Томчин А. Б.
Парацельс. Гений или шарлатан?
ИНФОРМАЦИЯ
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Томчин А. Б.
Парацельс. Гений или шарлатан? / Александр Томчин. — М .: Молодая гвардия,
2023. — (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып. 1926).
ISBN 978-5-235-04551-4
Жизнь Филиппа Ауреола Теофраста Бомбаста фон Гогенгейма, больше
известного как Парацельс (1493–1541), знаменитого врача, алхимика,
естествоиспытателя и философа, окружена бесчисленными загадками, мифами и
легендами. Его место в истории веками вызывает ос трые споры между врачами,
химиками, историками и оккультистами. Правда ли, что он умел предсказывать
будущее? Как ему удавалось вылечить больных, которые считались
неизлечимыми? Знал ли он секреты, недоступные для современной медицины?

Как расшифровать его труды? Почему он до сих пор вызывает у одних
отторжение и презрение, а у других — восхищение и благодарность? Кем он
был — основоположником новых методов медицины или бродягой и пьяницей,
магом и шарлатаном? Ответы на эти вопросы дает книга химика, публициста и
переводчика Александра Томчина, который много лет занимался получением и
исследованием новых лекарственных веществ; ему принадлежат свыше 150
научных статей и 90 изобретений.
Все права защищены. Никакая часть данной книги не може т быть
воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения
владельцев авторских прав.
16+
© Томчин А. Б., 2023
© Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2023
ПРЕДИСЛОВИЕ
На протяжении многих лет целью моей работы были поиск, получение и
исследование новых химических соединений и лекарственных средств.
Лекарства природного происхождения, прежде всего травы, используются
с древних времен, но, как правило, при лечении серьезных заболеваний
решающую роль играют лекарства, полученные химиками. Мне всегда было
интересно — кому мы обязаны идеей использования лекарств химического
происхождения? Кто раньше других понял необходимость соединения усилий
химиков и медиков?
Некоторые из таких лекарств, как правило, простые неорганические вещества,
применялись еще в древние времена в странах Востока. В Западной Европе этот
опыт не получил распространения, и медицина веками, до XVI столетия, почти
не сдвигалась с места. Врачи руководствовались старинными рецептами Галена
и Авиценны и были беспомощны при лечении многих болезней.
Первым блестящим успехом химиотерапии было открытие Паулем Эрлихом
в начале XX века сальварсана, органического соединения мышьяка, которое
в течение десятков лет служило лучшим средством против сифилиса. Но
поворотом в сторону химиотерапии медицина обязана не одному-
единственному человеку, а целой плеяде новаторов — и решающую роль в этом
сыграл швейцарский врач и алхимик Теофраст Парацельс (1493–1541).
Он всемирно известен, о нем написаны горы книг и статей, однако широкий
круг читателей знает о нем не так уж много. А почему, собственно? Ведь уже
напечатаны больше 10 тысяч страниц его сочинений — сложная смесь

медицины, химии , психиа трии, космологии и богословия с примесью политики,
содержащая также магию, описание талис манов и заклинаний. С начала 1520-х
годов он за двадцать ле т написал около 20 тысяч страниц рукописей. Из
бесчисленных трудов Парацельса при жизни были изданы лишь 5 процентов,
остальные опубликованы лишь после его смерти. Парацельс говорил на
старинном швейцарском диалекте немецкого языка и придумал целый ряд
неологизмов, поскольку в языке того времени научных терминов не хватало.
Его книги трудно расшифровать даже специалистам, и содержание многих
сочинений до сих пор не разгадано.
Жизнь этого легендарного врача содержит массу удивительных загадок. Ему
удавалось исцелять тех больных, от которых другие врачи отказывались. Часто
говорят, что Парацельс спасал пациентов от болезней, которые до сих пор
остаются для официальной медицины неизлечимыми. Правда ли, что он знал
секреты, недоступные современным врачам? Как он лечил своих пациентов?
В биографии Парацельса полно белых пятен, а точно установленных фактов
очень мало. Все ли приписы ваемые ему произведения принадлежат его перу?
Как он мог побывать в таком множестве стран и городов? Правда ли, что
он применял только ле карства, полученные химическим путем? Известны ли
они? Ведь алхимики стремились превращать простые металлы в золото и свои
рецепты скрывали. Почему у Парацельса было столько врагов? Почему у него
не было своего дома, се мьи и постоянного места проживания? Почему,
несмотря на славу и успехи в ле чении, его изгоняли из многих городов? Почему
у одних он вызывал ненависть, а у других — восхищение и благодарность?
После его смерти прошли века, а отношение к нему остается противоречивым.
Последовавший за ним век ознаменовался триумфальным наступлением его
учеников. Потом некоторые предложенные им лекарства были запрещены.
В годы фашизма в Германии нацисты признали Парацельса гением немецкой
нации и выдающимся немецким патриотом. Но если бы он мог подняться
из могилы, эта любовь наверняка не была бы взаимной.
В наше время в немецкоязычных странах Парацельс считается классиком и
основоположником целого ряда наук, его именем называют больницы и
институты. Напротив, исследователи из других стран относятся к нему
с изрядным скептицизмом. «Великий врач или большой идиот?» — так
называется одна из глав в книге о Парацельсе австралийского автора Хью
де Крона. Парацельс не раз упоминается недобрым словом в недавно
переведенной на русский язык книге американских авторов Л. Канг и Н.
Педерсена под названием «История шарлатанства». Статьи о нем на русском
языке зачастую повторяют друг друга, а многие хорошие книги об этом
человеке, к сожалению, устарели.
Внес ли Парацельс существенный вклад в медицину? Одни называют его
величайшим врачом и исследователем природы, основоположником целого ряда
наук, другие — бродягой и пьяницей, колдуном и шарлатаном. Третьи
увлекаются лженаукой и мистикой и, рекламируя ненадежные лекарства,

прикрываются авторитетом Парацельса, восхищаясь его верой в
сверхъестествен ные явления.
В том, что за века написано о Парацельсе, много противоречий. Я попытался
в этом разобраться и рассказать об основных событиях его жизни. Мне удалось
побывать в ряде упомянутых в книге городов и ознакоми ться со
свидетельствами историков. На мой взгляд, Парацельс далеко опередил свое
время, при этом во многом оставаясь человеком своей эпохи с ее
предрассудками. Его биографию нельзя рассматривать в отрыве от общей
картины того бурного времени.
Эта книга не претендует на причисле ние ни к историческим романам, ни к
биографическим хроникам. Изображение главных героев и исторических
событий основано преимущественно на документах и фактах. Логика автора
подчинена главной цели — дать читателю наглядное представление
о Парацельсе, о той атмосфере, в которой он жил и работал, и о людях,
с которыми он общался. Читатель познакомится с некоторыми видными
современниками Парацельса, из которых Михаэль Гайсмайер тоже опередил
свое время, но в иной сфере. Их сопоставление позволяет лучше понять
философские взгляды Парацельса, его отношение к церкви и общественному
устройству.
Свои выводы о герое книги я не хочу навязывать — пусть последнее слово в его
оценке останется за читателем.
Я бесконечно благодарен моей жене Галине Томчиной за неоценимую помощь в
редактировании рукописи, а также кандидату медицинских наук, доценту Елене
Катковой, историку Максиму Томчину и Михаилу Ицыксону, прочитавши м
книгу в рукописи, за ценные замечания.
ПРОЛОГ
Однажды зимним вечером мы с внуком сидели у телевизора. Он включил свой
любимый канал, приверженный к мистике и магии. Внуку больше всего
нравятся книги в жанре фэнтези, у меня же в детстве любимой была другая
книга — «Таинственный остров» Жюль Верна.
Рассказ диктора сопровождался впечатляющими картинками и внука очень
увлек. «Современная медицина не всесильна, — говорил диктор. — Она
не может спасти жертву несчастного случая, если мозг слишком долго
находился без кислорода». И вдруг наш современник находит древнюю
рукопись, где говорится: «Я, Иероним Шварц из Магдебурга, ученик
величайшего врача Парацельса, получил эликсир бессмертия, который исцеляет
от смертельных ран и болезней и даже возвращает мертвого к жизни, если
с момента смерти прошло не больше трех дней».
Далее рассказывалось, что 29 апреля 1515 года Шварц вместе с Парацельсом
посетили город Вюрцбург. Парацельс славился тем, что исцелял прокаженных,

возвращал зрение слепым, лечил грыжи и переломы. Молодой житель
Вюрцбурга умоляет вернуть к жизни его возлюбленную Магду Вассер, которая
два дня назад попала под телегу, груженную бочками с вином, и сразу же
умерла. Шварц предлагает Парацельсу испытать эликсир бессмертия.
Тело Магды уже находилось в храме. Шварц установил вокруг него пять свечей
и нарисовал магический круг. Когда загорелась последняя свеча, Парацельс
осторожно достал колбу с прозрачной жидкостью — это и был эликсир
бессмертия. Он смочил им губку и стал протирать лицо и грудь девушки.
Остатки эликсира Парацельс влил в едва приоткрытый рот Магды.
Он приложил свое ухо к груди девушки, но, к сожалению, сердце молчало.
Шварц поднес к ее лицу перо, и тут произошло чудо! Легкое перышко
зашевелилось от слабого, но уже ощутимого дыхания девушки.
«Известен случай, — продолжал ведущий, — когда алхимикам удалось
получить тонны золота, и этот удачный эксперимент привел к гибели тысяч
людей...»
—
Это все правда? — спросил внук.
—
Нет.
—
Значит, вранье?
—
Нет, фантазия, легенда.
—
Но этот Парацельс мог делать чудеса?
—
Да. Поэтому такие легенды и мифы возникают до сих пор.
—
Интересно! Я тоже хочу быть врачом. Только мой друг — ну ты его знаешь,
из нашего класса, — говорит, что это глупости. На врача слишком долго
учиться. Он хочет стать водителем грузовика. Тогда сможешь сразу
зарабатывать деньги. А что лучше?
—
Деньги — это неплохо. Но врач все-таки — очень хорошая профессия.
Наступает новое время, людям понадобится в жизни не раз все менять, в том
числе профессию. А профессия врача всегда будет нужной. Врач спасает людей.
Каждый выбирает себе работу сам — важно, чтобы она тебе нравилась.
—
А тебе нравится твоя профессия?
—
Да, мне повезло. Я всю жизнь занимался тем, что мне интересно.
—
А ты знаешь правду о Парацельсе? Расскажи мне о нем.
—
Я попробую. Только это длинная история. За один вечер не осилить.
—
Ничего, пускай длинная!
—
Ладно, тогда начнем...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПАРАЦЕЛЬС В ЗАЛЬЦБУРГЕ.
1524–1525 годы
Лечение аббата. Споры о церкви и религии.
Преследование еретиков, ведьм и колдунов.
Встреча с Гайсмайером. На золотых рудниках
в долине Гаштайна. Секреты минеральных
вод. Получение золотой тинктуры. Восстание
в Тироле и Зальцбурге. Бегство из города
В 1524 году швейцарский врач Теофраст Парацельс после долгих странствий
приехал в город Зальцбург неподалеку от Каринтии, где прошла его юность.
Доктору был 31 год. Парацельсом его впервые начали назы вать приблизительно
с этого времени. Полное и настоящее имя у него было очень солидным —
Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст Парацельс. Так оно напечатано в его трудах.
Первое имя Парацельс получил по дню крещения в честь святого Филиппа, но
в жизни его обычно звали Теофрастом — так назвал его отец в честь
знаменитого древнегреческого ес тествоиспытателя, чье имя, в свою очередь,
переводится как «богоречивый». Что касается имени «Ауреол», то оно означает
«золотой». По-видимому, его предложили издатели трудов Парацельса: имя
автора должно было звучать гордо. Бомбаст — общая фамилия старинного, но
обедневшего дворянского рода, к которому принадлежал его отец. Собственная
фамилия нашего героя была не Парацельс , а Гогенгейм — в переводе «знатный
дом». Так пишут ее по-русски, а по-немецки она пишется Hohenheim. Правда,
звучит она у немцев совсем не так — Хоэнхайм.
Откуда же взялось слово «Парацельс» (Paracelsus)? В то время ученые обычно
переиначивали свою фамилию на латинский или греческий лад. В книгах и
энциклопедиях обычно пишут, что наш герой сам назвал себя Парацельсом
и что это слово означает «превосходящий Цельса» — знаменитого
древнеримского философа и врача. Это не исключено, но доказательств того,
что он сам или другие сравнивали его с Цельсом, нет.
В те времена латынь изучали не по учебникам, а по текстам древних авторов.
Для врачей главным авторитетом был Гален, древнеримский медик и философ
во II веке н. э . В его трудах слово сelsus употреблялось в смысле
«возвышенный» или «благородный». А приставка «пара», излюбленная
Теофрастом, в сложных словах означает нахождение рядом. Так что слово
«Парацельс» скорее всего означало «близкий к возвышенному». Это не только
звучало красиво, но и напоминало о его настоящей фамилии, первая часть
которой тоже значила «возвы шенный», но только по-немецки.

Доктор Теофраст фон Гогенгейм, окончив университет, работал военным
врачом на нескольких войнах. Набирая опыт, он больше восьми лет скитался
по разным странам, в основном по Европе . Где бы Теофраст ни оказался, он
не только лечил больных, но и расспрашивал самых разных людей о способах
лечения болезней и о лекарствах. Доктор ни у кого не стеснялся учиться и все
записывал. Короткие записи удавалось обработать, когда появлялись условия
для спокойной работы, иногда лишь через несколько лет.
Зальцбург был в то время столицей архиепископства, входившего в Священную
Римскую империю. Этот город, знакомый Теофрасту с детства и
расположенный среди живописных гор, выглядел изумительно уютным и
симпатичным. С пейзажами Теофрасту повезло с детства. Здесь его тоже ждали
горы и сочные зеленые луга, горные озера с чистейшей водой бирюзового цвета.
Зальцбург — благополучный, тихий и спокойный город. Во всяком случае,
таким он казался тогда Теофрасту. В нем было бы неплохо остаться навсегда.
Приехав в Зальцбург, Теофраст нашел постоялый двор Кристофа Риса и
познакомился с хозяином. Доктор выглядел скромно, был невысоким, хрупкого
сложения и не обладал привлекательной внешностью. Волнуясь, он слегка
заикался. Но опытному хозяину новый гость понравился. Теофраст показался
ему человеком незаурядным, быстрым, решительным и целеустремленным.
—
Вы надолго в наш город? — осведомился Кристоф.
—
Не знаю, как получится. Пока поживу у вас. Хотелось бы оборудовать
алхимическую лабораторию.
—
А зачем она вам? Вы же врач!
—
Я люблю сам готовить свои бальзамы, порошки и микстуры.
—
Хорошо, я познакомлю вас с ап текарем, — улыбнулся Кристоф. — Думаю,
он вам поможет.
Теофраст оставил коня и вещи на постоялом дворе и пошел к рыночной
площади. После возвращения из странствий он прославился удивительными
исцелениями. Его слава доктора и мага росла день ото дня и всюду обгоняла
его. «Парацельс! К нам приехал Парацельс!» — эти крики его вначале удивляли,
но потом стали привычными. Когда он проходил по рынку, до него доносились
обрывки разговоров.
—
Берта, — спросила соседку торговка овощами, — ты слышала, что к нам
приезжает доктор Теофраст?
—
Да, и я его уже видела! Он лечит больных водянкой, падучей, французской
болезнью и даже проказой.
—
Красивый мужчина? Статный?
—
Я бы не сказала. Но в нем, определенно, что-то есть.
—
А он женат?

—
По слухам, у него только одна жена и она же любовница — это его наука.
Многие уверены, что он колдун. Во всяком случае, он знает секрет, как делать
золото.
—
Золото?! Не может быть!
—
Да, настоящее золото! Он как-то взял пакетик с фиолетовым порошочком и
с его помощью превратил сто фунтов свинца в самое прекрасное и чистое
золото. А еще он умеет выращивать в ретортах жемчуг!
—
Жемчуг? Я видела у одной дамы такие бусы. На зеленом платье. Красиво!
—
Да! И любые драгоценные камни.
Разговор становился интересным, и в него включились девушки из ряда
напротив — Марта и Клара.
—
А что у него в рукоятке меча?
—
Говорят по-разному. Кое-кто считает, что там маленький демон и
он Теофрасту прислуживает.
—
Ну, это уж сли шком!
—
И я не верю. Я слышала, там какое-то лекарство. От любой хвори мигом
избавляет.
—
Точно, там эликсир вечной молодости. Он дарует бессмертие и возвращает
старикам молодость.
—
Нет, там спрятан философский камень!
—
А что это такое?
—
С ним можно все превращать в золото. Даже простое железо.
—
Он богат? А почему же так просто одевается?
—
Не хочет, чтобы знали о его богатстве. Cтолько стало лихих людей! Рыцари,
и те нападают на купцов и грабят их...
Теофраст после долгой дороги выглядел усталым; его видавшая виды одежда
была в пыли. Доктора обычно одевались богато и ярко — и на улицах города, и
у постели больного. У них были плащ красного или черного цвета с капюшоном
и широкими рукавами, малиновый берет или широкополая шляпа и золотое
кольцо, которые вручались им вместе с дипломом доктора медицины. Мантия
и перстни на пальцах украшались драгоценными камнями. О Теофрасте же
говорили, что он одет скорее как кучер. И так же, как кучер, обычно он носил
с собой меч — для защиты от нападения на дорогах. Шарообразная головка
меча отвинчивалась, и ни кто не знал, что в ней спрятано.
Стирать одежду ему было не когда. Когда она изнашивалась, Теофраст просто ее
выбрасывал и покупал новую. Даже в новой дорогой одежде он — странное
дело! — не выглядел элегантным. Времени чертовски не хватало, и он брал
первое, что попадалось под руку. В сущности, ему было напле вать на то, как
он выглядит. Он и у других не замечал, во что они одеты, зато мгновенно

и прочно запоминал их лица, имена, слова. Кого, как и от чего он лечил,
Теофраст цепко держал в памяти.
По дороге вокруг него быстро росла толпа. Тут были и прилично одетые люди,
но больше калеки в рубище, хромые, слепые, бродяги, нищие, у которых
за душой не было ни гроша. Все знали: доктор никому не отказывает в помощи
и многих бедняков лечит бесплатно. Доход ему приносили лишь знатные и
обеспеченные пациенты. Люди на улице ссорились из-за того, кто пришел
раньше, загораживали дорогу Теофрасту, а некоторые хватали его за одежду
и хотели хотя бы к нему прикоснуться. Он торопился, но кое-кого все же
успевал выслушать. Фокусника Петера из бродячего цирка Теофраст узнал и
с ним на пару минут остановился. Странное дело — гость разговаривал
с Петером как старый приятель.
Доктор громко объявил: «Спокойно, спокойно! Передайте всем: я найду место
и скоро начну принимать. О начале приема дам знать на постоялом дворе Риса.
Приходите с утра, только без криков, по очереди!»
Теофраст зашел в ратушу к секретарю городского совета Михаэлю Зецнагелю
с просьбой предоставить ему статус гостя города. Зецнагель получил
образование в Венском университете, где побывал и Теофраст. У них нашлись
общие знакомые, и секретарь встретил приезжего доброжелательно: «Мы о вас
слышали. Так что препятствий быть не должно. Но последнее слово
за Лангом — без него у нас ничего не решают».
Он гордился своим начальником и не упустил случая рассказать о нем гостю.
За пять лет до этого, в 1519 году архиепископский престол в Зальцбурге занял
кардинал Маттеус Ланг фон Велленбург, любимец императора Максимилиана I.
Он был родом из обедневшей дворянской семьи в Аугсбурге. По слухам, Ланг
поступил на службу в канцелярию императора с помощью своей красавицы-
сестры. Та была в близких отношениях с герцогом, гофмейстером императрицы ,
и это, по-видимому, дало первый импульс карьере Ланга. Он оказался
способным и стал одним из самых важных лиц в Священной Римской империи.
При императоре Максимилиане Ланг был его канцлером, а при сменившем его
Карле V остался одним из гла вных министров. Он был известен как юрист
и дипломат, участник международных переговоров.
—
Наш кардинал любит искусство, музыку и ценит образованных людей. Он
старается привлекать их в свое окружение . Его дом стал своим для поэтов, —
улыбнулся секретарь. А потом поморщился и добавил: — К сожалению, не все
горожане отдают ему должное. Но пусть злые языки болтают! Ланг правит
твердой рукой. Вы же понимаете, как в наше неспокойное время важна
стабильность! Кардинала высоко ценят император и папа римский. Благодаря
ему Зальцбург богатее т.
В необъятной, раздробленной, лоскутной империи Зальцбургское
архиепископство по запасам руд превосходило многие страны Европы. Здесь
получали не только соль, давшую название Зальцбургу («соляной город»), но
и золото, серебро, медь, свинец, железо и серу. Телеги с грузами одна за другой

двигались через перевал в Альпах. Зальцбург был центром оживленной
торговли между Севером и Югом.
***
У дверей кабинета Теофраста возникла давка при первом же приеме больных.
Толпа шумела. Вышел слуга Штефан и всех успокоил. Слушая разговоры
в очереди, он с трудом скрывал удивление. Кто-то рассказывал, что Теофраста
изгоняли несколько раз из Литвы и Польши.
—
И это все из-за колдовства?
—
Я слышала, ему 120 лет, а выглядит он лет на 30!
—
Неужели?
—
Да! Он придумал эликсир молодости. Вначале провел опыт на себе, а потом
на семидесятилетней служанке. Теофраст каждое утро на рассвете выпивал
стопку белого вина с эликсиром. Через две недели он почувствовал, что дело
пошло. Дал эликсир служанке — у нее через неделю появились месячные, как
прежде. Она испугалась и бросила пить эликсир. Тогда он стал подмешивать
свое зелье в корм старой курице. Та вначале потеряла перья, зато потом у нее
выросли новые, красивее, чем были. И она опять стала нес ти яйца!
—
Откуда же доктор Теофраст научился своим секретам? Не иначе как
от дьявола!
—
Говорят, он пять лет бродил вместе с цыганами. От них и набрался —
в тайных знаниях ему нет равных.
—
Ну что ты, он же был врачом в армии! Попал в плен к туркам и жил
в Константинополе.
—
А что он там делал?
—
Был евнухом и лекарем в гареме у персидского шаха. Он выведал все тайны
на Востоке, у этих... ну, у арабов. Сам Соломон Трисмозин, который прожил
150 лет, открыл ему секрет философского камня. Теофраст вылечил шахского
сына и за это получил свободу.
—
Евнухом? Не может быть! Им же интересуются дамы!
—
Да, он недавно получил письмо от одной знатной дамы из Дании. Он близко
знает датского короля.
—
Доктор и в Дании был? А как же он успел столько стран объездить?
—
На летающем коне. Мой Карл говорит, он повидал весь мир. И в Тартарии
побывал.
—
В Тартарии? Как же он выдержал такие морозы? Там люди на зиму впадают
в спячку. И даже бегемоты в реках замерзают!
—
Какой ужас!!!
К наплыву больных доктор при вык. С чем только к не му не приходили! Опыт
военного врача позволял ему при необходимости применять нож. В молодости

он работал в химических лабораториях на рудниках и увлекался алхи мией.
Врачи питали к ней недоверие, однако он был знаком с широким арсеналом
химических средств. Вопреки слухам, Теофраст нередко использовал
лекарственные травы и их смеси, но с помощью знакомых ал химикам
операций — экстрагирования и перегонки — стремился выделить из них
действующее начало. Наряду с этим он прописывал лекарства, которые готовил
сам в своих колбах, например медный и железный купорос, соединения сурьмы
и мышьяка, цинка и ртути... Чаще Теофраст пускал их в ход при наружных
болезнях.
Применять новые лекарства было рискова нно. Но не мог же он изменить
самому себе, предать науку, которой служил! Неужели ему суждено топтаться
на месте, повторять цитаты из сочинений многовековой давности? К этому
привыкли почти все коллеги Теофраста. Требовался опыт, но на ком он мог
экспериментировать? На людях? Это был бы верный шанс прослыть колдуном
и попасть в руки инквизиторов. Что-то он мог при случае подмешать в корм
цыплятам, курам, бродячей кошке или собаке. А что-то испытать на самом себе.
Подопытными объектами неизбежно становились иногда и больные , но все это
были редкие, одиночные и рискованные опыты.
Теофраст хорошо знал восточную медицину, труды древних магов и мистиков.
Об этом ходили разные слухи и мифы. Например, по пути в Индию он будто бы
был захвачен татарами, побывал у великого хана и сопровождал его сына
в Константинополь. Но об этом сам он ни когда не рассказывал.
Пять лет тому назад, когда Теофраст начал работать лейб-медиком датского
короля Кристиана II, он еще не чувствовал себя таким уверенным. Теперь же
у него было все больше оснований доверять своим рукам и глазам. После того
как он перешагнул через порог в 30 лет, его трудно было застать врасплох.
Но кое-что не менялось — любому оборванцу в очереди он старался помочь
не меньше, чем королю. Смерть была его вечным противником. Ему случалось
проигрывать, но часто он побеждал. И со временем шансы на победу росли.
Его уверенность, невозмутимость и доброжелательность, манера беседы
с больными, его улыбка и ободряющие прикосновения придавали им надежду
и силу. Собственные руки были первым обезболивающим средством этого
«доктора двух медицин», то есть терапии и хирургии. Он уже многое
перепробовал — умел зажи влять старые раны, останавливать кровотечение
из носа компрессами из свежего укропа и тысячелистником или крапивной
водой в ноздри, лечить воспалительные и кожные заболевания скипидаром,
известью, препаратами мышьяка, серы и ртути, ожоги — нас тойкой
можжевельника или свиным салом, при переломах костей накладывать льняную
ткань, пропитанную яичным белком с добавлением муки.
Одной из первых пришла к нему Хельга, женщина средних лет. Она
зарабатывала стиркой, но сейчас не могла за это взяться. Хельга двигалась, как
старуха — согнулась , держалась за поясницу и кривилась от боли. «Давно это
с вами?» — cпросил Теофраст. — «Нет, только что прихватило. Может,
простыла?» Теофраст постелил на пол коврик: «Раздевайтесь, не стесняйтесь.

И ложитесь -ка на живот». Больная была растеряна: странный врач зачем-то
встал босиком ей на спину. А потом начал осторожно переступать с ноги
на ногу, вправляя позвонки. И все время спрашивал, как она себя чувствует.
Хельга охала, стонала, но когда он помог ей подняться, острая боль вдруг
прошла. «Осторожно, без резких движений!» Объяснив, как дальше ле читься,
Теофраст проводил больную к выходу. Вправлять защемленный нерв
он научился у одного банщика. Хельга ушла, выпрямившись, и никому не
рассказала, как ее вылечили. «Смотрите! Смотрите! Чудо! Она только что была
калекой!» — восторгались в толпе. Молва о еще одном чудесном исцелении
привела к доктору новых пациентов.
Теофраст работал обычно с утра до ночи. Времени ему всегда не хватало. Днем
он принимал больных, а поздним вечером или ночью вел свои записи . Доктору
хотелось объяснить все, что он наблюдал в природе, вплоть до расположения
светил, появления комет и затмения. У него накапливалась гора рукописей.
В первом сочинении «Одиннадцать трактатов» он описал самые разнообразные
болезни — от гриппа и ревматизма до желтухи и эпилепсии.
Как правило, на ночь Теофраст не ложился в постель, а сваливался на кровать
одетым, иногда в сапогах со шпорами, и мгновенно засыпал. Часто ему
доводилось спать не больше четырех часов. Он мог вздремнуть, а через 2–3 часа
просыпался и снова хватался за перо. Свои сочинения доктор порой диктовал
ученикам. Что такое отдых и покой, он не понимал. В компании возникали
моменты, когда он казался отсутствующим, а дома он мог иногда что-то
бормотать под нос или вдруг заговорить сам с собой.
***
Первые месяцы в Зальцбурге Теофраст прожил на постоялом дворе. Хозяин
Кристоф Рис был еще и совладельцем рудника. Он получил высшее образование
в Ингольштадте и был одним из самых уважаемых людей в городе и членом
городского совета. Кристоф подружился с новым постояльцем.
О Теофрасте ходили слухи, что он предпочитает встречаться не с коллегами-
врачами, а с возчиками, бродягами и нищими, отъявленными пьяницами. Среди
врачей у него, в самом деле, было мало приятелей. У большинства из них
он вызывал отторжение своими новшествами в медицине. Но у него появлялись
друзья из числа влиятельных горожан. Они учились в университетах, с ними
можно было побеседовать о науке, философии и религии. Всех особенно
волновали споры о вере — ведь в то время в Европе поднималась волна
Реформации.
Чаще Теофраст общался с людьми низшего сословия, городской беднотой и
ремесленниками. Иногда он позволял себе поздним вечером посидеть с ними
за выпивкой в таверне «У золотого орла ». Туда приходили также крестьяне
и горняки из окрестностей Зальцбурга, странники, школяры и монахи. Их ему
тоже доводилось лечить. Теофраст знал: если больной не доверяет врачу, то ему
не помогут никакие лекарства. Врач должен понимать, как и чем жи вут его
пациенты.

Он и сам был простым, хоть и образованным человеком. Хотя его отец
Вильгельм Бомбаст фон Гогенгейм принадлежал к дворянскому роду, мать была
свечницей в монастыре Айнзидельн из семьи крепостных аббатства. Конечно,
в браке они не состояли, поэтому по закону и сам Теофраст числился
крепостным. «Низкое» происхождение затрудняло ему получение городского
гражданства. Этот врач и философ, не имея собственного дома, в глазах многих
был бродягой. Он всю жизнь относился к низшему сословию и не случайно
выбрал девизом латинское изречение: «Тот, кто способен быть сам собой, не
принадлежит никому».
Теофраст странствовал почти без всякого имущества и нередко жил в нищете.
Он легко находил общий язык с простыми людьми. Работа была гла вным
содержанием их жизни, и на них держался мир. Ему нравились их простая речь,
грубоватые шутки, открытый и веселый нрав. В таверне можно было услыша ть
обо всех новостях, тут пили много пи ва и вина. Обильное угощение по
праздникам скрашивало жизнь тем, кто постоянно недоедал, а пить пиво или
вино было лучше, чем воду. Воду тогда не кипятили, и она вызывала
желудочные болезни. Вино считалось лекарством — монах Роджер Бэкон в
XIII веке говорил, что «оно помогает пищеварению и защищает организм
от порчи».
***
В таверне «У золотого орла » было, как всегда, шумно. Теофраст сидел в кругу
своей обычной компании. «Босоногий монах» Армин, проповеди которого
собирали немало слушателей, рассказывал басню: «Волк подавился костью,
аист его спас и попросил о награде. А волк отвечает: “Скажи спасибо, что
я оставил тебя в живых. Это ли не награда?” Так и наши богачи. Они
пользуются плодами труда бедняков, а за добро платят злом». «Это правда! Они
слуги дьявола!» — крикнули из-за соседнего стола. Школяры задорно запели
старинную песню:
Выходи в привольный мир!
К черту пыльный книжный хла м!
Наша родина — трактир,
Нам пивная — божий храм!
Лишь когда я пьян мертвецки,
Веселюсь по-молодецки
И, горланя во хмелю,
Бога истово хвалю!1
Людей постарше неуважение к божьему храму коробило.
—
Нельзя хули ть церковь! — поморщился Пауль из цеха ткачей. — Монахи
учат наших детей. Где у нас грамотные люди? Прежде всего в монастырях!

Большинство гостей его поддержали. А оружейник Гербальд в ответ на это
рассказал притчу: «Однажды священник в компании мирян встретил на дороге
разбойников. Спутники стали защищаться, а священник и не подумал. Он
оправдывался: “Я не мужчина и не должен защищать себя”. Пошли они дальше
и встретили проституток. Решили, что каждый выберет свою. Священник: “А
мне почему нет?” — “Так ты же не мужчина!” — “Но у меня ведь есть то, что
носит при себе каждый мужчина!”». Слушатели смеялись.
—
А нынче надо же, что придумали: отпущением грехов торговать! —
послышался чей-то голос.
—
Замолчи! — тут же одернули его и шепнули: — Берегись доносчиков!
Они в самом деле были всюду. Доносить было выгодно: за это можно было
получить дом жертвы или другое имущество. За соседним столом, вблизи
от Теофраста вагант, странствующий поэт, начал тихонько, почти шепотом
читать стихи:
Все христианство погрязло в грехах
Из-за того, что творится в верхах.
Архиепископ в Великую Пятницу
В грязном притоне ласкает развратницу...
—
Это уж слишком! — покачал головой Симон, торговец солью. — Скоро
вы самого папу хулить начнете!
—
Неужели это cтихи о нашем архиепископе? — cпросил Теофраст.
—
Нет, — ответили ему. — Наш совсем не такой. Но его в городе не любят.
Архиепископ Зальцбургский, кардинал Ланг, умел ценить мирские
удовольствия и, как и другие князья того времени, не отличался моральной
строгостью. Тем не менее любовниц и фаворитов при его дворе не было.
Разговор переключился на Ланга. Впрочем, кузнец Томас, по виду немолодой,
начал свой рассказ с его предшественника — Леонхарда фон Кёйчаха. Тот еще
13 лет тому назад зимой пригласил бургомистра и членов городского совета
к себе на обед. Там их связали , бросили в сани и арестовали. Дело кончилось
тем, что жителям Зальцбурга пришлось отказаться от права выбирать городскую
власть.
Ланг стал правителем города недавно. Но он оказался еще круче — отменил
старинные привилегии и повысил налоги на горожан и крестьян. Его двор себе
ни в чем не отказывал. Далеко за пределами Зальцбурга Ланга знали как
умелого руководителя, который укреплял свое государство. Он получил
хорошее образование, но проявил себя консерватором. Придворные поэты его
прославляли, но Ланг был жаден, жесток и не имел друзей. Другие князья
и прелаты не любили его и называли «выскочкой».

Ланг удерживал свой пост больше 20 лет и правил до самой кончины
в 1540 году. Жители Зальцбурга проклинали его за поборы, за приверженность
старой католической верe, за гордость и надменность. В то время ходила
поговорка: «Городской воздух делает свободным», но в Зальцбурге этого
воздуха людям не хватало.
В прошлом, 1523 году горожане на меревались вернуть себе свои права
и изгнать Ланга. «Пусть он уедет из города на ослике — таким же бедным,
каким приехал в Зальцбург, без роскоши и богатства!» — требовали они.
Кардиналу пришлось бежать в Тироль, и только с помощью австрийского
эрцгерцога Фердинанда и вооруженных наемников он сумел восстановить свою
власть. Ланг вернулся в Зальцбург победителем — в латах и на белом коне. В
архиепископстве был установлен жесткий полицейский надзор.
Зальцбургский устав XVI века гласил: «Фальшивомонетчика сжигают или
сваривают. Если крещеный иудей снова обратится в иудаизм, то его надлежит
сжечь без всякого суда». Неверных жен полагалось зарывать в землю живыми.
К смертной казни приговаривали и тех, кто отрицал девственность Девы Марии,
не признавал существования чистилища или отвергал причастие. По указам
Ланга еретиков за неуважение к церкви можно было бросить в подземелье или
выслать из страны.
Крестьян больше всего возмущало то, что у них отняли право пользоваться
дарами природы, как это веками делали их предки. Все кругом захватили
феодалы — в результате простые люди не могли свободно охотиться, ловить
рыбу, собирать в лесу дрова для печей.
Ланг требовал строжайшего исполнения крепостных повинностей. Однажды
крестьянин убил оленя, который вытаптывал его поле. Феодалам и тем более
кардиналу нельзя было мешать охотиться. Владыка повелел зашить крестьянина
в кожу убитого животного и отдать на растерзание собакам. Ланг превратил
Зальцбург в оплот католицизма. Он не допускал инакомыслия и безжалостно
расправлялся с протестантами, сторонниками Лютера. Десятки людей казнили
по его личному указанию. Виселица на видном месте в городе не простаивала.
Правитель Зальцбурга вел непримиримую войну на два фронта: против
Реформации и против своих подданных.
***
Ситуация в Зальцбурге оказалась не такой безмятежной, как с первого взгляда
показалось Теофрасту. Да и везде в те времена жизнь была сплошной чередой
несчастий — неурожаи, голод, болезни, эпидемии, войны, грабежи и пожары.
Людей стало больше, чем можно было прокормить при том уровне знаний и
устройстве общества. Одним из самых сильных чувств человека был
постоянный страх. Все жили в ожидании неминуемого Страшного суда, близкой
смерти от чумы, войны или голода. Люди искали опоры в церкви, но
до Реформации они слышали там проповеди только на непонятном для них
латинском языке.
Смерть подстерегала на каждом шагу, но, что хуже всего, и после нее не было
надежды избавиться от мук в аду за свои грехи. Церковь перечисляла их по

восходящей линии: чревоугодие, прелюбодеяние, жадность, гнев, уныние,
слабость, тщеславие и гордыня. Как повезло людям, что появилась возможность
за любой грех уже при жизни получить у Бога прощение — купить
индульгенцию!
Одним из первых стал торговать индульгенциями монах Иоганн Тецель. Кроме
того, по указу папы такая торговля была разрешена банкирскому дому
Фуггеров. У купца Якоба Фуггера из Аугсбурга, главного кредитора императора
и папы, все были в долгу. Поэтому освобождение от грехов можно было купить
в любом из филиалов его фирмы по всей Европе. Половина денег от продажи
индульгенций пос тупала в Рим в папскую кассу, а половина — дому Фуггеров
в уплату за кредит.
Теофрасту доводилось наблюдать на улице такие сцены. С балкона два монаха
зазывали людей. Один крутил трещотку, а другой объявлял: «Покупайте
индульгенции! Вы живете беззаботно, а что будет потом? На Страшном суде
ваши души будут страдать за грехи! Но папа милостив. Как только монета
упадет на дно и зазвенит, душа сейчас же полетит на небо! На вас снизойдет
благодать Божья!» Внизу два монаха с копилкой в руках выкрикивали цены и
принимали деньги.
По прейскуранту Тецеля можно было «отмыть» за семь гульденов даже
убийство, а за десять — убийство своих родителей. Теофрасту рассказывали,
что кто-то задал Тецелю вопрос, можно ли заплатить за прощение будущего
греха, который еще не совершен. Тецель согласился и взял деньги, но потом
в лесу на дороге этот человек ограбил и избил его. А на прощание объяснил, что
именно этот грех он имел в виду.
Придуманное церковниками выкачивание денег стало последней каплей,
переполнившей чашу терпения прихожан. Их раздражало, что римские папы
вели себя, как расточительные светские правители. Они имели обширный и
роскошный двор, наделяли свою родню и внебрачных детей почетными
должностями. Выгодные места продавались за большие деньги.
Парацельс родился в то время, когда привычный средневековый мир начал
рушиться. В 1517 году ученый монах Мартин Лютер вывесил на дверях церкви
в Виттенберге свои 95 тезисов, в которых объявил продажу индульгенций
кощунством. Единственным авторитетом в делах веры стало для него
Священное Писание. Он перевел Новый Завет на немецкий язык и на нем читал
свои проповеди. Лютер потребовал урезать права папы, разграничить светскую
и церковную власть. За это папа отлучил его от церкви. Лютер сжег папское
послание и заявил: «Папа — антихрист, и его престол — седалище сатаны».
Арестовать и примерно наказать бунтовщика не удалось — его укрыл в своем
замке курфюрст Саксонии Фридрих. Не столь давно изобретенное
книгопечатание позволило реформату распространить свои идеи, и он стал
национальным героем Германии.
Немцы хотели быть независимыми от папского Рима, не содержать алчных
епископов и аббатов, а многие князья точили зуб на обширные церковные
владения. Католическая церковь разделилась. Стремясь вернуть церковную

общину к евангельским временам, когда не было иерархии, сторонники Лютера
считали себя истинными или евангельскими христианами. Католики же
называли их еретиками или лютеранами2. Некоторые жители Зальцбурга, в том
числе горнозаводчики, завязали контакты с Лютером.
В августе 1524 года, вскоре после приезда в Зальцбург, Теофраста вызвали
на дом к Иоганну Штаупицу, аббату монастыря Святого Петра, известному
ученому-богослову и близкому другу Лютера. Аббат болел уже около двух
недель, и его лечил местный доктор Ринг. Больному становилось все хуже,
поэтому Штаупиц и его секретарь Бартоломео решили пригласить обоих врачей
вместе.
Служанка провела Теофраста к постели больного, где доктора ждали
Бартоломео и Ринг. Больной ночью почувствовал невыносимую боль в ноге, ему
казалось, что ее жгут, жмут и разрывают на куски. Большой палец стопы опух,
кожа над ним покраснела, а потом стала сине -багровой и горячей. Появился
жар — служанка то и дело меняла у хозяина на лбу влажные полотенца. «Вы
можете наступить на ногу?» — спросил Теофраст. «Нет, — простонал
больной, — я не могу даже до нее дотронуться!» Теофраст осматривал его с
осторожностью. В пробе мочи он разглядел помутнение, причем осадок был
желтого цвета, с коричневатым оттенком. Новый врач достал из головки своего
меча таблетку, растворил в воде и дал выпить больному. После этого Штаупиц
успокоился и заснул.
Теофраст расспросил служанку о привычках аббата. Это был человек
с хорошим достатком, любитель вкусно поесть и выпить. Хозяин, по словам
служанки , пишет свои проповеди и трактаты, много сидит и мало двигается.
Он любит мясо, наваристые бульоны, рыбную уху, пиво и красное вино. По
предложению секретаря все трое мужчин перешли в другую комнату, чтобы не
беспокоить больного.
—
Господа, в чем вы видите причину болезни и как предлагаете ее лечить? —
обратился к врачам Бартоломео.
—
Мы имеем дело с подагрой, известной со времен Гиппократа, — заявил
Ринг. — Причины мне ясны. Тучные и полнокровные люди, имеющие
долговременные душевные беспокойства, не сообразуясь с оными, нередко
предаются невоздержанностям. И оттого они более подвержены болезням,
нежели другие. Мы с вами прекрасно знаем, коллега, что в организме человека
есть четыре гумора3 — кровь, флегма, светлая и черная желчь. К болезни
приводит нарушение равновесия между ними. У аббата доктора Штаупица
равновесие нарушено. У него избыток жизненных соков, а особенно главного из
них — крови. Это опасно. И еще он пьет слишком много воды. Для удаления
болезнетворного начала я даю больному слабительные, и ему делают клистиры.
Кроме того, для восстановления равновесия в организме пациенту уже четыре
раза отворяли кровь. Этого, очевидно, мало. Аббат, слава Богу, крепкого
сложения, так что кровопускания непременно нужно продолжить. Вы,
я полагаю, с этим согласны? — обратился он к Теофрасту.

—
Нет, ни в коем случае, господин доктор Ринг! — отрубил тот. — Я согласен
с вами только в том, что это подагра. Но пить ему нужно, напротив, больше.
Разумеется, воды, а не красного вина. Нынешнее лечение лишь ослабляет
больного. Если немедленно прекратить кровопускания, больной еще встанет
на ноги, хотя лечение понадобится долгое.
—
Как, вы против гуморальной теории великого Гиппократа? Вы несогласны и
с Галеном? С самим Галеном, которого называли императором всех врачей?
—
Да, безусловно! У Гиппократа, как и у Галена, были свои ошибки. Они жили
так давно — почему же эти ошибки мы должны повторять? Над врачами из-за
этого уже смеются.
—
Неслыханная дерзость! А как же вы объясняете эту болезнь?
—
На мой взгляд, в организме человека, как в реторте алхимика на огне, одни
вещества превращаются в другие. Отходы выводятся из организма, но кое-что
вредное может оставаться. Из-за неправильного питания и образа жизни
превращения могут пойти в неправильном направлении. Я отношу подагру
к болезням, которые называю тартарическими. Как в бочке с вином при
хранении образуется тартар, винный камень, так при подагре в организме
больного осаждаются соли, отчего образуются камни. Я предлагаю совсем
другое лечение...
—
Вы согласны с этим? — спросил Ринг секретаря.
—
Нам с аббатом не остается ничего другого. Больного надо как-то спасать. Не
поработаете ли вы вместе?
—
Я? Признанный в городе врач — вместе с новичком, самозванцем
и невеждой? С этим бродягой и оборванцем? Никогда!!! Заплатите мой гонорар
и больше ко мне не обращайтесь!
Бартоломео рассчитался с Рингом, и тот ушел. Теофраст выписал и отдал
секретарю рецепт мази против боли в ступне. Бальзам сос тоял из скипидара,
горького коричного масла, мелко натертого венецианского мыла и
виннокаменной соли. Потом врач объяснил, какой должна быть правильная
диета и что это исключительно важно для больного. Надо было ограничить
в еде мясо и сою, бобы и чечевицу, чаще есть все молочное, кашу и печеные
яблоки.
—
Вам придется отказа ться от своих привычек, — настаивал врач в беседе
с больным. — Есть хорошие рецепты, которые придуманы давно:
Ужин чрезмерный отнюдь не полезен для наших желудков...
Если врачей не хватает, пусть будут врачами твоими
Трое: веселый характер, покой и умеренность в пище.
Через две недели больному стало заметно лучше. Острая боль исчезла.
На вопрос Теофраста: «На что вы жалуетесь?» — Штаупиц ответил: «В моем

возрасте жаловаться на здоровье неприлично. Когда я нарушаю диету, нужно
жаловаться на самого себя. Иногда ничего не могу с собой поделать».
Аббату было уже 63 года — по тем временам глубокий старик. Теофраст рано
научился читать и легко запоминал целые страницы. Ему не раз встречались
жалобы на убогость в старости: «Когда человек доживает до 60 лет, глаза
мутнеют, в ушах появляется глухота, нос течет, волосы выпадают, члены тела
дрожат. Старик всегда до смерти опечален, он хвалит старое и отвергает новое.
Старость сопряжена с нищетой, полна слабостей и злобы».
Все это не вязалось с обликом аббата. Врачу он был симпатичен: обаятельный, с
добродушным круглым лицом и живым умом, не теряющий иронии и интереса
к жизни. Своих детей у Штаупица не было, и доктор по возрасту годился ему
в сыновья. Аббату нравилось опекать нового врача и беседовать с ним.
—
Я слышал, что ты, Теофраст, побывал в далеких восточных странах. Одни
говорят, что ты пя ть лет путешествовал с цыганами, чтобы выведать их тайны.
Другие рассказывают, что ты провел восемь лет в плену у татар, а два года назад
в Константинополе получил философский камень. Неужели это правда?
—
Вы позволите мне ответить, ваше преосвященство? Я, в самом деле, много
странствовал, побывал в Литве, Польше, на Родосе, в Валахии, Славонии,
Франции, Испании и Португалии, был армейским врачом в Нидерландах,
Италии и Дании. Молва рассказывает обо мне немыслимые чудеса. В том числе
о путешествиях, которых я не совершал. Но я не колдун, не язычник и не цыган.
Я истинный христианин. Ежели кто-то хочет распространять обо мне
небылицы, то пусть болтает. Порой даже неплохо, когда мне приписывают
пребывание не там, где я нахожусь.
—
Молодым людям свойственно путешествовать. Но тебе уже больше тридцати
лет. Разве можно всю жизнь ес ть в придорожных харчевнях? Ночевать на
постоялых дворах? Неужели тебе не хочется иметь свой дом, се мью, свой сад?
Ведь у тебя нет ни своего экипажа, ни коня!
—
Это истинно так, ваше преосвященство. Некоторые презирают меня за то, что
у меня нет постоянного обиталища, где бы я мог сидеть за печкой и давить
вшей. Однако учиться надо всю жизнь. Врач должен уметь собственными
глазами читать книгу природы и понимать написанное в ней. Я ищу знаний, как
паломники с посохом.
—
Но ты же окончил университет!
—
Да, в Италии, в Ферраре. У меня были хорошие учителя. Но в университе тах
я не нашел того, что искал. Всюду учат по старым книгам, цитируют древних
классиков... Если бы я лечил всех по рецептам Авиценны, мне нечем было бы
хвалиться. Я собирал свои знания на дорогах и многое узнал — от лекарей и
алхимиков, от цирюльников и мудрых старых женщин, которые знают толк
в травах. Знание никогда не будет само бегать за нами. Учителя, который
раскроет тайны природы, нельзя найти в углу своей комнаты.
—
Однако те, кто остается дома, живут спокойнее и богаче, не так ли?

—
Конечно, ваше преосвященство. Но я не гонюсь ни за спокойствием, ни за
богатством, ни за карьерой и почестями. Счастлив тот, кто путешествует и
у кого нет ничего, о чем бы нужно было заботиться.
Штаупиц ин тересовался новинками медицины — не придумали ли что-нибудь
новое от его болезни? Или, что еще лучше , от старости? Он полюбопытствовал:
—
Правда ли, что ты нашел великий магистерий, средство от всех болезней?
—
Нет, это пока только мечта. Похоже, что у каждой болезни есть своя причина
и свое средство лечения. Я ищу новые лекарства и стремлюсь улучшать старые.
Не исключено, что люди научатся получать вещества, которых нет в природе...
—
То есть такие, которые не созданы Богом?!
—
Бог — лучший целитель, ваше преосвященство. Он создал все необходимое
на земле для лечения любых болезней. Если не готовые лекарства, то исходные
вещества для их приготовления. Мы, врачи, должны понять его волю. Нельзя
все упрощать: против тепла — холод, против влаги — сухость и так далее.
В причинах болезней и способах лечения надо разбираться. Работы хватит всем,
и надолго.
—
Вот как? А что ты считаешь самым трудным?
—
Труднее всего на чало. Как убедить ученых встать на этот путь? Алхимики
одержимы идеей превращать другие металлы в золото. Им нет дела до
получения лекарств. А большинство врачей, моих коллег, слышать не хотят
о какой-то химии: она, мол, чужеродна человеку и противна Богу. Простите,
ваше преосвященство, с этим я не могу согласиться. Все созданное Богом есть
сплошная химия, ибо и в человеке, и в природе вокруг постоянно происходят
превращения.
«Какой интересный человек! Правда, слишком ершистый и бескомпромиссный.
Врачи жалуются на его неуживчивость, — размышлял аббат. — Впрочем, мой
ученик Мартин — тоже не ангел. Теофраста называют неудачником, но это
настоящий фанатик». Жить рядом с такими непросто, но аббат знал, что науку
двигают вперед именно такие люди.
Через несколько дней Штаупица вызвал к себе архиепископ Ланг, чтобы
обсудить, как лучше организовать нас тупающий в городе праздник. Именно
Ланг пригласил аббата в Зальцбург из Виттенберга. Штаупиц стал его
придворным духовником и советником, а затем — аббатом важнейшего для
города бенедиктинского монастыря Святого Петра. Ланг не допускал
инакомыслия, но доктора Штаупица ценил . Хотя последний был не просто
сторонником Лютера — он был его духовным отцом и защитником и постоянно
с ним переписывался . Аббата уважали и за пределами Зальцбурга — не только
за образованность, но и за его добрый нрав.
Несмотря на покровительство Ланга, Штаупиц признавался в письме приятелю
в Эрфурте: «Я чувствую себя здесь, как заключенный». Он ценил ум и
деловитость кардинала и старался не замечать его упрямства и жестокости.
Аббат со всеми умел уживаться.

—
Говорят, вы лечитесь у нашего нового врача, господина Гогенгейма.
Я слышал о нем разные отзывы. А что вы о нем думаете? — спросил кардинал.
—
Он толковый врач и предан медицине. Мне кажется, мастер своего дела, —
ответил аббат.
«Вот как!» — только и cказал Ланг, но эта короткая реплика повлияла на
положение Теофраста в городе.
***
В Зальцбурге Теофрасту удалось найти себе постоянный заработок. Слух о том,
что он вылечил сгорбленную Хельгу, распространился по городу. Ганс Рапль,
владелец лучшей бани в городе, предложил Теофрасту работу врача при бане
и хорошую оплату. В свободные часы доктор мог у себя в кабинете заниматься
сочинением своих трудов. Он был сторонником гигиены и чистоты, и ему не раз
приходилось убеждать потную, грязную и непросвещенную часть населения в
полезности мытья и купанья. Он умел сам варить мыло, известное лишь с
недавнего времени. Многие привыкли к дедовскому способу вместо него
добавлять к воде золу.
В бане с любителями париться могло случиться всякое, и врача было полезно
иметь под рукой. Рапль вскоре подыскал Теофрасту жилье вблизи от бани —
в доме Вольфганга Бюхлера на Кумпфмю ле (в нынешнем переулке
Пфайфергассе)4. Теофраст забрал на постоялом дворе вещи и перебрался туда.
Он оборудовал лабораторию, и жить стало удобнее. С Гансом Раплем они
быстро перешли на «ты» и подружились.
Бани охотно посещали и богатые, и бедные, только с разной частотой.
Не мог же каждый горожанин иметь дома ванну или устроить у себя дома такой
великолепный купальный зал, как во дворце Фуггеров в Аугсбурге или у
кардинала в Ватикане, украшенный картинами и фресками знаменитых
художников! Считалось, что ради здоровья надо ходить в баню почаще и сидеть
там подольше. Состоятельные люди приходили туда обычно два раза или
хотя бы раз в неделю и перед праздниками. Самых бедных Рапль приглашал три
раза в году бесплатно. В эти дни они могли не только помыться, но и постричь
волосы и бороду.
Простые горожане сами терли друг другу спину, а богатых оттирали от пота
и грязи слуги. В чан, где гость мылся, на дно кидали камни, нагретые на печке,
а потом наливали воду — эти камни тоже приносили слуги. Посетители сидели
в чане на табуретках, обычно по двое, друг напротив друга за длинным узким
столом. В баню приходили не только помыться — она была местом общения и
способствовала душевному здоровью. Баня вылечивала даже от тяжкой
меланхолии. Она служила одновременно клубом, концертным залом,
парикмахерской, рестораном и амбулаторией.
В парилке гости часами потели под особым колпаком, но Теофраст объяснял
им, что во всем нужна мера. Ванна с водой была намного дороже и доступна
не всем. В чанах с теплой водой гости сидели еще дольше. Им приносили еду
и напитки, и они беседовали друг с другом. При этом их развлекали в зале

музыкой и пением. Мужчины носили набедренную повязку — ремень вокруг
пояса и свисающую впереди полосу материи, а женщины — повязку из тонкой
материи, обвязанную вокруг шеи и оставляющую открытой спину. Часто
мужчины и женщины мылись вместе и сидели в одном и том же чане.
Женщины, cобираясь в баню, изысканно одевались и надевали свои лучшие
украшения.
Баня не была семейным развлечением. Напротив, она могла привести
к крушению брака. Тут появлялись красивые, разбитные девицы, искавшие
клиентов побогаче, совершались измены, возникали любовные треугольники.
Некоторые бани служили тайным публичным домом, а банщики в них
подрабатывали сводничеством. Впрочем, у бани Рапля была хорошая
репутация. В ней порой завязывались знакомства, приводившие к созданию
семьи. На свадьбах по окончании застолья все вместе шли в баню: жених
с группой приятелей, а невеста в окружении подруг.
Слуги в бане топили печь, связывали веники и плели для гостей банные шляпы
из соломы, чтобы волосы не падали на лицо. Банщики ценились выше слуг. Они
должны были уметь делать массаж, рвать зубы, ставить банки и пускать
кровь — эти операции давали владельцу бани главный доход. Иногда банщики
умели еще стричь и брить. Ремесло банщиков вначале слыло нечистой
профессией, но постепенно становилось уважаемым. На банщика, как и на
цирюльника, надо было учиться и сдать нелегкий экзамен, показав свое
мастерство.
В ряду работников бани Теофраст занял на служебной лестнице самую высокую
ступеньку. Он вправлял кости и учил банщиков массажу и простым
хирургическим операциям. Сам он проводил более сложные операции и
консультировал посе тителей. Доктор следил за тем, чтобы в баню не пускали
больных с заразными кожными болезнями, иначе потом ему приходилось
их лечить. Теофраст первым стал применять серу для лечения от чесотки.
В бане встречались самые разные люди, и тут всегда можно было узнать
городские новости. Работа у Рапля помогла доктору расширить круг знакомств
и приобрести новых пациентов.
***
Обстановка в Зальцбурге не очень-то благоприятствовала спокойной работе
Теофраста. Выступление Лютера о «порче церкви во главе и в членах» явилось
началом Реформации. Идея независимости общины верующих от папы и
церковных иерархов зародила у простых людей веру в возможность перемен.
Проповедники рассказывали крестьянам, что, по убеждению Лютера, все люди
свободны. Для крестьян это звучало как призыв к освобождению от крепостной
зависимости. Летом 1524 года во всей Центральной Европе вспыхнули
восстания. Началась Великая крестьянская война, не обошедшая стороной
и Зальцбург.
Штаупиц после лечения спал лучше, чем раньше. Как-то раз после ухода
Теофраста ему приснился отличный сон. Аббат видел себя в Виттенберге, где
восхищались смелостью Мартина Лютера: «Ваш ученик привел в движение весь

мир!» Главное же место во сне занимал курфюрст Саксонии Фридрих Мудрый.
Курфюрст старался не участвовать в религиозных спорах, но стал главным
защитником Лютера после его осуждения на сейме в Вормсе.
Фридриха не случайно прозвали мудрым — он много читал и общался
с учеными. В 1519 году после смерти императора Максимилиана курфюрсты
предложили Фридриху выбрать его императором, но он отказался от короны
в пользу испанского короля Карла V, сына Максимилиана. Удивительный
поступок! Фридрих добился того, что в Саксонию отовсюду стремились
паломники. Это приносило правителю богатство и славу. Курфюрст собрал
у себя в Виттенберге богатейшую коллекцию христианских реликвий и других
редкостей. Она в 1520 году насчитывала уже больше 19 тысяч предметов,
но Фридрих, не жалея ни времени, ни сил, продолжал ее расширять.
Среди реликвий были уникальные предметы: зуб святого Иеронима, скелет
умерщвленного в Вифлееме младенца, обломки камня, с которого Христос
вознесся на небо, веточка от охваченного пламенем тернового куста Моисея,
сено из святых яслей, кусок хлеба с Тайной вечери, молоко Девы Марии,
волосы с голов святых и многое другое. Большой палец руки святой Анны
Фридрих привез сам из паломничества в Иерусалим. Подлинность вещей была
удостоверена церковью. По определенным дням и праздникам реликвии
выставлялись в придворной церкви — соборе Всех Святых в Виттенберге.
Прихожане поклонялись им, молились и за определенную плату получали
освобождение от длительных мытарств души в чистилище.
Во сне Лютер, любимый ученик Штаупица, попросил своего учителя помочь
Фридриху приобрести останки 11 тысяч христианских дев, которые были
казнены в Кёльне язычниками-гуннами — их мощи хранились в монастыре
Святой Урсулы в том же городе. Это позволило бы одним махом резко
увеличить ценность собрания. Хотя Лютер издевательски называл святые мощи
«чертовыми игрушками», он хотел помочь Фридриху Саксонскому — своему
союзнику. Штаупиц добился согласия на это папы римского. Фридрих дружески
обнял аббата и вручил ему за это ценную награду. Это было прекрасно! Но как
раз на этом самом интересном месте сон оборвался. Он был приятным —
проснувшись, аббат блаженно улыбнулся.
Собственно говоря, в действительности всё так и было — за исключением
концовки. Дело в том, что настоятельница женского монастыря в Кёльне отдать
реликвии не захотела. Ей представили копию папского разрешения, но она
сослалась на то, что документ не был заверен подписью и печатью.
Понадобился оригинал письма папы от самого курфюрста Фридриха, но дело
затянулось, и курфюрст умер.
Осень 1524 года была полна тревог, и дом аббата казался последним островком
спокойствия. Штаупиц увлекался магией. После завтрака он читал старинную
книгу о чудесных исцелениях, совершенных святым Вальбургисом еще в
IX веке. Этому святому удавалось вылечить 54 из 60 различных болезней.
Благодаря ему слепой Ротфрид, у которого на обоих глазах были бельма, вернул
себе способность видеть одним глазом. Особенно сильное впечатление

производила история мальчика из Брейсгау. Тот не мог ходить на ногах,
а ползал в сидячем положении, отталкиваясь от земли руками. После того как
мальчик побывал в церкви, его пятки, оне мевшие и прижатые к ягодицам,
почувствовали свободу, он впервые в жизни встал на ноги и почувствовал
мягкую траву матери-земли.
Архиепископ Анно из Кёльна, объявленный святым в XII веке, даже после
смерти на своей могиле творил чудеса, исцелив 307 человек. В том числе были
спасены 123 ребенка, причем двух детей этот святой воскресил из мертвых. Да,
не зря говорят проповедники: «Внимайте, братья! Кто в болезни поспеши т
в церковь, получит не только здоровье для своего тела, но и отпущение грехов,
так что нас ожидает в церкви двойная польза».
Штаупиц заинтересовался отношением своего доктора к религии. Сидя
у камина, он подвинулся поближе к огню и спросил:
—
Скажи-ка, Теофраст, кто был в школе твоими первыми учителями?
—
Монахи, ваше преосвященство. Меня учили грамоте, латыни и богословию
при монастыре Святого Павла в Лаванте, недалеко от нашего Филлаха. Спасибо
им всем. Я благодарен святому отцу Николаусу Капсу. У него был епископский
посох, подаренный самим императором.
—
О, Капс! Я его помню... Он отказался от своей должности в пользу Ланга. А
последние годы прожил в Зальцбурге, — заметил аббат.
—
Да. Он впервые познакомил меня с этим городом.
«Как жаль, что к не му уже не зайти!» — подумал доктор.
—
Мне сказали, Теофраст, что тебя редко можно встретить в церкви. Это
неприятно слышать.
—
Простите мне мой грех, ваше преосвященство. Я закрутился и не успеваю
спасать больных, а это дело, угодное Богу. Постараюсь исправиться.
Теофраст был верующим, однако, давая обещание, лукавил. У него были свои
взгляды на религию, о которых в разговоре с аббатом опасно было даже
заикаться. Он полагал, что церковь должна в корне измениться: «Здания,
воздвигнутые человеком, не более, чем камни. Все храмы, церкви и прочие
постройки... в конце концов исчезнут. Сохранится лишь тот храм, в котором
Бог устроил себе жилище. И этот храм — человек». То есть Бог должен быть
у человека в душе, а не там, где иконы. Он считал для себя бесполезными
хождение в церковь, исповедь, причастие и прочие обряды. С Богом можно
общаться и без посредников. Что толку повторять молитву «Отче наш» тому,
у кого сердце остается глухим к Божьим заповедям?
—
Я слышал споры о вере между мельником и угольщиком, — осторожно
вымолвил Теофраст. — Мне каже тся, христианин должен постоянно
размышлять и научиться отличать правду от лжи, справедливость от
несправедливости...

—
Можно ли позволить толкование Библии мельникам и угольщикам с их
образованием?! — удивился Штаупиц. — Я как-то в деревне спросил пас туха,
знает ли он Отца, Сына и Святого Духа.
—
И что же он ответил?
—
«Мне ли не знать отца и сына: я ведь пасу их овец! А вот об этом третьем, ну,
как его ... первый раз слышу. В нашей деревне нет никого с таким именем».
—
Да, неграмотных много. Их гораздо больше, чем грамотных.
—
Теофраст, а кто тебе ближе — католики или сторонники Лютера?
—
Я не присоединяюсь ни к тем, ни к другим. И за это все меня ругают.
Я остаюсь католиком, ваше преосвященство.
Это была правда. Многие из друзей Теофраста были протестантами, но он
формально оставался католиком.
—
А как ты относишься к Лютеру? — полюбопытствовал аббат.
—
Я в марте послал ему письмо о том, как толковать первые пять гла в
Евангелия от Матфея. Ответа пока нет. Он призвал к обновлению церкви
и проявил редкую смелость.
Теофраст был кое в чем не согласен с Лютером, но не хотел расстраивать
больного.
—
Если позволите, ваше преосвященство, я скажу, что у каждого есть свое дело.
Лютер занимается обновлением церкви. Мое же дело — обновление медицины.
—
Я дружу с Лютером, хотя служу католи ческой церкви, — заметил аббат. —
Я еще девять ле т назад в проповедях в Нюрнберге осудил продажу
индульгенций. Но когда Мартин сжег папскую буллу, кардинал потребовал,
чтобы я признал главенство папы. Пришлось уступить. Я приглашал Мартина
переехать ко мне в Зальцбург, но он остался в Виттенберге. Я надеюсь, что
католики и реформа ты в конце концов найдут общий язык.
Через несколько месяцев в Зальцбурге начались народные волнения, Штаупица
это беспокоило. Он обратился к Теофрасту:
—
Говорят, ты работаешь сейчас над новым сочинением?
—
Да, «О Святой Деве Марии и Богородице». Я пишу об отношениях людей,
о роли женщины в обществе...
Упомянув Деву Марию, Теофраст тотчас же, как было принято, перекрестился.
Этому сочинению суждено было стать его первой опубликованной работой.
—
О, Святая Дева — очень важная тема! Мария — наша вечная заступница
на небесах, прощающая наши грехи. Нельзя допускать смуты, заговоры
и мятежи, ибо власти установлены от Бога. Меня пугают бесчинства черни. Они
врываются в церкви, разрушают иконы и статуи святых и даже разбили фигуру
Девы Марии. Какое варварство! — возмутился аббат.
В Зальцбурге чувствовалось приближение бури. Недавно Теофраст выехал в
окрестности города на вызов к больному. По дороге ему встретилась толпа

крестьян, которые бежали куда-то, вооружившись вилами. Ему довелось быть и
свидетелем пожара: из ненависти к богачу жители деревни подожгли его дом.
В горах крестьяне и шахтеры о чем-то сговаривались. Кардинал выудил
из страны еще 30 тысяч гульденов, обложив ее дополнительным налогом.
Горожане возмущались. Ланг готовился перевоспитать «смутьянов» — он нанял
500 чужеземных солдат и приказал обеспечить две главные крепости пушками,
пулями и порохом.
—
Да, ваше преосвященство, вандализм, в самом деле, отвратителен, —
согласился Теофраст.
В поклонении иконам и статуям ему виделось что-то языческое, но их
разрушение выглядело еще хуже. Убрать из церквей лишнюю роскошь? В этом
есть резон, но иконы-то тут при чем?
Разговор не удалось продолжить. 28 декабря аббат скончался от
апоплексического удара. Теофраста в Зальцбурге в это время не было: он уезжал
на Рождество к отцу в Филлах. Аббат не разделял взглядов Теофраста, но его
смерть была для врача тяжелой потерей.
***
Одной из пациенток Теофраста стала сес тра столяра Лукаса, уважаемого
в своем цехе. Лукас познакомился с доктором и доверял ему. Он пригласил
Теофраста в свою компанию на вечеринку. Около дюжины гостей собрались
в доме одного из друзей Лукаса на окраине города. Дом стоял на отшибе —
лишних ушей можно было не бояться. За столом стали обсуждать нравы
священников:
—
Говорят, что в Риме высшие духовники держат свои публичные дома.
До чего дошло! В окружении кардиналов жулики, сутенеры и проститутки!
Банкиры, ростовщики — их друзья!
—
Неужели! А как же папа их терпит?
—
А ты думаешь, папа — святой? Очень просто: падшие женщины им прибыль
дают.
—
Ха-ха! Наверху у всех рыльце в пуху! В Риме высокими должностями
торгуют!
—
Недаром говорят: черт попу карман набивает.
—
За деньги они отца родного продадут! За деньги и грехи отпускают! Ловко:
у кого больше денег, тот и на том свете будет в раю!
—
Раньше нас успокаивали: терпите все на земле — будет вам блаженство
на небесах. А теперь, выходит, нам и это не по карману?!
Приятели Лукаса пили, оживленно беседовали, вместе пели. Теофрасту
запомнилась одна из песен:
Ложь и злоба миром правит.

Совесть душат, правду травят,
Мертв закон, убита честь,
Непотребных дел не счесть.
Заперты, закрыты двери
Доброте, любви и вере.
Мудрость учит в наши дни:
Укради и обмани !
Это собрались вальденсы. Они придерживались идеалов раннего христианства,
чистоты нравов и помогали друг другу. Их преследовали, но не могли
истребить.
—
Не беспокойся, Теофраст. Тут все люди надежные. Мы не отделяемся от
католической церкви, — объяснил Теофрасту Лукас. — Но миряне должны
иметь право свободно читать Библию и проповедовать. А ты как думаешь?
—
Меня многое возмущает. Надо покончить с продажей отпущения грехов и
торговлей должностями. Церковь должна повернуться к простым людям,
отказаться от светских привилегий, от десятины, от поборов. Увы, кое-кто
из наших священников служит не Богу, а золотому тельцу. Это ли истинная
вера?
—
Теофраст, назревает бунт. Люди должны быть братьями — разве можно
брать в руки оружие ?
—
Не дай Бог, чтобы дело дошло до этого! Война — преступление, — ответил
доктор. — Уж мы-то, врачи, первыми видим, как война калечит людей. Бьешься
с больным, вытаскиваешь его с того света — и вдруг он погибает. Все твои
усилия вмиг пропадают. Но вроде все идет к войне. Правители доводят народ
до нищеты и отчаяния.
—
Но помнишь ли ты слова апостола Павла из Послания к римлянам: «Всякая
душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога,
существующие же власти от Бога установлены. Противящийся власти
противится Божию установлению»?
—
Да, помню. На эти слова правители и их челядь любит ссылаться. Но Павел
считал, что всякая власть — под Богом, всякий начальник есть Божий слуга.
Богу угодно, чтобы в мире были справедливость и любовь. Ежели власть творит
зло и не исполняет заповеди Божьи, она должна пенять на себя.
***
Удалось бы Теофрасту спасти аббата, если бы он оставался в городе? Может
быть и нет — кто знает? Ему нередко удавалось вылечить больного, когда
другие врачи не могли этого сделать. А разве это не колдовство? Об этом
начинали шептаться, и слухи были опасны . Еще опаснее было работать у печи с
ретортами и колбами — алхимик мог прослыть колдуном. Все непонятное

внушало окружающим страх. Даже юрис ты и богословы полагали, что особым
знаниям и навыкам учит дьявол. Поэтому Теофраст не любил, как правило,
рассказывать о себе. Колдунов и ведьм сжигали на костре, а у него было еще
много дел на земле.
Люди веками мучились от голода и эпидемий, неурожаев и гибели скота. Они
считали, что все эти безобразия не могут происходить сами по себе, а возникают
из-за врагов, насылающих порчу. «Мы -то с вами — добрые христиане, но
у нашей христианской церкви, — учил монах Савонарола, — семь главных
врагов: неверующие, евреи, мусульмане, язычники, еретики, ложные христиане
и суеверные». Как же найти самых вредных врагов и их уничтожить?
За девять лет до рождения Теофраста в судьбе жителей Европы произошел
важный поворот. В 1484 году папа Иннокентий VIII издал послание: «С самой
глубокой печалью мы узнали недавно, что очень много людей обоих полов,
отказываясь от нашей общей веры, вступили в плотскую связь с дьяволом, с
демоническими существами». Такие связи, по мнению церкви, приняли
особенно угрожающий характер в Майнце, Кёльне, Трире, Бремене, Зальцбурге
и окружающих их землях. В 1487 году два почтенных профессора теологии
Якоб Шпренгер и Генрих Инститорис (Крамер) издали трактат «Молот ведьм».
Они объяснили, как распознавать колдунов и ведьм, которые вступают
с дьяволом в сексуальные отношения и заключают с ним договор против Бога.
Какое чудовищное, двойное преступление: отступничество от Бога и
колдовство!
В книге были примеры, рассказы очевидцев, и ее авторы требовали судить
таких преступников и непременно сжигать. Книгу переиздавали 30 раз на
протяжении следующих двух веков, а ее авторам поручили ис требление
злостной ереси, снабдили их грамотами инквизиторов и они отправились в
путешествие по самым опасным местам. Крамер гордился тем, что лично
отправил на костер 200 ведьм. Этот профессор был известен растратой денег
от продажи индульгенций. Сжигание ведьм и колдунов тоже приносило
прибыль: их деньги и имущество доставались не только властям, но и
инквизиторам и доносчикам.
В предисловии к «Молоту ведьм» объяснялось: книга называется так потому,
что ведьм гораздо больше, чем колдунов. Если мужчина уходит от
привлекательной жены к другой женщине , ясно, что это подстроил дьявол и что
эта другая — ведьма. Ведьмы могут наслать на человека любое несчастье, чуму
и проказу. Поскольку женщина сотворена из ребра мужчины, она
несовершенна — ведь именно Ева отдала человечество во власть греха! Будучи
скверной по своей природе, объясняли авторы, женщина больше склонна
к измене истинной вере, чародейству и колдовству в любви. Женщины
ненасытны в плотских наслаждениях. Ведьмы опаснее колдунов-мужчин,
потому что женщины более легковерны и склонны к суевериям. Они болтливы,
во все втягивают подруг и, кроме того, «скорее подвержены действию духов
вследствие ... своего сложения». Женщина — сосуд греха, орудие дьявола для
совращения человека.

Как женщины отдаются дьяволу, авторы руководства описывали со знанием
дела: «Часто многие видели на полях и в лесах, как ведьмы лежали на спине
оголенные ниже пупка и, придав членам соответствующее непотребству
положение, двигали бедрами и голенями, в то время как демоны-инкубы
действовали невидимо для окружающих...» Мужья должны быть бдительными:
демоны могут производить непотребство с их женами прямо в супружеской
постели, а потом исчезать, оставаясь невидимыми. У женщин, согрешивших
с дьяволом, «взгляд ядовит и несет порчу. Главным образом, он вредит детям,
обладающим нежным сложением и впечатлительностью». Более того, «в
Лозаннском герцогстве ведьмы варят собственных детей и пожирают их».
Авторы книги трогательно защищали не только детей, но и мужчин,
пострадавших от женского коварства. Ведьмы препятствуют их способности к
деторождению и могут удалить необходимые для этого органы. И это
не домыслы, а факты! Например, «в городе Равенсбурге один юноша, как только
он захотел бросить свою девушку, тут же чародейственны м образом потерял
мужской член и почувствовал вместо него лишь гладкое тело. Он заподозрил
в этом черном деле одну женщину. Несчастный выждал ее на дороге, стал
душить эту ведьму полотенцем и угрожал убить, если она его не вылечит. Та
испугалась, коснулась рукой его бедра, и он cразу явственно почувствовал, что
член его был восстановлен».
«Молот ведьм» был дополнен в 1509 году «Мирским зерцалом» Ульриха
Тенглера — руководством на немецком языке, где были подробно расписаны
правила суда над колдунами и ведьмами. Если обвиняемый не сознавался
в своем преступлении, его полагалось передать светской власти для сожжения.
Если он при допросе молчал, значит, был околдован, и это подтверждало его
вину. А если сознавался, то тем более подлежал смертной казни. Часто для
обвинительного приговора хватало слухов о колдовстве. Доносчики охотно
втягивались в процесс, сообщали подробности, а потом, к своему изумлению ,
сами становились жертвами доносов. Ретивость судей, присяжных и свидетелей
была вызвана не обязательно неприязнью или завистью к обвиняемому,
а зачастую просто желанием сплотиться вокруг родной церкви и ненавистью к
ее врагам. В Средневековье люди отличались особенно сильным
коллективизмом и сплоченностью при недостатке ума и знаний.
Как разоблачить ведьму или колдуна? Ведьма не обязательно должна быть
дряхлой и безобразной. Она могла быть (или обернуться) красавицей:
настоящая ведьма умеет приворожить к себе мужчин. За ведьмой или колдуном
надо было проследить, тайком проникнуть в их жилище, осмотреть все горшки
и сундуки. Странные предметы желательно захватить с собой как улики для
суда. Не встречалась ли вам предполагае мая ведьма в подозрительном месте,
например, около виселицы? Или на перекрестке дорог? Впрочем, достаточно
было просто донести судье о своих подозрениях. У нас ведь зря не судят и
не забирают: не бывает дыма без огня.
Теофраст знал, что с колдунами, как и с ведьмами, власти не церемонились.
Травники и целители вызывали особые опасения. К размышлениям об этом

доктора побудила неожиданная встреча с одним старым знакомым в апреле
1525 года.
***
В тот вечер Теофраст сидел с приятелями в таверне. За столами с пивом люди
делились новостями. Страсти кипели. Сапожник Юрген показал доктору
листовку:
—
Здесь ругают дворян и священников. А что ты об этом думаешь?
—
Одни занимаются земледелием, другие — ремеслами, третьи — искусствами
и наукой, а четвертые — управлением. Все связаны, и никто не имеет права
презирать других. Блажен тот, кто целые дни проводит в работе, строит дома
для ближних, а не лишь для себя, делится с окружающими зерном и выращивает
виноград не только для своей собственной глотки. Он живет, как угодно Богу.
Ведь Бог са м говорит о себе как о владыке всего земного имущества.
А человек — лишь его приказчик и распорядитель, он создан для ближнего.
Простые люди не хуже графов и князей, они работают. А что делают
благородные дворяне? Охотятся, пьют, кутят и играют.
Кто-то спросил: «А что ты скажешь, Теофраст, о священниках?»
—
Не позволяй священнику становиться между тобой и Божьим словом.
Добрые дела должны быть для церкви важнее, чем молитвы. Скверно, если
священник ищет богатый приход, чтобы от него кормиться. Кое-кто из высших
церковных сановников погряз во лжи и мошенничестве. Такие люди —
лицемеры, последователи Каина. Про них сказано в Священном Писании:
«Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри
суть волки хищные!»
—
Мы простые люди, не учились, как ты. Некоторые ругают правителей, и даже
кардинала... Это же богохульство! Разве так можно?
—
У всех свои недоста тки. Папа тоже когда-нибудь снимет свою тиару,
а вместе с ней спесь, гордость, алчность и заносчивость... Не каждому, кто
забрался наверх, есть чем гордиться. Чем выше обезьяна, тем больше виден
ее зад, а она все равно упорно лезет вверх...
Слова Теофраста были встречены одобрительным смехом.
—
Чем выше забрался, тем больнее падать. Недостойные князья, епископы
и богатеи глубже проваливаются в ад, чем бедняки, — добавил доктор.
—
Это безбожник и еретик! Он подбивает к непослушанию властям!
Не слушайте его: он действует по наущению дьявола! — неожиданно крикнул
один посетитель таверны. Он был по виду похож на монаха, и раньше его здесь
не видели.
—
Это неправда, — раздался чей-то голос.
—
Да, это ложь! — дал ответ Теофраст своему противнику. — Если бы
я говорил по наущению дьявола, то люди были бы на вашей стороне, а не

на моей. Если люди прислушиваются к моим словам, то, значит, Бог и правда
на моей стороне.
Монах промолчал. В таверне случалось всякое — ссоры, потасовки и драки.
В ход могли даже пустить оружие, и надо было уметь постоять за себя. Но
к монаху вдруг подошел клоун в колпаке с бубенчиком и похлопал его
по плечу: «Какой же это еретик? Это наш доктор. Ты что-то перепутал,
приятель! Споем “Путаницу”», — предложил он другому циркачу, и вместе они
запели:
Жил в мужике богатый дом,
Пил хлеб, закусывал вином...
Он на ночь хле в пускал в коров,
Срывал деревья с груши,
В деревню лес возил из дров,
На лодке плыл по суше...
Скоморохи пустились в пляс. Все развеселились, и ссора забылась. В первом из
выступающих Теофраст узнал Петера, которого он одним из первых встретил
в Зальцбурге. Петер показал несколько фокусов и пошел вокруг столов
с шапкой. Люди смеялись, хлопали костяшками сжатых кулаков по столу
и кидали монеты. Теофраст пригласил к себе Петера за стол и угостил вином.
Тот тоже бродил по городам, им не раз доводилось встречаться и было что
вспомнить.
—
Спасибо, друг! — cказал ему Теофраст.
—
Будь осторожнее, Тео! — шепнул Петер. — Этот монах не из тех, с кем
можно спорить!
Сосед по столу спросил Теофраста:
—
В листовке нас призывают применить против господ силу. Что ты на это
скажешь?
—
А что делать мужу, если жена ему изменяет? — ответил Теофраст вопросом
на вопрос.
—
Поколотить ее? Выгнать из дома? — раздались голоса.
—
Нет, — возразил Теофраст. — Разумный муж потолкует с ней, и они вместе
найдут решение. На благо семье, на благо детям.
Его последний ответ многим не понравился. Теофраст задумался. Совет был
хорош, но у него-то семьи не было. Сам он был вспыльчивым, взрывным,
в споре мог прихвастнуть и обругать противника последними словами. В гнев
впадал легко и не знал меры. Будучи убежденным противником смертной казни,
доктор мог сгоряча заметить, что все же плохих аптекарей следовало бы

повесить. «Но речь шла о насилии, так что ответ был правильным», — решил
Теофраст и успокоился.
Монаха Армина в таверне на этот раз не было. Не было и августинца
Кастенбауэра — он попал в тюрьму. Кардинал решил покончить с ересью и
преследовал сторонников Реформации. О чем бы ни зашла речь, к этому
возвращались:
—
А где же проповедник Матиас? Что-то его давно не видно.
—
Его осудили на пожизненное заключение. В башне Миттерзилле.
—
Там в сыром подвале он долго не протянет.
—
Но он же сбежал!
—
Из этой башни? Никогда не поверю.
—
Я видел своими глазами. Его сковали цепями, посадили на лошадь и
привязали к ней. Три всадника повезли Матиаса в башню, а по дороге зашли
в трактир. Матиаса оставили перед дверьми и вокруг собрались любопытные.
Он крикнул им: «Люди добрые! Меня хотят сгноить в темнице. Я страдаю
за вас, за правду. Помогите, Христа ради!»
—
Кто же свяжется с вооруженной охраной?
—
Собралась большая толпа. С ними был молодой Штекль из Брамберга и его
друг — этим ребятам сам черт не страшен. Они освободили Матиаса, и
он скрылся.
—
Ах вот за что казнили Штекля!
—
Да, этих двоих кардинал Ланг приговорил к смертной казни. Без суда.
—
А как же законы?
—
Он сам себе закон.
—
Говорят, городской палач сперва отказался рубить Штеклю голову.
Но пришлось — у него работа такая.
—
У Штекля много родни и друзей. Они этого так не оставят.
—
Недовольные есть даже среди дворян и священников.
К разговору прислушивался человек, одиноко сидевший за дальним столиком.
Похоже, что это был бродячий монах. Из-за капюшона не удалось запомнить
его лицо. Неужели доносчик Ланга? Подозрение мелькнуло в голове Теофраста,
но он тут же отвлекся. В таверне неожиданно появился его знакомый, которого
он давно не видел, — Михаэль Гайсмайер. Это был высокий и стройный, крепко
сложенный мужчина, с короткими волосами темно-каштанового цвета. На нем
был изящно сшитый камзол из дорогого сукна. Искрящиеся, насмешливые глаза
придавали лицу особое обаяние. Мужественный, быстрый и решительный,
Михаэль всегда был любимцем женщин и душой компании.
Вошедший сразу подошел к столу:
—
О, кого я вижу! Привет, Тео!

—
Привет, Михль! Рад тебя видеть! Садись за наш стол!
—
Хорошо. У меня удачный день. Я всех угощаю!
Они не видели друг друга уже нес колько лет. Теофраст спросил:
—
Как ты тут оказался?
—
По делу. Приехал ненадолго.
Михаэль, уроженец графства Тироль, соседнего с архиепископством
Зальцбургским, был на три года старше. В последние годы они общались редко,
но с неизменной симпатией и были друг с другом откровенны. Теофраст
подолгу нигде не задерживался, и у него не почти не было близких друзей.
Людей, с которыми он поддерживал связь на протяжении нескольких ле т,
можно было пересчитать на пальцах одной руки. С первого взгляда нельзя было
понять, что сближало его с Михаэлем. Тот казался полной противоположностью
Теофрасту.
—
Давай споем нашу студенческую, — предложил Михаэль, и они затянули
гимн вагантов:
В итальянской стороне, на чужой плане те
Предстоит учиться мне в университете.
До чего тоскую я — не сказать словами.
Плачьте, милые друзья, горькими слезами...
Всех вас вместе соберу, если на чужбине
Я случайно не помру от своей ла тыни...
Если те профессора, что студентов учат,
Горемыку школяра насмерть не замучат.
Если насмерть не упьюсь на хмельной пирушке,
Обязательно вернусь к вам, друзья, подружки!
Их пути не раз пересекались. Оба учились вдали от родного дома и
познакомились давно, в Венском университете. Получив звания бакалавров,
Теофраст и Михаэль встретились в Шваце на севере Тироля. Этот городок в
живописной долине реки Инн был вторым по значимости в империи после
Вены. Здесь добывали медь и серебро, из которого чеканили монеты. На шахтах
Шваца работали больше 20 тысяч рудокопов. «Серебряный век» принес городу
богатство и славу — здесь селились знатные люди, художники и ученые.
Теофраст и Михаэль выбрали свои профессии и завершили образование
в Северной Италии. Им доводилось из Шваца вместе добираться до Падуи.
Михаэль учился там в университе те и стал юристом. Теофраст тоже в нем
побывал, но потом продолжил путь на юг до Феррары, где и получил диплом
доктора медицины. Оба хорошо учились — их ставили другим в пример.

Теофраст на каникулах в университете и после его окончания работал в Шваце
помощником в металлургической лаборатории на руднике барона Зигмунда
Рютнера — в разное время, всего около двух лет. Волшебные превращения
веществ давно очаровали его. Заметив его интерес к этому, отец, когда сыну
еще не было 15 лет, устроил его на время поработать учеником в лабораторию
на шахту Гутенберг неподалеку от их дома в Филлахе.
Рютнер, известный специалист по плавлению руд и опытный алхимик, имел
собственную лабораторию. К нему обращались с заказами банкиры Фуггеры,
владевшие большинством шахт в Тироле. Барон и его работники многому
научили Теофраста. Рютнер был уже в летах и владел двумя замками. Его
единственным наследником был сын, полуслепой и парализованный. Барон
надеялся найти для него эликсир здоровья, возлагал на Теофраста большие
надежды, но тот в Шваце не остался.
Михаэль работал в том же городе писцом на одном из фуггеровских рудников.
Он, как и Теофраст, знал, насколько тяжел труд рудокопов. Михаэль исправно
служил хозяевам, но отстаивал справедливость. Фуггеры задерживали шахтерам
зарплату и рассчитывались с ними неполноценными монетами. Михаэль помог
шахтерам составить жалобу императору — правда, своих целей они так и
не смогли добиться.
После университета Теофраст нанялся на военную службу, чтобы приобрести
опыт хирурга. Он был лекарем швейцарских наемников в армии императора
во время венецианских войн в 1516–1517 годах. Многолетняя война против
Венеции не приносила империи особых успехов. Михаэль там тоже воевал, был
ранен и, очнувшись, увидел перед собой Теофраста с ножом в руках. Тот
подмигнул ему и улыбнулся: «Все будет хорошо, Михаэль! Наша работа
простая, как у портного: режем и шьем, режем и шьем!» Теофраст протянул ему
кружку, дал что-то выпить, и перед глазами раненого снова все исчезло... После
этой войны их дороги разошлись. А когда они встречались, Теофраст неизменно
спрашивал: «Как твоя спина? Наверное, стоит на нее взглянуть?», а Михаэль
отвечал: «Спасибо! Я о ней давно не вспоминаю». Позднее Теофраст работал
лекарем и на других войнах.
—
Скажи, Михль, что ты делал после войны? Вернулся в родной Тироль? —
спросил Теофраст.
—
Да, я устроился на службу к губернатору, графу Леонарду фон Фёльсу.
Он знает моего отца и слышал обо мне хорошие отзывы.
—
Но ты вроде хотел стать горнозаводчиком?
—
Я купил акции одного рудника, но это не очень-то выгодно. Фуггеры
диктуют цены на всё. Для них законы не писаны. Ими не только шахтеры, но
и другие хозяева шахт недовольны.
—
Тебе, видно, повезло с местом, Михль? Это же очень высокий чиновник!
—
Спору нет. Он командовал войском, руководил работой парламента
и местных собраний. И еще он был председателем в придворном суде...
—
А ты чем занимался?

—
Помогал ему в юридических вопросах. Ездил с ним на места сражений
в Италии.
—
Ты работал писцом, как в Шваце?
—
Нет, только вначале. Он назначил меня личным секретарем. Потом я стал его
первым помощником и доверенным лицом.
—
Ты, наверное, побывал и в Инсбруке? Там ведь была резиденция
Максимилиана. Видел покойного императора?
—
Да, но в основном я служил неподалеку, в роскошном замке Прёзельс,
который принадлежит губернатору. Его величество не раз приезжал туда
погостить... Но что я вижу, ты ли это? — удивился Михаэль. — Ты много
пьешь?
—
Ну и что? Наш доктор, сколько бы ни выпил, никогда по-настоящему
не пьянеет, — заметил сосед Теофраста по столу.
—
Это правда, Тео? А почему?
—
Почему я пью или почему не пьянею? До двадцати двух лет я почти не брал
в рот вина. Но лечить приходится разных людей. Вино помогает общению. Под
стол я не свалюсь: у врачей свои секреты.
—
Ладно, не обижайся. А помнишь мой стишок: «Коль не любишь ты вина,
женщин и хороших песен...»
—
«То опустишься до дна, и башку погубит плесень. Ты, со счастьем незнаком,
вечно будешь дураком!» — улыбаясь, перебил Михаэля Теофраст.
—
А как дела у тебя? Ты, я надеюсь, счастлив, Тео?
—
Долгого счастья, я думаю, не бывает. Бывают минуты, когда я счастлив —
когда мне удается спасти тяжелого больного. Или когда придумываю что-то
новое в лаборатории.
—
Говорят, ты презираешь своих коллег. А за что?
—
Нет, Михль, далеко не всех. Меня возмущают врачи, которые заботятся
больше о своем кошельке, чем о судьбе пациента. Медицина должна быть для
людей, а не для наживы. Уни верситеты производят немало дураков в квадрате,
которые не хотят думать и учиться новому. Они прикрывают свою глупость
красными беретами, красуются, как святые на картинах. А иначе кто бы признал
их врачами?
—
И тебе не надоело возиться с людскими болячками? Щупать пульс,
разглядывать мочу? Ведь тебя могут в любую ночь разбудить и увезти бог знает
куда, чтобы кому-то помочь. А что ты накопишь к старости — стоптанные
башмаки?
—
Ну, мне это интересно. Помогать людям — благое дело. Настоящие врачи,
как и священники — ученики Христа. А чему он учил? Не взирать на земные
богатства, а странствовать, не имея ни сумы, ни сандалий, ни двух одежд.
—
Неужели ты будешь всю жизнь бродяжничать?

—
Влюбленный может пройти длинный путь, чтобы увидеть обожаемую
им женщину. Что же удивительного в том, что любящий мудрость скитается
в поисках своей божественной возлюбленной? Знания нельзя черпать только
из книг.
—
И ты по-прежнему так же мучишься, ес ли больной погибает?
—
Это хороший вопрос. Ко всему вроде бы привыкаешь. Сострадание с годами,
наверное, убывает, но... Иногда мне каже тся, что я больше беспокоюсь
о здоровье моих больных, чем они сами. А счастлив ли ты, Михаэль?
—
Да... — Михаэль задержался с ответом. — У меня много новостей... Да,
я счастлив. Я женился, и у нас скоро будет первый ребенок. Моя жена
замечательная, тоже не из дворян, но с хорошим образованием. Отличная
наездница, любит конные прогулки.
—
Я рад за тебя. Передай привет твоей милой Анне.
—
Мою жену зовут Магдалена.
—
Но ты же собирался жениться на Анне! Помнишь, ты мне о ней рассказывал?
—
Анны на этом свете больше нет, Тео!
—
Нет Анны?! Ведь она была такой молодой! Прости, а отчего она умерла?
Михаэль изменился в лице. Улыбка мгновенно исчезла, и он как будто
почернел.
—
Это долгий разговор, Тео.
—
Проводи меня, и мы посидим у меня дома.
Они распрощались с компанией и вышли.
***
Теофраст снимал небольшой дом. Он показал гостю свою лабораторию и провел
его в кабинет.
—
Ты живешь один, Тео? Ты что, равнодушен к женщина м?
—
Нет, просто я служу науке. Врач должен жертвовать всем ради спасения
пациента. Мне нельзя жениться — так же, как священнику. Да и подумай —
какая женщина захочет бродить вместе со мной, меняя страны и города?
—
Но священники , например Лютер и Цвингли, нынче вступают в брак.
—
Это их дело. Между прочим, Цвингли мне нравится, хотя я с ним не во всем
согласен. Располагайся, где тебе удобнее, Михль! Выпьешь?
—
Нет, спасибо, мне хватит. Надеюсь, ты не торопишься? Хочется кое-что тебе
рассказать. Это моя рана , хуже, чем на войне. Нас никто не слышит?
—
Нет, в доме пусто. Штефана я на сегодня отпустил.
—
С недавних пор, Тео, я больше не работаю у губернатора. Я трудился на него
семь лет, и он не делал без меня ни шага.

Михаэль, действительно, сделал блестящую карьеру. Он работал секретарем на
заседаниях парламента в Инсбруке, составлял документы, знакомился с людьми
из разных сословий, участвовал в переговорах и в решении сложных
юридических вопросов, следил за работой суда.
—
А как ты зарабатывал?
—
Отлично! За неделю в парламенте больше, чем за месяц писцом в Шваце. Для
парадных костюмов мне подарили дорогие отрезы из тонкой верблюжьей
шерсти и дамасской ткани...
—
Да, ты хорошо одет!
—
Как вся наша знать. Этого требует работа. А про тебя, Тео, говорят, что
ты добился сказочного успеха. Ты делаешь золото?
—
Нет, Михль. Над этим бьются многие, но безуспешно. Мне искусство
алхимии служит для другого — чтобы делать лекарства.
—
Вижу, что жи вешь ты скромно.
Деньги у Теофраста были, но не накапливались, а как-то сразу утекали, и он
о них тут же забывал. Чтобы лечить бедных, нужно было иметь богатых
пациентов и не уступать им в цене. А те норовили обмануть и недоплатить.
Вообще деньги были нужны всем: не только бедным, но еще больше богатым.
Всем — за исключением доктора Теофраста.
—
Мне кажется, Михль, ты чем-то сильно расстроен? А почему ты ушел от
губернатора?
—
Он поручил мне вербовку наемных солдат в армию...
Михаэль собирал в деревнях людей и умел их убеждать. Бедных и безработных
было много. Каждый наемник тут же получал вознаграждение. Губернатор
радовался: никто другой не набирал солдат так удачно, как Гайсмайер. Но
у Михаэля появились завистники, выходцы из аристократических семей:
слишком высоко забрался этот «выскочка »!
—
Мои недруги нашептали начальнику, что я часть денег присваиваю, —
продолжил Михаэль. — Вызвали комиссию из Инсбрука и устроили проверку.
—
И чем же это кончилось?
—
Им пришлось признать, что я не взял себе ни копейки. Фёльс выразил мне
благодарность. Но мне стало так противно иметь с ними дело...
—
А что случилось с Анной?
—
Ее казнили...
—
Как? Когда? За что?!
—
Ее казнили как ведьму, за колдовство.
—
Анну?! С ума сойти!
—
Это было восемь лет тому назад. В замке Прёзельс сос тоялись два судебных
процесса над колдунами и ведьмами. Казнили двадцать восемь женщин и двух

мужчин. Анна погибла во время второго процесса. Я учился в университете
и узнал об этом слишком поздно.
—
Но она же не колдовала?
—
Ясное дело, нет! Оба процесса были ложью от начала до конца. Я попал туда
на работу и в этом разобрался. У меня появился доступ к бумагам. Кроме того,
я случайно услышал один разговор... Теперь я точно знаю, кто в этом виноват.
—
Папские инквизиторы?
—
Нет, святые отцы сделали вид, что они ни при чем, хотя правила борьбы
с ведьмами и колдунами разработала церковь. Мне врали, что от губернатора
это не зависело. На самом деле оба процесса устроил и направлял именно он.
Это была его идея.
—
Но для чего?
—
В том-то и штука: ничего особенного в Тироле не происходило. Фёльс
поставил спектакль, чтобы прослыть самым ретивым борцом с еретиками. Так
можно было уничтожить любого. Слухи, донос, признание обвиняемого, cуд
и казнь. Подумай, Тео, начальнику, которому я столько помогал, понадобилось
три десятка трупов! И только ради того, чтобы запугать людей, чтобы никто
не мог его ослушаться!
—
А почему жертвой охоты на ведьм стала Анна?
—
Она была из состоятельной семьи. Родители умерли, брат погиб на войне.
За нее некому было заступиться. Ее дом и хозяйство можно было прибрать
к рукам. Но главное, Анна была необычайно привлекательна. Чарующие
зеленые глаза, чудесные волосы, точеная фигура... На нее все заглядывались,
в том числе муж соседки, и та возненавидела Анну. У них сдохла корова,
а яблоки были испорчены червями. Хозяйка была уверена, что Анна навела на
ее семью порчу, и распустила о ней слухи. Анна помогала людям, лечила их.
Этому она научилась от деда — знала травы, собирала их, дома сушила
и готовила отвары. Значит, она варит колдовское зелье! В деревне поверили, что
она ведьма, и стали молоть о ней всякую чепуху.
Хуже всего, что в Анну влюбился этот мальчишка — сын губернатора, Леонард
фон Фёльс -младший. Он хотел на ней жениться, но Анна была к нему
равнодушна. А губернатор не хотел об этом и слышать. Чтобы покончить с этим
раз и навсегда, он потихоньку указал на Анну. Так она попала в жернова его
адской мельницы.
—
В чем же ее обвиняли?
—
В сговоре с дьяволом. На шабашах, где собиралась вся нечистая сила, она
будто бы была его женой и королевой. Свидетели показали, что видели
собственными глазами: она голой вылетала вмес те с дымом из печной трубы
и летела на метле. Ведьмы из деревень собирались и летели на шабаш
на метлах, ухватах или на сундуках. Дьявол обещал этим женщина м любую
помощь, лишь бы они отреклись от Иисуса Христа и всех святых. Женщины

соблазнялись и отдавались дьяволу, на шабашах лобзали его самым гнусным
образом и потом, на радость ему, пакостили добрым людям.
В деревне умер новорожденный, который еще не был крещен. Судья заявил, что
это Анна его убила. А другие ведьмы из деревни будто бы сами отдавали
дьяволу своих детей, вместе с ней убивали их и ели. Анна научила ведьм
готовить из детских костей мазь. Этой мазью она натиралась сама и смазывала
метлу: иначе в воздух не взлететь. Помимо блуда с дьяволом Анну обвинили в
заклинаниях с целью испортить погоду и урожай. И еще в том, что она
вызывала бурю и превращала людей в животных. Женщины охотно доносили
на других женщин.
—
А что говорила сама Анна?
—
Она, как и все остальные, во всем призналась.
—
Как, почему?!
—
Прости, Тео, но ты бы тоже признался . Обвиняемых раздевали и пытали
часами, а то и днями. Так требовал закон. Я читал протоколы: «Под пытками
она показала, что...» У Анны на теле искали родимые пятна. Их кололи иглой,
но она была терпелива и старалась не кричать. Ага, значит, это метка дьявола.
А если бы Анна кричала, сказали бы, что она кричит по наущению дьявола,
чтобы обмануть суд. Ей тисками сдавливали пальцы рук. Раздавливали
голени — надевали «испанс кий сапог». Тело связывали ремнями, которые
резали его до костей. Анну связанной вздергивали на дыбу, ее растягивали,
рвали жилы и ломали кости... Чтобы получить хотя бы передышку, надо было
признаться и назвать имена сообщников. Первые жертвы называли имена
вторых и так далее. Кто-то украл у соседа два луковицы, кто-то кинул полено
в чужую свинью , а кто-то обругал соседа, и тот после этого заболел. Таких
людей объявляли ведьмами или колдунами...
—
Михаэль, но это же безумие! — Теофраст был потрясен .
—
Что и говорить, Тео! На суде сидели двенадцать присяжных, и двое из них то
и дело кричали: «Виновата! Позор ведьме! На костер ее!» А потом одна
обвиняемая при допросе под пыткой назвала их имена. Оба крикуна стали
обвиняемыми и сами были казнены. Присяжных осталось только десять.
—
А как же губернатор? Неужели он не запретил пытки?
—
Он любит новую технику. Для са мых хитрых пыток он пригла шал
специалиста из Мерана. Недавно один умелец принес ему чертеж —
металлический стул для допросов. Сиденья утыканы шипами, а под ними будут
разводить огонь. На таком стуле обвиняемый быстро во всем признается.
Губернатор заинтересовался...
—
Боже мой, а как они казнили Анну?
—
По закону за колдовство, причинившее кому-либо ущерб, полагается
наказывать сожжением. Анну на виду у всех приковали цепями к позорному
столбу, обложили хворостом и сожгли. Губернатор говорит, что у нас еретиков
сжигают гуманнее, чем в других местах.

—
Гуманнее?!
—
Анну перед сожжением задушили. А некоторым, чтобы долго не мучились,
отрубали голову.
Михаэль кипел. У него перехватило горло. Он взял себя в руки и добавил:
—
Они за это еще ответят, Тео! Вот увидишь — все до единого отве тят. Я
их везде, хоть под землей найду. Они меня запомнят, и на долгие времена!
***
Теофраст был потрясен. Никогда раньше он не видел приятеля в таком
состоянии. Михаэль готов был сжечь за собой все мосты, принес ти всё в жертву
мести. Его было бесконечно жаль.
—
Я тебя понимаю! — успокоил Теофраст Михаэля. — Извини, от вина ты
отказался, но, может, выпьешь со мной чашечку напитка?
—
Да, пожалуй. А что это за напиток?
—
Моя находка. Он полезный, из нескольких трав. Если захочешь, дам тебе
рецепт.
Теофраст добавил к воде нес колько разных порошков, перемешал и разлил
по чашкам.
—
Ну, как тебе?
—
Мне нравится.
У напитка был приятный аромат и вкус. Он успокаивал, оживлял и придавал
бодрости.
—
Вот и отлично, — вернулся к разговору Теофраст. — Как же ты мог работать
с таким начальником?
—
Я лишь недавно добрался до этих бумаг.
—
А он этого не знает?
—
Нет. Но в его окружении кое-кто начал догадываться... Оказывается, они
сами и губернатор незаконно наживаются. И еще посмели обвинить меня!
—
Где же ты сейчас работаешь?
—
Я ушел к Себастьяну Шпренцу, князю-епископу Бриксена. Мы с женой
живем в Бриксене вблизи от ее родителей. Так что до работы мне близко.
—
А какие у тебя дела в Зальцбурге?
—
Епископ в Инсбруке дал мне поручение. Он чаще бывает там, чем в своей
епархии. Из Бриксена сбежал проповедник, у которого нашли крамольную
листовку. Он может скрываться в Зальцбурге, и меня прислали с розыскным
письмом. Шпренц управляет собственным княжеством. Он по статусу еще
выше, чем мой прежний начальник. Я, правда, числюсь простым писцом,
но работаю в правительстве епископа. Веду протоколы заседаний, занимаюсь
финансами, судом... Епископ — выходец из Франконии. Ему нужен человек
из местных, который всех знает. Он доверяет мне, как никому другому.

—
Тебе, наверное, сильно урезали жалованье?
—
Нисколько! Мне платят не по формальной должности.
—
Скажи, Михаэль , а новый начальник тебе больше нравится?
—
Наоборот! — воскликнул Михаэль. — Губернатор был пробивным,
безжалостным, корыстным, но хотя бы таким же, как другие правители.
А епископ — ханжа: он проповедует воду, но сам пьет вино. Епископский двор
обирает крестьян и живет в роскоши. В суде допрашиваемых пытают. Нет,
Шпренц, пожалуй, еще хуже...
Гость продолжил беседу о том, что у него давно накипело:
—
Послушай, Тео, раньше я служил верой и правдой губернатору, а теперь —
епископу. Но правому ли делу я служу? Мне было видение, и я всем сердцем
услышал и понял слово Божие. Скажи, разве мы живем, как учит Священное
Писание? По справедливости? Ведь Бог сотворил всех людей равными! Нас
ждет Страшный суд, и никто его не избежит. А с чем придут к нему наши
правители? Они изображают себя добродетельными и призывают нас соблюдать
заповеди Христа. Должны служить нам примером, а сами увязли в грехе, живут
в чревоугодии, блуде и алчности! Но в Евангелии сказано: «Нельзя служить
Богу и маммоне!»
—
Несомненно, Михль! Ведь призывал же Иисус: «Если хочешь быть
совершенным, продай имение твое и раздай нищим!»
—
Правильно, Тео! Но разве они это сделают? Правители и их приближенные
понастроили свои роскошные замки в лучших местах, незаконно захватили
землю и реки, леса и пастбища. Хитрые банкиры и торговцы присвоили себе
богатства в недрах земли. Им нет дела до слова Божьего: «Удобнее верблюду
пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царствие Божие». Они
грабят казну, грабят простых людей. Богачи могут в день ис тратить сотни
гульденов, а работнику на уборке сена или слуге нужен месяц, чтобы заработать
всего один гульден. Шахтеры своим трудом кормят богачей, а сами живут
в бедности. Хотя рис куют жизнью и нередко погибают под землей.
Это против Божьей воли. Евангелие учит нас: «Возлюби Господа Бога всем
сердцем твоим и возлюби ближнего твоего, как самого себя! Во всем, как
хотите , чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними!» Но разве
дворяне, священники, богачи это делают? Подумай, Тео, в какой грех они
впали! Они восстают против слова Божьего! Представь себе, как бы мы все
жили, если бы все были равны, если бы добытое золото и серебро делили по-
честному.
—
Но что же делать, Михаэль? Ты хочешь отнять у богачей все, что они имеют?
—
Нет, Тео, человеку можно иметь свою собственность, свою землю. Но надо
отнять у богачей, у иноземных купцов и знати то, что они прис воили нечестным
путем. Если алчность и злоба застилают им глаза, если они сами не хотят уйти
от греха, надо помочь им спасти души. Пусть они живут по Божьим заповедям.
Им придется от чего-то отказаться? Сказа но же в Евангелии: «Если твой правый
глаз соблазняет тебя, то вырви его и брось от себя. А если твоя правая рука

соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя. Ибо лучше для тебя, чтобы погиб
один из членов твоих, а не все твое тело ввержено в геенну».
—
Но, Михаэль, люди всегда будут отличаться друг от друга. Они от рождения
разные по способностям.
—
Да, и все же надо дать им равные возможности, отменить все сословия и
привилегии. Никакого дворянс тва и высшего духовенства больше не будет.
Не должно быть людей разного сорта. Закон для всех один. Посмотри, как богат
Тироль! — продолжил Михаэль. — У нас есть всё: живописные горы и озера,
чистые вода и воздух, прекрасные пастбища с сочной травой, плодородные
поля, а в земле серебро и золото. Почему же люди бедствуют? Почему столько
беззащитных вдов и сирот? А сколько денег ушло на содержание дворцов
в Инсбруке? На войны за расширение своих владений? Хотя бы на одну
ту войну, где мы с тобой служили? Что она дала тем, кто там воевал?
У первых христиан всё было общее. Надо вернуть и крестьянам, и горожана м
отнятые у них права. Бог даровал человеку власть над всеми зверями, над
птицею в воздухе и над рыбою в воде. Каждый должен свободно пользоваться
лесом, иметь право на ловлю рыбы и охоту. Пусть простые люди, крестьяне,
шахтеры и ремесленники, cмогут жить достойно.
От богатств недр должны выигрывать все. Целью страны должно быть общее
благо. Мы будем помогать бедным и больным. Власть церкви отменим,
монастыри превратим в больницы, устроим в них приюты для стариков.
Построим университет, школы, доступные для всех. Люди не должны тесниться
в городах, как муравьи в муравейниках. Лучше жить на земле, ближе к природе.
И вот что важнее всего: пока нет честного суда, никогда не будет
справедливости. Нужны новые, честные судьи и честные законы. Судей и
присяжных люди будут выбирать.
—
Михаэль, это не каждый поймет. Може шь ли ты коротко, в трех-четырех
словах объяснить, чего ты хочешь?
—
Могу: жить по правде, по слову Божьему.
Теофраст улыбнулся. Говорят, что сытый голодного не разумеет. Так бывает, но
к Михаэлю это не относится.
—
Ты несогласен со мной, Тео? Ты, наверное, занят своей медициной, а
остальное тебя не касается?
—
Нет, это не так. Мы, врачи, выполняем Божью волю, но по-настоящему
можем вылечить только того, кто богат и свободен. Как мне исцелить больного,
если его организм подорван недоеданием и грязной работой? Помнишь, как
работают на шахтах пла вильщики и рудокопы? Они не доживают до старости. У
лесорубов скрючиваются и болят суставы оттого, что они корчуют лес
на болотах и подолгу стоят в воде. У прачек на руках развивается экзема. Что
я могу с этим поделать? Посоветовать грузчикам не поднимать тяжестей,
шахтерам не спускаться под землю, а прачкам не мочить рук? Мне стыдно
перед этими людьми. Во многом я с тобой согласен. Мне нравятся твои мечты.
Надеюсь, что они по Божьей воле осуществятся. Справедливый папа и мудрый

император когда-нибудь появятся и изменят мир к лучшему. А притеснителей
народа Господь покарает.
—
Что же мне — всю жизнь ждать? Видеть, как мучают, казнят невинных,
и молчать? — вспыхнул Михаэль.
—
Конечно, нет. Но нужно набраться терпения. Проповедовать правду, учить
простых людей.
—
На это жизни не хватит. К смирению призывают те, кто не хочет жи ть
по слову Божьему. То, о чем я говорил, — это не мечты. Это план действий, —
уверенно заявил Михаэль. — «Мне отмщение и аз воздам», — сказано в Библии.
—
Неужели ты будешь действовать силой? Проливать кровь? Бунтовать
с оружие м в руках?! Но к чему приведет насилие? Только к насилию! Я против
него, против войны, пыток, смертной казни. Разве что в самом крайнем случае...
—
Мне тоже хотелось бы избежать насилия, Тео. Надеюсь, что до этого
не дойдет. Но чем больше людей встанет за правду, тем меньше прольется
крови. Ты же не ждешь, пока Божьей волей правда восторжествует в твоей
науке. Старой медицине ты бросаешь вызов, как бунтарь, а сейчас рассуждаешь,
как послушная овечка в стаде! Выходит, Тео, нам не по пути?
—
Пойми, Михль, я призван лечить людей, а не убивать. Хотя уж если бы
довелось воевать, то лучше за справедливость, чем за неправое дело. Но чего ты
добьешься в одиночку?
—
Посмотрим, Тео, пос мотрим! Почему в одиночку? Я думаю, что в Тироле так
же, как я, думают многие... Извини, мы засиделись, мне пора уходить.
—
Да, уже за полночь, время третьей стражи... Лучше тебе остаться ночевать
у меня.
Рано утром нас тупило время прощаться.
—
Храни тебя Бог, Михль! — промолвил Теофраст. — Я боюсь за тебя, будь
осторожен!
—
И тебя пусть хранит Бог, Теофраст! Я желаю тебе точно того же.
—
А мне-то чего остерегаться?
—
Ты ходишь по лезвию ножа. Святая инквизиция не дремлет. Для нее
ты колдун, безбожник и еретик.
Приятели обнялись, и гость покинул дом Теофраста.
***
В Тироле многие не любили правителей. После того как Лютер перевел Новый
Завет на немецкий язык, простые люди, сидя за столом в харчевне или
собираясь на улице, спорили о вере. Мона хи, пахари, дровосеки, угольщики,
пастухи, бродяги и нищие ходили по городам и деревням, проповедуя
принципы Евангелия: равенство и братство людей.
Маленькое Тирольское графство в Альпах, входившее, как и Зальцбург, в состав
Священной Римской империи, в XV веке стало крупнейшим в Европе центром

горнодобывающей промышленности. Здесь получали благородные металлы еще
до того, как серебро стали привозить из Южной Америки. Казалось бы, люди
жили в Тироле неплохо, да и законы были не худшими в Европе. Но за
несколько последних лет поборы с простых людей выросли в десятки раз.
Из года в год росло недовольство.
После смерти императора Максимилиана правителем германских земель стал
австрийский эрцгерцог Фердинанд из той же династии Габсбургов. Ему, как
и Максимилиану, постоянно не хватало денег на содержание двора и на войны.
Оба занимали огромные суммы у банкиров Фуггеров, попадали от них в
зависимость и служили их интересам. В руках у этих богачей оказались самые
большие и прибыльные шахты.
Фердинанд опирался на дворянство и духовенство в ущерб большинству
населения: горожанам, шахтерам и особенно крестьянам. Молодой эрцгерцог
правил недавно, и ему пока еще доверяли. Но его ближайшие помощники —
канцлер Габриэль Саламанка, губернатор Леонард фон Фёльс, епископы
Бриксена и Триента (ныне Тренто в Италии) — слыли кровопийцами и
мучителями крестьян. Их ненавидели за взяточничество, бессовес тное
обогащение, присвоение земель, лесов и пастбищ. К тому же некоторых
угнетателей воспринимали как чужаков. Для Фердинанда родным был
испанский язык. В свои двадцать с небольшим лет он не знал немецкого, а
с чужой культурой ему было еще труднее. Саламанка был евреем, иноземцами
считали и епископа Бриксена Шпренца, выходца из Франконии, и Фуггеров,
которые были родом из Швабии.
Михаэль родился в деревне вблизи городка Штерцинг в Тироле (ныне Випитено
в Италии). Он был выходцем из большой и дружной зажиточной крестьянской
семьи. Перевал Бреннер в Альпах, расположенный рядом со Штерцингом,
соединял Центральную Европу с Италией. Это был один из важнейших в
ту пору международных торговых путей. Проезжая там с Теофрастом, Михаэль
с гордостью рассказывал, что дорога была приведена в порядок и расширена по
инициативе его отца — Якоба Гайсмайера. Последний в должности имперского
дорожного мастера несколько лет поддерживал дорогу в исправном состоянии и
за это был награжден императором. Затем отец Михаэля стал совладельцем
рудника и богатым фермером. От него Михаэль унаследовал острый и
критический ум, способность продумывать все до мелочей.
В кругу его родственников и знакомых были не только владельцы рудников, но
и шахтеры, подсобные рабочие. Михаэль видел, что способности людей
не зависят от их происхождения. Он с юности привык к чтению и задумывался:
почему жизнь крестьян и шахтеров отличается от комфортной жизни епис копа
и его придворных? Почему детям дворян и священников, не зависимо от
способностей, обеспечены привилегии: хорошее образование и карьера,
недоступные большинству простых людей?
На службе Михаэлю доводилось подолгу корпеть над бумагами и книгами.
Он слегка сутулился и ходил, склонив голову, постоянно о чем-то размышляя.
Изучая судебные дела, он возмущался: почему-то в суде всегда оказывался прав

епископ, а его противников разоряли штрафами или бросали в подземелье.
Об этом подземелье ходили мрачные слухи. Там будто бы было орудие казни,
которое имело вид девушки. К машине подводили осужденного, она простирала
руки и прижимала его к своей груди, а оттуда вдруг вырывались острые иглы,
которые убивали жертву. Тело падало, рубилось мечами на куски, и поток воды
уносил следы казни в реку.
Своими мыслями Михаэль делился только с женой: «Как жить, если каждый
день слышишь ложь? Суд — нас мешка над правосудием. Наши правители
и духовные отцы не соблюдают своих же законов». — «Что же тут поделаешь?
Надо молчать», — отвечала Магдалена. Она понимала его, но пыталась
остановить: «Будь осторожнее, Михаэль! Подумай о наших детях!» — «А я
о них и думаю, — возражал он. — Я хочу, чтобы они жили достойно, лучше нас,
в мире правды и справедливости».
Михаэль Гайсмайер понимал людей, умел их убеждать, но умел и держать язык
за зубами. У него были друзья, готовые пойти за ним в огонь и воду. Они
регулярно и тайно встречались в одном из домов в пригороде Бриксена.
Невидимые нити связывали их со всей страной. Они готовились к мятежу
и находили единомышленников. Шахтеры должны были бороться за улучшение
условий труда, крестьяне — за землю, горожане — за свои права.
Участвовал ли в этом Михаэль? Никто вокруг этого не знал. Для всех он был
ближайшим помощником князя-епископа в его мирских делах, умелым
дипломатом и юрис том, уважаемым и порядочным человеком. Правда,
на службе Гайсмайер казался «белой вороной»: он сочувствовал простым людям
и не выносил несправедливости.
Шаг за шагом Михаэль склонялся к мысли, что он оказался не на той стороне.
Решающее событие случилось в начале мая 1525 года и было связано с делом
рыбака Петера Песслера. Новый епис коп Себастьян Шпренц за три года
до этого лишил Песслера права ловить рыбу там, где десятками лет
промышляли его дед и отец. Святой отец, как и многие его коллеги, умножал
богатство церкви за счет крестьян и горожан. Песслер пытался спорить,
судиться с епископом, но все без толку. Такое происходило часто, но Песслер
решил защищать закон и справедливость по-своему: с оружием в руках и вместе
с друзьями. Эти люди были объявлены вне закона, однако воевать с уроженцами
гор — дело непростое. Тирольцы привыкли охотиться, это отличные стрелки.
Они знают в родных местах каждую вершину, каждую тропинку, могут
укрыться в лесу, могут спуститься с гор в одну сторону, а могут в другую.
Всякий утес служит им крепостью.
За голову Песслера обещали награду, посылали против него отряды нае мников,
но в схватках он всякий раз побеждал и скрывался. Лишь через два с лишним
года, в сентябре 1524 года, Петер был раненым схвачен и брошен в подземелье
замка в Бриксене. Князь-епископ с непокорными подданными не церемонился:
в течение трех недель были обезглавлены 47 крестьян. Но суд над Песслером,
как ни странно, сильно затянулся. Епископ требовал немедленно приговорить

преступника к казни, и придворный суд собирался выполнить этот приказ без
всякого разбирательства.
Этому помешал Гайсмайер, недавно принятый на службу. Он изучил это дело
и сразу же вступил в конфликт с судьей. Гайсмайер требовал провести процесс
по всем правилам, с участием присяжных, и добился своего. Судье пришлось
опрашивать многих свидетелей. Михаэль пытался убедить судью, что выноси ть
обвинительный приговор не только несправедливо, но и недальновидно, потому
что об этом деле в Тироле знают все. У Песслера масса друзей и
сочувствующих. «Приговор подбросит хвороста в разгорающийся костер, —
предупреждал судью Михаэль. — Такое вряд ли понравится эрцгерцогу
Фердинанду».
Несмотря на это, суд наконец выносит решение — казнить Песслера через
несколько дней, 9 мая 1525 года. Жена рыбака вместе с группой женщин, рыдая,
умоляют о помиловани и. Судья идет на уступку: вмес то сжигания преступнику
отрубят голову. Епископ при казни присутствовать не хочет: у него дела
в Инсбруке, там спокойнее . Михаэлю остается лишь доложить епископу об
исполнении решения.
Час приходит, звонят колокола. Казнь хорошо подготовлена — епис коп халтуры
не любит. Добротно сколочен помост, у плахи ждет палач в черном одеянии с
капюшоном и с топором в руках. Казнь должна быть публичной, в назидание
другим. На площади собралась толпа, сотни людей. Всё, как всегда. Зеваки
любят смотреть, когда кого-то казнят, колесуют и четвертуют: развлечений
в жизни мало. Песслера в кандалах, измученного и ослабевшего, ведут
из тюрьмы под барабанный бой. Рядом с ним шагаю т священник и судья,
впереди комендант города. Шествие сопровождают 16 стражников в латах,
с копьями и алебардами. Судья разворачивает грамоту и начинае т зачитывать
приговор.
Вдруг мощный голос из толпы перекрывает его — это Андреас Шнагерер,
крестьянин из Роденека: «Свободу Песслеру!» Над площадью рев — выкрик
эхом повторяет толпа. «Вырвем Песслера из рук палачей! Вперед, за мной!» —
гремит Шнагерер. В воздух поднимается лес рук, а в них — откуда?! — дубины
с шипами и топоры. С криками и бранью толпа набрасывается на стражников.
Те в панике убегают.
Торжествующие мятежники обнимают Песслера и ведут его с собой.
Но пройдут ли они через городские ворота? Да! Ворота уже захвачены
сообщниками Андреаса Шнагерера. Толпа выходит из города и переходит
по мосту через бурную горную реку в соседнюю деревню. Потом люди
вырывают из моста часть бревен, чтобы солдаты епис копа не смогли их
преследовать. Каменщик приносит молоток и сбивает с ног Песслера железную
цепь. Тот сразу же скрывается — он возвратится в ряды повстанцев лишь через
несколько месяцев: после тюрьмы ему пришлось долго лечиться .
Вечером в горах по обе стороны реки от города Бриксена раздался колокольный
звон — сигнал к всеобщему восстанию. На следующий день вооруженные
крестьяне вошли в город, и их поддержали горожане. Замок епископа был

захвачен. Шпренц спасся бегством и вскоре умер, а его чиновники и слуги были
изгнаны. Власть в Бриксене и его окрестностях перешла в руки мятежников. К
восстанию присоединились другие города и деревни Тироля. Начались
нападения на дома священников, запылали замки феодалов и монастыри.
После освобождения Песслера восставшие крестьяне решили захватить
богатейший монастырь в Нойштифте. Они давно возмущались тем, что святые
отцы отняли у крестьян лучшие земли и пастбища, право пользоваться лесом
и прудами, заставляли на них работать. Гайсмайер убедил крестьян вначале
провести переговоры со священниками. Делегаты мятежников потребовали
компенсировать им убытки. Им отказали, и тогда вечером вооруженная толпа
из пяти тысяч крестьян, горожан и шахтеров ворвалась в монастырь.
Перепуганные монахи заранее спаслись бегством.
Голодные и разъяренные люди набросились на запасы хлеба и бочки
превосходного вина в подвалах. Началась безудержная попойка, которую
организаторы восстания не могли остановить. На следующий день мятежники
нашли в монастыре рабочий скот, овец, птиц, утварь из золота и серебра
и другие драгоценности. Их особое внимание привлекли книги, в которых были
записаны их займы, долги и требуемые работы. Документы вынесли на улицу
и подожгли. Но один хитрый служитель монастыря заранее запачкал одну книгу
и спрятал ее в мусорной яме, так что впоследствии монахи ее очистили
и спасли.
На собрании представителей разных земель был избран главнокомандующий
повстанческой армией. Им стал Михаэль Гайсмайер. В помощь ему выбрали
«Комитет двадцати», в котором были поровну представлены крестьяне
и горожане. С этого момента с именем Гайсмайера на протяжении семи лет
простые люди альпийских земель связывали свои надежды на освобождение
и лучшую жизнь. Даже его ярые враги признавали, что он был блестящим
оратором, обладал острым умом и дальновидностью. В отличие от большинства
повстанцев Михаэль был знаком с механизмом управления, работой
правительства, администрации и судов. Он понимал проблемы своей страны
и имел военный опыт. У него был план построения нового общества,
привлекавший единомышленников.
***
В руки мятежников перешли затем и другие монастыри, замки и дворцы
в Тироле, особенно на юге, в том числе замок Прёзельс — резиденция
губернатора. Эти здания восставшие громили или жгли. Они ломали шкафы
и сундуки, крушили столы, стулья и кровати, били посуду, опустошали
конюшню и погреба, сжигали священные книги. В церквях мятежники
разрушали прекрасные статуи, алтари, иконы, витражи и украшения, а дивный
оргáн могли разобрать на трубки и поделить их между собой.
Прелаты, дворяне и чиновники эрцгерцога стали объектом проклятий
и гонений. От них требовали выкуп, их могли унизить, провезти на грязной
телеге с навозом, избить или убить. Простому мужику доставляло удовольствие

сорвать с графа шапку и надеть ее на себя. Проповедники призывали выгнать
дворян и священников или заставить их работать наравне со всеми, отнять их
имущество, поделить и самим зажить господами.
В актах вандализма проявлялась накопленная веками ненависть. Гайсмайеру
было ясно, что до мятежа людей довели правители. Взять хотя бы его бывшего
начальника Леонарда фон Фёльса — он присвоил в Тироле чуть ли не десяток
замков. Разбогател, увеличив подати и оброк на подданных. Отнял у крестьян
ручей и пруд, создавая свою усадьбу. Его скот пасли на полях крестьян, когда
там созревал урожай. Михаэль знал, что и в домах каноников многое не было
нажито честным трудом. Однажды крестьян заставили вернуть священнику
золотую чашу для причастия, похищенную в церкви. А священник заложил
ее хозяину гостиницы, чтобы купить с приятелем вина: «За неимением золотой
чаши можно служить обедню и в медной!»
Комитет крестьян и горожан в Бриксене во главе с Михаэлем Гайсмайером стал
центром организации восстания в стране. На два с лишним месяца Михаэль
оказался в роли фактического правителя Тироля. Он стремился придать
разбушевавшейся стихии организованный характер, поддерживать порядок и
дисциплину, избежать вандализма и ненужных жертв.
На следующий день после своего избрания на собрании в Нойштифте
Гайсмайер обратился к мятежникам со словами: «Христос призывал к любви и
состраданию. Наши правители должны жить по Божьим заповедям. Вместо
этого они угнетают народ». Он провозгласил свой план реформ и новую
конституцию Тироля. Этот план включал в себя требования крестьян, но шел
гораздо дальше: «Все мы дети Адама и Евы, христиане, братья и сес тры.
Поэтому мы требуем полного равенства горожан и крестьян с дворянством и
духовенством. Светской власти церкви мы положим конец. От богатства недр
должен выигры вать весь народ. Основную крупную собственность надо
разделить, монополии чужеземных купцов ликвидировать. Все подати и налоги
сократить до десятины. Эти деньги должны поровну идти в бюджет страны и
церковных приходов. За счет этого мы поможем больным и бедным».
В Нойштифте в распоряжении повстанцев оказались ценности на огромную
сумму в 24 тысячи гульденов. Их начали растаскивать, но уже через несколько
дней почти все было опечатано комитетом. Вещи и деньги распределялись и
использовались для общих целей. Михаэл ь знал: в войнах побеждали те, у кого
было больше денег. Деньги были нужны для выплаты жалованья солдатам
революционной армии, для покупки оружия и продовольствия.
Шахтеры в Шваце возмущались тем, что вовремя не получили от Фуггеров
жалованье — 45 тысяч флоринов. Бунтовщики отказались работать, пока с ними
не рассчитаются. Получив от банкиров отказ, шахтеры захватили и разграбили
их контору, управлявшую монетны м двором Тироля. Эрцгерцог Фердинанд был
в панике: они могли всего за день дойти до Инсбрука. Но вмес то этого шахтеры
двинулись на юг и присоединились к восставшим в Бриксене. Мятежники
заняли дорогу и перехватили телеги с порохом, заказанные Фердинандом
из Италии. Хитроумный эрцгерцог размышлял, что делать. Собрать против

повстанцев большое войско? На это пока не хватает денег. Получить помощь
из других областей Германии? Но и там восстание в разгаре... Лучше всего
выиграть время и втянуть повстанцев в долгие переговоры. Торговаться
и обещать!
В июне 1525 года Фердинанд собрал в Инсбруке парла мент, где были
представлены все сословия, кроме духовенства — крестьяне потребовали,
чтобы оно не вмешивалось в мирские дела. Дворян мало, они напуганы:
повстанцами захвачена сотня замков. Среди делегаций от крестьян и горожан
преобладают зажиточные люди. Бедняки не могут бросить свое хозяйство
и уехать в Инсбрук на несколько недель. В восстании участвуют крестьяне,
горожане, шахтеры и горнозаводчики, но чаяния у них разные.
Большинство крестьян требуют немногого: сократить поборы и работу
на феодалов, разрешить самим выбирать себе священников, бесплатно
пользоваться лесами, охотиться и ловить рыбу. Все их предложения эрцгерцогу,
как и программа Гайсмайера, основаны на Священном Писании. Обращение
крестьян к правителю завершалось словами: «Если наши тезисы не согласны
со словом Божьим, то мы от них отступимся, как только это нам докажут
по Писанию... Если даже многие тезисы будут найдены противными Богу..., то
мы все их возьмем назад и будем молить Господа, чтобы Он дал нам разум
поступать и жить по христианскому учению...» Восставшие крестьяне
Фердинанду верят: «Все мы, бедные и обиженные, верим и надеемся не только
на Бога, но и на Ваше Величество».
Гайсмайер не торопится распускать свою армию и остается в Бриксене. Он тоже
пока верит эрцгерцогу. Михаэль готов сохранить его власть над страной
и надеется договориться с ним мирным путем. В конечном счете правителю
удается расколоть мятежников. Он обещает, что в случае примирения не будет
их преследовать, что все жалобы будут по возможности учтены. Добрыми
словами и хитрой тактикой Фердинанд одерживает верх над повстанцами.
Он идет на уступки шахтерам, и они возвращаются к работе. Но как только
восстание немецких крестьян было разгромлено и армия феодалов смогла
прийти Фердинанду на помощь, эрцгерцог распустил парламент и потребовал
от своих чиновников схватить Гайсмайера.
В августе правительство Тироля от имени Фердинанда пригласило Гайсмайера
в Инсбрук для доклада о событиях в регионе Бриксена и для переговоров.
Резолюция парламента гарантировала: «Любой, кто сохраняет спокойствие,
будет прощен за свои прошлые поступки». Но это приглашение было ловушкой.
Когда Гайсмайер приехал, его арестовали и бросили в подземелье. Он пробыл в
заточении семь недель. Арест Гайсмайера повлиял на исход борьбы. К октябрю
1525 года крестьянское восстание в Тироле и во всем альпийском регионе
угасло.
Эрцгерцог слыл законником. Во время переговоров с мятежниками он был
обходителен и осторожен. Между тем в приказе чиновникам и военачальникам
еще 22 июня Фердинанд проявил откровенность: «Для того чтобы покарать
своеволие и злые поступки крестьян и показать другим пример, полагаем,

следует сажать на кол, сдирать кожу, четвертовать и подвергать самым
жестоким пыткам... руководителей и зачинщиков... Необходимо сжечь или
сровнять с землей их имущество». В итоге Фердинанд разрешил крестьянам
только одно — огораживать свои поля. Главным для него было другое —
отомстить этой черни, отучить несогласных бунтовать раз и навсегда! Какая же
участь ожидала Михаэля ?
***
В Зальцбурге 1 мая того же года ушел от Теофраста его слуга Штефан. «Мои
родители в Тироле больны и просят помочь», — объяснил он хозяину.
Хорошему помощнику Теофраст с трудом нашел замену — 20-летнего Каспара
из семьи дровосека. Каспар пока ничего не умел, и доктор только один раз взял
его с собой к больному, где понадобилась несложная операция. А потом
обучение Каспара пришлось отложить. Теофраст получил письмо с
предложением приехать в Бад-Гаштайн. Это маленький курортный городок,
расположенный среди гор в Гаштайнской долине, в южной части
Зальцбургского епископства. Там с древних времен есть термальные источники
с целебной водой. В Бад-Гаштайн прибывает из Италии на лечение
аристократическая се мья и просит Теофраста за ней понаблюдать.
—
Вы поедете, доктор Теофраст? — спрашивает Каспар. — Это ведь выгодное
дело?
—
Обязательно поеду! — отвечает Теофраст. — Деньги пригодятся, но не всё
в жизни стоит делать ради них, поверь. Я давно туда собирался: это же так
интересно! Как здорово, когда человека лечит сама природа! К тому же
в Гаштайнской долине добывают золото и серебро. Побываю на рудниках, всё
посмотрю. Столько удовольствия, и мне эту поездку оплатят.
Сколько бы Теофрасту ни приходилось путешествовать, он никогда не упускал
случая побывать там, где есть термальные воды.
—
А когда вы вернетесь?
—
Думаю, недель через пять, — ответил Теофраст. На это время он отпросился
у хозяина бани Ганса Рапля. — Приеду за две недели до гостей, разберусь
во всем. Если задержусь, сообщу тебе. Без меня ничего не предпринимай,
а просто присмотри за домом. Заходи и проверяй, всё ли в порядке.
—
Хорошо, хозяин! Ничего не случится.
—
Да, надеюсь. Хотя обстановка в городе неспокойная. Ну, Каспар, всего
доброго.
—
До свидания, доктор Теофраст! Можете не волноваться.
Теофраст взял с собой самые необходимые вещи, сел на коня и уехал.
Через неделю Каспар был в доме, и к нему неожиданно пришел с просьбой
гость, крестьянин Франц.
—
Мне нужно вызвать доктора Теофраста. Это недалеко, в деревне по дороге
к Халлайну.

—
Он в отъезде, вернется через месяц. А что случилось?
—
Заболела соседка. Сильный жар, срочно нужен врач. У нее никого в доме нет.
Муж нанялся в солдаты.
—
Кто же за ней ухаживает?
—
Моя жена заходит, но нечасто. У нас дети, у жены работы много. Это от нас
далековато, дом отдельно от других, у речки.
—
А ее кто-нибудь уже брался лечить?
—
Да, моя жена. Через нашу деревню проходил паломник, и мы у него купили
кость святого Себастьяна и волшебную микстуру. Но соседке ничего
не помогает.
Каспар знал, что под видом чудодейственных предметов паломники из далеких
священных мест могли продать все что угодно, хоть из соседней канавы: камни,
кусочки дерева, зубы и ветхие тряпки. Микстура могла быть подслащенной
водой, а то и похуже — смесью воды из канавы с кошачьим пометом.
—
У меня забот полон рот, когда уж мне врачей искать? А ты, видать,
помощник доктора? Может, ты сам ее посмотришь? — предложил Франц.
—
А сколько ты дашь за визит?
—
Тебе? Тридцать крейцеров.
—
Это мало для врача! Мне же ле карства надо взять, а они дорогие!
—
Но ты же еще не врач! Ладно, тогда пятьдесят крейцеров. Больная
торговаться не будет.
Каспар никогда от работы не отказывался. Он прикиды вал: наймешься в
монастырь убирать сено — заработаешь за день 3 крейцера, а шахтером — 10.
Солдат жизнью рискует и то получает только 12 крейцеров. Парень он был
не ленивый, но стать дровосеком, как отец, не хотел. Лекарем лучше: работа
не такая тяжелая. Правильно он выбрал. А тут всего за один день — 50
крейцеров!
—
Гм... Ладно, так и быть! Я с тобой поеду, — пробурчал он, скрывая радость.
Каспар взял с собой лекарства, две баночки с порошками. Про одну из них
он знал, что в ней снотворное средство. А другую доктор Теофраст брал
с собой, когда они ездили к больному на операцию.
Наступал вечер. Больная лежала в постели, металась от жара и стонала. Соседка
стояла рядом и разводила руками. «Я сейчас дам вам лекарство, и вы уснете, —
cказал Каспар. Он знал, что так иногда поступает Теофраст: больную надо
успокоить. — Утром после завтрака вы выпьете микстуру, которую я оставлю
здесь на столе. Тут ее четверть чашки. Запьете половиной чашки воды. Если на
следующий день не полегчает, вызовете меня снова». Каспар растворил в воде
снотворное и дал ей выпить. Вскоре больная заснула. Он приготовил раствор
из второго порошка и велел соседке: «Ты ей завтра напомнишь, что я сказал».
Соседка рассчиталась с лекарем. Он вернулся домой и обе банки с порошками
поставил на место.

На следующее утро больной стало получше . Жар был не таким сильным. Она
решила сама приготовить себе завтрак. Соседка, как обычно, заглянула с утра и
обрадовалась. «Ты не забудешь принять лекарство?» — «Нет, я помню». — «Ну,
тогда я побегу». У жидкости оказался противный металлический вкус.
Но больная была послушной и выпила все до конца. У нее началось жжение
во рту, потом рвота с кровью и кровавый понос «зеленью». Наступил обморок,
и позвать кого-нибудь на помощь она уже не успела. Вечером соседка
обнаружила ее мертвой. Позвали священника — тот заключил, что смерть
наступила несколько часов назад.
Священник осмотрел труп. Во рту он заметил черную кайму десен и серовато-
белые струпья. Отравилась? Склянка от микстуры на столе была чистой:
больная успела ее сполоснуть. Священник никому не сообщил о своих
сомнениях. Женщина могла отравиться сама, а в отравлении заподозрят
соседей — это были его добрые прихожане. Умершую все равно не воскресить.
Соседка рассказала, что ей вызывали врача. «Жаль, что он не смог ей помочь.
На все воля Божья». Больную похоронили, тем дело и кончилось.
В самом деле, только Богу было известно, что случилось. Женщина отравилась
сулемой. Это соединение ртути применялось Теофрастом только для внешнего
употребления, обычно для дезинфекци и медицинских инструментов в виде
очень слабого раствора, при разбавлении 1: 1000. Каспар же по не ведению взял
сулему для внутреннего употребления, и доза оказалась гораздо выше
смертельной. Поскольку его к больной больше не позвали, он был уверен, что
она выздоровела. Лишь через две недели на рынке Каспар случайно узнал о ее
неожиданной кончине. Он не видел в этом никакой своей вины.
***
Через три дня Теофраст был уже за сотню километров от Зальцбурга в горной
долине Гаштайна в области Понгау. Он приехал заранее, до визита гостей.
Вначале Теофраст побывал в городке Бад-Хофгаштайн, а потом в Бад-Гаштайне.
Последний был известен своими источниками минеральных вод с древних
времен — он упоминается с 963 года под названием «Гаштуна».
Об источниках, окруженных дикими лесами и горами, ходили всякие легенды.
Крестьяне рассказали Теофрасту, что много лет назад долина была безлюдной и
по ней бегали только дикие олени. Еще в тех местах жили два одиноких
отшельника. Один раз рыцарь охотился там, ранил оленя, и тот убежал
в долину. Рыцарь погнался за ним и увидел, что оленя подобрали двое мужчин.
Они обмыли его в теплом источнике и объяснили, что этот источник —
целебный.
Отшельники убедили охотника не губить души Божьих тварей, а обратиться к
праведной жизни. Втроем они пошли к людям и показали им дорогу к
источнику. С тех пор начались чудеса — слабый превращался в сильного,
хромой становился на ноги, а увядшие цветы в воде расцветали. В память
об этой истории вблизи построили часовню, где на картине отшельники купают
раненого оленя.

Теофраст верил в целебную силу минеральных источников. Он был убежден,
что болезни нарушают правильный ход химических превращений в организме
человека. Поэтому химия должна дать медицине эффективные лекарства.
Он одним из первых предложил лекарства химического происхождения и
исследовал искусственные минеральные воды — «Богом созданные составы».
Теофраст полагал, что термальная вода ис точников извлекает различные
полезные вещества из минералов в горах. Эти минералы он собирал и
анализировал. Среди них преобладали «марказиты», то есть сульфидные руды.
В них содержались , в частности, медь, железо, сурьма и золото. Для
определения состава воды доктор выпаривал ее и исследовал остаток.
Он вносил эти соли в пламя горелки и по цвету пламени, а также по химическим
свойствам остатка судил о сос таве термальной воды.
В 1525 году Теофраст в своем сочинении «О природных ваннах» описал 17
источников и среди них особенно подробно воды Гаштайна. Эта работа была
издана лишь в 1562 году, через 21 год после смерти автора. Еще за 5 лет
до Гаштайна он интересовался минеральными источниками в долине реки Эгер
в Саксонии и Богемии — в Карлсбаде (Карловых Варах), Теплице
и Мариенбаде. Термальные источники в Карлсбаде Теофраст относил к кислым.
Такие источники он сравнивал с водами Бадена под Веной и Филлаха,
сходными между собой по происхождению из известняка. Минеральными
водами Теофраст лечил ишиас, люмбаго и другие болезни. Он отметил, что
целебные свойства вод зависят от их состава. Доктор дал первое заключение
о составе гаштайнских вод, которое долго оставалось неизменным.
Необходимых методов химического анализа тогда еще не было.
Такие исследования успешно продолжили впоследствии ученики Парацельса5.
В те годы минеральные воды использовали, главным образом, для купания.
Считалось, что если уж лечиться, то чем больше, тем лучше. Когда на курортах
пили минеральную воду, это делали с утра до позднего вечера. За день ее
ухитрялись выпить 15–20 литров, а потом мучились от поноса. При купании же
больные сидели в ваннах обычно по 8–12 часов в день, притом целых шесть
недель. Они ели, не выходя из ванны, и «лечились» до тех пор, пока не
разъедалась кожа — уже через три недели появлялась «купальная сыпь», а то
и нарывы.
Лекари полагали, что только так можно исцелиться. Потому что кожа должна
быть «открытой»: через отверстия в ней целебная вода проникнет в организм
и тогда подействует. Теофраст же полагал , что большинство его коллег скорее
вредят больному, чем его лечат, хотя не навредить важнее, чем вылечить.
Доктор считал необходимым дозировать время процедур на курорте не менее
тщательно, чем лекарства.
Курортных врачей в то время еще не было. Теофраст тщательно расспрашивал
местных жителей и всех, кто когда-либо здесь лечился. Он пришел к выводу,
что гаштайнские воды оказывают благотворное действие при заболеваниях
мышц и суставов, при контрактурах, когда конечности не удается полностью
согнуть или разогнуть, и кожных болезня х. «При внутренних воспалительных
процессах от этих вод без серьезных оснований не стоит отказываться», —

заключил Теофраст. Он рекомендовал гаштайнскую воду также при лечении ран
и язв.
Позднее в XIX веке Гаштайн благодаря своим термальным водам стал модным
курортом. Его посещали монархи и знаменитости. Заслуги Теофраста, который
привлек к нему внимание, через сотни лет не были забыты. Об этом
свидетельствует стихотворение русского поэта Н. Языкова. Его восхитили и
результат пребывания на курорте, и «этот воздух горный, прохладно-
сладостный, чудесно-животворный»:
Так вот она, моя желанная Гаштуна.
Издревле славная, Gastuna tantum una6,
Чудесной силою целительных ключей!
Великий Парацельс, мудрейший из врачей,
Глубокомысленный таинственник природы,
Уже исследовал живые эти воды;
Он хвалит их, и сам предписывал больным,
И вновь они цвели здоровьем молодым.
Важнее всего Теофрасту было выяснить, какие болезни там можно лечить,
а какие нельзя, и как лучше принимать ванны. Об этом он уже немало знал,
когда сюда прибыл его новый пациент — итальянский маркиз с женой. Его
звали Аннибале II Бентивольо д’Арагона, маркиз Мальяно. Титулы и часть
поместий он получил за военные заслуги. Семья Бентивольо, одна из древних
и знатных родов, долго правила Болоньей, но потом рассорилась с папой и была
вынуждена перебраться в Феррару. Там Аннибале стал гостем герцога Эрколе
д’Эсте, правителя Феррары. Их семьи дружили между собой, и родители
женили Аннибале на Луизе, внебрачной дочери герцога. Маркизу было уже
58 лет, но он не хотел бросать свое дело. Всю жизнь он воевал и был
кондотьером, то есть руководил отрядами наемников.
Супруги остановились в Бад-Хофгаштайне и через несколько дней пригласили
доктора пообедать вместе с ними и обсудить план лечения. Бентивольо
чувствовал себя неплохо. Жена Луиза, как показалось Теофрасту, была моложе
его лет на десять, но она с трудом ходила и большую часть времени проводила
в коляске.
—
Мне приятно с тобой познакомиться , доктор Теофраст. Мы о тебе слышали
много хорошего, — улыбнулась врачу маркиза.
—
Феррара стала для меня второй родиной, — добавил маркиз. — Ты ведь там
побывал? — обратился он к Теофрасту.
—
Да, я окончил там университет.

—
Мы приехали сюда только со слугами. Наш врач заболел. Впрочем, я по-
настоящему доверяю только военным врачам.
—
Вы позволите спросить, ваше сиятельство, а почему? — поинтересовался
Теофраст.
—
Они всё умеют. Толковый врач должен уметь оперировать. Да, его фартук
забрызган кровью. Но чего стоят эти чистенькие врачи — придворные
шаркуны? Они не нюхали пороха! И еще презирают хирургов за то, что те
не учились в университетах!
—
Действительно, ваше сиятельство! В некоторых университетах выпускники
даже клянутся, что не будут заниматься хирургией — «грязным» ремеслом. Мне
выдали диплом доктора обеих медицин.
—
Ты служил поле вым врачом, не так ли?
—
Истинно так, достопочтенный маркиз. После учебы мне был нужен опыт. Я
участвовал в трех войнах. В нидерландской, потом в венецианской и еще
в армии датского короля Кристиана II. Он воевал за возвращение Швеции под
его скипетр.
—
Вот как! Выходит, мы с тобой воевали в одних и тех же местах, хотя и
в разное время. Меня посвятил в рыцари датский король Кристиан I. Да, доктор
Теофраст, тебя тогда еще лет двадцать не было на свете! Я свое уже отвоевал...
—
Не изображай себя стариком, Аннибале! Ты ведь сражался еще совсем
недавно! — возразила Луиза. Ее муж много лет пытался вернуть себе власть
в Болонье. Последний бой он с большими потерями проиграл три года назад.
Маркиз надеялся вернуть свои владения, договорившись с папой и
императором. В этот момент он не знал, что это ему удастся и что годы спустя
ему суждено уйти из жизни почти одновременно со своим новым врачом,
который на много моложе его.
Маркиз с удовольствием рассказал о некоторых случаях на войне.
—
Это интересно, ваше сиятельство, — заметил Теофраст. — Но позвольте мне
выразить надежду, что беспрерывные войны когда-нибудь наконец прекратятся.
—
Воевать — самая достойная профессия для дворянина! — заявил Бентивольо.
—
На войне я многому научился. Однако простите, ваше сиятельство, у меня
остались тяжелые воспоминания, — ответил Теофраст. — Когда наша армия
штурмом взяла Стокгольм, король Кристиан II обещал за это каждому солдату
вознаграждение. И он сдержал слово. Но сколько людей погибло! А еще
полторы тысячи раненых — без рук, без ног, с пулевыми ранениями, с
разбитыми ребрами! Я оперировал их и столько насмотрелся! Что толку
им было с обещанных денег?
Маркиз хотел возразить, но жена его остановила:
—
Вам обоим есть что вспомнить. Не забывай, друг мой, для чего мы приехали!
Гости предложили Теофрасту осмотреть их обоих вечером в доме, где они
остановились.

—
Мы приехали на воды в Бад-Гаштайн, но хотим остаться в Бад-Хофгаштайне.
Здесь уютнее, — после осмотра cказала врачу маркиза. — В Бад-Гаштайне
негде гулять. Нужно то забираться в гору, то спускаться с нее. А сюда нам
смогут привозить воду в бочках на телегах. Мы можем на этом не экономить,
не правда ли, Аннибале?
—
Разумеется, — кивнул муж.
—
И еще в Бад-Хофгаштайне больше хороших семей, — обрадовалась Луиза.
«Жаль, что сюда не провели трубы с водой из источника, — думал Теофраст. —
Оба городка расположены в горах недалеко друг от друга. Но в Бад-Гаштайне
есть постоянное ощущение высоты и больше чувство опасности. Правда, Бад-
Хофгаштайн расположен лучше, в более широком месте долины. Поэтому
он стал ее главным городом. Сюда из Италии привозят лучшие вина и фрукты,
здесь стремятся жи ть богатые люди...»
—
А что скаже т наш доктор? — прервала его размышления маркиза.
—
Я бы, ваше сиятельство, осмелился посоветовать вам все-таки Бад-Гаштайн.
Это лучше для лечения. Там вы сможете принимать теплые ванны в любое
время и со свежей природной водой.
—
Знаешь, Луиза, в конце концов, нам с тобой пока еще нельзя долго гулять.
И при этом я тебе всегда помогаю. А сюда мы сможем приезжа ть. Дорогая,
давай послушаем нашего доктора! — согласился маркиз.
—
Аннибале, там же на водах встречаю тся люди не нашего круга! Разве тебя
это не смущает? — вздохнув, спросила же на.
—
Нет! — решительно ответил муж. — Такие люди должны знать свое место,
но я с ними вместе воевал и без них не смог бы обойтись. Мой отец сделал
столько хорошего для Болоньи! Но он потерял поддержку горожан из-за того,
что правил слишком своевольно. Наш доктор, наверное, не знает, откуда взялась
наша фамилия Бентивольо?
—
Да, ваше сиятельство, должен в этом признаться, — ки внул врач.
—
Мы потомки Энцо, правителя Сардинии. Наш род ведет свое происхождение
от незаконнорожденного сына этого короля и простой крестьянки Лючии.
Ребенок получил свое имя из слов, которые король ей часто повторял: «Ben ti
voglio».
—
То есть «люблю тебя»?
—
Да, или «желаю тебя». Я тоже часто говорю это тебе, Луиза. Так что не будем
чванитьcя, моя милая, — добавил он, и жена не стала настаивать на своем.
—
Между прочим, в Бад-Гаштайне на водах побывал покойный император
Фридрих III! — заметил Теофраст.
—
Несчастный Фридрих, ему ведь ампутировали ногу! — воскликнула Луиза.
—
Да, достопочтенная маркиза, точнее часть ноги. Это была сложнейшая
операция века, но он ее перенес. Всё же он прожил очень долго, а правил
больше полувека, как никто другой, — добавил Теофраст. — Эти воды ему

понравились. Источник многим помогает восстановить утраченную красоту и
поправить здоровье. Но его надо правильно использова ть.
После осмотра врач дал пациентам первые советы. Вмес то шести недель он
рекомендовал им провести на курорте только три: так лучше для здоровья.
Но Теофраст учитывал и то, что обстановка вокруг была неспокойной. К
изумлению гостей, ванну следовало принимать не дольше часа. Маркизе с
ее больными суставами было назначена на курс дюжина ванн, а мужу
поменьше. Аннибале мог проводить больше времени, гуляя в горах. Его
беспокоили лишь несколько старых ран и повреждений кожи. Теофраст
предложил маркизу, кроме источника, ванны с добавлением попеременно
квасцов и серпентина, зеленого минерала. А его жене доктор посоветовал
дополнительные ванны с травами, в том числе с мелиссой и ромашкой.
Мелисса была одной из любимых лекарственных трав Парацельса. «Из всех
веществ, которые дает нам земля, мелисса — лучшее растение для сердца, —
писал он в одном из своих сочинений. — Она обновляет все силы организма и
побеждает подагру». Ванны с запахами сосны , лимонов и других фруктов,
помимо целебных свойств, придавали коже прекрасный аромат. Это был один
из «коньков» Теофраста, которым он славился в бане Рапля.
Доктор присутствовал при первом купании своих пациентов и несколько раз
сопровождал их потом, когда они принимали ванны или совершали прогулки.
Было трогательно видеть, как маркиз помогал своей жене и заботился о ней.
«Позволю себе заметить, ваше сиятельство, редко увидишь такую дружную
пару», — признался он Луизе. «О да, родители устроили нашу помолвку, когда
мне было еще десять лет, — обрадовалась маркиза. — Мы столько прожили
вместе, воспитали двух сыновей... Аннибале часто приходилось уезжа ть. Я так
счастлива, когда он все время проводит со мной!»
Теофрасту несколько раз довелось беседовать с пациен тами, когда они были
в воде. Из ис точника в туннели поднимался пар, который согревал скалу
и создавал в купальне целебный климат.
—
Могу ли я осведомиться, достопочтенная маркиза, вы уже бывали раньше на
термальных водах? — поинтересовался врач.
—
Да, — ответила Луиза, — но давно. М ы были в Бадене, под Веной. Вы знаете
этот курорт?
—
Конечно.
—
Нам очень понравилось! Поверхность воды украшена цветами, и можно
поесть за плавающими столиками. Под сводами бассейна играет музыка,
выступают певцы... Трубы и литавры дают сигнал к танцам. Ты помнишь, как
мы с тобой танцевали? — обратилась маркиза к мужу.
—
Да, спору нет! Там красивые девушки просят подать им «милостыню».
Им бросают монеты — чтобы, забирая деньги, им пришлось откинуть одежду
и показать с вои прелести...
—
Аннибале! — укоризненно воскликнула Луиза.

—
Еще Петроний в Риме говорил: «Balnea, vinum, venus corrumpunt corpora
nostra, sed vitam nostram faciunt balnea, vinum, venus»7, — невозмутимо
парировал Бентивольо.
—
На том курорте, мой милый, на м было удобнее, чем здесь. Правда, у воды
был противный запах, но мы привыкли , — обернулась к доктору маркиза.
—
Да, ваше сиятельство, таково большинство горячих источников, —
подтвердил Теофраст. — В Бадене серная вода. А вы заметили, что здесь вода
совсем другая?
—
Да, превосходная ! — воскликнул маркиз. — Она совсем без цвета, вкуса
и запаха. И при этом замечательно освежает! Какое наслаждение купаться,
особенно утром!
—
Тут воздух наполнен особым ароматом! — согласилась жена. — То, что
я чувствую, не передать словами. Это какое-то особое состояние легкости и
блаженства.
—
Ты помнишь, Луиза? — обратился к ней муж. — Раньше на водах днем
мы пили вино, пока не взбунтуется желудок. А Теофраст прописал нам диету...
Знаешь, доктор, у нас на войне был такой случай. Один парень отличился
в сражении, а потом его прихватил, как и других, кровавый понос. Врач
предписывал всем кровопускание, запрещал вино и все острое. Нашему
храбрецу становилось все хуже, и он уже приготовился умереть. Но вдруг ему
ужасно захотелось съесть соленый огурец, и непременно сейчас же. Солдат
добрался до кухни, вытащил из бочки два огурца, съел и дополз до постели. И,
ты не поверишь, с этого дня он пошел на поправку. У нас тогда многие умирали,
а я позволял себе выпить бокальчик хорошего вина и выжил. А не обойдусь ли
я, доктор, без диеты?
—
Ваш солдат не случайно пошел на поправку. У него организм был обезвожен,
а соленое удерживает воду в организме, — объяснил Теофраст. — Бокал вина
время от времени вы и сейчас можете себе позволить, достопочтенный маркиз.
Но все -таки не стоит доводить ваш желудок до бунта.
—
Я готова сидеть на диете, — cказала Луиза. — Мне так хотелось бы вернуть
себе молодость! Некоторые дамы пьют для этого золотую тинктуру. И мужу это
было бы полезно: говорят, она продлевает жизнь.
—
Хорошо, ваше сиятельство, я приготовлю вам питьевое золото. Вы будете
принимать его раз в неделю.
—
Я слышала, тут поблизости добываю т золото. В Бад-Хофгаштайне живут
горнозаводчики. Ты с ними договоришься , Теофраст?
—
Постараюсь, — промолви л, улыбаясь, доктор. Для этого нужно было
ничтожное количество золота. Теофраст не считал, что оно необходимо гостям,
но это было в моде. Золото — источник богатства и царь всех металлов. Оно не
поддается старению и разрушению, а, значит, напиток из него должен даровать
молодость, здоровье и силу. Поэтому золотой тинктуре приписывали
чудодейственную способность исцелять от всех болезней. Особенно ее
советовали применять при проказе, водянке, падучей болезни и при сердечной

недостаточности. Теофраст иногда использовал ее при лечении параличей и
обмороков. Рецепт приготовления питьевого золота слыл величайшим секретом.
«В правильной дозе тинктура гостям точно не повредит. Силою веры и волей
можно излечить любую болезнь. Когда лечишь тело, нельзя забывать о душе
больного, — думал Теофраст. — Если больной доверяе т доктору, то чуть ли
не любое вещество может стать лекарством. Лекарство и нож — не
единственные орудия врача. Его слово порой действует не слабее. Если эти
знатные люди обойдутся без дорогих лекарств, им потом нечего будет
рассказывать в кругу приятелей и нечем гордиться ».
—
Ваше сиятельство, позвольте мне обратиться с просьбой, — cказал
он маркизу. — Мне недостает для этого некоторых веществ. Я хочу посетить
золотые рудники и поговорить с их владельцами. И не только здесь, но и
в долине Рауриса. Туда можно за день добраться. Надеюсь, вы отпустите меня
на несколько дней?
Это была правда, но не вся. После того как Теофраст в Шваце учился алхимии и
горнорудному делу, ему всегда было любопытно побывать в таких местах.
Шанс отпроситься подвернулся кстати.
—
Да, у нас пока нет проблем. В добрый путь! — ответил маркиз.
***
В долине Гаштайна процветала добыча золота и серебра. В Зальцбургском
епископстве была главная золотая кладовая немецкоязычных областей империи.
В «золотом городке» Бад-Хофгаштайне стояла готическая церковь, строились
дороги и создавалась почтовая служба. Большинством шахт здесь и в долине
Рауриса владели несколько семей горнозаводчиков. Теофраст встретился с
представителями двух ведущих семей Эразмом Вайтмозером и Мартином
Цоттом. Последний пригласил доктора в свой великолепно обставленный
трехэтажный дом с башнями, эркерами и арками. Хозяин дома предложил
Теофрасту полюбоваться видом из окна. Разговор состоялся в большом
сводчатом зале. Речь вначале шла о способах очистки золота и серебра
от примесей.
—
Мне знакомы рудники Тироля и Каринтии. Я изучаю профессиональные
болезни шахтеров, чтобы научиться их ле чить. Хотелось бы побывать и
на ваших рудниках. Кроме того, если позволите, я хотел бы провести в
лаборатории некоторые эксперименты с золотом, — cказал Теофраст.
—
О ваших успехах в лечении мы наслышаны, — ответил Вайтмозер. — Мы
заинтересованы в исследованиях, нужных для здоровья шахтеров. Я дам вам
письма к моим горным мастерам. Они вам помогут и всё покажут.
—
Я поступлю так же, — сказал Цотт и обратился к Теофрасту. — У меня тоже
к вам просьба: сестре рекомендуют операцию. Вы не могли бы ее посмотреть?
—
Рад буду помочь, — согласился Теофраст.
—
А что вы хотите делать с золотом? — полюбопытствовал Вайтмозер.

—
Получить Aurum chloratum flavum8. Это самое устойчивое соединение золота.
Его удобно хранить.
—
Сколько же вам понадобится золота?
—
Очень мало, хотя удобнее работать с большими количествами.
После того как Теофраст уточнил количество, Вайтмозер решил: «Мастер даст
вам золота в два раза больше. Нам ваше вещество может пригодиться. Половину
его оставьте в лаборатории, ладно?»
Теофраст получил письма и взялся за дело. Он начал поездку со штолен в толще
горы Радхаусберг и установок для переработки золотоносной руды. Потом
доктор осмотрел несколько рудников в долинах Гаштайна и Рауриса. Всего
их было около тридцати, и там работали несколько тысяч шахтеров. В долинах
были расположены дробильные машины, плавильные печи, кузницы, склады
древесного угля, мастерские и поодаль шахтерские домики. Туннели в горах
и огромные кучи отвалов руды и шлака поражали размахом работ.
Как шахтеры пробивают в горах такие длинные туннели? — изумлялся
Теофраст. У них были лишь простейшие инструменты: зубило, молоток и кирка.
Они использовали огонь — нагревали кусок скалы, а потом охлаждали его
водой. Или воду — в щели загоняли клинья из лиственницы, обливали их водой
и дерево набухало. В результате скала трескалась и куски ее отваливались.
Руду в мешках привозили на место переработки и измельчали. В штольнях
и вокруг них сновали ослики с тележками. Рудокопы бегали с тяжелыми
тачками. Машины с грохотом дробили руду. Водный поток с гор бил в лопасти
огромного колеса и зас тавлял его вращаться. Зубья на валу колеса приводили
в движение огромные каменные жернова, перемалывающие руду.
Измельченную в порошок руду промывали потоком воды. Ее бросали лопа тами
в желоб рудокопы. Вода уносила легкую пустую породу. Оставалась руда,
содержащая золото, серебро и другие металлы. Если в ней было мало серебра,
то золото отделяли с помощью ртути. Для этого измельченную руду подавали
в три чана, один за другим, заливали в них ртуть и перемешивали. Золото
соединялось со ртутью в амальгаму.
Излишки ртути из амальгамы удаляли выдавливание м через влажную замшу.
Ртуть проходила через поры замши. Эту жидкость использовали вновь,
а твердый остаток подвергали перегонке. Ртуть отгонялась, и в перегонном
аппарате оставалось золото, которое после очистки служило для чеканки монет.
Часто серебра в руде было намного больше, чем золота. Тогда при плавлении
руды в доменных печах для отделения золота и серебра от других металлов
добавляли свинец. Из сплава с благородными металлами свинец потом удаляли,
превращая его в оксид. Серебро отделяли от золота, пользуясь их разными
химическими свойствами. В печах полыхало пламя, там достигался
немыслимый жар, выше 1000 градусов. Воздух в печи подавался огромными
кожаными мехами. Иногда случались пожары.
Из одной тонны руды на руднике Цотта в Гаштайне добывали 28 г золота9.
Веками позднее об этом можно было только мечтать: руды истощились,

и золота получали в несколько раз меньше. Когда после осмотра плавильных
печей Теофрасту показали в лаборатории шарики из золота, он понимал, чего
это стоило.
Добыча золота всегда казалась чудом и обрастала легендами. Рассказывали,
например, что как-то в шахтах был найден самородок золота весом в сто
фунтов — благодаря добрым духам. В горах есть и злые духи, ворующие
маленьких детей. Лучший из духов называет себя Капуцином. Его голос
напоминает звук трескающегося льда — если его услышишь, то рядом найдется
богатая золотая жила. Один шахтер переходил через холм, и ветер вдруг вырвал
у него из рук буханку хлеба. Шахтер понял , что это Капуцин притворился
ветром, и бросил ему вслед вторую буханку: «Бери, мне не жаль!» Капуцин
наградил его за щедрость — шахтер нашел самородок и разбогател.
И обнаружение золотых жил, и их истощение объяснялись чудесами. Про
одного горнозаводчика рассказывали, что его жена шикарно одевалась . Она
была высокомерной и отказалась подать нищей милостыню. «А ты не боишься,
что можешь стать такой бедной, как я?» — cпросила нищенка. «Ерунда, —
воскликнула дама, — скорее мое кольцо может всплыть, чем такое случится!»
Она сняла с пальца золотое кольцо и швырнула его в бурный поток ручья. Через
несколько дней в ручье поймали крупную форель. Ее готовили к столу для
пиршества в доме горнозаводчика. Когда рыбу вскрыли, в ее животе оказалось
это кольцо. С этого момен та у богатой семьи все пошло вкривь и вкось: золотые
жилы оскудели, и семья разорилась. От ее дома остались одни руины.
Таких историй Теофраст слышал много и в них верил. Он был суеверен, как и
большинство его современников. Посещение рудников вызывало у доктора
двойственное чувство. Он восхищался мастерством химиков и металлургов.
Добыча полезных ископаемых кормила многие города. С другой стороны,
качество жизни шахтеров свидетельствовало о вопиющей несправедливости в
распределении извлекаемых богатств.
По уровню оплаты шахтеры не уступали средним горожанам. У них не было
отпуска, но в праздники они могли отдохнуть в таверне. Убогим домикам
шахтеров было далеко до дворцов знати. Чтобы сохранить право на жилье в
горняцком городке, вдова должна была оставаться женой горняка. Шахтеры
умирали от болезней или от несчастных случаев в молодом возрасте и, как
правило, не доживали до 35 лет. Женщинам доводилось на своем веку
схоронить до семи мужей. Одна из них рассказывала о своем последнем муже:
«Он несколько лет плевал кровью. Умер в 32 года, а какой раньше был крепкий!
У него пары от пла вильни всю грудь выели». В семьях рудокопов больше
половины рожденных детей умирали, не дожив до года.
Теофраст осматривал шахтеров и слушал, как они дышат. Когда его размещали
на ночевку в шахтерские семьи, мужья так жутко храпели, что нельзя было
заснуть. Горный мастер познакомил доктора с Герхардом, который работал
на очистке золота. Это был старик — сгорбленный, седой и морщинис тый,
с пылью, въевшейся в кожу. Он, правда, был на редкость подвижен, прекрасно
знал свое дело и с доброй улыбкой показывал все Теофрасту. Тот заметил, что

десны у старика покраснели и распухли. Этот признак и запах изо рта позволяли
предположить отравление ртутью.
—
Тебе надо хотя бы на время бросить работу, Герхард. И основательно
подлечиться, — посоветовал Теофраст.
—
Мне отдыхать нельзя. Я же семью кормлю! Я тут давно работаю, уже
ко всему привык.
—
А сколько тебе лет?
—
Только что сорок стукнуло!
«Cорок?! Он же всего на восемь лет старше меня!» — ужаснулся доктор.
Теофраст знал, что люди, живущие в областях, где есть ртуть, менее здоровы,
чем в других местах. Какой же каторжный труд у шахтеров — целый день
работать в холодном, сыром подземелье, где нечем дышать, с чадящей лампой
на зловонном жире! Рудокопы вдыхают пыль и вредные пары из медной или
свинцовой руды, а в этих парах мышьяк и другие яды. В результате возникает
язва желудка, гробятся легкие. Отложения в них Теофраст сравнивал с винным
камнем, который образуется в бочонке с прозрачным вином, оставленным для
созревания. Здесь доктор убедился в том, что при добыче и переработке руд
у горняков из-за вредного химического воздействия появляются особые
болезни.
Теофраст подготовил наброски для книги о болезнях шахтеров. В ней
он описывал изменения легких, вызванные вдыханием вредной пыли в плохо
вентилируемых шахтах: «В легких оседает всякая гадость, прилипает, как смола
к дереву. Из-за их высушивания обесцвечивается лицо, трескается печень,
появляется мучительная жажда. Оболочка желудка разрушается подобно коре
дерева, о которое потерся бык». Наряду с этим он обнаружил у некоторых
рудокопов болезнь, которая через несколько веков оказалась раком легких
и была вызвана радиоактивным излучение м. Он пришел к новому и важному
выводу: шахтеры, подвергающиеся длительному воздействию вредных паров,
более чувствительны к другим заболеваниям.
В старинных рукописях о таких болезнях ничего не было сказано. Как же
их лечить? Теофраст предлагал, например, остаток после высушивания сладкого
сока ясеня или травы, смешанные с молоком. Но он понимал, что все известные
лекарства были недостаточно эффективными, а иногда и нелепыми. Для
лечения рака, например, предлагалась мазь из человеческих испражнений.
Необходимо было искать новые средства и вместе с тем улучшать условия
труда.
Доктор столкнулся еще с одним загадочным явлением. Недолгое пребывание в
некоторых заброшенных штольнях благотворно действовало на организм. «Для
хорошего здоровья здесь есть всё: и целебные источники, и дивный горный
воздух, и прекрасные места для прогулок в горах ле том и зимой. Нет ничего
дороже здоровья, — думал Теофраст. — Как легко его потерять! И как жаль, что
золото почему-то ценится дороже. Когда-нибудь люди это поймут, и они станут
сильными, здоровыми и счастливыми».

Горный мастер привел его в лабораторию. Чего там только не было! На столах и
на полках помещались всевозможные сосуды, трубки из стекла, из керамики
или из металла, перегонные кубы и сосуды для перегонки с водяным паром,
реторты, колбы и стаканы. Рядами выстроились бутыли и банки с разными
веществами. Теофраст просмотрел их: кислоты, киноварь, реальгар, поташ,
cода, ртуть, ляпис, сера... На полках лежа ли образцы минералов.
Теофраст знал, что по цвету дыма при накаливании руды можно понять, что она
содержит и как ее плавить. Например, голубой дым указывал на то, что в ней
содержится медная лазурь, желтый — аурипигмент, красный — реальгар,
а зеленый — малахит.
Здесь доктор чувствовал себя, как рыба в воде. Взяв у мастера осажденное
золото, он добавил к не му концентрированную соляную кислоту. Затем
постепенно доливал при перемешивании концентрированную азотную кислоту,
пока золото не растворилось в этой смеси кислот («царской водке») полностью.
Перенес раствор в фарфоровую чашку и выпарил его при очень осторожном
нагревании, так, чтобы раствор не кипел. При охлаждении горячего раствора
выделились кристаллы. Их Теофраст отфильтровал и высушил. Они были
светло-желтыми, легко расплывались на воздухе, имели горький и терпкий вкус.
Вещество легко давало раствор лимонно-желтого цвета, от которого на пальцах
появлялись пурпурно-красные пятна. Доктор был доволен: получилась
золотохлористоводородная кислота, которая на коже превращалась в золото.
Половину кислоты Теофраст отдал мастеру, а половину поместил в плотно
закрытую баночку и забрал себе. Вещество следовало бы еще недели две-три
подержать над осушителем, но это можно будет сделать дома. Несколько
крупинок он растворил в воде. К полученному очень разбавленному раствору
добавил немного водного раствора поташа, тоже разбавленного, а затем при
нагревании осторожно, по каплям, раствор танина. Наконец образовался
красный почти прозрачный раствор «питьевого золота». Теофраст знал, что этот
раствор при хранении неустойчив, но теперь из своей кислоты он сможет
в любой момен т у себя дома получить питьевого золота сколько угодно.
Луиза, получив золотую тинктуру, пришла в восторг. За три недели пребывания
на водах супруги посвежели, и маркиза все реже пользовалась своей коляской.
Она ходила еще с трудом, но гораздо лучше, чем прежде. Семья Бентивольо
поблагодарила Теофраста и пригласила его как-нибудь приехать к ним
в Феррару. Обе стороны расстались, довольные друг другом, и в середине июня
1525 года Теофраст вернулся в Зальцбург.
***
Доктор как будто попал в другой город. Здесь кипела гражданская война, тогда
как в других частях Германии крестьяне уже потерпели поражение. Лютер,
глашатай Реформации, призывал подчиняться не церкви, а Божьим повеления м.
Но со светской властью он ладил и требовал от крестьян покорности: «Ослу —
плеть, кладь и пища!» Лютер уверял их, что они жи вут вольнее и приятнее
правителей: им ни о чем не надо думать, а правители о них заботятся.

В послании «Против кровожадных и грабительских полчищ крестьян» реформат
призывал князей убивать мятежников, «как бешеных собак».
Ученый-гуманист Эразм Роттердамский, прежний поклонник Лютера, был
потрясен этим и написал ему: «Ты не хочешь признать этих бунтовщиков
своими учениками, но они-то признают тебя своим учителем!» С Лютером
резко спорил и священник Томас Мюнцер. Он призывал установить «царство
Божие» на земле, где не будет ни князей, ни господ: «Самое скверное на земле
то, что... сильные делают, что хотят. ...Наши владыки присвоили себе в
собственность все живущее. Рыбы в воде, птицы в воздухе, растения на земле —
все принадлежит им... Бог сказал — не укради, но они ... не следуют этому...
Они притесняют всех людей, грабят бедных земледельцев и ремесленников».
Тому, у кого находили хотя бы одну листовку с проповедью Мюнцера,
угрожали тюрьма и смертный приговор.
Мюнцер cтал самым известным вождем мятежников и возглавил в Центральной
Германии крестьянскую армию. Он был проповедником, пламенным оратором,
но воевать не умел. Восьмитысячное войско мятежников было плохо вооружено
и не имело конницы. В мае 1525 года у города Франкенхаузена перед началом
решающей битвы на небе появилась радуга. Мюнцер обратился к повстанцам cо
страстной речью и заявил, что это отличное предзнаменование: «Бог и правда
на нашей стороне! Он не допустит, чтобы в нас попали вражеские пули и ядра!»
Крестьяне в это поверили. Но первые же выстрелы вражеских пушек развеяли
их надежды — крестьянская армия была полностью разгромлена. Мюнцера
схватили и вместе с 53 бунтовщиками обезглавили. Их тела, насаженные
на копья, еще несколько лет были выставлены на стенах города Мюльхаузена.
Тысячи последователей Мюнцера были перебиты или сожжены. Повстанцев
пытали, казнили и в назидание остальным вешали на деревьях вдоль дорог.
В Зальцбурге восстание началось позднее, чем на юге и в центре Германии.
В конце мая 1525 года в долине Гаштайна в неурочный час раздался звон
колоколов. По этому сигналу восставшие выступили против зальцбургского
архиепископа. Делегаты от горожан, шахтеров и крестьян встретились в Бад-
Хофгаштайне, сформулировали свои требования из 14 пунктов и потребовали
отставки Ланга . Решительнее всех против него выступили горнозаводчики
из Гаштайна и Рауриса. Предприниматели при выплавке благородных металлов
не могли обойтись без свинца из Каринтии. Из-за вмешательства Ланга, его
законов и пошлин за свинец приходилось слишком дорого платить. Мятежники
набрали и вооружили отряд наемных солдат, в основном из шахтеров.
Командиром отряда был выбран горнозаводчик Эразм Вайтмозер, а главным
организатором восстания стал Мартин Цотт.
Рудокопы в те времена носили оружие, а некоторые из них побывали на войне
и умели воевать. Совместная тяжелая работа на шахтах сплачивала их.
Шахтерские отряды были самой сильной частью крестьянски х армий.
Восстание охватило также соседние Каринтию и Штирию. Повстанцы быстро
заняли важный перевал в горах и добрались до Зальцбурга. Население города
вступило в союз с мятежниками и открыло им городские ворота. На следующий
день крестьяне ворвались во дворец Ланга и уничтожили все найденные там

документы. Они поселились в комнатах, где он жил, и там развешивали
и сушили свое белье.
События застали Ланга врасплох. Против кардинала собралась армия из 60
тысяч крестьян и шахтеров с палицами и вилами, а в его распоряжении были
лишь 300 ландскнехтов. Кардиналу пришлось спастись бегством и укрыться
со своими приближенными и солдатами в крепости Гогензальцбург. Она была
расположена на высокой скале над городом и слыла неприступной. Здесь Ланга
осаждало войско мятежников. Правителя защищали толстенные двойные стены
и высокие башни. Глядя из башенных бойниц на улочки Зальцбурга, на своих
подданных и прихожан, Маттеус Ланг чувствовал себя, как заключенный
в тюрьме, и, казалось, впал в безумие. Он был загнан в ловушку и безмерно
одинок. Кругом одни бунтовщики. Все его предали, абсолютно все.
Вот до чего довел яд проклятой лютеранс кой доктрины! Ее надо было выжечь
каленым железом. Скорее можно было ожидать, что небо упадет на землю, чем
то, что он лишится своего положения. Его, великого юриста и дипломата,
ближайшего человека к императору, как затравленного зверя, загнала в ловушку
неотесанная чернь. Неужели эти проклятые зальцбуржцы до него доберутся?
Как он был прав, когда не доверял этим жалким людишкам, а особенно
городским ремесленникам и прочим нищебродам! Этим смутьянам сам дьявол
не страшен, потому что им нечего терять. Надо выиграть время, дождаться
помощи, тогда он еще с ними рассчитается!
Из башен замка пушки с дьявольским грохотом начали обстрел города.
На открытом месте и на мосту через реку Зальцах нельзя было больше
показываться. Крестьяне отвечали огнем из своих пушек, но это были совсем
другие орудия — с деревянными стволами, стянутыми железными обручами.
Когда оружейный мастер заложил в две такие пушки слишком сильный заряд,
стволы у них разорвались. Крестьяне сочли его предателем и казнили. Такие
пушки не могли проломить крепостных стен. Попытка устроить подкоп
и взорвать крепость тоже не удалась: скала была слишком твердой. Работавшие
погибали, на них сверху бросали брандскугели или огромные камни.
Мятежникам не удалось взять крепость, но Ланг в течение двух месяцев
оставался в блокаде.
С этого времени жителей Зальцбурга в шутку стали называть «мойщика ми
быков». По легенде, при осаде крепости мятежники cверху на стене увидели
одного быка. Защитники крепости, страдая от голода, решили доказать
крестьянам, что у них еще осталась еда. «Подумаешь, у них всего один бык!» —
насмехались мятежники. Но на следующий день появился новый бык — белого
цвета, потом красный, а потом в пятнах... Осажденные каждый день
перекрашивали быка. Нападавшие поверили, что в крепости остаются большие
запасы продовольствия, и сняли осаду. Счастливые защитники крепости вышли
из нее и торжественно отмыли быка в реке.
В реальности осада была снята лишь после долгих переговоров. На помощь
кардиналу первым пришел граф Дитрихштейн, губернатор соседней Штирии.
Его армия нае мников двинулась в нас тупление в долине реки Энн, убивая

и сжигая все на своем пути. Она добралась до шахтерского города Шладминга и
расположилась там лагерем. Войско повстанцев во главе с горным мастером
Михаэлем Грубером находилось в это время у перевала Мандлинг. Грубер
разделил его на два отряда, и они в результате труднейшего марша через горы
в ночь на 3 июля одновременно и неожиданно ворвались в Шладминг.
Армия Дитрихштейна была наголову разбита. Несколько сотен солдат
и большая часть офицеров погибли, а сам он был ранен и попал в плен . 200
ландскнехтов из его армии перешли на сторону мятежников. Это была
крупнейшая победа восставших в годы крестьянской войны. Под барабанный
бой крестьяне собрались и устроили суд над графом. Ему припомнили казни и
издевательства над крестьянами и хотели посадить его на кол, но потом всё же
решили пощадить. Дитрихштейна арестовали, доставили в замок Верфен
и держали там как заложника.
Ланг давно просил о помощи австрийского эрцгерцога, Баварию и Швабский
союз. 16 августа 1525 года большая армия союза, наконец, появилась вблизи
от Зальцбурга. Повстанцам пришлось сдаться, и 31 августа был заключен мир. В
результате кардинал Ланг остался правителем Зальцбурга . Он пошел на
незначительные уступки восставшим и добился того, что богатые горожане и
горнозаводчики перешли на его сторону. Грубер и Вайтмозер, предводители
крестьян и шахтеров, сложили свои знамена и присягнули Лангу на верность.
Крестьянская война потерпела поражение и в Зальцбурге.
Кардинал Ланг гарантировал всем повстанцам безнаказанность и обещал
рассмотреть их жалобы. Впрочем, он, как и эрцгерцог Фердинанд, не принимал
таких обещаний всерьез. Вскоре по приказу эрцгерцога над мятежниками был
проведен суд. Шладминг был разрушен дотла, а деревни вокруг сожжены.
Сотни повстанцев были повешены. Лишь немногим удалось спастись бегством,
но Ланг своим указом запретил предоставлять им убежище. Крестьян и горожан
епископства обязали возместить ущерб от войны и обложили новыми налогами.
На чьей же стороне был Теофраст? Ходили слухи, что он был в Зальцбурге
одним из зачинщиков мятежа. В действительности доктор в прямой конфликт
с властями не вступал и в мятеже не участвовал. Позиция Лютера его
возмущала — симпатии Теофраста были на стороне бедных и угнетенных.
Однако он исходил из того, что так уж все устроено Богом. Бедные не должны
завидовать богатым: «Я не раз видел, что и богатые испытывают тяжелейшие
страдания, мучительные болезни. Не дай Бог, если дело и здесь, в Зальцбурге
дойдет до войны!» Между тем война преследовала Теофраста и всюду шла
за ним по пятам.
Доктор не раз оказывал помощь горожанам, раненным при обстрелах
из крепости. Однажды к нему пришел плотник Уве и попросил его приехать
к нему в деревню под Зальцбургом. «Будь добр, взгляни на этого парня, — Уве
подвел доктора к постели. — Он помогал мне во дворе и покалечил ногу. Встать
на нее и то не может». У больного, кроме того, на теле оказалось несколько ран,
к счастью, не опасных.

Теофраст приготовил больному микстуру, чтобы снять боль. Потом он промыл
раны крепким вином и на одну из них наложил придуманный им пластырь,
эффективный при лечении ран. Перелом оказался закрытым. Доктор привязал
к ноге дощечку, объяснил Уве, что делать дальше, и добавил:
—
Язву на левой голени будете лечить мазью из сырной плесени, овечьего
навоза и меда. Двадцать дней.
Теофраст знал о лечебном действии плесени из древних монастырских книг,
хотя представления об антибиотиках и микробах появились веками позже.
Овечий навоз не был приятным лекарством, но на его смеси с медом хорошо
росли плесневые грибки.
—
Когда он сможет встать? — спросил Уве.
—
Через полтора-два месяца, не позднее. Вначале пусть встает только
с костылем, — посоветовал Теофраст.
По тому, как выглядел этот парень, как он был напуган и по обрывкам
разговоров доктор понял, что об этом лучше помалкивать. Вполне вероятно, что
парень был из Шладминга, но не будет же Теофраст на него доносить!
***
После заключения мира в Зальцбурге Теофраст постепенно входил в ритм
мирной жизни. В таверне радовал гостей циркач Петер. После выступления
он подошел к доктору с просьбой:
—
Что-то моей жене нездоровится. Ты не поможешь?
—
Безусловно, помогу! Пусть зайдет завтра с утра. Ты знаешь, где я принимаю?
—
Да. Она скажет, что от меня.
—
Я ее помню, — улыбнулся Теофраст. — А как твоя дочурка?
—
У нее все хорошо.
—
Удивительная девочка! Как будто совсем без костей!
Теофраст побывал в цирке только два раза. Жена Петера была гимнасткой и
выступала вместе с дочерью. Но больше всего ему запомнились три клоуна.
Они вызывали общий восторг. Двое высоких, а один — небольшого роста. Все
на одно лицо, как близнецы: в рыжих париках и с красным носом. Жаль, что
сегодня они не пришли. Впрочем, засижи ваться тут было некогда. Теофраста
ждали работа над сочинением и новые исследования.
Прошли две недели. Вдруг доктору на голову свалились неприятности. Вечером
он пришел домой, а слуги там не оказалось. На следующий день утром зашла
соседка. От нее доктор узнал, что Каспара забрали два стражника и увели
в тюрьму. За что его арестовали, она, как и Теофраст, понятия не имела. Доктор
ушел на работу в баню. Часа через три его позвал к себе в кабинет хозяин. Рапль
был чем-то взбудоражен. Он прижал палец к губам, оглянулся и шепнул:
—
У меня для тебя новости, Тео. Не очень-то хорошие. Арестовали твоего
слугу...

—
Да, я знаю. Он не мог сделать ничего плохого. Это недоразумение. Его скоро
отпустят, я уверен.
—
Тео, не перебивай меня. Дело очень серьезное. Каспар взялся лечить
женщину в деревне под Халлайном и отравил ее. Она умерла. И он еще взял
с нее деньги!
—
Каспар взялся лечить?! Он же ничего не умеет! Когда это случилось, Ганс?
—
Когда ты уехал в Бад-Гаштайн. Неужели он тебе не сказал? Вернулся ее муж,
а жены дома нет. Он поговорил с соседями, cо священником и впал в ярость.
Муж поклялся , что до всего докопается. И в буквальном смысле — труп могут
выкопать. Где твой Каспар взял яд?
—
Наверняка у меня. Где же еще? — нахмурился Теофраст.
—
Из парня под пытками такое выдавят! Ты окажешься его сообщником
и колдуном, — предупредил Ганс. — К тому же на тебя пришел донос, что
ты будто бы в тавернах подстрекал крестьян к бунту. Это еще хуже. А если эти
два дела объединят в одно? Ланг с бунтовщиками не церемонится.
—
Бредовые обвинения! Что же ты предлагаешь?
—
Бежать из города, Тео. И немедленно! Так чтобы кроме нас двоих никто
об этом не знал. Пройдет время, и все забудется.
—
Что значит немедленно, Ганс? Мне же надо собраться!
—
Скорей бросай все — дай Бог хотя бы живому выбраться! Налегке бежать
лучше. Наш кардинал — законник, а бумаги требуют времени. До тебя
доберутся дня через три, но не позже. И смотри, нигде не показывайся! Так что
давай прощаться.
—
Спасибо, Ганс, ты настоящий друг!
—
Ты мне хорошо помогал, Тео. Счастливого пути!
Они пожали друг другу руки, и Теофраст ушел. Домой заходить было опасно.
Побродив в местах почти безлюдных, он направился в таверну. Сегодня опять
выступал циркач Петер, на этот раз вместе с жонглером. Потом Теофраст
подошел к нему и тихонько предложил выйти на улицу.
—
Как дела, Петер? — спросил доктор.
—
Неплохо. Жена выздоровела. Спасибо, Теофраст. Она хотела еще что-то
у тебя спросить, но не получится. В городе неспокойно. Наш цирк уезжает.
—
Когда?
—
Завтра утром. Я получил разрешение. А у тебя как дела?
—
У меня беда, Петер. Меня преследуют, хотя не за что. Надо скрыться
из города — срочно и тайно. Ты меня не выручишь?
Петер задумался и что-то взвешивал. Но откликнулся быстро:

—
Помнишь, Теофраст, все признали меня безнадежным? А ты меня спас.
Неужели ты мог подумать, что я тебе откажу? Я тебя спрячу — уедешь вместе
с нами. А сегодня переночуешь у меня.
—
Спасибо!
«Вот это удача! — думал Теофраст. — Только что два несчастья сразу,
но должно же мне было хоть в чем-то повезти. А этот парень мне всегда
нравился. С виду шутник и балагур, но надежный!»
На следующий день рано утром к городским ворота м подъехали кибитки. Это
был целый кортеж: у циркачей было полно реквизита. У ворот дежурили трое
стражников. Они направили Петера к главному.
Как его зовут?
Он любит, когда его называют «господин Ленц».
В пристройке к городской стене за большим столом, заваленным всякой
всячиной, сидел усатый вальяжный мужчина. Петер сказал, что у него есть
разрешение на выезд.
—
Посмотрим, посмотрим, — проворчал начальник. — Разберемся спокойно,
без спешки.
Он хлебнул вина из бутылки, стоящей на столе, и вздохнул: бутылка кончилась.
Перевел взгляд на Петера:
—
Значит, уезжаете? А мне нравилось к вам ходить. И клоуны тоже уезжают?
—
Да, господин Ленц, — подтвердил Петер. — Я вас помню, ваша милость.
Вы еще сидели в первом ряду.
—
Я тебя тоже помню, — проворчал тот. – Ты у меня взял платок, а он оказался
в последнем ряду. Как же ты это сделал?
—
Не помню, господин Ленц . Как-то само получилось, ваша милость, —
извиняющимся тоном ответил Петер.
—
Я думал, ты его прожжешь, а вещь-то хорошая. Где твоя грамота на выезд?
—
Так я же вам ее сразу отдал, господин Ленц! Неужели вы не помните?!
—
Да память-то у меня хорошая... Странно, а где же она тогда?
—
Должна быть у вас на столе, ваша милость. Куда вы ее положили? Может,
она под шляпой?
Хозяин кабинета поднял шляпу. Из-под нее выпорхнул голубь, полетел к окну и
заметался по комнате. «Ох уж эти фокусы!» — возмутился Ленц. Его взгляд
переключился на бутылку, и он ахнул. Вместо нее на том же месте стояла
другая бутылка, только полная. Он распечатал ее и немного отхлебнул. Гм, вино
совсем недурное! Достал платок, вытер усы. Странное дело, в кармане
он нащупал несколько монет. Но их не могло там быть! Ленц держал деньги
только в кошельке. «С этого фокусника глаз нельзя спускать! — подумал он. —
Хотя парень -то вроде неплохой. Циркач, а , гляди-ка, соображает, что к чему!»

—
Ах да, господин Ленц! — спохватился Петер. — Вы же сунули мою бумагу
под коробку!
На столе под коробкой действительно лежала грамота с печатью. В ней были
указаны имена и фамилии выезжающих — всего пятнадцать человек. Начальник
прочитал и пригласил Петера на улицу: «Пойдем, проверим!» Впрочем,
придираться не хотелось, да и бутылка ждала на столе.
Вдвоем они прошли по кибиткам. Циркачи называли имена, а начальник стражи
сверял их со списком и пересчитывал. В последней кибитке сидели три клоуна.
В ней было навалено столько всякой всячины, что ногу некуда поставить.
Клоуны сидели на табуретках вокруг здоровенного сундука и резались в карты.
Играли азартно, с выкриками, с размаху швыряя карты на сундук. Те самые
клоуны, которые так полюбились Ленцу: двое высоких, а в середине —
небольшого роста. Все трое на одно лицо: веснушки, рыжие волосы, красный
нос.
—
Имена! — вяло, по инерции гаркнул проверяющий, но клоуны увлеклись
игрой и его не замечали.
—
А разве вы их не узнаете, ваша милость? — удивился Петер.
—
Да узнаю я их — кто ж их не знает? — смущенно ответил Ленц. — Открыть
ворота! — cкомандовал он. — Проезжайте!
Кибитки двинулись в путь. Они проехали совсем немного, когда клоуны
прекратили игру и сбросили парики и носы. Один из них, не высокого роста,
открыл сундук. Из него вылезла дочка Петера, которая там свернулась
калачиком.
—
Ты не задохнулась, моя милая? — клоун нежно обнял девочку.
—
Все в порядке, дядя Теофраст. Вы же сделали дыры, чтобы я могла дышать.
Что же оставил Теофраст в Зальцбурге? Он взял с собой только рукописи, сумку
с лекарствами и инструментами и еще кошелек, в котором денег хватило
ненадолго. А все имущество и ценности, которые доктор обеих медицин,
вылечивший уже не мало больных, прошедший через три войны и побывавший
на золотых приисках, нажил за 32 года своей жизни, осталось в Зальцбурге
и было перечислено в акте. Этот акт составил городской писец Михаэль
Зецнагель, чтобы вещи Теофраста не пропали.
Аккуратный Михаэль ничего не упустил. В списке числя тся две печи для
опытов, четыре ла тунные ступки и две кружки, два стакана, светильник,
деревянная ас тролябия (полезная вещь, но «в разбитом состоянии»), гардероб
доктора: два сюртука, один печеночного цвета с беличьей подкладкой,
другой — черный с черной подкладкой, камчатый жиле т и кожаный пояс,
«почти до конца вытертый». В доме были также обнаружены портрет отца,
много рукописей и больше 30 книг. Для того времени это была солидная личная
библиотека.
Свое первое сочинение доктор закончил 15 августа 1525 года. Теофраст
полюбил этот город и его жителей. Вспоминая песни, услышанные в тавернах и

на улицах в дни праздников, он назвал Зальцбург землей поющих крестьян,
а также «добродетельным, истинно немецким городом». Правда, здесь не было
университета и ни одной крупной типографии, а это было необходимо ему для
работы. Прощай, Зальцбург! Или все-таки до свидания?
***
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВОСПОМИНАНИЯ О ДЕТСТВЕ
И ЮНОСТИ.
1493–1523 годы
Годы обучения и первый цикл странствий до
появления в Зальцбурге
День за днем кибитки двигались на се веро-запад в Баварию, по направлению
к Мюнхену, а потом к Аугсбургу. Теофраст привык к дальним дорогам.
В такой же кибитке он когда-то ездил с цыганами. С их бароном Лемменшвилем
доктор подружился: тот умел паять и учил его искусству позолоты. Теперь
Теофраст оказался вместе с циркачами, которые всю дорогу потешались и
рассказывали анекдоты.
Средневековье представляется нам мрачным временем. В семье могло быть
по десять и больше детей, но из них мало кто доживал до взрослого возраста.
Инакомыслящим постоянно грозили темница или казнь. Наверное, люди тогда
не смеялись? Нет, смеялись: над пьянством, чревоугодием, женским
коварством, даже над власть имущими и святошами-церковниками. Шутки
были грубыми, но и той эпохе была присуща радость жизни. Шутили поэты,
ваганты, нищие, скоморохи, циркачи...
Церковники клеймили артистов, плясунов и фокусников как людей бесчестных,
дурного поведения , а цирк и театр как рассадник грубости и безнравственности.
Но многим людям — какое падение нравов! — все равно больше нравилось
проводить время в театре или в цирке, чем в церкви. Хотя для доктора
медицины находиться в такой компании считалось предосудительным, он этих
веселых людей не чурался и са м любил шутить.
Дорога была долгой. Днем Теофраст просматривал и исправлял свои записи.
По ночам ему снились сны — чаще всего из детства и юности, яркие
и образные. Он родился 10 ноября в 1493 году в Швейцарии, в местечке
Айнзидельн в лесном кантоне Швиц. От Айнзидельна до Цюриха 35
километров — в те годы это было неблизко. Теофраст появился на свет
в простом крестьянском доме вблизи от Чертова моста через реку Зиль, среди
лесов и гор. Этим он оправдывал свои грубые манеры: «Я далек от всякой
утонченности. Меня растили не в шелках, не в теплых удобных комна тах

и кормили меня не инжиром, мясом или белым хлебом, а простой деревенской
едой — молоком, сыром и хлебом из грубой муки».
Как уже говорилось, отец назвал его Теофрастом в честь знаменитого
древнегреческого философа и естествоиспытателя, надеясь, что имя
предопределит судьбу сына. Ученик Аристотеля Теофраст был еще блестящим
оратором, но этого дара Парацельс не унаследовал.
Мать он почти не помнил: она умерла вскоре после его рождения. И о ней никто
ничего не рассказывал. Может быть, она кончила жизнь самоубийством?
Бросилась в реку в этом мрачном месте? Похоже, что она была больна
и склонна к истерикам. Теофраст знал, что у него конфликтный характер —
он был недоверчив и замкнут, обидчив и чувствителен к оскорблениям, склонен
к внезапным вспышкам гнева и в ярости неудержим. «Откуда это у меня? —
размышлял он. — Только не от отца. Может, от деда?»
Мать была работницей местного монастыря, простой и необразованной
женщиной, а отец Вильгельм фон Гогенгейм — незаконным потомком
швабской семьи, старинного и славного дворянского рода Бомбастов. Вместо
богатства ему достался в наследство только семейный герб. Отец окончил
в Тюбингене университет и работал врачом. Лечить ему приходилось всех, кого
не могла спасти статуя чудотворной Пресвятой Девы Марии. Среди них были
крестьяне, ремесленники, слуги монастыря и странники со всего мира. Мимо
дома шла старинная дорога. По ней летом к знаменитому бенедиктинскому
монастырю, основанному в X веке, тянулся нескончаемый поток паломников.
Они шли поклониться Деве Марии Айнзидельской10. В памяти Теофраста
смутно всплывали странники, которые рассказывали легенды о дальних
странах. За пределами родительского дома мальчика окружала атмосфера
нищеты, суеверий и страха перед Богом.
Приятные черты лица, заботливый взгляд отца, его уверенность и спокойствие,
осторожность и осмотрительность вспоминались Теофрасту во сне. Отец
одинаково доброжелательно разговаривал и с городским советником, и с нищим
паломником, и с больными. У него были ловкие, умелые руки, и о не м все
хорошо отзывались. Но когда Теофрасту было шесть лет, между швейцарскими
кантонами и Швабским союзом началась война, и отец оказался вдруг
нежелательным иностранцем. Соседские ребятишки стали дразнить Теофраста
как чужака и шваба: он был не такой, как все. Пришлось из Айнзидельна уехать.
Когда Теофрасту исполнилось восемь, отец поселился с ним в Филлахе,
живописном горном городке. Там он опять работал врачом и прожил всю
оставшуюся жизнь. Каринтия с ее прекрасными горами, цветущими лугами
и озерами стала для Теофраста второй родиной, и он ей восхищался.
Отец не женился повторно и уделял единственному сыну много внимания.
Мальчик с детства подражал отцу. Еще когда Теофрасту было четыре года,
он ходил по дому с инс трументами отца и, вообразив себя врачом, «лечил»
кухарку или любимого тряпочного мишку. «Тео, иди пи́сать!» — звала его
служанка. «Докторы не писаю т!» — вещало оскорбленное светило медицины.
Служанка вместе с отцом корчились от смеха и не могли остановиться.

Мальчик был любознательным и унаследовал интересы отца — к медицине,
алхимии и горному делу. Он рано научился читать. Дома сын разглядывал
книги, гербарии с растениями, минералы и образцы руд в ящиках и спрашивал
отца: «А что это? Как оно называется? Откуда оно взялось?» Чаще всего
он задавал свой любимый вопрос: «Почему?» Отец охотно отвечал ему и брал
с собой на прогулки в горы и в поездки к больным. Мальчик восхищался
просторными зелеными горными лугами — сколько там разных цветов! Они
вместе собирали цветы и травы, а потом их высушивали. В лесу разглядывали
деревья и брали смолу, а отец объяснял, как все это можно использовать для
лечения болезней.
Теофраст с детства интересовался минералами. Одним из его любимых занятий
было собирание всевозможных камешков. На рудниках неподалеку от Филлаха
добывали не только свинец и железо, но даже серебро и золото. Туда отец тоже
брал Теофраста с собой. Мальчик наблюдал за тем, как добывают и
перерабатывают руду, а отец рассказывал и показывал ему, как выделяют
вещества из растений, камней и металлов. При нагревании, плавлении или
перегонке цвет и форма веществ изменялись. Это вызывало у мальчика восторг.
«Химичить» стало его любимым занятием.
Подростком Теофраст работал в качестве ученика в лабораториях на шахтах
Каринтии. Начальное и среднее образование он получил в школе при монастыре
Святого Павла в Лавантале. В школе того, кто вел себя хуже всех, объявляли на
следующий день «ослом». Он должен был весь день носить на шее фигурку осла
и терпеть от всех позор и поношение. Как и во многих других школах, там был
старый добрый обычай — вместе отправляться в лес и готовить запас розог.
Но Теофрасту нравилось учиться, «ослом» он ни разу не побывал, и розог ему
почти не доставалось.
В монастыре он помогал монахам-бенедиктинцам ухажи вать за больными
и приобрел первые медицинские навыки. Его научили читать наизусть по-
латыни и поручали в скриптории перепис ывать книги. Теофраст был счастлив,
когда ему в руки попадали старинные рукописи о лекарственных травах или
труды алхимиков с загадочными картинками.
Его восхищали легенды о всемогуществе великих алхимиков. Например, о том,
как Альберт Великий пригласил короля и его свиту на банкет на открытом
воздухе в самый разгар зимы. Гости были поражены: земля была покрыта
снегом и на улице было холодно. Но Альберт произнес загадочные слова, и
в сад сразу пришло лето — он наполнился цветами и поющими птицами.
А когда гости стали расходиться, на землю лег снег и все стало, как прежде.
У Теофраста оказалась блестящая память. В зрелые годы он мог наизусть
приводить длинные цитаты из Гиппократа, Галена, Вергилия и других древних
авторов. Доктор хорошо знал ли тературу и богословие, в то время важнейшую
из наук.
Циркачи, соседи Теофраста по кибитке, в дороге отвлекали Теофраста от его
бумаг разговорами. Как-то раз беседа приняла неожиданный оборот. Клоун
Вернер спросил его:

—
Почему ты не живешь вместе с отцом в Филлахе? Ты же мог бы работать
с ним вместе? Ты что-то имеешь против него?
—
Нет, я очень люблю отца. Он был моим первым и лучшим учителем. Он мне
это предлагал, но там нет работы для меня. Я привык странствовать.
—
А доволе н ли ты своим детством?
—
Да, оно было спокойным и счастливым. Хотя я не знал материнской любви.
—
А есть ли у тебя братья и сестры?
—
Нет никого.
—
Теофраст, я старше тебя и видел всякое. У многих с детства не было перед
глазами примера полной и благополучной семьи. Им приходится в жизни
труднее. Впрочем, ты молодец, стал доктором. К тебе это не относится. Прости,
я не хотел тебя обидеть, — добавил Вернер.
—
Ну что ты, я не обижаюсь! — успокоил его Теофраст, но задумался. В самом
деле, он не имел ни постоянных друзей, ни своей семьи, и ему было нелегко
вписываться в окружающую жизнь. Простым оказался только выбор
специальности.
***
Известный врач Иоахим фон Ватт, который некоторое время работал в Филлахе
и знал отца Теофраста, посоветовал ему направить 16-летнего сына в Венский
университет для изучения семи «свободных искусств» — грамматики,
риторики, логики, алгебры, геометрии, музыки и астрономии. Доктор Ватт
с 1512 года был профессором, а в 1516–1517 годах ректором университета
в Вене. Там Теофраст стал бакалавром, а после этого, по его словам, «пытаясь
докопаться до основ медицины», побывал на медицинских факультетах разных
университетов — не только немецких, но и французских и итальянских. В
последних уже появились признаки нового, свободного образа мыслей.
В университете Феррары Теофраст завершил обучение. Оно стоило дорого, отец
помогал, но денег не хватало. Приходилось давать уроки, а во время каникул
работать в лаборатории на рудниках в Каринтии и Тироле.
Несмотря на различия, во всех университетах было много общего. Многие
студенты странствовали, некоторые учились 10–12 лет. Седовласый бородатый
студент мог сидеть на одной скамье с 16-летним юнцом. Новичка бывалые
студенты встречали обрядом «сбивания рогов». Ему привязывали к голове
самодельные рога, а потом их обламывали. Это сопровождалось отбиранием
денег, оплеухами и прочими издевательствами. Чувство юмора и крепкие
кулаки помогали новичку стать своим.
Студенты университетов освобождались от воинской повинности, податей
и налогов и могли путешествовать без дорожных и таможенных пошлин. Это
привлекало в университеты и таких людей, которым вовсе не было дела
до учебы. В кабаках проходило свободное время студентов: тут он пили , ели,
спали и грызли гранит науки. Им нравились диспуты, но еще большее
удовольствие доставляли пьянки, драки и встречи, по cвидетельствам

очевидцев, «в очень дурных местах с уличными девками». В Париже они так
дебоширили и грабили по ночам прохожих, что горожане как-то раз за один
день убили и выкинули в реку 320 студентов. Теофрасту, несмотря ни на что,
студенты нравились: они ценили разум и были самыми свободными людьми
из тех, кого он встречал.
Феррарский двор отличался сказочным великолепием, и правители города
поощряли литературу и искусство. Вначале Теофраст воспринимал мудрость
профессоров как Евангелие. Он гордился благородной профессией врача, и
в медицине все казалось ему простым и очевидным. Но и здесь, в Ферраре,
преподавание, большей частью, тащилось по следам предписаний Гиппократа
и Галена. Постепенно у Теофраста накопилось разочарование.
«Все природные явления — сочетания четырех основных стихий: огня, воздуха,
воды и земли», — чи тает лектор, а студенты хором повторяю т его слова: «Огня,
воздуха, воды и земли». «По Гиппократу, в организме — тоже четыре основные
жидкости (гуморы): кровь, слизь, светлая желчь, черная желчь, — продолжает
лектор. — Каждой жидкости соответствует свое качество: крови — теплота,
флегме — холод, светлой желчи — сухость, а черной желчи — сырость.
Болезни происходят от нарушения равновесия между четырьмя гла вными
соками организма. Для исцеления надо восстановить равновесие между ними».
«Часто врачи считают, что для этого необходимо удалить “испорченный сок”.
Вот почему все болезни лечат бесконечными кровопусканиями! Для “чистки
организма” вовсю применяют и слабительные. Многие врачи ничего другого
не умеют. Какая нелепость!» — мысленно возражает лектору Теофраст.
Древние классики считали четверку магическим числом: четыре cтихии, четыре
сока и четыре качества. Учение о четырех соках создал Гиппократ, а Гален во
II веке нашей эры его усовершенствовал. Болезни тоже делятся на горячие или
холодные, сухие или влажные. Лечить их надо противоположным. Каждому
возрасту и времени года соответствуют свои два качества. Например
старости — холодность и сухость. Выходит, лечить стариков надо
противоположным — теплым и влажным. Женщины по своей природе холоднее
и влажнее, чем мужчины — значит, их и лечить надо иначе.
Если, например, человек простудился, у него жар и пот, говорили врачи, ему
полезно дать выпить теплый куриный бульон. Совет хороший, он дожил и
до нынешних времен. Но от теплого и влажного надо было лечить сухим
и холодным. А теплый куриный бульон, изумлялся Теофраст, почему-то как раз
считается сухим и холодным! Запомнить, какими считались каждая болезнь
и каждое лекарство, студентам было непросто. Хорошо, что у Теофраста была
блестящая память! Зато под теорию четырех соков можно было подвести любой
случай из практики.
«От того, какая жидкость в организме преобладает, учит Гиппократ, зависит
характер человека , — утверждает лектор. — Если, например, это светлая желчь,
то он холерик. А если другие жидкости — сангвиник, флегматик или
меланхолик». Каждый темперамент описывается в стихах. Например для
холерика:

Светлая желчь необузданным свойственна людям.
Всех и во всем превзойти человек подобный стремится;
Много он ест, превосходно растет, ко всему восприимчив,
Великодушен и щедр, неизменно стремится к вершинам;
Вечно взъерошен, лукав, раздражителен, смел и несдержан,
Строен и хитрости полон, сухой он и с ли ком шафранным .
«Я, наверное, ближе всего к холерику, — размышляет Теофраст. — Хотя мне
не хватает высокого роста, стройнос ти, шафранного лика и особенно хитрости.
А всегда ли я великодушен? Флегматика изображают противным: “Всякий
флегматик сонлив и лени в, и с обильной слюною, тучен он телом и разумом туп,
белолицый обычно”. И меланхолики неприятные: “Жадны, печальны они...
лицо их землистого цвета”. Это явно не про меня. Сангвиник по описанию
симпатичен, но “что б ни случилось, он не легко распаляется гневом”. Это, увы,
тоже не про меня».
Ночью в кибитке Теофрасту снится, что он в университете. Тема нового
занятия — болезни головы. Лектор зачитывает и комментирует изречения
Галена и Авиценны: «Слабость воображе ния, слабоумие и потеря рассудка
свидетельствуют о чрезмерном холоде, сухости или влажности в передней части
мозга». «Влажности в передней части мозга», — хором повторяют за ним
студенты. «Изменения и расстройства действия указывают на теплоту», —
продолжает учитель. «Изменения указывают на теплоту» — нестройно вторит
эхо. «Это написано тысячу лет назад, а мы, как попугаи, твердим! Воистину
слабоумие и потеря рассудка!» — думает Теофраст.
—
Повтори, Йенс! — требует учитель и застает студента врасплох. Йенс
спотыкается, и его ждут розги. Наряду с плеткой и линейкой это главные орудия
обучения не только в школах, но и в университетах.
—
Повтори, Теофраст! — И Теофраст послушно повторяет.
—
А ты везунчик! — говорят ему приятели. В самом деле, ему розог не
достается.
...Теофраст просыпается и вспоминает, как после муторной зубрежки
начинается занятие в анатомическом театре, в великолепном зале Феррары.
Церковь была против вскрытия трупов, поэтому такие занятия проводились
лишь раз в году. Анатомию изучали по трактатам Галена, написанным еще во
II веке. Преподаватели и студенты сами до трупов не дотрагивались.
Цирюльник разрезает труп казненного преступника, а профессор читает по-
латыни сочинение Галена и объясняет. Но вот беда: наблюдаемое с
объяснением не сходится. Потому что Гален изучал анатомию на свиньях или
в лучшем случае на обезьянах, а выводы распространял на человека. «Гм... —

озадачен профессор. — Труп нам, молодые люди, попался какой-то странный.
М-м ... да, всякое бывает...»
Теофраст из числа бедных студентов и к тому же иностранец. Он жил в бурсе,
известной голодом и жестокими нравами. Доктор помнит своего однокашника
Йенса — тот не боялся никакого колдовства. В один прекрасный день он с
приятелями гулял в лесу у озера, которое, по местным поверьям, было населено
злыми духами. Услышав об этом, Йенс рассмеялся и хотел бросить в озеро
камень. Друзьям с трудом удалось его отговорить. У него на щеке шрам
от дуэли, и за это его уважали.
После лекций в университете для закрепления материала проводились диспуты.
На них кипели страсти, иногда дело чуть не доходило до драки, и тогда Йенсу
не было цены. В городе студенты разгуливали со шпагами и кинжалами,
а иногда их костюм дополняли курительная трубка и дубинка. Теофраст —
не любитель драк, но и ему доводилось в них участвовать. Вспомнить потом
нечего: в полной темноте одна толпа против другой, крики, свалка... Он кого-то
схватил, на нем тоже повисли...
Теофраст снова засыпает. Ему снится, как поздно вечером к нему пришли Йенс
и еще несколько парней.
—
Тео, пора выходить! Не забудь свою рапиру! — зовет Йенс.
—
Туда же, что и в прошлый раз?
—
Нет, там нынче монахи стреляют из арбалетов. Идем на кладбище Святого
Антония! Выпьем-ка не много вина, будет не так боязно...
Темной ночью они добираются до кладбища и выкапывают труп. Без лопат,
руками — видно, похоронили недавно и неглубоко. Заворачивают труп
в фартуки, привязывают к двум жердям и несут в дом Йенса. Там сегодня
никого нет. Препарировать труп не очень-то приятно, но как без этого
обойтись? У трупа мутные глаза, оскаленные зубы, скрюченные пальцы...
Роберт, один из студентов, не может к такому привыкнуть. Сегодня он перебрал
вина и, сидя на стуле, сразу заснул. Остальные закончили работу и решили над
ним подшутить.
Роберта привязывают к стулу, в руки ему вкладывают печень, переносят в чулан
и там в темноте закрывают. Все ложа тся спать. Ночью вдруг раздается
душераздирающий вопль. Что подумал Роберт, когда проснулся? Изо всех углов
к нему ползут окровавленные руки и головы! Какой безумный крик — от него
Теофраст просыпается. Это циркачи в кибитке чего-то не поделили и ссорятся.
Следующей ночью он видит приятный сон — присуждение докторской степени.
В университете ему не хватало настоящих учителей, но он учился с рвением.
С детства он мечтал раскрыть тайны природы. Как это было бы здорово — стать
настоящим врачом и найти способы избавить человека от болезней, продлить
его жизнь!
Защита диссертации — изнурительно долгая и дорогая процедура. Экзамены,
доклады, решающий диспут в течение пяти часов без питья и еды. А
диссертантам-теологам приходилось защищать свои тезисы целых 12 часов.

Затем обильный стол для гостей, торжественная церемония, шествие по городу
с трубачами и, наконец, шумный пир за семью длинными столами. Для этого
Теофрасту пришлось за полцены продать коня, которого ему купил отец.
Руководитель медицинского факультета Никколо Леоничено обнял своего
студента, надел на него шелковый берет и вручил золотое кольцо и роскошный
диплом. Профессору было уже за 80 лет, с годами пыл его угасал, но авторитет
оставался непререкаемым. Странно: куда же все, что вручили, потом девалось?
Это не вспоминается, зато как славно после этого Теофраст с друзьями
пировали в таверне с девушками! Нет, как бы он ни проклинал университеты,
но все-таки выбрал неплохой — его раньше окончил Николай Коперник,
перевернувший прежние представления о Вселенной!
***
После окончания университета однокашники Теофраста начали работать
врачами. Самой большой удачей считалось стать придворным лекарем знатного
пациента, а если не выйдет — городским врачом. Врачи города объединялись в
корпорацию, которая враждебно встречала чужа ков-конкурентов. Найти себе
место было нелегко, но дело было не только в этом.
«Как просто все казалось в университете, когда все объясняли профессора! —
размышлял Теофраст. — А в жизни что ни больной, то новая загадка». Он счел,
что ему не хватает практических знаний, и несколько лет странствовал
по Европе. Иногда на ослике или на коне, иногда в повозке, иногда на судах или
лодках, но чаще всего — пешком.
Дороги полны препятствий и опасностей. Теофраст ночует на постоялых
дворах, иногда в поле в стогу сена или в крестьянской избе. Он по крупицам
собирает опыт лечения всевозможных болезней: «Книгу природы надо читать
от страны к стране. Что ни страна, то новая страница. Эта книга никогда
не обманет». Чем лучше ты знаком с чужими странами, тем лучше понимаешь
свою собственную. Но Теофраста интересует прежде всего медицина. Он
опрашивает всех встречных — и врачей, и народных лекарей, и больных —
о болезнях и их лечении. Рецепты неутомимо собирает и записывает,
записывает... Все это надо еще проверить, и он не только странствует, но
и лечит больных. «Без должности, странствуя, ты не сможешь себя
прокормить!» — предупреждали Теофраста отец и учителя. Люди по
возможности платят ему за лечение, так что милостыню просить не приходится,
но по уровню жизни он недалек от нищих и бродяг.
Доктор интересуется у возчиков, какими мазями они лечат потертости
у лошадей, учится у кузнецов лечить раны и останавливать кровь. Ему
одинаково любопытно разговаривать с людьми благородного происхождения и
пастухами. Он учится у деревенских старух, у цыган и евреев, которые
подвергаются гонениям. Учится даже у палачей. Он, не стесняясь , рассказывает
ученикам, что меч, который он постоянно носит, подарен ему одним палачом.
А палачи — самые презираемые люди, отверженные, как прокаженные.
Им никто не подает руки, их не пускают в церковь. Чему же можно от них
научиться? Палачи знают анатомию. После пыток при допросе они

подлечивают жертву мазями, вправляют кости — это ведь не последний допрос!
Палачи умеют лечить тяжелые ожоги и останавливать кровь. Кроме того, они
добывают жир из тел казненных, торгуют этим «салом грешников» и знают, как
готовить из него мази от боли в костях, при ревматизме, подагре и туберкулезе.
Теофраст проходит через несколько европейских стран, работая полковым
лекарем на трех войнах и участвуя в сражениях. Когда в войсках возникает
эпидемия, другие врачи предписывают кровопускания. Теофраст вместо этого
применяет свои ле карства, и его пацие нты выздоравливают, в то время как
у коллег они умирают. На войне он приобретает настоящее знание анатомии
и опыт хирурга. Молодой врач убеждается в том, что при операции живая кровь
под ударом ножа или содрогание живых мышц развивают у хирурга смелость и
находчивость. После этого Теофраст не уважает «немецких простофиль ,
которые разрезают тело на кусочки», то есть хирургов, которые учили
анатомию только на трупах.
Иногда доктору попадаются жемчужные зерна народной медицины. Например,
от одного цыгана в Карпатах он узнает рецепт чудодейственного напитка
из сока растений, который излечивает даже глубокие раны, но от опухолей
не помогает. В Стокгольме в салоне знатной дамы ему показывают микстуру,
которая залечивает все раны, кроме переломов костей.
Теофраст гордится приобретенными знаниями: «Неужели тот опыт, который
я приобрел, принимая участие в военных походах в Венецию, Нидерланды
и Данию, побывав в Неаполе, посетив Литву, Венгрию, Далмацию, Хорватию,
Родос, Италию, Францию, Испанию, Португалию и все немецкие земли, будет
осмеян и предан забвению?.. На рынках Антверпена скорее можно чему-то
научиться, чем в университетах!» В пылу спора Теофраст как-то ляпнул
сгоряча, что он после университета десять лет вообще не брал в руки книг. Хотя
из списка брошенного им в Зальцбурге имущества видно, что это неправда.
О чем думает тридцатилетний доктор, пройдя такой нелегкий и долгий путь? О
невероятном разнообразии человеческих мучений. Сколько женщин скончались
от родов! Как много умирает малолетних детей! Бесчисленные болезни
подстерегают людей на каждом шагу. Жизнь нередко заставляет работать
в скверных условиях, только сидя или только на ногах, вдыхать яды, получать
ожоги...
Какими хрупкими оказываются жизнь и здоровье человека! Ремесленник изо
всей силы нажал ладонью на железный инструмент — и вот пальцы на всю
жизнь скрючены. Случайный ушиб, внутренняя травма нередко опаснее, чем
открытая рана. Здоровый парень ударил дверью большой па лец ноги, палец
почернел, а потом ногу приходится ампутировать. Женщина шла по улице,
споткнулась, упала, сломала шейку бедра — годами прикована к постели.
Горожанин живет долго и счастливо, с хорошей семьей, но вдруг приходит мор
и унос ит всех в могилу.
Как же от всего этого уберечься? Не может же человек прожить всю жизнь под
стеклянным колпаком! Раньше Теофраст гордился своей наукой, но потом ему
становится стыдно за нее. Болезни косят людей быстро — почему же искусство

медицины развивается так медленно? Даже у образованных докторов больные
часто умирают. Причем иногда не от болезни, а от лечения. Ясное дело, неудачи
могут быть у любого врача, они и у Теофраста случаются. Но он от этого
страдает и постоянно учится. Хуже, когда неудачи вызваны нежеланием
учиться. А сколько в медицине подвизается шарлатанов! В Италии во Фриули
на глазах у людей банщик, вооружившись клеем и замазкой, приклеивае т
одному несчастному оторванное ухо. Все восхищаются им, а он ради этого
и старался. Разумеется, на следующий день ухо отвалилось.
Среди народных рецептов Теофрасту встречаются и немало бредовых.
Например, от рака предлагают посадить на опухоль обыкновенного речного
рака. А от опухоли горла прочитать над водой заговор: «У престола в лесу стоит
дерево суховерхо, на том дереве сидит птица с железным носом и булатными
когтями теребит жабу сухую и мокрую, и ныне, и присно, и во веки веков,
аминь» — и потом дать больному выпить этой воды. Падучую болезнь
предлагают лечить порошком из высушенного черепа, для лечения опухолей
предлагают потереть больное место рукой мертвеца, а возбуждающий
любовный напиток готовить из сожженных костей счастливых супругов.
Над незадачливыми врачами и аптекарями народ смеется. В баснях их
изображают в виде жадных обезьян, высмеивают врачей, которые ставят
диагноз только по виду мочи в специальном сосуде — уринале. Художники
рисуют врача, который еще не успел опустить руку в банку с уриналом, а уже
протягивает другую — за деньгами. На картине «Операция глупости» Иеронима
Босха (1450–1516), современника Парацельса, бродячий лекарь извлекает
из головы пациента будто бы образовавшийся там «камень глупости» с целью
выманить деньги у доверчивого простака.
Вывод Теофрасту ясен: нужно решительное обновление медицины. Надо
отбросить многие старые догмы, трактаты и заклинания. Нельзя стать врачом
без науки и опыта. От каждой болезни должно существовать свое ле карство.
Нужно только суметь его найти, выделить действующее начало из растений и
минералов. У него появляется свой набор самых необходимых, излюбленных
лечебных средств — походная аптечка, и он описывает ее в одном из своих
первых сочинений.
***
Теофраст весь день занимался своими записями и устал. Вечером веселым
соседям по кибитке хочется его развлечь. Петер давно забрал свою дочурку
к себе, так что можно не стесняться. Бруно и Вернер знают немало забавных
историй, стихов и песен. Они поют для Теофраста песню о пилигриме
и набожной даме. Пилигрим, направляясь к святым местам, шел с котомкой
по городу и жалобно пел:
Подайте, подайте, коль верите в Бога!..
Вот глянула некая дама в окно:
«Дружок, отказать в твоей просьбе грешно!»

Муж уехал и запер шкафы и кладовки, но она пускает бродягу в спальню. Рано
утром пилигрима, выходящего из дома, видит в воротах вернувшийся хозяин.
Муж обращается к жене:
—
Эй, женка! Поклясться могу головой —
Ты хлеба дала ему из кладовой!
—
Да нет, пустячком я его наградила,
Которым мамаша меня наделила.
—
Ну что ж, так учил нас Господь поступать,
Но в дом посторонних опасно пускать.
Свои подаянья , невинная крошка,
Ты впредь на шесте подавай им в окошко.
—
Между прочим, я побывал в Нидерландах, — рассказывает Вернер. — Там
с древних времен сохранился удивительный обычай. Хозяин, когда у него
ночует дорогой гость, предоставляет ему в распоряжение свою жену.
—
А ты не привираешь? — сомневается Бруно.
Потом циркачи поют про монаха, который так увлекся красоткой-белошвейкой,
что бросил свой монастырь. Тщетно остальные монахи призывают его: «Бедный
брат, побойся Божьей кары!»
Он пред аббатом предстает, потупив долу очи.
«Мой сын, изволь-ка дать отчет, где был ты этой ночью?»
И говорит ему чернец: «Я спал с моею милкой
И пил вино, святой отец, бутылку за бутылкой!»
...И говорит чернец: «Друзья, погибнуть мне на месте,
Но мне милей моя швея, чем все монахи вместе!»
О чем чаще всего разговаривают мужчины, когда нет женщин? О женщинах.
Бруно и Вернер смеются над их страстью украшать себя, над любопытством,
болтливостью, неверностью мужьям и склонностью браниться. Им смешны
мужья, живущие под башмаком у своих деспотичных жен. Вернер рассказывает
притчу, как жена постоянно ругала и допекала своего мужа. Шли они как-то
через луг и поспорили . Он твердил, что луг скосили, а она повторяла, что его
сжали серпами. Они поссорились, муж отрезал ей язык, но она все равно
жестами показывала, что траву срезали серпом.

Бруно соглашается: с женским нравом не совладать даже черту. Он приводит
пример: одна сварливая женщина во всем противоречила мужу. В разгар ссоры
она упала в реку и утонула. Все стали искать ее тело ниже по течению, но муж
поплыл против течения. И объяснил соседям: «Разве вы не знаете, что она
всегда все делала наоборот?»
Оба приятеля не сомневаются в том, что добродетельная женщина должна быть
смиренной, скромной, молчаливой, трудолюбивой, послушной мужу. Они
рассуждают, как один поэт разъяснял женщине роль мужа:
...Он трудится на суше и на море,
Не спит ночами в шторм, выносит стужу,
Пока ты дома нежишься в тепле,
Опасностей не зная и лишений,
А от тебя он хочет лишь любви,
Приветливого взгляда, послушанья —
Ничтожной пла ты за его труды11.
—
«Что Сатана тому бедняжке, кто с ведьмой жил в одной
упряжке?»12 Я лучше согла шусь жить со львом или драконом, нежели со злой
женой, — говорит Вернер.
Бруно добавляет, что муж вправе выбивать из жены дурь палкой.
Теофрасту не хотелось вмеши ваться в разговор, но это уж слишком.
—
Как можно не уважать женщин? — возмущается он. — Женщины рожаю т
и кормят детей, а мужчина дальше от мира природы. Взгляните на ребенка —
ему не нужны никакие звезды и планеты. Для него звездой и планетой является
его мать. От нее сильно зависит, каким человеком он станет.
—
Ты странный человек, Теофраст! — восклицает Бруно. — Не будешь же
ты спорить с тем, что знают все! Женщина — орудие Сатаны, сосуд зла. Все
беды людей начались с грехопадения Евы! Любой подтвердит, что женщины,
подобно обезьянам, упрямы, мстительны и одержимы злобой. Они влюблены
в себя, предают и разоряю т доверчивых мужей.
—
Согласись, Тео, что женщины во многом уступают мужчинам! — вторит
приятелю Вернер. — Господь на ш сотворил Еву для Адама не из головы, чтобы
она не умничала, а из ребра, чтобы она была послушной и безответной.
Мужчины рождены править, а женщины могут быть забавными и милыми,
но всегда останутся глупее мужчин. Они думают только о нарядах,
притираньях, омовеньях, красят себе лица, подводят глаза. Почему они так
гонятся за внешней красотой? К чему они стремятся в жизни? Только к тому,
чтобы нравиться мужчинам!

—
Женщины — это особый, таинственный мир, — отвечает Теофраст. — У них
сильнее воображение, они более страстны , сильнее в любви и ненависти, чем
мужчины. Их воображение проявляется в снах. Это знаки Божьи, посылае мые
нам при большой опаснос ти.
—
А почему женщины не достигли высот в науке? В философии, музыке или
живописи? — недоверчиво вопрошае т Вернер.
—
Потому что девочек учат не так, как надо. Женщинам нужно хорошее
образование. Я многому научился от мудрых женщин, травниц и акушерок.
А как помогала людям Хильдегарда Бингенская, настоятельница монастыря!
Она внесла заметный вклад в науку. Женщины способнее, чем принято думать.
От имени своего мужа или после его смерти они хорошо справляются с любыми
делами.
***
Теофрасту во сне вспомнилась Катарина, первая девушка, в которую
он влюбился в Филлахе. Ему было тогда 14 лет. Она сопровождала больную
бабушку на лечение к отцу Теофраста и сразу поразила юношу. Катарина была
стройная и гибкая. У нее были голубые глаза, искрящиеся и нежные, а волосы
вьющиеся, белокурые с золотистым оттенком. Девушка охотно разговаривала
с Теофрастом и была очень смешливой. Они были дружны, вместе гуляли
в горах и катались на лодке. Похоже, что Катарина не была в него влюблена.
Теофраст уехал учиться в университет. Пока он странствовал, она вышла замуж
и уехала из Филлаха. Через несколько лет она ему встретилась, и ей не хотелось
вспоминать о прежнем. Он же помнил о ней всю жизнь. Все, кто оказывался
на его пути позже , не могли с ней сравниться.
Теофраст просыпается и вспоминает, как по дороге в университет в экипаже
познакомился с Жаклин. Эта миловидная молодая женщина проявила к нему
интерес. Они приехали на постоялый двор, где им предстояло переночевать.
Ночью Жаклин легла к нему и стала прис тавать с ласками. А утром, когда он
проснулся, ее уже не было. От таких приключений предостерегал Теофраста
отец — и надо же, в самом деле, часть денег из кармана исчезла! Хорошо, что
эта бестия все же оставила ему половину, иначе бы он до Феррары не добрался.
Ну, что же, спасибо ей за урок — Теофраст стал осторожнее .
В университете он не был таким, как его приятели. Те знакомились с девушками
с ходу, без всяких проблем. Йенс никогда не пропускал веселья, танцев
и свадеб, девушки ссорились и даже дрались из-за него. Теофрасту же казалось,
что он недостаточно привлекателен. У него непросто складывались отношения
и со сверстниками. В детстве в Айнзидельне они дразнили его за то, что
он заикался. Он страдал от того, что был не таким, как все. У него возникли
«комплексы» и причуды, чувствительность, неуравновешенность, а также
обостренное неприятие неправды. В университете было легче. Сверстники хоть
и посмеивались над его рвением и успехами в учебе, над застенчивостью, но
всё же порой втягивали в свои приключения.
Как-то раз ночью при свете луны Теофраст вместе с Йенсом возвращались
домой и шли мимо дома купца, у которого были две взрослые дочери и

племянница. Девушки болтали в комна те у открытого окна и, увидев Йенса,
затеяли с ним разговор. Беседа затянулась, и они решили пригласить Йенса
к себе. Дверь дома была закрыта. Девушки связали простыни и полотенца,
выбросили их из окна и предложили юношам забраться к ним. Начались веселье
и смех то в одной, то в другой постели. На шум со свечой прибежал отец,
но девушки ловко спрятали гостей, и тем через пару часов удалось
беспрепятственно покинуть этот гостеприимный дом.
На войне, когда Теофраст служил в армии врачом, ему довелось провести
несколько дней в доме, где жила мать с 18-летней дочерью Агнессой. Мать была
тяжело больна и металась в жару. Теофраст упорно возился с ней и вылечил.
Агнесса — быть может, из чувства благодарности, — влюбилась в него
и умоляла после войны вернуться и жени ться на ней. Она предложила ему взять
на память ее украшения: золотые цепочки, жемчуга и кольца. Агнесса уверяла,
что это принесет ему счастье, и в придачу дала свой зеленый шелковый платок.
Зеленый цвет означал рождение любви, белый — надежду быть услышанным,
красный — яркое пламя страсти, а голубой — нерушимую верность.
Теофраст ничего не обещал бедной девушке и от ценных вещей наотрез
отказался. Но она плакала, и ему не хотелось обижать ее. Поэтому платок
он все-таки взял и долго возил его с собой. Этот платок напоминал ему
не столько об Агнессе, сколько о том, что при его бродячем образе жизни на
серьезные романы рассчитывать не приходится.
Ему нередко приходилось лечить женщин — и монахинь, и знатных дам,
которые не обходили его вниманием. Но он выбрал себе особый образ жизни —
апостольское служение медицине, которая ревниво требовала отказаться
от соперниц. Это не мешало Теофрасту посидеть в таверне за кружкой пива
и иногда поболтать с женщина ми, которые были доступны всем — а может
быть, и не только поболтать.
Любви уже не возникало. Теофраст начал говорить о себе, что он «не является
почитателем Венеры». Его знакомая Эстелла однажды сказала ему: «Я
не продаюсь, а просто сдаю свое тело в аренду на время. А если и продаюсь, что
в этом плохого? Все продаются своим хозяевам за деньги и надолго. Ты тоже
продажен — продаешь богатым пациентам свое искусство». Теофраст полагал,
что женщины не должны предаваться разврату, но спорить не стал.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
НОВЫЕ СТРАНСТВИЯ.
1525–1526 годы

Визит к Якобу Фуггеру, самому богатому
человеку в мире, и лечение маркграфа
Филиппа Баденского. Теофраст воскрешает
мертвых. Получение гражданства
в Страсбурге. Исследование психических
болезней. Второе восстание в Зальцбурге
Первый цикл странствий Парацельса охватывал по меньшей мере всю Европу,
а после бегства из Зальцбурга начался второй — по югу Германии, Эльзасу,
Швейцарии и Австрии. Кибитки циркачей проехали Мюнхен и приближались
к Аугсбургу. Здесь, гадал Теофраст, ситуация, наверное, давно уже успокоилась.
Интересно, а что сейчас происходит в Зальцбурге? Скорее всего, еще идут
допросы и расправы с мятежниками. Но спросить об этом некого — кто знает?
Между тем в Аугсбурге жил человек, который лучше всех знал, что происходит
во всех городах империи. Это был купец и банкир Якоб Фуггер, самый богатый
человек в мире, возглавлявший семейную фирму. К его имени добавляли
«Богач», чтобы отличить его от покойного отца, которого звали так же. Не было
почти ни одной европейской страны, в которой не существовало контор
Фуггеров и где бы они не владели рудниками или текстильными
мануфактурами. Агенты присылали Якобу информацию обо всем, что
происходит в мире. Он создал первую в мире сеть частной разведки и первую
газету, которая рассылалась в нескольких экземплярах. Якоб раньше всех
знакомился с новостями и выбирал, что из них приберечь для себя, а что можно
опубликовать.
Дед Якоба был простым деревенским тка чом, который начал торгова ть
шерстью. Якоб же покупал и продавал всё — землю, дворцы, оружие, золото
и другие металлы, китайский шелк, ткани, слоновую кость, прянос ти и прочие
заморские товары. С его легкой руки стали продаваться и высокие должности,
включая церковные. Он стал могущественнее императоров и римских пап.
Нынешние миллиардеры по влиянию на мировую экономику и политику по
сравнению с Фуггерами выглядят мелкими лавочниками.
Монархи и папы, князья и прелаты — все были его должниками. Якоб давал
им деньги в кредит и забирал себе в залог земли и шахты. Еще не достигнув
30 лет, он прибрал к рукам всю добычу серебра и меди в Тироле, Каринтии
и Венгрии. Император Карл V из династии Габсбургов занял свой трон только
благодаря тому, что Якоб подкупил выборщиков. Взамен он получил
исключительные права на испанские золотые, серебряные и ртутные рудники.
После этого Фуггера прозвали человеком, который делает императоров.
Якоб демонстрировал свое богатство лишь при необходимости. Поскольку Карл
мог бы попытаться занять трон с помощью других кредиторов, Якоб должен
был показать ему, что он богаче их. Перед выборами в гости к нему приехал

итальянский кардинал Людовик Арагонский. Якоб устроил ему пышный пир
и провел по своему дворцу. Он знал, что гость обо всем сообщит молодому
Габсбургу. Кардинал в самом деле рассказывал, что Фуггер показал ему
коллекцию драгоценных камней, редких монет и кусков золота величиной
с голову ребенка. Он провел гостя в башенку, до половины забитую талерами.
«Говорят, что господин Фуггер мог бы купить целое царство», — добавлял
Людовик.
Якобу было уже 65 лет, но он вставал рано и проводил в банке больше 12 часов
в день. Сегодня с утра он вызвал главных помощников — бухгалтера Маттеуса
Шварца и своего племянника Антона Фуггера. Шварц заметил: на Якобе
не было золотой шапочки. Значит, сегодня у него нет встреч с сильными мира
сего.
—
Что с нашим счетом, Маттеус? — поинтересовался Якоб.
—
Вас можно поздравить. Вы увеличили семейный капитал до двух миллионов
гульденов, то есть в 100 раз. А за последние 15 лет — в 10 раз.
Антон улыбнулся. Якоб же был, как всегда, сосредоточен.
—
Что ж, неплохо. Антон, что нам пишут?
—
Эрцгерцог Фердинанд сообщает, что из тюрьмы в Инсбруке бежал Михаэль
Гайсмайер.
—
Это я уже знаю, — резко перебил Якоб.
Его волевое лицо было суровым, тонкие губы плотно сжаты, а светлые глаза,
казалось, видели собеседника насквозь и неотступно сверлили его. Друзей
у Якоба не было, но он в них и не нуждался. Он был истовым католиком, однако
настоящим божеством Фуггера был рейнский золотой гульден, и он имел право
сам чеканить монеты. В его голове ни на секунду не гасли цифры прибыли
и баланса.
Якоб наращивал капитал каждый день и не собирался останавливаться. Он умел
рисковать и выигры вать. Врагов у него становилось все больше. За
ростовщичество его называли жидом, а не которые еще хуже, живодером
и скрягой, потому что он давал деньги в долг под очень высокие проценты.
Якоб расправлялся с врагами, не зная жалости. Конкурентов достаточно было
разорить и пустить по миру. Главными врагами были мятежные шахтеры,
крестьяне и горожане — их восстание было безжалостно подавлено на его
деньги. Якоб платил жалованье армии Швабского союза и поставлял ей оружие.
Медь для пушек добывалась на его рудниках.
—
Эрцгерцог полагает, что за голову Гайсмайера нужно объявить
вознаграждение, — добавил Антон. — Согласитесь ли вы это оплатить?
—
Сколько? — нетерпеливо бросил Якоб. — Чтобы Фердинанд на вел порядок
в Тироле, мы дали кредит в 10 тысяч гульденов, но ему все мало.
—
Полторы тысячи гульденов.
—
Согласен!

Якоб не потратил ни минуты на размышления, хотя берег каждый пфенниг.
Ведь Гайсмайер заявлял: «Нужно отнять у Фуггеров и других иноземных
банкиров все рудники. Они виноваты в завышении цен, обесценивании денег и
доведении шахтеров до нищеты. Фуггеры добились княжеских богатств
безбожным ростовщичеством, ценой крови человеческой. Это надо по
справедливости наказать и пресечь на будущее». Боясь мятежников, Фердинанд
вначале сгоряча обещал «поприжа ть Фуггеров». Такого врага, как Гайсмайер,
Якоб прощать не собирался.
—
Как с листовками, Маттеус? Надеюсь, врагам заткнули рты? — спросил
Якоб.
—
Нет, хозяин. Листовок все больше. Все проклинают ростовщиков. Особенно
рыцарь Ульрих фон Гуттен.
—
А что же он пишет? Прочитай-ка!
—
Да вот, например: «Откройте, ваши глаза, немцы, и пос мотрите, кто он —
тот, кто грабит вас... тот, кто виноват во всех ваших несчастьях... Взгляните на
торговцев индульгенциями, безумцев, торгующих Божьей милостью,
отпущением грехов и всевозможными посланиями папы! Это они превратили
в рынок, в лавочку Церковь Божию, из которой Бог когда-то выгнал тех, кто
занимался там торговлей. Это они — мастера всякого мошенничества, создатели
рабства и угнетения народа».
—
Довольно, Маттеус! После открытия Гутенберга каждый безумец печатает
все, что ему в голову взбредет. Я богат, и многие относятся ко мне враждебно.
Но я богат Божьей милостью, никому не во вред. Деньги правили и всегда будут
править миром. А тот, кто этого не понимает — безумец, — заключил Якоб.
Он отпустил Шварца, чтобы наедине с Антоном обсудить ситуацию в Венгрии.
Уже был случай, когда шахтеры на руднике в Нойсоле из-за роста цен
потребовали повышения жалованья. Они отказались работать, угрожали
затопить шахты и разграбить склады. Якоб лично проверил документы и
возмутился, что управляющий тратит на работников слишком много денег.
По приказу Фуггера на городской площади под барабанный бой прошли
парадом 500 наемных солдат. Тогда шахтеры поутихли.
—
Беспорядки разгораются опять, — доложил Антон. — Толпа схватила Ганса
Альберса, нашего управляющего в Венгрии. Его пытали и заставили подписать
бумагу о том, что у нас отнимают наши рудники. Мятежников поддерживает
Лайош, король Венгрии. Он пишет нам: «Вы заменили в монетах часть
благородных металлов медью. Это нанесло Венгрии убыток в миллион
венгерских гульденов, и Фуггеры должны этот долг вернуть».
—
Опять этот мальчишка! — возмутился Якоб. — Срочно подготовь письма.
Одно — Клименту, папе римскому. Пусть потребует от Лайоша возвращения
нашей собственности. Второе — канцлеру Швабского союза. Если парень не
образумится, то союзная армия войдет в Венгрию и силой вернет нам рудник.
И третье — императору. Пусть его величество запретит всем покупать
венгерские товары.

—
Сделаю, — ки внул Антон, но на мгновение замешкался. — А удобно ли
беспокоить самого Карла V? Ведь он правит огромной империей — такой
не было со времен Древнего Рима!
—
Очень удобно. Вскоре после избрания Карлу внушили, что я причиняю
империи ущерб, и он хотел ограничить мои права. Я послал ему письмо —
надеюсь, ты не забыл?
—
Наверное, он таких писем больше ни от кого не получал?
—
Я написал: «Наисветлейший, всемогущий Римский император и
всемилостивейший повелитель! Ваше Величество без моей помощи вряд ли
могло бы получить императорскую корону... Ведь если я встал бы на сторону
короля Франции, то получил бы много денег, как мне предлагали». На избрание
Карла мною потрачено 852 тысячи гульденов! После этого он уже не спорил cо
мной.
—
Понял, сделаю немедленно! — заверил Антон.
—
Как все-таки люди неблагодарны! — заметил Якоб. — Подлая чернь хочет
жить богато, а работать по-настоящему никто не хочет! Апостол Павел учил:
«Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим, боясь Бога!» Нет у них
ни кротости, ни смирения — какие же они христиане? Я увеличиваю число
рабочих мест. И это из года в год! Из моих рук получают жалованье 150 тысяч
жителей империи, одних шахтеров 50 тысяч. Без меня они все стали бы
нищими. Я кормлю их всех, а они еще бунтуют! Уступать им нельзя и
увещевать нет проку. Ибо сказано в Писании: «Не давайте святыни псам и
не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами
своими и ...не растерзали вас». Все несчастье, Антон, еще и в том, что люди
не умеют правильно расходовать деньги, — добавил Якоб.
—
Вы имеете в виду простолюдинов, дядя?
—
Нет, это про всех моих должников. Мое богатство в Тироле началось с того,
что я финансировал графа Сигизмунда. А он сорил деньгами. Подумай, у него
было два брака и оба бездетные. Зато этот бабник и сумасброд ухитрился
нажить 50 внебрачных детей и расшвырял деньги на любовниц. После него
Тиролем правил император Максимилиан I. Жаль, что его больше нет. Он был
моим другом и хорошим семьянином. Но и Максимилиану тоже вечно
не хватало денег — он воевал за расширение владений... Ну что же, Бог
им судья. Ступай, Антон, я еще должен просмотреть бумаги.
Антон пожелал дяде удачного дня и удалился.
***
Кибитки приблизились к крепостной стене, окружавшей Аугсбург, и через
Птичьи ворота въехали в город. Настала пора прощаться с Петером: цирк
собирался ехать дальше, а Теофраст планировал здесь договориться об издании
сочинений.
—
Прощай, Петер! Храни тебя Бог! Никогда не забуду, как ты меня выручил!
—
Рад был помочь, Тео! И тебе всего доброго. Бог даст, еще встретимся.

Теофраст остановился в постоялом дворе «У красного коня». Обычно в таких
заведениях на всех была одна общая комната, жарко натопленная. В ней можно
было отдохнуть и просушить у камина одежду. Вместе собирались и пешие,
и конные гости, купцы и крестьяне, мужчины и женщины, старики и дети,
здоровые и больные. В одно и то же время для всех устраивалась трапеза
за общим столом. Еда была простая и обильная, с кислым вином. Начинались
шум, общая беседа, крик и гвалт шутов. За вино все платили одинаково — и те,
кто пил много, и те, кто вовсе не пил. Путники ложились спать в одежде,
опасаясь кражи или из-за грязи.
На грязь и грубое обслуживание на немецких постоялых дворах многие
жаловались, но, по мнению Теофраста, они были безопаснее иноземных. Здесь
его порадовали к тому же чистотой. Ступени винтовой лестницы были покрыты
льняными дорожками, коврики регулярно стирали, а лестницы мыли. Отдыхая
от своих бумаг, доктор охотно ввязывался в беседу, спорил с собеседниками или
шутил.
Аугсбург был вольным городом, входящим в империю. Такие имперские города
имели право самостоятельно объявлять войну, заключать мир и чеканить
монету. Молва о том, что Аугсбург по своему богатс тву будто бы превосходит
все города в мире, возникла не случайно. Этот город, третий в империи
по числу жителей, разбогател за счет торговли и стал крупнейшим финансовым
центром. Здесь процветали ремесла, строились банки и фабрики, а рынки были
полны товаров. Улицы украшали почти десяток прекрасных церквей и ратуша.
Монахи встречались в трактирах и даже в борделях. В Аугсбурге жили
богатейшие купцы Европы. Впрочем, на улицах было немало нищих, хотя закон
запрещал им находиться в городе. Вместе с прохожими там разгуливали козы,
свиньи и куры.
Аугсбург слыл оплотом католичества, но и здесь появились протестантские
проповедники. Самым решительным из них был Иоганн Шиллинг,
выступавший в церкви Босоногих монахов, храме францисканцев для городской
бедноты. Он призывал не слушать папу, а жить по Евангелию. Якоб Фуггер
потребовал изгнать Шиллинга из города, но горожане устроили бунт и вышли
к ратуше с ножами, мечами и вилами. Двух ткачей, зачинщиков мятежа,
схватили и ночью казнили по приказу бургомистра города Ульриха Арцта — он
приходился дядей жене Якоба. Бунт утих, но выгнать Шиллинга так и
не удалось.
Проходя мимо пекарни, Теофраст заметил собравшуюся на улице толпу.
В пекарню ворвались вооруженные стражники. Толпа шумела, раздавались
голоса: «Почему у хозяина отнимаю т пекарню? В пользу Фуггера? За долг —
и всего-то в 150 гульденов? Да пусть богач такими деньгами подавится!
Господь накажет скряг, мерзких ростовщиков!» В этот же день во всех церквях
произносились молитвы за здоровье Якоба Фуггера. В соборе Девы Марии со
старинными цветными витражами священник объяснил Теофрасту, что Фуггер
сейчас болен. «Этот достойный человек финансирует промышленность
и науку, — добавил святой отец. — А в нашем городе он построил квартал для
бедных — Фуггерай13».

Теофраст познакомился с философом Гансом Денком, которого называли
«папой анабаптистов» или перекрещенцев. Эти люди отказывались от крещения
детей и призывали креститься во взрослом, сознательном возрасте. Правда,
Денк не придавал этому большого значения. Он считал обряды лишь внешним
проявлением религиозности, и это объединяло его с Теофрастом. Денк был
решительным сторонником возвращения к евангельской жизни, не признавал ни
церковной власти, ни власти государства, но отказывалcя от вооруженной
борьбы в отличие от другого знаменитого анабаптиста — Томаса Мюнцера.
В Германии и Швейцарии анабаптистов жестоко преследовали и католики, и
реформаты. Самых радикальных из них топили, вешали или сжигали. Несмотря
на это, Денк всюду проповедовал свое учение. В Аугсбурге он появился после
изгнания из Нюрнберга. Городской совет разрешил ему работать здесь
преподавателем греческого и латинского языков. Для него интересы морали
были выше религии , и он не раз повторял, что Бог присутствует в каждом
человеке. Денк призывал к религиозной терпимости по отношению даже
к евреям, мусульманам и язычникам, что было редчайшим явлением.
Он устроил Теофрасту встречу с молодым издателем Генрихом Штайнером. Тот
был незаконным сыном безвестных родителей и потому не мог вступить
в гильдию печатников, но удачно начал свое дело с издания листовок и «Книги
псалмов» Лютера.
Ганс провел Теофраста по кварталу Фуггерай, сооруженному на средства
знаменитого богача. У ворот на стене висела табличка: «Братья Ульрих, Георг
и Якоб Фуггеры из Аугсбурга из благочестия передают городу в вечное
владение эти дома на благо прилежных и трудолюбивых, но бедных
сограждан».
—
Посмотри, как позаботился Фуггер о спасении души! — Ганс показал
на фонтаны и уютные двухэтажные домики под черепичной крышей, увитые
зеленью. — Здесь за шесть лет построили полсотни таких домов, а в них по две
большие квартиры с отдельным входом. На каждом этаже две спальни, гостиная
и кухня. Квартал огорожен, и на ночь ворота запирают, чтобы сюда не заходили
пьяницы и проститутки. Жители трижды в день должны читать молитву
за здоровье хозяина и о спасении его души, а также быть добрыми католиками.
—
Это для нищих, бездомных и безработных? — осведомился Теофраст.
—
Нет, Тео. Для тех, кто работал, но не может сам платить за жилье. Фуггер
считает, что все должны работа ть. Эти люди должны быть обедневшими не
по своей вине, и у ни х не должно быть долгов.
—
А за жилье они ничего не платят?
—
Нет, платят, но только один гульден в год. По завещанию Якоба Фуггера так
будет вечно. Он говорит, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Тебе
тут нравится?
—
Очень, Ганс! Те, кто помогает нуждающимся, могут рассчитывать на
милосердие Божие. Для Фуггера это самое правильное вложение капитала.
—
Вне сомнения, Тео!

***
Епископ Аугсбурга Кристоф фон Штадион сидел в своей резиденции за
письменным столом и просматривал почту. Секретарь принес письмо от
кардинала Ланга из Зальцбурга: «Из нашего города в Аугсбург отправился
странствующий доктор Теофраст фон Гогенгейм. Согласно доносам, он
подозревается в ереси и пособничестве бунтовщикам. Следствие и поиск
свидетелей начаты. Не соблаговолит ли Ваше преосвященство допросить
означенного Гогенгейма и сообщить нам о Ваших выводах?»
Епископу было на вид около 50 лет. Он переписывался с самим Эразмом
Роттердамским и в отношениях с протестантами был сторонником умеренности.
Но отмахнуться от просьбы Ланга было нельзя. Епископ вызвал викария отца
Иеронима и дьякона отца Павла и прочитал им письмо.
—
Нам провести допрос, ваше преосвященство?
—
Нет, отец Иероним. Пока о допросе и суде нет речи. Побеседуйте с ним
и доложите, что он собой представляет.
Монахи срочно вызвали Теофраста к викарию для дружеской беседы. Комната
была мрачная, с темными стенами. Святые отцы в мантиях восседали за столом,
как судьи, а Теофраст должен был смиренно отвечать на их вопросы.
—
Первый раз вижу доктора медицины, который бродит из города в город
с посохом и сумой, пье т из ручья и спит на лугу, — шепнул викарию отец
Павел.
—
Да, по одежде не очень-то он похож на доктора, — заметил тот.
—
Скажи, Гогенгейм, имеешь ли ты при себе диплом доктора? — спросил
викарий.
—
Нет, ваше преосвященство. Но я могу доказать, что я его получил.
—
Это пока не требуется, — сказал викарий.
—
Часто ли ты бываешь в церкви и исповедуешься? — допытывался дьякон.
—
Я странствую в поисках знания, лечу людей и не всегда успеваю посе тить
церковь.
—
Людей без грехов не бывает, Гогенгейм. Каяться следует регулярно, —
строго заметил викарий. — А как, по-твоему, можно заслужить свое место
в раю?
—
Я полагаю, любить Бога, иметь в себе милосердие, не противиться гонениям,
прощать обиды и ис полнять обещанное.
—
И это все?! А славить имя Божие, моли ться и почитать праздники — разве
это не заповеди Господни?
—
Конечно, так, ваше преосвященство!
—
В чем ты, Гогенгейм, видишь причину всех болезней? — спросил отец Павел.

—
Болезней много, а причин у них несколько. Я собираюсь о них написать
в своей книге. От этого зависит, как лечить болезнь. Но об этом быстро не
расскажешь.
—
А ты все-таки объясни нам, только коротко! — потребовал викарий.
—
Например, в организме происходят химические превращения. Поэтому ряд
болезней вызван их расстройством. Это одна из причин...
—
Ты уклоняешься от истинно христианского ответа, Гогенгейм, — упрекнул
его дьякон. — Любая болезнь — результат наказания Божьего за грехи. Болезнь
может быть дана человеку Господом и в качестве испытания. Болезни же в силу
хрупкости человеческого организма иногда можно допустить, но таковые
случаются гораздо реже.
—
Простите, святой отец, — сказал Теофраст. — Разумеется, все, что с нами
происходит, не возможно без ведома Господа.
—
А правда ли, что ты, Гогенгейм, лечил раненого мятежника из Шладминга и
не выдал его властям? — насупил брови викарий.
—
Я, ваше преосвященство, лечил многих людей, от разных страданий и
несчастных случаев. Бывали и люди с ранениями, травмами. Но о таком
мятежнике я впервые слышу.
Викарий и дьякон переглянулись и начали шептаться. Чем же кончится допрос?
Вдруг, бренча сапогами со шпорами, в комнату вошел гонец:
—
Прошу прощения, господа, у меня срочное дело! Есть ли здесь доктор
Теофраст фон Гогенгейм по прозванию Парацельс?
—
Да, это я.
—
Вас вызывает к себе граф Якоб Фуггер, почетный гражданин города, друг
императора. Почтительно прошу вас немедленно следовать за мной.
—
У меня осталась на постоялом дворе сумка с лекарствами и инструментами.
Я должен ее захватить.
—
Нет проблем, доктор, мы вас отвезем. Пройдемте — вас ждет карета.
Гонец с доктором вышел на улицу.
—
Когда же мы продолжим допрос? И что мы скажем его преосвященству
епископу? — обратился к викарию дьякон.
—
Продолжения не нужно, отец Павел. Мы скажем, что доктор Теофраст —
хороший врач и настоящий христианин. Неужели ты не понимаешь, что иначе
его не вызвал бы к себе сам Фуггер?
***
Этот день с утра показался Якобу Фуггеру самым черным в жизни. Боль мучила
его давно, а теперь стала невыносимой и приковала к постели. Якоб избегал
думать обо всем, что не относится к делу. Но не станет ли этот день для него

последним? Жена Сибилла зашла к нему с сияющей улыбкой. Она отлично
выглядела.
—
Доброе утро, граф! Как вы себя чувствуете?
—
Доброе утро, графиня! Можете не беспокоиться.
—
Да, надо надеяться на лучшее. Я уже позавтракала. Мы с Релингером едем
на конную прогулку. Желаю вам доброго здравия.
—
Приятной прогулки!
Сибилла вышла, и Якоб вызвал слугу Дитриха. Встретив по дороге Сибиллу, он
почтительно поклонился ей. Она давно не навидела Дитриха, и эта ненависть
была взаимной.
—
Вызови священника и доктора, — приказал Якоб слуге.
—
Кого первым?
—
Понятно, священника.
—
Будет сделано, ваше сиятельство. Вот только... — слуга замялся.
—
Ты чем-то недоволен, Дитрих?
—
Простите, ваше сиятельство, это не моего ума дело. Но в доме идут
разговоры, — прошептал слуга. — Релингер ночью не выходил из дома. Он был
у ее сиятельства.
—
Как ты смеешь?! Раз дело не твоего ума, молчи!! Всех, кто болтает лишнее,
я вышвырну из дома! Ступай!
«Какой позор! — думал Фуггер. — Придется опять напомнить Сибилле — пусть
ведет себя приличнее ! О Боже, в который раз!» Он уже подготовил завещание.
Якоб в возрасте 39 ле т женился на 18-летней Сибилле фон Арцт. Они прожили
в браке 27 лет, но детей у них не было. Главным наследником дела Якоба
должен был стать Антон, один из двух племянников. Сибилла и все
родственники в завещании тоже не были забыты. По заказу Якоба для него и его
жены была построена великолепная усыпальница при монастыре Святой Анны.
Монастырю он много лет платил и велел каждый день молиться за спасение его
души. «Завещание придется изменить, — решил Якоб. — Пусть Сибиллу после
смерти похоронят не со мной, в другом месте. Я оставлю ей дом поскромнее
и ренту уменьшу, ей и этого вполне хватит».
Брак позволил Якобу войти в высшее общество. Дядя Сибиллы вскоре был
избран бургомистром Аугсбурга и главой Швабского союза имперских городов.
С этого времени любые дела должны были решаться в пользу Якоба. Но уже
после первой брачной ночи Сибилла почувствовала себя разочарованной
и глубоко несчастной.
Какая молодая женщина не любит дорогие украшения? Якоб купил невесте
к свадьбе бургундское колье — уникальное сокровище за 40 тысяч гульденов.
Однако ожерелье могло вызвать зависть у императрицы, поэтому оно чаще
всего лежало в сундуке с другими драгоценностями.

Супруги даже днем встречались нечасто — Якоб работал в конторе, а жена
устраивала приемы гостей и застолья. Сибилла относилась к мужу в лучшем
случае с безразличием. Самым близким человеком для нее стал ее ровесник
Конрад Релингер, дворянин и видный купец, знавший Сибиллу с юности.
«Конрад — наш давний деловой партнер. Жаль, что протестантской веры,
но надежный, — думал Якоб. — И ее ведь тоже не назовешь непос тоянной».
О разводе не могло быть и речи — это нанесло бы непоправимый удар
репутации. Якоб Фуггер Богач, властелин всего мира, которого все считали
счастливцем и баловнем судьбы, в семейной жизни не был счастлив. Он не имел
власти над собственной женой.
—
Здравствуй, сын мой! Ты желал исповедоваться, не так ли? — вошел
священник.
—
Добрый день, отец Симон! Святой отец, мне плохо. Душа болит, не дает
покоя. За что Бог наказывает меня?
—
Почему ты так думаешь, сын мой?
—
Тяжко мне жить с моей женой. Вы же знаете, святой отец. Мучительно
тяжко.
—
Твоего греха в этом нет, сын мой. Ибо сказано в Писании: «Кто разводится
с женой, тот подает ей повод прелюбодействовать». Ты, напротив, живешь
праведно, не противишься злу и прощаешь твоим близким согрешения их.
Значит, и тебя простит Отец Небесный. Старайся совершать добрые дела.
—
Я стараюсь, святой отец. Пожертвовал 15 тысяч гульденов на
благотворительность. Но люди все равно меня проклинают. Они ненавидят
ростовщиков.
—
Они заблуждаются, сын мой. В прошлом церковь считала ростовщичество
смертным грехом. Но папа Лев десять лет назад постановил: «Ростовщичество
по своей природе не подлежит осуждению, ибо порочна только прибыль,
обретаемая без труда, расходов или рис ка». Ты же трудишься изо дня в день,
не зная отдыха, и рискуешь! Помнишь ли ты слова папы Льва?
—
Помню, святой отец, — ответил Якоб.
Еще бы их не помнить! Услуги хитроумных юристов и решения сильных мира
сего доставались ему недешево.
—
Стало быть, и этого греха нет на тебе, сын мой.
—
Я забочусь о спасении не только своей души. Люди расценивают продажу
индульгенций как обман. Как будто они без грехов! Но я сам купил
индульгенции за две тысячи гульденов для себя и жены.
—
Что идет на пользу святой церкви, то угодно Богу. Господь учил: «Блаженны
вы, когда будут поносить вас и неправедно злословить за Меня». Не мучай себя
сомнениями. Ты же исповедуешься два раза в неделю. Богу не за что тебя
наказывать. Молись Отцу Небесному, и он поможет тебе. Ему угодно терпение
наше. Прощай, сын мой!

—
Благодарствую, святой отец, — Якоб поцеловал священнику руку, и тот
удалился. «Господи, я прошу тебя, верни мне здоровье, дай силы и терпения
нести свой крест!» — истово молился больной.
После священника к Якобу пришел его доктор Отто Ренбах. Он лечил эту
болезнь уже три недели и предложил продолжить курс. Доктор дал Якобу
выпить обезболивающую микстуру, и тот отпустил его. Но боль и через два часа
не прошла, а усиливалась. Якоб позвал племянника и попросил его пригласить
доктора Гогенгейма.
—
Найди его как можно быстрее, Антон! Он в городе.
—
О нем говорят разное .
—
Это мне известно.
—
Вы хотите устроить консилиум? Позвать Ренбаха тоже?
—
Нет, он уже был. Его звать не надо.
Так прошла у Фуггера первая половина этого дня до появления Теофраста.
***
Карета подъехала к трехэтажному дворцу Фуггеров. Часть здания была занята
под склад, и сюда приходили обозы с товарами. Слуга провел Теофраста по
мраморному полу через роскошный зал, в котором побывали дипломаты
и купцы со всего света. В зале были кожаные обои, тисненные золотом,
широкие окна с дорогим венецианским стеклом, изящная золоченая резьба
по дереву.
Вдоль стен стояли кресла, обитые бархатом. Внимание привлекал массивный
письменный стол со столешницей из дивного редкого мрамора и ножками,
сделанными в виде четырех львов из черного дерева. Высокий стул рядом был
украшен врезанным в спинку фамильным гербом с лилиями и похож на трон, а
на полу лежала львиная шкура.
Окна зала выходили на тихую аллею, украшенную аркадами и фресками,
скульптурами и экзотическими растениями. Всюду были фонтаны, и даже
внутри дворца посетителей удивляла проточная вода. Интерьер дворца был
роскошнее, чем его вид снаружи. Таков был принцип хозяина.
Слуга привел Теофраста в спальню хозяина.
—
Оставьте нас вдвоем, — cказал Якоб, и сиделка со слугой вышли.
Якоб был бледен и с трудом удерживался от стонов.
—
Спаси меня, Теофраст! Постарайся, не жалей трудов! Я ведь могу тебя
озолотить.
—
Ваше доверие — высокая честь для меня, ваше сиятельс тво. Но я всегда
делаю все, что в моих силах. Мой долг — помогать каждому пациенту.
—
Правда ли, что ты используешь для лечения адские яды?

—
Да, правда. Однако опиум и мышьяк, ртуть и купорос, морозник и
белладонна — все это яды, но они же и лекарства. Будет ли вещество
лекарством или ядом, зависит только от дозы. Вы с удовольствием едите
тарелку супа, в который добавлена щепотка соли, но тот, кто захочет съесть
целую банку соли, от этого умрет.
—
Говорят, ты вылечивал таких больных, которым другие врачи не могли
помочь. Это верно?
—
Так бывает, хотя, к сожалению, не всегда. На земле много такого, чего
мы все еще не знаем. Но Бог наверняка откроет нам много интересного.
—
Что я слышу? Ты рассуждаешь о Боге? О тебе идет молва, что ты еретик
вроде Лютера.
—
Нет, достопочтенный граф. Я истинный христианин и католик.
—
А не помогает ли тебе нечистая сила? Люди говорят, что ты маг и колдун!
—
Мои рецепты я собирал в разных странах. Мне помогают только
образование, опыт и знание природы. Ни в чьей иной помощи я не нуждаюсь.
—
Хорошо, Теофраст, я на тебя надеюсь!
—
Тогда, ваше сиятельство, приступим к делу. Где болит?
—
Низ живота, — показал Якоб.
—
Вам придется чуть-чуть потерпеть, ваше сиятельство. Будет неприятно,
но очень недолго.
Теофраст осмотрел и ощупал больного. Якоб стиснул зубы и не проронил
ни звука.
Доктор решил рассмотреть его мочу — она была мутной.
—
Как давно у вас появилась эта опухоль?
—
Два месяца назад.
—
Кто и как вас лечит?
—
Доктор Ренбах — пиявками и слабительным.
—
Вызовите слугу — мне понадобится посуда и еще кое-что. Я приготовлю вам
обезболивающую микстуру покрепче.
Выпив настойку из трав, больной уснул. Теофраст посидел у его постели еще
час, а потом доктора отвели в приготовленную для него комнату. Утром
Теофраст спросил:
—
Как ваша боль, граф?
—
Прошла. Но что ждет меня впереди?
—
Вас еще можно спас ти. Но только операцией.
—
Ты можешь это сделать, Теофраст? И я выздоровею?
—
Шанс на выздоровление есть.

—
Но резать по живому — это же невыносимо больно?
—
Боль можно будет заглушить.
—
Нет, ни за что! Я не позволю себя резать!
—
Тогда опухоль погубит вас. Она растет.
—
Все в Божьей воле. А я увижу Рождество?
—
Рождество? Да, это я могу вам обещать .
—
Теофраст, задержись хотя бы на несколько дней. Я дам тебе слугу.
Попробуем твой способ лечения.
—
Вы не оставляете мне иного выхода, граф. Пиявок и слабительные
мы отменим. Ваш организм нужно укреплять. Вы будете прини мать мои
таблетки два раза в день. Они содержат железо и еще кое-что полезное. Я научу
сиделку делать вам клистиры с теплым отваром ромашки. Малого объема, вот
с такой бокал, — показал Теофраст. — Рецепт настойки, которая вам помогла,
я оставляю на столике. В ней белладонна, опийный мак и мандрагора.
***
Комната Теофраста оказалась удобной. Все необходимое ему доставляли сразу
же. Кормили доктора в комнате для прислуги, но лучше, чем на постоялом
дворе. Больной, оставаясь в постели, вскоре продолжил свою работу.
«Железный человек!» — думал о нем Теофраст.
Один из дней начался с обычного вопроса доктора:
—
Как вы себя чувствуете, граф?
—
Заметно лучше. Боль есть, но тупая, терпимая. Завтра я тебя отпущу.
Теофраст. Верно ли, что ты умеешь превращать другие металлы в золото?
—
Нет, ваше сиятельство. Я занимаюсь алхимией, но с целью получения
лекарств. Впрочем, я знаю человека, который умеет превращать в золото все,
к чему он прикасается.
—
И кто же это?
—
Вы, ваше сиятельство.
Фуггер был разочарован ответом.
—
Послушай, Теофраст, я своими руками создал новую империю. Мир
промышленности и торговли. Но справятся ли с этим люди без меня? Человек
мелок, ничтожен и грешен по своей природе. Он порочен и алчен. Только
деньги заставляют людей трудиться. Деньги и страх перед Божьим судом.
Теофраст покачал головой:
—
Позвольте мне с вами не согласиться, достопочтенный граф. Человек —
лучшее, высшее творение Бога. Ибо он сказал христианам: «Вы — соль земли.
Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою?»

—
Я столько сделал для людей, а они меня не ценят! Почему они так
неблагодарны?! — воскликнул Фуггер. — Видел ли ты мой квартал для
бедных — Фуггерай?
«Да, и больше того, ненавидят, — подумал Теофраст. — Не случайно появились
новые слова: “обфугерить” (fuggern) означает “объегорить”, а “фугерщик”
(Fuggerer) — мошенник. Как странно! Фуггер в богатстве превзошел всех,
столько людей ему завидуют! Но разве он счастлив? Даже самые богатые не
избавлены от страданий. Врач не должен вредить больному. Как же ответить
Фуггеру осторожней?»
—
Это прекрасный пример для всех, — сказал доктор. — И все же простите
меня за откровенность, ваше сиятельство, на ваших рудниках горняки и
плавильщики получают от вас деньги, но теряют здоровье . Из-за ваших
мануфактур и шахт вырубается лес, загрязняются сточными водами реки, поля
и пастбища. А Господь завещал: «Не собирайте себе сокровищ на земле...
Любите друг друга, как я возлюбил вас». Шахты, как и вся страна, должны быть
для людей, а не люди для шахт.
—
Опомнись, Теофраст! Это речи бунтовщика! — нахмурился Фуггер. —
Ты умеешь по звездам предсказывать будущее, не так ли? Что будет после меня
с моим делом и моей семьей? Ответь, только без лукавства!
—
Да, ваше сиятельство, я составляю ас трологические прогнозы. Для
предсказаний надо разбираться не только в планетах, но и в том, что происходит
на земле. А в этом умении вас трудно превзойти. Вы собираетесь передать дело
племяннику Антону?
—
Да, безусловно.
—
Но вы знаете его лучше меня. Стал бы он купцом, если бы вы с юнос ти не
направляли его?
—
Не думаю.
—
Умеет ли он рисковать, как вы? Получает ли такое же удовольствие
от прибыли? Дороже ли ему дело, чем его дети, семья?
—
Нет. Он надежный, толковый, работящий. Но осторожный , не такой, как я.
—
Вы, ваше сиятельство, сами ответили на вопрос. Ваш род не будет править
миром, но продлится долго. А молиться за спасение вашей души будут много
веков.
—
Мне не нравится твое предсказание, Теофраст, но я ценю прямоту. Завтра
ты можешь уехать.
На следующий день Теофраст пожелал Якобу доброго здоровья и распрощался
с ним. С доктором рассчитался Антон. Фуггеры не озолотили Теофраста:
богатые люди умеют считать деньги. И все же это было достойное
вознаграждение. Оно позволит добраться до Баден-Бадена, а то и дальше.
Теофраст был уже далеко от Аугсбурга, когда узнал о кончине Якоба. Больной
встретил Рождество, но в постели. Он умер 30 декабря 1525 года, под Новый

год. Его похоронили как «доброго, правоверного христианина» в великолепной
усыпальнице. После смерти Якоба его же на сразу покинула дом Фуггеров и
в феврале 1526 года вышла замуж за купца Конрада Релингера. Она перешла в
лютеранскую веру и прожила с ним 20 ле т.
***
Карта странствий Парацельса обширная и запутанная. Доктора больше всего
привлекали две цели: университеты и источники минеральных вод. Теофраст
решил ознакомиться с источниками в Баден-Бадене. Из Аугсбурга он добрался
до Ингольштадта, города на Дунае, а оттуда на судне вверх по Дунаю до Ульма.
У многих старинных городов была своя легенда. Символом Ульма стал воробей,
и легенда объясняла это так. Город был окружен крепостной стеной. Решено
было построить новую ратушу. Прибыли повозки с длинными бревнами,
уложенными поперек дороги, и бревна не проходили в ворота. Городские
советники не знали, что делать. Наверху в стене рабочие увидели воробьиное
гнездо. Воробей брал в клюв соломинку и просовывал его в отверстие. «Так вот
как нужно делать!» — и строители переложили бревна по направлению вдоль
дороги. В благодарность мудрому воробью ему поставили памятник на крыше
собора. «Забавная легенда! — думал Теофраст, проходя по рыбацкому
кварталу. — Да и город симпатичный».
Теофраст переехал из Ульма в Тюбинген и далее через Фрайбург прибыл
в Баден-Баден. Это был маршрут в 600 километров — небольшая часть
от многих тысяч, которые Парацельс преодолел за всю жизнь. Странствия после
Зальцбурга по Южной Германии заняли около года. После пребывания
в Ингольштадте пошла молва, что доктору удалось поднять на ноги девушку,
страдавшую пожизненным параличом и признанную неизлечимой. Какое
лекарство Теофраст использовал, никто не знал. Одни полагали, что это был
загадочный «Азот Красного Льва», а другие утверждали, что «лауданум»,
который доктор хранил в рукоятке своего меча.
В университетах Тюбингена и Фрайбурга Теофраст прочитал несколько лекций,
бросивших вызов классической медицине. Они вызвали ярость у профессоров,
но необычайный интерес у студентов. После таких лекций его сопровождали
восторженные ученики, но надолго у него они не задерживались.
Во Фрайбурге к Теофрасту обратилась за помощью аббатиса Анна Блетц фон
Ротвайль, настоятельница женского имперского монастыря Роттенмюнстер. Она
осматривала принадлежащие монастырю виноградники и заболела. Аббатиса
была немолодой, но с признаками былой красоты. У нее на коже на уровне пупа
вокруг тела возникла «опоясывающая роза»14: очень болезненные красные
волдыри. Теофраст прописал ей принимать таблетки лауданума, пока
не пройдет сильная боль. Волдыри он посоветовал смазывать настойкой
из омелы и чистотела. После выздоровления аббатиса приехала к доктору
и щедро с ним рассчиталась. Она служила на своем посту 30 лет и прожила
долгую жизнь.
Теофраст относился к женщина м с особой жалостью и состраданием. Он
от души радовался, когда на восхитившей его бархатистой белой коже

пациентки волдыри, наконец, исчезли. На лекциях ему доводилось объяснять
студентам: все, что восхищает нас в женщинах, — их развитая грудь,
округлость и прелесть фигуры, звонкий голос, глубина чувств, преданность
и верность — обусловлено деятельностью их внутренних органов. Голос его
дрожал, когда он рассказывал о болезнях, при которых женская грудь и
ее нежные соски краснеют, воспаляются и выделяют из себя смердящий гной.
Или о том, что затвердения в груди являю тся признаком рака. «У женщин свои
болезни, им нужны свои лекарства и диеты. Это непростая задача для нас,
врачей», — говорил доктор.
В Баден-Бадене Теофраст задержался. Помимо лечения больных он исследовал
горячие минеральные источники не только в этом городе, но и неподалеку
от него в Вильдбаде и Бад-Либенцелле15. Доктор обнаружил, что они имеют
общее происхождение. Он счел, что купание в этих водах замечательно полезно
для больных, а здоровым придает бодрость.
Описанием этих источников Теофраст дополнил сочинение «О природных
ваннах» и заключил: «Есть такие воды, которые излечивают те или иные
болезни. Поэтому врач обязательно должен знать виды и свойства минеральных
вод». Доктор побывал и в знаменитом бенедиктинском монастыре Гирзау —
там он консультировал больных монахов.
В Баден-Бадене ходили слухи , что маркграф Филипп Баденский тяжело болен
и страдает уже давно. Он пригласил к себе доктора. По мраморной лестнице,
которая вела к покоям князя, навстречу вошедшему Теофрасту спускались двое
мужчин в роскошных, отороченных белым мехом красных мантиях. Их лица
раскраснелись, волосы были взъерошены. «Я говорил, что дело в колдовстве!
Если найти эту ведьму, она могла бы снять порчу!» — сказал один из них
другому. Теофраст поздоровался с ними, но доктора медицины не удостоили его
ответом. «Взгляни, мы с тобой опускаемся, а этот лекарь поднимае тся!» —
«Погоди, ты еще увидишь, как он опустится ниже нас!» — обменялись
репликами уходящие.
Филипп в постели стонал и был в состоянии крайнего раздражения.
—
Желаю доброго здравия! Рад служить вашей светлости, — сказал Парацельс,
войдя в спальню.
—
Наконец-то ты прибыл! Верни меня к жизни, Теофраст! Я щедро расплачусь
с тобой. Ты видел этих двух шарла танов?
—
Я встретил в доме только двух докторов, высокородный маркграф.
—
Этих прохиндеев я только что вышвырнул. Один лечил меня
кровопусканиями , другой — слабительными, и оба пичкали меня дурацкими
микстурами. А мне становится все хуже. Все их микстуры я выбросил к чертям
собачьим. Оба негодяя были бы рады меня отравить!
«Гиппократ советовал отворять кровь при гангрене, водянке, простуде и
метеоризме, — подумал Теофраст. — Врачи напрасно расширяют список таких
болезней. Но разве может врач сознательно отравить больного?»

—
Почему вы так полагаете, ваша светлость? Ведь доктора приносят клятву
не вредить больному.
—
Это очевидно, Теофраст. Мой покойный отец разделил свои владения между
мной и двумя моими братьями. У нас с же ной было шестеро детей, но осталась
только старшая дочь. Остальные умерли, не прожив и года. У меня больше нет
сыновей. Если я умру, все достанется братьям. Дети не могли умереть
случайно — теперь им остается только отравить меня. Они могут подкупить
в доме любого.
—
Так вы никому не верите?
—
Я верю только жене — мы живем вместе уже 20 лет. Хотя от женщин всего
можно ожидать. Слуга проверяет на себе все, что для меня готовит повар. Это
будет теперь твоя обязанность.
«Лучшее средство от болезней — хорошее расположение духа, сильная воля
и разум, — думал Теофраст. — Страх отдает человека на растерзание болезням.
Жаль, что нервы у пациента шалят. Он мнителен и тревожен. Может быть,
после мятежа, который здесь недавно бушевал?»
—
Расскажите мне, достопочтенный маркграф, на что вы жалуетесь и когда
вы заболели, — предложил доктор. Он выслушал и осмотрел больного. Боли
и чувство тяжести внизу живота, метеоризм, частый и жидкий стул, слабость.
Надо будет проверить, есть ли в стуле кровь и слизь. Может быть, у него
та самая болезнь, с которой Теофраст сталкивался, работая военным хирургом?
Из-за нее целый отряд мог выйти из строя. Доктор выяснил, был ли у больного
жар, и поинтересовался:
—
Простите, ваша светлость, когда вы моете руки?
—
Утром и вечером. И после того, как мы едим жареное мясо, у нас подают для
рук кувшин с душистой водой.
—
Тщательно мойте руки перед едой. Но такое мясо пока придется отменить. И
не только его. Один-два дня вам придется не есть совсем ничего. Пейте
побольше, вначале только кипяченую воду. Вот такие две склянки в день.
Не ленитесь пить: вы теряете много воды. Потом кое-какие напитки и еду я вам
добавлю, но разрешу далеко не все. Вначале разваренные слизистые супы
и каши на воде, сухари. Все продукты должны быть тщательно вымыты — это я
на кухне проверю. Грязь опаснее отравы: она чаще встречается. Нужен строгий
постельный режим.
—
А как долго?
—
Думаю, около двух недель.
—
Только никому ни слова о моей болезни!
—
Естественно, ваша светлость! Я никогда не рассказываю о болезнях
пациентов.
Между тем тайна Филиппа была известна в городе и даже за пределами
графства. В первый день Теофраст дал выпить больному немного размешанного

в воде угля, а через несколько часов — белой глины. На следующий день —
отвар коры дуба. Потом доктор предписал больному две недели пить до еды
отвар из молодых шишек ольхи, корневища лапчатки и корня крапивы. Через
три недели после приезда Теофраста больной выздоровел и решил его
отпустить. Доктор дал пациенту последние рекомендации, получил
вознаграждение и покинул дворец.
Теофраст чувствовал себя у маркграфа неуютно: с ним обращались, как с
прислугой. Дворецкий потребовал, чтобы он сменил одежду на костюм зеленого
цвета. По указанию графини вся драпировка в замке была красная, а прислуга
ходила в одежде зеленого цвета. Маркграф милостиво отменил этот приказ, но
у доктора остался осадок.
Дело холопов — служить его светлости, работать и платить подати.
Аристократы презирают простолюдинов. Это для Теофраста не было новостью.
«Правитель хоть как-то ценит тех, с кем каждый день имеет дело: оруженосцев,
дворецких, пажей... Прочие для него — люди второго сорта, обязанные
пресмыкаться, — думал доктор. — В том числе врачи: они занимаются грязной,
неприятной работой. Я обречен всю жизнь оставаться на нижней ступени.
Место человека в обществе зависит не от него самого, а от того, в какой семье
он родился. Об этом после подавления мятежа никому нельзя даже заикаться.
Никому? Нет, меня понял бы Михаэль Гайсмайер. Он воюет за равенство всех
сословий».
Плата маркграфа оказалась мизерной. При упоминании Филиппа Баденского
Теофраст всегда морщился. Такова жизнь , утешал он себя, полезное не всегда
совмещается с приятным. История с исцелением маркграфа от дизентерии
подтвердила его репутацию врача, который может вылечить любую болезнь.
***
В Баден-Бадене судьба свела Теофраста и с другой аристократической семьей.
За неделю до этого к нему обратился незнакомый молодой человек:
—
Доктор Теофраст, не поможете ли вы мне с работой? Меня зовут Ульрих
Гайгер.
—
Сколько тебе лет и откуда ты родом?
—
Двадцать пять. Я из Пфорцхайма, это близко. Учился два года в Виттенберге
в университете. Деньги кончились — пришлось вернуться домой.
—
В Виттенберге? И ты видел самого Лютера?
—
Я слушал его лекции.
—
А что ты умеешь?
—
Пока мало что. Работал помощником аптекаря. Но мне очень хочется стать
врачом.
—
Я могу взять тебя на службу. Но ты будешь жить в мире горя , страданий
и болезней. Настоящий врач не знает покоя ни днем ни ночью. У меня много

врагов, и от тебя кое-кто отвернется. Ты не пожалеешь? Подумай
хорошенько — даю на это три дня.
Гайгер подтвердил свое решение, и у Теофраста появился новый помощник.
На курорте отдыхала богатая семья графа Казимира фон Тальдорфа из Богемии.
Его 18-летняя дочь Беата болела уже полгода. Последний месяц у нее появились
судороги с потерей сознания. Никто не мог ей помочь. Граф вызвал к Беате
Теофраста и признался, что делает это против воли жены. Через два дня
Теофраст и Ульрих прибыли в дом графа. Когда они поднялись на второй этаж,
из комнаты Беаты вышли ее отец, врач и за ними два священника.
—
Вы опоздали, доктор Теофраст! — произнес фон Тальдорф. — Моя
несчастная дочь только что умерла.
—
Кошмар! — доктор был потрясен. — Позвольте хотя бы взглянуть на нее?
—
К чему? Ладно, идите в ту комнату, — отец указал на дверь.
На полу на матрасе лежало мертвое тело Беаты. Как рано эта юная и прекрасная
девушка ушла из жизни! Она была изящно сложена. Длинные, светлые,
шелковистые волосы распущены. Лицо застывшее, как из белого мрамора. Губы
сжаты. В углу комнаты на стуле сгорбилась сиделка. Невыносимая духота,
скверный запах лекарств.
—
Ульрих, открой все окна! Быстрее! — Теофраст расстегнул девушке блузку
и припал ухом к ее груди. Сиделка вдруг со скрипом подвинула стул.
—
Прекратить! — крикнул Теофраст вне себя от ярости. — Мертвая тишина!
Ульрих, сюда! Быстро! Проверь-ка пульс! Нашел?
«Проклятье! — подумал доктор. — Все кончено!» И вдруг — о чудо! — его ухо
уловило едва заметное вздрагивание в сердце. Потом еще... «Или это мне
только кажется?»
Когда Ульрих вернулся, доктор положил одну руку Беате на сердце, а другой
искал ее пульс. Дыхание стало чуть сильнее? Или ему показалось? Тут
мизинчик на ее руке еле заметно пошевелился.
—
Смотри, Ульрих! Вот так!
Теофраст несколько раз нажал руками на грудную клетку Беаты. Он приник
губами ко рту девушки, заставляя ее сделать принудительный вдох. Пять
нажатий, вдох...
Вдруг сзади в спину доктора впились когти старухи-сиделки:
—
Не позволю! Оставьте мою дочь в покое!
Так это мать Беаты, графиня? Вот ведьма! Теофраст схватил ее и мгновенно
выдворил из комнаты.
—
Ульрих, к двери! Не пускай ее!
Помощник запер дверь. И тут же снова крик Теофраста:
—
Ульрих, ко мне! Помоги! Теперь нажимать будешь ты!

Ульрих мгновенно взялся за дело. До чего же этот парень быстрый и ловкий!
Они вошли в ритм: один — пять нажатий, другой — вдох. Потом еще и еще...
Через полчаса девушка, сидя в кресле, спросила: «Где это я?»
—
Победа, Ульрих! — ликовал Теофраст.
—
Браво, учитель!
Доктор впустил в комнату мать Беаты. После этого он еще несколько раз
навещал девушку и лечил ее. Граф сообщил ему, что в семье раздоры. Мать
требует увезти Беату в другой город в монастырскую лечебницу, а та
отказывается, не доверяя другим врачам. Теофраст посоветовал ей, где лучше
лечиться. Граф поблагодарил доктора и рассчитался с ним. Как счастлив был
Теофраст, случайно встретив Беату через несколько лет! Она вышла замуж,
родила двух детей и была здорова. Ее отец не упускал случая поделиться
со всеми происшедшим.
Теофраст не впервые столкнулся с воскрешением погибшего. Однажды зимой
в горах, в лютый холод его вызвали в дом родители юноши, который попал
в снежную бурю и был найден на дороге без сознания. Его тело обледенело, и
он выглядел умершим. Теофраст возился с ним около трех часов. Он приказал
своим помощникам растирать сукном и щетками руки, ноги и живот юноши .
Тело стало теплеть. Тогда доктор ручкой ложки открыл пострадавшему рот,
положил ему на язык чуть-чуть хрена с горчицей и добавил несколько капель
жидкости. Она содержала смесь «духа вина» (спирта) со «сладким купоросным
маслом» (диэтиловым эфиром), которое доктор захватил с собой. Стало
заметным биение сердца. Через несколько минут юноша вздохнул, пошевелился
и ожил. Родители, брат и сестра были счастливы, ликовали и обнимали
Теофраста и его помощников.
После таких случаев в рассказах о Парацельсе трудно было отличить правду
от легенд. Говорили, что однажды к нему пришла женщина: «Мой муж не
переживет эту ночь». Доктор потребовал принести мочу больного и заверил:
«Твой муж завтра будет здоров». Он дал ей какой-то белый порошок, велел
размешать его в теплом вине, дать мужу и заставить его пропотеть. «Но у меня
всего один гульден!» — вздохнула женщина. Теофраст денег не взял: «Лучше
купите себе еды. Иди, сделай все и накорми мужа!» На следующий день
больной выздоровел.
Рассказывали и другую историю. Умирающую женщину священник уже
помазал елеем. Вошедшему Теофрасту он сказал: «Эта женщина умрет с чистой
душой». — «Все там будем рано или поздно. Но она через три дня встанет
и будет работать», — возразил Теофраст. Так и случилось.
Искусственное дыхание «рот в рот» было известно еще в античные времена,
но Теофраст усовершенствовал его методику. При остановке дыхания
у больных он впервые применял самодельный воздуховод с присоединенными
к нему кожаными мехами для розжига камина и нагнетал воздух в легкие
пациента — за четыре века до создания аппарата искусственного дыхания.
О нем ходила молва, что он способен оживлять мертвых. Все чаще Теофраста

стали называть не Гогенгеймом, а Парацельсом. Впрочем, многие его коллеги
тоже носили латинские или греческие имена.
***
Парацельса хорошо знали в Эльзасе, входившем тогда в состав Священной
Римской империи. Николаус Гербель, юрист и секретарь настоятеля собора
в Страсбурге, в ноябре 1526 года пригласил его в этот город, чтобы получить
консультацию. Гербель страдал от болей в животе. Теофраст приехал вмес те
с Ульрихом и поставил диагноз: нарушение пищеварения и заболевание печени.
Он прописал Гербелю свои пилюли и целебный напиток.
В лечении таких болезней Парацельс был особенно успе шным. Он быстро
завоевал симпатию и доверие пациента. Николаус был на восемь лет старше
доктора, он тщательно выполнял все его рекомендации и в течение двух
месяцев отмечал результаты лечения в дневнике. Вездесущий и общительный
друг Нико ввел Теофраста в круг авторитетных реформатов Страсбурга. В доме
Гербеля Теофраст оказался за одним столом с настоятелем собора Каспаром
Хедио, и тот тоже стал его пациентом. Доктор познакомился и с Вольфгангом
Капито (1478–1541), самым влиятельным в городе человеком. Это был ученый с
медицинским, юридическим и богословским образова нием.
По совету Нико 5 декабря 1526 года Теофраст фон Гогенгейм приобрел
в Страсбурге право гражданства. Впервые этот бродяга, вечный странник стал
полноправным гражданином.
Страсбургом с XV века правил совет из представителей разных гильдий. Город
стал центром протестантского движения. Там поселились известные
итальянские, швейцарские и французские беженцы, что способствовало
расцвету культурной жизни. Те, кто в других местах мог угодить на костер,
здесь находили убежище. Страсбург с его каналами напомнил Теофрасту
Венецию, но оказался приятнее и лучше для здоровья. В Венеции вода в каналах
была соленая и зловонная, а в Страсбурге — речная и чистая. 142 -метровая
башня городского собора была самой высокой в христианском мире, и это
казалось символичным. Вблизи от собора делились впечатлениями два гостя
из далекой Московии:
—
Ну, как тебе город?
—
Большой, но улицы такие узкие, что солнце никогда сих грешников
не освещает.
—
Зато колокольня дивная — поболее нашей! Высота престрашная! Вся
сквозная и дырчатая, кажется, вот-вот развалится! А она стоит cтолько ле т!
В самом деле, как сумели люди создать такие скульптуры, превратить грубый
камень в тончайшее кружево? А какие тут есть дома — в таких бы и король не
постыдился жить! В Страсбурге Парацельс опять встретил теолога и философа
Ганса Денка.
—
Привет, Ганс, как дела?

—
Я издал в Аугсбурге три книги. Но священники подняли такую бучу!
Пришлось оттуда бежать. Как раньше из Нюрнберга.
—
Тебя преследуют католики?
—
Не только. Я же и с Лютером не согласен. Протестан ты еще нетерпимее
к еретикам.
—
А здесь ты проповедуешь?
—
Да, Капито разрешил. Приходит много народу! Давай в Рождество погуляем
по городу?
—
Буду рад, Ганс!
Но прогулка, увы, не состоялась. Денк и здесь призывал: «Следует обратить
свое сердце к униженным и малым мира сего. Тому, кто не пойдет этим путем,
суждено вечно заблуждаться. А тот, кто укажет другой путь, тот — вор
и убийца». В результате под Рождество его с женой заставили покинуть
Страсбург. Это насторожило Теофраста. Неужели даже здесь нельзя свободно
высказываться?
В ночь под Новый год Парацельс ужинал в доме Гербеля в компании декана
городского собора. Особенно хороши были эльзасский сыр и вино. Николаус
был «доктором обоих законов», то есть имел степень доктора в области
гражданского и церковного права. Он учился в разных университетах: в Вене,
Кёльне, Майнце, Тюбингене и в Болонье, поработал адвокатом при дворе папы.
У Теофраста с Нико нашлись общие знакомые в университетах и много тем для
разговора, не только о медицине.
—
Тео, ты был в Базеле?
—
Нет.
—
А я там работал . Меня пригласили корректором в знаменитую типографию
Фробена. Мы напе чатали Новый Завет. Капито тоже понадобился Фробену:
он знает древнееврейский язык. В Базеле я познакомился с Эразмом
Роттердамским. А слышал ли ты про аббата Иоганна Тритемия
из Вюрцбурга? — спросил Николаус.
—
Еще бы! Это один из моих учителей алхимии.
—
Ты с ним встречался?
—
Нет. Только читал его сочинения.
—
А я с ним переписываюсь. Хочешь, покажу его последнее письмо?
—
Письмо Тритемия? Вот здо́рово!
Тритемий слыл светилом не только в алхи мии, но и в оккультных науках,
волшебником и знатоком магии. Покойный император Максимилиан безумно
тосковал по умершей жене. Тритемий приезжал к нему с группой помощников и
устраивал спиритические сеансы, на которых Максимилиан обращался к давно
ушедшим великим людям — Цезарю или Александру Македонскому. Силуэты
этих людей император видел через полупрозрачную занавеску. Он задавал

им вопросы, на которые они отвечали жес тами — да или нет. Тритемий вызывал
также дух любимой жены Максимилиана. За это император щедро награждал
знаменитого аббата.
В последние недели Теофрасту сопутствовала удача. Новый ученик Ульрих
со всеми хорошо договаривался — лучше, чем его учитель. Все было бы
замечательно, если бы не ложка дегтя в бочке меда. Нового доктора приняли
в цех «Фонаря». В него, кроме хирургов, входили также мельники,
крахмальщики и торговцы зерном. Врачи же с докторской степенью входили
в гильдию более высокого ранга.
Теофраст обратился к секретарю этой гильдии с просьбой о вступлении. Тот
презрительно взглянул на врача в камзоле со следами химических реактивов.
—
Вы доктор медицины? — поднял брови секретарь.
—
Да, обеих медицин.
—
Где вы окончили университет?
—
В Ферраре.
—
Я запишу вас. Но членом гильдии вы станете нескоро.
—
Почему нескоро?
—
Вначале будет диспут. А потом еще экзамен.
—
Сколько же это продлится?
—
Это решит гильдия. Ждите извещения.
—
Мне не на что жить. Срочно нужна работа.
—
Сожалею, но не могу помочь.
—
Я могу представить рекомендации Гербелиуса и доктора Капито.
—
Отлично, но на испытания это не повлияет. У нас, слава Богу, все по закону.
—
А кто же будет меня экзаменовать?
—
Наши доктора медицины.
—
Но почему? Я тоже доктор. И у меня, кроме докторской степени, есть опыт,
накопленный в странствиях. А у них его нет.
—
В странствиях? — улыбнулся секретарь. — Подтверждения знаний
от прохожих мы не принимаем. До свидания , господин фон Гогенгейм.
—
Прощайте! — крикнул Теофраст. — Какое безобразие! Какой идиотский
порядок!
—
Любой порядок лучше беспорядка! — бросил ему вслед секретарь.
Теофраст хлопнул дверью и ушел, не собираясь возвращаться. «Черт с ними, —
думал он. — Они затрудняют мне работу. Но я получил право на операции,
а лечить без ножа уже начал. Перебьюсь».
В своем цехе Теофраст с людьми поладил . Там были «хирурги в коротких
халатах», банщики и цирюльники — все без высшего образования. Они рвали

зубы, пускали кровь и умели делать простые операции, например удаляли
камни. С Теофрастом советовались, приглашали в комиссию принимать
экзамены. Например, испытание на мастера проходил ученик цирюльника.
Он должен был побрить заключенного — гладко, без порезов. Испытуемый
волновался и потихоньку сунул в карман арестанту монету, чтобы тот не
шевелился. Доктор придираться не стал.
***
Парацельса заинтересовали психические болезни. За восемь лет до его приезда
Страсбург охватила странная эпидемия — пляска святого Витта. В один
из июльских дней люди, охваченные безумием, танцевали на улице непрерывно
день и ночь. Он опрашивал людей, читал записи и описал эту картину в трактате
«Парамирум».
На площади вблизи от рынка люди танцевали под дудки, барабаны и рожки,
крутились и громко вскрики вали. Могло бы показаться, что они просто
веселятся, но им было не до веселья. Их руки болтались, глаза остекленели, тела
подергивались, а потные лица были искривлены гримасами. Ноги в сапогах
и башмаках стирались до крови. День ото дня число людей выросло до
нескольких сотен. Пляска продолжалась больше месяца. Обессилевшие люди
не могли остановиться, они падали и теряли сознание, рискуя быть
затоптанными. Некоторые умирали — иногда по 15 человек в день.
Первой начала танцевать на улице возле своего дома госпожа Трофеа — притом
без музыки. Муж просил ее остановиться, но она прыгала и пела, «пока небо не
почернело». От истощения женщина рухнула наземь. На следующий день она
продолжила свое занятие, не пила, не ела и не жалела распухших ног. К ней
присоединились другие женщины, а на третий день танцевала целая толпа. Кого
там только не было — паломники и нищие, горожане, торговцы, монахини и
священники! Госпожа Трофеа отплясала шесть дней, и, наконец, ее увезли
на тележке в монастырь Святого Витта, чтобы святой снял с нее это проклятие.
Как же все это объяснить? Доктор различал три типа хореи, танцевальной
мании. Она могла быть вызвана 1) сладострастными желаниями,
2) воображением, яростью и руганью или 3) физиологическими причинами.
Чаще всего подвержены Виттовым пляскам были женщины. Пытаясь объяснить
это явление , доктор решил, что госпожа Трофеа танцевала назло своему мужу.
И другие женщины тоже хотели насолить своим мужьям: они вдохновлялись
«свободными, дерзкими и неприс тойными мыслями».
В наши дни это можно объяснить иначе. Люди оказались в крайне
неблагоприятных условиях: плохие урожа и, голод, войны, охота на ведьм,
появление сифилиса, чума и другие эпидемии. Ежедневный трепет перед
Страшным судом и близким концом света приводил к массовым психозам16.
Гербель предложил Теофрасту доложить о своих выводах на заседании
коллегии медицинской корпорации:
—
Тео, если все пройдет хорошо, тебе легче будет вступить в гильдию
докторов!

—
Спасибо, Нико! На это я уже махнул рукой, но мне интересно поделиться
своими мыслями.
Гербель сумел все организовать, и Ульрих договорился о сроке с секретарем.
—
Ульрих, сегодня у меня доклад, — сказал Теофраст. — Hе забудь зайти
в аптеку «Олень» к Фигнеру и передай ему вот этот рецепт. Когда микстура
будет готова, отнесешь ее Акселю из канатной мастерской. Тому, у которого
мы были вчера. Хорошо объясни канатчику, как правильно принимать
лекарство. И узнай, нет ли мне писем.
—
Все будет в порядке, учитель, не беспокойтесь!
—
Тогда я ухожу!
—
Чтоб вам сломать шею и ногу!17 — пожелал Ульрих.
—
Спасибо, сделаю все, что смогу.
Высокое собрание ученых докторов выслушало доклад Теофраста. Первым
вопрос задал председатель:
—
Доктор Гогенгейм! Как вы связываете изученные вами болезни с учением
Гиппократа о четырех соках организма?
—
Никак не связываю. Я нахожу это учение устаревшим, оно подлежит
пересмотру.
Это было встречено в штыки. Вопросы стали задавать другие члены гильдии.
—
Известно ли вам, как объяснила пляску святого Витта гильдия врачей?
—
Да. Врачи утверждали, что танец вызва н избытком перегретой крови.
Хорошо, что власти к этому не прислушались. Иначе начались бы
кровопускания, пролилась бы целая река крови.
В зале нарастал шум, буря негодования.
—
Итак, вы осмеливаетесь противоречить мнению коллегии докторов
медицины славного города Страсбурга! Вы делаете это в угоду властям
города? — возмутился председатель.
—
Нет, для меня важна только истина. Власти полагали, что если они построят
для танцующих подмостки и пригласят музыкантов, то танец сам собой
кончится. Но получилось наоборот. Они допустили ошибку, но не такую
вредную, как доктора. Власти сделали, что могли. А наука не сумела объяснить,
что делать.
—
А что вы, доктор Гогенгейм, думаете о таких явлениях?
—
Я полагаю, у человека есть две стороны — духовная и материальная, причем
разум и тело взаимосвязаны. Существуют душевные болезни, например
эпилепсия, падучая болезнь. Надо отличать психопатов, безумных людей от тех,
которые страдают психическими расстройствами, но не в такой тяжелой форме.
К последним я отношу лунатиков и людей, которые имеют наследственные
нарушения психики. Есть еще меланхолики, которые по своей природе склонны
к мрачным мысля м и могут из-за этого сойти с ума. И, наконец, люди,

отравившиеся из-за попадания в пищу ядовитых веществ. Мы должны понять
причины этих болезней и научиться их ле чить.
—
Что же вы предлагаете?
—
Это трудный, но важный вопрос. Наша должность и человеколюбие
обязывают нас испытывать все средства. Врач должен вселить в больного веру в
возможность выздоровления. Этого мало — нужно найти для каждой болезни
свое, новое лекарство. Я чего только не перепробовал!
При падучей болезни я использовал niх alba, «белый снег»18. Можно при менить
также камфору или растительную золу в яйце всмятку. Но лучше всего таблетки
из толченой омелы. Кашицу из этой травы надо особым образом обработать.
От других болезней помогают травы, содержащие опиум и белену. А иногда
смеси других трав — успокаивающие или слабительные. Против пляски святого
Витта нужны сильные препараты, например настойка из опия и мандрагоры.
—
Любопытно! — раздался чей-то голос, но он тут же утонул в
неодобрительном гуле.
—
Новые лекарства? Это же опасно! — возразил профессор Хольцингер.
—
Кто не хочет применять новых средств, должен ждать новых бед, —
отчеканил Теофраст.
—
Вы перечислили разные причины душевных расстройств. Но главная из них
всем известна, а вы ее не упомянули. Люди, которых вы называете больными,
одержимы дьяволом. Пляски Витта возникают у женщин от того, что в них
вселяются бесы! Неужели вы этого не пон имаете? — обратился к докладчику
председатель.
Теофраст думал иначе, но ересь была наивысшим грехом. Он ответил
осторожно:
—
Такие случаи возможны, но редки. Нельзя сводить к этому все душевные
болезни. Я исследовал другие случаи.
—
Но, если вы это признаете, значит, наша задача — изгонять из людей бесов!
Изгонять любыми способами!
—
Простите, уважаемый председатель, с этим я не могу согласиться .
Предлагают, например, сверлить в черепе безумцев дырки, чтобы через них
вылетали злые духи. И это еще не все. Если больного изолировать, поместить в
сумасшедший дом, болезнь может усилиться. Воображая этих людей
безумными, мы бросаем их в тюрьмы, держим на цепи, морим голодом,
избиваем, пытаем и убиваем! А они душевнобольные. Это наши несчастные
братья, и на м, врачам, надо их лечить! Мы не должны оставлять без помощи
пораженных этой болезнью. Надо прогонять их меланхолию, искать лекарства,
улучшать питание... Господь учит нас любить ближних. Сказано в Писании:
«Всякий просящий получает... Есть ли между вами такой человек, который,
когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень?»

—
Досточтимые коллеги, — cказал председатель. — Следует ли мужам ученым,
врачам прислушиваться к мнению человека, который состоит в цехе торговцев
и хирургов?
—
Знание хирургии ни одному врачу еще не помешало! — резко возразил
Теофраст.
—
Выводы Гогенгейма странны, но он слывет умелым врачом, — заметил один
доктор, но его заглушили выкрики.
Зал пришел в движение:
—
Он побирается на дорогах! Это бродяга! Шарлатан!
—
А кто же вы, почтеннейшие доктора медицины? Вы возомнили себя
богами! — взорвался Теофраст. — А сами — ничтожества! Вы не врачи, а
догматики и начетчики! Учиться не желаете, долбите одно и то же, как попугаи!
Вам нет дела до больных! Они для вас — только источник денег! Вы хапуги,
алчные вымогатели!
—
Прекратите, Гогенгейм, я лишаю вас слова! — перебил председатель. —
Господа, спасибо за внимание. Поблагодарим оратора и извлечем уроки из его
доклада. Надеюсь, все согласны с тем, что господин фон Гогенгейм пока
не достоин стать членом гильдии врачей?
—
Да! Да! Безусловно! — подтвердили доктора.
Теофраст был возмущен и расстроен. Пытаясь объяснить психические болезни и
предложить методы их ле чения, он порой фантазировал и не мог избежать
ошибок. Но его подход к проблеме был важным шагом в новом направлении.
В сочинениях Парацельс дал дополнительные рекомендации на эту тему.
Например, во время приступа безумия он советовал не заниматься любовью.
Вместо этого уж лучше прыгнуть в холодную воду. Если вы не можете сдержать
ярости и брани, то сделайте свое изображение и направьте на него все свое
бешенство. Это напоминает совет современных психологов скомкать лист
бумаги с изображением мерзкого существа и выбросить его. Или по примеру
японцев выставить в офисе чучело начальника и лупить его палками. Похоже,
что из советов Парацельса некоторые пригодны и через 500 ле т.
...Теофраст зашел в таверну, и там его неприятности улетучились. Он пришел
домой поздно и под хмельком, но соображал отчетливо.
—
Что нового, Ульрих?
—
Вот письмо.
—
От кого? Ага, от Вильфреда Гартенхольца из Инсбрука. Он просит о
консультации. Посмотрим, что же он пишет...
—
Это ваш знакомый?
—
Нет, я не слышал о нем.
—
А на что он жалуется?

—
На всё сразу. У него живот пучит, но еще больше мешает головная боль. Все
органы плохо работают, ночью не уснуть... Гм, лучше бы он написал, что у него
не болит! В общем все плохо, а что именно, сказать не может.
—
Понадобится уйма лекарств?
—
Нет. Письмо очень подробное. Видно, что это все на нервной почве.
Он работает старшим писцом, помощником судьи. После мятежа там долго шли
допросы бунтовщиков. Ты это себе представляешь?
—
Нет, учитель.
—
Бунтовщику связывают за спиной руки и подвешивают его к потолку. Судья
допрашивает, а палач с помощником пытают. Плеть, раскаленные щипцы,
шило, зажимы для рук и ног, игол ки под ногти... Жертва стонет. Вопли
душераздирающие. Показания записывают три писца. Старший отвечает за то,
чтобы все было записано точнейшим образом.
—
Адская работа!
—
Конечно! Вот почему он плохо спит. У него нервы шалят. Записывай рецепт,
Ульрих. Диету дадим ту же, что и последнему пациенту — помнишь? И еще
я пропишу ему принимать утром и на ночь настойку из шести растений:
гвоздика, корень аира, черная бузина, душица, очанка лекарственная и цветы
кубышки желтой. Горло не будет отекать, желчный пузырь оживет, живот не
вспучится. И вкус будет приятный. Ему наверняка понравится.
Теофраст знал, что после ареста 17 августа 1525 года Михаэля Гайсмайера
восстание в Тироле прекратилось. «Что за человек этот Гартенхольц? — думал
доктор. — Он, наверное, присутствовал на допросах сообщников Михаэля,
а может быть и его самого? Где он сейчас? Удалось ли ему спастись?»
***
Еще до ареста Гайсмайера жена Магдалена отговаривала его от поездки
в Инсбрук:
—
Это же рискованно, Михль!
—
К сожалению, ты права, Мадле. Но это единственный шанс добиться
соглашения с эрцгерцогом. Я сумею убедить Фердинанда в том, что Тиролю
нужны реформы.
—
Михль, а если они бросят тебя за решетку?
—
Но в чем меня могут обвинить?
—
Каноник Ангерер распространяет о тебе лживые слухи. Тебя обвинят
в грабежах, в присвоении чужой собственности.
—
Я же никогда на этом не наживался. Все тратилось по решению комитета и в
интересах большинства жителей. Я сделал все, чтобы успокоить людей.
По решению ландтага всем участникам мятежа гарантировано освобождение от
преследования. Не забывай, что я юрист. Я верю в правосудие . Фердинанд
призывает уважать законы, он не может их нарушить! Ты слышала, что о нем
рассказывают?

—
Да. Ему всего 22 года. Он родом из Испании, и там его любят. Говорят, что
он обаятелен и умеет всех выслушать.
Михаэль успокаивал жену, но сомнения у него были. Теперь в других немецких
землях восстание подавлено. Эрцгерцог умеет слушать? А может быть,
он просто ждет, пока не собрал против нас деньги и солдат?
В Инсбруке власти вместо доклада неожиданно устроили Гайсмайеру допрос о
присвоении мятежниками имущества церкви в Бриксене и захвате монастыря
в Нойштифте. Потом с него взяли подписку о невыезде. Михаэль отвечал, что
он по закону подлежит амнистии и что повстанцы избрали его командиром
лишь через три дня после захвата монастыря. Он стремился на вести порядок,
без него ущерб был бы гораздо больше.
Но уже на третий день после приезда Михаэля в Инсбрук слова Магдалены
сбылись. Его арестовали и привели в башню Кройтертурм со стенами толщиной
в полтора метра. Она когда-то служила для хранения пороха, но потом стала
тюрьмой и имела дурную славу. Из комна ты пыток доносились
душераздирающие вопли. Помощники палача вытащили в коридор жертву,
волоча ее по полу, как мешок костей. После этого два стражника провели через
эту комнату Гайсмайера. По коридору второго этажа его подвели к большой
дыре в полу, около которой дежурила охрана. Михаэля по веревке опустили
в сырое, темное подземелье . Там ожидали допросов заключенные, закованные
в цепи. Это был ад — холодные стены, спертый воздух, запах гнили, крысы, под
ногами грязная жижа. Воду и хлеб арестантам давал и раз или два в день, причем
еду опускали тоже на веревке.
Начальник тюрьмы любил повторять: «У нас не постоялый двор, где можно
жить месяцами! Харчи незачем тратить на всякий сброд. Попал сюда,
допросили, приговор и конец. Либо казнь, либо отпустят». Последнего, правда,
никто не мог припомнить. Часто до приговора дело не доходило — людей
косили болезни. Впрочем, Михаэль пробыл в подземелье лишь несколько
часов — видимо, его с первого дня хотели запугать. А потом арестованного
подняли наверх и перевели в пристроенный к башне домик. Там, кроме уже
знакомой Михаэлю камеры пыток, располагались камеры для арестантов
благородного происхождения и квартиры служителей тюрьмы. Гайсмайера
поместили в одну из одиночных камер. Он был не рядовым преступником, и
от него многое надеялись узнать.
День шел за днем, неделя за неделей... По закону заключенному полагалось
предъявить обвинение в течение 14 дней. Но Гайсмайер был арестован без суда
и пробыл в тюрьме намного дольше. Ему не предъявляли обвинение и не начали
против него судебный процесс. Михаэль был поражен: судьи и начальство
нарушают законы! Выходит, они сами преступники. На допросах он твердил,
что требует провести над ним суд и готов вызвать свидетелей, которые
подтвердят его слова. Но его не хотели слушать.
У Михаэля была небольшая рана на левой руке. К нему пришла монахиня
Лаура, чтобы сделать перевязку. Она жила в крепости, помогала врачу,

приносила больным лекарства и читала им Евангелие. Лаура пользовалась
всеобщей симпатией.
—
Говорят, что вы не верите в Бога! Это правда? — спросила монахиня.
—
Вранье! Наоборот, я хочу, чтобы все люди жили так, как учит Священное
Писание.
—
Я об этом кое-что слышала , — ки внула Лаура.
—
Вы принесете мне молитвенник?
—
Да, обязательно.
Надзиратель, зевая, стоял в дверях. Улучив момент, когда он вышел из камеры,
монахиня предложила:
—
Может, еще что-то принести?
—
Бумагу и перо! И еще апельсин!
На следующий день Лаура принесла книгу и предложила надзирателю заменить
в тюфяке прелую солому. Туда она ловко засунула то, что попросил арестант.
Когда Михаэль смог отдать ей записку, она мгновенно спрятала ее на груди.
Потом он начал передавать Лауре записки вложенными в молитвенник. Так
Михаэлю удалось наладить связь со старшим братом Гансом. Того уволили с
должности чиновника таможни в Клаузене, и он приехал помогать Михаэлю
в Инсбрук. В руках Ганса над горячей плитой невидимые буквы, написанные
разбавленным апельсиновым соком, становились темно-коричневыми.
Через две недели пребывания Михаэля в тюрьме всем стало ясно, что он долго
не протянет. Заключенный корчился от боли по ночам и просил прислать к нему
отца Бенедикта из ордена доминиканцев. Того в тюрьме знали: он умел
не только читать молитвы, но и лечить больных. Отец Бенедикт пришел поздно
вечером и дал лекарство. На другой вечер он пришел снова, а следующим
вечером вместо него появился отец Юлиус. Этот был моложе, тощий и высокий,
в такой же белой рясе доминиканца. Его надзиратель раньше не видел.
—
А где же отец Бенедикт? — спросил он священника.
—
Я передал начальнику тюрьмы от него записку. Вчера вечером он выходил
из крепости, и в темноте на него напали двое бродяг с ножом. Отняли кошелек
и угрожали его убить. Этих грешников еще настигнет кара небесная. Боже, что
творится в городе! Отец Бенедикт потрясен, он из-за этого заболел.
—
Очень жаль!
Надзиратель повел отца Юлиуса к арестованному. В коридоре спросил:
—
Изволите ли вы с нами отужинать, как отец Бенедикт?
—
Спасибо тебе, сын мой, за приглашение. Но уже темнеет, надобно домой
спешить. Птиц небесных питает Господь. Ибо сказано: не ищите, что вам есть
и что пить, и не беспокойтесь. Заботься более о духе, сын мой, а за доброту
твою тебе воздастся.
Михаэль лежал на тюфяке, держался за живот и стонал.

—
Здравствуйте, святой отец! Мне сначала стало получше, а теперь опять...
Я хочу исповедоваться!
—
Я захватил лекарства и помогу тебе. Оставь нас вдвоем, сын мой! —
обратился отец Юлиус к надзирателю. — И возвращайся к себе: исповедь,
кроме меня, никто не должен слышать!
—
Понятно, святой отец! А вы не боитесь оставаться с преступником?
—
Ты про этого доходягу?! Если он и встанет, то его ветром сдует, —
улыбнулся отец Юлиус. — Вообще-то я привык не с разбойниками
разговаривать, а с добрыми прихожанами. Я предупредил начальство: без
надежной охраны тут работать не буду. Мне пришлют стражников из нашего
монастыря. Они проводят меня до дома.
—
А когда пришлют?
—
Они скоро подойдут. Ступай, сын мой, через час, а может и раньше я тебя
позову!
Надзирателя вызвал пришедший к святому отцу стражник. У него в руке было
короткое ружье, а поверх монашеской ряс ы накинут широкий черный плащ. Так
одевались служители инквизиции, с которой шутки плохи. Надзиратель допивал
чай и пообещал стражнику прийти через несколько минут. Когда надзиратель
подошел к камере, у входа его ждали отец Юлиус и два стражника. Второй
из них был одет так же, как первый, только с кинжалом на поясе. Все трое
зашагали к выходу.
Надзиратель закрыл камеру на ключ и вернулся в свою комнату. Перед тем, как
улечься спа ть, он подошел к двери камеры и заглянул в глазок — арестант, как
всегда, повернулся лицом к стене и спал . Жив, ну и хорошо! С трупами возиться
не очень-то приятно.
Через калитку в крепостной стене отец Юлиус вместе со стражниками покинул
тюрьму.
—
Спокойной ночи, святой отец! Хорошо, что вы с охраной. Надеюсь, ничего
плохого больше не случится! — промолвил охранник.
—
Благодарствую, сын мой! Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
До встречи!
Все трое прошли по переулку и завернули за угол. Там их ждал человек с двумя
конями и мешком с одеждой. Пришедшие мгновенно переоделись и сменили
парики. Отец Юлиус уже не в церковном одеянии с ожидавшим их человеком
сели на коней и в ночной тьме понеслись вдаль. Двое стражников тоже
растворились в ночной тьме — кони ждали их в другом месте.
—
Ты молодец, Ганс! — сказал Михаэль, который перед выходом из камеры
стал «отцом Юлиусом». — Меня гноили там три недели. Без тебя я бы оттуда
не вышел! А откуда взялся отец Юлиус?
—
Неужели ты его не узнал, Михль? Это же Штофель Ганнер из твоего
комитета в Бриксене! У него фигура, как у тебя. После того как тебя

подгримировали, да еще надели на тебя его бороду и шевелюру, ты выглядел
его копией. А Штофелю пришлось из монаха превратиться в стражника. Только
успевай переодеваться!
—
А во что это тебе обошлось?
—
Там, где вы жили с Магдаленой, в доме Ангерера, каноника собора, после
твоего ареста были опечатаны шкафы. Магдалена вскрыла один из них
и передала мне кое-что из ценного. Мне пришлось подкупить несколько
человек. Так что побег оплатил тебе твой враг.
—
Ладно, я готов с ним рассчитаться . Кстати, пусть отцу Бенедикту подбросят
его кошелек.
—
Непременно, Михль. Я договорился.
Назавтра арестант в камере пролежал весь день, не вставая, и не барабанил
в дверь, требуя пищу. «Не умер ли он?» — к ночи забеспокоился надзиратель
и решил больного растолкать. Невероятно! Бритая голова оказалась муляжом,
а тело в арестантской робе — набитым соломой. Когда власти узнали, что
в ночь на 7 октября 1525 года Гайсмайер сбежал, он был уже далеко от тюрьмы.
***
Известие о побеге вызвало у правительства и эрцгерцога замешательство.
Гайсмайер на свободе — а не разгорится ли новый мятеж? В тюрьме усилили
охрану, ужесточили порядки. Было приказано немедленно найти и арестовать
беглеца. Всюду расклеили объявления: «Разыскивается первый и величайший
бунтовщик в стране Михаэль Гайсмайер, высокий мужчина худощавого
сложения лет 34–35, слегка сутулится, бритоголовый, лицо приличное, с темно-
коричневой бородкой, располагае т к себе, умеет убеждать». За его поимку или
голову было обещано вознаграждение. Его имущество и рудники семьи
Гайсмайеров в окрестностях Штерцинга власти конфисковали без решения суда.
Друзей Михаэля, несколько родственников и даже Магдалену с грудным
ребенком и горничной посадили в тюрьму и допросили. Не помогла ли она
мужу деньгами? И не переписывалась ли с ним? Магдалену не пытали,
но угрожали заковать в кандалы. От нее требовали дать показания против мужа,
но она не сгибалась.
Михаэль спрятался от преследования в лесу около своего родного города
Штерцинга. Через пять дней после побега Гайсмайера правительство получило
от него, по его выражению, «письмо протеста». Михаэль потребовал, чтобы его
родственников отпустили, а над ним провели законный суд. Он возмущался тем,
что по отношению к нему нарушены законы, и особенно жес токим обращением
с его женой, из-за которого она и ребенок заболели. Попытки ландтага и
правительства заставить повстанцев возместить причиненный ими ущерб
он счел незаконными. Виноваты во всем представители дворянства и
духовенства: это они довели людей до мятежа.
Если его требования не будут выполнены, то ему на помощь придут и поднимут
восстание 18 городов и поселков в долине реки Айзак (Изарко) на юге Тироля.
Эта угроза представлялась правительс тву опасной: до ареста Гайсмайер

объездил Южный Тироль и получил там поддержку. Жители этих мест
отказались выполнять решения ландтага, а замки и крепости оставались в руках
повстанцев.
Верил ли еще Михаэль в реальность честного суда? Что означало это письмо —
просьбу законопослушного гражданина или угрозу мятежника?
Будучи хладнокровным, дальновидным и расчетливым, Гайсмайер казался
человеком, сделанным из стали. Но железных людей не бывает. В начале
восстания он в глубине души испытывал мучительные колебания. Видя сцены
насилия, кровопролитие, он сомневался, правильно ли поступил, встав
на сторону мятежников. Однажды Гайсмайер тайно отправил письмо с
оправданиями епископу Шпренцу, своему бывшему начальнику. Он объяснял,
что деньги и ценнос ти из сундука епископа были израсходованы только для
того, чтобы нанять солдат, и для помощи бедным. Епископ не отозвался: он был
болен и вскоре умер. Впрочем, после приступа депрессии Михаэль быстро взял
себя в руки.
Пребывание в тюрьме изменило его взгляды. До ареста он верил эрцгерцогу,
не ставил его власть под сомнение и надеялся мирным путем согласовать с
правительством реформы. Теперь стало ясно, что с этими людьми договориться
нельзя. Они идут на все, лишь бы сохранить cвои посты и привилегии. К жизни,
основанной на принципах Евангелия, оставался только один путь —
вооруженной борьбы с людьми, которые плюют на эти принципы . Власть
в стране должна принадлежать не Фердинанду I, а народу Тироля. Так Михаэль
превратился в смертельного врага эрцгерцога. Охота на беглеца продолжалась.
Но допросы его родственников ни к чему не привели, и их отпустили. Это была
приманка для Михаэля — его связи власти надеялись выследить. Тем не менее
у него было столько друзей и сторонников, что схватить его так и не удавалось.
Несмотря на обещанную амнистию, участников мятежа в Тироле преследовали
вплоть до начала 1526 года. Их бросали в тюрьмы, допрашивали и пытали.
Фердинанд лично усердно изучал протоколы допросов мятежников, полученные
под пытками. Некоторым членам комитета в Бриксене, в том числе Штофелю
Ганнеру («отцу Юлиусу»), удалось спастись, а другие подверглись наказаниям.
Пятеро из них были казнены. Прочих мятежников топили в навозной жиже,
отсекали им пальцы, выкалывали глаза или вырывали язык. Многих разоряли,
штрафовали или высылали из страны.
В ноябре 1525 года Гайсмайер оказался уже за пределами Тироля. Вначале
Михаэль завязал знакомства в Граубюндене19, а потом приехал в Цюрих —
самый крупный и богатый город Швейцарии, самой свободной страны в Европе.
Там он познакомился со священником Лео Юдом, ближайшим другом и
помощником своего коллеги Ульриха Цвингли — выдающегося реформата
и самого влиятельного человека в Цюрихе. Юд, или «мастер Лео», как его
называли в городе, входил также в очень узкий круг друзей Парацельса,
с которыми тот переписывался на протяжении всей жизни. Он принадлежал
в Цюрихе к так называемой военной партии, то есть считал, что войны с

католическими кантонами Швейцарии не избежать. Юд встретил Гайсмайера
как единомышленника:
—
Здравствуй, Михаэль! Я о тебе слышал . Как я рад, что ты до нас добрался!
Надеюсь, без проблем?
—
Пришлось идти ночами, через горы. Один раз чуть не погиб. Я при нял
обычный сигнал ночного сторожа за сигнал тревоги, бежал и попал в жуткое
болото. Еле выбрался!
—
Тут ты в безопасности. Я устрою тебе встречу с Цвингли, — пообещал
мастер Лео. — Он работает с утра до позднего вечера. Когда Ульрих все
успевает?! Издатель Фрошауер его подгоняет — всё, что пишет Цвингли,
сразу же расходится. К нему ходят бесконечные просители, а он всех
принимает: «Как я могу их прогнать?» Цвингли собрал ученых людей, и мы
переводим Библию на немецкий язык. Он читает проповеди в соборе не
на латыни, а по-немецки, хочет очистить веру от предрассудков. Папство,
монашество, учение о чистилище и многое другое не имеет оснований
в Священном Писании. Оно для нас единственный источник веры. Ульриха
поддерживает городской совет.
—
За это я и воюю в Тироле! — Михаэль не мог скрыть радости. — Я слышал,
когда Цвингли стал проповедником в соборе, в городе началась эпидемия чумы.
Многие священники уехали, а Цвингли остался и помогал людям. Он заразился
сам и чудом выжил. У вас в городе люди говорят о Цвингли: «Благодаря ему
мы стали понимать слово Божье».
—
Да, у нас многое изменилось. Горожане, представи тели разных цехов сами
выбирают городской совет, а прихожане в церкви — проповедника. Швейцарцы
слывут лучшими воинами. Раньше наши молодые люди за деньги нанимались
воевать и сражались то за папу, то за императора, то за королей. В Цюрихе это
запретили. Тебе здесь нравится?
—
Очень! В храмах убраны иконы. Люди говорят, что церковь лишилась
светской власти и стала ближе к народу. А у вас торгуют индульгенциями?
—
Нет, торговцев выгнали из города.
—
Я заметил, что в Цюрихе бедным помогают. На улицах мало нищих, —
добавил Михаэль.
—
Цвингли видит в заботе о бедных важнейший долг христианской общины.
По его предложению монастыри распущены, превращены в школы, больницы
и приюты для сирот. Мы хотим основать новый университет. Знаешь, Ульрих
наверняка пригласит тебя домой.
—
Домой?
—
Да. Цвингли добился того, что священникам разрешили вступать в брак.
Он сам женился на Анне Райнхарт, вдове с тремя детьми, которая спасла его
во время эпидемии. У него замечательная семья, и в доме часто собираются
друзья.

Ульрих Цвингли был старше Гайсмайера на шесть лет. Он, как и Михаэль, был
выходцем из благополучной, уважаемой и дружной крестьянской семьи.
Цвингли с его блестящими способностями получил отличное образование, стал
одним из основоположников Реформации в Швейцарии, но многим отличался
от Лютера. Он выступал против крепостного права, отвергал монархию и был
сторонником народовластия, заявляя, что тираническое правление одной
династии несовместимо со Священным Писанием и что угнетенный народ
имеет право восстать против нее.
В кругу друзей Цвингли шутил и веселился, был интересным собеседником и
устраивал домашние концерты. Он умел играть на всех музыкальных
инструментах. Общительность, правдивость, чувство юмора, отсутствие
обидчивости и мстительнос ти привлекали к нему сторонников и учеников.
Михаэлю удалось несколько раз встретиться с Цвингли и побывать у него дома.
Они стали не только союзниками, но и друзьями. Цюриху угрожали войной
опасные противники. Против него были настроены католические лесные
кантоны Швейцарии, а также города Люцерн и Фрибур. Их поддерживали
могущественные союзники — император Карл V и австрийский эрцгерцог
Фердинанд. В отсталых кантонах протестантов преследовали, а проповедников
Реформации сжигали на кострах.
Цвингли полагал, что убеждения нельзя навязывать силой. Но Цюрих требовал
свободы совести для своих единоверцев во всей стране, и Цвингли был готов
защищать Реформацию с оружие м в руках.
Склонившись над картой, Цвингли и Гайсмайер беседовали о совместном
военном плане. Ульрих мечтал объединить силы протестантов. На каких
союзников они могли рассчитывать? В Швейцарии реформаты пришли к власти
в Берне, Базеле , Шаффхаузене, Санкт-Галлене и Гларусе. Их поддерживали
города на озере Бодензее — Констанц и Линдау, а также Страсбург. К
протестантскому союзу должны были присоединиться некоторые немецкие
князья и, если удастся, Венецианская республика, для которой войска
императора были постоянной угрозой. Самым сильным союзником Цвингли
считал Францию. Вмес те с Гайсмайером они обсудили перспективы борьбы
с Габсбургами в Тироле.
—
Михаэль, ты не жалеешь о том, что в Бриксене примкнул к мятежникам? —
спросил Ульрих.
—
Я раскаиваюсь только в одном: в прежней нерешительности, чрезмерном
миролюбии. Теперь я нанял бы оружейных мастеров, снял с башен колокола,
отлил из них пушки и рассчитался бы с князем и дворянами. Миром правят
деньги. Тироль для императора — сундук с деньгами. Отнимем сундук, и
финансовый хребет империи будет сломлен.
—
Это основа нашего плана. Цюриху в случае победы станет легче, —
cогласился Ульрих.
—
Наверняка! Тироль превратится в дружественное Цюриху государство.

—
Эрцгерцог дважды требовал от Цюриха выдать тебя как главного мятежника,
но наш городской совет ему не ответил, — сообщил Цвингли. — За твою голову
объявлено вознаграждение. Тебе, Михаэл ь, понадобится постоянная охрана.
Если нужно, мы поможем.
—
Спасибо, Ульрих!
После побега из тюрьмы Михаэля всюду преследовали шпионы эрцгерцога.
Он нанял охрану, и в поездках по Швейцарии его сопровождали около дюжины
вооруженных всадников. Одним из охранников и друзей стал лекарь Штефан,
который до участия в мятеже был в Зальцбурге помощником Парацельса.
Правительство в Инсбруке от своих агентов узнавало о том, где находится
Гайсмайер. Но Михаэлю удавалось предотвращать поиски врагов. Не только
в Тироле, но и за его пределами у него были друзья, в том числе имеющие
доступ к секретной информации.
Вскоре к нему приехала Магдалена с маленьким ребенком. Какое это было
счастье — соединение семьи после такой долгой разлуки! «Жить в большом
городе для нас опасно, Михль!» — cказала Магдалена. Они поселились
в деревне Клостерс в долине Преттигау и жили там с охраной. Область
Граубюнден формально принадлежала к империи Габсбургов, но фактически
была против нее, в союзе со швейцарскими кантонами. Сюда прибыли
посланники австрийского эрцгерцога и потребовали выдать Гайсмайера,
но власти встретили их враждебно — им пришлось вернуться ни с чем.
—
Господь спас тебя от гибели, и ты должен быть осторожным, — напоминала
Михаэлю жена.
—
Да, и я счас тлив, что он выбрал меня своим орудием. Видно, такова воля
Божья — я должен бороться за правое дело. Войти с армией в Тироль, поднять
восстание и свергнуть правительство, — отвечал он.
—
Опять воевать? Но ты же хрис тианин!
—
Быть хрис тианином не значит болтать о Христе. Надо жить по правде, как
жил он.
В городе Кур Михаэль встретился с французским посланником и через него
завязал связи с Венецианской республикой. Венеция боялась вступать в прямой
конфликт с императором, но сочувствовала Гайсмайеру и тайно следила
за каждым его шагом. Франции и Венеции было выгодно сдерживать Австрию.
Так Михаэль стал политиком и дипломатом, заметным в Европе.
Зимой в горах нельзя было организовать военный поход. Гайсмайер ждал весны
и, занимаясь переговорами, ни на минуту не забывал о главной цели. Он
формировал и вооружал отряд своих сторонников из числа бежавших
повстанцев или местных жителей. Каждый взявший в руки оружие должен был
понимать, за что он сражается. Не зная отдыха, в городах и деревнях, на рынка х,
на постоялых дворах и в тавернах Граубюндена и Аппенцелля, а также в
окрестностях Боденского озера Михаэль объяснял всем цель борьбы: во имя
Бога и на благо всего населения Тироля устроить жизнь по Евангелию.

В течение зимы и весны 1526 года он размышлял над тем, как должна быть
устроена такая страна. С первым вариантом новой конституции Тироля
Гайсмайер выступил раньше, в начале восстания. Теперь он создал второй
проект и дал ему такое же название, которое прежде звучало в предложениях
для ландтага, — «Земельное уложение Тироля». Автор называл новую страну
«Землей Гайсмайера»: было неясно, удастся ли осуществить план только на юге
или во всем Тироле. Этот план обсуждался с Цвингли.
Новый вариант конституции 1526 года стал радикальнее, чем прежний.
Гайсмайер предлагал, чтобы Тироль больше не подчинялся эрцгерцогу, —
страна должна была стать республикой. Главная ее цель — общее благо. В ней
все, кто может, работают. Жить надлежит справедливо, по слову Божьему,
то есть основой всех законов становится Евангелие. Интересы личности должны
быть подчинены интересам общества. Правительство и органы местной власти
избираются народом. В состав правительства входят трое ученых, сведущих
в Священном Писании, а также представители разных областей и крупнейших
предприятий. Все население участвует в обсуждении и принятии решений.
Судебная и исполнительная власть не разделялась, как и прежде. В каждом
муниципалитете бургомистр избирается на один год и служи т одновременно
судьей. Так же обстоит дело с советниками (присяжными заседателями).
Михаэль придавал чрезвычайно большое значение справедливости суда,
отсутствию волокиты и коррупции.
«Подумай, Мадле, — обращался он к жене, — мы все происходим от Адама
и Евы. Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был тогда дворянином? У нас
работает лишь половина, а то и треть людей. Крестьяне и угольщики, пастухи
и шахтеры трудятся в поте лица, а дворяне живут в замках в богатстве и
праздности. Благородство они приобретают не добродетелью и подвига ми, а по
наследству. Разве это по слову Божьему?» Магдалена соглашалась и
поддерживала его.
По конституции Гайсмайера общество сос тоит из равноправных людей.
Крепостное право запрещается. Дворянство и духовенс тво упраздняются.
Ликвидируются сословия и все привилегии различных групп населения. Это
было величайшей революционной идеей: достижения человека не зависят
больше от того, кто его родители. В церкви упраздняются торжественные
мессы, иконы и вся роскошь. Светская власть церкви и ее подчинение папе
исключаются. Рядовые священники остаются, но они избираются население м и
проповедуют истинное слово Божие. Это означало переход к Реформации.
В Тироле будет основан университет, в котором преподают слово Божие .
«Земля Гайсмайера» становится республикой крестьян и шахтеров,
включающей в себя, кроме того, ремесленников и специалистов. Автор
конституции предлагал снес ти замки и городские стены и оставить в стране
только два крупных города: Триент и Бриксен. Неужели Михаэль хотел
превратить остальные города в деревни? Для равенства всех перед законом
он считал необходимым отменить привилегии горожан. Десятина будет
взиматься, как и прежде, но эти деньги будут расходоваться на содержание
приходских священников и для помощи бедным. Монастыри и рыцарские

ордена превратятся в дома престарелых, детские дома для сирот и больницы.
Всем нуждающимся будут бесплатно предоставлены одежда, питание, уход и
лекарства.
После многолетних войн, эпидемий и голода по дорогам бродили тысячи
нищих, калек и беспризорников. Важнейшая задача — избавить всех жителей
от бедности. Люди должны жить без страха, с уверенностью в будущем.
Михаэль уделяет особое внимание созданию системы социального обеспечения,
которую будут контролировать правительство и муниципалитеты. Такой
системы тогда еще нигде не существовало.
Гайсмайер стремится к повышению роли государства и планирования в
экономике, к созданию общественной собственности, но не исключает
и частной собственности. Он намерен конфисковать землю у владельцев
дворянских поместий и передать ее крестьянам. Шахты и мануфактуры,
принадлежавшие дворяна м, Фуггерам и другим иноземным купцам, должны
перейти в общественную собственность. Ведь они получили свои богатства и
извлекали сверхприбыли незаконно, в ущерб интересам общества!
Мелкие предприниматели сохранят свои шахты, но все плавильни и чеканка
монет должны стать только делом государства. Монета станет полновесной
и надежной. Страна должна получать основной доход от сельского хозяйства и
горнодобывающей промышленности. Михаэль планировал строительство новых
рудников, осушение болот и оздоровление климата. Планы развития хозяйства
в будущем он обдумывал со свойственной ему дотошностью. По своей природе
он был нацелен на то, чтобы умножать, а не растаскивать богатство страны,
строить, а не разрушать. Республике может понадобиться защита от внешних
врагов, и потому ей важно обеспечивать себя всем необходимым.
Никто не должен быть запятнан грехом ростовщичества и раздувания цен.
Наряду с обычными рынками и мелкими магазинами Гайсмайер планировал
распределение товаров под контролем государства. В одних сферах жизни
он выступал сторонником рыночной, а в других — государственной экономики.
Эта конституция содержит и прогрессивные современные идеи, и то, что им
противоречит. Гайсмайер стал одним из провозвестников социального
государства, и это было его величайшей заслугой. Но было ли его государство
демократическим? Михаэль заявлял, что в стране не будет места безбожным
людям, которые угнетают бедных и действуют против принципа общего блага.
Что же он собирался с ними сделать? Выслать или даже уничтожить? Этого мы
не знаем, но первое вероятнее: он воевал и, тем не менее, по возможности
всегда стремился ограничить насилие. А что делать с книгами, где
провозглашались чуждые ему, противоположные взгляды? Михаэль полагал,
что их следует сжечь.
В его государстве не было места ни демократии, ни оппозиции , ни
многообразию мнений. В то время едва ли не каждый был склонен думать, что
ему одному Бог открыл ис тину, а инакомыслящим ее можно навязать силой.
К тому же Михаэля преследовали и стремились уничтожить. В такой ситуации
можно ли было ожидать от Гайсмайера терпимости?

***
Князья и правители городов, обещавшие помощь, не объединились под одним
флагом с восставшими крестьянами. Михаэль нашел в Швейцарии
единомышленников среди беглых повстанцев и местных жителей, большей
частью крестьян, шахтеров, городской бедноты и бывших солдат. Эти 700
вооруженных людей выбрали его своим командиром. Гайсмайер создал также
подпольную сеть сопротивления в Тироле. Там его главными помощника ми
стали старший брат Ганс, родственники и друзья.
Михаэль отправил несколько экземпляров проекта конституции своим людям
в Тироле с просьбой распространить его. Он запланировал в конце марта начать
военное вторжение в Тироль с захвата пограничного городка Глурнс, который
служил воротами в тирольскую область Финчгау. Это была маленькая,
но хорошо укрепленная крепость, где можно было захватить много оружия.
Связь с Финчгау Михаэль поддерживал через одного из своих помощников
Шранца. Тот тщетно пытался отговорить Гайсмайера: «На Глурнс у тебя
не хватит сил».
Поздно ночью к наместнику эрцгерцога в Глурнсе Якобу Траппу фон Чурбургу
слуга ввел гостя. Незнакомец уверял, что у него срочное дело.
—
Как тебя зовут? — спросил Трапп.
—
Этого я вам не скажу, иначе меня убьют.
Гость прикрывал лицо и старался держаться подальше от света свечи.
—
Тогда убирайся!
—
Я могу уйти, но вы об этом пожалеете. Через несколько дней у вас земля под
ногами заполыхает. Из Преттигау со своими людьми придет Гайсмайер
и ворвется в крепость. А я не хочу кровопролития.
—
Ты получишь вознаграждение. Чего еще ты хочешь?
—
Обещайте меня не выдавать.
—
Хорошо, обещаю.
Трапп послал гонца в Инсбрук. Глурнс получил подкрепление — солдат
и пушки. Правительство арестовало в Штерцинге Ганса Гайсмайера, а также
двоюродных братьев Михаэля — Вольфганга и Лингарта. Под пытками они
выдали сообщников . Заговор был раскрыт. Ганс попал в ту же тюрьму, где
раньше сидел Михаэль. Но порядки там стали строже, и спасти его не удалось.
28 мая 1526 года Ганс был казнен на площади в Инсбруке.
План Михаэля был хорошо задуман, но провалился. Он дал себе клятву, что
отомстит эрцгерцогу за брата. Предателя найти не удалось. Это был Шранц,
которому удалось поработать двойным агентом — и на мятежников, и
на власти. Гайсмайеру пришлось отказаться от вторжения в Тироль. Но он
с начала года развернул работу не только в Тироле, но и в Зальцбургском
архиепископстве, чтобы атаковать эрцгерцога одновременно с двух сторон. В

результате там вспыхнуло второе восстание крестьян против кардинала Ланга
в области Пинцгау.
Гайсмайер решил присоединиться к повстанцам в Зальцбурге. Поскольку за ним
следили шпионы эрцгерцога, Михаэль разделил своих людей на маленькие
группы и, обойдя Глурнс, по тайным горным тропам провел их в Пинцгау. Сам
он шел с группой из девяти человек. Это был труднейший марш —
им пришлось пройти около 300 километров по крутым тропинкам и склонам,
через леса и ручьи, заснеженные и отдаленные горные перевалы. Двигаться
приходилось, как правило, в темноте. Фонари или факелы можно было зажигать
только в том случае, если их не было видно из долины. У бойцов не было
ни компасов, ни часов, а порой и карт. Но поход увенчался блестящим успехом.
Когда власти узнали о тайном передвижении войска, они уже не могли ему
помешать.
В Пинцгау царило ли кование: отряд Гайсмайера соединился с крестьянской
армией. Михаэля обнял командующий, легендарный Петер Песслер, с
освобождения которого в Тироле началось восстание. В его пала тке они
обсудили ситуацию.
—
Привет, Петер! Куда ты пропал после того, как оказался на свободе?
—
Мне пришлось долго лечиться.
—
А как теперь со здоровьем?
—
Как видишь, оклемался.
—
Что у вас тут делается?
—
В отличие от первого восстания в Зальцбурге, нас не поддерживают
большинство горожан и шахтеров. Но мы обыграли Ланга и захватили перевал
Луэг — узкий проход через горный хребет. Мы хозяева в Пинцгау. Воюем и
в другой области — в Понгау. Там к юго-востоку от Зальцбурга держится
только Радштадт на границе со Штирией. Мы начали его осаду еще в середине
апреля, но город не взяли.
Михаэль, разглядывая карту, подтвердил:
—
Да, в Радштадте ключ к успеху восстания. Из этой крепости можно
контролировать дорогу через перевал в горах. Иначе нам не спас тись от войск
Швабского союза. Под Радштадтом командует нашей армией Кристоф
Зетценвейн. Почему он не ответил на мое последнее письмо?
—
У меня для тебя скверная новость, Михаэль! Зетценвейна и его помощника
только что казнили...
—
Как казнили? Кто? За что?!
—
Его люди, крестьяне. У них потери, а взять крепость не удается. Вместо него
пока выбрали Маркса Нойфанга. Но ему это не по силам, и он очень напуган.
—
Это же дикость! Если командир не справляется, его отстраняют. А убивать-
то зачем?
—
Я ничего не мог поделать. А ты хорошо знал Зетценвейна?

—
Только по переписке.
—
Скажу тебе по секрету: это был Штофель Ганнер, который работал с тобой
в комитете Бриксена. Он спасся бегством из Тироля и изменил имя.
—
Боже мой!! Это же один из моих лучших друзей! Он помог мне сбежать
из тюрьмы в Инсбруке!
—
Михаэль, без тебя нам не взять Радштадт. Начни, а потом мы поможем.
Песслер с большей частью армии остался в Пинцгау, а Гайсмайер со своим
отрядом и частью людей ушел к Радштадту. Обороной крепости руководил граф
Кристоф фон Шернберг. Против пяти тысяч мятежников у него было лишь 150
наемников, но его поддерживали горожане, и они не собирались сдаваться.
Самодельные пушки мятежников с деревянными стволами выдерживали лишь
слабый заряд и не могли пробить толстые стены крепости. Повстанцы выбрали
Гайсмайера командующим, и он собрал командиров отрядов.
—
Что тут у вас творится? Это же армия, а не бордель! По лагерю бродят
женщины, солдаты веселятся, пьянствуют, играют в кости и в карты.
—
К сожалению, это так, но что делать? Есть случаи подкупа и измены, —
ответили ему. — Люди приуныли. Хорошо хотя бы, что тебе они верят.
С приходом Михаэля удалось навести порядок, и 4 июня повстанцы начали
штурм. К стенам было не подступиться: их окружал широкий ров. К ним
приставляли высокие лестницы, но защитники крепости их сбрасывали.
Нападавшие пытались засыпать ров или сделать подкоп, чтобы взорвать стену.
Однако им на головы горожане бросали камни, лили кипяток и горячую смолу.
Михаэль приказал соорудить для защиты своих людей мощные деревянные
щиты. Это снизило потери, но не предотвратило их. Одолеть Радштадт
оставалось только блокадой и голодом.
В июне на помощь городу из Шладминга пришла армия Швабского союза.
Михаэль провел с помощниками совещание. «Враги могут пройти в горах
только через перевал Мандлинг. Им надо дать бой, защитить перевал», —
предложил Нойфанг, и многие его поддержали. Но Гайсмайер уклонился от
открытого боя и увел свое войско в Альтенмаркт. Часть людей он спрятал
в лесу.
Филипп Штумпф, командир отряда Швабского союза из 1600 человек, оставил
свой обоз с продовольствием позади и поспешил вперед — скорее завоевать
перевал. К его изумлению, он беспрепятственно прошел по нему, но за его
спиной повстанцы снова заняли перевал. Штумпф оказался в ловушке. Его
попытка вырваться из окружения провалилась, и значительная часть
ландскнехтов погибла. Часть солдат Штумпф провел в город, но там его
упрекали: лишние рты были не нужны. Обоз нас тупавших захватили повстанцы.
Это была замечательная удача! Но время шло, и у Гайсмайера возникли
проблемы с поставками. Помощь, обещанная Песслером, не пришла. Войско
Песслера в сражении с армией Швабского союза при Целль ам Зее было
разгромлено и разбежалось. Гайсмайеру пришлось отказаться от осады
Радштадта. Через перевал Санкт-Иоганн он увел своих бойцов от преследования

на запад. Вскоре к нему присоединился с группой мятежников Песслер.
От армии остались лишь около двух тысяч человек. Часть повстанцев попала
в плен к кардиналу Лангу, двести из них были повешены или обезглавлены.
Радштадт получил от Ланга титул «неизменно преданного города» и вечное
право на формирование собственной гвардии.
Гайсмайер с войском пересек главный альпийский хребет и подошел к Лиенцу,
важнейшему городу восточного Тироля. Как примет их население к югу
от Альп? Городской совет открыл ворота крестьянской армии и согласился
бесплатно накормить две тысячи солдат. Уставшие, голодные бойцы,
подтянувшись, строем входят в город. Впереди шагают Михаэль Гайсмайер,
Петер Песслер с другими командирами и Штефан, ученик Парацельса,
которому пришлось немало повозиться с ранеными. Воины маршируют и поют
под звуки труб и барабанов:
Проснись, вставай, моя страна!
Ведь ты спала довольно!
Не зря ты Богом рождена —
Проснись для жизни вольной!
За словом Божьим следом
К оружию! К победам!
К свободе, к жизни вольной!
Пусть Бог поможет нам теперь —
От бедствий нас избавит,
Откроет в будущее дверь,
Где справедливость правит.
Спаси же нас, Господь, от лжи
И на борьбу вооружи!
Пусть справедливость правит!
Покончим с рабством, нищетой,
Пусть сгине т груз веков!
Народ наш, час приходит твой,
Cбрось тяготы оков!
За словом Божьим следом
К оружию! К победам!
Мы разобьем врагов!20

Жители подпевают и кричат: «Добро пожаловать!» Бойцов встречают
с цветами. Повстанцы проходят к рынку. Там для них накрыты столы, жарится
мясо на вертелах — горожане не пожалел и быков. Гостей угощают пивом
и вином. Два городских советника перешептываются:
—
Посмотри! Это же настоящее чудо! Да еще с их оружием! Как они прошли
через горы и ускользнули от преследования?
—
Я дал горожанам совет: не выпускать из дома женщин и держать порох
сухим.
—
Брось, ничего не случится! Так обещал Гайсмайер. Он не только умеет
воевать, но и не бросает слов на ветер.
Михаэль стал знаменитым даже среди врагов. Симпатии многих простых людей
оставались на его стороне, но к его армии мало кто присоединялся. Cтало ясно,
что в ближайшее время нового восстания в Тироле не будет. Второе восстание
в Зальцбурге , ставшее последним этапом Великой крестьянской войны
в Германии, потерпело поражение.
Как это объяснить? Гайсмайер видел в происшедшем и свою вину. В Бриксене,
когда восстание было в разгаре, время было упущено. Репрессиями и штрафами
властям удалось запугать людей и подавить протест. При въезде во многие
города можно было увидеть виселицы с разлагающимися трупами повешенных
или эшафот с водруженными на не м отрубленными головами, руками и ногами.
Крестьянам не хватало денег и вооружения. Они, как правило, не умели воевать
и не смогли объединить свои силы.
Все это знал Гайсмайер. Но он видел и другую, главную причину
происходящего. Большинс тво населения не было готово воевать против
эрцгерцога, императора и князей — в их глазах помазанников Божьих. Так
устроены большинство людей — они согласны многое терпеть ради
стабильности, покоя для себя и своей семьи, мирного труда и во имя любых
идей не хотят рисковать жизнью до тех пор, пока она не станет уже совершенно
невыносимой.
Времени для размышлений не было. Петля на шее повстанцев затягивалась. Их
преследовала армия эрцгерцога под командованием Мерка Зиттиха,
«истребителя крестьян». По его приказу для их устрашения после поражения
восстания у Бодензее 50 пленных связали в длинную цепь и оставили умирать
под открытым небом от холода и голода.
Михаэль собрал свое войско, чтобы обсудить два варианта действий. Можно
было двинуться в Южный Тироль и попытаться поднять там восстание либо
перейти на территорию Венецианской республики, которая согласилась принять
повстанцев. Михаэль предложил второй вариант, и за это решение
проголосовало большинство.
Гайсмайер избегал безнадежных сражений. Окруженный превосходящими
силами противника, он сумел спасти своих людей. 12 июля 1526 года Михаэль
вместе с полутора тысячами бойцов пересек границу в горах около Агордо,

в ста километрах к северу от Венеции. Война в австрийских землях
прекратилась. По указанию эрцгерцога Гайсмайера объявили грабителем,
разбойником, бунтовщиком, еретиком и пособником дьявола. И, самое главное,
жителям неустанно внушали, что он враг и предатель Тироля, который будто бы
действовал в интересах иностранной державы — Венеции. Михаэль опять
оказался в изгнании, но надеялся вернуться на родину и осуществить свою
мечту.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ПАРАЦЕЛЬС В БАЗЕЛЕ.
1527–1528 годы
Из бродяги — профессор университета, из
профессора — снова бродяга. Провозглашение
нового пути в медицине и борьба с
эпидемиями
В Страсбурге у Парацельса складываются сложные отношения с докторами.
Тем не менее он успешно зани мается врачебной практикой и одновременно
работает над сочинением «Архидоксы», посвященным философским вопросам
медицины. Друзьями Парацельса становятся реформаты, оказывающие
решающее влияние на городской совет. До них дошло печальное известие о том,
что в Базеле заболел знаменитый издатель Иоганн Фробен, в типографии
которого им довелось поработать.
66-летний Фробен — один из весьма уважаемых людей в своем городе. Он
выпускает книги высочайшего качества и по содержанию, и по оформлению.
Все книги имеют экслибрис — змея, символ мудрости, и голубь, символ
правдивости. В Базеле говорят, что эти черты свойственны Фробену. Один
из его близких друзей — Эразм Роттердамский, самый выдающийся ученый
Европы, признанный «король гуманистов». Их содружество оказалось
исключительно плодотворным: с 1514 по 1527 год Фробен издал более 220 книг.
Очень важной была публикация Нового Завета в редакции Эразма на латинском
и греческом языках. Фробен известен во всей Европе, его называют «князем
издателей».
Слава Эразма превращает Базель в культурную столицу мира: императоры ,
папы, короли и князья предлагают знаменитому ученому место, зовут к себе
и осыпают подарками. Получить письмо от Эразма почетно, а тот, кто
удостоится с ним поговорить, чувствует себя самым счастливым человеком
на земле. В Базеле Фробен собрал дружную компанию талантов: ученых,

переводчиков, художников и наборщиков, — и сам работае т не покладая рук.
Издатель женат второй раз на Гертруде Лахнер, которая младше его на 28 лет.
Она дочь книготорговца, и этот брак был нужен для укрепления совместного
дела. Тесть со своей семьей живет в доме Фробена и становится торговым
партнером зятя, а жена вникает во все дела типографии.
С конца 1526 года Фробена мучает боль в правой ноге — и вот на нее уже не
наступить. В начале нового года у него собираются на консилиум три
базельских доктора. Осмотрев больного, они выходят в другую комнату.
—
Что вами уже предпринято? — спрашивает лечащего врача профессор
медицинского факультета университета Освальд Бэр.
—
Легче было бы перечислить то, чего мы не делали, — отвечает доктор фон
Биль. — Порошки, пиявки, компрессы, ванны... И, разумеется, слабительные.
—
А кровопускания? — спрашивает доктор Эберлих.
—
Само собой разумеется.
—
Вы видите улучшения?
—
Нет, больному все хуже.
Фробен, сидящий в кресле, стонет нестерпимо громко, и это мешает их беседе.
—
Вот види те, — отмечает доктор фон Биль. — Возмущение природных соков
организма приводит к тому, что у больного под сводом черепа разлилась
светлая желчь. Жена жалуется, что он стал слишком крикливым и шумным.
—
Позвольте с вами не согласиться, коллега, — возражае т Эберлих. —
По моему мнению, преобладает скорее черная желчь. Больному кажется, что
он умирает.
—
Я полагаю, это лишь следствие гла вной причины, — берет слово профессор
Бэр. — Отсутствие равновесия между соками возбудило гнилостное брожение
в ноге. По Галену, для жизни необходимо свободное движение соков. Но в ноге
его нет — физис настолько нарушен, что уже не обойтись без чрезвычайных
мер. Иначе больной погибнет.
О причинах они спорят, но в заключениях единодушны: дело дошло
до гангрены. Единственный выход — срочно ампутировать ногу. Самое позднее
через неделю. Это берет на себя доктор Эберлих — у него есть опыт, два
хороших помощника и отличная пила. Остается только наметить день и час.
О решении врачи сообщают Гертруде, возвращаются к больному и оглашают
приговор. Жена рассчитывается с докторами и провожает их. Фробен потрясен:
—
А если потом начнется заражение? Пусть я выживу — что я буду делать без
ноги?! Как я смогу стоять у станка? Как поеду во Франкфурт на ярмарку?
—
Я слышал, Иоганн, в Страсбурге есть врач, который спасает даже
безнадежных больных. Он не только доктор, но и хирург. Наши друзья
из Страсбурга советуют его вызвать, — предлагает другу Эразм. —
Ты согласен?
—
Да! И немедленно, сегодня же!

Так Парацельс оказывается у постели больного. Гостя встречает Гертруда:
—
Вы, наверное, проголодались? Не окажете ли нам честь пообедать с нами?
—
Спасибо. Я хотел бы вначале осмотреть больного.
—
Но у нас накрыт стол. Простите, господин доктор, не соблаговолите ли вы
осмотреть мужа потом?
—
Хорошо, пусть будет так.
Теофрасту не хочется огорчать хозяйку. За столом сидит и еще один гость —
Эразм Роттердамский. Жаль, что Теофрасту сейчас не до разговоров. Эразм
симпатичен Парацельсу, замечает Гертруда. Дом Эразма — вся Европа.
Он меняет города и страны, совершенно независим и свободен, никому не
подчиняется и не примыкает ни к одной партии. Внешне они совершенно
непохожи друг на друга, но Парацельс тоже нравится Эразму. Странно: что же
у них общего?
—
Я слышал о вас много хорошего, — со общает доктору Эразм.
—
Спасибо! Я читал вашу книгу «Похвала глупости» — получил массу
удовольствия. Помню слова: «Медицина в том виде, в каком многие ею
занимаются, не что иное, как искусство морочить людей».
Эразм улыбается:
—
Вам не обидно было это читать?
—
Нисколько! Мне стыдно той репутации, до которой упало наше ис кусство.
Того, у кого много денег, уважаю т и считают хорошим врачом. А врачи все
держатся за старое. Ради богатства в доме забывают о душе и дурачат больных:
пришел — гульден, сказал слово — два гульдена.
Эразм кивает. Теофраст вспоминает испа нскую поговорку: «Кто говорит дурное
про Эразма, тот либо монах, ли бо осел». Доктор видит в Эразме
единомышленника. Они оба противники смертной казни и религиозных войн.
Доктору нравится, как Эразм высмеивает глупость, невежес тво, корысть и
мздоимство церковников и светской власти. В его книге говорится: «Поглядите,
как мучаются люди, которые рассчитывают стяжать бессмертную славу,
выпуская в свет книги! Они прибавляют, вычеркивают, все... переделывают
заново, лет через девять печатают... и покупают ценой стольких мук лишь
ничтожную награду в виде одобрения нес кольких тонких ценителей. Прибавьте
к этому расстроенное здоровье, близорукость, а то и слепоту, раннюю старость
и преждевременную кончину, да разве все перечислишь!».
«Разве не удивительно, что так рассуждает человек, посвятивший всю жизнь
созданию книг? — думае т Теофраст. — Эразм, острый на язык, умеет
посмеяться и над самим собой, — замечательная черта!» Доктор тоже
неутомимо пишет свои трактаты. Впрочем, есть авторы, которых он презирает
за то, что они чураются опыта: «Всякий писака делает общим достоянием весь
тот мусор, что находит у себя в голове».

Великий философ кутается, вечно зябнет и не может похвастаться крепким
здоровьем. В голове у Теофраста сразу возникают возможные диагнозы. Жаль,
что этому трудоголику некогда ле читься. У Эразма тонкие черты лица,
он худощав, подвижен, быстр, мгновенно все схватывает, ест мало и не придает
значения еде. Парацельс же за столом не скрывает своего восхищения едой.
Гертруде особенно удаются сладости — они радуют глаз и тают во рту. Их
в изобилии подают с новым заморским бодрящим напитком каштанового цвета.
—
Не соизволите ли вы, уважаемый господин доктор, попробовать
«брунсли» — мое печенье с миндалем! А вот еще морковный торт «рюбли» с
марципаном, — угощает врача Гертруда. — Что вам больше нравится?
—
Все замечательно! Особенно ваш грушевый пирог. В нем, похоже, есть
орехи, изюм и инжир. В чем его секрет?
—
У нас в запасе всегда есть сухие груши. Они дешевле, чем мука. Я их варю,
протираю и добавляю еще приправы — корицу, анис и гвоздику. Пирог с такой
начинкой долго не черствеет.
—
А ваш муж любит сладости?
—
Муж уверяет, что без них он хуже соображает. То, что он любит, он ест
каждый день.
—
А что он любит больше всего?
—
Пирог со сливками, ореховый бисквит с миндалем и сливочным кремом,
пирожные с каштановым пюре. Сейчас в холодное время года у нас продают
жареные каштаны.
—
Спасибо, все было очень вкусно! — Теофраст отказывается от выпивки
и просит Гертруду проводить его к больному. Новый врач выглядит не так
эффектно, как профессор Бэр. Чего от него ждать?
—
На что вы жалуетесь?
—
Боль в ногах, особенно в правой. Хуже всего большой палец. При ходьбе
болят икры. Иногда чувствую онемение.
—
А в покое?
—
Нога ночью не дает спать. У меня побывали столько врачей! Каждый
предлагал лекарство — и ничего не помогает!
—
Успокойтесь и, пожалуйста, потерпите! — Доктор тщательно осматривает
не только больную ногу, но и всего больного, ощупывает его, заглядывает в рот,
прослушивает и постукивает кое-где молоточком, проверяя реакцию тела. —
Мне нужно еще посмотреть вашу мочу! Гм, она сладкая на вкус. Так, понятно...
У вас мерзнут ноги даже в теплую погоду, не так ли? Когда вас придут
оперировать?
—
Через два дня, — отвечает Фробен и ждет приговора: все кончено! Смерти
придется ждать в кресле! Почему же врач медлит?
Теофраст выносит приговор:

—
Ампутацию ноги я отменяю! Гангрены у вас нет. Врачи сообщили вам
диагноз?
—
Да, — рассказывает Фробен. — Я думаю , все из-за того, что я упал
с лестницы и ушиб ногу.
—
Когда это было?
—
Больше года назад.
—
Нет, причина не в этом. И диагноз у вас другой.
—
Это какая-то новая болезнь?
—
Нет, кое-что о ней знал еще Гиппократ.
—
Но мой диагноз подтвердили врачи медицинского факультета и сам доктор
Бэр! Видно, эта болезнь — испытание, посланное мне Богом, чтобы очиститься
от грехов?
—
Богу незачем сваливать человеку на голову напасти. И уж вам-то за что?
От каждой болезни по воле Божьей существуют лекарства.
—
Вы спасете мне ногу? И я смогу ходить?
—
Да, но с условием: выполнять мои предписания. Мы восстановим кровоток
и избежим гангрены. Вы еще станцуете с женой.
Фробен сиял от счастья, а жена молчала, и это казалось странным.
—
Итак, к делу. Вам надо изменить образ жизни. Нельзя же вредить самому
себе! От ваших любимых тортов и сливок пока откажемся полностью. Жизнь
мужа будет в ваших руках, госпожа Фробен. Вы поможете ему?
—
Да. Я стараюсь ему угодить.
—
Это прекрасно, но питание не должно быть избыточным. Во время болезни
сама природа человека требует умеренности.
—
А что же мне есть? — удивился Фробен.
—
Рыбу, мясо и все молочное — нежирные, овощи — зеленые, овсянку
и гречку, оливковое масло, кисло-сладкие фрукты и ягоды. И вот вам рецепт чая
из сбора трав.
—
Боюсь, я все не запомню.
—
Я напишу. Главное, избегайте жирного, острого и соленого. И запоров.
—
А что делать с ногами?
—
Каждый день мыть и растирать полотенцем. Особенно пальцы ног — они
дальше всего от сердца и к ним меньше приток крови. Делать ванночки, только
не горячие! Два месяца компрессы с настоем трав. Лучше всего календула.
Добавим к ней красный клевер, жел тый донник, мать-и -мачеху, омелу белую
и стебли ревеня. Между слоями из этих трав слой из толченого лука и чеснока.
—
Могу я надеяться, господин доктор, что вы поживете у нас? — спросила
Гертруда.

—
Да, хорошо.
Парацельс предпочел бы жить отдельно, но вначале надо было понаблюдать
за больным. Он давал советы Гертруде: например, овощи лучше тушить или
запекать. Больному был нужен душевный покой. Но доктор заметил, что
Фробен каждый раз мрачнел после прихода Иеронима, сына от первого брака.
Сын недавно женился на родной сестре Гертруды Анне, и вся эта троица
сплотилась против хозяина дома. Фробен казался им глубоким стариком,
которому давно пора отойти от дел. Между отцом и сыном происходили бурные
ссоры.
Позднее Парацельс напишет: «Cупруга и члены семьи, люди, которые готовят
больному еду, поднимают и укладывают его, обязаны создать вокруг сердечную
атмосферу. Если же домашние настроены враждебно по отношению к отцу
семейства, что остается делать врачу?» Такое отношение близких к больному
возмущало и Эразма. Он упрекал Иеронима в том, что тот не любит отца.
Боли у издателя затихали, его настроение улучшилось. Когда он стал выходить
из дома, жители города изумлялись: «Смотрите, смотрите! Это же Фробен!»
Парацельс провел у Фробена несколько недель, а потом велел ему продолжать
лечение и вернулся в Страсбург. Доктор оказался на вершине славы и прослыл
способным творить любые чудеса. Это обсуждали и врачи на медицинском
факультете университета в Базеле.
—
Возможно, Парацельс считает болезнь Фробена диабетом, — сообщил
доктор Бэр.
—
Но он как-то странно лечит эту болезн ь, — откликнулся доктор Эберлих. —
Гален и Авиценна думали, что ее главная причина — в почках, в ослаблении
их функций. А Теофраст утверждает, что это заболевание всего организма. Оно
приводит к изменению сос тава крови и нарушению обмена веществ.
—
Неужели этот бродяга берется спорить с Галеном?
—
Да, как ни странно!
Эразм видел, как Фробен выздоравливает. Ученый тоже страдал от разных
болезней, но привык скрывать свои слабости. Он обратился к Парацельсу
с письмом, в котором рассказал о них и просил совета: «Ты вытащил Фробена
из ада, а ведь он — половина меня. Если ты поспособствуешь моему
выздоровлению, то вернешь к жизни и вторую половину». Получив
от Парацельса подробный ответ, Эразм написал ему: «Я удивлен тем, как ты,
видя меня лишь один раз, так хорошо знаешь глубины моего внутреннего
состояния. Как мудро распорядилась судьба, прислав тебя в Базель! Я нахожу
совсем нелишним пожелать врачу, который с Божьей помощью обеспечивает
нам здоровье тела, постоянного здоровья души».
***
В начале марта 1527 года Парацельс снова приехал в Базель по приглашению
магистрата, чтобы занять место городского врача, которое в это время было
свободным. Это было чудом — бродяга, гонимый и странствовавший из одного
города в другой, впервые в жизни удостоился такой чести. Он занял почетное,

стабильное и хорошо оплачиваемое место в процветающем городе. Базель стал
одним из центров образования и новых гуманистических идей. Благодаря
Фробену он превратился в главный центр книготорговли в немецкоязычных
землях. Это должно было гарантировать Парацельсу сытое и благополучное
будущее.
Фробен выздоравливал и был счас тлив, как никогда. Он обратился к доктору:
—
Теофраст, ты мой спаситель! Я этого никогда не забуду. Чем я могу тебя
отблагодарить?
—
О, Иоганн, это просто! Ты же издатель, а у меня гора неизданных рукописей.
—
Я буду иметь это в виду. Только наберись терпения: в типографии много
книг, работа с которыми начата.
Между тем Фробен уже помог врачу в главном. Положение этого издателя
в городе, а также рекомендации Эразма и реформатов Страсбурга позволили
Парацельсу получить поддержку городского совета и протестантского движения
в Базеле. Благодаря Фробену Теофраст познакомился с ректором Базельского
университета Бонифацием Амербахом. Перед переездом в этот город Теофраст
в конце февраля 1527 года в числе гостей побывал в Нойенбурге на Рейне
на свадьбе Бонифация, который женился на дочери бургомистра. Бонифаций
был известным юристом и профессором права. Он и его старший брат Базилиус
стали близкими друзьями Теофраста.
Жених Теофрасту почти ровесник, лишь на три года младше его. Портрет этого
выходца из известной и богатой семьи нарисовал художник Ганс Гольбейн-
младший. У Бонифация тонкие черты лица, проницательные глаза, сочетание
ума и красоты. Лицо здоровое и румяное — баловень судьбы, довольный
жизнью. Амербаха радует приезд Теофраста:
—
Надеюсь, мы с тобой вместе обновим университет. Не могут же наши
студенты философии и медицины вечно зубрить и повторять мнения классиков!
—
В университетах должен жить дух творчества, дух исследования, поиск
новых знаний, — c оглашается Теофраст.
—
В городском совете Базеля мы, реформаты, одержали верх, но католики
не хотят сдавать позиций. В университете у них большинство среди
профессоров. Отношения между советом и университетом враждебные. Наш
лидер, теолог Эколампад — самый авторитетный в Базеле. Он предложил
совету пригласить тебя городским врачом. Тут нужен человек, не входящий ни
в одну из партий, чтобы успокоить ситуацию.
—
А кто был на этой должности до меня?
—
Иоганн Виндекер. Он выступил против реформ. На дверях всех церквей
Виндекер вывесил свое приглашение реформатам на диспут. Видел бы ты этот
листок! Он продемонстрировал свою неграмотность и стал всеобщим
посмешищем. Его уволили, и место уже четыре года пустует.
Базель нравился Парацельсу. Церкви и дома покрыты разноцветной
глазурованной черепицей и выглядят особенно привлекательно при ярком

солнце. Дома горожан чистые и белые, снаружи они оштукатурены и
расписаны. А какие тут сады, фонтаны и дворцы! Жаль, что осматривать город
было некогда: нужно было найти жилье, установить медицинские и химические
приборы, печи для лаборатории. Парацельс сразу же начал принимать больных
в городской больнице. По его поручению Ульрих Гайгер заранее доставил
в Базель из Страсбурга книги, записи и все необходимое.
Знакомства с видными сторонниками Реформации помогли Теофрасту снять
дом на горе Коленберг. Дом был обширн ым, двухэтажным, с флигелем
и балконом, с которого открывался прекрасный вид на сад и город. По краям
веранды стояли две высокие катальпы — деревья с огромными ярко-зелеными
листьями. На них летом появлялись пышные розовато-белые соцветия, дающие
приятный аромат. К дому примыкали парк с тенистыми аллеями и рядом
строений, cад, гора с па вильоном, фонтаны и птичий двор.
Все было отлично, если не учитывать, что у Коленберга была дурная сла ва.
Здесь жили люди из низших слоев общества: кочующие школяры, нищие,
цыгане, ландскнехты, могильщики, живодеры на бойне. Среди них были
дезертиры и преступники, скрывавшиеся от преследования. А неподалеку
от дома Парацельса жил палач, с которым считалось позорным даже стоять
рядом.
Теофраст привык работать с утра до ночи. Посещение таверны позволяло ему
расслабиться. Там доктор выпивал и не стеснялся общаться с простыми людьми,
возчиками и подмастерьями. Он по-прежнему избегал ходить в церковь.
Молитвам и церковным праздникам доктор предпочитал посещение кабаков
или постоялых дворов. Иногда он выступал перед несколькими десятками
собравшихся в роли проповедника.
Такого уютного дома у Теофраста никогда еще не было. Но нашел ли он
в Базеле спокойную жизнь? Увы, не т. Доктор посещал больных в городской
лечебнице, уделял много времени лечению бедняков, контролировал родильные
дома и тюрьмы, помогал раненым и надзирал за прокаженными. Особое
значение имела борьба с заразными болезнями, чумой, холерой и сифилисом.
Базель был взбудоражен не только Реформацией, но и эпидемией чумы, которой
здесь не было больше двадцати лет. Она косила всех подряд — протестантов и
католиков, молодых и старых, богатых и бедных. Правда, богатым легче было
уехать из города. Так спаслись от болезни многие, в том числе врачи и
профессора. Оставшиеся боялись выходить из дома. На улицах валялись
трупы — их не успевали убирать. Покойников закапывали сразу, без всяких
обрядов. Все реже был слышен плач, слез не хватало. Казалось, что вместе с
рыданиями и стонами исчезало сочувствие. Некоторые на похоронах шутили
и смеялись: люди привыкли к смерти.
Парацельс знал об эпидемии чумы в середине XIV века, которая была гораздо
более грозной и сократила население Европы на треть или даже наполовину.
Тогда, например, в Марселе население вымерло почти полностью. О
смертоносной чуме во Флоренции в 1348 году Джованни Боккаччо писал:
«Против нее не помогли ни мудрость людская, ...ни усиленные моления...

Сколько крепких мужчин, красивых женщин, прекрасных юношей, которых
сами Гален и Гиппократ признали бы вполне здоровыми, утром обедали
с родными и друзьями, а на следующий вечер ужинали со своими предками
на том свете!»
При легочной чуме на телах погибших от кровоизлияний появлялись черные
пятна. Поэтому чуму называли Черной смертью. Медицинский факультет
в Париже, са мый знаменитый в мире, дал свое объяснение болезни. Согласно
ему, далеко в Индии небесные светила вступили в борьбу с водами моря
и лучами Солнца. В результате из-под земли вырвались ядовитые пары, миазмы,
которые по воздуху распространились в мире и стали причиной эпидемии. Для
борьбы с ней факультет советовал правильно питаться, применять клизму и
слабительные, мужчинам избегать женщин и не спать с ними в одной постели.
Важнее всего было вытеснять дымом отравленный воздух и ядовитые
испарения от трупов. Поэтому в Базеле на площадях жгли костры с добавлением
трав, и воздух был насыщен их пряным ароматом. Прохожие обмахивались
благоухающими веточками. Но рекомендации светил медицины не спасали
от чумы.
Бубонная чума встречалась в Базеле чаще, чем легочная. Иначе смертей
было бы еще больше. Бубоны, болезненн ые узлы, по виду похожие на бобы,
возникали у больных на шее, под мышками и в паху. Через нес колько дней
появлялись озноб и сильный жар. Состояние резко ухудшалось. Живот
вздувался, язык был покрыт белым налетом. Сердце стучало слишком часто,
приходили слабость, головная боль, кашель и бессонница. Больной метался
в постели, бормотал заплетающимся языком, невнятно, как пьяный, терял
сознание и умирал.
Никто не знал истинной причины чумы и не умел ее по-настоящему лечить.
Что же оставалось делать Парацельсу? Он прижигал бубоны раскаленным
железом, прокалывал их, выдавливал мутную жидкость и гной, надеясь, что
вместе с ними уйдет болезнь. Теофраст полагал, что нечистый воздух
в больнице вреден, и всюду требовал проветривания. Он и его помощники
заматывали лицо тряпками и жевали чеснок. Они едва держались на ногах от
усталости. Ночью доктор не ложился, а сваливался в постель часа на три.
Он помог многим, но не мог спасти всех. Чума скосила одного из его друзей,
философа Ганса Денка. Боялся ли Теофраст заразиться? Он помнил, что
рассказывал студентам в университете в Ферраре профессор Леоничено: «В
древние времена в одном городе на Востоке бушевала эпидемия чумы. От нее
погибли все жители города, кроме как раз одного человека, который обмывал
трупы и ни на минуту не прекращал своего дела».
Для обсуждения ситуации в Базеле бургомистр Альберт Кёльнер собрал
в ратуше городской совет с участием врачей, ведущих духовников и ученых.
—
Сегодня после молебна я вышел из собора. Меня окружили нищие, и один
из них явно был болен. Таких надо удалять из города — их место в чумном
бараке, — потребовал каноник Корнелий фон Лихтенфельс, противник
реформатов. Он был молод, но исповедовал старую веру.

—
Мы это делаем, — согласился бургомистр, — но больных слишком много,
за всеми не уследить. Доктор Теофраст делает для спасения людей все
возможное, и мы удивляемся, как он столько успевает. Кое-кто из горожан
впадает в безумие. Перед лицом смерти некоторые теряют человеческий
облик — они могут убить за кусок хлеба и за бутыль вина! Некоторые
хозяйничают в опустевших домах. Случаются грабежи домов и лавок.
—
Положение в городе в самом деле отчаянное, — заявил священник
Эколампад. — Одна больная са ма зашила себя в саван: она боялась, что это
некому будет сделать. Многие закрылись в своих домах и ждут смерти. Когда
в доме остаются только дети и старики, им уже некому помочь. Люди не верят,
что для них нас тупит завтрашний день. Кое-кто предается чревоугодию
и пьянству, проматывает деньги с женщинами легкого поведения. С развратом
надо покончить!
Эколампад, главный реформат Базеля, был известен благочестием. Он жил
скромно, спал на жесткой тростниковой циновке, не имел в доме ничего
лишнего, и горожане старались ему подражать. Этот теолог отличался
суровостью и успешно выступал на диспутах с католиками.
—
Вокруг настоящий ад! — подтвердил Kёльнер. — Надо обсудить причину
болезни и решить, как с ней бороться.
—
Среди нищих есть опасные люди, — заметил судья Штюрцель. — Некоторые
из них недавно были арестованы. Под пытками они признались, что принесли
в город чуму. Для этого они вымазали дверные ручки домов мазью,
изготовленной из экскрементов дьявола.
—
Без происков дьявола ни одно из важных событий не обходится! —
воскликнул Лихтенфельс, который гордился своей начитанностью. —
В Сицилии в годы чумы в церковь ворвалась черная собака с мечом в передней
лапе, учинила там разгром, разрубила на куски священные сосуды и
светильники на алтаре. А в один дом постучалась слепая старуха с палкой
в руке. Ей не открыли дверь, а после ее ухода все умерли. Это была ведьма.
В одном французском городе в окно дворянина просунулась призрачная рука
и вслед за ней краешек красного шарфа. Храбрец рубанул мечом по этой руке.
Он и вся его семья умерли от болезни, но зато чума покинула город.
—
Вы знаете многих прихожан. Что они говорят об этом море? — спросил
Лихтенфельса Кёльнер.
—
Несчастья в наш добрый немецкий мир приносят чужаки, итальянцы и
их учителя — евреи. Многие думают, что евреи винова ты и в нынешней
эпидемии чумы. Вы же знае те: их обвиняли в том, что они отравляю т колодцы.
В самом деле, нет зла или порока, к которому они не были бы причастны.
Бургомистр ответил канонику:
—
Давайте не будем искать козлов отпущения! И несчастных нищих оставьте
в покое, — обратился он к судье. — Под пытками они вам и не такое наговорят.
В давние годы, когда начала бушевать Черная смерть, в Базеле было больше

сотни евреев. Их тогда сожгли, но разве уничтожение евреев спасло
от эпидемии?
Евреев в Базеле , как и во всех немецких землях, очень не любили. Они жили
обособленно и упрямо придерживались своей веры. Обычные профессии
горожан и равные с ними права им были недоступны. Некоторые из них
занимались ростовщичеством. Чужаки вызывали у местных жителей
отвращение и страх. Евреев особенно ненавидели за то, что они убили Христа.
Папа Климент VI еще 26 сентября 1348 года запретил убивать евреев
и отнимать их имущество. В своей булле он подчеркнул, что эпидемическая
смертность у евреев столь же высока, как у христиан. Но во многих городах
к нему не прислушались — так, в Базеле всех евреев сожгли 13 января
1349 года.
—
Позорно, что некоторые священники и врачи сбежали из Базеля! —
воскликнул Эколампад. Он с укоризной посмотрел на Лихтенфельса. —
Больной должен в первые же три дня вызвать священника для исповеди. А кое-
кто из духовни ков признается, что скорее пойдет на виселицу, чем к больным
чумой. Как можно оставить умирающих без утешения?!
—
Нельзя упрекать священников в трусости! Мы не можем рисковать жизня ми
служителей Святой Церкви! — заявил Лихтенфельс. — Эта анафемская
болезнь — Божья кара горожанам за вольномыслие. Они по уши увязли
в грехах. Я сейчас работаю над книгой о святом Бенедикте и надеюсь, что его
жизнь послужит всем примером.
Эразм саркастически улыбнулся, но промолчал. «Чего только не делают наши
духовные лица ради укрепления в людях религиозного чувства! Они пользуются
любой эпидемией, любым народным бедствием, чтобы усилить страх людей
перед Богом и увеличить свою власть над ними», — думал он. Эразм удивлял
Теофраста: блестяще умеет спорить, но обычно стремится всех примирить.
Лихтенфельс продолжил:
—
Нужно усерднее молиться и устроить в Базеле всеобщий крестный ход.
«Если врачи согласятся, то останется только примириться со смертью», —
подумал Теофраст и осторожно возразил Лихтенфельсу:
—
Болезнь заразна, и ее семена нося тся в воздухе. Чем больше люди будут
собираться вмес те для таких мероприятий, тем больше они буду заражаться
и умирать.
—
Один мой коллега советует больным спать сначала на правом боку, а потом
на левом. Это мне кажется странным, — посетовал доктор Бэр. — Я полагаю,
что надежнее всего от чумы старинный териак. Это лучшее средство для
лечения всех внутренних болезней — снадобье из патоки, мелко изрубленного
мяса гадюки, вина и 60 других компонентов. И, на мой взгляд, особенно
полезно прикладывать к нарывам пиявок и пускать кровь.
Теофраст тоже применял териак, но редко. Его лекарства обычно состояли
не больше чем из пяти-шести компонен тов. Такие сложные снадобья, как
териак, были популярны с древности: врачи надеялись, что хоть одна часть

смеси подействует против болезни. Приготовление териака с давних пор было
сложной и торжественной процедурой. Ее проводили на рыночной площади под
контролем специалистов и на виду у всех.
—
Позвольте с вами не согласиться, уважаемый коллега! — воскликнул
Теофраст. — Особенно с последним советом — это только ослабляет больных и
причиняет им вред.
—
Не будем тратить время на споры, господа! — призвал бургомистр. — А что
скажет наш высокочтимый Эразм?
—
По моему мнению, Базелю повезло: в лице доктора Теофраста мы приобрели
умелого врача. Давайте его выслушаем.
Теофраст заявил, что мор легче предотвратить, чем лечить. Союзниками смерти
были слабое здоровье горожан, нищета, голод, теснота и грязь. Было немало
таких людей, которые не мылись годами: проповедники призывали умерщвлять
плоть и ходить в рубище. Канализации не было, отбросы текли вдоль улиц;
прохожим на голову могли вылить из окон сосуды с нечистотами. Доктор
предложил объявить грязи войну, провести уборку в домах и запущенных
переулках. Он добился того, что в городе за ночь не накапливалась гора
трупов — их стали сжигать. Больных доставляли в переполненные лечебницы.
Если больной умирал, то его одежду и постельные принадлежности сразу
сжигали, а палату окуривали дымом можжевельника.
Теофраст сообщил, что он проверил источники воды и некоторыми из них
запретил пользоваться. Горожане должны пить родниковую или кипяченую
воду и побольше находиться на свежем воздухе. Необходимо часто умываться, с
применением не только мыла, но и отваров ромашки, шалфея или календулы.
Для укрепления организма Парацельс посоветовал пить разные отвары
и настойки. Например, его помощники готовили отвар из ягод и хвои
можжевельника и раздавали его соседям. Никто из употреблявших эту настойку
не погиб от эпидемии.
Парацельс не мог знать, что переносчиком возбудителя чумы являются блохи,
живущие на зараженных крысах. Но он знал, что люди жили в грязи, нередко
спали среди блох и крыс. В домах больных ему встречались странные крысы.
Они всегда боялись света — почему же они лишились страха и мчатся из своих
укрытий на свет от фонарей? Эти крысы явно больны. Мертвые крысы
попадались доктору в домах погибших людей и на улицах. Доктор заметил
также, что одежда покойников кишела блохами. Знатные люди, которые спали
на высоких кроватях, умирали реже — не потому ли, что блохи не могли до них
допрыгнуть?
Теофраст предложил городскому совету уничтожить крыс и блох. Для крыс он
со своими помощниками приготовил в лаборатории яды химического
происхождения — оксид мышьяка и соли свинца. Их следовало смешивать
с пищевыми продуктами и в закрытых кульках из бумаги или ткани
разбрасывать в доме — осторожно, чтобы не пострадали домашние животные.
Крысиные трупы Парацельс потребовал сжигать. А чтобы избавиться от блох,
горожане должны были чаще менять постель и проводить влажную уборку.

Блох можно отпугивать стеблями горькой полыни, сосновыми опилками или
настоями пижмы и эвкалипта.
Доктора слушали внимательно. Теофраст продолжил:
—
В заключение перейду к важнейшему вопросу. Еще в давние времена при
эпидемии Черной смерти в Венеции применили карантин: суда, прибывающие
из неблагополучных мест, задерживали на 40 дней и только после этого их
пропускали в порт. В результате смертность резко снизилась. Нужно
незамедлительно ввести в Базеле карантин. Есть пустые дома, где все умерли.
Их необходимо запереть и доступ в них исключить...
—
Немыслимо! — перебил доктора бургомистр. — Не поставить же перед
каждым домом стражников! Начнется паника, а это хуже всего!
—
Надо закрыть городские ворота и не пропускать повозки с товарами
из опасных мест, — добавил Теофраст.
—
Это невозможно, Альберт! — обратился к бургомистру богатый купец
Швенглер, член совета. — Я жду поставки гваякового дерева от Фуггеров
из Аугсбурга. Если обоз не пропустят, мне придется платить неустойку.
—
А мне оттуда скоро доставят пряности! — добавил Бурхарт, другой
известный торговец.
—
Я и сам пострадаю от такого запрета! — вздохнул бургомистр.
—
Жители Базеля умирают от чумы, а вы, господа, о чем заботитесь? —
громовым голосом изрек Эколампад. — Сказано в Евангелии: «Живите, ища
не своей пользы, но пользы многих, чтобы они спаслись».
Эколампаду никто не посмел противоречить. Городской совет принял
предложения Теофраста и решил довести их до жителей. Доставку в Базель
товаров из неблагополучных мест запретили. Это ударило отцов города
по карману, но помогло остановить распространение чумы. Отдельные случаи
заболевания еще случались, и все же эпидемию удалось победить.
***
Одной из обязанностей городского врача был надзор за аптеками. Теофраст
взялся проверять, хорошо ли аптекари знают свое дело и хватает ли у них
необходимых лекарств. В те времена аптекари приносили присягу и несли
строжайшую ответственность за качество лекарств. Нарушения, не говоря уже
о подделке, наказывались конфискацией имущества виновных и смертной
казнью. Парацельс сам умел готовить лекарства и совершенствовал технику их
изготовления. У фармацевтов были основания трепетать перед таким
ревизором.
Он начал свой обход с лучшей аптеки, которая принадлежала доктору Освальду
Бэру, ординарному профессору медицинского факультета университета. Как
правило, врач не имел права держать собственную аптеку, но Бэр пользовался
в Базеле особым авторитетом. Аптека выглядела внушительно. Под потолком
были подвешены чучело крокодила и витой рог редкого животного —
единорога, из которого изготавливали особо чудодейственные средства. Люди

не знали, что на самом деле это были клыки нарвалов — морских животных,
неизвестных в Европе.
Шкафы и стеллажи были набиты всякой всячиной. Чего здесь только не было!
Библия, медицинские книги, склянки с лекарствами, пилюлями и пластырями,
баночки с мазями, дорогие венецианские кувшины, оловянные фляги, чашечные
весы, пробирки, трубки, ступки и котлы для приготовления лекарств. Были и
восточные товары: перец, миндаль, имбирь, шафран и лимоны. А сколько
целебных средств! Среди них кровь дракона, порошок из костей человека,
печень коршуна, мозг собаки, барсучье сало, пепел волчьей шерсти, камень
гнезда ласточки и даже жир комаров.
Лекарственные травы хранились в мешка х в подвале. Теофраст, потерев
их между пальцами и понюхав, обнаружил, что некоторые травы были собраны
слишком давно и утратили свои лечебные свойства. В других аптеках
недостатков оказалось еще больше. Доктор сообщил городскому совету «о
непорядках в аптеках, кои больным навредить могут». Аптекари при отсутствии
необходимого лекарства по незнанию порой заменяли его непригодным.
Теофраст потребовал контролировать не только рецепты и расценки, но
и знания фармацевтов: они должны быть опытны и искусны в деле. Был
в письме и пункт, любопытный для прочтения 500 лет спустя: «Надлежит,
чтобы ни один аптекарь с докторами общения не имел, даров от них не получал
и в дележ с ними не вступал».
Городской врач добился предписания магистрата об испытании аптекарей
и запрета их сговора с врачами. Он не допускал необоснованного завышения
цен на лекарства. Даже враги Теофраста признавали его заслуги в улучшении
работы базельских аптек. Но он действовал резко и прямолинейно, как слон
в посудной лавке, и восстановил против себя большинство аптекарей и врачей.
Как-то городскому врачу сообщили, что стражники поймали в городе двух
беспризорников, которые могли распространить чуму. Их хотели направить
в чумной барак. У старшего, 14-летнего Флориана , родители жили далеко
от Базеля. Он работал учеником цирюльника, но этот мастер во время эпидемии
погиб. А у 12-детнего Йорга умерли от чумы родители. Его дом на окраине
города был закрыт и опечатан. Мальчики долго голодали. Йорг рассказал
Флориану, что в доме остались продукты. Друзья поздно вечером прокрались по
безлюдному переулку, перепрыгнули через канаву и потихоньку проникли
в дом. Там была полная темнота и леденящая тишина.
—
Ты не боишься смерти? — спросил Флориан. — У меня в глазах что-то
мелькнуло. А если она здесь прячется со своей косой?
—
Ужасно боюсь! — ответил Йорг. — Чума — невидимая слепая старуха. Если
она появится и подметет порог дома, то в этом доме все погибнут.
—
У тебя из близких кто-нибудь остался?
—
Нет, родные все умерли. Осталась одна соседка. Она тоже болеет, но
выздоровеет.
—
Откуда ты знаешь?

—
Рядом с ее домом на земле лежит камень. Я его перевернул — там ползают
муравьи. Меня отец научил: если под камнем найдешь что-нибудь живое,
больной выздоровеет. А если не т, то умрет.
Мальчики обнаружили на кухне шпик, яйца, муку, масло и много чего еще. Они
приготовили большущую яичницу со шпиком. Вот это был праздник! Наелись
до отвала и еще забрали с собой целую корзину продуктов. Еды хватило бы еще
на целых две недели, но нарушителей карантина поймали стражники.
Теофраст осмотрел мальчиков и сказал: «В больнице они прихватят заразу».
Доктор забрал их на время к себе домой. Они ночевали на первом этаже,
а Теофраст — на втором, где у него был кабинет. В одну из ночей доктора
разбудили крики и звон стекла. Оказалось, что первый этаж забросали камнями.
Окна были разбиты, пол и столы покрыты осколками, зеркало рассыпалось
на кусочки. Беспризорники, к счастью, сразу же убежали на второй этаж,
и никто не пострадал. Они не заболели, и Парацельс передал их на попечение в
монастырь. Дом удалось быстро привести в порядок.
Доктор обратился в городской совет с просьбой наказать напавших на дом и их
покровителей. Виновных не нашли, но его дом оставили в покое. Теофраст
ломал себе голову: кто мог это организовать? Не возненавидел ли его кто-то из
состоятельных жителей Базеля, потерявший деньги из-за карантина? Особенно
если речь шла о поставке дорогого гваякового дерева из Южной Америки. Его
ввозили для борьбы с другой болезнью, от которой страдал не только Базель —
она вызвала миллионы жертв во всей Европе.
***
В 1493 году, когда родился Теофраст, из первого плавания через Атлантический
океан вернулся в Европу Колумб. Он привез с Карибских островов подарки:
ананасы, листья табака, подвесной гамак и несколько индейцев. И вместе с
этим — новую венерическую болезнь. Побывавшие в Америке моряки
и наемные солдаты стали первыми разносчиками сифилиса. Испанцы заразили
французов, и очаг эпидемии вспыхнул во французской армии, которая
в 1494 году вторглась в Италию. Поэтому в Италии и Германии сифилис стали
называть «французской болезнью». Иногда употреблялись более изящные
названия — «болезнь Купидона» или «ожерелье Венеры».
Французские солдаты в Неаполе погибали не от сражений — их кожу с ног
до головы покрывала гнойная сыпь. Из публичных домов болезнь проникала
в семьи и не щадила ни королей, ни римских пап. Больные мучились подолгу
и один за другим умирали.
Сифилисом заразился в 1501 году немецкий ученый, врач императора, историк
и астролог Йозеф Грюнпек. Вскоре он утратил уважение повелителя и его
придворных. Грюнпек написал об этом: «Ничего более ужасного и
отвратительного до сих пор на этой земле не было... У меня рана на
приапической железе так опухла, что ее двумя руками едва ли можно было
обхватить». Сифилис объясняли неудачным расположением планет и Божьей
карой за сексуальную распущенность. Больные становились изгоями. В Англии
был случай, когда сифилитиков вывезли в море на кораблях «до

выздоровления», и больше вестей о них уже не было. Раздавались призывы
не лечить их, а сжигать заживо и публично.
Теофраст занимался лечением этой болезни еще раньше, в Страсбурге. Доктор
называл ее «очевидным злом, которое портило все тело бубонами, язвами,
рубцами и параличом». Больные рассказывали ему зловещие истории, например
о публичном доме, в котором при свете проститутка оказалась лысой
и беззубой. У сифилитиков часто выпадали волосы. Именно из-за сифилиса
в высших слоях общества вошли в моду парики. За ночь любви можно было
поплатиться потерей носа, слепотой, уродством, потерей рассудка,
а зачастую — жизнью.
В Базеле девушки древнейшей профессии ходили в черно-белой полосатой юбке
и жили на горе Коленберг — в том же квартале города, что и Теофраст. Черный
и белый — цвета Базеля. Такую юбку и ботинки им выдавали за то, что они
сопровождали городское войско в военном походе. После возвращения они
получали хорошее жалованье, такое же, как наемные солдаты. В Базеле о
проститутках заботились. Теперь публичные дома закрывались, да и в бани
люди переставали ходить — боялись заразиться.
Надежных лекарств против сифилиса не удавалось найти до XX века. С
древности перепробовали массу средств: уксус, фиалки и лепестки роз.
Больным советовали пить отвар из муравьев, заклеивать язвы пластырем
из дождевых червей и даже привязывать к гениталиям мертвых цыплят...
Эффективным оказалось лишь одно средство, которое предложил и начал
применять Парацельс — ртуть и мази на ее основе: «Сифилис нужно лечить
мазью из ртути, а также употреблением внутрь этого металла, поскольку ртуть
есть знак планеты Меркурий, который, в свою очередь, служит знаком рынка,
а сифилис подхватывают на рынке». Для приготовления мази ртуть смешивали
в ступке с уксусом, сливочным маслом, свиным салом, скипидаром и серой или
миррой. Иногда на пациентов действовали парами ртути. Кроме того, больного
заставляли потеть, чтобы с потом удалялась болезнь. Его помещали в бочку-
парилку или держали часами в жарко натопленной комнате.
Теофрасту доводилось лечить не только простых людей, но и очень известных.
Последние обращались к нему через посредников, стремясь избежать огласки.
Ему запомнилось, как он лечил от французской болезни одного члена
городского совета. Тот требовал никому об этом не рассказывать. Советник жил
одиноким, а его молодой слуга умел держать язык за зубами. Этот парень
раньше был помощником цирюльника и воображал себя сведущим в медицине.
Один раз в отсутствие доктора он придумал , как лучше устроить потение.
Поставил в середине комнаты стул без сиденья, положил дощечку и усадил
на нее советника. Под ним устроил нагрев — поставил горшочек с огнем,
а вокруг соорудил занавес из простыней и бархатной мантии. Хозяин должен
был сидеть и потеть как можно дольше, сколько вытерпит.
Слуга ушел, но вскоре раздался пронзительный вопль. Он прибежал: жуткая
картина! Уважаемый всем городом господин советник голым прыгал и метался
по комнате, а вокруг него бушевало пламя. Больной из-за жары заерзал и

опрокинул горшочек. Огонь перекинулся на занавески, и все вокруг заполыхало.
Но у истории был хороший конец — советник вылечился и щедро наградил
не только врача, но и слугу.
Пациенты, которых другие врачи лечили ртутью, избавлялись от сифилиса,
но нередко расставались и со здоровьем. У них изо рта ручьем текла слюна, как
у бешеной собаки, выпадали зубы, десны покрывались язвами и кровоточили,
отмирали отдельные части тела. К ночи боли усиливались, больные кричали
и доходили до самоубийства или умирали от сердечной недостаточности
и удушья. «Их лица сияют, словно надгробные камни; зубы пляшут, как
клавиши органа под пальцами маэстро, а в глотке клокочет пена, как у кабана,
окруженного стаей гончих», — писал о сифилитиках Франсуа Рабле,
французский писатель и врач.
Считая, что сифилис завезен из Америки, люди верили, что там должно
существовать средство его лечения. Испанский казначей Гонсалес привез
в Европу гваяковое дерево и утверждал, что только оно помогло ему
исцелиться. Эти огромные деревья высотой от 6 до 10 метров растут
на островах Вест-Индии и в некоторых странах Южной Америки. Древесину
очищали от коры, измельчали, заваривали и полученный сироп или кашицу
пили. Гваяк при нагревании имеет приятный запах. Потение при ле чении
им тоже считалось необходимым.
Гваяк спасает от сифилиса! Прекрасная новость: врачи были в восторге! Сам
Никлас Пол, который был лейб-медиком императора Максимилиана до его
смерти, сообщил, что он вылечил гваяком от дурной болезни три тысячи
человек. Три тысячи!!! Какие уж тут сомнения? Новое средство восхваляли
наперебой. Каждый, и больной, и здоровый, мечтал как можно скорее его
приобрести. Семья Фуггеров добилась монополии на импорт гваякового дерева.
Торговля приносила ей огромный доход.
Как ни странно, в этом больше всего помог Фуггерам их непримиримый враг и
противник — рыцарь Ульрих фон Гуттен, поэт и публицист, популярный
в Германии. Гуттен был сторонником Реформации, гуманистом и немецким
патриотом. В своих произведениях он бичевал хищников и эксплуататоров
народа, а самыми вредными из них считал ростовщиков и банкиров Фуггеров.
Ульрих фон Гуттен заболел сифилисом и не мог вылечиться. Помог ему гваяк, и
он в 1519 году написал стихотворение, в котором прославлял это дерево. Потом
поэту становилось все хуже, и он нигде не находил приюта. Только Цвингли
разместил его на острове под Цюрихом, и там в 1523 году Гуттен в одиночестве
скончался от сифилиса в возрасте 35 лет. Но похвалы гваяку пережили его,
а словам Гуттена люди верили. Его вклад в триумф гваяка в Европе оказался
решающим.
Гваяковое дерево стоило дорого, и с ним была масса хлопот. Прежде чем
древесину заваривать, ее надо измельчить . А эта древесина серо- или черно-
зеленого цвета тяжелее воды и удивительно прочная. Ее превращали в опилки
рашпилями. Нудную и тяжелую работу свалили на заключенных: в тюрьмах они
целыми днями пилили гваяк. В Страсбурге Парацельса однажды спросили

на улице, где находится «рашпильный цех» — так называли городскую тюрьму.
Городской совет Страсбурга накопил запас гваякового дерева, а Базель
договорился о поставках, суливших крупную прибыль.
Выходит, что доктор Теофраст, добившись введения в Базеле карантина, лишил
уважаемых людей доходов от торговли гваяком и отнял у горожан нужнейшее
лекарство, которое прославлял целый хор радостных голосов? Этому хору
противостоял лишь один голос — Парацельс впервые выступил с публичной
критикой чудодейственного препарата. Он старался выража ться осторожно
и заявил, что главным способом лечения сифилиса должно быть лечение
ртутью, а эффект гваякового дерева преувеличен. У Парацельса было
подготовлено несколько трактатов о сифилисе. Первую короткую работу
он издал в 1527 году, вторую — в 1529 году, а две трети сочинения остались
неопубликованными, потому что автор шел против течения.
Теофраст возмущался эйфорией, которая началась со слов Гуттена: «Первый
шум о дереве поднял неопытный человек, который поддался увлечению.
Он стал учителем и профессором для врачей и специалистов. То, чему он
их учил, можно каждый день услышать от больных... Люди жалуются мне на
обманщиков и халтурщиков, которые хвастаются, что целебное свойство гваяка
бесспорно». Парацельс знал, что сифилис — коварная болезнь. Через некоторое
время после заражения возникает повреждение (шанкр), но оно через три–шесть
недель само заживает. Больному кажется, что он выздоровел, он благодарит
врача и расплачивается с ним. Оба довольны, но они — жертвы обмана.
Сифилис затаился и продолжает отравлять весь организм — на коже появляется
сыпь, опухают железы. Потихоньку разрушаются внутренние органы, мозг,
нервная система, кости... Конец печален: паралич, слепота, слабоумие и смерть.
В своих трудах Парацельс подробно описал признаки этой болезни. Внешние
стороны ее были хорошо знакомы его современникам: ввалившийся нос,
смрадное дыхание, гнойные язвы, воспаленные глаза и хромота при ходьбе,
частичный паралич. Таких людей выдворяли за городские ворота. Так выглядел
в последние годы и сам Ульрих фон Гуттен. Мало того что гваяковое дерево
было неэффективно — лекарство из дальнего зарубежья было к тому же очень
дорогим, недоступным для бедных слоев населения, и это возмущало
Парацельса. Он утверждал, что в природе любой страны можно найти все, что
нужно для лечения болезней.
Много лет работая в лаборатории , доктор знал, что ртуть и ее соединения очень
токсичны и могут вызывать тяжелое общее отравление организма. В книге
о болезнях шахтеров он описывал, как от паров ртути чернеют зубы, слабеют
и немеют члены, появляется дрожь во всем теле.
Как же можно было такими опасными средствами лечить сифилис? Теофраст
был очень осторожным врачом и применял для лечения минимально
необходимые дозы. Только при этом условии лечение ртутью могло быть
успешным. Парацельс был против вдыхания паров ртути. Он возмущался
врачами, которые «мажут тело больного толстым слоем ртутной мази, как
сапожники, не жалеющие ваксы для сапог»: «Лучшие из наших известных

врачей — те, которые приносят наименьший вред. К несчастью , одни отравляют
больных ртутью, другие залечивают их до смерти слабительными или
кровопусканием. Некоторых более беспокоит собственная выгода, нежели
здоровье больных. Вот пациент, которого вы заставили проглотить немысли мое
количество ртути... У одного ртуть в костном мозгу, у другого — в венах. Она
рассасывается, осаждается и так далее. Кто поспорит с тем, что это убийство?»
Парацельс прославился своим лечением сифилиса . Эта история позволяет
лучше понять его судьбу и роль в медицине. Своими выступлениями доктор
вызвал бурю возмущения со стороны своих коллег, торговцев гваяком
и властей. Время показало, кто был прав. Лечение венерических заболеваний
ртутью по методу Парацельса применялось в медицине вплоть до XX века. В
учебниках препараты ртути назывались главным средством, и они лишь
сравнительно недавно вышли из употребления. А эйфория вокруг гваякового
дерева в Европе начала гаснуть около 1530 года. О нем давно никто не спорит:
доказано, что его древесина против сифилиса неэффективна.
Время в Базеле для Теофраста не шло, а стремительно летело. Больные любили
его. О нем рассказывали, что он не просто умелый врач, но и человек,
отзывчивый по отношению ко всем, кто попал в беду. Тем не менее число его
недоброжелателей в городе увеличивалось.
***
Базельские доктора завидовали высокому жалованью, которое магистрат
назначил этому «чужаку и выскочке». Место городского врача стало для
Парацельса единственной высокой и хорошо оплачиваемой должностью,
которую он когда-либо занимал в своей жизни. Ему причиталось 60 гульденов
ежегодно — столько в университете платили лишь Бонифацию Амербаху,
а больше зарабатывал только канцлер городского совета. Один гульден в Базеле
составлял 300 пфеннигов, фунт мяса стоил два пфеннига, а 200 граммов белого
хлеба — около пфеннига. Так что голодать доктору не приходилось. Правда,
Парацельс выплачивал жалованье слуге и писцу, тратил деньги на лабораторию
и жилье.
Его жалованье было в полтора — два раза ниже, чем на той же должности в
современном Базеле. За эти деньги он еще был обязан читать лекции в
университете, но как раз это было Теофрасту нужнее всяких денег. Новое место
позволяло ему осуществить то, о чем он давно мечтал, — преподавать медицину
в университете, очистить науку от ошибок прошлого и передать накопленный
опыт молодежи. Он получил возможность ежедневно читать двухчасовую
лекцию по теоретической и практической медицине.
В начале июня 1527 года Парацельс опубликовал необычное приглашение всем,
кто хочет изучать медицину, приехать в Базель: «Теофраст Бомбаст фон
Гогенгейм из Айнзидельна, доктор обеих медицин и профессор, при ветствует
студентов медицины и приглашает их в Базель прослушать курс его лекций.
Медицине необходимо вернуть ее прежний блеск и очистить ее от тяжких
заблуждений.

Сегодня мало докторов, которые успешно занимаются практикой. Кто не знает,
что многие из них совершают роковые, опасные для больных ошибки! И все из-
за того, что они трусливо цепляются за слова Гиппократа, Галена, Авиценны
и других, как за оракулов, от которых ни на йоту нельзя отклоняться. Такие
люди могут стать блестящими докторами медицины, но только не настоящими
врачами. Если дело лектора и оратора — уметь хорошо говорить и
переубеждать, дело судьи — уметь четко излагать свое мнение, то дело врача —
знать разные виды болезней, их причины и симптомы, умело и усердно
применять лекарства, с умом и пониманием дела исцелять больных.
Я буду ежедневно читать лекции по медицине на основании книг, написанных
мною самим. Эти книги не собраны по крохам со стола Гиппократа или других
авторов, к чему все привыкли, а основаны на моих знаниях и многолетней
практике. Мы будем придерживаться не старинных правил, а лишь тех выводов,
которые найдены в результате исследования природы, благодаря собственному
опыту. Поэтому пусть каждый, кто хочет понять тайны прекрасного и
нужнейшего искусства медицины, тот, у кого есть к этому делу любовь
и желание, кто хочет в краткое время основательно изучить этот предмет,
незамедлительно приедет в Базель, и тогда он узнает намного больше...
Предварительно поясню, что я не собираюсь следовать за древними классиками
в их учении о четырех темпераментах и четырех основных соках организма.
Этими неверными гипотезами они объясняли почти все болезни. Поэтому
сегодня нет или очень мало докторов, которые обладают истинными знаниями
о болезнях и их причинах. Но я советую вам не судить об этих вещах поспешно,
прежде чем вы выслушаете курс лекций. Желаю вам всего наилучшего
и успехов в обновлении медицины».
Это обращение стало уникальным еретическим актом, объявлением войны
старой медицине. Преподаватели медицинского факультета, доктора с ученой
степенью приняли программу Парацельса как брошенный им вызов.
У Теофраста диплома не было, хотя 21 мая он под присягой подтвердил, что
получил в Ферраре степень доктора обеих медицин. Это удовлетворило
городской совет Базеля, тем более что Теофраста признавали доктором
медицины другие известные врачи, получившие ученую степень в той же
Ферраре — Вольфганг Тальхаузер из Аугсбурга и Кристоф Клаузер из Цюриха.
Парацельс стал в Базеле неординарным профессором, но он не был членом
медицинского факультета. Там его изначально приняли в штыки как
ставленника протестантов. Более того, он оказался человеком, подрывающим
основы классической медицины. Члены факультета подвергали сомнению
образование Парацельса и его право на медицинскую деятельность. А он
не обращал на них внимания — пусть живут в своем болоте, как привыкли.
—
Теофраст, тебе надо непременно стать ординарным профессором и членом
медицинского факультета. Это укрепит твое положение, — советовал ему
ректор университета Бонифаций Амербах.
—
А что для этого требуется?

—
Совсем немного. Ты должен поклясться соблюдать наши традиционные
правила.
—
А какие?
—
Проявлять уважение к докторам факультета, всегда действовать в интересах
факультета и способствовать поддержанию там мира и согласия, хранить
молчание о делах факультета...
—
И это все?
—
Нет, не все. Ты должен обсудить с членами факультета и согласовать
программу лекций. Факультет требует от тебя не только предъявить диплом, но
и подтвердить свою квалификацию научным диспутом с доктором Венделином
Хоком, анатомом и хирургом из Страсбурга.
—
Но это же книжный врач, болтун. Изучал анатомию на свиньях.
Достижениями не известен. Тараторит бойко, обожает диспуты. У меня дел
по горло — это поважнее болтовни!
Из-за заикания Теофраст в молодости пару раз проиграл подобные диспуты. Но
он отказывался не из боязни проиграть.
—
Неужели ты откажешься от диспута?! Мало того что факультет не признает
твою ученую степень — он пос тавит под сомнение твое право работать врачом.
—
Пускай! Все равно откажусь. Этот Хок заведет свою бодягу и будет блистать
цитатами из Галена и Авиценны. Но, Бонифаций, мой язык не пригоден для
болтовни. Его назна чение — работать, творить и обличать ложь. В медицине
надо ценить не титулы, не красноречие и не хорошо подвешенный язык. И даже
не начитанность, хотя она, понятно, заслуживает уважения. А только знание
истинного положения вещей и тайн природы.
—
Но хотя бы другие требования факультета ты при мешь?
—
Ни в коем случае! Это заставило бы меня отказаться от своей главной
цели — от обновления медицины. Я назначен городским советом — зачем мне
утверждение университета?
—
Наши доктора говорят, что ты выступаешь против классиков и даже против
Гиппократа! Это правда?
—
Нет, Бонифаций! Гиппократ навсегда останется в истории медицины.
Я против ошибок, против неправильного толкования Гиппократа. Нынешние
доктора приспосабливают факты к устаревшей теории. А надо идти наоборот —
накапливать факты, чтобы на основе опыта создать новую теорию.
—
Пойми, Теофраст, в Базеле и без того сложная обстановка. Кипят споры
о реформе церкви. И еще эта проклятая эпидемия... Городу нужны мир и покой,
а не лишние распри! — качает головой Бонифаций, но на своем не настаивает.
Амербах, убежденный сторонник Реформации, остается одним из лучших
друзей Теофраста в Базеле, но ни с кем не портит отношений. «Надо уметь
жить!» — любимые слова Бонифация. Он не устает их повторять и уверен в том,
что уж он-то, в отличие от собеседников, это умеет. Бонифаций всегда любезен

и весел; у него много разных увлечений. Он прекрасный музыкант, собирает
картины, знает толк в вине и женщинах. После свадьбы у него сохранялись
близкие отношения с любовницей Жанной. Но Бонифацию повезло:
он случайно узнал, что Жанна подхватила французскую болезнь, и сразу же
прекратил с ней встречаться. Теофраст по его просьбе взялся помогать
Жанне — ей приходилось втирать в кожу ртутную мазь с лавандовым маслом.
Амербах был убежден: поведение доктора неразумно и опасно для него самого.
Теофраст презирает всякую дипломатию и реверансы. Но что с ним поделаешь?
Уж если он в чем-то уверен, то вопреки убеждению не пойдет ни на какие
компромиссы! Рассудительный и осторожный Бонифаций понимал: чтобы
Парацельс принял предложенные им условия, он должен был бы стать
совершенно другим человеком.
***
Парацельсу было 33 года, и он был в расцвете сил. За подготовку лекций доктор
взялся с невероятной энергией и работоспособностью. Объем его рукописей
на немецком языке и латыни за нес колько месяцев составил больше тысячи
страниц. Он не только писал сам, но и диктовал ученикам. Ульрих Гайгер
сопровождал доктора при визитах к больным и помогал ему в химических
опытах.
Кроме него, доктор принял на работу еще одного помощника — Иоганна
Опорина (немецкая фамилия Хербст). Он был сыном художника Ганса Хербста,
учился 4 года в Страсбурге, поработал корректором в Базеле в типографии
Фробена и, еще не достигнув 20 лет, уже преподавал латынь в школе при церкви
Святого Леонарда. Это все, что о нем было известно Теофрасту. Он не мог
знать, что незадолго до их первой встречи Опорина пригласил в себе в церковь
дьякон, который сла вился непримиримостью к еретикам. Это был один из
помощников Эколампада.
—
Я желаю добра тебе и твоей семье , Иоганн! Ты известен своим прилежанием
и знанием древних языков! Твои успехи делают тебе честь. Ты далеко пойдешь,
сын мой, если будешь и впредь вести себя разумно. Но меня беспокоит судьба
твоего отца, ибо она может на тебе отразиться. Он ведь известный художник,
его знают в университетских кругах?
—
Да, но в последнее время у него меньше заказов. Наша семья очень
нуждается в деньгах. И мне на учебу не хватает. Отцу пришлось заняться
резьбой по дереву.
—
Твой отец — противник еретиков, не правда ли?
—
Да, он привержен католической вере.
—
Видишь ли, Иоганн, он хороший художник, но слишком много себе
позволяет.
—
Как это понять, святой отец?
—
Я смотрел его картины. Одна из них явно перекликается с книгой Эразма
«Похвала глупости». А в ней Эразм высмеивает церковь и священников.

И более того — я видел алтарь работы твоего отца. Там один святой лицом
похож на крестьянина, казненного за участие в мятеже.
—
Такое могло быть только случайно. У моего отца были разные натурщики...
—
А как же он их выбирает? У вас в доме часто бывают гости, не так ли?
Не было ли среди них мятежников? Был ли твой отец знаком с художником
Йоргом Ратгебом?
—
Нет, святой отец, этого никогда не было. А кто этот Ратгеб?
—
Он возглавил отряд восставших крестьян и был казнен в Штутгарте. Его руки
и ноги привязали к четырем коням и погнали коней в разные стороны. Тело
Ратгеба было разорвано на четыре части. Останки потом выставили в городе
на самых людных улицах.
—
Кошмар! Но мой отец только рисует. Он в таких делах не замешан.
—
Посоветуй ему быть осторожнее, Иоганн. Для тебя есть дело — ты можешь
нам помочь.
—
Но что я могу сделать для церкви, святой отец?
—
Это нетрудно. Ты знаешь, что в городе появился новый врач Гогенгейм?
Он будет читать лекции, а тебе нужен заработок. Ты устроишься к не му, и
мы тебе поможем. Ты станешь хорошим врачом, сын мой!
—
Но я не хочу быть врачом! С больными иметь дело неприятно. Да и
заразиться недолго. Я даже вида крови боюсь! Мне интересны древние языки.
Я хочу стать издателем.
—
Так и случится, если Богу угодно. А сейчас ты будешь служить господину
Гогенгейму, переводить и записывать его лекции, его слова. Это и тебе
пригодится. Он известный доктор, но и у него может проскользнуть ересь.
В Писании перечислены худые дела плоти: среди них вражда, ссоры, гнев,
разногласия, ереси. Мы должны помочь ему таковых избежать, ибо сказано:
«Поступающие так Царства Божия не нас ледуют». В учительстве юношей
говорить надобно то, что сообразно со здравым учением. Им нужны образец
добрых дел, чистота, степенность, неповрежденность. Ты будешь держать нас
в курсе и показывать свои записи. Надеюсь, ты не откажешься?
—
Я согласен, святой отец.
—
Тогда поклянись, что этот разговор останется втайне от всех.
—
Клянусь, святой отец!
—
Я не говорю тебе «прощай». До свидания, сын мой! Доколе не приду,
занимайся чтением и учением. И молись, Господь тебя благословит.
—
До свидания, святой отец! Спасибо вам за заботу! Я вас не подведу.
Иоганн Опорин стал учеником и секретарем Парацельса — доктор взял его
по совету Эколампада. В течение всего времени пребывания Теофраста в Базеле
Иоганн жил у него в доме. Он любил рассказывать о том, какую опасную работу
ему приходится выполнять и как он чуть не лишился жизни: «Однажды я из-за

Парацельса чуть насмерть не задохнулся, когда он велел мне рассмотреть пар,
который поднимался в его стакане... Какие-то сильные пары попали мне в нос и
в рот, хотя он, конечно, не хотел, чтобы я задохнулся. Я тут же свалился,
потеряв сознание . На меня пришлось лить холодную воду, чтобы привести
в чувство».
Опорин панически боялся и не переносил любых «химических» запахов —
что уж говорить о пожарах или взрывах? Так что в лаборатории от него проку
было мало. Но «верный Опорин», как называл его учитель, был исполнителен,
старательно и аккуратно все записывал. Он обладал прекрасной памятью
и отлично помогал переводить на латинский язык. Парацельс его ценил,
но иногда думал: это замечательный помощник врача, но станет ли он сам
хорошим врачом?
***
Теофраст начал читать ле кции 5 июня 1527 года. Вскоре наступили каникулы, и
в это время, до 17 августа, у нового лектора было больше всего свободы. Более
десятка конспектов его лекций сохранились до сих пор. Лучше всех записывал
Базилиус Амербах, старший брат Бонифация. Этот «вечный студент» стал
прилежнейшим учеником Парацельса и его верным сторонником. До этого
Базилиус учился философии, теологии и праву, а потом работал в типографии
Фробена. Он был человеком слабого здоровья, жил в доме Бонифация и,
в отличие от него, не сделал карьеры.
Теофраст взялся за обновление медицины с усердием и знанием дела. Это видно
уже из перечисления тем лекций: общая фармакология, приготовление и
выписывание лекарств, основы патологии и терапии, лечение язв, открытых ран
и опухолей, диагностика по пульсу и моче, хирургия, болезни обмена веществ и
толкование афоризмов Гиппократа.
Доктор стал читать лекции не на латыни, как было принято, а на немецком
языке. На нем он написал и большинство своих трудов. Это имело огромное
значение: медицинские знания стали доступны широкому кругу людей.
Подобно Лютеру при переводе Библии на немецкий, Теофрасту пришлось
создавать новый медицинский язык, новую терминологию.
Эколампад, главный реформа т Базеля, тоже работал в университете
экстраординарным профессором и читал лекции по теологии на немецком
языке. Но он был для критиков недосягаем, а Парацельса, неожиданно
свалившегося на голову медицинскому факультету, противники принимали
в штыки. Больше всего ненависти вызывало то, что Теофраст категорически,
в резкой форме отверг учение Гиппократа и Галена о четырех соках организма
и объявил его ошибочным: «Оно было выдумано, чтобы судить о причинах
и лечении болезней, и увело медицину в неправильном направлении». Более
того, он включил в свой предмет неакадемический опыт банщиков,
цирюльников и народных целителей. Парацельс потребовал отказа от старых
ложных теорий, не выдержавших проверки временем.
Он понимал, что встретит сопротивление со стороны коллег, и заявлял им:
«Если я вам, докторам, не нравлюсь, то и вы мне не нравитесь... Вы

высмеиваете мои книги и всегда приводите только один довод: так писали
классики». На что же тогда опираться? «На практику и опыт», — отвечал
Теофраст. Профессию врача он рассматривал как высокое призвание,
требующее таланта: «Все знания мира не сделают человека врачом, если у него
нет необходимых способностей и ему не назначено природою быть врачом».
По его словам, «медицина есть более искусство, чем наука». А каким должен
быть настоящий врач? Теофраст отвечал студентам: «Есть два типа врачей.
Одни руководствуются любовью к людям, а другие работают ради умножения
своего богатства».
«Врач не может быть ни пала чом, ни лжецом, ни лентяем, ни равнодушным или
легкомысленным — он должен быть настоящим человеком. Врач должен
проникнуться людской болью и знанием человека, думать о своем больном
днем и ночью, каждый день держать его перед глазами... В сердце своем
настоящий врач идет от Бога, и высшая основа медицины — это любовь.
Врач — сеятель добра и утешения. Он должен сеять на плохой земле, на песке,
на камне, в радости и терниях... Доктор должен уметь входить в положение
больного, помнить, какой у него жар, какие дни плохие для него, как
он страдает от боли... Усердие врача в лечении должно соответствовать этим
страданиям. Давая лекарство, надо учитывать все особенности больного, его
характер и условия жизни».
Теофраст объяснял студентам: врач может действовать по правилам, выписать
нужное ле карство, но больной при этом все-таки чувствует, что в глубине души
ему судьба пациента безразлична. «Это не настоящий врач», — выносил
он приговор.
«А что тут, собственно, обсуждать? О чем спорить?» — может возмутиться
читатель. Рассуждения Парацельса о врачебной этике и организации
медицинской помощи могут показаться се годня скучными и банальными.
Не будем, однако, забывать, что все это сказано не сегодня, а в XVI веке. В
то время, когда от врача было трудно ждать исцеления. В руководствах по
лекарствам описывались только лекарственные травы. В серьезных случаях
можно было лишь надеяться на то, что врач скажет, сколько остается прожить.
Это было нужно, чтобы успеть вызвать священника и исповедоваться.
И больниц -то настоящих еще почти не было. Они были скорее приютами, где
кормили и ухаживали, но почти не умели лечить.
Во всех своих лекциях и трудах Теофраст неоднократно подчеркивал: «Дело
врача — служить милосердию». Он ссыла лся на Евангелие и сетовал: «Порой
христиане только говорят о любви к ближнему, но ничего не делают. Но это не
соответствует притче о Христе и добром самаритянине». Притчу о том, как
мимо человека, которого ранили разбойники, люди проходили равнодушно,
а помог ему только самаритянин, Теофраст любил напоминать студентам:
«Господь учил нас пос тупать так же».
Он видел в больных своих «братьев в Царстве Божием» и мечтал о том, что
в обществе не будет разных социальных слоев. Служебные дома,
принадлежащие Церкви, требовал Теофраст, должны быть изъяты и по

возможности переданы больным и бедным, то есть превращены в больницы.
«Отдайте бедным и больным свои чистые белые рубахи, а себе возьмите
их рубахи, грязные и оборванные!» — взывал доктор к богословам и
священникам.
«Помогать больным надо всем вместе», — заявлял Теофраст. Он требовал
объединения всех медицинских услуг в единую сис тему. В больнице люди,
которые готовят больному еду, ухаживаю т за ним, лечат его, должны «служить
ему сердцем, умом, желанием, быть для него единым сердцем. Только так будет
исполнена христианская заповедь о том, что человек должен любить ближнего,
как самого себя».
Парацельс ставил наблюдения и факты выше любых теорий: «Лучшим учителем
врача является природа. Надо быть праведным человеком и не просто набивать
свою голову книжными правилами ... Врач, который руководствуется только
мертвыми книжными буквами, обрекает своих больных на смерть. Даже
живодер, который убивае т собак, не может научиться этому только из книг.
А для врача опыт намного важнее».
Мало знать общие способы лечения — врач не может обойтись без
профессиональной интуиции: «Бывает, что врач много знает и умеет. Но вдруг
один непредвиденный случай — и вся мудрость старых книг терпит позорный
провал. Поэтому врач должен учиться каждый день. В том числе у постели
больного. Тот, кто всю жизнь прожил в одном монастыре и не видел ничего
за его пределами, останется недоучкой. Врачу нужно путешествовать,
наблюдать и учиться. Причем не только у профессоров в университетах, но и
у простых опытных людей — иногда они знают больше. Врач должен верить
тому, что видят его глаза и чувствуют его пальцы».
Только несведущие врачи оправдывают себя тем, что болезнь неизлечима.
Парацельс утверждал: «Не болезнь неизлечима, а доктор небезупречен. Болезнь
не должна приспосабливаться к знаниям врача». Он учил, что внутри нашего
тела постоянно образуются сильные яды, но организм борется с ними. Он сам
по себе обладает способностью к восстановлению. Врач должен учитывать его
возможности и помогать естественному процессу выздоровления — вмес то того
чтобы пичкать больного чрезмерными дозами лекарств.
«Лекарства добываются благодаря искусству извлекать нужные вещества
из растений и минералов, из соединений металлов и подвергать их
превращениям. Плохо, что врачи не знают этих лекарств, не знают, что
вызывает чуму и проказу, опухоли, язвы и отеки. ...Медицина должна знать,
какие целительные силы заключены в природе, как влияет на организм медь,
что вызывает ржавление железа, почему окрашен малахит и многое другое».
Врач, по мнению Парацельса, должен владеть «спагирическим» искусством,
знать, что происходит в организме человека, и уметь готовить лекарства. Слово
«спагирика» он создал из двух греческих слов, означавших разделение (анализ)
и соединение (синтез). Спагирикой Парацельс называл химическое
приготовление лекарственных средств и их очистку от примесей. Он признавал

алхимию основой медицины. В Базеле в его алхимической печи постоянно
горел огонь, и он считал себя, в отличие от коллег, «спагирическим» врачом:
«Я восхваляю спагирического врача — такие врачи не бездельничают, не
одеваются в шелка, золото и парчу... не носят на пальцах золотых колец, а
на руках — белых перчаток. Они день и ночь стоят у огня, терпеливо ожидая
результатов своей работы... Они носят простую, скромную одежду и фартуки...
Их пальцам доводится погружаться в угол ь, в грязь и нечистоты.., поэтому они
измазаны копотью и грязью, как кузнецы или угольщики. Они не болтают
с больными лишнего... и не восхваляют своих лекарств... Им некогда
разгуливать. Вместо этого они много времени работают в лаборатории и
постигают искусство алхимии — учатся перегонять, вновь растворять осадки,
очищать, экстрагировать, прокаливать, нагревать в печи, сублимировать,
плавить, разделять, восстанавливать, коагулировать, изменять окраску и т. п .».
Таким образом, Парацельс одним из первых заявил, что для успеха в медицине
важно знание естественных наук, и особенно химии.
Такого врача не собирались брать за образец базельские доктора:
—
Этот самозванец берется учить нас! Он хочет, чтобы мы вмес то своего дела
занялись алхимическими бреднями и фокусами!
—
А вы знаете, что он сказал на последней лекции? «Врач должен быть
не только знающим и опытным. Врач без интуиции не добьется успеха». Вы
понимаете, к чему это ведет? Что получится, если врачи будут
руководствоваться не принятыми правилами, а интуицией?
Уже за время каникул Теофраст успел дать своим слушателям уйму полезных
сведений. Например, он описывал в лекциях 62 вида язв и опухолей! Своей
классификацией болезней он продвинул науку вперед. Неутомимый лектор учил
студентов не только в аудитории, но и у постели больного, водил их на
экскурсии в поле и в горы, показывая полезные травы и минералы.
На первую же лекцию после каникул в зале собрались не только студенты. Они
сидели сзади, а первые ряды заняли почетные гости — члены медицинского
факультета и городские советники во главе с бургомистром. Слова лектора уже
вначале вызвали острые споры.
—
Почему вы читаете лекцию на немецком языке, а не латыни? — удивился
профессор Бэр.
—
Потому что на этом языке говорят в на шем городе. Мы с вами находимся не
в Древнем Риме.
—
Но язык ученых — это латынь ! — возразил Бэр.
—
Этот проходимец и бродяга не имеет диплома. Откуда он вообще взялся? Мы
не знаем, настоящий ли это врач. Он нигде не учился и не знает латыни! —
заявил доктор Эберлих. — Вот почему он ругает классическую медицину и
почтенных докторов! Назначение такого человека преподавателем без
согласования с факультетом подрывает университетские привилегии,
дарованные нам императором.

—
Я учился медицине не только в университетах, как вы, но и много лет в
странствиях! — возмутился Парацельс.
—
Ха-ха-ха! Он учился у шарлатанов и сам стал шарлатаном и колдуном! —
воскликнул Эберлих. Это было опасное обвинение. Враги распускали слухи, что
Парацельс в сговоре с дьяволом, а это была дорога на костер. Теофраст, без
сомнения, знал латынь, хотя и не в совершенстве. В подготовке трудов
на латыни ему помогал Опорин. Но противникам он ответил на чистой латыни :
«Я знал немало ослов в роскошных мантиях, которые свободно говорили на
латинском языке!»
Зал взорвался хохотом.
—
Вот види те, — улыбнулся бургомистр, — доктор фон Гогенгейм владеет
латынью! Напрасно болтают, что у него нет ученой степени.
—
Есть такие доктора, которые лишь переписывают старые руководства и
подражают Галену и Авиценне, а больше ничего не умеют. Они не вправе
называться врачами! — добавил Теофраст.
—
Однако авторитет и заслуги этих классиков признают самые уважаемые
врачи! — возразил Эберлих.
—
Я не отрицаю их заслуг — я отрицаю лишь их ошибки и давно умершие
догмы. Для меня важнее живой опыт и наблюдения — в природе, в лаборатории
и у постели больного. Что толку с врачей, которые знают Галена, но не знают
больного? Науке не пристало топтаться на месте. Я обращаюсь ко всем
изучающим медицину: либо вы овладеете этим искусством и будете знать, что
содержится в травах и минералах, либо вы присоединитесь к лицемерию и
продолжите, как ведется до сих пор, убивать и калечить людей.
—
Это возмутительно! — кричали члены медицинского факультета. —
Алхимики — лжецы, мошенники и авантюристы!
—
Никто не может стать врачом без алхимии! — отрубил Теофраст. — Иначе
он подобен повару, который готовит корм для свиней, по сравнению с
княжеским поваром!
—
А чем вы докажете правильность своих взглядов? — обратился к Теофрасту
Эберлих.
—
Мне, в отличие от вас, незачем болтать! Посмотрите, как по улицам идет
Фробен! А вы хотели отрезать ему ногу!
—
Это правда! Фробен здоров! — раздался чей-то возглас, и его подхватили
члены городского совета. Студенты шумели. Большинство из них, хотя и не все,
поддерживали Теофраста.
—
Гнусный обманщик! Пьяница и пустобай! Колдун! Слуга дьявола!
Безбожник и извращенец! Чудовище! Айнзидельский осел! Убирайся в свою
деревню! — кричали Парацельсу враги. Теофраст заметил, что среди них были
не только коллеги с медицинского факультета, но и новые, незнакомые люди.
Похоже, это были нанятые против него профессионалы в таких делах. Это
вызвало у Теофраста взрыв ярости:

—
Да, я не такой, как вы, и пусть вас это не огорчает! — После этого заявления
на латыни Парацельс снова перешел на немецкий язык. — Есть доктора,
которые не хотят меня слушать, потому что им наплевать на больных — они
работают ради денег. Это лжеврачи, жадные, рвущие жертву волки. Каждый
маленький волосок на моей голове знает больше, чем вы и все ваши сочинители.
Мои башмаки больше смыслят в медицине, чем ваши Гален и Авиценна. У них
больше опыта, чем у ваших хваленых университетов!
—
По сравнению с ними ты ничтожество!
—
Я Теофраст, и я выше тех, кому вы меня уподобляете! Придет время, и
за мной последуют все.
Когда Парацельс критиковал Галена, ему не приходило в голову, что у него
с Галеном было кое-что общее: оба написали бесчисленное количество книг,
считали себя великими и презирали большинство своих коллег.
—
Продолжай, учитель! Мы с тобой, Теофраст! — кричали студенты.
Лектор, впадая в неудержимый гнев, говорил высоким, скрипучим голосом,
но уверенно и задиристо. Арсенал этого «человека с улицы» изобиловал
ругательствами — он с легкостью называл своих ученых коллег «говнюками»,
«пердунами», «засранцами», «кастратами»... Впрочем, не менее грубо спорил с
противниками Лютер, причем у последнего круг читателей и слушателей был
гораздо шире. Толпы единомышленников получали наслаждение от таких
словесных битв.
Научные диспуты, как и любые другие споры, сопровождались проклятиями
и бранью. В них оскорбление чести или уличение во лжи вызывали
невероятную ярость. От брани спорщики могли перейти к обмену плевками или
ударами. Когда языка не хватало, в дело вступали кулаки и оружие. Городские
стычки с мордобоем и поножовщиной были обычным делом. Брань не
рассматривалась как признак отсутствия аргументов — напротив, она служила
в споре самым эффективным аргументом.
***
Отвергнув старые медицинские идеи и теории, Парацельс создал свое, новое
учение в медицине. Его конфликт с коллегами нельзя упростить и свести
к борьбе абсолютного добра с абсолютны м злом. В его учении содержится
немалая доля мистики и заблуждений. Когда ему не хватало фактов для
объяснения причин той или иной болезни, он давал волю своей необузданной
фантазии. Парацельс был новатором в медицине, но еще не мог освободиться
от ряда заблуждений и пережитков Средневековья. Он верил в ведьм и злых
духов, в магию и чудеса; верил, например, в то, что на человека можно навести
порчу при помощи восковой фигурки.
Рассказывая студентам на лекции о лечении паховых ран и восстановлении
половой функции у мужчин, Теофраст похвалил известную ему знахарку Лену
из верховьев Рейна. Она прикладывала к больному месту бумаж ку с буквами A,
X, F и C и с помощью этих букв успешно лечила «парализацию мужской

детородной силы». В мистике Теофраста заметно влияние Востока, но как это
связано с его жизненным опытом, неизвестно.
Парацельс пытался найти эликсир, продлевающий жизнь. В одном из сочинений
он дал рецепт создания гомункулов, ис кусственно созданных из спермы:
«Человеческие существа могут появляться на свет... не будучи выношенными и
рожденными женским организмом. Если сперму в плотно запечатанной бутыли
поместить на 40 дней в лошадиный навоз и надлежащим образом
“намагнитизировать”, субстанция приобретает форму и черты человеческого
существа ... Если еще 40 недель искусственно питать его и держать все это
время в навозе при неизменной температуре, оно вырастет в человеческое
дитя... Гомункула можно воспитать, пока он не приобретет разум... Он растет
и обретает все члены человека, но остается гораздо меньше его размерами».
Читая эти подробности, можно в изумлении пожать плечами. Впрочем,
любители мистики восхищаются: Парацельс предсказывал достижимос ть
появления человека из пробирки за сотни лет до открытия генов. Они готовы
объявить его предтечей искусственного зачатия.
Теофраст посвятил целое сочинение гномам, сильфам, нимфам, русалкам и
саламандрам, доверчиво и ярко пересказав ходящие в народе вековые легенды:
«У некоторых из них действия, вид, манера говорить и прочее мало отличаются
от человеческих». По Парацельсу, сильфы , лесные духи, живут в воздухе,
нимфы — в воде, гномы — в недрах земли, а саламандры — в огне. Гномы
помогают людям и дают им деньги, нимфы увлекают беседой и обольщают
людей, лешие становятся любовниками старых женщин, а русалки стерегут
клады, скрытые в воде. Все эти существа чувствуют себя особенно легко
и хорошо с детьми.
В одном из сочинений Теофраст пишет, что видел человека, который жил
полгода без пищи, а поддерживал себя тем, что носил на животе ком влажной
земли. Эту землю он заменял по мере ее высыхания. Такая доверчивость
к вымыслам свойственна людям, которые сами не склонны к вранью.
Наряду с новыми эффективными лекарствами, найденными Парацельсом, он
в своих сочинениях приводил иногда и нелепые советы народной медицины.
Они были основаны на представлении о том, что при удалении из организма
болезненных веществ с ними уйдет и сама болезнь. Вот, например, его рецепт
излечения от чахотки: размочить белый хлеб в хорошем вине, на следующий
день выпить вина и девять дней по возможности воздерживаться от другого
питья. Потом собрать мочу и повесить ее в дыму — она постепенно исчезнет,
а вместе с ней пройдет и чахотка.
Как избавиться от зубной боли? По тому же принципу: взять спичку со следами
крови из больной десны и вместе с ней «пересадить боль» на вербу или
орешник. Против некоторых болезней будто бы помогало другое: кровь
больного заключить в куриное яйцо, положить его под курицу, пока оно
не загниет, а потом смешать с хлебом и мясом и дать съесть какому-нибудь
животному.

А чего стоит описанный позднее в литературе рецепт «зенекстона», будто бы
одного из любимых лекарств Парацельса, способ приготовления которого
он держал в глубокой тайне! Эти таблетки готовятся из высушенных жаб,
лоскутов, пропитанных менструальной кровью девушки, белого мышьяка,
аурипигмента, кораллов, смарагдов и прочего. Пасту из них надо изготовить,
когда Луна находится в знаке Скорпиона. Ее режут на кусочки, заворачивают
в красный шелк и на шнурке нося т на шее. Это защищает от чумы и колдовства,
а также вытягивает из тела яды. Один лекарь в XVII веке рассказывал, что в
молодости он прочитал пять томов сочине ний Парацельса. После этого он
«почувствовал себя полным идиотом». Его внимание привлекло изготовление
амулетов. По совету автора он изготовил себе талисман на зеленой нитке, чтобы
уберечь себя от эпидемии чумы — и не заболел.
Наверняка не такие способы лечения приносили Парацельсу успех, но он считал
нужным их проверять или хотя бы описы вать. Нам трудно представить себе,
до какой степени суеверными были люди XVI века. Но можем ли мы смеяться
над верой Парацельса и его современников в тайные знания и
сверхъестествен ные явления, если она присуща многим и в наши дни? Тем
не менее вызов, который он бросил классической медицине, разбудил умы
и оказался чрезвычайно полезным.
Он заявил, что медицина должна опираться на четыре столпа. Первый из них —
философия, то есть познание природы на философской основе. Второй —
астрология. По Парацельсу, человек — это микрокосм, тесно связанный с
макрокосмом: «Мысли человека воздействуют на мир, а мир воздействует
на человека». Положение планет, природные явления, погода могут влиять
на здоровье. «Врач должен понимать человека в его взаимодействии с
окружающим миром». Парацельс верил в астрологию, но презирал шарлатанов,
которые при лечении руководствовались только расположением звезд.
Третий опорный столп медицины — ал химия, которую Теофраст понимал как
науку о химическом приготовлении лекарств. Он был убежден, что химии
суждено сыграть огромную роль в медицине, и в этом отношении намного
опередил своих современников.
Четвертый столп — добродетель. Так Парацельс называл этику врача и
фармацевта, основанную на любви к пациенту. Он предложил собственный
вариант клятвы Гиппократа, отражающий его взгляды и личный опыт. В нем,
между прочим, сказано: «Я клянусь... не назначать лекарства без причины,
никогда не возьму денег, которых я не заслужил... Я не буду слепо доверять
аптекарям... Я клянусь стремиться к точному знанию ... где природа бессильна ,
ничего другого не пробовать». Последнее означает не допускать опасных
экспериментов на больном, не вредить ему.
Учение о четырех соках организма Парацельс заменил своей алхимической
теорией о трех элементах, из которых сос тоит вся материя, живая и неживая. Он
объясняет это на примере сжигания дерева. Сгорает и превращается в газы лишь
часть вещества. Эту часть он называет серой. Жидкие вещества, которые
улетучиваются и которые можно вернуть в исходное состояние, Парацельс

называет ртутью , а остаток после сгорания — солью. Таким образом, все
вещества состоят из «серы», «ртути» и «соли». Эти три слова здесь не означают
химических веществ. В сочинениях Парацельса они употребляются то в этом, то
в привычном нам смысле, и это затрудняет их чтение.
В здоровом организме указанные три начала находятся в равновесии , а болезни
приводят к его нарушению . Врач дает лекарства с нужными свойствами, чтобы
восстановить это равновесие. Парацельс предложил разные типы
классификации лекарств. В своих сочинениях он разделял их по
происхождению из элементов — земли, воды, воздуха и огня, по видам
болезней или в зависимости от действия лекарств. Но чаще всего он
классифицировал лекарства по их составу. С учетом его теории трех
«принципов» — серы, ртути и соли — для доктора важнее всего было, какие
из этих принципов в лекарстве преобладают.
Например, лекарство типа «сера» увеличивает долю сгораемого вещества. Есть
и лекарства, содержащие два элемента: типа ртуть-сера, сера-соль и т. д.
Парацельс пытается связать эти принципы с причинами болезней: например,
лихорадка и чума будто бы происходят от избытка в организме серы, избыток
ртути вызывает паралич, а избыток соли — расстройство желудка и водянку.
В наше время теория трех начал Парацельса так же лишена смысла, как
и древнее учение о четырех соках организма. Но его рассуждения
способствовали сближению медицины с алхимией, изучению свойств
различных веществ и поиску новых лекарств. Если раньше главными методами
лечения были кровопускание и употребление слабительных, то для Парацельса
главным стало применение лекарств.
При использовании трав он руководствовался теорией сигнатур. То есть
он считал, что по внешнему виду, форме и цвету растений можно судить о
их действии на организм. Бог создал лекарственные травы и указал нам на их
назначение. Например, листочки мелиссы имеют сердцевидную форму —
значит, это прекрасное сердечное средство. При жел тухе полезны растения
с желтыми цветками — бессмертник и чистотел. Узловатые корни норичника
полезны против болезненных узлов при проказе и вообще при нарывах и
увеличении лимфатических узлов, а колючий чертополох — против укусов
насекомых. Грецкий орех по внешнему виду — средство для мозга. Корни
раувольфии похожи на маленьких змей, значит, их можно применять при укусах
змей. Корни мандрагоры и женьшеня напоминают фигуру человека — поэтому
они действуют при всех болезнях.
Парацельс любил применять зверобой и видел в нем почти универсальное
лекарство: «Если прожилки на его листьях проколоты, это означает, что
он отгоняет призраков и духов, которые вызывают падучую болезнь,
помешательство и другие заболевания и могут привести человека к
самоубийству».
Он учил, что травы нужно собирать в определенное время и строго соблюдать
сроки их хранения. Парацельс не просто применял настойки трав, а во многих
случаях подвергал экстракты растений перегонке и стремился выделить из них

действующее начало. При изготовлении лекарств он использовал опыт
народной медицины и, наряду с этим, алхимические методы разделения веществ
и их очистки. Несмотря на наи вность теории сигнатур, сочинения Парацельса
побудили его последователей к множеству опытов. Это привело к прогрессу в
использовании трав в медицине, к расширению их числа и области применения.
«Если женщина страдает малокровием и недостатком нервной силы, —
рассуждал Парацельс , — мы можем дать ей железо». Он призывал к
использованию в медицине достижений химии и ввел в лечебную практику
много веществ химического происхождения, например, неорганические
соединения, производные металлов, в том числе новые вещества. В результате
перечень лекарств был существенно обновлен.
***
На лето 1527 года пришелся са мый интенсивный период преподавания
Парацельса в Базеле. Он читал лекции с удовольствием, охотно шутил и смеялся
вместе со своими слушателями. Приезжая в тот или иной город, Теофраст
непременно знакомился с местными школярами. Он любил студентов, и его
удивляло, насколько они разные и как много среди них талантливых.
Прекрасно, что эти молодые люди восприимчивы к новому! Они продолжат его
дело, сделают то, чего он не успеет, и перегонят его. Ему хватало
неприятностей, но он входил в аудиторию улыбающимся.
Теофраст знал гораздо больше, чем успевал рассказать, и в этом смысле лекции
давались ему легко. Но, с другой стороны, он взглядом «держал» слушателей,
не давая им ни на се кунду отвлечься. Каждое слово должно было дойти
до любого из них. Если какой-то уставший студент на галерке начинал дремать,
Теофраст обращался именно к нему, и тот включался в работу. Это требовало
от лектора огромного напряжения, концентрации всех сил. Он так
выкладывался, что по окончании ле кции чувствовал себя, как вол, который
протащил телегу с горой камней.
Бывают опытные преподаватели, которые отлично знают свой предмет,
но давно уже не ведут никаких исследований. А другие сами работают в
лаборатории или клинике и непрерывно ищут новые знания. Студенты
мгновенно различают тех и других и больше ценят вторых. Потому что эти
преподаватели не просто передают им знания, а заражают студентов своим
интересом к науке, показывают, что нужно всю жизнь учиться. В этом видел
свою задачу Теофраст. Однажды в конце лекции он отвечал на вопросы. На
последнюю записку ему не хватило времени. Лектор, не глядя, сунул ее
в карман и, уходя, пообещал: «Я отвечу в следующий раз!» Но один из
слушателей догнал его и попросил: «Пожалуйста, прочитайте записку сейчас!»
Теофраст развернул ее и увидел: «Спасибо за интересную лекцию!»
Лекции Парацельса с самого начала сопровождались скандалами и конфликтом
с медицински м факультетом. Однако они имели у студентов ошеломляющий
успех. Слушатели и ученики толпой окружали Парацельса. Молва стала
называть его Лютером в медицине. Теофраст полагал, что так говорят враги,

и отвечал им: «То, что вы желае те Лютеру, вы желаете и мне: сжечь нас обоих
на костре».
В ночь на Ивана Купалу (святого Иоанна Крестителя) Теофраст веселился
вместе со своими студентами. По традиции люди собирались вокруг костров,
резвились, радовались и прыгали через огонь. Они бросали в огонь старые
вещи, что символизировало прощание со всем устаревшим и ненужным.
У одного из студентов в руках была видавшая виды потрепанная книжка, одно
из старинных пособий по медицине. Вдруг Теофраст, к всеобщему удивлению,
бросил ее в огонь. Это был символический акт, подобный тому, как за
несколько лет до этого Лютер дерзко сжег папскую буллу.
Было ли это намеренное подражание Лютеру или порыв, неожиданный для него
самого? Теофраст ни на минуту не забывал о врагах: «Самая кроткая горлинка
закипит гневом, слушая их непотребные рассуждения!» Для него это была
борьба не на жизнь , а на смерть. Глядя на огонь, он думал о том, что сам
постоянно рис кует попасть на костер. В этой борьбе он должен победить!
Он объяснял впоследствии: «Я хотел, чтобы все несчастья вместе с дымом
рассеялись в воздухе. В те минуты я всем сердцем желал очищения царства
медицины!» Это стало поворотным моментом в судьбе Теофраста и его войне
против старой медицины.
Повсюду разошлись слухи и с преувеличениями. Рассказывали, что Парацельс
сжег не одну книжку, а весь многотомный «Врачебный канон» Авиценны.
Будто бы студенты по команде Теофраста привезли на тележке все эти
толстенные тома, и Парацельс один за другим швырял их в пламя под
радостные крики собравшихся. Некоторые студенты и правда
приветствовали бы такое, но далеко не все.
Можно ли вообще сжигать книги, если они вам не нравятся? Неверным мыслям
можно противопоставить свои — но позволительно ли бороться с мыслями
огнем? Ульрих Гайгер, студент и помощник Парацельса, печально покачал
головой: «Как ожесточился учитель! До чего его довели!» Большинство
преподавателей университета были возмущены этим поступком.
На протяжении всего времени пребывания в Базеле Теофраст вел тяжбу с
университетом, жаловался на него в магистрат и в суд, но безуспешно.
Медицинский факультет не признавал его ученой степени, а магистрат проявлял
нерешительность. Теперь борьба обострилась. После каникул Парацельс хотел
продолжить свои лекции, но факультет пытался этому помешать. Вначале ему
запретили читать лекции в университетской аудитории. За него заступились
перед городским советом Фробен и Эколампад, и чтение лекций пока
продолжилось.
В сентябре Теофраст решил обсудить свои проблемы с Эколампадом. У него
появились непри миримые враги в среде церковников — и католиков, и
протестантов. «Послушайте, как обзывает нас этот новый доктор! —
возмущался католический священник отец Балтазар из окружения
Лихтенфельса. — “ Враги Лютера в большинстве своем фанатики, мошенники,
изуверы и негодяи. Его врагами стали те, чьи карманы он заставил похудеть”.

И этого мало! Вот его слова: “Тот, кто хочет обрести истинную христианскую
веру, должен искать ее не в обрядах, церемониях и изображениях, а в живом
Христе без клерикального посредничества”. Он не ходит в церковь: не видит
смысла в прилюдной молитве».
Но и среди сторонников Лютера Парацельс тоже нажил врагов. Он не
оправдывал их надежд, потому что не участвовал в политической борьбе на
их стороне. Дьякон-лютеранин, который не раз беседовал с Опориным, сообщил
Эколампаду:
—
Этот новый доктор Теофраст — явный еретик! По моему разумению,
он колдун и богохульник!
—
Почему ты так думаешь? — – удивился Эколампад. — Его же хвалят
больные! Он же превосходит в искусстве исцеления самых известных докторов!
Известно, что Теофраст вылечил почти два десятка важных особ, а его коллеги
не могли этого сделать.
—
Ему помогает дьявол!
—
Это слухи. Доказательств нет.
—
Я хорошо знаю, что Теофраст говорит и пишет. Он не уважает церковь и
священников. Вот послушайте: «Наши священники впадают в заблуждения и
тщеславие, они не уверены в правильности того, чему учат. Священник,
который поступает неправедно, не обладает истиной и не вправе ее
проповедовать».
—
Ну и что? Такие священники, к сожалению, встречаются!
—
Теофраст утверждает: «Настоящий врач есть Бог... Бог совершает чудеса
через людей. ...Богу нет надобности осматривать больного; он приходит к нему
в образе человека». Он принижает Бога — разве это не богохульство?
—
Я бы так не сказал. Этими словами он возвышает хорошего врача.
—
Мало того, Теофраст заявляет, что без знания невозможна подлинная вера.
Выходит, он ставит науку выше религии! А в Евангелии сказано: «Кто думает,
что он знает что-нибудь, тот ничего не знает, как должно знать. Но кто любит
Бога, тому дано знание от Него». И еще он разглагольствует: «Не во власти...
человека жела ть или любить то, чего он не знает. Он может испытывать
любопытство, желая увидеть незнакомого ему Бога, но он может любить всем
сердцем только то, что, как он знает, существует». Это ли не богохульство?
—
В этом доктор заблуждается, — cоглас ился Эколампад. — С ним стоит
побеседовать. И это всё?
—
Нет, далеко не всё! — вспыхнул дьякон. — Теофраст дружил с еретиком
Гансом Денком. В послании святого апостола Павла сказано, что нужно
повиноваться властям, никого не злословить. А этот человек не признает ни
авторитетов, ни начальства! Он заявляет: «Бог не хочет, чтобы в каждой земле
был только один мудрый и праведный человек, а остальные бы следовали
за ним слепо, как овцы за бараном». Теофраст спорит с известными докторами,
с медицински ми авторитетами.

—
Ты неправильно его понимаешь, — возразил Эколампад. — Он защищает
свои взгляды в медицине — разве он не имеет на это права?
Дьякон стоял на своем:
—
В Евангелии сказано: «Дела плоти — вражда, ссоры и распри. Плоды же духа
любовь, долготерпение, кротость, воздержание». Но наш доктор плодами духа
своих коллег не жалует. Вот как он их клеймит: «Невежественные ле кари —
слуги ада, посланные дьяволом мучить больных». Мне точно известно:
на лекции в университете Теофраст назвал базельских врачей убийцами,
которые должны сидеть в тюрьме! Апостол Павел предупреждал: «Наступят
времена тяжкие... Ибо люди будут... надменны, злоречивы, нечестивы,
недружелюбны, непримирительны и невоздержны. ...Но они не много успеют,
ибо их безумие обнаружится перед всеми». Неужто для нашего города настали
такие времена?
Эколампад помрачнел, на минуту задумался, а потом подвел итог:
—
Я кое-что слышал о конфликтах. Стычки и взаимные оскорбления, война
среди врачей и аптекарей Базелю не нужны. Этого допустить нельзя. Гм...
Может быть, мы пригласили сюда не того человека? Посмотрим, посмотрим...
Мне пока не до того. Попробуй успокоить обе стороны.
Теофраст, безусловно, не знал об этом разговоре. Он долго ждал в ратуше,
но Эколампад, вопреки договоренности, не пришел. Пришлось объясняться с
второстепенным чиновником. Тот сказал доктору:
—
Эколампад занят и просил его извинить.
—
А бургомистр?
—
К сожалению тоже. Мне велено принять вас.
Чиновник выслушал Теофраста и пообещал, что городской совет ему
непременно ответит. Но ответа Теофраст не дождался.
—
Вы многим в городе недовольны, но и на вас в городской совет поступила
жалоба.
—
Я могу ознакомиться с текстом?
—
Естественно! Вот главное, в чем вас обвиняют.
Теофраст прочитал вслух: «В лекции о кровопускании, применении
слабительных и банок ле ктор сказал: “Многие врачи настолько глупы, что при
любой болезни советуют “чистку организма” и залечивают больных
слабительным и кровопусканием до смерти”. Лектор назвал таких врачей
убийцами и потребовал сажать их в тюрьму. Он не оспорил мнение одного из
слушателей, который заметил, что такие убийцы есть и среди базельских
врачей».
—
Какой бред! Две последние фразы — ложь! Откуда вы это взяли? Я лишь
предостерегал от излишних процедур, вошедших в моду. Я помню все
до единого слова. Слова «убийцы» я вообще не употреблял. После слов «до
смерти» я сказал : «Такую чистку следовало бы делать врачу и аптекарю самим

в тюрьме: ведь они себя не убивают, так зачем же убивать других?» Один
слушатель задал мне вопрос: «А есть ли такие убийцы среди базельских
врачей?» Я ответил: «Не задавайте мне вопросов, не относящихся к делу.
Состояние медицины в Базеле не является темой лекции. Перейдем к
следующему вопросу». Вот и все.
—
Вы можете изложить свой ответ письменно. И все же я посоветовал бы вам
в лекциях избегать оскорбительных выражений по адресу врачей и аптекарей.
Теофраст пожал плечами, и они распрощались. Домой он пришел из таверны,
слегка выпив. Вспомнив о доносе, яростно размахивал в своей комнате мечом
и рубил воздух. Ульрих успокоил его и уложил спать, а Опорин дрожал
от испуга. Похоже, учитель сражается с какими-то духами? Он так ловко лечит
больных, что, скорее всего, водится с нечистой силой. На следующий день
Теофраст вошел в комнату к помощника м:
—
Ульрих, дай мне, пожалуйста, твой конспект последней лекции.
Гайгер протянул ему тетрадь, и Теофраст увидел точно те слова, которые были
записаны в доносе.
—
Ульрих! Ты уверен, что я так сказал?
—
Меня это тоже удивляет. На вас непохоже . Я хотел вас об этом спросить.
Я же не был на этой лекции: вы отправили меня с поручением к больному. Я
переписал конспект у Опорина.
—
Иоганн, дай-ка мне тоже твой конспект!
Теофраст взял его: ну и ну! Запись слово в слово совпадает!
—
Опорин, как же ты мог такое написать? Ведь у тебя отличная память. Ты же
знаешь, что это неправда.
Опорин покраснел:
—
Не сердитесь, учитель! Когда вы мне дома диктуете, я записываю все точно.
Но на лекциях все говорят слишком быстро. Приходится сокращать.
—
Так вот как ты сокращаешь!
Возмущению Теофраста не было предела. Он вышел из дома, хлопнув дверью:
«Боже мой! И это мой помощник у меня в доме! Мой ученик, мой верный
Опорин! Вы следите за каждым моим шагом? Хотите знать, что я думаю? Ну,
что же, порадуйтесь! Я этого никогда не скрывал и не собираюсь скрывать! Чем
больше людей об этом узнают, тем лучше . Вы хотите отнять у меня моего
ученика, одного из лучших? Одного из тех, в которых я столько вкладываю? Но
вы опоздали: он уже немало знает. Он уже не ваш! И он еще поймет, на чьей
стороне правда!» Эта буря мыслей пронеслась у Теофраста в голове. Но до
того ли ему было? Надо работать, работать! И он заставил себя переключиться.
***
Работа на износ требовала хотя бы короткой передышки, и в октябре 1527 года
Теофраст провел несколько дней в Цюрихе. Он встретился с врачом Кристофом

Клаузером и богословом Генрихом Буллингером. Последний был приемным
сыном Цвингли, лидера протестантов в Цюрихе. У Клаузера и Буллингера
Теофраст искал поддержку в своем конфликте с медицинским факультетом
Базеля. Клаузеру, бывшему коллеге по университету в Ферраре, он передал
текст одной из своих лекций. Этот выходец из богатой и влиятельной семьи
не проявил, однако, к лекции интереса. Клаузера и еще больше Буллингера
Теофраст раздражал своим внешним видом и манерами.
Буллингер, который стал в дальнейшем преемником Цвингли, писал
о Парацельсе: «В нем нельзя было узнать врача. Он выглядел, как извозчик, и
предпочитал общаться с людьми такого сорта — с ними на постоялом дворе
он мог с ходу подружиться и вместе выпить». Больше всего Буллингера
возмущало отношение Парацельса к церкви и религии: «Его редко можно было
видеть в собраниях верующих. Казалось, он вообще не заботится о том, чтобы
угождать Богу, и не ставит ни во что благочестивые упражнения». Буллингер
обвинял Теофраста в безнравственной жизни и пьянстве. Доктор в самом деле
не пренебрегал случаем повеселиться с друзьями. Без такой разрядки его
организм давно бы не выдержал постоянного, круглосуточного тяжкого труда.
Он явно не прилагал никаких усилий к тому, чтобы понравиться нужным ему
людям.
В Цюрихе Парацельс предложил публикацию своих книг издателю Фрошауеру,
который слыл человеком капризным. Он охотно напечатал бы такое сочинение,
которое получит одобрение и охранное письмо от канцелярии императора Карла
V. Это обещало защиту книги от перепечатки конкурентами и высокую
прибыль. В качестве образца издатель показал книгу, восхваляющую подвиги
покойного императора Максимилиана: «Когда он охотился на оленей, его конь
прыгнул на восемь саженей в длину... В лесу, куда боялись ходить крестьяне,
навстречу Максимилиану по тропинке вышел медведь. Император бросил
в него копье и, таким образом, убил уже третьего медведя». Крамольное
сочинение Теофраста, отрицающее пользу гваякового дерева, Фрошауера не
заинтересовало.
Все же в Цюрихе случались у Теофраста и приятные моменты. Он встретился с
помощником Цвингли Лео Юдом — тот отличался слабым здоровьем и не раз
консультировался с Парацельсом. Лео рассказал ему о встрече с Гайсмайером
и пообещал: «Если смогу тебе чем-то помочь , буду очень рад». Запомнилась
Парацельсу дружеская встреча с цюрихскими студентами, которых он в шутку
называл «любимыми собутыльниками». Но по возвращении в Базель его
настигла ужасная новость. В это время Фробен уехал на ярмарку во Франкфурт
и там неожиданно скончался. В ноябре Теофраст написал из Базеля письмо
своим друзьям в Цюрихе и сообщал в нем о потере «преданного друга, отца и
заступника».
Конфликты в семье не раз вызывали у Фробена тяжелый стресс. В случившемся
с ним апоплексическом ударе (инсульте) Теофраст не видел своей вины, но
противники стали обвинять его в кончине Фробена. Они распускали слухи
о том, что шарлатан Теофраст лечил издателя неправильно и своими

лекарствами отравил его. Смерть главного защитника нанесла роковой удар
по престижу Парацельса в Базеле.
Через несколько недель после этого, в солнечное зимнее воскресенье на улице
Базеля Теофраст проходил мимо собора. К собору стекалась толпа, и люди
останавливались перед дверью. Доктор увидел, что к ней был прикреплен
большой лист бумаги. Одновременно такой же лист появился еще на двух
церквях и на здании школы. Теофраст прочитал предлинное стихотворение,
написанное на латыни гекзаметром:
Душа Галена против Теофраста, а вернее Какофраста.
Зря, негодяй, ты стремишься чернить мое славное имя,
Выдумал зря столько слов, даже мне непонятных:
«Арес», «Архей», «Илиастер», какой-то «Эссатум» —
Столько чудовищ и в Африке дивной не встретить!
Что же сей бред спагирический твой означает?
Чем же ты хвалишься, словно лесная ворона —
Та, что украла чужие красивые перья?
Мысли чужие крадешь, что тебя не спасае т.
Как, шарлатан, ты собрался со мной состязатьcя,
Если позорно сбежал ты от диспута с Хоком?
Клятву даю, что тебе, дармоед и бездельник,
Даже ухода за свиньями я б не доверил.
Слава твоя коротка. Ты, клянусь, недостоин
Даже горшок-то ночной выносить Гиппократа!
Всем ты известен безумием — что ж тебе делать?
Вот наш совет: лишь веревку набросить на шею!
Пусть так и будет! Читатель, прощай!
Из подземного царства.
Это был далеко не весь текст, а только то, что прежде всего бросилось в глаза
Теофрасту. Одно название чего стоит! Как уже говорилось, имя Теофраст,
данное ему отцом, означает «богоречивый», а Какофраст — злоречивый. Это
не просто плохой оратор: слово «како» ассоциировалось с происками дьявола,
от него пахло костром. Такое с ним еще не случалось — он был выставлен на
посмешище всему городу!
Пасквиль был анонимный, на латыни и написан теми, кто хорошо знал его
лекции. Такое могли написать только его ученики. Они желают ему

повеситься?! Теофраст перечитывал и не верил своим глазам. Кровь стучала
у него в висках — какой позор! Как же они могли это сделать? Те, для которых
он работал днем и ночью, на которых он потратил столько труда!
Он чувствовал, что среди них у него появились противники... Некоторых
смешило, что он слегка заикался. Лектор был с причудами, непохожий на
привычных профессоров. Например, как-то раз Теофраст пригласил всех
на лекцию о самой большой тайне в медицине, о ферментации и обмене
веществ. Лекция началась с того, что он открыл кастрюлю с экскрементами
и стал объяснять студентам, как по их виду ставить диагноз. Возмущенные
слушатели стали разбегаться, а Теофраст кричал им вслед: «Если вы не хотите
слушать о тайнах гнилостного брожения, вы недостойны называться врачами!»
Студентам затрудняло учебу то, что лектор противоречил признанны м
авторитетам — Галену и Авиценне, придумывал свою терминологию, изобретал
новые слова. А что, если потом им придется сдавать экзамен другим
профессорам? Но он же всегда объяснял студентам значение своих новых слов,
думал Теофраст. Он ввел в науку многие собственные, новые понятия. Скажем,
Илиастер — это хаос, из которого все возникло. Архей — регулятор,
управляющий всеми жизненными процессами организма человека, например
пищеварением, подобно «внутреннему алхимику».
Обвинение в плагиате — самое дурацкое из всех, не имеющее оснований.
А насмешка над «спагирикой» — самая обидная. Авторы пас квиля cчитали
шарлатанством главное в учении Парацельса — химическое получение
лекарств, отрицали роль химии в медицине.
Наряду с этим в стихотворении Теофраста упрекали в том, что он в
противоположность Галену применял для лечения обычные, «презренные»
растения — лук и чеснок. Зато Гален прописывал морозник, который слыл
лучшим средством от повреждения рассудка. В пасквиле подразумевалось, что
Теофраст о морознике просто не знал. Нынешнему читателю известно, что
и лук, и чеснок используются в современной медицине. Например, второй из
них — при лечении атеросклероза и гипертонии. А о морознике Парацельс
на самом деле знал. Еще до Базеля в своих сочинениях «Гербарий» и «Об
естественных вещах» он писал о действии черного и белого морозника:
«Древние философы использовали лекарства из черного морозника после 60 лет
до конца своей жизни и достигали долголетия с хорошим уровнем здоровья».
Так что оснований для упрека тут не было.
Мелочи? Дело, однако, не в этом. При подготовке к лекциям Парацельс
диктовал Опорину комментарии к старинному объемистому учебнику в стихах
о лекарственных растениях. При этом он спорил с древними авторами о
полезности лука и чеснока, а до морозника еще не дошел. И в лекциях об этом
пока речи не было. Кто же знал все эти подробности и мог подкинуть такой
упрек авторам пасквиля? Только Опорин! И это уже не мелочь!! Опять его
верный Опорин!!!

Авторы стихотворения ядовито высмеивали промахи и самоувереннос ть
Теофраста. Их цель была очевидна: развенчать его, уничтожить как врача,
преподавателя и ученого. Это глубоко ранило Парацельса на всю жизнь.
На заседании совета в ратуше Базеля рассматривался вопрос об оскорблении
чести и достоинства городского врача, доктора медицины фон Гогенгейма. Была
зачитана его жалоба: «Высокочтимые, благородные, почтенные, мудрые и
милостивые господа! Не будучи более в силах переносить нас мешки
и унижения, я обращаюсь к вам с просьбой о защите, совете и помощи. ...
В городе расклеили листки с направленными против меня позорными стихами,
подписанные вымышленным именем. Один из таких листков я прилагаю
к своей жалобе, благородные, облеченные властью, почтенные и мудрые
господа... Такие стихи, наносящие ущерб моему доброму имени, я не могу
более терпеть... О таких же и других бранных и позорных словах мне уже
иногда доводилось узнать, и они исходили от некоторых из слушателей,
которые... за моей спиной проявляли враждебность.
До сих пор во избежание ссор я на них не отвечал... Теперь я понял, что это
сделал, скрывая свое имя, один из моих постоянных слушателей... Другие
доктора медицины нас траивают их против меня и подстрекают их оскорблять
меня... Для меня невыносимо терпеть такое и страдать. Покорнейше преданный
вам, благородные, мудрые, строго следующие законам господа, Теофраст фон
Гогенгейм, доктор медицины и городской врач».
Боже, как нелепо складывается судьба! Давно ли он сам приглашал студентов
слушать его лекции по медицине, его новые идеи. И вот до чего дошло —
приходится требовать у властей защиты от этих же студентов!
Магистрат снова приобщил жалобу Парацельса к делам, и только. Независимый
характер и резкость суждений Теофраста вызывали отторжение среди коллег по
университету. Студенты не могли этого не замечать. Отношения между ними и
профессором обострялись.
Когда Теофраст пришел на лекцию, аудитория гудела, как взбудораженный рой
пчел. Между студентами разгорелся спор, и дело чуть не дошло до драки.
—
Успокойтесь же, господа! В чем дело? — поинтересовался лектор.
—
Появилось объявление медицинского факультета, — объяснил ему
Ульрих. — Они вас ненавидят. Нам говорят, что мы имеем право
присутствовать на ваших лекциях, но нам, вашим ученикам, никогда
не присвоят степень доктора медицины.
—
Мы надеялись работать врачами, а будем нищими. Прощайте, докторский
берет и кольцо! — добавил его сосед. — Не видать на м ни работы, ни хлеба.
Извините, профессор, здесь нам больше ничего не светит.
«Мы уходим! Прощайте!» — один за другим студенты стали покидать
аудиторию.
—
И ты меня оставляешь, Ульрих?

—
У меня нет другого выхода. Я все-таки стану врачом, но только не в Базеле.
Прощайте, учитель! Спасибо вам за науку.
Теофраст продолжил лекцию, но в аудитории остались лишь несколько человек,
в том числе Опорин и Базилиус Амербах.
«Ситуация в университете совершенно невыносима! У кого же искать
защиту? — думал Теофраст. — Прежде всего, у друга Бонифация — тот
с самого начала обещал поддержку. Но он прислал слугу с запиской и просит
извинить, что безмерно занят: дела, дела! Остается только Эразм. После того
как я его проконсультировал, он в письме ответил: “У меня нет ничего, чем бы
я мог хоть в малой степени вознаградить твои знания, искусство и старания.
Могу лишь обещать, что я до конца своих дней буду хранить в своем сердце
почтительную благодарность за все, что ты сделал для меня”. Он человек
передовых взглядов и непременно за меня заступится».
Эразм принял Теофраста у себя дома. Он стоял у стола в привычном голубом,
отороченном мехом сюртуке и что-то писал, подложив под бумагу наклонную
подставку. «Избегает “сидячей болезни”. Как всегда, хворает, но ум ясный и
неустанно в движении», — мелькнуло в голове у Теофраста. Хозяин выслушал
гостя с пониманием и сочувствием:
—
Да, к сожалению, среди врачей кто невежественнее, нахальнее,
самонадеяннее остальных, тому и цена выше даже у государей. Эти люди
подрывают доверие к врачебному сословию, но живут благополучно. А
ты родился не в свое время, обогнал свой век. Таким всегда жить труднее.
Но все же наш Базель не так уж плох! Всюду усердно сжигают ведьм, а здесь за
несколько лет вынесли лишь один приговор женщине за колдовство. О чем
базельцы судачат? О казни петуха, который снес яйцо! Я тоже немало
странствовал. В Базеле я, наконец, обрел покой и условия для работы. Пойми,
Теофраст, я слишком стар, чтобы этим рисковать.
—
Значит, вы мне не поможете?
—
Могу помочь лишь добрым советом. Когда бросаешь в землю зерна, не жди,
что на этом месте сразу же появятся колосья. Люди еще не созрели для твоего
учения. Дай им время, Теофраст! Будь деликатнее, осторожнее, не дразни гусей,
и все утихнет.
Парацельсу казалось, что это самый тяжелый день в его жизни. Все от него
отвернулись — что может быть хуже? Через несколько дней доктора вдруг
вызвал к себе домой каноник Корнелий фон Лихтенфельс. Это было как гром
с ясного неба. Весь Базель знал, что Лихтенфельс — один из злейших врагов
Теофраста, но у него не оставалось выбора — он лежал в постели и корчился
от боли. Каноник приглашал до этого других врачей, сулил им хорошие деньги,
но никто не брался ему помочь.
Лихтенфельс был разборчив в еде и любил все острое. Кто-то посоветовал ему
каждый вечер пить горячий пунш — красное вино с добавлением пряностей.
Это улучшало настроение и помогало забыть о неприятностях, а их хватало —
люди в Базеле все больше отходили от католической веры. Но в последнее

время по совету врачей пришлось добавлять к вину порошок, чтобы приглушить
боль. Это был уже не первый приступ. Каноник послал слугу за Теофрастом.
Слуга был изумлен:
—
Как можно?! Ваше преосвященство, вы же говорили, что Теофраст —
колдун! Он якшается с дьяволом! Дьявол ночью прилетает к нему на балкон!
Это кое-кто видел! Почтенные люди, священники и доктора, называют
Теофраста шарлатаном.
—
Это невыносимо! Я умираю! Ты что же , хочешь моей смерти? Какая
разница — пусть ему сейчас хоть дьявол помогает! О Господи! Ох! Ступай
немедленно!
Каноник всегда считал, что болезни — это наказание от Бога, но уж его-то не
за что наказывать. Он боролся за укрепление старой веры и писал
назидательную книгу о святом Бенедикте. Тот катался в крапиве, чтобы
побороть одолевающие его желания. Лихтенфельс от них не отказывался,
но сейчас оставалось только одно: чтобы прекратилась эта пытка болью.
Теофраст пришел с Опориным. Доктор осмотрел и расспросил больного:
—
Что вы сегодня ели и пили? Пунш с порошком? Какое лекарство принимали?
Не помогло? Понятно! Покажите язык! Посмотрим, нет ли у вас жара. Была ли
тошнота? А понос? Есть ли у вас кровь в кале? Какая у вас боль — режущая или
колющая? Покажите -ка точно, где болит! Боль только в животе или в пояснице
тоже?.. Минуточку!
Приступ боли мешал Лихтенфельсу, но он все-таки отвечал.
—
Гм, картина понятна!
—
Ох! Это невыносимо! Скорее, доктор! Я плачу врачам за визит два гульдена,
но, если вы избавите меня от боли, вам заплачу целую сотню!
—
Поговорим позже, а сейчас примите-ка три мои таблеточки! И запейте
водой, — Теофраст достал из набалдашника своего меча придуманный
им лауданум, секрет которого он никому не раскрывал.
—
Видно, настал мой последний час! — сокрушался Лихтенфельс.
—
Нет, ваше преосвященство, вы будете жить.
Больной поворочался и вскоре заснул. Часа через два, проснувшись, он увидел,
что доктор сидит у его пос тели.
—
Как вы себя чувствуете, ваше преосвященство?
—
Отлично! Я сдержу свое слово — заплачу вам сто гульденов. Вы спасли мне
жизнь! Я человек не бедный, могу себе это позволить.
—
Хорошо, ваше преосвященство! А сейчас засыпайте, мне пора уходить.
—
Но у меня прошла острая боль. А очень слабая, тупая еще остается. Умоляю
вас, доктор, останьтесь со мной до утра!
—
Это не нужно. Утром никакой боли уже не будет.

—
Но приступ может повториться! Я могу умереть ночью.
—
Нет, вы будете жить долго. Только при одном условии — не есть и не пить
ничего острого. Свой пунш вы сегодня пить не будете. И вообще забудьте
о нем. Раз в неделю можете позволить себе сухое красное вино. А уж если
понадобится ваш обезболивающий порошок, не принимайте его вместе с вином.
Я не могу остаться. У меня в плане посещение других больных.
—
Нет-нет, останьтесь! Я же заплачу вам целых сто гульденов!!
Теофраст на миг задумался. Он не привык отказывать больным. К тому же
сумма была больше, чем жалованье городского врача в Базеле за год! Можно
будет спокойно завершить и издать книги, бесплатно лечить бедняков и ни
от кого не зависеть! А Лихтенфельс не обеднеет.
—
Иоганн, — обратился Теофраст к Опорину, — остальные визиты проведешь
сегодня без меня. Извинись и скажи, что я зайду к больным завтра.
—
Ладно, останусь! — cказал доктор Лихтенфельсу. — Цену вы назвали
сами — я с ней согласен.
Ночью Теофраст следил за больным, не сомкнув глаз, а утром спросил:
—
Как вы себя чувствуете? Есть ли жалобы?
—
Спасибо, я здоров! Я этого никогда не забуду. Мой слуга завтра придет к вам
и расплатится.
Теофраст дал больному наставление, как он должен питаться, прочитал краткую
лекцию экономке, что и как готовить, и попрощался:
—
До свидания, ваше преосвященство. Если я вам понадоблюсь, рад буду
помочь. Но, думаю, все будет хорошо. Будьте здоровы!
К середине дня Лихтенфельс был уже в отличной форме. Он пригласил к себе
закадычных приятелей — отца Балтазара, дьякона и купца Швенглера, члена
городского совета. Лихтенфельс советовался с гостями, как ему рассчитаться
с Парацельсом:
—
Он вылечил меня так быстро! Мне не жаль ста гульденов, но... Стоит ли
баловать врача таким гонораром?
—
Надо подумать. Доктор требует с вас бешеные деньги, а за что? Всего за один
визит! — возмутился отец Балтазар.
—
Да, он только дал мне три таблетки, да и те какие-то противные, цвета
мышиного помета, — ки внул Лихтенфельс.
Швенглер из-за Парацельса потерпел убытки: врач помешал ему ввезти
гваяковое дерево.
—
Это же обдираловка, грабеж! Заплатите Парацельсу, но только шесть
гульденов! — предложил Швенглер.
—
Но я должен держать слово! Если я его нарушу, он подаст в суд. Я потеряю
и деньги, и репутацию, — возразил Лихтенфельс.

—
Я знаю, что говорю, — ответил купец. — Нашему городу давно пора
избавиться от этого проходимца. Вы же знаете его буйный нрав. Он взорвется, а
магистрат уже устал от его скандалов. Уверяю вас, суд его не поддержит.
Разумеется, для этого надо будет кое-кому замолвить словечко.
—
Он будет всюду порочить мое доброе имя!
—
Плюньте на это, ваше преосвященство! Вы только выиграете, а наглому
шарлатану придется убраться из Базеля, — заверил Швенглер.
—
Наконец-то мы избавимся от еретика! Услышал Господь наши молитвы! —
обрадовался отец Балтазар. — Хватит этому Теофрасту и шести гульденов. Ибо
сказано в Писании: «Имейте нрав не сребролюбивый, довольствуясь тем, что
есть. С мужем искренним должно поступать искренне, а с лукавым — по
лукавству его».
На следующий день слуга принес Парацельсу гонорар — всего шесть гульденов
вместо ста! Все знали, что Теофраст скорее готов был дать милостыню, чем
брать пла ту с бедных, но богачи не раз его обманывали, и он им этого
не прощал. Парацельс подал в суд.
Городской судья Нойман и советники магистрата Оспернель и Кронберг
в шелковых мантиях восседали за столом. Судья дал слово истцу господину фон
Гогенгейму, и тот изложил жалобу. Ответчика Лихтенфельса представлял в суде
дьякон, отец Балтазар. Слово предоставили отве тчику.
—
Ваша честь, у доктора нет доказательств — ни письменного договора, ни
свидетелей, — отчеканил дьякон.
—
Мои слова может подтвердить мой ученик Опорин, — возразил истец.
Судья передал помощнику документ:
—
Ознакомьте истца с показаниями Иоганна Хербста по прозвищу Опорин. Он
присутствовал при лечении каноника, но разговора о цене визита не помнит.
Истец, есть ли у вас другие свидетели?
—
Нет, ваша честь! Но Лихтенфельс же дал слово! Разве я мог составлять
договор, собирать свидетелей? Это какой-то бред! Мое дело лечить людей! —
ответил истец.
—
Господин Оспернель, — обратился судья к представителю магистрата, —
какой гонорар обычно получает врач за один визит?
—
Примерно два гульдена. Я вызывал к жене самого доктора Освальда Бэра,
декана медицинского факультета. Заплатил ему три гульдена. Ну, и, само собой,
угощение, вино, хлеб... Шесть гульденов за визит — очень хорошие деньги.
—
Я доктор, а не вымогатель! Я могу подтвердить свои слова под присягой, —
заявил Теофраст.
—
Позвольте мне сказать, ваша честь! — вспыхнул отец Балтазар. — Суду
предстоит решить, чьим словам верить. Неужели вы не поверите канонику,
господину фон Лихтенфельсу, которого уважают все прихожане? Это было бы
оскорблением Святой Церкви! Посмотрите на этого бродягу, который выдает

себя за врача и профессора! Он на лекцию принес кастрюлю с фекалиями!
Спросите докторов из университета, студентов, горожан, кого угодно! Этот
скандалист испортил отношения с самыми достойными гражданами Базеля!
—
Суд выносит решение. Вознаграждение, выплаченное истцу ответчиком,
соразмерно услугам врача. В удовлетворении иска истцу Гогенгейму отказать.
Обязать его выплатить ответчику Лихтенфельсу шесть гульденов для
компенсации морального ущерба и покрытия судебных издержек, — судья
ударил молотком. — Объявляю заседание закрытым!
Приговор привел Теофраста в бешенство. Он не мог сдержать ярости и
обрушился на судью и советников магистрата:
—
Да кто вы такие, чтобы меня судить?! Судьи или лакеи его преосвященства?
У вас головы набиты трухой! От вас меньше пользы, чем от моей кастрюли с
фекалиями! Вы беретесь оценивать качество врачебной помощи?! Но вы же
невежды в медицине, необразованные скоты! А что вы, засранцы и неучи,
смыслите в правосудии? Вас, видно, в школе мало секли! Вы враги разума и
справедливости, идиоты и ничтожества! Вам ли сидеть в суде и городом
управлять? Нет, с вашим умишком только бочки с дерьмом вывозить! —
склонный к заиканию Теофраст выпалил это, как ни странно, без единой
запинки, а опытный судья Нойман, пытаясь его остановить, вдруг начал
заикаться:
—
З...за оскорбление в нашем лице г...города Б...Базеля в...вы ответите,
г...господин фон Г...Гогенг...гейм! — пригрозил ему судья. — Я
п...приказываю вывести истца из зала с...су...суда!
Но Теофраст, не прекращая громогласной брани, сам выбежал из зала, хлопнул
дверью и поспе шил домой. Оскорбление суда считалось одним из самых тяжких
преступлений. Разгневанный магистрат решил незамедлительно арестовать и
допросить доктора фон Гогенгейма — бунтовщика и преступника. Теофраст
сразу же узнал об этом от друзей и по их совету под покровом ночи, в тумане,
тайно сбежал из Базеля, а все свои вещи и оборудование лаборатории оставил
пока у Опорина. Если бы он задержался хоть на полчаса дольше, магистрат
приказал обойтись с ним, по словам Теофраста, «жестко, без проволочек и
расправиться, как заблагорассудится».
Каким бы доктор ни был непокорным, упрямым и конфликтным, он все же
многих вылечивал. У него всегда находились друзья в разных слоях общества, и
в ситуациях на грани жизни и смерти это давало ему ключ к любым воротам,
в том числе и городским.
Несмотря на бегство из Базеля, Теофраст выполнил решение суда и выплатил
Лихтенфельсу шесть гульденов. Еще неприятнее было, что годовой гонорар
от города доктор успел получить только за три квартала. Он покинул Базель, не
дождавшись лишь нескольких дней до 1 февраля 1528 года, когда ему
причиталось жалованье еще за первый квартал — 15 гульденов. Так что Базель
остался у него в долгу. Историки в 1980 году подсчитали, что при годовой
ставке в 3 процента Базель должен был бы отдать его наследникам больше 335
миллионов франков! А своими наследниками Парацельс указывал бедняков.

Кстати, современный Базель — центр развитой химико-фармацевтической
промышленности, и ее история начинается с Парацельса.
Из Базеля Парацельс направился в Кольмар и остановился там у врача Лоренца
Фриза. К нему приехал и привез его вещи Иоганн Опорин. А чем кончилась
история с позорящими доктора стихами? Магистрат с этим не спешил. Лишь
позднее студентов все-таки допросили и трех из них заподозрили в том, что это
дело их рук. «Я знаю, как быстро эти обормоты осрамились перед судом, —
писал друзьям Теофраст. — И это же мои ученики! Этих шалопаев я сам
кормил, поил, учил работа ть, наполнял их знанием, как бочку вином, и сколько
труда мне это стоило, а они меня от имени Галена стократно бранят! Что тут
поделаешь, как защитишься?»
Из Кольмара Парацельс 28 февраля и 4 марта 1528 года направил два письма
юристу Бонифацию Амербаху: «Привет тебе, защитник законности, краса
и гордость университета! Какие меры принял против меня враждебный (а
раньше мой) Базель, мне совершенно неизвестно. Поднялась такая буря!
Им мало той горы клеветы, которую на меня обрушили, и я каждый день узнаю
о новых наветах... Меня во всем оболгали и отнеслись ко мне с таким
неуважением и тяжкими оскорблениями, что невозможно было вытерпеть и не
защищаться... Може т быть, я по отношен ию к магистрату и к другим кое-что
сказал слишком вольно, но что из того? Я всегда резал правду, а она им глаза
колет.
Не хватает слов, чтобы открыть тебе, как это терзает сердце. Приходится
терпеть, но для правды еще настанет время. Я скрылся в поисках безопасности
и покоя. В семье Фриза и во всем городе меня приняли наилучшим образом.
Мне приходится здесь лечить много больных. Что касается твоего здоровья,
напишу тебе позднее. Выпей с моим Базилиусом за меня бокал вина. Защити
Теофраста, если перед тобой появятся мои противники. Опорин передаст тебе с
благодарностью твои книги, а также рецепты и записи, о которых ты пишешь.
Всего тебе наилучшего. Твой Теофраст».
Всю жизнь Теофраст вспоминал Базель с глубочайшей обидой, и все же этот
город сыграл в его судьбе важнейшую роль. Здесь опыт, накопленный им за
предыдущие годы, был обобщен и систематизирован. Базельские лекции
послужили основой для его трудов на протяжении всей пос ледующей жизни.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ПОСЛЕ БАЗЕЛЯ.
1528–1532 годы

Кольмар, Нюрнберг и Санкт-Галлен.
Парацельс как алхимик. Его лекарства
и главные научные труды. Представления об
устройстве общества и астрологические
пророчества. Встреча в Граубюндене. Жизнь
Гайсмайера в Венеции и его гибель
Итак, Парацельс пробыл базельским городским врачом около десяти месяцев,
а после этого потерял все и опять превратился в бродягу. После Базеля
с февраля 1528 года до конца 1530 года за 30 месяцев он преодолел множество
дорог общей длиной более 1100 километров. В этот период Теофраст большей
частью скитался по Эльзасу в сопровождении исполнительного и обязательного
Иоганна Опорина. Доктор пользовался здесь известностью, его медицинская
практика была успешной, но жизнь оставалась трудной и беспокойной.
Менялись города и деревни, и Парацельс странствовал, как Дон Кихот с верным
Санчо Пансой. Изо дня в день, невзирая на непогоду, они шли или ехали
на конях по пыльным и грязным улочкам, по горным тропинкам и крутым
склонам. Иногда нужно было перевозить ворох книг и объемистых рукописей,
хирургические инструменты, реактивы и посуду для алхи мических опытов.
Теофраст знал, что не может доверять Опорину в полной мере, и порой над ним
подтрунивал. А Иоганна не привлекали ни профессия врача, ни тем более
бродячий образ жизни. Он недолюбливал и побаивался учителя. И вот, наконец,
они по доброму согласию решили расстаться. Теофраст добрался до Нюрнберга,
а Опорин возвратился в Базель. Какой же это был для него счастливый,
долгожданный день!
Что ждало его в будущем? Впоследствии Опорин (1507–1568) работал в Базеле
профессором университета, преподавал латынь, а потом греческий язык и
осуществил свою мечту — cтал одним из владельцев типографии. Он
прославился качеством выпускаемых книг и публиковал труды таких авторов,
из-за которых приходилось порой вступать в конфликт с властями. Иоганн был
женат четыре раза, причем один раз на вдове, которая была на 30 с лишним лет
старше его. Самым удачным в финансовом отношении оказался его последний
брак с дочерью профессора Бонифация Амербаха. Все же Опорину не хватало
денег, и после его смерти наследникам остались долги.
Через 30 лет после работы у Парацельса в Базеле Опорин подробно рассказал
о своем учителе в письме врачу Иоганну Вайеру:
«Теофраст Парацельс давно умер, и я не хотел бы говорить ничего плохого
об умершем. Но я был с ни м знаком очень близко. С таким человеком жить
вместе, как я тогда, мне не хотелось бы. Так сильно не хватало ему благочестия
и эрудиции, несмотря на его чудесное умение и удачу в излечении любых
болезней. Меня нередко удивляет, когда теперь находят многое из того, что

он написал и оставил будущим поколениям. Думаю, что он об этом не мог
и мечтать.
В течение тех почти двух лет, что я жил вместе с ним, он столько пил дни
и ночи напролет на всяких вечеринках, что его вряд ли можно было хотя бы
на часок-другой застать трезвым. Когда он покинул Базель, то прослыл
в Эльзасе у благородных господ и крестьян вторым Эскулапом. Когда он
возвращался домой совершенно пьяным, он диктовал мне кое-что из своей
философии, да так гладко, что лучше никто не смог бы сделать даже трезвым. Я
по мере сил переводил это на латынь, и эти записи были позже опубликованы.
Ложась спать, он никогда не раздевался. Потому что обычно приходил домой
очень поздно и навеселе. Одетым Парацельс сваливался в постель со своим
мечом. Он хвастался, что меч достался ему от палача. Часто ночью Теофраст
вставал и буйствовал , рубил мечом пол и стены с такой силой, что я боялся,
как бы он ненароком не отрубил мне голову. Долго, долго я мог бы перечислять
все, что мне довелось у него пережить.
Он постоянно поддерживал огонь в своем углу, топил печь и варил какую-
нибудь щелочь, cвои Олеум сублимати, царский порошок, мышьяковое масло,
Крокус мартис21, чудесный оподельдок, и я не знал, что за каша варилась у него
на этот раз...
Иногда он вел себя так, как будто мог что-то предсказать и знал какие-то тайны.
Поэтому я боялся его, и мне было нелегко отважиться cделать что-нибудь
тайком от него.
Женщинами он не интересовался, и я не думаю, что у него хоть с одной что-
нибудь было. От ал коголя он ле т до двадцати пяти воздерживался, а потом
начал жутко напиваться. Он сидел с крестьянами за столом и мог пить без
конца. Потом вставлял себе пальцы в рот, вызывал у себя рвоту и пил снова так,
как будто еще не выпил ни капли.
Деньги он разбазаривал без всякой меры, и часто доходило до того, что у него
уже не оставалось ни гроша. Я это точно знал. Но на следующий день он
показывал мне полный кошелек, и я не понимал, откуда у него взялись эти
деньги. Почти каждый месяц он покупал себе новую одежду, а старую мог бы
мне отдать, но она была уже такая грязная , что я бы ничего у него не взял,
если бы он мне это предложил.
В лечении безнадежных язв он творил истинные чудеса и при этом не
предписывал больным какую-нибудь строгую диету. Наоборот, он день и ночь
устраивал попойку со своими пациентами и все равно их вылечивал, даже с -
полными животами, как он любил говорить. Для лечения болезней он
использовал свой порошок — Пульвис преципитати, териак или сок Митридата,
сок вишни или винограда в виде пилюль. У него был еще его Лауданум — так
он называл пилюли цвета мышиного кала. Он применял их только в самых
крайних случаях. Этим лекарством Теофраст очень гордился и без всяких
сомнений уверял, что может им оживить мертвого. Когда я с ним жил, он не раз
это доказал.

Я никогда не видел его молящимся. Иконами и католической церковью он не
интересовался. Евангелическое учение его тоже не очень-то интересовало.
Он грозился, что поставит на место и Лютера, и папу — так же как Галена
и Гиппократа. И что их следовало бы сначала направить в школу поучиться, что
все, кто толкует Священное Писание, до сути не дошли. И еще он болтал много
лишнего, о чем я сейчас не хочу вспоминать».
Перед смертью Опорин раскаивался в том, что изобразил учителя в таком
неприглядном виде. Но это был единственный сохранившийся рассказ
о Парацельсе человека, который знал его близко. Cлова Опорина широко
разошлись и послужили основой для посмертных оскорбительных оценок
в адрес доктора.
Отзыв этого ученика характеризует не только Парацельса, но и его са мого.
Опорин старается быть объективным, хотя Парацельс ему неприятен.
Почему же он работал с ним так долго? Что его к этому побуждало — чувство
долга, необходимость заработка, чье-то поручение или просто боязнь уйти без
разрешения от всемогущего мага, который способен его заколдовать?
Последнее наиболее вероятно.
Опорин признает, что его учитель был выдающимся целителем, но осуждает его
за пьянство, расточительность и хвастовство. Однако Парацельс диктовал свои
книги без запинки, не пользуясь никакими записями, то есть если не трезвым,
то лишь слегка навеселе. Он любил работать над сочинениями ночью: в это
время он был свободен от других дел.
Cудя по отзыву, Опорин не был благодарным учеником. Парацельс знал это
и воевал за душу Иоганна. Проиграл ли он в этой борьбе? Через два года после
смерти Парацельса к Опорину обратился врач Андреас Везалий (1514–1564)
с просьбой напечатать его анатомический атлас. Получив в Италии разрешение
открыто производить вскрытие трупов, он основательно изучил анатомию
и исправил больше 200 ошибок в руководстве Галена. Везалий не бросал книги
Галена в костер, но фактически сжег старую анатомию и проложил дорогу
к развитию хирургии. Это был важнейший вклад в новую медицину, начало
которой положил Парацельс, ее торжество. Время было непростое — за это
Везалий был изгнан из университета Падуи в Палестину замаливать грехи перед
Богом. В пути он трагически погиб.
В выборе издателя Везалий не ошибся. Опорин не побоялся издать книгу,
перевернувшую классическую медицину, и благодаря этому вошел в историю.
Иоганн все-таки продолжил дело своего учителя. Этот пример любопытен: если
учитель — мастер своего дела, то ученики многое от него наследуют, иногда
даже против своей воли.
***
А как сложилась судьба другого ученика и базельского студента Парацельса —
Ульриха Гайгера? Он познакомился с Лютером и получил звание бакалавра
в Виттенбергском университете. Из университета в Базеле Гайгер ушел из-за
того, что ученики Парацельса не могли получить там докторскую степень.
Ульрих происходил из небогатой семьи, которая не могла оплатить его учебу,

но был умен, предприимчив и родился под счастливой звездой. Еще будучи
студентом, он добирался из Страсбурга в Монпелье отчасти водным путем,
по реке Рона. В то время это было предпочтительнее, чем по суше: на реках
не было ухабов и вязкой грязи, а скорость движения была почти такой же. Но
поднялась буря, и судно в пути потерпело крушение. Шестеро спутников
Ульриха и пять лошадей утонули, все его вещи пропали, а сам Ульрих чудом
остался жив.
Из Базеля Гайгер перебрался в Золотурн, главный город одноименного кантона
Швейцарии, и благодаря обучению у Парацельса получил работу врача, хотя
еще не имел диплома. Там он проявил себя способным и толковым работником.
Городской совет назначил ему стипендию и направил доучиваться в Париж.
Ульрих был убежденным протестантом. Такие студенты во Франции могли
учиться вместе с католиками, но за пределами университета обстановка для них
была опасной. Один из приятелей Ульриха, протестант из Швейцарии, чуть
не попал на костер. Этот будущий врач работал в аптеке в Монпелье. Там
казнили протестанта на костре, но шел дождь и солома не разгоралась.
Несколько мужчин прибежали к нему в аптеку за скипидаром. Аптекарю было
жаль единоверца, и он отказался выдать скипидар. «Тогда ты сам будешь
следующим!» — крикнул один из палачей, и скипидар пришлось отдать толпе.
Ульрих стал доктором медицины, вернулся в Золотурн и получил место
городского врача. В это время Франция нуждалась в связях со Швейцарией,
и местом резиденции французского посла нника был выбран Золотурн. Ульрих
Гайгер стал его личным врачом, а потом и советником. Его стали чаще называть
латинской фамилией Хелиус. Из Золотурна, католического города, Ульрих
переехал в Страсбург, женился и получил там гражданство. Его сын пошел
по стопам отца и стал врачом.
Дипломат Ульрих Хелиус выполнял важные поручения в интересах города,
а также немецких и французских протестантов. Реформат Страсбурга Мартин
Буцер в 1540 году писал ландграфу Филиппу Гессенскому: «У нас есть доктор
Ульрих Хелиус, хорошо известный во Франции, который имеет там доступ
к важным людям». Ульриха ценили не только как дипломата, но и как
консультанта по медицинс ким вопросам. Буцер рекомендовал его Филиппу,
который страдал от сифилиса и ле чился ртутной мазью: «Милостивый князь,
многие боятся этой мази. Но я только что узнал, что великий канцлер Франции,
который был болен без всякой надежды на улучшение и вроде бы уже почти
умирал, благодаря применению лишь нес колько раз этой мази был чудесным
образом исцелен одним немецким врачом. Последний владел искусством
алхимии и умел мастерски использовать эту мазь. Если ваша светлость
чувствует из-за нее неприятности, то наш доктор Ульрих Хелиус знае т этого
врача и уверен, что ни один человек не сумеет лучше помочь и вылечить вас,
чем этот врач».
О каком же враче шла речь? Явно о Парацельсе, который лечил сифилис точно
дозированными препаратами ртути. Ульрих не называл его: он был осторожен и

не хотел наживать себе врагов. Тем не менее он признавал заслуги учителя,
открывшего ему путь в медицину.
За Теофрастом в его странствиях следовала целая толпа учеников: цирюльники,
банщики, вечные студенты, беглые монахи. Многие надеялись узнать у него
тайну философского камня, эликсира жизни. Не добившись этого и не выдержав
трудностей, они, как правило, быстро исчезали . Парацельс относился к бывшим
помощникам с недоверием. «Сохрани вас Боже от моих учеников!» —
восклицал он под впечатлением от истории с оскорбительным памфлетом
в Базеле. Но на примерах Опорина и Гайгера видно, что его уроки не пропали
даром. Ученики Парацельса способствовали прогрессу общества, развитию
химии и медицины.
***
После Базеля Парацельса ожидал теплый прием в Кольмаре в доме Лоренца
Фриза, врача и астролога, автора популярных медицинских книг. Он, как
и Теофраст, был сторонником использования в науке немецкого языка.
Настроение гостю улучшало прославленное эльзасское вино. К тому же на
страдания у Теофраста не было времени — его всюду разыскивали больные.
Здесь он завершил книгу по теме, которая больше всего волновала тогда
медицинский мир. Это сочине ние из десяти глав о сифилисе: «О происхождении
французской болезни и рецептах ее излечения».
Хотя Кольмар был гостеприимен, Теофрасту не сиделось на одном месте. Он
перебрался в Эслинген, а потом в 1529 году через Нёрдлинген в Нюрнберг,
богатый, процветающий, независимый имперский город. В те годы он, наряду
с Аугсбургом, был не только всемирно известным центром торговли и ремесел,
но и центром немецкой культуры, науки и искусства. Здесь появились первые
карманные часы и первый глобус, на котором еще не было Америки. Нюрнберг
одним из первых немецких городов присоединился к Реформации. В нем были
типографии, и доктор на них рассчитывал.
Парацельса восхищали не только крепостные стены, башни и дома, но и
замечательные мастера: гончары , кузнецы, чеканщики, стеклодувы и пекари,
выпускавшие знаменитые во всей Германии рождественские пряники.
В полдень, когда Теофраст проходил мимо церкви Богоматери (Фрауэнкирхе),
он увидел удивительные часы с «бегом человечков»: после 12-го удара колокола
маленькие фигурки музыкантов оживали и играли на тромбоне и барабане.
Мимо фигуры сидящего императора три раза проходили семь курфюрстов
в красных мантиях, а он важно покачивал скипетром...
В городе около фонтана Теофраст заметил в орна менте решетки золотое кольцо.
Непонятно, как его удалось сделать, но по совету прохожих гость его покрутил:
это приносило счастье. Философ и летописец Себастьян Франк записал
в дневнике: «В 1529 году в город прибыл доктор Теофраст фон Гогенгейм, врач
и астроном, на редкость удивительный человек, который насмехается почти над
всеми докторами и авторами медицинских сочинений. В Базельском
университете он сжег публично труды Авиценны».

Не напрасно Теофраст крутил кольцо! В Нюрнберге с разрешения цензорской
коллегии и магистрата издатель Фридрих Пайп, наконец, напечатал две
небольшие книжки «высокоученого доктора обеих медицин». Это популярный
астрологический календарь «Практика доктора Теофраста о грядущих событиях
в Европе», а также работа «О лечении гваяковым деревом» — первая из
медицинских публикаций 36-летнего автора. Через год Пайп издал труд
Теофраста «Три книги о французской болезни», где речь идет о неправильном
лечении сифилиса и о том, как это лечение улучшить. Известность доктора
росла, и его все чаще называли латинской фамилией, которую он себе
выбрал, — Парацельс.
Это пока лишь три из написанных им десяти глав, но он надеется напе чатать
продолжение. Теофраст пишет, что сифилис распространился в Европе после
путешествия Колумба, и этому способствовали войны и проституция. Он
ограничивается замечанием, что лучшая предусмотрительность против
сифилиса — целомудрие. Но, в отличие от других авторов, Теофраст
не осуждает заболевших, а думает, как их вылечить. Он знает, что болезнь
настигает и праведников, и маленьких детей. Потому что сифилис может
передаваться не только половым, но и бытовым путем. Его можно унаследова ть
от матери с рождения. Теофраст обрушивается на лекарей-шарлатанов,
причиняющих больным вред. Наряду с препаратами ртути он советует диету,
включающую потогонный суп из корней мать-и-мачехи. Мужчинам желательно
добавлять в него имбирь, а женщинам — мускат и шафран.
В Нюрнберге Теофраст несколько раз встретился с Франком. Себастьян Франк
(1499–1542) — не только философ и теолог, но и писатель, публицист, географ
и переводчик. Этот католический священник стал лютеранским проповедником,
а потом проявил себя радикальным и популярным критиком власти и
авторитетов. Лютер называл его ядовитым мальчишкой и злым богохульником.
Франка с семьей выселяли то из одного, то из другого города. Позднее
он пытался стать мыловаром в Эслингене , но без успеха: мыться с мылом было
принято только у знатных людей. Франк видел источник всех несчас тий
человечества в частной собственности и выступал против гос подства
духовенства, князей и дворян.
«Из всех тварей на земле, что созданы Богом и вскормлены материнским
молоком, только люди и крысы убиваю т себе подобных!» — восклицал
Теофраст. Франк тоже называл войну худшей из всех глупостей, отвергал любое
насилие, в том числе вооруженное восстание. Он был терпим к людям
нехристианских религий и заявлял: «Ни один народ не лучше другого». В
некоторых отношениях он оказался предшественником идей нынешнего
времени.
Теофраст возмущался злоупотреблениями церкви: «Бывает, что монастырь
копит деньги и превращается в разбойничий вертеп. Нечестно твердить о своей
бедности и втайне накапли вать богатство. Папе нужно резко изменить свое
поведение. Церковь должна стать другой». Франк соглашался — он был
противником любой организованной церкви и требовал полной свободы
совести.

Написанная Теофрастом книга «О нимфах, сильфах, пигмеях, саламандрах
и прочих духах», несмотря на такое название, не напоминала бабушкины
сказки. Она содержала резкую критику существовавшего порядка вещей.
Теофраст поставил в ней под сомнение частную собственность на землю
и выступил за отмену всех сословных привилегий, но при сохранении
монархии. Иногда у них с Франком возникали споры.
—
Как много в Германии нищих и вообще бедного люда! — заметил Себастьян.
—
А как ты это объясняешь?
—
Их праздностью и невоздержанностью. Они дошли до нищеты из-за
безделья, обжорства и разгула.
—
Как можно их обвинять? — возмутилс я Теофраст. — Я встречал массу
бедных людей, которые всю жизнь работают. Но их обирают — в этом все дело.
В то же время многие люди должны умерить свою страсть к богатству. Я верю,
что упорный труд и бережное отношение к природе приведут к всеобщему
благосостоянию. Подумай, Себастьян, когда-нибудь люди смогут работать
только четыре дня в неделю!
Но сколько бы они ни спорили, оба были сторонниками радикальных перемен.
Их многое объединяло: твердость характера, оригинальность мышления
и зигзаги судьбы.
Гораздо труднее оказалось для Теофраста в Нюрнберге общение с коллегами.
Его появление их раздражало. Однажды ему довелось оказаться на заседании
медицинской коллегии, где обсуждалось лечение нескольких трудных
пациентов, и Теофраст в каждом случае противоречил коллегам. Например,
первый из представленных собранию больных был очень слаб. Председатель
подвел итог дискуссии:
—
Диагноз очевиден: меланхолия. Ибо мы видим у больного неспособность
наслаждаться жизненными удовольствиями и исполнять работу свою. Его
организм отравлен избытком черной желчи. Известен случай, когда такому
больному были сделаны 64 кровопускани я. Но лишь после того, как организм
еще прочистили слабительным, пациент выздоровел. Вы согласны со мной,
господа?
—
Да! Согласны! — подтвердили собравшиеся.
Только доктор Гогенгейм запальчиво возразил:
—
Диагноз неверен. Этот лесоруб много лет трудился на болотах, в сырости
и нажил ревматизм. Поэтому он не может работать, а вовсе не оттого, что
неспособен наслаждаться жизненными удовольствиями!
—
И как же его лечить?
—
В сочинении я предлагаю лекарства, полученные химическим путем, —
начал объяснять Теофраст, но ему не дали договорить.
—
Позор! Лесной осел из Айнзидельна осмеливается учить нас, докторов
медицины! В нашем городе, центре науки!

—
Как вы смеете меня оскорблять? Врачи, которые неправильно ставят диагноз,
опаснее для больного, чем сама болезнь. Если вы не хотите всю жизнь учиться,
познавать законы природы, значит, вы же лаете обогащаться на людском горе.
То, о чем я говорю, подтверждено моим опытом!
—
Он рассуждает не как доктор, а как бродяга и самозванец!
—
Он и одет-то как бродяга!
—
А вы читали его книгу о лечении французской болезни? Он, вопреки всем,
отрицает полезнос ть гваякового дерева!
—
А как он унижае т собратьев по искусству медицины! Послушайте-ка его
последнюю фразу из этой книги: «В целом я придерживаюсь мнения, что
неопытные врачи — просто дубы пробковые!»
—
Какое зазнайство!
—
Вышвырните отсюда этого шарлатана!
Председатель с трудом успокоил скандал. Впоследствии распространился слух
о том, что Теофраст предложил совету Нюрнберга представить ему несколько
больных, которых врачи города считают безнадежными. Он успешно исцелил
семерых больных водянкой, не потребовав за это платы. По другим
свидетельствам, ему удалось спасти 9 из 15 прокаженных. До Парацельса
и проказа, и водянка слыли неизлечимыми.
Что касается прокаженных, к ним боялись подходить даже врачи. В Нюрнберге
сохранилось здание прежнего винного склада, которое в то время служило
приютом для больных проказой. Им разрешалось заходить в город только
на Страстной неделе на три дня, а после этого их сразу высылали из города.
Теофрасту нужно было получить разрешение на издание книги о сифилисе
в полном объеме. Вышедшую небольшую книжечку он посвятил канцлеру
городского совета Нюрнберга в надежде на его покровительство.
Но поможет ли это? Наверняка его выражение «пробковые дубы» не всем
понравится. Еще хуже, что в книжке отвергнуты чудеса при лечении гваяковым
деревом. Против автора ополчились и аптекари, и врачи, и если бы только они!
«Понадобится согласие комиссии, — размышляет Теофраст. — А в ней сидит
Маттиас Ланг, кардинал и архиепископ Зальцбурга, канцлер императора.
Едва ли ему симпатичен доктор, сбежавший из Зальцбурга и подозреваемый
в связях с мятежными крестьянами. Дело дрянь. Для Фуггеров торговля
гваяком — золотая жила. Удастся ли их обойти?»
Всемогущего Якоба Фуггера уже не было в живых, и вопрос должен был
решить его племянник Антон, еще больше увеличивший состояние фирмы.
Антон помнил, что дядя перед смертью называл Парацельса знающим врачом.
Теперь он предлагает лечить сифилис не гваяковым деревом, а ртутью — ну что
же, Фуггеры и ртутью торгуют. А что лучше для здоровья людей? Для фирмы
Фуггеров лучше всего деньги. Помощник доложил Антону: при отказе от гваяка
мы потерпим убытки. На гваяк у нас сейчас монополия, а на ртуть ее нет. Антон
слушал и кивал.

Экспертиза книги Парацельса была поручена медицинскому факультету
Лейпцигского университета. Его декан Генрих Штромер прислал
отрицательный отзыв, и в феврале 1530 года магистрат Нюрнберга принял
решение и уведомил о нем Парацельса . Запрещалось на шесть лет печатание
не только этой книги, но и любых его медицинских сочинений во всей империи.
Декан Штромер был близок к Фуггерам и связан с их торговлей.
Теофраст писал одну книгу за другой. Если бы не этот запрет, его книги
могли бы принести ему успех не после смерти, а при жизни. Вот что означал
один кивок Антона Фуггера, самого богатого человека в мире! Пережить такой
удар Теофрасту было еще труднее, чем трагедию в Базеле. Он был обречен
на молчание, забвение, нищету — на целых шесть лет! Разве такое можно
вытерпеть?!
Вскоре после этого Теофрасту приносят другое письмо — от отца, доктора
Вильгельма фон Гогенгейма. Боже, какая радость! Теофраст уехал из Филлаха
в Зальцбург, и с тех пор они не виделись. «Отец пишет редко, а я так
закрутился, что не всегда отвечаю, — думает Теофраст. — А ведь это самый
близкий человек, единственный, на кого всегда можно рассчитывать!» Теофраст
знал, что немало от него унаследовал: интерес к природе и к медицине,
практические навыки, отношение к больным. Он всегда отзывался об отце с
благодарностью: «С детства я совершенствовал свои знания ... Всему этому
обучал меня Вильгельм фон Гогенгейм, мой отец. Ни один человек не достоин
той похвалы, которую мне хотелось бы принести к ногам того, кто родил меня,
воспитал и обучил. Только отец может с любовью преподать ребенку тот
предмет, который его больше всего увлекает».
Теофраст вертит письмо в руках, разглядывает конверт и не спешит его
вскрывать, чтобы продлить удовольствие. Наконец открывает и узнает
аккуратный почерк: «Дражайший сын, обращаюсь к тебе с чувствами отцовской
нежности и наилучшими пожеланиями. Я о тебе много наслышан и не хочу
отрывать тебя от твоих заня тий. Но у меня есть основания думать, что моя
жизнь продлится недолго, и я готов со спокойными мыслями и решимостью
принять все, что пошлет мне Бог. Я скорблю лишь о том, что лишен твоего
присутствия, и боюсь, что перед смертью не успею тебя увидеть.
Когда ты был у меня в Филлахе последний раз, я хотел, чтобы ты здесь остался
работать со мной вместе. Но ты отказался и уехал искать счастье в Зальцбурге.
Любой отец растит сына и надеется в будущем найти в нем своего помощника и
преемника. У меня же не остается иной надежды, как препоручить свою судьбу
всемогущему Богу.
О тебе ходят разные слухи. Некоторые тебя хвалят, но многие не любят.
Говорят, ты бранишь всех немецких врачей, наших коллег. Ты одарен и
трудолюбив, так почему же несчас тлив? Почему тебя не привлекает спокойная,
оседлая жизнь? Мне очень жаль, что с тобой так обошлись в Базеле.
Помню твой рассказ о других местах, где люди тебя не понимали. Эта история
повторяется. Приезжаешь в новый город и добиваешься успеха. Вылечиваешь
больных, с которыми врачи не знали, что делать. Находишь влиятельных

друзей, достигаешь вершины славы! А потом вдруг всё летит кувырком, и все
от тебя отворачиваются. Ты попадаешь в немилость и спасае шься бегством. Не
заключена ли причина всех неприятностей в тебе самом?
Мы, старики, порой ворчим на молодых, но мы желаем вам лучшей судьбы. Не
разучился ли ты уважать старших? Ты проповедуешь новую медицину,
но сказано в послании Святого апостола Иакова: “Братия мои! Не многие
делайтесь учителями, зная, что мы подвергнемся большему осуждению”.
Проявляй милосердие, благость, смиренномудрие, кротость и долготерпение,
как учит нас Божье слово. Люди, облеченные властью, ниспосланы нам, дабы
направлять нас. Я советую тебе со всеми хранить мир и посылаю последний
поклон, моля Бога, чтобы он дал тебе счастье и долгую жизнь. Твой отец
Вильгельм фон Гогенгейм».
«O Боже милостивый, за что мне все это? — сокрушается Теофраст. — С чего
отец взял, что я презираю всех немецких врачей? Я ценю мастеров искусства
медицины. У меня среди них есть друзья: Фриз из Кольмара, который приютил
меня, Тальхаузер из Аугсбурга, который тоже учился в Ферраре, Магенбух
в Нюрнберге...
Да, я виноват перед отцом. Тысячу раз виноват: не приезжаю, не пишу писем.
Но почему я должен всю жизнь пресмыкаться, изменять самому себе?! Даже
отец меня не понимает! Чего же тогда ждать от чужих? Неужели мне суждено
до конца дней скитаться одиноким, как прокаженному с мешком на голове и
колокольчиком? Отец больше не зовет меня! Видно, если я приеду, он еще
больше расстроится».
C горьким чувством Теофраст откладывает письмо в сторону — он сохранит его
и будет еще не раз перечитывать. Обязательно нужно ответить отцу, но только
тогда, когда его будет чем порадовать.
***
В начале 1530 года Теофраст покидает Нюрнберг и переезжает в маленький
городок Берацхаузен, поблизости от Регенсбурга. Его приглашае т в свой замок
барон Бернардин фон Штауфф — сторонник Реформации, владения которого
стали первой абсолютно протестантской областью Германии.
Доктор беседует с хозяином в огромном зале, где на стенах развешаны ковры,
щиты и копья , картины. Барон интересуется новыми направлениями в религии и
философии. Он получает от гостя полезные советы. Для улучшения зрения
Теофраст рекомендует ему раз в день при нимать с едой добавки — смесь
вытяжки из опавших желтых листьев с соединениями меди, цинка и другими
веществами, взятыми в очень малых количествах. Эту смесь доктор готовит по
собственному рецепту. Внимание к Теофрасту проявляет и сестра барона
Аргула фон Грумбах. Эта женщина потеряла двух мужей и трех из четырех
детей. Своим бесстрашием и стойкостью она поразила всю страну: разве может
женщина вмешиваться в общественную жизнь, защищать права людей,
переписываться с Лютером и вызывать на диспуты профессоров?

—
Все думают, что женщины глупее мужчин, потому что Ева сотворена
из ребра Адама! — возмущается Аргула. — Мужу позволено даже бить жену.
—
Я так не думаю. Добрые женщины должны быть защищены от своего мужа,
—замечает доктор.
Теофраст чувствует себя желанным гостем, и к нему возвращается душевное
равновесие. Нет, жизнь не кончена! Он работает врачом и советником
магистрата, пару раз выступает с религиозными проповедями. Но его главное и
беспрерывное занятие — работа над медицинским трудом, начатым
в Нюрнберге и названным «Парагранумом».
В то время для авторов книг обычным явлением было самовосхваление. Это
проявляет и Теофраст в предисловии к «Парагрануму», тем более что он
постоянно сталкивается с заниженной оценкой и оскорблениями. Противники
ждут, что он признает свое поражение? Нет, не дождутся! Он с гордостью
объявляет войну представителям академической медицины: «Вы должны
следовать за мной с вашими Авиценной, Галеном и другими, а не я за вами! Все
вы — за мной, и отовсюду: из Парижа, из Монпелье, из Салерно, из Вены, из
Кёльна, из Виттенберга, абсолютно все, потому что в медицине я возглавляю
монархию...»
Теофраст пробыл в Берацхаузене всего месяц, но за это время успел очень
много. Отсюда он едет к больному в Амберг, а потом в Регенсбург. Там он
наблюдает частичное солнечное затмение и описывает его в сочинении «De
eclipsi solis». В апреле 1530 года доктор отправляется в обратно в Швейцарию.
Он знакомится с купцом Бартоломеусом Шовингером из Санкт-Галлена,
и судьба на время привязывает его к этому городу. Небольшой Санкт-Галлен —
важный торговый и ремесленный центр. Шовингер — преуспевающий и
уважаемый 30-летний купец, сын лейб-медика аббата и зять бургомистра
города. У Бартоломеуса обширные знания и интересы. Он интересуется
алхимией, и это увлечение сближает его с Теофрастом.
Шовингер приглашает Парацельса поработать с ним вместе в лаборатории.
У Бартоломеуса богатейшая частная библиотека — столько научных книг нет
больше ни у кого в стране. Не надеется ли Шовингер выведать у Теофраста
секрет превращения металлов в золото? У доктора ни кола ни двора, и он
признается: «Бедность, эта лживая шлюха, преследует меня всю жизнь».
Наоборот, всё, чем ни займется Шовингер, превращается в золото, как будто
он владеет этим секретом. Этот купец торгует изделиями из металлов,
текстильными товарами, владеет акциями серебряных рудников. В 22 года
он впервые продал церкви гвозди и воск. Тогда его капитал составлял 500
гульденов, а к 85 годам превысил 200 тысяч гульденов. До Фуггеров с их
состоянием в 4,75 млн гульденов ему далеко, но у него есть с ними торговые
связи.
—
Ты стремишься раскрыть секрет философского камня, Бартме? —
спрашивает Теофраст.

—
Я человек практичный. Туманные рассуждения и далекие перспективы меня
не интересуют. Увлечение алхимией, как и всякое другое, хорошо до тех пор,
пока не превратилось в настоящую страсть. Она погубила многих
высокородных и сос тоятельных мужей.
Способен ли вообще этот человек к бескорыстным увлечениям? Может быть,
он надеется обогатиться на торговле лекарствами? Бартоломеус уважает
Теофраста как успешного врача и знающего алхимика. У него можно многому
научиться. Теофраст не очень-то общителен, но Бартоломеус умеет увлечь его
беседой.
Шовингер и Парацельс становятся на время приятелями, но не друзьями.
Если бы Теофраст оставался работать городским врачом Базеля и захотел
догнать по доходам Шовингера, ему понадобилось бы работать больше
полутора тысяч лет. Для Теофраста купцы — люди «небратского сословия».
Он привык сторониться богачей и не доверять им. А Шовингеру некоторые
манеры и привычки доктора не по душе. Этот купец умеет экономить, а гость
поражает его безрассудным расточительством и бесплатным лечением
бедняков. «Теофраста не переделаешь, — качает головой Бартоломеус, — он
не умеет жи ть». «Всех богатств французского короля не хватило бы, чтобы
удовлетворить потребности Теофраста!» — жалуется Шовингер бывшему
школьному учителю.
***
Теофраст с юности запоем читал сочинения Альберта Великого и других
алхимиков. Главной их целью было получение философского камня и
превращение металлов в золото. Многие из них хвалились, что они этого
достигли. Знаменитый Раймонд Луллий клялся, что превратил бы все море
в золото, если бы оно состояло из ртути. Он заявлял, что с помощью одной
унции полученной им «драгоценной субстанции» можно превратить в золото
биллион унций ртути!
В 1514 году, когда Теофраст еще был студентом, признанный в Венеции поэт
Джованни Аугурелли написал в стихах поэму и описал в ней искусство
превращения других металлов в золото. Поэт посвятил этот труд папе Льву X,
и тот прислал ему ответный подарок. Это был пустой мешок вместе с
объяснением: человеку, который владеет таким искусством, не хватает только
мешка, чтобы складывать в него полученное золото.
Всеведущие алхимики зажигали своим энтузиазмом последователей. Хотя
многолетние попы тки получить по их примеру золото не удавались, опыты
иногда приводили к совсем другим открытиям. Наряду с алхимией развивались
горное и плавильное дело, производство стекла и керамики, крашение тканей,
то есть прикладная химия.
В течение всей жизни Теофраст не расставался с химическими реактивами и
приборами. Первым учителем химии для него был отец, а главным стал барон
Рютнер в металлургической лаборатории в Шваце. Рютнер казался Теофрасту
волшебником: он мог показать минерал, по виду совсем непохожий на серебро,
и на глазах у своего ученика выделить из него металлическое серебро. Теофраст

верил в возможнос ть получения великого магистерия, который будет исцелять
от всех болезней.
Барон говорил ему:
—
У меня было много учеников, Тео, самых разных. У одних руки не тем
концом вставлены — что в руки ни возьмут, все бьется, ломается. Это плохо, но
не самое скверное. Можно и медведя в цирке танцам научить, если ему не лень
учиться. Другие падают в обморок от неприятных запахов. Или с первых шагов
мучаются от чесотки, экземы — таким у нас делать нечего. Третьи делают все
аккуратно и точно, но у них нет чувства вещества. Без него никогда не
получится хорошего химика, будь он хоть семи пядей во лбу.
—
Чувство вещества?! А что это такое? — недоумевал Теофраст.
—
Ты же знаешь, что человеку дано пять чувств: зрение, слух и так далее?
А нам нужно еще шестое чувство — чувство вещества. Это значит уметь
с первого взгляда различать и запоминать на всю жизнь цвет и вид жидкостей,
форму кристаллов, тончайшие оттенки и запахи. Это чувство не так часто
встречается, Тео, но у тебя, cла ва Богу, оно есть, — отвечал Рютнер.
В лаборатории Теофрасту всегда казалось, что нет ремесла более
увлекательного. Его восхищали превращения одних веществ в другие,
получение жидкостей и кристаллов с неожиданными, загадочными свойствами,
которых порой никто в мире еще не держал в руках. Все, кто знал Теофраста,
отдавали должное его успеха м в искусстве алхимии. Многие даже считали его
скорее алхимиком, чем врачом.
Как и все его современники, Теофраст верил в возможность трансмутации
металлов, то есть не отрицал возможности превращения других металлов
в золото. Но он поставил перед алхимией другую, новую цель. Парацельс
утверждал, что в организме человека постоянно происходят различные
химические процессы. Например, он знал, что в желудочном соке содержится
«голодная» кислота, способствующая пищеварению, и что при некоторых
заболеваниях ее надо гасить. Причиной хронических заболеваний Парацельс
считал расстройство химических процессов в организме. Как восстановить
равновесие? Химическими средствами. Следовательно, химия имеет для
медицины первостепенное значение и она должна дать эффективные лекарства.
«Задача химии вовсе не в том, чтобы делать золото и серебро, а в том, чтобы
готовить лекарства» — так сформулировал свою идею Теофраст. В 1530 году в
«Парагрануме» доктор написал: «Некоторые говорят только о том, что алхимия
превращает металлы в золото и серебро. Но в этом искусстве скрыта великая
тайна, смысл которой состоит в лечении болезней». Он уделял много времени
работе в лаборатории, получению и очистке лекарственных веществ, а врачей
упрекал в том, что они слишком ленивы и не хотят этим заниматься. Астроном
Ретикус сообщал, что Парацельс однажды вылечил пациента, от которого
отказались другие врачи, тремя каплями своего эликсира. Таких примеров
немало. Возникает вопрос: чем же он лечил больных, какие применял
лекарства?

Болезни Парацельс описывал хорошо и знал их великое множество. А вот с
лекарствами всё не так просто. Выписанных им рецептов сохранилось очень
мало. В сочинениях Парацельс многое засекречивал, и это было в духе традиций
алхимиков. Современный химик по точному описанию чужого опы та при
желании может его воспроизвести. Тогда было иначе: алхимики обещали
раскрыть секрет изготовления золота, но писали книги не для того, чтобы
плодить себе конкурентов.
В те времена превращения веществ казались загадочными, магическими.
Позволительно ли посвящать в это каждого желающего? Алхимики старались
свои знания сохранить в тайне. Истинная наука, полагали они, должна быть
известна лишь небольшому числу посвященных. Знаменитый Альберт Великий
в XIII веке в своем трактате учил: «Алхимик должен быть сдержанным и
молчаливым. Он не должен никому сообщать результаты своего Делания.
Прежде всего он должен избегать связи с князьями и вельможами. Для начала
они будут понуждать его к бесполезному ускорению Делания, а в случае
неудачи он будет подвергнут самым беспощадным мучениям. Наградой же
за успех будет тюрьма». В самом деле, жизнь алхимиков не раз кончалась
в тюрьме или на костре.
Названия веществ алхимики зашифровывали, обозначая их странными словами
или таинственными знаками: «К серебристой Луне добавь по каплям Красного
Льва... Внутри реторты ты получишь истинного Дракона, пожирающего свой
хвост... Заставь его превратиться в Зеленого Льва...» и т. д. Такие опыты
последователям не удавалось повторить. «Увлекательное искусство
дистилляции, как и другие приемы алхимиков, помогает получить нужные
лекарства для больных... — писал Теофраст. — Это настоящее искусство...
можно открыть ли шь самому близкому человеку, который более движим
любовью к ближнему, чем собственной выгодой, и стремится помочь людям».
Парацельс считал алхимию не наукой, а искусством. Алхимия была
мистическим учением, направленным на поиски «философского камня».
Получение этого чудесного средства для превращения простых металлов
в золото — это Особое Деяние, Великое Творение. Такое доступно не каждому.
Для этого мало учиться — чтобы воспроизвести сложный алхимический
эксперимент, требуется особое душевное состояние. Нужно освободиться
от мирской суеты, облагородить свои мысли и волю, дойти до духовного
совершенства и дождаться удачного расположения звезд. Все это требует
Божьего расположения. А если так, то нужно ли точно описывать опыт?
Вот один пример. Гермес Трисмегист из Египта и еще некоторые великие
алхимики гордились своим умением готовить эфирную красную жидкость под
названием Tinctura Physicorum. Она, по их словам, способна не только
превращать все металлы в золото, но имеет и многие другие удивительные
свойства. Там, где ее получали, происходили невероятные чудеса. По легенде,
в Баварии на таком месте построили церковь. Но древние алхимики
предупреждали: «Произвести такую жидкость чрезвычайно трудно. Это могут
сделать только вместе два человека, которые совершенно гармоничны и притом
одинаково искусны». К этому Парацельс добавил свои уточнения: «Будь

осмотрителен и не бери у Льва ничего, кроме розовой крови, а у Белого орла
бери только белую клейковину. Коагулируй ее, согласно указаниям древних
авторов, и ты получишь Tinctura Physicorum. Но если это тебе непонятно,
помни, что только возжелавший всем сердцем обрящет и только стучащему, что
есть силы, откроется».
Веря в то, что читатель этого всем сердцем обрящет, мы постараемся открыть
тайну лекарств Парацельса. Если же химия ему скучна, то, кроме рвения, нам
понадобится еще немного терпения.
***
Состав лучших лекарств Парацельса остается неизвестным, но его сочинения
позволяют получить представление о средствах, которыми он пользовался.
Например, в «Парамируме» он перечисляет ромашку, перец, карбункул,
известковый туф, золото, серебро, розу, салат, лютик, живокость, крапиву и
скаммонею (слабительный корешок). Он ввел в лечебную практику широкий
ряд веществ, полученных в химической лаборатории , в том числе новых, —
производные ртути, железа, меди, свинца, олова, мышьяка и сурьмы, ясно
осознавая их токсические свойства. Интерес к химии привел его к открытию и
применению минеральных вод. В этом отношении Парацельс был новатором,
основателем ятрохимии (от греч. ἰατρός — врач), без которой медицину сегодня
нельзя себе представить.
В то время даже слов «химия» и «химик» еще не было. Химия была еще очень
примитивной. Например, считалось, что все металлы состоят из серы и ртути;
алхимики не умели определять состав газов и т. д. Поскольку Парацельс начал
изучение химии на рудниках, он занимался преимущественно химией металлов
и их соединений, то есть неорганической химией. Теофраст владел
«искусством» дистилляции, кристаллизации, сублимации и т. п. Чаще всего
он применял процессы перегонки и прокаливания. Теофраст совершенствовал
лабораторную технику, проводил химические превращения при высоких
температурах и под давлением.
Он умел получать серную кислоту («купоросное масло») и часто упоминал
ее соли, особенно синий и зеленый купорос, то есть сульфаты меди (II) и железа
(II). Парацельс доказал, что в зеленом купоросе содержится железо.
Прокаливание сульфата меди приводит к его разложению, и остается черный
порошок оксида меди (II), который тогда называли «колькотаром». Действие
серной кислоты на селитру (нитрат калия) позволяет получить азотную кислоту,
а на поваренную соль (хлорид натрия) — соляную кислоту.
Эти три кислоты давали доступ к широкому ряду химических соединений.
Парацельс знал и «царскую водку», смесь азотной кислоты с соляной,
растворяющую даже золото — «царя металлов». Он был знаком со многими
окислительно-восстановительными реакциями. Превращение металлов в оксиды
соли (окисление) Парацельс называл их «умерщвлением». Он умел
осуществлять также их восстановление, например, при помощи сажи. Колькотар
Парацельс часто вводил в свои рецепты, например, для заживления ран.
Он хвалил «купоросы» и применял сульфаты меди и железа в очень малых

дозах. Медный купорос он использовал при воспалительных и кожных
заболеваниях и как средство для свертывания крови.
Какое значение имеют эти вещества в наше время? Известна активность
соединений меди (в меньшей степени железа) при лечении грибковых
заболеваний, например стригущего лишая. Упомянутые купоросы широко
применяют для лечения... яблонь, у которых слезает кора. Комплексные
соединения металлов используются при лечении рака, и это в известной мере
можно признать продолжением работ Парацельса. У купоросов есть еще
рвотное действие, но простые соли железа и меди вышли из употребления
в качестве лекарств как слишком токсичные. Правда, некоторые из таких
соединений в ничтожно малых дозах до сих пор встречаются в гомеопатии.
Примером может служить фосфат железа (III), рекомендуемый альтернативной
медициной для укрепления организма при простуде, жаре и воспалении.
Парацельс много работал с ртутью и ее соединениями. Состав его ртутной мази
для лечения сифилиса точно неизвестен, но из ее соединений он часто
упоминает «красный преципитат» — оксид ртути (II) HgO и кроваво-красную
киноварь — сульфид ртути (II) HgS. По его словам, последняя с некоторыми
добавками образует хорошее средство против «французской болезни». По-
видимому, он использовал не только тонкоизмельченную ртуть, но и минерал
турпет (HgSO4 . 2HgO) и наряду с ним белый преципитат, амидохлорид ртути
HgClNH2. Теофраст получал также каломель, «сладкую ртуть», то есть хлорид
ртути (I) Hg2Cl2, для лечения сифилиса или в качестве слабительного средства.
Он знал, что сулема, то есть хлорид ртути (II), гораздо более растворима
и потому более токсична, и иногда применял ее для стерилизации кожи.
Хотя ртуть и ее соединения ядовиты, некоторые из этих веществ применялись
в медицине и входили в клинические рекомендации через несколько веков
после Парацельса. Из соединений свинца он употреблял оксид свинца (II)
в составе пластыря для лечения воспалительных заболеваний кожи. Такие
свинцовые плас тыри имели долгое применение, а «свинцовый сахар» (ацетат
свинца) используется до сих пор.
Теофраст интенсивно изучал химию сурьмы и мышьяка. Он полагал, что
«сурьма очищает тело так же, как она очищает золото». По его мнению,
заболеваниям печени предшествуют болезни, которые он называл
камнеобразующими, а сурьме и ее соединениям он приписывал способность
очищать кровь, улучшать работу печени и помогать при лечении ревматизма
и подагры. В результате появились «вечные пилюли» — шарики из
металлической сурьмы, которые давали глотать больным. После того как они
выходили естественным путем, их отмывали и применяли повторно.
Антимонилхлорид SbOCl Теофраст считал способным возобновлять
менструальные циклы у пожилых женщин, возвращать им свежесть и
молодость.
Соединения сурьмы долго использовались в медицине в качестве слабительных
и рвотных средств, но это требовало большой осторожности. Из-за этого
французские врачи были против соединений металлов, предложенных

Парацельсом. Но в 1658 году, через век с лишним после смерти доктора, тяжело
заболел и оказался на грани смерти 20-летний король Франции Людовик XIV.
Ни кровопускание, ни слабительные, ни сотни клизм не приносили никакого
улучшения. Отчаявшись, консилиум врачей пошел на крайнюю меру — дал
королю самое мощное слабительное, «рвотное вино», которое уже век как было
запрещено. Оно содержало «рвотный камень» — антимонилтартрат калия,
двойную соль винной кислоты, полученную из оксида сурьмы (III). Вскоре
король выздоровел, и это оказало решающее влияние на признание авторитета
Парацельса во Франции.
У этой истории есть неожиданный эпилог: в 1989 году Международный
институт исследований раковых заболеваний окончательно признал оксид
сурьмы веществом, наносящим вред здоровью человека. Соединения
трехвалентной сурьмы, в отличие от металлической сурьмы, очень ядовиты.
Из соединений мышьяка Парацельс часто упоминает реальгар As4S4, желтый
аурипигмент As2S3 и «белый мышьяк» — As2O3. Он получал мышьяк реакцией
аурипигмента с яичной скорлупой. Парацельс был знаком с мышьяковой
кислотой, которая считается открытой намного позднее. Он впервые сообщил о
получении ее соли, арсената калия, и это был один из немногих экспериментов,
описанных им достаточно ясно. Под названием «огнепостоянный мышьяк» он
предложил полученное вещество для применения в медицине.
Теофраст потратил много времени и сил на поиск «арканумов», чудесных
целебных начал, скрытых в природе, которые «либо разрушают семена болезни,
либо пробуждают дремлющие целительные силы природы». Первым ли он стал
применять в медицине соединения металлов и вообще вещества, полученные в
химической лаборатории? Конечно, не т, но его современники их почти не
использовали. В справочниках других авторов, изданных не даже через
несколько лет после его смерти, приводились только лекарства растительного
происхождения. Парацельс впервые ввел понятие о химическом веществе,
которое является действующим началом лекарства. Он получал активные
вещества из минералов и металлов путем обжига и различных химических
превращений.
С органическими веществами Теофраст имел дело, но редко выделял их в
индивидуальном состоянии . Он применял для извлечения из растений
известный алхимикам «дух вина» (этиловый спирт). Путем экстрагирования и
перегонки он получал из них более эффективные сос тавные части — эфирные
масла, кислоты и алкалоиды. Теофраст понимал, что многие растения
вырабатывают для своей защиты химические вещества, которые могут быть
полезны и человеку. Он знал и успешно использовал широкий ряд трав. Среди
них были и сильнодействующие, например, содержащие опиум, гиосциамин
и атропин, а были и средства для улучшения вкуса и запаха.
Парацельс писал: «В черном морознике, в зверобое, в пурпурной наперстянке
содержится целебная сила, которая в тысячу раз эффективнее, чем средства,
прописываемые обычными врачами... Эти лекарства придают телу здоровье,
изгоняют болезни, освобождают больного от печальных сос тояний души... и

поддерживают человека до самой смерти». Чаще всего он применял зверобой,
мелиссу, омелу белую, чистотел, сок опийного мака, семена пижмы, ревень,
горчицу, кору ивы, пион и мандрагору. Многие из выбранных им природных
средств сохраняют значение в наше время . Например, настойку зверобоя
используют как вяжущее и противовоспалительное средство стоматологи.
В народной медицине его применяют как антидепрессант и средство,
улучшающее сон.
Парацельс задавал себе вопрос: «Неужели для лечения болезней, которые
появляются в Германии, нужны ле карства из растений, которым Богом
предназначено расти в долине Нила?» Он ввел в употребление лекарственные
травы из немецкой народной медицины, которых не знали Авиценна и Гален.
Доктор стремился к тому, чтобы ле карства стали дешевле и доступнее.
Если при лечении было доста точно мягких дезинфицирующих средств,
Парацельс употреблял вместо токсичных химических соединений вино или
скипидар. В качестве наполнителей и ароматических веществ он знал
и применял десятки природных средств — от камфоры, воска, свиного жира и
гальбанума до яичного желтка. Одним из замечательных изобретений
Парацельса стал его секретный рецепт оподельдока, белой прозрачной массы,
которую он употреблял в виде пластыря или мази, чаще всего при лечении ран.
Век спустя этот пластырь получил у последователей Парацельса высокую
оценку. Название «оподельдок» он образовал из названий трех его составных
частей: опопанакса (разновидность мирры), делиума (камфорной смолы) и
аристолохии, одной из древнейших лечебных трав против укусов змей. В наше
время в гомеопатии под названием «оподельдок» известна мазь или жидкость,
содержащая смесь мыла, спирта, камфоры, нашатырного спирта, иногда с
добавлением эссенций трав, особенно полыни. Ее используют, например,
против ломоты, при ревматических болях. Создание этой мази тоже
приписывают Парацельсу — он иногда давал одинаковое название лекарствам
разного состава.
Любопытно, что Парацельс знал об эффекте «плацебо», то есть того, что имеет
вид лекарства, но им не является. В руках врача, которому больной доверяет,
все становится лекарством. В те времена считалось, что драгоценный камень
в перстне, опущенный в кубок с ядом, может этот яд обезвредить. Богатый
больной мечтает о нас тойке из драгоценного камня? Пожалуйста! В раствор
почти ничего не перейдет, и такая настойка помочь больному не может, но,
по крайней мере, не навредит. Этот пацие нт верит: чем дороже лекарство, тем
оно эффективнее. Стоит ли его разубеждать? Вряд ли, ведь важно ли шь одно —
чтобы он выздоровел.
А что посоветовать ипохондрику из знатной семьи, который, собственно говоря,
здоров, но внушил себе, что нуждается в лечении? Теофраст в виде редкого
исключения выписывал ему «териак» — очень дорогую смесь нескольких
десятков веществ. Доктор рассказывал, что этим средством успешно лечили
самого императора! Больной счастлив, а врач спокоен: в очень малых дозах это
пациенту не помешает.

«Силою веры и волей можно излечить любую болезнь. Сомнение же может
разрушить любое лечение», — не уставал повторять Парацельс. Он не следовал
принятым шаблонам, а всегда учитывал особенности пациента и его
конкретную болезнь. Доктор был во многих отношениях новатором. Вместе
с тем в практике лечения он нередко руководствовался просто здравым
смыслом и традиционной логикой врачей.
Он избегал применять токсичные соединения ртути, мышьяка и сурьмы, если
не был абсолютно уверен в их полезности, и умел при надобности придать
лекарству аромат и приятный вкус. Он не пытался лечить безнадежных
больных, а также понимал, что нужно не причинять пациентам вреда и дать
организму время для естественного выздоровления.
До Парацельса были известны только семь металлов: золото, серебро, медь,
свинец, олово, железо и ртуть. Предполагалось, что их число должно
соответствовать числу известных планет. В результате своих наблюдений
и опытов он добавил к ним «неполноценные металлы»: цинк, висмут, кобальт и
металлический мышьяк. Он обнаружил цинк и кобальт при работах на шахтах
Каринтии и впервые предложил их названия. В «Хронике земли Каринтии»
Парацельс написал о том, что там есть цинковая руда, не найденная в других
местах Европы: «Цинк — это особенный металл, не такой, как другие». Он же
первым описал свойства цинка.
Однако химии после Парацельса предстоял еще долгий путь развития. В его
времена химики еще не располагали необходимыми методами анализа и
приборами. Неудивительно, что эти элементы считаются в науке открытыми
гораздо позже — напри мер, кобальт лишь через 200 лет. Были у Теофраста
и другие находки. Например, он получил в чистом виде уксусную кислоту
перегонкой виноградного и древесного уксуса и гидротартрат калия,
образующийся при брожении вина. Похоже, что Парацельс умел получать
из мочи фосфор, но описал это невнятно.
Поскольку Парацельс не раз вылечивал таких больных, которых другие врачи
считали неизлечимыми, у нас возникает ряд вопросов. В чем заключается
главная ценность его наследия в наши дни? Применялись ли его лекарства в
последующие века? Есть ли среди них такие, которые сохранили свои значение
до сих пор?
Оказывается, судьба лекарств Парацельса сложилась по-разному. Некоторые
из них использовались в течение многих веков, но в конечном счете все же
вышли из употребления. Это прежде всего относится к соединениям ртути,
сурьмы и мышьяка.
Мышьяк в течение многих веков считался «королем ядов». Им отравили папу
Климента XIV, немало коронованных особ и других власть имущих. «Ты к ней
на чай сходи и сыпь ей в чай мышьяк. Побольше дозу дай, а начинай
с дозинки» — это строчки из стихотворения Беллы Ахмадулиной. Само слово
«мышьяк» на людей до сих пор наводит ужас. Теперь мы знаем, что он
в качестве микроэлемента содержится в организме здорового человека.

Парацельс не напрасно исследовал соединения мышьяка. В начале XX века
Пауль Эрлих искал вещества, активные против сифилиса. Он синтезировал 605
веществ, не давших результата, и лишь полученный в 1909 году «препарат
606» — сальварсан, органическое соединение мышьяка — оказался первой
«магической пулей», убивающей возбудителя сифилиса. Заражение сифилисом
перестало быть смертным приговором, и с этого начался триумф химиотерапии.
С появлением антибиотиков лечение сифилиса стало еще эффективнее: они
вытеснили из употребления и рекомендованную Парацельсом ртуть, и
соединения мышьяка.
Еще несколько лет тому назад в справочниках по лекарствам упоминались
растворы соединений мышьяка — арсена та натрия, а также арсенита калия
(фаулеров раствор). Они служили тонизирующими средствами против
малокровия и истощения. Теперь и они ушли в прошлое. Лишь «белый
мышьяк», то есть оксид мышьяка (III), еще успешно используется для лечения
острого промиелоцитарного лейкоза. Неудивительно, что многие из лекарств
Парацельса на протяжении веков заменялись более эффективными и менее
токсичными. Например, «золотая тинктура» («питьевое золото»), в которую
он верил, не оправдала себя, тогда как «серебряная тинктура» (коллоидный
раствор серебра — колларгол) сохранила свое значение, в частности, для
промывания гнойных ран.
Некоторые лекарства Парацельса используются до сих пор. Это, например,
относится к его любимым травам, например к зверобою и мелиссе. Особый
интерес к лекарствам Парацельса проявляется в альтернативной медицине —
антропософской медицине и гомеопатии. Например, в первой из них применяют
для приготовления лекарств настойки арники, желтой горечавки и ромашки,
яд пчел, шершней и муравьев, винный камень, минерал антимонит и даже
тончайшим образом измельченное золото. При этом рекомендуются ничтожно
малые дозы, и их клиническая эффективность ставится под сомнение
доказательной медициной.
Впрочем, применение золота современная научная медицина ценит.
Наночастицы золота исследуются как возможные агенты для лечения рака.
А совсем недавно обнаружено, что хорошую защиту от ковида обеспечивает
коктейль из трех компонентов, включающий в себя цинк, свойства которого
впервые описывал Парацельс. Такие примеры показывают, что он не напрасно
привлек внимание врачей к химии — нам есть за что его благодарить.
Остается вопрос, быть может, самый интересный для современного читателя.
Нет ли среди лекарств Парацельса таких, которые до сих пор неизвестны
современной медицине и могли бы ей пригодиться? Косвенный ответ на этот
вопрос дали британские исследователи из Ноттингемского университета
в 2015 году. Их внимание привлекла старинная книга одного врача IX века.
Среди более тысячи рецептов автор назвал рецепт одной мази са мым лучшим,
и его в XXI веке решили проверить. Для этого понадобилось мелко растолочь
лук и чеснок, добавить к ним вино и бычью желчь, затем выдержать смесь
девять дней в медном котелке и отжать ее через ткань. Соотношение
компонентов в рецепте не было указано, и экспериментаторам пришлось его

подбирать. Эффект превзошел все ожидания: получился антибиотик, который
оказался активным против золотистого стафилококка MRSA — опаснейшего
микроба, устойчивого ко всем известным антибиотикам. В эксперименте на
культурах ткани препарат убивал 99,9% микробов! Он, в частности, успешно
лечит язвы на коже при лейшманиозе. Выходит, что в старинных рецептах
могут скрываться полезные для нас сюрпризы!
И все же главная заслуга Парацельса заключается не в составе лекарств,
которые он предлагал. Важнее другое — именно с него началось понимание
разницы между «дозой» и «дозинкой»: «Яд можно найти во всех вещах. Все —
яд, и все — лекарство; то и другое определяет доза». В те давние времена
Парацельс успешно использовал токсичные вещества в очень низких дозах,
и они сослужили людям полезную службу. «Бог никогда не допустил ни одной
болезни, не создав лекарства против нее», — любил повторять Теофраст.
Его постоянно обвиняли в том, что он использует опаснейшие яды, соединения
ртути , сурьмы, мышьяка и другие. Он отвечал критикам, что они применяют
яды в неправильных дозах, напри мер змеиный яд и препараты ртути —
киноварь, каломель и сулему. Именно от дозы зависит, будет ли вещество
лекарством или ядом. По его словам, «любая еда или напиток, если принимать
их сверх меры, являются ядом — так показывает опыт». В самом деле, известны
случаи смерти очень здоровых людей — спортсменов, солдат, посетителей
дискотек, которые выпивали больше двух литров воды в час. То есть обычная
вода может стать смертельным ядом! Это кажется нам очевидным,
но Парацельс сформулировал это первым.
***
В 1530 году Теофраст ненадолго выезжает из Санкт-Галлена на юг в город Кур,
столицу Граубюндена, по вызову одного богатого пациента. Лечение проходит
удачно, и к тому же в этот город приезжае т на несколько дней старый знакомый
доктора — Михаэль Гайсмайер. Оба рады возможности встретиться. Михаэль
давно уже живет в Венецианской республике, а в Кур приезжает после встречи
с Цвингли в Цюрихе, и здесь его опять встречают как почетного гостя.
Со времени последней встречи Михаэля и Теофраста прошло уже пять лет.
Михаэль после восстания в Зальцбурге в 1526 году вывел крестьянскую армию
из Тироля через границу на территорию Венецианской республики. Ранним
утром 18 июля Гайсмайер с дюжиной всадников приехал в «королеву городов»
Венецию, богатейший и великолепнейший город Европы. Прибывших
на гондолах сразу доставили во Дворец дожей. Дож Андреа Гритти принял
людей Гайсмайера на службу в армию Венеции, и Михаэль остался их
командующим. Армии Швабского союза было запрещено преследовать
Гайсмайера с его мятежниками на территории республики: «Венеция
обеспечивает убежище и проживание любому, кто приходит к ней с добрыми
и мирными намерениями».
Венеция была процветающим государством. Она на протяжении многих лет
участвовала в войнах против Испании и императоров династии Габсбургов,
которые стремились расширить свои владения в Италии. В это время в союзе

с Венецией в составе Коньякской лиги были папа Климент VII, Англия,
Франция, Флоренция и Милан. Армия Гайсмайера присоединилась к военным
частям Венеции на границе с герцогством Милан, которое было захвачено
войском императора.
В армии Гайсмайера были полторы тысячи испытанных бойцов, а ее командир
обладал сла вой полководца и доверием крестьян не только в Тироле, но и
во всей Германии. «Многие поклоняются ему и говорят о нем больше, чем
о ком-либо другом», — докладывали подчиненные правительству в Инсбруке о
настроениях в Тироле. Эти люди оказались для Венеции желанным
пополнением. Гайсмайер оставался верен своей цели: создать в Тироле
свободное и справедливое государство, общество, которое будет заботиться обо
всех, республику крестьян и рабочих без привилегированных сословий. Для
этого надо поднять восстание в Тироле и свергнуть власть эрцгерцога
Фердинанда.
—
Я прошу поддержать вторжение моей армии в Тироль, дать на м пушки и
кавалерию. Восстание в Тироле необходимо для Венеции. Там находится
важнейший перевал между Германией и Италией. Вместо границы с врагами
Венеции вы получите в соседнем Тироле дружественное государство.
Император лишится тирольского серебра и золота, а также важнейших путей
доставки в Италию войск и вооружения, — убеждал Гайсмайер дожа и членов
Совета десяти.
—
Ваш план очень интересен, но не следует спешить. Мы вернемся к этому
вопросу позднее. А сейчас помогите нам отбить у императора занятую
им Кремону, — ответил дож. После ухода Гайсмайера Совет десяти продолжил
обсуждение.
—
Поддержка плана такого бунтовщика и еретика, как Гайсмайер, может
привести к тому, что папа Климент VII выйдет из союза с нами, — заявил
сенатор Барбариго.
—
Но тогда распадется вся Коньякская лига! — воскликнул сенатор Дандоло. —
Мы не можем рисковать, что на нашей границе возникнет второй фронт
с империей Габсбургов! Да и Франция, са мая сильная из наших союзников,
будет недовольна. Если начнется восстание в Тироле, то могут восстать
французские крестьяне. Король и так с трудом подавил прежний мятеж
в Эльзасе!
—
Да, несомненно! — усмехнулся Барбариго. — Слава Богу, мы-то за своих
крестьян можем не волноваться. Наши люди — не рабы своих господ, как
тирольцы. Они могут свободно охотиться и ловить рыбу.
—
Я согласен с вашими опасениями, господа! — подвел итог дож. —
Император и эрцгерцог слишком сильны, а мы и без того их раздразнили. Ведь
Гайсмайер — их злейший враг. Вы же знаете, что эрцгерцог недавно повысил
награду за его голову. С этого времени за его арест обещано 1600 гульденов, а
за убийство — 1000 гульденов!

—
Сумасшедшие деньги, — покачал головой Барбариго, и с решением дожа все
согласились.
Михаэль продолжал надеяться на поддержку Венеции. Однажды Петер Песслер
сказал ему:
—
Что мы тут делаем, Михаэль? За что воюем на чужой земле? Мы привыкли
сражаться в горах, а тут болота. Здесь и воздух-то чужой, какой-то тяжелый,
удушливый.
—
Пойми, Петер, без помощи Венеции сил для победы в Тироле не хватит. Наш
главный враг — эрцгерцог. А здесь мы воюем против его родного брата —
императора. Если мы победим, то ворота в Тироль и другие немецкие земли для
нас откроются. Да, у наших союзников цели не такие, как у нас. Ни император,
ни французский король не должны искать себе владений на итальянской земле.
Но здесь мы укрепим союз с Венецией, усилим свою армию, наберем военный
опыт. Это даст нам новые шансы на успех. А что еще нам остается делать?
Отказаться от восстания в Тироле? Распустить наше войско? Дать солдатам
превратиться в нищих, бродяг или разбойников?
Решение Михаэля поддержало подавляющее число бойцов. Осада Кремоны,
города в Ломбардии на берегу реки По, продолжалась больше месяца, и лишь 23
сентября 1526 года защищавшие Кремону войска императора капитулировали.
Это была трудная и долгожданная победа, решающий этап войны. В боях
«немцы Гайсмайера» сыграли ключевую роль. Почти три сотни габсбургских
ландскнехтов по собственной инициативе покинули армию императора и стали
солдатами Венецианской республики. Они выразили желание воевать только
под командованием Гайсмайера. Его военный талант и дисциплина солдат
принесли Михаэлю величайшее уважение не только Венеции, но и ее
союзников, а папа римский доверял ему больше, чем герцогу Урбинскому —
главнокомандующему войсками лиги.
В триумфе по случаю победы Михаэль не мог участвовать вместе со своими
солдатами. Незадолго до этого в болотистой местности он заболел и был
в тяжелом состоянии доставлен в город Брешию для лечения. Очевидцы
говорили, что у него жар, лихорадка, но это, по-видимому, была форма малярии.
К тому же в то время Михаэль находился и в состоянии душевного кризиса.
Несмотря на военные успехи, его предложения о вторжении в Тироль Венеция
продолжала отвергать. Организм командующего был ослаблен: годы
величайшего напряжения не прошли бесследно. Так часто бывает: беда
не приходит одна.
Вскоре после его переговоров с дожем в Венецию прибыл посланник
Фердинанда, бывший каноник Бриксена Грегор Ангерер, получивший от
эрцгерцога деньги для выплаты их убийцам Гайсмайера. Но эти деньги никак не
удавалось использовать. Наконец 500 гульденов были предложены врачу,
который ле чил Михаэля.
Придворный совет в Инсбруке счел идею отличной. Врач может не бояться ни
телохранителей Гайсмайера, ни мести со стороны его сторонников. «Столько
денег вы и за много лет не заработаете! — уговаривали врача. — Дело-то

нехитрое: под видом лекарства дать яд или при кровопускании выпустить крови
побольше! Вы же опы тный доктор, вас учить не надо». Сумма была такой
внушительной, что врач вначале растерялся и обещал подумать. Но потом
все же ответил, что нарушать клятву Гиппократа не собирается.
Михаэлю пришлось долго лечиться, прин имать грязевые ванны. В ноябре
он смог вернуться к своему войску. За это время кое-кто дезертировал, да и
дисциплина расшаталась, но Михаэлю быстро удалось навести порядок. Его
армия выросла уже до двух тысяч человек. Наконец Гайсмайер счел, что нас тал
удобный момент, которого он ждал так давно. Он твердо потребовал от дожа
Андреа Гритти поддержать вторжение в Тироль.
Посол Франции передал дожу письмо своего короля против этого плана. «Этого
Гайсмайера не только Габсбурги боятся, но и французский король, наш
могущественный союзник!» — удивлялся Гритти. Он заявил, что не может
содействовать крестьянской войне за границей. В августе 1527 года Михаэль
решил уйти из венецианской армии. Его заслуги были признаны Венецией —
командующему присудили пожизненную ежегодную пенсию в 300 золотых
дукатов (дукат был равен гульдену).
Иначе сложилась судьба Петера Песслера. Он вместо службы в армии Венеции
предложил Гайсмайеру другой план:
—
Михль, мы можем разбиться на небольшие группы, отсюда совершать набеги
на Тироль и снова скрываться в Венеции!
—
Это будут булавочные уколы для правительства Тироля. Так мы развалим
армию и загубим восстание. А на какие деньги ты будешь содержать отряд?
—
Богачи найдутся — на наш век хватит. Их не жалко ощипать.
—
То есть жить грабежом?! — возмутился Михаэль.
—
А хоть бы и так, Михль! У нас святая цель — справедливость и равенство.
Какая разница, какими средствами?
—
Ты ошибаешься, Петер! И не ты один! Иногда так рассуждают очень умные и
образованные люди. Например, Никколо Макиавелли пишет в своей книге:
«Цель оправдывает средства». Но низкими средствами не прийти к высокой
цели...
После того как Михаэль заболел, Петер вместе с приятелями сбежал из армии,
организовал маленький отряд и начал действовать по собственному плану. Эти
люди не зависели от Венеции и воевали против феодалов в Тироле. Весной
Песслер оказался в тюрьме, но не у Габсбургов, а в Венеции. Ходили слухи, что
он убил двух человек на ее территории. Только благодаря заступничеству
Гайсмайера Песслер вышел на свободу. Он снова сформировал отряд из 18
боевиков в венецианском городке Венцоне, укрылся под защитой стен крепости
и стал нападать оттуда на дворянские усадьбы в Тироле, монастыри и торговые
караваны.
От имени эрцгерцога за голову Песслера была обещана награда в 200 гульденов.
Убийце, кроме того, пообещали простить все старые грехи и позволить

безнаказанно вернуться домой. Приманка быстро сработала. В середине октября
1527 года Песслера в Венцоне застрелил один из его близких друзей Лукас
Визер, участник крестьянского восстания. Убийца бежал в Тироль и получил
там награду. Но вернуться в свой родной город Верфен ему не удалось, потому
что кардинал Ланг, архиепископ Зальцбургский, ни при каких обстоятельствах
не позволял участникам восстания избежать наказания. Простые люди Визера
ненавидели. Он был вынужден от всех прятаться и пробираться под охраной
стражников тайными путями.
Михаэль Гайсмайер узнал об убийстве Песслера вскоре после своего ухода
с военной службы. Это был тяжелый удар — потеря бесстрашного боевого
товарища, известного всем в Тироле. Его гибель послужила Михаэлю
предупреждением.
После отставки этот упрямый и свободолюбивый человек откладывает свой
план на будущее, возможно, далекое, но все равно не отказывается от него.
Вместо тихой жизни на пенсии Михаэль поддерживает тесные связи не только
с Тиролем, но и с Цюрихом и Граубюнденом, где у него много друзей, с
вооруженными отрядами крестьян в горах. Некоторые из таких отрядов
не связаны с ним, но воюют за претворение в жизнь его проекта «Земли
Гайсмайера». Временами Михаэль выезжает за рубеж и продолжает вербовать
солдат для Венеции.
В Тироле и других альпийских странах о нем ходят разные слухи. Как-то раз
шпионы приносят правительству Инсбрука радостную весть: «Гайсмайер умер
от лихорадки», но она — увы! — не подтверждается. А что, если Гайсмайер
ушел из армии Венеции, чтобы развязать себе руки? Чтобы дож был ни при
чем? А вдруг восстание вспыхнет завтра?
Сколько еще осталось в стране сторонников Гайсмайера, еретиков и
бунтовщиков, всех этих агентов Венеции и других иностранных держав? Как
их всех искоренить? Ради обеспечения безопасности Тироля тратятся огромные
деньги — что может быть важнее для страны? Не покладая рук трудятся
чиновники, на столах растут горы бумаг, донесения шпионов... Гайсмайер,
опять этот Гайсмайер!
Власти Тироля проклинают его как преступника, разбойника и предателя
родины, который будто бы хочет завоевать Тироль и действует в интересах
Венеции. Они живут в постоянном страхе перед вторжением армии Гайсмайера.
В один из таких черных дней приходит сообщение из Боцена в Южном Тироле
(ныне Больцано в Италии): Гайсмайер будто бы пообещал жителям этого города
отведать вместе с ними пасхального ягненка.
Правительство в Инсбруке мечтает как можно скорее избавиться от этого
кошмара. Оно посылает гонца к Фердина нду. Наконец ответ получен . О нем
сообщает на заседании правительства советник Зигмунд фон Тун: «Великий
монарх наш, зиждитель мира в Европе, неусыпно пекущийся о благе подданных
своих, между прочими бесчисленными, ежедневно изливаемыми милостями,
повелел: обещать за голову изменника Михаэля Гайсмайера не только
однократное вознаграждение в 1000 гульденов, но и пожизненную годовую

ренту в 400 гульденов». Оказывается, Фердинанд обратился к Антону Фуггеру
с просьбой держать эту сумму для выплаты наготове.
«Будем же благословлять знаменитейшее имя монарха нашего, показывающего
свою щедрость и прозорливость! Невидимый перст Божий водил Его десницею,
когда Она начертала столь мудрое веление!» — вторит коллеге губернатор
Леонард фон Фёльс.
Объявление об этом расклеивают повсюду, в том числе и в Падуе, где живет
Михаэль. Однажды в таверне в Граубюндене крестьяне спросили двух гостей,
прибывших на конях из Италии: не слышали ли они, что случилось
с Гайсмайером и где он сейчас. Их беспокоит судьба крестьянского вождя.
И один из приезжих, Михаэль, неожиданно отвечает им: «Это я Гайсмайер. Мне
незачем стыдиться своего имени и скрывать его. Я не вор и не убийца, а
порядочный человек. Но мне пришлось покинуть мою родину, потому что
я истинный почитатель Евангелия».
Михаэль поселился в доме на окраине Падуи, и внешне его жизнь казалась
посторонним тихой и благополучной. Этот человек не ходил в церковь и почти
не общался с соседями. Ему было под сорок, но он уже поседел, сутулился
и походил на ученого. Подсылаемые к нему шпионы сообщали, что он будто бы
живет роскошно, как кардинал: ест из серебряной посуды, выезжае т из дома на
«турецком» жеребце в великолепной сбруе, и его сопровождают жена
Магдалена с сыном и четыре вооруженных всадника на белых конях.
Из зависти они преувеличивают. Между прочим, содержание четырех коней
оплачивала Михаэлю Венеция дополнительно к пенсии. Он был вынужден
вести такой образ жизни и так одеваться , чтобы достойно выглядеть: ему ведь
случалось вести переговоры с руководством Венеции и дипломатами других
стран. Правительство Тироля уже несколько раз подсылало к Михаэлю наемных
убийц, но они возвращались ни с чем. Гаймайера спасали не только
бдительность друзей, но и венецианская разведка, которая заранее
предупреждала его об опасности
В августе 1528 года, получив пенсию, Ми хаэль покупает в 10 милях от Падуи
поместье — дом в местечке Капоседа и обширные земельные угодья, состоящие
из нескольких десятков участков. В наследство от предыдущего хозяина
Михаэлю достаются около 20 нае мных работников, которые не были
крепостными. Будучи выходцем из крестьянской семьи, Михаэль с увлечением
занимается сельским хозяйством, хочет создать образцовую ферму для
разведения скота и сам отбирает для этого овец, коз и коров. Он стремится
осуществить те улучшения сельского хозяйства, которые он предлагал в своем
«Землеуложении Тироля», и берется за осушение болот. Здесь Михаэль создает
себе что-то вроде кусочка родины. Выезжая сюда из Падуи вместе с мужем
и сыном, Магдалена чувствует себя особенно счастливой. Как бы ей хотелось,
чтобы муж вернулся к мирной жизни! Но она по-прежнему готова
поддерживать Михаэля во всех его делах.
***

Тем временем ситуация в мире становится все более неблагоприятной для
осуществления восстания в Тироле. Летом 1529 года император Карл V добился
господства в Италии, и Коньякская лига распалась. В декабре того же года
Венеция заключила с императором мирный договор. Многолетняя война
привела к разорению казны воюющих стран, поля Италии были усеяны
трупами, и правителям пришлось менять курс. В руководстве Венеции
появились люди, которые стремились к сближению с императором. Для них
Гайсмайер был лишним человеком, препятствием на этом пути. Австрийский
эрцгерцог Фердинанд получил трон короля Чехии, а затем и Венгрии. Главный
враг Гайсмайера становился все более сильным.
В июле 1530 года Гайсмайер приехал в Цюрих для переговоров с Ульрихом
Цвингли, своим самым надежным союзни ком. В течение ряда лет Михаэль
поддерживал тесные связи с Цюрихом и пользовался здесь признанием и
уважением. Его встретили как желанного гостя и предоставили гражданство
Цюриха.
—
Мы благодарны тебе, Михаэль, за помощь в переговорах с Венецией, —
сказал Цвингли. — Хотя нашему посланнику не удалось склонить Венецию
к военному союзу, ты сделал для этого все возможное.
—
Жаль, что у Венеции был другой расчет. Ульрих, как ты оцениваешь
ситуацию?
—
Карл V собрал рейхстаг в Аугсбурге для примирения католиков и
протестантов перед лицом турецкой угрозы, но этой цели не добился.
Католическое большинство рейхстага не склонно к миру. Оно требует
преследования протестантов. Положение трудное, Михаэль. Против
швейцарцев, стоящих за иcтинную веру, выковали целую цепь. Я вырвал из нее
немало колец, но враги все еще пытаются затянуть эту цепь у нас на горле.
—
Да, опасность велика, Ульрих! После окончания войны в Италии у
императора руки развязаны. С его благословения всюду может начаться
преследование истинных христиан. Император хочет выглядеть посредником
в споре, а сам встал на сторону католиков.
—
Я не думаю, что он развяжет войну, Михаэль. Но в остальном я согласен
с тобой. Нам, сторонникам истинной веры, нужны союзники. На помощь
Франции и Венеции больше рассчитывать нельзя. Я в октябре прошлого года
встретился с Лютером в Марбурге, чтобы объединить наших сторонников.
Но Лютер оказался непримирим. Когда диспут кончился, Филипп Гессенский
призвал нас обоих жить в мире, как надлежит братьям. Я согласился и протянул
Лютеру руку. А он отказался пожа ть мне руку и заявил, что не может
воспринимать меня ни как единоверца, ни как брата.
—
Хуже некуда! — говорит Михаэль.
Трехдневную встречу вождей Реформации организовал князь Филипп
Гессенский. Этот противник Габсбургов хотел создать союз немецких и
швейцарских протестантов. Однако у Лютера и Цвингли остались разногласия
по религиозным вопросам, особенно относительно таинства евхаристии

(причастия). Почему они окончательно разошлись? Диспутанты были слишком
разными людьми. Цвингли был логичнее, рациональнее и этим раздражал
Лютера, который называл разум «блудницей дьявола». Вместе с тем он был
мягче и терпимее, чем Лютер.
—
Если император попытается заставить нас вернуться к старой вере, нам
нужно выступить против него, в союзе с протестантскими князьями и городами.
Михаэль, ты не отказался от своего плана осуществить в Тироле твой проект
конституции?
—
Нет, ни в коем случае. Правда, на восстание в Тироле сейчас трудно
рассчитывать. Мне понадобится завербовать больше солдат, чем я планировал
раньше.
—
Я противник такой вербовки, при которой люди готовы воевать за любого,
кто больше заплатит. Но мы с тобой, Михаэль, защищаем правое дело. Нашей
вере угрожает смертельная опасность, и я с тобой согласен.
Цвингли и Гайсмайер составили новый план нападения на Тироль. С севера
будет наступать армия князя Филиппа Гессенского. Из Цюриха через Бодензее
выступит Цвингли при поддержке протестантских городов южной Германии
Констанца и Линдау. Гайсмайер со своим войском двинется в Тироль
из Граубюндена . Нужно собрать армию в 18 тысяч человек. Может быть теперь,
наконец, мечта Михаэля сбудется?
Воодушевленный поддержкой Цвингли, Гайсмайер уехал в Граубюнден, чтобы
привлечь своих друзей к подготовке нового плана. Вначале он на несколько
дней прибыл в Кур, где планирует поговорить с французским посланником.
Там же случайно оказался его старый приятель Теофраст Гогенгейм, которого
теперь чаще называли Парацельсом. В доме одного из знакомых Михаэля
им удалось встретиться. Здесь они могли беседовать совершенно откровенно,
как прежде, ничего друг от друга не скрывая.
***
—
Здравствуй, Тео! Тебе передавал привет Лео Юд!
—
О, Лео — мой лучший друг в Цюрихе. Я рад тебя видеть, Михль! Мне
кажется, ты за это время изменился. И я, наверное, не меньше?
Ему показалось , что Михаэль постарел. А тот обнаружил, что Теофраст чем-то
сильно расстроен. Никогда прежде он не выглядел таким разбитым и
подавленным. Но Михаэль не подал виду, что он это заметил.
—
Да, Тео, жить становится труднее. Но, как видишь, иногда судьба
преподносит нам приятные сюрпризы. А ты живешь в Санкт-Галлене! У тебя
там много друзей?
—
Нет, я скорее одинок. У меня только один новый приятель — купец
Бартоломеус Шовингер. А как дела у тебя? Прошло всего пять лет, Михль, но
ты многого добился! Стал гражданином Цюриха, прославленным полководцем,
встречаешься с нашим магистром Цвингли и дожем Венеции!

—
Спасибо, Тео, но твоя слава больше. О тебе говорят, что ты владеешь
великим магистерием и можешь вылечить от любой болезни.
—
Нет, Михль, это преувеличение. В Базеле я не смог вылечить от чумы Ганса
Денка, моего друга. Это один из лучших людей, которого я когда-либо встречал.
Поразительно, как много существует страданий, невероятно тяжелых и при этом
таких разных! Меня восхищает искусство медицины. Но иногда вдруг кажется,
что я бессилен против природы, зубную боль, и ту не в силах исцелить...
Послушай, Михль , я видел объявление, что за твою голову обещаны деньги.
Какая подлость!
—
Да, правительство Тироля потребовало от Венеции выдать меня, но получило
отказ.
—
Ты стал своим в Венеции, Михль? Республика тебя поддерживает?
—
Да... Но все не так просто. Мои враги в Венеции недавно потребовали
лишить «немца–лютеранина и еретика» Гайсмайера военной пенсии, однако
дож и сенат отказались это сделать.
—
А у тебя ес ть надежная охрана?
—
Приходится все время быть настороже. Такая мне выпала судьба — смотреть
в лицо смерти. Cказано в Священном Писании: «Господь мне помощник, и
не убоюсь: что сделает мне человек?» У меня есть свое дело, и на плечах
семья — я не имею права уйти слишком рано. Но каждый день думать об
опасности невозможно. Я оставил в доме лишь пару слуг. Да и они заняты
не столько охраной, сколько помогают мне в работе на ферме. Мы разводим
скот.
—
Наверное, и коней? Ты же всегда ими интересовался!
—
Да, у меня прекрасный конь. Я купил его в Падуе у приятеля Джа кометто
Кавалькаторе, торговца лошадьми. У нас с Магдаленой много друзей, но среди
жителей Падуи, где мы живем, почти никого. Джакометто не интересуется
политикой и ничего не читает. С ним можно говорить только о лошадях, но
в них он знает толк. Он славный парень и часто к нам заходит. Торгует ловко,
может достать все, что угодно, для него нет границ.
—
Ему можно доверять?
—
Безусловно! Он очень ко мне привязан. Я спас ему жизнь.
—
Вот как! А что с ним случилось?
—
Мы познакомились давно. Я тогда служил у губернатора и помогал ему
купить коней. Мы с Джакометто ехали вместе в горах. Его конь споткнулся,
Джакометто упал и сильно разбился. Я отвез его домой, нашел ему врача
и ухаживал за ним. А как дела у тебя, Тео? Ты по-прежне му хочешь повернуть
медицину на новый путь?
—
Да, хочу. Но чувствую себя довольно паршиво. Публикацию моих книг
запретили на целых шесть ле т. В науке остается так много неизвестного, а мне

не дают поделиться тем, что я знаю! У меня появилось предчувствие близкой
смерти.
—
Держись, Тео, не сдавайся! Я слышал, как ты в Базеле боролся с эпидемией
чумы. Ты все время был рядом со смертью, но она тебя не затронула.
—
Да, это была трагедия. Люди не хотели выдерживать карантин. Они
говорили: «Бог наказывает нас, значит, мы это заслужили. А что, если эта
эпидемия никогда не кончится?»
—
Неужели ты не боялся смерти?
—
У меня не было ни минуты свободного времени, чтобы об этом подумать.
Впрочем, у меня его и теперь почти нет. Этот проклятый запрет, все мои
несчастья — из-за Фуггеров! Вот что значат большие деньги! Порой берет такое
отчаяние, что хочется оставить свое ис кусство, все бросить. Там, где все
подчинено деньгам, где нет честного суда, нет уважения к науке, никогда
не будет настоящей медицины!
—
Фуггеры и для меня враги. Они присвоили себе особые права и грабят
Тироль. Да, миром правят деньги. Некоторые из-за них готовы на всё. Власть
должна следить, чтобы богатства не скапливались в руках немногих. Я ищу
союзников, чтобы поднять восстание в Тироле.
—
Михль, ты считаешь императора и эрцгерцога своими врагами?
—
Да, Тео.
—
Но церковь учит, что всякая власть от Бога.
—
Это не совсем верно. Когда я учился в Бриксене, мне рассказали о Николае
Кузанском. Этот епископ Бриксена в давние годы учил, что народная воля
божественна. И папа, и король — только ее носители. Из этого следует, что
государь должен быть отцом для своих подданных. Богу угодно, чтобы власть
обеспечила людям достойную жизнь. Если она этого не делает, они вправе
ее сменить.
—
И жить без монарха?
—
Да. Взгляни на Цюрих в Швейцарии или твой Санкт-Галлен. Им не нужен
пожизненный правитель с неограниченной властью. Бургомистра и совет
жители выбирают, власть меняется, и это идет людям на пользу. Мой Тироль
должен стать республикой крестьян и шахтеров. Они будут сами выбирать себе
правителей.
—
Но, Михль, подумай, сколько людей и земель в руках императора! Разве
можно победить такую силу?
—
Ты полагаешь, я взял на себя непоси льную задачу? Но ты сам, Тео, всю
жизнь борешься с существующим порядком вещей. Ты тоже пытаешься
совершить невозможное!
—
Почему, Михль?
—
Потому что ты постоянно воюешь со смертью, а человек смертен. Так уж все
устроено.

—
Но, может быть, когда-нибудь жизнь удастся продлить?
—
Я в этом уверен. Благодаря тому, что мы сделаем ее достойной и
справедливой. Наши дети и внуки должны жить лучше нас. Если мы этому
способствуем, значит, что бы с нами ни случилось, живем не зря.
—
Я согласен с тобой, Михль! Хотя у меня детей нет. Так легче заниматься
своим главным делом. А тебе не мешает семья? Сколько у тебя детей?
—
Нет, Тео, семья меня всегда радует. Мы с Магдаленой помогаем друг другу.
У нас прекрасные дети. В твоих словах есть резон. Но, я думаю, тем, у кого ес ть
дети, свойственно больше заботиться о будущем.
—
Как вы проводите свободное время?
—
В церковь на службу я не хожу, и в Падуе на нас косятся — это же город
католиков. Но я пригла шаю в дом священника. Иногда при ходят друзья. Я
предлагаю им и моим домашним делать доклады по трудам Лютера и Цвингли,
и мы их обсуждаем.
—
А что ты читаешь, Михль?
—
Я читаю много, но чаще всего Евангел ие.
—
Евангелие? Но ты же, Михль, его давно прочел?!
—
Оно всегда побуждает к размышлениям. Я могу это тебе показать. У тебя
есть Евангелие?
—
Разумеется!
—
Будь добр, открой его на любой странице, ткни пальцем наугад и прочти!
—
Хорошо! Деяния, гла ва десятая. «В Кесарии был некоторый муж именем
Корнилий, сотник из полка, называемого Италийским, благочестивый
и боящийся Бога со всем домом своим, творивший много милостыни народу
и всегда молившийся Богу», — читает вслух Теофраст. — Удивительно! Тут
кое-что похоже на тебя, Михль! Ты тоже военачальник, живущий не у себя
на родине, а в Италии. Это, должно быть, трудно?
—
Да, Тео, он был в этой стране чужим. Но все равно совершал много добра
и боялся Бога со всем домом своим. Это означает, что его вера была не только
в душе, но и распространялась вокруг.
—
А ты, Михль, поступаешь так же?
—
Я стараюсь. Милостыню подаю, хотя, может статься, не так часто, как
следовало бы. Но я помогаю многим. Мы с Магдаленой приняли в дом
бездомного и одинокого художника. Он стал нашим другом, членом нашей
семьи.
—
Ты теперь землевладелец! Ходит молва, что ты стал сказочно богат!
А раньше ты вроде не любил богачей!
—
Рассказы о моем огромном богатстве — басни, Тео! Мне приходится много
тратить. Впрочем, все люди должны быть богатыми — в этом нет ничего
плохого. Я не против богатых, если они не угнетают бедных. Я против знати и

сословных привилегий. Знатное происхождение обычно отвращает людей
от труда. Впрочем, Тео, что толковать обо мне? Лучше расскажи -ка мне о твоих
делах подробнее.
И Теофраст рассказывает Михаэлю о недавних событиях в Нюрнберге и Санкт-
Галлене. Он дотошно расспрашивает приятеля о здоровье его и Магдалены.
Оказывается, что Гайсмайера до сих пор иногда мучают приступы болезни.
Теофраст дает ему советы, снабжает приятеля своими лекарствами, и они
расстаются, чувствуя себя сильнее, чем прежде. «Правильно говорят, что
дружба удваивает радость, а горе делит пополам, — думает Теофраст. —
Мы радуемся успехам друг друга, а поделившись своими бедами, меньше
печалимся».
***
В августе 1531 года в небе над Санкт-Галленом появилась комета, напугавшая
многих. Она возникала лишь раз в 75–76 лет, но об этом все узнают намного
позднее и назовут ее кометой Галлея. Ночью в тишине Теофраст разглядывал
эту яркую хвостатую звезду. Он был знатоком метеорологии, сос тавлял
астрологические прогнозы и предсказыва л будущее. Опубликовать их было
проще, чем труды по медицине. Не случайно имя «Парацельс» впервые
появилось на обложке составленного Теофрастом календаря «Практика
о грядущих событиях в Европе», который был издан в Нюрнберге за два года
до этого. Вскоре после кометы произошло землетрясение, а потом в небе над
Боденским озером появилась необычная радуга.
Всем этим событиям Теофраст дал свое толкование и сопроводил его
пророчествами. В сочинении о комете он написал, что в грядущей войне Бог
поддержит не ту партию, которая находится на стороне истины. «Троны
поколеблются, и один предводитель умрет за свою страну... Это обернется
тяжелыми последствиями для всех его сторонников», — предсказывал
Парацельс. В 1531 году он послал свои предсказания Лео Юду. Посвятив их ему
и «нашему многоопытному магистру Ульриху Цвингли», он просил их
прочитать и опубликовать в Цюрихе. Юду были близки крамольные
философские взгляды доктора, и прогнозы Теофраста были сразу же
напечатаны — это был смелый пос тупок. Сочинение о комете сразу же
появилось в книжных лавках, но Цвингли, безмерно занятый, не придал
сочинению Теофраста особого значения. В ученом мире к словам швейцарского
пророка тоже не проявили особого интереса.
Например, скептически отнесся к ним городской врач Санкт-Галлена Иоахим
фон Ватт по прозвищу Вадиан, известный ученый, поэт, политик и главный
реформат, который пользовался в городе непререкаемым авторитетом. Он
не стал читать «книжечку врача Теофраста», а написал письмо своему другу
Клаузеру в Цюрих с просьбой дать ей «трезвую оценку» и «рассудить,
по праву ли эта книга издана».
Многие города Швейцарии оказались на стороне протестантов, но пять горных
(«лесных») кантонов остались в католической вере и заключили союз
с Габсбургами. На их территории протестантов жестоко преследовали и

проповедника из Цюриха сожгли на костре. Дело дошло до войны. Армия
католиков двинулась на Цюрих, и другие протестантские города не пришли ему
на помощь. 11 октября 1531 года в битве под Каппелем 7–8 тысяч католиков
сражались против двухтысячного цюрихского войска.
Лео Юд был слабого здоровья и не мог воевать. Он безуспешно пытался
отговорить своего друга Ульриха от участия в битве. Цвингли вышел на поле
боя лишь как священник, чтобы вдохновить воинов и разделить судьбу своих
сограждан. Войско протестантов было разбито, погибли 500 человек, и в том
числе Цвингли. Его труп католики четвертовали, сожгли и надругались над его
прахом. Через две недели другие протестантские города в битве при Губеле
потерпели поражение и потеряли 800 человек убитыми. Печальное
предсказание Парацельса в его сочинении о комете сбылось.
Цвингли мертв! Эту весть многие воспринимали, как конец света. «Последнего
друга и лучшего союзника у меня больше нет! — сокрушался Михаэль
Гайсмайер в Падуе. — Без него мой план в Тироле неосуществим. А сколько
сил и труда было затрачено!»
Но Михаэль не отказался от участия в политике. Он подружился в Падуе с
сыновьями Филиппо Строцци , банкира и аристократа из Флоренции. Семья
Строцци была вынуждена бежать из Флоренции, где к власти при помощи
Габсбургов пришла династия Медичи. Строцци были сторонниками свободы и
республики и продолжали борьбу, а Гайсмайер помогал им. Они предложили
ему поселиться в их дворце на окраине Падуи. Дом Михаэля стал местом, где
встречались противники Габсбургов. Тем временем влияние его врагов в сенате
Венеции усиливалось, и он не мог чувствовать себя в безопасности.
***
Михаэль был счастлив в семейной жизни. Он жил в Падуе со своей женой
и четырьмя детьми — у него были сын и три дочери. С ними жили и два
племянника — Михаэль взял к себе детей казненного брата Ганса. Вместе
с ними в доме проживали еще одинокий художник, которого хозяе ва приютили,
и пара слуг, которые одновременно являлись охранниками.
Ранним утром 15 апреля 1532 года вся се мья Михаэля еще спала, а он уже
поднялся. В ворота неожиданно постучали.
—
Кто там?
—
Это я, синьор Гайсмайер, Джакометто Кавалькаторе.
—
А что случилось? Почему так рано?
—
Я привез вам прекрасные уздечки для ваших коней. Как раз такие, как
вы просили. Но мне надо уезжать по делам. Я тороплюсь.
—
Заходи, Джакометто! — Михаэль открывает дверь. Вместе с Кавалькаторе
входят двое незнакомых мужчин.
—
О Джакометто, так ты не один! Кто это с тобой?

—
Знакомьтесь, синьор Гайсмайер! Это мой зять Федерико Граджини и его друг
Луиджи Тровато. У меня с ними общее дело — мы едем в Виченцу. Уздечки
надо примерить. Открой-ка конюшню, Бастиан! — попросил Джакометто слугу
Гайсмайера.
Все вместе вошли в конюшню. Кавалькаторе стал разглядывать миску с солью
для коней.
—
Бастиан, куда это годится?! Слишком крупные куски! Ступай-ка на кухню —
ее надо хорошенько растолочь! И помельче, как следует! — требует торговец.
Бастиан уходит. Хозяин дома примеряет коню уздечку — отличная работа!
Но вдруг Михаэль падает — удар кинжалом в спину наносит ему Джакометто, и
тут же на хозяина набрасываются с ножами его спутники. Гайсмайер падает
и умирает в луже крови. Входит слуга Бастиан с солью, и его ждет та же участь.
Его пронзительный крик «Помогите!» слышит художник, живущий в доме
Михаэля. Но и этого свидетеля убирают. Убийцы снимают с трупа Гайсмайера
золотую цепочку и серебряный кинжал с пояса. Они беспрепятственно
выбегают из дома, а за воротами их ждут трое товарищей. Все мигом садятся
на коней и скрываются в неизвестном направлении.
Племянник Гайсмайера Клаус послал слугу за городской стражей. Вслед за
стражниками пришел чиновник, который подтвердил, что смерть была
насильственной. На теле Гайсмайера обнаружили больше 40 колотых и резаных
ран — не по числу ли прожитых лет? «Кто убийца?» — задали вопрос
художнику. Тот еще дышал и перед смертью успел выговорить: «К-
Кавалькаторе. Т -трое...» Торговец лошадьми Джакометто Кавалькаторе? Позже
выяснилось, что убийцами были еще два итальянских солдата из императорской
армии, которые проникли в дом с его помощью.
Убийца — свой человек в доме Гайсмайера? Как это могло случиться? Никто
не знал, что Кавалькаторе попал в долги. А двое других приехали и сказали ему:
«За голову Гайсмайера обещают кучу денег. Ты проведешь нас в дом. Деньги
поделим, только не вздумай оставаться с чистыми руками». — «Но он спас мне
жизнь!» — «Брось миндальничать! Станешь человеком, купишь себе дом
и усадьбу в Неаполе». И он согласился.
Глава администрации Падуи Бадоэр тотчас же отправил подробнейший отчет о
преступлении дожу, но сам не пришел в дом Гайсмайера — он не любил этого
еретика. Трое убийц сбежали в Неаполь. Венеция их не преследовала и не
потребовала их выдачи: хорошие отноше ния с императором и эрцгерцогом
были ей нужнее, чем Гайсмайер. Михаэль стал лишним для Венеции , и его
больше не предупреждали об опасностях.
Магдалена осталась с шестью детьми и почти без денег. Слухи, пущенные
врагами о том, что Михаэль обогатился благодаря грабежам, были ложью.
Но хуже всего было то, что труп «еретика» отказывались похоронить
на кладбище по христианскому обряду. Жена написала просьбу на латыни о его
погребении — это было единственное, о чем она просила власти Венеции:

«Достославнейший дож и достопочтеннейшие отцы сенаторы! У меня нет более
никого, кто сжалился бы надо мной и позаботился обо мне. Только на Вас
остается мне уповать, на Вашу милость и милосердие. Увы, мой дорогой муж
был убит самым жестоким и коварным образом в собственном доме. Так я,
несчастная, в этот час стала вдовой. Мой любимейший муж и Ваш вернейший
слуга, который только что был жив и невредим, вдруг оказался убит и
искалечен, с бесчисленными ранами на теле, и я увидела его таким своими
глазами. О, попранные благочестие, справедливость и вера!
Священники утверждают, что мой муж был еретиком и по этой причине
не заслужил могилы среди других христиан. На самом деле, мой муж никому
не уступал в благочестии и вере. Ибо он читал Священное Писание, чтил заветы
и заповеди и велел крестить наших детей в храме Святой Софии. Он не посещал
церковь лишь потому, что был вынужден защищаться от нападений . Я прошу
Вашей помощи в моем величайшем бедствии — сжальтесь надо мной.
Я умоляю Вас проявить Ваше благочестие и милосердие. Господь, который
только что увидел меня вдовой и моих детей сиротами, увидит свыше и Вашу
доброту ко мне. Магдалена, вдова Михаэля Гайсмайера, Вашего слуги».
Письмо Магдалены, потрясенной смертью мужа, не могло не произвести
впечатления на дожа и сенаторов. Ей разрешили похоронить Михаэля так, как
она просила. Магдалена сразу продала поместье в Капоседе по цене намного
ниже реальной стоимости и вместе с детьми уехала в Цюрих, где она могла
надеяться на помощь сподвижников Цвингли. Так в 43 года оборвалась жизнь
Гайсмайера. О его гибели рассказал Теофрасту Лео Юд.
Получили ли убийцы Гайсмайера обещанное вознаграждение? Они сразу же
обратились к правительству в Инсбруке с такой просьбой. Фердинанд полагал ,
что обещание следует выполнить, — оказалось, что он знает убийц. Но
в Инсбруке заявили, что они действовали из корыстных соображений и поэтому
не заслуживаю т награды. В результате убийцы не получили ни гроша — должно
быть, из-за того, что заказчики боялись показать всему миру свои руки ,
запятнанные кровью.
***
Теофраст в это время жил в Санкт-Галлене. Иногда ему доводилось
путешествовать по окрестностям Боденского озера. Он побывал в старинном
Констанце и маленьком уютном Юберлингене. Живописные пейзажи радовали
глаз: по берегам раскинулись луга и фруктовые сады. Солнце здесь светило
часто и подолгу. Благодаря особому климату росли субтропические растения и
восхитительные цветы. 28 октября 1531 года доктор с интересом наблюдал, как
над Боденским озером с юга на се вер протянулась громадная радуга. Она
указывала в ту сторону, откуда два месяца назад появилась комета.
В сочинении о радуге Теофраст попытался объяснить ее образование
и пророчил, что это новое знамение — си гнал мира. Оно отменило угрозу
катастрофы, которую предвещала зловещая комета. Сбылось ли это
предсказание, связанное с радугой? В конечном счете в Швейцарии на
большинстве территорий преимущество оказалось у католиков, но протестанты

сохранили свою веру. В 1534 году они добились успехов: князь Филипп
Гессенский, один из руководителей протестантского союза князей и городов
Германии, победил короля Фердинанда и католиков в битве при Лауффене.
Теофраст побывал в крепости Хоэнтвиль и там предсказал протестантскому
герцогу Ульриху Вюртембергскому возвращение его родных владений,
утерянных им 15 лет назад. Вскоре герцог вернул себе Вюртемберг и все свои
княжеские привилегии. За это он щедро наградил Парацельса.
Ульрих Вюртембергский проявил себя активным сторонником протестантской
веры и в это время воевал за правое дело, однако слыл обманщиком,
кровопийцей, грабителе м и разбойником. Герцог был умен, ловок и силен,
но вместе с тем груб, лжив, упрям и мстителен. В молодости он разорил страну
и в 1515 году убил своего друга, шталмейстера Ганса Гуттена. Герцогу
нравилась его жена, и он из ревности устранил соперника. Брат убитого,
знаменитый Ульрих фон Гуттен назвал герцога чудовищем и позорным пятном
на имени швабов. Герцог восстановил против себя императора и дворянство и
не случайно на время лишился своих владений. С таким неприятным человеком
Парацельсу раньше не приходилось иметь дело. Но он нуждался в деньгах, и
предсказание судьбы Ульриху Вюртембергскому оказалось для доктора
выгодным.
В своих богословских и астрологических трудах Парацельс задумывался
о судьбе Швейцарии: «Если Бог лишает государство своего покровительства, он
в дальнейшем попустительствует его разделению». Мир не может быть
счастлив, если в нем все продается и покупается. Голоду, войнам, произволу и
религиозным разногласиям не должно быть места.
Интерес к астрологии, божественным сигналам во сне или при созерцании
природы не оставлял Теофраста всю жизнь. В 1535–1536 годах он написал
сочинение «Пророческий проект», посвященный явлениям, связанным с магией
и даром предвидения. В нем он отмечал, что любые виды предсказаний
подчиняются законам природы: «Вокруг нас есть много такого, чего мы нашими
глазами не видим... Почему дует ветер? Кто может оценить его подвижность,
даже если он движется вокруг видимых предметов — деревьев, стен и башен?
Как измерить его силу? Как это предсказать?»
В 1536 году Парацельс опубликовал небольшое сочинение «Прогноз будущего
на 24 года». Но детальные прогнозы он дал только на 1537, 1538 и 1539 годы.
А его прогнозы на далекие годы вперед позволяли читателям толковать их
по своему усмотрению. Теофраст, в частности, предсказывал , какие страны
будут более или менее воинственными. Например, «Германия окажется в
состоянии войны, а Франция и Анг лия будут призывать к миру...». Он
предупреждал, что в будущем неожиданно прольется много крови.
Пророчества Теофраста сопровождались размышлениями о падении нравов:
«Больше нет ничего волшебного, а есть только шлюхи и распутники, грабители
и воры». Парацельс как-то сказал, что у Христа был лишь один Иуда из 12
учеников, а среди его современни ков наоборот — среди 12 человек в лучшем
случае найдется один праведник. Его критическое отношение к окружающему

и трудные обстоятельства жизн и сопровождали и усиливали друг друга.
Он мечтал о возвращении добрых древних времен, когда правители были
мудрецами, и призывал людей к евангельс кой, истинно христианской жизни.
Собственно говоря, думал Теофраст, к этому стремился и его друг Михаэль
Гайсмайер, только он выбрал чуждый ему путь вооруженной борьбы.
Парацельс немало рассуждал об отношениях между Германией и Францией.
Ссылаясь на положение и волю небесных созвездий, он, в частности, пророчил:
«Человек, пришедший из Франции, овладеет Священной Римской империей
германской нации. Человек этот... назовет себя императором, вернется
во Францию , будет причиной многих невзгод, но не удержит за собой ничего...
Не следует думать, что он сделается властелином Европы... но созвездия
подвигнут его на эти поступки». Толкователи расценивают это как появление
Наполеона через несколько веков. Некоторые из них уверяют, что Парацельс
будто бы предвидел и дальнейшее развитие отношений между этими странами
вплоть до поражения Германии в Первой мировой войне в XX веке.
Прогнозы Парацельса и их толкования не так-то просто читать. Надо знать,
например, что Львом он называл папу римского, а Гиперборея — это древняя
загадочная страна Севера, которую кое-кто из наших соотечественников
отождествляет с Россией. В Интернете встречаются упоминания о прогнозах
Парацельса по отношению к России. Великий провидец будто бы предсказал,
что Московия возвысится над всеми странами. Ее жители познают и сильный
упадок, и грандиозный расцвет. «В этой стране гиперборейцев, о которой никто
никогда не думал, что там может случиться что-то великое, воссияет
Божественный Свет... и его увидят все жители Земли». По словам Парацельса,
золотой век для русских наступит через 500 лет после его смерти, то есть
в 2041 году и будет продолжаться до 2091 года.
Прогноз золотого века мог бы порадовать и ободрить российских читателей.
Не хотелось бы огорчать их тем, что все это основано на рассуждениях
американских оккультистов. А те ссылаются на книгу Парацельса «Оракул» —
но таковой нет в академическом собрании его сочинений. Проходят века,
а легендам о Парацельсе не видно конца, и это побуждает задуматься о
необходимости реальной оценки его деятельности.
Сочинения Теофраста с предсказаниями будущего печатались и покупались, в
то время как его главные медицинские труды оставались для современников
неизвестными. Астрологические пророчества всегда интересовали людей и в
то время были для врачей обычным способом заработка. Оправдывались ли эти
прогнозы?
В 1523 году придворный врач императора Георг Танштедтер напророчил, что в
следующем году Вена погибнет. В городе началась паника, люди бросали свои
вещи и спасались бегством. А когда ни конца света, ни наводнения не
случилось, тот же доктор на следующий год предсказал, что в Вене ничего
плохого не произойдет. За это жи тели приносили ему цветы и подарки —
он стал всеобщим любимцем. Прославленный Нострадамус, или Мишель
де Нотрдам, тоже был врачом, но вошел в историю как знаменитый

предсказатель. Парацельс не снискал такой славы пророка. Его прогнозы все же
свидетельствуют о том, что он руководствовался не только расположением
звезд, а умел анализировать развитие событий и деятельность их главных
участников, определять направление изменений в будущем.
***
Вернемся к пребыванию Теофраста в Санкт-Галлене в 1531 году. Когда
он появился в городе, бургомистр Кристиан Штудер был старше 70 лет,
несколько месяцев прикован к постели и смертельно болен. Наши
современники, избалованные успехами медицины, привыкли от многих недугов
избавляться быстро. А в те давние времена люди страдали даже самыми
простыми болезнями долго и на смертном одре могли находиться месяцами или
годами. Штудер нуждался в личном враче. Обязанности бургомистра временно
исполнял авторитетный городской врач Иоахим фон Ватт (Вадиан), и, казалось
бы, Штудер должен обратиться именно к нему. Однако Штудер и Вадиан были
очень разными людьми и не питали друг к другу симпатии. Вадиан после ухода
Штудера избирался на пост бургомистра каждые три года, вплоть до самой
смерти. Штудер был когда-то простым солдатом в армии французского короля,
человеком простым и практичным, а Вадиан — известным ученым, реформатом
и поэтом. Остальные врачи и лекари в городе не имели ни опыта, ни репутации,
чтобы им можно было доверить лечение главы города.
Выход нашелся — купец Бартоломеус Шовингер, женатый на дочери Штудера,
предложил тестю пригласить на эту роль известного врача и своего приятеля,
с которым он занимался химическими опытами, — доктора Теофраста. Тот
поселился в доме Штудера и ежедневно следил за его здоровьем. Организм
больного был уже настолько изношен, что доктору оставалось лишь
поддерживать его и избавлять от лишних страданий. Уход пациента из жизни
нужно было сделать спокойным и безболезненным. Доктор справлялся с этой
задачей и прожил в доме больного в Санкт-Галлене больше семи месяцев —
до тех пор, пока пациент не умер. Все это время Теофрасту был предоставлен
необычный для него домашний уют. Жена Штудера Елена была прекрасной
хозяйкой. Семья бургомистра жила дружно и богато. Других больных
у Теофраста было мало: его право заниматься в городе врачебной практикой
было ограничено.
Наверное, доктор в таких условиях прекрасно отдохнул? Ах, если бы! Близко
знавшие его люди рассказывали, что и в Санкт-Галлене Теофраст работал очень
интенсивно и спал лишь несколько часов в сутки. Он сваливался на кровать
и засыпал, как убитый. Чем же он больше всего занимался? В Санкт-Галлене
активность Парацельса cнова достигла вершины — после Базеля это был второй
период подъема в его жизни и творчестве. Здесь он закончил свои самые
главные, капитальные медицинские сочинения. В отличие от Базеля здесь он
не мог позволить себе нанять кого-то и диктовать, так что писать эти
объемистые многотомные труды ему пришлось самому.
В результате появились два начатых раньше труда. «Парагранум» был посвящен
основам врачебного искусства, а «Опус Парамирум» — философии медицины.

В последнем речь шла о трех элементах, из которых состоит весь материальный
мир. К ним Теофраст добавил новый труд «Парамирум» из нескольких томов.
В этих сочинениях сведения о медицине, как и прежде, сочетались с
космологией, магией и политикой.
Голова автора этих трактатов всегда была полна планов, а походная сумка —
заметок для новых книг. Странствуя, Теофраст вел записи для своих сочинений
о медицине, природе и Вселенной. Будучи холериком, фанатиком и одержимым
трудоголиком, он захлебывался от всего, что видел, от потока фактов и идей,
которые он пытался как можно быстрее перенести на бумагу. Поэтому он не
перечитывал своих рукописей, не редактировал их, а полностью доверял это
издателя м. Его всегда ждала новая работа — не мог же он терять на это время!
В результате случалось, что при издании из рукописи исчезала сотня страниц
или, что еще хуже, в тексте возникали поразительные нелепости. Его приятель и
почитатель, купец Шовингер утверждал впоследствии, что в книгах Теофраста
можно было найти такие места, которые автор сам не понимал и читал
с большим удивлением.
Толстенные трактаты Парацельса совсем не похожи на современные научные
труды. В них редко можно встретить факты и доказательства. Они адресованы
не ученым, критически анализирующим новые факты, а ученикам, с открытым
ртом внимающим учителю. Его сочинения многословны, и алмазные зерна
в них приходится отделять от тонн пустой породы. Ведь это написано
полтысячи лет тому назад! Непонятные места встречаются еще и потому, что
большинство сочинений опубликовано после смерти автора, а некоторые,
возможно, написаны вовсе не им. Во все времена находились желающие
просвещать читателей от имени знаменитого доктора.
Несмотря на все это, труды Парацельса, завершенные в Санкт-Галлене, сыграли
важнейшую роль в истории медицины. В них сформулированы его главные
мысли, которые у него в голове давно сложились и которыми он делился со
студентами в Базеле. В последнем сочинении «Парамирум» речь шла о
возникновении и развитии болезней. В нем Теофраст назвал пять основных
причин болезней, определяющих их тип: Ens astrale (влияние звезд, атмосферы
и климата), Ens Veneni (влияние шлаков, ядов и заражения), Ens
Naturale (болезни, связанные с нарушением естественных функций организма,
например, от вредных привычек), Ens Spirituale (причины психологического
характера) и Ens Dei (непосредственное влияние Бога). Любопытно, что
последнему типу болезней он почти не уделил внимания. Похоже, что Теофраст
упомянул его только в качестве уступки церковникам.
Наиболее интересными и новыми были соображения Парацельса об Ens Veneni.
Согласно ему, яды есть всюду вокруг нас: «Воздух, который мы вдыхаем, не без
яда, и это сильно влияет на нас. В нашей пище, например, в мясе содержатся
яды, но все хорошее усваивается, а вредное обезвреживается и выводится».
Ядами Парацельс называл ядовитые химические вещества или зловредные
испарения, «миазмы». Есть и такие вещества, которые могут стать ядовитыми в
организме человека. Там происходят химические процессы, подобные тем,
которые наблюдают алхимики в своей лаборатории. Бог дал нам для

регулирования этих процессов «внутреннего алхимика», как и другим
животным. Он занимается перевариванием, разделением веществ и
обезвреживанием ядов в организме. То, что могут усваивать одни животные,
не могут другие.
Умеренный избыток ядов может обезвреживаться в печени. Если проходы для
удаления шлаков засоряются, блокируются камнями, или если механизм
обезвреживания нарушен, то человек заболевает. Парацельсу в лаборатории
не раз доводилось обезвреживать яды. Например, он умел превращать ядовитый
оксид мышьяка (III) в нетоксичный арсенат калия. Таким образом, с Парацельса
началось понимание того, что процессы, происходящие в здоровом и больном
организме, являются химическими.
Парацельс особенно успешно лечил болезни пищеварения и был знатоком диет.
Он отмечал, что человек больше подвержен болезням, чем животные.
Последние живут в согласии с законами природы, они отказываются есть и пить
то, что им вредно. А люди в этом отношении часто идут против природы.
Соответственно пяти причинам болезней Парацельс описывал пять способов
искусства их исцеления и пять типов врачей. Например, аллопаты лечат
методом компенсации того, чего больному недостает: простуду прогреванием,
похудение обильным питанием и т. д. Гомеопаты же лечат подобное подобным.
Есть врачи, которые лечат травами или ле карствами, а есть и такие, которые
умеют внушить больному веру в выздоровление. Этой вере Теофраст придавал
большое значение. Он ссылался на Священное Писание, в котором сказано, что
вера может сдвигать горы. Главная идея его рассуждений заключалась в том,
что ни один из способов лечения нельзя признать единственным, исключающим
другие.
Один из томов «Парамирума» был пос вящен женским болезням, сущности
женщин, их проблемам в обществе и особенностям их лечения. Теофрасту
не раз доводилось лечить монахинь, и их образ жизни удивлял его — разве для
женщин могут быть полезны ми безбрачие и воздержание? Такую жизнь доктор
находил подобающей только мужчинам, призванных к врачебному и
апостольскому служению. Будучи убежденным холостяком, Теофраст не раз
говорил, что женатые мужчины могут рассчитывать на более долгую жизнь.
В его рассуждениях о женщинах не было места представлению о превосходстве
мужского пола , которое было в то время общепринятым.
В «Парамирум» был включен том «О невидимых болезнях и их при чинах»,
в котором впервые в мире были описаны психические болезни и обсуждалось
их лечение. В нем Теофраст рассказывал о том, что «поврежденный дух» —
зависть, злоба, гнев, обиды и недоброжелательность — заметно влияет на весь
организм человека. Болезни могут быть вызваны страстями, порочными
желаниями, беспорядочными мыслями и болезненным воображением. «Сила
воображения может вызвать у человека болезнь и может излечить его.
Проклятия и благословения оказывают на человека реальное воздействие», —
писал Теофраст. Психическое состояние и энергия человека определяет
состояние его физического здоровья и может вызывать в организме

физиологические изменения: «Страх может вызвать понос, меланхолия —
запор... Веселье может лечить, а печаль — убивать». «Человек может усилить
свою волю и сделать свою душу неуязвимой, а тело — недоступным болезням».
Из рассуждений Парацельса об Ens Spirituale видно, что он осознавал связь
между состоянием души и тела, взаимную зависимость физических недугов и
эмоциональных возбуждений, психических заболеваний. Он учил, что нельзя
лечить тело, не думая о душе пациента. Этот вывод сохраняет свое значение
до сих пор, хотя, увы, не всегда учитывается.
Теофраст проявил себя психиа тром, способным бороться с безумием своих
современников. Он пришел к заключению , что люди чаще всего лишались
душевного здоровья на почве религии. «Убей противника, повесь, зарежь,
утопи!» — под этим лозунгом опол чались друг против друга не только католики
и протестанты, но и различные группы протестантов, еще более нетерпимые по
отношению друг к другу.
Бартоломеус Шовингер рассказал Теофрасту о скандалах, связанных с
поведением санкт-галленских анабаптистов. Парацельс к умеренным
философам-анабаптистам, например к Гансу Денку и Каспару Швенкфельдту,
относился терпимо и отчасти разделял их взгляды. Философ Себастьян Франк
был противником анабаптистов, но все же сочувствовал им: «Анабаптисты...
приобрели большое число последователей... привлекая многие искренние души,
...ибо они не проповедовали ничего иного, кроме любви, веры и креста. Они
помогали друг другу и называли друг друга братьями...» Теофраст с этим
не спорил, и все же проблемы анабаптистов ин тересовали его не с
теологической, а с медицинской точки зрения.
Возникшие в народе секты анабаптистов были радикальнее этих философов,
они готовы были идти на костер за свои убеждения и не раз удивляли жителей
Санкт-Галлена своими безумными выходками. Шовингер узнал об одном из них
неожиданно:
—
Послушай, Тео, у меня работал подсобником Мельхиор, 18-летний парень
из деревни, малограмотный, очень суеверный, но трудолюбивый. Он признался
мне, что ходит на сходки перекрещенцев. Они разбивали в церкви иконы
и ломали оргáны. Эти люди собирались в пустующем доме на окраинах города,
молились, сбрасывали свои одежды и оставались такими, какими их сотворил
Господь. Некоторые голыми садились на пол и украшали себя гирляндами
из еловых шишек. Они пели молитвы и по случаю предстоящего конца света
предавались свальному греху с кем попало. Все поклонялись одной красавице,
а она их обнимала и целовала. Мельхиор влюбился в нее, и она ждала от него
ребенка, но боялась родителей и решила вытравить плод. Я его предостерег, но
он меня не послушал. Пришлось этого парня выгнать.
—
Он попал в руки палача?
—
Нет, Тео, у нас в городе, как правило, обходятся без этого. Фанатиков
штрафуют, а самых буйных выгоняю т или помещают в сумасшедший дом.
Ужас, что они творят! Молодая женщина Барбара вообразила себя Христом,
стала ходить по городу обнаженной и в таком виде читала проповеди

мужчинам. Один отвел глаза, и она крикнула ему: «Иуда должен повеситься!»
Все ее поддержали, и до этого чуть не дошло. Барбару, наконец, поместили
в дом приюта для паломников и посадили на цепь. А один из ее слушателей
Томас Шуггер играл с братом и отрубил ему голову. Когда его казнили, он
не каялся, а гордился тем, что сделал это «по Божьему повелению».
Теофраст читал протоколы санкт-галленской хроники: «Пять мужчин имели
друг друга на паперти церкви Святого Лаврентия. 11 марта 1526 года семь
горожан в нижнем белье бегали перед городскими воротами, обнимались и
тут же возлегали друг с другом». Там приводились и другие примеры
безумия — «открытая измена, совершающаяся едва ли не на глазах у другого
супруга , отрицание головных уборов, шнурков, нижних юбок, блузок и
воротничков, а также демонстративное нежелание здороваться и отвечать на
приветствия».
Парацельс отметил, что религиозное безумие проявлялось у женщин в виде
сексуальной распущенности, а у мужчин — в насильственных действиях.
Он обратил внимание на свойственное перекрещенцам страстное желание
мученичества, мазохизм, тенденцию к самоуничтожению . Доктор назвал это
болезненной фантазией, вредящей и душе , и телу, которую нельзя путать с
самопожертвованием настоящих мучеников. Последние не охвачены страстным
желанием смерти; они понимают, что основной задачей христианина является
проявление милосердия, забота о больных и всех нуждающихся в помощи.
Книга Теофраста стала заметным вкладом в психопатологию фундаментализма,
и его описание психологии толпы намного опередило свое время.
То, что Парацельс выделил в особую категорию душевные болезни и объяснял
их причины, стало решающим шагом, ведущим к возникновению психотерапии.
До этого таких больных жестоко преследовали: из них пытались изгнать
дьявола, бросали за решетку, «лечили» розгами и голодом. Теофраст же
предлагал искать другие, гуманные методы лечения, например, предупреждать
религиозное безумие анабаптистов с помощью музыкальной терапии.
***
Завершив работу над рядом сочинений, Теофраст мечтал их немедленно
опубликовать. В послесловии он писал: «Я попытался обобщить результаты
работы, занимавшей меня днями и ночами, и сделать их доступными для
слушателей медицинских факультетов. Я уверен, что предпринятый мной труд
принесет гораздо больше пользы, чем думают многие. Одни обвиняют меня в
заносчивости, другие — в безумии, третьи — в безрассудстве... Меня удручают
потоки недоброжелательства на моем пути...»
В Санкт-Галлене у Теофраста не было учеников и последователей. Не было и
типографии, и в эти годы публикация его трудов была запрещена повсюду.
Он посвятил «Парамирум» Иоахиму фон Ватту (Вадиану) и надеялся, что тот
посодействует изданию этой книги. В предисловии и в послесловии автор
обращался к нему и не поскупился на комплименты: «Я не хотел бы обойти
вниманием моего выдающегося современника, почтенного и высокоученого
Иоахима фон Ватта, доктора медицины, городского врача Санкт-Галлена...

Среди прочих врачей на шей родимой Швейцарии ты, по справедливости,
сияешь, подобно яркой звезде, и по праву пользуешься почетом и уважением.
Я хотел бы иметь тебя судьей и в моем деле».
Вадиан был знаком с его отцом и в качестве ректора знал Теофраста еще
студентом Венского университета. Однако этот самый влиятельный в Санкт-
Галлене человек за Парацельса не вступился. «Тот, кто уже умер для науки, тот,
кто разделяет медицинское учение о четырех соках, не будет хвалить
Теофраста», — предсказывал Парацельс в предисловии к книге, однако
и Вадиан был сторонником этого учения. Этот доктор не любил нововведений
в медицине. Присутствие Парацельса в городе его раздражало: гость был
окружен странной молвой и имел слишком много врагов. Вадиан был
осторожен и всегда избегал неприятностей. Тяжелых, безнадежных больных он
передоверял другим докторам. При вспышке чумы в Санкт-Галлене его заменил
врач Маттиас Освальд, а Вадиан ограничился составлением инструкций.
Отказ Вадиана в поддержке стал для Теофраста тяжким разочарованием. Его
главные сочинения так и остались при жизни неопубликованными. В Санкт-
Галлене он прожил около двух лет. После того как его пациент Кристиан
Штудер умер 30 декабря 1531 года, доктор покинул этот город и перебрался
в тихий район, в сельскую местность вокруг Аппенцелля.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
КРУГ ЗАМКНУЛСЯ В ЗАЛЬЦБУРГЕ.
1532–1541 годы
Аппенцелль, Тироль, Бавария, Чехия, Вена,
Каринтия и снова Зальцбург. Борьба с чумой
и лечение «тартарических» болезней.
Парацельс как хирург. Открытие первого
химического средства для наркоза. Аудиенция
у короля Фердинанда. «Семь слов в свою
защиту»
В Аппенцелле Теофраст провел 1532 и 1533 годы среди швейцарских крестьян и
угольщиков, живших в лесах и горах. Ему встречались дома бедняков с
соломенными крышами, низким потолком и окнами, заткнутыми соломой или
затянутыми бычьим пузырем или промасленной тканью, с утрамбованной
землей вместо пола. Помещения были тесные и темные, потому что освещение

с помощью свечей или масляных ламп стоило дорого. Зимой многие брали
в избу скот, и от бочек с кормом для свиней шел жуткий запах.
Крестьяне не только выращивали скот. Некоторые из них занимались дома
производством сукна и могли прожить не хуже, чем в других местах. И все же
многим зимой не хватало теплой одежды, дети были бледные и слабые, с
посиневшими пальцами. Их порой нечем было кормить, кроме вареной соломы
и лесных орехов. Взрослые часто страдали от ревматизма и разных травм.
Религиозная атмосфера в Аппенцелле была терпимой, даже анабаптистов не
преследовали. Здесь можно было высказываться свободнее, и Теофраст стал
не только лекарем, но и проповедником. Он призывал к справедливой и
праведной жизни, к взаимопомощи, к любви и братству. Впоследствии
он гордился этим: «Многие доверяли мне свою судьбу и от меня воспринимали
свою религию». Ему верили, потому что он мог вылечить главу семьи, которого
боднула корова и которого соседи считали обреченным на смерть, а его
ослабленным детям вернуть здоровье и научить их грамоте.
Доктор стал бедняком среди бедняков, но он посвящал себя созданию новой
Церкви. В глуши, в горных деревушках Швейцарии он пытался превратить
религию в чистую и возвышенную, без священнослужителей, без дома для
молитв и принятых ритуалов. Этим Теофраст гордился: «Истинные
христианские учителя — это те, кто принял свое учение от Святого Духа. Они
делают слепого зрячим, хромого ходячим. Все, что они совершают, они делают
бесплатно, и они замечательно учат Божьему слову, не извлекая из этого
дохода... Они не уважают ни царства этого мира, ни его вещей... Благословен
тот, кому Бог дает благодать беднос ти». Парацельс полагал, что только
бедность дает свободу духа и сердца.
В январе 1532 года выпало необычно много снега. Раньше в одном из писем
Теофраст сравнивал Реформацию с весенним ветерком, который растопил снег.
В эти годы в Санкт-Галлене католики одержали верх над протестантами, а
в Цюрихе Ульриха Цвингли сменил Генрих Буллингер, недоброжелательно
относившийся к Теофрасту. Парацельсу казалось, что его надежды похоронены
под снегом. «Теперь, — писал он, — моя душа покрылась снегом чужбины».
Хотя в Аппенцелле Теофраст нашел занятия и друзей, он страдал оттого, что
оказался изолированным, в безвестности, без шансов реализовать свои мечты —
как он впоследствии писал, «на собачьей цепи»: «Это время было чревато для
меня серьезными неприятностями, так что я, словно посаженный на цепь, едва
выдержал давление и скорби... Из-за всего этого я был вынужден уйти в чужую
страну и на время поселиться в Инсбруке». Это письмо показывает, что,
несмотря на рассуждения о пользе бедности, жить в нищете доктору было
нелегко и его врачебной работе она не способствовала. Теофраст отвергал для
себя и другую крайность: «А тот, кто любит богатство, становится на опасный
путь».
В трактате «О посте и целомудрии» Теофраст дал положительную оценку опыту
известного монаха и подвижника XV века Николауса фон Флю: «Посты
и другие виды воздержания обладают способностью поддерживать тело в

трезвости и сохранять ум ясным, кожу — здоровой, память — твердой,
а сердце — чистым и целомудренным».
Он покинул родную Швейцарию и отправился в Тироль, в Австрию. В начале
1534 года он добрался до Инсбрука и вошел в этот город в такой бедной и
истрепанной одежде, что был больше похож на нищего, чем на доктора. «По
одежке» его и встретили, так что в Инсбруке Теофраст не задержался. Затем
он побывал на шахтах в Галле и Шваце, центрах горнодобывающей
промышленности Тироля. Там Теофраст завершил книгу «О горных болезнях»
и пришел к выводу: «У всех людей, добывающих руду, у плавильщиков,
шахтеров и всех, кто связан с шахтами, при добыче или переработке руд железа,
меди, ртути, свинца и других металлов, соли, квасцов и серы, при получении
купороса, появляются болезни легких, кровотечения, язвы желудка. Все эти
недуги можно назвать болезнями работников горнодобывающей
промышленности. О способах их лечения ничего неизвестно».
Таким образом, Парацельс вошел в совершенно новую область науки —
медицину профессиональных заболеваний. Он различал острые и хронические
болезни и обращал внимание на то, что хроническое отравление возможно
не только на рабочем месте, но и в зараженной местности. Это была одна
из первых работ, посвященных загрязнению окружающей среды. Она была
опубликована лишь после смерти автора в 1567 году.
Доктор прошел через хорошо знакомый ему перевал Бреннер в Альпах и в июне
1534 года достиг Штерцинга (нынешнее название Випитено) — родного города
покойного Михаэля Гайсмайера. Старинный Штерцинг процветал за счет
добычи серебра. Глаз радовали великолепные дома купцов, городская башня,
ратуша и здания церквей. Никого из родственников Михаэля в городе уже
не было: они умерли, погибли или были высланы.
В Штерцинге бушевала эпидемия чумы, но это Парацельса не остановило.
У него был опыт борьбы с чумой в Базеле , и он хотел помочь жителям,
страдавшим от мора. Чума неожиданно началась в Инсбруке, правительство
во главе с канцлером Каспаром Кюниглем спешно перебралось оттуда
в Штерцинг, но волна болезни и здесь нас тигла беглецов. Теофраст обходил
дома больных, готовил лекарства, опрашивал людей и пытался понять, как
бороться с этой грозной болезнью и как ее предотвратить. Свой опыт
он обобщил в «Книжечке о чуме», передал ее городскому советнику Иоганну
Ренцлеру и предложил городу свою помощь.
—
Эту книгу, достопочтенный доктор Ренцлер, я посвящаю вашему Штерцингу.
Надеюсь ее издать. Вот мое руководство, как обнаружить чуму и как с ней
бороться.
—
Спасибо, доктор Теофраст. Я слышал о ваших успехах. Постараюсь быстро
прочесть и передам бургомистру. Ждите ответа в ближайшие дни.
Ренцлер был горнозаводчиком, интересовался новой техникой и достижениями
науки. К тому же он имел юридическое образование, отличался резкостью и
независимостью суждений, умел убеждать, и в городе его уважали. По
предложению Ренцлера бургомистр в большом зале ратуши собрал городской

совет и пригласил на него представителей духовенства — отца Антония из
приходской церкви Богоматери и отца Исидора из церкви Святого Духа, а также
художника Вигиля Рабера, самого знаменитого жителя города.
—
Ситуация критическая — нас застал врасплох мор. И это уже в восьмой раз
за последние 22 года! Число жертв растет изо дня в день. Следует ли нам
принять советы доктора Теофраста? Прошу вас высказаться, господа! —
предложил бургомистр. — Насколько мне известно, его руководство уже
просмотрели несколько человек. Что предлагаете вы, доктор Ренцлер?
—
Я прочитал его рекомендации полностью. Они полезны. Доктор Теофраст
известен своими успехами, он победил чуму в Базеле. Было бы глупо
пренебречь его помощью — тем более что врачей не хватает.
—
Не могу согласиться с тем, что мор пришел неожиданно, — заявил отец
Антоний. — Господь предупреждал нас всех: «Будут большие землетрясения
по местам, глады и моры, и бедственные явления!» Среди нас еще скрываются
еретики, но они должны одуматься и покаяться в своих грехах. Только это
может спасти горожан от гибели. Позор нашему городу принес Михаэль
Гайсмайер, разбойник и бунтовщик, как и вся его гнусная семья. Мы страдаем
за его грехи. Благодарение Господу, этого человека уже нет в живых, но
он успел посеять свои ядовитые се мена.
«За это надо благодарить не Господа, а наемных убийц! Вот до чего дошли
наши святые отцы с их христианским милосердием!» — подумал Ренцлер, и эти
слова чуть не сорвались у него с языка. Он промолвил с вежливой,
дружелюбной интонацией, как будто размышляя:
—
Что случилось, то случилось, и только Бог всех рассудит. Судьбу Михаэля
решили не суд и закон. Никто не назовет меня сторонником мятежников, но
я знал Гайсмайера еще с юности. Это был способный человек. В Падуе он сумел
осушить болота. Это и нам бы в Тироле не повредило. Михаэль — бунтовщик,
но из хорошей семьи. Его отец способствовал процветанию нашего города.
—
Михаэль Гайсмайер — изменник родины, предатель! Он служил
венецианцам, нашим врагам, и хотел подчинить им Тироль! — воскликнул
купец Милдорф.
—
Я так не думаю, господин Милдорф, — парировал Ренцлер. — Если его
взгляды отличались от ваших, это не значит, что вы вправе объявлять его
пособником вражеской державы. И уж вы-то с каких пор считаете Венецию
врагом? Все знают, что вы торгуете и дружите с тамошними купцами,
вкладываете деньги, отдыхаете там, и ваш сын учится в Венеции, как когда-то
Якоб Фуггер!
Милдорф поморщился. Он знал, что по просьбе Магдалены Гайсмайер,
живущей в Цюрихе, этот город обратился к правительству Тироля с просьбой
вернуть конфискованное имущество Михаэля его единственному сыну и
наследнику. Но власти Тироля отказались это сделать — на радость Милдорфу,
потому что ему удалось завладеть шахтой, акции которой раньше принадлежали
Михаэлю Гайсмайеру.

—
Господа, давайте вернемся к предложениям доктора Теофраста, —
потребовал бургомистр.
—
Штерцинг обойдется без этого смутьяна! — заверил всех отец Исидор. —
Здесь говорили об успехах доктора Теофраста в Базеле , но ему оттуда пришлось
бежать! Какие же это успехи? Более того, ходят слухи, что он был знаком с
преступником Гайсмайером!
—
Неужели?! — встрепенулись члены городского совета.
—
О Боже, опять борьба с покойным Гайсмайером вместо борьбы с чумой! При
чем тут он?! А у вас есть доказа тельства? — спросил бургомистр.
—
Гм... Доказательств нет, но люди зря болтать не станут. Еретика Теофраста
надо выдворить из города, и поскорее! «Итак, возлюбленные мои, — призывал
апостол Павел, — убегайте идолослужения... Извергните развращенного
из вашей среды!» И еще он хорошо сказал: «Не все мы умрем, но все
изменимся». От чумы, как известно, защищает колокольный звон. Кроме того,
мы приготовили амулеты и ладанки со святыми мощами, защищающие
от болезни. Соберем всех прихожан на молитву и будем им раздавать, —
предложил отец Антоний.
—
Я знаю хороший пример: во время мора жители изготовили гиган тскую свечу
в дар святому Себастьяну, и процессия пронесла ее по всему городу, — добавил
отец Исидор. Сведущие люди знали, что этот святой был защитником от чумы.
При лихорадке надо было обращаться к святой Петронилле, а при геморрое
молиться святому Фиакру или хотя бы посидеть на знаменитом камне, где
ирландский монах Фиакр в VII веке исцелился от этого недуга. Святой
Валентин спасал от эпилепсии, а мощи святого Христофора — от заболеваний
горла.
—
Вы хотите собрать много людей вместе? — удивился Ренцлер. — Но там
могут быть и больные! А доктор Теофраст думает, что воздух, выдыхаемый
больным, заражен и отравляет других. В нем есть семена болезни, от него надо
беречься.
—
Вам виднее, как служить Богу, ваше преосвященство. Нам все же придется
пойти на какие -то ограничения. Неужели отложить ярмарку? Но наш город
не сможет жить без торговли! Ладно, этот вопрос мы обсудим позднее, —
решил бургомистр.
—
Я хотел пос тавить большое представление на церковную тему, — вздохнул
Рабер. — Но, видно, придется его отложить. Что же советует Теофраст — как
уберечься от чумы?
—
Я могу ответить лишь вкратце. Например, проверить источники воды, при
мытье использовать настои лекарственных трав, окуривать воздух ветвями
можжевельника. Чтобы не заразиться от больного, можно носить во рту
немного ладана. Кроме того, взрослым полезно несколько раз в день есть чеснок
или один-три раза в день пить сок мирры, смешанный с чесноком и водкой.
Чеснок доктор считает одним из лучших лекарств. Два раза в сутки желательно
принимать шепотку измельченных красных кораллов. Впрочем, у Теофраста

много предложений, с учетом его опыта в Базеле. Всем обязательно нужно
прочитать его книгу, — посоветовал Ренцлер.
—
А в чем Теофраст видит при чину эпидемии?
—
В людской корысти, войнах, зависти и ненависти. Чем хуже мы действуем
и мыслим, тем более жес токие эпидемии нас настигают. Чтобы жизнь на земле
была здоровой, каждый должен чувствова ть свою личную отве тственность, —
ответил Ренцлер. — Послушайте: «Если мы живем в добродетели, мирно,
в любви, то небо благоприятно для нас. Но мы можем и прогневить его. Чума
не приходит к нам са ма. Я же не могу вдруг случайно превратиться в кривого и
парализованного. Для любой своей болезни я сам даю причину, семена этой
болезни и материю».
—
Любопытно! Да, надо будет прочитать эту книгу! — заметил Рабер, но
остальные не проявили к ней интереса.
—
Теофраст даже не ходит в церковь! Бог не может такому помогать! —
воскликнул отец Антоний. — Если он удачливый лекарь, значит, ему помогает
дьявол.
—
По-моему, его предложения смехотворны. Нужно не медленно выгнать
Теофраста из города! — поддержал коллегу отец Исидор. — Да разве этот
оборванец и бродяга вообще похож на доктора?
С последним доводом согласились все, кроме двоих — Ренцлера и Рабера, и
бургомистр присоединился к большинству. Встретив презрение и насмешки
со стороны отцов города, Теофраст был вынужден покинуть Штерцинг. Его
книга осталась лежать в шкафу городского совета в груде других документов.
В следующем, 1535 году императорская комиссия потребовала от медицинского
факультета Венского университета предложить меры по борьбе с чумой.
Напоминать об этом пришлось долго — осторожные профессора отписывались,
что было бы опасно вызвать у народа тревогу и что они сделают это, когда чума
окажется внутри городских стен Вены.
Лишь в последние дни 1539 года факультет дал ответ: «Искусство медицины
пока ничего не может сказать, потому что еще не установлено, что вызывает
болезнь — заражение, неприятные запахи, испарения, влияние звезд или все это
вместе. Надлежит содержать дома и площади в чистоте, жечь на площадях
костры и всюду обеспечить благоухание трав, цветов и леса. Аптеки следует
проверить, чтобы хватало ле карств. Если кто-то знает больше, пусть он
опубликует свои предложения ».
Наконец в январе 1540 года было решено подготовить руководство на эту тему.
Таким образом, Теофраст опередил своих коллег. До открытия возбудителей
чумы было еще далеко. Люди ничего не знали о бактериях и вирусах, и даже
микроскопа еще не было. Но представления Теофраста о «семенах болезни»,
которые размножаются и передаются от человека к человеку при контакте или
по воздуху, а также его меры по борьбе с чумой в Базеле стали полезным
вкладом в медицину.

Книгу Парацельса о чуме в конце концов нашли в шкафу ратуши Штерцинга и
распорядились издать ее в Страсбурге. Это случилось лишь в 1572 году, через
42 года после визита доктора в Штерцинг, когда автора давно не было в живых.
***
В Штерцинге Теофраст почувствовал себя плохо, но быстро выздоровел и через
высокие перевалы в Альпах направился на юго-запад в Меран (ныне Мерано
в Италии). Там он встретил хороший прием и пришел в наилучшее
расположение духа. У Теофраста сложилось впечатление, что здесь самая
здоровая земля, чуть ли не лучшая в Европе , где «нет ни подагры, ни колик, ни
ревматизма, ни камней». Затем, преодолев около 200 километров пути,
он вернулся из Тироля в Швейцарию в маленький городок Санкт-Мориц ,
а оттуда двинулся на север в Бад-Пфеферс. В этих горных городках Швейцарии
Теофраст наблюдал источники минеральных вод.
В Бад-Пфеферс доктора пригласил богатый и влиятельный пациент — аббат
Иоганн Якоб Руссингер. Благодаря этому Теофрасту летом 1535 года
представилась возможность жить в аббатстве на курорте и, наряду с лечением
Руссингера, работать над сочинением о минеральных водах. Аббата мучили
хронические боли в животе, возможно, на нервной почве, так как он нажил
много врагов. За несколько недель до поражения Цвингли Руссингер перешел
на сторону протестантов, а после поражения снова стал католическим аббатом.
Им были недовольны и протестанты, и католики. Теофраст, с особым успехом
лечивший желудочные болезни, знаток диет, охотно взялся наблюдать за ним
и его консультировать. По окончании лета он оставил Руссингеру подробные
письменные советы «против катара желудка, ревматизма и песка в почках».
В своем сочинении доктор восхищался целительными силами природы.
Железистую горьковатую воду Санкт-Морица с пузырьками, как у
шампанского, он счел лучшей из всех знакомых ему минеральных вод:
«Каждый, кто пьет воду источника , как будто получает лекарство и становится
здоров; он не знает ни камней, ни песка». По его словам, от этой воды уходит
подагра, исцеляются сосуды, а пищеварение так улучшается, что можно больше
не завидовать некоторым птицам, желудок которых способен переваривать
зубной камень и железо. Но воду Санкт-Морица он советовал использовать
с особой осторожностью женщинам, носящим под сердцем младенцев, чтобы
избежать выкидыша.
В купальнях Бад-Пфеферса Теофраст бывал и раньше. Они находились в ста
километрах от Цюриха, и в них доводилось лечиться известным людям, в том
числе Цвингли и Юду. В сочинении доктор отметил, что эти минеральные воды
«успокаивали усталые члены работников», лечили болезни почек и мочевого
пузыря, язвы и рак. Они были эффективны при лечении больных проказой
и прочими кожными болезнями, подагрой, желтухой, а также при дрожании рук
и ног. Доктор подробно описал диету при лечении и особенно советовал есть
свежий чеснок и лук, редьку, бобовые, сыр, молоко и дичь. Он не забыл и
о водке, за что многие благодарны ему до сих пор. Для очищения крови

рекомендовалось по утрам съедать две ягоды можжевельника и разгрызать три
зернышка кориандра, выдержанных в уксусе.
Новое сочинение об этих водах Теофрасту удалось быстро напечатать, и эта
небольшая работа стала его первым медицинским трудом, опубликованным за
несколько последних лет. Одни авторы признают Парацельса основателем
бальнеологии, а другие находят эти сочинения недостаточно достоверными.
Несомненно одно: каждое слово Теофраста , верное или ошибочное, осталось
в памяти людей и возымело порой неожиданный эффект.
Например, к купальням Санкт-Морица, названным именем Парацельса, веками
везли и тащили через перевалы на носилках богатых молодых женщин,
стремившихся без лишних неприятностей избавиться от рождения ребенка.
Сочинения Парацельса способствовали росту популярности описанных
им курортов и их процветанию в наши дни. В Бад-Пфеферсе охотники впервые
обнаружили целебный источник в узком, темном ущелье. До него приходилось
добираться по лестницам и канатам, но потом курорт был отстроен, воды
по трубам подвели к купальням. Появились современные отели, бани
и бассейны. Сегодня сюда приезжают сотни людей из разных уголков Европы.
Дни, проведенные на этих курортах, стали самыми счастливыми в жизни
Парацельса. А почему, собственно? Это ясно любому, кто побывает в этих
живописнейших местах, особенно летом. Великолепные горные виды, озера,
леса и чистый горный воздух всех приводят в восторг. Заснеженные вершины
сияют на солнце чистотой и величием. Здесь усталость исчезает, и все былые
неприятности кажутся ничтожными. Легко понять, какие чувства испытывал
летом 1535 года доктор Теофраст, который привык к таким картинам с детства
и всегда испытывал по отношению к ним ностальгию.
***
В конце 1535 года Парацельс снова покинул Швейцарию. Он двигался вверх
по течению Рейна, миновал озеро Бодензее, прошел ряд городков в Швабии и
в начале 1536 года приехал в Уль м, город на юге Германии, а потом направился
в Аугсбург. Днем Теофраст лечил больных, а по ночам писал книгу «Большая
хирургия». К нему обратился за помощью один знатный житель города,
у которого была тяжело больна 14-летняя дочь. Ни один врач не соглашался
ей помочь, а благодаря лечению Теофраста она, к изумлению родителей, быстро
выздоровела и после этого жила долго и благополучно. По предложению отца
Теофраст поселился у него в доме и провел в Аугсбурге несколько месяцев.
Его пребывание в этом городе и в Ульме было обусловлено стремлением
напечатать последнюю книгу. Вначале он отдал рукопись издателю в Ульме, но
сигнальный экземпляр ему не понравился. Теофраст признавал, что в этом была
доля его вины. Печатание книг Парацельса требовало, по словам автора,
«долгой практики и большого усердия». Его почерк был крайне неразборчив,
он вводил новые слова, иногда диктовал текст неопытным помощникам, потом
передавал кое-как собранную груду листов издателям и доверял им
редактирование. После неудачи в Ульме автор в кратчайший срок переписал
свою книгу и передал ее в типографию Генриха Штайнера в Аугсбурге.

У Штайнера книга вышла быстро, в июле –августе 1536 года, с ошеломительным
успехом. Ее быстро расхватывали, а тем временем издание в Ульме тоже
двигалось. Труд Теофраста печатали сразу два издательства — небывалое для
него достижение! Срок запрета на публикации к этому времени истек, а его,
выходит, все-таки не забыли! «Большая хирургия» стала единственным из его
главных сочинений, опубликованным при жизни автора. Точное название книги
было, по обыкновению, длинным: «Первая часть “Большой хирургии” широко
известного, заслуженного и опытного Теофраста Парацельса фон Гогенгейма,
доктора внутренней медицины и хирургии, сочинения обо всех ранах, укусах
насекомых и животных, огнестрельных ранах, ожогах, переломах костей, обо
всем, что в настоящем и будущем относится к их исцелению, о таких случаях и
физических недугах».
В книге речь шла о любых внешних травмах — ее содержание было намного
шире того, что относят к хирургии в наше время. Она была посвящена королю
Фердинанду в надежде на его покровительство. В качестве предисловия было
опубликовано письмо городского врача Аугсбурга Вольфганга Тальхаузера.
Этот доктор обсуждал с Теофрастом содержание рукописи и помог в ее
публикации. Он был единомышленником Парацельса и не только в медицине.
Тальхаузер тоже выступал за использование лекарств химического
происхождения и за решительный новый поворот в медицине, которая «сбилась
с пути, стала слабой и сама нуждается во враче». Критикуя в предисловии
«лжеврачей», он не называл их имен, однако городская гильдия врачей приняла
критику на свой счет. Большинс тво «ученейших докторов из Аугсбурга с их
слабительными и искусством в клистирном деле», как их называл в частной
переписке Парацельс, пожаловались на Тальхаузера в городской совет и
потребовали от последнего извинений.
Поддержка Парацельса дорого обошлась его приятелю: Вольфгангу пришлось
отказаться от своего предисловия к «Большой хирургии», и в следующем
издании оно было исключено. Кроме того, Тальхаузер был вынужден уйти
со своей должности. Он на несколько лет покинул Аугсбург и переехал
в Тюбинген, где служил герцогу Ульриху Вюртембергскому врачом и
советником, а также работал профессором в университете. История
с Тальхаузером оказалась для Теофраста поучительной — не каждый решится
из-за своих убеждений жертвовать карьерой. «Такая уж у меня судьба —
таранить стену в одиночку, — размышлял Парацельс. — Но я все равно
не отступлю!»
Хирургия считалась в то время занятием только банщиков и цирюльников,
грязным делом. Теофраст, однако, сам проводил операции. Ему довелось
работать военным хирургом, и в Страсбурге он был членом гильдии хирургов.
После участия в войнах он тоже занимался оперативной хирургией, хотя
меньше, чем лечением внутренних болезней.
Хирурги лечили раны и переломы, выполняли ампутации, помогали при родах.
Они даже брались удалять катаракту ножом или большой иглой. Но
обезболивание не было надежным. Многие пациенты умирали от инфекции,
сепсиса и кровопотери. В те времена хирурги не умели обеспечивать

стерильность и операции были очень рискованными. Их удача зависела от
надежности иммунной сис темы, то есть от везения. Они были еще и не очень-то
приятными. Например, при лечении геморроя предлагалось вводить в анус
раскаленное железо. Деторождение представлялось настолько опасным, что
священники советовали беременным женщинам на случай смерти заранее
подготовить саван и исповедаться в содеянных грехах.
В книге о хирургии Теофраст описывал не только собственный опыт, но
и ссылался на опыт предшественников. Он восхищался, например, искусством
хирурга Ганса Зуффа из Геттингена, который хорошо лечил колотые раны и
использовал пластырь, состоящий из канифоли, белого пчелиного воска,
костного мозга и янтаря. Теофраст ценил знания хирургов-практиков и
рассказывал об удивительных достижения х народной медицины. Например, ему
довелось познакомиться с лекарем, который умел готовить напиток, который,
по его словам, «хорошо излечивал переломы костей, а также разорванные жилы
и сосуды». Проверяя это, Теофраст обнаружил, что исцелял на самом деле
не сам напиток, а то, что он накладывал сверху на раны.
Хотя хирургия тогда занималась, гла вным образом, наружными болезнями,
Теофраст описывал в своей книге и лечение «скрытых ран», внутренних
поражений организма с помощью серебряных трубочек по методам хирургов
Генриха Пфольспойнта и Ганса фон Хинвиля. Это помогало при повреждении
желудка или кишечника. При необходимости с помощью таких трубочек в
организме пациента можно было создать искусственное отверстие для выхода
переваренной пищи.
В своей книге Парацельс предложил хирургам использовать при лечении в ряде
случаев вяжущие средства, пластыри и различные химические вещества
и высказал свои соображения о диете и правильном питании раненых. Доктор
призывал обращаться к ножу, пиле или огню только после того, как все другие
возможности лечения были исчерпаны: «Ведь природа умна и сама сращивает
кости больного». Если все же другого выхода не было и боль становилась
невыносимой, он прибегал к операциям.
«Врач должен отрубить болезнь, как дровосек отрубает дерево от пня», —
говорил Теофраст. Часто ему случалось производить камнесечение. Например,
он успешно вылечил пациента Ганса Ошлина, страдавшего от камней
в желчном пузыре. Одна из его операций в Санкт-Галлене повлекла за собой
неприятности. Сын горожанина Каспара Тишмахера повредил себе руку.
Теофраст провел операцию и извлек у юноши обломки кости. Но рука опухла,
болела, и отец больного пытался обвинить доктора перед коллегией врачей.
Теофраст впал в ярость — он был уверен, что сделал все правильно. Тогда
Тишмахер решил пожаловаться в городской совет. Но купец Шовингер,
приятель Теофраста, не хотел скандала и спас личного врача своего тестя
от суда. Он добился того, что рассмотрение жалобы задержалось на две недели.
Наконец Тишмахер пожаловался на Парацельса заместителю бургомистра.
Помня о проигранном суде в Базеле, доктор стал осторожнее. Он потребовал,
чтобы больной сделал повязку из живых дождевых червей. На третий день
пациент выздоровел.

В то время дождевые черви применялись в народной медицине для смягчения
боли и лечения «застарелых ран», и Теофраст в своих сочинениях описы вал, как
ими пользоваться. Методы «грязной аптеки» применялись с глубокой
древности — лекари использовали не только червей, но и измельченных
лягушек, экскременты, мочу, сперму, кровь, выделения мух, змеиную кожу
и части трупов. И врачи, и больные верили в магию. Не пренебрегал такими
средствами и Теофраст. Как правило, их действие было обусловлено эффектом
«плацебо». Но в ситуации с Тишмахером вероятнее другое объяснение.
Обеззараживающие средства были недостаточно эффективны. Теофраст знал,
что после операции могут появиться опухоль и частичное онемение руки, но эти
симптомы исчезают через несколько недель. Скорее всего, он просто решил
выиграть время.
Врачи в те годы руководствовались наставлениями итальянского хирурга
Джованни да Виго (1460–1525). Этот автор выступал за прижигание пулевых
ран, которые, по его мнению, были отравлены свинцом. Обычно раны
обрабатывали кипящим маслом или каленым железом. От такого лечения
раненые страдали и часто погибали, и Парацельс от него отказался. Другие
хирурги пытались лечить раны сложными смесями трав и прочих веществ,
которые были источниками инфекции. Они, как правило, считали, что
образование гноя приводит к удалению из раны вредного вещества и что этому
следует способствовать. Это ошибочное представление было отвергнуто лишь
через много лет.
Парацельс считал, что естественное заживление раны может проходить и без
образования гноя. Он учил, что задача врача — защитить раны от инфекций:
«Держите их чистыми и защищайте от внешних врагов, тогда раны будут
заживать. Природа сама исцеляет раны. Рану нужно зашить и соединить».
Ее следует оставить свободной от посторонних материалов. Он предложил дать
ранам заживать и защищать их чистыми повязками. Нагноения и последующего
рубцевания ран следовало избегать. Этот совет был новым, более рациональным
методом лечения ран и переломов. В отличие от большинства врачей своего
времени, Теофраст был сторонником объединения терапии и хирургии.
Он заявлял, что хирургия — не менее важная наука, чем внутренняя медицина,
и ее тоже надо преподавать в университете.
После издания «Большой хирургии» о Парацельсе, наконец, заговорили всюду,
как о выдающемся враче. Казалось, что такой успех должен вызвать у него
ликование. Но одержимые трудоголики склонны болезненно переносить
неудачи, а успехов не замечают и двигаются дальше. Таков был и Теофраст —
он по-прежнему проводил за письменным столом по нескольку ночей почти без
сна. Доктор был замкнут, бормотал о чем-то сам с собой, и все вокруг его
раздражали — отвлекали от работы. Накапливалась усталость, и Теофраст все
труднее ладил со своим близким окружением. «Ум движется, как ему угодно —
кто знает, откуда и куда?» — написал доктор в одном из своих сочинений .
Раньше он обещал подготовить продолжение «Большой хирургии», но вдруг
изменил свои планы и в начале 1537 года снова отправился в путь.
***

Двигаясь на восток, вниз по течению Дуная, и преодолев водным путем часть
маршрута общей длиной более 300 километров, Теофраст через Пассау прибыл
в город Эфердинг в Верхней Австрии. Здесь он посетил друга юности,
католического священника доктора Иоганна фон Бранта. Встреча с Брантом,
родственной ему душой, вдохновила его. Вместе они обсуждали вопросы
алхимии, астрологии и философии, а также загадки магии. Другу Теофраст
посвятил написанную здесь «Книгу о тартарических болезнях». В предисловии
автор высоко оценил знания Бранта в философии и его опыт в искусстве
алхимии. В этой книге развивалась тема, начатая в третьем томе
«Парамирума» — одном из его самых замечательных медицинских сочинений.
Парацельс впервые ввел понятие «тартарических болезней», при которых в
организме образуются отложения, подобно осаждению винного камня
(«тартара») в бочке с вином. Такие болезни он объединил в одну группу. В наше
время к ним можно отнести атеросклероз, образование камней в желчном
пузыре, в почках и мочевом пузыре, осаждение солей мочевой кислоты,
приводящее к заболеваниям суставов и подагре. Старое гуморальное учение
о четырех жидкостях организма не смогло бы объединить такие разные болезни
общим понятием. На основе химии Теофраст сумел выдвинуть новые идеи,
связанные с обменом веществ в организме , близкие современной медицине.
«Тартар образуется при введении еды и напитков», — объяснял автор. Если
человек здоров, то его «внутренний алхимик», то есть пищеварительные силы
организма отделяют чистое от нечистого. Если же внутренний алхимик слаб, не
справляется с этим, то загрязнения осаждаются в организме. Парацельс стал
первым врачом, который поставил вопрос о ядах, содержащихся в пище.
Он подробно описал разные болезни, связанные с образованием камней, и дал
советы, как их лечить. Его предложения разных диет, предупреждения о
вредности некоторых напитков и рекомендации представляли интерес как
энциклопедия правильного питания.
Теофраст с Иоганном вместе работали у печей в химической лаборатории и
обменивались опытом. Однажды хозяин рассказал гостю об операции, которую
перенес его приятель:
—
Он чудом выжил, но жаловался мне, что боль была невыносимая.
—
А какое применяли обезболивание?
—
Он понятия не имеет. По словам хирурга, с помощью снотворной губки. Что
это такое, Тео?
—
Она предложена давно. Губку пропитывают отваром из опийного мака и
мандрагоры, смешанным с отваром плодов и корней болиголова и листьев
плюща. Ее подносят к лицу больного, и он вдыхает пары, пока не потеряет
сознание — обычно около четверти часа.
—
А почему больные так боятся операций? Почему люди готовы лучше
умереть, чем обратиться к хирургу?
—
Потому что все эти средства недоста точно защищают от боли. Но еще хуже,
что некоторые из растений слишком ядовиты. Например болиголов. Он растет

повсюду, как сорняк. Некоторые путают его листья с листьями моркови или
петрушки и отравляются. Возьми его чуть больше, чем надо — и больной
умрет. Представляешь, Ганс, больные чаще умирают не от ран, а от
неправильно приготовленного обезболивающего отвара!
—
А как облегчаешь боль ты, Тео?
—
Настоями трав, например белладонны, болиголова и опиума, смешанных
с вином. Я использую и мой собственный лауданум, сложную смесь,
включающую опий22. Но все эти варианты мне не нравятся. Надо искать какие-
то новые, химические средства. У меня есть одна идея, но она еще не созрела.
Видишь ли, Ганс, лучше об этом пока никому ни слова.
—
Вот как! Но мне-то ты можешь рассказать! — Иоганн Брант сгорал от
любопытства. Он чрезвычайно интересовался тайными знаниями и всякой
мистикой.
—
От тебя у меня нет секретов. Я получил в лаборатории из купоросного масла
новую жидкость, приятную на вкус. Я дал ей название «сладкий купорос»
и пока попробовал только на курах. Они ее охотно едят и после этого засыпают.
А через некоторое время встают и продолжают жить без вреда для себя. Они
остаются здоровыми.
—
Потрясающе, Тео! Больной сможет спокойно спать и не заметит операции!
Умоляю тебя, покажи мне, как готовить твой сладкий купорос! Давай начнем
опыт сразу же, завтра утром.
—
Ладно, Ганс! Но только не завтра и не утром. Во-первых, нужно все
тщательно подготовить. Во-вторых, мы сможем работать только при дневном
свете. Ни в коем случае не вечером при свечах. Новая жидкость очень летуча и
мгновенно воспламеняется. В помещении не должно быть открытого огня. Для
нагревания используем песчаную баню. Песок нагреем на открытом огне, но
в другом месте.
—
Это у меня в доме можно обеспечить. Перечисли все, что нам понадобится.
Через несколько дней Теофраст приступил к опыту, а Иоганн ему помогал. Они
собрали прибор для перегонки легкокипящих веществ. Теофраст предупредил,
что все соединения должны быть на корковых пробках. В реакционный сосуд
поместили «дух вина» (этиловый спирт), а потом при перемешивании и
охлаждении порциями добавили к нему равный объем «купоросного масла»
(концентрированную серную кислоту). Выделявшиеся пары отводились и
охлаждались. Сборник с дистиллятом был погружен в лед с водой. Содержимое
сосуда осторожно нагревали на песчаной бане, не допуская ее перегрева. В него
по каплям добавили еще удвоенный объем спирта, и при этом началась отгонка
продукта реакции. Последний вылили в делительную воронку, верхний слой
жидкости отделили, промыли, высушили и снова перегнали.
«Перегонять надо не до конца, чтобы не было взрыва!» — предупредил друга
Теофраст. Полученную ле тучую, подвижную и бесцветную жидкость поместили
в склянку из темного стекла с корковой пробкой и оставили ее в холодном
погребе.

На следующий же день Иоганн принес кур. Опыты на них подтвердили слова
гостя, и хозяин был в восторге. Он осторожно попробовал вдохнуть пары
жидкости и сказал:
—
Ведь ты тоже это делал, Тео! Надо непременно попробовать сладкий купорос
на людях!
—
Не спеши, Ганс! Это очень опасно. А если с ними что-нибудь случится? Нас
обвинят в черной магии, колдовских опытах над людьми. Мне и без того
хватает врагов. Надеюсь, ты не хочешь кончить жизнь на костре?
—
Не беспокойся, Тео! Поздно вечером, когда все кругом заснут, мы
потихоньку соберем у меня в доме только трех моих лучших друзей. Это очень
надежные люди. Им интересно все новое в науке.
Теофраст был осторожнее Иоганна, но не менее любознательным.
—
Ладно, Ганс, пусть будет по-твоему! Только ты забыл: вблизи не должно
быть никакого огня. Когда я впервые проводил этот опыт, я са м чуть не сгорел.
На мне загорелась одежда, и я катался по полу, чтобы потушить огонь. Только
когда пламя было сбито, а одежда еще дымилась, подоспел мой помощник
с одеялом и «дотушил» меня. Так что не вечером, а при дневном свете. Но дом
должен быть закрыт — с улицы нас видеть не должны!
На демонстрацию свойств сладкого купороса пришли трое: монах Йозеф,
студент Карл и помощник аптекаря Эрих. Их угостили легким завтраком,
а потом они уселись на диване в просторной гостиной. Теофраст стоял перед
ними за столиком и показывал опыты. Иоганн помогал ему.
Вначале сладкий купорос подмешали курам в пищу. Они быстро заснули .
Теофраст доказал это: им кололи лапы иглой, а они продолжали спокойно спать.
Через некоторое время куры ожили. Иоганн унес их и вернулся.
—
Мы предлагаем вам подышать парами этой жидкости, — обратился хозяин
к гостям.
—
Во время сеанса можно почувствовать головокружение. А после него
возможны небольшие не приятности, головная боль, тошнота и чувство
тревоги, — предупредил Теофраст. — Я за вами послежу.
—
Не откажется ли кто-нибудь из вас вдыхать пары? — спросил Иоганн.
—
Нет, Ганс, — ответил за всех Эрих. — Интересно почувствовать это на себе.
Мы всецело доверяем доктору Теофрасту.
Иоганн cмочил платок сладким купоросом и по очереди на короткое время дал
гостям подышать. Произошло настоящее чудо: они возбудились, смеялись,
бегали по комнате, рвались танцевать, но вдруг потеряли сознание и свалились
на диван. Первым отключился маленький, тщедушный Эрих. Теофраст следил
за временем и контролировал пульс гостей. К счастью, сердце ни у кого не
остановилось, а ведь это могло произойти! Иоганн в это время успел сделать
Йозефу и Карлу уколы, а Эриху сильно, до боли сжал руку и положил ему
в карман свой ключ.

Гости этого не заметили. Когда они пришли в сознание, то сперва не могли
подняться со стула. Эрих встал, но тут же упал обратно. Очнувшись, они были
потрясены неожиданными ощущениями и стали их обсуждать.
—
Когда я проснулся, то не сразу смог поднять руку. Мне казалось, что я таким
и умру. Ущипнул себя за ногу, но она этого не почувствовала, — изумлялся
Карл.
Остальные испытуемые подтвердили, что у них все части тела будто онемели.
Это продолжалось несколько минут.
—
Когда я подышал над пла тком, невозможно было усидеть на месте, — cказал
Йозеф. — Хотелось как можно больше двигаться и даже с кем-нибудь
подраться. Потом не помню, что было. Ощущения фантастические — как будто
я попал на другую планету!
—
Я тоже видел красочный сон, — подтвердил Карл. — В джунглях среди
дикарей. Огромные деревья вели себя, как живые.
—
А мне снилось, что мы с женой поднялись над Альпами на конях, летающих
в небе, — добавил Йозеф.
—
Чувствовали ли вы какую-нибудь боль? Например от уколов? — спросил
Иоганн.
—
Мне делали укол? — изумился Йозеф. — Я, наверное, спал.
—
Кстати, Эрих, верни мне, пожалуйста, мой ключ, — попросил хозяин дома.
—
Какой еще ключ?
—
Он у тебя в кармане.
Изумленный Эрих достал ключ:
—
А когда ты мне его дал?! Я этого не помню.
Иоганн чуть не подпрыгнул от восторга:
—
Это величайшее открытие, Тео! О нем должен узнать весь мир и как можно
скорее! Все назовут тебя гением!
—
Ни в коем случае, Ганс! Предстоит еще многое исследовать. Ты забыл, о чем
мы все заранее договорились? Никому ни звука!
Иоганн и его друзья поклялись молчать. Теофраст описал получение «сладкого
купороса» в самых общих чертах, а также его действие на кур в одном из своих
трудов, но о других его свойствах умолчал. В науке открывателем этого
вещества считается Валериус Кордус (1515–1544). Молодой немецкий ботаник
и аптекарь сообщил о синтезе нового вещества на нес колько лет позднее
Парацельса, но описал его синтез тщательнее. Поскольку оно было получено
из серной кислоты, Кордус назвал его серным эфиром. В дальнейшем его стали
называть диэтиловым эфиром или просто эфиром.
Тридцатого сен тября 1846 года в Бостоне в США произошло поразительное
событие: стоматолог Уильям Мортон при свидетелях впервые вырвал зуб
своему пациенту безболезненно, благодаря эфирному наркозу. Мортон признан

в мире основателем новой науки — анестезиологии. Это была революция
в медицине.
В дальнейшем в распоряжении врачей появились другие химические средства
наркоза, более совершенные. Но из них эфир был первым. То, что Парацельс
за триста с лишним лет до этого действительно получил это вещество и был
знаком с его обезболивающим действием, ясно из его сочинений. Веками
хирургам для уменьшения боли приходилось давать больному такие снадобья,
от которых он мог умереть. Появление наркоза настолько улучшило результаты
операций, что хирургов наконец признали врачами. Мечта Парацельса сбылась:
хирургия стала частью медицины.
***
После встречи с Брантом у Парацельса появилась идея нового большого
сочинения «Astronomia Magna» — философской работы, которая могла бы
послужить справочной книгой для начинающего мага. Друзья были увлечены
предсказаниями, и Теофраст занимался составлением прогнозов на будущее.
В один прекрасный день гонец принес ему письмо. Теофраст прочитал его
и показал Бранту. Тот был в восторге:
—
Тео, как красиво это письмо оформлено! Тебе везет! Посмотри, к какому
богатому и знатному пациенту тебя приглашают! К потомственному маршалу
Чехии Иоганну фон Лайпнику!
—
Мне жаль с тобой расставаться, Ганс, но придется уезжать. Приехать просят
как можно скорее — пациент тяжело боле н.
Доктор отправился в путь на восток в замок Кромау вблизи от Брюнна (ныне
Брно) в Южной Моравии. Расстояние до городка Мэриш -Кромау (ныне
Моравски-Крумлов) было около 300 километров. Оказалось, что Теофраста
вызвали слишком поздно. Вокруг владельца замка уже собрались несколько
врачей. Организм старого маршала был подорван таким числом болезней, что
их трудно даже перечислить: водянка, подагра, колики, паралич рук и ног,
нарушения в сердце, селезенке, желудке и печени... Никто не мог обещать
больному выздоровления. Теофраста умоляли понаблюдать за больным,
и доктору оставалось лишь облегчать его страдания пилюлями, содержащими
опиум.
В свободное время Парацельс завершил работу над первой частью своей
знаменитой «Astronomia Magna» — «Великой астрономии и философии
большого и малого миров». В ней он рассуждал о различных явлениях природы
и о поразительных возможностях человека: «Человек создан могущественным.
Он превосходит небо и землю, у него есть вера. Спасение и бедствия мира
неотделимы от человека и его развития, от его воли и действий». Теофраст
увлекался астрономией, но был далек от тех, кто объяснял непонятные болезни
гороскопами: «Нельзя заявлять, что если мы родились под знаком Сатурна,
то поэтому должны жить долго или коротко. Потому что вообще у звезд не т
такой силы».

По своим философским взглядам Парацельс был стихийным материалистом,
несвободным от средневековой магии и мистики. Он считал, что между
природой и человеком должна существовать гармония. Познание законов
природы, по его словам, открывает путь к познанию природы человека. Люди
и планеты испытывают взаимное влияние. У человека есть ответственность
перед Вселенной, в переводе на современный язык, необходимость защиты
и охраны окружающей среды.
В конце лета он покинул замок в Моравии и на коне поехал в Пресбург. Этот
город был тогда столицей Венгерского королевства, а теперь называется
Братиславой и является столицей Словакии. Встреча, устроенная там
Теофрасту, стала одним из редких, самых счастливых событий в его жизни.
Глава городской админис трации Блазиус Бехам 27 сентября 1537 года устроил
в честь гостя торжественный банкет, на котором присутствовали все члены
городского совета и врачи.
«Мы гордимся тем, что в на ш город прибыл доктор Теофраст фон Гогенгейм
по прозвищу Парацельс — выдающийся ученый, замечательный врач,
известный своим мастерством не только в верхненемецких землях, но и
в Чехии, Моравии, Словакии, Венгрии, Словении и Авс трии», — cказал Бехам,
и слушатели поддержали его аплодисментами. О Теофрасте, которого не раз
проклинали и изгоняли из других городов, здесь произносили хвалебные речи.
Слушая их, он думал: «Как жаль, что этого не видит отец! Как он сейчас
чувствует себя там, в Филлахе?»
Из Пресбурга в конце 1537 года Теофраст приехал в Вену — столицу и
резиденцию австрийских Габсбургов. Здесь к нему обращались многие больные.
Он успел также встретиться с приятелями — они вместе устроили веселую
поездку по Дунаю. В Вене у него был друг Роберт, вместе с которым он учился
в Венском университете. Благодаря связям Роберта зимой 1538 года Парацельс
добился невиданного успеха: его удостоил вниманием король Фердинанд I.
Этот монарх из династии Габсбургов правил не только Австрией, но и другими
странами, которые перечислил в своей речи в Пресбурге Блазиус Бехам.
В будущем ему суждено было стать императором Священной Римской империи
немецкой нации вместо Карла V.
Король пригласил Теофраста на консультацию к своей жене Анне Ягеллонской.
Брак был заключен, когда им обоим было 18 лет, и он принес Фердинанду
чешский и венгерский троны. Анна ждала появления на свет третьего ребенка,
а всего за свою жизнь она родила 15 детей. Почти все они дожили до взрослого
возраста, что было редкой удачей. У Анны появились неприятности со
здоровьем, и она по совету своей фрейлины попросила мужа обратиться
к доктору Теофрасту.
—
Ты должен прилично одеться! — потребовал от Парацельса Роберт и помог
ему в этом.
Теофраст не забыл, как его встретили в Тироле, и не стал спорить. В новом
бархатном камзоле он, наконец, выглядел настоящим врачом. С учетом
беременности Анны ее нужно было лечить осторожно, но у доктора был

большой опыт. Лекарство, приготовленное им по собственному рецепту,
помогло, и король пригласил его на аудиенцию.
Парацельс прибыл во дворец, где его с почетом провели в большой зал. Такого
великолепия и богатства он нигде еще не видел. «Доктор двух медицин Филипп
Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм по прозвищу Парацельс!» —
торжественно провозгласил церемониймейстер.
Теофраста подвели к трону, на котором восседал Фердинанд. В зале было много
гостей, и взгляды обратились на доктора. Тот чувствовал себя в парадном
костюме неловко. Роскошные одеяния гостей удивляли Теофраста
вычурностью. В особенности дамы блистали замысловатыми прическами
и нарядами. Они были в платьях, расшитых золотом и отделанных
драгоценными камнями, с изящными безделушками на поясе — черепаховыми
гребнями, зеркальцами и бонбоньерками из кожи, золота или серебра. Как
много горожан хотели бы сейчас оказаться на месте Парацельса, войти в этот
круг, заслужить расположение короля, получить от него дворянское звание!
Но для него это был другой, чужой мир.
Гость показался королю невзрачным на вид, и было неясно, чего от него
ожидать. Теофраст тоже его разглядывал: королю 35 лет, лицо удлиненное,
глаза черные, живые и хитрые, длинный нос, черная борода... Говорят, что он
покровитель искусств, любит музыку и охоту. Не из лучших пол ководцев,
не будет лезть напролом, первым рваться в бой. Но терпелив, осторожен
и всегда своего добьется.
Гость склонился в низком поклоне:
—
Я безмерно благодарен за счастье предстать перед глазами вашего
величества. Нас всех побуждает нижайше вас благодарить неусыпная забота
вашего величества о благе подданных. Таковой цели будет способствовать
расцвет наук и создание новой, более совершенной медицины. Мужи ученые
с крайним тщанием готовы собрать плоды трудов своих под вашим скипетром и
благоусмотрением. Осмелюсь просить вашего милостивого соизволения
преподнести в дар мой скромный вклад — книгу «Большая хирургия».
—
Рад приветствовать тебя, Теофраст! — ответил король на латыни, и разговор
продолжался на этом языке. Он родился в Испании и немецким языком овладел
не сразу. В то время его главное внимание привлекали не немецкие земли,
а новые, приобретенные на востоке.
—
За книгу спасибо! — Король кивнул камердинеру, и тот взял у гостя
книгу. — Надеюсь прочитать на досуге. Говорят, что ты лечишь ядами?
—
Нет, ваше величество! Будет ли вещество полезным или ядовитым,
лекарством или ядом, зависит только от дозы, от того, как мы его используем.
—
Что это значит? — нахмурился король.
—
Выпить рюмку доброго красного вина для здоровья полезно, а от бочонка
вина можно умереть. Вино, как любой напиток или еда, если прини мать
их сверх меры, являе тся ядом. Воздух, которым мы дышим, тоже не без ядов,
и они влияют на нас.

—
Интересно! Правда ли, что ты умеешь получать сулему, мышьяк и другие
яды?
—
Да, ваше величество.
—
Нам нужен хороший знаток ядов. Кругом враги, так что пищу надо
проверять. Ты умеешь предсказывать будущее, не так ли? Нам грозит сильный
противник — турецкий султан. Сможем ли мы его одолеть?
—
Да, ваше величество! Турецкая армия подойдет к Вене, и нападающих будет
во много раз больше, чем защитников города. Но взять Вену им не удастся.
Турки потерпят поражение.
Король не принял достаточных мер для обороны города, но уже в следующем
году ему пришлось убедиться в правоте Теофраста.
—
Казне не хватает денег. Я слышал, что ты искусен в алхимии, овладел
секретом царя Соломона и умеешь превращать другие металлы в золото.
—
Нет, ваше величество. Многие алхимики ищут этот секрет, но я изучаю
химические превращения, чтобы готовить новые лекарства.
—
Мне докладывали, что ты сведущ и в горном деле. Верно ли, что ты умеешь
извлекать серебро из свинцовых руд? И еще золото из пород, с виду пустых?
—
Да, ваше величество, я учился горному делу.
—
Нам необходимо увеличить богатство наших владений. Значит, ты все-таки
можешь нам помочь!
—
Над этим уже трудятся ваши мастера. Разрешите мне заметить, что богатство
ваших владений заключается не только в золоте и серебре.
—
Мне странно это слышать, Теофраст! Что ты имеешь в виду?
—
Если мне будет позволено об этом сказать, ваше величество, то у меня как
у врача есть некоторые сомнения. Мне кажется, главное богатство ваших
земель — населяющие их люди. А их главное богатство — здоровье . Простите,
если я неправ, но я не могу думать иначе. Чтобы увеличить это богатство, надо
поощрять науку, искать и готови ть лекарства, строить больницы. И особенно
помогать бедным — они болеют от нужды, от трудных условий жизни.
—
Предложения неплохие, но на все не хватает денег. Пойми: мы боремся
с врагами, увеличиваем наши владения и мощь державы. Забот хватает.
Запомни, Теофраст, требовать что-либо от короля может только Бог!
—
Простите мне мою дерзость, ваше величество!
—
Есть ли у тебя какие-нибудь обиды? Скажи откровенно! Надеюсь, ты знаешь
мой девиз: «Fiat justitia, et pereat mundus»?23
«Изображает себя законником, но у него свое представление о справедливости.
Девиз хороший, но какова судьба Михаэл я!» — мелькнуло в голове
у Теофраста, однако он мгновенно взял себя в руки:
—
Нет, я не буду жаловаться. Некоторые меня ненавидят и хулят. Врачи пока
привержены старым догмам. Это пройдет. Быть может, со временем зазеленее т

то, что сейчас только зарождается. Я был бы рад служить вам в любой роли ,
ваше величество. И все же прежде всего я врач. Видно, так угодно Богу —
много лет я служу медицине.
—
Меня ждут другие дела, Теофраст. Мы подумаем, как лучше использовать
тебя для блага государства . Тебе дадут знать о моем решении.
Доктор с благодарностью откланялся. «Аудиенция окончена!» — объявил
церемониймейстер.
Открыв книгу Теофраста, Фердинанд покачал головой и тут же закрыл ее. Зачем
ему это описание бесчисленного разнообразия человеческих мучений? Король
вызвал лейб-медика, велел ему прочитать объемистый труд и доложить о своих
впечатлениях. Когда тот явился с отчетом, король спросил:
—
Что ты думаешь об этой книге?
—
Ее нельзя назвать бесполезной, ваше величество! Но по сути своей она
вредна. Автор берет на себя смелость оспаривать учение Галена и Гиппократа.
—
Этот доктор побывал во многих городах и знает мои владения лучше, чем
кто-либо другой. Такой сведущий человек может быть полезен, — заметил
король. — Пожалуй, было бы разумно взять его на службу. Куда его, по-твоему,
лучше устроить?
—
Да простит меня ваше величество! Вы знаете, что я ваш верный слуга , и мой
долг вас предостеречь. Доктор Теофраст — известный ученый, и я верю, что
он владеет многими секретами. Но связываться с ним очень опасно. Ради этого
он вполне мог сговориться с самим дьяволом.
—
Ты так думаешь? Мне доложили, что он остался в католической вере.
—
Он называет себя христианином, но он обманщик и шарлатан. Парацельс
никогда не ходит в церковь.
—
Неужели?
—
Это чистая правда, ваше величество. У него есть друзья среди видных
протестантов. Теофраст — еретик и крамольник. Он даже написал однажды, что
власть королей и князей возникла не от Бога, и предсказывал, что власть
правителей падет. Какое безумие! У доктора несносный характер. Он
оскорбляет других врачей и был изгнан из Инсбрука и Штерцинга. Это могут
подтвердить наши профессора.
—
Ну что же, спасибо за добрый совет! Он показался мне каким-то странным,
но такого я от него не ожидал.
Когда лейб-медик побывал на медицинском факультете, его спросили:
—
Кажется, его величество расположен к этому Теофрасту?
—
Нет, что вы, совсем напротив! Его величество назвал Теофраста обманщиком
и шарлатаном. Это самый большой мошенник, которого король когда-либо
встречал!

Слух об этом распространился по городу. Большинство врачей Вены были
сторонниками традиционной медицины, относились к Теофрасту враждебно
и были недовольны оказанным ему приемом. Теперь они могли вздохнуть с
облегчением. Парацельс пытался опубликовать в Вене свое учение о диатезах,
но встретил сопротивление, и это издание не состоялось.
Не дождавшись ответа короля, доктор покинул Вену и, снова проехав больше
300 километров, в апреле 1538 года прибыл в Филлах в Каринтии.
***
Милая сердцу Каринтия! Сюда его в детстве привез отец, и она стала для него
второй родиной. Как давно хотелось вернуться, обнять отца! Но дела все время
заставляли откладывать эту мечту.
В Филлахе он узнал, что его отец Вильгел ьм фон Гогенгейм, проработавший
там врачом больше 32 ле т, умер четыре года назад — 8 сентября 1534 года. Его
любимый отец, первый и лучший учитель, без которого он никогда бы не стал
врачом! Но почему же Теофраст об этом не знал? Экономка, которая ухаживала
за отцом, объяснила: отец обиделся, не получив от сына ответа на свое письмо,
и не хотел писать ему о своей болезни. А сообщение о смерти отца она сразу же
отправила, но не помнит, в какой город. Наверное, оно потерялось?
У могилы отца Теофраста терзали мрачные мысли. Он чувствовал себя
бесконечно виноватым перед ним. Он, как мог, прославил имя отца, отдал ему
дань уважения в своих сочинениях. Но что отцу до этого — он об этом уже
никогда не узнает! «Он ждал от меня помощи, сочувствия, поддержки и
не дождался. Почему так вышло? Наверное, потому что я выбрал свой путь
в медицине. Я не стал работать вместе с ним, хотел быть самостоятельным.
А отец во многом оказался умнее меня! Он прожил достойную жизнь и был
окружен всеобщим уважением. У него не было столько врагов. Он воспитал
сына, имел свой дом, а что есть у меня? Ни семьи, ни кола ни двора!»
Теофраст нашел себе жилье в местечке Санкт-Файт неподалеку от Филлаха,
а потом в Клагенфурте. В мае 1538 года в городском совете Филлаха Теофраст
фон Гогенгейм получил свидетельство о смерти отца. Ему как единственному
сыну было передано наследство покойного, а также его долги. Однако жить
постоянно в Филлахе он не планировал и оставил тем, кто ухаживал за отцом,
его дом и всю обстановку.
В Каринтии Теофраст составил астрологический прогноз под названием
«Практика Теофраста Парацельса на год 1539 от Рождества Христова,
написанная в честь великодержавного князя и господина, императора Карла».
В трактате «Хроника и происхождение земли Каринтии» он описывал свою
родину, ее природные богатства и их экономическое значение. Неподалеку
от Филлаха были рудники, и доктор с юности был знаком с горным и
плавильным делом. Ему довелось наблюдать за добычей и переработкой руд, их
восстановлением древесным углем и выплавкой металлов.
XVI век был временем расцвета горного дела в Каринтии, ее успешной торговли
свинцом и железом с Венецией. Теофраст перечислил все места, где были

золотые и железные руды, в частности железный колчедан, а также свинцовые,
цинковые и «квасцовые» руды и, кроме того, ртутные руды, содержавшие
киноварь. Он указал на кислые минеральные источники и заметил, что «они
обладают превосходными целительными силами». Недра этого региона автор
сравнил с волшебным сундуком, полным драгоценностей, к которому надо
подобрать ключ.
Описывая достижения Каринтии, Теофраст не упустил упомянуть добрым
словом медицину, не забыв и доктора Вильгельма фон Гогенгейма. Это
сочинение автор посвятил архиепископу и всем сословиям Каринтии и написал
его в восторженных тонах, не боясь преувеличений, — оно было его данью
благодарности родине.
Теофраст написал также книгу «Лабиринт врачей», в которой сводил счеты с
враждебной корпорацией академических медиков. В ней шла речь о
христианском понимании природы и о высоких идеалах, связанных с
профессией врача, а также о требованиях к истинному врачу, который
постоянно «ищет мудрости и учится искусству исцеления».
Знатные пациенты cулили ему большие деньги. Когда он был в Клагенфурте,
к нему обратился с письмом барон Ганс Унгнад фон Зоннег, губернатор
Штирии. Он просил Теофраста приехать лечить его, но доктор отказался «по
причине необыкновенной слабости и плохого самочувствия». В Каринтии
Теофраст, в са мом деле, впервые почувствовал себя по-настоящему усталым
и больным. Его организм явно начал сдавать, и причины этого были очевидны.
Удивляться можно было скорее тому, как он до сих пор смог выдержать все, что
пришлось перенести. Это были далекие и утомительные скитания, возможность
заражения опасными болезнями, бесконечные конфликты, травля и гонения,
постоянная угроза тюрьмы или казни. Никакого покоя, никакой уверенности в
благополучном будущем. И при этом постоянная работа по лечению больных,
сочинение все новых трудов, опасные опыты в химической лаборатории и
рискованные эксперименты на са мом себе.
Доктор отлично пон имал, насколько всё это вредно, и учил других правилам
здоровой жизни, диетам, регулярному питанию и сну. Он объяснял, что человек
может долго не есть, не пить, но нет ничего хуже недосыпания — оно
кардинально разрушает и меняет человека . Тем не менее сам он своим правилам
не следовал: был настолько увлечен своим делом, что не мог остановиться.
С этого времени доктор месяц за месяцем терял здоровье.
В Каринтии в 1538 году он написал еще одну краткую книгу, одну из наиболее
важных — «Семь слов в свою защиту». Предчувствуя приближение смерти, он
стремился подвести итог жизни, объяснить свои взгляды и цели. В отличие
от ряда других его трудов, эта книга «отшлифована», написана совершенно
четко и ясно. В ней Парацельс отвечает на предъявляемые ему обвинения.
Почему Теофраст учит новой медицине и противопоставляет себя лжеврачам?
Он отстаивает свои выводы против тех врачей, которые поднаторели в риторике
и цепляются за старые идеи. Если у больного жар продолжается 12 недель,
лжеврач все это время рекомендует ему одно лекарство за другим, а истинный

врач делает лишь то малое, что приносит больному пользу. Говоря об истинном
враче, он явно подразумевал самого себя.
Неизлечимых болезней не бывает — поэтому истинный врач никогда не скажет
больному, что ему помочь не возможно. Он может лишь признать, что не знает и
не понимает, как это сделать. Настоящим врачам присущи три качества: они
от природы способны и талантливы, хорошо учились и следуют заповедям Бога.
Почему Теофраст дает болезням новые названия? Новые названия и
рекомендации по лечению болезней необходимы в тех случаях, когда
предыдущие сведения устарели. Нельзя же действовать на основании книг,
написанных тысячу лет тому назад!
Почему Теофраст лечит ядами? Какую пользу они могут принести больному?
Ответ на это дан в «Третьем слове», самой замечательной части книги, но его
выводы о природе токсичности нам уже знакомы.
Почему Теофраст странствует? Потому что путешествия дают больше знаний,
чем сидение дома и лежание на печи. «Разве это не правда, что не мастерство
гонится за человеком, а, наоборот, за ним нужно гнаться?» Врач должен многое
уметь, поработать в химической лаборатории, побывать в горах, где добывают
минералы. К тому же болезни тоже странствуют по земле, с ними полезно
ознакомиться там, где они появляются. Отвечая на поставленный вопрос,
Парацельс с грустью признает, что его совет богатства врачам не сулит:
«Сидящие в своем углу бахвалятся тем, что носят золотые цепи и шелка, а те,
кто странствует, едва ли могут заплатить за такую одежду».
Почему Теофраст такой странный, сердитый, неуживчивый человек? Объясняя
свои столкновения с коллегами, он жестко критикует их. Отвратительно, когда
аптекари сговариваются с врачами и обманывают пациентов, а врачи гонятся
в первую очередь за прибылью. Своей тягой к справедливости он оправдывает
свою раздражительность и конфликтность. «Говорят, что я странный человек,
что я веду себя некультурно, что я резок и груб». Да, Теофраст не привык к
реверансам, утонченным манерам, а предпочитает прямоту. Таким уж
он родился — значит, любые его ругательства надлежит прощать. Это ответ
вполне в духе XVI века. Удивительно другое — даже в наше время не каждый
согласится с тем, что брань в споре выглядит как отсутствие других аргументов.
Наконец, почему Теофраста обвиняют, что он не может вылечить абсолютно все
болезни, самые трудные, а его критикам прощают то, что они не справляются и
с легкими болезнями? Но он тоже не является всезнающим, объясняет автор.
«Ведь и я умею, знаю и могу не все, что каждому в нужде его потребно».
Другие берутся поставить диагноз сразу же , а ему иногда нужно время для
исследования. Итак, в этой книге автор стремился оправдать всю свою жизнь:
«Как я могу преодолеть то, чего я не в силах преодолеть?»
Теофраст хотел как можно скорее издать свои последние работы, и ему это
обещали. Но из них при жизни был напечатан только его календарь с прогнозом
на 1529 год. Важнейшая для него работа «Семь слов в свою защиту» была
опубликована лишь через 23 года, а в более полном виде через 48 ле т после
смерти автора. Все эти сочинения вместе были разрешены для печатания

ландтагом Каринтии, и Теофраст заранее благодарил ее власти за содействие —
однако это было сделано с опозданием на четыре века. Автор до конца своих
дней ломал себе голову: почему откладывается издание его книг? Может быть,
публикацию тормозит медицинский факультет Венского университета? Или все
дело просто в необязательности тех, кто это обещал?
***
Похоже, что популярность книги Парацельса «Большая хирургия» оказалась его
последним успехом. Теперь он тяжело переживал невозможность объяснить
свою позицию широкому кругу людей. Он все больше впадал в депрессию,
спасти от которой, казалоcь, могло только чудо. И это чудо свершилось: он
неожиданно получил приглашение приехать в Зальцбург, в свой любимый
город. Как же такое могло случиться?
Сюда Теофраст приезжал еще 16 лет тому назад и мечтал здесь остаться,
но тогда ему пришлось спасаться бегством из-за преследования со стороны
властей. И вот 30 марта 1540 года умер правитель города — архиепископ
Маттеус Ланг фон Велленбург, который был противником Парацельса . На его
место 21 мая был назначен герцог Эрнст Баварский из династии Виттельсбахов.
Горожане сразу почувствовали, что новый правитель отличался от прежнего.
Ланг был фанатичным врагом протестантов, Эрнст Баварский тоже их
не любил, но был намного терпимее. Его называли «предпринимателем на
епископском троне» и «поклонником тайных наук».
Правитель интересовался горным делом, минералогией и алхимией. Он получил
хорошее образование, имел обширную частную библиотеку и сам умел работать
в лаборатории . После упадка, связанного с крестьянской войной, герцог сумел
поднять экономику Зальцбургского епископства и улучшить его финансовое
положение.
Эрнст владел рудниками и продавал не только металлы, но и другие товары.
Он наладил широкие торговые связи не только с Венецией, но и с более
далекими городами и странами Европы. Его гонцы отовсюду доставляли ему
информацию. Герцог мало интересовался религиозными вопросами и
не скрывал, что не хотел быть служителем церкви. Впоследствии после 16-
летнего правления в Зальцбурге он отказался от высокого церковного сана
и стал светским правителем в одной из областей Богемии. Неудивительно, что
такой правитель проявил интерес к знаменитому Парацельсу. По его приказу
доктор был приглашен в город.
После пребывания в течение около двух лет в Каринтии Парацельс в 1540 году
переехал в Зальцбург. Ходили слухи, что Теофраст встречался с герцогом
Эрнстом и консультировал его. Возможно, это было связано с тем, что герцог
начинал страдать от образования камней в почках, которые ему через несколько
лет удачно удалили. Кроме того, Эрнст Баварский проявил интерес к
оккультизму и беседовал с Парацельсом о придуманном доктором алфавите
магии и о том, как выгравировать на талисманах имена ангелов-хранителей.
В Зальцбурге Парацельс встретил старых знакомых: городского советника
Кристофа Риса, секретаря городской администрации Михаэля Зецнагеля

и многих других. Собеседники рассказывали Теофрасту о том, что происходило
после его отъезда. Например, горнозаводчик Мартин Цотт напомнил доктору,
как он гостил в его доме в Хоф-Бадгаштайне. Тогда они вместе стояли у окна и
любовались видом из него. После участия Цотта в организации первого мятежа
через это самое окно в хозяина дома стреляли, но промахнулись. Во втором
восстании в Зальцбурге Цотт уже не участвовал.
После многолетних скитаний Теофраст оборудовал себе алхимическую
лабораторию и впервые смог не только успешно работать, но и наслаждаться
покоем и заслуженной сла вой. Надолго ли?
В 1540 году с позволения Парацельса Августин Гиршфогель нарисовал два
известных портрета доктора, бросившего вызов мировой медицине. Под
портретами была надпись с его девизом «Не может принадлежать другому тот,
кто принадлежи т сам себе». Человек, изображенный художником, рано
облысел, и его большой лоб кажется огромным. Лицо изборождено морщинами,
но глаза живые, умные и проницательные. На этих портретах доктор выглядит
старше своих лет.
Теофраст жил в домике на окраине города, на берегу реки Зальцах. У него
не было недостатка в пациентах. Продолжая работать, доктор чувствовал себя
все хуже. Он понимал, что жизнь клонилась к закату. 21 сентября 1541 года
Парацельс оказался в маленькой комнате постоялого двора гостиницы «К
белому коню» в доме номер 8 на переулке Кайгассе. По словам свидетелей,
Теофраст полулежал на кровати, находился в слабом сос тоянии, но в полном
сознании и рассудке и говорил совершенно ясно. Доктор попросил вызвать
к нему нотариуса Ганса Кальбора, и тот под его диктовку записал завещание.
Через три дня после этого, 24 сентября 1541 года Парацельс умер, немного
не дожив до 48 лет. Он был похоронен на кладбище при церкви Святого
Себастьяна. В завещании он просил отслужить по нему молебен. Наследство его
составили лишь 10 гульденов и совсем немного вещей, в том числе две золотые
цепочки, несколько колец, ящики с порошками, мазями, реактивами и
приборами. Теофраст распорядился передать цирюльнику, его приятелю, все
нужное для медицины, а остальное раздать беднякам.
Перед смертью Парацельс дал указания, как лучше всего привести в порядок его
сочинения. Ответственными за исполнение завещания были назначены
бургомистр Зальцбурга Георг Тайзенбергер и секретарь городской
администрации Михаэль Зецнагель. По поручению герцога Эрнста они собрали
все доступные в Зальцбурге сочинения доктора — всего около 140 рукописей.
Позднее многое было найдено в других местах, особенно в Нойбурге на Дунае.
Могила Парацельса — человека, «который стяжал столь великую сла ву
мира», — сохранилась до наших дней, хотя в 1772 году при перестройке церкви
ее перенесли на новое место. Надгробие украшает надпись, сос тавленная
Базилиусом Амербахом, учеником и другом Парацельса: «Здесь лежит Филипп
Теофраст, превосходный доктор медицин ы, который тяжкие раны, проказу,
подагру, водянку и другие неизлечимые болезни своим чудесным искусством
исцелял и завещал свое имущество беднякам. В год 1541, в двадцать четвертый

день сентября сменил жизнь на смерть». Под этой надписью изображен герб
Парацельса в виде серебристого луча, на котором расположены три черных
шара, а внизу стоят слова «Мир живым, покой умершим».
Причины смерти Парацельса точно не установлены. Трещину, обнаруженную
в черепе, исследователи его останков вначале приписали полученной при жизни
травме — отсюда возникла версия о его убийстве. Во время застолья
Парацельса будто бы убили бандиты по наущению враждебных ему коллег.
То ли его ударили чем-то тяжелым, то ли он упал на камень и проломил себе
череп. В художественной литературе эту версию развили, а оттуда она, как
ни странно, попала и в статьи документального характера.
В наше время эта версия наукой отвергнута. Оказалось, что содержание
нерастворимых соединений ртути в костях Парацельса в сотни раз превышает
норму. Причем яд попал в его организм не сразу, а накапливался годами.
Поскольку Теофраст все время странствовал, это нельзя объяснить тем, что его
отравлял кто-то другой. Так возникла другая версия: доктор, вероятно,
заразился сифилисом, и ему пришлось долго лечить себя ртутью. Между тем
ртутью и ее соединениями тогда ле чили и другие болезни.
Самолечение не исключено, но более вероятно, что Парацельс постепенно
отравился ртутью из-за того, что работал с ней много лет. Ртуть в давние
времена слыла матерью всех металлов: чем металл чище, тем больше в нем
ртути. Химики, открывая новые соединения, свойства которых еще не были
известны, нередко отравлялись их парами и умирали в молодом возрасте.
К тому же новые вещества они нередко пробовали на вкус. Например, в одном
старинном сочинении автор описывает вкус полученной им синильной кислоты.
На протяжении веков смерть Парацельса и его могила были овеяны легендами.
Ходили слухи, что он однажды воскрес. Будто бы по его указанию слуга
разрезал труп на семь частей, а потом отвинтил головку меча Парацельса,
достал оттуда белый порошок, посыпал им останки хозяина и прочитал молитву
о его исцелении. Только после этого он похоронил доктора. Через семь дней
слуга обнаружил в гробу Парацельса — тот стал 20-ле тним юношей, кудрявым
и статным. Но из-за того, что слуга в эти дни молился слишком мало, его хозяин
у него на глазах снова превратился в прах.
На родине Парацельса в Швейцарии появилась и другая легенда — о том, что
душа его, освободившись от бренного тела, витае т над горами, спасая Землю от
вселенской катастрофы. В 1831 году в Европу пришла из Индии эпидемия
холеры. Она охватила целый ряд стран, и погибли сотни тысяч людей.
Множество паломников устремились к могиле Парацельса и молили его
о спасении. По преданию, чудо свершилось — эпидемия пощадила Зальцбург,
Тироль и Каринтию. Возникновение таки х легенд показывает, как трудно было
людям примириться с кончиной великого целителя. Недаром он когда-то сказал:
«Меня любят только мои больные».

Эпилог
ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ
Итак, Парацельс не оставил после себя сокровищ, но его наследие в виде книг
оказалось поразительно обширным. В 1560 году Боденштайн, Дорн, Токси т
и другие печатники взялись за издание его рукописей. Стараниями
последователей Парацельса до 1600 года появились более 200 изданий его
трудов. В 1589 году Иоганн Хузер в Базеле опубликовал собрание сочинений
Парацельса в 10 томах. Еще более полное и проверенное издание в 14 томах
осуществил в 1922–1933 годах немецкий врач и историк медицины Карл
Зудгоф. Издатели спасли имя Теофраста фон Гогенгейма от забвения.
Книги Парацельса привлекли к себе внимание врачей, химиков, философов и
оккультистов. Вокруг его наследия начались острые споры. У Теофраста
нашлись как ученики и последователи, так называемые «парацельсисты», так
и враги, «антипарацельсисты». В числе первых оказалось немало восторженных
энтузиастов, которые никогда не видели Теофраста и были знакомы с ним лишь
по его сочинениям.
Не случайно Парацельсу вначале приписывали смерть от руки наемного
убийцы. Ненависть многих коллег к этому возмутителю спокойствия, пылавшая
при его жизни, после смерти вспыхнула с новой силой. Внимание врагов
привлекло, в частности, то, что у Парацельса не было семьи. Он никогда не
рассказывал о близких отношениях с женщинами, а слухи о его воздержании
ему нравились: хотя бы в этом отношении за свою репутацию можно было не
опасаться. Такое отсутствие интереса к женщинам надо было как-то объяснить,
и самый непримиримый из противников Парацельса и его учения, швейцарский
врач и богослов Томас Эраст (1524–1583) сочинил легенду. По его версии, когда
Парацельс в детстве пас гусей, проходивший мимо пьяный солдат его оскопил.
Легенду подхватили. Правда, нашлись желающие ее поправить: солдат, мол,
был ни при чем, просто гуси, за которыми смотрел малыш, откусили ему
мошонку. Третьи уверяли, что на четырехлетнего мальчика, когда он справлял
во дворе малую нужду, набросилась и оскопила его свинья. Без родной матери
чего только с ребенком не случится! Четвертые возражали: да, Парацельса
оскопили, но не в детстве, а во взрослом возрасте, когда он попал в плен то ли
к туркам, то ли к татарам. Пребывание в плену тоже не было подтверждено,
но легенда об оскоплении многим так понравилась, что ее повторяют до сих
пор.
Некоторые исследователи биографии Парацельса обратили внимание на форму
его шеи на двух самых достоверных портретах, сделанных незадолго до смерти
художником Хиршфогелем. Она может быть признаком увеличенной
щитовидной железы из-за недостатка йода, а такая болезнь распространена
в горах Швейцарии, где Парацельс родился. Критчер с коллегами исследовал
остатки скелета Парацельса и предположил, что у него была врожденная
гиперплазия надпочечников. Если это так, это могло снижать его интерес

к женскому полу. Это согласуется и со свойственной Парацельсу
раздражительностью, вспышками гнева. Вместе с тем ранняя смерть матери, его
отличие от сверстников, особый образ жизни и его комплексы могли не меньше
повлиять на его судьбу.
Из-за отсутствия надежных фактов и доказательств нам нет смысла вдаваться
в эти подробности. Так или иначе, очевидно, что Парацельс был сильной
и цельной личностью с высоким интеллектом, но с нелегким характером. Если
он и был чем-то болен, то до самых последних лет жизни это не мешало ему
искать новые пути в науке и преодолевать множество препятствий.
«Ему суждено было быть неправильно понятыми как друзьями, так и врагами;
одни преувеличивали его достоинства, другие — недостатки. Его осуждали
и обливали грязью одни невежды и превозносили другие, и обе стороны
доводили друг друга до бешенства безудержными восхвалениями и низкими
обвинениями в его адрес, чрезмерность которых была очевидна всем, кроме
их самих», — отметил в книге о Парацельсе в 1887 году Франц Гартман, врач,
розенкрейцер, теософ и астролог. Он представил читателям Парацельса как
философа, мага и мистика.
Оценки этого человека до сих пор остаются противоположными — одни
поклонялись ему как чудотворцу, а у других он вызывал ненависть. Одни
называли его великим химиком и целителем, посланником Бога, который сумел
победить чуму, а другие уверяли: этот самозванец успешно лечил только
потому, что продал душу дьяволу.
Еще при жизни Парацельса о нем появилась листовка некоего Валентина Реция:
«Теофраст фон Гогенгейм родился в Айнзидельне в Швейцарии и был позже
прозван великим Парацельсом. Он написа л 230 книг по философии, 40 книг
по медицине, 12 о политике, 7 о математике и астрономии и 66, посвященных
тайным искусствам... В Германии, а то и в целом мире нельзя в настоящее
время найти другого человека, который бы написал столько ценных и
замечательных трудов о философии, медицине, астрономии, праве и
общественном благе. На мой взгляд, он либо с рождения обладает талантами
и тягой к знанию, ли бо овеян благодатью Святого Духа, либо, что не менее
вероятно, находится под влияние духа злого».
Любопытно, что Парацельс после смерти получил положительную оценку
на Востоке. К удивлению его противников, этот бродяга из Айнзидельна занял
видное место в восточной науке. Там его назвали «Баракальсусом, основателем
новой химической медицины».
В Европе теолог-протестант Себастьян Франк (1499–1542) оценивал Парацельса
сдержаннее: «Доктор Теофраст фон Гогенгейм известен как физик и ас троном.
Он углубленно занимался медициной... Это был удивительный человек,
который высмеивал почти всех врачей и докторов, изложивший свои мысли и
практический опыт в ученых трудах. ...Он в одиночку открыто противоречил
другим авторитетным медикам... своими рецептами, рекомендациями и
безумными советами».

Вскоре после смерти Парацельса в 1545 году швейцарский естествоиспы татель
Конрад Геснер в своем справочнике отрицал его вклад в науку: «Парацельс, как
я слышал, ничем особенно не отличился и скорее был шарлатаном. Его способ
изъясняться и его мысли — неясные, варварские, запутанные, неестественные».
Даже в 1809 году в энциклопедии Брокгауза о Парацельсе сообщалось:
«Собственно говоря, он во всех науках был шарлатаном, и мнение об его
учености и знаниях было несомненно обусловлено его бессовестным
нахальством». Британский и итальянский врач и историк науки Генри Байон
в 1941 году в книге о нем написал: «Нельзя сказать, что оскорбительные
разглагольствования Парацельса способствовали общему прогрессу науки
и медицины... Ибо он был неотесанным мракобесом, который двигался своим
окольным путем, а не был предвестником света, знания и прогресса». Такому
мнению о Парацельсе способствовал отзыв его ученика Опорина. Манеры
Парацельса многих отталкивали, но едва ли было разумно распространять
их оценку на его деятельность и творчество.
Наследие Парацельса неоднократно встречало и положительную оценку. «C
таким врачом, как Парацельс, этим чудом медицинского ис кусства, после
Гиппократа никто не сравнится, — заявил, например, великий ученый
Джордано Бруно в 1584 году. — Парацельс, по-видимому, обладал более
глубокими знаниями об искусстве исцеле ния и лекарствах, чем Гален,
Авиценна, а также все врачи, их приверженцы, которые писали на латыни».
Правда, Бруно был не чужд мистики.
Парацельс первым провозгласил, что настоящая цель химии не в изготовлении
золота, а в изготовлении лекарств для облегчения человеческих страданий. Он
не первым использовал в медицине соединения металлов и другие продукты
химических превращений, но применял их намного шире, чем его
современники, и придавал этому принципиальное значение. Таким образом,
он стал основателем ятрохимии (от греческого слова «иатрос» — врач) —
такого направления в науке, которое стремилось поставить химию на службу
медицине. В лабораториях при аптеках начали получать лекарства не только
из трав, но и химического происхождения. Такие лаборатории до конца
XVIII века были центрами, где иногда совершались важные научные открытия.
К ряду ятрохимиков, последователей Парацельса в XVI и XVII веках,
принадлежали Иоганн ван Гельмонт (1577–1674), Франциск Сильвий (1614–
1672), Отто Тахений (1620–1699), Анджело Сала (1576–1637), Жан Рей (1583–
1645), Торкват де Мэрн (1573–1635), Андреас Либавий (1540–1616) и другие.
Они добились заметных успехов в развитии химии и медицины и предложили
ряд новых химических лекарств. Из них, например, глауберова соль (сульфат
натрия), названная в честь ее открывателя Иоганна Глаубера (1604–1670),
в качестве слабительного до сих пор входит в фармакопею. Ван Гельмонт
обогатил науку открытием желудочного сока и углекислого газа.
Своеобразное место занимает в этом ряду алхимик, целитель и астролог
Леонард Турнейсер (1530–1595). Его имя связано с рядом скандалов, но он был
полезен своим исследованием минеральных вод и изданием книги о
лекарственных растениях. Турнейсер с юности боготворил Парацельса.

Со временем он купил дом в Базеле, в котором когда-то жил доктор, и там
поселился. О новом хозяине дома тоже ходили слухи, что ему помогает
прилетающий к нему в дом дьявол. Турнейсер утверждал, что умеет превращать
железо в золото, и в решающий момент продемонстрировал это. На глазах
зрителей он опустил железный гвоздь в полученный им расплав, и его нижняя
половина стала золотой. Гвоздь этот сохранился до сих пор. Сколько его ни
проверяли, убеждались: золото настоящее! Это была ловкость рук: алхимик
подменил гвоздь заранее изготовленным, с удивительным искусством спаяв
железную часть гвоздя с золотой. Турнейсер с молодости учился ювелирному
делу и прекрасно им владел, что не помешало ему умереть в бедности.
Слава и признание Парацельса после его смерти росли, и в конце XVI века его
сочинения по популярности могли соперничать с трудами Лютера.
Одновременно росло и сопротивление его идеям. Его считали мистическим
философом, а его труды проникнутыми суевериями и не имеющими научной
ценности. Упомянутый выше ненавистник Парацельса Томас Эраст страстно
критиковал как раз те стороны учения Парацельса, которые отличались
наибольшей новизной и ценностью. Эраст отрицал, например, что разум или
воображение могут вызывать изменения в организме. Парацельса обвиняли
в том, что он употреблял слишком опасные для здоровья лекарства и вылечивал
пациентов ненадолго. После этого они быстро умирали, но он уже покидал
город и за это не отвечал. Вопреки такому обвинению, известны его пациенты,
прожившие после лечения много лет.
После Парацельса некоторые врачи стали применять опасные для организма
лекарства в слишком больших дозах. Поэтому в 1566 году парижский
парламент запретил употреблять большинство предложенных Парацельсом
химических соединений, а врачам, под угрозой тягчайшего наказания, их
прописывать.
Парацельс был не только врачом и алхимиком, но также философом и теологом.
Некоторые современники называли его «Лютером в медицине», но у него были
глубокие расхождения с Лютером. Он призывал искать Бога не на небе, а
в душе. Лютер хотел реформировать только церковь, не меняя общественного
устройства. А Парацельс критиковал церковь за то, что она преграждала путь
к такому государству, которое представлялось ему справедливым и
правильным.
В XX веке споры о наследстве Парацельса продолжались. Многие его
поклонники в разные времена принадлежали к мистическим кругам — от
розенкрейцеров и иллю минатов до антропософов и оккультистов ХХ века.
По капризу истории имя Парацельса громче звучало в истории оккультизма, чем
в истории науки.
В 1941 году в Айнзидельне было с большой помпой отмечено 400-летие со дня
смерти Парацельса. Он писал свои сочинения, как правило, не на латыни, а
на немецком языке и на нем же читал свои лекции. Критикам Парацельс
отвечал: «Поскольку я одиночка, новатор и немец, вы не имеете права презирать
мои труды и мешать моим намерениям». Уцепившись за такие выс казывания,

идеологи национал-социализма объявили Парацельса истинным немецким
патриотом, «великим немецким врачом, превзошедшим грека Гиппократа» и
провозгласившим «немецкий подход к медицине». Его убеждения стали
объектом клеветы и искажений. Прямыми потомками Парацельса назвали себя
врачи-изуверы, которые участвовали в уничтожении «неполноценных членов
общества» и проводили преступные опыты над людьми в концлагерях.
Парацельс, спасавший жизнь людям независимо от их национальности и
постоянно напоминавший врачам о христианской морали, перевернулся бы
в гробу, если бы мог услышать эту вопиющую, наглую ложь.
Отражением уродливого культа Парацельса в годы фашизма стал немецкий
фильм о нем, снятый в 1943 году режиссером Георгом Пабстом. В конце
Парацельсу передают предложение короля жить при дворе в Инсбруке, а
он уходит к огромной ликующей толпе: «Не королю, а людям должен служить
я!» Это и многое другое было фантазией сочинителей.
После Второй мировой войны в ГДР Парацельса под влиянием
коммунистической идеологии изображали прогрессивным ученым, задумавшим
переделать мир в духе марксистской теории классовой борьбы. На самом деле
он мечтал о переустройстве общества мирным путем, без насилия. Он считал
нужным проповедовать свою правду, убеждать и перевоспитывать людей и
предсказывал, что неразумная власть, опирающаяся на насилие, неизбежно
рухнет.
Интерес к личности Парацельса в мире не ослабевает. Всюду, где он побывал,
о нем сохранились сказки и легенды. Их придумывают до сих пор, а иногда
преподносят как достоверные истории. В ряду посвященных ему произведений
видное место занимает трагедия «Фауст» Иоганна Вольфганга Гёте, в которой,
по догадкам литературоведов, именно Парацельс стал прототипом главного
героя. Гёте справедливо отметил, что он принадлежит больше Новому времени,
чем Средневековью .
Спор Парацельса с противниками не следует представлять себе, как борьбу
абсолютного добра с абсолютным злом. Он на века опередил свое время и,
несмотря на это, во многом разделял предрассудки своих современников,
погрязших в плену суеверий. Не удивительны нелепые фантазии и мистика в его
сочинениях. Его пристрастие к магии и астрологии мешало ему двигаться в
правильном направлении.
Тем не менее Парацельс учил, что в организме происходят химические
превращения. Болезнь нарушает химическое равновесие, а лекарства призваны
его восстанавливать. Это была новая и ценнейшая гипотеза — но какие это
были превращения? Этого он еще не мог знать. Недостаток знаний о причинах
болезней и механизме действия лекарств Парацельс восполнял фантазией.
Он призывал опираться на практику и опыт, но это не был опыт в современном
смысле слова. Тогда еще не могло быть и речи о систематическом испытании
лекарств сначала на животных, а потом на людях.
Как он мог подобрать правильную дозу лекарства? Ему оставалось лишь
проводить опыты на себе или на отдельных больных. При лечении он не избегал

заговоров и молитв, порой опирался на советы народной медицины,
рекомендации знахарей или повитух, не имея возможности их проверить. Если
противники Парацельса воевали с его оккультизмом, мистикой и
предрассудками, то в этом они были правы. Его раздвоенность,
противоречивость была характерной для эпохи Возрождения — времени
напряженной борьбы нового со старым.
В чем же тогда заключается главная заслуга Парацельса? Прежде всего в том,
что он был революционером в науке. Парацельс первым бросил вызов
традиционной медицине своего времени. Он беспощадно критиковал
устаревшие догмы, тогда как его современники на это не решались, и вывел
науку из спячки. Нерешенные вопросы начали ставиться и обсуждаться,
а прежние выводы проверяться. Парацельс призвал искать новые лекарства
химического происхождения и открыл, таким образом, путь к новой медицине
и фармации.
Вот как оценил в 1874 году его роль в науке Юстус Либих, выдающийся химик
и один из основоположников биохимии: «Учитывая стремление Парацельса к
обновлению науки и его влияние на свое время, мы прощаем ему чрезмерное
хвастовство... за то благо, которое он создал и оставил после себя... Он разбил
старое гнилое здание Галена и Авиценны... и заложил фундамент для нового.
С него начался новый период изучения природы, и это прежде всего сказалось
в медицине и химии. Даже его ошибки... оказывали стимулирующее влияние на
естественные науки, спустя полтора столетия после него».
В самом деле, ошибок у Парацельса было множество. Ошибки и
добросовестные заблуждения, впрочем, неизбежны в истории любой науки.
Их нельзя смешивать с шарлатанством. Вполне вероятно, что и нашим
потомкам в будущем покажется смешным уровень медицины нашего времени.
Герцен в XIX веке назвал Парацельса первым профессором химии от
сотворения мира. Но точнее было бы назвать его первым врачом, знающим
химию. Она в те времена была очень примитивной, методов химического и
биохимического анализа не существовало. Однако Парацельс переориентировал
химиков на получение лекарств, способствовал объединению медицины
и химии, а также их развитию. Благодаря ему в последующие века студентам-
медикам начали преподавать химию.
Парацельс казался современникам безумцем, потому что ни на кого не был
похож. Но во многих вопросах он превосходил их и проявлял величайшее
здравомыслие. Ценнейшим был его вывод о том, что все в природе есть яд,
и только от дозы зависит, будет ли вещество лекарством или ядом. Этот
простая, вроде бы очевидная идея создала фундамен т для развития
фармакологии, фармации и токсикологии. На смену алхимии и ятрохимии в
последующих веках пришли фармацевтическая химия, биохимия и другие
науки, и Парацельс оказался их предтечей.
При лечении болезней Парацельс требовал учитывать конкретные
обстоятельства, состояние больного, думать над выбором лекарства, а не просто
следовать принятым шаблонам. Это тоже было новаторством. Он одним

из первых исследовал болезни, связанные с нарушением обмена веществ, и внес
много нового в диетологию. Благодаря ему изменились взгляды врачей на то,
какой должна быть здоровая диета. В частности, сахар был исключен
из основных блюд и в качестве десерта поставлен в конце меню.
Парацельс еще не умел по-настоящему лечить психические заболевания,
но оказался новатором в своем подходе к ним. По существу, он открыл путь,
ведущий к современной психотерапии. До него таких больных не лечили,
а изгоняли из них дьявола. Его можно считать основоположником
психосоматической медицины, изучающей влияние духа и психики на тело.
Он был не единственным, но одним из первых врачей, исследовавших
профессиональные болезни и выступивших в защиту окружающей среды. Его
нельзя признать основателем бальнеологии, но он внес и в эту науку полезный
вклад.
Можно ли считать Парацельса основоположником хирургии? Самым
выдающимся ее реформа тором в эпоху Возрождения справедливо считается
француз Амбруаз Паре (1510–1590), который усовершенствовал технику многих
операций. Но его труд «Пять книг о хирургии» был издан уже после смерти
Парацельса, тоже сделавшего немало для развития хирургии. Парацельс
отстаивал применение асептики, прикрывал больным раны чистой повязкой.
В хирургии, как и в терапии, он избегал применения лишних вмешательств —
он верил в целительную силу природы и способность самого организма к
восстановлению. Заслугой Парацельса было и то, что он справедливо
предостерегал хирургов от некоторых операций, которые в то время были
невозможны, например на щитовидной железе.
Парацельс проявил дальновидность в подходе к этике врача. Он говорил о том,
что взаимная вера больного и врача в успех, дух любви в клинике не только
улучшают взаимодействие больного с врачом, но и являются непосредственной
целебной силой. Продолжая его борьбу с корыстным сговором между врачами и
фармацевтами, его последователи на стыке XIX и XX веков отмечали, что
рынок лишает отношения врача и пациента доверительности: «Каждый шаг
врача осложняется звоном монет, который стоит непрерывно между врачом и
страждущим человеком».
В публикациях о Парацельсе неоднократно возникают мифы о том, что он умел
лечить болезни, которые считает неизлечимыми современная медицина. Хотя
многие из использованных им лекарств теперь известны, как именно он лечил
ту или иную болезнь, мы, большей частью, не знаем. Поэтому такие мифы
остаются недоказанными. Точно установлено другое — некоторые его
лекарства в то время принесли пользу, а потом были вытеснены новыми, менее
токсичными. Главное в наследии Парацельса — призыв искать и проверять
новые лекарства.
Современная медицина стремится быть научной, доказательной — она не может
опираться на слухи, на то, что «одна бабка сказала». Опыт Парацельса учит
бережно относиться к достижениям народной медицины, но все ее рецепты, как
и предложения ученых, необходимо тщательно проверять путем испытаний.

Их проводят, сравнивая ле карства с «плацебо» (пустышкой) «двойным слепым
методом», при котором ни больной, ни ле чащий врач, фиксируя результаты
лечения, не знают, что из этого получил пациент.
До сих пор в научной литературе сохраняются различия во взглядах
на Парацельса. Одни называют его отцом минералогии, биологии,
антропологии, психиа трии и биохимии, а другие отрицают это на том
основании, что первые четыре науки возникли лишь в XIX веке, а биохимия —
в XX веке. Первое утверждение выглядит преувеличением, а второе
неубедительно, поскольку в истории науки нельзя разделить разные периоды
друг от друга непроницаемой стеной. В немецкой литературе Парацельса , как
правило, признают величайшим врачом и новатором, тогда как англоязычные
историки его заслуги нередко принижают. Например, в одной из работ
2012 года заявлено, что «с учетом интеллектуального брожения того времени,
можно сказать, что если бы не Парацельс, то, вероятно, кто-нибудь другой
“заложил бы бомбу” под традиционную медицину и взорвал ее». Очевидно, что
такое странное рассуждение ничуть не умаляет заслуг Парацельса.
Больше всего любят ссылаться на Парацельса сторонники альтернативной
медицины. Они нередко используют туманные места, мистику и магию в его
сочинениях. Например, гомеопаты склонны считать его отцом гомеопатии,
поскольку он тоже упоминал лечение подобного подобным. Но Парацельс
признавал и возможнос ть лечения по противоположному принципу. При этом
он постоянно подчеркивал, что важно ле чить не симптомы болезни, а
ее причины. Гомеопа ты уверяют, что их лекарства эффективны в ничтожных
концентрациях, а при увеличении концентраций их активность не проявляется.
Парацельс понимал, как изменяются активность и токсичность при увеличении
дозы, поэтому он едва ли согласился бы с этими аргументами. Вместе с тем
альтернативная медицина обратила внимание на некоторые забытые
лекарственные растения и минералы, которые применялись Парацельсом
и другими врачами далекого прошлого.
В наше время слава Парацельса стала грандиозной, а его имя — одним из самых
популярных «брендов» в науке. Медаль Парацельса — самая престижная
награда для немецких врачей, которая регулярно присваивается их сообществом
за высшие достижения. Такую же награду получают швейцарские химики
от общества химиков Швейцарии. Имя Парацельса носят университеты,
клиники, медицинские центры, фармацевтические фирмы, аптеки и
минеральные источники.
Приведу лишь один пример. На юго-западе Германии, в Бад-Либенцелле
именем Парацельса названы спа-комплекс и больница, которая использует
методы антропософской медицины, в том числе некоторые лекарства
Парацельса. Это учреждение располагает современным оборудованием, а
работающие там врачи владеют методами не только альтернативной, но и
традиционной научной медицины. Больница Парацельса расположена в
живописном месте, и там проявляют особенно чуткий, внимательный подход
к каждому больному. Для больных создан необычайный уют, на стенах висят

картины, в зале проводятся концерты. Не только лечение, но и вся атмосфера
больницы способствует выздоровлению пациентов.
Между прочим, в Зальцбурге Парацельсу поставлен памятник. А в Базеле, где
его травили и откуда ему пришлось бежать, сегодня для туристов организуют
туры по местам, связанным с Парацельсом. После его смерти прошло почти
500 лет, а он все еще приносит этому городу доход. Мог ли он мечтать о такой
славе при жизни? Если бы тогда ему досталась хотя бы тысячная доля этой
славы, он прожил бы дольше. Что же мешало этому? У него был трудный,
конфликтный характер. Он подозревал своих помощников в том, что они
воруют его секреты, вступал в перепалки с противниками, неоднократно
судился, осыпал коллег ругательствами, оскорблял их и доводил до того, что его
выгоняли из города. Науку часто двигают вперед люди, которые выглядят
не так, как нам хотелось бы. Тех, кто обгоняет свое время, современники часто
не понимают.
А как сложилась после смерти судьба другого героя этой книги — Михаэля
Гайсмайера? Он всю жизнь воевал с католической церковью и с империей
Габсбургов. Благодаря пропаганде его противников в сознании людей
укоренилось представление о том, что Гайсмайер был злодеем — еретиком,
безбожником, разорителе м церквей, убийцей и, что хуже всего, предателем
отечества, изменником по отношению к своему родному Тиролю. Но можно ли
прощать своему правительству любое нарушение морали и собственных
законов? Допустимо ли, например, обвинять в нелояльности правительству
Гитлера тех антифашистов, которые покинули Германию и боролись с
нацистским режимом?
Репутация Гайсмайера, погибшего в 1532 году, оставалась нега тивной в течение
многих веков и начала улучшаться лишь со второй половины XX века. Из его
программы представители разных политических течений выбирали то, что
им больше нравилось, и называли его своим предшественником. Некоторые
из таких «друзей» оказались для него хуже врагов. Поразительную любовь
к Гайсмайеру проявили те же нацисты. Они называли себя преемниками вождя
крестьян, чествовали его как «благородного борца за свой родной край и
государство, противника попов, угнетателей, евреев и денежных мешков».
Нацисты подчеркивали, что Гайсмайер боролся против графа Саламанки,
ближайшего советника Фердинанда, который был евреем. Они додумались даже
до формирования полка «Михаэль Гайсмайер» в составе дивизии СС «Норд»,
которая воевала в начале Второй мировой войны в Северной Европе.
С другой стороны, коммунисты увидели в Гайсмайере своего предшественника
и сторонника перехода всей собственности в руки государства, хотя он,
на самом деле, не отвергал и частную собственность. Еще Фридрих Энгельс
в середине XIX века заметил, что Гайсмайер был «единственным
предводителем среди всех крестьянских вождей, обладавшим незаурядным
военным дарованием». К этому следовало бы добавить, что Гайсмайер был еще
и выдающимся политическим мыслителем.

Одобрительные оценки со стороны крайних политических направлений сильно
повредили репутации Гайсмайера. Нацисты настолько запятнали его имя, что
после войны в европейских школах его нельзя было упоминать на уроках
истории. Интерес к не му на Западе появился в конце 1960-х годов, в связи с тем,
что революционное студенческое движение выдвигало близкие к его программе
требования: обобществить богатства недр, ввести государственный контроль
над производством и торговлей, гарантированный минимальный доход для
каждого. В 1976 году в Инсбруке было создано «Общество Михаэля
Гайсмайера», способствующее объективному изучению его роли в истории.
Оценка Гайсмайера до сих пор вызывает споры . Некоторые ис торики
изображают его тщеславным авантюристом, который будто бы потерпел
поражение в карьере и использовал революционные события для личного
обогащения. Другие навешивают на него ярлыки «популиста» или
«религиозного фанатика». Тем не менее в глазах все большего числа людей
Гайсмайер становится одной из самых привлекательных фигур в истории. Читая
его проект конституции, нельзя не изумляться тому, что этот документ написан
в начале XVI века, около 500 лет тому назад. Поразительно, насколько этот
человек был далек от конформизма и опередил свое время. Его истинные цели
становятся все более понятными. Михаэль Гайсмайер был борцом за отмену
сословных привилегий, за свободу и за социальную справедливость и стремился
создать общество равных, в котором будут заботиться обо всех. За это он отдал
свою жизнь. Одни из его требований были реализованы лишь через несколько
веков, а другие остаются актуальными до сих пор.
Сегодня Тироль не является единым государством: северная его часть вошла
в состав Австрии, а южная — в состав Италии. Однако в обеих частях и вообще
в Европе имя Гайсмайера стало уважаемым. В Падуе на месте его убийства
установлена мемориальная доска. В Брегенце в Австрии есть мемориал
Гайсмайера. В Инсбруке, где он сидел в тюрьме и ждал казни, одна из улиц
носит его имя. Улица Михаэля Гайсмайера существует и в столице Южного
Тироля Больцано. А в Випитено, родном городе Гайсмайера, который раньше
назывался Штерцингом, прохожий не должен удивляться, если ему скажут:
«Вам нужен “Парацельс” в районе Михаэля Гайсмайера». Так называется аптека
в городе, из которого Парацельса когда-то выгнали и где вся се мья Гайсмайера
подвергалась преследованию со стороны властей.
Все-таки справедливость в истории обязательно торжествует — в конечном
счете. Жаль, что иногда с большим опозданием, но не будем об этом забывать.
Замечательно сказал об этом в 1973 году наш соотечественник Александр
Володин:
Правда почему-то потом торжествует.
Почему-то торжествует.
Почему-то потом.
Почему-то торжествует правда...

Людям она почему-то нужна.
Хотя бы потом,
Но почему-то обязательно.
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ
И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПАРАЦЕЛЬСА
1493 — рождение в Айнзидельне (Швейцария, кантон Швиц) Филиппа Ауреола
Теофраста Бомбаста фон Гогенгейма, позже прозванного Парацельсом.
1502 — Вильгельм Бомбаст фон Гогенгейм, отец Парацельса, вмес те с сыном
переселяется в город Филлах в Каринтии и становится там городским врачом.
1509–1516 — годы обучения Парацельса в европейских университетах.
Предположительно он в 1509–1510 годах получает звание бакалавра в Венском
университете, а в 1515–1516 годах защищает диссертацию в университете
Феррары (Италия) и получает степень доктора обоих видов медицины —
внутренней медицины и хирургии.
1516–1517 — принимает участие в роли полевого врача в венецианской войне.
1519 — в должности полевого врача участвует в нидерландской войне между
Карлом V Габсбургом и Гельдернским союзом.
1520 — в должности врача в армии датского короля Кристиана II участвует
в войне Дании со Швецией и захвате Стокгольма. Начало писательской
деятельности.
1524–1525 — работает в Зальцбурге. Его самое раннее датированное сочинение
«О Святой Деве и Богородице». Исследование минеральных вод и посещение
рудников в Гаштайне. После того как Зальцбург охватила Крестьянская война,
Парацельс покидает город.
1526 — пребывание в Тюбингене, Фрайбурге и Баден-Бадене. Лечение
маркграфа Филиппа I Баденского и аббатисы Анны Блец фон Ротвайль.
Приобретение права бюргерства в Страсбурге.
1527 — лечение печатника и книготорговца Иоганна Фробена в Базеле.
Переписка с Эразмом Роттердамским. Приглашение в Базель на должность
городского врача и профессора. Лекции в университете.
24 июня — сожжение учебного пособия по медицине.
10 ноября — смерть Иоганна Фробена. Кратковременное пребывание
Парацельса в Цюрихе.
1528 — отъезд из Базеля. Пребывание в Кольмаре у врача Лоренца Фриза.

1529 — пребывание в Нюрнберге. Публикация работ о лечении сифилиса и
астрологических прогнозов. Первое упоминание в сочинениях псевдонима
Парацельс.
1530 — запрет на публикации в Нюрнберге. Пребывание в Берацхаузене,
посещение Регенсбурга и Нёрдлингена. Из Баварии Парацельс возвращается
в Швейцарию в Санкт-Галлен.
1531 — лечение бургомис тра Санкт-Галлена Кристиана Штудера. Публикация
мантических сочинений в Цюрихе и наблюдение кометы над Боденским озером.
11 октября — поражение протестантов в Каппельской войне и смерть Ульриха
Цвингли.
30 декабря — смерть Кристиана Штудера.
1532–1533 — пребывание в Аппенцелле в роли проповедника, учителя и врача.
1534 — Парацельс в Тироле (Инсбрук, Штерцинг и Меран).
1535 — пребывание на минеральных источниках в Санкт-Морице.
Пфефферские купальни и лечение аббата Руссингера.
1536 — странствия на юге Германии (Мемминген, Миндельхайм, Ульм,
Аугсбург, Мюнхен). Публикация «Большой хирургии» Парацельса в Ульме
и Аугсбурге.
Парацельс проживает у священника Иоганна Бранта в Эфердинге. Лечение
маршала Иоганна фон Ляйпника в Мэриш -Кромау. Прием Парацельса
в Пресбурге и Вене.
1538 — пребывание в Каринтии и посещение Филлаха. Решение местной власти
о публикации четырех сочинений Парацельса, не реализованное при его жизни.
1539 — издание последнего астрологического календаря, опубликованного при
жизни — «Практика Теофраста Парацельса на год 1539 от Рождества Христова,
написанная в честь великодержавного князя и господина, императора Карла».
1540 — возвращение в Зальцбург.
1541, 24 сентября — смерть Парацельса. Похоронен на кладбище городской
церкви Святого Себастьяна.
1560 — начало издания рукописного наследия Парацельса Боденштайном,
Дорном, Токситом и другими издателями.
1589 — десятитомное издание сочинений Парацельса, осуществленное
Иоганном Хузером в Базеле.
КРАТКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ
Агрикола Г. О горном деле и металлургии (1494–1555). М ., 2008.
Адамс Дж. Европа в эпоху Средневековья. М ., 2019.

Алхимии золотые сны / Сост. В. Г. Астахова. СПб., 1995.
Арнаутова Ю. А. Колдуны и святые. Антропология болезни в средние века.
СПб., 2004.
Баумгартнер Э. Великая крестьянская война в Германии. 1525. М ., 2012.
Гартман Ф. Жизнь Парацельса и сущность его учения / Пер. с англ. М ., 2009.
Гофман К. Можно ли сделать золото? Мошенники, обманщики и ученые
в истории химических элементов. Л., 1987.
Грицак Е. Н. Популярная история медицины. М ., 2003.
Гундольф Ф. Парацельс / Пер. с не м. СПб., 2015.
Джуа М. История химии / Пер. с итал. М ., 1975.
Книга алхимии: История, си мволы, практика / Под ред. В. Рохмистрова. СПб.,
2008.
Койре А. Мистики, спиритуалисты, алхи мики Германии XVI века. М ., 1994.
Майер П. Парацельс — врач и провидец. Размышления о Теофрасте
Гогенгейме / Пер. с не м. СПб., 2003.
Менье Л. История медици ны / Пер. с фр. М ., 2017.
Новиков Ю. Ю ., Рашкин Л. А . Новатор медицины, естествоиспытатель
и философ Парацельс. М ., 2008.
Проскуряков В. А. Парацельс. М ., 1935 (серия «ЖЗЛ»).
Рабинович В. Л . Алхимия как феномен средневековой культуры. М ., 1979.
Холл М. Б. Наука Ренессанса. Триумфальные открытия и достижения
естествознания в эпоху Парацельса и Галилея. 1450–1630 / Пер. с англ. М ., 2014.
Циммерман В. История крестьянской войны в Германии. По летописям и
рассказам очевидцев. Т . 1–2. М ., 1937.
Шерр И. Германия. История цивилизации за 2000 лет. В 2 т. Минск, 2005.
Ютен С. Повседневная жизнь алхимиков в Средние века. М ., 2005.
Blaser R.-H . Paracelsus in Basel. Muttenz/ Basel, 1979.
Blaser R.-H . Ulrich Gyger, sin diener: Versuch einer biographischen Rekonstruktion.
Medizinhistorisches Journal, Bd. 16, H. 1/2, Kreatur und Kosmos: Internationale
Beiträge zur Paracelsusforschung (1981), S. 53–66.
Bopp A., Schürholz J. Antroposophische Arzneimittel. Dornach (Schweiz), 2010.
Brock W. H. The Fontana Hystory of Chemistry. London, 1992.
Burkhard B. Anthroposophische Arzneimittel. Eine kritische Betrachtung. Eschborn,
2000.
Bynum W. The History of Medicine: A Very Short Introduction. Oxford, 2008.

Crone H. D. The Man who Defied Medicine: His Real Contribution to Medicine.
Melbourne, 2004.
Ganzenmüller W. Paracelsus und die Alchemie des Mittelalters. Angewandte Chemie,
54, No 39/40, S. 427–431 (1941).
Jankrift K. P. Krankheit und Heilkunde im Mittelalter. 2 Auflage. Darmstadt, 2012.
Keiser E. Paracelsus in Bildzeugnissen und Bilddokumenten. Reinbek bei Hamburg,
1969.
Pagel W. Paracelsus. An Introduction to Philosophical Medicine in the Era of the
Renaissance. 2
nd
Edition. Basel–New York, 1982.
Partington J. A History of Chemistry. London, 2016.
Perkmann E. Die Völser Hexenprozesse 1506 und 1510. Hintergründe, Recherchen,
Schlussfolgerungen. Völs am Schlern, 2006.
Schadewaldt H. Paracelsus in unserer Zeit. Bad Liebenzell, 1993.
Sсhipperges H. Die Kranken im Mittelalter. München, 1990.
Sсhipperges H. Arabische Medizin im lateinischen Mittelalter. Berlin–Heidelberg–
New York, 1976.
Staudinger H. Paracelsus. Сhem. Zeitung, 65, No 75–76, S. 349–360 (1941).
Stoll C. Paracelsus in Beratzhausen/Oberpfalz. Nova Acta Paracelsica, 1987, 2, 33–
43.
Sudhoff K. Paracelsus sämtliche Werke: Medizinische, naturwissenschaftliche und
philosophische Schriften. Bd. I –XIV. München–Berlin, 1922–1933.
Telle J. Wolfgang Тalhauser. Zu Leben und Werk eines Augsburger Stadtarztes und
seinen Beziehungen zu Paracelsus und Schwenckfeld. Medizinhistorisches Journal,
Bd. 7, H. 1/2 (1972), S. 1–30.
Thielen N. Die Straße war seine Lehrerin. Die Wanderungen und das Werk des
Paracelsus. Norderstedt, 2020.
Walden P. Paracelsus und seine Bedeutung für die Chemie. Angewandte Chemie, 54,
No 39/40, S. 421–426 (1941); Сhem. Zeitung, 65, No 75–76, S. 351 (1941).
Zekert O. Die Große Wanderung des Paracelsus. Ingelheim am Rhein, 1965.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Здесь и далее, если это не оговорено, песни вагантов приведены в переводе
Льва Гинзбурга (Лирика вагантов. М ., 1970; Из немецкой поэзии: Век X — век
XX. М ., 1979).
2. Протестантами и реформатами (сторонниками Реформации) их стали
называть позже, но для яснос ти мы будем использовать в книге эти
современные понятия.
3. Гумор — сок организма (от лат. humor — влага).

4. О пребывании здесь Парацельса напоминает мемориальная доска,
установленная на доме в 1937 году.
5. Лишь через два века после его смерти оказалось, что важнейшим
компонентом воды является какой-то газ, «летучее и активное вещество».
А через 350 с лишним лет после Теофраста выяснилось, что это радон,
обладающий слабой радиоактивностью , и эти ванны теперь называют
радоновыми. О механизме их действия спорят до сих пор.
6. Гаштуна единственная (лат.) .
7. Бани, любовь и вино разрушают наше здоровье. И услаждают нам жизнь:
бани, любовь и вино.
8. То есть золотохлористоводородную кислоту HAuCl4. 4 H2O.
9. Добыча благородных металлов в горах Высокого Тауэрна достигла рекорда
в 1557 году: 830 кг золота и 2723 кг серебра за год. На рудниках Гаштайна
Йозеф Цотт в 1548 году получил из 4 тысяч тонн золотой руды 114 кг золота. А
в XIX веке здесь из тонны руды получали только 7 г золота.
10. В наши дни Айнзидельн — уютный горный городок в живописной
местности в центральной Швейцарии, в 35 километрах от крупных городов —
Цюриха и Люцерна . В центре его — искусственное озеро Зильзее. Поклониться
лику почитаемой в Европе святыни сюда ежегодно приезжают около 200 тысяч
паломников.
11. Шекспир У. Укрощение строптивой. Перевод П. Мелковой.
12. Брант С. Корабль дураков. М ., 1965 (впервые издана в 1494 году).
13. Фуггерай — первое социальное поселе ние в мире — существует в Аугсбурге
до сих пор. Его обитатели платят за жилье 0,88 евро в год, не считая счетов
за воду, свет и тепло. Столько же они платят церкви Святого Марка и обязаны
три раза в день молиться.
14. Gürtelrose — опоясывающий герпес.
15. Термальный комплекс с бассейном «Термы Парацельса» действует в этом в
живописном месте Шварцвальда и в наши дни. Популярны также термы
в Вильдбаде — для лечения заболеваний опорно-двигательного аппарата,
ревматизма и остеопороза, заболеваний сердца и нарушений кровообращения.
16. Некоторые ис торики объясняли эпидемии таких плясок в средневековой
Европе отравлением спорыньей — плесне вым грибом, встречающимся
на стеблях сырой ржи. Спорынья может вызывать конвульсии и галлюцинации,
но она ограничивает приток крови к конечностям. Поэтому отравленные
ей люди не смогли бы так долго танцевать. Так считает английский историк
Джон Уоллер (2009).
17. Hals- und Beinbruch! (нем.) — что-то вроде нашего «ни пуха ни пера!». Это
старинное пожелание тому, кто идет на экзамен или другое испытание, чтобы
испытуемому не завидовали боги.
18. Оксид цинка.

19. Союз вольных общин Граубюнден (Гризон) в то время был в союзе
со Швейцарией, а теперь является одним из ее кантонов.
20. Слова Иоганна Вальтера (1496–1570), вольный перевод автора книги с
немецкого языка.
21. То есть оксид железа Fe2O3.
22. У Теофраста был не один, а минимум два разных варианта лауданума —
с опиумом или без него. Предполагаю т, что вариант с опиумом содержал его
около 25 процентов и наряду с ним «мумию» (порошок из частей трупов),
безоаровый камень из желудка коровы, белену, янтарь, толченые кораллы и
жемчужины, икру лягушки, а также корицу, гвоздику, амбру и шафран.
Впрочем, точный состав его неизвестен.
23. Да свершится справедливость, даже ес ли мир погибнет (лат.) .
НАД КНИГОЙ РАБОТАЛИ
16+
Редактор В. В. Эрлихман
Художественный редактор Е. В. Кошелева
Технический редактор М. П. Качурина
Корректор Т. И. Маляренко
Издательство АО «Молодая гвардия»
http://gvardiya.ru
Электронная версия книги подготовлена компанией Webkniga.ru, 2023