О ДРЕВНЕЙ
М.Г. РАБИНОВИЧ
Москве
ЛКЛДЕМИЯ нлук СССР
институт ЭТНОГРАФИИ
ИМ Н.Н. миклухо-МАКАЛЯ
МЛТЕРИЛЛЬНОИ культуры
ИБЫТЛ ГОРОЖЛН
Москве
ОТВЕТСТВЕННЫЙ РЕДАКТОР
доктор исторических наук
В. А. АЛЕКСАНДРОВ
КАК ЗАДУМАНА
КНИГА
осква — один из самых интересных
городов мира не только по тому ог-
ромному значению, которое он име-
ет для всего передового человечества
в наши дни, но и по своей увлека-
тельнейшей истории.
Попав впервые на страницы лето-
писей более восьмисот лет тому на-
зад, она сама впоследствии вписала
немало славных страниц в исто-
рию человечества. Маленький горо-
док в земле вятичей сумел постепен-
но сплотить вокруг себя русские земли в сильное централизованное
государство, а еще через несколько веков Москва стала столицей пер-
вого в мире социалистического государства. Всего этого Москва смогла
достигнуть лишь в результате многовековой напряженной деятельно-
сти народных масс, своим трудом создавших материальную основу для
расцвета государства и его столицы.
Истории Москвы посвящено множество статей, книг, многотомны?:
изданий. Большинство их говорит о той огромной роли, которую
сыграла Москва в различные периоды своего существования в полити-
ческой жизни страны, в развитии русской культуры, науки и техники.
Строятся они, как правило, на обильных письменных источниках.
Эта книга задумана несколько иначе. Она расскажет о таких сторо-
нах жизни москвичей, о которых письменные источники (по крайней
мере — в древний период) дают гораздо меньше сведений. Речь пойдет
о повседневном труде москвичей, об их мастерских и лавках, об ули-
цах, домах и хозяйственных постройках, об одежде, пище и утвари —
одним словом, о многом из того, что в научной литературе принято на-
зывать материальной культурой.
В жизни Москвы проявлялись черты, характерные для городского
быта всей древней Руси. И говоря о древней Москве, мы вплотную под-
ходим к большой проблеме истории русского города и его роли в раз-
личных областях жизни страны. Изучение материальной культуры и
некоторых других сторон быта москвичей поможет осветить недоста-
точно еще разработанную в нашей науке тему становления и развития
феодальных городов, сложения русского городского населения с его
своеобразными традициями, обстановкой, условиями жизни.
При изучении быта дореволюционные русские историки и этногра-
фы уделяли основное внимание господствующим классам (о жизни ко-
торых много говорили письменные источники) \ а также крестьянству,'
считая только его носителем русской народной культуры. Быт широ-
ких слоев городского населения был известен гораздо хуже. Советская
историческая школа исходит из того, что необходимо изучать народ-
7
ную жизнь всесторонне, учитывая, что и в период феодализма город-
ское население играло большую роль в сложении русской нации с ее
своеобразными культурой и бытом. С этой точки зрения можно лучше
понять особенности развития русского города и в более поздние вре-
мена. Тем более важно воссоздать ту реальную обстановку, в которой
протекала жизнь горожан в период феодализма.
Горожане сыграли большую роль не только в развитии ряда ремес-
ленных производств и торговли, но и в сложении таких важных элемен-
тов русской народной культуры, как жилище, одежда, пища и ряд быто-
вых особенностей. В городах яснее всего выявляются те культурные
связи и взаимные влияния различных племен и народов, оез которых не
складывается ни одна нация.
В. И. Ленин неоднократно подчеркивал, что именно трудящаяся
и эксплуатируемая масса в силу самих условий своей жизни является
носителем элементов передовой культуры (хотя бы и неразвитых)2.
В производстве и быте простого народа и в период феодализма луч-
ше всего отражаются складывающиеся национальные особенности, в то
время как представители господствующих классов далеко не всегда
являются носителями передовых элементов культуры своего народа.
Население Москвы, сыгравшее не последнюю роль в создании рус-
ской народности, и само испытало на себе мощное влияние этого слож-
ного процесса, который сказывался в изменении многих сторон жизни.
Москва возникла и росла в тесной связи со своим сельским округом,
который также постепенно менял свой облик уже под влиянием самого
города. В начальный период истории Москвы даже там, где позднее
выросли центральные районы города, были еще деревни. Нам пред-
стоит поэтому не только проследить древние связи городской культу-
ры с сельской, но выявить и те черты, которые стали в дальнейшем от-
личать материальную культуру и быт города от быта села.
При изучении жизни москвичей перед нами возникает целый ряд
вопросов, касающихся не только Москвы, но и русского феодального
города вообще.
Как постепенно осваивали территорию города?
Как складывался его план в связи с древней топографией, которая
была совсем не такой, как теперь?
Как строились и перестраивались городские стены и башни?
Как развивались основные занятия горожан — ремесла и торговля?
Отвечая на эти основные вопросы, мы будем стремиться выявить не
только то общее, что характерно для многих русских городов, но и то
особенное, что присуще городам данной географической зоны, и, нако-
нец, только столице государства — Москве. Сведения о жизни рядовых
горожан историк должен собирать буквально по крупицам. Но за пос-
ледние годы в научный оборот введен обильный и весьма важный для
8
истории Москвы археологический материал, полученный в результате
раскопок важнейших районов города и систематических наблюдений за
земляными работами почти на всей его территории.
История археологического изучения Москвы насчитывает уже
почти полтораста лет3. Но от того времени, когда московские архео-
логические памятники впервые описал 3. Доленга-Ходаковский4, до
первых специальных археологических раскопок древней Москвы про-
шло 125 лет. Весь этот период ученые исследовали преимущественно
Подмосковье. Только после Великой Октябрьской революции, когда
занятия археологией перестали быть уделом ученых «чудаков» и бога-
тых меценатов, когда в этой работе приняли участие широкие круги
советской интеллигенции, студенчества, рабочих, оказалось возмож-
ным организовать не только систематическое изучение подмосковных
курганов, но и планомерные археологические наблюдения за земля-
ными работами. Крупнейшими из них были изыскания на строитель-
стве первой очереди метрополитена5. Наблюдения, продолжающиеся
и в наши дни, охватили почти все районы города. Однако еще в первые
послевоенные годы Москва была изучена археологами меньше, чем лю-
бой другой крупный русский город. Для сколько-нибудь полного архео-
логического изучения Москвы необходимы были специальные раскопки.
«Лопаты археологов,— писал А. В. Арциховский,— много сделали для
истории собратьев Москвы, других мировых городов... К сожалению, в
Москве раскопок почти не было. Восьмой век московской истории кон-
чился, не выполнив необходимых работ по научному изучению родной
страны. Он завещал их девятому» 6.
Первые специальные раскопки были проведены в 1946—1947 гг. на
высоком холме в устье р. Яузы, где, по предположениям многих истори-
ков, можно было надеяться найти остатки древнейшей Москвы. Нельзя
сказать, чтобы открытия в этом районе разочаровали археологов. В ре-
зультате раскопок был открыт и исследован один из важнейших про-
изводственных центров средневековой Москвы — Гончарная слобода7..
Но древнейшего московского городища здесь все же не оказалось. Тог-
да поиски были перенесены ближе к современному центру Москвы.
С 1947 года и (с небольшими перерывами) до настоящего времени ве-
дутся археологические раскопки на берегу Москвы-реки, в Зарядье.
Уже с первых лет раскопок стало ясно, что этот район еще в глубокой
древности был окраиной городка Москвы. Центр же городка должен
был находиться западнее, на месте современного Кремля. Раскопки,
проведенные в Кремле в 1959 — 1960 гг., подтвердили это предположе-
ние. Здесь были открыты и остатки древнейших укреплений городка
Москвы и северная часть московского посада.
Раскспки центральных районов Москвы в сочетании с археоло-
гическими наблюдениями на всей ее территории позволили изучить.
9
наслоения, образовавшиеся здесь в результате деятельности людей
с древнейших времен до наших дней. Эти отложения или, как называют
их археологи, культурный слой города8, делятся на три основных гори-
зонта. Древнейший из них (мы обозначали его цифрой III, т. к. он был
самый нижний) встречен почти исключительно в центральных райо-
нах Москвы — Кремле и Зарядье. Он откладывался, по-видимому,
с конца XI до начала XIV в. Эпохе позднего средневековья (XIV —
XVII вв.) соответствует второй культурный слой, который хорошо со-
хранился на всей территории города в границах древнего Скородома
(нынешнее кольцо Садовых улиц), а на местах древних подмосковных
сел — и за его пределами. Наиболее мощные культурные напластова-
ния (I культурный слой) относятся, как и следовало ожидать, уже к
новому и новейшему времени — со второй половины XVII в. до совре-
менности. Мощность культурного слоя в центральных районах Мо-
сквы колеблется в пределах 4 — 8 метров. Но на берегах оврагов и
рек она превышает иногда и 20 м. На окраинах же города нередко
можно обнаружить культурный слой толщиной всего 10 — 15 см, а в не-
которых районах новой застройки он только начинает откладываться.
В результате исследования культурного слоя Москвы (в особенно-
сти, за последние 20 — 30 лет) собраны богатые коллекции, хранящиеся
сейчас в московских музеях. Для нас особенно важна массовость мо-
сковских археологических материалов. Десятки строений, сотни ин-
струментов, тысячи бытовых вещей, сотни тысяч фрагментов керами-
ческих и кожаных изделий позволяют составить довольно полное пред-
ставление о жизни простых людей в различные периоды истории Мо-
сквы. В ряде случаев удается связать археологические находки с изве-
стиями письменных источников, что позволяет и точнее определить
даты вещей и сооружений, и с другой стороны, — расширить сведения
летописей о характере города того времени. Еще большие результаты
дает сопоставление материалов раскопок с этнографическими наблю-
дениями в различных областях, населенных русскими.
Не только такие крупные явления материальной культуры, как, на-
пример, жилище, но и мельчайшие бытовые предметы оказываются
иногда очень устойчивыми по своей форме. Это позволяет зачастую
сопоставить жизнь средневековых москвичей с гораздо более поздними
чертами русского быта, подробно изученными этнографами. А такое
сопоставление помогает выяснить не только ряд деталей хозяйства и
условий жизни древних горожан, но и происхождение определенных
традиций, доживших до наших дней, а иногда и древние связи и проис-
хождение отдельных групп русских.
Роль археологических материалов в изучении поставленных в этой
книге вопросов не одинакова для разных времен. Для древнейшего пе-
риода, почти не освещенного письменными источниками, они иногда
10
имеют решающее значение. Позднее все более важными становятся
источники письменные и изобразительные (летописи, духовные и до-
говорные грамоты, хозяйственные акты, переписные книги, записки
путешественников и т. п.), к которым мы будем обращаться.
Изучение жизни москвичей мы начнем с XI в. (от которого до нас
дошли древнейшие археологические материалы, связанные с Москвой)
и доведем его по основным разделам до XVI в., когда Москва утверди-
лась уже в качестве столицы России, стала не только политическим, но
и экономическим ее центром.
Дальнейшая история населения феодального города отмечена все
большими темпами развития в нем элементов капиталистического
уклада, зарождением пролетариата и буржуазии. Это — особая тема,
требующая специального исследования. Лишь в отдельных случаях,
когда это потребуется для более полного освещения того или иного
вопроса, мы будем затрагивать XVII в. и даже начало XVIII в.
Территория Москвы огромна. Мы сможем рассмотреть более под-
робно лишь центральные районы города — междуречье Москвы-реки
и р. Неглинной, Кремль и Великий посад,— а также Заяузье. Эти рай-
оны являются важнейшими в городе. И можно с полным основанием
предположить, что отмеченные здесь явления были в основных чертах
типичны и для города в целом.
Итак, мы располагаем сейчас огромным материалом, собранным
несколькими поколениями ученых. И мы можем поэтому отправиться
в своеобразное путешествие по древней Москве.
Начнем его с центра города. Познакомимся прежде всего с соб-
ственно «градом» (как называли в те времена крепостные стены) вер-
нее — с «градами», ибо в Москве по мере того, как формировалась и
укреплялась ее территория, возникло не одно укрепление. Затем вый-
дем за пределы «града» на Большой или Великий посад с его много-
численными мастерскими и лавками. Посмотрим, как работали москов-
ские ремесленники, каковы были торговые связи Москвы. Двинемся
потом дальше за Яузу, в Гончарную слободу. Увидим высокое разви-
тие ремесла и начатки мануфактуры. В заключение постараемся обри-
совать характерные черты застройки древней Москвы, ее городского
хозяйства, некоторые особенности быта москвичей.
Разумеется, эти очерки не могут еще быть исчерпывающе полными.
Одни вопросы удастся выяснить, другие останутся еще спорными, а
третьи будут только поставлены. Но ведь научное исследование исто-
рии Москвы продолжается. И автор будет вполне удовлетворен, если
книга познакомит читателей с определенным этапом этой работы и даст
материал для дальнейшей разработки нерешенных еще проблем исто-
рии нашего великого города.
Dei gratia .
Castellvm VftBIS Mo$KV£
д<»ш
-Я&ЬСи
Мдаряа
1 ®Я7?йШЛЖЗ^
4 Kmifilffftw. k-nwr:r^s^i/пя
• X-rytA^intwir, «fяйжЛ'тиу *.n»
i' СЫя Л4я-,./пыягяя-иа4
> Лрк’аупио ЛАл»'<м Ао»^«*«*
i .ЛЛЛгя Л<ж «вЛм»л«Ъг
*• Ьчс^гшАфОпп-
«	flhw«wZrv/^f>№iw
к . lt.,V.t«T5*ajr.‘, fykaapt/>•••* <&"r
Ч Атял7{£я&|*чч4^*ф
«4 Д4и««&с|..Мнаш.Мп, K«y<iM>v4m<w
У1Й|>.^ИЯИ|7»*и#**»ЖЛ11уЛ хя^лмс
лраублг я*)>£ла44,Иат/,ar*
-	**••“'^	г-----.™,.^-
к	*'	SaAviA . Ay*ff&tf
kit	.	jp Л»«^11^Лч»Лг»»Л1и4|в
wynni jimiM fa A if,	.^шъ'
-> ’к». 4Л few. fK&ffi Ж»*'? «Г^« >x» .«cH
»:<	.<ийл—5^рь™.
fe»	>
if 1тя4я. nyvnaTSna>aaaayiM^fn<
i^«*|<*"4a>i»'i^,.iiij«»‘i nwb-
Wil
Magno Domino Casari , et Magno Dvci ' *
ALEXIO MIC HAELOVITS.
OM N f VM Rv««0 KA M Av TOK A A I О КI ,Vl.UH Mt К O'. 11. Л V »>MA1 > К1 >
Nov*** >ro»?kh . Г/лк К a/.v^kh , {/ar. Ay mtux-MAK iK и Д' v: !|
SlWIRsKil. IMmiNOPi E5KOt5K!|: XUcNoDvi (SmoLENkRILIvI 8<M’ *
ChvoRSK», Рей avkii Veatomi . Лчахчи <kii т л am IXхмглче i AU;
ND DMT NaMXKWtXJS IX IE R R IS J N If. НЮД1 fiVjJ,* I'i‘ £« \ » u if 5K D. j
Rkxanskw,Puut-zkj j ,Ros tv ч-'.чкн. Iaimw-ahkii . 14 s о/кч^ i r, !
OvtXMUKil ,O»1»RSKJL KiWlVI N5KH ET H Л П : SlCTF NTRI*»4 M b $
RECKVN^ MANDAimi: ft IXtMJNi» ri'RRARVM i\ I.R5KVI ,	| |
KARTALIN5KUT»,£I O.VIN5KRH Сл,.?ЛйЛ V, KT	’
ГЕ RRaRVM Ka&W*N.*MES Л>ГЙЕА№ЛТ«.кХ'П<,*>Л'н
EhrVM • FT MVLTAKVM DtTSoNVM 1>V4ISO	.
et More r ап mi	j
C ai Icllu m cu m t и bus coi й iyiiti \ rhi bus Molli i.r, pr-nit	ь
(ub fiorcnn Impmo. px men wier ,M^yv 'Dumint CxUrif	T
e г AAagn 1 Di ids BoriiTi К ж-Лчтмь, omn iun i Ruffi >ru m. 4a	*
11 ni. с Г <h men fs fu i t: fli m вд at .Vbi i л cb(erva nti д
i^h-rlur.vUjtur «WlXVl'AtU*	1

Очерк
ИЗ ИСТОРИИ
МОСКОВСКИХ «ГРАДОВ»
центре всякого города феодальной
эпохи возвышались мощные укреп-
ления — «град»,— как называли их
на разных славянских языках. Укре-
пления играли такую большую роль
в жизни поселка, что и сам он по-
лучил общее название «город» или
«град» в отличие от неукрепленных
сел, деревень, слобод и «рядков».
И даже в наши дни, когда многие
древние города перестали уже суще-
ствовать, можно еще увидеть среди
полей и лесов остатки их некогда грозных валов и рвов — «городи-
ща», как издавна называют их в народе. В древности не было ни одной
стороны городского быта, на которую в той или иной мере не влияли бы
укрепления. В сооружении их участвовало все взрослое городское на-
селение. Одни горожане, как мы увидим ниже, участвовали в строитель-
стве только своим кошельком (это, конечно, была зажиточная верхуш-
ка), другие (а таких было подавляющее большинство) — и своим
трудом.
Изучая развитие городских укреплений, можно составить представ-
ление не только о внешнем облике города, но и о его происхождении,
о характере его развития, о творчестве широких слоев городского на-
селения. Конфигурация городских укреплений (особенно в тех слу-
чаях, когда крепость строилась вокруг уже существовавшего поселения
или части его) отражала исторически сложившуюся планировку го-
рода. В свою очередь, положение крепостной стены с ее немногими
проездами отражалось в дальнейшем на направлении городских улиц
и застройке городских усадеб. Выявляя очередность постройки раз-
личных укреплений, мы можем судить и о важности тех или иных рай-
онов города, об изменении их значения, о перемещениях городского
населения.
Все сказанное далеко не исчерпывает значения оборонительных
сооружений в жизни феодальных городов. Но, отдавая должное роли
«градов», не следует все же впадать в крайность и считать, как это
делает, например, западногерманский историк 3. Эннен, что настоя-
щим городом поселок становился только тогда, когда он «получал вто-
рую линию укреплений, а с ней и городскую конституцию» !. Совет-
ская историческая школа придает особое значение социально-эконо
мическому развитию города, тому уровню, которого достигают в нем
ремесленное производство и торговля. С этой точки зрения, как пока-
зал М. Н. Тихомиров, важно наличие в городе хотя бы одной линии
укреплений и неукрепленного «предградья» или посада2. А следуя
концепции 3. Эннен, мы должны были бы признать «настоящими»
15
лишь несколько из двух с лишком сотен известных по летописи древ-
них русских городов, поскольку большинство из них так и не получи-
ло второй линии укреплений. Значение же кремля русского города
(«детинца», как его иногда называли) как феодального укрепления,
служившего не только для обороны от внешних врагов, но и защи-
щавшего феодала и его приближенных от возможных народных вос-
станий, не раз уже подчеркивалось в нашей археологической литера-
туре 3. В строительстве оборонительных сооружений сказывался всег-
да и общий уровень развития техники и местные особенности матери-
альной культуры.
Поэтому-то мы и начинаем нашу книгу очерком о «городах» —
укреплениях Москвы.
Укреплениям Москвы посвящена обширная литература. Достаточно
напомнить общеизвестные труды С. П. Бартенева, Н. Н. Воронина,
Н. М. Коробкова, Н. Д. Виноградова, А. П. Смирнова, С. В. Киселева4.
В этих книгах и статьях подробно разобрана история создания москов-
ских укреплений, их планировка и конструкция. И все же археологи-
ческие работы 1946—1960 гг. дали некоторые новые материалы, позво-
ляющие пересмотреть одни связанные с этой проблемой вопросы, по-
ставить вновь другие. Мы не стремимся дать полный очерк истории и
конструкции московских укреплений. Скажем лишь о том новом, что
узнали в результате наших раскопок. Прежде известные данные при-
водятся для того, чтобы рассмотреть их под новым углом зрения.
Итак, мы начинаем наше «путешест-
вие» по древней Москве с ее старей-
шего центра, который, как уже го-
ворилось, был не на устье р. Яузы, а
на современном Кремлевском холме,
на устье р. Неглинной. Здесь и сле-
дует искать древнейшие московские
укрепления. Но прежде чем предста-
вить себе их облик, надо учесть, что
Кремлевский холм имел в древности
иной вид, чем теперь. Изучение материалов геологических разведочных
работ позволило восстановить (разумеется, приблизительно) тот рель-
еф местности, который существовал к началу поселения.
Мыс в устье р. Неглинной был тогда значительно круче и уже; со-
временные здания арсенала, Потешного дворца и Оружейной палаты
полностью или частично стоят на насыпном культурном слое. В тече-
ние столетий поздние наслоения покрыли более крутые когда-то скло-
ны мыса, выровняли и расширили его верхнюю площадку. При строи-
тельстве здания Большого Кремлевского дворца была произведена пла-
нировка, выравнивание площадки. Культурный слой и, вероятно, часть
16
Первая
московская
крепость
материка сняли и сбросили под откос. Поэтому мы и говорим, что
древняя поверхность мыса может быть восстановлена по геологораз-
ведочным данным лишь приблизительно.
Крутой спад берега со стороны р. Неглинной начинался значитель-
но восточнее, со стороны же Москвы-реки — несколько севернее, чем
теперь. Юго-западная оконечность мыса в древности была выше, выда-
валась к юго-западу дальше и обрывалась гораздо круче. План и про-
филь Кремлевского холма в те далекие времена, когда здесь впервые
поселились люди, изображены на рис. 1—2.
Еще в прошлом столетии при земляных работах в юго-западной
оконечности Кремля были открыты следы древнейших укреплений.
Известный московский статистик М. Гастев впервые ввел сведения о
них в научный оборот. Он писал, что к западу от церкви Спаса на
Бору был «палисад против находившегося здесь рва, найденный при
копании земли для Нового Кремлевского дворца» 5. Этими сведениями
и ограничивались более ста лет знания историков о первых москов-
ских укреплениях. Не удивительно, что мнения исследователей как
о времени сооружения этих укреплений, так и об их назначении и кон-
струкции, расходились. Крупнейший историк Москвы И. Е. Забелин
считал, что укрепление это относилось «еще к языческим временам»
и в центре его находился жертвенник, на месте которого впоследствии
была построена церковь Иоанна Предтечи. Конструкцию крепости он
представлял в виде рва и вала с деревянным частоколом (тыном) на-
верху. «Остатки его [городка.— М. Л] вала и рва были найдены близ
юго-западного угла церкви Спаса на Бору... причем оказывается, что
церковь Спаса стояла вне окопа или ограды этого первичного по-
селка» 6.
С. П. Бартенев воспринял в основном точку зрения И. Е. Забелина.
Он считал, что первые укрепления Москвы сооружены в первой поло-
вине XI в. и что они охраняли княжеское «село» (каким он представ-
лял себе Москву) от местного мерянского населения. Конструкцию
укреплений исследователь восстанавливал по известным в то время
русским аналогиям (не считаясь, однако, с тем, что эти укрепления от-
носились не к селам, а к городам) — в виде рва и вала с частоколом
наверху. Но в отличие от И. Е. Забелина С. П. Бартенев предполагал,
что к 1147 г. укрепление хоть и сохранило прежнюю конфигурацию,
но должно было быть усилено. Частокол на валу мог быть заменен бо-
лее крепким тыном, а «ров углублен и усажен по краям надолбами,
т. е. заостренными обрубками дерева, вкопанными стоймя в один или
несколько рядов так, чтобы нельзя было ни перескочить через них, ни
пройти между ними» 7.
Как видим, неопределенность и скудость сведений М. Гастева остав-
ляла значительные возможности для всякого рода домыслов, но не
2 М. Г. Рабинович
17
давала материалов для научного определения и реконструкции древней-
ших московских укреплений. Быть может, именно поэтому в двух важ-
ных исследованиях по истории Москвы, вышедших из печати к 800-лет-
нему юбилею столицы и принадлежащих М. Н. Тихомирову и
А. В. Арциховскому, мы не находим какой-либо попытки вновь интер-
претировать материалы М. Гастева8. В тексте шеститомного академи-
ческого издания «История Москвы» этот вопрос также не рассматри-
вается. Но из составленной И. А. Голубцовым схемы «Старинная то-
пография и урочища Москвы до 1389 г.»9, которая приложена к перво-
му тому этого издания, можно понять, что автор вслед за И. Е. Забе-
линым считает материалы М. Гастева относящимися ко времени до
середины XII в., т. е. не связывает их со строительством времен Юрия
Долгорукого. Нам случалось высказывать мнение, что отмеченные
М. Гастевым укрепления могли относиться даже к городищу дьякова
типа (т. е. ко временам первобытно-общинного строя) и потом были
приспособлены к нуждам городка, служили убежищем для населения
первого московского посада .
Н. Н. Воронин не согласился с этой точкой зрения, да и со всеми
другими, приведенными выше. Он впервые высказал предположение,
что открытые при земляных работах, о которых писал М. Гастев, сле-
ды укрепления — это и есть остатки крепости, построенной в Москве
в 1156 г. Юрием Долгоруким (точнее — Андреем Боголюбским по его
приказу). «Восточная граница первой крепости Москвы,—писал
Н. Н. Воронин,— проходила по линии западной стены позднейшего
храма Спаса на Бору, где при строительных работах были обнаружены
следы рва и вала. Предположение, что крепость, сооруженная Анд-
реем Боголюбским в 1156 г., охватила большую территорию по срав-
нению с усадьбой Юрия Долгорукого, в связи с чем образовалась
«вторая линия» обороны примерно по направлению от современной
Троицкой к Тайницкой башне,—лишено оснований»11.
Эти споры продолжались бы и дальше, поскольку исследователи
располагали все тем же материалом, если бы при археологических
наблюдениях 1960 г. в траншее возле юго-западного угла современного
здания Большого Кремлевского дворца не обнаружили разрез древнего
рва (рис. 3). В сечении ров походил на опрокинутый вершиной книзу
треугольник. Дно его было несколько скруглено. Ширина сохранив-
шейся части рва по верху 13 — 15 м, глубина — 4,3 м. Падение скло-
нов стенок — 45 — 50° к горизонту. Поскольку культурный слой здесь
был срезан при строительных работах XIX в., можно думать, что в
древности ров имел большие размеры. Все же вряд ли глубина его
могла намного превышать 5 м, а ширина 16—18 м. Таким образом,
древнейший кремлевский ров был таким же, как и рвы днепровского
Вышгорода, Киева и иных древнерусских укреплений XI—XIII вв.12
18
3. Древнейший ров Кремля (рисунок)
Время сооружения рва, как мы это установили при раскопках, — не ра-
нее X и не позднее второй половины XI в.; во второй половине XII в.
ров уже был засыпан.
Разумеется, полученные при раскопках сведения довольно скудны.
И все же на их основании можно попытаться восстановить характер
древнейших укреплений Москвы. В этом нам помогут аналогии с из-
вестными уже памятниками того же типа.
Открытые при работах 1960 г. следы укрепления очевидно принад-
лежат к той же линии обороны, которая была обнаружена в 1838 г. и
о которой писал М. Гастев. В самом деле, приведенные выше сведения
М. Гастева и толкование их И. Е. Забелиным и С. П. Бартеневым схо-
дятся на том, что ров отрезал мысовую часть холма к западу от позд-
нейшей церкви Спаса на Бору. Местоположение открытого в 1960 г.
рва вполне соответствует этому описанию. То, что ров оказался метров
на 40 юго-западнее места, на котором когда-то была церковь, говорит,
по нашему мнению, лишь о приблизительности сведений М. Гастева
и И. Е. Забелина. Ведь нигде не было сказано, что край рва проходил
у самой церкви да еще вдоль ее западной стены, как это показано на
составленной С. П. Бартеневым схеме 13. Если же предположить вслед
за Н. Н. Ворониным, что открытые в 1838 г. и в 1960 г. рвы принадле-
жат к разным оборонительным линиям, и последняя линия, 1960 г.,
более древняя, чем первая (которую Н. Н. Воронин относит к 1156 г.),
то трудно будет сочетать такое предположение с данными археологи-
2*
19
ческих наблюдений. Дело в том, что траншея, в которой был обнаружен
в 1960 г. ров, прорезала значительную территорию Кремля к северу
от Большого дворца и если бы на этой территории был какой-либо вто-
рой ров, то траншея должна была пересечь и его. Однако в профилях
траншеи второго рва обнаружено не было. Да и все, что нам известно
о конструкции укреплений этого периода, не позволяет предположить,
что здесь могла быть другая, более поздняя линия укреплений. Между
северо-восточным краем рва и углом церкви Спаса на Бору, как было
сказано, примерно 40 м. Между тем обычная ширина рвов укреплений,
аналогичных нашему, — метров 18 — 20, а толщина оснований их валов --
метров 20 — 30. Общая ширина оборонительной линии (рва и вала) не
менее 38 м, а судя по опубликованным П. А. Раппопортом схемам обо-
ронительных сооружений Северо-Восточной и Северо-Западной Руси
X—XIII вв.14,— она обычно достигала 40 —50 м. Значит, если мы примем
предположение, что между открытым в 1960 г. рвом и бывшей цер-
ковью Спаса на Бору была еще одна линия укреплений, то придется
согласиться и с тем, что в этом случае город был увеличен всего на
ширину оборонительной линии и западный край нового вала находил-
ся непосредственно на восточном краю древнейшего рва. Но тогда
старый ров обязательно должны были сейчас же засыпать, чтобы он не
мешал защите крепости. Однако археологические материалы показы-
вают, что этого не произошло, что старый ров хотя и был заброшен,
но существовал еще несколько десятилетий и лишь постепенно затяги-
вался культурным слоем со стороны городища.
Итак, можно предположить, что открытый в 1960 г. ров относится
к той же линии укреплений, что и ров, обнаруженный в 1838 г. Поэто-
му при дальнейшей попытке охарактеризовать древнейшие укрепления
Москвы сведения, полученные от обмера рва в 1960 г., мы будем допол-
нять материалами, опубликованными М. Гастевым и И. Е. Забелиным.
Прежде всего нужно отметить, что древнейшая московская крепость
относилась к так называемым мысовым укреплениям. При сооружении
их использовали крутые берега рек и оврагов (лишь несколько обраба-
тывая их), а со стороны плато сооружали ров и вал. Такие укрепления
известны на территории Московского края по меньшей мере две с по-
ловиной тысячи лет назад. Ведь к этому типу мы должны отнести и
дьяковские городища. По характеру местности и в Кремле можно было
ожидать открытия городища дьякова типа, поскольку в аналогичных
районах территории Москвы известно до десятка таких городищ 15. Слу-
чаи, когда древние городища использовались для устройства древне-
русских крепостей, упомянуты в русских летописях и прослежены ар-
хеологами 16 на конкретных памятниках. Однако в Московском Кремле
никогда не было найдено ни одного предмета, который можно было бы
отнести к Дьяковской культуре. Если здесь и существовало когда-либо
20
a
4. Схема положения и конструкции древнейшего московского
укрепления (а — план, б — разрез)
городище дьякова типа, то оно было целиком уничтожено, и следов его
до настоящего времени обнаружить не удалось.
Открытое в 1960 г. укрепление относится к тому простейшему типу
мысовых крепостей, который был характерен для русских укреплений
Залесской земли вплоть до XI в. П. А. Раппопорт считает Московский
Кремль даже «наиболее характерным примером мысового типа укреп-
лений, возникших еще в конце XI — начале XII в., но продолжавших
существовать и развиваться позже» 17.
Ров, отделявший кремлевский мыс, по всей вероятности, представ-
лял собой в плане не прямую линию (как изобразил это С. П. Барте-
нев), а скорее дугу окружности, центр которой находился где-то в рай-
оне оконечности мыса, а наружная сторона была обращена к против-
нику. По крайней мере таковы все известные нам древнерусские
городища. Ров должен был выходить на оба обрывистые берега Москвы-
реки и р. Неглинной. Шедший по его внутреннему краю вал повторял
ту же линию. Но по краям обрыва концы его могли загибаться внутрь
и продолжаться, постепенно снижаясь, на некоторое расстояние в сто-
рону мыса. Впрочем, чаще в ту пору вал кончался там же, где и ров.
21
По обрывистым краям городища, как правило, бывало какое-то ограж-
дение — вернее всего обычный частокол.
Все сказанное позволяет нам реконструировать очертания древней-
шей московской крепости как они показаны на рис. 4. О конструкции
укрепления мы можем составить четкое представление лишь в той его
части, которая была открыта при наблюдениях 1960 г. Ров треугольной
в сечении формы со скругленным дном, видимо, не имел никаких де-
ревянных надолб ни на дне, ни по краям. При хорошей сохранности
дерева, которую мы наблюдали в культурном слое Кремля, от таких
сооружений обязательно должны были остаться следы, а их в разрезе
рва и по его сторонам не обнаружено. По-видимому, ров был сухим,
как и большинство известных древнерусских рвов. Сведения М. Гасте-
ва и И. Е. Забелина о тыне и насыпи вала, открытых при работах
1838 г., дают, с нашей точки зрения, основание предполагать, что по
внутренней стороне рва шел земляной вал с «тыном»-частоколом на-
верху. Может быть, частокол окружал всю территорию внутри рва,
включая и мыс. Реконструкция укреплений, приведенная на рис. 4, в
значительной мере условна. В частности, размеры вала и тына приняты
по аналогии с укреплениями того же типа и времени.
Все же наши представления об изначальной Москве стали несколь-
ко реальнее. Из густой дымки, которой был покрыт этот отдаленный
период истории нашего города, выступила маленькая крепость, каких
много было в древней Руси. Она занимала лишь незначительную часть
территории современного Кремля, его юго-западный угол, и по-види-
мому, просуществовала почти сто лет, пока не понадобилось значи-
тельно расширить укрепленный центр Москвы.
О том, когда примерно это произош-
ло и какой характер носили новые
укрепления, мы узнали при археоло-
гических наблюдениях за строитель-
ством Дворца съездов в 1959 —1960 гг.
Остатки крепостной стены, шедшей
вдоль берега р. Неглинной примерно
по направлению современной Комму-
нистической улицы, были обнаружены к востоку от Потешного дворца
и Троицких ворот.
Напротив Потешного дворца (рис. 5) в западине культурного слоя
в нижнем (III) его горизонте открылись первоначально всего три дубо-
вых бревна диаметром 30 — 35 см. Они лежали впритык друг к другу
без каких-либо скреплений по продольной оси. Бревна были очищены
от коры и затесаны (кантованы) на 12 граней. Длина каждого из них
была, видимо, от 5 до 6 м 18. Каждое продольное бревно опиралось на
два-три поперечных (рис. 6). Это были обрезки более тонких деревьев
22
Строительство
середины XII века
5. Общий вид котлована с остатками укрепления второй половины XII века
(рис. Н. А. Баулиной)
(длиной 1,20 — 2,00 м, диаметром 12 — 18 см) с выступающим кверху суч-
ком. Такой обрубленный сучок образовывал своеобразный крюк, удер-
живавший нижнюю часть продольного бревна. На другом конце крюка-
поперечены прорезано сквозное отверстие размером примерно 8X4 см.
В эти отверстия забиты затесанные на четыре грани штыри длиной от
20 до 60 см. Таким образом, этот элемент конструкции был рассчитан
на сопротивление усилию, направленному горизонтально.
Поперечина — крюк с забитым в него штырем — должна мешать опи-
рающемуся на них бревну откатиться в сторону под давлением лежа-
щего выше грунта. В верхней части продольных бревен над каждой по-
перечиной прорублено по два паза, в которых лежали остатки таких
же поперечин. Они, видимо, поддерживали следующий ряд продольных
бревен. Этот ряд не сохранился, но по оставшимся тыльным частям
поперечин можно заключить, что таких рядов, расположенных один над
другим, было три 19.
23
6. Деревянное основание вала
Все это было засыпано с западной стороны и сверху рыхлым серо-
вато-желтоватым песком, в котором попадались отдельные включения
угольков, коры, щепы и культурного слоя. Однажды нашли даже дере-
вянный крюк-поперечину, видимо, не пошедший в дело. Включения
всегда были расположены так, что восточный их конец был выше за-
падного. Ясно, что они образовались при насыпке вала. А насыпали,
его изнутри, с площадки города к склону.
7. Поперечный разрез восточной части основания вала
Под основанием вала были обнаружены остатки деревянной по-
стройки-конюшни, разрушенной при строительстве укрепления. В не-
которых местах поперечины-крюки лежали непосредственно на остат-
ках стен этой постройки (рис. 7). Под насыпь вала уходила сравни-
тельно тонкая прослойка культурного слоя, в который попадалась ке-
рамика XI —XII вв. На основание вала налегала с востока прослойка
коричневого культурного слоя, датируемая второй половиной XII или
24
началом XIII в. Насыпь вала в том месте, где мы открыли его впервые,
напротив Потешного дворца, сохранилась лишь на незначительную вы-
соту. Вся конструкция оказалась под фундаментами зданий, построен-
ных на этом месте гораздо позже — в XVII —XIX вв., и уцелела лишь
потому, что лежала в естественной западине ниже обычного уровня
подошвы культурного слоя в этом районе. Но севернее на той же линии
напротив современной Троицкой башни Кремля в северной стенке
котлована открылась более значительная часть вала, сохранившаяся
почти на полную высоту — около 7 м, при ширине основания пример-
но 14,5 м.
Здесь, напротив Троицкой башни, в насыпи не было деревянных
конструкций, подобных тем, какие мы только что описали. Но самый
характер грунта и включения были те же, что и в южной части вала.
Под вал уходила тонкая прослойка культурного слоя (мощностью
10 — 30 см), в которой прослеживались остатки деревянного сооруже-
ния, по-видимому, с валом не связанного (рис. 8). На восточный край
вала налегал нижний, III, горизонт культурного слоя Кремля, отложив-
шийся еще до татарского нашествия. Как по направлению, так и по ха-
рактеру насыпи и по стратиграфии, остатки вала, обнаруженные напро-
тив Троицкой башни (рис. 9), принадлежат к тому же сооружению, что
и открытые напротив Потешного дворца. Это — одна и та же линия
укреплений, построенная не ранее второй половины XII в. и не позже
начала XIII в.
Остатки этих крепостных сооружений представляют собой основа-
ние восточной части вала, обращенной внутрь города. Вал шел по вы-
сокому левому берегу р. Неглинной от мыса вверх по реке. Он защи-
щал выросший центр города. Мы нашли остатки его северной части.
Как далеко продолжался вал на север, можно судить лишь по косвен-
ным данным, т. к. остатки этого укрепления на более северных участ-
ках прослежены не были. Видимо, они были уничтожены давно,
в XIV—XVI вв., при огромном строительстве на этой территории.
Как показали археологические наблюдения, культурный слой здесь
отложился в основном в XIV—XVII вв. и позже. Сохранившиеся в по-
дошве культурных отложений горизонты III, древнейшего, культурного
слоя прослежены лишь немного севернее линии Троицких ворот. Види-
мо, до разгрома Москвы татарами поселок не простирался севернее
юго-восточного угла современного здания Арсенала. Укрепление же,
как и большинство детинцев средневековых русских городов, наверное,
не охватывало всей территории поселка, оно должно было закан-
чиваться еще несколько южнее. Вероятно, зафиксированная нами се-
верная часть вала близка к оконечности. Где-то здесь, в районе совре-
менных Троицких ворот, он должен был поворачивать на юго-восток
(см. рис. 11).
25
Представляло ли это укрепление нечто оригинальное, особенное,
отличное от других известных сооружений?
Конструкция вала, как выясняется по материалам археологических
исследований (рис. 11), имеет общие черты с конструкцией таких же
валов в других русских городах. В то же время московские укрепления
довольно значительно отличаются от всех известных нам укреплений
древней Руси. Валы, представляющие собой простую насыпь без дере-
вянных конструкций внутри, встречаются довольно часто в русских
крепостях до самого XIII в.20 Высота их обычно достигает 4 — 5 м, но
в крупных городах она иногда превышает и 10 м. Таким образом, откры-
тый нами вал в северной части не представляет чего-либо отличного
от подобных сооружений большинства других русских городов. Но опи-
санная выше деревянная конструкция в основании вала не обнаружена
до настоящего времени ни r одном русском городе. Укрепление осно-
вания вала деревом применялось на Руси в X—XIII вв. Но то были
обычные срубы в несколько венцов, как в Переяславле (ныне Переяс-
лав-Хмельницкий), или отдельные бревна, иногда даже расположенные
без всякой системы21. Конструкция же основания вала с использовани-
ем поперечин-крюков известна только за рубежом, хотя и в славянских
крепостях. На территории современной Польши (и притом только в
одной ее области — именно в так называемой Великой Польше) при
раскопках открыт целый ряд крепостей, валы которых имели сходную
деревянную конструкцию. Горизонтальные продольные бревна удер-
живались точно такими же поперечинами-крюками.
Исследователь польского средневекового военного зодчества В. Ген-
зель называет этот тип конструкции «хаковой» (крюковой) от польско-
го слова «хак» (крюк). В VIII —X вв. «хаковая» конструкция была бо-
лее сложной. Бревна, поддерживаемые крюками, дополнялись несколь-
кими рядами свободно лежащих поперечных и продольных бревен. Та-
ков был, например, вал древнего польского города Гнезна во второй
половине X в.22 Позже конструкция упростилась. Низ вала как с вну-
тренней, так и с наружной стороны, укреплялся тремя расположенны-
ми одно над другим бревнами, опиравшимися на «хаки», совершенно
так же, как найденные в Московском Кремле. Но самое тело вала было
насыпано не из песка, как в Москве, а из камней. Лучше всего изучена
такая конструкция в укреплениях Познани (рис. 10) 23, построенных во
второй половине X — начале XI в.
Нетрудно заметить, что крюковая конструкция, обнаруженная в Мо-
сковском Кремле, в основном совпадает с «хаковой» познанской24.
Разница между ними лишь в тех деталях, которые связаны с материа-
лом самого вала. Ясно, что при каменном заполнении познанского
вала нельзя было удерживать в нем крюки так, как они укреплялись
в песчаной насыпи в Москве — при помощи вертикальных штырей.
26
8. Профиль северной стены котлована. Виден поперечный разрез восточной
части вала
9. Основание вала с деревянной конструкцией (реконструкция)
10. Нижняя часть внешнего вала
Познани X—XI вв.
(по В. Г е н з е л ю)
1 — общий вид; 2 — деталь
Да и сами московские крюки были несколько менее мощны, чем поз-
нанские «хаки». Укрепление, сооруженное с использованием аналогич-
ных крюков, открыто недавно в Новгороде Великом. Это — стена нов-
городского детинца середины XI в. Но здесь крюки найдены в обыкно-
венном срубе, имевшем не менее 10 венцов, т. е. эта деталь использована
в совершенно иной конструкции25.
Итак, открытое в 1960 г. укрепление может быть датировано XII в.
(вернее всего — второй его половиной) и имеет более ранние анало-
гии в оборонительном зодчестве в Польше (X—XI вв.) и Великом Нов-
городе (XI в.).
Попытаемся определить точнее время сооружения этой линии укреп-
ления. Выше уже говорилось, что между открытым в 1960 г. рвом XI —
XII вв. и бывшей церковью Спаса на Бору, по-видимому, не было вто-
рой линии укреплений, которую можно было бы связать со строитель-
ством Московского Кремля, упоминаемым летописью под 1156 г.
И. Е. Забелин считал, что Московский Кремль этого времени был зна-
28
чительно обширнее, чем первоначальное укрепление городка. Он пред-
полагал, что со стороны р. Неглинной стена крепости должна была
доходить до современных Троицких ворот, со стороны Москвы-реки —
до современных Тайницких ворот или несколько дальше, а на горе —
«включительно до Соборной площади так, что весь треугольник города,
начиная от его вершины у Боровицких ворот мог занимать пространст-
во со всех трех сторон по 200 сажен»26, т. е. несколько более 400 м.
Это мнение И. Е. Забелина целиком воспринял С. П. Бартенев.
С. Ф. Платонов, как известно, не разделял точки зрения И. Е. Забе-
лина и подвергал сомнению известие Тверской летописи о постройке
Кремля в 1156 г. Основным его аргументом было то, что летопись эта
поздняя и известие носит характер «позднейшего припоминания», в то
время как, согласно другим летописным известиям, Юрий Долгорукий
в эту пору находился на севере, а потом «окончательно перешел на юг»
и скончался в Киеве в 1157 г. «Правильнее, — писал С. Ф. Платонов,—
опираться в этом деле на иные свидетельства, с помощью которых мож-
но достоверно указать существование Москвы только в семидесятых
годах XII века»27. С нашей точки зрения, аргументы С. Ф. Платонова
недостаточно убедительны. Ведь присутствие Юрия Долгорукого на бе-
регах Москвы-реки во время строительства крепости совсем не было
обязательным. «Город» мог быть построен по его поручению и под ру
ководством кого-либо другого, скорее всего — Андрея Боголюбского 2S.
М. Н. Тихомиров, не настаивая на 1156 г. как на времени построения
Кремля, считает все же показание Тверской летописи «отвечающим
исторической действительности». Он соглашается сП. Е. Забелиным
и в определении территории «этого второго Кремля»29.
Н. Н. Воронин отвергает высказанное его предшественниками мне-
ние о размерах территории Кремля во второй половине XII в., в част-
ности, он против того, что эта территория «включала уже и Соборную
площадь. Для нашей темы,—пишет Н. Н. Воронин — важно отметить,
что все эти каменные храмы строятся вне старой крепости XII —XIII вв.,
фактически на открытом месте, „на площади“ — факт единственный в
своем роде, свидетельствующий об уверенности московской княжеской
власти в том, что после разгрома Твери в 1327 г. на некоторое время
никакая опасность не угрожает Москве; это та „великая тишина“, о ко-
торой говорят близкие современники Калиты»30.
Но ведь как раз главный собор Москвы, Успенский, начал строиться
еще до разгрома Твери, в 1326 г., когда не было «великой тишины»,
а, напротив, было время чрезвычайно тревожное. Всего год назад стар-
ший брат Калиты погиб в Орде, и великое княжение перешло к твер-
ским князьям. Тверь была опаснее для Москвы, чем когда бы то ни
было, да и татар следовало весьма опасаться. Трудно предположить,
чтобы московский князь решился при этой политической обстановке
29
построить патрональный собор для митрополита (который лишь недав-
но перенес в Москву свою резиденцию из Владимира) вне укрепления,
«на площади». Скорее можно думать, что территория Соборной пло-
щади уже тогда была надежно защищена крепостной стеной. Другие
соборы тоже строились в достаточно тревожное время. Как известно,
Александр Михайлович вернулся на тверское княжение и в 1338 г. по-
гиб в Орде (говорят, не без участия Ивана Калиты). Если придавать
такое значение «великой тишине», то будет непонятно, почему в 1339 г.,
когда враг был уже окончательно повержен и казнен, Калита решил
защитить себя новой крепостью. Все эти соображения подкрепляют
точку зрения И. Е. Забелина и М. Н. Тихомирова31.
Мы потому так подробно рассмотрели различные мнения исследо-
вателей о размерах Кремля середины XII в., что открытые в 1959 —
I960 гг. укрепления того же времени и по территории, как нам кажет-
ся, совпадают с предполагаемой линией укреплений, построенных
Юрием Долгоруким или Андреем Боголюбским (рис. 11). Возведены
ли они в 1156 г. (что всего вероятнее) или в семидесятых годах XII в.,
как предполагал С. Ф. Платонов, это, по-видимому, тот самый «город»,
о котором писала Тверская летопись.
Позднейшие известия о разорении Москвы в 1177 г. Глебом Рязан-
ским позволяют думать, что после этого разгрома укрепления должны
были вновь отстраиваться. Но, по-видимому, тогда просто была вос-
становлена прежняя крепость, конструкция которой еще не успела
устареть.
Попробуем реконструировать описанные выше укрепления Москов-
ского Кремля второй половины XII в. Для этого нужно прежде всего
поместить их на рельеф местности того времени. Построив по горизон-
талям древний профиль левого берега р. Неглинной в районе, где най-
дены остатки крепостных сооружений, мы нанесли на него поперечный
разрез нижней части вала с деревянной конструкцией. Само это соору-
жение может быть реконструировано полностью на высоту трех рядов
бревен, так как, судя по приведенным уже аналогиям, выше оно и в
древности не продолжалось (рис. 9, 10). Каждый верхний ряд должен
отступать к внутренней части вала примерно на V4 — Vs часть нижнего
бревна, образуя крутой откос. Выше насыпь вала можно представить
по сохранившемуся профилю в северной стене котлована (рис. 8), по-
скольку насыпь была одинаковой на всем протяжении стены. Так мы
получили разрез восточной стороны вала до самой его середины. Это
и будет внутренняя часть вала, восстановление которой может быть
сделано вполне документально. Что же касается наружной его части,
то профиль ее приходится строить, исходя из рельефа местности и того,
что известно о подобных валах вообще. Внешний склон вала делался
всегда значительно круче внутреннего и достигал обычно 40 — 45° 32. Для
30
11. Схема расположения укреплений Кремля второй половины XII в.
сыпучего грунта, каким является песок, такой откос намного превышает
естественный. Поэтому вполне вероятно, что и с внешней (напольной)
стороны московский вал имел в основании такую же деревянную кон-
струкцию, как и с внутренней, чтобы удержать насыпь. Это было тем
более необходимо, что здесь насыпка производилась на довольно кру-
той склон берега. Исходя из этих соображений, мы построили запад-
ную часть вала, проведя от его вершины к западу линию под углом при-
мерно 45° до пересечения с коренным рельефом берега. В этом месте
мы поместили деревянную конструкцию, представляющую собой как
бы зеркальное отражение конструкции восточной части основания
31
вала. Так получился вал высотой 5 м с внутренней стороны и 15 м с на-
польной, мощностью 5 — 6 м по верху и примерно 30 м в основании,
с откосами в 34 — 35° с внутренней и 45° с напольной стороны. Такие
валы характерны для многих русских крепостей X—XIII вв.33
С гораздо меньшей достоверностью могут быть восстановлены на-
земные деревянные укрепления. Общеизвестно, что на крепостных ва-
лах как в древней Руси, так и в Западной Европе, всегда имелись до-
полнительные укрепления, прикрывавшие защитников от стрел и кам-
ней противника и создававшие дополнительное препятствие для штур-
мующих. При земляной насыпи вала это могли быть каменные или де-
ревянные укрепления. Мы не можем предположить в Москве существо-
вание в XII —XIII вв. каменных стен на валу, поскольку такие стены
были в то время лишь в нескольких самых значительных крепостях,
таких как Киев, Новгород, Владимир. Белокаменный фундамент, встре-
тившийся в разрезе вала у Троицких ворот (см. рис. 8),— это случай-
ное более позднее включение, относящееся к XVII в.
Но и деревянные оборонительные конструкции могли быть различ-
ны. В Москве во второй половине XII в. это, по всей вероятности, был
уже не частокол, а деревянные срубные стены с заборолами, какие так-
же были широко распространены в XI—XIII вв. в русских крепостях
типа Белгорода34. Наземная конструкция в этих случаях состояла из
трехстенных срубов (обращенных, разумеется, внешней стороной к вра-
гу, а пустым пространством внутрь крепости) с общими боковыми сте-
нами 35 высотой примерно 3 м от верхушки вала. Примерно на этой
высоте могли быть заборолы, выступающие вовне на толщину 1 — 1,5
бревна и имеющие бойницы и двускатную деревянную кровлю. Кон-
струкцию стен с заборолами и размещение на них бойниц можно пред-
ставить по макету укреплений Белгорода, выполненному М. В. Город-
цовым по реконструкции Б. А. Рыбакова36. Укрепления Москвы XII —
XIII вв. могут быть восстановлены такими, как вы их видите на стр. 13.
(рис..Д. Н. Кульчинского).
Ворота Кремля показаны на рисунке условно. Все исследователи,
писавшие о Кремле, соглашаются с предположением И. Е. Забелина 37,
что уже с древнейших времен в Кремле было по крайней мере двое
ворот — одни, выводившие на плато (соответствовавшие современным
Спасским), и другие — в сторону устья р. Неглинной (соответствовав-
шие современным Боровицким). И если в древнейшем укреплении ба-
шен скорее всего не было вовсе, то крепость второй половины XII в.
должна была уже иметь проездные башни. Сама конструкция этих ба-
шен-ворот известна по исследованиям П. А. Раппопорта, в соответ-
ствии с которыми она реконструирована на нашем рисунке.
Московский Кремль, как и все русские крепости того времени, дол-
жен был иметь также ров, который шел по внешнему краю вала со
32
«Город» XIV века
стороны плато. Археологически он, правда, не обнаружен и о его раз-
мерах и конструкции ничего не известно.
Если первое укрепление Москвы, о котором была речь выше, могло
возникнуть как убежище для всего населения тогдашнего маленького
городка, то второй кремль середины XII в. уже, вне всяких сомнений,
был прежде всего резиденцией феодального владельца и его прибли-
женных,—по всей вероятности, сначала княжеского наместника, а по-
том, когда Москва стала самостоятельным уделом, и князя.
Нельзя с уверенностью сказать,
сколько времени прослужили по-
строенные во второй половине XII в.
стены Кремля. Уже вскоре после их
постройки Москва была сожжена
Глебом Рязанским. Позже феодаль-
ные войны и, в особенности, татарское нашествие, разумеется, сопро-
вождались серьезными разрушениями крепости. Она впоследствии вос-
станавливалась и, конечно, при этом перестраивалась полностью или
частично. Однако об этом нет никаких летописных известий. Нет и ар-
хеологических материалов, которые можно было бы сопоставить с упо-
минаниями об этих событиях. Сам земляной вал при этом мог и не
переделываться, как это зачастую практиковалось в древней Руси38.
Возможно, что все эти перестройки относились только к верхнему
строению крепости, а вал оставался старый, поскольку территория
Кремля и в XII в. была достаточно велика для небольшого удельного
города, каким была в ту пору Москва. Она, по-видимому, оставалась
неизменной почти двести лет — до самого княжения Ивана Калиты,
при котором, как известно, был построен в 1339 г. новый дубовый «го-
род» — Кремль.
О «городе» Калиты нам известно сейчас, пожалуй, еще меньше, чем
нашим предшественникам 39.
Дело в том, что с открытием описанных выше укреплений второй
половины XII в. возник вопрос, который не ставили себе прежде иссле-
дователи: не являются ли те дубовые бревна, которые были в свое вре-
мя приняты за остатки Кремля 1339 г., попросту укреплением подошвы
вала XII в. с наружной стороны? Н. Н. Воронин совершенно справедли-
во подвергает сомнению определение деревянных конструкций стен
1339 г.40 Остатки дубовых стен с частью основания восьмиугольной в
плане башни, выставленные в Государственном Историческом музее,
к сожалению, не имеют достаточно точного паспорта. По их размеру
и конструкции можно думать, что это части верхнего строения, кото-
рые могли стоять на каком-то земляном валу. Сложный способ рубки
углов «в лапу с зубом», по нашему мнению, указывает на сравнитель-
но позднюю дату этих стен. Нам не известно среди московских дере-
3 М. Г. Рабинович	33
вянных построек такой конструкции ранее XVI в. Если допустить, что
в крепостном зодчестве этот прием стал применяться раньше, чем в
гражданском (как это обычно и бывало), то все же можно сказать, что
датировка их XIV в. вызывает некоторые сомнения. Скорее всего это
остатки деревянных заборол, которые ставили в местах, где разруша-
лась более поздняя белокаменная стена.
Известно, что подобных починок в XV в. было так много, что посе-
тивший Москву иностранец даже подумал, что вся кремлевская стена
деревянная41. Восьмиугольные и вообще многогранные башни, выда-
вавшиеся углами за линию стен для удобства обстрела и для лучшего
сопротивления ядрам противника, могли появиться на Руси, как и в
Западной Европе, уже тогда, когда артиллерия стала одним из важней-
ших средств осады городов, т. е. опять-таки скорее в XV, чем в XIV в.42
Основанием для определения остатков крепости, о которой идет речь,
как Кремля времени Калиты, послужило, видимо, лишь то, что эти
укрепления были построены из дуба. Но мы уже видели, что в Москве
дуб употреблялся для крепостного строительства еще и в XII в. И в
укреплениях XVI в. тоже находили дубовые части. Окончательно опре-
делить возраст различных укреплений Москвы помогут, разумеется,
дендрохронологические исследования. Но в настоящее время шкала
хронологии для дуба еще не разработана и такое определение — дело
будущего.
Учитывая скудность имеющихся сведений, пока наиболее обосно-
ванной остается реконструкция Кремля времени Ивана Калиты
А. М. Васнецовым, сделанная еще в 1914 г. Будучи не только выдаю-
щимся художником, но и крупным знатоком истории и археологии
Москвы, А. М. Васнецов с большой документальной точностью восста-
новил местоположение ряда зданий и очертания крепости. Однако са-
ма конструкция и внешний вид городской стены реконструированы
им по аналогии с сохранившимся еще Якутским острогом и изображе-
ниями других русских укреплений XVI —XVII вв.43 Отсюда и располо-
жение башен, выступающих острым углом за пределы крепостной сте-
ны, что, насколько нам известно, не практиковалось в XIV в.
Относительно территории, которую занимал дубовый Кремль в
XIV в., среди исследователей нет разногласий. Можно предположить,
что он спустился несколько ниже по склонам берегов рек Неглинной
и Москвы, а на север и восток в сторону плато продвинулся примерно
до линии, идущей от современной Средней Арсенальной башни к пряс-
лу стены между второй Безымянной и Петровской башнями. Эта линия
шла, разумеется, не прямо, а несколько выдавалась в сторону плато, как
и предшествовавшая ей линия укреплений. Она состояла из наполнен-
ного водой рва и земляного вала, на котором должны были стоять дере-
вянные городни. Ров был прослежен при постройке Малого (ныне уже
34
не существующего) дворца в районе современного Кремлевского теат-
ра. Однако данные о нем столь отрывочны, что нельзя представить себе
его конструкцию даже в самых общих чертах44. О надолбах по вну-
треннему краю рва (как их реконструировал А. М. Васнецов) никаких
сведений нет45.
При наших археологических работах в Кремле не было обнаруже-
но каких-либо остатков «города» Калиты. Поиски могут быть продол-
жены, в частности, на Кремлевском Подоле, в восточной части совре-
менного Тайницкого сада. Соглашаясь с мнением предыдущих иссле-
дователей, мы должны констатировать, что развитие схемы обороны и
рост территории Кремля шли так, как это можно наблюдать и в других
древнерусских городах46. Да и военная техника далеко шагнула вперед
и позволяла возвести уже более совершенную крепость.
Строительство в Москве белокаменного Кремля в 1366—1367 гг. было
вызвано требованиями военно-стратегической и политической обста-
новки того времени. Москве приходилось тогда вести, как выразился
историк В. О. Ключевский, «четырехстороннюю» борьбу — с Золотой
Ордой, Рязанью, Тверью и Литвой47. И в этой борьбе, целью которой
было объединение разрозненных русских княжеств и свержение татар-
ского ига, защита столицы приобретала особенно важное значение. Ес-
тественно, что и строительству каменного Кремля в Москве придавали
в ту пору огромное военное и политическое значение. Поэтому строи-
тельство было тщательно подготовлено и проведено в кратчайший
срок. «Князь великый Димитрей Ивановичь, погадав с братом своим с
князем с Володимиром Андреевичем и со всеми бояры старейшими,—
говорится в летописи,—и сдумаша ставити город камен Москву, да
еже умыслиша, то и сотвориша. Тое же зимы повезоша камение к го-
роду» 48... «Того же лета на Москве почали ставити город камен, надея-
ся на свою великую силу, князи руськыи начаша приводити в свою
волю, а который почал [и] не повиноватися их воле, на тых почали по-
сягати злобою», — писал тверской летописец49.
При археологических работах не встретилось каких-либо остатков
этой крепости, что вполне понятно, так как впоследствии значительная
часть кремлевских укреплений XV в. была построена на основе бело-
каменных стен и башен XIV в. Очертания крепости 1367 г. известны.
Они в основном совпадали с современной кремлевской стеной за ис-
ключением северного угла и западной части, которая была в XV в. не-
сколько расширена.
Крепость, как и раньше, защищала лишь феодальный центр города.
Разросшиеся к этому времени московские посады перешагнули уже
и за р. Яузу, и за р. Неглинную, и за Москву-реку. Их защищали лишь
отдельные форты — монастыри. Попытка построить какой-то вал для
защиты Великого посада, предпринятая в XIV в., как известно, не
3*
35
завершилась постройкой крепости50. Тем интереснее для нас замечание
Н. Н. Воронина о том, что единственная каменная крепость города име-
ла трое ворот, выходящих на наиболее угрожаемую, но и самую важ-
ную для сообщения с посадом сторону — к современной Красной пло-
щади.
Открытие остатков белокаменных стен 1367 г. теперь вряд ли воз-
можно, т. к. по их предполагаемой линии на современной Коммунисти-
ческой улице в XVIII и XIX вв. выстроен ряд больших зданий — от Арсе-
нала до Оружейной палаты. Поэтому нам остается лишь согласиться
с выводами оригинальной работы Н. Н. Воронина, в которой не только
дана наиболее полная характеристика этой крепости, но и с большой
долей вероятности подсчитаны те огромные затраты труда, которые
были сделаны для этого строительства51.
Стена протяженностью около двух километров имела восемь или
девять башен. Шесть из них были проездными. В сторону плато выхо-
дили теперь уже три башни с воротами, одна — на берег Москвы-реки
и две — на берег р. Неглинной (соответственно теперешним Николь-
ским, Спасским, Константино-Еленинским, Тайницким, Боровицким и
Троицким воротам). Чтобы выстроить эти укрепления в одну зиму и
одно лето, подвозя камень из Мячкова, должно было работать (по край-
ней мере в течение летнего строительного сезона) ежедневно более
двух тысяч человек. Среди них были, разумеется, и специалисты-ма-
стера, которые выполняли работы, требовавшие наибольшей квалифи-
кации. Но основную массу строителей составляли, по-видимому, про-
стые горожане и крестьяне, для которых «городоставление» (как гово-
рили в ту пору) было одной из феодальных повинностей, существовав-
ших на Руси повсеместно 52. Эта повинность обычно сохранялась даже
тогда, когда какой-либо князь, желая привлечь население в свою зем-
лю, давал переселенцам льготы и освобождал их от ряда других пла-
тежей и повинностей53.
Известия летописей о строительстве Московского белокаменного
Кремля в 1367 г. проливают некоторый свет и на ту роль, которую
играло в этом деле и московское боярство. Самое строительство было
решено советом князей — совладельцев Москвы и «старейших бояр».
Вероятно, на Руси, как и в феодальных городах Западной Европы,
строительство, содержание в порядке и организация обороны город-
ских укреплений были обязанностью представителей знатных город-
ских фамилий54. На эту мысль наводят и некоторые древние названия
кремлевских башен. Пешкова (позднее — Тайницкая) и Тимофеевская
(позднее — Константино-Еленинская) башни названы по именам мо-
сковских бояр Даниила Чешка и Тимофея Воронцова-Вельяминова.
С. П. Бартенев считал, что названия эти даны потому, что вблизи рас-
полагались дворы этих бояр55. Однако само по себе это обстоятель-
36
ство вряд ли могло служить причиной для наименования башен. Скорее
можно предположить, что эти бояре были обязаны обеспечить строи-
тельство и оборону соответствующих башен, как это делали патриции
западноевропейских городов, носившие звание «господ башни» («Turm-
herren»). Недаром в XIV—XV вв. договоры между русскими князьями,
предоставляя боярам свободу служить тому или иному князю, обязы-
вают их участвовать в обороне того города, в котором они живут:
«А кто которому княз[ю] слоужит, где бы ни жил, тому с тем князем
а и ехати, кому служит [речь идет о военном походе. — М. Р.]. А город-
ная осада, где кто живет, тому туто и сести...»56.
Представители боярских родов, с именами которых связаны назва-
ния кремлевских башен (в частности, Чешко и Вельяминовых), играли
в XIV в. значительную роль в обороне Московского государства. Из-
вестно, что из рода Вельяминовых происходило несколько московских
тысяцких, а один из них, Микулай Васильевич, командовал полками
правой руки на поле Куликовом. Руководивший обороной Москвы в
1382 г. от войск Тохтамыша князь Остей по некоторым данным при-
надлежал к роду Свибло57, давшему впоследствии имя Свибловой баш-
не Кремля, позднее названной Водовзводной. Видимо, какую-то роль
в обороне Москвы в XV —XVI вв. играли роды Беклемишевых и Соба-
киных, именами которых назывались башни, получившие позже назва-
ния Москворецкой и Угловой Арсенальной.
Итак, огромными усилиями всего московского населения в 1367 г.
был построен каменный Кремль. Он имел самое современное воору-
жение. С его стен заговорили в 1382 г. первые пушки, которые в Запад-
ной Европе тогда были новинкой.
Более ста лет защищал Москву бело-
каменный Кремль. Его не могли взять
О СТеНаХ И башнях штурмом ни литовский князь Оль-
герд, ни татарский хан Тохтамыш —
кирпичного самые опасные воители того времени.
Но чего не сделали стенобитные ма-
Кремля	шины врагов, совершили силы при-
роды и время. От сотрясения земли,
от систематического выветривания и
от ударов таранов белый камень разрушался, выпадала то одна, то дру-
гая часть стены. Мы уже говорили, что образовавшиеся бреши закры-
вали деревянными срубами, и таких заплат стало к середине XV в. так
много, что один иностранец даже написал в своих записках о Москве,
будто Кремль там деревянный.
Необходимость строительства нового Кремля, который отвечал бы
нуждам столицы молодого централизованного Русского государства,
была очевидна, и в конце XV в. такое строительство развернулось.
37
С точки зрения развития плана Кремль XV в. продолжал ту линию,
которая наметилась еще в древности и была характерна для русских
укреплений мысового типа. Территория его расширилась лишь немно-
го: северный угол был выдвинут дальше к р. Неглинной, а юго-запад-
ный — к Москве-реке. Теперь появилась возможность в случае осады
использовать обильные ключи для снабжения крепости свежей водой.
Позднее в юго-западной угловой башне был устроен и искусственный
водопровод. Вся западная линия стен была спущена еще ниже к бере-
гу р. Неглинной. Это позволило максимально использовать всю пло-
щадь мыса. Громадный наполненный водой ров шириной по верху
34 — 35 м и глубиной около 8 м защищал крепость со стороны плато,
а русло р. Неглинной было «придвинуто» ближе к крепости — теперь
р. Неглинная впадала в Москву-реку на несколько десятков метров во-
сточнее. Запруды образовали на р. Неглинной широкие пруды, которые
тоже затрудняли доступ к стенам Кремля. Так в центре города образо-
вался искусственный остров, на котором стояла сильнейшая в тогдаш-
ней Европе крепость. Общая длина крепостных стен достигала теперь
2250 м, толщина — 3,5 —4,0 м, высота в зависимости от рельефа местно-
сти — от 5 до 19 м. Крепость в плане приобрела вид неправильной,
близкой к треугольнику фигуры. На каждую сторону этого «треуголь-
ника» выходило по семь башен (считая и угловые), а всего их было
восемнадцать.
О древней кладке кремлевских стен до недавнего времени не было
достаточно четкого представления. С. П. Бартенев считал, что цоколь,
нижняя часть стен и «сердцевина» (как он выражался) верхней части
были белокаменными 58. Верхняя часть стены была облицована снаружи
маломерным кирпичом, и многие думали, что эта облицовка древ-
няя 59.
Наши раскопки 1959 — 1960 гг. в основном не затрагивали современ-
ных стен Кремля. Но небольшой зондаж, сделанный при строительстве
на 7 м севернее Троицкой башни, позволяет несколько уточнить суще-
ствовавшие ранее представления о конструкции толщи стены в ее верх-
ней части (см. рис. 12). Толщина стены в этом месте достигала 453 см.
На 85 см с внутренней стороны и на 80 см снаружи шла кирпичная
кладка. Сердцевина же стены (толщиной 288 см) была действительно
в основном белокаменной. Но это была не сплошная кладка, а лишь за-
бутовка кусками известняка (размером от 20 до 60 см) и известью. Эта
забутовка была прорезана, как каркасом, рядами кирпичной кладки.
Расстояние между кирпичными тяжами по вертикали было 110 — 120 см.
Каждый тяж состоял из четырех рядов кирпича, положенного во всех
рядах попеременно «тычком» и «ложком». Эта кладка перевязана с
кладкой облицовки внутренней поверхности стены, и по размеру кир-
пич их одинаков — 31 X 14X8 см. Кирпич же в облицовке наружной
38
12. Зондаж кремлевской стены
1 — кирпич 31 X 14 X 8 см; 2 — кирпич 26 X 12 X 7 см, 3 — известь; 4 — белый камень
поверхности стены совсем другого размера (26 X 12 X 7 см). Эта на-
ружная кладка никак не связана с внутренней и, видимо, является позд-
нейшей облицовкой стены (XIX в.). У нас нет оснований считать, что
исследованная часть стены была когда-либо целиком переложена. Нуж-
но думать, что кладка внутренней облицовки, каркас и забутовка отно-
сятся ко времени сооружения стены — к концу XV в. До настоящего
времени было известно, что в первой половине XVI в. (и, может быть,
в конце XV в.) в забутовке стен — белокаменных, а позднее кирпич-
ных — применялся бутовый белый камень и (в незначительном количе-
стве) битый кирпич. Но этот кирпич не образовывал каких-либо кон-
струкций, а играл ту же роль, что и белокаменный бут.
Кремлевская стена в конце XV в. была сложена из большемерного
кирпича. Сама открытая при зондаже конструкция позволяет предполо-
жить, что выкладка кирпичной облицовки стен опережала забутовку.
На определенном уровне кладка наружной и внутренней поверхностей
стены замыкалась четырьмя рядами кирпича. Затем кладка облицов-
ки продолжалась выше на 14—15 рядов кирпича. В образовавшийся ко-
роб глубиной 110—115 см набивались белокаменный бут и известь, а за-
тем поверх этой забутовки через всю толщу стены снова клали четыре
39
ряда кирпича. Может быть, эта конструкция была своеобразным нов-
шеством, введенным руководившими работами миланскими мастерами.
По крайней мере, итальянские руководства XV—XVI вв., используя ан-
тичные источники, указывали, что городские стены «...должны быть об-
лицованы кирпичом с внутренней и внешней стороны, а внутри запол-
нены смесью из бута и глиняных черепков и, кроме того, через каждые
три фута по всей вышине должны идти кирпичные слои по три ряда
кирпичей в каждом, причем эти кирпичи должны превосходить разме-
рами все прочие и проходить через всю толщу стены. В первом ряду
кирпич должен быть положен торцом, т. е. так, чтобы видна была мень-
шая сторона прямоугольника; во втором — по длине, т. е. большей сто-
роной наружу; в третьем — опять торцом. Бутовая кладка делается так,
чтобы по. крайней мере через каждые два фута проходил слой в три
кирпича» 60.
Мы видим, что кладка кремлевской стены хоть и не в точности соот-
ветствует этой конструкции, но в целом принадлежит к тому же типу.
Новым в оборонительном зодчестве было и устройство предмостных
укреплений у крепостных ворот. До того в русских крепостях их не
строили. Кремль, построенный в конце XV в., имел по крайней мере
три таких башни — у Константино-Еленинских, Тайницких и Троиц-
ких ворот. У Константино-Еленинской башни предмостное укрепление
было по внешнюю сторону рва, у Тайницкой подобная башня была
выдвинута ближе к берегу Москвы-реки, где проходила и невысокая
каменная стена61. Однако уже очень рано эти укрепления исчезли, а до
наших дней сохранилось только одно из них — так называемая Ку-
тафья, защищавшая некогда Троицкие ворота. Сейчас это приземистое
открытое сверху здание, украшенное по верху несколько вычурными
зубцами, образующими как бы окна с наличниками во вкусе конца
XVII в. Широкий проем ворот без навесных полотнищ выводит прямо
к Манежу и далее на проспект Калинина. Меньше всего подходит к
этому сооружению название «башня». Только узкие щели на боковой
северной стене, оставшиеся от подъемного моста, да следы заложенной
лестницы, ведшей когда-то наверх, напоминают о его боевом назна-
чении.
Само название Кутафья С. П. Бартенев считал связанным с неуклю-
жей формой этой башни. Ранее она называлась еще Борисоглебскими
или Владимирскими воротами, а также Патриаршей 62. Но как мы сей-
час увидим, первоначально она имела высоту почти вдвое большую,
чем теперь, и не была, стало быть, ни приземистой, ни неуклюжей, как
думал С. П. Бартенев. Нужно сказать, что в словарях древнерусского
языка слово «кутафья» в значении «неуклюжая» отсутствует. Но зато
несомненна связь этого слова со словом «кут» («угол»). Мы уже виде-
ли, что в XIII в. стены Кремля по берегу р. Неглинной доходили лишь
40
13. Троицкая башня и Кутафъя
1 — на так наз. «Годуновском чертеже» Кремля; 2 — на так наз.
«Сигизмундовом плане» Москвы
до района теперешней Троицкой башни, а затем поворачивали на юго-
восток, к Москве-реке. Здесь могла быть когда-то угловая («кутная»)
башня, имя которой перешло впоследствии в несколько измененном
виде к описываемому нами предмостному укреплению. По планам
Москвы XVI в. можно заключить, что раньше оно имело иной вид
(рис. 13). Но только археологические раскопки, проведенные нами в
1956 г., позволили изучить и восстановить конструкцию этого предмост-
ного укрепления, которое могло в любой момент стать грозным пре-
пятствием для врага, пытающегося проникнуть в Кремль через р. Не-
глинную и Троицкие ворота.
Условия работ были такие, что удалось вскрыть лишь часть основа-
ния башни и прилегающих к ней береговых сооружений. Но и это по-
зволяет все же попытаться восстановить, какую конструкцию и внеш-
ний вид имели Кутафья и крепление правого берега р. Неглинной в
различные времена. У нас нет точных сведений о том, когда построена
Кутафья. С. П. Бартенев предполагает, что она сооружена вместе с
Троицкой башней в период между 1495 и 1499 гг., когда работы по
постройке Кремля были уже близки к завершению63. Но, может быть,
Кутафья сооружена и еще несколько позже, когда перестраивался ка-
менный мост через р. Неглинную, — в 1516 г.
Видимо, этому узлу обороны, выходившему на Занеглименье (так
называли в древности район по правому берегу р. Неглинной) и Смо-
ленскую дорогу, придавалось большое значение. Здесь был применен
41
распространенный еще с глубокой древности прием расположения про-
ездов в башнях с таким расчетом, чтобы нападающему противнику
приходилось несколько раз поворачивать в непосредственной близости
от крепости. На всех изображениях Кутафьи (до планов XVIII в. вклю-
чительно) вход в нее показан только с северной стороны, а западная и
южная часть — глухие64.
Таким образом, противник, подходивший с запада по Смоленской
дороге, должен был уже вблизи укрепления повернуть налево и подой-
ти к воротам предмостного укрепления с северной стороны. Сохранив-
шиеся в северной стене башни щели, о которых мы уже говорили, по-
зволяли предположить наличие здесь в древности подъемного моста,
но оставалось неясным, через какое препятствие мог перекидываться
этот мост. На планах Кремля и Москвы XVI и XVII вв. нет никакого
дополнительного рва, а пандус возле ворот Кутафьи показан не всег-
да65. Лишь на «Годуновском чертеже» Кремля и на так называемом «Си-
гизмундовом плане» Москвы, выполненном специально для «похода в
Московию», с северной стороны Кутафьи можно увидеть приспособ-
ления для выезда из ворот. Но это, насколько позволяют судить столь
мелкие изображения, отнюдь не подъемные мосты, а какие-то стацио-
нарные сооружения (рис. 13, 7, 2).
Археологические раскопки 1956 г. открыли на значительном протя-
жении цоколь Кутафьи66. Он начинался примерно на 1 м ниже совре-
менной поверхности земли и был сложен из кирпича размером 28 X
X 14 X 7,5 — 8 см, который клали попеременно длинной и торцевой
стороной наружу («тычком» и «ложком»). Каждый нижний ряд высту-
пал из-под верхнего на полкирпича, а наружные грани кирпичей были
срезаны косо. Благодаря этому получалась ровная линия откоса, шед-
шего под углом примерно 60° к горизонтали. Этот откос кончался на
глубине 5,60 м от поверхности земли и переходил в вертикальную клад-
ку, составленную из одного ряда кирпичей и четырех рядов белокамен-
ных блоков (см. рис. 14 — 16). На глубине 6,95 м от современной по-
верхности земли открылся фундамент башни, сложенный из неотесан-
ного белого камня. Кутафья первоначально была построена на матери-
ковом слое низменного правого берега р. Неглинной. Высота ее над
уровнем земли была (если считать от верхней части фундамента) поч-
ти на 7 м больше, чем теперь, достигая, следовательно, 17,5 м. Мощный
конически расширяющийся книзу цоколь из кирпича и белого камня
выступал с севера, запада и юга на 2,15 м наружу за линию тех стен,
которые видны сейчас, и только с востока, со стороны р. Неглинной,
стена Кутафьи, к которой примыкал Троицкий мост, шла вертикально
сверху до низу. Зондаж северной стены Кутафьи в районе предпола-
гаемого портала выявил под современной залицовкой остатки белока-
менной арки древних ворот, а на 120 см ниже современного асфальти-
42
14. Сводный план раскопок 1956 г.
АА — набережные XVII в.; ВВ — въезд конца XVI — начала XVII в.; ГГ — опоры
конструкций въезда; ДД — цоколь Кутафьи; Е — часть белокаменного портала^
И — остатки фундамента каменного въезда XVII в.; Л — остатки набережной XV
XVI вв.
Н-Н Даралып
Строит мусор
LvjJ Известь
Y/Л бурый слой
Уголь
/Цепа
Навоз
Перекоп
Супесь	12
Иловатая супесь^.
Песен	Lt
Ё§Э Кирпичная кладка
Каменная кладка
И Кладка из рваного
камня
Ьэе1 Дерево
15. Западный профиль раскопа 1956 г.
рованного проезда открылась каменная вымостка древней проезжей
части башни, сохранившая даже выбитые колесами колеи. Откос цо-
коля начинался непосредственно от проезжей части ворот, находившей-
ся примерно на б м выше тогдашней поверхности земли. Ясно, что
въезд и выезд из этих ворот на берег могли происходить только по ка-
кому-то мосту, ближайшая к воротам часть которого, очевидно, и была
подъемной.
Данные раскопок и изображение Кутафьи на «Годуновском черте-
же» позволили восстановить, как должна была выглядеть Кутафья в кон-
це XV — начале XVI в. (рис. 17).
Вероятно, одновременно со строительством Кутафьи или немного
позже было проведено укрепление правого берега р. Неглинной. Здесь
обнаружен ряд свай наподобие частокола (см. рис. 14, Л, 17), Сосновые
бревна толщиной 25—30 см были врыты в землю тупыми концами.
Верхняя часть их не сохранилась. На некоторых бревнах выдолблены
углубления с перемычками, какие и сейчас встречаются на колодах,
44
16. Северо-восточный угол цоколя Кутафьи (чертеж)
предназначенных для привязи лошадей. В данном случае они могли
служить, например, для привязывания лодок. На Годуновском и Сигиз-
мундовом чертежах видна вертикальная штриховка берега, по всей ве-
роятности, изображавшая крепление его частоколом (см. рис. 13, У, 2).
Но речной ил быстро заносил набережную и уже вскоре пришлось
ее ремонтировать. Непосредственно над первым частоколом обнаружен
второй, примыкавший к нему с внутренней стороны и доходивший толь-
ко до угла Кутафьи. Видимо, и этот второй частокол вскоре был зане-
сен так же, как и нижняя часть цоколя Кутафьи, а уровень берега повы-
сился.
На этом новом уровне берега открылось непосредственно примы-
кавшее к цоколю Кутафьи сооружение. Это — сруб из довольно тол-
стых сосновых бревен (диаметром 25—40 см), концы которых скрепле-
ны «в обло». В плане он, по-видимому, приближался к треугольнику
(или трапеции), лежащему основанием непосредственно на цоколе Ку-
тафьи и обращенному вершиной (или малым основанием) к северу67.
Он имел четыре венца, причем каждый верхний венец был несколько
короче нижнего, так что северная стена сруба была вертикальной,
а южная — наклонена в сторону от Кутафьи (см. рис. 18).
Юго-восточный угол сруба по своей конструкции несколько отли-
чается от северного. Нижний венец в этом месте выступает к юго-во-
стоку. В углу и в середине его прорублены четырехугольные отверстия
для вертикальных стоек. В него же упираются два наклонных бревна,
лежащие непосредственно на откосе цоколя Кутафьи. Нижний венец
сруба, видимо, нес большую динамическую нагрузку и был укреплен
дополнительно двумя бревнами, врытыми вертикально в землю с его
внешней стороны и мешавшими его концам разойтись. В западном про-
филе раскопа непосредственно над верхним венцом сруба видна вы-
мостка из обгорелых тонких бревен, шедшая в направлении с юга на
север с довольно значительным уклоном к северу. Верхние венцы сру-
ба также обгорели. К северу и северо-востоку от сруба найдены два
одинаковые параллельно лежащие на расстоянии около 7 м друг от
друга под углом примерно 36° (к меридиану) бревна толщиной по 40 см.
Их удаленные от сруба концы обломаны, а в ближайших проделаны
отверстия сложного профиля, с таким расчетом, что снизу в них может
войти штырь размером 16 X 16 см, а сверху — стойка размером 16 X
X 20 см. Такой заостренный отесанный на четыре грани кол, вбитый
в землю, найден тут же. Он впущен тупым концом в отверстие бревна
и тем самым мешает ему смещаться в плане (см. рис. 18, 2). Одно из
бревен обгорело так же, как и сруб.
Ясно, что и сруб и бревна-опоры представляют собой стационар-
ную конструкцию съезда из ворот Кутафьи на берег р. Неглинной,,
сменившую подъемный мост. Данные стратиграфии и найденная в за-
46
18. Конструкция въезда конца XVI — начала XVII в.
1 — сруб (чертеж). 1 — венцы; 2 — нижний венец с отверстием для опор; 3 — остатки
опор; 4 — подпятник опоры; 5 — столб, укрепляющий угол сруба. 2 — опорная колода
(схематический разрез)	4
сыпке сруба керамика и отдельные вещи, среди которых следует отме-
тить часть красного изразца с изображением батальной сцены (сюжет,
распространенный в конце XVI — начале XVII в.), свидетельствуют о
том, что сруб существовал во второй половине XVI в. и сгорел в начале
XVII в., возможно во время боев с поляками в 1611 — 1612 гг. Это пред-
положение подкрепляется сходством его конфигурации, рассчитанной,
видимо, на два расположенных под углом друг к другу помоста, позво-
лявших съезжать в разные стороны, с изображением Кутафьи на Си-
гизмундовом плане Москвы, составленном в 1610 г. (см. рис. 13, 2).
Изложенные материалы позволяют реконструировать вид Кутафьи в
конце XVI — начале XVII в. (рис. 19).
Выше описанного нами сруба на глубине 200—240 см в направлении
с юга на север перпендикулярно северной стене Кутафьи шли остат-
ки бутовой белокаменной кладки, сложенной на глине и опиравшейся
47
на деревянные жерди. Они лежали на коротких и тонких дубовых сва-
ях (длина 40 — 60 см, диаметр 15 — 20 см). Ширина этой кладки в сред-
нем 1 м. Кладка расположена примерно над юго-восточным углом сру-
ба и представляет собой остатки фундамента восточного пандуса
каменного съезда из древних ворот Кутафьи. Время ее сооружения оп-
ределяется двумя находками. В самой кладке найден обломок надгробия
с жгутовым орнаментом, а у восточной ее границы — медная копейка
царя Алексея Михайловича, какие выпускались в начале 60-х годов
XVII в. Постройка белокаменного пандуса относится, стало быть, ко
второй половине XVII в., точнее — к 60-м годам.
Видимо, в то же время была сооружена и новая набережная р. Не-
глинной, открывшаяся в раскопе к северу от Кутафьи. Она шла в на-
правлении с северо-запада на юго-восток, образуя пологую дугу, обра-
щенную внутренней стороной к современному Александровскому саду,
и пересекая линию древней набережной, вытянутой с севера на юг.
Ясно, что уровень воды в р. Неглинной в ту пору был поднят плоти-
нами, и река в этом месте разлилась почти до самой Кутафьи, почему
и потребовалось сооружение новой набережной.
На рис. 20 дана реконструкция вида Кутафьи во второй половине
XVII в. в период сооружения набережной.
Чем же были вызваны рассмотренные нами изменения конструк-
ции въезда в Кремль со стороны Смоленской дороги?
В то время, когда строились кремлевские стены и башни, внешние
линии укреплений Москвы еще не были достаточно мощными, и пред-
полагалось, что именно Кремль будет принимать на себя основной
удар врага. Артиллерия в конце XV — начале XVI в. еще не стала ре-
шающим средством штурма крепостей. Ф. Энгельс писал, что в Запад-
ной Европе даже к концу XVI в., несмотря на всеобщее распростране-
ние артиллерии, «влияние нового оружия на общую тактику было
весьма мало заметно» 68. На Руси уже с конца XIV в. пушки применя-
лись для обороны, а затем и осады городов, но только к концу XV в.
начало выявляться их преимущество среди других метательных ма-
шин — «пороков»69. Поэтому крепости строились в расчете на непо-
средственный штурм, при котором наступающему врагу противопо-
ставлялись прежде всего высотные препятствия. Отсюда и конструкция
предмостного укрепления с воротами, расположенными на шестимет-
ровой высоте над землей. И в том случае, если бы противнику удалось
добраться до первых ворот, ему приходилось еще раз поворачивать,
штурмовать другие ворота, еще один мост и еще одни ворота (уже
в Троицкой башне).
Такая защита ворот была распространена повсюду и в Западной
Европе. В качестве примера достаточно привести так называемый
«Флорианский рондель» г. Кракова, перестроенный в 1498—1499 гг.70
48

17. Кутафья в конце XV — начале X VI в. (реконструкция).
Рис. Д. Н. К у л ь ч и н с кого
19. Кутафья в конце XVI — начале XVII в. (реконструкция).
Рис. Д. И. К ул ьч и и с к о г о
20. Кутафья во второй половине XVII в (реконструкция).
Рис. Д. Н. Куль ч и и с к о г о
/	z
21. Проездные башни на плане Годунова
1 — Тайницкая; 2 — Константино-Еленинская
(по С. П. Бартеневу)
Та же система обороны ворот с мостами и предмостными укрепления-
ми, заставлявшими противника несколько раз подниматься и менять
направление, применена и в Миланском замке ко времени осады его
Франциском I в начале XVI в. 71
Таким образом, тактическое решение обороны Троицких ворот
Кремля в конце XV в. вполне отвечало уровню развития техники оса-
ды и обороны городов того времени. Но через несколько десятков лет
оно уже устарело, по крайней мере для данного объекта. В восьмиде-
сятых годах XVI в. Москва получила новый пояс укреплений — Бе-
лый город, построенный Федором Конем по последнему слову тогдаш-
ней техники. Перед Троицкими воротами возникла новая мощная прег-
рада — каменная стена с Арбатскими и Никитскими воротами Белого
города. В этих условиях Кутафья уже теряла значение форпоста. Кроме
того, развитие артиллерии сильно понизило, как мы увидим, значение
для обороны крепостей высотного фактора. Московские градостроители
не стремились сохранить высоту Кутафьи. Наличие подъемного моста,
чрезвычайно затруднявшего сообщение Кремля с расположенной за
р. Неглинной частью города, теперь уже не вызывалось необходи-
мостью. Это и повело к устройству стационарного съезда, сначала де-
ревянного, а потом каменного. Со стороны же Красной площади, где
в 1534—1538 гг. были выстроены стены Китай-города, также отвечав-
шие технике артиллерийского боя, предмостные укрепления Кремля
исчезли еще раньше.
4 м. Г. Рабинович
49
Приведенная выше реконструкция Кутафьи (рис. 17) дает пред-
ставление и о других отводных стрельницах Московского Кремля кон-
ца XV в. В частности, отводная стрельница Тайницкой башни была,
по-видимому, сходной с Кутафьей конструкции. На Годуновском чер-
теже Кремля (конец XVI в.) она изображена высокой, стройной, с ко-
ническим каменным цоколем и шатровым покрытием верха (рис. 21, /).
Сообщение ее с Тайницкой башней осуществлялось так же, как и
в описанном выше случае,—по мосту на арках, хотя никакой йодной
преграды здесь не было. Мост просто был в данном случае дополни-
тельным препятствием. Чтобы попасть на него, нужно было подняться
на значительную высоту. На плане нет ни ворот, ни подъемного моста.
Но можно предположить, что ворота выходили на западную сторону
башни (не видную на плане), причем их проезд помещался во всяком
случае не ниже верха цоколя. К ним также мог вести подъемный мост.
Отводная стрельница у Константино-Еленинской башни была, как
можно судить по тому же чертежу, несколько иной конструкции. На
крепостную стену с внешней стороны рва выходили обыкновенные во-
рота с навесными полотнищами. Но они вели прямо ко рву, и проник-
нув в них, нужно было снова попадать в другие ворота в северной сте-
не отводной стрельницы. Тут тоже мог быть подъемный мост, не вид-
ный на рисунке. Только из этих ворот, снова повернув направо, можно
было попасть на мост через ров и к Константино-Еленинским воротам.
Мы рассказали в этом разделе о том новом, что дали для изучения
сохранившихся еще укреплений Кремля археологические исследова-
ния последних лет. Нет сомнения в том, что дальнейшее изучение
Кремля (ив частности, нижней части его стен и башен, в настоящее
время скрытой под землей и оставшейся вне поля зрения предыдущих
исследователей) 72 поможет прибавить еще немало к тому, что мы
знаем сейчас об этом выдающемся памятнике.
Китай-город.
Белый город.
Скородом
В XVI в. Москва опоясалась тремя
новыми поясами укреплений. Это
было вызвано ростом мощи и значе-
ния столицы, необходимостью на-
дежно защитить выросшие посады.
Археологические работы позволили
в некоторых случаях уточнить наши
представления и о внешних линиях
укреплений Москвы —Китай городе,
Белом городе и Земляном городе. Главную роль сыграли археологиче-
ские наблюдения за работами при проходке I и II очереди Московского
метрополитена. Но много нового для изучения внешних линий укрепле-
ний города дали в последние 20 лет также археологические работы в За-
рядье и других местах и вновь открытые письменные источники.
:50
Известно, что уже в конце XIV в. была предпринята попытка огра-
дить московский посад особой линией укреплений. Ров, который на-
чали тогда копать, но не завершили, должен был, по мнению ряда
исследователей, проходить по современному Большому Черкасскому
переулку и проезду Владимирова. Следов этого рва при археологиче-
ских наблюдениях открыть не удалось, так как выработки, за которыми
наблюдали археологи, были мелкими и не прорезали мощного культур-
ного слоя этого района.
Новые работы по укреплению Великого посада Москвы начались
в XVI в., менее чем через 20 лет после того, как было завершено
строительство укреплений Кремля. В мае 1534 г. вокруг посада стали
копать ров. В этой работе принимали участие по разверстке все мо-
сковские «черные» посадские люди, и уже через месяц ров был закон-
чен. Одновременно по внутреннюю его сторону вырос, как всегда в
таких случаях, земляной вал. В толще его были поставлены городни —
клети из своеобразного плетня из тонких жердей, засыпанные землей.
От названия связки таких жердей «кита» и произошло, как думают, на-
звание «Китай-город», несколько странно звучащее для Москвы XVI в.
На валу стояли обычные заборолы.
«Лета 7042 [1534 г.] поставиша град около всего посада иде же у них
все торговые места; и устроиша хитреци вельми мудро: начен от ка-
менные большие стены, исплетаху тонкий лес около большого древия
и внутр насыпаху землю и вельми крепко утверждаху... и на верее
устроиша град древян по обычаю и нарекоша граду имя Китай»73,— го-
ворит летопись.
Однако новое укрепление с самого начала не удовлетворяло мо-
сковское правительство и рассматривалось как временное. Тот же ле-
тописец сообщает, что в этот год было решено строить вокруг Вели-
кого посада каменную стену. Средства лишь частично были взяты из
княжеской казны. Часть средств должен был дать митрополит и все ду-
ховенство, часть — крупные московские феодалы, часть — купцы.
«Князь великий Иван Васильевич... и его мати Елена вдаше от своея
казны сребра на устроение града елико подобно, тако же повелеша и
отцу своему митрополиту вдати елико достоит, тако же и всему свя-
щенническому чину урок учиниша, потому же и князем и бояром и са-
новником... тако же и гостем и всем торговым людем повелеша вдава-
ти»74. Из приведенного текста, кажется, можно заключить, что духо-
венство, бояре и купцы московские должны были внести по одина-
ковому «уроку», по равной части («по тому же»), предназначенной на
строительство крепости суммы. Это был настоящий налог на строи-
тельство городских укреплений, который хорошо был известен, на-
пример, в городах средневековой Германии под названием «Stadt-
bau»—«градостроение»75. И его разверстка по сословиям очень
4*
51
типична для феодального государства. Рядовые же горожане и окрест-
ные крестьяне участвовали в такого рода работах, как уже было сказано,
непосредственно своим трудом. Участие в постройке горожан разных
сословий объясняется, с нашей точки зрения, также и тем новым ха-
рактером, какой приобрел район Великого посада в конце XV — нача-
ле XVI в. Он оставался торговым центром, но тут разместились уже
и усадьбы крупных феодалов и правительственные учреждения.
Постройка новой линии укреплений была, видимо, не только заду-
мана, но и конкретно намечена давно — еще в прошлое княжение. Не-
даром «Пискаревский летописец», который содержит много подробных
сведений именно о разного рода строительных работах, подчеркивает,
что при Иване и его матери Елене «зделан бысть на Москве град зем-
ляной по тому месту, где ж мыслил отец его, князь великий Василий,
ставить Китай» 76. Он уточняет и время закладки земляной крепости —
20 мая 1534 г. А по накоплении достаточных средств от указанного
выше налога, почти ровно через год, 16 мая 1535 г., последовал новый
указ: «Князь велики Иван Васильевич всеа Русии и его мати великая
княгиня Елена, повелели град камен ставити Китай подле земляной
город; а того дни повелеша отцу своему Даниилу митрополиту со всем
священным собором со кресты и с иконами итти тем местом, граду где
быти, и святою водою кропити; а мастеру Петру Малому Фрязину по-
велеша подошву градную сновати»77.
Так торжественным крестным ходом вокруг всей будущей крепости
были открыты новые работы по строительству укреплений посада.
Строительство длилось около трех лет и было закончено лишь в 1538 г.
Археологические работы не открыли никаких следов деревянно-
земляного Китай-города78. Но «градную подошву» каменного города,
также названного «Китай», мы нашли в траншее, прорезавшей южную
(Москворецкую) стену Китай-города восточнее полукруглой башни
Захаб (см. рис. 22). Строители каменной крепости не воспользовались
валом, сооруженным в 1534 г. Свою стену они построили на материке,
дав ей к тому же упругое основание оригинальной конструкции.
На склоне берега Москвы-реки была вырыта траншея глубиной
около 2 м (со стороны высокой части берега). В дно этой траншеи за-
били множество дубовых свай 79. Они забивались часто, с таким расче-
том, чтобы расстояние между соседними сваями было немного боль-
ше толщины сваи. Глубина забивки была неодинакова. Над дном тран-
шеи оставался торчать торец на высоту 5 — 15 см, причем два соседних
торца, как правило, не были на одном уровне. На эту неровную «щет-
ку» торцов свай (рис. 23, 2) насыпали слой известки и мелкого бело-
каменного бута так, чтобы он закрыл все торцы. Поверх бута положи-
ли вдоль по направлению будущей стены восемь рядов сосновых бре-
вен диаметром 20 — 30 см каждое. Бревна лежали на расстоянии от
52
10 до 80 см друг от друга (чаще всего — 60 —70 см). Поперек этих
бревен, непосредственно на них, но без какой-либо врубки, были
положены такие же бревна примерно на том же расстоянии друг
от друга. Получившиеся клетки каркаса (рис. 23, 1) были вновь засы-
паны белокаменным бутом, пока он не покрыл целиком верхний ряд
бревен. На образовавшуюся таким образом подушку легла основная
кладка фундамента из крупного бутового белого камня. Лишь залицов-
ка производилась грубо отесанными квадрами. В основании фундамент
Китай-города имел толщину около 12 м. Цоколь стены был также бело-
каменным, а верх облицован большемерным кирпичом. Но сердцевину
кладки составлял, как и в кремлевской стене, белокаменный бут, в ко-
тором встречались обломки кирпичей, однако здесь не было той кладки
рядами, какую мы проследили в толще кремлевской стены.
Конструкция основания, возможно, не была одинаковой по всему
периметру стены, а несколько изменялась в зависимости от конкретных
геологических условий. Но сваи, подобные открытым нами в Зарядье,
обнаружились и на древнем берегу р. Неглинной в районе площади
Свердлова 80. Как и на берегу Москвы-реки, сваи несколько выходили за
линию стены, хотя в Зарядье это наблюдалось с ее внутренней стороны,
а на площади Свердлова — с внешней (рис. 23, 3).
По сравнению с Кремлем, стены Китай-города с его четырнад-
цатью башнями выглядели приземистыми. Их средняя толщина (око-
ло 6 м) почти равнялась их высоте (6,3 м). На верху стены была
устроена широкая боевая площадка, на которой могли разместиться не
только защитники крепости, но и артиллерийские орудия (которые в
те времена заряжались с дульной части и требовали поэтому значи-
53
23. Детали конструкций основания
стены Китай-города
1 — каркас из бревен; 2,3 — верхушки
свай
тельного пространства). Три ряда
бойниц — верхний, средний и подо-
швенный бой — обеспечивали за-
щитникам крепости возможность
обстрела противника как на даль-
нем расстоянии, так и в непосред-
ственной близости от стены. Для
той же цели башни выступали • за
пределы стены намного дальше, чем
кремлевские. Были и специальные
бойницы, выходившие непосредст-
венно в ров и предназначенные для
«кинжального» огня по противнику,
который уже спустился туда.* Сам
же ров был далеко не так грандио-
зен, как кремлевский. Глубина его
примерно та же — немного более
8 м (около 8,20 м), но ширина вдвое
меньше — приблизительно 17 м.
Ров наполнялся, как это установле-
но Н. М. Коробковым, водой из ка-
ких-то местных ключей, а не из
р. Неглинной и Москвы-реки 81. Бе-
рега его могли быть дополнительно
укреплены вбитыми в шахматном
порядке кольями — «частиком».
Башни Китай-города не имели
предмостных укреплений. Некото-
рые из них были снабжены подзем-
ными камерами-«слухами» 82 для на-
блюдения за тем, не ведет ли про-
тивник подкоп.
При археологических исследова-
ниях в подземных камерах башен не
раз находили крупные белокамен-
ные ядра, вызывавшие порой недо-
умение археологов. Эти ядра были
слишком большие, чтобы стрелять
ими из тогдашних пушек. Вероятно,
они были заготовлены на случай
непосредственного штурма стены,
чтобы, скатывая их вниз, разрушать
осадные сооружения противника,
54
уничтожать его живую силу. Эти ядра хранили в специальных помеще-
ниях. В XVII в., например, они были сложены во внутренние помеще-
ния Кузьмодемьянской башни. Ядра были такие тяжелые, что в 1646 г.
от их тяжести даже расселись своды башни и, видимо, тогда они попали
в подземный «слух» и были засыпаны землей 83.
Между окончанием строительства оборонительных сооружений
Кремля и началом строительства Китай-города не прошло и 20 лет.
Но методы осады городов изменились настолько, что и укрепление,
построенное в тридцатых годах XVI в., должно было отвечать уже сов-
сем иным требованиям, чем укрепление конца XV — начала XVI в. Мы
видели, что строители Кремля основное внимание уделяли защите
крепости от непосредственного штурма. Для этого были созданы вод-
ные преграды, предмостные укрепления с подъемными мостами и мно-
гочисленными поворотами перед входом, высокие стены и башни.
Строители же Китай-города стремились сделать максимально эффек-
тивной огневую защиту крепости. Ров ее был относительно узок, во-
рота не так тщательно защищены, стены не столь высоки. Но на ней
можно было разместить множество огневых точек и поражать врага
как на далеком, так и на близком расстоянии. И сами стены и башни
могли более успешно противостоять артиллерийскому огню противни-
ка. Они как бы ушли в землю, покоились на мощном упругом основа-
нии, да и сами были значительно толще.
Решающим фактором в изменении градостроительства было разви-
тие артиллерии, которое в начале XVI в. достигло уже высокого уров-
ня. «Непосредственным результатом введения артиллерии, — писал
Ф. Энгельс,— было увеличение толщины стен и диаметра башен за
счет их вышины» 84.
Видимо, этот процесс шел одновременно на Руси и в Западной Ев-
ропе, и к тридцатым годам XVI в. такие крепости, как Миланская, Кра-
ковская или Московский Кремль, уже несколько устарели по своей
конструкции. Недаром московские военные инженеры не стремились
уже, как мы видели, сохранить конструкцию и высотность предмостных
укреплений Кремля.
О внешней линии укреплений поса-
да — Белом или Цареве городе, опоясавшем значительную часть тер-
ритории Москвы по левому берегу Москвы-реки,— мы не можем сооб-
щить почти никаких новых сведений. Известная работа ныне покой-
ного Н. М. Коробкова, вышедшая из печати немного более десяти лет
тому назад85, суммирует все письменные и археологические источни-
ки, существовавшие до Великой Отечественной войны 1941 — 1945 гг.,
55
и дает весьма полное описание этой девятикилометровой крепости с ее
двадцатью девятью башнями, из которых одиннадцать были проезд-
ными.
Мы можем лишь несколько уточнить сведения Н. М. Коробкова на
основании письменных и археологических материалов, появившихся
в послевоенный период. Так, «Пискаревский летописец» и «Сокра-
щенный временник», имевший, по-видимому, с ним много общего86,
позволяют, как нам кажется, устранить те сомнения, которые возни-
кали у Н. М. Коробкова относительно окончания строительства Бело-
го города, и указывают участки, где строительство началось в первую
очередь. Известие «Сокращенного временника» о том, что «лета 7104
великий государь царь и великий князь Федор Иванович всеа России
заложил на Москве делать город каменной белой» и что «вначале
строили Тверские вороты; а делали его 7 лет»87, на наш взгляд, не
только подтверждает начало строительства крепости Федором Конем
в 1586 г., но и окончание строительства именно в 1593 г., а не в
1591 г.88 При этом, как и при постройке Китай-города, особое внима-
ние было обращено на строительство основания стены, «градной по-
дошвы», о которой мы читали уже в «Пискаревском летописце». Бело-
городская стена была близка к Китайгородской не только по «кон-
струкции своей наружной боевой части», как пишет Н. М. Коробков 89,
но и по конструкции подземного основания. Изученная Н. М. Коробко-
вым, А. П. Смирновым и С. В. Киселевым конструкция свайного осно-
вания Белого города весьма близка к описанному выше основанию
стены Китай-города. В особенности, это можно сказать о Тверской
башне, в основании которой обнаружены не только вертикальные
дубовые сваи, но и горизонтальные сосновые распорки90 между ни-
ми. Правда, сваи были длиннее и толще, а распорки короче и тоньше,
чем каркас подошвы Китай-города, но в целом это были конструк-
ции одного типа — упругие основания, необходимые для того, что-
бы повысить эффективность защиты крепости от артиллерийского
огня.
Ров Белого города тоже был ближе к Китайгородскому, чем к крем-
левскому. Так, ров, исследованный А. П. Смирновым, у Кировских
ворот достигал всего пяти с небольшим метров глубины при ширине
по верху 15 м 91, т. е. был почти вдвое мельче и более чем вдвое уже
кремлевского. Нужно думать, что ров не везде был одинакового про-
филя, а в западной части — примерно от Никитских ворот до самой
Москвы-реки — его заменяли крутой берег и болотистая долина Чер-
тороя. Севернее, на Тверском бульваре, при археологических наблю-
дениях нам удалось проследить восточный (внутренний) склон этого
рва 92.
56
Еще меньше новых сведений имеется
в нашем распоряжении о внешней линии укреплений — Скородоме, или
Земляном городе. Эта стена, охватывающая уже всю тогдашнюю тер-
риторию Москвы, тянулась на 15 км. В ней было 50 башен, в том числе
34 проездных; с внешней стороны крепость защищал ров, который ча-
стично был прослежен С. В. Киселевым на линии современных улицы
Чайковского и Смоленской площади93.
При земляных работах в 1962 г. А. Г. Векслеру удалось проследить
остатки рва Земляного города в том месте, где Б. Садовую улицу пе-
ресекают улицы М. Бронная и Красина. Ров шел под проезжей частью
Садовой ближе к западной ее стороне94. Он был закреплен в этом
месте рядами наклонно вбитых дубовых свай длиной 2 — 2,5 -м, диа-
метром 20 — 25 см каждая. Эти сваи составляли подобие ряжевого
крепления рва. Поскольку они не были обнаружены в районе Смолен-
ской площади, можно предположить, что ров не был закреплен на
всем протяжении, и в таких отлогих местах, как Смоленская площадь,,
откос его был естественным. Там же, где ров проходил по более вы-
сокому месту, стенки его делались круче и закреплялись сваями
(рис. 24). Размеры рва установить трудно, но ширина его по дну
колебалась от 7 до 9 м, а по верху могла быть 16 м и более. Земляного
вала Скородома проследить не удалось нигде. Территория, где он про-
ходил, застроена еще в начале прошлого столетия и, должно быть, тогда
же вал сравняли с землей. Остатки его еще могут быть обнаружены
в земле на внутренней линии современного Садового кольца. В настоя-
57
щее же время мы можем судить о конструкции этого вала лишь по от-
рывочным известиям письменных источников.
«Пискаревский летописец» сообщает: «Лета 7102 [1593 — 1594 гг.]
...поставлен град древянной на Москве около всего посаду; конец его
от Воронцова Благовещения, а другой приведен к Семчинскому сельцу,
немного пониже, а за Москвою-рекою против того же места конец, а
другой конец немного выше Спаса Нового, а за Яузу тоже» 95. Слова
«град древянной» надо относить, видимо, к заборолам, хотя и во внут-
ренней части вала могли быть деревянные конструкции. «Ограда
сия,— писал поляк С. Маскевич без малого двадцать лет спустя,— име-
ла множество ворот, между ними по 2 и по 3 башни, на каждой башне
и на воротах стояло по 4 и по 6 орудий, кроме полевых пушек, коих там
так много, что и перечесть трудно. Вся ограда была из теса, башни и
ворота весьма красивые, как видно, стоили трудов и времени. И все мы
в три дня обратили в пепел. Пожар истребил всю красоту Москвы» 96.
Дальнейшее указание того же очевидца, что высота ограды была «в три
копья», т. е. не более 6 — 7 м, также заставляет нас думать, что речь
шла именно о верхнем строении на валу крепости.
Заборолы и башни были сожжены (известие Маскевича относится,
как думают, к 1611 г.) 97. Но земляной вал остался и послужил осно-
вой для новой крепости, сооруженной уже при первых Романовых.
Однако военная техника шагнула уже так далеко вперед, что вал Ско-
родома, возведенный, очевидно, еще по старым традициям русского
военно-оборонительного зодчества, уже не удовлетворял новым требо-
ваниям обороны. Его пришлось совершенно переделать, причем для
новой крепости были составлены специальные проекты-«чертежи».
Существовала даже какая-то модель — «образец земляному валу»,
сооруженная еще в 1631 г. голландцем Уланом «на Цареве Борисове
дворе».
Составление «чертежей» (вероятно, рабочих проектов, как мы бы
сейчас сказали) было поручено в 1637 г. московским боярам и дьякам,
причем были назначены ответственные за каждый участок98. Земля-
ные работы велись, видимо, почти одновременно с проектированием,
в 1637 г., и были в основном закончены к 1640 г. Каждым участком зем-
ляных работ руководили знатнейшие бояре, в помощь которым были
даны дьяки. «Эти лица,— пишет И. Е. Забелин,— конечно, не были
строителями-инженерами» ". В их распоряжении находились мастера-
горододельцы, иноземцы и русские 10°. Мы говорили выше о роли мо-
сковского боярства в строительстве крепостей. И вот вновь через две-
сти семьдесят лет мы встречаем среди «градостроителей», например,
потомка Вельяминовых, от которых происходил и Тимофей, руководив-
ший, как видно, строительством Константино-Еленинских ворот101.
Древняя традиция, по которой московские бояре были ответственны за
58
строительство и оборону отдельных участков укреплений, вероятно,
была еще очень сильна. Летописцы упоминают и бояр, командовавших
обороной Москвы, причем и здесь каждый боярин отвечал за опреде-
ленную часть укреплений 102.
Мощь возведенных руками народа укреплений, их современное
вооружение и мужество защитников не раз заставляли врагов обра-
щаться вспять.
Как видим, система московских
укреплений с ее четырьмя линиями обороны сложилась окончательно
к концу XVI в. и была заново реконструирована в середине XVII в.,
когда границы уже далеко отодвинулись от Москвы. К этому времени
укрепления охватывали уже всю основную территорию города, а за их
линию выдавались грозные форты-монастыри. В течение всего XVII в.
укрепления продолжали , играть большую роль в жизни города. Стены
и башни периодически осматривались и ремонтировались, пушкари и
воротники заселяли целые слободы. Проникнуть в город или выйти из
него можно было только через ворота, которых (если учесть огромную
для того времени площадь Москвы и ее значительное население) было
сравнительно немного. С внутренней стороны к воротам протянулись
улицы и переулки, а с внешней стороны вдоль линий стен оставляли
незастроенную полосу, чтобы затруднить приступ неприятеля в слу-
чае нападения. Это оказало огромное влияние на планировку Москвы.
Радиальные дороги от Кремля к воротам города и кольцевые улицы
вдоль его стен образовали ту радиально-кольцевую систему планиров-
ки Москвы, которая лежит и в основе плана современного города.
В определенный час ворота крепости запирались, жизнь в городе
замирала. И над ночной Москвой раздавались лишь звон башенных
часов да протяжные оклики часовых. Город и ночью оставался кре-
постью — недремлющей и грозной.


ВЕЛИКИМ ПОСАД
ы начали наше «путешествие» по
древней Москве с собственно «горо-
да» — Кремля. Это был политический
центр города, резиденция его фео-
дального владельца, основной узел
обороны.
Но ни один город в мире не был бы
городом, если бы не имел другой
жизненно важной части — кварталов,
заселенных ремесленным и торговым
людом. Эту часть города в древней
Руси называли «посадом». Именно в
этой части города и следует искать истоки возвышения Москвы. На-
пряженный повседневный труд простых людей создал основу того эко-
номического потенциала, который позволил впоследствии добиваться
все больших успехов как в развитии хозяйства, так и культуры.
Итак, со стен московского детинца мы спустились на посад. Наше
внимание будут занимать теперь мастерские, инструменты, продукция
и даже отходы производства московских ремесленников, а также «то-
вары запасливой торговли».
Мы пойдем тем же путем, каким, видимо, обычно ходили в то время
москвичи,— из ворот Кремля в сторону современной Красной площа-
ди, а потом в Заяузье, когда будет нужно — в Занеглименье. Попадем
мы в отдельных случаях и в Заречье (или Замоскворечье). Уже по са-
мим этим древнейшим названиям посадов Москвы, известных еще
в XIV в., видно, что давали эти названия люди, жившие в центре,
в «граде Москве», в Кремле, отражая самый процесс роста города от
центра к периферии. Вероятно, они же назвали ближайшую и древней-
шую часть посада (по отношению к которой все остальные были за ре-
ками) Большим или Великим посадом. Видимо, в ту пору, когда впер-
вые вошли в обиход эти названия, центральная часть посада была самой
большой, а заречные части по сравнению с ней меньшими.
Итак, Великим или Большим поса-
Его территория
дом москвичи называли ту часть горо-
да, которая непосредственно приле-
гала к Кремлю.
Территория эта имела свои топогра-
фические особенности. Заключенная
между двумя реками, Неглинной и Москвой, она представляет со-
бой в большей части третью надпойменную террасу реки Москвы L
Почва здесь моренного происхождения. Мощные отложения песка, до-
стигающие 15 м толщины, подстилает солидная, в 2 — 3 м, прослойка
глины. Она не пропускает воду, и этим объясняется довольно значи-
63
тельная, несмотря на большую высоту над уровнем реки, влажность
почвы Кремлевского холма, обилие разного рода ключей, сравнитель-
но высокий уровень грунтовых вод. В древности все это могло считать-
ся скорее положительным, чем отрицательным фактором в развитии
города, т. к. обеспечивало на первых порах снабжение его водой, осо-
бенно в случае вражеской осады. Обитатели Кремлевского холма дол-
гое время могли легко добывать воду при помощи неглубоких колод-
цев, какие зачастую встречаются при раскопках.
Но обилие воды создавало и некоторые трудности в заселении тер-
ритории Великого посада, так как подчас сложно было выбрать уча-
сток для застройки. На холме между р. Неглинной и Москвой-рекой
существовало, по-видимому, несколько ручьев и оврагов, прорезавших
крутые берега обеих рек. Позднее их русла были засыпаны и застрое-
ны. Низменная же часть территории Великого посада, расположенная
на первой террасе левого берега Москвы-реки непосредственно у под-
ножья холма, была в древности несколько шире, чем теперь. Она похо-
дила на неправильную клиновидную фигуру, вершина которой лежала
поблизости от стрелки впадения р. Неглинной в Москву-реку, а осно-
вание отодвигалось по мере роста города все дальше на восток. Эта
часть становилась тем шире, чем дальше на северо-восток отступала от
берега реки возвышенная моренная гряда (см. рис. 25).
Примерной границей между возвышенной и низменной частями по-
сада являлась линия, идущая от Архангельского собора к современной
Спасской башне Кремля и далее по нынешним улицам Разина и Бог-
дана Хмельницкого. Низменная юго-восточная часть территории поса-
да представляла собой настоящее болото, на котором первоначально
могли быть заселены только некоторые более возвышенные участки,
расположенные между берегом Москвы-реки и крутым обрывистым
подъемом на верхнюю его террасу 2. Поэтому и заселение этой части
города вначале не было сплошным. Прибрежная часть Большого по-
сада представляла собой в древности отдельные островки застройки,
между которыми были значительные незаселенные пространства. На
это указывает прежде всего распространение древнейших горизонтов
III культурного слоя, относящихся к XI—XII вв. Этот культурный слой
был открыт лишь в отдельных местах. Его пятна прослежены и на воз-
вышенной части Кремля у склонов берега р. Неглинной и оврагов, и
на низкой террасе берега Москвы-реки в современном Зарядье.
Естественными границами Большого или Великого посада на во-
стоке и северо-востоке были заболоченная часть берега Москвы-реки
(по которой протекала небольшая речка Рачка) и водораздел рек Мо-
сквы и Неглинной, образующий довольно узкий перешеек в районе со-
временной площади Дзержинского. Эти границы можно заметить и
сейчас несмотря на то, что многовековое существование города зна-
64
25. Схематический план местности, занятой Кремлем и Великим посадом
чительно сгладило древний рельеф местности. От площади Дзержин-
ского к северо-западу и западу в направлении площади Свердлова и
Неглинного проезда идет склон берега р. Неглинной, а к востоку и
юго-востоку в направлении современной Солянки и площади Ноги-
на — склон верхней террасы берега Москвы-реки. Крутизна этих скло-
нов и сейчас еще такая, что в отдельных местах их с трудом преодо-
левает современный транспорт (например, подъемы по Спасоглини-
щевскому переулку или возле переулка Забелина). К северо-востоку от
площади Дзержинского плато снова расширяется. По краям его идут
улица Дзержинского на северо-восток и улица Богдана Хмельницкого
5 м. г. Рабинович
65
на восток. По левому берегу Рачки был расположен заливной Василь-
евский луг, простиравшийся до самого устья р. Яузы.
Эта территория заселялась постепенно в течение веков. Централь-
ная часть Москвы была, как говорилось, ограничена первоначально мы-
сом, защищенным валом и рвом 3. Культурный слой поселения с внут-
ренней стороны рва, к сожалению, был целиком уничтожен при строи-
тельных работах в XVIII и XIX вв. Исследованный нами в Кремле и
Зарядье III культурный слой относится к древнейшему городскому по-
саду, находившемуся с внешней стороны укреплений. При нападении
врагов жители посада, видимо, оставляли свои дома и укрывались в
крепости, как это было во всех средневековых городах.
Трудно установить в точности, как шло заселение этой территории
в начальный период существования Москвы, поскольку мы не можем
исследовать культурный слой на самой стрелке Кремлевского холма.
Большинство исследователей истории Москвы считает, что заселение
нагорной части и низменной первой террасы берега Москвы-реки («По-
дола») происходило приблизительно одновременно. К этому заключе-
нию пришел еще И. Е. Забелин. «У первого городка Москвы,— писал
он,— когда этот город теснился еще на крутом мысу Кремлевской
горы, первое посадское его население должно было занять место с во
сточной его стороны к теперешним Спасским воротам и особенно под
горою на Подоле Кремля» 4.
М. Н. Тихомиров, говоря о заселении московского посада, также
придает особое значение низменной его части и даже высказывает
мнение, что она должна была застраиваться быстрее, нежели нагор-
ная часть будущего Китай-города 5.
Но и сама нагорная часть посада также заселялась неравномерно.
III культурный слой, который мы датировали XI—XIV вв., продвигал-
ся на север постепенно. На рубеже XI и XII вв. посад на Кремлевском
холме кончался где-то в районе южной части современного здания
Дворца съездов, всего в 150 м от внешней границы рва. За последую-
щие двести лет его территория распространилась на север лишь немно-
го далее линии современных Троицких ворот Кремля, достигая при-
мерно южной границы здания Арсенала. Это объясняется, по нашему
мнению, тем, что в этом районе было множество ключей и оврагов, что
делало его слишком сырым и неудобным для застройки. Здесь не се-
лились, несмотря на довольно большую тесноту, которая вынуждала
жителей посада строить если не дома, то хозяйственные сооружения
не только на плато, но даже и на склоне холма, спускающемся к
р. Неглинной. Видимо, И. Е. Забелин был совершенно прав, утверждая,
что основное направление роста московского посада было на восток
и юго-восток. Нам трудно проследить постепенный рост посада в этом
направлении, но некоторые материалы для этого раскопки все же
66
дают. Пятна древнего культурного слоя конца XI в., которые были
обнаружены в Зарядье, указывают на то, что в конце XI — начале XII в.
восточная часть посада представляла узкую полосу застройки (может
быть, одну только улицу), шедшую по сравнительно сухой гряде среди
этого заболоченного района, немного не достигая линии современно-
го Псковского переулка6. И. Е. Забелин предполагал, что именно
узкая гряда, вытянутая в направлении на восток и вдававшаяся острым
углом в окружающие болота, дала этой части города название «Острый
конец», удержавшееся, как известно, до XV в. 7
В XII —XIII вв. низменная часть московского посада, носившая
обычное для древнерусских городов название «Подола» или «По-
речья», расширилась и к XIV в. занимала уже всю нижнюю террасу
берега до самого крутого подъема на «гору» (современная улица Ра-
зина). Однако необходимо отметить, что, во-первых, на восток посад
за это время почти не продвинулся, а во-вторых, что, как в древнейший
период застройка здесь не была сплошной, так и впоследствии оста-
вались значительные незастроенные участки. Некоторые из них, в част-
ности низменности к северу от описанной выше гряды, оставались, как
показали раскопки, незастроенными до XV—XVI вв.8
До раскопок северной части Китай-города трудно установить, рас-
пространялся ли посад до середины XIV в. на нагорную часть совре-
менного Китай-города. Пока в этом районе нигде не обнаружено
III культурного слоя. Но, по-видимому, во второй половине XIV в. по-
сад занимал уже и эту территорию. Известно, что в 1380 г. здесь про-
ходили уже те дороги-улицы, которые соответствуют современным
Мокринскому переулку, улицам Разина и 25 Октября и по которым
тогда выступало навстречу татарам русское войско 9. Весьма вероятно,
что и тогда между этими улицами были значительные незастроенные
участки, но к концу XIV в. Великий посад уже включал несколько ты-
сяч дворов, как это видно из летописного описания пожара 1390 г.
В 1394 г. территорию Великого посада пытались укрепить земляным
валом и рвом от «Кучкова поля» (И. Е. Забелин считал, что это на-
звание следует относить к современной площади Дзержинского) до
самой реки. Открытые при случайных земляных работах следы рва,
шедшего в направлении современного Б. Черкасского переулка и про-
должавшегося, как предполагал И. Е. Забелин, по линии современного
проезда Владимирова и Псковского переулка 10, ограничивают терри-
торию Большого посада в этот период. М. Н. Тихомиров дает весьма
убедительную картину роста посада в XIV —XV вв. 11 Великий посад
был тогда уже не единственным посадом Москвы, которая распростра-
нилась уже и в Занеглименье, и в Заяузье, и даже в Заречье (Замоскво-
речье). В дальнейшем посадское население Москвы селилось главным
образом в' этих новых районах. Большой же посад (самое это название
67
5*
возникло, когда появились и другие, меньшие посады) территориально
за последующие полтораста лет вырос очень мало. Стена Китай-города
в 1535 — 1538 гг. была уже последней границей территории этой части
московского посада. Эта граница шла от современных зданий Истори-
ческого музея и Музея В. И. Ленина, проходила вдоль современного
проспекта Маркса, площадей Дзержинского, Новой, Старой и Ногина,
затем по Китайскому проезду и набережной Москвы-реки.
Рассматривая посад как ремесленную и торговую часть средневе-
кового русского города 12, нужно учитывать, что за описываемый пе-
риод территория московского посада (а впоследствии — той его части,
которая носила название Большого или Великого посада) изменялась
не только в сторону расширения.
Вначале это был небольшой ремесленный и торговый поселок, при-
мыкавший к маленькой крепостце и окруженный селами. Ближайшее
из этих сел, обнаруженных археологически, находилось за Васильев-
ским лугом по другую сторону р. Яузы на первой террасе крутого бере-
га — примерно позади современного высотного здания на Котельниче-
ской набережной. Здесь найдены фрагменты древней керамики кур-
ганного типа и шиферное пряслице 13. Но, возможно, были и другие
села, расположенные в непосредственной близости от городка в меж-
дуречье Москвы-реки и р. Неглинной. Не лишено оснований, напри-
мер, предположение И. Е. Забелина, что упоминаемое в летописях
в XII в. Кучково нельзя отождествлять с Москвой, как это делали не-
которые исследователи 14, что это было село, принадлежавшее некогда
Кучке и расположенное «на более удобном месте для сельского обита-
ния», ближе к Кучкову полю, в районе современной улицы 25 Октяб-
ря. «Село, — писал И. Е. Забелин, — могло быть расположено по бере-
гу Неглинной вдоль Никольской улицы... вплоть до церкви Троицы в
Полях, которая, быть может, и составляла приходскую церковь села
Кучкова» 15. Впрочем, нам представляются также основательными мне-
ния авторов, считавших, что эти села и усадьба Кучки находились
выше по течению р. Неглинной за современными Сретенскими воро-
тами 16. Вопрос этот может быть решен окончательно только с по-
мощью раскопок в нагорной части Китай-города. Если даже Кучково
было на месте, указанном И. Е. Забелиным, то разраставшийся посад
должен был включить в себя и это село.
Но по мере роста значения Москвы как феодального города, а впо-
следствии как столицы удельного, еще позднее — великого княжества
и, наконец, централизованного Русского государства, разрастался соб-
ственно «город» — резиденция феодального владельца и его прибли-
женных. Территория Кремля увеличивалась за счет Большого посада.
К концу XVI в. и на остальной территории Великого посада (в преде-
68
лах Китай-города) было множество боярских дворов и осталось мало
дворов ремесленников. Здесь сохранился лишь главный московский
рынок.
В торговой жизни города огромную роль играла пристань. Иссле-
дователи истории Москвы определяют место древней пристани по на-
хождению древних церквей во имя Николы, которые в древнерусских
городах ставились обычно на торгу и неподалеку от пристани 17.
И. Е. Забелин считал, что пристань и торг по мере роста города пере-
двигались в направлении от района современного Москворецкого мо-
ста к устью р. Яузы. Он исходил при этом из того, что древняя цер-
ковь Николы Великорецкого находилась западнее, чем более поздняя
церковь Николы Мокрого, а еще позднее название «Пристанище» за-
крепилось за местностью в устье р. Яузы на правом и левом ее бере-
гах 18. Из этих положений М. Н. Тихомирова и И. Е. Забелина, к кото-
рым мы полностью присоединяемся, вытекает и тот факт, что древней-
шей магистралью Москвы являлась улица, соединявшая нагорную часть
города с Подолом, на котором находились пристань, а может быть, и
торг. Улица получила впоследствии название Великой. По мере того,
как сухопутные дороги приобретали большее значение, чем водный
путь по Москве-реке, росла и роль улиц, образовавшихся вдоль дорог,
ведших в другие русские города. Постройка укреплений, отделявших
Великий посад от реки, стала возможной лишь тогда, когда пристань
в районе современного Зарядья совершенно потеряла значение или
переместилась на устье р. Яузы. Уже к XVI в. Великая улица заглохла,
и ее значение перешло к трем магистралям Большого посада — Ваш -
ской, Ильинской и Никольской улицам. В 1635 г. эти «большие мосто-
вые улицы» достигали ширины 6 7г сажени, в то время как «Зачатская
улица, что прежде была Великая», имела ширину лишь 4 сажени и
была непроезжая 19.
Средоточием московской торговли уже в древнейшие времена был
городской рынок — «торг», как его называли в древней Руси. Торг, как
известно, был непременной частью городского посада в больших и ма-
лых древнерусских городах.
О древнейшей торговой площади Москвы археологических мате-
риалов нет. Но представляются весьма убедительными соображения
М. Н. Тихомирова о том, что если древняя пристань находилась на
низменном берегу Москвы-реки (примерно в районе позднейшей церк-
ви Николы Мокрого, о которой говорилось выше), то торг мог быть
расположен на высокой части берега, ближе к городским укрепле-
ниям. Об этом говорит и расположение между южными оконечностя-
ми современных зданий Верховного Совета СССР и Арсенала древней
церкви Пятницы. Церкви во имя Пятницы строились в древнерусских
городах обычно на торгу20. Открытые при наших раскопках остатки
69
укреплений второй половины XII в. находились несколько южнее это-
го места, и можно думать, что тогда московский торг располагался
именно здесь, вне стен, но под непосредственной защитой крепости.
По мере роста города и расширения укреплений Кремля торг посте-
пенно отодвигался к востоку и в начале XVI в., когда было закончено
строительство сохранившихся до наших дней кремлевских стен и ба-
шен и сооружение рва, поместился окончательно на месте современ-
ной Красной площади. Граница торга должна была в это время про-
ходить примерно между современными зданиями Мавзолея
В. И. Ленина и ГУМа. На юг торговая площадь простиралась до самой
реки Москвы, а зимой, как известно, торг устраивался и на льду за-
мерзшей реки. Восточную и северную границы торга определить труд-
но. Застройка этого района была в конце XV в. довольно беспорядоч-
на. «Красная площадь, — пишет П. В. Сытин [в 1475 году. — М. Р.],— еще
не была гГлощадью, а была застроена деревянными церковками, лавка-
ми, хоромами и избами»21. Из работы М. В. Фехнер явствует, что Бого-
явленский монастырь находился уже за торгом, т. е. что в начале XVI в.
торг не достигал линии современного Куйбышевского проезда 22.
Планы Москвы конца XVI — начала XVII в. показывают, что тор-
говые ряды на Красной площади занимали все пространство между се-
верной и южной стенами Китай-города, а на восток простирались при-
мерно до линии современного Хрустального переулка23.
Так на Великом посаде сложился постепенно торговый центр Мо-
сквы, сохранивший это значение до Великой Октябрьской революции,
а в какой-то мере — даже до наших дней.
Из каких же компонентов склады-
валось население московского поса-
да? Весьма важно узнать, каково
было этническое ядро населения
Москвы и каковы были его связи с
жителями окрестных сел. Вышли ли
москвичи из . коренного населения
этой местности, существовавшего
здесь ко времени возникновения города, или они были пришельцами?
С этой проблемой связан и вопрос об основании Москвы Юрием Дол-
горуким, ибо если предположить, что город был основан по манове-
нию княжеской руки, то население его тоже должно было появиться
здесь в короткий срок. Оно могло быть переселено по указу князя из
каких-то других его земель. В этом случае и вещи, которыми пользо-
вались эти люди, оказались бы в чем-то непохожими на аналогичные
предметы, употреблявшиеся местным населением. И даже если при-
нять известную версию о том, что князь завладел «красными селами»
боярина Кучки, крестьяне не могли сразу сделаться по княжескому
70
Древнейшее
население
указу горожанами, и ремесленное городское население с самого нача-
ла должно было оказаться здесь пришлым, например, из Суздальской
земли, откуда происходили и сами князья. И, как свидетельство этого,
в культурном слое города должны были бы с самого начала встречать-
ся вещи, говорящие о различных этнических элементах, из которых
сложилось его население.
Этнический состав населения города
обычно бывает намного сложнее, чем этнический состав сельского на-
селения. Это обусловлено прежде всего самим характером города как
поселения, являющегося центром ремесла и торговли, центром адми-
нистративным и политическим. В эпоху феодализма город представ-
лял собой «факт концентрации населения, орудий производства, капи-
тала, потребностей и способов их удовлетворения, между тем как в де-
ревне мы наблюдаем диаметрально противоположный факт изолиро-
ванности и разобщенности» 24. С самого своего образования город при-
тягивал к себе как окрестное сельское население, так и людей из бо-
лее отдаленных областей, а зачастую — и из других стран. И все же
не только города разных стран, но и города разных областей одной
и той же страны при наличии множества общих черт обладали обычно
и значительными местными отличиями, специфическими, присущими
данной местности чертами, обусловленными не только географиче-
ской и экономической, но и этнической средой, в которой создавался
и развивался данный город. Большое значение имеет при этом то эт-
ническое ядро, из которого образуется первоначальное население го-
рода.
Наименование «москвичи» для населения города и княжества, анало-
гичное «новгородцам», «рязанцам» и т. п., встречается на страницах ле
тописей с XIII в. Ясно, что этнический состав населения Москвы дол-
жен был быть довольно сложным уже в отдаленные времена. Ведь по
крайней мере с той поры, как Москва сделалась одним из крупных фео-
дальных центров древней Руси, в состав ее жителей вливались в основ-
ном представители различных групп русского населения бли.жайших и
дальних земель, но были и потомки угро-финских племен, и татар, и
итальянцев-«сурожан», и «немцев», и народов Северного Кавказа и За-
кавказья. Сюда переселялись ремесленники и купцы из различных
земель Русского государства, «выезжали» на службу московским
князьям бояре и дворяне из Рязанской, Смоленской, Тверской, Ниже-
городской и других русских земель и из Литвы, а позднее — из Крыма,
Казани, Астрахани, из ногайских и иных земель. Крупные и мелкие
феодалы или богатые купцы прибывали в Москву с многочисленными
домочадцами и челядью. Известно, например, что в 1301 г. перешел
71
на службу к московскому князю и переселился в Москву‘чернигов-
ский боярин Родион Нестерович, а с ним прибыло из Черниговской
земли 700 детей боярских и слуг25. Конечно, они разместились не в
самом городе. Но и в Москве у Родиона Нестеровича, должно быть,
имелся двор, в котором он жил если не со всей своей челядью, то с
частью ее.
Влияние издавна сложившейся в Москве культуры было настолько
сильно, что поселявшиеся здесь представители других национально-
стей быстро «русели» и обычно уже во втором или третьем поколении
сливались с коренным населением26. Ядро русского населения Моск-
вы, столь успешно ассимилировавшее в дальнейшем всех представи-
телей других племен и народов, безусловно образовывалось постепен-
но. Для того чтобы проследить истоки этого процесса, рассмотрим ар-
хеологические материалы, относящиеся к началу существования го-
рода.
К сожалению, позднедьяковские и раннеславянские памятники
междуречья Оки и Волги еще не настолько изучены, чтобы можно
было составить ясное представление о населении этого края в VIII —
X вв.27 Однако уже давно доказано, что Москва возникла и развива-
лась на территории, заселенной восточными славянами28. Исследова-
ние найденных в подмосковных курганах черепов XII—XIII вв. пока-
зало большую этническую однородность населения этого края и при-
надлежность его к славянам29. Впоследствии были сделаны попытки
выделить характерные черты вятичских и кривичских черепов 30. Ана-
лиз обряда погребения и найденных в курганах вещей позволил зна-
чительно уточнить это определение. Оказалось, что в селах, непосред-
ственно окружавших Москву (а курганы — это не что иное, как сель-
ские кладбища), жили вятичи, но в 30 — 40 км к северу были уже кри-
вичские земли31. Граница между территориями кривичей и вятичей
проходила к северу от Москвы-реки, образуя в районе водораздела
Истры и Клязьмы выступ к северо-западу, в землю кривичей (рис. 26).
Потомки кривичей образовали основную массу населения Владимиро-
Суздальской, Тверской, Смоленской, Полоцкой и Псковской земель;
потомки вятичей — основную массу населения Рязанской и Москов-
ской земель. Вместе с новгородскими словенами все они впоследствии
стали ядром русской народности.
Об этнической принадлежности погребенных под курганами лю-
дей можно судить по некоторым особенностям обряда погребения,
r частности, — по находимым в курганах вещам. Особое значение имеет
тот факт, что женщин хоронили в праздничном (точнее — в свадеб-
ном) наряде. Устойчивость этого обычая «хоронить в чем венчалась»
хорошо известна этнографам, еще недавно находившим кое-где в де-
ревнях предметы уже исчезнувшей из обихода старинной женской
72
26. Граница между вятичами и кривичами в районе Москвы
одежды, которые женщины старшего поколения берегли со дня свадь-
бы до похорон 32.
Еще в конце прошлого столетия А. А. Спицын, сопоставив находи-
мые в курганах различных областей наборы украшений со сведениями
«Повести временных лет» о расселении древнерусских племен, пришел
к выводу, что каждый такой комплекс встречается на территории опре-
деленного племени33. Конечно, такой комплекс украшений в сочетании
с праздничной одеждой представлял собой местный вариант свадебно-
го наряда.
73
могильника36. Над гробом (иногда на самой его крышке, а иногда на
уровне верха могильной ямы) были положены группами довольно круп-
ные (диаметром до 45 см) валуны. По два-три вместе они лежали обя-
зательно в головах покойника, а иногда также в ногах и в области таза.
Среди этих курганов оказалось всего два женских погребения. В одном
из них была найдена серебряная «шумящая» привеска, совершенно схо-
жая с бронзовыми привесками, встречающимися в погребениях угро-
финских племен — предков мери, в частности в костромских курганах
(рис. 27, Б). Височные кольца обеих женщин — не славянские; найден-
ные тут же пластинчатые загнутоконечные браслеты встречаются как
в вятичских, так и в мерянских костромских курганах. Курганный мо-
гильник в целом вятичский; он датируется концом XII — первой поло-
виной XIII в.
Чем объяснить подобные включения невятичских курганов в вятич-
ские курганные группы? Нам кажется, что поселения, оставившие эти
могильники, имели смешанный этнический состав. Среди основного
вятичского населения в этих деревнях и селах жили: в Салтыковке —
кривичи, в Мякинине —- какие-то волжские финны, вернее всего — ме-
ряне. В Мякинине это могла быть даже одна семья. А. Л. Монгайт
объясняет смешанный этнический состав жителей Салтыковки (назовем
так условно поселение, оставившее Салтыковские курганы) положе-
нием этого поселка близко к границе древних вятичских и кривичских
земель37. В эпоху феодализма крестьяне различного происхождения
могли оказаться в одной деревне и по другим причинам — например,
в результате переселения смердов, принадлежащих одному феодально-
му владельцу, из одной деревни в другую, иногда даже находящуюся
на значительном расстоянии (позднее, при крепостном праве, это на-
зывалось «выводить людей»; был даже такой термин — «веденец»).
Так, в район Салтыковки крестьяне могли быть выведены из близлежа-
щих кривичских, а в район Мякинина — из мерянских земель.
Итак, мы видели, что в окружающих Москву деревнях уже в XII —
XIII вв. можно проследить включения в основной вятичский этнический
массив отдельных пока еще не очень многочисленных групп невятич-
ского населения.
А как вырисовывается этнический состав населения самого города
в начальный период его существования? Представление об этом дол-
жен дать археологический материал из древнейших центральных райо-
нов Москвы — Кремля и прилегающего к нему Зарядья, датирующийся
XI—XIII вв.
Еще в конце прошлого столетия И. Е. Забелин обратил внимание
на найденные в 1847 г. при строительстве нового здания Оружейной
палаты на территории Кремля шейную гривну и «рясы» — серебряные
семилопастные височные кольца (рис. 28). Высокое качество серебра,.
76
28. Гривны и серебряные семилопастные височные кольца,
найденные в 1847 г. при строительстве Оружейной палаты
из которого были сделаны «рясы», привело ученого к выводу о «богат-
стве жителей Кремлевской горы». «При этом должно заметить, — писал
И. Е. Забелин,—что форма упомянутых серег — ряс о семи лепест-
ках — составляет отличительный признак древнего женского головного
убора, находимого только в Московской стороне чуть не в каждом кур-
гане и очень редко в более отдаленных от Москвы местностях, так что
по этим серьгам можно мало-помалу выследить границы собственно
примосковского древнего населения, имевшего, как видно, особый тип
в уборе, указывающий на особенность культуры этого племени. Таким
образом, благодаря этим памятникам курганной эпохи мы получаем
вернейшее свидетельство не только о тысячелетней давности кремлев-
ского поселка, но и о бытовых особенностях окружавшего его населе-
ния» 38.
В ту пору семилопастные височные кольца не рассматривались еще
как определенный этнический признак славян и более узко — вятичей.
Упомянутая работа А. А. Спицына «Расселение древнерусских племен
по археологическим данным» появилась два года спустя. Обстоятель-
ства, при которых была сделана за полвека до появления работы
И. Е. Забелина находка височных колец в Кремле, остались невыяс-
ненными. И это повлекло за собой в дальнейшем ряд недоразумений
вплоть до высказанного несколько лет назад, в 1957 г., утверждения,
будто на Кремлевском холме в XII в. поселения не было, а был курган-
ный могильник39.
77
29. Вятичские украшения, найденные в Кремле и Зарядье
1 — бипирамидальная сердоликовая бусина; 2, 4, 5 — шарообразные хрусталь-
ные бусы; 3 — бипирамидальная хрустальная бусина; 6 — кусок горного
хрусталя; 7 — части бронзового семилопастного висчного кольца
Отдельные предметы племенного убора вятичей встречались в ниж-
нем горизонте культурного слоя центральных районов Москвы. На тер-
ритории московского посада были найдены круглые хрустальные и
стеклянные, а также сердоликовые бипирамидальные бусы (рис. 29,
1—6). Найденный в Зарядье небольшой кусок горного хрусталя мог
служить для изготовления хрустальных бус. На территории нижней
части посада не найдено больше украшений, характерных для какого-
либо племени. Но при раскопках нагорной его части на территории
современного Кремля такие украшения встретились. В горизонте куль-
турного слоя, насыщенном щепой и датированном началом или середиг
ной XII в., найдено несколько обломков бронзового семилопастного
височного кольца, к сожалению, не позволяющих восстановить его
форму во всех деталях. Другое бронзовое кольцо сохранилось лучше;
из обломков удалось собрать больше половины его (см. рис. 29, 7). Оно
лежало под слоем щепы в предматериковом слое, который в этом месте
датируется началом XII в.40 Оба эти височные кольца в отличие от
найденных в 1847 г. — не серебряные, а бронзовые; они не говорят об
особом «богатстве жителей Кремлевской горы». Да и не удивительно:
найдены они не в центральной части тогдашнего поселка, а на его
окраине, на посаде, где жил в то время простой люд.
В нижнем горизонте культурного слоя Кремля найдено также не-
сколько круглых хрустальных бус, так называемых «шарообразных»
(рис. 29), и оригинальная хрустальная бусина бипирамидальной фор-
мы, какую чаще имеют сердоликовые бусы41. Наконец, на краю древне-
го городища у склона берега р. Неглинной в нижнем горизонте корич-
невого слоя, датируемом серединой XII в., найдена еще одна хрусталь-
78
ная шарообразная бусина. Стеклянная шарообразная бусина, какие ти-
пичны для подмосковных курганов, в Кремле найдена одна. Обнаруже-
ны также стеклянные рыбовидные бусы, бронзовый бубенчик, бронзо-
вые витые браслеты. Эти вещи часто встречаются в курганах вятичей,
но не составляют их специфического признака42. Находка в Зарядье
горного хрусталя позволяет предположить, что в Москве в древнейший
период ее существования было и производство хрустальных бус. Иначе
трудно объяснить, как попал в культурный слой московского посада
этот кусок горного хрусталя, залежей которого, по имеющимся све-
дениям, в районе Москвы не было. Находка его на подоле городка вбли-
зи от древней пристани показательна. Кусок мог потеряться при вы-
грузке с корабля сырья для московских ремесленников. Известно, что
в крупных русских городах до татарского нашествия производство хру-
стальных бус достигало весьма значительных размеров 43.
Городские, в частности московские, ремесленники, разумеется, мог-
ли делать для окрестных крестьян и горожан не только бусы, но и дру-
гие украшения, входившие в традиционный свадебный наряд, например,
височные кольца. При раскопках в Москве пока не найдено каких-либо
следов производства височных колец, но обращают на себя внимание
находки в окрестностях города семилопастных и более поздних пяти-
лопастных колец, у которых орнамент расположен не только на щитке,
но и на лопастях.. Височные кольца с прочерченными на лопастях кре-
стиками встречены на курганных группах Черемушки и Матвеевская;
крестики более сложного начертания — с ромбической сердцевиной —
имеются на боковых лопастях височных колец также из Матвеевской,
Зюзина и Дубков (неподалеку от Царицына). На центральных лопа-
стях этих колец прочерчен различными способами орнамент в виде пе-
реплетающихся эллипсов, образующих заглавную букву «О», какую
употребляли в рукописях XIII в. Наконец, в Матвеевской, Чертанове,
Орешкове (вблизи Царицына) и Веригине найдены височные кольца
(или части их) со своеобразным литым орнаментом, аналогии которо-
му находят в памятниках мусульманского Востока.
В. И. Сизов, впервые обративший внимание на эти оригинальные
височные кольца, считает их изделиями арабских мастеров 44. А. В. Ар-
циховский, учитывая сочетание на височных кольцах этого типа эле-
ментов восточного и типичного русского народного орнамента, пред-
полагает, что они сделаны русскими мастерами и что можно гово-
рить лишь об известном художественном влиянии Средней Азии45.
Г. П. Латышева, опубликовавшая находку из курганной группы Мат-
веевская II, думает что эти височные кольца могли быть сделаны го-
родскими мастерами46. Если принять предположение Г. П. Латышевой,
то станет понятно, почему находки таких височных колец группируют-
ся в непосредственной близости от Москвы (см. рис. 26). Во. всяком
79
случае как орнамент, испытавший на себе влияние Востока, так и на-
чертания инициалов русских рукописей, могли проникнуть в подмо-
сковные села не иначе, как через город Москву.
Выше мы описали те украшения, относящиеся к вятичскому празд-
ничному женскому убору, которые удалось найти в Москве. Их немно-
го, но и вообще, в древнерусских городах находят сравнительно мало
украшений, типичных для древних племен. Это вполне естественно,
так как городское население быстрее, чем сельское, изживало эти пе-
режитки старины. Да и употреблявшиеся в быту украшения попадали
в культурный слой городов лишь случайно, — когда их теряли, ломали,
выбрасывали или пускали в переработку. Вот почему в культурном
слое Москвы гораздо больше находок, например, фрагментов стеклян-
ных браслетов, какие носили во всех русских городах и некоторых се-
лах, чем вятичских бус, перстней и височных колец47.
Теперь можно дать ответ на вопрос, который мы поставили в начале
этого раздела. В древнейших горизонтах культурного слоя Москвы най-
дены вятичские вещи, а украшений, характерных для какого-либо дру-
гого из славянских или угро-финских племен, не найдено вовсе. Нет,
например, ни одного украшения, характерного для кривичей, поселения
которых подходили так близко к древнему городку. Между тем именно
находки кривичских украшений могли иметь место в Москве не только
потому, что кривичи были ближайшими соседями, но и потому, что эти
крестьяне могли быть приведены Юрием Долгоруким из его суздаль-
ских владений, — ведь там жили в основном потомки кривичей. А если
принять известное положение, что Москва была основана Юрием Дол-
горуким в 1147 г., то следовало бы предположить и участие в создании
города какого-то более сильного кривичского элемента. Но этого в ар-
хеологических материалах, как мы видели, не наблюдается.
В иных городах, первоначальные поселенцы которых происходили
из какого-либо одного племени, находят украшения других племен по-
тому, что эти города уже в древности сделались крупными центрами
ремесла и торговли, куда приходили иногда из довольно отдаленных
земель. Такими были, например, Киев и Великий Новгород. В Новго-
роде в слоях XI и XII вв. найдены височные кольца не только новгород-
ских словен, но и соседних кривичей и более далеких вятичей и ради-
мичей. В Киеве, где в XI—XII вв. характерные черты убора древних
полян были уже основательно забыты, можно все же найти височные
кольца тиверцев48. Москва не являлась в XI —XIII вв. таким крупным
центром; она стала им лишь позже. Очевидно, в начальный период
существования города население его состояло из вятичей. Это был ме-
стный центр ремесла и торговли, выросший среди вятичских сел и на-
селенный вятичами же. Недаром и говор этих мест до наших дней со-
хранил характерную черту — «аканье», восходящую, как думают многие
80
исследователи, еще к вятичам49. Мы увидим в дальнейшем, что и в об-
ласти материальной культуры и в области быта влияние пришлых эле-
ментов было здесь временным, преходящим.
Каковы же были занятия первона-
чального населения Москвы?
РеМеСЛа	Этот вопрос тесно связан с опреде-
лением характера древнего поселе-
ния. Была ли Москва с самого начала
городом или она была сначала дерев-
ней и лишь постепенно превратилась в город по мере развития реме-
сел и торговли?
Различные исследователи истории Москвы решали эту проблему по-
разному. Те, кто отождествлял Москву с селом Кучковым, владением
легендарного Стефана Кучки, считали, что первоначально главным за-
нятием населения Москвы было земледелие и что лишь после перехода
Москвы во владение Юрия Долгорукого в ней развились характерные
черты города, в частности — ремесла и торговля. Наиболее ясно выра-
зил эту мысль С. П. Бартенев, утверждавший, что Москва возникла
в XI в., до середины XII в. была деревней и только с этого времени «из
села, которое управлялось дворским..., учредился город — администра-
тивный пункт, охраняемый отрядом дружины...». Но и тогда, по мнению
С. П. Бартенева, население городка менялось так же часто, как охра-
нявшие его дружины, «не успевало осесть и прочно устроиться в нем
как следует» 50.
Однако предшественник С. П. Бартенева И. Е. Забелин смотрел на
эту проблему совсем иначе. Как мы уже видели, он не считал, что Мо-
сква и Кучково, упоминаемые в летописях, — одно и то же поселение.
Кучково, по его мнению, располагалось на горе в районе современной
улицы 25 Октября, а Москва сначала на устье р. Яузы, откуда город
был перенесен на устье р. Неглинной. Посад этого городка первона-
чально «весь помещался только между берегом реки и улицею Варвар-
кою» (ныне улица Разина). «В XII и XIII столетиях,— писал он,— мо-
настыри, села и деревни со всеми их угодьями представляли, так ска-
зать, уезд города и вообще основы жизни сельской, деревенской, с обыч-
ными ее условиями — пахать и сено косить да с топором в лес ходить.
Городское начало или городская основа жизни гнездилась тогда еще
только на одной кремлевской высоте, в настоящем городе»51. Мы ви-
дим, что этот исследователь, обладавший не только громадными зна-
ниями, но и исключительно верной интуицией, считал, что сельскохо-
зяйственные занятия вытеснялись городскими по мере роста города и
расширения его территории. На кремлевском же мысу и посаде на тер-
ритории современного Зарядья преобладала с самого начала «городская
основа живни», т. е. занятия ремеслом и торговлей.
6 М. Г. Рабинович
81
Глубокие исследования М. Н. Тихомирова, основанные главным об-
разом на изучении письменных источников, привели его к выводу, что
Москва «развивалась вначале как небольшой, а позже как крупный тор-
говый и ремесленный город Восточной Европы» 52.
Рассматривая археологические материалы, А. В. Арциховский также
пришел к выводу, что Москва уже очень рано стала городом 53. Точка
зрения Р. Л. Розенфельдта на этот вопрос изложена недостаточно ясно,
но все же, кажется, он считает, что та часть московского посада, кото-
рая исследована экспедицией под руководством А. Ф. Дубынина (зна-
чительная часть территории Зарядья), и в XII в. была деревней. Против
этой точки зрения нам случалось уже возражать54. Теперь, после рас-
копок в Кремле, неосновательность мнения Р. Л. Розенфельдта, что в
тот период Москва представляла собой деревню, ютившуюся в Зарядье,
а на кремлевском мысе находился курганный могильник, стала очевид-
ной.
В Кремле не только не найдено следов курганного могильника, но
открыты следы укрепления и прилегающего к нему посада, восходящие
по крайней мере ко времени Владимира Мономаха 55.
Изложенные нами выше соображения о топографии района также
не позволяют предположить, что в низменной части берега Москвы-
реки могла располагаться деревня. Ведь деревня должна находиться
поблизости от обрабатываемой земли, от полей. А место, где Р. Л. Ро-
зенфельдт помещает Москву-деревню, со всех сторон было окружено
лесом и болотами. На мысу р. Неглинной был бор, воспоминание о ко-
тором осталось в названии Боровицких ворот и церкви Спаса на Бору.
На востоке Зарядье упиралось в болото. Поля были не ближе совре-
менной площади Дзержинского, а такое удаленное от полей располо-
жение под обрывом на низком берегу реки для русской деревни неха-
рактерно ни теперь ни в древности56. Недаром И. Е. Забелин поме-
щал, как мы видели, Кучково не на низком берегу реки, а в его воз-
вышенной части.
Но, исключая возникновение сельского поселения в Зарядье, мы все
же не отрицаем самой возможности возникновения города Москвы на
основе какого-то более древнего сельского поселения. Если не призна-
вать, что Москва возникла в короткий срок по решению князя, нужно
думать о постепенном развитии города из поселения иного типа —
деревни, феодального замка, торгово-промышленного поселка 57. Одна-
ко археологические исследования междуречья Москвы-реки и р. Не-
глинной за последние шестнадцать лет не дали никаких материалов,
которые говорили бы о сельском поселении. Если таковое и существо-
вало в какой-то период на Кремлевском холме, то самые следы его
были впоследствии совершенно стерты. Древнейший из открытых при
раскопках комплексов — ров укрепления, обладающий чертами,
82
Кричники
и серебряники
характерными для русских крепостных сооружений X —XI вв. Ров этот
мог принадлежать феодальному замку или укрепленной части города,
а отнюдь не деревне. Во всех последующих сооружениях так или иначе
выявляется их городской характер. Это — или производственные поме-
щения и дома ремесленников, или части укреплений, или сооружения
городского хозяйства.
Таким образом, мы не располагаем материалами для характеристи-
ки деревни или феодального замка, из которого могла возникнуть Мо-
сква. Уже на рубеже XI и XII вв. здесь был городской посад, т. е. район
города, заселенный преимущественно ремесленниками.
Теперь посмотрим, какими именно
ремеслами занимались в древности
москвичи.
Уже в начальный период существо-
вания Москвы здесь было развито
добывание железа из руды. Это было
одно из важнейших производств для
развития всех видов тогдашней про-
мышленности. При археологических наблюдениях в Кремле удалось
зафиксировать остатки небольшой домницы-горна. Конструкцию ее
выявить было нельзя. Уцелела лишь вырытая в материке яма, в кото-
рой, видимо, разводили огонь (материковый песок вокруг был сильно
обожжен), и скопление железного шлака; среди шлака попадаются и
губчатые сгустки железа-крицы, как их называли в древней Руси. Эта
домница датируется XII в. Она была расположена на северной окраи-
не тогдашнего посада городка. А на восточной его окраине, в Зарядье,
был открыт сложный комплекс, также связанный с кричным производ-
ством (рис. 30). От него уцелело несколько выкопанных в материке
канавок, образовавших правильный прямоугольник размером 6,5 X
X 4,5 м. К югу и юго-востоку от него в глубоких (до 1,2 м) ямах непра-
вильной формы были свалены отходы производства. О больших мас-
штабах этого производства говорит уже то, что шлака и криц из ям
и канавок собрано несколько тонн. Здесь найдены также части глиня-
ной обмазки и фрагменты глиняных сопел, через которые нагнетался
в домницы воздух при помощи мехов (рис. 31).
Датировка этого производственного комплекса затруднительна
именно потому, что он находился на окраине поселка, которая и впо-
следствии долго не застраивалась. Канавки и ямы перекрыты забора-
ми, относящимися к III культурному слою (XI—XIV вв.). Можно пред-
положить, что это сравнительно крупное кричное производство суще-
ствовало на окраине посада в XII—XIII вв. довольно длительный
период. Но и после того, как оно было оставлено и разрушено, терри-
тория, где находились остатки сооружений, не заселялась долгое время*
6*
83
30. Остатки железоделательного производства в Зарядье
(контуры здания, канавки, засыпанные шлаком и крицами)
может быть — целый век. В открытые канавки были тогда сброшены
крицы и смешанная керамика XII—XIV вв.
Кричное производство не являлось, по всей вероятности, единствен-
ным в этом комплексе. Найденная поблизости в раскопе V каменная
литейная форма позволяет предположить, что здесь было и литейно-
ювелирное производство (см. рис. 32, 1). Сочетание этих двух произ-
водств — кричного и литейно-ювелирного — в одной мастерской, види-
мо, было характерно для московского посада до самого XV в. Должно
быть, еще и тогда один и тот же ремесленник мог быть и кричником
и литейщиком. Во всяком случае в мастерской, открытой в Зарядье в
слое конца XIV — начала XV в., были найдены и остатки разрушенной
домницы и груды железного шлака вокруг нее. Как показало исследо-
вание шлаков 58, железо восстанавливалось здесь из руды в небольшой
домнице с внутренним диаметром дна примерно 30—40 см. Форма дна
приближалась к сегменту шара, стенки были обмазаны глиной. Топли-
вом, создающим восстановительную среду, служил древесный уголь
как лиственных, так и хвойных пород дерева. Во время процесса вос-
становления железа, которое проходило при температуре 950—1100°
Цельсия, значительная часть его уходила в шлаки. В отдельных кусках
шлака, в которых не было восстановленного железа, содержание его в
окислах достигало 56%.
Среди развалин домницы и в печи стоявшего поблизости большого
дома, принадлежавшего, несомненно, хозяину домницы, было найдено
«4
семь целых тиглей для плавки цветных металлов и множество облом-
ков таких же тиглей. Между домом и домницей обнаружена камен-
ная литейная форма. Это часть литейной формы, состоявшей по крайней
мере из трех частей. Скрепление этих частей между собой осуществля-
лось при помощи выступов-шпеньков, для которых в найденной нами
форме оставлены соответствующие отверстия (рис. 32, 4). В этой
форме можно было одновременно отливать несколько разных предме-
тов. На одной ее стороне вырезана звездчатая привеска, на другой —
девять одинаковых маленьких полушарий. Видимо, в эту форму можно
было закладывать девять металлических (например железных) стерж-
ней и отливать к ним шаровидные головки. Так получались железные
булавки с бронзовыми головками, какие находят иногда при раскопках
(рис. 33, 5). Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что все
найденные в этой мастерской тигли совершенно одинаковы. Емкость
каждого из них 100—115 кубических сантиметров. В таком тигле могло
поместиться около 850 граммов расплавленной меди. Спектральный
анализ остатков металла, найденных на днищах и стенках тиглей59, по-
казал, что в тиглях в подавляющем большинстве случаев плавили брон-
зу с малым содержанием олова и большим содержанием свинца (толь-
ко в одном тигле оказался сплав с содержанием олова 16,46%), без
цинка, золота и серебра. Кусочки древесного угля, прилипшие к вну-
тренней поверхности тиглей, свидетельствуют, что плавка производи-
лась под покровом слоя угля. Видимо, чтобы предохранить плавящийся
31. Крица (1); части сопла (2)
85
32. Орудия труда ювелиров
1 — литейная форма (За-
рядье, раскоп V); 2 —
ювелирный молоточек
(Зарядье, раскоп VIII);
3, 4 — тигли и литейная
форма из мастерской в
Зарядье (раскоп I); 5 —
форма для отливки пер-
стня (Зарядье, раскопки
А. Ф. Д у б ы н и н а)
металл от окисления, тигли сверху присыпали слоем угольков. О са-
мом процессе литья металла в таких тиглях и о том, для каких целей
могли такие тигли использоваться, говорит миниатюра Московского
лицевого летописного свода XVI в. (так наз. «Никоновской летописи»)
(рис. 34, 7). Она иллюстрирует рассказ о денежной реформе, прове-
денной Еленой Глинской в 1535 г. В нижней части миниатюры перед
каким-то зданием нарисована небольшая открытая сверху плавильная
печь цилиндрической формы, видимо, врытая в землю. В ней горит
огонь, который раздувает один из стоящих возле печи людей при по-
мощи ручных мехов, сопло которых вставлено в боковую стенку у верх-
ней части печи. Другой человек держит обеими руками клещи, в кото-
рых зажат край тигля, совершенно сходного по форме с тиглями, най-
86
денными в Зарядье60. Судя по тому, что в тексте речь идет о чеканке
новых денег, в данном случае в тигле могло плавиться серебро. Один
фрагмент тигля из Зарядья сохранил в случайно образовавшемся от-
верстии каплю серебра. На краях тиглей, найденных в Зарядье, замет-
ны следы щипцов, которыми их держали над домницей или в домаш-
ней печи. От высокой температуры (исследованием установлено, что
в печи температура близка 1300 — 1400° С) стенки тиглей размягчались
и губки щипцов несколько вдавливались в тигель. Благодаря этому уда-
лось установить, что ширина их была 12 — 15 мм. Клещи найдены в дру-
гом районе Зарядья (рис. 33, 4). Тигли, аналогичные найденным в За-
рядье, встретились и на другом берегу р. Неглинной, в районе совре-
менного Георгиевского переулка по соседству с Домом союзов. Здесь,
по-видимому, также было в XV —XVI вв. и литейное и кричное произ-
водства 61.
Наряду с признаками недалеко еще зашедшего разделения труда,
при котором кричное и литейно-ювелирное производства сочетаются
в руках одного мастера или во всяком случае в одной мастерской, опи-
санные нами археологические материалы из Зарядья свидетельствуют
и о значительных сдвигах в самом литейно-ювелирном производстве,
произошедших, видимо, на рубеже XIV и XV вв. Наличие в мастер-
ской множества совершенно одинаковых тиглей, а главное — литейной
формы, в которой можно отливать одновременно девять одинаковых
предметов, говорит, по нашему мнению, уже о довольно далеко зашед-
ших товарно-денежных отношениях, о том, что ремесленник работал,
по всей вероятности, уже не только на заказ, но и на случайного поку-
пателя, на рынок, т. е. был мелким товаропроизводителем 62.
Для характеристики литейно-ювелирного производства, развивав-
шегося на московском посаде в XIV—XV вв., интересны три литейные
формы для отливки круглых пуговиц с коническим выступом в центре
(рис. 33, 7—3). Форм найдено всего четыре — две в Кремле (в раско-
пах I и II), одна при наблюдениях в Зарядье и одна в Зарядье же при
раскопках А. Ф. Дубынина63. Все они относятся к нижнему горизонту
II культурного слоя, как и описанная выше мастерская литейщика. Эти
формы по своей конструкции аналогичны форме для булавок. Они
представляют собой части составной формы, которая имела в каждом
случае по крайней мере три части. На обеих сторонах такой формы
был вырезан ряд круглых пуговиц с коническим выступом в центре.
Каждая пуговица несколько отличалась от других деталями формы и
орнамента (см. рис. 33, 2, 3) и имела отдельный литок. Таким обра-
зом, в один прием можно было изготовить несколько (не менее трех)
похожих, но разных пуговиц, видимо, тоже для разных заказчиков или,
всего вероятнее, для продажи на рынке.
87
33. Литейные формы
1 — заготовка литейной формы (Кремль, раскоп I); 2, 3 — литейные формы из Кремля
и Зарядья (а — формы; 6 — оттиски форм); 4 ~ клещи (Зарядье, раскопки А. Ф. Ду-
бинина); 5 — булавка (Кремль)
34. По миниатюрам Никоновской летописи
1 — литье металла, 2 — кузница
Одна из описанных форм, найденная в раскопе I в Кремле, особен-
но интересна. Она еще не доделана (рис. 33, /). Резчик только наметил
контуры будущих пуговиц на одной стороне формы, а на другой ее
стороне успел сделать несколько больше — обработал конический цен-
тральный выступ, но не прорезал еще деталей орнамента на круглом
щитке. На обеих сторонах он не сделал еще «литков» (каналов для за-
ливки металла), которые, видимо, вырезались в последнюю очередь.
Находка этой недоделанной формы указывает нам на место, откуда
снабжались такими формами московские литейщики, — нагорную часть
посада.
Видимо, где-то на берегу р. Неглинной в конце XIV — начале
XV в. жил мастер-резчик, снабжавший формами литейщиков, живших
как по соседству, на территории современного Кремля, так и значи-
тельно дальше, в Зарядье. Красивые пуговицы тонкой работы (и преж-
89
де всего, конечно, пуговицы металлические — золотые, серебряные,
бронзовые) были непременной частью костюма древнерусского щего-
ля. Недаром еще в былинах так называемого Киевского цикла есть рас-
сказ о соревновании Чурилы Пленковича и Дюка Степановича,
«который из них лучше повыступит» (оденется.— М. Р.). И немалую
роль в этом состязании щеголей играли диковинные пуго-
вицы 64.
В XVI в. митрополит Даниил едко высмеивал московских франтов,
у которых (ум... всегда плавает о ризах, о ожерельях (нарядном платье,
шитых воротниках, — М. Р.), о пугвицах»65.
Все приведенные выше материалы о литейно-ювелирном производ-
стве касаются лишь производства довольно дешевых украшений для
рядового населения Москвы, а наверное, и Подмосковья. Нам не уда-
лось открыть мастерские, в которых работали прославленные мастера,
изготовлявшие драгоценности для великих князей и царей, для их дво-
ра. Возможно, что драгоценности московских князей и бояр по крайней
мере до XV —XVI вв. были продукцией не городского посадского, а вот-
чинного ремесла, что упомянутый в духовных грамотах Парамон или
Парамша, изделия которого передавались от отца к сыну в роде москов-
ских князей, принадлежал к княжескому двору. На такую мысль наво-
дит и известная фраза духовной грамоты московского великого князя
Василия Дмитриевича о золотом поясе, «што есм сам сковал» 66. Ко-
нечно, здесь речь идет не о личном участии князя в этой работе, а об
изготовлении пояса княжескими мастерами (Макаром Шишкой и
др.). Если это наше предположение верно, то можно говорить о том,
что заказы московских богачей выполняли их же вотчинные мастера,
а городские ремесленники уже очень рано перешли от выполнения
заказов рядовых москвичей к работе на случайного покупателя, на ры-
нок.
В нашу задачу не входит изучение шедевров ювелирного искусства,
изготовленных московскими ювелирами. Это уже сделано в широко из-
вестной книге Б. А. Рыбакова. Значение этих вещей в быту феодальной
верхушки показано в работе К. В. Базилевича 67. Нужно лишь отметить,
что московские ювелиры — сережечники, колечники и т. п. — в дальней-
шем (в XVI —XVII вв.) жили в основном не на Великом посаде, а на
правом берегу р. Яузы в «Старых серебряниках» в районе современной
Серебренической набережной68.
Основная линия развития московского литейного производства на-
правляется с конца XV в. на крупное литье. Московские мастера, еще
в XIV в. прославившиеся литьем колоколов, достигли успеха и в литье
пушек. В конце 70-х — начале 80-х годов XV в. в Москве создается пу-
шечная изба, на основе которой вскоре развилось крупнейшее литейное
предприятие того времени — Пушечный двор. Это производство заслу-
90
живает специального изучения (которое уже начато) 69. Здесь мы лишь
отметим, что археологические наблюдения в районе бывшего Пушеч-
ного двора (при строительстве универмага «Детский мир») показали,
что территория его простиралась дальше к северу, чем это предполага-
ли раньше, и что основным топливом для плавки металлов служил, как
видно, древесный (преимущественно березовый) уголь, большие скоп-
ления которого открылись в культурном слое. Возможно, что этот уголь
и обжигался на месте, но все же более вероятно, что его привозили
в Москву.
Открытые южнее Пушечного двора на том же берегу р. Неглинной
остатки кричного и литейного производств, о которых уже было ска-
зано, показывают, что Пушечный двор был построен в ремесленном
районе, где уже были специалисты этого дела. Видимо, этот район и
стал местом поселения ремесленников-литейщиков, когда они были
вытеснены с Великого посада.
Чтобы охарактеризовать продукцию московских литейщиков и юве-
лиров в ранний период существования города, мы должны обратиться
к находкам украшений как в культурном слое самого города Москвы,
так и в подмосковных курганах. Без сомнения, московские ремеслен-
ники производили все виды металлических украшений, характерных
для праздничного наряда жителей подмосковных деревень, — и семи-
лопастные височные кольца, и гривны, и привески, и перстни, и брасле-
ты. В Кремле, как уже говорилось выше, найдены только семилопаст-
ные височные кольца — серебряные и бронзовые. И хотя в культурном
слое посада не найдено ни одной литейной формы для таких колец,
у нас есть основание считать, что данные экземпляры — местного мо-
сковского производства, как и богато орнаментированные височные
кольца «так называемого московского типа», о которых шла речь в пре-
дыдущем разделе настоящего очерка. Нам представляется очевидным,
что и серебряные привески с изображениями «святых», входившие в
состав ожерелий, попадали в деревню из города. В частности, те, что
найдены в непосредственной близости к Москве (например, привески,
серьги и образок с изображением Глеба, найденные в кургане у стан-
ции Яуза), сделаны московскими мастерами70.
В Зарядье найдена литейная форма для пластинчатого перстня
(рис. 32, 5). Возможно, что целая группа литых перстней с орнаментом
в виде различных сочетаний кружков и крестиков, покрытых потом
эмалью, встреченная в курганах, прилегающих к Москве с юга и запа-
да, также московского производства. Впрочем, работа по выявлению
групп украшений, сделанных в одной литейной форме, так удачно на-
чатая в свое время Б. А. Рыбаковым, сейчас должна быть продолжена
на новом материале, и мы можем в ближайшее время ожидать еще но-
вых работ, посвященных этой весьма важной теме.
91
Изделия из серебряной и бронзовой проволоки — гривны, браслеты,
перстни — также входили, видимо, в ассортимент продукции москов-
ских ювелиров.
Находка в Зарядье миниатюрного молоточка, служившего, по-види-
мому, для ювелирных работ (рис. 32, 2), свидетельствует о том, что мос-
ковские ювелиры наряду с литьем применяли также ковку и чеканку.
Рисунок на отдельных вещах выгравирован как обычным острием, так и
зубчатым колесиком.
Среди ювелирных изделий, найденных в культурном слое Москвы,
пока нет ни зерненых, ни сканых, ни черненых. Но в кургане у села
Чертаново есть пара трехбусинных серег с бусами, сделанными в древ-
ней технике скани и зерни71. Однако эти височные кольца могли быть
получены и не из Москвы, хотя они, несомненно, являются продукцией
городских мастеров.
Ясно, что в начальный период своего существования Москва не мог-
ла быть центром высокоразвитого ювелирного мастерства. Это, как уже
сказано, был маленький городок, где не жило, как в Киеве или Новго-
роде, много богатых людей, и, стало быть, не было спроса на роскош-
ные вещи. А после разорения Руси монголами, как справедливо отме-
тил Б. А. Рыбаков72, на Руси не призводилось роскошных украшений,
и только к середине и концу XIV в. относятся московские шедевры юве-
лирного дела — «оклады» евангелий Симеона Гордого и боярина Федо-
ра Андреевича, где применены все высшие достижения ювелирного
искусства того времени, в том числе и скань и чернь.
Но мы уже говорили, что подобные вещи делали, по всей вероятно-
сти, не посадские ремесленники.
В XVI—XVII вв. кричное производ-
ство в Москве уже не прослеживает-
КуЗНвЦЫ	ся. Московские кузнецы работали на
J '	привозном сырье73. Кузнечное про-
изводство, несомненно, было развито
в Москве с самого начала ее сущест-
вования. Мы уже говорили, что московские мастерские того времени
были еще мало специализированы, и производство железа могло соче-
таться как с литьем цветных металлов, так и с обработкой железа. Во
всяком случае вместе с находками криц и шлака в Зарядье были об-
наружены и остатки горшков, в которых, видимо, производилась цемен-
тация железа при изготовлении стали. Такой же горшок, заполненный
остатками процесса цементации железа, найден и в Кремле (рис. 35).
Науглероживание железа, превращение его в сталь, ковка железных
изделий и наварка их стальными лезвиями проводились в Москве. Спо-
собы наварки стали на железную основу были здесь в общем те же, что
и в остальной Руси 74.
92
35. Остатки железоделательного
производства
1 — горшок с углями, приготов-
ленный для науглероживания же-
леза (Зарядье, наблюдения);
2, 3 — остатки горшков, в которых
науглероживалось железо
(Кремль, раскоп II; Зарядье,
раскоп V)
В Москве пока нет археологических находок кузнечных инструмен-
тов — наковален, молотков, клещей и т. п. Видимо, эти инструменты
высоко ценили и хранили их тщательно, передавали от одного мастера
к другому, а в случае поломки — переделывали. Записи XVII в. говорят,
что московский мастер-кузнец должен был дать своему ученику, окон-
чившему учение, полный набор инструментов — «мехи, наковальни,
два молота (один боевой, другой одноручной), тиски». Это оценива-
лось в 15 рублей — сумму по тому времени весьма крупную. Одни мехи
и наковальня стоили 3 рубля 75. В Новгороде и некоторых других горо-
дах Русского государства (например, в Белгороде Курском) находки
кузнечных инструментов имеются.
93
36. Некоторые изделия московских кузнецов
1 — 5 — бурав, скобель, топор, нож, долото; 6 — звенья цепи; 7 — скребница;
8 — ножницы; 9 — пулелейка; 10 — пешня
На одной из миниатюр летописного свода XVI в., откуда взято и
описанное выше изображение литейщиков, московский художник на-
рисовал мастерскую кузнеца (рис. 34, 2). Кузница представляет собой
небольшое строение, под крышей которого помещен горн. Подмастерье
раздувает мехами огонь. У мастера в левой руке клещи, которыми
он берет с огня раскаленный кусок железа. В правой руке кузнеца —
94
37. Кузнечные орнаменты
1 — на жиковине для дверей; 2 — на стволе пищали
молот. Между мастером и подмастерьем стоит наковальня, укрепленная
в круглом чурбаке, как это можно было видеть еще недавно в деревен-
ских кузницах.
В отличие от только что описанных производств, кузнечное с само-
го начала требовало труда по крайней мере двух работников одновре-
менно. Если кричник или ювелир при небольшом масштабе производ-
ства мог справляться в мастерской и один, то кузнецу необходим был
помощник, который бил бы молотом, в то время как мастер поворачи-
вает на наковальне кусок железа и работает маленьким молотком —
«ручником».
Продукция московских кузнецов была весьма разнообразна. В куль-
турном слое Великого посада найдены сделанные ими сельскохозяйст-
венные орудия — сошники, серпы, косы, чересло, оковки лопат и за-
ступов, инструменты для различных работ — топоры, скобели, сверлаг
95
долота, резцы для дерева, сапожные молотки и шилья, бытовые пред-
меты —- ножи, чапельники, ножницы, скребницы, иголки и т. п. и части
разнообразного оружия от колец брони до пушечных ядер и пулелеек
{рис. 36 — 38).
Мастера не только ковали добротные вещи. Они много заботились
и об их украшении. При раскопках найдены и бытовые предметы, и
оружие с оригинальным кузнечным орнаментом (рис. 37). Наиболее
яркое выражение эта сторона кузнечного искусства получила уже в
XVII в. в оформлении различных архитектурных деталей, украшавших
некоторые московские постройки подзоров и флюгеров, а в особенно-
сти, оконных и дверных решеток.
Например, двери церкви Троицы в Никитниках, что стоит еще и
сейчас неподалеку от Старой площади, украшены ажурными бляшками
и полосами, на которых выбиты исполненные не без юмора изображе-
ния птиц, кабанов, львов, фантастических персонажей тогдашней на-
родной поэзии — сиринов.
38. Части кольчуги
96
Мастер Иван Кузнечик украсил церковь Григория на Большой По-
лянке разнообразными оконными решетками76. Кузнецы в Москве, как
и повсюду на Руси, играли значительную роль. Без их продукции не об-
ходилась ни одна область производства или быта.
Гончарное производство также было
развито на московском посаде с само-
ГоНЧЭВЫ	го начала существования города.
	Здесь найдена только посуда, сделан-
ная на гончарном круге. Часть ее
имеет на днищах клейма (рис. 39,
1—6). Остатков собственно гончарного производства на территории
Великого посада немного, ио они очень важны для характеристики
уровня развития керамической техники в Москве. Видимо, к первой
половине XIII в. относится находка в Кремле поливной фигурки птич-
ки и керамического шлака, возможно, брака производства поливных
изделий (рис. 39, 7, 8). Это побуждает нас отказаться от высказанного
ранее предположения, что все найденные прежде в слое Москвы XI —
XIII вв. фрагменты поливной керамики принадлежат изделиям, приве-
зенным откуда-то с Киевщины 77. Наверное, московские гончары также
могли производить в начале XIII в. не только терракотовые, но и по-
хивные изделия, требовавшие более сложного технологического про-
цесса. Местное производство последних объясняет и ту разницу в гли-
няном тесте, которая имеется между известными московскими, киев-
скими и новгородскими поливными изделиями. Киевские изделия
имеют сероватый черепок, новгородские — желтоватый, московские —
розоватый. Эта разница вполне объяснима, если учесть, что мастера
брали глину из местных месторождений.
Другой производственный комплекс, связанный с гончарством, от-
крыт в Зарядье на восточной окраине посада. Он относится к концу
XIV — началу XV в. Раскопки вскрыли лишь часть ямы, заполненной
производственным браком. Анализ керамического материала показал,
что в мастерской производилась преимущественно посуда — горшки,
большие сосуды для хранения продуктов — корчаги, а также кувшины.
Вся посуда обжигалась в специальном горне при температуре 700 —
900° Цельсия. Это была мастерская, оборудованная по последнему сло-
ву тогдашней техники. Мы не можем сказать определенно, какой гон-
чарный круг употреблял ее владелец — ручной или ножной, но все со-
суды были сформованы спиральным налепом с помощью подсыпки пе-
ска (рис. 40, 1) и, по-видимому, без подставки или на несношенном
еще круге. Днища их не имеют характерной закраины. После формов-
ки сосуды лощили (в большинстве случаев — вертикальными полоса-
ми) и обжигали в окислительной среде горна.
7 М. Г. Рабинович
97
/
39. Гончарное производ-
ство
1—6 — клейма мастеров
на днищах сосудов; 7 —
Поливная игрушка (фи-
гурка птички); 8 — кера-
мический шлак
Об ассортименте продукции гончаров московского посада дают
представление находки в культурном слое Кремля и Зарядья. Кроме
разнообразной столовой и кухонной посуды (о которой мы еще ска-
жем), встречаются также детские игрушки — человеческие фигурки, на-
девавшиеся, по всей вероятности, на пальцы, а также строительные и
отделочные материалы. Среди последних — квадратный в плане тон-
кий «плитчатый» кирпич и своеобразные терракотовые плитки, орна-
мент которых по мотивам близок к белокаменной резьбе того времени
(рис. 40, 2). Эти плитки, отличающиеся высотой рельефа, оттискива-
лись, по-видимому, уже « формах, но детали орнамента прорабатыва-
лись от руки. Плитки заменяли дорогостоящую и трудоемкую резьбу
по камню и являлись прообразом будущих терракотовых изразцов. Рас-
98
40. Керамические изде-
лия
1 — красный лощеный
кувшин со следами фор-
мовки спиральным нале-
пом; 2 — терракотовая
плитка
пространение их относится, по-видимому, к концу XV в. Если произ-
водство посуды и игрушек, как показали находки, несомненно, имело
место на территории самого Великого посада, то производство кера-
мических строительных материалов, возможно, и в XV в. находилось
где-то вне его.
Во всяком случае Аристотель Фиораванти организовал производство
кирпича для строительства Успенского собора вне Великого посада.
Однако поскольку известно, что в Калитникове за Андроньевым мона-
стырем78 он перестроил уже существовавшее в Москве кирпичное
производство, можно все же предполагать, что до тех пор в небольшом
количестве кирпич делали и на Великом посаде.
Найденные во множестве в верхних горизонтах II культурного слоя
Кремля и Зарядья мореная, черная лощеная, ангобированная и поздняя
поливная посуда, игрушки, черепица, разнообразные изразцы и кирпич
сделаны, по-видимому, в XVI —XVII вв. и не на Великом посаде, а в
Гончарной слободе на устье р. Яузы или на царских кирпичных заво-
дах, о чем подробнее будет сказано в следующем очерке.
Итак, гончарное производство на Великом посаде Москвы было
развито, по-видимому, с начала его существования до XV в. До середи-
ны XIII в. здесь производили и неполивную и поливную керамику.
7’
99
Производство последней прекратилось после разорения города татара-
ми. Поливные изделия местного производства появились вновь уже в
XVII в. в Гончарной слободе Москвы.
Большую роль в жизни Великого
посада Москвы играло кожевенно-са-
КоЖРВНИКИ	пожное производство. Именно эта от-
расль ремесла древней Руси особен-
И сапожники но характерна для городов, ибо здесь
горожанами являются и мастер и за-
казчик. В деревне кожевенное и са-
пожное дело в тот период еще не вы-
делилось в ремесло, а было, по-видимому, одним из домашних занятий
и зачастую ограничивалось изготовлением кожаных ремней, плетени-
ем подошв для лаптей и пошивкой весьма примитивных полусапог,
подошва которых делалась из того же материала, что и верх. Настоя-
щей кожаной обуви тогдашняя деревня почти не знала. Могли быть
и случаи поставки из деревни в город не до конца выделанной кожи,
что особенно развилось в позднейший период79.
Характерно, что древнейший комплекс, открытый в Зарядье, пред-
ставлял собой именно кожевенно-сапожную мастерскую, которая была
сооружена, по-видимому, в конце XI в. и просуществовала до середины
или даже до второй половины XII в. В мастерской был прямоугольный
сделанный из бревен и досок ящик, наполненный золой и известью, пе-
ремешанными с шерстью. Это — зольник, в котором производилась
«золка» шкур. Промытые и размоченные в воде шкуры погружались
в ящик с известью и золой, чтобы кожа приобрела мягкость, а связь ее
с волосом и мездрой ослабла. Вынув затем шкуру из зольника, ее снова
промывали и сбивали тупым ножом шерсть с наружной и мездру с вну-
тренней ее сторон80. Употреблявшихся при этом скобелей и тупиков
в Москве пока не найдено.
После освобождения шкуры от шерсти и мездры ее подвергали ква-
шению в особом растворе, который на Руси носил название «квас усни-
ян», а затем дублению. В описываемой нами мастерской найдены остат-
ки большого дубового чана (диаметром около 1,5 м), сохранившие и
через более чем 800 лет резкий запах кожи (рис. 41, 7). Видимо, в этом
чане производилось дубление кожи, придававшее ей мягкость и эла-
стичность, благодаря которым кожаная вещь могла выдерживать, не ло-
маясь, множество перегибов. Дубление, как показал анализ, сделанный
в Московском химико-технологическом институте, производилось ра-
стительными дубителями — дубовой, ивовой и еловой корой81. Корье
и кожу клали в чан, а затем заливали водой. Для стока воды и иных
производственных жидкостей в мастерской были сделаны небольшие
канавки, прорытые прямо в материке и перекрытые сверху тонкими
100
41. Дубление и отмачивание кожи
1 — части дубильного чана; 2 — бочка для отмачивания кожи
жердями, так что поверх них можно было свободно передвигаться. Это
производство требовало большого количества воды. Поэтому располо-
жение кожевенных мастерских на низменном берегу реки в непосред-
ственной близости от воды вполне закономерно.
Исследовавшая древний процесс производства кожи в мастерских
Великого посада И. С. Шестакова пришла к заключению, что процесс
обработки кожи в XII в. не отличался существенно от процесса обра-
ботки кожи в XV—XVI вв. и даже в кустарных мастерских XIX в.82
Сырьем служили в основном шкуры крупного рогатого скота (который,
как отмечает В. И. Цалкин83, в древней Руси отличался меньшими раз-
мерами, чем в XIX в., и обладал, по-видимому, более тонкой кожей).
Дубление было неглубоким, в толще кожи оставался непродубленный
слой. Особой отделке кожа не подвергалась, за исключением, может
быть, крашения с помощью солей железа. Лишь в XVI —XVII вв., как
это известно по письменным источникам, в Москве стали выделывать
высокосортные кожи и окрашивать их в различные цвета84.
Находки в мастерской наряду с большим количеством елового и
дубового корья (отходов дубления) множества обрезков кожи и остат-
ков обуви говорят о том, что здесь не только выделывали кожу, но и
кроили и шили из нее обувь. То, что в X—XIII вв. «усмарь»-кожемяка
и «усмошвец»-сапожник совмещались в одном лице, что кожевенное
производство еще не отделилось от сапожного, уже отмечалось в на-
шей археологической литературе85. И эта и другие мастерские, откры-
101
тые в Москве, вплоть до XV в. были одновременно и кожевенными и
сапожными8б.
Открытый (в раскопе IV) в Зарядье другой дом кожевника-сапож-
ника существовал в XII—XIII вв. и сгорел, вероятно, при разорении
Москвы татарами в 1237 г. В мастерской этого ремесленника также от-
крыты остатки зольника, который располагался непосредственно в се-
нях избы. В сенях и во дворе (дом стоял в глубине двора) было найде-
но много отходов кожевенного и сапожного производства — шерсть,
зола, корье, обрезки кожи.
Мастерская середины XV в., открытая почти на том же месте, где
и предыдущая, не была кожевенно-сапожной. Здесь производственное
помещение примыкало к хозяйственной постройке, погребу, и выходи-
ло на улицу, в то время как жилой дом стоял в глубине двора (см. ниже
рис. 93). Это было углубленное почти на полтора метра в землю квад-
ратное помещение размером 4 X 4 м. Пол мастерской был залит из-
вестковым раствором (толщина слоя до 15 см). В него была врыта на
глубину 45 см небольшая (диаметром 56 см) выдолбленная целиком
из ствола липы бочка. Три отверстия, расположенные одно под другим,
позволяли регулировать уровень жидкости в этой бочке (рис. 41, 2).
На известковом полу сохранился тонкий слой золы, но здесь не было
никаких остатков шерсти и корья. Зато в самом помещении и вокруг
него было множество обрезков кожи, заготовок обуви и остатков ста-
рой обуви, видимо собранной для починки либо для вторичного ис-
пользования в качестве материала. О последней возможности говорят
находки в Зарядье и в Кремле в слоях XIV —XV вв. частей старой обуви,
из которой вырезаны подметки и иные части для новой обуви. Описан-
ная выше бочка для дубления мала. В мастерской, видимо, кроили и
шили разнообразные изделия из готовой кожи, которая могла посту-
пать откуда-то со стороны. Иногда кожи от долгого лежания ссыхались
и нужно было их отмачивать, для чего и служила бочка. Перед нами,
несомненно, следующий этап развития производства кожи и изделий
из кожи, когда сапожное производство уже отделилось от кожевенного.
Это — мастерская сапожника, работавшего уже на готовом сырье, кото-
рое должен был поставлять ему другой мастер — кожевник.
К началу и середине XVI в. относятся два кирпичных сооружения
в Зарядье, которые X. И. Крис определяет как чаны для производства
сафьяна (рис. 42) 87. Один из них находился внутри деревянного сруба,
вдоль западной стены которого был устроен желоб, крытый берестой.
Вероятно, это остатки деревянной постройки (омшаника, как их назы-
вали впоследствии). В облицованной кирпичом яме «топтали» (мяли
ногами) козловые кожи. Жидкие отходы этого производства стекали
по желобу. Сафьянное производство, видимо, было оставлено, и скоро
на его месте устроили рыбокоптильню.
102
о /
I 1 I i I I I I > t Li
42. Сафьянное производство
J — остатки сафьянной мастер-
ской (Зарядье); 2 — чан для
сафьянного производства
(по X. И. Крис)
Вероятно, еще в XV в. кожевники, отделившись от сапожников, по-
селились главным образом не на Великом посаде, а в другом районе
Москвы, на низком правом берегу Москвы-реки в тогдашнем Заречье
(где когда-то стояла церковь Троицы в Кожевниках, а теперь находят-
ся Кожевнические улица и несколько переулков88). В эту слободу по-
степенно переходили и кожевники, еще остававшиеся на Великом по-
саде.
103
Отдельные Кожевнические слободы со своими церквями известны
в этот период и в других крупных русских городах. Достаточно указать
на сохранившуюся до наших дней церковь Петра и Павла в Кожевни-
ках XV в. в Новгороде Великом 89. Характерно, что и здесь кожевники
поселились на низком берегу реки — Волхова.
Сапожники же остались на территории Великого посада в непосред-
ственной близости к торгу. На плане Москвы конца XVI в. — так назы-
ваемом «Петровом чертеже» — показаны в Зарядье «мастерские прода-
ющих сапоги» 90. Остатки сапожного производства встречаются в За-
рядье повсеместно в слоях XVI и XVII вв. Это не только инструменты,
но главным образом отходы производства: обрезки кожи, остатки кроя
кожаных изделий и огромное количество старой, ношеной уже обуви.
Видимо, московские сапожники не только шили новую обувь из выде-
ланных кож, но и чинили поношенную обувь, а в ряде случаев, вероят-
но, скупали ее, чтобы, починив, перепродать или чтобы использовать,
выражаясь современным языком, в качестве вторичного сырья.
Из инструментов сапожников, найденных на Великом посаде
(рис. 43), нужно отметить раскроечные ножи, прямые и кривые шилья,
молоток с широким бойком, каменные бруски для точки ножей и
шильев, куски воска как отдельные, так и вложенные в специальный
кожаный футляр для вощения дратвы,—так называемый «варник».
В варнике, вероятно, был воск, смешанный с дегтем. В Москве не най-
дено до сих пор ни одной сапожной колодки. Между тем в Новгороде
Великом таких колодок более 20091. По заключению Ю. П. Зыбина,
процесс производства обуви, который восстанавливается на основании
анализа собранных в Москве коллекций, предполагает обязательное
применение деревянной колодки-правила. И письменные источники
указывают на то, что такие колодки-«деревья» применялись. Окончив-
ший ученье московский сапожник получал от мастера «три сапожные
деревье, наметы, шилье и всякая сапожная снасть» 92.
Рассматривая инструменты и продукцию московских сапожников,
мы должны согласиться с мнением Ю. П. Зыбина, повторенным и
С. А. Изюмовой, что древние сапожные инструменты мало чем отлича-
лись от тех, которые применялись сапожниками и в XIX—XX вв. Одна-
ко приемы изготовления обуви изменялись весьма существенно. Это
зависело как от качества кожи, из которой делалась обувь, так и от
развития производительности труда и даже от требований моды.
К описанию различных видов и фасонов обуви мы возвратимся еще
в очерке, посвященном быту. Здесь же скажем только еще о техноло-
гии сапожного производства. Обуви из одного куска мягкой толстой
кожи — туфель, называемых в наше время также поршнями, — москов-
ские сапожники изготовляли мало. Среди наших находок их всего не-
сколько штук. Подавляющее большинство обуви имело отдельно
104
43. Сапожное производство
1, 2 — шилья; 3 — раскроечный нож; 4 — молоток; 5 — воск; 6 — бру-
сок для точки шильев; 7 — 10 — рант, остатки кроя обуви, старая
обувь, предназначенная для кроя
выкроенную и пришитую подошву (сами слова «подошва» или «под-
метка» происходят от глагола «шить», «приметывать» и встречаются уже
в рукописях, написанных до XIII в., но чаще входят в обиход, начиная
с XIV в.) 93.
В X—XIII вв. подошва кроилась и шилась в большинстве случаев
из нескольких слоев тонкой кожи, но были и жесткие подошвы из тол-
стой кожи 94. В позднейший период применялись, по-видимому, только
жесткие подошвы. Кроили их в Москве симметрично, без учета осо-
бенностей формы правой или левой стопы (рис. 44, А).
Головка сапога состояла из переда и поднаряда (рис. 44, 5). Пер-
вый кроился из одного куска кожи, второй — из двух. Задник делался
из двух слоев кожи, между которыми прокладывалась для крепости
береста (рис. 45, 5 — 7; 46). Берестяной вкладыш вырезали по особой
форме и склеивали. К головке и заднику пришивалось голенище, обыч-
но также состоявшее из двух частей, сшивавшихся по обеим сторонам
ноги (рис. 45, 8, 9). Головка и задник пришивались к подошве в XI —
XIII вв. преимущественно простым наружным или сандальным швом
(рис. 47, 1). При носке сшитой таким образом обуви нитка (дратва)
оказывается снаружи, непосредственно соприкасается с почвой, трется
и мокнет. Реже применялся выворотный шов (рис. 47, 2). Позднее рас-
пространяется как выворотный шов, так и потайный шов (рис. 47, 4),
для которого и требовалось особое кривое шило95 (наружный же и вы-
воротный швы можно было делать и с обычным прямым шилом). От-
дельные части верха обуви соединялись между собой выворотным или
чаще тачным швом (для последнего также применялось кривое шило,
рис. 47, 3).
Сам процесс сшивания был у древних сапожников тот же, что и у
современных: шилом прокалывались отверстия, в которые затем про-
дергивалась вощеная дратва — довольно толстая нить. Для того, чтобы
легче было ее продевать в проколотые шилом отверстия, в концы драт-
вы вставляли жесткую щетину, которая была достаточно твердой, что-
бы ее можно было протолкнуть в узкое отверстие, но и достаточно
гибкой, чтобы легко проникнуть, например, в прокол, сделанный кри-
вым шилом. Для этого не годились ни железная, ни тем более костяная
иглы.
Хотя прикрепление подошвы к верху обуви гвоздями в древности
и не было распространено, все же московские сапожники обязательно
должны были пользоваться молотком и гвоздями. Дело в том, что уже
в XI—XIII вв. обувь, которую тогда делали без каблуков, укрепляли
в пяточной части специальными подковками и железными гвоздями
с широкими шляпками. Впоследствии, когда стали носить каблуки —
высокие или средние, — их делали из множества слоев кожи, скреплен-
ных также подковками, гвоздями, а иногда — и особыми железными
106
44. Сапожные изделия
А — подошвы; Б — переда и поднаряд
45. Сапожные изделия
1—4 — каблуки и подковки; 5—7 — задники и берестяные вкладыши;
8, 9 — голенища; 10 — носок поршня
полосками, шедшими сверху до ни-
зу каблука (рис. 45, 1—4). Судя по
найденному в Зарядье поршню, по-
чинка нижней части обуви также
производилась не только путем
пришивания подошвы (для чего
иногда делали специальный рант),
но и путем прибивания кусков ко-
жи гвоздями. Впоследствии этот
прием распространился и на изго-
товление новой обуви. Молоток
был необходим и для околачивания
швов изделия, производившегося на
деревянной колодке-правиле уже
46. Конструкция задника
после окончания пошивки.
Процесс производства обуви на Великом посаде Москвы восстанов-
лен Ю. П. Зыбиным и Н. А. Богдановым в следующем виде 96. Сначала
мастер выкраивал из кожи все части предполагаемого изделия. Затем
он сшивал (большей частью тачным швом) детали верха обуви — голе-
нище, переда, поднаряд, задник. В XI —XIII вв. после этого верх приши-
вался к подошве наружным или выворотным швом (это позволяли делать
тонкая мягкая кожа подошвы и отсутствие твердого задника). Позднее,
примерно, с XIV в., техника изменилась. Передняя часть верха приши-
валась с изнанки к подошве преимущественно потайным швом. Затем
сапог выворачивался на лицевую сторону, в задник помещали твердый
берестяной вкладыш. В тех случаях, когда был каблук, его подклады-
вали так, чтобы задняя часть подошвы налегала на каблук (а не уходила
под него, как иногда делается сейчас). После этого заднюю часть верха
соединяли с низом сапога наружным швом, который проходил и через
весь каблук. Снизу набивали метал-
лические подковки. После этого
внутрь сапога вкладывали деревян-
ную колодку и околачивали молот-
ком все изделие, расправляя швы и
придавая ему окончательно жела-
емую форму.
Переда и голенища сапог неред-
ко украшали тиснением. Наиболее
распространенным было тиснение
передов сапог рядом прямых линий,
от чего поверхность их становилась
как бы гофрированной. Но есть и
находки передов и верха голенищ
47. Виды швов
1 — наружный; 2 — выворотный;
3 — тачной; 4 — потайной
1С9
48. Тиснение
1 — тисненая головка сапога (а — вид спереди, 6 — вид сзади); 2 — тисне-
ние голенища или колчана (а — вид спереди, 6 — вид сзади; в — орнамент,
выложенный ниткой; г — оттиск узора)
5 см
49. Другие способы нанесения орнамента
1 — орнамент, нанесенный проколами; 2 — исколотый кусок кожи
сапог, на которых вытиснен сложный орнамент со множеством завитков,
какие встречаются довольно часто в архитектурном и книжном орна-
ментах XV в. (рис. 48) 97.
Применялось также накалывание узоров на коже зубчатым колеси-
ком, а может быть, и каким-то игольчатым штампом, делавшим на коже
одновременно сотни сквозных проколов, образовывавших своеобразный
ажурный узор (рис. 49). Впрочем, таких проколотых насквозь изделий
найдено всего несколько штук, а при наличии штампов их должно было
быть больше.
Ш
50. Ножны (1—5)
Ассортимент продукции московских сапожников не ограничивался
одной только обувью. Среди находок в культурном слое Зарядья и от-
части в Кремле есть разнообразные футляры для ножей, сабель, пи-
сал — ножны (рис. 50), части кожаных поясов, кожаной сбруи, седел,
перчатки и рукавицы, колчаны и поясные сумки-«калиты». При кройке
и шитье всех изделий из кожи применялись все те же приемы, кото-
рые описаны выше, когда говорилось об обуви: вырезка изделия но-
жом, иногда по трафарету, сшивание его частей простым, выворотным
или тачным швом при помощи вощеной дратвы и щетинок, украше-
ние более ценных вещей тиснением, а также аппликацией и вышив-
кой.
Но одна из московских находок является, с нашей точки зрения,
своего рода шедевром этого ремесла и заслуживает отдельного описа-
ния. Это — кожаная сумка-«калита» или «мошна», найденная под подъ-
емным мостом башни Кутафьи Московского Кремля, куда она попала,
видимо, в конце XV — начале XVI в. (см. рис. 51—53). Она невелика,
изящно скроена и представляет собой фигуру, близкую к трапеции со
скругленными углами; верхнее основание этой фигуры — 16,5 см, ниж-
нее — 22 см, высота — 16,5 см. Сумка имеет два отделения, закрываю-
112
51. «Калита»
1 —3 — вид спереди; 4 — разрез
52. Крой «калиты»
1 —8 — выкройки «калиты» и ее украшения
щиеся каждое особым клапаном-крышкой, причем крышка заднего от-
деления перекрывает и переднее, как это делается и в наше время у
полевых сумок. На затейливо вырезанном ремне сумка, видимо, под-
вешивалась к поясу или через плечо (в точности сказать, как именно,
нельзя, т. к. ремень этот косо обрезан острым ножом — см. рис. 51,
1-3).
Сумка сделана из очень тонкой кожи, которую приходилось класть
в несколько слоев (рис. 51, 4). Конструкция этого изделия и процесс
его изготовления представляются в следующем виде. Сначала мастер
выкроил все части сумки. Для этого ему нужно было вырезать четыр-
надцать кусков кожи семи различных форм (не считая аппликаций-
украшений,— см. рис. 52 ) 98.
114
Раскройка всех этих частей сумки
могла производиться по-разному. По-
вторяющиеся одинаковые части ма-
стер мог выкраивать одновременно
(наложив друг на друга соответст-
вующие куски тонкой кожи) или по
отдельности каждый. В последнем
случае первая выкроенная часть мог-
ла служить выкройкой для осталь-
ных. Выкраивая сложные симметрич-
ные места, мастер должен был поль-
зоваться какими-то шаблонами-вы-
кройками. Иначе трудно представить,
как можно было точно подогнать
друг к другу, например, семь слоев
кожи, выкроенных по трем различ-
ным формам, так, чтобы совпал изящ-
ный вырез внутренней части ремня.
Когда кройка была закончена, все
части сумки, кроме двух верхних
слоев верхней крышки и двух слоев
прокладки ремня (всего десять сло-
ев — рис. 51, 4) были сложены «наиз-
нанку» и сшиты одним швом, причем
в качестве прокладки мастер употре-
бил узкую полоску более толстой ко-
жи. Эта работа могла производиться с
помощью обыкновенного прямого шила. После этого сумку вывернули
на лицевую сторону, наложили еще четыре слоя кожи (прокладку рем-
ня и два слоя верхней крышки — рис. 51, 4) и прошили края обеих кры-
шек, ремень и орнамент на верхней крышке. Только тогда, по всей ве-
роятности, был прорезан ажурный орнамент на верхней крышке, как это
делается и в наше время при вышивке «ришелье».
Передняя стенка сумки была украшена аппликацией. Узор пред-
ставлял комбинацию из пяти полосок кожи, расположенных так, что
они образовали три удлиненных клетки, и трех кожаных же кружочков
с ажурным и тисненым орнаментом. Кружочки были пришиты в верх-
ней части клеток. На полосках кожи имеются частые прорезы, в кото-
рые, по всей вероятности, была продернута какая-то цветная нитка,
до нас не сохранившаяся.
Таким образом, сумка-«калита», найденная у Кутафьи, представля-
ет собой образец чрезвычайно сложной и кропотливой работы масте-
ра-сапожника высокой квалификации (рис. 53).
8*	115
В XVI в. Москва стала крупнейшим центром русского кожевенного
и сапожного производства. Продукция московских мастеров не только
полностью удовлетворяла потребности жителей столицы, но и шла как
в другие русские города, так и за рубежи Русского государства ".
Некоторые письменные источники
XVI в. позволяют заключить, что в
гт	п	то вРемя Москва была и одним из
ИОрТНЫи	центров другого важного городского
ремесла — портновского. Об этом мы
узнаем, например, из новгородской
кабальной книги 1596 г. Новгородец Гаврила Третьяков сын Путилов
закабалил в этом году за три рубля Кирилку, сына новгородского гон-
чара Офромея. В кабальной записи сказано, что «Кирилко... жил на
Москве и учился портного мастерства у портного мастера у Филиппа
у Дементьева и от него сбежал... А Таврило Путилов сказал: взял его
на дороге верст за сорок от Москвы к Чашникову едучи, а у мастера
де его у Филипка знал же. А ростом Кирилко невелик, молод, лет в
двенадцать, волосом бел, очи темносеры» 10°. Новгородский мальчик,
сын (или, может быть, внук) гончара, был отдан в ученье к московско-
54. Портновское производство
Ножницы: 1 — из Кремля; 2 — из
Зарядья; 3, 4 — иголки
116
55. Портной за работой
(по миниатюре XVI в.)
му портному мастеру. Нужно думать, что
ученье нс было для него легким, если он
задумал бежать. Возможно, толчок к это-
му решению дала встреча в мастерской с
заезжим земляком-новгородцем, который
к тому же собирался обратно в Новгород,
и, наверное, был не прочь иметь среди
своей дворни молодого портняжку, вы-
учившегося у московского мастера Фи-
липпа Дементьева, чтобы не заказывать
себе одежду в Москве, а шить ее дома.
Как знать, не была ли «случайная» встре-
ча у Чашникова, по дороге из Москвы в
Новгород, на самом деле заранее услов-
лена между недовольным учеником Фи-
липпа Дементьева и его же иногородним
заказчиком? Так или иначе, портняжное
ремесло, видимо, было в Москве высоко
развито, если одни новгородцы отдавали
туда в ученье своих детей, а другие зака-
зывали там платье.
В XVI в. московские портные не толь-
ко шили на заказ и переделывали поно-
шенное уже платье, но и поставляли го-
товое платье прямо на рынок 101.
Мы не знаем, жил ли Филипп Демен-
тьев на Великом посаде, но на территории этой части московского поса-
да — и в Зарядье и в Кремле -- во II культурном слое найдены большие
специально портновские ножницы для кройки материи (рис. 54, 1, 2).
Довольно частые находки железных и костяных иголок (рис. 54, 3, 4),
разумеется, не говорят еще о развитии портновского ремесла. Как раз
портновское ремесло пользовалось, пожалуй, наиболее простым набо-
ром инструментов. И ученик московского портного получал по оконча-
нии ученья от своего мастера только «аршин и ножницы» 102. Аршин
представлял собой небольшую деревянную мерную линейку.
Появление портновского ремесла в русских городах относится в
основном к XIV в. и позднее. Все более широкие круги населения отка-
зывались тогда от домашнего изготовления одежды и обращались к
специалистам-ремесленникам. Это был еще один шаг в развитии про-
стого товарного производства на Великом посаде, где в это время уси-
ливаются феодальные элементы.
117
Портные, возможно, были в числе феодально зависимых людей, вхо-
дивших в состав челяди. Но в городе, как мы видели, были и посадские
мастера, которые имели даже иногородних учеников.
Из ремесел, развивавшихся на Вели-
ком посаде Москвы, по-видимому, на
РеЗЧИКИ	всем протяжении его существования,
следует особо отметить резьбу по
кости и дереву. Отходы костерезно-
го производства — отпилы костей и
рогов, кости, из которых высверлены какие-то круглые предметы,—
встречаются почти во всех горизонтах культурного слоя Москвы, но во
II культурном слое (XIV—XVII вв.) их больше, чем в III. Попадаются
они и в I культурном слое (XVII и даже XVIII в.) (рис. 56, А). По этим
остаткам мы можем заключить, что в качестве сырья мастерам-костере-
зам служили как крупные кости домашних животных, так и ветвистые
рога лося.
Инструментов, которые могли бы быть определены как специально
костерезные, в Москве пока не найдено. Нужно сказать, что простей-
шие изделия из кости можно резать и обыкновенным ножом. Б. А. Кол-
чин считает, что для этого служили ножи с несколько изогнутой спин-
кой 103. Такие ножи в Москве найдены (рис. 57). Для высверливания
круглых предметов нужно было обязательно пользоваться каким-то спе-
циальным стальным сверлом, а для разметки сложного узора как на
кости, так и на дереве, требовались линейка и циркуль. Кроме того,
для вырезывания из дерева и кости разных предметов типа ложек при-
менялись особые резцы-ложечники. Один такой резец найден в За-
рядье (рис. 57, 2).
Для грубой обработки дерева применялись топор, тесло, скобель,
долото, бурав. Эти инструменты были похожи на плотницкие
(см. рис. 36, 1 —5) и отличались от них главным образом меньшими раз-
мерами. Они применялись русскими кустарями еще в конце прошлого
и начале нынешнего столетий 104. В XIV —XVII вв. ряд предметов из ко-
сти и дерева изготовлялся на токарном станке.
Сырьем для деревянных изделий служили как местные породы дере-
ва (сосна, береза, липа и пр.), так и привозные (самшит, кипарис).
Из дерева делали всякую посуду (миски, тарелки, стаканы, разного
рода ковши, черпаки и ложки), утварь (гребни для расчесывания льна,
прялки, веретена, гребни-расчески, нательные кресты и иконки и даже
шахматные фигурки). Из кости — миниатюрные ложечки, флаконы, пу-
говицы, разного рода орнаментальные накладки, также кресты и шах-
маты, наконец, печати (рис. 58 — 59). Первоначально все это резали от
руки, позднее круглую посуду, шахматные фигурки и некоторые другие
вещи стали изготовлять на токарном станке.
118
56. Резьба по кости и дереву
А — отходы костерезного про-
изводства; Б — заготовки де-
ревянных ложек и готовая
ложка
Изготовление ряда предметов вручную (в особенности, из местных
пород дерева) могло быть домашним занятием, еще не развившимся
в ремесло. В частности, мы не можем утверждать, что найденные в За-
рядье в слоях XV в. деревянные ложки и заготовки для них (рис. 56, Б)
следует относить к мастерской ремесленника, а не просто к какой-либо
усадьбе. Но вещи, сделанные на токарном станке, несомненно вышли
из-под резца мастера-специалиста.
То же следует сказать и о предметах, покрытых художественной
резьбой. Это искусство получило, как можно судить по находкам, вы-
сокое развитие на Великом посаде Москвы еще в начальный период ее
существования. Находки в Кремле и в Зарядье богато орнаментиро-
ванных самшитовых гребней относятся уже к XII—XIII вв. К тому же
времени относится прекрасно орнаментированная костяная накладка
119
57. Нож (1)
и ложечник (2)
(рис. 59, 3). Можно думать, что уже в этот период
ремесленники-резчики не только изготовляли но-
вые вещи, но и чинили старые. Так, самшитовый
гребень, который вы видите на рис. 59, /, был почи-
нен в XII в. не домашними, а специалистом-резчи-
ком. Об этом говорят сами приемы починки, впол-
не профессиональные. Мастер вырезал по всей
длине гребня с обеих сторон ложбинки трапецие-
видного (а не прямоугольного) сечения и загнал в
них березовые планки так, что они держались без
каких-либо гвоздей или клея.
К более позднему периоду относятся находки
орнаментированных костяных и деревянных ру-
коятей, нательных крестов и иконок, покрытых
художественной резьбой и надписями (рис. 59, 60).
Орнамент на рукоятях и гребнях обычно пред-
ставляет собой различные комбинации нанесен-
ных с помощью циркуля больших и малых кру-
гов. Круги то располагаются рядом, то вписыва-
ются один в другой, то пересекаются, образуя за-
мысловатые розетки (рис. 59, 1, 2).
Интересен резной деревянный крест, найден-
ный в Зарядье в слое XVI в. (см. ниже рис. 128, 9).
Вырезанный на нем орнамент представляет собой
«плетенку», распространенную и в орнаментах рукописей и книг сред-
невековой Москвы. Но в XVI в. в Москве этот орнамент уже вытесняет-
ся другими 105. Возможно, что крест сделан несколько раньше, еще в
XV в., и попал в культурный слой через несколько десятков лет.
Образцами высокого искусства резьбы по кости и дереву являются
найденные в Зарядье костяной нательный крест и деревянная иконка-
мощевик (риЧг. 60). Обе вещи сделаны, по всей вероятности, в конце
XV в. На небольшой поверхности этих предметов (крест имеет высоту
5 см, иконка — 3,5 см) резчик сумел искусно разместить и выполнить
сложные композиции фигур и надписи. На одной стороне креста (со-
хранившегося не целиком) было изображено распятие, а по сторонам
его — богоматерь и Иван Богослов, на другой — три фигуры «святых»
(средняя в рост, остальные — по грудь), как явствует из надписи,— Ни-
колай, Сергей и Никон Радонежские. В центре иконки помещено изо-
бражение богоматери с младенцем; вокруг нее в кольцевом клейме
начало молитвы, обращенной к богородице: «Честнейшую херувим и
славнейшую воистину серафим без истления бога слова...» По углам
иконки секторовидные углубления, в которых вырезаны символические
изображения евангелистов: Матвея в виде человека, Марка в виде орла,
120
58. Изделия из кости
1 2 костяные ложечки; 3 — костяной флакончик;
и недоделанные вещи
4 —8 — рукояти
Иоанна в виде льва, Луки в виде тельца. Рядом поясняющие, это над-
писи. Оборотная сторона иконки оформлена не так богато. В централь-
ной ее части три стоящих рядом фигуры «святых» и надписи с их име-
нами: «Никола Го[стунский] Афасией [Афанасий?] Василей». Но имен-
но в этой оборотной стороне, видимо, и заключалась главная ценность
реликвии. За потайными задвижечками (одна из них даже прикрыта
надписью) скрывались три миниатюрные ячейки, вероятно, для мощей
этих трех «святых». Иконку-мощевик носили на шее в специальном
мешочке-ладанке из какой-то дорогой ткани (типа парчи), следы кото-
рой удалось обнаружить на иконке. Подобный образок, но без ячеек
для мощей, имеется в собраниях Оружейной палаты 106.
Резьбой покрывали и различные бытовые предметы. Из крупных ве-
щей интересна часть, наверное, от передка саней, найденная в Зарядье
59. Художественная резьба
1,2 — деревянные гребни; 3 — костяная накладка; 4 — костяная
печать
122
60. Деревянная иконка
среди развалин усадьбы XVI в. Изогнутый деревянный брус затесан
на конце в виде птичьего клюва (см. ниже рис. 133), а с передней сто-
роны сплошь покрыт плоской резьбой. По краю сделан бортик из гори-
зонтальных насечек, в центральной части — розетка из четырех спираль-
ных завитков. Остальная часть разбита по диагоналям на мелкие клет-
ки, заштрихованные в шахматном порядке. В целом резьба напоминает
ковер (рис. 61).
Мастера-резчики делали и костяные шпильки для прялок. Стержень
шпильки они покрывали спирально поднимающимися бороздками,
а головку завершали фигуркой петушка. Таких шпилек XV—XVI вв.
в Москве найдено три; одна совершенно такая же имеется среди нов-
городских коллекций. У лучше сохранившихся экземпляров ясно вид-
ны головка петушка с зубчатым гребешком и пышный хвост (см. ниже
рис. 122, 7). Между головой и хвостом — ложбинка, в которую и про-
пускалась нитка, шедшая от гребня на веретено. Такая устойчивость
формы может говорить либо об изготовлении прялок в одной мастер-
ской, либо об устойчивых традициях 107, согласно которым эта деталь
прялки оформлялась именно в виде фигуры петушка, сидящего на спи-
це (как тут не вспомнить пушкинского «золотого петушка»!).
Из мастерской резчика происходит и найденное в Зарядье в слое
123
61. Часть передка саней
XVI в. веретено (см. ниже рис. 122, 2). Оно выточено на токарном
станке и орнаментировано с помощью циркуля.
О том, какого высокого развития достигло в Москве искусство худо-
жественной резьбы, можно судить по такому выдающемуся ее памятни-
ку, как царское место в Успенском соборе Московского Кремля. Эта
крытая шатром царская ложа как по общей композиции, так и по офор-
млению, тесно связана с народными зодчеством и резьбой. Особенно
поражает зрителя серия резных композиций, изображающих под видом
сюжетов из жития Владимира Мономаха сцены из жизни московского
царского двора XVI в.108 (рис. 62).
Этот шедевр искусства резчиков задуман и выполнен, по всей веро-
ятности, не посадскими, а дворцовыми мастерами. Но, являясь высшим
достижением в этой отрасли ремесла, он характеризует в известной
мере и уровень городских мастеров-резчиков в целом, т. к. дворцовые
мастера были тесно связаны как с другими горожанами, так и с рядом
областей Московского государства.
Московские резчики оставались на территории Великого посада
вплоть до XVII в. (как о том говорят находки производственных отхо-
дов). Они производили разнообразные предметы, употреблявшиеся в
быту москвичей, и имели довольно широкий круг сбыта. Находки рез-
ных костяных предметов явно иностранного происхождения — шахмат-
ной пешки в виде фигурки немецкого крестьянина в одежде XVII в.
(«Ваиег»), накладки с тонко прорезанным портретом мужчины в гол-
ландской или фламандской одежде XVI в. — говорят, что москвичи
пользовались и изделиями иноземных мастеров. Возможно, что эти из-
делия попадали к ним не без посредничества московских резчиков, ко-
торые могли также и перепродавать привозные предметы. Во всяком
случае названные выше вещи найдены в одном комплексе с отходами
костерезного производства.
124
То, что московские резчики продолжали работать на Великом поса-
де и тогда, когда большинство ремесел уже было отсюда вытеснено,
можно объяснить значением, которое имело это ремесло в жизни сто-
личного города. М. Н. Тихомиров отмечает как характерную черту мо-
сковского ремесла уже с XIV —XV вв. развитие тонких ремесел, произ
водивших дорогие и редкие предметы 109. Это обусловливалось именно
тем, что в Москве был великокняжеский, а затем — царский двор, и при
нем постоянно жило и приезжало со всей Руси и из-за рубежа мно-
жество богатых людей, которые могли заказывать себе дорогие вещи,
в том числе и резные предметы из кости и дерева не только у дворцо-
вых, но и у посадских мастеров.
62. Деталь царского места Успенского собора. Заседание боярской думы
125
Письменные источники говорят нам о тесных связях московских
мастеров-резчиков с районами, где и впоследствии процветал этот на-
родный промысел. Известно, например, что в 1672 г. вологжанин Семен
Шешенин был определен учеником в Москву к своему брату Ивану
Шешенину, видимо переселившемуся сюда ранее. Уже через четыре
года 110 Семен также получил звание мастера. Может быть, братья Ше-
шенины были не единственными представителями северных русских
областей среди московских резчиков.
Вопрос о производстве в Москве в
древнейший период ее существования
АеЛЭЛИ ЛИ В Москве стеклянных изделий остается пока
открытым.
СТеКЛО?	Уже около десяти лет назад Г. Ф.
Соловьева и В. В. Кропоткин высказа-
ли предположение, что до разорения
Руси монголами «каждый более или
менее крупный древнерусский город имел собственное производство
стеклянных браслетов, перстней и бус». М. В. Фехнер открыла остатки
производства стеклянных браслетов в Костроме. По ее мнению, где-то
в бассейнах рек Москвы, Клязьмы, отчасти Оки следует искать центр
производства шарообразных бус из желтого стекла, распространенных
в курганах этой области XI —XIII вв. 111 Таким центром, снабжавшим
окрестных крестьян дешевыми стеклянными украшениями, вполне мо-
гла быть Москва. На мысль о местном производстве изделий из стекла
наводит и обилие находок в Московском Кремле стеклянных предметов.
Так, при раскопках в Кремле на площади всего 250 м2 найдено 266 штук
только одних стеклянных браслетов, не считая бус и фрагментов стек-
лянных бокалов. Браслеты составляют в этих раскопах более 40% всех
вещевых находок (разумеется, если исключить керамику). Найдены
были и фрагменты браслетов, как бы покоробившихся. Такие фрагмен-
ты могли быть браком производства.
Ю. Л. Щапова произвела по нашей просьбе химический анализ
стекла, из которого были сделаны найденные в Москве предметы 112. По
ее заключению, примерно 2/з найденных в Кремле стеклянных вещей
сделаны из стекла классического русского состава: К — Pb — Si. Это —
браслеты, перстни, бусы, обломки стеклянной посуды. Часть изделий
киевского производства, некоторые (примерно 3%) определенно из-
готовлены в греческих мастерских, работавших в Киеве с середины XI
до 80-х годов XII в.
Есть стеклянные вещи безусловно западноевропейского происхожде-
ния (таких было всего пять, но именно среди них оказался и один из
браслетов, которые мы считали браком производства). Довольно много
браслетов было сделано из свинцового стекла, изделия из которого
126
характерны как для киевского производства XI в., так и для периферий-
ных русских мастерских XII —XIII вв.
Таким образом, среди найденных в Московском Кремле древних
стеклянных изделий есть как привозные из Киева и даже из Западной
Европы, так и продукция каких-то периферийных русских мастерских,
к которым могли относиться и московские мастерские. Но все же су-
ществует и возможность ввоза в Москву стеклянных изделий не только
из Киева, но и из других менее крупных русских городов (например,
из той же Костромы, о которой мы уже упоминали). Поэтому впредь
до находок остатков производства стеклянных вещей в Москве при-
ходится считать вопрос о стеклоделии на московском посаде не-
решенным. Это ремесло могло в Москве быть, а могло и отсутство-
вать.
Москвичи, судя по имеющимся находкам, употребляли разнообраз-
ные изделия из стекла — браслеты, бусы, перстни и даже небольшие
стеклянные бокалы. Нужно думать, что в подмосковные деревни стек-
лянные бусы, а изредка и браслеты попадали через Москву. И если ре-
месленники московского посада их не изготовляли, то московские
купцы ими, конечно, торговали.
Торговые связи
Мы рассмотрели далеко не все ремес-
ла, которые могли развиваться на Великом посаде Москвы. Нет сомне-
ния, например, в том, что здесь процветали и плотничье и бондарное
ремесла. Но говорить об этих ремеслах удобнее при рассмотрении про-
дукции, т. е. в очерках, посвященных строительству и быту. О других
ремеслах (например, о замочном или оружейном) у нас слишком мало
археологических материалов. В этом очерке мы говорили только о
главнейших ремеслах, во многом определивших развитие экономики
Москвы XI —XV вв. Теперь коснемся другой стороны экономики города.
Как всякий средневековый город,
Москва была не только ремесленным,
но и торговым центром — центром
сначала небольшого, а потом все бо-
лее значительного рынка. Не чужды
ей были и связи с дальними странами.
О торговых связях московского края еще до появления Москвы на
страницах летописей говорят находки в Москве и Подмосковье монет
арабского халифата — диргемов. На территории Москвы и в ее окрест-
ностях имеются три такие находки. В 1837 г. на левом берегу р. Мо-
сквы между устьем р. Неглинной и устьем Чертороя, примерно на ме-
сте современного бассейна «Москва» при рытье фундамента для
церкви был найден клад диргемов. Две монеты из этого клада попали
127
зв руки известного нумизмата П. С, Савельева, который и определил,
что одна из них чеканена в Мерве в 862 г., другая — в г. Арменге в
866 г. П. С. Савельеву была известна также находка неподалеку от бе-
рега Москвы-реки на территории бывшего Симонова монастыря облом-
ка диргема, надписи на котором прочесть не удалось. Он считал, что и
этот обломок происходит из какого-то клада. «Не указывает ли этот
факт, — писал П. С. Савельев, — на торговое значение села Кучкова за-
долго до предполагаемого основания Москвы в 1147 году?»113.
Третий клад монет найден неподалеку от станции Красково к юго-
востоку от Москвы (у села Коренева). Он состоял из рубленых мо-
нет — половин и четвертин — и датирован IX—X вв. 114 Видимо, в этот
период население края уже торговало со странами, подвластными ха-
лифату,— в частности со Средней Азией и Арменией. Можно думать,
что если сюда и не доезжали арабские, среднеазиатские или кавказ-
ские купцы, то торговля жителей бассейна Москвы-реки с этими стра-
нами могла осуществляться через Оку и Среднее Поволжье, в частно-
сти, через Булгары — международную ярмарку того времени. Конечно,
и эта торговля могла идти с помощью посредников-соседей.
Аналогичным путем могли попасть в Подмосковье и византийские
и западноевропейские монеты X —XI вв. (среди них монеты Констан-
тина VII Порфирородного и германские пфенниги). Монеты эти най-
дены в кургане неподалеку от Болшева к северо-востоку от Москвы 115.
Такая смена арабских монет византийскими и западноевропейски-
ми характерна для начала XI в. Она характеризует изменение глав-
ного направления торговых связей значительной части Восточной Ев-
ропы.
Об основных направлениях торговли самого города Москвы в раз-
личные периоды его существования мы можем получить представле-
ние прежде всего по находкам привозных вещей в культурном слое
Великого посада.
Пожалуй, древнейшим привозным товаром, который мы находим
в Москве, были пряслица из розового шифера (рис. 63, 5, 6). Находки
их в Москве сравнительно немногочисленны — немного более десятка
на Великом посаде да еще одно на устье р. Яузы. Эта цифра покажется
совсем ничтожной, если вспомнить, что только в Неревском раскопе
Новгорода Великого пряслиц найдено около полутора тысяч 116. Види-
мо, в период наибольшего распространения шиферных пряслиц в XI —
XII вв. Москва была еще маленьким торговым центром, связи ее с Во-
лынью, где производились эти вещи, еще не окрепли. Ведь известно,
что в этот период и киевские князья еще воевали с вятичами и вятич-
ская земля была для них еще во многих отношениях заповедной117.
Наверное, далеко не каждый коробейник рисковал заходить в эту об-
ласть.
128
63. Привозные предметы
1 —4 — стеклянные браслеты; 5, 6 — шиферные пряслица;
7, А, Б — бронзовый замок; 8> А, Б — товарная пломба с клеймом епископа;
9—12 — фрагменты пиал
9
Торговые связи с Киевской землей все же ширились и крепли. Мы
уже говорили, что среди найденных в Москве стеклянных вещей есть
несколько определенно сделанных в киевских мастерских. Некоторые
стеклянные вещи могли быть привезены из других крупных русских
городов.
Нужно думать, что Киев, Новгород Великий и иные русские торго-
вые центры того времени сыграли большую роль в московской торгов-
ле в древнейший период существования города, не только поставляя
в Москву продукцию своих ремесленников, но и перепродавая това-
ры, шедшие из дальних земель. Наверное, не без участия киевских,
суздальских или рязанских купцов попали в Москву византийские
амфоры, обломки которых встречены на территории Кремля. Насколь-
ко можно судить по сохранившимся фрагментам, амфоры, найденные
в Москве, принадлежали к типу, широко распространившемуся в XII —
XIII вв. в Северном Причерноморье, в Подонье 118. Наиболее вероятным
центром, откуда могли происходить эти амфоры, является, по нашему
мнению, Крым, и, в частности, Херсонес.
Но амфоры попадали в Москву не сами по себе, а с какими-то това-
рами. Общеизвестно, что они служили в то время тарой для жидких
и сыпучих продуктов. Нам представляется мало вероятным, чтобы в
Москву могли ввозить в тот период зерно, горчицу или оливки. Скорее
всего в амфорах привозили с юга вино и масло, как о том свидетель-
ствуют надписи на аналогичных сосудах из Рязани, Белоозера, Пин-
ска 119. Какое привозили вино, мы сказать не можем. Из рязанской над-
писи известно только, что «доброе», а масло, как вполне справедливо
предполагает Л. А. Голубева, было оливковое. Эти дорогие продукты
потребляли, конечно, не простые москвичи. Не случайно находки об-
ломков амфор были только на территории современного Кремля, бли-
же к центру города, где в XII—XIII вв. мог жить уже князь или его
наместник; на прибрежной части посада их совсем не обнаружено 12°.
Пожалуй, наиболее ранним предметом, попавшим в Москву из Ви-
зантии, является небольшая каменная иконка на витом из золотых ни-
тей шнурке. Она была найдена при земляных работах в Кремле у со-
бора бывшего Чудова монастыря. Н. А. Шохин относит ее к IX в.121
Однако само местонахождение ее в комплексе, связанном с монасты-
рем, говорит скорее всего о том, что иконка могла попасть туда даже
на несколько веков позже, чем была сделана, или могла там храниться
в течение очень долгого времени.
По-видимому, из Херсонеса происходит найденный в Кремле
в слое второй половины XII в. бронзовый замок в виде фигурки фан-
тастического животного (рис. 63, 7). У этого зверя голова львицы, ту-
ловище лошади, а ноги с раздвоенными копытами коровы. Хвост ему
заменяла, видимо, железная дужкя, которая не сохранилась. На пра-
130
вой задней ноге зверя орнамент в виде знаков, напоминающих буквы
кириллицы. В начале читается лигатура N —И, далее можно различить
буквы Е и 3, но дальше знаки нечитаемы, а из упомянутых букв не
складывается слово. Возможно, что это и не надпись, а просто орна-
мент, подражающий какой-то надписи. Нам уже случалось писать, что
этот замок сделан в какой-то большой мастерской, где было налажено
массовое производство подобных вещей 122. Замки делали одного раз-
мера и конфигурации, различался лишь орнамент. Бронзовый корпус
замка складывался из двух частей, каждая из которых отливалась в осо-
бой форме. Отливали сразу множество половинок фигуры фантасти-
ческого зверя. Потом в них вкладывали механизм замка и соединяли
половинки. При сборке нашего замка мастер ошибся и соединил поло-
винки, предназначенные для разных замков. Иначе невозможно объяс-
нить, как оказалось, что на двух половинках замка разный орнамент.
Покупатель, видимо, примирился с таким «браком», а мог и не заме-
тить его (в том случае, если покупал сразу большую партию замков
для продажи на Руси).
Когда в точности был сделан этот замок, сказать трудно. Очень
близкий по конструкции корпус замка найден в Херсонесе в 1897 г. в
одном комплексе со стеклянными браслетами и монетами, поздней-
шими из которых являются монеты Василия II (957—1025 гг.) 123. По
сообщению А. Л. Якобсона, аналогичные замки встречаются в Херсо-
несе в слоях XI—XII вв. Половинка медного замка, по форме очень
близкая к московскому, но с совершенно иным (циркульным) орнамен-
том, по мнению А. П. Смирнова, характерным для более поздних зам-
ков, найдена в Б. Мечетке на территории Волжской Булгарии 124. Об-
стоятельства находки замка в Московском Кремле позволяют предпо-
ложить, что замок был в каком-то здании, сгоревшем в 1177 г. при на-
беге на Москву Глеба Рязанского. Это можно себе представить, даже
если предположить по херсонесской аналогии, что замок был сделан
в XI в. Ведь такие вещи, как висячий замок, и в древности и гораздо
позднее переживали нередко несколько поколений владельцев. Путь,
который проделала эта вещь из Крыма в Москву, был, очевидно, очень
сложный. До конца XI в. он мог идти скорее всего от Херсонеса через
Тмутаракань и Азовское море и далее вверх по Дону через волок к вер-
ховьям Оки и вверх по Москве-реке 125. В дальнейшем эти связи были
прерваны половцами, и торговля чрезвычайно затруднилась. Можно
все же думать, что и в XII в. византийские товары (хоть и не часто)
попадали в московский край либо по Днепровскому пути через Киев,
Смоленск и волоки к верховьям Москвы-реки, либо по Дону через во-
лок на Проню, а там по Оке и Москве-реке, или же (что всего вероят-
нее, если учесть находки аналогичных замков в Волжской Булга-
рии) — через Волжский путь опять-таки по Оке и Москве-реке 126.
9*	131
На торговлю с западноевропейскими странами, в частности, с Рейн-
ской областью, указывает находка свинцовой пломбы с надписью и
клеймом какого-то католического князя-епископа (рис. 63, 8). Сам ха-
рактер этой находки говорит о том, что она была привешена скорее
всего к какому-то мягкому предмету, например, к тюку материи. На-
ходка аналогичной пломбы в Новгороде Великом позволяет предпо-
ложить, что и московская пломба прибыла на Русь через Новгород.’
Тогда наиболее вероятным представляется такой путь следования это-
го тюка с товаром: вниз по Рейну в Немецкое море, затем вокруг
Ютландского полуострова, в Балтийское море и Финский залив, далее
по Неве через озеро Нево (Ладожское) в Волхов. Нужно думать, что
в Новгороде немецкие купцы перепродали товар русским, а те повезли
его через озеро Ильмень, Мету, Тверц, Волгу, Шошу, по Ламе, через
Ламский волок и Рузу в Москву-реку.
Так обе находки в Москве вещей из разных стран заставляют нас
предположить неоднократные перепродажи этих товаров, посредниче-
скую торговлю, соединявшую Москву с дальними странами через ряд
звеньев. Московские купцы могли быть посредствующим звеном и при
дальнейшей передаче этих товаров в сельскую местность.
Московские ремесленники нуждались для своей работы во многих
видах сырья, которого в Москве не было. Достаточно сказать, что за-
лежи бурого железняка, из которого добывали железо, — так называе-
мой «болотной» руды,— если они и имелись первоначально в непо-
средственной близости от Москвы, должны были скоро истощиться, и
РУДУ Для кричников подвозили, вероятно, не издалека. Что же касает-
ся цветных металлов — меди, олова, свинца, серебра, золота,— то их
приходилось привозить зачастую из дальних стран. Обычно в качестве
сырья литейщики использовали уже готовые изделия, переплавляя их
в своих горнах. А эти изделия они, конечно, получали откуда-то из-
вне 127. Ближайшим к Москве поставщиком меди могла быть Волж-
ская Булгария.
Такие распространенные в быту вещи, как каменные бусы, москов-
ские ремесленники также должны были делать из привозного сырья.
Залежи горного хрусталя, например, имеются не ближе Подоль-
ска.
Московские кожевники могли только частично использовать в ка-
честве сырья шкуры животных из самой Москвы. Вероятно, уже в на-
чальный период значительная часть шкур поступала в Москву из
окрестных сел. А может быть, поставщиками шкур для этих масте-
ров были и московские мясники, скупавшие в сельской местности
скот.
Если костерезы в большинстве случаев пользовались костями домаш-
них животных и рогами лосей, которые, конечно, тогда водились в ле-
132
сах у самого города, то некоторые виды деревянных вещей делались
почти исключительно из привозной древесины. Так, гребни-расчески
изготовляли в подавляющем большинстве случаев из самшита, кото-
рый рос в ту пору на северном склоне Кавказского хребта и на Чер-
номорском побережье Кавказа. Б. А. Колчин предполагает, что на Русь,
в частности — в Новгород, самшит доставляли Волжским путем. Поло-
жение Москвы по отношению к этому пути было, как известно, весь-
ма выгодным 128.
Мы видим, что Москва уже с самого своего возникновения в каче-
стве города играла роль центра небольшого местного рынка. Размер
этого местного рынка может быть в дальнейшем выяснен путем сплош-
ного изучения поселений и погребений в окрестностях Москвы. Мо-
сковские ремесленники снабжали своей продукцией население окрест-
ных сел. Вероятно, они поставляли и некоторые виды украшений и
часть сельскохозяйственных орудий. Через посредство московских
купцов могли попадать в подмосковные села и некоторые товары,
в Москве не производившиеся. Видимо, именно этим путем оказались
в Подмосковье вещи византийского происхождения. В подмосковных
курганах изредка находят фрагменты восточных или византийских
шелковых и золотных тканей. Из Киева могли привезти те великолеп-
ные ажурные серебряные серьги, что найдены в кургане в Чертанове 129,
и некоторые другие украшения, с Волыни — шиферные пряслица 13°.
После татарского нашествия Москва
восстановилась довольно быстро. Исследование культурного слоя Ве-
ликого посада показало, что здесь не было длительного периода запу-
стения, что город как ремесленный и торговый центр вскоре вырос на
прежнем месте. Видимо, сильны были потребности местного рынка,
прочно установились связи его с городом Москвой.
Но теперь сильно изменилось направление внешних торговых свя-
зей Москвы. Среди археологических материалов, добытых на Великом
посаде, в слое второй половины XIII и XIV вв. появляются предметы,
вывезенные с Востока.
Это прежде всего восточная посуда, фрагменты чаш-пиал средне-
азиатского производства, попадавших, наверное, в Москву через Золо-
тую орду. Делали их, по всей вероятности, в Хорезме. Такие сосуды
найдены и в Новгороде, и в Старой Рязани, и в Переяславле Рязан-
ском и в других русских городах — обычно в слоях, относящихся ко
второй половине XIII—XIV вв. 131 Сосуды типа кувшинов, блюд и т. п.
не встречаются вовсе. Но, видимо, какие-то подобные сосуды все же
попадали в Москву в последующие века. Иначе трудно было бы объяс-
133
нить появление и распространение среди московской керамики в XV —
XVII вв., например, такой восточной формы сосуда, как кумган (или
«кунган», как называли эти сосуды в то время), притом с тюркским
названием 132. Все известные нам керамические кумганы из Москвы
местной, московской работы. Но сама эта форма сосудов могла по-
явиться лишь в результате укрепления связей с Востоком. Нам случа-
лось уже отмечать, что некоторые типы московской керамики появи-
лись в результате оживления связей с казанским Заволжьем и пред-
ставляют собой с точки зрения технологической успешное развитие
московскими мастерами технических приемов, применявшихся ранее
на Поволжье, в частности — в Волжской Булгарии 133. Речь идет о крас-
ной и черной лощеной керамике XV —XVII вв.
Торговые связи Москвы в XIV —XVI вв. простирались далеко на
Восток. Среди коллекций Оружейной палаты имеется фарфоровый со-
суд — «сулея», как их тогда называли, принадлежавший сыну Ивана
Грозного Ивану Ивановичу 134. Он привезен из Ирана.
На Великом посаде, в Зарядье и в Кремле найдены фрагменты села-
доновых сосудов китайского производства.
О том, как могли попадать в московские земли вещи, сделанные в
Средней Азии, дает представление история украшений, принадлежав-
ших московским князьям, — знаменитой «шапки Мономаха» и золотой
филигранной пряжки (рис. 64).
Еще в начале нашего столетия А. А. Спицыным было доказано, что
так называемая «шапка Мономаха» на самом деле не что иное, как зо-
лотая тюбетейка работы бухарских мастеров XIV в. К. В. Базилевич
предположил, что в Москву эта вещь попала в качестве подарка татар-
ского хана (всего вероятнее, хана Узбека Ивану Калите) 135. Найден-
ная нами в Тушкове-городке (в верховьях Москвы-реки) филигранная
золотая пряжка в форме стилизованного цветка лотоса, который за-
нимает центральное место и в орнаменте «шапки Мономаха», позво-
лила установить, что шапка попала в Москву не одна, а вместе с ка-
ким-то одеянием, имевшим на вороте золотые, филигранные застежки,
широко распространенные в XIV в. на Нижнем Поволжье 136. Были ли
эта одежда и шапка действительно подарены или куплены, они оказа-
лись в казне московских князей. Дмитрий Донской завещал шапку
старшему сыну Василию, а «золотую снасть», в числе которой была по
крайней мере одна из пряжек, — третьему сыну Андрею Можайскому.
Так пряжка попала в Можайское княжество в верховья р. Москвы и
была потеряна в тогдашней пограничной крепости Тушкове. Конечно,
строго говоря, это — не торговля, но во всей этой истории сыграла не-
малую роль купля-продажа, поскольку татарский хан, наверное, дол-
жен был заказать драгоценности в Бухаре. Дорогие подарки, которые
подносили друг другу феодалы, не есть ли в условиях феодализма
134
Й
64. «Шапка Мономаха» (1). Золотая пряжка (2, 3, увеличено)
одна из форм обмена? Ведь ясно, что московские князья не только по-
лучали подарки от ханов, но и дарили, вероятно, не менее ценные
вещи.
По письменным источникам хорошо известно, что уже в XIV в. Мо-
сква возобновила и даже усилила торговые связи с Причерноморьем.
Но теперь главным контрагентом был уже не византийский Херсонес,
а генуэзская колония Сурож (современный Судак). И если византий-
ские вещи попадали когда-то в Москву, пройдя через руки ряда по-
средников, то купцы из Сурожа не только приезжали непосредственно
в Москву, но и оседали здесь прочно, женились на русских и включа-
лись в состав собственно московского купечества. Вместе с москви-
чами, торговавшими с Сурожем, они образовали особую купеческую
корпорацию гостей-сурожан. Среди них были и купцы, торговавшие с
Кафой (современная Феодосия), где уже в начале XIV в. была и рус-
ская церковь 137. Торговали в основном предметами роскоши — доро-
гими материями, украшениями, пряностями, для чего на московском
торге был особый Сурожский ряд.
Археологически проследить сурожскую торговлю Москвы трудно.
Дальнейший анализ привозной поливной керамики, возможно, еще
позволит выделить сосуды, происходящие из средневекового Крыма,
но обломков амфор в слоях XIV в. и позже не встречается, да амфоры
и выходят в это время из употребления. Редкие находки скорлупы
грецких орехов могут говорить о каком-то транзите их через Крым, но
этого рода находок в Москве неизмеримо меньше, чем, например, в
Новгороде. О сбыте изделий московских ремесленников (в особенно-
сти, оружейников) в Бухару и Крым в XV и XVI вв. имеется целый
ряд сведений 138.
В XV—XVI вв. возобновились и расширились торговые связи Мо-
сквы с Западной Европой. И тут необходимо отметить, что если рань-
ше эти связи осуществлялись через ряд посредствующих звеньев, то те-
перь в Москве появляются не только сами западноевропейские купцы,
но устраиваются и их постоянные дворы. К Москве прокладываются
новые торговые пути, среди которых особое значение имел морской
путь вокруг Скандинавского полуострова в Белое море и далее сушей
от Нового Холмогорского городка (позже — Архангельска) в Москву.
Археологическими свидетельствами западноевропейских торговых свя-
зей являются находки на территории московского Великого посада
(в Зарядье) монет Эриха XIV датского и Иоанна VI шведского време-
ни Ливонской войны. О некоторых предметах роскоши, которые при-
возились из Западной Европы, в частности — о костяных накладках и
шахматах, мы уже говорили. Оружейная палата хранит множество
ювелирных изделий западноевропейской работы 139. На Великом поса-
де был, как известно, и английский торговый двор, в районе которого
136
производил раскопки А. Ф. Дубынин 140, нашедший, между прочим, и
товарную пломбу с английским гербом.
Если обратиться к торговым связям Москвы с другими русскими
землями, то можно проследить интенсивное расширение московского
рынка в XIV—XVII вв., укрепление торговых сношений, рост ввоза и
вывоза. Этой важнейшей проблеме, тесно связанной с проблемой об-
разования в последующий период всероссийского рынка, посвящен
ряд работ, основанных на письменных источниках, и археологические
материалы могут лишь несколько расширить и конкретизировать наши
представления об этом процессе.
Выше мы уже говорили, что разделение труда в ремесленном про-
изводстве повело к дроблению ремесленных специальностей, что не-
которые категории московских ремесленников стали работать на при-
возном сырье.
Это прежде всего нужно сказать о кузнецах и оружейниках, кото-
рые стали получать железо и даже сталь («уклад») из Новгородской
земли, из Карелии, из Устюжны Железнопольской, из Серпухова и Тих-
вина 141.
Анализ изделий московских гончаров из Гончарной слободы, про-
веденный под руководством А. В Филиппова, показал, что «для изго-
товления этих изделий применялась как местная московская кирпично-
черепичная красная глина типа суглинков, так и красная же, более
пластичная гончарная глина, равно как и светложгущаяся розовато-
кремовая. Залежи последней глины, применявшейся также для ангоби-
рования поверхности описываемых изделий, изготовлявшихся из крас-
ных глин, на территории Москвы неизвестны, что дает основание до-
пустить возможность привоза этого сырья из ближайшего к Москве
месторождения такой глины в тогдашней Гжельской волости» 142. Ввоз^
этого необходимого московским гончарам сырья, судя по находкам ке-
рамики из светлой гжельской глины, еще в XV в. был не очень зна-
чителен: находки таких сосудов не превышают 12% всех находок ке-
рамики. Но в XVI в. ввоз сильно возрос, а к XVII в. увеличился почти
в три раза (30 — 35%). Нужно сказать, что глина в ту пору зачастую*
привозилась издалека к месту изготовления сосудов, что, несомненно,
связано с опасностью и невыгодностью перевозки готовых глиняных
сосудов по плохим дорогам тогдашней Руси. Известны, например,
в конце XVI в. факты покупки в Москве псковской глины для Волоко-
ламского монастыря 143, коломенской глины для Соловецкого монасты-
ря. Москва была в те годы таким крупным рынком, куда приезжали
продавцы глины и с северо-запада, из Псковской земли, и с юго-восто-
ка — из Коломны и Гжельской волости, а покупателями были не толь-
ко москвичи, но и сравнительно близкий Волоколамский и весьма от-
даленный Соловецкий монастыри.
137
Конечно, по-прежнему одним из наиболее остродефицитных видов
сырья, в которых нуждалась Москва, оставались цветные металлы. По-
требность в них возрастала с каждым годом, так как в Москве разви-
валось и крупное литье (в частности, в XV—XVII вв. литье пушек), и
ювелирное дело, и производство металлической посуды. Известно, что
московское правительство в XVI и XVII вв. вынуждено было не толь-
ко ввозить серебро (и даже в конце концов пустить в обращение за-
рубежные серебряные монеты, начеканив на них свой герб), но и пре-
пятствовать вывозу драгоценных металлов из страны, хотя бы и в виде
готовых ювелирных изделий московских мастеров, на которые, видимо,
был большой спрос. В числе этих изделий упоминаются не только золо-
тые и серебряные сосуды, но и серебряные и золотые пуговицы, о про-
изводстве которых в Москве мы уже говорили144.
Наконец, немалое место в московской торговле занимал, разумеет-
ся, ввоз различных продуктов питания. Растущему населению города
требовалось этих продуктов все больше, и ближайшая сельская окру-
га давно уже не могла, как встарь, удовлетворять этих потребностей.
Круг областей, из которых поступали в Москву продукты, все расши-
рялся. Ввозили в первую очередь, конечно, зерно, которое здесь раз-
малывалось как на специальных водяных мельницах, так и на домаш-
них ручных жерновах. В культурном слое Москвы зерно найдено
неоднократно и в деревянной таре, бочках и бочонках, и без всякой упа-
ковки. В последнем случае можно думать, что оно либо случайно рас-
сыпано, либо было в каких-либо мешках, которые не сохранились.
Среди зерна на первом месте рожь, затем ячмень, просо, мягкая пше-
ница 145. Встречаются семена конопли. Московские житники и хлеб-
ники, дом одного из которых, сгоревший на рубеже XV и XVI вв.,
нам удалось открыть на устье р. Яузы, торговали на Великом по-
саде 146.
Снабжение города мясом осуществлялось в большинстве случаев
путем покупки скота. Подавляющее большинство скота пригоняли
в Москву, вероятно, как из ближайшей округи, так и из других обла-
стей страны. Забой и разделка туш по крайней мере с XVI в. произ-
водились в специальной Мясницкой слободе в районе современной
улицы Кирова. В культурном слое Москвы часто встречаются раздроб-
ленные кости домашних животных. На некоторых из них есть следы
ножа. Это — кухонные и столовые отходы рядовых москвичей. Но
кроме того, при археологических наблюдениях в современном Костян-
ском переулке за Мясницкими воротами Белого города удалось про-
следить огромное скопление костей домашних животных. Кости пре-
имущественно крупного рогатого скота лежали здесь целым слоем 147.
Это — свалка костей животных, забитых в Мясницкой слободе. С ней
связано и древнее название переулка Костянский 148. Видимо, в Мяс-
138
ницкой слободе производилась и разделка туш животных. Шкура
должна была использоваться в кожевенном производстве, а туша про-
давалась или целиком (один иностранец в XV в. писал, что на москов-
ском торге можно купить даже до 200 туш скота — быков, свиней и
других животных) 149 или частями. Наличие такого огромного скопле-
ния отходов-костей позволяет предположить, что в XIV —XVII вв. су-
ществовала и какая-то более детальная разделка туш и продажа мяко-
ти, при которой кости не продавались и не шли в дальнейшую пере-
работку.
Недостаток археологических материалов не дает возможности рас-
крыть всего многообразия московской торговли продуктами питания.
Скажем лишь, что в Москве покупали всякие деликатесы (вроде доро-
гой волжской рыбы и икры) не только москвичи, но и люди, приезжав-
шие издалека. Домострой рекомендовал хорошему домохозяину само-
му или через доверенных лиц «всегда в торгу смотрити всяково запасу
к домашнему обиходу или хлебного всякого жита и всякого обилия
хмелю и масла и мясново и рыбново и свежево и просолу или товары
какие привозные или какой запас, и всяко товар со всех земель идет
коли чему навоз [привоз. — М. Л] или коли чево много у приезжих лю-
дей и у христьян [крестьян. — М. Л] в те поры и закупить на весь год
ино оу рубля четверти не додаст, а у десяти рублев по томуж, а у за-
купщика дороже купити... а и купишь да не милой кус» 15°.
При таком росте торговли, несомненно, должна была расшириться
и торговая площадь. О расширении торга на Великом посаде Москвы
и о появлении в городе других крупных торгов говорит наличие еще
двух церквей во имя Пятницы. Одна из них находилась также на тер-
ритории Великого посада, но значительно восточнее первой — в Ки-
тай-городе против нового гостиного двора. Другая стояла уже в Зане-
глименье, к северо-западу от Кремля на месте современного проспекта
Маркса неподалеку от дома Союзов 151. Видимо, здесь был еще какой-
то меньший «торг».
К концу XVI в. относятся археологические находки в Зарядье, ха-
рактеризующие некоторые детали московского торгового быта. До са-
мой церкви Николы Мокрого прослеживается прослойка, связанная
с мытным двором, где взималась пошлина со скота, телег, колес и т. п.
Она толще всего на участках, расположенных ближе к Красной пло-
щади. Видимо, за церковь Николы Мокрого торг в XVI в. не заходил.
Эта церковь стояла уже по восточную сторону торга. В прослойке, о
которой мы говорили, найдено несколько деревянных палочек и доще-
чек с зарубками на одной или двух сторонах (см. рис. 65, 2—4). Особен-
но интересна одна из них — круглая грубо обструганная палочка, на
которой зарубки расположены в два ряда, причем десяти зарубкам од-
ного ряда соответствует одна зарубка другого ряда. Нет сомнения,
139
65. Предметы торгового обихода
1 — свинцовая гирька; 2— 4 — деревянные бирки; 5 — безмен; 6 - железная гиря
что эти палочки и дощечки являются счетными бирками. Что именно
отсчитывали с их помощью — неизвестно, но нахождение их в непо-
средственной близости от мытного двора на торгу показательно.
Взвешивание малых количеств товаров производилось при помощи
ручных весов с коромыслом или безменов. В Зарядье найдены и свин-
цовая гирька, принадлежащая к одной из древнейших русских весовых
систем (X—XI вв.— см. рис. 65, 7) и более поздний безмен (рис. 65,5).
При археологических наблюдениях в Зарядье найдено также не-
сколько массивных кованых железных гирь с ручками (рис. 65, 6).
Каждая гиря имеет на верхней плоскости по 10 крестовидных клейм,
а на боковой грани — большое клеймо в виде двуглавого орла. Весит
такая гиря 4100 граммов. Это — гири в четверть пуда или десять боль-
ших гривенок по принятым в XVI — XVII вв. мерам 152. Каждое кресто-
видное клеймо, следовательно, означает одну большую гривенку или
фунт, равный 409,5 грамма. То, что гири «орленые», указывает на
апробацию их московским правительством. Перед нами — еще одно
свидетельство торгового значения Великого посада в XVI —XVII вв.
Итак, археологические находки, ко-
торые можно связать с древнейшей
Нркптппыр КЫКЛЛЫ Москвой, рисуют картину неболь-
iiuBAJiupDiv	шого ремесленного и торгового по-
селения, расположившегося у стен
маленькой крепости и спускающе-
гося к пристани на берегу реки. Это — начатки городка, центра еще
довольно ограниченного местного рынка.
Главное значение в этот период имели водные пути, которыми Мо-
сква была связана как с Волжским путем, так и с Великим Новгородом
и с Подоньем. Все теснее становятся связи Москвы с ближайшей окру-
гой, а к концу XII — началу XIII в. город становится центром неболь-
шого удельного княжества. Значение его для местного населения было
таково, что и после татарского нашествия город не только быстро вос-
становился на прежнем месте, но и продолжал развиваться и крепнуть.
Расширялась территория города, его посадов. И если на первых порах
рост московского ремесла и торговли был главным образом количест-
венным и выражался в увеличении числа ремесленных мастерских и
появлении новых торговых связей, а разделение труда среди московских
ремесленников зашло еще недалеко, то уже в XIV и особенно в XV в.
появляются признаки качественного перелома в развитии производства
основных, важнейших продуктов. Этот перелом выразился прежде все-
го в совершенствовании технологии ремесленного производства, в ро-
сте и углублении разделения труда.
Одним из первых ремесел, где мы видим такие сдвиги, было гон-
чарное. Переход московских гончаров к обжигу посуды не в домаш-
141
ней печи, а в специальном гончарном горне прослеживается уже со
второй половины XIII в. и особенно бурно проходит в XIV в. К концу
этого столетия только 17% всей употреблявшейся в Москве посуды об-
жигалось в домашней печи, а 83% — в горне. Но особенно важным в
развитии московских ремесел был XV в. В это время происходит раз-
деление многих важнейших ремесленных профессий на ряд более
дробных специальностей. Так, разделяется обработка металлов. Плав-
ка цветных металлов отделяется от получения и обработки черных.
Развивается крупное литье из цветных металлов (пушки, колокола
и т. п.), которое сосредоточивается к концу столетия в руках государ-
ства. Растет производство ювелирных изделий. В XVI в. московское
правительство пытается и эту область ремесла взять в свои руки, соз-
дав «серебряную палату», мастера которой выполняли заказы царя.
В черной металлургии кричное дело отделяется от обработки железа,
кузнецы отделяются от замочников и оружейников. Кожевенно-сапож-
ное производство также разделяется на производство кожи и поделку
изделий из нее.
При этом многие ремесла перемещаются с территории Великого
посада, а некоторые и вовсе из города. По-видимому, вовсе прекрати-
лось в Москве производство железа из руды. Кузнецы, замочники и
оружейники выселяются с территории Великого посада. То же проис-
ходит и с гончарами. Дольше остаются здесь кожевники, но в XVI в.
и они, видимо, покидают Великий посад. На Великом посаде продол-
жают развиваться сапожное производство и художественная резьба по
кости и дереву. С развитием ремесел расширяется и товарообмен.
Л. В. Черепнин справедливо определяет многих московских ремеслен-
ников этого времени уже как мелких товаропроизводителей 153.
Разделение ремесел и перемещение многих из них с территории Ве-
ликого посада создают предпосылки для дальнейшего расцвета москов-
ских ремесел. В XV —XVI вв. создаются московские ремесленные сло-
боды, размещающиеся на окраинах тогдашнего города — в Занегли-
менье, Заяузье и Заречье. В Занеглименье создаются слободы кузне-
цов и литейщиков, на базе которых в конце XV в. вырос Пушечный
двор. В XV —XVI вв. возникают ремесленные слободы в Заяузье, где со-
средоточивается гончарное, оружейное, котельное и кузнечное произ-
водства. Кожевники обосновываются в Замоскворечье. Возникает и ряд
ремесел, сосредоточивающихся в других слободах. Письменные источ-
ники свидетельствуют, что в XV—XVI вв. произошли большие сдвиги
в развитии ремесла, в его организации.
Археологические материалы позволяют установить большой про-
гресс и в технике ремесленного производства и в расширении ассорти-
мента изделий московских ремесленников. Так, в гончарном произ-
водстве осваивается процесс восстановительного обжига, а затем и
142
поливы, о которых речь будет ниже; вместо четырех основных форм по-
суды гончары производят четырнадцать, осваивают производство строи-
тельных и отделочных керамических материалов. Сапожники, приме-
няя новые типы швов, добиваются значительных усовершенствований
в производстве обуви и иных изделий из кожи. Литейщики достигают
больших успехов в развитии крупного литья по модели, ювелиры соз-
дают ряд шедевров ювелирного искусства, вызывающих восхищение и
в наши дни.
Таким образом, расширение московских посадов, перемещение
ряда ремесел с Великого посада Москвы на периферию города, связа-
но с развитием ремесленной техники и в свою очередь повело к даль-
нейшему прогрессу техники и организации ремесла. Московское ре-
месло становится ведущим на Руси.
Уже в XVI в. на выучку к московским мастерам поступают под-
мастерья из других русских городов. Среди таких городов, как мы виде-
ли, оказался и крупнейший ремесленный центр древней Руси — Вели-
кий Новгород. Это обстоятельство нельзя считать случайным. Учени-
ками московских мастеров были преимущественно дети посадских лю^
дей. Общеизвестны надписи на литых московских пушках, содержа-
щие имена учеников и учителей (например, «Ваня да Васюк ученики
Яковлевы»), Так мастера московского посада и новых крупных госу-
дарственных предприятий сыграли важную роль в подготовке специа-
листов-ремесленников для всей Руси.
А. М. Панкратова, изучая проблему формирования пролетариата
в России, придает особое значение периоду примерно в 150 лет —
с конца XV до начала XVII в., когда формировались кадры специали-
стов-ремесленников, оказавшие большое влияние на дальнейший про-
цесс развития промышленности и образования пролетариата 154.
Развитие ремесел, расширение и укрепление торговых связей Мо-
сквы приводит к созданию вокруг нее крупнейшего в тогдашней Руси
внутреннего рынка и создает предпосылки для создания всероссийско-
го рынка.
Главным центром московского рынка остается Великий посад. Рас-
положенный на нем с древнейших времен торг расширяется и сохра-
няет свое значение даже спустя несколько веков, уже в период ка-
питализма. Товарно-денежные отношения все глубже проникают в
быт, преодолевая натуральный характер хозяйства. Важнейшим пока-
зателем этого процесса является развитие торговли продуктами пита-
ния.
Рост политического значения Москвы как столицы централизован-
ного государства связан прежде всего с экономическим развитием го-
рода. В этом процессе немалую роль сыграл и Великий посад. Но то,
что Москва стала важнейшим политическим центром, в свою очередь
143
оказало большое влияние на развитие экономики города. Мы видели,
что этим обусловлена специфика развития многих московских реме-
сел. Большое значение имели и переселения из других русских земель,
пополнявшие кадры московских ремесленников и купцов.
Другой стороной того же процесса, являвшейся следствием роста
политического значения Москвы, было увеличение в городе военно-
служилого населения. Приток в Москву бояр и дворян из земель, вхо-
дивших в Русское государство, отразился и на социальной топо-
графии города. Правительство предоставляло им для поселения цент-
ральные районы, непосредственно прилегавшие к Кремлю. Да и сам
Кремль, став резиденцией великих князей, расширял свою территорию,
наступая на Великий посад. И если даже в конце XIV в. на территории
современного Кремля еще было ремесленное и торговое население, по-
видимому, не связанное с великокняжеским двором, то в XV в. и на Ве-
ликом посаде появляется все больше владений феодалов. Известно, в
частности, что во второй половине XV в. князьям Патрикеевым принад-
лежали многие участки в Кремле, которые были у них взяты; но взамен
Патрикеевым были даны другие участки, в том числе на Великом посаде
Большая улица до церкви Николы Мокрого 155. А ранее Патрикеевым
принадлежал и Острый конец.
В XVI в. Великий посад уже не был по преимуществу ремесленным
районом. Каменные стены Китай-города отделили его от рек Москвы
и Неглинной, что создавало немалые неудобства для ремесленников
(чье производство требовало большого количества воды), но было
нужно новому аристократическому населению района. Видимо, еще в
середине XV в. было перенесено дальше от Кремля к устью Яузы и
«Пристанище»156. Но сама пристань не играла уже в ту пору такой важ-
ной роли, как ранее, поскольку все большее значение приобретали су-
хопутные дороги.
В дальнейшем в Китай-городе появляются и правительственные зда-
ния — Мытный двор, Посольский двор, тюрьма и т. п.,— и торговые
дворы иноземных купцов, и, конечно, снова -- дома выезжавших в Мо-
скву крупных феодалов. На плане этого района XVII в. можно увидеть
.дворы окольничьего Ивана Гавренева, Андрея Чирикова и других.
Раскопки в Зарядье показали, что на месте прежних земель Ивана
Юрьевича Патрикеева в XVII в. был двор знатных выходцев из Крыма
Сулешовых и что на близлежащей территории жили зависимые от Су-
лешовых люди 157.
Расширение территории Великого посада, в частности, застройка
в XIV— XV вв.. его нагорной части, все же не обеспечило нужного раз-
вития экономики города. В XVI—XVII вв. продолжается перемещение
ремесленников в слободы на окраинах Москвы. Наряду с переселе-
нием в Занеглименье, Заяузье и Заречье ремесленников и купцов,
144
прежде живших на Великом посаде, рост новых слобод, особенно
в XVI —XVII вв., шел и за счет «свода» в Москву торгового и ремеслен-
ного люда из других городов, вошедших в состав Русского государ-
ства 158.
Великий посад оставался центром торговли. Его торг приобретал
не только общерусское, но и мировое значение. Однако и купцы, тор-
говавшие на Великом посаде, по большей части жили уже в других
районах города 159.
Таким образом, интересных археологических данных о московских
ремеслах XVI —XVII и даже XVIII вв. нужно ожидать именно в этих
периферийных слободах. До настоящего времени археологи изучили
довольно подробно лишь часть территории ремесленных слобод
в устье р. Яузы. К этому важному ремесленному району мы и обра-
тимся.
10 М, Г. Рабинови1
Очерк
3
ЗАЯУЗЬЕ
тобы попасть в этот район древней
Москвы, нам понадобилось бы выйти
за пределы Китай-города где-то в
районе современного Китайского про-
езда. По левому берегу речушки Рач-
ки на том месте, где сейчас за ре-
шетчатой оградой высятся мощные
корпуса, построенные в XVIII —
XX вв., в ту пору расстилался залив-
ной Васильевский луг. Миновав его,
мы подошли бы к пристани, или
«Пристанищу», как называли ее в Мо-
скве. «Пристанище» к этсму времени передвинулось значительно во-
сточнее древней пристани, о которой мы говорили ранее, и располага-
лось теперь по обоим берегам р. Яузы у впадения ее в Москву-реку. Мы
пошли бы к низменному, заболоченному правому берегу р. Яузы.
А противоположный левый берег был крут и обрывист. Он представлял
собой высокий песчаный холм. На вершине и по крутым склонам
холма лепились небольшие деревянные домики, среди которых возвы-
шалась стройная белокаменная церковь Никиты за Яузой. Незнакомо-
го с Москвой путешественника, пожалуй, поразили бы клубы дыма,
поднимавшиеся то из одного, то из другого двора, и вспышки огня.
Здесь сосредоточивались в XV —XVII вв. ремесла, связанные с ог-
нем,— гончарное, кузнечное, котельное, таганное. Исследователи древ-
ней топографии Москвы еще в прошлом столетии обратили внимание
на сохранившиеся с того времени названия Гончарной и Котельниче-
ской набережных Москвы-реки, Гончарных улицы и переулков, Таган-
ской площади и улицы церквей Успенья в Гончарах, Николы в Котель-
никах, Кузьмы и Демьяна, что в Старых кузнецах, и связывали их с
древними ремесленными слободами L Река Яуза представлялась тогда
наиболее надежной преградой для огня, и эти опасные для города
в пожарном отношении производства, видимо, не случайно перемести-
лись с Великого посада именно сюда, в междуречье Москвы-реки и
Яузы.
Развитие этих производств было настолько интенсивным, что куль-
турный слой Заяузья почти не сохранил следов более древних поселе-
ний,— почти повсюду земля оказалась перекопанной при постройке
различных производственных сооружений в XVI —XVII вв. Однако
найденные уже среди этих сравнительно поздних отложений переме-
щенные из более старых слоев обломки древней посуды и пряслице из
розового шифера2 позволяют предположить, что здесь было в XII —
XIII вв. какое-то поселение сельского типа. Пережило ли оно татар-
ский разгром и потом вошло в состав растущего города или ко времени,
149
Мастерские
гончаров
когда город распространился за Яузу, здесь уже не было того села,
остается неизвестным. Археологические раскопки и наблюдения ве-
лись на территории, ближайшей к устью реки Яузы (рис. 66), и дали
материалы, относящиеся преимущественно к Гончарной слободе.
Наибольший интерес представляют
открытые при раскопках крупные гон-
чарные мастерские XVI —XVII вв.
Исследователи считают, что древней-
шая из них существовала в XVI —
XVII вв. 3 К ней принадлежали три
небольших округлых в плане горна
(с диаметром внутренней камеры 140 —
150 см), выходивших топками в одно место так, что их мог одновремен-
но топить один человек. Несомненно, они принадлежали к одному про-
изводственному комплексу (рис. 67). Все горны были так называемого
ямного типа, двухъярусные, т. е. они были врыты в землю и имели два
яруса — нижний и верхний. В нижнем ярусе сгорало топливо, в верх-
нем, куда горячие газы проходили через ряд отверстий — «продухов»,
находились подвергавшиеся обжигу глиняные изделия.
Так как нижний ярус углублен в землю, для загрузки горна топли-
вом рыли дополнительную яму или устраивали выход топки в сторо-
ну косогора, сокращая тем самым объем земляных работ. Такой тип
горнов был широко распространен как в древней Руси, так и на смеж-
ных территориях древних римских провинций 4.
Деревенские гончары пользовались подобными горнами до недав-
него времени 5. Однако организация гончарного производства деревен-
ских ремесленников XIX—XX вв. существенно отличается от город-
ской мастерской, о которой мы говорим сейчас. По наблюдениям этно-
графов, в деревнях одним горном пользуются обычно несколько ремес-
ленников, так как топить горн надо каждый день, иначе он остынет, а
на разогревание горна нужно потратить много топлива. Продукция
одного мастера не так велика, чтобы каждый день полностью загру-
жать горн; потому-то выгоднее было совместно владеть горном и то-
пить его по очереди6.
В той древней мастерской было по крайней мере три, хотя и неболь-
ших горна. Нужно думать, что в ней работал не один мастер, так как в
противном случае топить сразу три горна было бы невыгодно. В мастер-
ской делали главным образом игрушки и, видимо, в меньшем количест-
ве — посуду 1. К сожалению, в этом месте можно было заложить лишь
маленький раскоп и в него не попали другие производственные соору-
жения, которые могла иметь мастерская.
Но неподалеку от нее, на другом склоне холма, удалось открыть
остатки производственных сооружений и дома мастера (рис. 68). Судя
150
66. Холм в устье р. Яузы (схема).
Сечение горизонталями через 1 м. Римскими и арабскими цифрами обозначены места
археологических работ экспедиции Института истории материальной культуры Ака-
демии наук СССР и Музея истории и реконструкции г. Москвы (1940—1946 гг.)
3
по тому, что среди продукции этой более крупной мастерской были
изделия, покрытые зеленой поливой, она относится к середине XVII в.
Гончарный горн здесь был только один, но гораздо больше и сов-
сем иного устройства. Он имел не округлую, а прямоугольную в плане
форму. В его южной стене были две топки, расположенные так, что за-
кладывать в них топливо нужно было со стороны кручи холма, для чего
пришлось вырыть специальную яму. Две топки были необходимы, оче-
видно, для того, чтобы обеспечить равномерный нагрев всего этого
большого горна. Его внутренняя камера была длиной 164 и шириной
154 см. Полезная площадь горна достигала, таким образом, 2,5 м2. Это
значительно больше обычных размеров крестьянских горнов (их по-
лезная площадь не превышает 1,5 м2). Горны примерно таких же раз-
меров были лет 40 — 50 назад в деревнях Воскресенского уезда Москов-
152
-0.32	-0.30	-0.28
Развал
печи
-0.28
-0.20
+0.05	+0.02
68. Остатки, гончарной мастерской середины XVII в.
ской губернии. В такой горн помещалось ZUU —300 горшков; владели
им сообща несколько горшечников 8. Но открытый нами древний горн
обеспечивал более равномерный обжиг изделий благодаря наличию
двух топок. Он также двухъярусный, ямного типа и был врыт в землю
примерно на 80 см, а свод его, видимо, возвышался над поверхностью
земли. По сохранившимся остаткам и известным до недавнего време-
ни аналогиям П. И. Засурцеву удалось реконструировать горн и соз-
дать его макет (рис. 69, У). Рядом с горном прослеживались остатки
производственного помещения с деревянными стенами и полом. В нем
найдены обломки толстостенных технических сосудов, в которых, по-
видимому, приготовлялась полива. Наверное, здесь формовали изде-
лия, сушили их и покрывали поливой. В летнее время эта работа, ко-
нечно, могла производиться и просто на открытом воздухе. Ниже по
склону холма, метрах в 6—10 от горна, открылись две большие непра-
вильной формы ямы, сплошь заполненные черепками и бракованными
(покоробившимися и лопнувшими при обжиге) сосудами (рис. 69, 2).
Там же оказалось несколько обломков кирпичей и изразцов и отдель-
ные гончарные инструменты, о которых еще будет сказано. Наконец,
в 20 — 22 м ниже по склону холма были расчищены остатки сгоревшего
дома с изразцовой печью, по всей вероятности, принадлежавшего к
той же усадьбе.
Нужно думать, что перед нами усадьба зажиточного мастера-гон-
чара, где производилась в основном посуда, но также и строительные
и отделочные материалы (кирпич, изразцы) и другие бытовые предме-
ты (например, костяшки для счетов), возможно и игрушки. Сопоста-
вив открытые раскопками части мастерской с древними планами-ри-
сунками этого района середины XVII в., мы решились реконструиро-
вать усадьбу — гончарную мастерскую XVII в. (рис. 70). Реконструк-
ция эта, разумеется, в значительной мере условна. Некоторые здания,
которые не были найдены при раскопках, но упоминаются в составе
дворов ремесленников в переписных книгах XVII в. (конюшня, сарай,
баня), помещены на макете в соответствии с очертаниями данного
квартала на планах того времени 9.
Среди брака, сброшенного в ямы, оказалось 44 днища сосудов, на
которых были клейма. Все клейма представляли собой одну и ту же
фигуру — крест, вписанный в круг. Однако по размеру и конфигура-
ции не все они были тождественны. Подобрав тождественные по раз-
меру и конфигурации клейма, мы убедились, что они разбиваются на
семь групп 10 (рис. 71, 1 — 7).
Этнографические наблюдения показали, что при работе на ручном
гончарном круге подставка, на которой вырезано клеймо, прикреп-
ляется к кругу наглухо и, так что, работая на одном гончарном круге,
мастер может выпускать сосуды только с одним клеймом. Так же
154
69. Гончарная мастерская середины XVII в.
7 — гончарный горн (макет), реконструкция П. И. 3 а с у р ц е в а;
2 — яма с бракованными сосудами
7Q. Мастерская гончара (макет).
Реконструкция М. В. Городцова и М. Г. Рабиновича
обстоит дело и в том случае, когда клеймо вырезано не на подставке, а
на рабочей плоскости самого круга 12. Как правило, гончар одновремен-
но пользовался только одним кругом, заменяя его другим только тогда,
когда первый уже износился.
Каждая группа клейм, о которых говорилось выше, происходит с
одного круга. Значит, в открытой нами мастерской одновременно рабо-
тало не менее восьми гончарных кругов. Дело в том, что, кроме семи
вариантов клейм, найдены и днища сосудов, на которых клейм не было
совсем или оттиснулись доски самого круга (рис. 71, 8—9). На двух
гладких днищах по сырой глине было от руки прочерчено то же клей-
мо — крест, вписанный в круг. Нужно думать, что это была «марка»
открытой нами мастерской, которая ставилась на многих выпущенных
отсюда сосудах, но далеко не на всех. Под этой маркой работало, ве-
роятно, не менее семи или восьми мастеров, а если учесть и гончарные
круги, на которых не было никакого клейма, можно предположить, что
число работников мастерской достигало десятка, а то и более (число
неклейменых сосудов значительно превышает число клейменых).
Ясно, что перед нами не мелкое, а крупное гончарное предприятие.
Неподалеку от этой мастерской в 1954 г. были открыты еще три
горна 13. Конструкция их была в общем однотипна и сходна с конструк-
цией горна, описанного нами выше. Они были ямными, двухъярусны-
ми, прямоугольными в плане и имели выносные топки, причем у двух
горнов было по одному топочному отверстию, а у одного горна два
156
71. Клейма на днищах сосудов
топочных отверстия, так же, как и у горна из описанной выше мастер-
ской. Площадь обжигательной камеры была у самого раннего горна
всего 1,42 м2, у другого, более позднего — 6,12 м2 и у третьего — 2,5 м 2.
Второй и третий горны могли принадлежать также только крупной
гончарной мастерской.
Поскольку нет никаких данных о производственном комплексе
этой мастерской (или, может быть, этих нескольких мастерских) в це-
лом, нельзя сказать определенно и о продукции, обжигавшейся в гор-
нах. Можно все же предположить, что среди этой продукции значи-
тельное место занимала кухонная посуда и меньше было посуды сто-
ловой. Строительные материалы и игрушки, кажется, вовсе отсутство-
вали.
Кроме описанных крупных гончарных производственных комп-
лексов, в ряде мест на территории Гончарной слободы были от-
крыты остатки горнов и найдены обломки сосудов, в которых изделия
157
Гончарное
производство
покрывались поливой, жернова, служившие для размола составных
частей поливы, и «образцовые печати» — штампы гончаров, о кото-
рых речь будет ниже. Всего в Гончарной слободе открыто до настоя-
щего времени около десятка разрушенных горнов и собраны бо-
гатые коллекции керамических изделий.
Как ни странно может сначала по-
казаться, наибольшую ценность для
исследователей представляют как раз
те бракованные сосуды, которые мо-
сковские гончары триста-четыреста
лет тому назад без всякого сожале-
ния выбрасывали. Изучив эти груды
брака и разрушенные горны, совре-
менные керамисты смогли не только выяснить, почему сосуды короби-
лись и лопались, но и восстановить в деталях древний процесс произ-
водства всех изделий, какие только были найдены. Большую помощь
при этом оказали наблюдения этнографов за деревенским гончарным
производством, которое в конце прошлого и начале нынешнего столе-
тия еще бытовало в ряде областей России.
В результате удалось не только восстановить древний производ-
ственный процесс теоретически, но и изготовить необходимые для ре-
ставрации старых зданий керамические материалы, точно такие, какие
применяли в те времена.
Мы опишем сейчас процесс производства керамических изделий в
московской Гончарной слободе в XVI —XVII вв.
Сырьем для изготовления гончарных изделий в то время служила
местная московская кирпично-черепичная глина и более пластичная
гончарная глина, а также розовато-кремовая глина, дающая при обжиге
светлый, почти белый черепок. Как уже сказано, эта последняя глина
была привозной. Залежи ее на территории Москвы неизвестны.
А. В. Филиппов предположил, что глины могли привозить из Гжели 14.
Письменные источники XVII в. содержат указание на продажу в Мо-
скве «глины коломенские» 15, т. е. из тех же мест 16.
У нас нет сведений, как именно подготавливали московские гон-
чары глину к работе, но думается, что приемы их в общем мало отли-
чались от тех, что применяют еще кое-где и сейчас кустари-гончары 17.
Глине давали «вылеживаться», затем промешивали ее, очищали от
крупных включений и вносили разные добавки. Можно сказать, что
главной отощающей примесью и к глине был песок, а шамот почти
вовсе не применялся. Глина для лучших сортов керамики — море-
ной и лощеной — промешивалась и очищалась, как видно, особенно
тщательно. Она весьма однородна и позволяет делать тонкий чере-
пок.
158
Формовка посуды и ряда других изделий производилась на гончар-
ном круге. Появившиеся в последнее время работы позволяют пред-
положить, что тогда применялся не только ручной, но и ножной гон-
чарный круг, поскольку считавшиеся ранее надежными признаки про-
изводства на ручном гончарном круге на самом деле могут появиться
и при производстве на ножном гончарном круге 18. Однако судя по на-
ходкам сосудов с клеймами на дне, значительная часть посуды фор-
мовалась на ручном гончарном круге. Кольцевой налеп, широко рас-
пространенный в глубокой древности, московскими гончарами уже не
применялся. Господствовала техника спирального налепа, когда на ле-
пешку — дно сосуда — навивают спирально кверху плоский жгут гли-
няного теста, а потом уже заглаживают швы и придают сосуду желае-
мую форму. Более поздним является, по-видимому, способ вытягива-
ния сосудов из целого куска глины. В Москве он начал распростра-
няться лишь в XVII в. и стал господствующим в XVIII в. Это можно-
установить по находкам днищ сосудов со следами ножа или нитки,
оставшимися после отделения их от гончарного круга. Мастер плотнее
налепляет на быстро вращающийся круг большой кусок глиняного тес-
та и обеими руками лепит («тянет») из него сосуд. Готовый сосуд он
срезает с круга ножом или ниткой.
С техникой формовки сосудов на гончарном круге связан один во-
прос, ставший в последнее время предметом дискуссии в нашей архео-
логической литературе. Это — вопрос о значении гончарных клейм 19.
Мы придерживаемся того мнения, что гончарные знаки, наносившиеся
на днища сосудов в процессе формовки, — это клейма мастеров, свое-
образные «фабричные марки», а не знаки собственности. На извест-
ных нам древних сосудах знаки и надписи, свидетельствующие о при-
надлежности сосуда тому или иному лицу, ставились всегда на венчике
или боковой стенке сосуда, а мастера делали надписи «такой-то делал»
на днищах сосудов. И на различного, рода дорогих сосудах XVII —
XIX вв. знаки собственности — надписи, гербы и проч.— всегда поме-
щались на наружной поверхности, а не на нижней стороне днищ сосу-
дов, где ставилось фабричное клеймо (если оно вообще ставилось) 20.
Думается, что эта традиция имеет очень глубокие корни и восходит к
тем отдаленным временам, когда посуда стала изготовляться специали-
стами-ремесленниками.
Гончарные клейма встречались почти до наших дней. В двадцатых
годах нашего столетия гончары Подмосковья еще ставили на своих из-
делиях клейма. Интересно, что на днищах горшков они помещали
то же самое клеймо, что и мастера из московской Гончарной слободы
в XVII в., — крест, вписанный в круг. Но если в те отдаленные време-
на это была марка мастерской, то в XX в. клеймо уже не рассматрива-
лось ни как знак мастера, ни как знак собственности заказчика. «Бабы
159
с хрестом любят, — сказал Б. А. Куфтину один гончар, объясняя, поче-
му на его круге вырезано клеймо,—говорят больше наварит»21. Эта
шутка, возможно, говорит и о каком-то древнем магическом значении
клейм такого очертания — ведь недаром они были и в древней Руси
наиболее распространенными. Крест в круге, как известно, в древно-
сти считался символом солнца 22.
Во время формовки на гончарном круге на сосуды наносился также
рельефный орнамент. В рассматриваемый нами период рельефный
орнамент уже не отличался тем богатством, которое характерно для бо-
лее ранних времен. Сосудов, у которых была бы орнаментирована
почти вся боковая поверхность, мастера Гончарной слободы почти не
делали. Очень редок был и волнистый орнамент. Большинство сосудов
украшено лишь несколькими линиями — под венчиком, у основания
шейки, на плечах и иногда внизу тулова. У горшков чаще всего имеется
лишь две-три линии в основании шейки или на плечах. Фляги и крыш-
ки сосудов нередко украшались концентрическими кругами. Наряду
с линейным московские гончары применяли и орнамент в виде насе-
чек, наносившихся на сырую глину заостренной палочкой или просто
ногтем. На боковой поверхности кувшинов, мисок и сковород иногда
оставляли при формовке узкую полосу незаглаженной глины, а потом
наносили на нее вертикальные или косые черточки. Днища и ручки со-
судов нередко орнаментировали оттисками штампов: простыми —
в виде крестообразных узоров, сложными — с изображениями фигур
животных или фантастических существ.
Среди брака, оставшегося от второй из описанных нами мастерских,
найден сломанный штамп (рис. 72, 7). Он был сделан из обожженной
глины и по форме напоминал современную круглую печать с ручкой.
На рабочей плоскости вырезано изображение птицы. При раскопках
в Кремле был найден поливной погребальный сосуд, на днище кото-
рого было оттиснуто изображение Китовраса, обнажающего меч
(рис. 72, 2). Сохранившиеся на нижней стороне днища вмятины от
пальцев гончара позволяют установить, что оттиск штампа делался
тогда, когда сосуд был уже снят с гончарного круга. Взяв сосуд в руку,
мастер другой рукой ввел внутрь его штамп и для того, чтобы он
лучше оттиснулся, прижал дно сосуда снаружи пальцами, которые и
отпечатались в сырой еще глине.
Штампы из обожженной глины и из дерева широко применялись
московскими гончарами не только для орнаментации посуды, но и для
изготовления рельефных изразцов (рис. 72, 3, 4). Оттискивали узор
либо одним штампом-формой, либо комбинируя несколько штампов.
Набор таких штампов и форм — «образцовых печатей», как их называли
тогда — обязательно должен был иметь каждый гончар. Недаром мастер
обязан был снабдить ученика, окончившего у него ученье, не менее
160
12. Гончарные штампы
1 — штамп из Гончарной слободы и его оттиск (справа); 2 — днище
сосуда с оттиском фигуры Китовраса; штампы-формы: 3 — деревянный;
4 — глиняный (внизу оттиск)
11
чем тремя «образцовыми печатями» 23. А так как у московских масте-
ров были, как сказано выше, иногородние ученики, то поразительное
сходство орнаментов изразцов, найденных в различных городах (на-
пример, в Москве и Ярославле) 24, далеко не всегда должно объяснять-
ся привозом изразцов из Москвы. Эти фигуры могли быть оттиснуты
полученной в Москве «образцовой печатью».
Если формовка посуды производилась в подавляющем большин-
стве случаев на гончарном круге, то строительные и облицовочные ма-
териалы — кирпич, черепица, плитки, изразцы,— как правило, оттис-
кивались в деревянных формах. На круге при этом приделывались
только «румпы» изразцов — закраинки, которыми изразцы держались
в кладке. Для того, чтобы приделать румпу, изразец вынимали из
формы и клали лицевой стороной на гончарный круг, а с оборотной
налепляли румпу. Дешевые изразцы могли и в древности не иметь
никакого рельефного орнамента 25. На лицевой поверхности более до-
рогих изразцов уже после изготовления румпы оттискивался рельеф-
ный орнамент.
При изготовлении игрушек на гончарном круге формовали только
игрушечную посуду, применяя при этом, разумеется, те же приемы,
что и при изготовлении обычной посуды. На круге же могли формо-
ваться и некоторые детали игрушечных фигурок (например, конусооб-
разные нижние части женских фигур с их длинными одеждами).
В основном же игрушки делали от руки. Из глиняной лепешки лепили
полый корпус, вкладывая при этом внутрь камешек, который после
обжига игрушки начинал греметь, если ее потрясти. Так делали по-
гремушки шарообразные и цилиндрические. К погремушкам же в виде
лошадок и медведей, к свистулькам в виде птиц после этого приделы-
вали головы, ноги. Человеческие фигурки обычно лепили из цельных
кусков глины. После ручной формовки игрушек мастер тщательно за-
глаживал швы, образовавшиеся в местах соединения частей, и обра-
батывал обычно заостренной палочкой детали — глаза, уши, нос или
клюв, намордник медведя, детали людской одежды. Все это можно
установить как при анализе найденных игрушек и их частей (находят,
например, корпуса игрушек, у которых отвалились плохо прилеплен-
ные головы и ноги), так и по этнографическим аналогиям. А. Деныпин,
описывая производство вятских игрушек, у которых имеется много об-
щих черт с продукцией московских гончаров XVII в., говорит, что вят-
ские игрушки обычно делаются женщинами вручную. Сначала приго-
товляют из глиняного теста шарики разной величины, затем их рас-
катывают и из получившихся лепешек лепят игрушки. Швы заглажи-
вают тряпкой, детали прочерчивают лучинкой 26.
В современном керамическом производстве (как фабричном, так и
кустарном) после формовки изделия обязательно просушивают в нор-
162
мальной воздушной среде. Однако при этом избегают чрезмерного
обезвоживания, особенно в тех случаях, когда изделие должно еще об-
рабатываться механически. Употребляя существующее в современной
технике выражение, стремятся, чтобы глиняное тесто достигло «твердо-
сти кожи»27\ т. е. не потеряло совсем своей пластичности. При этом
сохраняется 12 — 14% влаги. В случае, если изделие, по мнению ма-
стера, пересушилось, его поверхность снова слегка смачивают водой 28.
В этом состоянии многие изделия — посуда, черепица, плитки — под-
вергаются лощению29, которое придает их поверхности металличе-
ский блеск.
Этнографические наблюдения показали, что деревенские гончары
лощат сосуды до обжига. Видимо, так делали и в древности, т. к. среди
найденных при раскопках черепков сосудов, потрескавшихся при об-
жиге, есть и лощеные, которые, стало быть, лощили до обжига30.
Приемы лощения (полировки) глиняных изделий различны. Ин-
струментом здесь служит обычно галька или кварцевый камепщк, па-
лочка костяная, иногда деревянная, а в наше время — и железные па-
лочки. Важно лишь, чтобы они были гладкими и легко поворачива-
лись31. Лощение производилось в древности очень тщательно. На ло-
щеном сплошь предмете нельзя заметить обычно отдельных штрихов,
нанесенных лощилом. Вся его поверхность ровно заполирована, иног-
да лощением покрыты даже днища сосудов. Такую полировку легко
было делать именно на сосудах, подсушенных до твердости кожи и за-
тем чуть смоченных. Глина уже отвердевала, так что можно было дер-
жать сосуд в руках и лощить, не боясь помять его. А поверхность была
еще влажной и легко полировалась без сильного нажима руки. Работа
эта делалась целиком вручную, без помощи вращающегося круга.
В XIV —XVI вв. лощили незначительную часть изделий. При этом
полировали всю их наружную поверхность. И в XVI —XVII вв. строи-
тельные материалы — черепицы, плитки для лощения полов — продол-
жали лощить целиком. А на посуде стали вылащивать орнамент в виде
сетки, штрихов, петель, зигзагов, красиво выделявшийся своим блес-
ком на матовой поверхности сосуда (рис. 73).
Лощение изделий производилось не всегда непосредственно по по-
верхности просушенного изделия. В тех случаях, когда хотели полу-
чить черную, а не красную лощеную поверхность (о чем речь будет
еще ниже) из довольно грубого глиняного теста, которое при обжиге
дает пористый черепок, поверхность изделия предварительно покры-
вали «побелом» (употребляя термин кустарей XIX — начала XX в.)
или «ангобом» (как говорят современные керамисты) 32. Ангоб, как
установлено лабораторным исследованием, приготовлялся из более
жидкой глины, с меньшим содержанием песка. В частности, для анго-
бирования изделий из красной кирпично-черепичной глины использо-
11*
163
вали более высококачественную светлую гжельскую глину33. Глина
эта тщательно растиралась и замешивалась с водой до густоты смета-
ны 34, после чего ангоб наносился на поверхность изделий.
Ангоб служил как для подготовки поверхности изделий к дальней-
шей обработке (лощению, росписи, покрытию поливой), так и для де-
корирования ее. Именно это самостоятельное значение ангоба как деко-
ративного материала, по-видимому, было в московской Гончарной сло-
боде первичным. Древнейшие из найденных при раскопках ангобиро-
ванных сосудов покрыты ангобом не сплошь, а небольшими круглыми
пятнами, располагавшимися по всей поверхности изделия примерно в
шахматном порядке, напоминая распространенный в наше время на ма-
териях орнамент «в горошек». Позднее, в XVI —XVII вв., ангобом
стали покрывать всю поверхность изделий — посуды, игрушек, израз-
цов. В тех случаях, когда ангоб служит самостоятельным декорирую-
щим материалом, современные мастера нередко наносят его уже после
обжига изделий. Но находки черепков, орнаментированных пятнами
ангоба, среди брака посуды, не выдержавшей обжига, говорят о том,
что московские гончары в XV —XVII вв. ангобировали свои изделия
до обжига.
Следующим этапом производства керамических изделий являлся
обжиг. Общеизвестно, что еще в конце прошлого столетия деревенские
гончары нередко обходились без специальных горнов, обжигая изделия
в обыкновенной домашней печи.
С другой стороны, гончарные горны на территории СССР применя-
лись с весьма отдаленных времен. Так, двухъярусные горны ямного
типа как округлые, так и прямоугольные в плане, с одной и даже двумя
топками известны, по раскопкам, уже во II —V вв. н. э.35 Видимо,
внедрение гончарных горнов в керамическое производство — процесс
медленный, длившийся веками. И если в деревне к XX в. горны еще не
вытеснили окончательно печного обжига, то в русских городах еще
в эпоху Киевской Руси было много гончарных горнов. Среди них
встречались не только двухъярусные, но и одноярусные горны с обрат-
ным пламенем 36.
В Москве горновой обжиг широко распространяется в XIV — XV вв.,
когда гончары жили еще на Великом посаде. В Гончарной слободе,
где чуть не на каждом шагу при земляных работах и сейчас встречают-
ся остатки горнов, безусловно, практиковался только горновой обжиг.
Горны московских гончаров были двухъярусными, с прямым пламе-
нем, округлой или прямоугольной в плане формы, с одной или двумя
топками. Мы уже говорили, что размеры гончарного производства за-
ставляли рационализировать топку горнов, объединяя по нескольку
горнов вокруг одной топочной ямы или строя горны больших размеров.
В последнем случае для обеспечения равномерности обжига иногда
164
73. Орнаменты на лощеной и белой посуде
74. Горны открытого и закрытого типа
(по А. А. Бобринскому)
устраивали по две топки. В нижнюю камеру горна через топочное от-
верстие загружали топливо. В верхнюю с поверхности земли помещали
изделия, которые нужно было обжечь. Для удобства расстановки изде-
лий в современных горнах верхняя камера иногда не имеет специаль-
ного перекрытия (рис. 74). Видимо, это обстоятельство побудило
Р. Л. Розенфельдта реконструировать исследованный им горн из Гон-
чарной слободы как открытый 37. Однако такая конструкция горна мо-
жет применяться только тогда, когда обжиг ведется все время при
избытке кислорода. Дело в том, что перекрытие открытого горна, кото-
рое обычно делается из набрасываемых поверх изделий черепков, хо-
рошо пропускает воздух, и если обжиг должен был вестись при недо-
статке кислорода, горн приходилось перекрывать сверху сводами,
оставляя лишь необходимое для загрузки изделий отверстие. При ре-
конструкции горна из яузской мастерской как закрытого (см. рис. 69, 7)
П. И. Засурцев исходил, во-первых, из того, что в профиле раскопа был
ясно виден свод горна, а во-вторых, из существовавших в Гжели ана-
логий.
Мы говорили о том, что обжиг изделий в гончарном горне может
вестись при избытке или при недостатке кислорода. Первый именует-
ся в современном керамическом производстве окислительным, вто-
рой — восстановительным.
При окислительном обжиге черепок из красной глины (насыщенной
окисью железа Ге2Оз, которая и придает глине красный цвет) после
того, как в горне температура достигает 900 — 980°, прокаливается на-
сквозь, затвердевает и сохраняет красный цвет, иногда лишь несколько
изменяя его оттенок. Химический состав глины не изменяется. Такой
обжиг можно вести и в открытом сверху горне.
166
Восстановительный обжиг называется так потому, что при нем из-
меняется и химический состав глины — железо в ней восстанавливает-
ся из окиси до закиси (FeO). Восстановителем здесь служит углерод.
При этом происходит примерно такая реакция: ЗРегОз + 2С =
= 4FeO + СО2 + С. Результатом ее является изменение цвета череп-
ка, так как закись железа (FeO) в отличие от его окиси (РегОз) уже
не красного, а темно-серого цвета. Поэтому черепок после восстанови-
тельного обжига тоже будет в изломе не красным, а серым. Поверх-
ность же его станет даже аспидно-черной, т. к. оставшийся свободный
углерод при высокой температуре осядет на поверхности обжигаемых
изделий в виде графита.
Этот процесс может произойти при том лишь условии, что горящее
топливо не будет соединяться с кислородом воздуха. Только тогда его
углерод сможет восстановить железо, находящееся в глине, отняв из
нее часть кислорода. В противном случае углерод просто соединится
с кислородом воздуха и улетучится в виде углекислого газа, не изме-
нив состава глины, как это и получается при так называемом окисли-
тельном обжиге.
Восстановительный обжиг описан несколькими этнографами, на-
блюдавшими его в деревнях, где делали черную «томленую», «мореную»
или «синеную» посуду — «синюшку», как ее называли в Дмитровском
уезде еще в двадцатых годах нашего столетия. Посуда, которой хотят
придать черный цвет, помещается в горн и сначала обжигается так же,
как и обычная красная. Когда же сосуды достаточно прокалились,
в топку кладут «смолку» — смолистые корни, хвою и другие смолистые
вещества, даже самую смолу. После этого топочное и выходное отвер-
стия закладывают кирпичом и замазывают глиной. Смолка тлеет и ды-
мит. Процесс этот продолжается обычно до следующего дня 38. Когда
после этого горн распечатывают, посуда в нем уже имеет характерный
аспидно-черный цвет. Белая же или светло-кремовая глина, пройдя
восстановительный обжиг, приобретает лишь синеватый оттенок39.
Процесс восстановления железа в глине обратим. Если изделия,
обожженные без доступа кислорода воздуха, даже через несколько сот
лет обжечь снова при 900° С и при достаточном доступе кислорода, то
глина его примет прежний красный цвет. Углерод, осевший на поверх-
ности, также выгорит, и внешний вид изделия будет таким, как если бы
оно никогда не подвергалось восстановительному обжигу, а было с са-
мого начала обожжено в окислительном пламени. Эти опыты неодно-
кратно были проделаны по нашей просьбе в лаборатории керамиче-
ской установки Академии архитектуры СССР под руководством
А. В. Филиппова 40.
В горнах московской Гончарной слободы, видимо, можно было про-
водить как окислительный, так и восстановительный обжиг. На это
167
указывает наличие и среди готовой продукции и в ямах с браком как
красной, так и черной посуды (рис. 75), черепицы, плиток для моще-
ния полов41. Восстановительный обжиг был известен гончарам еще
в глубокой древности 42. Распространение его в Москве относится к кон-
цу XV — началу XVI в. Однако этот обжиг всегда сочетался с окис-
лительным: из одной и той же мастерской выходили и черные и крас-
ные керамические изделия.
Обжиг является наиболее ответственным звеном всего процесса
гончарного производства. При нем значительный процент изделий ухо-
дит в брак. Здесь сказываются не только нарушения режима самого об-
жига, неправильное размещение изделий в горне, неравномерный их
нагрев и охлаждение и т. п. Сказываются и те ошибки, которые были
допущены мастером ранее,— неудачный состав глиняного теста, не-
правильная формовка сосуда (в особенности, непропорциональная
толщина отдельных его частей), даже неправильно нанесенный орна-
мент (например, слишком глубоко вдавленные оттиски штампов). Все
эти причины могут привести к тому, что во время обжига изделие по-
коробится или лопнет. Обжиг является, таким образом, своеобразным
техническим контролем правильности всего процесса производства ке-
рамики.
Гончарный горн с площадью обжигательной камеры около 2,5 м2
мог вместить около 300 крупных сосудов или до 1000 меньших изде-
лий, считая и разную гончарную мелочь. Яма с браком, происходящим,
по всей вероятности, от нескольких обжигов этого горна, содержала
3090 фрагментов глиняных сосудов и 34 предмета, которые покороби-
лись или лопнули при обжиге, но в большей или меньшей степени со-
хранили свою форму (рис. 75). Можно думать, что брак достигал здесь
10—15% всех обжигавшихся изделий. Нужно сказать, что этот про-
цент был все же значительно ниже, чем у подольских кустарей
в 20-х годах нашего столетия 43.
После того, как горн остывал настолько, чтобы можно было, не
рискуя обжечься, вынуть изделия, его разгружали (опять-таки через
верхнее отверстие). Для основной массы продукции процесс произ-
водства на этом и заканчивался. Но уже в XVII в. ряд вещей и после
обжига дополнительно обрабатывали. Деревенские гончары еще недав-
но зачастую «обваривали» обожженные сосуды, опуская их еще горя-
чими в раствор муки и отрубей. Находки нескольких черепков со сле-
дами обварки позволяют думать, что и в древности гончары иногда об-
рабатывали подобным образом горшки. Но находки эти единичны и,
видимо, обварка не получила в московской Гончарной слободе широ-
кого распространения, поскольку были хорошо известны более совер-
шенные способы обработки пористой поверхности сосудов — ангоби-
рование и лощение, о которых мы уже говорили.
168
75. Посуда, покоробившаяся и потрескавшаяся во время обжига
С середины XVII в. в Гончарной слободе распространился еще один
способ обработки поверхности керамических изделий — покрытие их
поливой. Этот способ знала еще и древняя Русь. Известен он был и
московским гончарам, работавшим на Великом посаде до разорения
Москвы татарами. Но после этого бедствия Москва, как и многие дру-
гие русские города, в течение нескольких столетий знала только при-
возную поливную керамику.
После долгого перерыва поливные изделия появляются в погребе-
ниях XVI в. Это — небольшие чашечки, покрытые зеленой или желтой
поливой, в которых ставилось в могилу миро. Однако в нашем распо-
ряжении нет никаких данных о местном производстве этих сосудов.
С уверенностью говорить о развитии «муравления» — покрытия зеле-
ной поливой изделий московских гончаров — можно лишь с середины
XVII в., когда в быт москвичей все более входят зеленые «муравленые»
изразцы. В дальнейшем поливой покрывались также различные быто-
вые предметы — чернильницы, подсвечники и др. О производстве по-
ливной посуды мы узнаем из расходной книги поставщика кормового
дворца купца Трофима Васильева за 1687 г., когда он купил для двор-
цового обихода в Гончарной слободе у Ларка Кириллова муравленые
(т. е. поливные) горшки с крышками 44. Археологические находки го-
ворят нам, что, по-видимому, поливой покрывали первоначально внут-
реннюю поверхность сосудов и венчик, а позже — и наружную по-
верхность.
Это указывает, что при производстве посуды поливу применяли сна-
чала не из-за ее декоративных свойств, а из-за ее технических качеств.
Покрытые поливой изнутри сосуды совсем не впитывали влаги, тогда
как в пористые стенки обычных сосудов из грубой глины она отчасти
впитывалась.
Покрытие изделий поливой производится после обжига. Описание
этого процесса мы находим у Ю. А. Самарина 45. По его словам, по-
дольские гончары приготовляют поливу, размалывая ее составные ча-
сти (каолин, мел, полевой шпат, сурик и т. п.) на ручных жерновах,
либо толкут деревянным пестиком в больших глиняных сосудах-корча-
гах. Затем все замешивается с водой до тестообразного состояния. По-
лучившуюся массу наносят на вращающийся на гончарном круге со-
суд, зачерпывая ее из корчаги большой деревянной ложкой-«ополовни-
ком». Полива, размазанная по стенкам или поверхности изделия, еще
не блестит и не имеет того цвета, который задуман мастером. Стек-
ловидную фактуру и цвет она приобретает лишь после второго легко-
го обжига в горне при температуре около 600° С. Только тогда полив-
ной предмет готов.
В Гончарной слободе Москвы обнаружены следы производства по-
ливы. Найденные на территории слободы парные ручные жернова
170
76. Производство поливы
1 — поливные колечки, оставшиеся на стенке корчаги; 2 — жернова для размола
составных частей поливы; 3,4 — поливные изразцы
77. Корчаги для приготовления
поливы и их части
(рис. 76, 2) могли служить для размола
составных частей поливы. Однако эти
жернова найдены вне гончарного произ-
водственного комплекса и с таким же ус-
пехом могут быть связаны с деятельно-
стью живших неподалеку житников и
хлебников. Вероятнее всего, что в Гон-
чарной слободе поливу приготовляли так
же, как и подольские гончары, в глиня-
ных корчагах. В мастерской найдено бы-
ло скопление фрагментов толстостенных
сосудов, побывавших в каком-то пожаре
и покрывшихся кое-где под действием
огня поливой. На фрагменте такого же
сосуда, на котором не было видно поли-
вы, она выступила после обжига, которо-
му мы для опыта подвергли этот фраг-
мент. Ясно, что это обломки корчаг, в ко-
торых растирали поливу. Налипшие на
внутренние стенки корчаг глиняные ко-
лечки-костяшки для счетов (рис. 76,
7), видимо, опускались в корчагу пе-
ред обжигом для покрытия поливой.
Это было проще, чем наносить на та-
кие мелкие предметы поливу ложкой или кистью. Так делают и в совре-
менном керамическом производстве.
По найденным фрагментам можно реконструировать корчаги, кото-
рыми пользовались мастера московской Гончарной слободы. Это были
толстостенные сосуды из красной кирпично-черепичной сильно запесо-
ченной глины. Толщина их стенок достигала 3 — 4 см. Венчик почти от-
сутствовал, округлые плечи переходили в тулово усеченно-конической
формы, как у горшков. Плоское дно было тоньше стенок (рис. 77).
Наружный диаметр венчика корчаг — 18 — 25 см, плеч — 31—45 см, дна —
19 — 30 см. Высота могла быть 35 — 60 см. Однако такие сосуды не всегда
устраивали гончаров. Для того, чтобы приготовлять поливу и удобнее
погружать в нее изделия, нужны были и широкие открытые сосуды.
В исследованной нами мастерской большинство корчаг, как оказалось,
были еще до обжига разрезаны ножом пополам сверху до низу (см. рис.
77), так что получились своеобразные сосуды-ступки. Обжигались в
горне уже эти половинки корчаги-ступки, которые и употреблялись
затем в производстве поливы. Сам этот факт говорит, по нашему мне-
нию, о том, что технология производства поливных изделий была в Гон-
чарной слободе в середине XVII в. еще в зачаточном состоянии, по-
172
скольку не было выработано более рациональной формы сосудов для
приготовления поливы, и приспособление для этой цели имевшихся
сосудов происходило столь упрощенным способом.
Видимо, открытая нами мастерская одной из первых начала про-
изводить поливные предметы — изразцы, костяшки для счетов, посуду.
Это могло произойти в 30 —40-х годах XVII в., поскольку известно, что
к 1650 г. производство поливных изделий (преимущественно изразцов)
уже широко распространилось как в Москве, так и в других русских
городах. Во второй половине XVII в. стали делать и покрытые разно-
цветной поливой «ценинные» изразцы46.
Мы видели, что гончарное производство, которое по крайней мере
с XVI в. сосредоточилось в заяузской Гончарной слободе Москвы, до-
стигло здесь в XVII в. своего расцвета. Московские мастера овладели
техникой приготовления отличного глиняного теста (используя в ряде
случаев привозную гжельскую глину), формовки на гончарном круге
и при помощи • штампов-форм многообразных керамических изделий,
различной отделки их поверхности, разнообразных режимов обжига, а
к середине XVII в. стали осваивать и сложную технику глазурова-
ния.
Московская Гончарная слобода стала тем центром, который оказал
огромное влияние на керамическое производство всей Руси, где обу-
чались мастерству посадские люди из различных городов, откуда заим-
ствовали не только основные технические приемы и сюжеты изделий,
но и самые инструменты — «образцовые печати» и т. п. Эту ведущую
роль в развитии русского керамического производства московские ма-
стера сохранили и в XVIII в. и позднее.
«Ревизские сказки» по Москве, относящиеся к 1676 г., дают све-
дения о мастерах, учившихся в Гончарной слободе, в частности у ма-
стера Павла Буткеева: «Кузьма Савельев, прозвище ему Стенка, учил-
ся гончарному делу в Гончарах у Павла Буткеева, а помысел его
гончарное дело...» «Ермол Семенов жил в учениках у Павла Буткеева
5 лет» 47
Развитие в московской Гончарной слободе в XVI —XVII вв. круп-
ных мастерских, в которых работало по десятку мастеров, подготовило
создание русских керамических мануфактур и заводов.
Благодаря работам А. Б. Салтыкова стала известна роль, которую
сыграл в развитии производства фарфора завод Гребенщиковых, воз-
никший в XVIII в. в Заяузье и тесно связанный с традициями керами-
ческого производства старых московских гончаров. Гребенщиковы
установили, в частности, еще более тесные связи с Гжелью, и именно
этим связям обязана быстрым развитием русская фарфоровая промыш-
ленность, т. к. первоначально сырье для фарфора ввозили из-за гра-
ницы, а применение гжельских глин обеспечило новой промышлен-
173
ности мощную сырьевую базу. Под влиянием традиций московского
майоликового производства в XIX в. в Гжели создался целый район
фарфорового и фаянсового производства, район сплошной мануфакту-
ры, имевший общенародное значение48.
Посмотрим теперь, что представлял
собой в древности район, где откры-
ты такие обильные остатки гончарно-
Ремесленный го пРоизвоДства и не найдено даже
слабых следов других производств, о
ВЯЙОН	которых мы говорили в начале очерка.
На	Более того. Крупные гончарные ма-
стерские обнаружены как раз в том
месте, где следовало ожидать скорее кузницы — в непосредственной
близости к Котельнической набережной. Может быть, случайно назва-
на она Котельнической? Может быть, всю набережную Москвы-реки до
самого устья Яузы, где теперь высотное здание, правильней было бы
назвать Гончарной? И вообще, так ли развито было в этом районе в
древности металлообрабатывающее ремесло, как можно предположить
по старым названиям улиц, урочищ и церквей — по топонимике?
Чтобы ответить на эти вопросы, мы не можем ограничиться каким-
либо одним видом источников. Придется привлечь разнообразные ма-
териалы — данные письменных источников, древние изображения, то-
понимику, результаты раскопок. Материалы эти дополнят друг друга
и помогут нам воссоздать картину заселения Заяузья и изменения со-
циального состава его населения, как говорят, изменения социальной
топографии.
Прежде всего необходимо учесть два обстоятельства, хорошо из-
вестные исследователям русских городов. Московский посад в XVI —
XVII вв. включал как собственно «тяглые», «черные» слободы (платив-
шие налоги в казну — «тянувшие государево тягло»), так и слободы
«белые», принадлежавшие, частным владельцам — феодалам, которые
в разное время устроили их на пожалованной московскими князьями
земле. Лишь в середине XVII в. белые слободы были уравнены с черны-
ми. В каждой слободе были обычно одна или несколько церквей. Зна-
чение этих церквей далеко выходило за рамки отправления православ-
ного культа. По мнению ряда ученых, это были своеобразные органи-
зационные центры слобод; в частности, в этих церквах справедливо
видят центры, вокруг которых организовывались городские ремеслен-
ники. Недаром и самые названия церквей давались в честь «святого»,
считавшегося покровителем («патроном») данного ремесла. Напри-
мер, церкви Кузьмы и Демьяна, «патронов» кузнечного дела, ставились
в кузнецких слободах 49. С этой точки зрения для нас особый интерес
представляют упомянутые выше церкви Успенья в Гончарах, Николы
174
в Котельниках, Кузьмы и Демьяна, что в Старых кузнецах, наконец —
церковь Никиты за Яузой. Их можно рассматривать как патрональные
церкви населявших этот район ремесленников.
Патрональной церковью московских гончаров была, как известно,
церковь Успения в Гончарах. На здании ее, сильно перестроенном, со-
хранились еще кое-где изразцовая отделка — оригинальные иконы, со-
ставленные из многоцветных «ценинных» изразцов на барабане одно-
го из куполов, своеобразные композиции (на которых сочетаются
изображения диковинных плодов и птиц) на стенах церкви и т. п.
Московские гончары богато украсили свою церковь, которая стоит не
на Яузском мысу, а ближе к Таганской площади и Гончарной набе-
режной.
Гораздо меньше гончарного убранства было в другой церкви этого
района, также сохранившейся до наших дней, — в церкви Никиты за
Яузой, расположенной непосредственно позади современного высот-
ного здания. Правда, и здесь главный вход обрамляет изразцовый пор-
тал, а колокольню украшали отдельные изразцы, но так отделывали
в ту пору многие московские церкви, — например, церковь Владимира
в Старых садах или Николы на Хамовниках.
Между тем именно церковь Никиты за Яузой была, по-видимому,
главной церковью этого района. Об этом говорит уже само ее поло-
жение на вершине высокого холма в устье Яузы, в центре «городища».
Район этот носил такое название еще в XV в. В губной грамоте, напи-
санной до I486 г., читаем: «А будет душегубство за Яузой ино к нему
Андрониев монастырь и Городищо»50. Церковь Никиты за Яузой или,
как ее называли в XVII в. «церковь великомученика Никиты бесов му-
чителя» была хорошо известна в Москве и за ее пределами и на нее
неоднократно ссылались как на знакомый всем ориентир не только
московские летописцы, но и писатели, жившие далеко от Москвы. Так,
дьякон Холопьего монастыря на р. Мологе, Каменевич-Рвовский, созда-
вая свою легенду об основании Москвы внуком Ноя, Мосохом Иафето-
вичем, для вящей убедительности написал, что Мосох построил горо-
док там «идеже днесь стоит на горе оной церковь святого и великого
мученика Никиты бесов мучителя» 51.
Церковь существовала уже в последней четверти XV в. Она дваж-
ды изображена на миниатюрах «лицевого» летописного свода XVI в.52
(рис. 78). Видимо, уже в первой трети XVI в. ее деревянное здание
было заменено каменным53, а в 1595 г. было вновь сильно перестрое-
но, причем в этом последнем строительстве важную роль играли «мо-
сковский жилец гостинные сотни торговый человек Савва Омельянов
сын Вагин» и боярин Дмитрий Иванович Годунов54. Значительные
пристройки были сделаны в 1684—1685 гг.55 Археологические раскоп-
ки, проведенные в непосредственной близости от церкви (в частно-
175
сти — исследование существовавшего при церкви до XVIII в. кладби-
ща) и позволили получить интересные данные о социальной топогра-
фии и истории района более широкого, чем поселение гончаров.
Прежде всего, благодаря наличию на некоторых древних могилах
белокаменных надгробий с орнаментом, характерным для московских
погребений первой половины XVI в., удалось выявить под строитель-
ным слоем 1595 г. горизонт, который был дневной поверхностью зем-
ли в первой половине XVI в.56 И в ту пору, как оказалось, здесь был
культурный слой, отложившийся в более раннее время (в конце XV —
начале XVI в.), но он был весь нарушен последующими погребениями.
Можно думать, что более ранних отложений на вершине Яузского
холма не было или же они были незначительными, так как кладбище
бесследно уничтожило их.
Мы уже говорили, что древнейшее поселение в этом районе (XII —
XIII вв.) находилось ниже и ближе к устью Яузы, на первой террасе
берега — непосредственно позади высотной части современного высот-
ного здания на Котельниках. Оно, по-видимому, не было частью Мо-
сквы-города, а лишь одним из окружавших Москву сел. Город распро-
странился в Заяузье, видимо, не ранее XIV —XV вв. Монастыри Ан-
дроньев и Симонов, основанные здесь в начале XV в., были, как отме-
чает М. Н. Тихомиров, передовыми форпостами, выдававшимися за
территорию города. Монастыри Спасский в Чигасах и Лыщиков были
построены в XV в. ближе к городу, но все еще, по-видимому, среди не-
заселенной местности. П. В. Сытин считает, что в XV в. за современ-
ным бульварным кольцом находились лишь поля, прорезанные дорога-
ми, ведшими в другие города 57.
Трудно сказать определенно, когда именно появились в Заяузье сло-
боды. Из предыдущего очерка видно, что еще в конце XV в. производ-
ства, которыми впоследствии славился этот район, были сосредоточе-
ны на Великом посаде. Поэтому вряд ли заселение Заяузья ремеслен-
ным людом могло произойти ранее второй половины XV в.
Первый датированный комплекс этого района относится к началу
или середине XVI в. Это — сгоревшая усадьба посадского человека,
которая стояла на первой террасе берега, значительно ниже церкви
Никиты. Среди развалин ее найден бронзовый «наперсный» крест, ка-
кие были распространены в конце XV — начале XVI в.58 (рис. 79). На-
ходка в подклете дома и в погребе большого количества зерна в бочках
и бочонках позволяет предположить, что хозяин его торговал зерном.
Здесь, неподалеку от древнего «Пристанища» и находившейся на устье
р. Яузы большой мельницы (принадлежавшей в начале XV в. извест-
ному герою Куликовской битвы князю Владимиру Андреевичу Серпу-
ховскому, а в середине того же столетия — его вдове княгине Евпрак-
сии) 59, уже в первой половине XV в. могли быть дворы житников и
176
*$*
М&НА/Н«н/f о Ч ГЛНЛ£М	a -lA^rtt .
^^lUtlUlfntAMHrAttii . Лан/ш»/Иду«К£
ОГНУчС Н/ИОНГН НГув/мУ НО^ЛГК^Г ^0Лф{ .
Troro^itrtiiAttA4.^^6 кг, g*i ч/лдом ,а^>
ш^а	gr кд m |^д шнл совет® «д Зи*5
н^в^ /и «у< енЖ п^нка sftf^ttrnA н и см«^.
t нгувнандч» ;'JjCyTM44^HHf Н»П0Г^4Д(	(
3|ДК«|*МКС(КсаИД»/^^Г0И^Г|»4ДД/И0СКД*. /ИОСКШ# ЧМЯКЧ f И ^Л/ДС^СНК еу<||ГнЙ
Mrr0jKfK4pnM0H^oiu4ocoe|Jjo/H4i^eZ/n4 ап^о/мчнкдникитвдпуошн^ссгпйгн^.^
Н«^ККвтао^£П4Г0м1»у4^Д	^ру^Гв’МС^ДПОПЛЗлЙв .
n^b<j>H4^OHKKCir^ . K'iZrtcCfT4l<^OyMH« 4« ^Я0уНкЙ««Сот*<улс|КП4Л\4О . ^Пон
K^atA^HtjtAHHv . (як^аугнше^А^о''. не»’Х»и6,ст0Жнш>го4в»>'н/4в4м^сн иски
7 '<»(’«д<нс HgtAtrio . КАГАНА нркмто %	и^птны?
78. Изображения церкви Никиты (X) на миниатюрах XVI в. (1, 2)
12 М. Г. Рабинович
79. Бронзовый крест
хлебников — торговцев зерном и хлебом, какие упомянуты в поздней-
шей переписной книге 1638 г.60 Двор Степана житника, тяглеца Симео-
новской слободы, находился в 1638 г. как раз в этом районе — на ули-
це, что шла от церкви Никиты к Москве-реке, а двор хлебника Оски,
тяглеца той же слободы, стоял на вершине холма у самой церкви61.
Возможно, что начало расселения московского посадского люда за
Яузу было положено как раз не ремесленниками, а торговцами.
Деревянная церковь Никиты стояла в третьей четверти XV в., види^
мо, еще среди небольшой слободы, где жили торговцы и начинали уже
селиться ремесленники. Находки гончарных мастерских, о которых
шла речь в начале настоящей главы, говорят о поселении здесь гонча^
ров если не в конце XV в., то не позднее начала XVI в. Белокаменные
надгробья первой половины XVI в., открытые на кладбище у церкви
Никиты, к сожалению, не имеют на себе надписей. Погребены ли под
ними житники, гончары или кузнецы, мы, вероятно, никогда уже не
узнаем. Но можно думать, что во всяком случае это — могилы зажиточ-
ных посадских людей.
О посадском населении Заяузья мы узнали много интересного бла-
годаря находке у самой абсиды церкви Никиты другой белокаменной
надгробной плиты с богатым орнаментом, вырезанным (как было при-
нято со второй половины XVI в.) в виде окаймляющего плиту жгута, и
надписью: «Лета 7104 [1596 г.—М. Л] марта 8 день на память преподоб-
ного отца нашего Феофилакта Никомидийского представился раб бо
178
жий Григорей Дмитриев сын колчюжник». Перед нами погребение мо-
сковского ремесленника-оружейника, кольчужного мастера, жившего
и работавшего во второй половине XVI в. где-то поблизости от церкви
Никиты. Как видно по месту его погребения у алтарной абсиды вновь
построенной каменной церкви, он был уважаемым прихожанином.
Самое наименование специальности — «колчюжник», кольчужный
мастер — встречается впервые. Кольчуга — броня из мелких перепле-
тенных колец — была, как известно, распространена на Руси с древ-
нейших времен. В X —XV вв. кольчужная рубаха являлась основной,
а часто и единственной броней русских воинов и вместе с шлемом и
щитом составляла обычно все их защитное вооружение. Но название
«кольчуга» («колчюга»), которое в наше время общеупотребительно,
появилось в письменных источниках сравнительно поздно — только
в середине XVI в. До тех пор наши источники употребляли для обозна-
чения защитной одежды воина общие названия «броня» и «доспех»,
понимая под этими названиями в большинстве случаев именно коль-
чугу 62.
Мастера-оружейники, выделывавшие брони, назывались соответст-
венно бронниками, а места их поселений — Бронницами и Бронными
слободами. О поселениях бронников в Москве и ее окрестностях гово-
рят названия села Бронницы (или Бронниче, к востоку от Москвы —
ныне город Бронницы), известного еще с XV в.63, а также Большой
и Малой Бронных улиц в черте Земляного города между современны-
ми улицами Герцена и Горького, получивших название от бывшей в
этом месте в XVII в. Бронной слободы 64.
Оружейники составляли значительную прослойку среди ремеслен-
ного населения древнерусских городов, как и городов Западной Евро-
пы. Они заселяли целые районы, нередко получавшие свои названия
от того или иного оружия, производившегося здесь; так, в Новгороде
известна Щитная улица и ремесленники-щитники, выделывавшие
щиты 65.
В Москве, кроме Бронной слободы с примыкавшим к ней Гранат-
ным двором (современные Бронные улицы и Гранатный переулок,
ныне улица Щусева), известно поселение мастеров Оружейной па-
латы, по которому назван существующий доныне Оружейный пе-
реулок между современными улицами Каляевской и Горького66.
Находка погребения кольчужника у церкви Никиты в районе, ко-
торый, по археологическим данным, был заселен гончарами, застав-
ляет предположить, что во второй половине XVI в. здесь жили и ору-
жейники. Это предположение подкрепляют и сведения переписной
книги города Москвы 1638 г. (7146 г.). В Денежной слободе указан
двор «вдовы Бронной слободы теглеца Васкиной жены Екимова», в Се-
меновской слободе — «теглеца Никифора бронника» и «теглеца брон-
12*
179
ника Ондрюшки Игнатьева», а также «Симеоновской слободы теглеца
Гришки лучника». Есть еще двор стрельника (т. е. мастера, делавшего
стрелы) и самопальника (ковавшего ружейные стволы) 67. Если учесть
неполноту указаний профессий в переписной книге 1638 г. (например,
гончаров здесь указано всего двое, в то время как приведенные выше
археологические данные говорят о густом заселении района гончара-
ми), то можно предположить, что на самом деле ремесленников-ору-
жейников вообще и бронников, в частности, было в этом районе зна-
чительно больше.
На Таганском холме во второй половине XVI в. и первой половине
XVII в., а может быть и ранее, был неизвестный нам до находки пли-
ты кольчужника район поселения ремесленников, производивших коль-
чужную броню. Нет оснований предполагать, что в XVII в. бронники
жили здесь особой слободой. Напротив, из приведенных цитат видно,
что все они были тяглецами других слобод.
Можно думать, что оружейное производство в Заяузье существова-
ло издавна. Главным процессом в производстве оружия в эпоху сред-
невековья является ковка: и большую часть защитного вооружения, и
холодное наступательное оружие, а на первых порах и пушки ковали
из железа и стали. Поэтому оружейники, конечно, должны были быть
в первую очередь кузнецами. И нет ничего удивительного, что упомя-
нутые нами мастера, выделывавшие оружие, жили в XVI и XVII вв.
в районе Старой Кузнецкой слободы.
«Заяузская слободка с монастырем с Кузьмодемьяном» упоминает-
ся в духовной грамоте князя Ивана Юрьевича Патрикеева, написанной
ранее 1499 г.68 В то время она принадлежала Патрикеевым. Возмож-
но, что слобода и возникла незадолго до этого как белая, частновла-
дельческая. Монастырь Кузьмы и Демьяна мог быть построен в связи
с древними представлениями об этих «святых» как о покровителях
кузнечного ремесла. Вероятно, уже в середине XV в. здесь селились
преимущественно кузнецы. Интересно, что Патрикеевы, которым при-
надлежала на первых порах слобода, владели, как говорилось выше, и
рядом участков земли на Великом посаде, которые были у них потом
изъяты. Не связано ли образование Заяузской кузнецкой слободы с пе-
реселением кузнецов с Великого посада и сначала именно с земель
Патрикеевых? Возможно, что ремесленники эти не остались на по-
саде после изъятия земель у их сеньоров и предпочли переселиться во
вновь созданную теми же князьями белую слободу.
Так или иначе, в XVII в. эта слобода уже называлась «Старой Куз-
нецкой», а от монастыря осталась только церковь, которая по-прежне-
му носила имя Кузьмы и Демьяна и называлась «что в Старых Кузне-
цах». Кузнецы и оружейники играли, видимо, немалую роль в Заяузье
в XVI в. Недаром один из них был похоронен едва ли не на самом
180
почетном месте Никитского кладбища, непосредственно у абсиды толь-
ко что заново перестроенной церкви.
Переписная книга 1638 г. указывает поблизости в районе Кузмо-
демьянской церкви 75 дворов, принадлежавших, по-видимому, кузне-
цам, что, однако, можно установить лишь путем косвенных заключе-
ний, т. к. профессия хозяев этих дворов ни разу не названа. Вместе
с тем в одном месте книги есть рубрика «кузнецкие дворы», что мо-
жет означать и «дворы кузнецов» и «дворы тяглецов Кузнецкой слобо-
ды» (а это, как известно, далеко не одно и то же). В самом конце
переписной книги говорится, что эти дворохозяева «не сказали у себя
никакого оружия», а староста Кузнецкой слободы заявил, что в случае
нужды всем им будут выданы надежные пищали.
Переписная книга 1638 г. составлена, видимо, с одной лишь специ-
альной целью — выяснить, сколько людей и с каким оружием может
явиться для защиты Москвы в случае нападения неприятеля. Поэтому
переписчики фиксировали с точностью только имена дворохозяев, чис-
ло мужчин в каждом дворе и их оружие. Здесь нет сведений ни о за-
житочности хозяина двора, ни зачастую даже о его профессии. Книга
сохранилась неполностью, и в интересующем нас районе, Заяузье, нет
переписи всей Гончарной слободы. Сохранились лишь (и то, вероятно,
неполные) данные о Семеновской, Таганной, Котельничьей, Старой
Кузнецкой слободах. Но и по этим неполным данным мы можем со-
ставить некоторое представление о населении Заяузья в тридцатых го-
дах XVII в.
Всего здесь упомянуто 487 дворов, от которых должны были в слу-
чае надобности явиться 485 человек — 344 с пищалями и 141 с рогати-
нами. Как видим, в среднем один человек от двора. Но ремесленники
выставляли зачастую и по два и даже по три бойца, а церковнослужи-
тели большей частью не должны были этого делать, дворяне же со
своими «людьми» являлись в дворянское ополчение 69.
Даже неполные данные книги характеризуют Заяузье как важный
производственный район Москвы с преобладающим ремесленным и
торговым населением. Больше всего здесь ремесленников, занимав-
шихся обработкой металла,— кузнецов, оружейников, ювелиров, ко-
тельников. Гончаров, как сказано выше, на сохранившихся страницах
книги почти не оказалось по причинам случайным. Есть мастера-строи-
тели, конечно, немало представителей всяких обслуживающих про-
фессий — ткачей, сапожников, портных, скорняков и, что особенно ин-
тересно, — мастеров приготовления разнообразной еды и питья, преж-
де всего блинников и пирожников. Думается, что они обслуживали
нужды своих соседей-слобожан.
Обращает на себя внимание небольшая группа котельников — всего
10 дворов, в том числе именно в Котельничьей слободе только 6 дво-
181
ров. Между тем названия Котельнической набережной, переулка и
церкви Николы в Котельниках указывают как будто бы на то, что ко-
тельники играли в этой местности большую роль. Возможно, что так
и было в более древний период. «Местность эта носит название Ко-
тельников,— пишет А. Мартынов,— потому что населена была масте-
рами котельного дела по соседству с урочищем Кузнецы» 70. Но пере-
писная книга помещает в Котельничьей слободе всего б котельников,
а в Таганной слободе не указывает вовсе мастеров таганного дела71.
Видно, изготовление металлической посуды в тот период, когда со-
ставлялась книга, уже не имело в Заяузье такого значения, как раньше,
и старые названия слобод уже не отвечали их фактическому заселе-
нию.
Археологические находки в Заяузье не дали почти ничего, что ха-
рактеризовало бы это интересное производство. Известен только один
медный кувшин, найденный недавно в том районе, у церкви Успенья
в Гончарах. Мы не знаем, где сделаны те кумганы из красной меди, ко-
торые хранятся в Оружейной палате 72. На одном из них имеется над-
пись: «Кумган доброго человека пить из него на здравье». По крайней
мере этот кумган, несомненно, русской работы. Не исключена возмож-
ность, что он был сделан в московской Котельничьей или Таганной
слободе и притом, не по заказу, а на рынок, на случайного покупателя.
Иначе вместо слов «доброго человека» или после них было бы напи-
сано имя заказчика.
Некоторое представление о продукции московских таганников и
котельников могут все же дать находки металлической посуды в куль-
турном слое Москвы — в современном Зарядье и в Александровском
саду. Это — чаша, ковш, котел и кумган, склепанные из листов меди.
Малые сосуды (напр., чаша из Зарядья) чеканились из одного листа.
Но сосуды сколько-нибудь значительных размеров склепывались из
двух или нескольких листов меди. На них ясно видны горизонтальные
и вертикальные швы, скрепленные заклепками 73.
Изложенные выше материалы о за-
селении Заяузья позволяют, как нам
кажется, установить, что этот район в
первые десятилетия XVII в. уже утра-
чивает тот специфический характер
поселка металлистов и гончаров, кото-
рый он имел ранее, что здесь посе-
лились и иные посадские, а затем и не
посадские люди. Как видно из переписной книги 1638 г., в 30-х годах
XVII в. в Заяузье было уже около сорока дворов служилых людей —
детей боярских, стрелецких начальных людей, служилых иноземцев,
даже один боярский двор. Исследование кладбища Никиты за Яузой
Служилые люди
в Заяузье
182
показывает нам, что в середине и второй половине XVII в. проникнове-
ние в этот район дворян и даже бояр идет во все возрастающем
темпе.
С этой точки зрения небезынтересен даже такой, казалось бы мел-
кий факт, что надгробье Григория Дмитриева сына кольчужника было
повреждено, обколото с южной стороны. Это произошло, как показа-
ли раскопки, при сооружении другого богато украшенного надгробья,
расположившегося чрезвычайно близко 74.
Искусно вырезанная вязью надпись гласит: «Лета 7152 [1643 г.—
М. Л] октября в 12 день на память святых мучеников Прова Тарха
и Андронника представис раба божия княз Семенова жена Василевича
Елецкого княгиня Мария Алексеевна».
Для истории заселения района небезынтересно узнать, что за кня-
жеский род поселился в середине XVII в. в Заяузье, среди посадского
люда.
Князья Елецкие — старинный род, судя по фамилии, когда-то вла-
девший Елецким уделом. Князь Федор Елецкий упомянут в 1380 г.
в числе воевод передового полка князя Владимира Андреевича во вре-
мя знаменитого похода к Куликову полю 75. Но за двести пятьдесят
с лишним лет, прошедших с тех пор, род Елецких, вероятно, захудал.
Князь Семен Васильевич Елецкий занимал уже довольно скромное по-
ложение стольника76 и, видимо, получил в 30-х — 40-х годах XVII в.
двор где-то в приходе Никиты за Яузой. Здесь Елецкие, конечно, были
одними из самых уважаемых прихожан; для погребений членов их
семьи отводились наиболее почетные места, и мастеру-оружейнику
пришлось «потесниться».
Другая надгробная надпись сделана на 31 год позже надгробья кня-
гини Елецкой. Эта плита явно была когда-то вделана в стену самой
церкви; она квадратной формы, без орнамента. Надпись вырезана
вязью: «Лета 7182 [1674 г.— М. Л] июня в 5 день преставися раба бо-
жия Анна Матвеевна Матвея Афонасевича доч Навасилскаго Тимофея
Елизаревича жена Маракушева да в прошлых годех преставис раб бо-
жий отець ее Матвей Афонасевич Навосилской в ден Илии пророка
и погребены у сего столпа и у потьписи входяще под церков по пра-
вою сторону» 77.
Этот краткий текст также содержит немало интересного для исто-
рии заселения района. Матвей Афанасьевич Новосильский, возможно,
является потомком древнего рода князей Новосильских или Новосель-
ских, ведших свое происхождение от черниговских князей (родона-
чальником их считается князь Семен Глуховский) и, в свою очередь,
явившихся предками князей Воротынских и Одоевских78. Имя князя
Стефана Новосильского также упоминается в «Сказании о Мамаевом
побоище». Это он по окончании Куликовской битвы якобы видел
183
сбитого с коня и раненого Дмитрия Донского, но не мог ему помочь,
так как сам отбивался в это время от трех татар 79.
Маракушевы же — углицкие дворяне, переехавшие в Москву, оче-
видно, во второй половине XVI в. В 1550 г. они числились в избран-
ной тысяче «лучших слуг», которая была, как известно, опорой Ивана
Грозного 80. В боярских книгах мы находим углицких городовых дво-
рян Бауша Афанасьевича и Бориса Владимировича (1629 г.) Мараку-
шевых, а Тимофей Борисович Маракушев (очевидно, сын Бориса Вла-
димировича) упомянут в 1658, 1668, 1676 и 1677 гг. в боярских книгах
уже как дворянин московский 81.
Как явствует из приведенной надписи, Новосильские и Маракушевы
были в родстве. Маракушевы или Новосильские, а может быть, и те и
другие, очевидно, также имели дворы где-то поблизости в приходе церк-
ви Никиты. Надгробье Анны Матвеевны Маракушевой повествует, как
нам кажется, о характерном для XVI —XVII вв. скрещении линий раз-
вития дворянских и боярских семей. Новосильские — родовитые бояре
из «княжат» — к середине XVII в. измельчали и вынуждены были пород-
ниться с простыми углицкими дворянами Маракушевыми. А те из за-
холустных углицких дворян сделались дворянами московскими. Один
из Маракушевых женился, как мы видим, на представительнице древ-
него боярского рода. О богатстве этих «выскочек» говорят драгоцен-
ные вклады Маракушевых в Троице-Сергиев монастырь.
Итак, если в XVI в. дворяне и бояре Москвы хоронили своих покой-
ников лишь в Заяузских монастырях (напр., Замятины и Загрязкие —
в Андроньеве монастыре, Мстиславские — в Симоновом монастыре 82
и т. д.), то с середины XVII в. появляются уже погребения бояр и дво-
рян при приходских церквах Заяузья, где эти семьи к тому времени
поселились.
В Заяузье в течение XVII в. дворян становилось все больше. Но и
в пределах этого района можно заметить известную разницу в заселе-
нии отдельных приходов.
Известное понятие об этом процессе можно составить по интерес-
ному документу конца XVII в.— «Ружной розметной книге» 1699 г.83
Эта опись, разумеется, не может дать полного представления о соци-
альном составе населения Заяузья уже потому, что в ней упомянуты
только те церкви и приходы, в которых как-то изменялись оклады
причта. Нет здесь, например, прихода церкви Успенья в Гончарах, о
которой мы говорили вьцпе, нет и церкви Николы в Котельниках. Из
описи всех приходов исключены дворы церковного причта, поскольку
составителям книги было важно выяснить именно число и платежеспо-
собность прихожан, в зависимости от чего устанавливался оклад цер-
ковнослужителей. Видимо, этим же объясняется выделение составите-
лями книги вдовьих дворов без указания их прежней принадлежности.
184
80. Вид на Заяузъе в конце X.V1II в. Рис. Делабарта
Но все же этот источник дает некоторые сведения о характере засе-
ления как отдельных приходов, так и всего района в целом.
В центральном приходе района, у церкви Никиты за Яузой, силен
был боярско-дворянский и приказный элемент, а посадских людей
было уже меньше половины. Но этот приход был, по-видимому, в рай-
оне наиболее «аристократическим». В то же время приходы других на-
ходившихся по-соседству церквей имели несколько иной состав насе-
ления. Так, в приходе церкви Спаса, что в Чигасах, жили преиму-
щественно стрельцы, но там же были котельники; у Воскресенья
в Гончарах, как и следовало ожидать, большинство дворов было гон-
чарских, у Николы на Болвановке жило сравнительно много кузнецов,
замочников и оружейников, а всего ремесленники и посадские люди
составляли ровно половину населения; у Кузьмы и Демьяна в Кузнец-
кой слободе ремесленный и иной посадский люд, безусловно, преоб-
ладал. Только кузнецов и оружейников насчитывалось более полови-
ны всех дворов (25 из 40); у Кузьмы и Демьяна на Вшивой горке жило
много тяглецов Таганной слободы, среди которых могли быть и котель-
ники и таганники.
Таким образом, ясно, что Заяузье в целом сохраняет и в конце
XVII в. свой торгово-ремесленный характер. Сохраняется еще и пре-
обладание здесь гончаров и металлистов (кузнецов, оружейников, ко-
тельников). Но все большее место (даже по сравнению с 1638 г.) за-
нимают военно-служилые люди, включая и довольно знатных бояр
вроде князей Елецких или Новосильских.
В начале XVIII в. этот элемент в Заяузье еще усиливается. Из архе-
ологических находок стоит упомянуть надгробную плиту 1725 г.,
принадлежащую Приимковым-Ростовским84, которые, судя по месту
нахождения плиты, тоже поселились где-то в приходе Никиты за
Яузой.
Но не только такие старые княжеские роды входят в это время
в состав населения Заяузья. Здесь селится и новая знать, выходцы из
именитого купечества. Об этом говорит, например, довольно лю-
бопытное «дело», попавшее в одну из «строельных» церковных
книг.
В приходе церкви Николы в Кузнецах поселились, по-видимому в
начале XVIII в., именитые люди Строгановы. Вскоре они переманили в
свою домашнюю церковь приходского попа от Николы в Кузнецах.
А еще через несколько лет, в 1722 г., последовал царский указ о за-
прещении «знатным» персонам иметь свои собственные домовые церк-
ви. Петр Великий обязывал знать посещать наравне с прочим населе-
нием приходские церкви (благо таких церквей было немало).
Но Строгановым это показалось зазорным. Барон А. Г. Строганов
просил оставить у него домовую церковь в палате, «которая ни малого
185
81. Вид на Устьинский мост и Заяузье в 1937 г.
вида церковного не имеет» (на это барон, или его управляющий, очень
напирал, повторяя в одном ходатайстве несколько раз), для того,
чтобы престарелая мать барона, по болезни не могущая ходить к Нико-
ле в Кузнецах, могла дома слушать церковную службу. Разрешение,
разумеется, было дано, но переписка по этому делу тянулась около
трех лет85.
Видимо, в Заяузье поселились не одни Строгановы. О крупных мос-
ковских заводчиках-керамистах Гребенщиковых мы уже говорили.
Представляется, что позднее постройка неподалеку от Яузского моста
роскошного дворца86 знаменитыми железозаводчиками Баташовыми,
когда дочь одного из них вышла замуж за генерала Киселева, не слу-
чайно имела место в этом издавна связанном с обработкой металла рай-
оне. И вместе с тем постройка нового дворца неподалеку от сравни-
тельно недавно выстроенных на холме возле церкви Никиты прекрас-
ных зданий, вроде знаменитого дома Шапкина, серьезно изменяла
общий облик района (рис. 80).
В XVIII в. ремесленное производство в Заяузье сильно сокращает-
ся, а упомянутые выше слободы перестают существовать. Но они дали
жизнь новым мануфактурам и заводам.
186
Мы видели, что история Заяузья
имеет много общего с историей Великого посада. Возникнув как важ-
ный ремесленный и торговый центр Москвы, он испытывал на себе все
большее влияние феодального элемента населения города и мало-по-
малу превратился в обычный городской район Москвы с дворянскими
и купеческими особняками. Посадские люди либо выселились на но-
вые окраины города, либо превратились в домовладельцев-мещан, как
их называли в тогдашней России. К началу XX в. о былом торговом
значении района лишь отдаленно напоминала пристань, сохранившая-
ся на том самом месте, где она была и в XVII —XVIII вв. (см. рис. 80,
81). Но древнее значение ее было окончательно забыто. Это была
лишь пристань городского речного транспорта.
Однако в истории Заяузья много и отличного от истории Великого
посада. Ведь упомянутые только что процессы происходили здесь на
два-три столетия позже и совсем при ином уровне социально-экономи-
ческого развития страны. Если высказанное нами предположение пра-
вильно, то начало развитию Заяузья как ремесленного и торгового
центра было положено, с одной стороны, поселением хлебников и
житников возле «Пристанища» и мельницы князей Серпуховских, с дру-
гой стороны,— белой слободкой князей Патрикеевых. Оба эти явле-
ния характерны для развития экономики Русского государства в
XV в., когда замкнутость вотчинного хозяйства феодалов понемногу
уходит в прошлое, и ремесленники, ранее выполнявшие заказы своего
хозяина, начинают работать на рынок, становятся мелкими товаропро-
изводителями 87. Кузнецы и бронники, бывшие в вотчине Патрикеевых
еще на Великом посаде, стали ремесленным населением Заяузья.
Вскоре тут поселяются (по-видимому, также с Великого посада) гон-
чары, котельники и таганники. Создается своеобразный специализиро-
ванный район «горячих» ремесел. В новых условиях разделения труда
и работы на рынок ремесла переживают здесь свой расцвет. Это осо-
бенно видно на примере гончарного производства, в котором в XVI —
XVII вв. были уже и крупные мастерские, где работало по десятку ма-
стеров. Можно сказать, что московское ремесло в заяузских слободах
начало свое развитие с той ступени, которой оно достигло на Великом
посаде, а кончило его уже на ступени капиталистической мануфакту-
ры. Этот новый этап развития московской промышленности связан уже
с новыми окраинами растущего города.
Такой путь был характерен и для других московских посадов,
в частности, Занеглименья и Заречья (Замоскворечья).
Очерк
дом,
УСАДЬБА,
УЛИЦА
дя по древней Москве от центра го-
рода к его окраинам, мы, конечно, за-
метили бы большие различия в окру-
жающих нас строениях. Все меньше
встречалось бы больших усадеб с
роскошными по тому времени по-
стройками, возвышавшимися за креп-
ким частоколом забора; все больше
выглядывало бы на улицу малень-
ких домиков-лачуг. Сама улица,
в центре относительно благоустроен-
ная, превращалась бы в обычную
грунтовую дорогу, по бокам которой вытянулись слободы, прерывае-
мые пустырями. Разница была бы очень ощутительной.
И все же в характере застройки города, в типе его домов и хозяй-
ственных построек, бедных и богатых, мы заметили бы много общего,
увидели бы черты — то явственные, то едва уловимые, — общие избе
ремесленника и боярским хоромам, которые налагали печать на облик
города. Одни черты были присущи многим славянским городам, дру-
гие — лишь городам определенной области или ландшафтной зоны,
наконец, третьи — только Москве. Все они вместе составляли ту кон-
кретную обстановку, в которой жили и работали москвичи. Она сло-
жилась постепенно, в результате многовекового развития народа, его
материальной и духовной культуры.
Мы и посвятим этот очерк характерным чертам жилища, застройки,
городского хозяйства Москвы.
История славянского и русского жилища еще мало освещена в на-
шей научной литературе. Планировка древних городов и иных поселе-
ний в целом, планировка жилого квартала и даже планировка отдель-
ных усадеб и жилищ — мельчайших ячеек древнерусского поселе-
ния — изучены далеко не достаточно. Это происходит, во-первых, по-
тому, что внимание исследователей русских древностей привлекали
долгое время преимущественно аристократические кварталы городов,
дающие наибольшее количество находок сооружений и вещей, а пись-
менные и графические источники также содержат сведения в основ-
ном о жилищах высших слоев населения, хотя и эти сведения чрезвы-
чайно бедны. Во-вторых, древнерусское жилище строилось по большей
части из дерева, которое сохраняется далеко не всегда. Жилища и це-
лые кварталы исчезали бесследно и восстанавливать их контуры можно
в ряде случаев только по остаткам печей, подпольным ямам и вещевым
находкам.
Между тем вопрос о жилище и поселении является одним из узло-
вых вопросов истории быта русского народа, его культуры. Изучение
191
этого вопроса способствует решению проблем истории народа, начи-
ная от происхождения народа и общего характера хозяйства и кон-
чая проблемами духовной культуры (народное искусство, верования
и т. п.). Следует особо отметить, что для исследования этих проблем
наибольший интерес представляет как раз жилище средних и низших
слоев населения, крестьян и посадских людей, так как дворцы знати —
князей, бояр, богатых купцов — далеко не всегда отражали националь-
ный характер жилища. Однако и жилища, а, в особенности, усадьбы
представителей высших классов содержат зачастую важнейший ма-
териал для выявления уровня развития экономики феодального общест-
ва в тот или иной период.
Важность изучения древнерусского жилища хорошо сознавали мно-
гие ученые, но отсутствие полноценных археологических материалов
заставляло их брать в качестве основы своих работ письменные источ-
ники, сведения которых, как мы уже говорили, отрывочны и часто не-
достоверны (в особенности, записки иностранных путешественников).
Поэтому ранние периоды истории жилища восстанавливались зачас-
тую весьма произвольно 1 и только для сравнительно поздних перио-
дов (XVI —XVII вв.). И. Е. Забелину удалось на основании главным
образом письменных и графических источников дать содержательный
очерк древнерусского зодчества, весьма убедительно показать его са-
мобытность 2.
Для истории древнерусского жилища исследователи чрезвычайно
охотно и широко привлекали материалы этнографические, справедли-
во полагая, что бытовавшие еще в XIX в. и даже в XX в. крестьянские
жилища в разных областях России сохранили в своей планировке и
архитектуре ряд важных черт с глубокой древности и что жилище
средних и низших слоев городского населения должно было, особенно
в древности, когда городское население еще не порвало связей с сель-
ским хозяйством, быть в основных своих чертах схоже с деревен-
ским.
В начале XX в. археологам удалось добыть важные сведения о древ-
нерусских жилищах3, а после Великой Октябрьской социалистической
революции, когда раскопки древнерусских городов стали произво-
диться в невиданных до тех пор масштабах, археологические мате-
риалы о жилище увеличились во много раз. Исследования П. Н. Треть-
якова, П. П. Ефименко, Н. Е. Макаренко и др. открыли раннеславян-
ские жилища, а. В. А. Городцов, А. Ф. Дубынин, А. В. Арциховский,
М. К. Каргер, Н. П. Милонов, И. И. Репников и др. раскопали и опи-
сали целый ряд городских построек феодальной эпохи в Киеве, Нов-
городе, Суздале, Старой Рязани и других городах. Сочетая материалы
раскопок с данными письменными и этнографическими, Н. Н. Воро-
нин смог уже довольно полно обрисовать древнерусские поселения и
192
жилища4. Однако в послевоенные годы археологами вновь добыт
обильный материал как о древних, так и о более поздних жилищах.
Тщательные исследования М. К. Каргера в Киеве и А. Л. Монгайта в
Старой Рязани 5 позволили почти во всех деталях восстановить тип
жилища, господствовавший на юге и юго-востоке Руси в X—XIII вв.
Особенную важность представляют раскопки на севере Руси,
в Старой Ладоге и в Новгороде, где В. И. Равдоникасом и А. В. Арци-
ховским открыты целые кварталы6. Благодаря хорошей сохранности
дерева, в культурном слое Новгорода вскрыто множество построек
X—XV вв., а в Старой Ладоге найдены сравнительно хорошо сохранив-
шиеся части построек даже VII—VIII вв.
Б. А. Рыбакову удалось открыть и исследовать интереснейший
комплекс феодального двора Мономаха и Ольговичей в Любече7 XI —
XII вв. Итоги определенного этапа археологического изучения древ-
нерусского жилища подведены в диссертации Л. П. Гуссаковского 8.
Нам уже случалось Подчеркивать, что для восстановления типа и
облика древнерусского жилища необходима теснейшая связь археоло-
гических и этнографических исследований 9. С тех пор появилось не-
сколько этнографических работ, которые основаны как на современ-
ных наблюдениях, так и на изучении древних письменных, графиче-
ских и археологических источников. Это работы М. В. Витова,
Л. Н. Чижиковой, Г. Г. Громова, касающиеся истории поселений и
жилищ отдельных областей 10. Огромный материал о восточнославян-
ском народном жилище дает капитальное исследование Е. Э. Блом-
квист, которая привлекла для своей работы как широчайший круг
этнографических исследований, так и многие археологические наб-
людения11. В свете всех этих исследований и некоторых новых дан-
ных раскопок в Москве нам представляется целесообразным пересмо-
треть изложенные нами ранее материалы о московском жилище и
усадьбе.
До недавнего времени мы не имели сколько-нибудь достоверных
сведений о жилище, усадьбе и квартале в Москве до XVII в. Работы
по истории жилища в Москве обычно отправлялись от планов Москвы
XVI —XVII вв. и чертежей приказа тайных дел, составленных в конце
XVII в.12, ограничиваясь, как правило, для более ранних периодов
лишь общими положениями о характере русского жилища 13.
«Историк,— писал М. Н. Тихомиров еще в 1947 г., — наталкивается
на почти непреодолимые трудности, когда по обрывочным заметкам
древних летописей и актов ему приходится восстанавливать черты
древнего города, обычно основательно стертые прошедшими столе-
тиями. Это в особенности можно сказать о топографии древней Мо-
сквы XIV—XV веков»14. Добытые археологическими раскопками ма-
териалы не только уточняют наши сведения о постройках и усадьбах
13 м. г. Рабинович
193
Археологические
данные
XVII в., о которых в силу специфичности древних планов мы далеко
не всегда имели достаточно полное представление, но и позволяю!
проникнуть на несколько веков вглубь, воссоздавая картину москов-
ского дома, а иногда и усадьбы уже с XI—XII вв.
Более пятнадцати лет прошло с тех
пор, как в Москве были произведены
первые специальные раскопки. За это
время удалось открыть целый ряд жи-
лищ. В подавляющем большинстве
это — деревянные дома. В Москве их
остатки лучше всего сохранились во
влажной почве Зарядья; несколько ху-
же — в Кремле, хуже всего — в Заяузье, где было значительно суше.
В Зарядье и в Кремле удалось расчистить срубы на высоту иногда десяти
венцов, а площадь раскопок была относительно велика, и поэтому мож-
но было составить представление не только о домах, но и комплексе,
составлявшем усадьбу в целом, на что ранее обращалось довольно мало
внимания.
Впрочем, ни одна из усадеб все же не была открыта целиком, и ар-
хеологические материалы нам придется пополнять сведениями, почерп-
нутыми из древних планов, описаний московских жилищ и более позд-
них наблюдений этнографов.
. При раскопках и археологических наблюдениях удалось просле-
дить остатки строений, начиная с XI—XII в. до XVII в. Строения эти
принадлежали различным социальным группам населения (в древней-
ший период — ремесленникам, потом купцам, иногда знатнейшим
боярам и даже царям). Поэтому особенно интересно проследить раз-
ницу как в характере самого жилища, так и в планировке двора (когда
это позволяет установить материал раскопок) и в положении дома по
отношению к улице у этих разнородных прослоек городского насе-
ления Москвы.
На следы первых строений Москвы археологам еще не посчастли-
вилось напасть. Древнейшие из открытых раскопками строений отно-
сятся только к XI—XII вв. Эти постройки сохранились хуже других,
так как здания, очевидно, погибли при пожаре. В конце XI в. была
сооружена усадьба кожевника на низменной части посада неподалеку
от берега Москвы-реки. Однако она была так сильно разрушена
в XII в., что сейчас нет возможности установить ряд важных ее черт.
Мы можем лишь констатировать, что производственное сооружение
(зольник) примыкало, по-видимому, к жилому дому (рис. 82), кото-
рый имел срубную конструкцию и не был углублен в землю. Дом стоял
среди огороженного частоколом двора, через который проходили
сточные канавки от зольника, тщательно прикрытые жердями. Была ли
194
82. Усадьба кожевника XI—XII вв. в Зарядье (схема)
здесь в то время какая-нибудь улица и как был расположен дом по
отношению к улице, установить нельзя, как нельзя выяснить ни раз-
меров дома, ни его внутренней планировки.
От другой усадьбы, расположенной в первой половине XII в. в на-
горной части посада, но уже на склоне к берегу р. Неглинной, сохра-
нились только конюшни. Эта постройка была сооружена из тонких
бревен (диаметром 15—18 см), пластин и досок (толщиной 4 — 5 см),
скрепленных по углам зачастую «на ус», реже «с остатком» и в некото-
рых случаях просто соединенных впритык (рис. 83). Нижние венцы
были укреплены камнями размером 20 — 30 см. Конюшня была разде-
лена на стойла, в одном из которых найден хомут. Стойла чередуются:
два широких (2,5 X 2,5 — 3 X 3 м) — узкое (1,2 X 3 м) — снова два
широких. Конюшня принадлежала, по-видимому, усадьбе какого-то за-
житочного человека, основные постройки которой должны были рас-
полагаться несколько выше, ближе к гребню Кремлевского холма.
Именно потому, что конюшня стояла ниже, она не была снесена до
основания при планировке площадки для новых укреплений, о кото-
рых мы уже говорили.
13
195
83. Остатки конюшни начала XII в. в Кремле
К концу XII — началу XIII в. относится сооружение третьей усадь-
бы, просуществовавшей до самого разрушения Москвы татаро-монго-
лами в 1237 г. В районе Великой улицы к северо-западу от церкви Ни-
колы Мокрого на 14—15 м севернее Великой улицы удалось просле-
дить юго-западный угол сруба из дубовых бревен толщиной 16—20 см.
Бревна настолько сильно обгорели, что нет возможности точно устано-
вить характер крепления угла, но, по всей вероятности, сруб был руб-
лен «в обло» (так, что концы бревен выступали наружу).
Ориентирована западная стена постройки точно с севера на юг,
южная стена — с запада на восток с небольшим отклонением к северу.
С внутренней стороны сруба к углу вплотную примыкал развал печи —
196
масса пережженной глины, занимавшая площадь 1,80 X 1,70 м. В этом
глиняном пятне уцелели основания двух деревянных столбов, состав-
лявших, очевидно, опору конструкции печи, как это прослежено и в
других древнерусских городах (напр., в Старой Рязани) и как делалось
в русских деревнях еще в XIX в. 15
В четырех-пяти метрах к югу от южной стены постройки просле-
жена длинная узкая канавка, очевидно след врытого в землю часто-
кола. Между этой канавкой и углом дома находилась яма овальной
формы площадью примерно 4,5 м2 (3 X 1,5), глубиной 60—70 см.
84. Усадьба кожевника XII—XIIJ вв. в Зарядье (схема)
197
85. Сруб XIII в.
в Зарядье
По соседству с ямой встречены обрезки кожаных изделий (главным об-
разом — части обуви: каблуки, части подошв, головки, задники, голе-
нища, поднаряд и множество обрезков кожи) и скопления шерсти, а в
самой яме — значительное количество дубовой коры.
Перед нами, очевидно, остатки кожевенного и сапожного произ-
водств, еще не отделившихся друг от друга. Здесь отделяли от кожи
шерсть, дубили кожу, кроили и шили из нее обувь. Подобный комп-
лекс — изба кожевника-сапожника XII в.— был открыт А. В. Арцихов-
ским в Новгороде на Славне 16.
Остатки усадьбы московского кожевника XII—XIII вв., к сожале-
нию, не дают нам возможности восстановить полностью ее облик.
Однако можно с определенностью установить, что перед нами не вры-
тая в землю землянка, но бревенчатая рубленая «в обло» изба назем-
ного типа с печью в юго-западном углу. С юга к избе, очевидно, при-
мыкали какие-то производственные сооружения, до нас полностью не
дошедшие. По всей вероятности, это было холодное помещение типа
сеней, стены которого были устроены из вертикально вбитых в землю
жердей, но, может быть, следы частокола относятся частично к ограде
открытого двора (рис. 84). Размеры избы, расположение внутренних
помещений, характер пола, кровли и окон установлены быть не могут.
Вход в дом мог быть через сени с южной стороны.
Еще одна постройка относится к XIII в. Она открылась также в За-
рядье к югу от Великой улицы напротив церкви Николы Мокрого. Как
и предыдущая, она была ориентирована почти точно по странам света.
В пределы раскопа попала только восточная стена постройки длиной
3,65 м, шедшая в направлении с севера на юг. Здание было построено
198
86. Жилой дом
ХШ в. в Кремле
из толстых (25 — 30 см в диаметре) еловых бревен, рубленых «в обло».
Сохранившиеся два нижних венца (рис. 85) были врыты в материко-
вый песок, а ясно прослеживающаяся в профиле яма от верхних вен-
цов прорезает только самый нижний горизонт культурного слоя.
В открытой части сруба не встречено почти никаких находок, если не
считать деревянной бочки у юго-восточного его угла. Сруб не связан
определенно ни с одним из открытых в раскопе комплексов. Трудно
поэтому говорить о характере постройки в целом и тем более о харак-
тере всей усадьбы. По всей вероятности, перед нами подклет здания,
врытый в землю на глубину 1,0—1,10 м.
Такая конструкция дома, как мы увидим, была распространена в Мо-
скве.
К первой половине XIII в. относится также сруб жилого дома, от-
крытый в раскопе II в Кремле. Сруб был рублен «в обло» из сосновых
бревен диаметром 15 — 22 см (рис. 86). В раскоп попала северная стена
дома длиной 2,60 м. Зная, что большинство домов в древней Руси в пла-
не приближалось к квадрату, можно думать, что ширина клети вряд
ли превышала 3,0 м. Постройка эта по площади едва ли не самая ма-
ленькая из встреченных при раскопках в Москве. Сруб был ориентиро-
ван почти правильно по странам света и имел досчатый пол, настлан-
ный в направлении запад — восток. Глинобитная печь на деревянных
столбах была расположена в юго-восточном углу. Вход, судя по на-
правлению досок пола, которые в древности, как и теперь, клали обыч-
но так, чтобы от входа можно было пройти вдоль, а не поперек до-
сок, мог быть с восточной или западной стороны. В последнем случае
внутренняя планировка дома близка к северно- и среднерусскому типу
199
87. Дом и землянка XIII в. в Кремле (схема)
планировки, существовавшему в этих местах в несколько измененном
виде до недавнего времени 17.
Перед нами срубное наземное жилище с досчатым полом и глино-
битной печью, отличающееся от других лишь малыми размерами.
К тому же периоду относится открытая в этом раскопе в восьми ме-
трах к востоку от только что описанной постройки, неглубокая врезан-
ная в материк, яма неправильной, приближающейся к прямоугольнику
с округленными углами формы (рис. 87). Глубина ее около 0,7 м, раз-
меры в плане 2,60 X 2,20 м, ориентировка почти точно по странам све-
та. Пол земляной, ровный, плотно утрамбованный. Определить назна-
чение этого сооружения затруднительно. В нем не было находок, кото-
рые говорили бы ясно — жилище это или хозяйственная постройка.
Трудно предположить, что это подполье какого-то несохранившегося
наземного жилища, т. к. все подобные сооружения, известные до сих
пор по раскопкам в Москве, имели срубную конструкцию. Возможно,
что это остатки полуземлянки, но в ней не прослежено ни ступеней вхо-
да, какие обычно бывают в такого рода жилищах, ни каких-либо остат-
ков печи. Впрочем, ступени могли быть в северо-восточном углу, кото-
рый по техническим причинам нельзя было вскрыть. Немного большее
по площади (3X3 м) полуземляночное жилище, открытое А. Ф. Ду-
быниным в Суздале, датируется XIII—XIV вв., причем автор отмечает,
что это последнее по времени жилище такого типа 18. Более поздние
жилища в Суздале срубные. В Москве же описываемая постройка яв-
ляется единственным жилым или хозяйственным сооружением, углуб-
ленным в землю без сруба. Если даже предположить, что оба эти строе-
ния — сруб и яма — остатки одной усадьбы, то у нас все же нет дан-
ных ни о положении их по отношению к улице, ни о наличии на усадь-
бе каких-либо других построек.
Московские жилища более позднего периода сохранились лучше.
К концу XIV — началу XV в. относится открытая в низменной части
200
посада (в Зарядье) на южной стороне Великой улицы, напротив церк-
ви Николы Мокрого, усадьба ремесленника — ювелира и литейщика. От
дома сохранились остатки нижнего венца сруба, конструкция которого
чрезвычайно интересна. Центральное бревно сруба образует пятую
стенку, разделяющую помещение на две комнаты. Перед нами — назем-
ная изба-пятистенок из еловых бревен толщиной 23 — 32 см, концы ко-
торых зарублены «в обло». Длина избы 6,90 м, причем западная ком-
ната, отделенная пятой стенкой, несколько меньше (она имеет длину
3,40 м, восточная — 3,50 м). Ширина избы вряд ли превышала 4 м.
Длинная ось дома ориентирована довольно точно в направлении с за-
пада на восток. Дом выходил непосредственно на улицу своим длин-
ным фасадом.
Внутреннее устройство жилища представляется нам в следующем
виде. Изба имела деревянный пол, настланный из еловых досок, по-
ложенных в направлении с севера на юг параллельно короткой стене.
Великая улица
Холо-
дец
и	ii
1 х Хозяйственная 11
II постройка ||
0	1 2м
Сыродутный
горн
I Шлак ')
Тигли
Ю
88. Усадьба кричниха и ювелира XIV—XV вв. в Зарядье (схема)
201
В юго-западном углу восточной комнаты находилась печь, сложенная
из маломерного кирпича с большим количеством глины. Устройство
печи восстановить нет возможности, так как она совершенно развали-
лась. В развале печи обнаружена кухонная посуда — два горшка и кув-
шин,— а также два небольших тигля для плавки металла. Вход в дом
был, по всей вероятности, со двора, дверь была прорублена в южной
стене; через восточную комнату, где стояла печь, попадали в западную
часть помещения. По крайней мере так это бывает в современных избах
подобного типа. Восточная комната служила не только для приготовле
ния пищи, но и для работы хозяина, который брал сюда, очевидно для
отливки в формах украшений (литейная форма найдена рядом с до-
мом), тигли с металлом и, чтобы металл не застыл, ставил тигли в
печь. Сама же плавка металла происходила в горне, находившемся во
дворе в 3 м к юго-востоку от дома.
В глубине двора, в 6 м к западу от горна, был обнаружен накат из
неошкуренных березовых бревен диаметром 20 — 25 см, ориентирован-
ных с севера на юг и покрытых рогожей. Значительное количество на-
воза вокруг этих бревен заставляет предположить, что здесь — остатки
хозяйственной постройки.
Такова планировка усадьбы московского ремесленника — кричника
и ювелира: просторная двухкамерная наземная изба с деревянным по-
лом, выходившая длинным фасадом на улицу, и открытый двор, в глу-
бине которого располагались хозяйственные и производственные со-
оружения (рис. 88). Этнографы до недавнего времени считали, что пя-
89. Погреб XIV-XV вв.
в Кремле (рисунок)
202
t)0. Дранка для кровли, най-
денная в погребе (фото)
тистенок появляется у восточных славян лишь в сравнительно позднее
время — в XIX в. Однако уже после наших раскопок в Москве архео-
логи обратили внимание на то, что пятистенные жилища (или, как их
называли некоторые, — цельнорубленые двухкамерные) существовали
в русских городах с древнейших времен. Так, в Новгород этот тип по-
пал в X в. уже сложившимся откуда-то из других русских поселений
и был здесь наиболее распространен в XI —XII вв. 19.
Но новгородские пятистенки обычно представляли собой двухкамер-
ные жилища типа «хата + сени». В нашем же случае, как видно из при-
веденных материалов, обе камеры были жилыми. Не исключена возмож-
ность, что с юга была еще легкая пристройка не срубной конструкции,
которая не оставила следов в земле. В этом случае мы могли бы гово-
рить о трехкамерном жилище, совершенно идентичном по своему ус-
тройству с постройками средневеликорусского плана.
Это, пожалуй, единственная усадьба московского посадского чело-
века, относящаяся к периоду от татарского разорения Москвы до XV в.
и вскрытая раскопками в значительной своей части. От других москов-
ских усадеб того времени мы находили в лучшем случае отдельные по-
стройки. Так, при раскопках в Кремле был открыт погреб, сооружен-
ный в XIV в. и просуществовавший до второй половины XV в. (рис. 89).
Он был невелик по площади (3,10 X 3,20 м) и срублен из неошкурен-
ных сосновых бревен диаметром от 13 до 20 см. Бревна были скрепле-
ны «в обло» чашками вверх, а венцы сруба перемечены зарубками.
Сохранились метки на восьми венцах — от одной на нижнем до восьми
зарубок. Два же верхних венца (всего их в срубе было 10) сохрани-
лись хуже, так что зарубок проследить не удалось. Внутри сруба най-
203
дены остатки стропил рухнувшей кровли, а также 20 крупных дубовых
дранок (длиной 66 — 71 см, шириной 15 — 20 см, толщиной примерно
0,5 см — см. рис. 90). Дранки симметрично затесаны с одного конца и,
по-видимому, должны были прибиваться к какой-то обрешетке стро-
пил так, чтобы концы верхнего ряда заходили на нижний, образуя как
бы чешую. Однако ни на одной из найденных в погребе дранок не было
ни вбитого гвоздя (деревянного или железного), ни отверстия от гвоз-
дя. Можно думать, что эти дранки еще в работе не были и лежали в по-
гребе просто в качестве запаса для починки кровли. Поэтому нельзя
утверждать, что именно данная постройка была крыта дранью. Но более
чем вероятно, что в усадьбе, к которой она принадлежала, были здания,
крытые дранью.
Пол погреба был земляным. Мы не можем установить определенно,
был ли погреб самостоятельной постройкой или подпольем какой-то
другой постройки. Однако находка стропил говорит скорее в пользу
первого предположения. Возможно, что часть стропил упала при разру-
шении постройки внутрь, а часть наружу, и поэтому не сохранилась.
Внутри сруба оказалось бревно диаметром 16 см, длиной 3,20 м и две
доски — одна шириной 24 см, длиной 3,18 м, другая шириной 40 см,
длиной не менее 3 м. Кроме того, найден обломок тонкого бревна со
сквозным отверстием, в которое была вставлена под прямым углом до-
ска, закрепленная железным гвоздем. Это могут быть остатки кровли
или каких-то других конструкций (напр., переборок), причем связь их
с данным срубом не может быть установлена. Сруб ориентирован поч-
ти точно по странам света. По самому характеру постройки, сооружен-
ной, как мы видели, из не очень добротных материалов, трудно поду-
мать, чтобы она принадлежала к великокняжескому двору. Скорее мож-
но предположить, что здесь на краю древней территории поселка еще
жили в XIV—XV вв. и простые горожане.
Но другой погреб, открытый в северной части котлована здания
Дворца съездов, был построен гораздо солиднее. Он ориентирован по
странам света с небольшим отклонением к западу. Это большая по-
стройка размером 7 X 7 м (т. е. намного больше обычно встречающих-
ся в Москве срубов), сложенная из ровных, хорошо ошкуренных сосно-
вых бревен диаметром 28 — 35 см. Концы бревен рублены «в обло»
чашками вниз, в нижней части бревен сделаны пазы для более плотного
соединения их с предыдущим венцом. Сохранилось 10 венцов сруба
(рис. 91). Сруб сооружен в конце XIV — начале XV в. и просущество-
вал до конца XV — начала XVI в. Под нижним венцом у южной стенки
сруба расчищен желоб — бревно диаметром 36 см, в верхней части ко-
торого выдолблен паз шириной 10 см, глубиной 5 см. Желоб идет в
направлении юго-запад — северо-восток; на расстоянии 2,60 м от юж-
204
91. Подполье XV—XVI вв. в Кремле (рисунок)
ной стенки сруба он обломан при постройке более поздних зданий.
В засыпке сруба ясно видны слои глины и кирпича, — видимо, остатки
рухнувшей внутрь с верхнего этажа печи. Кирпичи двух типов — мало-
мерный и плитчатый. Сруб с дренажным устройством был подпольем
какой-то хозяйственной или жилой постройки, в наземной части кото-
рой была печь из кирпича и глины. Конструкцию печи и ее местополо-
жение, разумеется, не удалось определить. Постройка с добротным хо-
рошо оборудованным погребом, по всей вероятности, входила уже в
комплекс великокняжеского двора и была разрушена в конце княжения
Ивана III в связи с реконструкцией Кремля в целом и княжеского дво-
ра в частности.
Низменная часть посада Москвы — современный район Зарядья —
целиком выгорела в 1468 г. во время одного из страшных пожаров, ко-
торые были обычным бедствием для деревянного города Москвы. При
раскопках, особенно к северу от бывшей Великой улицы, вскрыт целый
ряд построек, погибших во время этого пожара. Постройки эти, стало
быть, были созданы за какое-то время до пожара 1468 г., т. е. по
крайней мере в 40-х — 50-х гг. XV в. Здесь вскрыта значительная часть
участка (раскопы II, III, IV. и V), который в XV в. был занят двумя
усадьбами.
Участки обеих усадеб были огорожены заборами, причем в ту пору,
очевидно, не практиковалось устройство одного общего забора между
смежными участками. Каждая усадьба имела свой крепкий частокол
(рис. 92) из еловых кольев толщиной 15 — 20 см у западной усадьбы и
205
20 — 25 см — у восточной усадьбы. Нижние концы кольев были врыты
в землю и укреплены дополнительно горизонтальными лагами.
Между частоколами образуется проход — линия «ничьей земли» —
шириной 2 — 2,60 м. В этом проходе расположен колодец размером
1 X 1,10 м, глубиной примерно в 1,75 — 2 м (см. рис. 92, Б, В). Он был
укреплен не срубом из горизонтальных венцов, как обычно укрепля-
лись русские колодцы, но вертикально вбитыми в грунт горбылями, об-
ращенными внутрь колодца наружной неошкуренной стороной и за-
остренными на концах, чтобы их легче было вбивать в землю. Такое
крепление и небольшая глубина колодца указывают, по нашему мне-
нию, на временный характер этого сооружения. И частоколы и колодец
сильно обгорели во время пожара. Очевидно, выгорела вся их наруж-
ная часть и остались лишь незначительные куски над землей и те ча-
сти, что были врыты в землю. Поэтому по уровню обгоревших остат-
ков мы можем ориентировочно определить и уровень дневной поверх-
ности того времени, который находился на глубине 3,00 — 3,50 м от со-
временной поверхности земли. На этом уровне обнаружены и обгорев-
шие остатки зданий, принадлежавших к обеим соседним усадьбам.
К западу от частокола находились какие-то крупные постройки, кото-
рые были растащены, очевидно, во время пожара, и представляли собой
лишь беспорядочно лежащие бревна.
В центре участка, очевидно, находился основной комплекс жилых
построек. На это, по нашему мнению, указывает большая толщина ело-
вых бревен, из которых он был сооружен (35 см и более). От разру-
шенного до основания дома осталось лишь небольшое надворное строе-
ние, расположенное позади него. Строение это было сооружено из
строительных отходов (употребляя современное выражение), причем в
основной его венец попали бревна разной толщины (что обычно в строи-
тельстве не практикуется). Ориентировано оно, так же как и другие
постройки района, почти точно по странам света. Восточное и западное
бревна венца достигали толщины 38 см, в то время как поперек них
лежали бревна толщиной 15 — 18 см, врубленные в толстые бревна
«в обло». Размер строения, насколько можно судить по сохранившейся
его части, был примерно 3,60 X 3,80 м. В северо-восточном углу поме-
щалась большая глинобитная печь, занимавшая почти всю площадь по-
стройки. Пол был настлан из круглых жердей толщиной 8—10 см,
лежавших в направлении с севера на юг; такая же вымостка шла и вне
постройки вдоль ее северной стенки.
92. Две соседние усадьбы XV в. в Зарядье
А — схематический; план; Б — колодец, крепленный горбылями; В — вид частоколов
и колодца в раскопе
206
9
ОЦШЭОиюд
Весь характер постройки ясно определяет ее назначение. Это — .
баня, какие встречались в некоторых деревнях в виде пережитка и до
недавнего времени. В северо-западном углу бани найдена печать с над-
писью «Печать Ивана Карови». Возможно, что это и есть имя и про-
звище владельца усадьбы. Вероятно, эта усадьба принадлежала уже упо-
минавшимся нами князьям Патрикеевым — знатному роду, игравшему
большую роль при московском великокняжеском дворе во второй по-
ловине XV в. Имя Иван носили двое Патрикеевых — Иван Юрьевич и
его сын Иван Иванович. В борьбе за московский престол Патрикеевы
поддерживали Дмитрия Ивановича, внука Ивана III, и когда победила
партия Софьи Палеолог и наследником стал Василий Иванович, Патри-
кеевы в 1499 г. подверглись опале. Но еще раньше Иван Юрьевич Па-
трикеев получил от Ивана III взамен доставшихся Патрикеевым по
наследству участков внутри Кремля «Офонинское место Петрова... и
с улицею Большою по Николу» 20, т. е., видимо, как раз тот участок на
Великой улице возле Николы Мокрого, где открыта описанная выше
усадьба с остатками большого дома и баней. Кто из Патрикеевых но-
сил прозвище «Корова» — отец или сын — утверждать трудно, но по
времени находки (60-е годы XV в.) — скорее отец.
Примерно в 17—18 м к западу от частокола прослежены остатки за-
бора другой конструкции — из тонких горизонтальных жердей-слег,—
возможно ограничивавшего часть усадьбы. Южной и северной границ
усадьбы не обнаружено, но, надо думать, что с юга усадьба была огра-
ничена Великой улицей, а на север она могла простираться до линии
современного Ершова переулка. Таким образом, длина участка усадьбы
определяется примерно в 45 — 50 м, ширина — 18 — 20, а площадь, сле-
довательно,— 900—1000 м2.
Восточная усадьба, как и западная, вскрыта лишь частично. Ее по-
стройки также почти совсем уничтожены (частью при пожаре 1468 г.,
частью же при постройке позднейших сооружений). До нас дошли
лишь остатки какого-то дома и службы. Дом расположен в западной
части участка почти вплотную к частоколу на расстоянии 8 м от ули-
цы и ориентирован точно по странам света. Обуглившиеся остатки
бревен диаметром 15 — 20 см образуют единственный уцелевший угол
здания. Пол был настлан из досок шириной 28 — 32 см, опирающихся
на перпендикулярные им лаги. Направление досок — с севера на юг.
Печь находилась, очевидно, в несохранившемся северо-западном углу
здания, где ясно прослежены четыре столба, на которые она опиралась
(рис. 93, 7). Пространство между столбами (1,30 X 1,40 м) не покрыто
досками пола, что подтверждает нашу догадку и выявляет ту же кон-
струкцию русской печи, о которой говорилось выше.
Размер постройки, когда она еще не была разрушена, в направлении
с запада на восток достигал 4 м. Южная часть дома нарушена поздней-
208
шим сооружением. Поэтому мы не можем составить полного представ-
ления о характере постройки, но, по всей вероятности, это была изба,
поставленная непосредственно на поверхность земли. Наличие русской
печи и дощатого пола говорит, что это был жилой дом, но малая пло-
щадь здания наталкивает на мысль, что дом этот не был единственным
на территории усадьбы. Здесь могли быть и другие жилые помещения
как самостоятельные, так и связанные непосредственно с открытым
нами домом. В зависимости от этого и дом мог быть частью большого
здания, либо самостоятельным однокамерным жилищем размером при-
мерно 4X4 м. Так или иначе, жилые постройки восточной усадьбы
XV в. размещались во дворе, а на улицу выходили службы. Прямо к мо-
стовой улицы примыкал сруб размером 4,40 X 4 м из тонких бревен,
рубленных «в обло». Сохранились его южная, восточная и западная стен-
ки (северная стенка разрушена позднейшими постройками). Бревна об-
горели в основном изнутри, следовательно, сруб был врыт в землю. От-
метка пола его примерно на 1 м глубже отметки пола описанного выше
дома. Судя по находкам в срубе днищ от бочек и двух столбов, стоя-
щих на полу, и по отсутствию окон, — это был погреб. Ниже мы увидим,
что постройка погребов отдельно от основного здания в Москве в
XV—XVI вв. практиковалась. На плотно утрамбованном земляном по-
лу найдены остатки тонких досок, возможно, от кровли.
С запада к срубу погреба примыкало также углубленное в землю
производственное помещение размером примерно 4 X 4 м. Пол его
был опущен на 1,3—1,5 м и покрыт слоем известкового раствора тол-
щиной 13—19 см. В этот своеобразный пол в северо-западной части по-
мещения ближе к его северной границе была врыта на глубину еще
45 см долбленная из целого ствола липы бочка. На полу тонким слоем
лежала зола. Никаких деревянных конструкций стен или кровли про-
следить не удалось. По-видимому, помещение с самого начала не име-
ло сруба. Это могла быть летняя мастерская, устроенная непосредствен-
но на открытом воздухе (рис. 93, 2). Она была углублена в землю, что-
бы не пересыхали кожи, предназначенные для раскройки (ведь эти
кожи даже приходилось периодически отмачивать в бочке). Спускаться
сюда могли по приставной лестнице. Неясно, была ли у помещения ка-
кая-либо кровля. Легкий навес, может быть просто «отполок» кровли
погреба, вероятно, существовал.
Итак, части двух усадеб XV в., примыкавших к Великой улице, при-
надлежали, судя по размерам участков, характеру оград и различным
находкам, людям разных социальных прослоек, что, как мы видели
выше, в то время было весьма возможным. Обе усадьбы представляли
собой сложные комплексы построек, причем жилой дом (или дома)
помещался во дворе, на улицу же выходили службы. Баня располага-
лась позади дома.
14 М. Г. Рабинович
209
О / 1м
i__।_।—i—i
93. Усадьба сапожника XV в. в Зарядье
1 — остатки дома (видны столбы основания печи); 2 — рабочее помещение
(реконструкция)
Сам дом, как это устанавливается по его остаткам, строился непо-
средственно на поверхности земли без подклета. Участки были вытяну-
ты в направлении перпендикулярном улице.
Часть усадьбы посадского человека -- хлебника или житника конца
XV — начала XVI в. — была раскопана в Заяузье. Усадьба эта была рас-
положена на склоне Таганского холма под самой кручей, непосредст-
венно за современным высотным зданием. Чрезвычайно тесная застрой-
ка района каменными домами в XIX —XX вв. не позволила нам
вскрыть усадьбу полностью и выявить ее расположение по отношению
к улице, но есть основание предполагать, что улица проходила за-
паднее усадьбы примерно по линии позднейшего Подгорского пе-
реулка.
В этом районе, как уже говорилось в начале очерка, дерево не со-
храняется, и остатки постройки, исследованные нами, сохранились
только потому, что усадьба погибла при пожаре и обуглившиеся брев-
на дома не сгнили (рис. 94). Так удалось расчистить четыре нижних
венца сруба жилого дома и шесть венцов сруба хозяйственной по-
стройки. Жилой дом стоял в глубине двора и был ориентирован поч-
ти точно по странам света. От него сохранилось три стены (восточная
стена нарушена позднейшими сооружениями) длиною 4 — 4,20 м каж-
дая. Очевидно, здание было размером примерно 4 X 4,2 м. Характер
скрепления бревен на углах определить не было возможности. Сруб
был врыт в материковый песок на глубину 20 — 25 см, а вырытый из ямы
песок, как нам удалось это установить, был присыпан к стенам дома,
образуя завалинки, какие можно видеть и сейчас в некоторых бревен-
чатых зданиях. Открытая нами нижняя часть дома была не жилой ком-
натой, а подклетом, который использовали и для хранения продуктов.
Жилое помещение находилось выше. Это наше предположение под-
тверждается тем, что помещение не имело деревянного пола. Пол здесь
образовывал плотно утрамбованный песок. На этом земляном полу
стояли бочки и бочонки с зерном (рожью, ячменем, пшеном). При по-
жаре дома в подклет обрушился деревянный пол верхнего помещения.
С ним вместе упали и некоторые предметы, говорящие о жилье, — часть
двери с большим железным внутренним замком (дверь, как видно, была
поблизости от северо-восточного угла дома), куски слюды от окон из
южной стены дома, несколько обломков кирпича (возможно, от печи),
обломки посуды. Тут же оказался и бронзовый нательный крест хоро-
шей работы с рядом изображений, по которым можно датировать и все
сооружение концом XV — началом XVI в., и даже кусок ржаного хлеба,
впрочем, совершенно обугленного. С севера к дому примыкал частокол
из бревен толщиной 15 — 16 см (а дом построен из бревен диаметром
20 — 22 см). Внутри частокола слоем лежал навоз, перемешанный с со-
ломой, среди которого найдены остатки корзин, железные подковки и
14*
211
A
94. Усадьба хлебника XV в. в Заяузье (схема)
А — план; Б, В — разрезы жилища и погреба
лыковый лапоть. Трудно сказать, было ли это помещение крытым, так
как остатков кровли обнаружить не удалось. Возможно, что кровля эта
была соломенной (остатки обгоревшей соломы попадались) или же что
она упала при пожаре на ту часть площади двора, которая осталась не
раскрытой нами. Назначение этого помещения определить нетрудно.
12
Это — скотный двор (крытый или открытый), какие обычны в подмо-
сковных деревнях еще и в наше время.
В двух с небольшим метрах к северу от скотного двора находился
погреб. Он помещался в прямоугольной яме размером 3,20 X 2,85 м,
вырытой в материковом песке на глубине 0,90—1,00 м. В яму был спу-
щен сруб несколько меньших, чем яма, размеров, из еловых и дубовых
горбылей и плах, углы соединены «с остатком». Пространство между
стенами сруба и границей ямы было вновь забито песком, а сверху из
того же песка была насыпана завалинка до 70 см высотой. Общая вы-
сота сохранившейся части погреба — до 1,60 м. Кровля его была, по
всей вероятности, деревянной. Ее обгорелые остатки покрывали дно
погреба. Погреб был пуст, его содержимое представляло для хозяев
большую ценность и было целиком спасено от пожара. Сооружение
погреба такой же примерно конструкции нам случилось видеть в том же
районе в 1947 г. Строго говоря, у нас не может быть уверенности в том,
что погреб принадлежал к той же усадьбе, что и дом, ввиду большой
разницы в их ориентировке (погреб ориентирован с северо-запада на
юго-восток). Но во всяком случае обе эти постройки существовали и
погибли одновременно.
Погреба несколько иной конструкции встречены при раскопках в
районе Великой улицы. Это были срубы из еловых бревен, рубленые,
как правило, «в обло» и чаще всего покрытые сверху накатом из тон-
ких бревен (рис. 95). Размер их обычно около 3 X 3 м, глубина 1,50 —
2,00 м. На земляном полу этих погребов нередко оставались днища
бочек.
Погреб был, как видно, необходимой частью всякого московского
жилища, богатого и бедного. Разница была лишь в содержимом стояв-
ших в погребе бочек, в которых у бедных хранилось зерно и простей-
шие соленья, а у богатых, кроме того, дорогие меды и т. п. Так, повесть
«О московском взятии от царя Тахтамыша» 1382 г. гласит, что во вре-
мя осады возмутившиеся москвичи «начали обходити по двором и из-
носяще ис погребов меды господьские»21.
Выше мы уже описали погреба XIV и XV вв., открытые на террито-
рии Кремля. В Зарядье напротив церкви Николы Мокрого также от-
крыт сруб погреба XIV в., внутри которого найдены днища бочонков.
До XV в. погреба, кажется, не снабжались специальными дренажными
устройствами (погреб, принадлежавший к великокняжескому двору,
оказался первым, снабженным дренажным желобом). При археологи-
ческих наблюдениях в Кремле в центральной части котлована строи-
тельства был обнаружен еще один погреб. Благодаря специфическим
условиям стройки, расчистить его полностью не удалось. Нет возможно-
сти и датировать постройку точнее, чем в пределах XII —XV вв. Все же
213
95. Погреба в Зарядье
1,2 - XIV в.; 3 - XVI в.
она представляет интерес благо-
даря оригинальному устройству
дренажа, не встреченному в дру-
гих постройках ни разу. Рубле-
ный «в обло» сруб имел размеры
4 X 4 м (по наружным концам
бревен) и был ориентирован точ-
но по странам света. Удалось
проследить восемь его венцов,
опущенных в материковый песок,
нижние пять венцов в восточной
части сруба врезались в водоне-
проницаемую глинистую про-
слойку, которая в этом месте
подстилала песок. Оказавшийся
на контакте водонепроницаемого
слоя и песка (в котором, как мы
упоминали раньше, были родни-
ки) сруб могли заливать грунто-
вые воды. Для отвода этих вод
яма, в которую должны были
опустить сруб, значительно рас-
ширена и углублена с восточной
и юго-восточной сторон и вне
стен сруба заполнена камнями
вплоть до уровня контакта гли-
ны и песка (что соответствовало
пятому снизу венцу сруба). На
этом уровне поверх камней был
положен слой бересты, препят-
ствовавший заполнению проме-
жутков между камнями лежавшим сверху песком. Образовалось про-
странство, в которое уходила из сруба вода. С западной стороны сруба
такого устройства не было, т. к. глинистая прослойка здесь кончалась
и вода могла стекать прямо через песок по склону к р. Неглинной.
Большая усадьба, сооруженная в 20 —30-х годах XVI в. и разру-
шенная в конце того же столетия, была исследована в Зарядье по сосед-
ству с церковью Николы Мокрого на северной стороне Великой улицы.
Она была расположена как раз на месте описанной выше восточной
усадьбы XV в., и ее постройки частично нарушили остатки строений
этой усадьбы, уцелевшие после пожара. Жилой дом здесь был камен-
ным. Он стоял в глубине двора на расстоянии 18 м от мостовой улицы.
215
Открывшаяся в раскопе часть фундамента дома дает нам возможность
составить представление о некоторых чертах постройки в целом. Дом
был, очевидно, прямоугольный и стоял длинной стороной к улице. Его
короткая сторона, открывшаяся в раскопе, ориентирована почти точно
в направлении с севера на юг. Длина ее 4,6 м. С западной стороны
дома находилось высокое крыльцо, стоявшее на каменных опорных
столбах, квадратные основания которых удалось проследить в земле.
Фундамент дома был сложной конструкции. В землю были вбиты по
всей линии будущей кладки фундамента на расстоянии 30—40 см друг
от друга дубовые сваи длиной 1,20—1,50 м, толщиной 20 — 22 см, за-
остренные на нижних концах. На этом свайном основании был выло-
жен из белого бутового камня сам фундамент здания. Стенки его до-
стигали толщины 1,20 м. Основания столбов крыльца — 1,00 X 1,00 м
(рис. 96).
Мы не можем представить внешнего вида здания за исключе-
нием того, что оно имело выносное на столбах крыльцо. Жилые по-
мещения находились на 1,20—1,50 м выше фундамента. На этой высоте
открылись остатки толстых деревянных брусьев, на которых стояла
печь, находившаяся в северо-восточном углу первой комнаты дома, ви-
димо у противоположной входу стены. Она была облицована изразца-
ми и служила не только для тепла, но и для украшения парадной ком-
наты, которая, видимо, находилась сразу при входе. Жилые же помеще-
ния были в восточном крыле здания.
Хозяйственные постройки располагались вдоль улицы (рис. 96, А),
выходя на нее своими глухими стенами. У самой мостовой Великой
улицы открылись два сруба из толстых дубовых бревен (толщиной 25 —
30 см) рубленых в лапу. Западный сруб с земляным полом, укреплен-
ный по углам «стульями» — врытыми в землю толстыми деревянными
столбами, на которые он опирался,— был каким-либо амбаром. Восточ-
ный же сруб, расположенный в 2 м от первого, имел совершенно осо-
бую конструкцию, на которой стоит остановиться.
Это было большое здание размером 5,20 X 5,20 м, срубленное из
неошкуренных дубовых бревен, скрепленных на углах сложным зам-
ком «в лапу с зубом» (рис. 96, Д). Оно врыто в землю на глубину
1,0 —1,5 м. Пол был выложен «в елочку» красным кирпичом (средний
размер 29 — 30 X 12,5 — 14 X 5,5 —6,5 см), причем вдоль западной стены
сруба оставалось незамощенное кирпичом пространство в 30 — 40 см
96. Усадьба феодала XVI в. в Зарядье
А — схематический план; Б — ледник и дренажный колодец (разрез); В — дверь
погреба; Г — дренажная труба; Д — крепление угла «в лапу с зубом»; Е — внутренний
вид ледника (реконструкция)
216

шириной для стока воды, укрепленное специальной доской. К этому
желобу через отверстие, прорубленное в западной стенке сруба на
уровне пола в 50 — 60 см от северо-западного его угла, была подведена
дренажная труба (рис. 96, Г), отводившая воду из сруба в сточный ко-
лодец, находившийся в полу западного сруба. Труба эта представляла
собой дубовое бревно длиной 2,80 м, толщиной 28 см, в котором свер-
ху выдолблен квадратный в сечении канал шириной и глубиной 12 см,
прикрытый сверху доской. Колодец — удлиненный, прямоугольный
сруб с углами, скрепленными «в обло». Бревна тщательно пригнаны
друг к другу «в паз». Вся система (рис. 96, Б) представляет собой дре-
нажное сооружение. В северо-восточном углу сруба пол также не иыл
замощен кирпичом. Здесь на расстоянии 1,75 м от северной стенки сру-
ба, было врыто в землю стесанное сверху бревно длиной 2,20 м, шири-
ной 33 см и толщиной 30 см. На стесанной поверхности бревна ясно
видны пазы от стоявших здесь наклонных брусьев лестницы, ведшей
из подвала наверх. Тут же лежала упавшая сверху во время разруше-
ния здания массивная дверь, сделанная из двух досок, с двумя желез-
ными петлями для навески и пробоем для висячего замка (рис. 96, В).
В южной части сруба найдены остатки обрушившегося деревянного
перекрытия. В засыпке подвала встречаются различные предметы, го-
ворящие о назначении всего здания в целом, — остатки больших и ма-
лых бочек и разного рода затычки, зерна соленых огурцов, конские
подковы, удила, тележная ось, часть передка от саней, украшенного
богатой резьбой, обшлаг рукава одежды из грубой шерстяной ткани,
деревянная мешалка, обрывки рогожи, — все указывает на хозяйствен-
ное назначение этой постройки.
Это была чрезвычайно благоустроенная двухэтажная надворная по-
стройка, нижний (подвальный) этаж которой представлял собой по-
греб-ледник для хранения в основном каких-то жидкостей (бочки в нем
были снабжены пробками), оборудованный по последнему слову тог-
дашней холодильной техники. На его каменный пол мог накладывать-
ся лед, а летом вода от таяния льда и почвенные воды, какие могли
проникнуть в подземное помещение, отводились в сточный колодец.
Верхний этаж постройки использовался для хранения хозяйственной
утвари. Об обычае хранить в леднике всякого рода хмельные напитки
говорит старая русская пословица: «Есть и медок, да засечен в ле-
док»22. На расстоянии 1,5 м к востоку от погреба-ледника открылась
часть небольшого сруба из тонких еловых бревен, углы которого также
были рублены «в лапу». Возможно, что это также хозяйственная по-
стройка той же усадьбы.
Двор усадьбы был замощен, причем основу вымостки составлял
каркас из бревен, лежащих на расстоянии в одно бревно друг от друга
и скрепленных внизу поперечными лагами. Пространство между брев-
218
нами было плотно забито щепой, прутьями, землей. Сверху на ряде
участков все это было прикрыто дранкой или устлано вязанками
прутьев. Остатки другой, более легкой, вымостки из положенной на
связки прутьев дранки, реже из досок были найдены позади дома.
На мостовой найдены колесные чеки, часть тележной оси, ступица ко-
леса, санный полоз. Позади дома располагался, очевидно, обширный
скотный двор.
То, что открытая нами усадьба принадлежала какому-то очень бо-
гатому человеку, несомненно. Ее площадь могла достигать около гекта-
ра. Каменные барские палаты в центре усадьбы, выдвинутые на улицу
богатые, солидно построенные службы, небольшой передний двор и
огромный задний двор — все это предвосхищает известную по черте-
жам конца XVII в. планировку усадеб московских бояр. Такова, напри-
мер, в общих чертах планировка усадьбы бояр Стрешневых, занимав-
шей когда-то угол Смоленской улицы (ныне улица Калинина, где сей-
час новое здание библиотеки им. В. И. Ленина)23. Но еще ближе к
открытой нами усадьбе по характеру планировки передней части двор
Юрьева. На чертеже видны ворота, ведущие на улицу. Вдоль забора
по улице стоят ледник 24, каменная людская палата, чуланы, под пря-
мым углом к ним по другой границе двора — конюшня, сарай, поварня.
Барские палаты находятся поодаль в глубине двора.
Таким образом, открытая нами усадьба XVI в. является прототипом
позднейших барских усадеб XVII в. и, в особенности, XVIII в. с их
«почетными дворами», окруженными выходящими на улицу «чистыми
службами».
Усадьба XVI —XVII вв. открыта в Зарядье при раскопках А. Ф. Ду-
бынина. Большой рубленый «в обло» из дубовых бревен диаметром
25 см жилой дом (4,8 X 6,1 м) стоял, по-видимому, также в глубине
двора. К нему вел от улицы настил из тонких жердей. К основному
срубу с севера и с востока примыкали две хозяйственные постройки.
Восточная из них (размером 4,8 X 5 м) предназначалась для скота.
Судя по находкам, усадьба принадлежала какому-то феодалу. В другой
аналогичной усадьбе того же времени открыты остатки большого дома
(достигавшего, по-видимому, размеров 5 X 8,8 м), к которому с восточ-
ной стороны было прирублено меньшее, вероятно, хозяйственное по-
мещение (2,8 X 2,9 м) с хорошо оборудованным подпольем. Пол по-
греба был устлан тонкими бревнами. В юго-западном углу дома врыта
в землю клепаная бочка без дна, служившая для дренажа. В погреб
спускались по деревянной лестнице (рис. 97) 25.
Подполья домов XVI и XVII вв. также открыты в Зарядье между
Великой улицей и крутым подъемом берега (в районе позднейших Ер-
шова и Елецкого переулков, где ныне строится здание гостиницы).
Интересна их внутренняя конструкция. Сруб XVII в. был сложен из
219
97. Подполье дома XVI—XVII вв. в Зарядье
(по А. Ф. Дубинину)
толстых дубовых бревен (диаметром 35 см). Бревна плотно пригнаны
друг к другу. Концы их скреплены «в лапу». Внутренние размеры под-
полья — 3,8 X 4,2 м, высота его от перекрытия до пола — 2,3 м. Другой
сруб XVII в. был гораздо меньше (2,8 X 2,9 м). Он ориентирован по
странам света; концы бревен соединены «в лапу с зубом», пол выстлан
березовыми жердями. Подполье имело небольшую высоту — всего 0,7 м,
но в центре его специальный столб поддерживал перекрытие 26, которое,
очевидно, служило полом жилого помещения. По нашему мнению,—
это не отдельно стоящий погреб, а именно подполье жилого дома. Оно
осушалось клепаной бочкой без дна (диаметр 50 см, высота 80 см).
Опускались в подполье по деревянной лесенке в две ступеньки (дли-
ной 1,2, шириной 0,6 м). Это могло быть подполье с голбцом, какие
встречались еще недавно в русских деревнях27;
Особый интерес представляет открытая неподалеку усадьба XVI в.,
принадлежавшая, по-видимому, кожевнику или сапожнику. Дом стоял
во дворе, огороженном плетнем. К основному срубу, рубленому
«в обло» (размером 3,9 X 4,3 м), было прирублено с востока еще не-
большое хозяйственное помещение размером примерно 3 X 3 м с бре-
венчатым полом. Это — двухкамерное жилище (хата + клеть).
А. Ф. Дубынину удалось проследить с большой полнотой внутреннюю
планировку помещения. Он предполагает, что вход был с западной сто-
роны. Внутри помещения параллельно южной стене шла тонкая пере-
городка, делившая избу на южную часть размером примерно 2,7 X
220
Старый йход
98. Внутренняя планировка жилища
1 — предполагаемый план жилища XVI в. в Зарядье (раскопки А. Ф. Дубынина);
2 — план севернорусского крестьянского жилища (по Е. 3. Бломквист)
X 3,9 м и северную (1,6 X 3,9 м). В юго-восточном углу за перегород-
кой стояла печь, напротив нее — в северо-восточном углу избы было
место, где располагались нары. Около них в восточной стене, вероятно,
имелась дверь в помещение пристройки, прирубленной к основному
срубу. Пол в избе был дощатый, в пристройке (клети размером
3 X 3 м) — бревенчатый 28. Возможно, что перед нами сложный комплекс
жилища, изменившего постепенно свою планировку (рис. 98, 7). Перво-
начально это было однокамерное жилище с печью, расположенной по
диагонали от входа устьем к нему, и с «примостом» возле печи. Такая
планировка внутреннего помещения представляет собой восточный ва-
риант южновеликорусской планировки. Видимо, в законченном виде,
когда уже был сооружен прируб, который мог служить и хранилищем
имущества — клетью и сенями, жилище имело уже типичную северно-
русскую планировку 29 (ср. рис. 98, 2). Вход мог быть также через сени.
Налево от входа помещалась печь устьем к противоположной стене, над
входом — полати. Между печью и противоположной стеной дома могла
быть и перегородка, отделявшая «середу» или «бабий кут». А в юго-за-
падном углу должен был находиться «красный кут». Предположить, что
изба имела одновременно две входные двери, т. е. была проходной, не
представляется возможным.
Такие изменения могли произойти в жилище южанина, переселив-
шегося в Москву, где был более суровый климат.
221
К середине XVII в. относится усадьба, расположенная на южной
стороне Великой улицы напротив церкви Николы Мокрого. Весь дом
сгорел при каком-то пожаре и бревна его были растащены. Остались
лишь обугленные части нижнего венца, причем и здесь многие бревна
оказались сдвинутыми со своих первоначальных мест (рис. 99). Дом
состоял из трех рядом стоящих срубов, очевидно соединенных дверя-
ми. Все три сруба, ориентированные с севера на юг, рублены «в обло»
из еловых бревен толщиной около 20 см. Наибольший из них и самый
южный размером 4,40 X 4,55 м, видимо, был основным. В дальнейшем
к нему был прирублен средний (3,30 X 3,50 м) и, наконец, северный,
выходящий на улицу, размером, очевидно, 3,00 X 3,00 м (северная его
стенка нарушена позднейшими уличными сооружениями). Прируб
каждый раз делался с таким расчетом, что одна из стенок продолжала
стену предыдущего сруба. Все три сруба, вероятно, имели дощатый
пол, но доски пола, лежащие в направлении с севера на юг и опираю-
щиеся на подложенные снизу лаги (рис. 99, 5), сохранились лишь в
южном помещении. Находки слюды в среднем срубе позволили пред-
положить, что окна были прорублены в его восточной и западной стен-
ках. Печи удалось проследить в двух помещениях. В южном (наиболь-
шем) печь стояла в юго-западном углу и была облицована нарядными
зелеными «муравлеными» изразцами, какие были в моде в Москве в
середине XVII в.30. В средней комнате печь стояла в северо-восточном
углу и не была столь богато украшена. В северной выходившей на ули-
цу комнате печь если и была, то в северной части, разрушенной позд-
нейшими сооружениями. Обращает на себя внимание конструкция за-
валинкиь прослеженная нами у юго-западного угла здания (рис. 99, В).
Завалинка была укреплена рядом бревен, шедших параллельно стене
здания, удерживавшихся вбитыми в землю небольшими деревянными
кольями. Пространство между бревнами и стеной было завалено тут
же взятой черной землей. Таким образом, открытый нами дом XVII в.
представлял собою усложненный вариант наземной избы, не углуб-
ленной в землю, с завалинкой. Усложнение жилища здесь шло за счет
пристройки к нему дополнительных срубов, образовавших жилые ком-
наты. При этом парадной комнатой являлась, очевидно, южная, укра-
шенная изразцовой печью.
Хозяйственные и обслуживающие постройки находились, очевидно,
где-то поблизости (вероятнее всего — на некотором расстоянии от
дома), но от них не осталось и следов.
Дом принадлежал какому-то зажиточному, хотя и не очень богатому
человеку, всего вернее — подьячему. На эту мысль наводят найденные
в доме глиняный подсвечник и две чернильницы. Первоначально дом,
по-видимому, стоял в глубине усадьбы, но уже вскоре прирубленные
к нему помещения достигли улицы.
222
Великая улица
ОООООО ООООООООООООООООООООООЕ
4	'
^ЗОООООООООООООО
Ш-----
Жилая
комната
Окно

99. Усадьба «приказного» XVII в. в Зарядье
А — схематический план; Б — угол сруба; В — завалинка
100. Подклет палат царицы
Натальи Кирилловны
(реконструкция)
Наибольший из открытых в Зарядье домов стоял рядом с церковью
Николы Мокрого. Он принадлежал, как выяснилось, одному из очень
знатных крымских феодалов, выехавших на службу московским царям
уже в начале XVII в., — князю Василию Яншеевичу Сулешову. Суле-
шовы принадлежали к самым родовитым московским фамилиям; они
выиграли в конце XVII в. местнический спор у самих Шереметевых.
Дом Сулешова был настоящим дворцом, построенным из белого камня.
Его фасад выходил непосредственно на улицу. Но этот дом просущест-
вовал до 1941 года и был так сильно перестроен в XVIII—XX вв., что
выявление его древнейшего комплекса, правда уже намеченного на-
ми по археологическим данным,—требует, однако, специальной рабо-
ты историко-архитектурного характера и заслуживает особой публика-
ции.
В Кремле при раскопках и археологических наблюдениях открыты
части белокаменных зданий, принадлежавших как знатнейшим боярам
(например, Годуновым), так и великокняжескому и царскому дворцам.
Из дворцовых зданий удалось исследовать подвал юго-западной части
великокняжеского дворца конца XV — начала XVI в. (так наз. «палаты
Софьи Палеолог»), значительную часть подклета палат царицы На-
тальи Кирилловны (XVII в., рис. 100) и отдельные фрагменты палат
царевен, также принадлежавших к комплексу царского дворца XVII в.
Но все это — лишь незначительные части больших зданий, не позво-
ляющие судить ни о доме в целом, ни тем более, об усадьбе. Они могут
дать много интересного для изучения строительной техники (при сопо-
ставлении с рядом других материалов) или для изучения быта царского
дворца XVII в. Последняя тема, которой посвящен уже ряд книг, дале-
ко выходит за рамки нашей работы. Поэтому мы не будем сейчас рас-
224
сматривать фрагменты каменных домов, тем более, что по изложенным
в начале очерка соображениям, дворцы московской знати представля-
ют для нашей темы меньший интерес, чем хижины ремесленников.
Итак, при раскопках и наблюдениях
-р	в Москве до настоящего времени ар-
1ородская	хеологи проследили остатки пример-
.	но трех десятков усадеб. Однако в
усадьба	некоторых случаях остатки эти были
J столь незначительны, что не позволя-
ют судить ни о том, что представляла
собой усадьба в целом, ни даже об от-
дельных ее постройках. Для наших выводов все же можно исполь-
зовать данные о двадцати трех более или менее сохранившихся усадь-
бах. Четырнадцать из них принадлежали рядовым горожанам: шесть
ремесленникам (четыре — кожевникам и сапожникам, одна — кричнику
и ювелиру, одна — гончару), одна — хлебнику или житнику и семь —
не очень зажиточным горожанам, профессий которых установить не
удалось. Восемь усадеб принадлежали, по-видимому, представителям
зажиточной части населения Москвы (из них четыре — боярам и дво-
рянам, в том числе Василию Сулешову, Ивану Корове и др., одна —
приказному и три — зажиточным людям, социальную принадлежность
которых более точно определить нет возможности). Наконец, археоло-
гическими исследованиями частично затронут великокняжеский и цар-
ский двор.
Эти усадьбы существовали не одновременно. Одни из них были уже
давно разрушены и забыты, когда другие только начинали строить.
К периоду до разрушения Москвы татарами относятся всего пять уса-
деб, причем все это усадьбы рядовых горожан. Ко времени со второй
половины XIII в. до пожара 1468 г. относятся шесть усадеб. В числе
их предполагаемых владельцев четыре посадских человека31, одна
усадьба принадлежала Ивану Корове и одно сооружение относилось к
хозяйственным постройкам великокняжеского дворца. Наконец, к пе-
риоду от последней трети XV в. до середины XVII в. относятся 12 уса-
деб, в том числе только пять усадеб посадских людей (из них две ре-
месленников — сапожника и гончара), три усадьбы феодалов, одна
усадьба приказного и три усадьбы зажиточных людей. Эти данные о со-
циальной принадлежности владельцев московских усадеб в различные
исторические периоды согласуются, как мы видим, с теми выводами
об изменении социальной топографии Москвы, к которым мы пришли
в предыдущих очерках на основании изучения культурного слоя в це-
лом.
Рассмотрим теперь материалы о планировке и застройке усадьбы,
которые удается извлечь из сравнения приведенных выше данных.
15 М. Г. Рабинович	225
Подавляющее большинство построек (13 из 15 жилых домов и И из 19
хозяйственных построек), открытых в Кремле, в Зарядье и в Заяузье32,
были ориентированы примерно по странам света, лишь с небольшими
отклонениями. Иная ориентировка встречается у хозяйственных по-
строек чаще, чем у жилых домов, а территориально — в Кремле и
Заяузье чаще, чем в Зарядье. При этом нельзя не заметить, что отклоне-
ния от ориентировки север — юг, встреченные на берегах рек Неглин-
ной и Яузы, таковы же, каковы соответствующие отклонения направ-
ления высокого берега этих рек (например, конюшни в Кремле на скло-
не левого берега р. Неглинной, усадьба гончара в Заяузье на склоне
левого берега р. Яузы). Напрашивается мысль, что на застройку тех
или иных районов города оказали большое влияние берега рек. И в
Кремле и в Зарядье, где Москва-река течет почти точно в направлении
с запада на восток, а р. Неглинная впадает в нее с северо-северо-восто-
ка, большинство построек располагалось правильно по странам света,
но на берегу р. Неглинной отклонение было сильнее. В Заяузье же, где
Москва-река поворачивает к югу, а Яуза впадает в нее также с северо-
востока, правильной планировки построек по странам света быть не
могло (разумеется, за исключением церквей, которые всегда строили
алтарной частью на восток). Возможно, что в древнейшей части горо-
да, на мысу у впадения р. Неглинной, и была вначале кучевая плани-
ровка поселка, но на посаде, как нам представляется, планировка по-
селка была уже прибрежно-рядовой, и ориентировка усадьбы в целом
производилась в большинстве случаев перпендикулярно берегу реки,
так что соседние усадьбы образовывали улицу. Впрочем, у нас нет дан-
ных о расположении улиц в первые десятилетия существования Мо-
сквы (в особенности, в нагорной части посада) и лишь с XII—XIII вв.
можно судить по ориентировке большинства построек, что организую-
щей магистралью низменной части Великого посада стала улица, из-
вестная впоследствии под названием Большой или Великой. По мере
застройки образовались другие улицы и переулки. Та планировка райо-
на Зарядья, которая просуществовала до 1941 г., сложилась, очевидно,
в конце XV или в XVI в. Она зафиксирована на «Петровом чертеже»
конца XVI в.
Жилые, хозяйственные и производственные постройки одной усадь-
бы независимо от того, связаны они конструктивно или стоят отдельно,
в подавляющем большинстве случаев ориентированы одинаково. Ис-
ключение составляет усадьба житника за Яузой, где погреб ориентиро-
ван совершенно иначе, чем жилой дом; их оси составляют угол почти
в 40°. Но в этом случае нет уверенности, одна ли перед нами усадьба
или части двух, одновременно сгоревших. Все же отклонения от мери-
диана хозяйственных построек обычно несколько больше, чем жилых.
Что касается планировки отдельной усадьбы, то найденные при рас-
226
копках остатки жилищ и усадебных строений позволяют нам сделать
вывод о том, что в XI—XIII вв. в усадьбах ремесленников в Москве
жилой дом стоял в глубине двора. Но уже в XIV —XV вв. дома ремес-
ленников выходили и на улицу. Так было на усадьбе литейщика и крич-
ника XIV—XV вв.; на усадьбе же сапожника, сгоревшей в 1468 г., хоть
изба и стояла в глубине усадьбы, но производственное помещение вы-
ходило на улицу. К. тому времени развитие экономики создало уже те
условия, при которых ремесленник должен был работать не на заказ,
а на рынок. При таких условиях дом должен был выходить на торго-
вую улицу. В XVI —XVII вв. дома ремесленников уже почти всегда
выходили на улицу, как это отмечено исследователями поздней плани-
ровки Москвы33.
Но большинство усадеб ремесленников к этому времени отодвину-
лось на окраины города, а в исследованных нами районах, как уже было
сказано, усиливается дворянская прослойка. Поэтому в Зарядье и в
XVI—XVII вв. еще очень мало домов, выходящих на улицу. Это — изба
приказного, последний прируб которой вплотную примыкал к улице,
возможно, и потому, что этот приказный, носивший всегда с собой чер-
нильницу, промышлял также писанием челобитных для разных клиен-
тов — нуждающихся, которых всегда должно было быть множество в
бойком районе Зарядья. Люди же позажиточнее и, в особенности, дво-
ряне и бояре вплоть до XVIII в. ставили дома в глубине двора, застав-
ляя их от улицы рядом хозяйственных построек, выходивших на проезд
глухими стенами. Эта застройка придавала усадьбе характер неболь-
шого укрепления. Очевидно, уже в XVI в. складывается планировка
дворянской усадьбы с «чистым» двором впереди, превратившимся в
XVIII в. в cour d’honneur. Еще в XVIII в. только особо почетные гости
могли подъезжать через такой двор прямо к крыльцу, обычно же веж-
ливый гость должен был остановить возок у ворот и идти через «чи-
стый» двор пешком.
Исключение представляют каменные палаты бояр Сулешовых, вы-
ходившие прямо к мостовой улицы. Возможно, что здесь сыграли роль
какие-либо соображения эстетического порядка или желание этих бо-
гатых и знатных выходцев из Крыма показать все великолепие своих
хором, выставив их на улицу в один ряд с только что построенной на-
рядной каменной в стиле «московского барокко» церковью Николы
Мокрого. Были исключения и в другую сторону. Открытая А. Ф. Ду-
быниным изба сапожника XVI в. в Зарядье, по всей вероятности, не
выходила на улицу.
Интересно отметить, что такая же закономерность в расположении
домов горожан прослеживается и в средневековых городах Западной
Европы. Так, В. Радиг отмечает, что в немецких городах первоначаль-
но переселявшиеся туда крестьяне приносили с собой деревенскую
15*
227
манеру застройки усадьбы, но в дальнейшем теснота и дороговизна
участков внутри городских стен и необходимость для ремесленников
иметь рабочие места именно на улице обусловили ту планировку город-
ской усадьбы, при которой дом выходит непосредственно на улицу в
ряд с другими тесно прижатыми к нему домами. И к XIII —XIV вв. толь-
ко в маленьких городках или предместьях остаются еще усадьбы, плани-
ровка которых сходна с деревенской34. Мы видели, что в центральных
районах Москвы особые условия социальной топографии города спо-
собствовали длительному сохранению старого плана застройки.
Хозяйственные постройки московских усадеб отличаются разнооб-
разием. Пожалуй, чаще всего встречены погреба. В описанных 23 усадь-
бах открыто 17 погребов. При этом следует отметить, что в двенадцати
случаях погреб представлял собой, по-видимому, отдельно стоящую
специальную постройку, а в пяти — подполье или подклет жилого
дома. Погреба встречены и в рядовых усадьбах и в усадьбах зажиточ-
ных людей. Но в богатых усадьбах обнаружено и по два погреба, к тому
же погреба в них лучше оборудованы — снабжены дренажными устрой-
ствами и приспособлены, как говорилось выше, для устройства ледни-
ка. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в Москве погре-
ба встречаются чаще, чем, например, в Новгороде, где на 203 жилые
постройки приходится всего пять погребов35. Нам представляется, что
это можно объяснить разницей климата. В более северной Новгород-
ской земле было, по-видимому, меньше жарких дней, и продукты впол-
не могли храниться в подклетах домов.
Из других надворных построек шесть имели производственный ха-
рактер (зольники кожевников, сапожная мастерская, помещение для
лепки гончарной посуды, гончарный горн и домница). Открыты также
одна конюшня, два скотных двора, два амбара, одна баня. Несколько
надворных построек настолько разрушены, что назначение их опреде-
лить не удалось. В подавляющем большинстве случаев (кроме одного)
можно было со значительной долей достоверности установить распо-
ложение надворных построек по отношению к дому и к улице. В пят-
надцати случаях они стояли отдельно от дома и только в семи — непо-
средственно примыкали к дому или даже были с ним конструктивно
связаны. В тех случаях, когда дом стоял во дворе, постройки нередко
располагались ближе к улице, так что на улицу выходили их глухие
стены. Такое положение надворных построек можно было определен-
но установить в пяти случаях, причем это были и усадьбы ремесленни-
ков и дворянские усадьбы. Во всех случаях на улицу выходили погреба,
ледники или амбары. Конюшня и баня стояли в глубине усадьбы поза-
ди дома. Усадьбу в большинстве случаев ограждал крепкий частокол.
Представление об усадьбе посадского человека XVI в. дает купчая
грамота 1586 г. Дмитрий Леонтьев сын Воропаева, торговый человек
228
гостиной сотни, сначала продал Соловецкому монастырю часть при-
надлежавшего ему двора, а потом заложил и остальное. Судя по опи-
санию строений этой усадьбы, она была заброшена, да и в лучшие свои
времена вряд ли являлась резиденцией городского богатея — торгового
человека гостиной сотни. Скорее можно подумать, что за этими
бумагами — купчей и закладной — скрывалась какая-то махинация.
М. Н. Тихомиров справедливо подозревает здесь скрытую кабальную
сделку36. В закладной читаем: «А на дворе хором: горенка да сени бре-
венные не покрыты, да погреб под сеньми, да мыленка ветха, да городь-
ба кругом» 37. На принадлежавшей Дмитрию Леонтьеву усадьбе стоял,
значит, двухкамерный дом (изба + сени). Сени, возможно, были сде-
ланы из вертикально врытых бревен («бревенные»). Почти за тридцать
лет до того, в 1559 г., на дворе Якова Степанова Бундова на Арбате
стояло три избы «да пристена, да клеть», мыльня, погреб с надпогре-
бицей38.
Состав городской усадьбы, как видно, не претерпел существенных
изменений и в XVII в. Так, в описаниях дворов тяглецов московской
Бронной слободы мы читаем, что у хлебника Сергея Афанасьева было
«на дворе хором: изба, против нее клеть, меж их сени, ограда, ворота.
От улицы три прясла замету а городьба заметы и около саду частокол
соседми вопче». У его соседей, ствольника Ивашки Константинова и
кузнеца Ивана Яковлева, на дворах были еще и кузницы. На усадьбе
Василия Никитина «рейтарского строю» отмечена изба с сенями, пол-
колодца (т. е. как и в описанном случае в Зарядье — один колодец на
две соседние усадьбы), три прясла забора с воротами, на огородной
земле сад39. У тяглеца Кадашевской слободы «на дворе хором: горница
белая на глухом подклете, да горница черная на глухом же подклете,
меж ними сени, да под сенями погреб. В огороде баня с сенями. Ворота
в заборе, конюшня с навесом»49.
Все приведенные материалы позволили нам реконструировать на
основе археологических данных, дополненных данными позднейших
письменных источников, усадьбу сапожника на Великом посаде, сгорев-
шую в 1468 г. Здесь показаны не только открытые раскопками дом, по-
греб, мастерская, колодец и забор, но также конюшня с навесом, баня
в огороде (рис. 101, 1) 41. Отчетливо сознавая всю условность такой
реконструкции, мы все же думаем, что в общих чертах она дает пред-
ставление об усадьбе московского ремесленника.
Иную картину представляла собой усадьба феодала. Вспомним от-
крытые при раскопках богатые усадьбы с их разнообразными благо-
устроенными постройками. А вот как описал свой московский «двор»
князь Юрий Андреевич Оболенский (его духовная грамота составлена
между 1547 и 1565 гг.): «А что на Москве на моем подворье хоромов на
заднем дворе, горница с комнатою, перед комнатою сени, перед
229
горницей повалуша да сени же, да на заднем дворе две избы хлебные,
да пивоварня, да поварня, да мыльня, а на переднем дворе две повалуши,
да анбар, а по другую сторону ворот два погреба, конюшня, две сенни-
цы да житница. А столовую горницу с комнатою и с подклеты, да по-
валушу комнат... да сени и з задним крыльцом и с переходы да горница
одинака на конюшенном дворе...»42 Можно понять, что на улицу вы-
ходил крепкий частокол с воротами, по сторонам которых стояли ам-
бар, погреба, конюшня и две сенницы. На переднем дворе высились два
башнеобразных здания-повалуши. Господский дом с его горницами,
комнатами, сенями, повалушами и переходами стоял в глубине усадьбы
на заднем дворе, где были и обслуживавшие господский стол хлебные
избы, пивоварня, поварня, мыльня. Видимо, отдельно стояла столовая
изба с повалушей, сенями и переходами. Был в усадьбе еще конюшен-
ный двор, где стояла также горница. И. Е. Забелин считает, что башне-
образные повалуши, возвышавшиеся над остальными строениями не
менее чем на один этаж, были непременной частью богатого дома
XVI в., и приводит в пример известные хоромы Строгановых в Соль-
вычегодске, построенные в 1565 г.43
Усадьбы зажиточных людей, описанные переписчиками XVII в., так-
же дают картину весьма сходную с той, которая открывалась при рас-
копках. Так, в Бронной слободе на дворе подьячего приказа Большого
дворца Прокофия Стахлева были: горница на подклете, сени «о дву
житьях», над сенями чердак, у верхних сеней крыльцо дощатое «да у
тех же сеней два чюланца отхожих, погреб с надпогребицею, конюшня,
в огороде баня с пристенком да колодец. Ворота створчатые с калит-
кою. В огороде 35 яблонь старых и средних да 27 молодых». Тут же
был пруд. Городьба вокруг усадьбы была сделана частоколом и забором
какой-то иной конструкции. Усадьба занимала около 1800 м2 и цени-
лась в колоссальную по тому времени сумму — 200 рублей.
Еще более роскошными были расположенные в том же районе
усадьбы феодалов. Так, на дворе Михаила и Никиты Ушаковых, один
из которых был стряпчим Сытного двора, значатся: «горница с комна-
тою на жилых подклетях, горница и комната белые, сени передние с
переходы, у тех сеней два крыльца, да повалуша о трех житьях, под нею
погреб дубовый, да мыльня с сенями, да конюшня, да сенник, да онбар
в огороде четырех сажен, четыре чулана людских, вороты створчатые с
калиткою покрыты тесом, да круг двора городьбы двадцать пять прясел
забору, в саду половина пруда». На дворе князя Михаила Гагарина, сто-
явшем также в московской Бронной слободе, были «горница белая на
живом подклете да повалуша о трех житьях, промеж ними сени доща-
тые, у сеней крыльцо спускное да погреб, над ним сушило, в сушиле
закрамы, а под повалушею закрамы же, ворота створчатые покрыты
тесом да позади хором горница на решах да мыльня»44.
230
101. Макеты усадеб на Великой улице
1 — сапожника, XV в., вид с запада; 2 — феодала, XVI в., вид с юга.
Оба макета выполнены М. В. Городцовым
Видимо, такие усадьбы были характерны не для одной Москвы.
Так, опись двора гостя Ивана Буйнова, сделанная в 1664 г., гласит:
«В Старой Русе за Полестью рекою у Введения пресвятой Богородицы
двор, на дворе хором горница черная на жилом подклете; другая свет-
лица на жилом же подклете, у светлицы шесть окон красных, окончи-
ны в окнах стекольчатыя. Промеж горницы и светлицы сени дощатые
перебраны досками, над сеньми вверху чердак досками забран. Посто-
ронь сеней повалыша о трех житьях... на том же дворе мыльня, а на
мыльне горница, против горницы повалыша о дву житьях. Промеж
горницы [и повалыши] сени рублены с подсеньем»45.
О расположении построек на усадьбе богатого москвича дают пред-
ставление чертежи приказа тайных дел, о которых мы уже говорили.
Так, двор окольничьего Михаила Васильевича Собакина стоял в XVII в.
на северной стороне Рождественки (ныне улица Жданрва — рис. 102).
В центре усадьбы, занимавшей по улице 65 сажен (136,5 м) ц в глуби-
ну 24—28 сажен (50—59 м), стояли трехэтажные (очевидно, камен-
ные) палаты с крыльцом на столбах. На Рождественку выходил забор
ряжевой конструкции и «поленные анбары», а также столярня. Воро-
та были со стороны переулка, куда выходила и конюшня. По север-
ной и западной границам усадьбы (западной стороной она выходила
на Кузнецкую улицу) шли «люцкие покои» — избы, в которых жила
дворня (всего насчитывается восемь таких изб). Поварня (кухня) на-
ходилась тоже внутри двора, но довольно далеко от господских палат,
ближе к дровяным амбарам и столярне. Интересно отметить, что на-
против усадьбы Собакина по Кузнецкой улице находились дворы дья-
кона Никиты Полунина, пушечного ученика Ивана Артемьева, пушка-
ря Федкй Меркулова, кузнеца Григория Мосягина. На всех этих дво-
рах показано лишь по одному строению (очевидно, жилому), которое
выходило непосредственно на улицу. Правда, на следовавшем за ними
дворе стольника Ивана Михайловича Вердеревского хоромы тоже вы-
ходили на улицу. Возможно, что усадьбы ремесленников на чертеже
нанесены неполно, так как по описаниям строений аналогичных уса-
деб, которые мы привели выше, на усадьбе ремесленника также долж-
но было быть больше построек, чем это показано на плане.
Сопоставив археологические материалы с данными письменных и
графических источников, мы попытались реконструировать усадьбу
феодала XVI в. на Великой улице в Зарядье (рис. 101, 2). Реконструк-
ция эта, пожалуй, еще более условна, чем другие, приводимые в на-
шей книге46. Малый размер фундамента каменных палат заставил
предположить, что это была лишь часть жилого дома. К ней были до-
бавлены еще деревянные хоромы и повалуша «О трех жильях». Кроме
ледника и погреба, на усадьбе помещены конюшня, поварня, баня,
людские избы, колодец. К археологически исследованному забору
232
102. План района Рождественки в XVII в.
(по чертежу Приказа тайных дел)
.добавлены ворота. Позади замощенного «чистого» двора размещены хо-
зяйственный двор, огород и фруктовый сад. Мы не можем с достовер-
ностью утверждать, что все было именно так, но так могло быть.
Мы видели, что характер застройки московской усадьбы с начала
существования города до XVII в. мало изменился. Наиболее сущест-
венна, как уже говорилось, была здесь тенденция продвижения дома
из глубины усадьбы к улице, выявившаяся сначала в усадьбах ремес-
ленников, а потом и в дворянских. Но решительно преобладающим
оставался открытый двор со свободным расположением на нем хозяй-
ственных и производственных построек, чаще всего не связанных с до-
мом. Лишь в одном случае — в усадьбе житника или хлебника XV —
XVI вв. за Яузой — можно говорить о размещении к востоку от дома
примыкавшего к нему крытого соломой скотного двора.
Следует думать, что в Москве вплоть до XVII в. господствовал тот
тип застройки усадьбы, который этнографы называют «украинским
.двором, с несомкнутыми, не связанными надворными постройками» 47.
На Украине, особенно в северных ее областях, и сейчас можно встре-
тить усадьбу, на которой жилой дом стоит поодаль от улицы, а хозяй-
ственные постройки располагаются по краям двора. Возможно, что та-
кой тип двора является древнейшим, восходит еще ко временам восточ-
нославянской общности.
Интересен также тип застройки усадьбы, называемый «двор-кре-
пость», распространенный в южных районах, где проходила в XVI —
XVII вв. линия обороны Русского государства от татар — так на-
зываемая «засечная черта». Е. 3. Бломквист справедливо связывает
происхождение такого двора с переселением на засечную черту мос-
ковских служилых людей 48. Он несколько больше отличается от дво-
ров, открытых при раскопках в Москве (где не удалось проследить ха-
рактерной для «двора-крепости» сплошной стены хозяйственных по-
строек, одновременно образующих и ограду двора), но все же черты
сходства, в особенности с дворами московской знати, очень велики.
Нужно думать, что и некоторые варианты южновеликорусского типа
застройки усадьбы восходят к весьма отдаленным временам.
Подавляющее большинство открытых
при раскопках построек, как жилых,
так и хозяйственных, имело срубную
конструкцию. Только два жилых дома
XVI и XVII вв. были не срубными, а
каменными. Из хозяйственных и про-
изводственных построек лишь одна была столбовой конструкции и
.две углубленные в землю без крепления. Столбовые сени и земляной
погреб были в московских усадьбах раннего периода (до середины
XIII в.); углубленное в землю производственное помещение сапожника
234
Жилой дом
погибло в 1468 г. Все остальные постройки, конструкцию которых уда-
люсь проследить, представляли собой срубы, скрепленные на углах
«в обло» или «с остатком», реже — «в лапу» и лишь в отдельных случа-
ях — «впритык». Жилые постройки отличались от производственных и
хозяйственных добротностью дерева, но, конечно, это зависело прежде
всего от достатка хозяина, и, например, великокняжеский погреб был
построен из лучшего леса, чем жилой дом сапожника.
Нужно отметить, что тип московского жилища в течение всего рас-
сматриваемого нами периода был чрезвычайно устойчив. Это — ярко
выраженный севернорусский тип постройки. Ни в археологических
раскопках, ни в письменных источниках мы не встретили никаких ука-
заний на существование в Москве жилищ, столь характерных для
Южной Руси, — углубленных в землю, с глинобитным полом и стена-
ми. Такие жилища были многократно открыты раскопками в Киеве
и ряде других южнорусских городов, а также в Старой Рязани, Сузда-
ле 49 и других городах Юго-Восточной Руси. Из московского усадеб-
ного комплекса на севернорусский тип постройки указывает также на-
личие бань-«мылен». «Баня,— пишет Н. Н. Воронин, — является и по-
ныне одним из основных этнографических признаков северной рус-
ской деревни»50, причем и в древней Руси она преимущественно встре-
чалась в северных областях. С другой стороны, в московских жили-
щах, как правило, отсутствуют подпольные ямы для хранения продук-
тов, столь часто встречающиеся, например, в Старой Рязани51.
В Москве их заменяют погреба, стоящие отдельно от дома, и иногда —
подклеты домов.
Основных типов постройки жилого дома в Москве было два — на-
земная изба с деревянным полом и завалинкой и дом на подклете,
иногда также с завалинкой. Общее у обоих типов — срубный характер
жилища, резко отличающий его от глинобитных домов Южной Руси.
Такой тип жилища господствовал на Севере по крайней мере с X в.,
как показали, например, раскопки В. И. Равдоникаса в Старой Ла-
доге 52.
Среди исследованных нами построек восемь наземных изб и пять
домов на подклете. Хронологической закономерности в распростране-
нии этих типов нет. Не проследили мы пока сколько-нибудь опреде-
ленно и закономерностей социальных. Конечно, оба каменных бояр-
ских дома стояли на высоких цоколях, так что в жилые покои надо
было подниматься по лестнице. Но с другой стороны, дом зажиточ-
ного приказного XVI в. представлял собой избу с завалинкой, а дом
посадского человека из Гончарной слободы стоял на подклете. Позд-
нейшие письменные источники не раз указывали нам на дома ремес-
ленников на подклетах. По всей вероятности, эта конструкция была
235
и удобнее и гигиеничнее, но требовала большего количества строевого
леса, и сооружение постройки того или иного вида диктовалось рядом
случайных обстоятельств, например, ценой леса в данном сезоне.
Можно все же предположить, что высокая постройка была более до-
ступна людям зажиточным.
На основании археологических материалов мы попытаемся уточ-
нить древнюю границу распространения северного и южного типа жи-
лищ 53. Граница эта (рис. 103) проходила, очевидно, с северо-востока
на юго-запад, от Волги, оставляя к юго-востоку Суздаль и Рязань, а к
северо-западу Москву, направлялась к Вщижу, в котором также господ-
ствовали еще в XII—XIII вв. срубные постройки54. Дальнейшее на-
правление этой линии можно будет установить только после широ-
ких археологических исследований. Но уже сейчас И. В. Маковецкий
предполагает, что на юго-запад эта граница проходила через Полесье
в Прикарпатье 55.
Граница распространения южного и северного типа жилища, оче-
видно, связана с ландшафтными и климатическими зонами, она при-
мерно совпадает с границей лесостепи и леса56. Но на северо-востоке
намеченная нами линия прорезает область смешанных лесов в районе
Суздаля. Это можно объяснить местными особенностями ландшафта
древнего Ополья, где не было хорошего строевого леса.
Несомненно, однако, что срубное жилище постепенно распростра-
нялось на юго-восток. Если в Москве и Новгороде мы с самого на-
чала не находим углубленного в землю городского жилища, то в Ря-
зани и Суздале, как говорилось выше, до XII—XIII вв. бытовали полу-
земляночные жилища, в дальнейшем вытесненные срубными. Возмож-
но, что это связано с колонизацией этих земель, когда пришельцы
строили и какое-то время использовали такие дома, к каким они при-
выкли у себя на родине57.
Материалом для строительства в Москве были преимущественно
еловые и дубовые бревна. Можно заметить некоторое преобладание
ели и сосны, особенно в жилых постройках. Впрочем, сначала, кажет-
ся, господствовал дуб. Из семи построек, возведенных до разорения
Москвы татарами (мы говорим лишь о тех, где удалось определить по-
роду дерева), три жилых дома были из дуба и лишь один еловый, две
хозяйственные постройки были дубовыми и одна из смешанного мате-
риала — еловых и дубовых пластин. В XIV—XVII вв. только один жи-
лой дом был дубовым, а семь еловыми или сосновыми. Зато хозяйст-
венных построек из дуба было шесть, а из сосны или ели — только три
и две — из смешанного материала. Преобладание сосны и ели легко
объяснимо высокими строительными качествами хвойного дерева, из
которого получаются прямые ровные бревна, хорошо сопротивляющие-
ся гниению благодаря значительному содержанию смолы58. Однако
236
103. Примерная граница распространения северного и южного типа
древнерусского жилища
&Ш11
хвойные породы намного уступали в механической прочности дубу.
Поэтому наиболее ответственные сооружения рубились из дуба. До-
статочно упомянуть дубовые стены Кремля. В городских же строениях
дуб шел главным образом на важные хозяйственные постройки. Неров-
ность дубовых бревен не сказывалась в этих случаях отрицательно
потому, что небольшие щели в хозяйственных постройках допустимы.
237
Их даже не конопатили. Особо следует отметить, что во влажной
почве дуб прекрасно сохранялся; дубовые погреба и подклеты домов
уцелели на значительную высоту в течение ряда столетий.
Каменные жилые дома встретились, как уже сказано, всего два раза.
Известно, что в Москве первые каменные палаты построил себе
митрополит Иона в 1451 г. И в дальнейшем каменное жилье распрост-
ранялось в Москве медленно. Это и понятно, так как при весьма не-
совершенном печном отоплении того времени каменные палаты с их
толстыми стенами обязательно должны были быть сыроватыми. «Обы-
чай жить в деревянных помещениях, как более здоровых и удобных
для жилья по сравнению с каменными домами, — пишет М. Н. Тихоми-
ров,— сохранился в России долгое время, едва ли не до XX в. Даже
в XVIII столетии богатые вельможи предпочитали строить обширные
деревянные дворцы» 59.
Лишь в девяти случаях удалось определенно установить, из сколь-
ких помещений состоял вскрытый при раскопках жилой дом. К древ-
нейшему периоду (до середины XIII в.) относится один однокамерный
дом, другой дом того же периода был, по-видимому, двухкамерным —
к основному срубу примыкали сени столбовой конструкции, как это
можно наблюдать еще иногда и в современной деревне.
К XIV—XVII вв. относятся два однокамерных дома, три двухка-
мерных (в том числе один пятистенок XIV —XV вв. и два дома с при-
рубом XVI —XVII вв.) и два трехкамерных (оба были образованы
в XVI—XVII вв. путем пристроек к основному зданию).
Определить назначение всех помещений затруднительно. Ясно
лишь, что не было в этом какой-то определенной закономерности. Так,
двухкамерная изба-пятистенок XIV— XV вв. состояла, по-видимому, из
двух жилых помещений — кухни, в которой велись и какие-то произ-
водственные операции, и горницы. Трехкамерный дом приказного
XVII в. состоял, вероятно, из парадного и двух жилых помещений.
В других случаях это были то сени, то клеть.
Археологические раскопки в других русских городах показывают,
что уже в X—XIII вв. в зоне господства срубного жилища были рас-
пространены как однокамерные, так и двух- и даже трехкамерные по-
стройки. Во Вщиже это были дома-пятистенки, состоявшие из избы
и сеней. Были здесь и избы с сенями, служившими одновременно хле-
вом. В Новгороде все типы построек встречаются, начиная с X в.;
и уже тогда господствовали, кажется, двухкамерные постройки 6С.
Все же можно согласиться с предположением Е. Э. Бломквист, что
древнейшей основной формой восточнославянского жилища была од-
нокамерная постройка61. Эта форма жилища бытовала в Москве и
в XVI в. Недаром еще в 1564 г. посетивший Москву Рафаэль Барбери-
ни писал о жилищах рядового населения Москвы, что они «малы и не-
238
удобны. В них одна комната, где едят, работают и делают все; в ком-
нате для тепла печь, где обыкновенно спит вся семья; они дают дыму
вылетать в дверь и окна» 62. Между тем на 40 лет раньше русский по-
сол при папском дворе Дмитрий Герасимов характеризовал московские
дома иначе: «Дома в общем деревянные, — записал с его слов италья-^
нец Павел Иовий,—делятся на три помещения: столовую, кухню и
спальню; по вместимости они просторны, но не огромны по своей по-
стройке и не чересчур низки. Бревна огромной величины подвозятся
для них из Герцинского леса; когда их уравняют по шнуру, то кладут
одно против другого, соединяют и скрепляют под прямыми углами, че-
рез что наружные стены домов строятся с отменной крепостью, без
больших издержек и с великой быстротою. Почти все дома имеют при
себе отдельные сады как для пользования овощами, так и для удоволь-
ствия...» 63
Оставив в стороне некоторые неясности, происходящие от того, что
Павел Иовий, видимо, не всегда точно понимал Дмитрия Герасимова
(в частности,— его слова о назначении внутренних помещений дома),
мы все же увидим, что речь здесь идет о добротном трехкамерном жи-
лище более или менее зажиточных москвичей. Нужно думать, что
в XVI в. существовали и однокамерные и трехкамерные дома. О двух-
камерном доме-пятистенке XIV —XV вв. уже было сказано. Развитие
плана дома шло в Москве, как и во всей Руси, по линии увеличения
числа помещений — от однокамерного к трехкамерному у рядовых
москвичей и к многокамерному у более богатых слоев населения. Ва
всяком случае приведенные нами выше переписи усадеб московских
посадских людей и феодалов показывают, что наиболее распростра-
ненным типом дома в XVII в. был трехкамерный — из двух изб, соеди-
ненных сенями, либо из избы и клети, также соединенных сенями.
Судя по форме некоторых записей («горница черная да горница бе-
лая»), можно предположить, что в одной из них была курная печь, а
другая либо имела уже печь с трубой, либо вовсе не имела печи. На-
ряду с этим типом жилища существовали и двухкамерные дома (изба
с сенями). Количество комнат зависело от зажиточности хозяев.
У подьячего, как мы видели, сени были «о дву жильях» (т. е. двухэтаж-
ные), с особым чердаком и пристроенными к ним чуланами. У стряп-
чего горница и комната были «на жилых подклетах», т. е. под ними
были еще два жилых помещения и не менее трех комнат было в трех-
этажной повалуше. Всего в господском доме можно насчитать не ме-
нее семи комнат. А на усадьбе были еще «людские чуланы», т. е. избы
челяди. Впрочем, эта усадьба принадлежала, как было сказано, двум
хозяевам — Михаилу и Никите Ушаковым, у каждого из которых мог-
ла быть своя семья, следовательно — свои комнаты. «Интимная жизнь
феодала, — читаем в исследовании, посвященном планировке москов-
239
ского жилища,— протекала в покоевых хоромах, состоявших даже у
царя из 3-х — 4-х небольших горниц» 64.
Что же касается жилища рядового горожанина, то в XVII в. не толь-
ко в Москве, но и в далекой Сибири часть домов были трехкамерными.
В. А. Александров отмечает, например, что в Енисейске в XVII в. из
40 жилых домов (на 33-х городских дворах) 29 были трехкамерными,
8 — двухкамерными и только 3 — однокамерными 65. При этом одно-
камерные дома никогда не были единственными жилыми зданиями на
усадьбе, а двухкамерные — лишь в редких случаях. Обычно, кроме них,
.были еще какие-то жилые помещения.
Расположение двух комнат по сторонам сеней стало в XVII в., ви-
димо, настолько типичным, что и каменные жилые дома строились за-
частую так же. Например, палаты московского Печатного двора пред-
ставляют собой по сути дела такую же высокую трехкамерную избу,
стоящую на подклете. Вход в жилой верхний этаж через расположен-
ное в центре фасада крыльцо, ведущее в узкие сени, по обеим сторо-
нам которых находятся две обширные комнаты. Аналогичные камен-
ные дома сохранились от того времени также во Пскове и в Горохов-
це 66. Разумеется, московская знать строила себе в XVII в. многоком-
натные дворцы в два и три этажа, соперничавшие с царскими тере-
мами.
Жилая изба представляла собой большей частью квадратный,
реже — прямоугольный сруб, размеры которого были различны. Наи-
меньшая из описанных нами изб (XIII в.) имела длину всего 2,60 м,
наибольшая (XV в.) —7 м. Средний размер избы был, видимо, 16 —
25 квадратных метров (4 X 4 — 5 X 5). Но встретились и такие раз-
меры помещений, как 3X4; 3,3 X 4; 3,9 X 4,3; 4,8 X 6,3; 5 X 8,8;
3 X 3; 3,3 X 3,5; 4 X 4,5 м.
Углы избы скреплялись, как правило, «в обло» на всем протяжении
исследованного нами периода. Крепление «в лапу» и, в особенности,
сложное крепление «в лапу с зубом» практиковалось в оборонитель-
ных сооружениях и хозяйственных постройках не ранее XV —XVI вв.
Такая устойчивость крепления углов избы «в обло» (несмотря на то,
что при этом креплении значительная часть длины бревна остается за
пределами комнаты, этот способ применяется до наших дней как в де-
ревнях, так и в некоторых городах) объясняется, по-видимому, суро-
вым климатом наших краев. Известно, что в морозы у домов, рубле-
ных «в обло», промерзают наружные концы бревен, а угол остается
теплым. У дома, рубленого, например, «в лапу», промерзали бы преж-
де всего углы 67. Нам не удалось проследить какой-либо хронологиче-
ской закономерности в вырубке чашек бревен. Встретились оба из-
вестных в древней Руси способа — рубка чашками вверх и чашками
вниз. При этом, например, сруб XIV в. рублен «в обло» чашками
240
104. Срубы с перемеченными зарубками венцами
1 — XIV в. в Кремле; 2 — XIX в. в селе Вирятино Сосновского района
Тамбовской области
вверх, сруб XV. в.—чашками вниз, а XVII в.— снова чашками вверх.
Можно отметить, что при стройке домов вплоть до XVII в. не приме-
нялось пилы. Все бревна, плахи и доски обработаны при помощи то-
пора и скобеля. Находка сруба с зарубками, обозначавшими порядок
венцов, говорит о том, что (по крайней мере в отдельных случаях)
практиковалась предварительная временная сборка срубов на каком-
то свободном месте, после которой настоящий дом возводят иногда
через довольно длительный срок и на другом месте 68. Если в русской
деревне в XIX в. это делалось для лучшей пригонки венцов и просуш-
ки дерева, то в древней Москве зарубки на срубе могут указывать и на
то, что сруб этот куплен готовым и перенесен на новое место (что,
впрочем, можно встретить и в современных деревнях — см. рис. 104).
Пол московской избы был всегда дощатым, причем доски настила-
лись, по-видимому, как и в современных деревнях, в направлении от
входа. «Черный» пол из бревен, слегка затесанных сверху, встречен
всего один раз, пол из жердей — только в бане. Пол из керамических
плиток, а позднее из чугунных плит мог быть лишь в общественных
зданиях; в жилых помещениях он во всех отношениях неудобен. Кир-
16 М. Г. Рабинович	241
личный пол обнаружен в подклетах царских теремов. Археологиче-
ские наблюдения позволили установить, что кирпич чаще клался
«в елочку» — плашмя или на бок.
Непременной принадлежностью жилища была глинобитная печь.
Печей-каменок нами не обнаружено, а кирпичные печи всего две. Из
девяти открытых при наших раскопках печей, положение которых уда-
лось установить, в трех случаях печь стояла в юго-западном углу ком-
наты слева от предполагаемого входа, в трех случаях — в юго-восточ-
ном углу справа или слева от входа, в двух случаях — в северо-восточ-
ном углу справа или слева от входа и один раз — в северо-западном
углу по диагонали от входа. Нужно, однако, отметить, что даже в раз-
ных комнатах одного дома (напр., в доме приказного) печи оказались
стоящими в разных углах. По всей вероятности, в Москве традицион-
ная планировка внутреннего помещения домов, при которой печь рас-
положена обязательно на определенном месте и с определенным поло-
жением устья печи по отношению ко входу, выдерживалась далеко не
всегда. Все же в большинстве случаев печь находилась, по-видимому,
у той же стены, в которой была входная дверь, справа или слева от
входа. Напротив были полати. С большой долей вероятности можно
говорить о преобладании еще в средневековой Москве северно- или
среднерусского типа планировки внутреннего помещения, продержав-
шегося в этой области до XIX в. 69
Все печи, вскрытые нашими раскопками, совершенно разрушены.
Мы не сможем поэтому восстановить полностью и конструкцию печи.
Но в нескольких случаях установлено, что основанием печи служили
четыре столба, не связанные конструктивно с другими частями дома.
Один раз обнаружены остатки деревянных брусьев подпечья, какие
можно встретить иногда и теперь в деревнях. Положение устья печи не
удалось установить ни разу.
Исходя из всей совокупности наших источников, можно предполо-
жить, что до конца XV в. подавляющее большинство печей не имело
дымовой трубы. Даже в XVI—XVII вв. рядовые дома посадских людей
отапливались по-черному. Еще в начале XVII в. шведский посланник
в Москве Петр Петрей де Эрлезунда писал: «...Домы строятся у них
чрезвычайно высокие, деревянные, в три или две комнаты одна над
другой. Тот считается самым знатным, пышным и большим тузом в го-
роде, кто выстроит себе самые высокие хоромы в нем с крышею над
лестницей крыльца. Такие дома особенно стараются строить богатые
дворяне и купцы... Кровли опускают на обе стороны вниз и кроют
древесной корою, снятою с берез и сосен... а доски приколачивают же-
лезными гвоздями. У небогатых и бедных курные избы, как и у кресть-
ян в деревнях; когда топятся эти избы, никому нельзя оставаться в них
от дыма... А знатные и богатые кладут у себя в домах изразцовые
242
печи» 7С. Эти изразцовые печи, конечно, имели дымовые трубы. При
раскопках в комплексах XVI —XVII вв. можно встретить обломки ке-
рамических труб, закопченных изнутри и служивших, стало быть, для
вывода дыма71. Вероятно, и ранее в наиболее богатых домах были
печи с дымовыми трубами, но большинство московского населения
еще и в XVII в. познавало всю горечь изречения XII в.: «Горести дым-
ные не претерпев, тепла не видати».
Изразцовые печи обнаружены в четырех жилищах — боярской
усадьбе XVI в., в доме приказного XVII в., доме гончара XVII в. и
в палатах Сулешовых, где, впрочем, остатки изразцовой печи относи-
лись уже к XVIII в., но можно думать, что эта облицовка сменила бо-
лее древнюю. Анализ «красных» изразцов XVI — начала XVII в. и зе-
леных «муравленых» изразцов середины XVII в., найденных в Зарядье,
позволяет установить, что изразцы для печей и внешнего убранства
домов этого района покупались по соседству у мастеров московской
Гончарной слободы, продукция которых уже описана нами выше. Из-
разцовая печь не только давала тепло, но и составляла основное внут-
реннее украшение комнаты. Различными сюжетами, изображенными
на изразцах, любовались, как позднее, в XVIII—XIX вв., развешанны-
ми по стенам картинами в какой-нибудь богатой гостиной. Понятно,
что такого рода печи при чрезвычайной дороговизне изразцов могли
быть не во всякой комнате даже у зажиточных людей. Они украшали
лишь парадные комнаты, предназначенные для приема гостей. А самые
комнаты эти могли быть далеко не во всяком доме.
Суровый климат заставлял особенно заботиться об утеплении жи-
лищ. Не только в самом типе жилища (избы с завалинкой и дома на
подклете), но и в конструкции стен, которые тщательно проконопачи-
вались, и в устройстве окон сказалось влияние климата.
В избах, топившихся по-черному, естественно, не могло быть боль-
ших окон. Доступ дневного света и воздуха зачастую ограничивался
волоковым оконцем. Судя по изображениям и описаниям московских
домов, таких оконцев в избе бывало несколько. Даже в царском двор-
це в подклетах в XVII в. были волоковые окошки 72. Большие оконные
проемы делали в горницах, где имелись «белые» печи с трубами, и в
неотапливаемых летних помещениях. Такие окна назывались «кося-
щатыми» (от слова «косяк») или «красными». Но и они не могли быть
особенно велики, так как слюда, которая в конце XVII в. была обще-
употребительна, позволяет иметь лишь небольшие оконные проемы.
Слюдяные оконницы были распространены широко. На это указывают
находки слюды в развалинах дома посадского человека XV—XVI вв.
и дома приказного XVII в. Оконного стекла при раскопках древних
слоев не найдено. Известно, что первый стекольный завод появился в
России в конце XVII в. Впрочем, в окнах наиболее богатых домов могло
16*
243
105. Осветительные приборы
1 — светец; 2 — плошка; 3 — лампадка; 4 — 7 — подсвечники
быть привозное стекло. Однако даже в царском дворце в Коломенском,
как известно, в окнах была «драгая слюдва».
Небольшие оконные проемы, закрытые сравнительно малопрозрач-
ным материалом, конечно, пропускали очень немного света. Поэтому
не только в длинные зимние вечера, но и в короткие зимние дни жи-
лища требовали искусственного освещения. Разнообразные металли-
ческие светцы, в которые вставлялись лучины, хорошо известны по
245
археологическим находкам (рис. 105, 7). Но с XVI в. в домах рядовых
горожан находятся и подсвечники — металлические и глиняные, настен-
ные и настольные (рис. 105, 4 — 7). Однако даже сальные свечи долгое
время были роскошью, и найденный в доме приказного подсвечник го-
ворит лишний раз о зажиточности хозяина дома. Много найдено масля-
ных светильников, также настенных и настольных (рис. 105, 2, 3).
Об устройстве дверей у нас очень мало сведений. Единственная це-
лая дверь найдена не в жилой, а в хозяйственной постройке. Но можно
предположить, что и в жилых помещениях двери были одностворчатые,
составлялись из нескольких толстых досок, скреплялись железными жи-
ковинами (рис. 106, 1). Они подвешивались на петлях или же вставля-
107. Часть резного «полотенца» (1).
Резной конец «полотенца» (2)
^(по И. В. Маковецкому)
246
лись специальными штырями в пазы
притолоки. Ручкой двери обычно
служило железное кольцо (рис. 106,
2). Очевидно уже с древнейших
времен двери запирались висячими
пружинными замками, столь хоро-
шо известными по находкам в
древнерусских городах. Замки и
ключи от них найдены в Зарядье
и в Кремле в большом количестве
во всех слоях — с XII по XVII век
(рис. 106, 4, 5). Дверь, обрушив-
шаяся в подклет дома посадского
человека XV—XVI вв. на устье
Яузы, имела уже внутренний замок,
к которому должен был быть ключ
современного типа (рис. 106, 3).
О конструкции потолка и кры-
ши наши раскопки не дают почти
никаких сведений, что и понятно,
так как эти части зданий ни в одном
случае не сохранились даже в виде
груды обломков. Восстановить их
можно по древним рисункам, ука-
зывавшим, кстати сказать, на боль-
шое разнообразие конструкций кро-
вли. Найденный в погребе XIV—
XV вв. в Кремле запас дубовой
дранки позволяет предположить,
что и жилые дома могли крыть не
только тесом, но и дранью. Приве-
денное выше известие Петра Петрея
о том, что крыши кроют ко-
рой, может на самом деле
говорить о крыше из дранок.
Соломенная крыша, как уже
говорилось, встречена в
Москве всего один раз и то,
по-видимому, над хозяйст-
венной постройкой, а не над
домом. Приведенное выше
описание Петра Петрея го-
ворит как будто бы о двух-
скатной кровле строений.
На рисунках, сопровождаю-
щих книгу Олеария, также
изображены в большинстве
двухскатные крыши домов,
повернутые фронтоном к
улице. На планах-рисунках
Москвы XVI и XVII вв. мож-
108. Часть припечной доски
но увидеть чаще всего тоже двухскатные крыши домов, но попадаются
и покрытия четырех- или многогранным шатром и «бочкой».
Потолок, судя по отдельным находкам, обычно делали из толстых
досок или из пластин, обращенных плоской стороной внутрь жилого
помещения.
Поверх настила для утепления потолка уже с древнейших времен
посыпали небольшой слой земли. Б. А. Рыбакову удалось с большой
точностью проследить земляные насыпи потолка в домах Вщижа.
В Москве этого установить археологическим путем не удалось, но
косвенные данные говорят, что такие насыпи обычно в домах были.
Во время приготовлений к царской свадьбе, например, при сооружении
специальной комнаты, в которой молодые должны были провести пер-
вую брачную ночь, потолок в этой комнате нарочно делали без земля-
ной насыпи, чтобы ночь прошла не под землей. Стало быть, во всех дру-
гих жилых помещениях такая насыпь существовала. Так древний обы-
чай помогает восстановить конструкцию жилища.
Украшения московских домов были, по-видимому, резными. Одна-
ко при раскопках резные украшения найдены всего дважды и то не в
жилом комплексе, так что они не могут быть связаны с каким-либо
определенным жильем.То, что находки украшений редки, вряд ли слу-
чайно. Нужно думать, что положение дома в глубине двора обуслов-
ливало в какой-то мере бедность его резного убранства. Главным укра-
шением служили хорошо видные с улицы фигурные кровли хором,
крыльца, коньки и т. п. Наличники окон и иное убранство фасада древ-
247
нерусского дома известны нам более по каменным зданиям. Имеющие-
ся в нашем распоряжении фрагменты резных украшений определить
довольно затруднительно. Один из них (рис. 107, 1) представляет со-
бой нижнюю часть какого-то крупного резного украшения, скорее
всего «полотенца» — резной доски с фронтона дома, крыльца или во-
рот. Впрочем, возможно, что это — часть оконного наличника. Трех-
гранно-выемчатая резьба, столь характерная для домов этих мест и
в позднейшую эпоху, сочетается с ажурным узором, выполненным без
помощи пилы. Для создания такого орнамента, составленного из
окружностей, треугольников и зубчиков, необходима была предвари-
тельная разметка доски с помощью циркуля и линейки. Однако вы-
полнена резьба не слишком тщательно — треугольники неровные,
длинные зубцы обрублены тоже неровно.
Вспомнив виртуозность московских резчиков в выполнении мини-
атюрных предметов, мы поймем, что сравнительно грубая резьба круп-
ного украшения дома сделана с расчетом на обзор его с большого
расстояния.
Другой фрагмент резного предмета, также сделанный без помощи
пилы, снабжен спиральными завитками (рис. 108). Он напоминает
распространенные впоследствии на севере украшения внутренних поме-
щений, в частности — припечные доски 73.
Из надворных построек при раскоп-
ках обнаружены баня, амбары, пог-
реба.
Открытая при раскопках в Зарядье
и описанная выше баня XV в. являет-
ся пока, насколько нам известно, един-
ственной археологически изученной
баней в Северной Руси. Однако в
письменных источниках баня или мыльня в северно-русских городах и
деревнях упоминается часто. Баня из Зарядья представляла собой назем-
ный сруб с полом из жердей и большой глинобитной печью. Предбан-
ник у нее был какой-то иной конструкции, но также с полом из жердей.
Он не уцелел. К «оборудованию» бани может относиться найденный
поблизости обгорелый фрагмент деревянного желоба. «Оборудование»
бани должны были составлять деревянные полок и чан для воды, а так-
же различные ушаты и ковши.
Амбары встречены в нескольких усадьбах. В усадьбе XVI в. это
был довольно обширный рубленый «в лапу» из дубовых бревен сруб,
покоившийся на «стульях» —- вертикально врытых в землю толстых об-
рубках (рис. 109, 1). Он выходил глухой стеной на улицу. Венцы его
не были проконопачены и оставляли довольно значительные щели.
Пол был земляной. Внутри амбара помещался дренажный колодец,
Надворные
постройки
248
109. Детали построек
1 — угол амбара (виден «стул»); 2 — бочка-погреб, долбленная целого древес-
ного ствола; 3 — плетневый забор; 4 — забор из слег
куда отводилась по трубе вода из стоявшего рядом ледника. Этот ам-
бар не был единственным на усадьбе. По другую сторону ледника на-
ходился другой амбар.
Лучше всего археологически изучены погреба и ледники, т. к. бу-
дучи углублены в землю, они сохранились лучше всех других частей
зданий. Мы уже говорили выше, что погреб или ледник мог представ-
лять собой отдельное помещение или же подполье жилого дома. В по-
следнем случае над погребом находились жилые или хозяйственные
помещения дома — повалуша, сени, даже баня. Отдельно же стоящий
погреб имел, по-видимому, какое-то наземное помещение, которое
в приведенных выше переписных книгах названо «надпогребицею».
Во всех случаях подземная часть погреба была перекрыта досками или
накатом. Остатки этих перекрытий несколько раз были найдены на
полу погребов. Судя по упавшим туда вместе с перекрытием предме-
там, надпогребица использовалась для хранения разных хозяйствен-
ных вещей. Найдены, например, кнут, подковы, часть передка саней,
не бывший в употреблении изразец, рукав старой одежды и т. п., а не-
подалеку — санный полоз, ступица колеса. Надпогребицы, видимо,
играли ту же роль, что и амбары и клети. Составитель «Домостроя»
рекомендует «в иных подклетях или в подсенье или в онбаре оустрои-
ти...» сани, дровни, телеги, колеса, дуги, хомуты, оглобли, посконные
249
вожжи, шлеи, попоны, веревки, мочала «и инои дворовый запас конь-
«ской» и «ветшаный всякой запас и обрески и обломки» ... «а в ыном
юнбаре бочки и мерники, желобы... корцы... сита, решота, фляги и вся-
кая порядня поваренная и погребная», а также «гвозди, чепи, замки,
топоры, заступы, всякой железный запас»... «и все то разобрати... в
коробьях положите или в бочках иное по гряткам иное по спицам...
где что пригоже то туто и строите в сусе и в покрыте от мышей и от
мокра и от снегу беречи...»74 Амбар, подклет и надпогребица могли,
значит, быть оборудованы и различными полками-«грядками» и «спи-
цами» на стенах, где лежали и висели различные домашние вещи.
В погреб спускались по деревянной лестнице в несколько ступеней.
Пол погребов был у рядовых горожан земляной, у более зажиточных
нередко вымощен жердями, у богатых — даже кирпичом. В Кремле и
Зарядье погреба-ледники нередко снабжались специальными дренаж-
ными устройствами, о которых уже говорилось.
Такое оборудование погребов было обусловлено прежде всего не-
обходимостью длительного хранения большого количества съестных
припасов. Феодал получал эти припасы в виде натурального оброка из
своих поместий, а «оу ково поместья и пашни и сел и вотчины нет,
ино купите Годовой запас хлеб и всякое жита зиме на возех, а пол-
тевое мяса такоже и рыбу всякую и свежую и длинную и осетрину на
провес и бочечную в год и семжину и икру сиговую и черную и кото-
рая рыба в лето ставите и капуста и те суды зиме в лед засекати и
питье запасное глубоко, и покрыв лубом засыпать и коли надоби лете
и тогды свежи и готово» 75.
Конечно, большинство москвичей не могли иметь столь обильных
запасов, не говоря уже об осетрине и черной икре. У бедных были со-
всем маленькие плохо оборудованные погреба. Один такой «погреб»
найден при работах на строительстве метрополитена на современной
Метростроевской улице. Это был просто врытый в землю крупный
глиняный сосуд-«корчага» высотой 70, диаметром 60 см. Чтобы туда
не забрались мыши, сосуд покрыли жерновом, а отверстие в центре
жернова заткнули обломком другого жернова. При этом все же через
это отверстие обеспечена была и вентиляция. Исследователь относит
погреб к XV в. и предполагает, что здесь хранилось зерно 76, но для
зернохранилища сосуд слишком мал. Скорее тут могли храниться дру-
гие запасы пищи — мясо и т. п. Другой «погреб» XIV в. был открыт в
Зарядье. Большая (диаметром 1,10, высотой 1,2 м) долбленная из цело-
го ствола липы бочка без дна врыта в яму, на дне которой лежали доски.
Конечно, бочка должна была чем-то покрываться сверху, но крышки не
сохранилось (рис. 109, 2).
О производственных надворных сооружениях мы уже говорили.
Чтобы закончить характеристику жилища москвичей, нам остается
2 S0
сказать еще несколько слов о различного рода заборах и оградах. При
раскопках в Москве открыты, как мы видели выше, различные заборы.
Наиболее солидно устраивалась, конечно, наружная ограда. Это всег-
да был частокол («тын») из бревен диаметром от 12 до 25 см. Мы виде-
ли выше, что переписчики, описывая городскую усадьбу, никогда не за-
бывали охарактеризовать забор (или «замет»). Упоминаемые в перепис-
ных книгах «прясла» (которые всегда пересчитывали) говорят не о ча-
стоколе, а о заборе иной конструкции. Судя по чертежам приказа тай-
ных дел, «прясла» могли представлять собой своего рода ряжи. Между
врытыми вертикально в землю столбами клались горизонтально бревна,
концы которых входили, по всей вероятности, в пазы столбов. Археоло-
гически такой забор не обнаружен ни разу.
Различные части одной и той же усадьбы — огород и т. п.— отде-
лялись друг от друга заборами гораздо более легкой конструкции —
плетнем (рис. 109, 3) или забором из длинных тонких жердей, до сих
пор в Подмосковье именуемых обычно «слегами». К паре вертикаль-
но вбитых в землю жердей прикрепляются горизонтально (приби-
ваются или привязываются лыком) две или три слеги на расстоянии
30—40 см друг от друга по высоте (рис. 109, 4), Таким образом, и сей-
час нередко огораживается деревенская усадьба. Для людей это, разу-
меется, не преграда, но скотина пройти не может.
О значении внутренних и внешних заборов городской усадьбы
XVI в. красочно повествует «Домострой»: «Первое городьба перекре-
пити, чтобы в огород собаки, ни свиньи, ни куром, ни гусем, ни оут-
кам и всякой житне взойти не имут ни с чюжево двора ни с своего...
а двор был потому же везде крепко огорожен или тынен, а ворота всег-
ды приперты, а к ночи замкнуты, а собаки бы сторожливы, а слуги бы
стерегли же, а сам государь или государыня послушивают ночи» 77.
При сравнительно холодном и дожд-
ливом климате московского края и
Сооружения влажной, обильной грунтовыми во-
дами почве, на которой выросли цен-
ГОРОДСКОГО хозяйства тральные кварталы Москвы, осушение
r п	местности, приспособление ее к нуж-
дам жилья и транспорта играло боль-
шую роль как в жизни каждого хозяй-
ства, так и в жизни города в целом. Вместе с тем как сам по себе факт
создания системы дренажа, так и техника ее сооружения характеризуют
уровень развития хозяйства и техники в древнерусских городах. Поэто-
му вопрос о дренажных устройствах, мостовых, мостах и набережных
Москвы заслуживает того, чтобы на нем остановиться. Водоотводные
сооружения Москвы привлекли к себе внимание исследователей уже
давно. Достаточно сказать, что именно изучение московских водоотвод-
251
ных сооружений позволило А. Ф. Медведеву окончательно доказать, что
аналогичные сооружения, открытые в Новгороде и определенные пер-
воначально А. А. Строковым как водопровод, на самом деле были водо-
отводными 78.
В Москве, как и в других городах с подобным климатическим и
почвенным режимом — Новгороде Великом, Пскове, Смоленске,—
водоотводная система возникла едва ли не одновременно с возникно-
вением города. Так, в Новгороде Великом древнейшие водоотводные
сооружения относятся к XI в., в то время как сам этот город существо-
вал с начала X в.79
В Москве дренажные сооружения были открыты и на территории
Кремля и главным образом на территории Зарядья. Подобно новгород-
ским, они имели своей задачей осушение подвалов и нижних этажей
деревянных и каменных зданий как жилых, так и хозяйственных.
Древнейшие водоотводные сооружения, открытые в Москве, связа-
ны с производственными комплексами кожевенно-сапожной мастер-
ской, возникшей в XI в. и разрушенной в XII в., а также и с металлур-
гическим производством XI—XIII вв. Впрочем, у нас нет уверенности,
что в последнем случае мы имеем дело с дренажным сооружением.
Водоотвод от мастерской кожевника представлял собой вырытые в ма-
терике небольшие канавки (глубиной 15 — 20 см, шириной по верху
20 — 30 см), поперек которых были положены обрубки дерева; на этих
обрубках лежали продольные тонкие жерди, закрывавшие канаву
сверху (рис. 110, /). Видимо, уже в тот ранний период москвичи хо-
рошо понимали, что дренажное сооружение всегда важно предохранять
от засорения именно сверху. Стенки и дно канавы не крепили. Уклон
канавок был к югу в сторону берега Москвы-реки, куда, видимо, отво-
дилась вода.
К XIV в. относится целая система грунтовых водоотводных канав,
прорытых в восточной части Зарядья. Они имели ширину 80 см, глуби-
ну 30 — 40 см и уклон до 2% к северу. Никакого перекрытия или креп-
ления канав не прослежено. Направление стока воды обусловлено
топографией местности. Ведь в это время южнее канав проходила
Великая улица, и воду от построек, стоявших на северной ее стороне,
приходилось отводить не в Москву-реку, а к северу, где, судя по некото-
рым указаниям летописей, был какой-то овраг или ров, шедший при-
мерно по линии позднейшего Псковского переулка и современного
Куйбышевского проезда — «от Николы Мокрого до Богоявления»80
(см. рис. 112).
К XIV и XV вв. относятся открытые в западной части Зарядья ка-
навы шириной 70—100 см и глубиной 80—120 см. Древнейшая из них
(рис. ПО, 2) прорыта в конце XIV в. и засыпана, видимо, в первой
252
110. Дренажные канавы
1 — перекрытая жердями; 2 — крепленная плетнем; 3 — крепленная жердями;
4 — на распорках, крытая жердями; 5 — деревянные трубы в канаве и их детали
трети XV в. Стенки ее закреплены плетнем. Другая канава, существо-
вавшая лет 50, с начала до середины XV в., была закреплена по бокам
жердями и тоже открыта сверху (рис. 110, 3). Третья (рис. 110. 4),
устроенная в 30-х годах XV в. и просуществовавшая почти до пожара
1468 г., имела конструкцию более совершенную. Хотя стенки ее и
253
111. Детали дренажных сооружений
1 — колено трубы, покрытой берестой; 2 — труба, обрубленная
при строительстве Китай-города
были закреплены только распорками, но сверху на этих распорках ле-
жали продольные жерди, надежно закрывавшие канаву. Все три ка-
навы имеют незначительный уклон к югу (0,5—.1 %). Можно думать,
что они либо проходили под мостовой Великой улицы до берега Мо-
сквы-реки, либо имели какие-то водосборники, раскопками не откры-
тые.
Первый водосток из деревянных труб относится к 30—40-м го-
дам XV в. Это была система деревянных труб, тщательно обмотанных
берестой (рис. Ill, 1). Трубы сделаны, как и новгородские, из раско-
лотых вдоль стволов деревьев, выдолбленных и снова сложенных вме-
сте. Шов между половинками стволов был прямой, стыки соединялись
небольшими закраинками. Обмотанные берестой трубы лежали в не-
глубокой канаве на специальных поперечинах-подпорках, сообщавших
им уклон к северу примерно 1,5%, и, видимо, были засыпаны сверху
землей. Они отводили воду в тот же ров у позднейшего Псковского
переулка.
В дальнейшем система дренажа была усовершенствована. Во вто-
рой половине XV и первой трети XVI в. воду отводили в большинстве
случаев с помощью деревянных труб. Самая конструкция их несколь-
ко изменилась. Ствол дерева раскалывали теперь не по прямой линии,
а зигзагообразно (рис. 110, 5), так, что наложенные вновь друг на
друга половинки его не могли смещаться по продольной оси. Канал
254
выдалбливали шестигранный. Один конец трубы затесывали, чтобы он
плотно входил в канал соседнего звена труб. При такой конструкции
трубопровода отпадала надобность обертывать трубы берестой. Клали
их по-прежнему в неглубокие канавки на подпорках, обеспечивавших
необходимый уклон. Сток воды к северу от Великой улицы в восточной
части Зарядья шел в тот же ров, в центральной и западной — в Москву-
реку 8I. Аналогичные трубы, найденные к югу от Великой улицы, все
отводили воду к югу, к берегу Москвы-реки (см. рис. 112).
При исследовании основания стены Китай-города были обнару-
жены остатки деревянных труб, перерубленных при строительстве сте-
ны (рис. 111, 2). Сооружение в 1535 г. «градной подошвы» Китай-го-
рода решительно нарушило, таким образом, систему отвода воды из
низменной части посада. Пришлось отказаться от удобного отвода вод
в Москву-реку и перейти к какой-то иной системе дренажа. В юго-за-
падной части Зарядья можно было отводить воду в прорытый в начале
XVI в. кремлевский ров, в северо-восточной — в прежний овраг. Но,
видимо, по каким-то причинам это было неудобно, и с середины XVI в.
в Москве получил большое развитие дренаж с помощью специальных
колодцев.
112. Система дренажных сооружений в Зарядье (схема)
255
Такой колодец был открыт А. Ф. Дубининым в районе Елецкого пе-
реулка 82. Это был небольшой и неглубокий колодец (сечение
80 X 80 см, глубина 230 см), который, однако, пробивал весь куль-
турный слой и подстилавшую его водонепроницаемую прослойку гли-
ны, углубляясь несколько в лежащий ниже слой песка (рис. 113). Ру-
бленый «в лапу» сруб колодца не имел в нижней части «шатра», какие
бывают у водоснабжающих колодцев. Сверху колодец должен был быть
закрыт (хотя следов перекрытия не отмечено). Труба, проложенная,
как и описанные выше, в небольшой канаве, входила в него под четвер-
тым сверху венцом. О другом поглощающем колодце, открытом в усадь-
бе феодала второй поло-
вины XVI в., уже говори-
лось. Надо сказать, что
Разрез по А-Б
Х//Л1	t___	о	1м
... .....,	£23 5	1 j
113. Поглощающий колодец
(по А. Ф. Д у-б ы н и н у)
1 — 3 — культурный слой; 4 — глина; 5 — песок
отмеченные до настояще-
го времени способы осу-
шения московских домов
еще не позволяют выя-
вить такой четкой схемы
водоотвода, какая наме-
чена по новгородским ма-
териалам (водосбор — от-
водная труба — маги-
стральная труба до ре-
ки) 83. Скорее можно го-
ворить для древнего пе-
риода — до XV в.— о си-
стеме малых канавок,
протянувшихся от дома
до магистральных канав,
шедших к реке или овра-
гу, а для более позднего
периода—XVI—XVII в.—
о системе труб, выводив-
ших в колодец84. Погре-
ба с бочками-водосбора-
ми датированы не ранее,
чем XV—XVI вв. Сама
конструкция этих бочек
несколько иная, чем в
Новгороде. Они, как бы-
ло сказано, не имели дна,
к ним не подходили ка-
256
кие-либо трубы. Возможно, что сама
такая бочка, проходя через водонепро-
ницаемые слои, служила небольшим
поглощающим колодцем 85.
Лучше оборудованные погреба (в
Кремле такой погреб относится к
XIV—XV вв., в Зарядье — к XVI в.)
имели деревянные желоба, отводив-
шие воду в колодцы. Водосбором:
здесь служила незамощенная часть
пола погреба. Что же касается само-
го применения для водоотвода дере-
вянных труб, то вполне возможно,
что это было новгородское изобре-
тение 86. В пользу этого утвержде-
ния А. Ф. Медведева говорит, между
прочим, и распространение таких
Труб В Москве ВО второй ПОЛОВИ- Ц4. Каменный дренажный желоб
не XV в., когда связи Новгорода с
Москвой становятся все теснее, а
потом и множество зажиточных новгородцев переселяется в Москву.
В XVI—XVII вв. главными дренажными сооружениями Москвы
становятся уже не деревянные трубы из цельных стволов, а сложной
конструкции подземные водостоки, закрытые сверху и с боков плаха-
ми, брусьями или жердями и открытые снизу. Верхняя крышка такого
желоба покрывалась обычно берестой87. В XVII в. москвичи ввели
в дренажные устройства новое усовершенствование, неизвестное до
тех пор ни одному из русских городов, но применявшееся в средневе-
ковых городах Крыма. Это — каменные водостоки. От каменного фун-
дамента дома Сулешовых шел вдоль фасада каменный водосток
(рис. 114) в виде короба без дна четырехугольного сечения, сложенно-
rd из обтесанных плит известняка. Такой же каменный водосток, но
гораздо большего сечения удалось обнаружить и при археологических
наблюдениях за земляными работами неподалеку от Ильинских ворот.
Это был какой-то магистральный водосток, выходивший в засыпанный
ныне ров Китай-города. О значении в жизни города подобных водо-
стоков говорит любопытная челобитная, помеченная 1637 г. Она со-
ставлена «тюремными сидельцами» — заключенными в тюрьме, распо-
лагавшейся тогда в Зарядье неподалеку от Варварских ворот Китай-
города (современная площадь Ногина). «Тюремный двор,— писали
они, - стоит под горою на водном месте, а что за тюремным двором
сделана для проходу воды труба, то трубы не прочищено». 530 сидель-
цов просили исправить водоотвод, «чтобы им от течи вконец не погиб-
17 М. Г. Рабинович
257
Лаго
115. Схема конструкции мостовой
О 30 60 90120 150 с*
нуть» 88. Помета дьяка говорит, что труба была прочищена в том же
году.
Борьба с заболоченностью почвы, как справедливо отмечает А. Ф.
Медведев 89, велась не только путем отвода воды. Немалую роль иг-
рало при этом и замощение проездов, устройство мостов и набережных.
Мостовые в Москве открыты неоднократно как в центральных, так
и в периферийных районах города. Древнейшие мостовые, открытые в
Кремле, датируются XIV в. С этого времени археологические наблю-
дения, письменные и графические источники показывают увеличение
количества и улучшение качества московских мостовых. В отличие от
Новгорода, где, как известно, сохраняются десятки лежащих один над
другим ярусов мостовых, в Москве лишь в некоторых случаях удается
обнаружить в одном месте два-три яруса мостовых, и притом каждый
раз эти ярусы отделены друг от друга культурным слоем толщиной
иногда в несколько десятков сантиметров. Надо думать, что при строи-
тельстве мостовых в Москве старые мостовые разбирались за исключе-
нием лишь отдельных случаев. К концу XVI в. все главнейшие москов-
ские улицы были уже замощены (их называли «большие мостовые»).
На первых же планах Москвы нарисованы эти мостовые. Можно заме-
тить, что большинство их имеет конструкцию, хорошо известную по
новгородским раскопкам, — с плахами, лежащими поперек оси улицы.
Но в Кремле есть и мостовые, покрытые продольными досками.
На Великой улице открыты фрагменты мостовых, по конструкции
совершенно сходных с новгородскими. На круглые продольные лаги
положены поперечные затесанные только сверху плахи. Концы плах
были прижаты наложенными сверху тонкими жердями (рис. 115).
258
В Кремле у современного здания Арсенала была открыта мостовая,
по-видимому, послужившая оригиналом для плана-рисунка Кремля
XVI в. Здесь лаги были не затесанные сверху, а круглые. Обнаружен-
ные на них остатки дерева позволяют предположить, что поверх круг-
лых лаг были набиты продольные доски.
Вымостка чистого двора, открытая в усадьбе XVI в. на Великой
улице, сильно отличалась от уличной мостовой. Основу ее составлял
каркас из бревен. В центральное бревно, лежащее вдоль направления
проезда, были врублены «в чашку» поперечные бревна, причем сво-
бодные их концы были обращены попеременно вправо и влево от
центрального бревна (рис. 116, 2). Образовавшиеся таким образом
проемы были забиты щепой, прутьями, а поверх всего этого положе-
ны дранка и прутья. Так образовалась упругая и сухая вымостка двора.
Первое упоминание о московских мостовых относится к началу
XVI в. «Этот столь обширный и просторный город,— писал С. Гер-
берштейн,— в достаточной мере грязен, почему на площадях, улицах
и других более людных местах повсюду устроены мостки»90. К кон-
цу XVI в. относится сообщение посетившего Москву Д. Флетчера, что
«на улицах вместо мостовых лежат обтесанные сосновые деревья, одно
подле другого» 91.
Примерно к тому же времени относятся и первые сведения о том,
что в Москве, как и ранее в других древнерусских городах, мощение,
улиц было обязанностью, от которой не освобождался никто из город-
ских жителей, включая духовенство: «А коли лучица уличной мост
мостити... и игумену с братьей велети с того двора мост мостити» 92.
Речь идет о дворе в Китай-городе, принадлежавшем в 1556 г. Богояв-
ленскому монастырю. Сама формулировка «с того двора мост мости-
ти» указывает на то, что объем работы по мощению улицы, которая
падала на то или иное хозяйство, определялся размером «двора»,
т. е. усадебного участка. В XVII в. для мощения взыскивалась с каждо-
го владельца известная сумма. Раскладкой этих сумм ведал Земский
приказ, в котором составлялись лишь «доимочные книги» (а позднее
Стрелецкий приказ). Из этих книг видно, что «мостовые деньги» бра-
ли пропорционально размеру участков под двором и огородом без раз-
личия, с черных и белых земель.
Сборы эти достигали весьма значительных сумм. Так, в 1642/43 г.
с Москвы (не считая Кремля) было собрано мостовых денег 5055 руб-
лей 20 алтын 47г деньги 93. Предполагалось, что эти деньги будут за-
плачены за мощение улиц уже в зависимости от объема выполненных
работ. На те пять с лишним тысяч рублей, о которых мы сейчас упоми-
нали, было замощено в разных местах Москвы всего 2046 72 сажен
(4,4 км) улиц94. Километр мостовой обходился, таким образом, горо-
ду в 1149 рублей на тогдашние деньги. Но всего на восемь лет раньше,
17*
259
в 1635 г., подрядчик Кузьма Заворотков мостил 5 сажен (10,67 м) мо-
стовой, причем потратил всего 100 бревен; ему уплатили за это 6 руб-
лей, да для расплаты с наемными («ярыжными») плотниками — еще
16 алтын 4 деньги 95. Таким образом, за 10,67 м мостовой было запла-
чено всего 6 рублей 50 коп., что составляет примерно 609 рублей за
километр, т. е. почти вдвое меньше означенной выше цены. Видимо,
около половины мостовых денег «прилипало к рукам» приказного
люда, и, конечно, немало еще — к рукам подрядчиков вроде Кузьмы
Завороткова. Все же мостовые стоили чрезвычайно дорого. Вспомним,
что зажиточная городская усадьба оценивалась в ту пору в 200 руб-
лей.
Мы не касаемся здесь некоторых других элементов уличного бла-
гоустройства Москвы (например, рогаток и решеток, имевших чисто
полицейское значение), поскольку археологически они не обнаруже-
ны, и мы не можем ничего прибавить к уже имеющимся сведениям по
этому вопросу.
Выросший среди рек, ручьев, оврагов и болот город с самого начала
своего существования должен был иметь хорошие мосты 96. Но архео-
логически исследованы в Москве всего несколько устоев мостов через
р. Неглинную и ручей Черторой.
Деревянные мосты через небольшие ручьи и речки опирались на
вертикальные столбы, основанием которых служили горизонтально по-
ложенные обрубки толстых бревен, в которых были прорублены сквоз-
ные вертикальные отверстия. Сверху они были большего размера (для
столбов-устоев), снизу — меньшего (сюда входили верхушки вбитых
в землю штырей, мешая устою сдвинуться в горизонтальной плоско-
сти — см. рис. 117, 7). На такие устои опирался подъемный мост у Ку-
тафьи и легкий мост, перекинутый через Черторой. Верхнее строение
небольшого деревянного моста было, вероятно, аналогично мостовой
улицы; конструкция подъемного крепостного моста описана нами
выше.
Разумеется, такие мосты могли быть перекинуты через сравнитель-
но узкие реки, ручьи и заболоченные места.
Известно, что через Москву-реку долгое время переправлялись ле-
том через броды, а зимой — по льду. Но уже в XV в. были мосты и на
ней. Позднейшие известия говорят, что это были наплавные мосты (на
плотах или лодках), которые могли разводиться, пропуская идущие по
реке суда97.
Каменные мосты появились в Москве во второй половине XIV в.
И. Е. Забелин справедливо предполагал, что уже у построенного в
1367 г. Кремля были каменные мосты через Неглинную (в частности,
Троицкий мост был каменным) 98. В XV —XVI вв. число каменных мо-
стов сильно выросло в связи со строительством Кремля и Китай-города.
260
116. Улица и двор
1 — мостовая Великой улицы;
2 — вымостка двора усадьбы
Это были мосты через р. Неглинную. Первый каменный мост через
Москву-реку был сооружен лишь во второй половине XVII в.
Археологически удалось отметить только белокаменные устои Вос-
кресенского моста через р. Неглинную, обнаруженные при прокладке
одного из тоннелей метро. К сожалению, щитовой способ проходки
этого тоннеля не позволил сделать каких-либо промеров. Можно лишь
сказать, что устои моста представляли собой мощные столбы (толщи-
на 2 — 3 м, ширина превышала диаметр тоннеля), сложенные из бело-
каменных блоков; основание их, видимо, было свайным, как на то ука-
зывают извлеченные из шахты при проходке столбов куски дерева.
Внутренняя часть устоев была сложена из неотесанного камня насухо.
261
117. Детали мостов и набережных
1 — опора моста XV в.; 2 — режи Красного пруда XV —XVII вв.
(по А. П. Смирнову); 3 — деталь набережной р. Неглинной XVII в.
(вид с внутренней стороны); 4 — крепления стыков бревен набережной
Судя по изображениям мостов на позднейших чертежах, устои соеди-
нялись сверху арками, на которых и покоилось полотно моста.
Лучше изучены московские набережные. Крепление берегов рек и
прудов в XV—XVI вв. осуществлялось преимущественно рядами вры-
тых вертикально в землю бревен.. Так крепились берега р. Неглинной
и Красного пруда ". Бревна именно врывались тупыми концами, а не
вбивались (в этом случае концы их были бы заострены). Более усо-
вершенствованные набережные стали строить в конце XVI и в XVII в.
262
118. Набережные
1 — набережная XIX —XX вв. в деревне Юрома Лешуконского района,
Архангельской области (по И. В. Маковецкому); 2 — деталь фасада
набережной XVII в.
Мы уже упоминали такую набережную возле Кутафьи. Эта набереж-
ная имела гораздо более сложную конструкцию, чем набережная
XV—XVI вв. В наиболее сохранившихся частях ее прослеживается че-
гыре-пять горизонтальных рядов крупных сосновых бревен (диаметром
26 — 30 см, длиной 4 — 5 м), концы которых соединены продольно слож-
ным замком — «в двойной зуб» (см. рис. 117, 4). Стыки бревен распо-
ложены так, что не приходятся один под другим в различных рядах,
а образуют своеобразную «перевязку», как в кирпичной кладке
(рис. 118, 2). На расстоянии 2 — 3 м образованная таким образом на-
ружная стенка набережной укреплена поперечинами, врубленными в
эту стенку «в лапу» в столько же рядов. Свободные концы поперечин
идут в сторону берега и либо засыпаны землей, либо соединены между
собой «в обло», образуя небольшой треугольный в плане сруб
(рис. 117, 3). С наружной же стороны набережной в местах, к кото-
рым изнутри подходили поперечины, вбиты заостренные топором сваи
по одной на каждый стык.
Деревянные набережные аналогичной конструкции сохранились
еще кое-где в деревнях и до нашего времени. Недавно такая набереж-
ная зафиксирована, например, в селении Юрома Лешуконского рай-
она, Архангельской области на р. Мезени 100 (рис. 118, 1).
При раскопках удалось проследить различные периоды строитель-
ства и ремонтов набережной. По мере того, как ее наружную стенку
заносило илом, сооружались новые стенки, располагавшиеся над ста-
рыми и выдвигавшиеся несколько в сторону воды. Таких ярусов было
- три, и каждый последующий опирался на остатки предыдущего. В де-
талях же (в частности, в сращивании концов бревен) наблюдается
упрощение: в древнейшем нижнем ярусе крепление в двойной зуб,
в верхних — в простой зуб.
Наряду с водоотводами и укреплением берегов водоемов в Москве
широко применялось также устройство искусственных водоемов.
О рвах, которыми защищались крепостные стены, мы уже говорили
в первом очерке. Маленькую речку умели превратить в мощную
водную преграду, запрудив ее плотинами. В начале XVI в. такие земля-
ные и каменные плотины были устроены на р. Неглинной, причем
водосбросы их были использованы для устройства водяных мель-
ниц 101.
Из сооружений, связанных с берегами рек, нам осталось упомянуть
еще о причалах. Причалы или «пристанища» известны, как уже ска-
зано, по письменным источникам как на берегу Москвы-реки, так и на
берегу р. Яузы. Неподалеку от устья Яузы на левом берегу Москвы-
реки при строительстве высотного дома на Котельнической набереж-
ной были обнаружены остатки причала. Заостренные топором сваи
диаметром 12—16 см были вбиты в речной песок попарно в четыре
264
ряда. По всей вероятности, они служили опорой для досок-мостков
«пристанища» 102. К таким мосткам могли приставать большие и ма-
лые суда, двигавшиеся по р. Яузе и Москве-реке.
Мы видели ранее, как росла и разви-
валась Москва, как расширялись ее посады, населенные трудовым ре-
месленным и торговым людом. В этом очерке говорилось о том, как
сложился и развивался тип городской усадьбы и жилища горожанина,
как создались и совершенствовались важные сооружения городского
хозяйства.
В заключение хочется отметить, что и дома, и хозяйственные по-
стройки, и мостовые улицы, и мосты, и водоотводные сооружения, и
набережные, и причалы, а в древнейший период, по крайней мере до
конца XIV в., и укрепления были делом рук московских плотников.
Своими скобелями, топорами, долотами плотники умели в совершен-
стве обрабатывать дерево различных пород. Они создавали и основные
жизненные удобства горожан и в значительной мере — архитектурный
облик города.
Очерк
5
ОДЕЖДА,
ПИЩА,
УТВАРЬ
ы проникли за крепкие заборы мос-
ковских усадеб, вошли в дома, осмот-
рели и надворные постройки.
Как же жили москвичи в этих усадь-
бах? Каков бь!л их домашний обиход?
Что они ели? Как одевались? Какую
утварь употребляли в своем хозяйст-
ве? На чем ездили по улицам и доро-
гам летом и зимой?
Быт средних и беднейших слоев го-
родского населения Руси, в особен-
ности в период после монгольского
нашествия, еще далеко не достаточно изучен. А между тем жизнь го-
рожан-ремесленников, непосредственных производителей материаль-
ных благ, чей труд был основой расцвета феодальных городов, пред-
ставляет для нас особый интерес.
И если дореволюционная русская историография знала работы, по-
священные преимущественно быту господствующих классов (среди
них на первом месте стоит двухтомный труд И. Е. Забелина «Домаш-
ний быт русского народа») \ то советская историческая наука поста-
вила своей задачей изучение жизни и творчества народных масс. В та-
ких работах, как, например, «Очерки по истории быта домонгольской
Руси» В. Ф. Ржиги 2 и двухтомная «История культуры древней Руси» 3,
дается широкий обзор различных сторон быта сельского и городского
населения. Однако эти исследования охватывают лишь период до мон-
гольского нашествия, т. е. до середины XIII в. История же быта русско-
го народа в период с XIII до XVII в. остается очень мало освещенной
в нашей исторической литературе. Нужно сказать, что наряду с недо-
статком письменных источников здесь сыграло роль и стремление на-
шей археологической науки исследовать преимущественно памятники
древней Руси (IX —XIII вв.). В результате получилось, что жизнь рус-
ского города в XIII —XVI вв. известна гораздо хуже, чем периоды бо-
лее ранний, хорошо изученный археологически, и более поздний, хоро-
шо изученный по обильным письменным источникам.
Имеющиеся в нашем распоряжении археологические коллекции
дают новый богатый материал о быте преимущественно средних и
беднейших слоев городского населения.
Нужно сказать, что более ранние горизонты культурного слоя Мо-
сквы (XI—XIII вв.) довольно бедны находками бытовых предметов,
так как наши раскопы затронули самую окраину тогдашнего города.
Поэтому основная масса собранных при раскопках коллекций харак-
теризует жизнь Москвы в XIII—XVI и частично — XVII вв.
269
Подсобные занятия
обстоятельство, что горожане
ским хозяйством.
Подавляющее большинство москви-
чей занималось различными ремесла-
ми и торговлей. Однако, особенно
для ранних периодов истории Москвы
(XI —XIII вв.), важно отметить то
еще не порвали полностью с сель-
Такая картина характерна и для западноевропейских городов XI —
XII вв. Например, Я. И. Левицкий в своем исследовании о городах
средневековой Англии говорит, что «о земледелии, как об основном
занятии горожан, не может быть и речи», хотя города и имели неболь-
шое количество пахотной земли 4.
В древнейшем культурном слое Москвы (XI —XIV вв.) найдены
бывшие в употреблении сельскохозяйственные орудия — серпы, коса-
горбуша, служившая в основном для заготовки корма скоту5. Почти
целый серп найден под фундаментом Китайской стены, глубоко вры-
том в культурный слой (рис. 119, 1, 3). Среди случайных находок
имеется и чересло.
Но находки бывших в употреблении орудий, свидетельствующие о
занятиях земледелием, в Москве немногочисленны и все относятся к
сравнительно раннему периоду. В более поздний период существова-
ния Москвы орудия пахоты изготовлялись московскими ремесленни-
ками уже только для продажи в деревню. Об этом говорит находка
парных сошников для двухзубой сохи (рис. 119, 2), никогда не бывших
в употреблении и явно сделанных для продажи окрестным крестьянам.
Подобных сошников в Москве найдено несколько, по большей части
в культурном слое XIV—XVI вв.
Все эти сошники по своей форме несимметричны. Московские ма-
стера (обслуживавшие тогда, по-видимому, уже довольно значитель-
ную округу) ковали, следовательно, сошники для двухзубых, а не для
трехзубых сох. Видимо, трехзубая соха уже уходила в прошлое и ос-
новная масса подмосковных крестьян пахала двухзубыми сохамц. Прав-
да, на миниатюрах московских рукописей, датированных даже концом
XVI в., есть изображения и двухзубой и трехзубой сохи. Но нужно
сказать, что миниатюра, где нарисована трехзубая соха, изображает
пахоту Сергия Радонежского 6, т. е. событие, которое могло иметь ме-
сто в XIV в. Не исключена возможность, что в XVI в. было перерисо-
вано какое-то более раннее изображение пахоты. Письменные источ-
ники также позволяют предположить, что в XVI в. трехзубая соха
была уже редкостью7. Наши находки подтверждают, таким образом,
мнение П. Н. Третьякова, А. К. Супинского и В. П. Левашовой, что с
развитием земледелия в лесной полосе России число зубьев в крестьян-
ской сохе уменьшалось 8.
270
Земледельческие орудия, находимые в слоях XIII- XVII вв., гово-
рят о широком распространении в Москве огородничества. Почти во
всех открытых при раскопках усадьбах найдены деревянные и метал-
лические части таких орудий — железный наконечник мотыги
(рис. 119, 7), железные оковки для лопат и деревянная основа лопаты
(рис. 119, 4 — 6),
Как видно из приводимых рисунков, на деревянную основу лопаты
мог быть набит металлический наконечник той или другой формы —
заостренный, с которым было удобнее копать (заступ), или сравни-
тельно плоский, позволявший лучше защищать поверхность земли,
формовать грядки и т. п. (собственно лопата). По археологическим
находкам и заступы и лопаты известны уже по крайней мере тысячу
лет9. Лопаты с деревянной основой и металлической оковкой края
изображены и на древних рисунках как русских, так и западноевро-
пейских, вплоть до XVII в. 10 Деревянные зубья от граблей и «бойка»
для посадки капусты (рис. 119, 8, 9) также найдены при раскопках,
в Зарядье. Судя по миниатюрам XVII в., грабли могли иметь пять или
семь таких зубьев 11.
Среди находимых при раскопках семян множество семян огурцов
и тыквы. В письменных источниках по истории Москвы встречаются
упоминания огорода и специально «капустника» 12, т. е. участка, заса-
женного капустой. Павел Иовий в упомянутой уже нами книге писал,
что «почти все дома имеют при себе отдельные сады как для пользо-
вания овощами, так и для удовольствия» 13. Развитие огородничества в
городе обусловливается, конечно, стремлением жителей обеспечить
себя дешевыми продуктами питания и создать их запасы на зимнее
время.
«Домострой» рекомендует «гряды копати весне и навоз класти, а
навоз зиме запасати, и к садилом на дыни варовые гряды готовить и
всякие семена водить у себя и посадив или посеев всякие семена и
всякое обилие впору поливати и оукрывати и от морозу всегды беречи,
и яблони подчищати и суша вытирати, и почки рассаживати, и пенки и
почки прививати, и гряды... полоти и капуста от червя и от блохи бе-
речи и обирати и отрясывати, а возле тына около всего огорода борщу
сеет, где кропива ростет и с весны его варит про себя много и тово
в торгу не купити» 14. Мы узнаём, что в огороде выращивают капусту
и свеклу, которые рекомендуется все лето варить, а в осень капусту
солить, а свеклу на рассол ставить, борщ, который на зиму сушат,
огурцы, которые едят свежими и солят, «стручье» (вероятно, горох).
Характерно, что здесь не упоминается такая распространенная в наши
дни огородная культура, как репа. Тогда это была еще не огородная,
а полевая культура. Ведь и картофеля в Европе и Азии в то время не
знали.
271
Из фруктов и ягод (которые составитель «Домостроя» еще не отли-
чает от овощей) упоминаются груши, яблоки (яблони рекомендуется
сажать на расстоянии трех сажен друг от друга, «другим овощам не ме-
шая»), вишни и иные ягоды, а также дыни. Для последних и делали
специальные «варовые» гряды, о которых писал еще в начале XVI в.
австрийский посол в Москве Герберштейн, удивляясь, как в здешнем
суровом климате московиты выводят эту теплолюбивую культуру:
«Дыни же они сеют с особой заботливостью и усердием: перемешан-
ную с навозом землю насыпают в особого сорта грядки, довольно вы-
сокие, и в них зарывают семя, таким способом оно одинаково предо-
храняется от жара и от холода. Ибо, если случайно будет чрезмерный
зной, то они устраивают в смешанном с землей навозе щели, вроде
как бы отдушин, чтобы семя не сопрело от излишнего тепла; при чрез-
мерном же холоде теплота навоза оказывает помощь зарытым семе-
нам» 15.
Конечно, огороды необходимо было тщательно поливать. Поливка
производилась, очевидно, при помощи обыкновенных кувшинов. По
крайней мере, расходная книга московского Вознесенского монастыря
содержит запись от 8 июня 1696 г. о покупке «для поливания монастыр-
ской капусты кувшинов на 3 к.» 16. Крупные кувшины, о которых мы
еще будем говорить, в Москве довольно частая находка.
Что касается встреченных в Москве в большом количестве зерен
ржи, пшеницы, ячменя, проса и гречихи, то нет определенных данных
о том, что эти культуры возделывались жителями Москвы. Скорее
можно думать, что это зерно привозное — из окрестных или более от-
даленных земель.
Хлеб привозили и продавали на московском рынке, очевидно,
большей частью в виде зерна, а не молотый. Размол его производился
обычно в самом хозяйстве. В XIV—XVI вв. в Москве было множество
водяных мельниц, принадлежавших преимущественно крупным феода-
лам. Одна мельница на р. Неглинной принадлежала самому великому
князю Василию III 17. О другой мельнице, на Яузе, принадлежавшей
в XIV —XV вв. совладельцу Москвы, князю Владимиру Андреевичу
Серпуховскому и Боровскому, мы уже говорили в очерке 3. Возмож-
но, что этими мельницами могли (или, как в Западной Европе,— обя-
заны были) на известных условиях пользоваться и рядовые горожане,
но частые находки в различных местах Москвы ручных жерновов и их
119. Земледелие, огородничество, размол зерна
1 — серп; 2 — сошники; 3 — часть косы-горбуши; 4—6 — деревянная основа и метал-
лические оковки лопат; 7 — наконечник мотыги; 8 — деревянная «бойка» для посадки
капусты; 9 — деревянный зуб граблей; 10 — каменный верхний жернов ручной мель-
ницы; 10, а — схема ручной мельницы; 10, 6 — деревянная порхлица жернова
272
18 М. Г. Рабинович
120. Старинная ручная мельница в деревне
Тушков-городок Московской области. 1954 г.
частей позволяют предполо-
жить, что скорее горожане (по
крайней мере те, кто не жил на
земле феодальных владельцев)
предпочитали иметь в своем
хозяйстве небольшую ручную
мельницу. Ручная мельница со-
стояла из пары жерновов ди-
аметром 40—60 см — нижнего
неподвижного и верхнего, вра-
щавшегося рукой при помощи
различных приспособлений.
Жернова эти могли быть дере-
вянными 18 (рис. 120), но при
раскопках мы находили только
каменные жернова и их ча-
сти. Особенно интересен най-
денный в Зарядье целый
верхний жернов XV в. с вели-
колепно сохранившейся дере-
вянной «порхлицей»-втулкой,
в которую должна была упи-
раться ось, проходившая че-
рез нижний жернов (рис. 119,
10). Ось эта могла также быть
деревянной, но позднее у ка-
менных ручных мельниц оси и порхлицы были железными. Зерно засы-
палось- в ручную мельницу сверху через отверстие в центре жернова,
поверх порхлицы, а размолотая мука высыпалась, отбрасываемая цен-
тробежной силой, с края жернова.
Охота, по-видимому, не играла почти никакой роли в жизни рядово-
го москвича. Среди многих десятков тысяч костей животных, найденных
в культурном слое Москвы, насчитываются буквально единицы костей
диких животных — лося, зайца, бобра. Такую же картину можно наблю-
дать и в других городах. Очевидно, горожане употребляли в пищу почти
исключительно мясо домашних животных. Возможно, что им была про-
сто запрещена охота, составлявшая привилегию феодалов. На эту мысль
наводят не только известные аналоги с Западной Европой (в частно-
сти, с Англией), но и упоминания письменных источников об обязанно-
стях крестьян участвовать в охоте феодалов в качестве загонщиков 19.
Интересно, что в феодальном замке Гродно в Литве было найдено ог-
ромное количество костей диких животных при значительно меньшем
числе костей домашних животных20. В жизни феодала охота играла,
274
стало быть, гораздо большую роль. Однако находки в Москве костяных
наконечников стрел, которые вряд ли могли быть боевыми, говорят о
том, что по крайней мере до XIV в. и горожане хоть изредка охотились.
Чаще всего в культурном слое Москвы встречаются кости коровы,
на втором месте кости свиньи, на третьем — мелкого рогатого скота
(овец и коз), на четвертом — лошади. Можно сказать, что городское
стадо состояло в XVI в. примерно на 50% из крупного рогатого скота,
на 40% — из мелкого рогатого скота. Сравнительно малый процент
лошадей (8—10%) 21 объясняется тем, что в городе лошадь не была ни
основным рабочим скотом, ни, как у некоторых восточных народов,
мясным и молочным животным. Она употреблялась только для транс-
порта и как тягловая сила для простейших машин (например, для по-
строенной в начале XVII в. водоподъемной машины в Кремле) и лишь
при голодовке — в пищу. Шкуры лошадей шли для кожевенного про-
изводства. В. И. Цалкин, исследовавший кости животных из раскопок
в Москве, установил, что и крупный рогатый скот и лошади в большин-
стве своем принадлежали к мелким породам и обладали тонкой шку-
рой, весьма ценной для кожевенного производства. Держали горожане
домашнюю птицу — кур, гусей,, уток, но птичьи кости встречаются
довольно редко. Возможно, их съедали собаки.
Помимо мяса и шкур скота для горожан большую ценность пред-
ставляло молоко и молочные продукты. Частые находки мутовок для
сбивания масла, сделанных весьма остроумно из сучковатых стволов
ели (рис. 121, 2), а также сосудов со сливом у горлышка (рис. 121, У),
предназначенных, очевидно, для заквашивания молока или для отде-
ления сливок, упоминание в письменных источниках сыра (как в зна-
чении «творог», так и в нашем современном значении этого слова) —
все это говорит о значительной роли молочных продуктов в пищевом
рационе горожан (на чем мы остановимся ниже).
О пользе домашнего скота и его корме выразительно пишет «Домо-
строй»: «Да кто про себя коровы держит дойные, лете корм на поле,
а дома всякого корму много... и лете и зиме гуща пивная и бражная,
и кисельная, и квасная, и кислых штей, и отрубей овсяных и высевки
оръжаные и пшенишные и ячные, и заспу делаючи и толокно и в осень
капусту солят и свеклу ставят и репу и морковь запасают — и у всего
того хряпье и листье и корень и обресков и крох, и в скатерти и в столе
и в вене в хлебном и по полицам и по чюланом и по залавкам крохи
и остатки и объеди»; домовитая хозяйка «...все то обирает и по судом
ставит и тем животину лошеди страдные и коровы и гуси и оутки и
свины и куры и собаки кормит себе не оубыток а приплоду и прохла-
ду много всегды в столе прибыль и себе и гостю, толко дома родитца
куры и яйца и забела и сыры, и всякое молоко ино по. вся дни празд-
ник и прохлад, а не в торгу куплено» 22.
18*
275
Для содержания скота Москва в древности имела особые земли —
«животинный выпуск» или выгон. Уложение 1649 г. устанавливает по
просьбе посадских людей большой выгон — полосу шириной в две
версты от рва Земляного города23. Видимо, так восстанавливались
права горожан, попранные «после московского разорения» начала
XVII в. По всей вероятности, на выгоне за чертой города скот пасли
не индивидуально, а стадами, возможно — с наемным пастухом, как
это делалось в деревнях и небольших городах еще и в XIX в.
Очень большую роль в жизни горожан играло такое подсобное за-
нятие, как рыболовство. Различные детали приспособлений для ловли
рыбы часто находят в культурном слое Москвы. Больше всего встре-
чается грузил (рис. 121, 4, 5, 6, 8): маленьких — для лесы удочки и
больших — для сетей. Чаще всего они глиняные, обожженные, по фор-
ме представляющие собой два усеченных конуса, соединенных боль-
шими основаниями, с круглым в сечении каналом посредине. Встре-
чаются и плоские с отверстием в одном из краев, и круглые, и шарооб-
разные. На одном плоском грузиле из белого камня прочерчены да-
же своеобразные рисунки и отдельные буквы. Для сетей употребля-
лись также грузила, сделанные из крупного камня, обернутого бере-
стой.
Поплавки для лесы и сетей обычно представляли собой куски свер-
нутой в трубки бересты. Такие поплавки до сих пор употребляются
рыбаками в окрестностях Новгорода. На сеть их надевается несколько
десятков. Маленькие поплавки, вырезанные из кусков дерева или тол-
стой коры (рис. 121, 7), служили для ловли удочкой, большие (диамет-
ром до 12 см) поплавки, сделанные из куска дерева и обмотанные бе-
рестой так, что по виду они напоминают волчки (рис. 121, 3),— упо-
треблялись для сетей. Найдена также блесна, по величине и форме
почти тождественная с употребляющейся повсеместно и в наше время
(рис. 121, 9). Ловля рыбы удочкой и сетями была широко распростра-
нена в Москве в течение всего рассматриваемого нами периода, как,
вероятно, и во всех древнерусских городах.
Рыболовство служило, безусловно, важным подспорьем в хозяйстве
каждого горожанина, но иногда имело и промысловое значение. Рыбу,
как видно, коптили впрок. Найдены при раскопках и небольшие же-
лезные крюки для подвешивания рыбы (рис. 121, 10).
121.	Животноводство и рыболовство
1 — глиняный сосуд для отделения сливок и заквашивания молока; 2 — мутовка для
сбивания масла; 3 — деревянные обмотанные берестой поплавки для сетей; 4—6 — ка-
менные грузила; 7 — деревянный поплавок для лесы; 8 — грузило из камня, обмотанного
берестой; 9 — блесна; 10 — крючок для подвешивания рыбы
276
3
Одним из важнейших домашних
занятий было изготовление тканей и
шитье одежды. Хотя горожане и име-
ли возможность покупать на рынке
Одежда и обувь
привозные ткани или готовую одеж-
ду и отдавать шить одежду («порты») портным мастерам, о которых у
нас была уже речь, широкие слои городской бедноты вынуждены были
ходить в одежде домашнего изготовления. Почти в каждом доме жен-
щины пряли нити из льняного и шерстяного волокна, ткали из них
материю и шили из этой материи одежду. Находки в культурном слое
XV в. семян конопли позволяют предположить, что москвичи разводи-
ли и технические культуры — лен и коноплю — и обрабатывали их во-
локно в своем хозяйстве. О том же говорит и находка в боярской усадь-
бе XVI в. части льномялки (рис. 122, 7), очень похожей на приспособ-
ления для той же цели, употреблявшиеся в русской деревне и на
300 лет позже — в XIX в. 24 Льняные материи в этом хозяйстве, по
всей вероятности, изготовляли дворовые люди. Встречаются в куль-
турном слое Москвы и деревянные трепала для льна, напоминающие
по форме современную расческу с ручкой, но со срезанными почти
до основания зубьями. Длина их сантиметров 20 — 25.
Очень много найдено в Москве грузиков для веретен — так назы-
ваемых «пряслиц». Эти грузики (служившие своеобразными махович-
ками, обеспечивавшими ровность вращения веретена, а, стало быть, и
ровность получавшейся нити) встречаются одинаково часто и в XI и
в XVIII вв. В самых нижних горизонтах культурного слоя найдены
пряслица из розового шифера, сделанные в овручских или киевских
мастерских (рис. 122, 3). Большинство же пряслиц местного изготов-
ления. Это — глиняные, реже — костяные сферические грузики диа-
метром до 2 см с круглым каналом для надевания на веретено в цент-
ре. Часто женщины сами делали себе пряслица, употребляя для этого
черепки разбитой посуды. Черепок грубо обтачивали на каком-либо
камне, придавая ему приблизительно круглую форму, а в центре про-
сверливали отверстие для веретена. Такое пряслице было тоньше, но
шире — диаметром до 4 см.
Хорошая сохранность дерева в культурном слое Зарядья позволила
нам найти и самое веретено (рис. 122, 2). Оно тщательно сделано из
дерева и украшено резьбой. На конце имеется утолщение, как и у со-
временных веретен 25. Этнографические наблюдения показали, что та-
ким веретеном без пряслица пряли только шерсть, обладающую боль-
шим сцеплением волокна. Льняную же нить пряли, надевая на верхний
конец веретена пряслице.
В слое XIII —XIV вв. найдена деревянная «гребенка» для расчесыва-
ния льняного, конопляного или шерстяного волокна (рис. 122, 5).
278
122.	Обработка волокна, прядение и ткачество
1 — часть льномялки; 2 — веретено; 3 — шиферное пряслице; 4 — гребень от
прялки; 5 — гребенка для расчесывания льна, конопли и шерсти; 6 — игла для
плетения; 7 — шпилька от прялки; 8 — юрок; 9 — педаль от прялки; 10 — крюк
от ткацкого станка
В гребенке шириной 12 см 33 зуба. Спинка ее снабжена рукоятью с
выемом для руки и двумя выступами по краям, напоминающими так на-
зываемые «конские головки» — характерное украшение древнерусских
гребней 26. Среди развалин дома, сгоревшего в 1468 г., найден деревян-
ный вертикальный гребень от прялки (рис. 122, 4). В нем 46 зубьев,
ширина его 15 см, длина зубьев — 6 см. Подобные гребни и гребенки
встречались в русской деревне еще в XIX в.27
Материалы раскопок позволяют предположить, что уже в XV в
в Москве распространяется самопрялка с маховым колесом, приводи-
мым в движение ногой. Несколько раз найдены деревянные педали от
самопрялок. Это — дощечки овальной формы с насечками, чтобы не
скользила нога, и с отверстиями по концам для прикрепления к приво-
ду колеса (рис. 122, 9).
И на устье р. Яузы и в Зарядье найдены костяные шпильки от са-
мопрялок. Это небольшие, длиной 12 — 15 см стержни, украшенные в
верхней части как бы винтовой нарезкой. Навершье шпильки сделано
в виде фигуры петушка с поднятыми головой и хвостом (между ними
и проходит волокно) (рис. 122, 7) и с одним или четырьмя отверстия-
ми под туловищем птицы. Мы уже говорили о распространенности
этой формы шпилек в городах древней Руси. Самопрялки, бытовавшие
в деревнях Московской губернии в конце XIX в., имели шпильки, похо-
жие на древние 28.
Для подготовки ниток к тканью их после прядения сновали с по-
мощью юрка. Деревянный цилиндрический юрок, подобный тем, кото-
рые применялись в русской деревне еще в начале нашего столетия,
найден в Зарядье (рис. 122, 8) 29.
Из деталей ткацкого станка нам удалось найти только крюки, ко-
торые могли служить для прикрепления к потолку «бёрда» — приспо-
собления для сплачивания нитей утка. Думается, что ткацкий стан (по
всей вероятности, горизонтальный) несколько более простой конст-
рукции, чем тот, который применялся позднее, был хорошо знаком мо-
сквичам. Реконструкция такого стана удачно сделана В. И. Левашо-
вой 30.
Домотканная холщевая и шерстяная одежда была основной у бед-
нейших горожан и окрестных крестьян. Неоднократно находимые в
подмосковных курганах обрывки холста и шерстяной ткани, а также
отпечатки уже исчезнувших тканей, сохранившиеся на металлических
украшениях из курганов, это подтверждают.
Изучение комплекса и покроя одежды рядовых москвичей — осо-
бая тема, которую мы здесь не можем осветить полностью. Находи-
мые при раскопках в Москве остатки одежды очень немногочисленны.
Есть, например, пояса, вязанные из шерстяных нитей, на дощечках. За-
частую нити были разного цвета, так что получался, например, узор из
280
123.	Одежда
1 — пояса и обшлаг рукава из раскопок в Зарядье; 2 — охабень XVII в., найденный
в Китайгородской стене (выкройка); 3 — волосник XVI в.; 4 — крестьянка из Под-
московья в понёве и высоком кичкообразном головном уборе (по Мейербер-
гу — XVII в.); 5 — детская рубаха XVI в. (по Е. С. В и д о н о в о й)
темных точек (рис. 123, 1); ярко-красный шерстяной пояс с таким
узором из черных нитей имеется среди коллекций из Рязанской области
конца XIX — начала XX в. В Москве найдены также части грубой до-
мотканой шерстяной (по-видимому, верхней) одежды — обшлаг ру-
кава (рис. 123, / ), куски пол.
Почему так редко находят остатки одежды, легко понять. Одежда,
пока была цела, очень ценилась. Не только князья завещали наследни-
кам наряду с землями, городами и селами свои роскошные, украшен-
ные золотом и жемчугом одежды, перечисляя в духовных грамотах
чуть не весь свой гардероб31. И рядовые горожане берегли свою прос-
тую одежду, не бросали ее до полного износа и тоже передавали по
наследству. Даже совсем износившуюся одежду не выбрасывали, а
употребляли на починку другой одежды и на тряпье для разных хо-
зяйственных целей. Тщательно сохраняли и обрезки, получавшиеся
при кройке одежды. «И сам государь или государыня, — говорится
в «Домострое»,— смотрит и смечает, где остатки и обрески живут и те
остатки и обрески ко всему пригожаются в домовитом деле — попла-
тить ветчаново тово ж портища или к новому прибавит или какое ни
буди починить остаток или обрезок как выручит, а в торгу устанешь
прибираючи в то лицо в три дорога купишь, а иногды и не прибе-
решь» 32. Ясно, что при таком отношении домовитых хозяев куски ма-
терии и части одежды только в исключительных случаях могли быть
брошены или потеряны. Этим и объясняется редкость находок частей
одежды при археологических раскопках городов.
Но если в культурном слое не найдено самой одежды, зато есть
ряд находок, говорящих о ее домашнем шитье. Часты находки желез-
ных ножниц современной формы, служивших, очевидно, и для кройки
одежды. О находках больших специально портновских ножниц в
Кремле и Зарядье уже говорилось. Но большинство находок — обыч-
ные домашние ножницы.
В древних слоях, относящихся к XI—XIII вв., находили костяные
иглы с просверленным в тупом конце отверстием для вдевания нитки.
В более позднее время, очевидно, применялись исключительно метал-
лические иглы. Что касается бронзовых игл, то употребление их на
территории Москвы подтверждается находками, имеющими глубокую
древность. Найдены в Москве и железные иглы XII —XVI вв. Иногда
их находят вместе с игольником, сделанным из небольшой трубчатой
кости. Однако металлическая игла, по всей вероятности, долгое время
была еще предметом роскоши, и женщины из небогатых семейств шили
костяной иголкой до XIII—XIV вв.
Как это ни странно покажется на первый взгляд, но именно потому,
что одежда представляла собой большую ценность, в нашем распоря-
жении есть все же одежда и головной убор, найденные в Москве.
282
Это — охабень XVII в., обнаруженный в стене Китай-города непода-
леку от Третьяковского проезда. Одежда эта была дорогая, сшитая из
китайской цветной камки, с модными в то время длинными (129 см)
откидными рукавами (рис. 123, 2) и прорезами спереди, в которые про-
совывались руки. Есть предположение, что она была украдена в нахо-
дившемся поблизости доме Воротынских 33. Вор припрятал ее в трещи-
не Китайской стены, да по каким-то причинам так и не вынул. И оха-
бень пролежал в этой щели лет триста, пока его не нашли строители
метрополитена. В Занеглименье на современной улице Фрунзе в по-
гребении под надгробной плитой с надписью 1602 г. найден плетенный
из шерстяных посеребренных нитей головной убор — волосник
(рис. 123, 3). На лобной его части вышит золотой нитью узор, в кото-
ром чередуются растительный мотив и фигуры единорогов. Две фигу-
ры и орнамент между ними образуют классическую для русской вы-
шивки трехфигурную композицию34. Мы видим, что и эти немногие
находки принадлежат к роскошным одеждам богатых.
Одежда представителей господствующих классов в XVI —XVII вв.
прекрасно изучена по сохранившимся в царских кладовых вещам, кро-
ельным книгам и другим документам35.
Попробуем восстановить хотя бы в общих чертах одежду рядовых
москвичей. Мы говорили ранее, что первоначальное население Моск-
вы происходило из древнего племени вятичей, как и население окрест-
ных деревень. Находки в нижних горизонтах культурного слоя жен-
ских украшений, не отличающихся от тех, что обычно находят в под-
московных курганах, позволяют предположить, что и одежда горожа-
нок в первый период существования Москвы вряд ли сильно отлича-
лась от крестьянской. Она должна была состоять из длинной холще-
вой рубахи. Рукава ее шили значительно длиннее рук и собирали у
кисти при помощи «запястий»-браслетов. Поверх рубахи одевалась,
видимо, понёва. В найденных при раскопках тканях встречаются нити,
окрашенные в красный, зеленый, желтый и синий цвета36. Понёва
представляла собой набедренную одежду вроде юбки, но не сшитую.
Это был кусок клетчатой ткани (вероятно, чаще всего в синюю клет-
ку). Судя по некоторым этнографическим материалам, понёву носили
только замужние женщины или девушки на выданье.
На голове женщины носили сложный головной убор зачастую на
твердой берестяной основе (позднее он назывался «кичка» и был так-
же отличительным признаком замужней женщины). Этот убор у более
зажиточных делался из привозной золотной ткани или украшался зо-
лотой тесьмой. К нему прикреплялись на висках семилопастные при-
вески из бронзы или серебра. На шею надевали также бронзовые или
серебряные гривны или ожерелья, в которых преобладали круглые
белые хрустальные и удлиненные красные сердоликовые бусы, на
283
руки — разноцветные стеклянные, серебряные или бронзовые браслеты
и перстни. Обилие стеклянных браслетов и перстней и отличало на
первых порах горожанку от крестьянки.
Этот характерный для русских земель комплекс женской одежды
с понёвой продержался в московском крае очень долго. От XVII в. со-
хранился рисунок из альбома Мейерберга, изображавший московскую
крестьянку в понёве и кичкообразном головном уборе (рис. 123, 4) 37.
Однако в самом городе еще в XVI в., видимо, носили уже преимущест-
венно сарафаны. Во всяком случае составитель «Домостроя» не знает
поневы. Из женской одежды им названы рубахи, сарафаны, летники и
ширинки 38. Можно думать, что городские модницы в середине XVI в.
носили роскошные сарафаны. Мы не будем здесь перечислять всех
предметов верхней одежды — летников с красивыми рукавными встав-
ками — «вошвами», кортелей, шуб, драгоценных меховых воротни-
ков — «ожерелий», которые носили женщины из знатных и богатых
семей. Эти вещи неоднократно упоминаются в завещаниях московской
знати. Впрочем, под названием «шубка», может быть, упомянут и глу-
хой (без разреза спереди) сарафан 39. Женщины из простонародья но-
сили, наверное, простые холщевые рубахи и скромные сарафаны. «До-
мострой» различает еще «красные» (по всей вероятности, не обяза-
тельно красного цвета, а «красивые», праздничные) рубахи, но это,
видимо, относится скорее к зажиточным домам40.
Мужская одежда состояла из нешироких штанов и рубахи, которую
носили навыпуск, подпоясывая поясом вроде того, о котором говори-
лось выше. Ременные пояса с пряжками относятся, вероятно, к верх-
ней одежде. Из найденных археологами мужских рубах можно назвать
рубаху князя Д. М. Пожарского (XVII в.) и рубаху сына жены Васи-
лия III Соломонии Сабуровой (XVI в.). Обе находки сделаны вне
Москвы.
Восстановленный Е. С. Видоновой 41 покрой рубахи начала XVI в.
представляет большой интерес. Это — туникообразная рубаха со ско-
шенными бочками (по классификации Г. С. Масловой) 42, «голошей-
ка» (т. е. без воротника), с прямым разрезом ворота и небольшим раз-
резом подола спереди (рис. 123, 5). На груди, плечах и разрезе подо-
ла — украшения из нашитого рядами серебряного шнура; таким же
шнуром рубаха и подпоясывалась. Она была красная («червчатая»),
тафтяная, с синими ластовицами (вставками под мышками), выпушка-
ми и подоплекой (подкладкой). Конечно, она принадлежала ребенку
из богатой семьи. Покрой детской рубахи XVI в. не отличается сущест-
венно от мужских рубах XVII в., хранящихся в ГИМ. Е. С. Видонова
справедливо предполагает, что в то время и не было специально дет-
ского покроя одежды. Детям в богатых домах шили такую же одежду,
как и взрослым, но «на рост», загибая в нужных местах «вершка по
284
два» 43. А в бедных семьях, по всей вероятности, дети носили просто
обноски одежды взрослых, как это практиковалось и позднее, до самой
Великой Октябрьской революции.
Рубаха богатого человека отличалась от рубахи рядового горожани-
на не покроем, а материалом и украшениями. Бедные люди носили,
конечно, не шелковые, а холщевые рубахи со скромной вышивкой на
груди, плечах, иногда и на подоле.
О комплекте одежды рядового горожанина дают представление
«рядные» грамоты (договоры) мастеров с учениками, о которых уже
говорилось в очерке 2. Мастер, выпуская ученика по окончании
ученья, должен был снабдить его новой одеждой — «одеть и обуть как
в людех ведетца». В грамотах упоминается изредка нижнее платье —
штаны и рубаха (обычно это подразумевалось) — и всегда кафтаны,
шубы, шапки и сапоги (например, «шуба новая, кафтан серый но-
вый...» или «...шуба, кафтан сермяжной, шапка, сапоги») 44. Следова-
тельно, поверх рубахи в прохладную погоду посадский человек, выхо-
дя на улицу, надевал кафтан из грубой шерстяной ткани, а зимой --
шубу. Возможно, что под общим названием «шуба» наши источники
подразумевают и кожух — нагольную зимнюю одежду из овчины. Из-
вестно, что кожух мог носить даже московский князь. Кожухи (прав-
да, расшитые жемчугом) упоминаются в княжеских духовных грамо-
тах.
Гардероб представителя московской знати (например скончавше-
гося в XVI в. князя Оболенского) был, конечно, во много раз богаче
одежды горожанина. В завещании князя упомянуты из верхней одежды
шесть шуб на драгоценных мехах, покрытые богатой материей, четыре
однорядки, три опашня, два армяка, ферезь, «сарафанец» (была и та-
кая мужская верхняя одежда), терлик, шесть кафтанов и даже подби-
тая горностаем «приволока» — короткий плащ, хорошо известный по
источникам XIV в. и, видимо, в XVI в. уже вышедший из. моды. Ниж-
нее платье, рубахи, не упоминаются, наверное, за относительной не-
значительностью их цены, но есть в завещании какие-то «ногавицы»-
штаны, шитые наколенки, цветные кушаки 45. Это, разумеется, еще не
полный перечень одежды боярина. Среди нее были, как мы видим, и
вещи старые, доставшиеся владельцу от отцов и дедов, как, например,
приволока.
О внешнем облике рядовых горожан мы можем составить представ-
ление не только по изображениям на миниатюрах, которые, как извест-
но, отличались большой условностью 46, но и по игрушкам работы мо-
сковских гончаров, которые, как нам случалось уже констатировать,
стремились отобразить реальную московскую действительность XVI —
XVII вв. 47 Женщины на игрушках — всегда в длинной «до полу» одеж-
де и высоких головных уборах, мужчины — зачастую в одних не слиш-
285
ком длинных рубахах навыпуск и узких штанах, заправленных в ост-
роносые сапоги. Подол мужской рубахи кончается немного выше
колен. Пояс обычно не показан, но рубаха в талии суживается. Есть и
изображения мужчин в длинных (примерно до щиколоток) кафтанах
(один — со стоячим воротником-«козырем»), а также в какой-то плаще-
видной одежде, надетой поверх кафтана. М. В. Фехнер обращает вни-
мание на фасон некоторых кафтанов — коротких, до колен, без ворот-
ника, с вырезом, в котором видна рубаха, «приталенных», как теперь
говорят (узких в талии и расширяющихся книзу). О таких кафтанах
упоминается и в старинных обрядовых песнях «По подпазушке под-
хватистый, по середке пережимистый, по подолу б был раструбистый» 48.
Мы видим, что фасоны верхней одежды посадских людей в XVI —нача-
ле XVII в. были довольно разнообразны. Разнообразен и фасон шапок.
На игрушках можно заметить и колпаки, и треухи, и круглые опушен-
ные мехом шапки, какие носят и в наши дни.
Хранили одежду на полках («грятках»), а также в сундуках и коро-
бах. При раскопках находят иногда железные ручки и висячие замки от
деревянных сундуков.
Обувь подавляющее большинство горожан носило кожаную (сапо-
ги, чоботы, поршни и т. п., рис. 124), изготовлявшуюся городскими са-
пожниками. Дома делались только лапти, которые изредка также попа-
даются среди находок (рис. 124, 5). Целые лыковые лапти найдены все-
го три раза — в усадьбе посадского человека на устье р. Яузы (XV в.)
и дважды в Зарядье в слоях того же времени. Плетение их косое. По
форме они похожи на те, что носили подмосковные крестьяне еще в
прошлом веке. В мастерских сапожников дважды найдены лапти с укре-
пленной приплетенными полосками кожи подошвой. Вообще надо ска-
зать, что лапти составляют лишь незначительную долю процента всей
обуви, которой найдено (считая и фрагменты) несколько тысяч экземп-
ляров. Наверное, лапти с онучами и оборами уже издавна не были
сколько-нибудь распространенной обувью горожан. Найденные в Мо-
скве экземпляры могли принадлежать, например, приехавшим в город
крестьянам или жившим на боярских дворах крепостным. Все же неко-
торые горожане победнее, видимо, носили иногда лапти, хоть и «с под-
ковыркой» — укрепленной кожей подошвой (рис. 124, 6). Интересно
отметить, что единственная находка кочедыка —инструмента для пле-
тения лаптей — на территории Москвы относится еще к дьяковскому
времени. Косое плетение всех найденных нами лаптей указывает на
большую древность этого типа плетеной обуви, которую этнографы на-
зывают «московский» или «вятичский» лапоть49.
Довольно редки были в Москве и мягкие туфли, сделанные из од-
ного куска кожи и надевавшиеся тоже с онучами и оборами «поршни»
или «моршни» (рис. 124, 4). Их в Москве тоже найдено всего несколько
286
124. Обувь
1 — головка сапога; 2 — сапог с тисненым передом XIV—XV вв. (реконструкция
Ю. П. Зыбина); 3 — сапог XI—XIII вв. (реконструкция Ю. П. Зыбина);
4 — поршень; 5 — лыковый лапоть; 6 — лапоть из кожи и лыка
экземпляров. Подавляющее большинство горожан — мужчин, жен-
щин и детей — обувалось в сапоги50 с довольно короткими голенища-
ми, косо срезанными от передней к задней части ноги. Как уже говори-
лось, голенище московские сапожники шили не из одного куска со
швом сзади подобно современным голенищам, а из двух кусков так, что
швы были по обеим сторонам ноги. Некоторые данные позволяют пред-
положить, что верхний край голенища мог покрываться цветной выпуш-
кой из материи. Если общая форма сапога была довольно устойчива,
то в деталях она изменялась. Древнейшие образцы сапог (XI—XIII вв.)
более просты (рис. 124, 3). В XIV—XVI вв. переда и верх голенища
богатых сапог могли покрываться тиснением. Иногда острый нос сапо-
га несколько поднимался кверху (рис. 124, 7, 2). Судя по разнообразию
форм подошв, найденных в Москве, в один и тот же сравнительно ко-
роткий отрезок времени (XVI в.) в моде могли быть и сапоги без каб-
луков с широкими пятками и сравнительно узкими носами и сапоги с
широкими округлыми носами, перемычкой в области подъема и до-
вольно узкими пятками. У таких сапог бывали обычно средней высоты
каблуки из нескольких слоев кожи, хотя делались они иногда и без
каблуков. Те и другие сапоги подковывались железными подковка-
ми и гвоздями. Встречен однажды сапог, утепленный подложенными
изнутри на подошву и под верх слоями войлока, как того, видимо,
требовал суровый московский климат.
О пище москвичей археологические
материалы могут дать лишь самое об-
щее представление. При той большой
нужде, в которой жило посадское на-
селение феодальной Москвы, съест-
ные продукты использовались, разу-
Пища и утварь
меется, максимально. Всякие остатки и обрезки шли, как мы видели
выше, на корм домашним животным. Поэтому неудивительно, что в
культурном слое Москвы нет находок готовой пищи. Единственным
исключением из этого правила является обгорелый кусок ржаного хле-
ба, который нашли в усадьбе посадского человека за Яузой» сгоревший
в конце XV — начале XVI в.
Но в культурном слое находят иногда продукты, из которых могла
быть приготовлена пища, а также такие пищевые отходы, которые уже
никак нельзя было использовать. К первой группе относятся зерна
ржи, пшеницы, ячменя, овса, гречихи, проса, семена конопли; ко вто-
рой — семена огурцов, косточки вишен и слив, скорлупа орехов, кости
животных. Зерна, как мы уже говорили, найдено довольно много, но
большей частью тоже в домах, погибших от пожара. Можно устано-
вить, что ржаной и пшеничный хлеб и иные мучные изделия, ячменная,
гречневая и пшенная каши (вспомним, что каша до конца XVII в.
288
была и ритуальной едой) занимали значительное место в пищевом ра-
ционе горожан, так же как капуста, свекла, тыква, огурцы, репа и иные
овощи. О роли молочных продуктов — молока (вероятно, и коровьего
и козьего), творога, сыра, масла уже говроилось. Судя по обилию нахо-
док костей, мясная пища (говядина, свинина, баранина, куры, утки и
гуси) также не была редким исключением. Однако то обстоятельство,
что все кости найдены раздробленными на мелкие куски, говорит, по
нашему мнению, о сравнительной дороговизне мяса для большинства
москвичей, о стремлении использовать его максимально. Конечно, не-
малым подспорьем в пище была и рыба. Из находок рыбьих костей
В. И. Цалкину удалось определить плавниковые кости сома и щитки
каких-то осетровых рыб. Из семян конопли и льна могли жать масло;
орехи — большей частью из окрестных лесов и лишь изредка привозные
с юга «грецкие» — были излюбленным лакомством, как и вишни, сли-
вы, груши и, особенно, яблоки.
Письменные источники намного расширяют наши представления о
нище москвичей, сообщая ряд сведений о ее приготовлении и употреб-
лении.
Нужно думать, что в Москве, как и во всех городах древней Руси,
уже с самого начала развития города была земледельческая традиция
трехразового питания — утренней еды (завтрака «заутрока»), дневной
(обеда) и вечерней (ужина). Вспомним, что и первое летописное изве-
стие о Москве связано с обедом, который устроил здесь князь Юрий
Долгорукий. Обед и ужин нередко упоминаются и в «Домострое». Ве-
роятно, позднее, чем завтрак, обед и ужин, в быт горожан вошла чет-
вертая трапеза — «полдник», полуденная еда. По всей вероятности,
главными были обед и ужин, а завтрак же и, тем более, полдник —
играли второстепенную роль, а у бедных людей могли зачастую и во-
<5се отсутствовать. В этом случае мы должны говорить о двухразовом
питании. Характерно, что один сборник религиозных правил и поуче-
ний XVI в. особо отмечает, что если перед обедом и ужином обяза-
тельно нужно молиться, то перед завтраком и полдником не обязатель-
но51. Если сопоставить это известие с тем, что «Домострой», подробно
рассматривая все стороны быта семьи, о завтраке не упоминает ни разу,
можно предположить, что завтрак был едой очень легкой, а домашние
слуги обходились, по всей вероятности, и совсем без завтрака.
Христианская религия с ее пищевыми запретами, конечно, наложи-
ла свой отпечаток на пищу москвичей. Здесь прежде всего нужно отме-
тить длительные посты и постные дни, имевшиеся в каждой неделе.
В общем, более половины дней в году были постными. Тогда не разре-
шалось употребление мясной и молочной пищи. Меньшая часть дней
падала на «мясоед».
19 М. Г. Рабинович
289
Серьезными были социальные различия в пище. Так, «Домострой»
рекомендовал домовитому хозяину давать челяди «по вся дни» в обед
«хлеб решетной, шти да каша с ветчиною житкая, а и[но]гда густая с
салом», а в праздник и «в неделю» (в воскресенье) «иногды пирог,
а иногды кисель, а иногды блины». На ужин полагались «шти да молоко
или каша». В постные дни челяди на обед следовало давать «шти да
каша житкая, иногды с соком, иногды сушь, иногды репня», а на ужин —
«шти, капуста, толокно, иногды росол, иногды ботвинье»52. Нужно ду-
мать, что рядовые горожане питались немногим лучше, чем челядь в
богатых домах. Ведь в начале XVI в. поденщик в Москве получал всего
IV2 деньги в день, т. е. примерно столько, сколько стоила одна курица.
На свой заработок он мог купить три с небольшим фунта коровьего
масла или три фунта солонины53. Конечно, в домашнем хозяйстве все
эти продукты обходились дешевле, а ремесленник, вероятно, зарабаты-
вал больше поденщика. Но все же семья рядового горожанина вряд ли
могла бы каждый день иметь мясную пищу, даже если бы не было
постов.
В обиходе зажиточного горожанина мы встречаем несколько десят-
ков видов разнообразных пищевых продуктов, среди них различные
сорта мяса, рыбы, икры, дорогие южные плоды (например, лимоны),
не говоря уже о запасах ржи, пшеницы, гороху, овса, гречи, толокна,
ячменя, солоду, грибов, луку и чесноку. Для своего стола он употреб-
лял, конечно, не решетную, а ситную, т. е. тонко просеянную муку, из
которой пекли хлебы и пироги и блинцы, готовили лапшу. Мясо гото-
вили свежим (причем старались использовать все части туши, не ис-
ключая и внутренностей вплоть до кишок, губ и т. п.) — вареным и жа-
реным, делали из него холодец, а также солили, вялили и коптили, как
и рыбу. Из овощей и грибов также приготовляли всякие соленья; из
острых приправ упоминаются уксус и хрен. Среди напитков названы
различные соки и квасы, брусничная вода, малиновый морс, «кислые
шти» 54 (игристый напиток), хмельное пиво, меды и заморские вина. Яб-
локи и груши также заготовлялись впрок в квасу и в патоке. Широко
употреблялся и натуральный («пресный») мед. И если обед простого
человека состоял, как мы видели, всего из двух блюд — жидкого и бо-
лее густого (большей частью щей и каши),—то на пирах у знатных
людей подавалось иногда по нескольку десятков «перемен», а за цар-
ским столом — и более сотни55.
Продукты, как уже говорилось, хранились в погребах, непременно
имевшихся в каждой усадьбе, и в подклетах домов. Основными вмести-
лищами для хранения зерна, рыбы, мяса, солений и напитков были, ко-
нечно, бочки и бочонки самых разнообразных размеров. Изредка они
были долбленными из целого ствола дерева, но в подавляющем боль-
шинстве — клепаными, как и современные бочки, с той лишь разницей,
290
125. Сосуды для хранения продуктов и доставания воды
1 — глиняная корчага; 2 — бочонок для дегтя; 3 — деревянная пробка от бочки;
4 — клепаная бочка; 5 — бочонок для вина (реконструкция); 6 — деревянное ведро:
7 — кувшин, оплетенный берестой
19
что и обручи делались обычно деревянными (рис. 125, 4). При раскоп-
ках найдены и целые бочки и части их. В зависимости от того, что хра-
нилось в бочке, она имела несколько иную конструкцию. Так, бочки
для зерна, мяса, рыбы, солений должны были стоять вертикально и
открываться сверху, причем вынималось все верхнее дно. На этом же
дне иногда процарапывалась надпись (например, «мень» — налим) 56.
Бочки для жидких напитков — кваса, пива, меда, вина (при раскопках
найден и миниатюрный бочоночек диаметром всего 10 см для какого-
то дорогого вина — рис. 125, 5) — имели в боковой стенке или в одном
из днищ сравнительно небольшое отверстие, затыкавшееся деревянной
же пробкой (рис. 125, 3). Такие бочки могли стоять вертикально или
лежать на боку. Для хранения разного рода густых и вязких веществ
(натурального меда, дегтя и т. п.) употреблялись небольшие бочонки,
в верхнем днище которых вырезалось довольно большое прямоуголь-
ное отверстие («чоп»), через этот чоп можно было доставать содержи-
мое ложкой или помазком. В Зарядье в слое XV в. найден такой бочо-
нок, сохранивший резкий запах дегтя (рис. 125, 2). Видимо, в нем дер-
жали смазку для телег.
Широко применялась для хранения продуктов и глиняная посуда.
Р. Л. Розенфельдт справедливо видит в крупных горшках XII— XIII вв.
сосуды для хранения, а не для варки пищи 57. И в более поздние време-
на горшки служили для хранения небольших количеств разных про-
дуктов — масла, хмеля и т. п. В них рекомендовалось хранить и остат-
ки еды до следующей трапезы. Для хранения сухих продуктов употреб-
лялись и уже бывшие в употреблении треснувшие горшки, которые
для крепости оплетались берестой 58. Но были и большие глиняные со-
суды, специально приспособленные для хранения продуктов. Мы уже
говорили об амфорах, в которых привозили с юга и хранили вино и
масло. В мастерской московского гончара XV в. найдена и большая
корчага (рис. 125, /), видимо предназначавшаяся для хранения. В та-
ких сосудах с широким горлом могли храниться разнообразные про-
дукты.
Большую роль в быту и, в частности, при приготовлении пищи игра-
ли различные приспособления для доставания и переноски воды. Мож-
но думать, что уже на очень ранней стадии развития города Москвы
горожане стали брать воду не только непосредственно из рек и иных
водоемов, которыми изобиловала в те отдаленные времена террито-
рия города, а главным образом из специально вырытых колодцев. Но
первые колодцы, открытые до настоящего времени на территории
Москвы, относятся к XV —XVI вв. Колодцы в то время существовали
не только в высоких частях города, но и в низменном районе современ-
ного Зарядья, в непосредственной близости от Москвы-реки. Можно
думать, что в то время москвичи для питья и приготовления пищи пред-
292
почитали воду из колодцев, употребляя речную воду для иных хо-
зяйственных надобностей. Иногда колодцы использовались в течение
нескольких столетий, соответственно перестраиваясь и укрепляясь.
Древние рисунки сохранили изображения московских колодцев иногда
с укрепленными на шарнирах длинными шестами для поднимания ба-
дей (так называемыми журавлями) возле них.
Сосуды, которыми черпали воду, были разнообразны. В Зарядье
найдено несколько деревянных ведер (рис. 125, 6). Это — расширяю-
щиеся книзу (наподобие усеченного конуса) клепаные сосуды с дере-
вянными обручами и ушками для ручки, которая могла быть также дере-
вянной или лыковой. Находятся изредка и железные дужки-ручки от
ведер. Такие ведра могли иметь и металлические обручи. Емкость
единственного целого ведра, найденного при раскопках в Зарядье,-
около 16 литров, т. е. почти в 1,5 раза больше емкости современного
ведра. Деревянные ведра несколько меньших размеров, но сходные по
форме с приведенными выше, употреблялись в северных русских де-
ревнях еще в начале нашего столетия 59.
Значительно чаще, чем ведра, употреблялись в древней Москве для
доставания воды из колодцев глиняные кувшины. В старых колодцах
находят множество таких кувшинов, наглядно иллюстрирующих ста-
рую пословицу:
«Повадился кувшин по воду ходить —
Тут ему и голову сложить».
В исследованных А. В. Арциховским двух колодцах XVI в. на Мо-
ховой улице найдено 13 кувшинов высотой от 35 см до 26 см. При на-
ших раскопках в устье р. Яузы в одном колодце XVI в. был найден не-
большой кувшин, оплетенный берестой (рис. 125, 7), которая должна
была предохранить кувшин, чтобы он не разбился о стенки колодца 60.
Нужно думать, что еще в XVI —XVII вв. воду не только доставали, но
и переносили главным образом в кувшинах. Тогда, наряду с традици-
онным образом русской девушки, идущей по воду с коромыслом и вед-
рами, появился и образ русской девушки, несущей на плече кувшин,
который сейчас мы обычно связываем с южными и восточными наро-
дами. На древнерусских миниатюрах с кувшинами на плечах изобра-
жены иногда монахи и даже сам Сергей Радонежский61.
Для приготовления пищи основным и наиболее древним сосудом
был глиняный горшок. С. А. Токарев отмечает, что этот сосуд, обогре-
ваемый сбоку, характерен для всех славянских народов в отличие от
соседей славян, употреблявших для приготовления пищи котелок, обо-
греваемый снизу62. Это связано, видимо, и с конструкцией русской
печи, поскольку древняя Русь не знала ни открытых очагов или ками-
нов с подвесными котлами, ни котлов, вмазанных в печь.
293
В XI—XIII вв. в горшках — без крышек и с крышками,— видимо,
не только готовили пищу, но и подавали ее на стол. Для еды служили
также миски — глиняные и деревянные (рис. 126, 14, рис. 127, 2). Они
были небольшие, с приподнятым краем. Деревянная миска этого време-
ни, найденная в Зарядье, вырезана от руки.
В XIII—XVI вв. ассортимент посуды, употреблявшейся в быту ря-
довых горожан, становится богаче и разнообразнее. Правда, основным
видом кухонной посуды остается горшок, но употребляются также
разнообразные глиняные сковороды — глубокие с полыми ручками,
в которые могла вставляться еще деревянная рукоять, и широкие плос-
кие (диаметром около 30 см), без ручек, с краем, укрепленным спе-
циальным глиняным жгутом (рис. 126, 12, 13). Эти сковороды могли
брать чапельником как современные (один железный чапельник в За-
рядье найден). Вероятно, кухонной посудой могли служить и некото-
рые кувшины. Во всяком случае один из них найден в печи дома, по-
гибшего, как видно, в начале XV в. Для приготовления пищи должны
были уже с древнейших времен служить и деревянные корыта, в кото-
рых рубили всякие овощи для соления и закваски. Найдены при рас-
копках в Москве и остатки деревянных корыт (обе находки — в За-
рядье в слоях XV в., рис. 127, 8), по форме совершенно сходных с сов-
ременными. Но эти корыта, видимо, использовали для мытья. Столо-
вой посудой были прежде всего миски разнообразных форм и раз-
меров — от огромных (диаметром 40 — 60 см), в которых подавались
кушанья на стол и которые применялись при коллективной трапезе,
когда вся семья хлебала из одной миски (как это можно было наблю-
дать в деревнях еще в начале нынешнего столетия), до индивидуаль-
ных маленьких, но довольно глубоких мисочек (диаметром сантимет-
ров 15). Но большинство мисок среднего размера (20 — 25 см в диамет-
ре) напоминают современные глубокие тарелки разных профилей,
но всегда с отогнутым наружу краем (рис. 126, 15—18). Употребля-
лись и деревянные миски, сделанные уже на токарном станке
(рис. 127, 3—5). Найдены в Зарядье и плоские деревянные тарелки
диаметром 17 — 20 см. Одна из них сплошь покрыта царапинами от
ножа. На ней, видимо, резали хлеб или мясо. Много находок деревян-
ных ложек. В XV—XVI вв. форма их была очень устойчива — округ-
лая сегментовидная ложка имела ручку с массивным основанием и тон-
ким концом (рис. 127, 7). На торце рукоятки одной из ложек прочерчен
крест, очевидно, с магической целью («чтобы чорт не плясал в каше»).
Для доставания, разливания и питья жидкой пищи служили разно-
образной формы деревянные ковши и большие ложки-«ополовники»
(рис. 127, 1, 6). Даже парадная столовая посуда могла быть деревян-
ной. Об этом убедительно говорят покрытые художественной резьбой
деревянные чаши из Новгорода XI—XII вв.63 В Государственном исто
294
126. Глиняная посуда
1—3 — кувшины; 4 — кумган; 5 —7 — горшки; 8 — кубышка; 9, 10 — рукомойники;
11 — фляга; 12, 13 — сковороды; 14 — миска с крышкой; 15—18 — миски
рическом музее хранятся богато разрисованные ковши разных разме-
ров, но примерно одной ладьевидной формы — с высоко поднятыми
носами 64. При раскопках в Москве деревянной парадной посуды пока
не найдено, если не считать одной ложки со следами росписи.
295
Во всех горизонтах культурного слоя Москвы встречено множе-
ство небольших обычно сильно сточенных железных ножей длиной
8—15 см, со стальным лезвием. Рукояти их были деревянные или костя
ные из двух половин, закреплявшихся на плоском черенке ножа. Иног-
да рукоятью служила трубчатая кость животного, а у богатых людей
ножи были с наборными рукоятями из костяных пластин, бронзовой
проволоки и блях. Ножи носили всегда при себе (обычно на поясе,
зачастую — в кожаных ножнах) и употребляли для разных надобно-
стей, в том числе и для разрезания пищи (рис. 128, 7, 2).
Разные напитки и приправы подавали на стол в больших и малых
кувшинах, кумганах, кубышках (рис. 126, 1—4, 8). Пили из металли-
ческих чар и стаканов, привозных фаянсовых и селадоновых чаш.
Были в обиходе москвичей и плоские глиняные фляги, которые можно
носить с собой, повесив на шнурке через плечо, или поставить на стол
(рис. 126,11).
Столовая посуда изменялась по своей форме и отделке согласно
моде. Она могла быть матовой, лощеной, а в XVII в. и поливной (ке-
рамическая), резной и расписной (деревянная).
Мы не исчерпали здесь всего многообразия столовой посуды, упо-
треблявшейся в обиходе зажиточного московского дома в XVI в. «До-
мострой» упоминает среди «всякого столового запаса» наряду со ска-
тертями и фатой, которыми накрывали стол, судки, перечницы, уксус-
ницы, солоницы, какие-то «ситца», вероятно, служившие для процежи-
вания разных напитков, и металлические мерные сосуды-«оловя-
ники» 65.
Наиболее дорогой столовой посудой, применявшейся, очевидно,
главным образом в обиходе богатых москвичей, была металлическая.
Духовные грамоты московских князей XIV—XV вв. упоминают драго-
ценную золотую и серебряную посуду. Впоследствии такой посуды
становится все больше в обиходе царского двора 66. В собраниях Ору-
жейной палаты, Государственного исторического музея и в других
хранилищах можно увидеть множество драгоценных сосудов с надпи-
сями, свидетельствующими о принадлежности их царям и московским
боярам. Средние слои московского населения пользовались более де-
шевой оловянной и медной посудой. Распространены были кумганы
или кунганы — сосуды в виде кувшина с длинным, как у кофейника,
носком. Известны также кувшины, ендовы (сосуды, напоминающие
миски, но с узким носком — сливом), братины (большие чарки, по
форме похожие на горшок), стопы или сулеи (древние фляги), блюда
и тарелки. Все эти сосуды, кроме блюд и тарелок, служили для разли-
вания и питья напитков. Это была парадная столовая посуда. При рас-
копках в Зарядье в погребе дома XIV—XV вв. найдена чеканная мед-
ная чаша диаметром 12 см 67.
296
127. Деревянная посуда
1 — ковш; 2 — миска ручной работы; 3—5 — миски токарной
работы; 6 — черпак; 7 — ложка; 8 — часть корыта
Но металлическая посуда была дорога. Средние и беднейшие слои
городского населения, в особенности ремесленники, не могли ею ши-
роко пользоваться. И вот, для удовлетворения вкусов этих слоев на-
селения, московские гончары стали выделывать глиняную посуду, по-
верхность которой, благодаря лощению, приобретала металлический
блеск68. Такие сосуды из красной глины, напоминающие медные, ча-
сто встречаются при раскопках в слоях XIV—XVI вв. Наиболее рас-
пространены были кувшины-кружки с прямым несколько расширяю-
щимся книзу туловом (рис. 126, 3), напоминающие усеченный конус.
Известны также красные лощеные миски и богато орнаментирован-
ные горшки с крышками.
В начале XVI в. наряду с красными стали делать и черные лощеные
сосуды. Такая посуда еще более походила на металлическую. В быту
рядовых москвичей она скоро получила широкое распространение и
к середине XVI в. почти вытеснила красную лощеную посуду. Форма
лощеных сосудов в большинстве случаев подражает металлическим
кумганам, сулеям и т. п. И те и другие сосуды имеют близкие анало-
гии в быту народов Кавказа и Средней Азии.
Но особый интерес представляют глиняные лощеные, ангобирован-
ные и поливные рукомойники. Чаще всего они делались в виде живот-
ных. Стилизованное грузное тулово животного на коротких кониче-
ских выступах-ножках имело с одной стороны горловину, через кото-
рую наливалась вода, а с другой стороны — носок в виде головы живот-
ного: барана с закрученными или опускавшимися на плечи рогами,
реже — головы лошади с торчащими ушами, медведя в наморднике, со-
баки (рим. 126, 9). В морде животного проделано круглое отверстие,
через которое и выливается вода для умывания. Изредка встречаются
рукомойники в виде обычных горшков, но и они имеют носок в виде
головы животного (рис. 126, 10).
Рукомойники-водолеи в виде животных и людей были широко рас-
пространены как на Руси со времен киевских, так и на Западе в эпоху
средневековья. Известны металлические водолеи в виде всадника,
птицы с человеческой головой и т. п.69 Высшие слои общества поль-
зовались роскошными художественно сделанными металлическими во-
долеями, московское простонародье довольствовалось глиняными руко-
мойниками, сделанными мастерами московской Гончарной слободы.
Возможно, что именно повсеместное распространение в древности
московских рукомойников в виде баранов отражает бытовавшая до
тридцатых годов нашего столетия в Тульской области пословица:
«Встану рано,
Пойду к барану,
К большому носу,
К глиняной голове» 7°.
298
128. Предметы личного обихода
1,2 — нож и ножны; 3 — пряжка пояса; 4—6 — кресала; 7, 8 — гребни; 9 — натель-
ный крест; 10—12 — духовые инструменты; 13 — дрымба
Находки рукомойников и фрагментов встречаются при ра-
скопках часто. Это, как и наличие в усадьбе москвичей бани, указы-
вает на сравнительно высокий уровень развития личной гигиены на-
селения Москвы в XVI —XVII вв.
При раскопках найдено множество
предметов личного обихода горожан.
ПреДМеТЫ	Чаще всего встречаются гребни. Все
’ п	они двухсторонние — с частыми и ред-
ЛИЧНОГО обихода кими зубьями. Делались гребни из де-
рева и кости, иногда они украшались
резьбой. Орнамент на деревянных
гребнях (как и на большинстве греб-
ней, найденных в русских городах XIII —XVI вв.) состоит из различных
комбинаций кругов (концентрических, касательных и т. п.—рис. 128,
7). Деревянные гребни делали, как уже упоминалось, преимуществен-
но из самшита; для изготовления костяных (рис. 128, 8) шли широкие
плоские кости домашних животных. При раскопках А. Ф. Дубынина в
Зарядье найден и небольшой бронзовый гребешок, совсем такой, как
имеющиеся в коллекциях Государственного музея этнографии народов
СССР крестьянские гребни XIX в.71.
Для добывания огня пользовались железными кресалами длиной
5 — 8 см. Кресала эти, которыми высекали искру, ударяя по кремню,
в XI —XII вв. были фигурными («калачевидными», как называют их
археологи), а в XIII—XVII вв. имели форму овала с прорезью в сере-
дине или длинной, утолщенной и раздвоенной посредине пластины
(рис. 128, 4 — 6). Есть и затейливые фигурные кресала. Они являлись
необходимой принадлежностью каждого человека, пожалуй, даже
в большей степени, чем в наше время спички. Судя по находкам в под
московных курганах, кресала привешивались к поясу. Для этого мно-
гие из них имели специальное круглое отверстие, сквозь которое мог-
ла быть продета петля.
В городских погребениях нередко находят нательные кресты.
К XIV в. относится четырехконечный крест из серого шифера с про-
царапанной надписью «1С ХС» (Иисус Христос). Крест надевался на
шею при помощи шнура, продетого в небольшое круглое отверстие,
просверленное в верхнем конце креста. Гораздо больший интерес
представляет деревянный крест XV в., покрытый затейливой резьбой.
На обеих его сторонах — прекрасно сделанный резной орнамент
в виде крестообразно переплетенной полосы (рис. 128, 9). Орнамент
в виде плетенки чрезвычайно характерен для древнерусского народно-
го искусства. Он встречается на бытовых предметах, в древних фре-
сках, книгах и, в особенности, в деревянной и каменной архитек-
туре.
300
В XVI в. на крестах-тельниках из дерева и кости орнамент в виде
плетенки заменяется изображением распятия и «святых», очевидно,
в подражание литым медным крестам. Особую известность приобрели
резные кресты-тельники с надписями и фигурами, делавшиеся масте-
рами Троице-Сергиевской лавры (современный Загорск). Возможно,
что оттуда происходит и найденный в Зарядье костяной крест XVI в.
с изображениями распятья и «святых» Николы, Сергия и Никона. Ми-
ниатюрную иконку-мощевик, о которой упоминалось в очерке 2, судя
по следам ткани, сохранившимся на ней в разных местах, также но-
сили на шее в специальной ладанке. По находкам как в погребениях,
так и в культурном слое Москвы, хорошо известны довольно крупные
бронзовые или медные нательные кресты, вошедшие в обиход москви-
чей, по-видимому, с конца XV в. По форме они подражают мощеви-
кам, но плоские, двусторонние, с изображением распятия в центре и
разных святых в медальонах на концах (см. рис. 79).
Некоторые находки предметов личного обихода характеризуют ду-
ховную культуру горожан и их развлечения. Так, трижды найдены ча-
сти от духовых музыкальных инструментов XVI —XVII вв. Один
мундштук костяной, вставлявшийся, по всей вероятности, в деревян-
ную дудку. Это был какой-то лабиальный инструмент типа обычных
на Руси с глубокой древности дудок и свистелок (рис. 128, 11).
Другой мундштук — глиняный чернолощеный (рис. 128, 10), судя
по сохранившейся части, также от лабиального инструмента типа
флейты. На инструменте были, кроме свистка, несколько круглых от
верстий в верхней части (вероятно, четыре) и одно — в нижней части,
что позволяло регулировать высоту звука. Такими инструментами и
были, по всей вероятности, «сопели», упоминаемые неоднократно сре-
ди инвентаря скоморохов и военных музыкантов 72.
Третья часть музыкального инструмента также глиняная —
(рис. 128, 12). Но это не мундштук, а часть корпуса трубы диаметром
в передней части 1,6 см, несколько расширяющаяся к дальнему концу.
Она покрыта белым ангобом и расписана поверх него коричневой
краской. На верхней части трубки — четыре круглых отверстия для
регулирования высоты звука. Очевидно, в переднюю часть трубки дол-
жен был вставляться пищик, что характерно для духовых язычковых
инструментов типа зурны, распространенных с глубокой древности
в Передней Азии и на Кавказе. Западноевропейские путешественники
еще в XVI в. описывали с удивлением распространенные на Руси зур-
ны и издаваемый ими долгий и сильный звук. Можно думать, что наи-
большее распространение инструменты типа зурны и гобоя имели
в войске, а в гражданском быту встречались реже73. Среди игрушек,
найденных в Гончарной слободе, есть изображение музыканта, играю-
щего на каком-то духовом музыкальном инструменте странного вида.
301
Это как бы прямая труба, но с шаровидным расширением посреди-
не. Вероятно, игрушечник изобразил своеобразную язычковую флей-
ту, до сих пор известную в Индии. Нам уже случалось писать, что этот
инструмент был известен еще вятичам: он изображен в Кенигсберг-
ской летописи на миниатюре, иллюстрирующей описание вятичских
игрищ74. Одна игрушка XVIII в. изображает музыканта, играющего на
волынке с большим мехом, регулирующим подачу воздуха в трубу 75.
Из ударных музыкальных инструментов в Зарядье найден малень-
кий железный варган или «дрымба», какие бытовали в украинских де-
ревнях еще в прошлом столетии. Применявшиеся широко в древней
Руси различные виды бубнов, разумеется, не могли сохраниться в земле
целиком, а анализ найденных частей деревянных и кожаных изделий
пока еще не позволил определить ни одного подобного инструмента.
Описанные нами только что находки вполне убедительно говорят,
что народная музыка прочно вошла в быт москвичей.
Очевидно, уже по крайней мере в XIV в. широко распространено
на московском посаде было также искусство шахматной игры. При
раскопках найдено свыше десятка шахматных фигур, древнейшие из
которых относятся к XIV в., позднейшие — к XVII в. Наибольший ин-
терес представляют три фигуры, открытые неподалеку от упомянутой
выше постройки — рыбокоптильни XVI в. (рис. 129, А). Они принад-
лежат, по-видимому, к одному комплекту шахмат. Это — пешка и ка-
кие-то более крупные фигуры (вернее всего — слон и ладья). Все фи-
гуры сделаны от руки, без применения токарного станка. Возможно,
что перед нами — самодельные шахматы, употреблявшиеся беднотой,
населявшей окраинную часть московского посада.
Все остальные фигуры найдены порознь в различных местах За-
рядья. Они выточены на токарном станке, т. е. являются продукцией
специалистов-ремесленников, производивших шахматы на продажу.
Все это — пешки (четыре деревянные и три костяные). По форме и раз-
меру деревянные пешки не отличаются от современных. Костяные фи-
гуры отделаны богаче деревянных. Орнамент, как. на большинстве ко-
стяных изделий того времени,— глазковый (рис. 129, А). Богатые мо-
сквичи употребляли и дорогие привозные шахматы (рис. 129, Г).
Обилие и разнообразие находок шахмат говорит о широком распро-
странении искусства шахматной игры среди различных социальных
слоев населения Москвы, да, очевидно, и не только Москвы. Общеиз-
вестны находки костяных и деревянных шахмат в Новгороде, Гродно
и других древних русских городах. В начале XVII в. (около 1617 г.) се-
вернорусские поморы снарядили экспедицию на остров Фаддея. Среди
имущества экспедиции позднее при раскопках найдены 22 шахматные
фигурки из мамонтовой кости (пешки, ладьи, слоны). Так простые
русские люди в XVII в. не только любили дома развлекаться шахматной
302
129. Настольные игры
А — шахматные фигуры ручной и токарной работы; Б — шаш-
ки; В — игральные кости; Г — западноевропейская шахматная
фигурка
игрой, но брали с собой шахматы и в дальние промысловые экспедиции
или же, оказавшись на долгой вынужденной зимовке, сами делали себе
шахматы76.
Мы не можем составить полного представления о характере шах-
матной игры того времени, ее правилах и т. п., так как до сих пор не
найдено ни одной полной партии; нет также находок целой шахматной
доски-«тавлеи», упоминаемой многократно в русских былинах.
Находки шашек в Москве более редки, чем находки шахмат. Это —
костяные шашки, сделанные на токарном станке с циркульным орна-
ментом на верхней грани. Обе найдены в Кремле. Одна из них совер-
шенно сходна по форме с применяющимися в наше время шишками,
другая имеет более усложненный профиль (рис. 129, Б). Аналогичной
зоз
формы шашки найдены в слоях XIV в. в Тушкове-городке под Можай-
ском 77. Можно предположить, что и шашечная игра имела в городах
древней Руси довольно широкое распространение.
Из азартных игр наиболее известна игра в кости («зернь»). При
раскопках найдена одна такая игральная кость — миниатюрный костя-
ной кубик (рис. 129, В) с точками на каждой грани, расположенными
с таким расчетом, чтобы число точек («очков») на двух противополож-
ных гранях в сумме давало семь (одна против шести, две против пяти,
три против четырех).
Наверное, комплект «костей» состоял не менее, чем из двух, а, мо-
жет быть, и из трех одинаковых кубиков.
«Домострой» решительно порицает такие развлечения гостей, как
«гусли, и плесание, и скокание, и всякие игры и песни бесовские», а
также, когда «...зернью, и шахматы, и всякими игры бесовскими тешат-
ся» 78. Но, как это часто можно отметить и в других случаях, в эпоху
средневековья порицания церкви и официальных руководств не меша-
ли горожанам развлекаться по-своему.
Игральная кость найдена в красивой кожаной сумке-«калите», о ко-
торой уже говорилось в очерке 2. Такие «калиты», заменявшие карма-
ны, носили на поясе, наверное, многие москвичи. В сумочках могли ле-
жать и нож, и огниво с кремнем, и гребень, и деньги. Этот обычай был
распространен и в Западной Европе. Горожане всех слоев общества
изображаются в XV в. с подобными сумками (Reisetaschen) на поясе79.
Одной из интереснейших проблем
культуры и быта москвичей является
вопрос о грамотности населения. От-
крытые в последние десять с неболь-
шим лет в Новгороде берестяные гра-
моты заставили нас во многом изме-
нить прежние представления о сплошной неграмотности простонародья
в древней Руси (по крайней мере в отношении горожан). Сотни грамот,
из которых значительная часть написана простыми людьми, относятся
к X—XV вв. Конечно, Великий Новгород был одним из крупнейших
культурных центров, и не всякий русский город мог с ним равняться.
Но, видимо, все же грамоты на бересте писали и во многих других рус-
ских городах. Отдельные грамоты уже найдены в Смоленске, Витебске
и Пскове. Исследование техники письма на бересте, проведенное в
Новгородской экспедиции, помогло определить и выявить среди архео-
логических находок те инструменты, которыми писали на бересте. Та-
ких «писал» — железных, бронзовых, костяных — найдено теперь уже
около семидесяти. Оказалось, что местами их находок являются по
крайней мере 30 городов древней Руси — Минск, Волковыск, Новогру-
док, Городища, Друцк, Браслав, Киев, Вышгород, Витичев, Княжая гора,
ЗС4
Грамотность
Грубск, Изяславль, Галич-Волынский, Город-
ница, Коломыя, Чернигов, Вщиж, Звенигород-
Львовский, Ленковецкое городище, Псков,
Старая Рязань, Вышгород-Рязанский, Ковша-
ровское городище, Пирово городище, Смо-
ленск, Спасский городец, Никульчино 80.
Мы видим, что писание на бересте было
достаточно широко распространено в боль-
ших и малых городах древней Руси. Не мино-
вало оно и Москвы. В слоях XII —XVI вв. в
Москве найдены костяные и бронзовые писа-
ла (рис. 130), заостренные с одного конца
и иногда скругленные с другого. Последни-
ми можно было писать на . бересте или на
восковых табличках. При хорошей сохран-
ности органических остатков, находки бере-
стяных грамот в Москве, как нам кажется,—
дело будущего. Насколько близко это буду-
щее, зависит лишь от масштабов археологи-
ческих работ. Ведь и в Новгороде Великом
130. Писала для писания
на бересте и воске
грамоты были найдены лишь после двадца-
тилетних исследований и то только тогда, когда раскопки стали вестись
в очень широком масштабе.
Если писание заостренными «стилями» или писалами на бересте мо-
гло быть доступно среднему горожанину, то можно с уверенностью ска-
зать, что писание пером на пергаменте было доступно лишь немногим
в виду чрезвычайной дороговизны последнего. И бересту как писчий
материал вытеснила лишь бумага, которая в Москве распространилась
очень рано. «Нельзя считать случайным тот факт,— пишет М. Н. Тихо-
миров,— что первым русским памятником, написанным на бумаге, была
духовная Симеона Гордого. Москва быстрее осваивала новый материал
для письменности, чем Новгород, еще долго державшийся дорогого, но
традиционного материала — пергамента»81. Духовная грамота москов-
ского князя Семена Ивановича Гордого написана, как известно, около
1358 г. 82 Нужно думать, что во второй половине XIV в. и в XV в. бума-
га тоже стоила еще довольно дорого, и писали на ней лишь специали-
сты — писцы, которых в Москве было множество83. Рядовые же горо-
жане продолжали пользоваться берестой и писалом. Но в XVI в. и осо-
бенно в XVII в. на бумаге, стали писать все. Во всяком случае, в слоях
XVI и XVII в. в Москве найдены фрагменты глиняных чернильниц и це-
лые «чернильные приборы». Это обычно покрытые зеленой поливой
сосуды в форме параллелепипеда, объединяющие пузырек с узким гор-
20 М. Г. Рабинович
305
лышком для чернил, камеру с
несколькими круглыми отвер-
стиями для гусиных перьев и
открытую сверху коробочку
для песка, употреблявшегося
вместо промокательной бума-
ги (рис. 131, 1). Прибор мог
состоять и из одного или двух
пузырьков с камерой для
перьев, но без песочницы, ко-
торая в этих случаях су-
ществовала отдельно (напо-
миная современную перечни-
цу). Есть и «портативные»
чернильницы в виде покры-
тых зеленой поливой округ-
лых пузырьков (рис. 131, 2) с
отверстиями у горлышка для
продевания нити, на которой
эти чернильницы могли подве-
шиваться к поясу или на кисть
руки, что особенно было удоб-
но для разного рода площад-
ных подьячих и ходатаев по
делам, которых в Москве в то
время развелось множество.
От XVII в. сохранилось боль-
шое количество литых бронзо-
вых портативных чернильниц
и «пернйц» — футляров для
гусиных перьев, составлявших
вместе с чернильницей портативный «чернильный прибор» (рис. 131,
3, 4). Такие приборы можно увидеть в любом крупном музее.
Археологические материалы содержат ряд косвенных данных о гра-
мотности московских посадских людей. Это — надписи на различных
ремесленных поделках и предметах обихода, сделанные грамотными
людьми и (что для нас еще важнее) предполагавшие наличие грамот-
ных людей, которые такие надписи будут читать.
Мы уже говорили о надписях на печати Ивана Коровы и на иконке-
мощевике, сделанных в конце XV в. Обе надписи содержат ошибки.
В первом случае написано «Карова» вместо «Корова», во втором —
«Афасией» вместо «Афанасий». Ошибка на печати, по нашему мне-
131. Письменные принадлежности
1 — чернильный прибор; 2, 3 — портатив-
ные чернильницы; 4 — футляр для пера
306
нию, — типичная ошибка грамотного, но не очень начитанного ремес-
ленника, вырезавшего слово не так, как полагалось его писать, а так, как
он это слово произносил, — с московским «аканьем» и смягчением ко-
нечного «ы». Ошибка же резчика иконки, с нашей точки зрения, может
быть как следствием простой рассеянности, так и следствием неграмот-
ности ремесленника, который, возможно, резал надпись по какому-то
написанному другим, более грамотным человеком оригиналу, и не уло-
вил смысла своей ошибки. Случаи воспроизведения ремесленниками
надписей по оригиналам, которые «знаменил» другой человек, и в
XVII в. были
Московские белокаменные надгробия XVI и XVII вв. широко из-
вестны. Им посвящена целая литература, на которую нам уже случа-
лось ссылаться. Здесь хотелось бы обратить внимание на тот факт, что
эти надгробия не только выполнялись, по-видимому, грамотными рез-
чиками, но и самое появление таких надгробий имело смысл только
там, где было много грамотных людей. В самом деле, ведь, как это те-
перь ясно, в Москве при каждой церкви были десятки белокаменных
надгробий, весьма похожих друг на друга как по внешнему виду, так и
по расположению надписи и ее формулировкам. Установить принад-
лежность надгробия можно только прочтя всю надпись, каждое ее сло-
во. И особенно важно то, что надгробия с надписями делались не толь-
ко для бояр и дворян, но и для ремесленников различных профес-
сий.
Видимо, не только те, но и другие имели грамотную родню и знако-
мых, которые должны были по надписи разыскать их могилу.
Мы уже говорили, что на московских изразцах XVII в. имеются
различные надписи. Делали их, видимо, резчики, изготовлявшие фор-
мы и штампы для изразцов. Здесь хочется обратить внимание также на
то, что сами сюжеты ранних московских изразцов предполагают в тех,
кто будет эти изразцы рассматривать, не только грамотность, но и из-
вестную начитанность. Уже давно исследователи древнерусских из-
разцов 84 указывали на то, что некоторые изображения представляют
собой как бы иллюстрации к распространенным в то время «священ-
ным» книгам, а также светским повестям, сказкам и былинам. На из-
разцах мы находим, например, изображение героя Книги судей — бо-
гатыря Самсона, раздирающего льва 85. Из светских повестей в изде-
лиях гончаров лучше всего отражена, по-видимому, «Александрия» —
повесть об Александре Македонском. На московских печах можно
было найти изображения отдельных ее эпизодов, чаще других — штур-
ма войском Александра града Египта.
Много изображений связано с распространенными в то время сказ-
ками, былинами, историческими песнями. «Лютый зверь грив» снаб-
жен обычно чертами разных животных, соединенными в одном, — жа-
20*
307
лом змеи, хищным клювом или пастью с клыками, орлиными крылья-
ми, мощными когтями и скорпионьим хвостом с жалом на конце. Черты
эти в разных экземплярах варьировались. Семиголовое чудовище Гидра
нередко имеет еще головы и на хвосте. Единорог изображался в виде
лошади с одним длинным извилистым рогом. Птица Сирин имела, ко-
нечно, женскую голову. Китоврас (герой легенд, впервые переведен-
ных на русский язык в XIV в.) изображается как кентавр — получело-
век, полуконь. Он то спокойно идет один, то стреляет из лука, то бо-
рется с Соломоном. Есть на изразцах и довольно реалистические фигу-
ры животных, которые никогда не водились в наших широтах (львов,
барсов, страуса), и растений, которые у нас не росли (особенно лю-
били изображать грозди и листья винограда). Думается, что вырезать
их мастера могли только, пользуясь какими-то изображениями, появив-
шимися из-за рубежа. Герои былин и старых русских сказок — Соло-
вей-разбойник и Бова с Полканом — тоже попали на изразцы. А до-
вольно распространенный сюжет, изображавший двух борцов («силь-
ные борцы», «борцы борются»), мог быть навеян не только излюблен-
ной народной игрой, но и распространившейся после женитьбы Ивана
Грозного на чужестранной княжне Марии Темрюковне исторической
песней «Кострюк», повествовавшей о победе русского борца над «чер-
кашенином» Кострюком, братом царицы 86. Изображения Александра
Македонского, птицы Сирина, семиголового морского змея, борцов и
другие были и в XVIII в. излюбленными сюжетами лубочных карти-
нок 87.
Конечно, изразцы — предмет обихода богатых людей — могли от-
ражать в первую очередь их вкусы и их культурный уровень. Однако
ясно, что и мастера, резавшие формы для изразцов, были хорошо зна-
комы со всеми этими сюжетами; на то указывает, например, свобода,
с какой они варьировали изображения.
Можно думать, что и простой человек того времени так же, как и бо-
гатый, нашел бы на изразцах знакомые уже по рассказам и книгам исто-
рии и мог дополнить своей памятью и воображением то, чего недоста-
вало.
Недаром еще Н. Д. Чечулин предполагал, что в городах Русского
государства в XVI в. уровень грамотности населения был настолько вы-
сок, что даже в таких небольших городах, как Можайск или Коломна,
церкви являлись своеобразными библиотеками, из которых книги «об-
ращались между жителями всего города»88.
О грамотности посадских людей говорят и многочисленные надпи-
си на бытовых предметах, сделанные самими владельцами. В частно-
сти, надписи на кувшинах для воды «Федорин ку[вшин]» и «Кувшин
добра человека Григория Офонасева» явно рассчитаны на то, что кув-
шин не будет спутан с другими, т. е., что женщины у колодца сумеют
308
эти надписи разобрать. Грамотной была и та женщина, которая в XV в.
процарапала свое имя «Олена» на торце шиферной иконки.
Наконец, еще ждут своего исследователя многочисленные «граф-
фити» — надписи, прочерченные на различных старых зданиях, в осо-
бенности, в церквах, которые уже дали много интересного в других
древнерусских городах 89, а в Москве почти не изучены.
О способах и средствах передвиже-
ния в древней Москве мы можем
Спрлгтка	судить по ряду находок. В Кремле и
на мостовых Великой улицы, а так-
ттл л мт*	же во ДвоРах прилегающих к ней
ПврвДВИЖеНИЯ усадеб найдено множество деталей,
относящихся к средствам транспор-
та. Древнейшие из них относятся
к XII в., но больше всего находок XVI и XVII вв.
Простейшим средством передвижения в зимнее (а в глубокой древ-
ности — и в летнее) время были сани. В усадьбе XVI в. найден целый
санный полоз длиной 2,10 м (рис. 132, У). В нем сохранились шесть
копылов — стоек, скреплявших полозья с основной рамкой саней, ко-
торые были расположены на расстоянии 30 см друг от друга. Полоз
настолько стерся уже от употребления, что копылы выглядывали и с
нижней его стороны, что не могло не мешать скольжению. Недаром
старая русская пословица говорит: «на словах, что на санях, а на деле,
что на копыле» 90.
Возможно, что именно по этой причине полоз был сменен и брошен
во дворе, где и нашли его археологи, так как никаких других частей от
тех саней и поблизости не обнаружено.
В хозяйственной постройке той же усадьбы, как видно, про запас
хранился богато разукрашенный резной передок от саней (рис. 133).
Покрывающая его сплошь резьба представляет собой искусные комби-
нации «шахматного» рисунка и заштрихованных спиралей.
Сани и дровни упоминает «Домострой» в числе хозяйственной
утвари, которая хранится в амбарах и подклетах. Вероятно, это разли-
чие выездных (собственно сани) и грузовых (дровни) саней существо-
вало и в городах древней Руси. Названные вместе с санями и дровнями
в «Домострое» телеги, колеса, дуги, хомуты, оглобли и посконные
возжи 91 говорят о том, что по крайней мере к XVI в. уже сложился тот
тип упряжки с хомутом, оглоблями и дугой, который бытовал и в позд-
нейшее время 92.
Деревянные клещи от хомута найдены в Кремле в конюшне XII в.
(рис. 134, 2). Они точно такие же по форме, как и более поздние, най-
денные в Зарядье. Некоторые находки, по всей вероятности, являются
частями дуг (рис. 134, У).
309
Оглоблей в Москве пока не найдено. Но другие части телег нахо-
дятся при раскопках в Москве часто. Изучение их показывает, что
обычная московская телега делалась во всех деталях целиком из дерева,
без применения металла93. Дважды найдены дубовые передние оси
с полукруглой в сечении средней частью, имеющей круглое отверстие
для вертикальной поворотной оси. Концы оси круглые в сечении и
имеют прямоугольные отверстия для чек. Длина оси, как можно вос-
становить по найденным частям, 1,80 м, диаметр концов — б см, ши-
рина средней части — 16 см, толщина — 8 см (рис. 132, 2). На концы
оси надевались деревянные ступицы. Одна из них, найденная в комплек-
се XVI в., имеет наружный диаметр 16 см, внутренний — 7 см
(рис. 132, 5). В ступицу вставлялось 12 — 13 спиц, соединявших ее с
ободом колеса. Колесо закреплялось на оси при помощи деревянной
чеки, делавшейся обычно из ветки с развилкой (рис. 132, 3, 4). При рас-
0 2 У см
132. Детали саней и телег
1 — санный полоз с копыльями; 2 — деревянная
тележная ось; 3, 4 — колесные чеки; 5 — ступица
колеса
310
133. Передок саней (реконструкция)
копках А. Ф. Дубинина в Зарядье найдено и целое колесо с деревянным
ободом. Частей кузовов повозок или телег при раскопках не найдено,
но восстановить их внешний вид можно по многочисленным изобра-
жениям в лицевых рукописях. Это были как открытые телеги, так и
закрытые повозки с дверцами, в которых ездила знать.
Возок знатного человека везло иногда несколько лошадей, запря-
женных парой, тройкой или (у особенно богатых и знатных) цугом.
Но даже если впрягали одну только лошадь, ею управлял верховой
слуга. Простой человек обычно сам правил лошадью при помощи вож-
жей. Все эти способы езды отобразил в своем альбоме С. Герберштейн
(см. рис. 135 ) 94.
Царская конюшенная казна прекрасно описана М. М. Денисовой в
специальной работе95. О богатстве. этой отрасли дворцового хозяй-
ства в XVI в. говорит хотя бы тот факт, что «в Московскую разруху
[т. е. в начале XVII в.— М. Р.] разграблено на. конюшне коней, и кон-
ских нарядов, и возков, и карет, и колымаг, и коптан и иных всяких ко-
нюшенных запасов и обиходов и в Конюшенном приказе денег с
30000 рублей» 96.
Большое значение богатству выезда придавали и московские бояре.
Но при раскопках находят обычно остатки простых повозок и саней.
311
134. Части упряжи и конского прибора
1 — дуга; 2 — хомут; 3 — удила; 4 — подкова; 5 — кнут; 6, 7 — скребницы; 8 — замок
от конских пут
Это и понятно, т. к. дорогие кареты, драгоценную упряжь и прочее бе-
регли, передавали по наследству, переделывали. Не случайно большое
количество предметов конского убора и карет сохранилось до наших
дней и экспонируется в Оружейной палате и Государственном исто-
рическом музее.
Из находок, связанных с конным транспортом, следует назвать до-
вольно часто попадающиеся при раскопках удила и подковы
(рис. 134, 3, 4). При этом интересно отметить, что размеры удил и
подков XIII—XVI вв. обычно значительно меньше, чем размеры совре-
менных подков и удил, так как и лошади в ту пору были мельче совре-
менных. Эволюция формы подковы еще должна быть изучена.
Найден и целый ременный кнут с простой деревянной рукоятью,
какие можно было видеть еще недавно (рис. 134, 5).
Верховая езда также была распространена на Руси, но, конечно,
больше среди дворянства, чем среди простых горожан. Недаром мос-
312
ковские летописи XV в. презрительно отмечают, что ремесленник —
гончар или плотник — «и родився на лошади не бывал». Видимо, не
случайно при раскопках в Москве пока не найдено ни стремян, ни
верховых седел.
Для передвижения в зимнее время на Руси, кроме саней, широко-
использовались лыжи97. «Зимою,—пишет о русских Герберштейн,—
они обыкновенно совершают путь на артах [«арта», «рта» — одно из
употреблявшихся на Руси в древности названий лыж. — М. Л], как это
делается в очень многих местностях Руссии. А арты представляют из
себя нечто вроде деревянных продолговатых башмаков длиною почти
в шесть ладоней; надев их на ноги, они несутся и совершают пути с
великою быстротою»98. В литературе опубликован ряд древних изо-
бражений русских лыж. На миниатюрах лицевой «Никоновской лето-
писи» изображены русские воины-лыжники на коротких широких
135. Езда на санях и лыжах в Московии в XVI в.
(по С. Герберштейн у)
313
136. Лыжа
лыжах, прикреплявшихся к ноге одним носковым ремнем. Лыжи равной
длины. Вместо палки для отталкивания воину служил тупой конец
копья". Немецкое издание «Записок о московитских делах» Гербер-
штейна, вышедшее в 1557 г., снабжено рисунком, изображающим езду
на санях и лыжах в Московии. Здесь изображены два лыжника на ко-
ротких лыжах; в руках у них по одному длинному шесту для отталки-
вания (рис. 135) 10°.
До недавнего времени не было ни одной находки древнерусской
лыжи. Но в Зарядье в 1950 г. такая лыжа найдена в культурном слое
начала XVI в., т. е. примерно того времени, когда московских лыжни-
ков наблюдал Герберштейн. Это — широкая и короткая (длиной 60 см,
шириной 12,5 см) дубовая лыжа с загнутым кверху и вперед концом
(так что к концу можно привязывать веревку, рис. 136). К средней
части лыжи сделаны два косых прореза так, что с верхней плоскости
они выходят на боковую. В эти прорезы продевался ремень, удержи-
вавший носок лыжника совершенно так, как это изображено на упо-
мянутой выше миниатюре «Никоновской летописи». Длина лыжи при-
мерно соответствует описанной Герберштейном («шесть ладоней»).
Найденная нами лыжа по типу своему принадлежит к скользящим 101.
У этого типа обе лыжи были равной длины; на них ходили либо вовсе
без палок, либо с одной палкой, как и показано на рис. 135. Современ-
ные охотничьи лыжи той же ширины, но гораздо длиннее.
Последующие археологические находки показали, что типы при-
менявшихся на Руси лыж были разнообразны. В 1953 году в Новгоро-
де была найдена длинная беговая лыжа. Она в три с половиной раза
^длиннее московской (длина 192 см, ширина 8 см) 102. На таких лыжах
можно было быстрее идти по дорогам или по безлесной равнине.
В густых же лесах того времени длинные лыжи были неудобны. Не
314
137. Конек
случайно иллюстратор московской летописи XVI в. изобразил русское
и мордовское войско именно на коротких лыжах, подобных тем, какие
описал Герберштейн.
Найден в Зарядье и конек, сделанный из длинной кости лошади.
Нижняя поверхность кости гладко обстругана и отполирована, сделан
несколько поднятый носок. В боковой поверхности у носка и у пятки
просверлены насквозь круглые отверстия, сквозь которые могли проде-
ваться ремень или веревка для прикрепления к обуви (рис. 137). Подоб-
ные коньки находили при раскопках и в других русских городах, напри-
мер, в Новгороде 103, но обычно они не имеют отверстий для ремней 104.
Вряд ли в Москве передвижение на коньках на дальние расстояния мо-
гло так распространиться, как например, в Голландии с ее каналами в
XVIII—XIX вв. Но обилие рек, речек и прудов, где лед не всегда и не
везде был занесен снегом, создавало благоприятные условия для дет-
ских игр на коньках, широко распространенных в русской деревне еще
в XIX в. и даже описанной А. С. Пушкиным 105. Однако в позднейший
период коньки делались либо из железа, либо из дерева.
Знакомство с археологическими
коллекциями, собранными по большей части за частоколами москов-
ских усадеб — в домах, хозяйственных постройках, во дворе и позади
дома,— помогло нам составить более или менее полное представление
о некоторых важных чертах жизни москвичей, главным образом —
о материальной стороне их быта. Меньше мы узнали о духовной куль-
туре — нравах, обычаях, обрядах. Эту проблему лучше раскрывают
письменные источники, и мы не ставим в данной книге такой задачи.
Дальнейшее исследование коллекций, сравнение их материлов с этно-
графическими, привлечение новых данных письменных источников,
315
древних чертежей и рисунков позволит, конечно, узнать еще много но-
вого о жизни Москвы, а в известной мере — и всей Московии, как на-
зывали Русское государство до XVI в.
Но уже сейчас быт горожан представляется нам гораздо многооб-
разнее, чем до археологических раскопок. Изучая различные его сто-
роны — подсобные занятия горожан, их одежду и обувь, пищу и
утварь, средства передвижения,— мы видели, что повсюду выявляются
как общие черты, характерные для всех москвичей (а в ряде случаев и
для гораздо более обширной русской территории), так и особенности,
резко отличавшие быт москвичей богатых и бедных.
Конечно, московский посол в Риме, слова которого мы приводили
выше, справедливо отмечал, что все жители Москвы пользовались пло-
дами садов и огородов. Но московские бояре имели в городе очень
большие сады с сотнями фруктовых деревьев, которые заботливо вы-
ращивала многочисленная челядь, а ремесленник мог иметь на своем
маленьком приусадебном участке лишь небольшой огород да иногда
несколько фруктовых деревьев и все обрабатывал своими руками. Бо-
ярские погреба и ледники ломились от различных продуктов, привезен-
ных из вотчин и поместий, а разного рода деликатесы и заморские ла-
комства попадали в эти погреба с богатого московского торга. Трудо-
вое же население Москвы в поте лица добывало ежедневные щи и
кашу, выгадывало каждую деньгу, чтобы хоть кое-что купить на рынке
в дополнение к этому скудному рациону.
Рубахи московского князя и последнего из горожан были одинако-
вого покроя, но одна из них была шелковая, а другая — из домоткан-
ного полотна. У горожанина это могла быть единственная одежда на
плечах и дома и на улице, а московский богач надевал на себя столь-
ко различных одежек, что народная пословица не без иронии замеча-
ла, будто от кочна капусты его отличает только наличие драгоценных
застежек.
В бедном московском доме ели из простейшей глиняной и деревян-
ной посуды, а в боярских хоромах поставцы были наполнены золоты-
ми и серебряными сосудами, но формы сосудов были весьма сходны
в богатых и бедных домах. Не всякий ремесленник держал на своем
дворе даже одну лошадь, а в боярских конюшнях, конечно, стояло мно-
жество лошадей для роскошных выездов цугом в украшенных резьбой
и росписью возках.
Одним словом, древняя Москва была городом резких социальных
контрастов.
РЕШЕННЫЕ И НЕРЕШЕННЫЕ
ВОПРОСЫ
аше своеобразное путешествие по
древней Москве подошло к концу.
Впрочем, автор не сомневается в том,
что в самое ближайшее время такое
«путешествие» можно будет продол-
жить. Ведь изучение древней Моск-
вы по археологическим и этнографи-
ческим данным и по письменным
источникам продолжается.
Введя читателя в древнюю Москву,
мы поставили и попытались разре-
шить некоторые вопросы развития
города, материальной культуры и быта его населения.
Одни вопросы, как кажется, удалось выяснить, другие еще остают-
ся спорными и ждут дальнейшего исследования.
Так, можно считать решенным вопрос о месте возникновения ядра
города и основных направлениях роста его территории. Видимо, мыс
при впадении р. Неглинной в Москву-реку есть «изначальное» москов-
ское место. Город не был перенесен сюда ни с устья Яузы, ни из ка-
кого-либо другого района. Междуречье Неглинной и Москвы на не-
сколько веков стало основной территорией, которую осваивали горо-
жане. Узкая полоса вдоль берега реки Москвы, первоначально заселен-
ная ремесленным и торговым людом, быстро расширялась, а к концу
XIV — началу XV в. город перешагнул уже за Неглинную, и за Яузу,
и за Москву-реку. Население его, первоначально состоявшее только из
вятичей, все время пополнялось как (главным образом) выходцами из
других русских земель, так впоследствии и представителями многих
неславянских народов. Но этническое ядро, ведущее свое начало от
вятичей и значительно усилившееся в процессе создания русской на-
родности, оказывало на них большое влияние, и все они — будь то та-
тары или сурожане, а впоследствии — немцы или грузины — быстро
«русели», усваивали русский язык и русскую культуру, разумеется, в
свою очередь обогащая ее лучшими достижениями культуры других
народов.
В Москве сложился под влиянием природных условий, этнической
среды и социально-экономического развития своеобразный вариант
русской культуры, оказавшей впоследствии большое влияние на дру-
гие русские области. Так, московские жилища принадлежат к север-
ному типу русских средневековых жилищ, а по внутренней планиров-
ке — к северно- или среднерусскому типу. А комплекс одежды москви-
чей, по-видимому, первоначально был южнорусским, как и в окрестных
деревнях, и только к XV—XVI вв. здесь возобладала одежда с сарафа-
ном, сыгравшая большую роль в сложении комплекса одежды и во
319
многих других местах, куда переселялись московские служилые люди
или где подражали московской моде.
Уже с первых шагов своего существования Москва развивалась как
ремесленный и торговый центр, обслуживавший сначала небольшой
местный рынок, со временем приобретавший все большее значение. Мы
видели, как развивались на московском посаде различные ремесла, как
совершенствовалось мастерство металлургов, деревообделочников, кос-
терезов, кожевников и сапожников и т. п., как углублялось разделение
труда, укреплялись основные производственные единицы — мастерские,
развивалось производство изделий для продажи на рынке. И если до
середины XIII в. Москва была рядовым местным торговым и ремес-
ленным центром, который не мог ни в каком отношении сравниться с
крупными городами тогдашней Руси, то в XIV—XV вв. происходит
бурное развитие ремесел и торговли, создается мощный экономиче-
ский потенциал, сыгравший немалую роль и в политическом возвыше-
нии Москвы. Предпосылки для этого были созданы не московскими
князьями, а народом и, в частности, населением московского посада.
Не в «скопидомном сундуке Ивана Калиты» и не на «острие меча
Дмитрия Донского», а в гуще народных масс следует искать причины
того, что именно Москва стала центром создания Русского государ-
ства, ибо ни тонкий политик, ни славный воин не смогли бы достичь
успеха, если бы они не опирались на возросшую экономическую мощь
города и всего княжества.
Ряд проблем мы можем лишь поставить, а для решения их требуют-
ся дальнейшие кропотливые исследования. Такова, например, пробле-
ма возраста Москвы. Уже в начале археологических работ стало оче-
видным, что Москва старше Юрия Долгорукого, которому приписы-
вали ее основание. После долгих и ожесточенных споров большин-
ство исследователей сошлись на том, что в центральных районах Мо-
сквы — Кремле и Зарядье — культурный слой, который удалось обна-
ружить раскопками, начал образовываться в конце XI — начале XII вв.,
во времена Владимира Мономаха. Но, как уже говорилось, нам уда-
лось исследовать лишь окраинные районы тогдашнего центра. Центр
же его не может быть изучен, т. к. культурный слой в этом месте це-
ликом срезан при строительстве дворца в середине прошлого века. Та-
ким образом, начало Москвы по-прежнему теряется в глубине веков,
и мы пока не можем сказать, например, оставлены ли клады арабских
монет IX—X вв., которые найдены в Москве и ее окрестностях, жите-
лями города или каким-то другим населением края. Единственным
путем для решения этого вопроса представляется, по нашему мнению,
расширение археологических исследований в Зарядье на запад, в сто-
рону центра древнего города, а в Кремле — на восток, в район Собор-
ной и Ивановской площадей, Тайницкого сада. Таким образом можно
320
будет уточнить представление о времени первоначального заселения
одного из древнейших районов Москвы — Поречья или Подола. Нуж-
ны еще и разведочные работы на кремлевском мысу, позади существу-
ющего здания Оружейной палаты. Все эти работы потребуют еще
упорного труда исследователей.
Важной проблемой, нуждающейся еще в дальнейшей разработке,
является связь города с окрестными сельскими поселениями в различ-
ные периоды существования Москвы. Здесь, безусловно, было взаим-
ное влияние, особенно важное для процесса сложения русской народ-
ности. В этом направлении уже проделана значительная работа, неко-
торые результаты которой изложены в книге. Однако предстоит еще
много сделать как по линии сплошного исследования окружавших го-
род поселений (раскопки курганов и, в особенности, селищ, которые
интенсивно уничтожаются в процессе роста Москвы), так и по линии
дальнейшей обработки уже имеющихся коллекций.
Нуждаются в археологическом исследовании также ремесленные
слободы, развившиеся в основном в XV—XVII вв. Мы уже говорили,
что именно в этих слободах московское ремесло достигло наивысшего
развития. По письменным источникам уже исследован ряд слобод
(в частности, Хамовная и Бронная). Археологически же изучена пока
только одна Гончарная слобода. И если по письменным источникам
удалось установить многие важные черты социально-экономического
и политического развития московского посадского люда и даже полу-
чить ряд сведений о его материальной культуре и быте, то все же до
археологического исследования изучение этих сторон жизни населения
Москвы не будет полным. Мы видели, как на московском Великом по-
саде появились, а потом исчезли мастерские и дома ремесленников, как
позднее в Гончарной слободе развилось крупное ремесленное произ-
водство — предшественник капиталистической мануфактуры. Вероят-
но, гончары, работавшие в этой мастерской, уже не были (или по
крайней мере не все были) ее хозяевами. При раскопках мастерской
найдены остатки богатого (вероятно, хозяйского) жилого дома с
красивой изразцовой печью. А как жили рядовые гончары, в чем изме-
нился их быт по сравнению с мастерами — хозяевами мастерских Ве-
ликого посада,— это еще предстоит изучить. И когда исследования
истории быта рабочих, ведущиеся в наше время многими научными
учреждениями, сомкнутся с археологическими исследованиями, карти-
на пролетаризации городского населения достигнет возможной пол-
ноты.
Мы говорили о тех проблемах, которые еще остаются в изучении
поставленной нами темы, о тех направлениях, по которым может идти
дальнейшая ее разработка. Хотелось бы все же еще раз отметить,
что и постановка этой темы и хотя бы частичное ее разрешение стали
М. Г. Рабинович
321
возможны лишь после длительного периода археологических исследо-
ваний Москвы. И если даже в первые послевоенные годы археологи,
как говорилось выше, справедливо указывали, что археологически Мос-
ква изучена хуже, чем любой другой крупный древнерусский город и
многие мировые столицы, то теперь этот пробел в какой-то мере начал
заполняться.
Продолжение археологических работ, дальнейшие исследования
коллекций- (с применением новейших методов естественных наук) и
постоянное сопоставление результатов с этнографическими материа-
лами и данными письменных источников, несомненно, позволят
в дальнейшем поставить и разрешить ряд вопросов, которые не удалось
еще достаточно удовлетворительно решить нам.
ПРИМЕЧАНИЯ
К введению «Как задумана книга»
1	См. напр.: И. Е. Забелин. Домашний быт русского народа, т. I.—Домашний
быт русских царей. М., 1862; т. II.— Домашний быт русских цариц. М., 1869.
2	В. И. Ленин. Критические заметки по национальному вопросу. Полное собрание
сочинений, т. 24, стр. 120—121.
3	Более подробно этот вопрос освещен в работах: М. Г. Р а б и н о в и ч, Г. П. Латы-
шева. Из жизни древней Москвы. М., 1961, стр. 11 —18; М. Г. Григорьев.
Древняя Москва. «По следам древних культур. Древняя Русь». М., 1953, стр. 325 — 344;
М. Г. t> а би и ов»ич. П. Н. Миллер и археология Москвы. МИА, № 12, М., 1949;
он же. А. Е. Васнецов — археолог. В кн. «Аполлинарий Васнецов. К столетию со
дня рождения».—«Труды Музея истории и реконструкции г. Москвы», вып. VII. М.,
1957, стр. 43 — 50.
4	«Донесение о первых успехах путешествия по России Зориана Доленга-Ходаковско-
го». — «Русский исторический сборник», т. VII. М., 1822.
5	См. сборники: «Археологические работы Академии на новостройках», I. М.— Л.,
1935; «По трассе первой очереди Московского метрополитена». Л., 1936; МИА, № 7.
М., 1947, № 13, М.-Л., 1950.
6	А. В. Арциховский. Основные вопросы археологии Москвы. МИА, № 7. М.,
1947, стр. 7.
7	Основные результаты раскопок опубликованы в МИА, № 12. М., 1949.
8	Стратиграфии и датировке культурного слоя Москвы мы посвятили ряд специальных
работ. Главнейшие из них: «Раскопки 1946—1947 гг. в Москве на устье р. Яузы».
МИА, № 12, стр. 5 — 43; «Материалы по истории Великого посада Москвы».— «Тру-
ды Музея истории и реконструкции г. Москвы», вып. V. М., 1954, стр. 57 — 94; «Ар-
хеологические работы в Московском Кремле» (совместно с Н. Н. Ворониным). СА,
1963, № 1, стр. 253 — 272; «Материальная культура и быт населения Москвы в XI —
XVI вв.». Рукопись. Гос. библиотека им. В. И. Ленина. Диссертационный фонд,
стр. 24 — 202.
К очерку 1 «Из истории московских „градов"»
1	Edith Ennen. Friihgeschichte die europaischen Stadt. Bonn, 1953, t. II, К. I. Der
Prozess der Stadtwerdung.
2	M. H. Тихомиров. Древнерусские города. II издание. М., 1956.
3	FI. Н. Воронин. Оборонительные сооружения Владимира XII в., МИА, № 11, М.,
22 М. Г. Рабинович
323
Примечания к стр. 16—29
1949, стр. 233; М. Г. Рабинович. О начальной истории Московского Кремля.
ВИ. М., 1956, № 1, стр. 129.
4	С. П. Бартенев. Московский Кремль в старину и теперь, тт. I и II. М., 1912 —
1916; Н. Н. Воронин. Московский Кремль (1156—1367 гг.). МИА, № 77. М.у
1958; Н. М. Коробков. Стена Китай-города. В сб. «По трассе первой очереди
Московского метрополитена»; он же. Стена Белого города. «Историко-археоло-
гический сборник». М., 1948; Н. Д. Виноградов. Застройка и планировка от
площади Революции до Старой площади. МИА, № 7; А. П. Смирно в. Мясницкие
ворота Белого города. В сб. «По трассе...»; С. В. Киселев. Остатки Белого и Зе-
мляного города на Арбатском радиусе. Там же.
5	М. Гастев. Материалы для полной и сравнительной статистики Москвы, ч. 1. М.г
1841. Планы Москвы. Объяснения к планам, стр. 4. План № 55.
6	И. Е. 3 аб.слин. История города Москвы. М., 1902, стр. 62.
7	С. П. Бартенев. Указ, соч., т. I, стр. 3 — 5.
8	М. Н. Тихомиров. Древняя Москва. М., 1947; А. В. А р ц и х о в с к и й. Основ-
ные вопросы археологии Москвы. МИА, № 7. М., 1947.
9	«История Москвы», т. I. М., 1952, Прилож. № 1.
10	М. Г. Рабинович. О начальной истории Московского Кремля. ВИ, 1956, № 1,
стр. 127.
11	Н. Н. Воронин. Московский кремль..., стр. 52 — 53.
12	П. А. Раппопорт. Очерки по истории русского военного зодчества X —XIII вв.
МИА, № 52. М.- Л., 1956, стр. 113-114.
13	С. П. Бартенев. Указ, соч., т. I. Вклейка «Кремль московский. Историческая схе-
ма». Видимо, эта схема послужила основанием для приведенного выше утверждения
Н. Н. Воронина.
14	П. А. Раппопорт. Очерки по истории военно оборонительного зодчества Севе-
ро-Восточной и Северо-Западной Руси X —XV вв. МИА, № 105. М.— Л., 1961,
стр. 16, 34 и др.
15	«История Москвы», т. I. М., 1952, стр. 14—15. Карта, составленная И. А. Голубцо-
вым.
16	См., напр.: ПСРЛ, т. XX, стр. 64; Л. А. Голубева. Раскопки в Верейском кремле.
МИА, № 12.
17	П. А. Раппопорт. Указ, соч., МИА, № 105, стр. 44.
18	Концы двух крайних бревен были обломаны, но сохранившаяся длина одного из
них — 5,3 м — показывает, что среднее звено длиной 5 м — не было наибольшим.
19	«Отчет об археологических работах в Московском Кремле в 1959 г.». Архив Инсти-
тута археологии АН СССР, ф. 1, № 2004, 97. По аналогии с широко распро-
страненной до недавнего времени в русском крестьянском строительстве конструк-
цией, удерживающей концы досок кровли, мы условно назвали крюки-поперечины
«курицами».
20	П. А. Раппопорт. Указ, соч., МИА, № 52, стр. 70.
21	Там же, стр. 72; А. Л. М о н г а й т. Древнерусские деревянные укрепления по рас-
копкам в Старой Рязани. КСИИМК, вып. 17. М. 1947.
22	W. Hensel. Wstep do sludidw nad osadnictwem Wielikopolski Wczesnohistoriczner.
Posnan, 1948, str. 197—199, рис. 65.
23	Аналогичные «хаковые» конструкции прослежены также в крепостях Даковы —
Мокре, Фордон, Кежна, Колндромб, Комарове, Лонёво, Ноево, Остров Ледницкий,
Рогожно, Тополя, Велька, Высока и на городище, построенном Мешко I в Люблин-
ской земле. В. Гензель считает эту конструкцию развитием конструкции крепостей
типа Гнезно (W. Hensel. Указ, соч., стр. 203 —208, рис. 74, 75).
24	Это отмечает и П. А. Раппопорт. Указ, соч., МИА, № 105, стр. 111 — 112.
25	М. X. Алешковский. Новгородский детинец 1044—1430 гг. «Архитектурное на-
следство», 14. М., 1961, стр. 8—9.
26	И. Е. Забелин. Указ, соч., стр. 68.
324
Примечания к стр. 29—37
27
28
29
30
31
32
33
34
33
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
С. Ф. Платонов. О начале Москвы. Статьи по русской истории. СПб., 1912,
стр. 79. Данная статья впервые напечатана в 1890 г.
Н. Н. Воронин. Московский Кремль..., стр. 53.
М. Н. Тихомиров. Древняя Москва, стр. 149.
Н. Н. Воронин. Московский Кремль..., стр. 55.
К этой точке зрения автор настоящей книги присоединялся и ранее. См.: М. Г. Р а-
бинович. О начальной истории Московского Кремля, стр. 129.
Г1. А. Раппопорт. Указ, соч., МИА, № 52, стр. 68 — 73.
Там же, стр. 697.
Там же, стр. 127.
Там же, стр. 122.
Макет в экспозиции ГИМ.
И. Е. Забелин. Указ, соч., стр. 61.
П. А. Раппопорт. Указ, соч., МИА, № 105, стр. 115.
См., напр.: А. Вельтман. Описание нового императорского дворца в Кремле
Московском. М., 1851, стр. V—VI.
Н. Н. Воронин. Зодчество Северо-Восточной Руси XII—XV вв., т. II. М., 1962,
стр. 165; см. также: В. В. К о с т о ч к и н. Русское оборонное зодчество конца
XIII - начала XV вв. М., 1962, стр. 191-192.
С. П. Бартенев. Указ, соч., т. I, стр. 29.
М. Г. Рабинович. Осадная техника на Руси в X—XV вв. «Известия АН СССР.
Серия истории и философии», т. VIII, № 1. М., 1951.
А. М. Васнецов. Кремль при Иване Калите. Доклад, прочитанный 10 февраля
1914 г. при экспонировании эскиза картины. В кн.: «Аполлинарий Васнецов».—
«Труды Музея истории и реконструкции г. Москвы», вып. VII. М., 1957, стр. 165 —
166.
С. П. Бартенев. Указ, соч., т. I, стр. 16 — 17.
А.	М. Васнецов. Указ, соч., стр. 166.
П. А. Раппопорт. Указ, соч., МИА, № 105, стр. 45.
В.	О. Ключевский. Курс русской истории, ч. 2. М., 1957, стр. 50.
ПСРЛ, т. XV, вып. I. («Рогожский летописец»). Пг., 1922, стр. 83.
Там же, стр. 84.
П. В. Сыти н. История планировки и застройки г. Москвы, т. I. «Труды Музея ис-
тории и реконструкции г. Москвы», вып. I. М., 1950, стр. 30 — 34.
Н. Н. Воронин. Московский Кремль..., стр. 57—66. Приведенные автором цифры
можно считать скорее заниженными, чем завышенными. Ведь производительность
труда в XIV в. была, конечно, намного ниже, чем в XIX в., от норм которого от-
правляются подсчеты.
«Пригон» крестьян для строительства крепости отмечен летописями в XIV и XV вв.
в Твери и в Новгороде (ПСРЛ, т. XV, стр. 433; «Новгородская I летопись». М.— Л.,
1950, стр. 416).
Напр., «Жалованная грамота углицкого князя Дмитрия Юрьевича Троицкому Сер.-
гиеву монастырю» (1434—1447). (ААЭ, т. I, № 28, стр. 19).
Г. Белов. Городской строй и городская жизнь средневековой Германии. М., 1912,
стр. 81.
С.	П. Бартенев. Указ, соч., т. I, стр. 195 — 218.
«Докончание вел. кн. Василия Дмитриевича с князем галицким Юрием Дмитриеви-
чем».— «Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв.»
М.- Л., 1950, № 14, стр. 40.
В 1540—1541 гг. в «Пискаревском летописце» упомянут некий «Василей Жулепин -=-
правнук Остеев род Свиблов» («Материалы по истории СССР, II. Документы по ио
тории XV-XVII вв.» М., 1955, стр. 46).
22*
325
Примечания к стр. 38—56
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
С. П. Бартенев. Указ, соч., т. I, стр. 100—101.
С. П. Бартенев в таблице измерений стен (указ, соч., стр. 96 — 97) приводит разные
размеры кирпича без комментариев. Однако среди этих кирпичей, без сомнения,
есть кирпич XIX в., как на то указывают опубликованные там же клейма.
А. Палладио. Четыре книги об архитектуре. М., 1936, стр. 20__21.
С. П. Бартенев. Указ, соч., т. I, стр. 195, 219.
Там же, стр. 160.
Там же, стр. 33.
См., напр., план Кремля и Китай-города 1707—1709 гг. (С. П. Бартенев. Указ,
соч., т. I, стр. 68, «План Москвы 1739 г., составленный И. Мичуриным»). Первое изо-
бражение Кутафьи с аркой проезда в западной стене относится к 1817 г. (рисунок
Манежа, сделанный Бетанкуром).
Напр., на «Петровом чертеже», так наз. планах Мейерберга и Мериана и др. не пока-
зано никакой конструкции съезда.
М. Г. Рабинович. Отчет о раскопках у башни Кутафьи Кремля в Москве. Архив
ИА, ф. 1, № 1321.
Конфигурации сруба полностью определить не было возможности, так как в раскоп
попала лишь его восточная часть, а расширять раскоп к западу не имело смысла,
поскольку было известно, что эта территория на большую глубину полностью пере-
копана в XX в.
Ф. Энгельс. Армия. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XI, ч. II,
стр. 389.
М. Г. Рабинович. Осадная техника..., стр. 73 — 74.
Jan Pachonski. Dawne mury florianskie. Krakow, 1956, стр. 21—22, 58 — 59. Мо-
дель-реконструкция сделана Ф. Данчаком.
М. Viollet le Due Essai siir 1’architecture militaire au moyen age. Paris, 1854, p. 193,
fig. 67.
См. напр.: С. П. Бартенев. Указ, соч., т. I. Таблица измерений стен (между
стр. 96 и 97).
«Софийский временник». Изд. П. Строева, ч. II. М., 1821, стр. 379.
Там же, стр. 380.
Г. Белов. Городской строй..., стр. 81.
«Пискаревский летописец». В кн.: «Материалы по истории СССР, II. Документы по
истории СССР XV—XVII вв.» М., 1955, стр. 26.
Там же, стр. 30.
Исследователи полагают, что выстроенный в 1534 г. вал располагался не по внутрен-
нюю, а по внешнюю сторону рва и после постройки каменной стены служил свое-
образным ее предградьем (Н. М. Коробков. Стена Китай-города, стр. 109). Од-
нако на плане конца XVI в. не изображено никакого вала. Можно сомневаться в
правильности такого толкования.
Каждая представляла собой в поперечном сечении сектор, составлявший треть торца
дерева (120°), и была заострена на конце. Длина свай — 120—150 см, толщина —
15 — 20 см.
Н. Д. Виноградов. Застройка и планировка..., стр. 28.
Н. М. Коробков. Стена Китай-города, стр. 110—111.
Там же, стр. 113.
И. Е. Забелин. История Москвы. Посад, ГИМ. Отдел письменных источников,
ф. № 440, д. 1254, л. 41.
Ф. Энгельс. Армия. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XI, ч. II,
стр. 493.
Н. М. Коробков. Стена Белого города, стр. 12—42.
«Пискаревский летописец», стр. 20 — 21.
Там же, стр. 149.
Н. М. Коробков. Стена Белого города, стр. 12.
326
Примечания к стр. 56—58
89 Там же, стр. 26.
90	Там же, стр. 18. Остатки стены Белого города, облицованной кирпичом размером
10 X 12 X 32 см на известковом растворе с белокаменной забутовкой и дубовыми
сваями (диам. 20 см), прослежены также Р. В. Николаевым на современной площади
Пушкина восточнее сквера по линии, продолжающей Тверской бульвар (Паспорт
№ 265. Дневник археологии, наблюдений 1955 г., стр. 10—15). Паспорт и дневник
хранятся в отделе археологии Музея истории и реконструкции г. Москвы.
91	А. П. Смирнов. Мясницкие ворота Белого города, стр. 105.
92	В траншее глубиной 2,0 —2,1 м, прорытой для строительных работ, культурный слой
XVIII —XX вв. засыпал древнюю выработку, уходившую с глубины 1,5 м намного
ниже дна траншеи. Напротив современного здания театра имени А. С. Пушкина во-
сточный склон рва начинался примерно у границы насаждений и проезжей части
бульвара. (Наблюдения В. И. Качановой и Г. П. Смирновой. Паспорт № 206. Хра-
нится в отделе археологии Музея истории и реконструкции г. Москвы).
93	С. В. Киселев. Остатки Белого и Земляного города..., стр. 102—103. Поскольку
ров был вскрыт не весь, мы не можем считать достоверными его размеры, указанные
С. В. Киселевым (глубина 3,5 м, ширина 9 м по дну и 14 м по верху), тем более, что
автор и сам не говорит об этих данных, как о параметрах древнего рва. Можно ду-
мать, что ров был по крайней мере в два раза глубже, если он аналогичен Белгород-
скому рву.
94	Удалось проследить только ширину рва —7 м. Глубина его не прослеживается, т. к.
выработка не достигла дна рва. Видимо, она превышает 3,5 м. («Дневник археологиче-
ских наблюдений 1961 — 1962 гг.», стр. 11 — 12. Отдел археологии Музея истории и
реконструкции г. Москвы).
95	«Пискаревский летописец», стр. 92.
96	«Дневник Самуила Маскевича с 1594 по 1621 г.»; Н. Г. Устрялов. Сказания со-
временников о Дмитрии Самозванце, ч. II. СПб., 1895, стр. 58.
97	В. О. Ключевский. Сказания иностранцев о Московском государстве. Пг., 1918,
стр. 229; П. В. Сытин. История планировки и застройки Москвы, т. 1, стр. 81.
98	За Москвой-рекой — боярин князь А. В. Хилков и дьяк В. Яковлев, за Чертольскими
воротами — окольничий М. М. Салтыков; за Сретенскими воротами — окольничий
Н. Д. Обиняков и И. Я. Вельяминов, за Яузой — боярин князь Д. М. Пожарский и
дьяк Ф. Кунаев (И. Е. Забелин. История Москвы. Посад, л. 58. Столбцы Сибир-
ского приказа, № 6114).
99	За Москвой-рекой — боярин князь А. В. Хилков, окольничий Ф. В. Волынский, дья-
ки В. Яковлев и Н. Демидов, за Яузой — боярин князь Д. М. Пожарский, дьяки
Г. Теряев и Ф. Кунаев (в 1638 г. Пожарского, видимо, сменил Б. М. Салтыков), за
Чертольскими воротами — окольничий М. М. Салтыков, дьяки С. Дохтуров, И. Тро-
фимов. В 1639 г. вместо Салтыкова был окольничий князь С. В. Прозоровский, а
дьяка И. Трофимова сменил М. Поздеев, но окончил всю работу к 1640 г. снова
М. М. Салтыков. На участке от Тверской до Сретенки руководил работами князь
Н. М. Мещерский, а с 1639 г.— И. Г. Бобрищев-Пушкин, заканчивали это строитель-
ство уже в 1640 г. Д. Замыцкий и дьяк С. Строев. От Сретенки по Яузу ответствен-
ными были князь Г. П. Борятинский и дьяк А. Строев, но в 1640 г. заканчивал эти
работы уже И. 3. Коробьин с тем же дьяком. В 1659 г. снова шло строительство
Земляного города. Источники упоминают в качестве руководителей бояр и околь-
ничьих Н. И. Одоевского, Ф. Ф. Волконского, И. Д. Пожарского, Р. М. Стрешнева,
М. С. и В. С. Волынских, Ж. В. Кондоурова. Мы видим в этом перечне представите-
лей знатнейших московских фамилий, в некоторых случаях (например, у Пожар-
ских) отца сменяет сын. (И. Е. Забелин. История Москвы. Посад, лл. 50—54.
Дополнения к III т. дворцовых разрядов, 194).
100	Там же, л. 58.
101	Интересно отметить, что имена Д. М. Пожарского, И. Г. Бобрищева-Пушкина,
С. В. Прозоровского и др. названы при описании огромного строительства засечной
327
Примечания к стр. 59—69
черты, проводившегося примерно в тот же период. Есть среди руководителей этих
работ и И. Я. Вельяминов. (А. В. Никитин. Оборонительные сооружения засеч-
ной черты XVI—XVII вв. МИА, № 44. М., 1955, стр. 129 — 162).
102	При нападении крымцев в 1594 г. «во граде Москве в осаде были бояре же: в Боль-
шом городе князь Дмитрий Иванович Шуйской, а в другом городе князь Андрей
Иванович Голицын, а в третьем городе, Цареве, князь Данило Андреевич Нохтев».
(«Пискаревский летописец», стр. 93).
К очерку 2 «Великий посад»
1	Н. Е. Дик, В. Г. Лебедев, А. И. Соловьев, А. И. С п и р и д о н о в. Рельеф
Москвы и Подмосковья. М., 1949, стр. 169—171.
2	Мнение Р. Л. Розенфельдта о том, что заболоченность Зарядья есть результат отло-
жения культурного слоя, а первоначально этот район был сухим, не выдерживает
критики с точки зрения геологической (Р. Л. Розенфельд т. О дренажных со-
оружениях в Зарядье. СА, 1961, № 1, стр. 288—290).
3	Пытаясь воссоздать картину роста города Москвы в древнейший период его суще-
ствования, мы исходим из того предположения, что открытые при раскопках в Крем-
ле и Зарядье участки древнего культурного слоя являются остатками периферийных
частей поселения, центр которого находился при впадении р. Неглинной в Москву-
реку. Что касается отдельных древних вещей, найденных на устье р. Яузы, то они.
по-видимому, являются остатками какого-то древнего сельского поселения, рас-
положенного поблизости от Москвы. Подробнее об этом см.: М. Г. Рабино-
в и ч. Материалы по истории Великого посада Москвы. «Труды Музея истории и
реконструкции г. Москвы», вып. V. М., 1954, стр. 83; Н. Н. Воронин и М. Г. Ра-
бинович. Археологические работы в Кремле. СА, 1963, № 1, стр. 252, 272;
А. Г. Векслер. К вопросу о древнейшей дате Московского Кремля. СА, 1963,
№ 1, стр. 115.
4	И. Е. Забелин. История Москвы. Посад. Гос. исторический музей. Отдел пись-
менных источников, фонд № 440, ед. хр. № 254, лл. 1, 19.
5	М. Н. Тихомиров. Средневековая Москва в XIV —XV веках. М., 1957, стр. 45.
6	М. Г. Рабинович. Материалы по истории Великого посада Москвы, стр. 84.
7	И. Е. Забелин. История Москвы. Посад, лл. 2, 20, 23.
8	М. Г. Рабинович. Материалы по истории Великого посада Москвы, стр. 84.
9	П. В. Сытин. История планировки и застройки Москвы, т. 1. «Труды Музея исто-
рии и реконструкции г. Москвы», вып. 1. М., 1950, стр. 40.
10	И. Е. Забелин. История Москвы. Посад, л. 3.
11	М. Н. Тихомиров. Средневековая Москва в XIV —XV веках, стр. 43 — 50.
12	М. Н. Тихомиров. Древнерусские города. М., 1956, стр. 242.
13	М. Г. Рабинович. Раскопки в Москве на устье р. Яузы. МИА, № 12. М., 1949,
стр. 40.
14	С. Ф. Платонов. О начале Москвы. Статьи по русской истории. СПб., 1912,
стр. 80.
15	И. Е. Забелин. История Москвы. Посад, л. 12.
16	М. Н. Тихомиров. Древняя Москва. М., 1947, стр. 14.
17	М. Н. Т и хо миров. Древнерусские города, стр. 248—249; он же. Древняя Мо-
сква, стр. 169 — 170.
18	И. Е. Забелин. История Москвы. Посад, лл. 2, 20 об., 23; М. В. Ф е х н с р. План
Москвы XVI в. МИА, № 12. М., 1949, стр. 106-108.
19	И. Е. Забелин. Указ, соч., л. 36.
20	М. Н. Тихомиров. Средневековая Москва, стр. 13.
328
Примечания к стр. 70 — 76
21	П. В. Сыти н. История планировки и застройки Москвы, т. 1, стр. 40.
22	М. В. Ф ех н с р. Москва и ее ближайшие окрестности в конце XV — начале XVI в.
МИА, № 12. М., 1949, стр. 114.
23	Так наз. «Петров чертеж», «Годуновский чертеж», «Сигизмундов план». Разные из-
дания.
24	К. Маркс и Ф. Энгельс. Немецкая идеология. Сочинения, т. IV, стр. 40 — 41.
25	И. Д. Беляев. О великорусском племени. «Записки Общества любителей естест-
вознания, антрополотии, археологии и этнографии», т. VI. М., 1868, стр. 126.
26	Например, В. Л. Снегирев доказал происхождение Тютчевых от сурожанина Дуджс,
или Тутче, М. Н. Тихомиров — происхождение Ермолиных от сурожанина Василия
Капицы (М. Н. Тихомиров. Средневековая Москва. М., 1957, стр. 152—156).
Работа В. Л. Снегирева, к сожалению, осталась неопубликованной (О ней см.:
П. Н. Миллер, М. Г. Рабинович. В комиссии по истории Москвы. «Историк-
марксист», 1940, № 11, стр. 147—150).
27	Наиболее полно этот вопрос освещен в книге Е. И. Горюновой «Этническая история
волго-окского междуречья» (МИА, № 94, М., 1961).
23	А. В. А р ц и х о в с к и й. Древнейшая Москва. «История Москвы», т. 1. М., 1952,
стр. 13.
29	Д. Н. А н у ч и н. Доисторическое прошлое Москвы. Сб. «Москва в прошлом и на-
стоящем». М., 1912, вып. I, стр. 47.
30	Т. А. Трофимова. Кривичи, вятичи и славянские племена Поднепровья по
данным антропологии. СЭ, 1946, № 1.
31	А. В. Ар цихов с кий. Курганы вятичей. М., 1930; о н ж е. Основные вопросы
археологии Москвы. МИА, № 7, 1947, стр. 19.
32	Н. И. Лебедева. Одежда. Сб. «Материалы и исследования по этнографии рус-
ского населения Европейской части СССР», раздел «Материальная культура сель-
ского населения южновеликорусских областей (XIX — начало XX в.)»— «Труды
Ин-та этнографии АН СССР», т. LVII. М., 1960, стр. 211 — 212 и др.
Впрочем, в наборе украшений, которые находят в курганах, некоторые исследо-
ватели видят возрастные признаки, отличающие девушку-невесту от молодой замуж-
ней женщины и от старухи. По материалам подмосковных курганов можно лишь
установить, что в погребениях девочек, не достигнувших еще брачного возраста,
отсутствовали украшения, которые носили взрослые. Например, погребенные в од-
ном и том же кургане мать и ее дочь, у которой еще не сменились молочные зубы,
носили совершенно различные украшения. Это заставляет нас говорить именно о
наряде невесты, а не о более дробных возрастных различиях, которые, возможно, и
существовали, но на материалах подмосковных курганов не прослеживаются. (См.
Б. А. Рыбаков. Древности Чернигова. МИА, № 11. М., 1949, стр. 21; Г. П. Ла-
тышева. Раскопки курганов у ст. Матвеевская в 1953 г. «Труды Музея истории и
реконструкции г. Москвы», вып. V. М., 1954, стр. 43).
33	Или, как теперь думают,— более крупного объединения, союза племен; летопись
называет их «княжениями». А. А. Спи цы н. Расселение древнерусских племен по
археологическим данным. ЖМНП, 1899, август.
31	А. В. Ар цихов ск ий. Курганы вятичей, стр. 113. О полемике, возникшей по это-
му вопросу, см.: М. Г. Рабинович. Об этническом составе первоначального на-
селения Москвы. СЭ, 1962, № 2, стр. 63—64.
35	А. Л. М о н г а й т. Салтыковские курганы. МИА, № 7, М., 1947, стр. 86 — 87.
36	М. В. Г о р о д ц о в. Вятичские курганные погоебения близ деревни Мякининой Мо-
сковской губернии и уезда. «Труды секции археологии РАНИОН», т. IV. М., 1928;
А. В. Арциховский. Курганы вятичей, стр. 183. Е. И. Горюнова («Этническая
история Волго-Окского междуречья», стр. 219) предполагает, что и в курганах, рас-
копанных М. В. Городцовым, видны элементы как славянские, так и мерянские. Нам
представляется, что это вполне возможно.
37	А. Л. М о н г а й т. Салтыковские курганы, стр. 87.
329
Примечания к стр. 77—87
38	И. Е. Забелин. Изыскания о древнейшем первоначальном поселении Москвы.
«Труды VIII археологического съезда», ч. 3. М., 1897, стр. 3 — 4.
39	Р. Л. Розенфельд т. К вопросу о начале Москвы. СА, 1957, № 4.
40	Эта привеска относится, по классификации А. В. Арциховского, к типу простых се-
милопастных, наиболее распространенных среди вятичских древностей.
41	Аналогичные бусы в курганах Московской области датируются обычно временем от
IX до XII в. (М. В. Ф е х н е р. К вопросу об экономических связях русской дерев-
ни. «Труды ГИМ», вып. 33. М., 1959).
42	Все перечисленные вещи хранятся в Музее истории и реконструкции г. Москвы.
43	М. К. Каргер. Древний Киев, т. 1. М.— Л., 1958, стр. 327. С тем, что хрустальные
бусы могли выделываться и в древнерусских городах, вынуждена согласиться и
М. В. Фехнер, считающая вообще, что эти бусы восточного происхождения («К во-
просу об экономических связях...», стр. 173).
44	В. И. Сизов. О происхождении и характере курганных височных колец и преиму-
щественно так называемого московского типа. «Археологические известия и замет-
ки», 1895, № 6, стр. 182 и табл., рис. 9 и 10.
45	А. В. Арциховский. Царицынские курганы. МИА, № 7, 1947, стр. 80 — 81,
рис. 3.
46	Г. П. Латышева. Раскопки курганов..., стр. 49 — 50, рис. 5.
47	Нужно, однако, заметить, что отдельные находки семилопастных височных колец
встречены, кроме Москвы, во многих вятичских городах — Дуне, Серенске, Перек-
ше, Тешилове, Старой Рязани, Переяславле Рязанском, Перемышле Московском
и др. (А. В. Арциховский. Курганы вятичей, стр. 47; А. Л. М о н г а й т. Рязан-
ская земля. М., 1961, стр. 129; М. Г. Рабинович. Об этническом составе...,
стр. 70).
48	М. В. Седов а. Ювелирные изделия древнего Новгорода (X —XV вв.). МИА, № 65,
1959, стр. 224—225; М. К. Каргер. Древний Киев, т. I, табл. 27.
49	«Атлас великорусских говоров к востоку от Москвы». Под ред. Р. И. Аванесова. М.,
1958.
50	С. П. Бартенев. Московский Кремль..., т. I, стр. 7; т. II, стр. 25.
51	И. Е. Забелин. История города Москвы, стр. 15 — 21; он же. История Москвы.
Посад, лл. 18 об., 20 об.
52	М. Н. Тихомиров. Древняя Москва, стр. 3.
53	А. В. Арциховский. Основные вопросы археологии Москвы, стр. 15 — 16; Он
ж е. Древнейшая Москва, стр. 14.
54	Р. Л. Розенфельд т. К вопросу о начале Москвы. СА, 1957, № 4, стр. 93 — 98;
М. Г. Рабинович. О начальном периоде истории Москвы. СА, 1958, № 3.
55	Н. Н. Воронин, М. Г. Рабинович. Археологические работы в Московском
Кремле..., стр. 258.
56	Е. Э. Бломквист. Крестьянские постройки русских, украинцев и белорусов. «Во-
сточнославянский этнографический сборник».— «Труды Института этнографии. Но-
вая серия», т. XXXI. М., 1956, стр. 47; В. В. Седов. Сельские поселения централь-
ных районов Смоленской земли. МИА, № 92. М., 1960, стр. 10.
57	М. Н. Тихомиров. Древнерусские города, стр. 56—59.
58	Исследование технологии производственных процессов этой мастерской проведено
в Институте цветных металлов и золота имени М. И. Калинина А. Г. Спасским и
Б. А. Фоминым. В дальнейшем даются ссылки на их отчет.
59	«Исследование материалов археологических раскопок на месте древней литейной
мастерской». Научный руководитель А. Г. Спасский, исполнитель Б. А. Фомин.
Моск, институт цветных металлов и золота имени М. И. Калинина. М., 1951, стр. И.
60	«Никоновская летопись», Синодальный том, л. 7; А. Ф. Д у б ы н и н. К истории мо-
сковского посада, рис. 48, 8.
61	Д. А. Соболева. Отчет об археологических работах на объекте «Палаты Троеку-
рова». М., 1960; Архив ИА, фонд 1, № 2031, стр. 139. Д. А. Соболева полагает, что
330
Примечания к стр. 89—101
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
кузнечное производство развилось здесь позднее литейного. Но комплексы эти хро-
нологически различаются слабо.
М. Г. Рабинович. Материалы по истории Великого посада Москвы, стр. 88;
М. В. Нечкина. О восходящей и нисходящей стадиях развития феодализма. ВИ,
1958, № 7, стр. 93.
А.	Ф. Дубынин. Археологические раскопки в Зарядье (Москва) в 1956 г.
КСИИМК, вып. 79. М., 1960, стр. 78, рис. 36, 1.
«Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 г.», т. 1. М.— Л.,
1949, стр. 211-212.
В.	И. Жмакин. Митрополит Даниил и его сочинения. М., 1881, стр. 31. Прилож.
«Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV — XVI в.» М.— Л.,
1950, стр. 57.
Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси. М., 1948, ч. II; К. В. Базилевич. Иму-
щество московских князей. «Труды ГИМ», вып. 1. М., 1926.
П. В. Сытин. Откуда произошли названия улиц Москвы. М., 1959, стр. 271.
А. П. Лебедянская. Очерки по истории пушечного производства в Московской
Руси. «Сб. исследований и материалов Артиллерийского исторического музея Крас-
ной Армии», 1. Л.— М., 1940; Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси;
Н. И. Фальковский. Москва в истории техники. М., 1947; Н. В. Гордеев.
Царь-пушка. М., 1960.
М. Григорьев. Древняя Москва. «По следам древних культур. Древняя Русь». М.,
1953, стр. 332.
Г. П. Латышева. Отчет о раскопках кургана у ст. Чертаново в 1956 г. Архив ИА,
ф. 1, 1306, л. 4.
Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 624.
Б. А. Колчин. Обработка железа в Московском государстве в XVI в. МИА, № 12.
М., 1949, стр. 200 — 201, карта.
Подробнее об этом процессе см.: Б. А. Колчин. Железообрабатывающее ремесло-
Новгорода Великого. МИА, № 65. М., 1959, стр. 13—14. Анализ всех найденных в
Москве лезвий произвести не удалось. Частично эта работа осуществлена Б. А. Кол-
чиным.
С.	В. Бахрушин. Ремесленные ученики в XVII в. «Научные труды», т. II. М.,
1954, стр. 107; Е. М. Тальм ан. Ремесленное ученичество Москвы в XVII в. «Ис-
торические записки», кн. 27, сгр. 78.
Н. Р. Левинсон. Мастера-художники Москвы XVII века. «Труды ГИМ. Памятни-
ки культуры», вып. 31. М., 1961, стр. 17.
М. Г. Рабинович. Материалы для истории Великого посада..., стр. 80 — 81.
Н. Н. Воронин. Очерки по истории русского зодчества XVI —XVII вв. ИГАИМК,
вып. 92. М., 1934, стр. 91.
Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 182, 400—402; В. П. Левашова.
Обработка кожи, меха и других видов животного сырья. Очерки по истории русской
истории русской деревни X —XIII вв. «Труды ГИМ», вып. 33. М., 1959, стр. 42, 43, 50.
В. П. Левашова. Указ, соч., стр. 45.
И. С. Шестакова, Ю. П. Зыбин, Н. А. Богданов. Отчет по теме «Изуче-
ние древнего производства кожи и изделий из кожи». Архив ИА, ф. 1, № 555. При-
лож.
Там же, стр. 38 — 45.
В. И. Ц ал к ин. Материалы для истории скотоводства и охоты в древней Руси.
МИА, № 51. М., 1956, стр. 47_51. И. С. Шестакова заключает, что вес животных,
шкура которых шла на производство кожи, достигал примерно 200 кг, что также ха-
рактеризует мелкопородность скота.
Г. А. Новицкий. Первые московские мануфактуры XVII в. по обработке кожи.
Доклад, прочитанный на заседании общества по изучению Московской губернии в^
марте 1926 г. «Московский край в его прошлом». М., 1928.
331
Примечания к стр. 102—114
Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 400.
86 То же прослеживается и в Новгороде. См.: А. В. Арциховский. Раскопки в
Новгороде на Славне. МИА, № 11. М., 1949, стр. 128.
*7 X. И. Крис. О назначении кирпичного сооружения из раскопок в Зарядье (Мос-
ква). КСИИМК, вып. 77. М., 1959, стр. 107-108.
88	П. В. Сытин. Откуда произошли названия улиц Москвы. М., 1959, стр. 150; «Ис-
тория Москвы», т. 1. М., 1952, стр. 176.
89	М. К. Каргер. Новгород Великий. Л.—М., 1961, стр. 163.
90	«Петров чертеж». Любое издание. Обозначение № 7.
91	С. А. Изюмова. Кожевенное и сапожное ремесла Новгорода Великого. МИА,
№ 65, М., 1959, стр. 198.
92	С. В. Бахрушин. Ремесленные ученики..., стр. 107; Е. М. Т а л ь м а н. Ремеслен-
ное ученичество..., стр. 70.
93	И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т. II. СПб.,
1895, стр. 1063, 1072; В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского язы-
ка, т. Ill, стр. 191. В дальнейшем слово «подошва» стало применяться и в значении
нижней части стопы, фундамента здания и т. п.
94	«История культуры древней Руси», т. I. М., 1948, стр. 239.
95	И. С. Шестакова, Ю. П. Зыбин, Н. А. Богданов. Изучение древнего
производства кожи и изделий из кожи. С. А. Изюмова, использовавшая в указанной
работе и материалы Московской экспедиции, ссылается на рукопись без указания
имен исследователей, занимавшихся этим вопросом, и работ Московской экспеди-
ции.
96	Там же, стр. 24—30.
97	Нам уже случалось писать о находке, пролившей некоторый свет и на технику нане-
сения подобного орнамента. Ввиду того, что предложенная тогда гипотеза встретила
возражения, остановимся на этом несколько подробнее.
Найденная в Зарядье в слое XV в. часть тисненого изделия (рис. 48, 2) пред-
ставляла собой, по-видимому, верх голенища сапога или верх колчана для стрел.
К его верхнему краю был пришит выворотным швом кусок тонкой кожи, как бы под-
кладка. Между этими двумя слоями кожи была положена толстая нить, сохранив-
шаяся и теперь. Она образовывала узор, который предстояло оттиснуть. Затем оба
слоя кожи сжимали, так что узор, выложенный ниткой, проступал и на наружной
и на внутренней поверхности голенища, а не только на лицевой, как пишет
С. А. Изюмова. Но узор на внутренней поверхности не обрабатывался, а на наруж-
ной поверхности сапога контур был дополнительно очерчен каким-то острым
инструментом. Применение в данном случае жесткого штампа, как нам кажется,
исключено. Однако для нанесения других орнаментов такие штампы, может быть,
и применялись. Впрочем, сама С. А. Изюмова вынуждена признать, что их пока
нигде не обнаружено и лишь дальнейшее накопление материала поможет объяснить
интересный технологический процесс, каким является тиснение кожи древнерусски-
ми мастерами. С нашей точки зрения, этот процесс был многообразен и не нужно
ограничивать его изучение одними лишь поисками жестких штампов, которых и
сейчас еще нигде не обнаружено. Описанное же нами тиснение, безусловно, прак-
тиковалось в Москве в середине XV в. (М. Г. Рабинович. Археологические рас-
копки в Москве в Китай-городе. КСИИМК, вып. 38. М., 1951, стр. 54; С. А. Изю-
мова. Кожевенное и сапожное ремесла..., стр. 205). Возражения объясняются, ве-
роятно, тем, что С. А. Изюмова ознакомилась лишь с кратким текстом нашего пред-
варительного сообщения, а не с подлинной вещью.
58	Верхняя крышка «калиты» состоит из трех слоев, каждый из которых имел свою фор-
му (рис. 51, 4; 52, 1, 2, 3). Наружный слой связывал ее с ремнем, на котором висела
сумка, внутренний — с задней стенкой сумки, средний служил прокладкой. Задняя
стенка «калиты» имела еще четыре слоя одинаковой формы, составлявшие одно це-
лое с ремнем (рис. 52, 4), который в свою очередь имел еще два дополнительных
332
Примечания к стр. 114—130
слоя — прокладки особой формы (рис. 52, 5). Вторая крышка «калиты» составляла
одно целое с внутренней стенкой между двумя отделениями и кроилась из трех сло-
ев кожи одинаковой формы (рис. 52, 6). Наконец, передняя стенка «калиты» кро-
илась из двух слоев кожи одинаковой формы (рис. 52, 7).
199	М. В. Фехнер. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI в.
«Труды ГИМ», вып. 21. М., 1952, стр. 64, 65.
100	«Новгородские записные кабальные книги 100—104 и 111 годов [1591 — 1596 и 1602—
1603 гг.]». Под ред. проф. А. И. Яковлева. М.— Л., 1938, стр. 445. В кабальной записи
не сказано, что Кирилл и его отец гончар (или сын гончара) Офромей были новго-
родцами, но это явствует из самого факта составления записи в Новгороде. Именно
так интерпретирует эту запись и А. П. Пронштейн, считающий Кирилла сыном нов-
городского гончара (А. П. Пронштейн. Великий Новгород в XVI веке. Харьков,
1957, стр. 83).
101	С. В. Бахрушин. Москва как ремесленный и торговый центр XVI в. «Научные
труды», т. I. М., 1952, стр. 170.
102	Е. М. Тальм ан. Ремесленное ученичество..., стр. 71.
103	Б. А. Колчин. Железообрабатывающее ремесло Новгорода Великого, стр. 54—55.
104	С. К. Просвир кина. Русская деревянная посуда. «Труды ГИМ. Памятники
культуры», вып. XVI. М., 1955, табл. 1.
105	Н. С. Чаев и Л. В. Черепнин. Русская палеография. М., 1947, стр. 168.
106	«Опись московской Оружейной палаты», ч. 1. М., 1884, стр. 13, № 26.
107	Аналогичная шпилька опубликована также Н. Д. Полонской («Историко-культурный
атлас по русской истории», вып. 2. Киев, 1913, табл. XVI, № 13).
108	И. Е. Забелин, В. Н. Щепкин. Трон или царское место Грозного в мос-
ковском Успенском соборе. Отчет Исторического музея за 1907 г. М., 1908, стр. 67—
79.
109	М. Н. Тихомиров. Средневековая Москва. М., 1957, стр. 69. На расцвет худо-
жественных ремесел в Москве в связи с пребыванием здесь царского двора обращал
внимание и С. В. Бахрушин (С. В. Бахрушин. Москва как ремесленный и тор-
говый центр XVI в. «Научные труды», т. I. М., 1952, стр. 174).
110	Е. М. Тальм ан. Ремесленное ученичество..., стр. 84.
111	Г. Ф. Соловьева и В. В. Кропоткин. К вопросу о производстве, распро-
странении и датировке стеклянных браслетов в древней Руси. КСИИМК, вып. 49.
М., 1953, стр. 24; М. В. Фехнер. Раскопки в Костроме. КСИИМК, вып. 47. М.,
1952; она же. К вопросу об экономических связях древнерусской деревни...,
стр. 172.
112	Анализ произведен в лаборатории спектрального и структурного анализа кафедры
археологии Московского Государственного университета им. М. В. Ломоносова в
ноябре 1960 г. (№ 250—252), повторный анализ (№ 270) — в январе 1961 г. Пользу-
юсь случаем принести Ю. Л. Щаповой глубокую благодарность.
113	П. С. Савельев. Мухамеданская нумизматика в отношении к русской истории.
СПб., 1846, стр. 122-123, 162.
114	А. В. Марков. Топография кладов восточных монет. СПб., 1910, стр. 127.
1,5	Р. Р. Ф а с м е р. Список монетных находок, зарегистрированных секцией нумизма-
тики ГАИМК в 1920-1925 гг., т. II. Л., 1929, стр. 294.
116	Б. А. Колчин. Хронология новгородских древностей, стр. 107.
117	А. В . А р ц и х о в с к и й. Курганы вятичей, стр. 154—157; Б. А. Рыбаков. Сбыт
продукции русских ремесленников в X—XII вв. «Ученые записки МГУ», вып. 93.
М., 1946.
118	А. Л. Якобсон. Средневековые амфоры Северного Причерноморья. Сб. «Совет-
ская археология», вып. XV. М.— Л., 1951, стр. 340 — 341.
119	А. Л. М о н г а й т. Старая Рязань, стр. 188; Л. А. Голубева. Надпись на корчаге
из Белоозера. СА, 1960, № 3, стр. 321 — 323; Т. В. Р а в д и н а. Надпись на корчаге из
Пинска. КСИИМК, вып. 70, 1957.
333
Примечания к стр. 130—137
120	Следует обратить внимание и на то, что обе известные нам надписи на амфорах с
вином содержат упоминание князя (один раз с именем Ярополка), надпись «горчи-
ца» («гороухща») найдена в погребении дружинника (Д. А. А в д у с и н,
М. Н. Тихомиров. Древнейшая русская надпись. «Вестник АН СССР», 1950,
№ 4, стр. 71 — 79).
121	Н. А. Ш о х и н. Исторический очерк Николаевского дворца в Московском Кремле.
М., 1894, стр. 20.
122	Н. Н. Воронин и М. Г. Рабинович. Археологические работы в Московском
кремле..., стр. 270.
123	К. К. Косцюшко-Волюжинич. Отчет заведывающего раскопками в Херсо-
несе за 1897 г. ОАК за 1897 г. СПб., 1900, стр. 111, рис. 222.
124	А. С. Некоторые новые приобретения Саратовского музея ИАК, вып. 53. Пг., 1914,
стр. 104, рис. 36.
125	Б. А. Рыбаков. Торговля и торговые пути. «История культуры древней Руси»,
т. 1. М., 1948, карты, стр. 316 — 317, 320—321; А. Л. Якобсон. К истории русско-
корсунских связей (XI—XIV вв.). «Византийский временник», т. XIV, стр. 219.
126	А. Л. М о н г а й т. Рязанская земля, стр. 308 — 309; А. П. Смирнов. Волжские
Булгары, стр. 119. Нам представляется, что производство замков в виде животных
развилось в Булгарах не без влияния Византии.
127	Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 143.
128	Б. А. Колчин. Хронология новгородских древностей, стр. 102; М. Н. Тихоми-
ров. Древняя Москва, стр. 90—91.
129	А. В. Арциховский. Курганы вятичей, стр. 101 — 102; Г. П. Латышева. От-
чет о раскопках кургана у ст. Чертаново. Архив ИА, ф. I, № 1306.
130	Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 193.
131	Н. Н. Вактурская. Хронологическая классификация средневековой керамики
Хорезма (IX—XVII в.). Автореферат диссертации. М., 1953, стр. 11 — 12; А. Л. М о н-
г а й т. Золотоордынская чаша из Новгорода Великого. КСИИМК, вып. 19. М.. 1948,
стр. 70—73; о н ж е. Рязанская земля, стр. 325 —326; А. Ф. Медведев. Поливная
керамика из Новгорода. МИА, № 117. М., 1963, стр. 271 — 273.
132	В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. II. М., 1935,
стр. 221.
133	М. Г. Рабинович. Московская керамика. МИА, № 12, 1949, стр. 80.
134	«Опись Оружейной палаты», ч. II, кн. III. М., 1884, стр. 78, № 2699. Надпись, выре-
занная на золоченой оправе горлышка: «Сулея царевича князь Ивана Ивановича».
135	А. А. Спицын. Бухарский клад и Мономахова шапка. ИАК, вып. 29, 1909, стр. 73 —
81; Он же. К вопросу о Мономаховой шапке. ЗОРСА, XIII, вып. 1, 1906, стр. 150—
157; К. В. Базилевич. Имущество московских князей, стр. 19 — 21.
136	М. Г. Рабинович. Золотое украшение из Тушкова-городка. КСИИМК, вып. 68.
М., 1957, стр. 45-50.
137	М. Н. Тихомиров. Средневековая Москва, стр. 125 — 126; В. Е. Сыроечков-
с к и й. Гости-сурожане. М., 1938.
138	Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 599; С. В. Бахрушин. Москва
как ремесленный и торговый центр XVI в., стр. 168.
139	См., напр.: Т. Б. Гольдберг. Из посольских даров XVI —XVII вв. Английское
серебро. «Государственная Оружейная палата Московского Кремля. Сборник науч-
ных трудов». М., 1954, стр. 435 — 506.
140	А. Ф. Д у б ы н и н. Археологические раскопки в Зарядье (Москва) в 1956 г.
КСИИМК, вып. 79. М, 1906, стр. 72.
141	С. В. Бахрушин. Москва как ремесленный и торговый центр XVI в., стр. 174;
Б. А. Колчин. Обработка железа в Московском государстве в XVI в. МИА, №. 12.
М., 1949.
142	Заключение лаборатории керамической установки В А А. (М. Г. Рабинович.
Московская керамика... Прилож., стр. 104).
334
Примечания к стр. 137—145
143
144
145
Мб
147
148
149
150
151
152
153
154
155
156
157
158
159
С. В. Бахрушин. О территориальном разделении труда в XVI — начале XVII в.
«Научные труды», т. I. М., 1952, стр. 102.
ААЭ, т. 1. СПб., 1836, № 282, стр. 325.
М. Г. Рабинович. Раскопки в Москве на устье р. Яузы, стр. 36 — 37. Анализ зе-
рен сделан И. И. Никишиным. Примерно те же результаты дало исследование
А. В. Кирьяновым зерен из Зарядья.
М. Г. Рабинович. Там же, стр. 35 — 37; С. В. Бахрушин. Москва как ремес-
ленный и торговый центр..., стр. 176.
Музей истории и реконструкции г. Москвы. Археологический отдел. Паспорт пункта
археологического наблюдения № 247. Наблюдения М. В. Житомирской.
П. В. Сытин. Откуда произошли названия улиц Москвы. М., 1959, стр. 157.
«Иоасафа Барбаро, дворянина венецианского, путешествие к Дону (в Азов)».—
«Библиотека иностранных писателей о России, изд. В. Семеновым». СПб., 1836,
стр. 57.
«,,Домострой“ по Коншинскому списку и подобным». М., 1908, стр. 38 — 39.
М. Н. Тихомиров. Средневековая Москва, стр. 13.
Л. В. Черепнин. Русская метрология. М., 1944, стр. 67—68.
Л. В. Черепнин. Образование русского централизованного государства в XIV—
XV вв. М., 1960, стр. 365 — 366.
А. М. Панкратова. Формирование пролетариата в России (XVII —XVIII вв.).
М., 1963, стр. 44.
«Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв.». Под-
готовил к печати Л. В. Черепнин. М.— Л., 1950, стр. 347.
М. В . Ф е х н е р. Москва и ее ближайшие окрестности в конце XV — начале
XVI в., стр. 116.
М. Г. Рабинович. Дом и усадьба в древней Москве. СЭ, 1952, № 3; А. Ф. Д у-
б ы н и п, Д. А. Соболева. Надгробье Никиты Ширяева из Зарядья (XVII в.).
СА, 1960, № 4.
С. В. Бахрушин. Москва как ремесленный и торговый центр..., стр. 165.
Интересные сведения о составе населения Великого посада в конце XVII в. дает
записка Земского приказа о числе дворов по рязрядам жителей в 1701 г. Она со-
ставлена по писцовым книгам 1679, 1680 и «нынешнего 701» года. Мы приведем те
ее материалы, которые касаются Кремля и Китай-города, поскольку общее заме-
чание С. К. Богоявленского о неполноте подобных материалов переписных книг
к этим районам относиться не может.
Патриарху, митрополиту, монастырям, а также причту многочисленных церк-
вей — попам, дьякам и причетникам — принадлежало в Кремле 38 дворов (88,4%
общего количества дворов, если не считать дворцовых построек), в Китай-городе —
146 дворов (53,3%). Бояре и служилые люди не столь высоких рангов — окольничьи,
стольники, стряпчие, дворяне, жильцы и «начальные люди» солдатских полков —
владели пятью дворами в Кремле (11,6%) и 56 дворами в Китай-городе (20,7%).
В Кремле других владельцев дворов не было, а в Китай-городе 24 двора (8,9%) при-
надлежало дьякам и подьячим, 6 дворов (2,1%) — сторожам и приставам, 21 двор
(7,7%) — крупному купечеству (гостям и гостинной сотни), и только 8 дворов
{2,9%) принадлежало посадским людям разных слобод. Правда, кроме того, в Китай-
городе были еще 6 дворов (2,1 %) мастеровых, не принадлежавших к посаду, и 7 дво-
ров (2,3%) оброчных и монастырских крестьян. Конечно, ремесленники могли жить
и на монастырских подворьях и в дворах феодалов (что не всегда отражено писцо-
выми книгами). Но это не меняет общей картины отлива ремесленного и торгового
населения с Великого посада, который в XVII в. превращается в район, заселенный
преимущественно феодалами и духовенством и зависимыми от них людьми. («Мате-
риалы и исследования по истории мостовых и решеточных денег в Московском го-
сударстве в XVII в. Сообщ. А. С. Лаппо-Данилевским и И. К. Миклашевским».—
«Записки Акад, наук», сер. VIII, т. V и VI. СПб., 1902, стр. V—VII).
335
Примечания к ар. 149 — 156
К очерку 3 «Заяузье»
1	«Названия московских улиц и переулков с историческими объяснениями, составлен-
ными А. Мартыновым». М., 1878, стр. 23, 44, 48, 49; П. Н. Миллер и П. В. Сы-
тин. Происхождение названий улиц, переулков, площадей Москвы. М., 1932,
стр. 32, 34, 50 и др.; И. Е. Забелин. Материалы для истории, археологии и ста-
тистики г. Москвы, т. II. М., 1891, стр. 225 — 234.
2	М. Г. Рабинович. Раскопки 1946—1947 гг. в Москве на устье Яузы. МИА
№ 12. М., 1949, стр. 40.
3	В. А. Малым. Горны московских гончаров XV—XVII вв. Там же, стр. 50.
4	Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси. М., 1948, стр. 344 — 347; В. Ф. Гайдуке-
вич. Античные керамические обжигательные печи. М.—Л., 1934, стр. 68.
5	Б. А. Ку ф тин, А. М. Россов а. У гончаров Дмитровского и воскресенского
уездов Московской губ. «Московский краевед», вып. 5. М., 1928; М. Д. Малинина.
Техника гончарства Мещеры. Рязань, 1931.
6	Б. А. Ку ф тин, А. М. Россов а. Указ, соч., стр. 26—27; М. Д. Малинина.
Указ, соч., стр. 24 — 25.
7	Мы не вдаемся здесь и ниже в описание деталей конструкции горнов и перечисление
находок, т. к. это сделано в указанной выше работе В. А. Малым и работах М. Г. Ра-
биновича («Московская керамика...», МИА, № 12. М., 1949) и Р. Л. Розенфельдта
(«Керамика и керамическое производство Москвы в XII —XVII вв. Автореферат дис-
сертации». М., 1962).
8	М. Д. Малинина. Техника гончарства..., стр. 24 — 25; Б. А. К у ф т и н, А. М. Рос-
сова. У гончаров..., стр. 26 — 27.
9	Макет работы М. В. Городцова. Ему же принадлежит реконструкция внешнего вида
наземной части зданий. Экспозиция ГИМ, зал 15.
10	Подробнее об этом см.: М. Г. Рабинович. Московская керамика..., стр. 100—101.
11	М. В. Воеводский. К истории гончарной техники народов СССР. «Этногра-
фия», Л., 1930, № 3 — 4, стр. 56.
12	А. А. Бобринский К изучению техники древнерусского гончарства. «Вестник
Московского университета за 1962 г.», № 2, стр. 49.
13	Р. Л. Р о з е н ф е л ь д т. Новые находки керамических горнов на Яузской гончар-
ной слободе в Москве. СА, 1959, № 1.
К сожалению, исследователь не поставил перед собой задачи охарактеризовать
определенный производственный комплекс. Он ограничился сравнительно узкой
проблемой описания конструкции самих горнов. Поэтому осталось невыясненным,
принадлежали ли эти горны одной или разным мастерским. Тот факт, что они рас-
положены очень близко один от другого (на расстоянии всего нескольких метров),
не говорит ни об одновременном существовании этих горнов, ни о том, что они
входили в один производственный комплекс. Можно предположить, что когда вы-
ходил из строя один горн, рядом строили новый. На ту же мысль наводит и пред-
ложения Р. Л. Розенфельдтом датировка одного горна второй четвертью XVI в.,
а двух других — серединой того же столетия. Поскольку при раскопках не найдено
как будто бы ни одного поливного черепка и нет никаких признаков того, что в
горнах обжигали поливные изделия, эти горны, вероятно, могут быть датированы
периодом более ранним, чем описанная выше мастерская, т. е. ранее середины
XVII в. Но более точная их датировка затруднительна, поскольку комплекс сильно
разрушен. Сам по себе строительный материал горнов не может в данном случае
быть датирующим признаком, поскольку известно, что маломерный кирпич приме-
нялся для разного рода мелких работ (в частности, для выкладки печей) и гораздо
позднее начала XVI в. Встретившиеся Р. Л. Розснфсльдту ямы с браком не были им
исследованы.
336
Примечания к стр. 158—164
14	Заключение лаборатории керамической установки BAA. М. Г. Рабинович. Мос-
ковская керамика... Прилож., стр. 104.
15	С. В. Б ах ру ш ин. О территориальном разделении труда в XVI — начале XVIII в.
«Научные труды», т. I, М., 1952, стр. 102.
19	Гжель расположена примерно в 50 км от Москвы в направлении Коломны.
17	А. А. Бобринский. К изучению техники гончарного ремесла на территории
Смоленской области. СЭ, 1962, № 2, стр. 33 — 37.
18	О н же. К изучению техники древнерусского гончарства.
19	Подробнее об этой дискуссии см.: М. Г. Рабинович. Рязанская земля (рец. на
книгу А. Л. Монгайта). СЭ, 1962, № 5, стр. 162—163. Появившаяся после этой ре-
цензии статья Р. Л. Розенфельдта «О значении гончарных клейм» (СА, 1963, № 2}
повторяет ар!ументацию А. Л. Монгайта и не вносит в дискуссию ничего нового.
20	См., напр.: А. Б. Салтыков. Русская керамика XVIII —XIX вв. М., 1952, стр. 172 —
205, 215, 228 и др.
21	Б. А. К у ф т и н, А. М. Р о с с о в а. У гончаров..., стр. 14.
22	В. П. Д а р к е в и ч. Символы небесных светил в орнаменте древней Руси. СА, I960,.
№ 4, стр. 56—57.
23	С. В. Бахрушин. Ремесленные ученики в XVII в. ..., стр. 107.
24	М. Г. Рабинович. Гончарная слобода Москвы на XVI—XVIII вв. МИА, № 7. М.^
1947, стр. 63.
25	Такие изразцы («красные» и «муравленые») найдены в мастерских Гончарной сло-
боды. См.: М. Г. Рабинович. Московская керамика..., стр. 8.
26	А. Д е н ь ш и н. Вятская глиняная игрушка. Вятка, 1926.
27	Г. Гехт. Керамика. М.—Л., 1938, стр. 127.
28	И. Ягодинский. Кустарные промыслы Балахнинского уезда. «Нижегородский
сборник», вып. IX, 1890; Б. А. Куфтин, А. М. Р о с с о в а. У гончаров..., стр. 19 —
20.
29	Г. Гехт. Керамика, стр. 127. Строго говоря, лощение гончарных изделий возмож-
но и после обжига. «Наиболее старинный способ декорирования гончарных изде-
лий,— пишет Г. Гехт,— заключается в лощении или полировании поверхности че-
репка инструментами из камня, дерева или металла. Изделие подвергается лощению
до или после обжига. Если просушенный до твердости кожи или совершенно про-
сушенный черепок лощат до обжига, то его поверхность после обжига приобретает
матовый блеск».
30	М. Г. Рабинович. Гончарная слобода..., стр. 60 — 61.
31	Предметы из кости и рога с хорошо заполированными поверхностями, определенные
нами как лощила для керамики, по заключению специалистов, представляют собой
инструменты настолько изношенные, что употреблять их было уже нельзя, т. к. ча-
стицы глины забивались в обнажившуюся глубчатую сердцевину кости. Видимо, они
были брошены за ненадобностью. См. заключение лаборатории керамической уста-
новки. ВАА («Московская керамика», стр. 104—105). Следует оговориться, что
«лощило», найденное в Зарядье, могло применяться и для заглаживания кожи, что
более вероятно в районе, где было развито сапожное ремесло.
32	Этот термин (от франц, engobe), как и все другие относящиеся к керамике термины,
мы берем (в тех случаях, когда неизвестны древние названия) из современного
керамического производства.
33	М. Г. Рабинович. Московская керамика..., стр. 104.
34	В двадцатых годах нашего века кое-где было отмечено и ангобирование иным со-
ставом — глиной, разведенной на молоке, или мелом на молоке же. См.: А. Д е н ь-
ш и н. Вятская глиняная игрушка.
35	М. А. Тиханова. Культура западных областей Украины. МИА, № 6. М.— Л., 1941,
стр. 264; Г. Б. Федоров. Население Прутско-Днестровского междуречья в 1 ты-
сячелетии н. э. МИА, № 89. М., 1960, стр. 125. Мы не говорим здесь об античных
обжигательных печах, которые еще древнее.
337
Примечания к стр. 165—178
36	Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 343 — 351.
37	А. А. Б о б р и н с к и й. К изучению техники гончарного ремесла..., стр. 48;
Р. Л. Розенфельд т. Новые находки керамических горнов..., стр. 282, рис. 1.
38	И. Ягодинск ий. Кустарные промыслы..., стр. 24; М. Д. Малинин а. Техни-
ка гончарства..., стр. 11 — 13; Б. А. Куфтин, А. М. Р о с с о в а. У гончаров...,
стр. 19 — 26; М. В. Воеводский. К истории гончарной техники..., стр. 57.
39	«Архитектурная терракота». Сб. под ред. А. В. Филиппова. М., 1940, стр. 88.
40	М. Г. Рабинович. Московская керамика..., стр. 72 — 73, рис. 7.
41	Нам представляется, что горн 2, исследованный Р. Л. Розенфельдтом, был разрушен
после восстановительного обжига, и топки его так и остались заложенными кирпи-
чом. (Р. Л. Розенфельд т. Новые находки..., стр. 280, рис. 1, 4, стр. 283).
42	На территории СССР — еще со времен Черняховской культуры. (М. Г. Рабино-
вич. Московская керамика..., стр. 79).
43	Ю. А. Самарин. Подольские гончары. М., 1929, стр. 22 — 24.
41	Е. Шмидт. Гончарное мастерство в Древней России. Журн. «Баян», № 2 [б. г.],
стр. 64.
45	Ю. А. Самарин. Подольские гончары, стр. 22 — 24.
46	См., напр.: Р. Л. Розенфельд т. Изразцовый фриз церкви Троицы в Костроме.
СА, 1962, № 3, стр. 252; А. В. Филиппов. Древнерусские изразцы, т. 1. М., 1938.
47	«Материалы по истории московского купечества», т. II, Прилож. 2, 27.
43	А. Б. Салтыков. Первый русский керамический завод. «Труды ГИМ. Памятники
культуры», вып. VI. М., 1952, стр. 36.
49	Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 747—749.
50	ААЭ, т. 1, стр. 87.
51	Цит. по И. Е. Забелину. («История города Москвы», стр. 26).
52	«Никоновская летопись». Шумиловский том, лл. 162 и 959 лицевые. Миниатюры ил-
люстрируют в первом случае события 1476 г., во втором — 1533 г.
53	На это указывают и материалы произведенного нами архитектурного обмера церкви.
Подробнее см.: М. Г. Рабинович. Раскопки 1946—1947 гг. в Москве на устье
р. Яузы..., стр. 20 — 24.
54	Савва Вагин назван в тексте, вырезанном на каменной плите в стене самой церкви
(см. архив М. И. Александровского, ГИМ, № 76), Дмитрий Годунов — в «Писка-
ревском летописце» («Материалы по истории СССР», II. М., 1955, стр. 99, примеч.
141).
55	И. Е. Забелин. Материалы для истории, археологии и статистики г. Москвы, т. I.
М., 1884, стр. 825. Дальнейшие ремонты и пристройки относятся к XVIII и XIX вв.
В наши дни здание реставрировано под руководством архитектора Л. А. Давида.
56	Подробнее об этом см.: М. Г. Рабинович. Раскопки 1946—1947 гг. на устье
р. Яузы..., стр. 10.
57	П. В. Сытин. История планировки и застройки Москвы, т. I, стр. 37—38.
58	В. Н. П е р е т ц. О некоторых основах для датировки древнерусского литья. Л.,
1933, стр. 44 — 45; см. также: М. Г. Рабинович. Раскопки 1946—1947 гг. на устье
р. Яузы, стр. 34 — 35. О самой этой усадьбе будет идти речь в следующем очерке.
59	М. В. Фехнер. Москва и ее ближайшие окрестности..., стр. 116, № 35.
60	Разумеется, это лишь предположение, т. к. зерно найдено, как мы в свое время отме-
чали, в сравнительно небольшом количестве. Но ведь открытый нами погреб усадь-
бы и жилой дом сгорели, и, судя по тому, как мало среди развалин осталось быто-
вых предметов, можно думать, что хозяева успели не только спастись сами, но и
спасти основную часть своего имущества, в том числе и те бочки с зерном, которые
не успел охватить огонь. Позднее нам случалось открывать и другие сгоревшие
дома, но нигде не находили такого количества зерна (М. Г. Рабинович. Рас-
копки 1946—1947 гг. ..., стр. 37).
61	«Симеоновские ж слободы проулок от Никиты Великого к Москве реке... двор Си
меоновские ж слободы тяглица Степана Житника, лежит болен, а сын его Овтоном-
338
Примечания к стр. 178—181
но будет с пищалью» («Переписная книга гор. Москвы 1638 г.» М., 1881, стр. 301.
Об Оске хлебнике там же).
62	М. Г. Рабинович. О производстве оружия в Москве и ремесленных слободах
за Яузой. ИОИФ, т. V, 1948, №4; он же. Вооружение Новгородского войска.
ИОИФ, т. III, 1946, № 6.
63	Б. С. Белокуров. История Бронницкого края. Сб. «Бронницкий уезд». Рамен-
ское, 1928, стр. 9 — 23.
64	Мартынов. Названия московских улиц и переулков. М., 1888, стр. 28 — 29;
П. Н. Миллер и П. В. Сытин. Происхождение названий улиц, переулков, пло-
щадей Москвы. М., 1938, стр. 29.
65	М. Г. Рабинович. Из истории русского оружия, стр. 350; см. также: Я. А. Л е-
в иц к ий. Город и городское ремесло в Англии в X—XII вв. М., 1960, стр. 149.
Упоминается улица щитников.
66	П. Н. Миллер и П. В. Сытин. Происхождение названий..., стр. 28 — 29, 67.
67	«Переписная книга 1638 г. гор. Москвы». М., 1883, стр. 265, 301, 308.
м «Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв.» М.— Л.г
1950, № 86, стр. 348.
69	Книга перечисляет в названных слободах «идучи с Яузского моста по правую сто-
рону» дворы:
Церковного причта.................30
Гонч аров-мур авщиков............. 2
Серебренников, крестечников, де-
нежников ....................... 6
Кузнецов..........................76
Бронников, лучников, самопальщи-
ков, Стрельников................ 6
Седельников....................... 1
Котельников.......................10
Плавильщиков, оловеничников . .	2
Сапожников........................16
Сыромятника....................... 1
Скорняков, овчинников............. 5
Портных, ветошников, шапочников,
рукавичников....................13
Холщевников, Красильников, белиль-
щиков, Крашенников.............. 8
Хлебников, калачников, блинников,
пирожников......................12
Житников, мельников, мучников .	6
Мясников, рыбников................ 6
Квасников, хмельников, солодовни-
ков ............................ 4
Клюковника...................... 1
Свечников....................... 2
Зеркальника..................... 1
Иконников ...................... 2
Плотников....................... 6
Печника......................... 1
Подмастерья каменных дел (архи-
тектора) ........................ 1
Коновала........................ 1
Лесника ........................ 1
Служилых людей (бояр, детей бо-
ярских и дворян, стрелецких го-
лов и сотников — русских и ино-
земцев) ........................41
Казаков и солдат ............... 6
Приказных и площадных подьячих
и переводчиков .................. 7
Гостинной, суконной, фетенской,
покровской сотен (купцов)	.	.	18
Кабатчика..................... 1
Конских барышников............ 2
Извозчиков .........	6
Сторожей...................... 7
Нищих......................... 2
Кроме того, в книге записаны имена 166 владельцев дворов без указания про-
фессий или социального положения. Однако есть основание думать, что это тоже
дворы посадских людей, преимущественно ремесленников. Такая, например, запись,
как «двор Оксенка Чернышева, у нево пищаль, у нево ж сын Федка да ученик Спир-
ка будут с рогатинами» (стр. 315), не оставляет сомнений, что речь идет о дворе
какого-то ремесленника, у которого жил ученик.
339
Примечания к стр. 182 — 184
70	А. Мартынов. Названия московских улиц и переулков..., стр. 44.
71	Само слово «таган», от которого происходит это название, кажется, татарского про-
исхождения. В русском языке оно появилось сравнительно поздно (видимо, не ра-
нее конца XVI — начала XVII в.) и в XIX в. употреблялось в значении металличе-
ского треножника, подставки под котел для варки пищи (В. Даль. Толковый
словарь..., т. IV). Нам представляется сомнительным, чтобы производство таганов
когда-либо было в Москве настолько развито, что могло дать название целой слобо-
де (П. В. Сытин. Откуда произошли названия улиц Москвы, стр. 295). Упомяну-
тая книга 1638 г. разделяет Таганскую и Котельническую слободы. Нам кажется
все же заслуживающим внимания предположение П. В. Сытина о том, что ранее это
была одна слобода (см. там же), где выделывалась разнообразная металлическая
посуда, в том числе котлы и таганы к ним.
72	«Опись оружейной палаты», ч. II, кн. 3, № 2782, 2804, 2805, 2806.
7	3Б. А. Рыбаков. Металлические вещи, найденные на Метрострое. Сб. «По трассе
первой очереди Московского метрополитена». Л., 1936, стр. 154.
74	Подробное описание этого погребения см.: М. Г. Рабинович. Раскопки 1946 —
1947 гг. в Москве на устье Яузы..., стр. 14—16.
75	«Сказание о Мамаевом побоище». Основная редакция «Повести о Куликовской бит-
ве». Подготовили М. Н. Тихомиров, В. Ф. Ржига, Л. А. Дмитриев. М., 1959, стр. 56.
76	«Указатель к боярским книгам». М., 1853, стр. 128.
77	Текст этой надписи опубликован впервые Мартыновым («Надгробная летопись Мо-
сквы», стр. 98).
78	С. М. Соловьев. История России с древнейших времен. Изд. «Обществ, польза»
[б. г.], т. 1, стр. 1008, табл. 3.
79	«Сказание о Мамаевом побоище...», стр. 72.
80	«Тысячная книга 1550 г. и дворцовая тетрадь 50-х гг. XVI в.». Подготовил к печати
А. А. Зимин. М., 1950, стр. 205 — 206.
81	«Указатель к боярским книгам...», стр. 129.
82	В. Б. Г и р ш б е р г. Материалы для свода надписей на каменных плитах Москвы.
«Нумизматика и эпиграфика», т. 1. М., 1960, стр. 3—77.
83	«Ружная розметная книга»; И. Е. Забелин. «Материалы...», т. II. Приводим вы-
держки из этой книги (стр. 518). Названия даются с соблюдением орфографии под-
линника.
В приходе церкви Никиты за Яузой было 100 дворов, в том числе:
думного дворянина ......	1
стольничьих....................... 1	!
дворянской......................
постельнйцын .........	!
гостиной жены..................... 1
дьячей ........................... ‘
полуполковничей .................. 1
монастырское подворье .... *	1
гостиной .......................... I
подьяческих................... 19
гостиной сотни .................... 2
истопничьих.................... 2
сторожев....................... t
посацких .....................г	40
Посадских людей здесь было теперь меньше половины — 40 из 84 дворов. Мы
не принимаем в расчет еще 16 дворов вдовьих, так как социальное положение вла-
делиц дворов в книге не указано.
В приходе церкви Спаса и Чигасах значилось 228 дворов, в том числе:
стрелецких........................ 182
Котельнических...................... 28	(напечатано «кошельнических»;	веро-
ятно, это описка или опечатка)
гостиной сотни.....................  2
340
Примечания к стр. 184
Приход церкви Воскресенья в Гончарах насчитывал 91 двор в том числе
Гончарной слободы................. 68
кадашевцев......................... 4
боярский загородный................ 1
стольничьих ....................... 2
подьяческий........................ 1
гостинной сотни.................... 1
сержантов.......................... 1
истопничей . . .................... 1
сенного сторожа.................... 1
приставов ......................... 1
покровского крестьянина ....	1
пустых............................. 3
на церковной земле................. 3
А рядом, в приходе Николы на Болвановке было 68 дворов, среди них:
Кузнецовых........................ 19
самопальников ....	. .	2
замочников ........................ 2
гончарских ........................ 2
станочников ....................... 1
каменщиков......................... 1
подмастерьев..................  .	2
посацких (без более подробного
указания)........................ 4
стольничий........................ 1
дворянских пустых.................. 5
подьяческих........................ 6
разных чинов....................... 2
сторожевых......................... 2
пищецких.......................... 2
вдовьих.......................... 15
Приход церкви Николы на Болвановке был в Заяузье крайним; он упирался в
стену Земляного города. Ближе к берегу Москвы-реки, в приходе Кузьмы и Дамиана
в Кузнецкой, значилось 40 дворов, в том числе:
кузнецких......................... 16
бронников ......................... 5
самопальников...................... 4
иконописцев ....................... 2
гребенщиков........................ 1
посацких .......................... 3
подьяческих......................... 3
истопников.......................... 1
вдовьих............................. 2
Выше, в приходе другой церкви Козьмы и Демиана на Вшивой горке, было 60
дворов, из них:
Таганной слободы................. 39
Гостинной сотни .................. 5
боярского человека................. 1
дворового человека ................ 1
дьячей пуст........................ 1
подьяческих........................ 6
сторожевых......................... 3
конюшенного чину................... 1
истопничей......................... 1
загородных (видимо, боярских) .	2
Всего указано дворов:
Ремесленников и иных посадских людей...............244
В том числе: котельников........................... 28
гончаров......................................... 70
кузнецов, замочников, оружейников................ 48
Таганной слободы................................. 39
23 М. Г. Рабинович
341
Примечания к стр. 185—193
Стрельцов (которые, как известно, тоже занимались ре-
меслами и торговлей) было........................ 192
Истопников, сторожей, крестьян и дворовых людей . .	19
Крупных купцов (гостинной сотни).................... 11
Бояр, дворян, служилых людей и офицеров, приказного
люда.............................................. 69
В том числе имевших придворные звания (стольников,
постельников и т. п.)............................. 15
Приказного люда (дьяков и	подьячих)................. 37
84	Текст надписи опубликован А. Мартыновым («Надгробная летопись Москвы», стр.
85	«Книги строельные московским церквам»; И. Е. Забелин. Материалы т I
стр. 826-829.
86	Это — здание совр. Яузской больницы. См.: П. В. Сыти н. Из истории московских
улиц. М., 1958, стр. 446.
87	Л. В. Черепнин. Образование Русского централизованного государства в XIV —
XV вв. М., 1960, стр. 366; А. М. Сахаров. Ремесленное производство в городах
Северо-Восточной Руси в XIV—XV вв. ВИ, 1955, № 4, стр. 68.
К очерку 4 «Дом, усадьба, улица»
1	См., напр.: М. П. Погодин. О жилищах древнейших руссов. М., 1826.
2	И. Е. Забелин. Русское искусство. Черты самобытности в древнерусском зодче-
стве. М., 1909; он же. Домашний быт русского народа, т. I — Домашний быт рус-
ских царей, т. II — Домашний быт русских цариц. Разные издания.
3	В. В. Хвойка. Древние обитатели среднего Приднепровья. Киев, 1913.
4	Н. Н. Воронин. Поселение. Жилище. «История культуры древней Руси», т. 1.
М., 1948, стр. 182-233.
5	М. К. Каргер. Археологические исследования древнего Киева. Киев, 1950; он
же. Древний Киев, т. I. М,—Л., 1958; А. Л. М о н г а й т. Древнерусские жилища
XI—XIII вв. по раскопкам в Старой Рязани. СЭ, 1948, №4; он же. Старая Ря-
зань. МИА, № 49. М., 1955, стр. 41-75.
6	В. И. Равдоникас. Старая Ладога. Сб. «Советская археология», вып. XI. Л.,
1949; П. И. Засурцев. Постройки древнего Новгорода (предварительная харак-
теристика по материалам Неревского раскопа 1951 — 1955 гг.). МИА, № 65; он же.
Усадьбы и постройки древнего Новгорода. Автореферат диссертации. М., 1962.
7	Б. А. Рыбаков. Любеч. Феодальный двор Мономаха и Ольговичей. Тезисы докла-
дов на заседаниях, посвященных итогам полевых исследований 1960 г. М., 1961,
стр. 32 — 35.
8	Л. П. Гуссаковский. Древнерусское народное жилище VIII —XIII вв. Авторе-
ферат диссертации. М., 1956.
9	М. Г. Рабинович. Дом и усадьба в древней Москве. СЭ, 1952, № 3, стр. 72.
10	М. В. Витов. Историко-географические очерки. Из истории сельских поселений.
М., 1961; Л. Н. Чижикова. Русское народное жилище Верхнего Поволжья. Авто-
реферат диссертации. М., 1952; Г. Г. Громов. История крестьянского жилища
Владимирского края IX —XIX вв. Автореферат диссертации. М., 1954.
11	Е. Э. Бломквист. Крестьянские постройки русских, украинцев и белорусов
(поселения, жилища и хозяйственные строения). «Восточнославянский этнографи-
ческий сборник. Очерки народной материальной культуры русских, украинцев, бе-
лорусов в XIX — начале XX века. Труды ИЭ. Новая серия», т. XXXI. М., 1956.
12	См., напр.: П. Голь д енбер г и Б. Гольденберг. Планировка жилого квар-
тала Москвы XVII, XVIII и XIX вв. М., 1936.
342
Примечания к стр. 193—231
13
м
\5
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
3?
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
С. П. Бартенев. Московский Кремль в старину и теперь, т. II. М., 1916.
М. Н. Тихомиров. Древняя Москва. М., 1947, стр. 147.
«Благоразумные хозяева, — писал В. В. Селиванов,— делают опечек на особых стол-
бах, врытых в землю независимо от стен избы и переводин пола за тем, чтобы дав-
ление всей груды печи не повредило избе». (В. В. Селиванов. Год русского
земледельца (1856—1857). «Календарь Рязанской губ. на 1887 г.», стр. 69).
А. В. Арциховский. Раскопки на Славне в Новгороде. МИА, № 11, стр. 126.
Е. Э. Бломквист. Крестьянские постройки..., стр. 235.
А.	Ф. Д у б ы н и н. Археологические исследования г. Суздаля. КСИИМК, вып. 11,
1954, стр. 94.
П. И. 3 а с у р ц е в. Усадьбы и постройки древнего Новгорода, стр. 9—11.
«Духовная грамота кн. Ивана Юрьевича Патрикеева».— «Духовные и договорные
грамоты великих и удельных князей XIV —XVI вв.». М., 1950, № 86, стр. 347.
ПСРЛ, т. XXV, стр. 207.
В.	Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. II, стр. 248.
«Сборник чертежей Москвы, ее окрестностей и города Пскова XVII столетия». Со-
ставлен В. И. Ламанским. СПб., 1861, табл. XLIV.
Ледники и в XVII в. являлись принадлежностью только очень богатых домов. На-
пример, особо отмечается постройка царского дворца «с ледниками».
А. Ф. Д у б ы н и н. К истории московского посада. КСИИМК, вып. 68, 1957,
стр. 126—128.
А. Ф. Д у б ы н и н. Работа московской экспедиции. КСИИМК, вып. 57. М., 1955,
стр. 75 — 76.
Е. Э. Бломквист. Крестьянские постройки..., стр. 80, 152, 215 и др.
А. Ф. Д у б ы н и н. Археологические исследования в Зарядье (Москва). КСИИМК,
вып. 65. М., 1956, стр. 123; см. также его отчет о раскопках 1954 г. (архив ИА,
№ 1061, стр. 1).
Е. Э. Бломквист. Крестьянские постройки..., стр. 215, рис. 46, 1, 2.
А. В. Филиппов. Древнерусские изразцы, т. 1. М., 1938. Изразцы эти могли про-
быть в печи до самого конца XVII столетия.
Сам термин «посадский человек» мы употребляем, разумеется, лишь условно как
здесь, так и в других местах настоящей книги, где речь идет об археологических
материалах, поскольку эти материалы не позволяют установить принадлежности
владельца дома, мастерской или вещи к сословию посадских тяглецов.
Здесь учитываются только те случаи, когда постройка сохранилась настолько, что
можно было определить ее первоначальную ориентировку. Хозяйственные построй-
ки учитываются в тех случаях, когда они не являлись подклетом дома.
П. Гольденберг и Б. Гольденберг. Планировка жилого квартала Мос-
квы... «Стихия обмена,— пишут авторы,— в которую были вовлечены в XVII в. мос-
ковские ремесленники, властно притягивали их избы к уличным границам» (стр. 50).
W. R a d i g. Friihfoimen der Hausentwiklung in Deutschland. Berlin, 1950, S. 50.
П. И. 3 а с у p ц e в. Постройки древнего Новгорода..., стр. 278.
М. Н. Тихомиров. Россия в XVI веке. М., 1963, стр. 77.
14. Е. Забелин. Материалы для истории, археологии и статистики Москвы, т. II,
стр. 610.
А. Барсуков. Род Шереметевых, кн. 1. СПб., 1881, стр. 223.
ЦГАДА. Фонд Оружейной палаты, столбец 43030, лл. 13, 2 — 2 об., 4, 19. Эти мате-
риалы использованы В. А. Кучкиньпч в его работе «Московская Бронная слобода в
XVII в.». Пользуюсь случаем принести благодарность В. А. Кучкину за разрешение
ознакомиться с его неопубликованной работой.
И. Е. Забелин. Домашний быт русских царей, стр. 456.
Макет работы М. В. Городцова. (ГИМ, зал № 15).
«Акты феодального землевладения и хозяйства XIV —XVI вв.», II, № 207, стр. 212.
И. Е. Забелин. Домашний быт русских царей, стр. 526—527.
23*
343
Примечания к стр. 231 —238
44	ЦГАДА. Фонд оружейной палаты, стб. 43030, лл. 41, 40.
45	И. Е. Забели н. Домашний быт русских царей, стр. 528.
46	Подробнее о методах реконструкции этой и других усадеб см.: М. Г. Рабинович.
Археологические материалы в экспозиции краеведческих музеев. М., 1961, стр. 31 —
32. При реконструкциях авторы (М. Г. Рабинович и М. В. Городцов) пользовались
консультацией М. А. Ильина.
47	Е. Э. Бломквист. Крестьянские постройки..., стр. 195 — 198.
48	Там же, стр. 192 — 193.
49	М. К. Каргер. Древний Киев..., т. I, стр. 285 — 368; А. Л. Монгайт. Старая Ря-
зань..., стр. 50 — 71; А. Ф. Д у б ы н и н. Археологические исследования г. Суздаля...,
стр. 94.
60 Н. Н. Воронин. Жилище. «История культуры древней Руси», т. I, стр. 228.
61 А. Л. Монгайт. Древнерусские жилища XI—XIII вв. по раскопкам в Старой Ря-
зани... СЭ, стр. 63. Подпольные ямы открыты почти во всех домах.
52	В. И. Рав до ник ас. Старая Ладога..., стр. 15.
53	Термин «севернорусское жилище» мы употребляем в данном случае не в том смысле,
в каком это принято этнографами, учитывающими одновременно и планировку
усадьбы и внутреннюю планировку дома (о чем речь будет ниже). Говоря о север-
норусском типе постройки, мы противопоставляем его, как было сказано, южнорус-
скому каркасному углубленному в землю жилищу.
54	Б. А. Рыбаков. Стольный город Чернигов и удельный город Вщиж. «По следам
древних культур. Древняя Русь». М., 1953, стр. 117—119.
,5	И. В. Маковецкий. Архитектура русского народного жилища. Севео и Верхнее
Поволжье. М., 1962, стр. 29—30. Следует отметить, что в дьяковскую эпоху и к се-
веру от намеченной нами линии господствовали жилища- полуземляночного типа,
открытые в ряде пунктов Московской и Смоленской областей.
56	Это соображение, высказанное нами десять лет назад, впоследствии было подкреп-
лено новыми данными Л. П. Гуссаковским (М. Г. Рабинович. Дом и усадьба...,
стр. 72; Л. П. Г у с с а к о в с к и й. Древнерусское жилище VIII—XIII вв.. сто. 7). На
Западе открываемые при раскопках срубные, рубленые «в обло» дома считаются
западнославянскими в отличие от немецких каркасных домов (W. R a d i g. Friihfor-
men der Hausentwiklung..., S. 112 — 118).
57	С. П. Толстов. Русские крестьянские постройки. «Этнография». М., 1927. № 1 — 2.
стр. 175 — 184 и 359—366.
И все же мы не можем согласиться с А. Л. Монгайтом, который по наличию
срубных домов или полуземлянок делает попытку определить направление вятич-
ской и кривичской колонизации Рязанской земли («Рязанская земля...», стр. 127).
Если бы полуземляночное жилище было характерно для племени вятичей, а срубное,
как утверждает А. Л. Монгайт,— для кривичей, то мы вправе были бы ожидать от-
крытия в Москве (заселенной, как мы показали выше, первоначально вятичами)
полуземляночных жилищ, а в кривичском Суздале — срубных. Между тем мы виде-
ли, что на самом деле в Москве были срубные жилища, а на Суздаль они распро-
странились позже. Видимо, вопрос о принадлежности жилища той или иной этно-
графической группе нельзя свести только к конструктивным особенностям жилища.
Гораздо ярче этнографические особенности сказываются во внутренней планировке
жилища, на чем мы остановимся ниже.
58	Е. Э. Бломквист отмечает, что севернорусское жилище строилось в основном из
хвойного леса. Еще в XIX в. зажиточные крестьяне стремились строить из хвойного
леса, даже если его приходилось привозить издалека (Е. Э. Бломквист. Кре-
стьянские постройки..., стр. 71).
59	М. Н. Тихомиров. Россия в XVI в., стр. 68.
60	Б. А. Рыбаков. Стольный город Чернигов и удельный город Вщиж..., стр. 118;
П. И. Засурцев. Усадьбы и постройки древнего Новгорода..., стр. 10—11.
344
Примечания к стр. 239—259
s s
н Е. Э. Бломквист. Крестьянские постройки..., стр. 135.
62 Русский перевод опубликован в журнале «Сын отечества» за 1842 г., № 6 и 7. Цит.
по «Труды Музея истории и реконструкции Москвы», т. 1. М., 1950, стр. 61.
ъ	3 «Павла Иовия Новокомского книга о посольстве Василия великого государя Мо-
сковского к папе Клименту VII». СПб., 1908, стр. 263.
64	П. Гольденберг и Б. Гольденберг. Планировка жилого квартала Мо-
сквы..., стр. 34.
65	В. А. Александров. Русское население Сибири XVII — начала XVIII в. (Ени-
сейский край). «Труды ИЭ», т. 87. М., 1964, стр. 162.
66	«История русской архитектуры». М., 1951, стр. 106.
07 Е. Э. Бломквист. Крестьянские постройки..., стр. 68.
68	Этот традиционный прием отмечает для XIX в. Е. Э. Бломквист (Указ, соч., стр. 75).
bS Там же, стр. 235.
70	Петр Петрей де Э р л е з у н д а. История о великом княжестве московском, проис-
хождении великих русских князей, недавних смутах, произведенных там тремя
Лжедмитриями, и о московских законах правления, вере и обрядах... Перевод
А. Н. Шемякина. М., 1867, стр. 30.
71	М. Г. Рабинович. Московская керамика..., стр. 97.
'	2 Напр. «подклет... два окошка волоковых, печь кирпичная, пол обвалился» (И. Е. 3 а-
б е л и н. Домашний быт русских царей, стр. 377).
73	И. В. Маковецкий. Архитектура русского народного жилища..., стр. 176, табл.
87; стр. 71, табл. 21.
74	«Домострой», ст. 55, стр. 53 — 54.
75	«Домострой», ст. 42, стр. 40 — 41.
76	А. А. Потапов. Древний погреб близ Крымской площади. Сб. «По трассе первой
очереди Московского метрополитена». Л., 1936, стр. 148 — 149.
77	«Домострой», ст. 45, стр. 44.
78	А. Ф. Медведев. Водоотводные сооружения древнего Новгорода. КСИИМК, 40,
1951, стр. 70. Специально московским дренажным сооружениям посвящена пока
лишь небольшая заметка Р. Л. Розенфельдта, который, однако, не ставил себе зада-
чи исследования системы дренажа, стремясь лишь доказать ее позднее происхожде-
ние и отсутствие заболоченности почвы в Москве (см. примеч. 2 на стр. 328).
79	А. Ф. Медведев. Водоотводные сооружения Новгорода Великого. МИА, № 55.
М., 1956, стр. 227; А. В. Арциховский. Археологическое изучение Новгорода.
Там же, стр. 42.
80	ПСРЛ, т. XXV, стр. 281.
81	А. Ф. Дубынин отмечает, что и из района современного Максимовского переулка
дренажные трубы отводили воду к юго-востоку (А. Ф. Дубынин. Работа Мо-
сковской экспедиции. КСИИМК, вып. 57, стр. 71).
82	Там же, стр. 71 — 72.
83	А. Ф. Медведев. Водоотводные сооружения Новгорода Великого, стр. 210.
84	В Новгороде были и такие водоотводы (А. Ф. Медведев. Указ, соч., стр. 219).
А. Ф. Дубынин. К истории московского посада, стр. 128.
А. Ф. Медведев. Водоотводные сооружения..., стр. 227.
87	А. Ф. Дубынин. Археологические исследования в Зарядье (Москва). КСИИМК,
вып. 65, стр. 125.
88	«По следам древних культур. Древняя Русь», стр. 344. Приношу благодарность
А. Л. Монгайту, нашедшему и сообщившему мне этот документ.
89	А. Ф. Медведев. Водоотводные сооружения..., стр. 208.
90	С. Герберштейн. Записки о московитских делах, стр. 100.
91	«О государстве русском. Сочинение Д. Флетчера», изд. III. СПб., 1906, стр. 18.
92	«Акты исторические», т. 1, № 164, стр. 314—315.
93	А. Лаппо-Данилевский. Мостовые и решоточные деньги в Новгороде и Мо-
345
О
Примечания к стр. 259—271
скве в XVII в. «Записки Академии наук по историко-физиологическому отделению»
т. V, № 4. СПб., 1902, стр. 58, 62.
84	с. К. Богоявленский. Управление Москвой в XVI —XVII вв. «Москва в прош-
лом и настоящем», ч. II [б. г.], стр. 85; см. также: И. Е. Забелин. История города
Москвы..., т. I. М., 1902, стр. 379.
95	И. Е. Забелин. Материалы..., т. 1, стр. 926.
96	Недаром И. Е. Забелин пытался объяснить даже само имя Москвы связью с какими-
то бывшими здесь мостками (И. Е. Забелин. История города Москвы..., стр. 56 —
59).
97	Н. И. Ф а л ь к о в с к и й. Москва в истории техники. М., 1950, стр. 82 — 83.
98	И. Е. Забелин. История города Москвы..., стр. 417.
99	А. П. Смирнов. Древние гидротехнические сооружения Москвы. «По трассе...»,
стр. 149—152.
100	И. В. Маковецкий. Памятники народного зодчества русского Севера. М., 1955,
стр. 13-17, 72-73.
101	М. В. Ф е х н е р. Москва и ее ближайшие окрестности..., стр. 115.
102	М. Г. Рабинович. Гончарная слобода..., стр. 58.
К очерку 5 «Одежда, пища, утварь»
1	И. Е. Забелин. Указ соч., т. I — Домашний быт русских царей, т. II — Домашний
быт русских цариц. Разные издания.
2	В. Ф. Ржига. Указ, сеч.; «Труды ГИМ», вып. 5. М., 1929.
8	Указ, соч., т. I. М,- Л., 1948; т. II. М.- Л, 1950.
4	Я. А. Левицкий. Города и городское ремесло в Англии в X —XII вв. М.—Л.,
1960, стр. 167, 217-218.
Пользовались этой землей лишь немногие горожане (например, в г. Тетфорде 21
из 720 — менее 3%). Довольно часто встречающиеся в документах того времени из-
вестия об отдельных горожанах, обрабатывающих землю вне города, автор объяс-
няет тем, что эти люди сравнительно недавно переселились в города и не порвали
еще вполне связи с сельским хозяйством.
5	Косы-горбуши применялись главным образом в лесистых местностях. См.: С. А. Т о-
карев. Этнография народов СССР. М., 1958, стр. 46.
6	А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник,
стр. 176—178; «Житие Сергия Радонежского», хранится в. отделе рукописей Гос.
библ. им. В. И. Ленина, л. 150 об.
7	«Акты феодального землевладения и хозяйства XIV — XVI вв.». М., 1951, стр. 13.
8	П. Н. Третьяков. Подсечное земледелие в Восточной Европе. Л., 1932; А. К. С у-
пинский. К истории земледельческих орудий русского Севера. СЭ, 1949, № 2;
В. П. Левашова. Сельское хозяйство. Очерки по истории русской деревни X —
XIII вв. «Труды ГИМ», вып. 32. М., 1956, стр. 26.
9	В. П. Левашова. Указ, соч., стр. 49.
10	«Никоновская летопись. Лаптевский том», л. 210 об. См. также: «Tracht, Wehr
und Waffen des spaten Mittelters (1350 — 1450) ausBjlderquellen gesammelt und ge-
zeichnet von Eduard Wagner». Praha 1960. Teil I. Taff. 40, 42 u. a.
11	«Житие Антония Сийского» (1648 г.). Рукопись. ГИМ, лл. 224 об., 296 об.
12	«Дополнения к актам историческим», т. 1. СПб., 1846, стр. 6. Упоминаются «пол-
огородца, пол-капустника».
13	«Павла Иовия Новокомского книга о посольстве Василия великого государя Москов-
ского к папе Клементу VII». СПб., 1908, стр. 263.
14	«Домострой», ст. 45, стр. 45.
346
Примечания к стр. 272 —283
,ЭС. Герберштейн. Записки о московитских делах. СПб., 1908, стр. 98—99.
16 И. Е. Забелин. История города Москвы, т. 1, стр. 269.
г П. В. Сыти н. История планировки и застройки Москвы, т. 1, стр. 50.
18	Как имеющиеся в Гос. историческом музее (зал XXIII) или как зафиксированные
Г. С. Масловой в 1948 г. (в деревне Федорово Архангельской области). Архив Се-
вернорусской эксп. под руководством Г. С. Масловой, № 30, рис. 121. Подобный же
жерновой постав зафиксирован и нами в 1954 г. в деревне Тушков-городок Можай-
ского района Московской области (см. рис. 120).
19	«Акты истерические», т. 1. СПб., 1841, № 176, стр. 339.
20	В. И. Ц а л к и н. Фауна из раскопок в Гродно. МИА, № 41. М., 1954, стр. 211.
21	Эти приблизительные цифры опираются на подсчет особей домашнего скота, сде-
ланный В. И. Цалкиным по раскопкам в Зарядье 1950 г. В. И. Цалкин отмечает, что
от XII к XVII в. постепенно понижается процент крупного рогатого скота и возра-
стает процент мелкого рогатого скота (см. отчет о раскопках за 1950 г., архив ИА.
ф. 1, № 526, стр. 70—80). Нам представляется, что низкий процент костей лошади
(падавший до 2%) объясняется еще и тем, что мы имели дело, по-видимому, с пище-
выми отбросами.
22	«Домострой», ст. 42, стр. 41—42.
53	«Памятники русского права», вып. VI. М., 1957. «Соборное уложение...», гл. XIX,
ст. 6, 7, 9, 10, стр. 307—309.
24	Аналогичные части льномялки нам случилось видеть в 1950 г. в деревне Тушков-
городок Можайского района Московской области в доме колхозницы Е. В. Сидоро-
вой, которая работала этим инструментом в молодости, лет 50 тому назад. Мялки
XIX в. сходной, но не совсем такой конструкции, из Минской, Гомельской и Рязан-
ской областей опубликованы Н. И. Лебедевой. (Н. И. Лебедева. Прядение и
ткачество восточных славян. «Восточнославянский этнографический сборник. Труды
ИЭ», т. XXXI. М., 1956, стр. 476-477).
25	В свое время нами было высказано предположение, что веретена такой конструкции
употреблялись без пряслица. Однако в 1959 г. в селе Вирятино Сосновского района
Тамбовской области нам случилось наблюдать работу с таким веретеном, на верх-
ний конец которого надевали для льняной нити глиняное биконическое пряслице
(М. Г. Рабинович. Из истории быта городского населения Руси. СЭ, 1955, № 4,
стр. 41. Веретено с пряслицем из Вирятина сдано нами в ГИМ).
26	Л. А. Д и н ц е с. Изучение русского народного искусства. КСИИМК, вып. 12.
стр. 144; см. также: В. А. Г о р о д ц о в. Дако-сарматские элементы в русском на
родном творчестве. «Труды ГИМ», вып. 1. М., 1928, стр. 32.
27	Н. И. Лебедева. Прядение и ткачество..., стр. 470.
28	Подобную самопрялку нам случилось видеть в 1950 г. в деревне Тушков-городок
Можайского района у 60-летней колхозницы Е. В. Сидоровой, получившей ее в на-
следство от своей матери. Прялка стояла без употребления уже несколько десятков
лет. (См. также: Н. И. Лебедева. Указ, соч., стр. 484).
29	Там же, стр. 495 — 496.
30	М. Н. Левинсон-Нечаева. Ткачество. «Очерки по истории русской деревни
Х-ХШ вв. Труды ГИМ», вып. 33. М., 1959, стр. 19.
31	ДДГ, № 1. «Духовная грамота Ивана Калиты», стр. 8 и другие грамоты.
32	«Домострой», ст. 31, стр. 29.
33	С. В. Киселев. Старинные одежды, найденные на метро. Сб. «По трассе...»,
стр. 157-158.
34	М. Григорьев. Древняя Москва. «По следам древних культур. Древняя Русь».
М, 1959, стр. 328-329.
35	И. Е. Забелин. Домашний быт...; С. П. Бартенев. Московский Кремль... Из
работ последнего времени следует отметить статью М. Н. Левинсон-Неча-
евой «Одежда и ткани XVI —XVII вв.». (Сб. «Оружейная палата Московского
Кремля». М., 1954).
347
Примечания к стр 283—296
36	М. Н. Левинсон-Нечаева. Ткачество..., стр. 35.
37	Альбом Мейерберга хранится в Музее истории и реконструкции г. Москвы. Фонд
инв. № 269, л. 86.
38	«Домострой», ст. 30, 34, стр. 29, 31.
39	Г. С. Маслова. Народная одежда русских, украинцев и белорусов. «Восточно-
славянский этнографический сборник. Труды ИЭ», т. XXXI. М., 1956, стр. 638.
40	«Домострой», стр. 29.
41	Е. С. Видонова. Детская одежда начала XVI в. КСИИМК, вып. 36. М., 1951,
стр. 68—75.
42	Г. С. Маслова. Указ, соч., стр. 581 — 583. Этот факт заставляет нас предположить
сравнительно раннее появление скошенных бочков.
43	«Домострой», ст. 31, стр. 29.
44	Е. М. Т а л ь м а н. Ремесленное ученичество г. Москвы в XVII в. «Исторические за-
писки», кн. 27, стр. 70.
45	АФЗ, ч. И, стр. 207-214.
46	А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры..., стр. 100.
47	М. Г. Рабинович. Гончарная слобода..., стр. 70 — 71.
48	М. В. Фехнер. Глиняные игрушки московских гончаров. МИА, № 12, стр. 56. См,
также: П. Киреевский. Песни обрядовые. Новая серия, вып. I. М., 1911.
49	Г. С. Маслова. Народная одежда..., стр. 718. Карта распространения этого типа
лаптей, стр. 716—717.
60	Самое слово «сапог» некоторые исследователи возводят к нерусским корням. См.:
И. С. Вахрос. Наименования обуви в русском языке, 1. Наименования допетров-
ской эпохи. Хельсинки, 1959, стр. 49.
51	«Дубенский сборник правил и поучений XVI в.»; И. И. Срезневский. Матери-
алы для словаря древнерусского языка, т. 1. СПб., 1903, стб. 955; «Домострой», ст. 51,
стр. 50.
52	«Домострой», ст. 51, стр. 50.
53	В. О. Ключевский. Русский рубль XVI —XVIII вв. в его отношении к нынешне-
му. Сочинения в восьми томах, т. VII. М., 1959, стр. 205, 208.
54	Исчезнувший ныне, но широко распространенный еще в прошлом столетии напи-
ток. («Домострой», ст. 42, 43, 44, стр. 40—44).
65	С. П. Бартенев. Московский Кремль..., т. II, стр. 152.
56	А. В. Арциховский иМ. Н. Тихомиров. Новгородские грамоты на бере-
сте (из раскопок 1951 г.). М., 1953, стр. 46.
57	Р. Л. Р о з е н ф е л ь д т. Керамика и керамическое производство..., стр. 3.
58	М. Рабинович, Г. Латышева. Из жизни древней Москвы. М., 1961, стр. 162.
59	Например, Севернорусская экспедиция 1948 г. зафиксировала такие ведра в деревне
Федорово Архангельской области. Архив ИЭ АН СССР, № 30, табл. 134.
60	М. Г. Рабинович. Гончарная слобода Москвы. МИА, вып. 7. М., 1947, стр. 60.
61	«Житие Сергия Радонежского», л. 92 об.
62	С. А. Токарев. О культурной общности славянских народов. СЭ, 1954, № 2,
стр. 25.
63	А. В. Арциховский. Раскопки в Новгороде. КСИИМК, вып. 33, стр. 3.
64	ГИМ. Экспозиция, XVII зал; см. также: С. К. Просвиркина. Русская деревян-
ная посуда. «Труды ГИМ. Памятники культуры», вып. XVI. М., 1955, табл. II.
65	«Домострой», ст. 49, стр. 48.
66	К. В. Базилевич. Имущество московских князей в XIV —XVI вв. «Труды ГИМ»,
вып. 3. М., 1926, стр. 5 и др.
67	Изображение чаши см.: М. Г. Рабинович. Из истории быта..., рис. 8, 18. Медная
ендова древней формы диаметром 21 см найдена Севернорусской экспедицией Ин-
ститута этнографии в 1948 г. в деревне Верховье Архангельской области. (Архив
Института этнографии АН СССР, № 30, рис. 1/5).
348
Примечания к стр. 298—310
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
94
Техника лощения подробно описана в очерке «Заяузье».
Я. И. Смирнов. О бронзовом водолее западноевропейской работы, найденном в:
Харьковской губернии Харьков, 1902; Б. А. Рыбаков. Стольный город Чернигов
и удельный город Вщиж. «По следам древних культур. Древняя Русь». М., 1953,
стр. 112.
Пословица записана М. В. Михайловой и сообщена в комиссию по истории Москвы
в 1940 г.
ГМЭ, зал II. Русская крестьянская одежда Архангельской губернии.
М. Г. Рабинович. Музыкальные инструменты в войске древней Руси и народ-
ные музыкальные инструменты. СЭ, 1946, № 4, стр. 150, 151.
Там же, стр. 152—153.
Там же, стр. 149—150.
М. Г. Рабинович. Гончарная слобода в Москве в XVI—XVIII вв. МИА, № 7. М.,
1947, стр. 70.
П. Рождественский. К истории шахмат в России. Журн. «Шахматы в СССР»,
1950, № 8, стр. 238; А. П. Окладников. Русские полярные мореходы XVII в.
у берегов Таймыра. М.— Л., 1948, стр. 97.
М. Г. Рабинович. Крепость и город Тушков. «Советская археология», сб.
XXIX-XXX. М., 1959, стр. 283.
«Домострой», ст. И, стр. 10.
Tracht, Wehr und Waffen... Teil I, Taf. 9, u. a.
А. Ф. Медведев. Древнерусские писала X —XV вв. СА, 1960, № 2, стр. 65 — 72.
М. Н. Тихомиров. Средневековая Москва. М., 1957, стр. 245.
ДДГ, стр. 15-17.
О наличии в Москве в XIV и XV вв. целых артелей писцов, выполнявших крупные
заказы, уже писали Б. А. Рыбаков («Ремесло древней Руси», стр. 684—696) и
М. Н. Тихомиров («Средневековая Москва», стр. 245 — 246).
Н. В. Султанов. Изразцы в древнерусском искусстве. «Материалы по истории
русских одежд и обстановки жизни народной, издаваемые А. Прохоровым». СПб.,
1885; он же. Древнерусские красные изразцы. «Археологич. известия и заметки»,
1894, № 12; А. В. Филиппов. Древнерусские изразцы, т. I. М., 1938. В последнее
время к этому вопросу вернулся Р. Л. Розенфельдт («Красные московские изразцы».
«Памятники культуры», вып. 3. М., 1961. Он же. Изразцовый фриз церкви Тро-
ицы в Костроме. СА, 1962, № 3).
А.	В. Филиппов. Указ, соч., рис. 84; М. Г. Рабинович. Московская керамика,
стр. 83 — 85.
В. К. Соколова. Русские исторические песни XVI —XVIII вв. «Труды ИЭ»,
т. LXI. М., 1960, стр. 37-48.
Д. Ровинский. Русские народные картинки, т. I —II. СПб., 1900, рис. 141, 190,
268 — 269.
Н, Д. Чечулин. Города Московского государства в XVI веке. СПб., 1889, стр. 312.
См., например: Б. А. Рыбаков. Раскопки в Звенигороде. МИА, № 12, М., 1949,
стр. 127; Он же. Русская эпиграфика X —XIV вв. (Состояние, возможности,
задачи). Сб. «История, фольклор, искусство славянских народов». М.. 1963, стр.
34-71.
В.	И. Даль. Толковый словарь..., т. II, стр. 161.
«Домострой», ст. 55, стр. 53.
С мнением А. М. Васнецова, что упряжка с вожжами появилась не ранее XVIII в.,
мы согласиться не можем. См.: А. М. Васнецов. Средства и способы передвиже-
ния по улицам Москвы. «Путеводитель по коммунальному музею». М., 1929, стр. 107.
Так делались телеги в русских деревнях до конца XIX в. См.: «Хозяйство и быт рус-
ских крестьян. Памятники материальной культуры». М., 1959, стр. 212.
С.	Герберштейн. Записки о московитских делах, стр. 239.
349
Примечания к стр. 311—315
195	М. М. Денисова. Конюшенная казна. Парадное конское убранство XVI —
XVII вв. «Оружейная палата Московского Кремля». М., 1954, стр. 247—304.
96	«Памятники дипломатических отношений древней России с государствами иностран-
ными», т. V. СПб., 1858, стр. 233.
97	А. В. Арциховский. Лыжи на Руси. «Труды ИЭ. Новая серия», вып. 1. М..
1947, стр. 60.
98	С. Герберштейн. Указ, соч., стр. 135.
99	А. В. Арциховский. Лыжи..., стр. 63; Он же. Древнерусские миниатюры....
стр. 67—68; «Никоновская летопись. Голицынский том», л. 626 об.
100	С. Герберштейн. Указ, соч., стр. 239.
101	А. В. Арциховский. Лыжи..., стр. 55.
102	А. В. А р ц и х о в с к и й. Раскопки 1953 г. в Новгороде. ВИ, 1954, № 3, стр. 109
103	А. В. Арциховский. Раскопки на Славне в Новгороде. МИА, вып. 11. М., 1949,
стр. 143 — 144.
104	Необходимо отметить, что коньками можно считать только те полированные длин-
ные кости, которые имеют загнутый кверху носок. Кости, плоско заполированные,—
не коньки. Они найдены и в Средней Азии.
105	А. С. Пушкин. Евгений Онегин. Глава IV, песнь 42.
«...Мальчишек радостный народ
Коньками звучно режет лед...»
ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ
ААЭ — Акты археографической экспедиции.	*
АФЗ — Акты феодального землевладения и хозяйства.
ВАА — Всесоюзная академия архитектуры.
ВАН — Вестник Академии наук СССР.
ВИ — Вопросы истории (журнал).
ГАИМК — Государственная академия истории материальной культуры.
ГИМ — Государственный исторический музей.
ГМЭ — Государственный музей этнографии народов СССР.
ДДГ — Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв.
ЖМНП — Журнал Министерства народного просвещения.
ЗОРСА — Записки отделения русской и славянской археологии.
ИАК — Известия археологической комиссии.
ИГЛИМК — Известия Государственной академии истории материальной культуры.
ИСИФ — Известия Академии наук. Серия истории и философии.
КСИИМК (КСИА) — Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Ин
ститута истории материальной культуры (археологии) АН СССР.
КСИЭ — Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института этно
графин АН СССР.
МИА — Материалы и исследования по археологии СССР.
ОАК — Отчеты археологической комиссии.
ПСЗ — Полное собрание законов Российской империи.
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей.
РАНИОН — Российская ассоциация научно-исследовательских институтов обществен
ных наук.
СГГ — Собрание государственных грамот и договоров.
СА — Советская археология (журнал).
СЭ — Советская этнография (журнал).
ЦГАДА — Центральный юсударственный архив древних актов.
СОДЕРЖАНИЕ
Как задумана книга ......................................... 5
Очерк 1. Из истории московских «градов».................... 13
Первая московская крепость.............................. 16
Строительство середины XII века..........................22
«Город» XIV века.........................................33
О стенах и башнях кирпичного Кремля......................37
Китай-город. Белый город. Скородом.......................50
Очерк 2. Великий посад .....................................61
Его территория...........................................63
Древнейшее население.....................................70
Ремесла . . . . ,........................................81
Кричники и серебряники...................................83
Кузнецы..................................................92
Гончары.............................*....................97
Кожевники и сапожники.................................. 100
Портные.................................................116
Резчики.................................................118
Делали ли в Москве стекло?..............................126
Торговые связи..........................................127
Некоторые выводы........................................141
Очерк 3. Заяузье...........................................147
Мастерские гончаров.....................................150
Ремесленный район.......................................158
Служилые люди в Заяузье.................................174
352
О ч ер к 4. Дом, усадьба, улица..........................193
Археологические данные................................198
Городская усадьба ................................... 229
Жилой дом.............................................238
Надворные постройки.................................. 252
Сооружения городского хозяйства.......................255
Очерк 5. Одежда, пища, утварь............................271
Подсобные занятия.....................................274
Одежда и обувь........................................282
Пища и утварь.........................................292
Предметы личного обихода ............................ 304
Грамотность . .......................................308
Средства передвижения................................313
Решенные и нерешенные вопросы............................321
Примечания...............................................327
Принятые сокращения......................................351
Михаил Григорьевич
РАБИНОВИЧ
О ДРЕВНЕЙ МОСКВЕ
Очерки материальной культуры
и быта горожан в XI— XVI вв.
•
Утверждено к печати Институтом
этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая
Академии наук СССР
Редактор издательства А. Е. Сидоренко
Художник Н. А. Седельников
Технический редактор Т. В. Полякова
•
Сдано в набор 5/Ш 1964 г. Подписано в пе-
чать 7/VII 1964 г. Формат 70 X 90716
Печ. л. 22,25 + 3 вкл. (24,84 усл. п. л. + 3 вкл.)
Уч. изд. л. 23,7 (23,2 + 0,5 вкл.) Тираж 6000 экз.
Изд. № 2332 Тип. зак. 331 Т-10615
Темплан 1964 г. № 125
Цена 1 р. 59 к.
Издательство «Наука»
Москва, К-62, Подсосенский пер., 21
2-я типография Издательства «Наука»
Москва, Г-99, Шубинский пер., 10