Author: Вишнякова-Акимова В.
Tags: история история китая воспоминания академия наук ссср издательство наука востание в китае иститут востоковединия
Year: 1980
Text
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ
В. В. ВИШНЯКОВА-АКИМОВА
ДВА ГОДА
В ВОССТАВШЕМ
КИТАЕ
1925-1927
ВОСПОМИНАНИЯ
ИЗДАНИЕ 2-е
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА 1980
Ответственный редактор
Ю. В. ЧУДОДЕЕВ
Вишнякова-Акимова В. В.
Два года в восставшем Китае. 1925—1927. Вос-
поминания. Издание 2-е. М., Главная редакция вос-
точной литературы издательства «Наука», 1980.
287 с. с портр.
Написанная непосредственным участником и очевидцем событий
1926—1927 гг. в Китае, книга В. В. Вишняковой-Акимовой (1904—1965)
является живым и ярким рассказом о революционной борьбе китай-
ского народа, об интернациональной помощи страны Советов революци-
онному Китаю. В ней содержится богатый материал о деятельности
советских советников в рядах китайской революции, об их самоотвер-
женности и героизме, проявленных при выполнении нелегкой миссии.
©
Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука», 1980.
От автора
История революции 1924—1927 годов в Китае до сих пор не-
достаточно представлена в нашей литературе 1. Еще меньше пи-
сали у нас о том, как десятки советских добровольцев рука об ру-
ку с китайскими революционерами работали тогда на китайской
земле2. Между тем об этом братском сотрудничестве, давшем
столько замечательных примеров дружбы двух народов, борзопис-
цы «свободного мира» до сих пор распространяют самую нелепую
клевету.
Мой муж, генерал-майор Владимир Михайлович Акимов, ра-
ботавший в 1925—1927 годах одним из советников в китайских
революционных войсках, хотел внести свой вклад в освещение этих
вопросов и, выйдя в 1956 году на пенсию, собирался в содружест-
ве со мной написать воспоминания о революционных событиях в
Китае, очевидцами которых мы были.
Увы, случилось так, что мне пришлось работать одной, без по-
мощи и руководства того, кто должен был стать главным автором
книги. Пришлось изменить ее план, так как она уже не могла от-
вечать полностью первоначальному замыслу. Теперь это всего
лишь воспоминания китаистки, работавшей в 1925—1927 годах в
штабах наших военных советников и в аппарате главного поли-
тического советника Центрального Исполнительного Комитета го-
миньдана Михаила Марковича Бородина. Но это не только мои
воспоминания. Я старалась, чтобы со страниц моей книги зазву-
чали и другие, ныне уже навсегда умолкнувшие голоса окружав-
ших меня тогда товарищей по работе, в том числе голос моего
мужа, беззаветно любившего китайский народ и до самой Великой
Отечественной войны неустанно работавшего в области практиче-
ского осуществления советско-китайской дружбы. Их светлой па-
мяти я посвящаю свою книгу.
Моя сердечная благодарность всем товарищам, которые при-
нимали участие в обсуждении книги, организованном отделом Ки-
тая Института востоковедения Академии наук СССР3, в частности
Т. Н. Акатовой, Н. П. Виноградову, Р. В. Вяткину, Р. А. Мировиц-
кой, В. Н. Никифорову, С. Л. Тихвинскому. Я многим обязана оче-
видцам революции 1924—1927 годов в Китае 3. С. Дубасовой и
Ц. А. Калиновской и ее участникам А. А. Аргентову, А. Я. Климо-
ву, Н. И. Кончицу, А. М. Кравцову, М. Ф. Куманину, московским
китаеведам В. И. Антонову, В. Я. Сидихменову, Т. Я. Цветковой
за многие ценные советы и уточнения.
В. Вишнякова-Акимова
а
Глава первая
В КИТАЙ НА ПРАКТИКУ
День отъезда
Владивосток летом — совсем южный город. Удивлять-
ся нечему — он расположен южнее Севастополя, с которым у не-
го какое-то неуловимое сходство. Недаром в географических на-
званиях, которые слышишь во Владивостоке и его окрестностях —
Черная речка, бухта Золотой Рог, Адмиральская пристань и дру-
гих,— звучат как бы воспоминания о старшем его собрате, про-
славленном русском городе на берегу Черного моря. Вопреки су-
ровому климату солнца во Владивостоке очень много, краски по-
южному ярки, море так же прекрасно.
25 июня 1925 года, когда последняя группа студентов-практи-
кантов восточного факультета Государственного дальневосточного
университета во Владивостоке, а именно благополучно перешед-
шие на третий курс В. Новоселов, А. Ширшов и автор этих строк,
уезжала на практику в Китай, солнце светило вовсю. Ослепитель-
но белые домики, со всех сторон сбегавшие к бухте с гористого
берега, весело блестели стеклами окон. Море едва плескалось о
старые, изъеденные солью причалы. По сверкавшей на солнце по-
верхности бухты из конца в конец ходили китайские шампунь-
ки 1 с огромным веслом на корме, которым ловко орудовали до-
черна загорелые, белозубые китайцы. На шампуньках каталась
студенческая молодежь, празднуя окончание занятий.
У причала стоял довольно невзрачный на вид грузовой пароход
среднего тоннажа с тремя большими белыми иероглифами по бор-
ту. Это было китайское торговое судно «Синьпингай», зафрахто-
ванное Совторгфлотом. Погрузка уже закончилась, да и грузить
пришлось немного. На этот рейс весь трюм предназначался для
китайских кули — сезонников, которые, как всегда, на лето и
осень возвращались к себе на родину. Посадка уже началась.
По узкому трапу торопливо бежали китайцы, обеими руками при-
держивая на голове тяжелые узлы с пожитками. Их лица блесте-
ли от пота.
Стоял невероятный шум и гам, слышались отдельные резкие
возгласы, крикливая перебранка на шаньдунском наречии2. Трюм
парохода постепенно заполнялся этой живой, волнующейся мас-
4
В. В. Вишнякова-Акимова
сой человеческих тел. Только на корме молчаливо чернели три
массивных китайских гроба из толстого дерева. На пристань, где
мы стояли в окружении провожавших нас товарищей, морской вете-
рок доносил временами тяжелый, душный запах тления. Мертвые
тоже возвращались на родину, чтобы по законам конфуцианской
религии упокоиться на родовом кладбище своих предков. На
грузных крышках были приклеены бумажки с адресами. Покойни-
ков сгрузят в одном из портовых городов Шаньдуна — Чифу
(Яньтае) или Циндао, а дальше они начнут путешествовать «сво-
им ходом». Благочестивые земляки уже позаботятся, чтобы их
сородич был похоронен в родной земле. Тяжелый гроб будут до-
бровольно нести сотни людей, пока наконец, после долгого пути,
быть может даже через несколько лет, покойник не окажется
у себя дома.
Этот день был для нас большим праздником. Сбывалась наша
давняя, заветная мечта. Китаисты на восточном факультете ГДУ
вообще считались одержимыми. Все мы были влюблены в Китай,
в его богатый и в то же время лаконичный язык, трудные, но та-
кие живописные иероглифы, его древнюю самобытную культуру,
его историю. А главное—у нас перед глазами стояла смелая ос-
вободительная борьба народа, которая развернулась в ту пору на
китайской земле. Уже второй год там шла революция, но в
1925 году она достигла небывалого подъема. Предательский рас-
стрел империалистами безоружной демонстрации на Нанкинской
улице в Шанхае 30 мая 1925 года в какой-то мере был для Китая
тем же, чем для нас 9 января: весь Китай мгновенно запылал гне-
вом и возмущением. Начался антианглийский бойкот, который
принял особенно острые формы на юге, где вспыхнула знаменитая
Гонконг-Кантонская стачка.
В начале июня было опубликовано воззвание Исполнительного
Комитета Коминтерна, призывавшее пролетариат всего мира под-
держать китайских рабочих.
Очень напряженная обстановка создалась в Пекине, куда мы
направлялись. Посольский квартал был на военном положении.
Перепуганные империалисты, опасаясь мщения масс, выставили
усиленный караул у ворот квартала и почти не появлялись за его
пределами. Китайцы их бойкотировали. Рикши нацепили на свои
коляски дощечки с надписями: «Англичан и японцев не возим».
Даже японофильское правительство президента Дуань Цижуя
вынуждено было уступить напору революционных настроений. Га-
зеты сообщали, что некоторые дворцы Запретного города — быв-
шей императорской резиденции — по решению правительства
превращены в музеи и открыты для посещений в целях сбора
средств для бастующих рабочих Шанхая.
10 июня 1925 года в Пекине состоялась небывалая демонстра-
ция: в первый раз на улицы столицы вышли десятки тысяч рабочих
и крестьян, демонстранты в первый раз пели «Марсельезу». Улич-
ное движение было остановлено. Страсти были накалены до пре-
дела. Один из демонстрантов, член Общества педагогических ре-
6
форм, отдавая дань феодальным обычаям старого Китая, в ис-
ступлении отрубил себе палец и кровью написал на стене ло-
зунг «Долой империализм!», после чего упал без сознания.
В день нашего отплытия стало известно о новом злодеянии
империалистов в Китае — расстреле 23 июня демонстрации в Кан-
тоне (Гуанчжоу) на набережной Шацзи. Это предвещало новый
взрыв антиимпериалистической борьбы.
Легко понять, в каком настроении мы ехали в Китай.
Несколько слов о том, на каких условиях администрация Даль-
невосточного университета отправляла нас в зарубежную коман-
дировку.
Наши вузы в ту пору не могли похвастать особенным достат-
ком. Теперь это даже трудно себе представить, но, кроме загра-
ничного паспорта и командировочного удостоверения, где указы-
валась цель нашей поездки и выражалась просьба ко всем совет-
ским учреждениям в Китае оказывать нам всемерную поддержку,
мы ничего не получили на руки. Счастливым выпускникам, закон-
чившим все три курса восточного факультета, выдали небольшую
сумму, которой должно было хватить на дорогу и примерно неде-
ли на две скромного существования. Нам же, вчерашним второ-
курсникам, предстояло довольствоваться собственными небольши-
ми сбережениями. Впрочем, чудодейственная бумажка о «всемер-
ной поддержке» действовала безотказно. До сих пор не могу за-
быть, как гостеприимно нас принимали, с какой трогательной за-
ботой относились к нам советские работники в Китае.
Обмен советских денег на китайские был тогда исключительно
прост. Вы заявляли в банк, сколько китайских даянов3 вам тре-
буется, в назначенный час перед окошечком кассы появлялся кита-
ец, и вы при посредстве советского банковского служащего обме-
нивали валюту. Так что на первые несколько дней мы были обес-
печены, а там предстояло искать работу — дело нелегкое, поскольку
штаты советских органов за рубежом заполнялись в Советском
Союзе.
Моя квартирная хозяйка тетя Душа, обливаясь слезами, вру-
чила мне на пристани небольшой мешочек белых сухарей...
Из соображений экономии мы решили плыть, а не ехать по
железной дороге. Совторгфлот соглашался бесплатно доставить
нас в любой китайский порт, который значился в его расписании,
но при одном условии: путешествовать без всяких удобств, в трю-
ме, переполненном китайцами-сезонниками. Нас это не смутило, и
мы заказали билеты до Чифу, а оттуда нужно было добираться
до Пекина самостоятельно.
Фортуна улыбнулась нам в самом начале путешествия. Как
только закончилась суматоха посадки, к нам подошел веселый
толстяк суперкарго4 и, справившись, кто мы такие, радушно
предложил нам две пустовавшие каюты административного пер-
сонала на верхней палубе.
Мои товарищи с воодушевлением принялись перетаскивать в
предоставленное помещение наши типично студенческие пожит-
7
ки: связанные ремнем постельные принадлежности, корзинки с
книгами, тощие потертые чемоданчики. Меня они рыцарски осво-
бодили от этих хлопот. Я стояла у поручней и глядела на замеча-
тельный город, расположенный амфитеатром по берегу бухты.
«Синьпингай», готовясь отчаливать, с трудом разводил пары.
Гремела якорная цепь, убирали трап, звенели какие-то звонки, ду-
дели какие-то дудки, мимо меня пробегали матросы, слышно бы-
ло, как чертыхался на мостике капитан. Скоро наш пароход загу-
дит, отойдет от пристани, и через несколько минут Владивосток
скроется за высоким берегом. Сейчас самое время сказать о нем
на прощание несколько слов.
Кое-кто из читателей, возможно, недоумевает по поводу ки-
тайских сезонников, штурмующих советский пароход с нерусским
названием, китайских гробов на палубе, каких-то китайцев, обме-
нивающих валюту в советском банке. Откуда это все в русском,
советском городе?
Действительно, кое-что придется напомнить, ведь это было так
давно. Пока я хочу только сказать, что именно возможность, не
выезжая за пределы Советского Союза, изучать на практике язык
и народный быт китайцев побудила меня летом 1924 года перевес-
тись со второго курса Московского института востоковедения на
параллельный курс восточного факультета Государственного
дальневосточного университета. Бесплатный железнодорожный ли-
тер мне ребята как-то устроили.
Помню многолюдный перрон Ярославского вокзала, длинный
ряд вагонов, до отказа набитых людьми с узлами и чайниками.
Поезд Владивосток — Москва ходил раз в неделю и всегда был
переполнен. Вокруг меня веселая толпа провожающих студентов.
Зато родственники плачут и все еще пытаются отговорить меня от
рискованной поездки. Мне девятнадцать лет, я в первый раз уез-
жаю из дому, во Владивостоке у меня ни души знакомых. Такая
даль, такое тревожное время. Где взять денег на обратный путь,
если что-нибудь случится?
Это было самое долгое путешествие, какое мне когда-либо при-
ходилось совершать по железной дороге. Шестнадцать суток шел
наш поезд. И чем дальше на восток, тем больше было следов
гражданской войны и интервенции, сильнее ощущался горький
привкус недавних трагических событий.
За Уралом по обеим сторонам железнодорожной насыпи лежа-
ли взорванные и сошедшие с рельсов поезда, свидетели и участни-
ки великой народной битвы, отшумевшей на просторах Сибири.
В грудах вздыбленного ржавого железа было столько грозной па-
тетики, столько материала для человеческого воображения!
Многие мосты лежали в руинах, а рядом с ними были возве-
дены временные, деревянные. Поезд полз по ним еле-еле, а пас-
сажиры, затаив дыхание, слушали, как трещат перекладины. Через
Амур у Хабаровска поезда переправляли на пароме — огромных
баржах с уложенными по палубе рельсами. Паровоз оставался на
берегу, а на той стороне уже стоял под парами другой. Бесконеч-
8
ной длины мост еще не был восстановлен. Баржи с вагонами плы-
ли мимо гигантских ферм, одним концом лежавших в воде.
За Хабаровском поезда ходили под конвоем. Веселые красно-
армейцы в буденовках занимали площадки вагонов, висли на под-
ножках, стояли возле пулеметов на паровозе и на тендере. Совсем
еще недавно изгнанные белые банды совершали частые набеги на
нашу дальневосточную границу, нападали даже на поезда5.
Мы очень скоро вышли из графика, и никто не мог точно ска-
зать, когда мы прибудем к месту назначения.
На станциях везде была жуткая давка и ругань у кипятильни-
ков. И не мудрено: поезд то стоял по часу и более, то вдруг ко-
леса его делали медленный оборот и снова приходили в движение,
а злополучные пассажиры, так и не успев набрать кипятку, со всех
ног кидались вдогонку и, помогая друг другу, вскакивали на ходу.
Часто поезд останавливался, не доходя до станции, где-нибудь в
тайге. Из вагонов валила веселая толпа молодежи, зажигали кост-
ры, пели сибирские песни. Старики рассказывали побывальщину,
говорили про Владивосток. И он вставал перед нами, одетый в
дымку поэтических легенд и удивительных рассказов о героизме
русских людей на Дальнем Востоке.
Во Владивосток мы попали поздно вечером. Нечего было и ду-
мать идти на поиски комнаты или студенческого общежития. Рос-
кошный портал гостиницы «Версаль» на Ленинской улице — глав-
ной улице города — привел меня в большое смятение, но делать
было нечего, пришлось взять номер. Перед сном я со своими по-
путчиками отправилась смотреть город. Мы даже покатались на
шампуньке. Молчаливый китаец-лодочник невозмутимо качался
на корме, выгребая огромным веслом, а мы не могли наглядеться
на россыпь огней и их отражение в черной воде бухты.
На заре под раскрытым окном заторопились, затараторили
оживленные голоса китайцев, точно птицы проснулись с первыми
лучами солнца. Хор звонких, перебивающих друг друга голосов
звучал по-утреннему свежо и жизнерадостно, именно хор, хотя со-
беседников было, кажется, только трое. Я уловила слова: «шалан-
да», «рыба», «базар». Временами голоса поднимались до такой
ноты, что, казалось, люди ссорятся и вот-вот подерутся. На свеже-
го человека живая, темпераментная речь китайцев часто произво-
дит именно такое впечатление, а я впервые слышала ее не из уст
Лян Куня, преподавателя московского института, который гово-
рил попроще, чтобы его лучше поняли, а настоящую народную,
такую, какова она на самом деле.
Я сбежала с лестницы и вышла на улицу. Наступал новый день
с его заботами, люди торопились по своим делам. И я пошла за
ними, свернула в переулок. Среди редких еще прохожих глаза
мои искали... И нашли!
Навстречу мне по мостовой бредут в порт китайские грузчики,
так называемые рогульщики, со своей «рогулькой» — приспособ-
лением для переноски тяжестей за спиной. Дальше несколько ки-
тайцев на плоских коромыслах несут большие четырехгранные вед-
9
pa-жестянки из-под американского керосина: у кого с водой, у ко-
го с нечистотами. Тогда во Владивостоке только Ленинская ули-
ца была благоустроена. Китаец-лоточник останавливает меня и
предлагает купить какую-то мелочь. Я еще не понимаю шаньдун-
ского говора, в институте нас учили официальному пекинскому на-
речию, и поэтому стою и пристально смотрю прямо в рот лоточ-
нику, тем самым повергая его в полное недоумение. Все китайцы
одеты в куртки и штаны национального покроя, и, если стоять к
ним достаточно близко, можно уловить специфический запах из-
любленной китайцами черемши (дикого чеснока), очень сильного
витаминоносителя.
Немного погодя в стайке русских парней быстро, уверенно про-
шел статный, красивый китайский юноша в кепке и гимнастерке.
В конце улицы появился важного вида китаец в длинном халате и
черной атласной тюбетейке, должно быть, владелец одного из част-
ных магазинчиков, которые еще существовали в ту пору во Вла-
дивостоке.
Как я вскоре убедилась, китайская учащаяся молодежь, тем
более комсомольцы, и многие китайские рабочие, прочно осевшие
во Владивостоке и имевшие русских жен, одевались уже по-евро-
пейски и жили на новый лад, но большинство китайцев соблюдали
свои национальные обычаи, питались и одевались по-своему, пели
свои характерные песни, справляли свои красочные празднества.
Было что послушать и посмотреть.
Старый Китай не мог прокормить свое трудовое население. Ни
одна страна в мире не давала такого числа эмигрантов. Расстоя-
ния не служили преградой. В Сан-Франциско и других портовых
городах США, несмотря на свирепые в прошлом иммиграционные
законы для «цветных», можно видеть китайские кварталы. Много
китайских эмигрантов в Малайе, Сингапуре, на Филиппинах, на
Гавайских островах и т. д. По данным статистики, в те годы толь-
ко из Южного Китая ежегодно эмигрировало полмиллиона китай-
цев.
У нас на Дальнем Востоке китайская иммиграция началась со
второй половины прошлого века. Каждый год с окончанием сель-
скохозяйственных работ границу переходили тысячи безработных
из Маньчжурии и Шаньдуна. Весной и летом поток шел в обрат-
ном направлении. Отхожим промыслом занимались только муж-
чины, семьи оставались дома. За год жизни во Владивостоке я не
видела ни одной китаянки.
Сезонники не собирались оставаться у нас постоянно. Самым
страшным несчастьем они считали смерть на чужой земле, вдали
от родового кладбища. Некоторые застревали, но все же не теря-
ли надежды вернуться домой. Я встречала дряхлых стариков с ко-
сами. Покинув Китай в маньчжурские времена6 они все еще на-
деялись вернуться и боялись, что отсутствие косы помешает им
это сделать. При маньчжурах за такое вольнодумство рубили го-
ловы.
Жили во Владивостоке и богатые китайцы, а уж как они бога-
10
тели, не хочется и рассказывать. Не сочтешь, сколько несчастных
соотечественников стали жертвами их ненасытной жадности. Часто
это были дельцы подпольного уголовного мира: ростовщичество,
содержание притонов, контрабанда, шпионаж,— ничем они не
брезговали.
В первые же дни Советской власти во Владивостоке особо
сложным оказался вопрос о китайцах, поскольку это были самые
обездоленные люди города и лишь очень немногие из них имели
специальность. Трудное то было время: безработица, разруха, все-
го не хватало. И все же китайцев нужно было как-то устроить,
обеспечить работой и сносным жильем, учить — почти все они
были неграмотны, лечить, организовать. Этим занялись русские и
очень немногочисленные тогда китайские коммунисты.
Когда я приехала, там уже работали различные курсы для ки-
тайцев, многие китайцы учились в Совпартшколе.
Издавалась китайская газета «Гунжэньчжи лу» («Рабочий
путь») на самом простом разговорном языке, что уже само по се-
бе было неслыханным новшеством. Над входом в хорошенький
особнячок возле Семеновского базара висела вывеска с надписью
по-русски и по-китайски: «Китайский клуб 1 Мая».
Когда в порт заходило судно какой-нибудь колониальной дер-
жавы, иной раз мог возникнуть инцидент, чуждый духу советского
города. Случалось, иностранный офицер пытался оскорблять и
даже бить китайцев. Такие попытки тут же пресекались. Как раз
накануне нашего отъезда в Китай помощник капитана одного анг-
лийского судна был оштрафован по решению городского показа-
тельного суда на 400 рублей7 за то, что, заподозрив китайского
грузчика в воровстве, приковал его к борту судна наручниками и
продержал так больше часу, пока не вмешалась наша милиция.
Восточный факультет ГДУ, куда я приехала учиться, являлся
красой и гордостью Владивостока, в чем были твердо убеждены
его студенты. Он был прямым наследником Восточного института,
основанного еще в 1899 году, и помещался в том же здании. Это
был четырехэтажный белый дом в небольшом переулке, рядом с
главной улицей города. Два символических китайских льва из бе-
лого камня добродушно скалили зубы у подъезда.
Само расположение Восточного института вдали от академи-
ческого центра русского востоковедения в Петербурге, где изуча-
ли старые языки, говорило о том, что задачи его отнюдь не имели
академического характера. И действительно, по замыслу царского
правительства Восточный институт должен был готовить не науч-
ных работников, а прежде всего кадры для проведения царской
империалистической политики на Дальнем Востоке. Там учились
чиновники министерства иностранных дел, офицеры генерального
штаба, будущие военные переводчики и миссионеры. Языки и стра-
ны Дальнего Востока изучались в аспекте современности. Наряду
с китайским и японским преподавали корейский, маньчжурский и
монгольский языки.
Накануне первой мировой войны и особенно в последующие ro-
11l
ды институт стал относительно демократичным по составу слуша-
телей.
Восточный институт прославился как один из всемирно извест-
ных центров востоковедения. Тут несомненно сказалось влияние
крупных русских ученых, руководивших его научной деятельно-
стью. Дольше всех, с 1906 по 1917 год, пост директора института
занимал талантливый китаевед Аполлинарий Васильевич Рудаков,
автор многих работ по языку, истории и географии Китая.
Регулярно, до 1919 года, выходили «Известия Восточного ин-
ститута» (выпущено 60 томов). В собственной типографии инсти-
тута печатались его труды на семи восточных языках, их выписы-
вали ученые Европы, Азии, Америки.
В 1920 году в связи с созданием Государственного дальневос-
точного университета институт был преобразован в его восточный
факультет с двумя отделениями: китайским и японским.
Я еще застала на факультете многих старых профессоров Вос-
точного института: японоведа Е. Г. Спальвина, между прочим, же-
натого на японке, которая тоже преподавала японский язык, мань-
чжуроведа А. В. Гребенщикова, Н. В. Кюнера, читавшего нам ис-
торию культуры народов Дальнего Востока. П. П. Шмидт, учеб-
ник которого «Опыт мандаринской грамматики» проходили на
первом курсе, к тому времени уже уехал на родину в Ригу, но
А. В. Рудаков продолжал работать, несмотря на преклонный воз-
раст и тяжелую болезнь. Он почти ежедневно приезжал в универ-
ситет на извозчике, ноги уже плохо слушались его. В дальнейшем
студенты ходили заниматься к нему на квартиру в Голубиную
падь. Тучный и благодушный, он любил рассказывать и рассказы-
вал превосходно.
Административный строй Китая преподавал Константин Андре-
евич Харнский, человек весьма эрудированный и большой ориги-
нал. Он ненавидел шаблон и рутину, мечтал реорганизовать сис-
тему преподавания в вузах и на лекциях обычно предавался им-
провизации на тему последних событий в Китае. На экзамен к
нему ходить было сущим наказанием. Он никогда не спрашивал,
что значилось в программе, а занимался «общим развитием» ис-
пытуемого, задавая ему самые неожиданные вопросы, вроде: ка-
кое расстояние до ближайшей звезды, где водятся сардинки, что
такое Батавия, только ли город на острове Ява, и т. д. Никому не
ставил зачет с первого раза, обязательно пристыдит и велит наве-
даться еще. Как ни мучил он нас, мы все же его сердечно любили,
уж очень интересный он был человек. В 1929 году вышла его кни-
га «Китай с древнейших времен».
Газеты с нами читал Борис Климентьевич Пашков. Практиче-
ские занятия по разговорному языку вел Ци Шиси, маньчжурский
язык и каллиграфию преподавал пожилой маньчжур Дэ Сингэ. Ци
Шиси был молод и общителен, носил простой серый халат, зато Дэ
Сингэ, видимо, помнивший о привилегированном положении сво-
их сородичей в старом Китае, держался чопорно и щеголял в рос-
кошной курме8 из тугого блестящего атласа.
12
21 октября 1924 года восточный факультет как наследник Вос-
точного института отпраздновал свое двадцатипятилетие. Студен-
ты приняли в этом событии самое активное участие. Высоко, под
потолок актового зала, взлетали юбиляры: профессора и предста-
вители администрации, люди уже пожилые, явно испуганные таки-
ми почестями. Внизу их бережно принимали надежные молодые
руки их питомцев. Выше всех взлетала сухонькая фигурка универ-
ситетского швейцара Ивана Матвеевича, служившего в Восточном
институте со дня его основания и известного как строгий и добрый
«отец» всей студенческой братии. Не одного студента он спас от
японской разведки в период оккупации.
Факультет проводил большую общественную работу среди ки-
тайцев. Студенты учили их русскому языку, вели политические
кружки, выступали на собраниях. Не говоря уже о «Клубе 1 мая»,
над которым шефствовал наш факультет и где по этому случаю
дневали и ночевали многие наши ребята, во Владивостоке не бы-
ло ни одного китайского уголка, куда бы мы не проникли.
В ту пору студентам во Владивостоке, как, впрочем, и повсю-
ду в стране, жилось нелегко. Стипендии давались далеко не всем,
кое-кому приходилось даже платить за учение. На работу, да еще
не имея специальности, устроиться было трудно. Тогда еще не был
закончен восстановительный период, значит, была и безработица.
Я помню, как все мы завидовали студентке восточного факульте-
та, поступившей по рекомендации месткома университета курье-
ром в представительство Наркоминдела во Владивостоке. Место
курьера в таком ведомстве казалось нам первой ступенькой к ус-
пехам на дипломатическом поприще.
...Сиплый, протяжный гудок «Синьпингая» звучит печально. Па-
роход прощается с городом. Мы отчаливаем. Прощай, Владивос-
ток, не скоро мы опять тебя увидим...
«Синьпингай» медленно выходит из бухты, идет мимо Русского
острова. В царское время там стояли войска, охранявшие подход
к бухте, во время интервенции располагались японцы, но теперь
он безлюден. С высокой верхней палубы хорошо видны заброшен-
ные казармы, с которых даже оцинкованное железо крыш снято и
увезено интервентами. Там много безымянных могил. Русский ост-
ров во время оккупации был местом расстрелов.
Незадолго до отъезда мы целый день провели на острове, про-
пуска туда давали без особых формальностей. Мы посетили эти
могилы, постояли над ними, а потом углубились в зеленую чащу,
пронизанную острым свежим запахом ландышей. Они цвели под
ногами нетронутые, белоснежные, сочные, непривычно крупные.
Увлекшись ими, какой-то наш разиня потерял крышку от большо-
го, изрядно помятого эмалированного чайника, взятого, увы, без
разрешения на кухне у моей квартирной хозяйки, уже известной
читателю тети Души. Представьте себе наш ужас: хозяйки в то вре-
мя дрожали над своей посудой, ведь достать ее было негде. К сча-
стью, у запасливой тети Души нашлась другая крышка.
Русский остров медленно плывет назад. Кажется, что в воде,
13
по кромке его берега, лежат большие, круглые, удивительного го-
лубого цвета голыши. Это медузы, которых отлив застал у берега.
Целые полчища их, голубых и красных, «Синьпингай» оставляет
за кормой, выходя в открытое море. Очаровательные по форме и
цвету, они грациозно покачиваются в воде, но встреча с ними су-
лит мало радости пловцу. Ожог красной медузы вызывает высо-
кую температуру на несколько дней.
На верхней палубе «Синьпингая» кроме нас было еще несколь-
ко пассажиров. Наше внимание привлек один из них: худощавый,
с очень острыми и, как нам показалось, нерусскими чертами. На
нем был прекрасный заграничный костюм, а во рту сплошной под-
ковкой блестели золотые зубы. Держался он обособленно, почти
не выходил из каюты, ни с кем не разговаривал. Мы тут же реши-
ли, что повстречали «акулу международного империализма», как
тогда частенько выражались некоторые особенно пылкие наши
ораторы. Подумать только, золотые зубы, как у какого-нибудь мил-
лионера! Уж, конечно, он едет в Китай не с добрыми намерениями.
Мы дружно возненавидели незнакомца и кидали на него издали
самые свирепые, хотя и полные любопытства взгляды, на что он,
между прочим, не обращал никакого внимания. Что тут делать?
Приходилось как-то «сосуществовать». Присутствие «акулы» очень
портило нам настроение в первые дни нашего путешествия.
В порту Модзи
«Синьпингай» не торопясь шел на юг. Становилось все
жарче. Стоял почти полный штиль. Днем нас окружало голубое
сияние неба и моря, ночью мы любовались бесконечным столбом
лунного света, ложившимся по левому борту. Только на третьи
сутки мы прибыли в японский порт Модзи.
Япония поразила нас какой-то игрушечной красотой, до того
были хорошенькими ее ярко-зеленые острова, мелкорослые кри-
вые сосны, легкие домики, крохотные лодки. Мы были очарованы
этой картиной, но дальнейшие события сразу же вывели нас из
умиленного состояния.
«Синьпингай» зашел в Модзи за углем, и мы мечтали, пока он
будет грузиться, сойти на берег и посмотреть на Японию, с кото-
рой у нас совсем недавно была заключена пекинская конвенция.
Советский Союз пошел на серьезные уступки ради стабилизации
положения на Дальнем Востоке. Нам казалось, что отношения
после этого должны быть доброжелательными и нас примут хо-
рошо.
Не успели мы накупить спелых бананов и душистой нежно-ро-
зовой хурмы с бесчисленных лодок, окруживших пароход, и пора-
доваться необычайной дешевизне, как увидели, что к нам идет
таможенный катер. Мы изучали международное право и знали, что
палуба парохода, даже в иностранном порту, представляет собой
территорию страны, флаг которой развевается над нею. Поэтому
никто из нас и не думал волноваться только потому, что с нами
14
захотела познакомиться японская таможня. Наоборот, мы с лю-
бопытством смотрели через борт на маленький катер, быстро под-
ходивший к нашему пароходу между японскими лодками, поспеш-
но дававшими ему дорогу, на незнакомые мундиры в золотых по-
зументах. Только позже стало ясно, что под видом таможенников
к нам пожаловали офицеры японской контрразведки.
Вместе с нами на верхней палубе ехали два брата, мальчики
десяти и шестнадцати лет. Не помню, к кому именно ехали эти
ребята, билеты у них были до Шанхая. В момент, о котором идет
речь, младший уплетал только что купленные бананы и кожуру
бросал за борт. Случайно он попал прямо в лицо «таможеннику».
Раздался яростный рев. Мальчишка побледнел и моментально
скрылся.
Японец с перекошенным лицом большими прыжками бросился
к спущенному трапу. Через мгновение он был уже на палубе. Ма-
ленький, тщедушный, с выдающимися верхними зубами, в боль-
ших роговых очках, в негнущемся парадном кителе, он точно со-
шел с плаката, изображающего японского империалиста. Безум-
ными глазами он оглядывал нас, ища своего «врага». Мы все, ос-
толбенев, молча смотрели на него.
Самурайский кодекс чести превращал японских офицеров в
маньяков, способных терять человеческое обличье по самому нич-
тожному поводу. Они считали себя божественными потомками бо-
гини Аматерасу9, представителями расы господ, которой предопре-
делено владычествовать над миром. И вдруг — банановая кожура
с борта советского парохода, так сказать, привет из той страны,
откуда незадолго перед тем с позором вышибли незадачливых пре-
тендентов на мировое господство и чужую собственность.
Нас вызвали в рубку. Предстояла «проверка документов». Уже
потом капитан объяснил нам, что японская таможня никакого
права на нее не имела. Нам нужны были только вода и уголь.
Никто из нас не сходил в Модзи и поэтому наши документы не
должны были интересовать японцев. Однако капитан не протесто-
вал. Выходя из Владивостока, он получил строгие инструкции все-
мерно избегать осложнений. Он крепился и молчал. Только сказал
нам: «Ребята, выдержка!».
В тот тревожный год японская контрразведка с ног сбивалась,
разыскивая «агентов Коминтерна». Китай поднимался на борьбу,
и каждого советского человека, направлявшегося туда, империа-
листы подозревали в «подрывной» деятельности. Именно поэтому
японские контрразведчики заявились к нам на пароход и потре-
бовали наши документы. Китайцы в трюме их не интересовали.
В небольшой рубке первого класса, за обеденным столом, на
котором уже лежали наши заграничные паспорта, бесцеремонно,
как хозяева, расположились три-четыре японца. К администрации
парохода отношение было подчеркнуто пренебрежительным, а нам,
пассажирам, даже сесть не предложили. Несколько раз я перехва-
тывала направленные на меня пристальные взгляды японских офи-
церов. Мне тогда было непонятно, чем это я привлекла к себе та-
15
кое явное внимание. Только потом мне разъяснили. С точки зре-
ния наших непрошеных гостей, искавших у нас на пароходе «боль-
шевистскую заразу», я выглядела отчаянно «красной», так как бы-
ла коротко, по-мужски, острижена и носила кепку, как принято бы-
ло тогда в советской студенческой среде.
Японец, в которого попала банановая кожура, все это время
быстрыми, нервными шагами расхаживал по рубке, изредка взгля-
дывая на нас. В рубку вошел старший мальчик. В ту же секунду
японец, как кошка, прыгнул к нему и неожиданным ударом сбил с
него кепку. За столом, где сидели японцы, раздался резкий карта-
вый окрик: «Синимаци шряпы». Паренек нагнулся и поднял свою
«шряпу». Когда он выпрямился, глаза у него были полны слез,
губы закушены. Просмотрев документы, представленные капита-
ном, японец, видимо, понял, чьим братом являлся старший из
мальчиков, и, сорвав на нем первый гнев, теперь возбужденно ожи-
дал появления своего «оскорбителя». Перепуганный мальчишка
прятался в машинном отделении и ни за что не хотел выходить, но
японцы потребовали его присутствия. Едва он вошел, как на него
накинулся разгневанный самурай и со всего размаху ударил по
лицу.
И тут нас прорвало. Мы забыли предупреждение капитана, за-
кричали, зашумели, запротестовали. И громче всех — «акула меж-
дународного империализма» с золотыми зубами. На чистейшем
русском языке он стал кричать: «Безобразие!». Почти год спустя
я встретила его на юге Китая и узнала, что уж кому-кому, а ему
было бы опаснее всего попасться в лапы японской контрразведки.
Он ехал на должность военного советника Национально-революци-
онной армии южнокитайского правительства. Всю дорогу он мол-
чал, ни с кем не разговаривал, но тут не выдержал.
Теперь конфликт принял общий характер. Японец поворачива-
ется к нам. Высоко подняв одну руку, держа другую на кобуре
револьвера, он властно кричит: «Стоп!» Он дает понять, что готов
пустить в ход оружие. Ошеломленные, мы на мгновение притихли.
Не знаю, что тут могло произойти. Мы были так возмущены,
что, может быть, кинулись бы бить японца. И тогда он, конечно,
стрелял бы в нас. Все было возможно в ту трудную пору, когда
убивали наших послов и нападали на нашу дипломатическую поч-
ту. Был бы международный инцидент, на который нас явно толка-
ли (предлог для захвата советского парохода) и за который нам
бы не сказали спасибо на родине. Всяких международных непри-
ятностей у нас и без того хватало. Нас остановил вид перекошен-
ной от ужаса добродушной физиономии толстяка — суперкарго, де-
лавшего нам какие-то таинственные знаки. «Проверка» паспортов
возобновилась. По существу, японцы учинили всем нам настоящий
допрос. Конечно, намерение «посмотреть Японию» отпало само со-
бой. Ни японцы не собирались давать нам разрешения, ни мы сами
уже не решались при создавшейся обстановке сойти с парохода.
Так встретил нас мир капитализма, едва мы ступили за пре-
делы нашей молодой Советской родины. В этом нет ничего удиви-
16
тельного, и все же для меня лично инцидент в Модзи оказался
важной вехой. Именно с него началась для меня та своего рода
политическая школа, которую пришлось мне пройти потом в Китае
и которая сделала меня как бы старше на несколько лет.
Конечно, еще во Владивостоке я наслушалась леденящих ду-
шу рассказов о страшном времени японской оккупации. Но я была,
должно быть, жизнерадостней и беспечней, чем положено девушке
моего возраста. Я никогда не видела ужасов войны, не держала в
руках оружия, я училась любимому делу, впереди было светлое
будущее, которое, как мне казалось, ничто уже не в силах омра-
чить. И прошлое не коснулось меня тогда. А тут вдруг оно стало со
мною рядом.
Эти люди, говорившие картавым «русским» языком, задавав-
шие нам провокационные, оскорбительные вопросы, пытаясь ус-
тановить наши якобы противозаконные намерения, нагло угрожав-
шие нам, явно были «специалистами по русскому вопросу». Где
они находились еще три года тому назад, не приходится сомне-
ваться. Они выдали себя своим поведением, и мы их узнали. Мож-
но себе представить, что мы чувствовали в те минуты.
Под вечер, когда закончилась погрузка угля, «Синьпингай»
развернулся и медленно пошел из негостеприимной гавани. На па-
лубе царило тяжелое, угрюмое молчание.
Мы проходили мимо очаровательных, игрушечных островков,
яркая зелень которых как бы вырастала прямо из голубых волн
моря. Утлые суденышки рыбаков и перевозчиков вызывали в па-
мяти чудесные старинные японские гравюры. Какое восхититель-
ное воспоминание мы могли бы увезти из этого благословенного
уголка!
Чифу
Нашей следующей остановкой был Чифу — портовый
город на севере Шаньдунского полуострова. Тут нам предстояло
сойти и явиться в советское консульство. Оно помещалось в здании
бывшего царского консульства на самом берегу, и его красный
флаг на высоком флагштоке мы увидели еще до того, как на го-
ризонте обозначилась земля. Как он славно пламенел в лучах го-
рячего южного солнца! С какой радостью мы его рассматривали
сначала в бинокль, а потом невооруженным глазом! Для нас он был
приветом и ободрением далекой родины после переживаний в
Японии.
«Синьпингай» и якоря еще не успел бросить, как мы уже по-
няли, какие важные события происходят в Чифу. В гавани стоя-
ло с десяток пароходов разного тоннажа под английским флагом,
вид у них был покинутый и жалкий. Их не грузили и не разгру-
жали. Все было ясно — забастовка! Жарким воздухом борьбы
пахнуло на нас с китайского берега.
Портовые рабочие бастовали в ответ на расправу английских
17
империалистов над безоружной демонстрацией в Кантоне 23 ию-
ня. На берегу стояли пикеты, зорко следившие за точным соблюде-
нием постановлений стачечного комитета. Впрочем, никто и не пы-
тался их нарушать. Население Чифу, как и весь китайский народ,
участвовало в антианглийском бойкоте.
В Чифу сходили не только мы, но и почти все китайцы-сезон-
ники, которые шумели и кричали еще громче, чем во Владивосто-
ке. Под этот аккомпанемент мы съезжаем на берег.
Какой яркий, красивый город лежит перед нами! Масса зеле-
ни, особенно много гранатовых кустов, густо усеянных мелкими
красными цветами. Видно, что это излюбленное здесь декоратив-
ное растение. Чифу — чудесный курорт с превосходным климатом
и пляжем. Иностранцы, проживавшие в Китае, давно это поняли.
Сюда съезжались их семьи на летний отдых.
Мы рассматриваем архитектуру китайских зданий, разукра-
шенные магазины, их вывески в виде огромных черных досок с зо-
лочеными иероглифами или вертикальных полотнищ с нашитыми
на них разноцветными письменами. Они висят тесно вдоль всей
улицы.
Со всех сторон с криком подлетают к нам полуголые рикши.
Мы нагружаем их колясочки багажом, который, к сожалению, был
не слишком элегантен для заграничного путешествия, а сами идем
рядом. Рикши сердятся, но мы остаемся тверды в своем решении
и не соглашаемся с ними.
Мимо нас пробежал немолодой уже рикша, и мы с ужасом ус-
лышали его хриплое дыхание. В колясочке непринужденно разва-
лился грузный европеец, раза в два крупнее возницы. Дальше мы
видим группу людей, впрягшихся в большой двухколесный полок,
нагруженный целой горой мешков. Пот струится по их обнажен-
ным спинам, они тянут какой-то однообразный мотив, китайскую
«дубинушку». Еще двое чуть не бегом несут на шесте огромный
тюк и, задыхаясь, поочередно выкрикивают, чтобы соразмерить
движения: «Айа-ха, айа-ха!». Вот он — один из самых многочис-
ленных отрядов китайского пролетариата: кули, «горькая сила»,
«человек-лошадь».
Улицу переходят несколько людей неизвестной национальности,
китайское одеяние которых странно контрастирует с их явно не-
китайской внешностью. Что за маскарад, зачем понадобилось со-
четать рыжую бороду с китайской тюбетейкой? Ага, это миссионе-
ры, елейные речи которых уже много лет помогают империалис-
там закабалять Китай.
Через несколько минут мы остановились у ворот консульства.
Бывшее имущество царской России в Китае было возвращено со-
ветскому народу по советско-китайскому соглашению, подписанно-
му в мае 1924 года. На протяжении ряда лет им бесцеремонно
распоряжались обнищавшие царские дипломаты и белые эми-
гранты. Не приходится удивляться, что здание советского консуль-
ства в Чифу оказалось сильно запущенным, кое-где даже покоси-
лось, и настоятельно требовало ремонта. Это был большой старый
18
деревянный двухэтажный дом весьма импозантного вида. У нега
был самый высокий в городе шпиль, широкий балкон и много вся-
ких резных балясин и украшений.
Раскрытые настежь ворота с красивой кованой решеткой вели
на парадный двор с фонтаном в центре заросшей сорняками клум-
бы, который, видно, уже много лет не работал. Огромный сад за
домом был, как мы вскоре убедились, тоже сильно запущен: кус-
ты роз одичали, везде буйно росла высокая сочная трава, глушив-
шая культурные насаждения, деревья разрослись, беспорядочно
сплетаясь ветвями.
На ремонт дома, видимо, денег еще не отпустили. У нас тогда
проводился жесткий режим экономии. Что же касается сада и
цветников, то тогда было не до них. Разведение цветов казалось
излишней роскошью, бесполезным занятием. Даже Москву в то
вре>мя не считали нужным озеленять. Многие деревья и сады без-
жалостно истреблялись, и на их месте появлялись голые площа-
ди. Только несколько лет спустя занялись зеленым хозяйством
столицы.
Консул, товарищ Шило 10, принимает нас в своем кабинете. При
виде моей чубатой головы в кепке он на мгновение лишается язы-
ка, потом говорит, страдальчески морщась: «Боже мой, кого толь-
ко мне присылают, о чем только они думают». Под неопределен-
ным словом «они» консул, видимо, подразумевал дирекцию наше-
го факультета. Он сердито звонит и просит позвать свою жену, ко-
торой тут же дает распоряжение немедленно купить мне дамскую
шляпу.
Но это было еще не все, судьба готовила консулу новое испы-
тание. Присмотревшись, он вдруг заметил, что видавшие виды
брюки одного из моих спутников держатся всего лишь на веревоч-
ке вместо ремешка, и взорвался как бомба. Всем тут досталось: и
легкомысленным молодым людям, которые едут за границу, как на
пикник, не помышляя о том, что их безответственная манера оде-
ваться бросает тень на советское студенчество вообще, и руковод-
ству Дальневосточного университета, которое якобы плохо их вос-
питывает, и даже представителю Народного комиссариата ино-
странных дел во Владивостоке Фонштейну за то, что он «неизвест-
но куда смотрит». Долго бушевала гроза. Мы стояли испуганные
и пристыженные, начиная понимать, что очень плохо подготовле-
ны к зарубежной командировке.
Шило дает моему злополучному коллеге категорическое распо-
ряжение — немедленно купить себе брючный ремень, и неожидан-
но затихает. Он смотрит на нас и смеется. Мы сразу ободряемся.
Консул предупреждает, что в гавани антианглийская забастов-
ка и нам придется задержаться, так как английские суда не хо-
дят, флаги других наций в Чифу — редкие гости, а китайские па-
роходы не предназначены для европейцев, которые никогда ими
не пользуются, им и билетов даже не продают, настолько это не
в обычае. «Давайте лучше подождем,— говорит он,— обстановка
скоро определится».
19
Шило предлагает остановиться у него в доме. На просторной
открытой веранде, выходящей прямо в сад, нам ставят койки,
ширмой отгораживают меня от мужчин. Из сада тянет запахом
цветущих роз и какой-то пахучей травы.
Ночью над старым садом поднялась огромная южная луна. Мы
долго не могли уснуть в эту первую ночь в Китае, все гуляли в
саду, в высокой, мокрой от росы траве. Переполошили всех собак
и легли, только когда заслышали плач консульских ребятишек, ко-
торых мы, оказывается, разбудили.
В помещении консульства жили три семьи: самого консула Ши-
ло, представителя Внешторга Солохина и бывшего царского кон-
сула, принявшего советское подданство, который до приезда Шило
представлял наши интересы. Мы его не застали, он уехал в Хар-
бин по делам. За стол садились все вместе.
Царский консул в Чифу не пожелал изменить своей родине, а
таких среди старых дипломатических работников оказалось немно-
го. Но он очень долго жил за границей, и дети его совсем не зна-
ли России. Они выросли и получили образование в Китае, вра-
щались только в «избранном обществе» иностранных резидентов
Чифу, которые ненавидели все советское. Их связи, знакомства —
все это было чужое, враждебное нам. Со своими друзьями и меж-
ду собой они объяснялись по-английски, с прислугой — по-китай-
ски в пределах «подай-принеси». По-русски им и говорить-то поч-
ти не приходилось. Хотя их русская речь была свободна от акцен-
та, все же в ней чувствовалось что-то холодное, искусственное.
«Я сегодня был в Интерклубе,— рассказывает за обедом сын
консула, подросток лет шестнадцати, старательно и очень правиль-
но выговаривая русские слова,— мы говорили о советских людях.
Я сказал, что я советский гражданин. Мне не хотели верить».
И он смеется, довольный эффектом, произведенным на своих
иностранных друзей. А мы думаем: как они правы, эти его друзья.
Хотя он действительно русский и имеет советское подданство, но
и нам кажется чужим. Дело, конечно, не в его необычном, на наш
взгляд, излишне элегантном для мальчика костюме, коротких
брючках, которые мы видели первый раз в жизни. У него доволь-
но приятное неглупое лицо, он не говорит ничего, что задевало бы
наше национальное самолюбие. Но у нас нет с ним ничего общего.
Его не возмущает поведение империалистов в Китае; наоборот, их
дети — его друзья. Да и к родине своей он не проявляет никакого
интереса. Очевидно, посетители Интерклуба ему ближе, чем мы.
Рядом с ним сидит его сестра — семнадцатилетняя девушка с
тонким профилем, милым, нежным лицом, белокурыми вьющими-
ся волосами. Она кажется воплощением свежести и чистоты.
Но вот Шило начинает какой-то странный разговор, полный
непонятных для нас намеков. Он уверяет, что девушке не нравят-
ся молодые люди, что ее прельщают одни старики.
«Не правда ли? — говорит он.— Признайтесь-ка! В особенно-
сти старые греки. Я тут знаю одного. У него, кажется, несколько
миллионов».
20
Девушка равнодушно слушает. Ей все равно. Но тут вмешива-
ется мать. Почти умоляющим тоном она просит прекратить непри-
ятный разговор. «Вы знаете, нынешняя молодежь — это не то, что
мы когда-то,— говорит она.— Дочь считает, что счастье — это бо-
гатство. Не стоит говорить. Тем более что она уже помолвлена. Тут
уж ничего не поделаешь».
Девушка как-то позволила себе некорректную выходку в отно-
шении одного из моих спутников, В. Новоселова. Участник борь-
бы с семеновцами, он пришел в университет прямо из партизан-
ского отряда, где много месяцев не покидал седла. Это можно бы-
ло сразу заметить по его кавалерийской походке враскачку.
Мы сидели на балконе консульского дома, когда внизу просле-
довал наш лихой партизан. Видимо, чувствуя на себе девичьи
взгляды, он особенно щеголевато перегибался из стороны в сторо-
ну. И тут консульская дочка фыркнула и заявила, что «Володя хо-
дит как босяк». Пришлось вмешаться, и отношения с ней после
этого испортились.
В те времена у наших представителей в Чифу работы было не
слишком много. Наш приезд внес оживление в старый консульский
дом, и обитатели его в свою очередь старались нас развлечь. Нас
катали на парусной яхте, мы много купались, ездили на велоси-
педах, танцевали. Сам консул участвовал во всех развлечениях и
оказался совсем не страшным, наоборот, он был весел и доступен,
как старший товарищ, даже показал нам, как танцевать фокстрот.
Здесь мы впервые услышали это слово.
В консульстве была хорошая библиотека, оставшаяся еще от
царских времен, и Шило старался ее пополнить новыми книгами
о Китае, в том числе и советскими изданиями, хотя их было тогда
еще очень немного. Вход в кабинет консула был для нас невоз-
бранен, тем более что он часто пустовал, поэтому то один, то дру-
гой из нас, сидя на полу перед книжными шкафами, углублялся в
литературу о Китае. Наше вынужденное пребывание в Чифу прош-
ло не без пользы, об этом позаботился наш добрый консул, кото-
рый ежедневно обсуждал с нами свежие газетные новости, стара-
ясь «ввести нас в курс», как он выражался.
Китай в то время был еще полуколонией, где хозяйничали им-
периалисты. Но в нем уже шла великая революция. В стране су-
ществовали два правительства: революционное в Кантоне и контр-
революционное в Пекине. Официально признанным было пекин-
ское, хотя оно не только не выражало интересов нации, но, напро-
тив, постоянно их предавало. Бесконечные перевороты ставили у
власти представителей различных милитаристских клик, служив-
ших империалистам орудием их политики в Китае.
Когда мы прибыли в Китай, функции президента исполнял
всем ненавистный маршал Дуань Цижуй, японофил, бывший сорат-
ник Юань Шикая — душителя восстания ихэтуаней (1899—1901)
и Синьхайской революции 1911 года. Чуть не каждая политическая
демонстрация в Пекине возглашала: «Долой Дуань Цижуя!».
Правительство в Кантоне, созданное великим китайским рево-
21
люционером Сунь Ятсеном, пользовалось сочувствием и поддерж-
кой широких масс. Во главе его стояла революционная в то время
партия гоминьдан. В январе 1924 года по указанию Коминтерна
в целях создания единого национально-революционного фронта в
гоминьдан на основе индивидуального членства и сохранения орга-
низационной и политической самостоятельности вошла Коммуни-
стическая партия Китая, и этот факт стал рубежом в развитии ки-
тайской революции.
Мы прибыли в весьма напряженное время. Опытные люди ут-
верждали, что следует ожидать в ближайшем будущем обострения
отношений между маршалом Чжан Цзолинем, военным диктато-
ром Маньчжурии, ставленником японского империализма, и мар-
шалом Фэн Юйсяном, командующим национальными армиями Се-
веро-Запада, который сочувствовал революционному движению,
установил контакт с гоминьданом и пригласил советников из
СССР. Действительно, не прошло и полугода, как между ними
началась война.
После расстрела англичанами в Кантоне мирной демонстрации
23 июня в Китае началось такое, что и не снилось империали-
стам. Гонконг-Кантонская стачка стала знаменем всенародного дви-
жения, английские товары бойкотировались по всему Китаю. Ан-
глийская торговля упала, англичане терпели миллионные убытки.
Страх и запустение царили в Гонконге, английской колонии на
юге Китая, и в дипломатическом квартале Кантона, на острове
Шамянь, после того как оттуда ушли все китайцы, обслуживав-
шие иностранцев. Разъяренные колонизаторы окончательно сбро-
сили маску цивилизованных людей. В июле 1925 года губернатор
Гонконга сэр Эдвард Стабс заявил, что китайцев, уличенных в
агитации за продолжение бойкота, будут пороть девятихвостой
плетью.
Английские империалисты приписывали свои неудачи в Китае
нашему влиянию и угрожали войной Советскому Союзу. В первых
числах июля английский кабинет обсуждал вопрос о разрыве ди-
пломатических отношений с СССР, и министры, в том числе и ми-
нистр колоний лорд Биркенхед, высказались за разрыв.
Между прочим, наряду с тревожными вестями в печати про-
мелькнуло сообщение комического характера. В английской пала-
те общин был сделан запрос, известно ли правительству, что рус-
ские в Пекине проделали амбразуру в стене между своим полпред-
ством и английским посольством. Вот каким пугалом казались ан-
глийским лордам русские большевики.
В Харбине обострились отношения советских представителей с
китайской военной администрацией после изданного управляющим
КВЖД Ивановым 11 приказа об увольнении к 1 июня 1925 года с
дороги всех лиц, не имевших ни китайского, ни советского поддан-
ства. Приказ был направлен против окопавшихся на КВЖД рус-
ских белогвардейцев, но Чжан Цзолинь выступил в их защиту.
В стычках харбинских комсомольцев с белоэмигрантской молоде-
жью полиция неизменно оказывалась на стороне последней.
22
Но вернемся в Чифу, где все еще продолжалась забастовка,
первая забастовка, которую мы увидели на китайской земле. Ши-
ло строжайше запретил нам разговаривать с пикетчиками во из-
бежание возможных для него в таком случае дипломатических
осложнений. Но все же мы их встречали каждый день и хорошо
разглядели. Конечно, далеко им было до пикетчиков стачкома в
Кантоне, которые носили полувоенную форму, были вооружены и
по-хозяйски патрулировали город. Здесь чувствовалось больше
возбуждения, чем сознания своей силы. Все же это была массовая
антианглийская стачка, одна из первых и самых мощных на севе-
ре Китая.
Как только она закончилась, консул достал нам три билета на
английский пароход до Тяньцзиня.
Накануне отъезда произошел незначительный инцидент, кото-
рый, однако, задел меня и моих товарищей.
Как я уже говорила, наши туалеты не отличались элегантно-
стью. У меня было только одно приличное платье, но и то шерстя-
ное и темно-синего цвета, так что в жару, которая тогда стояла
в Чифу, носить его не было никакой возможности. Мои самодель-
ные платьица из дешевенькой летней материи были старомодны и
плохо сшиты. По приказу консула, я не появлялась на улице без
шляпы, но она что-то плохо держалась на моей мужской прическе,
и я чаще носила ее под мышкой. Короче говоря, мне нужно было
поскорее экипироваться. Товарищ Шило с супругой и чета Соло-
хиных никаких замечаний на этот счет не делали, я им сказала,
что куплю все, что нужно, по приезде в Пекин, зато жена бывшего
консула решила вмешаться.
Хочу заранее сказать, что эта женщина относилась ко мне
очень тепло, и у меня не было никаких сомнений насчет ее искрен-
него желания мне помочь. Как и я, она была москвичкой, и мы
часто вели длинные беседы о жизни в Москве и Советской России
вообще. Должно быть, я была плохим агитатором, так как в за-
ключение она всякий раз говорила: «А все-таки выше христиан-
ской философии и морали нет ничего на свете».
Накануне нашего отъезда она зазвала меня к себе в спальню
и принялась показывать туалеты. «У нас здесь существует такой
обычай,— как бы мимоходом сказала она,— мы дарим друг другу
платья. Вот посмотрите, какое платье подарил мне английский
консул.— Она сняла с вешалки что-то такое, сверху донизу рас-
шитое серебряными блестками.— А вот что подарила жена мис-
сионера». Это был тяжелый черный шелк, ниспадавший глубоки-
ми живописными складками.
«Мои дочери такие капризные,— продолжала жена консула,—
сделаешь им хорошенькое платьице, а они раз наденут — и все.
Вон их сколько висит в шкафу, совсем неношенных. Если бы вы
захотели принять...» Она поперхнулась, взглянув на меня.
Я, наверное, была красней вареного рака. Какое оскорбление!
Как смеет эта женщина, с которой я едва знакома, делать мне та-
кие предложения! Вот они, ее христианские мораль и философия,
23
они исключают уважение к человеку. Теперь я смеюсь, когда
вспоминаю этот случай, но в ту пору и в тех условиях мое негодо-
вание было закономерно, и товарищи дружно меня поддержали.
Студентам нелегко жилось в ту пору, но мы мало заботились о
материальных благах, привыкнув укладываться в минимум, кото-
рый был необходим для жизни и учения. Раз как-то во Владиво-
стоке у меня сломался высокий каблук моих московских туфель,
денег на починку не было, я тут же отломала второй и отправи-
лась так на занятия, зная, что никому и в голову не придет надо
мной смеяться. И действительно, меня еще похвалили за догадли-
вость. Короче говоря, мы часто нуждались в самом необходимом,
но мы были студентами советского вуза и чувство собственного до-
стоинства берегли крепко. Уж мы-то не приняли бы в подарок
платья от английского консула или жены миссионера. С какой
стати! Этот эпизод омрачил наши отношения с семейством быв-
шего консула, и распростились мы довольно холодно.
От Чифу до Тяньцзиня несколько часов пути. Пароходик был
небольшой, пассажиров немного, и, между прочим, ни одного ки-
тайца ввиду антианглийского бойкота. Соотечественников не ока-
залось, и мы ни с кем не заводили знакомства, тем более что со-
седи по табльдоту не выражали на этот счет никакого желания.
В те времена в буржуазном обществе бойкотировали советских
людей, а мы уж очень отличались по внешнему виду от соседей по
столу, чтобы они могли ошибиться. Довольно успешно справив-
шись с многочисленными ножами и вилками, разложенными по
обеим сторонам тарелок, мы стали в тупик перед чем-то вроде пиа-
лы из белого металла с чистой водой, поданной каждому после
десерта. Мы остерегались к ней прикасаться во избежание какой-
нибудь неприятности и были правы. Чуть позже, наблюдая за ок-
ружающими, мы узнали, что это вода для споласкивания кончиков
пальцев после еды. Если бы кто-нибудь из нас доверчиво выпил
ее, это было бы величайшим скандалом с точки зрения западного
этикета.
Тяньцзиньская пристань кишела оборванными грузчиками —
кули, жившими на случайный заработок и вечно полуголодными.
Одному из них мы презентовали от имени русской женщины, те-
ти Души из Владивостока, наш мешочек с белыми сухарями.
Тяньцзинь — важный торгово-промышленный центр Северного
Китая — встретил нас совсем не так, как хорошенький спокойный
городок Чифу. Консул Э. К. Озарнин выглядел озабоченным,
сильно занятым человеком, и возиться с нами ему было некогда.
Он наскоро погрузил нас в поезд, и в ту же ночь мы отправились
дальше.
Этот последний, самый короткий отрезок пути показался нам
самым длинным. Впереди, словно Синяя птица, маячил Пекин,
предел наших студенческих желаний. Мы столько готовились к
встрече с ним, ждали ее с таким нетерпением! Ни о чем другом
мы уже не могли думать. Беспокойно стучали колеса, вагон кида-
ло из стороны в сторону. Впереди Пекин!
Глава вторая
В ПЕКИНЕ
Первый день
в китайской столице
Мы прибыли в Пекин, наверное, часу во втором ночи.
Тяньцзиньский консул выполнил свое обещание — предупредил по
телефону полпредство. Нас встречали, что было очень кстати, так
как сами мы постеснялись бы заявиться туда в такое позднее вре-
мя и до утра просидели бы где-нибудь.
Вокзал находился рядом с посольским кварталом, и через не-
сколько минут мы были уже там.
Еще из учебников мы знали, что посольский квартал окружен
высокими крепостными стенами и у ворот его дежурят иностран-
ные солдаты. Китай вынужден был согласиться на это унижение,
после того как империалисты совместными усилиями подавили ан-
тиимпериалистическое восстание ихэтуаней. Мрачные крепостные
ворота со сплошными железными створками и караульные, оста-
новившие машину, их холодная вежливость, за которой чувствова-
лась явная враждебность, произвели на нас самое гнетущее впе-
чатление. Припомнились японские офицеры на борту «Синьпингая»
и самурайский мордобой...
Две-три минуты езды по главной улице квартала, Дунцзяо-
миньсян, полуосвещенной в этот поздний час, и мы у ворот пол-
предства — каменной арки в классическом стиле с двумя колон-
нами и железной решеткой с остриями в виде копий. Электриче-
ские лампочки, свисая с железных кронштейнов, освещают лишь
небольшое пространство перед воротами. Сквозь решетку видна
широкая темная аллея и в конце ее два фонаря у подъезда боль-
шого белого дома — главного здания полпредства. Ворота замы-
кают высокую стену ограды, над ней недвижно чернеют верхуш-
ки деревьев. Тишина, все кругом спит.
Из белой каменной караулки выходит, низко кланяясь, старый
китаец, привратник полпредства, с которым мы впоследствии
крепко дружили. Меня и мой багаж поручают его заботам, я бу-
ду жить в одном из коттеджей, поблизости от главных ворот, а
25
моих товарищей везут дальше, помещение для них приготовлено в
военном городке1.
Жаркое пекинское утро застало нас в старом, тенистом парке
полпредства. В кустах оглушительно трещали цикады. Мы дума-
ли, что это кузнечики, и очень удивились, когда поймали гигант-
скую муху. Она едва поместилась в спичечном коробке!
Перед нами — здание полпредства, двухэтажный особняк с бал-
коном и колоннами по фасаду. У главного подъезда два тради-
ционных китайских льва из белого камня с комической яростью
таращат глаза из-под круто завитой гривы. На широкой открытой
веранде вместо стульев — майоликовые бочата самой пестрой рас-
цветки. По ту сторону дома — полпредский сад в китайском стиле.
Бросаются в глаза огромные, позеленевшие от времени треножни-
ки, установленные на каменных пьедесталах. Увы, благородный
рисунок старинной китайской бронзы нарушали торчавшие стебли
давно засохших растений. Видимо, царские дипломаты пользова-
лись этими ценными памятниками китайской старины в самых
утилитарных целях — как вазонами для цветов.
На крыше здания углом вперед стоит красный квадратный по-
стамент, на обеих передних стенках которого видны изображения
серпа и молота. Над ним невысокий флагшток с государственным
флагом Советского Союза. Утренний ветерок тихонько перебирает
его пламенные складки совсем как у нас, где-нибудь в Москве
или Владивостоке. Позже нам рассказали, в какой торжественной
обстановке он был поднят, как много представителей передовой
китайской общественности присутствовало при этом, какие толпы
осаждали наше полпредство и какие злобные высказывания по-
зволяли себе по этому поводу раздраженные империалисты.
Налево от главного здания, в дальнем конце парка, находи-
лось консульство, а по пути к нему, в одноэтажном доме китай-
ского стиля, с террасой, украшенной красными деревянными ко-
лоннами, жил наш торгпред Н. К. Клышко. Рядом, в окружении
вековых деревьев, стояла миниатюрная, с крохотной колоколен-
кой посольская церковь, построенная еще в первой четверти XVIII
века по специальному соглашению с китайским правительством,
чудесный образчик старинного русского зодчества в стиле нарыш-
кинского барокко, с колоннами, резными наличниками, всякими
узорами. Она так мала, что ее невозможно принять всерьез, не
церковь, а какой-то теремок из детской сказки. Не знаю, вмещала
ли она когда-то хоть дюжину прихожан. Впрочем, большего по
тем временам и не требовалось. В старину наши посольства в Ки-
тае были немноголюдны, а сопровождавшая их охрана молилась
в церкви на территории православной российской миссии в квар-
тале Бэйгуань.
По всему парку были разбросаны коттеджи, где жили сотруд-
ники и их семьи. Большие клумбы заросли многолетними сорня-
ками, газоны были потоптаны. Именно в таком виде досталась
нам территория полпредства после хозяйничанья царских дипло-
матов. Будь это теперь, у нас бы руки чесались взять лопату и
26
привести парк в надлежащий вид. Но — характерная деталь —
тогда это никому и в голову не приходило, а ведь белоручек среди
нас не было. Все мы жили мыслями о больших событиях, и между-
народный масштаб заслонял мелочи быта. Цветы, газон! Какое
отношение имели они к мировой революции?
С правой стороны к парку примыкали еще кое-какие служеб-
ные участки и постройки: военный городок, участок управления
Китайско-Восточной железной дороги и промежуточный участок,
где находились представительство ТАСС, секретариат и квартира
военного атташе, а также общая столовая 2.
Эта часть территории полпредства отделялась от главной глу-
хим кирпичным коридором с высокими стенами, который одним
концом упирался в участок КВЖД, другим выходил наружу. Это
был служебный, так сказать, черный ход полпредства. Сообщение
между обеими частями было возможно лишь через ворота, проби-
тые в середине. Этот коридор оставил по себе мрачную память. Че-
рез него почти два года спустя ворвались чжанцзолиневские
солдаты, через него вывели арестованных товарищей. Но об этом
после.
Как и все иностранные посольства в Пекине, советское полпред-
ство было окружено высокой каменной стеной, а военный городок
даже имел бастионы, бойницы и другие архаизмы. Зато у глав-
ного входа дежурил не часовой, как у других иностранных пред-
ставительств, а всего лишь китайский дед, толстый и веселый, в
национальной одежде и даже с косой, правда стыдливо запрятан-
ной за высокий ворот курмы. Всех сотрудников и членов их семей
он знал в лицо. Его круглая, сияющая физиономия выражала ра-
душие. Высокий бритый лоб лоснился на солнце.
Он одобрил кашу раннюю прогулку и пожелал нам доброго
здоровья. Как приятно звучит первое «нинь хао» 3 на пекинской
земле!
Хотели мы было выйти за ворота, но так и не решились. Перед
ними, в тени больших деревьев, прямо на тротуаре непринужден-
но расположилось десятка полтора веселых белозубых рикш. Не-
которые из них заканчивали завтрак. Они быстро работали палоч-
ками, держа пиалы на уровне губ, и пересмеивались. Все они ки-
нулись нам навстречу, и мы, испуганные, тоже чуть не бегом ре-
тировались на территорию полпредства к немалому удивлению
привратника.
Мы были поражены: зачем здесь рикши? Может ли быть, что-
бы сотрудники нашего полпредства пользовались рикшами, как
какие-нибудь колонизаторы? Вскоре нам разъяснили ситуацию.
Оказалось, что в условиях того времени не всегда можно было по-
ступать так, как хочешь. Случалось, излишняя прямолинейность
приносила больше вреда, чем пользы. Приходилось считаться со
сложившимися порядками.
Первые сотрудники полпредства сначала не хотели прибегать
к услугам рикш. Самый вид подобной эксплуатации вызывал у них
отвращение. Но рикши такое решение приняли в штыки. Они ли-
27
шались заработка. Участок полпредства был закреплен за ними,
и они требовали работы. Дело дошло чуть не до скандала.
Выходивших из полпредства сотрудников рикши хватали за
одежду и с криком требовали, чтобы они взяли кого-нибудь из
них. В полпредство явилась делегация. Империалисты с усмеш-
кой наблюдали наше затруднительное положение. Тогда было да-
но распоряжение нанимать рикш 4.
Советские люди относились к рикшам совсем не так, как пред-
ставители империалистических стран. Мы никогда не спорили на-
счет платы и вообще были гораздо щедрее. А главное — мы виде-
ли в рикше человека, никогда не оскорбляли его патриотическое
чувство или личное достоинство, не то что некоторые «цивилизо-
ванные» представители Запада, которые, расплачиваясь, бросали
мелочь на землю, как бы брезгуя передать ее из рук в руки. Почти
у каждого из нас был свой постоянный рикша, которому мы уже
не изменяли. Между прочим, дружба одного из наших товарищей
с его постоянным рикшей закончилась, к сожалению, трагически.
Увидев татуировку в виде серпа и молота, рикша попросил и се-
бе сделать такую же. После налета на полпредство в 1927 году
рикша жестоко поплатился за несмываемое доказательство сим-
патий к Советскому Союзу.
Перед воротами посольства дежурили всегда одни и те же
рикши. Не удивительно, ведь рикши распределяли участки ра-
боты через свои цеховые союзы и землячества. Сильно досталось
бы тому, кто, не считаясь с заведенным порядком, стал бы ло-
вить седоков, где не положено. Говорили, впрочем, что среди рикш,
стоявших у наших ворот, были шпионы. Да иначе и быть не могло.
Товарищи решили показать, как они устроились, и повели ме-
ня в военный городок. Он не имел наружных ворот и туда можно
было проникнуть только через узкую железную дверцу в высокой
каменной стене рядом с полпредской столовой. Теперь он выпол-
нял самые мирные функции. В просторном одноэтажном здании
бывшего офицерского собрания расположился клуб — центр об-
щественной деятельности и место постоянного общения всего на-
селения полпредства. Там же помещался местком китайских слу-
жащих и работали специальные кружки для китайцев: политгра-
моты, международного положения, русского и английского языков,
ими руководили главным образом наши студенты. Я тоже вклю-
чилась в привычную работу: принялась обучать русскому языку
поваров, прачек и прочую китайскую прислугу. Моими учениками
были только мужчины, женщины учиться не хотели, не надеясь
на свои силы: все поголовно они были неграмотны.
Блистали талантами хоровой кружок и самодеятельный ор-
кестр, ставились спектакли на русском и китайском языках. 8 мар-
та 1925 года, когда в Китае впервые отмечался Международный
день работницы, китайские служащие полпредства поставили пье-
су об угнетении женщины в Китае. На спектакле присутствовали
гости — китайские студентки.
Среди сотрудников большим успехом пользовался шумовой ор-
28
кестр; этой формой самодеятельности увлекались тогда у нас на
родине. Придя в первый раз в клуб, мы застали там десятка два
людей, которые при помощи самых разнообразных предметов, на-
чиная с гребенки, обернутой в папиросную бумагу, и кончая обык-
новенной чугунной сковородкой, с большим увлечением исполня-
ли модный в то время фокстрот «Малютка Нелли, хау ду ю ду».
В соседней комнате играл патефон, было слышно мяуканье га-
вайской гитары, которая еще совсем недавно была «открыта» на
Западе и совершала триумфальное шествие по всему свету.
Летом 1925 года в Пекине собралось много наших студентов.
Были представлены все центры советского китаеведения — Москва,
Ленинград и Владивосток. Москвичи В. Л. Гамберг, И. М. Оша-
нин, А. П. Рогачев и В. И. Мельников приехали раньше и были,
так сказать, старожилами. Зато недавно прибывшие питомцы
Дальневосточного университета во Владивостоке преобладали чис-
ленно. Мы застали в Пекине старшекурсников ГДУ: 3. С. Дубасо-
ву, Т. И. Владимирову, М. К. Пашкову, Ф. Боканенко и своих од-
нокурсников: С. А. Врубеля, Т. Ф. Скворцова, В. Войлошникова,
Н. М. Яковлева, Б. С. Перлина. Из ленинградцев мы встретили
Е. С. Йолка, С. М. Оконешникову, а позднее П. Е. Скачкова и
Э. М. Абрамсона.
Пекин посещали не только студенты-практиканты, но и науч-
ные работники. В то время там находился ленинградский китаевед
В. А. Васильев. Вскоре из Москвы приехал преподаватель китай-
ского языка в Академии имени Фрунзе и Институте востоковеде-
ния Никольский, из Владивостока — преподаватель китайского
языка ГДУ Б. К. Пашков, а год спустя из Ленинградского универ-
ситета прибыл Г. О. Монзелер, чтобы изучать пекинские истори-
ческие памятники.
В то время это была цветущая молодежь, полная на-
дежд и энтузиазма. Некоторые незадолго до нашего приезда вые-
хали на работу в Калганскую и Кайфынскую группы наших воен-
ных советников. Оставшиеся в Пекине в обеденный перерыв зая-
вились к нам.
Мы рассказали о переживаниях на борту «Синьпингая» в япон-
ском порту Модзи. Оказалось, что мы были свидетелями еще не
самого худшего. М. К. Пашкова, ехавшая через Маньчжурию, по-
ведала, например, такое: «На какой-то станции Южно-Маньчжур-
ской железной дороги в мое отделение сели два китайца, один мо-
лодой, а другой постарше. Тот, что постарше, лег на нижнюю пол-
ку напротив меня и сразу же уснул: должно быть, очень устал.
А тот, что помоложе, забрался на верхнюю и все никак не мог ус-
нуть, ворочался, вставал и опять ложился. Видимо, что-то силь-
но его тревожило.
Было уже поздно, и я уснула. Разбудили меня выстрелы. Все
было уже кончено. Тот, что постарше, был убит наповал, а тот,
что помоложе, лежал на полу и корчился в агонии. Кругом кровь,
все мои вещи забрызганы. В проходе стояли японские жандармы
с пистолетами в руках и пристально смотрели на умирающего.
29
Кто были убитые, я так и не узнала, их тут же унесли, но пасса-
жиры говорили, что, вероятно, коммунисты».
«Это японский стиль, грубая работа,— сказал кто-то из наших
гостей.— А вот как действуют англичане». И протянул нам стоп-
ку английских газет, выходивших в Китае.
Так мы ознакомились с пресловутым «делом Доссера», о кото-
ром с пеной у рта кричала в те дни реакционная пресса в Китае
и за его пределами.
Это была провокация, организованная английскими нефтяными
компаниями против представителя нашего Нефтесиндиката. Ан-
гличане не хотели, чтобы гоминьдановское правительство получа-
ло нефть из Советского Союза.
А. А. Доссер был арестован английской полицией на английском
пароходе по пути в Кантон. Его привезли обратно в Шанхай и на
основе якобы найденных у него документов предали смешанному
суду5 международного сеттльмента по обвинению «в нарушении
порядка» в Китае. Что это были за документы, можно судить хотя
бы по «удостоверению Доссера», зачитанному на суде.
«Удостоверение № 43. Предъявитель сего Доссер, партбилет
№ 403, командируется агитационным отделом Южного района Китая
в Гонконг и Кантон для организации забастовочных комитетов.
Все члены РКП обязаны оказывать ему поддержку в выполнении
возложенных на него обязанностей, что удостоверяется печатью
агитационного отдела РКП в Шанхае».
Такие нелепые, безграмотные фальшивки свидетельствовали о
непроходимой глупости их составителей, напуганных начавшимся
в Китае всеобщим антианглийским бойкотом. И все же на осно-
вании их Доссеру грозили смертной казнью или двенадцатилетним
тюремным заключением. Так империалисты привыкли расправ-
ляться на китайской земле с теми, кто казался им опасным.
Но Советский Союз никогда не признавал суда иностранных
империалистов в Китае. Советских людей мог судить в Китае
только китайский суд. После ноты нашего полпреда Л. М. Кара-
хана, направленной дипломатическому корпусу в Пекине, Доссер
был освобожден и вместе с женой «выслан» с территории иност-
ранной концессии в Шанхае. Провокация не удалась. Доссер
появился среди сотрудников полпредства и со смехом рассказывал
им о своих приключениях. Я была у него одно время переводчи-
ком и хорошо его помню. Бородатый и густоволосый, со строгим
лицом и неожиданно веселой усмешкой, он был страстным люби-
телем шахмат и все свободное время проводил за шахматной до-
ской. Его неизменным партнером была жена. Много позднее, уже
в Москве, в Музее революции я видела фотографию Доссера и
узнала, что он старый большевик-подпольщик, знавший царскую
каторгу и жизнь в эмиграции. Его партийная кличка была «Ле-
ший». И мне представилось, как товарищи, вероятно, шутили над
его большой кудрявой бородой и взлохмаченной прической, да-
вая ему эту кличку.
Обменявшись последними новостями, друзья повели нас обе-
30
дать. По пути в столовую мы встретили низенького, согбенного
годами старичка, с которым наша студенческая компания раскла-
нялась по-китайски, прижимая сложенные руки к груди, с особен-
ным почтением. Это был учитель Тун, о котором нам уже успели
рассказать, «живая традиция русского китаеведения», как о нем
кто-то отозвался. На протяжении многих десятилетий он зани-
мался с русскими студентами, приезжавшими на практику в Ки-
тай, и сотрудниками русского посольства, подготовив немало та-
лантливых русских китаеведов. Старого профессора Аполлинария
Васильевича Рудакова, с которым я познакомила читателя в на-
чале книги, Тун помнил, когда тот был еще юношей.
Старчески кроткое, слегка одутловатое лицо Туна выражало
доброжелательность. Волосы его были совершенно белы, как и
очень редкие и длинные волоски на подбородке и верхней губе.
Вообще он очень походил на древних китайских мудрецов, каких
и сейчас охотно изображают китайские художники. Двигался он
медленно, видимо, с трудом, носил длинный халат из гладкой се-
рой материи и короткую курму из черного шелка с вытканным на
нем традиционным китайским рисунком в виде больших, чуть не с
чайное блюдечко, узорчатых кругов. Его макушку прикрывала
круглая шапочка из черного атласа, в руках был неизменный
бумажный веер, испещренный иероглифами замечательного кал-
лиграфического письма его собственной работы. Тун воспроизвел
на веере изречения китайских классиков, перед которыми всю
жизнь благоговел.
Тун, видимо, страдал от жары. Беседуя с нами, он несколько
приподнял заднюю полу халата. Китайские халаты шьются с раз-
резами выше колен по бокам. Открылись по-стариковски широко
расставленные ноги в белых хлопчатобумажных штанах с завязка-
ми у щиколотки, вроде наших исподников. Не стесняясь присут-
ствия девушек, Тун приблизил свой «ученый» веер к открывше-
муся под халатом пространству и устроил себе небольшой сквоз-
нячок чуть пониже спины. Признаться, все мы немного смутились,
хотя и знали, что с китайской точки зрения в поведении Туна нет
ничего предосудительного (мы потом частенько наблюдали точно
такие же сценки на людных улицах Пекина и других городов).
Все же никто из нас и глазом не моргнул.
Мы уважали своего учителя и не хотели его обидеть. Мы знали
его ученость: он помнил наизусть не только основные девять книг
китайских классиков — «Четверокнижие» и «Пятикнижие», ле-
жавшие в основе китайского классического образования6, что бы-
ло не такой уже редкостью в Китае, но и многое другое. А глав-
ное — старый Тун был умен и очень добр, особенно к нам, совет-
ским студентам.
Увы, наш дорогой учитель жестоко поплатился за свою друж-
бу с советскими людьми. 6 апреля 1927 года во время налета на
полпредство он, как всегда, явился на занятия, был схвачен солда-
тами Чжан Цзолиня и увезен в тюрьму, где скончался от бесчело-
вечных побоев.
31
Тун был перегружен уроками, поэтому нас тут же познакоми-
ли с Ли, учителем помоложе, который, однако, тоже не один деся-
ток лет занимался с русскими китаистами. Ли был православным
и жил на территории духовной миссии в квартале Бэйгуань, но
вольнодумствовал и терпеть не мог попов. «Все они лгуны и тру-
сы,— говорил он.— Во время восстания ихэтуаней повстанцы жес-
токо расправлялись с теми китайцами, кто принял христианство.
А где в это время был наш епископ? Бросил свою паству и укрыл-
ся за стенами русского посольства. Что же он не захотел постра-
дать за веру?».
Православная духовная миссия в Бэйгуане в те времена вла-
чила жалкое существование. Я ездила туда как переводчик с со-
трудниками полпредства, которым нужно было что-то литографи-
ровать или отпечатать. Нас встретила жуткая нужда. Старинного
типа здания, где когда-то жили и работали знаменитые русские
китаеведы прошлого века монахи Иакинф (Н. Я. Бичурин) и Пал-
ладий (П. И. Кафаров), разрушались и не ремонтировались. Обо-
рудование типографии было просто архаичным. В ту пору там
жило много русских белоэмигрантов, но я их не видела, с нами го-
ворили монахи-китайцы.
Учитель Ли был также знатоком китайской медицины и по
пульсу определял все болезни, вплоть до чахотки. Однако он не
занимался врачебной практикой. Он говорил, что лечить людей —
это благородное, святое дело, брать деньги за лечение, с точки
зрения китайской морали, нехорошо. В первый день знакомства он
по нашей просьбе был не учителем, а врачом. С важностью вы-
свободив из широких рукавов сухие, нервные руки, он выслушал в
шести местах пульс и объявил, что все мы здоровы.
Первый день в Пекине был длинным-длинным, исполненным
интересных встреч и незабываемых впечатлений. Самое сильное
оставила прогулка по посольскому кварталу.
Все, что имело отношение к восстанию ихэтуаней, на нас, сту-
дентов восточного факультета ГДУ, производило особое впечатле-
ние. Еще во Владивостоке мы как бы сблизились с его участника-
ми, ежедневно рассматривая реликвии восстания в наших ауди-
ториях. Это были остатки когда-то обширной коллекции, вывезен-
ной из Пекина очевидцем восстания А. В. Рудаковым. Граждан-
ская война и интервенция отнюдь не лучшее время для
сохранения исторических памятников, и коллекция Рудакова силь-
но пострадала. Все же, приходя на лекции, мы видели пики с бах-
ромой вокруг острия, луки и колчаны с оперенными стрелами,
старые кремневые ружья, знамена с лозунгами, прокламации пов-
станцев и, казалось, дышали воздухом великой бури, пронесшейся
над Китаем четверть века назад. Среди моих товарищей по учебе
почти каждый мужчина принимал участие в боях с интервентами на
Дальнем Востоке и знал по собственному опыту, что такое борьба
против мирового империализма. Нам были близки и дороги вы-
цветшие и полуистлевшие экспонаты, свидетели героического ки-
тайского восстания.
32
И теперь, ступая по земле, где разыгралось одно из послед-
них сражений повстанцев с его трагическим исходом, мы были глу-
боко взволнованы.
Перед нами часть старой стены с северной стороны квартала,
где шли особенно ожесточенные бои. Она изрешечена пулями и
снарядами. Торжествующие победители, возводя новые крепост-
ные стены, нарочно оставили ее в нетронутом виде, на страх ки-
тайцам и в назидание себе подобным, с многозначительной над-
писью: «Чтобы мы не забыли». Нам показывают территорию, где
когда-то проводились столичные государственные экзамены 7. По-
давляя восстание, империалисты не только разрушили стоявшие
там постройки, но и бесцеремонно использовали уцелевшие кир-
пичи для возведения новых укреплений.
Мы поднимаемся на городскую стену, примыкающую к кварта-
лу с юга, откуда империалисты обстреливали императорский дво-
рец. Она так и осталась в их руках. Там царит образцовый поря-
док, стоят беседки и скамейки, несут караульную службу солда-
ты, прогуливаются сотрудники посольств со своими семьями, лю-
буясь замечательным видом. Китайцев туда, конечно, не пускают.
За северной стеной, на улице Хадамынь попадается на глаза
небольшой, очень грязный обелиск, поставленный по требованию
империалистов на месте, где был убит немецкий посланник фон
Кеттлер во время осады квартала. Памятником больше никто не
интересуется. Достаточно того, что он поставлен, что китайское
правительство «признало свою вину».
Тягостное впечатление оставляет посольский квартал. Кругом
стены да стены, за которыми империалисты творят свои подлые,
кровавые дела. Отсюда они оказывают давление на китайское пра-
вительство. Здесь надежно укрываются от суда и гнева китайского
народа их ставленники. После каждого переворота на территорию
посольского квартала устремляются представители свергнутой
клики, связанной с какой-либо из империалистических держав. Да-
же император Пу И и принцы крови нашли здесь приют после
свержения маньчжурской династии.
Тут плелась паутина заговоров, готовились провокации против
китайского народа и Советского Союза. Известно, например, ка-
кую провокационную роль сыграло японское посольство в расстре-
ле Дуань Цижуем студенческой демонстрации 18 марта 1926 го-
да. Еще более откровенно действовали империалисты посольского
квартала в апреле 1927 года, организовав налет чжанцзолиневской
жандармерии на советское полпредство.
Таковы были наши соседи по посольскому кварталу, с которы-
ми приходилось жить бок о бок и как-то сосуществовать. Они не
могли прийти в себя от ярости, видя, что престиж Советского Сою-
за растет со дня на день, что Советский Союз успешно осущест-
вляет в Китае политику, принципиально отличную от их колони-
алистской политики, и нередко путает им все карты своими дей-
ствиями.
Ненависть империалистов к советским людям проявлялась да-
33
же в житейских мелочах. Они везде старались нам напортить. Вот
характерный в этом отношении случай.
Вокруг стен посольского квартала лежали просторные гласи-
сы8, где, согласно заключительному протоколу9, было запрещено
возводить какие бы то ни было постройки. Здесь были сооружены
лишь спортивные площадки и дорожки для верховой езды. Когда
советское полпредство заняло бывшее здание царского посольства,
сотрудники решили на прилегающем к его стене гласисе соору-
дить футбольное поле, чтобы соревноваться с китайскими коман-
дами. Увидев, что советские люди что-то планируют, американ-
цы тотчас же вырыли там окопы и занялись военными учениями.
Самый большой участок в посольском квартале принадлежал
англичанам. Он примыкал к нашему полпредству с севера. Нас с
англичанами разделяла всего лишь высокая глухая каменная сте-
на, что, между прочим, немало их тревожило. Как же, такое опас-
ное соседство!
На территории английского посольства находилось здание быв-
шего дворца одного из маньчжурских принцев, потомка импера-
тора Канси, чем англичане весьма гордились. Там же когда-то сто-
яли здания знаменитой Ханьлиньской академии, высшего научного
учреждения старого Китая, и императорской каретной палаты. Но
не английское посольство было самым старым в Китае. Раньше
всех в договорные отношения с ним вступила Россия. На бывшей
территории полпредства останавливались первые русские послы.
Направо от нашего полпредства находилось американское по-
сольство, где каждый день происходила церемония подъема и
спуска государственного звездно-полосатого флага и одновремен-
но смена караула. Под звуки военного оркестра, который имелся
только у американцев, солдаты в колониальной форме — коро-
тенькие брючки и пробковый шлем,— тяжело отбивая шаг, тор-
жественно появлялись из ворот и застывали с ружьями в руках.
У американцев территория была небольшая, зато они держа-
ли самый большой гарнизон — четыреста пятьдесят человек.
Среди солдат французского гарнизона были аннамиты, как то-
гда называли вьетнамцев,— малорослые солдаты в шлемах напо-
добие мелкого тазика, а у англичан — индусы, высокие, черные,
очень худые, с величественной чалмой на голове.
Советские люди
в Пекине
Сотрудники полпредства жили очень дружно. Никто не
чванился своим положением. Мы вскоре перезнакомились чуть ли
не со всем личным составом полпредства. Принимали нас везде
как нельзя лучше. Да и как же иначе? Мы были студентами, при-
ехавшими на практику в чужую страну без гроша в кармане, и
очень нуждались в помощи.
В полпредстве мы встретили много замечательных людей, сре-
34
ди них в первую очередь нужно назвать Льва Михайловича Ка-
рахана.
В основе большого влияния, которым он пользовался в Китае,
лежала, конечно, политика Советского Союза, добровольный от-
каз от всех привилегий и преимуществ, которых добилась когда-то
царская Россия, но блестящие ораторские и дипломатические спо-
собности, широкая общественная деятельность принесли ему боль-
шую личную популярность.
Карахан был единственным послом среди посланников дипло-
матического корпуса в Пекине. Империалистические державы не
удостоили Китай чести обменяться дипломатическими представи-
телями в ранге послов и этим поставили себя в очень невыгодное
положение. Советский посол, как старший в звании, автоматически
сделался старшиной дипломатического корпуса, а представители
империалистических стран, бешено ненавидевшие все советское,
должны были оказывать ему все знаки уважения, какие только по-
ложены старшему по чину. Точно так же и члены пекинского пра-
вительства, рады не рады, вынуждены были признать дипломати-
ческий приоритет Карахана и оказывать ему почести более высо-
кие, чем представителям империалистических держав. Все это
создало благоприятные условия для работы Карахана, облегчила
нашу политику поддержки антиимпериалистических требований пе-
редовой части китайского общества.
С тех пор прошло много лет, многое забылось, и, возможно,
кое-кому из моих читателей уже трудно представить себе, какое
огромное, поистине международное значение имели тогда выступ-
ления Карахана в защиту угнетенных народов, против колониа-
лизма, за равноправие наций. Они звучали бы совсем своевре-
менно и сейчас. Замолчать их было невозможно, их печатали во
всех газетах враги и друзья, ими зачитывались, удивляясь желез-
ной логике советского дипломата, его смелой полемике с колони-
заторами, умению использовать любую ситуацию для поддержки
своих позиций.
Карахан не замыкался в рамки чисто дипломатической дея-
тельности. Он любил выступать на общественных митингах и
больших народных собраниях. Его лекции можно было услышать
в Пекинском университете. И везде его ожидал восторженный
прием.
Иностранные империалисты и китайские реакционеры не прочь
были разделаться с Караханом, и жизнь его в Китае была дале-
ко не безопасна. Когда в конце 1925 года он возвращался из от-
пуска, проведенного в Советском Союзе, в Харбине были арестова-
ны русские белогвардейцы, готовившие на него покушение. Но
народные массы Пекина устроили ему такую встречу, какой ни-
когда не удостаивались дипломаты других стран. Наряду с пред-
ставителями китайского правительства Карахана встречали деле-
гаты гоминьдановских и рабочих организаций, которые приветст-
вовали его со знаменами в руках.
Увидеть Карахана было нелегко: он очень много работал и
35
постоянно был занят. Но самые дотошные из нас ухитрялись час-
то встречаться с ним. Он был страстным любителем тенниса и поч-
ти каждое утро выходил на теннисную площадку. Я стеснялась
выказывать такое явное любопытство и видела Карахана всего
три раза. Первый раз это было на аэродроме, когда мы приветст-
вовали советских летчиков, совершивших знаменитый перелет
Москва — Пекин. Он сидел под тентом в окружении представите-
лей китайских властей, довольно далеко от нас. Другой раз я слу-
чайно столкнулась с ним лицом к лицу в машинном бюро пол-
предства и смогла его хорошо рассмотреть. У него было тон-
кое, удивительно моложавое и красивое матово-бледное лицо, от-
тененное темными волосами. Он носил усы, бороду, был неболь-
шого роста и хрупкого сложения. Взгляд огненный, прямой,
очень пристальный.
Последний раз я видела Карахана в конце августа 1925 го-
да, когда он уезжал на отдых в Москву. Проводы были много-
людны: на вокзал пришли и те, кого обязывал к этому этикет,—
представители правительства и иностранных посольств, которые
скрепя сердце расшаркивались перед старшиной дипломатическо-
го корпуса, и те, кто искренне уважал Карахана,— представите-
ли общественных организаций, в основном молодежь. Сколько
же там было живых, блестящих глаз, милых юных физиономий,
откровенно выражавших любопытство! На перрон явились и все
сотрудники нашего полпредства с семьями.
Я видела Карахана всего несколько минут на площадке ваго-
на, когда он раскланивался с провожавшими.
Драгоман полпредства профессор Алексей Иванович Иванов
с семьей занимал один из коттеджей. Каждый день ранним утром
мы с почтением наблюдали его зарядку, когда он, потряхивая
солидным брюшком, трусил вокруг своего дома. Алексей Ивано-
вич сопровождал Карахана в его официальных визитах и вообще
был очень полезен ввиду обширных связей в дипломатических
сферах Китая, приобретенных еще в царские времена. Он вел так-
же большую научную работу, стол его всегда был завален книга-
ми и журналами на китайском и европейских языках, на стелла-
жах стояли китайские фолианты, а сам он восседал среди всего
этого как некий бог китаеведения, строгий и недоступный.
По возвращении из Китая профессор Иванов работал одно
время в Научно-исследовательском институте по Китаю при Уни-
верситете имени Сунь Ятсена, где под его руководством Г. С. Ка-
ра-Мурза перевел «Три народных принципа» Сунь Ятсена. а так-
же в Московском институте востоковедения. Огромной научной
заслугой профессора явилось открытие среди рукописей, привезен-
ных известным исследователем Центральной Азии П. К. Козло-
вым из Хара-Хото, тангуто-китайского словаря. Это дало возмож-
ность его ученику Н. А. Невскому начать расшифровку не разга-
данной до тех пор тангутской письменности.
Сергея Михайловича Третьякова мы, к сожалению, уже не за-
стали в Пекине, он только что уехал в Советский Союз, но в пол-
36
предстве его помнили и много рассказывали о нем. Это был бле-
стящий представитель советской литературы, журналист, писатель,
драматург и поэт, друг Маяковского и Мейерхольда.
Третьяков преподавал в Пекинском университете советскую ли-
тературу и был в то же время корреспондентом «Правды». Его
«Письма из Пекина» были страстным обличением преступлений
иностранного империализма в Китае.
В конце 20-х годов в Москве в театре Мейерхольда с большим
успехом шла пьеса Третьякова «Рычи, Китай». В основу ее было
положено действительное событие в сычуаньском городе Ванься-
не, где за случайную гибель одного англичанина были казнены
три ни в чем не повинных китайских рыбака. Третьяков лично
участвовал в постановке пьесы, обогатил ее многими бытовыми
подробностями, даже научил актеров характерным жестам и ин-
тонациям.
Заразительно веселый и остроумный Третьяков был душой об-
щества в полпредстве. После его отъезда еще долго повторяли его
шутки, удачные словечки, пели сочиненный им китайский вариант
популярной в то время песенки «Дуня», который начинался так:
Фу-ты, ну-ты на фу-фу,
Едет Дуня в эгофу10.
Почти на каждого сотрудника полпредства был придуман осо-
бый куплет. Мы помирали со смеху, распевая эту песенку.
Еще забавнее были прозвища, которые дал Третьяков почти
всем зданиям на территории полпредства. Дом, где жил уже очень
пожилой советник полпредства профессор Михаил Яковлевич Пер-
гамент, назывался «Развалины древнего города Пергама», дом
торгпреда Клышко, расположенный как раз напротив старой по-
сольской церкви, носил название «Николы на Клышках», особня-
чок, в котором жили студенты-китаисты и прочая молодежь, назы-
вался «Желтым домом», по-видимому, не только за расцветку.
После отъезда Третьякова «Письма из Китая» писал профессор
Алексей Алексеевич Ивин, известный китаевед, преподаватель рус-
ского языка в Пекинском университете. А. А. Ивин внес немалый
вклад в литературу о Китае и занимал в то время почетное место
среди советских востоковедов. Особенную популярность принесли
ему работы о «Красных пиках» — нелегальных вооруженных кре-
стьянских организациях старого типа, еще существовавших тогда
в Китае. К сожалению, профессор Ивин, воспитанник Сорбоннского
университета, ученик известного синолога Шаванна, пользовался
французской транскрипцией китайских иероглифов, резко отлича-
ющейся от той, что принята у нас, и это нередко приводило к до-
садной путанице, что доставляло студентам много неприятностей.
Я мало встречалась с А. А. Ивиным в Пекине, так как жил он в
китайской части города и сравнительно редко посещал полпред-
ство, зато мне привелось работать с ним в Научно-исследователь-
ском институте по Китаю при Университете имени Сунь Ятсена
в Москве, и я хорошо его помню. Ивин был небольшого роста, не
37
особенно следил за своей внешностью, зато отличался изыскан-
ной учтивостью и большой добротой. Он мог бы стать крупным
ученым, но его сгубило пристрастие к спиртным напиткам, появив-
шееся еще в Китае и перешедшее потом в серьезную болезнь.
С осени 1925 года русский язык в пекинских вузах преподавал
еще один советский китаевед, впоследствии известный историк
Петр Антонович Гриневич, чудаковатый и обаятельный.
Гриневич еще в 1916 году поступил в Восточный институт во
Владивостоке, но из-за гражданской войны и интервенции закон-
чил его только в 1924 году. В Пекине он жил вместе с русским ки-
таеведом, тоже преподавателем русского языка, Б. И Панкрато-
вым, который поселился там еще до революции. Дом их, располо-
женный в одном из поэтичнейших уголков старого Китая, славил-
ся гостеприимством. Участок прежде принадлежал какому-то
храму, поэтому размещение постройки было необычным для ки-
тайского жилья. Вместо переднего дворика, со всех сторон окру-
женного жилыми комнатами, за традиционной расписной стенкой
перед воротами, располагался чудесный сад. Старик привратник
в случае отсутствия хозяев с поклонами оставлял гостей одних,
нимало не беспокоясь, хотя запоров нигде не было.
Именно здесь, в этом скромном, уединенном китайском доми-
ке, два года спустя скрывалась Ф. С. Бородина, жена советника
гоминьдана М. М. Бородина, которую жандармы Чжан Цзолиня
искали по всему Пекину. Гриневич, которому она непосредственно
обязана своим спасением, вместе с ней рисковал жизнью.
Он был молчалив и сумрачен с виду, но удивительная его доб-
рота, которой, кстати сказать, нередко злоупотребляли, влекла к
нему неодолимо. К нам, студентам, он относился отечески, хотя по
возрасту был почти ровесник. С готовностью предоставлял свое
помещение для студенческих вечеринок, сам же и за стол не са-
дился, все похаживал вокруг с довольным видом гостеприимного
хозяина.
Гриневич вернулся на родину в 1928 году. В Москве он до
1938 года работал в Институте мирового хозяйства и мировой по-
литики Академии наук, куда он перешел вместе с группой со-
трудников бывшего Научно-исследовательского института по Ки-
таю. Его глубокие познания в китайском языке позволяли ему
пользоваться источниками, мало кому доступными. Он писал о ки-
тайском феодализме, истории китайского земледелия, о китайских
народных восстаниях, о современном положении в Китае. После
него осталось много напечатанных и немало незаконченных работ,
не потерявших значения до сих пор.
По соседству со мной, в «Развалинах древнего города Перга-
ма», проживал юридический советник полпредства Анатолий
Яковлевич Канторович. Он прибыл в Китай еще в 1924 году в сос-
таве комиссии по заключению торгового договора, которую воз-
главлял крупнейший в то время специалист по гражданскому пра-
ву М. Я. Пергамент. Интересы и деятельность Канторовича, раз-
носторонне талантливого человека, никак не укладывались в рам-
38
ки одной специальности. Сотрудник полпредства, он был в то же
время преподавателем права в Пекинском университете, специаль-
ным корреспондентом газет «Труд» и «Экономическая жизнь», пе-
чатался в журналах «Новый Восток» и «Вестник Маньчжурии».
Страстно влюбленный в журналистику, он не изменял ей до конца
дней и последние годы был заместителем заведующего иностран-
ным отделом «Известий». В то же время он вел большую научную
работу. В 1926 году вышла его книга «Иностранный капитал и же-
лезные дороги Китая». В Москве, работая старшим научным со-
трудником Института мирового хозяйства и мировой политики
Академии наук, он закончил другое солидное исследование —
«Америка в борьбе за Китай», которое стало его докторской дис-
сертацией. Всего он оставил более шестидесяти трудов.
Имя Канторовича было у всех на устах в 1927 году, когда ему
выпала трудная задача защищать перед чжанцзолиневским судом
советских граждан, арестованных во время налета на полпредство,
и Ф. С. Бородину, задержанную на пароходе «Память Ленина».
Эту задачу он выполнил с обычными для него умением и твердо-
стью.
Живой и любознательный Анатолий Яковлевич участвовал во
всех наших экскурсиях. Страстный любитель литературы, он был
горячим поклонником Диккенса и изводил своих друзей, читая
наизусть по-английски целые страницы из его книг. В Пекине у не-
го родился сынишка, смуглый и черноволосый, всеобщий баловень
и любимец, которого прозвали «Арабчиком». В «Желтом доме»
жил личный переводчик Карахана С. Шварсалон. Несколько лет
спустя совместно с китаистом М. Барановским он написал нечто
вроде справочника по Китаю под названием «Что нужно знать о
Китае», который выдержал два издания. Шварсалон блестяще
владел английским языком. Однажды, не прекращая игры в шах-
маты, он тут же, у столика, за несколько минут и без помарок пе-
ревел и отправил на машинку текст поданной ему срочной ноты
Карахана. Им очень дорожили, хороших лингвистов тогда было
мало. Шварсалон заметно выделялся среди других сотрудников
полпредства. Он был элегантен и несколько манерен, иной раз да-
же надувался и грассировал. В то же время он был общителен и
прост, в особенности с молодежью, соседями по квартире. Говори-
ли, что прежде он служил в царском посольстве в Пекине. Видимо,
с тех пор у него сохранились знакомства среди пекинских бело-
эмигрантов.
Военным атташе полпредства был в то время Александр Иль-
ич Егоров, в дальнейшем маршал Советского Союза, кандидат в
члены ЦК ВКП(б), начальник Генерального штаба Красной Ар-
мии. В 1918 году он был членом Комиссии по организации и фор-
мированию РККА, командовал легендарной 9-й армией, разгро-
мившей войска белогвардейского генерала Краснова. В 1919 году,
в решающие дни борьбы против деникинцев, наступавших на
Москву, он был назначен командующим Южным фронтом, а в
1920 году командовал Юго-Западным фронтом.
39
По окончании гражданской войны Егоров написал несколько
военно-исторических монографий. Александр Ильич очень тепло
относился к нашей молодой китаеведческой поросли, лично прини-
мал и напутствовал нас перед отъездом на юг Китая. Меня он
спросил, рада ли, что еду в Кантон, и прибавил, что хотел бы
быть на моем месте, посмотреть вблизи китайскую революцию и
поработать на нее. Александр Ильич шутил, но он, пожалуй, и
впрямь был бы не прочь поехать в Кантон. Уж очень все у нас
интересовались тогда обстановкой на юге Китая.
По возвращении в Москву, работая в Генеральном штабе, я не
раз с ним встречалась, помню его широкое доброе лицо, нетороп-
ливую речь, душевную улыбку, широкоплечую, статную фигуру.
С сентября 1926 года нашим военным атташе в Пекине стал
Роман Войцехович Лонгва, поляк по происхождению, член партии
с 1910 года. В 1920 году дивизия, которой командовал Лонгва, с
боями овладела крепостью Брест-Литовск, разгромив обороняв-
ших ее пилсудчиков и захватив большие трофеи, за что Роман
Войцехович был награжден орденом Красного Знамени. В Китай
он приехал уже с четырьмя ромбами11 как начальник одного из
управлений Генерального штаба. Я видела его несколько раз в
Ухане в январе 1927 года, куда он приезжал в командировку. Ху-
дощавый, стройный, с тонкими чертами лица, он выглядел много
моложе своих тридцати семи лет. Товарищи любили его за добро-
ту и скромность. Вернувшись в СССР, он продолжал работать в
Генеральном штабе. Его последняя должность — начальник Уп-
равления связи РККА.
Встретили мы в Пекине и некоторых из наших военных совет-
ников.
Еще во Владивостоке приходилось читать короткие сообщения
в китайской и англо-американской прессе о том, что на юге Китая,
в гоминьдановских войсках, и на севере, в национальных армиях,
есть наши военные. Говорилось, что на Юге группу русских воен-
ных советников возглавляет генерал Цзя Лин, или Гален (в ан-
глийской транскрипции). Мы в то время и понятия не имели, что
это искаженная русская фамилия Галин, под которой работал то-
гда Василий Константинович Блюхер, герой гражданской войны
на Урале, в Крыму и на Дальнем Востоке. Называли также глав-
ного политического советника гоминьдана Михаила Марковича
Бородина (китайское имя Бао Лотин).
В Китае в ту пору насчитывалось немало английских, амери-
канских, японских и даже белогвардейских советников.
То были авантюристы, платные агенты империалистических
держав, которые делали там свое черное дело да еще получали
от китайцев огромные деньги в виде жалованья и ценных по-
дарков.
Наши военные специалисты ехали в Китай, чтобы помочь ре-
волюции, и свое жалованье получали из Москвы. Советскому Сою-
зу нелегко, конечно, было обременять свой бюджет дополнительны-
ми расходами, ведь тогда каждый рубль был на счету, однако юж-
40
нокитайскому правительству и маршалу Фэн Юйсяну оказывалась
помощь оружием и финансами.
Наши советники представляли собой лучшие кадры Красной
Армии. Многие вступили в партию до революции, прошли царскую
тюрьму и ссылку. Почти все имели дипломы Военной академии,
получившей в 1925 году имя Фрунзе, или высших специальных
военных училищ, носили боевые ордена Красного Знамени. Этого
ордена — в то время высшей военной награды — удостаивались
немногие, а дважды награжденные были вообще наперечет.
В группе же наших военных советников встречались даже триж-
ды орденоносцы.
К тому времени, о котором я веду речь, наши советники в Ки-
тае успели широко развернуть свою работу.
В Пекине я встретила начальника Кайфынской группы советни-
ков Георгия Борисовича Скалова (Синани) 12, который осенью
1923 года очень недолго был ректором Московского института
востоковедения. Припомнилось, как в день шестой годовщины Ве-
ликого Октября нас, студентов, построили в Армянском переулке
перед великолепным зданием бывшего Лазаревского института
восточных языков, где мы тогда помещались, как вышел к нам но-
вый ректор, молодой, высокий, в длинной до пят красноармейской
шинели, с орденом Красного Знамени на алой шелковой розетке,
в шлеме со звездой и тремя ромбами в петлице, значит — комкор.
Увидев меня в Пекине, Скалов тепло со мной поздоровался. На-
деленный недюжинным литературным дарованием, Скалов по воз-
вращении в Советский Союз написал ряд содержательных статей
по Китаю, напечатанных в сборнике «Кантонская коммуна» и дру-
гих изданиях. Позже он работал в Коминтерне, а также в Инсти-
туте мирового хозяйства и мировой политики Академии наук
СССР.
Вскоре познакомилась я с Анатолием Яковлевичем Климовым,
помощником по политчасти начальника Кайфынской группы, пио-
нером нашей работы в Кайфыне. Он прибыл туда еще в октябре
1924 года.
Анатолий Яковлевич — старый руководящий партийный работ-
ник Приморья и Сибири, активный участник гражданской войны,
подпольщик, неоднократно подвергавшийся арестам и только чу-
дом избежавший казни, член ревкома и обкома Приморья, участ-
ник III Конгресса Коминтерна. Климов уже тогда был опытным
китаеведом. Он учился в Восточном институте во Владивостоке
еще в царское время, а в 1923 году окончил Восточный факультет
Военной академии. В 1922 году он приезжал в Пекин с полпред-
ством Иоффе. После 1927 года Анатолий Яковлевич работал в Ми-
нистерстве иностранных дел, в Тихоокеанском институте Академии
наук, в Московском институте востоковедения.
Альберта Яновича Лапина, тоже из Кайфынской группы, я зна-
ла не так коротко, как Скалова и Климова. Он тогда носил фа-
милию Сейфуллин. В конце февраля 1926 года, когда Кайфынская
группа прекратила существование, Лапин перевелся на должность
41
начальника штаба Калганской группы и пользовался большим
расположением маршала Фэн Юйсяна. Все, кто знал Лапина, от-
зывались о нем как о богато одаренном, всесторонне образованном
и очень обаятельном человеке. В Китай он прибыл уже с дипломом
Военной академии и тремя орденами Красного Знамени за граж-
данскую войну.
Лапин, латыш по национальности (его настоящая фамилия Ла-
пинь), был выше среднего роста, круглолиц и плотен. Голову брил
и казался блондином, пока у него не отросла неожиданно черная
окладистая борода. По возвращении в Советский Союз Лапин был
начальником Управления боевой подготовки Генерального штаба,
командовал корпусом, был заместителем командующего Особой
Краснознаменной дальневосточной армией Блюхера (последняя
его должность). В 1936 году, когда у Лапина было уже четыре ор-
дена Красного Знамени и орден Ленина, «Правда» посвятила ему
целый подвал, озаглавленный «Пять орденов комкора».
Чаще всего мы, студенты-практиканты, встречали наших совет-
ников в гостинице «Сентрал отел», в которой мы в конце концов
обосновались. Тут нужны некоторые пояснения.
Сотрудники полпредства жили в коттеджах, среди густой зеле-
ни полпредских садов. Приезжие устраивались как могли: кто
селился в военном городке, кто в гостиницах. Единственной гости-
ницей посольского квартала была страшно дорогая, аристократи-
ческая «Вагонли», принадлежавшая американской туристской
компании. Она не пользовалась нашими симпатиями, и вообще со-
ветские люди там редко останавливались. Мы облюбовали дру-
гую — китайскую гостиницу европейского типа «Сентрал отел»,
расположенную сразу же за северной стеной посольского кварта-
ла, между «Гранд отель де Пекин» и телеграфным управлением.
Там жили советские люди, звучали русская речь, русские шутки.
Цены были божеские, церемоний вроде переодевания к завтраку,
обеду и ужину не требовалось, никто на нас косо не смотрел, так
как, кроме нас и китайцев, там никто не останавливался. Един-
ственный в отеле номер «люкс» на первом этаже рядом со столо-
вой вместе с питанием стоил 30 юаней в сутки, остальные номера
расценивались по этажам: чем выше, тем дешевле. Номер на пятом
этаже с питанием стоил 90 юаней в месяц. Кухня была англий-
ская — много блюд и всего понемножку, мебель в номере — евро-
пейская, постель — китайская: длинная узкая подушка тянулась
от одного края кровати до другого, ватное одеяло было в чехле из
цветной (верх) и белой (низ) материи.
Именно в «Сентрал отел» познакомились мы с начальником
Калганской группы советников Виталием Марковичем Примако-
вым, большевиком с подпольным, дореволюционным стажем13.
В Китае он носил фамилию Лин. Примаков в гражданскую войну
командовал корпусом красного казачества на Украине и просла-
вился, между прочим, двумя отчаянными рейдами в глубокий тыл
белых, закончившимися полным разгромом врага.
Виталий Маркович был награжден двумя орденами Красного
42
Знамени и золотым почетным оружием. По возвращении из Китая
Примаков командовал корпусом, был военным атташе в Японии и
Афганистане, занимал должность заместителя командующего Се-
верокавказским и Ленинградским военными округами. Он был
одним из немногих советников, пополнивших нашу китаеведческую
литературу своими воспоминаниями. По приезде в Советский Со-
юз он под псевдонимом «лейтенант Генри Аллен» написал книгу
«Записки английского волонтера», где рассказал о своих китай-
ских впечатлениях. Виталий Маркович был любителем и знатоком
художественной литературы, сам обладал недюжинным литератур-
ным талантом и даже писал стихи, чем мало кто мог похвастать
из военных товарищей.
Примакова всюду сопровождал его адъютант Борис Иванович
Кузьмичев, или Вэн, как его называли в Китае. Их связывала
крепкая дружба. Говорили, что Примаков подобрал Кузьмичева во
время гражданской войны парнишкой без роду, без племени и вос-
питал таким же отчаянным кавалеристом, каким был сам. Внеш-
не они нисколько не походили друг на друга. Примаков был не-
сколько выше среднего роста, одет всегда щеголевато, и выраже-
ние лица у него было самоуверенное. Вэн был маленького роста,
косоглаз, держался очень застенчиво. Позже он женился на сест-
ре Виталия Марковича Варе.
Виталий Маркович жил в номере «люкс», а мы, студенты, как
нам и положено по званию, расположились на пятом этаже. Одна-
ко, несмотря на столь очевидную разницу наших положений в сем
бренном мире, Примаков держался с нами очень просто, по-друже-
ски, с девушками даже подчас галантно. Так, в день моего рожде-
ния он мне прислал с Кузьмичевым роскошный кремовый торт, по-
трясающей красоты и размеров, а также извинение, что не может
прийти лично. Это не было отговоркой: он действительно лежал
тогда больной, и мы ходили его навещать.
Там же, в «Сентрал отел», мы встретились и подружились со
старшим советником кавалерии Петром Зюком. В Китае он носил
фамилию Броде. Зюк был небольшого роста, рыжеватый, с ред-
кими прокуренными зубами, которые он то и дело щерил с вызы-
вающим видом, отличался бесстрашием, железным упорством и
холодной неукротимой яростью в минуты гнева. Среди нас много
ходило рассказов о его подвигах в гражданскую войну, о том же
говорили два его боевых ордена Красного Знамени. В то же время
это был отчаянный гуляка и задира, каковые качества он, видимо,
считал обязательными для всякого лихого кавалериста. Поэтому
и дисциплиной Зюк похвалиться не мог. Из всех советников он
один вступал в рукопашные драки с белогвардейцами в Пекине и
даже с английскими полицейскими на территории посольского
квартала, так что те, завидев под вечер его слегка приземистую
фигуру с кавалерийской походкой враскачку, спешили покинуть
пост и переждать грозу за углом, так как дрался он мастерски.
Начальник группы Примаков не раз налагал на него взыскания,
но они что-то плохо помогали.
43
Зюк был довольно бесцеремонен, но на него не сердились, зна-
ли, что это не со зла. Все же как-то раз на него крепко обиделся
профессор Иванов, и, признаться, вполне обоснованно.
Дело было на банкете, не договорившись с каким-то китайцем,
Зюк запросто приказал Алексею Ивановичу: «Переводчик, переве-
ди-ка ему». Когда же Иванов уточнил, что он не переводчик, а про-
фессор, Зюк засмеялся и сказал: «Это хорошо, что ты профессор,
я сам скоро буду профессором, а ты все-таки переведи». Алексей
Иванович перевел — не ссориться же на официальном приеме.
Зюка легко можно было растрогать, но он никогда не показы-
вал своих чувств и вообще любил представить себя этаким цини-
ком, хотя никогда им не был. Как-то раз в Калгане ему передали
дневник одной белоэмигрантки, где она рассказывала о том, как
ее продали в наложницы богатому китайцу, и просила помощи.
В дневнике были такие слова: «Прости меня, милая мама, что
я так низко пала». Читая это место, Зюк иронически щерил свои
желтые зубы, но я видела, что он жалел девушку. После возвра-
щения из Китая Зюк был назначен командиром кавалерийской
дивизии.
Некоторое время жил в «Сентрал отел» старший советник
группы по артиллерии Николай Юлианович Петкевич, носивший в
Китае фамилию Дюфрен. Помощником у него был Александр
Александрович Аргентов, которого мы знали под фамилией Мари-
но. Петкевич был награжден за гражданскую войну тремя ордена-
ми Красного Знамени. До Китая он командовал артиллерией кор-
пуса, а по возвращении был назначен командующим артиллерией
Московского военного округа. В 1936 году он скоропостижно скон-
чался. Мы знали его как прекрасного товарища и специалиста,
большого любителя музыки.
Знакомство с советниками и определило нашу дальнейшую
судьбу. Примаков, присмотревшись к нашей компании, предложил
нам работать переводчиками в его группе.
Нечего и говорить, как мы были счастливы. Работа по специ-
альности, да еще где! В национальных армиях Фэн Юйсяна.
Нам положили небольшое жалованье и дали два месяца на
подготовку: изучение военной терминологии и общей политической
обстановки в Китае.
Последний путь Сунь Ятсена
(по рассказам товарищей)
Вернемся несколько назад, к нашим пекинским впе-
чатлениям. Вскоре по приезде мы посетили знаменитый храм Би-
юньсы («Храм лазоревых облаков») в местечке Сишань (Западные
холмы), в пятнадцати километрах от Пекина. Этот храм был вре-
менной усыпальницей Сунь Ятсена, до сооружения мавзолея на
Пурпурной горе в Нанкине.
Человек, сыгравший огромную роль в истории китайского ре-
44
волюционного движения, отец китайской революции, как его назы-
вали, создатель и бессменный руководитель партии гоминьдан,
президент южнокитайского правительства и первый президент Ки-
тайской республики, генералиссимус, доктор Сунь Ятсен умер в
Пекине 12 марта 1925 года, меньше чем за четыре месяца до на-
шего приезда. Весь Пекин еще продолжал говорить об этом собы-
тии. Похороны Сунь Ятсена вылились в мощную демонстрацию, в
которой народ открыто выразил ненависть к пекинскому прави-
тельству, сочувствие и поддержку революционному правительству
в Кантоне.
Сунь Ятсен прибыл в Пекин в конце декабря 1924 года на кон-
ференцию, созванную Дуань Цижуем. Как первому президенту
ему были оказаны высшие почести. Он был уже тяжело болен.
С вокзала Сунь Ятсен направился в гостиницу «Гранд отель де
Пекин» и слег. Врачи нашли у него рак желудка и печени.
Ввиду болезни Сунь Ятсена не состоялась предполагавшаяся
встреча его с маршалом Фэн Юйсяном, который незадолго перед
тем произвел политический переворот в Пекине. Желая обсудить с
Сунь Ятсеном важнейшие вопросы политической обстановки в Ки-
тае, маршал несколько раз присылал ему приглашение посетить
его сишаньскую резиденцию, но Сунь Ятсен уже не в состоянии
был это сделать. Он лежал неподвижно на спине, и даже повер-
нуться не мог без посторонней помощи. При нем неотлучно находи-
лись жена, известная общественная деятельница Сун Цинлин, со-
ветник гоминьдана, друг Сунь Ятсена М. М. Бородин и еще не-
сколько доверенных лиц.
Сначала Сунь Ятсен лежал в американском, так называемом
рокфеллеровском, считавшемся лучшим в Пекине госпитале 14, где
его оперировали. Но общественность требовала китайских методов
лечения, и его взяли оттуда. Последние свои дни он провел в до-
ме бывшего министра иностранных дел Гу Вэйцзюня (или, как он
называл себя на английский лад, Веллингтона Ку), бежавшего из
Пекина после переворота Фэн Юйсяна. Все в этом доме было на
европейский лад, за исключением одного: Гу имел более двадцати
жен и наложниц, у каждой был свой дом в парке, окружавшем глав-
ное здание. Эти дома отличались роскошью, пестротой и вычурно-
стью стилей. Они тоже пустовали, гарем бежал вместе со своим по-
велителем.
Сунь Ятсена лечил китайский врач. В газетах каждый день пе-
чатали сообщения о состоянии его здоровья. Даже люди, далекие
от политики, разворачивая газету, в первую очередь искали сведе-
ния о самочувствии Сунь Ятсена.
Сунь Ятсен сам был врачом и понимал, что умирает. За 24 ча-
са до смерти он приказал положить себя на узкую походную кой-
ку. Он хотел умереть как солдат китайской революционной армии.
До самого конца Сунь Ятсен не терял сознания, давал последние
распоряжения, продиктовал и подписал завещание и письмо к
правительству Советского Союза. Он выразил желание быть похо-
роненным, «как Ленин, близко к массам», чтобы его тело было на-
45
бальзамировано и перевезено в Нанкин, где он был избран первым
президентом Китайской республики. Незадолго до смерти он при-
слал в наше полпредство знамя с изречением. Знамя с ответным из-
речением несли уже за его гробом. Последние слова Сунь Ятсена
были: «Мир, борьба, спасение Китая...»
Наш полпред Лев Михайлович Карахан одним из первых при-
ехал выразить соболезнование семье Сунь Ятсена, Красный флаг
над зданием полпредства и всех советских консульств в Китае был
приспущен так же, как и на всех правительственных зданиях. Что
же касается посольств империалистических держав, то они сдела-
ли это только на другой день, опасаясь, что нежелание почтить
память Сунь Ятсена вызовет взрыв негодования.
Правительство ассигновало на похороны 60 тысяч юаней. Уни-
верситеты были закрыты на три дня. Фэн Юйсян лично выразил
соболезнование вдове Сунь Ятсена. Генерал Ху Цзинъи, в то вре-
мя командующий 2-й национальной армией, и некоторые другие ге-
нералы выделили на похороны крупные суммы. Один лишь мар-
шал Чжан Цзолинь, японский ставленник в Маньчжурии, не вы-
разил сочувствия. Он был счастлив избавиться от опасного против-
ника, обладавшего такой колоссальной популярностью.
Пекинские власти пытались похоронить Сунь Ятсена с соблю-
дением конфуцианских обрядов, так как боялись, что массы пре-
вратят похороны в политическую демонстрацию, что и случилось на
самом деле. Но из замыслов Дуань Цижуя ничего не вышло.
Тело Сунь Ятсена перенесли в госпиталь, чтобы набальзамиро-
вать. В комнате, где он умер, был сооружен алтарь, ежедневно ме-
нялись свежие цветы. Толпы народа приходили почтить память
Сунь Ятсена.
Специальный гроб был прислан из Советского Союза.
19 марта тело покойного в желтом гробу со стеклом напротив ли-
ца перенесли для прощания с массами в один из павильонов Цент-
рального парка, так называемый Храм огня. Гроб покрыли крас-
ным гоминьдановским знаменем с голубым квадратом в углу, где
было изображено белое солнце, обрамленное двенадцатью лу-
чами 15.
Церемония переноса гроба вылилась в небывалую массовую
демонстрацию, в которой, как говорили, участвовало более 100 ты-
сяч человек. Гроб несли члены ЦИК гоминьдана. По всему пути
стояли шпалерами войска пекинского гарнизона и полиции. Впе-
реди процессии шел военный оркестр. Непосредственно за гробом
вместе с членами ЦИК гоминьдана и представителями различных
общественных организаций следовали Карахан, военный атташе
Геккер, торгпред Клышко и другие руководящие работники со-
ветских учреждений в Пекине. Сзади, в толпе, шли остальные со-
ветские работники, несшие красное знамя с надписью: «Пролета-
рии всех стран, соединяйтесь!». Члены других иностранных мис-
сий на похоронах не присутствовали.
Вокруг гроба была образована тройная цепь студентов и го-
миньдановцев, взявшихся за руки. Развевались знамена, звучали
46
антиимпериалистические лозунги. В Центральном парке гроб с те-
лом Сунь Ятсена находился больше недели. За это время здесь
побывало более полумиллиона человек. Храм огня был завален
венками.
В день перенесения праха Сунь Ятсена в храм Биюньсы много-
тысячные толпы снова запрудили улицы города и всю дорогу до
Западных холмов. Над толпой колыхались бесчисленные знамена.
Молодежь с поднятыми кулаками выкрикивала антиимпериали-
стические лозунги. Над гробом несли две пятиконечные звезды
от правительства СССР и советского полпредства.
Биюньсы расположен в чрезвычайно живописной гористой
местности за бывшим императорским Летним дворцом. Он вы-
строен на склоне довольно высокой горы. Многочисленные храмы
и переходы подымаются вверх к главному строению в виде мра-
морной башни с плоской вершиной, на которой стоит несколько
пагод.
Многие павильоны были в полуразрушенном состоянии. Пос-
ле того как храм был превращен в мавзолей, их не восстанавли-
вали, но внизу у лестницы поставили караулку и солдата с ружь-
ем, а также сделали надпись: «Посетитель, остановись», чтобы тот,
кто направляется к гробу великого человека, мог сосредоточиться
и обрести подобающее благоговейное настроение.
Бородин неотлучно находился при Сунь Ятсене в печальные
дни его болезни. Не только своей жене и товарищу по партии
Сун Цинлин, но и Бородину Сунь Ятсен продиктовал свою послед-
нюю волю. Я уже не застала Бородина в Пекине. Вскоре после по-
хорон он отбыл в Кантон, где я впервые увидела его почти год спу-
стя. Жена его, Фаня Семеновна, и младший сын Норман жили летом
1925 года на территории полпредства. Имя Бородина было широ-
ко известно, о нем часто писали в китайских и иностранных газе-
тах как о талантливом государственном деятеле, весьма влиятель-
ном в руководящих кругах гоминьдана, поэтому мы с любопыт-
ством смотрели на полную женщину с решительным лицом и шап-
кой густых вьющихся волос, которая, как мы знали, была не толь-
ко женой, но и личным секретарем Бородина, помогала ему в ра-
боте.
Перелет Москва —Пекин
13 июля 1925 года толпы народа собрались на аэродро-
ме для встречи пяти советских самолетов, совершавших историче-
ский перелет Москва — Пекин.
В нашу эру космических полетов очень трудно себе предста-
вить, какое огромное международное значение имело тогда это со-
бытие. Теперь путь в Пекин по воздуху занимает несколько часов,
а тогда он продолжался более месяца. Однако для того времени
это было выдающееся достижение. Советский Союз впервые про-
демонстрировал если не качество своих машин — тогда мы еще не
47
могли им похвалиться,— то умение и отвагу своих летчиков к не-
удовольствию держав, претендовавших на приоритет в летном
деле.
Позже, уже в Москве, руководитель экспедиции О. Ю. Шмидт в
своей речи сравнивал наш перелет с предшествовавшим ему италь-
янским: Рим — Пекин, когда из двенадцати самолетов дошел до
цели лишь один, и американским кругосветным, когда из четырех
самолетов долетели только два. Несмотря на то что технические
условия перелета у советских летчиков были гораздо хуже, наши
самолеты не меняли частей в пути. «Подумать только,— говорил
О. Ю. Шмидт,— воздушный путь в Пекин будет занимать семь
дней». До Пекина по воздуху за неделю! Просто трудно было по-
верить.
Среди летчиков был молодой Михаил Михайлович Громов, в
дальнейшем прославленный водитель советских воздушных кораб-
лей. В экспедиции участвовала и нелетная публика: корреспонден-
ты газет и оператор Пролеткино, заснявший перелет на пленку.
Аэродром был расположен в пятнадцати километрах от горо-
да, на территории авиашколы. С утра 13 июля там начали соби-
раться встречающие: сотрудники полпредства во главе с Караха-
ном, члены китайского правительства, представители общественных
организаций. Жарко палило солнце, в одном конце аэродрома был
натянут тент. Играли оркестры. В руках у встречавших, одетых
в белые летние костюмы, были цветы, флажки, плакаты. Везде
развевались красные советские, пятицветные правительственные,
а также красные и голубые гоминьдановские флаги.
Ждать пришлось долго. Наконец около часу дня в небе показа-
лись три точки, они быстро приближались. На аэродроме все за-
волновались, кинулись вперед. Грянуло сразу несколько оркестров.
И вот по желтому полю уже бегут три огромные стрекозы и лет-
чики машут руками.
Минут пятнадцать продолжались овации. Шум стоял такой, что
трудно было что-нибудь понять. Летчиков забросали цветами, са-
молеты были покрыты красными советскими знаменами. Офици-
альная встреча состоялась у ангаров, увешанных красными полот-
нищами и плакатами с антиимпериалистическими лозунгами. На-
чальник авиашколы поднес участникам перелета традиционные ки-
тайские подарки: серебряные вазы с выгравированными именными
надписями. После торжественных речей почетных гостей усадили
в машины, заваленные цветами и украшенные советскими, го-
миньдановскими и китайскими правительственными флагами, и по-
везли в Пекин. Гости остановились в отеле «Амбассадор».
О. Ю. Шмидт на отставшем самолете прилетел часа три спус-
тя, а самолет «Правда», потерпев аварию в пустыне Гоби, задер-
жался на три дня. Чинить его пришлось в невероятно тяжелых усло-
виях, но летчики проявили исключительную выдержку и мастерство,
закончив ремонт в невиданно короткие сроки.
Не обошлось и без провокации. На Калганском шоссе маши-
на, в которой ехали пилот и механик, подверглась нападению и с
48
трудом прорвалась в Калган. Не без основания у нас полагали,
что оно было организовано белогвардейцами, которые жили тогда
во многих районах Китая.
Несколько дней длилось чествование участников перелета в
китайской столице. Было два банкета: один у нас в полпредстве,
другой в парадном зале дворца Центрального парка от имени
Китайской республики. Присутствовали начальник департамента
авиации, министры. Речам и поздравлениям не было конца. На
том и другом банкете выступавшим отвечал О. Ю. Шмидт.
Почти месяц прожили герои перелета в Пекине: отдыхали,
знакомились с народным бытом и достопримечательностями горо-
да, расспрашивали о последних политических событиях в Китае,
посетили гробницу Сунь Ятсена. Участники экспедиции были очень
популярны среди китайского населения, в особенности
О. Ю. Шмидт, которого за его бороду пекинцы прозвали «Да хуц-
зы» — «Большая борода». Почти ежедневно участники перелета
бывали в полпредстве. Молодые, веселые, они подружились почти
со всеми сотрудниками и членами их семей. Особенно общителен
был Гриша Розенблат 16, корреспондент «Правды», собиравший
материал для будущей книги и постоянно щелкавший фотоаппа-
ратом. Вместе с группой летчиков он ездил в Калган, к Фэн Юй-
сяну. Маршал принял их у себя в штабе в семь часов утра и вру-
чил подарки — все те же традиционные серебряные вазы, а Розен-
блату, как представителю «Правды»», еще и свой портрет. Узнав,
что ответственным секретарем редакции «Правды» работает се-
стра В. И. Ленина, Мария Ильинична, Фэй Юйсян послал ей ва-
зу и свой портрет с автографом.
В честь летчиков был устроен прием и военный парад. Фэн Юй-
сян представил участников экспедиции, потом произвел смотр
войскам. Парад завершился речью маршала, в которой он разоб-
лачал империалистов. Розенблат обратил внимание на то, что сол-
даты носят повязки на рукавах. Фэн Юйсян объяснил, что это тра-
ур по жертвам расстрела 30 мая на Нанкинской улице в Шанхае.
В середине августа летчики посетили Кайфын, где встретились
с нашими советниками, работавшими во 2-й национальной армии,—
Климовым, Лапиным, Скаловым и др.
Прием в Кайфыне был еще более сердечным. Генерал Юэ Вэй-
цзюнь, командующий 2-й национальной армией и губернатор про-
винции Хэнань, заигрывал в то время с гоминьданом и всячески
старался показать себя просвещенным и либеральным человеком.
Он не стал препятствовать народным торжествам по случаю
встречи участников перелета, разрешил демонстрации и митинги.
Наших летчиков встретили овациями, ораторы называли их людь-
ми из «братского родного государства», делегаты от заводов и фаб-
рик вручили Шмидту красные знамена.
49
Пекин сквозь дымку
времени
Я еще по существу ничего не сказала о Пекине, чудес-
ном городе, куда мы так стремились и который не обманул наших
ожиданий.
В Пекине нужно прожить немало лет, чтобы узнать его по-на-
стоящему, и, конечно, мой рассказ не может претендовать на глу-
бину и обстоятельность, но я всей душой полюбила этот город, а
любовь, говорят, прозорлива. И вот я решаюсь поведать о своих
пекинских впечатлениях, хотя жила там всего четыре месяца.
Как только мы ступили за пределы чопорного и воинственно
заносчивого посольского квартала, со всех сторон нас окружило
великое прошлое Китая. Его история говорила с нами языком по-
истине бесчисленных памятников. Это был город-музей, удивитель-
но хорошо сохранившийся образчик города времен китайского
классического феодализма.
Внешний вид Пекина располагал к созерцательности, разду-
мью, спокойной работе. Тишина и безлюдье царили в старых двор-
цах и храмах, на седых замшелых камнях крепостных стен росли
высокие многолетние травы и кустарник. Невозмутим, казалось,
сон старой столицы. Но это было лишь первое обманчивое впечат-
ление.
В Пекине почти отсутствовали фабрики и заводы, промышлен-
ный пролетариат был численно невелик. Зато нигде в Китае не
было такого скопления студенческой молодежи. «Движение 4 мая»
в 1919 году, возникшее под влиянием Великой Октябрьской ре-
волюции и начавшее новую фазу антиимпериалистической борьбы
в Китае, развернулось прежде всего в Пекине как движение рево-
люционного студенчества.
Важную роль сыграл Пекин и в истории коммунистического
движения Китая. Еще в 1920 году здесь был создан один из пер-
вых коммунистических кружков. Его организатором был талант-
ливый ученый и пламенный революционер, профессор Пекинского
университета Ли Дачжао, в дальнейшем секретарь Северного бю-
ро КПК.
Такова была одна сторона политической обстановки в Пекине.
Но была и другая.
Пекин был лакомым куском для всяких авантюристов. Захват
его обещал международное признание. За него без конца дрались
представители различных милитаристских клик. Много интриг, за-
говоров, подкупов и кровавых преступлений знал в те годы этот
город, с виду тихо дремлющий под тяжким бременем лет.
Пекин существует не одну тысячу лет и под разными наимено-
ваниями был столицей более девяти столетий. Он стал известен
Европе в XIII веке, при Хубилай-хане, который возвел вокруг не-
го крепостную стену и назвал его Ханбалык, что значит — ставка
хана. Я еще застала за воротами Аньдинмынь остатки этой глино-
битной стены.
50
Китайские города строились, как правило, в виде огромных
квадратов, ориентировавшихся по сторонам света, т. е. каждый го-
род имел стены: северную, южную, восточную и западную. Пекин
несколько отступал от этой схемы: он был построен в виде квадра-
та и примыкавшего к нему с юга прямоугольника, вытянутого с во-
стока на запад. История рассказывает, как это получилось.
Нынешние стены Пекина возведены при минской династии, в
середине XV века. Тогда же, из остатков монгольской стены, бед-
няки настроили хибарок, образовался южный пригород, который
сто лет спустя был обнесен стеной и присоединен к территории
столицы. Так возникли Внутренний и Внешний город 17, противо-
стоящие друг другу как город богатых и город бедных. Это раз-
личие еще больше усилилось, когда во Внутреннем городе посе-
лились завоеватели-маньчжуры, которые позволили там жить
лишь тем из китайской родовитой знати и китайских знаменных
войск 18, кто помог им завоевать страну.
Все путеводители по Пекину утверждали, что город нужно смо-
треть с башни ворот Цяньмынь, рядом с посольским кварталом.
Эти ворота находятся как раз посредине стены, отделяющей Внут-
ренний город от Внешнего. Их прямоугольная многоэтажная баш-
ня и сейчас является одним из украшений Пекина.
И вот мы поднимаемся по пандусу 19 и лестницам на верхний
этаж башни. Подъем не из легких, но мы щедро вознаграждены
чудесным видом, открывшимся оттуда.
Под нами Внутренний город, окруженный семнадцатиметровы-
ми стенами. Сверху они выглядят широкими улицами, на которых
легко бы разъехались две тройки лошадей. Они обрамлены боль-
шими квадратными зубцами с пробитыми в них бойницами. Хоро-
шо видны массивные ворота с характерными прямоугольными на-
вершиями в несколько этажей, покрытыми блестящей цветной че-
репицей.
Среди зелени выделяется огромный квадрат Императорского
города, далеко тянется его розовая стена с башнями и бойницами.
Внутри еще один квадрат со стеной красноватого цвета, ядро все-
го сооружения — Запретный, или Пурпурный, город, бывшая рези-
денция императора и его родни, куда допускался лишь узкий круг
придворных. Этот интереснейший дворцовый комплекс в настоя-
щее время превращен в музей под названием Гугун (Древний
дворец). Дворцы и храмы Императорского города утопают в зеле-
ни, окружены каналами.
На юге во Внешнем городе возвышается синий купол «Храма
неба» с венчающим его золоченым шаром своеобразной неправиль-
ной формы.
Широкие улицы полны движения, зато узкие, кривые переулки,
вьющиеся между глухими стенами частных жилищ, тихи и безлюд-
ны. Сверху видно, какие чудесные здания притаились кое-где за
этими серыми глинобитными стенами. Открывавшаяся сверху па-
норама объясняла, почему так долго ошибались путешественники,
считая Пекин с его огромной площадью самым населенным горо-
51
дом мира, тогда как даже в те годы, о которых идет речь, там бы-
ло менее миллиона жителей. Большую часть территории занимали
дворцы, храмы и парки, а жилища пекинца среднего достатка, од-
ноэтажные, с многочисленными двориками, также требовали много
места. Спустившись с башни, мы поднялись на крепостную стену
внутреннего города и пошли по ней в восточном направлении.
На верхней площадке одной из караульных башен восточной сте-
ны под открытым небом стояли, как стоят и поныне, инструменты
старой пекинской обсерватории. Плотный зеленый налет покрыва-
ет бронзу секстантов, квадрантов, небесного глобуса и других аст-
рономических приборов с украшениями в виде драконов. Мрамор-
ные балюстрады окружают каждый инструмент в отдельности.
Внизу нам показали здание обсерватории почти современной ар-
хитектуры на месте, где когда то находилась первая китайская
обсерватория, построенная по приказу Хубилай-хана в конце
XIII века. Тогда же были изготовлены первые астрономические
приборы. Те, что находятся ныне на башне, большей частью сдела-
ны не раньше XVII века, но по старым образцам. В 1900 году, ко-
гда державы грабили Пекин в отместку за антиимпериалистиче-
ское восстание ихэтуаней, немцы вывезли лучшие из инструментов
в Германию и украсили ими террасу дворца в Потсдаме. По Вер-
сальскому договору побежденная Германия вернула их Китаю.
Поздно вечером мы снова поднялись на башню Цяньмынь по-
смотреть на ночной Пекин. Он лежал под нами полуосвещенный,
засыпающий. Неясными контурами проступали его монументаль-
ные сооружения, зеленые массивы.
Но что это за желтое зарево? Оказывается, это один из торго-
вых кварталов, расположенный сразу же за воротами Хадамынь.
Мы спускаемся с башни, в темноте оступаясь в колдобины ее
древней лестницы. Минут пять ходу по темной безлюдной площа-
ди, и мы вступаем в шумный и ярко освещенный мир. Нам кажет-
ся, что мы попали на праздничное представление, столько тут лю-
дей, яркого света и золотого блеска.
Улицы застроены небольшими домами, нижний этаж занят под
магазины, которые не имеют передней стенки, фасад на ночь запи-
рается досками-ставнями. Ослепительный свет заливает разложен-
ные на прилавках товары и свободно выливается наружу. Внеш-
нее и внутреннее убранство лавок поражает своеобразной, экзоти-
ческой красотой: везде позолота, искусная резьба по дереву, цвет-
ные витражи, художественные панно.
Улица полна золотых бликов, ярких световых пятен и черных-
теней. Низко над головами прохожих висят цветные гирлянды, ни-
ти флажков, огромные фонари из промасленной бумаги, разрисо-
ванные цветами, драконами, фигурками людей и украшенные
длинными шелковыми кистями. Создается впечатление бесконеч-
ной перспективы празднично убранной анфилады.
Сказочный, таинственный Восток ожил перед нами, тот самый, о
котором столетиями слушала рассказы своих путешественников
завороженная Европа.
52
Вечерние прогулки в торговом квартале были в моде у пекинцев.
Как всегда, он был запружен веселой, смеющейся толпой пред-
ставителей всех слоев пекинского населения. Не спеша шли пожи-
лые люди ученого вида, держа в руке веер и демонстрируя длин-
ный, в несколько сантиметров, желтый ноготь на мизинце. Остри-
женные под скобку студентки в традиционном студенческом ко-
стюме— черная юбка и светлая курма с высоким воротником — пе-
ресмеивались с юношами в длинных халатах. В толпе мелькали
девичьи лица с челкой и сильно нарумяненными щеками — китай-
ские «камелии». Все время раздавался мелодичный звон. Это рик-
ши сигналили, требуя дорогу. Удивительная вещь — и они здесь как
бы преображались. Их колясочки начинали казаться новыми, свер-
кали и искрились медными украшениями, лохмотья на плечах при-
нимали живописный, театральный вид. Зато седоки явно проиг-
рывали. Их поза казалась комически важной, особенно если седок
был облачен в дорогой атласный халат.
Мы навсегда запомнили этот вечер, живую сказку Шахразады.
Быть может, менее красочный, зато не менее интересной была
повседневная будничная жизнь Пекина.
Поражала удивительная пестрота уличного движения. Тянулись
грубые крестьянские повозки, запряженные как придется: и парой,
и цугом. Их веревочная упряжь соединяла вместе самую разноха-
рактерную тягловую силу: рядом с мулом медленно двигался вол
или семенил крохотный ослик. То и дело встречался все тот же се-
ренький ослик, выше ушей нагруженный поклажей или везущий
всадника, который чуть не скреб ногами по земле. Степенно ехала
лакированная, так называемая пекинская карета, запряженная
парой лошадей в роскошной сбруе с серебряными украшениями и
шелковыми кистями. Это считалось особым шиком: лошадей в соб-
ственно Китае20 было очень мало и прежде так ездили только
важные чиновники-мандарины, но в наше время такие кареты уже
можно было нанимать для прогулок. Отчаянно сигналя, проноси-
лась автомашина с солдатами на подножках, и люди шарахались в
стороны, уступая дорогу генералу или важному сановнику. Тут
же неторопливо двигался караван двугорбых верблюдов, звякая
колокольцами. Распространяя страшное зловоние, тянулись кре-
стьянские подводы с кадками экскрементов. Улицы, почти все не-
мощеные, не знали другой поливки, кроме жалкого брызганья чер-
паком из глиняных чанов с водой, стоявших по обочине. Густая
пыль висела в воздухе.
С января 1926 года на нескольких центральных улицах Пекина
появились трамваи, но они не решили транспортной проблемы.
У тротуаров по прежнему стояли бесчисленные рикши в ожидании
пассажиров. Другие спорой мелкой рысью бежали по проезжей час-
ти — смуглые, полуголые, мокрые от пота, с платками или рваны-
ми соломенными шляпами на голове. Их то и дело обгоняли так
называемые собственные рикши, с самодовольным седоком, гордо
взирающим вокруг. Это, так сказать, «собственный выезд» состоя-
тельного китайца, который имеет свою коляску и нанимает на срок
53
кули. Он желает двигаться быстрее других, и его возница старается
в угоду нелепой прихоти хозяина.
Рикши посольского квартала считались своего рода аристокра-
тами. Их коляски выглядели нарядно и опрятно, блестели черным
лаком и тщательно начищенной медью украшений. Чехлы на си-
деньях были всегда чистыми За всем этим строго следили ино-
странные полисмены посольского квартала На китайских улицах
рикши выглядели гораздо беднее. Редко кто из них имел свою
коляску. Специальные тресты ссужали ими рикш за определенную
плату, вне зависимости от фактического заработка. Повреждение
коляски было катастрофой для рикши, так как надолго, может
быть на всю жизнь, ввергало его в неоплатные долги. И все же на-
ходились люди, если только их можно назвать людьми, которые
позволяли себе «подшутить» над рикшей. При мне в Кантоне ан-
глийский моряк сбросил в канал коляску рикши, тот бросился за
ней и утонул.
Это была тяжелая профессия — бегать, задыхаясь многие кило-
метры в страшную пекинскую жару или стужу21. Знаменитая пе-
кинская пыль забивала легкие. Даже самые сильные рикши недол-
го выдерживали. Не от хорошей жизни китайские бедняки брали
в руки тонкие оглобли легкой двухколесной колясочки, такой
изящной и безобидной на вид. Если рикша не менял работы вовре-
мя, он был обречен. Смерть настигала его на бегу: он падал и
умирал на улице. Это было так обычно, что никто и внимания не
обращал. Седок в таком случае, как непосредственный виновник
несчастья, должен был все деньги, что имел при себе, оставить по-
койнику. Таков был обычай, а уж как он соблюдался — бог весть.
Рикши были в то время не только самой низкооплачиваемой, но
и самой отсталой категорией рабочих, однако подъем революцион-
ного движения в Китае после майских событий 1925 года и на них
оказал воздействие. Накануне нашего приезда пекинские рикши
включились в антиимпериалистическую борьбу и нацепили на свои
коляски ярлыки «англичан и японцев не возим». Рикши посольско-
го квартала фактически сорвали этот бойкот. В то время рикши
еще не имели профсоюзных организаций, объединялись по земля-
чествам или в цеховые союзы вместе с хозяевами трестов, поэто-
му их легко было расколоть. Кровопролитные драки между рик-
шами были обычным явлением. Только в декабре 1925 года в Пе-
кине образовался современный профсоюз рикш и кули.
На всех улицах по обочинам стояли, сидели и лежали нищие.
Я их много видела в Китае — грязных, полуголых, нередко сле-
пых или с красными, гноящимися глазами: трахома собирала там
обильную жатву. С дикими воплями они ползли или бежали за
прохожими, протягивая небольшую плетушку в форме плошки или
жестяную банку, куда им бросали подаяния. Первого нищего, кото-
рого я встретила в Пекине, я никогда не забуду. Он, должно быть,
брел куда-то с крохотным, совершенно голеньким сынишкой и при-
сел отдохнуть, а место оказалось абонированным бродячим
цирюльником, который пришел и стал его гнать. Нищий, види-
54
мо, так устал, что не двигался и даже не отвечал на сыпавшуюся
на него брань. Его плетушка лежала перед ним на земле. Когда я
подошла, цирюльник замолчал, а нищий поднял на меня глаза и,
не опуская их, с усилием положил на голову сына дрожащую, су-
хую, как палка, руку. Невозможно передать словами этот жест и
этот взгляд, в котором отчаяние и смертельная усталость боролись
с надеждой.
В Пекине была целая армия нищих, что-то около двадцати ты-
сяч. Многие из них даже зимой жили на улице и в сильные моро-
зы замерзали под стенами города, где пытались укрыться от про-
низывающего ветра. В суровую зиму 1925—1926 года погибло бо-
лее трехсот человек.
Нищие имели свой союз и вожака, которому платили что-то
вроде налога. Говорили, что он был человек со средствами. Орга-
низация была нелегальной, но о ней прекрасно знала полиция. Во
всяком случае, когда нужны были носильщики для похоронной
процессии или штрейкбрехеры против забастовщиков, обращались
к этому вожаку. Союз нищих регулировал внутренние дела, рас-
пределял участки для сбора милостыни. Членство было обяза-
тельным для всех нищих, иначе их изгоняли из города свои же
собратья.
Чтобы лучше освоиться с разговорным языком и китайским на-
родным бытом, кое-кто из нас, и я в том числе, поселились в ки-
тайской гостинице «Бэйцзин гунъюй» («Пекинская гостиница»).
Что за прелесть была эта гостиница! Все там радовало наше
сердце: ее прохладный дворик под циновкой, растянутой в виде
тента, большие глиняные чаны с водой, где плавали пучеглазые
китайские рыбы с огромным вуалевым хвостом, разрисованная ка-
менная стена перед входом. Она предназначалась специально для
защиты от злых духов, которые летают только по прямой и, влетев
в ворота, должны обязательно стукнуться об нее лбом. В то же
время она так хорошо скрывала от посторонних взглядов внутрен-
ность дворика. А китайская мебель, китайская кухня и, что тоже не
лишнее, чрезвычайная дешевизна! Большая плошка китайской лап-
ши с мясом — жоусымянь — стоила двадцать центов. Настоящий
студенческий рай.
К нам на огонек нередко заходили солидные люди, сотрудники
полпредства, в частности наш общий любимец Абрам Исаакович
Хассис. Два года спустя, уже будучи вице-консулом в Кантоне, он
погиб во время разгрома Кантонской коммуны.
Нам представился случай пожить и в настоящем китайском
особнячке, предназначенном для богатых постояльцев, который мы
снимали в складчину. Он стоял в одном из хутунов (переулков)
улицы Хадамынь, обычном пекинском хутуне: из конца в конец
сплошь глухие стены да широкие красные ворота, затейливо изу-
крашенные. Наш особняк имел все блага европейской цивилиза-
ции: центральное отопление, ванну, канализацию, но милый наше-
му сердцу облик китайского жилья в нем сохранялся полностью.
Комнаты выходили на квадратный мощеный дворик, наружные
55
стены были без окон. Над воротами — высокая крыша из блестя-
щей темно-синей черепицы с карнизом, расписанным цветами и
забавными фигурками. А во дворе, напротив входа, все та же ма-
гическая стенка, украшенная рисунком священного лотоса. Толь-
ко кана 22 ни в одной из комнат не было.
Мы наняли рассказчика, по-китайски — шошуди, для практики
в разговорном языке. И вот по вечерам к нам в особняк стал яв-
ляться маленький старичок в длинном халате и круглой шапочке-
тюбетейке «в виде половинки дыни» (теперь уж таких давно не
носят). Он учтиво здоровался, садился и с ходу пускался в пове-
ствование, изредка прихлебывая душистый цветочный чай, кото-
рый мы ему подавали в китайской чашке с крышкой, на малень-
ком фигурном блюдце с забавной фарфоровой оборочкой.
В дальнейшем, когда я прочла книгу средневековых новелл
«Цзиньгу цигуай»23, я поняла, откуда он черпал вдохновение. Но
все же он не копировал рабски свой источник, часто его вариант
был даже интереснее. Китайские рассказчики вообще отличаются
большой творческой фантазией. Если они и пользуются готовой
фабулой, то обычно переиначивают ее по-своему.
Не раз, заслышав с улицы звуки китайской музыки, мы выска-
кивали за ворота, зная, что это проходит мимо нас свадебная про-
цессия. Колоссальных размеров красный паланкин, в котором не-
весту несли в дом жениха, возвышался над головами многочислен-
ных носильщиков. Впереди шел отряд музыкантов. Красные зана-
вески паланкина были спущены. По обычаям Северного Китая,
более консервативным, чем на Юге, невесту никто не должен был
видеть до окончания брачного обряда, даже сам жених, точно так
же и она его. Бывало, что женили подставных лиц.
Еще большей пышностью отличались пекинские похороны.
Приближение богатой похоронной процессии издали предвещали
унылые завывания трехметровых труб24, вперемежку с барабан-
ной дробью и переливами флейт. Колоссальных размеров гроб25,
подвешенный к продольным брусьям, несли два-три десятка но-
сильщиков, и он мерно покачивался в такт движению людей. Но-
сильщиков одевали во что-то вроде похоронной формы: свободные,
подпоясанные в талии куртки из темно-зеленой материи с больши-
ми белыми кругами. Отряд плакальщиков, обычно в несколько
сот человек, набирали из нищих. Среди них или вплотную за ни-
ми следовали родственники в трауре, то есть в белой одежде или
просто с белой повязкой на голове. И, наконец, валила толпа зна-
комых и всяких зевак. Китайцы придавали похоронам большее
значение, чем свадьбе в связи с культом предков. Все эти пышные
церемонии стоили, конечно, очень дорого и были по плечу лишь
состоятельным людям, но многие буквально разорялись, лишь бы
выполнить предписанные конфуцианством обряды. Похороны бед-
няка я видела только раз, и они на всю жизнь врезались мне в
память. Это было поздно вечером по пути из Кантона в деревню
Шахэ. Хоронили крестьянина. Небольшой гроб из тонких, гнилых
досок чуть не бегом несли четверо мужчин в распахнутых на гру-
56
ди крестьянских куртках. Двое других так же быстро вели под
руки молодую женщину, закрывавшую лицо руками и что-то глу-
хо кричавшую. Они, как тени, скользнули мимо нашего автомо-
биля, стоявшего на шоссе, и скрылись за поворотом.
Пекин славился своими базарами. Город много раз грабили за-
воеватели-азиаты и так называемые культурные европейцы, все
же его сокровища, казалось, были неистощимы. Старинные фар-
фор и бронза, вышивки и картины, костюмы придворных из атла-
са, яшма, золотые и серебряные украшения — все это в изобилии
предлагалось любителям. Иной раз исторические ценности усту-
пали буквально за гроши. Все это в основном уплывало за гра-
ницу.
Один из книжных базаров Пекина находился на улице Люли-
чан. Там всегда было тихо и малолюдно. На прилавках лежали
вперемежку старые китайские книги в обертках из синей дабы26
с костяными застежками в виде миниатюрных кинжальчиков, и со-
временные книги на китайском и европейских языках. С оглядкой,
из-под полы, предлагали коммунистические издания. Там же про-
давались древние изречения, написанные каким-нибудь известным
или вовсе неизвестным каллиграфом, и тут уж нужно было смо-
треть в оба. Страстные любители этих вещей, мы по неопытности
часто попадали впросак. Не убереглась и я: купила себе так назы-
ваемую дуйцзу, пару наклеенных на куски старого шелка полос
бумаги с каллиграфическим опусом всесильного вельможи мань-
чжурского двора, душителя тайпинов Ли Хунчжана. Уж очень
забавно было видеть его подпись под изречением из области высо-
кой нравственности, что, мол, «ясный и светлый ум вечен, как мо-
ре, открытое сердце светит даже ночью, как жемчужина». Увы, это
была довольно ловкая, но все же подделка. Представление о чест-
ности у китайских торговцев было очень своеобразным. Вы могли
спокойно оставить им на хранение свои ценности, дать взаймы, и
интересы ваши нисколько бы не пострадали. Но торговля — дру-
гое дело. Никто ведь не принуждает вас покупать, вы это делаете
по доброй воле, значит, отвечайте сами за свои ошибки.
В Китае каллиграфия успешно соперничает с живописью, и ее
образчиками китайцы охотно украшают жилища, хотя свитки с
картинами и изречениями нередко хранятся в шкафах и извлека-
ются лишь на показ гостям. Любители и знатоки способны часами
рассуждать о правилах и красоте начертания того или другого
иероглифа, точь-в-точь как любители живописи на Западе обсуж-
дают колорит и манеру письма какой-нибудь картины.
Завсегдатаи книжного базара нередко сами не знали толком, что
им надо, а продавцы еще меньше знали, чем владели, и поэтому
предоставляли покупателям полную свободу рыться и стряхивать
желтую пыль со своего благородного товара. Мы с упоением про-
водили на книжном базаре долгие часы.
Одним из самых известных рынков Пекина был Дунаньшичан
на улице Ванфуцзин, что-то вроде крытого пассажа, представляв-
ший собой скопище всевозможных лавочек, магазинов и ларьков.
57
Чего там только не было, начиная с широченных китайских дере-
вянных кроватей и кончая золотыми рыбками в стеклянных шарах
со срезанной верхушкой. Этот маленький аквариум можно под-
весить в комнате, как клетку с птичкой.
В Дунаньшичане продавали ювелирные изделия из серебра и
золота, бумажные фонарики самой причудливой формы и рас-
цветки, различные поделки с тончайшей резьбой по красному ла-
ку, изделия из перегородчатой эмали или роскошно расшитые при-
дворные костюмы времен империи. Все это было сделано так та-
лантливо, с таким тонким и верным национальной традиции вку-
сом, что посещение Дунаньшичана, по существу, ничем не
отличалось от осмотра какого-нибудь музея или выставки при-
кладного искусства. Там даже можно было купить старинные пред-
меты из собрания какого-нибудь разорившегося мандарина.
У входа сидели прорицатели. Перед ними на небольших столи-
ках лежали гадательные таблицы с изображением триграмм —
багуа27, размещенных вокруг магического знака, изображавшего
мужское и женское начало — Ян и Инь — в их вечном взаимном
слиянии. Держались эти гадальщики чинно, с достоинством при-
нимали клиентов, точно и вправду дело делали. Чтобы получить
предсказание, нужно было назвать год и день своего рождения по
циклическому китайскому календарю. Гадальщики сверялись по
толстой затрепанной книге, смотрели в свою таблицу и прорица-
ли. Все они носили длинные халаты, что в те времена было приз-
наком принадлежности к интеллигенции. Да и как же иначе, ведь
они были грамотны!
Как-то один из сотрудников полпредства решил отпраздновать
день рождения в китайском ресторане. Так впервые мы попали на
китайский банкет.
Теперь, когда в Москве открылся ресторан «Пекин», уж трудно
удивить ассортиментом излюбленных китайских блюд. Акульи
плавники, трепанги, ласточкины гнезда и черные яйца перестали
быть экзотикой. Но все же я попытаюсь рассказать о тех блюдах,
которые мне тогда больше всего понравились.
В Китае всякая еда подается в виде горки небольших, ровно
нарезанных кусочков, поскольку там едят палочками и ножом не
пользуются. Кусочки мяса и рыбы обваливают в особой, очень
вкусной муке и жарят в ароматном растительном масле28. В каче-
стве приправ подаются острые, пряные соусы и моченые овощи.
Хлеба не полагается, но на столе стоят плошки с круто сваренным
рисом.
Парадный обед насчитывает множество самых разнообразных
блюд, начинается с холодных закусок, а заканчивается супами.
В промежутках между блюдами едят сладости: засахаренные
фрукты и орехи, лотосовые зерна в меду, всякого рода печенья,
иногда необычные на наш вкус. Ложек не полагается, суп прихле-
бывают через край пиалы, а твердое содержимое подталкивают к
губам палочками.
Я ожидала, что ресторан, куда мы отправились — а это был
58
один из самых дорогих в Пекине,— будет так же раззолочен и
разукрашен, как торговые ряды. Но я ошиблась. В центре зала
стояли большой круглый стол и китайские стулья с прямой спин-
кой и высоким сиденьем, так что, когда мы сели, не все достали
ногами до полу. По обычаю того времени, скатерти на стол не по-
лагалось. Из уважения к европейским привычкам нам подали вил-
ки, но снабдили и бамбуковыми куайцзами — парными палочка-
ми для еды. Тарелок не было, вместо них стояли белые фарфоро-
вые пиалы, расписанные синими цветами и травами (синее с бе-
лым было тогда самой популярной расцветкой в Китае). На боль-
ших блюдах лежали закуски, на каждом по нескольку видов.
Едва мы уселись, как начали вносить кушанья. Гвоздем обе-
да были пекинские утки. Их подали в виде груды мелких кусоч-
ков, нарезанных так, чтобы в каждом был слой мяса, жира и не-
много румяной поджаристой кожицы. К уткам полагалась стопка
сухих блинчиков, тарелка зеленого луку и острая томатная при-
права. Кусочек утки, как нам объяснили, нужно завернуть в
блинчик и вместе с луком и приправой отправить в рот. Подо-
гретое вино подавали в оловянных кувшинчиках. Рюмочки имели
вид крохотных пиалушек из белого фарфора размером чуть не с
наперсток. На них были изображены рыбки, цветы, забавные ста-
рички (божки долголетия) с неестественно- вздутым лбом, драко-
ны, пейзажи или же иероглифы со счастливым значением.
После уток мне больше всего понравились зажаренные с яйца-
ми улитки и очень острый соус «лацзыю» — красный перец в мас-
ле. Он очень вкусен, но его нельзя есть без слез.
Мы сообща решили не прикасаться к вилкам, а пользоваться
палочками умели далеко не все. Очень комично было наблюдать,
как товарищ, глотая слюнки, безуспешно гонял по дну пиалы ка-
кой-нибудь лакомый кусочек. Я знаю по себе, какая это трудная
наука — овладеть озорными куайцзами, которые точно смеются
над тобой, вертятся в пальцах и никак не желают слушаться. По-
настоящему я научилась есть палочками позже, когда мне приш-
лось путешествовать в глубинном Китае, где вилки и ложки до-
стать было трудно.
В Пекине было тогда несколько кинотеатров, три принадлежа-
ли иностранцам. Один из них, летний, находился на крыше высо-
кого дома под открытым небом и в жаркое время всегда был пере-
полнен. Плетеные кресла не нумеровались, любое стоило
юань. Ежедневно давали два сеанса, первый начинался в 9 часов
вечера.
В одном из лучших отелей города, «Гранд отель де Пекин», ра-
за два в неделю давалась концерты симфонической музыки, кото-
рые мы посещали обычно целой компанией. Музыканты в основ-
ном были русские эмигранты. Серьезную музыку приходилось слу-
шать не в концертном зале, а в каком-то подобии бара, где люди,
сидя за столиками, заказывали горячительные напитки и шумели
без всякого стеснения. Там всегда было засилье иностранцев, кото-
рые вели себя очень развязно, с непередаваемым чувством превос-
59
ходства до отношению к китайцам. Теперь это гостиница «Пе-
кин», здание ее расширено и надстроено.
Мы очень любили посещать китайские театры, старинную ки-
тайскую оперу. Как истые завсегдатаи, мы еще у входа запаса-
лись местными лакомствами, а войдя, садились за один из столи-
ков, расставленных в партере или на балконе, заказывали чай
или кушанье.
Места были не нумерованы. Купив билет, можно было слушать
несколько опер, которые шли подряд одна за другой, с утра до
позднего вечера. Артисты в ярких, роскошно расшитых средневе-
ковых костюмах изображали героев старинных китайских легенд.
Во время действия мы, уважая китайские обычаи, обтирались по-
лотенцами, отжатыми чуть не в кипятке, которые, метко брошен-
ные сильной рукой хоцзи29, как птицы, летали над головами зри-
телей.
Особенно увлекался китайской оперой один из наших студен-
тов. В то время в Пекине большой известностью пользовалась од-
на молодая певица, обладавшая хорошим голосом и привлекатель-
ной внешностью. Наш театрал ею очень восторгался и всякий раз
посылал на сцену цветы. Он был единственным европейцем, кото-
рый таким образом выражал певице свое восхищение. Ей самой
это, видимо, льстило. Но ее покровитель, известный китайский ге-
нерал, был возмущен и отомстил на старокитайский манер. Во
время представления он поднялся и сделал циничный жест в сто-
рону певицы. Тем самым она была опозорена и вынуждена поки-
нуть сцену. В дальнейшем, как говорили, она стала одной из на-
ложниц в гареме этого генерала, который увез ее из Пекина.
Исторические памятники Пекина
Об исторических памятниках Китая существует боль-
шая литература на многих европейских и восточных языках. Ска-
зать о них что-нибудь новое — задача трудная. И все же нельзя не
коснуться этой темы, хотя бы очень коротко, говоря о Пекине.
Все выходные дни мы посвящали экскурсиям по различным ис-
торическим местам, посещали музеи, храмы, дворцы. К сожале-
нию, содержались они в то время очень небрежно. Пыль никогда,
должно быть, не стиралась и толстым слоем покрывала и священ-
ные изображения в храмах и бесценные образцы древнего при-
кладного искусства во дворцах и музеях. Это очень портило впе-
чатление. Какой-нибудь искусно сделанный цветок, весь из золо-
та и драгоценных камней, некогда украшавший императорский
дворец, теперь стоял перед нами серый, тусклый, мертвый, и даже
солнечный луч не мог пробиться сквозь его многослойную грязь.
Китайские дворцы и храмы почти не посещались, и мы всегда
были там одни, никто не мешал нам наслаждаться зрелищем ве-
ликолепных памятников старины. Было что-то щемяще-печальное
в явных признаках их полной заброшенности, и в то же время их
60
величавый покой, не смущаемый присутствием назойливых турис-
тов с их фотоаппаратами и наигранным восхищением, производил
глубокое, незабываемое впечатление.
Естественно, что прежде всего мы посетили знаменитый «Храм
неба», главный храм Пекина и всего Китая.
Моление небу — отголосок самой старой религии Китая, обо-
жествления сил природы, и хотя официальной религией считалось
конфуцианство, многие сотни лет «Храм неба» был главной святы-
ней китайского народа, и с этим приходилось считаться его вла-
стителям. Даже правившие в Китае монгольская и маньчжурская
династии принимали на себя обязанности по богослужению в «Хра-
ме неба», поскольку оно должно было совершаться только импе-
ратором, и никогда никакие служители культов не принимали в
нем участия.
Политические авантюристы не раз пытались в корыстных целях
использовать уважение и любовь китайского народа к этому древ-
нему памятнику его истории. В декабре 1914 года там как истый
«сын неба» совершил богослужение вероломный президент Юань
Шикай, мечтавший стать китайским императором. Общественное
мнение высмеяло эту комедию, и он ее больше не повторял, но
мысль стать «сыном неба» не оставляла его до самой смерти.
В 1917 году генерал Чжан Сюнь, пытавшийся восстановить
маньчжурскую монархию, занял войсками «Храм неба», надеясь,
что правительство не решится посягнуть на священную для китай-
цев территорию. Но он ошибся: храм обстреляли. К счастью, по-
стройки почти не пострадали.
Территория храма очень обширна, она обнесена двумя стена-
ми: наружной, имеющей пять километров в окружности, и вну-
тренней — поменьше. На участке растут сосны и кипарисы. Когда-
то тут паслись быки, предназначенные для жертвоприношений.
Путь к храму идет через «Дворец уединения», где император
в посте и молитве проводил ночь перед богослужением. Это типич-
ное китайское здание — крыша с загнутыми углами из разноцвет-
ной черепицы, массивные колонны из цельного дерева, покрытые
красным лаком. Говорят, что прежде там стояли трон и велико-
лепная мебель. Мы ничего уже этого не застали.
Входной билет стоил, кажется, центов десять. Отдав приврат-
нику деньги, наша маленькая группа вступила на довольно запу-
щенную широкую, мощенную белыми плитками дорогу, которая
вела в глубь территории. Нам всем было очень весело, мы смея-
лись и шумели, но постепенно настроение наше стало меняться и
скоро мы совсем затихли...
Мы вышли на другую, еще более широкую и тоже мощенную
плитками дорогу, повернули направо, и перед нами предстало
главное сооружение «Храма неба», его жертвенник. Он лежал, за-
литый лучами горячего полуденного солнца, точно разомлев от
жары,— беломраморное диво в виде тройной террасы с тремя
ярусами чудесно выточенной балюстрады и причудливо украшен-
ными лестницами на все стороны света. Вокруг него, на простор-
61
ной белой площади, выщербленной временем, чернели огромные
бронзовые жаровни. Высокая трава росла между плитками мосто-
вой, на ступенях мраморных лестниц.
Все кругом было неподвижно. Стояла глубокая, но не мертвая,
скорее сонная тишина, только шаги наши звучали да трещали
вездесущие цикады. А над головой сияло голубое безмятежное не-
бо, то самое грозное божество, которому тут когда-то возносили
моления, приносили кровавые жертвы.
Поднявшись на верхнюю площадку жертвенника, мы останови-
лись в центре, как раз в том месте, где некогда молился «сын не-
ба». Кто-то из нас крикнул. Неожиданно громкое эхо ошеломило
нас. Мы тогда еще не знали об изумительной, до сих пор не раз-
гаданной тайне акустики храма.
Мы смотрели вокруг. Возможно ли? Еще совсем недавно, пол-
тора-два десятка лет тому назад, вся эта территория, лежавшая
в запустении перед нами, была в движении, расцвеченная парад-
ными одеяниями тысяч жестоких и корыстных тунеядцев, соперни-
чавших друг с другом в роскоши и богатстве. Вот тут, на пути
к жертвеннику, перед иноплеменником-императором тяжко повер-
гались ниц тучные китайские сановники с длинными косами, сим-
волом национального порабощения, и павлиньими перьями на
мандаринских шапках. Живой феодализм в начале XX века! И все
это теперь такая далекая история. Точно туман рассеялся.
Во многих китайских и иностранных книгах описывается риту-
ал жертвоприношений в «Храме неба», хотя никого из посторон-
них туда не пускали, и ни один иностранец никогда его не видел.
В императорском дворце к церемонии готовились месяцами,
без конца репетировали ее сложный порядок, так как считалось, что
нарушение хотя бы малейшего из предписаний грозит страшными
бедствиями всей стране.
За несколько дней до жертвоприношения вся территория храма
украшалась желтыми императорскими штандартами с изображе-
нием драконов, фонарями с художественной росписью символиче-
ского значения и другим ритуальным убранством.
Императора сопровождали высшие чины двора и тысячи при-
ближенных. По широкой улице, которая ведет от главных ворот
дворца к «Храму неба», в бесчисленных паланкинах несли непод-
вижных, как идолы, людей с застывшими, непроницаемыми лица-
ми. Их одеяния, из которых каждое стоило несколько лет труда
придворным вышивальщицам, не гнулись — так густо они были
покрыты по тугому атласу драгоценными вышивками. В процес-
сии участвовали знаменные войска и бесчисленные толпы дворцо-
вых слуг.
Шествие продолжалось несколько часов, движение на улицах
перекрывалось, всем жителям под страхом смерти приказывалось
не выходить из домов, закрыть двери и окна. Никто из «недостой-
ных» не должен был видеть «сына неба».
Император и его свита проводили ночь в «Храме неба», а на
заре совершалось жертвоприношение. «Сын неба» поднимался на
62
верхнюю площадку жертвенника и становился в центре ее. Окру-
женный сначала концентрическими кругами мраморных плит, ко-
торыми вымощена площадка, где каждый круг удваивает священ-
ное число «девять» — символ круга небес китайской мифологии,
затем — тремя кругами балюстрад жертвенника и линией горизон-
та вдали, он видел себя в центре вселенной, где мог стоять только
он, император первого и единственного в мире государства — Сре-
динной империи (Чжунго), истинный «сын неба».
Не удивительно, что правители старого Китая отличались ис-
ключительной надменностью. Они считали себя владыками всего
мира, другие страны могли быть только их данниками. Тем силь-
нее был удар, когда с середины прошлого века начались военные
поражения феодального Китая и закабаление его иностранцами.
Богослужения в «Храме неба» совершались дважды в год, ино-
гда дополнительно в случае стихийных бедствий. В жертву при-
носили молодого бычка одноцветной масти, без единого порока.
Его убивали и сжигали в печи из зеленых изразцов тут же, непо-
далеку от жертвенника. В больших бронзовых жаровнях жгли да-
ры из шелка и тексты прочитанных во время богослужения мо-
литв.
С вершины жертвенника мы увидели второе по значению зда-
ние — «Храм молений об урожае». Он возведен на белой мрамор-
ной террасе, повторяющей форму жертвенника. Это круглое здание
с тройной крышей из синей черепицы, оно возвышается на трид-
цать метров и заканчивается чем-то вроде позолоченного шара.
Внутри его подпирают массивные столбы из цельного дерева, по-
крытые красным лаком. На потолке, на стенах, на мраморных
лестницах изображены драконы, символ императорской власти.
По пути к нему есть еще одно здание, выдержанное в том же
стиле, но гораздо меньшего размера — «Императорский павиль-
он». Там отдыхал «сын неба» после жертвоприношения.
В глубине, где царили прохладные сумерки, мы увидели на
возвышении великолепный трон, покрытый чудесной выпуклой
резьбой по драгоценному красному лаку30. Вдоль круглых стен
шли массивные колонны из цельного дерева.
Ближайшие к трону четыре колонны были сплошь исписаны
именами многочисленных иностранных туристов. Разные почерки,
с хвостами и без хвостов, отчетливые или уже стершиеся, обыкно-
венное мелкое тщеславие ничтожных людей, желающих оставить
хоть какой-нибудь след своего существования.
Рядом с «Храмом неба» расположен «Храм земледелия», по-
китайски «Шэн Нун тан», то есть «Храм памяти Шэн Нуна», ми-
фического императора, который якобы научил китайцев земледе-
лию, изобрел соху и другие сельскохозяйственные орудия. Еже-
годно весной император приносил жертвы перед табличкой с име-
нем Шэн Нуна и тем как бы оказывал уважение самой почтенной
в древнем Китае профессии — земледельческой. Затем, облачив-
шись в крестьянскую одежду, но только желтого, императорского
цвета, он, держась за ленточку, привязанную к плугу, проводил с
6Э
помощью придворных три борозды. После императора за плуг
становились его приближенные.
Прежде, говорят, там показывали императорский плуг и жел-
тую крестьянскую одежду императора. Но при нас территория
храма уже была превращена в увеселительный парк, где и в буд-
ни и в праздники толпилось множество людей, работали театры,
кино, рестораны. На алтаре возвышался павильон для оркестра.
Следующим по значению был «Храм Конфуция», олицетворяв-
ший официальную религию Китая. В прежние времена император,
а после революции 1911 года официальные лица Китайской рес-
публики, президент и министры, дважды в год, весной и осенью,
приезжали поклониться Конфуцию.
Самый интересный памятник в храме — знаменитые барабаны
чжоуской династии, покрытые архаическими надписями, повест-
вующими об императорской охоте. Обнаруженные в VII веке, они
так высоко ценились, что восемьсот лет назад для них построили
специальный дворец в Хэнане, тогдашней столице Китая. Надписи
на барабанах были выложены золотом. Монголы, завоевавшие
Китай, перевезли их в Пекин, а золото содрали, при этом надписи
пострадали и теперь их уже невозможно расшифровать.
В соседнем зале собрано три тысячи каменных плит с выбиты-
ми на них классическими текстами. Прежде император приходил
туда и, сидя на троне, толковал изречения мудрецов.
Ламаистский монастырь Юнхэгун в конце улицы Хадамынь, у
северной стороны Внутреннего города, мы посетили в компании с
нашим сяньшэном 3l Ли, который был весьма ученым китайцем и
оказался прекрасным гидом по историческим местам. При нас там
жили полторы тысячи монахов. Посетителям показывали приве-
зенную из Тибета колоссальную статую Будды вышиной двадцать
метров, выточенную из целого дерева. Но нам больше понравился
другой Будда, в желтом колпаке, с дорожным посохом в руках.
Мы избрали его своим патроном, когда услышали, какую о нем
рассказывают легенду. По преданию, эта фигура двести лет на-
зад была принесена благочестивым монахом из Тибета. Путь его
лежал через русские земли, он не знал русского языка, и она слу-
жила ему переводчиком.
В одном из залов мы видели изображения, закутанные в серые
мантии, и Ли сяньшэн сказал нам, что их показывают за отдель-
ную плату и только мужчинам. Эти статуи, видимо, связаны с
очень старым элементом ламаизма — культом фаллоса.
В монастыре утром и вечером совершалась служба, на которой
разрешалось присутствовать кому угодно. Это было очень красоч-
ное зрелище. Монахи в желтых, оранжевых и кирпично-красных
одеждах становились на колени вокруг главного священнослужи-
теля, играли на различных музыкальных инструментах и пели, со-
провождая все это малопонятными непосвященным телодвижени-
ями. Раз в год там можно было видеть знаменитый ламаистский
танец дьяволов, который собирал всегда большую толпу зрителей.
К сожалению, мне не довелось его посмотреть.
64
У северной стены Внутреннего города стоит знаменитая башня
с колоколом, который был отлит по приказанию императора мин-
ской династии Юн Ло (правил Китаем в 1403—1424 гг.). Каждый
вечер, когда менялась городская стража, звон колокола разносил-
ся по всему городу. Наш учитель Ли уверял, что слышит в нем
стоны девушки, бросившейся, как рассказывает предание, в рас-
плавленный металл, чтобы спасти своего отца, литейных дел мас-
тера, которому не удавалось отлить хороший колокол, за что им-
ператор грозил ему смертью.
В те годы Запретный город еще не был открыт для посещений,
но часть его, те залы, где император когда-то давал аудиенции
военным чинам, уже использовалась под Национальный художест-
венный музей. Экспонаты были свезены из различных император-
ских дворцов и представляли собой очень большую ценность (аме-
риканцы будто оценивали их в сто миллионов американских дол-
ларов). Оба здания дворца, отведенные под музей, были букваль-
но загромождены этими сокровищами. Демонстрировались изде-
лия из перегородчатой эмали, старинного, так называемого рез-
ного красного лака, фарфора, яшмы, слоновой кости, богатейшая
коллекция очень старой бронзы, картины, манускрипты, древние
музыкальные инструменты, обтянутые потускневшей змеиной ко-
жей. Поражали самобытность и яркость национального искусства
Китая и в то же время возмущала небрежность, с какой содержа-
лись экспонаты.
Одна из самых дальних наших экскурсий в Пекине была поезд-
ка в Шисаньлин (Тринадцать могил) — кладбище императоров
минской династии.
К могилам, расположенным полукругом по склону лесистого
холма, ведет широкая с мраморными арками дорога, по сторонам
которой высятся изображения людей и животных раза в два боль-
ше человеческого роста. Высеченные из белого камня, стоят пол-
ководцы в кольчугах с наплечниками, у каждого в руках меч и мар-
шальский жезл; или же гражданские чиновники в старинных го-
ловных уборах квадратной формы, в длинных, до пят, одеждах с
рукавами необычной длины и ширины. Их красивые лица суровы,
глаза потуплены. Далее стоят изображения животных. Это львы,
единороги, верблюды, слоны. В дни, когда император приносил
жертвы предкам, по этой аллее двигались великолепные процес-
сии.
В 1958 году была вскрыта одна из могил. Под землей оказался
целый дворец, наполненный бесчисленными сокровищами. Импе-
ратор был похоронен вместе с женами и наложницами.
Возвращаясь из загородной экскурсии, мы часть пути ехали
верхом на осликах или в первобытных китайских повозках на двух
деревянных колесах без спиц, причем сидеть приходилось на полу,
поджав под себя ноги, а ехать только шагом ввиду невероятной
тряски.
Нередко путь лежал через поля, засеянные гаоляном, который
в полтора-два раза выше человеческого роста. Даже всадник мог
65
бы легко скрыться в густой его чаще. В тридцатых годах, во вре-
мя антияпонской войны, партизаны часто пользовались этим укры-
тием.
Реки в районе Пекина несут много ила, и вода в них темно-шо-
коладная. На берегу одной из них мы увидели молодую кресть-
янку, стиравшую белье. Можно представить, какая у нее получит-
ся стирка, но что поделать, другой воды нет. Мы захотели ее сфо-
тографировать, но она испугалась и поднялась, чтобы убежать на
своих крохотных изуродованных ножках. Женщины в Северном
Китае никак не хотели фотографироваться. Все же мы ее сняли,
но хитростью. Чтобы успокоить женщину, фотограф зашел сзади, а
мы стали впереди нее и сделали вид, что снимаемся сами. Эта кар-
точка и сейчас хранится у меня: худенькая женщина сидит на
корточках и острые коленки торчат у нее выше плеч. Она стира-
ет, а вода даже на фото вышла густая, как кофе.
Обстановка накаляется
Быстро мелькали дни нашей кратковременной стажи-
ровки в Пекине, и каждый дарил нам что-нибудь новое и интерес-
ное. Мы торопились: срок нашего пребывания в Пекине истекал,
да и обстановка не располагала к промедлению.
Лето 1925 года в Китае было очень напряженным. К осени
всем уже стало ясно, что враги китайской революции, зарубежные
и отечественные, готовятся к новому наступлению. Об этом воз-
вестили еще выстрелы в Кантоне. 20 августа там был убит лидер
левых гоминьдановцев, пользовавшийся исключительным влияни-
ем и популярностью, по существу преемник Сунь Ятсена, Ляо
Чжункай. Никто не сомневался, что в этой трагедии замешаны
английские колонизаторы, приведенные в ярость направленным
против них бойкотом. Даже посольство Великобритании испытало
на себе силу народного протеста.
В начале августа китайская прислуга полпредства сообщила,
что в английском посольстве забастовка. И действительно, выйдя
на улицу, мы увидели на стенах наших соседей антианглийские
плакаты, а у ворот — пикеты забастовавших китайских служащих.
Из двухсот с лишним стачечников: конторщиков, поваров, кули и
прочей прислуги — многие по двадцать лет служили в посольстве
и пользовались абсолютным доверием хозяев. Теперь все они еди-
нодушно требовали «справедливого разрешения шанхайского32 и
других конфликтов». Англичане совсем потеряли голову. 17 авгу-
ста, когда забастовщики устроили демонстрацию у ворот посоль-
ства, какой-то любопытный японский журналист сунулся погля-
деть, что происходит. Он был арестован и жестоко избит, так как
его приняли за агитатора — китайского студента. Злополучный
японец несколько часов отсидел в подвале. Когда недоразумение
было выяснено, английский поверенный в делах ездил к японско-
му посланнику Иосидзава извиняться.
66
Английская печать заговорила о возможности военной интер-
венции против Китая. Эти заявления были с восторгом встречены
окопавшимися в Китае колонизаторами, которые даже свою ки-
тайскую прислугу подзывали свистом, как собак, и были убежде-
ны, что китайцев «нужно периодически колотить каждые двад-
цать лет», тогда они будут смирными.
Примерно в это же время Чжан Цзолинь начал репрессии в
Пекине, где по договоренности с Фэй Юйсяном стояли его войска.
В середине августа пекинское правительство по требованию Чжан
Цзолиня закрыло гоминьдановскую газету «Минь бао», где по
ошибке появилось сообщение о смерти маршала. Солдаты ночью
ворвались в квартиру редактора, известного гоминьдановского дея-
теля Чэнь Южэня, впоследствии министра иностранных дел го-
миньдановского правительства (он же Евгений Чэнь), и прямо из
постели, не дав даже одеться, увезли в тюрьму. Чэнь Южэнь лишь
случайно избежал казни.
Как только поднимала голову китайская реакция, начинались
антисоветские провокации. Не обошлось без них и на этот раз.
В чжанцзолиневской вотчине Маньчжурии, особенно в Харбине,
начался поход против советских сотрудников Китайско-Восточной
железной дороги: аресты, избиения.
Отношения между Фэн Юйсяном и Чжан Цзолинем складыва-
лись так, что со дня на день следовало ожидать вооруженного
конфликта.
Все эти события обсуждались на страницах китайской и иност-
ранной печати, на студенческих сходках, в коммунистической и
гоминьдановской среде. Оба лагеря Китая — лагерь национальной
революции и лагерь китайских милитаристов и международного
империализма — готовились к решительной схватке.
В нашем полпредском клубе на собраниях кружка междуна-
родной политики шли горячие дебаты.
Восьмую годовщину Октября советские люди в Пекине от-
праздновали с большим подъемом. Это казалось тогда так мно-
го — целых восемь лет! Враги Советской России каждый год про-
рочили ей гибель, воевали против нее и снова угрожали войной, а
мы все живем и вот дожили до своей восьмой годовщины!
Я в это время работала уже в Калгане, но приехала в Пекин
на праздники. Над сценой огромного зала выведена большая циф-
ра «восемь» и слово «лет» с обеих ее сторон. Идет торжественное
собрание, наряду с советскими товарищами выступают и члены
китайского месткома полпредства, наши ученики, которые пытают-
ся на русском языке высказать нам поздравления и добрые поже-
лания; Переполненный зал отвечает рукоплесканиями. Затем мы
слушаем самодеятельный концерт и наш любимый шумовой ор-
кестр с его гребенками и сковородками. В программе вечера был
еще грандиозный фейерверк, но он почему-то не удался. Вместо
того чтобы взлететь вверх и гореть яркими разноцветными огня-
ми в пекинском черном небе, ракеты рвались на земле, в кустах
сада, без единой искры, зато с невероятным грохотом и шипением.
67
Мы были огорчены и больше всех наш «пиротехник», краском33
Михайлов.
В довершение беды перед уже запертыми, но все еще иллю-
минированными воротами полпредства с серпом и молотом в вен-
ке из электрических лампочек появился какой-то растрепанный
джентльмен и стал, задыхаясь, кричать по-английски, что желает
говорить с ответственными лицами полпредства, что взрывы на
нашей территории перепугали наших соседей. Замещавший Кара-
хана первый секретарь полпредства, товарищ Битнер, случайно
оказавшийся у ворот, через решетку выслушал представителя со-
седней державы и ввиду позднего времени предложил явиться для
переговоров на другой день. Тут же он запретил наш «фейерверк».
Но англичане на этом не успокоились, они решили отомстить и
выключили у нас свет: контроль над электростанцией посольского
квартала находился в их руках. Полпредство погрузилось во тьму,
погасла наша праздничная иллюминация, в том числе серп и мо-
лот над воротами, что, видимо, и было главной целью наших со-
седей.
В Пекинском университете в этот день состоялся большой ми-
тинг в честь Великой Октябрьской социалистической революции.
На этом я заканчиваю рассказ о пребывании в Пекине, чудес-
ном городе, который всем нам так полюбился. Правда, многое в
Пекине тех лет так и осталось для нас непознанным. Мы мечтали
побывать хотя бы в одном из знаменитых пекинских университе-
тов, чтобы побеседовать со своими собратьями по учебе, встре-
титься с китайскими рабочими, замешаться в ряды демонстрантов
и послушать, о чем они говорят, зайти в какую-нибудь крестьян-
скую фанзу и о многом другом. Увы, это было невозможно. На-
ше искреннее желание познакомиться поближе с китайским наро-
дом несомненно было бы расценено китайскими властями и импе-
риалистической агентурой в Пекине как «подрывная деятель-
ность», что могло привести к нежелательным политическим
инцидентам. До сих пор не могу без чувства горечи вспомнить oб
этих досадных ограничениях, лишивших меня многих интересных
встреч.
Мне так и не пришлось увидеть вождя трудящихся Северного
Китая Ли Дачжао, хотя эта возможность у меня была бы, остань-
ся я в столице подольше. Ведь Ли Дачжао, после того как в ап-
реле 1926 года в Пекине начался безудержный белый террор, жил
одно время на территории нашего полпредства.
И все же мы навсегда остались благодарными Пекину за щед-
рое гостеприимство и радушие, с каким он раскрывал перед нами
свои сокровища, за драгоценную помощь в нашей китаеведческой
практике.
Глава третья
СОВЕТНИКИ НА СЕВЕРЕ
Фэн Юйсян
и национальные армии
В конце сентября мне и другим переводчикам было
предложено выехать в распоряжение штаба Калганской группы,
которая работала, как я уже говорила, в войсках маршала Фэн
Юйсяна.
Фэн Юйсян был одной из влиятельных фигур в политической
жизни Китая. Прежде он принадлежал к чжилийской клике
У Пэйфу, которая действовала в Северном и Центральном Китае
и была тесно связана с английским и американским империализ-
мом. Однако в октябре 1924 года под впечатлением успехов на-
ционально-революционного движения в Гуандуне Фэн Юйсян от-
кололся от «чжилийцев» и нанес неожиданный удар по армии
У Пэйфу. Фэн Юйсян занял Пекин, а У Пэйфу, бросив свои вой-
ска, бежал на английской канонерке в Ханькоу. Вслед за тем Фэн
Юйсян заключил соглашение с Чжан Цзолинем, по которому раз-
решил «мукдеицам» расквартировать в столице часть войск. Из
политических соображений Фэн Юйсян отказался от всех должно-
стей и поселился как частное лицо в Сишане, близ Пекина, одна-
ко фактически продолжал держать в своих руках нити большой
политики. Войска, принявшие участие в восстании против У Пэй-
фу, были реорганизованы Фэн Юйсяном в три армии, получившие
название национальных (гоминьцзюнь). Фэн Юйсяну было ясно,
что в ближайшее время предстоит жестокая борьба за власть с
«мукденцами». Он вступил в переговоры с гоминьданом, принял
решение реорганизовать свою армию и для этой цели, по примеру
Сунь Ятсена пригласил советских военных инструкторов.
Калганская группа советников при 1-й национальной армии на-
чала работать в мае 1925 года. Первым ее начальником очень не-
долго был Витовт Казимирович Путна 1, его сменил Виталий Мар-
кович Примаков (Лин).
Еще раньше приступил к обязанностям политического советни-
ка при командовании 2-й и 3-й национальных армий в Кайфыне
Анатолий Яковлевич Климов. Однако группа военных советников
образовалась там лишь во второй половине июня 1925 года. Воз-
главил ее Георгий Борисович Скалов.
69
Маршал Фэн Юйсян, «христианский генерал», как его обычно
называли в империалистической печати, был набожным христиа-
нином и требовал того же от своих подчиненных. Он был несом-
ненно выдающейся личностью, человеком большой силы воли и
прогрессивного образа мыслей. Его организаторские способности
не вызывают сомнений, точно так же как и личное обаяние, кото-
рого не избежали и некоторые наши товарищи. У нас, например,
говорили, что Примаков «влюблен» в Фэн Юйсяна. Но были то-
варищи, которые смотрели на Фэн Юйсяна иначе. Считали, что
он излишне самоуверен, никого не посвящает в свои планы, не тер-
пит равных себе и, главное, что он непоследовательный политик,
часто колеблется, поступает вразрез с ранее принятыми реше-
ниями.
Вот несколько примеров, судите сами.
В конце июня 1925 года Фэн Юйсян дает для органа Компар-
тии Англии «Уоркерс уикли» антиимпериалистическое коммюнике
о «событиях 30 мая» в Шанхае. Солдаты его носят на рукаве чер-
ные повязки в знак траура, национальный флаг в частях Фэн Юй-
сяна приспущен. Офицеры два раза в день читают лекции солда-
там и населению, «чтобы создать дух единства против империали-
стов».
В начале июля Фэн Юйсян как христианин протестует против
того, что «миссионеры молчат» по поводу майских событий. Он от-
правляет циркулярную телеграмму пекинскому правительству и
местным властям, призывая к решительной борьбе с империализ-
мом. А в конце июля Фэн Юйсян, испугавшись обвинений в боль-
шевизме, издает приказ по армии, в котором опровергает слухи о
своей близости с коммунистами и подчеркивает свое с ними несо-
гласие.
Ближайшим помощником Фэн Юйсяна был его старый сослу-
живец, дубань2 провинции Чахар, генерал Чжан Чжицзян, реак-
ционер и ханжа, не расстававшийся со своим духовником, аме-
риканским миссионером, человек с очень подозрительными связя-
ми, доставивший нашим советникам немало очень горьких минут.
В то же время Фэн Юйсян поддерживал дружбу с левым го-
миньдановцем Сюй Цянем, стоявшим тогда на платформе союза
с коммунистами, и вел переписку с первым секретарем Северного
бюро КПК Ли Дачжао.
В середине сентября Фэн Юйсян снова выступает с публичны-
ми заявлениями весьма радикального характера, требует тамо-
женной независимости. В своей речи о шанхайских расстрелах он
утверждает, что англичане «прошли хорошую школу в деле убий-
ства», критикует китайских дипломатов за молчание по этому по-
воду. Посылает делегатов в Москву. А в начале 1926 года он за-
являет о необходимости бороться с «чи хуа» — красной опасно-
стью.
Непоследовательность Фэн Юйсяна приносила горькие плоды,
особенно на крутых поворотах истории. Все же в конечном счете
он стал на путь последовательной борьбы против милитаристов и
70
империализма. В 1933 году в сотрудничестве с коммунистами Фэн
Юйсян организовал Объединенную народную армию сопротивле-
ния Японии, а в 1946 году, находясь в США, открыто выступил
против реакционного режима Чан Кайши и был исключен из го-
миньдана. В августе 1948 года, возвращаясь из США в Китай,
Фэн Юйсян трагически погиб во время пожара на пароходе.
В тот год, когда я была в Калгане, я слышала, как многие воз-
мущались показным демократизмом Фэн Юйсяна, приемами, к
которым он прибегал, чтобы завоевать популярность.
Советники рассказывали, что, когда личный поезд Фэн Юйсяна
приближался к месту назначения, маршал на последней станции
переходил из своего комфортабельного вагона в теплушку к охра-
не. В то время как толпа устремлялась к вагону высшего класса,
он, притворяясь смущенным, скромно выходил из теплушки с сол-
датским мешочком сухарей за плечами, что всегда производило
большое впечатление.
Фэн Юйсян не упускал случая заявить, что отрицательно отно-
сится к богатству и роскоши, любил похвастать демократическим
происхождением, напомнить, что отец был каменщиком, умалчивая
при этом, что сам он — крупный помещик и скотовладелец. В вой-
сках Фэн Юйсяна насаждался дух своеобразного христианского
демократизма, пропагандировались принципы простой жизни и
христианской морали, за отступление от которых полагались жес-
токие наказания. Его неграмотные солдаты и полуграмотные ге-
нералы учили наизусть молитвы и библейские предания. Сам Фэн
Юйсян и весь командный состав одевались как простые солдаты,
даже не носили знаков различия на куртках.
В глухих городках Северо-Запада, где стояли его войска, мар-
шал посещал базары, заходил в харчевни, беседовал с людьми,
ел с ними из одной чашки. И пользовался там большой популяр-
ностью.
Это стремление Фэн Юйсяна сблизиться с народом, несмотря
на весьма сомнительную подчас форму, в которой оно проявля-
лось, отражало его желание опереться на массы. Другие генералы
на Севере, принадлежавшие к реакционным милитаристским груп-
пировкам, держали себя, разумеется, совсем иначе.
В 1925 году в армии Фэн Юйсяна уже были гоминьдановцы и
коммунисты (нелегально), но политработа еще не велась. И сам
маршал и его генералы высказывались против нее. Когда весной
1925 года Фэн Юйсяну представили группу наших политических
советников, он заявил, что не нуждается в них: у него в армии,
дескать, уже налажена политработа. Он имел в виду беседы на
антиимпериалистические темы, которые одно время вели его офи-
церы, а главное — штудирование библии.
Сохранились записи наших советников, прибывших в 1-ю наци-
ональную армию еще весной 1925 года, о том, как она в ту пору
выглядела:
«Взаимоотношения солдат и офицеров простые. Солдат не тя-
нется, не выслуживается, держится свободно, вежливо. Отношения
71
между солдатами и генералами — другое дело. Тут резкая грань:
произвол, грубое отношение, жестокость, с одной стороны, и раб-
ский страх — с другой. Солдат вынослив, хладнокровен, смел, ра-
нения переносит изумительно терпеливо. Наказания жестокие: за
нечаянный выстрел солдату и его начальнику 100 палок, за посе-
щение публичного дома в военное время — тюрьма и 600 палок.
Все очень набожные христиане.
В отличие от 2-й и 3-й национальных армий дезертиров и хун-
хузов 3 на службу не берут. Солдаты — здоровая деревенская мо-
лодежь, в городах наборы проводятся как исключение. Каждый
новобранец должен представить поручительство. Поэтому грабе-
жи и насилия редки.
Большинство среднего и старшего начсостава — из солдат. Ге-
нералы— тоже из солдат, все без образования, связаны с Фэн
Юйсяном узами многолетней совместной службы в армии. Фэн
Юйсян называет их „своими людьми", поощряет их простую
жизнь, периодически организует для них повторные курсы, но по-
ка без особых результатов. Все это накладывает на 1-ю нацио-
нальную армию очень своеобразный отпечаток.
Слабые места: стрельба не меткая, плохо со снабжением, от-
сутствуют арсеналы, закупки за границей затруднены из-за от-
сутствия безопасного порта и по иным причинам. Под арсенал при-
способлен монетный двор в Калгане. Складов нет. А у противни-
ков— У Пэйфу, Чжан Цзолиня и пр.— первоклассные арсеналы
в Ханьяне, Шанхае, Мукдене, Дэчжоу и других городах».
Считалось, что уже тогда у Фэн Юйсяна было 100 тысяч регу-
лярных войск. С осени 1925 года эта армия занимала провинции
Ганьсу, Суйюань, Чахар, а также столичный округ. В январе
1926 года власть Фэн Юйсяна распространилась и на провинцию
Жэхэ.
В связи с необходимостью создать противовес сильной конни-
це Чжан Цзолиня по инициативе наших советников встал вопрос
о формировании новых и переформировании старых кавалерийских
частей. В октябре 1925 года в 1-ю национальную армию уже вхо-
дило пять конных бригад. К декабрю их свели в корпус и допол-
нительно организовали новую, 6-ю бригаду. Весной 1926 года, ко-
гда в Провинции Ганьсу были сформированы три мусульманские
бригады, конница Фэн Юйсяна насчитывала 12 тысяч всадников.
Наши советники многое сделали для организации и обучения
1-й национальной армий. Заметно улучшилось политическое ее
состояние, за 1925 год в армию влились революционные элемен-
ты: студенты, гоминьдановцы. Кое-где под видом гоминьдановцев
работали коммунисты, поскольку компартия на Севере была за-
прещена.
Упрочившиеся контакты Фэн Юйсяна с гоминьданом и комму-
нистической партией, его поездка в дальнейшем в СССР — пря-
мой результат влияния наших советников.
72
Кайфынская группа
2-я и 3-я национальные армии формально были самостоя-
тельны, но фактически подчинялись Фэн Юйсяну, в группу войск
которого входили. Штаб их командования в ту пору находился в
Кайфыне, главном городе провинции Хэнань. Там же пребывала
группа наших советников.
Я не работала в Кайфынской группе, но знаю о ней по расска-
зам моих знакомых и друзей, по информационным материалам,
регулярно поступавшим к нам из Кайфына. Из кайфынских совет-
ников я хорошо знала Климова, Лапина, Скалова, а из переводчи-
ков—Васильева, Йолка и Оконешникову (из Ленинграда), Оша-
нина (из Москвы), Скворцова и Врубеля (из Владивостока).
Хэнань — одна из самых густонаселенных провинций Китая4-
Она была житницей страны в урожайные годы и районом страш-
ных бедствий в неурожайные, когда бесчисленные толпы голодаю-
щих, устилая свой путь трупами умерших от голода, устремлялись
куда глаза глядят. Бедность хэнаньцев вошла в поговорку.
В Хэнани, где почти не было лесов, летняя жара и пыль дей-
ствовали изнуряюще, но советникам повезло: их разместили в чу-
десном уголке Кайфына, бывшей летней резиденции хэнаньских
дубаней, парке Наньюань с причудливыми каменными гротами,
китайскими мостиками и беседками среди негустой зелени.
Командование 2-й и 3-й национальных армий к работникам
группы относилось доброжелательно, внимательно прислушива-
лось к их советам. Но все же в военном отношении наши товари-
щи не добились большого успеха. Нелегко было превратить трис-
та тысяч кое-как вооруженных оборванных и голодных солдат в
современную, хорошо организованную и дисциплинированную ар-
мию. Зато удалось оказать благотворное влияние на общую поли-
тическую обстановку, создать условия для развития массового
революционного движения и легализации профсоюзов, гоминьда-
новских и коммунистических организаций. Особенно много сделал
в этом отношении Анатолий Яковлевич Климов.
Во главе 2-й национальной армии стоял сначала генерал Ху
Цзинъи, потом генерал Юэ Вэйцзюнь; 3-ю национальную армию
возглавлял генерал Сунь Юэ.
Ядро 2-й национальной армии составляли шэньсийцы. Они ве-
ли себя в Хэнани как в завоеванной стране: грабежи, налоги за
три года вперед были обычным явлением. Солдаты грабили пото-
му, что им по нескольку месяцев не платили жалованья. Бывало,
что они уходили в хунхузы.
Дубань Ху Цзинъи, необычайно толстый, весьма представитель-
ной внешности, участвовал в революции 1911 года и был старым
гоминьдановцем. Однако вскоре после установления республики
он вернулся на родину, в провинцию Шэньси, и возглавил отряд
восставших крестьян из «Союза Белого волка» 5 — «хунхузов»,
как их тогда именовали в официальных правительственных доне-
сениях. Отряд был разбит, и Ху Цзинъи попал в тюрьму, где про-
73
вел восемь лет. По его словам, он сидел в подвале башни, и его
даже гулять не выводили, чтобы он не убежал. С тех пор и укоре-
нилась за Ху Цзинъи кличка «генерал из хунхузов». Освобожден
он был по приказу Фэн Юйсяна, который в середине 1921 года
стал военным губернатором Шэньси и взял его к себе на службу.
Климов рассказывал, что Ху Цзинъи старался казаться демокра-
том, называл себя революционером, любил поговорить о револю-
ции в России, расспрашивал о Ленине. При Ху Цзинъи была дек-
ларирована свобода собраний и союзов. Он принимал у себя го-
миньдановских деятелей. Его политическим представителем в Пе-
кине был член ЦИК и Северного бюро гоминьдана, в то время ле-
вый гоминьдановец Юй Южэнь. У него работал и другой член
ЦИК гоминьдана, генерал Ли Лецзюнь. При Ху Цзинъи в провин-
ции возникли гоминьдановские и коммунистические организации.
Наших советников он пригласил еще раньше, чем Фэн Юйсян.
Ху Цзинъи все же побаивался масс и в таких случаях обра-
щался за советом к Климову. В апреле, когда началась подготов-
ка к празднованию 1-го Мая, он хотел было прибегнуть к репрес-
сиям, дескать, что это такое, рабочие бастовать хотят. Климов на-
силу его успокоил, сказав, что это совсем не забастовка, а между-
народный праздник труда.
В то время в Хэнани было много миссионеров, зорко следивших
за обстановкой в провинции в интересах своих заокеанских метро-
полий. Политика Ху Цзинъи, появление в Хэнани советских людей
показались им опасными. Было решено убрать дубаня. Случай
вскоре представился.
Ху Цзинъи, страстный любитель мачжана 6; однажды занозил
руку во время игры. Рана загноилась. Врачи в американском
миссионерском госпитале предложили ампутацию всей руки, и во
время операции Ху Цзинъи скончался. Это случилось в апреле
1925 года. Многим тогда смерть Ху Цзинъи показалась весьма по-
дозрительной.
Советники рассказывали, какие пышные похороны были уст-
роены дубаню. По обычаю, его тело нужно было отправить в про-
винцию Шэньси, на родовое кладбище. Траурный кортеж просле-
довал через весь город на вокзал. Огромный гроб везли на лафе-
те. Его сопровождали повозки, откуда раздавались душераздира-
ющие вопли жен и плакальщиц. На вокзале ожидал специальный
поезд. Военный оркестр играл все подряд, даже фокстроты,
Собравшиеся на перроне миссионеры притопывали под эту
музыку.
Климов, сожалея о безвременной гибели Ху Цзинъи, говорил,
что «это была нетронутая целина, непосредственная, неиспорчен-
ная натура, не то что Фэн Юйсян, на которого все же повлияли
миссионеры. Ху Цзинъи мог бы еще многое сделать». Эту точку
зрения поддерживал А. А. Ивин, специально изучавший обстанов-
ку в Хэнани. Он писал в «Правде», что Ху Цзинъи установил с
гоминьданом еще более близкие связи, чем Фэн Юйсян, что 2-я на-
циональная армия имела полугоминьдановский характер. О преем-
74
нике Ху Цзинъи, его земляке, молодом генерале Юэ Вэйцзюне,
Ивин тоже высказывался положительно, утверждая, что его пози-
ция в антиимпериалистическом движении примерно та же, что и
Фэн Юйсяна, только он, к сожалению, не понял, что лучше иметь
небольшую, но дисциплинированную армию, чем двести-триста ты-
сяч солдат из разношерстных элементов, зачастую настоящих бан-
дитов.
Ивин писал, что при всех недостатках режим в Хэнани выгод-
но отличается от режима в других провинциях, за исключением
Гуандуна. Хэнаньская интеллигенция, студенчество и рабочие ши-
роко пользуются политическими свободами. Гоминьдан, компар-
тия, профсоюзы и другие общественные организации существуют
легально, коммунистов не преследуют, забастовки не запрещены.
То, что Хэнань в те времена пользовалась относительно боль-
шими политическими свободами, отметили и наши летчики, во гла-
ве со Шмидтом побывавшие в Кайфыне. В Пекине им не дали
встретиться с рабочими, а в Кайфыне они выступали на массовых
демонстрациях, принимали делегации и присутствовали на митин-
ге рабочих Кайфынского арсенала.
Военные советники, о приезде которых договорился Ху Цзинъи,
прибыли в июне. Юэ Вэйцзюнь продолжал политику Ху Цзинъи,
но делал это с опаской. Климов рассказывал, как в июне 1925 го-
да Юэ Вэйцзюнь был перепуган демонстрацией протеста против
майских событий в Шанхае. На другой день по его поручению ге-
нерал Ли Лецзюнь устроил с Климовым совещание, которое со-
ветники окрестили «тильзитским». Ли Лецзюнь зазвал Климова в
китайскую беседку, расположенную в парке Бэйюань, на высоком
каменном пригорке, окружил ее цепью солдат, чтобы никто ничего
не слышал, и там, с глазу на глаз, поставил Климову вопрос:
«Как поступать, когда массы кричат не только „долой империа-
лизм", но и „долой милитаризм", нет ли тут намека на дубаня, ге-
нерала Юэ Вэйцзюня?» 7.
3-я национальная армия была много меньше, чем 2-я. В ней на-
считывалось не более восьмидесяти тысяч солдат, и состав ее был
очень пестрым. Армия не имела определенного местопребывания,
кочевала с места на место. Штаб ее путешествовал из Баодинфу
(провинция Чжили) в Кайфын, оттуда в провинцию Шэньси, за-
тем опять в Баодинфу и т. д. Командующий престарелый генерал
Сунь Юэ похвалялся тем, что помнит, «как еще с пиками вое-
вали».
Работа не помешала моим товарищам из Кайфынской группы
ознакомиться с историческими памятниками, которыми славится
Хэнань, колыбель китайской государственности и культуры. Мне
оставалось только вздыхать, читая их восторженные письма с опи-
санием знаменитых пещерных храмов Лунмыня или «могилы»
мифического правителя Фу Си в окрестностях Чэньчжоу, где, по
преданию, проживал когда-то и другой столь же мифический ге-
рой, первый китайский земледелец Шэя Нун, обожествленный ки-
тайским народом. В Хэнани ряд городов были древними столица-
75
ми, там есть что посмотреть. Кайфын — один из них, но к разоча-
рованию наших друзей, исторических памятников в нем оказалось
немного8, так как город неоднократно горел, подвергался нашест-
виям и разрушению, даже тонул в желтых, илистых волнах Ху-
анхэ, справедливо стяжавшей себе прозвище «горя Китая» за свои
страшные наводнения. Лучше других сохранилась известная Же-
лезная пагода, облицованная цветной керамикой.
Как-то раз Климову показали китайца с явно семитическим
профилем и сказали, что в городе живет около двухсот евреев, ос-
таток древней общины, переселившейся накануне нашей эры из
Вавилона, где евреи подвергались жестоким гонениям. Еще двести
лет назад община была богата и многочисленна, а члены ее резко
отличались по внешнему виду от окружающих.
Товарищи посетили общину, говорили с ее членами. Ассимиля-
ция сделала свое дело: почти все выглядели типичными китайца-
ми, никто не помнил своего языка и предписаний религии, за ис-
ключением запрета есть свинину. Богослужение велось по древним
рукописным книгам, жалким остаткам большого количества ма-
нускриптов, принесенных общиной в изгнание. Остальные погибли
в середине XVII века, когда на город обрушилась огромная мас-
са воды сквозь брешь в плотине, проделанную по приказу народ-
ного вождя Ли Цзычэна9, осаждавшего Кайфын, где укрывались
правительственные войска.
Живой исторический памятник! Мы встречались с таким впер-
вые.
Калганская группа
Теперь вернемся к поездке в Калган, с которой началась
наша работа в армии Фэн Юйсяна.
От Пекина до Калгана часов семь езды. Мы выехали рано ут-
ром и уже к обеду были на месте.
Перед нами расстилались окрестности Калгана, довольно уны-
лые в эту пору года; желтая лёссовая земля, точно сгоревшая от
засухи, голые холмы, голые ветки редких деревьев и кустарника.
Нужно время, чтобы почувствовать красоту этой картины, испол-
ненной своеобразной меланхолической прелести.
Калган — город у прохода в Великой китайской стене. Тут
испокон веков шла большая торговая дорога из Пекина в Монго-
лию, на Ургу. Город строился вдоль нее, и бесконечной длины
главная улица свидетельствует об этом. Мы сразу почувствовали
близость Монголии. Появились толпы людей с характерными ску-
ластыми лицами, одетые в меховые монгольские шапки и сапо-
ги, а также караваны верблюдов и монгольские товары на при-
лавках.
Калганская группа советников расположилась на окраине, в
бывшем помещении соляной таможни. За высокой кирпичной сте-
ной своеобразной кладки оказалось несколько десятков небольших
76
одноэтажных зданий вокруг просторной, плотно убитой площадки.
В самом большом из них, с европейскими окнами, находился
штаб группы, в домах китайского типа жили советники и перевод-
чики.
В помещении штаба кроме комнат служебного назначения бы-
ли еще столовая и клуб, где висел большой портрет Ленина.
В кабинете начальника штаба нам навстречу, улыбаясь, под-
нялся плотный, широкоплечий военный (в этом нельзя было усом-
ниться, несмотря на полугражданский костюм) с пышными пше-
ничными усами. Это был Иван Корнеев (Андерс).
Хорошо подготовленный работник преимущественно штабного
профиля, человек большой культуры, разносторонне образован-
ный, Корнеев был распорядителен и невозмутим. В Китай он при-
был уже с дипломом Военной академии. Для Корнеева не было
мелочей в работе, его все интересовало, он все выполнял с пре-
дельной тщательностью. Самый маловажный его чертеж выглядел
как отпечатанный. Отовсюду, где ему приходилось бывать по де-
лам группы, он привозил подробное описание местности, экономи-
ки, положения населения и народного быта.
Мне до сих пор приятно вспомнить, с какой товарищеской за-
ботой встретил нас начальник штаба. Другой мог бы отнестись к
нам формально. Мы были студенты-переводчики, люди граждан-
ские, зеленая молодежь, и, казалось бы, от нас требовалось лишь
правильно переводить то, что укажут. Но Корнеев захотел по-на-
стоящему приобщить нас к работе группы.
Он долго говорил в своей спокойной, обстоятельной, убедитель-
ной манере, обрисовал обстановку в Китае, объяснил, какие зада-
чи стоят перед нашими советниками в армии Фэн Юйсяна, в чем
заключается революционный смысл их работы. Теперь, конечно,
трудно текстуально передать его слова, но приблизительно речь
его звучала так:
«Товарищи, вы должны гордиться, что вам поручено такое от-
ветственное дело. Я не оговорился — именно ответственное. На-
шим советникам не хватает переводчиков, и вам предстоит закрыть
эту брешь. Старайтесь же не посрамить высокое звание советско-
го человека в Китае. Вам, может быть, придется вместе со стар-
шими товарищами выехать в глухие северо-западные районы стра-
ны, где нет самых элементарных бытовых удобств, где вам при-
дется есть непривычную пищу, а то и вовсе недоедать, жить без
медицинской помощи, опасаться нападений бандитов. Но все не-
взгоды вы должны преодолеть, потому что этого требует наша ра-
бота в Китае. Вы можете спросить: зачем мы здесь? Объяснить это
нетрудно, тем более вам, китаеведам. Мы здесь для того, чтобы
помочь братскому китайскому народу обрести свободу и незави-
симость.
Кто такой Фэн Юйсян, с которым нам предстоит работать? На
севере Китая он играет большую политическую роль. Он популя-
рен среди местного населения, установил контакт с революцион-
ным гоминьдановским правительством на юге Китая, выступает,
77
хотя и не очень решительно, против империалистического засилья
в Китае. Нужно, чтобы Фэн Юйсян мог противостоять реакционе-
рам— У Пэйфу и Чжан Цзолиню. Вы хорошо знаете, что это за
люди, они воплощают самую черную реакцию в Китае. Никогда
они не позволят на своей территории никаких демократических
реформ, никогда не откажутся от жестоких репрессий против на-
родных масс в ответ на их справедливые требования.
Что будет дальше? Об этом судить пока еще рано. Знайте
только, что даже здесь, на Северо-Западе, невидимо и неслышно
работает. Коммунистическая партия Китая, которая пока еще ма-
лочисленна, но которой принадлежит будущее. На Севере она еще
на нелегальном положении, но на Юге она уже открыто сотруд-
ничает с гоминьданом, в результате чего влияние гоминьдановско-
го правительства растет не по дням, а по часам. Там, конечно, ра-
ботать интереснее, советники наглядно видят результаты своих
трудов. Нам гораздо труднее, и наши успехи не так заметны. Од-
нако наша задача от этого не менее почетна и мы должны ее вы-
полнить».
Закончив беседу, Корнеев, горячий энтузиаст конного спорта,
предложил выйти во двор и посмотреть, как советники трениру-
ются в верховой езде, вероятно, питая надежду со временем и нас
посадить на коня. Мы увидели небольшой круг всадников, рысив-
ших друг за другом. Инструктор громко командовал, и всадники
меняли аллюр, упражняясь в простейших приемах вольтижи-
ровки.
После занятий те, кто помоложе, смеха ради устроили ослиные
бега. Длинноухие соискатели выглядели уморительно маленьки-
ми под рослыми седоками. Зрители дружно подгоняли их возгла-
сами: «И-и-и-и, ток-ток-ток-ток-ток» (так погоняют ослов китай-
ские дунгане). Один из советников, порываясь вперед, не удер-
жался, достал ногами землю, ослик моментально выскочил из-под
него, и незадачливый седок грохнулся на землю. Хохот не умол-
кал ни на минуту.
Советники выглядели здоровыми, веселыми людьми, одеты бы-
ли кто во что горазд. Кителя, френчи, фуфайки, пиджаки сочета-
лись со спортивного вида брюками, сапогами и обмотками. Видна
было, что они пытаются приспособить свои костюмы к верховой
езде.
Приезд новых людей вызвал оживление, тем более что многие
были знакомы с нами по Пекину. Нас пригласили в столовую, по-
том в клуб, завели патефон, извинившись предварительно за ре-
пертуар: дескать, дали одному советнику общественную нагрузку
купить в Пекине пластинки, а не знали, что он без ума от Амелиты
Галли Курчи,— и вот теперь хоть плачь, да слушай Амелиту, дру-
гих пластинок почти нет.
В тот день мы перезнакомились почти со всеми советниками
группы. Это были представители самых различных военных спе-
циальностей, вплоть до интендантской, в возрасте тридцати-трид-
цати пяти лет, все с опытом гражданской войны. Самым молодым
78
из них был Владимир Михайлович Акимов (Петя Силин), кото-
рый полтора года спустя стал моим мужем. Ему было неполных
двадцать четыре года, но в его густых, темных, слегка вьющихся
волосах уже серебрилась седина. Он вообще рано поседел, к со-
рока годам голова его была совсем белой. Участник гражданской
войны в среднеазиатских республиках, Акимов в 1925 году окон-
чил китайское отделение Высших курсов востоковедения РККА в
Ташкенте и в Калгане работал без переводчика, даже вел кружок
китайского языка. Свой первый орден Красного Знамени он полу-
чил в 1927 году за работу в Китае. В 1932 году он окончил Вос-
точный факультет Академии Фрунзе. В 1936 году Акимов по пору-
чению Коминтерна восстановил радиосвязь с ЦК КПК, которая
была утрачена во время Великого похода. Он чуть не погиб, вы-
полняя задание. В 1937—1938 годах, когда Китай вел тяжелую
войну против японских агрессоров, он был в городе Ланьчжоу (Се-
веро-Запад) начальником трассы по снабжению Китая советской
военной техникой.
По решению ЦК КПК Акимов в 1937 году был награжден юби-
лейным нагрудным знаком «10 лет Наньчанского восстания», в то
время — высшим знаком отличия китайской Красной армии. В ки-
тайских кругах его звали Бе Цзя (Петя).
Во время Великой Отечественной войны Акимов командовал
дивизией и корпусом, последние годы работал помощником коман-
дующего округом.
Советнику И. Корейво (Нога), самому старшему, было под со-
рок и все почтительно называли его «дедом». Старый большевик,
побывавший в царское время на каторге, он частенько прихвары-
вал: суровый климат Калгана, видимо, плохо сказывался на его
здоровье. Он тоже приехал в Китай с дипломом ташкентских Выс-
ших курсов востоковедения. Лингвист он был неважный, но про-
должал упорно изучать китайский язык.
Советником по бронепоездам работал Константин Брониславо-
вич Калиновский (Корде), который, несмотря на свои 27 лет, был
уже известен в Красной Армии как специалист высокого класса.
Он провел на фронте всю гражданскую войну и имел два ордена
Красного Знамени. В Китай Калиновский приехал по окончании
Военной академии.
Еще в 1923 году вышла его книга «Танки», создавшая ему, как
тогда говорили, славу «русского Фуллера» 10, хотя сам Калинов-
ский не раз выступал в печати с критикой основных положений
английского генерала.
Калиновский, молчаливый по натуре, не принимал участия в
шумном веселье за обеденным столом. Его задумчивый взгляд и
умную, спокойную улыбку помнят все, кто его знал. В 1931 году,
будучи заместителем начальника Управления моторизации и ме-
ханизации Красной Армии, он трагически погиб во время воздуш-
ной катастрофы.
Советник по тылу Нил Тимофеевич Рогов (Иван Лодзинский)
приехал в Китай летом 1925 года с дипломом Военно-хозяйствен-
79
ной академии. Луганский рабочий, он в 1918 году добровольно
вступил в Красную Армию, но еще задолго до революции, шест-
надцатилетним парнишкой, участвовал в подпольной работе на
Украине. Летом 1926 года Рогов принимал участие в Северном
походе 11.
Лысоватый и курносый да еще в очках, он не считался у нас
красавцем. Зато был на редкость развит физически. Про такого у
нас говорят: грудь колесом, в плечах косая сажень. Недаром во
время Северного похода он, по существу, без всякой медицинской
помощи вынес азиатскую холеру, которая косила всех кругом. Ро-
гов погиб в первые же дни Великой Отечественной войны.
В день нашего приезда ко мне подошел один молодой военный,
которого знали в группе под фамилией Гордон. Он напомнил, как
весной 1924 года на квартире у профессора В. С. Колоколова, где
собрались студенты Института востоковедения, он делал сообще-
ние об изобретенном им новом способе классификации китайских
иероглифов по четырем углам. Я едва узнала слушателя Восточ-
ного факультета Военной академии В. Е. Горева. Пытаясь при-
дать себе солидный вид (в то время ему было всего двадцать
шесть лет), он отпустил бакенбарды и обзавелся огромной шки-
перской трубкой. Однако веселое, озорное выражение лица выда-
вало возраст. Словари по его системе теперь очень популярны да-
же в самом Китае 12.
В дальнейшем Горев работал военным советником на юге Ки-
тая под фамилией Никитин, принимал участие в Северном походе
как старший советник Западной колонны войск Национально-
революционной армии, участвовал в штурме Учана. По возвраще-
нии в Москву он был военным руководителем Коммунистического
университета трудящихся Востока (КУТВ), потом воевал в Испа-
нии. В 1930 году вышла очень интересная его книга «Китайская
армия», под псевдонимом В. Высогорец.
Один из советников, Александр Александрович Аргентов (Ма-
рино), поразил меня тем, что, не зная китайского языка, работал
без переводчиков. В его записной книжке значилось пять-шесть
десятков китайских военных терминов, и он ухитрялся с их помо-
щью договариваться с солдатами и офицерами.
Советником по военно-инженерному делу был Сергей Серге-
евич Чекин (Сергеев), в дальнейшем заместитель начальника Во-
енно-инженерной академии Советской Армии.
Советник А. Н. Черников (Никитин), которого прозвали Сатра-
пом за крупную фигуру и невозмутимые, величественные манеры,
был одним из самых старших по возрасту. В 1926 году он при-
ехал на юг Китая для работы в Национально-революционной ар-
мии, участвовал в Северном походе.
Из тех товарищей, кого я видела тогда в Калгане, мы в те-
чение года недосчитались двоих. Белокурый богатырь и красавец
Балк месяцев пять спустя получил заражение крови, когда на
скорую руку брился в какой-то заброшенной фанзе на фронте под
Тяньцзинем, и умер через три дня. Позже погиб еще один наш со-
80
ветник, очень молодой, веселый Вихрев, работавший по бронепо-
ездам. Его убили бандиты в монгольской степи, видимо подослан-
ные белыми, когда он возвращался из командировки в Улан-Ба-
тор. На советников нередко совершались нападения, и они знали,
чья это работа.
В Калганской группе было несколько переводчиков-китайцев,
главным образом коммунистов, из них я помню только студента
Ху Сяо (русское имя Павел Худяков). Позже я встречала его на
юге, в Национально-революционной армии. Во время Северного
похода он был переводчиком у советников Н. И. Кончица,
Ф. И. Ольшевского и М. Ф. Куманина. После временного пораже-
ния китайской революции Ху Сяо приехал в Москву и работал в
Коммунистическом университете трудящихся Востока, в Междуна-
родной ленинской школе, в Издательстве иностранных рабочих,
где редактировал китайские переводы классиков марксизма-ле-
нинизма.
Из моих товарищей в Калгане работали: Федор Боканенко
(Корф), Вениамин Гамберг (Майский), Борис Перлин, Алексей
Петрович Рогачев, впоследствии профессор, заведующий кафедрой
китайского языка в Московском государственном университете,
Петр Емельянович Скачков (Кречетов), недавно скончавшийся из-
вестный библиограф и историк-китаевед13.
В Калгане я впервые встретилась с еще одной категорией лю-
дей, правда очень малочисленной,— русскими белоэмигрантами,
пожелавшими загладить свое антисоветское прошлое и вернуться
на родину. Они работали в национальных армиях переводчиками
и военными специалистами.
В те годы Китай был наводнен белоэмигрантами. Не говоря
уже о Маньчжурии, где еще до Октябрьской революции прожива-
ло много русских, все крупные города Центрального и Северного
Китая: Пекин, Шанхай, Ханькоу, Циндао, Тяньцзинь и другие —
имели многочисленное белоэмигрантское население (всего до ста
двадцати тысяч). Самой реакционной прослойкой среди белоэми-
грантов были белое офицерство и казачество, постоянный резерв
для всякого рода антисоветских диверсий и провокаций на грани-
це СССР.
Это была масса головорезов и штрейкбрехеров, готовая в лю-
бой момент выступить против революционного движения в Китае.
Как только начался антианглийский бойкот в Китае, пресса запе-
стрела сообщениями о том, что безработица среди белоэмигран-
тов в Харбине, Ханькоу, Тяньцзине, Шанхае прекратилась, так как
англичане нанимают их вместо забастовавших китайских служа-
щих. Сотни белоэмигрантов выехали из Шанхая в Гонконг на ра-
боту официантами в отелях. В Тяньцзине свыше тысячи белогвар-
дейцев были приняты англичанами в школу полицейских. Проез-
дом в Шанхае я видела отряд русских полицейских международ-
ного сеттльмента. Это было такое отвратительное зрелище мо-
рального падения, что я до сих пор не могу вспомнить о нем спо-
койно.
S1
Бойкот английского посольства в Пекине сорвали тоже бело-
эмигранты, приютившиеся в русской православной миссии.
При нас в Пекине проводилась перепись белоэмигрантов. Лиц
без определенных занятий высылали из города ввиду участивших-
ся грабежей, в которых многие из них принимали участие.
Белогвардейцы в Китае всегда были рады включиться в любую
антисоветскую кампанию. Список нападений на наши учреждения
и отдельных сотрудников, а также прочих провокаций был бы
очень длинен.
Центрами антисоветской деятельности белоэмигрантов были
Шанхай и Харбин, где кишели всякого рода белогвардейские объ-
единения и землячества, казачьи и офицерские союзы. Кроме ле-
гальных организаций были еще подпольные, причем некоторые но-
сили прямо-таки романтические названия. Например, в Харбине
были «Мушкетеры», союзы «Черное кольцо», «Голубое кольцо» и
др. Некоторые организации назывались по имени вожаков: отряд
Глебова, отряд Нечаева. Все они, даже религиозное «Богоявлен-
ское братство», существовали на субсидии империалистических
держав, главным образом Англии. В Шанхае существовала даже
белогвардейская «Лига борьбы с III Интернационалом». Империа-
листы субсидировали и белоэмигрантскую прессу.
Целая бригада под командованием полковника Нечаева, став-
шего потом «генералом» и четыре бронепоезда с русской ко-
мандой, всего тысячи четыре белогвардейцев, входили в состав
цзинаньской группы, по названию главного города провинции
Шаньдун, вотчины маршала Чжан Цзунчана. Советником марша-
ла был генерал Меркулов. Личную охрану Чжан Цзунчана несла
казацкая сотня.
Маршал Чжан Цзунчан был старым агентом царского импе-
риализма, Еще во время русско-японской войны он был шпионом,
причем находился в самых дружеских отношениях с Чжан Цзоли-
нем, главарем шайки хунхузов, выполнявшим задания японской
армии. Они были назваными братьями и, видимо, работали сооб-
ща, на два фронта. После поражения русской армии Чжан Цзун-
чан был интернирован. Некоторое время он находился на русском
Дальнем Востоке, где прославился как матерый бандит, охотясь
за китайцами, искавшими золото и чудодейственный корень жизни
женьшень в дальневосточной тайге. После революции 1911 года
Чжан Цзолинь, из хунхуза ставший офицером, принял Чжан Цзун-
чана к себе. С этих пор Чжан Цзунчан, как и его названый брат,
стал пособником японского империализма в Китае.
Чжан Цзунчан особенно охотно принимал к себе на службу рус-
ских белогвардейцев, но жизнь их была не сладкой. По традиции
китайских милитаристов им месяцами не платили жалованья. Лю-
ди доходили до отчаяния, кончали самоубийством. Вербовщики
поставляли все новых и новых наемников, обманом завлекая даже
подростков.
Три тысячи белогвардейцев служили у Чжан Цзолиня под ко-
мандованием братьев Меньшиковых.
82
Матерые белогвардейские генералы Меркулов, Семенов, Ан-
ненков, Шильников, Глебов и добрый десяток других грызлись
между собой, претендуя на роль лидера белогвардейцев в Китае,
так как это означало получение субсидий от мировой контррево-
люции. Все они были нам хорошо известны по гражданской вой-
не в Сибири и на Дальнем Востоке. Кое-кто из советников знал
их, что называется, «лично», поскольку либо воевал против них,
либо сидел в тюрьме по их распоряжению.
Белогвардейцы оказались малобоеспособными. В частности, от-
ряд Нечаева не раз подвергался разгрому. Он пользовался дурной
славой, так как часто занимался грабежами. Весной 1926 года,
когда войска Фэн Юйсяна уходили из Тяньцзиня, администрация
иностранной концессии организовала специальный отряд жандар-
мов, чтобы помешать отряду Нечаева войти в город. Весной
1927 года он был разбит войсками Национально-революционной
армии в Хэнани.
Летом 1925 года империалистическая печать в Китае писала о
«большом военном совете», состоявшемся в Париже под предсе-
дательством дяди Николая II, бывшего великого князя Николая
Николаевича, на котором присутствовали генералы Врангель, Де-
никин, Лукомский, Кутепов и др. Сообщения эти ободряли бело-
гвардейцев, вселяли в них надежду, что недалеко то время, когда
они вернут себе прежнее положение на родине.
В Китае почти все белогвардейцы признавали Николая Нико-
лаевича, но были и другие течения, в частности сторонники «мо-
нарха»— бывшего великого князя Кирилла. Весной 1927 года в
Лондон от «военного штаба» Николая Николаевича в Париже
приезжал его эмиссар ходатайствовать о «предоставлении субси-
дий на военные действия в Южном Китае и в Маньчжурии». Се-
менов открыто заявлял тогда в Шанхае: формируемая им белая
армия, разбив «кантонцев», пойдет на Сибирь.
По указке японцев белогвардейцы во главе с Семеновым пла-
нировали весной 1927 года поднять восстание в нашем Приморье,
расширить его до Иркутска, а там ждать развития событий на
польской и румынской границах. В интервенции должны были при-
нять участие японцы. Для отвода глаз формирование частей хоте-
ли проводить не в Харбине, а в Шанхае.
И все же даже в этой среде, остервенело ненавидевшей Совет-
ский Союз, находились люди, стремившиеся порвать с позорным
прошлым и заслужить право вернуться на родину.
Я могу назвать трех бывших белых генералов, служивших доб-
ровольцами в национальных армиях: Тонких и Шалавина в Кай-
фынской группе и Иванова-Ринова в Калганской.
Среди советников не разглашались прежние дела белоэмигран-
тов, если они выражали желание работать на стороне китайской
революции. Лично я только в Москве, и то случайно, узнала, что
генерал Тонких был во время гражданской войны на Дальнем Вос-
токе начальником штаба атамана Анненкова, а Иванов-Ринов —
военным министром омского правительства Колчака.
83
Накануне предполагавшегося отъезда в СССР Тонких был аре-
стован вместе с сотрудниками полпредства во время налета чжан-
цзолиневцев в апреле 1927 года. Ввиду его «ренегатства» к нему
отнеслись особенно сурово и поместили в одиночку, но он держал-
ся достойно. Узнав о том, что арестованные объявили голодовку,
он немедленно присоединился к ним. В 1928 году Тонких приехал
в Москву, продолжал служить по военному ведомству и женился
на женщине, которую любил в молодости. Он умер в 1947 году.
Шалавин умер в Москве в 1929 году. Его жена получила пен-
сию. Заслуги перед китайской революцией рассматривались у
нас как заслуги перед родиной.
Калган и его окрестности
Советники и переводчики жили в одноэтажных домах,
небольшие комнатки которых лепились по прямой линии одна к
другой. Каждая выходила не в сени, а прямо во двор, как приня-
то у китайцев. Наружная стенка была каменной лишь до полови-
ны, а выше шел деревянный переплет характерного китайского ри-
сунка, оклеенный белой бумагой. В комнате было светло, зато и
очень холодно, несмотря на чугунную печку-буржуйку, топив-
шуюся постоянно. Мебель была китайская. Конечно, ни водопро-
вода, ни канализации.
Ветер из Монголии, который мучил нас даже в Пекине, здесь
показал себя по-настоящему. Лишь только начинал он дуть, как
наступали зловещие рыжие сумерки, солнце тонуло в тусклой му-
ти бесчисленных микроскопических песчинок. Они хрустели на зу-
бах, проникали в дом, покрывали все вещи густым слоем желтой
пыли. Дышать становилось тяжело. От этого бедствия, знаменитых
китайских песчаных бурь, не было спасения.
Калган, важный центр торговли мехами, кожами, коврами, как
и многие другие китайские города того времени, был отмечен чер-
тами еще неизжитого средневековья. Его улицы наводили на
мысль о цехах и гильдиях. Покупатель шел между двумя рядами
бесконечных прилавков, заваленных одними и теми же товарами.
Торговцы объединялись в палаты и как бы откупали себе целые
улицы.
В меховых рядах продавали очень удобные, своеобразной фор-
мы шапки ушанки с высокими меховыми отворотами, китайские
халаты на меху, меховые сапоги, меховые рукавицы с двумя паль-
цами. Ковровые ряды поражали удивительной красотой и ориги-
нальной выделкой товара, радовали глаз чудесными расцветками.
Многие ковры были неимоверной плотности и толщины и стоили
очень дорого. Говорили, что они «вечные», что им нет износу.
Верблюды, которых мы встречали на улицах, выглядели тощи-
ми и больными. Они линяли, и шерсть на них висела клочьями.
Зато зимой они становятся замечательно красивы. Кричат эти
большие и сильные животные неожиданно тонкими птичьими го-
84
лосами. Их бледно палевая мягкая, густая шерсть, знаменитая ча-
харская верблюжка, славится на весь мир. Из нее делают чудес-
ные теплые вещи: платки, кофточки, белье и пр.
В один из выходных дней мы съездили в «Храм земледелия»,
находившийся в окрестностях города. Бог земледелия, с головы до
ног запорошенный лёссовой пылью, являл собой довольно жалкое
зрелище, но все же перед ним стояла курильница с песком, в ко-
торый были воткнуты зажженные палочки благовоний, от них шел
легкий пахучий дымок. На алтаре были расставлены различные свя-
щенные предметы, тоже покрытые толстым слоем пыли. Священ-
нослужителю, который встретил нас подобострастными поклонами,
должно быть, и в голову не приходило, что не мешало бы навести
порядок в божьем месте. Зато он с удовольствием принял от нас
«на благоустройство храма» и даже в колокольчик позвонил, что-
бы бог обратил внимание на нашу щедрость.
С холма, где находился храм, мы увидели Великую китайскую
стену, «стену в десять тысяч ли» 14, как называют ее китайцы. По
прямой она идет на две тысячи километров, а с ответвлениями ее
длина вдвое больше. Снаружи она выложена камнем и кирпичом,
но говорят, что в середине — камыш, залитый специальным раст-
вором, глина, земля. Строить ее начали в III веке до нашей эры,
но еще на моей памяти в деревнях о ней пели жалобные песни,
так как на постройку ее несколько веков сгоняли сотни тысяч лю-
дей, из которых большинство не вернулись. Во многих местах она
подверглась разрушению, но при нас на ряде участков у ворот, в
так называемых проходах, через которые шли старые торговые
тракты, все еще стояли военные караулы.
Столетиями засыпали ее несущиеся по ветру пески Монголь-
ской пустыни, поэтому она теперь много ниже, чем была прежде.
Нам говорили, что высота ее варьируется от семи до семнадцати
метров, а ширина — метров шесть, по ней могли ехать повозки и
двигаться войска. Через определенные интервалы стоят карауль-
ные башни, в квадратных широких зубцах видны бойницы.
Стена развертывала перед нами свои бесчисленные звенья, то
поднимая изъеденную временем спину на хребты гор, то круто
спускаясь в лощины. Она подчиняла себе всю окружающую мест-
ность. Ландшафт, казалось, дышал той же мрачной торжествен-
ностью и воспринимался как фон для этого замечательного памят-
ника китайской старины.
На обратном пути мы проезжали мимо хутора и наблюдали,
как работают крестьяне. Женщины, ковыляя по двору на своих кро-
хотных негнущихся ножках, молотили и веяли, убирали зерно в
огромные глиняные кувшины. Работать в поле женщинам счита-
лось неприличным. Они были очень застенчивы или, может быть,
суеверны и не выносили любопытных взглядов «заморских чер-
тей» 15.
Ребятишки, как везде в Китае, были очаровательны и целиком
оправдывали свое китайское прозвище «голозадик» (гуанпигуди).
Все они носили забавные ватные штанишки с разрезом сзади, от-
85
куда выглядывало голое тельце, традиционный наряд китайских
малышей, с которыми вечно занятым матерям некогда было во-
зиться.
Консулом в Калгане работал в то время Лазарь Исаакович
Пэнн, окончивший восточный факультет Военной академии. В Ки-
тай он прибыл в 1924 году как секретарь комиссии по перегово-
рам с Чжан Цзолинем о Китайско-Восточной железной дороге.
Штат консульства был невелик, из китаистов там работал один
товарищ Маракуев, специалист по экономике Маньчжурии и
Внутренней Монголии.
В мае 1926 года Пэнн был назначен консулом в Чанша, глав-
ный город провинции Хунань. Начался Северный поход, и хунань-
ский дубань, опасаясь как бы Пэнн не стал поддерживать связи с
противником, замыслил посадить его в тюрьму. Об этом предупре-
дил Лазаря Исааковича местный подпольный комитет КПК, ко-
торый и организовал его побег в Ханькоу. Только когда в Чанша
установилась власть гоминьдана, Пэнн вернулся к своим обя-
занностям.
Пробыв недолго в Калгане, мы получили предписание выехать
в Фэнчжэнь, небольшой городок на линии Пекин Суйюаньской же-
лезной дороги, сразу же за Великой китайской стеной. Там стояла
кавалерия Фэн Юйсяна и работала группа наших советников с пе-
реводчиками, всего человек десять пятнадцать. Они занимали
большой деревянный дом европейского типа с широкой крытой ве-
рандой. Проходная комната в центре служила столовой и клубом.
Возглавлял группу уже известный читателям Зюк. Когда мы вва-
лились с чемоданами в столовую, Зюк, предвосхищая известную
сцену из кинофильма «Чапаев», при помощи ложек, ножей и вилок
объяснял толстому китайскому генералу боевой порядок кавалерии
на марше. Тот слушал и, видимо соглашаясь, утвердительно по-
крякивал.
Рядом с домом находился окруженный глинобитной стеной за-
гон, который служил конюшней одной из кавалерийских частей.
Вдоль стен и посредине были устроены кормушки, и там под от-
крытым небом стояли лошади, не боявшиеся ни мороза, ни сне-
га,— знаменитые монголки. Низкорослые, мохнатые, рыжие, с рас-
трепанной челкой, свисающей на короткую свиреповидную морду,
это были звери, а не лошади. Стоило подойти к какой-нибудь, как
она принималась визжать, скалить зубы и пыталась сорваться с
коновязи. Беда, если это ей удавалось. Она тут же взвивалась на
дыбы и начинала в такой позе расхаживать вокруг соседок, пыта-
ясь укусить. В ответ визжала и брыкалась уже вся конюшня.
Сесть на такую лошадь — целая проблема, монголки были мало
объезжены и имели дурную повадку хватать седока зубами за ко-
лено, норовя вылущить коленную чашечку»
Сколько раз я видела, как кто-нибудь из советников, не выпу-
ская из рук повода (этого не позволяла кавалерийская честь), от-
бивался от копыт своего коня, поднявшегося на дыбы и норовив-
шего размозжить своему хозяину голову.
86
Первое время я работала устным переводчиком, но недолго.
На севере Китая отношение к женщине было пренебрежительное.
Офицеры чувствовали себя уязвленными, когда в работе с ними
прибегали к моей помощи. Они пристально смотрели в рот совет-
нику, стараясь самостоятельно догадаться, о чем он говорит. По-
этому вскоре мне поручили работу по переводу документации. И
тут я впервые почувствовала, какой большой пробел в нашем пре-
подавании китайского языка составляло тогда отсутствие уроков
по скорописи. Каждый документ я разгадывала по смыслу, реша-
ла как ребус и тратила на это страшно много времени, причем не-
которые из материалов так и не сумела перевести.
В 1927 году я вернулась в Москву с репутацией неплохого спе-
циалиста по китайской скорописи, но это мне далось путем дли-
тельной практики.
Как и в Калгане, в Фэнчжэне нередко звучали жалобы совет-
ников на помехи в работе. Зюк кричал с яростью: «Кто мы та-
кие? Средневековые ландскнехты, что ли?» Мучило чувство неудо-
влетворенности результатами своей деятельности, беспокойство о
близких, оставленных на родине. Но все же и тут побеждал дух
оптимизма. По вечерам в столовой стены дрожали от оглушитель-
ного хохота.
Фэн Юйсян в Калгане
Мы недолго пробыли в Фэнчжэне. 10 ноября Фэн Юй-
сян объявил войну Чжан Цзолиню, и конные части из Фэнчжэня
двинулись на фронт.
Весть о начале войны с Чжан Цзолинем, которая давно уже на-
зревала, прогремела, как удар грома. Это был поход против самых
реакционных сил Китая. В воззвании, опубликованном тогда ЦК
КПК, говорилось: «Война против Чжан Цзолиня — это освободи-
тельная война» 16.
Была уже зима, когда мы вернулись в Калган. Снега выпало
мало, но морозы стояли лютые. Верблюды, бесконечные карава-
ны которых каждый день тянулись по калганскому тракту на
Улан-Батор, успели обрасти новой шерстью. Огромные, двугорбые
их фигуры, нагруженные тяжелой кладью, казались особенно
большими рядом с закутанными в меха, темными силуэтами по-
водырей, которые вели их на длинных ремнях. В один из этих
дней, направляясь в штаб на работу, я заметила, что на широком
дощатом помосте, служившем крыльцом, стоит группа китайских
военных и среди них один, довольно плотный, с очень знакомым
лицом: густые черные брови и усы, полные, слегка одутловатые
щеки. Я поняла, что это Фэн Юйсян (фотографии его часто печа-
тались в газетах), и не удивилась его раннему визиту, так как зна-
ла, что свой рабочий день он начинает часов с шести.
Фэн Юйсян что то говорил окружающим и смеялся, показывая
белые как сахар зубы. Возле него стояли советники. По обыкно-
87
вению своему Фэн Юйсян был одет как простой солдат: в стеганые
ватные штаны и такую же куртку светло-серого цвета. Только на
голове еще была шапка-ушанка из дорогого меха. Он держался сво-
бодно, время от времени непринужденно переступая по деревянно-
му настилу крыльца крепкими ногами, обутыми в черные матерча-
тые тапочки с обмотками. Присущая китайцам моложавость скра-
дывала его возраст. Ему в то время было уже лет сорок пять, а
выглядел он на десять лет моложе. Фэн Юйсян мне понравился
открытым, простодушным выражением лица. Что-то в нем было
очень привлекательное, и я поняла, почему Примаков так ему сим-
патизировал.
Фэн Юйсян и советники стояли у самого входа, мне пришлось
бы идти сквозь эту группу людей, которые, как мне думалось, го-
ворили о чем то очень важном, и я оробела, повернула назад. Ко-
гда минут через пятнадцать я снова подошла к штабу, Фэн Юй-
сяна уже не было.
Потом я еще дважды его видела, но издали. Один раз он про-
ехал мимо на машине, в другой — стоял на пороге галантерейного
магазинчика. Его окружала густая толпа, и он запросто пересме-
ивался с теми, кто был в передних рядах: довольно оборванного
вида людьми в лохматых, истрепанных ушанках.
Восстание Го Сунлина
Мы были в Калгане, когда пришли первые известия о
восстании генерала Го Сунлина. Мне их принес старик китаец, с
которым я занималась языком. Сей правоверный конфуцианец, с
детства затвердивший, что «правитель есть правитель, а поддан-
ный есть подданный», был страшно возмущен. Он утверждал, что
Го Сунлин запятнал себя изменой и черной неблагодарностью по
отношению к Чжан Цзолиню, своему начальнику. Представители
старой китайской интеллигенции, с которыми мне довелось встре-
чаться на Севере, даже наш мудрый учитель Тун, жили по прави-
лам конфуцианской морали, которую считали незыблемой во ве-
ки веков, и преданность подчиненного была для них высшей доб-
родетелью. Можно себе представить, в какую ярость приводили
такие рассуждения пылкую, революционно настроенную моло-
дежь.
Долго не расходились товарищи после ужина. Молчала слад-
коголосая Амелита. Шло обсуждение глубоко взволновавшего нас
события.
Здесь я хочу изложить все, что мне стало известно со слов со-
ветников и из поступавших к нам документов и сообщений печа-
ти об этом полном драматизма восстании, ныне уже почти забы-
том.
О восстании Го Сунлина у нас мало писали, а между тем оно
оказало большое влияние на политическую обстановку в Китае.
Весть о нем была воспринята всеми как конец могущества Чжан
88
Цзолиня. Даже в сообщениях японского телеграфного агентства
говорилось, что восстание — похоронный звон по Чжан Цзолиню,
полный развал его группировки.
Го Сунлин, заместитель Чжан Сюэляна, сына Чжан Цзолиня,
и командующий оборонным районом Тяньцзинь — Шанхайгуань,
был известен как самый могущественный генерал в мукденской ар-
мии. В его распоряжении находилось семь дивизий, две артилле-
рийские бригады и инженерный полк, всего свыше пятидесяти ты-
сяч солдат, то есть больше половины всей мукденской армии. К то-
му же это были отборные войска, хорошо вооруженные и обучен-
ные; их готовили к войне с Фэн Юйсяном. Все знали, что Го Сун-
лин является лидером оппозиционной младомукденской группи-
ровки, хотя официальным ее вождем считался двадцатисемилет-
ний генерал Чжан Сюэлян. Японцы на всякий случай заигрывали
с Го Сунлином, оказывая ему знаки внимания.
Младомукденцы не имели политической программы, не были
связаны с массовым движением. Они боролись за власть и влия-
ние с мукденскими милитаристами старшего поколения. Однако
патриотический подъем по всей стране после событий 30 мая, воз-
вышение гоминьдановского правительства в Кантоне, появление
национальных армий, укрепление международных позиций СССР
обострили противоречия внутри мукденской клики.
Восстание Го Сунлина так или иначе свидетельствовало о серь-
езных идейных разногласиях среди мукденцев, и уже одно то, что
оно было направлено против Чжан Цзолиня, олицетворявшего са-
мые мрачные силы китайской реакции, ставленника самого агрес-
сивного военно-феодального японского империализма, обеспечи-
вало ему сочувствие прогрессивных кругов Китая.
Восстание Го Сунлина показало также, как вырос авторитет
национальных армий и их лидера Фэн Юйсяна.
Связь Го Сунлина с Фэн Юйсяном обнаружилась еще недели
за две до восстания. Го Сунлин отказался воевать против Фэн Юй-
сяна, когда тот 10 ноября объявил войну Чжан Цзолиню. В ре-
зультате 12 ноября 1925 года в Тяньцзине, при посредничестве Го
Сунлина, было заключено компромиссное соглашение.
Тогда же Го Сунлин заключил тайный союз с Фэн Юйсяном.
В тексте соглашения были пункты о развитии национальной про-
мышленности, об улучшении положения рабочих и крестьян, о со-
здании Центрального народного правительства, о реорганизации
управления Маньчжурией. Го Сунлин потребовал назначения Чжан
Сюэляна правителем Маньчжурии и пытался внести пункт «о
борьбе с большевизмом», но настаивать на нем не стал.
Дубань провинции Чжили, генерал Ли Цзинлинь, находивший-
ся в Тяньцзине,— третье лицо, подписавшее соглашение.
Была достигнута договоренность и с губернатором Жэхэ, ге-
нералом Кан Шаоси. Японские официальные лица дали Го Сун-
лину заверения в благожелательном нейтралитете.
Восстание Го Сунлина вспыхнуло ранее намеченного срока.
Чжан Цзолиню доложили об измене, он приказал Чжан Сюэляну
89
расстрелять своего бывшего единомышленника. Узнав об этом, Го
Сунлин немедленно выступил.
Накануне в штабе Го Сунлина в городе Ланьчжоу состоялось
совещание по поводу предстоящего восстания. Бывший дубань
провинции Аньхой, генерал Цзян Дэнсюань, считавший своим дол-
гом хранить верность Чжан Цзолиню, страшно возмутился и плю-
нул Го Сунлину в лицо, за что тут же был расстрелян. Этот факт
в дальнейшем многократно упоминался в реакционной китайской
и империалистической печати как пример крайней жестокости То
Сунлина, оттолкнувшей якобы многих его приверженцев.
23 ноября 1925 года Го Сунлин прервал железнодорожное со-
общение между Ланьчжоу и Шанхайгуанем и отправил резкую те-
леграмму Чжан Цзолиню, требуя передачи управления Чжан Сюэ-
ляну. Одновременно его войска приняли наименование 4-й нацио-
нальной армии, то есть открыто вошли в группировку Фэн Юйся-
на. Генерал Ли Цзинлинь также объявил себя независимым.
27 ноября в совместной декларации Фэн Юйсяна и Го Сунлина
Чжан Цзолиню была наконец объявлена война.
Го Сунлин опубликовал воззвание, в котором заявлял, что не
может равнодушно видеть страдания народа, и, уступая его же-
ланию, восстал против жестоких, жадных и деспотичных мукден-
ских захватчиков, что он намерен дать самоуправление Маньчжу-
рии, самой несчастной области Китая, где с населением обраща-
ются, как с рабами.
Го Сунлин не связывал себя серьезными политическими обеща-
ниями. Более того, пытаясь добиться поддержки японских властей,
он всячески отмежевывался от революционного движения. Его
представитель в Токио после визита к министрам публично заявил,
что задача Го Сунлина — произвести реформу китайского мили-
таризма и демократизировать Маньчжурию, что он противник
коммунизма и не связан с маршалом Фэн Юйсяном.
В Мукдене начался террор. Семьи сторонников Го Сунлина
были брошены в тюрьму. Всех родственников Го Сунлина обез-
главили, а отца расстреляли. За голову Го Сунлина было обеща-
но восемьдесят тысяч долларов. Чжан Сюэлян избежал ответа за
связь с мятежниками только как сын маршала.
Весть о восстании вызвала в Пекине ликование, массовый ре-
волюционный подъем. Ненавистный режим Дуань Цижуя трещал
по швам. Начались демонстрации под лозунгами: «Долой прави-
тельство изменников!», «Китаю нужно народно демократическое
правительство!» Вот подробности одной из них, состоявшейся в
конце ноября.
На площадь Тяньаньмынь, постоянное место революционных
митингов и демонстраций, пришло несколько тысяч человек. Бы-
ла зачитана и принята декларация Коммунистической партии Ки-
тая и гоминьдана, где говорилось: «Разваливается самая реакци-
онная милитаристская группировка, работающая на пользу Японии
против народа. Этот развал вызван борьбой народных масс про-
тив мукденской клики, которую народ ненавидит не меньше, чем
90
маньчжурскую династию накануне революции 1911 года. Нацио-
нальные армии сумеют служить народу только в том случае, если
соединят свою силу с национально революционным движением».
Собравшиеся приняли обращение к китайскому народу и Фэн Юй-
сяну, предлагая ему свергнуть правительство изменника, японо-
фила Дуань Цижуя. Был одобрен также текст отречения, который
демонстранты хотели вручить Дуань Цижую для подписи. С этой
целью они двинулись к президентскому дворцу. Там стояло пять
тысяч солдат 1-й национальной армии, но настроение их было дру-
желюбным, начались братания. Солдаты имели приказ не пропу-
скать демонстрантов, но толпа все же прорвалась через внешний
кордон к воротам. Личная охрана Дуань Цижуя насчитывала три
тысячи человек. Стычки с ними ограничились тем, что противни-
ки до вечера бросали друг в друга камни. Наконец в воротах поя-
вился начальник пекинского гарнизона генерал Лу Чжунлин. Он
принял текст отречения для передачи Дуань Цижую и обещал
дать ответ на другой день. Демонстрантам было предложено ра-
зойтись.
На следующий день опять состоялся митинг, на котором высту-
пил левый в то время гоминьдановец Гу Мынюй, профессор Пе-
кинского университета. К Фэн Юйсяну были отправлены делегаты
с предложением организовать Народный комитет, который созвал
бы Народное собрание для сформирования Народного правитель-
ства. Начались демонстрации по всему городу, на улицах Пекина
впервые зазвучал «Интернационал». Солдаты в форме националь-
ной армии раздавали с автомобиля гоминьдановские газеты и
брошюры.
В этой обстановке почти все министры подали в отставку. Пра-
вительство, по существу, прекратило существование.
Массы разгромили помещение газеты «Чэньбао», которая ве-
ла кампанию против южнокитайского правительства и гоминьда-
на. Отовсюду в адрес Фэн Юйсяна шли телеграммы от общест-
венных организаций, в которых предлагалось положить конец
скандальному правлению японской марионетки.
И все же Фэн Юйсян колебался и не решился ничего предпри-
нять. Напротив, он запретил митинги, поручил Лу Чжунлину охра-
нять Дуань Цижуя и не допускать волнений.
Все, казалось благоприятствовало Го Сунлину. На его сторо-
не было несомненное сочувствие общественности, превосходство
в военной силе, негласное одобрение Японии. И все же с первых
дней восстания начались неудачи. Прежде всего изменили гене-
ралы-попутчики.
Как только войска Го Сунлина вышли за Шанхайгуань, гене-
рал Ли Цзинлинь освободил в Тяньцзине всех сторонников Чжан
Цзолиня и заявил, что не пропустит никакой помощи Го Сунлину.
На два дня раньше откололся генерал Кан Шаоси, создав угрозу
на левом фланге. Подозревают, что на Ли Цзинлиня и Кан Шаоси
оказали давление японцы.
По плану 1-я национальная армия не должна была участвовать
91
в боях. В район Тяньцзиня перебрасывались лишь части 2-й и
3-й национальных армий. Когда же оказалось, что Го Сунлин
отрезан от Тяньцзиня и Пекина войсками Ли Цзинлиня, 1-я на-
циональная армия немедленно выступила. Начались бои под Тянь-
цзинем. Го Сунлин пошел на Мукден.
Каким напряженным был месяц, пока длилось восстание! Ус-
пех его мог означать изменение политической обстановки в стране,
соглашение Юга с Севером, новые условия антиимпериалистиче-
ской борьбы. За восстанием с тревогой следили все — и друзья и
враги китайской революции. Газеты были полны сенсационных
сообщений.
Воодушевление царило среди советников, но, увы, как это ни
парадоксально, с началом военных действий в работе их наступил
перерыв. На фронте находилось всего несколько человек, осталь-
ные оказались не у дел. Некоторые генералы Фэн Юйсяна терпе-
ли наших советников в мирное время, но теперь старались от них
отделаться. Война была удобным случаем поднажиться, раздо-
быть оружие и новых солдат, не считаясь с интересами общего
дела, и советники, сторонники строгой централизации руководства,
мешали.
Ввиду ошибок командования бои под Тяньцзином сильно затя-
нулись, стоили многих жертв и не достигли прямой цели. Город
был взят национальной армией, когда восстание Го Сунлина бы-
ло уже подавлено 17.
Решающую роль в разгроме восстания сыграли японские им-
периалисты.
После побед Го Сунлина под Ляншанем в начале декабря ни-
кто не сомневался, что дни Чжан Цзолиня сочтены. В Мукдене
Го Сунлина ожидали как победителя. Купцы отправили делега-
цию для его торжественной встречи. Он был уже в шестидесяти
пяти километрах от города.
Среди сторонников Чжан Цзолиня началось повальное бегство.
Газеты сообщали, что Мукден превратился в военный лагерь, вез-
де стоят постовые, железнодорожные пути забиты эшелонами.
Чжан Цзолинь, раздав приближенным четыреста тысяч юаней, от-
вез родню и драгоценности на японскую концессию, а сам, взяв
шесть миллионов юаней из «Иокогама спеши банк» и полтора мил-
лиона из «Чосен банк» 18, бежал в неизвестном направлении (как
потом оказалось — в Далянь) и несколько дней скрывался.
Мукденцы в Харбине начали заигрывать с Советским Союзом.
Разрешили запрещенную советскую газету, освободили арестован-
ных профработников. Генерал-губернатор провинции Гирин гене-
рал Чжан Цзосян дал банкет нашему консулу и советской части
правления Китайско-Восточной железной дороги.
И вдруг японские империалисты выступили на стороне Чжан
Цзолиня. Оказалось, что, давая обещания Го Сунлину, они хотели
лишь крепче зажать Чжан Цзолиня, вырвать у него согласие на
новые привилегии. Еще недавно военный министр Японии Угаки
принимал представителя Го Сунлина и заявил журналистам, что
92
Го Сунлин — новый вождь, способный умиротворить Китай, улуч-
шить его международное положение, что Чжан Цзолинь утратил
расположение Японии и она не может более одобрять его милита-
ристские честолюбивые замыслы. А 19 декабря японцы вдруг за-
претили Го Сунлину пересекать линию Южноманьчжурской желез-
ной дороги, заявив, что настаивают на нейтрализации зоны шири-
ной двадцать километров. Фактически это означало запрещение
брать Мукден.
Вокруг японской концессии в Мукдене появились проволочные
заграждения, пулеметы, артиллерия. Японские летчики в китайской
форме начали бомбить восставшие войска. Есть сведения, что они
сбрасывали даже химические бомбы. В частях Чжан Цзолиня уси-
лилась работа японских инструкторов и специалистов. Началась
переброска войск из Японии. Южноманьчжурская железная дорога
была забита эшелонами с японскими солдатами. Две бригады
японских войск находились в действующей армии Чжан Цзолиня.
Японцы взяли на себя снабжение его войск.
В Китае и за рубежом действия Японии были справедливо рас-
ценены как неприкрытая военная интервенция.
Американский журнал «Чайна уикли ревью» впоследствии до-
казывал, что Го Сунлин потерпел поражение потому, что этого хо-
тело японское управление Южноманьчжурской железной дороги,
фактическое правительство Южной Маньчжурии, для которого по-
ражение Чжан Цзолиня означало бы потерю шестидесяти миллио-
нов маньчжурских даянов, находившихся на его текущем счету,
так как в случае победы Го Сунлина маньчжурская денежная еди-
ница была бы обесценена.
Китайцы в то время не были хозяевами в своем доме. Но они
не хотели мириться с таким положением. В городах начались де-
монстрации. Гоминьдаяовская делегация в Пекине, во главе кото-
рой находился левый гоминьдановец Сюй Цянь, и председатель
китайской делегации на таможенной конференции 19 известный
дипломат Ван Чжэнтин, выполнявший обязанности дипломатиче-
ского представителя Го Сунлина в Пекине, заявили протест япон-
скому посланнику. Японцев это не смутило.
23 декабря вечером японский консул в Синьмине пригласил
Го Сунлина якобы для переговоров. Тот явился в сопровождении
небольшого конвоя и был предательски убит. Когда это стало из-
вестно, началось паническое бегство его армии. Вскоре она была
разоружена, а затем почти целиком перешла на сторону мукден-
цев.
Все газеты обошел снимок расстрелянной жены Го Сунлина.
Она собиралась бежать и переоделась в платье простолюдинки.
На снимке маленькая старушка в черном китайском повойничке
лежала навзничь, крохотные забинтованные ножки беспомощно
торчали из широких штанов.
В газетах писали, что ее казнили за причастие к политике. Ут-
верждали, что она была близка с женой Фэн Юйсяна 20 и стала
проводником его влияния на своего мужа. Два дня спустя трупы
93
Го Сунлина и его жены были выставлены для всеобщего обозрения
на одной из площадей Мукдена по пути к храму, где Чжан Цзо-
линь оказывал посмертно высшие воинские почести останкам вер-
ноподданного генерала Цзян Дэнсюаня, расстрел которого Го
Сунлином в начале восстания вызвал такое возмущение реакци-
онной прессы.
Китайские студенты в Японии организовали митинги памяти
Го Сунлина. Самый многолюдный митинг состоялся в Токио, где
было принято решение в знак протеста против японской интервен-
ции немедленно покинуть страну. Вскоре мы увидели в Пекине ан-
тияпонскую демонстрацию, организованную вернувшимися сту-
дентами.
Поражение Го Сунлина было большим ударом для Фэн Юй-
сяна, и несколько дней спустя он вышел в отставку.
Дорожное приключение
В конце декабря я с двумя товарищами, переводчиком
и военным советником, выехала из Калгана в Пекин. Поезд запоз-
дал, и мы только в первом часу ночи подошли к городским воро-
там Синчжимынь.
Шла война. Пекин был на военном положении, и городские во-
рота запирались на ночь. Пришлось ночевать в пригороде.
Мороз к ночи усилился, ветер нес мелкий колючий снег, сме-
шанный с песком. Мои спутники ушли искать гостиницу. Я оста-
лась одна перед темной махиной многоэтажных крепостных ворот,
в сумраке ночи казавшихся еще мрачнее и суровее.
В узких маленьких окнах вверху тускло горели огни. Там, ве-
роятно, была караулка. Циклопических размеров стены и ворота,
продолжая жить своей средневековой жизнью, держали на зам-
ке огромный спящий город.
Гостиница оказалась столь же далекой от современности, на-
поминая скорее постоялые дворы времен Ляо Чжая21 со всей их
таинственной чертовщиной: маленький темный дворик, кривые за-
коулки, крохотные номера. Хозяин освещал путь большим фонарем
из желтой промасленной бумаги с огромным черным иероглифом.
Навстречу пахнул неприятный, специфический запах — где-то ку-
рили опиум.
Нам отвели клетушку, по существу огромный глиняный кан, с
трех сторон примыкавший к глинобитным стенам и едва остав-
лявший достаточно места, чтобы разуться перед ним или спустить
с него ноги. От коридора нас отделяла тоненькая деревянная пе-
регородка, верхняя часть ее оформлена в виде мелкого переплета,
оклеенного грязной белой бумагой. Постельных принадлежностей
не полагалось, но мы и рады были. Лучше лечь на собственную
шубу, чем на матрац общего пользования, и, вероятно, с насеко-
мыми.
При свете ручного фонарика мы расположились как могли.
После зимнего холода и вьюги так приятно растянуться на горя-
94
чих кирпичах кана. Как следует выспимся, а завтра с утра — в
«Сентрал отел». Кто еще из наших там остановился? Что новень-
кого расскажут товарищи?
...Мы проснулись от шороха в коридоре. Перед нашей комна-
той осторожно ходили. Слышалось приглушенное шарканье сапог
по глиняному полу. Наконец грубый стук в дверь дал понять, что
это пришли к нам. Кто-то осветил с той стороны перегородку, по
стенам заходили ломаные линии от узоров переплета, и в этом
причудливом освещении я увидела сонные испуганные физиономии
своих спутников.
В то тревожное время даже в двух шагах от караулки мы были
совершенно беззащитны. Хунхузы, агенты Чжан Цзолиня или бе-
логвардейцы— не все ли равно? Наши товарищи даже не знали,
где мы проводим ночь, а китайской полиции наша судьба была
абсолютно безразлична.
На правах переводчика я спросила по-китайски, в чем дело.
Нам ответили на чистом русском языке. «Откройте». Мы попыта-
лись узнать, кто наши ночные гости. Тот же голос с явной издев-
кой сказал: «Откройте, может, и слать уже больше не будете».
Посовещавшись тихонько, мои спутники приготовились к обо-
роне. Один направил на дверь луч ручного фонарика, другой —
дуло маузера. Мне велели отпереть и скорее встать в сторонке.
Дверь отворилась. Луч нашего фонарика скрестился с другим,
идущим навстречу.
Их было трое, совершенно незнакомых нам, уже немолодых
мужчин. Судя по мрачным физиономиям, пришли они не с доб-
ром. Однако при виде нас их лица забавно вытянулись. Минута
замешательства, и потом тот, кто угрожал нам бессонницей,— мы
узнали его по голосу — сказал с расстановкой: «Извините, произо-
шла ошибка». И вот они уже уходят, задевая за стенки закоулка,
слишком тесного для их крупных, широкоплечих фигур. Они ухо-
дят, а мы молчим и смотрим друг на друга.
Пряча маузер и укладываясь снова спать, один из моих това-
рищей сказал словно бы про себя: «Кого-то в расход выводят». До
меня тогда не сразу дошло, что к нам приходили белогвардейцы,
как видно, задумавшие расправиться с кем-то из своих, быть мо-
жет, с теми из них, кто решил вернуться на родину, в Советский
Союз.
После ночного приключения нам не терпелось скорее покинуть
«гостиницу Ляо Чжая». Бог с ней, с ее средневековой романтикой.
Рано утром старенькое такси доставило нас в «Сентрал отел». По-
года стояла ясная, точно и не было накануне пурги. В Пекине и
зимой солнца очень много.
Тяньцзиньская операция
Мы приехали в Пекин, когда бои под Тяньцзинем уже
закончились. В номерах «Сентрал отела» шли горячие дебаты. Со-
ветники переживали поражение Го Сунлина, тяжелые потери, по-
95
несенные 1-й национальной армией, и роковое запоздание победы
под Тяньцзинем, перебирали отрицательные факторы, сказав-
шиеся в ходе военных действий.
Войска 2-й и 3-й национальных армий не сумели оказать ре-
альной помощи. Наступление вела 1-я национальная армия, но ра-
бота по ее реорганизации и подготовке еще не была закончена.
На войну войска Фэн Юйсяна вышли со старыми навыками.
Сам маршал находился в то время в Калгане, и Тяньцзиньским
фронтом командовал чахарский дубань Чжан Чжицзян, не терпев-
ший советских инструкторов. Это обстоятельство, по существу, и
явилось причиной затяжного характера боев под Тяньцзинем. Не
спрашивая мнения наших советников, Чжан Чжицзян воевал по
старинке, проявляя полнейшую оперативную беспомощность. Опе-
рации не завершались, врага не преследовали, совершенно отсут-
ствовала разведка. Войска подчас двигались слоеным пирогом: пе-
редовые части национальной армии, отступающий противник, по-
том опять национальные войска. Противника никто не тревожил
«Во время операций под Тяньцзинем мы были скорее наблюда-
телями, чем советниками.— возмущались наши товарищи,— на-
блюдателями, которых терпят, но с которыми не советуются и ко-
торым никаких сведений не сообщают. Нужно самим расспраши-
вать кого придется. Едут к начальнику, скажем комбриг к ком-
диву, надо самим напрашиваться. Встречают сухо. Отношение
иногда просто издевательское: отсылают в тыл, избегают, хотят
отделаться, бросают во время боя на произвол судьбы, не обеспечи-
вают транспортом, жильем, продовольствием в походах. Уж так
охота послать его хорошенько к черту, этого старого ханжу ду-
баня Чжан Чжицзяна, а нужно терпеть, революция не велит».
Из уст в уста передавались забавные истории Рассказывали,
например, что один из комбригов хотел выпустить на противника
сто баранов, предварительно облитых керосином и подожженных.
Он доказывал, что это испытанный способ, известный в Китае еще
со времен эпохи Чжаньго22. Советники насилу его отговорили23.
Другой комбриг плакал у всех на виду, когда убили его прия-
теля, командира полка. Нам это тогда было в диковинку, но в
дальнейшем я часто слышала о подобных фактах. То же самое
рассказывали о Чжан Факуе, командире 12-й дивизии 4-го «же-
лезного» корпуса Национально-революционной армии, который
плакал, когда мимо него несли раненых солдат и офицеров после
неудачного штурма Учана осенью 1926 года. Возможно, излиш-
нюю чувствительность генералы проявляли из демагогических со-
ображений, но китайцы вообще, как правило, очень впечатли-
тельны и слезы на глазах не считаются у них признаком мало-
душия.
Все чаще заходила у нас речь о Южнокитайской группе в Кан-
тоне. Правда, на Севере наши советники начали работу на год-
полтора позднее, но было ясно, что главная причина военных не-
удач лежит не в военной, а в политической области. Кантон был
революционным центром страны, там люди шли в авангарде анти-
96
империалистической борьбы, солдаты Национально-революцион-
ной армии знали, за что воюют, их командование, хотя и неохотно,
все же разрешало вести политработу в частях. И положение со-
ветников там было совсем иное.
Переход реакции в наступление.
Фэн Юйсян уходит в отставку
Никто из нас не удивился, когда в начале января
1926 года появилось сообщение, что Фэн Юйсян уходит в отставку.
Обстановка в то время чрезвычайно осложнилась. При под-
держке империалистов в январе под лозунгом «борьбы с больше-
виками» против национальных армий и гоминьдана был создан
«Антикрасный союз» У Пэйфу и Чжан Цзолиня. Была организова-
на новая антисоветская кампания, возникшая на почве преслову-
того «конфликта на КВЖД».
Началось с того, что Чжан Цзолинь отказался платить за пе-
ревозку войск, возвращавшихся по КВЖД после подавления вос-
стания Го Сунлина. Это сопровождалось рядом провокаций и
вмешательством в административные дела дороги. Сообщение по
линии Харбин — Чанчунь было прервано, управляющий дорогой
Иванов три дня находился под арестом. На наших железнодорож-
ников обрушились репрессии. Профсоюзы были закрыты, помеще-
ния их опечатаны. Чжан Цзолинь до того обнаглел, что потребо-
вал отъезда из Китая Карахана, заявив, что в случае, если Пе-
кин будет занят мукденскими войсками, он снимет с себя ответ-
ственность за его жизнь.
Эти незаконные действия Чжан Цзолиня стали поводом для
ожесточенной травли СССР, в которую включилась вся реакцион-
ная пресса в Китае — империалистическая, белогвардейская и пра-
вая китайская. Развертывая по утрам газеты, мы заранее знали,
что встретим поджигательские статьи, иной раз прямо с призыва-
ми к войне против Советского Союза. Белогвардейцы уже готови-
лись к вторжению и держались с вызывающей наглостью, напра-
шиваясь на ссоры с нашими товарищами, где бы с ними ни встре-
чались. Был захвачен советский пароход «Олег» с грузом оружия
для армии Фэн Юйсяна.
В эту кампанию включились и крайне правые гоминьдановцы,
так называемые сишаньцы (как стали именовать всех, кто прим-
кнул к участникам правогоминьдановской сишаньской конферен-
ции в ноябре 1925 года).
В Пекинском университете они устроили антисоветскую демон-
страцию, но их попытка организовать такой же митинг окончилась
рукопашной с революционно настроенными студентами. Вообще
среди пекинского студенчества сишаньцы успеха не имели. Оно
отличалось боевым революционным духом, находилось под силь-
ным влиянием коммунистов.
Газета правых гоминьдановцев в Шанхае активно участвовала
97
в травле Советского Союза. В конце января конфликт на КВЖД
был ликвидирован к горькому сожалению наших недоброжелате-
лей, но антисоветская кампания прекратилась только в мае. Ин-
тересна смена лозунгов на страницах шанхайской газеты сишань-
цев. В период конфликта она всячески поносила СССР. Затем по-
явился лозунг «С Советским Союзом, но против коммунистов»,
потом: «Мы за русских коммунистов, но против коммунистов в Ки-
тае», и наконец «Мы не против китайских коммунистов, но про-
тив их участия в гоминьдане».
Так, под влиянием менявшейся обстановки, не желая отпуги-
вать массы, смягчали свои требования правые гоминьдановцы.
Восстание «Красных пик»
в Хэнани
В январе 1926 года произошло еще одно событие, ухуд-
шившее политическую обстановку в Китае. Я имею в виду раз-
гром восставшими «Красными пиками» 2-й и 3-й национальных
армий.
Я уже писала о трудном экономическом положении провинции
Хзнань. Разоренное население ее справедливо видело в военном
гнете одну из главных причин своего несчастья. Читатель уже зна-
ет, что 2-я и 3-я национальные армии не отличались образцовым
поведением, и наши советники, несмотря на все старания, ничего
не могли поделать. Когда вспыхнуло восстание, они были вынуж-
дены поспешно выехать из Кайфына, чтобы не попасть в плен к
разъяренным повстанцам, которые вряд ли бы поверили, что на-
ши товарищи неповинны в их бедствиях. В конце февраля 1926 го-
да хэнаньские советники уже жили в гостинице «Сентрал отел» в
Пекине. Часть дороги им пришлось пройти пешком, так как в рай-
оне Кайфына «Красные пики» разобрали железнодорожный путь.
Начальник группы Скалов с двумя-тремя советниками прибыл
кружным путем, через провинцию Шэньси, куда отступили остатки
разбитых войск национальных армий.
Тайные мистические организации крестьян типа «Красных пик»
продолжали еще оставаться грозной силой, хотя, конечно, уже не
такой, как во времена феодализма, когда под напором их восста-
ний трещали и рушились троны китайских императоров. После
разгрома ихэтуаней в 1901 году численность их резко пошла на
убыль.
В те годы, о которых идет речь, во многих провинциях Китая
еще существовали «Красные», «Желтые» и «Черные пики», «Сою-
зы большого» и «Союзы малого меча», «Общества подтянутых жи-
вотов», «Старшие братья», «Союзы голоштанников» и многие дру-
гие организации, пришедшие на смену средневековым «Союзу бе-
лого лотоса», «Триаде», «Союзу красного фонаря» и т. д. Случа-
лось, что они принимали участие в революционном движении.
В начале тридцатых годов газеты печатали удивительные сообще-
98
ния о том, как буддийские монахи, «учителя» тайных обществ, жи-
вьем сжигаемые на кострах гоминьдановцами, кричали, что они
коммунисты.
Хэнань наряду с провинцией Шаньдун издавна считалась рай-
оном наибольшего распространения тайных обществ. «Красные
пики», объединяя десятки тысяч крестьян, были самыми массо-
выми из них. Названием своим они обязаны самодельной пике с
красным лоскутом, повязанным под ее острием. «Красные пики»
возникали как отряды крестьянской самообороны. В те смутные
времена крестьяне вынуждены были сами себя защищать: банди-
ты и солдаты грабили беспощадно, а управу на них сыскать бы-
ло невозможно. Фактически же это были средневековые полурели-
гиозные союзы, где вождями были монахи, помещики, шэньши24,
эксплуатировавшие рядовых членов.
«Красные пики» не терпели солдат и еще до восстания нередко
выгоняли гарнизоны из небольших городков. Климов рассказывал
о нападении их на отряд 2-й национальной армии, стоявший к
югу от Лояна. Это было что-то вроде психической атаки: «Крас-
ные пики» сидели на неоседланных лошадях совершенно голыми,
с ног до головы вымазанные красной глиной, а на головах у них
возвышались уборы, какие можно видеть на изображениях свире-
пых стражей у входа в китайские храмы. Они глубоко верили в
магическое действие своего фантастического «костюма».
Дремучие суеверия «Красных пик» были непоколебимы. Рас-
сказывали, что, совершив предписанные заклинания, они спокой-
но подставляли грудь под выстрел, убежденные, что пуля отско-
чит. Даже смерть товарищей у них на глазах не рассеивала за-
блуждений. «Учителя» объясняли все очень просто: убитый со-
грешил, не верил в духов или совершил заклинания не по форме.
Комбат 2-й национальной армии в споре с одним таким «учите-
лем» пристрелил в упор из револьвера четырех его учеников, и все
же «учитель» спокойно встал после этого под выстрел и был убит
наповал.
Генерал Ху Цзинъи, которому Климов рассказал об этом чудо-
вищном «пари», приказал расстрелять офицера, как подрывающе-
го союз 2-й национальной армии с народом.
Недовольство крестьян войсками 2-й и 3-й национальных ар-
мий было справедливо. Все же если бы работа среди крестьян ве-
лась достаточно широко, агентам У Пэйфу не так-то легко удалось
бы использовать отряды «Красных пик» в своих целях.
Только в одном уезде Цисян, где насчитывалось тридцать ты-
сяч объединенных в крестьянские союзы «Красных пик», коммуни-
стам удалось возглавить их движение.
В других районах попытки подобного рода закончились траги-
чески. В уезде Лоян, например, где «Красные пики» были особен-
но многочисленны, из семи коммунистов, посланных туда уже в
период восстания, двое убиты, один умер в больнице, остальные
были тяжело ранены.
Восстание «Красных пик» началось в середине января в запад-
99
ной Хэнани, на границе с Шэньси, где стояли остатки войск У Пэй-
фу. Эмиссары его, разъезжая по уездам, разжигали мятеж. Не-
удачи 2-й и 3-й национальных армий на южном и восточном фрон-
тах (против У Пэйфу и Чжан Цзунчана) послужили искрой, от
которой вся Хэнань вспыхнула, как порох. Центром восстания ста-
ли уезды Синъян и Лоян.
«Красные пики» массами присоединялись к войскам У Пэйфу
и оказывали ему неоценимую помощь. Это были непревзойденные
разведчики и партизаны. Они сливались с населением и были не-
уловимы. Тылы 2-й национальной армии были дезорганизованы.
Ворота всех деревень на пути ее отступления были закрыты и сте-
ны охранялись «Красными пиками» 25.
Армия бежала на запад, в город Шэньчжоу. Немногим солда-
там удалось пробиться в Шэньси. Их выдавало произношение, и
население встречало их возгласами «смерть шэньсийцам». Так
страшно поплатились национальные армии в Хэнани за то, что
восстановили против себя крестьянские массы.
У Пэйфу легко захватил Хэнань и сразу навел свои порядки.
«В течение нескольких недель,— писал один хэнаньский миссио-
нер,— контроль над провинцией перешел из рук радикалов в руки
настоящих консерваторов». Ушли в подполье общественные орга-
низации, запрещены были выступления против империализма, за-
бастовки, митинги. Начались репрессии против масс.
У Пэйфу обещал «Красным пикам» денег, но, конечно, не сдер-
жал слова и постарался избавиться от опасных союзников. Часть
главарей получила военные титулы, но без денежного содержания,
остальные были разоружены, а особо непокорные казнены.
Разгром национальных армий в Хэнани довершил военные не-
удачи Фэн Юйсяна. Он принял решение покинуть на время Китай.
Это развязало руки его генералам, среди которых начался крен
вправо. Работа советников на Севере застопорилась, а на Юге они
были очень нужны, поэтому многие выехали в Кантон.
Мы уезжаем на Юг
Незадолго до нашего отъезда поздно вечером к нам на
пятый этаж поднялся адъютант и постоянный спутник Примако-
ва — Кузьмичев (Вэн) и предложил покататься на легковой маши-
не. Она была заказана на всю ночь для поездки в Тяньцзинь, но
Примаков почему-то не мог ею воспользоваться.
Мы поехали по безлюдным в этот час, полутемным улицам
Пекина. Шоферу было сказано ехать, куда вздумается, и он коле-
сил по широким улицам и глухим переулкам, ни о чем больше не
спрашивая. Мелькали неясные очертания зданий, деревьев, арок.
Даже хорошо знакомые места принимали в ночной темноте стран-
ный, фантастический облик. Мы ехали как в сказочном городе, и
никто не хотел прерывать молчания.
Всем было немного грустно. С Пекином, который успели полю-
бить, мы прощались, быть может, навсегда.
100
Маленький косоглазый Вэн был мрачен. Он переживал отъезд
одной из девушек переводчиц, которую любил, а она старалась ни-
чего не замечать. Так мы и ехали: ни шуток ни смеха.
«Давайте я прочту вам стихи»,— вдруг предложил Вэн.
Это было удивительно. Мы знали, что Примаков связан с ли-
тературными кругами Москвы и стихи — его конек. Но Вэн с его
скромной, непритязательной внешностью не вызывал у нас ника-
ких поэтических ассоциаций.
Он не стал читать любовных элегий. В машине зазвучали за-
мечательные стихи Н. Тихонова: «Поэма о синем пакете», «Балла-
да о гвоздях». Сейчас мне даже трудно передать, как они подейст-
вовали на нас.
В Московский институт востоковедения не раз «на смычку», как
тогда говорилось, со студентами приезжали известные поэты. В
конце 1923 года, сидя на полу перед сценой в переполненном акто-
вом зале, я слушала Есенина. Он не произвел на нас особенного
впечатления. Ребята посмеивались над его цилиндром, визиткой и
брюками в серую полоску, которые в то время действительно вы-
глядели необычно. Он читал свое знаменитое стихотворение «Все
живое особой метой», которое сам очень любил, и читал хорошо,
без модных тогда завываний, просто и горячо. И все же он нам не
понравился. Его стихи вызывали недоумение, казались мелкими по
тематике, их тонкая лирика как-то не доходила. Маяковский имел
среди наших студентов гораздо больше приверженцев.
Стихи Тихонова, которые все мы, кажется, в ту памятную ночь
слышали впервые, потрясли и очаровали нас. Я на всю жизнь оста-
лась благодарной замечательному поэту за то, что тогда пережи-
ла. Все мы перечувствовали в ту ночь, катаясь в стареньком фор-
дике по темным улицам Пекина, жажду подвига, готовность к са-
мопожертвованию, гордость за своих товарищей, грусть о погиб-
ших за наше дело, тоску по родине. В то же время стихи Тихоно-
ва действовали как-то отрезвляюще, им была чужда ложная па-
тетика и восторженность, они дышали глубоким и спокойным раз-
думьем.
Поднимаясь по лестнице на свой пятый этаж, мы повторяли:
Гвозди бы делать из этих людей,
Крепче бы не было в мире гвоздей.
В начале февраля 1926 года мы уехали на Юг.
Тяжелая обстановка
на Севере
Мне остается рассказать о военной и политической об-
становке на Севере после нашего отъезда.
Северо-Запад оказался в стороне от большой дороги револю-
ции, основные вопросы которой решались в Южном и Центральном
Китае. Туда и были обращены взоры китайской и международной
общественности. На Юге миллионные массы рабочих и крестьян
101
стремительно втягивались в революционную борьбу, а политически
отсталый Северо-Запад только начал пробуждаться. Естественно,
что и армия на Северо-Западе была совсем не та, что на Юге, и
работать там было гораздо труднее. Слава и награды достаются
победителю. Так я случилось: когда многие наши советники по
возвращении на родину были награждены орденами Красного Зна-
мени, никто из Калганской и Кайфынской групп не получил на-
град— ведь там не было одержано таких блистательных побед, как
на Юге.
А между тем неустанная кропотливая работа, которую вела в
армии Фэн Юйсяна горстка наших советников, мало заметная на
первый взгляд, имела большое революционное значение. В отсут-
ствие Фэн Юйсяна наши товарищи оказывали сдерживающее влия-
ние на капитулянтскую позицию его генералов. Трудно переоценить
и то, что было сделано ими после возвращения Фэн Юйсяна, когда
армия его перестраивалась по гоминьдановскому образцу.
Начальник штаба Калганской группы Лапин в одном из своих
докладов по приезде в Ханькоу в конце июня 1927 года отмечал,
что наши советники на Северо-Западе, работавшие по одному-два
человека в соединении, как микробы подтачивали организм реак-
ции — медленно, но верно. Он только не оказал, каких самоотвер-
женных трудов и самоотречения это им стоило.
Февраль и март 1926 года были периодом тяжелых неудач. На-
циональные армии потеряли Хэнань, Чжили (кроме столичного ок-
руга) и большую часть Жэхэ. Противник наступал одновременно с
трех сторон. Большая часть 2-й, часть 3-й и почти вся 4-я нацио-
нальные армии числились уже в рядах милитаристов. Остатки
2-й и 3-й национальных армий прорвались в провинцию Шэньси.
В апреле они были осаждены войсками дубаня провинции генера-
ла Лю Чжэньхуа (из группы У Пэйфу) в Сиане. Осада длилась
восемь месяцев. Положение войск и населения города было ужас-
ным. Каждый день умирали от голода сотни людей. Только в кон-
це ноября, уже после возвращения из СССР Фэн Юйсяна, Сиань
был освобожден частями 1-й и 5-й национальных армий.
Империалисты не упустили случая вмешаться в драку на сторо-
не своих сателлитов. В середине марта 1926 года они предъявили
командованию национальных армий ультиматум, в котором, ссыла-
ясь на заключительный протокол 1901 года, требовали свободы на-
вигации между Дагу и Тяньцзинем, то есть, по существу, добива-
лись возможности оказывать помощь Ли Цзинлиню, угрожая в
противном случае принять насильственные меры. Ультиматум выз-
вал взрыв народного негодования, который вылился в известные
«пекинские события 18 марта» — расстрел многотысячной демон-
страции у дворца президента. Командование национальных армий,
побоявшееся опереться на массы, уступило империалистам.
В 20-х числах марта национальные войска оставили Тяньцзинь.
На страницах реакционной печати продолжалась кампания про-
тив СССР, компартии Китая, национальных армий и русских со-
ветников. Чжан Цзолинь обещал миллион юаней за голову Фэн
Юйсяна.
102
К сожалению, ни в период боев в поддержку Го Сунлина, ни
после 1-я национальная армия не проявила себя как национально-
революционная сила. Достаточно вспомнить об отношении Фэн
Юйсяна к правительству Дуань Цижуя.
А между тем накал политических страстей в Пекине становил-
ся все жарче, массы все шире втягивались в революционное движе-
ние. Март 1926 года, последний месяц перед оккупацией города
войсками Чжан Цзолиня, был знаменателен в этом отношении.
В начале марта в Пекинском университете революционно настро-
енные студенты избили организаторов антисоветского митинга. Дни
памяти Сунь Ятсена, 12—14 марта, потрясли столицу. Поскольку
Сунь Ятсен был первым президентом Китайской республики, пра-
вительство не могло помешать изъявлению патриотических чувств,
но оно было устрашено масштабами, которые приняло движение,
его боевым характером. В какой-то мере эти дни подготовили и де-
монстрацию 18 марта и расправу над ее участниками.
Митинг памяти Сунь Ятсена был организован гоминьданом сов-
местно с Коммунистической партией Китая и другими обществен-
ными организациями в бывшем приемном зале императорского
дворца Тайхэдянь.
С раннего утра до позднего вечера через зал двигался непре-
рывный поток людей. Тут же выступали ораторы. Перед портретом
Сунь Ятсена лежали груды цветов, кругом — бесчисленные венки
и знамена с надписями от компартии Китая, от гоминьдана, от ки-
тайского комсомола, от профсоюзов, от гоминьдановской диплома-
тической делегации, от пекинского правительства, от частных лиц.
Перед зданием дворца шли митинги, выступавшие объясняли поло-
жение на Юге. Там же стояли столы, где шла запись в члены го-
миньдана, лежали стопки коммунистической и гоминьдановской ли-
тературы. За три дня в гоминьдан вступили три тысячи человек.
В первый день пришли официальные лица, а потом повалила
беднота. На третий день, как предполагают, мимо портрета Сунь
Ятсена прошло более полумиллиона людей. От национальных ар-
мий прибыли двести делегатов. Порядок был образцовый. Его под-
держивали члены пекинских профсоюзов и специально прибывшие
из Ханькоу отряды самообороны железнодорожников, гордые сла-
вой своей знаменитой стачки в феврале 1923 года.
Несколько дней спустя, 18 марта 1926 года, массы снова вышли
на улицы Пекина, на этот раз в знак протеста против наглого уль-
тиматума держав, о котором уже упоминалось. Демонстранты,
главным образом студенты, направились ко дворцу Дуань Цижуя,
чтобы вручить ему текст протеста. Личная охрана президента
встретила их огнем, пятьдесят человек были убиты, семьдесят ране-
ны. Нити преступления вели в японское посольство. Гнусную роль
сыграл генерал Чжан Чжицзян, накануне приславший Дуань Ци-
жую телеграмму, в которой жаловался на недисциплинированность
студентов и предлагал принять меры против непокорных.
Несмотря на запрещение митингов и демонстраций, они продол-
жались с новой силой, теперь уже как протест против расстрела
10
18 марта. В Национальном университете состоялась панихида. Бы-
ли выставлены увитые цветами фотографии убитых, их окровавлен-
ные одежды. Присутствующим раздавали листовки с призывом к
мести. Полиция принялась за свое черное дело. Общественные по-
хороны были запрещены, начались аресты.
Был отдан и приказ об аресте гоминьдановских лидеров в Пе-
кине: Гу Мынюя, Сюй Цяня и др. Им пришлось скрыться.
Началась чистка и в национальной армии. Из нее были удале-
ны все гоминьдановские политработники. В открытых письмах
«о воспитании молодежи» Чжан Чжицзян и его ближайший спод-
вижник генерал Ли Минчжун высказали ряд реакционных требо-
ваний.
В мае была опубликована декларация, где генералы 1-й нацио-
нальной армии признавали все неравноправные договоры, навязан-
ные Китаю иностранным империализмом. Тем самым армия теряла
свой национально-революционный характер. И действительно, неко-
торое время спустя она стала именоваться просто Северо-западной.
Эта декларация о неравноправных договорах не была отменена до
самого возвращения Фэн Юйсяна в Китай в сентябре 1926 года.
Потеря своего политического престижа, внутренние неурядицы,
неудачи на фронтах, нажим империалистов и готовящееся наступ-
ление чжили — мукденских войск делали позиции национальной
армии в Пекине очень шаткими. 14 апреля 1926 года начался ее от-
ход из Пекина. В город вступили войска Чжан Цзолиня.
Начался жестокий террор. Людей расстреливали без суда. По-
лиция спешила расправиться с работниками печати. Были расстре-
ляны редакторы газет «Чэнь бао» — «за сочувствие к СССР» и
«Шэхуй жибао» — за неблагоприятный отзыв о маршале У Пэйфу.
Редактор «Шицзе жибао» оказался в тюрьме.
В это время Фэн Юйсян был уже за пределами Китая. Накану-
не отъезда он беседовал с Бородиным, который проездом из Кан-
тона в СССР на отдых остановился в Пекине, и Примаковым.
На вопрос Бородина, почему Фэн Юйсян не хочет выполнить
желания китайского народа — свергнуть марионеточный режим
Дуань Цижуя и создать временное правительство до созыва нацио-
нальной конференции, маршал ответил, что не желает заниматься
политикой, а поедет учиться в СССР. «У вас учат личным приме-
ром,—демагогически заявил он,— поеду в СССР и стану прос-
тым рабочим».
В разговоре с Примаковым Фэн Юйсян выразился еще опреде-
леннее: «Я революционер лишь наполовину, иначе мне нужно бы
арестовать президента Дуань Цижуя. Я был революционером в
первом году республики26: что говорил, то немедленно и делал. За
это меня всегда били. Теперь я просто человек, ушедший в самого
себя».
В конце апреля Фэн Юйсян через Улан-Батор прибыл в Верхне-
удинск (ныне Улан-Удэ) и встретил там первомайские праздники.
Еще в Улан-Баторе в интервью для печати он заявил: «Я хочу
вступить в гоминьдан, так как поставил себе целью следовать заве-
104
там Сунь Ятсена. В СССР я думаю пробыть семь лет. Сейчас же
по приезде поступлю на завод простым рабочим, чтобы пройти в
рабочей среде основательную политическую школу, изучить полити-
ческое и экономическое положение в СССР. Перемена условий для
меня не страшна: я сын каменщика, был рабочим, а затем долго
был солдатом». По дороге в Москву Фэн Юйсян внес крупную сум-
му в фонд помощи всеобщей стачки в Англии. В Москве маршалу
устроили торжественную встречу, в которой приняли участие сту-
денты Коммунистического университета трудящихся Востока и
Университета трудящихся Китая имени Сунь Ятсена.
В беседе с сотрудником «Правды» Фэн Юйсян заявил: «Я при-
ехал, чтобы закрепить дружбу между Китаем и СССР, изучить Со-
ветское государство и строительство Красной Армии. По всему пу-
ти я видел большую стройку: ремонтируют мосты, чинят дороги,
возводят новые дома. Рад видеть в вашей молодой России образ
будущего Китая. Мне бросилось в глаза при переезде границы от-
личное состояние Красной Армии, в особенности конницы. В Верх-
неудинске, где я встретил 1 Мая, меня особенно поразила спайка
армии с народом».
Старшая дочь и сын Фэн Юйсяна поступили учиться в Универ-
ситет имени Сунь Ятсена. Первоначально маршал выразил желание
сделать сына «простым рабочим» и хотел отдать его в фабзавуч, но
это оказалось невозможным, так как он не знал русского языка.
Младших детей Фэн Юйсян намеревался отдать на воспитание в
русскую семью.
В годовщину шанхайских событий, 30 мая, маршал много вы-
ступал в Москве. На одном из митингов он подчеркнул: «Единст-
венная задача национальных армий — оказывать всемерную по-
мощь народному движению в Китае. Теперь национальные армии
действуют совместно с гоминьдановской армией и цели их едины».
Фэн Юйсян пробыл в СССР всего несколько месяцев. Обстанов-
ка в Китае потребовала его возвращения. Жена и дети остались
в Советском Союзе.
Все лето Фэн Юйсян прожил на даче под Москвой в очень
скромной обстановке. Перед отъездом он принял представителя
«Правды» и долго беседовал с ним. Он сказал, что 1-й националь-
ной армии было очень трудно бороться с объединенными войсками
Чжан Цзолиня и У Пэйфу, потому что 2-я и 3-я национальные ар-
мии фактически перестали существовать. И все же она полгода
продолжала сражаться. Секрет силы 1-й национальной армии в
том, что она связана с массами и борется за народное дело. Наци-
ональная армия в союзе с Национально-революционной армией —
это большая военная сила.
Бои под Нанькоу
Как же 1-я национальная армия сражалась эти полгода
в отсутствие Фэн Юйсяна? Оставив Пекин, она обосновалась за
горным проходом Нанькоу, в шестидесяти километрах к северо-за-
105
паду от города. Положение ее было чрезвычайно трудным. Она за-
нимала малонаселенные и экономически слабые области Внутрен-
ней Монголии и Северо-Западного Китая. Материальная база ее
сузилась, а начавшиеся военные действия требовали дополнитель-
ных средств. Под Нанькоу войска У Пэйфу и Чжан Цзолиня безу-
спешно пытались прорвать сильно укрепленные позиции националь-
ной армии. Гул канонады был слышен даже в Пекине. Одновре-
менно развернулись бои на Западе, в северной Шаньси, вдоль же-
лезнодорожной линии Пекин — Баотоу, где войска национальной
армии дрались за проходы в Великой китайской стене.
В августе обстановка еще более ухудшилась. К «Антикрасному
союзу» У Пэйфу и Чжан Цзолиня присоединился дубань Шаньси
генерал Янь Сишань. Началось наступление мукденцев со стороны
Жэхэ. Калганская группа войск 1-й национальной армии и войска
под Нанькоу оказались под угрозой. Нерешительность командова-
ния, трения и разногласия между генералами привели к тому, что
14 августа национальная армия оставила Нанькоу, а затем и Кал-
ган, начав отход на Суйюань.
Оставление нанькоуских позиций, которые считались неприступ-
ными, вызвало всякие догадки и комментарии. Говорили, что оно
явилось результатом соглашения с Чжан Цзолинем, с которым у
Чжан Чжицзяна всегда были хорошие личные отношения.
По приглашению Чжан Цзолиня, который всячески старался
раздуть значение победы под Нанькоу, иностранные эксперты по-
сетили оставленные 1-й национальной армией позиции и были пора-
жены их оборудованием. Там были сооружены три линии траншей
по последнему слову техники; через проволочные заграждения пер-
вой линии был пропущен электрический ток. Система укреплений
шла на двадцать километров вдоль подступов к перевалу.
Первая линия укреплений была сдана без боя. Получив сведе-
ния, что позиции будут оставлены, генералы, не дожидаясь прика-
за, начали поспешно отступать, «чтобы не остаться позади всех».
Мукденцы воспользовались этим.
Не обошлось и без шпионажа. Советником у Чжан Чжицзяна
состоял японец, лицо привилегированное, ни в чем не знавшее за-
прета, а духовником — американский миссионер, по существу не-
гласно присутствовавший при беседах дубаня с нашими товарища-
ми, поскольку жил он в соседней комнате и знал китайский язык.
Незадолго перед тем советники обнаружили в окрестностях Кал-
гана две нелегальные американские рации.
В те времена военных тайн в Китае не существовало. Сведения
о передвижении и потерях воинских частей печатались во всех га-
зетах. Стало известно, что 150-тысячная 1-я национальная армия
лишилась более половины своего состава. Растерянность генера-
лов, падение дисциплины привели к тому, что отступление из Нань-
коу превратилось в паническое бегство. Один из наших советников
рассказывал: «Нанькоуская группа потеряла всю свою материаль-
ную часть Чжан Чжицзян просто смотался и под охраной маузе-
ристов уехал в Суйюань. Армия не имела плана отхода, соверша-
106
ла его поодиночке, пешком, на захваченных у крестьян ослах, му-
лах, лошадях, на поездах, как у нас во времена мешочников или во
времена демобилизации старой армии. Машинистов заставляли вес-
ти поезда на красный свет. Было два случая крушений, погиб один
бронепоезд. Армия отходила без офицерского состава, заня-
того своими делами. Солдаты грабили население, питались за его
счет».
Из Калгана отошли в организованном порядке, но в дальней-
шем и в Калганской группе войск началась паника. Вот что рас-
сказал один из наших товарищей, видевший это отступление: «От-
ход за Фэнчжэнь — Пиндицюань во второй половине августа
1926 года производил страшное впечатление. По дороге и десяти-
километровой полосе вдоль нее — сплошной поток бегущих. Гра-
беж народа беззастенчивый. Беспричинные выстрелы. Солдаты до-
стают животных и едут куда глаза глядят. Часть солдат и офице-
ров едет в сторону противника. Северо-западная армия перестала
существовать, развалилась в несколько дней. То же с частями 2-й
и 3-й национальных армий. Переводчик Васильев спас старуху, ко-
торую избивали солдаты, требуя муки. Сын ее бежал, четырнадца-
тилетнюю внучку изнасиловали. Все в доме было обобрано. Кре-
стьяне вооружались и нападали на солдат».
Был совершен налет на конюшню советников. Солдаты и офи-
церы, пытавшиеся захватить лошадей, входили, видимо, в Северо-
западную армию. При нападении был ранен генерал Иванов-Ри-
нов. Его переводчик Косачев умер от раны в живот. Получил ране-
ние и конюх-китаец. Советников, по существу, бросили на произвол
судьбы. Машину для раненых и умирающего Косачева дали толь-
ко тогда, когда начальник штаба Калганской группы Лапин твердо
поставил этот вопрос перед Чжан Чжицзяном. От советника Мари-
но пришло сообщение, что он идет пешком.
Отступление
на Северо-Запад
В это тяжелое время наши советники вели жизнь, пол-
ную лишений и опасностей, но зато получили долгожданную воз-
можность непосредственно общаться с населением и солдатами. Их
поразило, что в некоторых деревнях, встречавшихся на пути от-
ступления, ничего не слышали о Сунь Ятсене, гоминьдане, рево-
люции в России. Оказалось, что даже многие офицеры абсолютно
невежественны. Один из них, например, заявил, что гоминьдан —
это армия, которой после смерти Сунь Ятсена командует его же-
на. Эта армия воюет «со всякими злодеями» где-то в Юньнани. Со-
ветников принимали за миссионеров.
Некоторые наши товарищи вели записи. Частично сохранился
чрезвычайно интересный дневник Корнеева. Читая его, удивляешь-
ся, каким терпеливым, глубоким, разносторонним исследователем
был Корнеев. Его заметки вместе с материалами других советни-
107
ков могли бы лечь в основу интереснейшей книги. Но в те годы об
этом не позаботились, теперь же большинство записей безвозврат-
но утрачено, а сами авторы, за редким исключением, давно уже
ушли от нас навсегда.
Вместе с армией шли советники через глухие районы глубинно-
го Китая. Казалось, там не ступала нога иностранца. И все же они
встречали миссионеров всех национальностей: американцев, гол-
ландцев, испанцев, итальянцев, французов. Успехи их миссионер-
ской деятельности были ничтожны — одна-две обращенные семьи
в год. Но это их ничуть не огорчало: их главной целью было от-
нюдь не обращение язычников.
Здания миссий, обнесенные стенами, напоминали крепости, и в
то же время это было нечто вроде помещичьих усадеб с сажеными
рощами, многочисленными службами. Миссионеры имели много
земли, сдавали ее в аренду в первую очередь христианам, улавли-
вая таким образом души на приманку совсем не духовного
свойства.
Кое-где советники наблюдали своеобразную крестьянскую заба-
стовку. Доведенные до крайности, жители деревни являлись в
уездное управление и сдавали начальнику свои сельскохозяйствен-
ные орудия. Такие поступки со стороны населения, обязанного пла-
тить налоги и содержать власть, расценивались как бунт. Началь-
ник уезда вызывал войска и отдавал приказ стрелять по «мятеж-
никам».
С горечью писали советники, что, в то время как на Юге об-
служивание Национально-революционной армии считалось патри-
отическим долгом и кули шли на это добровольно, в Северо-запад-
ной армии их вербовали насильно и без всякого вознаграждения,
иной раз даже пищи не давали, хотя носильщики и бурлаки рабо-
тали подчас с опасностью для жизни, особенно в ущельях верхне-
го течения Хуанхэ, где много порогов и водопадов. Все, кто мог,
старались убежать. Так изменилась вместе со своим названием 1-я
национальная армия.
Оказавшись в глухих, далеких от железнодорожного сообщения
северо-западных районах, наши товарищи чувствовали себя отре-
занными от мира. Их связь между собой была затруднена, письма
из дому шли месяцами. Даже пекинские газеты приходили через
несколько недель, а на информацию местной прессы невозможно
было положиться, в ней печаталась невероятная чушь. Так в апре-
ле 1927 года, после шанхайского переворота Чан Кайши, сианьская
газета писала, что Чан Кайши расстрелял жену Бородина, девят-
надцать русских советников и сорок три левых гоминьдановца.
Впрочем, тогда и в центральной китайской прессе печатали много
глупостей.
Советники были поставлены в тяжелые условия: плохо пита-
лись, ходили обтрепанными, были лишены медицинской помощи.
Им постоянно грозила опасность нападения туфеев, похищавших
людей с целью получения выкупа и жестоко мучивших своих плен-
ников. В самой армии сложилась нездоровая обстановка. После от-
108
ступления из-под Нанькоу Северо-западная армия попала в невы-
годное положение. Она оказалась в бедном районе, а 2-я и 3-я на-
циональные армии, находясь в более плодородной и густонаселен-
ной провинции Шэньси, делиться с нею продовольствием не захо-
тели. Отсутствие централизованной власти делало невозможным
рациональную эксплуатацию местных средств. Генералы ссорились
между собой.
5-я национальная армия
До сих пор читатель знал только 1-ю, 2-ю и 3-ю нацио-
нальные армии и 4-ю национальную армию Го Сунлина. Однако
в марте 1926 года в группировку Фэн Юйсяна вошла еще 5-я на-
циональная армия под командованием хэнаньского генерала Фан
Чжэнъу. Главным советником у него был Корнеев.
Генерал Фан Чжэнъу был гоминьдановцем и служил прежде в
войсках южнокитайского правительства. Но осенью 1924 года, во
время второго Северного похода, он самовольно вышел из подчи-
нения Сунь Ятсена и отправился к себе в Хэнань.
Я слышала много любопытного об этом «гоминьдановце», дезер-
тировавшем со своим войском в самый разгар боев. Здесь я хочу
рассказать, как выглядели его армия и он сам по описанию Кор-
неева.
Корнеев отметил у Фан Чжэнъу стремление решать все самому,
недоверие к инициативе подчиненных, неумение привязать их к се-
бе, деспотизм. Воевали в 5-й армии по старинке: брали противника
на испуг. Бывало, какой-нибудь командир полка откроет беспри-
цельную стрельбу и доволен — дескать, теперь противник не поле-
зет: знает, что у меня есть.
При отступлении армия Фан Чжэнъу тоже оказалась в очень
тяжелом положении. Не получая средств, он вынужден был «кор-
миться» на месте, хотя в ряде районов противник уже собрал нало-
ги за пять-шесть лет вперед. Занятые города и деревни он облагал
высокой контрибуцией, например с маленького городка Гуши по-
требовал десять тысяч юаней серебром. Весь вечер начальник уез-
да с криком и бранью собирал эту сумму и фактически собрал две-
надцать тысяч юаней (а быть может, и больше, кто его знает).
Официальными поборами дело не ограничивалось. Советники
были свидетелями настоящих грабежей и насилий над мирным на-
селением. Корнеев видел, как солдаты 5-й национальной армии,
обирали жителей одной деревни, пустив в ход оружие. На его гла-
зах отчаявшийся крестьянин с малолетним сыном бросился в ко-
лодезь.
По требованию советников командование 5-й национальной ар-
мии жестоко карало виновных. Однако меры, которыми Фан
Чжэнъу пытался насадить воинскую дисциплину, коробили не толь-
ко советников, но и его подчиненных. Так, за кражу гражданского
платья одному командиру отрубили уши. Это вызвало ропот в ар-
109
мии. Говорили, что уж лучше бы расстрелять. Был случай, когда
командующий при всех ударил своего комбрига.
Корнеев рассказывал, как тяжело на него подействовал суд над
ротным командиром, который оскорбил председателя трибунала,
разбиравшего вопрос об уводе лошадей у населения солдатами из
его роты. Командир рабски упал на колени, ему связали руки и в
таком виде подвергли допросу. Приготовили орудия наказания:
палку и длинную иглу с флажком и надписью на нем «наказание».
Палкой долго били по ладоням, иглу вонзали в наружные хрящи
уха.
Склоки между генералами в 5-й национальной армии были по-
стоянным явлением, по любому пустяку дело могло дойти до столк-
новения. Спор из-за здания ямыня27 в уездном городе Вэйнань
(один командир наклеил бумажку, дескать, занято, а другой при-
шел и занял) вылился в вооруженный конфликт. На глазах у со-
ветника огромные китайские сабли моментально вылетели из но-
жен.
Фан Чжэнъу пользовался репутацией либерального генерала-го-
миньдановца. Он старался сохранить декорум демократии, только
понимал ее по-своему. Вот несколько примеров. Заняв город Ин-
сян в провинции Шэньси, Фан Чжэнъу лично составил проект ор-
ганизации городского исполнительного комитета по гоминьданов-
скому образцу. Управление было возложено на комитет из пяти
человек, но все это были люди богатые, беднота в расчет не при-
нималась. В городе Гуши он не захотел иметь выборного началь-
ника уезда, опасаясь, что тот не будет собирать налоги.
К советникам Фан Чжэнъу относился лучше, чем другие гене-
ралы, за исключением Фэн Юйсяна, но очень боялся политработы.
Поэтому и велась она у него из рук вон плохо. Вот примеры: вер-
нувшись в Китай, Фэн Юйсян по инициативе советников принял ре-
шение развернуть политическую работу в армии и среди населения,
чтобы прежде всего разъяснить, чем было вызвано отступление из-
под Нанькоу, которое так тяжело легло на плечи народа. Предпо-
лагалось указать, что главной причиной была неясность политиче-
ской линии национальных армий в тот период, и как результат —
отсутствие поддержки масс. Хотели разъяснить необходимость пе-
рестройки армии, организации масс, вступления в гоминьдан. Од-
нако характерно, что эта пропагандистская кампания в 5-й армии
свелась к упрекам, что «народ не помогает».
Вторая годовщина со дня смерти Сунь Ятсена (12 марта 1927 го-
да), широко отмечавшаяся по всему Китаю, в 5-й национальной ар-
мии прошла очень вяло. Лишь в штабном клубе собрались делега-
ты от частей, среди них ни одного солдата. С докладом о Сунь
Ятсене и его учении выступил Корнеев.
А вот как, по рассказам Корнеева, происходило присоединение
к войскам Фан Чжэнъу так называемых диких генералов, не вхо-
дивших ни в одну из группировок:
«Полк генерала Ма Лаоцзю, стоявший в городах Гуши и Сяо-
инчжэнь, не захотел больше воевать. Начались переговоры. Согла-
110
сились присоединиться к нам, открыли ворота, но никого к себе
не впустили. Потом пришел сам генерал Ма и сдался. Оружие им
было сохранено. Фан Чжэнъу вступил в город и произнес перед
солдатами речь. Нам, советникам, пришлось стоять в толпе только
что сдавшихся солдат — восемьсот человек, все вооружены винтов-
ками и гранатами — без малейших мер предосторожности. Маузе-
ристы с ручными пулеметами, охрана Фан Чжэнъу, проследовали
за ним и влезли в середину. В речи Фан Чжэнъу не было ни слова
о национальной революции, империализме, гоминьдане, подчинении
национальному правительству».
Таков был Фан Чжэнъу, «генерал из Кантона».
Возвращение Фэн Юйсяна.
Новый курс
Фэн Юйсян вернулся в Китай в тяжелое для своей ар-
мии время. Войска Северо-западной армии еще продолжали беспо-
рядочно отступать. Главная их масса скопилась в районе Баотоу —
Суйюань.
С приездом Фэн Юйсяна обстановка сразу переменилась. Он
вернулся как представитель гоминьдана на Северо-Западе, коман-
дующий Северо-западной группой Национально-революционной ар-
мии, член гоминьдановского правительства. Так он и представился
высшему командному составу в Уюане, куда прибыл из Улан-Бато-
ра. Фэн Юйсян призвал соратников под знамена гоминьдана, рас-
сказал об успехах в Советском Союзе, провозгласил «новый курс».
Армия вновь приобретала утраченную в его отсутствие политиче-
скую ориентировку.
Вместе с Фэн Юйсяном прибыла возвращавшаяся из Германии
через Москву большая группа китайских коммунистов.
В начале октября маршал приехал в Баотоу, где ему устроили
торжественную встречу. Вдоль дороги шпалерами стояли сорок ты-
сяч солдат. Тут же находились многочисленные делегации от обще-
ственных организаций. Воодушевление было всеобщим.
В Баотоу сразу же началась кипучая деятельность. Коммуни-
сты, гоминьдановцы, профсоюзные работники, студенты — все
включились в нее. Солдатам и офицерам читали доклады об осо-
бенностях китайской революции, о задачах гоминьдана, о между-
народном положении, о союзе гоминьдана с Коммунистической
партией Китая. Началась усиленная работа по организации масс.
Сам Фэн Юйсян выступал на бесчисленных митингах перед сол-
датами и гражданским населением. Он восторженно отзывался о
том, что увидел в Советском Союзе. Его солдаты носили на рука-
вах гоминьдановские повязки. По всей территории на восток от
Суйюаня развевались красные гоминьдановские флаги вместо
прежних пятицветных.
Октябрьский пленум ЦИК гоминьдана прислал Фэн Юйсяну
приветственную телеграмму.
Проблему гоминьданизации армии Фэн Юйсян решил просто:
111
издал приказ о поголовном вступлении в гоминьдан, и через два-
три месяца у него было сорок тысяч «гоминьдановцев». Из генера-
лов лишь Чжан Чжицзян не подал заявления о вступлении в го-
миньдан. Этот старый ханжа обратился к Фэн Юйсяну с петицией
«сохранить в армии прежний христианский режим».
Телесные наказания были отменены. Войска на приветствия ко-
мандного состава отвечали: «Служим революции!». Солдат начали
учить трем принципам Сунь Ятсена. Они плохо в них разбирались,
но зубрили усердно, как прежде христианские молитвы.
Для советников настал самый ответственный период их пребы-
вания в армии Фэн Юйсяна. Главной задачей стала пропаганда
безусловного подчинения национальному правительству. Началь-
ник штаба Калганской группы Лапин разработал план политрабо-
ты в национальных армиях, внес предложение созвать армейские
конференции гоминьдановцев и сочувствующих.
Широкое распространение получила армейская самодеятель-
ность. В условиях почти поголовной неграмотности солдат этот ме-
тод агитации и пропаганды играл особенно важную роль. Артистов
долго искать не пришлось. Китайцы вообще большие театралы, и
ни одно народное празднество не обходится без представлений.
Войска выстраивали в виде большого квадрата, посередине возво-
дили помост, и представление начиналось. Женские роли исполня-
лись мужчинами. Пьесы шли всякие — и бытовые и политические.
На сцене империалист в цилиндре, потрясая тростью, угрожал ра-
бочему и крестьянину. Им на помощь приходил молодой гоминьда-
новец со знаменем. Помещик забирал за долги всю семью крестья-
нина, «женщины» очень похоже голосили, вызывая общее сочувст-
вие зрителей. Приходила Национально-революционная армия, и
помещик бежал, подбирая полы халата. Ставились также пьесы
излюбленного в Китае жанра — пантомимы.
Шла спешная реорганизация армии, советники работали само-
отверженно, и очень скоро у Фэн Юйсяна была стотысячная Объ-
единенная национальная армия (семь корпусов), которая смогла
наконец прийти на выручку Сианю (о чем говорилось выше).
Наши товарищи рассказывали, какую страшную картину они
там застали: развалины, запустение, тишина, везде трупы умер-
ших от голода, смрад. Город огромный, но словно вымерший, жите-
ли изможденные, еле ходят. Солдаты тоже бледные и худые, зато
богатеи и высший командный состав гарнизона — как ни в чем не
бывало. Последние два месяца осады те, кто остался жив, пита-
лись жмыхами маслобойного завода, иначе вымерло бы все насе-
ление. Собак и кошек уже давно съели.
По инициативе советников в Сиане были проведены субботни-
ки, в которых наряду с солдатами участвовали генералы. Маршал
лично взял совок, лопату и метлу, таскал на носилках камни и на-
воз, хоронил умерших. Сохранились фотоснимки, на которых запе-
чатлен Фэн Юйсян с огромной метлой.
Империалистическая пресса, пораженная чудом превращения,
казалось бы, совершенно разложившихся войск снова в сильную,
112
боеспособную армию, много писала о личном авторитете маршала,
его организаторских способностях. Фэн Юйсян действительно был
талантливым военачальником, имевшим огромное влияние на своих
солдат. Однако чудесное превращение его армии зависело прежде
всего от той политической позиции, которую он занял по приезде.
Нельзя забывать, в какой важный исторический момент это было
сделано. Гоминьдановские войска, под знамя которых встал Фэн
Юйсян, одерживали в Центральном Китае одну победу за другой.
К началу сентября была освобождена вся провинция Хунань, осаж-
ден Учан, под стенами которого были разбиты наголову войска ис-
конного врага Фэн Юйсяна, маршала У Пэйфу. А главное — на
стороне Национально-революционной армии были симпатии всех
прогрессивных сил Китая. С ее победами связывалась надежда на
освобождение от иностранного империализма и раскрепощение от
пережитков феодальных отношений. Понятно воодушевление армии
Фэн Юйсяна, вставшей в ряды национально-революционных войск.
Фэн Юйсян вел себя как левый гоминьдановец, посылал теле-
граммы об организации крестьянских союзов, призывал бороться
за повышение заработной платы рабочим, опубликовал манифест,
где выдвигалось требование национальной независимости Китая,
гарантировалась свобода слова и печати. Несколько позже маршал
издал приказ о невзимании войсками денег с населения и о не-
вмешательстве армии в гражданские дела. В городе Чанъу, на гра-
нице Шэньси и Ганьсу, он казнил трех командиров из 3-й нацио-
нальной армии, зверства которых вызвали восстание «Красных
пик».
Далеко не везде новые веяния принимались всерьез. Начавшая-
ся работа по организации крестьянских союзов срывалась властя-
ми на местах. Известен, например, такой факт: в начале января
1927 года начальник уезда в Сиане выпорол крестьян, посмевших
выступить на крестьянском съезде. Он же вымогал с населения на-
логи. Находившийся в это время в городе Чжан Чжицзян и не по-
думал вмешаться. Фан Чжэнъу, считавшийся наиболее левым сре-
ди генералов, саботировал приказы Фэн Юйсяна об организации
крестьянских союзов, находя их опасными, запрещал всякие дис-
куссии на политические темы и преспокойно продолжал собирать
налоги. Да иначе он и не мог поступить, так как денег по-прежне-
му ниоткуда не получал.
При Фэн Юйсяне находились представители ЦИК гоминьда-
на — генералы Ли Лецзюнь и Юй Южэнь.
Несмотря на все успехи, армии Фэн Юйсяна пришлось еще раз
пережить позор неорганизованного отступления. Готовясь к похо-
ду в Центральный Китай на соединение с Национально-революци-
онной армией, командование ослабило внимание к северо-восточно-
му флангу. Воспользовавшись этим, Янь Сишань нанес Фэн Юй-
сяну серьезный удар. В декабре 1926 — январе 1927 года пришлось
отступить от Баотоу и Уюаня.
Повторилось то же, что было под Нанькоу, только в меньшем
масштабе. Старший комсостав уехал вперед, обоз был предостав-
113
лен самому себе. Дисциплина снова была забыта. Солдаты сбра-
сывали с лошадей и верблюдов вьюки и садились сами. Обочины
дороги были завалены ящиками с боеприпасами, санитарными ма-
териалами и пр. Автомашины бросали из-за отсутствия бензина,
иногда в них впрягали лошадей. Между солдатами возникали дра-
ки, вплоть до стрельбы. Пришлось разоружить даже крупные
соединения: 2-й корпус и 4-ю бригаду.
Войска двигались по лёссовой равнине, пыль непрерывной ды-
мовой завесой стояла на несколько километров, люди через полча-
са становились буквально неузнаваемыми. В такой пыли даже мо-
торы не могли работать.
Опять переформирование, реорганизация, и к марту 1927 года
армия Фэн Юйсяна была готова выступить в поход против войск
Чжан Цзолиня и У Пэйфу, на этот раз в провинции Хэнань, где
Фэн Юйсян должен был соединиться с войсками южнокитайского
правительства, которое к тому времени переехало в Ухань, и при-
нять участие в Северном походе. Во избежание повторений о роли
Фэн Юйсяна в этом походе будет рассказано в другом месте.
Осенью 1927 года китайская революция потерпела временное
поражение. С конца июня 1927 года на Северо-Западе начался по-
ход против коммунистов и левых гоминьдановцев. Были переизбра-
ны северо-западное бюро гоминьдана, провинциальные комитеты в
Шэньси, Ганьсу и Хэнани. Везде победили правые. Появился при-
каз о карах коммунистам в случае закрытых или тайных собра-
ний. Над коммунистической газетой в Сиане была установлена
строгая цензура, редактору пришлось бежать, так как ему грозил
арест. Под страхом расстрела были запрещены самочинные вы-
ступления крестьян против помещиков и шэньши, крестьянские
союзы распущены.
Все же я хочу подчеркнуть, что на территории, подвластной Фэн
Юйсяну, никогда не было такого страшного белого террора, как во
всех других провинциях Китая. Он увольнял и высылал коммуни-
стов, даже арестовывал их, но никогда не предавал смерти. Он не
задержал М. М. Бородина, проезжавшего по пути в Советский Со-
юз через его зону в августе 1927 года, хотя получил об этом при-
каз из Уханя, которому подчинялся. Фэн Юйсян явно избегал окон-
чательного разрыва с коммунистической партией и Советским Сою-
зом.
Летом 1927 года в провинции Шэньси, самой передовой в рево-
люционном отношении на Северо-Западе, уже приходили в дви-
жение тяжелые резервы революции — крестьянские массы. Но Фэн
Юйсян не мог решиться на поддержку аграрной революции.
В конце 1927 года Калганская группа наших советников пре-
кратила свое существование.
Глава четвертая
НА РАБОТУ В КАНТОН
На пути в Шанхай.
Нечаевцы
В начале февраля 1926 года я вместе с еще двумя пе-
реводчиками— А. П. Рогачевым и В. М. Мельниковым — выехала
из Пекина в Кантон.
До Тяньцзиня всего несколько часов езды по железной дороге,
вагоны были бесплацкартные, переполненные. За окнами потяну-
лась унылая в это время года картина: желтая лёссовая равнина,
такие же желтые глинобитные фанзы. Все же впечатление она про-
изводила более живое, чем в районе Калгана, и прежде всего по-
тому, что людей тут было гораздо больше. Мы ехали по Северо-
китайской низменности, очень густо населенной.
На станциях — толпы мужчин и женщин, одетых в ватные курт-
ки и штаны из хлопчатобумажной ткани, цвет которой бесконечно
варьируется от темно-синего до светло-голубого в зависимости от
стажа носки. Под окнами вагонов ходят продавцы съестного: пред-
лагают пампушки, домашнюю птицу, сваренную с красным перцем,
отчего она становится совершенно оранжевой, засахаренные фрук-
ты на палочках. У стен сидят на корточках старики и старухи с
трубками в руках. Трубки с крохотными чашечками на конце рас-
считаны всего на одну-две затяжки, после чего снова нужно доста-
вать кисет.
Поражает выражение спокойного достоинства на лицах куриль-
щиков. Старость в Китае знает, что она имеет право на почтитель-
ное к ней отношение. Даже у самого последнего старика-нищего,
несмотря на его рубище, в манере держаться есть что-то особен-
ное, какая-то торжественная печать незаслуженного несчастья.
Прибыв в Тяньцзинь и заняв в гостинице номер, мы не сразу
заметили, что в городе творится что-то неладное. К нам в окно на
третий этаж стали доноситься выкрики, какое-то пение. Выглянув
на улицу, мы поняли, в чем дело. Там бесновались белогвардейцы,
торжествуя по поводу начавшегося наступления Чжан Цзолиня.
Пьяные, в чжанцзолиневской военной форме, они шествовали груп-
пами по нескольку человек, выкрикивая угрозы и ругательства по
115
адресу Советского Союза. «На фонари большевиков!» — вопил
кто-то.
Перепуганный коридорный пришел сообщить, что в настоящую
минуту нам лучше не выходить. Спутники мои выглядели озабочен-
ными. Я знала, что их беспокоит прежде всего то, что с ними жен-
щина. Мельников даже сказал: «Не будь тебя, мы бы в случае чего
по крышам удрали». Поздно вечером удалось связаться с консуль-
ством. Нам обещали достать билеты на пароход в Далянь, чтобы
не привлекать внимания.
В час дня мы уже были в небольшой каюте, на которую рас-
четливая администрация продавала три билета, считая небольшой
диванчик третьей койкой. Питаться решили не выходя из каюты.
Ехать недалеко, можно потерпеть.
В Далянь прибыли ночью. Дождь и ветер, мокрые пакгаузы,
грязная, неуютная пристань. Мы пробыли там около суток, но так
и не осмотрели города — нам было не до того. Только двадцать
лет спустя, я вернулась в эти края и вспомнила наш беглый ви-
зит, взглянув на знакомый фасад гостиницы «Ямато».
В памяти остались только большая столовая гостиницы, где
официантками работали молоденькие японочки в национальных ко-
стюмах. Все они хотя и с сильным акцентом, но довольно хорошо
говорили по-русски. Ведь Далянь имел многочисленное русское на-
селение еще до того, как на него нахлынула волна белоэмигрантов.
После поражения Японии в 1945 г. в этой же гостинице наши воен-
нослужащие слушали, как молоденькие японочки, уже в европей-
ских платьях и без всякого акцента, пели русские песни вроде фок-
строта «Дядя Ваня, хороший и пригожий».
Нам не терпелось скорее покинуть город, где белогвардейцы то-
же радовались победам Чжан Цзолиня. Поэтому мы не стали
ждать, пока достанут билеты получше, и не колеблясь согласились
плыть в трюме японского судна, которое шло в Шанхай.
Поздно вечером началась погрузка. Трюм японских судов хо-
рошо приспособлен для перевозок пассажиров. Он весь разбит на
клетки метров шесть-семь в квадрате, окруженные низеньким барь-
ером. Пол устлан чистыми циновками. Получается довольно уютно.
Японцы целыми семьями располагаются в этих ячейках. Но в тот
раз японцев в трюме мы встретили мало. Большая часть его была
свободна, лишь кое-где расположились группы женщин, говорив-
ших пo-pycски. Это были белоэмигрантки, направлявшиеся через
Шанхай в Болгарию.
Мы уже было расположились спать, как вдруг, минут за пять
до отплытия, над головой у нас застучали десятки ног, зазвучал
многоголосый гомон, и в трюм ввалилась толпа мужчин, одетых
кто во что, с узлами и чемоданами. Несколько человек постарше в
офицерской форме царской армии отдавали приказания на русском
языке. Все было ясно. Белогвардейцы.
Держались они непринужденно. Быстро заняли места, разло-
жили вещи. Кроме начальства, ребята все были молодые, безусые.
Один своей внешностью сильно напомнил мне оставленного в Моск-
116
ве братишку, такого же примерно возраста. Даже сердце заныло.
Хотелось сказать: «Чему смеетесь, чего обрадовались? Ведь об-
манули вас, на убой везут». Так оно потом и оказалось. Это было
пополнение, которое везли из Харбина в Циндао соратники Нечае-
ва. Год спустя нечаевцев бросили против войск, участвовавших в
Северном походе в Хэнани, и китайские солдаты, всегда с нена-
вистью и презрением относившиеся к служившим у Чжан Цзунча-
на белогвардейцам, как к наемникам без чести и совести, безжа-
лостно с ними расправлялись. В плен почти не брали, а если бра-
ли, то жестоко издевались. Акимов рассказывал, что к нему однаж-
ды доставили человек десять пленных из отряда Нечаева,— их ве-
ли за проволоку продетую сквозь уши.
Мельников, родом харбинец, первым почувствовал, что ему нуж-
но уходить. Он ничего не сказал мне об этом, и я не сразу замети-
ла его отсутствие. Потом пришла очередь Рогачева. Я осталась
одна. Спать уже не хотелось, я принялась рассматривать новых
попутчиков.
Что толкнуло их завербоваться: безработица, жажда приклю-
чений, ненависть к революционному движению, которую старатель-
но прививали бесчисленные белоэмигрантские организации? Видно
было, что едут они охотно, что антисоветские речи начальников им
по душе. И все же...
Вот в одной из клеток вспыхнул скандал. Взметнулся тонкий
юношеский голос: «Ты, офицерская образина...» И тотчас гул го-
лосов покрыл и мальчишеский выкрик и грубую брань, раздав-
шуюся в ответ.
К женщинам, сидевшим в соседней клетке, подсел пожилой
офицер. У него были длинные висячие усы и толстая апоплексиче-
ская шея. Видимо, их знакомый.
— Что случилось? — спросили его.
— Мальчишка, дрянь. Оскорбил офицера,— задыхаясь от воз-
мущения, басил военный.— Куда это годится? Дисциплина — пер-
вое дело. Нет, за такие дела — только за борт.
— Что вы, как это можно! — жеманясь говорили женщины,
польщенные, что им доверяют такие важные соображения.
— Да, обязательно за борт,— петушился военный, но я видела,
что говорится это лишь для того, чтобы покрасоваться перед да-
мами.
— Вот, например, мы...— продолжал он, вытерев мокрую лыси-
ну,— вы знаете, мы находимся на содержании у ее величества им-
ператрицы Марии Федоровны, У нее капитал — десять миллиардов!
Это вам известно? Ну и вот, видите, как мы живем? Вот теперь
едем. Разве плохо? Приедем в Циндао, захотим — зайдем в ресто-
ран. Все это мы можем...
Застарелая нужда и безнадежность слышались в его желании
убедить собеседниц, да и себя самого в том, что живется ему со-
всем неплохо. Такие речи звучали особенно комично в трюме, пред-
назначенном для пассажиров последнего сорта.
Он встал и направился опять к своим подопечным. А женщины
117
засуетились, зашептались, развернули узел, вытащили какую-то
тряпку, протянули ее в виде ширмы, началось переодевание. Когда
тряпку опустили, оказалось, что самая молодая сменила темное
платье на белое из какой-то дешевой материи, очень дурно сшитое.
Оно сильно уродовало ее и вообще выглядело нелепо в это время
года, но на жалком, измученном лице появилось счастливое выра-
жение.
Я начала беспокоиться, видя, как долго длится отсутствие моих
спутников. Немного погодя я нашла обоих в рубке второго класса.
Спускаться вниз они не собирались, у них на это были веские осно-
вания. «Меня убьют ночью,— говорил Мельников.— И в воду бро-
сят. Из тех, что сидят в трюме, меня многие знают. Мы, комсо-
мольцы, сколько раз с ними дрались. Я им сколько раз по морде
заезжал». А к Рогачеву ни с того, ни с сего стал присматриваться
один из офицеров. Он был вдребезги пьян, и ему все казалось, что
за ним шпионят. Поэтому он заявил Рогачеву: «Если ты еще раз
мне на глаза попадешься, я тебя выкину за борт».
Тяжелая была ночь. Перепились все: и начальство и новобран-
цы. Наступил такой же пьяный, сумбурный день. Кто спал, кто
орал песни, было несколько драк. Толстый офицер в гостях у со-
седок снова повторял: «За борт, за борт». Но теперь, кажется, уже
и они не верили, что он решится на такую крайнюю меру. Воздух
был спертый, душный, пропитанный запахом винного перегара и
человеческого пота. К вечеру я уснула, а когда проснулась, трюм
был пуст, машина не работала. Рядом со мной спали мои спутни-
ки. Мы были в Циндао.
Этот город, расположенный в юго-восточной части провинции
Шаньдун, был известен как курорт с чудесным пляжем и один из
центров японской текстильной промышленности в Китае. Именно
здесь вспыхнула забастовка на японских текстильных фабриках,
которая перекинулась в Шанхай и послужила началом «движения
30 мая».
Циндао был завален дешевыми японскими товарами. Китайская
экономика не в силах была конкурировать. Японцы привозили да-
же фрукты. Мои товарищи сходили на пристань и принесли не-
большой квадратный ящик. Там оказались японские мандарины —
неважного качества, но очень дешевые. В Китае, стране самого ис-
кусного и широко распространенного садоводства, продавались
фрукты, привезенные из-за рубежа: апельсины — из Канады, ман-
дарины и яблоки — из Японии.
В Циндао мы перешли во второй класс. Моими спутницами по
каюте оказались две русские эмигрантки. Одна из них бойко тре-
щала по-английски: она работала продавщицей в большом англий-
ском магазине в Шанхае. Другая, очень молоденькая, жившая в
Циндао, знала по-английски всего несколько слов, хотя только что
вышла замуж за англичанина, морского офицера. Им не удалось до-
стать отдельной каюты, и они ехали врозь, поэтому он был у нас
очень частым гостем. Интересно было наблюдать их, когда они бы-
ли вместе. Смотрят друг на друга и молчат, она только воркует
118
этак нежно: «Ро-о». Оказывается, у него такое уменьшительное
имя.
После мне рассказывали, что наплыв русских беженцев потряс
семейные основы в иностранных сеттльментах в Китае. Некоторые
разводились, чтобы жениться на русских. Кое-кто из эмигранток
сделал головокружительную карьеру. Но таких были единицы.
Большая часть женщин из эмигранток опустилась на самое дно.
Работа певичкой или официанткой в баре среди пьяной, многопле-
менной публики — еще не самое плохое, на что они могли рассчи-
тывать. Публичные дома росли как поганые грибы, и основной кон-
тингент там составляли русские. Еще в Пекине мне показывали
многоэтажные здания удивительно однообразной архитектуры, сте-
ны их были сверху донизу густо усеяны небольшими окнами с па-
русиновым тентом над каждым. Это было одно из самых крупных
увеселительных заведений, где предприниматели наживали беше-
ные деньги. Некоторые женщины имели семьи. И порой, когда
женщину вызывали в отдельный кабинет, муж — музыкант или
официант — должен был обслуживать веселую компанию.
Международный сеттльмент
В Шанхае на пристани мы не сразу смогли договорить-
ся с возницей, сидевшим на козлах,— пекинский диалект оказался
тут непригоден. Наше затруднение заметил прохожий англичанин,
и тут же подошел, предложив свою помощь. Когда мы, вежливо
поблагодарив, отказались, он вдруг сказал, что белые люди в этом
проклятущем Китае должны помогать друг другу, а все кэбмены
здесь жулики и им не нужно давать много денег. Самое большее
можно ему дать... и он назвал очень низкую сумму.
Когда мы уезжали из Пекина, нам кто-то в шутку сказал, что
в Шанхае мы не заблудимся, русский язык там пользуется всеми
правами гражданства, только с ятем, фитой и твердым знаком.
Действительно, международный квартал Шанхая изобиловал
белоэмигрантами. По официальным сведениям, из тридцати тысяч
населявших его иностранцев больше половины составляли русские,
не имевшие никакого подданства. Белогвардейцы щеголяли в цар-
ской форме. Многие лавки имели вывески на русском языке и дей-
ствительно с ятем и твердым знаком.
Читатель легко себе представит наше изумление, когда на од-
ной из главных улиц международного сеттльмента мы лицом к
лицу столкнулись с огромным рыжебородым казаком с лампасами,
погонами и царскими медалями во всю грудь, должно быть за ка-
кое-нибудь «усмирение». В дальнейшем мы уже не изумлялись и,
встретив как-то царского генерала во всей форме, даже не огля-
нулись.
По неопытности мы остановились в «Палас отел» на Нанкин-
ской улице, который считался аристократом среди своих собратьев
ввиду почтенного возраста. Он был очень дорог, несмотря на не-
119
приглядный вид, старомодное оборудование, темные, неуютные
комнаты.
Те из нас, кто жил в «Сентрал отел», были уже знакомы с осо-
бенностями местной английской кухни. Утром нас ожидал гранди-
озный завтрак: обязательно жидкая овсяная каша, бифштекс, яич-
ница из двух яиц, кофе или чай с бутербродами, фрукты. Обед и
ужин были бы обыкновенными, с нашей точки зрения, если бы не
состояли из десятка блюд, но всего по глоточку.
Мы провели в Шанхае около недели в ожидании русского паро-
хода. Английские суда ввиду антианглийского бойкота в Кантон не
ходили, а плыть в Гонконг не имело смысла, да нам бы туда и
билетов не продали. Пароходы других наций ходили в Кантон ред-
ко и нерегулярно.
В первый же день мы зашли в наше консульство, к знакомым
студентам-переводчикам.
Большинство иностранных консульств размещалось на улице
Хуанпу, по берегу реки того же названия. Рядом с японским кон-
сульством, напротив отеля «Асторхауз», стояло четырехэтажное
здание внушительной архитектуры, отстроенное царским консулом
к концу первой мировой войны и совсем новеньким доставшееся
нам. Окна первого этажа были забраны массивными железными
решетками. Эта мера предосторожности пошла нам на пользу.
Шанхайская белогвардейщина неоднократно совершала нападение
на здание, пользуясь невмешательством английской полиции. Со-
трудникам консульства и членам их семей приходилось самим от-
биваться.
Товарищи китаисты обещали познакомить нас с шанхайской мо-
лодежью из белоэмигрантов, которые получили советские паспор-
та и даже стали членами комсомола. Мы действительно встрети-
лись с ними. Одну из этих девушек я потом видела в большом
шанхайском универмаге, где она работала продавщицей.
Много смеху вызвал рассказ о злоключениях одного из наших
студентов, которому никак не давался английский язык. Однажды
он был очень счастлив, увидев в кино чрезвычайно демократиче-
скую, с его точки зрения, надпись: «Но смокинг». Он понял ее как
запрет появляться там в смокингах, тогда как это было всего лишь
запрещение курить. В другой раз ему пришлось давать объясне-
ния полисмену, так как он потребовал в кафе свое любимое моро-
женое «американская девушка», но забыл при этом употребить
слово «мороженое», и его поняли в буквальном смысле.
В консульстве нам посоветовали переехать в меблированные
комнаты русского эмигранта Тарасова на Беблингвелл род. Кроме
наших товарищей, там никто не останавливался. Этот факт был
хорошо известен сыщикам, и на противоположной стороне улицы
постоянно дежурил кто-нибудь из белоэмигрантов.
Шанхай выглядел совсем не так, как теперь, он насчитывал все-
го полтора миллиона жителей. Китайская часть города была не-
благоустроенна, утопала в грязи и вообще поражала своим конт-
растом по сравнению с иностранным сеттльментом. Но и тогда
120
шанхайский порт считался одним из самых больших в мире. Его
огромный рейд принимал ежедневно до ста океанских судов. Он
был разбит на нумерованные квадраты, без чего разыскать нуж-
ный вам пароход оказалось бы делом неимоверной трудности. На
километры тянулись пристани и пакгаузы.
Выйдя из консульства, мы пошли по набережной, перешли же-
лезный мост через речку Сучжоу и вышли к скверику. Немудря-
щий был этот скверик и по размеру и по жалкому своему виду, но
и он, оказывается, был слишком хорош для китайцев. На ограде мы
прочли надпись: «Только для иностранцев», а рядом другую: «Со-
бак не вводить». Хорошенькое сопоставление!
В этом районе были сосредоточены самые монументальные зда-
ния города, здания банков и предприятий, названия которых неот-
делимы от истории закабаления Китая иностранным капиталом.
Это было что-то вроде шанхайского Сити.
Многоэтажные громады, облицованные мрамором различных
цветов, сверкающие стеклом и до блеска начищенной медью, кич-
ливо соперничали в роскоши и с угрюмой надменностью демонст-
рировали силу и власть заокеанских метрополий на китайской зем-
ле. Узкие улицы между ними были глубоки и темны, как колодцы.
Отсюда начиналась главная улица международного сеттльмен-
та — Нанкинская, где чаще всего происходили массовые демон-
страции и где 30 мая 1925 г. английский империализм совершил
преступление, вызвавшее столько важных политических событий в
Китае.
Мы долго бродили по городу, попали на Фуцзяньскую улицу с
ее увеселительными заведениями. На панели двумя рядами стояли
девушки в непомерно широких штанах и коротких куртках из доро-
гой, очень плотной узорчатой парчи светлых тонов. Головы не по-
крыты, прически девичьи — челка и коса, плотно замотанная цвет-
ной шелковой ниткой у затылка и на конце. Все они молоды, но
сильно накрашены, позади каждой пожилая ама 1. Это были певич-
ки низшего разряда. Те, что рангом повыше, сидели дома и явля-
лись только по вызову (имелись специальные газеты с их адреса-
ми). Они тоже никуда не выходили без пожилой компаньонки.
Обычно это была не женщина для услуг, а хозяйка, которая жесто-
ко эксплуатировала девушку. Из любопытства мы зашли в китай-
ский ресторанчик и, выбрав в газете одно из вычурных имен, что-то
вроде Лунной орхидеи, сказали официанту, что хотим послушать
пение этой девушки. Она скоро приехала, маленькая и застенчи-
вая, со своей неразлучной старухой. Нарумянена она была, как
оперная героиня: широкая розовая полоса лежала на скулах и ве-
ках, подбородок и лоб набелены, В руках у нее был струнный ин-
струмент, и она очень мило спела тоненьким слабым голоском не-
сколько народных песен и популярных оперных арий. Мы разгово-
рились. Увы, хрупкая певичка занималась не только музыкой, ей
приходилось принимать гостей.
Несколько дней спустя мы открыли целый русский город в
Шанхае — улицу Авеню Жоффр на французской концессии. Ото-
121
всюду там неслись звуки русской речи: из магазинов, из окон до-
мов. Прохожие громко говорили по-русски, а на панели, непечатно
ругаясь, лежали пьяные, как в былое время в России. Здесь обо-
сновались белоэмигранты.
В этой части города часто шли фильмы на «русскую» тематику.
Мы захотели посмотреть картину «От белого орла к красному зна-
мени», инсценировку популярного среди эмигрантов романа генера-
ла Краснова того же названия. Однако нас постигла неудача. Пе-
ред фильмом администрация решила показать киножурнал. Когда
на дрянном экране среди черных полос «дождя» старой киноплен-
ки появился Николай II, в зале началось что-то неописуемое. Зри-
тели вопили, стучали ногами, аплодировали. Кто-то потребовал,
чтобы оркестр играл царский гимн. Дирижер колебался. Тогда из
общего шума послышался молодой, срывающийся голос: «Почему
не играете? Что вам, жалко?» Публика уже начинала подниматься,
и если бы мы не встали при звуках гимна, нас наверняка избили
бы. Мы поспешили оставить зал.
Этому мальчишке, который просил сыграть царский гимн, было,
судя по голосу, лет шестнадцать-семнадцать, не больше. В его
жадном стремлении услышать родной гимн — другого он не знал,
его ребенком вывезли за границу,— звучала страстная тоска по ро-
дине, трагедия молодой души, задыхающейся на чужбине. И все
же он был самый ожесточенный враг своей родины. Молодой, об-
манутый, воодушевленный ложно понятым чувством патриотизма,
он бы с восторгом завербовался, чтобы убивать русских людей,
жечь наши города и деревни. Такие шли на любую антисоветскую
работу: шпионаж, диверсию, провокацию.
Вот еще картинка на ту же тему. Однажды на Нанкинской ули-
це мы вдруг услышали русскую народную песню. Хор крепких
мужских голосов ладно и весело выводил: «Взвейтесь, соколы, ор-
лами, полно горе горевать». Это шла навербованная из русских бе-
лоэмигрантов рота английской полиции международного сеттль-
мента. Рослые, стройные ребята, с типично русскими лицами в чу-
жой, непривычной форме цвета хаки. Как обидно было замечать в
них черты нашего русского характера, что-то удалое, размаши-
стое. Как оскорбительно было знать, что их завербовали империа-
листы для самой грязной и подлой работы: арестовывать и изби-
вать китайских революционеров, разгонять рабочие собрания, рас-
стреливать демонстрации, заниматься политическим сыском.
Дальше на Юг
Из Шанхая в Кантон мы плыли на небольшом совторг-
флотском пароходе «Монгугай», совершавшем регулярные рейсы
Владивосток — Кантон2. В дальнейшем он туда не раз еще захо-
дил и команда его всегда нас навещала. Пароходик пропах копче-
ной рыбой. Каюта нам досталась маленькая, тесная, на шесть
мест. Сильная качка и удушливый запах рыбы испортили всю пре-
лесть путешествия.
122
Мы были не единственными людьми, направлявшимися в Юж-
нокитайскую группу. В пути мы познакомились с авиамехаником
Кобяковым, советником авиации Угером (Реми), женами советни-
ков Горева (Никитина) и Ремизюка (Вери). Из них только Угер,
возвращавшийся из командировки, был «старожилом», остальные,
как и мы, никогда прежде не бывали в Кантоне.
Жена Горева ехала с маленьким сыном. Она была коротко, по-
мужски, острижена, в ее голосе и манерах чувствовалось что-то не-
женское, грубовато-решительное. Из разговоров с окружающими
мы узнали, что Лиза Горева — человек замечательный. В револю-
цию она совсем девочкой надела красноармейскую шинель и не
снимала ее до конца гражданской войны. Непосильные для ее по-
ла и возраста условия подорвали здоровье. Она часто хворала.
По пути наш пароход зашел в фуцзяньский порт Сямынь. Мы
сошли на берег и посетили советское консульство. Стоял период
дождей, и Сямынь, живописный уголок в солнечную погоду, пока-
зался нам мрачным и сырым. Мокрые банановые деревья печально
шумели огромными разорванными листьями. Настроение у консуль-
ских работников было унылое, под стать погоде.
В районе Шаньтоу (Сватоу) мы пересекли тропик.
Глава пятая
НА РЕВОЛЮЦИОННОМ ЮГЕ
Сунь Ятсен
и русские советника
Пока наш «Монгугай» ныряет в высоких, покрытых мут-
ной пеной волнах Южно-Китайского моря, где в это время года
всегда стоит ветреная, пасмурная погода, можно не торопясь, спо-
койно рассказать о том, какая обстановка ожидала нас в Кантоне.
Это тем более необходимо, что попали мы туда в весьма критиче-
ский момент, накануне известных событий 20 марта 1926 года —
первой попытки Чан Кайши произвести контрреволюционный пере-
ворот. На нас, новичков, еще не вошедших в курс местных дел, эти
события произвели ошеломляющее впечатление. Суровые меры
против коммунистов и членов стачкома, чистка в армии, пятичасо-
вой арест, наложенный Чан Кайши на учреждения и жилые дома
наших советников,— все говорило о том, что и в Кантоне реакция
тоже поднимает голову. Но начнем по порядку.
За какие-нибудь две-три недели до нашего приезда советский
пароход «Память Ленина» 1 увез прямым рейсом в Тяньцзинь Ми-
хаила Марковича Бородина. Высокий политический советник го-
миньдановского правительства и ЦИК гоминьдана после двух с
половиной лет работы в Кантоне направлялся на отдых в СССР.
По дороге в Москву Бородин хотел встретиться с маршалом Фэн
Юйсяном. Читатель уже знает, что встреча состоялась, но резуль-
татов не дала. Фэн Юйсян сложил оружие, отказался продолжать
борьбу.
Бородин вряд ли уехал, если бы знал, какие события произой-
дут в его отсутствие. Но обстановка на юге Китая к началу 1926 го-
да стабилизировалась, позиции революции окрепли. На II конгрес-
се гоминьдана, состоявшемся в первой половине января, левые го-
миньдановцы и коммунисты одержали большую победу.
Целую неделю широко отмечались в Гуандуне ленинские дни,
так называемые дни трех «Л», поскольку в это время отмечалась
также память немецких революционеров Карла Либкнехта и Розы
Люксембург. Бородин выступал на многочисленных митингах, и
его, советника правительства и представителя единственной дру-
жественной страны, горячо приветствовали бесчисленные толпы
людей.
124
Имя Бородина прочно вошло в историю китайского революцион-
ного движения. В те годы оно было хорошо известно по обе сто-
роны фронта разгоревшейся в Китае борьбы. Враги китайской ре-
волюции нередко именно ему приписывали решающую роль в тех
событиях, которые происходили тогда на Юге.
Но как попал в Китай Бородин, какова его роль на самом де-
ле? Тут нужно вернуться несколько назад.
Сунь Ятсен, с лета 1917 года возглавлявший южнокитайское
правительство в Кантоне, сумел оценить великое значение нашего
Октября. Известны его изречения, что «Октябрьская революция в
России — это рождение великой надежды человечества» и что «от-
ныне победит только та революция, которая пойдет по пути, ука-
занному Россией». Летом 1918 года, вскоре после того как пекин-
ское правительство под давлением империалистов прервало пере-
говоры и отказалось признать новую власть в России, Сунь Ятсен
прислал Ленину телеграмму, в которой приветствовал его и выра-
жал надежду на сотрудничество революционных партий Советской
России и Китая.
Однако положение Сунь Ятсена в южнокитайском правитель-
стве было еще неустойчиво. Под давлением реакционных сил ему
пришлось уйти со своего поста и уехать в Шанхай, где он пробыл
до конца 1920 года. В августе 1921 года, отвечая на письмо народ-
ного комиссара иностранных дел Г. В. Чичерина, Сунь Ятсен со-
общил, что хотел бы вступить в личный контакт с советскими
людьми. Он пожелал также установить связь с представителями
международного коммунистического движения. В декабре 1921 го-
да, во время первого Северного похода, он принимал в своей став-
ке в городе Гуйлинь сотрудника Коминтерна, голландского комму-
ниста Маринга, а некоторое время спустя, уже в Кантоне,— пред-
ставителя Коммунистического Интернационала молодежи и Даль-
невосточного бюро Коминтерна С. А. Далина2.
Между тем переговоры пекинского правительства с Советской
Россией были возобновлены. В 1922 году в Пекин приехал новый
советский полпред А. А. Иоффе.
В январе 1923 года Сунь Ятсен, вновь изгнанный из Кантона
агентом английского империализма генералом Чэнь Цзюнмином,
встречался в Шанхае с товарищем Иоффе. Их последняя встреча
завершилась совместным заявлением от 26 января 1923 года. Два
дня спустя Сунь Ятсен отправил своего ближайшего помощника,
уже известного читателю Ляо Чжункая, в японский курортный го-
род Атами, куда уехал на некоторое время Иоффе после того, как
пекинское правительство вновь отказалось признать Советскую
Россию. Ляо Чжункаю было поручено вести с ним переговоры о
конкретных мерах помощи китайской революции со стороны перво-
го в мире социалистического государства.
Одновременно Сунь Ятсен установил контакт с китайскими ком-
мунистами. В августе 1922 года он встретился в Шанхае с секрета-
рем Северного бюро компартии Ли Дачжао, которого сопровожда-
ли Линь Боцюй (Линь Цзухань) и Цюй Цюбо. К этому времени
125
Сунь Ятсен уже принял решение о реорганизации гоминьдана и со-
трудничестве с КПК. Месяц спустя состоялась конференция по во-
просам реорганизации, на которой присутствовали не только го-
миньдановцы, но и представители компартии (всего пятьдесят три
человека). Сун Цинлин рассказывала, что участников было так
много, что на квартире Сунь Ятсена они не поместились и конфе-
ренцию пришлось провести в саду.
Место, где происходили эти встречи, небольшой домик на быв-
шей французской концессии в Шанхае теперь превращен в музей
имени Сунь Ятсена. Он был подарен Сунь Ятсену его почитателя-
ми, китайскими эмигрантами, в 1919 году в один из очень трудных
моментов его скитальческой, полной опасностей жизни.
Таким образом, к осени 1922 года Сунь Ятсен уже принял но-
вый политический курс союза с китайскими коммунистами, союза с
Советской Россией и опоры на революционные массы.
1923 год был отмечен в Китае многими важными событиями.
В феврале на Пекин-Ханькоуской железной дороге произошла зна-
менитая стачка железнодорожников. В мае в ответ на наглый
ультиматум империалистов в связи с нападением бандитов на голу-
бой экспресс (поезд-люкс, курсировавший между Тяньцзинем и
Пукоу) по всей стране поднялась волна антиимпериалистического
движения. III съезд КПК, состоявшийся летом 1923 года в Канто-
не, принял решение о вступлении китайских коммунистов в гоминь-
дан при условии сохранения идейной и организационной самостоя-
тельности. Эти события все более утверждали Сунь Ятсена в его
решимости как можно скорее приступить к широкому осуществле-
нию нового политического курса.
Еще в феврале 1923 года он отправил в Москву делегацию с
наказом просить Советское правительство откомандировать в Кан-
тон советских работников военного и гражданского ведомств для
помощи гоминьдану3. В ответ на эту просьбу в качестве главного
политического советника в Кантон был направлен активный комин-
терновец М. М. Бородин.
Мне довелось больше года работать под его руководством в Ки-
тае. Потом я встречалась с ним в Москве.
У Бородина была благородная внешность старого большевика-
подпольщика, все невольно проникались к нему уважением. На со-
беседника он смотрел спокойно, в упор, с интересом, чуть улыбаясь
из под нависающих усов, какие носили русские рабочие в дорево-
люционное время. Лицо его подкупало прямотой и искренностью
выражения. Держался он уверенно, с большим достоинством. В те
годы Бородину уже было за сорок, но выглядел он моложе. Он
был высокого роста, носил китель и брюки навыпуск, говорил гул-
ким, густым басом, который очень шел к его большой, уже слегка
отяжелевшей фигуре. Двигался Михаил Маркович легко и бодро,
несколько откинувшись назад. У него были черные, уже начавшие
редеть волосы, которые он зачесывал на косой пробор.
Бородин (Грузенберг) родился в 1884 году в бывшей Витебской
губернии, в бедной еврейской семье, но детство и ранняя юность его
прошли в нынешней Латвии. Ранняя политическая зрелость —
удел передовой молодежи накануне и во время больших револю-
ционных потрясений. В самом начале девятисотых годов Боро-
дин уже работал в латышских социал-демократических круж-
ках, а в 1903 году, девятнадцатилетним юношей, он окончательно
определил свою партийную позицию — примкнул к большевикам.
Началась трудная жизнь революционера-подпольщика: работа на
нелегальном положении, явки, полицейская слежка, эмиграция.
В 1904 году Бородин жил в Швейцарии. После событий 9 янва-
ря большевистская организация в Женеве поручила ему доставить
в Россию директивы Ленина. Почти весь 1905 год, когда рижский
пролетариат активно участвовал в революции, и в начале 1906 года
Бородин работал в Рижском комитете РСДРП. В качестве делега-
та рижской организации он присутствовал на Таммерфорсской кон-
ференции (декабрь 1905 года) и на Стокгольмском объединитель-
ном съезде (апрель — май 1906 года). В протоколах съезда Боро-
дин именуется Ванюшиным. Его партийная кличка — Кирилл.
В 1906 году Михаил Маркович эмигрировал в Лондон, где вел
активную работу среди русских эмигрантов. С того времени он стал
называться тем именем, под которым мы его знали — Бородин.
В 1907 году он выехал в США.
Впоследствии он рассказывал, что передовая американская об-
щественность сочувствовала русской революции 1905 года, хорошо
относилась к нашим политэмигрантам, помогала им через специ-
ально созданные «Союзы друзей русской свободы».
Бородин жил в крупных промышленных центрах — Бостоне и
Чикаго, а также в их окрестностях, работал на фабриках и на фер-
мах, учился в вечерних школах, принимал участие в работе со-
циалистической партии Америки среди русских политэмигрантов.
Вместе с другими товарищами издавал журнал «Американский ра-
бочий».
На одном из собраний русских политэмигрантов Бородин встре-
тил молоденькую девушку из литовского города Вильно. Вскоре
они поженились, появились дети.
В июле 1918 года Бородин приезжает в голодную, опустевшую
Москву, где чекисты с ног сбились, раскрывая все новые и новые
заговоры. Враги пытались обезглавить революцию. 30 августа был
ранен Ленин.
22 августа в «Правде» было опубликовано известное «Письмо к
американским рабочим». Оно начиналось так:
«Товарищи! Один русский большевик, участвовавший в рево-
люции 1905 года и затем много лет проведший в вашей стране,
предложил мне взять на себя доставку моего письма к вам»4.
Русским большевиком, о котором говорит здесь Ленин, был Бо-
родин.
В Америке рабочие почти ничего не знали об Октябрьской рево-
люции и Советской власти в России, лживая пропаганда буржуаз-
ной печати извращала события. Было крайне важно, чтобы до них
дошел голос Ленина.
127
Это было нелегкое поручение. Бородина в США знали и дер-
жали под подозрением. Из предосторожности Бородин был вынуж-
ден еще в Европе передать драгоценное письмо другому русскому
большевику, тоже долгое время жившему в Америке, П. И. Слето-
ву (Травину), кочегару американского лайнера, который и доста-
вил его по адресу. Письмо было широко использовано американ-
скими товарищами во главе с Джоном Ридом.
Бородин был очень скромным человеком и никогда не подчерки-
вал, что работал с Лениным. Лишь однажды, желая помочь мне в
переводах с китайского, Михаил Маркович рассказал, как по зада-
нию Ленина переводил одну из его работ. Если не ошибаюсь, это
была брошюра «Детская болезнь „левизны" в коммунизме».
«Когда я приступил к переводу ленинской брошюры,— говорил
Бородин,— мне очень хотелось перевести ленинский текст слово
в слово, и, конечно, при грубом дословном переводе у меня ничего
не получалось. По-английски это звучало тяжеловесно и даже ма-
ло понятно. Я мучился, старался и все без толку. Ленин несколько
раз спрашивал, как идет моя работа, и наконец удивился: «В чем
же дело, товарищ Кирилл, ведь английский язык вы знаете, по-
чему же такая задержка?» Я объяснил Ленину свои затруднения.
Ленин засмеялся. «Это совсем не нужно,— сказал он.— Вы на-
прасно стараетесь. Переводите какими хотите словами, только бы
подлинный смысл был ясен и понятен всем».
Участник I конгресса Коммунистического Интернационала, Бо-
родин с 1919 года разъезжал с поручениями Коминтерна по мно-
гим странам, одно время принимал участие в редактировании жур-
нала «Коммунистический Интернационал» на английском языке.
В 1922 году он был арестован в Англии и полгода провел в ка-
торжной тюрьме, где не раз подвергался жестокому обращению.
В 1923 году началась новая полоса в жизни Бородина — его
работа в Китае.
Намечалось, что вместе с Бородиным в качестве его помощника
поедет А. Я. Климов, о котором я уже писала как о политическом
советнике при 2-й национальной армии генерала Ху Цзинъи.
Бородин в ту пору жил в общежитии Коминтерна, гостинице
«Люкс» на Тверской, нынешней улице Горького. Когда Климов
к нему явился, он обратился к нему с просьбой указать книги по
Китаю на русском и английском языках. Климов собрал всю имев-
шуюся у него специальную литературу и отдал ее Бородину. Одна-
ко Климову не пришлось ехать в Китай. Он получил назначение во
Владивосток.
Отъезд Бородина из Москвы состоялся приблизительно в июле
1923 года, а уже в сентябре в столицу прибыла вторая делегация
из Кантона, на этот раз с задачей ознакомиться с военным делом
в Советской России. Делегацию возглавлял Чан Кайши, который
считался тогда левым гоминьдановцем, сторонником нового поли-
тического курса Сунь Ятсена. Он довольно долго пробыл в Москве.
Путешествие Бородина затянулось. По пути он заезжал в Мук-
ден, где встречался с маршалом Чжан Цзолинем, обсуждая с ним
128
еще не урегулированный вопрос о Китайско-Восточной железной
дороге. Его остановка в Пекине была более длительной. В ту пору
там вел успешно завершившиеся весной следующего года перегово-
ры об установлении дипломатических отношений с Китаем
Лев Михайлович Карахан, о котором я писала еще в первых
главах.
Бородину было о чем поговорить с Караханом, в их предстоя-
щей деятельности было много общего. С разных сторон, разными
путями шли они к одной великой цели — полпред Советской стра-
ны, внешняя политика которой диктовалась соображениями между-
народной пролетарской солидарности, и старый русский больше-
вик, приехавший в Китай по призыву революционного правитель-
ства и приказу своей партии. Свободный и независимый Китай,
вечная дружба между революционным Китаем и Советской Рос-
сией— вот о чем они думали, в чем видели смысл своей работы.
С первой же встречи между ними установились дружеские от-
ношения.
В начале октября 1923 года Бородин прибыл, наконец, в Кан-
тон, где Сунь Ятсен очень сердечно его принял. Началась актив-
ная подготовка к реализации планов Сунь Ятсена. В ноябре в Кан-
тоне открылась чрезвычайная конференция гоминьдана, на которой
присутствовали и представители компартии. Бородин был назначен
политическим советником Временного исполнительного комитета
гоминьдана. На конференции был окончательно сформулирован но-
вый политический курс Сунь Ятсена — союз с коммунистами, союз
с Советской Россией, поддержка рабоче-крестьянского движения,
Было решено, что I конгресс гоминьдана соберется 20 января
1924 года.
Бородин не раз говорил, что в те годы гоминьдан даже нельзя
было назвать политической партией. Со всех точек зрения — поли-
тической, организационной и теоретической — это было что-то
очень расплывчатое и неопределенное. У него не было четкой по-
литической программы, гоминьдановцем мог назвать себя чуть не
всякий. Не было ни устава партии, ни членских взносов, ни член-
ских билетов. Учета не существовало, и никто не знал точно, сколь-
ко членов в гоминьдане. Можно было годами числиться в партии
и не нести по отношению к ней никаких обязанностей. Средства на
партийную работу Сунь Ятсен собирал и в Китае и за рубежом в
виде пожертвований.
Рабочих и крестьян в гоминьдане тогда почти не было. В него
входили мелкобуржуазные элементы, представители национальной
буржуазии, крупные помещики и генералы-милитаристы. Ни о ка-
ком единстве тут, конечно, не могло быть и речи. Гоминьдан по-
стоянно раздирали внутренние противоречия, переходившие в во-
оруженные столкновения, восстания реакционных генералов.
И все же гоминьдану горячо симпатизировали все прогрессив-
ные элементы китайского общества — в том числе и национальная
буржуазия, поддерживавшая тогда революцию,— видевшие в нем
партию, борющуюся против империализма и милитаризма, за на-
129
циональное освобождение страны. Имя Сунь Ятсена пользовалось
колоссальной популярностью.
Это была большая сила, которую нельзя было не использовать
в революционных целях, и поэтому Коммунистическая партия Ки-
тая по рекомендации Коминтерна решила вступить в гоминьдан.
В январе 1924 года на I съезде гоминьдана союз с КПК был офор-
млен организационно. Девять коммунистов, в том числе Ли Да-
чжао, Цюй Цюбо, Тань Пиншань, Линь Цзухань и другие, были
избраны членами и кандидатами в члены ЦИК гоминьдана.
Конгресс принял программу и устав партии, разработанные при
участии китайских коммунистов и Бородина. В основу дальнейшей
гоминьдановской политики были положены три принципа Сунь Ят-
сена в их новом толковании5.
Конгресс подтвердил назначение Бородина главным политиче-
ским советником ЦИК гоминьдана и южнокитайского правитель-
ства, принял решение пригласить военных советников из СССР и
строить вооруженные силы по типу Красной Армии. Была избрана
комиссия в составе шести человек во главе с Ляо Чжункаем для
организации Военно-политической академии на острове Вампу.
В адрес конгресса поступила поздравительная телеграмма от Ко-
минтерна. Сунь Ятсен получил приветствие от Карахана.
Во время одного из заседаний пришло сообщение о смерти Ле-
нина. Сунь Ятсен прервал прения и произнес речь, в которой на-
звал Ленина великим организатором революционных побед, гени-
ем революции, и заявил, что, хотя Ленин и умер, дух его живет.
После него выступил Бородин с докладом о жизни и деятельности
Ленина. Был объявлен трехдневный траур, флаги были приспуще-
ны и конгресс не работал.
К Бородину Сунь Ятсен относился с большим уважением. Их
связывала не только работа, но и личная дружба. Сунь Ятсен не
раз заявлял, что пригласил Бородина, чтобы учиться у русских ре-
волюционеров, имеющих большой опыт партийной работы, и наде-
ется, что все члены гоминьдана последуют его примеру.
Южнокитайская группа наших военных советников образова-
лась в январе 1924 года. Первыми из них прибыли В. Поляк,
Я. Герман, Н. Терешатов, А. Черепанов. Работа была в разгаре,
когда в июле произошло трагическое событие: в реке Восточной
возле города Шилун погиб при исполнении служебных обязанно-
стей начальник группы Павел Андреевич Павлов, всего за два ме-
сяца перед тем прибывший в Кантон.
Павлов был выдающимся советским военачальником, во время
гражданской войны командовал корпусами на Украине и в Средней
Азии, был награжден двумя орденами Красного Знамени, бухар-
ской Золотой звездой первой степени и почетным золотым оружи-
ем. Его преждевременная смерть явилась большой потерей для
наших вооруженных сил. За короткое время он многое сделал для
организации революционной армии гоминьдана, и его успели оце-
нить. Сунь Ятсен устроил торжественные похороны Павлова и сам
выступил с речью, в которой отдал дань его способностям и заслу-
130
гам. В дальнейшем прах Павлова был перевезен в Москву и похо-
ронен на Ваганьковском кладбище.
На смену П. А. Павлову в октябре прибыл В. К. Блюхер, носив-
ший в Китае, как я уже писала, фамилию Галин. Его сопровожда-
ла большая группа советников, в том числе Т. А. Бесчастнов,
Е. А. Яковлев, Г. И. Гилев, Ф. Г. Мацейлик, В. П. Рогачев. Не-
сколько раньше приехали М. Чубарева (Сахновская), Д. Угер (Ре-
ми), П. И. Смирнов. В течение следующих двух лет группа про-
должала пополняться, в частности, в начале 1926 года советниками
из Калгана и Кайфына. Когда мы приехали в Кантон, там было
около сорока советников.
Вначале многие генералы весьма неохотно принимали назначен-
ных к ним наших товарищей, видимо, опасаясь распространения
«красной заразы», пресловутой «чихуа». Советники делали все, что-
бы доказать свою полезность. Терешатов с большим юмором рас-
сказывал, что военный авторитет завоевал на турнике: «Прихожу
как-то на учебный плац и вижу: не выходит у солдат с физзаряд-
кой, не так их учат. Думаю, дай покажу, как делается у нас. Снял
пиджак и показал. Даже „солнце" им сделал. Так все орали от
восторга, мне даже неловко стало. И потом как-то сразу лучше по-
шло, я им понравился, что ли».
Зато полгода спустя генералы уже дрались за наших советни-
ков.
Академия Вампу
Реорганизация гоминьдана, его союз с коммунистической
партией, появление наших советников вызвали переполох среди им-
периалистов, особенно в Англии, поскольку ее колония и главная
база на Дальнем Востоке Гонконг находится всего в ста пятиде-
сяти километрах от Кантона. Еще со времени опиумной войны Анг-
лия считала провинцию Гуандун сферой своего влияния, а тут вдруг
откуда ни возьмись русские большевики.
В империалистической печати появились статьи, где говорилось
о московских большевиках в Кантоне и их коварных интригах. Пи-
сали также об академии Вампу, ее «красных курсантах», по выра-
жению перепуганных колонизаторов, которых приводили в трепет
красные галстуки слушателей (остальные воинские части и некото-
рые наши советники носили трехцветные сине-бело-красные галсту-
ки).
В перспективе Вампу предполагалось сделать настоящей воен-
ной академией. Пока же это была военная школа, слушатели кото-
рой только по окончании ее получали офицерское звание. Однако
ввиду ее огромного значения для создания вооруженных сил рево-
люции в советской, китайской и западной литературе ее часто на-
зывали академией.
Начальником академии был назначен Чан Кайши, который
только что вернулся из Москвы. Гоминьдан в то время не имел до-
131
статочной финансовой базы, и правительство вынуждено было при-
бегать к займам в коммерческих кругах. На создание академии в
конце февраля 1924 года был получен заем в шестьдесят тысяч
кантонских долларов, но денег этих не хватило. Чан Кайши устро-
ил истерику и уехал в Шанхай. Он даже демонстративно, без ведо-
ма Сунь Ятсена, объявил о закрытии академии и выдал увольни-
тельные пособия тем сотрудникам, которые были к тому времени
набраны. Уже в отсутствие Чан Кайши искали деньги, ремонтирова-
ли помещение, разрабатывали учебные программы, приглашали
преподавателей.
Неофициально занятия начались 1 мая 1924 года, а 16 июня в
присутствии Сунь Ятсена, членов правительства и ЦИК гоминьда-
на, комиссара Ляо Чжункая, Чан Кайши, а также наших советни-
ков состоялось торжественное открытие академии. Сунь Ятсен про-
изнес речь о ее задачах, в которой, между прочим, сказал, что
нужно усвоить уроки революции в России, создать революционную
армию, и костяком ее будут нынешние слушатели академии, что
без хорошей армии китайская революция была бы обречена на веч-
ные неудачи.
Армия, которая ковалась в Вампу, должна была стать всеки-
тайской, Сунь Ятсен стремился к освобождению всего Китая. По-
этому слушателей набирали из всех провинций и обучение велось
на пекинском наречии, официальном языке Китая. Основные пред-
меты преподавали наши советники.
Первоначально академия Вампу была рассчитана на шестьсот
слушателей, но уже в конце 1924 года, когда состоялся второй на-
бор, в ней училась тысяча человек, а потом ее состав колебался в
пределах одной — двух с половиной тысяч курсантов. Процентов
двадцать из них составляли коммунисты и комсомольцы, прибыв-
шие по командировкам КПК. Слушателями академии были пред-
ставители демократических слоев китайского общества, но рабочих
и крестьян среди них насчитывалось немного — ведь в те годы ки-
тайские трудящиеся были почти поголовно неграмотны. Слушатели
академии первого выпуска стали офицерами первых двух пехотных
полков Вампу, которые послужили основой при образовании корпу-
са Вампу, с июня 1925 года получившего название 1-го корпуса
Национально-революционной армии.
В некоторых соединениях были в то время созданы военные
школы по типу академии Вампу или же ее отделения. Накануне
Северного похода, когда Гуанси официально присоединилась к
провинции Гуандун и был образован 7-й гуансийский корпус, при
нем тоже было открыто отделение.
Академия просуществовала три с половиной года. Трудно пере-
оценить ее военное и политическое значение. Она была не только
кузницей новых военных кадров, но и надежной опорой револю-
ции. Не удивительно, что всякий раз, когда реакция в Кантоне по-
дымала голову, ее первый удар предназначался для академии
Вампу.
В бурные 1924—1925 годы слушателей академии то и дело сни-
132
мали с учебы и бросали в бой, как когда-то наших красных кур-
сантов. Так проходили они боевую революционную закалку. Ака-
демия не раз играла роль главной военной опоры революционной
власти. В октябре 1924 года, во время восстания «бумажных тиг-
ров» 6, правительство укрылось на острове Вампу, в стенах акаде-
мии, которая стала центром мобилизации преданных революции
сил. Мятежники были разгромлены в основном курсантами первого
выпуска. Активное участие в боях принимали также революцион-
ные массы города и пригородов.
В 1925 году были дважды вдребезги разбиты войска английско-
го агента генерала Чэнь Цзюнмина в районе Восточной реки и по-
давлен контрреволюционный мятеж юньнаньских и гуансийских
милитаристов в районе Кантона. И опять решающую роль сыграли
два полка Вампу и несколько рот курсантов академии.
Между войсками Вампу и местным населением существовали
братские отношения. Во время военных походов советники докла-
дывали с фронта, что крестьяне добровольно идут в отряды но-
сильщиков, служат разведчиками, сообщают важные сведения.
Крестьянские отряды самообороны принимали участие в сражени-
ях. Повсюду солдат революционной армии ждали восторженные
встречи. Наши товарищи не видели ни одной запертой двери, сол-
датам оказывалось полное доверие, тогда как прежде с появлением
войск жизнь в селениях замирала.
Уезды Хайфын и Луфын уже в то время были районом интен-
сивной борьбы крестьян. Во главе их стоял коммунист Пэн Бай,
прозванный «королем хайлуфынских крестьян». Крестьянки подни-
мали на руках детей, чтобы они увидели его и запомнили. В горо-
дах тоже было сильно влияние коммунистов, о чем, между прочим,
говорит следующий факт: в уездном городе Хайфын было четыре
улицы Ленина и одна Карла Маркса. Естественно, что революци-
онные войска встречали особенно широкую поддержку в этой час-
ти провинции.
Простой народ любил курсантов Вампу, пылкую, патриотически
настроенную молодежь, столь не похожую на милитаристскую во-
енщину. Прежде в Китае говорили: «Из хорошего железа не куют
гвоздей, хороший человек не служит в армии», но теперь поговор-
ка устарела. Слушатели Вампу неизменно участвовали в каждом
массовом мероприятии: митинге, демонстрации и т. д. Они вели
большую политическую работу, были связаны со всеми обществен-
ными организациями города. Особенно развернулась их деятель-
ность среди масс, когда вспыхнула Гонконг-кантонская стачка.
Во время маневров и полевых занятий курсанты братались с
крестьянами, приносили им революционные листовки и проклама-
ции, вели разъяснительную работу, поддерживали крестьян в их
борьбе против отрядов помещичьей самообороны. Преданность де-
лу революции, тяга к народным массам были привиты им в первую
очередь коммунистами.
С самого начала Коммунистическая партия Китая заняла проч-
ные позиции в академии Вампу. Начальником политотдела был
133
секретарь Гуандунского комитета КПК Чжоу Эньлай. В политот-
деле работал Юнь Дайин, который позже стал начальником Цент-
ральной военно-политической академии в Ухане. Юнь Дайин не до-
жил до разгрома гоминьдановского режима, он пал жертвой белого
террора. В академии преподавал начальник политотдела 6-го корпу-
са Линь Цзухань. Среди преподавателей и курсантов было немало
активных членов КПК. Важную роль играли также левые гоминь-
дановцы во главе с искренне преданными революции Ляо Чжун-
каем и генералом Дэн Яньда.
Академия Вампу прекратила существование в начале августа
1927 года, сразу же после Наньчанского восстания, когда стало
известно, что войска генералов-коммунистов Хэ Луна и Е Тина
идут на юг. Реакция не без основания опасалась, что революцион-
ные повстанцы найдут опору среди слушателей академии, посколь-
ку, невзирая на «чистки», она продолжала оставаться рассадником
революционных идей. Ее личный состав после соответствующей
«проверки» был переброшен в Нанкин, где на базе его чанкайшист-
ской кликой была сформирована новая военная академия, конечно
уже совершенно чуждая прежним славным традициям академии
Вампу.
Чан Кайши выходит
на сцену
Военные победы полков и курсантов академии Вам-
пу, которые доказали, что у гоминьдановского правительства заро-
дилась наконец своя революционная армия, имели и еще одну сто-
рону: они очень укрепили позиции Чан Кайши. В то время никто
особенно не вдавался в подробности его биографии. Многие вид-
ные гоминьдановцы, военные в особенности, не могли похвастать
безупречным прошлым.
Чан Кайши вырос в провинции Чжэцзян, в семье торговца со-
лью, то есть принадлежал к самой реакционной прослойке китай-
ского купечества, откупщикам, тесно связанным с прогнившим
маньчжурским государственным аппаратом. Его готовили к воен-
ной карьере. Он год учился в Баодинской военной академии на се-
вере Китая и четыре года провел в Японии, изучая военное дело.
Вернувшись на родину во время революции 1911 года, Чан Кайши
на средства родни и с помощью ее связей навербовал целую
бригаду из шанхайских гангстеров и членов известной подпольной
люмпен-пролетарской организации «Цинхунбан» 7, став таким об-
разом «генералом». Можно себе представить, что это была за
«армия». Чан Кайши не удалось прославиться, хотя его бригада
участвовала в боях под Шанхаем на стороне революции.
Поскольку военная карьера в то время не удалась, Чан Кайши
решил заняться спекуляцией на бирже в компании своих шанхай-
ских и чжэцзянских друзей, биржевых тузов города. Это была шай-
ка грабителей, торговавшая акциями несуществующих предприя-
134
тий, безжалостно пускавшая по миру тысячи людей, без всякого
риска для себя огребая колоссальные барыши. Чан Кайши очень
быстро разбогател. Тут же, на шанхайской бирже, он приобрел по-
лезные связи, которые в дальнейшем использовал против револю-
ции. Он познакомился с Дай Цзитао, будущим идеологом правых
гоминьдановцев, с Чэнь Гофу, старшим из братьев Чэнь, будущих
лидеров синерубашечников, с Юй Цяцином, будущим председате-
лем шанхайской торговой палаты, с крупным шанхайским капита-
листом Чжан Цзинцзяном, которого он выдвинул на руководящие
посты в гоминьдане после событий 20 марта 1926 года.
Во времена послевоенной депрессии дела на бирже пошли хуже,
и Чан Кайши решил заняться политической деятельностью. Он
«пожертвовал» на революционные мероприятия гоминьдана доволь-
но крупную сумму. В феврале 1923 года он вместе с Сунь Ятсеном
из Шанхая прибыл в Кантон. Беззастенчивый демагог, Чан Кай-
ши, повсюду рекламировал себя как левого гоминьдановца, реши-
тельного приверженца нового курса Сунь Ятсена, хотя, как стало
потом известно, втайне издевался над ним. И добился своего: Сунь
Ятсен назначил его главой военной миссии, посланной осенью
1923 года в Москву. Ввиду того что Чан Кайши ознакомился с
принципами организации Красной Армии, по возвращении ему по-
ручили ответственный участок строительства новой революционной
армии, назначили начальником академии Вампу.
В Китае, где различные милитаристские клики обычно форми-
ровались по принципу связей, возникших в период обучения в той
или другой из военных академий, это означало, что Чан Кайши бу-
дет пользоваться влиянием среди новых кадров гоминьдановской
армии, но авторитет Чан Кайши в те годы был настолько ничтож-
ным, что подобные соображения никому не приходили в голову,
Гоминьдан старался создать ему репутацию в противовес другим
генералам откровенно милитаристского типа.
Как начальник академии и командир корпуса Вампу Чан Кай-
ши был назначен командующим первым и вторым Восточными по-
ходами, но в руководстве операциями самостоятельной роли не иг-
рал, лишь утверждал планы, представленные советниками, боль-
шая группа которых лично принимала активное участие в сраже-
ниях. Однако успех он, не смущаясь, приписывал одному себе.
Далеко разносится слава Чан Кайши, которого называют теперь
освободителем Кантона. Англо-американский ставленник маршал
У Пэйфу, отражая ярость своих заокеанских хозяев, заявляет, что
«в Китае есть два вредных человека: Чэнь Дусю и Чан Кайши».
Для него, да и для большинства в то время, эти два имени оли-
цетворяли Коммунистическую партию Китая и армию революцион-
ного гоминьдана.
Дальше Чан Кайши подымается как по лестнице. В июне
1925 года, после разгрома силами войск и курсантов Вампу контр-
революционного мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов,
он становится начальником гарнизона в Кантоне и вводит в го-
род свою 2-й дивизию. Его назначают главным инспектором Нацио-
135
нально-революционной армии, официально сформированной в июне
1925 года, и членом Военного совета.
Наши товарищи не обольщались насчет личности Чан Кайши.
Между собой они говорили, что он большой лентяй, не силен в во-
енном отношении, теряется в трудной обстановке, не умеет настой-
чиво проводить оперативные решения, склонен к панике и опромет-
чивым выводам, в критические минуты готов бросить все на произ-
вол судьбы, подает в отставку или просто уезжает, чтобы его по-
том упрашивали вернуться. Любимый мотив в таких случаях: я
устал и уезжаю в Шанхай. Уже тогда это был властолюбивый, за-
вистливый, упрямый, страшно мнительный человек.
Советники шутили, что Чан Кайши метит в Наполеоны, да так
оно, собственно, и было. Книги о Наполеоне были его излюбленным
чтением, и он частенько заявлял, намекая на самого себя, что, де-
скать, китайской революции нужен свой Наполеон. Рассказывали,
что в 1923 году, находясь в Кремле, он первым долгом спросил, где
то место на кремлевской стене, откуда Наполеон смотрел на мо-
сковский пожар.
Первые признаки разлада Чан Кайши с левыми гоминьданов-
цами, коммунистами и нашими советниками обозначились еще во
второй половине 1925 года в связи с централизацией финансов во-
обще и расходов на армию в частности.
На этом вопросе нужно остановиться несколько подробнее.
В июне 1925 года, после одержанных побед, в Кантоне были про-
ведены важные реформы. Правительство стало называться нацио-
нальным, была сформирована Национально-революционная армия
в составе шести корпусов. Командиром 1-го корпуса был назначен
Чан Кайши.
Жизнь в армии оставалась прежней. Солдаты получали десять-
двенадцать юаней в месяц, питались и одевались за свой счет, жи-
ли на артельных началах, поротно, причем солдатское жалованье
выдавалось командирам, а те обычно присваивали часть денег. На
старый китайский лад производилось и снабжение армии. Деньги
отпускались без плана: одному генералу больше, другому меньше,
в зависимости от личных связей. Процветало взяточничество. Чан
Кайши, пользуясь своим положением главного инспектора, льви-
ную долю средств, отпускавшихся на нужды армии, брал себе —
семьсот-восемьсот тысяч юаней в месяц, а остальным корпусам да-
вал по сто-двести тысяч. Забирал все оружие, гноил его на скла-
дах, преувеличивал численность своих войск. Его отношения с дру-
гими генералами обострились.
Русские советники настаивали на централизованном управлении
армией и равномерном распределении средств. Особенно жестко по-
ставил этот вопрос Н. В. Куйбышев, оставшийся начальником Юж-
нокитайской группы после отъезда В. К. Блюхера в СССР летом
1925 года. На заседаниях Военного совета его активно поддержи-
вали В. П. Рогачев, бывший в то время советником Главного шта-
ба Национально-революционной армии, и И. Я. Разгон (Ольгин),
заместитель Куйбышева по политчасти. Глава правительства, пред-
136
седатель Военного совета и Политбюро гоминьдана, комиссар всех
шести корпусов Национально-революционной армии Ван Цзинвэй
соглашался с этой точкой зрения.
После трагической гибели Ляо Чжункая Ван Цзинвэй оказался
«самым левым гоминьдановцем», его считали преемником Сунь Ят-
сена. В те годы никому и в голову не приходило, что он может до-
катиться до национальной измены, стать главой прояпонского ма-
рионеточного правительства. Все знали, что между Чан Кайши и
Ван Цзинвэем идет скрытая борьба за власть, что на стороне од-
ного— политический престиж, на стороне другого — военная сила.
Поскольку Чан Кайши с исключительным бесстыдством присваивал
деньги, предназначенные на строительство Национально-револю-
ционной армии, Куйбышев игнорировал его и по всем военным во-
просам обращался к Ван Цзинвэю. Чан Кайши его возненавидел.
Впрочем, главной причиной контрреволюционного выступления
правых во главе с Чан Кайши явилось другое. Гоминьдановское
правительство все более левело, а это пугало лицемерных «последо-
вателей» Сунь Ятсена.
Сишаньцы. «Общество
изучения суньятсенизма»
Переход реакции в наступление был закономерен и неиз-
бежен. Он был вызван изменившимся соотношением сил в руковод-
стве гоминьдана и общей политической обстановкой. Правых в
Кантоне испугали размах революционного движения и рост влия-
ния коммунистической партии. В то же время они с радостью узна-
ли, что на Севере, по ту сторону фронта, формируются силы, на
которые они смогут опереться.
Раскол в гоминьдане назревал давно, еще с лета 1924 года, ко-
гда Сунь Ятсен отстранил от руководства некоторых правых лиде-
ров, пытавшихся во главе с его сыном Сунь Фо выступить против
нового курса. Однако при жизни Сунь Ятсена правые сидели смир-
но, не решаясь на открытую борьбу против «патриарха гоминь-
дана».
Поэтому весть о смерти Сунь Ятсена у многих вызвала предпо-
ложение, что теперь раскол в гоминьдане неминуем. Об этом пи-
сали в газетах: кто с тревогой, кто со злорадством.
Предвидя исход тяжелой болезни Сунь Ятсена, правые за не-
сколько дней до его смерти создали в Пекине свой клуб, игравший
роль организационного центра вплоть до их съезда в конце марта
1926 года в Шанхае. Они приняли участие в конференции, созван-
ной президентом Дуань Цижуем, хотя сам Сунь Ятсен отказался
в ней участвовать, распознав ее антидемократическую сущность.
Правые называли себя «истинными последователями» Сунь Ят-
сена, спекулируя на том, что многие из них сотрудничали с ним
еще до революции 1911 года, что все они гоминьдановцы с боль-
шим стажем. Это были представители старой китайской интелли-
137
генции и чиновничества или бывшие военные, нередко люди сос-
тоятельные, связанные с милитаристами, помещиками и крупной
буржуазией. В годы эмиграции многие жили за границей, получили
там образование, усвоили европейскую культуру и навсегда сохра-
нили проимпериалистическую ориентацию. Их лозунги довольно
точно отражали пожелания империалистов в Китае. Они требовали
разрыва с СССР, увольнения Бородина и военных советников, ис-
ключения коммунистов из гоминьдана, ограничения националь-
но-революционного движения, сближения с иностранным капита-
лом.
Во время событий 30 мая в Шанхае правые не постеснялись от-
крыто выступить против общественного мнения. Не успели затереть
кровь на мостовой Нанкинской улицы, как пекинская и шанхайская
организации правых уже опубликовали декларации, направленные
против коммунистов и СССР. В обстановке единодушного антиан-
глийского бойкота они через своих представителей в Лондоне обра-
тились к премьеру Сноудену с просьбой «поддержать их в борьбе
против Коминтерна».
Напряженная обстановка, создавшаяся на Севере в связи с вос-
станием Го Сунлина, когда, как писали в газетах, все националь-
ные силы Китая соединились в борьбе против мукденской клики,
ускорила раскол в гоминьдане. Опасаясь, что в случае успеха вос-
стания власть южнокитайского правительства еще более окреп-
нет, правые поспешили провести так называемую сишаньскую кон-
ференцию. В конце ноября 1925 года они собрались у гроба Сунь
Ятсена в храме Биюньсы в Сишаньских горах под Пекином и про-
возгласили себя 4-м Пленумом ЦИК гоминьдана, то есть фактиче-
ски поставили себя вне партии. Были приняты решения ликвидиро-
вать Политбюро ЦИК в Кантоне, исключить из партии Ван Цзин-
вэя, прогнать советника Бородина, перенести резиденцию ЦИК го-
миньдана в Пекин, созвать там II съезд гоминьдана, вывести из
партии коммунистов и т. д.
К этому времени правые имели не только городские, но и про-
винциальные комитеты. Это была уже достаточно сплоченная ор-
ганизация. В нее входила треть членов ЦИК гоминьдана, она рас-
полагала материальными средствами и сильными связями за ру-
бежом. Ее главным лозунгом было: «Долой союз с КПК и СССР!».
Когда в марте 1926 года в Шанхае состоялся съезд правых, тот же
лозунг прозвучал в опубликованном им манифесте. Во главе пра-
вых в Шанхае стоял старый гоминдановец Чжан Цзи.
Сплочение правых в Гуандуне происходило в завуалированной
форме, но борьба ввиду этого становилась лишь более ожесточен-
ной. Именно там правые перешли к методам политического терро-
ра, там возникло пресловутое «Общество изучения суньятсенизма»,
оттуда правые получили идеологическое оружие — брошюры Дай
Цзитао «Философские основы суньятсенизма» и «Гоминьдан и
национальная революция». У нас мало писали по этому поводу, а
между тем роль общества и самого Дай Цзитао в событиях 20 мар-
та 1926 года несомненна. Мне не раз приходилось слышать, что с
138
осени 1925 года Чан Кайши находился под сильным влиянием об-
щества, что 20 марта он явился лишь исполнителем, что его идей-
ным руководителем был Дай Цзитао. Некоторые выражались так:
Чан Кайши — это вооруженный Дай Цзитао.
Выше говорилось об огромном вкладе академии Вампу в дело
китайской революции, однако в то же время именно в ее стенах,
среди чжэцзянских земляков Чан Кайши (он позаботился, чтобы
они там оказались в достаточном количестве), появилась организа-
ция, которая причинила столько вреда революционному движению
в Китае.
«Общество изучения суньятсенизма» возникло среди бывших
курсантов первого выпуска академии Вампу во время первого Вос-
точного похода (февраль 1925 года). Сунь Ятсен был еще жив, но
уже находился в Пекине. Организаторам общества, которые уверя-
ли, что оно призвано бороться за чистоту учения Сунь Ятсена, уда-
лось ввести в заблуждение многих левых в гоминьдане.
Правительство ежемесячно выплачивало им три тысячи юаней
«на нужды изучения суньятсенизма», Ван Цзинвэй помогал обще-
ству, не ведая, что вскоре оно потребует удаления его с поста пред-
седателя Политбюро гоминьдана.
С обществом были связаны такие влиятельные лица, как Чан
Кайши, Сунь Фо, заместитель командира корпуса Вампу генерал
Хэ Инцинь. Во главе его стоял правый гоминьдановец Цай Гу-
анчу.
По постановлению Гуандунского комитета КПК в общество во-
шли несколько коммунистов, но, видимо, они не сумели наладить
в нем работу. В дальнейшем их упрекали за то, что они сразу же
встали в резкую оппозицию к обществу, вместо того чтобы рабо-
тать внутри его. Этот упрек относился и к «Союзу молодых воен-
ных», созданному коммунистами в гоминьдановской армии еще в
1924 году. Он имел много членов в академии Вампу и в войсках и
был известен, как очень стойкая и преданная революции организа-
ция, особенно отличившаяся во время восстания «бумажных тиг-
ров».
Энтузиазм, вызванный победами первого Восточного похода, не
позволил обществу начать в тот период антикоммунистическую дея-
тельность. Все хорошо понимали, что успех был обеспечен союзом
гоминьдана с компартией, и в таких условиях выступать против
коммунистов было опасно.
Правые на Юге перешли в наступление только осенью 1925 года.
С этого времени общество стало быстро расти, вышло за пределы
академии Вампу и 1-го корпуса, его отделения появились в других
воинских частях, среди студенческой молодежи в Центральном уни-
верситете имени Сунь Ятсен а и в миссионерских школах. В даль-
нейшем были даже попытки создать его филиал у нас в Москве,
в Университете имени Сунь Ятсена.
Общество было организовано по образцу гоминьдана: периоди-
ческие съезды, ЦИК и его отделы, провинциальные и городские ко-
митеты. Самые сильные отделения находились в Шанхае и Шань-
139
тоу. В Шанхае издавался их еженедельник «Гоминь гэмин», в
Шаньтоу — газета «Шигоминь бао».
С осени 1925 года во главе общества, в котором уже четко оп-
ределились два крыла — умеренное и крайнее, оказались самые
махровые правые: начальник полиции У Течэн, мэр Кайтона У
Чаошу, министр финансов Сунь Фо.
Сунь Фо был весьма колоритной фигурой. Прикрываясь Сунь
Ятсеном, он позволял себе поступки, которые другому не прошли
бы даром. Бородин рассказывал, что он много раз обкрадывал ве-
домства, которые возглавлял: министерство финансов, министер-
ство путей сообщения, городское управление и пр. Дело всякий раз
заминали из уважения к Сунь Ятсену, хотя отец, узнав о позоря-
щих поступках сына, не раз предлагал отдать его под суд. Уже в те
годы мультимиллионер, Сунь Фо был связан с Гонконгом и гон-
конгскими компрадорами, не стесняясь обогащаться и этим спосо-
бом. Новая политика Сунь Ятсена его не устраивала. Он негласно
присутствовал на сишаньской конференции, а своего отношения к
«Обществу изучения суньятсенизма» никогда не скрывал. Так, в ап-
реле 1926 года, будучи выслан из Кантона и едва прибыв в Шан-
хай, он обратился к властям международного сеттльмента с прось-
бой охранять здание общества, находившееся на их территории.
Чан Кайши был связан с лидерами общества в Кантоне и
Шаньтоу. У него был также контакт с правыми в Шанхае.
Дай Цзитао не руководил официально «Обществом изучения
суньятсенизма». Он избегал идти открыто во главе какой-либо ор-
ганизации, даже тех, которые руководствовались его политически-
ми догмами. Он не присутствовал на сишаньской конференции и
на съезде правых, даже сделал вид, что его разделяют с ними ка-
кие-то разногласия. Однако все знали, что подготовка к конферен-
ции и съезду шла под его лозунгами и сам он был в Сишане и
Шанхае в ту пору, хотя и не посещал заседаний. Такой же так-
тики придерживался он и в отношении общества.
«Учение» Дай Цзитао не отличалось оригинальностью. Это был
вариант обычной буржуазной теории отрицания классовой струк-
туры общества. Пытаясь сыграть на национальных чувствах китай-
цев, Дай Цзитао объявил ее «китайской», утверждал, что корнями
она уходит в древнюю китайскую историю, в конфуцианство и пр.
Он доказывал, что классов вообще нет, что это злокозненная вы-
думка коммунистов, которые хотят расчленить нацию. Существу-
ют только сознательные и несознательные люди, первые управля-
ют, вторые подчиняются. Суньятсенизм в корне отличен от комму-
низма: у коммунистов — диктатура класса, у Сунь Ятсена — дикта-
тура революции, строительство общества государственной властью.
Китаю нужен не Коминтерн, а Интернационал угнетенных народов.
Дай Цзитао требовал исключения коммунистов из гоминьдана.
В дальнейшем он дошел до того, что выдвинул лозунг «правой
рукой против коммунизма, левой против империализма», то есть
признал коммунизм более опасным врагом, чем империализм.
Коммунистическая партия Китая, естественно, не могла игнори-
140
ровать появление теории, где извращалась революционная сущ-
ность суньятсенизма и делались попытки оклеветать коммунизм.
В июле 1925 года коммунисты начали борьбу против Дай Цзитао;
второй Пленум ЦК КПК в сентябре того же года уже поставил
эту задачу.
II конгресс гоминьдана
Поражение восстания Го Сунлина, временный уход с по-
литической арены Фэн Юйсяна, усилившийся нажим империалисти-
ческих сил воодушевляли и ободряли правых. В этих условиях по-
беда левых и коммунистов на II конгрессе гоминьдана была вос-
принята ими как прямой вызов.
II конгресс гоминьдана проходил в сложной обстановке. 20 ав-
густа 1925 года при выходе из машины перед зданием ЦИК го-
миньдана был смертельно ранен председатель Политбюро гоминь-
дана Ляо Чжункай. Через несколько минут по дороге в госпиталь
он скончался. Из убийц один был застрелен на месте, другой аре-
стован, а троим удалось скрыться. Следующей жертвой вскоре стал
редактор гоминьдановской газеты коммунист Чэнь Цюлинь. Схва-
ченный убийца признался, что купившие его гонконгские компрадо-
ры и английские империалисты замышляли целую серию террори-
стических актов. Выяснилось, что на территории Гонконга находи-
лась боевая группа правых.
Ван Цзинвэй уверял, что Ляо Чжункая убили взяточники. Дей-
ствительно, реакционеры яростно возражали против централизации
финансов: это мешало им свободно запускать лапу в государствен-
ную казну. Министр финансов Ляо Чжункай, который энергично
осуществлял мероприятия, рекомендованные нашими советниками,
был у них бельмом на глазу. Но главное, конечно, не в этом. Ляо
Чжункай вообще стоял на дороге реакции. Он активно боролся за
улучшение положения рабочих и крестьян, был преданным сторон-
ником союза гоминьдана с компартией и Советской Россией. По-
нятно, почему он оказался первым в списке жертв.
Несколько дней спустя были разоружены войска военного ми-
нистра генерала Сюй Чунчжи, так как нити преступления вели
туда.
В ходе следствия обнаружилось, что в убийстве замешан Ху
Иншэн, старый гоминьдановец, брат лидера правых в гоминьдане
Ху Ханьминя, занимавшего высокое положение в гоминьданов-
ском руководстве. Достаточно сказать, что он замещал Сунь Ят-
сена во время его последней поездки в Пекин на посту главноко-
мандующего войсками, а в дальнейшем был министром иностран-
ных дел и мэром Кантона. Правых, виновников убийства, арестова-
ли. Ху Ханьминя сместили с должности и выслали из Кантона. Ха-
рактерно, что это было сделано под видом командировки его в
Москву делегатам от гоминьдана.
В обстановке всеобщего возмущения против правых, ставших на
141
путь политических убийств, началась подготовка ко II конгрессу
гоминьдана. Впервые такое важное событие в жизни партии пред-
стояло провести без Сунь Ятсена. II конгресс должен был оценить
работу гоминьдана после смерти его бессменного председателя и
отстоять партию от натиска правых.
Правые пытались сорвать работу конгресса. Накануне «Обще-
ство изучения суньятсенизма» якобы в честь своего официального
открытия устроило демонстрацию, в которой приняли участие око-
ло тысячи человек. Однако лозунги против русских коммунистов и
в поддержку сишаньцев пришлось тут же снять — они вызвали все-
общее возмущение. Вышло, что демонстранты приветствовали кон-
гресс. В день его открытия, 1 января 1926 года, состоялась другая,
уже революционная демонстрация, организованная коммунистами
и гоминьдановцами.
В начале января, когда II конгресс приступил к работе, было
получено письмо из Шанхая от Сунь Фо и других правых, в кото-
ром содержался призыв отсрочить конгресс и созвать конференцию
для ликвидации разногласий. Это предложение было отклонено.
Раздраженный Сунь Фо приехал только к самому концу.
Конгресс продолжался по 19 января. Три дня ушли на привет-
ствия, состоялся большой военный парад с участием десяти тысяч
войск, перед зданием, где заседал конгресс, прошло свыше двухсот
тысяч демонстрантов. Как и все гоминьдановские собрания, кон-
гресс начался тремя низкими поклонами портрету Сунь Ятсена и го-
миньдановским знаменам, после чего было зачитано завещание
Сунь Ятсена.
Доклад о политической обстановке сделал Ван Цзинвэй, о во-
енном положении — Чан Кайши, о рабоче-крестьянском движе-
нии— левый в то время гоминьдановец Чэнь Гунбо. Вдова Ляо
Чжункая выступила с призывом продолжать дело, за которое погиб
ее муж. Третье заседание конгресса состоялось на холме Хуанхуа-
ган («Холм желтых цветов»), кладбище семидесяти двух героев8, в
предместье Дуншань, где были похоронены также Ляо Чжункай и
жертвы расстрела 23 июня 1925 года.
Конгресс принял ряд деклараций: в защиту угнетенных народов,
против японской интервенции в Маньчжурии, в поддержку нацио-
нальных армий на севере Китая и т. д. Перед закрытием один из
членов президиума развернул красное знамя с золотой надписью:
«Угнетенные народы всего мира, соединяйтесь и сбрасывайте иго
империализма!»—подарок III Интернационала. Овации продол-
жались несколько минут.
Конгресс стал триумфом революционной части гоминьдана. Из
двухсот семидесяти делегатов треть составляли коммунисты и ком-
сомольцы. Только пятьдесят делегатов были правыми и лишь де-
сять из них держались агрессивно. Четыре участника сишаньской
конференции, в том числе Цзоу Лу, ректор Центрального универси-
тета имени Сунь Ятсена в Кантоне, были исключены из партии
(двое временно, на год). Более десяти правых получили взыскания.
Конгресс подчеркнул необходимость союза с Коммунистической
142
партией Китая и СССР. Ван Цзинвэй держался «левее», чем ком-
мунисты: вместо двух коммунистов, которых предлагала компартия
в состав тридцати шести членов ЦИК гоминьдана, по его предло-
жению избрали семь, а из правых прошли только Сунь Фо, Дай
Цзитао и У Чаошу. В Политбюро гоминьдана были избраны два
коммуниста — Тань Пиншань и Линь Цзухань (кандидатом). Раз»
громленные правые молчали.
На конгрессе присутствовала вдова Сунь Ятсена Сун Цинлин,
избранная в президиум. Она специально прибыла из Шанхая; на
пристани ее встречала огромная толпа во главе с представителями
правительства и общественных организаций.
После конгресса почти все отделы ЦИК гоминьдана оказались
в руках коммунистов и левых гоминьдановцев. Широко разверну-
лась их работа.
Но правые не сложили оружия, они готовились к реваншу. Было
решено использовать Чан Кайши. Еще на сишаньской конференции
поговаривали об этом. Зная исключительную обидчивость и подо-
зрительность Чан Кайши, правые очень умело принялись за его об-
работку. Ему стали нашептывать, что русские советники относятся
к нему плохо, хотят от него избавиться. Отъезд Бородина и пред-
стоявшие его переговоры с Фэн Юйсяном были представлены как
намерение перенести центр деятельности русских советников в Се-
веро-Западный Китай и усилить Фэн Юйсяна в противовес Чан
Кайши. Уверяли даже, что русские хотят его похитить и насильно
увезти в Москву.
Эти семена упали в готовую почву. Уже с середины февраля
Чан Кайши пришел в крайне возбужденное состояние и постоянно
жаловался, что русские ему не доверяют.
Обстановка все более накалялась. Гуандунские коммунисты об-
ратились в ЦК с просьбой прислать для укрепления местной пар-
тийной организации старшего сына генерального секретаря КПК,
молодого талантливого организатора Чэнь Яньняня, который был
потом избран секретарем Гуандун-гуансийского партийного коми-
тета.
Таково было положение в Гуандуне к моменту, когда там со-
биралась высадиться наша группа студентов-переводчиков, давно
мечтавших своими глазами увидеть достижения революции на юге
Китая. Никому из нас не приходило в голову, что и там нависла
опасность контрреволюционного переворота.
Дуншань — резиденция
советников
Наш пароход шел прямым рейсом, без захода в Гонконг.
До Гонконг-Кантонской стачки это было почти невозможно. Все
иностранные суда становились на якорь в гонконгской бухте, а
дальше нужно было добираться уже на другом пароходе, меньшего
тоннажа. В Кантоне много раз поднимали вопрос о землечерпа-
143
тельных работах в порту, о приведении его в порядок, чтобы по
крайней мере в часы прилива туда могли заходить большие океан-
ские пароходы. Но у китайцев средств на это не было, а все их
обращения к империалистам с целью получить заем не имели ре-
зультата. Англия по-прежнему оставалась монополистом в морском
транспорте и торговле Кантона.
Стачка внесла свои коррективы. Судно любой нации, побывав-
шее в Гонконге, не принимали в Кантоне, таков был закон. И пи-
кеты стачечников зорко следили за его выполнением. Пароходы
становились на якорь либо напротив городской набережной, либо
несколько западнее острова Шамянь, в Бухе Белого гуся, либо во
внешней гавани, возле острова Вампу. Это были суда среднего тон-
нажа, загруженные в Шанхае или другом порту Китая.
Теперь Кантон самостоятельно вел свою торговлю. Мимо нас
шли суда с иностранными флагами. Ежедневно Гонконг терял две-
сти пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, то есть четыре миллиона
юаней. Его экспорт и импорт сократились на шестьдесят процентов.
Англичане распродавали свои пароходы.
Существовало уже регулярное сообщение Владивосток — Кан-
тон. Приходили советские суда «Симферополь», «Астрахань»,
«Томск», «Ереван», «Память Ленина» и наш «Монгугай», достав-
ляя нефть, оружие, даже самолеты в разобранном виде.
Империалисты предпринимали нападение на наши суда. В од-
ном из них — на пароход «Томск» — в районе португальской коло-
нии Макао приняли участие местная речная полиция, белогвардей-
цы, англичане и китайские пираты.
28 февраля 1926 года, на пятые сутки пути из Шанхая, мы во-
шли наконец в широкую, как море, сильно разветвленную дельту
реки Жемчужной и долго плыли по ее замутненной красным илом,
совсем не жемчужной воде. Наконец машина стала, загремела
якорная цепь.
Перед нами — пологие холмы, редкие деревья и столь же ред-
кие одноэтажные здания. Это — Вампу, гавань, форт и местопре-
бывание Военно-политической академии. С пристани понеслись зву-
ки нестройной военной музыки. Представители Национально-рево-
люционной армии встречали прибывшего вместе с нами — он сел
где-то по пути — советника авиации Угера, который в тот период
временно исполнял должность начальника авиации. Самолеты бы-
ли подарены Советским Союзом. Помню, что один из них был на-
зван вторым именем покойного Сунь Ятсена — «Чжун-шань».
Февраль — пасмурный месяц в Кантоне, и, признаться, наши
первые впечатления были не из блестящих — влажная духота, воз-
дух густой, непрозрачный, краски тусклые. Да и пейзаж нас ра-
зочаровал. Мы ждали увидеть что-то экзотическое, хотя и сами не
знали, что именно. Только позже мы поняли, что тропическую кра-
соту Гуандуна нужно искать в глубине провинции — побережье
давно обезлесено.
К пароходу устремились десятки сампанов, вдоль берега стояли
сотни других в четыре-пять рядов, маленькие горбатые крыши тес-
144
но жались друг к другу. Все они выглядели нищенски, были ка-
кого-то грязного, гнилого цвета. Целые семьи ютились на них, и
ребятишки с интересом тянули головенки в нашу сторону. Малы-
ши были привязаны за ногу веревкой или носили за спиной свое-
образный спасательный пояс — сухое полено. Куры ходили по кор-
ме с петлей на лапе. Громкие, на высокой ноте, голоса сампанщи-
ков, старавшихся перекричать друг друга, звучали резко, пронзи-
тельно, с характерной южнокитайской тональностью.
Нигде в Китае не было такого скопления лодочного населения.
Другие города не шли ни в какое сравнение. Мы видели сампанщи-
ков в Шанхае и Сямыне, но это было совсем не то. Говорили, что
в Кантоне и окрестностях их более двухсот тысяч.
Нас встречали, и через несколько минут катер Южнокитайской
группы «Павлов» доставил всех новоприбывших в восточное пред-
местье Дуншань (Восточные холмы). Будь мы одни, мы рисковали
бы заблудиться, как и случилось однажды с советниками Е. В. Тес-
ленко (Терещенко) и В. Н. Панюковым (Коми), которые, не сумев
договориться с рикшами, попали вместо штаба Южнокитайской
группы в белоэмигрантский притон «Мулен руж». Можно себе
представить, как оторопели наши товарищи. Им пришлось извора-
чиваться и притворяться, чтобы удрать. Это было очень опасное
приключение, хотя, рассказывая о нем, оба помирали со смеху.
Теперь и следа не осталось от Дуншаня того времени. Он был
разрушен в 1938 году в период антияпонской войны, а затем от-
строен заново. Свидетели исторических событий 1924—1927 годов
с трудом ориентируются в новом Дуншане. Это живописное местеч-
ко было в те годы чем-то вроде летней резиденции местной знати.
Там находились вилла Чан Кайши, загородный дом генерала Чжан
Факуя и т. д.
Наши советники жили к югу от железнодорожной ветки, ближе
к каналу. Там пролегало пять-шесть небольших улиц и переулков,
застроенных каменными домами в европейском и китайском стиле,
главным образом особнячками с небольшими садиками. Три таких,
совершенно одинаковых, огороженных общей оградой, были заняты
под аппарат Южнокитайской группы и клуб. Эта улица считалась
у нас главной. Кругом расселились советники.
Прямо с катера мы заявились в клуб, и первое, что нас порази-
ло, были цветущие кусты камелий, обрамлявшие каменные плиты
дорожек сада. Мы поставили свои чемоданы и пощупали жесткие
листья, понюхали тугие, белые, как воск, цветы.
Нас радушно встретила заведующая столовой Мария Михайлов-
на, жена советника Г. И. Гилева, красивая молодая женщина с
длинными цыганскими серьгами. Нам тут же дали пообедать, не-
смотря на ранний час. Столовая работала образцово, но Мария
Михайловна с ног сбивалась. Трудно ей было, не зная местных
обычаев и языка, управляться с поварами и поставщиками про-
дуктов, которые частенько ее обманывали.
В первом этаже клуба находились вестибюль, столовая и гости-
ная, а также маленькая комнатка, где проявляли фотопленку, на-
145
верху — биллиардная и библиотека. В гостиной висел большой
портрет П. А. Павлова в траурной раме.
Мебель в клубе отличалась скромностью, но пианино все же бы-
ло. Жены советников С. Б. Мацейлик, А. Я. Бесчастнова,
В. Ф. Яковлева, М. М. Гилева и другие приложили немало усилий,
чтобы клуб группы по-настоящему стал местом отдыха, учебы и
взаимного общения советского населения Дуншаня. Там происходи-
ли собрания, занятия кружков, выступления самодеятельности, тор-
жественные встречи и проводы.
В вестибюле вывешивали стенные газеты, и каждый свежий но-
мер собирал целую толпу. Они были очень интересны своей злобод-
невностью, отличались неподдельным юмором. Писали там и о по-
литической обстановке и о внутренних делах группы. Почти все
заметки сопровождались забавными рисунками и очень похожими
дружескими шаржами. Жаль, что не сохранилось ни одного но-
мера.
Тут же в клубе нам посоветовали, как разместиться. Меня вре-
менно взял к себе один из переводчиков, выехавший из Пекина
раньше нас, талантливый китаист Е. Иолк. Он был женат на пере-
водчице Т. И. Владимировой й занимал маленькую трехкомнатную
квартирку на втором этаже небольшого домика. Внизу жила мадам
Антуанетт, негритянка, владелица пошивочной мастерской, которая
обшивала всех советских женщин Дуншаня. Мадам Антуанетт бы-
ла замужем за китайцем, говорила только по-французски и на мест-
ном диалекте. Бог знает, как она попала в Китай из какой-то
французской колонии в Африке.
Китайские дома на Юге совсем не похожи на пекинские. Их
строят с верандами и открытыми площадками на крыше. Именно в
таком поселилась и я. Это был подлинно китайский домик, о чем,
между прочим, свидетельствовала ванна — большой глиняный чан
конической формы, по пояс человеку.
Меня предупредили, что ночью мне здорово достанется, если я
не куплю москитник, так как местные комары и москиты знамени-
ты числом и кровожадностью. Москитник — вещь дорогая, он сто-
ил столько же, сколько три-четыре пары хорошей обуви, шьют его
из густого тюля, которого идет страшно много, поскольку кровать
в Китае почти квадратной формы. Мне посоветовали также купить
душистые свечки, запаха которых боятся москиты. Вечером мой хо-
зяин Женя Йолк продемонстрировал, как ими нужно пользоваться.
Он разложил перед собой на письменном столе с полдюжины тон-
ких жгутиков ядовито-зеленого цвета, свернутых в виде спиральки
с поднятой вверх головкой — точь-в-точь миниатюрная гремучая
змея, готовая к нападению, потом разом зажег их. Жгутики затле-
ли, в комнате распространился душный, терпкий запах, Иолк с тор-
жествующим видом сел за свои книги. Вскоре, однако, он бросил
заниматься — свечки выкурили его самого вместе с москитами.
Вот, наконец, все хлопоты закончены. Я лежу под белой про-
зрачной сенью москитника, за окном звучит незнакомая певучая
речь, стучат деревянные подошвы здешней народной обуви, кото-
[46
рая держится всего лишь на поперечной полоске кожи через паль-
цы. В городе этот стук сопровождает уличное движение как весе-
лый, бодрый звук кастаньет. Здесь он глуше и реже.
Я проснулась на заре. Чей-то голос под окном настойчиво и мо-
нотонно повторял какую-то короткую китайскую фразу. Вооружен-
ная всего лишь знанием пекинского диалекта, я не могла ее понять
и с любопытством высунулась наружу.
Ничего особенного —обыкновенный разносчик рыбы. Он сто-
ял возле дома и смотрел вверх, на меня. Большая круглая плете-
ная шляпа висела за его плечами. Закатанные выше колен штаны
и куртка, распахнутая на голой груди, когда-то, видимо, темно-си-
ние, выцвели до светло-серых. На ногах — босоножки на деревян-
ной подошве.
Теплый предрассветный пар стоял в воздухе, и казалось, весь
растительный мир вокруг жадно впитывал его щедрую животвор-
ную сырость. Что-то слабо трещало и булькало, будто растения то-
ропились выбраться из-под теплой, влажной земли, развернуть свои
почки, распустить новые листья. Потом что-то звучно лопнуло.
Это развернулся банановый лист. Все лезло вверх, набиралось со-
ков, жадно хотело жить, издавало свежий, сочный запах.
Разносчик постоял еще, вопросительно глядя на меня, потом дви-
нулся дальше, и его однообразные протяжные возгласы стали уда-
ляться.
И вдруг точно во мне самой тоже что-то лопнуло и разверну-
лось. Мне открылась красота этого еще незнакомого края. Я горя-
чо и навсегда полюбила его. Как мог он мне не понравиться нака-
нуне, показаться серым, сумрачным, скучным? Он прекрасен в лю-
бую погоду, этот старый Кантон, молодая надежда Китая!
До сих пор то свежее весеннее утро, протяжный голос разносчи-
ка и ощущение разлитой повсюду напряженной жизненной силы не-
отделимы в моей памяти от воспоминаний о Кантоне.
Южнокитайская группа
В ближайшие дни мы перезнакомились в столовой и клу-
бе почти со всеми советниками Южнокитайской группы.
Как и на Севере, это были очень интересные люди и, несмотря
на относительную молодость, прекрасные специалисты. Многие из
них занимали высокие должности во время гражданской войны и
позже, по возвращении из Китая, снова были на ответственных пос-
тах в Красной Армии: командовали дивизиями и корпусами, рабо-
тали в военных академиях и управлениях Генерального штаба.
Большинство ходило в штатском, но те, кто был непосредствен-
но связан с войсками или прибыл из похода, носили щеголеватую
форму Национально-революционной армии из тонкого габардина
защитного цвета, с плетеными коричневыми пуговицами, фуражку
или пробковый шлем.
Почти все советники уже выписали семьи. Жены, даже те, у ко-
147
го были маленькие дети, обязательно где-нибудь работали: в аппа-
рате группы, в столовой, клубе, библиотеке, детском саду. Некото-
рые ездили в город и давали уроки русского языка китайской мо-
лодежи, предназначенной к отправке в Москву, в Университет име-
ни Сунь Ятсена. Жизнь в советской колонии Дуншаня била клю-
чом.
Детей было много, и все больше маленьких, некоторые и роди-
лись там, например, у Ф. Г. Мацейлика, Миры Сахновской,
И. Зильберта и И. К. Мамаева. Теперь всякий раз при прописке их
место рождения повергает в изумление начальников паспортного
стола.
Мира Сахновская, при мне — начальник штаба группы и препо-
даватель академии Вампу, приехала вместе с мужем, тоже воен-
ным советником. Активная участница гражданской войны (сначала
в агитпоезде Бубнова, потом в 1-й Конармии), она была единствен-
ной женщиной в Советском Союзе, окончившей основное отделение
Академии имени Фрунзе. Мужская профессия, привычка носить
мужскую одежду наложили на нее неизгладимый отпечаток. Она
говорила низким голосом, много курила, ходила большими шагами,
женское платье сидело на ней кое-как, и было видно, что она до-
садует на то, что вынуждена его носить. По возвращении в Моск-
ву она снова вернулась к привычным ей гимнастерке, галифе и са-
погам, которые, следует признаться, шли гораздо больше к ее вы-
сокой, сухощавой фигуре. Стриглась она под скобку, у нее были
пышные вьющиеся волосы золотистого оттенка. При редкой ее
улыбке было видно, что многих зубов у нее недостает. На мой во-
прос она как-то рассказала, что в гражданскую войну у нее часто
болели зубы, а лечить было некогда, так она их попросту выдерги-
вала. Все, кто знал ее по фронту, рассказывали, что она была в
ту пору замечательно хороша собой, но с величайшим презрением
относилась ко всему, что красило ее как женщину. Тогда это не
было редкостью. В Душпане была еще одна такая же геро-
иня гражданской войны, Лиза Горева, о которой я уже упоми-
нала.
Товарищи добродушно подтрунивали над Сахновской, когда
она накануне декретного отпуска, во всей характерной особенности
своего положения, читала лекции в академии Вампу, что, может
быть, действительно выглядело необычно, но слушатели видели в
этом только лишнее доказательство женского равноправия в Совет-
ском Союзе.
Сахновская была очень нежной матерью двух детей. Только ей
некогда было высказывать им всю свою любовь. Вспоминается та-
кая картинка: под окнами штаба нерешительно бродит ама с груд-
ным Павликом Сахновским на руках. Время от времени она под-
ходит к окну и говорит умоляюще: «Миссией, бэби вончи чао-чао»,
что по пиджин-инглиш означает: хозяйка, ребенок хочет кушать.
Из окна высовывается Мира и велит аме уйти, она занята.
Как-то на крыльце клуба я столкнулась с советником, в лице
которого мне почудилось что-то очень знакомое. Он улыбнулся,
блеснули золотые зубы, и я громко ахнула, узнав «акулу междуна-
родного империализма». Это был И. Я. Зенек (Зебровский), совет-»
ник 2-го корпуса Национально-революционной армии.
Я потом нередко заходила к Зенеку и его жене Нине Михайлов-
не, они жили по соседству. Несколько раз я заставала у них китай-»
ских коммунистов, политработников корпуса, и их жен, тоже ком-
мунисток. Одна из них как-то сделала у нас в клубе доклад о жен-
ском движении в Китае. Она говорила по-французски, а Нина Ми-
хайловна переводила.
Когда я приехала в Кантон, начальником Южнокитайской груп-
пы был Николай Владимирович Куйбышев, командир корпуса в
гражданскую войну, брат выдающегося государственного деятеля
СССР Валерьяна Владимировича Куйбышева. Помощником по по-
литчасти у него работал Разгон, начальником штаба — Сахновская,
комиссаром штаба —Тер (Теруни, Таиров), крупный политработ*
ник времен гражданской войны. Он мне особенно хорошо запом-
нился: маленький хромой кавказец со сверкающими глазами, удиви-
тельно деятельный и энергичный. После отъезда Куйбышева, когда
вернулся Блюхер, Тер стал его помощником по политчасти.
Некоторые наши советники временно занимали командные
должности в Национально-революционной армии впредь до поды*
екания нужных кандидатур среди китайцев, Так, Угер исполнял
обязанности начальника авиации, П. И. Смирнов возглавлял Мор*
ское бюро, В. П. Рогачев был начальником Главного штаба*
Советником 1-го корпуса у Чан Кайши был А. И. Черепанов,
бывший участник боев под Псковом в феврале 1918 года, когда за-
родилась наша Красная Армия. Он прибыл в Китай по окончании
основного факультета Академии имени Фрунзе. 1-й корпус был са*
мым сильным и боеспособным в тот период, так как с самого нача-
ла ему уделялось особое внимание в смысле боевой подготовки, сна-
ряжения, комплектования и политической работы. Начальник по-
литотдела, почти все политработники и многие командиры были
коммунистами. Зато заместителем Чан Кайши и начальником шта-
ба был генерал Хэ Инцинь, богатый капиталист, человек ковар-
ный и скрытный, реакционно настроенный.
Советником 2-го корпуса у генерала Тань Янькая, как уже го-<
ворилось выше, был Иосиф Зенек. Генерал Тань Янькай, сын им-
ператорского наместника округа Хугуан (провинции Хубэй и Ху-
на>нь), сам в недавнем прошлом военный губернатор провинции
Хунань, откуда его изгнал другой милитарист, лишь номинально
числился командиром корпуса. Он считался одним из самых уче-
ных представителей китайской интеллигенции9, зато военного об-
разования не имел вовсе. Естественно, что он мало занимался во-
енными делами корпуса, предпочитая осуществлять «общее руко-
водство». К тому же он был занят другими делами как председа*
тель гуандунского провинциального правительства. Фактически 2*м
корпусом командовал генерал Лу Дипин. Про Тань Янькая говори-
ли, что он слабовольный, бесхарактерный человек. Выглядел он ти-
пичным мандаринским чиновником. Тучный, медлительный в двй-
149
жениях, с широким лицом и приплюснутым носом он, как мне ка-
залось, очень походил на бегемота.
У генерала Чжу Пэйдэ в 3-м корпусе советником работал
Ф. Г. Мацейлик, прекрасно образованный человек, свободно гово-
ривший по-английски и по-немецки. В дальнейшем он стал началь-
ником отдела внешних сношений при Генеральном штабе РККА-
Советником 4-го корпуса у генерала Ли Цзишэня 1С, в то время
начальника штаба Национально-революционной армии, был В. Го-
рев. Ли Цзишэнь совершил немало преступлений перед китайской
революцией, но в конце концов сумел найти правильный путь, воз-
главил партию «Революционный комитет гоминьдана» и умер заме-
стителем председателя правительства КНР. В тот период, о кото-
ром я пишу, он терпимо относился к коммунистам. В его корпусе
был полк, которым командовал коммунист Е Тин; теперь в нашей
литературе его называют «коммунистическим полком». 12-й дивизи-
ей корпуса командовал генерал Чжан Факуй. Про него говорили,
что он «лучший начдив лучшей дивизии 4-го корпуса». Человек
энергичный, он фактически был заместителем командира корпуса.
Его считали самым левым из генералов, за исключением Дэн Янь-
да. У него сложились очень хорошие отношения с русскими совет-
никами. В дивизии многие политработники и командиры были ком-
мунистами. Чжан Факую было тогда лет тридцать, он отличался
горячим, вспыльчивым характером,— Горев говорил, что ему не
хватает выдержки и хладнокровия. Чжан Факуй дольше всех дру-
гих гоминьдановских генералов поддерживал связи с коммунистами
и одним из последних переметнулся на сторону реакции.
О генерале Ли Фулине, командире 5-го корпуса, где советником
был Лунев, рассказывали, что он гоминьдановец с 1912 года, хотя в
прошло,м командовал чуть ли не всеми гуандунскими пиратами, и
корпус его набран из прежних его подчиненных. Вступив в армию
Сунь Ятсена, он обязался держать под контролем всю массу мор-
ских разбойников, кишевших на морском побережье и в устьях гу-
андунских рек. Пираты боялись его и даже платили ему дань. Ли
Фулинь, единственный из всех корпусных командиров Националь-
но-революционной армии, не занимал высоких постов в гоминьда-
новском партийном аппарате. Он считался правым и был предста-
вителем так называемой гуандунской группировки, куда входили
его приятели — уроженцы провинции Гуандун, связанные с мест-
ными помещиками и буржуазией, как правило — люди реакционно
настроенные (например, У Течэн, Сунь Фо, Ху Ханьминь и др.).
6-й корпус возглавлял генерал Чэн Цянь (или Чин Чим, как его
называли южане), старый гоминьдановец, личный друг Сунь Ятсе-
на, у которого он был одно время военным министром. У Чэн Цяня
сложились очень обостренные отношения с Чан Кайши, который,
видимо, боялся его и поэтому особенно притеснял его корпус, не
давал ни денег, ни оружия. Советником в 6-м корпусе работал
Н. И. Кончиц, комбриг времен гражданской войны. Начальником
политотдела был Линь Цзухань, уже тогда руководящий работник
компартии и кандидат в члены Политбюро ЦИК гоминьдана.
150
С Кончицем его связывала не только совместная работа, но и хо-
рошие дружеские отношения.
Н. И. Кончица я видела еще в Пекине, только не была тогда с
ним знакома. Он жил в гостинице «Амбассадор», где остановились
участники перелета Москва — Пекин. В Кантоне я сразу его уз-
нала— он обладал очень примечательной внешностью: загорелое
молодое лицо (тогда ему было лет тридцать пять), синие глаза и
совершенно седая голова. Он был очень хорош собой — высокий,
гибкий, стройный, всегда подтянутый и собранный. Китайская во-
енная форма сидела на нем, как ни на ком другом. Работал четко,
организованно, в походе писал подробные военные донесения, еже-
дневно вел дневник 11.
Как я уже отмечала, комиссаром всех шести корпусов считался
Ван Цзинвэй.
Позднее, уже накануне Северного похода, к этим основным кор-
пусам Национально-революционной армии присоединились еще
два — 7-й корпус лидера гуансийской группировки генерала Ли
Цзунжэня, куда советником был назначен И. К. Мамаев, и 8-й ху-
наньский корпус генерала Тан Шэнчжи, советником которого был
Ф. И. Ольшевский (Войнич).
Старшим по возрасту в Южнокитайской группе был военный
инженер Евгений Андреевич Яковлев: ему уже было за сорок. Пре-
красный специалист, друг Д. М. Карбышева, с которым вместе
учился в Военно-инженерной академии в Петербурге и под руко-
водством которого уже в советское время работал, бывший полков-
ник царской армий, он являлся ярким представителем тех старых
военных кадров, которые после революции перешли на сторону вос-
ставшего народа. В гражданскую войну Яковлев занимал ответ-
ственные посты в штабах фронта. В Китай прибыл осенью
1924 года вместе с Блюхером. Принимал участие в Восточных по-
ходах, штурмовал крепость Вэйчжоу, одно время читал лекции по
фортификации в академии Вампу. В Отечественную войну Яковлев
воевал на фронте; осажденный Севастополь оставил на последней
подводной лодке. Он скончался в 1951 году, будучи генерал-майо-
ром, доктором технических наук, начальником кафедры академии,
автором многих научных трудов.
Вместе с Яковлевым приехал в Кантон Тимофей Андреевич Бес-
частнов, старший советник по артиллерии. Он читал лекции в ака-
демии Вампу, работал в гуандунских арсеналах (Большом и Ма-
лом). По возвращении в Советский Союз был начальником артилле-
рии округа, начальником факультета в Артиллерийской академии,
начальником Высших артиллерийских курсов усовершенствования
комсостава. Его последнее воинское звание — генерал-полковник
артиллерии. Бесчастнов — участник Великой Отечественной войны,
Скончался он в 1947 году.
Я встретила в Дуншане также группу наших летчиков. Им бы-
ло особенно трудно, так как летать приходилось по незнакомым
трассам и на неважных машинах. Хорошо помню летчиков
Дж. Тальберга, В. Сергеева, Ремизюка, А. М. Кравцова, бортме-
151
хаников Базенау и Кобякова. У нас их так и называли «наши ге-
рои». За работу в Китае они получили заслуженные ордена.
На работу я вышла на другой же день по приезде. Меня взяли
переводчицей в разведотдел штаба Южнокитайской группы. На-
чальником отдела был В. М. Акимов, который незадолго перед
этим прибыл из Калгана, его заместителем — еще один питомец
Высших военных курсов востоковедения в Ташкенте Н. Миллер
(Мэйер). Миллер вскоре заболел и вынужден был уехать из Китая.
Как почти все советники, Акимов одновременно работал в ака-
демии Вампу. У меня долго хранился великолепный, в несколько
раз сложенный аршинный приказ о назначении его советником
академии. Он был напечатан огромными синими иероглифами на
шелковистой китайской бумаге с красивой красной каемкой, со
штампом Генерального штаба Национально-революционной ар-
мии. Внизу стояли большущие, в ладонь, квадратные печати. Ки-
тайское имя Акимова — Силин было вписано тушью, и для него
были выбраны очень поэтические иероглифы, имевшие значение:
западный лес Во время Отечественной войны, уезжая из Москвы
в эвакуацию, я жгла лишние бумаги и, к сожалению, второпях уни-
чтожила этот любопытный документ.
Весной 1926 года в Кантоне уже полным ходом шла подготовка
к Северному походу. Узнав, что гражданскую войну Акимов начи-
нал пулеметчиком, начальник группы Куйбышев поручил ему обу-
чение слушателей академии этой специальности. Учебные пулеметы
были плохонькие, их часто заедало, и Акимову приходилось тут
же на месте разбирать их и устранять неполадки. Всякий раз, ко-
гда пулемет в его руках начинал снова работать, раздавались
громкие, одобрительные возгласы курсантов: «Хао, хао» (хорошо).
Товарищи добродушно трунили над Акимовым, который сожалел,
что ему не досталась «настоящая» работа (ему хотелось, как в
Калгане, читать лекции по тактике на китайском языке), и прозва-
ли его «наш пулеметчик». Эта шутливая кличка жила потом и в
Москве.
Во время Северного похода Акимова назначили советником 2-й
дивизии 1-го корпуса — любимой дивизии Чан Кайши. Встречаясь
с Акимовым на фронте, Чан Кайши всякий раз широко улыбался и,
подняв вверх большой палец в знак одобрения, произносил по-ки-
тайски: «Вторая дивизия—лучшая дивизия». Действительно, это
была одна из самых боеспособных дивизий Национально-револю-
ционной армии. Как и другие дивизии 1-го корпуса, она была луч-
ше других укомплектована людьми и оружием, а главное — в ней
хорошо поработали китайские коммунисты, да и наши товарищи
немало сделали. Правда, во время событий 20 марта 1926 года Чан
Кайши в первый же день арестовал или уволил со службы всех
ее комиссаров и командиров, членов компартии, и приказал при-
нять участие в облавах и арестах. Именно солдаты 2-й дивизии
стояли на карауле перед учреждениями и частными квартирами
наших советников в Дуншане, но они стыдились смотреть нам в
глаза.
152
Чан Кайши не удалось уничтожить во 2-й дивизии революцион-
ных настроений. Уже в начале Северного похода была вновь уси-
лена ее коммунистическая прослойка. Дивизия хорошо показала
себя на фронте.
Работа моя в разведотделе была несложной. В мои обязанности
входили обработка китайской прессы по нужным объектам и пере-
вод рукописных материалов. Английскую прессу обрабатывал По-
рошин (из белоэмигрантов). Не знаю, как он попал в нашу среду,
но относились к нему хорошо. В 1927 году он вместе с нами прие-
хал в Москву, но ему у нас не понравилось: ведь тогда жилось нам
нелегко, и Порошин не выдержал. Он уехал на Дальний Восток
как будто на работу, а потом вернулся в Харбин.
У входа в разведотдел и возле штаба группы стояла охрана,
по два-три солдата возле каждого особнячка. Большинство из них
были коммунистами; у нас с ними завязались дружеские отноше-
ния. Они жили и столовались тут же, в нижнем этажа разведот-
дела. Когда они готовили пищу, в открытое окно нашего пресс-бю-
ро вперемешку с острым ароматом цветущей магнолии из соседне-
го сада тянуло тяжким чадом бобового масла.
Кантон
В ближайшие же дни нас повезли знакомиться с горо-
дом. Решили ехать в «узкие улицы», где были представлены худо-
жественные ремесла, которыми славился Кантон (в Кантоне тогда
не было современной промышленности). В небольшом гараже, где
стены и крыша были из циновок, мы наняли пару автомобильчиков
допотопного вида и отправились. Машины довольно проворно по-
мчали нас мимо кладбища семидесяти двух героев, через железно-
дорожное полотно, и вот мы уже на широком шоссе. По сторонам
лежат поля, где работают крестьяне. Спустя несколько минут мы
въезжаем в Кантон через Восточные ворота, уцелевшие от старой
крепостной стены. Мы в самом сердце города.
Кантону более двух тысяч лет. Он торговал еще с древним Ри-
мом, позднее — с арабами; сохранилась построенная ими мечеть.
В XVI веке появились португальцы, затем испанцы, в XVII веке —
англичане, двести лет спустя начавшие позорную опиумную войну.
После ее окончания остров Шамянь в самом центре города был по-
делен между союзниками: две трети достались англичанам, одна
треть — французам. Так в Кантоне возникла иностранная концес-
сия. Баснословно дешевый труд кули превратил этот островок в
цветущий сад, застроенный прекрасными зданиями.
Провинция Гуандун расположена далеко от столицы и всегда
пользовалась значительной долей самостоятельности. Это наложи-
ло отпечаток на характер ее жителей, которые издавна отличались
свободолюбием и стремлением к независимости, были любозна-
тельны и склонны к нововведениям. В Китае есть поговорка: «Все
новое идет из Кантона», и развитие революционного движения в те
годы, когда я была в Китае, подтверждало это мнение.
153
Большинство китайских эмигрантов, сотни тысяч которых в
прежнее время ежегодно устремлялись на заработки в США, Ав-
стралию, на Филиппины, в Индонезию, Малайю и т. д., были уро-
женцами провинции Гуандун и соседней с ней Фуцзяни. Отсюда
тесные связи жителей Кантона со своими сботечественниками за
границей, та материальная помощь, которую зарубежные китайцы
им оказывали, и тот живой интерес, с которым они следили за по-
литической жизнью на юге Китая.
Кантон прежде был всемирно известен своими необычно узкими
улицами. С. А. Далин, побывавший в Кантоне в 1922 году, сообща-
ет, что это был типичный средневековый город: ни широких улиц,
ни загородных автострад, ни огромных европейских домов, ни
автобусного сообщения. Мы застали уже совсем другую картину.
Правда, автобусов было еще маловато, и сами они были какие-то
маленькие, а трамваи вообще отсутствовали. Мне говорили, что
против расширения городского транспорта горячо протестовали
рикши, и городская управа не пошла им наперекор.
И вот теперь мы ехали в квартал Сигуань, остаток прежнего
Кантона. Ехали по европейским улицам, и веселая, многоликая
толпа шумела вокруг нас.
Уже в то время город насчитывал более миллиона жителей.
Видно было, что люди хотят укрыться от жары. Дома выступали
вторым этажом над тротуаром, и пешеходы шли в густой тени, за
массивными колоннами, отделявшими их от мостовой. Окна выхо-
дили на крытые веранды. Всюду висели циновки. В Кантоне летом
сорок градусов в тени — не редкость. Тепловые и солнечные удары
случались даже у привычных к местному климату китайцев. Ведь
им приходилось долгие часы работать на солнцепеке, и малейшая
неосторожность приводила к беде. У нас в штабе висел приказ, за-
прещавший появляться днем на улице без головного убора.
В Кантоне немало памятников старины, но это прежде всего го-
род-порт. В то время его облик определяла набережная с больши-
ми, красивыми зданиями современной архитектуры, среди которых
выделялись два универмага в шесть и девять этажей: Сен-сир и
Сен-компани. На набережной и в порту царили оживление, суета,
слышны были свистки катеров и гудки пароходов. Вода плескалась
о борта бесчисленных сампанов.
В нашей литературе китайских сампанщиков иногда представ-
ляли жертвами исключительной эксплуатации и социального нера-
венства: им, мол, на земле и места не осталось. В какой-то мере
это верно исторически. Известно, что лодочное население было
«уравнено в правах» после революции 1911 года. Но в дальнейшем
разница между рабочим и крестьянином на суше и сампанщиком
на воде была лишь разницей в профессии. Жизнь на воде была
просто одной из местных особенностей Китая, как, скажем, кана-
лы вместо улиц в Венеции или Амстердаме.
На сампанах чаще можно было встретить женщин, чем муж-
чин. Говорили, что сампанщики эксплуатировали своих жен, а сам»
ничего не делали. Но это не совсем так. Мужчины порой работали
154
на суше, на более трудной работе, и никакой дискриминации они
в этом случае не встречали.
Жить на воде и знать, что от неверной ее поверхности тебя все
время отделяют лишь две-три гнилые доски — это может пугать
людей, привыкших ощущать под ногами твердую землю, но ни-
сколько не смущало сампанщиков, которые чувствовали себя на
своем дощанике как рыба в воде. Они даже покойников своих спу-
скали на дно, в родную стихию. Сампанщики выглядели лучше,
чем фабричные рабочие: их труд не так тяжел, а жизнь на свежем
воздухе полезнее для здоровья. Я не раз в дальнейшем видела, в
каких условиях жило и работало трудовое население Гуандуна, и
поэтому для меня сампанщик никогда не был самым обездо-
ленным.
Сампанщики перевозили пассажиров и товары, помогали раз-
гружать суда. Но были среди них и темные люди, занимавшиеся
недозволенной законом деятельностью. Тогда у побережья Южного
Китая еще водились морские разбойники, между прочим, традици-
онно пиратской живописной внешности, как уверял один из наших
советников, потерявший свой чемодан на борту судна, подвергшего-
ся нападению. Среди сампанщиков у них была разветвленная аген-
тура, которая давала знать, когда и какие пароходы назначены к
отплытию. Пользовались сампанщиками также контрабандисты,
пытавшиеся во время бойкота провозить английские товары. Нахо-
дил у них убежище и уголовный элемент, не говоря уж о том, что
их лодчонки в любое время могли быть наняты любителями опие-
курения, азартных игр и дешевой любви. Контролировать бесчис-
ленную массу сампанов — нелегкая проблема.
Наши машины медленно двигались по многолюдным улицам.
В отличие от других портовых городов Китая, в особенности Шан-
хая, где можно встретить представителей всех рас и наций, улич-
ная толпа состояла только из китайцев: после стачки иностранцы
опасались появляться в городе. Нас везде узнавали и приветство-
вали дружелюбной улыбкой. Настроение было приподнятое, люди
веселы, держались с достоинством и даже несколько самодовольно,
как и полагается победителям. Такими они себя чувствовали в
борьбе, которая шла у них с империализмом.
Политическая жизнь била ключом. Все свободные места на сте-
нах и столбах были заклеены плакатами и листовками, с шестов,
укрепленных над головами прохожих, свешивались флаги, через
улицы были протянуты неширокие полосы материи с лозунгами.
Вот прошел отряд пионеров в костюмчиках защитного цвета, в бе-
лых панамках и красных галстуках. Хрипло прозвучала труба, и
появился пикет стачкома. Пикетчики были в полувоенной форме, с
повязками на рукавах, вооружены винтовками. На фуражках у них
выделялись гоминьдановские звезды с двенадцатью лучами, но все
знали, что стачком находится под влиянием коммунистов и даже
называли его в шутку «вторым горкомом КПК». Пикет вышел из
ворот своего штаба на набережной, знаменитого Дунъюаня, где
прежде находились игорные дома, самые страшные притоны горо-
155
да, закрытые национальным правительством. Потянулась длинная
цепочка рикш с пустыми колясками — демонстрация против про-
екта нового налога на лиц их профессии.
Миловидные девушки, живые и гибкие, вприпрыжку перебегали
улицу. Какой контраст с Северным и особенно Центральным Ки-
таем, где большая часть женщин из так называемого простонаро-
дья ковыляла на крохотных, изуродованных страшным обычаем
ножках. В Гуандуне этот обычай никогда не имел места, женщины
двигались легко и быстро. Малышей своих они носили за спиной.
На Севере мы этого не наблюдали, и вполне понятно почему. Как
может мать носить за спиной ребенка, если ей приходится посто-
янно думать о том, чтобы самой удержать равновесие.
Я попросила остановить машину, мне захотелось сделать не-
сколько снимков. В ту же минуту нас окружила веселая, любопыт-
ная толпа. Они молча, с дружелюбным вниманием следили за нами.
Я тут же выбрала себе объект — молодую девушку в местном
наряде: полудлинные штаны из черной блестящей немнущейся ма-
терии с узором в виде множества едва заметных мелких дырочек
и курточка белоснежного, полупрозрачного полотна из рами, кото-
рое приятно холодит кожу. Слегка вырезанный ворот оставлял
шею открытой. У девушки была блестящая, точно лакированная го-
ловка: увы, опять эта едкая, липучая помада, от которой китаянки
лысели к сорока годам! Какой-то белый тропический цветок был
приколот за ухом. Эта деталь особенно мне бросилась в глаза. Нигде
на Севере я не видела ничего подобного, а тут чуть не каждая
молодая женщина украшает себя цветами и с нашей европейской
точки зрения выглядит очаровательной китайской Карменситой.
Девушка с удовольствием позволяла себя фотографировать, в то
время как северянка обязательно бы убежала.
Ребятишек на улицах было множество, они бежали за нами,
протягивали ручонки, повторяя «ком со, ком со» (искаженное слово
португальского происхождения, означает деньги за комиссию, ко-
миссионные). Взрослые тоже не сводили с нас глаз и толпой со-
провождали по всем магазинам. Ведь у них свободного времени
было хоть отбавляй. Как и на Севере, не хватало работы.
Мы видели, что в магазинах и лавчонках полно всяких приказ-
чиков, которым собственно и делать-то нечего. Нам сказали, что
это обычно родственники хозяина, приехавшие из деревни, которых
он эксплуатирует буквально за гроши, иногда за чашку риса.
«Узкие улицы», как мы называли квартал Сигуань, старинный
торговый район, находились в западной части Кантона. Дорога
наша шла по набережной, мимо стоявших на рейде военных судов
под иностранными флагами, мимо острова Шамянь, торчавшего
как заноза в живом теле города. Он лежал перед нами, притихший,
настороженный, отделенный от набережной небольшим искусствен-
ным протоком и стеной гнева и ненависти китайского народа. На
мосту с тяжелыми чугунными воротами стояло какое-то загражде-
ние вроде козел, увитых колючей проволокой, оставлявшее лишь
узкий проход в эту резиденцию всех иностранных консульств, за
156
исключением советского, находившегося в самом городе, рядом на
набережной. Здание бывшего царского консульства на острове Ша-
мянь было захвачено англичанами. Переговоры о его возвращении
шли безрезультатно с 1924 года. Империалисты не признавали го-
миньдановское правительство де-юре. Они отказывались признать
советское консульство в Кантоне как аккредитованное при неза-
конном правительстве. Наш представитель даже не входил в сос-
тав консульского корпуса.
У заграждения на мосту мерно прохаживались два английских
солдата в колониальной форме: пробковый шлем и короткие брюки
цвета хаки, в руке винтовка, на поясе тесак. Ни звука не доноси-
лось с той стороны, остров как будто вымер. Там действительно ос-
тавалось очень мало жителей. Даже миссионеры, бежавшие с мате-
рика, выехали оттуда.
Я уже писала, что как раз накануне нашего оъезда из Влади-
востока, 25 июня 1925 года, на набережной Шацзи, напротив ост-
рова Шамянь, была расстреляна массовая антиимпериалистиче-
ская демонстрация, в которой участвовали представители всех сло-
ев населения Кантона: школьники, студенты, пикетчики стачкома,
курсанты академии Вампу, рабочие и служащие. На мостовой ос-
тались пятьдесят два трупа, сто семьдесят восемь демонстрантов
получили тяжелые ранения. Среди жертв оказалось много школь-
ников и студентов. Огонь продолжался двадцать минут. Стреляли
даже по санитарам, которые пытались вынести раненых. Характер
ранений показал, что империалисты применяли разрывные пули
«дум-дум». Английский морской офицер, приказавший открыть
огонь, через две недели был повышен в звании.
Эти события вызвали небывалое возмущение. Стачка приняла
такие размеры, что в ближайшие же дни жизнь в Гонконге и на
острове Шамянь оказалась парализованной, так как все китайские
рабочие и служащие, включая прислугу, оттуда выехали. Англий-
ские предприниматели терпели миллионные убытки.
Спохватившись, империалисты стали распространять нелепую
клевету, будто первые выстрелы были сделаны русскими коммуни-
стами. Английское агентство Рейтер сообщало: «Подслушан раз-
говор двух русских в Кантоне. Один из них сказал: „Я сам произвел
второй выстрел по Шамяню, а первый сделал Иванович. Понадо-
билось две недели, чтобы получить деньги от Бородина"». Авторы
этой грязной лжи явно не знали, что «Иванович» у русских не фа-
милия, а отчество.
Жители Шамяня почти не появлялись в городе. Мне только
дважды довелось увидеть этих «островитян». Раз я встретила в од-
ной из «узких улиц» двух надменных молодых людей в очень эле-
гантных костюмах, которые шли, не глядя по сторонам, шагая ров-
но, как автоматы, и оба держали левую руку в кармане брюк. Это
тогда было модно. В другой раз на набережной какой-то шамянец
ехал на рикше мимо автомобиля, в котором я сидела, и, не спу-
ская глаз, с любопытством меня рассматривал. Ведь тогда о совет-
ских людях в империалистической прессе писали всякие нелепости.
157
В мае 1925 года, во время контрреволюционного мятежа юньнань-
цев и гуансийцев, некоторые из жен советников выехали в Гонконг,
тогда еще это было возможно. Софья Брониславовна Мацейлик
рассказывала, что в столовую гостиницы, где они обедали, посмот-
реть на «одичавших русских» приходили многие «цивилизованные»
дамы и господа, не стеснявшиеся вслух выражать свое удивление:
как, мол, странно — советские женщины выглядят вполне прилично.
Когда я приехала, посещение Шамяня было для нас уже невоз-
можно, но по слухам я знала, что остров был в очень запущен-
ном состоянии и нисколько не походил на блещущий чистотой, бла-
гоустроенный городок, каким он был до забастовки.
На набережной мне показали место, где была пролита кровь де-
монстрантов. Там стоял небольшой обелиск с надписью: «Не забы-
вай этот день». Несколько лет спустя Чан Кайши, заискивая перед
империалистами, приказал его убрать.
Антианглийский бойкот строго соблюдался. Не только пикетчи-
ки стачкома, ходившие по улицам с дубинками или винтовками в
руках, но и широкие массы населения ревниво следили за тем, что-
бы их враг — английский империализм — терпел материальный
ущерб. Пример тому я могла наблюдать в тот же день. В какой-то
лавчонке нам сделали замечания по поводу того, что одна из на-
ших женщин держала в руках пачку английских сигарет «Кэмел».
Признаться, нам всем стало очень стыдно, и виновница инциден-
та— она только что приехала и еще не разбиралась в обстанов-
ке — тут же выбросила сигареты.
«Узкие улицы»
Теперь уже не осталось «узких улиц», посещение кото-
рых доставляло нам когда-то такое удовольствие. Их постепенно
сносили и до и после революции. Ни один современный город не
стал бы мириться с тем, чтобы такая большая часть его служила
чем-то вроде музея феодального градостроительства и торговли.
«Узкие улицы» были очень живописны, но совершенно неблаго-
устроены. Существование этих бесчисленных крошечных лавчонок и
ремесленных мастерских, служивших одновременно и жильем, как
сампанщику его сампан, давно перестало себя оправдывать.
Многие улицы были так узки, что прохожий свободно доставал
рукой от стены до стены. На них не могли бы разъехаться двое
рикш, с трудом разминулись бы два паланкина. Но были улочки
и пошире, где наряду с маленькими лавчонками, блиставшими
только своими чудесными изделиями, встречались роскошные мага-
зины, украшенные позолотой и цветными витражами, с прилавками
из драгоценных пород дерева, где хозяева щеголяли в халатах из
дорогой парчи. Этим, конечно, уже было тесно в «узких улицах».
Каждое ремесло было представлено одной или несколькими
улочками. Мы обходили одну за другой улицы изделий из слоно-
вой кости, янтаря, бронзы, перламутра, черепахи, фарфора, драго-
ценных пород дерева, яшмы, серебра, улицы шитых по шелку кар-
Л58
тин, вышитых туфель, знаменитых гуандунских шалей, разукра-
шенных яркими вышивками халатов и пижам, изделий из рами,
ручных плетеных кружев, вышивок бисером, расписных вееров из
белых куриных перьев. Не было только изделий из перегородча-
той эмали и красного лака, которых так много в Пекине.
Мы с увлечением ходили из магазина в магазин, восхищаясь
чудесными произведениями народного искусства. Время, казалось,
перестало существовать для нас. И только уже порядком устав, мы
наконец спросили друг друга: где же люди, чьи руки любовно тру-
дились над всем, что нас так восхищает?
Долго искать не пришлось. Они были тут, перед нами. На гла-
зах у пешеходов, в глубине тесных, захламленных мастерских, скло-
нялись они над своей работой. Их было много, и все мужчины:
подростки, взрослые и очень старые люди. Они что-то пилили, об-
тесывали, рисовали, клеили, точили, красили, вышивали. Время от
времени те, что постарше, разгибали сутулую спину и смотрели на
нас усталыми, покрасневшими глазами, но молодежь была жизне-
радостна и смешлива. Они жили здесь же, дышали производствен-
ной пылью, спали на какой-то рухляди прямо на земле. И это еще
не самое худшее. В одном из закоулков «узких улиц» я обратила
внимание на странное сооружение — длинный тесовый ящик на вы-
соких подпорках. В щели выглядывали рваные циновки, какое-то
тряпье. Этот ящик служил жильем для трех человек — двух взрос-
лых и грудного ребенка, вернее — местом ночлега, потому что в
нем можно было только лежать. Ящик был приподнят над землей
потому, что ночью целыми стаями ходили голодные крысы, а в по-
ру тропических ливней вода в несколько минут заливала улицу на
четверть метра, а то и более.
Тяжелый труд, ужасные жизненные условия, нищенский зарабо-
ток — таков был общий удел китайских трудящихся в то время, и в
этом отношении Кантон не представлял исключения. Там впервые
поднял голову китайский рабочий, впервые правительство призна-
ло его права, провозгласило рабоче-крестьянскую политику одной
из основ своей программы и начало ряд мероприятий по улучше-
нию жизни народных масс. Это уже много, но до победы еще было
далеко.
В дальнейшем мы еще не раз посещали «узкие улицы». Я хо-
рошо помню, как они в то время выглядели.
Давайте представим себя в Кантоне середины двадцатых годов.
Войдем в крохотный магазинчик, где продаются янтарные изделия.
На прилавке под стеклом разложены нитки крупных и мелких бус
из янтаря всех цветов, от опалового до густо-красного, лежат пе-
чатки и мундштуки, на точеных подставочках из черного дерева
стоят фигурки людей и животных. Это все дешевый товар из плав-
леных крошек янтаря. Но если вы спросите, вам подадут в бархат-
ных футлярах дорогие ожерелья. И в глубине отдельных бусин вы
увидите кусочки земли и дерева, тысячи лет назад заключенные в
янтарную оболочку. Это настоящий янтарь, найденный целыми кус-
ками.
159
Вот лавчонка, где торгуют вышитыми туфлями, типичными ки-
тайскими шлепанцами с загнутыми вверх носками. Их шьют из де-
шевого атласа всех цветов и вышивают по традиции драконами и
фениксами — символами императора и императрицы. Подошва ко-
жаная, подкладка хлопчатобумажная. Пара таких туфель стоит
доллар восемьдесят пять центов в местной валюте (гуандунский
доллар равнялся тогда нашим шестидесяти копейкам). Если вы-
честь стоимость атласа, шелковых ниток, подметки, стельки, под-
кладки и прибыли торговца-скупщика, что останется бедной выши-
вальщице, которая так старательно покрыла всю поверхность заго-
товки ровными терпеливыми стежками?
Самые сложные вышивки — картины — выполняют мужчины.
Многие провинции Китая знали это ремесло, и каждая славилась
своим особым стилем. В Хунани, например, это была плотная,
рельефная вышивка по белому и цветному атласу, в Гуандуне вы-
шивали по белой, полупрозрачной шелковой ткани легкими, воз-
душными стежками. На картинах уже нет драконов, но фениксы
остались. В основном здесь изображают птиц и цветы. Даже проза-
ические куры и утки удостаиваются внимания художника. Однако
чаще всего на картинах вышивают символ супружеской верности
и долголетия — пару аистов, а сзади большое пылающее солнце.
Тут же продаются рамы для них из черного дерева на массивных
ножках.
Вот известные на весь мир гуандунские шали. Их изготовляют
из очень красивого и прочного гуандунского шелкового крепа, ук-
рашают длинной, тяжелой бахромой из крученого шелка. Они всех
цветов и размеров, трудно выбрать какую-нибудь одну. Остано-
вишься, скажем, на персиковой с многоцветной вышивкой в виде
пагод и домиков среди гор и деревьев, и тотчас захочется взять
черную, расшитую розами от бледно-алого до темно-пурпурного
цвета. А тут продавец развертывает огромную кремовую с рельеф-
ной одноцветной вышивкой, изображающей сценки из китайской
новеллы. И так без конца. Средняя цена шали не превышала шес-
тидесяти юаней в гуандунской валюте, но кремовая, о которой я
упомянула, стоила вдвое дороже. Это товар на экспорт, китаянки
шалей не носили, шали вообще иностранного происхождения. Го-
ворят, их завезли испанцы когда-то очень давно. Китайцы переняли
ремесло и далеко превзошли учителей. Вышивкой шалей занима-
лись женщины.
В перламутровых рядах продают большие парные створки рако-
вин, на внутренней стороне которых вырезаны стенки из старин-
ных легенд, перламутровые ожерелья и всякие мелкие поделки.
Маленький веер из белых куриных перьев, наклеенных на выто-
ченные из рога планки, очень дешев. Но он так изящно сделан и
так талантливо раскрашен, что кажется дорогой безделушкой.
Вы идете по улочке фарфоровых изделий, рассчитанных на все
вкусы и на любой карман. Наряду с дорогими вазами, привезен-
ными из центра фарфоровой промышленности Китая, города Цзин-
дэчжэнь в северной Цзянси, где много веков назад были построе-
160
ны императорские заводы, есть товар подешевле. Только берегитесь
слепо доверяться фабричной марке на донышке, которую вам ус-
лужливо показывает продавец. Может случиться, что Цзиндэчжэнь
к данному предмету не имеет никакого отношения, а указанные
там девизы правления императоров тоже не соответствуют дейст-
вительности.
Резьба по слоновой кости существует в Китае столетия. Ассор-
тимент поделок из нее обширен: от мелких предметов домашнего
обихода — гребней, пудрениц, мундштуков, портсигаров, колец и
др.— до массивных изображений всякого рода божеств и настоль-
ных украшений из целого бивня. Известны китайские шары из
слоновой кости, где внутри верхнего заключено еще несколько вра-
щающихся и покрытых тонкими узорами. Очень хороши шахматы.
Фигуры сделаны в виде человечков, начиная с простого феодаль-
ного воина и кончая самим императором. Туры выточены в виде
слонов.
На одной из «узких улиц» торгуют соломенными циновками, ко-
торыми славился Гуандун. Здесь и простые, некрашеные, в метр-
полтора длиной, и роскошные ковры во всю комнату, украшенные
огромными яркими цветами. Все они сделаны вручную при помощи
самых примитивных приспособлений. Циновка — обязательный
предмет домашнего обихода в Южном Китае, где она в жаркое
время служит и матрацем и простыней. В такую погоду даже по-
душку заменяют фарфоровым кирпичиком.
Неподалеку продается дорогая, стильная мебель, составляющая
одну из важных экспортных статей провинции Гуандун. Сиденья
и спинки сделаны из мрамора всех цветов, обрамленного искусно
выточенным драгоценным черным деревом.
На одной из улиц вам предлагают картинки на какой-то нео-
быкновенно пухлой и ломкой бумаге. Поражает удивительный эф-
фект ярких акварельных красок на ее ослепительно белом фоне.
Это китайские пейзажи, цветы, рыбки, сценки из народной жизни,
изображения артистов в старинных красочных костюмах. Картин-
ки уложены сериями по темам в небольшие коробочки со стеклян-
ной крышкой, оклеенные по углам узорчатой материей.
Тут же торгуют открытками, на которых художник рисовал ту-
шью и красками только головы, руки и ноги людей, а их одежду и
окружающие предметы изображал при помощи вырезок из китай-
ских почтовых марок всевозможных цветов.
Улицы, где продается съестное, это яркая картина щедрого изо-
билия гуандунской земли. Представьте себе узкий проход между
двумя рядами ларьков, затянутый сверху рваными циновками. Ос-
лепительное солнце тропиков падает косыми полосами или круглы-
ми зайчиками на разложенные в густой коричневой тени продукты.
Лежат горы редкостных плодов: круглые связки бананов, волоса-
тые головы кокосовых орехов, оранжевые плоды манго, маленькие
лайчи в зеленой колючей кожуре, с виду точь-в-точь недозрелые
каштаны, ананасы с зелеными перьями остроконечных листьев.
Дальше — овощи, тоже необычные на наш взгляд. Длинные узкие
161
огурцы извиваются, как змеи, редиска толстая и длинная, как наша
редька, а редька неожиданно лилового цвета. Вот китайская капус-
та, растущая не вширь, а вверх, изумительные по цвету и вкусу по-
мидоры, сахарный тростник, корни лотоса. И все это брошено на
прилавки и на землю щедро, грудами.
Рыбные ряды — настоящий ихтиологический музей. Небольшие
спруты напоминают морскую звезду своими изящными щупальца-
ми с двумя рядами присосок. Рядом серебряная рыба-сабля и ка-
кое-то плоское чудовище в виде перекошенного квадрата с длин-
ным узеньким хвостом. Кадки с крохотными морскими рачками —
чилимсами. В проволочных клетках прыгают лягушки, извиваются
змеи. Только знаменитого трепанга с его сизо-черной блестящей
шкуркой, усеянной забавными рожками, я там не видела; видимо,
для базара это слишком дорогое лакомство.
Очень живописны мясные ряды с их рембрандтовским освеще-
нием. Особенно эффектно выглядит среди свиных туш, подвешен-
ных за ноги, дородный хозяин в коротких штанах и распахнутой
спереди куртке. Его толстый голый живот лоснится и изумительно
гармонирует по цвету и форме с содержанием его лавки.
Ну, а покупатели? Ведь у них должны бы глаза разбегаться от
этого великолепия. Тут хочется нагрузиться и унести домой всего
сколько сможешь.
Но эти богатства роскошной природы Гуандуна, при всей их ка-
жущейся дешевизне, не так уж доступны населению. Вон у ларька
остановилась женщина, она что-то покупает. В руках у нее связка
крючков на кольце — своего рода авоська. На каждый крючок на-
цеплена покупка: на одном болтается лягушка, на другом — ножка
курицы, на третьем — пучок какой-то зелени. Не много же может
себе позволить эта хозяйка... Что за суп из куриной ножки!
Между прочим, по поводу южнокитайских лягушек. Оказалось,
что это изумительная вещь, напоминает очень нежное мясо цыплен-
ка. Мы часто подшучивали над новоприбывшими сотрудниками,
угощая их, а потом показывая лягушечьи лапки. В первый момент
гость выпучивал глаза и собирался извергнуть лягушку обратно, но
в следующий раз уже сам заказывал лягушечье рагу.
Неподалеку от городского рынка находились дешевые харчевни
и дорогие рестораны. Гуандунская кухня славилась в Китае не
меньше, чем французская в Европе. Гуандунцы были известны как
великие гурманы. Они полагали, что в природе все чисто и может
быть употреблено в пищу, если только не приносит вреда здоровью.
Даже такие отвратительные, казалось бы, существа, как ядовитые
змеи, считались деликатесом, не говоря уже о собаках, которых от-
кармливали особенным образом, и те, кто их отведал, не нахвалят-
ся. Старый китайский анекдот рассказывает, как однажды европеец
съел две порции полюбившегося кушанья и, не зная китайского
языка, стал крякать, спрашивая таким образом официанта, не утка
ли это. Официант затявкал ему в ответ.
Змеи имелись в большом выборе в любом из ресторанов горо-
да. Покупать их нужно обязательно живыми, иначе можно отра-
162
виться. Вас подводят к ящику из проволоки, и вы видите целый
клубок этих противных тварей, которые переплелись и медленно из-
виваются, большие и маленькие, всяких расцветок. Повар со спе-
циальной вилкой стоит рядом и спрашивает, какую из них вы
желаете. Подавляя отвращение, вы скорее показываете на какую-
нибудь, все равно какую, но настоящий гурман выбирает не спеша,
с аппетитом, он знает толк в этом блюде: ведь змеи — они разные,
у каждой свой вкус. Я только раз ела змеятину, и мне казалось,
что я жую резинку, но говорят, есть змеи с нежным, сочным мя-
сом, напоминающим судака, только еще мягче и вкуснее.
Повар, чуть приоткрыв ящик, с молниеносной быстротой выхва-
тывает вашу избранницу, мгновенно отсекает ей голову и столь же
мгновенно сдирает кожу. После этого начинается стряпня. Из змей
варят супы, их жарят в масле и пр.
В следующее воскресенье мы посетили оба универсальных мага-
зина города — Сен-сир и Сен-компани. Это были уже вполне сов-
ременные торговые предприятия, не уступавшие английским мага-
зинам в Шанхае. В одном из них нам указали на замечательно
красивую продавщицу и объяснили, что она — одна из представи-
тельниц семей смешанной крови. Иностранные дельцы в Гонконге и
на острове Шамянь частенько оставляли семьи в метрополиях, а
тут обзаводились новыми. Случалось, что они привязывались к
ним, обеспечивали материально, давали детям, которые, как прави-
ло, отличались удивительной красотой и способностями, хорошее
образование, но никогда не признавали их официально.
Обживаем Дуншань
Повседневная жизнь в Дуншане была для нас необычна
и тоже по-своему не лишена интереса.
Я приехала ранней весной. Жара еще не наступила, но сырость
стояла страшная. И в шкафах и под кроватями вещи покрывались
зеленым налетом. Ввиду антисанитарного состояния местности нам
было предписано принимать меры предосторожности. За источни-
ками водоснабжения в Кантоне никто не следил, ни канализации,
ни фильтров не было, поэтому пили мы только тщательно прокипя-
ченную воду, овощи и фрукты обдавали кипятком, а в ванну до-
бавляли ложку лизола, отчего вскоре пропахли им насквозь. Жи-
тели Дуншаня часто хворали, так как пользовались водой прямо
из канала, куда стекали все нечистоты. В Гуандуне ежегодно
отмечались две-три вспышки эпидемии (сыпняка, брюшного тифа,
амебной дизентерии и даже холеры). Подлинным бичом китайского
народа был туберкулез, и Гуандун не оказался исключением.
Наши товарищи часто болели. Чуть не умерла от брюшного ти-
фа Ираида Петровна, жена советника И. П. Шуванова, Е. В. Тес-
ленко почти год мучился малярией и фурункулезом, дочка
Ф. Г. Мацейлика получила костный туберкулез и на всю жизнь ос-
163
талась хромой. Все мы страдали от кожных и желудочных болез-
ней.
Большинство советников жили в четырех домах, которые мы на-
зывали «коробками». Они стояли в ряд по берегу канала, за ним
тянулось рисовое поле, а еще дальше, на острове Дашатоу, нахо-
дился аэродром, откуда время от времени с могучим, как нам тогда
казалось, рокотом поднимались самолеты, пилотируемые нашими
летчиками. «Коробки» были совершенно одинаковы: трехэтажные
здания европейской архитектуры с массивными каменными веранда-
ми по фасаду, на каждом этаже по квартире из трех комнат со все-
ми тропическими удобствами, вплоть до проволочных сеток на ок-
нах от москитов и вентиляторов на потолке, в виде больших про-
пеллеров. Плоские крыши были обнесены балюстрадой. Перед «ко-
робками», за каменной решеткой ограды с железными воротами,
находился небольшой общий сад с огромными деревьями, на кото-
рых чуть не круглый год густо цвели мелкие белые, как воск, остро
пахнувшие цветы, отдаленно напоминающие наш жасмин. Дорож-
ки были вымощены каменными плитами и обсажены кустами каме-
лий. В Гуандуне вообще очень много вечнозеленых кустов и дере-
вьев с жесткими, точно лакированными листьями и мясистыми, па-
хучими цветами.
Артур Голичер, немецкий прогрессивный журналист, за месяц до
нашего приезда посетил Кантон, жил в Дуншане у германского
консула, был принят Бородиным. Он сочувственно относился к ки-
тайской революции, с уважением отзывался о наших советниках.
И все же он не смог отрешиться от свойственной буржуазной прес-
се любви к сенсации, от стремления эпатировать читателя. Возмож-
но также, что Голичеру, человеку западной культуры, показалось
ужасным положение горстки наших советников, посмевших безоруж-
ными явиться в Кантон и отдать себя и своих близких на произвол
политических страстей и неожиданностей. Во всяком случае он на-
писал, что наши коробки произвели на него «жуткое впечатление»
и что нас там якобы охраняли солдаты и военные машины, а желез-
ная решетка сада была всегда на запоре. Между тем я жила в Дун-
шане почти одновременно с ним и не видала ни одного солдата
перед жилыми домами советников. Часовые стояли только перед
зданием штаба группы, причем это был скорее почетный караул,
чем настоящая охрана, и мы вообще вскоре от них отказались.
По узкому каналу день и ночь плыли сампаны. Сампанщики,
подняв голову, пристально смотрели на веранды домов, где жили
русские советники. Иногда по каналу медленно-медленно проходи-
ли старинные корабли со спущенными парусами, такие же, как на
рисунках в китайских исторических романах. У них были украше-
ния на носу в виде разинутой пасти дракона и огромная высокая
резная корма с маленькими окошками в несколько рядов. Она бук-
вально нависала над берегом, так тесно было судну в канале. По-
черневшее от времени дерево и архаическая форма говорили о мно-
гих десятилетиях плавания, полных, как нам казалось, романтики и
увлекательных приключений.
164
Первое время с непривычки мы не могли уснуть от мелодичных
голосов китайских рожков — это сампанщики перекликались меж-
ду собой во избежание столкновений в темноте. Их заунывные пе-
реливы, то приближаясь, то удаляясь, звучали на фоне тропической
ночи как экзотическая музыкальная картинка. Зато на заре мы
просыпались по причине более чем прозаической. В это время из
города проходил длинный караван сампанов с удобрениями для
нолей и задолго до его появления нас будил резкий запах.
По ту сторону канала, по колено в жидкой грязи, лениво тащи-
ли вековечную соху огромные, сизо-черные, почти лишенные шер-
сти водяные буйволы. Страшные трехгранные рога, изогнутые, как
ятаганы, нередко более метра длиной, почти лежали у них на спи-
не. Нам говорили, что в джунглях Юго-Западного Китая, где буй-
волы еще водились в диком состоянии, они очень свирепы и на
человека нападают первыми, но этому трудно было поверить, на-
блюдая их флегматичный нрав. Они залезают по самые ноздри
в воду и стоят там целыми часами, не двигаясь. Мальчишки-пасту-
хи бесстрашно ездят на них верхом.
После вспашки на залитых водой квадратах полей появлялись
десятки крестьян в широких конических шляпах, которые согнув-
шись сажали кустики рассады. Солнце палило нещадно, шоколад-
ного цвета вода, густая и горячая, дышала тяжелыми испарениями.
Мы очень боялись в то время гуандунских змей, о которых слыша-
ли так много рассказов, и с ужасом думали, что каждый шаг лю-
дей на рисовом поле грозит им, может быть, смертью. Где там раз-
глядеть в мутной воде, что у тебя под ногами! Впоследствии мы и
не думали о змеях. Нигде, кроме базара, я не видала ни одной
змеи. У нас в Дуншане был всего лишь один случай, когда жена
советника Тера в темноте наступила на змею прямо на улице, воз-
ле своего дома. Противная тварь мгновенно обвилась вокруг ноги,
но женщина успела ее сбросить.
Зато наши товарищи, воевавшие на острове Хайнань с войсками
милитариста генерала Дэн Бэньиня, рассказывали, что ядовитых
змей там видимо-невидимо. Отроют солдаты окопчик, придут наут-
ро, а он полон змей. В лесных зарослях было опасно ходить: там
жили древесные змеи, прыгавшие на человека сверху.
Мы сообща наняли аму, которая поселилась в маленькой комнат-
ке для прислуги. Это была уже немолодая женщина, в деревне у
нее было трое ребят, но она очень следила за своей внешностью.
Мы не раз заставали ее в компании другой амы, ее подруги, кото-
рая сооружала ей сложную прическу, наматывая волосы на какое-
то приспособление и густо смазывая их липким веществом, от кото-
рого голова получалась как лакированная. Ама сидела с довольным
видом, убежденная, что такая прическа ей очень к лицу, в чем она,
между прочим, не ошибалась. Заключительный штрих — цветок за
ухом—делал ее почти хорошенькой. Естественно, что такая при-
ческа — не на один день, ама берегла ее целую неделю.
К сожалению, нам скоро пришлось расстаться с нашей амой.
Мы никак не могли с ней договориться. Что бы мы ни объясня-
165
ли, она на все отвечала с убитым видом: «но сабе», что на пиджин-
инглиш значит «не знаю». А по-гуандунски мы не говорили. Она уе-
хала в свою деревню, а мы наняли другую. Это была девушка лет
шестнадцати, веселая и подвижная. Мы к ней очень привязались.
С наступлением жары мы заметили, что ночью она, ища прохлады,
ложится спать не раздеваясь прямо на каменные плиты передней.
Тогда один из переводчиков переехал от нас и мы поселили нашу
аму в его комнате с пропеллером. Уезжая на Север, мы подарили
ей всю нашу мебель. Она горько плакала, прощаясь с нами.
Жара оказалась для всех нас тяжелым испытанием. Хуже дру-
гих ее переносили те, кто злоупотреблял фруктовой водой. Когда
выдавался пасмурный денек, мы с удивлением говорили друг другу:
«Подумать только, в Москве никогда не бывает жарче, чем сей-
час, а мы даже не замечали, какое это счастье!»
Познакомились мы и с тропическими ливнями. Откуда ни возь-
мись появлялись тучи, и через несколько минут улица превраща-
лась в речку. Ливень мог застать где и когда угодно, предугадать
его не было возможности. Однажды он застал меня в «узких ули-
цах». Мне пришлось нанять паланкин и путешествовать таким ман-
даринским способом, причем носильщики брели чуть не по колено
в воде. После ливня вода быстро спадала. Какой-нибудь час — и на
улице почти сухо.
Можно со школьной скамьи знать, что лунные ночи в тропиках
феерически красивы, но в Кантоне открываешь эту истину заново.
Мы долго не могли привыкнуть к огромной желтой луне над са-
мой головой. Глядит она тебе в самую душу, никуда от нее не де-
нешься. Кто-нибудь не выдержит и предложит всей компанией
идти гулять: дескать, все равно не заснешь, какая-то кутерьма в го-
лове.
И вот идешь точно в сказочном лунном царстве, где все черное
и белое. Огромные деревья, густо усыпанные цветами, струят ост-
рый волнующий аромат, на добела освещенной земле лежат их
короткие угольно-черные тени. Легкий туман поднимается из канала
и с рисовых полей. Теплый, влажный воздух ласкает щеки. А тут
еще ночной концерт: самозабвенно поет хор лягушек, оглушитель-
но стрекочут цикады.
Но не столько луна мешала нам спать, сколько жара. В Южном
Китае население летом частенько спит на улицах, на раскладуш-
ках. Мы не могли себе позволить подобную роскошь, но гуляли по
ночам часто. Бывало, выйдешь и слышишь — поют в клубе. Идешь
туда. Из настежь раскрытых, ярко освещенных окон несется голос:
«Средь шумного бала, случайно...» У ворот молчаливая группа бед-
но одетых китайцев. Они расступаются. На предложение войти
одни смущенно молчат, другие делают характерный отрицательный
жест.
Маленькая гостиная, притихшая молодежь на диванах впере-
межку с «начальством», людьми постарше. Со стенки строго смот-
рит Павлов и, кажется, глаз с тебя не сводит. За пианино сидит
наша самая бедовая комсомолка, машинистка Надя Цорн, позже
166
жена советника Н. Т. Рогова. Она каталась верхом и не успела пе-
реодеться. Мужская юнгштурмовка тесна для ее крупной и силь-
ной фигуры. Рядом наш лирический тенор, топограф Степа Прота-
сов, маленький и щупленький. Но теперь никто и не замечает его
непритязательной внешности. Он держится уверенно, его бледное
лицо порозовело. Он поет, и как поет! Мы боимся войти, чтоб не
спугнуть очарования. Потом советник Корнеев, однофамилец
И. Корнеева, работавшего на Севере, исполняет цыганский романс
«Отойди, не гляди» и при словах «денег нет у меня, один крест на
груди» трагическим жестом распахивает сорочку. Эффект получа-
ется неожиданный, поскольку крест отсутствует: все кругом начи-
нают смеяться.
Любили мы петь хором русские народные и революционные пес-
ни, не забывали и знаменитую «Дуню», приспособив ее к нашей
дуншаньской действительности.
Почти каждый вечер мы ездили на такси подышать свежим
воздухом после томительно жаркого дня на работе. Стоило это
недорого: нас набивалось в машину много, а цена — доллар в час
местной валютой, да и расплачивались мы по счетам, в начале ме-
сяца, когда получали зарплату. Путь наш был всегда один и тот
же: мимо кладбища семидесяти двух героев и дальше, на деревню
Шахэ.
С периодом жары у меня связано одно забавное воспоминание.
У меня, Нади Цорн и Сони Оконешниковой вдруг начали падать
волосы. Прически у нас по тогдашней моде были короткие, и мы,
недолго думая, сняли под корень свою «девичью красу». Можно
себе представить, как мы выглядели, но это нас не смущало, мы
даже слегка гордились своим поступком и были склонны рассмат-
ривать его как революционный жест, отрицание женского неравен-
ства. Многим нашим девушкам так хотелось тогда походить на
мужчин! Соня Оконешникова на родине даже носила галифе, а я
старалась говорить низким голосом и «Интернационал» пела басом.
Нам не приходило в голову, что наши бритые макушки могут
вызвать какую-либо особенную реакцию. На улице мы довольно
часто встречали почти совершенно лысых старых китаянок, а буд-
дийские монахини, как мы знали, вообще брились наголо. К тому
же короткая стрижка под скобку считалась тогда в Китае призна-
ком свободомыслия, а это был уже большой сдвиг в народных обы-
чаях.
Мои товарищи на службе лишь слегка подтрунили по поводу
происшедшей со мной перемены. Бородин, увидев вместо своей пе-
реводчицы бритого мальчишку в женском платье, деликатно про-
молчал, хотя тут же отправился к жене и посоветовал ей пойти
взглянуть, как я выгляжу. Блюхер, бывший в этот день с визитом
у Бородина и подвозивший меня с работы в Дуншань на своей ма-
шине, всем своим видом выражал категорический протест — он это
умел, у него это хорошо получалось — но тоже ничего не сказал.
Зато китайское население реагировало на мою бритую голову как
на некий вызов его эстетическим и даже моральным представлени-
167
ям. «По-нашему, это нехорошо, это стыдно для девушки»,— объяс-
нили мне потом китайцы. И я поняла. Ведь и у нас в России ко-
гда-то, еще не так давно, остричь девушку значило ее опозорить.
Все произошло так: наши сотрудники решили отправиться в го-
род, чтобы в «Блю бёрд», китайском кафе с английским названием,
куда мы часто ездили, угоститься мороженым. Присоединилась к
ним и я. Наступал вечер, и я была с непокрытой головой, на кото-
рой только чуть-чуть начала появляться черная колючая расти-
тельность. И вдруг, как только мы оказались в черте города, мой
рикша стал громкими возгласами призывать своих соотечественни-
ков обратить внимание на мою особу. «Глядите,— кричал он,— ка-
кого заморского черта я везу!» Мои спутники не понимали по-ки-
тайски, но все же не могли не заметить всеобщего веселья, которое
вызвало мое появление. Люди бросали работу, бежали ко мне со
всех ног, хохотали, кричали, показывали на меня пальцами. За мо-
ей коляской неслась, не отставая, целая орава дико визжавших ре-
бятишек. Дружба моих приятелей не выдержала такого испытания,
и они заявили, что не могут больше нигде со мной появляться, по-
ка волосы мои не отрастут или пока я не стану носить какой-ни-
будь приличный головной убор.
Помню экскурсию в Горы белых облаков (Байюньшань), где
находился древний буддийский монастырь. Местность считалась од-
ной из самых живописных в окрестностях Кантона. Пологие, хотя
и довольно высокие, поросшие травой холмы перемежались неглу-
бокими впадинами и долинами. Цепочка каменных плит в виде сту-
пенек бесконечной лестницы вела то вверх, то вниз. Видимо, ко-
гда-то монастырь часто посещался, плиты были сильно стерты но-
гами паломников, но в наше время большая часть огромного мона-
стыря была покинута и только в центре еще жили монахи. Они
встретили нас довольно сдержанно, и мы не стали их беспокоить,
зато старательно обследовали все дворики и соединявшие их кру-
тые лесенки заброшенной части монастыря. Он был очень поэтичен,
этот уголок, живое воплощение уходящего китайского прошлого, и
мог бы послужить прекрасными декорациями для пьес на тему ста-
ринных китайских романов. По таким лесенкам ходила когда-то
красавица Ин-ин, в такие узенькие двери стучался Белая Яшма,
чтобы стать монахом и навеки похоронить свое разбитое сердце 12.
Был у нас в Дуншане и «враг» — владелец кустарного заводика
по выработке извести из пережженных морских раковин. Трудно
передать, какую удушливую вонь распространяло это предприятие
по всему участку Дуншаня, где расположилась наша советская ко-
лония. Заводик работал по ночам: видимо, хозяин думал, что люди
во сне не разберут, каким они воздухом дышат. На самом же деле,
как только зажигали печи и в воздухе распространялся их непере-
даваемый, невыносимый смрад, все просыпались и кидались закры-
вать окна. Все же в щели проникал отвратительный, тошнотворной
запах, и мы томились без сна, слоняясь из угла в угол. Врач нашел
у некоторых из нас симптомы отравления. Работал завод с пере-
рывами, раза два в неделю, а то бы мы просто не вынесли. Все пе-
168
реговоры с хозяином, даже предложения купить его заводик не да-
вали результатов. Пришлось обратиться к властям, и его как-то
урезонили.
Командование группы обеспечило нам бесплатные занятия ино-
странными языками, и мы занимались почти ежедневно. Английский
язык преподавала уже немолодая американка, жена китайского
профессора, получившего образование в США. Она очень скучала
по родине, никак не могла привыкнуть к Кантону, хотя жила там
уже более десяти лет, ее раздражал вечный стук деревянных сан-
далий. «Почему же вы не остались в Америке?» — спрашивали мы.
Она отвечала: «В США китайцы могут получить образование, но
не могут получить право на постоянное жительство. Их учат, что-
бы они стали проводниками американского влияния в Китае».
Вечерами я давала уроки русского языка директору Цзюлунской
железной дороги, который приезжал через день и занимался очень
усердно. Как-то он пригласил меня и еще кое-кого из товарищей к
себе на чашку чая. Его вилла была неподалеку от наших «коро-
бок», по ту сторону железнодорожного полотна. Мы рассчитывали
увидеть красочный китайский быт, но ошиблись. Все в доме было
на западный образец, вся семья разодета по последней американ-
ской моде. Оказалось, что он долгое время жил в США и, видимо,
отвык от родины. Дети даже плохо знали родной язык.
8 марта 1926 года Китай во второй раз отмечал Международ-
ный женский день. Днем мы смотрели демонстрацию, в которой,
как сообщила пресса, участвовали десять тысяч женщин, читали в
газетах статьи, посвященные празднику. Вечером, по специальному
приглашению Отдела по работе среди женщин ЦИК гоминьдана,
мы приняли участие в самодеятельности китайских учреждений.
Мне тоже довелось выступить. Помнится, это было в Университете
имени Сунь Ятсена, но не берусь утверждать точно. Освещена бы-
ла только сцена, зал тонул в полумраке. Народу набилось страш-
но много. Нас встретил гром аплодисментов.
Номер состоял из нескольких революционных песен, в том чис-
ле «Интернационала», к сожалению, без музыкального сопровож-
дения, потому что в последнюю минуту оказалось, что стоявший на
сцене рояль так расстроен, что буквально ни одной ноты не берет
правильно. Особенный успех имела живая картина, изображавшая
страны мира в виде женщин в национальных костюмах. Они окру-
жали Советскую Россию — жену советника Рогачева в сарафане и
кокошнике, с красным знаменем в руках. Меня одели в вышитую
драконами пижаму и обули в старинные атласные мужские туфли
на высокой деревянной подошве, загримировали под китаянку. Го-
лова моя утонула в черном, как смоль, парике, расчесанном на
прямой пробор, с челкой и двумя длинными косами, закрученными
с обеих сторон возле ушей, прическа отнюдь не китайская. Я изоб-
ражала пробуждающийся Китай и тянулась обеими руками к Со-
ветской России. Как ни удивительно, китайцы все же узнали во
мне самих себя и хлопали оглушительно. Впрочем, и нашим я то-
же понравилась. Сказали, что китайский костюм мне явно к лицу.
169
Несколько дней спустя в Кантоне целую неделю отмечали го-
довщину смерти Сунь Ятсена. Наши советники выступали на ми-
тингах.
В это же время в Нанкине состоялась торжественная церемония
закладки памятника Сунь Ятсену на Пурпурной горе в присутствии
Сун Цинлин и многочисленных делегаций. На многолюдных митин-
гах ораторы призывали к единству в борьбе за идеи Сунь Ятсена,
против империализма и милитаризма. На одном из них выступал
вице-консул СССР в Шанхае Соломон Лазаревич Вильде, специ-
ально прибывший на церемонию. После нее он нанес визит Сун
Цинлин.
Чан Кайши
сбрасывает маску
В середине марта меня вызвали как переводчицу к на-
чальнику Южнокитайской группы Н. В. Куйбышеву. У него в ка-
бинете сидел человек, которого я сразу же узнала, так как не раз
видела его фотографию в газетах. Это был Ван Цзинвэй, лидер ле-
вых гоминьдановцев.
Он выглядел очень эффектно: в европейском костюме, гладко
причесанный по моде того времени. Волосы сильно блестели от
бриолина. Чувствовалось, что он очень следит за своей внешностью
и знает о своей репутации покорителя женских сердец. Ему было
уже за сорок, но он казался гораздо моложе.
Признаться, я тогда во все глаза глядела на него, видя в нем
одного из руководителей китайского революционного движения.
Ван Цзинвэй не случайно очутился во главе гоминьдановского
руководства. Его «левые» взгляды, казалось бы, не вызывали сом-
нения, недаром империалисты считали его в ту пору «красным», а
правые гоминьдановцы требовали исключения из партии и даже
готовили на него покушение. Лучший оратор и публицист в гоминь-
дане, один из старейших соратников Сунь Ятсена, присутствовав-
ший на организационном собрании общества «Тунмэнхуэй» в
1905 году, член его исполнительного комитета, Ван Цзинвэй казался
естественным преемником Сунь Ятсена после смерти Ляо Чжункая.
То, что он в 1910 году нарушил волю Сунь Ятсена, организовав по-
кушение на принца-регента, за что и попал в тюрьму, ему снисхо-
дительно простили. Ведь он был тогда так молод!
Однако вскоре стало ясно, что Ван Цзинвэй — трусливый, бес-
принципный политик и никогда не был настоящим революционе-
ром.
Существовала легенда, что Ван Цзинвэй избежал казни потому,
что приглянулся одной из принцесс маньчжурского дома. На са-
мом деле его освободила революция 1911 года. Впрочем, если не
маньчжурская, так каучуковая принцесса имела к нему самое не-
посредственное отношение. Он был женат на удивительно некраси-
вой, но очень богатой китаянке родом с острова Пенанг в Малакк-
170
ском проливе, где у нее были обширные каучуковые плантации.
Тогда в шутку говорили, что весь Шанхай носит резиновую обувь
из ее сырья. Ревновала она страшно, а главное — оказывала на му-
жа вредное влияние: когда-то она вместе с Ван Цзинвэем участ-
вовала в покушении на маньчжурского принца, а теперь преврати-
лась в ярого врага революции.
Во время беседы, которую я тогда переводила, ни слова не бы-
ло сказано о какой-либо опасности со стороны Чан Кайши.
Н. В. Куйбышев сидел напротив Ван Цзинвэя, крутолобый, упря-
мый, невозмутимо глядя на него большими голубыми глазами.
А между тем до событий 20 марта оставались считанные дни.
Примерно в это же время Чан Кайши потребовал, чтобы совет-
ники, жившие напротив его загородной виллы в Дуншане, перееха-
ли. Она стояла далеко и никак не просматривалась, тем не менее,
несмотря на протест наших товарищей, их попросту выселили. Ха-
рактерный факт, который показывает, до какой степени была
взвинчена подозрительность Чан Кайши по отношению к русским
советникам.
20 марта Чан Кайши совершил свое первое контрреволюцион-
ное выступление, реакции удалось потеснить КПК с ее прежних
позиций.
Накануне он без ведома советников произвел массовую пере-
броску выпускников академии Вампу из 1-го корпуса в другие части,
ослабив в нем революционные кадры. Далее он прибегнул к прово-
кации. В качестве предлога для своих действий Чан Кайши исполь-
зовал появление 19 марта возле острова Вампу канонерки «Чжун-
шань», хотя сам же отдал приказ об этом ее командиру-коммуни-
сту. Обвинив командование канонерки в намерении произвести пе-
реворот и арестовать его лично, Чан Кайши приказал взять под
стражу командира и комиссара.
20 и 21 марта он изгнал комиссаров и коммунистов из академии
Вампу и 1-го корпуса, многих из них арестовал, послал войска в
Дуншань, чтобы оцепить штаб советников и выставить караул воз-
ле их домов. Одновременно в городе был окружен стачком, аресто-
ваны руководители забастовки, в основном коммунисты. Чан Кай-
ши упразднил Военный совет, объявив себя главнокомандующим
Национально-революционной армией.
21 марта мы, сотрудники разведотдела, как всегда явились на
работу. Весть о том, что происходит, уже достигла Дуншаня. Кое-
кто из нас хотел расспросить китайцев-переводчиков нашего пресс-
бюро, но начальник строго приказал «прекратить разговорчики» и
заняться делом.
Никто из нас не думал, что действия, предпринятые Чан Кайши,
в какой-то мере коснутся советников, которые никогда не вмеши-
вались во внутренние дела гоминьдана. Но все же было ясно, что
он задумал недоброе, и это тревожило.
Не успели мы углубиться в свои переводы, как на нашем этаже
задвигали стульями, захлопали дверьми. По коридору вихрем
промчались китайцы-переводчики и заперлись в уборной. На дво-
171
ре перед домом возник какой-то переполох, послышался лязг ору-
жия, прозвучали слова команды на китайском языке, взметнулся
взволнованный голос начальника штаба группы Миры Сахновской:
«Переводчик, сейчас же скажи, чтобы они сию минуту вернули
отобранные у часовых маузеры».
Я сбежала с лестницы и выскочила на крыльцо. Садик перед
штабом и разведотделом был занят отрядом солдат. Разоруженные
часовые понуро стояли в стороне. Один из них, почти мальчик, чуть
не плакал. Перед Сахновской стоял гоминьдановский офицер, и
видно было, что ее отпор произвел на него впечатление. Он изви-
нялся, говорил, что действует на основе инструкций. Маузеры он
вернул, но часовых увели куда-то 13. Возле штаба и разведотдела
был выставлен усиленный караул — десятка два нахмуренных, су-
ровых солдат с винтовками.
Подымаясь наверх, я лицом к лицу столкнулась с начальником,
который сделал мне строгое внушение за невыдержанность и неу-
местное любопытство, приказал идти на свое место и никуда не вы-
ходить без его распоряжения.
В штабе группы тотчас составилась делегация для переговоров
с Чан Кайши. В нее вошли Мира Сахновская и еще кто-то. Пере-
водчиком поехал Йолк. Куйбышева Чан Кайши не захотел видеть.
В два часа мы отправились в столовую. Солдаты пропустили
нас по приказу командира, который ограничился тем, что спросил,
куда мы идем. Пообедали мы без всякого аппетита.
С 13 по 24 марта в Кантоне находилась советская делегация во
главе с А. С. Бубновым (Ивановским). В нее входили также пред-
ставитель ВЦСПС И. И. Лепсе и председатель Дальневосточного
бюро ВКП(б) Н. А. Кубяк. Им предстояло присутствовать на засе-
дании Политбюро ЦИК гоминьдана, где Бубнов должен был высту-
пить с речью. Жили они в Дуншане, и 21 марта Чан Кайши не по-
стеснялся у их дверей тоже выставить караул, хотя знал, какое
высокое положение они занимали в Советском Союзе. Бубнов зво-
нил в штаб группы и спрашивал, в чем дело, почему ему не разреша-
ют выйти из дому.
Наши делегаты вернулись от Чан Кайши только после обеда.
Стало известно, что он требует немедленного отъезда Куйбышева,
Рогачева, Разгона и возвращения Блюхера.
Ван Цзинвэй бежал из Кантона. В печати появилось сообще-
ние, что он выехал за границу. В дальнейшем он был заочно сме-
щен со всех должностей, но из партии не исключен. Председателем
национального правительства стал командир 2-го хунаньского кор-
пуса генерал Тань Янькай, а председателем ЦИК гоминьдана —
крупный шанхайский капиталист, в прошлом партнер Чан Кайши
по биржевой игре в Шанхае — Чжан Цзинцзян. Этот разбитый па-
раличом старик — его всюду носили в кресле — сумел развить бе-
шеную энергию в борьбе с левыми и коммунистами. Но все это
произошло позднее. Теперь же все многочисленные посты, брошен-
ные Ван Цзинвэем, оставались вакантными. Все были убеждены,
что он вернется. Никому не приходило в голову, что «преемник
172
Сунь Ятсена» окажется таким трусом. Исчезновение Ван Цзинвэя
внесло растерянность в ряды левых гоминьдановцев, которые не по-
нимали поведения своего вождя и не знали, что делать.
Вечером 24 марта пароходом «Память Ленина» отбыла в Совет-
ский Союз делегация А. С. Бубнова. Перед отъездом у них пред-
полагалась заключительная встреча с Ван Цзинвэем, но она не сос-
тоялась, как не состоялся и доклад Бубнова на Политбюро ЦИК
гоминьдана. С этим же пароходом выехали Куйбышев, Рогачев и
Разгон. От правительства их провожали Тань Янькай и Сун Цзы-
вэнь 14. Чан Кайши на проводы не явился.
Дуншаньская колония тепло проводила своих товарищей.
Н. В. Куйбышев, стоя на пороге столовой и вестибюля, где по слу-
чаю проводов тоже были накрыты столы, сказал свою прощальную
речь, пожелал нам успеха в работе. Выступили другие отъезжаю-
щие, затем настала очередь провожающих. Все были невеселы, по-
нимая, что обстановка усложнилась и работать будет нелегко.
Инцидент вызвал, конечно, ликование в империалистических
кругах. Каких только нелепостей не печатали в газетах! В апреле
шанхайская «Норс Чайна дэйли ньюс» сообщала, что Чан Кайши
«задержал шестьдесят агентов Москвы, причем десять из них бе-
жали, один из них — Рукачев» (так была переврана фамилия Ро-
гачева). «Пекин энд Тяньцзин таймс» утверждала, что «все русские
в гоминьдановской армии получили совет удалиться, почти каж-
дый из сорока семи советников побывал в тюрьме».
Возможно, Чан Кайши, натура явно истерическая, действовал в
состоянии аффекта. Он очень скоро опомнился и начал бить отбой.
Его выступление было явно направлено против нового курса Сунь
Ятсена, тогда как большинство в гоминьдане понимали, что сохра-
нение союза с КПК и дружественных связей с Советским Союзом,
а также поддержка массового народного движения были совершен-
но необходимы для дальнейшего развития национально-освободи-
тельной революции. Аресты коммунистов и революционно настро-
енных рабочих продолжались только два дня, в Дуншане войска
стояли всего пять часов. Впоследствии Чан Кайши вообще отрицал
факт окружения стачкома и домов советников.
Большинство гоминьдановских генералов не желали возвыше-
ния Чан Кайши, их не устраивала его диктатура. Левые, например
Дэн Яньда и Ли Цзишэнь, открыто высказывали свое возмущение.
Ли Цзишэнь, как начальник штаба Национально-революци-
онной армии, лично приезжал в Дуншань извиняться и го-
ворил, что будет драться с Чан Кайши. Такие же заявления были
сделаны некоторыми генералами правой ориентации. Есть даже
сведения, что в конце марта правые готовили выступление против
него. Гуандунская группировка в первые дни после событий 20 мар-
та заигрывала с нашими советниками. Сунь Фо устроил банкет в
их честь. Командир 5-го корпуса Ли Фулинь в первый раз приехал
в Дуншань с визитом и дал обед в честь своего советника Лунева.
Среди рабочих Кантона Чан Кайши тоже потерял авторитет.
Он не только окружил стачком и произвел там аресты, но и поста-
173
вил во главе Гуандунской рабочей федерации 15 провокатора Чжэнь
Шэня, известного своими выступлениями за прекращение Гонконг-
Кантонской стачки, про которого говорили, что он подкуплен «Об-
ществом изучения суньятсенизма», пытавшимся повести за собой
пролетариат Гуандуна.
В академии Вампу сильная группа требовала возвращения Ван
Цзинвэя и передачи гоминьдану политического руководства в ар-
мии. Такие же настроения были в частях. Чан Кайши мог рас-
считывать на поддержку только 1-го корпуса, но он был очень ос-
лаблен недавними перемещениями.
Одним словом, позиция Чан Кайши после 20 марта была весь-
ма шаткой. Тем большее удивление вызывало поведение Ван Цзин-
вэя, который даже не сделал попытки публично выступить с осуж-
дением Чан Кайши.
Почувствовав опасность, Чан Кайши в первое время растерял-
ся. Он начал каяться, плакать и грозить, что покончит с собой, за-
явил, что немедленно же подаст в отставку, стал добиваться сви-
дания с Ван Цзинвэем. Тот упорно скрывался и связь поддерживал
через жену, которая всем говорила, что у мужа сердечный припа-
док и он никого принять не может. Ничего не добившись, Чан Кай-
ши 26 марта уехал из Кантона, оставив письмо, что не вернется,
пока Ван Цзинвэй не приступит к работе.
В первых числах апреля пришло письмо Ван Цзинвэя из Шань-
тоу. Он писал, что потрясен тем, что Чан Кайши, единственная его
надежда, изменил революции. Дескать, он, Ван Цзинвэй, боролся,
пока надежда была. Теперь он уже не может брать на себя ответ-
ственность за дальнейшее и уезжает домой.
Чан Кайши, довольный, что главный его соперник так легко очи-
стил ему дорогу, все же сделал вид, что очень расстроен. «Кто я,
контрреволюционер? — восклицал он.— Я никогда им не был и го-
тов это доказать».
В конце апреля он пишет циркулярную телеграмму, в которой
резко выступает против участников мартовской конференции пра-
вых гоминьдановцев в Шанхае. Он делает вид, что действительно
борется против них.
«Необходимо расправиться с правыми,— говорит он в одном из
своих официальных выступлений в этот период.— Я решил распу-
стить „Общество изучения суньятсенизма", но одновременно будет
распущен и Союз молодых военных 16. Нужно уволить начальника
полиции генерала У Течэна, пусть он уедет в Шанхай. Нужно ра-
ботать с коммунистами, но раз мы расправляемся с правыми, нуж-
но проявить строгость и к коммунистам. Коммунисты должны
иметь свою партию, но работать вместе с гоминьданом. Революция
может победить только при наличии двух партий — гоминьдана и
коммунистов».
Тем временем наступили майские праздники. Давно уже кон-
чился весенний период дождей, все засияло, заискрилось в осле-
пительных лучах тропического солнца. Как полированные, блесте-
ли жесткие листья вечнозеленых растений, одуряюще пахли их
174
пригретые цветы. Первомайская демонстрация развернулась в яр-
кое, незабываемое зрелище. Участники ее шли в широких, сплетен-
ных из пальмовых листьев шляпах, на которых красной, белой и
черной краской были начертаны патриотические лозунги. Впереди
колонн несли профсоюзные знамена. Плясали драконы, разевали
пасти диковинные фантастические звери. Затейники выступали с
частушками на политические и бытовые темы. Их комическое пе-
ние и смешные гримасы вызывали в толпе оглушительный хохот.
Среди колонн плыл макет лодки, которую несли люди, изображав-
шие пассажиров. Их голые ноги двигались между ее бутафорскими
колесами. Над толпой колыхались остроумно изготовленные чуче-
ла китайских милитаристов, миссионеров, компрадоров, империали-
стов. Стоял оглушительный треск китайских хлопушек. Выступав-
шие ораторы охрипли и вспотели на своих трибунах.
В этот день в Кантоне открылись 3-й всекитайский съезд проф-
союзов и 2-й съезд крестьянских союзов провинции Гуандун. Деле-
гаты приняли участие в демонстрации и совершили экскурсию в
академию Вампу, куда их доставили в сампанах, разукрашенных
бумажными цветами. Они посетили все факультеты и отделы ака-
демии.
Кантон продолжал идти в авангарде антиимпериалистической
борьбы, как и раньше, там собирались всекитайские съезды, шла
подготовка к предстоящему Северному походу. Но прежнее соотно-
шение сил в гоминьдане было нарушено.
До самого майского пленума ЦИК 17, когда Чан Кайши получил
наконец официальную поддержку гоминьдана, он колебался, метал-
ся из стороны в сторону. «Я не за правых и не за левых,— заявлял
он,— я за завещание Сунь Ятсена». Он отправил своих делегатов
в Москву, писал в Шанхай генеральному секретарю КПК Чэнь Ду-
сю, предлагая ему «приехать в Гуандун и все уладить». Когда Сунь
Фо пытался в разговоре с ним очернить коммунистов, Чан Кайши
ответил, что советует не верить сплетням, что для него все равно,
кто коммунист, а кто нет, лишь бы люди работали для революции.
Он критиковал правых гоминьдановцев У Чаошу и У Течэна, в кон-
це апреля выслал из Кантона Сунь Фо и только что вернувшегося
из Москвы Ху Ханьминя, который попытался объединиться с неко-
торыми правыми против Чан Кайши.
В то же время Чан Кайши торопил с созывом пленума ЦИК го-
миньдана, рассчитывая закрепить на нем свою победу и начать ге-
неральное наступление против коммунистов.
Накануне пленума обстановка в Кантоне была напряженной.
Опасаясь беспорядков, Чан Кайши ввел в городе военное положе-
ние. По его распоряжению везде велась усиленная обработка об-
щественного мнения. Пленум открылся в атмосфере нажима и за-
пугивания.
Чан Кайши поддерживали земляки-чжэцзянцы, кое-кто из пре-
подавателей и бывших слушателей академии Вампу, занявшие важ-
ные посты в гоминьдане, правительстве и армии. Коммунисты не
выступали против Чан Кайши, так как правый оппортунист Чэнь
175
Дусю настаивал на отступлении. Левые гоминьдановцы растеря-
лись и малодушно сдались на милость победителя.
Пленум послушно подчинился воле узурпатора. Коммунисты вы-
нуждены были принять пресловутые «восемь ограничений», соглас-
но которым им запрещалось иметь свыше одной трети мест в ЦИК
гоминьдана, руководить его отделами, занимать в гоминьдане от-
ветственные должности и т. д. Пленум принял постановление со-
здать «контактную комиссию» из пяти гоминьдановцев и трех ком-
мунистов для решения вопроса о взаимоотношениях между компар-
тией и гоминьданом с представителем ИККИ в качестве советни-
ка 18. Такая комиссия была действительно создана. В середине ию-
ня в Кантон прибыл ее советник Г. Н. Войтинский. Его огненно-ры-
жая шевелюра замелькала на улицах Дуншаня.
Как всегда, меры против коммунистической партии повлекли
за собой меры против революционного движения вообще. На пле-
нуме правый гоминьдановец, лидер гуансийской милитаристской
группировки генерал Ли Цзунжэнь внес предложение ограничить
рабоче-крестьянское движение. Его поддержали командиры 3-го и
4-го корпусов генералы Чжу Пэйдэ и Ли Цзишэнь. Предложение
было принято.
Заручившись официальной поддержкой гоминьдановского руко-
водства, опьяненный успехом Чан Кайши поспешил расправиться
с некоторыми своими соперниками — правыми гоминьдановцами,
претендовавшими на власть после 20 марта. Он приказал аресто-
вать генерала У Течэна по обвинению в растрате казенных денег,
выслал мэра Кантона У Чаошу и ряд других правых.
Одновременно он старался ослабить позиции левых. Генерал Дэн
Яньда был снят с поста начальника политотдела академии Вампу.
Новый ректор Университета имени Сунь Ятсена, Чэнь Гунбо, за че-
тыре месяца до этого сменивший сишаньца Цзо Лу, теперь сам был
заменен Дай Цзитао, идейным вождем правых. Гань Найгуан, в то
время один из левых лидеров в гоминьдане, был выведен из канди-
датов в Политбюро, смещен с должности начальника Молодежного
отдела ЦИК и снят с поста секретаря гоминьдановской ячейки в
Университете имени Сунь Ятсена. Эта волна смещений прокатилась
по всем гоминьдановским организациям.
Гораздо смелее и откровеннее заговорил Чан Кайши о коммуни-
стах; дескать, гегемония в руководстве китайской революцией дол-
жна принадлежать гоминьдану, коммунистам в гоминьдане делать
нечего. Вот одно из его выступлений после пленума:
«Китайская национальная революция нуждается в едином руко-
водстве гоминьдана, а мировая революция — в едином руководстве
III Интернационала. Коммунистам, состоящим в гоминьдане, лучше
выйти из компартии. Гоминьдан может прямо вступить в III Ин-
тернационал или же создать свой IV Интернационал».
Не проходит и месяца, как Чан Кайши на конференции гоминь-
дана 4 июня 1926 года избирают на пост председателя ЦИК. 7 ию-
ля, когда в руках Чан Кайши уже не только военная, но и поли-
тическая власть, он выступает в академии Вампу с известной ре-
176
чью о коммунистах, выдержанной в откровенно враждебном тоне.
Конечно, он никогда не решился бы на это, если бы не ухудшение
весной 1926 года революционной обстановки на севере Китая.
Чэнь Дусю, считавший, что коммунистам пора выходить из го-
миньдана, придерживался по существу той же точки зрения, что и
правые гоминьдановцы. Но уйти значило отдать во власть реакцио-
неров организацию в триста пятьдесят тысяч членов, тогда как ком-
партия имела тогда не более двенадцати тысяч. Среди коммунистов
восторжествовала правильная линия, и в соответствии с указанием
Коминтерна они остались в гоминьдане.
Окончательно порвать с ненавистными ему коммунистами Чан
Кайши в ту пору еще не решался. Он знал, что без их помощи ему
не справиться, ему нужна была поддержка масс: предстоял Север-
ный поход. Отсюда его колебания, его противоречивые заявления и
поступки.
У нас в Дуншане тоже ожидали Северный поход. Советники
были уверены, что предстоящие трудности борьбы с могуществен-
ными милитаристами Центрального Китая и неизбежные столкно-
вения с империалистами в долине Янцзы заставят Чан Кайши пой-
ти на уступки. Так оно и было на первых порах, но затем после-
довало новое, уже окончательное «поправение» Чан Кайши.
До самого похода в нашем клубе шли дискуссии, и мы, моло-
дежь, не упускали случая если не поспорить, так послушать. Во-
прос о Северном походе, говорили советники, стоит так: кто кого.
Для коммунистов и левых гоминьдановцев — это возможность рас-
ширить и углубить революцию, а для ее врагов — возможность
установить контакт с мировой реакцией и захватить власть. Кто
победит — решит борьба, бдительность, точный расчет, правильная
генеральная линия.
Много говорили о «дайцзитаоизме» и об аграрной революции.
Политический советник М. Волин, работавший у Бородина над
проблемами крестьянского движения в Китае, сделал в клубе до-
клад, в котором заявил, что в ближайшем будущем левые гоминь-
дановцы в борьбе с новыми милитаристами типа Чан Кайши дол-
жны будут опереться на крестьянские массы, а для этого придется
дать крестьянам землю. Помню, как советник Горев возразил: «Но
как это сделать? Стоит мне намекнуть об этом „хозяину", как он
тут же меня прогонит». Его «хозяином» был генерал Ли Цзишэнь.
Советник Лысов, только что прибывший из Калганской группы,
где он насмотрелся крестьянских выступлений типа «Красных
пик», поставил под вопрос существование сознательного движения
крестьян в Китае. «Какая это аграрная революция? — говорил
он.-- Такая революция всегда была. Это не революция, это брюхо».
И он хлопнул себя по животу. Очень скоро события, развернувшие-
ся в Хунани, показали, как он ошибался.
Возвращение Бородина
и Блюхера
Бородин вернулся в конце апреля, месяца за два до на-
чала Северного похода. Чан Кайши не возражал. Он помнил, что
Бородин был прежде сторонником всемерного укрепления акаде-
мии Вампу и 1-го корпуса за счет других соединений и ошибочно
полагал, что и в новых условиях, после создания в июне 1925 го-
да Национально-революционной армии, Бородин будет придер-
живаться все той же точки зрения. Он возненавидел Бородина, как
и Куйбышева, но значительно позже.
Весть о том, что произошло 20 марта, застала Бородина в Пе-
кине, по пути в Советский Союз, куда он направлялся на отдых с
женой и младшим сыном. Он тут же повернул обратно.
Старший его сын был в это время в Кантоне. Он родился и
вырос в Америке и по-английски говорил лучше, чем по-русски.
В семье его называли на американский манер Фредом. Ему тогда
было лет шестнадцать, на пять-шесть лет меньше, чем нам, но его
тянуло к нашей студенческой компании и он часто бывал в Дун-
шане. Однажды Фред радостно сообщил нам, что отец приехал и
приступает к работе. Мы еще ничего не знали, возвращение Бо-
родина держалось в тайне, и это была не лишняя предосторож-
ность.
1 мая жена Бородина, Фаня Семеновна, вместе с Фредом при-
ехала в Дуншань на первомайский вечер в нашем клубе. Она была
в традиционном китайском платье — длинном черном халате с за-
стежкой на правую сторону, разрезами по бокам и высоким стоя-
чим воротом. Я уже видела ее в Пекине и тотчас узнала. Когда
я входила в клуб, ее как раз упрашивали сплясать русскую, и она
не стала отказываться. В дальнейшем Ф. С. Бородину избрали
председателем женсовета, и она частенько у нас бывала. Самого
Бородина я ни разу не видела в Дуншане.
Пока шло веселье в клубе, Фред предложил прокатить нас на
машине. Мы поехали в город. Было еще не так поздно, но уже
темно. Абсолютно черное, бархатное небо с крупными яркими
звездами висело над самой головой. Фред сидел за рулем. По до-
роге нас окликали солдаты гарнизона и пикеты стачкома, но, дол-
жно быть, машину Бородина везде знали. На вопрос «кто едет?»
Фред отвечал: «Сайян, сайян»19. И нас пропускали.
На набережной машина стала. Пока Фред возился с мотором,
мы было вышли, но тут же поспешили обратно в машину: набе-
режная кишела крысами, они бегали возле нас с отвратительным
писком и, казалось, совсем не боялись людей.
С приездом Бородина возобновил работу его аппарат. Ему
потребовались переводчики, и я перешла к нему. Резиденция Бо-
родина выглядела довольно мрачно. Это было двухэтажное темно-
серое здание типичной тропической архитектуры, с верандами и
плоской крышей, почти без капитальных стен внутри, только с
легкими, не доходившими до потолка перегородками, чтобы в до-
178
ме все время стояли сквозняки. Наверху открытая площадка с
балюстрадой. Напротив, через улицу, находилась группа зданий
северного типа. Там даже окна были решетчатые, оклеенные белой
бумагой. Похоже, что это был когда-то дворец важного мандари-
на, присланного из Пекина управлять и «кормиться». Здания ок-
ружала стена с китайской аркой у входа. Там помещался ЦИК го-
миньдана. Меня часто посылали туда в рабочий и крестьянский
отделы за материалами. Пропуском к Бородину и в ЦИК служил
эмалевый значок на позолоченной цепочке, который вешали в пет-
лицу пиджака или прикалывали на груди: белое гоминьдановское
солнце, расстилавшее двенадцать лучей по голубому небу. У до-
ма Бородина и зданий ЦИК гоминьдана стояла охрана. Два сол-
дата по протяжной команде «Чи-ик чок!» поднимали ружья, при-
ветствуя посетителей.
За домом Бородина находился огромный плац — место митин-
гов, парадов и изредка военных учений. Там же казнили преступ-
ников, и с веранды можно было видеть эту мрачную сцену, кото-
рая всегда собирала кучку любопытных. Человека со связанными
назад руками ставили на колени. Все его провинности были на-
писаны на полосе бумаги или куске ткани, прикленных к длинной
деревянной планке, торчащей у него за спиной. Покорно, без еди-
ного слова протеста он наклонял голову. Подходил солдат с мау-
зером и стрелял в затылок.
В верхнем этаже жил Бородин с семьей, два молодых краско-
ма, прикомандированных к нему для поручений, завхоз с женой,
русская машинистка. Там же работала большая часть аппарата.
Ежедневно составлялась сводка китайской и английской прессы
на русском языке. Материал, не имевший срочного значения, сда-
вался вниз, где человек десять китайцев переводили на англий-
ский язык статьи из китайских газет и документы заседаний ЦИК
гоминьдана. Отсюда выходили отпечатанные на машинке солидные
тома протоколов пленумов и съездов — гордость бородинского ар-
хива.
При Бородине группа товарищей занималась проблемой рабо-
чего и крестьянского движения в Гуандуне и Гуанси. В крестьян-
скую группу входили М. Волин, Е. Йолк и О. Тарханов20. Волин
и Йолк издали литографским способом большой труд «Аграрные
отношения в провинции Гуандун»21; такая же работа должна бы-
ла выйти и по провинции Гуанси. Тарханов уже собрал нужные
материалы, но выпустить ее в то время не удалось. Рабочим во-
просом занимался Г. Синани, приехавший с Севера летом 1926 года.
В литографии Бородина очень небольшим тиражом, кажется
сто экземпляров, издавался журнал «Кантон», печатный орган на-
шей советской колонии22. Запомнилась мартовская книжка за
1926 год, с которой я начала его читать. В ней обсуждались вопро-
сы предстоящего Северного похода, в частности организация вла-
сти на освобожденной территории. Советник Палло описывал по-
рядки, которые застали наши товарищи в старых фортах Гуанду-
на, в том числе Хумыне (Бокка-Тигрис) и Вампу. По старому
179
обычаю гарнизон там состоял из сторожа и его семьи. Искусство
стрелять из орудий считалось фамильным секретом и передава-
лось от отца к сыну. Можно себе представить возраст этой тех-
ники!
Была в журнале и очень интересная статья Ф. Г. Мацейлика
«Генералы Гуандуна и их армии» — обзор за период начиная с
революции 1911 года.
На страницах «Кантона» печатались материалы дискуссий по
проблемам китайской революции, обсуждались повседневные во-
просы.
Журнал пользовался большой популярностью. Его читали и в
него писали с большой охотой. Многие статьи не утратили интере-
са до сих пор. «Кантон» продолжал издаваться в Ханькоу в 1927 го-
ду под прежним названием.
Главный военный советник Национально-революционной армии
Василий Константинович Блюхер приехал в Китай в начале мая,
через две недели после Бородина. До его приезда группу временно
возглавлял В. А. Степанов. Это была уже вторая командировка
В. К. Блюхера в Китай. После событий 20 марта советское пра-
вительство сочло его кандидатуру наиболее подходящей в данной
ситуации.
В. К. Блюхер был сыном крестьянина, кадровым рабочим-ме-
таллистом. С 1910 года он принимал активное участие в револю-
ционном движении, был арестован и три года отсидел в тюрьме.
Участвовал в первой мировой войне рядовым и унтер-офицером,
награжден георгиевскими крестами. После тяжелого ранения он
вернулся на завод и в 1916 году, двадцати семи лет, вступил в
партию. С февраля 1917 года, когда его избирают членом Военно-
революционного комитета в Самаре, Блюхер находится на ответ-
ственной военно-партийной работе: он комиссар отряда Красной
гвардии, посланного на помощь рабочим Челябинска, командует
красногвардейскими частями в боях против генерала Дутова, под
его командованием Южноуральская партизанская армия вышла из
окружения и соединилась с Красной армией после сорока дней не-
прерывных боев, за что он был первым в Советской республике
награжден орденом Красного Знамени. Далее он командует диви-
зией в боях против Колчака, воюет на Каховском плацдарме и
под Перекопом.
В 1921—1922 годах Блюхер уже главнокомандующий, военный
министр и председатель Военного совета Дальневосточной респуб-
лики. После гражданской войны он командовал корпусом, был на-
чальником Ленинградского укрепленного района, откуда и выехал
первый раз в Китай. У него уже было три ордена Красного Зна-
мени, четвертый он получил за работу в Китае.
Последние годы Блюхер командовал войсками Особой красно-
знаменной дальневосточной армии, был дважды награжден орде-
ном Ленина и получил пятый орден Красного Знамени. С 1934 го-
да он кандидат в члены ЦК ВКП(б).
С именем Блюхера связаны победы Национально-революци-
180
онной армий на узловых этапах революционного движения тех лет.
Разгром «бумажных тигров» в ноябре 1924 года, победы первого
Восточного похода, а главное — успехи Северного похода застави-
ли говорить не только о новой, революционной армии Китая, но
и о человеке, который много сил и здоровья отдал ее перестройке
и обучению, лично принимал участие в ее боях.
Блюхер был среднего роста, широкоплеч, хорошо сложен, ви-
димо, очень силен физически. Выправка у него была замечатель-
ная. Он высоко держал голову, и от этого вид у него получался
слегка надменный. Волосы у него были темно-русые, густые.
Стригся он, как все военные, коротко, носил небольшие усы.
Блюхеру был вреден тропический климат Гуандуна, товарищи
говорили, что он часто болеет. Сказывались раны, которые он по-
лучил еще в первую мировую и гражданскую войны. Тело его бы-
ло покрыто страшными рубцами.
Блюхер жил с нами в Дуншане, занимал вместе с семьей не-
большой особнячок за штабом группы. Там же у него была кан-
целярия и приемная, где он принимал ведущих политических и
военных деятелей южнокитайского правительства. Частенько за-
езжал к нему и Чан Кайши.
Имя Блюхера было хорошо известно в Китае, но особенно он
был популярен среди народных масс Гуандуна. Он выступал на
собраниях и массовых митингах, куда его обычно приглашали, и
везде встречал восторженный прием. Об этом сохранились записи
очевидцев, приведу одну из них — о митинге в Университете име-
ни Сунь Ятсена по случаю первой годовщины со дня смерти Ле-
нина. День смерти Ленина считался общим траурным днем.
В этот дань отмечалась память китайских железнодорожников,
казненных У Пэйфу в 1923 году, семидесяти двух героев, Карла
Либкнехта и Розы Люксембург. Блюхер явился в сопровождении
других советников, его избрали в президиум вместе с руководящи-
ми деятелями гоминьдана. Открывая собрание, все по традиции
сначала поклонились портрету Сунь Ятсена, потом портрету Ле-
нина. Собрание открыл Ляо Чжункай, затем дали слово Блюхеру.
Ему очень много хлопали. К столу президиума поднесли десять
пестрых бумажных венков от железнодорожников и крестьян
предместий. Раздавали портреты Ленина, Либкнехта и Люксем-
бург, текст «Интернационала», прокламации и лозунги. Правый
гоминьдановец Ху Ханьминь в своем выступлении во всеуслыша-
ние заявил, что советский строй — единственный подходящий
строй для Китая.
Блюхер хорошо разбирался в китайской обстановке. По воз-
вращении в СССР он собирался совместно с группой советников
издать книгу о Китае.
В доме Бородина
Дом Бородина, или, как называли его китайцы, «бао
гунгуань» (учреждение Бородина), посещали члены правительства
и ЦИК гоминьдана, генералы Национально-революционной ар-
181
мии, в том числе Чан Кайши. Помню частые визиты председателя
правительства генерала Тань Янькая и председателя ЦИК гоминь-
дана Чжан Цзинцзяна. Появление последнего всегда вызывало
переполох, потому что сам ходить он не мог и его нужно было
внести наверх. Нередким гостем был «левый» гоминьдановец Гу
Мынюй, бывший профессор Пекинского университета, которого
считали революционером, поскольку президент Дуань Цижуй хо-
тел его арестовать после расстрела студенческой демонстрации
18 марта 1926 года и ему пришлось спасаться бегством. Он всяче-
ски заискивал перед Бородиным, являлся в сопровождении жены,
пытаясь придать своим посещениям семейный характер. Позднее
Гу Мынюй стал одним из ожесточеннейших врагов Коммунисти-
ческой партии Китая и немало способствовал временной измене
Фэн Юйсяна, с которым у него были давние связи. Приезжал и дру-
гой «левый» — Гань Найгуан. Из правых я встречала у Бороди-
на Сунь Фо, с которым у меня связано одно забавное воспомина-
ние.
По поручению Бородина я поехала однажды как переводчик с
нашим торговым представителем при советском консульстве. Он
узнал от местных купцов, что на одном из таможенных пунктов
была задержана крупная партия леса. Поскольку владельцы не
уплатили лицзинного сбора 23 и не дали взятки, товар был продан
с торгов подставным лицам. Факт по тем временам самый обык-
новенный. Однако наш торгпред, человек в Китае новый, был воз-
мущен до глубины души и спешил поставить в известность Сунь
Фо, не ведая того, что большинство чиновников министерства фи-
нансов, и прежде всего сам министр, занимаются всякого рода ма-
хинациями, что эта незаконная распродажа леса не могла про-
изойти без ведома Сунь Фо и он уже, конечно, погрел на ней руки.
Сунь Фо, по-видимому от купцов узнавший причину нашего ви-
зита, даже не приподнялся нам навстречу. Маленький, толстый,
очень важный, в больших круглых роговых очках, он сидел за
письменным столом и с раздражением поглядывал на нас. Выслу-
шав соображения торгпреда по поводу того, как дурно влияет
лицзинная система на внешнюю и внутреннюю торговлю страны,
он в упор спросил, почему советское торговое представительство
берет под защиту китайских купцов. И мы уехали ни с чем.
Чан Кайши я видела у Бородина только издали и раза два, не
больше. Он приезжал в сопровождении нескольких телохраните-
лей, которых оставлял на лестнице. Тщедушный и узкогрудый, в ки-
тайской военной форме и русских сапогах, он шел, неловко сутулясь,
мимо нас в приемную, откуда навстречу ему появлялась крупная
фигура Бородина.
Я встречала там же деятелей КПК — Су Чжаочжэна, Дэн
Чжунся, Чэнь Яньняня, Чжоу Эньлая и др.
Особенно близкие отношения были у Бородина с Чжан Тай-
лэем, кандидатом в члены ЦК КПК. С 1925 года он был прикреп-
лен к Бородину для помощи, с тех пор они не расставались, даже
жили в одном доме. Только ему доверял Бородин перевод своих
182
выступлений, с ним ездил на заседания Политбюро ЦИК гоминь-
дана24, его приглашал, когда встречался с членами гоминьданов-
ского правительства. Чжан Тайлэй был секретарем, консультантом
и личным переводчиком Бородина. Они очень любили друг друга,
несмотря на разницу в возрасте. Семья Бородина относилась к
Чжан Тайлэю как к близкому, родному человеку.
Молодой, высокий, с длинными, зачесанными назад волосами,
Чжан Тайлэй смотрел смело, прямо в глаза собеседнику умным
твердым взглядом, часто улыбался широкой белозубой улыбкой,
жил и одевался очень скромно, обычно носил светло-серый китай-
ский халат. В декабре 1927 года, двадцати девяти лет, он был убит
во время восстания в Кантоне, которое он фактически возглавил,
потому что член Политбюро Су Чжаочжэн, который должен был
по решению ЦК КПК руководить восстанием, так и не сумел про-
браться в город. Китайский народ чтит Чжан Тайлэя как героя
революции, память его почтил вставанием VI конгресс Коминтерна.
Чжан Тайлэй был один из зачинателей коммунистического дви-
жения в Китае. В 1920 году, за год до I съезда КПК, он уже сос-
тоял членом одного из коммунистических кружков. Он участник
движения «4 мая», представитель китайских коммунистов на
III конгрессе Коминтерна в 1921 году, организатор китайского ком-
сомола, секретарь шанхайского горкома КПК в 1922 году, один из
активнейших строителей единого фронта компартии с гоминьданом
в последующие годы. Работа с Бородиным требовала уйму време-
ни, и все же Чжан Тайлэй находил возможность еще заведовать
агитпропотделом в гуандунском комитете КПК, редактировать
журнал «Народный еженедельник» и вообще вести большую пар-
тийную работу.
Чжан Тайлэй и его жена жили на первом этаже бородинского
дома в большой, очень светлой, скромно меблированной комнате,
окнами на плац. Чжан Тайлэй работал за простым некрашеным
столом, заваленным книгами, газетами, рукописями на китайской,
в клеточку, бумаге. Тут же стояла его квадратная китайская кро-
вать под белоснежным москитником. Когда ни зайди, он всегда по-
гружен в работу.
После событий 20 марта секретарем гуандунского комитета
КПК был избран Чэнь Яньнянь, старший сын генерального секре-
таря КПК профессора Чэнь Дусю. Я несколько раз видела Чэнь
Яньняня, но говорить с ним мне довелось лишь раз. Это было осе-
нью 1926 года в помещении Гуандун-гуансийского комитета26,
куда меня пригласил советник Синани в качестве переводчика.
За столом сидели четыре члена комитета и Чэнь Яньнянь. Это
был молодой человек лет двадцати восьми, с очень умным прият-
ным лицом. Он походил на отца и вместе с тем выглядел совсем
иначе. У Чэнь Дусю было типичное лицо профессора, его изящная,
утонченная внешность говорила о принадлежности к высшей ин-
теллигенции Китая. Глядя же на Чэнь Яньняня, можно было сразу
сказать, что он, несмотря на его несомненную интеллигентность,
представитель пролетариата. Одевался он очень скромно, почти
183
бедно, как все рабочие в то время, и так же, как они, брил голо-
ву. В отличие от отца его часто называли маленьким Чэнем.
В годы первой мировой войны Чэнь Яньнянь уехал учиться во
Францию. Сын обеспеченных родителей, он мог бы спокойно зани-
маться в Парижском университете, как другие китайские юноши.
Однако Чэнь Яньнянь начал с того, что стал батраком в одной из
французских деревень. Позже он поселился в Париже, где рабо-
тал и одновременно посещал университет. Он хотел быть с про-
стым народом, жить его жизнью, испытать его невзгоды. В Пари-
же он вступил в коммунистическую группу.
В 1923 году Чэнь Яньнянь приехал в Москву, поступил в Ком-
мунистический университет трудящихся Востока, но вскоре нача-
лись большие события в Китае, и уже через год его отозвали на
родину. Там он сразу же выдвинулся как один из способных и по-
пулярных руководителей рабочего класса. Чэнь Яньнянь был не-
разрывно связан с пролетариатом, боролся с ним плечом к плечу
я погиб за его дело. Он не дожил до того времени, когда был снят
с руководства его отец, но не раз высказывался против той линии,
которую проводил тогда ЦК КПК.
Весной 1927 года, после V съезда КПК, который избрал его
членом ЦК, Чэнь Яньнянь выехал в Шанхай; где был назначен
первым секретарем Цзянсу-чжэцзянского комитета КПК. Местная
руководящая партийная группа во время апрельского переворота
Чан Кайши наделала немало оппортунистических ошибок. Кан-
дидатура Чэнь Яньняня была признана самой подходящей, чтобы
поправить положение, и ему действительно удалось многое сде-
лать. Однако вскоре в Шанхае начался белый террор. В конце
июня в город прибыл генерал Ян Фу, которого Чан Кайши прислал
для расправы с коммунистами и левыми гоминьдановцами. С вок-
зала его сопровождали одиннадцать палачей с большими двусто-
ронними мечами. Цзянсу-чжэцзянский комитет был разгромлен.
Вместе с другими его членами арестовали и казнили Чэнь Яньня-
ня. Я была в это время в Шанхае и помню, какое удручающее
впечатление произвела эта весть.
Гораздо ближе столкнула меня судьба в доме Бородина еще
с одним из замечательных людей, живших тогда в Кантоне. Это
был вьетнамец Ли. Мы в шутку звали его Ли Аннам (Аннамом на-
зывали тогда французскую колонию в Индокитае). Ему было
тридцать шесть лет. Выглядел он неважно: у него не все в порядке
было с легкими.
Я как сейчас помню его невысокую худощавую фигуру в белом
полотняном костюме европейского покроя, который свободно ви-
сел на нем, внимательный, немного печальный взгляд, походку
очень утомленного или больного человека. Он хорошо говорил по-
французски, по-английски, на гуандунском диалекте, знал русский
язык. Я брала у него уроки вьетнамского языка, это его радовало, и
он охотно занимался со мной. Держался он с нами дружески, но
сдержанно и никогда не говорил, чем занимается и что делал в
прошлом. Мы ничего о нем не знали, кроме того, что за поимку
184
его французские империалисты назначили большую сумму и что
гоминьдановское правительство предоставило ему право политиче-
ского убежища. В доме Бородина он был своим человеком.
Месяца через три-четыре Ли исчез. Я долго не имела о нем ни-
каких известий. Много позднее, уже в Москве, мне сказали, что
Ли был заочно приговорен к смертной казни французскими коло-
низаторами в 1929 году, что он был затем арестован в 1931 году в
Гонконге и два года провел в тюрьме. К счастью, английская поли-
ция не ставила своей задачей преследование вьетнамских комму-
нистов. Зато китайские коммунисты, вместе с которыми он был
арестован, поплатились жизнью.
Весной 1934 года я встретила Ли на лестнице Института миро-
вого хозяйства и мировой политики в Москве. Мы наскоро обме-
нялись адресами, но встретиться так и не удалось. Ли был очень
занят, да и я возвращалась домой почти каждый день далеко за
полночь.
Вскоре мне стало известно, что он присутствовал на VII кон-
грессе Коминтерна. С тех пор я окончательно потеряла его из виду.
Только много позднее от Ф. С. Бородиной я узнала, что наш
Ли Аннам не кто иной, как Хо Ши Мин.
Жизнь наших советников даже в мирное время была далеко
не безопасна. Это подтвердилось на следствии по делу об убий-
стве Ляо Чжункая, когда выяснилось, что любой китайский ком-
мунист, левый гоминьдановец или наш советник могут погибнуть
от пули наемника. На заседания Политбюро ЦИК гоминьдана,
только через улицу, Бородин ездил в машине с китайскими мау-
зеристами на подножке. Ведь именно у ворот этого здания и под-
жидали Ляо Чжункая убийцы. В кино Бородин не ходил, фильмы
привозили к нему на дом. Но на митингах он выступал постоянно.
Говорил он по-английски, его переводил Ляо Чжункай.
Народные массы
Кантона
Когда я теперь вспоминаю Кантон, мне представляются
бесконечные митинги и демонстрации. По китайскому обычаю,
многие революционные праздники и памятные дни отмечались то-
гда целую неделю. Это было горячее революционное время, и мас-
сы с увлечением принимали участие в революционном движении.
Кантон оставался единственным местом, где, не опасаясь репрес-
сий, могли собираться всекитайские съезды различных революци-
онных организаций, и всякий раз это было поводом для манифе-
стаций и приветствий.
Мы никогда не были среди демонстрантов, жили по тем же
правилам, что и в Пекине, но в одном митинге я, к своему удив-
лению, приняла непосредственное участие. Не могу точно сказать,
когда и по какому поводу он состоялся. Кажется, отмечали начало
Северного похода.
185
С утра загрохотали барабаны, зашлепали о мостовую тысячи
босых ног, застучали деревянные сандалии. Со всех сторон на плац
за домом Бородина вливались колонны демонстрантов, перед каж-
дой колонной несли барабан и знамя. Проплыли сотни профсоюз-
ных и крестьянских знамен, сотни красных транспарантов с лозун-
гами. Я боялась, что будет невероятная давка, но этого не случи-
лось. Колонны спокойно заняли свои места перед трибунами из
бамбуковых жердей и циновок.
С плоской крыши бородинского дома, где я стояла, была хоро-
шо видна вся площадь, желтое море плетеных шляп. Могучий
нестройный гул голосов прерывался отдельными резкими возгла-
сами. «Ваньсуй!»— гремела площадь. И вдруг настала тишина,
начались выступления ораторов. Меня всегда поражала исключи-
тельная дисциплина массовых собраний в Кантоне.
С одной из трибун говорил Бородин, его речь переводил Чжан
Тайлэй. Я бегом спустилась вниз и вышла на площадь, мне хоте-
лось послушать. Но по пути меня перехватили чьи-то дочерна за-
горелые руки и заставили подняться на другую трибуну, чтобы пе-
редать собравшимся приветствие от советских женщин.
Не знаю, много ли поняли окружавшие мою трибуну крестьяне:
ведь говорила я по-пекински, но хлопали мне оглушительно. А на
другой день в «Гуанчжоу миньго жибао», гоминьдановском официо-
зе, появилась заметка о том, что «некая русская девушка, по имени
Вэйна (так китайцы произносили мое имя) приветствовала гуан-
дунских крестьян от лица советских женщин и говорила очень
живо».
Большой успех имела живая картинка: на трибуне появилась
трехлетняя дочка советника Наумова об руку со своей китайской
подругой того же возраста. Обе подошли к краю помоста и поцело-
вались. Этот трогательный символ советско-китайской дружбы вы-
звал всеобщий веселый смех и неистовые аплодисменты.
Митинг был заснят советскими операторами на кинопленку. Я
смотрела потом этот киноочерк и даже узнала на экране свою
особу.
Как переводчику мне приходилось бывать на гоминьдановских
собраниях. Помещение, весьма скромно меблированное, украшали
плакатами с лозунгами, бумажными гирляндами. Под двумя скре-
щенными гоминьдановскими знаменами висел портрет Сунь Ятсена,
рядом — портреты Ленина и Маркса, нередко выглядевших настоя-
щими китайцами. Там же в рамке под стеклом находилось «заве-
щание», которое зачитывалось перед началом. Ритуал требовал
трех поклонов до и трех минут благоговейного молчания после
этого обязательного введения к каждому собранию.
И все же я, как и мои товарищи по работе, редко общалась с
народными массами. Нам не рекомендовали это делать во избежа-
ние всякого рода кривотолков и обвинений в том, что мы, дескать,
занимаемся красной пропагандой. Наши товарищи присутствовали
на собраниях и митингах только по официальным приглашениям,
личных связей с китайцами избегали.
186
Нечего и говорить, что мы очень сожалели об этом. Нам хоте-
лось глубже изучить Китай и его замечательный народ.
Взять хотя бы стачечный комитет, руководивший исторической
забастовкой. Что мы знали о нем? Мы только издали, проезжая по
набережной, заглядывали на широкий двор с редкими строениями,
знаменитый Дунъюань, где помещался стачком. Нам было извест-
но, что во главе комитета стоят члены ЦК КПК Су Чжаочжэн, Дэн
Чжунся, Дэн Фа и другие, но мы видели их, лишь когда они прохо-
дили мимо нас в кабинет к Бородину. Мы часто встречали на ули-
цах группы пикетчиков стачкома в их темно-синей форме с повяз-
ками на рукаве, иногда вооруженных. Их стройные, подтянутые фи-
гуры примелькались, стали как бы обязательной чертой городского
быта. Вот и все, чему мы были свидетелями. Как обидно мало, не
правда ли?
А между тем стачком был важным фактором в жизни Кантона,
определявшим в какой-то мере ее течение. Присутствие делегата от
стачкома на всех митингах и собраниях города было традицией;
без его представителей не решался ни один вопрос в городском уп-
равлении. Стачком был очень близко к коммунистической органи-
зации города, его часто называли «вторым городским комитетом
КПК».
Из ста пятидесяти тысяч стачечников, прибывших из Гонконга
и Шамяня, пятьдесят тысяч задержалось в Кантоне. Среди них бы-
ло много рабочих крупных промышленных предприятий, каких не
было в то время в Гуандуне.
Не случайно их появление оказало глубокое влияние на полити-
ческую обстановку в городе.
Жилось им очень нелегко. Вместе с семьями они ютились в пе-
реуплотненных, неблагоустроенных бараках, спали прямо на земле
и получали сущие гроши. Ежедневный бюджет стачкома составлял
всего шесть тысяч долларов в местной валюте. Часть денег давало
правительство, остальные поступали в виде пожертвований со
всех концов Китая и из-за границы. Стачечники несли службу пи-
кетов, выполняли общественные городские работы, и все же среди
них было много безработных. Комитет организовал для стачечни-
ков курсы агитаторов, кружки международной политики и ликбеза.
Многие стачечники вступили в ряды коммунистической партии.
Они были самой передовой, самой революционной частью гуандун-
ского пролетариата.
Советская профсоюзная делегация во главе с И. И. Лепсе, посе-
тившая Кантон летом 1925 года, по приезде в Москву с большой
похвалой отозвалась о деятельности стачкома, отметив, что он пре-
красно организован, проявляет исключительное политическое чутье
и сознательность, что у него есть своя гвардия и свой трибунал,
чтобы судить штрейкбрехеров и предателей.
В те годы современных предприятий в Гуандуне не существова-
ло, если не считать нескольких электрических станций и двух ар-
сеналов, зато было очень много мелких заводов и мастерских, глав-
ным образом предприятий сахарной, маслобойной, прядильной,
187
трикотажной промышленности, предприятий по очистке риса и шел-
ка, по выделке бутылок для искусственных минеральных вод и т. д.
Еще больше было кустарных, ремесленных и торговых предприя-
тий. Отсюда ясно, каков был тогда пролетариат Кантона. Вместе с
рикшами в городе насчитывалось несколько десятков тысяч так на-
зываемых кули. Было еще речное население, так сказать, «тран-
спортники». О них я уже писала.
Возникнув в условиях распада цехов и гильдий, рабочие органи-
зации Гуандуна отличались распыленностью. В Кантоне, например,
было двадцать два союза транспортников, двадцать три союза тор-
говых служащих, шестнадцать союзов плотников, пятнадцать сою-
зов портных и т. д. Борьба между параллельными союзами, особен-
но между подлинно рабочими и желтыми объединениями, нередко
выливалась в драки.
Я наблюдала однажды столкновение рикш, видимо, из разных
землячеств. Еще издали, подъезжая на машине, я услышала какие-
то крики и завывания. Вдруг из-за угла вышла толпа полуголых
людей с палками и мокрыми веревками, с противоположной сторо-
ны показалась другая. Произошла ожесточенная схватка.
Самая передовая и сильная из профсоюзных организаций — Со-
вет рабочих депутатов, непосредственно связанный с рабочим отде-
лом ЦИК гоминьдана,— примыкала к Профинтерну; среди ее руко-
водителей было немало коммунистов. Все же и там на сто семьде-
сят тысяч членов приходилось сто семьдесят шесть профсоюзов.
Гуандунская рабочая федерация, объединявшая главным обра-
зом ремесленников, нередко вместе с хозяйчиками, пользовалась
поддержкой правых гоминьдановцев. Лидер ее, известный уже чи-
тателю Чжэнь Шэнь, покровительствовал предпринимателям, вел
линию на раскол, был противником объединения рабочих по про-
изводственному признаку.
Третья крупная профсоюзная организация Кантона — реакцион-
ный Союз механиков — объединяла около девяти тысяч квалифи-
цированных рабочих электростанций, железных дорог и арсеналов.
Их заработная плата в несколько раз превышала обычную (трид-
цать — семьдесят пять долларов, тогда как простой рабочий полу-
чал шесть — двадцать долларов). Это была так называемая рабо-
чая аристократия, ревниво охранявшая свои ряды от проникнове-
ния низкооплачиваемых собратьев. Союз механиков насчитывал
шесть профсоюзов. Он имел сильные вооруженные отряды и всегда
выступал на стороне реакции.
Рабочий день в Кантоне длился, как и везде в стране, один-
надцать — пятнадцать часов, заработная плата лишь немного пре-
вышала среднюю общекитайскую. Член ЦК КПК и ведущий проф-
союзный работник Дэн Чжунся писал в 1926 году, что заработок
свыше девяноста процентов рабочих Кантона не достигает мини-
мального прожиточного минимума.
И все же пролетариату там жилось куда легче, чем в других
городах Китая. В Кантоне он имел хоть какое-то социальное зако-
нодательство и политические права, империалисты уже не могли
188
безнаказанно оскорблять его, он обрел чувство собственного досто-
инства и национальное самосознание, впереди видел светлое буду-
щее, и это давало ему силы переносить экономические трудности.
С 1924 года коммунисты и левые гоминьдановцы развернули ак-
тивную работу среди крестьян провинции Гуандун. В мае 1925 года
состоялся первый съезд крестьянских союзов провинции, которые
уже насчитывали двести пятьдесят тысяч членов. Через шесть ме-
сяцев это число увеличилось до полумиллиона.
Требования крестьян в то время были очень умеренными: сни-
жение арендной платы на двадцать пять процентов, запрещение
брать землю в залог, аннулирование закладных на нее, отмена
чрезвычайных налогов, упразднение помещичьих отрядов миньту-
аней, повышение заработной платы батракам и т. д. Суньятсенов-
ский лозунг «каждому пахарю свое поле» не стоял еще тогда на
повестке дня. Но даже эти минимальные требования помещики
встретили в штыки. В деревнях провинции шли непрерывные столк-
новения между крестьянскими отрядами самообороны и миньтуа-
нями. Помещики применяли даже кустарную артиллерию. Они си-
дели за высокими стенами своих укрепленных замков, и разгро-
мить их было нелегко. Были случаи, когда на подавление миньтуа-
ней посылались войска.
После событий 20 марта обстановка в деревне еще более обост-
рилась, усилились беззакония и самоуправства помещиков. Миньту-
ани вместе с бандитами убивали крестьян, громили их организации.
Помещики получали винтовки из Гонконга и Макао, местные орга-
ны власти были на их стороне.
Несколько слов о студенческом движении в Кантоне.
На Севере мы привыкли считать студенчество передовой, патри-
отически настроенной частью населения. Ведь пекинские студенты
тогда почти целиком находились под влиянием коммунистов. Иначе
дело обстояло в Кантоне. Студенческий союз там до 1926 года воз-
главляли правые гоминьдановцы, и это неизбежно сказывалось на
ходе студенческого движения, которое действительно во многом от-
ставало от пекинского. Виновата в этом и та нездоровая обстанов-
ка, которая долгое время существовала в центральном высшем
учебном заведении Кантона — Университете имени Сунь Ятсена.
Ректором его до января 1926 года был правый гоминьдановец Цзоу
Лу, исключенный на II конгрессе из партии как член сишаньской
группировки. Цзоу Лу имел репутацию человека без чести и совести.
Все знали, что он купил дом в Пекине за сто пятьдесят тысяч дол-
ларов, выданных ему правительством на нужды университета. Он
развел семейственность и подхалимство, не терпел преподавателей с
хорошим образованием. Унижая подчиненных, Цзоу Лу со всеми,
кто был выше его по положению, держал себя заискивающе и подо-
бострастно. Среди студентов у него было около двухсот сторонни-
ков. Когда в июле 1924 года начались реорганизация и финансовая
проверка органов народного образования, он выступил против пра-
вительства за полную автономию университета, но и после этого
оставался на своем посту до исключения из гоминьдана.
189
После реорганизации в университете разгорелась ожесточенная
борьба между реакционным Студенческим союзом и только что
возникшим революционным Обществом новых студентов. Осенью
1925 года в университет проникло также «Общество изучения
суньятсенизма». После событий 20 марта по распоряжению Чан
Кайши оно было временно закрыто, но одновременно было запре-
щено Общество новых студентов и изгнаны из университета многие
коммунисты и левые гоминьдановцы.
Что касается национальной буржуазии, то она участвовала в
антиимпериалистической борьбе, снабжая гоминьдановское прави-
тельство материальными средствами и активно поддерживая его ре-
волюционные начинания. Из представителей крупной буржуазии
наиболее последовательно держались владельцы известной табач-
ной компании «Наньян», основанной в Индонезии китайским эми-
грантом, который разбогател, играя на патриотических чувствах
своих соотечественников в Индонезии, предпочитавших его продук-
цию как китайскую. Компания была связана с гоминьданом еще
до революции 1911 года. Ее главные предприятия в пределах Ки-
тая находились в Гонконге и Кантоне.
В ту пору компания переживала полосу расцвета. Не приходит-
ся удивляться, что она сочувствовала левым гоминьдановцам.
Прежде на всех рынках она встречала конкуренцию старейшей в
Китае всесильной «Англо-американской компании», везде занимав-
шей командные позиции. Теперь же, когда начался антианглий-
ский бойкот, «Наньян» не поспевала расширяться, чтобы удовлет-
ворять спрос невероятно разросшейся клиентуры. Среди рабочих
и служащих компании было много левых гоминьдановцев и даже
коммунистов, причем администрация не мешала их политической
деятельности у себя на предприятиях. Про одного из главных
акционеров компании, Чжан Юйцина, говорили, что он «поддер-
живает коммунистов».
Не следует думать, конечно, что вся буржуазия поддерживала
гоминьдан. Выше уже говорилось о компрадорах, посредниках,
состоявших на службе у империалистов. Эти не только не участ-
вовали в антиимпериалистической борьбе, но активно боролись
против революции.
Торговая и промышленная буржуазия Китая была организова-
на в торговые палаты. В Кантоне их было четыре, самая большая,
так называемая Генеральная торговая палата, объединяла семь-
десят две гильдии, в том числе и самую богатую — шелковую.
Миллионер Чэнь Лянбо, один из компрадоров Гонконг-Шанхай-
ской банковской корпорации, до того как он бежал в Гонконг по-
сле разгрома поднятого им восстания «бумажных тигров», был
председателем шелковой и Генеральной торговой палаты.
Слово «компрадор» португальского происхождения. Китайцы
им не пользуются. У них для обозначения этого понятия свое, ки-
тайское слово «майбань», которое они произносили с гневом и пре-
зрением, как синоним изменника родины.
Компрадоры были могущественной прослойкой китайской бур-
190
жуазии. Некоторые из них были сказочно богаты, их влияние в
экономике Китая было очень велико. Империалисты, которые ки-
тайцев и за людей не считали, окружали своих компрадоров по-
четом и вниманием, создавали им высокое общественное положе-
ние.
Если бы вы в то время взяли в руки известный справочник,
издававшийся американским журналом «Чайна уикли ревью» в
Шанхае, под названием «Ху из ху ин Чайна» 26, где были помеще-
ны биографии наиболее известных, с точки зрения империалистов,
китайских деятелей, ваше внимание, вероятно, привлекла бы пре-
восходная фотография полуседого человека в богатом парчовом
халате старинного покроя с высоким стоячим воротником. Чуть
прищурясь, спокойно, как человек, хорошо знающий силу своих
денег, смотрит он на вас, и его насмешливый взгляд как бы зара-
нее служит ответом всякому, кто попытался бы воззвать к его со-
вести и чувству патриотизма. Еще бы, знаете, кто это? Знаменитый
гонконгский компрадор сэр Роберт Хотун (Хэ Дун по-китайски).
Почему «сэр»? Да потому, что он имел законное право на это об-
ращение. Сам английский король Георг V возвел его в рыцарское
достоинство. Он крупнейший акционер английского Гонконг-Шан-
хайского банка, судостроительных заводов, «Гонконг Вампу док
компани» и других, директор Гонконгской электрической компании,
Гонконгской трамвайной компании, Гонконгского земельного бан-
ка, Гонконгской компании по обработке заболоченных земель, ком-
пании пароходного сообщения Гонконг — Кантон — Макао, Индо-
китайской компании пароходного сообщения, Гонконгской страхо-
вой компании и т. д. и т. п. Его деятельность простиралась вплоть
до «промышленных интересов в Северном Китае и Маньчжурии».
Это убежденный, озлобленный враг. Вместе с империалистами
он поставлял оружие «бумажным тиграм», не жалел средств, что-
бы сорвать Гонконг-Кантонскую стачку, а позднее, в тридцатых
годах, был организатором так называемого «Эйбитуань» (анти-
большевистского союза).
Такова была расстановка сил в Кантоне накануне Северного
похода.
Северный поход
После завершения в ноябре 1925 года второго Восточного
похода и окончательного разгрома частей милитаристов на остро-
ве Хайнань в начале 1926 года провинция Гуандун была наконец
очищена от реакционных войск. К ней присоединилась соседняя
Гуанси; создалась, таким образом, база для Северного похода,
завещанного Сунь Ятсеном. Он был неизбежен и по стратегиче-
ским соображениям. В начале 1926 года У Пэйфу начал готовить
наступление на Юг против гоминьдановского правительства. Ан-
глийские и американские империалисты обещали ему два миллио-
на фунтов стерлингов на военные нужды. Он получил заем в пять
191
миллионов китайских долларов от Англо-американской табачной
компании. Необходимо было предупредить нападение У Пэйфу.
Северный поход начался при следующих обстоятельствах.
В марте 1926 года один из хунаньских генералов, Тан Шэнчжи,
изменил У Пэйфу и перешел на сторону гоминьдана, став коман-
диром 8-го корпуса Национально-революционной армии. Хунань-
ский дубань Чжао Хэнти бежал. Отдельный полк 4-го корпуса под
командованием коммуниста Е Тина 19 мая выступил на помощь
Тан Шэнчжи. 11 июня двинулись на Север главные силы корпуса.
Войска 4-го корпуса, замешкавшись в начале пути, лишь 30 ию-
ня прошли Шаогуань, конечный пункт недостроенной тогда желез-
нодорожной линии на Чанша. Тан Шэнчжи уклонялся до поры до
времени от решительной схватки с войсками У Пэйфу, и Отдель-
ный полк один принял бой.
Тем временем в Кантоне был официально объявлен Северный
поход. На фронт ушли все корпуса (за исключением 5-го) — бо-
лее шестидесяти пяти тысяч человек. По призыву стачкома семь
тысяч стачечников добровольно записались носильщиками в обоз.
Наша колония в Дуншане сильно поредела. Советники были
на фронте, семьи выехали на родину. Начальником группы в Кан-
тоне остался Михаил Григорьевич Ефремов (Абнольд) 27. Он был
также советником генерала Ли Цзишэня, командира 4-го корпу-
са, который оставался в Кантоне в качестве начальника вооружен-
ных сил. Корпусом на фронте фактически командовал генерал
Чжан Факуй, только вместо своей подписи ставил печатку Ли
Цзишэня.
Во время похода в северной части провинции Гуандун и Юж-
ной Хунани вспыхнула холера. В армии не было противохолерной
вакцины, и вообще ее санитарное состояние находилось на самом
низком уровне. Советники рассказывали, что в некоторых частях
были врачи без медицинского образования, получившие назначение
по знакомству. Больше всех пострадал 2-й корпус, потерявший по-
ловину кули-носильщиков и свыше тысячи солдат. Местные вла-
сти никаких мер против эпидемии не принимали. Чтобы «прогнать
злых духов», они устраивали процессии с хлопушками, на что и
были истрачены деньги, собранные на борьбу с холерой.
Начались военные действия. Первый удар Национально-рево-
люционная армия направила против войск У Пэйфу в Хунани28. Мо-
гущественный маршал Сунь Чуаньфан, «хозяин» четырех провин-
ций — Цзянси, Аньхой, Цзянсу и Чжэцзян, по существу, был в
союзе с У Пэйфу, оказывал ему материальную помощь, и поэтому
в любую минуту можно было ожидать его выступления.
Национально-революционную армию везде встречали с востор-
гом. Поведение ее солдат и командиров было образцовым, это при-
знавали и враги. Даже западная печать писала, что южане пред-
ставляют разительный контраст с позорной тиранией северных
милитаристов, что до сих пор Китай не видел армии, к которой
бы так относилось население и которая была бы так дисциплини-
рованна. И действительно, жители сел и городов шли ей навстречу
192
многие километры, устраивали настоящие праздники с разноцвет-
ными фонарями, музыкой и пением. Встречи превращались в мас-
совые митинги, на которых выступали политработники Националь-
но-революционной армии. Население снабжали листовками и пла-
катами.
На освобожденной территории старый административный аппа-
рат подвергался реорганизации. Командование назначало новых
уездных начальников по рекомендации местных общественных ор-
ганизаций и приставляло к ним инспекторов из политработников ар-
мии. Прежняя сельская милиция распускалась, пятицветные зна-
мена заменялись гоминьдановскими. В школах вводились уроки
по суньятсенизму и национально-революционному движению.
Война есть война, и при всех условиях она тяжело ложится на
плечи народа. После горячей встречи энтузиазм несколько спа-
дал: революционные войска требовали выполнения тех или иных,
подчас весьма обременительных, повинностей. Поэтому политра-
бота среди населения приобретала особенно важное значение. На-
род должен был знать, что пришли его защитники, которые хотят
освободить его от бесправия и нищеты. Войска уходили, оставляя
людей для работы по организации масс и органов новой власти.
Выполнение этой задачи стало возможно потому, что в ходе
Северного похода многие командиры не препятствовали коммуни-
стам и левым гомияьдановцам вернуться на работу в армии, отку-
да они были изгнаны после событий 20 марта. Сам Чан Кайши
снова ввел систему ротных комиссаров и не возражал против за-
мещения этих должностей коммунистами и левыми гоминьданов-
цами. Между прочим, на его позицию сильно повлияло выдвиже-
ние командира 8-го корпуса Тан Шэнчжи, в котором он увидел
своего соперника.
Тан Шэнчжи когда-то был монахом в буддийском монастыре
и продолжал оставаться горячим приверженцем буддизма. Он всю-
ду возил с собой изображение Будды, возжигал перед ним лампад-
ки, рассказывал, что собирается строить буддийский храм. Среди
его подчиненных было много буддистов.
Тан Шэнчжи в то время искал сближения с левыми гоминьда-
новцами и коммунистами, выдвигал левые лозунги, требовал де-
мократических реформ, называл себя приверженцем суньятсениз-
ма. Только суньятсенизм он понимал по-своему. Он говорил, что
учение Сунь Ятсена есть путь к практическому осуществлению той
цели, на которую указывал Будда, поэтому, дескать, между суньят-
сенизмом и буддизмом нет никаких противоречий. В таком духе
велась политработа в его корпусе. Он был крупным землевладель-
цем и капиталистом: свой пароход, фабрика, три дома в Чанша.
Тан Шэнчжи торопился освободить «свою» провинцию, не счи-
таясь с оперативным планом и указаниями главного командова-
ния. В выступлениях он демонстративно избегал упоминаний о на-
циональном правительстве и главнокомандующем Чан Кайши.
Чан Кайши оказался в сложном положении. Его 1-й корпус,
корпус Вампу, как его еще продолжали иногда называть, утратил
193
прежнее значение. Он был, по существу, разгромлен самим Чан
Кайши, который убрал оттуда 20 марта лучшие кадры. В период
Северного похода корпус был разделен на две части. Лучшие ди-
визии, 1-ю и 2-ю, Чаи Кайши взял с собой в Хунань и Цзянси и
берег пуще глаза, 3-я дивизия и приданная ей 14-я дивизия 5-го
корпуса находились в провинции Фуцзянь29. Победы в Хунани ук-
репляли позиции Тан Шэнчжи. В Чанша Чан Кайши прибыл уже
после того, как городом овладел Тан Шэнчжи, который расцени-
вал эту победу как мандат на управление всей провинцией. В это
время Чан Кайши чувствовал себя настолько неуверенно, что ни в
чем ему не перечил.
На стороне Тан Шэнчжи были баодинцы, как тогда называли
окончивших военную академию на севере Китая, в городе Баодин.
К ним принадлежало командование 4-го, 7-го, 8-го корпусов. Они
пытались заставить Чан Кайши драться в Цзянси против Сунь Чу-
аньфана с тем, чтобы самим действовать в Хунани и Хубэе против
У Пэйфу. Чан Кайши понимал, что это ему невыгодно. Сунь Чу-
аньфан был много сильнее У Пэйфу, борьба с ним затянулась бы,
и успех ее был сомнителен, а тем временем баодинцы укрепились
бы в Хунани и Хубэе и завладели бы Ханьянским арсеналом. Чан
Кайши сразу присмирел, стал снова выступать в крайне «левом»
духе, просил помощи у коммунистов, неоднократно выражал рас-
каяние в том, что он совершил 20 марта, и унизился наконец до
того, что тайно приказал Дэн Яньда, начальнику Политуправления
Национально-революционной армии, просить коммунистов и рус-
ских советников беречь в боях его 1-й корпус, чтобы ему не ос-
таться генералом без армии. Таким образом, предположения на-
ших советников, что в условиях войны с северными милитариста-
ми Чан Кайши пойдет на уступки, которые можно будет использо-
вать в революционных целях, полностью оправдались.
Наши советники высказались за то, чтобы бить противника по-
одиночке и начать с У Пэйфу. Военная обстановка этого требо-
вала;
Оба соперника, Чан Кайши и Тан Шэнчжи, наперебой старались
зарекомендовать себя самыми левыми генералами и не только не
пытались ограничить революционное движение на освобожденной
территории, но сами подписывали декреты о различных револю-
ционных мероприятиях. Коммунисты могли свободно работать
среди народных масс Хунани, где началось мощное революцион-
ное движение. Даже провинция Гуандун не знала таких темпов
и масштабов. К концу 1926 года в Хунани было два миллиона чле-
нов крестьянских союзов, в два раза больше, чем в Гуандуне.
В городах профсоюзы насчитывали сто семьдесят тысяч промыш-
ленных рабочих.
Наши товарищи самоотверженно работали и воевали на фрон-
те. К нам в Дуншань время от времени приходили с оказией их
фронтовые письма. Мы узнали, что советник по снабжению
Н. Т. Рогов и его переводчик, только что прибывший из СССР ки-
тайский коммунист, который был нам известен под фамилией
194
Яновский, заболели холерой. Советник медицинской службы Нико-
лай Александрович Соколов (Орлов) не мог лично остаться воз-
ле больных, но постарался сколько возможно организовать их ле-
чение. Ординарцу Рогова, простому китайскому солдату, он дал
указания, как ухаживать за больными, запретил подпускать к ним
местных знахарей, которые «лечили» холеру подрезыванием желез
под языком. В качестве главного лекарства был оставлен ящик
коньяка. Ординарец преданно ухаживал за обоими. Богатырское
здоровье Рогова и коньяк одолели холеру, но Яновский погиб. Его
жена жила в это время у меня на квартире в «коробках». Сооб-
щить печальную весть к ней пришли две китайские коммунистки.
Жена Яновского вскоре уехала в Советский Союз.
Потом пришло сообщение, что летчик Ремизюк и механик Ко-
бяков попали в плен при вынужденной посадке в провинции Цзян-
си и сидят в тюрьме в Ганьчжоу. Их освободили только в сентяб-
ре 1926 года уже в Наньчане. Наши товарищи с трудом их узнали.
Еще немного — и они уже не нуждались бы в освобождении. Стало
известно и еще об одной аварии самолета, на этот раз в провинции
Хунань, однако летчики не пострадали.
Из письма Акимова мы узнали, что его «хозяина», командира
2-й дивизии, несут в паланкине и что такой же паланкин был заго-
товлен и для него. Однако он категорически отказался воспользо-
ваться им и, пока не достали лошадь, шел пешком вместе с солда-
тами. Кроме того, оказалось, что с точки зрения китайцев он сли-
шком много ел. «Иной раз нет продуктов,— описывал Акимов свои
злоключения,— мои соратники порвут какой-то травки, пожуют ее
и сыты. А как мне сказать, что я есть хочу?»
Советник Кончиц сообщил, что на фронте под Чанша у него от-
крылось кровохарканье (он страдал туберкулезом еще с первой
мировой войны), и рассказал, как его вылечил «хозяин», генерал
Чэн Цянь. По приказу генерала корпусной врач-китаец сделал
ему укол, инструменты не были стерилизованы, и ранка долго
еще гноилась, но кровохарканье прекратилось. Что это было за ле-
карство, Кончиц так и не узнал, но с тех пор никогда уже не бо-
лел.
Важнейшими операциями на первом этапе Северного похода
были Уханьская и Наньчанская. Я попытаюсь восстановить то,
что мне рассказывали мой муж и другие советники, лично прини-
мавшие в них участие.
Гоминьдановские войска выступили на Север двумя колонна-
ми: западной и восточной. Командующим первой стал Тан Шэн-
чжи, главным советником его был В. Горев. В нее входили 4-й,
6-й, 7-й и 8-й корпуса и 2-я дивизия 1-го корпуса. Восточная ко-
лонна состояла из 2-го, 3-го корпусов, 1-й и 3-й дивизий 1-го кор-
пуса и 14-й дивизии 5-го корпуса. Ею командовал Чан Кайши; при
нем находился В, К. Блюхер.
Огромная провинция Хунань с тридцатимиллионным населени-
ем за месяц была очищена от войск У Пэйфу. Встал вопрос об
освобождении соседней провинции Хубэй с ее центром — трехгра-
195
днем Ухань (Учан, Ханьян, Ханькоу), куда отступил незадачли-
вый маршал, намереваясь дать решающее сражение.
12 августа совещание командиров корпусов хунаньского фрон-
та в Чанша приняло решение наступать на Ухань. Первый удар
был направлен против Учана, который испокон веков считался
ключом к овладению Центральным Китаем, отсюда его гордое
имя30.
17 августа началось общее наступление. Фактически наступал
только 4-й, так называемый железный корпус, он, по существу,
и вынес на своих плечах всю тяжесть войны в провинции Хунань.
Во всех боях главную роль играл Отдельный полк Е Тина. 7-й и
8-й корпуса сознательно уклонялись от боя. 6-й корпус находился
в резерве.
Подступы к Учану были необычайно трудны. Войска шли по
узкому перешейку между озерами, который был не шире пяти, а
под Учаном сузился до одного-двух километров. В этих крайне не-
выгодных условиях национально-революционные войска наголову
разбили противника. После двух ожесточенных сражений, 27 и
30 августа под Динсыцяо и Хэшэнцяо, путь к Учану был открыт.
У Пэйфу бежал из Хэшэнцяо за полчаса до прихода победителей.
Он был в бешенстве: расстрелял несколько своих генералов, ввел
свирепый режим в Ханьяне и Ханькоу. Там начались казни гоминь-
дановцев и коммунистов.
31 августа 4-й корпус подошел к Учану. Город можно было
взять с ходу, поскольку противник бежал в панике и не собирался
его оборонять.
Однако по вине командира 10-й дивизии генерала Чэнь Мин-
шу момент был упущен. Ему было приказано в четыре-пять часов
утра ворваться в Учан, но он не решился действовать в одиночку.
На рассвете подошла 12-я дивизия Чжан Факуя, к десяти часам
утра — 2-я дивизия 1-го корпуса, так называемая 2-я дивизия
Вампу, но было уже поздно: противник успел ввести в город вой-
ска.
Невыполнение приказа привело к большим потерям: погибли
полторы тысячи солдат Национально-революционной армии и мно-
гие десятки тысяч мирных жителей.
В Учане заперлись остатки хубэйских войск во главе с дубанем
Чэнь Цзямо. Начальником гарнизона был генерал Гоу Инцзе. В го-
роде находилось не больше шести-восьми тысяч солдат, но в даль-
нейшем противнику удалось ввести еще столько же. Точные све-
дения о количестве гарнизона стали известны только после сдачи
Учаца. Как ни старались наши советники, разведка все еще была
на низком уровне.
Учан имел форму квадрата неправильного очертания. На все
стороны света глядел он своими многочисленными воротами. Од-
ни из них, выходившие на запад, в сторону Янцзы, были особенна
высоки. Это была знаменитая «Башня желтого сокола», достопри-
мечательность и смотровая вышка, откуда далеко просматрива-
лись окрестности. Ров вокруг города почти высох, но с северной и
196
южной сторон шел довольно глубокий канал из одного озера в
другое. Поперек Учана лежала цепь холмов, так называемая
«Змеиная гора», с ее батареями, откуда тоже можно было наблю-
дать за противником. В городе было два озера — источники пить-
евой воды на случай осады. Крепостная стена на отдельных участ-
ках достигала пятнадцати метров, но в среднем не превышала де-
сяти. Собственно, это даже была не стена, а высокий земляной
вал, облицованный камнем с наружной стороны.
На совещании 1 сентября было решено штурмовать Учан. Ни-
кто не представлял себе трудностей этого штурма, еще были свежи
воспоминания о взятии крепости Вэйчжоу во время второго Вос-
точного похода, когда город, прославленный своей неприступно-
стью, был захвачен в течение нескольких часов.
Под Учаном стояли 4-й и 7-й корпуса, а также 2-я дивизия 1-го
корпуса.
Операция была назначена на 3 сентября. Южную стену дума-
ли штурмовать силами 7-го корпуса (советник Мамаев), восточ-
ную— силами 10-й дивизии (советник Тер), северную — силами
2-й дивизии Вампу (советник Акимов). Основной удар должна
была нанести 10-я дивизия. Брать Учан решили так: добровольцы-
маузеристы влезут по лестницам и пустят в ход ручные гранаты.
Разрушать стены огнем было невозможно: не было артиллерии
нужного калибра.
Однако все планы были нарушены: вместо ста лестниц сдела-
ли всего двадцать, вместо 3 часов по приказу 7-й корпус начал
штурм в 4 часа 30 минут, а 4-й корпус — в 5 часов, когда уже рас-
свело. 7-й корпус, не имея лестниц, пострелял немного, но «не
смог перейти речку», как было сказано в донесении командира, и
прекратил огонь. 2-я дивизия, которая успела заготовить лестни-
цы, пыталась подойти к стене, но была отбита. Части 10-й диви-
зии без лестниц подошли к стене, солдаты стояли в десяти-двадца-
ти шагах от нее, переругиваясь с противником, ждали лестниц, но
так и не дождались и утром были отведены. По существу, штурма
не было, тем не менее 10-я и 2-я дивизии потеряли двести-двести
пятьдесят человек.
В тот же день на фронт под Учан прибыли В. К. Блюхер, Чан
Кайши и Тан Шэнчжи. Вечером состоялось совещание высшего
комсостава войск. Выступивший на нем Блюхер указал, что при-
чинами неудачи были плохая разведка и плохая подготовка во-
обще, отсутствие точных задач, нарушение сроков.
Было принято решение штурмовать Учан вторично 5 сентября
в 3 часа утра по всей линии фронта. Командование было возло-
жено на Тан Шэнчжи.
Как всегда перед решающим сражением, накануне штурма в
частях прошли собрания коммунистов, были приняты обязатель-
ства идти впереди, показывать пример.
Перед штурмом Чан Кайши лично объехал части 2-й и 10-й ди-
визий. В 3 часа утра завязался бой.
Руководить штурмом было нелегко: ни радио, да, по существу,
197
и телефонов на франте не было. Связь поддерживалась через по-
сыльных, и она не всегда была надежна. Вот пример: в 7 часов
утра 6-й полк 2-й дивизии ворвался в город через ворота Ушэн-
мынь («Ворота военной победы») и просил подмоги. Советник
Акимов сообщил об этом запиской старшему советнику Гореву.
Через час от него пришла вторая записка о том, что с 6-м полком
связи нет, комдив растерялся и боем не руководит. Акимов спра-
шивал, что делать. Горев написал, чтобы от стен ни в коем случае
не отходить, и сообщал, что в районе прорыва на участке 2-й ди-
визии в городе пожары. Это распоряжение не дошло до Акимова
и вернулось к Гореву с надписью по-английски на обороте: «Това-
рищ Никитин (под этим именем был известен в Национально-ре-
волюционной армии Горев.— В. В.), доставить ваше письмо не-
возможно». Посыльный, видимо, не нашел расположения дивизии
либо побоялся идти через опасный участок фронта.
6-й полк в город не вошел. Он только пробился через первые
ворота, за ними, как обычно в Китае, было огороженное простран-
ство в виде большого полукруга, а дальше еще ворота. Тот, кто
проникал туда, оказывался в ловушке. 6-й полк вынужден был
отступить.
Горев рассказывал потом, как протекал штурм. 7-й корпус и ча-
са не участвовал в боях, он самовольно отошел. 36-й полк 10-й ди-
визии, пытаясь «разведать местность», угодил в ров под стеной и
ничего не смог сделать. Отдельный полк Е Тина, дравшийся луч-
ше всех, вынужден был отступить ввиду больших потерь. 12-я ди-
визия действовала нерешительно. Горев хвалил 2-ю дивизию, го-
ворил, что она атаковала хорошо, потери понесла небольшие, на-
строение солдат и комсостава было бодрым. Дивизия даже соби-
ралась повторить штурм в 17 часов.
Помощник Блюхера по политчасти Тер лично участвовал в
атаке. Мне об этом рассказывал советник военно-медицинской
службы Н. А. Соколов. Вот его рассказ, как он мне запомнился.
«При втором штурме Учана я вместе с Блюхером был под стена-
ми города. Мы пришли, когда штурм еще не начинался, было до-
вольно темно, но грозные укрепления были все же хорошо видны.
В зловещей тишине поспешно двигались войска, бежали солдаты с
длинными лестницами из бамбука. Блюхер медленно шел по до-
роге, в руках у него был бинокль. Вдруг воздух задрожал от
страшного крика штурмующих и осажденных. Солдаты переправ-
лялись через ров, приставляли лестницы и лезли на стены, их
сталкивали, обливали горящей смолой и кипятком. С раздирающи-
ми душу воплями они срывались и падали в густую, вонючую
грязь, которая шевелилась — так много в ней барахталось ране-
ных и умирающих, подбирать которых не было никакой возмож-
ности.
Казалось, вернулись времена феодализма. Блюхер наблюдал
за штурмом в бинокль. Вдруг он подозвал Тера и приказал ему
во главе нескольких десятков маузеристов из своей личной охраны
идти на штурм. Охрана Блюхера состояла из надежных людей.
198
Отряд во главе с Тером бросился к стене, но был отбит и чуть не
целиком уничтожен. Тер стоял перед Блюхером грязный, исцара-
панный, в разорванной одежде и не мог сказать ни слова, кроме
исступленной ругани».
После двух неудачных попыток взять Учан советники предло-
жили от штурма города отказаться. Но командование без их ведо-
ма назначило третий штурм. Горев потом писал: «Лишь одна 2-я
дивизия, которая, так сказать всерьез хотела выполнить приказ,
ровно в пять часов подошла к стенам. На всех остальных участках
царило гробовое молчание. Дивизия постреляла, но благоразумно
не полезла на стены и отошла без потерь».
Осада Учана продолжалась более месяца. В городе с полу-
миллионным населением начался голод, вспыхнула холера. Неуб-
ранные трупы отравляли воздух зловонием. То тут, то там полы-
хали пожары.
Город бомбили дважды в день. При появлении самолетов гар-
низон в панике бежал куда попало. Боевые вылеты по-прежнему
были делом наших советников. Самолеты несли колоссальную на-
грузку по связи, разведке, бомбардировке, каждый делал несколь-
ко вылетов в день. Летчики шли на большой риск, снижаясь при
атаке до шестидесяти метров. Много раз приходилось им садить-
ся с грузом бомб на незнакомых аэродромах. Они показывали то-
варищам свои истрепанные машины и говорили: «Смотри, на чем
летаем, ведь это же гроб». Чаще всех летали Кравцов и Сергеев,
наблюдателями у них были Тальберг и Базенау.
Первое время город имел все же связь через Янцзы с противо-
положным берегом, оттуда поступали подкрепления и продоволь-
ствие. Потом осаждающие стали топить все сампаны и джонки на
этом участке, начали рыть минные галереи. Солдаты боялись ра-
ботать под землей, и подкоп вели добровольцы — пинсянские шах-
теры. Противник разрушил одну из подземных галерей, и десять
патриотов были засыпаны.
Переговоры о сдаче Учана начались еще до третьего штурма.
7 сентября командир 6-го полка пытался договориться с команди-
ром батальона, стоявшего в воротах Ушэнмынь, но безуспешно.
В дальнейшем такие сепаратные переговоры продолжались, осаж-
дающие не раз сидели под стенами, ожидая условного сигнала, но
безрезультатно.
В городе шла постоянная перестрелка между сторонниками и
противниками капитуляции.
Переговоры от имени командования крепости вели миссионеры
и другие иностранцы, сидевшие в Учане, с командованием гоминь-
дановских войск в Ханькоу, благо телефон Учана с Ханькоу дей-
ствовал во время осады безотказно. Осажденные добивались, что-
бы их выпустили с оружием в руках. Зная, что противник под сте-
нами Учана никогда не пойдет на такие условия, генералы Чэнь
Цзямо и Гоу Инцзе пытались договориться с «попутчиком», коман-
диром 15-го корпуса Национально-революционной армии, генера-
лом Лу Цзолуном 31.
199
Пока побежденные генералы пытались выторговать себе по-
больше выгод, Учан был взят. Произошло это так. Один из коман-
диров полка на южной стене крепости согласился открыть воро-
та (его обещали сделать за это комбригом). 10 октября в 3 часа
утра противник действительно стал выходить из крепости, но во-
рот не открыл. Солдатам Национально-революционной армии при-
шлось взбираться на стены по лестницам. В городе на улицах сто-
яли баррикады, так как накануне верные У Пэйфу части подавля-
ли мятеж солдат, желавших капитулировать. Отряды, патрулиро-
вавшие улицы, оказали первое сопротивление. Вспыхнул бой, в
результате которого противник был окружен в северной части горо-
да и принужден к сдаче. Горев не раз потом говорил, что не зна-
ет, как назвать эту операцию. Считать, что Учан был взят штур-
мом, нельзя, что сдался — тоже нельзя. Начальником гарнизона в
Учане был назначен генерал Чэнь Миншу. Почти все пленные вли-
лись в армию южан.
Взятого в плен начальника гарнизона генерала Гоу Инцзе, ко-
торый до конца был верен У Пэйфу, привязали к позорному стол-
бу и надели на него шутовской колпак. Фотография его в таком
виде обошла все газеты. Когда его в дальнейшем судили в Хань-
коу общественно-показательным судом, он в защитительной речи
говорил: «Я солдат и должен выполнять свой долг, никогда не
пойду на измену своему начальнику». Жители Учана видели в нем
виновника своих бедствий и слушали его оправдания с яростью.
В ближайшие же дни после сдачи Учана по решению городских
органов самоуправления, созданных новой властью, были приняты
меры к тому, чтобы город никогда больше не подвергался голод-
ной осаде. Было решено срыть крепостные стены. Тысячи людей
вышли на своего рода субботник и как муравьи копошились на
стенах, с ожесточением их разрушая.
Судьба бывшего генерал-губернатора Хубэйской провинции
Чэнь Цзямо сложилась иначе. Хотя Учан был взят в основном час-
тями 4-го корпуса, Тан Шэнчжи объявил захваченного Чэнь Цзя-
мо своим пленником, отказался выдать его верховному командо-
ванию и увез в Чанша как из соображений престижа, так и пото-
му, что рассчитывал получить богатый выкуп.
Еще 7 сентября Тан Шэнчжи без особых хлопот занял Ханьян
и Ханькоу, к чему он уже давно втайне готовился. Эта победа еще
больше подняла его авторитет, сильно ударила по Чан Кайши. Тан
Шэнчжи игнорирует соперника, оскорбляет, гонит в Цзянси, на
войну против Сунь Чуаньфана. Именно в это время им была бро-
шена реплика: «Если главнокомандующий устал, пусть едет в
Ханькоу, а я возьму Учан».
Чан Кайши действительно по своему обыкновению жаловался
на усталость, грозился все бросить и уехать в Шанхай. И это в
момент, когда под Учаном решалась судьба всего Северного по-
хода!
Только в середине ноября, после победы под Наньчаном, Чан
Кайши вновь поднимает голову.
200
Военные действия против Сунь Чуаньфана по-настоящему раз-
вернулись во второй половине сентября. К этому времени войска
Тан Шэнчжи подвинулись на север по Пекин-Ханькоуской желез-
ной дороге и заняли горный проход Ушэнгуань на границе с про-
винцией Хэнань, преградив таким образом путь войскам У Пэйфу
из этой провинции. В середине сентября из-под Учана в Цзянси
были отправлены сначала 7-й гуансийский корпус, затем 2-я диви-
зия Вампу. Акимов часто находился теперь рядом с Блюхером, ко-
торый требовал от советников, особенно молодых, подтянутости и
дисциплины. Акимов рассказывал, что следовать вместе с Блюхе-
ром верхом было сущим наказанием: он приказывал молодым со-
ветникам ехать впереди и зорко следил, чтобы они держались пря-
мо, сохраняя образцовую выправку.
Блюхера всюду сопровождал его личный переводчик Эмману-
ил Моисеевич Абрамсон, в дальнейшем ученый секретарь Научно-
исследовательского института по Китаю при Университете имени
Сунь Ятсена в Москве, превосходно владевший китайским языком,
который он знал с детства, поскольку был уроженцем Харбина.
Теперь главные бои развернулись за ставку Сунь Чуаньфана —
административный центр Цзянси — Наньчан. Огромный город с на-
селением в четверть миллиона славился неприступностью. Девять
веков тому назад он был обнесен тридцатикилометровой крепостной
стеной и с тех пор ни разу не был взят, о его мощные укрепления
разбились даже усилия тайпинов.
Я не могу подробно рассказать о Наньчане, так как была там
всего один день почти два месяца спустя после его освобождения.
Запомнились руины зданий, разбитых во время осады, большое
озеро причудливой формы в центре, величественные башни крепост-
ных ворот, а на них черные доски с золочеными иероглифами пыш-
ных названий: «Ворота вечной гармонии», «Ворота добытой побе-
ды» и т. д. Город, казалось, забыл свои невзгоды и зажил мирной
жизнью.
Первый штурм Наньчана состоялся 19 сентября. Город был
взят 6-м корпусом, но через четыре дня отдан обратно. Корпус по-
терял в этой неудачной операции почти половину состава, а участ-
вовавшая в боях 1-я дивизия Вампу еще больше. Решение брать
Наньчан было принято без ведома главного командования и его
советника В. К. Блюхера. Но при всех условиях положение было
бы другим, если бы командир 2-го корпуса Чжу Пэйдэ откликнул-
ся на просьбу 6-го корпуса о помощи. Как типичный китайский ми-
литарист, он решил, что успех 6-го корпуса не в его интересах, и с
легким сердцем, а может быть, и с радостью позволил разбить
соседа и союзника.
Гоминьдановские войска отошли в Хубэй и к западным грани-
цам Цзянси. В первых числах октября на фронт прибыл Чан Кай-
ши. Наньчан был взят 20 октября и снова отдан. Войска Нацио-
нально-революционной армии отступили на шестьдесят-семьде-
сят километров к западу. Сказалось сильное утомление после поч-
ти двух месяцев боев, нехватка боеприпасов и оружия.
201
Бои под Наньчаном стоили больших жертв не только войскам
обеих сторон. Вернувшись в Наньчан, Сунь Чуаньфан устроил рас-
праву над мирными жителями, которые ненавидели его и с нетер-
пением ожидали прихода революционной армии. Погибло без су-
да свыше двух тысяч человек, в том числе ректор и два профес-
сора Наньчанского университета, а начальник отдела просвещения
провинциального правительства был брошен в тюрьму. Трупы ва-
лялись прямо на улицах, распространяя жуткий смрад. Все мага-
зины в городе были разграблены. В начале октября в Цзюцзяне
было обезглавлено несколько десятков студентов. В дальнейшем
Сунь Чуаньфан приказал казнить еще четыреста студентов.
Время накануне решающей победы под Наньчаном было самым
тяжелым для Чан Кайши. Он снова пал духом и снова сделал вид,
что идет навстречу революционным чаяниям масс.
Характерно, что, получив в это время письмо от сишаньцев,
призывавших его порвать с СССР и коммунистической партией,
Чан Кайши не дал им официального ответа, но отправил своего
человека в Шанхай и через него передал, что поступит именно
так по окончании военных действий.
Последним штурмом Наньчана, состоявшимся в начале нояб-
ря, руководил Блюхер из ставки Чан Кайши в Гаоани, в тридцати
километрах к юго-западу от Наньчана. Блюхер впоследствии рас-
сказывал, что Чан Кайши очень нервничал, понимая, что предстоя-
щая операция для него является решающей. Неудача положила
бы конец всей его карьере. Чан Кайши несколько раз устраивал
главному военному советнику настоящую истерику: ломал руки,
плакал, кричал «все пропало» и обещал застрелиться. Блюхеру
всякий раз с трудом удавалось успокоить слабонервного главкома.
Зато после победы Чан Кайши моментально зазнался.
Город был взят 8 ноября. Была окружена наньчанская группа
войск Сунь Чуаньфана, взято сорок тысяч пленных, огромные тро-
феи. Одна из лучших дивизий Сунь Чуаньфана, чжэцзянская, в пол-
ном составе перешла на сторону Национально-революционной ар-
мии. Обрадованный Чан Кайши заказал десятка два великолеп-
ных золотых часов, намереваясь подарить их советникам, но ни-
кто из них не принял подарка,— это у нас строжайше запреща-
лось,— и Чан Кайши демонстративно раздал часы штабным офи-
церам. Решающую роль в боях сыграли 1-й, 2-й, 3-й и 6-й корпуса.
Все они понесли большие потери и после победы насчитывали
всего около тридцати пяти тысяч человек.
Обстановка в Кантоне
Во время Северного похода в Кантоне происходили
важные события. В начале сентября правительство Великобрита-
нии заявило в печати, что будет считать речные пикеты гонконг-
ских стачечников пиратами со всеми вытекающими отсюда послед-
ствиями. Английские империалисты, спешившие на помощь раз-
202
громленному У Пэйфу, намеревались таким образом запугать го-
миньдановское правительство, войска которого находились на
фронте.
4 сентября британские морские силы начали военные операции
против катеров стачкома на реке Жемчужной возле Кантона. На
одну из частных английских пристаней с канонерки был высажен
десант, который силой удалил с нее пикетчиков. Такие же дей-
ствия предприняли англичане в районе Шаньтоу. Взрыв возмуще-
ния был ответом на эти новые провокации. По всему Кантону на-
чались митинги и демонстрации. Английскому генеральному кон-
сулу в Шамяне была отправлена нота протеста.
Консульский корпус Кантона, куда входили четыре генераль-
ных консула (Англии, США, Японии, Германии) и семь консулов
(Франции, Италии, Португалии, Швеции, Дании, Голландии,
Швейцарии), начал переговоры с министром иностранных дел го-
миньдановского правительства, которым в ту пору был весьма эру-
дированный и способный дипломат с европейским образованием,
левый гоминьдановец Чэнь Южэнь (Евгений Чэнь). Переговоры,
однако, ни к чему не привели. Канонерка несколько дней стояла
у самой набережной. Мы ездили ее смотреть.
Мне не пришлось видеть начала Гонконг-Кантонской стачки,
зато я видела ее конец. Нет нужды говорить о том, что прекра-
щение забастовки в октября 1926 года было необходимо. Действи-
тельно, в тот момент, когда революция выходила на Янцзы, не было
смысла обострять отношения с английским империализмом на Юге.
Но ослабление стачкома, авангарда рабочего движения в Кантоне,
укрепило положение правых и облегчило им контрреволюционный
переворот в апреле 1927 года.
Победы на фронте вызвали всеобщий подъем в Кантоне, про-
изошло полевение во всех слоях общества. Среди курсантов акаде-
мии Вампу левые гоминьдановцы и коммунисты составляли те-
перь уже более восьмидесяти процентов. Даже Университет имени
Сунь Ятсена в западной печати стали называть «очагом красной за-
разы». Полевение коснулось и гоминьдановского руководства.
15 октября в Кантоне открылся пленум ЦИК гоминьдана, кото-
рый в своих постановлениях оказался еще радикальнее, чем I и
II съезды. Он принял пространную резолюцию по рабочему и кре-
стьянскому движению, решение о непримиримой борьбе с наруши-
телями партийной дисциплины, исключил еще одну группу си-
шаньцев. Была опубликована декларация о ближайших задачах
гоминьдана. Она включала пункты об отмене неравноправных до-
говоров, возврате иностранных концессий, запрещении деятельно-
сти иностранных банков в Китае. В ней говорилось также о фаб-
ричном законодательстве, аграрной реформе, пенсиях раненым и
семьям убитых солдат, женском равноправии, выборах народом
губернаторов провинций и т. д. Пленум направил телеграмму Ван
Цзинвэю с просьбой вернуться к работе и Фэн Юйсяну с поздрав-
лением по случаю его возвращения из Советского Союза.
Чан Кайши прислал телеграмму, в которой сообщал, что прие-
203
хать не может, но заранее подчиняется всем решениям пленума.
Советники говорили, что он плакал от злости, составляя текст.
Обстановка в Цзянси была очень напряженной, и Чан Кайши бо-
ялся разгрома, поэтому заискивал перед пленумом.
Забегая вперед, скажу, что судьба этого пленума была похожа
на судьбу II конгресса. Как и в тот раз, победа левых оказалась
недолговечной.
Еще до Северного похода было решено, что после победы новой
резиденцией правительства будет Ханькоу. С освобождением
Наньчана центр революционного движения переместился в доли-
ну Янцзы. Туда нужно было перенести и столицу правительства,
которое теперь уже не было оснований называть южнокитайским.
Последняя неделя перед отъездом на Север первой группы пра-
вительственных деятелей32 прошла в шумных празднествах. С не-
бывалым подъемом отмечали девятую годовщину Великой Ок-
тябрьской революции. Для проведения празднования был сформи-
рован правительственный комитет, куда вошли и представители
всех общественных организаций. 7 ноября было объявлено нера-
бочим днем. Еще накануне вечером повсюду состоялись собрания
и митинги. На открытых сценах участники самодеятельности, за-
гримированные под русских рабочих и крестьян, буржуев и бело-
гвардейцев, разыгрывали небольшие пьески из истории нашей
гражданской войны. Весь город был разукрашен советскими флага-
ми, портретами Ленина и Сунь Ятсена. В честь советской колонии
был дан банкет, на котором Тань Янькай и прочие члены прави-
тельства заявили, что союз с СССР должен быть упрочен и что
СССР — путеводная звезда в деле освобождения угнетенных на-
родов мира.
На другой дань с утра началась грандиозная демонстрация. На
улицах стояли десятки трибун, с которых ораторы обращались к
толпе. Отряды пионеров в форме с дубинками охраняли порядок.
На главном митинге выступили Бородин и левый гоминьдановец
Сюй Цянь. Газеты посвятили свои статьи значению Великого Ок-
тября; вышло много брошюр и листовок на эту тему.
Вскоре пришла весть об освобождении Наньчана, что означало
успешное завершение первого этапа Северного похода. Невозмож-
но передать восторг, охвативший Кантон. 12 ноября, день рождения
Сунь Ятсена, отмечался в обстановке всенародного ликования.
В демонстрации, как полагают, участвовало не менее полумилли-
она человек. Вечером по городу прошло красочное факельное шест-
вие. Торжества продолжались далеко за полночь.
До отъезда правительства на Север состоялась специальная
конференция по вопросам обучения революционной молодежи
Китая в Советском Союзе. Было создано Общество содействия
Университету имени Сунь Ятсена в Москве, куда вошли Сун Цин-
лин, Тань Янькай, Сунь Фо и Дай Цзитао. Последний был избран
по формальным соображениям как ректор Университета имени
Сунь Ятсена в Кантоне. После отъезда всех других членов коми-
тета в Ухань Дай Цзитао взял отбор кандидатов для отправки на
204
учебу в СССР под свой контроль. Результаты его деятельности
сказались позднее, когда в Московском университете имени Сунь
Ятсена возникла, чанкайшистская подпольная организация —
«чжэцзянское землячество».
15 ноября мы проводили первую группу членов правительства:
министра финансов Сунь Фо, министра юстиции Сюй Цяня, ди-
ректора Центрального банка Сун Цзывэня, министра иностранных
дел Чэнь Южэня и др. Вместе с ними отправились М. М. Бородин
с Чжан Тайлэем и другими сотрудниками, а также военный совет-
ник М. Ф. Куманин, финансовый советник В. М. Штейн, предста-
витель Университета имени Сунь Ятсена в Москве и специальный
корреспондент «Правды» С. А. Далин, Е. Йолк, О. Тарханов и
кто-то из сотрудников советского консульства.
Морской путь на Шанхай и дальше по Янцзы был отрезан,
пришлось избрать сухопутный, известный в западной литературе
как «посольский путь», по которому в конце XVIII века из Канто-
на в Пекин проследовало английское посольство лорда Макарт-
нэя, а в начале XIX века возвращалось из Пекина посольство лор-
да Амхерста. Им давно уже не пользовались, и на отдельных его
участках средствами транспорта оставались паланкин и джонки,
которые тянули бурлаки или толкали, упираясь шестами в дно
реки, лодочники-кули.
Недели три спустя тем же путем отправилась вторая группа
членов правительства: Чжан Цзинцзян, который в отсутствие Чан
Кайши был председателем ЦИК гоминьдана, председатель прави-
тельства Тань Янькай, вдова Ляо Чжункая Хэ Сяннин с дочерью и
др. Вместе с ними ехали жена Бородина с младшим сыном и оста-
вавшиеся еще в Кантоне сотрудники, в том числе и я.
Как ни стремились мы вслед наступавшей революции, как ни
хотели скорее оказаться на берегах Янцзы, где развевались побед-
ные знамена Северного похода, расставаться с Кантоном нам было
нелегко.
Накануне мы в последний раз поехали в город. Наши машины
прошли по всем центральным улицам, по набережной. Позади ос-
тался Дунъюань. Стачком не был распущен, пикеты следили за по-
рядком в городе, но прежнее воодушевление исчезло, борьба
окончилась.
Машина остановилась возле фотоателье «А-Фонг», где фотогра-
фировалась вся советская колония Дуншаня. Дальше пошли пеш-
ком. Перед нами наши излюбленные «узкие улицы», где нас встре-
тили как старых знакомых. В последний раз купили на память
прелестные изделия гуандунских умельцев.
Не успели члены правительства покинуть Кантон, как там на-
чалось наступление правых. По указанию Ли Цзишэня, командую-
щего вооруженными силами Гуандуна, провинциальное правитель-
ство вступило в борьбу со стачкомом, позволило миньтуаням гро-
мить крестьянские союзы, опубликовало новые правила о профсо-
юзном движении, запрещавшие стачки, не разрешавшие револю-
ционным рабочим иметь оружие.
205
Такой резкий крен вправо был облегчен тем, что в Кантоне ру-
ководители левых гоминьдановцев изменили революции. Тут нуж-
но сказать несколько слов о Гань Найгуане.
Гань Найгуан был избран на I конгрессе членом ЦИК гоминь-
дана и возглавил молодежный отдел. Он работал также в полит-
отделе академии Вампу вместе с коммунистами и левыми гоминь-
дановцами, был секретарем гоминьдановской ячейки в Универси-
тете имени Сунь Ятсена, редактировал газету гуандунского коми-
тета гоминьдана, был начальником Госконтроля. На II конгрессе
гоминьдана он был избран кандидатом в члены Политбюро.
Его считали устойчивым левым, но после 20 марта многие ле-
вые заколебались и подались вправо. Июльская конференция го-
миньдана закрепила их изменившиеся позиции. Среди «сдвинув-
шихся» был и Гань Найгуан.
С осени 1926 года Гань Найгуан, заведующий крестьянским
отделом ЦИК гоминьдана, стал заметно хуже относиться к ком-
мунистам и русским советникам. Прежде, приходя к Бородину, он
со всеми нами приветливо здоровался, теперь же держался насто-
роженно и угрюмо.
В то время у него уже созрела его теория «использования пра-
вых для борьбы с коммунистами», хотя он и не вступал еще в от-
крытый блок с правыми.
До отъезда правительства на Север в Гуандуне среди левых
было несколько руководящих фигур. После их отъезда он сделался
признанным вождем левых, но он повел их не влево, а вправо.
В свое время Дай Цзитао разработал теорию, которая «обосно-
вывала» деятельность правых. Гань Найгуан сделал то же для
«левых». Его брошюра «Крестьянство как классовая база гоминь-
дана» разошлась летом 1926 года небывалым для того времени
тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров. Классовая база гоминь-
дана — крестьянство, идите работать в деревню, не отдавайте
крестьянство другим партиям (имелась в виду КПК), призывал
Гань Найгуан. Вскоре он объявил коммунистическую партию вра-
гом гоминьдана, укравшим у него массовую базу.
Программа Гань Найгуаня, которую он излагал в свой брошю-
ре, отличалась крайним оппортунизмом. Он выпустил ее в период
обостренной борьбы крестьян Гуандуна с помещиками и не нашел
другого выхода, как предложить «смягчать конфликты» и «в слу-
чае надобности посылать войска».
В начале декабря Гань Найгуан создал внутри гоминьдана тай-
ную организацию под названием Левая лига, которая должна
была, по его замыслу, занять место «Общества изучения суньятсе-
низма», поскольку оно, с его точки зрения, потерпело поражение.
Гань Найгуан открыто стал продолжателем дела правых. В про-
грамме лиги одобрялись те перемены, которые произошли после
событий 20 марта. В ее уставе был пункт о том, что разглашение
тайн организации карается казнью. Членами лиги были такие вид-
ные левые, как Гу Мынюй и министр юстиции Сюй Цянь. Она
действовала и в Хунани, где имела самый разношерстный состав.
206
Вскоре сколотился блок левых и правых гоминьдановцев, что
сразу же сказалось на политической обстановке. Левые, несмотря
на свое большинство и руководящие посты в провинциальном пар-
тийном аппарате, пошли на поводу у правых.
В январе 1927 года состоялась провинциальная конференция
гоминьдана, на которой блок левых с правыми против коммуни-
стов оформился организационно.
Апрельский переворот
13 апреля 1927 года генерал Ли Цзишэнь произвел
контрреволюционный переворот в Кантоне под тем предлогом, буд-
то коммунисты вместе с крестьянскими отрядами и курсантами
Вампу готовили захват политической власти. После переворота
империалистическая пресса с торжеством сообщала, что «Кан-
тон теперь самое белое место на территории Китая. „Общество
изучения суньятсенизма", распущенное год назад, снова открыто
и выпустило декларацию против коммунистов. Университет име-
ни Сунь Ятсена был очагам красных, а теперь там назначен бе-
лый ректор. Триста курсантов академии Вампу арестованы и со-
держатся на судах под охраной канонерок „Чжуншань" и „Цзян-
ду"».
Увы, все это было истинной правдой. В плавучую тюрьму на
реке Жемчужной не попала лишь часть революционно настроен-
ных преподавателей академии Вампу, бежавших на катере в Гон-
конг.
Советская профсоюзная делегация во главе с С. А. Лозов-
ским 33, прибывшая 14 апреля 1927 года на Тихоокеанскую профсо-
юзную конференцию, которая должна была открыться в Кантоне,
оказалась в самой гуще событий. В конце июля 1927 года Лозов-
ский возвращался в СССР на том же пароходе, что и мы с мужем,
и он нам поведал о тех трагических днях Кантона.
«В день нашего приезда,— рассказывал Лозовский,— уже шли
массовые аресты, многие профсоюзы были окружены. Железнодо-
рожники оказали вооруженное сопротивление, и среди них было
много жертв. На другой день город, обычно оживленный, казался
безмолвным и безлюдным. Слышны были только звуки военных
рожков. По улицам под конвоем вели связанных рабочих. Кантон
был оккупирован войсками и полицией, аресты и облавы не пре-
кращались. Было арестовано более двух тысяч человек, расстреля-
но несколько сотен коммунистов. Прошла волна арестов и в Уни-
верситете имени Сунь Ятсена. Разгромили академию Вампу.
Были брошены в тюрьмы даже некоторые члены провинциаль-
ного правительства и провинциального комитета гоминьдана, за-
подозренные в принадлежности к компартии, смещены левые ре-
дакторы гоминьдановских газет. Началась „реорганизация" проф-
союзов. В перевороте приняли участие реакционный Союз механи-
ков и Гуандунская федерация профсоюзов.
207
Как и за год перед этим, 20 марта 1926 года, в Дуншань были
посланы войска, окружившие квартиры и учреждения наших со-
ветников, которые все еще работали в академии Вампу. В городе
висели плакаты с лозунгами: «Долой Коммунистическую партию
Китая!», «Долой уханьское правительство!», «Да здравствует Чан
Кайши!». Зато убийцы Ляо Чжункая получили свободу и была
вновь разрешена организация «бумажных тигров».
Одновременно шло жестокое подавление крестьянского движе-
ния, на что крестьяне ответили массовыми восстаниями. В дерев-
нях создалось очень серьезное положение. В уезде Чжуншань, на-
пример, десятитысячная армия крестьянской обороны угрожала
даже городам.
В такой обстановке о работе конференции в Кантоне не могло
быть и речи. Наше письмо в гуандунскую секцию Всекитайской
федерации труда (Совет рабочих депутатов) было вскрыто и воз-
вращено назад. Оказалось, что адресата уже не существует. Не
позволили нам связаться и с советской колонией. Тогда делегация
выехала в Ухань. Как известно, не всем нам удалось туда добрать-
ся, но конференция все же состоялась».
Несмотря на жестокие репрессии, революционные бои в Канто-
не не прекращались. Всю весну и лето 1927 года газеты сообщали
о выступлениях народных масс и жестоких преследованиях рево-
люционеров города.
В конце июня в Кантоне даже антиимпериалистическое движе-
ние считалось преступлением. Накануне 23 июня, второй годовщи-
ны кровавых расстрелов на набережной Шацзи, в городе было»
объявлено военное положение. Демонстрация все же состоялась,
распространялись листовки против Чан Кайши и Ли Цзишэня. Это
вызвало новые преследования. 28 июня с трех часов утра Кантон
опять был на военном положении. Были мобилизованы все войска
и полиция, движение в городе и пригородах остановилось. Нача-
лись обыски и аресты в профсоюзах. Рабочие, в основном железно-
дорожники, оказали сопротивление, но были разоружены. Было
разгромлено пятьдесят рабочих организаций, арестовано сто
пятьдесят человек (большинство их составляли стачечники), за-
хвачено много нелегальной литературы и оружия. В правитель-
ственном сообщении указывалось, что меры были приняты в свя-
зи с «оживлением деятельности красных».
Кантон, задавленный, истекающий кровью, продолжал боро-
ться.
Глава шестая
В УХАНЕ
Переезд членов правительства
Я хорошо помню этот день в первой декаде декабря
1926 года, когда вторая группа членов правительства выезжала в
Ухань. Погода была прохладная, пасмурная, люди ходили в лет-
них пальто. Зато буйно цвели чуть не все деревья. Особенно много
цветов было на высоких деревьях, обрамлявших улицы и дороги.
Они напоминали нашу белую акацию, только цветы были желтые.
Многие растения средней полосы в тропических условиях Гуанду-
на вырастают до гигантских размеров. Наш скромный кустар-
ник— дальневосточный багульник, который так красит ранней вес-
ной еще голые перелески, в Гуандуне превращается в огромные
деревья. И они стояли словно огромные букеты фиолетовых цве-
тов.
Поспешно спускаясь по крутой лестнице «коробки», я в по-
следний раз взглянула вверх, на заплаканное лицо нашей амы,
перегнувшейся через перила.
На вокзале толпа провожающих: представители общественных
и правительственных организаций, родственники, знакомые. Наш
сильно поредевший дуншаньский коллектив чуть не в полном соста-
ве собрался на перроне.
Недостроенная еще Кантон-Чаншаская железная дорога была
в плохом состоянии, аварии случались часто. Провожавшие това-
рищи трунили над нами, пугая предстоящей катастрофой. Настро-
ение было приподнятое. Шутка ли, такие блестящие успехи на
фронте! А в это время реакция в Кантоне уже готовилась начать
борьбу против революционных масс.
Правительственный поезд состоял из нескольких обычных ва-
гонов и одного оборудованного под салон с соответствующей меб-
лировкой. Там собиралось только избранное общество.
В конечный пункт железной дороги — Шаогуань — прибыли к
вечеру. Была организована торжественная встреча, состоялся бан-
кет. Играл духовой оркестр воспитанников миссионерской школы,
дирижировал белоэмигрант. Когда зазвучал «Интернационал»,
бывший тогда советским гимном, дирижер обернулся и поклонил-
ся в нашу сторону.
209
В тот же вечер целая процессия паланкинов доставила членов
правительства на берег реки Дяньшуй, левого притока Бэйцзян.
Отсюда предстояло на баржах подниматься вверх по течению к го-
роду Наньсюн, который лежит на пути к перевалу Мэйлин, на
большой дороге в провинцию Цзянси. Вдоль по борту больших,
крытых циновками барж шла дощатая дорожка с прибитыми к ней
поперечными планками, чтобы лодочники могли упираться нога-
ми, отталкиваясь баграми от дна реки.
Каждая баржа могла вместить несколько десятков человек.
Там были заготовлены парусиновые раскладушки, столы, табурет-
ки. Отплытие было назначено на утро следующего дня, и члены
правительства уже с вечера заняли свои места.
Утром я проснулась от того, что баржа закачалась. Рядом за
тонкой стенкой зашлепали босые ноги, потом проволокли что-то
тяжелое, послышался грузный всплеск, и вдруг в воздухе зазвенел
человеческий вопль, какого я никогда прежде не слыхала. Одно-
временно раздался противный, скрежещущий звук гальки, заде-
вающей за днище.
Река Дяньшуй оказалась очень мелкой, и баржи постоянно
чертили брюхам по дну. Вели их чуть не волоком. Шесть лодоч-
ников, по три с каждой стороны, навалясь плечом на багор, тяжко
брели с носа на корму, пропихивая таким образом баржу вперед.
Берега оглашались их нестерпимыми для непривычного уха вопля-
ми, которые начинались криком, выражавшим предельное напря-
жение человеческих сил, и заканчивались протяжным стоном. Ка-
залось, человек сейчас сорвет голос и без сил грохнется в воду.
Мысль, что ты служишь дополнительным бременем для не-
счастного лодочника, совершенно невыносима. Поэтому я с радо-
стью примкнула к небольшой компании китайской молодежи и
некоторых советских товарищей, которые пошли пешком по берегу.
Так было и дальше, до тех пор пока нас не пересадили на боль-
шие баржи с огромными веслами на носу, которые позднее при-
цепили к пароходику.
На нашей барже собралась в основном молодежь. Особенно
запомнились дочка Ляо Чжункая и ее подруга, которая только что
вернулась из Москвы, где училась в Университете имени Сунь Ят-
сена и поэтому носила такую же мужскую кепку, за какую мне при-
шлось выслушать столько нареканий в первые дни после приезда.
Дочка Ляо Чжункая, печальная и молчаливая, все еще пережива-
ла гибель отца. Подруга ее, хорошенькая хохотушка, была горячей
сторонницей путешествия пешком.
Речка Дяньшуй оказалась очень живописной. Она петляла в
зеленых берегах, журчала на мелях и перекатах. Мы сначала шли
по узкой тропке, проторенной китайскими бурлаками у края воды,
но потом стали срезать углы и часто заходили далеко вперед.
Так у нас появилась возможность заглянуть в деревни и на база-
ры.
На полях я впервые увидела заросли сахарного тростника. Он
был еще гуще и выше, чем гаолян в Северном Китае, и, наверное,
210
также причинял немало забот японским войскам в их борьбе с
партизанами в конце тридцатых годов. Сахарный тростник— из-
любленное лакомство гуандунских ребятишек. Мы тоже немало из-
грызли его за время путешествия.
В одной деревне мы увидели харчевню, вернее — несколько
врытых в землю длинных столов под плетеным навесом на стол-
бах. Посредине, как бы на втором этаже, куда вела небольшая
лесенка, находилось что-то вроде дощатой каморки. Видимо, там
жил хозяин и помещалась касса, потому что, когда мы уходили,
оттуда раздался традиционный возглас: «Принесите ящик!» Это
чтобы все знали, что мы оставили на чай. До тридцатых годов в
Москве на Цветном бульваре было много китайских харчевен, и
этот возглас там всегда сопровождал уход тароватых посетителей.
Признаться, обстановка в деревенской харчевне не внушала
аппетита. Когда я увидела чан с грязной водой, где мылась посу-
да, и вонючую мокрую тряпку, которой ее вытирали, мне стало не
по себе, и я сказала, что не проголодалась. Но вот на стол поста-
вили лапшу с мясом, знаменитую «жоу сымянь», который мы объ-
едались в Пекине. Чудесный аромат любимого кушанья сделал
свое дело. Я поспешила присоединиться к товарищам.
Так плыли мы, кажется, дня три или четыре до города Наньсю-
на. Здесь опять торжественная встреча, банкет. Утром обнаружи-
лось, что кое-кто из навербованных накануне паланкинщиков сбе-
жал, так как члены правительства, которых им предстояло нести
в гору, через перевал, показались им слишком дородными.
Рано утром перед домом, где остановились члены правитель-
ства, столпилось несколько десятков носильщиков. Южане в Ки-
тае— народ экспансивный. Когда путешественники вышли са-
диться, гвалт стоял, как на базаре. Носильщики, яростно жестику-
лируя, с искаженными гневом лицами, ругались между собой, не
обращая на нас никакого внимания. «Блюстителям порядка» по-
требовалось немало времени, чтобы при помощи шлепков и окри-
ков восстановить спокойствие. Паланкины, приняв своих пассажи-
ров, один за другим двинулись вверх по дороге.
Путь предстоял неблизкий. Только поздно вечером предпола-
галось прибыть в город Даюй (Наньань), на юге провинции
Цзянси. Дорога была тяжелая. Подъем довольно пологий внача-
ле, становился все круче. Паланкинщики недаром ссорились, ста-
раясь заполучить седока полегче.
С утра пошел сильный дождь, дорога стала грязной и сколь-
зкой, но носильщики, подбадривая друг друга, проворно несли па-
ланкины. Одеты они были легко: соломенные конические шляпы,
закатанные по колено штаны, куртки из домотканой хлопчатобу-
мажной ткани. Очень скоро они промокли до костей. Внутри палан-
кина было темно и сыро, в ногах стоял глиняный горшок с горя-
чими углями. Приподняв кусок ткани, висевший спереди, можно
было видеть узкую дорогу, выложенную каменными плитами, мо-
крые деревья и бесконечную пелену дождя.
Раза два процессия останавливалась на отдых в постоялых
211
дворах. Дождь не переставал. Впереди подымалась крутая гора.
Наконец вот он, перевал Мэйлин.
Носильщики ускоряют шаг. Слева проплывает величественный
старый храм, его древние красные колонны поддерживают узорную
крышу благородного, строгого рисунка. Мелькнула караулка, ве-
ликолепные старые крепостные ворота, запирающие перевал. Они
раскрыты, перед ними стоят солдаты, застывшие по стойке «смир-
но».
Начинается спуск в провинцию Цзянси.
Известно, как бывает поражен путник, проехавший Байдар-
ские ворота по дороге к Севастополю, когда после выжженной
солнцем желтой равнины он вдруг видит перед собой сверкающее
лазурное море и яркую субтропическую зелень. Примерно такое
же впечатление производит и Мэйлиц. За воротами на вершине
перевала открывается новый мир, совсем не похожий на тот, ко-
торый лежит к югу. Даже язык населения сразу меняется. Нет и
следа гуандунского диалекта, приводившего нас, студентов, в та-
кое отчаяние.
Спуск за перевалом очень крут. По существу, это что-то вроде
пандуса из широких плит. Для непривычного путника, да еще в
дождь, он просто опасен. Сбоку зияет пропасть. Но широкая па-
норама, открывающаяся сверху, изумительна.
Паланкин с моей худенькой особой оказался самым легким, и
носильщики несли меня чуть не бегом. Вскоре мы далеко опереди-
ли спутников. Приближалась ночь, дорога едва маячила в тем-
ноте, но носильщики все так же бежали по мокрым, скользким
камням, тихонько переговариваясь между собой. Мне уже нача-
ли мерещиться разбойники, и я была готова остановить своих
«похитителей» и потребовать возвращения обратно. Но тут впе-
реди замелькали огоньки, послышался говор. Еще несколько ми-
нут — и паланкин накренился и стал на землю.
Кто-то поднял занавеску и осветил меня фонарем. «Это жена
Бородина?» — спросили хором (слава богу, я опять понимала ки-
тайскую речь). «Нет, это девушка из ее свиты»,— ответил один из
носильщиков, вытирая мокрую шею. Встречавшие разочаровались,
но ненадолго. Я заговорила по-китайски и сразу обрела многочис-
ленных друзей. Меня снова усадили в паланкин и понесли в ста-
рый ямынь, предназначенный под жилье приезжающим членам
правительства. Это был большой уездный город Даюй.
На другой день нас, как в Шаогуани, посадили в баржи, и над
рекой снова надрывно застонали лодочники. Мы опять с раннего
утра выходили на берег и шли вперед, обгоняя плавучий караван.
Еще и месяца не прошло с тех пор, как революционные войска
очистили Цзянси от северных милитаристов. Провинция пережива-
ла небывалый политический подъем. По всем уездам создавались
коммунистические и гоминьдановские организации, рабочие и кре-
стьянские союзы, студенческие и женские объединения.
Путь наш шел по главной водной трассе провинции — реке Гань.
Деревни, по которым мы проходили, были в курсе важнейших по-
212
литических событий. В частности, все знали, что гоминьдановское
правительство переезжает на Север. Везде по берегу наш караван
встречали крестьяне с распущенными знаменами крестьянских со-
юзов. На пристанях толпились делегации общественных органи-
заций, гремела музыка, трещали хлопушки, люди кричали «вань-
суй». Тань Янькай, первое время довольно охотно выступавший с
речами, вскоре устал от проявлений народного восторга и старал-
ся избегать этой обязанности. В особенности он сердился, когда
его тревожили во время приема пищи. Случалось, что делегации
напрасно ожидали появления кого-нибудь из членов правительства
и должны были довольствоваться кем-либо помельче.
Знало население и то, что советские люди — их друзья. Везде
нас ожидал самый радушный прием.
Придя в одну из деревень, мы увидели на главной площади пе-
ред родовым храмом предков простой синий паланкин со спущен-
ной занавеской. Люди подходили к нему, откидывали занавеску и
смотрели внутрь. Мне и в голову не пришло, что это брачный
паланкин. Я знала, что на китайской свадьбе преоблада-
ет цвет радости — красный цвет. В Кантоне и Пекине невест несут
в раскрашенных, просторных паланкинах в сопровождении много-
численной свиты. Здесь же самый обычный, мрачного цвета палан-
кин, без единого украшения, стоял одиноко, точно покинутый.
Мы тоже приподняли занавеску и увидели крестьянскую де-
вушку в новом халате на бараньем меху, несмотря на теплую сол-
нечную погоду. Ее крохотные забинтованные ножки были обуты в
вышитые туфельки в форме бутона лотоса из яркого атласа. Про-
стой темный платок из хлопчатобумажной ткани, накинутый на
низко склоненную голову, скрывал лицо. В каждом уголке его
было что-то завязано. Как я узнала потом, это были соль, рис, па-
лочки для еды, лук —символы зажиточной жизни. Нам сказали,
что она сидит так с самого утра. А было уже около двух часов по-
полудни.
К нам подошли родственники молодых и пригласили в храм на
свадьбу. Там мы увидели жениха. Он тоже был в зимнем халате
на меху, но в летней соломенной шляпе европейского образца. Ве-
роятно, шуба — важное приданое, если ее надевают даже в теплую
погоду. Жениха с невестой поставили лицом к выходу у самого по-
рога, и церемония бракосочетания началась.
К молодым в сопровождении веселого подростка приблизился
бедно одетый маленький, забавный старичок. Он ласково улыбал-
ся беззубым ртом. Его темная, голая, без единого волоса макуш-
ка блестела на солнце, как полированная. Все при виде его с ве-
ликим почтением сложили на груди руки и стали кланяться, повто-
ряя нараспев: «Лао-е, лао-е» 1. Мы сделали то же самое. Это был
старейший в роде, пришедший сочетать брачными узами по-
томков.
Старичок обернулся назад, сопровождающий поспешно пере-
дал ему живого петуха и что-то вроде большого косаря, каким у
нас в деревне колют лучину. Старичок кряхтя положил петуха
213
головой на порог и стал тяпать косарем по шее. Петух дико орал.
Видя, что глава рода в затруднении, пришедший с ним парнишка
отобрал косарь и с одного маху отрубил петуху голову, после чего
всунул его лапы в руку старику. Старик торжественно поднял пе-
туха над головой и его кровью окропил молодых. После этого пере-
дал им другого петуха, уже ощипанного и украшенного сзади
большим красивым пером. Потом он сказал речь, но так шамкал
и шепелявил, что я почти ничего не поняла. Разобрала только, что
он предлагал жене слушаться мужа и родить ему как можно
больше сыновей.
Потом начались бесчисленные поклоны молодых родне: кому в
ноги, кому в пояс, в зависимости от возраста и степени родства.
И наконец — свадебный пир. Он происходил в том же храме,
где стояли таблички с именами предков всей деревни и где те-
перь были расставлены столы со скромным угощением для много-
численных гостей. Мы тоже были приглашены и отведали свадеб-
ные яств. По обычаю, мы поднесли молодым подарки, красной бу-
маги для этой цели нам кто-то пожертвовал. Захваченная врасплох,
я не могла придумать, что бы подарить невесте, и с болью в серд-
це завернула для нее в кусочек красной бумаги музейную ред-
кость— доллар из числа тех, которые Сунь Ятсен успел отлить в
период недолгого президентства в 1912 году.
На юге Цзянси было сравнительно тепло, но дальше на север
становилось холоднее. В районе города Цзиань при нас выпал
снег. Правда, он тут же растаял, но я по этому случаю купила се-
бе такую же баранью шубу, в какой венчалась китайская невеста,
только подороже. Длинный густой белый мех был очень нежен и
тонок и разделялся на отдельные пряди, завивавшиеся мелкими
колечками.
После Цзианя мы сходили на берег только на остановках в
больших городах. Восторженные встречи правительственного ка-
равана продолжались до самого Наньчана, где находилась став-
ка Чан Кайши и жили многие наши советники, в том числе и
В. К. Блюхер.
Мы прибыли в Наньчан 31 декабря 1926 года. На пристани
была организована пышная встреча. Колыхались красные и синие
знамена, трещали кракеры, неслись возгласы приветствий. Вече-
ром в помещении Главного штаба был дан банкет, который одно-
временно явился и встречей Нового года.
Столы были расставлены в виде буквы «П». В центре вместе с
прибывшими членами правительства сидели Чан Кайши и Блюхер.
Сотрудники Бородина во главе с Фаней Семеновной сидели за
столом направо от них.
Чан Кайши был очень оживлен, не переставал улыбаться и с са-
модовольным видом играл роль хозяина. Он был в военной форме
и трехцветном галстуке, в новой скрипучей кожаной портупее, кото-
рая еще более подчеркивала его впалую грудь и сутулые плечи.
Перед банкетом Чан Кайши подошел к Бородиной и с моей помо-
щью расспрашивал ее, как она перенесла дорогу и нет ли вестей
214
от мужа. Он скалил крупные лошадиные зубы и, казалось, готов
был заржать от удовольствия, что успех Северного похода обора-
чивается для него личным успехом. Это был первый и последний
раз, когда я так близко видела Чан Кайши.
Произносились речи, провозглашались тосты. Я не усмотрела в
них ничего недосказанного. На самом же деле уже тогда шла
скрытая борьба между уханьским правительством и главнокоман-
дующим Чан Кайши.
Чан Кайши старался задержать у себя в Наньчане как можно
больше руководящих лиц из правительства. Когда в Наньчан при-
была первая правительственная группа, состоялось известное сове-
щание в Кулине. В этом прославленном китайском курорте, высо-
ко в горах, собрались представители высших военных и полити-
ческих кругов гоминьдана. Казалось, что на этом совещании пра-
вые уступили. Было принято решение вызвать из-за границы Ван
Цзинвэя и перенести резиденцию правительства не в Наньчан,
ставку Чан Кайши, где он чувствовал себя полным хозяином, а
в Ухань, под охрану революционных масс.
Рассчитывая пересмотреть этот вопрос, Чан Кайши задержал
в Наньчане всю вторую группу. Только Ф. С. Бородина со своими
спутниками на другой же день выехала в Ухань. Провожать ее
пришла жена Чан Кайши, высокая, статная китаянка средних лет.
Желая скрыть, что ноги у нее изуродованы бинтованием, она но-
сила не матерчатые туфельки, а обыкновенные кожаные башма-
ки, только очень маленького, детского размера. Все же походка
(она ступала на пятки) выдавала ее секрет. Она была в подавлен-
ном настроении, хотя и пыталась любезно улыбаться. Она, види-
мо, чувствовала, что Чан Кайши, который никуда с ней не пока-
зывался, стыдясь ее старомодного вида и неумения держаться в
обществе, скоро ее покинет. Чан Кайши искал себе жену загра-
ничного воспитания, со связями в империалистических кругах. Че-
рез год, в декабре 1927 года, он женился на Сун Мэйлин, сестре
Сун Цзывэня. По ее требованию он принял христианство.
Бородину и группу наших товарищей переправили на левый
берег реки Гань, где был железнодорожный вокзал. У перрона
стоял специальный поезд. Мы выехали в Цзюцзян, порт на Янцзы,
откуда нас пароходом должны были отправить в Ханькоу.
Часа через два-три мы вышли в Цзюцзяне. Предстояло провести
ночь в этом городе, а утром отплыть в Ухань.
Цзюцзян — небольшой городок, но английские империалисты
и здесь ухитрились урвать концессию. В городе было множество
магазинов с фарфоровыми изделиями, видимо потому, что неда-
леко от него, в Цзиндэчжэне, находились прославленные фарфоро-
вые заводы.
В гостиницу, где мы остановились, пришла женская делегация
приветствовать жену Бородина. Запомнились милые юные лица,
неподдельное воодушевление.
215
Трехградье Ухань.
Временная резиденция
членов правительства
Первая группа членов правительства прибыла в Ухань
12 декабря 1926 года.
И в Китае и за рубежом понимали, какое важное значение име-
ет перенесение столицы революционного Китая. Английские им-
периалисты, считавшие долину Янцзы сферой своего влияния, не
замедлили выразить свое отношение к этому событию. Когда ма-
ленький речной пароходик, на котором находились члены прави-
тельства, разукрашенный бумажными флажками и алыми полот-
нищами с приветствиями в честь гоминьдана, наших советников и
персонально М. М. Бородина и лозунгами против иностранного
империализма, был уже неподалеку от Ханькоу, произошел следу-
ющий инцидент.
В этом месте находилась пристань, принадлежавшая американ-
ской нефтяной компании «Стандарт ойл», которая имела в Китае
большие концессии и около десятка пароходов. У пристани на при-
коле стояло несколько канонерок и легких крейсеров, среди них
английский крейсер «Кокчефер», незадолго перед этим участво-
вавший в расстреле мирного населения Ваньсяня 2.
Пропустив пароходик, «Кокчефер» обошел его с левого берега
и, перерезав ему путь, стал у берега. Все были возмущены. Но как
раз в это время появились три самолета Национально-революцион-
ной армии, вылетевшие из Уханя салютовать правительству. Они
грозно покружились над крейсером к всеобщему удовлетворению
пассажиров.
Навстречу правительству из Уханя был выслан катер, в его со-
провождении пароходик направился в Учан. На пристани в Учане
правительство встречали генерал Тан Шэнчжи, члены Хубэйского
комитета гоминьдана и местной администрации. Участники митин-
га кричали: «Да здравствует союз с СССР!», «Да здравствует Бо-
родин!», «Долой английский империализм!», «Да здравствует дик-
татура пролетариата!», видимо, плохо понимая, что это такое, по-
скольку подобная цель, конечно, не ставилась на том этапе китай-
ской революции. Воздух сотрясался от оглушительного треска хло-
пушек и барабанов. Город имел праздничный вид. Стены домов
были исписаны лозунгами и оклеены плакатами. На одном из них
был нарисован китаец, пожимающий руку русскому.
Вечером состоялся митинг, на котором правительство предста-
вилось народу. Площадь была разделена на четыре части: для
рабочих, солдат, студентов и купцов, каждый участок имел свою
трибуну. На митинг пришло более трехсот тысяч человек. Выступа-
ли члены ЦИК гоминьдана и правительства, в том числе Сун Цин-
Л!ин, присоединившаяся к ним в пути.
С 1 января 1927 года в Ухане вновь начались торжества в честь
приезда второй группы правительственных деятелей. На этот раз
центр празднеств находился в Ханькоу.
216
Декретом от 1 января 1927 года Учан, Ханьян и Ханькоу были
объединены в столицу национального правительства Китая —
Ухань. Население его составляло более полутора миллионов че-
ловек.
Учан (центр провинции Хубэй) уже за триста лет до нашей
эры был столицей древнего княжества Чу. Окруженный стенами
чисто китайских размеров, он представлял собой старый самобыт-
ный китайский город, не тронутый западными веяниями, был за-
строен одноэтажными домами без всяких бытовых удобств и по
ночам почти не освещался. На его тесных, узких улочках, мощен-
ных широкими каменными плитами, толкалась и шумела оживлен-
ная толпа, среди которой медленно проплывали архаичные палан-
кины. Город был населен купцами, ремесленниками, кули.
Довольно высокая Змеиная гора делит Учан пополам и преж-
де очень мешала сообщению. Только после революции 1911 года
удалось построить тоннель. При маньчжурах генерал-губернатор
не разрешал этого, опасаясь возмездия огромной змеи, скрывав-
шейся якобы в ее недрах.
Вскоре после освобождения Учана гоминьдановскими войска-
ми там была открыта Центральная военно-политическая академия,
в которой работали наши советники. Как и академия Вампу, не-
смотря на короткий срок своего существования, она сыграла боль-
шую роль в судьбах китайской революции.
Учан расположен на правом берегу Янцзы, а Ханьян и Хань-
коу— на левом. Города тянулись друг к другу через два километра
желтых сердитых волн, стремительно несущихся навстречу океа-
ну, именем которого и названа великая Янцзы («Сын океана»). Пе-
реправа была трудна и опасна. Нередко утлые лодчонки шли ко
дну, столкнувшись с пароходами или между собой. Как ни широ-
ка Янцзы, она была тесна для бесчисленных судов и суденышек,
бороздивших ее в этом месте. Случалось, заливало их водой в вет-
реную погоду. Гибли люди, но городские власти мало об этом со-
крушались. О том, чтобы построить мост, никто тогда и мечтать не
мог. Такая грандиозная задача была не по плечу отсталому Китаю.
Мост возвели лишь в 1957 году по проектам и с помощью советских
специалистов.
Ханьян, отделенный от Ханькоу устьем реки Хань, притока
Янцзы, считался тогда одним из самых крупных центров китайской
тяжелой промышленности. Он славился своим арсеналом и стале-
литейными заводами, построенными в конце прошлого века инже-
нерами Круппа. Как испокон веков велось в Китае, место для за-
водов было выбрано знахарями с учетом влияния «фэн шуй» —
воды и ветра. В результате они оказались далеко от места добы-
чи руды и топлива.
К двадцатым годам оборудование заводов и арсенала уже силь-
но устарело. Арсенал был предметом пылких вожделений милита-
ристов. Там делали маузеры, револьверы, винтовки, пулеметы, ар-
тиллерийские снаряды. Его рабочие (их насчитывалось четыре ты-
сячи) получали самую различную заработную плату: старые мас-
217
тера — до ста двадцати юаней в месяц, что по ценам того времени
было довольно много, чернорабочие — шесть юаней. С приходом го-
миньдановцев экономическое положение их ухудшилось. Нацио-
нально-революционная армия готовилась продолжать Северный
поход, поэтому рабочий день был продлен, а реальный заработок,
по существу, снизился в связи с дороговизной, вызванной блокадой
Уханя империалистами и саботажем торговцев. Несмотря на то
что среди них были недовольные, арсенальцы считались передо-
выми, надежными людьми 3. К началу 1927 года половина из них
уже состояла в профсоюзе, и профработники говорили, что в бли-
жайшем будущем будут организованы все поголовно.
Новым директором арсенала стал генерал Дэн Яньцзу, бывший
начальник штаба 4-й армии, брат генерала Дэн Яньда.
Ханькоу был самым благоустроенным городом из трех. Он
имел многочисленное иностранное население, среди которого, как
и в Шанхае, большинство составляли русские белоэмигранты.
С середины прошлого века, когда империалисты силой водвори-
лись в этих местах, они успели превратить Ханькоу в важный
опорный пункт своей колонизаторской деятельности. Первыми тут
обосновались англичане, долина Янцзы вообще стала их сферой
влияния. Не приходится удивляться, что англичан здесь особенно
ненавидели.
Огромные концессии империалистов, где находились их кон-
сульства, банки, торгово-промышленные предприятия, расположи-
лись в лучшей части города, занимали почти всю набережную.
Вдоль нее шел бульвар, по которому была протянута чугунная
цепь в руку толщиной, и кое-где стояли в виде украшения старин-
ные мортирки. Наши товарищи, приехавшие в Ханькоу в сентябре
1926 года, еще застали на скамьях набережной позорные надписи:
«Только для иностранцев».
Ухань — город, где впервые победила революция 1911 года,
свергнувшая маньчжурскую династию и провозгласившая респуб-
лику, президентом который был избран Сунь Ятсен.
Войска Национально-революционной армии заняли Ханьян и
Ханькоу 6—7 сентября 1926 года. Население их встретило с востор-
гом, что было отмечено даже врагами. Английская газета «Хань-
коу геральд» сообщала: «Войска южан, проделавшие поход из Гу-
андуна до Янцзы пешим порядком с непрерывными боями, имели
утомленный вид, однако на опаленных солнцем лицах воинов... иг-
рала улыбка. И народ улыбался вместе с ними. По улицам города
ползла сплошная лента войск и вместе с ними двигались тысячи
рабочих, служащих, кули, купцов. Впервые слышали мы привет-
ственные возгласы и рукоплескания в честь войск, занявших город.
На вокзале собралось огромное количество рабочих, они разгова-
ривали с солдатами и курсантами Вампу. Южане в лавках пла-
тили наличными, тогда как до этого город несколько дней граби-
ли отступавшие войска У Пэйфу. Не было триумфальных арок,
специальных приветственных комитетов, но сам народ приветство-
вал победителей мощными криками».
218
При У Пэйфу гоминьдан, профсоюзы и другие массовые орга-
низации, не говоря уже о КПК, находились под запретам. Теперь
они вышли из подполья и стали быстро разрастаться. Весь аппа-
рат провинциального управления в Хубэе был реорганизован,
прежняя сельская милиция, связанная с помещиками и шэньши,
была распущена, в организации новой милиции приняли участие
крестьянские массы. В программу школ вошел новый предмет —
курс суньятсенизма.
Став центром революции, Ухань зажил полнокровной, стреми-
тельной жизнью. То тут, то там стихийно возникали митинги и
демонстрации. Народ горячо откликался на политические меро-
приятия правительства, например, на кампанию по мобилизации
добровольцев в Национально-революционную армию, празднова-
ние 15-й годовщины синьхайской революции 1911 года. С понима-
нием отнеслись и к разъяснительной кампании по поводу новых
налогов для продолжения Северного похода, тем более что обло-
жение коснулось в первую очередь состоятельного населения.
С переездом правительства в Ухане начался новый, самый на-
пряженный и драматический этап революции. Даже теперь, много
лет спустя, нельзя без боли и горечи вспоминать Ухань 1927 года,
его борьбу и поражение.
Вся вторая группа руководящих работников ЦИК гоминьдана
и членов правительства была задержана в Наньчане по инициати-
ве Чан Кайши, которого не устраивало решение о переносе сто-
лицы в Ухань.
В Ухане пока еще об этом не знали. Он готовился к торжест-
венной встрече. Предприятия не работали, во всех трех городах
начиная с 1 января шли митинги и демонстрации. Улицы были
празднично разукрашены, городом завладели два иероглифа: «ху-
ань ин» — добро пожаловать. Они повторялись везде, вплоть до
витрин магазинов.
Мы попали в Ханькоу только к ночи. Темнота, холод, сырое
дыхание огромной взволнованной реки — таково было наше пер-
вое впечатление, когда мы высадились на безлюдной набереж-
ной. Будучи тепло одеты, мы все же сразу продрогли. Иностран-
цы называли Ханькоу «воротами ада» за жаркое душное лето, но
иметь зимнее пальто там все же желательно.
Бородин ожидал нас в доме, где разместились члены прави-
тельства, прибывшие в первую очередь. Дом находился на Синь-
малу, главной улице китайской западной части города, и принад-
лежал известной табачной компании «Наньян гунсы». Большой,
четырехэтажный, европейской архитектуры, оборудованный всеми
удобствами, до лифта и горячей воды включительно, он заметно
выделялся среди других домов этого района. У подъезда был вы-
ставлен караул, который приветствовал нас все тем же хорошо
знакомым возгласом: «Чи-ик чок».
Ни трамваев, ни автобусов в Ханькоу не было. Попытки вве-
сти в городе автобусное сообщение вызвали такое сильное проти-
водействие рикш, что от этой идеи отказались. Автомобили в ки-
219
тайской части города почти не появлялись. Тем заметнее были
здесь правительственные машины, а также машина Бородина,
прежде, как говорили, принадлежавшая лично У Пэйфу.
У здания «Наньян» постоянно толпились любопытные. Оно бы-
ло предоставлено компанией безвозмездно на неопределенный
срок. Бородин занимал несколько комнат на третьем этаже. Ря-
дом разместился со своей семьей министр иностранных дел Чэцнь
Южэль. В уханьский период революции он вместе с Сун Цинлин
и генералом Дэн Яньда представлял крайне левое течение в го-
миньдане, чем снискал себе ярую ненависть империалистической
печати, которая обвиняла его в большевизме и личной дружбе с
Бородиным.
Дети Чэнь Южэня, два сына и две дочери, получили образова-
ние в Англии, носили английские имена и родным языком их был
английский. Да и внешне они не походили на китайцев. Чэнь
Южэнь, родившийся на острове Тринидат, был женат на негритянке.
Ни разу не привозил он в Китай свою жену и почти всю жизнь
провел в разлуке с нею. Он знал, что высшие круги китайского об-
щества, в которых он вращался, заражены расовыми предрассуд-
ками. В ту пору младшей из сестер, Иоланте, было лет двенад-
цать. Впоследствии Иоланта Чэнь стала известным советским ки-
нооператором. Старшая, Сильвия, уже тогда была балериной. Мно-
го лет спустя, накануне второй мировой войны, она приезжала на
гастроли в Москву, и советские зрители очень тепло ее принимали.
В нижних этажах разместились другие члены правительства и
обслуживающий их персонал. Естественно, что мы, советские ра-
ботники, чувствовали себя стесненно, находясь в таком близком
соседстве со столь высокопоставленными лицами. Поэтому на дру-
гой же день мы отправились по поиски товарищей, которые уже
находились в Ханькоу. Мы хотели, чтобы они помогли нам устро-
иться с жильем.
В тот день мы вдоволь могли налюбоваться на праздничные
улицы еще незнакомого города, на запрудившую их веселую тол-
пу в простых ватных халатах. Казалось, все китайское население
Ханькоу вышло из домов. Мы с трудом пробирались по краю тро-
туара. Мимо одна за другой шли демонстрации. Все что-то не-
стройно кричали, в общем шуме и треске рвущихся хлопушек мы
не всегда могли разобрать, что именно. Среди демонстрантов
можно было видеть ряженых — империалистов, их агентов — ки-
тайских компрадоров и милитаристов. Плясал дракон. Его
страшная голова с разинутой пастью и выпученными глазами
взмывала над толпой, кланяясь направо и налево. Перед ним на
шесте несли красный шар, изображавший солнце, за которым он
охотился. Звучала барабанная дробь характерного плясового рит-
ма. Музыканты шли попарно: первый нес на спине привешенный
на лямке большой барабан, второй, идущий следом, самозабвенно
барабанил. Неподдельное веселье царило на улицах. Получалось
что-то вроде карнавала.
Строгостью и подтянутостью выделялись ряды рабочих-пикет-
220
чиков в синей полувоенной форме, с красной пятиконечной звез-
дой на фуражке, в центре которой виднелся иероглиф «гун»
(«труд»). По команде, подняв сжатый кулак, они отрывисто скан-
дировали лозунги. Их ряды щетинились палками в рост человека
и в два пальца толщиной, которые они несли в знак того, что яв-
ляются блюстителями революционного порядка. Эти рабочие дру-
жины появились вскоре после освобождения города, как только
вышли из подполья профсоюзы и начались забастовки рабочих,
требовавших повышения заработной платы и улучшения условий
труда. Из самообороны стачечников они превратились в отряды
охраны порядка в городе вообще.
Я не успела экипироваться по-европейски и была в китайской
бараньей шубе, обуви на толстой войлочной подошве, сослужив-
ших мне такую добрую службу во время переезда. Не знаю, за
кого меня приняли, может быть за миссионерку: из иностранцев,
только они ходили тогда в китайской одежде. Во всяком случае
кто-то из демонстрантов довольно бесцеремонно схватил меня за
рукав и потребовал, чтобы я выразила свое мнение по поводу про-
исходящего. Я поспешила сказать по-китайски: «Долой иност-
ранный империализм!» — и вызвала бурное одобрение.
Беззаботный вид демонстрантов, их смех и добродушные шут-
ки ввели нас в заблуждение. Эти веселые ребята с красными зна-
менами в тот же вечер ввязались в драку с вооруженными моря-
ками на границе английской концессии, а нам казалось, что они
просто радуются приезду революционного правительства. Мы вер-
нулись домой без малейшего предчувствия того, что случится на
следующий день.
Захват английской
концессии
О том, что произошло 4 января, писали много и все по-
разному. У нас об этом рассказывали следующее.
Вечером третьего, последнего дня торжеств по поводу переез-
да в Ухань правительства предполагался большой фейерверк на
Янцзы, неподалеку от английской концессии. Собралась большая
толпа желающих посмотреть иллюминацию. Начались митинги, вы-
ступали ораторы, призывавшие к борьбе против империалистов и
китайских милитаристов. Люди все прибывали, задние теснили
передних, и многие волей-неволей переступили «запретную» линию
границы. Охранявшие ее военные моряки начали гнать нарушите-
лей и ранили штыками несколько человек. Едва раздались крики
раненых, как толпу, и так достаточно уже возбужденную, охвати-
ла ярость. Раздались гневные возгласы, угрозы, напор на моряков
усилился, кое-где в них полетели камни. Если бы они не отступили,
им пришлось бы плохо.
В это время шло заседание Политбюро гоминьдана. В зал вор-
вались делегаты митинга и доложили об инциденте. Уханьские ли-
221
деры переполошились. Заседание было прервано, и присутствовав-
шие тут же составили текст прокламации с призывом к умерен-
ности и осторожности. Члену Политбюро министру юстиции Сюй
Цяню было поручено немедленно отправиться на место и зачитать
ее демонстрантам. Массы выслушали Сюй Цяня спокойно, толпа
отошла от концессии, но возбуждение не улеглось, митинги про-
должались. И тут ораторы впервые стали выступать с требовани-
ем отобрать концессию у англичан.
Из всех правительственных и общественных организаций Уха-
ня один лишь Хубэйский совет профсоюзов проявил инициативу и
возглавил это движение. На другой день в специально выпущен-
ной им листовке были сформулированы требования, которые пред-
лагалось предъявить английским властям. В них еще не ставился
вопрос о безусловном возвращении концессии, но говорилось об
отмене экстерриториальности, о том, что отныне англичане не
должны держать войска на концессии, что порядок на ней должен
охраняться китайской, а не английской полицией, что английские
волонтеры должны быть разоружены, а баррикады и колючая про-
волока убраны, что китайцы могут устраивать на концессии митин-
ги и демонстрации, что военные суда англичан должны уйти из
Ханькоу и т. д.
4 января уже не было днем торжеств, но людей на улице было
еще больше. Министр иностранных дел Чэнь Южэнь начал пере-
говоры с английской администрацией концессии. По его требова-
нию англичане, чтобы успокоить массы, отправили моряков на
суда. Но это не помогло. Вечером народ разнес баррикады и, тор-
жествуя, разлился на улицам концессии. Китайские войска, стояв-
шие в этот день на ее границе, сопротивления не оказали.
Удивительна та организованность, с которой действовали мас-
сы. Никаких грабежей, убийств, пожаров. Обращение правитель-
ства об охране жизни и имущества иностранцев не нарушалось.
Захват концессии первое время вызвал замешательство в пра-
вительственных сферах. Руководство не выдвигало подобной зада-
чи. На рейде, ощерясь пушками, стояли иностранные корабли.
Опасность интервенции была вполне реальной. Однако ее не
последовало. В первый раз английские империалисты в Китае по-
шли на такую большую уступку. Они лучше, чем уханьское руко-
водство, поняли, какая сила им противостояла.
Несколько дней спустя стало известно, что революционные мас-
сы Цзюцзяна, порта на Янцзы в провинции Цзянси, последовали
примеру Ханькоу и захватили местную английскую концессию
Только утром 5 января мне удалось вместе с другими товарищами
побывать на отобранной территории. Английские постовые были
убраны, на перекрестках стояли рабочие-пикетчики. При нашем
появлении они, торжественно улыбаясь, отставляли палки, подра-
жая военному салюту. Империалисты не решались показываться
на улицах.
С огромной силой пробудилось в народных массах Уханя
чувство национального достоинства Прежде иностранец мог не за-
222
платить китайцу, обругать его, даже ударить, и тот, зная, что с
иностранцем лучше не связываться, даже и не протестовал. Те-
перь все переменилось. Китайцы требовали, чтобы иностранцы не
забывали, кто в Китае гости, а кто хозяева.
Уже много позже, когда страсти поутихли и иностранцы стали
выходить из дому, я наблюдала такую картину: посреди улицы ос-
тановилась иностранная машина, ее владелец стоит на панели,
беспомощно подняв руки. Он без конца повторяет на ломаном ки-
тайском языке: «Я никуда не уйду, я не собираюсь уходить». На
лице его написаны растерянность и страх. И не без основания. Его
окружает разгневанная, разъяренная толпа, люди кричат и сжи-
мают кулаки. Машина сшибла рикшу, и ее владельца призывают
к ответу. Разве это было возможно в Ханькоу всего несколько ме-
сяцев назад, когда иностранные моряки забавлялись тем, что на-
рочно ломали или бросали в реку коляски рикш, и им все сходило
с рук.
Захват концессии был по достоинству оценен в Китае и за ру-
бежом. Действительно, какое триумфальное начало для гоминь-
дановского режима на Янцзы! Казалось, начинают сбываться ис-
конные чаяния китайского народа. Чэнь Южэнь ведет переговоры
с империалистами, намекая на отмену всех неравноправных до-
говоров вообще.
В Наньчане заволновались. Снова было принято, уже в кото-
рый раз решение о переезде правительства в Ухань. В середине
января в Ханькоу прибыл сам Чан Кайши. Несмотря на разногла-
сия его с Уханем, ему организовали торжественную встречу. Со
своей стороны уханьская буржуазия поднесла Чан Кайши в пода-
рок миллион юаней. Всем стало ясно, что это апелляция через го-
лову уханьской группы гоминьдана, призыв установить в Ухане
«твердую власть». Причин для недовольства у буржуазии Уханя
было много. Через несколько дней Чан Кайши уехал обратно в
Наньчан. Его визит не разрешил противоречий внутри гоминьдана.
Напротив, они еще более обострились.
Вместе с Чан Кайши в Ханькоу приезжал Блюхер, который
вскоре расстался со своим патронам.
В первый же день по приезде Блюхер навестил Бородина. Стро-
гий и подтянутый, в щеголеватой форме Национально-революцион-
ной армии, он прошел в кабинет Бородина, как всегда высоко неся
свою красивую, гордую голову. Он приехал на машине, на поднож-
ках которой, как бывало в Кантоне, стояли маузеристы с паль-
цем на курке. Это считалось особым шиком у китайских генералов,
такая охрана была знаком особых воинских почестей со стороны
национального правительства. Блюхер потом рассказывал, когда
он заявил Чан Кайши, что покидает его, тот несколько раз прибе-
гал к нему и, обещая золотые горы, со слезами умолял его остать-
ся. Он понимал, как много значил военный талант Блюхера в
одержанных Национально-революционной армией победах.
Вскоре в Ханькоу разместился штаб Южнокитайской группы.
Из китаистов там работали Э. М. Абрамсон и М. И. Казанин, ко-
223
торый к тому времени вернулся из командировки (он был в Ан-
глии) . В дальнейшем Казанин — автор многих трудов по экономи-
ке Китая — работал в Научно-исследовательском институте по
Китаю и в Институте мирового хозяйства и мировой политики.
В 1962 году вышла в свет его книга воспоминаний «Записки секре-
таря миссии» о миссии ДВР в Китае в 1920—1921 годах.
В середине января аппарату Бородина был выделен импозант-
ный серый особняк на китайской территории, за японской концес-
сией. Огромные комнаты со штофными обоями и калориферным
отоплением были обставлены богатой, стильной мебелью. Пресс-
бюро разместилось направо от входа. Меня поместили в приемной,
куда выходили двери кабинета Бородина. Я докладывала о посети-
телях, переводила рукописные китайские материалы, иногда была
устным переводчиком. Случалось, мне поручали сопровождать
приезжавшие в Ухань советские и иностранные делегации, направ-
ляли переводчиком к советникам, работавшим в различных комис-
сиях гоминьдана.
Английским официозом уханьского правительства стала газета
«Пиплс трибюн», до января 1927 года выходившая в Пекине, пока
ее не закрыл Чжан Цзолинь. Китайским печатным органом ЦИК
гоминьдана была ежедневная газета «Миньго жибао». Издавался
еще еженедельник ЦИК гоминьдана на английском языке «Чай-
низ корреспондент, однако он был закрыт в середине мая 1927 го-
да за его «слишком красную обложку», как заявил заведующий
агитационно-пропагандистским отделом Гу Мынюй. Дело было,
конечно, не в красной обложке, а в революционном содержании,
которого ему не могли простить.
Советская колония
в Ханькоу
В Ханькоу нам пришлось поселиться на территории быв-
ших русской и немецкой концессий. Непосредственными соседями
оказались, с одной стороны, колонизаторы, кипевшие негодовани-
ем против «агентов Коминтерна», а с другой — белоэмигранты во
главе с бывшим царским консулом Бельченко. Приходилось мири-
ться. В китайской части города нашу безопасность обеспечить бы-
ло бы труднее.
Я устроилась в пансионе миссис Роде, описанном впоследствии
Тархановым в одной из его талантливых китайских новелл. Там
я застала всю нашу финансовую комиссию во главе с В. М. Штей-
ном 4, Е. Йолка, О. С. Тарханова и знакомую мне по Пекину ма-
шинистку советского консульства в Ханькоу Г. А. Кольчугину,
вскоре ставшую женой Блюхера. Пансион был переполнен, и мне
досталось незавидное помещение, неуютное и холодное.
Напротив находился так называемый «Первый дом Сове-
тов», населенный военными советниками и их семьями. Оба до-
ма, очень похожие друг на друга, тянулись во весь переулок, от
224
угла до угла. Приземистые двухэтажные кирпичные здания были
построены в виде слившихся между собой особнячков, где каждое
крылечко вело в отдельную квартиру. Никто из нас, впрочем,
не занимал квартиру целиком.
Вскоре, когда отношения между уханьским центром и Чан Кай-
ши настолько обострились, что почти все наши советники перебра-
лись в Ухань, на соседней улице открылся еще и «Второй дом Со-
ветов»— четырехэтажное здание русского типа, где на каждом
этаже было по одной квартире из трех комнат. Завершался он на-
стоящей студенческой мансардой со сводчатым потолком и, видом
на город. Таким образом, получился своего рода советский горо-
док. Такого клуба, как в Кантоне, у нас не было. Товарищи встре-
чались на квартирах друг у друга. Собрания происходили в зда-
нии консульства. Консулом был Пличе, вице-консулом — Бакулин,
автор дневника «Записки об уханьском периоде китайской рево-
люции» (издан в Москве в 1930 году).
Хозяйка пансионата, миссис Роде, пожилая оборотистая нем-
ка, уже не один десяток лет жила в Ханькоу. Пансионат был при-
быльным делом. В апреле 1927 года, когда наплыв советских ра-
ботников усилился, миссис Роде открыла филиал своего пред-
приятия, где жили делегаты Коминтерна на V съезд КПК, наши
профработники, представители Коммунистического Интернациона-
ла молодежи. Там я впервые познакомилась с П. Мифом, руково-
дителем Восточного секретариата ИККИ, который до этого был
ректором Университета имени Сунь Ятсена в Москве. Миссис Ро-
де вскоре так разбогатела, что отправила сынишку Бубби учить-
ся в Швейцарию.
Миссис Роде не требовала от жильцов никаких документов.
Мы вольны были, если бы пожелали, назваться любым именем.
Так поступало большинство иностранцев. Прописки для жильцов
не существовало. За все отвечал съемщик дома. И миссис Роде
сильно побаивалась, что ей когда-нибудь может попасть за то, что
они «имеет дело с большевиками». Но как быть? Мы хорошо пла-
тили.
Однажды, спускаясь к ужину, я столкнулась на лестнице с
встревоженной миссис Роде. «Мисс Вишнякова,— зашептала она,
схватив меня за руку,— посмотрите, что это делается в передней?
Что такое произошло? Перед дверью вашей приятельницы мисс
Кольчугиной стоят два вооруженных солдата, и лица у них такие
зверские, что, конечно, они сейчас увезут ее в тюрьму. Может, в
городе переворот и советских людей берут под арест? Не придет-
ся ли и мне отвечать?»
Заглянув через балюстраду лестницы, я увидела двух маузе-
ристов, которые неподвижно, как изваяния, стояли перед дверью
Кольчугиной, к которой Блюхер приехал с визитом. Огромные
маузеры тускло блестели в их опущенных руках. Видимо, личная
охрана Блюхера считала, что обязана Охранять его при любых об-
стоятельствах. Когда Блюхеру стало известно об этом, он рассме-
ялся и тут же отправил своих «бодигаров» в машину. Миссис Роде,
225
узнав, что под ее крышей находится сам знаменитый генерал Га-
лен, просияла и успокоилась.
Как-то вечером ко мне пришел мой бывший начальник, совет-
ник Акимов. Он теперь работал преподавателем в Центральной
военно-политической академии в Учане. В моей неуютной узкой
комнате с одним окном было холодно, железная печка-буржуйка
давно остыла. Мы позвонили, велели принести еще угля на два
юаня — миссис Роде была сущей грабительницей в этом отноше-
нии— и ужин на двоих. Вечер прошел в разговорах, Акимов рас-
сказал о событиях, которые я, как умела, изложила на страницах,
посвященных Северному походу.
С тех пор Акимов зачастил ко мне, уходил поздно, и я всякий
раз волновалась, зная, что ему предстоит переправа через Янцзы
в такой поздний час. Мне чудились тяжелые безжалостные волны
и утлое суденышко, плывущее в абсолютной темноте.
Советская колония в Ханькоу продолжала пополняться. Прие-
хали товарищи из Кантона во главе с Синани. Они селились уже
в одиночку. Кое-кто даже устроился у проживавших поблизости
православных священников, у нас они были известны как два по-
па — рыжий и седой. Ханькоу когда-то был центром русской тор-
говли чаем. Русские купцы Перлов, Боткин и другие владели здесь
большим недвижимым имуществом. Они-то и выстроили в Ханькоу
православную церковь. На паперти дежурили здоровенные боро-
датые казаки в царской казачьей форме.
В конце января к Бородиным приехала с визитом Сун Цинлин.
Раньше мне не приходилось встречаться с ней. Жила она в ту по-
ру в Шанхае и в Кантоне бывала наездами. С семьей Бородина у
нее сложились близкие, дружеские отношения. Они вместе дежу-
рили у постели умирающего Сунь Ятсена, вместе приняли его по-
следние распоряжения, его завещание и письмо к правительству
СССР.
В Ханькоу Сун Цинлин приехала, чтобы поддержать требова-
ние левого крыла гоминьдана о перенесении резиденции прави-
тельства в Ухань.
Войдя в гостиную, где Бородины принимали Сун Цинлин, я
увидела женщину чуть выше среднего роста, очень стройную и
изящную. Я знала, что ей 37 лет, но не могла этому поверить — ей
и 25 нельзя было дать. Мягкие, сдержанные, полные достоинства
движения, улыбка обаятельная, но невеселая. Тень печали лежа-
ла на ее смуглом красивом лице. На Сун Цинлин было строгое
черное платье традиционного китайского фасона с высоким стоя-
чим воротником и застежкой на правую сторону, с короткими ру-
кавами и разрезами по бокам. Волосы были гладко зачесаны на-
зад и уложены в тугой узел на затылке. Сун Цинлин легко и сво-
бодно говорила по-английски: она получила образование в Амери-
ке и часто бывала за рубежом.
В той борьбе, которая развернулась в Ухане, Сун Цинлин все-
гда была на стороне левых. В середине июня возможность разрыва
гоминьдана с коммунистами становилась реальной, и Сун Цинлин,
226
должно быть, приняла решение, если он произойдет, уехать в
СССР, что она и сделала впоследствии. Во всяком случае в это
время Бородин предложил мне давать Сун Цинлин, по ее просьбе,
уроки русского языка. Мне не удалось выполнить поручение. Со-
бытия стали развиваться так быстро, что в конце июня многим из
нас, и мне в том числе, пришлось покинуть Ханькоу.
Последний раз я видела Сун Цинлин в Москве в гостинице
«Метрополь», где она жила в номере по соседству с Бородиным.
Это было ранней весной 1928 года. Бородин обратился ко мне с
просьбой показать Сун Цинлин Москву. Я тут же отправилась к
ней, но застала ее в слезах. Сдерживая рыдания, Сун Цинлин по-
благодарила меня и просила зайти в другой раз. Я удалилась в
полной растерянности и только потом сообразила, что пришла к
вей в годовщину смерти Сунь Ятсена — 12 марта.
Новые успехи
и новые трудности
Успех Северного похода означал колоссальное расши-
рение базы революции, выход национального правительства на ши-
рокую политическую арену, но в то же время и новые трудности,
которых оно не знало в Гуандуне.
Борьба внутри гоминьдана, приутихшая было во время Север-
ного похода, теперь разгорелась с новой силой. Гоминьдан все бо-
лее раскалывался на уханьскую группу и тех, кто остался в Нань-
чане под лидерством Чан Кайши. Обострялись отношения с импе-
риалистами, резко ухудшилось экономическое положение.
Внешняя политика Уханя, несмотря на блестящее начало — за-
хват английских концессий в Ханькоу и Цзюцзяне, была очень на-
пряженной, постоянно приходилось улаживать всякого рода кон-
фликты. Правда, Англия оказалась в изоляции. Со злорадством на-
блюдая за положением, в какое попала соперница, другие импери-
алистические державы не выражали желания с ней солидаризиро-
ваться, тем более, что захват английских концессий был встречен
по всему Китаю с таким восторгом, что даже маршал Чжан Сюэ-
лян, сын старого японского наймита Чжан Цзолиня, заявил в
печати: «Если англичане начнут войну против Уханя, Север вы-
ступит вместе с Югом».
Но позиция империалистов была все же более жесткой, чем во-
оруженный нейтралитет. Ухань брали на испуг. На рейде Ханькоу
дымили десятки военных судов, их становилось все больше. Над
серыми силуэтами крейсеров и канонерок развевались английские,
американские, японские, французские флаги.
Когда я теперь читаю о бесчинствах американских солдат и мо-
ряков за границей, мне вспоминается Ханькоу весной 1927 года,
пьяные орды иностранных матросов на его улицах. Дисциплина
была ниже всякой критики. Когда однажды уходил американский
крейсер, команду искали по всем злачным местам, и отплытие бы-
227
ло задержано на целые сутки. Среди военных моряков империали-
стических держав всегда искусственно подогревались настроения
расовой нетерпимости, презрения к людям другого цвета кожи. Не
удивительно, что они китайцев и за людей не считали. Столкнуть
китайца в воду, пырнуть его ножом для них было обычном делом.
Во время переговоров, которые вел Чэнь Южэнь с английским
уполномоченным, советником посольства О'Малли относительно
порядка управления английскими концессиями, империалисты
продолжали нагнетать атмосферу напряженности. Англия напра-
вила в Китай двадцать тысяч солдат. Семьи английских и амери-
канских служащих в бассейне Янцзы были эвакуированы в знак
того, что империалисты не постесняются начать войну. В Китае
и на Филиппинах высаживались американские войска. США объ-
явили набор добровольцев для отправки в Китай. В Шанхае был
сформирован английский корпус обороны Шанхая во главе с ге-
нералом Дунканом.
Во всем мире, особенно в самой Англии, началось движение ра-
бочих против интервенции в Китае. Все считали, что угроза ее
вполне реальна. Но Чэнь Южэнь не поддался давлению, которое
пытались на него оказать английские империалисты. Он отказал-
ся подписать уже готовое соглашение, требуя, чтобы Англия сна-
чала прекратила отправку в Китай вооруженных сил.
20 января была опубликована декларация уханьского прави-
тельства о внешней политике. В ней говорилось, что Китай окреп
и осознал свои силы, и вопрос теперь не в том, на что согласны
представители Англии и других стран, а в том, на что согласен он
сам. Освобождение от иностранного гнета не обязательно требует
вооруженного конфликта. Можно все решить путем переговоров.
Правительство готово вести их на основе равноправия.
19 февраля Чэнь Южэнь все же подписал соглашение с
О'Малли, поскольку Англия обещала не посылать в Китай новые
войска, но на деле их концентрация в Шанхае продолжалась.
В ответ на это начались массовые демонстрации протеста, пара-
лизовавшие деловую жизнь Шанхая и других городов. В Ханькоу
мы были свидетелями инсценировки похорон английского империа-
лизма. Гроб был украшен венками от неутешных Чжан Цзолиня,
У Пэйфу, Сунь Чуаньфана и правых гоминьдановцев, а «сами» они
шли следом в бумажных мундирах и шляпах с султанами, издавая
вопли и «проливая слезы».
Положение в Ухане осложнялось серьезными экономическими
трудностями. Уже в ноябре 1926 года Уханьская торговая пала-
та приняла резолюцию, в которой протестовала против «непомер-
ных требований рабочих». Но того, что рабочие получали, не хва-
тало на жизнь. К тому же война на Янцзы нарушила привычные
экономические связи, вызвала дороговизну и безработицу. Нацио-
нальное правительство вынуждено было повысить налоги. Нача-
лись петиции и забастовки рабочих.
В поисках средств правительство издало приказ о конфискации
имущества бежавших контрреволюционеров, их домов и земель. Но
228
реализовать конфискованное оказалось невозможным: никто его не
покупал — боялись, что новое правительство недолговечно. Осо-
бенно тяжелым испытанием для Уханя оказалась экономическая
блокада, которой его подвергли иностранные империалисты и
отечественная буржуазия. В этом отношении Ухань был легко уяз-
вим. Его экономическая жизнь была неразрывно связана с Шан-
хаем, который стоит в низовье Янцзы — главной торговой арте-
рии края. Без связи с ним Ухань начинал задыхаться. Вот пример.
В Ханькоу более десяти тысяч рикш лишились работы из-за от-
сутствия на рынке резиновых шин.
Началась колоссальная утечка серебра — главной валюты Ки-
тая того времени. Крупная буржуазия сбежала, мелкая разоря-
лась. Курс банкнот правительственного Центрального банка па-
дал. В иностранных магазинах Ханькоу лощеные продавцы, оде-
тые и причесанные как манекены, с высокомерной дерзостью дела-
ли перерасчет уханьских денег по шанхайскому курсу, удерживая
десять — двадцать и более процентов.
В тяжелом положении оказались солдаты Национально-рево-
люционной армии. Им подолгу не выплачивали жалованья, не вы-
давали зимнего обмундирования, госпитали были переполнены.
Случалось, что больные солдаты умирали прямо на улицах Уханя.
Я это видела собственными глазами.
Был конец февраля. Грело солнце, на деревьях набухли почки.
Люди шли по улицам веселые и добрые. У меня тоже было отлич-
ное настроение, когда я отправилась по какому-то делу. Это было
далеко, пришлось взять рикшу. И вот, когда я катилась в потоке
рикш по Синьмалу, я вдруг увидела распростертую на тротуаре
возле стены фигуру в солдатском кителе. Улица жила своей жиз-
нью: проносились колясочки рикш, шли прохожие, никто не смот-
рел в ту сторону. Я остановила рикшу и соскочила возле лежав-
шего. Это был молоденький солдат, почти мальчик,— ведь тогда
в армию брали чуть ли не детей. Он лежал без сознания, из-под
полуопущенных век неподвижно смотрели тусклые зрачки, лицо
слабо дергалось. Рядом большая лужа рвоты.
Подозвав полицейского, который стоял тут же на посту, я спро-
сила, почему он допускает, что на его участке человек умирает
безо всякой помощи. Полицейский удивился и сказал, что это не
его дело. Когда он сменился, солдат уже лежал. И вообще теперь,
не холодно.
Вокруг столпились прохожие. Кто-то, внимательно посмотрев на
солдата, вдруг сказал: «холуань» («холера»). И тотчас толпа дро-
гнула и попятилась. Страшное это было слово в те времена. В Уча-
не во время осады была эпидемия холеры, унесшая тысячи жертв.
Зимой она прекратилась, но весной могла вспыхнуть вновь.
Все вопросительно смотрели на меня, точно ожидая моего ре-
шения. Главный госпиталь Военного совета Национально-револю-
ционной армии находился в Учане. Невозможно было везти туда
больного в таком состоянии, к тому же его могли и не принять за
неимением мест, бывало и такое. В Ханькоу я знала только одну
229
больницу — немецкий миссионерский госпиталь, где иногда лечи-
лись и наши товарищи. В конце концов за плату там принимали
всех. Мы пошли с полицейским звонить туда, чтобы прислали ма-
шину. Полицейский долго кричал в трубку «вай-вай», что соответ-
ствует нашему «алло», но так и не мог дозвониться: слышимость
была очень плохая. Тут прибежал рикша и сказал, что ничего не
надо, солдат умер.
Чуть не плача продолжала я свой путь.
Борьбу за жизнь больных и раненых солдат возглавила Сун
Цинлин. Огромную работу проделал созданный ею «Красный Крест
Северного похода».
Я была на одном из первых благотворительных вечеров, устро-
енных Сун Цинлин. На нем присутствовали все руководящие работ-
ники Уханя, пришли и наши товарищи; в том числе и Блюхер. Ве-
чер состоялся на территории бывшей русской концессии в помеще-
нии местного театра. В первом отделении спектакля принимали уча-
стие члены семей видных политических деятелей Уханя, я помню
выступление Сильвии и Иоланты Чэнь, которые спели какую-то ан-
глийскую песенку, ритмично двигаясь в простеньком танце. Во
второй половине концерта выступали профессиональные артисты.
Особенно много сделали сотрудники «Красного Креста Север-
ного похода» во время военных действий в провинции Хэнань.
В середине мая в Ухане скопилось более восьми тысяч раненых,
а санитарные эшелоны везли все новых и новых. В те дни Сун
Цинлин работала не покладая рук. Ей удалось привлечь к уходу
за ранеными врачей миссионерских госпиталей, организовать кам-
панию добровольных пожертвований в фонд помощи раненому
солдату.
Гости из Советского Союза
Между тем жизнь в Ухане шла своим чередом. В новую
революционную столицу Китая приезжали журналисты, политиче-
ские деятели, международные делегации. В конце февраля при-
была представительница Профинтерна М. Кузнецова (жена
Г. Н. Войтинского). Меня прикрепили к ней в качестве перевод-
чика, и я сопровождала ее в поездках по текстильным фабрикам
Ханькоу.
Уже тогда Кузнецова была больна туберкулезом, который и
свел ее в могилу в начале тридцатых годов. Нелегко ей было вы-
ступать по нескольку раз в день в тесных и душных помещениях,
где никогда не выветривалась хлопковая пыль. И все же она с ра-
достью шла на встречи с китайскими текстильщицами. Ее окружа-
ли работницы, которые только что оставили свои станки, не успев
даже стряхнуть с себя хлопья ваты. Они стояли в пропыленных
куртках и штанах, многие с грудными детьми на руках. Замуж-
ние женщины носили маленькие черные повойнички с открытым
теменем, девушки, все как одна с длинными челками, были с не-
покрытыми головами. Кузнецова рассказывала им о советских
230
текстильщицах, о жизни советских женщин и о многом другом. Кон-
чив, она радостно говорила: «Ну, сказала все, что хотела».
Помещения, где происходили ее выступления, чья-то добрая
рука всегда пыталась украсить, по китайскому обычаю, бумаж-
ными цветами и фонариками. Народу было очень много, работ-
ницы жертвовали короткими часами отдыха, чтобы послушать
женщину из Москвы. Столпившись вокруг Кузнецовой, они при-
стально ее рассматривали. Их все в ней интересовало: ее светло-
русые волосы, румянец, манера вести беседу, доверчивая, ласко-
вая улыбка. Все это они потихоньку комментировали между собой,
в особенности маленькие текстильщики, девочки семи-восьми лет.
Когда мы уходили, работницы торопливо ковыляли за нами и все
говорили, говорили...
По китайскому обычаю, Кузнецова подарила работницам не-
сколько знамен, вертикальных шелковых полотнищ с наклеенными
на них иероглифами революционных лозунгов. Я ездила с ней за-
казывать этот подарок, который был сделан от имени Профин-
терна.
Несколько дней спустя меня прикомандировали как переводчи-
ка к прибывшей в Ханькоу труппе босоножек Студии имени Ай-
седоры Дункан. Сама прославленная танцовщица в то время жи-
ла уже за пределами СССР, но в Москве, в одном из самых краси-
вых особняков на Кропоткинской улице, существовала школа, ко-
торой руководила ее приемная дочь Ирма. Теперь танцы босоно-
жек у нас давно забыты, но когда-то они были в большой моде.
В хороводах, которые девушки водили на сцене босиком, в грече-
ских туниках, мог бы участвовать кто угодно. Руководство студи-
ей не ставило себе задачу подготовить специалистов. Айседора го-
ворила, что хочет научить танцевать, как в древней Элладе, воз-
родить ее народные празднества, в которых участвовала вся мо-
лодежь.
В Ухане выступления босоножек встретили восторженный при-
ем у зрителей, хотя момент для их приезда, казалось, был небла-
гоприятен. В середине февраля, когда в городе появились афиши
о предстоящих гастролях, в западную часть провинции Хубэй не-
ожиданно вторглись войска сычуаньского генерала Ян Сэня, ко-
торый формально числился союзником Уханя, но фактически лишь
выжидал удобного момента для нападения. В тот раз, правда, ин-
цидент был сразу же исчерпан. Ему преградили путь войска На-
ционально-революционной армии, и он, извинившись за «недора-
зумение», ушел обратно в Сычуань. Обстановка все же оставалась
тревожной.
Студия дала в Ухане не только платные, но и несколько бес-
платных представлений для бедноты. Несомненно, что интерес к
босоножкам был вызван в первую очередь тем, что они приехали
из СССР. Однако и сами выступления производили на китайских
зрителей сильное впечатление, на это были свои причины. Танцы
юных смеющихся девушек в светлых воздушных одеждах, каза-
лось, без слов говорили о радости раскрепощения женщины. Ки-
231
тайцы видели в них призыв к борьбе против варварского обычая
бинтования ног.
Страшен был этот обычай старого Китая, гораздо хуже паранд-
жи на Среднем Востоке. Как ни ужасна паранджа, с детских лет
заключающая в черную волосяную тюрьму юное существо, но сто-
ит ее сбросить — и женщина свободна. А забинтованные ноги на
всю жизнь остаются изуродованными.
«Золотой лотос» — так поэтично именовали в Китае крохотную
ступню женщины. И по размеру и по форме ее старались сделать
похожей на остроконечный бутон лотоса. С пяти-шести лет девоч-
кам начинали туго бинтовать ноги узкой плотной полосой материи,
загибая еще не сформировавшиеся пальчики под ступню. Лишь
большой палец оставляли сверху, чтобы образовался острый но-
сок. Нужно было каждый день один-два раза перебинтовывать
ноги, иначе ступня теряла ту форму, которую пытались ей при-
дать. Атрофировались мускулы, связки, между пальцами и ступ-
ней образовывалась смрадная щель, икры начинали болтаться как
пустой мешок. Женщина двигалась на пятках, как на ходулях, и
достаточно было легкого толчка, чтобы она упала. Груз пережит-
ков и суеверий в отсталых странах дольше всего отягчает угнетен-
ные классы. Так было и в Китае. Привилегированные и интелли-
гентные слои давно уже распростились с варварским обычаем, а
среди рабочих и крестьян за него еще держались, больше сами же
женщины. Матери уродовали дочерей, опасаясь что иначе они не
смогут выйти замуж. Будущие свекрови подыскивали себе невест-
ку с забинтованными ногами, так как это было верным признаком,
что она живет по старым обычаям и будет почитать старших. Де-
вушки на выданье многие вечера просиживали за изготовлением
крохотных башмаков из цветного атласа, которые они расшивали
разноцветными шелками.
Наблюдая уличную толпу в Ханькоу, я поразилась, как много
там было женщин с изуродованными ногами. В долине Янцзы этот
жестокий обычай был особенно распространен. Мне приходилось
часто ходить мимо одной прядильной фабрики, где работали жен-
щины и девочки семи-восьми лет. Когда кончалась смена и отту-
да валила густая толпа работниц, все до одной ковыляли на ма-
леньких негнущихся ножках. Особенно больно было видеть кро-
хотных девчурок, которые важно, как большие, шли рядом со
взрослыми, лишенные возможности побегать и порезвиться.
Женские общественные организации в Ухане развернули борь-
бу под лозунгом «Прежде всего должна быть обеспечена физиче-
ская свобода!». Наряду с разъяснительной работой предполага-
лись и принудительные меры в виде штрафов для женщин, кото-
рые к установленному сроку не разбинтуют ног.
Из выступлений босоножек мне особенно запомнилось одно,
где Ирма Дункан становилась среди танцующих учениц с большим
гоминьдановским знаменем в руках и пыталась мимикой подчерк-
нуть пафос этой сцены. Я помню ее широко раскрытый, беззвучно
кричащий рот. Публика выходила из себя от восторга.
232
Захват парохода
«Память Ленина»
В середине февраля Ф. С. Бородина выехала в Шанхай.
Она везла с собой младшего сына, который должен был отпра-
виться в СССР. В Шанхае она провела дней десять и решила вер-
нуться пароходом «Память Левина», который шел в Ханькоу за
грузом чая.
Неожиданно в Ханькоу было получено совершенно невероят-
ное сообщение: «Память Ленина» 28 февраля задержан в районе
Пукоу белогвардейскими частями шаньдунского генерал-губерна-
тора Чжан Цзунчана (нижнее течение Янцзы было тогда еще в ру-
ках северных милитаристов), экипаж и пассажиры арестованы и
все, за исключением Бородиной, закованы в цепи 5.
На пароходе находились три дипкурьера, которые везли почту
в адрес советского консульства в Ханькоу. Вопреки нормам меж-
дународного права почта была вскрыта и трижды обыскана. Ни-
чего криминального найдено не было. В дальнейшем белогвардей-
цы подбросили какие-то фальшивки. При аресте у Бородиной бы-
ли изъяты письма советских представителей в Китае Бородину и
консулу.
Арестованных увезли в Цзинань, главный город провинции
Шаньдун. Оттуда Бородину и дипкурьеров отправили судить в
Пекин, а команда вместе с капитаном (всего сорок семь человек)
осталась в цзинаньской тюрьме, с ними собирались расправиться
на месте.
Для арестованных положение складывалось очень серьезное.
Китайские милитаристы мало считались с нормами правосудия
и без всяких оснований предъявляли самые фантастические обви-
нения. Бородину обвинили по статье, которая предусматривала
смертную казнь или пожизненное заключение. Моряков намерева-
лись предать военному суду, и двоим из них тоже грозили смертью.
Чжан Цзунчан и Чжан Цзолинь заранее торжествовали побе-
ду, уверенные, что теперь они смогут оказывать давление на
уханьское правительство, поскольку жизнь супруги Бородина,
влиянию которого приписывали все направления политики Уханя,
была в их руках. Бородину отправили соответствующую телеграм-
му, хотя сама Фаня Семеновна отказалась ходатайствовать за се-
бя перед мужем.
Не зная, как обернется дело, милитаристы то бросали ее в
тюрьму, то устраивали ей пышные банкеты. Белогвардейцы рас-
пространяли слухи, что Чжан Цзолинь обещал выставить голову
Бородиной на базаре. Они во всяком случае этого добивались.
Бородина и дипкурьеры были освобождены по решению пекин-
ского суда во второй половине июля следователем Хо Чуном, но
уже через несколько часов им пришлось скрываться, так как Чжан
Цзолинь, узнав об этом, пришел в ярость и приказал их судить вто-
рично. Председатель Высшей судебной палаты в Пекине был уво-
лен с должности, Хо Чуну грозила смерть. Перепуганный, он бе-
233
жал в Тяньцзинь на иностранную концессию. Его дом был опеча-
тан, жена, две дочери и брат отправлены в Цзинань на расправу к
Чжан Цзунчану. По возвращении в СССР Бородина подробно опи-
сала эти события в брошюре «В застенках китайских сатрапов».
В гораздо худшем положении оказался экипаж парохода. Мо-
ряки больше года сидели без всякого обвинения и следствия в
грязной, зловонной тюрьме, спали на голом кирпичном полу, ходи-
ли босые и полураздетые. Некоторые из них, в том числе капитан,
содержались в особорежимных одиночках. Несколько раз они объ-
являли голодовку.
Вот содержание одного из заявлений, направленного ими в
цзинаньскую судебную палату в сентябре 1927 года: «Мы, сорок
семь моряков парохода „Память Ленина", арестованы военными
властями без всяких обвинений. Находимся в таких условиях, что
многие из нас тяжело заболели. Помещение не приспособлено для
жилья. Только после пятидневной голодовки нам сообщили, что
наш арест связан с делом Бородиной. Но, по сообщениям газет,
Бородина давно уже на свободе, а мы все сидим. Объявляем сно-
ва голодовку».
В середине декабря 1927 года в адрес Совторгфлота во Влади-
востоке пришло потрясающее письмо, где моряки писали: «Мы бо-
леем брюшным тифом, малярией, туберкулезом. Мы изнемогаем,
терпеть больше не в состоянии. Дальнейшие муки в этом застенке
будут для нас гибельными».
Только в 1928 году они были освобождены.
Мартовский пленум
гоминьдана
Вернемся к событиям в Ухане. После относительно спо-
койного февраля наступил бурный март 1927 года. 10 марта груп-
па курсантов учебного полка и Центральной военно-политической
академии ворвалась в Учане в помещение Хубэйского совета проф-
союзов, в руководстве которого было особенно много коммунистов,
•и разогнала собрание агитаторов с возгласами: «Долой всех пре-
дателей, которые выступают против вождя национальной револю-
ции Чан Кайши!». Акимов и другие советники, работавшие в ака-
демии, говорили, что были даже стрельбы и жертвы. Инцидент
произошел как раз в день открытия известного мартовского пле-
нума ЦИК гоминьдана, направленного против попыток Чан Кай-
ши захватить политическую власть.
Академия, где было много коммунистов и комсомольцев и во-
обще было сильно влияние Коммунистической партии Китая,
пользовалась репутацией «красной», чем снискала ненависть пра-
вого крыла уханьских лидеров. Когда в апреле 1927 года началь-
ник Политуправления Национально-революционной армии ге-
нерал Дэн Яньда, бывший по совместительству начальником
академии, выехал с войсками на хэнаньский фронт, оставшиеся в
234
Ухане члены правительства немедленно урезали бюджет академии
и даже пытались расформировать учебный полк. Но в мае 1927 го-
да произошло восстание войск реакционного генерала Ся Доуиня
и революцию спасли наряду с дивизией коммуниста Е Тина само-
отверженно сражавшиеся курсанты, во главе которых стоял извест-
ный деятель КПК товарищ Юяь Дайин.
После Наньчанского восстания 1 августа 1927 года, когда по
всему Китаю начался безудержный белый террор, академия бы-
ла распущена, а ее учебный полк переведен в Кантон Но и тут
он не сдался. Во время Кантожжой коммуны в декабре 1927 года
он стал ядром восстания и вошел в историю под именем «комму-
нистического полка».
И все же в академии имелись сторонники Чан Кайши, которые
время от времени заявляли о себе различными провокационными
выходками. Их деятельность особенно усилилась накануне мар~
товского пленума, когда борьба Уханя против Чан Кайши обостри-
лась, хотя и не перешла еще в открытый конфликт.
Правда, в начале февраля 1927 тода из Наньчана сообщили,
что согласны на переезд правительства в Ухань, и действительно
туда начали было съезжаться кое-кто из видных гоминьдановцев.
Однако прогноз оптимистов, что «конфликт разрешится победой
левых», не оправдался.
В середине февраля в Ухане уже вели кампанию, правда, пока
еще не в печати, против личной диктатуры Чан Кайши. 21 февраля
уханьцы, выведенные из терпения всякими проволочками и отго-
ворками правых, официально заявили, что ЦИК гоминьдана и на-
циональное правительство начинают функционировать в Ухане.
А между тем председатель правительства генерал Тань Янькай
никак не решался порвать с Чан Кайши и до самого пленума на-
ходился в Наяьчане.
Мартовский пленум — одна из важных вех на пути развития
внутрипартийной борьбы в гоминьдане. На нем преобладали левые
гоминьдановцы. Чаи Кайши демонстративно отсутствовал под
предлогом важных дел на фронте. В дальнейшем империалистиче-
ская печать критиковала правых за то, что они бойкотировали
пленум и позволили, таким образом, левым и коммунистам «пере-
кроить гоминьдановский аппарат на большевистский лад». Реше-
ния пленума были действительно очень радикальны и направлены
на то, чтобы помешать личной диктатуре кого бы то ни было. В ра-
боте гоминьдана и правительства возобладал принцип коллективно-
го руководства, вместо председателей везде появились президиумы,
советы, комитеты.
Пост председателя ЦИК был ликвидирован, его заменил прези-
диум ЦИК в составе девяти человек. Список членов начинался име-
нем Ван Цзинвэя, хотя он тогда вce еще жил за границей. Далее
шли имена Тань Янькая, Чан Кайши и др. Таким образом был
ликвидирован и пост председателя Военного совета, который тоже
был заменен президиумом. И тут на первом месте значился Ван
Цзинвэй.
235
Была опубликована резолюция, подтверждавшая незыблемость
союза между компартией и гоминьданом. Впервые коммунисты
вошли в правительство. Пленум назначил Су Чжаочжэна мини-
стром труда и Тань Пиншаня министром земледелия.
В принятом воззвании подчеркивалось, что гоминьдан по-преж-
нему будет поддерживать революционное движение рабочих, кре-
стьян и демократических масс городского населения в их борьбе
за улучшение экономических условий и будет бороться с теми, кто
попытается сдерживать движение масс под ложным предлогом,
будто оно мешает революции.
Узнав о решениях пленума, Чан Кайши немедленно подал в от-
ставку со всех своих постов, хотя теперь в этом уже не было нуж-
ды. «Я был все время на передовой линии,— заявил он в телеграм-
ме, пытаясь приписать себе несуществующие военные заслуги,—
и не имел возможности выполнять обязанности председателя ЦИК
гоминьдана и Военного совета. Теперь происходит реорганизация,
и на эту работу выдвинуты другие люди. Я прошу принять мою от-
ставку». В ряде заявлений Чан Кайши признал решения пленума,
но фактически им не подчинился. Началось бегство в Наньчан кое-
кого из военных и политических деятелей Уханя.
Ван Цзинвэй появился в Китае в начале апреля и заявил, что
одобряет решение пленума. Из Шанхая он прислал в Ухань теле-
грамму в духе старого китайского этикета, что он, дескать, пови-
нуясь приказанию, вернулся и почтительно ожидает дальнейших
инструкций. Почти одновременно пришла циркулярная телеграмма
Чан Кайши: «Ван Цзинвэй — это мой учитель и друг, его воз-
вращение— великое счастье, он самый верный член гоминьдана.
У меня с ним была долгая и теплая беседа о дальнейшем направ-
лении нашей политики. Я буду руководить только армией. Все
политические и экономические вопросы должны решаться в ЦИК го-
миньдана под руководством Ван Цзинвэя». А сам уже готовился к
захвату власти.
Империалисты вели широкую кампанию против решений мар-
товского пленума. Обе иностранные газеты, выходившие в то вре-
мя в Ханькоу,— американская «Ханькоу геральд» и английская
«Сентрал Чайна пост» — призывали «назад, к Чан Кайши» и по-
зволяли себе различные выпады против национального правитель-
ства. Империалистическая печать в Китае беззастенчиво вмешива-
лась в его внутреннюю политику, но на этот раз провокаторы по-
лучили по заслугам. По решению профсоюза печатников наборщи-
ки объявили забастовку, и обе газеты долгое время не выходили.
Трудно передать ярость их издателей. По дороге на работу мне
приходилось идти мимо редакции «Ханькоу геральд». И в первый
же день забастовки в ее витрине я увидела большой лист белой
бумаги, на котором крупными буквами было намалевано: «Почему
не выходит газета — не спрашивайте, мы не знаем. Спросите Бо-
родина, он знает».
«Пиплс трибюн» дала достойную отповедь зарвавшимся газет-
чикам из «Ханькоу геральд» и «Сентрал Чайна пост». «Эти газе-
236
ты,— писала она,— в течение многих лет нападали на Китай и из-
девались над ним, хотя и выходили на китайской территории. Они
отлично знают, что если бы они печатали такие выпады, находясь
на положении иностранцев в любой из западных стран, то их без
всяких колебаний попросили бы убраться из страны, где их по
ошибке хорошо приняли. Иностранцы в Китае недолго будут на-
рушать приличия. Царство иностранцев в Ханькоу кончилось. То
же ждет их и в других городах Китая».
Международная рабочая
делегация
Революционные организации за рубежом горячо под-
держивали борьбу китайского народа. 31 марта в Ухань прибыла
Международная рабочая делегация во главе с Томом Манном, од-
ним из самых популярных рабочих лидеров того времени. Это был
крепкий красивый старик, небольшого роста, совершенно седой, с
забавным хохолком на голове, длинными усами и орлиным взгля-
дом. Никто бы не сказал, что ему уже семьдесят один год, так
прямо и уверенно он держался, так горячо и смело говорил. Рабо-
чий-металлист, Том Манн с ранней юности вступил на путь рево-
люционной борьбы; с момента возникновения компартии Англии
он стал ее членом. Энгельс называл его одним из лучших предста-
вителей английского пролетариата. Том Манн приехал в Китай
как представитель от национального движения меньшинства в
Англии, почетным председателем которого он являлся. Это было
оппозиционное движение английских рабочих, направленное про-
тив предательской политики тред-юнионистских лидеров.
Делегация прибыла, чтобы установить связь с китайскими ре-
волюционерами и помешать империалистической интервенции.
Свой путь по Китаю делегация начала с Кантона, где ее встрети-
ли с большим почетом. Она посетила академию Вампу и стачком,
присутствовала на параде пикетчиков и на учебных занятиях кор-
пуса обороны рабочих города, на военных учениях пионеров. Сос-
тоялся митинг в честь ее приезда, на котором присутствовало де-
сять тысяч человек.
Том Манн, выступая на митингах в Кантоне, призывал бороть-
ся против британского империализма. Делегаты возложили венки
на могилу Ляо Чжункая и у главного памятника на кладбище
семидесяти двух героев.
В Ханькоу делегация ехала через Цзянси. Чан Кайши, видимо,
не захотел с ней встречаться, и к моменту ее приезда в Наньчан
его там не оказалось. В качестве прикомандированного к делега-
ции переводчика я присутствовала на всех торжествах, организо-
ванных по случаю ее пребывания в Ухане. После многолюдного
митинга вечером состоялся банкет, на котором делегаты подели-
лись своими дорожными впечатлениями. Они рассказали, что в
провинции Цзянси, особенно в городах Наньчан и Цзюцзян, они
237
встретились с открытой реакцией. В Ганьчжоу они застали траур-
ные митинги рабочих по поводу убийства приспешниками Чан
Кайши председателя совета профсоюза провинции коммуниста
Чэнь Цзаньсяна. Большой успех имело выступление Тома Манна.
Когда он сказал, что вот уже более полувека ведет революционную
борьбу, вспыхнула бурная овация.
В докладе на Исполнительном бюро Профинтерна делегация
отмечала, что рабочее движение Китая достигло больших успехов,
хотя профсоюзы там еще очень молоды: в Гуандуне они сущест-
вуют три-четыре года, а в остальных трех провинциях, где побы-
вала делегация, Цзянси, Хубэе и Хунани,— всего шесть месяцев.
Среди их членов двадцать процентов промышленных рабочих, ос-
тальные восемьдесят — ремесленники и кули. Со времени разви-
тия профсоюзного движения положение рабочих значительно
улучшилось: сокращен рабочий день, отменены телесные наказа-
ния, впервые в истории Китая установлен один день отдыха в не-
делю. Везде руководство профсоюзами, как и крестьянскими сою-
зами, находится в руках коммунистов.
Инцидент на японской
концессии
Апрель 1927 года стал в Ухане месяцем больших поли-
тических событий. 3 апреля, возвращаясь с работы, я вместе со
своим рикшей была остановлена толпой, собравшейся на набереж-
ной. Далеко разносились возгласы возмущения, брань, мелькали
сжатые кулаки, разгневанные лица.
Неожиданно воздух потряс низкий, страшный рев сирены: он на-
растал — хриплый, угрожающий. Я не сразу поняла, что это зна-
чит, но жуткое предчувствие охватило меня.
Вдруг кто то крикнул по-китайски: «Японские солдаты!». Дей-
ствительно началась высадка десанта. Мгновение — и толпа кину-
лась бежать. Что есть духу рикша помчал меня прочь.
О том, что произошло на набережной, я узнала позже. Пьяный
японский матрос, возвращаясь на канонерку, не захотел отдать
рикше установленную плату. И когда тот, цепляясь за него, стал
требовать денег, японец выхватил тесак и мгновенно распорол
ему живот. Прохожие кинулись на японца, но его отбили другие
матросы. Убийца и сообщники поспешно сели в шлюпку и от-
плыли.
Казалось бы все ясно — убийцу нужно судить. Но командова-
ние канонерки решило, что японскому флоту нанесено оскорбле-
ние. Самурайский гонор толкнул командира канонерки на акт аг-
рессии. Заревела сирена, отряд японской морской пехоты высадил-
ся и тут же начал строить баррикады из колючей проволоки и
мешков с песком. Дали несколько залпов по толпе. Шесть чело-
век были ранены и двое убиты.
Империалисты держались теперь наглее. Они знали о затруд-
238
нениях уханьского правительства и понимали, что ему сейчас не-
выгодно идти на обострение отношений с империалистами. И вот
на всех концессиях было объявлено военное положение, на их гра-
ницах появились морская пехота и заградительные сооружения.
В иностранной колонии все мужчины были призваны и с комиче-
ской важностью гражданских лиц, неумело выполняющих воен-
ные функции, стояли, опершись на ружья и демонстрируя свои во-
инственные намерения. Русские белоэмигранты с готовностью вклю-
чились в эту провокацию.
Шестое апреля
6 апреля вечером советская колония в Ханькоу была
извещена о готовящемся на нее налете. Пришедший из штаба
группы Акимов сказал, что там суматоха, переезжают подальше
от концессии японцев, которые не стесняясь навели пулеметы на
наше помещение. Волнуются также в консульстве. В город прибы-
ли белогвардейцы, вербующие провокаторов для нападения на
советских работников. У них видели карту Ханькоу, на которой
все помещения, занятые советскими людьми, обозначены крести-
ками. Кое-кому из советников предложили не ночевать дома, в до-
мах Советов было введено круглосуточное дежурство. Так прошло
несколько дней. Но нападение не состоялось. Лишь кое-где по ули-
цам бывшей русской концессии с наступлением темноты ходили
группы белоэмигрантов, выкрикивая угрозы по нашему адресу.
Это был тяжелый период для советских людей в Китае. По
указке империалистов в ряде городов Китая были организованы
антисоветские провокации. Особенно серьезные последствия имел
налет чжанцзолиневских солдат на советское полпредство в Пеки-
не. 6 апреля в половине одиннадцатого утра пятьсот солдат, поли-
цейских и сыщиков окружили и заняли часть территории полпред-
ства, отделенную от главной внутренним переулком. Все входы и
выходы были закрыты. Большой двор с десятью домами, где жи-
ли сотрудники, военный городок и участок Управления КВЖД,
где находились также помещения Дальневосточного банка и торг-
предства, были наводнены солдатами. Начались обыски, грабежи,
перешедшие в настоящий погром. Бандиты разнесли клуб, вывез-
ли библиотеку, забрали бухгалтерские книги банка, произвели
обыск в помещении торгпредства, разгромили отдел ТАСС. Слу-
жебные помещения военного атташе и его личная квартира, а так-
же другие частные квартиры были обысканы и разграблены. В од-
ном из домов вспыхнул пожар. Грузовики вывозили мебель, ков-
ры и прочее ценное имущество. Полицейские чины уносили огром-
ные узлы. Всю ночь слышался грохот от взламывания замков и
рев грузовиков.
Большинство сотрудников находились на работе в главном зда-
нии, по ту сторону внутреннего переулка, поэтому они избежали
налета, зато все, кто оказался на занятой территории, были аре-
стованы. Женщин и детей освободили к семи часам вечера, ос-
239
тальных увезли в тюрьму. У женщин отобрали деньги и ценные
вещи, их оскорбляли, угрожали револьверами. Из захваченных на
территории полпредства шестидесяти китайцев двадцать были ком-
мунистами. Среди них был Ли Дачжао с двумя дочерьми. Алек-
сандра Ильинична Канторович, свидетельница налета, видела, как
чжанцзолиневцы выводили Ли Дачжао и других китайских ком-
мунистов. Вот ее рассказ, слышанный мной уже в Москве: «Муж
ушел на работу, я была дома с ребенком. Вбегает обслуживавший
нас китаец и кричит: „Миссис, Чжан Цзолинь пришел!" Я кинулась
из дому. Вижу — ведут Ли Дачжао и с ним еще пять китайских
товарищей. Они были связаны и сильно избиты, особенно Ли Да-
чжао, его трудно было узнать. Я хорошо его знала, мы встреча-
лись с ним в саду полпредства, где я гуляла с крошкой сыном, ко-
торого он всегда ласкал. Ли Дачжао очень любил детей».
Вместе с китайскими товарищами были арестованы пятнад-
цать советских граждан, в том числе переводчик Гамберг (Май-
ский), сотрудники бюро военного атташе Тонких и Ильяшенко,
преподаватель русского языка в Пекинском университете Скаткин,
сторож Григорьев, вице-консул Морозов и др. Всех арестованных,
и русских и китайцев, избивали прикладами даже на улице, на
глазах у сотрудников иностранных посольств, которые и не поду-
мали вмешаться, наоборот, вслух выражали свое удовольствие.
Больного туберкулезом Морозова на веревке волокли по земле к
полицейской машине. Обращение с ним было особенно жестоким
только потому, что у него в комнате нашли одну из дочерей Ли
Дачжао, которую он хотел спрятать.
Обмен дипломатическими нотами между правительством СССР
и пекинским правительством Чжан Цзодиня не дал результатов, и
в Москве было принято решение отозвать весь состав полпредства.
В Пекине остались лишь консульство и лица, которым была пору-
чена охрана имущества полпредства.
Самым тяжелым последствием налета была гибель двадцати
китайских товарищей во главе с Ли Дачжао. Вскоре после собы-
тий 6 апреля китайское телеграфное агентство Говэнь сообщило:
«Глава судебного департамента заявил, что на допросе Ли Дачжао
мужественно признался, что он коммунист. Его личность произве-
ла большое впечатление даже на мукденцев. Он крупнейший ки-
тайский ученый».
Исключительно яркий, одаренный человек, выдающийся партий-
ный организатор и политический деятель, Ли Дачжао был широко
известен в Китае. Его называли первым коммунистом в гоминьда-
не, куда его приняли по личной рекомендации Сунь Ятсена, близ-
ко знавшего его с 1919 года. На I конгрессе гоминьдана его из-
брали членом ЦИК. Ли Дачжао участвовал в революции 1911 го-
да, был одним из идейных руководителей антиимпериалистическо-
го движения 4 мая 1919 года. В 1920 году он создал в Пекине
кружок марксизма-ленинизма и одну из первых в Китае комму-
нистических групп. Он присутствовал на V конгрессе Коммунисти-
ческого Интернационала.
240
Ректоры Пекинского и Национального университетов в Пекине,
где работал Ли Дачжао, невзирая на жестокие репрессии, угрожав-
шие всем, кто вступался за коммунистов, явились к Чжан Цзо-
линю и изложили ему просьбу освободить двух дочерей Ли Да-
чжао, а его дело передать в гражданский суд, ссылаясь на то, что
он выдающийся ученый, которым гордится китайский народ. Од-
нако Чжан Цзолинь не стал считаться с мнением общественности.
Ли Дачжао и его девятнадцать товарищей были преданы специ-
альному военному суду. Они держались на суде твердо и муже-
ственно, все признали себя коммунистами. Всех их подвергли жес-
токим пыткам.
29 апреля 1927 года мир облетела страшная весть, что Ли
Дачжао и арестованные с ним коммунисты медленно удушены.
Эта мучительная средневековая казнь, давно уже не применяв-
шаяся в Китае, была избрана, «чтобы поразить ужасом сердца ком-
мунистов», как говорилось в английском сообщении. Суд продол-
жался два часа, и вслед за ним на глазах у осужденных начались
приготовления к казни. 1 мая в военный городок полпредства яви-
лась полиция и конфисковала имущество казненных. И в Китае и
во всем мире первомайские празднества были омрачены трауром
по погибшим в Пекине героям.
В Ханькоу 1 мая состоялась трехсоттысячная демонстрация. На
огромном ипподроме выступали Ли Лисань (от КПК), Дэн Яньда,
Бородин, Том Манн, представители международного профсоюзного
движения, прибывшие в город на Тихоокеанскую конференцию
профсоюзов. Все они с гневом и возмущением говорили о бесчело-
вечной казни и призывали к борьбе за дело, которому отдали свои
светлые жизни Ли Дачжао и его товарищи.
В «Правде» 1 мая была напечатана статья, озаглавленная «Ге-
рои, которых удавили». В ней говорилось: «Мы сегодня празднуем
1 Мая, но сегодня у нас не только радостный перечень наших по-
бед, но еще и день скорби и призыва к мщению. Сегодня перед на-
ми стоит тень нашего друга и товарища Ли Дачжао, ученого, бор-
ца и коммуниста, а также тени девятнадцати других героев, удав-
ленных вместе с ним. Это сделали не пекинские марионетки, а их
хозяева — империалисты».
К этому времени было окончательно установлено, кто был глав-
ным виновником налета на наше полпредство и гибели лучших сы-
нов китайского народа. Редактор выходившей в Тяньцзине газеты
«Норс Чайна стар» Джэмс Фокс в специальной статье для амери-
канского телеграфного агентства Юнайтед пресс писал: «Мне из-
вестно, что именно посланник США Мак Мэррей принимал самое
активное участие в подстрекательстве китайцев к налету на рус-
ское посольство. Он действовал совместно с английским посланни-
ком, главным подстрекателем, который спокойно оставался за ку-
лисами, и голландским посланником, старшиной дипкорпуса, ко-
торый дал Чжан Цзолиню разрешение на налет». По словам
советника Чжан Цзолиня Ленокса Симпсона, маршал жаловался,
что английские дипломаты его обманули. Ему было обещано, что,
241
если он налетом на советское полпредство даст повод к активному
вмешательству, Англия им воспользуется. Однако на самом деле
этого не случилось.
Вот, оказывается, как обстояло дело. Недаром вскоре же пос-
ле налета лондонская «Дэйли телеграф» писала, что само суще-
ствование советского полпредства в посольском квартале Пеки-
на— анахронизм, что советскому серпу и молоту там не место.
Ли Дачжао и девятнадцать его товарищей, так мужественно встре-
тившие свою ужасную смерть, были убиты иностранными импери-
алистами.
В то же время среди колонизаторов раздавались голоса, осуж-
давшие подобную политику не из соображений гуманности, конеч-
но, а потому, что налет на советское полпредство мог стать неже-
лательным прецедентом, опасным для них самих.
Издававшийся американцами в Китае еженедельник «Чайна
уикли ревью», рассуждая о том, законно ли было пребывание ки-
тайских коммунистов на территории советского полпредства, пи-
сал: «Во время мировой войны английское и французское посоль-
ства в Пекине были центрами распространения антигерманской
пропаганды. Не невинны американцы по части антияпонской про-
паганды. Когда в 1918 году потерпело поражение японофильское
правительство аньфуистов, весь кабинет бежал на территорию
японского посольства, и министры жили там несколько месяцев,
пока их не переправили тайно в Тяньцзинь. Теперь посольский
квартал сам вырыл себе могилу. Другая политическая группиров-
ка может пожелать разграбить английское, американское или ка-
кое-либо еще посольство. Прецедент создан, боксерский протокол
разлетается на куски».
В таком же духе писала одна из английских газет в Китае, на-
поминая, что каждое свергнутое правительство в Пекине всегда
бежало в посольский квартал. Там укрывались остатки маньчжур-
ской династии в 1911 году, Чжан Сюнь — в 1917 году, аньфуис-
ты — в 1920 году и т. д. Теперь администрация иностранных кон-
цессий нарушает прежний порядок. В ноябре 1926 года власти
иностранной концессии в Тяньцзине выдали Чжан Цзолиню четыр-
надцать студентов-гоминьдановцев, которые были казнены, теперь
допустили налет на советское посольство. Это опасная политика.
Натравив чжанцзолиневцев на советское полпредство, англича-
не даже взяли на себя неблаговидную роль их полицейских сы-
щиков. Пока шел налет, английские солдаты стояли вдоль грани-
чившей с полпредством стены своего посольства, чтобы преследуе-
мые китайские коммунисты или сотрудники полпредства не могли
спастись, перебравшись через нее.
Обвинения, выдвинутые против арестованных советских граж-
дан, были смехотворны: Григорьев «несомненно помогал преступ-
никам, иначе его бы не назначили сторожем». Скаткин «соуча-
стник преступления, так как был арестован в бараках военного го-
родка», Тонких «ведал секретной документацией и делал сводки
из газетных сообщений о военных делах для военного атташе, вви-
242
ду этого он обвиняется как секретный военный агент советского
полпредства» и т. д. и т. п.
Долгое время арестованным не разрешали свиданий. 3 мая они
объявили голодовку и прекратили ее только пять дней спустя, ко-
гда им было объявлено, что дело передается в обыкновенный пуб-
личный суд с участием защиты. Много раз дело назначалось к слу-
шанию и откладывалось. Только в начале 1928 года товарищи бы-
ли освобождены и выехали на родину.
В день налета на полпредство в Пекине антисоветские провока-
ции были организованы также в других городах Китая. Вот, на-
пример, что произошло в Шанхае. 6 апреля советское консульство
было окружено вооруженными белогвардейцами и отрядом англий-
ских войск, которые пытались обыскивать всех входящих и выхо-
дящих, даже комиссара по иностранным делам китайского управ-
ления Шанхая, и, поскольку он отказался подвергнуться унизи-
тельной процедуре, его не пропустили к генконсулу Линде.
И в последующие дни, несмотря на протесты Линде, полиция
международного сеттльмента, белогвардейцы и иностранные во-
лонтеры продолжали обыскивать посетителей. Осматривали обувь,
шляпы, белье. Всякий клочок бумаги внимательно прочитывали.
Разбили стекла в одной из комнат нижнего этажа. Однако никто
не пытался ворваться в здание: видимо, это было запрещено. Стар-
шина консульского корпуса, норвежец Ааль, прибывший по теле-
фонному звонку товарища Линде, сказал, что сам он ничего не зна-
ет, но председатель муниципального совета международного сет-
тльмента американец Фессенден заявил, что принимает на себя
всю ответственность.
Две недели продолжалась осада. Сменялись в карауле бело-
гвардейцы и войска империалистов в касках и полном вооруже-
нии: англичане, американцы, филиппинцы, шотландцы в пестрых
национальных костюмах. Все письма и телеграммы перехватыва-
лись. Посетителей фотографировали, требовали указать адрес, за-
писывали время прихода и ухода, старались всячески оскорбить
и унизить. Белогвардейцы не стеснялись в выражениях. Фотогра-
фии нескольких товарищей, пытавшихся попасть в консульство,
появились в газетах. На одной из них мы увидели советника Рого-
ва в окружении вооруженных людей. Он, видимо, препирался с
провокаторами, а жена с испуганным лицом тащила его в сторону.
Как и в Пекине, провокация исходила из империалистических
кругов. Шанхайская империалистическая печать окончательно по-
теряла стыд и разум. С ее страниц раздавались призывы к арестам
и высылке сотрудников консульства. Публиковались «письма» и
заявления, что в Китае, дескать, только один человек знал, как
правильно поступить,— это маршал Чжан Цзолинь. Белогвардей-
ская газета «Россия» выразила ему благодарность. Одновременно
с антисоветской кампанией империалисты усилили борьбу против.
Уханя. В середине апреля на рейде в Ханькоу стояло более соро-
ка военных судов.
243
Приезд Корейво
из ставки Фэн Юйсяна
Связь уханьского правительства с внешним миром была
очень затруднена. Телеграфный провод был в руках англичан. На
пароходах всех подозрительных обыскивали и документы отбира-
ли. Обстановка была такая, что даже пакет невозможно отпра-
вить. Приходилось полагаться на устные сообщения и личные кон-
такты.
В начале апреля в Ханькоу прибыл военный советник Фэн Юй-
сяна Корейво, «дед Нога» из Калганской группы. Он должен был
сделать доклад национальному правительству и вообще догово-
риться по ряду важных вопросов6.
Корейво выехал из Шэньси еще в конце января и лишь через
два месяца попал в Ханькоу. Ему пришлось ехать по территории,
занятой войсками противника. Кроме того, он задержался в Шан-
хае после захвата парохода «Память Ленина». «Дед Нога» рад
был встретиться со своими товарищами по прежней работе в Кал-
гане: Черниковым (Никитиным вторым), Акимовым и мной. Мы
с Акимовым в то время только что поженились. Корейво, дружив-
ший с ним еще в СССР, вскарабкался к нам на четвертый этаж,
в мансарду «Второго дома Советов», и сердечно нас поздравил. Он
собирал коллекцию китайских божков и, увидев у меня на пись-
менном столе большого пузатого Будду из слоновой кости, тут же
стал просить его. Я решилась, хоть и не без тайной грусти, рас-
статься с божком, так как ни за что на свете не хотела огорчить
нашего общего любимца, «деда Ногу».
10 апреля Корейво собрался в обратный путь. Сопровождать
его были назначены Акимов и кто-то еще. Ехать на Шанхай и Пе-
кин при создавшейся обстановке было опасно. Оставался путь
прямо на Север, по реке Хань, через неосвоенный район, где стояли
лишь ненадежные войска «попутчиков» и могли встретиться сол-
даты У Пэйфу. Другого выхода не было. Группа взяла с собой не-
большую охрану.
Чтобы не привлекать внимания, все были одеты в гражданское
платье, новенькая форма Национально-революционной армии ле-
жала в чемодане. Даже провожать группу Корейво запретил. Мы
простились с Акимовым дома. Однако ночью он вернулся: оказа-
лось, что отплытие парохода задерживалось. Мы до зари просиде-
ли у окошка мансарды. Когда в утренних сумерках начали про-
ступать смутные очертания большого мирно спящего города, Аки-
мов ушел. Только потом я поняла, как опасна была их команди-
ровка.
Прошло несколько дней. Должно быть, в штабе стало уже из-
вестно, что на севере провинции Хубэй, куда отправилась группа
Корейво, неблагополучно. При встречах со мной Блюхер отводил
глаза в сторону, и сердце у меня падало. Однажды в обеденный
перерыв я торопилась домой. Цвела душистая уханьская весна,
солнце заливало улицы, на тротуарах стояли садовники, басно-
244
словно дешево продававшие розовые кусты в красивых обливных
вазонах. Навстречу мне попалась жена одного из советников, жив-
шая в нашем доме. «Где ты пропадаешь!—закричала она.— Аки-
мов приехал, ходит по городу и везде тебя ищет». Неподалеку
стоял рикша. Как во сне я подозвала его, хотя решительно не
знала, где искать мужа. И вдруг я увидела Акимова. Он быстро
шел ко мне в новенькой, с иголочки, военной форме и пробковом
шлеме защитного цвета. Рикша выжидательно смотрел на меня.
Я почувствовала, что плачу и не могу говорить. Акимов был уже
рядом. Не говоря ни слова, я взяла у него из кармана пачку де-
нег — не знаю сколько — и дала улыбавшемуся рикше. Потом мы
пошли домой.
Оказалось, что на севере провинции Хубэй восстали «Красные
пики», возмущенные насилием оставшихся там милитаристских
войск. Выступив «против всяких пришлых войск», они не щадили
тех, кто попадался им в руки. Группе Корейво удалось избежать
опасности, так как она получила предупреждение от беженцев из
района восстания. Пароход за двое суток привез наших товарищей
обратно в Ханькоу7.
Переворот Чан Кайши
в Шанхае
Несколько дней спустя в Ухань пришла страшная весть
о разгроме революционных организаций в Шанхае — известном
перевороте Чан Кайши 12 апреля 1927 года. Так Чан Кайши от-
платил шанхайским рабочим, которые за три недели перед тем
ценой больших жертв в бою с войсками северных милитаристов
открыли Национально-революционной армии ворота в город.
В ту пору империалисты недаром жаловались, что Шанхай
«стал красным», что за коммунистами идут не только рабочие, но
студенчество и даже мелкая буржуазия. Шанхай не остался рав-
нодушным наблюдателем Северного похода, он с самого начала
принимал в нем активное участие. Трижды поднимались городские
массы в тылу противника, чтобы оказать поддержку революцион-
ным войскам.
Первая попытка была сделана в октябре 1926 года, во время
боев под Наньчаном. Она не увенчалась успехом. Такая же участь
постигла и второе восстание, начавшееся 22 февраля 1927 года,
хотя его массовая база была гораздо шире. Накануне газеты сооб-
щали, что в Шанхае бастуют двести тысяч рабочих, протестующих
против намерений империалистов воспрепятствовать освобожде-
нию города Национально-революционной армией.
Сунь Чуаньфан учинил жестокую расправу. Газеты запестрели
леденящими кровь сообщениями. Очевидцы писали, что на всех
больших улицах китайской части Шанхая висят бамбуковые клет-
ки с головами казненных, родственники узнают близких, стоит
стон и плач, женщины бьются на земле. Прямо в тесной толпе пе-
245
шеходов палачи для устрашения проносят на острие шеста или
на блюде отрубленные головы. На площадях лежат неубранными
обезглавленные тела. Люди дышат трупным смрадом. Рабочих и
студентов казнят прямо на улицах без всяких улик и доказа-
тельств, просто по подозрению. Казалось, вернулись худшие време-
на китайского средневековья.
Эти чрезвычайные меры Сунь Чуаньфана не сломили волю к
борьбе шанхайцев; напротив, они вызвали всеобщий гнев и возму-
щение, обострили стремление как можно скорее покончить с нена-
вистным режимом. 21 и 22 марта в городе произошло третье вос-
стание, на этот раз успешное. Шанхай был освобожден рабочими
дружинами. Только через тридцать часов после того, как власть
в городе перешла в руки восставшего народа, туда вступили пере-
довые части Национально-революционной армии.
26 марта в Шанхай прибыл Чан Кайши. Как главнокомандую-
щему восточной группы войск, ему была устроена торжественная
встреча: в грандиозной демонстрации приняли участие рабочие-дру-
жинники. До того они ходили в гражданских шляпах, куртках, ха-
латах, в коротких штанах с обмотками, но на демонстрацию яви-
лись, как на смотр — в синей форме гоминьдановского образца, с
серпом и молотом на головных уборах. В то время серп и молот
были эмблемой шанхайских профсоюзов.
Зато на территории международного сеттльмента царило зло-
вещее молчание. Там все еще стояли баррикады, опутанные ко-
лючей проволокой, дежурили патрули и танки. Газеты сообщали,
что «иностранное население Шанхая в панике». Империалисты
грозили Чан Кайши военной интервенцией, если он не порвет с
коммунистами.
В день приезда Чан Кайши заявил корреспондентам, что ника-
кого раскола в гоминьдане нет и что всех, кто принимает участие
в революции, он считает членами одной партии. Он хотел скрыть
свои истинные намерения. На самом деле сразу же по приезде в
Шанхай Чан Кайши начал готовиться к расправе с коммунистами
и красными профсоюзами.
После переворота иностранцы в Шанхае открыто заявляли, что
они знали о нем заранее. Чан Кайши согласовал свои планы так-
же с китайской крупной буржуазией Шанхая, с которой у него бы-
ли давние связи. Выполнив свою преступную миссию, он получил
от нее награду — заем в пятнадцать миллионов долларов. Но у
Чан Кайши были и другие союзники. Империалистическая печать
сообщала, что во время переворота на стороне Чан Кайши были
якобы рабочие массы, которые вместе с войсками громили красные
профсоюзы и кричали «долой коммунистов». Описывали даже
внешний вид этих людей — в гражданской одежде с черным иеро-
глифом «гун» («труд») на белой нарукавной повязке. А между
тем империалисты лучше других знали, что это за люди. Чан Кай-
ши в борьбе против коммунистов использовал шанхайских ганг-
стеров, а также тайные люмпен-пролетарские общества «Синих»
и «Красных».
246
В те времена Шанхай считался центром преступного мира в
Китае, и его гангстеры жили не хуже, чем их собратья где-ни-
будь в Чикаго. Имена и адреса миллионеров, некоронованных ко-
ролей шанхайских преступников, были хорошо известны полиции,
и не только ей. Многие из них жили на территории международно-
го сеттльмента в собственных особняках. Они владели притонами,
опиекурильнями, игорными домами, занимались торговлей живым
товаром, похищениями людей с целью выкупа, контрабандой и за-
прещенной торговлей опиумом, но полиция никогда не тревожила
их покой: представители власти и полиция были с ними в доле.
В распоряжении этих крупных биржевиков и финансовых тузов
всегда были сотни преступников, готовых на что угодно по пер-
вому их слову. Чан Кайши с юных лет был связан с этими кру-
гами.
«Синих» и «Красных» в те годы было еще очень много, особен-
но на морском побережье Центрального Китая и вдоль берегов
Янцзы. Они кишели на всех пристанях. Мне говорили, что доста-
точно было поставить на своих вещах условный знак «Синих»
или «Красных», чтобы можно было их оставить без присмотра. Их
бы стали тщательно охранять неведомые вам «братья», и тот из
них, кто, нарушив закон, попытался бы их присвоить, был бы не-
медленно убит.
Самая сильная организация «Синих» и «Красных» (многие де-
сятки тысяч грузчиков, рикш, кули и люмпен-пролетарских элемен-
тов) находилась в Шанхае. Во главе их иерархии стоял Великий
дракон, что, по старым китайским понятиям, было равнозначно им-
ператорскому титулу. Затем шли малые драконы, учителя, учени-
ки, ученики-сыновья, ученики-внуки и т. д. От членов организаций
требовалось безусловное повиновение. За отказ повиноваться по-
лагалось тяжелое наказание, вплоть до казни. Существовали осо-
бый жаргон, условные секретные знаки. При поступлении нович-
ки должны были пройти массу таинственных процедур, которым
приписывалась волшебная сила. Организации первоначально воз-
никли в целях самообороны. Беззащитный нищий кули прихо-
дил в город, где он никого не знал и где всякий мог его обидеть.
Безработица, нужда, полное бесправие заставляли таких, как он,
объединяться, чтобы оказывать друг другу взаимную помощь. Увы,
союзы становились орудием их главарей, чаще всего уголовных
преступников. Кто угодно мог купить их помощь в самом проти-
возаконном деле. Драки, нападения, провокации, штрейкбрехерст-
во, тайные убийства числились на счету у «Синих» и «Красных».
Их вожди были хорошо известны полиции, но она предпочитала
не связываться с ними: ей за это хорошо платили, драконы «Си-
них» и «Красных» были людьми с деньгами8.
Переворот был подготовлен Чан Кайши в глубокой тайне. По-
сле его приезда дружинникам было сохранено оружие. Они пе-
реформировались по военному образцу: полк, рота, взвод.
В Чжабэе, рабочем квартале Шанхая, шли военные учения, смо-
тры. Полторы тысячи рабочих находились под ружьем. В клубе
247
китайского издательства «Коммершиал пресс» расположился их
штаб.
А тем временем в Шанхай, словно воронье, слетались самые
мрачные фигуры реакционного лагеря: Хэ Инцинь, Ху Ханьминь и
др. Начались совещания представителей группировки Чан Кайши,
на которых зазвучали антикоммунистические лозунги, требование
сместить Бородина. Изменилось и отношение к Советскому Сою-
зу. Правда, Чан Кайши прислал нашему поверенному в делах в.
Пекине Черных сочувственную телеграмму с выражением протес-
та против налета на советское полпредство, но сам палец о палец,
не ударил, когда империалисты и белогвардейцы осаждали совет-
ское консульство в Шанхае.
К сожалению, для защитников революции переворот Чан Кай-
ши явился неожиданностью. Они были застигнуты врасплох, когда
12 апреля перед рассветом войска генералов Чжоу Фэнци и Бай
Чунои атаковали рабочие дружины во всех китайских районах
Шанхая. Были разгромлены их штабы, арестованы командиры,
брошены в тюрьму члены профсоюзов во главе с председателем
шанхайского Совета профсоюзов. Весь следующий день шли во-
оруженные стычки, рабочие отчаянно сопротивлялись. Много было
убитых и раненых. Некоторые «пропали без вести».
Взрыв негодования был ответом на это подлое предательство.
13 апреля состоялась массовая демонстрация с участием женщин
и детей, которые шли в первых рядах. Это не остановило палачей.
Демонстрацию расстреляли. Газеты сообщали, что было убито бо-
лее ста и ранено около пятисот человек. «Правда» 15 апреля вы-
шла с подзаголовком: «Правые гоминьдановцы предали револю-
цию».
Это был тяжелый удар для революционного движения в
Шанхае и в Китае вообще. Началась новая полоса в истории ки-
тайской революции. Шанхайские коммунистические и профсоюз-
ные организации ушли в подполье. Помещения профсоюзов были
опечатаны или заняты войсками. В здании шанхайского Совета
профсоюзов разместилась так называемая комиссия по объедине-
нию профсоюзов, организованная политотделом штаба генерала
Бай Чунси, которая принялась выявлять «опасные элементы» сре-
ди рабочих.
Два дня спустя такой же контрреволюционный переворот со
вершил в Кантоне генерал Ли Цзишэнь. В Шанхае и Кантоне на-
чалась «чистка». Террор особенно усилился накануне 1 Мая.
В Шанхае в эти дни была раскрыта подпольная типография, пе-
чатавшая первомайские листовки. Свирепый режим привел к тому,
что день 1 Мая в Шанхае не отмечался.
Во второй декаде мая на территории иностранного сеттльмен-
та уже был отменен комендантский час, хотя проволочные заграж-
дения все еще оставались, на улицах стояли танки и иностранные
патрули. Шанхайская реакционная печать сообщала, что «кризис
миновал», но, как оказалось, это было преждевременное суж-
дение.
248
30 мая, в день памяти жертв расстрела английской полицией де-
монстрации на Нанкинской улице, Шанхай по призыву коммуни-
стов снова вышел на улицу. Свыше ста тысяч человек приняли
участие в грандиозной демонстрации. Несли плакаты с антиимпе-
риалистическими лозунгами. Из иностранных консульств только со-
ветское приспустило флаг в знак траура. Виновники же расстре-
ла, англичане, с провокационной целью иллюминировали свой клуб
якобы в честь дня рождения короля, хотя он на самом деле при-
ходился на 3 июня. А 3 июня они устроили парад и публично со-
жгли макет Кремля. Чанкайшисты дошли до такой низости, что
приговорили двух студентов к шести неделям тюрьмы за распрост-
ранение в этот день прокламации, которую они сочли оскорбитель-
ной для английского короля.
Шанхайский переворот вызвал растерянность в Ухане. Откры-
той измены там не ожидали. В это время было уже принято ре-
шение идти на Север, в провинцию Хэнань, против мукденцев.
Считали, что Чан Кайши по крайней мере на ближайший срок
воздержится от обострения отношений с Уханем и как главноко-
мандующий войск восточного направления (западным главнокоман-
дующим был в это время Фэн Юйсян) примет участие в продол-
жении Северного похода.
Уханьское правительство опубликовало постановление о том,
что Чан Кайши снят со всех должностей, исключен из гоминьдана
и подлежит аресту
В свою очередь Чан Кайши и другие правые опубликовали дек-
ларацию об окончательном разрыве с Уханем.
18 апреля начало функционировать нанкинское правительство.
Председателем чанкайшистского кабинета был назначен ультра-
правый гоминьдановец Ху Ханьминь. Другой крайне правый,
У Чаошу (С. С. By), стал один из министров. Месяца полтора
спустя в правительство вошли сишаньцы. Получили теплые местеч-
ки в Нанкине бывший лидер левых гоминьдановцев Гань Найгуан
и генерал Ли Цзишэнь.
При формировании правительства произошел комический ин-
цидент. У Чаошу потребовал от Чан Кайши отказаться от преж-
него его утверждения, будто он, У Чаошу, является орудием им-
периалистов. Он имел в виду одну из речей Чан Кайши в мае
1926 года, в которой тот заявил, что У Чаошу и Ху Ханьминь ве-
ли тайные переговоры с Гонконгом и от его имени предложили
Чан Кайши взятку в пятнадцать миллионов долларов за ликвида-
цию антианглийского бойкота и общее изменение политики прави-
тельства в Кантоне.
Отношения, которые сложились между Уханем и Нанкином, в
наше время назвали бы «холодной войной». Друг против друга
стояли войска, готовые пустить в ход оружие. Чан Кайши объявил
экономическую блокаду Уханя. Торговля там резко сократилась,
начались трудности с топливом и продовольствием, банковская
деятельность замерла. Империалистическая печать призывала к
военной интервенции против уханьского правительства.
249
В этих условиях в Ухане возобновилось обсуждение вопроса о
продолжении Северного похода.
Второй этап
Северного похода
и обстановка в Ухане
На заседании Политбюро ЦИК гоминьдана утром 10 ап-
реля было решено наступать в восточном направлении, что озна-
чало бы поход против Чан Кайши. Однако вечером состоялось
экстренное совещание, на котором вопрос был пересмотрен. 12-я
дивизия с 9 апреля находилась на пароходе, который должен был
перебросить ее на восточный фронт. 13 апреля ее командованию
заявили, что отплытия не будет, так как предстоит поход в
Хэнань.
В связи с шанхайскими событиями отправка войск на фронт
была задержана, вновь разгорелись прения. Даже у руководящих
работников ЦК Коммунистической партии Китая не было единого
мнения. Раздавались даже голоса, что следует вернуться в Гуан-
дун, старую революционную базу, и начать все сначала. В кон-
це концов решено было идти в Хэнань. Предполагалось, соединив-
шись с войсками Фэн Юйсяна, наступать на Пекин. Освобожде-
ние официальной столицы сделало бы национальное правитель-
ство всекитайской властью, а затем намечалось с помощью Фэн
Юйсяна покончить с Чан Кайши.
Так или иначе военные действия в Хэнани были неизбежны.
Мукденцы, разбив «попутчиков» Уханя, в марте овладели цент-
ром провинции — Кайфыном. Заняв после этого Чжэнчжоу, они
начали продвижение по Пекин-Ханькоуской железной дороге на
Ухань. Командир 13-го корпуса Национально-революционной ар-
мии Фан Шимин, оставшийся в Хэнани после разгрома там 2-й
и 3-й национальных армий в начале 1926 года, был разбит вой-
сками У Пэйфу. Войска Фэн Юйсяна еще только появились на за-
паде провинции. Ухань должен был обезопасить себя с севера.
Поход в Хэнань начался 19 апреля. На фронт ушли 4-й и 11-й
корпуса из группы Чжан Факуя, 15-я отдельная дивизия Хэ Лу-
на, позже группа Тан Шэнчжи, всего семьдесят тысяч человек.
На хэнаньском фронте оказались почти все наши советники.
Советником Хэ Луна в то время был М. Ф. Куманин. Он приехал
в Кантон осенью 1926 года, в Ухань прибыл вместе с первой
группой членов правительства 9. Главным советником у Чжан Фа-
куя был по прежнему Горев, у Тан Шэнчжи — Фаддей Иванович
Ольшевский (Войнич), герой гражданской войны в России, ко-
мандир дивизии Красной Армии. Акимов был назначен советни-
ком в группу войск Тан Шэнчжи.
Как только начались военные действия, зашевелились и пра-
вые в Нанкине. В начале мая там состоялась конференция. К Фэн
Юйсяну и шаньсийскому дубаню Янь Сишаню был отправлен
250
представитель с предложением совместных действий против мук-
денцев. Бай Чунси заявил в Шанхае: «Несмотря на наши полити-
ческие разногласия с Уханем, мы поддерживаем контакт с гене-
ралом Тан Шэнчжи и операции против северян будем вести со-
вместно». И действительно, 14 мая 1-й корпус Хэ Инциня форси-
ровал Янцзы и с грехом пополам занял Пукоу. Однако Чан Кай-
ши ставил себе очень ограниченные задачи: согласно оперативному
плану, он не собирался идти дальше Бэнбу в провинции Аньхой.
В дальнейшем он провел ряд операций в северной части Цзянсу,
но затем отступил оттуда.
Несмотря на измену Чан Кайши и экономические затруднения,
настроение в Ухане было оптимистическое. С фронта поступали
победные донесения, и казалось, что успех кампании мог все по-
править. Ухань оставался форпостом антиимпериалистической
борьбы, центром революционного движения.
Вплоть до апреля 1927 года ЦК Коммунистической партии
Китая находился в Шанхае, на французской концессии. Шанхай
был самым крупным промышленным центром Китая, и считалось,
что ЦК КПК должен пребывать именно там. Незадолго до V съез-
да КПК Центральный Комитет переехал в Ханькоу. Появился
здесь и Г. Н. Войтинюкий.
Генерального секретаря ЦК КПК Чэнь Дусю я видела только
один раз, когда он вскоре по приезде нанес визит Бородину.
Чэнь Дусю был всеми признанный «патриарх» Коммунистической
партии Китая, как в шутку называл его Бородин. Для рядовых
китайских коммунистов его авторитет и решения не подлежали
дяскутированию. Я смотрела на него с большим интересом и хо-
рошо его запомнила. Он был в европейском костюме, тщательно
причесан — типичный китайский интеллигент, получивший обра-
зование за рубежом. С уст его не сходила вежливая улыбка, в ма-
нере говорить была какая-то вкрадчивость. Он все время согла-
шался с собеседником, видимо отдавая дань старому китайскому
этикету.
В первой половине апреля все члены ЦК уже находились в
Ухане. Шла подготовка к V съезду КПК. Продолжалась начав-
шаяся еще месяца за два до этого предсъездовская дискуссия по
ряду основных вопросов китайской революции, и в первую оче-
редь по аграрному.
Недели за три до съезда КПК в Ханькоу приступила к рабо-
те известная гоминьдановская аграрная комиссия. В нее вошли
Ван Цзинвэй, Дэн Яньда (заведующий крестьянской секцией
ЦИК гоминьдана), председатель национального правительства
Тань Янькай, Тан Шэнчжи и многие другие. КПК была представ-
лена Мао Цзэдуном (заведующим крестьянской секцией ЦК
КПК) и Тань Пиншанем (министром земледелия) 10. Советника-
ми комиссии были М. О. Разумов u и кто-то еще. Перед каждым
заседанием происходили предварительные встречи. Я присутство-
вала на них в качестве переводчика при Разумове. После много-
численных заседаний комиссия закрылась, так и не договорив*
251
шись ни о чем конкретно. Но именно от нее пошла идея «полити-
ческой» конфискации земли только у контрреволюционеров.
Одна из самых язвительных новелл Эрдберга посвящена
именно этой комиссии. Перед читателем проходит вереница го-
миньдановских политиканов, желавших сохранить декорум демо-
кратического учреждения и в то же время не хотевших хоть на
шаг сдвинуть с места проблемы, поставленные на обсуждение, по-
мещики, дрожавшие за свои земельные владения, генералы, испу-
ганные размахом аграрного движения... С каким явным облегче-
нием отложив решение вопроса до следующего раза, эти люди пе-
ли нестройным фальшивым хором гоминьдановский гимн «Дадао
лецян», которым обычно завершались тогда все гоминьдановские
собрания.
V съезд КПК открылся 27 апреля 1927 года в Учане. На нем
присутствовали семьдесят делегатов из всех провинций и вдвое
больше гостей — представители рабочих и крестьянских органи-
заций, делегации Коминтерна и Коммунистического Интернацио-
нала молодежи. От имени советской делегации, прибывшей в
Ханькоу на Тихоокеанскую профсоюзную конференцию, соб-
равшихся приветствовал секретарь Союза железнодорожников
СССР.
V съезд был первым съездом китайских коммунистов, прохо-
дившим в легальных условиях, впервые на нем присутствовала
делегация гоминьдана. В ее составе были Тань Янькай, Сюй
Цянь и Сунь Фо. На съезде выступил также Ван Цзинвэй.
Рабочие дружины Уханя избрали Чэнь Дусю и представителя
Коминтерна почетными дружинниками и торжественно вручили
им свою форму: темно-синие куртки и брюки, кепки с форменным
значком.
Выступление гоминьдановцев насторожило делегатов. Сюй
Цянь в своей речи дал понять, что гоминьдан против аграрной
революции. Он заявил, что КПК должна быть партией рабочих,
крестьян же нужно оставить гоминьдану. Тань Пиншань, который
как министр земледелия считался «специалистом» по аграрному
вопросу, сначала вообще не хотел отвечать Сюй Цяню. Только
через два дня, по требованию делегатов, он выступил с весьма не-
определенным заявлением. Он не хотел ссориться с гоминьданом.
Доклад Чэнь Дусю продолжался шесть часов, прения заняли
четыре дня. Были приняты резолюции по аграрному вопросу, о
политической обстановке, о задачах КПК, избран новый Цент-
ральный Комитет и Политбюро. 10 мая съезд закрылся.
В ходе съезда мы впервые услыхали о пресловутой северо-за-
падной теории, призывавшей перенести центр революционного
движения на Северо-Запад, к Фэн Юйсяну, в самые отсталые, но
зато и самые удаленные от империалистического влияния районы.
Эта теория означала бегство от решения насущных задач рево-
люционного движения и справедливо была расценена как отступ-
ление, страх перед силами реакции и неверие в силы масс. V съезд
Коммунистической партии Китая достаточно освещался в нашей
252
литературе. На нем впервые прозвучала открытая критика линии
Чэнь Дусю, но смены партийного руководства не произошло.
Неделю спустя в Ханькоу открылась Тихоокеанская конферен-
ция профсоюзов. Еще в 1922 году на II конгрессе Профинтерна
было принято предложение австралийской делегации о ее созыве.
Тогда ожидался вооруженный конфликт между Японией и СССР.
Когда исчезла непосредственная опасность конфликта, созыв
конференции был отложен. Вопрос о ней стал снова лишь в
1926 году. Предполагалось поставить на ней следующие вопросы:
поддержка китайской революции, протест против интервенции в
Китае, борьба с опасностью войны в бассейне Тихого океана и др.
По пути из Кантона в Ханькоу делегация СССР натерпелась
всяких неприятностей. С. А. Лазовский и некоторые другие ее
члены были задержаны на два часа в Гонконге, хотя имели тран-
зитную визу. В Шанхае на пароход «Ставрополь», который вез из
Кантона еще двух членов делегации — Королева и Маркова,
явился английский офицер и запретил им сходить на берег. Во
время стоянки в порту «Ставрополь» все время находился под на-
блюдением дозорного катера, вооруженного пулеметами. Ночью
с военных судов его освещали десятки прожекторов. Королев и
Марков так и не попали в Ханькоу, им пришлось вернуться во
Владивосток. Другим делегатам удалось пробиться сквозь вра-
жеский кордон.
На Тихоокеанскую конференцию прибыли делегаты из Англии,
Австралии, США, Франции, Индонезии, Кореи, Японии. Далеко
не все могли пробраться в Ханькоу. Их преследовали, не дава-
ли виз, ловили и бросали в тюрьмы. Все же на конференции было
представлено четырнадцать с половиной миллионов организован-
ных рабочих. С докладом и заключительным словом выступил
председатель исполкома Профинтерна Лозовский.
На заключительном заседании был сформирован Тихоокеан-
ский секретариат профсоюзов и принято решение издавать жур-
нал «Тихоокеанский рабочий» на английском языке 12. Конферен-
ция провозгласила главной задачей рабочих бассейна Тихого
океана борьбу против угрозы новой войны, против расовых пред-
рассудков, а также помощь угнетенным народам, борющимся
против империализма. Специальный манифест был посвящен за-
дачам китайских профсоюзов.
Эти и многие другие важные события происходили в городе,
жившем напряженной политической жизнью. Конференции, ми-
тинги, демонстрации сменяли друг друга. Даже повседневная улич-
ная жизнь носила отпечаток активного участия масс в революци-
онных преобразованиях. Мы ежедневно наблюдали характерные
в этом отношении и весьма любопытные сценки.
Вот посередине улицы стайка пионеров в красных галстуках и
белых панамках, вооруженных своими традиционными палками,
ведет предпринимателя, нарушившего закон о труде. На нем вы-
сокий шутовской колпак, на котором большими черными иерог-
лифами обозначена его вина. Он идет понурясь, видимо, это на-
253
казание очень действенно, и он рад бы откупиться чем угодно.
Ребята звонко хохочут. Большинство пионеров, особенно те, что
постарше, сами зарабатывают себе на пропитание. Это — малень-
кие рабочие, и они со всем пылом юности участвуют в революци-
онном движении, даже выступают на митингах. Вместе с рабочи-
ми дружинами они поддерживают порядок в городе, на них воз-
ложена также служба связи уханьских профсоюзов. 8 марта, в
Международный женский день, в Ханькоу состоялся пионерский
парад, на который явились более двадцати тысяч ребят от шести
до шестнадцати лет.
Вот полиция всем напоказ ведет двух мужчин и женщину.
Руки у них связаны за спиной. По внешнему виду это торговцы
средней руки. Полицейский громогласно объявляет, что они ви-
новны в распространении клеветнических слухов, будто в Учане
состоялся парад голых женщин и будто он будет вскоре повторен.
Прохожие кричат и смеются. Нелепая утка была пущена из-за гра-
ницы, но почти все реакционные газеты в Китае дали ей место
на своих страницах. Хубэйский женский союз принял резолюцию,
что всякий, кто распространяет подобные слухи,— контрреволю-
ционер.
Вот демонстрация школы женщин-агитаторов имени Сунь Ят-
сена. Девушки идут в белой мужской форме с гоминьдановскими
кокардами на фуражках. Среди них выделяются женщины с мау-
зерами на ремне — политработники Национально-революционной
армии. Демонстрантки требуют карательной экспедиции против
Чан Кайши.
Ухань
в критические дни
В мае в Чанша произошли события, с которых, собст-
венно, и начался открытый кризис в уханьском лагере, завершив-
шийся окончательным разрывом гоминьдана с компартией и лик-
видацией уханьского революционного центра. Речь идет о контр-
революционном восстании в Хунани генерала Сюй Кэсяна, одного
из командиров полка в армии Тан Шэнчжи. Восстание произо-
шло в очень трудное время. Еще раньше, 16 мая, изменил револю-
ции генерал Ся Доуинь. Дивизии Е Тина и курсантам Военно-по-
литической академии удалось задержать его войска, когда они
находились уже в сорока километрах от Уханя. 19 мая восстал Сюй
Кэсян.
Как раз в эти дни в Ханькоу, в помещении ЦИК гоминьдана,
происходила торжественная церемония учреждения министерства
земледелия во главе с коммунистом Тань Пиншанем, соответству-
ющее решение было принято еще на мартовском пленуме ЦИК,
но выполнение его все затягивалось. Уханьское руководство, по-
трясенное новой бедой, не сразу на нее реагировало и первое вре-
мя держало выступление Сюй Кэсяна в секрете. Возле помещения
правительства и ЦИК гоминьдана были выставлены военные ка-
254
раулы. Охранялся и особняк Бородина. Вскоре стало известно,
что в Чанша разоружены рабочие пикеты, расстреляна рабочая
демонстрация, разогнано провинциальное правительство, власть
передана комитету из пяти офицеров. Сюй Кэсян загнал коммуни-
стов в подполье, распустил профсоюзы и крестьянские союзы. На-
чались аресты и расстрелы.
В ближайшие дни тысячи окрестных крестьян под руководст-
вом местных коммунистов двинулись на Чанша, намереваясь рас-
правиться с контрреволюционерами. Если бы не запрет из Уха-
ня, город был бы взят. Гоминьдановская организация Хунани бы-
ла на стороне масс, активно участвовала в их борьбе.
События в Чанша вызвали споры и разногласия среди членов
ЦК КПК, и Чэнь Дусю вновь занял позицию, которую и следо-
вало от него ожидать: он осудил «недисциплинированность» ком-
мунистов, рабочих и крестьян Хунани.
Когда я пришла 26 мая на работу, в приемной и кабинете Бо-
родина меня встретили пустота и беспорядок. Видимо, ночью шло
экстренное совещание. Оказалось, что Бородин рано утром отбыл
с комиссией в Чанша. В составе комиссии были Тань Пиншань,
Чэнь Гунбо, в то время заведующий отделом ЦИК гоминьдана
по работе среди купеческого населения, и двое военных — пред-
ставители Тан Шэнчжи. Комиссия была задержана в пути, только
Чэнь Гунбо допустили в Чанша. Остальные вернулись, так как
Сюй Кэсян пригрозил их казнить.
Ухань по отношению к восстанию занял примиренческую пози-
цию. В газете «Пиплс трибюн» был помещен приказ правитель-
ства, запрещавший хунаньской организации гоминьдана вмеши-
ваться в административные дела. День спустя был опубликован
новый приказ, распускавший все партийные и общественные ор-
ганизации Хунани, вплоть до женских союзов. Тан Шэнчжи посы-
лал с фронта заверения, что он против военного мятежа и сурова
накажет виновников. Он боялся, что в его отсутствие «коммуни-
сты захватят Хунань и Хубэй». Только месяц спустя, после воз-
вращения с фронта, он заявил, что Сюй Кэсян поступил правиль-
но, действуя против «бандитов, нарушителей порядка».
В начале июня в Ханькоу прибыла делегация от хунаньского
провинциального комитета гоминьдана — кажется, больше ста
человек. Видные гоминьдановцы не захотели с ней разговаривать.
Один из секретарей выслушал ее жалобы на то, что белый тер-
рор продолжается, несмотря на присутствие представителя ЦИК
гоминьдана, что революционные массы находятся в подполье, гиб-
нут руководители и рядовые революционеры. Делегация ничего
не добилась.
Тем временем аналогичные события произошли в другой под-
чиненной Уханю провинции — Цзянси. Генерал Чжу Пэйдэ 1 ию-
ня совершил переворот. Он выслал из своей армии коммунистов и
политработников и начал преследование массовых организаций.
Теперь Ухань был всего лишь островком среди бушующего моря.
Откололись Гуандун и Цзянси, с востока грозил Чан Кайши, в
255
Хунани контрреволюционная военщина захватила власть. В са-
мом Ухане после событий в Чанша назревал конфликт между го-
миньданом и КПК. И все же настроение масс оставалось припод-
нятым, большие надежды (увы, как оказалось, напрасные) связы-
вались с победами на хэнаньском фронте. 1 июня войска Нацио-
нально-революционной армии взяли Чжэнчжоу, важный страте-
гический пункт на месте пересечения двух железных дорог: Лун-
хайской и Тяньцзинь-Пукоуской. В тот же вечер в город вступили
передовые части Фэн Юйсяна. На другой день новая победа —
Чжан Факуй занял Кайфын. В числе трофеев были три чжанцзо-
линевских танка, самый вид которых так пугал прежде солдат На-
ционально-революционной армии.
В начале июня вся печать в Китае отмечала резкое изменение
военной обстановки в пользу южан. В лагере империалистов на-
чалась паника, никто из них не ожидал, что «хунаньские карлики»
разобьют непобедимую, как им казалось, армию Чжан Цзолиня.
Но переполох длился недолго. Скоро всем стало ясно, кто вос-
пользуется плодами побед.
8 июня представители правительства выехали из Ханькоу на
конференцию военных лидеров в Чжэнчжоу, где должен был при-
сутствовать и Фэн Юйсян. В составе делегации были Ван Цзинвэй,
Тань Янькай, Сунь Фо, Гу Мынюй, Сюй Цянь. Конференция ока-
залась роковым рубежом — на ней гоминьдановцы окончательно
договорились о разрыве с КПК.
Началось поправение Чжан Факуя, одного из самых левых ге-
нералов Национально-революционной армий. После Чжанчжоус-
кой конференции он выступает уже со всякого рода обвинениями
против крестьянского движения, против коммунистов.
В Ухане долгое время большие надежды возлагали на Фэн
Юйсяна. Ожидалось, что Чан Кайши не нынче-завтра с оружием
в руках выступит против уханьской армии, и такой могуществен-
ный союзник, как Фэн Юйсян, мог бы сыграть решающую роль в
предстоящей схватке. Пока эти надежды существовали, многие
колеблющиеся и недовольные элементы в Ухане шли за левыми
гоминьдановцами и коммунистами. Однако некоторые гоминьда-
новские лидеры (Гу Мынюй, Сюй Цянь, Ван Цзинвэй) тайно раз-
вернули активную деятельность, стремясь настроить Фэн Юйсяна
против коммунистов. В конце мая Сюй Цянь и Ван Цзинвэй по-
слали ему телеграмму, в которой протестовали против того, что
«гегемония в революционном движении, которая должна принад-
лежать гоминьдану, переходит к КПК».
Решение Фэн Юйсяна стать на сторону Чан Кайши к тому вре-
мени уже созрело. Еще в ночь на 10 мая в расположении его час-
тей были сорваны все плакаты против Чан Кайши, а спустя не-
сколько дней была запрещена всякая агитация против него под
тем предлогом, что он является союзником в борьбе с Чжан Цзо-
линем. 30 мая, накануне соединения своих войск с войсками Уха-
ня, Фэн Юйсян публично заявил, что не может считать нанкинское
правительство контрреволюционным.
256
А между тем ни одна кампания не стоила Национально-рево-
люционной армии таких жертв — она потеряла двадцать процен-
тов своего состава. На полях Хэнани полегли тысячи коммунис-
тов и комсомольцев, самоотверженно дравшихся с войсками Чжан
Цзолиня и Чжан Цзунчана, чтобы Фэн Юйсян мог сказать свое
веское слово в пользу революции.
Я была в Ханькоу 16 июня, когда праздновали возвращение
войск с хэнаньского фронта. Хубэйский Совет профсоюзов хотел
встретить генералов всеобщей забастовкой в знак протеста против
не решенного еще конфликта в Чанша. Из этого ничего не получи-
лось. Забастовку с ходу переделали в приветственную демонстра-
цию. Все же она проходила под лозунгом борьбы с контрреволю-
ционерами в Хунани, и это вызвало возмущение руководящих чле-
нов ЦИК гоминьдана, которые после конференции в Чжэнчжоу
уже открыто выступали против КПК. Они заявили, что лозунг
«выдвинут не массами, а коммунистами». Имелось в виду откры-
тое письмо ЦК КПК от 15 июня относительно событий в Чанша.
В нем выдвигались требования объявить мятежный комитет Сюй
Кэсяна контрреволюционным, назначить законное правительство,
немедленно послать карательную экспедицию, вооружить рабочих
и крестьян, издать декрет о свободном существовании в Хунани
коммунистических и рабоче-крестьянских организаций. Но требо-
вания эти запоздали. С фронта возвращались войска Тан Шэн-
чжи, и он теперь уже ничего не боялся.
Революция в Ухане резко пошла на убыль. В двадцатых чис-
лах июня состоялось свидание Фэн Юйсяна с Чан Кайши в Сюй-
чжоу (на севере Цзянсу). На нем присутствовали представите-
ли Уханя — левые гоминьдановцы Сюй Цянь и Гу Мынюй. Ре-
зультатом встречи явились совместная декларация и письмо Фэн
Юйсяна уханьскому правительству. Ссылаясь на хунаньские со-
бытия, Фэн Юйсян заявил, что он недавно совещался с товарища-
ми из Нанкина (он не решился сказать прямо, что с Чан Кайши)
и они пришли к следующим выводам: 1) Бородин должен немед-
ленно вернуться в СССР; 2) те члены ЦИК гоминьдана, которые
захотят взять отпуск и выехать за границу, могут это сделать, ос-
тальные могут присоединиться к Нанкину, это единственно воз-
можное решение; 3) Тан Шэнчжи, если он патриот, должен по-
слать свои войска в Чжэнчжоу для сотрудничества с войсками на-
циональной армии.
1 июля Фэн Юйсян возвратился в Чжэнчжоу. Всем город-
ским и окружным организациям гоминьдана на его территории
было приказано прекратить деятельность до нового распоряже-
ния. Коммунисты были высланы из армии.
Нельзя сказать, чтобы Ухань немедленно капитулировал пе-
ред требованиями относительно увольнения Бородина, но возра-
жения сводились, по существу, к формальному моменту: дескать,
Бородин приглашен на основании решения I конгресса гоминьда-
на и уволить его нельзя без постановления нового конгресса. Со-
противление Уханя быстро слабело. В первых числах июля Тан
257
Шэнчжи уже как милости просил не ликвидировать совсем
уханьский центр, а реорганизовать его по принципам нанкинской
политики. Однако Фэн Юйсян воспротивился, заявив, что это идет
вразрез с решениями совещания в Сюйчжоу. Он даже отправил
Тан Шэнчжи ультиматум, требуя роспуска уханьского правитель-
ства и угрожая общим наступлением на город. Как быстро затем
раскаялся Фэн Юйсян в своей ошибочной линии!
Пока что Ухань по-прежнему был центром притяжения рево-
люционных сил. На проходивших там всекитайских съездах и
конференциях наряду с коммунистами выступали представители
гоминьдана и правительства, но процесс, приведший вскоре к ги-
бели революционного центра в Ухане, неумолимо продолжался.
20 июня в Ханькоу начал работу IV Всекитайский съезд
профсоюзов, последний легальный съезд красных профсоюзов
Китая в тот период. Его открыл Су Чжаочжэн, член ЦК КПК и
министр труда. Присутствовало триста шестьдесят делегатов от
трех миллионов рабочих. С приветствиями выступили представи-
тели от КПК, гоминьдана, политуправления Национально-револю-
ционной армии, Союза китайских пионеров, а также от Профин-
терна и Тихоокеанской конференции. Представитель делегации
СССР передал собравшимся знамя от рабочих Советского Сою-
за. На другой день были заслушаны доклады ЦИК гоминьдана
и правительства.
Заседания продолжались десять дней. Делегаты говорили о
том, что китайский пролетариат теперь почти везде живет в усло-
виях террора, под властью контрреволюционеров, и призывали
его быть готовым к борьбе. Резолюции носили боевой, решитель-
ный характер. Съезд заявил, что основная задача китайского ра-
бочего класса в данный момент — уничтожение контрреволюции,
возглавляемой Чан Кайши и другими изменниками. В обращении
к ЦИК гоминьдана делегаты потребовали карательной экспеди-
ции против Чан Кайши. Съезд обратился к рабочим всех стран с
призывом крепить единый фронт против империализма.
23 июня делегаты приняли участие в многочисленных митин-
гах и демонстрации по поводу второй годовщины расстрела ан-
глийскими империалистами демонстрантов Кантона. В Шанхае,
в глубоком подполье, печатались и распространялись воззвания за
подписью ста трех шанхайских профсоюзов в поддержку съезда.
Чанкайшистские ищейки с ног сбились, разыскивая чьих рук это
дело. Уездный комитет гоминьдана был закрыт как прокоммуни-
стический. Три его члена были арестованы, остальные бежали.
И вот именно в эти дни на глазах у делегатов, прибывших из
всех китайских провинций, в Ханькоу были разоружены рабочие
дружины. Как это случилось? В то время в ЦК КПК было при-
нято решение о создании своей революционной армии. Предпола-
галось влить в войска Чжан Факуя, где на командных должно-
стях все еще было много коммунистов, рабочие и крестьянские от-
ряды, создав там преданное революции ядро. В связи с этой по-
пыткой, которая так и не удалась, была совершена одна из самых
258
вопиющих ошибок того времени — разоружены рабочие пикеты в
Ухане, «чтобы им без оружия легче было пробраться в армию
Чжан Факуя»13. Это произошло в день заключительного заседания
съезда.
Как только рабочие дружины были разоружены, солдаты за-
няли и частично разграбили здание Всекитайской федерации тру-
да и хубэйского Совета профсоюзов.
Воспрянувшие духом предприниматели организовали разгром
некоторых местных профсоюзов. Правда, начальник гарнизона
Ханькоу, генерал Ли Пинсян, сославшись на недоразумение, из-
винился, освободил помещение профсоюзов и вернул рабочей ох-
ране маузеры, но это была лишь короткая передышка на пути
подавления рабочего движения. В то время как реакция усилива-
ла наступление, революционное руководство продолжало полити-
ку уступок. В начале июля по решению хубэйского Совета проф-
союзов были распущены даже пионерские организации, их безо-
бидные палки отобраны и переданы в профсоюзы, где они стали
единственным оружием дружинников. Ношение пионерской формы
было запрещено, за исключением особых случаев.
Меня уже не было в Ханькоу, когда IV Всекитайский съезд
профсоюзов завершил работу, но из рассказов товарищей я
знаю о торжествах по этому поводу. 29 июня в Народном доме
состоялся грандиозный митинг рабочих и солдат. Выступали де-
легаты и представители военного командования. После речей сос-
тоялось братание солдат и рабочих. Гремела музыка, зал был яр-
ко освещен, висели разноцветные флажки и гирлянды бумажных
цветов. И только безоружные рабочие пикеты, стоявшие на кара-
уле вокруг здания Народного дома, напоминали о том, что рабо-
чая гвардия в Ухане перестала существовать.
Обстановка в Ханькоу была такова, что и нашим советникам
приходилось опасаться за свою жизнь. В середине июня была сде-
лана попытка отравить Блюхера на одном из банкетов в честь
победного возвращения войск Национально-революционной ар-
мии из Хэнани. Блюхер похворал и поправился, но отравился и
умер на другой день один из сопровождавших его советников—
Зотов. Врач из немецкого миссионерского госпиталя сначала с
возмущением констатировал отравление, однако, когда его на
другой день попросили дать об этом официальную справку, сму-
щенно заявил, что он, видимо, ошибся.
Уханьский период — самый сложный и противоречивый в ис-
тории китайской революции 1924—1927 годов, время больших по-
бед и тяжелых поражений, героических дел и роковых ошибок.
Помню, как лихорадочно пульсировала политическая жизнь Уха-
ня. Развернув газету, мы всякий раз читали о новых событиях,
из которых каждое в других условиях стало бы предметом дол-
гих обсуждений, окрасило бы своим цветом обстановку. А тогда
они мелькали, сменяя друг друга, как щепки в водовороте. Время
было сжато до предела. И незаметно подкралась минута, когда я
должна была покинуть Ухань.
259
Глава седьмая
ОБРАТНЫЙ ПУТЬ
Мы покидаем Ханькоу
Около 20 июня Бородин позвал меня в кабинет и дал
совет возвращаться на родину. «Я тоже скоро уйду в шоры»,—
добавил он. Слово «шоры» было непонятно, но общий смысл ска-
занного не нуждался в комментариях. Сердце застучало. Не раз
случалось мне слышать, что разрыв уханьской группы гоминьда-
на с компартией, видимо, дело решенное. Ухань все больше ска-
тывался на позиции Нанкина. Крайне тяжелым было финансовое
положение. Советник В. М. Штейн говорил: «Мы сделали больше,
чем могли. Удивительно, что мы еще держимся». Вся уханьская
действительность наводила на печальные размышления. Но все
же горько было услышать слова Бородина.
И вот я снова собираюсь в дорогу, теперь уже домой, я скоро
увижу Москву и близких, по которым так соскучилась. Но как тя-
жело на душе! Мы с мужем уезжали вместе, так как военные со-
ветники один за другим оставляли Ухань. Бородин уехал пример-
но месяц спустя и действительно вынужден был, как он выразил-
ся, «уйти в шоры». Он не мог, как другие, избрать кратчайший
путь, через Шанхай. Там ждал лютый враг Чан Кайши, грозив-
ший ему расправой. Зато военные советники, даже Блюхер, вы-
ехали через Шанхай. Чан Кайши их в этот период еще не пресле-
довал.
В то время навигация по Янцзы была, по существу, в руках ан-
глийских коммерческих компаний. Нам предстояло плыть на одном
из английских пароходов, которые в то время ходили как аресто-
ванные: и на корме, и «а носу, и на капитанском мостике торчали
долговязые фигуры в белой морской военной форме, со штыком
у пояса и карабином через плечо. Эта нелепая демонстрация во-
енной силы колонизаторов, не будь она столь наглой, была бы
комичной: ведь пароходному сообщению ничто не угрожало.
По совету товарищей мы с мужем взяли билеты в разные каю-
ты и, как чужие, приехали на пристань. Город окутали синие су-
мерки. Большой, весь белый, очень красивый пароход был ярко
освещен, у сходней толпились иностранцы и богатые китайцы,
спешившие сбежать и увезти капиталы. Рядом на рейде, мигая
260
сигнальными огнями, стояли тяжелые махины иностранных воен-
ных судов. Их зловещий облик без слов говорил о мрачной роли,
которую сыграли империалисты в том, что произошло в Ухане —
славном городе двух революций.
Безмолвным и печальным казался в тот вечер Ханькоу, точно
он, как и мы, был подавлен предчувствием близкой беды. На
сходнях проверили билет, и в ту же минуту один из военных мо-
ряков, не говоря ни слова, взял у меня небольшой чемоданчик,
который я хотела иметь при себе в каюте, и понес его впереди
меня.
Он сделал это, не выпуская из рук карабина. Не знаю, чем
объяснялась его любезность, возможно, он хотел получить на вис-
ки, но я второпях не догадалась об этом.
Мы шли по коридору и вдруг за поворотом столкнулись с
людьми, среди которых я увидела мужа. Ему чинили допрос два
здоровенных моряка. Узнав, что он русский, они требовали уточ-
нения: какой русский — белый или красный. «Я не буду отвечать
в такой форме»,— вспыхнув от гнева, заявил Акимов. Назревал
конфликт, и я решила вмешаться. На мой тревожный вопрос «в
чем дело?» никто не ответил, но обстановка сразу смягчилась.
Оба парня посмотрели сначала на меня, потом нерешительно друг
на друга и, потоптавшись на месте, отошли. Думаю, что успехом
я была обязана специально купленной в дорогу большой модной
шляпе с опущенными полями и неимоверно высокой тульей. Будь
на мне студенческая кепка, в которой я за два года перед тем
вступила на китайскую землю, результат был бы иной.
Наскоро устроившись в каюте, я вышла в салон повидаться с
мужем и узнать, все ли благополучно. Салон был переполнен пас-
сажирами и провожающими. У столика, перед большим зеркалом
в золоченой раме, почти спиной к присутствовавшим, сидел чело-
век в светлом костюме. Ко мне подошел муж: «Неудачно мы по-
пали,— сказал он, кивнув на него.— Это же английский консул.
И кого только он провожает? Смотри, как он следит за нами».
Я мельком взглянула в ту сторону и встретилась в зеркале с хо-
лодным, настороженным взглядом.
В это время в салон вошли еще два советника; они, как и мы,
возвращались на родину. Во избежание неприятностей мы сдела-
ли вид, что не знаем друг друга. Мл хорошо помнили провокаци-
онные выходки английских империалистов против советских уч-
реждений и советских граждан в Китае, тем более что с мая
1927 года, после налета на Аркос в Лондоне, дипломатические
отношения Советского Союза с Англией были прерваны.
На английских пароходах даже чопорные пассажиры первого
класса часто сближаются с попутчиками, иногда отношения при-
нимают фамильярный оттенок, но только на время путешествия.
Я тогда еще этого не знала и была очень изумлена, когда на сле-
дующий день меня окликнули со стола, где обедала администра-
ция парохода. Помощник капитана, молодой человек в коротких
парусиновых брючках, вежливо осведомлялся о моем самочув-
261
ствии. Потом он не раз заговаривал со мной, пока не заметил, что
я слишком уж часто беседую с «красным» (это был муж).
«Откуда вы едете? — спросил он однажды.—Из Ханькоу?
Ужасный город, не правда ли? Совершенно невозможно стало
там жить. Вы правы, что променяли его на Шанхай». Перед
Нанкином мы прошли мимо казненного парохода «Память Ле-
нина». Из воды торчали верхушки труб и что-то вроде мачты.
Пассажиры, в основном англичане и американцы, столпились по
левому борту и, оживленно переговариваясь, фотографировали
его останки. Казалось, они ненавидели его, как одушевленное су-
щество. Нанкин был в то время чем-то вроде заградительного
пункта. Там ссаживали с парохода подозрительных личностей из
Уханя и отправляли в тюрьму. То, что пароход был английским,
не могло служить защитой. У местных властей существовала до-
говоренность с империалистами на этот счет. Мы облегченно
вздохнули, когда прозвучал сигнал к отплытию.
В Шанхае мы, как и прежде, остановились в меблированных
комнатах Тарасова. Перемена обстановки сказалась и здесь. Те-
перь за нами велась регулярная слежка: шпик откровенно смот-
рел на часы и записывал, когда мы уходим и возвращаемся.
В пансионе было тесновато. В то время возвращались уже мно-
гие советники с семьями. Об их присутствии в Шанхае Чан Кай-
ши, конечно, был осведомлен, но пока их не преследовал. Мы
встретились с ним в одном из центральных кинотеатров междуна-
родного сеттльмента, огромный раззолоченный зал которого с ло-
жами и глубоким балконом вмещал не одну тысячу человек. Чан
Кайши сидел в первом ряду балкона, а наша компания размести-
лась рядов на шесть сзади. Повернувшись, он демонстративно
глядел на нас, давая понять, что узнал. Может быть, он ждал,
что мы подойдем к нему поздороваться. Он был не в военной
форме, а в простом китайском халате и показался мне не таким
тщедушным и сутулым, как обычно. Не зная, что он будет делать
дальше, мы поспешили покинуть кинотеатр.
Состоялась у нас в Шанхае встреча и с еще одной одиозной
личностью — провокатором, белогвардейцем Пиком, который вес-
ной 1927 года втерся на работу в аппарат Бородина и в штаб
группы, чтобы потом, сбежав из Ханькоу, печатать в империалисти-
ческой прессе всякий вздор о «кознях большевиков в Китае». Его
статьи, ежедневно появлявшиеся в так называемой большой прес-
се Шанхая, где он сыпал именами советских работников в Китае,
нещадно их путая 1, объявляя переводчиков «агентами ГПУ», бы-
ли тогда самой большой сенсацией среди иностранных резиден-
тов. Пик узнал наших товарищей на улице и обрушился на них с
угрозами.
И вот опять перед нами шумные улицы Шанхая, сеттльмент
с его наглыми хозяевами, надменные лица людей, живущих и бо-
гатеющих в Китае за его счет, но не желающих признавать его
законы. Как же они теперь озлоблены против китайцев, как рья-
но требуют их «проучить»! Это были трагические времена для
262
Шанхая. Чуть не ежедневно шли аресты и казни коммунистов. Об
этом писала вся шанхайская печать, да и не только шанхайская.
Страшно было ходить по ночам мимо тюрем, жуткий вой несся
из-за их мрачных стен. На территории Уханя пока еще воздержи-
вались от крайних мер, да и то не везде. В Хунани коммунистов
истребляли сотнями, только что негласно. Террор и отсев нестой-
ких мелкобуржуазных элементов сильно отразились на численно-
сти коммунистической партии — к началу июля из тринадцати
тысяч коммунистов в Хунани осталось лишь около трех тысяч.
Большие потери понесла и шанхайская организация. Не только
рука палача косила коммунистов, многие выбывали из строя в ре-
зультате невероятно тяжелых условий жизни. Вместе с нами в
меблированных комнатах жил представитель советской секции
МОПР.
В то время эта организация в Китае была очень популярна,
и действительно ей удалось многое сделать для оказания помощи
жертвам репрессий. В ходе этой работы был собран большой ста-
тистический материал. Наш сосед рассказывал, что семьдесят
пять процентов руководящих работников КПК больны туберкуле-
зом. «Перегрузка в работе, ужасные жилищные условия, плохое
питание губительно отражаются на руководящих кадрах коммуни-
стов»,— говорил он.
Ухань после нашего
отъезда
Обстановка в Китае того времени была отражена в пе-
редовой «Правды» от 6 июля 1927 года.
«Правда» писала, что реакция поразила китайскую револю-
цию в самое уязвимое место — ее наемную армию. За изменой
Чан Кайши началась целая полоса генеральских измен. Изменил
Фэн Юйсян, за ним настал черед Тан Шэнчжи. В самом Ухане
оживились контрреволюционные элементы и группировки, орудует
чанкайшистская агентура. На руководство гоминьдана оказывают»
давление, сеют панику, толкают на капитуляцию, тянут на блок с
Чан Кайши. Сегодня Ухань не мешает военщине разоружать,
завтра не сумеет помешать расстреливать рабочих. Это политика
самоликвидации Уханя как революционного центра. Ухань не хо-
чет или не может идти по пути, куда его зовут коммунисты. Он
идет по противоположному пути, выступает за подавление аграр-
ной революции. Но шансы революции по-прежнему серьезны, по-
литического штиля нет. Несмотря на измены, кипит и развертыва-
ется революционная борьба. Уханьская верхушка дрогнула, но
напор масс могуч.
Тем временем в Ухане началась идеологическая подготовка к
разрыву с коммунистами. Ван Цзинвэй, Гу Мынюй, Сунь Фо пе-
чатали статьи, в которых полемизировали с установками КПК.
Гу Мынюй в статье «Суньятсенизм против нигилизма» объявил
263
коммунизм нигилизмом. Он писал: «Суньятсенизм создает, ниги-
лизм только разрушает», обвиняя коммунистов в попытках разру-
шить экономику и основы революционной власти в Китае.
В начале июля ЦИК гоминьдана принял решение предложить
очередному пленуму, назначенному на середину месяца, изгнать
коммунистов из партии, а до тех пор поручить президиуму при-
нять решительные меры к подавлению революционного движения.
Началась свирепая чистка в армии, коммунистов-политработни-
ков исключали из гоминьдана. Реакционная военщина распояса-
лась, шли аресты коммунистов, ликвидация рабочих и крестьян-
ских союзов.
Середина июля 1927 года была рубежом, когда произошел
окончательный разрыв компартии Китая с уханьским правитель-
ством. ЦК КПК принял решение выйти из уханьского правитель-
ства, но из гоминьдана не выходить. Было решено строить неле-
гальный аппарат, готовить массы к решительным выступлениям,
продолжать развертывать аграрную революцию.
На июльский пленум гоминьдана, вопреки существовавшей
практике, коммунистов не пригласили. В тот же день, 15 июля, на
заседании Политбюро ЦК КПК была принята декларация, на-
правленная против политики ЦИК гоминьдана. В гоминьданов-
ской печати она не появилась, но в ответ на нее 19 июля было
опубликовано сообщение Политбюро ЦИК гоминьдана, провоз-
глашавшее разрыв с КПК. Это решение было принято вопреки
категорическим протестам ряда видных левых гоминьдановцев,
понимавших его роковое значение. В руководстве уханьской груп-
пы гоминьдана начался кризис, левые гоминьдановцы стали по-
кидать Ухань.
Генерал Дэн Яньда заявил, что он уходит со всех постов, пото-
му что руководство в Ухане не соблюдает трех принципов Сунь
Ятсена, и он не может идти по пути, навязанному Уханю генера-
литетом. «Обстановка ухудшилась,— писал он,— принципы сунь-
ятсенизма извращаются, многие члены партии открыто отходят от
них. Если гоминьдан не возьмет на себя защиту интересов рабо-
чих и крестьян, не разрешит аграрного вопроса, революция потер-
пит поражение, как в 1911 году». Выехала из Ханькоу Сун Цин-
лин. Вышел в отставку левый гоминьдановец Сюй Цянь. Месяц
спустя взял отпуск и уехал в СССР Чэнь Южэнь.
Накануне отъезда Сун Цинлин опубликовала декларацию, по-
меченную 14 июля. Поместившие ее газеты были закрыты или кон-
фискованы. В редакцию «Пиплс трибюн» нагрянули солдаты, и но-
мер от 18 июля с декларацией Сун Цинлин был сожжен по при-
казу заведующего отделом агитации и пропаганды ЦИК гоминь-
дана Гу Мынюя. Империалистическая печать в Китае поместила
заявление Сун Цинлин без комментариев.
«Настал момент точных формулировок,— писала Сун Цин-
лин,— некоторые члены ЦИК гоминьдана насилуют идеи и идеа-
лы Сунь Ятсена, поэтому я отстраняюсь от участия в этой новой
политике партии. Третий принцип, принцип народного благосостоя-
264
ния, поставлен ныне на карту, а Сунь Ятсен считал его основным для
нашей революции. Рабочие и крестьяне были опорой в борьбе про-
тив империализма, и они — фундамент для строительства нового,
свободного Китая. Политика, которая ослабляет поддержку с их сто-
роны, потрясает основы нашей партии, обманывает массы, нарушает
верность нашему вождю. Такая политика обречена на гибель. Мы
не должны обманывать народ. Мы разбудили в нем великие надеж-
ды. Он встретил нас с великой верой, и эта вера обязывает нас. Мы
слышим слова осуждения рабочего и крестьянского движения как
преждевременного или чужеродного нам явления. Это ложь. Еще
двадцать и даже тридцать лет назад Сунь Ятсен говорил, что ре-
волюция изменит положение крестьян. Еще в 1911 году Сунь Ят-
сен писал, что в основе всех социальных и экономических преобра-
зований в Китае должна лежать аграрная революция. Уверена,
что все верные члены гоминьдана изберут правильный путь». Не-
смотря на террор, было распространено пятьдесят тысяч листовок
с декларацией. С ней солидаризировался учанский горком гоминь-
дана.
16—17 июля контрреволюционная военщина в Ухане соверши-
ла переворот, войска начальника гарнизона в Учане генерала Хэ
Цзяна, командира 35-го корпуса, заняли Ханьян и Ханькоу. Ни-
какого сопротивления они не встретили, видимо, все было согла-
совано заранее, уханьское правительство не возражало. В Ухане
было объявлено военное положение. Появились плакаты против
Бородина.
Газеты в Шанхае запестрели заметками: «В Ухане паника»,
«Массовые аресты», «Налет на ЦК КПК». Но налет не удался,
центральный аппарат к этому времени уже выехал из Уханя. Он
перебрался в Цзюцзян, а оттуда в Шанхай.
Антисоветские провокации.
Отъезд из Шанхая
Одновременно начались антисоветские провокации.
16 июля в Шанхае муниципальная полиция сеттльмента и русские
белогвардейцы произвели налет на помещение Дальневосточного
банка. Обыск шел с десяти утра до четырех пополудни. Сейфы ос-
матривали трижды. На ночь помещение было опечатано. Бело-
гвардейцы толпами собирались перед зданием и шумно выражали
радость.
В тот же день подверглись нападению пять советских учрежде-
ний на территории французской концессии в Тяньцзине. Было за-
хвачено много бумаг. Ордер на обыск был утвержден француз-
ским консулом.
В последующие дни шли обыски на частных квартирах управ-
ляющего Дальневосточным банком Фромберга, сотрудника Центр-
союза Ваксмана, управляющего шанхайским отделением КВЖД
Зефирова, только что прибывшего из Ханькоу специального кор-
265
респондента «Известий» Заславского. Без всякого протокола или
описи были конфискованы документы, личная переписка, книги
фотографии.
Шанхайская полиция усиленно искала Бородина, относитель-
но которого было известно, что он выехал из Ханькоу. Нанкин
обещал за его голову шестьдесят тысяч юаней.
18 июля в шанхайской гавани был совершен налет на зафрах-
тованный Совторгфлотом пароход «Генли» накануне его отплытия
во Владивосток. Китайские солдаты и белогвардейцы из муници-
пальной полиции, не предъявляя ордера, начали проверку пасса-
жиров. Они несколько раз заявляли, что ищут Бородина. Пасса-
жиров собрали на палубе, пригрозили стрелять во всякого, кто
попытается сойти на берег. Были сняты с парохода несколько ки-
тайцев, в том числе одна женщина, и семь советских граждан, из
которых В. Сергеев, А. В. Благодатов (Роллан) и другие прежде
служили советниками в Национально-революционной армии. На
всех арестованных были надеты цепи.
Белогвардейская «Россия» на другой день с торжеством сооб-
щила: «Военно-полевой суд уже допрашивал арестованных на
„Генли". Китайцам отрублены головы, остальные закованы в руч-
ные и ножные кандалы. Нанкинские власти не разрешают свида-
ния». Все это было правдой. Оставшиеся на свободе жены аре-
стованных советников с маленькими детьми были в страшной тре-
воге.
Арестованные оказались в жутких условиях — грязь и злово-
ние, тяжелые цепи, натиравшие кожу до крови, издевательство
тюремщиков. В первый же день они объявили голодовку и не при-
тронулись к пище, пока не были освобождены по личной теле-
грамме Чан Кайши, который лицемерно извинялся и уверял, что
все произошло без его ведома.
Некоторые наши товарищи лишь случайно избежали ареста.
Они уже были на пристани, когда портовые рабочие, люди совер-
шенно незнакомые, предупредили их об опасности. Мы с мужем
спаслись благодаря нашему другу летчику Сергееву. Зная, что
шанхайская полиция разыскивает Бородина и его сотрудников, он
уступил нам свои билеты на пароход, отходивший накануне. И по-
пал в тюрьму сам!
Мы с мужем сели на пароход благополучно. В этот день и у
ворот пансиона, и на пристани по-прежнему дежурили шпики-бе-
логвардейцы. Мы опять отправились порознь. Перед будкой, где
продавались билеты на катер, ко мне пристал белогвардеец и дол-
го изводил провокационными вопросами. Я не хотела при нем на-
звать квадрат, где стоял пароход, а время шло, я могла опоздать.
В конце концов, потеряв последнее терпение и чуть не плача от
злости, я очень крепко его обругала. К моему изумлению, он сра-
зу унялся и потерял ко мне интерес. Только потом я догадалась:
брань ввела его в заблуждение, он принял меня за «свою», ре-
шил, что я «из дансинга».
И вот, наконец, мы на советском пароходе. Мы ступили на
266
палубу, как на землю Родины, и чудесное чувство безопасности и
покоя охватило нас. Администрация и экипаж отнеслись к нам с
исключительным радушием. Мы были бы очень счастливы, если
бы не гнетущая мысль о том, как трудно приходится нашим ки-
тайским товарищам.
Отъезд Бородина
Бородин покинул Ханькоу 14 июля, накануне пленума
гоминьдана, заявив, что он уезжает в отпуск в Кулин и скоро вер-
нется. Его не удерживали, так как присутствие Бородина на пле-
нуме, который должен был вывести решение о разрыве с компар-
тией, естественно, было нежелательно. Бородина сопровождали
два члена ЦК КПК — Ли Лисаль и Цюй Цюбо. Два дня спустя
на дом, где помещался прежде аппарат главного советника, был
произведен налет.
Бородин несколько дней совещался с руководящими работни-
ками КПК и левыми гоминьдановцами в Кулине. Из Шанхая при-
ехал туда Сун Цзывэнь, все еще старавшийся казаться «левым».
Он уговаривал Бородина довериться Чан Кайши и возвратиться
в СССР через Шанхай, но бывшая при этом Сун Цинлин реши-
тельно заявила, что это ловушка. Действительно, скоро стало из-
вестно, что вся полиция Шанхая, китайская и иностранная, с ног
сбилась, разыскивая Бородина.
В конце июля Бородин вернулся в Ханькоу и утром 27 июля
выехал в Советский Союз. Его сопровождали человек тридцать
сотрудников и журналистов. Сначала они ехали по железной до-
роге, потом на автомашинах по провинциям Шэньси и Ганьсу, че-
рез зыбучие пески пустыни Гоби на Улан-Батор. Дорога была
опасной, ею почти не пользовались и очень мало что о ней знали,
путников подстерегала смерть от голода и жажды, но другого вы-
хода не было. Обычный тракт на Улан-Батор через Калган был
закрыт: там стояли войска Чжан Цзолиня. Сопровождавший Бо-
родина О. С. Тарханов оставил интересные зарисовки этого путе-
шествия.
Уханьское правительство отпустило Бородина с большим поче-
том. Он получил специальный поезд и военную охрану. Прово-
жать его пришли самые видные члены уханьского правительства,
в том числе Ван Цзинвэй и Сун Цзывэнь. Были соблюдены все
ухищрения китайского этикета.
Только несколько дней спустя, уже после Наньчанского восста-
ния, приведшего в ярость уханьскую группу гоминьдана, когда
Бородин был гостем Фэн Юйсяна в Чжэнчжоу, туда пришла те-
леграмма с приказом его арестовать. Фэн Юйсян, встретивший
Бородина с почетом и неоднократно беседовавший с ним, хотя
перед этим не раз открыто требовал его увольнения, поспешил
спровадить Бородина из своей ставки, чтобы иметь возможность
ответить: «Он уже уехал». В Чжэнчжоу к Бородину присоединил-
267
ся советник Лапин (Сейфуллин), так как некоторые наши совет-
ники при Фэн Юйсяне тоже уезжали на родину.
До самой границы Монгольской Народной Республики Боро-
дина принимали как лицо высокопоставленное, давали ему конвой
и отводили лучшие квартиры. Только в Сиане, центре провинции
Шзньси, в газете появилась статья, в которой Бородина называли
нежеланным гостем и советовали ему скорее покинуть город.
В Москве Бородин не раз вспоминал трудности путешествия,
особенно ужасные лёссовые дороги Северо-Западного Китая и
страшные пески пустыни, где машины вязли и нередко в течение
целого дня мучительных усилий продвигались всего на десять-пят-
надцать километров. В дороге Бородин часто болел. Под Улан-
Батором в результате несчастного случая погиб французский жур-
налист, а бывшие в его машине китайские товарищи получили
серьезные ранения.
Только 29 сентября Бородин прилетел в Верхнеудинск.
Вскоре по возвращении в Москву я навестила Бородина в гос-
тинице «Метрополь», где он остановился. Он говорил мне, что го-
товит книгу о Китае, но ему не пришлось ее издать. Он был отстра-
нен от работы, связанной с Китаем. Некоторое время он работал
в ТАСС, Совинформбюро, редактировал на английском языке
газету «Москоу ньюс».
Борьба продолжается
Несколько слов о политической обстановке в Китае к
моменту возвращения русских советников в СССР.
По пути в Москву прочли мы в газетах о Наньчанском вос-
стании и походе восставших войск на Юг. Казалось, все еще по-
правимо, у революционеров есть еще силы, чтобы обосноваться
в старой своей базе — провинции Гуандун, а затем, достаточно
окрепнув, начать наступление дальше. Потом, в октябре, пришли
вести об их разгроме.
Руководители Наньчанского восстания солидаризировались
с декларацией Сун Цинлин от 14 июля, об этом телеграммой в
Ухань заявили генералы-коммунисты Хэ Лун и Е Тин. Сун Цин-
лин была избрана председателем революционного комитета.
В это время она находилась в Шанхае, где публично заявила о
солидарности с участниками восстания.
В начале сентября Сун Цинлин торжественно встречали в
Москве. В речи на вокзале она сказала: «Сунь Ятсен перед смер-
тью просил меня побывать в Москве, и я с радостью выполняю
его завет. Привет вам от революционного Китая, который ничего
общего не имеет с нынешними феодальными чиновниками в Уха-
не и Нанкине. Дух революции в Китае неустрашим, как и рань-
ше» Аграрная революция будет завершена».
Советник М. Ф. Куманин, принимавший участие в Наньчан-
ском восстании как советник генерала Хэ Луна, после его разгро-
ма был брошен в тюрьму. Его освободили через восемь месяцев.
268
Восстание вызвало новую, еще невиданную по жестокости
волну репрессий против коммунистов. Как всегда, это сопровож-
далось антисоветскими провокациями. В дни десятой годовщины
Октября, которые были так торжественно отпразднованы в Моск-
ве, нашим сотрудникам в Китае пришлось очень трудно. Почти
все наши консульства подверглись нападениям. В Шанхае бе-
лоэмигранты взломали входную дверь и ворвались в вестибюль.
Охране консульства пришлось стрелять. Среди белых было ра-
нено человек десять, некоторые смертельно. Мимо консульства
шли демонстрации с царскими флагами и пением царского гимна.
Была сделана попытка захватить наш пароход «Индигирка»,
стоявший в шанхайском порту.
В Даляне в эти дни секретарь советского консульства Черка-
сов получил двадцать две ножевые раны. Нападавший изувер, сын
настоятеля местного православного собора, при аресте выразил
сожаление, что Черкасов остался жив.
11 декабря в Кантоне началось восстание, известное под назва-
нием Кантонской коммуны. Оно было подавлено с невероятной
жестокостью. Оставшиеся в живых повстанцы ушли в партизаны.
В городе начался разгул белого террора, на улицах лежали горы
трупов. Были брошены в тюрьмы сотрудники нашего консульства
с женами и детьми. Из мужчин пощадили только консула Похва-
линского, остальные пять сотрудников были расстреляны. На
место казни они шли с пением «Интернационала».
Последовал разрыв дипломатических отношений, состав наших
консульских и других учреждений выехал из Китая. Сотрудники
консульства в Ханькоу были разбужены на заре и под конвоем
посажены на пароход, который должен был вывезти их в Шан-
хай. Некоторые даже одеться как следует не успели, имущество
их было разграблено. В Шаньдуне власти захватили два наших
парохода — «Симферополь» и «Синьпингай».
17 декабря Сун Цинлин отправила Чан Кайши из Москвы те-
леграмму, в которой писала: «Разрыв с СССР — самоубийствен-
ная политика. Союз с СССР был последней волей нашего вождя».
Нормальные отношения с СССР были восстановлены только в
1932 году, когда началась японская агрессия.
* * *
Я дописала последнюю страницу своих воспоминаний. Как оче-
видец многих важных и захватывающих событий тех лет, я хочу в
заключение сказать, что советский народ, Советское правитель-
ство и работавшие тогда в Китае советские люди всегда считали
дело китайской революции своим кровным, родным делом и ни-
чего для нее не жалели. Мы любили и любим китайский народ, же-
лаем ему счастья и процветания. Нас связывают годы упорной
борьбы, роднит вместе пролитая кровь. Залогом наших побед все-
гда было единство.
Послесловие
Советские люди старшего поколения хорошо помнят, как близко к сердцу
принимала страна Советов успехи и неудачи китайской революции 1925—
1927 гг. Их чувства восхищения героической борьбой китайского народа тех не-
забываемых дней лучше всего выразил поэт словами:
И гаркнул я,
сбившись
с поэтического тона,
громче
иерихонских хайл:
— Товарищи!
Рабочими
и войсками Кантона
взят
Шанхай!
Но не только на собраниях и митингах, в гневных резолюциях и постанов-
лениях советские люди выражали свои глубокие симпатии китайской революции.
Страна Советов направляла в охваченный в те времена революционным пламе-
нем Китай своих лучших сынов, которые с честью выполняли интернациональ-
ный долг. Об этой священной миссии советских посланцев очень мало ска-
зано в нашей литературе. Книга В. В. Вишняковой-Акимовой «Два года в вос-
ставшем Китае. 1926—1927» в какой-то мере восполняет этот пробел.
Являясь живым свидетелем борьбы китайского народа против иностранного
империализма и внутренней реакции в 1925—1927 гг., В. В. Вишнякова-Акимова
наряду с описанием революционных событий того времени рассказывает также
о самоотверженной работе советских политических и военных советников. Это
не историческое исследование военного специалиста, а мемуары китаеведа-пере-
водчика, который находился в гуще событий тех дней, выполняя свои служеб-
ные обязанности. Поэтому, естественно, от автора нельзя требовать глубокой
оценки боевых действий Национально-революционной армии и роли в них совет-
ских военных советников. И тем не менее в книге ярко воссоздается военно-по-
литическая обстановка в Китае того периода, борьба политических группировок
в стране, самоотверженный, связанный с опасностью для жизни труд наших
военных советников.
Сложные и трудные времена переживал тогда Китай. Чтобы лучше себе
это представить, следует напомнить специфические особенности китайской ре-
волюции.
Объективно содействуя развитию капитализма в Китае, иностранный капи-
тал, подчинивший себе китайскую экономику, в то же время был заинтересован
в сохранении там феодальных производственных отношений, что избавляло его
от конкуренции китайской национальной буржуазии и держало страну в коло-
ниальной зависимости. Эти две противоположные тенденции сохранялись на всем
протяжении проникновения иностранного капитала в Китай. Однако вторая тен-
денция превалировала над первой: иностранный капитал не был заинтересован
в том, чтобы Китай достиг уровня развитых капиталистических государств, он
мечтал навечно сделать эту огромную страну своим аграрно-сырьевым придат-
ком. Но первая мировая война 1914—1918 гг. в значительной мере отвлекла
крупнейших империалистических хищников от азиатского континента, что спо-
собствовало быстрому росту китайского национального капитала. Выросшая за
270
годы войны национальная буржуазия стала играть значительную роль в китай-
ском обществе. Вместе с ростом национальной промышленности росли и силы
китайского рабочего класса.
Революционность трудящихся пугала национальную буржуазию. Этим
объяснялись ее непоследовательность, ее шатания от революции к контрреволю-
ции. И все же в борьбе с иностранным империализмом за свои интересы китай-
ская национальная буржуазия вынуждена была искать союзников в лице ра-
бочего класса и многомиллионного крестьянства, которые в свою очередь были
заинтересованы в использовании сил национальной буржуазии в борьбе за осво-
бождение страны от империалистического гнета.
Именно в таких исторических условиях и возник в Китае единый фронт
компартии с гоминьданом, который представлял сложную политическую груп-
пировку: наряду с представителями левого, революционно-демократического кры-
ла буржуазии во главе с Сунь Ятсеном в него входили также представители
правого крыла китайской буржуазии, капитулировавшие после поражения ки-
тайской буржуазной революции 1911—1912 гг. перед империалистами и феода-
лами-милитаристами.
В то время представители левого крыла гоминьдана под давлением правых
занимали весьма непоследовательную позицию: они, с одной стороны, отстаива-
ли революционные позиции буржуазного демократизма, боролись с феодалами-
милитаристами, а с другой — боялись поднимать массы на борьбу с империа-
лизмом и феодализмом, строили иллюзии относительно опоры на милитаристов
и даже мечтали с их помощью завершить борьбу.
Компартия установила тесный контакт с представителями левого крыла го-
миньдана. Она критиковала его за отрыв от масс, за иллюзии в отношении
империалистов и феодалов-милитаристов, но поддерживала в демократической
борьбе. Состоявшийся в 1923 г. в Кантоне III съезд Коммунистической партии
Китая по совету Коминтерна принял решение о создании единого революцион-
ного фронта на основе сотрудничества с гоминьданом, о вступлении в него ки-
тайских коммунистов при сохранении идейной и организационной самостоятель-
ности КПК. Основные усилия единого революционного фронта были направ-
лены прежде всего против злейшего врага китайского народа — империализма.
25 мая 1925 г. японская жандармерия открыла огонь по мирной демонстра-
ции китайских рабочих, занятых на японских текстильных фабриках в Циндао
(в провинции Шаньдун). А 30 мая в Шанхае на Нанкинской улице полиция
сеттльмента зверски расстреляла невооруженную демонстрацию рабочих и сту-
дентов. Это кровавое злодеяние всколыхнуло пролетариат крупнейших промыш-
ленных центров страны. Рабочие Шанхая, Кантона, Гонконга и Ханькоу актив-
но включились в антиимпериалистическую борьбу — так началась великая ки-
тайская революция 1925—1927 гг. Трудящиеся Советского Союза бросили тогда
грозный клич «Руки прочь от Китая», который воодушевлял китайский народ,
показывал, что он не одинок в своей героической борьбе.
Китай того времени напоминал бушующее море — все социальные силы
страны пришли в движение. В июле 1925 г. в Кантоне формируется новое лево-
гоминьдановское правительство. Его идейным вождем был в то время Ляо Чжун-
кай, ближайший соратник и друг Сунь Ятсена. Это правительство поддерживало
выступления китайского рабочего класса против империализма. На севере Ки-
тая действовали национальные армии Фэн Юйсяна, которые вели войну против
маньчжурского диктатора Чжан Цзолиня. Пекинское правительство, возглав-
ляемое старым японским агентом Дуань Цижуем, подавляло выступления масс,
особенно студенчества, против агрессивных действий японской военщины.
Летом 1926 г. кантонское правительство приняло решение развернуть рево-
люционную войну против северных милитаристов за объединение страны — так
начался Северный поход Национально-революционной армии, имевший огромное
значение для дальнейшего развития революционного движения в Китае. Рево-
люционные войска освободили всю провинцию Хунань с ее центром Чанша, дви-
нулись в Центральный Китай, где взяли города Ханьян, Ханькоу, Учан. В январе
1927 г. национальное правительство из Кантона переехало в Ханькоу — один из
городов Уханьского трехградья. Национальное правительство в Ухане стано-
вится притягательным центром всех революционных сил. 21 марта шанхайский
пролетариат путем вооруженного восстания захватил власть, и передовые части
271
Восточной группы Национально-революционной армии на следующий день без
боя вошли в этот крупнейший промышленный центр страны. Спустя день был
освобожден от милитаристов Нанкин.
Победы Национально-революционной армии вызвали переполох в стане им-
периалистов, которые решили вооруженным путем приостановить дальнейшее
развитие китайской революции. 24 марта 1927 г. американские и английские
корабли, стоявшие на реке Янцзы, открыли артиллерийский огонь по городу
Нанкину. Открытая интервенция США и Англии ободрила реакционные силы
в стране и произвела устрашающее впечатление на китайскую национальную
буржуазию, которая боялась дальнейшего развития революции. В апреле 1927 г.
был совершен контрреволюционный переворот Чан Кайши в Шанхае, вслед за
которым последовали и другие активные выступления реакции против револю-
ционных сил. 18 апреля 1927 г. правые гоминьдановцы, изменив революции, об-
разовали в Нанкине свое контрреволюционное правительство. Крупная нацио-
нальная буржуазия, испугавшись широкого размаха революционных выступле-
ний народных масс, отошла от революции, пошла на сделку с империализмом.
Революция потерпела поражение, но жертвы ее были не напрасны.
В такой исторической обстановке протекала описываемая в книге деятель-
ность советских посланцев в Китае. Главным советником ЦИК гоминьдана был
Михаил Маркович Бородин, много сделавший для китайской революции. Автору
книги посчастливилось работать под его руководством, слышать его пламенные
речи. Книга рассказывает о его участии в реорганизации гоминьдана, условиях
его работы в Китае, его взаимоотношениях с Сунь Ятсеном и китайскими ком-
мунистами, его неутомимой, самоотверженной деятельности на пользу китайской
революции.
М. М. Бородин был незаменимым советчиком и близким другом Сунь Ят-
сена вплоть до его смерти. Сунь Ятсен, говорится в книге, относился к Бороди-
ну с большим уважением. Он не раз заявлял, что пригласил Бородина, чтобы
учиться у русских революционеров, имеющих большой опыт партийной работы,
и надеется, что все члены гоминьдана последуют его примеру. Их связывала
не только работа, но и личная дружба.
Когда Сунь Ятсена охватил тяжелый и неизлечимый недуг, М. М. Бородин
находился подле него. Это были последние дни великого сына китайского на-
рода. 12 марта 1925 года навсегда перестало биться его горячее сердце. Вот что
говорил М. М. Бородин о последних днях Сунь Ятсена на собрании в клубе
посольства СССР в Пекине 14 марта 1925 года:
— Еще за два дня до смерти Сунь Ятсена нам всем было ясно, что близок
конец. 12 марта в 9 часов 30 минут утра Сунь Ятсен умер. Накануне он в пер-
вый раз за все время своей тяжелой болезни заговорил о приближающейся
смерти. «Я больше не могу бороться с недугом и сегодня ночью ухожу от вас»,—
сказал Сунь Ятсен своим родственникам и ближайшим товарищам, неотступно
находившимся у кровати больного. В этот день он подписал два исторических
документа, а именно: политическое завещание, в котором он поручает своим
товарищам по партии довести начатое им дело до конца. Свержение империа-
лизма, в тисках которого находится китайский народ,—основная и главная
мысль этого завещания. Второй документ — письмо в ЦИК СССР, в котором
он прощается с СССР и выражает уверенность, что те взаимоотношения, ко-
торые были созданы до сих пор в совместной борьбе против мирового империа-
лизма, не ослабнут и в будущем.
11 марта, вспоминает М. М. Бородин, в продолжение целого дня Сунь Ят-
сен, как будто обращая свои взоры к СССР, все время твердил: «Если только
русские помогут. Если только русские помогут...». Незадолго до смерти он про-
сил, чтобы его похоронили так же, как хоронили его друга Ленина. Этим самым
он хотел подчеркнуть свое нежелание быть похороненным наподобие китайских
дуцзюнов, со всей помпой и роскошью. Ночью 11 марта Сунь Ятсен попросил
поместить его на простую деревянную кровать, на которой он и умер.
В одном из своих выступлений М. М. Бородин говорил: «Не смерти стра-
шился Сунь Ятсен. Неукротимому борцу было мучительно, невыносимо обидно,
что раненный смертельно, он выбывает из строя до начала решительной битвы».
Читатель найдет в книге интересные страницы воспоминаний о встречах с
272
М. М. Бородиным, о его напряженной и плодотворной деятельности на посту
главного политического советника Сунь Ятсена.
Почти четыре года работали в Китае наши военные советники. Они поехали
туда по приглашению правительства Сунь Ятсена. Уместно напомнить, что эта
приглашение было передано через делегацию гоминьдана, которая 2 сентября
1923 года прибыла в Москву. Делегация встречалась с секретарем ЦК РКП (б)
Я. Э. Рудзутаком. Руководитель делегации по приезде в Москву сделал заяв-
ление, в котором говорилось: «Мы, представители партии гоминьдана, послан-
ные в Москву, прибыли сюда для того, чтобы ознакомиться главным образом
с деятельностью РКП в лице ее Центрального Комитета, получить ряд советов
о нашей работе на юге Китая и взаимно информировать друг друга».
Я. Э. Рудзутак подробно ознакомил делегатов Китая с внутренним поло-
жением Советской России, разъяснил значение Октябрьской революции, расска-
зал о национальной политике РКП (б), об организации Красной Армии.
9 сентября 1923 г. делегация гоминьдана на приеме у представителей Рев-
военсовета Красной Армии изложила от имени Сунь Ятсена следующие просьбы:
1. Делегация желает, чтобы Реввоенсовет послал на юг Китая возможна
большее количество людей для обучения китайской армии по образцу Красной
Армии.
2. Делегация желает, чтобы Реввоенсовет дал возможность ознакомиться
представителям Сунь Ятсена с Красной Армией.
3. Делегация просит совместно обсудить план военных действий в Китае.
Так была достигнута договоренность о работе советских военных специа-
листов в Китае.
Среди военных советников, работавших тогда в Китае, следует прежде все-
го выделить талантливого советского полководца Василия Константиновича
Блюхера. К сожалению, в книге мало сказано о его военной деятельности в На-
ционально-революционной армии, что, видимо, объясняется отсутствием у авто-
ра достаточного материала об этом. Но даже то, что сказано, подтверждает
выдающуюся роль В. К. Блюхера, которую он сыграл в качестве главного воен-
ного советника Национально-революционной армии.
В. К. Блюхер прибыл на юг Китая в октябре 1924 года и был назначен на-
чальником Южнокитайской группы военных советников вместо П. А. Павлова,
трагически погибшего при исполнении служебных обязанностей 1. Как правильно
сказано в книге, с именем Блюхера связаны победы Национально-революционной
армии на узловых этапах революционного движения в Китае тех лет. Разгром
«бумажных тигров» в ноябре 1924 года, победа первого Восточного похода
(февраль 1925 г.), а главное, успехи Северного похода заставили говорить не
только о новой революционной армии Китая, но и о человеке, который отдал
много сил ее перестройке и обучению, лично принимал участие в ее боевых дей-
ствиях. В. К. Блюхер проявил себя не только как выдающийся военачальник, но
и как страстный политический деятель. Он выступал на собраниях и массовых
митингах, был очень популярен среди народных масс Южного Китая.
Боевыми соратниками В. К. Блюхера в те времена в Китае были опытные,
закаленные в гражданской войне командиры Красной Армии. Страна Советов
послала на помощь китайской революции лучших своих сынов. Имена их, не-
которые биографические данные и воспоминания об их жизни в Китае приводят-
ся в книге.
Это были политически зрелые, образованные в военном отношении люди,
подлинные интернационалисты, готовые отдать все свои знания, весь свой опыт
и даже свою жизнь во имя победы китайской революции. Наши советники, спра-
ведливо говорит автор, представляли собой лучшие кадры Красной Армии;
многие из них вступили в партию до революции, познали царскую тюрьму и
ссылку. Почти все они имели боевые ордена и дипломы нынешней Военной ака-
демии имени Фрунзе или высших военных специальных училищ.
В книге не забыты и советские китаеведы, разносторонний труд которых
содействовал сближению советского и китайского народов. Они были незаме-
нимыми помощниками советских дипломатов и советских военных советников,
работавших в те времена в различных районах Китая.
С большой теплотой автор книги отзывается о замечательном советском
дипломате ленинской школы Льве Михайловиче Карахане, представлявшем тогда
273
Советский Союз в Китае. «С тех пор прошло много лет,— говорится в книге,—
многое забылось и, возможно, кое-кому из моих читателей уже трудно себе
представить, какое огромное, буквально международное значение имели тогда
выступления Карахана в защиту угнетенных народов, против колониализма, за
равноправие наций. Они звучали бы совсем своевременно и сейчас. Замолчать
их было невозможно, их печатали во всех газетах враги и друзья, ими зачиты-
вались, удивляясь железной логике советского дипломата, его смелой полемике
с колонизаторами, умению использовать любую ситуацию для поддержки своих
позиций».
Представляют большой интерес для читателей и те страницы книги, кото-
рые, не являясь, собственно, воспоминаниями, тем не менее живо характеризуют
военно-политическую обстановку и революционные события в Китае того вре-
мени.
Со времени событий, описанных в книге, прошел не один десяток лет. Вместе
с ушедшим временем ушли из жизни и многие советские люди, которые вместе
с китайскими коммунистами, с демократическими силами Китая стояли по одну
сторону баррикад китайской революции 1925—1927 гг. И как бы всесильное
время ни возводило все новые и новые стены, отделяющие нас, современников,
от наших предшественников, мы не забудем их благородные деяния во имя по-
беды китайской революции.
Воспоминания В. В. Вишняковой-Акимовой о событиях давно минувших
дней являются живым свидетельством того, что советский народ, воспитанный
в духе пролетарского интернационализма, всегда был на стороне справедливого
дела освобождения трудящихся от всех форм угнетения.
Китайская революция 1925—1927 гг. потерпела поражение, но глубокий
след ее не затерялся, не исчез под слоями невозвратимых лет; победа китай-
ского народа в октябре 1949 г. и образование Китайской Народной Республики
явились завершением дела, которое отстаивали Сунь Ятсен, его единомышлен-
ники и сподвижники. И мы, советские люди, горды сознанием того, что есть леп-
та и наших соотечественников в этой длительной и героической борьбе китай-
ского народа за свое освобождение.
В. Я. Сидихменов
Примечания
От автора
1 Вопрос о периодизации китайской революции двадцатых годов до сих пор
окончательно не решен. За последнее время в трудах советских историков при-
нято датировать эту революцию 1925—1927 гг.— Прим. отв. ред.
2 После выхода в свет первого издания книги В. В. Вишняковой-Акимовой
(1965 г.) мемуарная литература пополнилась новыми воспоминаниями советских
добровольцев об их работе в Китае в период революции 1925—1927 гг. См.:
М. И. К а з а н и н. В штабе Блюхера. Воспоминания о китайской революции
1925—1927 годов. М., 1966; А. И. Черепанов. Северный поход Националь-
но-революционной армии Китая (записки военного советника). М., 1968; он же,
Записки военного советника в Китае. Изд. 2. М., 1976; Н. И. Кончиц. Китай-
ские дневники 1925—1926 гг. М., 1969; А. В. Благодатов. Записки о китай-
ской революции 1925—1927 гг. М., 1970. Изд. 2, доп. М., 1975. Изд. 3, доп. М.,
1979; На китайской земле. Воспоминания советских добровольцев. 1925—1945.
М., 1974. Изд. 2, доп. М., 1977. Были переизданы мемуары, вышедшие еще в
20-х годах. См. В. М. Примаков. Записки волонтера. Гражданская война
в Китае. М., 1967; С. А. Далин. Китайские мемуары. 1921—1927. М., 1975.—
Прим. отв. ред.
3 Ныне Институт востоковедения АН СССР.— Прим. отв. ред.
Глава 1
1 Искаженное «саньбань» (дословно «три доски») — китайская небольшая
лодка.
2 Китайцы-сезонники, ездившие во Владивосток и обратно морским путем,
как правило, были уроженцами провинции Шаньдун.
3 Д а я н, юань, мексиканский доллар — различные названия китайской де-
нежной единицы того времени, которая равнялась восьмидесяти советским ко-
пейкам.
4 Суперкарго — лицо, отвечавшее за транспортировку грузов. В настоя-
щее время у нас эту обязанность выполняет второй помощник капитана.
5 Участников одной из таких банд судили во Владивостоке показательным
судом в конце 1924 года. Зал суда находился напротив университета, и мы чуть
не каждый день бывали на процессе.
8 Маньчжурская династия Цин правила в Китае в 1644—1912 гг. Была
свергнута революцией 1911—1913 гг.
7 По тем временам — большая сумма, реальная стоимость рубля была при-
мерно равна теперешней.
8 Курма —род куртки с цельнокроеными рукавами, высоким воротом и
застежкой на правую сторону или посередине. Вместо пуговиц и петель — осо-
бым образом сплетенные шнурки.
9 Аматерасу, согласно японским религиозным верованиям, — богиня солнца,
прародительница правящей в Японии династии и всего японского народа. Вплоть
до 1945 года, когда после военного поражения император был вынужден пуб-
лично отречься от претензии на божественное происхождение, сказка эта счи-
талась официально признанной догмой в Японии.
275
10 Один из первых наших дипломатических работников в Китае, старый
большевик, в царские времена подпольщик и политкаторжанин.
11 На КВЖД существовало тогда смешанное советско-китайское правление.
На самой дороге и в ее учреждениях работало много советских граждан.
Глава 2
1 Военный городок — территория, где царская Россия держала гарнизон
посольства.
2 Территория полпредства в те годы была гораздо обширнее, чем после
1950 года, когда по соглашению с Китайской Народной Республикой Советский
Союз добровольно возвратил ей территорию военного городка и бывший уча-
сток управления КВЖД.
3 Нинь хао — здравствуйте (кит.).
4 С 1949 года сотрудники советских учреждений в Китае снова перестали
пользоваться рикшами.
5 Судебное учреждение империалистов в Шанхае существовало на основе
так называемого права экстерриториальности, предоставленного иностранцам
согласно неравноправным договорам, насильно навязанным Китаю.
8 «Четверокнижие» («Сышу») и «Пятикнижие» («Уцзин») — канонические
книги, излагающие основы конфуцианского учения. В старом Китае (до револю-
ции 1911 года) знание их наизусть было обязательным для тех, кто готовился
к чиновничьей карьере.
7 В Китайской империи для получения официальной чиновничьей должности
требовалось сдать экзамен, продемонстрировать знание классической конфуци-
анской литературы. Столичные экзамены проводились каждые три года. Канди-
датов запирали на три дня и две ночи в каменную клетушку, где они писали
экзаменационные сочинения. Экзамены были отменены в 1905 году.
8 Г л а с и с — незастраиваемое пространство перед крепостью.
9 Заключительный протокол — кабальный договор, навязанный Китаю им-
периалистами после подавления восстания ихэтуаней в 1901 году.
10 Э г о ф у — русское полпредство (кит.).
11 Знаки различия высшего командного состава в Красной Армии тех лет.
12 Как и большинство наших советников, Скалов работал в Китае под дру-
гой фамилией. Он сохранил ее и по возвращении в Советский Союз.
13 В. М. Примаков вступил в партию в январе 1914 года, в 1915 году был
приговорен к вечной ссылке в Сибирь. Его освободила Февральская революция.
Участвовал в штурме Зимнего дворца.
14 Этот госпиталь был построен на средства рокфеллеровского фонда, пе-
реданные китайскому медицинскому департаменту. США не имели в Китае сфер
влияния, но ожесточенно боролись за них, выдавая себя за «друга китайского
народа».
16 Это государственное знамя гоминьдана, партийное же было голубого цве-
та с» изображением солнца в центре.
16 Г. Розенблат после пекинского перелета полюбил дело освоения новых
воздушных путей. Он погиб во время воздушной катастрофы под Харьковом
в мае 1926 года. Другой участник перелета Москва—Пекин, летчик Петров, по-
гиб еще раньше, пытаясь проложить трассу Верхнеудинск—Троицкосавск.
17 В западной литературе Внутренний город обычно называют Татарским
или Маньчжурским, а Внешний — Китайским городом.
18 Знаменные войска — подчиненные маньчжурской династии Цин маньчжур-
ские, китайские и монгольские воинские соединения, различавшиеся между со-
бой по цвету знамен.
19 П а н д у с — наклонная площадка для въезда повозок и артиллерийских
орудий на крепостные стены.
20 Собственно Китай — территория в пределах Великой китайской стены.
21 Пекин расположен на параллели, которая проходит через Средиземное
море, но морозы в 25 градусов там не редкость. Жаркий период продолжается
всего полтора-два месяца —июль и август, зато жара в это время стоит не-
276
стерпимая, доходя до 40 градусов в тени. Очень мучительны «пыльные бури» —
ветер из Монголии, несущий тучи мелкой желтой пыли.
22 Кан — лежанка, под которой проведен обогревающий ее дымоход. Обя-
зательная принадлежность каждого жилища в Северном Китае.
23 «Удивительные истории нашего времени и древности». В 1961 г. вышла
в Москве на русском языке.
24 Эти трубы монгольского происхождения можно видеть и в нашей Сред-
ней Азии на народных празднествах.
25 Богатые китайцы хоронили покойников только по прошествии одного-двух
месяцев после смерти. Поэтому сравнительно небольшой, своеобразной формы,
гроб из распиленных в длину круглых бревен помещался в большой прямо-
угольный лакированный внутри и снаружи ящик из толстых досок.
26 Даба — китайский коленкор.
27 Б а г у а — графические комплексы из трех чередующихся целых и пре-
рванных линий. Согласно легенде, мифический император Фу Си увидел их на
спине черепахи, выползшей из Хуанхэ, и, сообразуясь с ними, создал китайскую
письменность.
28 Я имею в виду парадный обед, так как мука и ароматное масло — сянъю
слишком дороги. Китайцы обычно готовят пищу на дешевом хлопковом, чайном
или бобовом масле.
29 X о ц з и — работник прилавка, в данном случае официант.
30 Китайский лак, обычно красного цвета, пользовался всемирной извест-
ностью, даже японские лаки не шли с ним в сравнение. Изготовление его было
очень сложным и трудоемким, да к тому же сок лакового дерева вызывал ожо-
ги на руках мастеров. В старину предмет покрывали слоем лака десятки раз,
что отнимало массу времени, поскольку каждый слой нуждался в тщательной
просушке. В результате можно было наносить на лак глубокую резьбу. Стоил
он очень дорого.
31 Сяньшэн — учитель (кит.).
32 Речь идет о расстреле 30 мая 1925 года.
33 Так называли в те годы молодых офицеров Красной Армии. В полпредст-
ве было несколько краскомов — в личной охране Карахана и у военного атташе.
Глава 3
1 Путна в гражданскую войну командовал дивизией и корпусом. По воз-
вращении из Китая был военным атташе в Японии, Финляндии, Германии, Анг-
лии. Член Коммунистической партии с февраля 1917 г.
2 Дубань — генерал-губернатор.
3 Хунхузы — бандиты.
4 Считали, что в то время в Хэнани было тридцать шесть миллионов жи-
телей.
5 Восстание «Белого волка» — народное восстание 1912—1914 годов в про-
винциях Хэнань и Шэньси. См.: Е. А. Белов. Крестьянское восстание в Китае
под руководством Бай Лана (1912—1914 гг.). «Вопросы истории». М., I960, № 2,
стр. 167—180.
6 Мачжан — азартная игра в кости.
7 В начале тридцатых годов Юэ Вэйцзюнь, находясь в войсках нанкинского
правительства, принимал участие в операциях против коммунистов в провинции
Хэнань, был взят в плен и расстрелян.
8 Раскопок там в то время не вели.
9 Ли Цзычэн — вождь народного восстания XVII века, свергнувшего дина-
стию Мин.
10 Фуллер написал ряд книг и статей о механизации и моторизации совре-
менной армии. Его основной труд — «Танки в первой мировой войне».
11 Северный поход — военные действия национально-революционных сил в
1926—1927 годах против китайских милитаристов Центрального и Северного
Китая в целях объединения страны на демократической основе.
12 Первый из них был выпущен ленинградскими молодыми китаистами Ко-
киным и Папаяном в начале тридцатых годов.
277
13 П. Е. Скачков умер в ноябре 1964 г.—Прим. отв. ред.
14 Ли приблизительно равен половине километра.
15 Так китайцы называли иностранцев.
16 Война не успела разгореться. Вскоре было достигнуто соглашение, па
которому Чжан Цзолинь должен был отвести войска из провинции Чжили за
Шанхайгуань.
17 Освобождение войсками национальных армий Тяньцзиня, хотя бы и на
короткое время, имело большое революционное значение. В этом важном про-
мышленном центре с миллионным населением было свыше ста тысяч промыш-
ленных рабочих, но рабочее движение было развито очень слабо, так как при
прежнем режиме оно свирепо подавлялось. В Тяньцзине были освобождены
политзаключенные, издано постановление об официальном признании профсою-
зов, которые стали работать открыто, и за короткое время число организован-
ных рабочих превысило тридцать тысяч. В городе начали издавать ежедневную
рабочую газету. А в ленинские дни 1926 года в Тяньцзине и горнопромышленном
центре Таньшань прошли массовые митинги, посвященные памяти Ленина.
18 Крупнейшие японские банки имели отделения в Маньчжурии.
19 Конференция по пересмотру таможенных пошлин состоялась в октябре
1925 года в Пекине.
20 Жена Фэн Юйсяна Ли Дэцюань накануне «культурной революции>
(1966—1976) занимала пост министра здравоохранения КНР.
21 Ляо Чжай — псевдоним популярного в Китае писателя Пу Сунлина
(1622—1715), автора фантастических новелл.
22 V—III века до нашей эры.
23 Осенью 1926 года во время Северного похода в провинции Хунань один
из генералов-попутчиков прибегнул к этому методу древних китайских полко-
водцев, выпустив на противника стадо буйволов с горящей паклей на рогах.
Не приходится удивляться: в те годы в китайской армии встречались войска,
которые были очень далеки от современности.
24 Шэньши (букв. «мужи, носящие пояс») — ученое сословие в старом
Китае, обладатели ученых степеней, из которых формировался государственный
аппарат.
25 В Хэнани и во многих других провинциях Китая каждая деревня выгля-
дела как крепость, была окружена высокими стенами и ворота ее запирались на
ночь. Это одета из мер обороны от широко распространенного в то время бан-
дитизма.
26 Имеется в виду первый год после революции 1911 года, свергнувшей мо-
нархию в Китае.
27 Я м ы н ь — официальное правительственное учреждение..
Глава 4
1 На юге Китая так называли женскую прислугу.
2 У этого парохода была интересная «биография»: в 1922 году белогвар-
дейский отряд Глебова, отступая из Владивостока, увел его в Шанхай. Года
два спустя команда парохода подняла на нем советский флаг в присутствии со-
ветского консула в Шанхае и вернулась на родину.
Глава 5
1 Тот самый пароход, который год с небольшим спустя при трагических об-
стоятельствах был затоплен «нечаевцами» возле Нанкина и имя которого обо-
шло всю мировую печать.
2 Поездка С. А. Далина в Китай и переговоры с Сунь Ятсеном отражены
в его книге «В рядах китайской революции» (М., 1926).
3 В феврале 1923 года Сунь Ятсен обратился к Советскому правительству
с просьбой направить в Кантон советских военных специалистов и политических
работников в качестве советников. В марте Советское правительство приняло
278
решение предоставить революционному правительству Сунь Ятсена финансовую
помощь (около 2 млн. мексиканских долларов) и командировать в Китай груп-
пу советников. В августе 1923 г. для изучения советского опыта и конкретных
военно-политических переговоров Сунь Ятсен направил в СССР делегацию во
главе с Чан Кайши (в ее состав был включен и коммунист Чжан Тайлэй). Де-
легация прибыла в Москву в сентябре 1923 г. и провела в СССР около трех
месяцев. Ей была предоставлена возможность ознакомиться с жизнью Страны
Советов, встречаться с руководящими деятелями Советского государства и
Коминтерна. По просьбе китайской делегации Президиум ИККИ обсудил поли-
тическую программу реорганизуемого гоминьдана и 28 ноября 1923 г. принял
специальную резолюцию по вопросу о национально-освободительном движении
в Китае и о партии гоминьдан. Эта резолюция была вручена Чан Кайши.—
Прим. отв. ред.
4 В. И. Ленин. Письмо к американским рабочим.— Полное собрание со-
чинений, т. 37, стр. 48.
5 Сунь Ятсен теперь так определял содержание трех народных принципов:
под первым (национализм) следует понимать борьбу с империализмом, под
вторым (демократизм) — создание демократической республики, под третьим
(народное благосостояние) — улучшение положения рабочих, ограничение капи-
тала, осуществление лозунга «каждому пахарю свое поле».
6 Ироническая кличка, которую китайский народ дал отрядам купеческой
самообороны Кантона, поднявшим в октябре 1924 года во главе со своим на-
чальником английским агентом Чэнь Лянбо контрреволюционное восстание под
лозунгом «спасение гоминьдана и Кантона от большевиков».
7 Общее название двух однотипных организаций — «Цинбан» («Союз си-
них») и «Хунбан» («Союз красных»). Это были феодальные, подпольные, ми-
стические общества городской голытьбы, распространенные по морскому побе-
режью и в долине Янцзы. Ими руководили зачастую различные преступники
и проходимцы, используя их в своих целях. Чан Кайши был членом «Цин-
хунбан».
8 Семьдесят два героя —члены общества «Тунмэнхуэй», предшественника
гоминьдана, участники неудачного восстания в Кантоне 28 апреля 1911 тода.
9 Тань Янькай при маньчжурах сдал столичные экзамены и получил уче-
ное звание «цзиньши». Одно время он был членом Ханьлиньской академии в
Пекине.
10 После образования КНР Ли Цзишэнь был избран заместителем предсе-
дателя Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей.
Умер в Пекине в 1959 г.— Прим. отв. ред.
11 См. Н. И. Кончиц. Китайские дневники. 1925—1926 гг. М., 1969.
12 Ин-ин — героиня известной у нас драмы Ван Шифу «Пролитая чаша».
Белая Яшма —имя героя романа Цао Сюэциня «Сон в красном тереме».
13 На другой день охрана перед нашими учреждениями была восстановлена,
но вскоре мы сами от нее отказались.
14 Сун Цзывэнь —брат Сун Цинлин, был директором Центрального банка
в Гуандуне, министром финансов гоминьдановского правительства, в то время
считался левым. Впоследствии — глава одной из четырех семей, контролировав-
ших экономику страны в годы гоминьдановского режима. После разгрома го-
миньдановской диктатуры бежал в США. Умер в Сан-Франциско в 1971 г.
15 Гуандунская рабочая федерация — одна из трех профсоюзных организа-
ций Гуандуна тех лет, поддерживалась правыми гоминьдановцами в противовес
революционному Совету рабочих депутатов, находилась под влиянием буржуаз-
ных элементов, объединяла главным образом ремесленных рабочих.
18 «Общество изучения суньятсенизма» действительно было объявлено рас-
пущенным на пленуме ЦИК гоминьдана 15 мая 1926 года, но фактически про-
должало существовать под новым названием — «Общество молодых китайских
товарищей» во главе с Юй Чжихуаном. Союз же молодых военных самораспу-
стился и так и не был восстановлен.
17 Пленум открылся 15 мая 1926тода.
18 Решение о «контактной комиссии» было принято еще на 11 конгрессе го-
миньдана, но тогда предполагалось обсуждать на ней широкий круг вопросов,
а не только вопрос о взаимоотношениях двух партий.
279
19 С а й я н (в пекинском произношении «сижэнь») — западные люди. Так
в Гуандуне называли иностранцев.
20 В дальнейшем О. Тарханов под фамилией Эрдберг опубликовал в Москве
сборник китайских новелл (переиздан в 1959 году).
21 Эта работа была уничтожена во время переворота Ли Цзишэня в апреле
1927 года
22 Сначала он назывался «Большевик в Кантоне», под этим названием вы-
шло шесть номеров.
23 Лицзинный сбор — внутренняя таможенная пошлина — еще с феодальных
времен взимался в Китае на границах провинций и даже отдельных уездов.
24 Чжан Тайлэй был техническим секретарем Политбюро ЦИК гоминьдана.
25 Гуандун-гуансийский комитет был создан в мае 1926 года после того,
как Гуанси присоединилась к провинции Гуандун.
26 «Кто есть кто в Китае» (англ.).
27 М. Г. Ефремов — член партии с 1919 года. В гражданскую войну был
командиром бригады, перед отправкой в Китай — командиром корпуса. По воз-
вращении из Китая командовал военными округами. Во время Отечественной
войны был командующим армией. Не желая попасть в плен, он застрелился
19 апреля 1942 года. Посмертно получил звание Героя Советского Союза. Ему
поставлен памятник в Вязьме.
28 Войска У Пэйфу занимали три провинции: Хунань, Хубэй и Хэнань.
29 Советником при них был А. И. Черепанов.
30 «Город военного могущества».
31 Во время Северного похода к войскам Национально-революционной ар-
мии присоединилось много так называемых попутчиков, и число корпусов воз-
росло.
32 Ее иногда называют подготовительной комиссией.
33 В то время генеральный секретарь Исполкома Профинтерна.
Глава 6
1 «Папаша, папаша».
2 Китайские власти задержали в Ваньсяне два английских торговых судна,
потопивших три китайские джонки, в результате чего погибли пятьдесят четыре
китайца. В ответ на это 5 сентября 1926 года английские военные суда обстре-
ляли город из артиллерийских орудий. Было убито тысяча человек, двенадцать
улиц превращены в развалины.
3 В августе 1927 года, когда в Ухане начался свирепый белый террор, ар-
сенальцев называли «красными» и многих из них истребили. Арсенал был вре-
менно закрыт.
4 Виктор Морицевич Штейн по возвращении в СССР написал книгу «Очерки
финансового кризиса в Китае». В пансионе он жил вместе с семьей: женой и
маленьким сыном.
6 Пароход так и не был возвращен Советскому Союзу. Месяц спустя, когда
шаньдунские войска были вынуждены отступить на Север, белогвардейцы за-
топили его неподалеку от Пукоу.
6 В июне в Ханькоу приезжали и другие советники Фэн Юйсяна, в том
числе Аргентов и Лапин.
7 Впоследствии Корейво все же уехал из Ханькоу. Не знаю, как он доби-
рался до Фэн Юйсяна. На родину ему вернуться не удалось. Он умер в конце
1927 года от туберкулеза в Улан-Баторе, по пути в Советский Союз. Корейво
еще на царской каторге нажил чахотку, которая, видимо, обострилась в тяжелых
условиях работы в армии Фэн Юйсяна. Китайской грамоты он так и не одолел,
но свои последние силы отдал великому делу освобождения Китая.
8 Мне рассказывали, что вожаки «Синих» и «Красных» в июле — августе
1927 года, рассорившись с Чан Кайши, помогли уйти от преследования неко-
торым видным членам КПК. Их везли по городу в открытых автомашинах и
рядом с ними сидели «драконы». Полицейские не посмели вмешаться. В шан-
хайской сутолоке было нелегко уберечь голову, если на тебя сердит сам Вели-
кий дракон.
280
9 М. Ф. Куманин принимал участие в Наньчанском восстании войск Хэ Лу-
на и Е Тина 1 августа 1927 года. Воспоминания М. Ф. Куманина об этих со-
бытиях опубликованы в сборнике «Советские добровольцы в Китае» (М., 1961).
10 Коммунисты, составляя меньшинство комиссии, не могли оказать решаю-
щего влияния на ее деятельность.
11 В конце двадцатых — середине тридцатых годов Разумов был секретарем
Татарского обкома, а затем Восточно-Сибирского крайкома ВКП(б).
12 До сентября журнал издавался в Ханькоу, а затем перебазировался в
Шанхай.
13 Одновременно были разоружены, также курсанты Военно-политической
академии в Учане.
Глава 7
1 Например, Пик считал Виктора Петровича Рогачева, бывшего советника,
в дальнейшем исполнявшего обязанности военного атташе в Пекине, и Алексея
Петровича Рогачева, китаиста, работавшего бухгалтером у Бородина, одним ли-
цом.
Послесловие
1 П. А. Павлов был опытным советским военачальником. Во время граж-
данской войны командовал корпусом на Украине и в Средней Азии, был на-
гражден двумя орденами Красного Знамени и почетным золотым оружием.
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Ааль Николай 243
Абнольд см. Ефремов М. Г.
Абрамсон Э. М. 29, 201, 223
Акатова Т. Н. 3
Акимов В. М. 79, 117, 152, 196, 197,
198, 201, 226, 234, 239, 244, 245,
261
Аллен Г. см. Примаков В. М.
Амхерст Уильям Питт 205
Андерс см. Корнеев И.
Анненков Б. В. 83
Антонов В. И. 3
Аргентов А. А. 3, 44, 80, 1.07, 280
Базенау О. 152, 199
Байлан 277
Бай Чунси 248, 251
Бакулин А. В. 225
Балк 80
Бао Логин см. Бородин М. М.
Барановский М. 39
Белов Е. А. 277
Бельченко А. Т. 224
Бесчастнов Т. А. 131, 151
Бесчастнова А. Я. 146
Биркенхед Фредерик Эдвин
Смит 22
Битнер 68
Бичурин Н. Я. 32
Благодатов А. В. 266, 275
Блюхер В. К. 40, 42, 131, 1'49, 151,
167, 172, 178, 180, 181, 195, 1.97,
198, 201, 202, 214, 223, 224, 225,
230, 244, 259, 260, 273, 275
Боканенко Ф. Т. 29, 81
Бородин М. М. 38, 40, 45, 47, 104,
108, 114, 124—130, 138, 140, 143,
157, 164, 167, 177—187, 204—206,
214, 216, 219, 220, 223, 224, 226,
233, 241, 248, 251, 255, 257, 260,
262, 266—268, 272, 273, 281
Бородин Н. М. 47
Бородин Ф. 178
Бородина Ф. С. 38, 39, 47, 108, 178,
185, 206, 212, 214, 215, 233
Боткин 226
Броде см., Зюк П.
Бубнов А. С. 148, 172, 173
Ваксман 265
Ван Цзинвэй 137—139, 141—143, 151,
170—174, 203, 215, 235, 236, 261,
252, 256, 263, 267
Ван Чжэнтин 93
Ван Шифу 279
Ванюшин см. Бородин М. М.
Васильев В. А. 29, 73, 107
В ери см. Ремизюк
Вильде С. Л. 170
Виноградова Н. П. 3
Вихрев 80
Владимирова Т. И. 29, 146
Войлошников В. 29
Войнич см. Ольшевский Ф. И.
Войтинский Г. Н. 176, 230, 261
Волин М. 177, 179
Врангель П. Н. 83
Врубель С. А. 29, 73
By С. С. см. У Чаошу
Высогорец см. Горев В. Е.
Вэн см. Кузьмичев Б. И.
Вяткин Р. В. 3
Гален см. Блюхер В. К.
Галин ом. Блюхер В. К.
Гамберг В. И. 29, 81, 240
Гань Найгуан 176, 182, 206, 249
Геккер А. И. 46
Георг У 191
Герман Я. 130
Гилев Г. И. 131, 145
Гилева М. М. 146, 146
Глебов 82, 83, 278
Го Сунлин 88—94, 96, 97, 103, 109,
138, 141
Голичер А. 164
Гордон см. Горев В. Е.
Горев В. Е. 80, 150, 177, 195, 196—
200, 260
Горева Е. 123, 148
Гоу Инцзе 196, 199, 200
Гребенщиков А. В. 12
Григорьев 240, 242
Гриневич П. А. 38
Громов М. М. 48
Грузенберг см. Бородин М. М.
Гу Мынюй 91, 104, 182, 206, 224, 256,
257, 263, 264
Дай Цзитао 135, 138—141, 143, 176,
204,206
Далин С. А. 125, 154, 205, 275, 278
Деникин А. И. 83
Диккенс Чарльз 39
Доссер А. А. 30
Дуань Цижуй 6, 21, 33, 45, 46, 90,
91, 103, 104, 137, 182, 271
Дубасова 3. С. 3, 29
Дункан 228
Дункан Айседора 231
Дункан Ирма 231, 232
Дутов А. И. 180
Дэ Сингэ 12
Дэн Бэньинь 165
Дэн Фа 187
Дэн Чжунся 182, 187, 188
Дэн Яньда 134, 150, 173, 176, 194,
218, 220, 234, 241, 251, 264
Дэн Яньцзу 218
Дюфрен см. Петкевич Н. Ю.
Е Тин 134, 150, 192, 196, 235, 254,
268,281
Егоров А. И. 39, 40
Есенин С. А. 101
Ефремов М. Г. 192, 280
Заславский Д. И. 266
Зебровский см. Зенек И. Я.
Зенек И. Я. 149
Зенек Н. М. 149
Зефиров 265
Зильберт И. 148
Зотов 259
Зюк П. 43, 44, 86, 87
Иакинф см. Бичурин Н. Я.
Иванов 22, 97
Иванов А. И. 36, 44
Иванов-Ринов 83, 107
Ивановский см. Бубнов А. С.
Ивин А. А. 37, 38, 74, 75
Ильяшенко 240
Иоффа А. А. 41, 125
Йолк Е. С. 29, 73, 146, 172, 179, 205,
224
Йосидзава Кенкици 66
Казанин М. И. 223, 224, 275
Калиновская Ц. А. 3
Калиновский К. Б. 79
Кан Шаоси 89, 91
Канси 34
Канторович А. И. 240
Канторович А. Я. 38, 39
Кара-Мурза Г. С. 36
Карахан Л. М. 30, 35, 36, 39, 46,
48, 68, 97, 129, 130, 273, 274, 277
Карбышев Д. М. 151
Кафаров П. И. 32
Кетлер фон 33
Кирилл бывш. вел. кн. 83
Кисанька см. Куйбышев Н. В.
Климов А. Я. 3, 41, 49, 69, 73-76,
99 128
Клышко Н. К. 26, 37, 46
Кобяков 123, 152, 195
Козлов П. К. 36
Кокин М. 277
Колоколов В. С. 80
Колчак А. В. 83
Кольчугина Г. А. 224, 225
Коми см. Панюков В. Н.
Конфуций см. Кунцзы
Кончиц Н. И. 3, 81, 150, 161, 195,
275, 279
Корде см. Калиновский К. Б.
Корейво И. 79, 244, 245, 280
Корнеев 167
Корнеев И. 77, 78, 107, 109, 110, 167
Королев 253
Корф см. Боканенко Ф. Т.
Косачев 107
Кравцов А. М. 3, 151, 199
Краснов П. Н. 39, 122
Кречетов см. Скачков П. Е.
Ку Веллингтон см. Гу Вэйцзюнь
Кубяк Н. А. 172
Кузнецова М. 230
Кузьмичев Б. И. 43, 100, 101
Куйбышев В. В. 149
Куйбышев Н. В. 136, 137, 149, 152,
170—173, 178
Куманин М. Ф. 3, 81, 205, 260, 268,
281
Кунцзы 64
Курчи Амелита Галли 78, 88
Кутепов А. П. 83
Кюнер Н. В. 12
Лапин А. Я. 41, 42, 49, 73, 77, 102,
107, 112, 268, 280
Лапинь см. Лапин
Ленин В. И. 45, 74, 125, 127, 128,
130, 181, 186, 204, 279
Лепсе И. И. 172, 187
Ли 32, 64, 65
Ли Дачжао 50, 68, 70, 125, 180, 240-
242
Ли Дэцюань 278
Ли Лецзюнь 74, 75, 113
Ли Лисанъ 241, 267
Ли Минчжун 104
Ли Пинсян 259
Ли Фулинь 150, 173
Ли Хунчжан 57
Ли Цзишэнь 173, 176, 177, 192, 205,
207, 208, 248, 249, 279, 280
Ли Цзинлинь 89—92, 102
Ли Цзунжэнъ 151, 176
Ли Цзынчэн 76, 277
Либкнехт К. 124, 181
Лин см. Примаков В. М.
Линде 243
Линь Боцюй (Линь Цзухань) 125,
130, 134, 143, 150
Лодзинский И. см. Рогов Н. Т.
Лозовский С. А. 207, 253
Лонгва Р. В. 40
Лу Дипин 149
Лу Цзолун 199
Лу Чжунлин 91
Лукомский А. С. 83
Лунев 150, 173
Лысов 177
Лю Чжэньхуа 102
Люксембург Р. 124, 181
Лян Кунь 9
Ляо Чжай см. Пу Сунлин
Ляо Чжункай 66, 125, 130, 132, 134,
137, 141, 142, 181, 185, 205, 208,
210, 237, 271
Ма Лаоцзю 110, 111
Майский см. Гамберг В. Л.
Макартнэй Джордж 205
Мак Мэррей Джон ван Антверп 241
Мамаев И. К. 148, 151, 197
Манн Том 237, 238, 241
Мао Цзэдун 251
Маракуев 86
Маринг 125
Марино см. Аргентов А. А.
Марков 253
Маркс К. 186
Мацейлик С. Б. 146, 158
Мадейлик Ф. Г. 131, 148, 163, 180
Маяковский В. В. 37, 101
Мейер см. Миллер Н.
Мейерхольд В. Ю. 37
Мельников В. И. 29, 115, 116, 117
Меньшиковы 82
Меркулов С. Д. 82, 83
Миллер Н. 152
Мировицкая Р. А. 3
Миф П. 225
Михайлов 68
Монзелер Г. О. 29
Морозов 240
Наполеон Бонапарт 136
Наумов С. Н. 186
Невский Н. А. 36
Нечаев 82, 83, 117
Никитин см. Горев В. Е. и Черни-
ков А. Н.
Никифоров В. Н. 3
Николай II 83, 122
Николай Николаевич, бывш. вел. кн.
83
Никольский 29
Новоселов В. 4, 21
Нога см. Корейво И.
Озарнин Э. К. 24
Оконешникова С. М. 29, 73, 167
Ольгин см. Разгон И. Я.
Ольшевский Ф. И. 81, 151, 250
О'Малли 228
Орлов см. Соколов Н. А.
Ошанин И. М. 29, 73
Павлов П. А. 130, 131, 146, 166, 273,
281
Палладий см. Кафаров П. И.
Палло 179
Панкратов Б. И. 38
Панюков В. Н. 145
Папаян Г. К. 277
Пашков Б. К. 12, 29
Пашкова М. К. 29
Пергамент М. Я. 37, 38
Перлин Б. С. 29, 81
Перлов 226
Петров 276
Пик 262, 281
Пличе О. Ю. 225
Поляк В. 130
Порошин 153
Похвалинский Б. 269
Примаков В. М. 42—44, 69, 70, 88,
100, 101, 104, 275, 276
Протасов С. 167
Пу И 33
Пу Сунлин 94, 95, 278
Путна В. К. 69, 277
Пэн Бай 133
Пэнн Л. И. 86
Петкевич Н. Ю. 44
Разгон И. Я. 136, 149, 172, 173
Разумов М. О. 251, 281
Реми см. Угер
Ремизюк 123, 151, 195
Рид Джон 128
Рогачев А. П. 29, 81, 115, 117, 118,
281
Рогачев В. П. 131, 136, 149, 169, 172,
173, 281
Рогов Н. Т. 79, 167, 194, 243
Роде 224, 225
Розенблат Г. 49, 276
Роллан см. Благодатов А В.
Рудаков А. В. 12, 31, 32
Рудзутак Я. Э. 273
Сахновская М. 131, 148, 149, 172
Сахновский П. 148
Сейфуллин см. Лапин А. Я.
Семенов Г. М. 83
Сергеев см. Чекин С. С.
Сергеев В. 151, 199, 266
Сидихменов В. Я. 3, 274
Силин П. см. Акимов В. М.
Симпсон Ленокс 241
Синани см. Скалов Г. Б.
Скалов Г. Б. 41, 49, 69, 73, 98, 179,
183, 226, 276
Скаткин Н. И. 240, 242
Скачков П. Е. 29, 81, 278
Скворцов Т. Ф. 29, 73
Слетов П. И. 128
Смирнов П. И. 131, 149
Сноуден 138
Соколов Н. А. 195, 198
Солохин 20, 23
Спальвин Е. Г. 12
Стабс Э. 22
Степанов В. А. 180
Су Чжаочжэн 182, 183, 187, 236, 258
Сун Мэйлин 215
Сун Цзывэнь 173, 205, 215, 267, 279
Сун Цинлин 45, 47, 126, 143, 170,
204, 216, 220, 226, 227, 230, 264,
267—269, 279
Сунь Фо 137, 139, 140, 142, 143, 150,
173, 175, 182, 204, 205, 252, 256,
263
Сунь Чуаньфан 192, 194, 200—202,
228, 245, 246
Сунь Юэ 73, 75
Сунь Ятсен 22, 36, 44—47, 49, 66, 69,
103, 105, 107, 109, 110, 112, 124—
126, 128—130, 132, 135, 137-140,
142, 143, 150, 170, 173, 175, 186,
191, 193, 204, 218, 226, 227, 240,
264, 265, 268, 271—274, 278, 279
Сюй Кэсян 254, 255, 257
Сюй Цянь 70, 93, 104, 204—206, 222,
252, 256, 257, 264
Сюй Чунчжи 141
Ся Доуинь 235, 254
Тальберг 151, 199
Тан Шэнчжи 151, 192—195, 197, 200,
201, 216, 250, 251, 254, 265, 257,
258, 263
Тань Пиншань 130, 143, 236, 251,
252 254 255
Тань Янькай 149, 172, 173, 182, 204,
205, 213, 235, 251, 252, 256, 279
Тарасов 120, 262
Тарханов см. Эрдберг О. С.
Терешатов Н. 130
Терещенко см. Тесленко Е. В.
Теруни (Тер) 149, 165, 197—199
Тесленко Е. В. 145, 163
Тихвинский С. Л. 3
Тихонов Н. С. 101
Тонких 83, 84, 240, 242
Травин см. Слетов П. И.
Третьяков С. М. 36, 37
Тун 31, 32, 88
У Пэйфу 69, 72, 78, 97, 99, 100, 102,
104—106, 113, 114, 135, 181, 191
192, 194, 196, 200, 201, 203, 218—
220, 228, 244, 250, 280
У Течэн 140, 150, 174, 175, 176
У Чаошу 140, 143, 175, 176, 249
Угаки 92
Угер Д. 123, 131, 144, 149
Ульянова М. И. 49
Фан Чжэн'у 109—111, 113
Фан Шимин 250
Фессенден 243
Фокс Джэме 241
Фонштейн 21
Фромберг 265
Фрунзе М. В. 41
Фуллер Джон Чарлз 79, 277
Фэн Юйсян 22, 41, 42, 44—46, 49;
67, 69—78, 86—94, 96, 97, 100,
102—105, 109—114, 124, 141, 143,
203, 244, 249, 250, 252, 256, 257,
258, 263, 267, 268, 271, 278, 280
Харнский К. А. 12
Хассис А. И. 55
Хо Чун 233
Хо Ши Мин 185
Хотун Р. 191
Ху Иншэн 141
Ху Сяо 81
Ху Ханьминь 141, 150, 175, 181, 248,
249
Ху Цзин'и 46, 73—75, 99, 128
Хубилай-хан 50, 52
Худяков П. см. Ху Сяо
Хэ Инцинь 139, 149, 248, 251
Хэ Луи 134, 250, 268, 281
Хэ Сяннин 205
Хэ Цзян 265
Цай Гуанчу 139
Цао Сюэцинь 279
Цветков Т. Я. 3
Цзоу Лу 142, 176, 189
Цзя Лин см. Блюхер В. К.
Цзян Дэнсюань 90, 94
Ци Шиси 12
Цорн Н. 166, 167
Цюй Цюбо 125, 267
Чан Кайши 71, 108, 124, 128, 131,
132, 134—140, 142, 143, 145, 149,
150, 152, 158, 171—178, 181, 182,
184, 190, 193—196, 197, 200—205,
208, 214, 215, 219, 223, 225, 227,
234—238, 245—251, 254—258, 260,
262, 263, 266, 267, 269, 272, 279,
280
Чекин С. С. 80
Черепанов А. И. 130, 149, 275, 280
Черкасов 269
Черников А. Н. 80, 244
Черных 248
Чжан Сюнь 61, 242
Чжан Сюэлян 89, 90, 227
Чжан Тайлэй 182, 183, 186, 205, 279,
280
Чжан Факуй 96, 146, 150, 192, 196,
250, 256, 258, 259
Чжан Цзи 138
Чжан Цзинцзян 135, 172, 182, 205
Чжан Цэолинь 22, 31, 38, 46, 67, 72,
78, 82, 86-95, 97, 102—106, 114—
116, 128, 224, 227, 228, 233, 240,
241, 242, 243, 266, 257, 267, 271,
278
Чжан Цзосян 92
Чжая Цзунчан 82, 100, 117, 233, 234,
257
Чжан Чжицзян 70, 96, 103, 104, 112,
113
Чжан Юйцин 190
Чжао Хэнти 192
Чжоу Фэици 248
Чжоу Эньлай 134, 182
Чжу Пэйдэ 150, 176, 201, 255
Чжэнь Шэнь 174, 188
Чичерин Г. В. 125
Чубарева см. Сажновская М.
Чэн Цянь 150, 195
Чэнь Гофу 135
Чэнь Гунбо 142, 176, 255
Чэнь Дусю 135, 175, 177, 251-253,
255
Чэнь Евгений см. Чэнь Южэнь
Чэнь Иоланта 220, 230
Чэнь Лянбо 190, 279
Чэнь Миншу 196, 200
Чэнь Сильвия 220, 230
Чэнь Цзаньсян 238
Чэнь Цзюнмин 125, 133
Чэнь Цзямо 196, 199, 200
Чэнь Цюлинь 141
Чэнь Южэнь 67, 203, 205, 220, 222,
223, 228, 264
Чэнь Яньнянь 143, 182-184
Шаванн Эдуард 37
Шалавин 83, 84
Шварсалон С. 39
Шилс 19-21, 23
Шильников 83
Ширшов А. 4
Шмидт О. Ю. 48, 49, 75
Шмидт П. П. 12
Штейн В. М. 205, 224, 260, 280
Шуванов И. П. 163
Шувалова И. П. 163
Энгельс Ф. 237
Эрдберг О. С. 179, 205, 224, 252,
267,280
Юань Шикай 21, 61
Юй Цяцин 135
Юй Чжихуан 279
Юй Южэнь 74, 113
Юнь Дайин 134, 235
Юн Ло 65
Юэ Вэйцзюнь 49, 73, 75, 277
Яковлев Е. А. Г31, 151
Яковлев Н. М. 29
Яковлева В. Ф. 146
Ян Сэнь 231
Ян Фу 184
Яновский 195
Янь Сишань 106, 113, 250
Оглавление
ОТ АВТОРА . .............. 3
ГЛАВА ПЕРВАЯ. В КИТАЙ НА ПРАКТИКУ 4
ГЛАВА ВТОРАЯ. В ПЕКИНЕ .25
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СОВЕТНИКИ НА СЕВЕРЕ 69
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. НА РАБОТУ В КАНТОН . . . . . 115
ГЛАВА ПЯТАЯ. НА РЕВОЛЮЦИОННОМ ЮГЕ 124
ГЛАВА ШЕСТАЯ. В УХАНЕ 209
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ОБРАТНЫЙ ПУТЬ . 260
ПОСЛЕСЛОВИЕ 270
ПРИМЕЧАНИЯ 275
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ . 282
Вера Владимировна Вишнякова-Акимова
ДВА ГОДА
В ВОССТАВШЕМ КИТАЕ.
1925-1927
Воспоминания. Издание 2-е
Утверждено к печати
Институтом востоковедения
Академии наук СССР
Редактор 3. М. Евсенина
Младший редактор Р. Г. Селиванова
Художник М. М. Мержеевский
Художественный редактор Б. Л. Резников
Технический редактор В. П. Стуковнина
Корректоры Г. В. Стругова и П. С. Шин
ИБ № 13939
Сдано в набор 15.10.79. Подписано к печати 13 03.80.
А-01756. Формат 60X90'/ie. Бумага типограф-
ская № 3. Гарнитура литературная. Печать высо-
кая. Уел п. л. 18. Уч.-изд. л. 21,27. Тираж 30 000 экз.
Изд. № 4656. Зак. № 707. Цена 1 р. 30 к.
Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука»
Москва К-45, ул, Жданова, 12/1
Отпечатано с готового набора 3-й типографии
издательства «Наука» в 1-й типографии
Профиздата. Москва, Крутицкий вал, 18. Зак. 427