушли.
Женщины, старики и дети остались, а мужчин нет. Наверное, на
север ушли.
Суплякын говорит:
— Они все на дальний север ушли. Далеко, к Уназику ушли.
Суплякын сказал еще:
— Вот хорошо, что встретил здесь тебя. Я ведь ищу таннитов, хочу к ним в пастухи или погонщики пойти34. Здесь, рядом,
нунлигранцы живут, ничего не делают, ничего не подозревают о
наступлении таннитов. Я хочу к вам пойти. Далеко ли вы отсюда?
Таннитский человек сказал:
— Через полмесяца наш караван будет здесь35.
Суплякын сказал:
— А-а, ну, я пока вернусь, а через несколько дней пойду к
вам навстречу, не откажите взять к себе.
Затем Суплякын повернулся и пошел домой, а таннитский
человек обратно по своему следу пошел.
Пришел Суплякын в Нунлигран и сказал Виютку:
— Скоро к нам придут враги. Видел я их разведчика. Он
говорит, что через полмесяца придут в Нунлигран. Я ему сказал,
что нунлигранцы ничего не знают, к войне не готовятся. Разведчик обратно по своему следу ушел.
На другой день Виютку собрал весь народ. Когда люди собрались, Виютку сказал им:
— Мы должны пойти навстречу таннитам. Надо их застать
в пути, когда их караван через горы переваливать будет. В походе оружие таннитов к нартам привязано 36 . Нападем на них
врасплох. Приготовьте своих собак.
34
Обычно более бедные приморские жители работали у кочевников за одежду, табак или железное оружие (Кибер 1824: 108).
35
В день обычная перекочевка составляет 10—15 миль, до 25 миль (Богораз
1991: 33; ср.: Олсуфьев 1896: 148 (25 верст); Кибер 1824: 120 (15-20 верст)).
И. С. Вдовин (1987: 73) определяет это расстояние в 10—12 км. Следовательно,
караван врагов находился примерно в 150 км.
36
Очевидно, имеется в виду копье — основное оружие чукчей. — которое в
походе было прикреплено к нартам.

Стали нунлифанцы готовить свое снаряжение: луки, стрелы, копья и пращи. К нартам дорожную пищу и запасную обувь
приторочили.
На следующий день вышли в поход. Много собачьих упряжек повели нунлигранцы. Много дней шли. Наконец подошли к
Танниритским горам 37 . Остановились, спрятались в ущелье за
гребнем. Виютку сказал своим воинам:
— Когда поднимемся на Танниритский гребень, там
станьте по двое, незаметно от врага. Собак своих не спускайте,
будьте настороже! Когда я крикну вам, собак спустите, бросайтесь все на врага, кричите сильнее. А вы, бегуны и копийщики,
не давайте врагам убегать, догоняйте и убивайте. Анику и Суплякын помогут вам!
Спрятались нунлигранцы, стали ждать таннитов.
Хорошо научились люди пользоваться копьями, луками,
пращами; камни бросали с такой силой, что разбивали китовые
позвоночники. А сам Виютку, бросив камень из пращи в китовую челюсть, разбил ее вдребезги38.
Однажды Суплякын, поднявшись на гребень, увидел врагов. Быстро спустился, сказал об этом Виютку.
Поднялись воины на гребень и стали по двое. Каждый
впереди себя держал по две собаки. Виютку с братьями взошел
на вершину. Танниты поднимались на Таннирит.
Тут Виютку бросил боевой клич. Люди с криком ринулись
вперед, отпустили собак. Собаки набросились на оленьи упряжки, стали рвать и давить оленей39. Перепуганные олени кинулись в разные стороны. Танниты растерялись, не успели за оружие схватиться. Остались они без оленей и без оружия40. Тех,
кто хотел убежать, настигали бегуны и копийщики.
Всех врагов побили нунлифанцы. Оставили в живых, по
старинному обычаю, только двоих вражеских воинов. Виютку
сказал этим людям:
3 7

Т а н н и р и т с к и е г о р ы — расположены в районе залива Преображения.
38
Видимо, Виютку использовал для тренинга воинов традиционные спортивные соревнования. Так, еще в первой половине XX в. одной из обычных игр
береговых жителей было попадание в китовый череп камнем. Играли две команды. Когда кто-либо попадал в цель, то все бросались к камню, лежащему
около черепа, и старались утащить его в свою сторону (Леонтьев 1960: 132—133).
39
Г. Майдель (1894: 138) отмечает, что была «наклонность собак считать за
свою неотъемлемую добычу каждого встреченного оленя» (об этом же см.: Лессепс 1801. Ч. II: 134).
40
Действительно, в походе лук и стрелы лежали на нартах позади воина,
тогда как копье было приторочено к краю сиденья с правого бока. Для того
чтобы снять копье с нарты, нужно было отвязать веревки и вытащить копье из
кольца.

Чукча в доспехах, подъезжающий к месту боя на оленьей упряжке (XVIII в.).
Реконструкция. Рисунок А. В. Сильнова

— Идите и расскажите своим, как вы воевали с береговыми людьми. Пусть запомнят, что, идя войной против нас, должны сообщить нам об этом. Скажите, что мы готовы и будем
ждать таннитов!
Виютку велел дать тем людям еды в дорогу и запасную
обувь. После этого они ушли.
Много добра осталось от таннитов: копья, котлы, ножи,
табак. Виютку поделил все между своими воинами. После этого
береговые люди вернулись в Нунлигран.
Всю зиму учил Виютку нунлигранцев пользоваться пращой.
Учил бегать и метать копья. Когда же наступила весна, стал Ви41
42
ютку скликать людей от Такывака на север до Аляюга .
На больших байдарах прибыли люди из северных селений
в Нунлигран.
Виютку сказал:
— Много лет не дают нам спокойно жить разбойникитанниты. Вот собрались мы все вместе. Нас много. Мы должны
наказать таннитов.
43
Все войско Виютку на больших байдарах поплыло к таннитам. Через несколько дней причалили к таннитской земле 44 .
1
Т а к ы в а к — эскимосское селение на месте современного чукотского
поселка Энмылен (чукотское название— Энмыльын).
42
Ал я ю г — эскимосский поселок на берегу пролива Сенявина.

Здесь, не показываясь врагу, отдохнули три дня. После этого
Виютку пошел показаться врагам с горы. Они увидели его,
приготовились и пришли поближе к берегу. Два войска недалеко
друг от друга расположились. Провели здесь ночь.
Наутро таннитский вождь с двумя луками в руках стал
расхаживать взад и вперед между своим шатром и берегом.
Виютку между своим шатром и берегом стал расхаживать,
тоже держа два лука в руках. Когда солнце поднялось повыше,
вождь таннитов поднял вверх два лука. Виютку заметил это и
сделал то же самое. Затем Виютку сказал своим товарищам:
— Война объявлена. Только вы не спешите. Когда подам
вам знак, бросайте камни из пращей во вражеское войско.
Затем с холма стал спускаться с копьем таннитский вождь.
Когда тот спустился, Виютку сказал своему брату Анику:
— Ну, иди ему навстречу!
Танниты стали расставлять кругом нарты. Вот Анику стал
подниматься. Пришел к врагам. Таннит и Анику вошли в круг
из нарт и начали драться копьями. Вдруг Виютку и его войско
увидели, как взлетел в воздух человек. Когда он упал на землю,
другой вонзил ему копье в грудь. Оказывается, это Анику убил
своего противника 45 .
Тут нунлигранские пращники бросили камни из своих
пращей в лагерь таннитов. Послышался треск и крики в стане
врага. А уназикские, яндракинотские 46 и сиреникские 4 7 лучники
пустили свои меткие стрелы. Затем все ринулись в лагерь врагов.
Войско таннитов было разбито. Их вождь крикнул 4 8 :
— Перестаньте убивать моих воинов!
Виютку сказал:
43
Следовательно, речь идет о больших походных байдарах, вмещающих по
20—40 человек.
44
Флотилия, очевидно, направилась по побережью к югу и могла проплыть
за несколько дней до нескольких сотен км, учитывая, что большая байдара могла развивать скорость до 10 км/ч (Норденшельд 1936: 307). Виютку удачно выбрал время для нападения на врагов. С одной стороны, эскимосы летом ездили
на байдарах, а не на собаках, что более рационально (Богораз 1939: 164), а с
другой — кочевники пригоняли на лето свои стада к морю.
ts
Видимо, Анику применил традиционный борцовский прием эскимосов:
перебросил противника через себя (ср.: Мерк 1978: 136).
4 6
Я н д р а к и н о т (чук.) — населенный пункт в проливе Сенявина.
4 7
С и р е н и к и — крупный и очень древний (по крайней мере, с первых
веков н. э.) эскимосский поселок южнее бухты Провидения, населенный отдельным племенем эскимосов (Крупник 1983: 71—74).
48
Как мы помним, вождь погиб в поединке. В данном случае это или несогласованность рассказа, возникшая по вине рассказчика либо переводчика,
или данная мольба принадлежала другому предводителю танитов.

— Уже поздно. Твои
танниты почти все перебиты.
Всех,
кто
пытался
убежать, настигал Суплякын
с сиреникскими и уназикскими бегунами. Только троих таннитов оставили воины
Виютку. Им сказали:
— Идите и передайте
всем вашим людям, что береговые объединились и не
позволят больше врагам совершать набеги на свои селения!
После этого Виютку
велел погрузить в байдары
военную добычу: котлы, ножи, шкуры, пушнину, медные бубенцы и табак49. Байдары нагрузили, спустили на
воду, и северяне отплыли
домой.
В Нунлигране Виютку
поделил добычу поровну между всеми воинами50. Люди
из северных селений вернулись домой. Это была последняя война с таннитами.
С тех пор они перестали нападать на северных береговых людей.

Лучник азиатских эскимосов (XVIII в.).
Реконструкция. Рисунок А. В. Козленка.
Воин вооружен сложносоставным луком
и тесаком, висящим на плечевой портупее.
Из защитного вооружения имеется костяной
пластинчатый панцирь, к которому сзади
прикреплен щит с левым крылом, а также
костяные наруч и поножа, усиленные кожей

СРАЖЕНИЕ НАУКАНЦЕВ С ИНОПЛЕМЕННИКАМИ
Приведено по изданию: Меновщиков 1985. № 132: 321—
324. Записал в 1948 г. Г. А. Меновщиков (1985: 534) в селе Наукан от неграмот49

Обычно во время набега на байдарах забирали, наряду с добычей, также
женщин и детей разбитого и, по возможности, уничтоженного противника. В
данном сказании этого нет. Возможно, немужское население поселка успело
спрятаться, но также вероятно, что рассказчик в этических целях об этом умолчал. Упоминание табака, распространившегося в Восточной Сибири в XVIII в.,
может быть простым анахронизмом, говорящим о ценностных представлениях
жителей. Также не является показателем времени и упоминание котлов, которые могли быть просто глиняными, а не металлическими (Богораз 1991: 119).
0
Трофеи, как и охотничью добычу, делили поровну (ср.: Богораз 1934:
156; Меновщиков 1959: 24).

ного охотника Уникая (около 1880—конец 1950-х гг.). Буквальный перевод сказания под названием «Нашествие» также см.: Меновщиков 1987. № 26: 168—170.
В сказании речь идет об историческом событии, о борьбе санлукских,
науканских, нунакских и нунагмитских эскимосов с врагами, пришедшими в
Санлук с севера и перед этим разгромившими Уэлен (Меновщиков 1988: 515,
№ 132, примеч. 1). Вероятно, это был организованный набег достаточно большого отряда, а не просто нападение шайки грабителей. Сказание достаточно
древнее: в нем не сохранилось имен врагов, но народ запомнил своих героев,
называя их поименно. Кто были враги (ануягиты-чужеземиы), неясно. Следует
отметить, что они шли с севера. Если бы это были русские казаки или чукчи, то
они должны были зимой прибыть на упряжках, хотя отряд Д. И. Павлуцкого в
походе 1731 г., в мае, шел именно по льду у берега Чукотского моря (Ефимов
1948: 225). К тому же, если бы это были россияне, мы вправе были бы ожидать
упоминания об огнестрельном оружии, но враги были вооружены лишь луками
и копьями. Неприятелями, возможно, являются представители местных этносов. Об этом же говорят и некоторые другие детали повествования: вызов противника из крепости на бой, лобовой штурм укрепления в районе ворот, пытки
мертвого в качестве мести за своих погибших, а также психологические особенности — желание избежать боя с готовым сражаться насмерть противником.
Впрочем все эти черты могли быть и фольклорной интерпретацией событий.
Ведь, судя по воспоминаниям эскимосов о. Св. Лаврентия, их азиатские сородичи воевали с некими Laluramket, пришедшими с севера, очевидно с русскими
(Krupnik, Krutak 2002: 232; см.: Reuse 1994: 351). Если это были чукчи, то сказание относится к тому периоду, когда они еще не были оленеводами (то есть ранее середины XVI] в.). Набег производился зимой, но позднее это объяснялось
тем, что рейды производились на оленьих упряжках. Для сравнения укажем, что
В. Г. Богораз (1934: XXIII) отмечал, что древнейший слой чукотского фольклора, рассказывающего о войнах с эскимосами, можно датировать примерно XII—
XIII вв. и что чукчи представлены в нем как бродяги без конкретных имен. Более же поздние сказания о войнах между этими двумя народами уже упоминают
имена героев, чему примером является и данное сказание, которое, к тому же,
поражает обилием реалистичных деталей (ср.: Тан-Богораз 1930: 69—70).

Война приближалась. Стояла устойчивая зимняя погода.
Лед в проливе установился прочно. И вот посреди зимы санлугмитцы узнали, что к ним в Санлук 51 идут с войной иноплеменники с северной стороны. И начали санлугмитцы сооружать на
52
своей горе крепость .
Тем временем в Санлук из Уэлена 53 беженцы прибыли.
Среди уэленцев был их старшина — сильный человек. Санлугмитцы оповестили о нашествии иноплеменников своих соседей — науканцев и нунагмитцев. Науканцы соорудили крепость
у себя повыше поселка 54 , а нунагмитцы около своего селения
возвели крепость.
'' С а н л у к — эскимосский поселок у подножия горы Отык, севернее
Наукана и южнее Уэлена, на побережье Берингова залива. Позднее этот поселок стал частью Наукана.
52
У м к у — крепость из камней, в которой проход закрывался каменной
плитой. Укрепление сооружалось на горе, тогда как сам поселок стоял под горой. Крепость, по всей видимости, была небольшой, поэтому враги ее сначала
не заметили.
|3
Поскольку из Уэлена прибыл даже старшина, то селение, видимо, уже
было разгромлено.
54
В начале 1930-х гг. Наукан был единственным поселком азиатских эскимосов, находящимся на обрывистой скале около моря (Орлова 1941: 210).

Науканцы установили вторую крепость на вершине горы
Ояягвик 55 и вели оттуда наблюдение — не появятся ли со стороны Санлука враги. К дверям крепости на Ояягвике науканцы
ремнями привязали нагруженные большими камнями нарты.
Много нарт. Камнями на нартах закрепили деревянные колья
остриями вперед. Ремни от нарт протянули сквозь отверстия в
дверях крепости. Так решили науканские воины: когда вражеская ватага придет и по ущелью будет подниматься вверх к крепости, тогда они перережут ремни и висящие над крутизной
нарты с камнями и кольями устремятся прямо на иноплеменников и будут их колоть и сбрасывать вниз. Так и порешили.
Вот пошли они понаблюдать, что делается там, в Санлуке.
Ого, там, оказывается, уже передвигаются внизу враги.
Санлукской крепости враги не знали, не видели ее и шли
мимо по льду припая. Санлугмитцы дали о себе знать криками и
быстро вернулись в свою крепость. Там, в пещере, переоделись
в военные одежды56, приготовили луки и копья. Враги тем временем начали подниматься к крепости. Когда санлугмитцы
сверху из крепости стали наблюдать за ними, иноплеменники
крикнули им:
— Выходите!
Нет, не вышли из крепости санлугмитцы. А их наблюдатели сверху из пращей убили одного пришельца. Воин Кылятак
сильным броском камня из пращи поразил в голову переднего
противника. Те подхватили убитого под мышки и устремились
вверх к крепости. По другому ущелью в крепость поднялись двое
57
жителей Аюклика — один с женой и один без жены. Имя его
58
Анарук . Сильный человек. Много врагов поразил он из лука с
двойной натяжкой и вот уж совсем без стрел остался59. И вот
ворвались пришельцы в крепость Санлук. Оборонявшиеся стали
спасаться бегством. Их силача Анарука враги копьем закололи.
Тем временем уэленский силач появился на вершине горы
со стороны Санлука и прыгнул оттуда по откосу, сильно поранив ноги60.
55

О я я г в и к — гора около поселка.
Речь идет о подготовке к бою. Как указывает Г. А. Меновщиков (1987:
172, примеч. 10), имеется в виду надевание доспехов.
> 7
А ю к л и к — название эскимосского поселения на острове Имаклик
(о. Ратманова — Большого Диомида).
58
А н а р у к — был старшиной и, как обычно, силачом, в поселке Санлук,
а не жителем острова Аюклик.
59
Лук с двойной натяжкой (нуйок), по-видимому, требовал специальных
толстых стрел, которых не осталось в запасе и которые нельзя было подобрать с
земли.
60
Уэленский старшина также спасался бегством из крепости.
56

Двое мужчин бегом устремились с горы вниз. Один из них
даже не заметил, что следом за ним, не отставая, бежала его жена. Этот человек заметил, что близко от него бежит враг и держит наготове копье. Тогда человек быстро повернулся к жене и,
чтобы не задерживала, с силой пронзил ее копьем в ногу. Затем
он спустился на лед и побежал в сторону Аюклика, на остров
Имаклик. Когда бежал, услышал шорох, обернулся и увидел: позади бежит человек и на руках держит его раненую жену. Не оставил другой человек раненую женщину, пожалел ее, спас. [Оказывается, только кухлянка, торбаза (на ней), оказывается, без
брюк она, только трусы надеты на ней] 61 . Тут муж снял с себя
верхние меховые брюки и дал ей, чтобы надела. И пошли вместе. Пришли в Аюклик 6 2 .
Тем временем враги захватили Санлук. Там на земле лежали санлукский силач и старшина Анарук, убитый в сражении.
Науканские разведчики видели, как много врагов уничтожил
своими стрелами Анарук. Теперь же враги разожгли огромные
костры и грелись около них. К самому большому костру они
подтащили тело Анарука. [Враги раздели его. Они связали его
ступни ремнями, за тестикулы (козлы) его привязали, подняли
его на костер, держа его пятки над серединой костра. Спина его
гореть стала. Выпрямился, вытянув свои ноги] 63 . Так они мстили за убитых Анаруком воинов.
Науканские разведчики вернулись домой и рассказали односельчанам обо всем, что они видели и узнали. Санлук разгромлен, и теперь враги пойдут на Наукан. Науканцы приготовились к обороне. Но откуда же нападут враги — с припая или
из ущелья Кегнектук?64 Науканцы скрытно расставили своих
наблюдателей. Вот на вершине горы появились четыре человека.
Они пристально рассматривают Наукан. Но что это? Никого не
61

В квадратных скобках дан текст из буквального перевода, слегка измененного в соответствии с нормами русского языка (Меновщиков 1987. № 26:
169 § 59), тогда как в литературном переводе Г. А. Меновщикова читаем:
«Оказалось, что из крепости выскочила она без кухлянки, без комбинезона и
камыков, только в одном набедренном поясе».
62
Очевидно, они шли по льду Берингова пролива.
63
Опять же в квадратных скобках дан слегка скорректированный текст буквального перевода (Меновщиков 1987. № 26: 169. § 68—71). В литературном
переводе подробности сожжения опущены. Тут читаем лишь: «...и, привязав его
к козлам над костром, стали сжигать». Видимо, тело Анарука привязали лишь за
щиколотки и над серединой костра подняли вниз головой, не случайно же затем говорится, что его ноги выпрямились. Отметим, что чукчи снимали с убитых врагов одежду. Привязывание же пленного военачальника на ремнях за
пятки существовало и у ительменов (Крашенинников 1949: 705). Так же вниз
головой находился связанный коряк-пастух в сказании «Ремнями связанный»
(Стебницкий 1994: 47; ср.: 1938: 140).
64
К е г н е к т у к — горное ущелье между Уэленом и Науканом

видно, куда-то скрылись жители, не смеют появляться. Вот один
из пришельцев сказал:
— Наверное, не сможем одолеть этих. Смелых людей тут
много. Лучше поверху пойдем поближе к селению и понаблюдаем, что делается внизу. Наверное, где-нибудь поменьше жилищ — там мы сможем победить.
И правда, пошли дальше и просматривали местность. Нет,
людей не видно. Вот подошли к Нунаку 6 5 и увидели там крепость. Туда по ущелью Итыгук 66 направились. Подошли к нунакской крепости. Внутри крепости много людей собралось, и
среди них силач Укухкусилык. Этот человек хорошо владеет луком. А крепость обтянута моржовыми шкурами, а в них множество дыр от ударов копий. Каждая дыра величиной с человеческий глаз.
Нападающие остановились на окраине Нунака. Двум воинам начальник их приказал:
— А ну, разведайте все о крепости. Узнайте, где проход.
Идите, пока ночь не наступила.
Эти двое отправились. У той крепости большой камень
был. К камню подошли.
Один сказал:
— Ты проворный, хорошенько посмотри, где можно пройти в крепость.
Другой человек голову из-за камня слегка высунул и стал
крепость осматривать. А из крепости через дыры в моржовых
шкурах тоже наблюдали.
Кто-то сказал:
— Укухкусилык-левша 67 , вон того наверху попробуй сразить!
Укухкусилык взял свой лук, нацелил стрелу через отверстие в стене и выстрелил. Человек за камнем молчал. Второй
разведчик подошел к нему и потряс за плечо. Тот не ответил.
Снова встряхнул его за плечо разведчик и спросил:
— Почему ты не отвечаешь?
Затем увидел, что его напарник убит стрелой. Это Укухкусилык наповал сразил разведчика. Второй разведчик тотчас побежал к своим.
Когда прибыл, начальник спросил его:
— Что там?
— Плохо наше дело. Уж очень смелые они, — отвечал разведчик.
65

Н у н а к — поселок близ Наукана.
И т ы г у к — ушелье с тропой из Наукана в Нунак.
67
Имя Укухкусилык, собственно, и значит «Левша» (Меновщиков 1987: 173,
примеч. 20).
66

— А где же твой напарник? — спросил начальник.
— Оставь его, — сказал разведчик.
— Но почему? — спросил начальник.
— Я его спрашивать стал, а он не отвечает, — сказал разведчик, — оказывается, они убили его. Ведь только вот до глаз
из-за камня голову высунул и смотрел на крепость, а они увидели, попали. Взял я его за плечо, а у него стрела из глаза торчит.
Не заметил, как это случилось.
Начальник сказал:
— Лучше обойдем стороной эту крепость и не будем воевать со здешними жителями. Пусть уж подальше уйдем мы отсюда навсегда.
Конец.
ЭКЕТАМЫН
Воспроизведено по изданию: Меновщиков 1985. № 129:
315—316. Записано в 1948 г. Г. А. Меновщиковым в Наукане от Хульхены. По
мнению Г. А. Меновщикова (1985: 533), сказание говорит о реальных событиях
прошлого — набегах азиатских эскимосов на американских, которые происходили еще в первой половине XIX в. В сказании описываются соревнования и
способ заключения мира. Согласно одному из преданий эскимосов Западной
Аляски, последний набег азиатов происходил так: флотилия с мыса Дежнева в
союзе с жителями островов Диомида приплыла к Порт-Клеренс, но, встретив
большие силы эскимосов, договорилась о мире, который с тех пор сохранялся
(Nelson 1899: 330; ср.: Sheppard 2002: 9).

В давние времена, говорят, жители науканской стороны
часто воевали с жителями кыгмитской стороны68. Но война не
приносила им пользы, а людей становилось все меньше с той и
другой стороны. Решили науканцы, живущие в селениях Нувукак и Олык69, прекратить войны со своими соседями и жить с
ними в мире.
70
Науканский умилык собрал однажды всех мужчин из
Наукана и Уэлена и сказал им:
— Довольно воевать друг с другом. Лучше будем с нашими
соседями мирно торговать.
Снарядили науканцы байдары и поехали за пролив. Во
главе их был олыгмитский житель Экетамын. Взял Экетамын с
собой только здоровых и смелых людей.
Когда прибыли науканцы и олыгмитцы в Кыхтых, жители
той стороны в честь гостей устроили большой праздник с тан' 8 К ы г м и т ц ы — эскимосы-кинугмюты, жители Кыгмика (Кыхтыка) —
поселка на современном мысе Принца Уэльского (Аляска).
69
Н у в у к а к — община науканцев. О л ы к — эскимосское (науканское)
название Уэлена.
70
У м и л ы к — старейшина поселка, обычно избирался из наиболее сильных воинов.

цами и состязаниями. Во время праздника со своим танцем вышел в круг кыгмитский старичок, у которого между пальцами
были зажаты длинные стрелы. Выделывая искусные движения
головой и руками 7 | , сказал:
- Ведь этими стрелами я траву срезал 72 .
После этого с верхних нар землянки 7 3 спрыгнул олыгмитский старик Экетаттын. Вынув длинный нож, Экетамын сказал:
— Вот этим ножом множество кыгмитских людей срезал я,
как траву. Когда стрелы надоедали мне, ножом их заменял.
Затем Экетамын стал танцевать, играя ножом. Кыгмитцы,
услышав ответ, насторожились, но Экетамын, остановившись,
сказал:
— Может быть, я не так сказал или лишнее что сказал, ответьте мне.
Однако помощник Экетамына, бывший начальник войска
укугмитцев, выскочил и, танцуя, сказал:
— Вот этими стрелами срезал я во множестве кыгмитскую
траву, а этим вот ножом заменял стрелы, когда они надоедали74.
После этих слов Валгылгына жители Кыхтыка головы повесили и замолчали. Тогда кыгмитский умилык сказал:
— Здесь собрались самые сильные люди Урука и Кыхтыка.
Давайте устроим состязание в силе.
И вот начались различные состязания в силе: прыжки
вверх на натянутой шкуре, поднятие тяжестей, бег и борьба. Победителями вышли двое кыгмитских силачей. Науканцы забеспокоились, а их лучший борец и силач по имени Хугагыргын
сидел в это время в палатке и не хотел выходить. Кыгмитцы вызывали силача, но он не шел. Наконец двое старых науканских
жителей — муж и жена, которых все почитали, позвали капризного Хугагыргына. Старик сказал силачу:
— Плохо поступаешь ты. Разве можно капризничать, когда
нас побеждают? Можно подумать, что ты первый трус, а ведь
тебя считают силачом.
Затем старушка, которую звали Аяваки, сказала:
— Ты должен победить кыгмитцев. Если боишься, что не
победить тебе здешних силачей, то дам я тебе свои старинные
71
А. Ф. Кашеваров (1846. № 228: 912) описывал танец эскимосов как переступание с ноги на ногу с прыжками, тогда как руки разводили в стороны (ср.:
Жорницкая 1975: 150-155).
72
То есть убивал врагов, совершал подвиги.
73
Очевидно, действие сказания происходит в кажиме — мужском доме, где
мужчины проводили большую часть времени, где они встречали гостей (Nelson
1899: 327; Тан-Богораз 1936: 218, 230).
74
Очевидно, описывается состязание-спор, в котором стороны обмениваются обвинительными и защитными песнями, а слушатели решают, кто прав
(Bogoras 1912: 439; Тан-Богораз 1936: 231—235; Меновщиков 1950: 39; Кузьмина
1981:204-205).

12

Глава 1

От каменного века к эпохе бронзы

О

рудие и оружие. И то, и другое сопровождают человека на всем его историческом пути. Хоть и близки
эти слова по звучанию, но далеки но смыслу. Одно —
почти всегда созидание, другое
уничтожение. Впрочем,
грань между этими понятиями зачастую, особенно на самых
ранних ступенях человеческой истории, была зыбка и неустойчииа. В руках первобытного обитателя планеты одно быстро превращалось в другое.
Большие возможности предоставляли камни с острой
режущей кромкой, которая изготовлялась специальными
сколами. Удар таким камнем наносил открытую рану. Если
же его удавалось надежно закрепить на деревянной рукояти, то поражающий эффект мог быть поистине сокрушительным. Кстати, эффективность каменного орудия, даже просто
зажатого в руке, была весьма высока. Например, одностороннее рубило (чоппер) весом в полкилограмма позволяло
свалить дерево диаметром ствола в 4—5 сантиметров
за 5—7 минут; более совершенные и, соответственно, более
поздние двусторонние рубила (чоппинги) срубали за это же
время уже девятисантиметровый ствол (каменное же лезвие,
закрепленное на рукояти, то есть топор, выполняло эту работу за минуту). Каменным рубилом можно было достаточно
быстро изготовить и другие, еще более грозные, виды оружия древности, фактически весь комплекс вооружения этою
времени — дальнего (дротики, рогатины) и ближнего (топоры, палицы) боя. Палица делалась из комля березы за 35 минут. За это время перерубали корни, отсекали верхнюю часть
ствола, обтесывали комель и обрабатывали рукоять.
Деревянное копье затачивалось за 15 минут.
При всей простоте конструкции такое копье было самым
страшным оружием древнекаменного века. Снабженное
кремневыми, а впоследствии и металлическими наконечниками, оно оставалось таковым на протяжении долгой
человеческой истории. В момент удара на его острие концентрируется энергия в несколько сотен килограммов, на которую влияют масса оружия, сила руки и движения тела. Даже

От каменного века к эпохе бронзы

13

Рис. 1. Удивительные по выразительности
скопления рисунков животных, людей и птиц,
оставленные людьми каменного, бронзового
и железного веков, встречаются
на прибрежных скалах р. Томи. Основную
часть изображений составляют динамичные
фигуры идущих или плывущих лосей.
Специалисты связывают появление таких
картинных галерей вдоль берегов рек
с древнейшей охотничьей магией. Существует
мнение, что подобные писаницы могли
располагаться близ путей сезонных миграций
животных, где их ждали охотничьи засады.
Тутальская писаница

Рис. 2. Эти небольшие фигурки, вырезанные
из бивня. - древнейшие скульптурные
изображения, найденные на территории
Сибири. Пятна красной и черной краски,
сохранившейся на боках фигурки мамонта, —
свидетельство магических действий древнего
человека, сказанных с представлениями
о смерти и жизненных силах. 22 тыс. лет
назад. Верхний палеолит. Стоянка Усть-Кова,
бассейн р. Ангары. Восточная Сибирь.
Раскопки Н. И. Дроздова. МА ИАЭТ СО РАН

14

простая с силой брошенная березовая или буковая жердь
с заточенным и обожженным острием может, согласно экспериментам, пробить насквозь доску, покрытую в три
слоя кожей оленя. Такие рогатины тоже фактически были
копьями, только с широкими, массивными наконечниками. Они использовались для прямою удара и не выпускались из рук.
Слабым местом любого оружия являются места соединения сто частей. Охотники каменного века искали и,
2
по всей видимости, к :эпохе позднего палеолита нашли
надежное средство скрепления в одном изделии разнородных материалов — древка и наконечника из камня,
рога или кости. Наконечники вставлялись в пазы, приклеивались смолами, обвязывались ремнями, сухожилиями или растительными волокнами. Узлы соединении,
закрепленные горячей смесью из равных частей битума
и кварцевого песка и усиленные обвязкой, выдерживали нагрузку на растяжение до 70 килограммом, при которой лопался сам наконечник копья.
При всех своих достоинствах копье как оружие дистанционного боя имело один существенный недостаток.
Метнув его. человек оказывался безоружным до тех пор.
пока не удавалось поднять брошенный снаряд.

Рис. 3. Томская писаница

Рис. 4, а - г. Копьеметалки. Эти несложные
приспособления увеличивали зону
эффективного поражения копьем
до 80 метров. Они хорошо известны
по этнографическим материалам.
Американские индейцы называли их
атлатлами, австралийские аборигены воммарами. Они представляли собой палки
или дощечки с крючкам на одном конце (в),
в который упирался тыльный опрел копья или
дротика (б), в то время как другой оставался
в ладони (а). В момент броска копьемегалка
как бы увеличивала длину руки (т. е. рычага).
Соответственно, возрастали и резкость,
и мощь удара. В эпоху палеолита
копьеметалки, по всей видимости были
распространены практически повсеместно.
Некоторые из них были настоящими
произведениями искусства. В то время
оружие украшали не только простым
геометрическим орнаментом, но и искусно
вырезанными фигурками птиц и животных,
чьи свойства по повериям магически
передавались самому изделию. У оружия,
найденного на стоянке Абри Монстастрюк
на территории современной Франции
и сделанного ил рога оленя около 12 тысяч
лет назад, упомянутый крючок выполнен
в виде фигурки прыгающей лошади (г)

От каменного века к эпохе бронзы
Поэтому древннй «конструктор» оружия пытался добиться того, чтобы копье летело все быстрее и дальше —
и метко разило врага. Важным шагом в этом направлении
стало изобретение копьеметалок.
Однако в те времена оружие еще редко направлялось
на человека. Племена были немногочисленны. По некоторым данным, плотность населения в эпоху позднего
палеолита составляла 1 человек на 20 квадратных километров. Человеческие коллективы того времени достигали в среднем 40 человек, и вообще, людей на земном таре
было совсем не много. В 1960 году американский
исследователь Э. Дивей высказал мнение, что на всей
планете в раннем палеолите обитало всего полмиллиона
человек.
К эпохе позднего палеолита население земли увеличилось до трех миллионов человек. Но даже если допустить, что людей насчитывалось в несколько раз больше,
до борьбы за «жизненное пространство» все равно было
еще далеко. Естественно, в древности происходили вооруженные конфликты, но войны станут приметой более
поздних исторических эпох. Вот тогда-то и появится
настоящее боевое оружие — специальный инструмент
для поражения неприятеля и для защиты от него.
Рис. 5. Вкладышевый кинжал. Вдоль ребер
костяной заготовки протачивали узкие пазы,
куда затем вклеивали тонкие кремневые
лезвия. Так появились длинные ножи
и кинжалы, в которых сочеталась гибкость
кости с твердостью и остротой камня.
Поздний палеолит. Стоянка Чернозерье.
По В. Т. Петрину
Рис. 6. Дротик - легкое метательное копье.
Дерево, кремень, кожа.
Экспериментальный образец
Рис. 7, а. б. Каменные наконечники оружия
эпохи неолита. Эти изделия, мало
уступающие по размеру современным
кинжалам, демонстрируют возможности
разных техник обработки камня.
Практическое использование столь крупных
изделии, выполненных в отжимной
технике (а), ограничивалось хрупкостью
материала, из которого оно изготовлено.
Этим грозным на вид лезвием следовало
наносить лишь прямые колющие удары,
в противном случае оно могло лопнуть, что
и случилось с данным экземпляром. Техника
шлифования позволила придать изделию (б)
правильное ромбическое сечение и сделать
это оружие очень массивным и надежным.
Теперь размеры наконечника не снижают его
прочности. Па исходе каменной эры именно
такому оружии» отдавали предпочтение
охотники, а находка у п. Ноглики
па о. Сахалине. Длина 30,5 см. ширина
у основания 8 см; 6 находка близ г. Атем.
Приморье. Длина 30 см. МА ИАЭТ СО РАН
Рис. 8. Вкладышевые орудия. IV—III вв.
до н. э. Серовская культура. Прибайкалье.
Раскопки А. П. Окладникова.
МЛ ИАЭТ СО РАН

15

16

Неолит и переходное
к бронзовому веку время
(VII-III тыс. до н. э.)
Минули тысячелетия, закончился ледниковый период,
вместе с вечной мерзлотой ушли в прошлое стада мамонтов и бизонов, вымерли шерстистые носороги, и природа в Сибири приобрела современный вид. Зашумела
тайга. Задышала теплым ветром степь. Бесчисленные
стаи птиц гнездились на озерах. Медведь и лось, как самые крупные млекопитающие, определили колорит тайги, быстроногие косули паслись в речных поймах, а сами
реки кипели от многочисленной рыбы. Наступил голоцен — время, в котором мы живем.
Заметно изменилась и жизнь древних людей. На начало голоцена пришлась историческая эпоха, названная
неолитом (новый каменный век). В это время высочайшего уровня достигли уже известные приемы скола и отжимной ретуши 4 . Н а к о н е ч н и к и стрел и дротиков,
кинжалы, изготовленные тогдашними умельцами, и сейчас поражают совершенством форм и изяществом.
Некоторые из них столь тонки, что кажутся почти прозрачными.
Постепенно усложнилась и техника изготовления
вкладышевых орудий. Человек научился шлифовать
и сверлить камень, после чего стал работать с более вязкими и твердыми каменными породами — такими, как
нефрит или диорит. В результате появились орудия
незнакомых ранее форм, а следовательно, и свойств.
Рис. 9, а-г.. По своей конструкции луки
условно можно разделить на пять типов:
а - простой, изготовленный из одного
сплошного куска древесины; 6 - усиленный,
упругие свойства деревянной основы
которого умножались расположенными
по всей её длине либо в отдельных местах
роговыми пластинами-накладками
или деревянными плашками и пучками
сухожилий; в — сложный, кибить которого
склеена из нескольких полос разносортной
древесины; г — составной, собиравшийся
из нескольких коротких кусков.
Сложносоставной лук дополнительно
усиливался в некоторых местах роговыми
или деревянными накладками
Рис. 10, а-г. Схема полета стрелы: а — перед
пуском стрела находится под небольшим
углом к направлению цели; б - удар тетивы
заставляет древко стрелы изгибаться
вследствие инерционного торможения
наконечника и как бы огибать кибить лука.
При правильно подобранной гибкости древка,
которое стремится принять прежнюю форму,
стрела, совершив ряд колебательных
движений, возвращается к заданной
траектории полета; в — при слишком жестком
древке стрела летит в сторону; г — чересчур
гибкое древко вибрирует по время полета
стрелы, уменьшая точность и дальность
выстрела

От каменного века к эпохе бронзы

17

Рис. 11. Охота на оленей. Рисунок на стене
горного ущелья в Восточной Испании.
Мезолит

Другое крупнейшее изобретение новой эпохи — кер а м и к а . Свойство глины твердеть при обжиге было
использовано для изготовления различных емкостей,
применяшпихся в процессе варки. Варка изменила весь
образ жизни древнего человека, что сказалось и на его боевом оснащении. Знаменитый рыбий клей, вываренный
из рыбьих костей и внутренностей, позволил надежно
скреплять между собой различные сорта древесины и рога и создавать таким образом прочные и упругие луки.
Это были уже не те согнутые и, вероятно, ошкуренные
ветки с тетивой, которые появились в переходную эпоху
мезолита6, а достаточно совершенное и мощное оружие,
состоящее из деревянной основы и хорошо пригнанных
друг к другу роговых пластин, расположенных но всей
ее длине. Вообще, соединение в одном изделии разнородных материалов, взаимно дополняющих и усиливающих
свойства друг друга, кажется весьма характерной чертой
той далекой эпохи.
Лук и стрелы с момента своего появления и на прот я ж е н и и нескольких т ы с я ч л е г о с т а в а л и с ь с а м ы м
дальнобойным о р у ж и е м в руках человека — вплоть
до изобретения огнестрельного оружия. Да и тогда этот
проверенный временем механизм еще долго на равных
конкурировал с «громобойиыми палками». Во время
Крымской войны 1853—1856 годов лук с успехом примен я л и и н о р о д ч е с к и е формирования русской армии.
С луком нередко ходили на охоту (например, в западносибирской тайге) еще в 40—50-х годах XX века, когда возникали перебои с поставками боеприпасов.
Рис. 12. Пластины серовского лука. Сделаны
из плотной верхней корки рогов благородного
оленя. 13 длину достигали 87 см. Двух-трех
таких изделий хватало для производства
одного полутораметрового лука. Роговые
пластины соединялись друг с другом
внахлест. Их концы были взаимно скошены
продольными срезами и заходили один
под другой. В результате обе пластины плотно
и прочно соединялись друг с другом, образуя
словно единое целое. Серовский лук занимал
совершенно особое место среди всех
остальных известных нам древнейших
образцов метательного оружия. Он появился
на свет в глубинах Северной Азии
и представляет собой самый ранний из ныне
известных типов сложного лука. МА ИАЭ'Г
СО РАН
Рис. 13. Костяные шиловидные наконечники
стрел. Применялись жителями Западной
Сибири в эпоху неолита для охоты
на водоплавающую дичь. Впрочем, и для
копытных такие наконечники представляют
серьезную опасность. V -IV тыс. до н. .4.
Памятник Сопка-2 в Центральной Барабе.
Раскопки В. И. Молодина, МА ИАЭТ
СО РАН

18

Форма лука с натянутой тетивой во многом зависит
от его конструкции. Она менялась на протяжении истории от простой дуги до сложной кривой, напоминающей
букву «м». Изготовление даже простого лука - достаточно трудоемкий и долгий процесс, требующий немалого
опыта и навыка. Некоторые племена особенно славились
своими луками и выпускали их на обмен. Так, во время
освоения русскими Сибири селькупские луки шли в государеву казну в качестве ясака наравне с п у ш н и н о й .
К а к п о к а з ы в а ю т этнографические материалы,
для изготовления кибити лука необходимо специально
подобранное дерево. За таким сырьем снаряжались даже
экспедиции. Лук, к сожалению, недолговечное1 оружие,
ни один охотник не упускал возможности запастись подходящей древесиной. В течение полугода она сушилась
в тени, вдали от сквозняков, и пропитывалась смолами.
И только затем из нее тщательно выстругивалась кибить.
От того, насколько равномерно и плавно выгибались ее
плечи (гнущиеся части лука между рукоятью и местом
крепления тетивы), во многом зависели и долговечность,
и эффективность оружия. Важно было, подбирая профиль сечения, добиться, с одной стороны, наибольшей
гибкости, с другой, — приемлемой жесткости, чтобы лук
не получился излишне слабым и ломким.
Изготовление тетивы было не менее сложной процедурой. В дело шли хорошо просушенные и сплетенные
волокна сухожилий со спины добытою зверя. Позже стали использоваться растительные волокна — например,
крапины. На тетиву годилась н сыромятная кожа со спины животного (с участка, расположенного вдоль позвоночника). Но самой лучшей (в частности, у бурят)
считалась кожа с живота тощей коровы. Сыромятину
обезжиривали, растягивали и скручивали. Такая тетива
не вытягивалась и не давала усадки.
Лук не являлся серийным оружием, и каждый его экземпляр обладал только ему присущими свойствами.

Рис. 14. Наименование деталей лука:
а - кибить; б тетива; в
спинка (внешняя
сторона); г - внутренняя сторона; д - плечо;
е — врезной конец; ж - концевая накладка;
з - срединная боковая накладка;
и - срединная фронтальная накладка
Рис. 15. Защитные роговые щитки.
Надевались на левое запястъе, т. к. тетива
некоторых мощных луков при выстреле могла
травмировать руку. МА ИАЭТ СО РАН

От каменного века к эпохе бронзы

19

Рис. 16. Каменный наконечник, застрявший
в лопатке ребенка. Шаманский Мыс.
Прибайкалье. Раскопки А. П. Окладникова
и А. К. Конопацкого. МА ИАЭТ СО РАН

К каждому луку требовалось специально подбирать стрелы. Самые хорошие делались из просушенных бревнышек определенного вида. Дело в том, что существенное
влияние на полет стрелы оказывает ее так называемый
«прогиб», то есть свойство древка «гасить» колебания,
возникающие от толчка тетивы в момент ее с п у с к а .
Чем больше начальная вибрация стрелы, тем меньше точность попадания. Поэтому стрелы, и з г о т о в л е н н ы е
из длинных тонких прутиков, выигрывая в технологичности, проигрывали в меткости. Это обстоятельство
издавна заметили лучники всех стран. И в Восточной
Европе, и на Арабском Востоке, и в Сибири — там, где
лучной стрельбе придавалось особое значение, — древки
выстругивали из старых жестких деревьев, срубленных
осенью, когда их волокна содержат меньше влаги.
При этом наконечник всегда резали из более плотной
комлевой части. Довершало оформление стрелы оперение, на которое шли птичьи перья.
Стрельба из правильно изготовленного крупного лука
давала фантастические результаты. Английские лучники
в пределах сотни метров пробивали рыцарскую броню.
Североамериканские индейцы (а их луки были далеко
не самыми мощными в истории) пробивали стрелой бизона насквозь, при этом доставали человека, бегущего рядом7. В эпоху завоевания Америки, но многочисленным
свидетельствам очевидцев, индейские стрелы пронзали
щиты испанцев и их пластинчатые доспехи.
Впечатляют результаты экспериментов, проведенных
в наши дни. Стальной наконечник стрелы, выпущенной
из современного лука с силой натяжения в 35 килограммов с 75 метров, пробил кольчугу из дамасской стали
и проник н манекен на глубину 20 сантиметров. С расстояния 60 метров такой снаряд насмерть разил взрослого
медведя. Для сравнения — сила натяжения монгольских
луков обычно бывает свыше 60 килограммов. Уже из этих
примеров видно, какое грозное оружие получили древние воины и охотники с изобретением лука.
Теперь они легко поражали цель на весьма отдаленном и безопасном для стрелка расстоянии. Согласно дошедшим до нас сведениям, а н т и ч н ы й л у ч н и к Анаксагор,
с ы н Димагора (Северное Причерноморье), стрелял из
сложного лука на 282 оргия (свыше 520 метров). Урартский царь Руса, сын Аргишти (Закавказье), метал стрелы на отметку 476 метров, выстрелы тяжелых индейских
луков покрывали расстояние в 450 метров, а рекорды турецких лучников достигали 900 метров. Это, конечно,
выдающиеся выстрелы, вызывавшие удивление современников. Столь дальние выстрелы, видимо, и не имели
особого практического смысла, ибо, как свидетельствует опыт европейских и восточных лучников, уверенная
дистанция стрельбы, сверх которой точное попадание уже
невозможно, — 300 локтей (154 -156 метров).

Рис. 17, а г.. Способы натягивания тетивы:
а — «первобытный», самый простой и всем
знакомый прием. Используя его, средней
силы человек мог стрелять только
из довольно слабого лука:
6 — «средиземноморский», более удобный
и распространенный прием, позволяет согнуть
кибить достаточно сильного лука; большой
палец правой руки оказывается не занят,
а тетива при натяжении слегка закручивается
вправо; в
такое положение пальцев
на тетиве логично назвать «промежуточным»;
г - «монгольский» способ, считается
наиболее совершенным. Вариантов взаимного
расположения пальцев руки при стрельбе
в такой манере было немало, неизменным
оставалось лишь одно — тетива цеплялась
большим пальцем, которым и производилась
основная работа. Для успешной стрельбы
из сильного и упругого лука желательно было
иметь специальное кольцо, предохранявшее
внутреннюю сторону большого пальца
от травм

20

Рис. 18. Первобытный охотник. Он вооружен
массивным копьем (а), за спиной у него
в специальном кожаном чехле (6) помещалось
несколько легких дротиков (в) для добычи
зверя на самой дальней дистанции.
За поясом - длиный вкладышевый костяной
к и н ж а л (г) с каменными остриями,
Хотя кинжал изображен с обнаженным
лезвием, в действительности охотники,
чтобы не пораниться и не повредить само
оружие, носили его в специальных чехлах.
С левой стороны к поясу подвязана
сумочка (д) с инструментами - резцами
и скребками дли разделки туши добытого
зверя и запасом каменных лезвий

У лука было еще одно неоценимое свойство сравнительно по всеми другими метательными орудиями высокая скорострельность. Средневековые лучники,
например, могли выпускать от 8 до 12 стрел в минуту.
Очевидно, не меньшим мастерством обладали и их далекие предшественники эпохи бронзы и раннего железа.
Если цель представляла собой большую малоподвижную
группу (будь то стадо животных или плотный ряд воинов, то на точности стрельбы спешка практически
не сказывалась8.
Удивительная и яркая находка остатков неолитического метательного оружия была сделана в середине прошлого века в Прибайкалье - на берегах Ангары и Лены.
Здесь Л. П. Окладников 4 обнаружил роговые детали
16 сложных луков, положенных в погребения не только
мужчин и женщин, но и детей. Но имени археологической культуры, к которой они принадлежали, такие луки
называют серовскими.
Их детали представляли собой длинные, узкие и довольно тонкие пластины, отделенные по всей длине
от ствола рога. Их размягчали в воде, срезали внутреннюю губчатую сердцевину и на внешней стороне полностью сглаживали все наружные бугры. Эти усиливающие
части приклеивались с внешней стороны оружия. Без те-

От каменного века к эпохе бронзы
тивы кибить такого лука имела вид прямого, суженного
к концам, стержня. С закрепленной тетивой серовский
лук выгибался и приобретал дугообразную форму. Тетива
для такого оружия плелась, скорее всего, из сухожилий
животных, снятых со с п и н ы при разделке туши (обыкновенно оленя). После просушки они разделялись пальцами
тонкие, как шелк, волокна, которые затем сплетались
тетиву. Точные аналоги такого оружия не известны,
однако, судя по близким этнографическим параллелям
Полинезии и Африки, вся поверхность подобных сложных луков плотно покрывалась наружной оплеткой,
которая повышала упругость изделия и защищала его
от влаги. Судя по сопутствующим находкам, древние жители Ангары украшали свое оружие бусинами и подвесками из клыков марала, которые гроздьями свисали с его
кибити. Важнейшее отличие серовских луков от всех неолитических аналогов и современных архаичных этнографических образцов состояло в том, что в его конструкций впервые одновременно были использованы и кость,
дерево.
Итак, в руках людей появилось очень совершенное
оружие. Что же касается военных действий, то о н и , конечно, случались, но, вероятно, угроза военного вторжения для жителей неолитических поселков оставалась еще
не слишком высокой.
Этнографические м а т е р и а л ы свидетельствуют,
что конфликты на ранних этапах человеческой истории
предпочитали улаживать миром. Если же мира достичь
не удавалось, силовое противостояние чаще ограничивали единоборством предводителей или специально
выбранных для этого бойцов. В других случаях договаривались вести бой до первой крови, заранее уславливались о максимальном числе убитых, по достижении
которого следовало мириться, и т. д. Поединки проводились по определенным правилам и чем-то напоминали
дуэль . Например, у австралийских аборигенов метавший копье воин должен был гордо стоять и ждать
под бодрящие вопли сородичей ответного броска противника. Практиковался и другой способ разрешения споров,
записанный этнографом и путешественником Д. Эттенборо. Этот способ требовал от соперников удивительного
мужества и железной выдержки. Неприятели садились,
скрестив ноги, друг против друга, один наклонялся и нананосил ножом рану сопернику. За тем наставал черед
другого. Так продолжалось до тех пор, пока один из «дуэлянтов" не сдавался или не терял сознания от боли и попотери крови.
В целом, воин эпохи неолита не очень отличался
от охотника, каковым, как правило, он и являлся. Впрочем, лучший охотник — всегда хороший воин.

Рис. 19. Шлифованный каменный топор.
Форма его полированного лезвия уже близка
к современным. Выточенное из сланца
выпуклое острие по мере надобности
подправлялось небольшим абразивом.
Эффективность такого орудия возрастала
за счет полукруглой формы его рабочей
кромки. Тесла имели аналогичную форму
и отличались от топоров лишь сечением
бойка и п р и н ц и п о м расположения его
относительно оси рукояти. Новосибирское
Приобье. НГКМ
Рис. 20. Каменное долото. Новые орудия —
топор, тесло, долото — резко расширили
возможности обработки дерева. С их
помощью люди стали делать лодки.
а с появлением этого транспортного средства
произошли и первые вооруженные схватки
на воде. Новосибирское Приобье. НГКМ

21

22

Глава 2

В эпоху звонкого металла

С

ередина II-го тысячелетия до н. э. Пылает костер,
в горячих тиглях дрожат золотистые л у ж и ц ы
металла, вскоре он окажется в разогретых полостях,
оттиснутых в глине или вырезанных в мягком тальке. Остыв,
металл сохранит их формы и превратится в отсвечивающие
желтым предметы, издающие при ударе чудесный звон.
4000 лет прошло с тех нор, как умельцы неолитического по
селения Чайеню 1 впервые попробовали плавить самородную
медь, и в привычном шуме древних селищ стал ясно слышаться этот мелодичный звон.
Для людей той эпохи плавка металлов явилась лишь одн и м из целого ряда изобретений. Нарастающая лавина
последствий, вызванных открытием металлургии, имела
огромное значение в истории человечества. Оно вступило
в бронзовый в е к . Это было время победы пастушеского
и земледельческого хозяйств, время демографических всплесков и широких миграций, появления колесного транспорта
и новых технологий, позволивших быстро и точно копировать самые совершенные орудия труда и оружие, создавать
украшения невиданных прежде форм. Ремесленники выделяются в особый «клан», бдительно хранящий от чужих глаз
т а й н ы своего мастерства. Изменяется духовная культура,
появляются новые божества и их служители. Возрастает
значение организационной деятельности предводителя.
у с л о ж н я ю т с я общественные отношения, создаются первые
государства. В бронзовом веке тесались камни Великих пирамид, возводились стены «священной» Трои. слагались гимны Ригведы, под мостами Вавилона плавно катились волы
Евфрата, утреннее солнце освещало ворота Мардука и кровли храмов Эсагилы, царственная Семирамида вступала в прохладу своих в и с я ч и х садов. А где-то на полях сражений
вздымали пыль колесницы древних Ариев и свирепых гиксосов, скакали по крепкому насту коренастые лошади, а следом за ними в снежных вихрях пыли скользили, схватившись
за упряжь, сибирские лыжники...

В эпоху звонкого металла

Рис. 1. Навершие бронзового ножа. Середина
2-го) тыс. до н. э.. Могильник Ростовка.
Омское Прииртышье. Западная Сибирь.
Раскопки В. I I . Матющенко. МАЭС ТГУ

23

24
Распространение скотоводства позволило древним колл е к т и в а м время от времени поправлять свое благосостояние
за счет угона скота, грабежей и военного насилия. Все взрослые мужчины из охотников и пастухов при малейшей необходимости теперь превращаются в воинов — защитников
своих и грабителей ч у ж и х . Военные походы уже настолько
выгодное дело, что общества все чаще организовываются
на в о е н н ы й лад, война является непременным условием
их существования. Оружие, еще нчера охотничье, сегодня станонится боевым. Изменяются и требования к нему. В боевом
оружии, от степени совершенства которого зависит жизнь,
его владельца, всегда воплощались новейшие технологичес к и е д о с т и ж е н и я э п о х и . Так. в век бронзы основное

Рис.2. Сверленый каменный топор. Подобные
изделия были грозным оружием в руках
пастухов афанасьевской культуры (середина
3-го тыс. до н. ж). Исследования
механических свойств ударных орудий,
проведенные в 1925- 31 гг. учеными
Инситута истории материальной культуры
АН СССР {ныне Институт археологии РАН),
показали неожиданно высокую
эффективность удара такими топорами.
Коэффициент их полезного действия
колебался в пределах 82 9 0 . Эпоха ранней
бронзы. Могильник Пещеркнн Лог. Горный
Алтай. Раскопки В.И. Молодина. МА ИАЭТ
СО РАН
Рис. 3. Основные т и п ы «боевых топоров».
встречающихся в Южном Сибири

Рис. 4. а-к. Наконечники стрел из камня (а д) и кости (е и). Каменные наконечники
стрел по-прежнему преобладают в колчанах лучников эпохи бронзы. Имея при малых
размерах достаточно большой вес и острые пильчатые края, они обладали высокой
пробивной силой. Такие наконечники делали очень тщательно, в отличие от сланцевых
дротиков (к), небрежность изготовления которых сразу бросается в глаза. Костяные
наконечники стрел немногим уступали по проникающей способности каменным.
Они (судя но результатам экспериментальных стрельб) наносили более глубокие травмы,
чем бронзовые, и часто были даже опаснее, ибо вызывали заражение раны прогорклым
костным жиром. Снабженные неболышим острым жальцем (и), они довольно легко
отделялись от древка и оставались в ране, (а—и) — Кротовская культура. Середина 2-го тыс.
до н. э. Могильник Сопка-2. Западная Сибирь. Раскопки Н. II. Молодина;
(к) - Афанасьевская культура. Середина 3-го тыс. до н. э. Окрестности Денисовой Пещеры.
Горный Алтай. МА ИАЭТ СО РАН

В эпоху звонкого металла

к о л и ч е с т в о металлоемких изделий — это предметы
вооружения, а не средства трудовой деятельности.
И все же появление металла на полях сражений
на первых порах не давало серьезных преимуществ воюющим сторонам. Оружие, сделанное из нового материала оставалось еще слишком несовершенным. И долгое
время его т и п ы и способы владения им были почти такими же, как и в неолите. По-прежнему арсенал племени состоял из лука, усиленного роговыми накладками;
стрел с острыми каменными и костяными наконечниками: легких метательных дротиков; копий, тяжелых дубин
и палиц, которые вместе со шлифованными топорами,
обоюдоострыми кинжалами и костяными ножами помогали сокрушить врага в ближнем бою.
Первые бронзовые ножи и наконечники копий были
небольшими, а форма их во многом повторяла листовидные очертания каменных изделий. Крепились металлнческие острия к несущей части также испытанными способами — зажимались в расщеп древка, забивались и торцы
роговых рукояток, вставлялись и вклеивались и полости
трубчатых костей. Тонкие расплющенные металлические

25

пластинки, из которых все чаще делались лезвия и наконечники копий, нередко г н у л и с ь от сильного удара
и довольно быстро тупились. Они не могли составить
серьезную конкуренцию каменным остриям, еще долго
мелькавшим на полях сражений.
Правда, само каменное оружие уже было совсем
иным, так как отбор сырья и технология его обработки
существенно изменились. Почти не встречались теперь
копья и дротики с тонко ретушированными изящными
наконечниками. На смену твердому и хрупкому кремню
пришли мягкие сланцевые и шиферные породы. Ненужной стала ювелирная обработка камня. Достаточно было
быстро и довольно грубо несколькими сколами придать
подобранной заготовке задуманный контур и обточить
неровности острия. Сырьем в виде подходящих сланцевых пластин природа щедро делилась с человеком.
Н а к о н е ч н и к и стрел, как и прежде, изготавливались
струйчатой ретушью из кремневых и яшмовых пород
к а м н я и вырезались из свежей кости. Проверенные
временем неолитические технологии оказались здесь
востребованными.

26

Рнс. 5. Наскальные рисунки эпохи
бронзы. Колбак-Таш. Горный Алтай.
Ортаа-Саргол. Респ. Тыва

В ближнем бою на полях сражении 3-го — начала
2-го тысячелетия до н. э. господствуют сверленые так
называемые «боевые топоры». Встречаются такие изделия на большей части Европы, являясь своеобразным
маркером некоторых археологических культур, которые
так и называются «культурами боевых топоров». В немалом числе подобные предметы найдены и в Западной
Сибири на обширной территории от таежного Васюганья
на севере и до гор среднего Алтая на юге. При всех различиях н форме и размерах «боевые топоры» изготовлены но одной технологической схеме, включавшей три
последовательные операции - формовку, шлифовку,
сверление. С подходящего по форме и размерам камня
сильными ударами снимали лишний материал и придавали заготовке вид клина. У топоров сложных форм,
с выточенным в виде молоточка обухом и лезвием в форме небольшой лопасти, на этой стадии применялось еще
и отпиливание кусков, которые нельзя было удалить се-

рией сколов. Затем вся поверхность изделия подвергалась
равномерной шлифовке, окончательно оформлявшей лезвие. И наконец, трубчатой костью с песком свердилось
отверстие.
Впрочем, несмотря на название, далеко не все исследователи считают эти топоры именно оружием. Одни
относят их к рабочим орудиям горных выработок (потому что одно из таких изделий было найдено в заброшенной горной выработке Алтая), другие - к р и т у а л ь н ы м
предметам. Тем не менее столь выразительное название
неслучайно, как неслучайно то, что позднейшие металлические боевые топоры похожи на своих далеких каменных предшественников.
Судя по оружию эпохи ранней бронзы, можно предположить, что открытые бои1 включали в себя первоначальную перестрелку из луков на дальней дистанции,
затем быстрое сближение с противником н поражение его
в непосредственном контакте колющим (копьями, кинжалами) и ударно-дробящим (топор, дубины) оружием
ближнего боя. Сражались воины тех дет в основном
в рассыпном строю, используя то оружие, которым лучше всего владели. Во всяком случае, предполагать какоелибо особое боевое построение оснований пока нет.
Очень высока вероятность применения в ближнем бою
оружия типа кистеня — оно представляло собой округлый камень, обернутый кусочком кожи и привязанный
к длинному ремню или веревке. Среди археологических
материалов выявить детали такого рода оружия крайне
трудно. Кожа в земле не сохраняется, а все камни похожи друг на друга. Столь же тщетно ожидать и находки
деревянных дубин в поселенческих пли погребальных
комплексах. Но и то. и другое оружие можно рассмотреть
на наскальных рисунках.

В эпоху звонкого металла

Сейминско-турбинские
копейщики
(середина II тыс. до н. э.)
Изменения в технике ведения боя произошли лишь с появлением новых моделей оружия. Их создание было
связано с распространением оловянистых бронз, изменением качества металла и открытием техники тонкостенного литья, позволившей делать для наконечников копий
и топоров полые втулки (иногда их называют слепыми),
тем самым добиваясь простого и надежного скрепления
их с рукоятью. Эти знаменательные открытия относятся
к середине 2-го тысячелетия до н.э. — вскоре на огромных территориях Северной Евразии (от границ современного Китая па востоке до территории Финляндии
и Молдавии на западе) появляются очень сходные типы
велнколепиого бронзового оружия. Немалая заслуга в его
создании и распространении принадлежит загадочным
племенам литейщиков и воинов, за которыми в археолог и и закрепилось название сейминско-турбинских.
Как считают специалисты по древней металлургии,
эти таинственные племена вышли откуда-то из районов
Рудного Алтая и совершили беспримерный по своим
масштабам поход на Запад, оказав огромное влияние
судьбы народов Северной Евразии. Их путь, отмеченный для нас редкими могильниками и случайными
находками великолепного бронзового оружия, лежал
колков и озер лесостепной Сибири, сквозь сумрачные дебри дремучей тайги, через горные хребты Урала
Рис. 6. Бронзовые наконечники копий. Образцы
литья сейминско-турбянского облика (1, 2).
Их прямые стороны (а) тщательно заострены
аккуратной отпилкой кромок на наковальне
и заточены абразивом. У основания их втулок (6)
располагаются округлые ушки (в). В данном случае
эта деталь (как и бронзовые рельефные валики (?)
у основания втулок, имитирующие обмотку
веревочкой) — дань традиции, ибо отверстия
в ушках часто уже нет, но есть отверстие для штыря,
сквозь которое он забивался в древко. Некоторые
наконечники копий имели под пером (д)
дополнительно кривое лемвие в форме плоского
крюка (е), как будто приостренного с внутренней,
обращенной к древку стороны. Отличительная черта
копий сейминско-турбингкого типа - ребро
жесткости (ж), приобретающее у основания форму
вилки (з). Приземистые, довольно широкие
наконечники (У, 4) представляют собой иную
технологическую традицию — традицию ковки.
Их толстые большеразмерные втулки имеют узкую
продольную щель, поэтому изделия с подобным
усройством несущей части иногда называют
наконечниками с несомкнутой втулкой. Перо их
оставалось приострснным только с одного дальнего
конца. Боковые стороны тупы. Надетые на весьма
толстое и, очевидно, длинное древко,
эти наконечники делали оружие исключительно
колющим. Середина 2-го тые. до н. э. Могильник
нка. Омское Прииртышье. Западная Сибирь.
итки В. И. Матюшенко. МАЭС ТГУ

27

28

к лесным равнинам Восточной Европы. Отличало этих
воинов-странников оружие ближнего боя, в котором
со всем блеском проявились новые технологии бронзолитейного дела.
Прежде всего, впечатляют наконечники копий и их
размеры. Длина некоторых достигает 44 сантиметров.
В случае укороченного до разумных пределом древка мы
имеем дело с прекрасным фехтовальным оружием предтечей меча. Если отлить полностью из бронзы меч
аналогичной длины, он окажется либо слишком тяжелым, либо (в облегченном варианте) чересчур хрупким
оружием. Бронзовые клинки длинных мечей и кинжалов,
обнаруженные на территории Сибири, как правило, оказываются сломанными. Сочетание же разнородных
материалов (гениальное изобретение предшествующей
эпохи) - легкой прочной деревянной и хорошо сбалансированной металлической частей - делало такое короткое «рубильное копье» весьма действенным оружием.
Применялось оно преимущественно против не защищенного доспехами противника.
Рис. 7. Согнутое бронзовое копье- доказывает,
что бронза была не очень удобным
материалом для создания мощного рубящего
оружия. Острые кромки лезвий
зазубривались, а тонкие тулки копий
гнулись и разрушались при сильном рубящем
ударе. Случайная находка близ Омска.
Развитый бронзовый век. ОКМ

Рис. 5. Бронзовые втульчатые наконечники
топоров-кельтов. В зависимости от того,
как располагалось лезвие относительно оси
рукояти - вдоль или поперек, получались
топоры иди тесла. Боковые стороны
бронзовых кельтов украшались
геометрическим орнаментом и фигурками
животных. Середина 2-го тыс. до н.э.
Могильник Ростовка. Омское Прииртышье.
Западная Сибирь. Раскопки
В. II. Матющенко. МАЭС ТГУ
Рис. 9. Реконструкция крепления втульчатого
бронзового шпора к деревянной рукояти.
В торец вкладыша топорища забивались
деревянные клинышки, которые, упираясь
в дно втулки, расщепляли рукоять и прочно
заклинивали ее в бойке. В процессе работы
рукоять зажималась во втулке все прочнее

В эпоху звонком» металла

Набор о р у ж и я б л и ж н е г о боя дополнялся богато
орнаментированными в т у л ь ч а т ы м и топорами-кельтами,
двулезвийными кинжалами и кривыми ножами с в ы г н у той спинкой и отведенным вверх острием. Рукоятки
таких клинков с обеих сторон украшались литым орнаментом, а на их навсршиях помещались фигурки животных, преимущественно, лошадей.

Рис. 10, а-г. Каменная литейная форма для изготовления втульчатого топора-кельта:
а -внешняя сторона; б и в — внутренние стороны; г - схема совмещения створок литейной
формы. Орнамент на внутренних сторонах створок разный: одна половинка будущего
орудия украшена богаче — вероятнее всего, она считалась лицевой, Обе половинки
литейной формы совмещались и скреплялись между собой обмоткой. Между ними
вставлялся заранее заготовленный клинышек так, чтобы между ним и стенками створок
оставался одинаковый промежуток, в который заливался расплавленный металл.
Середина 2-го тыс. до н. э. Могильник Ростовка. Омское Прииртышье. Западная Сибирь.
Раскопки В. И. Матющенко. МАЭС ТГУ

Рис. 11. Устройство рукоятей втульчатых топоров было различным. Одни (составные — 1)
продолжали традиции каменного века, только теперь вместо шлифованного каменного
бойка в рукоять вставлялся деревянный посредник (а) с бронзовым острием (б).
Другие (2) были цельными и вырубались из развилки дерева или части ствола с сучком

29

30
Одним из п е р в ы х средств защнты, придуманных
древнейшими к о н с т р у к т о р а м и , был щит. Вероятно,
поначалу это был и легкие плетеные изделия, действенные в эпоху холодного оружия. Стальное лезвие, с силой
посланное поперек прутьеи, упруго отскакивает от них.
а направленное вдоль прутьев — застревает между ними.
Щит, сплетенный из тщательно подобранных прямослойных веток даже самым простым способом — крест-накрест, защищал вполне надежно. Если же такой щит еще
обтягивали толстой сырой кожей, то пробить его даже
копьем было весьма трудно.

Рас. 12. Древнейший тип ламеллярного
панциря. Собирался из двух разных
по ширине 1 лент, набранных из роговых
пластин. Доспехи имели равный покрой:
у панцнря могли быть «полы».
запахивающиеся на груди и тем самым
образующие двойной слон защиты: в другом
варианте нагрудник и наспинник
представляли собой отдельные части,
связанные наглухо между собой ремнями,
а — схема шитья плечевых ремней,
скрепляющих составные части доспеха.
Реконструкция но материалам могильника
Ростовка. Середина 2-го тыс. до н. э. Омское
Прииртышье. Западная Сибирь. Раскопки
В. И. Матющенко. МАЭС ТГУ

Риг. 13, а-е. Схема изготовления панцирных
пластин. Ростовскинские резчики
использовали еще неолитические техники
расщепления и выпрямления рога. Этот
трудоемкий процесс выглядит следующим
образом. От рога оленя отрезают длинный
стержень, не имеющий ответвлений (а).
Вдоль него делают надрезы, после чего рог
легко разделяется надвое (6) и в течение
двух-трех дней вымачивается в воде. Затем
обе половинки складывают изгибами в разные
стороны (в) и стягивают ремнем в единый
прямой прут (г). После высыхания
его развязывают и получают две
распрямленные заготовки. Далее их
надпиливают и обламывают до нужного
размера. В этом полуфабрикате, вероятно,
лучковым сверлом с бронзовым
наконечником проделывают отверстия (д)).
Поверхность пластинок полируется, и на ней
специальным двузубым инструментом
наносятся ряды параллельных бороздок (е)

В эпоху звонкого металла
Наверное, тогда же родились и плетеные доспехи,
как некая замена щиту. Ведь у лучника по время боя заняты обе руки, и он остается открытым для стрел врага.
Так же открыт и воин, вынужденный держать в одной
руке копье, а в другой топор. Плетеная из гибких веток,
боевая одежда хорошо известна по этнографическим
материалам Нового Света и Юго-Восточной Азии.
Неплохой защитой могли служить и плотные косматые
шкуры животных, которые, скорее всего, и были самыми
первыми доспехами. Рубящий удар, нанесенный коротким клинковым оружием сверху вниз вдоль шерсти,
соскальзывал с неё. Толстые, особенно на шее, и плотные
шкуры крупных копытных, отформованные в сыром виде
и потом загрубевшие, становились непреодолимой прерадой для большинства разновидностей оружия тех лет.
Они представляли собой прекрасный материал для создания самых различных защитных приспособлений —
нагрудников, курток, щитов, наручей и т. д.

Рис. 14. Роговые пластинки с отверстиями
по краям. Закрывали грудь и спину "воиналитейщика" одного из сейминско-турбинских
племен. Такие длинные пластины были
не очень удобны, так как ограничивали
движение корпуса и, как это видно на снимке,
ломались. Середина 2-го тыс. до н. д.
Могильник Ростовка. Омское Прииртышье.
Западная Сибирь. Раскопки
В. И. Матющенко. МАЭС ТГУ

Рис.15. Тяжеловооруженный сейминско-турбинский воин. Грудь и спину его защищает
ламеллярный жилет из длинных гибких роговых пластин (а). Под него надета толстая
поддевка (6), смягчающая удар. Плечи закрыты широкими ремнями (в), скрепляющими
панцирный нагрудник и наспинник. Шею защищает ожерелье (/) с массивными подвесками.
Наручи из толстой кожи (д) предохраняют руки от ударов вражеского кинжала. Голову
закрывает круглая шапочка (е) из толстой загрубевшей кожи, надетая поверх мягкой
подкладки. В руках воина — короткое копье ( ж ) . Дополняет набор оружия рукопашной
схватки изогнутый бронзовый нож (з). Реконструкция по материалам могильника Ростовка.
Середина 2-го тыс. до н. э. Омское Прииртышье. Западная Сибирь. Раскопки В. И.
Матющенко. МАЭС ТГУ

31

32
При таком способе плетения удавалось обходиться без
матерчатой или кожаной осноны. Эти панцири можно
было с успехом использовать для изготовления наручей
и «бронирования» щитов.
Неуязвимость «бронированного щита» привела
к необходимости совместных действий. Так родилась «сибирская фаланга», как назвал ее известный специалист
в области сибирских древностей П. М. Кожин. По его
мнению, она включала в себя не менее трех одновременно наступающих линий, каждая из которых выполняла
на поле брани свою собственную боевую задачу. Воины
первого ряда копьями с крюками цепляли доспехи и распарывали швы костяных и кожаных лат, второй ряд
фехтовальными копьями наносил удары, третий своими
пиками, «разделяя движущиеся друг за другом шеренги
противника», сдерживал напор вооруженной вражеской
толпы.
Но действительно ли древние сибиряки использовали такую схему боя? Согласия среди специалистов нет.
Под фалангой обычно п о н и м а е м с я боевой порядок,
состоящий из нескольких следующих друг за другом шеренг. Это не совсем так. В бою основной удар принимали на себя воины первой л и н и и . И когда один из н и х
падал, его место занимал идущий следом. Поэтому настоящая фаланга состояла не из сомкнутых шеренг, а из множества коротких колонн, где люди стояли друг за другом.
Эти колонны выстраивались в длинную фронтальную
цепь. Каждое и;» таких подразделений было самостоятельной военной единицей с определенным числом воинов
и своим собственным командиром. Глубина построения
фаланги определялась количеством людей, ее составляющих. Именно такое устройство позволяло древним армиям из походного положения (как правило, маршевой
колонны) быстро разворачиваться в боевое. Для этого все
подразделения, начиная со второго, делали "ход конем ",
как бы обтекая передние отряды. Это движение было
хорошо отрепетировано. Поскольку же подразделения
по численности были одинаковыми, то создавалось впечатление, что наступают плотно сомкнутые шеренги,
следующие одна за другой.

Конструкторы эпохи бронзы не прошли мимо давно
знакомого сырья - кости и рога7. Детали древнейших лат
из рога в виде д л и н н ы х (до 15 сантиметров) и узких (2,53 сантиметра) пластин, снабженных вдоль продольных
сторон отверстиями и иногда украшенных бороздками,
найдены в 1965 ищу в могильнике эпохи бронзы у села
Ростовка близ Омска. Пластины панцирей подобного
типа, получивших впоследствии название ламеллярных,
скреплялись между собой при помощи ремней, шнуров
или тесемок, пропущенных сквозь отвсчктия но всему периметру, и располагались на теле воина вертикально.

Рис. 16, а,. б. Цельнометаллические р у к о я т и
ножей, несмотря на то. что нередки
украшались геометрическим орнаментом
едва ли использовались в том виде, в котором
выходили из рук мастера. Несущие части
древнейшего оружия оборачивались кожей,
закрывались деревянными накладками
и обматынались нитью. Середина 2-го тыс.
до н. э. а - Е л у н и н с к и й могильник. Западная
Сибнрь. Раскопки Ю. Ф. Кирюшина.
АМ А ГУ. б, - могильник Роскшка. Омское
Прииртышье, Западная Сибирь. Раскопки
В. И. Матюшенко. МАЭС ТГУ

В эпоху звонкого металла

33

Рис. 17, а, 6. Панцирная пластина (а) и способ сборки доспехов (б). Из подобных деталей
собирались латы для воинов кротовской культуры. Они отличаются от уже знакомых нам
панцирей из Ростовки не только формой звеньев, но и иным принципом сборки
«бронированного» покрытии корпуса. Роговые пластины нашивались на мягкую тканую
или кожаную основу. Крепились они но принципу рыбьей чешуи, рядами. Такие доспехи
так и намываются чешуйчатыми. Чтобы звенья собранных лат не топорщились
и не разъезжались в стороны, в приостренной части каждой чешуйки сверлилось отверстие.
которое совмещалось с дырочкой па пластинке нижнего ряда. Через них пропускалась нить,
притягивавшая все чешуйки к мягкой основе. Четный ряд скреплялся с четным, нечетный,
соответственно, с нечетным. Середина 2-го тыс. до н. э. Могильник Сопка-2.
Западная Сибирь. Раскопки В. II. Мододина. МА ИАЭТ СО РАН

Рис.18. Таким видится облик тяжеловооруженного воина кротовской культуры.
От вражеских ударов он защищен роговым чешуйчатым доспехом (а), ближайшие аналоги
которому можно найти на штандартах Ура и стелах Аккада в Месопотамии. Для поражения
противника на дальней дистанции кротовскому латнику служит сложный лук (б)
со стрелами, оснащенными кремневыми и костяными наконечниками, В ближнем бою воин
действует копьем с острым бронзовым наконечником (в). Бронзовый топор-кельт (г)
и булава с к а м е н н ы м навершием (д) позволяют сокрушить недруга в рукопашной схватке.
Массивный бронзовый кинжал (к) переброшен на специальном ремне за спину. За поясом жезл с навершие в виде головы длинноклювой птицы (ж). Это не только знак социального
ранга, но и оружие: вырезанное из прочного отростка лосиного рога навершие способно
нанести серьезную
травму. Вероятно, это был один из первых клевцов. Середина 2-го тыс.
до н.э. Реконструкция по материалам могильника Сопка-2. Западная Сибирь. Раскопки
В.И. Молодина.

34
Такова классическая древнегреческая фаланга. Она отличалась большой дисциплинированностью и выучкой, умением держать строй, мгновенно перестраиваться и разворачиваться и ту или иную строну. Сила фаланги заключалась
не в особых бойцовых качествах отдельных воинов, а в согласованных и сплоченных действиях всех ее членов. Пока
фаланга выступала как единое целое, она была почти неуязвима. Но стоило ей прийти в беспорядок, начинался разгром
Этот строй имел значительную протяженнность
и по фронту, и в глубину, а значит, был достаточно многочис ленным, в противном случае его легко можно было обойти
н окружить. Кроме того, следовало хорошо защищать его
фланги, особенно правый, где бок воинов не закрывался
щитами. Фаланга всегда проигрывала отрядам легковооруженных воинов, действующих тактикой засад и нападения
врасплох, а в открыюм сражении с безопасного расстояни
мечущих дротики и стрелы8.
Фаланга также оказывалась бесполезной на сильно пересеченной местности. Ландшафт во многом диктует выбор
способа ведения боевых действий. Ясно, что в лесу кавалерия и боевая колесница теряют свою мощь, в степи же,
наоборот, всадник имеет все преимущества перед пешим.
Едва ли в Сибири копьеносцы с тяжелыми щитами в пешем
строю были способны преследовать подвижных лучников,
умело использовавших естественные укрытия. Охотничьи
народы здесь успешно сражались в рассыпном строю.
Рис.. 19, а—в. Схема лука кротовского типа:

а кибить: б и в - концевые части.
Несомненно, он обладал большой упругостью.
На это указывают костяные вкладыши,
призванные заменить собой древесину,
которая уже не могла выдержать нагрузок,
возникающих на концах лука при его
натягивании. Вероятно, что в спокойном
состоянии со спущенной и снятой тетивой
такие луки выгибались в обратном
направлении, а их кибить клеилась как
минимум из двух деревянных пластин.
Для повышения упругости последней обычно
использовались эластичные сухожилия
копытных. Скрученные и заплетенные
в прочную косу или натянутые как простые
нити, они накладывались на оружие
с внешней стороны, а затем плотно
стягивались плетеными кольцами
Рис. 20, Бронзовый наконечник дротика.
Кротовская культура. Середина 2-го тыс.
до н.э. Могильник Сопка-2. Западная
Сибирь. Раскопкн В. И. Молодина.
МА ИАЭТ СО РАН

В эпоху звонкого металла

Рис. 21, а, 6. Бронзовые кинжалы,
Чтобы рукояти не скользили в ладони.
они обматывались кожаным ремешком.
а, б — схемы обмотки рукояти кинжала.
Середина 2-го тыс. до н. э. Кротовская
культура. Могильник Сопка-2. Западная
Сибирь Раскопки В. II. Молодина.
МА ИАЭТ СО РАН

Рис. 22. Мраморная булава. Постепенно
именно грозная булава становится символом
мужской силы, а потом военной, магической
и гражданской власти. Ее изображение можно
встретить и руках древних владык —
реальных и сакральных: египетских фараонов,
божеств Месопотамии, среди петроглифов
Алтая и Гаян. В качестве атрибута власти
булава дожила почти до наших дней
(вспомним булавы в руках украинских
гетманов). Представленный на фотографии
экземпляр, скорее всего, из этого ряда.
Слишком малый диаметр втулки,
высверленной под рукоять, свидетельствует
о том, что эта булава вряд ли предназначалась
для боя. Кротовская культура. Середина 2-го
тыс. до н. э. Могильник Сопка-2. Западная
Сибирь. Раскопки В. И. Молодина.
МА ИАЭТ СО РАН
Рис.23. а-б Навсршия кротовских булав были двух типов: а —грушсвидные; б-в форме
слегка сплюснутого шара. Судя по небольшому диаметру отверстия, некоторые из них
могли крепитъся на конце плетеного кожаного ремня, превращая ето таким образом
в кистень. Возможен и иной способ установки набалдашника на рукоять (а). Подобное
устройство не редкость у так называемых «отсталых» и традиционных племен. Удар,
нанесенный таким инструментом, всегда очень силен. К тому же он как бы «прибивает»
набалдашник к рукояти. Кроме того, при изготовлении этой булавы не нужно высверливать
слишком большое отверстие, что связано с немалыми трудностями

35

36

Наконец, сам принцип фаланги предполагает более;
или менее высокую организацию общества, применяющего ее. Оно должно кормить н содержать значительное
количество людей, не занятых и производственной деятельности (в данном случае, несущих регулярную воинскую службу). Для родо-племеппых объединений эпохи
развитого бронзового века содержать даже небольшие
регулярные воинские отряды представлялось делом непосильным. Все, что они могли, - быстро создать милиционное9 ополчение при угрозе нападения.
Рис. 25. Сейминско-турбинскйй латник
на лыжах. В походах лошадь навьючивали
Рис. 24. Лошадь - довольно популярный
персонаж среди украшений, характерных
для бронзовых боевых ножей. Коренастая
лошадка с густой гривой, крупной головой
и чутко настороженными у ш а м и застыла
на навершин кривого ножа. Невысокий
человек крепко у х в а т и л с я за поводья
и скользит на широко расставленных лыжах.
Эта, ставшая уже знаменитой, скульптурная
группа из могильника Ростовка указывает
на один на древнейших способов
передвижения человека на буксире вслед
за быстро скачущим животным

Необходимой

поклажей,

включавшей

предметы вооружения — плетеный щит (а),
копье.1 (6), лук со стрелами ( в , г ) , булаву ( д ) .
а также запас пищи и м и н и м у м походной
утвари. Сам воин передвигался с оружием (е)
в руках. Длиной пластин доспехов (ж)
опредсляется количество лент, ярусно
соединенных между собой и охватывающих
корпус воина. Диаметр кольца каждой
нижней ленты несколько больше, чем
у верхней. Кольца входят друг в друга,
изнутри между их стенками оставлен
небольшой зазор. Это позволяет панцирю
складываться, а воину свободно двигаться
и даже мчаться на лыжах. Длинные роговые
пластины прикрывают руки и ноги
латника (з). XVI- X I I I вв. до н.э.
Реконструкция но материалам могильника
Ростовка

В эпоху звонкого металла

37

Рис . 26. Изображение божества войны —
личина на песчаной плите из погребального
сооружения. Этот воинственный персонаж
с боевой раскраской на лице, в «короне»,
с копьями в руках доносит до нас облик
военного предводителя далекой эпохи.
X V I I I — X I I вв. до н.э. Окуневская культура.
Р. Черновая, левый приток Енисея.
Минусинская котловина, Хакасия

Рис. 27. Создавая эту личину в урочище
Хурачах-хол, древний мастер умело
использовал отверстие в скале, превратив его
в открытый рот, в который но сей день
местные жители помещают кусочки
жертвенной пищи. Эпоха развитой бронзы.
Окуневская культура. Хакасия
И все же у с и б и р с к и х в о и т е л е й с у щ е с т в о в а л о
определенное боевое построение, судя по разнообразию
предметов их вооружения. Оно применялось в Сибири
вплоть до XVII века. Представление об этом строе дает
устная традиция: «У одного только человека была кольчуга. Его с малых лет учат стрелы отбивать. Сперва тихонько пускают стрелы, потом больше, больше. Когда он
совершеннолетний станет, он уже полностью все знает...
Этот человек впереди встает. Остальные за его с п и н о й
стоят. Выглядывают и стреляют». Расположение воинов
с такими "живыми щитами" впереди хорошо известно
по с е л ь к у п с к и м материалам. Если несколько т а к и х
колонн составить вместе, то п о л у ч и т с я построение,
которое можно условно назвать «селькупской фалангой».
Надо полагать, вид панцирных воинов, показывающих
чудеса л о в к о с т и , из-за с п и н к о т о р ы х во всех направлениях летели меткие стрелы и торчали острые
копья устрашающе действовал на неприятеля 11 .
Рис. 28. Личины на камнях с головными
уборами и раскраской лиц. В традиционных
представлениях смена облика во многом есть
и смена сущности. Раскраска защищала
от злых духов, внушала ужас врагу, спасала
в бою от вредоносной магии противника.
Она была нередко родовым знаком,
позволявшим отличить своих от чужих.
В качестве красителей обыкновенно
использовались смешанные с жиром белая
глина, красная, оранжевая охра, черная сажа,
пыльца растений. Раскраска также защищала
от холода, снега, укусов насекомых и даже,
как показывают этнографические материалы,
обладала лечебными свойствами.
Окрашенные участки на черепах
погребенных, совпадающие в общих чертах
с теми зонами, что видны на наскальных
рисунках, подтверждают это. Погребения
Саяио-Алтая и степей Минусы.
По М. Л. Дэвлет, В. Д. Кубареву
и Л. П. Окладникову

40

Рис. 32. «Внслообушный» топор
н реконструкции рукояток. Случайная
находка в Здвинском районе Новосибирской
области. .Западная Сибирь. МА ИАЭТ
СО РАН

К сожалению, учеными не найдены луки сейминскотурбинского типа. Составить о н и х представление
позволяет экземпляр из могильника Сопка-2. Могильник
расположен в Центральной части Барабинской лесостепи
у слияния рек — Оми и Тартаса. Он включает в себя многочисленные погребения бронзового века, оставленные
людьми кротовскои культуры (XVI- XIII вв. до н. э.).
Ее название объясняется тем, что один из наиболее характерных ее памятников обнаружен у села Кротово
в Новосибирской области. Кротовские племена были вооружены очень основательно. Кроме топоров-кельтов
и бронзовых ножей, они имели в своем распоряжении
великолепные бронзовые кинжалы, сложные луки, легкие метательные дротики с бронзовыми наконечниками,
мощные булавы, увенчанные каменными набалдашниками, В одном из погребений ученые нашли захоронение
литейщика с типичным инвентарем сейминско-турбинского облика. Меж бронзовых изделий и каменных форм
для их отливки лежали костяные накладки сложного
лука. Очень похожие детали метательного оружии встречены и среди собственно кротокских материалов. Эта находка дает нам представление о луках, применявшихся
сейсминско-турбинскими воинами.
С натянутой тетивой такой лук имел форму полуовала. Роговые вкладыши, на вырезы которых накидывалась
тетива, помещались в специальные клиновидные прорези с обоих концов кибити (в наши дни подобный принцип скрепления деталей иногда называется «ласточкин
хвост»). Позже все это стало отличительной чертой луков
восточно-сибирского типа.
Стремительное проникновение сейминско-турбинских племен в западном направлении по междуречью
Оби и Иртыша было связано не только с превосходством
оружия ближнего боя и военной организации. Достигнутый успех связан с появлением нового транспортного
средства — лошади. Она позволяла очень быстро преодолевать огромные расстояния.

Рис . 33. Бронзовая створка литейной формы
внслообушного топора. Применение
металлических форм в производстве оружия
было прогрессивным шагом не только потому,
что их можно было использовать
многократно. Отливки. полученные в таких
створках. отличались более плотным, твердым
н прочным металлом. Случайная находка.
Западная Сибирь. МАЭС ТГУ

Можно предположить, что появление лошади на полях сражений в эпоху бронзы было существенным моральным фактором успеха. Психологический шок,
который вызывали эти животные, влекущие за собой
грозных воинов, позволял немногочисленным летучим
отрядам быстро одерживать победы над численно превосходящим врагом.
В сознании людей древности победа зависела от благоволения высших сил. К эпохе развитой бронзы складываются особые религиозные представления, связанные
с культом войны, и местные божества разбросанных
по территории Сибири племен приобретают весьма воинственный облик, их изображения, дополненные пред-.
метами вооружения, прославляют воинскую силу и бодлесть. Магические действа против неприятеля — живого
или мертвого - становятся общераспространенными.

В эпоху звонкого металла

41

Рис. 34. Голову этого тяжеловооруженного
воина-колесничего андроновской культуры
защищает островерхая кожаная шапочка
с небольшими наушниками (а). Тело покрыто
плотным панцирем, отформованным из сырой
кожи (6) и усиленным круглыми бронзовыми
бляшками-пуговицами (а). Подобные
панцири состояли из сплошного
прямоугольного полотна с отверстием
для головы и полукруглыми вырезами
для рук. Наброшенные на плечн доспехи
стягивались с боков ремешками (г). Латы
могли состоять из отдельных нагрудника
и наспинника, так же связываемых друг
с другом на боках. За поясом у воина
листовидный бронзовый кинжал (д) и булава
с каменным навсршием (е). У левого бока —
мешочек с походными принадлежностями
и запасными наконечниками стрел (ж).
За плечами висит цилиндрический колчан
со стрелами (з). Здесь же плетеный
прямоугольный щит, закрывающий
колесничему спину (и). Такими же щитами
перед боем защищали вход в кузов. Легкий
круглый щит (к) использовался в пеших
рукопашных схватках. Копье с бронзовым
наконечником (л) и бронзовый топор (м)
дополняют вооружение воина. Оценить
возможности воинов-колесничих позволяет
высказывание Гая Юлия Цезаря,
с восхищением писавшего о воинах, которые
могли в бою пробегать по дышлу повозки
и вставать на ярмо лошадей. Середина 2-го
тыс. до н. з. Реконструкция по материалам
Андроновской культуры Южной Сибири
н Северного Казахстана

42

Древние андроновцы
(эпоха развитой бронзы)
В третьей четверти бурного 2-ю тысячелетия до н. э. почти
одновременно (по археологическим меркам) с походами
воинов-литейщиков на запад, начинается массовое перемещение европеоидного населения в восточном направлении.
Оно происходит несколько южнее - по открытым степным
и лесостепным пространствам Сибири - и связывается с появлением на исторической арене скотоводческих племен
андроновской культуры. Это название они получили по месту
нахождения оставленных ими на этой территории памятников — у села Андроново Ужурского района (Красноярский
край). Андроновцев, представлявших собой союз многочисленных родственных европеоидных племен, можно определить как культурно-историческую общность. Они умели
разводить породистых белоногих овец, быков-тяжеловозов
и прекрасных коней — стремительных и выносливых. Пришельцев п р и н я т о связывать с древними ариями, часть которых вторглась в Индию и заложила там основы новой
цивилизации. Веды зафиксировали их древнейшие г и м н ы
и заговоры.
Андроновские племена пришли в Сибирь из Зауралья
и. продвигаясь несколькими потоками, стали расселяться,
занимая лесостепь, частично проникая в предтаежпую зону
и даже в глубь тайги. На юге пришельцы осваивали территории нынешнего Казахстана, а когда и здесь стало тесно,
отправились дальше на восход солнца н, миновав горы Саяно-Алтая, добрались до Минусинском котловины.
Рис, 35, а, 6. Схема нового приема изготовления лука. Роговые вставки (а, 6) защемлялись
между пластинами к н б и т и . Судя по находкам
а н а л о г и ч н ы х роговых деталей, такие л у к и .
появившись в самом конце эпохи развитой
бронзы (позднее андроновское время), просуществовали очень длительный срок. К примеру, в западио-сибирской тайге они применялись н в эпоху раннего железа, то есть как
минимум 600 лет спустя, а - Еловское поселение. Томское Приобье. По М. Ф. Косареву;
б - Чудская Гора, Нижнее Тоболо-Иртышье.
По М. Ф. Косареву
Рис. 36, а—в. Черешковый наконечник дротика. Небольшой валик (а) у основания наконечника отделял черешок (б) от плоскости
пера (в) и служил упором, мешавшим накопечнику слишком глубоко входить в древесину и расщеплять её при сильном ударе. Чуть
ниже наконечника древко обматываюсь
узкими полосками сыромятной кожи, котор ы е , высыхая, туго и прочно стягивали его.
Преображенка-3, Барабинская лесостепь.
Раскопки В. И. Молодина

Рис. 37. Втульчатый прорезной наконечник
позднего бронзового века. При всем сходстве
с листовиднымими наконечникамн эпохи развитой бронзы, обращают на себя внимание
значительно меньшие размеры изделий
и отверстия в плоскости пера. Подобные
формы прорезных паконечников не пережили
эпохи поздней бронзы и в последующее время
неизвестны.
Можно предположить, что такие
наконечники произошли ог зажимных, которые насаживались на остро заточенный конец
древка, а потом приматывались, защемляя
его. Надо полагать, этот прием обеспечивал
значительную экономию металла. Чтобы
легче было стянуть концы таких проникателей с древком, в плоскости пера стали делать
полукруглые вырезы. С переходом к технологии тонкостенного литья, когда часть древка,
обратившись во втулку, стала отливаться
заодно с пером, отверстия потеряли свое
функциональное значение и остались
как дань традиции. НГКМ

В эпоху звонкого металла

43

Причины, вызвавшие столь мощную миграцию, до конца не я с н ы , но большинство исследователей склоняется
к м ы с л и , что п о к и н у т ь обжитые места в п о и с к а х н о в ы х
благодатных земель людей заставили резкие изменения климата. Бескрайние евразийские степи были охвачены длительной засухой. Обмелевшие водоемы, растрескавшаяся от зноя
земля, выгоревшие пастбища все это грозило самим основам скотоводческого хозяйства. И люди двинулись в путь
на восток.
Стремительному продвижению древних Ариев, их военным успехам и немалой степени способствовала новая боевая
техника — колесницы. Сконструированные первоначально
д л я с т е п н о й охоты, для у п р а в л е н и я м н о г о т ы с я ч н ы м и
стадами, они стали древнейшими, если даже не п е р в ы м и ,
военными «машинами». Существует мнение (в частности, авторитетного археолога, исследователя восточных древностей
Г. Чайлда), что по своему тактическому применению колесницы сопоставимы с современными танками.
Лошадей в колесницы запрягали, по большей части, парой: левая, управляемая возничим, — коренная, правая пристяжная. Практиковались и тройки — только в отличие
от знаменитых почтовых здесь две лошади находились
под ярмом, а третья была пристяжной. Встречались и четверки — квадриги.
Благодаря появлению боевых колесниц скорость передвижения войска возросла более чем в 10 раз. Однако колесница представляла опасность только в д в и ж е н и и . Боевым
повозкам нельзя было останавливаться в бою, ибо они были
весьма уязвимы для вражеских стрел и копий. Стоило ранить
даже одну лошадь, и весь экипаж превращался в беззащитную мишень.
Небольшие отряды сибирских охотничьих племен, вооруженных в основном еще каменным оружием, даже будучи
п р е к р а с н ы м и стрелками из лука, неизменно проигрывали
пришельцам, использовавшим колесницы. Как показывает
боевая практика народов, имевших сходный хозяйственнокультурный тип развития, они, оставаясь неплохими бойцам и , не и состоянии были применять в сражении плотные
построения и прибегали к тактике рассыпного строя. Справиться с ними колесницам на открытой местности не составл я л о большого труда.
Рис. 38. Листовидный кинжал с прямым
перекрестием. Карасукская культура. Эпоха
поздней бронзы. Мог. Укулаан на р. Алдан,
Якутия. По А. П. Окладникову

Рис. 39. Кинжал карасукского типа. X — I X вв.
до н.э.. Найден близ оз. Котокель, Западное
Забайкалье. По Н. Л. Членовой

Рис. 40. Бронзовый меч. Длина рукояти
74 сантиметра. Голова барана была украшена
рогами, от которых сохранились лишь
небольшие выступы. Эпоха поздней бронзы.
Раскопки в Забайкалье (Читинская область)
близ пос. Кузьмино. По Ю. С. Гришину

44

Ирменская
и карасукская культуры
(эпоха поздней бронзы)
М и н у л и годы, затих гул сражений, к пеплу родных кострищ
постепенно возвращались из глухих лесных крепей, степных
оврагов и прибрежных плаиней рассеянные грозными пришельцами аборигены. Налаживалась мирная жизнь. И тем,
и другим приходилось учиться жить вместе. Эпоха кровавых
побоищ сменилась эпохой своеобразного обмена опытом.
К началу 1-го тысячелетия до н. э. на просторах Сибири сложились новые самобытные к у л ь т у р ы . Однако они были
похожи друг на друга во многих проявлениях, обусловленных историческим родстном с андроновскимн племенами.
Наступил поздний бронзовый век.
Одна из таких культур, выявленная ранее других (в начале XX века) н Минусинской котловине, получила название
карасукской (по раскопкам могильника на речке Кара-сук).
Но мере исследования археологических памятников на сопредельных территориях (с похожими глиняными сосудами
и бронзовыми изделиями) ее наименование первое время распространялось и на них, Но вскоре выяснилось, что варианты карасукской культуры являются самостоятельными образованиями: в Западной Сибири, например, такая культура
получила название ирменской (по раскопкам памятника близ
одноименного села на Оби). Тем не менее для характерных
предметов бронзолитейного производства и, в первую очередь, для разнообразного вооружения конца 2-го — начала
1-го тысячелетии до н. э., распространенного па огромных
территориях Южной, Западной н Восточной Сибири. Казахстана, Монголии. Ордоса, Северного Китая, нередко используется общее собирательное название - карасукские. И хотя
отлитое из золотистой бронзы оружие в каждом из этих районов имеет свой м е с т н ы й колорит, все же оно во многом
остается транскультурным феноменом.
Рис. 41.Боевой нож. Колечко на рукояти
под шляпкой навершия предназначалось
для крепления темляка - специальной петли
из кожи, в которую продевалась рука.
Это свидетельствует о боевом назначении
бронзового ножа, так как темляки всегда
были принадлежностью оружия, а не бытовых
предметов. Карасукская культура.
Эпоха поздней бронзы. Случайная паходка
у пос. Арголик. Тыва. По Л. Р. Кызласову
Рис. 42. Обломок бронзовой рукояти меча с
полым грибовидным павершием. Обе стороны
рукояти орнаментированы. Карасукская
культура. Эпоха поздней бронзы. ТО КМ
Рис. 43. Бронзовый меч карасукского типа.
Как это нередко бывает с длиннолезвийным
оружием, лезвие и рукоять повреждены.
Стороны рукояти украшены орнаментом,
основу которого составляет зигзаг. Найден
при раскопках в Лагерном саду г. Томска.

ТО КМ

В эпоху звонкого металла

45

Сложные луки эпохи поздней бронзы, как и тысячу лет
назад, собирались из нескольких слоев древесины и снабжались роговыми концевыми вставками. Правда, к этому времени в их устройстве произошли некоторые изменения.
Появляются луки, у которых концевые вставки имеют
вырезы под тетиву не на одном ребре, как это было раньше
у кротовцев, а на обоих. И вклеиваются эти роговые детали
между внутренней и внешней планками кибнти таким образом, что их плоскости как бы продолжают друг друга. Именно
этот принцип крепления станет позднее определяющим
для луков западно-сибирского типа. Подобное новшество
несколько изменило форму оружия, его концы перестали
столь сильно загибаться внутрь, а сама кибить с натянутой
тетиной приобрела форму правильного сегмента. Такой лук
был мощнее и надежнее. Стрелы же остались практически
неизменными - они снабжались теми же наконечниками,
что в андроновское и доандроновское времена. Это неудивительно. Простые в изготовлении и вместе с тем эффективные
в бою, костяные наконечники просуществовали необычайно
долго. Они были на вооружении практически у всех великих
и малых завоевателей древности и средневековья, а на охоте применялись вплоть до XIX века.
В эпоху поздней бронзы широко распространяются легкие метательные дротики. По способу крепления наконечника с древком они разделяются на две группы: втульчатые
и черешковые. Первые насаживались на древко с помощью
уже знакомой нам круглой втулки, вторые имели для этой
цели заостренный плоский черешок, который загонялся глубоко в древесину несущей части. Втульчатые наконечники
были крупнее черешковых, а конструкция их пера (округлой
листовидной формы) продолжала традиции оружейного дела
эпохи развитой бронзы. С обеих сторон втулки в плоскостях
пера были симметрично «прорезаны» полукруглые отверстия, назначение которых до сих нор неясно.
Копья отличались от дротиков лишь более крупными
размерами и тем, что полукруглые отверстия в их пере снабжались по всему краю небольшими валиками — своеобразными ребрами жесткости.

Рис. 44, а, 6. Боевые ножи. Кривизна лезвия
и наклон рукояти бронзовых пожен
карасукского типа более всего напоминают
устройство длинного рубяще-колющего
клинкового оружия эпохи средневековья.
а — Западное Забайкалье, по Ю. С. Гришину;
б - Новосибирское Приобье. НГКМ

46

Фехтовальные копья эпохи развитой брошы с листовидным, длинным, остро отточенным наконечником и коротким
древком претерпели существенные изменения. Теперь они
стали целиком отливаться из бронзы и превратились в кинжалы оригинальной формы: древко, как таковое, исчезло,
превратившись в бронзовый стержень, снабженный удобной
рукоятью с п р я м ы м перекрестием, которое защищало руку
от удара.
Совершенствуя простые обоюдоострые к и н ж а л ы , древние мастера удлиняли клинки: некоторые из них достигают
50 сантиметров в длину, приближаясь к коротким мечам. Потребности боевой практики привели к тому, что у кинжалов
появляется перекрестие
вначале в виде небольших шипов,
а впоследствии — специальных выступов, способных удержать вражеский клинок. Такое перекресте еще долго остается плоским и не возвышается над плоскостями лезвия. Рукояти кинжалов делаются цельнолитыми с навершиями.
напоминающими шляпку молодого белого гриба или исполненными в форме простого кольца. Нередко навершия выполняются в виде выразительных фигурок животных. Целый
ряд исследователей видит в этих фигурках истоки «звериного стиля»
характерной для грядущей эпохи раннего
железного века манеры украшения элементов воинской экипировки, когда для этого использовались изображения голов,
фигур животных и сцен их борьбы друг с другом.
Стремление создать универсальное оружие, способное
достать вооруженного кинжалом противника в ближнем бою
на недоступном для него расстоянии, привело к еще большему у д л и н е н и ю к л и н к о в . Это оружие было одинаково
удобным и для всадника, и для пешего. Длиннолезвийное
клинковое оружие позволяло применять многие фехтовальные приемы. Все подобные изделия имели примерно одинаковое обоюдоострое лезвие с продольным ребром по оси
симметрии (нервюрой). Рукояти мечей и кинжалов остаются цельнолитыми и, хотя поверхность их нередко покрыта
о р н а м е н т о м или литой имитацией веревочной обмотки
закрываются деревянными обкладками и обшиваются кожей
В сечении они имеют форму скругленного бруска и удобно
лежат в руке. Нередко у д л и н н ы х обоюдоострых мечей, как
и у кинжалов, рукояти несколько наклонены к одной из сторон, что делает их очень удобными для нанесения рубящнх
ударов. Острия почти всех подобных изделий, найденных
при раскопках, обломаны.
Рис. 45. Головка лошади на рукояти
бронзового кинжала. Эпоха поздней
бронзы. Северные о к р а и н ы Маньчжурии.
Музей художественного университета
Токио
Рис. 46. Кинжалы с кольцевым
или зооморфным (в виде головы козла)
навершием. Хранились в ножнах
с трапециевидным расширением снизу,
порой украшались свисающей кистью.
Рисунок на оленном камне

В

эпоху

звонкого

металла

47

Рис. 47. Воин карасукской эпохи вооружен
коротким копьем с бронзовым прорезным
наконечником (а), набором легких
метательных дротиков (б), сложным
луком (в) со стрелами, бронзовым колющим
мечом (г) и кривым коленчатым ножом (д).
Тело воина закрывает многослойный
кожаный панцирь, бронированный
бронзовыми круглыми бляшками разных
размеров (г). Живот его дополнительно
защищает плотный кожаный пояс (ж).
К поясу прикреплена коромыслообразная
пряжка колесничего (з), приспособленная
для заправки поводьев. Грудь ратника крестнакрест охватывают ремни (и), армированные
бронзовыми пластинами, шею закрывает
ожерелье с подвесками (к). Разная величина
металлических нашивок позволяла довольно
плотно покрывать ими одежду, образуя
характерные узоры. Завершает набор
вооружения щит (л). Он имел прямоугольную
форму и приостренный верх и вырезался
из дерева или набирался из отдельных
жердочек, стянутых между собой кожей.
Круглые щиты (м) выкраивались из толстой
загрубевшей шкуры копытных и обшивались
снаружи куском мягкой кожи. Реконструкция
выполнена по археологическим
и этнографическим материалам карасукскнх
п а м я т н и к о в Минусинской котловины.
Рисунки па поверхности щита, мотивы
вышнвки на поясе, нагрудных ремнях, одежде
н налобной повязке воспроизведены
по орнаментальным композициям на сосудах

48

Культура оленных камней
(переходное время
к эпохе раннего железа)

Рис. 48. Оленный камень из урочища
Ушкийн-Увэр в Монголии. Он уникален тем,
что на нем изображено человеческое лицо.
Из амуниции хорошо различим
заштрихованный косой сеткой пояс.
С правого бока к нему подвешены
узколезвийный топор и еще некое рубящее
орудие, вроде небольшой косы с коротким
лезвием, с левого - кинжал
в расширяющихся книзу ножнах. Спереди
кремню прикреплены свисающая пряжка
с двумя крючками и оселок. На спине можно
усмотреть заштрихованный в елочку щит.
По В. В. Волкову и У. Л. Новгородовой

Путешествуя по долинам Горного Алтая и Тывы, вы обязательно заметите многочисленные насыпи (то высокие
и монументальные, то оплывшие и еле заметные), затянутые травой квадраты и кольца оградок, выложенных
из камня, удлиненные стелы. Некоторые из стел покосились, другие под тяжестью лет давно упали и вросли
в землю. Эти покрытые лишайниками, изъеденные ветрами камни свидетели жизни исчезнувших народов.
А если вы взглянете вниз со склона ближайшей горы,
то при удаче можете обнаружить насыпь, обнесенную
каменным кольцом, от которого тянутся к центру вымощенные дорожки-перемычки. Она похожа на огромное
тележное колесо, исполинской силой занесенное в эту
уютную долину. О подобных сооружениях еще в конце
X I X века сообщали путешественники, побывавшие
в Монголии и Забайкалье, Тогда же были сделаны первые попытки их изучения. Однако раскопки не принесли яркого археологического материала. Под насыпями
или обнаруживали безынвентарные одиночные и коллективные погребения, или вовсе натыкались на нетронутый грунт. В ученом мире за подобными конструкциями
закрепилось название херексуры. А местное население
зовет их «кыргызскими гнездами» — «хяргас-Ур». Точная
датировка этих загадочных сооружений все еще вызывает
разногласия, но, в свете новых открытий, все более убед и т е л ь н ы м выглядит отнесение их к эпохе поздней
бронзы.
Гораздо больший интерес представляют уже упомянутые каменные стелы. Их можно встретить среди горных долин и степного раздолья Алтая, Тывы, Забайкалья,
Монголии. Нередко на них различимы рисунки животных, оружия и у к р а ш е н и й . Фигуры животных — как
правило, оленей — выполнены в одной стилистической
манере. Они весьма похожи друг на друга и различаются лишь размерами. Туловища зверей резко очерчены, их
ноги подогнуты или обозначены треугольными выступами, клювообразные морды вытянуты вперед, а длинные
ветвистые рога заброшены за с п и н у и почти достигают
крупа. Изображения оленей и дали этим стелам название оленных камней.
Оленные камни распространены достаточно широко.
Кроме уже упомянутых территорий Алтая. Тывы, Забайкалья, Монголии, они встречаются также в Киргизии, Казахстане. Приуралье, на Северном Кавказе. Отдельные
сведения позволяют судить о том, что они обнаружены
на Балканах, в Иране и Центральной Европе. Хотя этим
монументам посвящена на редкость обширная и основательная литература, их культурная и хронологическая
принадлежность разными исследователями определяется
неоднозначно. Фигуры оленей выполнены в стнлистичес-

В эпоху звонкого металла
ких традициях эпохи раннего железного века, а оружие
и украшения относятся к эталонным образцам эпохи
поздней бронзы — карасукского круга.
Еще некоторое время назад эти монументы интерпретировались по-разному, в том числе и как скульптуры
фантастических рыб, но теперь — с легкой руки признанного специалиста по археологии Сибири Н. Л. Членовой — общепризнанно, что оленные камни есть не что
иное, как изображения воинов. Однако воспроизведение
человеческою лица на н и х редкое исключение. Вместо него оставлено пустое место, на котором нередко нанесены косые линии, как бы зачеркивающие и без того
отсутствующее лицо1". Линии эти обычно трактуются как
татуировка, которая, как ни странно, оказывается
лля неизвестного скульптора более важной, чем само
лицо. Но зато все прочие детали экипировки — оружие,
боевые пояса, ожерелья, серьги, зеркала
даны очень
подробно и вполне соответствуют пропорциям реального человеческого тела. По указанной экипировке ученые
относят стелу к категории оленных камней, даже если
на ней отсутствуют фигуры животных.
Облик конкретной личности не столь важен для
скульптора. Он меркнет и растворяется в образе воина,
сохраняя свою индивидуальность лишь в деталях воинского снаряжения. Пожалуй, для современника этого
было вполне достаточно, чтобы узнать, кто в данном случае изображен. Но что же значат фигуры животных?
Чаще всего говорят о том. что перед нами простое воспроизведение татуировки13, которая вместе с оружием,
боевым поясом и головным убором была общепризнанным знаком социального статуса. Она магически охраняла человека и наделяла его особыми свойствами тех
животных, чей образ передавала, продолжая исполнять
эту роль и в загробном мире. Ритмическая повторяемость
фигур на камнях, на телах воинов должна была способствовать многократному усилению «наведенной»
магической силы. Кроме того, лица на оленных камнях
неизменно обращены на «священный» восток. Образ оленя, его легкий стремительный бег, яростная мощь в битвах были близки сердцу каждого воина, и неслучайно
олень становится излюбленным украшением самых
различных воинских предметов.
Немало оленных камней уничтожено, разрушено
или намеренно перемещено на другое место еще в древности. Уничтожить изображение духа-предка — значит
нанести непоправимый вред ему самому и его потомкам.
Оленные камни использовали в качестве простого строительного материала уже в середине 1-го тысячелетия
до н. з., в эпоху раннего железа, когда память о тех. кто тесал эти камни, и их собственных духах, давно канула
в Лету.
В последнее время опубликованы материалы, связызающие херексуры и оленные камни в единый культурный феномен, где п е р в ы е были погребальными,
а вторые — поминальными памятниками. Эта археологическая культура (называемая пока культурой херексуров

Рис. 49, а, 6. Этот бронзовый чекан (а)
представляет собой круглую трубку - втулку
с прикрепленным сбоку плоским, длинным,
как у кинжала, листовидным лезвием,
укрепленным ребрами жесткости. На рисунке
хорошо заметен небольшой наклон втулки
н лезвия. Это связано с необходимостью,
как и у топора, создать некоторый угол между
осями рукояти и лезвия, чтобы центр удара
приходился на черенок и отдача сводилась
к минимуму. Насколько можно судить
по выбитым на камнях изображениям такого
оружия, иногда эта проблема решалась
простым изгибом самой деревянной рукояти.
Позже, с распространением железа, ударную
часть чекана стали делать (в соответсвии
с траекторией удара) слегка изогнутой,
дуговидной формы, напоминающей клюв
птицы, а обух оружия снабжать специальным
молоточком, которым также можно было
наносить удары. Такое оружие называлось
клевцом (б). Носились чеканы на поясе
с правого бока. Эпоха поздней бронзы.
а — с. Усинское, Южные Саяны, Тыва,
по Л. Р. Кызласову; 6 — р. Джида, Забайкалье.
по Ю. С. Гришину

49

50

Рис. 50. Использование " модели ярма"
в качестве валька колесного экипажа.
По У. Л. Новгородовой и М. В. Горелику
Рис. 51 Бронзовый коромыслообразный
предмет. Изображения похожих изделий
нередки на оленных камнях.
Минусинская котловина, Хакасия

и оленных камней) сложилась где-то в районах Западной
Монголии, а затем распространила свое в л и я н и е на территории Алтая, Тывы, Забайкалья, Восточного Туркестана, Восточной Монголии. Именно с ее военной
активностью связывается появление здесь сходных форм
оружия, причем того самого оружия, что относится исследователями к карасукскому типу.
Так как в эпоху бронзы основной ударной силой
в войске оставались колесницы, то и памятники культуры херексуров и оленных камней — совершенно логично — имеют ярко выраженную колесничную символику:

одни выполнены в форме тележного колеса, на других отчетливо видны элементы экипировки воина-возницы —
загадочные коромыслообразныс предметы, или, как их
еще называют, «модели ярма».
Бронзовые аналоги этим предметам хорошо известны
по материалам карасукской культуры и археологическим
находкам в так называемых «че-ма кэнах» ямах с колесницами и погребениями лошадей позднего иньского
и раннего чжоусского Китая (X—VIII вв. до н. э). Они
представляют собой бронзовую пластину, каждый конец
которой оформлен в виде полукруглого крючка. В целом
и з д е л и е напоминает с л о ж н ы й лук с очень длинной
рукоятью и короткими, как бы сжатыми рогами плеч.
Видимо, это очевидное сходство с метательным оружием
позволило китайскому ученому Ши Чжанжу отождествить бронзовые «модели ярма» со срединными накладками лука.
Существует предположение, что «модели ярма» напрямую связаны с вальками колесных повозок (вальком
называется толстая палка у передка повозки, к которой
прикрепляются постромки пристяжной лошади).
Наиболее убедительное решение загадки «моделей
ярма» заключается в том, что эти сдвоенные крючки служили особого рода пряжками, за которые возница цеплял поводья, чтобы освободить себе руки для л у ч н о й
стрельбы и не потерять при этом управления. Подобные
пряжки могли крепиться к деревянному щитку, прикрывавшему живот воина. Правда, положение ездока, как
отмечает исследователь, становилось при этом крайне
неустойчивым.
Судя по изображениям на оленных камнях, воины носили свои сравнительно небольшие луки в специальных
футлярах, располагавшихся с правой стороны. Они представляли собой прямоугольные или, но большей части,
плавно расширяющиеся кверху чехлы, примерно в половину длины оружия. У многих луков концы плеч круто
загнуты вперед. Это уже новый тип оружия, принципиально отличающийся от предшествовавшего, — пик его
распространения придется на следующую историческую
эпоху — эпоху раннего железа. Ученые его называют
луком «скифского типа». С внешней стороны налучья
пришивался специальный карман, в котором помещался набор стрел. Это предвосхищение горитов, специально придуманных для совместного ношения лука и стрел.
Защищали колесничих от копий, камней и стрел
щиты прямоугольной формы с приостренным верхом.
Они собирались из тонко оструганных палочек и оплетались кожаными ремешками. Такая форма была весьма
удобной, воин мог обороняться, поднимая щит достаточно высоко, и одновременно наблюдать за неприятелем,
ибо приостренный конец щита не закрывал глаз. В центре
щита, ближе к его верхней части, располагался металлический умбон — выпуклый диск, которым отражали удары рубящего оружия. По аналогии с устройством подобных приспособлений на р е а л ь н ы х щитах Ближнего
Востока и античного мира, с обратной стороны умбона
размещалась рукоять-поперечина.

В эпоху звонкого металла

Между тем время колесниц неуклонно катилось к своему закату. В конце эпохи бронзы из среды скотоводческого
населения стали выделяться кочевые племена. Освоение
верховой езды привело к радикальным переменам на полях
сражений. Теперь здесь безраздельно господствовал конный
стрелок, вооруженный луком и стрелами. Колесницы ушли
в прошлое. Новое время рождало н о в ы х героев, образ
всадника вскоре вытеснил из народной памяти нарядных
возниц...

51

Рис. 52. Судить об облике колесничих
переходного — от эпохи бронзы к раннему
железу - времени можно по каменным
стелам — оленным камням. Покрытые
татуировками оленей, козлов и крупных
хищников, облаченные в одежды
с аппликациями силуэтов этих животных,
воины стояли па платформах своих повозок.
мистически преображаясь в зверей,
чьи образы украшали их тела. О том,
как украшали они упряжь боевых коней,
мы можем только догадываться. Некоторую
подсказку нам могут дать материалы раннего
железного века и, прежде всего, пазырыкской
культуры. Для полноты звериного образа.
который обретали возницы, требовалось
соответствующим образом преобразить
и лошадей - придать им новый облик,
который волшебным образом менял
животное; сохраняя мощь коня, давал ему
стремительность оленя, неутомимость
круторогого тура. В представлениях людей
тех лет совмещение образом нескольких
животных было равнозначно полному
слиянию в новом существе всех свойств
их «прародителей». Вероятно, что и на спину
упряжных коней набрасывались шкуры
оленей, так как в эпоху раннего железного
века образ оленя был связан с воинской
символикой

52

Глава 3

Пазырыкцы, тагарцы и другие

Пазырыкская культура
(эпоха раннего железного века)

В

середине 1-го тысячелетия до и. э. на огромных
территориях, от Карпат и п о ч т и до Тихого океана.
складываются новые формы хозяйственной деятельности — кочевое и полукочевое скотоводство. Появляется
и находит повсеместное применение новый материал —
железо. Начинается ранний железный век или, по-другому,
эпоха ранних кочевников.
С тех пор как лошадь была приучена носить всадника,
протяженные степные ландшафты перестали разобщать
людей. Большие расстояния словно сжались. Вчера еще разрозненные и чуждые племена все чаще вступают в добровольные, а то и вынужденные отношения друг с другом,
обмениваются идеями и технологиями.
Но всему поясу степей Евразии устанавливается новый
кочевой стиль жизни 1 . От самых глубин Азии до Северного
Причерноморья формируются разнообразные, и вместе с тем
сходные во многих проявлениях, культуры. Ареал их распространения получил н а з в а н и е скифский мир — по и м е н и
кочевников, ставших знаменитыми благодаря историческим
трудам Геродота и сенсационным находкам в причерноморс к и х курганах. Поскольку большая часть этого мира находится за Уральскими горами (Рифейскими, по Геродоту),
то целый ряд здешних культур называют ещё скифо-сибирскими.
Общность этих культур, основанная на близости хозяйственного уклада и родстве идеологий, проявляется в сходстве трех элементов — это предметы вооружения, конская
упряжь и, наконец, "звериный стиль" в искусстве. Название
последнего говорит само за себя.
Следует отмстить, что г р а н и ц ы д р е в н и х культур
не всегда точно совпадают с ландшафтными, однако они
все же соответствуют ареалам Верхнего и Таежного Приобья,
западно-сибирской лесостепи, А л т а й с к и х и Саянских гор,
Минусинской котловины, верховьев Енисея.
Что же это за культуры? Начнем с Горного Алтая того
времени. Его благодатные долины и альпийские луга у самых вершин занимало население пазырыкской культуры,
названной так по расколкам погребальных сооружений

Пазырыкцы, тагарцы и другие

Рис. 1, Навершие головного убора
пазырыкского вождя. Яркий образец
"звериного стиля". Представляет собой
голову хищного фантастического существа грифона, держащего в клюве голову оленя.
Дерево, кожа. 21x18 см. V— IV вв. до н. э.
Урочище Пазырык, Горный Алтай. Раскопки
С. И. Руденко

53

в одноименном у р о ч и щ е . Благодаря редкому стечению
обстоятельств, которые дарит нам порой природа, под каменн ы м и насыпями курганов на высокогорных плато образовались линзы вечной мерзлоты, и эти природные х о л о д и л ь н и к и
сохранили то, о чем могли только мечтать археологи, —
одежду, ткани, ковры, деревянную утварь и забальзамированные тела жителей той далекой эпохн.
Пазырыкцы — смешанное кочевое население, и их внешнем европеоидном облике порой проступали черты монголоидной расы. Со с в о и м и м н о г о ч и с л е н н ы м и стадами
пазырыкцы кочевали, перегоняя зимой скот и высокогорья,
где меньше снега, а детом
к богатому разнотравью долин.
Знали они и земледелие. Перемалывая зерно на тяжелых
к а м е н н ы х жерновах, хранили его зимой в глубоких, выстланных берестой, ямах и п е к л и из него пресные л е п е ш к и .
Жили в домах, срубленных из массивных л и с т в е н н и ч н ы х
бревен. Из таких же бревен устраивали подкурганные склепы для своих умерших. Непременными атрибутами их жизни
были конь, оружие и вера в помощь предков и небесных
покровителей.
Пазырыкское общество возглавляли вожди, которым
после смерти воздвигали гигантские курганы в самых живописных урочищах и долинах рек. Немало сокровищ было
скрыто под их насыпями. К сожалению, по большей части
курганы были разграблены еще в д р е в н о с т и а л ч н ы м и
современниками. Но и того, что попало в руки археологам,
вполне хватило, чтобы поразить воображение любителей
древности и украсить экспозиции самых л у ч ш и х музеев мира.
Основу воинской силы пазырыкцев составляли отряды
всадников, вооруженных луками и стрелами. Луки алтайского образца склеивались из четырех слоев дерева. Для лучшего сцепления места с к л е й к и покрывались к о с ы м и
насечками. Затем готовое изделие обматывалось сухож и л и я м и и оклеивалось берестой. Судя по найденным

54

фрагментам, луки пазырыкцев достигали в длину 110 сантиметров.
Кроме больших сложных луков, воины использовали и маленькие — так называемого «скифского типа» —
о них мы уже упоминали в предыдущей главе. Такой лук
имел достаточно длинную, плавно выгнутую рукоять
почти прямые плечи кибити и небольшие загнутые концы. Форма его часто была асимметричной — с плечами
разной длины и. соответственно, разного изгиба. Как свидетельствуют многочисленные изображения, воин брал
при стрельбе лук не за центр кибити, а за выгиб плеча
вблизи рукояти. Частота, с которой древние художники
подчеркивают эту деталь, позволяет говорить о такой
манере скорее как о правиле, а не как об и с к л ю ч е н и и .
Стрелы помещали в кожаные колчаны, скроенные
из двух кусков кожи: первый представлял собой прямоугольник длиной около двух третей длины стрелы,
который сворачивался в трубку, второй в ы к р а и в а л с я
в форме полусферы и крепился к нижнему краю этой
трубки, образуя дно колчана. Для жесткости в продольный шов вставлялась гладкая каркасная дошечка,
окрашенная, как правило, в красный цвет. Иногда такие
ребра жесткости покрывались резным растительным
орнаментом или рельефными изображениями хищников.
К колчану подшивался ш и р о к и й чехол — налучье.
куда помешался лук. Так получался горит — футляр
для одновременного ношения лука и стрел. Гориты чаще
носились слева у пояса, а стрелы располагались в них наконечниками вниз. Впрочем, оружие могло быть подвешено и справа
древние л у ч н и к и свободно стреляли
с любой руки.
В ближнем бою пазырыкцы использовали железные
и бронзовые чеканы. Это были граненые или кинжаловндные, слегка изогнутые острия, н а с а ж е н н ы е
на длинные деревянные рукояти. Чекан являлся высокоэффективным оружием в руках всадников и пехотинцев.
Его называют также клевцом. Клевец отличается тем,
что его ударная часть в соответствии с траекторией
Рис. 2. Так выглядят сегодня насыпи " ц а р с к и х "
Пазырыкских курганов в цепочке
погребальных сооружений могильника Шибе.
Конец 3-й четверти 1-го тыс. до н.э.
Горный Алтай

удара имеет дуговидную форму. Впрочем, на этот счет
среди оружиеведов существуют и другие мнения. Во избежание путаницы мы будем далее называть чеканом
оружие с прямым, колющим или рубящим носиком, клевцом - с изогнутым. Оружием ближнего боя были и знаменитые а к и н а к и железные и бронзовые кинжалы
с характерным перекрестием в форме прямого бруска
или развернутых крыльев бабочки. Реже перекрестие выполнялось в виде голов х и щ н ы х фантастических птиц
и зверей. Окончания рукояти акинаков часто украшались
навершиями в виде парных головок грифонов2, направл е н н ы х клювами друг к другу. По, по большей части,
здесь п о м е ш а л с я поперечный брусок-противовес
или простое кольцо.
Основным защитным вооружением пазырыкцам служили наборные щиты двух типов. К первому относятся
щиты прямоугольной формы (высотой от 10 до 80 см),
ко второму — щиты, верхний край которых был полукруглым. Собирались щиты из гладких, оструганных
прутьев диаметром чуть больше сантиметра, стянутых
между собою кожей и окрашенных. Прутьев обыкновенно
было около сорока. Посередине тыльной стороны располагалась широкая кожаная петля-рукоять. П р и изготовлении щитов использовалась сырая кожа, которая,
высохнув, сжималась и стягивала между собой дереи н н н ы е части. Эти щиты при всех своих достоинствах —
легкости, упругости, слабой проницаемости для удари
стрелы — были весьма чувствительны к дождю и влажности и могли применяться не при всякой погоде,
так как отсыревшая кожа растягивалась, и щит терял
свою надежность. Для защиты от влаги щиты хранились
в специальных чехлах, снимаемых непосредственно перед
боем.
В погребениях пазырыкцев найдены и маленькие
(до 40 см в ВЫСОТУ ) целыюдеревянные щиты прямоугольной формы. Желобки па них имитировали фактуру
наборных щитов. Они предназначались, скорее всего,
для ритуальных целей, так как не могли защитить

Пазырыкцы, тагарцы и другие

55

Рис. 3. Конный лучник. На первый взгляд, его оружие менее всего напоминает лук.
Но если присмотреться, становится ясно, что вогнутая с е р е д и н а М-образного
или сигмовидного, как его часто называют, лука просто расположена выше кисти воина.
Столетня спустя эта середина станет усиливаться жесткими роговыми накладками.
Такое усовершенствование оружия изменит саму манеру стрельбы из лука, и все кочевые
народы от хунну до монголом будут пускать стрелы из лука, удерживая его за середину.
V—IV вв. до н. я. Золотая фигурка из собрания Г. Ф. Миллера, Эрмитаж. Санкт-Петербург

Плети по сей день используются к о н н ы м и пастухами
тогда чеканом. Впрочем, к и н ж а л их не пробивал,
в рукопашной схватке небольшие размеры подобных
при охоте на волков — одного умелого удара ею хватает,
изделий не вполне себя оправдывали. Такие маленькие круг- чтобы убить зверя. Еще в начале XX века среди коннолые щиты в XIV веке появились на вооружении европей- спортивных состязаний кочевых пародов (например,
киргизов) встречались своеобразные «дуэли» на нагайских армий и хорошо проявили себя в тесноте рукопашных схваток. Еще совсем недавно они были
ках. На эти поединки отваживались только самые выносраспространены и на Кавказе среди вайнахов - признанливые и храбрые люди. Чтобы парализовать действия
соперника, они стремились ударить его в самое уязвимое
мастеров фехтовального искусства.
Головы воинов прикрывались высокими войлочными
место — руку выше локтя, запястье, шейное сухожилие,
коленную чашечку, щиколотку. Точный удар практически
шишаками с нащечниками и назатыльником, а толстые
стеганые двойные шубы свободного покроя з ащищали
означал победу.
Особенности боевой тактики пазырыкцев диктовал
от стрел или чекана, если его удар оказывался скользящим. Защитный эффект свободно свисающей плотной
сам горный ландшафт. По-видимому, они действовали
ткани был хорошо известен в древнем мире. Так, древ- небольшими отрядами легковооруженных конных стрелков. Скорее всего, пазырыкцы использовали тактику занегреческие гоплиты защищали ноги, подвешивая к нижнему краю щита куски кожи, в которых вязли стрелы.
сад, внезапных — может быть, даже ночных — нападений
Шуба прекрасно предохраняла тело и от удара плена стойбища и быстрого отхода с военными трофеями,
тью. Плеть у древних кочевников тоже была своего рода самыми ценными из которых был скот, особенно порооружием. Ею в поединке сбивали с лошади,
дистые лошади. Интересно, что набор вооружения папазырыкских воинов напоминает арсенал боевых средств
оглушив его. Существовал и другой способ - стегнув
североамериканских индейцев со Скалистых Гор.
вражеского коня,. заставить его сбросить наездника.

56
Рис. 6, а, б. Особенностью устройства луков
скифского типа были круто выгнутые наружу
окончания оружия. Этот элемент позволял
использовать при выстреле не только силу
упругости древесины, но и энергию
сокращения тетивы. Когда такой лук
натягивался, тетива выхолила из специальной
канавки, прорезанной в изгибах, и рабочая
длина её, таким образом, несколько
увеличивалась. В момент выстрела все части
оружия резко возвращались в исходное
состояние. Тетива, как бы вновь наматываясь
на крутые дуги окончаний, сокращалась,
и стрела получала дополнительное
ускорение (И). На выгнутые концы лука,
чтобы сделать их более прочными и упругими,
наклеивались роговые накладки (а). У-1У вв.
до н. э. Могильник Верх-Кальджин-2. Плато
Укок. Горный Алтай. Раскопки
В. И. Молодина. МА ИАЭТ СО РАН
Рис. 7, Железный чекан, обнаруженный
в одном из «замерзших» курганов у снежных
вершин Горного Алтая. Он имеет граненую
ударную часть и небольшой топорик на обухе.
т. е. подходит как для колющих, так н
для рубящих ударов. V- IV вв. до н. э.
Могильник Верх-Кальджин-2, Раскопки
В. И. Молодина. МА ИАЭТ СО РАН

Рис. 4, а - в. Наконечники для стрел делались
т кости (а) или бронзы (б, в). В сечении
они были, как правило, трех-, реже
четырех [ранными. Малые размеры бронзовых
проникателей (длина 2,5—Л см. диаметр
втулки — 5 мм) указывают на небольшую
величину древков стрел и самого лука,
который, тем не менее, обладал достаточной
мощью, чтобы острие бронзового наконечника
выпущенной из него стрелы сплющилось
при попадании в цель, а — V - IV вв. до н. э.
Плато Укок. Могильник Верх-Кальджин-2.
Горный Алтай. Раскопки В. И. Молодина.
МА ИАЭТ СО РАН; б, в - Денисова Пещера.
Горный Алтай. Раскопки В. И. Молодина.
МА ИАЭТ СО РАИ

Рис. 5. Древки стрел расписывались черной
или красной краской. Эта роспись являлась
знаком собственности, означала
принадлежность их хозяина к тому или иному
роду. Такими рисунками помечали древки
своих стрел воины, погребенные
в Пазырыкских и Туэктинских курганах.
V — I I I ни. до н. э. Горный Алтай. Развертки
рисунков по С. И. Руденко

Пазырыкцы, тагарцы и другие

57

Рис. 8. Лезвие этого оружия плоское.
По сути, перед нами акинак на рукояти.
Предназначался он для борьбы
с не защищенным латами неприятелем.
Прямой удар им наносил проникающие
колотые раны, скользящий же мог
причинять и резаные повреждения.
IV п. до н. э. Могильник Ташанта-1,
Горный Алтай. Раскопки В. Д. Губарева,
МА ИАЭТ СО РАН
Рис. 9. Ни обушках чеканов располагался
противовес, усиливающий удар. Мастера
превращали его к дополнительный
поражающий элемент в виде молоточка
или топорика. Иногда эта деталь
выполнялась в виде фигурки животного.
IV в. до н. и. Могильник Уландрык-3.
Горный Алтай. Раскопки В. Д. Кубарева.
МА ИАЭТ СО РАН
Рис. 10, а—в. Батальные сцены раннего
железного века, выбитые на скалах
в урочище Сагыр в Восточном
Казахстане (а) и Шанип-шад
в Монгольском Алтае (6),
с фотографической точностью
воспроизводят способы использования
чеканов в бою. На петроглифе из урочища
Елангаш в Горном Алтае (в) воин держит
лук за нижнюю треть. Счиатается,
что в этой позиции стрелку удается
расположить стрелу, размещенную поверх
кулака, ближе к оси оружия, т. е.
его стрельба становится наиболее меткой
Рис. 11. Техническая сметка и ловкость
паэырыкских мастеров блестяще
проявилась в системе крепления бойка
к рукояти. Чтобы он не слетал,
деревянные клинья в торце рукояти
чекана размещались крест-накрест,
распирая древесину во всех направлениях
Рис. 12, Посредством свернутых в петлю
ремней с двумя продольными разрезами
чекан крепился к поясу. Вместо застежки
нередко использовались медвежьи
или кабаньи клыки, исполнявшие роль
амулета. Реконструкция по материалам
расколок В. И. Молодина
и Н. В. Полосьмак на плато Укок

58

13

Рис. 13, а—в. Ножны для акинаков вырезались
из цельного куска дерева (а) и окрашивались
в красный цвет. С тыльной их стороны
выбирался неглубокий паз под лезвие (б).
Он закрывался куском толстой кожи,
выкроенной по форме деревянной части (в).
а. 6 — V- IV вв. до н. з. Могильник ВерхКальджин-2. Плато Укок. Горный Алтай.
Раскопки В. И. Молодима. МА ИАЭТ СО
РАН; в — V—III вв. до н. о. Могильник АкАлаха-1. Плато Укок. Горный Алтай.
Раскопки П. В. Полосьмак.
МА ИЛЭТ СО РАН
Рис. 14. Прорисовка деревянных поножей,
которые закрывали в сражениях ног витязя
из Первого Туэктинского кургана. Они
состояли из двух частей: более широкая и
короткая (31 сантиметр) прикрывала бедро, а
узкая и длинная (39 сантиметров) - голень,
Обе детали, по-видимому, соединялись между
собой широкой кожаной лопастью,
дополнительно закрывавшей колено. К ноге
это приспособление подвязывалось ремнями у
щиколотки, под коленом и вокруг бедра. Эти
поножи указывают на возможность
изготовления доспехов из кедровых дощечек.
Чтобы древесину нельзя было расколоть,
пластины таких панцирей плотно
обматывались тонкой жильной нитью.
У-1У вв. до н. э. Эрмитаж. Санкт-Петербург

Пазырыкцы, тагарцы и другие
Рис. 15. Носились кинжалы на правоом бедре
воина. Для этого в лопастях ножен
сверлились отверстия, через которые
пропускались ремни, охватывавшие бедро.
Одна из лопастей дополнительным ремнем
скреплялась с поясом. По В. Д. Кубареву
Рис. 16. Рукоять плети, вырезанная в виде
фигуры лошади. Ранний железный век.
Второй Пазырыкский курган. Горный Алтай.
Эрмитаж. Санкт-Петербург
Рис. 17. Деревянный черенок нагайки
обязательного атрибута древних кочевников3.
Ее перевитая золотой лентой рукоять
украшена тремя головами волков. Наличие
в погребениях подобных предметов говорит
о развитии выездки верховых копей. Ранний
железный век. Второй Башадарский курган.
Горный Алтай. Эрмитаж. Санкт-Петербург
Рис. 18, а—г. Типы пазырыкских щитов.
а - реконструкция шита из прутьев и кожи
1-й Первого Пазырыкского кургана;
6 — цельнодерсвянный щит с полукруглым
верхом из могильника Ак-Алаха:
в — схема плетения щита из прутьев и кожи;
/. — деревянный щит из могильника Ак-Алаха-1
Рис. 19. Наиболее типичные для раннего
железного века формы кинжалов характерны
для самых равных археологических культур.
Обычно в прорезные рукояти кинжалов
помещались деревянные брусочки, которые
обматывались затем полосками кожи. Ранний
железный век. Могильник Ак-Алаха-1.
Плато Укок. Горный Алтай. Раскопки
Н. В. Полосьмак. МА ИАЭТ СО РАН
Рис. 20. Бронзовый акинак с навершием
и перекрестием в виде голов грифонов.
IV в. до н. э. Могильник Уландрык-3. Горный
Алтай. Раскопки В. Д. Кубарева.
МА ИАЭТ СО РАН

59

60

Рис. 21. По древней легенде Аристея
Прокнесского ( V I в. до н.э.). известной нам
со слов путешественника-публициста IV в.
до и. э. Геродота, далеко за Рифейскими
горами жили "стерегущие золото грифы".
Трудно сказать определенно, о каком
из древних народов идет речь. В последнее
время все более популярным становится
предположение о связи этой легенды
с носителями пазырыкскон культуры.
Хотя изделий из золота в алтайских курганах
найдено пока немного, самих месторождений
драгоценного метала в Горном Алтае более
чем достаточно: рудные залежи и россыпное
золото в долинах рек встречаются по всему
горному краю. Надо полагать, что всадники
заставы. етерегущей узкие проходы
на перевалах, в своих косматых шубах
и гладких войлочных колпаках с навершиями
в виде птичьих голов, вполне могли
восприниматься издали как некие гигантские
хищные птицы

Это наводит на м ы с л ь , что в с р а ж е н и я х те и другие
использовали похожие приемы. Да и военные обычаи,
наверное, не слишком различались.
У древних скотоводческих племен, как свидетельствуют
античные авторы и китайские хроники, существовал военный
обычай отделения голов поверженных в сражении врагов
и изготовления из них особых чаш — знаков воинской
доблести. Пазырыкцы не были исключением. Например,
в курганном могильнике Уландрык рядом с воином покоится череп убитого им врага. Подтверждая сообщения «первого журналиста и этнографа» Геродота о причерноморских
скифах, раскопки иазырыкских курганов доказали, что обычай скальпировании характерен не только дли американских
индейцев: следы скальпирования хорошо видны на голове
мумии вождя, обнаруженной в одном из курганов урочища
Паэырык в Горном Алтае. Скальпы, по сообщениям Геродота,
привязывались к узде коня количеством таких «подвесок»
определялась мера воинских умений их владельца.
Археологические данные говорят о том, что в те времена
кочевники отсекали и кисти рук врагов — возможно, их прикрепляли на конскую упряжь, как и нанизанные на кожаный
ремешок верхние челюсти поверженного врага. И объясняется это вовсе не особой жестокостью и извращенной психикой,
а особыми религиозными верованиями, которые оправдывали и заставляли творить этот «варварский» ритуал.
Согласно преданиям, амазонки - женщины-воительницы древности — сеяли ужас и смерть на античных полях
сражений. Сам Геракл, величайший герой Древней Греции,
совершил свой девятый подвиг, добыв пояс Ипполиты, царицы амазонок. Раскопки древних погребений, в том числе
и на алтайском плато Укок, показали, что в древних мифах

Пазырыкцы, тагарцы и другие

61

Рис. 22. Реконструкция внешнего вида коня из Первого Пазырыкского кургана.
На нем маска из толстого войлока, обшитого кожей (а). Маска представляет собой сцену
борьбы тигра и фантастического чудовища — тигриного грифона (б). Этот мифический
небесный зверь имеет туловище (в) и морду тигра (г), рога антилопы (д), гриву коня (е),
перья и крылья птицы (ж). Тигр как бы вздыбился — его голова располагается на лбу
лошади, передние лапы помещены над глазами (з). а задние проходят по верхней губе
и под ноздрями коня (и). Изображение выложено листовым золотом с прорисованными
поверх него черными полосками. Грифон занимает верхнюю часть маски и её нащечные
лопасти. Его голова и шея, покрытая пестрыми птичьими перьями (к), объемно выполнены
из толстого войлока и размещены меж ушей коня. Щетинистая грива сделана из красного
конского волоса. Рога увенчаны поволоченными шариками (л) и украшены колечками
драгоценного металла (м). К лопаткам монстра прикреплены поднятые вверх крылья.
Туловище диковинного зверя сшито из цветной кожи со вставками листового золота
полова. Передними лапами (и) чудовище обхватило шею тигра, который вцепился, в свою
очередь, зубами и его грудь и коггями в корпус чуть ниже лопаток. Нижняя часть тела
грифона завернута, в соответствии с канонами «звериного стиля», в кольцо так, что лапы
его упираются в живот (о). Грива коня с обеих сторон обшита пластинами войлока,
превратившись в плотную, вертикально стоящую стенку, на которую надевался нагривник
в виде чехла (п), обтянутого кожей и отороченного бахромой из красного конского волоса.
На боковых поверхностях нагривника расположены четыре петуха с позолоченными
головами (р). Хвост лошади упакован в кожаный, в виде трубки, прорезной чехол (с).

Седло по бокам украшено свисающими фигурами рыб (т). Они вырезаны из толстой кожм и к их плавникам привязаны кусочки бахромы из красного конского волоса. На войлочной
подушке седла помещены кожаные аппликации тигра, терзающего лося (у). Ремни
нагрудника и узлы украшены на перекрестьях позолоченными скульптурными фигурками
горного козла, выполненными из трехслойной кожи (ф). На груди коня красуется
изображение орлиного грифона с раскинутыми вдоль ремней крыльями (х). Не ясно, был
ли этот убор лошади исключительно церемониальным и сшитым для погребальных нужд,
или все же скакали но горным пастбищам нарядные всадники па украшенных подобным
образом животных. Некоторые маски на головах породистых тонконогих пазырыкских
какунов были снабжены огромными, сшитыми в натуральную величину из толстой кожи,
рогами оленя с пучками крашеного конского полоса на отростках, либо вырезанными
из дерева и покрытыми золотой фольгой [югами горного козла. В древности в воинской
среде целесообразность часто приносилась в жертву магическому символу и колдовской
мощи амулета. И личная воинская магия касалась не только человека. Хорошо известно,
напрнмер, что боевая раскраска наносилась и на воинов, и на их коней. Быть может, и этот
фантастический наряд, который волшебно изменял животных, имел особое, принятое
и понятное в воинской среде, магическое значение, оккультный смысл которого восходил
еще к убранству упряжек лошадей колесничих бронзового века. Ранний железный век.
Первый Пазырыкский курган. Горный Алтай

62

истины гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.
Прекрасная половина пазырыкского населения имела
в своем распоряжении тот же арсенал, что и мужчины:
лук со стрелами, кинжал и даже чекан. Одежда у алтайс к и х амазонок была м у ж с к а я , хотя само о р у ж и е ,
как и следовало ожидать, было изящнее. Кроме того, оно
богаче украшено яркой воинственной символикой «звериного стиля». Женщины всегда остаются женщинами.
Даже на поле боя.
Археологи, исследуя алтайские курганы, неоднократно находили детские погребальные камеры, причем
размеры их насыпей порой не уступали «взрослым».
В детских погребениях было обнаружено оружие малых
размеров: луки, стрелы, чеканы, кинжалы.
В те незапамятные времена, когда по извилистым
тропам Алтая пробирались пазырыкские воины, в сибир-

ской тайге проживали угры и самодийцы - предки
здравствующих хантов, м а н с и , селькупов. На ю ж н ы х
опушках великого леса и на поросших колками просторах лесостепи встречались они с кочевниками, испытывая на себе мощное духовное влияние кочевого мира.
Отражалось это влияние и в традиционных верованнях
Несомненно, что именно здесь х р а н я т с я ключи
ко многим тайнам ушедших времен.
Представители этих народов до недавнего времени
были убеждены в том, что с каждым новорожденным
возвращается в мир душа кого-либо из умерших. После
специального ритуала, призванного определить, кто же
из предков вернулся, младенцу присваивали имя покойного с возложением на него всех прав, а со временем
и обязанностей некогда ушедшего. Даже дети умершего
считались теперь детьми новорожденного. Задача

Рис, 23. Погребали умерших пазырыкцы в глубоких ямах, на дно которых ставился деревянный сруб —
споего рода дом почившего. Отдавая ушедшему частичку привычной для него земной обители,
строители нередко использовали при его возведении венцы бревен настоящих жилищ. Внутри сруба
воссоздавался привычный интерьер жилища или, во всяком случае, его подобие. Пол и стены склепа
застилались войлоком или, если хоронили знатного воина, дорогими коврами. Умершего, одетого
в войлочные сапоги-чулки с кожаными галошами, шубу и войлочный колпак, укладыпалп на правый
бок в позе спящего. За его спиной помещали лук и стрелы, у пояса — чекан и кинжал. На шею
надевали покрытую золотой фольгой гривну. В рядовых погребениях и погребениях средней знати
в головах ставилось походное деревянное блюдо-столик с короткими ножками, на нем лежал кусок
мяса с воткнутым внего ножом. Тут же стояло несколько сосудов — деревянный, глиняный и роговой.
Вероятно, этот непременный набор был связан с мифологическим сценарием загробного странствия,
когда умершему, чтобы достичь конечной цели, требуются емкости из разных материалов. Впрочем,
мы никогда достоверно не узнаем сути всех предполагавшихся посмертных приключений.
За перегородкой, будто у стенки настоящего дома, лежали мертвые кони, число которых в могилах
знатных воинов и вождей могло достигать нескольких десятков. Рядовым же воинам полагалось
л и ш ь по одной-две лошади. Сруб закрывался бревнами и засыпался камнями и щебнем. У знатных
пазырыкцев таких перекрытий могло быть несколько, а в яму, кроме лошадей, иногда укладывались
каркасы переносных разборных жилищ и даже повозки. Сверху над могилой возводилось каменное
сооружение, которое с течением времени превращалось в обычную насыпь

Пазырыкцы, тагарцы и другие
окружающих состояла в том, чтобы помочь новорожденному вспомнить свое прошлое. Поэтому с самого
раннего возраста детям готовили комплект такой же,
как у взрослых, одежды и снабжали снаряжением, полож е н н ы м взрослым охотникам и воинам, но в уменьшенной копии.
Может быть, и юные пазырыкцы точно так же получали свои чеканы, акинаки, боевые пояса и луки со стрелами? И если умирали и младенчестве, то уходили
в загробную жизнь в сопровождении того же ритуального
набора вещей, что и их взрослые соплеменники. Конечно,
это всего лишь предположение. Определенно же можно
сказан, одно
кочевники воспитывали подрастающее
поколение в лухе силы, воинской доблести и готовности
к борьбе за жизнь, семью и родные горы.
Когда наступало время зрелости, юноши должны
были с оружием в руках показать свою силу. Проходя
через ряд жестоких обрядовых испытаний, вводивших их
в мир духовных ценностей коллектива, они переживали
магическое перерождение, в корне менявшее их психол о г и ч е с к у ю сущность. — в этих испытаниях они получали
доступ к знаниям и техникам, позволявшим преодолевать
страх, входить в состояние боевого исступления и вести
себя в сражении так же, как ведет себя хищный зверь
на охоте — агрессивно, азартно, жестоко и неукротимо,
не чувствуя ни боли, ни усталости. Магическим знаком
этого превращения служили татуировки фантастических
животных на теле. И подобно тому, как фигурки хищных
зверей наделяли смертоносной силой оружие, татуировки
дакали бойцу звериную мощь и яростный пыл в сражен и и . Вероятно, небольшое число акинаков и чеканов,
украшенных в "зверином стиле", связано не только
с трудностями их изготовления и имущественным рангом владельца. Не каждый мог достичь такого боевого
транса, н который входили, например, легендарные
скандинавские берсерки1 — знаменитые «безумцы* средневековых побоищ. Особое оружие полагалось только
тем, кто мог с н и м совладать и надлежащим образом направить его магическую мощь5. Берсерки не пользовались
доспехами. Думается, что и многие пазырыкские воины
не скрывали от глаз врага некоторые свои рисунки
на теле, которые были знаками сверхбойца.
Вероятно, первые татуировки наносились, когда юноша выдерживал экзамен на зрелость. Это был знак родовой принадлежности, магический оберег. В дальнейшем
количество татуировок увеличивалось. Они, как награды
за боевые заслуги, покрывали руки и плечи воителей.
Возможно, что рисунки на коже имели еще и приклад|ное значение: известно, например, что многие народы
Сибири наносили на тело надрезы и рисунки, чтобы исцелиться от недугов — как бы призывая в помощь небесные
силы. Это приносило иногда положительный результат,
чему есть и современное объяснение. Подобные надрезы
и рисунки-татуировки есть не что иное, как воздействие
на вполне определенные нервные окончания, своеобразное иглоукалывание.

Рис. 21. Такими татуированными рисунками
было покрыто тело пазырыкского вождя.
По С. И. Руденко
Рис. 25. Могильник Туэкта. Остатки насыпи
«царского» кургана. Пазырыкская культура

63

64
П а з ы р ы к ц ы успешно противостояли вторжениям
больших отрядов противника, рассеивая их, но они оказались бессильны перед постепенным, настойчивым внедрением в горы Алтая групп переселенцев, в ы ш е д ш и х
откуда-то из глубин Центральной Азии. Пришельцы
з а н и м а л и горные долины медленно, но верно, вытесняя
пазырыкских всадников в высокогорье — к самым небесным кручам.
И хотя по историческим меркам пазырыкская культура просуществовала недолго, она осталась одной
из самых ярких культур раннего железного века.

Рис. 26. Фляжка, сшитая из двух лоскутов
кожи. На ее плоской поверхности с двух
сорон нашиты фигуры грифов, схвативших
когтями тетеревов. По окружности
прикреплены кожаные ромбы. В этой фляге
хранились .черна конопли. Согласно
с ведениям Геродота, скифы кидали зерна
конопли на раскаленные камни, вдыхали
наркотический дым и «громко ликовали».
Ранний железный век. Второй Пазырыкский
курган. Горный Алтай, Реконструкция
по материалам раскопок С.ИI. Руденко

Рис. 27. Так мог выглядеть один из военных
предводителей пазырыкской культуры.
Он облачен в головной убор (а), украшенный
аппликацией листового золота (б),
вырезанными из дерева позолоченными
фигурками животных (а) и увенчанный
головой орлиного грифона (г), который
держит и клюпе голову копытного. Корпус
защищен латами6, которые представляют
собой кирасу (()), собранную
из прямоугольных медных пластин.
связанных между собой ремешками в уголках
ио принципу, хорошо известному в китайской
оружейной традиции. Руки до локтей
закрыты наборными оплечьями (е), которые
видны под матерчатыми лопастями
с аппликациями в зверином стиле из золотой
фольги (ж). На плечи наброшена шуба (з).
Вооружение воина состоит из лука скифского
типа (и), горита со стрелами (к), кинжала
с головками грифонов (л) в окрашенных
ножнах (.и), прикрепленных к ноге, чекана (н)
у пояса, большого квадратного щита (о),
собранного из раскрашенных жердочек,
с г я н у г ы х между собой кожей. Шею закрывает
массивная позолоченная гривна (п),
выполненная в зверином стиле, на талии широкий боевой пояс (р). составленный
из накладок с изображением зверей.
Эти предметы являются не только
магическим, но и вполне реальным защитным
средством. Вместе с головным убором
они являются знаком высокого социального
ранга. V -III вв. до н. э. Реконструкция
по материалам археологических раскопок
в урочищах Пазырык, Уландрык, долине
р. Ак-Алаха7

Пазырыкцы, тагарцы и другие

65

66

Большереченская

культура

(Эпоха раннего железного века)
Человек всегда стремился к воде. Недаром все первые
и великие цивилизации древности возникали по берегам
рек.
От снежных хребтов Алтая несут свои воды реки Бия
и Катунь. Сливаясь на равнине, они дают начало Оби,
основной водной артерии Западной Сибири и одной
из самых крупных рек Евразии. В верховьях она течет
в широкой (до 10 километров) пойме по слабовозвышенной равнине с глубокими долинами притоков, пересекает
лесостепь и далее, в среднем и нижнем течении, прорезает тайгу, завершая свой бег в студеных волнах Карского
моря. Вдоль русла Оби от основного массива тайги далеко па юг отходят извилистыми языками сосновые леса.
Их так и называют - ленточные боры. Они тянутся
внушительной полосой преимущественно по правобережью. Эти привольные места влекли к себе представителей самых различных племен и пародов. Здесь рождались
яркие самобытные археологические культуры.
Территорию Верхнего Нриобья от степных предгорий
Алтая фактически до разреженной полосы южной тайги
в эпоху раннего железного века занимало население так
называемой болъшереченской культуры. Она получила
свое название по результатам раскопок М. П. Грязнова
у села Большая Речка. Им же ныделены и основные этапы истории этого культурного образования.
Географическое положение во многом определило
круг культурных контактов населения Верхнего Приобья:
во-первых, это было соседство с кочевниками СаяноАлтая на юге и юго-востоке, во-вторых, со всадниками
степей современного Казахстана и воителями Барабинской лесостепи на западе и юго-западе и, наконец, в-третьих, с таежниками на севере. Каждый из соседей внес
свою лепту в арсенал верхнеприобского населения.
С запада пришел длинный железный меч, с севера —
короткое пехотное копье, юг дал чекан и характерное
снаряжение легкого всадника-лучника.
Несмотря на кажущуюся разреженность и распыленность населения, древний мир был заселен достаточно
плотно, и, конечно же, наиболее благоприятные участки
были давно обжиты, освоены и закреплены за различными племенами. Ни одно сколько-нибудь значительное
событие в ойкумене не проходило бесследно. Кочевой
мир с его активным и энергичным населением можно
сравнить с жидкостью, которая, будучи сжатой в одном
месте, выплескивается и другом.
П о н я т и я г у м а н и т а р н ы х катастроф древний мир
не знал, но при этом хорошо был знаком с неизбежным
в случае войн явлением «вынужденных мигрантов».
В последней трети IV века до н. э. фаланги Александра
Македонского потеснили на восток сакские племена.
И вскоре усталые кони кочевников уже топтали приалтайские степи, а воины смывали кровь и пыль в водах
Большой реки.

Рис. 28. Золотая скульптурка козла высотой
около пяти с половиной сантиметров —
выразительный образец "звериного стиля"
населения Верхнего Ириобья. Очень
похожие фигурки лошадей, оленей, горных
козлов, вырезанных из дерева и обернутых
золотой фольгой, венчали колпаки всадников
пазырыкской культуры. V-III вв. до н.э.
Новотроицкий могильник. Верхнее Приобье.
Раскопки А. П. Уманского. Барнаул. АГПУ

Северные таежные соседи, поднимаясь вверх по течению Оби, тоже стремились при первой же возможности
освоить эти благодатные места, столь похожие на родные .
таежные срепи. В III—II веках до н.э. эти поначалу редкие «посещения» превратились н основательную мигра цию, со строительством городищ и дальними рейдами
на юг таежного войска.
Все это не могло не сказаться на комплексе вооружения местного населения. Правда, оружие, сверкавшее
в руках приобских воинов, различалось в зависимости
от того, в какой из п р и р о д н ы х зон происходили
сражения.
К сожалению, в Верхнем Приобье и приалтайских
степях археологам не встречались деревянные луки.
Но составить подставление о них помогают наконечники
стрел и изображения луков. Похоже, местное население
хорошо знало и широко использовало классические

Пазырыкцы, тагарцы и другие

67

Рис. 33, Бронзовый крючок-застежка. Подобные изделия часто называют колчанными
крючьями. Такие крюки играли роль пряжки и прикреплялись к ремню, подшитому
у самого устья колчана. На другом конце ремня через равные промежутки пробивали
отверстия, и, надевая горит, острие крючка пропускали в одно из них, застегивая ремень.
Ремень можно было и перекидывать через плечо, и оборачивать как пояс вокруг талии.
Отверстия позволяли регулировать высоту подвески колчана. Благодаря этой системе
воины без труда меняли футляры со стрелами — сбрасывали пустые и надевали
заполненные. При этом не надо было делать лишних движений и терять столь дорогое
время - с помощью крючка ремень застегивался буквально одним движением

Рис. 29. Устройство горита
Рис. 30, а—г. Кроме небольших «облеченных»
наконечников стрел (а, 6) в распоряжении
приобских лучников имелись массивные
втульчатыс и черешковые проникатели
из бронзы с выделенным граненым острием
и несравненно более высоком пробивной
способностью (в, г). Насаживались они уже
на настоящее древко и предназначались
для прицельных выстрелов и поражения
бронированных целей
Рис. 31. Бронзовая поясная бляшка,
выполненная в форме лука скифского типа,
показывает, каким оружием пользовались
оставившие этот памятник люди. V IV вв.
до н. э. Могильник Староалейка-2.
Барнаульское Приобье. По Г. Е. Иванову
Рис. 32. Типовое разнообразие костяных
наконечников стрел было весьма
значительным. Форма боевой части некоторых
из них явно имитировала бронзовые
проникатсли. Однако, независимо
от устройства, использовались они
в большинстве своем для поражения
легковооруженного противника на средней
дистанции

образцы л у к а скифского типа. На это, в частности,
укалывает целая серии м е л к и х в т у л ь ч а т ы х наконечников
стрел характерной, трехгранной н сечении, формы. Дело в
том, что существует определенное оптимальное соотношение
между весом наконечника и размерами древка. Как правило,
весовое соотношение элементов выглядит как 1:5 или 1:7.
Центр тяжести стрелы должен приходиться приблизительно
на ее середину, допустимо лишь небольшое его смещение в
верхнюю треть. При нарушении этого соотношения стрела
либо виляет в полете, либо взмывает и отклоняется в сторону — прицельная стрельба становится невозможной. А вес
стрелы и мощность лука
величины взаимозависимые.

68
Рис. 38. Железный меч с п р я м ы м перекрестием.
Навершие выполнено в форме перевернутого
серпа. Его длина чуть больше 80 см. Клинок
меча снабжен двумя продольными желобками,
которые проковывались, чтобы сделать лезвие
легче и увеличить его сопротивление на излом.
Прямое перекрестие и серповидное навершие
очень характерны для оружия сарматских
племен Приуралья. Вероятно, оттуда меч
и попал в Верхнее Приобье. IV—III вв. до н. э.
Находки у г. Ключи, Алтайский край.
Раскопки Л. П. Уманского

Рис. 34, а, 6. Железный кинжал (а) — яркий
образец «звериного стиля». Он оригинален,
так как образ крутолобого барана редко украшает
клинковое оружие. Оружие имеет ребро жесткости
на лезвии и три валика вдоль рукояти, характерные
для кинжалов Алтая, Тывы и Минусы. Железный
кинжал-акинак (б) длиной около 40 см выполнен
в традициях оружейного ремесла Алтая
и Минусинской котловины, что указывает на юговосточное направление контактов.
На бабочковидном перекрепим выбиты фигурки
волков, рукоять снабжена массивным
брусковидным перекрестием, а — V—IV вв. до н.э.
Случайная находка у станции Укладочная близ
Барнаула. По Г. Е. Иванову; 6 — VI V вв. до н.э.
Находка у с. Кочки, Алтайский край
Рис. 35. Бронзовый кинжал. .Лезвие оружия —
шестигранное в сечении, с широким плоским
ребром. Считается., что кинжалы подобного типа
отражают самые дальние юго-западные связи
с Северным Кавказом, откуда они п р о н и к л и
в Западную Сибирь через районы Волго-Камья
и Урала и далее, через Прииртышье, в Приобье
и на Алтай. VI — начало V вв. до н. э. Устье
р. Малая Киргизка. Томская область. Раскопки
Л. М. Плетневой
Рис. 36. Железный меч. В длину достигает 106 см,
имеет перекрестие в форме почки и напершие
в виде овального бруска. На рукояти заметны
следы инкрустации золотой нитью. Судя по тому,
что изделие было сильно изогнуто, железо,
на которого оно было отковано, оставалось еще
мягким и некачественным. Скорее всего, перед
нами продукция сакского кузнеца,
экспортированная из Казахстанского
Прииртышья. VI-V вв. до н.э.
Находка у дер. Новообинка, Алтайский край,
левобережье Оби. По В. А. Могильникову
Рис. 37. Этот железный 80-сантиметровый меч
является компромиссом между сакской
и сарматской оружейной традициями. В верхней
части его рукояти имеется отверстие для темляка9.
VI—V вв. до н. э. Находка у пос, Горьковский.
Алтайский край. По Ю. Ф. Кирюшину
Г. Е. Иванову. В. Б. Бородаеву

Рис. 39, а, 6. Бронзовый чекан (а) украшен
на противовесе фигурками «понуро» стоящих
медведей, а между втулкой и лезвием - головой
хищной птицы. Его плоская, как у кинжала,
ударная часть, усиленная ребрами жесткости.
наноминает оружие пазырыкцсв. Такие чеканы
просуществовали в Верхнем Приобье
не слишком долго: они исчезли примерно
к III в. до н. э.,, уступив место чеканам
с округлым в сечении либо граненым бойком.
Отливалось это оружие в глиняных формах,
о чем свидетельствует бронзовая матрица (6),
найденная в Новосибирском Приобье. Этот
предмет отличается от настоящего чекана лишь
отсутствием отверстия во втулке. Оттискивая
его в глине, мастер готовил новые литейные
формы, когда старые приходили в негодность.
а - V — I I I . до н. э. Могильник Новый Шаран.
Новосибирское Приобье Раскопки
Т. Н. Троицкой,: 6
АМ НГПУ
Рис. 40, а, б. Железный кинжал с кольцевым
навершием и слабоизогнутым перекрестнем (а)
характерен для сарматской традиции. Длина
около 29 см. Форма бронзового кинжала (б)
была наиболее распространенной в скифском
мире, а — IV-III вв. до н. з.
Находка ус. Новообинцево, Алтайский край;
б — V—IV вв. до н. э. Могильник Староалейка-2.
Верхнее Прнобье. Но Г. Е. Иванову

Пазырыкцы, тагарцы и другие

69

Рис.. 41. а, б. Бронзовый чекан со стержневым
бойком (а). Между втулкой и ударной частью
помещено стилизованное изображение головы
х и щ н о й птицы, выполненное в традициях
искусства Горного Алтая. Похожие чеканы
известны среди оружия, найденного
в Персеполе и относящегося к V в. до н. э..
Встречаются подобные изделия и среди
древностей Минусинской котловины.
Вероятно, в лесостепной Алтай прототипы
этого оружия попали имеете с кочевыми
сакскими племенами. Во втором бронзовом
изделии (6) ромбическое у самого острия
сечение по мере приближения к втулке
приобретает форму «замочной скважины».
Между втулкой и лезвием помещена
стилизованная голова птицы, а — V в. до н.э.
Находка в Бнйске. Алтайские край;
б - Ранний железный век. Находка
у с. Новосклюиха, Алтайский край.
По Г. К. Иванову
Рис. 42, а, б. Металлические колпачки-втоки
на рукоятях боевых клевцов. Эта деталь
предполагает наличие сложных фехтовальных
приемов владения клевцом. Ранний железный
век. а — могильник Бийск-1. Алтайский край.
Но В. А. Могильннкову: б — могильник
Новотроицкое-1. Алтайский край.
По В. А. Могильникову
Рис. 43, а, 6. Костяные облицовки ножен
очень напоминают иазырыкские. Отличие
лишь в материале: пазырыкцы использовали
дерево. Ранний железный век. а - могильник
Усть-Иштовка. Барнаульское Приобье.
По А. П. Уманскому: б — могильник
Рогозиха-1. Барнаульское Приобье. По М. Т.
Абдулганееву
Рис. 44. Бронзовая поясная бляха, с'читалось,
что пояс обладает особыми защитными
свойствами. Магические свойства поясов
усиливались тем. что к ним крепились особо
сильные обереги и предметы личной магии,
которые защищали владельца и наделяли его
своей силой. V IV вв. до н. э. Могильник
Почта-.3. Новосибирское Приобье. Раскопки
Т. Н. Троицкой. АМ НГПУ

72
чатого набора, которые, как считается, входили в ареал
распространения «сакских» доспехов, отличаясь от них
лишь материалом пластин. Дополнял оружие ближнего
боя железный кинжал, выполненный в традициях уже
известных нам акинаков. Как и у пазырыкцев, кинжалы
носили справа, на бедре, в ножнах с выпупами-лопастями, мечи же крепились слева, к портупейному ремню,
переброшенному через плечо.
Иногда вместо меча в бою применялся чекан, семидесятисантимстровая рукоять которого делала его равно
удобным и для пешего, и для конного. Н и ж н я я её часть
снабжалась специальным металлическим колпачком-втоком. Кроме чеканов, и арсенале воинов мы найдем и уже
знакомые нам топоры-кельты и булавы.
Появление новых видов вооружения связано с извечным стремлением создать «идеальное» оружие, пригодное для боя с любым противником. Пробивная сила
чекана с острым граненым бойком была очень высокой,
в то время он фактически не имел себе равных. Редкий
доспех мог спасти от него. Но это оружие имело и целый
ряд недостатков, которые примерно к III—II векам до н. э.
свели его в разряд вспомогательного вооружения. Так,
чекан с большим трудом извлекался из тела, не говоря
уж о щитах. Воин с чеканом при не совсем точном ударе
оказывался в сложной ситуации. Другой ахиллесовой пятой чеканов была малая площадь поражения. Наскальные
рисунки эпохи раннего железа, обнаруженные на территориях Саяно-Алтая. содержат немало батальных сцен,
в которых п р о т и в н и к и вооружены разного рода чеканами. При всей условной, силуэтной манере изображения
они с удивительным постоянством показывают, что этим
оружием стремились поразить противника в голову —
самую уязвимую часть тела. Об этом говорят следы травм
на черепах погребенных из приобских курганов.
В конпе концов, чекан проиграл длинному железному
мечу, которым можно было не только рубить, но и колоть.
Проиграл он и длинному всадническому копью, принесенному в Верхнее Приобье сарматами. К I I I веку до н. э.
вооружение сарматского типа постепенно вытесняет
в Западной Сибири образцы скифо-сакских средств вооружения.

Тагарская культура
(эпоха раннего железного века)
Еще в XVIII веке, со времени первых сибирских экспед и ц и й тогда еще молодой Российской академии наук,
у ч е н ы й мир столкнулся с целой серией удивительных
изделий, привезенных из глухой, по европейским понятиям тех лет, М и н у с и н с к о й степи. Вещи эти, преимущественно бронзовые, были или случайно найдены,
или доставлялись «бугровщиками» («буграми» назывались курганы). Путешественники в те далекие годы бывали немало изумлены бесконечными курганными полями,
мимо которых им доводилось проезжать. Рукотворные
холмы (от совсем небольших до гигантских) буквально
усеивали пространства вдоль течения среднего Енисея.
И даже в наши дни, когда многие сотни, а то и тысячи
этих памятников просто исчезли с лица земли, а остальные с огромными воронками в центре изувеченных насыпей хранят следы «золотой лихорадки» X V I I I века,
они представляют внушительное, почти мистическое зрелище. Поэтому нет ничего странного в том. что горячий
интерес к древним к у р г а н н ы м тайнам побудил
еще в 1722 году Д. Г. Мессершмидта провести здесь первые научные раскопки.
В 20-е годы XX века один из отцов сибирской археологии С. А. Теплоухов на основании всех накопленных
к тому времени материалов пришел к выводу о существовании на берегах Среднего Енисея особой археологической культуры, названной им минусинской курганной.
В п о с л е д с т в и и но раскопкам у Тагарского острова
на Енисее, н ы н е находящегося на территории города
М и н у с и н с к а , её переименовали в тагарскую.
Современники и близкие соседи пазырыкцев, тагарцы расселялись на степной и лесостепной территории
на юге современного Красноярского края в М и н у с и н ской котловине — и в северо-восточной части н ы н е ш н е м
Кемеровской области. Здесь они занимались пастушеским скотоводством и земледелием: разводили коров, породистых верховых коней, а также низкорослых лошадок,
наподобие с о в р е м е н н ы х «монголок», рыли каналы

Рис. 49. Каменная ограда Большого
Салабыкского кургана. Когда-то
здесь вовышалась огромная
земляная насыпь самого большого
погребального сооружения тагарской
кулътуры. В нем было похоронено
всего дна человека в сопровождении
двух слуг. Считается, что это был
глава союза племен. К сожалению,
курган был ограблен, и о былой
роскоши сопроводительного
инвентаря мы можем только
догадывайся. V- IV вв. до н. э.
Минусинская котловина. Хакасия

Пазырыкцы,

Рис. 50. Одно из тысяч рядовых погребальных
сооружении тагарской культуры в степях
Хакасии. Оно обнесено каменной оградой
из стоящих на ребре плит с высокими
столбовыми стелами в углах и в середине
каждой стены. IV- III вв. до н. э.

для орошения полей. Среди важнейших занятий было
и горное дело. В добыче и обработке цветных металлов
тагарцы достигли такого совершенства, что продолжали
делать оружие из бронзы даже тогда, когда соседи стали
переходить на более распространенное и доступное железо. За истекшие почти три столетия с начала раскопок
тагарских п а м я т н и к о м в музеях накоплен огромный
материал, но многие вопросы воинской истории обитателей степей Южной Сибири остаются все еще открытыми.
Основным оружием дальнего боя татарских воинов
были лук и стрелы. Наши знания об этом оружии, увы,
основываются опять-таки на его изображениях, выбитых
на скалах, и на редких бронзовых бляшках в виде «моделей» этого оружия. Ранний железный век отличался
редким сходством основных типов вооружения на огромн ы х территориях, входящих в круг «скифо-сибнрских»
культур. Среди оружия, изображенного на тагарских петроглифах, легко заметить знакомые нам небольшие л у к и
скифского типа характерных, несколько асимметричных
очертаний (в виде буквы «М»).
Носили эти луки в горитах с характерным плоским,
как будто обрезанным, дном. Такие горнты с луками
отчетливо различимы на наскальных рисунках и на бронзовых подвесках.
Для ношения стрел использовались также цилиндрические колчаны, крепившиеся почти параллельно поясу
посредством бронзовых крючков. Шили их из бересты
и кожи, а стрелы помещали в них наконечниками вниз.
Для самого лука выкраивался отдельный специальный
чехол, в который он помещался со спущенной тетивой.
Её снимали, чтобы не держать постоянно напряженным
лук, терявший н этом случае спою упругость. Такие чехлы-налучья использовались в дальних походах. Непосредственно перед сражением лук приводился в боевую
готовность и вешался на плечо.

тагарцы и другие

73

Стреляли тагарцы, натягивая тетиву «монгольским»
способом, то есть накладывая её на внутреннюю сторону
согнутого большого пальца правой р у к и . Для этого
на большой палец надевался специальный бронзовый
наперсток. При выстреле тетива легко соскальзывала
по его гладкой поверхности и не задевала кожу.
Наконечники стрел у воинов Минусинской котловины были бронзовые и костяные. Большинство из н и х
принадлежит к тем же «общескифским» типам, какие
можно встретить на стоянках всего коченого мира.
К древкам стрел в месте присоединения наконечника
тагарские мастера порой приматывали шипы из колючек
боярышника. Такая стрела намертво застревала в теле
противника. Впрочем, несмотря на развитое бронзолитейное производство, металлических наконечников стрел
на территории распространения тагарской культуры

Рис. 51. По поводу этого образца долгое время велись
споры. Но после раскопок в 70-х гг. XX в. кургана
на берегу р. Тесь стало ясно, что такие колоколовидные
навершия венчали стойки погребального ложа знати.
Козел, вероятно, считался важным тотемом.
Он встречается также на предметах вооружения, боевых
значках и поясных пряжках. V —III вв. до н. э. Эрмитаж.
Санкт-Петербург

74
Рис. 52. Бронзовый крючок-застежка колчанного набора украшен фигуркой кошачьего
хищника. Такая поза спокойно стоящего животного с низко опущенной головой очень
характерна для тагарского искусства. За несколько унылый вид подобные изображения
называют «понурыми». V—111 вв. до н. э. Минусинская котловина, Хакасия. МКМ
Рис. 53. Бронзовые наперстки. Через небольшое отверстие, заметное у основания наперстка,
протягивалась веревочка, которой он привязывался к руке, чтобы при выстреле его не сорвало
с пальца тетивой. Минусинская котловина, Хакасия. М И К Н С ТГУ
Рис. 54. Бронзовая подвеска в форме тагарского чехла для ношения лука скифского типа.
Хотя карман для стрел не изображен, вероятно, мы имеем дело с горитом. Носили их на боку
в наклонном положении
Рис. 55. Разрез втулки бронзового наконечника. У таких наконечников есть существенный
недостаток — ненадежное крепление древка. Однако в 30-х годах XX века в московском
институте истории материальной культуры наконечники скифского типа были подвергнуты
тщательному изучению, что позволило узнать немало секретов древних мастеров. Крепление
древка во втулке оказалось неожиданно надежным. Стрелу можно было доставать из горита,
не опасаясь потерять наконечник, даже если он цеплялся жальцами о стенку футляра
или другие древки. Дело в том, что дальний конец втулки наконечника изнутри имел округлое
расширение. Приостренный конец древка доходил до упора и сминался, целиком наполняя
эту полость

Рис. 56. Формы для отливки наконечников. Отливлиись трехлопастные наконечники
в составной форме, каждая из створок которой имела в сечении вид сегмента.
Когда все три доли литейной формы совмещались, получался длинный цилиндр
с воронкой сверху, куда заливался расплавленный металл. Снизу в специально
оставленное отверстие помещался длинный заостренный стержень, образовывавший
внутреннюю полость втулки. Па конце стержня было небольшое расширение в виде
шарика, формировавшее ту часть, где заклинивалось древко. Производство бронзовых
наконечников было технологически очень простым и быстрым. Оно не требовало
сложного инструмента и оснащения. Именно поэтому в кочевом мире бронзовыми
наконечниками оснащались стрелы лаже тогда, когда все остальное оружие копалось
из железа. Находка на озерах Исеги. Западная Сибирь. По Б. Н. Гракову
Рис. 57. Один из вариантов положения пальцев руки при стрельбе н.ч лука
«монгольским» способом
Рис.. 58, а, б. По характерным признакам в оружии воинов (а) легко распознается лук
скифского типа, который стрелки держат точно так же, как маленькая золотая фигурка
всадника из коллекции Г. Ф. Миллера (рис. 3, гл. 3), — за нижнее плечо, в широко
распространенной в скифском мире манере. К поясу тагарского стрелка прикреплен
прямоугольный колчан, форма которого резко отличается от знакомого нам
по пазырыкским и большереченским материалам горита. а - петроглифы горы
Суханихи. Красноярский край. Южная Сибирь; 6 - прорисовка петроглифа

Пазырыкцы, тагарцы и другие

75

Рис. 59, а, 6. Этот стрелок, выбитый на скале
рукой древнего мастера, вооружен небольшим
л|уком в виде плавной дуги со слегка
выгнутыми и направлении выстрела концами
(а). Оружие подобного типа, только более
крупных размеров, хорошо известно в
древнем мире. Его можно видеть на
барельефах Двуречья и Малой Азии (б). Судя
по фигуре стражника, изображенного
в Персеполе на стене царского дворца
примерно в то же время, что и лучники на
скалах Среднего Енисея, подобные луки
могли носить на плече отдельно от колчана со
стрелами

Рис. 60, а—в. Свое оружие лучники всего мира
встречились сохранить от вредного
воздействия природных осадков. Тагарские
воины верхнюю часть лука, которая выступала
над карманом горита, закрывали от непогоды
специальными, по всей видимости,
войлочными или кожаными, колпаками,
плотно натягивая их на оружие до самого
обреза чехла (а). Точно так же предохраняли
свои луки пазырыкские (6), сакскис,
персидские воины (в). V III вв. до н. э.
а- рисунок на камнях горы Куни. Средний
Енисей; 6 — аппликация с ковра Пятого
пазырыкского кургана. Горный Алтай;
и — барельеф дворца Дария в Персеполе, Иран

обнаружено сравнительно мало. Общее число всех найденных тагарских проникателей, сделанных из металла,
меньше, чем в горитах 3—4 конных стрелков из Северного Причерноморья или Приуралья.
Гораздо больше в курганах встречено костяных наконечников стрел, часто являющихся простой имитацией
бронзовых. Они имели небольшую втулку, куда и вклеивалось древко — ведь кость с древесииой соединяется
крепче, чем металл.
Тагарские воины не знали оружия с д л и н н ы м клинком. М и н у с и н с к и е степи были царством клевца и кинжала. По количеству и разнообразию бронзового оружия
ближнего боя татарская культура в Минусинской котловине и Ачинско-Мариинской лесостепи не знает себе
равных среди культур Сибири середины и конца 1-го ты-

сячелетия до н . э . Именно здесь чаще всего встречаются
изделия, выполненные в «зверином стиле». Гибкие пантеры и оскаленные волки, угрюмые щетинистые кабаны
и круторогие козлы, горбоносые сайгаки и трепетные куланы вместе с фантастическими животными стоят, лежат,
крадутся, скачут на боковинах перекрестий и навершиях
тагарских кинжалов. Сказочные грифоны, вполне земные
х и щ н и к и и стремительные копытные составляют в сибирском раннем железном веке, пожалуй, самый полный
бестиарий, дарящий оружию могущество и силу.
По устройству гарды11 кинжалы подразделяются на
большие группы, каждая из которых имеет свою историю.
Кинжалы первой группы иногда называется красноярскими (по месту самых частых находок) или «выемчатоэфесовыми» (по виду рукояти). Для н и х характерны
легкость форм и фактическое отсутствие перекрестия.
Впрочем, считать, что его совсем нет, нельзя. Выступы
между рукоятью и лезвием, конечно, присутствуют,
но они столь незначительны, что едва ли в состоянии
защитить руку. Такие кинжалы существовали в VI—
IV веках до н. э.

76
Рис. 61. Попытки усилить пробивную
способность этого кинжала привели
к чрезмерной массивности его лезвия.
Оружие длиной 32 см уравновешивается
тяжелым навершпем. имитирующим головы
горных козлов. Перекрестие отковано из двух
пластин, на которых отчеканены
перевернутые фигуры волков. V в. до н. э.
Раскопки близ Минусинска. Коллекция
И. А. Лопатина. Эрмитаж. Санкт-Петербург
Рис. 62. Форма этого кинжала с VI по III вв.
до н. э. повсеместно распространяется
на огромных просторах евразийских степей.
Эфес кинжала, отлитый в виде распахнутых
крыльев бабочки, так и называют —
бабочковидным. Исследователи считают,
что он является дальнейшим развитием более
круглых и компактных сердцевидных
перекрестий. Со временем округлые
окончания гарды прностряются. раздвигаются
в сторону, защищая пальцы, крылышки все
больше вытягиваются от клинка и становятся
похожими па птичьи крылья. В науке такие
гарды называются крыловидными.
Эти перекрестия хорошо защищали руку
по ребрам их закругленных и разведенных
в стороны концов легко соскальзывал
встречный удар. Минусинская котловина,
Хакасия. Минусинский музей
им. II. М. Мартьянова

Рис. 63. Бронзовый кинжал с прямым перекрестием и кольцевым навсршнем. Предполагается,
что такие изделия связаны с сарматской оружейной традицией. Около I I I в. до н. э. сарматские
воины вооружаются похожими железными кинжалами, правда, с более узким перекрестием.
Впрочем, и кольцо на навершии, и треугольный клинок могут рассматриваться на минусинском
оружии как отзвуки карасуких традиций. Минусинский музей им. Н. М. Мартьянова
Рис. 64. Этот боевой кинжал длиной около 30 см с головками грифонов на навершии и перекрестии
выполнен в характерном для оружия Центральной Азии стиле. Его гарда была способна не только
удерживать оружие противника, попавшее в узкое пространство между ней и лезвием,
но и позволяла закругленным внешним краем грнфоньего клюва отводить в сторону скользящий
клинок врага. V век до н. э. Коллекция И. А. Лопатина. Эрмитаж. Санкт-Петербург
Рис. 65. Бронзовая бляшка - знак принадлежности к воинскому сословию. Образ оленя обладал
особой притягательной силой для воинов в самых разных уголках Евразии — от Причерноморья
до Минусы. Как правило, животное находится в одной и той же позе, трактуемой в литературе поразному. Одни видят здесь отдыхающего оленя, другие определяют эту позу как «летящий галоп».
V- IV вв. до н. э. Минусинская котловина. Коллекция В. В. Радлова. Эрмитаж. Санкт-Петербург

Пазырыкцы,

Другая группа кинжалов оснащена рельефным
пластинчатым перекрестием. Среди кинжалов с «бабочковидным» эфесом чаще всего встречаются изделия, выполненные в «зверином стиле». Мастера для создания
своих «звериных» композиций прекрасно использовали
все возможности, предоставляемые им абрисом навершия
и перекрестия оружия.
Форма лезвия кинжалон тоже не оставалась неизменной. Чтобы увеличить прочность клинка, лезвие стали
делать в форме вытянутого треугольника. Такие кинжалы
оснащались прямыми перекрестиями и навершиями в виде кольца. Оружие с подобным массивным треугольным
клинком, будь то кинжал или меч, рассчитано прежде
всего на мощный колющий удар. Его появление на полях
сражения связано с распространением доспехов, против
которых рубящее и режущее воздействие малоэффективно.
В отличие от широко распространенного иранского
способа ношения кинжалов в ножнах, прикрепленных
к бедру, которым пользовались пазырыкцы и большереченцы. минусинские воины подвешивали свое оружие
к поясу в свободном состоянии, Многие ножны кинжалов, сшитые из кожи, имели с внешней стороны еще одно
отделение — для ножа. Такие комбинированные «гориты
для клинкового о р у ж и я » орнаментировались в ы ш и в кой — например, в виде составленных рядами латинских
букв «S».
Но хотя кинжалы имели большое хождение в тагарской среде, все же наиболее грозным оружием ближнего
боя в степях Минусы было древковое рубящее оружие
ударного действия — проушные топоры, секирки и чеканы. Прообразы боевых топоров тагарской культуры можно найти в эпохе поздней бронзы. Конечно, со временем
облик бронзовых бойков изменился, но при этом они
сохранили округлую бронзовую втулку для древка, отлитую вместе с массивным лезвием. Само лезвие стало
шире и короче. Такое оружие приспособлено уже больше для раскалывающего удара. Его эффективность была
Рис. 66, а, б. «Красноярские» или
«выемчатоэфесовые» кинжалы. Считается,
что происхождение таких кинжалов может
быть связано с традициями андроновского
оружейного ремесла эпохи развитой бронзы.
I V — I I I вв. до н. э. Красноярский округ.
а - Эрмитаж, Санкт- Петербург; б - ККМ,
по А. М. Кулемзину
Рис. 67. Ранняя форма бронзового кинжала
с солярным нанершием - наследие
карасукской культуры. Гарда рельефно
не выделена н оформлена треугольными
выемками у основания лезвия, представляя
собой, по сути, еще шипы. V I — V вв. до н. э.
Красноярский край. МА ИАЭТ СО РАН
Рис. 68. Бронзовый кинжал имеет полую
ручку и почти прямое перекрестие со слегка
скругленными нижними краями. В полость
по рукояти помещается шило, украшенное
фигуркой «понурого» барана. Ранняя форма.
V I I в. до н. э. Случайная находка. Собрание
Строгановых. Эрмитаж. Санкт-Петербург

тагарцы и другие

77

достаточно высока - коэффициент полезного действия
колебался в пределах 75-88 процентов. Носили это оружие, как и в прежние времена, п р и н и з а н н ы м к поясу через небольшие отверстия в гребне на обухе.
Самым популярным оружием ближнего боя среди
вышеперечисленных его видов были чеканы. Это своеобразный «паспорт» тагарской культуры. По устройству
боевой части они, как и у воинов Горного Алтая, разделялись на плосколезвийные чеканы и чеканы с граненой

78

РИС. 69. Бронзовый чекан с фигуркой стоящего козла. VII в. до и. э. Раскопки близ
Красноярска. Коллекция И. А. Лопатина
Рис. 70. Бронзовая секирка с «кнопкой» на обухе отражает тенденцию к увеличению
пробивной мощи рубящего удара и может считаться предтечей позднейших узколезвийных
шпеньковых топоров. V I I — V I Вв. до и. э. Находка у с. Тесь. Минусинская котловина.
Хакасия. По Н. Л. Членовой
Рис. 71. Бронзовый чекан с граненым бойком. Самые ранние чеканы этого типа имели
круглые или многогранные бойки. Впоследствии количество граней на ударной части
сокращается до четырех. VI в. до н. э. Раскопки близ с. Новоселова под Красноярском.
Эрмитаж. Санкт-Петербург
Рис. 72. Плосколезвийный бронзовый чекан. V I I — V I вв. до н. э. Минусинская котловина.
Коллекция И. А. Лопатина. Эрмитаж. Санкт-Петербург
Рис. 73. Бронзовый втульчатый топор-кельт. V—III вв. до н. э.. Красноярский край. НГКМ
Рис. 74, а, 6. Бронзовый топор с противовесом
в виде головы грифона (б). Клюв хищника
снабжен отверстием, за которое наверняка
цеплялись какие-нибудь подвески и амулеты.
В целях облегчения довольно тяжелых
бойков топоров мастера делают выемки
между втулкой и лезвием, хорошо заметные
у этого образца. Носили это оружие
привязанным к поясу через небольшое
отверстие в гребне на обухе. Чтобы надежнее
закрепить длинную прямую рукоять в теле
бойка, мастера делали внутреннюю
поверхность втулки конической.
Это позволяло основательно расклинить
древесину. Кроме, того, для прочности
скрепления забивали клинышки в отверстия,
оставленные в боковинах при литье (а).
а — схема изготовления топора;
б - бронзовый топор, V — I I I вв. до н. з.
Южная Сибирь. Москва. ГИМ
ударной частью. В VII V веках до н. э. это оружие было
самым к р у п н ы м и тяжелым. В последующие века распространились облегченные модели. Среди специалистов
нет единого мнения но поводу их реальных боевых
возможностей. Некоторые считают такое оружие ритуальным. На заключительном этапе существования тагарского общества подобные изделия уменьшились до такой

Пазырыкцы, тагарцы и другие
степени, что вопрос о практическом их использовании исключается. Другие исследователи связывают появление
облегченных бойков с распространением конницы
для которой облегченное оружие, насаженное на длинн у ю рукоять, предпочтительнее.

Рис. 75, а, 6. В литературе население тагарской
культуры нередки отождествляется
с динлинами — летописным европеоидным
населением Центральной Азии. О них
говорится, как о людях, у которых «от колен
вверху тело человеческое, а книзу растет
лошадиная шерсть и лошадиные копыта;
они не ездят верхом, а бегают со скоростью
лошади». По одной из гипотез, за этим
фантастическим образом скрывается пеший
стрелок на подбитых камусом 1 2 лыжах. Образы
таких (в данном случае, бородатых) лыжников
запечатлены в наскальных рисунках.
Конец III — начало 11 вв. до н. э.
а — Шелаболинские скалы, правобережье
Р. Тубы (правый приток Енисея).
Красноярский край; 6 - петроглифы горы
Четвертый Сундук на реке Белый Июс.
Хакасия. По В. Е. Ларичеву
Рис. 76. Тагарский лыжник. Зимой,
когда устанавливался глубокий снежный
покров, главной ударной единицей тагарского
поиска становились отряды лыжников,
использовавшие тактику рассыпного строя.
В движении они поражали противника
стрелами и, если атака не приносила быстрого
успеха, исчезали, спасаясь от погони.
Основной набор оружия зимой оставался
тем же, что и летом. Чтобы надежнее защитить,
голову от удара, на шапку нашивались
металлические бляшки (а). Лыжи этого воина
подбиты камусом (6), в его руках лук
скифского типа (в), к стреле которого
привязаны острые колючки (г).
Цилиндрический колчан со стрелами
заброшен за спину - так он меньше мешает
ходьбе (д). Бронзовый кинжал (с) в ножнах
со специальным отделением для ножа (ж))
висит у пояса. К поясу рядом с чеканом (з)
приторочсн мешочек с запасной тетивой
и походными принадлежностями (и).
Реконструкция по материалам петроглифов
и археологических находок из погребальных
комплексов Минусинской котловины

79

82
Рис. 85. Тяжеловооруженный войн тагарской культуры. Его туловище защищено
ламинарными доспехами, составленными из многослойных толстых кожаных лент (а).
Голову закрывает островерхий шлем, сшитый из столь же плотных полос кожи (6)
и украшенный пучками конских волос. Руки до локтей прикрывают кожаные
налокотники (а), а ноги охватывают поножи, собранные из гладко оструганных и стянутых
ремнями жердочек (г). Вооружение таких воинон составляли короткое копье с бронзовым
наконечником (д), клевец (е), кинжал (ж), нож (з), также сделанные из бронзы. Щит (и),
несмотря на его явное, судя по наскальным рисункам, использование тагарским войском,
не был еще обязательной принадлежностью экипировки латников. V-1V вв. до н. э.
Реконструкция по изобразительным материалам Среднего Енисея
Рис. 86, а -д. Воины в доспехах. Нетрудно узнать в этих колоколовидных балахонах силуэт
ламинарных доспехов. На головах латников можно увидеть также конические шлемы,
а в руках копья, взятые наперевес, а петроглифы горы Суханихи. Красноярский край.
Южная Сибирь: 6. в , г , д — прорисовка петроглифов

Рис. 87, а—г. Батальные сцены эпохи раннего
железного века. V III вв. до н. э.
а — петроглиф горы Куни. Средний Книсей;
б, г — прорисовки петроглифов горы Куни.
Средний Книсей: « — прорисовка
петроглифов горы Суханихи. Красноярский
край. Южная Сибирь
Рис. 88, а в. Среди наскальных рисунков
можно увидеть такие средства ведения боя,
которые пока еще не обнаружены
археологами. Это копья (рис. 86, г, д), булавы
(а, б) и клевцы (а, в). Впрочем, фигуры
стоящих воинов с оружием в обеих руках,
возможно, не связаны с непосредственным
изображением батальных сцен. Они могут
представлять персонажей высокого ранга.
Антропоморфный образ с оружием в обеих
руках, который исследователи считают
изображением божества, известен еще с эпохи
бронзы. А в последующее время рисунки
человеческих фигур с оружием в правой
и левой руке станут буквально стандартом
для изображения военных предводителей
таежного средневековья, и будут разными
исследователями устойчиво связываться
с военными плясками. Ранний железный век.
а — петроглифы г. Суханихи, Красноярский
край. Южная Сибирь; б — петроглифы
г. Куни, Средний Енисей; в - петроглифы
г. Тепсей, Минусинская котловина, Хакасия

Рис. 89. В военных акциях широко
использовались речные флотилии,
позволявшие быстро перебрасывать войско
к месту побоища. Вдоль бортов лодок, чтобы
помешать неприятельской атаке на абордаж.
закрепляли вертикально горчащие прутья.
Основным оружием речных сражений
оставались лук и стрелы, а при сближении
с речными силами противника — копье
и чекан. Ранний железный век. Петроглифы
Шелаболннских скал. Минусинская
котловина

Пазырыкцы, тагарцы и другие

Для искусства ранних кочевников было характерно
совмещение двух зеркальных образов по оси симметрии.
Правда, сама эта ось всегда хорошо выделена и не прерывается сверху донизу на протяжении всего рисунка.
В нашем же случае л и н и я совмещения туловищ рыб
обрывается у затылка, и голова рыбы напоминает улыбающееся человеческое лицо. Удивительно похожие
л и ч и н ы сердцевидной формы часто встречаются
в изобразительной традиции весьма широкого хронологического и территориального диапазона. Круглоглазые печальные образы оставило нам древнее население
Приамурья, их можно встретить на скалах знаменитой
Томской писаницы и среди бронзовых культовых подел о к , о т л и т ы х аборигенами Приуралья и Западной
Сибири. Последние всегда представлены в различных
головных уборах. Возникает логичный вопрос — не ошиблись ли мы с идентификацией фигуры на тагарском ноже,
как рыбы? Уж не человек ли перед нами, на голову
которого глубоко надвинута коническая шапка? Подтверждает эту мысль одна случайная находка. На Дальнем Востоке обнаружена скульптурная голова человека,
нытесанная из крупнозернистого камня, в таком же
или практически таком же древнем головном уборе.
Ниже л и ч и н ы отчетливо видны два треугольника
и ряды п о п е р е ч н ы х полос. Даже при самом беглом
взгляде вырисовываются очертания фигуры стоящего
человека, одетого в полосатый халат с запахом справа.
Эта одежда очень напоминает доспехи некоторых народов Северо-Восточной С и б и р и и Дальнего Востока,
выставленные в экспозициях многих к р у п н е й ш и х музеев.
Такие латы представляли собой некое подобие расклешенного книзу халата, состоящего из полос грубо выделанной кожи, которые кольцами огибали тело воина
от середины бедер до самых подмышек. Все эти кольца
м ы л и примерно одинаковой ширины, но разного
диаметра. Меньшие располагались выше пояса, плотно

83

о х в а т ы в а я корпус, — ниже они становились все шире
и шире, отчего панцирь приобретал форму колокола.
Подобное устройство было неслучайным. Ширина подола не мешала шагу, а кольца соединялись ремнями между
собой только » нескольких точках и легко складывались,
позволяя воину даже садиться. Грудь воина прикрывала,
как правило, широкая квадратная пластина. От ее наружных углов на спину перебрасывались лямки и соединялись с подолом. Иногда « п а н ц и р н ы й колокол»
крепился и к верхней части, сделанной в виде короткого
жилета из толстой, как и на пластинах, грубой кожи.
Продольный разрез, с помощью которого воин надевал
эти латы, мог находиться на спине, но мог быть и сбоку — как у халата. Идея подобного собирающегося подола оказалась очень продуктивной, и впоследствии вместо
ш и р о к и х к о ж а н ы х полос стали использовать гибкие
металлические ламедлярные ленты. В одном доспехе
могли чередовать наборные металлические и сплошные
кожаные полосы.

84
Рис. 90, а—в. Эта уникальная находка (а) дает
представление об устройстве знаменитого
лука скифского типа. Врезной деревянный
конец вклеивался между двумя деревянными
планками кибити (6), а на его выступающий
шпенек набрасывалась петля тетивы.
Сама тетива при этом проходила вдоль
глубокой канавки, прорезанной с обратной
его стороны (в). V—III вв. до н. э. Курган
саргатской культуры близ пос. Венгерово.
Новосибирская область. Раскопки
Н. В. Полосьмак и Д. Г. Савинова.
МА ИАЭТ СО РАН

Рис. 91. Этот лук скифского типа
ассиметричен. Длина 86,2 см. Пропорции
«рогов» 1:1.2. Его круто загнутые концы
имеют такое же устройство, как у фрагмента
лука из курганов саргатской культуры
близ пос. Венгерово. Находка в Yarhu
(Турфан). Автономный р-н Внутренняя
Монголия в Северном Китае

Т а к и м образом, можно з а к л ю ч и т ь , что на рукояти
древнего ножа изображен именно воин. Отличие его доспехов от известных нам но средневековым и этнографическим материалам состоит в том, что он не имеет
на груди широкой сплошной пластины. Вместо нее сделан правосторонний запах. К тому же его латы гораздо
короче известных нам доспехов. Изображения, соответствующие именно такому типу защитной одежды, можно
встретить среди петроглифов.
Тагарская культура была одной из наиболее ярких
в истории Южной Сибири. При всем сходстве предметов
вооружения тагарцев с оснащением кочевников СаяноАлтая, Средней и Центральной А з и и , облик тагарских
воинов существенно отличается от соседей. Более всего
он похож на облик воинов древнейших оседло-земледельческих цивилизаций, основу которых составляли пешие
армии, поддерживаемые кавалерией. Основную массу
тагарского войска составляли ополченцы, которые имели на вооружении лук и стрелы, в качестве вспомогательного оружия ближнего боя они использовали палицу,
кинжал, нож. Для защиты от вражеских ударов тагарская
пехота использовала щиты.
Ударной силой татарского войска могли быть отряды панцирных латников, способных выстоять под градом
стрел и разгромить противника в ближнем бою. Скорее
всего, они использовали сомкнутый строй, против которого атаки небольших отрядов лсгкооружснных кочевых
всадников были малоэффективны. С появлением таких
латников вырабатываются особые символы принадлежности к воинскому сословию. К ним относились

Рис. 92, а, 6. Отлитые из бронзы наконечники
стрел (а), типичные для эпохи раннего железа,
снабжались иногда специальными метками —
клеймом мастера (б). Ранний железный век.
а — поселение Усть-Ивес-,1 Новосибирская
область. МА ИАЭТ СО РАН;
б — Рафайловское городище. Тюменская
область. По Н. П. Матвеевой
Рис. 93. Костяные наконечники по-прежнему
были популярны и исправно служили
на охоте и в сражениях воинам саргатской
культуры. Появившиеся ниже пера выступы
свидетельствуют о том, что наконечники
использовались и как боевые стрелы.
Устная традиция коренных народов Сибири
свидетельствует, что стрелами с шипами
стреляли. прежде всего, по врагу.
V—III вв. до н. э. Западная Сибирь. НГКМ

бронзовые литые фигурки оленей, пекторали, коромыслообразные украшения поясов. Последние были далекими п о т о м к а м и м а с с и в н ы х «рогатых» пряжек эпохи
поздней бронзы. Сохранившиеся наскальные рисунки
позволяют предполагать, что существовала даже особая
воинская прическа, представлявшая собой связанные
на темени в пучок волосы. По мере развития татарского
общества профессиональных воинов становилось все
больше. КIV—III векам до н. э.г когда кочевые соседи уже
постоянно тревожили жизнь тагарцев военными нападениями, воевало 90 процентов мужского населения.

Пазырыкцы, тагарцы и другие

85

Уровень общественного развития тагарских племен,
пожалуй, был выше, чем у соседей, и может рассматриваться как позднепотестарный — фактически перешедший в стадию создания ц и в и л и з а ц и и и ранней
государственности. Тагарцы дольше всех сдерживали
проникновение воинственных племен хуннского союза
из глубин центральной Азии. Тактика военного противос т о я н и я лавине к о ч е в о й кавалерии, выработанная
тагарскими пехотинцами, всадниками и лыжниками,
получила дальнейшее развитие » военном деле таштыкской культуры, сменившей татарскую на берегах
Среднего Енисея и всем ареале ее распространения.

Саргатская культура
(эпоха раннего железного века)
По всему лесостепному коридору Западной Сибири,
от восточных предгорий Урала до Центральной Барабы,
в VI веке до н. э. IV веке н. э. расселялись племена сарматской культуры (свое научное название они получили по материалам раскопок у седа Саргатка близ города
Омска), На севере им п р и н а д л е ж а л и земли
вдоль Иртыша до самого устья Тобола, а на юге их владения простирались вплоть до жаркой ковыльной степи.
Побольше всего влекли саргатцев благодатные пойменные луга вдоль рек. Здесь и располагались их многочисленные поселения и укрепленные форпосты-городища,
которые возвышались на крутых и труднодоступных
мысах, далеко врезавшихся в пойму. Эти естественные
укрепления со всех сторон обносились тыном 1 3 , а в самом
уязвимом месте — там, где площадка городища плавно
переходила в берег, — поперек мыса выкапывался
глубокий ров и насыпался вал. Иногда поселения возникали и на пологих берегах рек, где защититься в случае
опасности было сложнее. Тогда рвы окаймляли жилую
площадку уже с трех сторон, и городища приобретали
округлую форму.
Как правило, укрепления городищ были однорядными, то есть состояли из одной линии сооружений, однако
встречались городища, где ров располагался между двумя
рядами валов, например, как это было на Иртыше (Горная Бития). И когда враги, пробив переднюю стену,
попадали в этот тесный и узкий коридор, они оказывались в западне. Дно и стенки рва иногда укреплялись
горбылями. Возможно, склоны валов, как это практиковалось и позже, в средневековье, в зимнее время поливались водой.
Излюбленным оружием саргатских воинов поначалу
был лук скифского типа. Бронзовые втульчатые наконечн и к и стрел также имели уже знакомые нам формы,
а вот железные проникатели саргатцев постепенно приобрели солидные лопасти и черешок, отковать который
было легче, чем привычную втулку. Такие наконечники
указывают на то, что постепенно появляется новый лук,
более мощный и крупный. Как и во всем «скифском
мире», луками оснащалась легкая кавалерия — основная

Рис. 94. Бронзовое изображение пантеры.
Некогда оно украшало пояс саргатского воина.
V— IV вв. до н. э. Могильник Абрамово-4,
Новосибирская область. Раскопки
В. И. Молодина. МА ИАЭТ СО РАН

масса саргатского войска. Иногда конные стрелки вооружались короткими кинжалами-акинаками и боевыми
ножами. Ими удобно было пользоваться, только спешившись, когда бой вступал в свою заключительную, рукопашную стадию.
«Летучие отряды» таких всадников обыкновенно
занимали место в переднем эшелоне и действовали,
внезапно нападая на врага и столь же быстро отступая
в случае неудачи. В мирное время эти бойцы были, очевидно, рядовыми общинниками, разводившими скот,
ходившими на охоту и обрабатывавшими землю.
Военное дело племен саранской культуры испытывало на себе сильное в л и я н и е сарматского 11 населения
Приуралья. Это отразилось прежде всего на оружии
ближнего боя. С V — I V веков до н. э. здесь распространяются д л и н н ы е железные мечи.
Д л и н н ы й железный меч, при всей его кажущейся
простоте, появился далеко не сразу. Ведь легкая кавалерия, господствовавшая на п о л я х сражений в эпоху
раннего железного века, засыпала противника стрелами,
ускользая от ответного удара. Приблизиться к атакующему неприятелю было чрезвычайно сложно, поэтому и потребность в д л и н н ы х мечах отсутствовала. Но с широким
распространением средств защиты бронзовые стрелы потеряли свою былую эффективность. Отряды, без больших
потерь выдержав ш к в а л ь н ы й обстрел, шли в атаку.
С другой стороны, пока не была освоена кузнечная
ковка разносортных полос металла, вряд ли могла серь-

86
езно идти речь о создании длинного клинкового оружия.
Именно эта технология позволила отковывать клинок
с твердым и одновременно пластичным лезвием. К сожалению, мы пока не знаем, где и когда в Сибири впервые
была освоена такая технология, но немногочисленные
клинки, найденные в воинских погребениях саргатской
культуры, уже имеют слоистую структуру лезвия.
Основным наступательным оружием катафрактариев
являлось длинное копье, которое при атаке воин удерживал двумя руками. Правда, таранные возможности такого
боя в те времена ограничивались отсутствием стремян
и седел с жестким каркасом. Всадник держался на лошади за счет силы ног и умелой балансировки корпусом.
При сильном ударе копьем он мог слететь с подушки.
Чтобы избежать этого, атакующий воин разворачивался
левым плечом вперед, слегка склонялся к гриве лошади
и, охватив правой рукой древко за самый его конец, а левой ближе к середине, крепко прижимал копье к бедру.

Такой прием позволял наносить удар всей массой коня
и всадника. В момент атаки поводья отпускались, и приученная лошадь под крики седока сама неслась вперед.
«Когда наступает время битвы, то, ослабив поводья и горяча коня боевым криком, он мчится на противника,
подобный
какому-то
железному
человеку
или движущейся кованой статуе», — писал о персидских
катафрактариях Гелиодор, а н т и ч н ы й автор III века до н. э.
Он же говорит еще об одном оригинальном приеме использования этого оружия: «Острие копья сильно выдается вперед, само копье ремнем прикреплено к шее коня;
н и ж н и й его конец при помощи петли держится на крупе
коня, в схватках копье... само напрягается и твердо упирается, нанося сильное ранение, и в своем стремительном
натиске колет кого ни попало, одним ударом часто пронзая двоих». Впрочем, подобная манера делала катафрактариев фактически беззащитными при нападении противника сбоку, ибо поворачивалось п р и в я з а н н о е копье

Рис. 95. Ударную часть саргатского войска
составляла тяжеловооруженная, закованная
в латы конница - «катафрактарии» (от греч.
катафракта - всаднические доспехи).
Слово «закованная» следует пояснить.
Панцири раннего — «скифского» — этапа
этой культуры собирались, как и в эпоху
бронзы, из связанных между собой роговых
и костяных пластин. И лишь много позже,
со II в. до н. э. в качестве материала стало
использоваться железо. Роговые пластины
саргатских доспехов стягивались между собой
ремнями. Доспехи целиком закрывали корпус
н даже ноги воина (а). Руки до самых локтей
защищали лопасти оплечий (6), а ниже пояса
монолитные латы разделялись на две
подвижные полы, которые состояли из ярусом
связанных между собой лент, набранных
из отдельных пластин (в). Это устройство
позволяло воину самостоятельно садиться
верхом на лошадь. Вооружение латника
включало в себя мощное копье (г) и длинный
меч, привязанный к поясу за специальную
скобу у устья ножен (6). Такие клинки
и носить стали по-другому - в вертикальном
положении. V - III вв. до н. э. Реконструкция
по материалам саргатских могильников
Прииртышья, Западная Сибирь

Пазырыкцы,

тагарцы и другие

87

Рис. 98, а - в. Роговая портупейная пряжка (в) выполнена в виде фигурок двух стоящих
хищников. Такой сюжет с животными, замершими в «геральдических» позах,
очень характерен для бронзовой пластики населения тайги. Среди мелкой пластики
сибирской древности представлены разные звери, стоящие на задних лапах и обращенные
мордами друг к другу: и бобры, и волки, и соболи. Через два отверстия в нижней части
пряжка крепилась к портупейному ремню, другой конец ремня либо пристегивался
с помощью крючка (а), либо крепился кожаным шнурком, продетым в отверстие,
расположенное между животными (б). Эта пряжка располагалась на груди воина
и соединяла концы портупейного ремня, на который подвешивалось оружие.
У-1У вв. до н. э. Могильник Абрамово-1, Новосибирская область.
Раскопки В. И. Молодина. МА ИАЭТ СО РАН
Рис, 96. Лезвие этого железного меча отковано
из двух сваренных друг с другом полос
железа. Пока раскаленный металл остывал,
мастер проковывал изделие, обрабатывая
его поверхность. После этого меч еще раз
разогревался, а затем охлаждался на «быстром
воздухе». Возможно, в данном случае
мы имеем дело с тем полулегендарным
методом закалки, при котором клинок
передавался в руки всаднику, а тот мчался
на коне, подставляя горячий металл под струи
ветра. Навершие этого меча янусовидное,
выполнено в виде двух голов тельцов,
обращенных мордами в разные стороны.
Если меч обратить лезвием вверх.
то на глазах происходит знаменитое
«скифское» извращение образок тельцы
преображаются в грифонов, сомкнувшихся
клювами. Появляется еще и третья птичья
голова. Сакральная сила, заключенная
в образах, удваивается. V — I I I вв. до н. э.
Раскопки близ с. Новотроицкое,
Новосибирская область. Краеведческий музей
школы № 10 г. Куйбышева Новосибирской
области. Находка Н. И. Мартынова

Рис. 97. Этот саргатский железный меч
с кольцевым навершием намеренно сломали,
чтобы положить поперек ног погребенного
воина. Его рукоять, отлитая ии бронзы, вместе
с кольцом навершия была плотно обмотана
полосками кожи. Вероятно, это не совсем
обычный клинок. Многие исследователи
считают саргатскую культуру угорской,
а у угров бронза и течение многих столетий
считалась сакральным металлом, обладающим
священной силой. Она была символом
непобедимости. Поэтому требовалось
старательно маскировать бронзовую рукоять.
Противник не должен был догадаться
об особых свойствах оружия. VI - V вв. до н . э .
Могильник Сопка. Венгеровский район.
Новосибирская область. Раскопки
В. И. Молодина. МА ИАЭТ СО РАН

Рис. 99. Этот щиток закрывал запястье левой
руки от удара тетивой. Он отличался от других
подобных изделий лишь отверстием
под большой палец. Однако, именно эта деталь
допускает иное применение щитка: когда он
надет на правую руку, его кольцо позволяет
удобно цеплять тетиву лука. Сама форма
его внешнего края очень напоминает
металлические, нефритовые и агатовые кольца
д л я стрельбы из лука "монгольским" способом.
Коллекция П. С. Проскурякова. Айдашинская
пещера в бассейне р. Чулым, близ Ачинска.
Москва. ГИМ

только вместе с лошадью, а сделать это быстро, не изувечив соседа и не развалив при этом строя, возможности
не было.
Удар этих профессиональных воинов — пусть даже
немногочисленных — представлял наибольшую опасность при тесно сомкнутом построении, но особенно
страшной была их внезапная атака, когда неприятель,
разгоряченный преследованием конных лучников, сам напарывался на острия копий. Иногда именно это решало
исход боя. При этом с большой вероятностью воины
лишались своих копий, не успевая извлечь их из тел
поверженных противников.
Однако, одиночные тяжеловооруженные бойцы я в л я ли собой легкую добычу для конницы. Несколько конных
лучников, легко ускользая от удара страшного копья,
кружились па безопасном расстоянии, обстреливая эту
громоздкую мишень, и рано или поздно стрела, пущенная
с близкого расстояния умелой рукой, находила брешь
в доспехах. Кроме того, стоило ранить лошадь, и всадник
лишался необходимой подвижности. Поэтому главная
сила тяжеловооруженного воинства заключалась в мощной слаженной атаке линейного строя. Пожалуй, в этом
проявляется главное отличие тяжелой кавалерии древнего мира от знаменитой рыцарской. Вопреки внешнему
сходству набора вооружения, последние были индивидуальными бойцами, и средневековое сражение распадалось
на ряд отдельных поединков.

Рис. 100. Некоторые из основных типов кулайских бронзовых наконечников. III в. до н. э.
Могильник Каменный мыс. Среднее Приобье. Раскопки Т. Н. Троицкой. НГКМ
Рис. 101, а, 6. Кулайские (а) и саргатские (б) бронзовые наконечники стрел. Последние,
не превышая в длину 4 см, явно проигрывают огромным 10-сантиметровым таежным
проникателям. Такие отличия можно связать не столько с разной мощностью стенных
и таежных луков, сколько с условиями боя на открытой и закрытой местности. III в. до н. э.
а — могильник Новочекино, Южное предтаежье, Новосибирская область; 6 поселение УстьИвес, Северная Бараба. МА ИАЭТ СО РАН
Рис. 102. Костяные наконечники кулайских стрел. III в. до н. э. Могильник Каменный Мыс.
Среднее Приобье. Раскопки Т. Н. Троицкой. Н Г К М

Пазырыкцы, тагарцы и другие

Кулайская культура
(эпоха раннего железного века)
Основным противником саргатских воинов на севере
были таежные племена, т р е в о ж и в ш и е п о с т о я н н ы м и
набегами их лесостепные поселения. Неслучайно многие
из них, расположенные н предтаежной полосе, обнесены
стенами и образуют цепочку форпостов вдоль границ южной тайги. Пешие враги стремительно нападали и столь
же быстро исчезали. Вся мощь тяжелой панцирной
конницы оказывалась бессильной перед такими набегами.
Широкая зеленая полоса на карте, что протянулась
на восток от Уральских гор через всю Сибирь, почти
до Тихого океана, являет на местности таинственный
и укромный таежный мир. Мир безбрежных лесов и обш и р н ы х болот, полноводных рек и глубоких озер,
зыбучих трясин и глухих буреломов, мрачных урманов
и чистых светлых кедровников. Его границы растянулись
на юг от Приполярья на тысячу километров в Западной
Сибири и почти на две т ы с я ч и — в Восточной. Здесь
с эпохи бронзы сложился ареал присваивающей экономики, основу которой составляли охота, рыболовство, сбор
ягод, орехов. Местные жители были знакомы с техническим прогрессом и проявляли недюжинную сметку,
приспосабливаясь к природным условиям, но кормовые
возможности западно-сибирской тайги были невелики
и сильно ограничивали плотность населения. Шансы
для развития земледелия и скотоводства сводились к нулю. Увеличивая же добычу продуктов питания за счет
еще более жестокой эксплуатации угодий, местные жители сильно рисковали - можно было, нарушив природный
баланс, запросто лишиться и того немногого, что они
имели. Проблема продуктивных, пригодных для ж и л ь я
территорий всегда была актуальной. Человек в тайге
испокон веков жил щедротами природы, которая не была
к нему особенно ласковой.
Усугубляли ситуацию тяжелые годы долговременных
увлажнений и климатических перемен. В такие времена

89

расширялись зоны болот, смешались к юту границы леса.
сокращались жизненные пространства, и, как следствие,
появлялось избыточное население. Все это будило тягу
к перемене мест у самых предприимчивых обитателей
южно-таежного пограничья. Поэтому обстановка «войны
всех против всех», которой впоследствии так прославилась западно-сибирская тайга, здесь очень рано стала
привычной нормой жизни. Вот и возникали на высоких
и сухих местах укрепленные поселения — городища —
для защиты от неприятеля.
Обычно для укреплений выбирались мысы, участки
между оврагами или просто высокий обрывистый берег.
И хотя внутренняя площадка такого форпоста бывала
невелика, укрепления вокруг нее возводились весьма
солидные. Склоны подкапывались до отвесного состояния. Рвы и валы вокруг жилой зоны сооружались с наименее защищенных сторон, а порой охватывали ее целиком по периметру. Так п о я в и л и с ь односторонние
(поперек мыса), трехсторонние (дугообразно либо подпрямоугольно вдоль обрыва коренного берега) и кольцевые линии искусственных укреплений. Строительство
подобных защитных поясов сопровождалось сложными,
нередко кровавыми обрядами, призванными сохранить их
не только от врага, но и от злых сил. Для защиты своего
рода даже человеческая жертва в то время не казалась
чрезмерной. Захватить такие укрепленные позиции
прямой атакой было непросто, особенно если учесть немногочисленность таежных воинств и то, что они были
не в состоянии вести планомерные длительные осады.
В тайге невозможно было кормить свои войска за счет
грабежа местного населения. Жители ближайших поселков при малейшей угрозе, прихватив с собой орудия промысла, с которыми они редко расставались, бесследно
растворялись в таежных краях. Со временем все большая
часть окрестных жителей стала укрываться в укрепленных центрах, и площадь городищ, а вместе с ней и мощь
оборонных систем существенно выросли.
Рис. 103. Северная Сосьва, приток Оби
Рис. 104. Бронзовая фигурка лосихи
выполнена в характерной для кулайской
культуры манере литья. Иногда этот очень
графичный стиль называют скелетным, так как
художник передаст анатомические
подробности, не видимые глазу. У этой лосихи
он изобразил неродившегося лосенка. Плоское
литье. Ранний железный век. Кривошеинский
клад. Среднее Приобье. ТОКМ

90
Рис. 105. Для рогового нагрудника использована расщепленная и распрямленная лопата лосиного рога. Вероятно,
(ее в свое время размочили с последующей сушкой под прессом. Ее размеры не позволяли полностью прикрыть
грудь, поэтому нагрудник был сделан составным. Вторую, утерянную, часть вырезали из другой половины рога,
расщепленного на продольные плоскости по пористой сердцевине. Скорее всего, каждая из частей нагрудника
крепилась на своей поле распашных доспехов, хорошо известных по этнографическим данным и изобразительным
материалам эпохи средневековья. Преимущество этого покроя заключалось в том, что в такие латы воин мог
облачиться сам, без посторонней помощи, III—II вв. до н. э. Городище Дубровинский Борок, Новосибирское
Приобье. Раскопки Т. II. Троицкой. НГКМ
Рис. 106. Цельный нагрудник, изготовленный из китового уса. С роговым нагрудником из Новосибирского
Приобья его роднит характерная форма, а главное — сходство изображений, процарапанных на панцирных
пластинах. В обоих случаях это персонажи в головных уборах, похожих на короны, с гривнами на шеях и с двумя
короткими мечами в руках.III-II вв до н.э. Поселение Усть-Полуй, Нижнее Приобье. Обнаружен В. II. Чернецовым

Рис. 107. Костяные чешуйки от лат. Вырезаны
из поперечных спилов трубчатых костей
крупных копытных. На внутренней стороне
чешуек четко прослеживаются следы
мозгового канала. С внешней стороны
нижняя часть чешуек хорошо заполирована,
верхняя — хранит следы многочисленных
царапин. Чешуйки нашивались на мягкую
основу, частично перекрывая друг друга.
Выпуклая форма пластинок позволяла
доспехам хорошо облегать тело воина.
Однако, система крепления чешуек в одной
точке делала эти доспехи не очень
надежными: при движении корпуса
они разъезжались н не спасали воина
от колющего удара. Найдены на месте старого
русла реки Язевой при прокладке в 1888 г.
канала, связывающего Обь с Енисеем.
МАЭС ТГУ

Яркие свидетельства тому дают материалы кулайскнй
культуры. Названа она так по месту находок предметов
бронзового л и т ь я у горы К у л а й к а в П р и н а р ы м ь е .
Эти удивительные изделия — плоские, ажурные, с подчеркнутой простотой рисунка — ом уделил и археологический колорит данной культуры.
Облик таежных воинских формирований тоже определялся особенностями местного ландшафта. На пересеченной оврагами, реками и речками, заболоченной и поросшей лесом р а в н и н е приходит конец всевластию
каналерии. Здесь царство пехоты — сравнительно небольших подвижных отрядов умелых стрелков, быстро
и скрытно скользящих на лыжах зимой, а летом - на легких лодках.
Вооружение кулайских отрядов было не менее мощным и разнообразным, чем у их южных соседей. Отметим,
что оно не было привозным. С тех нор, как было открыто

Пазырыкцы, тагарцы и другие
и практически освоено железо, болотные руды стали
для мастеров важнейшим источником металла. Это позволило им избавиться от сырьевой зависимости.
Непременным атрибутом таежных воинов были лук
и стрелы. Их наконечники, как и но всем скифском мире,
отливались из бронзы и отличались от уже знакомых нам
степных форм большими (8—10 сантиметров) размерами
и длинными острыми шипами. Некоторые из них
из-за резкого сужения посередине пера напоминают
современную ракету, но не с круглым, а с трехлопастным
в сечении корпусом и длинными приостреплыми шипами-«стабилизаторами». Наконечники столь характерной
формы получили название кулайских. Другие, тоже
с длинными шипами, имеют прямые, плавно сходящиеся
к острию стороны, третьи снабжены втулкой, далеко
выступающей за жальца шипов. Почти общепринято,
что наконечники таких размеров свидетельствуют об исключительной мощи кулайского лука. Но так ли это?
Правила стрельбы в лесу и на открытом пространстве
имеют свои особенности. У лучника в степи есть возможность поразить цель на дальней дистанции. К д и ч и бывает трудно приблизиться, противника тоже безопаснее сразить издали, В степи больше возможностей преследовать
раненого зверя, повторить выстрел. И действительно,
па петроглифах Саяно-Алтая, как и на барельефах Месопотамии, встречаются сцены охоты с изображением
убегающих животных, буквально утыканных стрелами.
В отличие от охоты на степных просторах, где практиковались загонные, облавные способы, связанные с маневрированием на конях в зоне прямой видимости, охота
в лесной зоне предполагала незаметное приближение
к добыче и точную стрельбу накоротке. В пространстве
с ограниченной видимостью стрельба всегда ведется
на малой дистанции по быстро исчезающей цели. Иными
словами, цена выстрела гораздо выше, ведь не очень
серьезная рана почти всегда равнозначна потере добычи.
Поэтому здесь выстрел должен был поражать большую
поверхность тела и обладать повышенным останавливающим действием.
Еще сравнительно недавно, в конце XIX века, на самострелах, установленных у звериных троп, настораживались стрелы с очень крупными наконечниками, которые
даже при попадании в не самое опасное место в состоянии были обескровить крупного зверя. Сам же лук такого
самострела был очень простым - дистанция выстрела
не предъявляла к нему каких-то особых требований.
Поэтому кулайские л у к и едва ли были особо мощными
дальнобойными, и таежные пехотинцы, оказавшись
на открытых лесостепных пространствах, не могли противостоять конным стрелкам с их сложными дальнобойными луками. Зато в лесу удар кулайской стрелы сразу же
обездвиживал жертву. Этим, кстати, объясняется широкое распространение здесь защитного вооружения.
Фрагменты доспехов, рассеянные по археологичеким памятникам в западно-сибирской тайге, подсказыют, что в их конструкции широко применялись уже хорошо знакомые нам чешуйчатый и ламеллярный приемы.

91

Рис. 108, а, 6. Реконструкция чешуйчатого
шлема воинов становится возможной
благодаря общей стилистике, свойственной
многим культовым изделиям кулайской
культуры: чешуйчатая поверхность
нагрудников на бронзовых фигурках
воинов (а), такая же- фактура шлемов
на личинах. Даже на хвосте бобра (б),
популярного персонажа кулайского пантеона.
отчетливо видны чешуйки. Реальные
конструкции такого рода хорошо известны
среди военных древностей причерноморской
Скифии и Северо-Восточного Китая.
IV - III вв. до н. э. а -Среднее Приобье.
НГКМ; б - культовое место Сат-Виклы,
Нижнее Приобье. Раскопки И. Н. Гемуева,
А. М. Сагалаева. МА ИАЭТ СО РАН

Основными материалами для создания лат служили рог
и кость, И многие секреты древних конструкций становятся понятными благодаря очевидному сходству найденных «броневых» пластин с деталями хорошо известной
по этнографическим коллекциям конца XIX века защитной одежды коренных народов Северо-Восточной Сибири. Один из таких секретов заключался в том, что чаще
всего прямоугольные роговые пластины при сборке лат
ламеллярной структуры соединялись между собой ремнями16 длинными сторонами встык. Креплению внахлест
препятствовала толщина материала, необходимая
для надежной защиты от удара. Только металл мог
позволить многочисленные наложения звеньев друг
на друга без риска получить толстую, негибкую конструкцию. Как показывает практика, тесного с м ы к а н и я

92
Рис. 109. Бронзовый клевец с изображением
орла на втулке. Распахнутые крылья птицы
опоясывают втулку, когтистые лапы
расположены по её бокам, хвост занимает
н и ж н ю ю часть молоточка-противовеса
на тыльной стороне оружия, а низко
опущенная голова, выходя за размеры чекана,
занимает пространство между втулкой
и лезвием. Хотя стилизованная птичья голова
под лезвием появляется у чеканов в конце
VI — начале V века до н. э., данное изделие
уникально тем, что хищная птица впервые
изображена целиком. И образная,
мистическая с в я з ь между ударом чекана
и образом атакующей хищной птицы, которая
бьет клювом свою жертву, выражена здесь
наиболее полно. Ассоциация с острым
птичьим клювом существовала с момента
появления такого оружия, восходя к эпохе
бронзы. II — IV вв. н. э. Парабельский клад.
Среднее Приобье. ТОКМ

боковых сторон толстых роговых звеньев добиться
несравненно легче, нежели плотного прилегания друг
к другу плоскостей их внешней и внутренней поверхностей. Небольшие зазоры, которые все же оставались
между пластинами, защитных свойств этих доспехов
не снижали. Острие, попавшее в такую щель, смещало
пластины, и они фиксировались под некоторым углом
друг к другу, зажимая между собой клинок. Впрочем,
если позволял материал, мастера использовали и крепление внахлест.
Доспехи конструировались в виде некоего подобия
халата (до колен или до середины голени) или «корсета»
(до начала бедер). Для удобстна надевания боевые «халаты» имели прямой сплошной разрез впереди. Правда,
в отличие от одежды наших дней, они были без рукавов
и надевались на плечи с помощью ш и р о к и х л я м о к
из твердой кожи. Особенностью таких доспехов были
составные п а г р у д н и к и из двух крупных пластин, сделанных из лопат лосиного рога, — эти пластины прикрывали верхнюю треть корпуса. Панцирь с подобными «полу-

Рис. 110, Подобно своим современникам,
таежные бойцы в рукопашных схватках
широко использовали клинковое оружие.
Их короткие мечи в целом соответствовали
техническим достижениям соседей.
Они также ковались из железа и имели
прямое перекрестие

кирасами» застегивался по осевому разрезу спереди. Некоторые из этих лат имели разрез сбоку, на что определенно указывает цельная конструкция нагрудника,
состоявшего из монолитной крупной панцирной
пластины. В том и другом случаях полы доспеха связывались между собой кожаными ремешками. Что же касается
панциря типа «корсет», то он собирался из двух створок,
соединенных между собой лямками и завязками на боках.
Его разновидностъю были ламеллярные латы, выполненн ы е в виде жилета с разрезом спереди; к верхней его
части, как и у «халата», крепились крупные пластины
роговой кирасы. Еще одной особенностью кулайских
доспехов было то, что на эти крупные роговые пластины
нагрудника («кирасы») наносились сакральные изображ е н и я . Владелец доспехов находился под д в о й н о й
защитой — непосредственно панциря и духа-помощника.
охранителя. Горло тяжеловооруженного война, не защищенное латами, прикрываюсь массивной подвесной пекторалью луновидной формы.
Кроме рога и кости, таежники, как и пазырыкцы.
имели в изобилии иной материал, удобный в обработке
и вполне пригодный, как показывает боевой опыт жителей Алеутских островов и индейцев тлинкитов, для изготовления средств нательной защиты. Речь идет о древесине. Дощечки панциря, выструганные ножом из кедра
и с т я н у т ы е между собой с ы р о м я т н ы м и р е м е ш к а м и ,
окалываются л е г к и м и и достаточно прочными, чтобы
противостоять удару кинжала, а то и клевца. Другое преимущество — древесина обладает вязкостью и способна
остановить наконечник стрелы или очень сильно ослабить его действие. Неслучайно щиты — самое распростРис. 111. Таежный Ляпин

Пазырыкцы, тагарцы и другие
Рис. 112. Воин натягивает сложный лук
кулайского типа (а). Его кибить оклеена
с помощью рыбьего клея полосками
выпаренной бересты, защищающей оружие
от влаги. За его спиной - коробчатый
берестяной колчан (б), украшенный
излюбленным орнаментом таежного населения
Приобья — так намываемой "уточкой" (в).
В походном положении длинный, лук носили
одетым через плечо. Воин облачен и короткий
панцирь типа "корсет", связанный из роговых
пластин (г). На боках он стянут ременными
завязками, а по талии — кожаным поясом (д).
Грудь дополнительно закрывает крупная
роговая пластина - священное изображение
фигуры с мечами (к). Шлем (ж) сплетен
из длинных пластин треугольной формы
и снабжен бармицей
(з),защищающей шею
и шеки. Она составлена из роговых чешуек,
пришитых к кожаной основе. Под шлем
и панцирь одета плотная поддевка, набитая
простеганной шерстью. Из-под шлема
опускаются длинные полосы (и), заплетенные,
в соответствии с таежной модой, в косы,
концы которых зажаты в специальных
бронзовых трубочках-накосниках (к).
К воинскому поясу прикреплены медвежий
клык (л) и бронзовый клевсц (м) с втоком (н).
Щит (о) сделан из оструганных дощечек,
стянутых друг с другом сыромятным ремнем,
стежки которого образуют орнамент в виде
"уточки" (п). Щит пропитан смолами
и раскрашен с лицевой стороны. IV—III вв.
до н. э. Реконструкция по материалам
Среднего и Нижнего Приобья

раненное и популярное защитное вооружение делались
даже много столетий спустя из древесины. К тому же
существовало немало способов увеличить прочность
материала. Например, пропитать его смолами, обшить
кожей или же плотно обмотать планки доспехов сухожилиями. И звенья таких лат будет крайне трудно расщепить кинжалом или расколоть стрелой, особенно если
она снабжена бронзовым н а к о н е ч н и к о м стандартного,
уже знакомого нам, скифского типа.
Головы кулайцев закрывали шлемы. Они собирались
из треугольных костяных пластин, стянутых между собой ремнями, или из костяных чешуек, нашитых поверх
кожаной основы головного убора. Иногда — плелись
из прутьев.
Вероятно, появление оригинальной формы наконечников кулайских стрел обусловлено задачами борьбы
со столь неуязвимым «бронированным» противником.
Но самым серьезным оружием боя с ним на ближней
и средней дистанции оставались копья с массивными
наконечниками. Этот вид вооружения, редкий в Верхнем
Приобье и практически неизвестный в районах СаяноАлтая, был необыкновенно популярен у таежных воинов.
Кулайские мастера создали своеобразные, нигде более
не встречающиеся образцы этого оружия — внушительных размеров, с длинной втулкой и узким тяжелым трехлопастным пером. Лопасти наконечника порой украшались изображениями животных, рыб, личин. В целом
их конструкция, как у трехгранного штыка трехлинейной

93

94
Рис. 113- Набор древковых средств
для ведения ближнего боя дополняли богато
орнаментированные бронзовые топорыкельты с шестигранной в сечении втулкой.
Одним ин недостатков их конструкции было
ненадежное крепление ударной
металлической и несущей деревянной частей.
Таежные мастера нашли простое
и эффективное решение. Внутри втулки они
расположили поперечную перемычку, которая
расклинивала рукоять в момент ее
заколачивания. III в. до н. э. Могильник
Каменный Мыс, Сиднее Прпобье.
Раскопки Т. П. Троицкой. НГКМ
Рис. 114. Наконечники кулайских копий
отливались из бронзы и, повторяя форму
наконечников стрел, имели по три лопасти
и большие размеры (порядка 40 см и больше).
На плоскости пера некоторых из них
наносились сакральные изображения
животных, рыб, личин в короне. Такие
размеры и богатые украшения позволяют
считать этот экземпляр церемониальным,
возможно, знаком власти вождя. Впрочем,
другие — несомненно, боевые — кулайские
копья отличаются от этой случайной находки
лишь отсутствием литых изображений, V - IV
вв. до н. э. Таежное Прииртышье, Западная
Сибирь. ООКМ

винтовки, больше рассчитана на мощный пробивающий
удар, нежели на нанесение широкой колото-резаной
раны, характерной для плоских наконечников копий,
с которыми мы имели дело раньше. Длина древка такого
копья имеете с железным наконечником равнялась расстоянию от стопы до плеча взрослого человека. Столь
коротким оружием удобно было делать прямые выпады
или метать его на небольшие расстояния, что, впрочем,
позволяло успешно пробивать большинство панцирей
того времени. В ближнем бою у подобного оружия масса
п р е и м у щ е с т в — в ч а с т н о с т и , не требуется замах,

необходимый для ударного и рубящего о р у ж и я .
Поэтому укол копьем опережает удар топора, кистеня, чекана или клинка.
Другим оружием, общепринятым в таежной среде,
был чекан. Вначале, как и копья, чеканы отливались
ил бронзы в глиняных формах, но с конца II века до н. э.
их стали ковать из железа. Ранние бронзовые экземпляры этого о р у ж и я имеют цилиндрическую втулку
для древка рукояти, прямую ударную часть, граненую
в сечении, и боек длиной до 15 сантиметров.
Городища, культовые места кулайцев, многочисленное оружие, в том числе заимствованное путем сложных
обменных операций, а может, и добытое в качестве
трофея у соседних племен, - все это говорит о сложной.
напряженной военной обстановке и, конечно, о возвышен и и роли военачальников. Военные столкновения имели для древних коллективов эпохи раннего железа целый
ряд далекоидущих последствий.
В битвах преимущество оказывается на стороне племен, обладающих более сильной и централизованной
организацией. Они чаще, чем соседи, стремятся к победоносным походам, которые, в свою очередь, еще более
усиливают роль этой организации и власть военного
предводителя. Войны часто вызывают мшранию населения. Подвижки человеческих масс немало способствуют
ослаблению и разрыву старых родовых связей и сложению новых — территориальных. Наконец, завоевания
укрепляют позиции руководящих кланов не только в престижном, но и в материальном плане. Новые источники
дохода используются для привлечения новых людей.
Силой оружия создаются ранее не существовавшие территориальные образования. Их границы определяются
уже не столько землями одного рода и л и п л е м е н и ,
сколько его военными возможностями. Вокруг удачливых вождей неизбежно скапливаются люди, жаждущие
военной добычи. Появляется военная, дружинная «аристократия».

Пазырыкцы, тагарцы и другие
Рис. 115. Тяжеловооруженный кулайский воин. Он оплачен в длинный панцирь.
составленный из колец по ламеллярному принципу (а). Кольца набраны из роговых
пластин, сплетенных между собой ремнями. Нижние кольца защитной одежды свободно
свисают на нескольких ремнях и могут складываться, входя одно в другое, не мешая ходьбе.
На груди воина — роговая «кираса» со священным воинским изображением (6). Голова
защищена шлемом (в) с бармицей (/) и бронзовым наносником (д). Купол шлема
смонтирован из небольших пластин по чешуйчатому принципу. Воин вооружен бронзовым
втульчатым топором-кельтом (е), сложным цельнодеревянным луком западно-сибирского
типа (ж) и копьями с железными наконечниками (з). Средства защиты дополняет
деревянный щит (и). Такие тяжеловооруженные бойцы стояли впереди. За ними
выстраивались в небольшую колонну легковооруженные копейщики и лучники,
поражавшие противника на дальней дистанции. Под защитой этой «живой» брони
происходило сближение с противником, и завязывался ближний рукопашный бой.
IV— I I I вв. до н. э, Реконструкция по материалам Нижнего Приобья

Предметы нооружения в этой среде приобретают особое значение, некоторые из них теперь символизируют общественное положение владельца. Военная атрибутика
становится особо почитаемой в обществе, она сакрализуется. Духи умерших предков удачливых военных лидеров
из разряда «личных» переходят в разряд «территориальных» и почитаются, как небесные покровители, не только
п р я м ы м и потомками, но и всеми ж и т е л я м и данной
территории. Разумеется, при этом у каждою воина и поселенца остается свой личный д у х - п о м о щ н и к , дух
собственного умершего предка.
Деревянные фигуры таких духов-предкои, богатырсйпокровитедей устанавливались н специальных культовых
местах. На их .ища надевались бронзовые личины, рядом
раскладывались оружие и жертвоприношения. «Небесных» защитников изображали и на нагрудных пластинах
доспехов, самым прямым и непосредственным образом
спасавших «душу и тело» своего хозяина.
Оружие в тайге тоже было предметом культа и поклонения. Из дальних походов воины приносили на сокрытые в тайге культовые места свои трофеи и оставляли их
там в качестве дорогой жертвы. Отзвуки этой традиции
дошли до наших дней. Некоторые персонажи божественного пантеона обских угров нередко представлены куклой,
символизирующей духа — хозяина культового места. Кукла, как правило, изготовлена из какого-нибудь старинного
предмета вооружения, обмотанного особыми жертвенными тряпочками-прикладами. Здесь до сих пор можно увидеть клинки конца позапрошлого — начала прошлого
веков, захваченные в походах или приобретенные в обмен
на меха прадедами нынешних хантов и манси.
Пока на высоких мысах среди болот и урманов предки
обских угров и самодийцев совершенствовали свое оружие, далеко на востоке, за тысячи километров от Великой Реки и Таежного царства, в неизвестных глубинах
Центральной Азии, копилась та сила, которой суждено
было изменить ход событий и дать имя целой эпохе.
Эпохе, когда ушли в небытие старые культуры и народы,
еще недавно господствовавшие в степях Саяно-Алтая;
когда кочевое население лесостепи, томимое «тягой к перемене мест», отправилось на запад в поисках новой родины; когда таежные воины продвинулись по обским крепям
и плесам далеко на юг, а их родственники по языку, южные
угры, ушли в тот путь, что закончился на берегах Голубого
Дуная.

95

96

Глава 4
Великое переселение народов

В

конце 1-го тысячелетия до н. э. в глубинах Центральной Азии произошли события, имевшие далекоидущие последствия для судеб кочевых народов Южной
Сибири и их ближайших соседей, а в дальнейшем и для кочевников всего пояса евразийских степей. Лавина порожденн ы х ими исторических катаклизмов спустя несколько
столетий докатилась до границ Римской империи. И только
здесь, на Каталаунских полях близ современного французского города Шалон-сюр-Марн, летом 451 года1 завершился
великий путь пришельцев с востока, имя которых —" гунны" — долго вызывало трепет у совсем не робких римлян.
Речь идет о возвышении в конце 111 века до н . э . союза
племен, и з в е с т н ы х по китайским летописным источникам
как "хунну" (в другой транскрипции — «сюнну»), и создании
ими первого крупного кочевого государственного образован и я . Все началось с того, что отряд телохранителей Модэ
(206—174 гг. до н. э.) — сына первого в истории хунну шаньюя- Туманя, вымуштрованный постоянными охотами
и приученный беспрекослово повиноваться своему хозяину, по его приказу убил его собственного отца. После этого
Модэ сам стал шаньюем3. При нем сформировалось первое
кочевое государство. Модэ отличался небывалой завоевательной активностью и сумел расширить свои владения от Хингана на востоке до монгольского Алтая и Тянь-Шаня на западе,
от Забайкалья и Саян на севере до Гоби и Ордоса на юге.
Сердцем владений хунну в то время были современные
земли центральной и северной Монголии и отчасти южной
Бурятии. Политическая история этого народа представляла
собой непрерывную цепь войн с ханьским Китаем и соседними племенами. Вскоре (к концу III века до н. э.) хунну
распространили свою власть ни территории Минусы, Алтая,
Восточного Туркестана. В 56 году до н. э. междуусобицы
раскололи хуннскую державу на два объединения — северное и южное. Южное вскоре попало под влияние Китая, а сенерное, укрепляя свое положение, продолжало борьбу с ним.
После крупного поражения в 93 году н. э. часть орд северных
хунну из степей Центральной Азии и Восточного Туркестана через горы северо-западной Монголии, Алтая и ТяньШаня двинулась на запад. Долгих триста лет, вытесняя одни
племена, истребляя и покоряя другие, вовлекая в свой союз
третьи, кочевники шли навстречу вечернему солнцу. Их путь
в неведомое лежал по степям юга Западной Сибири, Казахстана, Средней Азии.

Великое

переселение

народов

97

Рис. 1. Южная Сибирь. Предгорье Саян
Рис. 2. Бронзовая пластина - выразительный
образен хуннского «звериного стиля». Такие
парные пластины вставлялись иногда
в специальные деревянные обоймы
и украшали боевые пояса хуннских воинов.
I I — I вв. до н. э.. Ордос

98

Рис.. 3, а - в. Лук хуннского типа имел семь
роговых усиливающих деталей: а, в - набор
усиливающих деталей в центральной части:
роговые наклалкн с обоих боков кибити
в форме рассеченного вдоль оси овала,
длинная узкая фронтальная накладка
со стороны тетивы с несколько
расширенными окончаниями; 6 — две
длинные роговые накладки на обоих концах
оружия. Центр изделия блокировался
наглухо. Гибкими оставались только плечи
Рис. 4. Схема работы хуннского лука
Рис. 5. Пряжка и накладки поясного набора
эпохи Великого переселении народов. IV
V вв. н. э.. Памятник Сопка-2. Новосибирская
область. Раскопки В. И. Молодина

Началось Великое переселение народов. Хунну в ходе
смешения с иноязычными союзниками быстро утратили
колорит собственной культуры и её этнографическое
своеобразие. Но они сохранили самоназвание и сумели
возглавить тот разноплеменный кочевой союз, который,
миновал степи Прикаспия и Причерноморья и рассеяв
в IV-V веках войска степей и лесостепсй Восточной Европы, вышел к границам Римской империи и был назван
античными авторами " г у н н а м и " . Их неудержимое
и быстрое продвижение на запад и сокрушительный разгром «варварских» войск восточно-европейских кочевн и к о в потрясли римское цивилизованное общество.
Произведя, по словам римского историка Аммиана Марцеллина, «страшное истребление и опустошение» среди
сарматских племен аланов, гунны пересекли Прикубанские степи, п р о н и к л и на Т а м а н с к и й полуостров,
преодолели в самом узком месте Керченскиий пролив, разгромили в Крыму готов, и, соединившись со своими основными силами, огибавшими Азовское море с севера,
разбили остготов, а в битве у Днестра — и везнготов.
Спасаясь от смертельной опасности, остатки полуистребленных племен (остготов, везиготов, сарматов, аланов)
хлынули к Дунаю, ища защиты у римского императора
Валента. Страх перед военной мощью пришельцев заставил Империю предложить им откуп золотом.
С приходом к власти Аттилы гуннский союз достиг
высшей точки своего развития. Но, как и всякое объединение, держащееся на силе оружия, он был силен лишь
в дни побед, и первое же крупное военное поражение
(в «бите народов») послужило толчком к его распаду.
Промежуток времени (II в. до н. э. — V в. н. э.),
на который пришлись все эти события, с легкой руки

Великое переселение народов

крупного исследователя сибирских древностей С. И. Киселева называется в отечественной археологической литературе гунно-сарматским временем. Другое встречающееся название — «эпоха великого переселения народов»,
В этот период расстановка действующих лиц на исторической арене существенно изменилась. Связано это
с появлением новых мощных сил, определивших на многие столетия последующий ход событий. В Зауралье, Поволжье и Причерноморье это были сарматы, в Передней
и Средней Азии — парфяне, и Центральной Азии и Сибири — хунны. Произошла постепенная смена скифских
культур культурами хуннского круга, ираноязычного
кочевого населения — тюркоязычными кочевниками, европеоидов — монголоидами. В оружейном ремесле железо полностью заменило бронзу. На Алтае прекратила
существование уже знакомая нам пазырыкская культура.
В Минусинской котловине на месте тагарской культуры
в результате смешения местного и пришлого хуннского
населения Центральной Азии сложилась таштыкская
культура. В Верхнем Приобье аналогичным образом
сформировалась верхнеобская культура. Саргатцы в конце концов перешли к исключительно кочевому укладу
и отправились в поисках лучших пастбищ на запад. Гдето на берегах Дуная теряются все их следы. У кулайцев
начался второй, самый боевой, этап их истории Саровский, тоже связанный с миграцией на этот раз вдоль
верхнего и нижнего течения Оби.
Символом эпохи стали новые типы вооружения,
явившиеся на смену образцам скифского облика.
И первым среди них следует назвать лук «хуннского
типа». Он отличался от скифскою, прежде исего. в н у ш и т е л ь н ы м и размерами (порядка 1,6 м и больше) и и н ы м
принципом действия. Новые луки были рефлексирующими — и свободном, без тетивы, состоянии их плечи выгибались в направлении полета стрелы. Такой выгиб кибити
во многом обеспечивался приклеенными со стороны
спинки сухожилиями. Мощность оружия при этом возрастала.
У лука хуннекого типа зоны наибольших нагрузок
усиливались роговыми накладками. Накладки помещали на концах лука и в самом центре. Центр укрепляли,
с одной стороны, для того, чтобы заставить наиболее полно работать плечи оружия. С другой стороны, сложно
было найти подходящие для кибити прямослойные бруски дерева большой д л и н ы , особенно на землях, отнюдь
не богатых лесом. Да и еще так подогнать друг к другу,
чтобы при склеивании получилась достаточно надежная
конструкция — на всей своей полутораметровой протяженности. Колее простое решение — подобрать и соответствующим образом обработать короткие 40—50-ти
сантиметровые палки, а затем соединить их друг с другом в шип или вмахлест и склеить. В целях повышения
эффективности выстрела менялось устройство окончаний лука. Они приобрели, во-первых, новые форму и сечение, а во-вторых, получили роговые накладки.

Рис. 6, а—ж. Железные наконечники
хуннскнх стрел имели форму удлиненного
и ассиметричного ромбов (а—в). Встречались
и ярусные наконечники (г). Длина их пера

колебалась в пределах 2-6 см. Бронзовые

наконечники еще конкурировали
с железными и использовались с луком
скифского типа, не сразу канувшим
в прошлое. Наконечники (д) отличают
рельефно выделенные лопасти, иногда
с отверстиями, и ажурная втулка, у которой
исчезли привычные стенки, а осталось лишь
кольцо у основания наконечника. Большое
количество найденных костяных
наконечников (е, ж) указывает на то,
что металлические или роговые доспехи еще
не получили достаточного распространения

99

100
Рис. 7. Прорисовка фрагмента серебряного
сасанидского блюда с изображением царя
Шапура I I I , охотящегося на леопарда.
Хорошо заметен кинжал в ножнах
с лопастями, расположенный у правого бедра
владыки. Эти ножны, как и ножны длинного
меча, выполнены в традициях скифского
времени. Но лопасти в обоих случаях служат
уже, скорее, элементом декора, нежели
функционально необходимой деталью. Такой
способ крепления оружия будем называть
иранским. III - IV вв. Москва. Музей Востока
Рис. 8. Серебряная оковка нижнего конца
ножен становится характерным элементом
декора рубящего клинкового оружия. Металл
может покрывать почти половину
лакированного, окрашенного в красный цвет
чехла. IV—V вв. Памятник Сопка-2.
Новосибирская область.
Раскопки В.И. Молодина

У скифского метательною оружия поперечные плоскости конца и плеча кибнти совпадали, у хуннского же
лука концевые детали, наоборот, вклеивались в кибить
т а к и м образом, что плоскости врезного конца и плеча
лука располагались перпендикулярно друг к другу. В результате концы нового лука уже не гнулись, и основную
работу по метанию стрел н ы п о л н я л и упругие плечи. Роговые накладки на концах лука предохраняли кибить
от поломки.
Хуннские луки, в отличие от скифских, позволяли
метать более длинные и тяжелые стрелы с более крупными наконечниками. Если провести аналогию с огнестрельным оружием, то можно сказать, что увеличились
«калибр» и поражающие возможности лука. Немалую

Рис. 9, а, б. С помощью таких нефритовых
или леревянных скоб (и), размещенных,
но желанию хозяина, ближе к устью или
к середине ножен, можно было с удобством
носить оружие. Идея такого крепления
известна с V I I I в. до н. э. Но лишь
с повсеместным распространением длинных
мечей она становится популярной. Такая
конструкция позволяла подвешивать оружие
вдоль ноги или закреплять его на спине так,
чтобы рукоять торчала из-за плеча. Скобой
с крючком можно было цеплять ножны
за перевязь. При использовании простой
скобы оружие снималось вместе
с портупейным ремнем. Такую систему
крепления оружия можно разглядеть
на некоторых изображениях скифского
и гунно-сарматского времени. Например,
у лучника в сцене охоты на кабанов.
изображенного на золотой поясной пластине
из Сибирской коллекции (6)
Рис. 10. Нефритовая скоба от ножен,
найденная в западно-сибирской лесостепи.
Обнаружена в одном из очень редких
для региона погребений IV—V вв. Могильник
Сопка-2. Новосибирская область. Раскопки
В. И. Молодина

Великое переселение народов
роль и этом сыграл и новый материал, использовавшийся
при изготовлении наконечников стрел. Железо легче
бронзы. Железный наконечник — даже при равном весе —
значительно превосходил по своим размерам бронзовый.
Стрелы с железными наконечниками были гораздо опаснее своих бронзовых предшественников.
Трехлопастные н а к о н е ч н и к и мелькали на полях сражений больше т ы с я ч и лет и просуществовали вплоть
до походов Ч и н г и с х а н а ( X I I век). Правда, в отличие
от своих средневековых «собратьев», хуннскис наконечники довольно невелики.
Многие стрелы снабжались небольшими роговыми
шариками с круглыми отверстиями на боках. Располагались они у основания наконечника в месте, где он соединялся с древком. Воздух, попадая в такие отверстия
при полете стрелы, издавал резкий звук. Летописи приписывают это изобретение самому шаньюю Модэ. Такие
стрелы указывали цель1. Изобретение оказалось столь
ценным, что с тех пор неизменно эксплуатировалось
во всех сибирских войсках.
Умению владеть луком со стрелами подрастающее поколение хунну обучалось с самого раннего возраста. Как
сообщают китайские летописи («Шицзин»), у сюнну
«мальчик, как скоро может верхом сидеть на баране, стреляет из лука пташек и зверьков; а несколько подросши,
стреляет лис и зайцев».
Огромное значение в военной подготовке имели индивидуальные и, особенно, загонные коллективные охоты1. О грандиозных облавных охотах хунну, на которые
собирались десятки тысяч вооруженных всадников,
неоднократно упоминают китайские источники. Они рассказывают о том, как под видом охоты войска часто
совершали внезапные налеты на соседа: «Они в нескольких десятках тысяч конницы занимались охотою близ
границы, нападали на приграничные посты и уводили чиновников и народ в плен». Такие набеги могли планироваться заранее. По тем же источникам, предводители
договаривались «каждому с 10 000 конницы произвести
облаву подле китайской границы и, будто бы нечаянно
встретившись вместе, вступить в пределы Китая». Подобный обманный маневр было сделать несложно еще и потому, что и на охоте, и на войне применялось одно и то
же оружие.
Рис. 11. Рукоять палаша. Навершие состоит
из полусферического набалдашника с полями,
установленного на хрустальный
шестигранник и круглый нефритовый диск.
Полы колпачка по кругу украшены пояском
зерни, а вся остальная его поверхность
разбита перегородками на ячейки,
заполненные цветными вставками. Навершие
крепилось к концу рукояти д л и н н ы м
бронзовым гвоздем. В данном случае
мы имеем дело с техникой перегородчатых
инкрустаций полихромного стиля. IV—V вв.
Реконструкция по материалам памятника
Сопка-2. Раскопки В. И. Молодина.
Новосибирская область. МА ИАЭТ СО РАН

101

Рис. 12. Рукоять палаша из погребения
знатного воина эпохи Великого переселения
народов. Ее сложное навершие состоит
из полусферического колпачка с широкими
полями у основания, золотой оковки
с раструбами на концах и нефритовым
диском-шайбой между ними. Металлические
части навершия украшены в «кабашонном»
варианте полихромного стиля. Поверхность
колпачка разделена поясками зерни на четыре
сектора. В центре каждого из них
в специальном гнезде крепится овальный
кабошон из цветной пасты или стекла.
Золотая оковка также инкрустирована
вертикальными рядами цветных овальных
вставок-кабашонов. Деревянная основа
рукояти палаша обтянута шелком. Ножны
оружия выкрашены в красный пнет, их устье
дополнительно укреплено золотой обкладкой,
инкрустированной цветной пастой. IV—V вв.
Реконструкция по материалам находок
А. П. Уманского у с. Тугозвоново на р. Чарыш.
Алтайский край. Санкт-Петербург. Эрмитаж

102

Хуннское войско включало в себя нее дееспособное
мужское население. Делилось оно на два крыла — правое и левое. Сами же отряды, как считается, составлялись
по десятичному принципу. Основные градации — десять,
сто, тысяча и десять тысяч человек. Любопытно, что отряды в коннице шаньюя Модэ различались по масти лошадей, такое деление в чем-то ассоциируется с униформой
современных родов войск. Одни имели белых, другие серых, третьи — рыжих, четвертые — вороных.
Тактика сражений по сравнению с предшествующим
временем существенных изменений не претерпела. Попрежнему в её основе лежал изматывающий обстрел неприятеля. Часто применялось притворное отступление.
«При превосходных силах неприятеля они притворяются побежденными и, отступая, заманивают преследующее
их войско неприятеля», — говорится в «Шицзин». Заманивают на удобное для внезапной и победоносной атаки
место. Здесь в полной мере оказывался востребованным
опыт маневренного охвата котлом, отработанный на коллективных охотах. Правда, судя по тем же китайским
источникам, хуннские воины, жадные до трофеев, при
всей своей дисциплинированности не отличались особым
упорством в бою. Они, «завидев неприятеля, устремляются за корыстью, подобно стае птиц; а когда бывают разбиты, то, подобно черепице, рассыпаются, подобно облакам, рассеиваются». И еще: «При удаче идут вперед; при
неудаче отступают и бегство не поставляют в стыд себе».
В боевой практике хуннских орд широко использовались разведка, глубокие рейды по тылам противника,
неожиданные нападения и стремительные отступления.
Военный грабеж в немалой степени воодушевлял на
«подвиги» кочевых удальцов. «Где видят корысть, там ни
благоприличия, ни справедливости не знают. Кто на сражении отрубит голову неприятелю, тот получает в награду кубок вина, и ему же предоставляется все полученное
в добычу», — сообщает «Шицзин». Вообще, существовал
целый свод правил получения добычи. «Кто убитого
привезет из сражения, то получает все имущество его».
А все «пленные — и мужчины, и женщины - поступают
в неволю; и посему на сражении каждый воодушевляется корыстью». Среди хуннских военных обычаев был
и такой — из черепов неприятельских вождей изготовлялись чаши, служившие знаком воинской доблести; из них
по особо торжественным случаям пили вино.
Как и у пазырыкцев, в хуннском войске среди лучников находилось место прекрасной половине кочевого
населения. С луком женщины обращались столь же ловко
и умело, как и мужчины. Но в ближнем бою гунно-сарматские амазонки участия не принимали. Это связано
с тем, что средства его ведения немало изменились.
Короткий железный кинжал — основное оружие рукопашной схватки скифского времени — окончательно
ушел в разряд вспомогательного вооружения. На первый
план выдвинулись длиннолезвийные обоюдоострые мечи.
Они распадались на две группы: мечи с прямым перекрестием и кольцевым навершием, тип которого сформиро-

Рис. 13. Литая шейная гривна из золота,
украшенная на концах парными
головками хищного з веря. В этом образце
«звериного стиля» отчетливо чувствуется
наследие скифской эпохи. Подобные
украшения становятся знаком престижа,
социального и воинского ранга, при этом
по-прежнему являясь могучими
оберегами и частью защитного
вооружения. IV—V вв. Находка
у с. Тугозвоново на р. Чарыш. Алтайский
край. Санкт-Петербург. Эрмитаж
Рис. 14. Кинжал в ножнах. Клинок
оружия линзовидный в сечении, длиной
18 сантиметров. На торце его рукояти
закреплена овальная золотая пластинка
с большим сердоликовым кабошоном6,
окруженным пояском зерни. Под ней
нефритовая шайба. Дерево рукояти
покрыто золотыми оковками с овальными
вставками из альмандина и синего стекла.
Перекрестие и ножны окованы листовым
серебром и украшены в технике
перегородчатых инкрустаций.
Два небольших, слегка выпуклых
медальона у нижнего конца ножен
напоминание о лопастях с «пуговицами»,
располагавшихся в этом месте в скифское
время. Золото, серебро, сердолик,
альмандин, цветная паста. I V — V ив.
Реконструкция по материалам находок
Л. П. Уманского у с. Тугозвоново
на р. Чарыш. Алтайский край

Великое переселение пародов

103

вался в сарматском мире Поволжья и Приуралья в I I I - I I веках до н. э, и мечи без металлического навершия. В действительности, навершие у этих мечей было, но отковывалось оно
отдельно от рукояти. Время господства такого оружия начинается со II века, когда оно распространяется на огромном
территории от степей Поволжья и Приуралья до районов
Кореи и Китая. Рукояти клинков и без навершия нередко украшались с особой роскошью.

Рис. 15. Знатным х у н н с к и й воин эпохи
Великого переселения народов. Обращает
на себя внимание вытянутый затылок. Такая
форма черепа указывает на знатность рода
и высокое общественное положение. Чтобы
подобным образом сформировать череп,
затылок и темя ребенка туго бинтовали.
Высокое положение воина подчеркивается
и знаками престижа - золотой гривной (а),
богатым поясом с накладками (б)
и серебряной инкрустированной пряжкой (в),
роскошным оружием (г). Ножны палаша
окрашены киноварью (д) и в нижней трети
окованы серебром (е). Лук хуннского
типа (ж) для защиты от влаги обмотан
берестой и помещен в специальное
налучье (з). С оружия снята тетива.
К налучью, обтянутому изысканной тканью,
пришиты два цилиндрических футляра (и)
со стрелами — они закрыты кожаными
крышками (к). На крышках кожаные петли
для удобства открывания (л). В каждом
из таких «магазинов» размещены стрелы
строго определенного типа. Высокие сапоги
из мягкой кожи подогнаны по ноге
специальными ремешками с серебряными
пряжками (м), расположенными у щиколоток.
На воине халаты из китайского шелка, носить
такие халаты могла позволить себе только
знать. IV—V вв. Реконструкция
по материалам погребения у с. Тугозвоново
на р. Чарыш. Алтайский край7

104

Рис. 10. Палаш можно представить,
как половинку «рассеченного» вдоль
продольной оси меча. Ранние формы такого
оружия сохраняют все признаки
двулезвийного "прародителя" и форму
острия, и конструкцию перехода от рукояти
к лезвию. Многие палаши унаследовали
от мечей и уже проверенные временем
кольцевые навершия
Рис.17. Железные панцирные пластины
х у н н с к и х лат. Их длина почти равна ширине.
Они сплетались между собой конопляной
бечевой так, что каждая пластина верхнего
ряда закрывала стык двух пластин нижнего.
Такие латы выглядели как чешуйчатые.
Но расположение отверстий предполагает
ламелляриое устройство панциря, т. е.
без матерчатой основы. II —I вв. до н. э.
Иволгинское городище. Забайкалье,
По А. В. Дакыдовой

Гунно-сарматское время прославилось ювелирными
изделиями с многочисленными цветными вставками
из полудрагоценных камней и стекла. Подобный художественный стиль называют полихромным. Иногда такие
вставки из граната, а л ь м а н д и н а , сердолика, я н т а р я
или цветного стекла располагались на золотом фоне изделия простыми рядами — вертикальными или горизонтальными. В других случаях его поверхность с п л о ш ь
покрывалась ими, а разделялись они золотыми перегородками, образующими гнезда различных геометрических форм. Верхний полированный край этих перегородок образовывал орнаментальный узор. Обе эти манеры
широко использовались в украшении оружия.
М е ч и традиционно считались принадлежностью
всадников. Помещались они в деревянные ножны, окраш е н н ы е в красный цвет и выстланные изнутри мягкой
материей. Изредка встречаются ножны, сделанные из меметалла. В большинстве своем и те и другие были наследниками скифских аналогов. Там, где было сильно влияние
иранского мира, они снабжались у самого устья вверху
и у основания внизу парными лопастями. Но по мере
удлинения мечей этот элемент оказался ненужным. Лопасти, в ы п о л н е н н ы е в форме окружностей у самого основания ножен, сохранились лишь, как традиционный
элемент д и з а й н а парадного оружия.
Первоначально к л и н к и мечей с кольцевым навсршием делались из железных заготовок, твердость которым
приданалась путем цементации — науглероживания лезвия. Но уже к рубежу эр в большинстве своем они стали
коваться из нескольких полос разносортного высокои малоуглеродистого (т. е. твердого и мягкого) металла.
Эти полосы сваривались друг с другом к у з н е ч н ы м способом так, чтобы твердый металл оказывался на острие.
В первых веках новой эры арсенал хуннов пополнился палашом - совершенно новым типом клинкового рубящего оружия. Распространение палашей на полях сражений обычно связывают с нуждами кавалерии, которой
всегда требовалось легкое эффективное оружие для скоротечных схваток. Тяжелый днулезвийный меч был незаменим в продолжительных боях и при встрече с "бронированным" противником. Справиться сним можно было,
л и ш ь используя мощный удар, рубящий или колющий.
Сильно изменилось у хуннов древковое ударное оружие ближнего боя. Топорами-кельтами теперь пользовал и с ь преимущественно ополченцы. Бронзовые чеканы
на глазах становились достоянием прошлого. Наборные
панцири, составленные из упругих железных пластин,
оказались непреодолимой преградой для чеканов. Железные образцы этого оружия приобрели более к р у п н ы е
размеры и дуговидную, и соответствии с траекторией
движения оружия при ударе, боевую часть, превратившись в мощные клевцы с массивным граненым острием,
способным пробить и очень прочные доспехи. Однако
и эти усовершенствования не избавили оружие от недостатков. На открытых степных просторах чеканы вообще не получили широкого распространения, в тайге же

Великое переселение народов

105

с пешими отрядами они, наоборот, просуществовали
вплоть до эпохи раннего средневековья, когда были полнотъю вытеснены более удобными и универсальными топорами с бойком на обушках.

Рис. 18. Знатный хуннскнй войн. Он одет
в красный халат из китайского шелка
с изображениями драконов и птиц (а).
Полы его (б) заткнуты за пояс (в),
украшенный чеканными золотыми бляшками.
К поясу с помощью ремня, пропущенного
через скобу (г) на ножнах, подвешены
длинный меч (д) и железный шлем (е).
Последний состоит из пластин, связанных
ремешками. К тулье шлема прикреплена
чешуйчатая бармица (ж). На воине короткий
железный наборный панцирь (з). Числа
железных пластин н таких панцирях
достигало 550-600 штук, весил он 11-12 кг.
Но, распределяясь равномерно по телу, вес
мало ощущался. Широкие шелковые
шаровары, пришитые к мягким войлочным
носкам, заправлены в мягкую обувь. Голову
венчает стеганый головной убор, обтянутый
шелком. В руках сложный лук с роговыми
накладками (и). Для стрельбы из него
используются стрелы с ярусным
наконечником (к) и свистункой (л).
Дополняет вооружение воина копье (м).
Реконструкция выполнена по материалам
находок из погребений хуннеких шаньюев
в могильнике Ноин-Ула в Монголии (рубеж
эр). Иволгинского городища в Забайкалье
( 1 1 — 1 вв. до н. э.) и памятников Северного
Китая (II в. до н. э. — II в. н. э.)

106

Таштыкская культура
(II в. до н. э.—V в. н. э.)
Разумеется, все эти перемены произошли не в одночасье.
Довольно долго в арсенале средств вооруженной борьбы
сосуществовали различные типы оружия — ушедшие
эпохи как бы перекликались с будущим. Особенно заметно это было в регионах с развитым бронзолитейным
ремеслом и отлаженным производством оружия. В частности, что характерно для населения степей среднего
Енисея, где, и с п ы т ы в а я самые различные в л и я н и я
(и хуннское в том числе), в это время складывается оригинальная таштыкская культура.
Это историко-культурное образование занимало
большую часть Минусинской и Ачинско-Мариинской
котловин. Частично памятники таштыкского круга встречены в Саянском каньоне Енисея. Они представлены
поселениями, большими и малыми склепами, поминальниками и жертвенными местами, фазированными рисунками на скалах. Хотя первые необычные археологические
материалы (гипсовые раскрашенные маски, покрывавшие
черепа скелетов) б ы л и п о л у ч е н ы ещё в 1883 году
А. В. Андриановым при разборке курганов на Тагарском
острове, свое название эта культура получила много позже от С. А. Теплоухова, выделившего её и названного
по месту своих раскопок на реке Таштык.
Предметов в о о р у ж е н и я т а ш т ы к с к о й к у л ь т у р ы ,
несмотря на кропотливую работу археологии, к настоящему времени обнаружено очень мало. Впору говорить
о какой-то особой «миролюбивости» тамошнего населения, если бы не одно «но». Это железные наконечники.
найденные в телах погребенных, и небольшие деревянные копии оружия, сопровождавшие их в последний путь.
К сожалению, древесина плохо сохраняется в земле, Кроме того, пламя погребальных костров поглотило многие
ценные вещи. Но если вдруг, по случайному стечению
обстоятельств, во время возгорания древесины прекращается приток воздуха, то п р о и с х о д и т обугливание
предмета. Такая «обработка» на грани гибели сохраняет
недолговечный материал на века. Среди обугленных
предметов в сожженном таштыкском склепе у горы Тепсей под Абаканом М. П. Грязнов нашел восемь планок
Рис. 19. У обоюдоострых мечей таштыкской
культуры относительно короткие лезвия
(в пределах 36 см), сближающие их
с длинными кинжалами. Они удобны
для пешего боя в сомкнутом строю. Оружие
снабжено съемными гардами, выполненными
из рога или выструганными из дерева заодно
с рукоятью. По Ю. С. Худякову
Рис. 20. Обугленные деревянные планки
с рисунками — уникальная находка
М. П. Грязнова. Бесценный источник
не только для изучения военного дела,
но и графической манеры таштыкскнх
художников. Г. Тепсей под Абаканом.
Минусинская котловина, Хакасия

Рис. 21. Фрагмент планки из могильника
Тепсей. Пример анатомической раскраски
лучника. Поперечная линия на его талииремень, к которому привязан коробчатый
колчан. III— IV вв. Минусинская котловина.
Хакасия

Великое переселение народов

107

Рис. 22. Легковооруженный таштыкский
л у ч н и к . Он вооружен луком скифского
типа (а) и стрелами, помещенными
в коробчатый колчан (6). Шею накрывает
ожерелье (в). На тело нанесена
анатомическая раскраска (?). Лицо также
покрыто рисунком (д), перекликающимся
с росписью погребальных масок. Волосы его
на затылке заплетены в косичку, спрятанную
в специальный чехол-накосник (е). III — V вв,
Реконструкция по материалам планок
из могильника Тепсей

с многофигурными композициями, нанесенными на них,
скорее всего, острием ножа. Вскоре аналогичные изделия
были выявлены при раскопках могильника на левом берегу реки Ташеба недалеко от Абакана. На всех этих предметах отчетливо в и д н ы м н о г о ч и с л е н н ы е батальные
и охотничьи сцены. Они дают представление об облачении, вооружении, прическах таштыкских воинов и их
противников.
Таштыкские пешие и конные в о и н ы изображены
стреляющими из лука. Оружие дальнего боя у них, судя
по всему, было двух типов. Во-первых, это уже хорошо
знакомый нам скифский лук, а во-вторых, лук, имеющий
роговые усиливающие детали, то есть близкий по своему устройству к хуннскому.

Тип оружия определяет и манеру его ношения. Традиционный горит, изобретенный в свое время для небольшого лука скифского типа, уже не подходил для более
крупного хуннского. Лук и стрелы стали носить раздельно, делая для них отдельные чехлы - колчан и налучье.
Колчаны для стрел были двух видов. Одни выполнялись
из бересты в форме вытянутой прямоугольной коробки,
богато орнаментированной тиснением. Другие и м е л и
полукруглое дно и небольшой клапан в верхней части,
чтобы защищать оперение стрел от осадков. Прямоугольные жесткие футляры привязывались к поясу почти
горизонтально; мягкие кожаные колчаны размещались
вертикально — параллельно бедру или вдоль спины.
Следов таштыкского защитного вооружения археологи не нашли. Исключением можно считать небольшую
трапециевидную чешуйку с отверстием н верхней части,
сделанную из папье-маше и покрытую красным лаком
(ныне, к с о ж а л е н и ю , у т е р я н н у ю ) . Ее о б н а р у ж и л
С. В. Киселев на памятнике Уйбат н Хакасии. По мнению
автора находки, эта чешуйка соотносится с к и т а й с к и м и
доспехами, частью которых и является. Казалось бы, все
говорит о том, что таштыкские отряды состояли исключительно из легковооруженных лучников. Налицо я в н ы й
парадокс. Археологическая картина совершенно не соответствует той, с которой нас знакомит изобразительная
традиция таштыкской культуры. На наскальных рисунках и деревянных плашках тепсейского и ташебинского

108
склепов отчетливо распознаются пешне и конные воины,
облаченные в доспехи. Покрой панцирей настолько отличается один от другого, что можно выделить, как мин и м у м , три их разновидности.
Одни были похожи на длиннополые халаты без рукавов с запахом на груди и разрезом подола до высоты
крестца сзади. Руки воинов по локоть закрывались оплечьями, составленными из нескольких конических кожаных колец или, в ином варианте, из связанных между
собой ш и р о к и х плоских кожаных дуг, пришитых поверх
рукава и облегающих бицепсы.
Другие доспехи представляли собой отформованную
по размерам корпуса двухчастную (нагрудник и наспинник) кирасу, к которой сверху прикреплялись оплечья.
тоже сделанные из широких кожаных полос. К нижнему
краю кирасы нривязыкнлись ремнями лопасти, связанные
по л а м е л л я р н о м у п р и н ц и п у из мелких п а н ц и р н ы х
пластин и закрывавшие ноги до самых щиколоток. Шею
и затылок воина от удара сзади защищал высокий наборный воротник.
Наконец, панцири третьего типа собирались из лент.
Такую ленту образовывало множество мелких прямоугольных пластин, с т я н у т ы х ремнями по ламеллярной
системе б р о н и р о в а н и я , Эти доспехи дополнялись
юбочкой-набедренником и, в некоторых случаях, уже
упомянутым стоячим воротником. Головы воинов венчали конические и сфероконические шлемы с бармицей
или без нее. Часть наголовнй снабжалась скошенными
вмиз полями, отводившими удар в сторону.
В качестве материала для изготовления лат, скорее
всего, использовалась только кожа (потому-то остатки
доспехов и отсутствуют в археологических памятниках).
Это ни в коей мере не недостаток. Например, в эпоху
средневековья, по свидетельствам очевидцев, кожаные
латы спасали воинов и от стрел со специальными бронебойными наконечниками, и от удара копьем, нанесенного всадником на всем скаку.
Рис. 23. Погребальная маска таштыкской
культуры. Подобные маски делались с целью
сохранения облика умерших. Все
изображения индивидуальны и дают
представление о смешанном типе
таштыкского населения. Среди них
встречаются как европеоиды, далекие
потомки местного населения эпохи раннего
железа, так и монголоиды, освоившие
территорию Среднего Енисея в последние
века 1-го тыс. до н. э. Гипс. I—II вв.
Погребения Сырского чал-тага. Минусинская
котловина. Хакасия. Санкт-Петербург.
Эрмитаж
Рис. 24, а, б. Наконечники стрел,
обнаруженные в таштыкских погребениях,
сделаны из железа (а) и кости (б). Все они
черешковые и отличаются сравнительно
небольшими размерами

Великое переселение народов
Таштыкская пехота защищалась огромными, в рост
человека, составными щитами. Они собирались из двух
трапециенидных частей, соединенных между собой поперечным ремнем вершинами друг к другу. Вероятно,
такое сочленение оставалось достаточно гибким. Подвижное соединение не мешало в походном положении (когда
щит заброшен за спину) человеку ходить и нагибаться.
Надо полагать, что в случае необходимости эти половинки жестко фиксировались между собой распорками,
которые вставлялись в специальные петли. Наружная поверхность щитов покрывалась рисунками.
Огромные щиты являлись принадлежностью элитн ы х бойцов. Они и сражении выдвигались вперед и, установив щиты на землю в качестве своеобразной стенки,
обстреливали из лука неприятеля. В ближнем бою, тесно сомкнувшись, они вставали непреодолимой преградой
на пути врага. Между приставленными друг к другу
щитами оставались небольшие (в форме ромба) зазоры,
позволявшие ощетиниться копьями или нанести колющий удар коротким пехотным мечом. В наступлении,
при лобовом столкновении с противником, щитом сбивали соперника с ног. Все это напоминает приемы боя, применявшиеся знаменитой римской пехотой.
Большая часть ратников, изображенных на тепсейских дощечках, облачена в мешковатую одежду с характерными расширениями типа «галифе» на бедрах. К сожалению, на силуэтном рисунке трудно разобрать детали
экипировки. Можно только предполагать, что таким образом показаны полы кафтана, нижний край которых
и образует эти расширения. Среди наскальных рисунков
Подкаменской писаницы есть гравировки лучников, пускающих стрелы. Их облачение идентично вышеописанному, но при этом еще присутствует и косая сетка, штрихующая грудь, полы облачения и головной убор одного
из стрелков. Все это говорит о том, что перед нами изображение тяжеловооруженного пехотинца, причем именно таштыкца.

Рис, 25. Эта глиняная голова была
скульптурным портретом, прикрепленным
к погребальной кукле-манекену, Создание
таких изображений связывается с обрядами
перехода усопших в иной мир. Эти обряды
продолжались, вероятно не менее года,
и для н и х требовалось сохранение образа
умершего или какого-то его подобия.
Изображения, которые замещали усопших, —
«иттерма» —хорошо известны
по многочисленным этнографическим
материалам целой группы сибирских народов.
населявших таежную, лесостепную и отчасти
степную зоны, — обских угров, самодийцев,
отдельных тюркоязычных групп. В течение
года с ним обращались, как с настоящим
родственником,
кормили, советовались,
укладывали спать. По истечении положенного
срока после поминок «иттерма» помещали
в маленькие домики, шалашики и поджигали.
либо относили в лес, погребали в курганах
или уничтожали каким-либо иным способом.
Правда, все ныне илвестные куклы «иттерма»
были много меньше манекенов гунносарматского времени, сделанных
в натуральную величину, внутрь которых
помещали мешочек с прахом, собранным
на месте сожжения тела покойного.
П—I вв. до н. э. Шестаковскнй могильник.
Ачннско-Мариинская лесостепь. Раскопки
А. И. Мартынова МА И А Э Г СО РАН

Рис. 26. Деревянные ножны, слева
и в центре — с вложенным в н и х кинжалом

109

110
На тепсейских планках есть и легковооруженные
воины. Некоторые из них, раскрасив торс, вступают в бой
обнаженными по пояс. Такая боевая раскраска являлась
не только общеплеменным знаком, средством личной
защиты от вредоносной вражеской магии, но и приемом
мощного психологического воздействия на неприятеля.
Несмотря на некоторые ее общие принципы, она была
глубоко индивидуальна и несла максимум информации
о её обладателе.
На первый взгляд, рисунки на телах воинов, воспроизведенные на тепсейских дощечках, изображают разнообразные растения. На самом же деле они повторяют
строение м ы ш ц человеческого торса — груди и брюшного
пресса. По-видимому, такая контурная обводка не только магически увеличивала мускульную силу, но и действовала более прозаически — подчеркивая объем
мышечной массы, психологически «давила» на врага.
Подобные приемы широко применялись в те далекие
времена. Так, на границах Древнею Рима «полуголые»
отряды разрисованных варваров сотрясали устои империи. Да и сами римские легионеры (как и греческие
г о п л и т ы , македонские фалангисты эпохи эллинизма,
этрусские, самнитские воины и многие другие) не с ч и тали зазорным л и ш н и й раз «впечатлить» неприятеля
подчеркнутой « д е м о н с т р а ц и е й » физической мощи.
Для этого они использовали так называемые «анатомические» доспехи, объемно воспроизводившие рельеф
развитой мускулатуры человеческого торса.

Рис. 29. Изображение воина на камне
ташебинского чаа-таса'1. Доспехи воина
относятся к типу «длиннополого халата».
Косая сетка на голове и плече всадника
служит указанием на то, что эти латы были
чешуйчатыми. I I I — V вв. Минусинская
котловина. Хакасия

Рис. 30. Фрагменты планки из могильника
Тепсей. Воин облачен в ламинарные доспехи,
собранные из лент. III IV вв. Минусинская
котловина. Хакасия. По М. I I , Грязнову

Рис. 27. Штриховка корпуса воина
в косую сетку указывает на чешуйчатое
строение его доспехов. Гунно-сарматское
время. Подкаменская писаница. Средний
Енисей
Рис. 28. Конный таштыкский стрелок
в коническом шлеме с кистью держит свое
оружие в характерной для стрельбы
из скифского лука манере. Гунно-сарматское
время. Подкаменская писанина. Средний
Енисей. По Л. Р Кызласову

Рис. 31. Таштыкские воины часто
стягивали длинные волосы в пучок
на затылке. Существовали и другие
прически. Иногда волосы сбривались
на висках, коротко подстригались
на затылке, а длинные пряди на темени
заплетались в косу. В другом случае
полосы на затылке не стриглись,
а перехватывались в виде «хвоста».
На темени волосы также заплетали
в косичку и прятали в специальный
мешочек, который завязывался ремешком
у самых корней волос и прикалывался
булавкой. Фрагмент планки
из могильника Тепсей. По Э. Б. Вадецкой

Великое переселение народов

111

Рис. 32. Тяжеловооруженный таштыкскнй
воин. Он одет в ламинарные доспехи (а),
собранные из кожаных колец. Ноги воина
закрывает длинный подол (б), связанный
из панцирных пластин, у пояса с бронзовыми
позолоченными накладками (в) висят
колчан (г), с ш и т ы й из тисненой кожи,
и длинный железный палаш (д). Голову
закрывает островерхий шлем (е) с полями (ж),
а спину— двучастный раскрашенный щит (з)
т и п и ч н ы х для таштыкской культуры размеров.
В руках — лук скифского типа (и). III—IV вв.
Реконструкция по изобразительным
материалам таштыкской культуры. Тепсей,
Ташеба

112

Кулайская культура
в гунно-сарматское время
(II в. до н. э.—V в. н. э.)
Незаметно для себя жители среднего течения Оби переш л и и гунно-сарматскую эпоху. Все, на первый взгляд,
останалось по-прежнему. Катила свои воды Большая река.
Ходили на промысел таежные охотники и рыбаки. Кулайекие удальцы совершали набеги на южных соседей,
дабы потешить свое тщеславие, добыть невест, «себе
чести, а князю славы». Жизнь шла своим чередом.
Вот только болота становились обширнее, лето холоднее, зима студеней, а таежные речки постепенно скудели рыбой. Охотничьи угодья затягивались топью, зверь
покинул их, а следом за ним отправились и охотники.
Все чаще обнажалось оружие н с х в а т к а х за добычу
и при дележе промысловых угодий. Военная напряженность в тайге росла. Первые отряды наиболее энергичных
кулайцев двинулись на юг вдоль берегов Большой реки.
Начало нового этапа в жизни кулайского населения
Среднего Приобья совпало с историческим рубежом гунно-сарматской эпохи. С конца I I I пека до н. э. исход
населения из Нарымского Приобья принял характер
постоянной миграции. И даже новое потепление климата, наступившее в конце 1-го тысячелетия до н. э., не остановило этого потока.
Некоторые исследователи образно сравнивают быстрое концентрическое распространение кулайской культуры со взрывом, волны от которого прокатились во всех
направлениях. И действительно, хорошо вооруженные
отряды, покинув свою историческую родину — ТомскоНарымское Приобье, — устремлялись по акваториям рек
во все стороны, куда только могли проникнуть их верткие
челны. Кулайцы заняли территории Нижнего Приобья,
достигнув Обской Губы и низовий реки Таз, пробрались
на северный Урал и распространились почти по всей
таежной полосе. На юге они, оставляя после себя хорошо укрепленные городища и культовые места, по ленточным борам вдоль Оби дошли до предгорьев Алтая. Вскоре
кулайцы уже обживали берега Телецкого озера.

Рис. 33, а, 6. Шлемы из Истяцкого клада 10 .
На боковой поверхности одного из них (а)
хорошо видны фигурки фантастических
зверей и орнамент, выполненные накладным
золотом. Кованый конический колпак
и широкая лента тульи соединены
коническим кольцом шириной 3 см.
Поперечные швы на заклепках усилены
подложенной изнутри железной полосой.
У второго шлема сохранилась лицевая
пластина с наносником (6). 1—11 вв. Тобольск.
ГИАМЗ

Великое переселение народов

113

Рис.34. Бронзовая л и ч и н а , обнаруженная
на берегу глухой таежной реки Парабель.
Ее головной убор отчетливо напоминает один
из шлемов Истяцкого клада. Обращают
на себя внимание продольные полосы
на щеках личины, словно зачеркивающие
лицо. Вероятно, здесь применен прием
изображения умершего (подобно рисункам
на оленных камнях), сохранившийся
в шаманской практике современных народов
Сибири — например, у тывинпев. По другому
предположению, эти линии не что иное,
как боевая раскраска лица. II —IV вв.
Парабельекнй клад. Среднее Приобье. ТОКМ

Рис.35. Фрагмент изображения воина
со стенки серебряного сосуда
из Надьсцентмиклоша. Такие шлемы,
оказывается, были хорошо известны
таежникам несколькими столетиями раньше.
VII - IX вв. Венгрия

114

Это было достаточно мирное, постепенное заселение
новых территории, залесенные участки которых не представляли сколько-нибудь большой ценности для скотоводческою хозяйства большереченцев. Внедрение в зону
производящей экономики, нидимо, облегчалось уже сложившимися к этому времени обменными отношениями
между скотоводами и охотниками. За уступки в виде
"принудительной аренды"- лесных прибрежных угодий
бывшие их хозяева получали значительные выгоды
при обмене. Думается, и военные союзы кулайцсв и боль11
шереченцев , которые заключались в целях защиты
от более грозного врага, в этой ситуации тоже были
не редкость. Конечно, такие союзы особой прочностью
не отличались и более напоминали зыбкое состояние полу ойны - полудружбы.
На новой территории таежные пришельцы по-прежнему продолжали возводить привычные укрепления,
в былые времена предназначенные для зашиты от набегов сородичей. Размеры городищ в это время существенно возросли. Если в V—11 веках до н. э. площадь городищ
была порядка 400- 1200 киадратных метров, то и последующие века она уже достигла 700—5500 квадратных
метров. Появилась многоярусная оборонительная система, состоявшая из нескольких линий рвов и валов, усложнилась их конструкция. Зачастую в основание будущего
вала помешался бревенчатый коробчатый каркас,
который засыпался землей. Наружная (а иногда и внутренняя) его сторона дополнительно укреплялась от оползания деревянной о б ш и в к о й . На верху вала ставили
деревянный тын. За счет от их нововведений высота подобных земляных валов увеличилась с одного до двух
метров. Менялись и размеры рвов у подножья стен: глубиной они были уже больше двух метров, а шириной до пяти метров. Вертикальные стенки некоторых рвов
(Саровское городище, например), подобно валам, укреплялись деревянной опалубкой. Въезды в цитадель в ряде
случаев прикрывались высокими закругленными площадками с бастионами. Круговой принцип расположения
вала позволял обстреливать прилегающую ко рву местность практически во всех направлениях, крайне затрудняя атаку.
Рис. 36. Мир-сусне-хум - божественный
всадник, следящий за порядком в мире,
победитель зла, посредник межлу небом
и людьми. Птица — его неизменная спутница.
III -II вв. до н. э. Могильник Каменный Мыс
Новосибирское Приобьс. НГКМ
Рис. 37, а—в. Эта серия бронзовых кулайских
изображений показывает иной тип таежного
головною убора — птицы, восседающей
на темени, Литые фигурки в головных уборах
и сами головные уборы могут быть связаны
уже с тотемной шаманской атрибутикой.
а - Лозьвинский клад, Москва. ГИМ; б —
случайная находка в Тюменской области, но
М. Ф, Косареву; в — III—IV вв. Холмогорский
клад. Сургутский художественный музей

Великое переселение народов

115

Рис. 38. Железные клевцы пришли на смену
бронзовым, бесполезным в поединках
с врагами, которые были защищены
железными латами. Увеличились размеры
бойков, их форма стала дуговидной.
Эффективность удара возросла. Парабельский
клад. ТОКМ
Рис. 39. Съемные рукояти, отлитые из белой
бронзы. Имеют прямые перекрестия
и украшены типичным кулайским
орнаментом, в основе которого лежит
"уточка". В контуре навершия можно увидеть
силуэт популярных в сарматском мире
украшений рукояти в виде дуги с поднятыми
вверх и почти сомкнутыми концами. Однако
ажурное исполнение этой детали является
характерным признаком «таежного стиля».
Бронза в те далекие времена уже стала
священным металлом, обеспечивающим
магические свойства оружия. Лозьвинский
клад. Москва. ГИМ

Рис. 40, а, 6. Птица с личиной на груди
и лапами, свисающими вдоль щек, — новый
фантастический образ птицы, изобретение
кулайского пластического искусства.
Это популярнейший сюжет, унаследованный
в средние века населением западно-сибирской
тайги. Расшифровок этого символа
мре/иагалосъ множество. Один из вариантов —
птица, уносящая душу богатыря. Ранний
железный век. а - Томское Приобье. ТОКМ;
б - находка в Тюменской области.
По М. Ф. Косареву

116

Остается лишь удивляться энергии таежников, сооружавших столь внушительные крепости. А ведь одновременно им приходуюсь строить жилища и добывать продукты п и т а н и я . Не забудем, что производилась эта
огромная работа малыми силами. По современным расчетам, число обитателей кулайского городища не превышало ста человек.

Рис. 41. Древние традиционные общества остро ощущали спою связь с природой. Иные
миры, в которых обитали божества и духи, кула уходили усопшие сородичи, тоже
мыслились как миры природные, хотя и отличались от того, где жили люди. Отсюда
легкость превращения духа умершего в природные объекты, а также многообразие форм
их воплощений — в камнях, растениях, животных. Границы между мирами не были
закрытыми, и, по представлениям обских угров, человек мог случайно попасть в мир
инобытия, а ушедшие туда предки, ставшие духами, могли на время вернуться обратно.
Их пребывание в мире живых отмечалось некоторой необычностью во внешности, а норой
и зооморфными чертами. Человеческие коллективы всегда стремились посредством
различных обрядов и церемоний к установлению ритуального контакта с предкамипокровителями, ибо от них в немалой степени зависело благополучие самого рода. Поэтому
регулярные встречи с духами-предками, которые осуществлялись в определенных местах
и строго регламентировались ритуалом, во избежание опасного внедрения в свой мир
враждебных духов, были непременным условием существования традиционного общества
западно-сибирских аборигенов. Эти контакты осуществлялись в глухих урочищах —
тотемических центрах. Поведение предков, которые представлялись в мифах существами
зооантрпоморфными, воссоздавалось в пантомиме ряжеными участниками обряда
как подражание поведение животной ипостаси предков. Отдельные архаические черты
таких церемоний, некогда разыгрывавшихся в таежных урочищах, сохранились
в драматургии медвежьего праздника

Великое переселение народов

Кстати, строительство укрепленных городищ тоже
говорит в пользу того, что продвижение кулайцев менее
всего напоминало хищную агрессию, ибо свидетельствует
о пассивной, оборонительной тактике поэтапного прониквения на территорию сильного соседа. И проникновения лишь на земли, в которых сам сосед не слишком был
заинтересован. Хотя кулайцы на своей родине в Нарымском Приобье в небольших количествах разводили лошадей вряд ли они могли оказать серьезное сопротивление
хорошо обученным всадникам традиционной скотоводческой культуры.
На рубеже эр из тайги покатилась вторая волна кулайских переселенцев. Минуя нынешнее Новосибирское
Приобье, они все дальше продвигались на юг. Эта миграция сильно облегчалась политическими событиями
в Центральной Азии и появлением в Южной Сибири
и горах Саяно-Алтая конных отрядов хуннского военного
союза. Большереченцы пока не интересовались любознательными таежниками, снующими на юрких лодочках
по протокам вдоль ленточных боров и возжигающих своим таинственным лесным духам костры па высоких мысах. Гораздо важнее для них было защитить от х у н н о в
участки родовой территории, наиболее благоприятные
для скотоводства.
Арсенал кулайских воинов по-прежнему включал
в себя мощные бронзовые и железные втульчатые топоры, короткие копья и дротики, железные кинжалы и луки
с разнообразными костяными и бронзовыми наконечниками стрел. Доспехи пока не претерпели особых изменений. Но, по мере более тесного знакомства с оружием
южан, пришлось усовершенствовать и свое собственное.
Развитый пушной промысел и обменные связи позволяли получать в свои руки новейшие разработки оружейников кочевых и земледельческих культур.
Еще до исхода на юг кулайцам удалось сформировать
очепь удачный комплекс вооружения, вполне соответствовавший особенностям лесных боев. Здесь так и остался невостребованным мощный лук хуннского типа,
клинковое оружие всегда сосуществовало с различного
рода топорами, а панцирь, хотя и был известен во всех
своих вариантах, использовался только профессиональными воинами.
У саргатских воинов таежники заимствовали высокие конические шлемы, подобные тем, что защищали
головы тяжеловооруженных всадников-сарматов. Представление о них дают изображения на стенах керченских
склепов, сирийских фресках и... находки аналогичных
шлемов в Среднем Приобье (Истяцкий клад). Их делали в форме простого конического колпака из железных
пластин, свернутых в конические трубки, которые потом
соедиялись друг с другом методом клепки. Верх выкозывался из одного куска, нижняя часть собиралась из нес-

117

Рис. 42. Бронзовая бляха с изображением
зооантропоморфных духов-покровителей.
Серия аналогичных изделий
с процарапанными на поверхности
изображениями происходит из Истяцкого
клада и связывается некоторыми
исслелонателмми с защитным вооружением.
II в. до н. э. - II в. н. э.

118

кольких частей. Вдоль нижнего края тульи пробивались
отверстия для крепления бармицы. На лицевой части
шлема присутствовали дугообразные вырезы для глаз,
надбровья и длинный (около 9-ти сантиметров) наносник. Практически тождественную конструкцию боевого
наголовья можно легко распознать на многочисленных
бронзовых личинах кулайской культуры.
Постепенно панцири, связанные из длинных роговых
пластин, оказались вытеснены чешуйчатыми доспехами.
Собирались последние из небольших металлических
частей, нашитых на мягкую основу. Такие доспехи набрасывалась на плечи воина и завязывалась на боках кожаными ремешками.
Клинковое оружие у кулайцев было очень популярно.
Их короткие мечи в целом соответствовали техническим
достижениям соседей и совершенспкшались в соответствии с изменчивой модой степного мира. Ковались они
из железа и имели прямое перекрестие. Навершия выполнялись в форме кольца, разведенных вверх и в стороны
от стержня рукояти усиков или половинки дуги с поднятыми вверх концами. В качестве используемого
материала, по большей части, выбиралась бронза. Конструкция мечей указывает на воспринятое влияние кочевого мира, но в л и я н и е настолько переработанное,
что кулайские мечи вполне можно считать оригинальными изделиями.

Рис. 43. Рыбинская личина. Поперек тульи
конического шлема идет рельефная полоса,
обозначающая металлический обруч. К нему
приклепаны изображения двух птиц. Такие
фигурки хорошо известны среди шаманских
корон Среднего Приобья у самодийского
12
населения (селькупов ). Боевой шлем
на голове л и ч и н ы соответствует рангу вождя.

Следовательно, перед нами редкое

по информативности изображение военного
предводителя, символика головного убора
которого сочетает в себе воинские
и шаманские регалии. В военных обществах
того времени вождь нередко обладал
как светской, так и духовной властью. Вторая
половина 1-го тыс. до н. э. Находка на берегу
Суйги, левого притока р. Кети. МАЭС ТГУ

Великое переселение пародов
Сражения у людей описываемой эпохи происходили
не только на земле. Успех военного мероприятия
зо многом зависел от способности вождя привлечь
13
на свою сторону силы духов-покровителей . В таежном
мире быстро распространились воинственные культы,
да и сами божества, по преимуществу, были так или иначе
:вязаны с войной. Сталкиваясь на окраинах своего мира
с южным воинством, таежники перенимали у них не только боевую технику, но и воинскую символику, переосмысливая ее в соответствии с собственными традициями.
Так была создана иконография основных персонажей
ныне известного обско-угорского пантеона. Почти все
они имеют за плечами военное прошлое.
Кулайцы носили птицевидные головные уборы.
Об этом свидетельствуют как рисунки на бронзовых зеркалах, так и плоские изображения личин. Эти «шапки»
выполнялись в виде цельных фигур птиц, как бы сидящих на темени. Вероятно, некоторые из них могли быть
чучелами настоящих птиц, прикрепленными к металлическому обручу. Эти головные уборы имели несомненный
сакральный смысл и использовались в культовых церемониях, отзвуки которых дошли до нас в театрализованной
части медвежьего праздника14.
Образ птицы с личиной на груди д о ж и л почти
до наших дней. За многие сотни лет изобразительный канон сильно изменился. От схематичных плоскостных
изображений Саровского этапа кулайской культуры он
прошсл путь к полным рельефных деталей, тщательно
проработанный скульптуркам эпохи средневековья, воплотившись в XVII веке в стилизованные орнаментированные контурные фигуры. Изменился и смысл таких
изображений. В конце концов, подобные птицы стали
символом богатырской души. В таежной мифологии
Птица — крылатый Каре (ханты), Рейтарн-урищ (манси) — является непременным спутником Мир-сусне-хума.
Это божество в одной из своих ипостасей превращается
в гуся15.
Многочисленные легенды и сказания таежных народов воспевают подвиги богатырей. Могучая сила эпического обобщения этих преданий и яркое образное слово
позволяют мысленно восстановить обстановку тех лет.
Ощущение постоянной военной угрозы наполняло тайгу. Вечерами на высоких обских мысах горели костры.
Вокруг них собирались воины — «многочисленные прозябшие мужи с режущим железом с острым концом в руках», чтобы «созвать туда духов, живущих на сотнях
возвышенных мысов, чтобы созвать туда лесных духов...
и просить спинную силу и... брюшную силу» (героический эпос обских угров). В бронзовых котлах кипело
священное варево, а в берестяных коробах дымилась жертвенная пища — «мертвое жито и питающее жито» (там
же). Здесь приносились кровавые жертвы. В глухих,
сокрытых от случайного взгляда местах вытесывались
из дерева воинственные кумиры. Перед кумирами «снедались» жертвы, и «бесовские творились игралища»,
в вечерних сумерках разыгрывались целые «костюмиро-

119

Рис. 44. Бронзовая бляха. Плоское литье.
II—IV вв. Парабельский клад.
Среднее Приобье. ТОКМ

ванные» представления с участием д у х о в - п р е д к о в ,
а под звон оружия исполнялись военные пляски. Сюда
приносили трофеи и дорогие подарки. Из «священной»
бронзы отливались фетиши. Еще совсем недавно она
была обычным металлом, из которого делались оружие
и доспехи. Но в бесчисленных сражениях этот цветной
металл приобрел мистический ореол, превратился в залог непобедимости. Железо стремительно вытесняло
бронзу из обихода, заменяя ее буквально во всех областях жизни. Однако его требовалось чем-то освятить. Век
за веком, вплоть до эпохи позднего средневековья, кулайцы, готовясь к войне, старались обеспечить магическое
превосходство своего — уже железного — оружия, изготавливая для него роскошные бронзовые рукояти.
Куланские воины долго были верны традициям ближнего боя, развившимся в таежных сражениях, то есть в условиях ограниченного пространства и видимости. Чтобы победить, они должны были уметь вести схватку
в тесноте16, мгновенно уходить от удара, уклоняться
от брошенного из засады копья, выпущенной из чащи
леса стрелы. Все это самые обыкновенные сюжеты таежных преданий. Едва заслышав шорох тетивы, кулаец
мгновенно приседал, подпрыгивал или делал кувырок
в сторону. Он обладал почти экстрасенсорными способностями.

120

Рис. 45. Эта бронзовая скульптурка позволяет
судить об экипировке легковооруженных
кулайскнх воинов. В одной руке
металлического человечка большой
дугообразный лук, в друтй - короткое копье.
На обнаженный торс нанесена анатомическая
раскраска. Скелет очень часто изображался
на одеяниях сибирских шаманов. Согласно
древним мистическим представлениям,
распространенным среди представителей
охотничьих культур, жизнь живых существ
концентрируется в скелете, и кости
символизируют некое исходное начало
животной жизни — тот каркас, на который
вновь нарастает плоть. Люди мистически
возрождаются к новой жизни, начиная
с костей, они не «рождаются снова»,
а оживают, их скелеты обретают новую плоть.
В данном случае скелет и ровапное
изображение груди означает, что персонаж
перенес мистическую смерть и возрождение
и не принадлежит более к миру людей.
Частичное скелетирование в традиционном
антропоморфном искусстве - будь то остров
Пасхи, Северная Америка. Африка
или Сибирь — означает присутствие
в нездешнем мире, то есть указывает
на смерть мистическую или реальную.
В последнем случае эта деталь могла просто
сообщать о принадлежности фигурки к кругу
духов-предков. Обращает на себя внимание
прическа воина, напоминающая аналогичные
прически таштыкских воинов с тепсейских
пластинок и даже... японских войной эпохи
раннего средневековья

Таежный воин был необыкновенно вынослив и быстроног. Если степняка спасал верный конь, то кулайцу
оставалось надеяться только на силу своих мышц и крепость ног. Вот как в фольклоре подчеркивается скорость
их бега — «когда богатырь бежит, шест, привязанный
к его поясу, постепенно поднимается до горизонтального
состояния и даже задирается вверх». Конечно, это поэтическая метафора, но скорость передвижения и выносливость таежных охотником вызывали удивление путешественников еще в XIX веке.
С кулайской культурой связаны настоящие школы
боевых искусств. Судя но всему, именно в кулайское
время были заложены основы той бросковой и ударной
техники рукопашной схватки, сведения о которой содержатся в устной традиции.
Тем не менее, на открытых лесостепных пространствах таежникам приходилось нелегко. Здесь они,
как показывают раскопки могильников, зачастую становились простой мишенью для конных лучников. Поэтому кулайцы старались избегать прямых столкновений
с саргатскими воинами, предпочитая внезапные набеги
и нападения из засад. Быть может, для борьбы именно
с такими отрядами хорошо вооруженных и тренированных пеших воинов создавали саргатцы свою бронированную конницу. Есть основания предполагать, что летом
каких-либо активных военных действий кулайские дружины в лесостепи не предпринимали. Зато позднее, когда выпадал снег и бронированная кавалерия теряла свою
подвижность, для саргатского населения наступал настоящий з и м н и й кошмар. В вихре снега появлялись одетые
в латы таежные лыжники. Летели стрелы с наконечниками невиданных размеров, от кулайских копий не было
спасения. И лишь обледенелые к р е п о с т н ы е стены
да плотно сомкнутый строй катафрактариев могли остудить воинственный пыл пришельцев.
Саргатские воины, столкнувшись с таким противником, были вынуждены увеличивать мощь своих луков.
С I I I века до н. э. некогда цельнодерсвянный лук саргатс к и х всадников усиливается роговыми накладками.
К I веку до н. э. он превратился в оружие типично хуннского типа. Вместе со старым оружием вышли из употребления бронзовые втульчатые наконечники стрел.
Железные проникателн видоизменились. Они приобрели солидные лопасти и стали гораздо массивнее.
Широкое распространение железа и развитие кузнечного ремесла вызвали значительный качественный скачок в оружейном производстве. Свойства этого металла
в полной мере были реализованы в защитном вооружении. Громоздкие роговые панцири исчезли за ненадобностью - они сильно ограничивали свободу движения
и были тяжелыми. Саргатские оружейники пытались
комбинировать различные материалы, но постепенно рог
был окончательно вытеснен к о в а н ы м и железными
пластинами.

Великое переселение пародов

121

Рис. 46. Кулайский таежный вождь. Одет
в «священные» бронзовые доспехи (а)
и позолоченный конический шлем (б)
с бармицей. Подобный головной убор уже сам
по себе является знаком очень высокого
социального ранга. Надетый поверх него
обернутый тканью металлический обруч
с изображениями птиц (в) символизирует
силу его обладателя. В руках у вождя еще
один атрибут светской власти — пара
коротких мечей (г). Могучий воинский
фетиш - трехглавая птица (г)) — защищает
его грудь. Пояс с нашитыми ажурными
бляхами (е) (на них — образы животных)
также является знаком власти и,
одновременно, магическим оберегом. К нему
подвешены бронзовый втульчатый топоркельт (ж), каменный оселок (з), медвежий
клык (и), сумочка с походными
принадлежностями (к). Завершают
вооружение закинутый за спину колчан (л)
со стрелами, короткое трехлопастное
копье (м). На лице раскраска (н).
Реконструкция по материалам «кладов»
Нижнего Приобья

122

Рис. 47. Саргатский шлем, связанный
из кованых стальных пластин и снабженный
чешуйчатой бармипей. Такая система защиты
затылка, но сравнению с предшествовавшим
ей стоячим воротником, не закрывала обзор.
II—IV вв. Реконструкция по материалам
Исаковского могильника

Рис. 48. Железные пластины саргатского
панциря отличаются вытянутыми
пропорциями. Они нашивались на мягкую
основу через отверстия в своей уплощенной
части, а потом скреплялись между собой
и тканью основы через все остальные
отверстия. Могильник Сидоровка.
По В. И. Матюшенко
Рис. 49, а, б. Рукоять этого экспортного меча
с бронзовым перекрестием и навершием
п виде воронки (а) в спое время обматывалась
плетеным шнуром (б) или акульей кожей

Модернизировался проверенный временем принцип
набора панцирей из небольших отдельных звеньев. Новый материал, позволивший ковать непривычно тонкие
пластины, привел к массовому распространению железных ламеллярных доспехов и появлению различных вариантов их кроя. Чуть позже латники уже использовали
доспехи, сочетавшие в себе чешуйчатый и ламеллярный
принципы бронирования. Мелкие панцирные пластины
их латных нагрудников еще пришивались одним конном
к мягкой подкладке. Но другие их концы при этом плотно
связывались между собой внизу, образуя очень прочное
покрытие, недоступное для оружия скифского типа.
Составленный из д л и н н ы х узких железных пластин
шлем, одетый на мягкий подшлемник, хорошо защищал
голову от удара чеканом и даже клинком. Бронированный стоячий воротник из аналогичных пластин, прикрывавший затылок и шею воина, вскоре сменила бармица,
набранная из сплетенных между собой металлических чешуек (то же самое происходило и у народов смежных
культур). Ее подвязывали к нижнему краю тульи шлема.
Корпус воинов охватывал широкий боевой пояс, украшенный бронзовыми или золотыми прямоугольными
бляшками.
Технологам изготовления клинкового оружия значительно усовершенствовалась. Мечи теперь ковались
из так называемого «пакетного металла» — то есть из нескольких (до двенадцати) слоев стали. Форма их тоже заметно изменилась, и ныне известные саргатские клинки
первых веков нашей эры очень напоминают центральноазиатские аналоги. Видимо, это оружие было просто экспортировано сюда, равно как и монеты, египетские
статуэтки и римские фибулы, нередко встречающиеся археологам в саргатских памятниках.
Вообще, арсенал саргатской культуры на заключительном этапе её существования все более приобретает
центральноазиатские черты. Связано это с мощным хуннским влиянием. Судя по материалам раскопок, саргатцы
в конце концов нашли с хуниами общий язык и влились
в состав ползущих на запад орд. Не пожелавшие покидать родные места домоседы (таких было меньшинство),
перемешавшись с кулайцами в брачных союзах, стали
одним из тех кирпичиков, из которых собирались новые — уже средневековые — археологические культуры.

Великое переселение, народов

123

Рис. 50. Знатный саргатский воин. Его
туловище закрыто чешуйчатым железным
панцирем (а). Руки по локоть защищают
набранные из кожаных и металлических
пластин оплечья (б). Их звенья соединены
друг с другом по принципу хитинового
рачьего панциря. Латы дополнительно
притянуты к корпусу широким боевым
ремнем (в), покрытым ажурными золотыми
пластинами. С правой стороны к поясу
подвешен железный кинжал с прямым
перекрестием и навершием, украшенным
черной бусиной (г). Но голове воина
связанный из металлических пластин
шлем (д) с прикрепленным изнутри мягким
подшлемником. Острые края его основания
обшиты кожаной лентой (е). Еще один
защитный элемент — высокий стоячий
воротник (ж). Вооружены были саргатские
латники большим луком хуннского типа (э),
из которого они обстреливали противника
на первом этапе сражения. При сближении
с врагом всадники наносили мощные удары
своими копьями (и). Если неприятель после
итого не обращался в бегство, в дело шли
меч (к) и топор (л) на длинной рукояти.
Использовался саргатскими воинами
и кожаный щит (м). При конном атаке
с копьем наперевес он забрасывался за спину.
II—IV вв. Реконструкция по материалам
Сидоровского и Исаковского могильников.
Омское Прииртышье

124

Глава 5

Потомки серой волчицы

В

552 году в Центральной Азии родилась огромная
кочевая империя — Первый Тюркский каганат.
Не остались в стороне от его кровавой истории
и просторы Сибири — долины Алтая и Минусы, Приобское
плато, глухая южная тайга вместе со всем населением.
Двадцати лет тюркскому государству хватило, чтобы стать
влиятельнейшей евразийской державой с границами,
протянувшимися от берегов Хуанхэ на востоке до Северного
Кавказа и Керченского пролива на западе. Ее правитель, каган Истеми, установил равноправные политические и торговые отношения с «владыками мира» того времени Византией, сасанидским Ираном и северокитайскими
царствами. Северное Ци и Северное Чжоу фактически
превратились в данников каганата. Ядром нового законодателя мировых судеб был «тюрк» - народ, сложившийся
в глубине алтайских гор.
Согласно легенде, древние тюрки ведут происхождение
от мальчика — потомка «отдельной отрасли Дома Хунну».
Когда все его сородичи оказались перебиты воинами из соседнего племени, мальчика с отрубленными руками и ногами
враги бросили умирать в болото. Здесь калеку нашла и выкормила волчица, Одним из детей выросшего мальчика
и волчицы был Ашина - «человек с великими способностями». Его потомок Асянь-шад переселился на Алтай. На новом
месте пришельцы смешались с местным населением и образовали новый народ — тюрк, правящим родом которого стали
Ашина. Потомок Асянь-шада Бумынь (в другой транскрипции, Тумынь) и основал Первый Тюркский каганат.
По другому преданию, предки тюрков происходят из племени Со, обитавшего некогда на севере от хунну. У его главы
Апанбу было 70 братьев (по другой версии — 17). Самый
старший из них, Нишиду (или — Ичжинишиду), родился
от волчицы и обладал в ы д а ю щ и м и с я способностями.
Под стать ему были и жены — дочь лета и дочь зимы.
Дочь лета родила ему четырех сыновей, и один из них Нодулу-шад, принявший имя Тюрк, — правил в горах Басы-

Потомки серой волчицы

Рис.1. Долина р. Катунь - столбовая дорога
кочевых цивилизации

Рис. 2. Тюркская баба. Когда-то такие
каменные скульптуры усатых мужчин
с сосудам в руках украшали горные степи
Алтая. Тывы. Монголии и Семиречья. Как
правило, талии их охвачены поясами
с подвешенным к ним оружием. Ставили их
у небольших каменных оградок. Нередко близ
них располагались цепочки вертикально
врытых камней — балбалов. Считается, что
эти скульптуры - изображения предковпокровителей тюркского народа. Каменные
бабы, оленные камни и бронзоволицые
кумиры западно-сибирской тайги имеют одну
общую черту. Всем этим изображениям
полагалось оружие: выбитое на камне у степных кочевников, и настоящее у таежников. У тюркских скульптур левая
рука прижата к поясу - знак уважения,
распространенный у многих народов Сибири
и Центральной Азии. Скульптура как бы
передает или принимает сосуд. Чем наполнен
этот сосуд, пока неясно. Возможно,
священным питьем, аналогичным тому, что
ставилось перед изваянием. Размер 150x45x20
сантиметров. VII—IX вв. Левый берег
р. Актру, Горный Алтай. МА ИАЭТ СО РАН

125

126

чусиши. У Нодулу было 10 жен, и сын Ашина - от младшей из них. После смерти отца унаследовать его власть
должен был тот из сыновей, который выше всех вспрыгнет на дерево. Это удалось сделать Ашиие. Став вождем,
он принял имя Асянь-шад.
Вся история каганата полна войн и междуусобиц. Его
территория была слишком велика, а население чересчур
разнородно, чтобы государство твердо держалось на ногах. Каганат ожидала судьба всех империй древности,
созданных силой оружия и не спаянных общностью хозяйственной жизни, империй, которые, начиная с державы Александра Великого, ненадолго переживали своих
создателей. В 581 году великая держава развалилась
на два нраждующих и неустойчивых объединения - Западный (с центром и Семиречье) и Восточный (с центром
в Монголии) Тюркские каганаты. Последний быстро
пришел в упадок и в 630 году пал под ударами армии китайской империи Тан, Западный Тюркский каганат еще

20 лет сохранял свое господство в Средней Азии, но
в 651 году и его основные силы потерпели поражение
от китайских войск. Правда, покой на границах «Поднебесной» продолжался недолго. Бесконечная череда волнений и восстаний привела через сорок лет к появлению
еще одного могущественного государственного образования — Второго Тюркского каганата во главе с правителем
Ильтересом все из того же рода Ашина. Вскоре каганат
распространил свою власть на земли Забайкалья, Семиречья, Маньчжурии. Территории Алтая и Тывы теперь
составили лишь северную его окраину.
Наивысшего расцвета государство достигло во времена правления Бильге-кагана (716 734 гг.). Тюрки разгромили сначала китайских союзников, а потом и сам
Китай, который после этого был вынужден согласиться
на мир с могучим победителем и выплату ему дани. Однако после смерти Бильге среди его наследников началась борьба за престол. В 744 году был убит последний

Потомки серой волчицы

Рис. 3. Все тяжеловооруженные тюркские
воины имели несколько луков и колчанов
со стрелами для дальнего бои, длинные копья
для атаки сомкнутым строем, мечи, палаши,
сабли и топоры лля действий в ближнем бою,
арканы, боевые ножи и тяжелые плети,
служившие вспомогательным оружием.
Лошади н всадники защищались
разнотипными, ярко раскрашенными
панцирями, связанными как из отдельных
металлических или кожаных пластинок,
соединенных между собой ремнями, так и из
сплошных кожаных лент

127

правитель каганата Озмиш, и Второй Тюркский каганат
прекратил свое существование. На его месте возник Уйгурский каганат (745—840 гг.).
Но, потерпев поражение, тюрки не исчезли с исторической арены. Часть населения Горного Алтая, его степных предгорий и Центрального Казахстана откочевала
на север в западно-сибирские лесостепи (Обь-Иртышское
междуречье, Приобье), где внесла свою лепту в сложение
сросткинской культуры и значительно повлияла на разпитие местных верхнеобской, релкинской, устъ-ишимской
культур. Другие, вместе с енисейскими к ы р г з а м и , участвовали в изнурительной войне с уйгурами (820—
840 гг.), завершившейся разрушением уйгурской столицы, города Ордубалык на реке Орхон. Новый, уже
Кыргызский, каганат включил в свой состав Алтай
с предгорьями и земли на западе почти до Прииртышья.
В середине X века под ударами монголоязычиых киданей 1 енисейские кыргызы п о к и н у л и территорию
Монголии, сохранив за собой владения лишь в Южной
Сибири — на землях Горного Алтая, Тывы и Минусинской котловины. П р и м е р н о к этому же времени
относится последнее упоминание о древних тюрках в китайских династийных хрониках.
Влияние тюрков на исторические судьбы и материальную культуру народов Сибири и Центральной Азии
было столь велико, что период господства Первого
и Второго Тюркских каганатов археолога зачастую называют просто «тюркским временем». В это время целый
ряд открытий кочевой культуры распространился по землям оседлого населения от востока Азии до Европы, и,
н свою очередь, немалое число достижений земледельческого населения стало достоянием кочевников. В эпоху
Первого Тюркского каганата были созданы руническая
письменность, появились новые виды конской упряжи,
одежды, оружия.
Крупнейшим событием в истории техники, во многом определившим облик эпохи, явилось изобретение
жесткого каркасного седла и стремян. Резко расширились
боевые возможности всадников, и возросла ударная мощь
тяжелой кавалерии. Сидя в прочных седлах с жестким
каркасом и упирая ноги в подножки стремени, наездники получили необыкновенную свободу движений, что
немедленно привело к созданию новых типов оружия.
Это не могло не сказаться на тактике ведения боя.
Седла скифского времени представляли собой две
набитые шерстью и волосом подушки, соединявшиеся
над хребтом лошади кожаной перемычкой. По краям,
обращенным к шее и крупу лошади, они утолщались
и украшались тонкими дужками и парными резными
пластинами из дерева или рога. На спине животного такое седло крепилось с помощью подпруги, нагрудного
и подхвостного ремней. Подобное устройство лишь
незначительно снижало давление массы всадника и его
амуниции на спину лошади. Кроме того, мягкое седло
не давало ездоку опоры при встречном ударе.

128
Рис. 4. Решетчатый каркас хуннского времени,
предшественник жесткого седла. I в. до н. э. —
1 в. н. э. Могильник Ноин-Ула. Монголия

На рубеже эр (I в. до н. э.—I в. н. э.) появились жесткис каркасы, состоявшие из двух узких дуг, которые соединялись между собой несколькими рейками. Мнения
специалистов, высказанные по поводу назначения данных
решетчатых каркасов, отличаются. По одной версии, эта
конструкция была опорной частью в ь ю ч н ы х седел,
по другой — деревянные поперечины проходили внутри
кожаных подушек, образуя основу мягкого седла. Во всяком случае, такой каркас можно назвать прямым предтечей жесткого седла..
На следующем этапе его создания место подушек
заняли две доски, располагавшиеся по бокам лошади.
С торцов они скреплялись ш и р о к и м и дугообразными
луками, «выросшими», как считается, из декоративных
деревянных накладок скифских седел. Луки опирались
на спину лошади. Чтобы не мешать ее движениям, расстояние между ними старались сделать минимальным.
Такое седло буквально зажимало седока, давало ему прочную опору и даже защищало от удара копьем в пах.
Подобные приспособления для всадников хорошо известны по материалам Кореи и Японии IV—VI веков, где,
вероятно, они и были изобретены. Преимущества этого
изобретения очевидны — во-первых, обеспечивалась
высокая посадка ездока; во-вторых, сидя в таком седле.
всадник мог вполне успешно действовать копьем, не опасаясь при неверном движении слететь со своего скакуна. Но садиться и такие седла-замки в длиннополой или
бронированной одежде было крайне неудобно. Тогда с левой стороны седла появилась специальная подножка прообраз будущего стремени.
В VI веке каркас еще более усовершенствовался.
Продольные доски между луками увеличились по длине. Теперь л у к и уже просто ставились сверху на дощатую основу, которая приобрела характерную, с лопастью
посередине, форму. Так вес всадника равномернее распределялся по седлу
соответственно, уменьшилось его
давление на хребет лошади. Выступающие края досок
позволили привязывать стремена перед передней лукой,
Рис. 5, а—в. Скифское седло (ранний
железный век). Резные медальоны на торцах
седла (а), деревянные дуги (6), стеганые
подушки, являпшнеся основой седла (в).
Подушки накрывались войлоком,
украшенным аппликациями в "зверином
стиле". Урочище Пазырык. Горный Алтай.
Санкт-Петербург. Эрмитаж
Рис. 6, а - в. Широкие плоские полки (а)
лежат на боках лошади и " зажимаются"
между высокими вертикальнымн луками (б).
Под этими луками располагаются торцевые
вставки (в). IV VI вв. Реконструкция
по материалам Юго-Восточной Азии

Потомки серой волчицы

а не перебрасывать, как это было раньше, связывающую
их веревку поперек седла. Чуть позже заднюю луку ставили уже под углом к горизонтали и делали ее, подобно
передней, цельноструганной. Всадник получил возможность отклоняться и любую сторону, откидываться назад.
легко спрыгивать на землю и, как говорят, «птицей взлетать» на коня. Подвижность кавалерии значнтельно возросла. Описанное седло впервые появилось где-то
на границе оседлого и кочевого миров, в зоне контактов
скотоводческих и земледельческих культур Северного
Китая. Отсюда и началось его триумфальное шествие
по всему миру.
Примерно в том же районе были изобретены и стремена. Сначала парные деревянные подножки выгибались
из деревянного прута и обкладывались железом или медью. Довольно скоро выяснилось, что деревянная основа
не нужна. Некоторое время стремена делались из плоских железных листов. Однако узкая пластина резала ногу,
и поэтому подножка (нижняя часть стремени, на которую опирается нога) приобрела расплющенную форму.
Позднее стремена целиком отковывались из металлического прута.

129

Рис, 7, а—г. Задние луки седел древние тюрки
делают наклонными и украшают их иногда
роговыми накладками. Такие декоративные
элементы могли покрывать обе луки или
только одну из них: а, г - роговая составная
накладка на заднюю луку седла. VII VIII вв.
Могильник Верх-Кильджин. Горный Алтай,
Раскопки В. И. Молодина. МА ИАЭТ СО
РАН: б — реконструкция каркаса седла
по материалам памятника Верх-Кальджин.
VII - V I I I вв. Горный Алтай. Раскопки
В. И. Молодина, МА ИАЭТ СО РАН;
с роговая накладка на переднюю луку седла
со сценой охоты. V I — V I I вв. Могильник
Кударгэ. Горный Алтай. По А. А. Гаврнловой.
Санкт-Петербург. Эрмитаж

130
В кочевой среде Центральной Азии тюрки прославились, как «плавильщики», ибо в совершенстве владели
мастерством добычи и обработки железа. Они наладили
широкое производство стремян, и в VI веке стремена
распространились от Китая до восточно-европейских
степей.
В жестком седле со стременами всадник мог бить
не только копьем, но и, свободно фехтуя, разить клинком
в любом направлении и в любой плоскости. Новые условия боя вызнали к жизни появление и нового оружия.
Каким же требованиям оно должно было соответствовать?
Прежде всего, следовало сделать клинок достаточно
длинным и легким, чтобы кавалерист сумел доставать
противника на максимально удаленном от себя расстоянии. Оптимальная точка удара прямым стержнем находится на расстоянии двух третей его длины от рукояти.
Именно при таком ударе рука испытывает наименьшую
отдачу. При неверном ударе сила отдачи настолько возрастает, что оружие вылетает из рук. Поэтому вплоть
до самого последнего в р е м е н и даже р а ц и о н а л ь н о
сконструированные клинки снабжались темляками (петлями у рукояти).
Еще более эффективным оказался изогнутый клинок.
Кривизна рабочей поверхности клинка позволила обе
фазы удара
поражение и извлечение - проводить
в один прием. Теперь даже прямой удар превращался
в скользящий и захватывал большую поверхность.
Рубяще-колющее клинковое оружие, как самое совершенное средство ведения ближнего боя. стало к значительной степени показателем уровня развития военной
техники. К сожалению, и памятниках древнетюркского
времени такое оружие находят крайне редко, но на каменных изваяниях, так называемых «бабах», изогнутые
клинки, вместе с ножами и кинжалами, — обычный атрибут воина.
В раннем средневековье на полях сражений господствовали палаши, а с V I I — I X веков сабли — их изгиб
возрастал. Мечи, характерные для вооружения воинов
Первого Тюркского каганата, встречались все реже.
При этом они становились более узкими и длинными
такая форма позволяла, кроме рубящего, наносить и колющий удар.
Рукояти палашей и сабель тюрки делали из деревянных пластин («щечек»). Навершия были довольно
разнообразны: в форме кольца, металлического грибообразного колпачка, или утолщения на конце рукояти.
Ножны для клинкового оружия выдалбливались
из двух деревянных половинок. Их шлифовали, а потом
красили — как и в прежние времена, преимущественно,
в красный цвет. Нередко ножны обтягивали выделанной
тонированной кожей, что придавало им более нарядный
вид. Устье и само тулово ножен стягивались металлическими оковками. Между ними помещали две фигурные
скобы, от которых шли ремешки или небольшие витые
цепочки - с их помощью оружие крепилось к поясу.

Рис. 8, а- д. Древнетюркский палаш (а).
Чтобы повысить колющий эффект, острие

клинка однолезвийного оружия делалось
обоюдоострым. Перекрестия палашей и сабель
были, как правило, прямыми (б) — их
склепывали из двух пластин, помещенных
с обеих сторон оружия. Иногда, в целях
лучшей защиты от вражеского клинка, концы
перекрести приподнимались к лезвию (а).
Для этого же, в других случаях, передняя
часть перекрестия загибалась вниз,
к рукояти (г), закрывая указательный
и средний пальцы, г) — схема крепления
обойм к ножнам палаша. Реконструкция
перекрестий по изображениям
древнетюркских каменных изваяний
Рис, 9. Парадный палаш в ножнах
с перекрестием и портупейными скобами,
украшенными фигурками животных
и растительным орнаментом. Рукоять такого
палаша, как правило, оплеталась кожей.
IX- X вв. Реконструкция по материалам
могильника Сростки, Горный Алтай

Потомки серой волчицы

Рис. 10. а, б. На этих древнетюркских
скульптурах из урочищ Тото (а)
и Кыпчыл (б) Горного Алтая изображены
воинские атрибуты -пояса и оружие
Рис. 11, а, 6, Боевой коленчатый нож
в ножнах. Способ ношения режущей стороной
вверх, многие столетия спустя ставший
характерным для шашек, позволял, извлекая
нож, быстрее приводить его в боевое
положение. Коленчатый нож имел сабельное
перекрестие и кривое лезвие. К стержню
рукояти металлическим штифтом
приклепывались деревянные обкладки,
верхний конец которых сжимался
перекрестием. На н и ж н и й конец набивался
металлический колпачок навершия.
Деревянные ножны стягивались
металлическими оковками и скобками.
Идентичное устройство рукояти и ножен
было у палашей и сабель, а - железный
клинок V I I I - нерпой половины IX вв.
Рис. 12, а—г. Черенки несущей части клинкового оружия закрывались деревянными
из Копенското чаа-таса, Южная Сибирь:
обкладками, которые стягивались у основания колпачком навершия (а), в середине
6 — реконструкция но материалам Южной
штифтом, пропущенным черед хвостовик оружия (6), а у самою лезвия их сжимало
и Западной Сибири
перекрестие (а). Ножны для клинка делались из дерева, которое раскрашивалось
и покрывалось лаком или обтягивались кожей (г)

Рис. 13. а, б. Средневековые изображения тюрков. Палаши (а) и сабли (б) крепились
к их поясам в наклонном положении с помощью ремней, соединенных с выпуклыми
обоймами на спинке ножен, а - верхний Чирт-Юрт (Дагестан); 6 — Афрасиаб
(Самарканд)

131

132

Рис.15, о—в. Древнетюркские луки, подобно
хуннским. были рефлексирующими.
На представленных рисунках кибити всех
луков изображены в боевом положении,
то есть с натянутой тетивой. По комбинации
и расположению накладок на кнбити
выделяется несколько разновидностей
тюркских луков. Огромной популярностью
пользовались луки, у которых место захвата
рукой укреплялось с обеих сторон роговыми
пластинами, а на концах кибити размещались
длинные накладки в форме вытянутых
запятых с вырезом под тетиву (а). Часто
встречались луки со срединными боковыми
накладками — роговые детали на концах
кибнтн у них уже отсутствовали (6).
Существовал, наконец, еще одни тип лука
с тремя, как и у его хуннского "собрата",
усиливающими срединными деталями (в).
Но по размерам этн детали были существенно
меньше, и форма их заметно отличалась — это
были геометрически правильные трапеции
по бокам и прямоугольный брусок между
ними вдоль брюшка кибити. Постепенно
боковые накладки исчезли и со средней части
лука, но это произошло уже гораздо позже, в
так называемое «монгольское время».
Усиливающие детали делались из рога
и кости и со стороны, обращенной к древку.
покрывались сеткой глубоких царапин для
лучшего скрепления с древесиной. На кибить
снаружи наклеивались сухожилия. Кроме
сухожилий, упругость луков повышалась
с помощью пластин, вырезанных из роговых
чехлов крупного и мелкого рогатого скота

Рис. 14.Широкие железные плоскости
трехлопастных наконечников обеспечивали
устойчивоегь н стабильность полета тюркских
стрел. Оперение теперь не требовалось. Такие
стрелы в колчанах всегда хранились острием
вверх - в этом положении их входило
больше. Да и воину было легче найти
необходимый тип острия. Некоторые стрелы
снабжались костяными шариками
с отверстиями, издававшими в полете реззкий
свист (вспомним хуннские «свистунки»).
Массовое распространение трехлопастных
наконечников - свидетельство высокого
мастерства местных кузнецов и указание
на относительно небольшое число
тяжеловооруженных воинов и бронированных
лошадей в древнстюркских отрядах.
Для борьбы с панцирной конницей ковались
небольшие массивные наконечники
с граненым острием. Древки с бронебойными
наконечниками тоже обходились, по большей
части, без оперения. Стрелам с плоскими
наконечниками оперение полагалось всегда,
н хранились они в колчанах наконечниками
вниз. Древки стрел для прочности
оклеивались ниже наконечника колечками
бересты. А с противоположной стороны,
около ушка для тетивы, они расписывались
черными и красными поясками. В одних
случаях, это были знаки собственности.
в других — указатели типа наконечника

Потомки серой волчицы

Насколько можно судить по изображениям, к л и н к и нос и л и и основном рубящей частью вниз.
Тюркские луки были сложносоетавными. Их гибкая
многослойная деревянная основа усиливалась роговыми
накладками. Исследователи единодушны во м н е н и и ,
что луки древних тюрков ведут свою «родословную»
от луков хуннского типа. Но при этом общей тенденцией в эпоху средневековья было сокращение числа роговых усиливающих деталей и увеличение зон гибкости.
Это позволило степным конструкторам сделать лук более компактным.
Тюрками использовались костяные и железные након е ч н и к и стрел. Отличительной чертой железных наконечников было соединение трех плоскостей, образующих
перо. В сущности, они являлись «родными детьми» трехлопастных наконечников хуннского времени, «переросшими» своих "родителей".
Тюркское защитное вооружение состояло из щитов,
кожаных и металлических наборных панцирей и кольчуг.
Круглые, собранные из досок, щиты стягивались изнутри деревянными поперечинами, а снаружи общипались
пропаренной кожей, которая, высыхая, н а т я г и в а л а с ь ,
грубела и хорошо держала удар.
Чешуйчатые д о с п е х и постепенно уступили место
ламеллярным. Средневековые панцири, в большинстве
своем, можно по-другому назвать «ленточными». Строго говоря, такие латы сочетали н себе ламинарный и ламеллярный п р и н ц и п ы бронирования сборки, потому что
сами железные л е н т ы , образующие панцирь, составлял и с ь из с в я з а н н ы х между собой шнурами отдельных
металлических п л а с т и н . Форма и размер п л а с т и н
несколько изменились. Вместо коротких и широких чешуек, для зашиты тела теперь употреблялись длинные
прямоугольные пластины со скругленными краями. Еще
одно новшество между панцирными ленчами вставляли кожаный ремень. Такие ремни как бы "смягчали"
конструкцию, делая ее более подвижной и удобной. Чаще
Рис. 16. а, в. Тюркские колчаны,
вместимостью до тридцати стрел, склеивались
из нескольких слоев бересты. Они были
в основном двух типов — закрытые (а)
и открытые (6). Те и другие имели форму
трапеции, плавно расширенной книзу,
и снабжались деревянными днищами
и обручами у горловин. У колчанов открытого
типа с тыльной стороны подшивался клапан,
защищавший стрелка от торчащих наружу
острых наконечников. У колчанов закрытого
типа устье сверху закупоривалось хорошо
пригнанной деревянной крышкой с ременной
петлей. Внутри колчанов вдоль боков
располагались ребра жесткости - несколько
деревянных реек. К ним через специальные
прорези в корпусе колчана крепились узкие
ремешки, благодаря которым колчан
держался на поясе. Для этой же цели иногда
использовались деревянные или роговые
петли. Внешняя поверхность колчанов
украшалась прорезным орнаментом,
нашивными бляшками и декоративными
костяными накладками. V I I — X вв.

133

134
всего этот прием использовался при сборе оплечий,
где гибкость была особенно важна.
Вопреки распространенному мнению, для изготовления панцирных пластин не применялась сталь. Закаленный упругий металл требовал очень высокой,
фактически фабричной стандартизации производства
с соблюдением всех параметров продольной и поперечной кривизны изделия. Поскольку материал изделия был
еще пластичным, вчерне связанный нагрудник легко
было аккуратно проковать и добиться плотного и равномерного взаимного прилегания его звеньев. При последней проковке панцирные пластины получали так
называемый поверхностный наклеп, который также повышал их твердость. Любопытно, что уже почти в наши
дни, в начале XIX века, при изготовлении кирас рекомендовалось избегать заглаживания поверхности готового
изделия напильниками и «глубокой полировкой», с тем,
«чтобы оставлять на его поверхности закал», полученный
при выколачивании на шаблоне. Проводить же термическую обработку после подгонки было затруднительно,
ибо тонкие пластинки неизбежно «поведет» и покоробит.
Сталь, не уступающая современным европейским образцам инструментальной стали, войдет в обиход при сборке панцирей иной, крупнопластинчатой, конструкции
в монгольское время.
Доспехи делались хоть и из одного материала, но поразному, отличаясь своими «фасонами». Основной тип
тюркского панциря — «ламеллярная кираса», состоявшая
из двух частей нагрудника и наспинника, соединенных
наплечными и боковыми ремнями. Иногда, впрочем, она
была сплошной, оборачивала корпус и запахивалась сбоку. К подобной «базовой» конструкции, в зависимости
от желания хозяина и по мере необходимости, на специальные ремни с пряжками цеплялись два полотнища,
закрывавшие ноги по колено или по самую щиколотку.
Такие бронированные подолы состояли из более крупных
и массивных пластин, так как практически не влияли
на степень подвижности всадника.

Рис. 17, а - ж. Древнетюркский панцирь был
многосоставным, поэтому мог применяться
как в своем полном варианте, так и
в «облегченном» (исключая какие-то части).
Отсюда такое разнообразие его форм,
встречающееся в тюркских изобразительных
материалах. Пластинчатые ленты оплечий
и набедренников, чтобы обеспечить
необходимую подвижность этих частей,
крепились ремешками друг к другу
в относительно свободном состоянии. Иногда
ремни-лямки, стягивавшие нагрудник
с наспинником, дополнительно усиливались
плотно охватывающими плечи деревянными
дугами, подбитыми войлоком или обшитыми
тканью. Такое устройство обеспечивало самое
надежное соединение оплечий и кирасы.
а - оплечья; б -- нагрудник: в — наспинник;
г — набедренник; д - пояс; с — плечевые
ремни: ж — боковые застежки

Рис. 18, а - н . Покрой бронированного
«длиннополого халата» мало изменился
с эпохи Великого переселения народов.
На схеме представлен панцирь, собранный
из сплошных кожаных лент. Однако такие
ленты могли быть составлены и из отдельных
железных пластин, а - оплечья:
б — наплечные дуги; в - пояс

Потомки серой волчицы

135

Рис. 19, а - в. Изготовить крупнопластннчатъй
шлем было вполне под силу кузнецу даже
средней руки. Раскроить и выгнуть
соответствующим образом пластины очень
просто: мягкий металл легко выбивается
на конической болванке, которой в самом
простом случае могло стать хорошо
оструганное, обоженное и приостренное бревно.
Пробить отверстия и склепать пластины между
собой тоже нетрудно. Сдвигая и раздвигая
пластины перед клепкой, выбирали нужный
диаметр тульи, соответствующий размеру
головы заказчика. Под шлем для удобства
всегда помещалась толстая мягкая подкладка.
а — плюмажная втулка, 6 - пластины купола.
в — металлический обруч

Рис. 20. Тяжеловооруженный тюркский воин.
Тело воина закрыто железными
ламеллярпыми доспехами (а), надетыми
на плотный стеганый халат. Доспехи состоят
из металлических пластин, которые, в свою
очередь, стягивались цветными шнурами
в ленты (6). Форма пластин одинакова,
но размеры и пропорции их различны —
самые мелкие и узкие находятся
на оплечьях (в), а самые крупные (длинные
и широкие) — на подоле (г). Все они имеют
скругленные края и небольшие выпуклости,
повышавшие жесткость лат и отводившие
клинок и сторону при секущем боковом
ударе. Шлем (д) собрал из стальных пластин,
связанных между собой кожаными
ремешками. Бармица (е) сплетена
из железных колец и украшена бронзовыми
колечками. Лук (ж) со спущенной тетивой
помешен в притороченный к поясу узкий
чехол (налучье). Переброшенный назад
шит (л) в бою защищал спину. Вплоть
до конца X V I I I века у народов СевероВосточной Сибири щит во время сражений
занимал именно эту позицию.
Древнетюркским всадникам это освобождало
руки - еще одно, кроме исполнения прямой
защитной функции, преимущество подобного
расположения щита. Оружием первого удара
тюркам служили копья (и) с длинной
втулкой и относительно короткой ударной
частью. Перо копья выковывалось в виде
удлиненного ромба или лаврового листа,
и сечении оно имело форму сплюснутого
ромба или плоской линзы. Для борьбы
с закованными в латы всадниками наиболее
подходили узкие граненые острия —
наподобие трехлинейного штыка. Такое
оружие в литературе обычно именуется
пиками. VII —X вв. Реконструкция
по материалам Горного и лесостепного Алтая

136

Рис. 21, а, б. Древнетюркские стремена
изготавливались, в основном,
из металлического прута и были двух типов:
в виде восьмерки (и); в виде полуовала
с вертикальной пластинкой (б). Подножка,
как видно на рисунках, в обоих случаях
сильно "уплощена"

Другой тип доспехон напоминал длиннополый халат
с запахом спереди (по тюркскому обычаю — справа налево) и разрезом сзади. На плечах он стягивался лямками и часто дополнялся оплечьями.
Всадникам-тюркам была знакома и кольчуга, которая
нередко поддевалась под ламеллярный доснех. Она получила распространение в эпоху Первого каганата. Считается, что это связано с включением в его состав ряда
территорий Средней Азии, где производство кольчуг
к тому времени поставили на широкую ногу. Из кольчужной сетки делались и бармицы. Кстати, кольчуга вовсе
не была столь удобной, легкой и надежной, как об этом
обычно п и ш у т . Вес её сохранившихся экземпляров
нем ногим уступал весу наборных лат и достигал полутора
десятков килограммов, что сопоставимо с весом ламеллярпых нагрудникоп с оплечьями из археологических материалов Китая.

Рис. 22. На этих древнетюркских граффити
можно различить детали экипировки воинов
и убранства верхового коня, которые
существенно дополняют сведения,
полученные из археологического материала.
Обращает на себя внимание прическа
лучников, состоящая из массы косичек
с характерными хвостатыми накосниками.
На затылке они собраны в пучок
и переброшены за спину. Вероятно, древние
тюрки использовали накладные косички
из конских хвостов, которые вплетали
в собственные волосы. Подобная прическа
в раннем средневековье была характерна
для всего древнетюркского мира и являлась
несомненным этническим признаком. Усы
и короткая бородка дополняют облик
стрелков. Воины облачены в длиннополые
халаты, стянутые в талии наборными
поясами. На труди, поверх халатов, видны
квадратные, по всей видимости.
металлические бляхи. У всадника два пояса,
один из которых стрелковый. К нему с правой
стороны прикреплен берестяной колчан
характерной формы, слева за седлом лошади
просматривается чехол налучья, сшитого
в виде длинной трубы. У лошали отчетливо
видны сбруя и тамга (знак собственности)
на задней ноге. У пояса спешенною стрелка,
обутого в остроносые, стянутые
на щиколотках ремнями, сапоги с мягкой
подошвой, отчетливо заметен прямоугольный
оселок, изображение которого изредка
встречается на древнетюркских каменных
изваяниях. Л у к и , которыми вооружены
стреляющие, судя по характерной форме
кибити и негнущихся концов, одной и той же
конструкции, производной от метательного
оружия хуннского типа. Стрелы в обоих
случаях с трехлопастными наконечниками,
только у всадника на древке виден костяной
шарик свистунки. Судя по положению
пальцев, пеший лучник натягивает тетиву
на оружие большим пальцем правой руки,
т. е. «монгольским способом». VII- X вв.
Горный Алтай. Урочище Кара-Оюк.
По Д. В. Черемнсину

Потомки серой волчицы

137

Рис. 23. Древнетюркские лучники. Эти
стрелки еще не пользуются стременами.
Фасон их широких шаровар находит массу
параллелей в материалах гунно-сарматского
времени — в том числе, и в одежде знатных
хуннских воинов. Прорнсовка с роговой
накладки передней луки седла. V I — V I I вв.
Могильник Кудэргэ, Горный Алтай. СанктПетербург. Эрмитаж

Рис. 24. Легкая тюркская кавалерия была
вооружена мощным луком (а)
со стрелами (б), палашом (или саблей) (в).
В ближнем бою всадникам служили
небольшие проушные топоры (г), имевшие
узкое треугольное лезвие, обух с молоточком
и длинную (до 70 сантиметров) рукоять.
Иногда использовались и копья (д).
VII - X вв. Реконструкция по
изобразительным материалам Саяно-Алтая

Высокая гибкость и подвижность кольчуги считается ее большим преимуществом, и это действительно так.
Но очень часто это преимущество превращалось в существенный недостаток. Безусловно, кольчужное плетение
хорошо защищало от острого лезвия палаша или сабли,
однако при этом передавало на тело энергию удара, лишь
незначительно ослабив её. Кроме того, некоторые шиловидные наконечники стрел легко проникали сквозь ее
кольца, а стрелы с гранеными остриями рвали их на куски. Поэтому под кольчугу нужно было поддевать толстую
стеганую поддевку. Она, кстати, сама по себе обладала немалыми защитными свойствами.

138

Рис. 25. Древнетюркские тяжеловооруженные
воины. Хорошо заметы невысокие
конические шлемы с пером, ленты доспехов,
разрез на груди у панциря типа
«длиннополый халат», а также то,
что некоторые латы не имели оплечий.
Петроглифы. Аршан-Хад, Монголия.
По Э. А. Новгородовой

Когда металлические латы по каким-то п р и ч и н а м
отсутствовали, воины пользовались так называемыми
"мягкими" доспехами. Близкое к истине представление
о них дает экипировка бойцов, характерная для конных
поединков, которые до недавнего времени проводились
у некоторых тюркоязычных народов (например, у киргизов).
Экипировались киргизские бойцы на таких «турнирах» традиционно. Поверх нижней одежды они надевали две пары штанов и туго завязывали их па поясе
сыромятным ремнем. Корпус защищала стеганая ватная
куртка с натянутыми на нее кожаными латами, сделанными из толстой, грубо выделанной коровьей кожи. Латы
зашнуровывались на спине. Незащищенные места — плечи, подмышечные впадины, шею, верх спины, пах — покрывали в четыре слоя войлоком, затем эти участки
плотно обкручивались ватой н еще тремя слоями тонкого
войлока2. Завершали экипировку два халата. Нижний
стеганый, с короткими рукавами имел полы чуть выше
колен и высокий, до мочек ушей, воротник. Спереди он
укреплялся тремя с л о я м и толстого войлока. Рукава
на локтевом сгибе также обшивались дополнительным
слоем войлока. Халат имел сзади разрез, в который свободно п р о х о д и л а лука седла. В е р х н и й халат был
ситцевым. На ногах всадников были сапоги — на них
опускались кожаные ш т а н и н ы . Кисти рук оставались
незащищенными.
Описанная защитная одежда была практически скопирована с «мягких» доспехов древнетюркского воинства.
Такие многослойные доспехи легко выдерживали удар
стрелы — ее наконечник, в особенности трехлопастный,
увязал в мягкой толще. Разрубить даты в скоротечном
конном бою тоже, видимо, не получалось толстые
прокладки гасили удар. Озерный или речной песок и железные опилки, подмешанные в подклад, эффективно
защищали от секущего удара саблей. Быть может, появление именно «мягких» доспехов заставило оружейников
второй половины 1-го тысячелетия делать п а л а ш и
с обоюдоострой заточкой острия, а сабли - со слабой
кривизной клинка, удобной для нанесения сильного
колющего удара.

Рис. 26, Для культуры давних тюрков очень
характерны так называемые оградки
квадратные или прямоугольные конструкции
из поставленных на ребро каменных плит,
пространство внутри которых заполнено
валунами и мелкой речной галькой. Иногда
у стены такой оградки устанавливалось
изваяние, которое представляло собой фигуру
воина с оружием у пояса, сосудом или птицей
в правой руке. Иногда скульптуру замещала
простая каменная стела. Меж камней внутри
оградок встречаются уголья, фрагменты
керамики, глиняные сосуды, ножи,
наконечники стрел, предметы конской
упряжи, а иногда и небольшие серебряные
сосудики. Считается, что такие: оградки были
небольшими поминальными храмами,
установленными в честь знатного воина.
У этой древнетюркской оградки роль
сакрального изображении выполняет оленный
камень
Рис. 27. Один из вариантов конских доспехов.
Он показан ламеллярным. но вполне мог
быть и ламинарным. Такое облачение
доставляло немало неудобств лошади,
и двигаться в нем ей приходилось
исключительно крупной рысью. Кисть
под мордой — не только знак отличия.
но и приспособление прочив мух

Потомки серой волчицы
Металлические шлемы древнетюркского воинства
были наборными и напоминали узкую часть яйца, увенчанную сверху небольшим конусом. Многообразие их
форм достигается изменением кривизны стенок и пропорций этой полуовальной фигуры. Подобные шлемы
встречнлись еще у ассирийских воинов в середине 1-го
тысячелетия до н. э., а в Сибири использовались таштыкскими ратниками. Не будет преувеличением сказать,
что они опередили свое время. Такой шлем отлично противодействовал сабельному удару. Клинок сабли, теряя
энергию, беспомощно скользил по его гладкой стенке
вниз и в сторону. Изготавливались наголовья как из узких, так и из широких секторообразных пластин. Узкие
детали, как и раньше, с в я з ы в а л и с ь между собой
ремешками. Хотя такая наборная конструкция кажется
ненадежной, она просуществовала многие века и еще недавно с успехом применялась на северо-востоке Сибири.
Иногда наборные шлемы не снабжались заостренной
вершиной. На ее мосте помещали выпуклую округлую
пластину, и шлем становился очень похож на плоскодонч ы й перевернутый горшок.
Рис. 29, а в. Нарядные пояса этих
древнетюркских скульптур из Тывы отличает
не только число вырезанных на них бляшек,
но и изобилие свисающих вниз ремней.
О многом говорит тот факт, что древние
скульпторы неизменно подчеркивали эту
деталь экипировки, совершенно игнорируя
некоторые другие. VIII - IX вв. а, в — левый
берег р. Шеми блнз впадения в р. Хемечик,
Тыва, б — Таарбол. левый берег р. Тарталок.
Тыва

139

Рис. 28. Серебряный кувшин. Один из ярких
и загадочных элементов древнетюркской
культуры. Пока лишь несколько таких
предметов найдено в погребениях родовой
знати и поминальных оградках. Сосуд
в представлениях тюрков южной Сибири
имеет множество значений, и многое,
что связано с его сакральным смыслом
и местом в поминальной и погребальной
обрядности, пока остается загадочным
и непонятым. Это могла быть особая посуда
для кумыса или просто молока, Поставленная
с таким питьем у подножья каменного
изваяния, она становилась символом
небесного молочного озера. Древне-тюркское
время. Плато Укок. Горный Алтай. Могильник
Бертек-34. Раскопки В. И. Молодина

140

Рис. 30. Древнетюркский пояс. Реконструкция
по материалам мигильника Узунтал. Горный
Алтай. Раскопки Д. Г. Савинова

Более совершенными были клепаные шлемы, собранные из нескольких крупных (до восьми штук) пластин.
Соединялись пластины внахлест - края одной пластины чуть налегали на другую. Этот же прием использовался при изготовлении доспехов и наборного шлема.
Впрочем, схему сборки могли изменять — каждая четная
пластина накладывалась сверху на края двух нечетных.
Готовое изделие венчал небольшой конус со в т у л к о й
для плюмажа. Широкопластинчатый клепаный шлем
представлял собой жесткую конструкцию, защитные
свойства которой в немалой степени зависели от качества
металла. Если узкие пластинки наборного шлема, налегая друг на друга, составляли многослойную броню,
то здесь -таких «зон жесткости» было гораздо меньше.
Правда, готовый клепаный шлем легко подвергался термической закалке, чего нельзя сказать о наборном. Пластины последнего следовало полностью обработать
до начала монтажа.
Нижний обрез шлема стягивал металлический обруч.
К нему крепилась бармица, изготовленная из мелких
панцирных пластин, кольчужной сетки, толстой многослойной проклеенной кожи или, в другом варианте,
из плотно простеганной, подбитой волосом ткани, на которую нашивались металлические защитные элементы.

Рис. 31. Золотые фигурки - украшение
парадного колчана. Тройник (распределитель
ремней) с ремешками, украшенными
фигурными бляшками, использовался
для ношения колчана и был деталью второго,
так называемого «стрелкового» пояса.
X- X I I вв.. Могильник Олтарь,
Новосибирская область

Потомки серой волчицы

Рис. 32. Копье у тюрков имело сакральный
смысл. Следы подобного отношения к этому
оружию сохранились в обрядовой практике
тюркоязычного населения, где копью
отводилась особая роль. Так, у казахов
и киргизов еще в начале прошлого века
существовал обычай, согласно которому после
смерти мужчины в жилище устанавливался
специальный знак — «туу»3 , который
представлял собой копье умершего
с траурным флажком — «жилек» —
под наконечником. Основание копья
устанавливалось внутри кибитки, а древко
с наконечником пропускалось в дыру,
проделанную в кошме. Во время перекочевки
копье «туу» везли впереди каравана. Туу был
временным заместителем усопшего, то есть
являлся одушевленным предметом,
обладающим н е к и м и жизненными силами.
Участь «туу» была почти всегда одинакова.
Через год, когда душа умершего окончательно
должна была покинуть средний мир,
устраивались поминки, на которых
проводились различные состязания: скачки,
конные копейные бои, стрельба на скаку
из лука и т. д. Победителе, завоевавший
главный приз, спешивался, вырывал копье
и разламывал его, чтобы освободить
заключенную в нем душу Тому, кто сломал
копье, давали подарок, а в ряде случаев,
например, у казахов, сохранивших
в исполнении этого обряда больше
архаических черт, "переломивший копье"
должен был стать мужем вдовы. VIII - X вв.
Ачинско-Мариинская лесостепь

141

Покрой "мирных" головных уборов в эпоху средневековья почти всегда имитировал боевые наголовья.
По такому принципу кроилась вся одежда. Популярные
в те времена колпаки (клобуки) служили прекрасными
подшлемниками для сфероконических шлемов. Позже,
когда шлемы приобрели низкие куполообразные очертания, их з а м е н и л и тюбетейки. З н а м е н и т ы й треух имеет
нащечники и назатыльник, как у настоящего шлема. Надетый на него железный шлем автоматически превращал
эту шапку в защитное снаряжение.
Завершал воинскую экипировку пояс - непременный
атрибут каждого воина. Пояса украшались бронзовыми
бляшками, порой покрытыми замысловатым растительным орнаментом. С них свисали многочисленные ремниподвески, столь же богато орнаментированные. К поясам
кренились палаши и сабли, боевые ножи и кожаные сумочки с повседневной мелочью. Тюркские пояса можно
сравнить с личным паспортом владельца. Всякий современник при взгляде на расположение подвесок и комбинацию бляшек сразу же понимал, с кем имеет дело.
Конские доспехи состояли из пластин, закрывавших
шею и грудь животного, чепрака на корпус и попоны на
круп. На голову лошади надевалась железная или кожаная маска с вырезами для глаз и ноздрей. Латы для коня
делались, в основном, по ламинарному принципу из многослойных, проклеенных и прошитых кожаных лент, которые, ярусами соединяясь друг с другом, огибали тело
скакуна. Впрочем, боевая попона могла быть и ламеллярной, то есть собранной из связанных между собой м е л к и х
пластин. Ленты конской брони располагались и вдоль,
и поперек туловища животного — ярусами поднимаясь к
хребту, либо дугой огибая спину. Использовали для защиты и многослойный, простеганный крест-накрест войлок.
К «бронированной» лошади предъявлялись совершенно особые требования: она должна была быть с и л ь н о й ,
обладать устойчивостью и маневренностью, выносливостью и безукоризненной управляемостью, по команде
менять аллюры, мгновенно останавливаться, разворачиваться, вставать на дыбы, совершать прыжки, переходить
в галоп. Неповоротливый или пугливый конь в критических ситуациях подводил всадника, неверным движением подставляя его под смертельный удар.
Подготовка будущего воина у тюрков н а ч и н а л а с ь
с младенчества. У некоторых кочевых пародов, наследников тюркской культуры — скажем, казахов — было принято класть ребенку между колен подушку и плотно пеленать ноги, чтобы со временем придать им кривизну
конского торса. В возрасте трех четырех лет мальчиков
усаживали на лошадей, в девять—десять они становились
уже профессиональными наездниками и проводили, как
и их родители, большую часть времени на лошади. У киргизов даже считалось неприличным ходить пешком. Корифей арабской литературы Джахиз сказал о тюрках:
"Если бы ты и з у ч и в длительность жизни тюрка и сосчитал его дни, то нашел бы, что он сидел на спине своей
лошади больше, чем на поверхности земли".

142
С самого нежного возраста мальчиком приучали
к стрельбе из лука, владению арканом и оружием. Часто
между ними устрашились специальные состязания. У тех
же киргизов практиковались поединки верхом на жеребятах, баранах или молодых бычках. Роль верховой скотины выполняли порой и сверстники. Популярны были
соревнования по стрельбе из лука на полном скаку, известные по многочисленным описаниям очевидцев. Стреляли обычно вполоборота назад (знаменитый скифский
выстрел) по нитям, на которые подвешивался приз. Каждый участник имел право на неограниченное число попыток. Соревнования продолжались, пока кто-нибудь
не допивался успеха.
Проверенным способом подготовки к войне и поддерж а н и я высокой боеготовности у д р е в н и х тюрков,
как в свое время у хунну, была охота. Арабский летописец Табари отмечал, что для этой цели тюркский каган
завел даже специальный полигон — "луг и заповедные
горы, к которым никто не приближался и не смел в них
охотиться, (ибо) оставлены они были для войны".
Тюркское войско, согласно хроникам танского Китая,
делилось на правое и левое крыло. Каждое крыло, в свою
очередь, состояло из отдельных отрядом. Их численный
состав был кратен десяти
10 000, 1000, 100, 10 воинов.
Все это похоже на облик хуннской армии.
Исследователи предполагают, что каждый такой отряд еше раз делился на два крыла, выполнявшие самостоятельные боевые задачи. Если это так, то низшей
военной единицей была группа из пяти человек. Позже,
во времена Второго каганата, в армии выделился центр,
равный по численности крыльям. Набирались кавалерийские подразделения для тюркской а р м и и и из воинов
подчиненных племен. Они формировались по тому же
десятичному принципу, но в сражении обычно оставались
на вторых ролях.
Основой тюркских войск были соединения легковооруженных всадников, использовавших лук и стрелы
и в совершенстве владеющих этим оружием. Мусульманские письменные источники отмечают умение таких всадников без промаха поражать цель на скаку из любого
положения, стрелять «назад и вперед, вправо и влево,
вверх и вниз». В бой лучники брали с собой два-три лука
и несколько колчанов, полных стрел, Нередко именно
они стремительной атакой решали исход с р а ж е н и я .
В случае неудачи конные стрелки отступали, скрываясь
за плотным строем тяжеловооруженных копейщиков.
Тяжеловооруженных всадников в древнетюркском
воинстве насчитывалось не столь уж много, но именно
эта панцирная конница спасала положение в наиболее
трудных случаях. Видимо, про нее пишет Табари, как
об «одинаково одетой» гвардии. Полный набор защитного вооружения был необходим только тем, кто стоял
в первых рядах. Воины последующих шеренг, прикрытые
бронированными латниками, обычно ограничивались нагрудником для себя и легкой попоной для своею коня.

Рис. 33, а-е. Роговым пряжки таких
характерных форм стили легки узнаваемым
элементом материальной культуры древних
тюрков. Эти крупные изделия скрепляли
подпруги седел верховых коней (б. /).
Аналогичные предметы меньших размеров.
также вырезанные из рога или отлитые
из бронзы, с л у ж и л и застежками пояса.
Застежки конских пут "цурки" (а, в), форма
которых мало изменилась за минувшие
тысячу двести лет, в древнетюркское время
вырезали преимущественно из дерева, хотя
для этой цели мог использоваться и рог.
V — V I I I ни. Могильник Усть-Чоба. Горный
Алтай. Среднее течение р. Катунь. МА ИАЭТ
СО РАН

Потомки серой волчицы

Открывали сражение батыры, перед строем вызывавшие на поединок представителей иражеского войска. Эта
древняя традиция восходит еще к эпохе родоплеменных
с т о л к н о в е н и й , когда складывались правила ведения
военных действий, ограничивающие масштабы кровопролития. К числу таких правил относились договоры
о продолжительности сражения, числе убитых, возмещении потерь и многие другие. И среди них самое, наверное, зрелищное и «гуманное» — п о е д и н к и вождей
или специально выбранных для этого богатырей. Согласно сведениям Табари, "у тюрков было обычаем не выступать, пока не выйдут трое из их всадников... Затем, уже
после выезда третьего, выступали все". Такие традиционные поединки пережили века. И только, пожалуй, появление огнестрельного о р у ж и я сделало это правило,
имевшее явный сакральный смысл и огромное значение
поднятия боевого духа, историческим анахронизмом.
Готовясь к набегу, тюрки большое внимание уделяли
разведке. Разведку вели лазутчики и мобильные отряды,
совершавшие глубокие рейды по тылам п р о т и в н и к а .

Рис. 34. Юрта - традиционное жилище
кочевых и полукочевых народов. И в наши
дни на высокогорных пастбищах Алтая
можно встретить такие переносные
сооружения, покрытые войлоком, шкурами
и брезентом, в которых живут пастухи,
когда перегоняют сюда свои стада. Сейчас они
используются только как летнее жилье,
но в прошлом это был основной тип жилища.
которым пользовались тюркоязычные предки
современных алтайцев

Вот как описывает их действия западно-европейский
рыцарь Робер де Клари: «У каждого из них есть десяток
или дюжина лошадей; и они так хорошо их приучили,
что те следуют за н и м и поисюду, куда бы их ни повели,
время от времени они пересаживаются то на одну, то
а другую лошадь. И у каждого коня, когда они вот так
кочуют, имеется мешочек, подвешенный к морде, в котором хранится корм; и так-то лошадь и кормится, следуя
за своим хозяином, и они не перестают двигаться ни днем,
нн ночью. И передвигаются они столь быстро, что за одну
ночь и за один день покрывают путь в 6, или 7, или 8 дней
перехода. И пока они так передвигаются, то н и к о г д а
никого не преследуют и ничего не захнатынают, пока
не повернут в обратный путь; когда же они возвращаются обратно, вот тогда-то и захватывают добычу, угоняют
людей в плен и вообще берут все, что могут добыть».
Подобные приемы разведки в будущем скопируют
у тюрков многие кочевые образования. Особенно популярной разведка станет в войсках Золотой Орды.
Боевые качества тюркских воинов в средневековом
мире оценивались очень высоко. В начале IX века арабскне халифы набирали их н и х свою личную гвардию,
вскоре их примеру последовали и императоры могущественной Византии. Джахиз в своем сочинении "Достоинство войск Халифата и достоинства тюрков" даже
пришел к выводу, что никто "не внушает (такой страх)
арабским войскам, как тюрки", ведь у н и х нет « и н ы х помыслов, кроме набега, грабежа, охоты, верховой езды,
г-ажемия витязей, поисков добычи и завоевания стран...
Они овладели этим делом в совершенстве и достигли
в нем предела. Это стало их ремеслом».

Тюрки долгое время вели успешные воины наобширных территориях, одерживая внушительные победы над очень серьезными противниками.
И это объясняется, в первую очередь, высочайшей
боеспособностью их войск. Погубили же их государство внутренние проблемы — прежде нсего,
жадность и властолюбие территориальных владык,
буквально по клочкам растащивших некогда великую державу. И все же древние тюрки избежали
поголовного истребления (что случилось со многими другими побежденными народами) и вошли
в состав новых государственный образований Уйгурского и Кыргызского каганатов. И долго еще
на полях сражений реяли их знамена с золотой
волчьей головой.

143

144

Глава 6

Всадники с берегов Енисея

В

о второй половине 1-го тысячелетия уютные земли
М и н у с и н с к о й котловины стали колыбелью
культуры енисейских кыргызов. Её истоки, по распространенному среди специалистов мнению, восходят
к таштыкской культуре. Остатки обширных ирригационных
сооружений и найденные археологами орудия труда говорят
о развитии плужного орошаемого земледелия у населения
Минусы в тюркское время. Занимались кыргызы и отгонным
скотоводством, разводя овец, верблюдов и лошадей. «Их лошади плотны и рослы. Лучшими считаются, которые сильно дерутся», - сообщается и восточных летописях. Такие
«бойцовые» лошади особо ценились в кавалерии, для нужд
которой они специально и разводились. Немалую роль в хозяйстве кыргызов играла охота. Продукты рыболовства
не только разнообразили пищу, но и давали столь необходимый для производства метательного оружия клей.
О степени оседлости енисейских кыргызов в науке
не существует единого мнения. Тем не менее, именно земледельческие навыки и склонность к оседлым поселениям привели к созданию кыргызского государственного объединения.
После падения Первого Тюркского каганата, в развале которого кыргызы приняли самое деятельное участие, они получили полную независимость, и уже в 648 году танский Китай
встречал их первое посольство (во всяком случае, первое,
отмеченное письменными источниками).
Кыргызский каганат постоянно подвергался опустошительным набегам южных соседей и в VI—VIII веках нередко
терпел сокрушительные поражения. Иногда он даже терял
политическую самостоятельность. Но со временем военная
удача все чаше улыбалась кыргызам. «Умертвил роды синего волка, черного волка умертвил», — говорится в древней
кыргызской надписи об одном из успешных походов, вероятно, против тюрков (ведь именно они считали своей прародительницей волчицу). Год от года набирая силу, каганат
превратился в мощную державу, существенно влиявшую
на судьбы народов Центральной Азии. В древнетюркское
время он представлял собой сложное зтнополитическое объединение, включавшее «титульное», элитарное население
(собственно, кыргызов) и различные подчиненные группы
кыштымов (иноплеменников). Хорошо вооруженные дружины кыргызов совершали регулярные набеги на жителей

Всадники с берегов Енисея

145

Рис. 1. Привычным противником для всадников
Кыргызского Каганата в начале 2-го тысячелетия
оставались родственные по языку тюркские
племена Саяно-Алтая

146

Рис. 2. Подобные сердцевидные бляхи с
выпуклой центральной частью, выполненной
в виде колокольчика, некогда украшали
сбрую лошади. Появившись в IX веке, они
распространялись преимущественно
в культуре енисейских кыргызов. IX—X вв.
Минусинская котловина. МКМ
Рис, 3. Река Енисей. Хакасия

горно-таежных о к р а и н Минусинской к о т л о в и н ы и,
по свидетельствам тех лет, « л о в и л и их и употребляли
в работу». Для участия в военных действиях кыштымы
сначала не привлекались, но уже в конце 1-го тысячелетия, когда енисейских кыргызов потеснили войска Уйгурского каганата и их положение сильно осложнилось,
кыргызская армия стала разноплеменной. В китайских
источниках отмечается, что когда кыргызы «набирают
и отправляют войско, то выступает весь народ и все вассальные поколения». Археологические данные подтверждают этот факт.
В истории Кыргызского каганата исследователи выделяют несколько этапов, связанных как с основными
типами археологических памятников, так н с важнейшими событиями в его политической истории.
Первый период ( V I -VIII вв.) - эпоха Чаа-тас.
Основные события этого времени происходили на ограниченном пространстве Минусы н соседней Тывы. Кыргызам удаюсь установить торговые и дипломатические
связи с земледельческими государствами Средней и ЮгоВосточной Азии (тапский Китай. Согд, Тибет, Восточный
Туркестан). С кочевыми же народами они враждовали,
ведя с ними непрестанные воины - но большей части,
неудачные. В военном отношении кыргызы пока были
слабы — их политику на этом этапе можно охарактеризовать как оборонительную.
Следующий период ( I X — X вв.) получил название
эпохи Великодержавия. Это было время славных побед
и триумфа кыргызского оружия. Разгромив у й г у р о в ' ,
их тяжелая конница вместе с отрядами кыштымов вышла
на просторы Центральной А з и и . "Впервые, — по словам
крупного специалиста н истории, археологии и этнографии народов Южной Сибири Д. Г. Савинова. — народ
северного происхождения, создавший высокую культуру
в бассейне Северного Енисея, стал играть решающую
роль в делах своих южных соседей". Границы каганата
расширились до верховьев Амура на востоке н восточных

Рнс. 4. а- г. Основные типы кыргызских
луков. Конструктивное разнообразие
метательного оружия было гораздо больше
числа представленных здесъ типов,
иби процесс изготовления лука во все времена
оставался индивидуальным, н многие
конструктивные особенности оружия
зависели как от свойств сырья, так н от опыта
мастера, а - луки с парой срединных боковых
накладок и днумя парами концевых;
б - с одной парой боковых срединных
накладок; в - с тремя срединными
накладками, двумя боковыми и одной

фронтальной; г- без срединных накладок,
с у з к и м и роговыми пластинами по длине
кибити

Всадники с берегов Енисея

147

склонов Тянь-Шаня на западе. Кыргызский каганат объединил пол своей властью Приобье, Алтай, Восточный
Казахстан, Тыву, Монголию, Забайкалье. Впрочем, его
"звездный час" оказался непродолжительным. Вскоре
каганат вновь заметно у м е н ь ш и л с я в размерах, часть
боевых отрядов откочевала на Тянь-Шань (на территор и ю современной Киргизии), основная же масса кыргызов возвратилась на историческую родину.
Третий период в истории енисейских кыргызов (XI —
X I I вв.) иногда называют эпохой Сууктэр3. В это время
военные действия разворачивались в районах СаяноАлтая, где кыргызам пришлось обороняться от агрессивных моиголоязычных кочевников — кнданей и найманов.
пересекших связи каганата с земледельческими цивилизациями Юго-Восточной Азии. Кыргызское население изрядно поредело в продолжительных войнах и, будучи
распыленным по огромным территориям, не могло оказать серьезного сопротивления. В это же время кыргызы,
вероятно, утратили руническую письменность. Государство быстро слабело и дробилось, мелкие князьки один
за другим объявляли о своей независимости и тут же
начинали враждовать с соседями. В сущности, история
могучей кыргызской державы на этом и завершилась.
В так н а з ы в а е м у ю Монгольскую эпоху (XIII —
X I V вв.), после разгрома найманов войсками Чингнсхана, кыргызские княжества добровольно пополнили его
империю, окончательно утратив государственную самостоятельность. Боевые отряды кыргызов влились в монгольские полчища.

Рис.5,
а- д. Некоторые типы наконечников
кыргызских стрел. Стрелы с трехлопастными
остриями предназначались для прицельной
стрельбы по одиночной цели (а), плоские
для магсированного обстрела плотной
воинской массы (6), шиловидные (в) для борьбы с нрагами, облаченными
в кольчуги, граненые (г), долотовилные (д) для поражения латников

148
Как и у всего средневекового населения Южной
Сибири, луки енисейских кыргызов били сложносоставными и рефлексирующими. Во второй половине 1-го тысячелетия повсеместно шел процесс поиска наиболее
совершенной и рациональной конструкции метательного оружия, пригодного в бою и на охоте, удобного
при стрельбе с лошади и с земли. Это привело к тому, что
в одно и то же время на одной и той же территории
существовало несколько разновидностей луков. При близости обшей схемы, позаимствованной многими народами у хуннов, луки енисейских кыргызов различались
формой и расположением роговых накладок. У оружия
хуннского типа основную работу выполняли плечи, а значительные участки его деревянной конструкции бездействовали. Киргызы м о д е р н и з и р о в а л и л у к и в целях
увеличения эффективно работающих зон, что, как и
у тюрков, привело к сокращению количества роговых накладок.
В походах тетива на луках спускалась. Воины носили их на боку или на спине в налучьях, похожих на узкую и д л и н н у ю (почти но всю длину оружия) трубу,
зашитую с одной стороны. Размеры луков со спущенной
тетивой колебались от 120 до 140 сантиметров.
Древки стрел делались из березы и слегка сужались
к ушку, в прорезь которого с легким сопротивлением
входила тетива. Оперение кыргызских стрел было овальной или удлиненно-треугольной формы и относилось
к длине древка в пропорции 1:5 или 1:7. На древки стрел
наносились цветные пояски - обычай, известный с раннего железного века. Берестяные колчаны для стрел тоже
напоминали тюркские. Нужно отметить, что мощное
политическое и культурное влияние, оказываемое древнетюркскими каганатами на своих соседей, родство языка
и происхождения, постоянная миграция отдельных тюркских групп в Минусу, - все это во многом определило,
как и чем воевали кыргызы.
Рис. 6. Кыргызские золотых дел мастера
создали свой особый стиль. Их изделия,
форма которых, в целом, соответствовала
степной моде, отличались богатым
и затейливым растительным орнаментом.
Железное стремя, представленное на рисунке,
инкрустировано золотыми фигурками птиц,
порхающих среди извилистых ветвей. Эпоха
раннего средневековья. Уйбатский чаа-тас.
Хакасия. ГИМ, Москва
Рис. 7, а, 6. Тела умерших воинов енисейские
кыргызы предавали огню. Вместе с телами
жаркое пламя пожирало воинскую амуницию
и погребальный инвентарь. Раскаленные
в погребальных кострах клинки намеренно
портили - сворачивали в кольцо (а) или
сгибали пополам (6). Возможно, так боролись
с вредоносной магией покойника, а возможно,
«транспортировали» предметы в иной мир,
где все было наоборот: целое - сломанным,
а сломанное - целым. XII—XIV вв.
Минусинская котловина. а— Соян-сее,
по Ю. С. Худякову; б - могильник на горе
Самохвал, по Л. Р. Кызласову

Всадники с берегов Енисея

Рис. 8, а—г. Легковооруженные всадники.
Основное вооружение этих стрелков состояло
из лука со стрелами. В ближнем бою они
пользовались палашами или слабоизогнутыми
саблями. Их экипировка включала также
элементы защитного вооружения, в частности,
накладные деревянные щитки. а - фигурка
лучника, некогда украшавшая переднюю луку
кыргызского седла. IX - X вв. Тюхтятский
клад. Минусинская котловина. Минусинский
музей; б, в, г — Сулекская писаница.
Конец 1 тыс-, н. э. Средний Енисей
Это, в частности, касается и наборных поясов, и наконечников стрел. И все-таки полного тождества не было.
Кыргызские наконечники стрел отличались от тюркских
большим разнообразием и затейливостью отверстий в лопастях, а также л у ч ш е й сохранностью в археологических
комплексах. Дело в том, что кыргызы применяли в своей погребальной практике кремацию. Предметы оружия,
побывав в огне, покрывались окалиной, которая (вкупе
с золой и пеплом) предохраняла тонкие лопасти наконечников от пожирающею действия ржавчины.
С выходом енисейских кыргызов на просторы Центт а л ь н о й А з и и , где им пришлось противостоять очень
серьезным противникам, потребовалось новое оружие.
И, вскоре, в I X — X веках, ассортимент стрел в колчанах
кыргызских воинов неузнаваемо преобразился. Набор
традиционных образцов пополнился наконечниками
шестиугольной формы с уплощенным, как бы срезанным,
острием (специалисты так и называют их — срезни) и небольшими массивными проникатслями с трехгранным,
квадратным или круглым сечением острия. Последние
значительно превосходили по весу трехлопастные и,
в большинстве случаев, пробивали доспехи. Модифицировались и привычные формы — так, у пятиугольного
наконечника сократились его размеры и ширина лопастей, а острие в сечении стадо граненым. Столь впсчатляющее разнообразие свидетельствует о все большем
распространении на полях сражений различного защитго вооружения.

149

В это же время кыргызские лучники в е р н у л и с ь
к использованию незаслуженно забытых плоских наконечников. Их второе рождение специалисты связывают
с монгольским влиянием. Появлепие плоских наконечников было, пожалуй, первым отчетливым знаком грядущих
перемен. В д а л ь н е й ш е м трехлопастные н а к о н е ч н и к и
постепенно утратили свое значение, вытесненные плоск и м и «собратьями» - в основном, асимметрично-ромбическими пятиугольными срезнями. Они очень хороши
при стрельбе как с близкого расстояния — ни войлочная
попона коня, ни м я г к и е доспехи бойцов не спасали
от них, так и с дальнею — не закрытый доспехами противник даже при касательном ударе получал столь обш и р н у ю траВму, что сразу же выбывал из строя.
Восточные письменные источники, переведенные
и опубликованные первым крупным российским китаистом II. Я. Бичуриным (в монашестве Иакинф), рассказывают, что у енисейских кыргызов «мужчины носили
кольца в ушах. Они горды и стойки. Храбрые из них татуируют руки себе... На войне употребляют луки со стрелами и знамена. Конники прикрывают руки и н о г и
д е р е в я н н ы м и щитками, которые могли бы защищать
от стрел и сабель». Эти деревянные щитки собирались
из отдельных дощечек твердого дерева — например,
лиственницы. Затем они, вероятнее всего, обжигались,
что придавало поверхности особую прочность и гладкость, затирались песком, полировались и окрашивались
(или пропитывались жиром). Готовые деревянные детали стягивались между собой сыромятными ремешками,
которые, усыхая, крепко прижимали их друг к другу.
В комплект защитною вооружения кыргызов входили наручи (для защиты руки от кисти до локтя), поножи
(для защиты ноги от колена до ступни), зерцала
(для защиты груди) и оплечья.
Кыргызские панцири состояли из железных пластин,
скрепленных между собой по ламеллярному принципу.
Панцири VI—VIII веков, как правило, представляли собой металлический нагрудник. В эпоху Великодержавия
их конструкция усложнилась — теперь латы закрывали
спину и руки до середины предплечья; кроме того, появляется подол, спускавшийся к коленям и защищавший

150
бедра. Вскоре восприимчивые кыргызы, присмотревшись
к вооружению центрально-азиатских соседей, уже ковали свои доспехи из крупных подпрямоугольных металлических пластин. Этому способствовало и возросшее
качество металла, который по многим показателям, кани трудно в это поверить, превосходил современные марки сталей. Этот технологический скачок, видимо, связан
не столько с развитием собственной производственной
базы, сколько с опытом пленных мастеров из оседло-земледельческих центров.
Ближе к финалу истории Кыргызского каганата
к р у п н ы е пластины п р и к л е п ы в а л и с ь к матерчатому
или кожаному покрытию. Распознать такие доспехи можно было лишь но симметричным рядам металлических
шляпок, покрывавших подбитую сталью одежду. Подобные латы, сочетавшие в себе особую красоту с неплохими защитными свойствами, были изобретены в V I I I веке
в Китае и вскоре стали привычной экипировкой южносибирских воинов. Повсеместно же они распространились лишь во 2-м тысячелетии. Европейцы скопировали
их в X I I I веке у монголов и назвали «бригандиной».
На матерчатое покрытие этих лат часто шли самые дорогие ткани. Чтобы предотвратить в бою ткань от повреждений, бригандину обычно использовали одновременно
с кольчугой.
В целом боевые качества средневековых наборных
лат были весьма высоки. Согласно современным экспериментам, проведенным М. В. Гореликом, система сцепки
пластин несколькими ремешками делала такие доспехи
неуязвимыми даже дли серии ударов. При колющем ударе клинок попадал в верхнюю налегающую пластину
и как бы поворачивал её на ребро. Пластины панциря
смыкались при этом краями и "запирали" щели тем прочнее, чем сильнее был удар.
Рис. 9. Такой видели долину Енисея древние
художники, которые высекали рисунки
па камнях горы Суханихи

Рис. 10, а, 6. Наскальные рисунки Сулекской
писаницы. Латник (а), чтобы нанести
мощный таранный улар копьем, опирает
конец украшенною флажками древка
о жесткий каркас седла. Голову воина
защищает клепаный из концентрических
колец шлем с небольшим плюмажем
и бармицей - судя по всему, кольчужной
(как и сами доспехи). Бронированный
всадник (б) демонстрирует прием владения
копьем. Зажав древко двумя руками, он
наносит удар сверху вниз. Чтобы свести
к минимуму возможность собственного
поражения, он развернулся к нему боком.
После удачно проведенного нападения
всаднику, потерявшему копье, скорее всего,
придется вступать в ближний бой, к которому
он уже готов. Об этом свидетельствует боевой
топор, висящий на кисти его правой руки.
На груди воина, поверх ламеллярного
панциря, хорошо заметен круглый
деревянный щиток (именно таким он описан
в летописях). Ряды пластинчатого набора
доспехов обозначены короткими
вертикальными штрихами. Голову воина
закрывает высокий конический шлем
с длинными наушами и назатыльником,
увенчанный, вероятно, пучком перьев. Копье
и топор дополняются луком в длинном узком
налучье, размещенном вдоль правого бедра,
и колчаном со стрелами, подвязанным к поясу
с этой же стороны. Пах всадника защищает
передняя лука седла. Конь под воином
не бронирован, панцирь воина достигает лишь
середины бедра. Отсюда можно сделать
вывод, что перед нами средневооруженный
воин второго эшелона. Манера копейного боя
(в верхней плоскости - поверх плеча
передней шеренги) лишь подтверждает эту
мысль. Конец 1-го тыс. н. э. Сулекская
писаница. Средний Енисей

Всадники с берегов Енисея

151

Пожалуй, наиболее действенным и борьбе с латниками
оставался выстрел из лука в незащищенный участок тела или
же таранный удар копьем с узким граненым наконечником,
Такие копья стали очень популярны и «эпоху максимального бронирования» (IX—X вв.). Впрочем, в сражениях копейщики сталкивались не только с бронированными врагами,
но и с легковооруженными всадниками, и с пехотой. С этим
связано то, что, кроме граненых наконечников, продолжали
использоваться и наконечники в форме вытянутого массивного ромба с остро заточенными сторонами.
Профессиональные копейщики прекрасно владели множеством специальных приемов. В одних случаях копье удерживалось полусогнутой рукой и прижималось, чтобы усилить

Рис. 11. Кыргызский тяжеловооруженный
воин эпохи Великодержавия. Его защитное
вооружение состоит из крупнопластинчатого
клепаного шлема (а) с бармицей (б),
изготовленной из металлических пластин
и снабженной мягкой подкладкой:
короткополого панциря (в), сплетенного
шнурами из железных пластин; накладных
деревянных щитков (?) на плечах и груди;
также деревянных поножей (д) и наручей (е);
щита (ж), собранного из обтянутых кожей
дощечек. При атаке в конном строю или
стрельбе из лука щит забрасывался за спину,
где удерживался с помошью специального
ремня (з). На воине — два пояса.
К «стрелковому» поясу кренится берестяной
колчан (и) открытою типа, украшенный
накладными костяными пластинками (к).
В руках у воина две сабли —
с брусковидным (л) и ромбовидным (м)
перекрестиями. Дополняет вооружение
ближнего боя у з к о л е з в и й н ы й топор (и)
со шпеньком на обухе. Реконструкция
по материалам Ю. С. Худякова

152
удар, к корпусу всадника и шее лошади. В других — воин
брал древко двумя руками и прижимал к бедру точно так
же, как это делали катафрактарии раннего железного
века. При этом он разворачивался плечом вперед и наклонялся к гриве лошади. При встрече с пешим врагом
всадник держал копье на весу двумя руками, нередко
поднимая его над головой. Все эти позиции, знакомые археологам по наскальным рисункам, находили применение в Средней Азии во время конных поединков еще
в XIX веке.
Существовали и другие приемы — они известны
по киргизским «турнирам» XIX в. Киргизские бойцы
чаще всего зажимали копье под мышкой, наводя его,
подобно ружью, на соперника. Но самые страшные удары получались, когда тупой конец оружия упирался в боковую часть деревянного каркаса (.ленчика) седла. В этом
случае удар наносил не всадник, а скачущий конь — всей
своей огромной массой. Правда, этот способ ограничивал
возможности фехтования — в момент столкновения
обычно бойцы привставали на стременах; для того же,
чтобы удержаться в седле, они нередко привязывали себя
к нему, и с п о л ь з у я д о п о л н и т е л ь н у ю , проходящую
под брюхом коня, подпругу. Ее концы пропускались
в штанины и крепились выше колена к ногам всадника.
Надо сказать, что такие приемы не привстстповались,
хотя и не запрещались правилами.
С точки зрения боевой практики, привязывание кавалериста к седлу выглядит несколько странно. Всадник
может быть искалечен или раздавлен упавшей лошадью.
Однако, целесообразность этого приема не столь уж сомнительна, если мы говорим о копейщиках передней
шеренги, принимающих на свои копья мощный натиск
разгоряченного противника. Для них прочная посадка
была особенно важна. Если они выдерживали первый
удар, удачный исход всего боя становился наиболее вероятным. Кроме этого, тяжеловооруженные воины первого ряда обязаны были упирать свои копья в седла,
ибо выбитое из рук и отлетевшее назад древко оружия
несло смертельную опасность для стоящих сзади.
При линейном построении на начальной стадии сраж е н и я участвовали лишь воины первых двух шеренг,
остальные просто не дотягивались своим оружием до врага. Начиная с третьего ряда, бронирование лошадей было
бессмысленным
о н и и без того были фактически
недосягаемы для вражеского удара за живой бронированной стеной передних латников. Поэтому здесь помещались срсдневооружснные всадники — воины, чьи тела
лишь частично закрывались доспехами, а кони и вовсе
обходились без них. С копьями они управлялись по-иному, нежели их тяжеловооружеттные соратники. Они прижимали дренко к плечу так, чтобы острие оказалось
значительно выше копий первого ряда. Нередко пики
опирали на плечи впередистоящих. Столь плотно ощетинившаяся шеренга доставляла немало хлопот атакующим ее. Наконец, средневооруженные воины третьего
ряда обычно держали копья двумя руками, нанося удар

Рис. 12. Фрагмент согдийского щита с горы
Муг. На его поверхности сохранилась
великолепная роспись с изображением
всадника в полном вооружении. Круглый щит
(диаметром 61 см) собран из дощечек
шириной около девяти сантиметров. Он
слегка выгнут — его середина возвышается
над краями на два сантиметра. По краю щита
пропущена металлическая оковка, с обеих
сторон он оклеен тонким пергаментом.
С внутренней стороны металлическими
заклепками прикреплена ручка с приделанной
к ней ременной петлей - с ее помощью щит
забрасывался за спину. VII- VIII вв. Средняя
Азия. Санкт-Петербург. Эрмитаж

Всадники с берегов Енисея

153

Рис. 13. Кыргызский воин X I I I — X I V вв.
На его голове клепаный шлем (а), стыки
пластин которого закрыты металлическими
накладками (6). Эта деталь — характерный
признак эпохи развитого средневековья.
Обруч тульи снабжен небольшим
наносником (в). К нему прикреплена
ламинарная бармица (г), собранная
из толстых кожаных лент. Доспехи (д)
представляют собой панцирь со скрытым
бронированием (бригандину), надетый поверх
толстой стеганой поддевки и усиленный
на плечах наружными металлическими
пластинами (с). В руках воин держит
саблю (ж) — в отличие от образцов раннего
средневековья, она имеет сильно
искривленное лезвие. Реконструкция
по материалам Минусинской котловины,
Тывы и сопредельных районов Монголии

сверху вниз, как это изображено на выразительных наскальных рисунках знаменитой Сулекской писаницы.
В ближнем бою кыргызы рубились мечами, палашами и слабоизогнутыми саблями. Если требовалось, в дело
шли небольшие, тоже слегка изогнутые, узколезвийные
топоры с небольшим молоточком на обухе. В специальной оружиеведческой литературе закрепилось мнение
о топоре, как о преимущественно вспомогательном оружии легкой конницы, действующей рассыпным строем.
Наскальные рисунки это мнение опровергают — на них
топор часто является атрибутом и тяжеловооруженных
всадников (например, Сулекская писаница). Рукояти
боевых топоров снабжались небольшими ременными петлями. В боевой обстановке при ударе копьем топор висел

154

Рис. 14. Рнсунок воина, найденный
на одной из скал горы Сулек, - яркий
образец творчества енисейских кыргызов

на ременной петле в свободном состоянии на запястье
р у к и , державшей древко копья. Его черед наступал после того, как копье застревало в доспехах врага.
И все-таки среди боевого оружия наибольшей популярностью у енисейских кыргызов пользовались луки
со стрелами. Даже полностью закованные в доспехи
копьеносцы становились при необходимости л у ч н и к а м и .
не говоря уже об основной массе легких всадников.
Непременной деталью кыргызского защитного вооружения были щиты. По своему устройству и форме они
практически тождественны тюркским. Такие щиты надежно защищали от вражеских стрел. Подтверждает это
знаменитый согдийский щит, найденный на горе Муг
в Средней Азии. На его поверхности отчетливо в и д н ы
следы от ударов не менее десяти трехлопастных стрел,
при эгом ни одна из них не проникла в древесину более
чем на полсантиметра. Все следы сосредоточены ближе
к центру щита. Вывод очевиден - его владелец отличался
удивительной реакцией, искусно закрываясь от летящих
в него стрел.
Основу военной тактики у енисейских к ы р г ы з о в
составляла серия н е п р е р ы в н ы х н а п а д е н и й легковооруженных конных лучников, действующих в рассыпном
строю. Л у ч н и к и пытались вывести из строя не столько
защищенных латами ионном, сколько их лошадей. С кочевником, потерявшим своего скакуна, справиться было
гораздо проще — на земле он чувствовал себя не слишком уверенно. Эти летучие отряды вели разведку боем
и умело имитировали бегство, заманивая врага на копья
к о н н ы х латников. Временами они укрывались за утим
живым щитом, чтобы пополнить свой боезапас. В искусстве джигитовки степная кавалерия не имела себе равных. Прекрасные наездники, на всем скаку и в любом
направлении поражающие цель и бьющие из лука с обе-

их рук, — такие воины были опасны в атаке. В задачу легковооруженных отрядом входило также преследование
бегущего противника, так как латники на своих бронированных лошадях заметно уступали им в подвижности.
Как мы уже упоминали, основываясь на китайских
письменных источниках, в конце 1-го тысячелетия армия
е н и с е й с к и х к ы р г ы з о в н а б и р а л а с ь из ополченцев,
представлявших все п о д ч и н е н н ы е им племена. Более
всего это ополчение напоминало ранние европейские
а р м и и эпохи феодальной раздробленности. Военные
отряды родовой аристократии объединялись вокруг
вождя, носившего
го титул «ажо». Часть легковооруженных
подразделений формировалась только из зависимого
населения — кыштымов. Естественно полагать, что уровень воинской дисциплины в таких объединениях оставлял желать лучшего
наверное, в этом кроется одна
из п р и ч и н , по которым к ы р г ы з ы нередко терпели
поражения от соседей.

Всадники с берегов Елисея

155

Осознав необходимость перемен, они приступили
к реорганизации армии. После того, как в 820 году ажо
присвоил себе титул кагана, провозгласив независимость
Кыргызского каганата от уйгуров, Войско кыргызоВ
централизовалось. Оно было разбито на боевые единицы, количество людей в которых делилось на десять (тут,
видимо, пригодился опыт хуннов и тюрков). Наиболее
крупные формирования, численностью не менее 10 тысяч человек, возглавили члены правящей династии, родтвенники кагана. Что же касается легкой кавалерии
кыштымов, то она осталась под началом родовой аристократии. В XI—XII веках, в связи с мощными центробежными тенденциями, разрывавшими каганат на части,

постепенно развалилась и армия. Вместо единой армии
теперь было множество самостоятельных войск,
подчнняншихся исключительно наместникам отдельных
областей. Не было как такового государства — не стало
и армии.
В X I I I веке, после подчинения кыргызских княжеств
нукерами Джучи-хана, кыргызское войско вошло в состав
монгольских сил. Монголы не захотели даже менять десятичный принцип его организации, видимо, потому что
он был близок собственно монгольской системе. Сохранили кыргызы и прежнюю схему управления. В период
правления монгольской династии Юань4 кыргызские
части несли охрану бывшей столицы чингисидов Каракорума, участвовали в междоусобных войнах потомков
Чингисхана Хубилая и Хайду, а в 1293 году были окончательно разгромлены юаньским полководцем Тутухой.
Население Минусы за эти годы резко сократилось, здесь
уже не насчитывалось и одного тумена (10 тысяч) полноценных воинов. Многие семьи (свыше 700) в качестве
военных поселенцев были отправлены на территории
Китая н Маньчжурии. Как показывают археологические

и с т о ч н и к и , население Среднего Е н и с е я в течение
XIII века, в сущности, потеряло свою самобытность,
растворившись в соседних средневековых культурах.

Рис. 15. Среднее течение реки Енисей.
Холодные воды текут меж склонами гор
Тепсей и Оглахты (а). Здесь, на маленьком
прибрежном степном пятачке (и) у подножья
Тепсея, оставили свои памятники жители
древней Минусы. Через реку они виделн
склон горы, в утреннем свете похожий
на человеческое лицо. И может, неслучайно
здесь расположены сооружения почти всех
известных в Минусинской котловине
археологических культур - оградки эпохи
бронзы, тагарские курганы, таштыкские
склепы, и одном из которых встречены
обугленные планки с батальными сценами,
каменные кольца погребений е н и с е й с к и х
кыргызов, наскальные рисунки

156

Глава 7

И сыпались стрелы дождем...

Н

ет, наверное, другого народа, который бы оставил
столь глубокий след в истории кочевою и земледельческого населения Южной Сибири, Центральной и Средней Азии, Восточной Европы; народа, о котором
так много написано и так мало, в сущности, известно. Мы
имеем в виду монголов. Может быть, и не стоило бы вслед
за сотнями авторов повторять уже тысячу раз пересказанные
и прокомментированные тексты Плано Карпини и Гильома
де Рубрука1, если бы не скудость археологических источников, порожденная страшным разорением тех территорий.
где смерчем проходили монголы, и если бы не та выдающаяся
роль, которую сыграли о н и в развитии кочевого военного
дела. При беглом взгляде кажется, что они не принесли с собой ничего оригинального, что все методы военных действий
и набор оружия, применявшиеся монголами, были известны
степным воинствам задолго до появления этих завоевателей
на исторической арене. Усовершенствовав оружие, монголы
отточили эти приемы и, создав целую школу ведения войны, подняли военное искусство кочевых народов до вершинного уровня.
Зимой 1207 года войска Джучи, старшего сына Чингисхана, пройдя но крепкому льду замерзшего Енисея вдоль
обрывистых утесов Саянских гор, вторглись и Южную Сибирь и подчинили енисейских кыргызов, равно как и все
"лесные народы" Саяно-Алтая. С этого момента начинается монгольский этап в истории Сибири. Когда Чингисхан
в 1224 году делил между сыновьями завоеванные земли, огромная территория, включавшая и юг Сибири - Тыву, Минусу, Горный Алтай, отошла в собственность улуса Джучи 2 .
Любопытно, что следы монголов археологами найдены
на этих территориях пока не везде. Например, их нет в западно-сибирской лесостепи и к северу от нее. Но, конечно,
и этот край не оставался в стороне от бурных событий тех
лет. Грозное эхо кровавых столкновений, происходивших
южнее, докатилось до самых глухих таежных закоулков, куда
в страхе перед завоевателями хлынули массы кочевого тюркоязычного населения.
Триумф монгольского оружия заставил народы, на себе
испытавшие его силу, относиться к нему, как к образцу
для подражания. Именно это оружие во многом определяет
облик описываемой эпохи.

И сыпались стрелы дождем.

157

Рис. 1. Монголия — страна гор и высоких
равнин. Большая часть монгольских рек,
являясь верховьями великих рек Сибири
и Дальнего Востока, направляет свои воды
к Северному Ледовитому и Тихому океанам.
Западная Монголия. Сомон Мунх-Хайерхан

Рис. 2. Монголо-татарские шлемы («дулга»),
продолжая традиции характерных
для Центральной и Восточной Азии типов
боевых наголовий, были весьма разнообразны
по форме (от почти полушаровидной
до сильно вытянутой сфероконической).
XIII - XIV вв. Горный Алтай. БКМ

158

Рис. 3. Конструкция удил с плоскими
круглыми кольцами и уздечки с ремнями,
украшенными плоскими железными
накладками. XII—XIII вв. Реконструкции
по материалам иамятников эпохи р а н н е г о
средневековья и этнографическим данным
Западной Сибири и Саяно-Алтая
Рис. 4. Жесткий деревянный каркас
и железная оковка верхнего края передней
луки седла монгольской эпохи.
Реконструкция по материалам средневекового
могильника Сопка-2, западно-сибирская
лесостепь, раскопки В. И. Молодина.
XII—XIV вв.. Красноярский край

Изменения в военной технике коснулись и устройства упряжи верхового коня. Вместо сложной в изготовлении системы управления лошадью с помощью удил
1
с псалиями , повсеместно распространилась надежная
и технологически простая конструкция с большими
внешними кольцами — трензелями. Они свободно закреплялись на концах удил, а к ним уже приклепывались
ремни оголовья и подвязывайся повод. Удила и уздечки,
таким образом, приобрели современный вид в монгольское время.
Заметно модифицировались, сравнительно с общепринятыми тюркскими, и жесткие деревянные каркасы
седел. Теперь луки седел делались из массивных досок.
необходимых для того, чтобы получилось более широкое
основание. Такое устройство лук позволило сблизить
между собой доски полок и уложить их на спину лошади,
а главное — уменьшить давление всадника и его снаряжения на ребра животного. Это одна из причин стремительности монгольских атак.
Монгольское метательное оружие было почти идеальным. В это время появились луки с фронтальной роговой
накладкой, по форме напоминающей широкое уплощенное весло байдарки. Подобные детали так и называют «весловидными». Распространение этих луков в эпоху
средневековья многие археологи напрямую связывают
с монголами, нередко даже именуя их «монгольскими».
У нового оружия по-иному работала кибить. Весловидная накладка, увелнчивая сопротивление центральной
части оружия на излом, в то же время не снижала ее относительной гибкости. Накладка часто врезалась в рукоять лука, что обеспечивало лучшее сцепление деталей
и более высокую прочность самого оружия.
Кибить лука (ее длина у готового изделия достигала
150-160 см) собиралась из разных древесных пород.
Изнутри она дополнительно усиливалась пластинами,
вырезанными из отваренных до мягкою состояния полых
рогов парнокопытных — козла, тура, быка. С внешней
стороны лука, вдоль всей его длины, на деревянную основу приклеивались сухожилия, взятые со спины оленя,
лося или быка, которые наподобие резины имели способность при приложении силы растягиваться, а потом вновь

Рис. 5. Стремена. В первой четверти 2-го тыс.
н. э. они широко распространяются среди
кочевого населения Евразии, Вторая четверть
2-го тыс. н. э. Могильник Сопка-2,
Новосибирская область. Раскопки
В. И. Молодина. МА ИАЭТ СО РАН
Рис. 6, а, б. Крючки на рукояти плетки-камчи
предназначены для того, чтобы она
не выскальзынала и.ч рук. Надетые на тыльный
конец деревянной рукояти плетки, они
превращали её в комбинированное оружие.
Крючки делались из железа (а) и рога (б).
XIII—XIV вв. Могильник Сопка-2,
Новосибирская область. Раскопки
В. И. Молодина

И сыпались стрелы дождем...

Рис. 7. Этот роговой держатель, в котором
крепилась волосяная кисть, подвешивался
под мордой лошади и служил знаком
доблести, воинских заслуг и общественного
положения хозяина. XIII—XIV вв. Могильник
Сопка-2, Новосибирскаяя область. Раскопки
В. И. Молодина. МА ИАЭТ СО РАН

сокращаться. Процесс н а к л е й к и с у х о ж и л и и имел особое
значение, ибо от него в немалой степени зависели боевые возможности лука. У бурятских мастеров, л у к и
которых более всего напоминают древнемонгольские,
он занимал от нескольких дней до недели, так как каждый последующий слой наносился только после полного высыхания предыдущего. Работа завершалась, когда
толщина сухожильного слоя достигала полутора сантиметров. Готовый лук после этого оклеивался берестой,
стягивался в кольцо н сушился — сушка продолжалась
не менее года. Вообще, для изготовления такого оружия,
включая предварительную сушку заготовок для кибнти,
требовалось не менее двух лет. Учитывая высокую трудоемкость этого «производства», понятно, почему воины
относились к своему оружию столь трепетно.
Тем не менее луки оставались довольно х р у п к и м и
и часто ломались. Монгольским воинам приходилось
брать с собой, согласно свидетельству Плано Карпини,
"два или три лука, или, по меньшей мере, о д и н хороший".
Наверное, запасались они и дополнительными тетивами.
Дело том, что материалы, из которых они делались, поразному вели себя в различных климатических условиях.
Так, тетива из скрученных бараньих кишок, прекрасно
служившая в теплый летний день, не выносила осенней

159

Рис. 8. По сообщению Плано Карпини: «Железные
наконечники стрел весьма остры и режут с обеих сторон
наподобие обоюдоострого меча», а те из них,
что использовались «...для стреляния птиц, зверей
и безоружных людей, в три пальца ширины».
Все наконечники - плоские в сечении. Их перо
в большинстве своем асимметрично-ромбической формы
с наибольшим расширением в верхней трети. Многие
имеют прямую, тупоугольную или выпуклую
полукруглую поражающую часть. За характерный абрис
их называют срезни. Несколько реже встречаются
наконечники, откованные в форме широкой развилки
с остро отточенной внутренней вогнутой частью, —
двурогие, или развнльчатые, срезни, На охоте
развильчатые срезни применялись для стрельбы по птице,
а и бою, по некоторым сообщениям, ими метились
в тетивы вражеских луков. Вообще же, все массивные
наконечники прел назначались для поражения лошадей
и не защищенного доспехами противника. Они были
устроены так, что даже при касательном попадании
меняли направление движения, вонзаясь в тело. При этом
травма наносилась чрезвычайно серьезная. Многие
крупные монгольские наконечники имели зигзагообразное
или, как его иногда называют, «молниеобразное», сечение.
Плоскости их пера как бы смещены относительно друг
друга по оси симметрии, и одна половинка пера чуть-чуть
выступает над другой. Высказывалось мнение, правда,
ничем не подтвержденное, что такие наконечники
вращались в полете. Москва, ГИМ

Рис. 9. Массивные ромбические проникатели
способны были нанести серьезное ранение.
Узкие массивные наконечники проникали
сквозь плетение кольчуги, а на ближней
дистанции, с силой выпущенные
из монгольского лука, способны были пробить
и другие типы панцирей. Эпоха развитого
средневе ковья. Могнльник Усть-Анга.
Прибайкалье. Раскопки И. В. Асеева

160

слякоти и растягивалась, а вытянутая на сырой конской
шкуры — сохраняла свою упругость во время мороза.
То есть набор таких «запчастей» был необходим не только для замены пришедшей в негодность детали, но и для
успешной стрельбы в любую погоду и в любое время года.
Луки натягивались способом, изобретенным задолго
до появления монголов на исторической арене. Вот как
описывает этот способ очевидец: «Собираясь натянуть
лук, берут его несколько на откос в левую руку, кладут
тетиву за агатовое кольцо на большой палец правой руки,
которого передний сустав загибают вперед, сохраняют его
в этом положении в помощью среднего сустава указательного пальца, прижатого к нему, и натягивают тетиву
до тех пор, пока левая рука вытянется, а правая подойдет к уху; наметив свою цель, отнимают указательный
палец от большого, и ту же минуту тетива соскальзывает с агатового кольца и кидает стрелу со значительной
силой» (Иоанн Нейгофф). При этом использовался наперсток или чехольчик из шкуры, по это не было общим
правилом. Постоянные упражнения в стрельбе так огрубляли кожу, что многие лучники вполне обходились
и без этого предохранительного элемента.
Носили луки в специальных чехлах из кожи - саадаках, имевших форму половинки натянутого лука. Чехлы
иногда не имели наглухо зашитою дна, и рожок лука,
как бы провалившись, торчал наружу. Логика такого
устройства до конца не понятна, возможно, в этом случае
натянутый лук дополнительно закреплялся в отверстии
и уже не мог выпасть во время конного боя. Налучья носили как на левом, так и на нравом боку, все зависело
оттого, какой рукой воин предпочитал держать оружие.
Практически все письменные источники отмечают
высокую технику стрельбы монгольских воинов. «С ними
очень опасно начинать бой, так как даже в небольших
стычках с ними так много убитых и раненых, как у других в больших сражениях, Это является следствием их
ловкости в стрельбе из лука, так как их стрелы пробивают почти все виды защитных средств и панцири», писал армянский царевич Гайтон и 1307 году. Столь
успешная стрельба во многом обусловлена особыми свойствами наконечников монгольских стрел. Эти наконечники поражают своими исполинскими размерами: некоторые из них почти с ладонь взрослого человека.
Их можно было бы принять за наконечники дротиков,
Рис. 10, а—в. Победы монгольских войск заставили обратить особое внимание на их военное
искусство, оружие и костюм. Образцы, повторенные и усовершенствованные мастерами
других народов, еще долго встречались даже тогда, когда распалась империя Чингисхана,
исчезли улусы его далеких потомков, а сами монголы растворились в пространствах
подвластных земель. Луки монгольского типа, судя по фронтальным накладкам
с характерными лопастями на концах, оставались в руках воинов западно-сибирской
лесостепи н X V I — X V I I вв. (а, 6). Свои стрелы они носили в кожаных, орнаментированных
тиснением и бронзовыми накладками колчанах, форма которых сохранила типичные черты
монгольских образцов (в). а, 6, в — могильник Абрамово-4, Новосибирская область.
МА ИАЭТ СО РАН, НГКМ

И сыпались стрелы дождем...

161

если бы не характерная форма и не то обстоятельство, что
находят их в колчанах вместе с другими, «нормальными»,
наконечниками стрел. Древко стрелы, оснащенной таким
проннкателем, достигало почти сантиметровой толщины.
Стрелы с массивными срезнями целесообразнее было
пускать в п р о т и в н и к а по навесной траектории. Такая
манера стрельбы сохранялась до недавнего времени
в культуре кочевого монголоязычного населения. Вот как
описывает ее Н. Витсен, побывавший у бурятов: «...на
лошади сидят низко, что они делают для того, чтобы
легче поворачивать лук в направлении от врага, затем
резко поворачиваются к нему для выстрела, но всегда
стреляют вверх так, что стрела надает прямо сверху вниз,
когда имеет наибольшую силу, как он (бурят-кочевник —
А. С.) мне наглядно показал и как это математически
обосновывается. При спуске стрелы он держал оба глаза открытыми... и так умел рассчитывать время, что когда выстреливал вторую стрелу после первой, я видел
несколько раз, как вторая почти касалась первой, и обе
стрелы падали одновременно, очень близко друг от друга. Поистине, я бы не поверил этому, если бы я этого
не видел».
Указанная манера стрельбы позволяла поражать
воинов, стоящих в глубине вражескою строя: они, в больш и н с т в е своем, латами не пользовались. Что касается
п а н ц и р н ы х ратников, то против них монгольские батыры использовали м а с с и в н ы е трех-, четырехгранные
и л и к р у г л ы е в с е ч е н и и бронебойные н а к о н е ч н и к и .
Некоторые четырехгранные наконечники ковались с широким п р я м ы м лезвием и скошенным на одну сторону
острием.
В колчанах монгольских воинов встречались и небольшие ромбовидные наконечники, популярные еще
у тюрков. Знаменитые в прошлом трехлопастные проннкатсли в монгольское время были крайне редки. Железн ы е наконечники стрел иногда снабжались костяными

Рис. 11. Кожаные колчаны такой сложной
фирмы выкраивались из нескольких кусков
толстой кожи. Крупные зкземпляры
дополнялись карманом, в котором хранились
нож, запасные тетивы, плеть. Некоторые
колчаны собирались на жестком деревянном
каркасе и имели несколько отделений
для удобного размещения стрел и защиты
их оперения. Эпоха развитого средневековья.
Монгольский исторический музей. г. УланБатор

Рис. 12, а -вк. Лицевая поверхность берестяных
колчанов монгольского времени покрывалась
орнаментированными роговыми накладками.
Иногда она украшалась н а к л а д н ы м и
фигурными бляшками, тисненым
или процарапанным лезвием ножа
орнаментом. X I V в. а — реконструкция
по золотоордынским материалам Поволжья;
б,в — по Н. В. Малиновской, Г А. ФедоровуДавыдову

162
"свистунками". Их изготавливали в форме совмещенных
конусов. С трех сторон в них проделывались круглые,
овальные и прямоугольные (ранее не встречавшиеся)
отверстия. Последние были характерным признаком эпохи и просуществовали почти до наших дней — например,
у бурятов. Легко представить себе впечатление от сыпавшихся с неба свистящих стрел.
Как пишет Плано Карпини, каждый монгольский
л у ч н и к имел при себе «три больших колчана, полные
стрелами». Колчаны по-прежнему делались из бересты
и вмещали примерно 30 стрел. Некоторые снабжались
«карманом» и были аналогичны тюркским и кыргызским.
Другие изготавливались в форме цилиндра, слегка расширенного к краям. Стрелы в них закрывались от непогоды специальным чехлом - тохтуем. Встречались
и традиционные трапециевндные футляры. Расположение стрел в колчане отличалось разнообразием — наконечниками вверх, в н и з и даже в разные стороны. При
этом стрелы с редкими трехлопастными проникателями
всегда помещались острием вверх. Колчаны украшались
роговыми накладками с геометрическим орнаментом
и изображениями животного и растительного миров.
Рис. 13. В Монголии насчитывается свыше
тысячи постоянных водоемов, 16 из которых
имени и лошадь более 100 кв. км, и
бесчисленное количество временных,
возникающих в период дождей. Самые
крупные озера страны разместились в полосе
равнин между хребтами Монгольского Алтая
и горными районами Хангая в широких
межгорных понижениях, которые получили
названия Котловины Больших озер и Долины
озер

Кроме о п и с а н н ы х колчанов, стрелы х р а н и л и с ь
и в кожаных футлярах, по своей форме напоминающих
налучья. Одна сторона у них была прямая, другая имела
несколько выступов или полукруглых вырезов. Их образцы хорошо известны по многочисленным изображениям
на к и т а й с к и х , п е р с и д с к и х , я п о н с к и х м и н и а т ю р а х .
Их можно увидеть и в Оружейной палате Кремля в
Москве среди этнографических материалов Забайкалья,
Южной и Восточной Сибири. Дальнего Востока, западно-сибирской лесостепи, относящихся к эпохе позднего
средневековья. Стрелы располагались и них оперением
вверх, нередко выступая наружу более чем на половину
своей длины.
Колчаны со стрелами подвешивались на правом боку
наклонно за колечки, расположенные по центру ребра
(нижним концом вперед, чтобы не мешать при верховой
езде). Иногда их с помощью длинного ремешка перекидывали через плечо.
В ближнем бою монгольские воины использовали
древковое ударное и колющее оружие: легкие дротики,
копья, пальмы, топоры, булавы.
У дротиков были небольшие втульчатыс и черешковые железные наконечники с шипами. Дротик, по сути,
оставался вспомогательным оружием боя на средней дистанции.

Рис. 14. Каменистый полупустынный
пейзаж типичен для межгорных котловин
и предгорий юго-востока Алтайского
горного массива, постепенно
переходящего в цепь низких
разрозненных хребтов, получивших
название Гобийского Алтая. Эти места с
древнейших времен были обжиты
человеком, который везде оставил следы
своего пребывания. Погребальный
комплекс раннего железного века.
Монгольский Алтай

И сыпались стрелы дождем...

163

При той великолепной, отмечаемой практически всеми
современниками, технике лучного боя в легких метательных
копьях монгольская конница особенно не нуждалась.
При этом наконечники монгольских копий, используемых
при таранном ударе тяжелой кавалерии, отличались немалым разнообразием. Согласно сведениям Плано Карпини, некоторые воины «на шейке железа копья имеют крюк, которым, если могут, стаскивают человека с седла». Для монголов
хактерны «универсальные» копья, которыми и панцирь
пробивали, и легковооруженного противника с коня сбрасывали. У их наконечников было длинное узкое перо в виде

Рис. 15. Тяжеловооруженный монгольский
воин. Он одет в комбинированный панцирь
покроя «халат», сочетавший в себе
ламеллярный и ламинарный принципы
бронирования. Панцирь собран
из чередующихся полос. Одна из них
составлена из узких панцирных пластинок (а).
другая состоит из склеенных в несколько
слоев и прошитых широких кожаных лент (6).
Кожаные детали покрыты лаком и расписаны
красной краской, металлические —
отполированы. Панцирь запахивается спереди.
Руки по локти закрываются оплечьями (в).
Шлем (г), который воин держит в руке,
высокой сфероконической формы. Он украшен
накладными боковыми пластинами
(с фигурной вырезой) (д). Бармица —
кольчужного типа (е). Дополняет защитное
вооружение щит (ж), сделанный из гибких
прутьев, - они соединены сплошной обвязкой
из нитей. В центре щита - металлический
умбон (е). Оружие дальнего боя представлено
луком (и) и стрелами с массивными
наконечниками. Нижний конец налучья (к),
слева прикрепленного к специальному
поясу (л), направлен вперед, чтобы
не создавать помех при верховой езде. Оружие
среднего и ближнего боя включает в себя
копье (м), пальму (н) (показан лишь
наконечник без древка), кривую саблю (о),
топор с молоточком на обушной части (и).
топор с круглым лезвием (р), булаву (с),
шестопер (т), кинжал (у) и нож (ф).
XIII—XIV вв. Реконструкция по материалам
Монгольского исторического музея, Бийского
исторического музея, тебризских миниатюр,
МА ИАЭ'Г СО РАН

164
Рис. 16. Среди древностей юги-востока
европейской части страны изредка
встречаются сфероконические шлемы
со шпилем и железными масками-личинами,
изображающими горбоносые лица
с каплевидными глазами, широкими бровями
и загнутыми вверх усами. Относительно этих
находок высказывались разные мнения.
Одни исследователи считают, что эти
предметы носили бутафорский характер
и не использовались в бою, другие связывают
их с оружейном традицией Древней Руси
и кочевников Восточной Европы. В последние
годы М. В. Горелику удалось доказать,
что шлемы с железными личинами следует
с в я м з в а т ь с монголами. Антропологический
тип, который передает металлическое лицо,
отражает «древний алтайский идеал мужагероя», который «продержался в Азии,
несмотря на смену народов, языков и рас,
без изменений с V в. до н. э. по XV в. н. э.».
В бою, по его мнению, "эти шлемы
производили исключительно неприятное
впечатление на врага". И дело не только
в «мертвом» металлическом лике, взирающим
на противника живыми глазами, но и в том,
что чужой антропологический тип может
выглядеть угрожающе.Античные писатели
подчеркивали отталкивающее впечатление,
которое производил на европеоидных римлян
монголоидный облик гуннов. У многих
коренных народов Северной Азии,
принадлежащих к монголоидной расе, такие
же эмоции вызывали встречи с европейцами,
которых о н и называли людьми с птичьими
глазами и носами. Нарядные шлемы
с масками не были рядовым оружием
и принадлежали военным предводителям,
которые должны были выделяться среди
подчиненных, выглядеть в любой ситуации
бесстрастно и уверенно. X I I I — X I V вв.

ромба или треугольника. У треугольных — втулка
как у пики, плавно переходила в острие. Различалось
лишь сечение острия - у пики оно представляло собой
многогранник. Наконечники копий с широким пером
рассчитанные на бой с не прикрытым латами всадником
встречаются сравнительно редко. В таком бою применяли, похоже, другую разновидность древкового оруж и я — пальму. Пальмой называют массивный нож,
з а к р е п л е н н ы й на конце длинного, почти как у копья
древка. Заимствованные у таежных охотников, пальмы
являлись одновременно колюще-рубящим оружием.
Топоры, по всей видимости, не пользовались у монголов большой популярностью, хотя Плано Карпини
помещает их в список обязательного для монгольского
воина оружия. Они делятся на несколько типов. Одни
о ч е н ь напоминали современные плотницкие проушные.
топоры — только без бородки и без вытянутого в сторону рукояти обуха. Другие — с молоточком на обушной
части - уже встречались нам в боевом арсенале кыргызов. Третьи крепились к рукояти с помощью черешка
и имели округлое, секторовидное лезвие. По мнению
М. В. Горелика, такие топоры следует относить к мета-

И сыпались стрелы дождем...

165

тельному оружию. Вероятнее всего, они не были боевыми, а сообщали информацию о социальном статусе
владельца - наподобие небольших секир, которые
носили рынды - великокняжеские и царские телохранители-оруженосцы XIV - XVII веков. Наверное, именно
поэтому находки подобных топоров единичны.
Древним, проверенным временем булавам тоже находилось применение на поле боя. Их изображения нередки
среди персидских миниатюр, да и археологам попадаются
в руки железные навершия в форме уплощенного шара.
Такой шар крепился на д л и н н о й рукояти, снабженной

Рис. 17. Примерно так мог выглядеть
монгольский воин XV - X V I вв, Для защиты
тела он использует бригандину (а), которая
с XIV в. становится основным видом
панцирной защиты. Шлем (б), сохраняя
сфероконическую форму, целиком откован
из одного куска железа. Бармица (в) сделана
из толстой кожи, подбитой войлоком
и простеганной прочной нитью. Из оружия
ближнего боя изображены топор (г),
сабля (д), рукоять которой продолжает линию
лезвия. Такое устройство позволяло наносить
удар двумя руками. Лук и стрелы,
в соответствии с кочевнической модой.
носятся в специальных чехлах (е), сшитых
из кожи и украшенных накладными бляхами
и тиснением. Набор вооружения завершают
копье (ж) с широким наконечником
и несомкнутой втулкой и короткий нож (з),
по самую рукоять утопленный в деревянные
ножны. Реконструкция по находкам
в Ачинско-Мариинской котловине и северозападной Монголии

166
ременной петлей, куда продевалась рука. В дальнейшем в целях повышения эффективности — гладкая ударная
часть дополняется гранями и специальными ребрамилопастями. Такую многолопастную конструкцию в русских дружинах называли «шестопер», или «пернач».
Основным средством ведения ближнего боя у мон5
гольских нукеров были кривые сабли. Холодное клинковое оружие, как наиболее ценное, бойцы очень берегли,
оно передавалось из рук в руки и по наследству - этим
объясняется то, что археологи находят его нечасто.
Даже чужое оружие тщательно собиралось и уносилось
победителями. А на покоренных землях, как горестно замечает Плано Карпини, оставались только "бесчисленные головы и кости мертвых людей, лежавшие на полях".
Собственно монгольские клинки были слабо изогнуты
и снабжены пластинчатым перекрестием. Рукояти располагались под небольшим углом к лезвию и л и , как у японских мечей, как бы продолжали его линию. Клинковым
оружием, прежде всего, пользовались наиболее состоятельные воины.
Защитное вооружение у монголов получило широчайшее распространение. Высказано даже мнение, что все
м о н г о л ь с к и е в о и н ы были т я ж е л о в о о р у ж е н н ы м и ,
ибо имели надежные металлические и кожаные доспехи.
По схеме изготовления они подразделяются на несколько
видов. Это знакомые нам ламеллярные панцири, бригандины, крупнопластинчатые, ламинарные и комбинированные доспехи. Детали ламелляриых лат почти не отличались от тех, что защищали тела воинов Южной
Сибири и Центральной Азии в эпоху раннего средневековья. Круппопластинчатые латы собирались из стальных прямоугольников и квадратов миллиметровой
толщины, приклепанных горизонтальными рядами к ремням, которые потом связывались в единое полотно.
"Армированные" р е м н и ярусами располагались друг
над другом. В ином варианте панцирные пластины приклепывались к матерчатой или кожаной основе. При изготовлении бригандин, металлом подбивалась внутренняя сторона доспехов. Ламинарные латы делали
из широких кожаных лент, склеенных, как правило, в несколько слоев и прошитых. Позднее, в XV веке, принцип
соединения полос изменится: их перестанут привязывать
Рис. 18. Эта слабоизогнутая сабля, найденная
в Кузнецкой котловине, имеет обоюдоострую
колющую часть, специально сконструированную
для эффективного пробивания мягких
многослойных войлочных доспехов, которые
невозможно было рассечь рубящим ударом.
Несмотря на распространенное мнение, что такие
клинки предназначены для борьбы с противником
в жестких, в том числе металлических доспехах.
вряд ли им были позможно пробить
ламеллярныи нагрудник. Под перекрестием
клинка видна металлическая обома с длинным
концом, опущенным вдоль лезвия. Она
предназначалась для плотной фиксации оружия
в ножнах и защиты последних от повреждения
режущей частью. ХП-Х1У вв. НКМ

Рис. 19, а—в. Размеры этих трех наконечников монгольского (а), кыргызского (6) и хуннского (в)
показывают, насколько возросла мощь метательного
оружия со времен Атиллы к эпохе Чингисхана.
а — X I I I — X I V вв. Горный Алтай, раскопки
П. В. Полосьмак. МА ИАЭТ СО РАН;
6 - V I I I — X вв. Минусинская котловина, находка
в разрушенном погребении, МА ИАЭТ СО РАН:
в- рубеж эр. Горный Алтай, раскопки
Н. В. Полосъмак, МА ИАЭТ СО РАН

И сыпались стрелы дождем...
друг к другу, а начнут ковать из железа и приклепывать
к промежуточным соединительным ремням, расположенным с изнанки. Комбинированные панцири представляли собой последовательное чередование ламинарного
и ламеллярного наборов. Кожаные п а н ц и р и покрывали
лаком и расписывали зеленой, розовой, красной, оранжевой красками, а также украшали декоративной вышивкой. Металлические же панцири либо чернились, либо,
наоборот, полировались до блеска так, «что человек может видеть в них свое лицо». Надо отметить, что такая
полировка сокращала срок службы доспехов, но эстетика
брала верх над целесообразностью. Мягкий металл доспехов проковывали в собранном состоянии, края пластин
плотно прижимались друг к другу, а поверхность становилась твердой из-за поверхностного наклепа.
Своим покроем монгольские панцири напоминали
д л и н н ы й кафтан с разрезом сзади до самого крестца
и с лопастями-оплечьями до локтей. Б ы л и и такие.
что походили на кирасу, соединенную ремнями с оплечьями и набедренниками, — тип, знакомый н а м еще
по гунно-сарматскому времени. Подобные доспехи,
собранные из жестких материалов, назывались у монгольских воинов «хуяг» и «худесуту хуяг», что означало:
пронизанный, прошитый ремнями панцирь.
Подробное описание такого рода монгольских ламеллярных доспехов X I I I века оставил Плано Карпини.
Согласно этому описанию, монгольские латы состояли из четырех частей. Нагрудник защищал переднюю
часть тела от шеи до бедер и был сконструирован с учетом анатомии человека («согласно расположению человеческого тела»). От плеча до подмышек он прямоугольной
лопастью прикрывал грудь, а ниже, расширяясь в обе
стороны, охватывал бока ("облегает кругло вокруг тела").
На спине помещался кусок аналогичной формы, который
соединялся с нагрудником на боках застежками. На пле-

Рис. 20. В Заалтайском Гоби двугорбые
верблюды до сих пор встречаются в диком
виде. Местом разведения этих животных
традиционно служат полупустыни. В империи
монголов, по наблюдениям Гильома
де Рубрука, верблюды использовались
при форсировании рек. Они тянули высокие
повозки со специальными с у н д у к а м и ,
обернутыми черным войлоком, пропитанным
салом, который делал их содержимое
недоступным для влаги. Верблюды
с попонами, транспортными и вьючными
седлами признавались, по свидетельству
Плано Карпини, достойным даром в ставке
монгольских ханш. Монгольский Алтай

167

чах обе детали крепились друг к другу с помощью пряжек и железных дуг, огибающих корпус наподобие лямок.
На р у к и от плеча до к и с т и н а д е в а л и с ь д л и н н ы е
наплечники, прикрепленные к тем же дугам, а на ногипрямоугольные набедренники, продолжавшие внизу нагрудник.
Варианты этого типа боевой одежды различались
длиной и формой частей. Кроме того, составной характер доспехов позволял использовать его частично.
Доспехи, похожие на халат, тоже допускали отклонения от основного шаблона. Одни были длиннополые,
по самую щиколотку, другие — короткие (нечто среднемежду пиджаком и курткой с короткими р у к а в а м и
третьи — с длинными, до кистей рук, оплечьями. Обыкновенно оплечья, исполненные в прямоугольной или фигурной, похожей на древесный лист, форме, доходили
только до локтей. С XIV века их конструкция меняется.
Ламеллярные и л а м и н а р н ы е полотнища остаются
в прошлом. Теперь оплечья представляют собой узкие металлические полоски, горизонтальными уступами наклепанные на несколько вертикальных ремней. Ремни же
привязываются к выпуклым кованым пластинам, помещенным на плечи воина.
Кроме жестких лат, монголы использовали и « м я г кие» доспехи. Они кроились из простеганных к о н с к и м
волосом и подбитых войлоком и железными пластинами
тканей (называли их «хатангу д е г е л ь » , что значит твердый, крепкий халат), часто поддевались под жесткий
нагрудник и были, вероятно, самой распространенной
боевой одеждой. В X I I I веке и з н у т р и к ним стали
подшивать крупные металлические пластины (в похожем
варианте, под них помещали «бронежилеты», набранные
из тех же крупных пластин). С внешней стороны, на груди и на спине, доспехи часто укреплялись металлическими н а к л а д н ы м и д и с к а м и - в русской о р у ж е й н о й

168

Рис. 21. Этот позднесредневековый шлем
северокорейского происхождения сохранил
многие черты монгольской эпохи приостренную сфероконическую форму
купола, собранного из секторов, узкие
металллические накладки с узорчатыми
краями, закрывающие места их стыков, обруч
у основания шлема с фигурным, резным
верхним краем, узорчатую налобную
пластину с вырезами для глаз, подвершие
на куполе шлема в форме перевернутой чаши
с резными краями, длинный конический
шпиль навершия с маковкой-шариком
и конической трубочкой для султана.
Круглые прорезные розетки-«мишени»
на куполе шлема
наследие центральноазиатской домонгольской традиции,
восходящей к китайским и тангутским
шлемам Х-XIII вв. Трехчастная бармица
со скрытым бронированием высоко
приклепана к тулье. Её верхний край
поднимается выше обреза шлема, и тулья
получает дополнительное бронирование.
Сам металлический купол шлема обтянут
тканью. Династия Ли. Центральный
исторический музеи КНДР, г. Пхеньян

традиции их зовут зерцалами. В X I V Веке и позже крупнопластинчатые нагрудники и н а с п и н н и к и , соединенные
на плечах и боках металлическими пряжками и дополненные тоже металлическими наплечниками и подолом,
вместе с бригандиной, вытесняют почти все другие виды
панцирной защиты. В это же время в комплект защитного вооружения все тире входит кольчуга, которая
до того у монголов не была распространена.
Шлемы монгольского войска известны, и основном,
по изображениям. Они имели знакомую нам по другим
культурам сфероконическую форму, но с более низким.
словно приземистым профилем. Ковались они, в больш и н с т в е своем, как и раньше, из нескольких (от двух
до восьми) секторов, но стыковочные швы на куполе
стали закрываться узкими пластинами с фигурно вырезанными краями. Несколько изменив технологию, монгольские мастера увеличили число ребер жесткости,
попутно украсив свое изделие. Украшали его и резные
фестончатые края металлическою кольца, скреплявшего основание тульи шлема. Если накладные пластины
были изготовлены из черненого металла, то купол часто
полировался
это добавляло нарядности. Бармицы делались, скорее всего, из кожи: «Шлем же сверху железный
или медный, — цитируем Плано Карпини, — а то, что
прикрывает кругом шею и горло, — из кожи. И все эти
куски кожи составлены указанным выше способом», то есть связаны ремешками из многослойных клееных
пластин. Впрочем, археологическая картина рисуется
несколько иной. У очень немногих дошедших до нас
шлемов вдоль нижнею края пробиты отверстия. Это означает, что у этих шлемов бармицу составляли куски
кольчуги, один из которых защищал затылок, а другой лицо; для глаз в основании тульи прорезались специальные полукруглые вырезы. Встречались и войлочные
бармицы со смешанными к о ж а н о - м е т а л л и ч е с к и м и
наушами.
"Щит у них, — говорится в том же тексте, - сделан
из ивовых и л и д р у г и х прутьев, но мы не думаем,
чтобы они носили их иначе, как в лагере для охраны
императора и князей, да и то только ночью". Такие круглые щиты сильно пружинили, легко гася удары клинкового оружия. В центре щита размешался традиционный
металлический умбон. Для изготовления щитов использовались дерево и многослойная кожа.
Чтобы получить сведения о монгольской «вооруженной лошади», снова обратимся к труду Плано Карпини.
По его описанию, конские доспехи делались по ламинарному принципу и представляли собой несколько крупных
кусков, которые последовательно закрывали корпус боевого коня с обоих боков «от хвоста до головы и связываются у седла... сзади седла на спине и... на шее». Грудь
лошади охватывал нагрудник; поверх крупа, над связками боковин, помешалась другая часть панциря «в этом
куске о н и делают отверстие, через которое выставляют
хвост», — отмечает папский легат. И далее указывает
длину панциря: «Все части простираются до колен

И сыпались стрелы дождем... 169
или до связей голеней". Шею лошади тоже защищал панцирный кусок, а морду - железная маска. Конечно, есть
все основания полагать, что, кроме этого, конскими доспехами могли быть и проверенные временем войлочная
стеганая попона, и металлический ламеллярный панцирь
тюркского или кыргызского покроя.
Монгольское войско было организовано по десятичному принципу. Читаем у Плано Карпиии: «О разделении войск скажем таким образом: Чингисхан приказал,
чтобы во главе десяти человек был поставлен один
(он по-нашему называется десятником), а во главе десяти десятников был поставлен один, который называется
сотником, но главе десяти сотников был поставлен один,
который называется тысячником, а во главе тысячников
был поставлен один, и это число у них называется тьма.
Во главе же всего войска ставят двух вождей или трех,
но так, что о н и имеют подчинение одному». Десятитысячные отряды именовались туменами, а их начальники
(в русских летописях) - темниками. Все мужское население Монгольскою государства было разделено па десятки, каждый из которых "выставлял, смотря но наряду,
по одному, по два и более воинов, снабжая их назначенным продовольствием и потребностями в походе"
(М. И. Иванин — один из первых профессиональных исследователей монгольского военного искусства).
Войско состояло из трех частей — центра и двух
крыльев. Помимо собственно «полевых» частей у монголов формировались вспомогательные подразделения:
тыловое обеспечение (прообраз интендантских служб),
отряды, занимавшиеся прокладкой дорог, и разведгруппы.
Кроме, этих групп, монголы имели целую «агентурную»
разведывательную сеть, включавшую в себя и «легальных» разведчиков - купцов и послов. Уже тогда дипломатические и торговые связи с л у ж и л и н а д е ж н ы м и
каналами сбора информации.

Рис. 22. Веками устоявшийся быт кочевников
Центральной Азии меняется мало. Юрта,
неприхотливая коренастая лошадь
монгольской породы, седло, уздечка и даже
лук со стрелами, что и века назад, верно
служат потомкам грозных завоевателей.
Однако теперь стрелы свистят лишь
на праздничных состязаниях, латы и сабли атрибут костюмированных инсценировок.
а траднционные предметы кочевого быта все
чаще делаются из современных материалов
Рис. 23. Форма налучья в виде половинки
натянутого лука возникла задолго
до появления на исторической арене
монгольских племен. Однако именно
в монгольскую эпоху (вторая четверть
2-го тыс. н. э.) изделия данного типа
получили повсеместное распространение.
Это кожаное налучье. обтянутое дорогой
синей тканью и украшенное металлическими
чеканными накладками, несет в своем облике
черты дизайнерских разработок монгольских
мастеров. В подобных футлярах луки
хранили в натянутом положении.
что переводит эти изделия к разряд боевых,
т. к. долго держать напряженную кибить
с наброшеной тетивой было нельзя, —
терялись её упругие спойстна. Династия Ли.
Центральный исторический музей КНДР.
г. Пхеньян

170

Рис. 24. Монголия - страна, где седая
старина и наследие древних культур
мирно уживаются с традициями
сегодняшнего дня. Пастухи с почтением
относятся к древним святыням, нередко
сооружают около них культовые
постройки и возносят моления духам
своих предков. У древних наскальных
рисунков сложен невысокий каменный
столб — «обо». Около таких каменных
кладок, обычно устраиваемых
на перевалах, высоких и заметных издали
местах, вблизи древних троп и дорог,
пастухи и путники оставляют
приношения местным духам. Время
сооружения подобных «обо» неясно.
Урочище Антагол. Гобийский Алтай

Нравы и порядки монгольской армии были необыкновенно суровыми. Железная дисциплина, столь не свойственная кочевым отрядам, поддерживалась весьма
жестокими мерами. Обратимся к свидетельствам Плано
К а р п и н и : «Когда же войска находятся на в о й н е ,
то если из десяти человек бежит один или двое, или трое,
или даже больше, то все они умерщвляются, и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все у м е р в л я ются; и. говоря кратко, если они не отступают сообща,
то все бегущие умерщвляются; точно так же, если один
или два или больше смело вступают в бой, а десять других не следуют, то их тоже умерщвляют, а если из десяти
попадают в плен один или больше, другие же товарищи
не освобождают их, то они тоже у м е р щ в л я ю т с я » .
Комментарии излишни. Вместе с тем не чолько кнут царствовал в монгольском войске. Заботу о воинах Чингисхан ставил очень высоко и того же требовал от своих
командиров. «Подобает начальствовать войском тому,
кто сам чувствует жажду и голод и соразмеряет с этим
положением других, идет по дороге с расчетом и не допускает войско терпеть голод и жажду, а четвероногих
отощать. На это смысл указывает: идите шагом слабейшего из нас».

Высокий профессионализм воинов достигался постоя н н ы м и тренировками и их целенаправленной подготовкой, начиная с детского возраста. Дети в «два или три
года от роду сразу же начинают ездить верхом, и управляют лошадьми, и скачут на них, и им дается лук сообразно их возрасту, и они учатся пускать стрелы, ибо они
очень ловки, а также смелы». В немалой степени этому
способствовал и сам военизированный кочевой быт. Это
отмечали средневековые историки: «Родятся и вырастают на седле и на лошади, они сами собой научаются
сражаться, потому что вся их жизнь круглый год проводится на охоте. Оттого у них нет пехоты, а все конница".
Чингисхан любил повторять, что «зверовая охота — школа войны». На устраиваемые им облавы собирались
участники со всей Монголии. Приехавшие на охоту считались на военном положении, когда всякая оплошность
не говоря об ослушании, строю наказывалась. Состав
численность и даже вооружение подразделения охотников-облавщиков были практически идентичны воинским.
Отряды участников д е л и л и с ь на правое и левое
к р ы л ь я и центр, со своими н а ч а л ь н и к а м и во главе
Использовались одни и те же приемы — окружение,
нагон на засаду и в назначенные места, отсечение путей

И сыпались стрелы дождем...
отхода. "Когда нет войны с врагами, — говорится в "Великой Ясе" Ч и н г и с х а н а , пусть... учат с ы н о в е й ,
как гнать диких зверей, чтобы они навыкли к бою и обрели силу и выносливость, и затем бросались на врага,
как на диких животных, не щадя",
У монголов совершеннолетие наступало в 13 лет,
и с этих пор юноши несли воинскую службу и участвовавал в облавных охотах. Первая охота была чем-то вроде
инициации — обряда воинского посвящения. Бытовал
и обряд помазания (натирания мясом и жиром) пальца
мальчика, впервые убившего зверя на охоте. Известно,
что, когда Чингисхан смазал пальцы своим внукам
Хулагу-хану и Хубилаю, впервые добывшым зверя,
им было девять и, соответственно, одиннадцать лет.

Рис. 25. Тяжеловооруженный монгольский
всадник. Корпус его лошади закрыт двумя
"броневыми" пластинами, собранными
из длинных кожаных лент. На боках лошади
они удерживаются переброшенными
через спину ремнями, которые прикрынаются
сверху седлом и широкой армированной
пластиной, помещенной поверх крупа
животного (накрупник). На груди
и под репицей хвоста боковые пластины
свободно соединены между собой ремнями
так, что, образуя некое подобие короба вокруг
туловища лошади, не мешают ей двигаться.
Грудь животного дополнительно прикрыта
«фартуком» нагрудника. Шею защищает
двучастный панцирный кусок (нашейник),
морду - металлическая маска. Реконструкция
по изобразительным материалам
монгольского исторического музея г. УланБатора и описанию Плано Карпини

171

172
В период облав много внимания уделялось играм и различным богатырским утехам. Например, стрельбе из
лука, борьбе, соревнованиям в физической силе (так,
одно из них заключалось в том, что участники пытались
голыми руками сломать берцовые кости животного).
Сказители, как всегда, рассказывали предания и легенды, воспевали подвиги славных воинов.
Монголы серьезно готовились к войне и, прежде чем
напасть, обстоятельно собирали о недруге все доступные
сведения. Выявляли недовольных в рядах предполагаемого противника, не брезговали и подкупом, чтобы привлечь его на свою сторону. Вторжение н а ч и н а л о с ь
глубокими рейдами по тылам врага нескольких отрядов,
обходивших его города, укрепленные пункты и крупные
скопления войск. Они разгоняли стада и истребляли
жителей, при этом внимательно наблюдая за передвижением вражеских войск. «Когда они желают пойти на войну, они отправляют вперед передовых застрельщиков,
у которых нет с собой ничего, кроме войлоков, лошадей
и оружия. Они ничего не грабят, не жгут домов. не убивают зверей, а только ранят и умерщвляют людей,
а если не могут иного, обращают их в бегство; все же они
гораздо охотнее убивают, чем обращают в бегство",
замечает Илано Карнини. Помимо таких «оперативных»
частей, впереди основных сил монгольского войска двигался легкий мобильный авангард, решавший задачи
ближней разведки (и разведки боем, в том числе).
Эти отряды, постоянно тревожили врага: отступали, выпустив серию стрел, и нападали вновь, не ввязываясь
в серьезную схватку. "Надо знать, что всякий раз, как они
завидят врагов, они идут на них, и каждый бросает в своих противников три или четыре стрелы; и если они видят,
что не могут их победить, то отступают опять к своим;
и это они делают ради обмана, чтобы враги преследовали их до тех мест, где они устроили засаду; и если враги
преследуют до вышеупомянутой засады, они окружают
их и таким образом ранят и убивают».
За авангардом следовали главные силы монгольского
войска, «которое, наоборот, забирает все, что находит;
также и людей, если их могут найти, забирают в плен
и убивают. Тем не менее, все же стоящие во главе войска
посылают после этого глашатаев, которые д о л ж н ы
находить людей и укрепления, и они очень искусны к розысках». — сообщает Плано Карпини. Перед началом решающей битвы все подвижные монгольские отряды
быстро собирались воедино и занимали свое место в общем строю. «Когда же они желают приступить к сражению, то располагают все войска так. как они должны
сражаться». Войско выстраивалось в несколько линий передние состояли из легковооруженных воинов и союзнических отрядов, а з а д н и й эшелон включал в себя
тяжелую конницу и резерв, который бросали и бой
в решающий момент. Монгольские полководцы, в отличие от распространенной в древнем мире практики, личного участия в сражении не принимали и чудес доблести,
как правило, не показывали. Наоборот: «Вожди или на-

Рис. 26. Монгол верхом на коне. Рисунок
китайского художника X V I I в. На заднем
плане персидская миниатюра 1315 года.
изображающая торжественный выезд
могольского хана. Видна походная юрта.
В свое время такое сооружение немало
удивило Плано Карпини, который сообщил,
что подобные жилища устанавливались
на большие повозки, которые могли тащить
до 22 быков

И сыпались стрелы дождем...

173

Риг. 27. Байкал. Жемчужина Азии.
Многое видели эти воды. Берега
священного озера хранят тайны степных
владык и повелителей кочевых империй.
Где-то здесь, по народному поверью,
нашел пристанище и дух великого
завоевателя Вселенной - Чингисхана

начальники войска, — читаем мы далее, — не вступают
в бой, но стоят вдали против поиска врагов и имеют рядом с собой на конях отроко, а также женщин и лошадей. Иногда они делают чучела людей и помещают их
на лошадей; это они делают для того, чтобы заставить думать о большем количестве воюющих». Чтобы еще более
усилить обманный эффект, монголы гнали перед собой
пленных; именно пленные (вместе с союзниками и небольшими конвойными группами) принимали на себя
первый, самый мощный, удар неприятеля. Затем «другие
отряды более храбрых людей они посылают далеко справа и слева, чтобы их не видали их противники, и таким
образом окружают протииникон и замыкают в середину;
и таким образом они начинают сражаться со всех сторон.
И хотя их иногда мало, противники их, которые окружены, воображают, что их много. А в особенности бывает

это тогда, когда они видят тех, которые н а х о д я т с я
при вожде или начальнике войска, отроков, женщин,
лошадей и чучел, которых, как сказано выше, они считают за воителей и вследствие этого приходят в страх
и замешательство». Этот маневр напоминает один из приемов облавной охоты, когда стрелки, загонщики и следопыты двумя крыльями, расходясь далеко в стороны,
согласованно и тихо окружают целый район, а потом,
сжимаясь, избивают со всех сторон стрелами загнанных
в котел животных.
Сражение начиналось по команде массированным обстрелом противника из луков. «Татары не смеют начать
битвы, пока не забьет накар (большой барабан - Л. С.)
их начальника; как только он забьет, тут они и н а ч и н а ют битву... — свидетельствует венецианский купец и путешественник Марко Поло, прослуживший семнадцать
лет у монгольского хана Хубилая, — прежде, нежели на-

кар забьет, поют они и т и х о играют на двуструнных
инструментах; поют, играют и тихо веселятся, поджидая
схватку... Забил накар, и люди, не медля, бросились друг
на друга. Схватились за луки и стали пускать стрелы.
Переполнился весь воздух стрелами, словно дождем;
много людей было смертельно поранено. За криками
и воплями и грома нельзя было расслышать; воистину,
видно было, что сошлись враги смертельные. Метали
стрелы, пока их хватало; и много было мертвых и насмерть раненных». По сведениям Марко Поло, «каждый
воин в сражении имел 60 стрел, 30 маленьких — метать,
и 30 больших с ж е л е з н ы м ш и р о к и м наконечником;
их бросают вблизи в лицо, в руки, перерезывают ими
тетивы и много вреда наносят ими».
Очень высокую частоту стрельбы монгольской конницы отмечали практически все очевидцы, неизменно
сравнивая с дождем ту страшную картину, что открывалась их глазам. «И летели стрелы в город, словно дождь
из бесчисленных туч», — восклицает русский летописец.
«Стрелы у них... не летят, а как бы ливнем льются», вторит ему венгерский миссионер. Средневековые лучники могли прицельно выпускать до 8—12 стрел в минуту.
Если даже мы сократим частоту стрельбы до 5 выстрелов, то за минуту разные подразделения монгольского
войска (десяток, сотня, тысяча и т. д.) выпусками по 50,
500, 5000 стрел, а при максимальной скорострельности
в воздух возле каждой сотни воинов ежеминутно взмывало до 1200 стрел.
Проводить массированный обстрел — дело непростое.
Оно требует (кроме индивидуальной выучки) организации стрелковой линии таким образом, чтобы лучники видели цель и не мешали друг другу. Эту задачу монголы
решали двояко.

174

С одной стороны, для этого практиковалась исстари
известная в кочевой среде тактика рассыпного строя,
включавшая ложное отступление и обстрел вполоборота назад преследующего противника. Вот как это описывается у Марко Поло: "В битвах с врагом берут верх
вот как: убегать от врага не стыдятся, убегая, поворачиваются и стреляют. Коней своих приучили, как собак,
ворочать во все стороны. Когда их гонят, на бегу дерутся, славно да сильно, так же точно, как бы стояли лицом
к лицу с врагом; бежит назад и поворачивается, стреляет метко, бьет и вражьих коней, и людей; враг думает.
что они расстроены и побеждены, а сам проигрывает
от того, что кони у него перестреляны, да и людей изрядно побито. Татары, как увидят, что перебили и вражьих
коней, и людей, поворачивают назад и бьются славно,
храбро, разоряют и побеждают врага".
Существовал и другой прием. Суть его сводилась
к следующему: отряды выстраивались друг за другом
в кольцо и, проскакивая по очереди мимо неприятеля,
пускали в него стрелы. Интенсивность обстрела при этом
достигалась очень высокая. «Когда им приходится сражаться на открытой равнине, а враги находятся от н и х
на расстоянии полета стрелы,
пишет Марко Поло. то они... изгибают войско и носятся но кругу, чтобы вернее и удобнее стрелять во врага. Среди таким образом наступающих и отступающих соблюдается удивительный
порядок. Правда, для этого у них есть опытные в сих
делах вожатые, за которыми они следуют. Но если эти
вожатые падут от вражеских стрел или вдруг от страха
ошибутся в соблюдении строя, то всем войском овладевает такое замешательство, что они не в состоянии вернуться к порядку и стрелять во врага».
За соблюдением строя в этом случае следили чрезвычайно строго. Неслучайно сам Чингисхан грозил смертной казнью тому, кто немедленно «не вернется в строй
и не займет своего первоначального места». Шквальный
обстрел длился до тех пор, пока хватало стрел. Или же
пока противник не расстраивал своих рядов и не обращался в бегство. Если и после столь убийственного обстрела противник продолжал сопротивляться, то на его
обескровленные ряды лавой обрушивалась тяжелая конница монголов, которая таранным ударом в слабое место
разрывала боевые порядки. Этим начиналась вторая фаза
сражения — ближний бой. Еще раз обратимся к свидетельству Марко Поло: «Вышли все стрелы, попрятали
они свои луки в колчаны, схватились за мечи и палицы
и бросились друг на друга. Стали они наносить сильные
удары мечами и палицами; началась злая и жестокая битва; наносились и получались удары сильные; отсекались
руки, и замертво падали люди на землю; знайте, по истинной правде, вскоре после того, как началась рукопашная битва, покрылась земля мертвыми да смертельно
раненными».

Задачей монгольской армии было тотальное истребление живой силы противника, что она всегда и пыталась сделать с особой жестокостью. Очевидцы нередко
сообщали о том, что после битвы монголы беспощадно
предавали топору всех без разбора, включая и сдавшихся в плен. Монгольские завоеватели впервые познакомили мир с тактикой массового уничтожения народов,
когда вырезались и старики, и женщины, и дети ростом
выше оси тележного колеса.
Столкнувшись с очень сильным и стойким противником, монголы прибегали к различного рода хитростям
и уловкам. О чучелах верхом на лошадях, о ложных отступлениях, о п л е н н ы х на острие удара мы уже
у п о м и н а л и . Нередко монгольские полководцы сами
моделировали схему вражеского отступления, оставляя
для него лишь заранее определенные маршруты.

И сыпались стрелы дождем...

175

Рис. 28 Еще один рисунок китайского
художника XVII в., изображающий
спешенного монгола. На заднем плане
показан штурм крепостных сооружений
монгольским войском с использованием
китайских камнеметных машин. Иранская
миниатюра начала XIV в.

Рис. 29. Белые стены буддийского монастыря
Эрдени-дзу с X V I в. расположились
на вершине песчаного вала, некогда
окружавшего Каракорум (по-монгольски
Хара-Хорин) — столицу могущественной
империи Чингизидов. Монастырь занимает
лишь часть обширной территории города,
основанного в 1220 г. в верхнем течении
р. Орхон самим Чингисханом и простоявшего
у подножья Хангайских гор свыше 300 лет.
Современная высота вала вокруг древних
развалин местами достигает четырех метров,
ширина — восьми метров, кое-где
сохранились и остатки заплывшего рва.
О былой роскоши города можно судить
по сведениям китайских летописей, данным
археологических раскопок и запискам
европейских путешественников - Марко
Поло. Плано Карпини, Гильома Рубрука.
Последний, посетив Каракорум в 1253 году,
оставил не только подробное описание
многолюдного города и резиденции Мункэхана, но и невиданного по тем временам
«чуда» - серебряного дерева, сотворенного
французским мастером Гильомом Буше.
с фигурами ангела, трубящего в горн, львов
и змей, из пасти которых в нужный момент
текли вино, кумыс и прочие хмельные
напитки

И только «те начнут бежать и отделяться друг от друга,
их преследуют и тогда, во время бегства, убивают
больше, чем могут умертвить на войне», - свидстельствует Плано Карпини. Впрочем, если «против них имеется
большое войско, они иногда обходят его на один или два
дня пути и тайно нападают на другую часть земли и разграбляют ее, при этом они убивают людей, разрушают
и опустошают землю. А если они видят, что не могут
сделать и этого, то отступают назад на десять и л и двенадцать дней пути. Иногда также они пребывают в безопасном месте, пока войско их врагов не разделится,
и тогда они приходят украдкой и опустошают землю.
Ибо в войнах они весьма хитры, так как сражались с другими народами уже сорок лет и даже более».
Ко всему сказанному следует добавить высокую
скорость передвижения и маневренность монгольской кавалерии. В походе за каждым воином следовало налегке
несколько лошадей. При всем своем неказистом виде

(столь у д и в л я в ш е м европейцев), эти н е в ы с о к и е ,
коренастые и большеголовые лошади отличались необыкновенной резвостью и выносливостью. Говорят,
что приученные животные повсюду, как собачонки, трусили за хозяевами. Они были неприхотливы в пище
и могли в голодное время довольствоваться пучком
жестких ветвей. Сами монголы, по словам Марко Поло,
«когда отправляются в долгий путь, на войну, сбруи с собой не берут, а возьмут два кожаных меха с молоком
для питья, да глиняный горшок варить мясо. Везут также маленькую палатку укрываться на случай дождя. Случится надобность, так скачут... дней десять без пищи,
не разводя огня, и питаются кровью своих коней; проткнут жилу коня, да и пьют кровь". Монгольские воины
не г н у ш а л и с ь в трудную минуту собирать насекомых
со своего тела и питаться ими. «Голодая один день или
два, — замечает 11лапо Кариини, — и вовсе ничего не вкушая, они не выражают какого-нибудь нетерпения, но поют и играют, как будто хорошо поели. Во время верховой
езды они сносят великую стужу, иногда терпят также
и чрезмерный зной». Все вышеперечисленное позволяло
монгольским авангардам совершать беспримерные
для своего времени переходы. Так, тумены Субедея-багатура, по д а н н ы м Ю. С. Худякова, во время венгерского
похода за три дня прошли 290 километров (обычные переходы не превышали 50-ти километров в день).
Помимо мужчин-воинов, в обстреле неприятеля принимали участие и монгольские «амазонки». В целом, монгольское войско старалось решить исход сражения именно на этой первой, наименее опасной для него, стадии боя,
дабы избежать кровопролитной рукопашной схватки.
Широкие реки не были проблемой для монгольской
армии, в совершенстве освоившей способы преодоления
водных преград. Были знакомы монголы и с китайской
осадной техникой — с ее помощью они неоднократно
брали даже сильно укрепленные центры.

176

Глава 8

«Железные волки» с таежных проток

Е

сли от алтайских предгорий д в и г а т ь с я на север,
куда стремятся воды всех великих сибирских рек,
останив позади степную Кулунду и Барабинскую лесостепь с ее болотами и озерами, то очень скоро все чаще
встречающиеся густые колки сольются в сплошную стену
знаменитой сибирской тайги, уходящую почти на тысячу
километров к студеному океану. Мощный подлесок здесь тесно оплетает стволы берез, все ближе подступают болота,
оставляя сухие места лишь на крутых останцах, островах
да вдоль русел рек. Участки чахлой растительности перемежаются с массивами хвойного леса. Высокий к о ч к а р н и к
п р у ж и н и т иод ногами, путь перерезают глухие п р о м о и н ы .
затянутые ржавой водой, и замшелые завалы. Впереди
Васюганье — к р у п н е й ш а я в Евразии болотная система. Дальше пути нет, только на лодке по извилистым таежным речкам, либо, когда выпадет снег, по зимнику — узенькой
дорожке, пробитой санями. В этих местах в густом кустарнике можно увидеть заблудившуюся полярную сову, а на полосе
влажной береговой глины — следы бобра, выдры, северного
оленя или глубокий отпечаток пятки бурого медведя.
В тайге очень много болот и густая речная сеть. Ширина междуречий обычно не достигает и 12-ти километров,
а местами они гораздо меньше (не более 5 -6-ти километров).
Реки медленно текут в просторных поймах, образуя причуд л и в ы й орнамент и порой почти замыкая полные кольца.
Паводки здесь столь обильны, что на главных реках возникает даже встречное течение. Вода таежных рек затопляет
окрестности, иногда (например, в бассейне реки Васюган)
позволяя свободно переезжать на лодках через водоразделы.
Широкие п о й м ы почти полностью скрываются под водой.
Спокойное прежде течение становится быстрым и бурным,
забивая русла «заломами» упавших деревьев. Эти естественные баррикады иногда напоминают рукотворную плотину, по
которой свободно можно пройти с одного берега на другой.
Сюда, на и с т о р и ч е с к у ю родину, к своим к у м и р а м ,
капищам и замшелым бревенчатым стенам городков, разброс а н н ы х на узких р е ч н ы х протоках, стали возвращаться
из долгих походов в « п о л у д е н н ы е с т р а н ы » п о т о м к и
мигрантов, некогда ушедшие отсюда в поисках лучшей
жизни. Они несли с собой многочисленные трофеи и новые
знания, почерпнутые в общении с ю ж н ы м и культурами
Конечно, не все кулайцы под нажимом грозных полчищ хуннского союза вернулись назад. Кто-то закрепился на обжитые

«Железные волки» с таежных проток

177

Рис. 1. Один из малых притоков Оби
Рис. 2. Шелаб (крылатый медведь) — злой дух
таежного пантеона. МАЭС ТГУ

178
местах Верхнего Приобья. На какое-то время обезлюдела
лесостепь. Ушли на запад вместе с хуннскими полчищами саргатские всадники. Переждав грозу, сюда вновь
в ы д в и н у л и с ь п р е д п р и и м ч и в ы е п л е м е н а лесного
Прииртышья. С ослаблением внешней военной угрозы
военно-политический союз кулайских племен распался — распалась и некогда единая общность. И когда
на границах леса замелькали тюркоязычные всадники,
они имели дело с населением уже трех новых археологических культур — верхнеобской, релкинской в Среднем
Приобье и потчевашской в Прииртышье, Их объединяли общие таежные корни, во многом схожая среда обитания и близкий круг основных занятий. Тем не менее,
это были уже разные племена, отличавшиеся даже наречием. Хотя исследователи определяют языковую принадлежность птих культурных образований неоднозначно
(угорская, самодийская, угро-самодийская), для нас это
уже не столь важно, ибо, как показывают работы этнографов, у народов, даже не связанных между собой
и с т о р и ч е с к и и относящихся к р а з н ы м я з ы к о в ы м
группам, но живущих в о д н и х природных условиях,
возникает больше сходства друг с другом, чем у отдаленн ы х групп одного и того же этноса. Это означает, что
в военной сфере культурные различия у релкинцев, потчевашцев и некоторых групп всрхнеобцев, населявших
глубины ленточных боров, не играли определяющей
роли. Все они внесли свой нклад в копилку боевого
опыта таежных воинств.

Лук был основным оружием населения таежной
полосы. В о т л и ч и е от образцов, р а с п р о с т р а н е н н ы х
в кочевой среде, таежники метательное оружие целиком
делали из дерена. Местные л у к и были значительных
размеров. Д л и н а кибити со снятой тетивой достигала
2 метров. Встречались изделия и меньших размеров в пределах 140 сантиметров.
Процесс изготовления подобного оружия подробно
описан этнографами в конце XIX — начале XX века.
Согласно этим описаниям, на нижнюю планку шла специально подобранная древесина тонкоствольной сосны
или ели, а на верхнюю — береза. Вся древесина подбиралась исключительно прямослойная и без сучков. Особые
требования предъявлялись сосне использовали только
дерево, выросшее на опушке леса или на склоне овраги.
обращенном к югу. Древесина такого дерева, постоянно
находившегося на солнце, называлась «креневой» (или
«кремлевой»). Она отличалась повышенной прочностью,
потому что под теплыми солнечными лучами хорошо
пропитывалась смолой. Это имело большое значение.
Внешняя и внутренняя стороны лука испытывают разные нагрузки. На внешнюю действуют силы растяжения,
на внутреннюю сжатия. Береза, как очень пластичный
материал, лучше работает снаружи, жесткая и х р у п к а я
сосна прекрасно сопротивляется сжатию.
Из подходящего дерева вырубались заготовки
до 2 метров длиной и 2—5 сантиметров толщиной. Концы
лука делались из черемухи. После просушки (в течение

Рис. 3. Бронзовое изображение Мир-суснехума — популярного божества обских угров.
Он сидит, положив одну руку па гриву
лошади, другую на ее круп, в позе, обычной
для отдыхающего кочевника. Небесный
всадник словно только что выиграл
состязание со своими братьями, которое дало
ему право на| управление людьми, В эпоху
средневековья облик божества приобретает
воинственные черты. У бронзовых фигурок
появляется оружие (палаш с кольцевым
навершием), которое становится обычным
атрибутом изображений Мир-сусне-хума.
VI—VIII вв. Среднее Приобье. НГКМ

«Железные волки» с таежных проток

179

2—3 дней) из болванки выстругивались основные детали.
Особо тщательно обрабатывались плоскости будущей
склейки. Той части черемухового конца, которую предполагалось поместить между плашками кибити, придавалась форма клина. После этого на специальном гнбале
( гибалом называлась доска с рядами п р о с в е р л е н н ы х
дырок, куда вставлялось несколько небольших деревянных стержней) выгибалась кремлевая часть будущего
тука.
Клеем, сваренным из чешуи, жаберных крышек, плавников, кишок и воздушных пузырей рыб, все детали лука
скреплялись между собой и стягивались саргой — тонким
кедровым корнем. Для оклейки лука использовались
в ы в а р е н и ы е в н у т р е н н и е слои бересты; в мокром
состоянии их наклеивали на кибить со стороны спинки,
образуя многослойное покрытие. Все стыковочные швы
располагались изнутри, со стороны тетивы. Такая обработка была вызвана необходимостью защитить оружие
Рис. 4. Луки собирались из нескольких,
тщательно подогнанных друг к другу,
деревянных частей. Как правнло, кибить
состояла из двух склеенных между собой
плашек —шириной в районе плеч примерно
4 сантимстра. Верхняя плашка прелставляла
собой сильно уплощенный сегмент, н и ж н я я
была слегка выпуклой. Между собой они
склеивались таким образом, что в сечении
плечи лука выглядели как асимметричный
эллипс или полуовал. В центральной части
кибити иыстругивался перехват под руку.
В отдельных случаях там же фиксировалась
усиливающая деревянная надставка. Концы
лука вырезались из отдельных кусочков
дерева (длиной примерно 20 сантиметров)
и вклеивались между планками кибити
под некоторым углом к ней. Древесина
подбнралась так, чтобы годичные кольца
соостветствали внешнему округленному
профилю выстругиваемой планки
Рис. 5. Гибало для обработки кибити лука.
Это приспособление применялось так:
на стержни, помещенные внизу, опиралась
центральная часть заготовки кибити (будущая
рукоять). Концы ее отжимались кверху.
и под них в соответствующие отверстия
вставлялись другие стержни. Через некоторое
время планку снимали, разогревали над огнем,
пропитывали смолами и вновь иэгибали на этот раз концы ей приподнимали чуть выше
и опирали на колышки, вставленные
в следующие отверстия. И так до тех пор,
пока основа лука не приобретала необходимую
форму. Выгиб делался в противоположную
от тетивы сторону
Рис. 6. Деревянный врезной конец лука.
Прежде места соединения таких деталей
с кибитью укреплялись с боков роговыми
фиксирующими накладками. Теперь
рационально продуманное ступенчатое
сочленение позволяет избежать столь
громоздкой конструкции. Дополнительная
обмотка приостренного окончания не дает
самому концу лука провернуться и отделиться
от кибити при натяжении тетивы. МАЭС ТГУ

от воздействия атмосферной влаги, при неправильном
изготовлении способной существенно снизить (вплоть
до полной потери) упругость лука. С другой стороны,
берестяное покрытие предотвращало и чрезмерное высых а н и е древесины, делающее ее хрупкой. Наконец, еще
влажный лук заворачивали в тонкие деревянные стружки
и сушили. Цельнодеревянный лук был достаточно
м о щ н ы м оружием, и стрелой, выпущенной из него,
можно было, по свидетельству Григория Новицкого
(автора "Краткого описания о народе остяцком..." начала
XVIII века, первого этнографического исследования
культуры и быта обских угров), «...и наикрепчайших зверев: медведя, лосей, оленей убивать».
Тетива сплеталась из крапивного волокна и была
на 25—30 см короче кибити. Несколько раз вымоченную
в воде и вытянутую тетиву после сушки промазывали
рыбьим клеем. Делали ее также из жильных нитей:
их сначала попарно сплетали в шнуры, а затем скручивал и . Тетиву тщательно полировали и у п л о т н я л и ,
несколько раз протягивая сквозь маленькое отверстие

180
Рис. 8. Во второй половине 1-го тыс.
у таежников (как и во всем тюркском мире)
были популярны трехлопастные проникатели,
среди которых все еще встречаются ярусные.
По сравнению с образцами гунно-сарматского
времени, они гораздо больших размеров.
Ближе к концу 1-го тыс. распространяются
трехгранно-трехлопастные наконечники
с массивным острием и маленькими
лопастями - в первые века 2-го тыс. они
быстро вытесняются плоскими аналогами.
В монгольские время наконечники
с лопастями — скорее, редкое исключение,
нежели черта эпохи. Елыкаевский клад.
Кемеровская область. МАЭС ТГУ

Рис. 7, а -г. Изготовление оперения
начиналось с того, что стержень пера
разделялся на части. Затем с них сдиралось
опахало имеете с тонкой полоской корешка.
Полученные "флажки" наклеивались
на древко так, чтобы изгиб пера был
направлен в одну сторону (г). Древко стрелы
под самым ушком плотно обматывалось
тонкой нитью, которая не только зажимала
кончики «флажка», но и предохраняла древко
от разрушения ударами тетивы (а, б).
Трещина от таких ударов хорошо заметна
у древка 6ез оперения и обмотки (в),
а, б, в - МА ИАЭТ СО РАН; г - схема
изготовления оперения

к деревянной чурке, потом на ее концах завязывали ушки
и набрасывали на концы лука. Иногда готовую тетиву
обматывали тонким ремешком или оклеивали берестой.
Остяцкий героический эпос, зарождение которого
исследователи относят к концу 1-го тысячелетия, донес
до нас живое и образное описание такого лука, последовательно перечисляя его составляющие: кремлевоее дерево,
«дубравные» березы, береста, клей, крапивная и шелковая нить для тетивы. Как видно, здесь ни о каких костяных усиливающих деталях, подобных тем, что б ы л и
у луков степных народов, речь не идет. И не потому,
что таежные аборигены не знали подобных конструкций.
В археологических памятниках, относящихся к их культуре, изредка встречаются роговые концевые и срединные накладки. Просто местные изделия больше соответствовали таежному климату 2 .
Длина стрел колебалась в пределах 60—70 сантиметров. Изготавливались они из тщательно просушенных
планок прямослойной древесины, от которых откалывались д л и н н ы е чурки, с в о и м диаметром несколько

превосходящие диаметр будущей стрелы. Чурки выравнивались и вчерне остругивались ножом. В торце заготовки н а м е ч а л о с ь небольшое углубление, куда легким
п о с т у к и в а н и е м забивался ч е р е ш о к н а к о н е ч н и к а
Любопытно, что некоторые черешки были винтообразно
перекручены, то есть входили в древесину по п р и н ц и п у
штопора. После этого древко доводилось до н у ж н ы х
размеров и формы. Почти готовую стрелу аккуратно
скоблили, а потом выглаживали специальным маленьким
ножевым стругом — такие струги бытуют в тайге по сей
день.
Форма древка стрелы долгое время была ц и л и н д р и ческой. Однако где-то в середине 2-го тысячелетия появились стрелы вытянутой сигарообразной формы с небольшим утолщением посередине. Эти изменения
понадобились для того, чтобы гасить вредные последствия сильных продольных колебаний, которые приобретает стрела в момент спуска тетивы. Такие стрелы
использовались до н е д а в н и х пор многими народами
лесной полосы, в том числе селькупами. После оконча-

"Железные волки" с таежных проток

Рис. 9- Деревянное изваяние духапокровителя. Ранг подобных божеств мог
колебаться от семейных духов
до покровителей крупного территориального
объединения - княжества. По истечении семи
лет деревянные изваяния менялись:
отслужившие свой срок фигуры
складывались неподалеку, а на новые
изваяния переносились все металлические
атрибуты старых божков. Некоторые идолы
облекались в кольчуги, получали в руки
сабли, луки, стрелы. Последние занимали
особое место в верованиях коренного
населения Сибири. Им часто приписывалась
способность видеть, слышать, мыслить,
самостоятельно передвигаться, находить
врага, доставлять послания и т. д.
До недавнего времени изображение
почитаемого идола могло представлять собой
куклу, собранную из пучка стрел,
обмотанного тряпками. Стрела в обскоугорской и селькупской традиции могла
выступать символом воина. Нижнее Приобье.
Материалы И. Н. Гемуева и А. М Сагалаева.
МА ИАЭТ СО РАН

тельной обработки древка место крепления наконечника
усиливали, обматывая сухожилиями и оклеивая сверху
полосками бересты.
Довершало оформление стрелы оперение. На него
шли только маховые перья птиц. На одной стреле перья
должны быть одной твердости и обязательно с одного
крыла. Считалось, что только шесть перьев из него пригодны для оперения. Хорошие перья высоко ц е н и л и с ь ,
и, согласно героическим былинам, часто собирались с населения в качестве дани. Обские угры предпочитали
перья орла или ястреба, самодийцы — перья орла или филина, ибо, по поверью, они не боятся сырой погоды.
Впрочем, выбор «породы» перьев обуславливался и верой
в то, что летное мастерство и хищная сущность их бывшего "хозяина" непосредственно воплощаются в точность и смертоносность удара метательного снаряда.
Стрелы издревле имели сакральное значение. Они
нередко использовались в различных культовых церемониях и шаманской практике. Отточенным наконечником
стрелы селькупы перерезали пуповины новорожденных,

при этом каждый раз к древку привязывалась тряпочкаприклад. По легенде, при первом вывозе новорожденного
мальчика на родовое озеро они бросали в воду лук и стрелу.
Да и сами воины назывались у них «лака», что означало
военную стрелу. У васюгапско-ваховских хантов при рожден и и мальчика лук и три стрелы вешали на ель или сосну.
Салымские же ханты помещали лук и стрелы в священный
а м б а р ч и к , подобным образом п о с т у п а л и и манси.
По целому ряду этнографических свидетельств, лук и стрелы в отдельных случаях заменяли шаманский бубен непременный атрибут камлания и главное «транспортное»
средство шамана, посредством которого он совершает свои
путешествия в иные миры. Все это, вероятно, связано
со свойством стрелы целенаправленно перемещаться в пространстве. Посещая культовые места, обские угры еще недавно жертвовали духу стрелу.
Среди таежных стрел следует особо отметить так называемые томары — стрелы с тупыми деревянными (реже
костяными) наконечниками. С ними ходили на пушного
зверя, потому что они не портили ценный мех. Делались

182

Рис. 10. Различные типы таежных
наконечников стрел. Нижнее Приобье.
Этнографическая коллекция.
МА ИАЭТ СО РАН

томары, как правило, из березы (заодно с древком) и имели коническое или яйцевидное расширение на конце.
Для предохранения запястья левой руки от ударом
тетивой использовались металлические и роговые наборные браслеты и щитки. Последние всегда были овальной
или эллипсовидной формы, выпуклой в продольном сечении. С вытянутых сторон через пару отверстий пропускались р е м н и для крепления. Такие приспособления
встречались вплоть до недавнего времени.
Панцири лесного населения по устройству защитной
поверхности были практически тождественны доспехам
тюркозычного населения. Таежники, как и их южные
соседи, тоже носили наборные пластинчатые латы, соединенные ремнями по ламеллярному п р и н ц и п у .
Пластинки сшивались в ленты, скреплявшиеся между
собой. Самым простым креплением представляется стяж0
ка лент р е м н я м и . В этом случае получается плотная
и жесткая к о н с т р у к ц и я , удобно облегающая корпус
по кругу, но создающая немало помех наклонным движен и я м тела. Проблема эта решается просто — н и ж н и й
обрез подобных лат не должен опускаться ниже талии.
Отсюда и его название — нагрудник. Всю остальную
броню, закрывающую руки и бедра, следовало делать
подвижной. В соответствии с этими п р и н ц и п а м и и создавались таежные панцири. Плотные связанные участки
плетения закрывали верхнюю часть груди, а ниже, начиная с живота, наборные ленты соединялись друг с другом
по ламинарному принципу, то есть свободно подвешивались ярусами на шнурах. Кстати, таежным воинам подоб-

ные доспехи были даже более необходимы, нежели степнякам. Ведь таежники сражались в пешем строю — от степени гибкости и подвижности зависело многое.
Через каждую группу отверстий в пластинах протягивался свой шнур. Для шнуровки использовались не все
дырочки. Некоторые так и оставались «невострсбованны
м и » . О н и б ы л и слишком малы, чтобы пропустить
случайно попавшее сюда острие вражеского оружия
зато обеспечивали хорошую вентиляцию. С помощью
свободных отверстий закрепляли и "ослабевшую"
пластину если один из крепежных ремней перетирался
Чтобы острые металлические края связанных в ленту пластин панциря не травмировали тело, их по периметру часто обшивали полосками кожи. Изнутри к латам
шнуром подвязывалась шерстяная прокладка. В героическом эпосе угорского населения Приобья переданы
ощущения человека, надевающего кольчугу: он будто
опрокинул на себя три ковша ледяной воды. Очевидно
и в жаркое время раскаленный металл доставлял мало
удовольствия.
Способ ременного сочленения звеньев доспехов был
самым популярным и доступным, но не единственным
Некоторые наборные панцири соединялись между собой
круглыми, проволочными, слегка расклепанными кольцами.
К к о н ц у 1-го т ы с я ч е л е т и я появляются панцири
с замысловатым контуром звеньев. У п л а с т и н плавно
скругляются углы, вдоль краев чеканятся бороздки
по периметру устраиваются бортики: пластины куются

«Железные волки» с таежных проток

одной зубчатой стороной или в форме в ы т я н у т о й
восьмерки,
В первой половине 2-го тысячелетия на смену наборным ламеллярным и чешуйчатым доспехам приходят
панцири со скрытым бронированием — бригандины
и комбинированные кольчато-пластинчатые латы. Это,
пожалуй, наиболее совершенный вид защиты эпохи сибирского средневековья.
Но самым п о п у л я р н ы м доспехом в это время
становится кольчуга. С кольчугами т а е ж н ы е воины
познакомилиеь еще в VI - VII веках, а по некоторым
д а н н ы м , едва ли не в эпоху Великого переселения
народов. Однако небольшое число привозных (скорее

Рис 11. Прорисовка серебряного с позолотой
щитка для предохранения запястья левой
руки от ударов тетивой XII- X I I I вв.
Сайгатинское святилище. Нижнее Приобье.
Екатеринбург. Уральский государственный
университет

184
Рис. 12. Бронзовая личина в боевом шлеме. Отчетливо заметны высокая налобная бляха,
украшение но контуру круглыми выпуклостями, и боевая полумаска с наносником
и накладными металлическими бровями. Боевые островерхие сфероконические шлемы,
очертания которых донесла до нас изобразительная традиция, были принадлежностью
профессиональных воинов. Согласно преданиям, богатыри-предки отличались от простых
людей не только физической силой и вооружением, но и головным убором. Это отразилось
в былинных прозвищах. Так, одного из легендарных богатырей называли (в переводе)
«Семирядным медным шлемом». В дружинной среде головной убор, пояс, шейные г р и в н ы ,
дорогое клинковое оружие представляли своею рода "социальный паспорт". Особое
значение отводилось оформлению головного убора военачальника — его шлему положено
было отличаться от шлема простого воина. Для этого применялись различные украшения,
специальные значки, яркая позолота. У обских угров до сих пор сохранилась традиция
надевать на идолов, изображающих богатырей-предков, головной убор, имитирующий
нарядный боевой шлем. Традиция отливать из бронзы л и ч и н ы в головных уборах-шлемах
восходит в лесном Приобье к рубежу эр. Однако, в начале 2-го тыс. н. э. она получает здесь
«второе дыхание» после знакомства таежных воинов с боевой техникой кочевых народов.
В частности, с боевыми шлемами с железными посеребренными и позолоченными маскамизабралами, которые были у командующих отрядами монгольских войск. Обские угры
и селькупы вплоть до начала прошлого века стремились покрыть деревянные лица
остроголовых изваяний серебром или иным светлым металлом, и м и т и р у я металлические
маски под островерхим шлемом. Кинтусовскнй могильник. X—XII вв.

всего, среднеазиатских) панцирей из-за сложности их изготовления не оказало в то время существенного влияния
на местную оружейную традицию. Кольчуги попадали
в тайгу и с северных окраин, где местные владыки выменивали их на драгоценные меха у заезжих новгородских
торговцев, проторивших свой путь в Югру еще в X веке.
Кольчатые доспехи долгое время оставались собственностью только небольшого числа таежных «князей» н профессиональных воинов. И л и ш ь массовый исход в начале
2-го тысячелетия центрально- и среднеазиатского населения, вызванный монгольской экспансией, привел ко все
большему распространению здесь этой, по легендам,
«удлиняющей жизнь» боевой одежды. Местные кольчуги
1-го тысячелетия плелись полностью из клепаных колец.
а с X I I I — X I V веков кольца начинают плющить и украшать концентрическими кругами — это примерно в 1.5
2 раза увеличивало размеры железного поля без существенного утяжеления доспехов. В преданиях подобные
доспехи называли «кольчугой с сотней торчащих рожков», "звенящей кольчугой из блестящих колец". «Когда
богатырь надевает ее, по лесу идет такой звон, что звери
со страха ревут».
В районах Центральной и Восточной Азии использ о в а л и с ь п а н ц и р и из двух-, трехслойных кожаных

Рис. 13, а, 6. Серебряная бляха (а), на которой
изображены персонажи с боевыми шлемами
на головах. В таежной воинской среде эпохи
раннего средневековья использовались
защитные головные уборы с круглым
куполом, напоминающие современные каски.
С начала 2-го тыс. они становятся
более «приземистыми». Так (б) выглядел
боевой сферический цельнокованый
железный шлем с серебряными накладками
и кольчужной бармицей, подбитой изнутри
кожей, а - VIII —IX вв. Находка у пос.
Ямгорт. Нижнее Приобье. Ямало-Ненецкий
окружной музей. Салехард: 6 — начало V в.
Тураевскнй могильник. Прикамье.
По В. Ф. Генингу

"Железные волки" с таежных проток

Рис. 11. Воин Усть-Ишимской культуры
таежного Прииртышья. Поверх кольчуги (а)
он одет в защитный жилет (6), армированный
выпуклыми бляшками-пуговицами (а).
Это архаический тип бронирования, но в лесу,
где всегда требовалась очень высокая
подвижность, он оставался востребованным
еще долгое время. Голову воина закрывает
шлем (г) с налобной накладкой (д)
и полумаской. К поясу воина крепится колчан
открытого типа (е). Лук со снятой тетивой
(в налучье) заброшен за спину (ж). На груди
поверх доспехов - металлический диск
зерцала с сакральным изображением (з).
Воин вооружен саблей (и) и уэколезвийным
шпеньковым топором (к). V I I I — X I I вв.
Реконструкция по материалам памятников
Омского Прииртышья и Нижнего Приобья

185

186

Рис. 15. Металлические звенья чешуйчатых панцирей. Средневековые таежные дизайнеры
придали им форму шнпастых наконечников стрел с коротким треугольным черешком.
Подобный тип панциря описан в героических преданиях, как «богатырская одежда вроде
рыбьей чешуи», которую «надевали, когда шли воевать, чтобы стрела не пробивала».
Находка при строительстве Обь-Енисейского канала
Рис. 16. Железная пластина панциря со скрытым бронированием. С помощью заклепок,
крестообразно расположенных в центре, эти элементы крепились изнутри халатов. Этот тип
защитного вооружения был заимствован у кочевого населения. VII -IX вв. Раскопки
В. Радлова. Москва. ГИМ

Рис. 17. Восьмеркообразные панцирные
пластины. В воинской среде латы, собранные
из таких деталей, очень ценились. Вырезы
с обеих сторон пластин делали доспехи легче
и наряднее, а бортик по периметру увеличивал
их жесткость. Нагрудник, составленный
из подобных звеньев, труднее было смять
булавой, кистенем или косым ударом клинка.
VII—IX вв. Могильник Релка. Томское
Приобье. По Л. А. Чиндиной. МАЭС ТГУ

пластинок, покрытых укрепляющим и декоратнвным
лаком. Эти пластинки по форме в точности совпадали
с металлическими частями наборных лат. Слой лакового
покрытия скрывал кожаную основу, п поэтому такие
д о с п е х и часто называют л а к о в ы м и . А н а л о г и ч н ы м и
панцирями из кожаных пластин, залитых смолой, по сведениям Плано К а р п и н и защищали себя монголы.
Доступность материала и очевидная простота изготовления делали их популярными в воинской среде. Вероятно,
и легендарный п а н ц и р ь из рыбьего клея, известный

по таежному фольклору, был изготовлен по этому же
п р и н ц и п у . Только вместо лака и смолы п л а с т и н ы
пропитывали самым распространенным и доступным
сырьем
р ы б ь и м клеем. Воины, облаченные в такие
доспехи, как сказано в одном из селькупских сказаний,
выглядели так, будто «все тело у них твердым и блестящим, вроде ногтей, было покрыто».
Судя по изображениям воинов, найденным среди
предметов мелкой таежной бронзовой пластики, большинство лат представляло собой короткий наборньй

«Железные волки» с таежных проток
Рис. 18. В качестве защитного средства
западно-сибирские воины вплоть до позднего
средневековья использовали массивные
трапециевидные пластины из лосиного рога
со скругленными у г л а м и и тщательно
вылощенной поверхностью. Они были
выгнуты во внешнюю сторону, некоторые
из них имели четко смоделированные
продольные ребра и служили для защиты
руки. Аналогичные пластины, но без ребра
жесткости, закрывали спину. X V I — XVII вв.
Мангазея. Обская губа. По М. II. Белову.
О. В. Овсянникову. В. Ф. Старкову
Рис. 19. Бляшки-пуговицы, сделанные
из белой бронзы. Археологи находят целые
куски кожи с нашитыми на них вплотную
подобными образцами. Изображения медведя,
исполненные на некоторых таких бляшках,
магически усиливали защитные свойства лат.
Их владелец находился как бы под двойной
защитой — непосредственно панциря и духахранителя. МА ОМГУ
Рис. 20. Узорчатые доспехи из резных
(зубчатых) пластин. V I I - IX вв. Могильник
Релка. Томское Приобье. Раскопки
Л. А. Чиндиной, МАЭС ТГУ

Рис. 21. Релкинский таежный воин эпохи раннего средневековья. Воин одет в кольчугу (а),
поверх кольчуги его защищает металлический нагрудник, собранный из зубчатых
пластин (6) и соединенный с наспинником плечевыми ремнями (в). Голову венчает
сфероконнческнй шлем с наносннком, склепанный из железных пластин (г). Шлем
дополнен кольчужном бармицей (д). Вооружение воина состоит из копья с пятиугольным
наконечником (е) (явно заимствованный на Востоке тип), кавалерийского палаша (ж).
кривого ножа (а) и лука (и) со стрелами. Стрелы помещены в цилиндрический колчан
открытого типа (к) (изображен со снятой крышкой). Лук в боевом положении
с прикрепленной тетивой) надевался через плечо, а без тетивы носился в кожаном, сшитом
в виде трубки, налучье. Наборный пояс (л) (тоже заимствованный тип) и бронзовая птица
на груди (м) (наследие таежных предков) — знаки высокого общественного положения
бойца. VI —IX вв. Томское Приобье

187

188

нагрудник. В усиленном варианте под такой нагрудник
надевалась кольчуга. Это делало амуницию непроницаемой для стрел. В героических преданиях повествуется
о боевых построениях, когда тяжеловооруженный воин,
отбивая вражеские стрелы, прикрывал собой, как живым
щитом, лучников. Те, в свою очередь, под этим надежным
прикрытием осыпали противника стрелами.
Шлемы таежных воинов, исполненные в привычной
сфероконической форме, склепывались из крупных
пластин. Подобные шлемы в эпоху средневековья распространились на огромных территориях от Дальнего
Востока до Киевской Руси. Они были двух типов с высоким и низким куполом. Последние, появившись
в V I — V I I веках, наибольшую популярность получили
л и ш ь во 2-м тысячелетии. В VIП—X веках лобную часть
шлема стали дополнительно укреплять крупной декоративной металлической накладкой.
В конце 1-го
начале 2-го тысячелетия у боевых
наголовий полукруглые вырезы по линии бровей с обеих
сторон наносннка начинают замыкаться снизу железной
дужкой и вскоре превращаются и кованую боевую полумаску с узкими прорезями для глаз. Тульи шлемов украшаются накладными косами, хвостами пушных зверей,
фигурками зверей и птиц, скроенными из многослойной
бересты и кожи. Примерно с монгольского времени в таежной полосе появляются цельнокованые железные
шлемы.
Еще один тип средневековых таежных шлемов реконструируется, в основном, по изобразительным материалам. Его основу составлял металлический обруч,
к которому крест-накрест приклепывались металлические ленты, пересекавшиеся на темени. « Д в о й н и к и »
таких шлемов есть в средневековой Европе. Они были одн и м из знаков власти у некоторых удельных правителей
европейского средневековья. До X V I I века подобные
наголовья использовались в легкой кавалерии. В боевом
Рис. 22. Бронзовя личина из Елыкаевского
культового места. Хорошо распознаются
обруч, надвинутый почти до самых глаз,
и уходящие от него к темени металлические
пластины. Венчает шлем, снабженный
«теменной тарелкой» - мисюркой, - шишка,
усиливающая его защитные свойства.
Середина 1-го тыс. н. э. Кемеровская область.
ТО КМ

Рис. 23. а - в. На культовых местах обских
угров до сих пор встречаются матерчатые
имитации древних боевых шлемов (а. в).
Из ткани шились и другие элементы
воинской экипировки — например,
колчаны (б). Все они украшались вшитыми
сакральными фигурами - в том числе и Мирсусне-хума. В их форме н четкой зональности
декора сохранились традиции монгольского
времени. а — пос. Верхне-Нильдино;
6 - пос:. Тугияны, р. Обь. Сборы А. В. Бауло.
МА ИАЭТ СО РАН; в- пос. Хулимсунд,
р. Северная Сосьва. Сборы И. Н. Гемуева.
А. В. Бауло, МИКНС

«Железные волки» с таежных проток

189

Рис. 24. Тяжеловооруженный воин. Каждая из
лент его панциря (а) состоит
из восьмеркообразных пластин (6) и обшита с
одной стороны тонкой полоской кожи.
Латы включают в себя нагрудник и
наспинник, связанные на боках реемнями и
соединенные на плечах лямками; оплечья
собраны из широких многослойных пластин
отформованной кожи (и): набедренники (г)
сделаны их таких же, как и нагрудник,
железных пластин. Голову защищает высокий
сфероконический шлем (д). склепанный из
фигурных пластин и снабженный широкой
бармицей (с). Вооружение воина составляют
копье (ж), лук (з) со стрелами (и), палаш (к),
нож (л) и шпеньковый топор (м). VIII—XII
вв. Реконструкция по материалам Среднего
Приобья

190

Рис. 25. Сабля и палаши эпохи раннего
средневековья. VI — V I I I вв. Елыкаевская
коллекция. МАЭС ТГУ
Рис. 26. а. б. Таежные мастера продолжали
развивать художественные традиции
украшения оружия в зверином стиле. Они
о т л и в а л и из светлой бронзы полые рукояти,
украшенные различными комбинациями
горизонтальных поясков и вертикальных
валиков. Все это сочеталось с выпуклыми
«жемчужинами» и ажурными навершиямн
в виде птиц и зверей. Такие рукояти были
самых различных размеров и годились
как для ножей (а), так и для рубящего
клннкового оружия (6). Полые рукояти
встречаются на огромной территории
западно-сибирской тайги — от самых южных
её границ до низовьев Оби. IX—XII вв.
а — нижнее Приобье. Материалы А. В. Бауло.
МА ИАЭТ СО РАН; б - Омское
Прииртышье. Раскопки Л. С. Чагаевой.
МА ОмГПУ
Рис. 27. Бронзовая фигурка человечка,
выполненная в традициях таежного литья,
изображает облаченного в полный доспех
богатыря. К сожалению, она дошла до нас
не полностью, но и то, что сохранилось,
позволяет заметить некоторые детали —
выпуклую серьгу в правом ухе, закрученные
вверх усы, панцирный нагрудник
с оплечьями, переданный поперечными
кольцевыми л и н и я м и на руках, несколько
поперечных валиков в районе талии.
обозначающих пояс, кромки нагрудника
и набедренников. Последние, расширяясь
внизу, з а к р ы в а ю т ноги воина до середины
голени. Поверхность набедренника имеет
рубчатую поверхность, передающую фактуру
ламеллярной брони. Продольными
и поперечными канавками обозначены
границы наборных лент и панцирных
пластин, из которых составлены латы.
В облике богатыря чувствуется влияние
тюркских изобразительных канонов,
известных по каменным изваяниям (серьга
в ухе, усы, выделенный пояс и рука на нем,
покрой одежды). В то же время в ряде
детален отчетливо ощущается и таежный
колорит (вторая рука тоже на поясе, панцирь
вместо простой матерчатой одежды,
пропорции фигуры и т. д.). Случайная
находка в Васюганье. Х-XII вв. НГКМ

варианте к металлическим летам крепился плоский или
слегка выгнутый железный диск, защищавший от прямого удара. Надетый шлем как бы уплощал голову
поэтому некоторые кулайские личины кажутея «отпиленными» по темени.
В ближнем бою таежники пользовались известным
нам оружием — мечами, палашами, саблями, ножами,
кинжалами, топорами, копьями.
Некоторые мечи еще снабжались прямым перекрестием и копьевидным навершием. Правда, если в гунносарматское время кольца навершия делали из отдельного
железного п р у т а , а затем п р и в а р и в а л и к рукояти,
то в средневековье прут, из которого формировали
кольцо, сам являлся продолжением плоского рукояточного стержня.

«Железные волки» с таежных проток
Но, в большинстве своем, мечи делали без перекрестия и навершия. В нижней части рукояточного стержня
у них сверлилось отверстие для штифта, которым крепились боковые обкладки рукояти. Вероятно, навершие
в этом случае вырезалось заодно с ними. У основания
лезвия обе половинки рукояти стягиивались металлической скобой — она и выполняла ф у н к ц и ю съемного
перекрестия.
Палаши в эпоху раннего средневековья имели у противоположного от рукояти конца односторонне срезанное к спинке лезвие. Такие к л и н к и со с к о ш е н н ы м
острием предназначались преимущественно для рубящего удара. Ими серьезно ранили бездоспешного противника, но для в о и н а в наборном п а н ц и р е они никакой
опасности не представляли. Подобные клинки постоянно
усовершенствовались. Появляются различные варианты
черенка рукояти, облегчающие манипулирование оружием, образцы с искривленным лезвием и даже наклонной
к лезвию рукоятью, то есть классические сабли.
Ковались однолезвийные клинки обычно из двух
полос: твердой стали и мягкого железа. В производстве
о р у ж и я по-прежнему использовали и « п а к е т н у ю »
( до пяти полос разносортного металла) технологию. При
этом получалась слоистая структура, хорошо противостощая внешнему механическому воздействию. В середине
такого пакета помещалась пластина особо твердой стали,
образующая режущую кромку ,лезвия. Очень распространена была ковка цельностального оружия, которое
отличалось высоким качеством металла. Его закалка

Рис. 28. Съемное сабельное перекрестие.
ромбическая форма с расширениями
на концах лучше защищает руку
и не позволяет вражескому клинку
соскользнуть на пальцы. Стержни, отходящие
вниз от середины перекрестия, помещаются
в специальные вырезы в боковых накладках
несущей части оружия и жестко фиксируют
перекрестие, не давая ему расшатываться.
XVI-ХVПвв. Нижнее Приобье. МА ИАЭТ
СО РАН
Рис. 29, а - в. Рукояти оружия делались
несколькими способами. Боковые накладки
применялись тогда, когда рукояточный
стержень снажался несъемным кольцевым
навершием (а). В других случаях, деревянный
брусок насаживался на тонкий

приостренный черен, который, пройдя

насквозь, загибался с обратной стороны (б).
Далее брусок обстругивался, и ему
прндавалась нужная форма. Рукоять могла
набиратъся из кусочков вываренной бересты
или толстой кожи, нанизанных на черешок
послойио (в). Через отверстие на самом конце
стержня пропускалась заклепка,
фиксировавшая всю конструкцию
Рис. 30. Бронзовое навершие железного стремени. Даже в таких лаконичных предметах,
как железные стремена, петля под ремень оформлялась в виде головы ушастого филина,
отлитого из бронзы. X — X I I вв. Могильник Устъ-Ишим, Омское Приобье. Раскопки
Д. Коникова. МА ОмГПУ

191

192
Рис. 31. Серебряное блюдо с позолотой характерный образец восточного
экспорта, обнаруженный в Нижнем
Приобье близ поселка Верхне-Нильдино
На его поверхности рельефо отлита
башня, окруженная десятью
тяжеловооруженными всадниками
на закрытых панцирями лошадях.
По мнению специалистов, изображение
на поверхности блюда представляет
собой серию сюжетов, которые можно
трактовать как иллюстрацию
к некоторым эпизодам им книги Иисуса
Навина. Это изделие является двойником
знаменитого аниковского блюда,
найденного в 1909 г. в Прнуралье вблизи
деревни Больше-Аниковская
Чердынского уезда Пермской губернии
и хранящегося ныне в Эрмитаже. Однако.
при полном тождестве композиции,
сюжета, контуров башни, абриса фигур
людей и лошадей, между блюдами
существует несколько десятков различий
в деталях архитектуры, экипировки
и вооружения всадников. Отлито верхненнльдинское блюдо в IX—X вв.
по оригиналу V I I I в.
Сборы И. Н. Гемуева и А. В. Бауло.
МА ИАЭ'Г СО РАН

производилась по-разному: в о д н и х случаях закаляли
весь клинок, в других только край лезвия. П о с л е д н и й
вариант был более предпочтительным - режущая часть
становилась достаточно жесткой, а тело клинка сохраняло относительную пластичность. Излишняя твердость
сделала бы его хрупким. С хрупкостью боролись, внедряя
«медленный» способ охлаждения. Таежные мастера
всегда исповедовали принцип — даже затупленное
оружие лучше сломанного.
В обмен на пушнину, столь ц е н и м у ю в странах
Востока и Европы, в тайгу буквально потоком шли все
мыслимые и способные к транспортировке предметы
цивилизации. В том числе и лучшие образцы современного о р у ж и я . Абу Х а м и д ал-Гарнати (исламский
автор XII века, посетивший Великий Болгар) описывал
со слов местных купцов торжища с остяками, одним из
предметов обмена на которых были восточные к л и н к и :
«У него (Булгара А. С.) есть область, называют ее Вису.
А за Вису на Море Мрака есть область, известная
под названием Йура. Как говорят купцы, солнце там
не заходит сорок дней, а зимой ночь бывает такой же
длинной. И привозят люди мечи из стран ислама, которые делают в Зенджане, Абхаре, Тевризе и Исфахане в виде клинков, не приделывая рукоять и без украшений,
одно только железо, как оно выходит из огня. И закаливают эти мечи крепкой закалкой. И мечи эти как раз те,
которые годятся, чтобы везти их в Йуру. Булгары возят
их в Вису, где водятся бобры, затем Вису везут их в Йуру
(и её жители) покупают их за с о б о л и н ы е ш к у р к и

и за невольников и невольниц... говорят, что если иура
не бросает в воду мечи, то он не поймает никакой рыбы
и будет страдать от голода».
Трудно сказать, какова на самом деде была судьба
привозных клинков, но остяки действительно не очень
интересовались готовыми привозными рукоятями, в эпоху средневековья купцы предпочитали торговать одними
полосами-полуфабрикатами. Их и доставить было легче,
и потребитель мог оформить оружие по своему вкусу.
Таежные мастера, продолжая традиции предков, отливали из светлой бронзы великолепные полые рукояти
с ажурными навершиями в виде птиц, медведей и других реальных и сказочных существ. Оружие, снабженное
такими рукоятями, не только было очень нарядным,
но и обладало, в представлениях местных жителей,
особой силой, воспринятой и от священного металла,
и от изображений животных.
Способы ношения клинкового оружия у таежников
ничем не отличались от уже разобранных нами в предыдущих главах. Одна манера копировала кочевую, другая
гунно-сарматскую.
Особенностью таежных воинств было то, что на протяжении всего средневековья самым массовым оружием
ближнего боя оставался топор, так как в у с л о в и я х
ближнего боя на ограниченном пространстве он гораздо
удобнее меча.
По своему устройству топоры делились на шпеньковые и плоскообушные. Первые имели на обушке специальный молоточек-шпенек.

«Железные волки» с таежных проток

Рис.32. Это литое позолоченное изделие с утолщенным внешним
краем на кольцевой ножке и изображением царя, скачущего на диком
быке, - еще одно яркое свидетельство обменных связей западносибирских таежников с цивилизациями Востока. Вероятно, на блюде
изображен шах Ирана Ездигерд 1 (399 -421 гг.). Копьем
с наконечником особой формы в виде упора-отростка на древке он
поражает быка3. К поясу шаха специальными ремнями прикреплены
меч с прямым перекрестием и колчан, поверхность которого разбита
на несколько орнаментальных зон. На обратной стороне блюда
вырезана пятиконечная звезда и процарапана арабская надпись
в переводе — "чаша из серебра»"), выполненная курсивом IX - X вв.
Это указывает на то, что блюдо могло оказаться в Сибири не ранее
X в. Находка на р. Сыне, притоке Малой Оби. IV—V вв. Иран.
Сборы Л. В. Бауло
Рис. 33. В Сибирь попадало и дорогостоящее- оружие христианских
стран Запада. Один из таких мечей X I I - X I I I вв. был найден летом
1975 г. при раскопках 6лиз села Старые Карачи в Новосибирской
области. Это дорогое, некогда богато украшенное оружие с широким
лезвием, трехчастным навершием с выделенной центральной частью
брусковидпым перекрестием. Общая длина оружия 96 сантиметров.
Рукоять. навершие и перекрестие носят следы серебряной насечки,
образующей плетеный орнамент с восьмерковндными петлями.
В верхней трети клинка с обеих сторон серебром выложены
сокращенные посвятительные надписи Деве Марии. На одной
половине меча - «N/omine/ М/artris/ S/alva/ t/ oris/ Et/ erni/ D/
omini/ S/alvatoris/ Eternis» и «С/hris/ t/ us/ 1h/tsus/ С/hris/ t/ us» —
Во имя Матери нашего Спасителя вечного, Господа Спасителя
вечного. Христос Иисус Христос; на другой — «N/omine/ О/
mnipotentis/ М/ater/ Е/terni N/omin/е» — "Во имя Всемогушего.
Богоматерь. Во имя Вечного». Такие надписи на клинках характерны
для эпохи крестовых походов. Оружие относится к группе
каролингских по происхождению мечей. Клинок западноевропейского происхождения, но рукоять его была смонтирована
где-то в Северной Европе— в материковой Швеции или на острове
Готланд. Этот меч мог попасть в Сибирь с новгородскими
или ладожскими купцами; новгородцы, начиная с XI века, были
главными посредниками в меховой торговле между Европой
и уграми (и самоедами). Проторенные пути, которые назывались
- "зырянской дорогой" или "русским тесом", вели севером
предприимчивых торговых людей в Зауралье и Приобье, к местам
так называемого «немого торга». Впрочем, не исключено, что меч
имел| и более богатую событиями историю и попал на берега реки
Оми с отрядами Ермака. X I I - X I I I вв. Раскопки В, И. Молодина.
МА ИАЭТ СО РАН

194

Рис. 34, а—д. Комбинированные топоры в тайге отличались большим разнообразием.
Кроме кочевнических образцов Саяно-Алтая сюда попадали и восточно-европейские
изделия (а, 6, д). С узколезвийным бойком на длинной рукояти легковооруженный
пехотинец вполне мог противостоять даже противнику в доспехах. Молоточки со шляпкой
на обухе (а) позволяли сокрушать панцирную защиту. Граненое острие (г) предназначалось
для поражения противника в кольчатых доспехах. Реконструкции по материалам
VIII- XII вв.

Пик распространения комбинированного бойкового
оружия пришелся на последнюю четверть 1-го тысячелетия — время господства прочных ламеллярных доспехов.
В эпоху развитого средневековья такое оружие встречалось уже достаточно редко. Топоры этого времени снабжались широким лезвием, были крупнее в размерах,
а шпеньки у некоторых экземпляров приобрели вид граненого острия. Это явилось, с одной стороны, следствием
некоторой политической стабилизации в тайге — в такие
периоды всякое исключительно боевое оружие модернизируют, приспосабливая его к "мирной" работе (широкое
лезвие топоров). А с другой, — связано с выросшей
популярностью кольчуги, которую намного легче пробить
граненым острием. Именно тогда пошли в обиход плоскообушные бойки, совершившие стремительную эволюцию
от весьма архаичных клиновидных форм, известных еще
с гунно-сарматского времени, до аналогичных современным плотничьим топорам с бородкой.
Плоскообушные топоры ковались двумя способами.
В одном случае, заготовка из мягкого металла перегибалась на вкладыше посередине, и концы ее, сложенные
вместе, расковывались. Предварительно между ними
помещалась полоса твердой стали. Так получалось
«самозатачивающееся» лезвие. При работе таким бойком
мягкий металл боковин постепенно изнашивался, обнажая твердое стальное острие. В ином варианте, на одном
конце пластины делался петлеобразный загиб, образующий проух; из другого же формировалось лезвие,
на кромку которого наваривалась стальная полоса.

Копья в тайге тоже были у н и в е р с а л ь н ы . Древки
у них, сравнительно со степными образцами, лишь ненамного превышали рост человека. Колющую часть делали
ромбовидной или вытянутой треугольной формы, а в сечении — линзовилной или ромбической. Такое оружие
характерно для эпохи раннего средневековья. Позже
популярность копья пошла на убыль. Оно оказалось
вытеснено пальмой или, как ее еще иногда называют,
рубильным ножом. Сибирское население владело этим
4
оружием с удивительным мастерством .
Вспомогательным оружием ближнего боя служили
разнообразнейшие кинжалы и ножи, просуществовавшие
(в качестве боевого оружия) вплоть до XVII века, когда,
судя по документам Сибирского приказа, они использовались в междоусобной войне "ясачных" и в схватках
со «служилыми людьми».
Развитие боевых средств в эпоху позднего средневековья определялось поисками универсальных форм.
которые отвечали бы как военным, так и хозяйственным
нуждам. Клинковое оружие, с этой точки зрения,
не вызывало большого интереса: эффективность его применения в условиях тайги была не столь уж высокой,
а производство - дорогостоящим и трудоемким.Неслучайно в фольклоре наличие клинкового оружия отмечается лишь у отдельных князей и богатырей. Основным
оружием ближнего боя (подходившем и для м и р н ы х
трудов) становятся пальма, топор и нож; в списке защит ного вооружения первой стоит кольчуга, иногда дополнявшаяся панцирем с внутренним бронированием.

"Железные волки" с таежных проток

195

Рис. 37. Ножи таежных воинов в VI- V I I I вв.
(как и у тюрков) имели наклонную к лезвию
рукоять. VI—VIII вв. Могильник Релка.
Томское Приобье. По Л. А. Чиндиной.
МАЭС ТГУ

Рис.38. Железный кинжал. Елыкаевская
коллекция. МАЭС ТГУ

Рис. 35, а—в. Таежное рубяще-колющее оружие эпохи средневековья. Железные
наконечники копий (а). Широкие наконечники копий имели двустороннюю заточку,
позволявшую наносить режущие удары, граненые острия пробивали лоспехи. Наконечники
копий иногда использовались для создания кукол, изображающих почитаемого духа предка,
что позволяет говорить о символической связи наконечника копья и духа умершего,
Такие наконечники еще в начале прошлого века обматывались многочисленными
тряпочками, пока не получалось антропоморфное изображение, которое помещалось
в священный амбарчик. Древки копий (6) плотно обматывались сыромятной кожей
для зашиты его от рубящих ударов меча, сабли или пальмы. Пальма — большой, тяжелый
нож (в), как правило, с односторонней заточкой на деревянной рукояти, мало уступающей
по длине копью. В эпоху позднего средневековья пальма, как универсальное древковое
Рубяще-колющее оружие, стала наряду с топором популярным средством ведения ближнего
боя и, превосходя копье по своим фехтовальным возможностям, фактически вытеснила его
с полей сражений. Среднее Приобье- а - V I — V I I I вв. Елыкаевская коллекция. МАЭС ТГУ;
'б, в - конец XIX в. Этнографическая коллекция. Нижнее Приобье

Рис. 36. Средневековые топоры имели скос лезвия
к рукояти, что позволяло делать ее примой и
достаточно длинной (свыше 50 сантиметров) и
использовать оружие в ближнем бою. Вырез с
тыльной стороны лезвия и оттянутая вверх к
рукояти пятка бойка защищали руку воина от
вражеского оружия при широком хвате топора,
когда одна рука находилась под самым бойком
оружия

196

Князья и дружина
(VII-ХII вв.)
С высоты сегодняшнего дня таежный мир выглядит очагом стабильности В том огненном «котле», что бурлил на
открытых просторах Северной Азии в эпоху бронзы,
раннего железа и раннего средневековья. Лесной край
остался в стороне от могучих миграционных волн на его
южной периферии, которые катились дальше по степям
Евразии, смывая одни археологические культуры и порождая другие. «Большой лес» поглощал без остатка
попадавшие туда племена скотоводом — они растворялись
среди его обитателей, перенимая их навыки ведения традиционного хозяйства и, в свою очередь, делясь технологическими достижениями и духовными ценностями
собственной культуры. Высокая степень консервативности и стабильности таежной экономики, непрерывность
в развитии местных культур (как минимум, с эпохи бронзы) позволяют без труда перебросить мостик в далекое
прошлое. Н ы н е ш н и е аборигены региона (ханты и манси,
селькупы и лесные ненцы) являются прямыми потомками кулайцев эпохи раннего железа, потчевашцев, устьишимцсв, релкинцев эпохи средневековья.
Еще недавно эти народы имели свои военно-политические объединения, именовавшиеся «княжествами»:
Кодсксе у хантов, Нелымское у манси, Пегая орда у селькупов... В г л у б и н а х тайги п о - п р е ж н е м у с п р я т а н ы
Рис. 39. Бронзовая фигурка Мир-сусне-хума
с Шутовского культового места. Всадник
восседает на мифическом животном
с туловищем лошади и головой лося.
Животное напоминает пазырыкского коня
с маской оленя. Облик лошади соответствует
древнейшим мифам о "небесных копытных —
лосях-оленях". Томское Приобье. ТОКМ

культовые места со священными амбарчиками — такими
же или почти такими, как столетия назад. Старики,
хранители этих мест, в своем далеком детстве слушали
у костров былинные песни о героических делах предков,
о божествах своего народа. Они — живые носители
вековой традиции, которую вряд ли можно назвать окончательно изжитой.
В Западной Сибири героический эпос столь географически конкретен, что невольно провоцирует проверить
5
степень его правдивости . Конечно, героические предания не тождественны исторической хронике, но фольклор аккумулировал в себе память о событиях важных,
с точки зрения средневекового человека. Многие из н и х
попадали в легенды не как типичные, а, скорее, как выдающиеся. Внедрившись, таким образом, в сознание
людей, они сами теперь диктовали норму поведения,
рождали образцы для подражания. Так формировалась
народная этика.
Рис. 40. Мир-сусне-хум в виде всадникабогатыря. Это изображение вполне
реалистично. Перед нами всадник
с непокрытой головой и распущенными
волосами. В руке у него палаш. У лошади
расчесана грива. Эта деталъ отличает
убранство коней лесного населения
от принятых в тюркском мире обычаев
выстригать гривы животных треугольными
языками, вертикально стоящими над шеей.
V I I — V I I I вв. Шутовское культовое место.
Томское Приобье. ТОКМ

«Железные волки» с таежных проток
Рис. 41. Бронзовая птица - средневековый
потомок кулайских воинских значков. Такие
изображения во второй половине 1-го тыс. н.э.
становятся популярным сюжетом таежного
искусства. Скульптурка отражает обычные
представления, по которым богатырские
шапки живут самостоятельной жизнью,
обращаясь в птиц и выполняя приказы
хозяина. Однако, образ самой птицы никогда
не был однозначным. Раннее средневековье.

ТОКМ

Угорские княжества часто дробились между членами
к н я ж е с к о й семьи: в одном и том же «государстве»
к н я ж и л и одновременно несколько князей — два или три
брата или дядя и племянник. Каждый имел своих людей,
свое войско, но один из них при этом признавался главным князем. Центрами маленьких княжеств были городки, укрепленные валами и палисадами. В них обитали
княжеский род, простые люди и немногочисленные рабы,
преимущественно, княжеские.
Очень похожими на угорские княжества выглядели
и объединения селькупов. Они тоже состояли из князей,
воинов, рядовых общинников, рабов. У князей существовала собственная иерархия. Наряду с «большими князьями» — марг-коками были и мелкие, так называемые
мюты-кокы ("военные князья"). Отличались они лишь
объемом власти. Мюты-коки имеете с подвластными им
населением и территорией («маленькими княжествами»)
входили в большое объединение, возглавляемое «большим» князем. Совпадает даже такая деталь: нередко княжеством управляет не один князь, а братья. Это явление,
кстати, характерно и для других средневековых народов
( в с п о м н и м хотя бы первых легендарных киевских к н я зей-братьев Кия, Щека и Хорива).
«Большому князю» подчинялись и «богатыри»6 главы родовых ополчений, собиравшихся при появлении
врага или при подготовке собственного похода на соседей.
Ограниченный по численности коллектив выставлял,
соответственно, небольшой отряд. Богатыри вынужденно мирились с властью «большого» князя, вместе с мютыкоками соглашаясь быть его «вассалами». Подобные
объединения распадались сразу же после того, как опасность миновала.
В случае особо грозной опасности на борьбу поднималось все население княжества. О селькупах, например,
известно, что в старину, при крайней необходимости,
в ополчение включались женщины и подростки.
Помимо родовых военных отрядов, в таежное войско
входили и собственные дружины князя. Правда, его воины не были еще профессионалами в полном смысле
этого слова, так как в мирное время вели собственное
хозяйство — охотились и ловили рыбу. В русских летописях они называются «служилыми остяками», а в устной
традиции — «ляками» (что значит «воин», «стрелок»).
Во время походов и набегов ляки обязывались нести
военную службу. В серьезных военных акциях они часто
возглавляли небольшие отряды ополчения. Набирались

они, как правило, и с к л ю ч и т е л ь н о из племени, которое
обьединяло в «княжество» различные родоплеменныс
группы.
Все кодские ханты, жители первоначальной «вотчины» князей Алачевых, были «служилыми» — в отличие
от населения впоследствии присоединенных территорий.
Подобная картина наблюдалась и в селькупских княжествах. Но стать воином князя мог не каждый. Желающий,
кроме физического здоровья, проверялся на соответствие
целому ряду требований. Строжайшим образом следили
за тем, чтобы у претендента на воинское звание были
личные духи-покровители, культ которых устойчиво связывался с родовой территорией. Лица, в силу каких-то
причин утратившие связь с землей предков и вошедшие
в состав любого соседнего образования, в дружину князя
не принимались.
Ловкость, физическая сила, выносливость, совершенное владение оружием, столь необходимые воину и охотнику, формировались у с р е д н е в е к о в ы х т а е ж н и к о в
с самого раннего возраста. Г. Новицкий в «Кратком опис а н и и о народе остяцком» писал, что у мальчиков в тайге
только «едино рукоделие — стреляние». Взрослые своих
детей «...от младых ногтей приноравливают к стрелянию
из лука...». При этом подростки «...ничем бо иным через
все житие свое не упражняются, яко сим единым промыслом, и таково хитростно в своем рукоделии изучены,
яко всяк в младости своей изумился... и наикрепчайшего
зверя: медведя, лосей, оленя убивают, и даже... птиц
всяких не только по воде плавающих, по и по воздуху
летающих в самом летании стрелами улучают».
Среди многочисленных игр-треиировок была и такая:
необходимо было с б и т ь шесть палочек, в о т к н у т ы х

198
Рис. 42. Комбинированные кольчатонластинчатыс панцири были, по всей
видимости, венцом развития защитного
вооружения в эпоху позднего средневековья
Их полностью металлическая конструкция
позволяла использовать для создания
защитного покрытия твердую, закаленную
сталь. Форма и гофрированная поверхность
пластин таких лат аналогична той, что была
распространена в послемонгольское время
у панцирей со скрытым бронированием,
найденных в лесах Западной и Восточном
Сибири. Скорее всего, подобные панцири
ковались где-то в Южной Сибири для кочевой
конницы X V I — X V I I вв. и в ходе обмена могли
попасть к населению южной тайги.
Из коллекции Кузнецова-Красноярского.
МАЭС ТГУ

Рис. 43. Три князя. Фигуры братьев-правителей — популярный сюжет таежного искусстваНа этой серебряной бляхе обращает на себя внимание необычная форма головных уборов,
которые напоминают трехлучевые короны, снабженные полумаской боевого шлема.
Рельефно отлитые на ее поверхности персоны выделяются и другими регалиями высшей
власти: поясами, шейными гривнами и дорогим клинковым оружием. В традиционных
обществах с их достаточно простой иконографией образа огромное .значение играл не сам
портрет человека, а регалии, проясняющие его положение в обществе. В этих коронованных
особах узнаются «большие» князья. Персонажи различаются между собой только шейными
гривнами, указывающими на их социальное положение. Самая солидная гривна
у центральной фигуры, чуть поменьше у фигуры слева. Лидер у таежников определялся
не возрастом, а своим опытом и способностями. Занимая лидирующее положение, он был
не господином, а «первым среди равных». 1-я половина 2-го тыс. Шайтанский мыс.
Тобольск. ГИАМЗ

Рис. 44. Персоны в коронах. Исследователи
часто видят здесь воинственные таманские
пляски. Поза фигур позволяет
идентифицировать эту композицию
как коллективный танец. Известно,
что шаманы при камлании использовали
особые сабли, помогавшие им бороться
с враждебными духами. Тогда следует
признать, что здесь изображено несколько
шаманов. Но сведениями о коллективных
камланиях мы не располагаем. Изображенные
регалии свойственны «большим» князьям.
Позы их, возможно, навеяны изображениями
на иранских и византийских серебряных
блюдах. В фольклоре обских угров эпизоды
с плясками отсутствуют. У кулайских
художников - предшественников угорских
мастеров - их также нет. Кулайцы
изображали только личину, корону, гривну
и оружие. V I I I — X вв. Коцкий городок.
Нижнее Приобье
Рис. 45. Коронованная особа. На этот раз
таежный владыка стоит. Постоянное
изображение сабель в обеих руках как будто
указывает на то. что угорские князья владели
искусством одновременного боя двумя
клинками. Белая бронза. VII—IX вв.
Могильник Барсовский I. Таежное Приобье.
Екатеринбург. Уральский государственный
университет

«Железные волки» с таежных проток

199

в землю по три в ряд. Попавший приближался к цели
на длину лука. В случае промаха стрелу забирал противник. Выигрывал тот, кто первым добирался до своей
дощечки.
Иногда подобные т р е н и р о в к и были довольно
жестокими. Чтобы юноша учился уходить от стрел
противника, его ставили на открытое место и стреляли
в него из лука тупыми стрелами. «Сперва тихонько
пускают стрелы, потом больше, больше. Когда он совершеннолетний станет (15—16 лет — Л. С.), он уже полностью все знает. Это по всей нашей национальности
было...»
свидетельствует устная селькупская традиция.
Остроту зрения проверяли следующим образом: «Если

Рис. 46. «Трехглавая» фигурка изображает
остяцкого князя. Некоторые детали
позволяют объяснить странное устройство
головных уборов таежных владык. .Здесь
«корона» представляет собой цепочку
небольших головок, похожих на те,
что вырезались у многочисленных
деревянных идолов-духов. Подобные
металлические изображения духовпомощпиков, расположенных по кругу,
нередко встречаются на обручах шаманских
«корон». Перед нами пример совмещения
атрибутов светской и духовной власти.
В данном случае, поверх боевого шлема одета
шаманская -"корона". Среди последних
попадаются изделия с «ненормально»
большими обручами, значительно
превосходящими размеры человеческой
головы. Эпоха развитого средневековья.
Находка у пос. Верхне- Нильдино. Нижнее
Приобье. МА ИАЭТ СО РАН
Рис. 47. Остяцкий князь в позе «священного
танца». Наряд "большого" князя отражает
всю полноту его духовной и светской власти.
На голове — металлический шлем
с полумаской (а) и обручем в форме короны.
К нему приклепаны священные изображения
духов-предков (6) — их фигуры как бы
образуют вторую корону и означают
сакральную мощьправителя. В руках у него
две сабли (в, г), которые вместе с шейной
гривной (д) и поясом (е) символизируют
полноту светской власти. К поясу прикреплен
нож предков со священной бронзовой
рукоятью (ж). Князь одет в кольчатопластинчатый панцирь (э). Верхнюю часть
груди закрывает металлическое зерцало
со священным изображением (и). Роскошный
халат из «полотна многих земель» завершает
облик владыки (к). Середина 2-го тыс.
Реконструкция по материалам Нижнего
Приобья из музеев Тобольска, Екатеринбурга.
Томска, Новосибирска

200
Рис. 48. В таких культовых амбарчиках
обские угры помещали изображения божеств
и духов-покровителей. Здесь совершались
жертвоприношения, разыгрывались,
священные церемонии. «Большие» князья.
подчеркикая свою «связь с великим духом»,
переносили его изображение в свое жилище
или городок-крепость и становились его
"верховными жрецами". Наверное, многие
из них действительно обладали шаманским
даром, с успехом используя это на войне.
Вожди же родо-племенных ополчений вместе
со своимн людьми продолжали поклоняться
старым святыням, скрытым в местах родового
культа. Сюда несли оружие и подарки:
бронзовые зооморфные фигурки, подвески,
серебряную посуду. Культовые места
становились арсеналами, оружие из которых
при необходимости использовалось по своему
прямому назначению. Сам идол часто
выступал в роли боевого фетиша,
укреплявшего дух своих подопечных.
Вокруг изображенного амбарчика
установлены деревянные фигуры менквов,
призванных защищать жилище главного бога.
Менквами назывались лесные духи.
По некоторым представлениям, они высоки
как дерево (часто выглядят. как ель), у них
огромная физическая сила. Менквы без труда
меняют свой облик, превращаясь, помимо
дерева, в насекомых, земноводных
или пресмыкающихся. Менквам, как и другим
духам, приносили жертвы, лучшей из которых
считался конь черной масти

на ковше (Большом Медведицы - А. С.) в середине видит
звезду
значит, хорошее зрение». Зазевавшегося ребенка
могли бестрепетно обжечь раскаленным железом, добиваясь, чтобы он при малейшем шорохе или прикосновении м г н о в е н н о отскакивал в сторону. М а л ь ч и к о в
посылали рубить дрова тупым топором. Надо было
ударить сперва одной рукой, потом перебросить топор
в другую руку - и так без устали, пока не перерубишь
большое бревно. Старики следили, чтобы не было простоя. Ручка топора стирала в кровь руки, зато потом
ладонь «разительно напоминала черепаший п а н ц и р ь
Кожу на ладони было невозможно промять. На ребре
ладони белели мозоли. Ороговевшие бугры покрывали
всю ладонь, которая при этом гнулась, и все пальцы выг лядели нормально».
Большое внимание уделяли бегу, бегу с грузом,
прыжкам, метанию камней, копий, ношению тяжестей
(камней, бревен), многочасовым пляскам под ритмичные
удары бубна — все ото приучало к выносливости, вырабатывало особую манеру двигаться, что было важно и рукопашных схватках. Порой для поддержания "спортивной
формы" мужчины ходили на охоту в панцирях. В фольклоре есть сведения о состязаниях и военных играх на особых площадках возле городищ и поселений — в таких
«забавах» иногда участвовали и чужеземные богатыри,
присматриваясь к возможному неприятелю.
Взрослые мужчины любили соревноваться в стрельбе, и прыжках в высоту через ремни, натянутые меж двух
столбов, в борьбе, в беге на лыжах, в толкании ногой
каменных глыб или в сталкивании друг друга с места,
в ломании голыми руками крупных костей животных.
«Богатырь, особенно отличившийся в каком-нибудь
из этих воинских упражнений, — писал собиратель эпоса
остяков Прииртышья С. К. Патканов, - нередко получал
особое прозвище; оно, таким образом, увековечивало его
подвиги». К примеру, один из эмдерских богатырей
назывался — «Богатырь, разломавший долго сушеное
конское бедро».
Боевому воспитанию воинов в немалой степени
способствовали героизация подвигов легендарных воинов
и многочисленные военизированные культы и обряды,
посвященные духам-охранителям и божествам высшего
ранга.
Лошади в лесу были редкими, преимущественно
транспортными животными. За этими «славными крылоногими животными» совершались дальние экспедиции
в полуденные страны. Так, например, делали богатыри
Рис. 49. Таежное святилище Мис-хум-ойки
в верховьях северной Сосьвы. Мис-хум
"лесной человек". Отличить лесных людей
можно по высокому росту и семи пальцам
на руках. Обитали они в труднодоступных
таежных местах и были доброжелательны
к людям. Основным занятием мифических
лесных людей была охота на зверей, а вместо
собаки, по представлениям манен, им служил
соболь с шелковым шнурком на шее

«Железные волки» с таежных проток
"Города на Стерляжьей протоке" — Кары поспат-урдатВош. Лошадей, особенно светлой масти, приносили
в жертву Мир-сусне-хуму.
Л у ч ш и м средством передвижения мобильных военных отрядов в таежных условиях были лыжи (зимой)
и юркие лодки (летом). Именно эти средства обеспечивали внезапность атаки, гарантирующую ее успех.
Чтобы уберечься от таких нападении, аборигены
тайги всячески маскировали свои ж и л и щ а . Попасть
в некоторые из них, по преданиям, можно было только
по подземному ходу. Весь строительный и бытовой мусор
прятался или уничтожался. Таежники создали даже
целую систему оповещения и сигнализации. Например,
натягивали низко над водой, поперек реки или протоки,
веревки с ш у м я щ и м и подвесками. Налетевшая на них
лодка п о д н и м а л а звон, обнаруживая себя. Подобные
преграды у с т р а и в а л и с ь вокруг городков и на суше.
На тайных тропах устанавливались настороженные
самострелы. Тишина ассоциировалась с безопасностью
резкие крики ворон или стрекотание сорок, шумные
взлеты куликов, гнездившихся у берегов речных проток
и озер, были для чутких таежников сигналом тревоги.

201

С пассивной системой оповещения и охраны совмещались активная и визуальная. Предания повествуют
о «дальнозорких и чутких ухом» сторожевых, выставляем ы х на дальних подступах к поселению. Караульные,
по материалам сказаний, иногда находились в самом
городке — на помостах, поднятых на высокие столбы.
В том случае, когда между н е с к о л ь к и м и городками
заключался военный союз, жители подвергшегося напад е н и ю с е л е н и я сигнализировали о беде к р а с н ы м и
флажками - для этого служили специальные высокие
шесты. «Сообщение» быстро передавалось но "беспроволочному телеграфу" — рыболовами и охотниками и доходило до союзников.
Залогом успешного похода против неприятеля были
скрытное и быстрое передвижение, которое осуществлялось даже ночью, тихое и незаметное выслеживание
противника. Так, один из военных предводителей давал
следующие наставления своему отряду: «Когда вы, мои
триста мужей, пойдете, пусть не шевелится соринка,
пусть не шевелится былинка! Не делайте столько шума,
с к о л ь к о комар (делает)!» При несоблюдении этих

Рис. 50, а. б. Изображения братьев-хозяев. На одном на них (б) у «старшего» (в центре)
видны в руках отрубленные вражеские головы. Из героических преданий средневекового
Обь-Иртышья следует, что техника снятия скальпа включала отделение головы, точно так
же, как это практиковалось столетиями раньше у жителей Верхнего Приобья. Вероятно,
головы врагов считались почетными трофеями. Во всяком случае, среди граффити
на серебряной посуде и мелкой бронзовой пластики передки подобные изображения
"старшего" князя с жуткими знаками победы в руках (б) или у пояса (а). Чем больше
набиралось такого рода военных «триумфов», тем выше был статус победителя.
о — рисунок на дне серебряной чаши. Прнуралье, По Даркеничу; б — УП-УШ вв.
Васюганский клад. Бассейн р. Васюган. МАЭС ТГУ

202

Рис. .51, а, 6. Шаманские сабли снабжены
шумящими подвесками — витыми кольцами,
надетыми на гарду, также изготовленную
из перекрученного прута. Витые элементы —
характерная черта шаманской атрибутики.
Эти сабли созданы уже под влиянием
русского оружия и похожи на армейские
шашки, а — общий вид; б — эфес.
Этнографическая коллекция. Селькупы.
Сборы И. Н. Гемуева. МА ИАЭТ СО РАН

условий отряд рисковал остаться ни с чем или попасть
в засаду. На марше отряды старательно избегали встреч
с рассеянными по тайге промысловиками, захватывая,
впрочем, по мере необходимости, языков.
Устраиваясь на ночлег, вокруг лагеря выставляли
караульных. Атмосфера такого ночлега оживает в сказании «Про двоих сыновей мужа с размашистой рукой
и тяпарской женщины»: «Всякий раз на одной стороне
(один) муж ложится, на другой стороне (один) муж
бодрствует, как только спящий муж пробуждается.

бодрствующий муж ложится. На чужой стороне, на чужих водах ими вследствие неизвестности овладевает
страх». В походах немногочисленные тяжеловооруженные воины и во сне не расставались со своими доспехами.
Даже если предварительно посылался вызов на войну,
таежники всегда стремились напасть внезапно. При этом
не считалось великим грехом перебить спящих. Вообще,
умение перехитрить противника и напасть врасплох превозносилось как доблесть. Яркий образец такой тактики
дает летописец, повествующий о посягательстве вогули чей на епископа Питирима Пермского. Получив необходимую информацию о планах владыки, вогульский князец А с ы к а «велел набросать на плоты множество
срубленных елей, которых густые ветви скрывали его
войско, так что вооруженные смертью плоты... издали
имели вид плавучих деревьев, будто подмытых напором
воды», что часто, добавим от себя, встречалось в еще
девственной природе Пермского края. Когда же груды
деревьев подплыли к мысу, внезапно из-под них «толпы
вогуличей выскочили на берег и яростно устремились
на Питирима».
Сильного врага заманивали в засады, которые были
очень эффективны даже при борьбе с технически превосходящим противником. Вот один из случаев нападения
верхотазовских самоедов на служилых людей. «Во время
сбора ясака, зарядя ружья», служилые люди ехали дорогою, «а по той же дороге с обе стороны кусты». Внезапно
из них с обеих сторон посыпались стрелы. Захваченные
врасплох и окруженные многочисленными врагами, служилые люди не смогли оказать сопротивления и были
перебиты. Только один из них, «ухвати пищаль свою
стрелял по юракам однажды и ранил-де одного юрак<;
в руку».
Таежники умели ввести в заблуждение по поводу
численности своих отрядов. Они ставили позади себя
снопы травы, выдавая их за войско ( с е л ь к у п ы )
Использовали для таких целей и тела убитых, как это
сделал один из героев вогульского предания. Берегаевский богатырь Чулым, спасаясь от преследования
рассадил у костра чучела и спрятал свой отряд в кустах
Когда обманутые враги подкрались и напали на «лагерь»,
воины из засады расстреляли чужаков. В иных случаях
противника хитростью выманивали из укрытия, заставляя приблизиться на расстояние верного выстрела.
Применялись хитрости и психологического плана
Например, на пояса нередко привязывалась различная
лязгающая снедь «вместо кольчуги, чтоб вид сделать
что... в кольчуге, чтоб бренчало». Учитывая традиционно
почтительное отношение к панцирю как «внушающем
страх одеянию из полотна многих земель», эффективность такой «обманки» была весьма значительна.
Нападающие отличались свирепой жестокостью
и беспощадностью. Предания рисуют тотальное уничтожение населения поселков. Не щадили при этом даже
детей. Победители сдирали скальпы, увечили тела.
Правда, эти действия во многом были ритуальными

"Железные волки" с таежных проток
В представлениях обских угров волосы человека связаны
с одной из его душ. Человек, лишенный волос, теряет так
называемую «маленькую душу». Он становится слабым
и робким. Кстати, непременным атрибутом богатырей
н героических преданиях обских угров являются косы.
В этом кроется и причина того, что обычай скальпирования у обских угров был столь распространен еще
в недавнем прошлом. Стремление уничтожить душу
врага, а следовательно, не дать ему возродиться, побуждало победителей «сдирать радужно отливающую головную
кожу», а побежденных — из последних сил ее спасать,
Сохранить волосы считалось гораздо важнее, чем спасти
жизнь.
Аналогичное отношение к волосам прослеживается
и в селькупском обществе. Человек, лишавшийся волос,
Рис. 52. С вхождением Сибири в состав
Русского государства военная напряженность
в таежном Приобъе быстро снижается, однако
оружие по-прежнему высоко ценится.
Несмотря на строгие запреты, торговые люди
с выгодой для себя контрабандными путями
поставляют сюда дорогие клинки, снабжая
ими, в обмен на пушнину, местное население.
Вместо обычных для прежних времен
восточных клинков, в Прнобье все чаще
попадает продукция западных оружейных
мастеров, которая быстро вытесняет изделия
местного оружейного ремесла. Она оседает.
в основном, на культовых местах,
используется в священных церемониях
и лишь иногда в таежных сечах. Эта широкая
короткая польская сабля X V I I века —
«карабела»9 — с навсршием в виде
стилизованной головы орла на рукояти
открытого типа и характерным перекрестием,
удобным для захвата вражеского оружия,
происходящая от восточных (турецкоперсидских) клинков, проделала неблизкий
путь от Польши до мансийского святилища
на берегах таежного Ляпина. X V I I в.
Домашнее святилище у с. Ломбовож. Сборы
И. Н. Гемуева. МА ИАЭТ СО РАН
Рис, 53, а, б. Еще один образец западноевропейской клинковой продукции,
обнаруженный в низовьях Оби, —
кавалерийская сабля с надписью FRINGIA,
звездами. кабалистическими знаками солнца
и луны на лезвии, которыми некогда метил
свои изделия Петр Миних (а). Лезвия с такой
надписью производились в Северной Италии
и предназначались для стран Востока. Знак
FRINGIA также встречается на польских
сабельных клинках X V I — X V I I вв.. многие
из которых были хорошей местной подделкой.
Со временем такой знак стал здесь
синонимом лезвия хорошего качества. Сабли
этого типа не редкость и среди находок
в таежном Прнобье. До сих пор их можно
встретить среди культовых предметов
местного населения. X V I I I в. Польша.
а — домашнее святилище у с. Ломбовож
на р. Ляпин; 6 — домашнее святилище
у с. Яны-Пауль. Верховья Северной Сосьвы.
Сборы И. Н. Гемуева. Л. В. Бауло. М И К Н С
ТГУ

-

204

Рис. 54. Средневековая серебряная чаша
из святилища Торум-ойки (Мир-суснехума) на Северной Сосьве. Когда-то
серебряные сосуды и большом количестве
привозились в Нижнее Приобье
нз Византии и стран Средней Азии.
Они оседали в амбарчнках князей
и жертвенных местах. Постепенно
из предметов роскоши и желанных
военных трофеев они превратились
в культовые атрибуты. Два столетия
назад обские угры (манси), обращаясь
к Мир-сусне-хуму, ставили на землю
четыре серебряных блюда, чтобы копыта
коня небесного всадника не касались
земли. Материалы И. Н. Гемуева.
А. В. Бауло. МА ИАЭТ СО РАН

по представлениям селькупов, терял волю. Поэтому у обращаемых в рабство людей обрезали косу.
Кроме голов, объектом особого внимания были
и другие части тела. Селькупы верили, что вместилищем
другой д у ш и и физической силы служат пальцы рук.
Отсеченные руки и пальцы, таким образом, превращались
в фетиш. На культовых местах найдены даже бронзовые
отливки человеческих кистей. По селькупским преданиям, богатыри отрезали у мертвого врага пальцы,
чтобы душа врага не причинила им вреда. Документальные подтверждения такого ритуала, совершаемого после
стычек остяков и самоедов, содержатся в документах
X V I I века. Чтобы забрать силу поверженных врагов.
остяцкие воины поедали их сердца. Не менее ж у т к и й
обычай был у селькупских бойцов, которые, по некоторым свидетельствам, кроме сердца, съедали еще и мозг
убитого противника.
Бой начинался с перестрелки из луков10. Это была
первая (и часто единственная) стадия сражения — в случае неудачи слабая сторона, бывало, сразу же отступала.

Рукопашная схватка имела вспомогательное значение.
Порой перед строем воинов или под стенами осажденного
города устраивалось единоборство военачальников, этим
тоже могло ограничиться столкновение сторон. Смерть
или поражение одного из вождей автоматически означало
победу над всеми его воинами. Победители расправлялись с врагами, забирали добычу и уходили.
Перед началом поединка участники договаривались
о том, как они будут сражаться. Обычно поединок
начинался с состязания в стрельбе. Если перестрелка
не приносила удачи ни одному из них, соперники переходили к более решительным действиям, поэтапно используя все имеющееся у них оружие. Если же и тогда
победитель не выявлялся, то начинался рукопашный бой.
Т а к и м образом, с х е м а п о е д и н к а с о о т в е т с т в о в а л а
практически по всем пунктам той схемы, по которой
разворачивались большие сражения.
Описанные поединки не всегда заканчивались гибел ь ю одного из у ч а с т н и к о в . Если ни одной из сторон
не удавалось в течение длительного времени одержать
победу, противники нередко расходились, давая взаимную клятву «не идти сражаться друг с другом на женский
век, не идти сражаться друг с другом на мужской век. Кто
из (нас) богатырей сделается нарушителем клятвы, у того
пусть будет содрана его отливающаяся головная кожа».
Сведения о боевых порядках таежных войск крайне
скудны. Судя по некоторым фольклорным данным,
во время боя наряду с рассыпной стрелковой цепью использовались и более сложные построения.
Зачастую воины отправлялись в поход на лодках,
лишь изредка высаживаясь на берег. Извилистые реки,
многочисленные укромные протоки, обширные заводи
и тихие плесы, крутые, поросшие густым лесом берега все это давало преимущества и при нападении, и при
обороне. Лодочные «флотилии» на небольших речках
из засад осыпались тучами стрел. Прежде всего, старались поразить живую силу. Впрочем, если лодки были
берестяные, то основная стрельба сосредоточивалась
на н и х .
В нужных местах устраивали заторы, не позволявшие
пристать к берегу. С той стороны, откуда ожидалось
нападение неприятеля, устанавливали своеобразные
«мины»: на относительном мелководье с быстрым
течением в дно «подобные журавлиным ногам» забивали
колья их острия направлялись туда, откуда должен был
появиться враг. Колья забивались до тех пор, пока вода
не скрывала эти острия. Лодки неприятеля, налетая
на преграду, получали повреждения, а люди — увечья.
Некоторые городища таежного средневековья
выглядят как временное укрытие, где окрестное население пережидало опасность, — небольшие по площади,
без видимых следов каких-либо «капитальных» жилищ,
но зато с крепкими оборонительными сооружениями.
В целом же, в н е ш н и й облик укреплений хорошо
реконструируется по археологическим данным и фольклорным сведениям. Городища, как и в прежние эпохи.

«Железные волки» с таежных проток

205

строили на господствующих высотах, выдающихся мысах
или коренных террасах вблизи оврагов, а также на островах. Во всех случаях укрепленные естественные позиции усиливали строительством защитных конструкций.
Склон окапывали почти до отвесного состояния.
Вынутой землей часто подсыпали площадку, использовали ее и для создания иачов. В зависимости от обстановки,
рвы и валы устраивали либо с наименее защищенной
пологой стороны, либо по всему периметру. Подход
к городищу, таким образом, максимально сужался.
Удачное расположение подобной крепостцы позволяло защитникам отражать нападения, концентрируя всю
огневую мощь на достаточно небольшом участке атаки.

Рис. 55. Этот таежный воин середины
2-го тыс. облачен и привозную кольчугу (а),
Поверх нее туловище закрывает нагрудник
и наспинник, собранные из крупных пластин,
которые приклепаны изнутри к матерчатому
покрытию (б). Нагрудник с наспинником
соединен на плечах и боках металлическими
пряжками (в). Плечи защищены в ы п у к л ы м и
коваными щитками, от которых до самых
локтей спускаются металлические полоски (г),
наклепанные на несколько вертикальных
ремней. Широкие металлические пластины.
связанные между собой с изнанки ремнями,
закрывают бедра ( д ) . В таежной среде
подобное бронирование было, в общем-то,
венцом развития средств нательной защиты.
На голове воина - цельнокованый железный
шлем с кольчужной бармицей (е). Оружие
нападения составляют пальма (ж), сабля (з)
и лук со стрелами (и, к). В качестве
вспомогательных средств ведения ближнего
боя представлены топор (л) и нож (м).
Такие «витязи» выходили на поединки.
предшествовавшие сражению; они же
прорубали бреши во вражеских палисадах.
Реконструкция по материалам Среднего
Приобья

Многорядная система обороны и заливные рвы делали
крепостцы действительно крепким орешком — и не только для средневекового таежного воинства. Так,
в 1194 году осада Югорского городка новгородской ратью
воеводы Ядрея з а к о н ч и л а с ь п о л н ы м п р о в а л о м ,
а в 1581 юлу опытный соратник Ермака Богдан Брязга
три дня не мог взять остяцкий городок близ Демьянского.
Зимой, согласно легендам, валы городков и крутые
склоны обрывов обливали водой. С внешним миром их
жители сообщались с помощью деревянных мостков,
п о д н и м а в ш и х с я в случае нападения на вал, или же
своеобразных лестниц, опускавшихся па берег. Такую лестницу в минуту опасности жители немедленно подтягивали наверх.

206

В богатырских былинах содержатся довольно реалистичные описания укреплений. Вокруг городища плотно
стоят палисады «высотою в 7 лиственниц»; конечно, такая высота нереальна, это гипербола, однако длина частокола 3—6 метров представляется вполне допустимой.
Бревна стоят настолько плотно, «что ящерке негде пролезть». Они высятся порой в несколько рядов. Снизу
проделаны бойницы, через которые простреливаются
близлежащее пространство и, по всей вероятности, ров.
Стоящие возле бойниц воины в паузах между выстрелами закрывают их топором так, что вражеские «стрелы
обратно улетают». На стенах устроены площадки
для верхнего боя — оттуда сбрасывают специально заготовленные бревна на головы осаждающих.
Археологические материалы помогают сделать ряд
дополнений к подобного рода свидетельствам. В ряде
случаев валы имели в основании забутованный и засыпанный землей каркас из выложенных клетью бревен.

Рис. 56. Серебряная птица - украшение
колчана. В такую фигуру превратилась
к XVII веку птица кулайского времени.
Это изделие — типичный пример
трансформации многовековой традиции.
О былом образе напоминает лишь
птицевидный силуэт и крупный кабашон,
расположенный на том месте, где некогда
отливались личины. Два кабашона
на крыльях помещены там, где у трехголовых
средневековых птиц располагались две другие
головы. Оперения уже нет, поле фигурки
заполнено декоративными элементами.
X V I I в. Могильник Абрамово-10.
Новосибирская область. МА ИАЭТ СО РАН

К ним для уплотнения засыпки добавляли поселенческий
мусор (в основном, расколотые кости, черепки глиняной
посуды). Иногда строился своеобразный фундамент
из крупных камней, перекрытых бревнами. Дополнительные меры по укреплению рва сводились к облицовке его
стенок деревом, которое покрывали слоем обожженной
г л и н я н о й обкладки. Обнаружены и у п о м и н а е м ы е
в фольклоре палисады, замыкавшие л и н и ю обороны.
Строительство укреплений сопровождалось магическими
обрядами и жертвоприношениями, в том числе и человека, — их следы нередко обнаруживаются в основании
вала.
Наиболее распространенным способом взятия городищ было нападение врасплох — атакующие пытались
незаметно подкрасться к входу и, пользуясь нерасторопностью защитников, ворваться в укрепление. С этого
начиналась (а порой этим и заканчивалась) осада.
В другом случае, нападавшие отваживались на открытый штурм. Под прикрытием латников лучники, обстреливая неприятеля, подбирались к самым укреплениям.
Пока они засыпали защитников градом стрел, тяжеловооруженные воины рубили стену, пробивая в ней брешь
для решительной атаки. Противник, разумеется, предпринимал активные ответные действия — стараясь или поразить стрелой агрессора, или же придавить его бревном.
Иногда осажденные делали попытки проткнуть назойливого пришельца сквозь прорубаемое отверстие, пока оно
еще было слишком мало, чтобы он мог что-нибудь заметить.
Успех мог принести и ложный отход, когда осаждавшие, якобы отступив, а через какое-то время незаметно
возвратившись на свои позиции, внезапно нападали
на вышедших из укреплений и праздновавших победу
защитников городка. Результативным этот прием был
после продолжительной (по местным масштабам) осады — осажденные, томимые голодом, после «исчезновения» противника открывали ворота. Очевидно, брали
укрепления и измором, хотя это было, скорее, исключением, чем правилом.
Обороняющиеся в удобные моменты предпринимали
вылазки и наносили осаждающим ощутимый урон, порой
вообще вынуждая их к бегству — как повествует легенда
о Салхане, герое Демьянской области, и как случилось
с новгородской ратью воеводы Ядрея.
В итоге таежному населению удалось создать многоплановую систему ведения войны, удивительно приспособленную к условиям пересеченной, заболоченной, изрезанной реками и протоками местности. Она удачно
сочетала в себе тактику ведения военных действий малыми маневренными группами с созданием опорных точек
долговременной обороны в виде крепостец и городков.
«Bella omni contra omnes» (война всех против всех)
в западно-сибирской тайге была исстари нормой жизни,
являясь питательной средой для возникновения воинских
культов и воспитания отличных воинов. Именно таежникам удалось создать целостную систему боя на ограни-

"Железные
ч е и н о м пространстве. Их боевая школа основывалась
на использовании ряда у н и к а л ь н ы х приемов, развивавших реакцию и концентрировавших внимание и внутреннюю энергетику человека до уровня, сопоставимого
с тем, который был свойствен шаманским действам.
Из этой школы выходили замечательные следопыты,
неутомимые и выносливые охотники, «чуткие ухом»
и "зоркие глазом" бойцы.
Однако постоянные войны несли серьезную угрозу
самому существованию народа. Потери и без того немногочисленного населения таежных княжеств, понесенные
в ходе непрерывных боевых стычек, оказывались невосп о л н и м ы . С вхождением Сибири и состав Российского
государства насущной задачей метрополии стала беспощадная борьба с междуусобицами, грабежами, разбоями

Рис. 57. Воин эпохи позднего средневековья.
Это время отличается в тайге постепенным
сокращением числа военных столкновений поэтому экипировка становится все более
универсальной, приспособленной
и к хозяйственной, и к военной деятельности.
К специфическим боевым средствам
относится лишь кистень (а). Долбленый
деревянный колчан (б), который носили
за спиной, вполне можно назвать охотничьим.
Он надежно защищает стрелы от случайных
поломок. От панциря осталась лишь тарелка
зерцала (в) на груди, которая служит
магическим оберегом и социальным знаком.
Реконструкция по этнографическим
материалам Нижнего и Среднего Приобья

волки"

с таежных проток

207

и «войной всех против всех». Результаты этой последовательной борьбы не замедлили сказаться. Постепенно
исчезли таежные дружины, а князья и богатыри принялись на вверенных им территориях развинать промыслы.
Боевое оружие, воинские регалии и экипировка превратились в безобидные предметы культового поклонения.
На культовых местах теперь хранились и палаши со шпагами, которыми награждала потомков местной аристократии русская администрация. Так на века запечатлелась
память о боевом прошлом народа.
По-разному можно оценивать последствия вхождения Сибири в состав Российского государства. Однако
стоит отметить тот несомненный факт, что именно протекторат России спас сибирские народы от неминуемого
самоистребления.

208

Заключение

П

рошли века. Закончились войны. Поросли
травой курганы степных батыров. Весной к проталинам на их макушках взбираются ч у т к и е
сайгаки, а летом сурки да суслики обозревают отсюда окрестности и с резким сиистом, учуяв опасность, ныряют
в провалы грабительских ям. Не курятся у подножий каменных изваяний жертвенные дымки. На верхушки стел
близ забытых поминальников садятся отдохнуть степные
орлы. Обрушились в глубинах тайги стены княжеских
городков. Затянулись землей рвы у их подножья. Толстый слой листвы и хвои укрыл котлованы жилищ и площадки воинских ристалищ. Ушли в века богатыри и их
дружины. Но славу о них бережно хранит народная
память. А вырезанные из дерева священные изваяния
воителей напоминают о временах, когда все они были
ж и в ы и воевали друг с другом. И война была нормой
жизни в тайге и степи.
Мы заканчиваем книгу, на страницах которой перед
н а ш и м и глазами промелькнули семь тысячелетий, полных побед и поражений, триумфа и отчаяния. Многое
осталось за пределами повествования, и многое еще только предстоит выяснить ученым. Наука находится в постоянном д в и ж е н и и , и то, о чем сегодня мы говорили
л и ш ь предположительно, уже завтра, быть может, раскроет свои секреты. Вероятно, навсегда останутся тайной
какие-то существенные особенности воинских ритуалов,
то сокровенное, что не оставило после себя материальных следов.
Судить о культуре военного дела и о нормах ведения
войны с позиций наших дней вряд ли верно. Конечно,
война — несомненное зло. Но зло зто всегда конкретно
и адресно. Если что-то из прошлого кажется нам сегодня
излишне жестоким и кровавым, то оценивать эту жестокость нужно, отталкиваясь от системы народного мировоззрения, но никак не от представлений современного
человека. Понять и почувствовать прошлое можно, лишь
поместив себя в декорации ушедшего времени.

Древний мир в каждую эпоху был внутренне взаимосвязан, и нормы боевого поведения, присущие разным
к у л ь т у р а м , перекликались между собой. Так, обряд
скальпирования, распространенный практически повсеместно, представлял собой мистическое уничтожение
врага. В сознании людей одновременно с земной войной
шла война сакральная. Побежденный не ждал пощады,
ибо на месте врага он в точности повторил бы его действия. При этом можно было проявить милосердие, сохранив противнику жизнь. Правда, не физическую жизнь.
а сакральную, не подвергая тело воина операциям, призванным уничтожить его душу.
В других случаях жестокость была вынужденной
и, с к у л ь т о в ы х п о з и ц и й , н е и з б е ж н о й . В таежных
преданиях победители истребляют практически исех
жителей захваченных селений. Согласно мистическим
представлениям, у каждой территории существовал свой
дух-хозяин (родовой или семейный предок), оберегавший
ее и доставлявший немало бед захватчикам. Его ж и з н ь
продолжалась до тех пор, пока на земле был жив хоть ктонибудь из его потомков по мужской линии. Поэтому,
чтобы умертвить духа-хозяина, следовало расправиться
не только со взрослыми, но и с детьми. Вот и пытались
осажденные, в предвидении скорой гибели, спасти хотя
бы одну будущую мать
в надежде, что у нее родится
сын-мститель, который продолжит род. Впрочем, нападавшие иногда убивали не всех, делая и с к л ю ч е н и е
для младенцев. Считалось, что младенческая намять
чиста, как белый лист, — это позволяло воспитать их уже
как своих собственных соплеменников. Человек без памяти, без связи с предками — не человек.
И так было не только в тайге. Подобные примеры
можно привести из практики и степных завоевателей.
Ч и н г и с х а н , например, аналогичным образом поступил
с «провинившимся» племенем меркитов. Другим верным
способом борьбы с духами-предками чужих территорий
являлось разорение могил. Именно так, судя по материа-

209

лам могильника Ростовка, поступили с захоронениями
ч у ж и х воинов местные жители — разбросали кости
и не тронули драгоценные бронзовые изделия. Проникновение в могилу в эпохи раннего железного века
и с р е д н е в е к о в ь я осуществлялось не ради корысти.
а с единственной целью мистического уничтожения
духов. Надо полагать, этот процесс сопровождался
различными обрядовыми д е й с т в и я м и , совершаемыми
"священниками" самого высокого ранга. Это была
страховка — по мысли древних (к которой стоит внимательно прислушаться и современным исследователям)
даже простейшая могильная вещь без специальной
церемонии "очищения" наносила непоправимый ущерб
прикоснувшемуся к ней. Все это касается не только
Сибири, но и всего древнего мира. Вот как, по Геродоту,
ответил скифский царь Иданфирс персидскому царю
Дарию: «Мое п о л о ж е н и е таково, царь! Я и прежде
не бежал из страха перед кем-либо и теперь не убегаю
от тебя. И сейчас я поступаю так же, как обычно в мирное
время. А почему я тотчас же не в с т у п и л и сражение
с тобой — это я тоже объясню. У нас ведь нет ни городов,
ни обработанной земли. Мы не боимся их разорения
и опустошения и поэтому не вступили в бой с вами
немедленно. Если же вы желаете во что бы то ни стало
сражаться с нами, то вот у нас есть отеческие могилы.
Найдите их и попробуйте разрушить, тогда узнаете.
станем ли мы сражаться за эти могилы или нет». То есть
эти могилы охранялись с особой тщательностью. Ассирийский царь Ашшурбанипал перевез кости царей Элама
и тем самым «вселил беспокойство в их души и л и ш и л
их заупокойных жертв и возлияний», а в Ниневии побежденных царей "заставляли крошить и толочь в порошок
кости своих предков, как самое ужасное наказание
для потомков".
Война, вызывающая самые глубокие человеческие
эмоции, всегда была связана с многочисленными ритуалами и табу.
Военная магия сопутствовала экипировке и облачен и ю воина. Особые рисунки и знаки-обереги наносились

не только на тело бойца, но и (как свидетельствует
военная практика с е в е р о а м е р и к а н с к и х индейских
племен) на туловище лошади. К сожалению, мы немного
знаем о древних лошадях — верных товарищах воителей
Сибири в изнурительных походах и кровопролитных
сражениях. В отличие от вошедших в анналы античной
истории Буцефала и Инцитатуса - коней Александра
Македонского и Калигулы, мы не знаем, как называли
своих любимцев всадники и колесничие огромного
«варварского» мира, которым простирался за Уральскими
горами. Особенности их экипировки и убранства сейчас
являются предметом многих серьезных научных исследований. Далеко неслучайна была популярность в воинской
среде образов других копытных — клыкастых кабанов,
козлов и оленей с могучими рогами. Думается, облик этих
«боевых» ж и в о т н ы х , вооруженных самой природой
и способных отразить нападение хищника, был особенно
близок и понятен каждому воину.
Мы надеемся, что этот рассказ о доспехах и оружии
древних сибиряков поможет читателю погрузиться в бурную жизнь наших предков и оживить ее.
Что же нам осталось от тех далеких времен? Неужели
лишь торжественные курганы, разбросанные в долинах
Алтая, степях Кулунды, на берегах Оби и Енисея? Время
не повредило их сурового величия. Ветер посвистывает
среди щербатых камней, шевелит ковыль над крутыми
с к л о н а м и . Т и ш и н а залегла у глубоких провалов грабительских лазов. Разграбленные курганы печалят глаз.
Кажется, что целый мир мифоритуальных действий
навсегда исчез в пучине времени.
Однако осколки древней магии и этика войны
сохранились в героических преданиях и богатырских
былинах различных народов Западной и Восточной
С и б и р и , Ц е н т р а л ь н о й Азии и Дальнего Востока.
Приметы боевого прошлого можно обнаружить и в традиционной системе воспитания, одежде, п р а з д н и ч н ы х
обрядах и соревнованиях коренного населения Сибири.

210

Примечания

Глава 1. ОТ КАМЕННОГО ВЕКА К ЭПОХЕ БРОНЗЫ
1. Комель — прикорневая часть ствола дерева.
2. Этот наиболее продолжительный период в истории
человечества подразделялся на ранний или н и ж н и й (250080 тыс. лет назад) и поздний или верхний (80 - 12 тыс. лет
назад) палеолит. Некоторые специалисты выделяют еще и средн и й палеолит.
3. Эта цифра, впрочем, признается далеко не во всем ученом мире.
4.Ретушь — метод, позволявший подправлять рабочие края
и л и всю поверхность к а м е н н ы х орудий. При этом мелкие
чешуйки последовательно отделялись частыми н е с и л ь н ы м и
ударами, н а н о с и м ы м и твердым предметом (посредником).
В другом случае эти чешуйки «посредником» выдавливались.
Такая ретушь называется отжимной.
5.. Технология шлифования была весьма проста: на плоский камень сыпали сырой песок и терли об этот своеобразный
наждак обрабатываемую поверхность. Сверление каменного
изделия производилось с помощью трубчатой кости или прочной палочки и все того же сырого песка, насыпанного на место
будущего отверстия. К р у п н ы е песчинки вдавливались в такое
«сверло» и. вращаясь вместо с ним. вгрызались в камень.
6.Мезолит — переходная историческая эпоха между палеолитом и неолитом, выделяемая исследователями для некоторых
регионов.
7. Эта задача оказалась непосильна для знаменитого револьвера системы Кольта.
8. В литературе описан ставший почти эталонным случай
демонстрации стрелкового мастерства, который имел место
в бассейне реки Ангары. Здесь один из тунгусских охотников,
желая продемонстрировать перед зрителями свое умение,
пускал вверх стрелу и, пока она падала вниз, сбивал ее другой.
Из 10 выстрелов он попадал в цель до 8 раз.
9. Окладников А. П. — выдающийся советский археолог,
первооткрыватель и исследователь многочисленных п а м я т н и -

ков самых разных эпох — от каменного века до позднего средневековья
на территории Сибири. Дальнего Востока. Средней
Азии, Монголии. Основатель школы изучения сибирских древностей, Института истории, филодогии и философии Сибирского отделения СО АН СССР в Новосибирске.
10. В основе всех предложенных реконструкций лежат
п о д л и н н ы е а р х е о л о г и ч е с к и е материалы, происходящие
с разных памятников, но имеющих одну и ту же культурную
и х р о н о л о г и ч е с к у ю принадлежность. В тех с л у ч а я х , когда
и м е л и с ь выполненные а н т р о п о л о г а м и п о р т р е т ы людей
интересующих нас археологических культур, они использовались для воссоздания облика воинов. Разумеется, все представл е н н ы е в данной книге реконструкции облика воинов все же
остаются условными образами, а не портретами некогда существовавших воителей.

[лава 2. В ЭПОХУ ЗВОНКОГО МЕТАЛЛА
1. Чайеню-тепеси (тепе, тепеси - холм) - п о с е л е н и е
докерамического неолита, расположенное в юго-восточной частн Малой Азии на территории современной Турции, в верховьях Тигра. Оно выросло близ древнего рудника А р г а н и Маден,
позднее использовавшегося ассирийцами. Здесь впервые встречены самые древние изделия нз самородной меди. Выделяется
5 периодов существования поселка. Начиная со второго периода, его обитатели возводят каменные дома с фундаментами
покрашенными в оранжево-желтый цвет полами. Основные
орудия делались из кремневых пластин. Керамика отсутствует.
Не имея более точных д а н н ы х , большинство исследователей
с ч и т а е т наиболее достоверной областью возникновения ранней
металлургии горные районы у северных и северо-западных
границ Месопотамии, где уже с 4-го тыс. до н. э. в о з н и к а ю т
древнейшие цивилизации.
2. Бронзовый век — период в истории человечества, когда
бронза стала основным щюизводствепным материалом (хронологически, примерно с конца 4-го до начала 1-го тысячелетия
до н. э., в отдельных регионах позднее). Бронзой называется
сплав металлов, состоящий из 9-ти частей меди н 1-ой части
олова. Температура плавления бронзы 700 градусов. а ее твердость ближе к железу, чем к меди. Для того чтобы получить

211
в руки этот материал, человеку потребовалась тысяча лет. Это
время называется энеолитом (медно-каменный век).
3. Открытые бои - бои на открытой местности с изготов и в ш и м с я к сражению противником. В то время нападения побольшей части осуществлялись внезапно. Это было залогом
удачи и гарантировало меньшие потери. Но ход таких действии
партизанско-диверсионного типа во многим зависел от конкретной обстановки и трудно восстановим.
4. Памятники этой культуры, поразившие у ч е н ы й мир
и ценителей древности разнообразием и изобилием высокок а ч е с т в е н н ы х оловянистых бронз, ставят больше вопросов,
чем дают ответов. Раскопанные некрополи не имеют рельефных
наземных сооружении, а в м о г и л а х в громадном большинстве
случаев отсутствуют ч е л о в е ч е с к и е о с т а н к и . Информация
о творцах бронзового оружия, нередко воткнутого в стенки
и пол погребальных ям, остается ничтожной.
5. Подавляющее число ныне известных вещей сейминскотурбинского т и п а н а й д е н о в некрополях, расположенных
по обеим сторонам Уральских гор. Три некрополя, в том числе
Сейма и Турбино, давшие имя племенам, расположены в европ е й с к о й части страны, и два в Сибири. Некоторые предметы
х а р а к т е р н ы х форм разбросаны среди отдельных могильников
многочисленных культур эпохи развитой бронзы.
6. Согласно этнографическим д а н н ы м п р о ш л о г о века,
эфиопские щиты, сделанные из твердой кожи буйволов, невозможно было пробить свинцовой пулей из имевшегося тогда
на вооружении гладкоствольного ружья. Для этого приходилось
рубить с п е ц и а л ь н ы е пули из железных прутьев. Панцири
индейцев Северо-Запада Америки, выполненные в виде куртки
из двух или нескольких слоев спрессованной оленьей кожи,
также списали от ружейных пуль.
7. Роговое и костяное защитное вооружение прослужило
человеку в р а з л и ч н ы х регионах п л а н е т ы о ч е н ь долгий срок
и использовалось, например, у народов Северо-Востока Сибири
(чукчей, эскимосов, юкагиров) н а р я д у с ж е л е з н ы м вплоть
до XIX века. Благодаря тому, что д о с п е х и из о р г а н и ч е с к и х
материалов дожили до н а ш и х д н е й , с п е ц и а л и с т а м удалось
выяснить их боевые возможности. Как оказалось, роговые и костяные изделия обладали очень в ы с о к и м и защитными свойствами и л и ш ь н е м н о г и м уступали металлическим образцам.
8. В 390 году до н. э. афинский полководец Ификрат с помощью отряда воинов, вооруженных л е г к и м щ и т о м (пельтой)
и метательными дротиками, наголову разгромил с п а р т а н с к у ю

фалангу.
9. От .лат. militia (войско) — самодействующая и самовооруженная военная организация населения.
10. Умение уходить от ударов к о п и й и л е т я щ и х стрел было
распространенным искусством в воинских формированиях
древности. В м н о г о ч и с л е н н ы х героических с к а з а н и я х самых

различных пародов (в том числе и сибирских) говорится о богатырях, ловко ускользающих от пущенных в них стрел, — то
быстро приседающих, то высоко подпрыгивающих, отбивающ и х с я от них веслами, палкой и другими подручными средствам и . Несмотря на кажущуюся фантастичность, все эти сведения
отражают реальность. Согласно документально зафиксированным опытам н а ш и х дней, с помощью определенного комплекса
упражнений психологического плана можно развить собственную реакцию настолько, что она позволяет даже ловить стрелу
рукам, а не только уклоняться от неё.
11. Рисунки на одежде и щитах южно-сибирских воинов
эпохи бронзы воссозданы по разверткам о р н а м е н т а л ь н ы х
поясов сосудов этой проекции, в какой они видятся со стороны
его дна. Невозможно доказать, что форма щитов в С и б и р и
в эпоху бронзы была именно круглая. В данном с л у ч а е мы преследовали цель воссоздания колорита исторической эпохи,
Поэтому нсе элементы, з а к л ю ч а я в себе п о д л и н н ы й смысл
орнаментальной композиции, не противоречат колориту культу1
ры. Магическое значение круга для памятников эпохи развитой
и поздней бронзы у специалистов также не вызывает сомнения.
Разумеется, шиты могли быть и иной, близкой к прямоугольной
и пятиугольной формам, как это изображено на оленных к а м нях. Такие и з д е л и я т а к ж е - п р е д с т а в л е н ы в р е к о н с т р у к ц и я х .
Для воссоздания цветовой г а м м ы в с л у ч а я х , когда мы не располагали дополнительными д а н н ы м и , были использованы только оттенки естественных, натуральных материалов, которые мог
предоставить человеку растительный и животный м и р .
12. По этому поводу санкт-петербургским археологом
и этнографом Л. Г. Савиновым высказана гипотеза. Он полагает, что косые л и н и и — знак смерти, и вооруженные фигуры
изображают богатырей, у ш е д ш и х в и н о й мир и утративших
плотский облик. Именно поэтому прорисовка элементов экипир о в к и о к а з ы в а е т с я более з н а ч и м о й д л я создания образа
воителя.
13. Раскопки «мерзлотных» курганов Алтая доказывают.
что татуировки зверей на руках и плечах воинов были обычн ы м явлением. На теле вождя из пазырыкского кургана, раскопанного С. И. Руденко, они расположены столь же плотно,
как и на оленных камнях, и напоминают при беглом взгляде
пеструю шаль, накинутую на тело. В другом алтайском кургане.
исследованном В. И. Молодиным на плато Укок. было обнаружено тело воина с изображенной на п л е ч е фигурой о л е н я .
напоминающей рисунки на оленных к а м н я х .

Глава 3. ПАЗЫРЫКЦЫ, ТАГАРЦЫ И ДРУГИЕ
1. Кочевой способ ведения х о з я й с т в а в то время не был
единственным. В таких промежуточных зонах, как лесостепь,
серьезным подспорьем оставались охота, рыболовство,
земледелие. В тайге развивался присваивающий охотничьерыболовческий т и п экономики.

212
2. Грифон - фантастическое животное с туловищем льва,
орлиными крыльями и головой орла или льва. Необыкновенно популярный персонаж у сибиряков раннего железного века.
Изображался чаше всего в виде орла с у ш а м и и гривой,
стоящей зубцами.
3. Плеть в экипировке всадника указывает на восточную
м а н е р у езды, которой присущи м я г к о е седло без заметно
выраженной задней л у к и , о т с у т с в и е шпор и управление конем
при помощи плети. Такая манера управления верховым животным начала складываться уже в эпоху ранного железного века.
Плети, б и ч и и нагайки сохранили свои функции у п р а в л е н и я
верховым животным и поражения противника вплоть до этнографической современности. У к и р г и з о в , по наблюдениям
Г. II. Симакова, всадник не выходил на поединок без нескольких нагаек. Одну он вешал на наружную луку седла, другую
брал в руку, а третью зажимал в зубах за кожаную петельку —
дрему. В поединке необходимы были запасные н а г а й к и , так как
без них киргизская лошадь плохо управлялась.
4.Берсерки (бер — медведь, серк - одевать) - в литературе:
в о и н ы в м е д в е ж ь и х шкурах. Шли в бой в о д н и х рубахах
без лат, их состояние боевого б е з у м и я н а ч и н а л о с ь с того,
что воин начинал грызть зубами край своего щита. Чтобы стать
таким бойцом, мало было личном храбрости, надо было преобразить свою человеческую с у щ н о с т ь и войти в состояние
исступленного боевого восторга, экстаза, рвущегося из самых
глубин существа. «Они шли без лат, дикие как собаки и л и волки. Они в п и в а л и с ь зубами в свои щиты и были с и л ь н ы
как медведи и быки. Они убивали людей, и все, даже железо
и сталь, были бессильны перед н и м и . Это называлось ярость
берсерков», — так говорится о подобных воителях в скандинавском эпосе (Инглингасаге).
5. Оружие, украшенное звериными образами, было особенным и "живым". Подобно тому, как « ж и в ы м и » были в представлениях сибирских аборигенов и ш а м а н с к и й бубен, и подвески
на шаманском костюме, и вещь, изображающая животное,
и вообще необычной формы предметы, особенно напоминающие людей и зверей. В представлениях аборигенного населения
Сибири такие «живые» предметы — м о г у ч и е ф е т и ш и . Они сами
выбирают себе нового хозяина и заставляют его принять их.
Они не теряются, а уходят сами. Известны факты таинственн ы х , нередко кровавых, ритуалов, которые совершались, чтобы
о ж и в и т ь оружие (вдохнуть в него душу), наделить его особой
волшебной силой. Определенным указанием на то, что в эпоху
раннего железного века существовало «живое», одушевленное
оружие, может служить свидетельство Геродота о том, что военное божество скифов имело форму меча, и скифы поклонялись
ему. То есть это оружие само было вместилищем снерхестественных сил. Конечно же, на роль такого вместилища претендуют не рядовые к л и н к и , а, надо полагать, особым образом
оформленные. Этим, видимо, объясняется то, что настоящие боевые к и н ж а л ы , в ы п о л н е н н ы е в зверином стиле, за исключением
небольших моделей, известны в Сибири в числе с л у ч а й н ы х
находок. Они не встречены в погребениях, куда их, вероятно,
нельзя было класть. Они ж и л и вечно, меняя хозяина. Их можно

было потерять, оставить на святилище, спрятать, но н и к а к
не похоронить с владельцем, ведь в таком случае они становились смертельно опасными для живых. Далеким отзвуком тех
представлений и мистических ритуалов о ж и в л е н и я оружия,
некогда совершенных глубокими ночами в таинственных и жутких местах, стали легенды с а м ы х разных народов Европы
и Азии о заклятых мечах-кладенцах, которые по руке лишь избранным героям, и волшебным клинком которых можно было
одолеть любого врага.
6. В основной своей массе пазырыкские воины не использовали доспехи. Во всяком случае, надежных свидетельств массового применения защитного вооружения у населения Горного
Алтая п о к а не обнаружено. Впрочем, мы вполне д о п у с к а е м
мысль, что оно все же могло делаться из с а м ы х д о с т у п н ы х
органических, но недолговечных материалов - плотного войлока и очень жесткой лиственничной древесины. На это указывает
блестящее мастерство деревообработки и катания различных
разносортных войлоков, которые демонстрируют нам материалы "замерзших" курганов. Также говорят об этом находки реальных деревянных поножей и старинная традиция эффективно
защищать свое тело специальными доспехами, изготовленными
из многослойных в о й л о ч н ы х полотнищ, которая сохранилась
у кочевников Центральной Азии вплоть до этнографической
современности. Впрочем, учитывая развитие обменных и торговых отношений с населением древнейших очагов культуры
Центральной, Средней Азии и Китай, мы не вправе отрицать,
что наряду с прочими товарами к верхушке пазырыкского общества м о г л и попадать металлические д о с п е х и , особенно
из такого развитого района культуры оружейного производства,
каковым являлся в те времена Китай.
7. Для воссоздания облика горно-алтайского вождя эпохи
раннего железного века были использонаны материалы «царских» курганов п а з ы р ы к с к о й культуры. Судя по находкам,
сделанным в мерзлотных курганах плато Укок, штаны и головные уборы у местного населения были красного цвета. На нашей реконструкции они синие. Дело в том. что на шубе
пазырыкца из могильника Верх-Кальджин ярко выделяются
с и н я я окантовка подола, рукавов и круглые пушистые "мишени" синего цвета, к которым к р е п и л и с ь пучки окрашенных
волос. Синего цвета и костюм у всадника перед божеством
со знаменитого пазырыкского ковра. Можно предположить,
что этот цвет в убранстве воинских костюмов с выраженной
птичьей символикой ассоциировался с небом и мог считаться
принадлежностью представителей высшей знати. Погребенные
на плато Укок п а з ы р ы к ц ы я в л я л и с ь знатью среднего звена,
которой позволялось и с п о л ь з о в а н и е такой цветовой г а м м ы
только в небольшом количестве как знака, указующего на родство с главным домом. Разумеется, это не более, чем предположения, но исторические параллели статусного использовании
цветовой символики в соответствии с социальным положением можно найти среди материалов Китая и античного мира.
Среди материалов пазырыкской культуры и з в е с т н о использование золотых лент - накладок на штаны, которые делали их
полосатыми. Надо полагать, что такая одежда была исключительно церемониальной. В повседневной реальности подобные

213
штаны могли быть сшиты из простых чередующихся полос
ткани.
8. Саки - кочевое скотоводческое население Средней
и Центральной Азии эпохи раннего железного века.
9. Темляк — петля на конце рукояти холодного оружия, в которую продевалась кисть руки.
10. В 1715 году по случаю рождения наследника уральский
заводчик Никита Демидов преподнес российской императрице
собрание золотых веще, приобретенных в Сибири у профессиональных грабителей курганов, так называемых «бугровщиков». Подарок состоял из литых блях со сценами борьбы
ж и в о т н ы х и шейных гривен с фигурками зверей на концах.
Петр I по достоинству оценил п о д н о ш е н и е н р а с п о р я д и л с я
о дальнейшем приобретении подобных изделий. Вскоре старан и я м и сибирского губернатора князя Гагарина в Петербург принесли еще 10 золотых предметом, а чуть позже - уже более ста.
Эти изделия и составляют х р а н я щ у ю с я н ы н е в Эрмитаже
Сибирскую коллекцию Петра I.

бытового уклада и веровании на большом историческом отрезке
от раннего железного века до средневековья, здесь, с большим
о с н о в а н и е м , чем где-либо ещё, можно привлекать д а н н ы е
этнографии и фольклора, возмещая пробелы в и с т о ч н и к а х .
Поэтому, воссоздавая облик воинов распространенной здесь
в эпоху раннего железного века кулайской историко-культурной общности, мы использовали этнографические материалы,
касающиеся кроя одежды, обуви, фасона причесок аборигенного
населения Нижнего Приобья. Для декора одежд и предметов
воинской экипировки из о р г а н и ч е с к и х материалов б ы л и
использованы орнаментальные мотивы глиняной посуды кулайского населения.
16. Ширина плоского кожаного ремешка, которым связывали сквозь отверстия пластины панциря, была больше величины
их диаметра. Продевая ремешок в такие дырочки, его сжимали,
скручивали и смачивали, скорее всего, слюной, для л у ч ш е г о
скольжения. Протянутый сквозь отверстие кончик распрямляли. Крепежные ремешки сжимались (стискивались) отверстия м и . И даже если врагу удавалось ударом рассечь их, доспехи
не разваливались, ибо сорвать пластину с ремня, опять не скрутив его, было невозможно.

11.Гарда — устройство, предохраняющее руку от встречного
удара: то же, что и перекрестие.
12. Камус - шкура, снятая с голеней к о п ы т н ы х животных — оленей, лошадей, лосей. Короткая шерсть на этих местах
держится особенно прочно и практически не в ы т и р а е т с я .
Её приклеивают к лыжам шерстью по направлению скольжения. Она не мешает движению вперед, но совершенно не дает
лыжам скользить назад,
13. Тын — защитная стена вокруг поселения из врытых
в землю и заостренных сверху бревен.
14. Сарматы — кочевые ираноязычные племена, з а н и м а в шие степи от Приуралья до Дона. На раннем этапе (VII—IV вв.
до н. э.) близки скифской культуре по формам оружия, конским
уборам, «звериному с т и л ю » в искусстве. Памятники этого
времени носят н а з в а н и е савроматских. В III веке до н. э.
в античной письменной традиции распространяется новое наз в а н и е - «сарматы», вытесняющее прежнее. Сарматская
культура формируется сначала в Приуралье и распространяется
через Поволжье на запад вплоть до Северного Кавказа (сираки,
аорсы, аланы) и Северного Причерноморья (языги, роксоланы).
Вооруженные длинными мечами и копьями, закованные в латы
сарматские воины наносят поражение скифам и вытесняют их
с политической арены. Их господство с о к р у ш е н о гуннами,
которые н 375 году перебили значительную часть сарматского
населения. Уцелевшие сарматы частично вместе с победителями
и готами продвинулись в Западную Европу вплоть до И с п а н и и ,
частично же осели в горах Северного Кавказа, где вошли в состав некоторых современных народов — например, осетин и кабардинцев.
15. Благодаря очень малой изменчивости форм таежной
материальной культуры, сохранению старых форм хозяйства,

Глава 4. ВЕЛИКОЕ ПЕРЕСЕЛЕНИЕ НАРОДОВ
1. Имеется в виду сражение между войсками Римской империи под предводительством Аэция и гуннского племенного
союза, возглавляемого Аттилой. Оно получило у современников название "битвы народов". В этой битве римлянам, некогда
грозным вершителям судеб античного мира, в последний раз
удалось отстоять свою независимость.
2. Этот титул, согласно объяснению китайского историка
I века Бань Гу, означает "обширный" н показывает, что его носитель, обширен, подобно Небу, т.е. под его властью, словно
под небом, находится вся земля. Ранее он принадлежал военному предводителю, позже главе государства, сохранившему
за собой права верховного главнокомандующего.
3. Вот как описываются эти события в китайском письменном памятнике «Шицзин». После того к а к Маолунь (Модэ)
получил от своего отца отряд к о н н ы х телохранителей, «он сделал свистунку и начал у п р а ж н я т ь своих людей в конном стрелянии из лука с т а к и м приказом: всем, кто пустит стрелу
не туда, куда свистунка полетит, отрубят голову. Модэ сам
пустил свиггунку в своего аргамака. Некоторые из приближенных не смели стрелять, и Модэ немедленно не с т р е л я в ш и м
в аргамака отрубил головы. Спустя несколько времени Модэ
опять пустил свистунку в л ю б и м у ю жену свою, некоторые
из приближенных ужаснулись и не смели стрелять. Модэ и сим
отрубил голову. Ещё по прошествии некоторого времени Модэ
выехал на охоту и пустил свистунку в шаньюева аргамака. Все
приближенные тоже выпустили стрелы. Из сего Модз увидел,
что он может употреблять своих приближенных. Следуя
за отцом своим шаньюем Туманем на охоту, он пустил свистун-

214
ку в Туманя; приближенные также пустили стрелы в шаньюя
Т у м а н я . Таким образом, Модэ, у б и в Туманя... объявил себя
шаньюем».
4. Именно так, по наблюдениям Н. Витсена - голландского
ученого и п и с а т е л я , п о с е т и в ш е г о Россию с посольством
в X V I I в., п р и м е н я л и свистящие стрелы тысячу лет спустя потомки монголов. Эти стрелы «пыли с утолщенным передним
концом, сделанным из кости, на н и х три и л и четыре свистульки (отверстия — Л. С), которые н воздухе очень громко свистят, что забавно слышать... У н и х н а ч а л ь н и к и военных отрядов
выстреливают такие с в и с т я щ и е стрелы через головы своих
отрядов, чтобы возбудить в н и х храбрость, а также для того, чтобы этим звуком в зависимости от направления, в котором они
стреляют, отдавать приказы».
5. Зверовая охота в Северной. Центральной и Юго-Западной Азии всегда была школой войны. Боевое и охотничье оружие здесь не всегда можно различить. На и р а н с к и х миниатюрах
XVI в. можно увидеть, что даже такое сугубо боевое оружие,
как сабля, используется на охоте, а в Бурятии еще в начале
XIX в. выходили на загонную охоту в латах. История оружия,
которое составляло гордость воинов, начинается в каменном
веке, когда охота на крупных животных была основным занятием немногочисленных человеческих племен коллективов.
6. Кабошон - в ы п у к л а я овальная или прямая вставка
из к а м н я или цветного стекла. Как правило, помещалась в специальное гнездо -- оправу, края которой обжимались.
7. Для воссоздания одежды воинов эпохи Великого переселения народов использован покрой одежд из глубоких штолен
могильника Ноин-Ула в Северной Монголии. Китайские ткани
и шелка, судя по материалам гораздо более п о з д н и х находок
на Алтае и в Западной Сибири, имели здесь хождение вплоть
до позднего средневековья.
8. В этой связи обращает на себя внимание цикл героических преданий обских угров, записанный в начале X I X века
С. К. Паткановым в лесной полосе Обь-Иртышского бассейна.
Согласно им, древние богатыри отличались от всех остальных
смертных особой прозрачностью тела. Не исключено, что речь
идет и м е н н о об анатомической боевой раскраске. Поверхность
тела при этом становится как бы «прозрачной» для наблюдателя, замечающего лишь анатомические подробности.
9. Чаа-тас - "камень войны" — по народному хакасскому
преданию, места сражении древних богатырей, швырявших друг
в друга обломки скал. Представляют собой наземные погребальные с о о р у ж е н и я , стены которых с л о ж е н ы из плашмя улож е н н ы х к а м е н н ы х плит. И з н у т р и эти и сооружения завалены
п л и т н я к о м . Ограды по периметру состоят из вертикальных
с т е л , р а с п о л о ж е н н ы х с большими промежутками друг от друга.
Все это нмитирует форму реального жилища.
10.Истяцкий клад — два ж е л е з н ы х позолоченных шлема,
обнаруженные в 1886 году в 10 км от юрт И с т я ц к и х . на почто-

вой дорой- «Тобольск - Омск». Вот как это произошло: «Крес т ь я н и н . . .н а т о л к н у л с я н а м е д н у ю б о л ь ш у ю к а с т р ю л ю
(вероятно, скифский котел), возле которого стояли два железных колпака (шлемы), а в них лежали кружки (бронзовые
диски). В одном колпаке лежал «ангел» (серебряная фигурка
Артемиды, изготовленная в Бактрии во II веке до н. э.). Возле
кастрюли было старое железное копье, которое он бросил...
Местность, где найдены эти вещи, представляет густой сосновый бор. Грунт земли чистый п е с ч а н ы й . Н и к а к и х курганов
или городков пет». Среди находок имелись 75 плогковыгнутых
блях из белой бронзы, два китайских зеркала, пять изображений птиц, пять фигурок всадников, двенадцать волчьих фигур
и одна ажурная подвеска с изображением рогатого хищника.
11. Подобная политика была довольно распространенной.
Историческим примером такого рода связей могут служить
взаимоотношения тюркоязычного кочевого племенного объедин е н и я Черных Клобуков и Киевской Руси. Этих кочевников,
осевших на лесостепных рубежах древнерусского государства,
в просторечии называли даже «своими погаными». Они охран я л и его южные границы, участвовали в походах киевских
к н я з е й против внешних ( п о л о в ц ы ) и в н у т р е н н и х врагов.
Данный пример, несмотря на то, что относится к несравненно
более позднему времени н иному, во всяком случае, для Киевской Руси, уровню экономическою н политического развития
общества, интересен, прежде всего, как документально зафиксированный образец в з а и м о в ы г о д н ы х действий сторон с разной направленностью хозяйственной деятельности.
12. Селькупы (остяки, остяко-самоеды) - народ таежной
полосы севера Западной Сибири, говорящий на языке самодийской г р у п п ы . Ж и в у т в Т о м с к о й , Тюменской областях,
Красноярском крае. Выделяются северные н южные г р у п п ы .
Формирование селькупов связывают с проникновением в среду
аборигенов среднею Прпобья самодийских племен из района
С а я н о - А л т а я на рубеже эр. Основные занятии — охота, рыболовство. В прошлом с е л ь к у п ы неоднократно создавали различные т е р р и т о р и а л ь н о - п о л и т и ч е с к н е объединения, известные,
по русским летописям к а к "княжества", которые объединяли
несколько р а з л и ч н ы х р о д о - п л е м е н н ы х групп. Самым крупным
из них на рубеже X V I в. была Пегая орда. После о с н о в а н и я
Нарыма (1569 г.) это м е ж п л е м е н н о е объединение селькупов
вошло в состав Русского государства.
13. В это самое время у обских угров расцветает культ Мирсусне-хума. Мир-сусне-хум — это м и р объезжающий человек.
Буквальная калька восточноиранского божества Митры. Культ
Небесного всадника, объезжающего на белом к о н е верхний
н средний м и р ы и скачущего через небесный огонь, с л о ж и л с я
в тайге после контактов с ю ж н ы м населением на рубеже зр
и имел я р к о в ы р а ж е н н ы й воинский характер. С тех пор его
изображения становятся одним из самых почитаемых образов
на Приобских святилищах.
14. Медвежий праздник - обряды и церемонии, которыми
сопровождалось убиение медведя, свежевание туши, поедание
мяса и забота о его останках в традиционных культурах абори-

генов Северной Азии. Дальнего Востока и Северной Америки.
У народов Сибири и Америки этот праздник приурочивался
к удачной охоте на медведя. У обских угров известны также
периодические праздники в честь медведя - предка одной
из дуально-экзогамных половин общества — фратрии Пор.
Считалось, что после своего возрождения медведь покровительствует членам рода или фратрии, и после принятия ритуальной трапезы люди становились храбрее. Медведь незримо
присутствует на празднике, и одной из задач обряда было
отвести от себя вину за убийство животного, свалив ее на чужаков. Содержанием праздника в честь медведя были извинения
перед у б и т ы м животным, чествование его пиром, песнями.
жертвоприношениями, ритуальное поедание его мяса и торжественные похороны останков. Ритуальное пиршество
сопровождалось обрядами и плясками. У некоторых народов
существовала традиция обряжаться в шкуру медведя и, надев
маску из кожи, снятой с лобно-носовой части и губ зверя, изображать его на празднике. После еды плясали, исполняя танцы
предков, зверей, сценки встречи охотников с духами гор, леса,
воды, которые относятся к наиболее древним элементам медвежьего праздника, различные драматические и юмористичес к и е бытовые с ц е н к и , состязались в п р ы ж к а х с шестом
в высоту, через аркан, в стрельбе из лука. Считается, что в прош л о м некоторые т а н ц ы - п а н т о м и м ы б ы л и р и т у а л ь н ы м и
тотемическнми плясками, связанными с древнейшим обрядом
умножения тотема. Традиция же изображения эооантропоморфных предков сложилась позднее. Кости медведя нельзя было
ломать, рубить — во время трапезы их собирали в м е ш о к
и вместе с черепом относили на священное место, в специальн ы й амбар, где хранились и другие атрибуты праздника. Иногда
череп медведя вешали на дерево. На р. Казыме местные жители
хранили его надетым на высокий пень.
15. Образ миролюбивой водоплавающей пернатой птицы
сочетался в древности с воинской символикой. На плато Укок
п а з ы р ы к с к и с воины носили головные уборы, украшенные
сверху г у с и н ы м и головами.
16. Единоборств на пространстве, ограниченном размерами
брошенной на землю шкуры, практиковались у потомков кулайцев еще в начале прошлого века.

Глава 5. ПОТОМКИ СЕРОЙ ВОЛЧИЦЫ
1.Кидани (китаи)
монголоязычньте племена охотников
и скотоводов, кочевавшие на территории современной юго-восточной части Внутренней Монголии. Известны по китайским
летописям с IV века. Непрерывно воевали с соседними плем е н а м и , тюрками, Китаем. В V I — V I I веках консолидация
киданьских племен привела к созданию государственного
образования — союза племен с выборным правителем во главе.
В X веке у к и д а н е й складывается империя. К упорядочению государствеппото аппарата привлекаются выходцы из Китая.
строятся города, крепости, дороги, развиваются ремесла, торговля. С 947 года вводится новое летоисчисление, и государство
получает название Великое Ляо. У киданеи развиваются исто-

рия, литература, медицина, а р х и т е к т у р а , искусства, и
письменность. С распространением буддизма появляется книгогопечатание (ксилография). Империя киданей после серии
победоносных войн раскинулась на территории от берегов
Японского моря до Восточного Туркестана и от Желтого моря
до Забайкалья и была самой могущественной в Восточной
Азии. Сунский Китай, проиграв войну, платил ей ежегодную
дань. С конца XI века начался упадок империи киданей.
В 1120 году тунгусоязычные племена чжурчженей уничтожили государство Ляо. Часть киданей ушла на запад в Среднюю
Азию.
2. В X I I I — X I X веках и позже очень уязвимые подмышечные в п а д и н ы стали защищать с п е ц и а л ь н ы м и небольшими
д и с к а м и , которые крепились к плечевым ремням. Иногда их
могло быть несколько, и они, гибко соединяясь между собой.
располагались попарно с правой и левой стороны.
3. Существовала определенная цветная символика флажка,
связанная с возрастом умершего. Так, белый указывал на пожилого, красный — на молодого, черный - па человека средних
лет. Представители знати водружали флаг н соответствии
со знаменем, под к о т о р ы м ходил п о к о й н ы й при ж и з н и .
Впрочем, под наконечником такого копья мог вывешиваться
хвост яка или жеребенка.

Глава 6. ВСАДНИКИ С БЕРЕГОВ ЕНИСЕЯ
1. Уйгуры — древний тюркоязычный народ Центральной
Азии, коренное население современного Синцзян-Уйгурского
автономного округа Китая. Предками уйгуров были кочевые
племена, жившие в древности в монгольских степях и упоминавшиеся в китайских летописях с IV века. В V - VIII веках
уйгуры входили в состав Жужапьского, а затем и Тюркского
каганатов. После падения последнего в середине V I I I века
уйгуры в долинах рек Селенга, Орхон и Тола основали свое собственное государство - Уйгурский каганат. В 840 году он был
разгромлен енисейскими кыргызами. У й г у р ы переселились
в Восточный Туркестан и в западную часть Ганьсу, где создали
независимые государства с центрами в Турфанском оазисе
(847—1369 гг.) и Ганьсу (847—1036 гг.). Государство в Ганьсу
было уничтожено тангутами, а население восточно-туркестанского государства уйгуров и XIV веке подчинено монголами
и вошло в улус Джучи.
2. Вопрос о вкладе енисейских кыргызов в становление
современной киргизской народности еще далек от окончательного разрешения. Несмотря на созвучие самоназваний, прямое
отождествление здесь вряд ли уместно. Специалисты, правда,
не отрицают самого факта участия енисейских кыргызов в формировании практически одноименной народности. Речь идет
только о доле этого участия.
3. Эпоха Сууктэр позаимствовала свое название у погребальных памятников («хыргысгыр сууктэр», что значит «киргизские м о г и л ы » ) . Такой п а м я т н и к п р е д с т а в л я е т собой

216
кольцевую насыпь со стенкой в основании. Иногда близ насыпи
стоит вертикальная стела. Под насыпью археологи обычно находят остатки погребального костра и сожженных человеческих
костей, железные детали конской сбруи, оружие, украшения,
остатки погребальной тризны (кости лошадей и овец). Здесь
же встречаются и погребения собак. Некоторые исследователи считают рослые породы кыргызских собак боевыми.
4. Монгольская династия, правившая в Китае и Монголии
в X I I I - XIV веках. Внук Чингисхана, пятый монгольский
великий хан Хубилай в 1260 году перенес столицу из Каракорума на территорию Китая, сначала в Кайпин, а через четыре
года в Чжунду — современный Пекин. В 1271 году он дал монгольской д и н а с т и и чингизидов китайское название Юань.
В 1279 году войска Хубилая завершили завоевание Китая, уничтожив китайскую династию Южная Сун.

Глава 7. И СЫПАЛИСЬ СТРЕЛЫ ДОЖДЕМ...
1.Когда реальная угроза монгольского вторжения в Западн у ю Европу миновала, у католической церкви возникла идея
обратить монголов в христианство и сделать их союзниками
в борьбе против ислама. Для сбора сведений и установления
дипломатических отношений в Монголию по поручению римского папы в 1246 году ездил францисканский монах итальянец
Плано Карпини. а в 1253—1255 годах по поручению французского короля Людовика IX — фламандец, тоже монах-францисканец, Гильом де Рубрук. Плано Карпини впоследствии написал
книгу «История Монголов» (впервые изданную в переводе нарусский язык в 1911 году).
2. После смерти Джучи в 1227 году территории Южной
Сибири стали собственностью великого хана Тулуя. На юге улус
Джучи граничил с Джагатайским улусом в Хорезме. В результате походов хана Батыя, сына Джучи. границы владений значительно продвинулись на запад. В XIII веке улус отделился
от Монгольского государства, явившись тем ядром, из которого
выросла Золотая Орда.
3. Монгольское войско не было мононациональным. Оно
формировалось из представителей многочисленных монголоязычных, а позже и тюркоязычных, кочевых племен, спаянных
жесткой дисциплиной, единой административной системой
и общностью целей. Поэтому понятие «монгольский» здесь
и далее несет в большей мере собирательный, нежели этнический смысл.
4. Псалии — вертикальные стержни, прикреплявшиеся
перпендикулярно к концам удил. Псалии, известные с эпохи
раннего железа, удерживали удила во рту лошади, не давая им
смешаться вбок. При натягивании поводьев они сдавливали
губы лошади, п р и ч и н я я ей боль и тем самым заставляя подчиняться седоку.
5. Считается, что они без труда рассекали кольчуга. Вряд
ли это так. Рассечь отдельное кольцо было очень непросто,

ибо оно сцеплено с несколькими другими, и наконечник с плоским острием встречает сопротивление сразу нескольких звеньев. Логичнее допустить, что стрелы со с т а м е с к о в и д н ы м
наконечником пускались так, чтобы сбоку проскользнуть
под чешуйку пластинчатых доспехов и порвать ремни вязки.
6. Нукер (в переводе с монгольского, друг) — дружинник
на службе феодализировавшейся знати в X I I — X I I I веках
в Монголии; позже вассалы крупных федадов. В XIV—XX веках этот термин стал употребляться у народом Передней и Средней Азии в значении «слуга».
7. «Великая Яса» Чингисхана — основном кодекс права
монгольского средневековья, обнародованный Чингисханом
при избрании его великим ханом на курултае (съезде)
в 1206 году.

Глава 8. «ЖЕЛЕЗНЫЕ ВОЛКИ» С ТАЕЖНЫХ ПРОТОК
1. Остяки - старое название обских угров — хантов и манси. Происходит от самоназвания Ас-ях — «человек с Большой
реки». Ас-ях — так называли угры реку Обь. Самоедами называли самодийские племена - например, ненцев. Остяко-самоеды — селькупы.
2. Согласно сведениям средневековых арабских трактатов
о лучной стрельбе, в районах с резкими температурными
колебаниями п о л у ч и л и распространение л у к и с широкими
плечами и минимумом накладок, то есть практически цельнодеревянные. Таежная полоса Сибири с ее ярко выраженным
континентальным климатом была таким районом. Ведь прочно
склеить детали из разнородных материалов (даже особо качественным рыбьим клеем) всегда было делом нелегким: дерево
и рог по-разному реагируют на перепады температуры и влажности, по-разному меняются и их размеры под воздействием
этих факторов.
3. Перед н а м и не просто поединок с двумя быками,
подтверждающий права шаха на престол, а борьба с зооморфной ипостасью божества, в которой победитель-шах наследует
силу и мощь быка и получает божественный дар, дающий право
на престол. Известно, что д и к и й бык был ипостасью «первозданного быка», зороастрийского божества, а зримое воплощение божества нужно было «добыть», чтобы обрести его
свойства — силу, мощь, непобедимость.
4.По свидетельству охотника и путешественника А.Черкалова (60-е годы XIX в.), одним ударом пальмы срубалось дерево
т о л щ и н о й с руку, а другим рассекалось пополам, прежде чем
его ствол успевал коснуться земли.
5. Екатеринбургские археологи, основываясь на фольклорн ы х данных, обнаружили и н а ч а л и исследовать легендарный
город Эмдер.

217
6. Сибирские народы общинных вождей называли по-разному: селькупы — «сенгира», ханты — «урт». манси — «отер»,
однако, смысл этих слов был один — «богатыри».
7. Например, пляски г оружием. Вот как в ы г л я д и т этот
обряд в описании очевидца (конец XIX века). Церемония,
которую В. Шавров видел в остяцком (хантыйском) селении,
длилась с вечера до глубокой ночи. В жилище, где находилось
изображение духа, постепенно сходились жители деревни. Каждый, войдя в дом, трижды поворачивался перед «кумиром».
" Наконец, как все собрались, шаман загремел саблями и копьями железными... лежавшими над к у м и р о м на мостках,
каждому из предстоящих..- дал или саблю, или копье, а сам, взяв
по сабле в ту и другую руку, стал спиной к кумиру. По получении означенных сабель и копий остяки стали вдоль юрты рядами... повернулись все вдруг по три раза, держа перед собою
сабли и копья. Шаман ударил своими саблями одна о другую,
и тогда, по команде его, разными голосами вдруг заголосили,
кланяясь из стороны в сторону. Гайкали то редко, то вдруг очень
часто, то опять редко, не отставая один от другого, и при каждом повторении «гай» переваливались то направо, то налево,
осаживая копья и сабли несколько книзу и подымая вверх...
Остяки чем более кричали и качались, тем более, казалось,
приходилн в некоторый род исступления и, наконец, так,
что я без ужаса не мог глядеть на лица их, кои весьма много
сначала меня занимали». Подобный акт военной магии предпринимался, очевидно, накануне военных действий. Впрочем,
и в мирное время такая церемония оказывала сильнейшее эмоциональное воздействие на ее участников. К сожалению,
в письменных свидетельствах не расшифровывается собственно
воинский смысл д в и ж е н и й . Их авторы просто не обращали
на это внимание. Ясно лишь, что аборигены активно п р и м е н я л и
раскачку корпуса, вращательные движения и различные способы владения оружием на разных уровнях и в разных плоскостях.
8. И с т о р и ч е с к и й пример - когда глубокой осенью
1585 года на землях остяков появился отряд воеводы Ивана
Мансурова, к недостроенному Обскому городку, чтобы разгромить пришельцев, стянулись многочисленные отряды аборигенов с берегов Оби и Иртыша. Под стены осажденного городка
был доставлен и сам Белогорскнй « ш а й т а н » (главный фетиш
Белогорского княжества), которому остяки приносили многие
жертвы, «чаяюще себе помощи от него». Умелым выстрелом
из пушки казаки разбили его в щепки. Как только нападавшие
увидели, как "поражен и сокрушен бе идол", боевой дух покинул войско, и толпы остяков рассеялись, ибо «ни на кого больше не могли надеяться».
9. Карабела — одна из распространенных и популярных
польских сабель восточного происхождения, характерных
для польской культуры второй половины X V I I — Х V I I I вв.
Боевые карабелы, в отличие от парадных сабель этого же типа,
имели простую отделку ножен, роговые, из дуба или полированного ореха боковые накладки на рукоять и более длинный
клинок. Лезвие для такого оружия использовалось привозное
из Персии или Турции. Вероятно, это и породило не вполне

обоснованное мнение, что название этой сабли связано с иракс к и м городом Кербела. Клинки же для богато у к р а ш е н н ы х
карабел продолжали выпускаться в Польше до конца XIX в.,
постепенно приобретя особый смысл, напоминающий об утере
национальной независимости
10. Самые яркие страницы сказаний, воспевающих богатырскую силу, посвящены стрельбе из лука. Например: «Вищ-Отыр
костяной лук взял, другую стрелу из колчана вынимает. Древко
ее длиной четыре четверти, наконечник железный — три четверти. Наконечник змеиной кожей закален. На середину лука
стрелу наложил, лук натягивать стал. Четырехчетвертное
древко все кончилось, дальше оттягивает. На весь трехчетвертной наконечник оттянул, тогда пустил... стрела зазвенела...
Лесного духа стрелой с ног сшибло, на три сажени отбросило.
Стрела дальше полетела, позади войска по самые перья в землю
ушла. У Виш-Отыра тетивой кожу с пальцев посдирало...». Или
еще: "Кровавый богатырь... вышел со своим сыном на улицу...
его сын положил стрелу на тетиву лука, натянул тетиву и спустил... (Произведенным ветром) был сметен в кучу изобильный
мусор всего селения..."