ncfeÉo
;
V

ФСЕНр^ЙпЛ'^ Cfjristoofjer-iMArlowe«V ^ЛЬ'дгп-'^лкс.гЬеАГС^У^Ввп-» ltmy<>»L\**>Tjj<miAr СлтЫоп.
^mucl (8utIer^4^ndm*>«AlAf4>eH <^ Jpjjn^Ф^сп-^^ ^©nAtfjaiu» £wifÉ *W ^Ъ§Ъ-> Q^^L-i?^
Д^АтеРсМйсМег^п^^^г^сСлг^^ С-А1'1'Сч>-М'1КАт^Ч?1АЦс^СДяЬгГ1^Вигп<р
CgrifttnA ^eSfttti ^vigiriS Саг roll *> cAkkfon QprlcS^in Urn t jbt

гЩ&}})>*СЧ*«1> ^т Тетилс а^мс^
Дай щсУЩраяЬ Toccemcrmfr Ш^Ш^Ле^ащ

ЕШ

♦Id-^-lM (стщ+
EU
>
=^
Jfyoo&.'tjfàdrto ^Щ»\ . 1а8<

i
♦ Х1У~Х1ХуЦ
ED
?^ J)
«ТИосш «^Шогбссс» "Г<л

Составление M. П. АЛЕКСЕЕВА, |В. В. ЗАХАРОВА,!
Б. Б. ТОМАШЕВСКОГО]
Послесловие М. П. АЛЕКСЕЕВА
Комментарии|В. В. ЗАХАРОВА
Художник В. В. ЕРЕМИН
Редактор К. H. AT АРОВ А
Английская поэзия в русских переводах (XIV — XIX века).
Сборник. Сост. М. П. Алексеев, В. В. Захаров, Б. Б. Томашевский. На
англ. и русск. яз.— М.: Прогресс.— 1981.— 684 с.
В антологии представлены лучшие образцы английской поэзии, начиная с
народных баллад и до конца XIX столетия. Тексты стихотворных переводов
выполнены известными русскими и советскими поэтами-переводчиками (Жуков-
ским, Гнедичем, Лермонтовым, Тютчевым, Блоком, Бальмонтом, Пастернаком,
Маршаком, Левиком и др.). Послесловие к сборнику академика М. П. Алексеева
познакомит читателя с тем, как развивалось искусство русского стихотворного
перевода, как воспринималась в нашей стране английская поэзия. Книга
содержит также справки об авторах и комментарии к тексту.
Издание предназначается д\я широкого круга любителей русской и зарубеж-
ной поэзии.
© Составление, послесловие, комментарии и переводы, отмеченные в
содержании *, издательство «Прогресс», 1981.
60602-407
А 826-80
014(01)81
4703000000

BALLADS
БАЛЛАДЫ
1. Edward 22
1. Эдвард. Перевод A. К. Толстого 23
2. The Twa Corbies , 26
2. Ворон к ворону летит. Перевод А. С. Пушкина 27
3. King John and the Abbot 28
3. Король и аббат. Перевод Ф. Б. Миллера 29
4. Robin Hood Rescuing Three Squires 36
4. Робин Гуд спасает трех стрелков. Перевод М. И.
Цветаевой 37
5. Queen Eleanor's Confession 44
5. Королева Элинор. Перевод С. Я. Маршака 45
6. The Gypsy Laddie 50
6. Джони Фа. Перевод А. Н. Плещеева 51
GEOFFREY CHAUCER
ДЖЭФФРИ ЧОСЕР
7. From "The Canterbury Tales." The Prologue 54
7. Кентерберийские рассказы. Общий пролог. (Отрывки).
Перевод И. А. Кашкипа 55
Перевод Ю. С. Ременниковой 59
THOMAS WYATT
ТОМАС УАЙЕТ
8. The Lover's Appeal 60
8. Ты бросишь ли меня?.. Перевод В. В. Рогова 61
HENRY HOWARD SURREY
ГЕНРИ ГОВАРД СЕРРЕЙ
9. Description and Praise of his Love Géraldine 62
9. Сонет (Из доблестной Флоренции ведет...). Перевод
О. Б. Румера 63

6
Contents
EDMUND SPENSER
ЭДМУНД СПЕНСЕР
Amoretti.
10. XIX. The merry cuckow, messenger of spring 64
10. XIX. Лесной кукушки радостный рожок... Пе-
ревод А. Я. Сергеева 65
11. XXXVII. What guyle is this, that those her golden
tresses 64
11. XXXVII. С таким коварством золото волос... Перевод
А. Я. Сергеева 65
12. LXII. The weary yeare his race now having run 66
12. LXII. Окончил путь усталый старый год... Перевод
А. Я. Сергеева 67
WALTER RALEGH
УОЛТЕР РЭЛИ
13. Sir Walter Ralegh to his Sonne 68
13. Сыну. Перевод Б. Л. Пастернака 69
PHILIP SIDNEY
ФИЛИП СИДНИ
From "Astrophel and Stella"
Астрофил и Стелла
14. Come, sleep; О sleep 70
14. Приди, о Сон, забвение забот... Перевод В. В. Рогова 71
CHRISTOPHER MARLOWE
КРИСТОФЕР МАРЛО
15. The Passionate Shepherd to his Love 72
15. Страстный пастух—своей возлюбленной. Перевод
И. Н. Жданова 73
WILLIAM SHAKESPEARE
УИЛЬЯМ ШЕКСПИР
Sonnets
Сонеты
16.
16.
XXI. So is it not with me as with that Muse
XXI. He соревнуюсь я с творцами од... Перевод
С. Я. Маршака
74
75

7
Содержание
17. LIV. О, how much more doth beauty beauteous
seem 74
17. LIV. Прекрасное прекрасней во сто крат... Пере-
вод С. Я. Маршака 75
18. LXV. Since brass, nor stone, nor earth, nor
boundless sea 76
18. LXV. Уж если медь, гранит, земля и море... Пере-
вод С. Я. Маршака 77
19. LXVI. Tired with all these, for restful death I cry 76
19. LXVI. Измучась всем, я умереть хочу... Перевод
Б. Л. Пастернака 77
Я жизнью утомлен, и смерть—моя мечта...
Перевод В. Г. Бенедиктова 626
20. LXXIII. That time of year thou mayst in me be-
hold 78
20. LXXIII. To время года видишь ты во мне... Перевод
Б. Л. Пастернака 79
21. LXXVII. Thy glass will show thee how thy beauties
wear 78
21. LXXVII. Седины ваши зеркало покажет... Перевод
С. Я. Маршака 79
22. ХС, Then hate me when thou wilt 80
22. ХС. Уж если ты разлюбишь,—так теперь... Пере-
вод С. Я. Маршака » 81
23. CXVI. Let me not to the marriage of true minds 82
23. CXVI. Мешать соединенью двух сердец... Перевод
С. Я. Маршака 83
24. СХХХ. My mistress' eyes are nothing like the sun 82
24. СХХХ. Ее глаза на звезды не похожи... Перевод
С. Я. Маршака 83
From "The Tragical History of Hamlet, Prince of Denmark"
Трагедия о Гамлете, принце Датском {Отрывки)
25. О! that this too too solid flesh would melt 84
25. О, если 6 этот плотный сгусток мяса... Перевод
М. Л. Лозинского 85
Для чего ты не растаешь... Перевод Н. А. Полевого 627

8
Contents
26. To be, or not to be: that is the question 86
26. Быть или не быть — таков вопрос... Перевод М. Л. Ло-
зинского 87
Быть иль не быть—таков вопрос! Что лучше... Пе-
ревод M. П. Вронченко 628
THOMAS CAMPION
ТОМАС КЭМПИОН
From "A Booke of Ayres"
Книга песен
27. When thou must home to shades of under ground 88
* 27. Когда твой срок придет в жилище теней... Перевод
И. А. Лихачева 89
BEN JONSON
БЕН ДЖОНСОН
28. From "The Sad Shepherd, or a Tale of Robin
Hood" 90
28. Любовь и смерть. Перевод В. В. Рогова 91
JOHN DONNE
ДЖОН ДОНН
29. The Good-Morrow 92
29. С добрым утром. Перевод Б. Б. Томашевского 93
30. Song 92
30. Песня. Перевод Б. Б. Томашевского 93
31. A Valediction: Forbidding Mourning 94
31. Прощание, запрещающее печаль. Перевод А. М. Шад-
рина 95
ROBERT HERRICK
РОБЕРТ ГЕРРИК
32. The Mad Maid's Song 98
32. Песня безумной девы. Перевод А. Я. Сергеева 99
GEORGE HERBERT
ДЖОРДЖ ГЕРБЕРТ
33. Venue 100
* 33. Добродетель. Перевод И. А. Лихачева 101

9
Содержание
EDMUND WALLER
ЭДМУНД УОЛЛЕР
34. On a Girdle 102
34. Пояс. Перевод С. Я. Маршака 103
JOHN MILTON
ДЖОН МИЛЬТОН
35. On Shakespeare 104
35. О Шекспире. Перевод С. Я. Маршака 105
36. On his Blindness 104
36. О слепоте. Сонет. Переводе. Я. Маршака 105
О своей слепоте. Перевод Ю. Б. Корпеева 632
37. From "Paradise Lost." Book III 106
37. Потерянный рай (Отрывок). Мильтон, сетующий на
свою слепоту. Переводи. И. Гнедича 107
SAMUEL BUTLER
СЭМЮЭЛ БАТЛЕР
38. From "Hudibras" 110
* 38. Гудибрас (Отрывок). Перевод П. В. Мелковой 111
ANDREW MARVELL
ЭНДРЮ МАРВЕЛЛ
39. The Definition of Love 114
39. Определение Любви. Перевод А. М. Шадрина 115
JOHN DRYDEN
ДЖОН ДРАЙДЕН
40. Alexander's Feast; or, The Power of Music 118
40. Пиршество Александра, или Сила гармонии. Перевод
В. А. Жуковского 119
JONATHAN SWIFT
ДЖОНАТАН СВИФТ
41. From "Verses on the Death of Dr. Swift'* 128
41. Стихи на смерть доктора Свифта (Отрывок). Перевод
Ю. Д. Левина 129

10
Contents
JOHN GAY
ДЖОН ГЕЙ
42. The Hare and Many Friends 134
42. Заяц и его друзья. Перевод И. Ильинского 135
ALEXANDER POPE
АЛЕКСАНДР ПОП
43. From "Windsor Forest" 138
43. Виндзорский лес (Отрывок). Перевод H. М. Карамзи-
на 139
44. The Dying Christian to his Soul 140
44. Умирающий христианин. Перевод А. Ф. Воейкова 141
JAMES THOMSON
ДЖЕЙМС TOMCOH
From "The Seasons"
Времена года
45. Summer 144
45. Селадон и Амелия. Перевод А. Ф. Мерзлякова 145
46. A Hymn 146
46. Гимн. Перевод В. А. Жуковского 147
THOMAS GRAY
ТОМАС ГРЕЙ
47. Elegy Written in a Country Church-Yard 154
47. Сельское кладбище. Перевод В. А. Жуковского (1802) 155
Перевод В. А. Жуковского (1839) 639
OLIVER GOLDSMITH
ОЛИВЕР ГОЛДСМИТ
48. From "The Hermit." Edwin and Angelina 164
48. Пустынник. Баллада. Перевод В. А. Жуковского 165
ERASMUS DARWIN
ЭРАЗМ ДАРВИН
49. From "The Temple of Nature, or, The Origin of
Society." Canto the First. The Origin of Life 176

1
Содержание
49. Храм Природы, или Происхождение общества. Песнь
первая. Происхождение жизни (Отрывок). Перевод
Н. А. Холодковского 177
JAMES MACPHERSON
ДЖЕЙМС МАКФЕРСОН
From "Works of Ossian"
Сочинения Оссиана
50. The Songs of Selma. Colma 178
50. Песнь Кольмы. Перевод Д. В. Веневитинова 179
51. Colna-Dona: А Роет 180
51. Кольна.Подражание Оссиану. Перевод А. С. Пушкина 181
RICHARD BRINSLEY SHERIDAN
РИЧАРД БРИНСЛИ ШЕРИДАН
52. Song. From "The School for Scandal" 190
52. Застольная песня (Из «Школы злословия») Перевод
М. Л. Лозинского 191
Перевод M. H. Муравьева 643
GEORGE CRABBE
ДЖОРДЖ КРАББ
53. From "The Borough." Peter Grimes 192
♦ 53. Местечко. Питер Граймз (Отрывки). Перевод
Ю. Д. Левина 193
WILLIAM BLAKE
УИЛЬЯМ БЛЕЙК
From "Songs of Innocence"
Песни Невинности
54. The Little Black Boy 204
54. Черный мальчик. Перевод С. Я. Маршака 205
From "Songs of Experience"
Песни Опыта
55. The Tyger 206
55. Тигр. Перевод С. Я. Маршака 207
Перевод К. Д. Бальмонта 646
Перевод В. Л. Топорова 646

Contents
56. To Tirzah 208
56. К Тирзе. Перевод В. Л. Топорова 209
ROBERT BURNS
РОБЕРТ БЕРНС
57. John Barleycorn 210
57. Джон Ячменное Зерно. Перевод С. Я. Маршака 211
ПереводМ. Л. Михайлова 648
Перевод Э. Г. Багрицкого 650
58. From "The Jolly Beggars." A Cantata 214
*58. Голь гулящая. Кантата (Отрывки). Перевод С. В. Пет-
рова 215
59. Coming through the rye 222
59. Пробираясь до калитки... Перевод С. Я. Маршака 223
60. I hae a wife о' my ain 224
60. Песнь бедняка. Перевод В. С. Курочкина.... 225
61. John Anderson, ту jo, John 224
61. Джону Андерсону. Перевод М. Л. Михайлова 225
62. Macpherson's Farewell 226
62. Макферсон перед казнью. Перевод С. Я. Маршака 227
63. Is there, for honest poverty 228
63. Честная бедность. Перевод С. Я. Маршака 229
64. The Lass That Made the Bed to me 232
64. Ночлег в пути. Перевод С. Я. Маршака 233
WILLIAM WORDSWORTH
УИЛЬЯМ ВОРДСВОРТ
65. We. are Seven 238
65. Нас семеро. Перевод И. И. Козлова 239
66. [Lucy] 242
66. Люси. Перевод С. Я. Маршака 243
67. Sonnet (Nuns fret not at their convent's narrow
room...) 246
67. Сонет (Отшельницам не тесно жить по кельям...).
Перевод Д. Е. Мина 247
68. Sonnet Composed upon Westminster Bridge. Sept. 3,
1803 248
68. Сонет, написанный на Вестминстерском мосту 3 сен-
тября 1803 года. Перевод В. В. Левика 249

13
Содержание
69. [The Daffodils] 250
69. Желтые нарциссы. Перевод И. А. Лихачева 251
WALTER SCOTT
ВАЛЬТЕР СКОТТ
70. The Eve of Saint John 252
70. Замок Смальгольм, или Иванов вечер. Перевод
В. А. Жуковского 253
71. From "Marmion." Canto V. The Court. XII. Lochin-
var 264
71. Беверлей. Шотландская баллада из Вальтера Скотта.
ПереводИ. И. Козлова 265
72. Nora's Vow (From the Gaelic) 268
72. Клятва Мойны (Шотландская баллада). Перевод
К. К. Павловой 269
SAMUEL TAYLOR COLERIDGE
СЭМЮЭЛ ТЕЙЛОР КОЛЬРИДЖ
73. From "The Rime of the Ancient Mariner" 270
73. Сказание о Старом Мореходе (Отрывок). Перевод
В. В. Левша 271
74. Kubla Khan: or, A Vision in a Dream. A Fragment 282
74. Кубла Хан, или Видение во сне. Фрагмент. Перевод
К. Д. Бальмонта 283
ROBERT SOUTHEY
РОБЕРТ САУТИ
75. God's Judgement on a Wicked Bishop 290
75. Суд божий над епископом. Перевод В. А. Жуковского 291
76. The Batde of Blenheim 296
76. Бленгеймский бой. Перевод А. Н. Плещеева 297
77. From "Madoc". Part I. Madoc in Wales. I. The Return to
Wales 300
77. Медок (Медок в У аллах). Перевод А. С. Пушкина 301

14
Contents
CHARLES LAMB
ЧАРЛЗ ЛЭМ
78. The Old Familiar Faces 304
78. Былые знакомые лица. Перевод M. Л. Михайлова 305
THOMAS CAMPBELL
ТОМАС КЭМПБЕЛЛ
79. Clenara 306
79. Гленара. Шотландская баллада. Перевод К. К. Павло-
вой 307
THOMAS MOORE
ТОМАС МУР
From "Irish Melodies"
Ирландские мелодии
80. As a beam o'er the face of the waters may glow 310
80. Луч ясный играет на светлых водах... Перевод
И. И. Козлова 311
81. She is far from the land where her young hero sleeps 310
*81. Далека сторона, где младой ее друг... Перевод
Ю. Д. Левина 311
82. The Minstrel-Boy '. 312
82. Сын менестреля. Перевод А. Н. Плещеева 313
From "National Airs"
Песни народов
83. Air.—The Bells of St. Petersburg 314
83. Вечерний звон. Перевод И. И. Козлова 315
84. Catalonian Air 314
84. Мир вам, почившие братья!.. Перевод М. Л. Михайло-
ва 315
85. Venetian Air 316
85. Прощай, Тереза! Печальные тучи... Перевод А. А. Фе-
та 317
GEORGE GORDON BYRON
ДЖОРДЖ ГОРДОН БАЙРОН
86. Fragment Written Shortly after the Marriage of Miss
Chaworth 318

15
Содержание
86. Отрывок, написанный вскоре после замужества мисс
Чаворт. Перевод Л. А. Блока 319
87. I would I were a careless child 318
87. Хочу я быть ребенком вольным... Перевод В. Я. Брюсо-
ва 319
88. Farewell! if ever fondest prayer 322
88. Прости! Коль могут к небесам... Перевод М. Ю. Лер-
монтова 323
89. Lines Written in an Album, at Malta 322
89. В альбом. Перевод M. Ю. Лермонтова 323
В альбом друзьям. Перевод Ф. И. Тютчева 663
From "Hebrew Melodies"
Еврейские мелодии
90. The harp the monarch minstrel swept 324
90. Арфа Давида. Перевод H. И. Гнедича 325
91. My soul is dark—Oh! quickly string 326
91. Еврейская мелодия (Из Байрона). Перевод M. Ю. Лер-
монтова 327
92. Sun of the sleepless! melancholy star! 326
92. Неспящих солнце! Грустная звезда!.. Перевод
А. К. Толстого 327
О Солнце глаз бессонных... Перевод А. А. Фета 664
93. The Destruction of Sennacherib 328
93. Поражение Сеннахериба. Перевод А. К. Толстого 329
94. Fare Thee Well 330
94. Прости. Перевод И. И. Козлова 331
95. From "The Prisoner of Chillon" 336
95. Шильонский узник (Отрывок). Перевод В. А. Жуковско-
го 337
96. Stanzas to Augusta (When all around grew drear and
dark...) 340
96. Стансы к Августе (Когда сгустилась мгла кругом...).
Перевод В. В. Левика 341
97. Stanzas to Augusta (Though the day of my destiny's
over...) 342

u\
Contents
97. Стансы к Августе (Когда время мое миновало...).
Перевод Б. Л. Пастернака 343
98. Darkness 346
98. Тьма. Перевод И. С. Тургенева 347
99. From "Childe Harold's Pilgrimage". Canto the
Fourth 350
99. Паломничество Чайльд-Гарольда. Песнь четвертая
(Отрывок). Перевод К. Н. Батюшкова 351
100. From "Don Juan." Canto the First 352
100. Дон-Жуан. Песнь первая (Отрывок). Перевод
Т. Г. Гнедич 353
Перевод Г. А. Шенгели 667
101. Journal in Cephalonia 356
101. Из дневника в Кефалонии. Перевод А. А. Блока 357
CHARLES WOLFE
ЧАРЛЗ ВОЛЬФ
102. The Burial of Sir John Moore 358
102. На погребение английского генерала сира Джона
Мура. Перевод И. И. Козлова 359
PERCY BYSSHE SHELLEY
ПЕРСИ БИШИ ШЕЛЛИ
103. Ozymandias 362
103. Озимандия. Перевод К. Д. Бальмонта 363
104. The Cloud 362
104. Облако. Перевод В. В. Левша 363
Перевод Н. Минского 670
105. Ode to the West Wind 368
105. Ода западному ветру. Перевод Б. Л. Пастернака 369
106. The Indian Serenade 372
106. Индийская серенада. Перевод Б. Л. Пастернака 373
107. То 374
107. Слишком часто заветное слово людьми оскверня-
лось... Перевод К. Д. Бальмонта 375
Опошлено слово одно... Перевод Б. Л. Пастернака 673

17
Содержание
108. Song to the Men of England 376
108. Мужам Англии. Перевод С. Я. Маршака 377
109. Sonnet: England in 1819 378
109. Англия в 1819 году. Перевод В. Л. Топорова 379
JOHN KEATS
ДЖОН КИТС
ПО. On the Grasshopper and Cricket 382
ПО. Кузнечик и сверчок. Перевод С. Я. Маршака 383
Перевод Б. Л. Пастернака 674
111. The Devon Maid 382
111. Девонширской девушке. Перевод С. Я. Маршака 383
112. То Autumn 384
112. Ода к осени. Перевод Б. Л. Пастернака 385
ИЗ. Ode on a Grecian Urn 386
113. Ода греческой вазе. Перевод И. А. Лихачева 387
114. La belle dame sans merci 390
114. La belle dame sans merci. Перевод В. В. Левика 391
115. Ode on Melancholy 392
115. Ода меланхолии. Перевод И. А. Лихачева 393
116. Ode to Psyche 394
116. Ода Психее. Перевод Г. М. Кружкова 395
117. Sonnet on the Sea 400
117. К морю. Перевод Б. Л. Пастернака 401
118. Sonnet (The day is gone, and all its sweets are
gone...) 400
118. День отошел и все с собой унес... Перевод В. В. Леви-
ка 401
119. Sonnet (When I have fears that I may cease to be...) 402
119. Когда страшусь, что смерть прервет мой труд...
Перевод В. В. Левика 403
THOMAS HOOD
ТОМАС ГУД
120. The Death-Bed 404
120. У смертного одра. Перевод М. Л. Михайлова 405

18
Contents
121. The Song of the Shirt 404
121. Песня о рубашке. Перевод M. Л. Михайлова 405
ALFRED TENNYSON
АЛЬФРЕД ТЕННИСОН
122. Godiva 412
122. Годива. Перевод И. Л. Бунина 413
ROBERT BROWNING
РОБЕРТ БРАУНИНГ
123. The Lost Leader 418
* 123. Вождь-отступник. Перевод M. Л. Донского 419
124. Home-Thoughts, from Abroad 420
124. В Англии весной. Перевод С. Я. Маршака 421
125. How they Brought the Good News from Ghent to
Aix 420
125. Как привезли добрую весть из Гента в Ахен. Перевод
В. В. Левша 421
WILLIAM JAMES LINTON
УИЛЬЯМ ДЖЕЙМС ЛИНТОН
126. A Glee 426
* 126. Песенка. Перевод Ю. Д. Левина 427
ERNEST JONES
ЭРНЕСТ ДЖОНС
127. The Royal Bounty (A Legend of Windsor) 428
* 127. Королевские щедроты (Виндзорская легенда). Пере-
вод Ю. Д. Левина 429
CHARLES KINGSLEY
ЧАРЛЗ КИНГСЛИ
128. The Sands of Dee 434
128. На дюнах Ди. Перевод H. П. Кончаловской 435

19
Содержание
MATTHEW ARNOLD
МЭТЬЮ АРНОЛЬД
129. Dover Beach : 436
* 129. Дуврский берег. Перевод M. Л. Донского 437
DANTE GABRIEL ROSSETTI
ДАНТЕ ГАБРИЭЛЬ РОССЕТТИ
From "The House of Life"
Дом жизни
130. Love Enthroned 440
130. Престол любви. Перевод H. Минского 441
131. Silent Noon 440
131. Безмолвный полдень. Перевод И. Д. Копостинской 441
GEORGE MEREDITH
ДЖОРДЖ МЕРЕДИТ
132. The Old Chartist 444
* 132. Старый чартист. Перевод В. Е. Васильева 445
CHRISTINA ROSSETTI
КРИСТИНА РОССЕТТИ
133. Up-hill 454
* 133. Восхождение. Перевод В. Л. Топорова 455
LEWIS CARROLL
ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ
134. Jabberwocky (From "Through the Looking-Glass and
What Alice Found There") 456
134. Верлиока (Из «Алисы в Зазеркалье»). Перевод
Т. Л. Щепкиной-Куперник 457
Бармаглот. Перевод Д. Г. Орловской 881
ALGERNON CHARLES SWINBURNE
АЛДЖЕРНОН ЧАРЛЗ СУИНБЕРН
135. In the Orchard (Provençal Burden) 458
135. В саду (Напев Прованса). Перевод И. Д. Копостин-
ской 459

20
Contents
136. A Song in Time of Order 460
136. Песня времен порядка. Перевод И. А. Кашкина 461
137. The Garden of Proserpine 464
* 137. Сад Прозерпины. Перевод M. А. Донского 465
GERARD MANLEY HOPKINS
ДЖЕРАРД МЭНЛИ ХОПКИНС
138. The Leaden Echo 472
138. Свинцовое эхо. Перевод И. А. Лихачева 473
ROBERT LOUIS STEVENSON
РОБЕРТ ЛЬЮИС СТИВЕНСОН
139. Block City 474
139. Город из деревяшек. Перевод В. Я. Брюсова 475
140. Heather Ale (A Galloway Legend) 474
140. Вересковый мед (Баллада) Перевод С. Я. Маршака 475
OSCAR WILDE
ОСКАР УАЙЛЬД
141. Impressions du matin 482
141. Утро. ПереводВ. Ю. Эльснера 483
142. Tedium vitae 482
142. Tedium vitae. Перевод Ю. П. Мориц 483
143. Symphony in Yellow 484
143. Симфония в желтом. Перевод И. Д. Копостинской 485
144. From "The Ballad of Reading Gaol" 484
144. Баллада Рэдингской тюрьмы. (Отрывок). Перевод
В. Я. Брюсова 485
М. П. Алексеев. АНГЛИЙСКАЯ ПОЭЗИЯ И РУССКАЯ ЛИТЕ-
РАТУРА 491
КОММЕНТАРИИ В. В. Захарова 567

Ballads
1. EDWARD
Why dois your brand sae drap wi bluid,
Edward, Edward,
Why dois your brand sae drap wi bluid,
And why sae sad gang yee O?
О I hae killed my hauke sae guid,
Mither, mither,
О I hae killed my hauke sae guid,
And I had пае mair bot hee O.
Your haukis bluid was nevir sae reid,
Edward, Edward,
Your haukis bluid was nevir sae reid,
My deir son I tell thee O.
О I hae killed my reid-roan steid,
Mither, mither,
О I hae killed my reid-roan steid,
That erst was sae fair and frie O.
Your steid was auld, and ye hae gat mair,
Edward, Edward,
Your steid was auld, and ye hae gat mair,
Sum other dule ye drie O.
О I hae killed my fadir deir,
Mither, mither,
О I hae killed my fadir deir,
Alas, and wae is mee O!
And whatten penance wul ye drie, for that,
Edward, Edward?
And whatten penance will ye drie for that?
My deir son, now tell me O.
He set my feit in yonder boat,
Mither, mither,

Баллады
1. ЭДВАРД
«Чьей кровию меч ты свой так обагрил,
Эдвард, Эдвард?
Чьей кровию меч ты свой так обагрил?
Зачем ты глядишь так сурово?»
— «То сокола я, рассердяся, убил,
Мать моя, мать,
То сокола я, рассердяся, убил,
И негде добыть мне другого!»
«У сокола кровь так красна не бежит,
Эдвард, Эдвард!
У сокола кровь так красна не бежит,
Твой меч окровавлен краснее!»
— «Мой конь красно-бурый был мною убит,
Мать моя, мать!
Мой конь красно-бурый был мною убит,
Тоскую по добром коне я!»
«Конь стар у тебя, эта кровь не его,
Эдвард, Эдвард!
Конь стар у тебя, эта кровь не его,
Не то в твоем сумрачном взоре!»
— «Отца я сейчас заколол моего,
Мать моя, мать!
Отца я сейчас заколол моего,
И лютое жжет меня горе!»
«А грех чем тяжелый искупишь ты свой,
Эдвард, Эдвард?
А грех чем тяжелый искупишь ты свой?
Чем сымешь ты с совести ношу?»
— «Я сяду в ладью непогодой морской,
Мать моя, мать!

Ile set my feit in yonder boat,
And He fare ovir the sea O.
And what wul ye doe wi your towirs and your ha,
Edward, Edward?
And what wul ye doe wi your towirs and your ha,
That were sae fair to see O?
He let thame stand tul they doun fa,
Mither, mither,
He let thame stand tul they doun fa,
For here nevir mair maun I bee O.
And what wul ye leive to your bairns and your wife,
Edward, Edward?
And what wul ye leive to your bairns and your wife,
Whan ye gang ovir the sea O?
The warldis room, late them beg thrae life,
Mither, mither,
The warldis room, late them beg thrae life,
For thame nevir mair wul I see O.
And what wul ye leive to your ain mither deir,
Edward, Edward?
And what wul ye leive to your ain mither deir?
My deir son, now tell me O.
The curse of hell frae me sail ye beir,
Mither, mither,
The curse of hell frae me sail ye beir,
Sic counseils ye gave to me O.

Я сяду в ладью непогодой морской
И ветру все парусы брошу!»
«А с башней что будет и с домом твоим,
Эдвард, Эдвард?
А с башней что будет и с домом твоим,
Ладья когда в море отчалит?»
— «Пусть ветер и буря гуляют по ним,
Мать моя, мать!
Пусть ветер и буря гуляют по ним,
Доколе их в прах не повалят!»
«Что ж будет с твоими с детьми и с женой,
Эдвард, Эдвард?
Что ж будет с твоими с детьми и с женой
В их горькой, беспомощной доле?»
— «Пусть по миру ходят за хлебом с сумой,
Мать моя, мать!
Пусть по миру ходят за хлебом с сумой,.
Я с ними не свижуся боле!»
«А матери что ты оставишь своей,
Эдвард, Эдвард?
А матери что ты оставишь своей,
Тебя что у груди качала?»
— «Проклятье тебе до скончания дней,
Мать моя, мать!
Проклятье тебе до скончания дней,
Тебе, что мне грех нашептала!»
Перевод А. К. Толстого

2. THE TWA CORBIES
As I was walking all alane,
I heard twa corbies making a mane;
The tane unto the t'other say,
'Where sail we gang and dine to-day?'
'In behint yon auld fail dyke,
I wot there lies a new slain knight;
And naebody kens that he lies there,
But his hawk, his hound, and lady fair.
'His hound is to the hunting gane,
His hawk to fetch the wild-fowl hame,
His lady's ta'en another mate,
So we may так our dinner sweet.
'Ye '11 sit on his white hause-bane,
And I'll pike out his bonny blue enn;
Wi ae lock о his gowden hair
We '11 theek our nest when it grows bare.
'Mony a one for him makes mane,
But nane sail ken where he is gane;
Oer his white banes, when they are bare,
The wind sail blaw for evermair.'

27
Баллады
2. ВОРОН К ВОРОНУ ЛЕТИТ
Ворон к ворону летит,
Ворон ворону кричит:
Ворон! где б нам отобедать?
Как бы нам о том проведать?
Ворон ворону в ответ:
Знаю, будет нам обед;
В чистом поле под ракитой
Богатырь лежит убитый.
Кем убит и отчего,
Знает сокол лишь его,
Да кобо1лка вороная,
Да хозяйка молодая.
Сокол в рощу улетел,
На кобылку недруг сел,
А хозяйка ждет милого,
Не убитого, живого.
Перевод А. С. Пушкина

3. KING JOHN AND THE ABBOT
I '11 tell you a story, a story anon,
Of a noble prince, and his name was King John;
For he was a prince, and a prince
of great might,
He held up great wrongs, he put down
great right.
Derry down, down hey, derry down...
I 41 tell you a story, a story so merry,
Concerning the Abbot of Canterbury,
And of his house-keeping and high renown,
Which made him resort to fair London town.
'How now, father abbot? 'T is told unto me
That thou keepest a far better house than I;
And for [thy] house-keeping and high renown,
I fear thou hast treason against my crown/
*I hope, my liege, that you owe me no grudge
For spending of my true-gotten goods:'
'If thou dost not answer me questions three,
Thy head shall be taken from thy body.
'When I am set so high on my steed,
With my crown of gold upon my head,
Amongst all my nobility, with joy and
much mirth,
Thou must tell me to one penny what I am worth.

3. КОРОЛЬ И АББАТ
(Старинная английская баллада)
Хочу рассказать вам былину одну,
Как жил-был король Иоанн в старину.
Он в Англии царством, как мог, так и правил
И память недобрую в людях оставил.
Еще вас потешу я былью другой,
Как жил в Кентербери игумен седой.
Он сладко питал свое тучное тело —
И весть о богатстве его прогремела.
Король услыхал, что смиренный аббат
Содержит огромный служителей штат;
Пажи его все с золотыми цепями,
Лишь в бархате ходят, живут господами.
«Эге, мой почтенный! ты так-то живешь?
Ты лучше меня свое дело ведешь!»
Сказал Иоанн: «Берегись—мне известно,
Что нажил богатство свое ты нечестно».
— Монарх! отвечает аббат: не грешно
Нам то расточать, что судьбою дано,
И, право, ни тени тут нет преступленья,
Коль я проживаю свое лишь именье.—
«Ну, нет, мой отец! ты преступник большой,
И должен за то рассчитаться со мной:
Коль на три вопроса не дашь мне ответа,
То знай — не видать тебе божьего света!
«Во-первых: когда средь вельмож во дворце
Явлюсь я в порфире и царском венце,
Тогда пусть премудрость твоя нам откроет,
Чего твой монарх приблизительно стоит.

30
Ballads
'And the next question you must not flout,
How long I shall be riding the world about;
And the third question thou must not shrink,
But tell to me truly what I do think.'
'O these are hard questions for my shallow wit,
For I cannot answer your grace as yet;
But if you will give me but three days space,
I '11 do my endeavor to answer your grace.'
'O three days space I will thee give,
For that is the longest day thou hast to live.
And if thou dost not answer these questions right,
Thy head shall be taken from thy body quite.'
And as the shepherd was going to his fold,
He spy'd the old abbot come riding along:
'How now, master abbot? You Y welcome
home;
What news have you brought from good
King John?'
'Sad news, sad news I have thee to give,
For I have but three days space for to live;
If I do not answer him questions three,
My head will be taken from my body.
'When he is set so high on his steed,
With his crown of gold upon his head,
Amongst all his nobility, with joy and
much mirth,
I must tell him to one penny what he
is worth.

31
Баллады
«Второе: ты должен мне точно сказать,
Как скоро могу я весь свет обскакать;
А третье: без всякого вкривь уклоненья,
Ты должен открыть мне мои помышленья».
— О, Господи Боже! где мудрости взять?
И мне ли такие вопросы решать?
Ах, дай трехнедельный мне срок размышленья,
Чтоб мог я придумать ответов решенье! —
«Изволь, три недели тебе я даю
Явить нам великую мудрость свою;
Но если не дашь ты тогда мне ответа,
Клянусь, не видать тебе божьего света!»
Уехал аббат с сокрушенной душой,
Отправился в Кембридж дорогой прямой,
Оттуда в Оксфорд; но задачи мудреной
Не мог разрешить весь совет там ученый.
Вот едет домой он; упал его дух;
Навстречу ему монастырский пастух
Со стадом: «Здоровье и мир вашей чести!
Какие везете из Лондона вести?»
— Ах, друг мой! печальная весть у меня:
Мне жить остается четыре лишь дня.
Коль на три вопроса не дам я ответа,
Король меня хочет повесить за это.
— Во-первых, сказал он: когда во дворе
Предстанет он свите в монаршем венце,
Тогда пусть ему моя мудрость откроет,
Чего он, как царь, приблизительно стоит.
— Второе: я должен наверно сказать,
Как скоро он может весь свет обскакать;
А третье: без всякого вкривь уклоненья,
Я должен открыть все его помышленья.

32
Ballads
'And the next question I must not flout,
How long he shall be riding the world about;
And the third question I must not shrink,
But tell him truly what he does think.'
'O master, did you never hear it yet,
That a fool may learn a wiseman wit?
Lend me but your horse and your apparel,
I '11 ride to fair London and answer the quarrel.'
'Now I am set so high on my steed,
With my crown of gold upon my head,
Amongst all my nobility, with joy and much mirth,
Now tell me to one penny what I am worth.'
Tor thirty pence our Saviour was sold,
Amongst the false Jews, as you have been told,
And nine and twenty's the worth of thee,
For I think thou art one penny worser than he.'
'And the next question thou mayst not flout;
How long I shall be riding the world about.'
'You must rise with the sun, and ride with the same,
Until the next morning he rises again,
And then I am sure you will make no doubt
But in twenty-four hours you 11 ride it about.'
'And the third question you must not shrink,
But tell me truly what I do think.'
'All that I can do, and 't will make you merry;
For you think I'm the Abbot of Canterbury,
But I 'm his poor shepherd, as you may see,
And am come to beg pardon for he and for me.'

Xî
Баллады
«Утешьтесь! ведь это еще не беда!
И умника учит дурак иногда!
Снабдите меня лишь одеждой своею
Да свитой — и в Лондон поеду я с нею.
«Не хмурьте так брови: ведь все говорят,
Что с виду на вас я похож, точно брат:
Позвольте ж мне ваше надеть облаченье —
И все меня примут за вас, без сомненья».
— Ну так уж и быть, отвечает аббат:
Возьми себе свиту, надень мой наряд;
Теперь я и сам замечаю, что с ними
Ты мог бы явиться пред папою в Риме».
«А, здравствуй, почтеннейший отче аббат!»
Воскликнул король: «ты приехал впопад,
И если привез нам вопросов решенье —
Тебе подарю я и жизнь, и владенье.
«Во-первых, когда средь вельмож во дворце
Явлюсь я в порфире и в царском венце,
Пусть мудрость твоя мне и свите откроет,
Чего твой король приблизительно стоит?»
— Господь наш Спаситель, скажу я в ответ,
Был продан евреям за тридцать монет;
За вас двадцать девять назначу примерно:
Одною хоть меньше вы стоите верно.—
Король засмеялся. «Ну вот уж никак
Не думал, ей-ей, стоить дешево так!
Теперь от тебя жду второго ответа:
Как скоро могу я объехать вкруг света?»
— Извольте лишь утром поранее встать
И следом за солнцем вкруг света скакать —
И, верьте, что будете здесь вы обратно
Чрез двадцать четыре часа аккуратно.—

M
Ballads
The king he turned him about and did smile,
Saying, Thou shalt be the abbot the other while:
'O no, my grace, there is no such need,
For I can neither write nor read.'
'Then four pounds a week will I give unto thee
For this merry jest thou hast told unto me;
And tell the old abbot, when thou comest home,
Thou hast brought him a pardon from good King John.'

35
Баллады
«Ну, право, не думал, чтоб в эдакий срок
Вокруг всего света объехать я мог.
Теперь жду на третий вопрос мой решенья:
Открой-ка мне, отче, мои помышленья!»
— И это открыть вам готов я и рад:
У вас на уме, что пред вамти аббат;
Но я лишь пастух при аббатовом стаде,
И вас за аббата молю о пощаде».
Король засмеялся. «Ну так уж и быть —
Придется в аббаты тебя посадить.—
— Ах, нет, государь! им я быть не посмею!
Ведь я ни читать, ни писать не умею.—
«Три нобля в неделю тебе я даю
В награду за ловкую шутку твою.
Ступай и аббату скажи в утешенье,
Что я его чести дарую прощенье».
Перевод Ф. Б. Миллера

ROBIN HOOD RESCUING THREE SQUIRES
There are twelve months in all the year,
As I hear many men say,
But the merriest month in all the year
Is the merry month of May.
Now Robin Hood is to Nottingham gone,
With a link a down and a day,
And there he met a silly old woman,
Was weeping on the way.
"What news? What news, thou silly old woman?
What news hast thou for me?"
Said she, There's three squires in Nottingham town
To-day is condemned to die.
"O have they parishes burnt?" he said,
"Or have they ministers slain?
Or have they robbed any virgin?
Or with other men's wives have lain?"
"They have no parishes burnt, good sir,
Nor yet^ have ministers slain,
Nor have they robbed any virgin,
Nor with other men's wives have lain."
"O what have they done?" said bold Robin Hood,
"I pray thee tell to me:"
"It 's for slaying of the king's fallow deer,
Bearing their long bows with thee."
"Dost thou not mind, old woman," he said,
Since thou made me sup and dine?

:\7
Баллады
4. РОБИН ГУД СПАСАЕТ ТРЕХ
СТРЕЛКОВ
Двенадцать месяцев в году,
Не веришь—посчитай.
Но всех двенадцати милей
Веселый месяц май.
Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм,—
Весел люд, весел гусь, весел пес...
Стоит старуха на пути,
Вся сморщилась от слез.
«Что нового, старуха?» — «Сэр,
Злы новости у нас!
Сегодня трем младым стрелкам
Объявлен смертный час».
«Как видно, резали святых
Отцов и церкви жгли?
Прельщали дев? Иль с пьяных глаз
С чужой женой легли?»
«Не резали они отцов
Святых, не жгли церквей,
Не крали девушек, и спать
Шел каждый со своей».
«За что, за что же злой шериф
Их на смерть осудил?»
— «С оленем встретились в лесу...
Лес королевский был».
«Однажды я в твоем дому
Поел, как сам король.

38
Ballads
By the truth of my body," quoth bold Robin Hood,
"You could not tell it in better time."
Now Robin Hood is to Nottingham gone,
With a link a down and a day,
And he met a silly old palmer,
Was walking along the highway.
"What news? what news, thou silly old man?
What news, I do thee pray?"
Said he, Three squires in Nottingham town
Are condemned to die this day.
"Come change thy apparel with me, old man,
Come change thy apparel for mine;
Here is forty shillings in good silver,
Go drink it in beer or wine."
"O thine apparel is good," he said,
"And mine is ragged and torn;
Wherever you go, wherever you ride,
Laugh ne'er an old man to scorn."
"Come change thy apparel with me, old churl,
Come change thy apparel with mine;
Here are twenty pieces of good broad gold,
Go feast thy brethren with wine."
Then he put on the old man's hat,
It stood full high on the crown:
"The first bold bargain that I came at,
It shall make thee come down."
Then he put on the old man's cloak,
Was patched black, blew, and red;
He thought no shame all the day long
To wear the bags of bread.

39
Баллады
Не плачь, старуха! Дорога
Мне старая хлеб-соль».
Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм,—
Зелен клен, зелен дуб, зелен вяз...
Глядит: в мешках и в узелках
Паломник седовлас.
«Какие новости, старик?»
— «О сэр, грустнее нет:
Сегодня трех младых стрелков
Казнят во цвете лет».
«Старик, сымай-ка свой наряд,
А сам пойдешь в моем.
Вот сорок шиллингов в ладонь
Чеканным серебром».
«Ваш — мая месяца новей,
Сему же много зим...
О сэр! Нигде и никогда
Не смейтесь над седым!»
«Коли не хочешь серебром,
Я золотом готов.
Вот золота тебе кошель,
Чтоб выпить за стрелков!»
Надел он шляпу старика,—
Чуть-чуть пониже крыш.
«Хоть ты и выше головы,
А первая слетишь!»
И стариков он плащ надел —
Хвосты да лоскуты.
Видать, его владелец гнал
Советы суеты!

40
Ballads
Then he put on the old man's breeks,
Was patched from ballup to side;
"By the truth of my body," bold Robin can say,
"This man loved little pride."
Then he put on the old man's hose,
Were patched from knee to wrist;
"By the truth of my body," said bold Robin Hood,
"I'd laugh if I had any list."
Then he put on the old man's shoes,
Were patched both beneath and aboon;
Then Robin Hood swore a solemn oath,
It 's good habit that makes a man.
Now Robin Hood is to Nottingham gone,
With a link a down and a down,
And there he met with the proud sheriff,
Was walking along the town.
"O save, О save, О sheriff," he said,
"O save, and you may see!
And what will you give to a silly old man
To-day will your hangman be?"
"Some suits, some suits," the sheriff he said,
"Some suits I '11 give to thee;
Some suits, some suits, and pence thirteen
To-day's a hangman's fee."
Then Robin he turns him round about,
And jumps from stock to stone;
"By the truth of my body," the sheriff he said,
"That's well jumpt, thou nimble old man."
"I was ne'er a hangman in all my life,
Nor yet intends to trade;
But curst be he," said bold Robin,
"That first a hangman was made.

41
Баллады
Влез в стариковы он штаны.
«Ну, деду шутить здоров!
Клянусь душой, что не штаны
На мне, а тень штанов!»
Влез в стариковы он чулки.
«Признайся, пилигрим,
Что деды-прадеды твои
В них шли в Иерусалим!»
Два башмака надел: один —
Чуть жив, другой — дыряв.
«„Одежда делает господ".
Готов. Неплох я — граф!
Марш, Робин Гуд! Марш в Ноттингэм!
Робин, гип! Робин, гэп! Робин, гоп!»
Вдоль городской стены шериф
Прогуливает зоб.
«О, снизойдите, добрый сэр,
До просьбы уст моих!
Что мне дадите, добрый сэр,
Коль вздерну всех троих?»
«Во-первых, три обновки дам
С удалого плеча,
Еще — тринадцать пенсов дам
И званье палача».
Робин, шерифа обежав,
Скок! и на камень — прыг!
«Записывайся в палачи!
Прешустрый ты старик!»
«Я век свой не был палачом;
Мечта моих ночей:
Сто виселиц в моем саду —
И все для палачей!

42
Ballads
"I've a bag for meal, and a bag for malt,
And a bag for barley and corn;
A bag for bread, and a bag for beef,
And a bag for my little small horn.
"I have a horn in my pocket,
I got it from Robin Hood,
And still when I set it to my mouth,
For thee it blows litde good."
"O wind thy horn, thou proud fellow,
Of thee I have no doubt;
I wish that thou give such a blast
Till both thy eyes fall out."
The first loud blast that he did blow,
He blew both loud and shrill;
A hundred and fifty of Robin Hood's men
Came riding over the hill.
The next loud blast that he did give,
He blew both loud and amain,
And quickly sixty of Robin Hood's men
Came shining over the plain.
"O who are yon," the sheriff he said,
"Come tripping over the lee?"
"ThYe my attendants," brave Robin did say,
"They'll pay a visit to thee."
They took the gallows from the slack,
They set it in the glen,
They hanged the proud sheriff on that,
Released their own three men.

43
Баллады
Четыре у меня мешка:
В том солод, в том зерно
Ношу, в том — мясо, в том — муку,—
И все пусты равно.
Но есть еще один мешок:
Гляди—горой раздут!
В нем рог лежит, и этот рог
Вручил мне Робин Гуд».
«Труби, труби, Робинов друг,
Труби в Робинов рог!
Да так, чтоб очи вон из ям,
Чтоб скулы вон из щек!»
Был рога первый зов как гром!
И—молнией к нему—
Сто Робингудовых людей
Предстало на холму.
Был следующий зов—то рать
Сзывает Робин Гуд.
Со всех сторон, во весь опор
Мчит Робингудов люд.
«Но кто же вы?—спросил шериф,
Чуть жив.—Отколь взялись?»
— «Они—мои, а я Робин,
А ты, шериф, молись!»
На виселице злой шериф
Висит. Пенька крепка.
Под виселицей, на лужку,
Танцуют три стрелка.
Перевод М. И. Цветаевой

5. QUEEN ELEANORS CONFESSION
The Queen's faen sick, and very, very sick,
Sick, and going to die,
And she's sent for twa friars of France,
To speak with her speedilie.
The King he said to the Earl Marischal,
To the Earl Marischal said he,
The Queen she wants twa friars frae France,
To speak with her presentlie.
Will ye put on a friar's coat,
And I '11 put on another,
And we '11 go in before the Queen,
Like friars both together.
'But О forbid,' said the Earl Marischal,
That I this deed should dee!
For it I beguile Eleanor our Queen,
She will gar hang me hie.'
The King he turned him round about,
An angry man was he;
He 's sworn by his sceptre and his sword
Earl Marischal should not die.
The King has put on a friar's coat,
Earl Marischal on another,
And they went in before the Queen,
Like friars both together.
40, if ye be twa friars of France,
Ye 're dearly welcome to me;
But if ye be twa London friars,
I will gar hang you hie.'

5. КОРОЛЕВА ЭЛИНОР
Королева Британии тяжко больна,
Дни и ночи ее сочтены.
И позвать исповедников просит она
Из родной, из французской страны.
Но пока из Парижа попов привезешь,
Королеве настанет конец...
И король посылает двенадцать вельмож
Лорда-маршала звать во дворец.
Он верхом прискакал к своему королю
И колени склонить поспешил.
— О король, я прощенья, прощенья молю,
Если в чем-нибудь согрешил!
— Я клянусь тебе жизнью и троном своим:
Если ты виноват предо мной,
Из дворца моего ты уйдешь невредим
И прощенный вернешься домой.
Только плащ францисканца на панцирь надень.
Я оденусь и сам, как монах.
Королеву Британии завтрашний день
Исповедовать будем в грехах!
Рано утром король и лорд-маршал тайком
В королевскую церковь пошли,
И кадили вдвоем, и читали псалом,
Зажигая лампад фитили.
А потом повели их в покои дворца,
Где больная лежала в бреду.
С двух сторон подступили к ней два чернеца,
Торопливо крестясь на ходу.

46
Ballads
Twa friars of France, twa friars of France,
Twa friars of France are we,
And we vow we never spoke to a man
Till we spake to Your Majesty/
'The first great sin that eer I did,
And I '11 tell you it presentlie,
Earl Marischal got my maidenhead,
When coming oer the sea/
'That was a sin, and a very great sin,
But pardoned it may be/
'All that with amendment/ said Earl Marischal,
But a quacking heart had he.
'The next great sin that eer I did,
I '11 tell you it presentlie;
I carried a box seven years in my breast,
To poison King Henrie/
'O that was a sin, and a very great sin,
But pardoned it may be/
'All that with amendment/ said Earl Marischal,
But a quacking heart had he.
'The next great sin that eer I did,
I '11 tell you it presentlie;
I poisoned the Lady Rosamond,
And a very good woman was she.
'See ye not yon twa bonny boys,
As they play at the ba?
The eldest of them is Marischal's son,
And I love him best of a';
The youngest of them is Henrie's son,
And I love him none at a'.
'For he is headed like a bull, a bull,
He is backed like a boar/

47
Баллады
— Вы из Франции оба, святые отцы? —
Прошептала жена короля.
— Королева,— сказали в ответ чернецы,—
Мы сегодня сошли с корабля!
— Если так, я покаюсь пред вами в грехах
И верну себе мир и покой!
— Кайся, кайся! — печально ответил монах.
— Кайся, кайся! — ответил другой.
— Я неверной женою была королю.
Это первый и тягостный грех.
Десять лет я любила и нынче люблю
Лорда-маршала больше, чем всех!
Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах,
Ты пред смертью меня не покинь!..
— Кайся, кайся! — сурово ответил монах.
А другой отозвался: — Аминь!
— Зимним вечером ровно три года назад
В этот кубок из хрусталя
Я украдкой за ужином всыпала яд,
Чтобы всласть напоить короля.
Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах,
Ты пред смертью меня не покинь!..
— Кайся, кайся! — угрюмо ответил монах.
А другой отозвался: — Аминь!
— Родила я в замужестве двух сыновей,
Старший принц и хорош и пригож,
Ни лицом, ни умом, ни отвагой своей
На урода отца не похож.
А другой мой малютка плешив, как отец,
Косоглаз, косолап, кривоног!..

4.S
Ballads
'Then by my sooth,' King Henrie said,
'I love him the better therefor.'
The King has cast off his friar's coat,
Put on a coat of gold;
The Queen she's turned her face about,
She could not 's face behold.
The King then said to Earl Marischal,
To the Earl Marischal said he,
Were it not for my sceptre and sword,
Earl Marischal, ye should die.

19
Баллады
— Замолчи! — закричал косоглазый чернец.
Видно, больше терпеть он не мог.
Отшвырнул он распятье, и, сбросивши с плеч
Францисканский суровый наряд,
Он предстал перед ней, опираясь на меч,
Весь в доспехах от шеи до пят.
И другому аббату он тихо сказал:
— Будь, отец, благодарен судьбе!
Если б клятвой себя я вчера не связал,
Ты бы нынче висел на столбе!
Перевод С. Я. Маршака

6. THE GYPSY LADDIE
The gypsies came to our good lord's gate,
And vow but thev sang sweetly!
They sang sae sweet and sae very com pleat
That down came the fair lady.
And she came tripping down the stair,
And a' her maids before her;
As soon as they saw her well-far'd face,
They coost the glamer oer her.
'Gae tak frae me this gay mantile,
And bring to me a plaidie;
For if kith and kin and a' had sworn,
I '11 follow the gypsie laddie.
'Yestreen I lay in a well-made bed,
And my good lord beside me;
This night I '11 ly in a tenant's barn,
Whatever shall betide me.'
'Gome to your bed,' says Johny Faa,
'Oh come to your bed, my deary;
For I vow and I swear, by the hilt of my sword,
That your lord shall пае mair come near ye.'
'I '11 go to bed to my Johny Faa,
I 11 go to bed to my deary;
For I vow and I swear, by what past yestreen,
That my lord shall пае mair come near me.
'I '11 так a hap to my Johny Faa,
And I 'И так a hap lo my deary;
And he 's get a' the coat gaes round,
And my lord shall пае mair come near me/

6. ДЖОНИ ФА
(Шотландская народная баллада)
Пред замком шумная толпа
Цыган поет, играет...
Хозяйка замка вниз сошла
И песням их внимает...
«Пойдем,— сказал ей Джони Фа,—
Красавица, со мною,
И мужу не сыскать тебя,
Ручаюсь головою!..»
И обнял правою рукой
Красавицу он смело,
Кольцо на палец Джони Фа
Она свое надела.
«Прощайте все — родные, муж!
Судьба моя такая!
Скорее плащ мне, чтоб идти
С цыганами могла я.
В постели пышной ночи я
Здесь с мужем проводила;
Теперь в лесу зеленом спать
Я буду рядом с милым!»
Вернулся лорд, и в тот же миг
Спросил он, где супруга.
«Она с цыганами ушла»,—
Ответила прислуга.
«Седлать коней! Недалеко
Еще она отсюда.

52
Ballads
And when our lord came hame at een,
And speir'd for his fair lady,
The tane she cry'd, and the other reply'd,
'She's away with the gypsie laddie.'
'Gae saddle to me the black, black steed,
Gae saddle and make him ready;
Before that I either eat or sleep,
I 41 gae seek my fair lady.'
And we were fifteen well-made men,
Altho we were пае bonny;
And we were a' put down for ane,
A fair young wanton lady.

rKÎ
Баллады
Пока я не найду ее,
Ни пить, ни есть не буду!»
И сорок всадников лихих
В погоню поскакали;
Но все они до одного
В лесу зеленом пали!
Перевод А. Н. Плещеева

Geoffrey Chaucer
7. FROM "THE CANTERBURY TALES"
The Prologue
Whanne that April with his shoures sote
The droughte of March hath perced to the rote,
And bathed every veine in swiche licour,
Of whiche vertue engendred is the flour;
Whan Zephirus eke with his sote brethe
Enspired hath in every holt and hethe
The tendre croppes, and the yonge sonne
Hath in the Ram his halfe cours yronne,
And smale foules maken mélodie,
That slepen allé night with open eye,
So priketh hem nature in hir corages;
Than longen folk to gon on pilgrimages,
And palmeres for to seken strange strondes,
To serve halwes cou the in sondry londes;
And specially, from every shires ende
Of Englelond, to Canterbury they wende,
The holy blisful martyr for to seke,
That hem hath hoi pen, whan that they were seke.
Befelle, that, in that seson on a day,
In Southwerk at the Tabard as I lay,
Redy to wenden on my pilgrimage
To Canterbury with devoute corage,
At night was come into that hostelrie
Wei nine and twenty in a compagnie
Of sondry folk, by aventure yfalle
In felawship, and pilgrimes were they allé,
That toward Canterbury wolden ride.
The chambres and the stables weren wide,
And wel we weren esed atte beste.
And shortly, whan the sonne was gon to reste,
So hadde I spoken with hem everich on,
That I was of hir felawship anon,

Джэффри Чосер
7. КЕНТЕРБЕРИИСКИЕ РАССКАЗЫ
ОБЩИЙ ПРОЛОГ
(Отрывки)
Когда Апрель обильными дождями
Разрыхлил землю, взрытую ростками,
И, мартовскую жажду утоля,
От корня до зеленого стебля
Набухли жилки той весенней силой,
Что в каждой роще почки распустила,
А солнце юное в своем пути
Весь Овна знак успело обойти,
И, ни на миг в ночи не засыпая,
Без умолку звенели птичьи стаи,
Так сердце им встревожил зов весны,—
Тогда со всех концов родной страны
Паломников бессчетных вереницы
Мощам заморским снова поклониться
Стремились истово; но многих влек
Фома Бекет, святой, что им помог
В беде иль исцелил недуг старинный,
Сам смерть приняв, как мученик безвинный.
Случилось мне в ту пору завернуть
В харчевню «Табард», в Соуерке, свой путь
Свершая в Кентербери по обету;
Здесь ненароком повстречал я эту
Компанию. Их двадцать девять было.
Цель общая в пути соединила
Их дружбою; они — пример всем нам —
Шли поклониться праведным мощам.
Конюшен, комнат в «Табарде» немало,
И никогда в нем тесно не бывало.
Едва обильный ужин отошел,
Как я уже со многими нашел
Знакомых общих или подружился
И путь их разделить уговорился.

56
Geoffrey Chaucer
And made forword erly for to rise,
To take oure way ther as I you devise.
But natheles, while I have time and space,
Or that I forther in this tale pace,
Me thinketh it accordant to reson,
To tellen you allé the condition
Of eche of hem, so as it semed me,
And whiche they weren, and of what degre;
And eke in what araie that they were inne:
And at a knight than wol I firste beginne.

57
Джэффри Чосер
И вот, покуда скромный мой рассказ
Еще не утомил ушей и глаз,
Мне кажется, что было бы уместно
Вам рассказать все то, что мне известно
О спутниках моих: каков их вид,
И звание, и чем кто знаменит
Иль почему в забвенье пребывает;
Мой перечень пусть Рыцарь открывает.
Перевод И. А. Кашкина

58
Geoffrey Chaucer
A good wif was ther of beside Bathe,
But she was som del defe, and that was scathe
Of cloth making she hadde swiche an haunt,
She passed hem of I près, and of Gaunt.
In all the parish wif ne was ther non,
That to the offring before hire shulde gon,
And if ther did, certain so wroth was she,
That she was out of allé charitee.
Hire coverchiefs weren ful fine of ground;
I dorste swere, they weyeden a pound;
That on the Sonday were upon hire hede.
Hire hosen weren of fine scarlet rede,
Ful streite yteyed, and shoon ful moist and newe
Bold was hire face, and fayre and rede of hew.
She was a worthy woman all hire live,
Housbondes at the chirche dore had she had five,
Withouten other compagnie in youthe.
But therof nedeth not to speke as nouthe.
And thries hadde she ben at Jerusaleme.
She hadde passed many a strange streme.
At Rome she hadde ben, and at Boloine,
In Galice at Seint James, and at Coloine.
She coude moche of wandring by the way.
Gat-tothed was she, sothly for to say.
Upon an ambler esily she sat,
Ywimpled wel, and on hire hede an hat.
As brode as is a bokeler, or a targe.
A fote-mantel about hire hippes large,
And on hire fete a pair of sporres sharpe.
In felawship wel coude she laughe and carpe
Of remedies of love she knew parchance,
For of that arte she coude the olde dance.

Джэффри Чосер
Тут славная жена была из Бата,
На слух, к несчастью, малость туговата.
Весьма искусна в выделке сукна,
И Ипр, и Гент в ней превзошла она.
Не смели прихожанки перед ней
Во храме с лептой подойти своей,
И уж когда 6 такое ни случилось—
Без милосердия она бранилась.
На ней из тонкой ткани покрывала;
Она по воскресеньям надевала
Всегда убор претяжкий головной.
Ее чулки натянуты струной,
И новы башмачки упругой кожи.
Лицом бойка, румяна и пригожа,
С давнишних пор, достойная жена,
Сменила пятерых мужей она,
Коль юности дружков здесь не считать;
Ну, да об этом стоит ли болтать?
В Иерусалиме раза три была,
И много рек чужих пересекла,
Кельн, Рим, Болонью также посетила,
В Галисию к Сант-Яго встарь ходила,
И в странствиях весьма понаторела—
Недаром зубы редкие имела.
На иноходце с ловкостью гарцуя,
Носила плащ и шляпу пребольшую
С полями, очень сходными с щитом;
Сама в просторном платье верховом,
А на сапожках — пара острых шпор.
Ее был жив и весел разговор,
И от любви она знавала средства,
Понаторевши в сих забавах с детства.
Перевод Ю. С. Ременниковой

Thomas Wyatt
8. THE LOVERS APPEAL
And wilt thou leave me thus?
Say nay! say nay! for shame!
To save thee from the blame
Of all my grief and grame.
And wilt thou leave me thus?
Say nay! say nay!
And wilt thou leave me thus,
That hath loved thee so long
In wealth and woe among?
And is thy heart so strong
As for to leave me thus?
Say nay! say nay!
And wilt thou leave me thus,
That hath given thee my heart
Never for to depart
Neither for pain nor smart:
And wilt thou leave me thus?
Say nay! say nay!
And wilt thou leave me thus,
And have no more pity
Of him that loveth thee?
Alas! thy cruelty!
And wilt thou leave me thus?
Say nay! say nay!

Томас Уайет
* * *
8. Ты бросишь ли меня?
Скажи, скажи, что нет!
Тебя ль ославит свет
Виной скорбей и бед?
Ты бросишь ли меня?
Скажи, что нет!
Ты бросишь ли меня?
Твоя ль душа тверда?
Богатство иль нужда —
Но я любил всегда.
Ты бросишь ли меня?
Скажи, что нет!
Ты бросишь ли меня?
Хоть рок меня терзал,
Тебя не покидал
Твой преданный вассал.
Ты бросишь ли меня?
Скажи, что нет!
Ты бросишь ли меня?
В душе ко мне тепла
Ужель ты не нашла?
О, до чего ты зла!
Ты бросишь ли меня?
Скажи, что нет!
Перевод В. В. Рогова

Henry Howard Surrey
9. DESCRIPTION AND PRAISE OF
HIS LOVE GERALDINE
From Tuscane came my Lady's worthy race;
Fair Florence was sometimes her ancient seat:
The western isle, whose pleasant shore doth face
Wild Camber's cliffs, did give her lively heat.
Foster'd she was with milk of Irish breast:
Her sire an Earl; her dame of Prince's blood.
From tender years, in Britain she doth rest,
With Kinges child; where she tasteth costly food.
Hunsdon did first present her to mine eyen:
Bright is her hue, and Géraldine she hight.
Hampton me taught to wish her first to mine;
And Windsor, alas! doth chase me from her sight.
Her beauty of kind; her virtues from above;
Happy is he that can obtain her love.

Генри Говард Серрей
9. СОНЕТ
Из доблестной Флоренции ведет
Род госпожи моей свое начало;
Ее отчизна — остров, что из вод
Глядит на Камбрии крутые скалы.
Ирландская ее вскормила грудь,
Отец был граф, мать — королевской крови;
К двору привел ее судьбины путь,
Где все услады жизни наготове.
Гендстон меня представил первый ей,
Гемптон внушил поведать Джиральдине
Мою мечту назвать ее своей,
А Виндзор злой нас разлучает ныне.
Она подобна ангелу в раю;
Блажен, кому отдаст любовь свою.
Перевод О. Б. Румера

mund Spenser
AMORETTI
10. XIX
The merry cuckow, messenger of spring,
His trumpet shrill hath thrice already sounded,
That warns all lovers wait upon their king,
Who now is coming forth with girland crowned;
With noise whereof the quire of birds resounded
Their anthems sweet, devized of love's praise,
That all the woods their echoes back rebounded,
As if they knew the meaning of their lays:
But 'mongst them all, which did Love's honour raise,
No word was heard of her that most it ought,
But she his precept proudly disobeys,
And doth his idle message set at nought;
Therefore, О Love! unless she turn to thee
E'er cuckow end, let her a rebel be.
11. XXXVII
What guyle is this, that those her golden tresses
She doth attyre under a net of gold;
And with sly skill so cunningly them dresses,
That which is gold, or heare, may scarse be told?
Is it that mens frayle eyes, which gaze too bold,
She may entangle in that golden snare;
And, being caught, may craftily enfold
Theyr weaker harts, which are not wel aware?
Take heed, therefore, my ne eyes, how ye doe stare
Henceforth too rashly on that guilefull net,
In which, if ever ye entrapped are,
Out of her hands ye by no meanes shall get.
Fondnesse it were for any, being free,
To covet fetters, though they golden bee!

Эдмунд Спенсер
AMORETTI
10. XIX
Лесной кукушки радостный рожок
Трикраты возвестил весны явленье,
Напомнив, что вернулся юный бог
И требует от юности служен ья.
В ответ кукушке зазвучало пенье
Всей птичьей пробудившейся семьи,
И лес ей эхом вторил в отдаленье,
Как бы поняв, что значит жар в крови.
Лишь та, что паче всех должна любви
Воздать хвалу, осталась безучастна,
Замкнула губы гордые свои —
Певцы весны взывали к ней напрасно.
Любовь, пока ей чужд их нежный зов,
Причти ее к числу своих врагов.
Перевод А. Я. Сергеева
11. XXXVII
С таким коварством золото волос
На ней покрыла сетка золотая,
Что взору вряд ли разрешить вопрос,
Где мертвая краса и где живая.
Но смельчаки глядят, не понимая,
Что глаз бессильный каждого обрек
На то, что сердце чародейка злая
Уловит тотчас в золотой силок.
А посему я зренью дал зарок
Игрой лукавой не пленяться боле,
Иначе, поздно распознав подлог,
Потом вовек не выйти из неволи.
Безумен тот, кто предпочтет взамен
Свободе — плен, хоть золотой, но плен.
Перевод А. Я. Сергеева

66
Edmund Spenser
12. LXII
The weary yeare his race now having run,
The new begins his compast course anew:
With shew of morning mylde he hath begun,
Betokening peace and plenty to ensew.
So let us, which this chaunge of weather vew,
Chaunge eke our mynds, and former lives amend;
The old yeares sinnes forepast let us eschew,
And fly the faults with which we did offend.
Then shall the new yeares joy forth freshly send,
Into the glooming world, his gladsome ray:
And all these stormes, which now his beauty blend,
Shall turne to caulmes, and tymely cleare away.
So, likewise, Love! cheare you your heavy spright,
And chaunge old yeares annoy to new delight.

Эдмунд Спенсер
12. LXII
Окончил путь усталый старый год,
Явился новый в утреннем сиянье
И начал мерных дней круговорот,
Сулящий нам покой и процветанье.
Оставим же за новогодней гранью
С ушедшей прочь ненастною порой
Ненастье душ и грешные деянья
И жизни обновим привычный строй.
Тогда веселье щедрою рукой
Отмерит миру мрачному природа
И после бурь подарит нам покой
Под свежей красотою небосвода.
Так и любовь — мы с нею поспешим
От старых бед к восторгам молодым.
Перевод А. Я. Сергеева

Walter Ralegh
13. SIR WALTER RALEGH TO HIS SONNE
Three thinges there bee that prosper up apace
And flourish, whilest they growe a sunder farr,
But on a day, they meet all in one place,
And when they meet, they one an other marr;
And they bee theise, the wood, the weede, the wagg.
The wood is that, which makes the Gallow tree,
The weed is that, which stringes the Hangmans bagg,
The wagg my pritty knave betokeneth thee.
Marke well deare boy whilest theise assemble not,
Green springs the tree, hempe growes, the wagg is wilde,
But when they meet, it makes the timber rott,
It fretts the halter, and it choakes the childe.
Then bless thee, and beware, and lett us praye,
Wee part not with thee at this meeting day.

Уолтер Рэли
13. СЫНУ
Три вещи есть, не ведающих горя,
Пока судьба их вместе не свела.
Но некий день их застигает в сборе,
И в этот день им не уйти от зла.
Те вещи: роща, поросль, подросток.
Из леса в бревнах виселиц мосты.
Из конопли веревки для захлесток.
Повеса ж и подросток — это ты.
Заметь, дружок, им врозь не нарезвиться.
В соку трава, и лес, и сорванец.
Но чуть сойдутся, скрипнет половица,
Струной веревка — и юнцу конец.
Помолимся ж с тобой об избежаньи
Участия в их роковом свиданьи.
Перевод Б. Л. Пастернака

Philip Sidney
FROM "ASTRPOPHEL AND STELLA"
14. Come, sleep; О sleep, the certain knot of peace,
The baiting-place of wit, the balm of woe,
The poor man's wealth, the prisoner's release,
Th' indifferent judge between the high and low!
With shield of proof, shield me from out the prease
Of those fierce darts Despair at me doth throw;
О make in me those civil wars to cease!
I will good tribute pay, if thou do so.
Take thou of me smooth pillow, sweetest bed,
A chamber deaf to noise, and blind to light,
A rosy garland and a weary head;
And if these things, as being thine by right,
Move not thy heavy grace, thou shalt in me,
Livelier than elsewhere, Stella's image see.

Филип Сидни
ИЗ ЦИКЛА «АСТРОФИЛ И СТЕЛЛА»
14. Приди, о Сон, забвение забот,
Уму приманка, горестям бальзам,
Свобода пленным, злато беднякам,
Судья бесстрастный черни и господ!
От жгучих стрел твой щит меня спасет —
О, воспрепятствуй внутренним боям
И верь, что щедро я тебе воздам,
Когда прервешь междоусобья ход:
Согласен я, чтоб ложе ты унес,
Опочивальню тихую мою,
И тяжесть в веждах, и гирлянды роз;
А если все тебе я отдаю,
Но не идешь ты, как молю о том,—
Лик Стеллы в сердце покажу моем.
Перевод В. В. Рогова

Christopher Marlowe
15. THE PASSIONATE SHEPHERD
TO HIS LOVE
Come live with me and be my Love,
And we will all the pleasures prove
That hills and valleys, dale and field,
And all the craggy mountains yield.
There will we sit upon the rocks
And see the shepherds feed their flocks,
By shallow rivers, to whose falls
Melodious birds sing madrigals.
There will I make thee beds of roses
And a thousand fragrant posies,
A cap of flowers, and a kirtle
Embroider'd all with leaves of myrtle.
A gown made of the finest wool,
Which from our pretty lambs we pull,
Fair lined slippers for the cold,
With buckles of the purest gold.
A belt of straw and ivy buds
With coral clasps and amber studs:
And if these pleasures may thee move,
Come live with me and be my Love.
The shepherd swains shall dance and sing
For thy delight each May-morning:
If these delights thy mind may move,
Then live with me and be my Love.

Кристофер Марло
15. СТРАСТНЫЙ ПАСТУХ —
СВОЕЙ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ
Приди, любимая моя!
С тобой вкушу блаженство я.
Открыты нам полей простор,
Леса, долины, кручи гор.
Мы сядем у прибрежных скал,
Где птицы дивный мадригал
Слагают в честь уснувших вод
И где пастух стада пасет.
Приди! Я плащ украшу твой
Зеленой миртовой листвой,
Цветы вплету я в шелк волос
И ложе сделаю из роз.
Тончайший я сотку наряд
Из шерсти маленьких ягнят.
Зажгу на башмаках твоих
Огонь застежек золотых.
Дам пояс мягкий из плюща,
Янтарь для пуговиц плаща.
С тобой познаю счастье я,
Приди, любимая моя!
Для нас весною у реки
Споют и спляшут пастушки.
Волненье сердца не тая,
Приди, любимая моя!
Перевод И. Н. Жданова

William Shakespeare
SONNETS
16. XXI
So is it not with me as with that Muse,
Stirr'd by a painted beauty to his verse,
Who heaven itself for ornament doth use,
And every fair with his fair doth rehearse,
Making a couplement of proud compare,
With sun and moon, with earth and sea's rich gems,
With April's first-born flowers, and all things rare
That heaven's air in this huge rondure hems.
O, let me, true in love, but truly write,
And then believe me, my love is as fair
As any mother's child, though not so bright
As those gold candles fixt in heaven's air:
Let them say more that like of hearsay well;
I will not praise that purpose not to sell.
17. LIV
O, how much more doth beauty beauteous seem
By that sweet ornament which truth doth give!
The rose looks fair, but fairer it we deem
For that sweet odour which doth in it live.
The canker-blooms have full as deep a dye
As the perfumed tincture of the roses,
Hang on such thorns, and play as wantonly
When summer's breath their masked buds discloses:

Уильям Шекспир
СОНЕТЫ
16. XXI
Не соревнуюсь я с творцами од,
Которые раскрашенным богиням
В подарок преподносят небосвод
Со всей землей и океаном синим.
Пускай они для украшенья строф
Твердят в стихах, между собою споря,
О звездах неба, о венках цветов,
О драгоценностях земли и моря.
В любви и в слове — правда мой закон,
И я пишу, что милая прекрасна,
Как все, кто смертной матерью рожден,
А не как солнце или месяц ясный.
Я не хочу хвалить любовь мою,—
Я никому ее не продаю!
Перевод С. Я. Маршака
17. LIV
Прекрасное прекрасней во сто крат,
Увенчанное правдой драгоценной.
Мы в нежных розах ценим аромат,
' В их пурпуре живущий сокровенно.
Пусть у цветов, где свил гнездо порок,
И стебель, и шипы, и листья те же,
И так же пурпур лепестков глубок,
И тот же венчик, что у розы свежей,—

76
William Shakespeare
But, for their virtue only is their show,
They live unwoo'd, and unrespected fade;
Die to themselves. Sweet roses do not so;
Of their sweet deaths are sweetest odours made.
And so of you, beauteous and lovely youth,
When that shall fade, my verse distills your truth.
18. LXV
Since brass, nor stone, nor earth, nor boundless sea,
But sad mortality o'ersways their power,
How with this rage shall beauty hold a plea,
Whose action is no stronger than a flower?
O, how shall summer's honey breath hold out
Against the wrackful siege of battering days,
When rocks impregnable are not so stout,
Nor gates of steel so strong, but Time decays?
О fearful meditation! where, alack,
Shall Time's best jewel from Time's chest lie hid?
Or what strong hand can hold his swift foot back?
Or who his spoil of beauty can forbid?
O, none, unless this miracle have might,
That in black ink my love may still shine bright.
19. LXVI
Tired with all these, for restful death I cry,—
As, to behold Desert a beggar born,
And needy Nothing trimm'd in jollity,

77
Уильям Шекспир
Они цветут, не радуя сердец,
И вянут, отравляя нам дыханье.
А у душистых роз иной конец:
Их душу перельют в благоуханье.
Когда погаснет блеск очей твоих,
Вся прелесть правды перельется в стих.
Перевод С. Я. Маршака
18. LXV
Уж если медь, гранит, земля и море
Не устоят, когда придет им срок,
Как может уцелеть, со смертью споря,
Краса твоя — беспомощный цветок?
Как сохранить дыханье розы алой,
Когда осада тяжкая времен
Незыблемые сокрушает скалы
И рушит бронзу статуй и колонн?
О, горькое раздумье!.. Где, какое
Для красоты убежище найти?
Как, маятник остановив рукою,
Цвет времени от времени спасти?..
Надежды нет. Но светлый облик милый
Спасут, быть может, черные чернила!
Перевод С. Я. Маршака
19. LXVI1
Измучась всем, я умереть хочу.
Тоска смотреть, как мается бедняк,
И как шутя живется богачу,
См. в комментариях перевод В. Г. Бенедиктова.

78
William Shakespeare
And purest Faith unhappily forsworn,
And gilded Honour shamefully misplaced,
And maiden Virtue rudely strumpeted,
And right Perfection wrongfully disgraced,
And Strength by limping Sway disabled,
And Art made tongue-tied by Authority,
And Folly, doctor-like, controlling Skill,
And simple Truth miscall'd Simplicity,
And captive Good attending captain 111:
Tired with all these, from these would I be gone,
Save that, to die, I leave my love alone.
20. LXXIII
That time of year thou mayst in me behold
When yellow leaves, or none, or few, do hang
Upon those boughs which shake against the cold,
Bare ruin'd choirs, where late the sweet birds sang.
In me thou see'st the twilight of such day
As after sunset fadeth in the west;
Which by and by black night doth take away,
Death's second self, that seals up all in rest.
In me thou see'st the glowing of such fire,
That on the ashes of his youth doth lie,
As the death-bed whereon it must expire,
Consumed with that which it was nourisht by.
This thou perceivest, which makes thy love more strong
To love that well which thoii must leave ere long.
21. LXXVII
Thy glass will show thee how thy beauties wear,
Thy dial how thy precious minutes waste;
The vacant leaves thy mind's imprint will bear,

79
Уильям Шекспир
И доверять, и попадать впросак,
И наблюдать, как наглость лезет в свет,
И честь девичья катится ко дну,
И знать, что ходу совершенствам нет,
И видеть мощь у немощи в плену,
И вспоминать, что мысли заткнут рот,
И разум сносит глупости хулу,
И прямодушье простотой слывет,
И доброта прислуживает злу.
Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу трудно будет без меня.
Перевод Б. Л. Пастернака
20. LXXIII
То время года видишь ты во мне,
Когда из листьев редко где какой,
Дрожа, желтеет в веток голизне,
А птичий свист везде сменил покой...
Во мне ты видишь бледный край небес,
Где от заката памятка одна,
И, постепенно взявши перевес,
Их опечатывает темнота.
Во мне ты видишь то сгоранье пня,
Когда зола, что пламенем была,
Становится могилою огня,
А то, что грело, изошло дотла,
И это видя, помни: нет цены
Свиданьям, дни которых сочтены.
Перевод Б. Л. Пастернака
21. LXXVII
Седины ваши зеркало покажет,
Часы — потерю золотых минут.
На белую страницу строчка ляжет —
И вашу мысль увидят и прочтут.

80
William Shakespeare
And of this book this learning mayst thou taste.
The wrinkles which thy glass will truly show,
Of mouthed graves will give thee memory;
Thou by thy dial's shady stealth mayst know
Time's thievish progress to eternity.
Look, what thy memory cannot contain,
Commit to these waste blanks, and thou shalt find
Those children nursed, deliver'd from thy brain,
To take a new acquaintance of thy mind.
These offices, so oft as thou wilt look,
Shall profit thee, and much enrich thy book.
22. XC
Then hate me when thou wilt; if ever, now;
Now, while the world is bent my deeds to cross,
Join with the spite of fortune, make me bow,
And do not drop in for an after-loss:
Ah, do not, when my heart hath 'scaped this sorrow,
Come in the rearward of a conquer'd woe;
Give not a windy night a rainy morrow,
To linger out a purposed overthrow.
If thou wilt leave me, do not leave me last,
When other petty griefs have done their spite,
But in the onset come: so shall I taste
At first the very worst of fortune's might;
And other strains of woe, which now seem woe,
Compared with loss of thee will not seem so.

81
Уильям Шекспир
По черточкам морщин в стекле правдивом
Мы все ведем своим утратам счет.
А в шорохе часов неторопливом
Украдкой время к вечности течет.
Запечатлейте беглыми словами
Все, что не в силах память удержать.
Своих детей, давно забытых вами,
Когда-нибудь вы встретите опять.
Как часто эти найденные строки
Для нас таят бесценные уроки.
Перевод С. Я. Маршака
22. ХС
Уж если ты разлюбишь,— так теперь,
Теперь, когда весь мир со мной в раздоре.
Будь самой горькой из моих потерь,
Но только не последней каплей горя!
И если скорбь дано мне превозмочь,
Не наноси удара из засады.
Пусть бурная не разрешится ночь
Дождливым утром — утром без отрады.
Оставь меня, но не в последний миг,
Когда от мелких бед я ослабею.
Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг,
Что это горе всех невзгод больнее,
Что нет невзгод, а есть одна беда —
Твоей любви лишиться навсегда.
Перевод С. Я. Маршака

William Shakespeare
23. CXVI
Let me not to the marriage of true minds
Admit impediments. Love is not love
Which alters when it alteration finds,
Or bends with the remover to remove:
O, no! it is an ever-fixed mark,
That looks on tempests, and is never shaken,
It is the star to every wandering bark,
Whose worth's unknown, although his height be take
Love's not Time's fool, though rosy lips and cheeks
Within his bending sickle's compass come;
Love alters not with his brief hours and weeks,
But bears it out even to the edge of doom.
If this be error, and upon me proved,
I never writ, nor no man ever loved.
24. CXXX
My mistress' eyes are nothing like the sun;
Coral is far more red than her lips' red;
If snow be white, why then her breasts are dun;
If hairs be wires, black wires grow on her head.
I have seen roses damaskt, red and white,
But no such roses see I in her cheeks;
And in some perfumes is there more delight
Than in the breath that from my mistress reeks.
I love to hear her speak, yet well I know
That music hath a far more pleasing sound:
I grant I never saw a goddess go;
My mistress, when she walks, treads on the ground.
And yet, by heaven, I think my love as rare
As any she belied with false compare.

Уильям Шекспир
23. CXVI
Мешать соединенью двух сердец
Я не намерен. Может ли измена
Любви безмерной положить конец?
Любовь не знает убыли и тлена.
Любовь — над бурей поднятый маяк,
Не меркнущий во мраке и тумане,
Любовь — звезда, которою моряк
Определяет место в океане.
Любовь — не кукла жалкая в руках
У времени, стирающего розы
На пламенных устах и на щеках,
И не страшны ей времени угрозы.
А если я не прав и лжет мой стих,—
То нет любви и нет стихов моих/
Перевод С. Я. Маршака
24. СХХХ
Ее глаза на звезды не похожи,
Нельзя уста кораллами назвать,
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И черной проволокой вьется прядь.
С дамасской розой, алой или белой,
Нельзя сравнить оттенок этих щек.
А тело пахнет так, как пахнет тело,
Не как фиалки нежный лепесток.
Ты не найдешь в ней совершенных линий,
Особенного света на челе.
Не знаю я, как шествуют богини,
Но милая ступает по земле.
И все ж она уступит тем едва ли,
Кого в сравненьях пышных оболгали.
Перевод С. Я. Маршака

William Shakespeare
FROM "THE TRAGICAL HISTORY OF HAMLET,
PRINCE OF DENMARK"
25. O! that this too too solid flesh would melt
Thaw and resolve itself into a dew;
Or that the Everlasting had not fix'd
His canon 'gainst self-slaughter! О God! О God!
How weary, stale, flat, and unprofitable
Seem to me all the uses of this world!
Fie on't! ah fie! 'tis an unweeded garden,
That grows to seed! things rank and gross in nature
Possess it merely. That it should come to this!
But two months dead! nay, not so much, not two:
So excellent a king; that was, to this,
Hyperion to a satyr; so loving to my mother
That he might not beteem the winds of heaven
Visit her face too roughly. Heaven and earth!
Must I remember? why, she would hang on him
As if increase of appetite had grown
By what it fed on; and yet, within a month—
Let me not think on't.— Frailty, thy name is woman!
A little month! or ere those shoes were old
With which she follow'd my poor father's body,
Like Niobe, all tears; why she, even she,—
О God! a beast, that wants discourse of reason,
Would have mourn'd longer,— married with my uncle,
My father's brother, but no more like my father
Than I to Hercules. Within a month?
Ere yet the salt of most unrighteous tears
Had left the flushing in her galled eyes,
She married. O, most wicked speed, to post
With such dexterity to incestuous sheets!
It is not nor it cannot come to good;
But break my heart, for I must hold my tongue!

85
Уильям Шекспир
ТРАГЕДИЯ О ГАМЛЕТЕ, ПРИНЦЕ ДАТСКОМ
(Отрывки)
25. О, если б этот плотный сгусток мяса 1
Растаял, сгинул, изошел росой!
Иль если бы предвечный не уставил
Запрет самоубийству! Боже! Боже!
Каким докучным, тусклым и ненужным
Мне кажется все, что ни есть на свете!
О мерзость! Это буйный сад, плодящий
Одно лишь семя; дикое и злое
В нем властвует. До этого дойти!
Два месяца, как умер! Меньше даже.
Такой достойнейший король! Сравнить их —
Феб и сатир. Он мать мою так нежил,
Что ветрам неба не дал бы коснуться
Ее лица. О небо и земля!
Мне ль вспоминать? Она к нему тянулась,
Как если б голод только возрастал
От насыщения. А через месяц,—
Не думать бы об этом! Бренность, ты
Зовешься: женщина! — и башмаков
Не износив, в которых шла за гробом,
Как Ниобея, вся в слезах,— она—
О боже, зверь, лишенный разуменья,
Скучал бы дольше!—замужем за дядей,
Который на отца похож не боле,
Чем я на Геркулеса. Через месяц!
Еще и соль ее бесчестных слез
На покрасневших веках не исчезла,
Как вышла замуж. Гнусная поспешность—
Так броситься на одр кровосмешенья!
Нет и не может в этом быть добра,—
Но смолкни, сердце, скован мой язык!
Перевод М. Л. Лозинского
См. в комментариях перевод Н. А. Полевого.

William Shakespeare
* * *
26. To be, or not to be: that is the question:
Whether 'tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous fortune,
Or to take arms against a sea of troubles,
And by opposing end them?—To die;—To sleep;—
No more; and by a sleep to say we end
The heart-ache and the thousand natural shocks
That flesh is heir to,—'tis a consummation
Devoutly to be wish'd. To die;—to sleep;—
To sleep! perchance to dream: — ay, there's the rub;
For in that sleep of death what dreams may come,
When we have shuffled off this mortal coil,
Must give us pause: there's the respect
That makes calamity of so long life;
For who would bear the whips and scorns of time,
The oppressor's wrong, the proud man's contumely,
The pangs of dispised love; the law's delay,
The insolence of office, and the spurns
That patient merit of the unworthy takes,
When he himself might his quietus make
With a bare bodkin? who would these fardels bear,
To grunt and sweat under a weary life,
But that the dread of something after death,
The undiscover'd country from whose bourn
No traveller returns, puzzles the will,
And makes us rather bear those ills we have
Than fly to others that we know not of?
Thus conscience does make cowards of us all,
And thus the native hue of resolution
Is sicklied o'er with the pale cast of thought,
And enterprises of great pitch and moment
With this regard their currents turn awry,
And lose the name of action.

Уильям Шекспир
* * *
Быть или не быть — таков вопрос;
Что благородней духом — покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством? Умереть, уснуть—
И только; и сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук,
Наследье плоти,— как такой развязки
Не жаждать? Умереть, уснуть.— Уснуть!
И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность;
Какие сны приснятся в смертном сне,
Когда мы сбросим этот бренный шум,—
Вот что сбивает нас; вот где причина
Того, что бедствия так долговечны;
Кто снес бы плети и глумленье века,
Гнет сильного, насмешку гордеца,
Боль презренной любви, судей медливость,
Заносчивость властей и оскорбленья,
Чинимые безропотной заслуге,
Когда б он сам мог дать себе расчет
Простым кинжалом? Кто бы плелся с ношей,
Чтоб охать и потеть под нудной жизнью,
Когда бы страх чего-то после смерти —
Безвестный край, откуда нет возврата
Земным скитальцам,— волю не смущал,
Внушая нам терпеть невзгоды наши
И не спешить к другим, от нас сокрытым?
Так трусами нас делает раздумье,
И так решимости природный цвет
Хиреет под налетом мысли бледным,
И начинанья, взнесшиеся мощно,
Сворачивая в сторону свой ход,
Теряют имя действия. Но тише!
Офелия? — В твоих молитвах, нимфа,
Да вспомнятся мои грехи.
Перевод М. Л. Лозинского
в комментариях перевод М. П. Вронченко.

Thomas Campion
FROM "A BOOKE OF AYRES"
* * *
27. When thou must home to shades of under ground,
And there ariu'd, a newe admired guest,
The beauteous spirits do ingirt thee round,
White lope, blith Helen, and the rest,
To heare the stories of thy finisht loue
From that smoothe toong whose musicke hell can moue;
Then wilt thou speake of banqueting delights,
Of masks and reuels which sweete youth did make,
Of Turnies and great challenges of knights,
And all these triumphes for thy beauties sake:
When thou hast told these honours done to thee,
Then tell, О tell, how thou didst murther me.

Томас Кэмпион
КНИГА ПЕСЕН
* * *
27. Когда твой срок придет в жилище теней,
И к ним сойдя, ты гостьей вступишь в круг
Твоим словам внимающих видений—
Елены царственной, Иопы и подруг,—
Словам, что ад разжалобить могли б,
О том, как век любви твоей погиб.
Ты пиршества захочешь перечесть,
Балы и маски — юности забаву
И все, что лишь в твою творили честь,
Все подвиги, красы твоей во славу.
Но чар своих им рассказавши силу,
Скажи, скажи, как ты меня сгубила.
Перевод И. А. Лихачева

Ben Jonson
28. FROM "THE SAD SHEPHERD, OR A TALE
OF ROBIN HOOD"
Though I am young, and cannot tell,
Either what Death or Love is, well,
Yet I have heard they both bear darts
And both do aim at human hearts:
And then again, I have been told,
Love wounds with heat, as Death with cold;
So that I fear they do but bring
Extremes to touch, and mean one thing.
As in a ruin we it call
One thing to be blown up, or fall;
Or to our end, like way may have,
By flash of lightning, or a wave:
So Love's infamèd shaft, or brand,
May kill as soon as Death's cold hand;
Except Love's fires the virtue have
To fright the frost out of the grave.

Бен Джонсон
28. ЛЮБОВЬ И СМЕРТЬ
Мне ль в лета юные мои
Судить о Смерти и Любви?
Но я слыхал, что стрелы их
Опасны для сердец людских;
Нас одинаково разят
И жар Любви, и Смерти хлад—
Они, хоть облик их не схож,
Готовят нам одно и то ж.
Губительна любая часть—
Быть взорванным иль в бездну пасть;
Ударит гром, плеснет волна —
А пагуба от них одна;
И так равны Любви огонь
И Смерти хладная ладонь,
Но все ж Любви способен пыл
Мороз прогнать из тьмы могил.
Перевод В. В. Рогова

John Donne
29. THE GOOD-MORROW
I wonder by my troth, what thou, and I
Did, till we lov'd? were we not wean'd till then?
But suck'd on countrey pleasures, childishly?
Or snorted we in the seaven sleepers den?
'Twas so; But this, all pleasures fancies bee.
If ever any beauty I did see,
Which I desir'd, and got, 'twas but a dreame of thee.
And now good morrow to our waking soûles,
Which watch not one another out of feare;
For love, all love of other sights controules,
And makes one little roome, an every where.
Let sea-discoverers to new worlds have gone,
Let Maps to others, worlds on worlds have showne,
Let us possesse one world, each hath one, and is one.
My face in thine eye, thine in mine appeares,
And true plaine hearts doe in the faces rest,
Where can we finde two better hemispheares
Without sharpe North, without declining West?
What ever dyes, was not mixt equally;
If our two loves be one, or thou and I
Love so alike, that none doe slacken, none can die.
30. SONG
Goe, and catch a falling starre,
Get with child a mandrake roote,
Tell me, where all past yeares are,

Джон Донн
29. С ДОБРЫМ УТРОМ
До дней любви чем были мы с тобой?
Нас будто от груди не отлучали.
Иль тешились мы детскою игрой,
Или в Пещере Семерых мы спали?
Но было это все ничем для нас,—
Я красоту увидел в первый раз
В тот час, как встретил взгляд твоих желанных глаз.
А нынче «С добрым утром!» говорим
Мы душам, в страхе замершим смятенно;
Любовь весь мир нам делает чужим
И комнатку нам делает вселенной.
Пускай, плывя на запад, моряки
Откроют новые материки,—
Для нас есть мир один, где мы с тобой близки!
Мой лик в твоих глазах, а твой — в моих,
И верным двум сердцам здесь так чудесно!
Что лучше этих гемисфер? Ведь в них
Нет вихрей норда, угасанья веста.
Что смешано случайно, то умрет.
Но если две любви в одну сведет
Судьба, то, значит, нас в веках бессмертье ждет.
Перевод Б. Б. Томашевского
30. ПЕСНЯ
Эй, лови, летит звезда!
Мандрагору соблазни ты!
Где минувшие года?

94
John Donne
Or who cleft the Divels foot,
Teach me to heare Mermaides singing,
Or to keep off envies stinging,
And finde
What winde
Serves to advance an honest minde.
If thou beest borne to strange sights,
Things invisible to see,
Ride ten thousand daies and nights,
Till age snow white haires on thee,
Thou, when thou retorn'st, wilt tell mee
All strange wonders that befell thee,
And sweare
No where
Lives a woman true, and faire.
If thou findst one, let mee know,
Such a Pilgrimage were sweet;
Yet doe not, I would not goe,
Though at next doore wee might meet,
Though shee were true, when you met her,
And last, till you write your letter,
Yet shee
Will bee
False, ere I come, to two, or three.
31. A VALEDICTION: FORBIDDING MOURNING
As virtuous men passe mildly away,
And whisper to their soûles, to goe,
Whilst some of their sad friends doe say,
The breath goes now, and some say, no:
So let us melt, and make no noise,
No teare-floods, nor sigh-tempests move,
T'were prophanation of our joyes
To tell the layetie our love.

95
Джон Донн
Черту кто рассек копыто?
Песнь сирен понять сумей,
Змея зависти убей!
Где на свете
Веет ветер,
Что приветом честных встретит?
И уж если ты рожден
Для чудес и откровений,
В путь ступай сквозь даль времен,
Чтоб постигнуть смысл явлений...
Ты вернешься в сединах
Возвестить о чудесах...
Пусть внимают
Все и знают:
Верных женщин не бывает.
Если б хоть нашлась одна,
Взял бы посох пилигрима...
Если скажут: здесь она,—
Я пройду спокойно мимо.
Будь хоть ангел чистоты,
Но, пока мне пишешь ты,
Та девица
Умудрится
До меня с тремя слюбиться.
Перевод Б. Б. Томашевского
31. ПРОЩАНИЕ, ЗАПРЕЩАЮЩЕЕ ПЕЧАЛЬ
Души смиреннейшей в ночи
Ухода люди не услышат:
Так тих он, что одни «почил»
Промолвят, а другие—«дышит».
Расстаться б так вот, растворясь
Во мгле,— не плача ни о чем, нам;
Кощунством было б тайны вязь
Предать толпе непосвященной.

96
John Donne
Moving of th'earth brings harmes and feares,
Men reckon what it did and meant,
But trepidation of the spheares,
Though greater farre, is innocent.
Dull sublunary lovers love
(Whose soule is sense) cannot admit
Absence, because it doth remove
Those things which elemented it.
But we by a love, so much refin'd,
That our selves know not what it is,
Inter-assured of the mind,
Care lesse, eyes, lips and hands to misse.
Our two soûles therefore, which are one,
Though I must goe, endure not yet
A breach, but an expansion,
Like gold to ayery thinnesse beate.
If they be two, they are two so
As stiffe twin compasses are two,
Thy soule the fixt foot, makes no show
To move, but doth, if th'other doe.
And though it in the center sit,
Yet when the other far doth rome,
It leanes, and hearkens after it,
And growes erect, as that comes home.
Such wilt thou be to mee, who must
Like th'other foot, obliquely runne;
Thy firmnes makes my circle just,
And makes me end, where I begunne.

Джон Донн
Земли трясенье устрашит:
Обвалу каждый ужаснется,
Но, если где-то дрогнет ширь
Небес, ничто нас не коснется.
Так и любовь потрясена
Земная — и не вспыхнет снова —
Разлукой: подорвет она
Ее столпы, ее основы.
А нам, которые взвились
В такую высь над страстью грубой,
Что сами даже б не взялись
Назвать...что нам глаза и губы?
Их тлен союз наш не предаст,
Уйдут они, —но не умрет он:
Как золота тончайший пласт,
Он только ширится под гнетом.
И если душ. в нем две, взгляни,
Как тянутся они друг к другу:
Как ножки циркуля они
В пределах все того же круга.
О, как следит ревниво та,
Что в центре, за другой круженьем,
А после, выпрямляя стан,
Ее встречает приближенье.
Пусть мой по кругу путь далек
И клонит долу шаг превратный,
Есть ты — опора и залог
Того, что я вернусь обратно.
Перевод А. М. Шадрина

Robert Herrick
32. THE MAD MAID'S SONG
Good-morrow to the day so fair,
Good-morning, sir, to you;
Good-morrow to mine own torn hair
Bedabbled with the dew.
Good-morning to this primrose too,
Good-morrow to each maid
That will with flowers the tomb bestrew
Wherein my love is laid.
Ah! woe is me, woe, woe is me!
Alack and well-a-day!
For pity, sir, find out that bee
Which bore my love away.
I'll seek him in your bonnet brave,
I'll seek him in your eyes;
Nay, now I think they've made his grave
Г th' bed of strawberries.
I'll seek him there; I know ere this
The cold, cold earth doth shake him;
But I will go, or send a kiss
By you, sir, to awake him.
Pray hurt him not; though he be dead,
He knows well who do love him,
And who with green turfs rear his head,
And who do rudely move him.
He's soft and tender (pray take heed);
With bands of cowslips bind him,
And bring him home—but 'tis decreed
That I shall never find him!

Роберт Гсррик
32. ПЕСНЯ БЕЗУМНОЙ ДЕВЫ
Ах, сэр, благослови Христос
И утро голубое,
И космы всклоченных волос,
Покрытые росою;
Благослови и первоцвет,
И каждую девиц),
Что от меня кладет букет
На милую гробницу;
И вас, мой добрый кавалер...
Но, ах, какая жалость —
Вы упустили муху, сэр,
А с ней любовь умчалась.
Но муха укусила вас,
И взоры ваши дики... „
Нет-нет, любовь лежит сейчас
Под грядкой земляники:
Томится холодом земли,
Недвижностью, молчаньем;
А вы бы оживить могли
Ее одним лобзаньем.
Но, сэр, помягче, понежней —
Не то ей будет больно;
Нельзя же обращаться с ней
Все время своевольно!
Оплел бедняжку первоцвет;
Эх, вам бы постараться
Ее вернуть... Но туп запрет,
И нам не увидаться.
Перевод А. Я. Сергеева

George Herbert
33. VERTUE
Sweet day, so cool, so calm, so bright,
The bridall of the earth and skie:
The dew shall weep thy fall to night;
For thou must die.
Sweet rose, whose hue angrie and brave
Bids the rash gazer wipe his eye:
Thy root is ever in its grave,
And thou must die.
Sweet spring, full of sweet dayes and roses,
A box where sweets compacted lie;
My musick shows ye have your closes,
And all must die.
Onely a sweet and vertuous soul,
Like season'd timber, never gives;
But though the whole world turn to coal,
Then chiefly lives.

Джордж Герберт
33. ДОБРОДЕТЕЛЬ
День тихий, солнечный, отрадный,
С землею обручивший твердь.
Роса твой сон оплачет хладный,
Тебя ждет смерть.
И ты, о ларчик, начиненный
Цветущей сладостью,— весна
На смерть под голос похоронный
Осуждена.
И ты, цветок, что алой силой
До слез иного доведешь,
Твой корень обручен с могилой
— И ты умрешь.
Лишь дух, вкусивший добродетель,
Как дуб мореный, не гниет,
Но, тленья общего свидетель,
В веках живет.
Перевод И. А. Лихачева

Edmund Waller
34. ON A GIRDLE
That which her slender waist confined
Shall now my joyful temples bind;
No monarch but would give his crown
His arms might do what this has done.
It was my Heaven's extremest sphere,
The pale which held that lovely dear:
My joy, my grief, my hope, my love
Did all within this circle move.
A narrow compass! and yet there
Dwelt all that's good, and all that's fair:
Give me but what this ribbon bound,
Take all the rest the Sun goes round!

Эдмунд Уоллер
34. пояс
Ее короткий поясок
Пускай сжимает мой висок.
Он — королевский мой венец,
Каких не видел и дворец.
Он был до нынешнего дня
Небесной сферой для меня.
Мою надежду, мой недуг
Сжимал в объятьях этот круг.
Круг не широк, но в нем найдешь
Все доброе, чем свет хорош.
За то, что было в том кругу,
Я целый мир отдать могу.
Перевод С. Я. Маршака

John Milton
35. ON SHAKESPEARE
What needs my Shakespeare for his honour'd Bones,
The labour of an age in piled Stones,
Or that his hallow'd reliques should be hid
Under a Stary-pointing Pyramid?
Dear son of memory, great heir of Fame,
What need'st thou such weak witness of thy name?
Thou in our wonder and astonishment
Hast built thy self a live-long Monument.
For whilst to th' shame of -slow-endeavouring art,
Thy easy numbers flow, and that each heart
Hath from the leaves of thy unvalu'd Book,
Those Delphick lines with deer impression took,
Then thou our fancy of it self bereaving,
Dost make us Marble with too much conceaving;
And so Sepulcher'd in such pomp dost lie,
That Kings for such a Tomb would wish to die.
36. ON HIS BLINDNESS
When I consider how my light is spent
Ere half my days, in this dark world and wide,
And that one talent which is death to hide
Lodged with me useless, though my Soul more bent
To serve therewith my Maker, and present
My true account, lest He returning chide,—
Doth God exact day-labour, light denied?
I fondly ask:—But Patience to prevent

Джон Мильтон
35. О ШЕКСПИРЕ
Нуждается ль, покинув этот мир,
В труде каменотесов мой Шекспир,
Чтоб в пирамиде, к звездам обращенной,
Таился прах, веками освященный?
Наследник славы, для грядущих дней
Не просишь ты свидетельства камней.
Ты памятник у каждого из нас
Воздвиг в душе, которую потряс.
К позору нерадивого искусства
Твои стихи текут, волнуя чувства.
И в памяти у нас из книг твоих
Оттиснут навсегда дельфийский стих.
Воображенье наше до конца
Пленив и в мрамор превратив сердца,
Ты в них покоишься. Все короли
Такую честь бы жизни предпочли!
Перевод С. Я. Маршака
36. О СЛЕПОТЕ '
Сонет
Когда подумаю, что свет погас
В моих глазах среди пути земного
И что талант, скрывающийся в нас,
Дарован мне напрасно, хоть готова
Душа служить творцу и в должный час
Отдать отчет, не утаив ни слова,—
См. в комментариях перевод Ю. Б. Корнеева.

106
John Milton
That murmur, soon replies; God doth not need
Either mans work or His own gifts: who best
Bear His mild yoke, they serve Him best: His state
Is kingly; thousands at His bidding speed
And post o're land and ocean without rest:—
They also serve who only stand and wait.
37. FROM "PARADISE LOST"
BOOK III
Hail, holy light, offspring of heav'n first-born
Or of th' Eternal co-eternal beam
May I express thee unblamed? since God is light,
And never but in unapproachèd light
Dwelt from eternity, dwelt then in thee,
Bright effluence of bright essence increate.
Or hear'st thou rather pure ethereal stream,
Whose fountain who shall tell? before the sun,
Before the heavens thou wert, and at the voice
Of God, as with a mantle, didst invest
The rising world of waters dark and deep,
Won from the void and formless infinite.
Thee I revisit now with bolder wing,
Escaped the Stygian pool, though long detained
In that obscure sojourn, while in mv flight
Through utter and through middle darkness borne,
With other notes, than to th' Orphean lyre,
I sung of Chaos and eternal Night,
Taught by the heav'nly Muse to venture down
The dark descent, and up to reascend,
Though hard and rare: thee I revisit safe,
And feel thy sov'reign vital lamp; but thou
Revisitst not these eyes, that roll in vain
To find thy piercing ray, and find no dawn;

107
Джон Мильтон
«Как требовать труда, лишая глаз?» —
Я вопрошаю. Но в ответ сурово
Терпенье мне твердит: «Не просит бог
Людских трудов. Он властвует над всеми.
Служа ему, по тысячам дорог
Мы все спешим, влача земное бремя».
Но, может быть, не меньше служит тот
Высокой воле, кто стоит и ждет.
Перевод С. Я. Маршака
37. ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ
(Отрывок)
МИЛЬТОН, СЕТУЮЩИЙ НА СВОЮ СЛЕПОТУ
Хвала, о музы, вам! Я зрел селенья звездны,
Бесстрашно нисходил в подзем ны Ада бездны;
Дерзая вновь парить в священный эмпирей,
В пространство вечное лазоревых полей.
Хочу я Небо зреть, сей новый мир блаженный,
Светилом золотым согретый, озаренный —
И се я чувствую огонь лучей его!
Но свет угаснул их для взора моего:
Зеницы тусклые во тьме ночной вращаю
И тщетно средь небес я солнце зреть желаю.
Увы, не просветит оно моих очей!
Мой не увидит взор златых его лучей!
Но ты, мой верный друг, божественная муза,
Ты не прервешь со мной священного союза,
Не перестанешь глас мой слабый оживлять,
Когда я буду песнь святую воспевать!
Скитаясь по горам, до облак вознесенным,
Среди густых лесов, по берегам зеленым,
Не наслаждаюсь я уже их красотой.
В одном безмолвии беседую с тобой.
Места, живившие мой томный дух смущенный,
Гора Сионская, и ты, ручей священный,

108
John Milton
So thick a drop serene hath quench'd their orbs,
Or dim suffusion veil'd. Yet not the more
Cease I to wander where the Muses haunt
Clear spring, or shady grove, or sunny hill,
Smit with the love of sacred song; but chief
Thee Sion, and the flowery brooks beneath,
That wash thy hallow'd feet, and warbling flow,
Nightly I visit; nor sometimes forget
Those other two equall'd with me in fate,
So were I equall'd with them in renown,
Blind Thamyris and blind Maeonides,
And Tiresias and Phineus prophets old.
Then feed on thoughts, that voluntary move
Harmonious numbers; as the wakeful bird
Sings darkling, and in shadiest covert hid
Tunes her nocturnal note: thus with the year
Seasons return, but not to me returns
Day, or the sweet approach of even or morn,
Or sight of vernal bloom, or summer's rose,
Or flocks, or herds, or human face divine;
But cloud instead, and ever-during dark
Surrounds me, from the cheerful ways of men
Cut off, and for the book of knowledge fair
Presented with a universal blank
Of nature's works to me expunged and rased,
And wisdom at one entrance quite shut out.
So much the rather thou celestial Light
Shine inward, and the mind through all her powers
Irradiate, there plant eyes, all mist from thence
Purge and disperse, that I may see and tell
Of things invisible to mortal sight.

109
Джон Мильтон
Что при стопах ее задумчиво журчишь
И светлую лазурь между цветов катишь,
Вас часто с музою, слепец, я посещаю!
О, мужи славные, вас часто призываю,
Слепцы, живущие в бессмертных звуках лир,
Тирезий, Тамарис, божественный Омир!
Одним несчастием я с вами только равен!
Увы! подобно вам почто и я не славен?
Таким мечтанием дух слабый напитав
И силу новую воображенью дав,
Вселенной чудеса я с музой воспеваю
И огнь души моей в сих песнях изливаю.
Так скромный соловей, в ночной, безмолвный час
Сокрывшись в мрак лесов, лиет свой сладкий глас.
И год, и день, и ночь — все снова возродится;
Но для очей моих свет дня не возвратится;
Мой взор не отдохнет на зелени холмов;
Весна моя без роз и лето без плодов.
Увы! я не узрю ни синих вод безмерных,
Ни утренних лучей, ни пурпуров вечерних,
Ни богомужнего и кроткого лица,
В чертах которого блистает лик Творца.
Вотще красуются цветов различны роды:
Исчезли для меня все красоты природы!
И небо и земля покрылись страшной тьмой —
И книга дивная закрылась предо мной.
Все пусто, вечною все ночью поглотилось
И солнце для меня навеки закатилось.
Простите навсегда, науки и труды,
Сокровища искусств и мудрости плоды!
Сокровищем искусств я больше не пленюся,
Плодами мудрости уже не наслажуся:
Все скрыла ночь! Но ты, любимица небес,
Сойди на помощь мне, расторгни мрак очес:
О, муза, просвети меня огнем небесным!
И не останусь я в потомстве неизвестным,
Открыв бестрепетно в священной песни сей
Сокрытое доднесь от смертного очей.
Перевод Н. И. Гнедича

Samuel Butler
38. FROM "HUDIBRAS"
For his Religion it was fit
To match his Learning and his Wit:
'Twas Presbyterian true blew,
For he was of that stubborn Crew
Of Errant Saints, whom all men grant
To be the true Church Militant:
Such as do build their Faith upon
The holy Text of Pike and Gun;
Decide all Controversies by
Infallible Artillery;
And prove their Doctrine Orthodox
By Apostolic Blows and Knocks;
Call Fire and Sword and Desolation,
A godly-thorough-Reformation,
Which always must be carry'd on,
And still be doing, never done:
As if Religion were intended
For nothing else but to be mended.
A Sect, whose chief Devotion lies
In odd perverse Antipathies;
In falling out with that or this,
And finding somewhat still amiss:
More peevish, cross, and spleenatick,
Than Dog distract, or Monky sick.
That with more care keep Holy-day

Сэмюэл Батлер
38. ГУДИБРАС
(Отрывок)
Себе, разумен и учен,
Подстать и веру выбрал он —
Был из пресвитерьян горячих,
Из секты тех святош бродячих,
Что ощутить нам дали всласть
Воинствующей церкви власть,
Свои отстаивая взгляды
Патристикою канонады,
При спорах в ход пуская град
Мушкетно-сабельных цитат,
И завершая диспут всякий
Путем апостольской атаки,
А буйство стали и огня
Реформой божьей церкви мня —
Реформой истинной и вечной,
Поскольку можно бесконечно
О вере диспуты вести
И к единенью не придти.
Злость и сварливость—вот приметы
Тех, кто привержен к секте этой.
Все не по ним, все им не так.
Их своре нужен лишь пустяк,
Чтоб в драку устремились рьяно
Они, как псы иль обезьяны.
Всегда не по нутру им тот,

The wrong, than others the right way:
Compound for Sins, they are inclin'd to,
By damning those they have no mind to;
Still so perverse and opposite,
As if they worshipp'd God for spight.
The self-same thing they will abhor
One way, and long another for.
Free-will they one way disavow,
Another, nothing else allow.
All Piety consists therein
In them, in other Men all Sin.

из
Сэмюэл Батлер
Кто не на их манер живет:
Они ведь сами так греховны,
Что все у них в грехах виновны.
Вражда ко всем в них так сильна,
Что и в молитвах их слышна.
Они чего себе желают,
Того другим не дозволяют:
Свободу совести им дай,
Но остальных ее лишай.
Они одни — господни чада,
Все прочие — исчадья ада.
Перевод П. В. Мелковой

Andrew Marvell
39. THE DEFINITION OF LOVE
My Love is of a birth as rare
As 'tis for object strange and high:
It was begotten by Despair
Upon Impossibility.
Magnanimous Despair alone
Could show me so divine a thing,
Where feeble Hope could ne'r have flown
But vainly flapt its Tinsel Wing.
And yet I quickly might arrive
Where my extended Soul is fixt,
But Fate does Iron wedges drive,
And alwais crouds it self betwixt.
For Fate with jealous Eye does see
Two perfect Loves; nor lets them close:
Their union would her ruine be,
And her Tyrannick pow'r depose.
And therefore her Decrees of Steel
Us as the distant Poles have plac'd,
(Though Loves whole World on us doth wheel)
Not by themselves to be embrac'd.
Unless the giddy Heaven fall,
And Earth some new Convulsion tear;
And, us to joyn, the World should all
Be cramp'd into a Planisphere.

Эндрю Марвелл
39. ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЛЮБВИ
Чудно Любви моей начало
И сети, что она сплела:
Ее Отчаянье зачало
И Невозможность родила.
Отчаянье в своих щедротах
В такую взмыло высоту,
Что у Надежды желторотой
Застыли крылья на лету.
И все же Цели той, единой,
Я, верится, достичь бы мог,
Не преграждай железным клином
К ней каждый раз пути мне — Рок.
С опаскою встречать привык он
Двух Душ неистовую Страсть:
Соединись они — и мигом
Низложена Тирана власть.
Вот почему его статутом
Мы навек разъединены
И, сердца вскруженные смутой,
Обнять друг друга не вольны.
Разве что рухнут Неба выси
В стихий последнем мятеже,
Все сплющив, и, как точки, сблизят
Два полюса — на чертеже.

lie
Andrew Marvell
As Lines so Loves oblique may well
Themselves in every Angle greet:
But ours so truly Paralel,
Though infinite can never meet.
Therefore the Love which us doth bind,
But Fate so enviously debarrs,
Is the Conjunction of the Mind,
And Opposition of the Stars.

1 17
Эндрю Марвелл
Свои в Любви есть линий ходы:
Косым скреститься привелось,
Прямые же, таясь, поодаль
Легли, чтоб в Вечность кануть врозь.
И мы — так. И Любви рожденье,
Чей Року ненавистен рост,
Есть Душ Взаимонахожденье
И Противостоянье Звезд.
Перевод А. М. Шадрина

John Dryden
40. ALEXANDERS FEAST; OR, THE POWER
OF MUSIC
'Twas at the royal feast, for Persia won
By Philip's warlike son:
Aloft in awful state
The godlike hero sate
On his imperial throne:
His valiant peers were plac'd around,
Their brows with roses and with myrtle bound:
So should desert in arms be crown'd.
The lovely Thais by his side
Sat, like a blooming Eastern bride,
In flow'r of youth and beauty's pride.
Happy, happy, happy pair!
None but the brave,
None but the brave,
None but the brave deserves the fair.
Timotheus, plac'd on high
Amid the tuneful quire,
With flying fingers touch'd the lyre:
The trembling notes ascend the sky,
And heavenly joys inspire.
The song began from Jove;
Who left his blissful seats above.
(Such is the power of mighty Love!)
A dragon's fiery form belied the god,
Sublime on radiant spheres he rode,
When he to fair Olympia press'd,
And stamp'd an image of himself, a sovereign of the
world.
The listening crowd admire the lofty sound,
A present deity! they shout around:
A present deity, the vaulted roofs rebound.

Джон Драйден
40. ПИРШЕСТВО АЛЕКСАНДРА,
ИЛИ СИЛА ГАРМОНИИ
По страшной битве той, где царь Персиды пал,
Оставя рать, венец и жизнь в кровавом поле,
Возвышен восседал,
В сиянье на престоле,
Красою бог, Филиппов сын.
Кругом — вождей и ратных чин;
Венцами роз главы увиты:
Венец есть дар тебе, сын брани знаменитый!
Таиса близ царя сидит,
Любовь очей, востока диво;
Как роза,— юный цвет ланит,
И полон страсти взор стыдливый.
Блаженная чета!
Величие с красою!
Лишь бранному герою,
Лишь смелому в боях наградой красота!
И зрелся Тимотей среди поющих клира;
Летали персты по струнам;
Как вихорь, мощный звон стремился к небесам;
Звучала радостию лира.
От Зевса песнь ведет певец:
«О власть любви! Богов отец,
Свои покинув громы, с трона,
Под дивным образом дракона,
Нисходит в мир; дугами вьет
Огнечешуйчатый хребет;
В нем страсти пышет вожделенье;

120
John Dryden
With ravish'd ears,
The monarch hears,
Assumes the god,
Affects to nod,
And seems to shake the spheres.
The praise of Bacchus then the sweet musician
sung,
Of Bacchus ever fair, and ever young:
The jolly god in triumph comes;
Sound the trumpets, beat the drums;
Flush'd with a purple grace
He shows his honest face.
Now give the hautboys breath; he comes,
he comes!
Bacchus, ever, fair and young,
Drinking joys did first ordain:
Bacchus' blessings are a treasure,
Drinking is the soldier's pleasure;
Rich the treasure,
Sweet the pleasure;
Sweet is pleasure after pain.
Sooth'd with the sound, the king grew vain,
Fought all his battles o'er again,
And thrice he routed all his foes, and thrice he
slew the slain.
The master saw the madness rise;
His glowing cheeks, his ardent eyes;
And, while he heav'n and earth defied,
Chang'd his hand, and check'd his pride.
He chose a mournful Muse,
Soft pity to infuse:
He sung Darius great and good,
By too severe a fate,
Fallen, fallen, fallen, fallen,
Fallen from his high estate,
And welt'ring in his blood;

Джон Драйден
К Олимпии летит, к грудям ее приник,
Обвил трикраты стан — и вот Зевесов лик!
Вот новый царь земле! Зевесово рожденье!»
И строй внимающих восторгом распален;
Клич шумный: Царь наш бог! И стар и млад
воспрянул,
звучно: Царь наш бог! по сводам отзыв грянул.
Царь славой упоен;
Зрит звезды под стопою;
И мыслит: он — Зевес;
И движет он главою,
И мнит—подвигнул свод небес.
Хвалою Бахуса воспламенились струны:
«Грядет, грядет веселый бог,
Всегда прекрасный, вечно юный.
Звучи, кимвал; раздайся, рог;
Наш Бахус светлый, сановитый;
Как пурпур, пламенны ланиты;
Звучи, труба! грядет, грядет!
Из кубков пена с шумом бьет;
Кипит в ней пламень сладострастный.
Пей, воин! дар тебе сосуд.
О, Вакха дар бесценный!
Вином воспламененный,
Забудь, сын брани, бранный труд».
И царь, волнуем струн игрою,
В мечтах сзывает рати к бою;
Трикраты враг сраженный им сражен;
Трикраты пленный брошен в плен.
Певец зрит гнева пробужденье
В сверкании очей, во пламени ланит;
И небу и земле грозящу ярость зрит...
Он струны укротил; их заунывно пенье;
Едва ласкает слух задумчивый их глас,
И жалость на струнах смиренных родилась.
Он Дария поет: «Царь добрый! Царь великий!
Кто равен с ним?.. Но рок свой грозный суд послал;
Он пал, он страшно пал;
Нет Дария-владыки.

Dryden
Deserted, at his utmost need,
By those his former bounty fed,
On the bare earth expos'd he lies,
With not a friend to close his eyes.
With downcast look the joyless victor sate,
Revolving in his alter'd soul
The various turns of chance below;
And now and then a sigh he stole,
And tears began to flow.
The mighty master smil'd to see
That love was in the next degree:
'Twas but a kindred sound to move;
For pity melts the mind to love.
Softly sweet, in Lydian measures,
Soon he soothed his soul to pleasures,
War, he sung, is toil and trouble;
Honour but an empty bubble;
Never ending, still beginning,
Fighting still, and still destroying:
If the world be worth thy winning,
Think, oh think it worth enjoying!
Lovely Thais sits beside thee,
Take the good the gods provide thee.
The many rend the skies with loud applause;
So love was crown'd, but Music won the cause.
The prince, unable to conceal his pain,
Gaz'd on the fair
Who caused his care,
And sigh'd and look'd, sigh'd and look'd,
Sigh'd and look'd, and sigh'd again,
At length, with love and wine at once oppress'd
The vanquish'd victor sunk upon her breast.
Now strike the golden lyre again:
And louder yet, and yet a louder strain.—
Break his bands of sleep asunder,
And rouse him, like a rattling peal
of thunder,

123
Джон Драйден
В кипящей зыблется крови;
От всех забыт в ужасной доле;
Нет в мире для него любви;
Хладеет на песчаном поле;
Где друг—глаза ему смежить,
И прахом сирую главу его покрыть?»
Сидел герой с поникшими очами;
Он мыслию прискорбной пробегал
Стези судьбы, играющей царями;
За вздохом вздох из груди вылетал.
И пролилась печаль его слезами.
И дивный песнопевец зрит,
Что жар любви уже горит
В душе, вкусившей сожаленья —
И песнь взыграл он наслажденья:
«Проснись, Лидийский брачный глас;
Проникни душу, пламень сладкой;
О, витязь! жизнь—крылатый час;
Мы радость ловим здесь украдкой;
Летучей пены клуб златой,
Надутый пышно и пустой —
Вот честь, надменных душ забава;
Народам казнь героев слава.
Спеши быть счастлив, бог земной;
Таиса, цвет любви, с тобой;
К тебе ласкается очами;
В груди желанья тайный жар,
И дышет страсть ее устами.
Вкуси любовь—бессмертных дар».
Восстал от сонма клич и своды восстенали:
«Хвала и честь любви! певцу хвала и честь!»
И полон сладостной печали,
Очей не может царь задумчивых отвесть
От девы, страстью распаленной;
Блажен своей тоской; что взгляд, то нежный вздох;
Горит и гаснет взор, желаньем напоенный,
И, томный, пал на грудь Таисы полубог.

Dryden
Hark, hark, the horrid sound
Has rais'd up his head;
As awak'd from the dead,
And amaz'd, he stares around.
Revenge, revenge, Timotheus cries,
See the Furies arise,
See the snakes that they rear,
How they hiss in their hair,
And the sparkles that flash from their eyes!
Behold a ghastly band,
Each a torch in his hand!
Those are Grecian ghosts, that in batde were
slain,
And unburied remain,
Inglorious on the plain;
Give the vengeance due
To the valiant crew.
Behold how they toss their torches on high,
How they point to the Persian abodes,
And glittYing temples of their hostile gods!
The princes applaud with a furious joy;
And the King seiz'd a flambeau, with zeal to
destroy;
Thais led the way,
To light him to his prey,
And, like another Helen, fir'd another Troy.
Thus, long ago
Ere heaving bellows learn'd to blow,
While organs yet were mute,
Timotheus to his breathing flute
And sounding lyre
Could swell the soul to rage, or kindle soft
desire.
At last divine Cecilia came,
Inventress of the vocal frame;
The sweet enthusiast, from her sacred store,
Enlarg'd the former narrow bounds,
And added length to solemn sounds.

125
Джон Драйден
Но струны грянули под сильными перстами,
Их страшный звон, как с треском падший гром;
Звучней, звучней... поднялся царь; кругом
Он бродит смутными очами;
Разрушен неги сладкий сон;
Исчезла прелесть вожделенья,
И слух его разит тяжелый, дикий стон:
«Сын брани, мщенья! мщенья!
Покорствуй гневу Эвменид;
Се девы казни! страшный вид!
Смотри! смотри! меж волосами
Их змеи страшные шипят,
Сверкают грозными очами,
Зияют, жалами блестят...
Но что? Там бледных теней лики;
Воздушный полк на облаках;
Несутся... светочи в руках;
Их грозен вид; их взоры дики;
То воины твои... сраженным в битве нет
Последней дани погребенья;
Пустынный вран их трупы рвет,
И воют: мщенья! мщенья!
Бежит от их огней пожар по небесам;
Бедой на Персеполь их гневны очи блещут;
Туда погибель мещут;
К мечам! Бойницы в прах! Огню и дом и храм!..»
И сонмы всколебались к брани;
На щит и меч упали длани;
И царь погибельный светильник воспалил.
О горе, Персеполь! грядет владыка сил;
Таиса, вождь герою,
Елена новая, зажжет другую Трою.
Так древней лиры глас — когда еще молчал
Органа мех чудесный —
Перстам послушный, оживлял
В душе восторг, и гнев, и чувства жар прелестный.
Но днесь другую жизнь гармонии дала
Сесилия, творец органа.

126
John Dry den
With natures mother-wit, and arts unknown
before.
Let old Timotheus yield the price,
Or both divide the crown;
He rais'd a mortal to the skies:
She drew an angel down.

127
Джон Драйден
Бессмертным вымыслом художница слила
Протяжность с быстротой, звон лиры, гром тимпана
И пенье нежных флейт. О, древних лет певец,
Клади к ее стопам заслуг твоих венец...
Но нет! вы равны вдохновеньем!
Им смертный к небу вознесен;
На землю ангел низведен
Ее чудесным сладкопеньем!
Перевод В. А. Жуковского

Jonathan Swift
41. FROM "VERSES ON THE DEATH OF DR. SWIFT"
Occasioned by reading a Maxim in Rochefoulcault:
"Dans l'adversité de nos meilleurs amis, nous trouvons toujours
quelque chose, qui ne nous déplaît pas."
As Rochefoulcault his Maxims drew
From Nature, I believe 'em true:
They argue no corrupted Mind
In him; the Fault is in Mankind.
This Maxim more than all the rest
Is thought too base for human Breast;
"In all Distresses of our Friends
We first consult our private Ends,
While Nature kindly bent to ease us,
Points out some Circumstance to please us."
If this perhaps your Patience move
Let Reason and Experience prove.
We all behold with envious Eyes,
Our Equal rais'd above our Size;
Who wou'd not at a crowded Show,
Stand high himself, keep others low?
I love my Friend as well as you,
But would not have him stop my View;
Then let him have the higher Post;
I ask but for an Inch at most.
If in a Battle you should find,
One, whom you love of all Mankind,
Had some heroick Action done,
A Champion kill'd, or Trophy won;

Джонатан Criuj,
41. СТИХИ НА СМЕРТЬ ДОКТОРА СВИФТА,
написанные по прочтении следующей сентенции из Ларошфуко:
Dans l'adversité de nos meilleurs amis, nous trouvons toujours
quelque chose, qui ne nous déplaît pas.
(Отрывок)
Француза Рошфуко «Максимы»
Для многих непереносимы;
Его бранят за злобный нрав,
Не замечая, сколь он прав.
Считают низкой клеветою
Его суждение простое:
«Мы все,— когда друзья в беде,—
Печемся о своей нужде
И, следуя благой природе,
Себе приятность в том находим».
Кто этой мыслью возмущен,
Пускай себя проверит он.
Всех наших ближних возвышенье
В нас вызывает раздраженье.
Столпились люди; кто из них
Не влез бы выше остальных?
Хоть он мой друг, но мне завидно,
Коль видит он, а мне не видно!
Нет, лучше влезть мне самому,
Чтоб видеть мне, а не ему.
Пусть некто, столь любимый вами,
Что трудно выразить словами,

I 30
Jonathan Swift
Rather than thus be over-topt,
Would you not wish his Lawrels cropt?
Dear honest Ned is in the Gout,
Lies rackt with Pain, and you without:
How patiently you hear him groan!
How glad the Case is not your own!
What Poet would not grieve to see,
His Brethren write as well as he?
But rather than they should excel,
He'd wish his Rivals all in Hell.
Her End when Emulation misses,
She turns to Envy, Stings and Hisses;
The strongest Friendship yields to Pride,
Unless the Odds be on our Side.
Vain human Kind! Fantastick Race!
Thy various Follies, who can trace?
Self-love, Ambition, Envy, Pride,
Their Empire in our Hearts divide:
Give others Riches, Power, and Station,
'Tis all on me an Usurpation.
I have no Tide to aspire;
Yet, when you sink, I seem the higher.
In POPE, I cannot read a Line,
But with a Sigh, I wish it mine:
When he can in one Couplet fix
More Sense than I can do in Six:
It gives me such a jealous Fit,
I cry, Pox take him, and his Wit.
Why must I be outdone by GAY,
In my own hum'rous biting Way?
ARBUTHNOT is no more my Friend,
Who dares to Irony pretend;

m
Джонатан Свифт
Прославит в доблестном бою
Себя и армию свою;
Неужто вы б не захотели,
Чтоб эти лавры облетели?
Разбит подагрой добрый Нед,
Бедняк страдает, вы же — нет;
Стенанья слышать так легко вам
И чувствовать себя здоровым!
Какой поэт бывает рад,
Что преуспел его собрат,
И не находит в том причины
Желать сопернику кончины?
Чужого превосходства вид
Нас раздражает и гневит,
А дружба лишь тогда прелестна,
Когда сравненье с другом лестно.
О суетный, тщеславный род!
Твои безумства кто сочтет?
Коварство, зависть, спесь, гордыня
В сердцах господствуют доныне.
Богатый, сильный меж людей
В моих глазах всегда злодей.
Пусть я ничтожен, вроде мыши,
Но пали вы — кажусь повыше.
Творений Попа каждый слог
Во мне рождает тяжкий вздох:
Он уместит, умен и краток,
В две строчки то, что я — в десяток.
Не в силах этого стерпеть,
Кричу я: «Чтоб ему сгореть!»
Я злюсь, когда сатиры Гэя
Моих изящней и острее.

Jonathan Swift
Which I was born to introduce,
Refin'd it first, and shew'd its Use.
St.JOHN, as well as PULTNEY knows,
That I had some Repute for Prose;
And till they drove me out of Date,
Could maul a Minister of State:
If they have mortify'd my Pride,
And made me throw my Pen, aside;
If with such Talents Heav'n hath blest 'em
Have I not Reason to detest 'em?
To all my Foes, dear Fortune, send
Thy Gifts, but never to my Friend;
I tamely can endure the first,
But, this with Envy makes me burst.
Thus much may serve by way of Proem,
Proceed we therefore to our Poem.

m
Джонатан Свифт
И Арбетнот противен мне
Своей иронией вдвойне;
Ведь я открыл ее значенье
И первый ввел в употребленье.
Септ-Джону с Пултни знать не грех,
Что в прозе я имел успех,
И были дни, когда я быстро
Умел пером сразить министра.
Когда ж теперь взамен моих
Читаются памфлеты их,
Я, принужденный это видеть,
Могу ли их не ненавидеть?
Пусть одарен Фортуной вдруг
Наш недруг, только бы не друг;
Мы первое стерпеть готовы,
Но не переживем второго.
Так, завершив пролог к поэме,
Мы переходим к главной теме.
Перевод Ю. Д. Левина

John Gay
42. THE HARE AND MANY FRIENDS
(A Fable)
Friendship, like love, is but a name,
Unless to one you stint the flame.
The child, whom many fathers share,
Hath seldom known a father's care.
'Tis thus in friendships; who depend
On many, rarely find a friend.
A Hare who, in a civil way,
Comply'd with every thing, like Gay,
Was known by all the bestial train
Who haunt the wood, or graze the plain;
Her care was never to offend;
And every creature was her friend.
As forth she went at early dawn,
To taste the dew-besprinkled lawn,
Behind she hears the hunter's cries,
And from the deep-mouth'd thunder flies.
She starts, she stops, she pants for breath;
She hears the near advance of death;
She doubles, to mislead the hound,
And measures back her mazy round;
Till, fainting in the public way,
Half-dead with fear she gasping lay.
What transport in her bosom grew,
When first the Horse appear'd in view!
"Let me," says she, "your back ascend,
And owe my safety to a friend.
You know my feet betray my flight:
To friendship every burthen's light."
The Horse reply'd, "Poor honest Puss,
It grieves my heart to see thee thus:
Be comforted, relief is near,
For all your friends are in the rear."
She next the stately Bull implor'd;

Джон Гей
42. ЗАЯЦ И ЕГО ДРУЗЬЯ
(Баснь)
Знакомство, дружество пустые суть названья,
Когда заводим их без всякого вниманья;
Приятелей себе кто многих наберет —
Едва ль и одного в несчастии найдет.
Один из зайцев свел знакомство со скотами,
Которые без рог, и с колкими рогами,
(Описывать их здесь нет нужды никакой)
С природною своей сердечной добротой
При каждых спорах их бывал на все согласен,
И страсть имел, как Гей, великую до басен —
За что всяк зайчика любезным называл
И в дружбе каждый раз встречаясь уверял —
При жизни таковой он прыгал и резвился,
И пред подобными себе везде гордился.
Однажды выскочив с зарею на лужок,
Чтоб травки пощипать, запрятался в кусток;
Но вдруг он слышит лай и труб ужасны звуки!
Чтоб не попасть ему к тиранам в страшны руки,
Бросается туда, сюда — опять назад;
Повсюду за собой собак злых видит ряд.—
Подсеклись наконец его от страха ноги,
Едва дыша упал среди большой дороги.
Но тут какой восторг в груди его восстал,
Когда идущую он лошадь увидал.
Позволь, вскричал, о конь! мне на тебе укрыться,
И тем от видимой беды освободиться,
Надежда на тебя осталась мне одна,
А помощь всякая для дружбы нетрудна.

13Г>
John Gay
And thus reply'd the mighty lord:
"Since every beast alive can tell
That I sincerely wish you well,
I may, without offence, pretend
To take the freedom of a friend.
Love calls me hence; a favourite cow
Expects me near yon barley-mow;
And, when a lady's in the case,
You know, all other things give place.
To leave you thus might seem unkind;
But, see, the Goat is just behind."
The Goat remark'd, her pulse was high,
Her languid head, her heavy eye:
"My back," says he, "may do you harm;
The Sheep's at hand, and wool is warm."
The Sheep was feeble, and complain'd,
His sides a load of wool sustain'd;
Said he was slow, confess'd his fears;
For Hounds eat Sheep as well as Hares.
She now the trotting Calf address'd,
To save from death a friend distress'd.
"Shall I," says he, "of tender age,
In this important care engage?
Older and abler pass'd you by;
How strong are those! how weak am I!
Should I presume to bear you hence,
Those friends of mine may take offence.
Excuse me, then; you know my heart;
But dearest friends, alas! must part.
How shall we all lament! Adieu;
For, see, the Hounds are just in view."

137
Джон Гей
Я к другу был всегда расположен сердечно,
Сказал ему тот конь, ты знаешь сам конечно;
Да с важным делом я теперь ко льву иду,
Утешься — вот здесь все друзья твои в виду!
Оставя лошадь, он к быку стремглав пустился,
Но также хорошо и сей отговорился:
Все знают, что тебе желаю я добра,
И как твой друг, скажу: давно идти пора —
Вон к этой, видишь ли, пригоженькой корове,
Открылся коей я вчера в моей любви;
Мне жаль, что я тебя в несчастии нашел,
Но радуйся, к тебе идет твой друг козел!
Козел, приметя в нем отменно жил биенье
И смертную в глазах померклость и томленье,
Моя спина тебе вредна, в ответ сказал,
И на овцу ему рогами указал.
Овца была слаба, притом же и боялась,
Чтоб в зубы и сама собакам не досталась:
К теленку наконец в отчаяньи прибег.
Но равной получен и от него успех.
Возможно ли, чтоб я, млад будучи летами,
Сравняться возмечтал с великими скотами?
Из них тебе никто не захотел помочь
И всякий от тебя бежал скорее прочь;
Так мне ли одному на помощь покуситься?
И как после того глазам их появиться.
Я плачу по тебе! — Чу! слышу гончих лай,
Они бегут, бегут! прощай, мой друг, прощай!
Перевод И. Ильинского

Alexander Pope
43. FROM "WINDSOR FOREST''
Above the rest a rural nymph was famed,
Thy offspring, Thames! the fair Lodona named;
(Lodona's fate, in long oblivion cast,
The Muse shall sing, and what she sings shall last.)
Scarce could the goddess from her nymph be known,
But by the crescent, and the golden zone.
She scorned the praise of beauty, and the care;
A belt her waist, a fillet binds her hair;
A painted quiver on her shoulder sounds,
And with her dart the flying deer she wounds.
It chanced, as eager of the chase, the maid
Beyond the forest's verdant limits strayed,
Pan saw and loved, and, burning with desire,
Pursued her flight, her flight increased his fire.
Not half so swift the trembling doves can fly,
When the fierce eagle cleaves the liquid sky;
Not half so swiftly the fierce eagle moves,
When through the clouds he drives the trembling doves;
As from the god she flew with furious pace,
Or as the god, more furious, urged the chase.
Now fainting, sinking, pale, the nymph appears;
Now close behind, his sounding steps she hears;
And now his shadow reached her as she run,
His shadow lengthened by the setting sun;
And now his shorter breath, with sultry air,
Pants on her neck, and fans her parting hair.
In vain on father Thames she calls for aid,
Nor could Diana help her injured maid.
Faint, breathless, thus she prayed, nor prayed
in vain:
"Ah Cynthia! ah—though banished from thy train,
Let me, О let me, to the shades repair,
My native shades—there weep, and murmur there."

Александр Поп
43. ВИНДЗОРСКИЙ ЛЕС
(Отрывок)
Из юных нимф ее дочь Тамеса, Лодона,
Была славнее всех; и взор Эндимиона
Лишь потому ее с Дианой различал,
Что месяц золотой богиню украшал.
Но, смертных и богов пленяя, не пленялась:
Одна свобода ей с невинностью мила,
И ловля птиц, зверей — утехою была.
Одежда легкая на нимфе развевалась,
Зефир играл в ее струистых волосах,
Резной колчан звенел с стрелами на плечах,
И меткое копье за серною свистало.
Однажды Пан ее увидел, полюбил,
И сердце у него желаньем воспылало.
Она бежит... В любви предмет бегущий мил,
И нимфа робкая стыдливостью своею
Для дерзкого еще прелестнее была.
Как горлица летит от хищного орла,
Как яростный орел стремится вслед за нею,
Так нимфа от него, так он за нимфой вслед —
И ближе, ближе к ней... Она изнемогает,
Слаба, бледна... В глазах ее темнеет свет.
Уже тень Панова Лодону настигает,
И нимфа слышит стук ног бога за собой,
Дыхание его, как ветер, развевает
Ей волосы... Тогда, оставлена судьбой,
В отчаяньи своем несчастная, к богине
Душою обратясь, так мыслила: «Спаси,
О Цинтия! меня; в дубравы пренеси,
На родину мою! Ах! Пусть я там отныне
Стенаю горестно и слезы лью ручьем!»
Исполнилось... И вдруг, как будто бы слезами
Излив тоску свою, она течет струями,
Стеная жалобно в журчании своем.

140
Alexander Pope
She said, and melting as in tears she lay,
In a soft silver stream dissolved away.
The silver stream her virgin coldness keeps,
For ever murmurs, and for ever weeps;
Still bears the name the hapless virgin bore,
And bathes the forest where she ranged before.
In her chaste current oft the goddess laves,
And with celestial tears augments the waves.
Oft in her glass the musing shepherd spies
The headlong mountains and the downward skies,
The watery landscape of the pendant woods,
And absent trees that tremble in the floods;
In the clear azure gleam the flocks are seen,
And floating forests paint the waves with green,
Through the fair scene roll slow the lingering streams,
Then foaming pour along, and rush into the Thames.
44. THE DYING CHRISTIAN TO HIS SOUL
Ode
I
Vital spark of heavenly flame!
Quit, oh quit this mortal frame:
Trembling, hoping, lingering, flying,
Oh the pain, the bliss of dying!
Cease, fond Nature, cease thy strife,
And let me languish into life!
II
Hark! they whisper; Angels say,
"Sister Spirit, come away."
What is this absorbs me quite?
Steals my senses, shuts my sight,
Drowns my spirits, draws my breath?
Tell me, my Soul, can this be Death?

141
Александр Поп
Поток сей и теперь Лодоной называем.
Чист, хладен, как она; тот лес им орошаем,
Где нимфа некогда гуляла и жила.
Диана моется в его воде кристальной,
И память нимфина доныне ей мила:
Когда вообразит ее конец печальный,
Струи сливаются с богининой слезой.
Пастух, задумавшись, журчанью их внимает,
Сидя под тению, в них часто созерцает
Луну у ног своих и горы вниз главой,
Плывущий ряд дерев, над берегом висящих
И воду светлую собою зеленящих.
Среди прекрасных мест излучистым путем
Лодона тихая едва-едва струится,
Но вдруг, быстрее став в течении своем,
Спешит с отцом ее навек соединиться.
Перевод H. М. Карамзина
44. УМИРАЮЩИЙ ХРИСТИАНИН
Небесного огня божественная искра,
Душа, сбрось смертные одежды
Болезней, страха и надежды,
О, жалкая игра!
Оковы разорви природы,
Пари к источнику и жизни и свободы!
Теперь твоя пора!
Внемли, как ангелы вокруг тебя вещают:
«К нам, милая сестра, скорее!»
Мой взор становится тусклее;
Я не могу дышать;
Потеря сил и чувств смятенье...
Душа, ответствуй мне, реши мое сомненье:
Не то ли — умирать?

142
Alexander Pope
III
The world recedes; it disappears!
Heaven opens on my eyes! my ears
With sounds seraphic ring:
Lend, lend your wings! I mount! I fly!
О Grave! where is thy victory?
О Death! where is thy sting?

Ш
Александр Поп
Земля бежит, бежит... исчезла уж из вида!
Отверсто небо видят взоры;
Слух серафимов внемлет хоры...
Горю достичь... Друзья,
Свои скорей мне дайте крила!
Где торжество твое победное, могила?
Смерть, где коса твоя?
Перевод А. Ф. Воейкова

James Thomson
FROM "THE SEASONS"
45. SUMMER
Guilt hears appall'd, with deeply troubled
thought.
And yet not always on the guilty head
Descends the fated flash. Young Celadon
And his Amelia were a matchless pair;
With equal virtue form'd, and equal grace,
The same, distinguish'd by their sex alone:
Hers the mild lustre of the blooming morn,
And his the radiance of the risen day.
They lov'd: but such their guileless
passion was,
As in the dawn of time inform'd the heart
Of innocence and undissembling truth.
Twas friendship heighten'd by the mutual
wish.
Th' enchanting hope, and sympathetic glow,
Beam'd from the mutual eye. Devoting all
To love, each was to each a dearer self;
Supremely happy in th' awaken'd power
Of giving joy. Alone, amid the shades,
Still in harmonious intercourse they liv'd
The rural day, and talk'd the flowing heart,
Or sigh'd and look'd unutterable things.
So pass'd their life, a clear united
stream,
By care unruffled; till, in evil hour,
The tempest caught them on the tender walk,
Heedless how far, and where its mazes stray'd,
While, with each other blest, creative love
Still bade eternal Eden smile around.
Presaging instant fate, her bosom heav'd
Unwonted sighs, and stealing oft a look
Of the big gloom, on Celadon her eye

Джеймс Томсон
ВРЕМЕНА ГОДА
45. СЕЛАДОН И АМЕЛИЯ
Ужасен грома глас пороков злых рабам!
Но мститель пламенный, паря по небесам,
Всегда ль приносит казнь дрожащему злодею?
Влюбленный Селадон с Амелией своею
Являли образец прелестнейшей четы.
Равно они полны добра и красоты;
Единство милое лишь полом разделялось;
В ней утро раннее, златое улыбалось;
В нем — ясный, яркий день, краса природы всей.
Любовь связала их, любовь блаженных дней,
Подруга простоты, которая сначала
Невинность, искренность и счастье в нас питала.
То было дружество, союз сердец святой.
Надежда сладкая, уверенность, покой
Светились в их очах и в души изливались.
Любови преданы, друг другом восхищаясь,
Друг другу были тем, чем каждый был себе;
Друг друга радовать—обеты их судьбе.
В уединении, сквозь тени древ прохладны
День сельский освещал беседы их отрадны;
Немой язык сердец — вот весь их разговор.
Люби и будь любим — слова заменит взор!
И жизнь катилась их, как тихий ключ кристальный,
Без бурь и без забот. Однажды в роще дальней
Застигла их гроза, обманутых тропой.
Беспечны, заняты единственно собой,
Когда сама любовь, любимцев провожая,
Велела вкруг цвести очарованьям рая,
Могли ли замечать, куда ведет их путь.
Вздыханья томные теснили девы грудь
И в сердце вещен хлад безвестный возрождался:
Печальный взор ее то робко поднимался
К гремящим небесам, то в горестных слезах

146
James Thomson
Fell tearful, wetting her disorder'd cheek.
In vain assuring love, and confidence
In Heaven, repress'd her fear; it grew, and
shook
Her frame near dissolution. He perceiv'd
Th' unequal conflict; and as angels look
On dying saints, his eyes compassion shed,
With love illumin'd high. "Fear not," he said,
"Sweet innocence! thou stranger to offence,
And inward storm! He, who yon skies involves
In frowns of darkness, ever smiles on thee
With kind regard. O'er thee the secret shaft
That wastes at midnight, or th' underaded hour
Of noon, flies harmless: and that very voice
Which thunders terrour through the guilty
heart,
With tongues of seraphs whispers peace to thine.
'Tis safety to be near thee sure, and thus
To clasp perfection !" From his void embrace,
Mysterious Heaven! that moment, to the ground,
A blacken'd corse, was struck the beauteous maid.
46. A HYMN
These, as they change, Almighty Father, these
Are but the varied God. The rolling year
Is full of thee. Forth in the pleasing Spring
Thy beauty walks, thy tenderness and love.
Wide flush the fields; the softening air is balm;
Echo the mountains round; the forest smiles;
And every sense, and every heart, is joy.
Then comes thy glory in the Summer-months,
With light and heat refulgent. Then thy Sun
Shoots full perfection through the swelling year:
And oft thy voice in dreadful thunder speaks;
And oft at dawn, deep noon, or falling eve,

147
Джеймс Томсон
На друга упадал, чтоб в нем прочесть свой страх.
Ни вера, ни любовь ее не подкрепляла —
И в трепете она, казалося, встречала
Парящую к ней смерть: и замер дружбы глас,
И тщетен всяк совет. Как ангел, в смертный час,
Со взором, тающим в любви и умиленьи,
Зрит праведной души на небо возвращенье,
Так Селадон взирал на бледность красоты.
«Невинность кроткая, чего боишься ты?
Что буря для тебя? Ты чужда преступленья
И скрытых в сердце бурь. Когда посланник мщенья
Из мрака сыплет казнь, то радость и покой
Вокруг тебя стоят; дух смерти роковой
В полуночь или днем, блуждая невидимо,
С тобою встретится — и тихо пройдет мимо.
Сей гром — глагол суда для извергов земных —
Как Серафимов хор, крепит сердца святых.
Блажен, кто зрит тебя, блажен руководимый
Тобою в храм добра!» Судьбы непостижимы:
Едва успел сказать — развился молний клуб,
И дева милая — бездушный, хладный труп.
Перевод А. Ф. Мерзлякова
46. ГИМН
О Боге нам гласит времен круговращенье,
О благости Его исполненный Им год.
Творец! весна Твоей любви изображенье:
Воскреснули поля; цветет лазурный свод;
Веселые холмы одеты красотою,
И сердце растворил желаний тихий жар.
Ты в лете, окружен и зноем и грозою,
То мирный, благостный, несешь нам зрелость в дар,
То нам благотворишь, сокрытый туч громадой.
И в полдень пламенный, и ночи в тихий час,
С дыханием дубрав, источников с прохладой,
Не Твой ли к нам летит любови полный глас?

148
James Thomson
By brooks and groves, in hollow-whispering gales.
Thy bounty shines in Autumn unconfin'd,
And spreads a common feast for all that lives.
In Winter aweful thou! with clouds and storms
Around thee thrown, tempest o'er tempest roll'd,
Majestic darkness! on the whirlwind's wing,
Riding sublime, thou bidst the world adore,
And humblest nature with thy northern blast.
Mysterious round! what skill, what force divine,
Deep felt, in these appear! a simple train,
Yet so delightful mix'd, with such kind art,
Such beauty and beneficence combin'd;
Shade, unperceiv'd, so softening into shade;
And all so forming an harmonious whole;
That, as they still succeed, they ravish still.
But wandering oft, with brute unconscious gaze,
Man marks not thee, marks not the mighty hand,
That, ever busy, wheels the silent spheres;
Works in the secret deep; shoots, steaming, thence
The fair profusion that o'erspreads the Spring:
Flings from the Sun direct the flaming day;
Feeds every creature; hurls the tempests forth;
And, as on Earth this grateful change revolves,
With transport touches all the springs of life.
Nature, attend! join every living soul,
Beneath the spacious temple of the sky,
In adoration join; and, ardent, raise
One general song! To him, ye vocal gales,
Breathe soft, whose Spirit in your freshness
breathes:
Oh, talk of him in solitary glooms;
Where, o'er the rock, the scarcely waving pine
Fills the brown shade with a religious awe.
And ye, whose bolder note is heard afar,
Who shake th' astonish'd world, lift high to Heaven
Th' impetuous song, and say from whom you rage.
His praise, ye brooks, attune, ye trembling rills;
And let me catch it as I muse along.
Ye headlong torrents, rapid and profound;

14<
Джеймс Томсон
Ты в осень общий пир готовишь для творенья;
И в зиму, гневный Бог, на бурных облаках,
Во ужас облечен, с грозой опустошенья,
Паришь, погибельный... как дольный гонишь прах,
И вьюгу, и метель, и вихорь пред Собою;
В развалинах земля: природы страшен вид;
И мир, оцепенев пред Сильного рукою,
Хвалебным трепетом Творца благовестит.
О, таинственный круг! каких законов сила
Слияла здесь красу с чудесной простотой,
С великолепием приятность согласила,
Со тьмою дивный свет, с движением покой,
С неизменяемым единством измененье?
Почто ж ты, человек, слепец среди чудес?
Признай окрест себя Руки напечатленье,
От века правящей течением небес
И строем мирных сфер из тьмы недостижимой.
Она весной красу низводит на поля;
Ей жертва дым горы, перунами дробимой;
Пред нею в трепете веселия земля.
Воздвигнись, спящий мир! внуши мой глас, созданье!
Да грянет ваша песнь Чудесного делам!
Слиянные в хвалу, слиянны в обожанье,
Да гимн ваш потрясет небес огромный храм!..
Журчи к нему любовь под тихой сенью леса,
Порхая по листам, душистый ветерок;
Вы, ели, наклонясь с седой главы утеса
На светлый о скалу биющийся поток,
Его приветствуйте таинственною мглою;
О Нем благовести, крылатых бурей свист,
Когда трепещет брег, терзаемый волною,
И сорванный с лесов крутится клубом лист;
Ручей, невидимо журчащий под дубравой,
С лесистой крутизны ревущий водопад,
Река, блестящая средь дебрей величаво,
Кристаллом отразив на бреге пышный град,
И ты, обитель чуд, бездонная пучина,
Гремите песнь Тому, чей бурь звучнейший глас
Велит—и зыбь горой; велит—и зыбь равнина.

150
James Thomson
Ye softer floods, that lead the humid maze
Along the vale; and thou, majestic main,
A secret world of wonders in thyself,
Sound his stupendous praise; whose greater voice
Or bids you roar, or bids your roarings fall.
Soft roll your incense, herbs, and fruits, and flowers,
In mingled clouds to him; whose Sun exalts,
Whose breath perfumes you, and whose pencil paints.
Ye forests bend, ye harvests wave, to him;
Breathe your still song into the reaper's heart,
As home he goes beneath the joyous Moon.
Ye that keep watch in Heaven, as Earth asleep
Unconscious lies, effuse your mildest beams,
Ye constellations, while your angels strike,
Amid the spangled sky, the silver lyre.
Great source of day! best image here below
Of thy Creator, ever pouring wide,
From world to world, the vital ocean round,
On Nature write with every beam his praise.
The thunder rolls: be hush'd the prostrate world;
While cloud to cloud returns the solemn hymn.
Bleat out afresh, ye hills: ye mossy rocks,
Retain the sound: the broad responsive low,
Ye valleys, raise; for the Great Shepherd reigns;
And his unsuffering kingdom yet will come.
Ye woodlands all, awake: a boundless song
Burst from the groves! and when the restless day,
Expiring, lays the warbling world asleep,
Sweetest of birds! sweet Philomela, charm
The listening shades, and teach the night his praise.
Ye chief, for whom the whole creation smiles,
At once the head, the heart, and tongue of all,
Crown the great hymn! in swarming cities vast,
Assembled men, to the deep organ join
The long-resounding voice, oft breaking clear,
At solemn pauses, through the swelling base;
And, as each mingling flame increases each,
In one united ardour rise to Heaven.
Or if you rather chuse the rural shade,

151
Джеймс Томсон
Вы, злаки, вы, цветы, лети к Нему от вас
Хвалебное с полей, с лугов благоуханье:
Он дал вам аромат, Он вас кропит росой,
Из радужных лучей соткал вам одеянье;
Пред Ним утихни, дол; поникни, бор, главой;
И, жатва, трепещи на ниве оживленной,
Пленяя шорохом мечтателя своим,
Когда Он, при луне, вдоль рощи осребренной,
Идет задумчивый, и тень вослед за Ним;
Луна, по облакам разлей струи златыя,
Когда и дебрь, и холм, и лес в тумане спят;
Созвездий лик, сияй средь тверди голубыя,
Когда струнами лир превыспренних звучат
Воспламененные любовью серафимы;
И ты, светило дня, смиритель бурных туч,
Будь щедростию лик Творца боготворимый,
Ему живописуй хвалу твой каждый луч...
Се гром!.. Владыки глас!.. Безмолствуй, мир смятенный.
Внуши... Из края в край по тучам гул гремит;
Разрушена скала; дымится дуб сраженный;
И гимн торжественный чрез дебри вдаль парит...
Утих... Красуйся, луг... приветственное пенье,
Изникни из лесов; и ты, любовь весны —
Лишь полночь принесет пернатым усыпленье,
И тихий от холма восстанет рог луны —
Воркуй под сению дубравной, Филомела.
А ты, глава земли, творения краса,
Наследник ангелов бессмертного удела,
Сочти бесчисленны созданья чудеса,
И в горнее пари, хвалой воспламененный.
Сердца, слиянны в песнь, летите к небесам;
Да грады восшумят, мольбами оглашенны;
Да в храмах с алтарей восстанет фимиам;
Да грянут с звоном арф и с ликами органы;
Да в селах, по горам, и в сумраке лесов,
И пастыря свирель, и юных дев тимпаны,
И звучные рога, и шумный глас певцов
Один составят гимн и гул отгрянет: слава!
Будь, каждый звук, хвала; будь, каждый холм, алтарь;

152
James Thomson
And find a fane in every secret grove;
There let the shepherd's flute, the virgin's lay,
The prompting seraph, and the poet's lyre,
Still sing the God of Seasons, as they roll.
For me, when I forget the darling theme,
Whether the blossom blows, the Summer-ray
Russets the plain, inspiring Autumn gleams;
Or Winter rises in the blackening east;
Be my tongue mute, my fancy paint no more,
And, dead to joy, forget my heart to beat.
Should Fate command me to the farthest
verge
Of the green earth, to distant barbarous climes,
Rivers unknown to song; where first the Sun
Gilds Indian mountains, or his setting beam
Flames on the Atlantic isles; 'tis nought to me;
Since God is ever present, ever felt,
In the void waste, as in the city full;
And where he vital breathes, there must be joy.
When ev'n at last the solemn hour shall come,
And wing my mystic flight to future worlds,
I cheerful will obey: there, with new powers,
Will rising wonders sing: I cannot go
Where Universal Love not smiles around,
Sustaining all yon orbs, and all their suns;
From seeming evil still educing good,
And better thence again, and better still,
In infinite progression. But I lose
Myself in him, in Light ineffable;
Come then, expressive Silence, music his praise.

153
Джеймс Томсон
Будь храмом, каждая тенистая дубрава,
Где, мнится, в тайной мгле сокрыт природы Царь,
И веют в ветерках душистых серафимы,
И где, возведши взор на светлый неба свод,
Сквозь зыблемую сеть ветвей древесных зримый,
Певец в задумчивом восторге слезы льет.
А я, животворим созданья красотою,
Забуду ли когда хвалебный глас мольбы?
О Неиспытанный! мой пламень пред Тобою!
Куда б ни привела рука Твоей судьбы,
Найду ли тишину под отческою сенью,
Беспечный друг полей, возлюбленных в кругу —
Тебя и в знойный день, покрытый рощи тенью,
И в ночь, задумчивый, потока на брегу,
И в обиталищах страдания забвенных,
Где бедность и недуг, где рок напечатлел
Отчаянья клеймо на лицах искаженных,
Куда б, влеком Тобой, с отрадой я летел,
И в час торжественный полночного виденья,
Как струны, пробудясь, ответствуют перстам
И дух воспламенен восторгом песнопенья —
Тебя велю искать и сердцу и очам.
Постигнешь ли меня гонения рукою —
Тебя ж благословит тоски молящий глас;
Тебя же обрету под грозной жизни мглою.
Ах! скоро ль прилетит последний скорбный час,
Конца и тишины желанный возвеститель?
Промчись, печальная неведения тень!
Откройся, тайный брег, утраченных обитель!
Откройся, мирная, отеческая сень!
Перевод В. А. Жуковского

Thomas Gray
47. ELEGY WRITTEN IN A COUNTRY CHURCH-YARD
The curfew tolls the knell of Parting day,
The lowing herd winds slowly o'er the lea,
The plowman homeward plods his weary way
And leaves the world to darkness and to me.
Now fades the glimmVing landscape on the sight,
And all the air a solemn stillness holds,
Save where the beetle wheels his drony flight,
And drowsy tinklings lull the distant folds;
Save that, from yonder ivy-mantled towV,
The moping owl does to the moon complain
Of such, as wand'ring near her secret bow'r,
Molest her ancient solitary reign.
Hark! how the sacred calm that breathes around
Bids every fierce tumultuous passion cease;
In still small accents whispering from the ground,
A grateful earnest of eternal peace.
Beneath those rugged elms, that yew-tree's shade
Where heaves the turf in many a mould'ring heap,
Each in his narrow cell for ever laid,
The rude forefathers of the hamlet sleep.
The breezy call of incense-breathing morn,
The swallow twitt'ring from the straw-built shed,
The cock's shrill clarion, or the echoing horn,
No more shall rouse them from their lowly bed.

Томас Грей
47. СЕЛЬСКОЕ КЛАДБИЩЕ1
(Элегия)
Уже бледнеет день, скрываясь за горою;
Шумящие стада толпятся над рекой;
Усталый селянин медлительной стопою
Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.
В туманном сумраке окрестность исчезает...
Повсюду тишина; повсюду мертвый сон;
Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает,
Лишь слышится вдали рогов унылый звон.
Лишь дикая сова, таясь под древним сводом
Той башни, сетует, внимаема луной,
На возмутившего полуночным приходом
Ее безмолвного владычества покой.
Под кровом черных сосн и вязов наклоненных,
Которые окрест, развесившись, стоят,
Здесь праотцы села, в гробах уединенных
Навеки затворясь, сном непробудным спят.
Денницы тихий глас, дня юного дыханье,
Ни крики петуха, ни звучный гул рогов,
Ни ранней ласточки на кровле щебетанье —
Ничто не вызовет почивших из гробов.
На дымном очаге трескучий огнь, сверкая,
Их в зимни вечера не будет веселить,
И дети резвые, встречать их выбегая,
Не будут с жадностью лобзаний их ловить.
См. в комментариях более поздний перевод (1839) В. А. Жуковского.

1 56
Thomas Gray
For them no more the blazing hearth shall burn,
Or busy housewife ply her evening care,
Nor children run to lisp their sire's return,
Or climb his knees the envied kiss to share.
Oft did the harvest to their sickle yield;
Their furrow oft the stubborn glebe has broke;
How jocund did they drive their teams afield!
How bow'd the woods beneath their sturdy stroke!
Let not ambition mock their useful toil,
Their homely joys and destiny obscure;
Nor grandeur hear with a disdainful smile,
The short and simple annals of the poor.
The boast of heraldry, the pomp of pow'r,
And all that beauty, all that wealth e'er gave,
Await, alike, th' inevitable hour;
The paths of glory lead but to the grave.
Nor you, ye proud, impute to these the fault,
If mem'ry o'er their tomb no trophies raise,
Where thro' the long-drawn aisle and fretted vault
The pealing anthem swells the note of praise.
Can storied urn, or animated bust,
Back to its mansion call the fleeting breath?
Can honour's voice provoke the silent dust,
Or flatt'ry soothe the dull cold ear of death?
Perhaps in this neglected spot is laid
Some heart once pregnant with celestial fire;
Hands, that the rod of empire might have sway'd,
Or wak'd to ecstasy the living lyre.
But knowledge to their eyes her ample page,
Rich with the spoils of time, did ne'er unroll;
Chill penury repress'd their noble rage,
And froze the genial current of the soul.

157
Томас Грей
Как часто их серпы златую ниву жали,
И плуг их побеждал упорные поля!
Как часто их секир дубравы трепетали,
И потом их лица кропилася земля!
Пускай рабы сует их жребий унижают,
Смеяся в слепоте полезным их трудам,
Пускай с холодностью презрения внимают
Таящимся во тьме убогого делам;
На всех ярится смерть — царя, любимца славы,
Всех ищет грозная... и некогда найдет;
Всемощныя судьбы незыблемы уставы:
И путь величия ко гробу нас ведет!
А вы, наперсники фортуны ослепленны,
Напрасно спящих здесь спешите презирать
За то, что гробы их непышны и забвенны,
Что лесть им алтарей не мыслит воздвигать.
Вотще над мертвыми, истлевшими костями
Трофеи зиждутся, надгробия блестят,
Вотще глас почестей гремит перед гробами —
Угасший пепел наш они не воспалят.
Ужель смягчится смерть сплетаемой хвалою
И невозвратную добычу возвратит?
Не слаще мертвых сон под мраморной доскою;
Надменный мавзолей лишь персть их бременит.
Ах! может быть, под сей могилою таится
Прах сердца нежного, умевшего любить,
И гробожитель-червь в сухой главе гнездится,
Рожденной быть в венце иль мыслями парить!
Но просвещенья храм, воздвигнутый веками,
Угрюмою судьбой для них был затворен,
Их рок обременил убожества цепями,
Их гений строгою нуждою умерщвлен.

158
Thomas Gray
Full many a gem of purest ray serene,
The dark unfathom'd caves of ocean bear;
Full many a flow'r is born to blush unseen,
And waste its sweetness on the desert air.
Some village Hampden, that with dauntless breast
The little tyrant of his fields withstood,
Some mute inglorious Milton here may rest,
Some Cromwell guiltless of his country's blood.
Th' applause of list'ning senates to command,
The threats of pain and ruin to despise,
To scatter plenty o'er a smiling land,
And read their hist'ry in a nation's eyes,
Their lot forbade: nor circumscrib'd alone
Their growing virtues, but their crimes confin'd;
Forbade to wade through slaughter to a throne,
And shut the gates of mercy on mankind;
The struggling pangs of conscious truth to hide,
To quench the blushes of ingenuous shame;
Or heap the shrine of Luxury and Pride
With incense kindled at the Muse's flame.
Far from the madding crowd's ignoble strife,
Their sober wishes never learn'd to stray;
Along the cool sequester'd vale of life
They kept the noiseless tenor of their way.
Yet ev'n these bones from insult to protect,
Some frail memorial still erected nigh,
With uncouth rhymes and shapeless sculpture deck'd,
Implores the passing tribute of a sigh.
Their name, their years, spelt by the
unletter'd Muse,
The place of fame and elegy supply;

159
Томас Грей
Как часто редкий перл, волнами сокровенный,
В бездонной пропасти сияет красотой;
Как часто лилия цветет уединенно,
В пустынном воздухе теряя запах свой.
Быть может, пылью сей покрыт Гампден надменный,
Защитник сограждан, тиранства смелый враг;
Иль кровию граждан Кромвель необагренный,
Или Мильтон немой, без славы скрытый в прах.
Отечество хранить державною рукою,
Сражаться с бурей бед, фортуну презирать,
Дары обилия на смертных лить рекою,
В слезах признательных дела свои читать—
Того им не дал рок; но вместе преступленьям
Он с доблестями их круг тесный положил;
Бежать стезей убийств ко славе, наслажденьям
И быть жестокими к страдальцам запретил;
Таить в душе своей глас совести и чести,
Румянец робкия стыдливости терять
И, раболепствуя, на жертвенниках лести
Дары небесных муз гордыне посвящать.
Скрываясь от мирских погибельных смятений,
Без страха и надежд, в долине жизни сей,
Не зная горести, не зная наслаждений,
Они беспечно шли тропинкою своей.
И здесь спокойно спят под сенью гробовою —
И скромный памятник, в приюте сосн густых,
С непышной надписью и резьбою простою,
Прохожего зовет вздохнуть над прахом их.
Любовь на камне сем их память сохранила,
Их лета, имена потщившись начертать;
Окрест библейскую мораль изобразила,
По коей мы должны учиться умирать.

160
Thomas Gray
And many a holy text around she strews,
That teach the rustic moralist to die.
For who, to dumb forgetfulness a prey,
This pleasing anxious being e'er resign'd,
Left the warm precincts of the cheerful day,
Nor cast one longing, ling'ring look behind!
On some fond breast the parting soul relies,
Some pious drops the closing eye requires;
Ev'n from the tomb, the voice of nature cries,
Ev'n in our ashes live their wonted fires.
For thee, who, mindful of th' unhonour'd dead,
Dost in these lines their artless tale relate;
If, chance, by lonely contemplation led,
Some kindred spirit shall inquire thy fate:
Haply some hoary-headed swain may say,
'Oft have we seen him at the peep of dawn,
Brushing with hasty steps the dews away,
To meet the sun upon the upland lawn:
There at the foot of yonder nodding beech:
That wreaths its old fantastic roots so high,
His listless length at noon-tide would he stretch,
And pore upon the brook that bubbles by.
Him have we seen the greenwood side along,
While o'er the heath we hied, our labour done,
Oft as the woodlark piped her farewell song,
With wistful eyes pursue the setting sun.
Hard by yon wood, now smiling as in scorn,
Mutt'ring his wayward fancies, he would rove;
Now drooping, woeful-wan, like one forlorn,
Or craz'd with care, or cross'd in hopeless love.
One morn I miss'd him on the custom'd hill,
Along the heath, and near his fav'rite tree;

1Г)1
Томас Грей
И кто с сей жизнию без горя расставался?
Кто прах свой по себе забвенью предавал?
Кто в час последний свой сим миром не пленялся
И взора томного назад не обращал?
Ах! нежная душа, природу покидая,
Надеется друзьям оставить пламень свой;
И взоры тусклые, навеки угасая,
Еще стремятся к ним с последнею слезой;
Их сердце милый глас в могиле нашей слышит;
Наш камень гробовой для них одушевлен;
Для них наш мертвый прах в холодной урне дышит,
Еще огнем любви для них воспламенен.
А ты, почивших друг, певец уединенный,
И твой ударит час, последний, роковой;
И к гробу твоему, мечтой сопровожденный,
Чувствительный придет услышать жребий твой.
Быть может, селянин с почтенной сединою
Так будет о тебе пришельцу говорить:
«Он часто по утрам встречался здесь со мною,
Когда спешил на холм зарю предупредить.
Там в полдень он сидел под дремлющею ивой,
Поднявшей из земли косматый корень свой;
Там часто, в горести беспечной, молчаливой,
Лежал задумавшись над светлою рекой;
Нередко ввечеру, скитаясь меж кустами,—
Когда мы с поля шли и в роще соловей
Свистал вечерню песнь,— он томными очами
Уныло следовал за тихою зарей.
Прискорбный, сумрачный, с главою наклоненной,
Он часто уходил в дубраву слезы лить,
Как странник, родины, друзей, всего лишенный,
Которому ничем души не усладить.

162
Thomas Gray
Another came, nor yet beside the rill,
Nor up the lawn, not at the wood was he;
The next, with dirges due, in sad array,
Slow thro' the church-yard path we saw him borne;
Approach and read (for thou canst read) the lay,
Grav'd on the stone beneath yon aged thorn. *
The Epitaph
Here rests his head upon the lap of Earth
A youth, to Fortune and to Fame unknown;
Fair Science frown1 d not on his humble birth,
And Melancholy mark'd him for her own.
Large was his bounty, and his soul sincere,
Heav'n did a recompense as largely send:
He gave to Mis'ry (all he had) a tear,
He gain'd from Heav'n Çtwas all he wish'd) a friend.
No farther seek his merits to disclose,
Or draw his frailties from their dread abode,
(There they alike in trembling hope repose),
The bosom of his Father and his God.

163
Томас Грей
Взошла заря — но он с зарею не являлся,
Ни к иве, ни на холм, ни в лес не приходил;
Опять заря взошла—нигде он не встречался;
Мой взор его искал — искал — не находил.
Наутро пение мы слышим гробовое...
Несчастного несут в могилу положить.
Приблизься, прочитай надгробие простое,
Чтоб память доброго слезой благословить».
Здесь пепел юноши безвременно сокрыли;
Что слава, счастие, не знал он в мире сем.
Но Музы от него лица не отвратили,
И меланхолии печать была на нем.
Он кроток сердцем был, чувствителен душою —
Чувствительным творец награду положил.
Дарил несчастных он — чем только мог — слезою;
В награду от творца он друга получил.
Прохожий, помолись над этою могилой;
Он в ней нашел приют от всех земных тревог;
Здесь все оставил он, что в нем греховно было,
С надеждою, что жив его спаситель — бог.
Перевод В. А. Жуковского

Oliver Goldsmith
48. FROM "THE HERMIT"
EDWIN AND ANGELINA
A Ballad
"Turn, gentle Hermit of the dale,
And guide my lonely way
To where yon taper cheers the vale
With hospitable ray;
"For here forlorn and lost I tread,
With fainting steps and slow—
Where wilds, immeasurably spread,
Seem lengthening as I go."
"Forbear, my son," the Hermit cries,
"To tempt the dangerous gloom;
For yonder faithless phantom flies
To lure thee to thy doom.
"Here to the houseless child of want
My door is open still;
And though my portion is but scant,
I give it with goodwill.
"Then turn to-night, and freely share
Whate'er my cell bestows;
My rushy couch and frugal fare,
My blessing and repose.
"No flocks that range the valley free
To slaughter I condemn;
Taught by that Power that pities me,
I learn to pity them:
"But from the mountain's grassy side
A guiltless feast I bring—
A scrip with herbs and fruits supplied,
And water from the spring.

Оливер Голдсмит
48. ПУСТЫННИК
Баллада
«Веди меня, пустыни житель,
Святой Анахорет;
Близка желанная обитель;
Приветный вижу свет.
Устал я: тьма кругом густая:
Запал в глуши мой след;
Безбрежней, мнится, степь пустая,
Чем дале я вперед».—
«Мой сын (в ответ пустыни житель),
Ты призраком прельщен:
Опасен твой путеводитель—
Над бездной светит он.
Здесь чадам нищеты бездомным
Отверзта дверь моя,
И скудных благ уделом скромным
Делюсь от сердца я.
Войди в гостеприимну келью;
Мой сын, перед тобой
И брашно с жесткою постелью,
И сладкий мой покой.
Есть стадо... но безвинных кровью
Руки я не багрил:
Меня Творец своей любовью
Щадить их научил.
Обед снимаю непорочный
С пригорков и полей;
Деревья плод дают мне сочный,
Питье дает ручей.

166
Oliver Goldsmith
"Then, pilgrim, turn, thy cares forego;
All earth-born cares are wrong:
Man wants but little here below,
Nor wants that litde long."
Soft as the dew from heaven descends,
His gentle accents fell:
The modest stranger lowly bends,
And follows to the cell.
Far in a wilderness obscure
The lonely mansion lay;
A refuge to the neighb'ring poor
And strangers led astray.
No stores beneath its humble thatch
Required a master's care;
The wicket, opening with a latch,
Received the harmless pair.
And now, when busy crowds retire
To take their evening rest,
The Hermit trimmed his litde fire,
And cheered his pensive guest.
And spread his vegetable store,
And gaily pressed, and smiled;
And, skilled in legendary lore,
The lingering hours «beguiled.
Around in sympathetic mirth
Its tricks the kitten tries—
The cricket chirrups in the hearth,
The crackling faggot flies.
But nothing could a charin impart ;
To soothe the stranger's woe—

167
Оливер Голдсмит
Войди ж в мой дом — забот там чужды;
Нет блага в суете:
Нам малые даны здесь нужды,
На малый миг и те».
Как свежая роса денницы,
Был сладок сей привет;
И робкий гость, склоня зеницы,
Идет за старцем вслед.
В дичи глухой, непроходимой
Его таился кров —
Приют для сироты гонимой,
Для странника покров.
Непышны в хижине уборы,
Там бедность и покой;
И скрыпнули дверей растворы
Пред мирною четой.
И старец зрит гостеприимной,
Что гость его уныл,
И светлый огонек он в дымной
Печурке разложил.
Плоды и зелень предлагает
С приправой добрых слов;
Беседой скуку озлащает
Медлительных часов.
Кружится резвый кот пред ними;
В углу кричит сверчок;
Трещит меж листьями сухими
Блестящий огонек.
Но молчалив пришлец угрюмый;
Печаль в его чертах;

168
Oliver Goldsmith
For grief was heavy at his heart,
And tears began to flow.
His rising cares the Hermit spied —
With answering care opprest;
"And whence, unhappy youth," he cried,
"The sorrows of thy breast?
"From better habitations spurned,
Reluctant dost thou rove?
Or grieve for friendship unreturned,
Or unregarded love?
"Alas! the joys that fortune brings
Are trifling, and decay;
And those who prize the paltry things
More trifling still than they.
"And what is friendship but a name,
A charm that lulls to sleep—
A shade that follows wealth or fame,
But leaves the wretch to weep?
"And love is still an emptier sound,
The modern fair-one's jest;
On earth unseen, or only found
To warm the turtle's nest.
"For shame, fond youth, thy sorrows hush
And spurn the sex," he said;
But while he spoke, a rising blush
His love-lorn guest betrayed.
Surprised he sees new beauties rise,
Swift mantling to the view—
Like colours o'er the morning skies,
As bright, as transient too.

169
Оливер Голдсмит
Душа полна прискорбной думы;
И слезы на глазах.
Ему пустынник отвечает
Сердечною тоской.
«О, юный странник, что смущает
Так рано твой покой?
Иль быть убогим и бездомным
Творец тебе судил?
Иль предан другом вероломным
Или вотще любил?
Увы! спокой себя: презренны
Утехи благ земных;
А тот, кто плачет, их лишенный,
Еще презренней их.
Приманчив дружбы взор лукавой:
Но ах! как тень, вослед
Она за счастием, за славой,
И прочь от хилых бед.
Любовь... любовь прелест игрою;
Отрава сладких слов;
Незрима в мире; лишь порою
Живет у голубков.
Но, друг, ты робостью стыдливой
Свой нежный пол открыл».
И очи странник торопливой,
Краснея, опустил.
Краса сквозь легкий проникает
Стыдливости покров;
Так утро тихое сияет
Сквозь завес облаков.

170
Oliver Goldsmith
The bashful look, the rising breast,
Alternate spread alarms:
The lovely stranger stands confest
A maid in all her charms.
"And ah! forgive a stranger rude,
A wretch forlorn," she cried —
"Whose feet unhallowed thus intrude
Where Heaven and you reside.
"But let a maid thy pity share,
Whom love has taught to stray—
Who seeks for rest, but finds despair
Companion of her way.
"My father lived beside the Tyne,
A wealthy lord was he:
And all his wealth was marked as mine
He had but only me.
"To win me from his tender arms,
Unnumbered suitors came;
Who praised me for imputed charms,
And felt, or feigned a flame.
"Each hour a mercenary crowd
With richest proffers strove;
Amongst the rest young Edwin bowed,
But never talked of love.
"In humble simplest habit clad,
No wealth nor power had he:
Wisdom and worth were all he had —
But these were all to me.
"And when, beside me in the dale,
He caroled lays of love,
His breath lent fragrance to the gale
And music to the grove.

171
Оливер Голдсмит
Трепещут перси; взор склоненный;
Как роза, цвет ланит...
И деву-прелесть изумленный
Отшельник в госте зрит.
«Простишь ли, старец, дерзновенье,
Что робкою стопой,
Вошла в твое уединенье,
Где бог один с тобой?
Любовь надежд моих губитель,
Моих виновник бед;
Ищу покоя, но мучитель
Тоска за мною вслед.
Отец мой знатностию, славой
И пышностью гремел;
Я дней его была забавой;
Он все во мне имел.
И рыцари стеклись толпою:
Мне предлагали в дар,
Те чистый, сходный с их душою,
А те притворный жар.
И каждый лестью вероломной
Привлечь меня мечтал...
Но в их толпе Эдвин был скромный;
Эдвин, любя, молчал.
Ему с смиренной нищетою
Судьба одно дала:
Пленять высокою душою;
Она моей была.
Роса на розе, цвет душистой
Фиалки полевой

172
Oliver Goldsmith
"The blossom op'ning to the day,
The dews of Heaven refined,
Could nought of purity display
To emulate his mind.
"The dew, the blossom on the tree,
With charms inconstant shine;
Their charms were his; but, woe to me,
Their constancy was mine.
"For still I tried each fickle art,
Importunate and vain;
And while his passion touched my heart,
I triumphed in his pain;
"Till quite dejected with my scorn,
He left me to my pride;
And sought a solitude forlorn,
In secret, where he died.
"But mine the sorrow, mine the fault,
And well my life shall pay;
I'll seek the solitude he sought,
And stretch me where he lay;
"And there, forlorn, despairing hid—
1*11 lay me down and die;
'Twas so for me that Edwin did,
And so for him will I."
"Forbid it, Heav'n!" the Hermit cried,
And clasped her to his breast:
The wondVing fair one turned to chide—
'Twas Edwin's self that pressed.
"Turn, Angelina, ever dear—
My charmer, turn to see
Thy own, thy long-lost Edwin here,
Restored to love and thee.

173
Оливер Голдсмит
Едва сравниться могут с чистой
Эдвиновой душой.
Но цвет, с небесною росою,
Живут единый миг:
Он одарен был их красою,
Я легкостию их.
Я гордой, хладною казалась;
Но мил он втайне был;
Увы! любя, я восхищалась,
Когда он слезы лил.
Несчастный! он не снес презренья;
В пустыню он помчал
Свою любовь, свои мученья —
И там в слезах увял.
Но я виновна; мне страданье;
Мне увядать в слезах;
Мне будь пустыня та изгнанье,
Где скрыт Эдвинов прах.
Над тихою его могилой
Конец свой встречу я —
И приношеньем тени милой
Пусть будет жизнь моя».—
«Мальвина!»—старец восклицает,
И пал к ее ногам...
О чудо! их Эдвин лобзает;
Эдвин пред нею сам.
«Друг незабвенный, друг единой!
Опять навек я твой!
Полна душа моя Мальвиной —
И здесь дышал тобой.

174
Oliver Goldsmith
"Thus let me hold thee to my heart,
And every care resign;
And shall we never, never part,
My life—my all that's mine!
"No, never from this hour to part,
We'll live and love so true;
The sigh that rends thy constant heart,
Shall break thy Edwin's too."

175
Оливер Голдсмит
Забудь о прошлом; нет разлуки;
Сам бог вещает нам:
Все в жизни, радости и муки,
Отныне пополам.
Ах! будь и самый час кончины
Для двух сердец один:
Да с милой жизнию Мальвины
Угаснет и Эдвин».
Перевод В. А. Жуковского

Erasmus Darwin
49. FROM "THE TEMPLE OF NATURE,
OR, THE ORIGIN OF SOCIETY''
Canto the First
THE ORIGIN OF LIFE
I.
Immortal Love! who, ere the morn of Time,
On wings outstretch'd, o'er Chaos hung sublime,
Warm'd into life the bursting egg of Night,
And gave young Nature to admiring Light! —
You, whose wide arms, in soft embraces hurl'd
Round the vast frame, connect the whirling world!
Whether immers'd in day, the Sun your throne,
You gird the planets in your silver zone;
Or warm, descending on ethereal wing,
The Earth's cold bosom with the beams of spring;
Press drop to drop, to atom atom bind,
Link sex to sex, or rivet mind to mind.
Attend my song!—With rosy lips rehearse,
And with your polish'd arrows write my verse! —
So shall my lines soft-rolling eyes engage,
And snow-white fingers turn the volant page;
The smiles of Beauty all my toils repay,
And youths and virgins chant the living lay.

Эразм Дарвин
49. ХРАМ ПРИРОДЫ,
ИЛИ ПРОИСХОЖДЕНИЕ ОБЩЕСТВА
Песнь первая
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЖИЗНИ
(Отрывок)
...Бессмертная любовь! Во тьме предвечной,
Расправив крылья, с нежностью сердечной
Ты над Хаосом реяла, творя:
Яйцо всемирной ночи ты согрела
И в нем Природа юная созрела,
И ей дивилась первая Заря!
Весь мир объемля лаской неизменной,
Дав строй и связь мятущейся Вселенной,
То, в поясе сребристом из планет,
С престола Солнца льешь ты миру свет,
То на крылах эфирных ниже реешь
И грудь Земли лучом весны лелеешь;
Ты капле к капле льнуть велишь другой,
Ты с атомом скрепляешь атом тесно,
Пол к полу, к духу дух влечешь чудесно;
Услышь, богиня, песнь мою! Воспой
Ее сама румяными устами,
Ее златыми запиши стрелами,
Чтоб с нежностью и чтицы и чтецы
От строк моих не отрывали взора,
Чтоб белоснежных пальчиков концы
Страницы перелистывали скоро!
Пусть Красота воздаст за весь мой труд,
И песнь мою пусть юноши поют!
Перевод Н. А. Холодковского

James Macpherson
50. FROM "WORKS OF OSSIAN"
THE SONGS OF SELMA
COLMA
It is night; — I am alone, forlorn on
the hill of storms. The wind is heard
in the mountain. The torrent shrieks
down the rock. No hut receives me
from the rain; forlorn on the hill of
winds.
Rise, moon! from behind thy
clouds; stars of the night, appear!
Lead me, some light, to the place
where my love rests from the toil of
the chase: his bow near him, unstrung;
his dogs panting around him. But here
I must sit alone, by the rock of the
mossy stream. The stream and the
wind roar; nor can I hear the voice of
my love.
Why delays my Salgar, why the son
of the hill, his promise? Here is the
rock, and the tree; and here the
roaring stream. Thou didst promise,
with night to be here. Ah! whither is
my Salgar gone? With thee I would
fly, my father; with thee, my brother
of pride! Our race have long been
foes; but we are not foes, О Salgar!

Джеймс Макферсон
ОССИАН
50. ПЕСНЬ КОЛЪМЫ
Ужасна ночь, а я одна
Здесь на вершине одинокой.
Вокруг меня стихий война.
В ущелиях горы высокой
Я слышу ветра свист глухой.
Здесь по скалам с горы крутой
Стремится вниз поток ревучий;
Ужасно над моей главой
Гремит перун, несутся тучи.
Куда бежать? где милый мой?
Увы, под бурею ночною
Я без убежища, одна!
Блесни на высоте, луна,
Восстань, явися над горою!
Быть может, благодатный свет
Меня к Сальгару приведет.
Он, верно, ловлей изнуренный,
Своими псами окруженный,
В дубраве иль в степи глухой,
Сложивши с плеч свой лук могучий
С опущенною тетивой
И презирая гром и тучи,
Ему знакомый бури вой,
Лежит на мураве сырой;
Иль ждет он на горе пустынной,
Доколе не наступит день
И не рассеет ночи длинной.
Ужасней гром; ужасней тень;
Сильнее ветра завыванье;
Сильнее волн седых плесканье.—
И гласа друга не слыхать!
О верный друг! Сальгар мой милый!
Где ты? ах, долго ль мне унылой

180
James Macpherson
Cease a little while, О wind!
stream, be thou silent a while, let my
voice be heard over the heath; let my
wanderer hear me. Salgar! it is I who
call. Here is the tree, and the rock.
Salgar, my love! I am here. Why
delayest thou thy coming?
51. COLNA-DONA: A POEM
Argument
Fingal dispatches Ossian and Toscar, to raise a stone, on the banks of
the stream of Crona, to perpetuate the memory of a victory, which he had
obtained in that place. When they were employed in that work, Car-ul, a
neighbouring chief, invited them to a feast.— They went: and Toscar fell
desperately in love with Colna-dona, the daughter of Car-ul. Colna-dona
became no less enamoured of Toscar. An incident, at a hunting-party,
brings their loves to a happy issue.
Col-amon of troubled streams, dark
wanderer of distant vales, I behold thy
course, between trees, near Car-ul's
echoing halls. There dwelt bright
Colna-dona, the daughter of the king.
Her eyes were rolling stars; her arms

181
Джеймс Макферсон
Среди пустыни сей страдать?
Вот дуб, поток, о брег дробимый,
Где ты клялся до ночи быть —
И для тебя мой кров родимый
И брат любезный мной забыт.
Семейства наши знают мщенье,
Они враги между собой —
Мы не враги, Сальгар, с тобой.
Умолкни, ветр, хоть на мгновенье!
Остановись, поток седой!
Быть может, что любовник мой
Услышит голос, им любимый!
Сальгар! тебя здесь Кольма ждет;
Здесь дуб, поток, о брег дробимый;
Здесь все,—лишь милого здесь нет.
Перевод Д. В. Веневитинова
51. КОЛЬНА
(Подражанш Оссиану)
(Фингал послал Тоскара воздвигнуть на берегах источника
Кроны памятник победы, одержанной им некогда на сем
месте. Между тем, как он занимался сим трудом, Карул,
соседственный государь, пригласил его к пиршеству; Тоскар
влюбился в дочь его Кольну; нечаянный случай открыл
взаимные их чувства и осчастливил Тоскара.)
Источник быстрый Каломоны,
Бегущий к дальним берегам,
Я зрю, твои взмущенны волны
Потоком мутным по скалам
При блеске звезд ночных сверкают
Сквозь дремлющий, пустынный лес,
Шумят и корни орошают
Сплетенных в темный кров древес.
Твой мшистый брег любила Кольна,
Когда по небу тень лилась;
Ты зрел, когда, в любви невольна,
Здесь другу Кольна отдалась.

182
James Macpherson
were white as the foam of streams.
Her breast rose slowly to sight,
like ocean's heaving wave. Her
soul was a stream of light.—Who,
among the maids, was like the love
of heroes?
Beneath the voice of the king,
we moved to Crona of the streams,
Toscar of grassy Lutha, and Ossian,
young in fields. Three bards at-
tended with songs. Three bossy
shields were borne before us: for
we were to rear the stone, in
memory of the past. By Crona's
mossy course, Fingal had scattered
his foes: he had rolled away the
strangers, like a troubled sea. We
came to the place of renown: from
the mountains descended night. I
tore an oak from its hill, and raised
a flame on high. I bade my fathers
to look down, from the clouds of
their hall; for, at the fame of their
race, they brighten in the wind.
I took a stone from the stream,
amidst the song of bards. The
blood of Fingal's foes hung curdled
in its ooze. Beneath, I placed, at
intervals, three bosses from the
shields of foes, as rose or fell the
sound of Ullin's nighdy song. Tos-
car laid a dagger in earth, a mail of
sounding steel. We raised the

183
Джеймс Макферсон
В чертогах Сельмы царь могущих
Тоскару юному вещал:
«Гряди во мрак лесов дремучих,
Где Крона катит черный вал,
Шумящей прохлажден осиной.—
Там ряд является могил;
Там с верной, храброю дружиной
Полки врагов я расточил,
И много, много сильных пало;
Их гробы черный вран стрежет.
Гряди — и там, где их не стало,
Воздвигни памятник побед!»
Он рек, и в путь безвестный, дальный
Пустился с бардами Тоскар,
Идет во мгле ночи печальной,
В вечерний хлад, в полдневный жар.—
Денница красная выводит
Златое утро в небеса,
И вот уже Тоскар подходит
К местам, где в темные леса
Бежит седой источник Кроны
И кроется в долины сонны.—
Воспели барды гимн святой;
Тоскар обломок гор кремнистых
Усильно мощною рукой
Влечет из бездны волн сребристых,
И с шумом на высокий брег
В густой и дикий злак поверг;
На нем повесил черны латы,
Покрытый кровью предков меч,
И круглый щит, и шлем пернатый,
И обратил он к камню речь:
«Вещай, сын шумного потока,
О храбрых поздним временам!
Да в страшный час, как ночь глубока
В тумане ляжет по лесам,
Пришлец, дорогой утомленный,
Возлегши под надежный кров,

184
James Macpherson
mould around the stone, and bade
it speak to other years.
Oozy daughter of streams, that
now art reared on high, speak to
the feeble, О stone, after Selma's
race have failed! — Prone, from the
stormy night, the traveller shall lay
him, by thy side: thy whistling moss
shall sound in his dreams; the years
that were past shall return.— Battles
rise before him, blue-shielded kings
descend to war: the darkened moon
looks from heaven, on the troubled
field.—He shall burst, with morn-
ing, from dreams, and see the
tombs of warriors round; he shall
ask about the stone, and the aged
will reply, "This grey stone was
raised by Ossian, a chief of other
years!"
From Col-amon came a bard,
from Car-ul, the friend of stran-
gers. He bade us to the feast of
kings, to the dwelling of bright
Colna-dona. We went to the hall of
harps. There Car-ul brightened be-
tween his aged locks, when he
beheld the sons of his friends, like
two young trees with their leaves
Night came down. In her long
locks moved the daughter of Car-ul.
Mixed with the harp arose the voice
of white-armed Colna-dona.—

185
Джеймс Макферсон
Воспомнит веки отдаленны
В мечтаньи сладком легких снов!
С рассветом алы я денницы,
Лучами солнца пробужден,
Он узрит мрачные гробницы...
И грозным видом поражен,
Вопросит сын иноплеменный:
«Кто памятник воздвиг надменный?»
И старец, летами согбен,
Речет: «Тоскар наш незабвенный,
Герой умчавшихся времен!»
Небес сокрылся вечный житель,
Заря потухла в небесах;
Луна в воздушную обитель
Спешит на темных облаках;
Уж ночь на холме — берег Кроны
С окрестной рощею заснул:
Владыка сильный Каломоны,
Иноплеменных друг, Карул
Призвал Морвенского героя
В жилище Кольны молодой
Вкусить приятности покоя
И пить из чаши круговой.
Близ пепелища все воссели;
Веселья барды песнь воспели;
И в пене кубок золотой
Кругом несется чередой.—
Печален лишь пришелец Лоры,
Главу ко груди преклонил;
Задумчиво он страстны взоры
На нежну Кольну устремил —
И тяжко грудь его вздыхает,
В очах веселья блеск потух,
То огнь по членам пробегает,
То негою томится дух;
Тоскует, втайне ощущая

186
James Macpherson
Toscar darkened in his place, be-
fore the love of heroes. She came
on his troubled soul, like a beam to
the dark-heaving ocean: when it
bursts from a cloud, and brightens
the foamy side of a wave1.
With morning we awaked the
woods; and hung forward on the
path of the roes. They fell by their
wonted streams. We returned thro'
Crona's vale. From the wood a
youth came forward, with a shield
and pointless spear. "Whence, said
Toscar of Lutha, is the flying beam?
Dwells there peace of Col-amon,
rpund bright Colna-dona of
harps?"
By Col-amon of streams, said
the youth, bright Colna-dona dwelt.
She dwelt; but her course is now in
deserts, with the son of the king; he
that seized her soul, as it wandered
thro' the hall.
1 Here an episode is entirely lost; or, at least, is handed down so imperfectly, that it
does not deserve a place in the poem.

Волненье сильное в крови,
На юны прелести взирая,
Он полну чашу пьет любви.
Но вот уж дуб престал дымиться,
И тень мрачнее становится,
Чернеет тусклый небосклон,
И царствует в чертогах сон.
Рдеет ночь—заря багряна
Лучами солнца возжена;
Пред ней златится твердь румяна:
Тоскар покинул ложе сна;
Быстротекущей Каломоны
Идет по влажным берегам,
Спешит узреть долины Кроны
И внемлет плещущим волнам.
И вдруг из сени темной рощи,
Как в час весенней полунощи
Из облак месяц золотой,
Выходит ратник молодой.—
Меч острый на бедре сияет,
Копье десницу воружает;
Надвинут на чело шелом,
И гибкий стан покрыт щитом;
Зарею латы серебрятся
Сквозь утренний в долине пар.
«О юный ратник! — рек Тоскар,—
С каким врагом тебе сражаться?
Ужель и в сей стране война
Багрит ручьев струисты волны?
Но все спокойно—тишина
Окрест жилища нежной Кольны».
«Спокойны дебри Каломоны,
Цветет отчизны край златой;
Но Кольна там не обитает,
И ныне по стезе глухой

18cS
James Macpherson
Stranger of tales, said Toscar,
hast thou marked the warrior's
course? He must fall,—give thou
that bossy shield! — In wrath he
took the shield. Fair behind it
heaved the breasts of a maid, white
as the bosom of a swan, rising on
swift-rolling waves. It was Colna-
dona of harps, the daughter of the
king.— Her blue eyes had rolled on
Toscar, and her love arose.

189
Джеймс Макферсон
Пустыню с милым протекает,
Пленившим сердце красотой».
«Что рек ты мне, младой воитель?
Куда сокрылся похититель?
Подай мне щит твой!» — И Тоскар
Приемлет щит, пылая мщеньем.
Но вдруг исчез геройства жар;
Что зрит он с сладким восхищеньем?
Не в силах в страсти воздохнуть,
Пылая вдруг восторгом новым...
Лилейна обнажилась грудь,
Под грозным дышуща покровом...
— «Ты ль это?..» — возопил герой,
И трепетно рукой дрожащей
С главы снимает шлем блестящий —
И Кольну видит пред собой.
Перевод А. С. Пушкина

Richard Brinsley Sheridan
52. SONG
FROM "THE SCHOOL FOR SCANDAL"
Act III, Scene III.
Here's to the maiden of bashful fifteen:
Here's to the widow of fifty;
Here's to the flaunting extravagant queen,
And here's to the housewife that's thrifty.
Chorus. Let the toast pass,—
Drink to the lass,
Г11 warrant she'll prove an excuse for the glass.
Here's to the Charmer whose dimples we prize;
Now to the maid who has none, Sir;
Here's to the girl with a pair of blue eyes,
And here's to the nymph with but one, sir.
Chorus. Let the toast pass, etc.
Here's to the maid with a bosom of snow:
Now to her that's as brown as a berry:
Here's to the wife with a face full of woe,
And now to the damsel that's merry.
Chorus. Let the toast pass, etc.
For let 'em be clumsy, or let 'em be slim,
Young or ancient, I care not a feather;
So fill a pint bumper quite up to the brim,
So fill up your glasses, nay, fill to the brim,
And let us e'en toast them together.
Chorus. Let the toast pass, etc.

Ричард Бринсли Шеридан
52. ЗАСТОЛЬНАЯ ПЕСНЯ1
ИЗ «ШКОЛЫ ЗЛОСЛОВИЯ »
Действие третье, картина третья
За подростка несмелых пятнадцати лет;
За вдовицу на пятом десятке;
За слепящую блеском и роскошью свет;
За живущую в скромном достатке.
Хор. Дайте вина,
Выпьем до дна,
Клянусь вам, что этого стоит она.
За красотку, чьи ямочки трогают нас,
И за ту, что без ямочек, разом;
За прелестницу с парой лазоревых глаз
Иль хотя бы с одним только глазом.
Хор. Дайте вина и т. д.
За девицу, чья грудь белоснежно бела,
И за ту, что черней черной ночи;
За жену, чья улыбка всегда весела,
И за ту, чьи заплаканы очи.
Хор. Дайте вина и т. д.
Молода, пожила, неуклюжа, стройна—
Это все, господа, пустословье,
Наливайте же в чашу побольше вина,
Чтобы чаша была выше края полна,
Чтобы выпить со мной их здоровье.
Хор. Дайте вина и т. д.
Перевод М. Л. Лозинского
См. в комментариях перевод M. Н. Муравьева.

George Crabbe
53. FROM "THE BOROUGH"
PETER GRIMES
Old Peter Grimes made fishing his employ,
His wife he cabin'd with him and his boy,
And seem'd that life laborious to enjoy:
To town came quiet Peter with his fish,
And had of all a civil word and wish.
He left his trade upon the sabbath-day,
And took young Peter in his hand to pray:
But soon the stubborn boy from care broke loose,
At first refused, then added his abuse:
His father's love he scorn'd, his power defied,
But being drunk, wept sorely when he died.
Yes! then he wept, and to his mind there came
Much of his conduct, and he felt the shame,—
How he had oft the good old man reviled,
And never paid the duty of a child;
How, when the father in his Bible read,
He in contempt and anger left the shed:
"It is the word of life," the parent cried;
— "This is the life itself," the boy replied;
And while old Peter in amazement stood,
Gave the hot spirit to his boiling blood: —
How he, with oath and furious speech, began
To prove his freedom and assert the man;
And when the parent check'd his impious rage,
How he had cursed the tyranny of age,—
Nay, once had dealt the sacrilegious blow
On his bare head, and laid his parent low;
The father groan'd—"If thou art old," said he,
"And hast a son—thou wilt remember me:
Thy mother left me in a happy time,
Thou kill'dst not her—Heav'n spares the double crime."
On an inn-settle, in his maudlin grief,
This he revolved, and drank for his relief.

Джордж Крабб
53. МЕСТЕЧКО
ПИТЕР ГРАЙМЗ
(Отрывки)
Почтенный Питер Граймз был рыбаком
И проживал с женою и сынком,
Всему местечку хорошо знаком.
Нам приносил добрейший Питер рыбу
И слышал здесь от каждого «спасибо»;
А в день воскресный труд свой оставлял
И отпрыска молитве наставлял.
Но вскоре Питер-сын от рук отбился,
Сперва артачился, потом бранился:
Презрел он и любовь отца и гнев;
Когда ж тот помер, плакал, захмелев.
Да, плакал он, ему вдруг стало стыдно:
Припомнилось шальному парню, видно,
Как он ругался, злобен, точно волк,
И забывал про свой сыновний долг;
Как он, когда старик читал писанье,
Пошел из дома с непотребной бранью:
«Здесь слово жизни!» — возопил отец;
«Там жизнь сама»,— в сердцах вскричал юнец;
Как смолк старик, ответом пораженный,
А он дал волю крови раздраженной; —
Как, изрыгая хульные слова,
Хотел он утвердить свои права;
Увещеванья в нем будили ярость
И клял он деспотическую старость,
И даже раз кощунственно рука
Обрушилась на темя старика.
Тот застонал: «Меня еще вспомянешь,
Когда ты сам отцом и дряхлым станешь...
Мать, к счастью, умерла, чтоб ты не смог
Ее прикончить—смиловался бог...»
Так Питер в сокрушении слезливом
Припоминал и утешался пивом.

194
George Crabbe
Now lived the youth in freedom, but debarr'd
From constant pleasure, and he thought it hard;
Hard that he could not every wish obey,
But must awhile relinquish ale and play;
Hard! that he could not to his cards attend,
But must acquire the money he would spend.
With greedy eye he look'd on all he saw,
He knew not justice, and he laugh'd at law;
On all he mark'd he stretch'd his ready hand;
He fish'd by water, and he filch'd by land:
Oft in the night lias Peter dropp'd his oar.
Fled from his boat and sought for prey on shore;
Oft up the hedge-row glided, on his back
Bearing the orchard's produce in a sack,
Or farm-yard load, tuggd fiercely from the stack;
And as these wrongs to greater numbers rose,
The more he lookd on all men as his foes.
He built a mud-wall'd hovel, where he kept
His various wealth, and there he oft-times slept;
But no success could please his cruel soul,
He wish'd for one to trouble and control;
He wanted some obedient boy to stand
And bear the blow of his outrageous hand;
And hoped to find in some propitious hour
A feeling creature subject to his power.
Peter had heard there were in London then,—
Still have they being!—workhouse-clearing men,
Who, undisturb'd by feelings just or kind,
Would parish-boys to needy tradesmen bind:
They in their want a trifling sum would take,
And toiling slaves of piteous orphans make.
Such Peter sought, and when a lad was found,
The sum was dealt him, and the slave was bound.
Some few in town observed in Peter's trap
A boy, with jacket blue and woollen cap;
But none, inquired how Peter used the rope,
Or what the bruise, that made the stripling stoop;
None could the ridges on his back behold,
None sought him shiv'ring in the winter's cold;

195
Джордж Крабб
Вольготно зажил парень, лишь скорбел,
Что никаких доходов не имел;
Скорбел, что уж не может он с азартом
Попойкам предаваться или картам;
Скорбел, что на игру да на кутеж
Сам добывать обязан каждый грош.
Снедаемый алчбой ожесточенной,
Ни совести не знал он, ни закона.
Что замечал, хватал без дальних слов
В воде, на суше — все ему улов.
И по ночам он взял себе в обычай
На берегу разыскивать добычу.
Не раз, перемахнув чужой забор,
Мешок свой набивал плодами вор
Иль очищал тайком на ферме двор.
И чем сильнее Граймз кого обидел,
Тем яростней его и ненавидел.
Он выстроил лачугу, где держал
Свое добро и часто ночевал.
Но не был рад он воровским успехам,
Душою злой стремясь к иным утехам:
Хотел кого-нибудь он мучить всласть,
На ком-то силу выказать и власть;
Мечтал он завладеть живым твореньем
И подвергать несчастное мученьям.
Он знал, что есть работные дома,
Которые для бедных, как тюрьма.
Там власти, не щадя сиротской доли,
Детей приходских продают в неволю
И, чтоб грошовый выручить доход,
Творят рабов из жалостных сирот.
Граймз выбрал мальчика, поторговался,
И раб ему недорого достался.
Кой-кто из горожан издалека
Видал вблизи лачуги паренька,
Одетого в дырявые обноски.
Но знать никто не знал, что плетью жесткой
Его хлестал хозяин вдоль спины
Так, что рубцы в нее впечатлены.

96
George Crabbe
None put the question,— "Peter, dost thou give
The boy his food?—What, man! the lad must live:
Consider, Peter, let the child have bread,
He'll serve thee better if he's stroked and fed."
None reason'd thus—and some, on hearing cries,
Said calmly, "Grimes is at his exercise."
Pinn'd, beaten, cold, pinch'd, threaten'd,
and abused —
His efforts punish'd and his food refused,—
Awake tormented,— soon aroused from sleep,—
Struck if he wept, and yet compell'd to weep,
The trembling boy dropp'd down and strove to pray,
Received a blow, and trembling turn'd away,
Or sobb'd and hid his piteous face;—while he,
The savage master, grinn'd in horrid glee:
He'd now the power he ever loved to show,
A feeling being subject to his blow.
Thus lived the lad, in hunger, peril, pain,
His tears despised, his supplications vain:
Compell'd by fear to lie, by need to steal,
His bed uneasy and unbless'd his meal,
For three sad years the boy his tortures bore,
And then his pains and trials were no more.
Thus by himself compell'd to live each day,
To wait for certain hours the tide's delay;
At the same times the same dull views to see,
The bounding marsh-bank and the blighted tree;
The water only, when the tides were high,
When low, the mud half-cover'd and half-dry;
The sun-burnt tar that blisters on the planks,
And bank-side stakes in their uneven ranks;
Heaps of entangled weeds that slowly float,
As the tide rolls by the impeded boat.
When tides were neap, and, in the sultry day,
Through the tall bounding mud-banks made their way,

197
Джордж Крабб
Никто не спрашивал: «А ты довольно
Даешь ему еды? Худой он больно.
Корми да приласкай его, тогда
Работником он будет хоть куда».
Никто.— И лишь иной, заслыша крики,
Решал: «Видать, досталось горемыке».
Унижен, изнурен, запуган, бит,
За все наказан, никогда не сыт;
Заснет — разбудят крики и угрозы,
Заплачет — тут же бьют его за слезы,—
Дрожащий мальчик падал и кричал
И новые удары получал.
Он силился закрыть лицо, рыдая;
Ответом был лишь хохот негодяя,
В его глазах светилось торжество:
Он истязал живое существо.
Боль, голод, холод выносил несчастный,
Молил пощады, плакал, но напрасно.
Все было проклято: постель, еда.
Лгать страх учил его, а красть — нужда.
Три тяжких года он терпел терзанья,
Затем бессильны стали истязайья.
Отверженный он жил и одинокий;
Ждал смены вод в положенные сроки,
Одно и то же видя каждый день:
Пустынный топкий берег, старый пень,
В прилив — перед глазами гладь сплошную,
А при отливе — грязь на дне гнилую;
Смоленых досок груды у воды,
Прибрежных свай неровные ряды,
Да водорослей плети, что с собою
Вдоль лодки пронесет волна прибоя.
Бывало, в знойный душный день, когда
Нагретая высокая вода
На убыль повернет своей дорогой

198
George Crabbe
Which on each side rose swelling, and below
The dark warm flood ran silendy and slow;
There anchoring, Peter chose from man to hide,
There hang his head, and view the lazy tide
In its hot slimy channel slowly glide;
Where the small eels that left the deeper way
For the warm shore, within the shallows play;
Where gaping muscles, left upon the mud,
Slope their slow passage to the fallen flood; —
Here dull and hopeless he'd lie down and trace
How sidelong crabs had scrawl'd their crooked race;
Or sadly listen to the tuneless cry
Of fishing gull or clanging golden-eye;
What time the sea-birds to the marsh would come,
And the loud bittern, from the bull-rush home,
Gave from the salt-ditch side the bellowing boom;
He nursed the feelings these dull scenes produce,
And loved to stop beside the opening sluice;
Where the small stream, confined in narrow bound,
Ran with a dull, unvaried, sadd'ning sound;
Where all, presented to the eye or ear,
Oppress'd the soul with misery, grief, and fear.
"I'll tell you all," he said, "the very day
When the old man first placed them in my way:
My father's spirit—he who always tried
To give me trouble, when he lived and died—
When he was gone, he could not be content
To see my days in painful labour spent,
But would appoint his meetings, and he made
Me watch at these, and so neglect my trade.
"'Twas one hot noon, all silent, still, serene,
No living being had I lately seen;
I paddled up and down and dipp'd my net,
But (such his pleasure) I could nothing get,—
A father's pleasure, when his toil was done,
To plague and torture thus an only son!

199
Джордж Крабб
Меж берегов, спускавшихся отлого,
Несчастный, с лодки голову склонив,
Лежал недвижно, глядя на отлив,
Спадающий чрез илистый пролив,
Где угорьки вертлявые станицей
Спешили в заводь теплую резвиться,
Да мидии ленивой чередой
Ползли за отступающей водой.
Угрюмо он следил, как крабы боком
Свой путь свершают в месте неглубоком;
Тоской объят, часами слушал он
Охотящихся чаек резкий стон.
Внимая птичьим крикам бестолковым
Иль выпи, что в гнездовье тростниковом
Болото оглашает хриплым ревом,
Он мрачных дум лелеял скорбный груз:
Его притягивал открытый шлюз,
Где сжатая река свой ток струила,
Журча однообразно и уныло,
Где все, что принимали взор и слух,
Тревогой и тоской стесняло дух.
«Я все скажу,— он молвил.— То был день,
Когда явилась старикова тень—
Отца родного призрак. И живой он
И мертвый против сына был настроен,
И после смерти он не мог стерпеть,
Что у меня полна уловом сеть;
Одно желанье им теперь владело:
Мне помешать, отвлечь меня от дела.
Однажды в жар полуденной тиши
Кругом не видно было ни души;
Я греб и сеть забрасывал, но рыба
Не шла ко мне (отцу за то спасибо,
Отцу-мучителю, который дня
Не пропускал, чтоб не терзать меня),

200
George Crabbe
And so I sat and look'd upon the stream,
How it ran on, and felt as in a dream:
But dream it was not; no! — I fix'd my eyes
On the mid stream and saw the spirits rise;
I saw my father on the water stand,
And hold a thin pale boy in either hand;
And there they glided ghastly on the top
Of the salt flood, and never touch'd a drop:
I would have struck them, but they knew th'intent,
And smiled upon the oar, and down they went.
"Now, from that day, whenever I began
To dip my net, there stood the hard old man —
He and those boys: I humbled me and pray'd
They would be gone;—they heeded not, but stay'd:
Nor could I turn, nor would the boat go by,
But gazing on the spirits, there was I:
They bade me leap to death, but I was loth to die:
And every day, as sure as day arose,
Would these three spirits meet me ere the close;
To hear and mark them daily was my doom,
And "Come," they said, with weak, sad voices, "come".
To row away with all my strength I try'd,
But there were they, hard by me in the tide,
The three unbodied forms—and "Come," still "come,"
they cried.
"In one fierce summer-day, when my poor brain
Was burning hot and cruel was my pain,
Then came this father-foe, and there he stood
With his two boys again upon the flood;
There was more mischief in their eyes, more glee
In their pale faces when they glared at me:
Still did they force me on the oar to rest,
And when they saw me fainting and oppress'd,
He, with his hand, the old man, scoop'd the flood,
And there came flame about him mix'd with blood;
He bade me stoop and look upon the place,

201
Джордж Крабб
И, глядя на речные перекаты,
Сидел я в лодке, будто сном объятый.
Но это был не сон: я увидал,
Как посреди течения восстал
Отец мой, умыслов исполнен вредных,
Двух за руки держа мальчишек бледных,
И мерзостно над гладью вод речных
Они носились, не касаясь их.
Взмахнул веслом я, но они с улыбкой
Исчезли, растворясь во влаге зыбкой.
С тех пор в местах, где я бросать привык
Свой невод, появлялся злой старик
С мальчишками. Я умолял их слезно
Уйти, меня оставить — бесполезно!
Куда бы лодка ни плыла моя,
Отец там, как безжалостный судья,
Стоял и требовал, чтоб утопился я.
И каждый день с рассветною зарею
Три призрака являлись предо мною;
День за день я их видел впереди
И слышал шепот: «Ну иди, иди».
Когда ж я греб назад, что было мочи,
Та нечисть следом шла, меня мороча:
«Иди, иди!» — и так до самой ночи.
Раз в страшный зной, когда, казалось, кровь
Во мне пылала, появился вновь
Мой враг отец с мальчишками чредою
И, как обычно, встал он над водою.
Злой радостью свой взор воспламеня,
Они втроем взглянули на меня
И приказали, чтоб за весла брался
И греб. Когда же я без сил остался,
Старик в пучину опустил ладонь:
Зажегся с кровью смешанный огонь.
Он мне велел склониться над волнами
И жидкое швырнул в лицо мне пламя.

202
George Crabbe
Then flung the hot-red liquor in my face;
Burning it blazed, and then I roar'd for pain,
I thought the demons would have turn'd my brain.
"Still there they stood, and forced me to behold
A place of horrors—they cannot be told —
Where the flood open'd, there I heard the shriek
Of tortured guilt—no earthly tongue can speak:
"All days alike! for ever!" did they say,
"And unremitted torments every day" —
Yes, so they said:" — But here he ceased and gazed
On all around, affrighten'd and amazed;
And still he tried to speak, and look'd in dread
Of frighten'd females gathering round his bed;
Then dropp'd exhausted and appear'd at rest,
Till the strong foe the vital powers possess'd;
Then with an inward, broken voice he cried,
"Again they come," and mutter'd as he died.

203
Джордж Крабб
Я взвыл, мой череп плавился, как воск,
И мнилось, дьявол сам терзал мой мозг.
Но мало этого: им было надо,
Чтоб увидал я все мученья ада.
Разверзлась бездна, в ней раздался крик
Столь страшный, что не выразит язык.
«Вот так всегда!—они сказали гневно,—
Вот так ты будешь мучиться вседневно».
Да, так сказали».— Он смотрел вокруг,
В лице — тоска, томление, испуг.
Глаза его с отчаяньем глядели
На оробевших женщин у постели.
Потом в изнеможенье он застыл...
Вдруг, словно под напором адских сил,
Вскричал с надрывом, дико озираясь:
«Опять они!» — и захрипел, кончаясь.
Перевод Ю. Д. Левина

William Blake
FROM "SONGS OF INNOCENCE"
54. THE LITTLE BLACK BOY
My mother bore me in the southern wild,
And I am black, but O! my soul is white;
White as an angel is the English child,
But I am black, as if bereav'd of light.
My mother taught me underneath a tree,
And, sitting down before the heat of day,
She took me on her lap and kissed me,
And pointing to the east, began to say:
"Look on the rising sun: there God does live,
"And gives His light, and gives his heat away;
"And flowers and trees and beasts and men receive
"Comfort in morning, joy in the noonday.
"And we are put on earth a little space,
"That we may learn to bear the beams of love;
"And these black bodies and this sunburnt face
"Is but a cloud, and like a shady grove.
"For when our souls have learn'd the heat to bear,
"The cloud will vanish; we shall hear His voice,
"Saying: 'Come out from the grove, my love and care,
"'And round My golden tent like lambs rejoice/"
Thus did my mother say, and kissed me;
And thus I say to little English boy,
When I from black and he from white cloud free,
And round the tent of God like lambs we joy,
I'll shade him from the heat, till he can bear
To lean in joy upon our Father's knee;
And then I'll stand and stroke his silver hair,
And be like him, and he will then love me.

Уильям Блейк
ПЕСНИ НЕВИННОСТИ
54. ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИК
Мне жизнь в пустыне мать моя дала,
И черен я — одна душа бела.
Английский мальчик светел, словно день,
А я черней, чем темной ночи тень.
Учила мать под деревом меня
И, прерывая ласками урок,
В сиянье раннем пламенного дня
Мне говорила, глядя на восток.
— Взгляни на Солнце,— там господь живет,
Он озаряет мир своим огнем.
Траве, зверям и людям он дает
Блаженство утром и отраду днем.
Мы посланы сюда, чтоб глаз привык
К лучам любви, к сиянию небес.
И это тельце, этот черный лик—
Ведь только тучка иль тенистый лес.
Когда глазам не страшен будет день,
Растает тучка. Скажет он «Пора!
Покиньте, дети, лиственную сень,
Резвитесь здесь, у моего шатра!»
Так говорила часто мать моя.
Английский мальчик, слушай: если ты
Из белой тучки выпорхнешь, а я
Освобожусь от этой черноты,—
Я заслоню тебя от зноя дня
И буду гладить золотую прядь,
Когда, головку светлую клоня,
В тени шатра ты будешь отдыхать.
Перевод С. Я. Маршака

206
William Blake
FROM "SONGS OF EXPERIENCE"
55. THE TYGER
Tyger! Tyger! burning bright
In the forests of the night,
What immortal hand or eye
Could frame thy fearful symmetry?
In what distant deeps or skies
Burnt the fire of thine eyes?
On what wings dare he aspire?
What the hand dare seize the fire?
And what shoulder, and what art,
Could twist the sinews of thy heart?
And when thy heart began to beat,
What dread hand? and what dread feet?
What the hammer? what the chain?
In what furnace was thy brain?
What the anvil? what dread grasp
Dare its deadly terrors clasp?
When the stars threw down their spears,
And water'd heaven with their tears,
Did he smile his work to see?
Did he who made the Lamb make thee?
Tyger! Tyger! burning bright
In the forests of the night,
What immortal hand or eye,
Dare frame thy fearful symmetry?

207
Уильям Блейк
ПЕСНИ ОПЫТА
55. ТИГР1
Тигр, о тигр, светло горящий
В глубине полночной чащи,
Кем задуман огневой
Соразмерный образ твой?
В небесах или глубинах
Тлел огонь очей звериных?
Где таился он века?
Чья нашла его рука?
Что за мастер, полный силы,
Свил твои тугие жилы
И почувствовал меж рук
Сердца первый тяжкий стук?
Что за горн пред ним пылал?
Что за млат тебя ковал?
Кто впервые сжал клещами
Гневный мозг, метавший пламя?
А когда весь купол звездный
Оросился влагой слезной,—
Улыбнулся ль наконец
Делу рук своих творец?
Неужели та же сила,
Та же мощная ладонь
И ягненка сотворила,
И тебя, ночной огонь?
Тигр, о тигр, светло горящий
В глубине полночной чащи!
Чьей бессмертною рукой
Создан грозный образ твой?
Перевод С. Я. Маршака
См. в комментариях переводы К. Д. Бальмонта и В. Л. Топорова.

208
William Blake
56. TO TIRZAH
Whate'er is Born of Mortal Birth
Must be consumed with the Earth
To rise from Generation free:
Then what have I to do with thee?
The Sexes sprung from Shame and Pride,
Blow'd in the morn; in evening died;
But Mercy chang'd Death into Sleep;
The Sexes rose to work and weep.
Thou, Mother of my Mortal part,
With cruelty didst mould my Heart,
And with false self-deceiving tears
Didst bind my Nostrils, Eyes, and Ears:
Didst close my Tongue in senseless clay,
And me to Mortal Life betray.
The Death of Jesus set me free:
Then what have I to do with thee?

209
Уильям Блейк
56. К ТИРЗЕ
Рожденный Матерью Земной
Опять смешается с Землей;
Став прахом, станет Персть равна —
Так что же мне в тебе, Жена?
Восстав из Спеси и Стыда,
Два Пола пали в Никуда;
Но Смерть до Сна низведена —
Два Пола встали после сна.
Мать Смертной Участи Моей!
Дарительница Всех Скорбей!
Замазала твоя слеза
Мне Ноздри, Уши и Глаза,
Мне Косным сделала Язык.
На смерть я из Тебя возник!
Душа Голгофой спасена —
Так что же мне в тебе, Жена?
Перевод В. Л. Топорова

Robert Burns
57. JOHN BARLEYCORN
(A Ballad)
There were three kings into the east,
Three kings both great and high;
An' they ha'e swore a solemn oath
John Barleycorn should die.
They took a plough and plough'd him down,
Put clods upon his head;
And they ha'e swore a solemn oath
John Barleycorn was dead.
But the cheerful spring come kindly on,
And show'rs began to fall;
John Barleycorn got up again,
And sore surprised them all.
The sultry suns of summer came,
And he grew thick and strong;
His head weel arm'd wi' pointed spears,
That no one should him wrong.
The sober autumn enter'd mild,
When he grew wan and pale;
His bending joints and drooping head
Show'd he began to fail.
His colour sicken'd more and more,
He faded into age;
And then his enemies began
To shew their deadly rage.
They 've ta'en a weapon, long and sharp,
And cut him by the knee:
Then tied him fast upon a cart,
Like a rogue for forgerie.

Роберт Берне
57. ДЖОН ЯЧМЕННОЕ ЗЕРНО1
Трех королей разгневал он,
И было решено,
Что навсегда погибнет Джон
Ячменное Зерно.
Велели выкопать сохой
Могилу короли,
Чтоб славный Джон, боец лихой,
Не вышел из земли.
Травой покрылся горный склон,
В ручьях воды полно,
А из земли выходит Джон
Ячменное Зерно.
Все так же буен и упрям,
С пригорка в летний зной
Грозит он копьями врагам,
Качая головой.
Но осень трезвая идет.
И тяжко нагружен,
Поник под бременем забот,
Согнулся старый Джон.
Настало время помирать —
Зима недалека.
И тут-то недруги опять
Взялись за старика.
ьСм. в комментариях переводы М. Л. Михайлова и Э. Г. Багрицкого

212
Robert Burns
They laid him down upon his back,
And cudgell'd him full sore;
They hung him up before the storm,
And turn'd him o'er and o'er.
They filled up a darksome pit
With water to the brim;
They heaved in John Barleycorn,
There let him sink or swim.
They laid him out upon the floor,
To work him further woe.
And still, as signs of life appear'd,
They toss'd him to and fro.
They wasted o'er a scorching flame
The marrow of his bones;
But a miller us'd him worst of all—
He crush'd him 'tween two stones.
And they ha'e ta'en his very heart's blood,
And drank it round and round;
And still the more and more they drank,
Their joy did more abound.
John Barleycorn was a hero bold,
Of noble enterprise;
For if you do but taste his blood,
'T will make your courage rise.
'T will make a man forget his woe;
*T will heighten all his joy:
*T will make the widow's heart to sing
Tho' the tear were in her eye.
Then let us toast John Barleycorn,
Each man a glass in hand;
And may his great posterity
Ne'er fail in old Scotland!

213
Роберт Берне
Его свалил горбатый нож
Одним ударом с ног,
И, как бродягу на правеж,
Везут его на ток.
Дубасить Джона принялись
Злодеи поутру.
Потом, подбрасывая ввысь,
Кружили на ветру.
Он был в колодец погружен,
На сумрачное дно.
Но и в воде не тонет Джон
Ячменное Зерно.
Не пощадив его костей,
Швырнули их в костер,
А сердце мельник меж камней
Безжалостно растер.
Бушует кровь его в котле,
Под обручем бурлит,
Вскипает в кружках на столе
И души веселит.
Недаром был покойный Джон
При жизни молодец,—
Отвагу подымает он
Со дна людских сердец.
Он гонит вон из головы
Докучный рой забот.
За кружкой сердце у вдовы
От радости поет...
Так пусть же до конца времен
Не высыхает дно
В бочонке, где клокочет Джон
Ячменное Зерно!
Перевод С. Я. Маршака

58. FROM "THE JOLLY BEGGARS"
A Cantata
RECITATIVO
When lyart leaves bestrew the yird,
Or wavering like the bauckie-bird,
Bedim cauld Boreas' blast;
When hailstanes drive wi' bitter skyte,
And infant frosts begin to bite,
In hoary cranreuch drest;
Ae night at e'en a merry core
O' randie, gangrel bodies,
In Poosie Nansie's held the splore,
To drink their orra duddies:
Wi' quaffing and laughing,
They ranted and they sang;
Wi' jumping and thumping,
The vera girdle rang.
First, neist the fire, in auld red rags,
Ane sat, weel brac'd wi' mealy bags,
An' knapsack a' in order;
His doxy lay within his arm,
Wi' usquebae an' blankets warm—
She blinket on her sodger:
An' ay he gied the tozie drab
The tither skelpin' kiss,
While she held up her greedy gab
Just like an aumos dish.
Ilk smack still, did crack still,
Just like a cadger's whup,
Then staggering and swaggering
He roar'd this ditty up—

215
Роберт Берне
58. ГОЛЬ ГУЛЯЩАЯ
Кантата
( Отрывки)
РЕЧИТАТИВ
Когда, как рой нетопырей,
листву пожухлую Борей
по воздуху гоняет,
когда морозец молодой —
от инея уже седой
и за щеки щипает,
Тут к Дусе-Нансе в поздний час
веселые галахи —
братва бродяжья собралась
пропиться до рубахи.
Буянили, горланили
и пели кто о чем,
и хлопали, и топали
аж плошки ходуном.
В мундире драном и с сумой
был тут служивый отставной,
у печки грелся жаркой,
и от сивухи окосев,
к солдату на колени сев,
забавилась сударка.
И целовал горюн в уста
свою хмельную любу,
и, как за милостынькой, та
вновь подставляла губы.
И чокались, и чмокались
по десять раз подряд,
и вольную, раздольную
песнь затянул солдат.

216
Robert Burns
AIR
TUNE— Soldier's Joy
I am a son of Mars, who have been in many wars,
And show my cuts and scars wherever I come;
This here was for a wench, and that other in a trench,
When welcoming the French at the sound of the drum.
Lai de daudle, &c.
My 'prenticeship I past where my leader breath'd his last,
When the bloody die was cast on the heights of Abram;
I serv'd out my trade when the gallant game was play'd,
And the Moro low was laid at the sound of the drum.
Lai de daudle, &c.
I lastly was with Curtis, among the floating batt'ries,
And there I left for witness an arm and a limb;
Yet let my country need me, with Elliot to head me,
I'd clatter on my stumps at the sound of a drum.
Lai de daudle, &c.
And now tho' I must beg with a wooden arm and leg,
And many a tatter'd rag hanging over my bum,
I'm as happy with my wallet, my bottle, and my callet,
As when I us'd in scarlet to follow a drum.
Lai de daudle, &c.
What tho' with hoary locks, I must stand the winter shocks,
Beneath the woods and rocks oftentimes for a home,
When the tother bag I sell, and the tother bottle tell,
I could meet a troop of hell at the sound of a drum.
Lai de daudle, &c.
RECITATIVO
He ended; and the kebars sheuk
Aboon the chorus roar;
While frighted rattens backward leuk,
And seek the benmost bore;

217
Роберт Берне
ПЕСНЯ
НА МОТИВ «Солдатская утеха»:
Я — Марсово отродье и раны мне в угодье —
их, будто бы медали, ношу всегда с собой.
За девку в бок пырнули, французы в грудь пальнули,
всадили мне две пули под барабанный бой.
Прошел науку рано — у бранного кургана,
где жизнь от смертной раны скончал бригадный мой,
но отслужил я скоро, когда мы без измора,
с напору взяли Моро под барабанный бой.
На флоте очутился и там я поплатился
солдатской чести ради рукою и ногой.
Но знай, страна родная,— на клюшке ковыляя,
Коль надо, в строй я стану под барабанный бой.
Пусть нынче — я бродяжка, пусть с костылем и тяжко,
зато сума да фляжка, да женка есть со мной.
Так мне и горя мало, хожу я, как бывало
ходил в мундире алом под барабанный бой.
Пускай в тряпье убогом шатаюсь по дорогам
И сплю порой под стогом, пусть волос стал седой!
Не хаю жизнь такую: с бутылкой потолкую,
Так хоть и черта вздую под барабанный бой!
РЕЧИТАТИВ:
Он кончил. Крыша затряслась
От рявкнувшего хора.
Две крысы, в ужасе мечась,
Едва укрылись в норы.
Скрипач бродячий тот же час
Солдату крикнул: фора!
Но тут сударка поднялась
И все затихло скоро.

218
Robert Burns
A fairy fiddler frae the neuk,
He skirl'd out Encore!
But up arose the martial chuck,
And laid the loud uproar.
AIR
TUNE— Soldier Laddie
I once was a maid, tho' I cannot tell when,
And still my delight is in proper young men;
Some one of a troop of dragoons was my daddie,
No wonder I'm fond of a sodger laddie.
Sing, Lai de lal, &c.
The first of my loves was a swaggering blade,
To rattle the thundering drum was his trade;
His leg was so tight, and his cheek was so ruddy,
Transported I was with my sodger laddie.
Sing, Lal de lal, &c.
But the godly old chaplain left him in the lurch.
The sword I forsook for the sake of the church;
He ventured the soul, and I risk'd the body,
'T was then I prov'd false to my sodger laddie.
Sing, Lal de lal, &c.
Full soon I grew sick of my sanctified 501,
The regiment at large for a husband I got;
From the gilded spontoon to the fife I was ready,
I asked no more but a sodger laddie.
Sing, Lal de lal, &c.
But the peace it reduc'd me to beg in despair,
Till I met my old boy at a Cunningham fair;
His rags regimental they flutter'd so gaudy,
My heart it rejoic'd at a sodger laddie.
Sing, Lal de lal, &c.
And now I have liv'd—I know not how long,
And still I can join in a cup or a song;

219
Роберт Берне
ПЕСНЯ
НА МОТИВ «Красавец-солдат»:
И я была в девках, когда — не скажусь!
А все как бывало с парнями вожусь.
С драгуном мамаша спозналась когда-то,
так диво ль, что жизнь мне не в жизнь без солдата?
Эх, пой да гуляй и га. д.
Был первенький мой, что цветочек румян,
по должности лихо стучал в барабан,
ядреный — что репка, одет франтовато,
Так можно ль не быть без ума от солдата?
Эх, пой да гуляй и га. д.
Потом подвернулся мне поп полковой,
Хоть старенький попик, да славный такой.
Коль душу он на кон, так плотью отплата!
Тут я и сбегла от красавца-солдата.
Эх, пой да гуляй и га. д.
С блажным запивохой соскучилась я,
весь полк, почитай, перебрала в мужья.
Уж больно слаба я до ихнего брата,
подай мне и только—красавца-солдата!
Эх, пой да гуляй и га. д.
А как замирились, пошла я с сумой,
да мне повстречался любезненький мой.
калека, мундир — на заплате заплата!
Вдругорядь влюбилась я с горя в солдата.
Эх, пой да гуляй и га. д.
Я жизнь, почитай, уж скончала свою,
а все за компанию пью да пою.
И ежели чаркой бываю богата,
Так пью за здоровье героя-солдата.
Эх, пой да гуляй и га. д.

220
Robert Burns
But whilst with both hands I can hold the glass steady,
Here's to thee, my hero, my sodger laddie.
Sing, Lai de lal, &c.
RECITATIVO
Poor Merry Andrew in the neuk,
Sat guzzling wi' a tinker hizzie;
They mind't na wha the chorus teuk,
Between themselves they were sae busy;
At length wi' drink and courting dizzy,
He stoiter'd up an' made a face;
Then turn'd, an' laid a smack on Grizzie,
Syne tun'd his pipes wi' grave grimace.
AIR
TUNE—Aula Sir Symon
Sir Wisdom's a fool when he's fou,
Sir Knave is a fool in a session;
He's there but a 'prentice I trow,
But I am a fool by profession.
My grannie she bought me a beuk,
And I held awa' to the school;
I fear I my talent misteuk,
But what will ye hae of a fool?
For drink I would venture my neck,
A hizzie's the half o' my craft,
But what could ye other expect,
Of ane that's avowedly daft?
I ance was ty'd up like a stirk,
For civilly swearing and quaffing;
I ance was abus'd in the kirk,
For touzling a lass Г my daffin.
Poor Andrew that tumbles for sport,
Let naebody name wi' a jeer:

221
Роберт Берне
РЕЧИТАТИВ:
В укроме с площадным шутом
зазноба медника сидела.
Они любились под хмельком,
До песен не было им дела.
Вдруг шут, от браги обалделый,
бабенку чмок что было сил.
Его волынка заду дела,
и скорбно он заголосил.
ПЕСНЯ
НА МОТИВ «Старый сэр Симон»:
Сэр Умник дурит, как напьется,
Сэр Вор, как попался впросак,
суду в своей дури клянется,
а я без обману дурак.
Букварь моя бабка дала мне,
и в школу пошел я тогда,
да грамота впрок не пошла мне —
балда он и будет балда!
Полжизни на кралей кладу я,
за чарку и жизнь положу.
А что же и взять с обалдуя,
как сам на себя погляжу?
В колодках меня потомили —
беду кулаком-де развел!
И в церкви меня осрамили —
рукой-де попал под подол!
Любил опрокинуть не раз,
зато и даю кувырки я.
Сам главный министр горазд
На опрокидонты такие.

222
Robert Burns
There's ev'n, I'm tauld, i' the Court
A Tumbler ca'd the Premier.
Observ'd ye yon reverend lad
Male's faces to tickle the mob?
He rails at our mountebank squad —
It's rivalship just ï the job.
And now my conclusion I'll tell,
For faith I'm confoundedly dry;
The chiel that's a fool for himsel',
Gude L—d! he's far dafter than I.
* * *
59. Coming through the rye, poor body,
Coming through the rye,
She draiglet a' her petticoatie,
Coming through the rye.
Oh Jenny's a' wat, poor body,
Jenny's seldom dry;
She draiglet a' her petticoatie,
Coming through the rye.
Gin a body meet a body—
Coming through the rye,
Gin a body kiss a body—
Need a body cry?
Gin a body meet a body
Coming through the glen,
Gin a body kiss a body—
Need the world ken?

223
Роберт Берне
Ужимками тешит народ
Отец долгогривый со вздохом,
Когда скоморохов клянет,
подобен он сам скоморохам.
А песенку кончу я так:
кто глуп, тот от дури не спрячется
и тот, кто не в шутку дурак,
дурее того, кто дурачится.
Перевод СВ. Петрова
59. Пробираясь до калитки
Полем вдоль межи,
Дженни вымокла до нитки
Вечером во ржи.
Очень холодно девчонке,
Бьет девчонку дрожь,
Замочила все юбчонки,
Идя через рожь.
Если кто-то звал кого-то
Сквозь густую рожь
И кого-то обнял кто-то,
Что с него возьмешь?

224
Robert Burns
Oh Jenny's a' wat, poor body;
Jenny's seldom dry;
She draiglet a' her petticoatie,
Coming through the rye.
* * *
60. I hae a wife o' my ain—
I'll partake wi' naebody;
I'll tak cuckold frae nane,
I'll gie cuckold to naebody.
I hae a penny to spend,
There—thanks to naebody
I hae naething to lend —
I'll borrow frae naebody.
I am naebody's lord—
I'll be slave to naebody;
I hae a guid braid sword,
I'll tak dunts frae naebody.
I'll be merry and free,
I'll be sad for naebody;
If naebody care for me,
I'll care for naebody.
* * *
61. John Anderson, my jo, John,
When we were first acquent;
Your locks were like the raven,

Роберт Берне
И какая нам забота,
Если у межи
Целовался с кем-то кто-то
Вечером во ржи!..
Перевод С. Я. Маршака
60. ПЕСНЬ БЕДНЯКА
Чем живу я — и сам не пойму;
Никому не обязан зато —
Я помочь не могу никому,
Да и мне не поможет никто.
Шапки я лишний раз не сниму,
Ну и мне не снимают зато;
Не подставлю ноги никому —
Ну и мне не подставит никто.
К сердцу крепко подругу прижму,
И она меня любит зато.
Не ревную ее ни к кому —
И ко мне не ревнует никто.
Дела нет до меня никому —
До других мне нет дела зато...
Мог бы плакать, роптать... Да к чему?
И при мне не ропщи уж никто!
Перевод В. С. Курочкина
61. ДЖОНУ АНДЕРСОНУ
Джон Андерсон, сердечный друг!
Как мы сошлись с тобой,
Был гладок лоб твой и как смоль

226
Robert Burns
Your bonnie brow was brent;
But now your brow is beld, John,
Your locks are like the snaw;
But blessings on your frosty pow;
John Anderson, my jo.
John Anderson, my jo, John,
We clamb the hill thegither;
And mony a canty day, John,
We've had wi' ane anither:
Now we maun totter down, John,
But hand in hand we'll go;
And sleep thegither at the foot,
John Anderson, my jo.
62. MACPHERSON'S FAREWELL
Farewell, ye dungeons dark and strong
The wretch's destinie!
Macpherson's time will not be long
On yonder gallows-tree.
Sae rantingly, sae wantonly,
Sae dauntingly gaed he;
He play'd a spring, and danc'd it round,
Below the gallows-tree.
Oh! what is death but parting breath?—
On mony a bloody plain,
I've dar'd his face, and in this place
I scorn him yet again!

227
Роберт Берне
Был черен волос твой.
Теперь морщины по лицу
И снег житейских вьюг
В твоих кудрях; но — Бог храни
Тебя, сердечный друг!
Джон Андерсон, сердечный друг!
Мы вместе в гору шли,
И сколько мы счастливых дней
Друг с другом провели!
Теперь нам под гору плестись;
Но мы, рука с рукой,
Пойдем — и вместе под горой
Заснем, сердечный мой!
Перевод М. Л. Михайлова
62. МАКФЕРСОН ПЕРЕД КАЗНЬЮ
Так весело,
Отчаянно
Шел к виселице он.
В последний час
В последний пляс
Пустился Макферсон.
— Привет вам, тюрьмы короля,
Где жизнь влачат рабы!
Меня сегодня ждет петля
И гладкие столбы.
В полях войны среди мечей •
Встречал я смерть не раз,
Но не дрожал я перед ней —
Не дрогну и сейчас!
Разбейте сталь моих оков,
Верните мой доспех.

Robert Burns
Untie these bands from off my hands,
And bring to me my sword!
And there's no a man in all Scotland
But 111 brave him at a word.
I've liv'd a life of sturt and strife;
I die by treacherie;
It burns my heart I must depart,
And not avenged be.
Now farewell light—thou sunshine bright,
And all beneath the sky!
May coward shame distain his name,
The wretch that dares not die!
Sae rantingly, sae wantonly,
Sae dauntingly gaed he;
He play'd a spring, and danc'd it round,
Below the gallows-tree.
63. Is there, for honest poverty;
That hangs his head, and a' that?
The coward-slave, we pass him by,
We dare be poor for a' that!
For a' that, and a' that,
Our toil's obscure, and a' that;

T29
Роберт Берне
Пусть выйдет десять смельчаков,
Я одолею всех.
Я жизнь свою провел в бою,
Умру не от меча.
Изменник предал жизнь мою
Веревке палача.
И перед смертью об одном
Душа моя грустит,
Что за меня в краю родном
Никто не отомстит.
Прости, мой край! Весь мир, прощай!
Меня поймали в сеть.
Но жалок тот, кто смерти ждет,
Не смея умереть!
Так весело,
Отчаянно
Шел к виселице он.
В последний час
В последний пляс
Пустился Макферсон.
Перевод С. Я. Маршака
63. ЧЕСТНАЯ БЕДНОСТЬ
Кто честной бедности своей
Стыдится и все прочее,
Тот самый жалкий из людей,
Трусливый раб и прочее.
При всем при том,
При всем при том.
Пускай бедны мы с вами,

230
Robert Burns
The rank is but the guinea-stamp,
The man's the gowd for a' that!
What tho' on hamely fare we dine,
Wear hoddin grey, and a' that;
Gie fools their silks, and knaves
their wine,
A man 's a man, for a' that!
For a' that, and a' that,
Their tinsel show, and a' that;
The honest man, though e'er sae poor
Is king o' men for a' that!
Ye see yon birkie, ca'd—a lord,
Wha struts, and stares, and a' that;
Though hundreds worship at his word,
He's but a coof for a' that:
For a' that, and a' that,
His riband, star, and a' that,
The man of independent mind
He looks and laughs at a' that!
A king can так' a belted knight,
A marquis, duke, and a' that;
But an honest man's aboon his might,
Guid faith he mauna fa' that;
For a' that, and a' that,
Their dignities, and a' that,
The pith o' sense, and pride o' worth,
Are higher ranks than a' that.

231
Роберт Берне
Богатство —
Штамп на золотом,
А золотой—
Мы сами!
Мы хлеб едим и воду пьем,
Мы укрываемся тряпьем
И все такое прочее,
А между тем дурак и плут
Одеты в шелк и вина пьют
И все такое прочее.
При всем при том,
При всем при том,
Судите не по платью.
Кто честным кормится трудом,—
Таких зову я знатью.
Вот этот шут—природный лорд,
Ему должны мы кланяться.
Но пусть он чопорен и горд,
Бревно бревном останется!
При всем при том,
При всем при том,
Хоть весь он в позументах,—
Бревно останется бревном
И в орденах и в лентах!
Король лакея своего
Назначит генералом,
Но он не может никого
Назначить честным малым.
При всем при том,
При всем при том,
Награды, лесть
И прочее
Не заменяют
Ум и честь
И все такое прочее!

232
Robert Burns
Then let us pray that come it may —
As come it will for a' that—
That sense and worth, o'er a' the earth,
May bear the gree, and a' that;
For a' that, and a' that,
It 's comin' yet for a' that,
That man to man, the warld o'er,
Shall brothers be for a' that!
64. THE LASS THAT MADE THE BED TO ME
When Januar' wind was blawing cauld,
As to the north I took my way.
The mirksome night did me enfauld,
I knew na where to lodge till day.
By my good luck a maid I met,
Just in the middle o' my care;
And kindly she did me invite
To walk into a chamber fair.
I bow'd fu' low, unto this maid,
And thank'd her for her courtesie;
I bow'd fu' low unto this maid,
And bade her так' a bed to me.
She made the bed baith large and wide,
Wi' twa white hands she spread it down;
She put the cup to her rosy lips,
And drank, "Young man, now sleep ye soun."

233
Роберт Берне
Настанет день, и час пробьет,
Когда уму и чести
На всей земле придет черед
Стоять на первом месте.
При всем при том,
При всем при том,
Могу вам предсказать я,
Что будет день,
Когда кругом
Все люди станут братья!
Перевод С. Я. Маршака
64. НОЧЛЕГ В ПУТИ
Меня в горах застигла тьма,
Январский ветер, колкий снег.
Закрылись наглухо дома,
И я не мог найти ночлег.
По счастью, девушка одна
Со мною встретилась в пути,
И предложила мне она
В ее укромный дом войти.
Я низко поклонился ей —
Той, что спасла меня в метель,
Учтиво поклонился ей
И попросил постлать постель.
Она тончайшим полотном
Застлала скромную кровать
И, угостив меня вином,
Мне пожелала сладко спать.
Расстаться с ней мне было жаль,
И, чтобы ей не дать уйти,

234
Robert Burns
She snatch'd the candle in her hand,
And frae my chamber went wi' speed;
But I call'd her quickly back again
To lay some mair below my head.
A cod she laid below my head,
And served me wi' due respect;
And, to salute her wi' a kiss,
I put my arms about her neck.
"Haud aff your hands, young man," she says,
"And dinna sae uncivil be:
Gif ye hae onie love for me,
0 wrang na my virginitie!"
Her hair was like the links o' gowd,
Her teeth were like the ivorie;
Her cheeks like lilies dipt in wine,
The lass that made the bed to me.
Her bosom was the driven snaw,
Twa drifted heaps sae fair to see;
Her limbs the polish'd marble stane,
The lass that made the bed to me.
I kiss'd her owre and owre again,
And aye she wist na what to say,
I laid her between me and the wa'—
The lassie thought na lang till day.
Upon the morrow when we rose,
1 thank'd her for her courtesie;
But aye she blush'd, and aye she sigh'd,
And said, "Alas! ye've ruin'd me."
I clasp'd her waist, and kiss'd her syne,
While the tear stood twinkling in her e'e;

235
Роберт Берне
Спросил я девушку: — Нельзя ль
Еще подушку принести?
Она подушку принесла
Под изголовие мое.
И так мила она была,
Что крепко обнял я ее.
В ее щеках зарделась кровь,
Два ярких вспыхнули огня.
— Коль есть у вас ко мне любовь,
Оставьте девушкой меня!
Был мягок шелк ее волос
И завивался, точно хмель.
Она была душистей роз,
Та, что постлала мне постель.
А грудь ее была кругла,—
Казалось, ранняя зима
Своим дыханьем намела
Два этих маленьких холма.
Я целовал ее в уста—
Ту, что постлала мне постель,
И вся она была чиста,
Как эта горная метель.
Она не спорила со мной,
Не открывала милых глаз.
И между мною и стеной
Она уснула в поздний час.
Проснувшись в первом свете дня,
В подругу я влюбился вновь.
— Ах, погубили вы меня! —
Сказала мне моя любовь.

I said, "My lassie, dinna cry,
For ye aye shall так' the bed to me."
She took her mither's Holland sheets,
And made them a' in sarks to me:
Blythe and merry may she be,
The lass that made the bed to me.
The bonnie lass made the bed to me,
The braw lass made the bed to me;
I'll ne'er forget, till the day I die,
The lass that made the bed to me!

237
Роберт Берне
Целуя веки влажных глаз
И локон, вьющийся, как хмель,
Сказал я: — Много, много раз
Ты будешь мне стелить постель!
Потом иглу взяла она
И села шить рубашку мне,
Январским утром у окна
Она рубашку шила мне...
Мелькают дни, идут года,
Цветы цветут, метет метель,
Но не забуду никогда
Той, что постлала мне постель!
Перевод С. Я. Маршака

William Wordsworth
65. WE ARE SEVEN
A simple child,
That lightly draws its breath,
And feels its life in every limb,
What should it know of death?
I met a little cottage girl:
She was eight years old, she said;
Her hair was thick with many a curl
That clustered round her head.
She had a rustic, woodland air,
And she was wildly clad:
Her eyes were fair, and very fair; —
Her beauty made me glad.
"Sisters and brothers, little Maid,
How many may you be?"
"How many? Seven in all," she said,
And, wondering, looked at me.
"And where are they? I pray you tell."
She answered, "Seven are we;
And two of us at Conway dwell,
And two are gone to sea.
"Two of us in the church-yard lie,
My sister and my brother,
And, in the church-yard cottage, I
Dwell near them, with my mother."
"You say that two at Conway dwell,
And two are gone to sea,

Уильям Вордсворт
65. НАС СЕМЕРО
(А. В. В.)
Радушное дитя,
легко привыкшее дышать,
Здоровьем, жизнию цветя,
Как может смерть понять?
Навстречу девочка мне шла.
Лет восемь было ей,
Ее головку облегла
Струя густых кудрей;
И дик был вид ее степной,
И дик простой наряд,
И радовал меня красой
Малютки милой взгляд.
«Всех сколько вас? — ей молвил я.—
И братьев и сестер?» —
«Всего нас семь»,— и на меня,
Дивясь, бросает взор.
«А где ж они?» — «Нас семь всего.—
В ответ малютка мне: —
Нас двое жить пошли в село,
И два на корабле,
И на кладбище брат с сестрой
Лежат из семерых,
А за кладбищем я с родной,—
Живем мы подле них».—
«Как? двое жить в село пошли,
Пустились двое плыть,—

¥■40
William Wordsworth
Yet ye are seven! — I pray you tell,
Sweet Maid, how this may be."
Then did the little Maid reply,
"Seven boys and girls are we:
Two of us in the church-yard lie,
Beneath the church-yard tree."
"You run about, my little Maid,
Your limbs they are alive;
If two are in the church-yard laid,
Then ye are only five."
"Their graves are green, they may be seen,"
The little Maid replied,
"Twelve steps, or more, from mother's door,
And they are side by side.
"My stockings there I often knit,
My kerchief there I hem;
And there upon the ground I sit,
And sing a song to them.
"And often after sun-set, Sir,
When it is light and fair,
I take my little porringer,
And eat my supper there.
"The first that died was sister Jane;
In bed she moaning lay,
Till God released her of her pain;
And then she went away.
"So in the church-yard she was laid;
And when the grass was dry,
Together round her grave we played,
My brother John, and I.

241
Уильям Вордсворт
А все вас семь! Дружок, скажи,
Как это может быть?» —
«Нас семь, нас семь,— она тотчас
Опять сказала мне: —
Здесь на кладбище двое нас,
Под ивою в земле».—
«Ты бегаешь вокруг нее,
Ты, видно, что жива;
Но вас лишь пять, дитя мое,
Когда под ивой два».—
«На их гробах земля в цветах,
И десяти шагов
Нет от дверей родной моей
До милых нам гробов;
Я часто здесь чулки вяжу,
Платок мой здесь рублю,
И подле их могил сижу
И песни им пою;
И если позднею порой
Светло горит заря,
То, взяв мой сыр и хлеб с собой,
Здесь ужинаю я.
Малютка Дженни день и ночь
Томилася больна,
Но бог ей не забыл помочь,—
И спряталась она;
Когда ж ее мы погребли
И расцвела земля,
К ней на могилу мы пришли
Резвиться — Джон и >\\

242
William Wordsworth
"And when the ground was white with snow,
And I could run and slide,
My brother John was forced to go,
And he lies by her side."
"How many are you then," said I,
"If they two are in heaven?"
Quick was the little Maid's reply,
"O, Master! we are seven."
"But they are dead; those two are dead!
Their spirits are in heaven!"
'Twas throwing words away; for still
The little Maid would have her will,
And said, "Nay, Master! we are seven!"
66. [LUCY]
[I]
Strange fits of passion have I known:
And I will dare to tell,
But in the Lover's ear alone,
What once to me befell.
When she I lov'd looked every day
Fresh as a rose in June,
I to her cottage bent my way,
Beneath an evening-moon.
Upon the moon I fix'd my eye,
All over the wide lea;
With quickening pace my horse drew nigh
Those paths so dear to me.
And now we reach'd the orchard plot;
And, as we climb'd the hill,

243
Уильям Вордсворт
Но только дождалась зимой
Коньков я и саней,
Ушел и Джон, братишка мой,
И лег он рядом с ней».—
«Так сколько ж вас?» — был мой ответ.—
«На небе двое, верь!» —
«Вас только пять».— «О барин, нет,
Сочти,— нас семь теперь».—
«Да нет уж двух,— они в земле,
А души в небесах!»
Но был ли прок в моих словах?
Все девочка твердила мне:
«О нет, нас семь, нас семь!»
Перевод И. И. Козлова
66. ЛЮСИ
I
Какие тайны знает страсть!
Но только тем из вас,
Кто сам любви изведал власть,
Доверю свой рассказ.
Когда, как роза вешних дней,
Любовь моя цвела,
Я на свиданье мчался к ней,
Со мной луна плыла.
Луну я взглядом провожал
По светлым небесам.
А конь мой весело бежал —
Он знал дорогу сам.
Вот наконец фруктовый сад,
Взбегающий на склон.

244
William Wordsworth
The sinking moon to Lucy's cot
Came near, and nearer still.
In one of those sweet dreams I slept,
King Nature's gentlest boon!
And, all the while my eyes I kept
On the descending moon.
My horse mov'd on; hoof after hoof
He rais'd, and never stopp'd:
When down behind the cottage roof,
At once, the bright moon dropped.
What fond and wayward thoughts will slide
Into a Lover's head!
"O mercy!" to myself I cried,
''If Lucy should be dead!"
[И]
She dwelt among th' untrodden ways
Beside the springs of Dove,
A Maid whom there were none to praise
And very few to love.
A violet by a mossy stone
Half-hidden from the eye!
— Fair as a star, when only one
Is shining in the sky!
She liv'd unknown, and few could know
When Lucy ceas'd to be;
But she is in her grave, and, Oh!
The difference to me.
[mi
I travell'd among unknown men,
In lands beyond the sea;
Nor, England! did I know till then
What love I bore to thee.

24Г)
Уильям Вордсворт
Знакомой крыши гладкий скат
Луною озарен.
Охвачен сладкой властью сна,
Не слышал я копыт
И только видел, что луна
На хижине стоит.
Копыто за копытом, конь
По склону вверх ступал.
Но вдруг луны погас огонь,
За крышею пропал.
Тоска мне сердце облегла,
Чуть только свет погас.
«Что, если Люси умерла?» —
Сказал я в первый раз.
II
Среди нехоженых дорог,
Где ключ студеный бил,
Ее узнать никто не мог
И мало кто любил.
Фиалка пряталась в лесах,
Под камнем чуть видна.
Звезда мерцала в небесах
Одна, всегда одна.
Не опечалит никого,
Что Люси больше нет,
Но Люси нет — и оттого
Так изменился свет.
III
К чужим, в далекие края
Заброшенный судьбой,
Не знал я, родина моя,
Как связан я с тобой.

246
William Wordsworth
'Tis past, that melancholy dream!
Nor will I quit thy shore
A second time; for still I seem
To love thee more and more.
Among thy mountains did I feel
The joy of my desire;
And she I cherish'd turn'd her wheel
Beside an English fire.
Thy mornings shew'd, thy nights conceal'd,
The bowers where Lucy play'd;
And thine too is the last green field
That Lucy's eyes survey'd.
[V]
A slumber did my spirit seal,
I had no human fears:
She seem'd a thing that could not feel
The touch of earthly years.
No motion has she now, no force;
She neither hears nor sees;
Roll'd round in earth's diurnal course
With rocks and stones and trees!
67. SONNET
Nuns fret not at their convent's narrow room;
And hermits are contented with their cells;
And students with their pensive citadels:

247
Уильям Вордсворт
Теперь очнулся я от сна
И не покину вновь
Тебя, родная сторона—
Последняя любовь.
В твоих горах ютился дом.
Там девушка жила.
Перед родимым очагом
Твой лен она пряла.
Твой день ласкал, твой мрак скрывал
Ее зеленый сад.
И по твоим холмам блуждал
Ее прощальный взгляд.
Забывшись, думал я во сне,
Что у бегущих лет
Над той, кто всех дороже мне,
Отныне власти нет.
Ей в колыбели гробовой
Вовеки суждено
С горами, морем и травой
Вращаться заодно.
Перевод С. Я. Маршака
67. СОНЕТ
Отшельницам не тесно жить по кельям;
В пещерах жизнь пустыннику легка;
Весь день поэт не сходит с чердака;
Работница поет за рукодельем;

William Wordsworth
Maids at the wheel, the weaver at his loom,
Sit blithe and happy; bees that soar for bloom,
High as the highest Peak of Furness-fells,
Will murmur by the hour in foxglove bells:
In truth the prison, unto which we doom
Ourselves, no prison is: and hence to me,
In sundry moods, 'twas pastime to be bound
Within the Sonnet's scanty plot of ground:
Pleased if some Souls (for such there needs must
Who have felt the weight of too much liberty,
Should find brief solace there, as I have found.
68. SONNET
Composed upon Westminster Bridge
Sept. 3, 1803
Earth has not any thing to shew more fair:
Dull would he be of soul who could pass by
A sight so touching in its majesty:
This City now doth like a garment wear
The beauty of the morning; silent, bare,
Ships, towers, domes, theatres, and temples lie
Open unto the fields, and to the sky;
All bright and glittering in the smokeless air.
Never did sun more beautifully steep
In his first splendour, valley, rock, or hill;
Ne'er saw I, never felt, a calm so deep!
The river glideth at his own sweet will:
Dear God! the very houses seem asleep;
And all that mighty heart is lying still!

249
Уильям Вордсворт
Ткач любит стан свой; в Форнер-Фелльс
к ущельям
Пчела с полей летит издалека,
Чтоб утонуть там в чашечке цветка;
И узники живут в тюрьме с весельем.
Вот почему так любо мне замкнуть,
В час отдыха, мысль вольную поэта
В размере трудном тесного сонета.
Я рад, когда он в сердце чье-нибудь,
Узнавшее излишней воли бремя,
Прольет отраду, как и мне, на время.
Перевод Д. Е. Мина
68. СОНЕТ,
НАПИСАННЫЙ НА ВЕСТМИНСТЕРСКОМ МОСТУ
3 СЕНТЯБРЯ 1803 ГОДА
Нет зрелища пленительней! И в ком
Не дрогнет дух бесчувственно-упрямый
При виде величавой панорамы,
Где утро — будто в ризы — все кругом
Одело в Красоту. И каждый дом,
Суда в порту, театры, башни, храмы,
Река в сверканье этой мирной рамы,
Все утопает в блеске голубом.
Нет, никогда так ярко не вставало,
Так первозданно солнце над рекой,
Так чутко тишина не колдовала,
Вода не знала ясности такой.
И город спит. Еще прохожих мало,
И в Сердце мощном царствует покой.
Перевод В. В. Левика

William Wordsworth
69. [THE DAFFODILS]
I wandered lonely as a cloud
That floats on high o'er vales and hills,
When all at once I saw a crowd,
A host of golden daffodils,
Beside the lake, beneath the trees,
Fluttering and dancing in the breeze.
Continuous as the stars that shine
And twinkle on the Milky Way
They stretched in never-ending line
Along the margin of a bay;
Ten thousand saw I at a glance,
Tossing their heads in sprightly dance.
The waves beside them danced, but they
Outdid the sparkling waves in glee:
A poet could not but be gay
In such a jocund company.
I gazed—and gazed—but little thought
What wealth the show to me had brought.
For oft, when on my couch I lie
In vacant or in pensive mood,
They flash upon that inward eye
Which is the bliss of solitude,
And then my heart with pleasure fills
And dances with the daffodils.

251
Уильям Вордсворт
69. ЖЕЛТЫЕ НАРЦИССЫ
Печальным реял я туманом
Среди долин и гор седых,
Как вдруг очнулся перед станом,
Толпой нарциссов золотых;
Шатал и гнул их ветерок,
И каждый трепетал цветок.
Бесчисленны в своем мерцанье,
Как звезды в млечности ночной,
Они вились по очертанью
Излучины береговой —
Сто сотен охватил на глаз
Пустившихся в веселый пляс.
Плясала и волна, резвее
Однако был цветов задор,
Тоску поэта в миг развеял
Их оживленный разговор,
Но сердцу было невдогад,
Какой мне в них открылся клад.
Ведь ныне в сладкий час покоя
Иль думы одинокий час
Вдруг рзарят они весною,
Пред оком мысленным явясь,
И сердцем я плясать готов,
Ликуя радостью цветов.
Перевод И. А. Лихачева

Walter Scott
70. THE EVE OF SAINT JOHN
The Baron of Smaylho'me rose with day,
He spurr'd his courser on,
Without stop or stay, down the rocky way,
That leads to Brotherstone.
He went not with the bold Buccleuch,
His banner broad to rear;
He went not 'gainst the English yew
To lift the Scottish spear.
Yet his plate-jack was braced, and his helmet
was laced,
And his vaunt-brace of proof he wore;
At his saddle-gerthe was a good steel sperthe,
Full ten pound weight and more.
The Baron returned in three days space,
And his looks were sad and sour;
And weary was his courser's pace,
As he reach'd his rocky tower.
He came not from where Ancram Moor
Ran red with English blood;
Where the Douglas true and the bold Buccleuch
'Gainst keen Lord Evers stood.
Yet was his helmet hack'd and hew'd,
His acton pierced and tore,
His axe and his dagger with blood imbrued,—
But it was not English gore.
He lighted at the Chapellage,
He held him close and still;

Вальтер Скотт
70. ЗАМОК СМАЛЬГОЛЬМ, ИЛИ ИВАНОВ ВЕЧЕР
До рассвета поднявшись, коня оседлал
Знаменитый Смальгольмский барон;
И без отдыха гнал, меж утесов и скал,
Он коня, торопясь в Бротерстон.
Не с могучим Боклю совокупно спешил
На военное дело барон;
Не в кровавом бою переведаться мнил
За Шотландию с Англией он;
Но в железной броне он сидит на коне;
Наточил он свой меч боевой;
И покрыт он щитом; и топор за седлом
Укреплен двадцатифунтовой.
Через три дни домой возвратился барон,
Отуманен и бледен лицом;
Через силу и конь, опенен, запылен,
Под тяжелым ступал седоком.
Анкрамморския битвы барон не видал,
Где потоками кровь их лилась,
Где на Эверса грозно Боклю напирал,
Где за родину бился Дуглас;
Но железный шелом был иссечен на нем,
Был изрублен и панцирь и щит,
Был недавнею кровью топор за седлом,
Но не английской кровью покрыт.
Соскочив у часовни с коня за стеной,
Притаяся в кустах, он стоял;

254
Walter Scott
And he whistled thrice for his little foot-page,
His name was English Will.
'Come thou hither, my little foot-page,
Come hither to my knee;
Though thou art young, and tender of age,
I think thou art true to me.
'Come, tell me all that thou hast seen,
And look thou tell me true!
Since I from Smaylho'me tower have been,
What did thy lady do?'
'My lady each night sought the lonely light
That burns on the wild Watchfold;
For, from height to height, the beacons bright
Of the English foemen told.
'The bittern clamor'd from the moss,
The wind blew loud and shrill;
Yet the craggy pathway she did cross
To the eiry Beacon Hill.
'I watch'd her steps, and silent came
Where she sat her on a stone;
No watchman stood by the dreary flame,
It burned all alone.
'The second night I kept her in sight
Till to the fire she came,
And, by Mary's might! an armed Knight
Stood by the lonely flame.
'And many a word that warlike lord
Did speak to my lady there;
But the rain fell fast, and loud blew the blast,
And I heard not what they were.
'The third night there the sky was fair,
And the mountain-blast was still,

255
Вальтер Скотт
И три раза он свистнул — и паж молодой
На условленный свист прибежал.
«Подойди, мой малютка, мой паж молодой,
И присядь на колена мои;
Ты младенец, но ты откровенен душой,
И слова непритворны твои.
Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;
Мне теперь ты всю правду скажи:
Что заметил? Что было с твоей госпожой?
И кто был у твоей госпожи?»
«Госпожа по ночам к отдаленным скалам,
Где маяк, приходила тайком
(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагам
Не прокрасться во мраке ночном).
И на первую ночь непогода была,
И без умолку филин кричал;
И она в непогоду ночную пошла
На вершину пустынную скал.
Тихомолком подкрался я к ней в темноте;
И сидела одна — я узрел;
Не стоял часовой на пустой высоте;
Одиноко маяк пламенел.
На другую же ночь—я за ней по следам
На вершину опять побежал —
О творец, у огня одинокого там
Мне неведомый рыцарь стоял.
Подпершися мечом, он стоял пред огнем,
И беседовал долго он с ней;
Но под шумным дождем, но при ветре ночном
Я расслушать не мог их речей.
И последняя ночь безненастна была,
И порывистый ветер молчал;

25<>
Walter Scott
As again I watch'd the secret pair
On the lonesome Beacon Hill.
'And I heard her name the midnight hour,
And name this holy eve,
And say "Come this night to thy lady's bower;
Ask no bold Baron's leave.
'"He lifts his spear with the bold Buccleuch;
His lady is all alone;
The door she'll undo to her knight so true
On the eve of good Saint John."
'"I cannot come, I must not come,
I dare not come to thee;
On the eve of Saint John I must wander alone,
In thy bower I may not be."
'"Now out on thee, fainthearted knight!
Thou shouldst not say me nay;
For the eve is sweet, and when lovers meet
Is worth the whole summer's day.
' "And I'll chain the blood-hound, and the warder
shall not sound.
And rushes shall be strewd on the stair;
So, by the black rood-stone, and by holy Saint John,
I conjure thee, my love, to be there!"
'"Though the blood-hound be mute, and the rush beneath my
foot,
And the wardei his bugle should not blow,
Yet there sleepeth a priest in the chamber to the east,
And my footstep he would know.
'"O fear not the priest, who sleepeth to the east,
For to Dryburgh the way he has ta'en;
And there to say mass, till three days do pass,
For the sou! of a knight that h slayne."

Вальтер Скотт
И к маяку она на свиданье пошла;
У маяка уж рыцарь стоял.
И сказала (я слышал): «В полуночный час,
Перед светлым Ивановым днем,
Приходи ты; мой муж не опасен для нас;
Он теперь на свиданьи ином;
Он с могучим Боклю ополчился теперь;
Он в сраженьи забыл про меня —
И тайком отопру я для милого дверь
Накануне Иванова дня».
«Я не властен прийти, я не должен прийти,
Я не смею прийти (был ответ);
Пред Ивановым днем одиноким путем
Я пойду... мне товарища нет».
«О, сомнение прочь! безмятежная ночь
Пред великим Ивановым днем
И тиха и темна, и свиданьям она
Благосклонна в молчаньи своем.
Я собак привяжу, часовых уложу,
Я крыльцо пересыплю травой,
И в приюте моем, пред Ивановым днем,
Безопасен ты будешь со мной».
«Пусть собака молчит, часовой не трубит,
И трава не слышна под ногой,—
Но священник есть там; он не спит по ночам;
Он приход мой узнает ночной».
«Он уйдет к той поре: в монастырь на горе
Панихиду он позван служить,—
Кто-то был умерщвлен; по душе его он
Будет три дни поминки творить».
Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,
Он ужасен стоял при огне.

258
Walter Scott
'He turn'd him around, and grimly he frown'd,
Then he laugh'd right scornfully—
"He who says the mass-rite for the soul of that knight
May as well say mass for me.
'"At the lone midnight hour, when bad spirits have power,
In thy chamber will I be/'
With that he was gone, and my lady left alone,
And no more did I see.'
Then changed, I trow, was that bold Barons brow,
From the dark to the blood-red high—
'Now tell me the mien of the knight thou hast seen,
For, by Mary, he shall die!'
'His arms shone full bright in the beacon's red light;
His plume it was scarlet and blue;
On his shield was a hound in a silver leash bound,
And his crest was a branch of the yew.'
'Thou liest, thou liest, thou little foot-page,
Loud dost thou lie to me!
For that knight is cold, and low laid in the mould,
All under the Eildon-tree.'
'Yet hear but my word, my noble lord!
For I heard her name his name;
And that lady bright, she called the knight
Sir Richard of Coldinghame.'
The bold Baron's brow then changed, I trow,
From high blood-red to pale—
'The grave is deep and dark, and the corpse is stiff and stark,
So I may not trust thy tale.
'Where fair Tweed flows round holy Melrose,
And Eildon slopes to the plain,
Full three nights ago, by some secret foe,
That gay gallant was slain.

259
Вальтер Скотт
«Пусть о том, кто убит, он поминки творит:
То, быть может, поминки по мне.
Но полуночный час благосклонен для нас:
Я приду под защитою мглы».
Он сказал... и она... я смотрю... уж одна
У маяка пустынной скалы».
И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,
И кипел, и горел, и сверкал.
«Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?
Он, клянусь небесами, пропал!»
«Показалося мне при блестящем огне:
Был шелом с соколиным пером,
И палаш боевой на цепи золотой,
Три звезды на щите голубом».
«Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;
Сей полуночный, мрачный пришлец
Был не властен прийти: он убит на пути;
Он в могилу зарыт, он мертвец».
«Нет! не чудилось мне; я стоял при огне
И увидел, услышал я сам,
Как его обняла, как его назвала:
То был рыцарь Ричард Кольдингам».
И Смальгольмский барон, изумлен, поражен,
И хладел, и бледнел, и дрожал.
«Нет! в могиле покой: он лежит под землей,
Ты неправду мне, паж мой, сказал.
Где бежит и шумит меж утесами Твид,
Где подъемлется мрачный Эльдон,
Уж три ночи, как там твой Ричард Кольдингам
Потаенным врагом умерщвлен.

■и )
Walter Scott
'The varying light deceived thy sight,
And the wild winds drown'd the name;
For the Dryburgh bells ring and the white monks do sing
For Sir Richard of Coldinghame!'
ile pass'd the court-gate, and he oped the tower-grate,
And he mounted the narrow stair
Го the bartizan-seat, where, with maids that on her wait
He found his lady fair.
That lady sat in mournful mood,
Look'd over hill and vale,
Over Tweed's fair flood and Mertoun's wood
And all down Teviotdale.
'Now hail, now hail, thou lady bright!'
'Now hail, thou Baron true!
What news, what news from Ancram fight?
What news from the bold Buccleuch?'
'The Ancram Moor is red with gore,
For many a southron fell;
And Buccleuch has charged us evermore
To watch our beacons well.'
The lady blush'd red, but nothing she said;
Nor added the Baron a word.
Then she stepp'd down the stair to her chamber fair,
And so did her moody lord.
In sleep the lady mourn'd, and the Baron toss'd and turn'd,
And oft to himself he said,
'The worms around him creep, and his bloody grave is deep—
It cannot give up the dead!'
It was near the ringing of matin-bell,
The night was wellnigh done,
When a heavy sleep on that Baron fell,
On the eve of good Saint John.

201
Вальтер Скотт
Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд;
Оглушен был ты бурей ночной;
Уж три ночи, три дня, как поминки творят
Чернецы за его упокой».
Он идет в ворота, он уже на крыльце,
Он взошел по крутым ступеням
На площадку, и видит: с печалью в лице
Одиноко-унылая там
Молодая жена — и тиха и бледна,
И в мечтании грустном глядит
На поля, небеса, на Мертонски леса,
На прозрачно бегущую Твид.
«Я с тобою опять, молодая жена».—
«В добрый час, благородный барон.
Что расскажешь ты мне? Решена ли война?
Поразил ли Боклю иль сражен?»
«Англичанин разбит; англичанин бежит
С Анкрамморских кровавых полей;
И Боклю наблюдать мне маяк мой велит
И беречься недобрых гостей».
При ответе таком изменилась лицом,
И ни слова... ни слова и он;
И пошла в свой покой с наклоненной главой,
И за нею суровый барон.
Ночь покойна была, но заснуть не дала.
Он вздыхал, он с собой говорил:
«Не пробудится он; не подымется он;
Мертвецы не встают из могил».
Уж заря занялась; был таинственный час
Меж рассветом и утренней тьмой;
И глубоким он сном пред Ивановым днем
Вдруг заснул близ жены молодой.

262
Walter Scott
The lady look'd through the chamber fair,
By the light of a dying flame;
And she was aware of a knight stood there—
Sir Richard of Coldinghame!
'Alas! away, away!' she cried,
Tor the holy Virgin's sake!'
'Lady, I know who sleeps by thy side;
But, lady, he will not awake.
'By Eildon-tree, for long nights three,
In bloody grave have I lain;
The mass and the death-prayer are said for me,
But, lady, they are said in vain.
'By the Baron's brand, near Tweed's fair strand,
Most foully slain I fell;
And my restless sprite on the beacon's height
For a space is doom'd to dwell.
'At our trysting-place, for a certain space,
I must wander to and fro;
But I had not had power to come to thy bower
Had'st thou not conjured me so.'
Love master'd fear; her brow she cross'd—
'How, Richard, hast thou sped?
And art thou saved, or art thou lost?'
The vision shook his head!
'Who spilleth life shall forfeit life;
So bid thy lord believe:
That lawless love is guilt above,
This awful sign receive.'
He laid his left palm on an oaken beam,
His right upon her hand—
The lady shrunk, and fainting sunk,
For it scorch'd like a fiery brand.

263
Вальтер Скотт
Не спалося лишь ей, не смыкала очей...
И бродящим, открытым очам,
При лампадном огне, в шишаке и броне
Вдруг явился Ричард Кольдингам.
«Воротись, удалися»,— она говорит.
«Я к свиданью тобой приглашен;
Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит,—
Не страшись, не услышит нас он.
Я во мраке ночном потаенным врагом
На дороге изменой убит;
Уж три ночи, три дня, как монахи меня
Поминают — и труп мой зарыт.
Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!
И ужасный теперь ему сон!
И надолго во мгле на пустынной скале,
Где маяк, я бродить осужден;
Где видалися мы под защитою тьмы,
Там скитаюсь теперь мертвецом;
И сюда с высоты не сошел бы... но ты
Заклинала Ивановым днем».
Содрогнулась она и, смятенья полна,
Вопросила: «Но что же с тобой?
Дай один мне ответ — ты спасен ли, иль нет?..»
Он печально потряс головой.
«Выкупается кровью пролитая кровь,—
То убийце скажи моему.
Беззаконную небо карает любовь,—
Ты сама будь свидетель тому».
Он тяжелою шуйцей коснулся стола;
Ей десницею руку пожал —
И десница как острое пламя была,
И по членам огонь пробежал.

264
Walter Scott
The sable score of fingers four
Remains on that board impress'd;
And for evermore that lady wore
A covering on her wrist.
There is a nun in Dryburgh bower,
Ne'er looks upon the sun;
There is a monk in Melrose tower,
He speaketh word to none;
That nun who ne'er beholds the day,
That monk who speaks to none—
That nun was Smaylho'me's Lady gay,
That monk the bold Baron.
71. FROM "MARMION"
Canto V. THE COURT
XII. LOCHINVAR
O, young Lochinvar is come out of the west,
Through all the wide Border his steed was the best;
And save his good broadsword he weapons had none,
He rode all unarm'd, and he rode all alone.
So faithful in love, and so dauntless in war,
There never was knight like the young Lochinvar.
He staid not for brake, and he stopp'd not for stone,
He swam the Eske river where ford there was none;
But ere he alighted at Netherby gate,
The bride had consented, the gallant came late:
For a laggard in love, and a dastard in war,
Was to wed the fair Ellen of brave Lochinvar.
So boldly he enter'd the Netherby Hall,
Among bride's-men, and kinsmen, and brothers, and all:
Then spoke the bride's father, his hand on his sword,
(For the poor craven bridegroom said never a word,)

265
Вальтер Скотт
И печать роковая в столе вожжена:
Отразилися пальцы на нем;
На руке ж — но таинственно руку она
Закрывала с тех пор полотном.
Есть монахиня в древних Драйбургских стенах:
И грустна и на свет не глядит;
Есть в Мельрозской обители мрачный монах:
И дичится людей и молчит.
Сей монах молчаливый и мрачный — кто он?
Та монахиня — кто же она?
То убийца, суровый Смальгольмский барон;
То его молодая жена.
Перевод В. А. Жуковского
71. БЕВЕРЛЕЙ
ШОТЛАНДСКАЯ БАЛЛАДА ИЗ ВАЛЬТЕРА СКОТТА
(Вольное подражание)
С младым Беверлеем кто равен красой?..
Стрелою несется с ним конь вороной,
Он скачет бесстрашно, он скачет один,
С ним только меч острый — надежда дружин;
В любви всех вернее, а в битвах смелей,
Меж витязей славен младый Беверлей.
В лесу нет преграды, утес невысок,
Бушует ли буря — он вплавь чрез поток;
Но в Нетерби витязь на горе скакал:
Невеста склонилась—жених опоздал!
Соперник бездушный с Матильдой твоей
Идет уж венчаться, младый Беверлей!
Он в замке, он видит: пирует семья,
Шумят, веселятся родные, друзья;
Жених торопливый, бледнея, молчит;
За меч ухватяся, отец говорит:

266
Walter Scott
'О come ye in peace here, or come ye in war,
Or to dance at our bridal, young Lord Lochinvar?'
'I long woo'd your daughter, my suit you denied; —
Love swells like the Solway, but ebbs like its tide—
And now am I come, with this lost love of mine,
To lead but one measure, drink one cup of wine.
There are maidens in Scotland more lovely by far,
That would gladly be bride to the young Lochinvar.'
The bride kiss'd the goblet: the knight took it up,
He quaff'd off the wine, and he threw down the cup.
She look'd down to blush, and she look'd up to sigh,
With a smile on her lips, and a tear in her eye.
He took her soft hand, ere her mother could bar,—
'Now tread we a measure!' said young Lochinvar.
So stately his form, and so lovely her face,
That never a hall such a galliard did grace;
While her mother did fret, and her father did fume,
And the bridegroom stood dangling his bonnet and plume;
And the bride-maidens whisper'd, "Twere better by far,
To have match'd our fair cousin with young Lochinvar.'
One touch to her hand, and one word in her ear,
When they reach'd the hall-door, and the charger stood near;
So light to the croupe the fair lady he swung,
So light to the saddle before her he sprung!
'She is won! we are gone, over bank, bush, and scaur;
They'll have fleet steeds that follow,' quoth young Lochinvar.
There was mounting 'mong Graemes of the Netherby clan;
Forsters, Fenwicks, and Musgraves, they rode and they ran:
There was racing and chasing on Cannobie Lee,
But the lost bride of Netherby ne'er did they see.
So daring in love, and so dauntless in war,
Have ye e'er heard of gallant like young Lochinvar? —

267
Вальтер Скотт
«У нас ты на свадьбе как друг иль злодей?
На брань иль на танцы, младый Беверлей?» —
«От вас мне награда в любви не дана;
Любовь рекой льется, кипит, как волна;
Мила мне Матильда,— но с вами равно
Готов я на танцы, готов на вино;
Есть много пригожих; невесту нежней,
Быть может, достанет младый Беверлей».
Бокал с поцелуем у девы он взял,
Вино выпил разом — и бросил бокал.
Невеста вздохнула, огонь на щеках,
Улыбки искала, а слезы в очах;
И мать хоть сердилась,— взяв руку у ней,
Ведет ее в танцы младый Беверлей.
И все любовались прелестной четой:
Его ловким станом, ее красотой;
Родные же смотрят с досадой на них,—
С пером своей шляпы играет жених;
И шепчут подруги: «О, если бы ей
Прекрасный был мужем младый Беверлей!»
Он жмет ее руку, он что-то сказал,—
И вдруг оба вышли, а конь поджидал.
Проворно он с нею вскочил на коня:
«Теперь не догонят злодеи меня!
Матильда, друг милый, навек ты моей!» —
И вихрем помчался младый Беверлей.
В погоню гналися по рвам, по холмам
И Мюсгрев, и Форстер, и Фенвик, и Грамм;
Скакали, искали вблизи и вдали —
Пропадшей невесты нигде не нашли.
В любви всех вернее, а в битвах смелей —
Таков был отважный младый Беверлей!
Перевод И. И. Козлова

268
Walter Scott
72. NORA'S VOW
(From the Gaelic)
Hear what Highland Nora said,—
'The Earlie's son I will not wed,
Should all the race of nature die,
And none be left but he and I.
For all the gold, for all the gear,
And all the lands both far and near
That ever valour lost or won,
I would not wed the Earlie's son.'
'A maiden's vows,' old Callum spoke,
'Are lightly made and lightly broke;
The heather on the mountain's height
Begins to bloom in purple light;
The frost-wind soon shall sweep away
That lustre deep from glen and brae;
Yet Nora, ere its bloom be gone,
May blithely wed the Earlie's son.'
'The swan,' she said, 'the lake's clear breast
May barter for the eagle's nest;
The Awe's fierce stream may backward turn,
Ben-Cruaichan fall, and crush Kilchurn;
Our kilted clans, when blood is high,
Before their foes may turn and fly;
But I, were all these marvels done,
Would never wed the Earlie's son.'
Still in the water-lily's shade
Her wonted nest the wild-swan made;
Ben-Cruaichan stands as fast as ever,
Still downward foams the Awe's fierce river;
To shun the clash of foeman's steel
No Highland brogue has turn'd the heel;
But Nora's heart is lost and won,
— She's wedded to the Earlie's son!

269
Вальтер Скотт
72. КЛЯТВА МОЙНЫ
(Шотландская баллада)
Вот клятва Мойны молодой:
«Не буду графу я женой!
Хотя б от всех людских племен
Остались в мире я да он,
Хотя б он мне в награду дал
Алмазы, жемчуг и коралл,
Хотя б владел он всей страной,—
Не буду графу я женой!»
— «Обеты дев,— сказал старик,—
Все вмиг даны, забыты вмиг;
Обвив крутые высоты,
Алеют вереска цветы,
И скоро ветр с утеса прочь
Их унесет в осенню ночь;
Но Мойна, прежде ночи той,
Уж может графу быть женой».
— «Пусть лебедь,— Мойна говорит,—
В гнездо орлиное взлетит,
Назад пойдут потоки гор,
Пусть упадет утес Бенмор
И битвы в час наш грозный клан
Пусть побежит от англичан,—
Но я не изменюсь душой:
Не буду графу я женой!»
Еще доселе в тростнике
Гнездится лебедь на реке,
Бенмор огромный не падет,
Крутой поток бежит вперед,
Клан все слывет, каким он слыл,
И пред врагом он не дал тыл,—
Но Мойна любит всей душой,
И Мойну граф зовет женой.
Перевод К. К. Павловой

Samuel Taylor Coleridge
73. FROM "THE RIME OF THE ANCIENT MARINER"
Facile credo, plures esse Naturas invisibiles quam
visibiles in rerum universitate. Sed horum omnium
familiam quis nobis enarrabit? et gradus et cognationes
et discrimina singulorum munera? Quid agunt? quae
loca habitant? Harum rerum notitiam semper ambivit
ingenium humanum, nunquam attigit. Juvat, interea,
non diffiteor, quandoque in animo, tanquam in tabula,
majoris et melioris mundi imaginem contemplari: ne
mens assue facta hodiernae vitae minutiis se contrahat
nimis, et tota subsidat in pusillas cogitationes. Sed
veritati interea invigilandum est, modusque servandus,
ut certa ab incertis, diem a nocte, distinguamus.—
T. Burnet, Archeol. Phil., p. 68.
Part the First
An ancient Mariner
meeteth three Gal-
lants bidden to a
wedding-feast, and
detaineth one.
It is an ancient Mariner,
And he stoppeth one of three.
"By thy long grey beard and
glittering eye,
Now wherefore stopp'st thou me?
"The Bridegroom's doors are opened
wide,
And I am next of kin;
The guests are Biet, the feast is set:
May'st hear the merry din."
He holds him with his skinny hand,
"There was a ship," quoth he.
"Hold off! unhand me, grey-beard
loon!"
Eftsoons his hand dropt he.

Сэмюэл Тейлор Кольридж
73. СКАЗАНИЕ О СТАРОМ МОРЕХОДЕ
Facile credo, plures esse Naturas invisibiles quam
visibiles in rerum universitate. Sed horum omnium
f amiliam quis nobis enarrabit? et gradus et cognationes et
discrimina singulorum munera? Quid agunt? quae loca
habitant? Harum rerum notitiam semper ambivit ingeni-
um humanum, nunquam attigit. Juvat, interea, non
diffiteor, quandoque in animo, tanquam in tabula,
majoris et melioris mundi imaginem contemplari: ne
mens assue facta hodiernae vitae minutiis se contrahat
nimis, et tota subsidat in pusillas cogitationes. Sed veritati
interea invigilandum est, modusque servandus, ut certa
ab incertis, diem a nocte, distinguamus.—T. Burnet,
p. 68.
Часть первая
Вот Старый Мореход. Из тьмы
Вонзил он в Гостя взгляд.
«Кто ты? Чего тебе, старик?
Твои глаза горят!
Живей! В разгаре брачный пир,
Жених — мой близкий друг.
Все ждут давно, кипит вино,
И весел шумный круг».
Тот держит цепкою рукой
«И был,— он молвит,— бриг».
Archeol. Phil.
Старый
Мореход
встречает
трех юношей,
званных
на свадебный
пир, и
останавли-
вает
одного из них.

272
Samuel Taylor Coleridge
The Wedding-
Guest is spell-
bound by the eye
of the old sea-
faring man, and
constrained to
hear his tale.
He holds him with his glittering
eye—
The Wedding-Guest stood still,
And listens like a three years child:
The Mariner hath his will.
The Wedding-Guest sat on a stone;
He cannot choose but hear;
And thus spake on that ancient man,
The bright-eyed Mariner.
The Mariner tells
how the ship
sailed southward
with a good wind
and fair weather,
till it reached
the Line.
"The ship was cheered, the harbour
cleared,
Merrily did we drop
Below the kirk, below the hill,
Below the lighthouse top.
The Sun came up upon the left,
Out of the sea came he!
And he shone bright, and on the right
Went down into the sea.
Higher and higher every day,
Till over the mast at noon—"
The Wedding-Guest here beat his
breast,
For he heard the loud bassoon.
The Wedding-Guest
heareth the bridal
music; but the Mariner
continueth his tale.
The bride hath paced into the hall
Red as a rose is she;
Nodding their heads before her goes
The merry minstrelsy.
The Wedding-Guest he beat his
breast,
Yet he cannot choose but hear;
And thus spake on that ancient man,
The bright-eyed Mariner.

273
Сэмюэл Тейлор Кольридж
«Пусти, седобородый шут!»-
И отпустил старик.
Брачный
Гость
зачарован
глазами
Старого
Морехода
и принужден
выслушать
его рассказ.
Мореход
рассказывает,
что корабль
плыл к югу, и
был попутный
ветер,
и спокойное
море, и вот
подошли
к Экватору.
Горящим взором держит он,
И Гость не входит в дом;
Как зачарованный, стоит
Пред Старым Моряком.
И, покорен, садится он
На камень у ворот,
И взором молнию метнул
И молвил Мореход:
«В толпе шумят, скрипит канат,
На мачте поднят флаг.
И мы плывем, вот отчий дом,
Вот церковь, вот маяк.
И Солнце слева поднялось,
Прекрасно и светло,
Сияя нам, сошло к волнам
И справа вглубь ушло.
Все выше Солнце с каждым днем,
Все жарче с каждым днем...»
Но тут рванулся Брачный Гость,
Услышав трубный гром.
Брачный
Гость
слышит
свадебную
музыку,
но Мореход
продолжает
свой рассказ.
Вошла невеста в зал, свежа,
Как лилия весной.
Пред ней, раскачиваясь в такт,
Шагает хор хмельной.
Туда рванулся Брачный Гость,
Но нет, он не уйдет!
И взором молнию метнул
И молвил Мореход:

274
Samuel Taylor Coleridge
The ship driven
by a storm to-
ward the south
pole.
The land of
ice, and of
fearful sounds,
where no living
thing was to
be seen.
Till a great sea-bird,
called the Al-
batross, came
through the snow-fog, and
was received
with great joy
and hospitality.
"And now the STORM-BLAST came,
and he
Was tyrannous and strong;
He struck with his o'ertaking
wings,
And chased us south along.
With sloping masts and dipping prow,
As who pursued with yell and blow
Still treads the shadow of his foe,
And forward bends his head,
The ship drove fast, loud roared
the blast,
And southward aye we fled.
And now there came both mist and snow,
And it grew wondrous cold:
And ice, mast-high, came floating by,
As green as emerald.
And through the drifts the snowy
clifts
Did send a dismal sheen:
Nor shapes of men nor beasts
we ken—
The ice was all between.
The ice was here, the ice was there,
The ice was all around:
It cracked and growled, and roared
and howled,
Like noises in a swound!
At length did cross an Albatross:
Thorough the fog it came;
As if it had been a Christian soul,
We hailed it in God's name.
It ate the food it ne'er had eat,
And round and round it flew.

275
Сэмюэл Тейлор Кольридж
Буря уносит
корабль
к Южному
полюсу.
«И вдруг из царства зимних вьюг
Примчался лютый шквал;
Он злобно крыльями нас бил,
Он мачты гнул и рвал.
Страна льда
и пугающего
гула, где нет
ни одного
живого
существа.
Как от цепей, от рабьих уз,
Боясь бича изведать вкус,
Бежит, сраженье бросив, трус,
Наш бриг летел вперед,
Весь в буре порванных снастей,
В простор бушующих зыбей,
Во мглу полярных вод.
Вот пал туман на океан,—
О чудо! — жжет вода.
Плывут, горя, как изумруд,
Сверкая, глыбы льда.
Средь белизны, ослеплены.
Сквозь дикий мир мы шли
В пустыни льда, где нет следа
Ни жизни, ни земли.
Где справа лед и слева лед,
Лишь мертвый лед кругом,
Лишь треск ломающихся глыб,
Лишь грохот, гул и гром!
И вдруг
большая морская
птица, называемая
Альбатросом,
прилетела
сквозь снеговой туман.
Ее встретили с великой
радостью, как дорогого
гостя.
И вдруг, чертя над нами круг,
Пронесся Альбатрос,
И каждый, белой птице рад,
Как будто был то друг иль брат,
Хвалу Творцу вознес.
Он к нам слетал, из наших рук
Брал непривычный корм,
И с грохотом разверзся лед,
И наш корабль, войдя в пролег,

276
Samuel Taylor Coleridge
And lot the
Albatross
proveth a bird
of good omen,
followeth
the ship as it
returned north-
ward, through
fog and float-
ing ice.
The ancient
Mariner in-
hospitably
killeth the
pious bird of
good omen.
and
The ice did split with a thunder-fit;
The helmsman steered us through!
And
good
jth
wind sprung
behind;
The Albatross did follow,
And every day, for food or play,
Came to the mariners' hollo!
In mist or cloud, on mast or shroud,
It perched for vespers nine;
Whiles all the night, through fog-
smoke white,
Glimmered the white Moon-shine."
"God save thee, ancient Mariner!
From the fiends, that plague thee
thus! —
Why look'st thou so?"—"With my
cross-bow
I shot the ALBATROSS.
up
His shipmates cry out
against the ancient
Mariner, for killing
the bird of good luck.
Part the Second
The Sun now rose upon the right:
Out of the sea came he,
Still hid in mist, and on the left
Went down into the sea.
And the good south wind still blew
behind,
But no sweet bird did follow,
Nor any day, for food or play,
Came to the mariners' hollo!
And I had done a hellish thing,
And it would work 'em woe:
For all averred, I had killed the bird
That made the breeze to blow.

277
Сэмюэл Тейлор Кольридж
И слушай!
Альбатрос оказался
птицей добрых пред-
знаменований.
Он стал сопровождать
корабль, который
сквозь туман и
плавучие льды
направился обратно
к северу.
Старый Мореход,
нарушая закон
гостеприимства,
убивает
благотворящую
птицу, которая
приносит счастье.
Покинул царство льдистых вод,
Где бесновался шторм!
Попутный ветер с юга встал,
Был с нами Альбатрос,
И птицу звал и с ней играл,
Кормил ее матрос!
Лишь день уйдет, лишь тень падет,
Наш гость уж на корме.
И девять раз в вечерний час
Луна, сопровождая нас,
Всходила в белой тьме».
«Как странно смотришь, ты, Моряк,
Иль бес тебя мутит?
Господь с тобой!» — «Моей стрелой
Был Альбатрос убит».
Часть вторая
Товарищи
Морехода
бранят его
за то, что
он убил птицу
И справа яркий Солнца диск
Взошел на небосвод.
В зените долго медлил он
И слева, кровью обагрен,
Упал в пучину вод.
Нас ветер мчит, но не слетит
На судно Альбатрос,
Чтоб корму дал, чтоб с ним играл,
Ласкал его матрос.
Когда убийство я свершил,
Был взор друзей суров:
Мол, проклят тот, кто птицу бьет,
Владычицу ветров.

278
Samuel Taylor Coleridge
But when the fog
cleared off, they justi-
fy the same, and thus
make themselves ac-
complices in the crime.
The fair breeze con-
tinues; the ship
enters the Pacific
Octan and sails
northward, even
till it reaches the Line.
The ship hath been
suddenly 'becalmed.
And the Albatross
begins to be avenged.
Ah, wretch! said they, the bird to slay,
That made the breeze to blow!
Nor dim, nor red, like God's own head,
The glorious Sun uprist:
Then all averred, I had killed the bird
That brought the fog and mist.
'Twas right, said they, such birds to
slay,
That bring the fog and mist.
The fair breeze blew, the white foam
flew,
The furrow followed free:
We were the first that ever burst
Into that silent sea.
Down dropt the breeze, the sails dropt
down,
'Twas sad as sad could be;
And we did speak only to break
The silence of the sea!
All in a hot and copper sky,
The bloody Sun, at noon,
Right up above the mast did stand,
No bigger than the Moon.
Day after day, day after day,
We stuck, nor breath nor motion;
As idle as a painted ship
Upon a painted ocean.
Water, water, every where,
And all the boards did shrink;
Water, water, every where,
Nor any drop to drink.
The very deep did rot: О Christ!
That ever this should be!

279
Сэмюэл Тейлор Кольридж
добрых
предвестий.
Но туман
рассеялся,
они стали
оправдывать
Морехода
и тем самым
приобщились
к его пре-
ступлению.
Ветер продолжается,
корабль входит
в Тихий океан и
плывет к северу, пока
не достигает Экватора.
Корабль
внезапно
останавлива-
ется.
И начинается
месть за
Альбатроса.
О, как нам быть, как воскресить
Владычицу ветров?
Когда ж Светило дня взошло,
Светло, как божие чело,
Посыпались хвалы:
Мол, счастлив тот, кто птицу бьет,
Дурную птицу мглы.
Он судно спас, он вывел нас,
Убил он птицу мглы.
И бриз играл, и вал вставал,
И плыл наш вольный сброд
Вперед, в предел безмолвных
вод,
Непройденных широт.
Но ветер стих, но парус лег,
Корабль замедлил ход,
И все заговорили вдруг,
Чтоб слышать хоть единый звук
В молчанье мертвых вод!
Горячий медный небосклон
Струит тяжелый зной.
Над мачтой Солнце все в крови,
С Луну величиной.
И не плеснет равнина вод,
Небес не дрогнет лик.
Иль нарисован океан
И нарисован бриг?
Кругом вода, но как трещит
От сухости доска
Кругом вода, но не испить
Ни капли, ни глотка.
И мнится, море стало гнить,—
О боже, быть беде!

280
Samuel Taylor Coleridge
Yea, slimy things did crawl with legs
Upon the slimy sea.
A Spirit had followed
them; one of the
invisible inhabitants
of this planet,
neither departed
souls nor angels;
concerning whom the
learned Jew, Josephus,
and the Platonic Constan-
tinopolitan, Michael
Psellus, may be consulted.
They are very
numerous, and there is
no climate or element
without one or more.
About, about, in reel and rout
The death-fires danced at night;
The water, like a witch's oils,
Burnt green, and blue, and white.
And some in dreams assured were
Of the Spirit that plagued us so:
Nine fathom deep he had followed us
From the land of mist and snow.
And every tongue, through utter
drought,
Was withered at the root;
We could not speak, no more than if
We had been choked with soot.
The shipmates
in their sore
distress would
fain throw the
whole guilt on
the ancient
Mariner: in sign
whereof they
hang the dead
sea-bird round
his neck.
Ah! well a-day! what evil looks
Had I from old and young!
Instead of the cross, the Albatross
About my neck was hung.

28
Сэмюэл Тейлор Кольридж
Ползли, росли, сплетясь в клубки,
Слипались в комья слизняки
На слизистой воде.
Их преследует Дух,
один из тех незримых
обитателей нашей
планеты, которые
суть не души мертвых
и не ангелы. Чтоб
узнать о них, читай
ученого еврея Иосифа
и византий-
ского платоника
Михаила Пселла.
Нет стихии, которой
не населяли бы
эти существа.
Матросы, придя
в отчаяние, хотят
взвалить всю вину
на Старого Морехода,
в знак
чего они при-
вязывают ему на шею
мертвого Альбатроса.
Виясь, крутясь, кругом зажглась
Огнями смерти мгла.
Вода — бела, желта, красна,
Как масло в лампе колдуна,
Пылала и цвела.
И Дух, преследовавший нас,
Являлся нам во сне.
Из царства льдов за нами плыл
Он в синей глубине.
И каждый смотрит на меня,
Но каждый — словно труп,
Язык, распухший и сухой,
Свисает с черных губ.
И каждый взгляд меня клянет,
Хотя молчат уста.
И мертвый Альбатрос на мне
Висит взамен креста.
Перевод В. В. Левика

282
Samuel Taylor Coleridge
74. KUBLA KHAN: OR, A VISION IN A DREAM
Л Fragment
In the summer of the year 1797, the Author, then in ill health, had
retired to a lonely farm-house between Porlock and Linton, on the Exmoor
confines of Somerset and Devonshire. In consequence of a slight
indisposition, an anodyne had been prescribed, from the effect of which he
fell asleep in his chair at the moment that he was reading the following
sentence, or words of the same substance, in "Purchas's Pilgrimage": "Here
the Khan Kubla commanded a palace to be built, and a stately garden
thereunto: and thus ten miles of fertile ground were inclosed with a wall."
The Author continued for about three hours in a profound sleep, at least of
the external senses, during which time he has thejnost vivid confidence, that
he could not have composed less than from two to three hundred lines; if
that indeed can be called composition in which all the images rose up before
him as things, with a parallel production of the correspondent expressions,
without any sensation or consciousness of effort. On awaking he appeared to
himself to have a distinct recollection of the whole, and taking his pen, ink,
and paper, instantly and eagerly wrote down the lines that are here
preserved. At this moment he was unfortunately called out by a person on
business from Porlock, and detained by him above an hour, and on his
return to his room, found, to his no small surprise and mortification, that
though he still retained some vague and dim recollection of the general
purport of the vision, yet, with the exception of some eight or ten scattered
lines and images, all the rest had passed away like the images on the surface
of a stream into which a stone had been cast, but, alas! without the after
restoration of the latter:
Then all the charm
Is broken—all that phantom-world so fair,
Vanishes, and a thousand circlets spread,
And each mis-shape the other. Stay awhile,
Poor youth! who scarcely dar'st lift up thine eyes—
The stream will soon renew its smoothness, soon

283
Сэмюэл Тейлор Кольридж
74. КУБЛА ХАН, ИЛИ ВИДЕНИЕ ВО СНЕ
Фрагмент
Летом 1797 года автор, в то время больной, уединился в одиноком
крестьянском доме между Порлоком и Линтоном, на эксмурских
границах Сомерсета и Девоншира. Вследствие легкого недомогания
ему прописали болеутоляющее средство, от воздействия которого он
уснул в кресле как раз в тот момент, когда читал следующую фразу
(или слова того же содержания) в «Путешествии Пэрчаса»: «Здесь
Кубла Хан повелел выстроить дворец и насадить при нем величе-
ственный сад; и десять миль плодородной земли были обнесены
стеною». Около трех часов автор оставался погруженным в глубокий
сон, усыпивший по крайней мере все внешние ощущения; он
непререкаемо убежден, что за это время он сочинил не менее двухсот
или трехсот стихотворных строк, если можно так назвать состояние, в
котором образы вставали перед ним во всей своей вещественности, и
параллельно слагались соответствующие выражения, безо всяких
ощутимых или сознательных усилий. Когда автор проснулся, ему
показалось, что он помнит все, и, взяв перо, чернила и бумагу, он
мгновенно и поспешно записал строки, здесь приводимые. В то
мгновенье, к несчастью, его позвал некий человек, прибывший по
делу из Порлока, и задержал его больше часа; по возвращении к себе
в комнату автор, к немалому своему удивлению и огорчению,
обнаружил, что, хотя и хранит некоторые неясные и тусклые
воспоминания об общем характере видения, но, за исключением
каких-нибудь восьми или девяти разрозненных строк и образов, все
остальное исчезло, подобно отражениям в ручье, куда бросили
камень, но, увы! без их последующего восстановления.
И все очарованье
Разрушено—мир призраков прекрасный
Исчез и тысячи кругов растут,
Уродуя друг друга. Подожди,
Несчастный юноша со взором робким,—
Разгладится поток, виденья скоро
Вернутся! Остается он следить,

284
Samuel Taylor Coleridge
The visions will return! And lo! he stays,
And soon the fragments dim of lovely forms
Come trembling back, unite, and now once more
The pool becomes a mirror.
Yet from the still surviving recollections in his mind, the
Author has frequently purposed to finish for himself what
had been originally, as it were, given to him. Sotjiepov âôtov
ctCTco but the to-morrow is yet to come.
As a contrast to this vision, I have annexed a fragment of
a very different character, describing with equal fidelity the
dream of pain and disease.—1816.
KUBLA KHAN
In Xanadu did Kubla Khan
A stately pleasure-dome decree:
Where Alph, the sacred river, ran
Through caverns measureless to man
Down to a sunless sea.
So twice five miles of fertile ground
With walls and towers were girdled round:
And there were gardens bright with sinuous rills
Where blossomed many an incense-bearing tree;
And here were forests ancient as the hills,
Enfolding sunny spots of greenery.
But oh! that deep romantic chasm which slanted
Down the green hill athwart a cedarn cover!
A savage place! as holy and enchanted
As e'er beneath a waning moon was haunted
By woman wailing for her demon-lover!

285
Сэмюэл Тейлор Кольридж
И скоро в трепете клочки видений
Соединяются, и снова пруд
Стал зеркалом
Все же, исходя из воспоминаний, еще сохранившихся у
него в уме, автор часто пытался завершить то, что
первоначально было, так сказать, даровано ему целиком.
Sajxepov aoiov астсо , но «завтра» еще не наступило.
В качестве контраста этому видению я добавил фраг-
мент весьма несхожего характера, где с такой же верно-
стью описывается сновидение, порожденное мучениями и
недугом.2
1816.
В стране Ксанад благословенной
Дворец поставил Кубла Хан,
Где Альф бежит, поток священный,
Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,
Впадает в сонный океан.
На десять миль оградой стен и башен
Оазис плодородный окружен,
Садами и ручьями он украшен.
В нем фимиам цветы струят сквозь сон,
И древний лес, роскошен и печален,
Блистает там воздушностью прогалин.
Но между кедров, полных тишиной,
Расщелина по склону ниспадала.
О, никогда под бледною луной
Так пышен не был тот уют лесной,
Где женщина о демоне рыдала.
Пленительное место! Из него,
В кипенье беспрерывного волненья,
Земля, как бы не в силах своего
1 Завтра песнь я вам спою (греч.).
2 Перевод В. В. Рогова.

286
Samuel Taylor Coleridge
And from this chasm, with ceaseless turmoil seething,
As if this earth in fast thick pants were breathing
A mighty fountain momently was forced:
Amid whose swift half-intermitted burst
Huge fragments vaulted like rebounding hail,
Or chaffy grain beneath the thresher's flail:
And 'mid these dancing rocks at once and ever
It flung up momently the sacred river.
Five miles meandering with a mazy motion
Through wood and dale the sacred river ran,
Then reached the caverns measureless to man,
And sank in tumult to a lifeless ocean:
And 'mid this tumult Kubla heard from far
Ancestral voices prophesying war!
The shadow of the dome of pleasure
Floated midway on the waves;
Where was heard the mingled measure
From the fountain and the caves.
It was a miracle of rare device,
A sunny pleasure-dome with caves of ice!
A damsel with a dulcimer
In a vision once I saw:
It was an Abyssinian maid,
And on her dulcimer she played,
Singing of Mount Abora.
Could I revive within me
Her symphony and song,
To such a deep delight 'twould win me
That with music loud and long,
I would build that dome in air,

287
Сэмюэл Тейлор Кольридж
Сдержать неумолимого мученья,
Роняла вниз обломки, точно звенья
Тяжелой цепи: между этих скал,
Где камень с камнем бешено плясал,
Рождалося внезапное теченье,
Поток священный быстро воды мчал,
И на пять миль, изгибами излучин,
Поток бежал, пронзив лесной туман,
И вдруг, как бы усилием замучен,
Сквозь мглу пещер, где мрак от влаги звучен,
В безжизненный впадал он океан.
И из пещер, где человек не мерял
Ни призрачный объем, ни глубину,
Рождались крики: вняв им, Кубла верил,
Что возвещают праотцы войну.
И тень чертогов наслажденья
Плыла по глади влажных сфер,
И стройный гул вставал от пенья,
И странно-слитен был размер
В напеве влаги и пещер.
Какое странное виденье—
Дворец любви и наслажденья
Меж вечных льдов и влажных сфер.
Стройно-звучные напевы
Раз услышал я во сне,
Абиссинской нежной девы,
Певшей в ясной тишине,
Под созвучья гуслей сонных,
Многопевных, многозвенных,
Ливших зов струны к струне.
О, когда б я вспомнил взоры
Девы, певшей мне во сне
О Горе святой Аборы,
Дух мой вспыхнул бы в огне,
Все возможно было б мне.
В полнозвучные размеры
Заключить тогда б я мог

Samuel Taylor Coleridge
That sunny dome! those caves of ice!
And all who heard should see them there.
And all should cry, Beware! Beware!
His flashing eyes, his floating hair!
Weave a circle round him thrice,
And close your eyes with holy dread,
For he on honey-dew hath fed,
And drunk the milk of Paradise.

12Ю
Сэмюэл Тейлор Кольридж
Эти льдистые пещеры,
Этот солнечный чертог.
Их все бы ясно увидали
Над зыбью, полной звонов, дали,
И крик пронесся б, как гроза:
Сюда, скорей сюда, глядите,
О, как горят его глаза!
Пред песнопевцем взор склоните,
И этой грезы слыша звон,
Сомкнёмся тесным хороводом,
Затем что он воскормлен медом
И млеком рая напоен!
Перевод К. Д. Бальмонта

Robert Sou they
75. GOD'S JUDGEMENT ON A WICKED BISHOP
The summer and autumn had been so wet,
That in winter the corn was growing yet,
'Twas a piteous sight to see all around
The grain lie rotting on the ground.
Every day the starving poor
Crowded around Bishop Hatto's door,
For he had a plentiful last-year's store,
And all the neighbourhood could tell
His granaries were furnish'd well.
At last Bishop Hatto appointed a day
To quiet the poor without delay;
He bade them to his great Barn repair,
And they should have food for the winter there.
Rejoiced such tidings good to hear,
The poor folk flock'd from far and near;
The great Barn was full as it could hold
Of women and children, and young and old.
Then when he saw it could hold no more,
Bishop Hatto he made fast the door;
And while for mercy on Christ they call,
He set fire to the Barn and burnt them all.
"I'faith 'tis an excellent bonfire!" quoth he,
"And the country is greatly obliged to me,
For ridding it in these times forlorn
Of Rats that only consume the corn."

Роберт Саути
75. СУД БОЖИЙ НАД ЕПИСКОПОМ
Были и лето и осень дождливы;
Были потоплены пажити, нивы;
Хлеб на полях не созрел и пропал;
Сделался голод, народ умирал.
Но у епископа, милостью неба,
Полны амбары огромные хлеба,
Жито сберег прошлогоднее он:
Был осторожен епископ Гаттон.
Рвутся толпой и голодный и нищий
В двери епископа, требуя пищи;
Скуп и жесток был епископ Гаттон:
Общей бедою не тронулся он.
Слушать их вопли ему надоело;
Вот он решился на страшное дело:
Бедных из ближних и дальних сторон,
Слышно, скликает епископ Гаттон.
«Дожили мы до нежданного чуда:
Вынул епископ добро из-под спуда;
Бедных к себе на пирушку зовет»,—
Так говорил изумленный народ.
К сроку собралися званые гости,
Бледные, чахлые, кожа да кости;
Старый, огромный сарай отворен,
В нем угостит их епископ Гаттон.
Вот уж столпились под кровлей сарая
Все пришлецы из окружного края...
Как же их принял епископ Гаттон?
Был им сарай и с гостями сожжен.

292
Robert Southey
So then to his palace returned he,
And he sat down to supper merrily,
And he slept that night like an innocent man;
But Bishop Hatto never slept again.
In the morning as he enter'd the hall
Where his picture hung against the wall,
A sweat like death all over him came,
For the Rats had eaten it out of the frame.
As he look'd there came a man from his farm —
He had a countenance white with alarm;
"My Lord, I open'd your granaries this morn,
And the Rats had eaten all your corn."
Another came running presently,
And he was pale as pale could be,
"Fly! my Lord Bishop, fly," quoth he,
"Ten thousand Rats are coming this way...
The Lord forgive you for yesterday!"
"I'll go to my tower on the Rhine," replied he,
"'Tis the safest place in Germany;
The walls are high and the shores are steep,
And the stream is strong and the water deep."
Bishop Hatto fearfully hasten'd away,
And he crost the Rhine without delay,
And reach'd his tower, and barr'd with care
All the windows, doors, and loop-holes there.
He laid him down and closed his eyes; —
But soon a scream made him arise,
He started and saw two eyes of flame
On his pillow from whence the screaming came.

2<m
Роберт Саути
Глядя епископ на пепел пожарный,
Думает: будут мне все благодарны;
Разом избавил я шуткой моей
Край наш голодный от жадных мышей.
В замок епископ к себе возвратился,
Ужинать сел, пировал, веселился,
Спал, как невинный, и снов не видал...
Правда! но боле с тех пор он не спал.
Утром он входит в покой, где висели
Предков портреты, и видит, что съели
Мыши его живописный портрет,
Так, что холстины и признака нет.
Он обомлел; он от страха чуть дышит...
Вдруг он чудесную ведомость слышит:
«Наша округа мышами полна,
В житницах съеден весь хлеб до зерна».
Вот и другое в ушах загремело:
«Бог на тебя за вчерашнее дело!
Крепкий твой замок, епископ Гаттон,
Мыши со всех осаждают сторон».
Ход был до Рейна от замка подземный;
В страхе епископ дорогою темной
К берегу выйти из замка спешит,
«В Рейнской башне спасусь»,— говорит.
Башня из рейнских вод подымалась;
Издали острым утесом казалась,
Грозно из пены торчащим, она;
Стены кругом ограждала волна.
В легкую лодку епископ садится:
К башне причалил, дверь запер и мчится
Вверх по гранитным крутым ступеням;
В страхе один затворился он там.

294
Robert Southey
He listened and look'd;—it was only the Cat;
But the Bishop he grew more fearful for that,
For she sat screaming, mad with fear
At the Army of Rats that were drawing near.
For they have swum over the river so deep,
And they have climb'd the shores so steep,
And up the Tower their way is bent,
To do the work for which they were sent.
They are not to be told by the dozen or score,
By thousands they come, and by myriads and more,
Such numbers had never been heard of before,
Such a judgement had never been witness'd of yore.
Down on his knees the Bishop fell,
And faster and faster his beads did he tell,
As louder and louder drawing near
The gnawing of their teeth he could hear.
And in at the windows and in at the door,
And through the walls by thousands they pour,
And down from the ceiling and up through the floor,
From the right and the left, from behind and before,
From within and without, from above and below,
And all at once to the Bishop they go.
They have whetted their teeth against the stones,
And now they pick the Bishop's bones;
They gnaw'd the flesh from every limb,
For they were sent to do judgement on him!

295
Роберт Саути
Стены из стали казалися слиты,
Были решетками окна забиты,
Ставни чугунные, каменный свод,
Дверью железною запертый вход.
Узник не знает, куда приютиться;
На пол, зажмурив глаза, он ложится...
Вдруг он испуган стенаньем глухим:
Вспыхнули ярко два глаза над ним.
Смотрит он... кошка сидит и мяучит;
Голос тот грешника давит и мучит;
Мечется кошка; невесело ей:
Чует она приближенье мышей.
Пал на колени епископ и криком
Бога зовет в исступлении диком.
Воет преступник... а мыши плывут...
Ближе и ближе... доплыли... ползут.
Вот уж ему в расстоянии близком
Слышно, как лезут с роптаньем и писком;
Слышно, как стену их лапки скребут;
Слышно, как камень их зубы грызут.
Вдруг ворвались неизбежные звери;
Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,
Спереди, сзади, с боков, с высоты...
Что тут, епископ, почувствовал ты?
Зубы об камни они навострили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам раздернут был он...
Так был наказан епископ Гаттон.
Перевод В. А. Жуковского

296
Robert Southey
76. THE BATTLE OF BLENHEIM
I
It was a summer evening,
Old Kaspar's work was done,
And he before his cottage door
Was sitting in the sun,
And by him sported on the green
His little grandchild Wilhelmine.
II
She saw her brother Peterkin
Roll something large and round,
Which he beside the rivulet
In playing there had found;
He came to ask what he had found,
That was so large, and smooth, and round.
HI
Old Kaspar took it from the boy,
Who stood expectant by;
And then the old man shook his head,
And with a natural sigh,
'Tis some poor fellow's skull, said he,
Who fell in the great victory.
IV
I find them in the garden,
For there's many here about,
And often when I go to plough,
The plougshare turns them out;
For many thousand men, said he,
Were slain in the great victory.

297
Роберт Саути
76. БЛЕНГЕЙМСКИЙ БОЙ
Прохладный вечер наступил,
Сменив палящий зной.
У входа в хижину свою
Сидел старик седой;
Играла внучка перед ним
С братишкой маленьким своим.
И что-то круглое в траве
Бросали все они.
Вдруг мальчик к деду подбежал
И говорит: «Взгляни,
Что это мы на берегу
Нашли, понять я не могу».
Находку внучка взяв, старик
Со вздохом отвечал:
«Ах, это череп! Кто его
Носил — со славой пал.
Когда-то был здесь жаркий бой —
И не один погиб герой.
В саду костей и черепов
Не сосчитаешь, друг!
И в поле тоже: сколько раз
Их задевал мой плуг.
Здесь реки крови протекли
И храбрых тысячи легли».

298
Robert Southey
V
Now tell us what 'twas all about,
Young Peterkin, he cries,
And little Wilhelmine looks up
With wonder-waiting eyes;
Now tell us all about the war,
And what they kill'd each other for.
VI
It was the English, Kaspar cried,
That put the French to rout;
But what they kill'd each other for,
I could not well make out;
But every body said, quoth he,
That 'twas a famous victory.
VII
My father lived at Blenheim then,
Yon little stream hard by;
They burnt his dwelling to the ground
And he was forced to fly;
So with his wife and child he fled,
Nor had he where to rest his head.
VIII
With fire and sword the country round
Was wasted far and wide,
And many a childing mother then,
And new-born baby died.
But things like that, you know, must be
At every famous victory.
IX
They say it was a shocking sight
After the field was won,

299
Роберт Саути
«Ах, расскажи нам, расскажи
Про эти времена! —
Воскликнул внук.— Из-за чего
Была тогда война?-
Затихли дети, не дохнут:
Чудес они от деда ждут.
«Из-за чего была война,
Спросил ты, мой дружок;
Добиться этого и сам
Я с малых лет не мог.
Но говорили все, что свет
Таких не видывал побед.
В Бленгейме жили мы с отцом...
Пальба весь день была...
Упала бомба в домик наш —
И он сгорел дотла.
С женой, с детьми отец бежал:
Он бесприютным нищим стал.
Все истребил огонь, и рожь
Не дождалась жнеца.
Больных старух, грудных детей
Погибло без конца.
Как быть! На то война, и нет,
Увы, без этого побед!
Мне не забыть тот миг, когда
На поле битвы я
Взглянул впервые. Горы тел
Лежали там, гния.

:>оч
Robert Southey
For many thousand bodies here
Lay rotting in the sun;
But things like that, you know, must be
After a famous victory.
Great praise the Duke of Marlbro' won,
And our good Prince Eugene.—
Why 'twas a very wicked thing!
Said little Wilhelmine.
Nay—nay—my little girl, quoth he,
It was a famous victory.
XI
And every body praised the Duke
Who this great fight did win.
But what good came of it at last?
Quoth little Peterkin.
Why that I cannot tell, said he,
But 'twas a famous victory.
77. FROM "MADOC"
Part I
MADOC IN WALES
I. The Return to Wales
Fair blows the wind,— the vessel drives along,
Her streamers fluttering at their length, her sails
All full,— she drives along, and round her prow
Scatters the ocean spray. What feelings then
Filled every bosom, when the mariners,
After the peril of that weary way,
Beheld their own dear country! Here stands one

Роберт Саути
Ужасный вид! Но что ж? Иной
Побед нельзя купить ценой.
В честь победивших пили все:
Хвала гремела им».
— «Как? — внучка деда прервала,—
Разбойникам таким?»
— «Молчи! гордиться вся страна
Победой славною должна.
Да! принц Евгений и Мальброг
Тот выиграли бой».
Тут мальчик перебил: «А прок
От этого какой?»
— «Молчи, несносный дуралей!
Мир не видал побед славней!»
Перевод А. Н. Плещеева
77. МЕДОК
(МЕДОК В УАЛЛАХ)
Попутный веет ветр.— Идет корабль,—
Во всю длину развиты флаги, вздулись
Ветрила все,— идет, и пред кормой
Морская пена раздается.— Многим
Наполнилася грудь у всех пловцов.
Теперь, когда свершен опасный путь,
Родимый край они узрели снова;
Один стоит, вдаль устремляя взоры,
И в темных очерках ему рисует
Мечта давно знакомые предметы,

Robert Southey
Stretching his sight toward the distant shore,
And as to well-known forms his busy joy
Shapes the dim outline, eagerly he points
The fancied headland and the cape and bay,
Till his eyes ache o'erstraining. This man snakes
His comrade's hand, and bids him welcome home,
And blesses God, and then he weeps aloud:
Here stands another, who in secret prayer
Calls on the Virgin and his patron Saint,
Renewing his old vows of gifts and alms
And pilgrimage, so he may find all well.
Silent and thoughtful and apart from all
Stood Madoc; now his noble enterprise
Proudly remembering, now in dreams of hope,
Anon of bodings full and doubt and fear,
Fair smiled the evening, and the favouring gale
Sung in the shrouds, and swift the steady bark
Rushed roaring through the waves.
The sun goes down.

Роберт Саути
Залив и мыс,— пока недвижны очи
Не заболят. Товарищу другой
Жмет руку и приветствует с отчизной,
И господа благодарит, рыдая.
Другой, в безмолвии творя молитву
Угоднику и деве пресвятой,
И милостынь и дальних поклонений
Старинные обеты обновляет,
Когда найдет он все благополучно.
Задумчив, нем и ото всех далек,
Сам Медок погружен в воспоминаньях
О славном подвиге, то в снах надежды,
То в горестных предчувствиях и страхе.
Прекрасен вечер, и попутный ветр
Звучит меж вервий, и корабль надежный
Бежит, шумя, меж волн.
Садится солнце.
Перевод А. С. Пушкина

Charles Lamb
78. THE OLD FAMILIAR FACES
I have had playmates, I have had companions,
In my days of childhood, in my joyful school-days—
All, all are gone, the old familiar faces.
I have been laughing, I have been carousing,
Drinking late, sitting late, with my bosom cronies—
All, all are gone, the old familiar faces.
I loved a Love once, fairest among women:
Closed are her doors on me, I must not see her—
All, all are gone, the old familiar faces.
I have a friend, a kinder friend has no man:
Like an ingrate, I left my friend abruptly;
Left him, to muse on the old familiar faces.
Ghost-like I paced round the haunts of my childhood,
Earth seem'd a desert I was bound to traverse,
Seeking to find the old familiar faces.
Friend of my bosom, thou more than a brother,
Why wert not thou born in my father's dwelling?
So might we talk of the old familiar faces—
How some they have died, and some they have left me,
And some are taken from me; all are departed —
All, all are gone, the old familiar faces.

Чарлз Лэм
78. БЫЛЫЕ ЗНАКОМЫЕ ЛИЦА
Ах, где вы, товарищи, спутники жизни,
В дни детства, в веселое школьное время?
Все, все унеслися былые знакомые лица...
Бывало, смеялся,— бывало, мечтал я;
Пил поздно и поздно сидел я с гостями:
Все, все унеслися былые знакомые лица...
Любил я, она же была так прекрасна!
Но дверь к ней закрыта; ее не видать мне!
Все, все унеслися былые знакомые лица!..
Был друг у меня; у кого он был лучше?
Его я покинул, недобрый — покинул...
И только осталося помнить знакомые лица.
Как призрак, прошел я все юности поле;
Свет, мнилось,— пустыня; бреди да ищи лишь,
Куда унеслися былые знакомые лица.
Мой друг лучший, брат! Ты если б родился
В дому у отца моего, мы могли бы
С тобой говорить про былые знакомые лица,
Как умер один, как другой сам покинул,
Как тот удален был другими,— исчезли,
Все, все унеслися былые знакомые лица.
Перевод М. Л. Михайлова

Thomas Campbell
79. GLENARA
О heard ye yon pibroch sound sad in the gale,
Where a band cometh slowly with weeping and wail?
'Tis the chief of Glenara laments for his dear;
And her sire, and the people, are call'd to her bier.
Glenara came first with the mourners and shroud;
Her kinsmen they follow'd, but mourn'd not aloud:
Their plaids all their bosoms were folded around;
They march'd all in silence,—they look'd on the ground.
In silence they reach'd over mountain and moor,
To a heath, where the oak-tree grew lonely and hoar.
"Now here let us place the grey stone of her cairn:
Why speak ye no word!"—said Glenara the stern.
"And tell me, I charge you! ye clan of my spouse,
Why fold ye your mantles, why cloud ye your brows?"
So spake the rude chieftain:—no answer is made,
But each mantle unfolding, a dagger display'd.
"I dreamt of my lady, I dreamt of her shroud,"
Cried a voice from the kinsmen, all wrathful and loud;
"And empty that shroud, and that coffin did seem:
Glenara! Glenara! Now read me my dream!"
O! pale grew the cheek of that chieftain, I ween,
When the shroud was unclosed, and no lady was seen;

Томас Кэмпбелл
79. ГЛЕНАРА
(Шотландская баллада)
О, слышите ль вы тот напев гробовой?
Толпа там проходит печальной чредой.
Вождь горный Гленара супруги лишен,
Ее хоронить всех родных созвал он.
И первый за гробом Гленара идет,
И клан весь за ним, но никто слез не льет;
Идут они молча чрез поле, чрез бор,
В плащи завернулись, потупили взор.
И молча дошли до равнины одной,
Где рос одинокий дуб, черный, густой.
«Жену хоронить здесь я место избрал,—
Что ж все вы молчите? — Гленара сказал.—
Ответствуйте мне: что же все вы кругом
Плащами закрылись? так мрачны лицом?»
Вождь грозный спросил их: плащ каждый упал,
И в каждой деснице сверкает кинжал.
«Мне снилось о гробе супруги твоей,—
Воскликнул один из угрюмых гостей,—
Гроб этот пустым показался мне он.
Гленара! Гленара! толкуй мне мой сон!»
Гленара бледнеет, и гроб пред толпой
Открыт уж,— и нет в нем жены молодой;

308
Thomas Campbell
When a voice from the kinsmen spoke louder in scorn,
'Twas the youth who had loved the fair Ellen of Lorn:
"I dreamt of my lady, I dreamt of her grief,
I dreamt that her lord was a barbarous chief:
On a rock of the ocean fair Ellen did seem;
Glenara! Glenara! now read me my dream!"
In dust, low the traitor has knelt to the ground,
And the desert reveal'd where his lady was found;
From a rock of the ocean that beauty is borne—
Now joy to the house of fair Ellen of Lorn!

Ж)
Томас Кэмпбелл
И гость-обвинитель страшней повторил
(Несчастную жертву он тайно любил):
«Мне снились страданья супруги твоей;
Мне снилось, что вождь наш — бесчестный злодей,
Что бросил жену на скале где-то он.
Гленара! Гленара! толкуй мне мой сон!»
Упал на колени преступник во прах,
Открыл, где покинул супругу в слезах.
С пустынной скалы возвратилась она,
И вновь с нею радость друзьям отдана.
Перевод К. К. Павловой

Thomas Moore
FROM "IRISH MELODIES"
* * *
80. As a beam o'er the face of the waters may glow
While the tide runs in darkness and coldness below,
So the cheek may be ting'd with a warm sunny smile,
Though the cold heart to ruin runs darkly the while.
One fatal remembrance, one sorrow that throws
Its bleak shade alike o'er our joys and our woes,
To which life nothing darker or brighter can bring,
For which joy has no balm and affliction no sting—
Oh! this thought in the midst of enjoyment will stay,
Like a dead, leafless branch in the summer's bright ray;
The beams of the warm sun play round it in vain,
It may smile in his light, but it blooms not again.
* * *
81. She is far from the land where her young hero sleeps,
And lovers are round her, sighing;
But coldly she turns from their gaze, and weeps,
For her heart in his grave is lying.
She sings the wild song of her dear native plains,
Every note which he lov'd awaking;
Ah! litde they think, who delight in her strains,
How the heart of the Minstrel is breaking.

Томас Мур
ИРЛАНДСКИЕ МЕЛОДИИ
* * *
80. Луч ясный играет на светлых водах,
Но тьма под сияньем и холод в волнах;
Младые ланиты румянцем горят,
Но черные думы дух юный мрачат.
Есть думы о прежнем; их яд роковой
Всю жизнь отравляет мертвящей тоской;
Ничто не утешит, ничто не страшит,
Не радует радость, печаль не крушит.
На срубленной ветке так вянет листок;
Напрасно в дубраве шумит ветерок
И красное солнце льет радостный свет,—
Листок зеленеет, а жизни в нем нет!
Перевод И. И. Козлова
* * *
81. Далека сторона, где младой ее друг
Спит, сокрытый землею сырою.
Но любовники тщетно вздыхают вокруг:
Ее сердце в могиле героя.
Й поет она песни, любимые им,
Милой родины скорбные звуки.
И не знает никто, что с напевом родным
Разрывается сердце от муки.

312
Thomas Moore
He had liv'd for his love, for his country he died,
They were all that to life had entwin'd him;
Nor soon shall the tears of his country be dried,
Nor long will his love stay behind him.
Oh! make her a grave where the sunbeams rest,
When they promise a glorious morrow;
They'll shine o'er her sleep, like a smile from the West,
From her own lov'd island of sorrow.
82. THE MINSTREL-BOY
The Minstrel-Boy to the war is gone,
In the ranks of death you'll find him;
His father's sword he has girded on,
And his wild harp slung behind him.—
"Land of song," said the warrior-bard,
"Though all the world betrays thee,
One sword, at least, thy rights shall guard,
One faithful harp shall praise thee!"
The Minstrel fell!—but the foeman's chain
Could not bring his proud soul under;
The harp he loved ne'er spoke again,
For he tore its chords asunder;
And said, "No chains shall sully thee,
Thou soul of love and bravery!
The songs were made for the pure and free,
They shall never sound in slavery."

313
Томас Мур
Для любимой он жил и он пал за народ;
В этом смысл был и цель его жизни.
И недолго она без него проживет,
И не высохнут слезы в отчизне.
Схороните ее, где, пророча рассвет,
Луч закатный блеснет из-за моря,
Словно остров родимый пошлет ей привет —
Край любви ее, счастья и горя.
Перевод Ю. Д. Левина
82. СЫН МЕНЕСТРЕЛЯ
Он на битву пошел, сын певца молодой,
Опоясан отцовским мечом;
Его арфа висит у него за спиной,
Его взоры пылают огнем.
«Все тебя предают,— барда слышится речь,—
Страна песен, родная страна,
Но тебе до конца не изменит мой меч,
И моя будет арфа верна!»
Пал он в битве... Но враг, что его победил,
Был бессилен над гордой душой;
Смолкла арфа: ее побежденный разбил,
Порвал струны он все до одной.
«Ты отвагу, любовь прославлять создана,—
Молвил он,— так не знай же оков.
Твоя песнь услаждать лишь свободных должна,
Но не будет звучать меж рабов!»
Перевод А. Н. Плещеева

314
Thomas Moore
FROM "NATIONAL AIRS"
83. AIR.—THE BELLS OF
ST. PETERSBURGH
Those evening bells! those evening bells!
How many a tale their music tells,
Of youth, and home, and that sweet time,
When last I heard their soothing chime.
Those joyous hours are pass'd away;
And many a heart, that then was gay,
Within the tomb now darkly dwells,
And hears no more those evening bells.
And so 't will be when I am gone;
That tuneful peal will still ring on,
While other bards shall walk these dells,
And sing your praise, sweet evening bells!
84. CATALONIAN AIR
Peace to the slumb'rers!
They lie on the battle-plain,
With no shroud to cover them;
The dew and the summer rain
Are all that weep over them.
Peace to the slumb'rers!

315
ПЕСНИ НАРОДОВ
83. ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом,
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых
Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон,
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройде!,
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон.
Перевод И. И. Козлова
* * *
84. Мир вам, почившие братья!
Честно на поле сраженья легли вы;
Саваном был вам ваш бранный наряд.
Тихо несясь на кровавые нивы,
Вас только тучи слезами кропят.
Мир вам, почившие братья!
Томас Мур
Т. С. Вдмрв-ой

:ш>
Thomas Moore
Vain was their brav'ry! —
The fallen oak lies where it lay
Across the wintry river;
But brave hearts, once swept away,
Are gone, alas! for ever.
Vain was their brav'ry!
Woe to the conq'ror!
Our limbs shall lie as cold as theirs
Of whom his sword bereft us,
Ere we forget the deep arrears
Of vengeance they have left us!
Woe to the conq'ror!
85. VENETIAN AIR
Farewell, Theresa! yon cloud that over
Heaven's pale night-star gath'ring we see,
Will scarce from that pure orb have pass'd, ere thy lover
Swift o'er the wide wave shall wander from thee.
Long, like that dim cloud, I've hung around thee;
Dark'ning thy prospects, sadd'ning thy brow;
With gay heart, Theresa, and bright cheek I found thee;
Oh, think how chang'd art thou now!
But here I free thee: like one awaking
From fearful slumber, thou break'st the spell;
'Tis over—the moon, too, her bondage is breaking—
Past are the dark clouds; Theresa, farewell!

3
Томас Мур
Смерть приняла вас в объятья.
Дуб, опаленный грозой, опушился
Новою зеленью с новой весной;
Вас же, сердца, переставшие биться,
Кто возвратит стороне вам родной?
Смерть приняла вас в объятья.
На победившем проклятье!
Вечная месть нам завещана вами.
Прежде чем робко изменим мы ей,
Ляжем холодными трупами сами
Здесь же, средь этих кровавых полей.
На победившем проклятье!
Перевод М. Л. Михайлова
* * *
Прощай, Тереза! Печальные тучи,
Что темным покровом луну облекли,
Еще помешают улыбке летучей,
Когда твой любовник уж будет вдали.
Как эти тучи, я долгою тенью
Мрачил твое сердце и жизнь без забот.
Сошлись мы — как верила ты наслажденью,
Как верила счастью,— о, боже!.. И вот...
Теперь свободна ты, диво созданья,—
Скорее тяжелый свой сон разгоняй;
Смотри,— и луны уж прошло обаянье,
И тучи минуют,— Тереза, прощай!
Перевод А. А. Фета

George Gordon Byron
86. FRAGMENT
Written shortly after the marriage of
Miss Chaworth
Hills of Annesley! bleak and barren,
Where my thoughtless childhood stray'd,
How the northern tempests, warring,
Howl above thy tufted shade!
Now no more, the hours beguiling,
Former favourite haunts I see;
Now no more my Mary smiling
Makes ye seem a heaven to me.
87. I would I were a careless child,
Still dwelling in my Highland cave,
Or roaming through the dusky wild,
Or bounding o'er the dark blue wave.
The cumbrous pomp of Saxon pride
Accords not with the free-born soul,
Which loves the mountain's craggy side,
And seeks the rocks where billows roll.
Fortune! take back these cultured lands,
Take back this name of splendid sound!
I hate the touch of servile hands,
I hate the slaves that cringe around.
Place me among the rocks I love,
Which sound to Ocean's wildest roar;
I ask but this—again to rove
Through scenes my youth hath known before.

Джордж Гордон Байрон
86. ОТРЫВОК,
НАПИСАННЫЙ ВСКОРЕ ПОСЛЕ ЗАМУЖЕСТВА
МИСС ЧАВОРТ
Бесплодные, места, где был я сердцем молод,
Анслейские холмы!
Бушуя, вас одел косматой тенью холод
Бунтующей зимы.
Нет прежних светлых мест, где сердце так любило
Часами отдыхать,
Вам небом для меня в улыбке Мэри милой
Уже не заблистать.
Перевод А. А. Блока
* * *
87. Хочу я быть ребенком вольным
И снова жить в родных горах,
Скитаться по лесам раздольным,
Качаться на морских волнах.
Не сжиться мне душой свободной
С саксонской пышной суетой!
Милее мне над зыбью водной
Утес, в который бьет прибой!
Судьба! Возьми назад щедроты
И титул, что в веках звучит!
Жить меж рабов мне нет охоты,
Их руки пожимать—мне стыд!
Верни мне край мой одичалый,
Где знал я грезы ранних лет,
Где реву океана скалы
Шлют свой бестрепетный ответ!

320
George Gordon Byron
Few are my years, and yet I feel
The world was ne'er designed for me;
Ah! why do darkening shades conceal
The hour when man must cease to be?
Once I beheld a splendid dream,
A visionary scene of bliss!
Truth!—wherefore did thy hated beam
Awake me to a world like this?
I loved—but those I loved are gone;
Had friends—my early friends are fled;
How cheerless feels the heart alone,
When all its former hopes are dead!
Though gay companions o'er the bowl
Dispel awhile the sense of ill;
Though pleasure stirs the maddening soul,
The heart—the heart—is lonely still.
How dull! to hear the voice of those
Whom rank or chance, whom wealth or power,
Have made, though neither friends nor foes,
Associates of the festive hour.
Give me again a faithful few,
In years and feelings still the same,
And I will fly the midnight crew,
Where boisterous joy is but a name.
And woman, lovely woman! thou,
My hope, my comforter, my all,
How cold must be my bosom now,
When e'en thy smiles begin to pall!
Without a sigh would I resign
This busy scene of splendid woe,
To make that calm contentment mine,
Which Virtue knows, or seems to know.
Fain would I fly the haunts of men—
I seek to shun, not hate mankind;
Mv breast requires the sullen glen,

Джордж Гордон Байрон
О, я не стар! Но мир, бесспорно,
Был сотворен не для меня!
Зачем же скрыты тенью черной
Приметы рокового дня?
Мне прежде снился сон прекрасный,
Виденье дивной красоты...
Действительность! Ты речью властной
Разогнала мои мечты.
Кто был мой друг—в краю далеком,
Кого любил — тех нет со мной.
Уныло в сердце одиноком,
Когда надежд исчезнет рой!
Порой над чашами веселья
Забудусь я на краткий срок...
Но что мгновенный бред похмелья!
Я сердцем, сердцем одинок!
Как глупо слушать рассужденья,
О, не друзей и не врагов! —
Тех, кто по прихоти рожденья
Стал сотоварищем пиров.
Верните мне друзей заветных,
Деливших трепет юных дум,
И брошу оргий дорассветных
Я блеск пустой и праздный шум.
А женщина? Тебя считал я
Надеждой, утешеньем, всем!
Каким же мертвым камнем стал я,
Когда твой лик для сердца нем!
Дары судьбы, ее пристрастья,
Весь этот праздник без конца
Я отдал бы за каплю счастья,
Что знают чистые сердца!
Я изнемог от мук веселья,
Мне ненавистен род людской,
И жаждет грудь моя ущелья,

322
George Gordon Byron
Whose gloom may suit a darkened mind.
Oh! that to me the wings were given
Which bear the turtle to her nest!
Then would I cleave the vault of heaven,
To flee away, and be at rest.
88. Farewell! if ever fondest prayer,
For other's weal avail'd on high,
Mine will not all be lost in air,
But waft thy name beyond the sky.
'T were vain to speak, to weep, to sigh:
Oh! more than tears of blood can tell,
When wrung from guilt's expiring eye,
Are in that word—Farewell! — Farewell!
These lips are mute, these eyes are dry;
But in my breast and in my brain,
Awake the pangs that pass not by,
The thought that ne'er shall sleep again.
My soul nor deigns nor dares complain,
Though grief and passion there rebel;
I only know we loved in vain—
I only feel—Farewell!—Farewell!
89. LINES WRITTEN IN AN ALBUM,
AT MALTA
As o'er the cold sepulchral stone
Some name arrests the passer-by;

323>
Джордж Гордон Байрон
Где мгла нависнет над душой!
Когда б я мог, расправив крылья,
Как голубь к радостям гнезда,
Умчаться в небо без усилья
Прочь, прочь от жизни — навсегда!
Перевод В. Я. Брюсов а
* * *
88. Прости! Коль могут к небесам
Взлетать молитвы о других,
Моя молитва будет там,
И даже улетит за них!
Что пользы плакать и вздыхать?
Слеза кровавая порой
Не может более сказать,
Чем звук прощанья роковой!..
Нет слез в очах, уста молчат,
От тайных дум томится грудь,
И эти думы вечный яд,—
Им не пройти, им не уснуть!
Не мне о счастье бредить вновь,—
Лишь знаю я (и мог снести),
Что тщетно в нас жила любовь,
Лишь чувствую — прости! прости!
Перевод М. Ю. Лермонтова
89. В АЛЬБОМ1
Как одинокая гробница
Вниманье путника зовет,
в комментариях перевод Ф. И. Тютчева.

324
George Gordon Byron
Thus, when thou view'st this page alone,
May mine attract thy pensive eye!
And when by thee that name is read,
Perchance in some succeeding year,
Reflect on me as on the dead,
And think my Heart is buried here.
FROM "HEBREW MELODIES"
I
90. The harp the monarch minstrel swept,
The King of men, the loved of Heaven,
Which Music hallow'd while she wept
O'er tones her heart of hearts had given,
Redoubled be her tears, its chords are riven!
It soften'd men of iron mould,
It gave them virtues not their own;
No ear so dull, no soul so cold,
That felt not, fired not to the tone,
Till David's lyre grew mightier than his throne!
II
It told the triumphs of our King,
It wafted glory to our God;
It made our gladden'd valleys ring,
The cedars bow, the mountains nod;
Its sound aspired to heaven and there abode!
Since then, though heard on earth no more,
Devotion and her daughter Love

325
Джордж Гордон Байрон
Так эта бледная страница
Пусть милый взор твой привлечет.
И если после многих лет
Прочтешь ты, как мечтал поэт,
И вспомнишь, как тебя любил он,
То думай, что его уж нет,
Что сердце здесь похоронил он.
Перевод М. Ю. Лермонтова
ЕВРЕЙСКИЕ МЕЛОДИИ
90. АРФА ДАВИДА
Разорваны струны на арфе забвенной
Царя-песнопевца, владыки народов, любимца небес.
Нет более арфы давно освященной
Сынов иудейских потоками слез!
О, сладостны струн ее были перуны!
Рыдайте, рыдайте! на арфе Давида разорваны струны!
Гармонией сладкой она пронизала
Железные души, медяные груди суровых людей;
Ни слуха, ни сердца она не встречала,
Чтоб их не восхитить до звездных полей
Чудесным могуществом струнного звона;
Священная арфа Давида сильнее была его трона.
Вслух миру царя она славу гремела,
Велйчила в песнях могущего Бога, его чудеса,
Веселием полнила грады и села,
И двигала горы и кедров леса;
Все песни ее к небесам возвышались—
И там, возлетевши, под скинией Бога на веки остались.
С тех пор на земле их не слышно, небесных;
Но кроткая вера еще восхищает слух кротких сынов

326
George Gordon Byron
Still bid the bursting spirit soar
To sounds that seem as from above,
In dreams that day's broad light can not remove.
* * *
91. My soul is dark—Oh! quickly string
The harp I yet can brook to hear;
And let thy gentle fingers fling
Its melting murmurs o'er mine ear.
If in this heart a hope be dear,
That sound shall charm it forth again:
If in these eyes there lurk a tear,
'Twill flow, and cease to burn my brain.
But bid the strain be wild and deep,
Nor let thy notes of joy be first:
I tell thee, minstrel, I must weep,
Or else this heavy heart will burst;
For it hath been by sorrow nursed,
And ached in sleepless silence long;
And now 'tis doom'd to know the worst,
And break at once—or yield to song.
92. Sun of the sleepless! melancholy star!
Whose tearful beam glows tremulously far,
That show'st the darkness thou canst not dispel,
How like art thou to Joy remember'd well!

327
Джордж Гордон Байрон
Мелодией сладкой тех звуков чудесных:
Они, как от звездных слетая кругов,
Лелеют их души небесными снами,
Которых не может и солнце разрушить златыми лучами.
Перевод Н. И. Гнедича
ЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ
(Из Байрона)
91. Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!
Вот арфа золотая:
Пускай персты твои, промчавшися по ней,
Пробудят в струнах звуки рая.
И если не навек надежды рок унес,—
Они в груди моей проснутся,
И если есть в очах застывших капля слез —
Они растают и прольются.
Пусть будет песнь твоя дика.— Как мой венец,
Мне тягостны веселья звуки!
Я говорю тебе: я слез хочу, певец,
Иль разорвется грудь от муки.
Страданьями была упитана она,
Томилась долго и безмолвно;
И грозный час настал — теперь она полна,
Как кубок смерти яда полный.
Перевод М. Ю. Лермонтова
92. Неспящих солнце! Грустная звезда!1
Как слезно луч мерцает твой всегда!
См. в комментариях перевод А. А. Фета.

328
George Gordon Byron
So gleams the past, the light of other days,
Which shines, but warms not with its powerless
rays;
A night-beam Sorrow watcheth to behold,
Distinct, but distant—clear, but oh, how cold!
93. THE DESTRUCTION OF SENNACHERIB
The Assyrian came down like the wolf on the fold,
And his cohorts were gleaming in purple and gold;
And the sheen of their spears was like stars on the sea,
When the blue wave rolls nightly on deep Galilee.
Like the leaves of the forest when Summer is green,
That host with their banners at sunset were seen;
Like the leaves of the forest when Autumn hath blown,
That host on the morrow lay wither'd and strown.
For the Angel of Death spread his wings on the blast,
And breathed in the face of the foe as he pass'd;
And the eyes of the sleepers wax'd deadly and chill,
And their hearts but once heaved, and for ever grew still!
And there lay the steed with his nostril all wide,
But through it there roll'd not the breath of his pride;
And the foam of his gasping lay white on the turf,
And cold as the spray of the rock-beating surf.
And there lay the rider distorted and pale,
With the dew on his brow, and the rust on his mail;
And the tents were all silent, the banners alone,
The lances unlifted, the trumpet unblown.

329
Джордж Гордон Байрон
Как темнота при нем еще темней!
Как он похож на радость прежних дней!
Так светит прошлое нам в жизненной ночи,
Но уж не греют нас бессильные лучи;
Звезда минувшего так в горе мне видна;
Видна, но далека,— светла, но холодна!
Перевод А. К. Толстого
ПОРАЖЕНИЕ СЕННАХЕРИБА
Ассирияне шли, как на стадо волки,
В багреце их и в злате сияли полки,
И без счета их копья сверкали окрест,
Как в волнах галилейских мерцание звезд.
Словно листья дубравные в летние дни,
Еще вечером так красовались они;
Словно листья дубравные в вихре зимы,
Их к рассвету лежали развеяны тьмы.
Ангел смерти лишь на ветер крылья простер
И дохнул им в лицо, и померкнул их взор,
И на мутные очи пал сон без конца,
И лишь раз поднялись и остыли сердца.
Вот расширивший ноздри повергнутый конь,
И не пышет из них гордой силы огонь,
И как хладная влага на бреге морском,
Так предсмертная пена белеет на нем.
Вот и всадник лежит, распростертый во прах,
На броне его ржа, и роса на власах;
Безответны шатры, у знамен ни раба,
И не свищет копье, и не трубит труба.

зэ*
George Gordon Byron
And the widows of Ashur are loud in their wail,
And the idols are broke in the temple of Baal;
And the might of the Gentile, unsmote by the sword,
Hath melted like snow in the glance of the Lord!
94. FARE THEE WELL
"Alas! they had been friends in youth;
But whispering tongues can poison truth;
And constancy lives in realms above;
And life is thorny, and youth is vain;
And to be wroth with one we love,
Doth work like madness in the brain-
But never either found another
To free the hollow heart from paining—
They stood aloof, the scars remaining,
Like cliffs which had been rent asunder.
A dreary sea now flows between,
But neither heat, nor frost, nor thunder,
Shall wholly do away, I ween,
The marks of that which once hath been."
COLERIDGE'S Christabel.
Fare thee well! and if for ever,
Still for ever, fare thee well:
Even though unforgiving, never
'Gainst thee shall my heart rebel.

331
Джордж Гордон Байрон
И Ассирии вдов слышен плач на весь мир,
И во храме Ваала низвержен кумир,
И народ, не сраженный мечом до конца,
Весь растаял как снег перед блеском творца!
Перевод А. К. Толстого
94. ПРОСТИ
(Элегия)
Была пора — они любили,
Но их злодеи разлучили;
А верность с правдой не в сердцах
Живут теперь, но в небесах.
Навек для них погибла радость:
Терниста жизнь, без цвета младость,
И мысль, что розно жизнь пройдет,
Безумства яд им в душу льет.
* * *
Но в жизни, им осиротелой,
Уже обоим не сыскать,
Чем можно б было опустелой
Души страданья услаждать;
Друг с другом розно, а тоскою
Сердечны язвы все хранят,—
Так два расторгнутых грозою
Утеса мрачные стоят;
Их бездна с ревом разлучает,
И гром разит и потрясает,—
Но в них ни гром, ни вихрь, ни град,
Ни летний зной, ни зимний хлад
Следов того не истребили,
Чем некогда друг другу были.
КОЛЬРИДЖ. Из поэмы «Кристабель».
Прости! и если так судьбою
Нам суждено,— навек прости!
Пусть ты безжалостна — с тобою
Вражды мне сердца не снести.

332
George Gordon Byron
Would that breast were bared before thee
Where thy head so oft hath lain,
While that placid sleep came o'er thee
Which thou ne'er canst know again:
Would that breast, by thee glanced over,
Every inmost thought could show!
Then thou wouldst at last discover
'Twas not well to spurn it so.
Though the world for this commend thee—
Though it smile upon the blow,
Even its praises must offend thee,
Founded on another's woe:
Though my many faults defaced me,
Could no other arm be found,
Than the one which once embraced me,
To inflict a cureless wound?
Yet, oh yet, thyself deceive not;
Love may sink by slow decay,
But by sudden wrench, believe not
Hearts can thus be torn away:
Still thine own its life retaineth,
Still must mine, though bleeding, beat;
And the undying thought which paineth
Is—that we no more may meet.
These are words of deeper sorrow
Than the wail above the dead;
Both shall live, but every morrow
Wake us from a widow'd bed.
And when thou wouldst solace gather,
When our child's first accents flow,

Джордж Гордон Байрон
Не может быть, чтоб повстречала
Ты непреклонность чувства в том,
На чьей груди ты засыпала
Невозвратимо сладким сном!
Когда б ты в ней насквозь узрела
Все чувства сердца моего,
Тогда бы, верно, пожалела,
Что столько презрела его.
Пусть свет улыбкой одобряет
Теперь удар жестокий твой:
Тебя хвалой он обижает,
Чужою купленной бедой.
Пускай я, очернен виною,
Себя дал право обвинять;
Но для чего ж убит рукою,
Меня привыкшей обнимать?
И верь, о, верь! пыл страсти нежной
Лишь годы могут охлаждать;
Но вдруг не в силах гнев мятежный
От сердца сердце оторвать.
Твое — то ж чувство сохраняет;
Удел же мой — страдать, любить!
И мысль бессмертная терзает,
Что мы не будем вместе жить.
Печальный вопль над мертвецами
С той думой страшной как сравнять?
Мы оба живы, но вдовцами
Уже нам день с тобой встречать.
И в час, как нашу дочь ласкаешь,
Любуясь лепетом речей,—

George Gordon Byron
Wilt thou teach her to say "Father!"
Though his care she must forego?
When her little hand shall press thee,
When her lip to thine is press'd,
Think of him whose prayer shall bless thee,
Think of him thy love had bless'd!
Should her lineaments resemble
Those thou never more mayst see,
Then thy heart will softly tremble
With a pulse yet true to me.
All my faults perchance thou knowest,
All my madness none can know;
All my hopes, where'er thou goest,
Wither, yet with thee they go.
Every feeling hath been shaken;
Pride, which not a world could bow,
Bows to thee—by thee forsaken,
Even my soul forsakes me now:
But 'tis done—all words are idle—
Words from me are vainer still;
But the thoughts we cannot bridle
Force their way without the will.
Fare thee well! thus disunited,
Torn from every nearer tie,
Sear'd in heart, and lone, and blighted,
More than this I scarce can die.

.4.45
Джордж Гордон Байрон
Как об отце ей намекаешь?
Ее отец в разлуке с ней.
Когда ж твой взор малютка ловит,—
Ее целуя, вспомяни
О том, тебе кто счастья молит,
Кто рай нашел в твоей любви.
И если сходство в ней найдется
С отцом, покинутым тобой,
Твое вдруг сердце встрепенется,
И трепет сердца—будет мой.
Мои вины, быть может, знаешь,—
Мое безумство можно ль знать?
Надежды — ты же увлекаешь,
С тобой увядшие летят.
Ты потрясла моей душою;
Презревший свет, дух гордый мой
Тебе покорным был; с тобою
Расставшись, расстаюсь с душой!
Свершилось все! слова напрасны,
И нет напрасней слов моих,—
Но в чувствах сердца мы не властны,
И нет преград стремленью их.
Прости ж, прости! Тебя лишенный,
Всего, в чем думал счастье зреть,
Истлевший сердцем, сокрушенный,
Могу ль я больше умереть?
Перевод И. И. Козлова

336
George Gordon Byron
95. FROM "THE PRISONER OF CHILLON"
I
My hair is grey, but not with years;
Nor grew it white
In a single night,
As men's have grown from sudden fears:
My limbs are bowed, though not with toil,
But rusted with a vile repose,
For they have been a dungeon's spoil,
And mine has been the fate of those
To whom the goodly earth and air
Are banned, and barred — forbidden fare;
But this was for my father's faith;
I suffered chains and courted death:
That father perished at the stake
For tenets he would not forsake;
And for the same his lineal race
In darkness found a dwelling-place.
We were seven—who now are one,
Six in youth, and one in age,
Finished as they had begun,
Proud of Persecution's rage:
One in fire, and two in field,
Their belief with blood have sealed,
Dying as their father died,
For the God their foes denied;
Three were in a dungeon cast,
Of whom this wreck is left the last.
II
There are seven pillars of Gothic mould,
In Chillon's dungeons deep and old;

337
Джордж Гордон Байрон
95. ШИЛЬОНСКИЙ УЗНИК
(Отрывок)
I
Взгляните на меня: я сед;
Но не от хилости и лет;
Не страх незапный в ночь одну
До срока дал мне седину.
Я сгорблен, лоб наморщен мой;
Но не труды, не хлад, не зной —
Тюрьма разрушила меня.
Лишенный сладостного дня,
Дыша без воздуха, в цепях,
Я медленно дряхлел и чах,
И жизнь казалась без конца.
Удел несчастного отца —
За веру смерть и стыд цепей —
Уделом стал и сыновей.
Нас было шесть—пяти уж нет.
Отец, страдалец с юных лет,
Погибший старцем на костре,
Два брата, падшие во пре,
Отдав на жертву честь и кровь,
Спасли души своей любовь.
Три заживо схоронены
На дне тюремной глубины —
И двух сожрала глубина;
Лишь я, развалина одна,
Себе на горе уцелел,
Чтоб их оплакивать удел.
II
На лоне вод стоит Шильон;
Там в подземелье семь колонн
Покрыты влажным мохом лет.
На них печальный брезжит свет —
Луч, ненароком с вышины

ззв
George Gordon Byron
There are seven columns, massy and grey,
Dim with a dull imprisoned ray,
A sunbeam which hath lost its way,
And through the crevice and the cleft
Of the thick wall is fallen and left;
Creeping o'er the floor so damp,
Like a marsh's meteor lamp:
And in each pillar there is a ring,
And in each ring there is a chain;
That iron is a cankering thing,
For in these limbs its teeth remain,
With marks that will not wear away,
Till I have done with this new day,
Which now is painful to these eyes,
Which have not seen the sun so rise
For years—I cannot count them o'er!
I lost their long and heavy score
When my last brother dropped and died,
And I lay living by his side.
Ill
They chained us each to a column stone,
And we were three—yet each alone;
We could not move a single pace,
We could not see each other's face,
But with that pale and livid light
That made us strangers in our sight:
And thus together, yet apart,
Fettered in hand, but joined in heart,
'Twas still some solace in the dearth
Of the pure elements of earth,
To hearken to each other's speech,
And each turn comforter to each

539
Джордж Гордон Байрон
Упавший в трещину стены
И заронившийся во мглу.
И на сыром тюрьмы полу
Он светит тускло-одинок,
Как над болотом огонек,
Во мраке веющий ночном.
Колонна каждая с кольцом;
И цепи в кольцах тех висят;
И тех цепей железо — яд\
Мне в члены вгрызлося оно;
Не будет ввек истреблено
Клеймо, надавленное им.
И день тяжел глазам моим,
Отвыкнувшим с толь давних лет
Глядеть на радующий свет;
И к воле я душой остыл
С тех пор, как брат последний был
Убит неволей предо мной
И рядом с мертвым я, живой,
Терзался на полу тюрьмы.
III
Цепями теми были мы
К колоннам тем пригвождены,
Хоть вместе, но разлучены;
Мы шагу не могли ступить,
В глаза друг друга различить
Нам бледный мрак тюрьмы мешал.
Он нам лицо чужое дал —
И брат стал брату незнаком.
Была услада нам в одном:
Друг другу голос подавать,
Друг другу сердце пробуждать
Иль былью славной старины,
Иль звучной песнию войны —
Но скоро то же и одно
Во мгле тюрьмы истощено;
Наш голос страшно одичал;

340
George Gordon Byron
With some new hope, or legend old,
Or song heroically bold;
But even these at length grew cold.
Our voices took a dreary tone,
An echo of the dungeon-stone,
A grating sound — not full and free
As they of yore were wont to be:
It might be fancy—but to me
They never sounded like our own.
96. STANZAS TO AUGUSTA
When all around grew drear and dark,
And Reason half withheld her ray,
And Hope but shed a dying spark
Which more misled my lonely way;
In that deep midnight of the mind,
And that internal strife of heart,
When dreading to be deemed too kind,
The weak despair—the cold depart;
When Fortune changed, and Love fled far,
And Hatred's shafts flew thick and fast,
Thou wert the solitary star
Which rose and set not to the last.
Oh! blest be thine unbroken light,
That watched me as a seraph's eye,
And stood between me and the night,
For ever shining sweetly nigh.
And when the cloud upon us came,
Which strove to blacken o'er thy ray—
Then purer spread its gentle flame,
And dashed the darkness all away.

341
Джордж Гордон Байрон
Он хриплым отголоском стал
Глухой тюремныя стены;
Он не был звуком старины,
В те дни, подобно нам самим,
Могучим, вольным и живым.
Мечта ль?., но голос их и мой
Всегда звучал мне как чужой.
Перевод В. А. Жуковского
96. СТАНСЫ К АВГУСТЕ
Когда сгустилась мгла кругом
И ночь мой разум охватила,
Когда неверным огоньком
Едва надежда мне светила,
В тот час, когда, окутан тьмой,
Трепещет дух осиротелый,
Когда, молвы страшась людской,
Сдается трус и медлит смелый,
Когда любовь бросает нас
И мы затравлены враждою —
Лишь ты была в тот страшный час
Моей немеркнущей звездою.
Благословен твой чистый свет!
Подобно оку серафима,
В годину злую бурь и бед
Он мне сиял неугасимо.
При виде тучи грозовой
Еще светлее ты глядела,
И, встретив кроткий пламень твой,
Бежала ночь и тьма редела.

542
George Gordon Byron
Still may thy spirit dwell on mine,
And teach it what to brave or brook—
There's more in one soft word of thine
Than in the world's defied rebuke.
Thou stood'st, as stands a lovely tree,
That still unbroke, though gently bent,
Still waves with fond fidelity
Its boughs above a monument.
The winds might rend, the skies might pour,
But there thou wert—and still wouldst be
Devoted in the stormiest hour
To shed thy weeping leaves o'er me.
But thou and thine shall know no blight,
Whatever Fate on me may fall;
For Heaven in sunshine will requite
The kind—and thee the most of all.
Then let the ties of baffled Love
Be broken—thine will never break;
Thy heart can feel, but will not move;
Thy soul, though soft, will never shake.
And these, when all was lost beside,
Were found and still are fixed in thee;—
And bearing still a breast so tired,
Earth is no desert—e'en to me.
97. STANZAS TO AUGUSTA
Though the day of my destiny's over,
And the star of my fate hath declined,
Thy soft heart refused to discover
The faults which so many could find;

543
Джордж Гордон Байрон
Пусть вечно реет надо мной
Твой дух в моем пути суровом.
Что мне весь мир с его враждой
Перед твоим единым словом!
Была той гибкой ивой ты,
Что, не сломившись, буре внемлет
И, словно друг, клоня листы,
Надгробный памятник объемлет.
Я видел небо все в огне,
Я слышал гром над головою,
Но ты и в бурный час ко мне
Склонялась плачущей листвою.
О, ни тебе, ни всем твоим
Да не узнать моих мучений!
Да будет солнцем золотым
Твой день согрет, мой добрый гений!
Когда я всеми брошен был,
Лишь ты мне верность сохранила,
Твой кроткий дух не отступил,
Твоя любовь не изменила.
^ На перепутьях бытия
Ты мне прибежище доныне,
И верь, с тобою даже я
Не одинок в людской пустыне.
Перевод В. В. Левика
97. СТАНСЫ К АВГУСТЕ
Когда время мое миновало
И звезда закатилась моя,
Недочетов лишь ты не искала
И ошибкам моим не судья.

344
George Gordon Byron
Though thy soul with my grief was acquainted,
It shrunk not to share it with me,
And the love which my spirit hath painted
It never hath found but in Thee.
Then when Nature around me is smiling,
The last smile which answers to mine,
I do not believe it beguiling,
Because it reminds me of thine;
And when winds are at war with the ocean,
As the breasts I believed in with me,
If their billows excite an emotion,
It is that they bear me from Thee.
Though the rock of my last hope is shivered,
And its fragments are sunk in the wave,
Though I feel that my soul is delivered
To pain—it shall not be its slave.
There is many a pang to pursue me:
They may crush, but they shall not contemn;
They may torture, but shall not subdue me;
'Tis of Thee that I think—not of them.
Though human, thou didst not deceive me,
Though woman, thou didst not forsake,
Though loved, thou forborest to grieve me,
Though slandered, thou never couldst shake;
Though trusted, thou didst not disclaim me;
Though parted, it was not to fly,
Though watchful, 'twas not to defame me,
Nor, mute, that the world might belie.
Yet I blame not the world, nor despise it,
Nor the war of the many with one:
If my soul was not fitted to prize it,
'Twas folly not sooner to shun:
And if dearly that error hath cost me,
And more than I once could foresee,
I have found that, whatever it lost me,
It could not deprive me of Thee.

345
Джордж Гордон Байрон
Не пугают тебя передряги,
И любовью, которой черты
Столько раз доверял я бумаге,
Остаешься мне в жизни лишь ты.
Оттого-то, когда мне в дорогу
Шлет природа улыбку свою,
Я в привете не чаю подлога
И в улыбке тебя узнаю.
Когда ж вихри с пучиной воюют,
Точно души в изгнанье скорбя,
Тем-то волны меня и волнуют,
Что несут меня прочь от тебя.
И хоть рухнула счастья твердыня
И обломки надежды на дне,
Все равно: и в тоске и унынье
Не бывать их невольником мне.
Сколько б бед ни нашло отовсюду,
Растеряюсь — найдусь через миг,
Истомлюсь — но себя не забуду,
Потому что я твой, а не их.
Ты из смертных, и ты не лукава,
Ты из женщин, но им не чета.
Ты любовь не считаешь забавой,
И тебя не страшит клевета.
Ты от слова не ступишь ни шагу,
Ты в отъезде — разлуки как нет,
Ты на страже, но дружбе во благо,
Ты беспечна, но свету во вред.
Я ничуть его низко не ставлю,
Но в борьбе одного против всех
Навлекать на себя его травлю
Так же глупо, как верить в успех.
Слишком поздно узнав ему цену,
Излечился я от слепоты:
Мало даже утраты вселенной,
Если в горе наградою — ты.

George Gordon Byron
From the wreck of the past, which hath perished,
Thus much I at least may recall,
It hath taught me that what I most cherished
Deserved to be dearest of all:
In the desert a fountain is springing,
In the wide waste there still is a tree,
And a bird in the solitude singing,
Which speaks to my spirit of Thee.
98. DARKNESS
I had a dream, which was not all a dream,
The bright sun was extinguished, and the stars
Did wander darkling in the eternal space,
Rayless, and pathless; and the icy earth
Swung blind and blackening in the moonless air;
Morn came and went—and came, and brought no
And men forgot their passions in the dread
Of this their desolation; and all hearts
Were chiird into a selfish prayer for light:
And they did live by watchfires—and the thrones,
The palaces of crowned kings — the huts,
The habitations of all things which dwell,
Were burnt for beacons; cities were consumed,
And men were gathered round their blazing homes
To look once more into each other's face;
Happy were those who dwelt within the eye
Of the volcanoes, and their mountain-torch:
A fearful hope was all the world contained;
Forests were set on fire—but hour by hour
They fell and faded—and the crackling trunks
Extinguished with a crash—and all was black.
The brows of men by the despairing light
Wore an unearthly aspect, as by fits
The flashes fell upon them; some lay down

547
Джордж Гордон Байрон
Гибель прошлого, все уничтожа,
Кое в чем принесла торжество:
То, что было всего мне дороже,
По заслугам дороже всего.
Есть в пустыне родник, чтоб напиться,
Деревцо есть на лысом горбе,
В одиночестве певчая птица
Целый день мне поет о тебе.
Перевод Б. Л. Пастернака
98. ТЬМА
Я видел сон... не все в нем было сном.
Погасло солнце светлое — и звезды
Скиталися без цели, без лучей
В пространстве вечном; льдистая земля
Носилась слепо в воздухе безлунном.
Час утра наставал и проходил —
Но дня не приводил он за собою...
И люди — в ужасе беды великой
Забыли страсти прежние... Сердца
В одну себялюбивую молитву
О свете робко сжались—и застыли.
Перед огнями жил народ; престолы,
Дворцы царей венчанных, шалаши,
Жилища всех имеющих жилища—
В костры слагались... города горели.
И люди собиралися толпами
Вокруг домов пылающих—затем,
Чтобы хоть раз взглянуть в лицо друг другу.
Счастливы были жители тех стран,
Где факелы вулканов пламенели...
Весь мир одной надеждой робкой жил.
Зажгли леса; но с каждым часом гас
И падал обгорелый лес; деревья
Внезапно с грозным треском обрушались.

348
George Gordon Byron
And hid their eyes and wept; and some did rest
Their chins upon their clenched hands, and smiled;
And others hurried to and fro, and fed
Their funeral piles with fuel, and look'd up
With mad disquietude on the dull sky,
The pall of a past world; and then again
With curses cast them down upon the dust,
And gnash'd their teeth and howl'd: the wild birds
shriek'd,
And, terrified, did flutter on the ground,
And flap their useless wings; the wildest brutes
Came tame and tremulous; and vipers crawl'd
And twined themselves among the multitude,
Hissing, but stingless—they were slain for food:
And War, which for a moment was no more,
Did glut himself again:—a meal was bought
With blood, and each sate sullenly apart
Gorging himself in gloom: no love was left;
All earth was but one thought—and that was
death
Immediate and inglorious; and the pang
Of famine fed upon all entrails—men
Died, and their bones were tombless as their
flesh;
The meagre by the meagre were devour'd,
Even dogs assail'd their masters, all save one,
And he was faithful to a corse, and kept
The birds and beasts and famish'd men at bay,
Till hunger clung them, or the dropping dead
Lured their lank jaws; himself sought out no food,
But with a piteous and perpetual moan,
And a quick desolate cry, licking the hand
Which answer'd not with a caress—he died.
The crowd was famish'd by degrees; but two
Of an enormous city did survive,
And they were enemies: they met beside
The dying embers of an altar-place,
Where had been heap'd a mass of holy things
For an unholy usage; they raked up,

Джордж Гордон Байрон
И лица—при неровном трепетаньи
Последних, замирающих огней —
Казались неземными... Кто лежал,
Закрыв глаза, да плакал; кто сидел,
Руками подпираясь, улыбался;
Другие хлопотливо суетились
Вокруг костров — и в ужасе безумном
Глядели смутно на глухое небо,
Земли погибшей саван... а потом
С проклятьями бросались в прах и выли,
Зубами скрежетали. Птицы с криком
Носились низко над землей, махали
Ненужными крылами... Даже звери
Сбегались робкими стадами... Змеи
Ползли, вились среди толпы, шипели,
Безвредные... их убивали люди
На пищу... Снова вспыхнула война,
Погасшая на время... Кровью куплен
Кусок был каждый; всякий в стороне
Сидел угрюмо, насыщаясь в мраке.
Любви не стало; вся земля полна
Была одной лишь мыслью: смерти — смерти,
Бесславной, неизбежной... страшный голод
Терзал людей... и быстро гибли люди...
Но не было могилы ни костям,
Ни телу... пожирал скелет скелета...
И даже псы хозяев раздирали.
Один лишь пес остался трупу верен,
Зверей, людей голодных отгонял —
Пока другие трупы привлекали
Их зубы жадные... но пищи сам
Не принимал; с унылым долгим стоном
И быстрым, грустным криком все лизал
Он руку, безответную на ласку,—
И умер наконец... Так постепенно
Всех голод истребил; лишь двое граждан
Столицы пышной — некогда врагов —
В живых осталось... встретились они
У гаснущих остатков алтаря,

350
George Gordon Byron
And shivering scraped with their cold skeleton hands
The feeble ashes, and their feeble breath
Blew for a little life, and made a flame
Which was a mockery; then they lifted up
Their eyes as it grew lighter, and beheld
Each other's aspects—saw, and shriek'd, and died —
Ev'n of their mutual hideousness they died,
Unknowing who he was upon whose brow
Famine had written Fiend. The world was void,
The populous and the powerful was a lump,
Seasonless, herbless, treeless, manless, lifeless,
A lump of death—a chaos of hard clay.
The rivers, lakes, and ocean all stood still,
And nothing stirr'd within their silent depths;
Ships sailorless lay rotting on the sea,
And their masts fell down piecemeal; as they dropp'd,
They slept on the abyss without a surge—
The waves were dead; the tides were in their grave,
The Moon, their mistress, had expired before;
The winds were wither'd in the stagnant air,
And the clouds perish'd; Darkness had no need
Of aid from them — She was the Universe!
99. FROM "CHILDE HAROLDS PILGRIMAGE"
Canto the Fourth
CLXXVIII
There is a pleasure in the pathless woods,
There is a rapture on the lonely shore,
There is society, where none intrudes,
By the deep Sea, and Music in its roar:
I love not Man the less, but Nature more,
From these our interviews, in which I steal

SB
Джордж Гордон Байрон
Где много было собрано вещей
Святых
Холодными, костлявыми руками,
Дрожа, вскопали золу... огонек
Под слабым их дыханьем вспыхнул слабо,
Как бы в насмешку им; когда же стало
Светлее, оба подняли глаза,
Взглянули, вскрикнули и тут же вместе
От ужаса взаимного внезапно
Упали мертвыми
И мир был пуст;
Тот многолюдный мир, могучий мир
Был мертвой массой, без травы, деревьев,
Без жизни, времени, людей, движенья...
То хаос смерти был. Озера, реки 1
И море — все затихло. Ничего
Не шевелилось в бездне молчаливой.
Безлюдные лежали корабли
И гнили на недвижной, сонной влаге...
Без шуму, по частям валились мачты
И, падая, волны не возмущали...
Моря давно не ведали приливов...
Погибла их владычица — луна;
Завяли ветры в воздухе немом...
Исчезли тучи... Тьме не нужно было
Их помощи... она была повсюду...
Перевод И. С. Тургенева
99. ПАЛОМНИЧЕСТВО ЧАЛЬД-ГАРОЛЬДА
Песнь четвертая
(Отрывок)
Есть наслаждение и в дикости лесов,
Есть радость на приморском бреге
И есть гармония в сем говоре валов,
Дробящихся в пустынном беге.

352
George Gordon Byron
From all I may be, or have been before,
To mingle with the Universe, and feel
What I can n'er express—yet can not all conceal.
CLXXIX
Roll on, thou deep and dark blue Ocean—roll!
Ten thousand fleets sweep over thee in vain;
Man marks the earth with ruin—his control
Stops with the shore;—upon the watery plain
The wrecks are all thy deed, nor doth remain
A shadow of man's ravage, save his own,
When, for a moment, like a drop of rain,
He sinks into thy depths with bubbling groan—
Without a grave—unknelled, uncoffined, and unknown.
100. FROM "DON JUAN"
Canto the First
CCXIV
No more—no more—Oh! never more on me
The freshness of the heart can fall like dew,
Which out of all the lovely things we see
Extracts emotions beautiful and new,
Hived in our bosoms like the bag o' the bee,
Think'st thou the honey with those objects grew?
Alas! 't was not in them, but in thy power
To double even the sweetness of a flower.
CCXV
No more—no more—Oh! never more, my heart,
Canst thou be my sole world, my universe!
Once all in all, but now a thing apart,

353
Джордж Гордон Байрон
Я ближнего люблю — но ты, природа-мать,
Для сердца ты всего дороже!
С тобой, владычица, привык я забывать
И то, чем был, как был моложе,
И то, чем ныне стал под холодом годов;
Тобою в чувствах оживаю:
Их выразить душа не знает стройных слов,
И как молчать о них — не знаю.
Шуми же ты, шуми, огромный океан!
Развалины на прахе строит
Минутный человек, сей суетный тиран,
Но море чем себе присвоит?..
Перевод К. Н. Батюшкова
100. ДОН-ЖУАН1
Песнь первая
(Отрывок)
214
О, больше никогда на сердце это
Не упадет живительной росой
Заветный луч магического света,
Рождаемый восторгом и красой!
Подобно улью пчел, душа поэта
Богата медом — творческой весной;
Но это все — пока мы сами в силах
Удваивать красу предметов милых!
215
О, никогда не испытаю я,
Как это сердце ширится и тает,
Вмещая все богатства бытия,
См. в комментариях перевод Г. А. Шенгели.
12-1602

354
George Gordon Byron
Thou canst not be my blessing or my curse:
The illusion's gone for ever, and thou art
Insensible, I trust, but none the worse,
And in thy stead I've got a deal of judgment,
Though heaven knows how it ever found a lodgement.
CCXVI
My days of love are over; me no more
The charms of maid, wife, and still less of widow,
Can make the fool of which they made before,—
In short, I must not lead the life I did do;
The credulous hope of mutual minds is o'er,
The copious use of claret is forbid too,
So for a good old-gentlemanly vice,
I think I must take up with avarice.
CCXVII
Ambition was my idol, which was broken
Before the shrines of Sorrow, and of Pleasure;
And the two last have left me many a token
O'er which reflection may be made at leisure:
Now, like Friar Bacon's brazen head, I've spoken,
"Time is, Time was, Time's past:"—a chymic treasure
Is glittering youth, which I have spent betimes—
My heart in passion, and my head on rhymes.
CCXVIII
What is the end of Fame? 4 is but to fill
A certain portion of uncertain paper:
Some liken it to climbing up a hill,
Whose summit, like all hills, is lost in vapour;
For this men write, speak, preach, and heroes kill,
And bards burn what they call their "midnight taper,"
To have, when the original is dust,
A name, a wretched picture, and worse bust.

355
Джордж Гордон Байрон
И гневом и восторгом замирает.
Прошла навек восторженность моя,
Бесчувственность меня обуревает,
И вместо сердца слышу все ясней
Рассудка мерный пульс в груди моей.
216
Минули дни любви. Уж никогда
Ни девушки, ни женщины, ни вдовы
Меня не одурачат, господа!
Я образ жизни избираю новый:
Все вина заменяет мне вода,
И всех страстей отбросил я оковы,
Лишь скупости предаться я бы мог,
Поскольку это—старческий порок!
217
Тщеславию я долго поклонялся,
Но божествам Блаженства и Печали
Его я предал. Долго я скитался,
И многие мечты меня прельщали;
Но годы проходили, я менялся.
О, солнечная молодость! Не я ли
Растрачивал в горячке чувств и дум
На страсти сердце и на рифмы — ум...
218
В чем слава? В том, чтоб именем своим
Столбцы газет заполнить поплотнее.
Что слава? Просто холм, а мы спешим
Добраться до вершины поскорее.
Мы пишем, поучаем, говорим,
Ломаем копья и ломаем шеи,
Чтоб после нашей смерти помнил свет
Фамилию и плохонький портрет!
Перевод Т. Г. Гнедич

George Gordon Byron
101. JOURNAL IN CEPHALONIA
The dead have been awakened—shall I sleep?
The World's at war with tyrants—shall I crouch?
The harvest's ripe—and shall I pause to reap?
I slumber not; the thorn is in my Couch;
Each day a trumpet soundeth in mine ear,
Its echo in my heart—

357
Джордж Гордон Байрон
101. ИЗ ДНЕВНИКА В КЕФАЛОНИИ
Встревожен мертвых сон,— могу ли спать?
Тираны давят мир, —я ль уступлю?
Созрела жатва,—мне ли медлить жать?
На ложе — колкий терн; я не дремлю;
В моих ушах, что день, поет труба,
Ей вторит сердце...
Перевод А. А. Блока

Charles Wolfe
102. THE BURIAL OF SIR JOHN MOORE
Not a drum was heard, not a funeral note
As his corse to the rampart we hurried;
Not a soldier discharged his farewell shot
O'er the grave where our hero we buried.
We buried him darkly at dead of night,
The sods with our bayonets turning,
By the struggling moonbeam's misty light,
And the lantern dimly burning.
No useless coffin enclosed his breast,
Not in sheet or in shroud we wound him;
But he lay like a warrior taking his rest,
With his martial cloak around him!
Few and short were the prayers we said,
And we spoke not a word of sorrow;
But we steadfastly gazed on the face that was dead,
And we bitterly thought of the morrow.
We thought, as we hollowed his narrow bed,
And smoothed down his lonely pillow,
That the foe and the stranger would tread o'er his
head,
And we far away on the billow!
Lighdy they'll talk of the spirit that's gone,
And o'er his cold ashes upbraid him—

Чарлз Вольф
102. НА ПОГРЕБЕНИЕ АНГЛИЙСКОГО
ГЕНЕРАЛА СИРА ДЖОНА МУРА
Не бил барабан перед смутным полком,
Когда мы вождя хоронили,
И труп не с ружейным прощальным огнем
Мы в недра земли опустили.
И бедная почесть к ночи отдана;
Штыками могилу копали;
Нам тускло светила в тумане луна,
И факелы дымно сверкали.
На нем не усопших. покров гробовой,
Лежит не в дощатой неволе —
Обернут в широкий свой плащ боевой,
Уснул он, как ратники в поле.
Недолго, но жарко молилась творцу
Дружина его удалая
И молча смотрела в лицо мертвецу,
О завтрашнем дне помышляя.
Быть может, наутро внезапно явясь,
Враг дерзкий, надменности полный,
Тебя не уважит, товарищ, а нас
Умчат невозвратные волны.
О нет, не коснется в таинственном сне
До храброго дума печали!

360
Charles Wolfe
But little he'll reck, if they let him sleep on
In the grave where a Briton has laid him.
But half of our heavy task was done,
When the clock struck the hour for retiring;
And we heard the distant and random gun,
That the foe was sullenly firing.
Slowly and sadly we laid him down,
From the field of his fame fresh and gory;
We carved not a line, and we raised not a stone,
But we left him alone with his glory.

361
Чарлз Вольф
Твой одр одинокий в чужой стороне
Родимые руки постлали.
Еще не свершен был обряд роковой,
И час наступил разлученья;
И с валу ударил перун вестовой,
И нам он не вестник сраженья.
Прости же, товарищ! Здесь нет ничего
На память могилы кровавой;
И мы оставляем тебя одного
С твоею бессмертною славой.
Перевод И. И. Козлова

Percy Bysshe Shelley
103. OZYMANDIAS
I met a traveller from an antique land
Who said: Two vast and trunkless legs of stone
Stand in the desert. Near them, on the sand,
Half sunk, a shattered visage lies, whose frown,
And wrinkled lip, and sneer of cold command,
Tell that its sculptor well those passions read
Which yet survive, stamped on these lifeless things,
The hand that mocked them and the heart that fed:
And on the pedestal these words appear:
"My name is Ozymandias, king of kings:
Look on my works, ye Mighty, and despair!"
Nothing beside remains. Round the decay
Of that colossal wreck, boundless and bare
The lone and level sands stretch far away.
104. THE CLOUD
I bring fresh showers for the thirsting flowers,
From the seas and the streams;
I bear light shade for the leaves when laid
In their noonday dreams.
From my wings are shaken the dews that waken
The sweet buds every one,
When rocked to rest on their mother's breast,
As she dances about the sun.
I wield the flail of the lashing hail,
And whiten the green plains under,

Перси Биши Шелли
103. ОЗИМАНДИЯ
Сонет
Я встретил путника; он шел из стран далеких
И мне сказал: — вдали, где вечность сторожит
Пустыни тишину, среди песков глубоких
Обломок статуи распавшейся лежит.
Из полустертых черт сквозит надменный пламень,
Желанье заставлять весь мир себе служить;
Ваятель опытный вложил в бездушный камень
Те страсти, что могли столетья пережить.
И сохранил слова обломок изваянья:
«Я— Озимандия, я — мощный царь царей!
Взгляните на мои великие деянья,
Владыки всех времен, всех стран и всех морей!»
Кругом нет ничего... Глубокое молчанье...
Пустыня мертвая... И небеса над ней...
Перевод К. Д. Бальмонта
104. ОБЛАКО1
Я влагой свежей морских прибрежий
Кроплю цветы весной,
Даю прохладу полям и стаду
В полдневный зной.
Крыла раскрою, прольюсь росою,
И вот ростки взошли,
Поникшие сонно на влажное лоно
Кружащейся в пляске Земли.
Я градом хлестну, как цепом по гумну,
И лист побелеет и колос.
См. в комментариях перевод Н. Минского.

3(И
Percy Bysshe Shelley
And then again I dissolve it in rain,
And laugh as I pass in thunder.
I sift the snow on the mountains below,
And their great pines groan aghast;
And all the night 'tis my pillow white,
While I sleep in the arms of the blast.
Sublime on the towers of my skiey bowers,
Lightning my pilot sits,
In a cavern under is fettered the thunder,
It struggles and howls at fits;
Over earth and ocean, with gentle motion,
This pilot is guiding me,
Lured by the love of the genii that move
In the depths of the purple sea;
Over the rills, and the crags, and the hills,
Over the lakes and the plains,
Wherever he dream, under mountain or stream,
The Spirit he loves remains;
And I all the while bask in heaven's blue smile,
Whilst he is dissolving in rains.
The sanguine sunrise, with his meteor eyes,
And his burning plumes outspread,
Leaps on the back of my sailing rack,
When the morning star shines dead,
As on the jag of a mountain crag,
Which an earthquake rocks and swings,
An eagle alit one moment may sit
In the light of its golden wings.
And when sunset may breathe, from the lit sea beneath,
Its ardours of rest and of love,
And the crimson pall of eve may fall
From the depth of heaven above,
With wings folded I rest, on mine airy nest,
As still as a brooding dove.
That orbed maiden with white fire laden,
Whom mortals call the moon,

365
Перси Биши Шелли
Я теплым дождем рассыплюсь кругом,
И смех мой — грома голос.
Одену в снега на горах луга,
Застонут кедры во мгле,
И в объятьях метели, как на белой постели,
Я сплю на дикой скале.
А на башнях моих, на зубцах крепостных
Мой кормчий, молния ждет.
В подвале сыром воет скованный гром
И рвется в синий свод.
Над сушей, над морем по звездам и зорям
Мой кормчий правит наш бег,
Внемля в высях бездонных зовам дивов влюбленных,
Насельников моря и рек.
Под водой, в небесах, на полях, в лесах
Ночью звездной и солнечным днем,
В недрах гор, в глуби вод, мой видя полет,
Дух, любимый им, грезит о нем
И следит, как бегу я, грозя и ликуя,
Расточаясь шумным дождем.
Из-за дальних гор кинув огненный взор,
В красных перьях кровавый восход
Прыгнул, вытеснив тьму, на мою корму,
Солнце поднял из дальних вод.
Так могучий орел кинет хмурый дол
И взлетит, золотясь, как в огне,
На утес белоглавый, сотрясаемый лавой,
Кипящей в земной глубине.
Если ж воды спят, если тихий закат
Льет на мир любовь и покой,
Если, рдян и блестящ, алый вечера плащ
Упал на берег морской,
Я в воздушном гнезде дремлю в высоте,
Как голубь, укрытый листвой.
Дева с огненным ликом, в молчанье великом
Надо мной восходит луна,

Percy Bysshe Shelley
Glides glimmering o'er my fleece-like floor,
By the midnight breezes strewn;
And wherever the beat of her unseen feet,
Which only the angels hear,
May have broken the woof of my tent's thin roof,
The stars peep behind her and peer;
And I laugh to see them whirl and flee,
Like a swarm of golden bees,
When I widen the rent in my wind-built tent,
Till the calm rivers, lakes, and seas,
Like strips of the sky fallen through me on high,
Are each paved with the moon and these.
I bind the sun's throne with a burning zone,
And the moon's with a girdle of pearl;
The volcanoes are dim, and the stars reel and swim,
When the whirlwinds my banner unfurl.
From cape to cape, with a bridge-like shape,
Over a torrent sea,
Sunbeam-proof, I hang like a roof,
The mountains its columns be.
The triumphal arch through which I march
With hurricane, fire, and snow,
When the powers of the air are chained to my chair,
Is the million-coloured bow;
The sphere-fire above its soft colours wove,
While the moist earth was laughing below.
I am the daughter of earth and water,
And the nursling of the sky;
I pass through the pores of the ocean and shores;
I change, but I cannot die.
For after the rain when with never a stain,
The pavilion of heaven is bare,
And the winds and sunbeams with their convex gleams,
Build up the blue dome of air,
I silendy laugh at my own cenotaph,
And out of the caverns of rain,
Like a child from the womb, like a ghost from the tomb,
I arise and unbuild it again.

367
Перси Биши Шелли
Льет лучей волшебство на шелк моего
Разметенного ветром руна.
Пусть незрим ее шаг, синий гонит он мрак,
Разрывает мой тонкий шатер,
И тотчас же в разрыв звезды, дух затаив,
Любопытный кидают взор.
И гляжу я, смеясь, как теснятся, роясь,
Миллионы огненных пчелок,
Раздвигаю мой кров, что сплетен из паров,
Мой ветрами развеянный полог,
И тогда мне видна рек, озер глубина,
Вся в звездах, как неба осколок.
Лик луны я фатой обовью золотой,
Алой ризой—солнечный трон.
Звезды меркнут, отпрянув, гаснут жерла вулканов,
Если бурей стяг мой взметен.
Солнце скрою, над бездной морскою
Перекину гигантский пролет
И концами на горы, не ища в них опоры,
Лягу, чудом воздвигнутый свод.
Под сияюще-яркой триумфальною аркой
Пролечу, словно шквал грозовой,
Приковав неземные силы зыбкой стихии
К колеснице своей боевой.
Арка блещет, горит и трепещет,
И ликует мир подо мной.
Я вздымаюсь из пор океана и гор,
Жизнь дают мне земля и вода.
Постоянства не знаю, вечно облик меняю,
Зато не умру никогда.
Ибо в час после бури, если солнце — в лазури,
Если чист ее синий простор,
Если в небе согретом, создан ветром и светом,
Возникает воздушный собор,
Я смеюсь, уходя из царства дождя,
Я, как тень из могилы, встаю,
Как младенец из чрева, в мир являюсь без гнева
И сметаю гробницу мою.
Перевод В. В. Левика

368
Percy Bysshe Shelley
105. ODE TO THE WEST WIND
I
О wild West Wind, thou breath of Autumn's being,
Thou, from whose unseen presence the leaves dead
Are driven, like ghosts from an enchanter fleeing.
Yellow, and black, and pale, and hectic red,
Pestilence-stricken multitudes: О thou,
Who chariotest to their dark wintry bed
The winged deeds, where they lie cold and low,
Each like a corpse within its grave, until
Thine azure sister of the spring shall blow
Her clarion o'er the dreaming earth, and fill
(Driving sweet buds like flocks to feed in air)
With living hues and odours plain and hill:
Wild Spirit, which art moving everywhere;
Destroyer and preserver; hear, Oh hear!
II
Thou on whose stream, 'mid the steep sky's commotion,
Loose clouds like earth's decaying leaves are shed,
Shook from the tangled boughs of Heaven and Ocean,
Angels of rain and lightning: there are spread
On the blue surface of thine airy surge,
Like the bright hair uplifted from the head
Of some fierce Maenad, even from the dim verge
Of the horizon to the zenith's height
The locks of the approaching storm. Thou dirge
Of the dying year, to which this closing night
Will be the dome of a vast sepulchre,
Vaulted with all thy congregated might

369
Перси Биши Шелли
105. ОДА ЗАПАДНОМУ ВЕТРУ
1
О буйный ветер запада осенний!
Перед тобой толпой бегут листы,
Как перед чародеем привиденья,
То бурей желтизны и красноты,
То пестрым вихрем всех оттенков гнили;
Ты голых пашен черные пласты
Засыпал семенами в изобилье.
Весной трубы пронзительный раскат
Разбудит их, как мертвецов в могиле,
И теплый ветер, твой весенний брат,
Взовет их к жизни дудочкой пастушьей
И новою листвой оденет сад.
О дух морей, носящийся над сушей!
Творец и разрушитель, слушай, слушай!
2
Ты гонишь тучи, как круговорот
Листвы, не тонущей на водной глади,
Которую ветвистый небосвод
С себя роняет, как при листопаде.
То духи молний, и дожди, и гром.
Ты ставишь им, как пляшущей менаде,
Распущенные волосы торчком
И треплешь пряди бури. Непогода —
Как бы отходный гробовой псалом
Над прахом отбывающего года.
Ты высишь мрак, нависший невдали,
Как камень громоздящегося свода

370
Percy Bysshe Shelley
Of vapours, from whose solid atmosphere
Black rain, and fire, and hail will burst: oh hear!
Ill
Thou who didst waken from his summer dreams
The blue Mediterranean, where he lay,
Lulled by the coil of his crystalline streams,
Beside a pumice isle in Baiae's bay,
And saw in sleep old palaces and towers
Quivering within the wave's intenser day,
All overgrown with azure moss and flowers
So sweet, the sense faints picturing them! Thou
For whose path the Atlantic's level powers
Cleave themselves into chasms, while far below
The sea-blooms and the oozy woods which wear
The sapless foliage of the ocean, know
Thy voice, and suddenly grow gray with fear,
And tremble and despoil themselves: oh hear!
IV
If I were a dead leaf thou mightest bear;
If I were a swift cloud to fly with thee;
A wave to pant beneath thy power, and share
The impulse of thy strength, only less free
Than thou, О uncontrollable! If even
I were as in my boyhood, and could be
The comrade of thy wanderings over heaven,
As then, when to outstrip thy skiey speed
Scarce seemed a vision; I would ne'er have striven

371
Перси Биши Шелли
Над черной усыпальницей земли.
Там дождь, и снег, и град. Внемли, внемли!
3
Ты в Средиземном море будишь хляби
Под Байями, где меж прибрежных скал
Спит глубина, укачанная рябью,
И отраженный остров задремал,
Топя столбы причалов, и ступени,
И темные сады на дне зеркал.
И, одуряя запахом цветений,
Пучина расступается до дна,
Когда ты в море входишь по колени.
Вся внутренность его тогда видна,
И водорослей и медуз тщедушье
От страха покрывает седина,
Когда над их сосудистою тушей
Твой голос раздается. Слушай, слушай!
4
Будь я листом, ты шелестел бы мной.
Будь тучей я, ты б нес меня с собою.
Будь я волной, я б рос пред крутизной
Стеною разъяренного прибоя.
О нет, когда б, по-прежнему дитя,
Я уносился в небо голубое
И с тучами гонялся не шутя,
Тогда б, участник твоего веселья,
Я сам, мольбой тебя не тяготя,

372
Percy Bysshe Shelley
As thus with thee in prayer in my sore need.
Oh lift me as a wave, a leaf, a cloud!
I fall upon the thorns of life! I bleed!
A heavy weight of hours has chained and bowed
One too like thee: tameless, and swift, and proud.
V
Make me thy lyre, even as the forest is:
What if my leaves are falling like its own!
The tumult of thy mighty harmonies
Will take from both a deep, autumnal tone,
Sweet though in sadness. Be thou, spirit fierce,
My spirit! Be thou me, impetuous one!
Drive my dead thoughts over the universe
Like withered leaves to quicken a new birth!
And, by the incantation of this verse,
Scatter, as from an unextinguished hearth
Ashes and sparks, my words among mankind!
Be through my lips to unawakened earth
The trumpet of a prophecy! O, wind,
If Winter comes, can Spring be far behind?
106. THE INDIAN SERENADE
I
I arise from dreams of thee
In the first sweet sleep of night,
When the winds are breathing low,
And the stars are shining bright:
I arise from dreams of thee,

373
Перси Биши Шелли
Отсюда улетел на самом деле.
Но я сражен. Как тучу и волну
Или листок, сними с песчаной мели
Того, кто тоже рвется в вышину
И горд, как ты, но пойман и в плену.
5
Дай стать мне лирой, как осенний лес,
И в честь твою ронять свой лист спросонья.
Устрой, чтоб постепенно я исчез
Обрывками разрозненных гармоний.
Суровый дух, позволь мне стать тобой!
Стань мною иль еще неугомонней!
Развей кругом притворный мой покой
И временную мыслей мертвечину.
Вздуй, как заклятьем, этою строкой
Золу из непогасшего камина.
Дай до людей мне слово донести,
Как ты заносишь семена в долину.
И сам раскатом трубным возвести:
Пришла Зима, зато Весна в пути!
Перевод Б. Л. Пастернака
106. ИНДИЙСКАЯ СЕРЕНАДА
В сновиденьях о тебе
Прерываю сладость сна,
Мерно дышащая ночь
Звездами озарена.
В грезах о тебе встаю

374
Percy Bysshe Shelley
And a spirit in my feet
Hath led me—who knows how!
To thy chamber window, Sweet!
II
The wandering airs they faint
On the dark, the silent stream—
And the Champak odours fail
Like sweet thoughts in a dream;
The nightingale's complaint,
It dies upon her heart;—.
As I must on thine,
Oh! beloved as thou art!
Ill
Oh lift me from the grass!
I die! I faint! I fail!
Let thy love in kisses rain
On my lips and eyelids pale.
My cheek is cold and white, alas!
My heart beats loud and fast;—
Oh! press it to thine own again,
Where it will break at last.
107. TO
I
One word is too often profaned
For me to profane it,
One feeling too falsely disdained
For thee to disdain it,
One hope is too like despair
For prudence to smother,
And pity from thee more dear
Than that from another.

375
Перси Биши Шелли
И, всецело в их плену,
Как во сне, переношусь
Чудом к твоему окну.
Отзвук голосов плывет
По забывшейся реке.
Запах трав, как мысли вслух,
Носится невдалеке.
Безутешный соловей
Заливается в бреду.
Смертной мукою и я
Постепенно изойду.
Подыми меня с травы.
Я в огне, я тень, я труп.
К ледяным губам прижми
Животворный трепет губ.
Я, как труп, похолодел.
Телом всем прижмись ко мне,
Положи скорей предел
Сердца частой стукотне.
Перевод Б. Л. Пастернака
Слишком часто заветное слово людьми осквернялось,1
Я его не хочу повторять,
Слишком часто заветное чувство презреньем встречалось,
Ты его не должна презирать.
И слова состраданья, что с уст твоих нежных сорвались,
Никому я отдать не хочу,
И за счастье надежд, что с отчаяньем горьким смешались,
Я всей жизнью своей заплачу.
См. в комментариях перевод Б. Л. Пастернака.

Percy Bysshe Shelley
II
I can give not what men call love,
But wilt thou accept not
The worship the heart lifts above
And the Heavens reject not,
The desire of the moth for the star,
Of the night for the morrow,
The devotion to something afar
From the sphere of our sorrow?
108. SONG TO THE MEN OF ENGLAND
I
Men of England, wherefore plough
For the lords who lay ye low?
Wherefore weave with toil and care
The rich robes your tyrants wear?
II
Wherefore feed, and clothe, and save,
From the cradle to the grave,
Those ungrateful drones who would
Drain your sweat—nay, drink your blood?
Ill
Wherefore, Bees of England, forge
Many a weapon, chain, and scourge,
That these stingless drones may spoil
The forced produce of your toil?
IV
Have ye leisure, comfort, calm,
Shelter, food, love's gende balm?
Or what is it ye buy so dear
With your pain and with your fear?

377
Перси Биши Шелли
Нет того в моем сердце, что в мире любовью зовется,
Но молитвы отвергнешь ли ты?
Неудержно вкруг солнца воздушное облачко вьется,
Упадает роса на цветы,
Полночь ждет, чтобы снова зари загорелося око,
И отвергнешь ли ты, о, мой друг,
Это чувство святое, что манит куда-то далеко,
Прочь от наших томительных мук?
Перевод К. Д. Бальмонта
108. МУЖАМ АНГЛИИ
Англичане, почему
Покорились вы ярму?
Отчего простой народ
Ткет и пашет на господ?
Для чего вам одевать
В шелк и бархат вашу знать,
Отдавать ей кровь и мозг,
Добывать ей мед и воск?
Пчелы Англии, зачем
Создавать оружье тем,
Кто оставил вам труды,
А себе берет плоды?
Где у вас покой, досуг,
Мир, любовь, семейный круг,
Хлеб насущный, теплый дом,
Заработанный трудом?

Percy Bysshe Shelley
V
The seed ye sow, another reaps;
The wealth ye find, another keeps;
The robes ye weave, another wears;
The arm ye forge, another bears.
VI
Sow seed,—but let no tyrant reap;
Find wealth,—let no impostor heap;
Weave robes,—let not the idle wear;
Forge arms,—in your defence to bear.
VII
Shrink to your cellars, holes, and cells;
In halls ye deck another dwells.
Why shake the chains ye wrought? Ye see
The steel ye tempered glance on ye.
VIII
With plough and spade, and hoe and loom,
Trace your grave, and build your tomb,
And weave your winding-sheet, till fair
England be your sepulchre.
109. SONNET: ENGLAND IN 1819
An old, mad, blind, despised, and dying king,—
Princes, the dregs of their dull race, who flow
Through public scorn,—mud from a muddy spring,—
Rulers who neither see, nor feel, nor know,
But leech-like to their fainting country cling,
Till they drop, blind in blood, without a blow,—
A people starved and stabbed in the untilled field,—

379
Перси Биши Шелли
Кто не сеет — жатве рад,
Кто не ищет—делит клад,
И мечом грозит не тот,
Кто в огне его кует.
Жните хлеб себе на стол,
Тките ткань для тех, кто гол,
Куйте молотом металл,
Чтобы вас он защищал.
Вы, подвальные жильцы,
Лордам строите дворцы,
И ваши цепи сотней глаз
Глядят с насмешкою на вас.
Могилу роет землекоп,
Усердный плотник ладит гроб,
И белый саван шьет швея
Тебе, Британия моя!
Перевод С. Я. Маршака
109. АНГЛИЯ В 1819 ГОДУ
Слепой старик и вечно в дураках —
Король. Ублюдки-принцы—даже этой
Семейки срам, чей Кембридж — в кабаках -
Грязнее грязи, сволочь, сброд отпетый.
Пиявки щеголяют в париках,
Убийцы нацепляют эполеты,
Народ стращая—загнанный в правах,

Percy Bysshe Shelley
An army, which liberticide and prey
Makes as a two-edged sword to all who wield
Golden and sanguine laws which tempt and slay;
Religion Christless, Godless—a book sealed;
A Senate,—Time's worst statue unrepealed,—
Are graves, from which a glorious Phantom may
Burst, to illumine our tempestuous day.

381
Перси Биши Шелли
Голодный, босоногий и раздетый.
Незыблемый Закон, нагнавший страх
На всех, кто не златит его кареты,
Продажная религия в церквах,
Продажных депутатов пируэты —
Вот Англия! Вот кладбище! — О, где ты,
Кровавый призрак с пламенем в очах?
Перевод В. Л. Топорова

John Keats
110. ON THE GRASSHOPPER AND CRICKET
The poetry of earth is never dead:
When all the birds are faint with the hot sun,
And hide in cooling trees, a voice will run
From hedge to hedge about the new-mown mead;
That is the Grasshopper's—he takes the lead
In summer luxury,—he has never done
With his delights, for when tired out with fun
He rests at ease beneath some pleasant weed.
The poetry of earth is ceasing never:
On a lone winter evening, when the frost
Has wrought a silence, from the stove there shrills
The Cricket's song, in warmth increasing ever,
And seems to one in drowsiness half lost,
The Grasshopper's among some grassy hills.
111. THE DEVON MAID
Sent in a Letter to B. R. H ay don
Where be ye going, you Devon maid?
And what have ye there in the basket?
Ye tight little fairy, just fresh from the dairy
Will ye give me some cream if I ask it?
I love your hills, and I love your dales,
And I love your flocks a-bleating—

Джон Ките
ПО. КУЗНЕЧИК И СВЕРЧОК1
Вовеки не замрет, не прекратится
Поэзия земли. Когда в листве,
От зноя ослабев, умолкнут птицы,
Мы слышим голос в скошенной траве
Кузнечика. Спешит он насладиться
Своим участьем в летнем торжестве,
То зазвенит, то снова притаится
И помолчит минуту или две.
Поэзия земли не знает смерти.
Пришла зима, в полях метет метель,
Но вы покою мертвому не верьте:
Трещит сверчок, забившись где-то в щель.
И в ласковом тепле нагретых печек
Нам кажется — в траве звенит кузнечик.
Перевод С. Я. Маршака
111. ДЕВОНШИРСКОЙ ДЕВУШКЕ
Девушка с фермы, куда ты идешь
И что ты несешь в корзинке?
Ты — сельская фея, ты сливок свежее,
Не дашь ли хлебнуть мне из крынки?
Люблю я, мой друг, зеленый твой луг
И склоны с блуждающим стадом.
См. в комментариях перевод Б. Л. Пастернака.

384
John Keats
But O, on the heather to lie together,
With both our hearts a-beating!
1*11 put your basket all safe in a nook,
Your shawl I hang up on the willow,
And we will sigh in the daisy's eye
And kiss on a grass green pillow.
112. TO AUTUMN
I
Season of mists and mellow fruitfulness!
Close bosom-friend of the maturing sun;
Conspiring with him how to load and bless
With fruit the vines that round the thatch-eaves run;
To bend with apples the moss'd cottage-trees,
And fill all fruit with ripeness to the core;
To swell the gourd, and plump the hazel shells
With a sweet kernel; to set budding more,
And still more, later flowers for the bees,
Until they think warm days will never cease;
For Summer has o'erbrimm'd their clammy cells.
II
Who hath not seen thee oft amid thy store?
Sometimes whoever seeks abroad may find
Thee sitting careless on a granary floor,
Thy hair soft-lifted by the winnowing wind;
Or on a half-reap'd furrow sound asleep,
Drowsed with the fume of poppies, while thy hook
Spares the next swath and all its twined flowers
And sometimes like a gleaner thou dost keep
Steady thy laden head across a brook;
Or by a cider-press, with patient look,
Thou watchest the last oozings, hours by hours.

3H5
Джон Ките
Но быть бы вдвоем нам в местечке укромном,
Два бьющихся сердца — рядом!
Завешу я шалью твоей деревцо,
И, лежа в лесу на опушке,
Мы будем смотреть маргаритке в лицо
С душистой зеленой подушки.
Перевод С. Я. Маршака
112. ОДА К ОСЕНИ
Пора плодоношенья и дождей!
Ты вместе с солнцем огибаешь мызу,
Советуясь, во сколько штук гроздей
Одеть лозу, обвившую карнизы;
Как яблоками отягченный ствол
У входа к дому опереть на колья,
И вспучить тыкву, и напыжить шейки
Лесных орехов, и как можно доле
Растить последние цветы для пчел,
Чтоб думали, что час их не прошел
И ломится в их клейкие ячейки.
Кто не видал тебя в воротах риг?
Забравшись на задворки экономии,
На сквозняке, раскинув воротник,
Ты, сидя, отдыхаешь на соломе:
Или, лицом упавши наперед
И бросив серп средь маков недожатых,
На полосе храпишь, подобно жнице;
Иль со снопом одоньев от богатых,
Подняв охапку, переходишь брод;
Или тисков подвертываешь гнет
И смотришь, как из яблок сидр сочится.

\$6
John Keats
III
Where are the songs of Spring? Ay, where are they?
Think not of them,—thou hast thy music too,
While barred clouds bloom the soft-dying day,
And touch the stubble-plains with rosy hue;
Then in a wailful choir the small gnats mourn
Among the river-sallows, borne aloft
Or sinking as the light wind lives or dies;
And full-grown lambs loud bleat from hilly bourn;
Hedge-crickets sing; and now with treble soft
The redbreast whistles from a garden-croft;
And gathering swallows twitter in the skies.
113. ODE ON A GRECIAN URN
I
Thou still unravish'd bride of quietness,
Thou foster-child of silence and slow time,
Sylvan historian, who canst thus express
A flowery tale more sweetly than our rhyme:
What leaf-fring'd legend haunts about thy shape
Of deities or mortals, or of both,
In Tempe or the dales of Arcady?
What men or gods are these? What maidens loth?
What mad pursuit? What struggle to escape?
What pipes and timbrels? What wild ecstasy?
II
Heard melodies are sweet, but those unheard
Are sweeter; therefore, ye soft pipes, play on;
Not to the sensual ear, but, more endear'd,
Pipe to the spirit ditties of no tone:
Fair youth, beneath the trees, thou canst not leave
Thy song, nor even can those trees be bare;
Bold Lover, never, never canst thou kiss,
Though winning near the goal—yet, do not grieve;

Джон
Где песни дней весенних, где они?
Не вспоминай, твои ничуть не хуже,
Когда зарею облака в тени
И пламенеет жнивий полукружье,
Звеня, роятся мошки у прудов,
Вытягиваясь в воздухе бессонном
То веретенами, то вереницей;
Как вдруг заблеют овцы по загонам;
Засвиристит кузнечик; из садов
Ударит крупной трелью реполов;
И ласточка с чириканьем промчится.
Перевод Б. Л. Пастер
113. ОДА ГРЕЧЕСКОЙ ВАЗЕ
Нетронутой невестой тишины,
Питомица медлительных столетий,—
Векам несешь ты свежесть старины
Пленительней, чем могут строчки эти.
Какие боги на тебе живут?
Аркадии ли житель иль Темпея
Твой молчаливый воплощает сказ?
А эти девы от кого бегут?
В чем юношей стремительных затея?
Что за тимпаны и шальной экстаз?
Нам сладостен услышанный напев,
Но слаще тот, что недоступен слуху,
Играйте ж, флейты, тленное презрев,
Свои мелодии играйте духу:
О не тужи, любовник молодой,
Что замер ты у счастья на пороге,
Тебе ее вовек не целовать,
Но ей не скрыться прочь с твоей дороги,
Она не разлучится с красотой
И вечно будешь ты ее желать.

.488
John Keats
She cannot fade, though thou hast not thy bliss,
For ever wilt thou love, and she be fair!
Ill
Ah, happy,„happy boughs! that cannot shed
Your leaves, nor ever bid the Spring adieu;
And, happy melodist, unwearied,
For ever piping songs for ever new;
More happy love! more happy, happy love!
For ever warm and still to be en joy'd,
For ever panting, and for ever young;
All breathing human passion far above,
That leaves a heart high-sorrowful and cloy'd,
A burning forehead, and a parching tongue.
IV
Who are these coming to the sacrifice?
To what green altar, О mysterious priest,
Lead'st thou that heifer lowing at the skies,
And all her silken flanks with garlands drest?
What little town by river or sea shore,
Or mountain-built with peaceful citadel,
Is emptied of this folk, this pious morn?
And, little town, thy streets for evermore
Will silent be; and not a soul to tell
Why thou art desolate, can e'er return.
V
О Attic shape! Fair attitude! with brede
Of marble men and maidens overwrought,
With forest branches and the trodden weed;
Thou, silent form, dost tease us out of thought
As doth eternity: Cold Pastoral!
When old age shall this generation waste,
Thou shalt remain, in midst of other woe
Than ours, a friend to man, to whom thou say'st,
"Beauty is truth, truth beauty,"—that is all
Ye know on earth, and all ye need to know.

389
Джон Ките
Счастливые деревья! Вешний лист
Не будет вам недолгою обновой;
И счастлив ты, безудержный флейтист,
Играющий напев все время новый;
Счастливая, счастливая любовь!
Все тот же жаркий, вечно юный миг—
Не скованный земною близкой целью,
Не можешь знать ты сумрачную бровь,
Горящий лоб и высохший язык,
А в сердце горький перегар похмелья.
Какое шествие возглавил жрец?
К какому алтарю для приношенья
Идет мычащий к небесам телец
С атласной, зеленью увитой шеей?
Чей праздник, о приморский городок,
Где жизнь шумна, но мирно в цитадели,
Увлек сегодня с улиц твой народ?
И, улицы, навек вы опустели,
И кто причину рассказать бы мог,
Вовек ее поведать не придет.
Недвижный мрамор, где в узор сплелись
И люд иной, и культ иного бога,
Ты упраздняешь нашу мысль, как мысль
О вечности, холодная эклога!
Когда других страданий полоса
Придет терзать другие поколенья,
Ты род людской не бросишь утешать,
Неся ему высокое ученье:
«Краса—где правда, правда — где краса!» —
Вот знанье все и все, что надо знать.
Перевод И. А. Лихачева

390
John Keats
114. LA BELLE DAME SANS MERCI
О what can ail thee, knight-at-arms,
Alone and palely loitering?
The sedge has wither'd from the lake,
And no birds sing.
0 what can ail thee, knight-at-arms,
So haggard and so woe-begone?
The squirrel's granary is full,
And the harvest's done.
1 see a lily on thy brow,
With anguish moist and fever dew;
And on thy cheeks a fading rose,
Fast withereth too.
I met a lady in the meads,
Full beautiful—a faery's child;
Her hair was long, her foot was light,
And her eyes were wild.
I made a garland for her head,
And bracelets too, and fragrant zone;
She look'd at me as she did love,
And made sweet moan.
I set her on pacing steed,
And nothing else saw all day long;
For sidelong would she bend and sing
A faery's song.
She found me roots of relish sweet,
And honey wild and manna-dew;
And sure in language strange she said,
"I love thee true."

391
Джон Ките
114. LA BELLE DAME SANS MERCI
«Зачем, о рыцарь, бродишь ты,
Печален, бледен, одинок?
Поник тростник, не слышно птиц,
И поздний лист поблек.
Зачем, о рыцарь, бродишь ты,
Какая боль в душе твоей?
Полны у белок закрома,
Весь хлеб свезен с полей.
Смотри: как лилия в росе,
Твой влажен лоб, ты занемог.
В твоих глазах застывший страх,
Увяли розы щек».
Я встретил деву на лугу,
Она мне шла навстречу с гор.
Летящий шаг, цветы в кудрях,
Блестящий дикий взор.
Я сплел из трав душистых ей
Венок, и пояс, и браслет
И вдруг увидел нежный взгляд,
Услышал вздох в ответ.
Я взял ее в седло свое,
Весь долгий день был только с ней.
Она глядела молча вдаль
Иль пела песню фей.
Нашла мне сладкий корешок,
Дала мне манну, дикий мед.
И странно прошептала вдруг:
«Любовь не ждет!»

392
John Keats
She took me to her elfin grot,
And there she wept and sigh'd full sore;
And there I shut her wild, wild eyes
With kisses four.
And there she lulled me asleep,
And there I dream'd—Ah! woe betide!
The latest dream I ever dream'd,
On the cold hill's side.
I saw pale kings and princes too,
Pale warriors—death-pale were they all;
They cried, "La Belle Dame Sans Merci
Hath thee in thrall!"
I saw their starv'd lips in the gloom,
With horrid warning gaped wide;
And I awoke, and found me here
On the cold hill's side.
And this is why I sojourn here,
Alone and palely loitering;
Though the sedge is wither'd from the lake,
And no birds sing.
115. ODE ON MELANCHOLY
I
No, no, go not to Lethe, neither twist
Wolf's-bane, tight-rooted, for its poisonous wine;
Nor suffer thy pale forehead to be kiss'd
By nightshade, ruby grape of Proserpine;
Make not your rosary of yew-berries,
Nor let the beetle, nor the death-moth be
Your mournful Psyche, nor the downy owl

393
Джон Ките
Ввела меня в волшебный грот
И стала плакать и стенать.
И было дикие глаза
Так странно целовать.
И убаюкала меня,
И на холодной крутизне
Я все забыл в глубоком сне,
В последнем сне.
Мне снились рыцари любви,
Их боль, их бледность, вопль и хрип:
La belle dame sans merci
Ты видел, ты погиб!
Из жадных, из разверстых губ
Живая боль кричала мне.
И я проснулся — я лежал
На льдистой крутизне.
И с той поры мне места нет,
Брожу печален, одинок,
Хотя не слышно больше птиц
И поздний лист поблек.
Перевод В. В. Левика
115. ОДА МЕЛАНХОЛИИ
I
Нет, нет, не жаждай Леты, и корней,
Точащих яд, не выжимай на вина,
И белладонне к бледности твоей
Не дай прильнуть лозою Прозерпины.
Из ягод тисса четок не нижи,
И пусть ни хрущ, ни бабочка ночная
Твоей Психеи места не займет,

n Keats
A partner in your sorrow's mysteries;
For shade to shade will come too drowsily,
And drown the wakeful anguish of the soul.
II
But when the melancholy fit shall fall
Sudden from heaven like a weeping cloud,
That fosters the droop-headed flowers all,
And hides the green hill in an April shroud;
Then glut thy sorrow on a morning rose,
Or on the rainbow of the salt sand-wave,
Or on the wealth of globed peonies;
Or if thy mistress some rich anger shows,
Emprison her soft hand, and let her rave,
And feed deep, deep upon her peerless eyes.
HI
She dwells with Beauty—Beauty that must die;
And Joy, whose hand is ever at his lips
Bidding adieu; and aching Pleasure nigh,
Turning to Poison while the bee-mouth sips:
Ay, in the very temple of Delight
Veil'd Melancholy has her sovran shrine,
Though seen of none save him whose strenuous tongue
Can burst Joy's grape against his palate fine;
His soul shall taste the sadness of her might,
And be among her cloudy trophies hung.
116. ODE TO PSYCHE
О goddess! hear these tuneless numbers, wrung
By sweet enforcement and remembrance dear,
And pardon that thy secrets should be sung,
Even into thine own soft-conched ear:

3%
Джон Ките
Ни филин—собеседника души!
Лишь тень на тень наложишь, сам не зная,
И жар тоски в душе твоей замрет.
II
Коль Меланхолию почуешь ты,
Нахлынувшую с неба черной тучей,
Что напояет блеклые цветы
И лес скрывает в пелене летучей,—
Насыть печаль, на розу посмотрев,
На то, как соль в морском песке искрится,
На пышные округлые пионы;
А если в милой вспыхнет славный гнев,—
Сожми ей руки, дай ей всласть беситься
И взор ее впивай непревзойденный.
III
С Красой — но тленною — она живет;
С Веселостью — прижавшей на прощанье
Персты к устам; и — с Радостью, чей мед
Едва пригубишь—и найдешь страданье.
Да, Меланхолии алтарь стоит
Во храме, Наслажденью посвященном;
Он зрим тому, кто раздавить сумеет
Плод Радости на небе утонченном:
Ее печали власть душа вкусит
И перейдет навек в ее трофеи.
Перевод И. А. Лихачева
116. ОДА ПСИХЕЕ
К незвучным этим низойдя стихам,
Прости, богиня, коль почтешь секретным
То, что молве невольно я предам,
Воспоминаньем увлечен заветным.
Ужель я грезил? Или наяву
Я подсмотрел Психеи взор скользящий?

396
John Keats
Surely I dreamt to-day, or did I see
The winged Psyche with awaken'd eyes?
I wander'd in a forest thoughtlessly,
And, on a sudden, fainting with surprise,
Saw two fair creatures, couched side by side
In deepest grass, beneath the whispering roof
Of leaves and trembled blossoms, where there ran
A brooklet, scarce espied:
Mid hush'd, cool-rooted flowers fragrant-eyed,
Blue, silver-white, and budded Tyrian,
They lay calm-breathing on the bedded grass;
Their embraces and their pinions too;
Their lips touch'd not, but had not bade adieu
As if disjoined by soft-handed slumber,
And ready still past kisses to outnumber
At tender eye-dawn of Aurorean love;
The winged boy I knew;
But who wast thou, о happy, happy dove?
His Psyche true!
О latest-born and loveliest vision far
Of all Olympus' faded hierarchy!
Fairer than Phoebe's sapphire-regioned star,
Or Vesper, amorous glow-worm of the sky;
Fairer than these, though temple thou hast none,
Nor altar heap'd with flowers;
No Virgin-choir to make delicious moan
Upon the midnight hours;
No voice, no lute, no pipe, no incense sweet
From chain-swung censer teeming;
No shrine, no grove, no oracle, no heat
Of pale-mouth'd prophet dreaming.
О brightest! though too late for antique vows,
Too, too late for the fond believing lyre,
When holy were the haunted forest boughs,
Holy the air, the water, and the fire;

397
Джон Ките
Без цели я блуждал весенней чащей,
Как вдруг, застыв, увидел сквозь листву
Два существа прекрасных; за дрожащей
Завесой рослых трав и лепестков
Они лежали вместе, и звенящий
Родник на сто ладов
Баюкал их певучими струями.
Душистыми, притихшими глазами
Цветы глядели, нежно их обняв;
Они покоились в объятьях трав,
Переплетясь руками и крылами.
Спокойное дыханье губ одних
Касалось губ соседних, словно их
Рукою мягкой развела дремота,
И снова поцелуями без счета
Они, с румяным расставаясь сном,
Готовы будут одарять друг друга.
Крылатый этот мальчик мне знаком.
Но кто его счастливая подруга?
В семье бессмертных младшая она,—
Но чудотворней, чем сама Природа;
Прекраснее, чем Солнце и Луна,
И Веспер, червь блестящий небосвода,
Прекрасней всех! — хоть храма нет у ней,
Ни алтаря с цветами;
Ни хора дев, под кронами аллей
Поющих вечерами;
Ни флейты, ни кифары, ни дымков
От смол благоуханных;
Ни рощи, ни святыни, ни жрецов,
От заклинаний пьяных.

398
John Keats
Yet even in these days so far retired
From happy pieties, thy lucent fans,
Fluttering among the faint Olympians,
I see, and sing, by my own eyes inspired.
So let me be thy choir, and make a moan
Upon the midnight hours!
Thy voice, thy lute, thy pipe, thy incense sweet
From swinged censer teeming:
Thy shrine, thy grove, thy oracle, thy heat
Of pale-mouth'd prophet dreaming.
Yes, I will be thy priest, and build a fane
In some untrodden region of my mind,
Where branched thoughts, new-grown with pleasant pain,
Instead of pines shall murmur in the wind:
Far, far around shall these dark-cluster'd trees
Fledged the wild-ridged mountains steep by steep;
And there by zephyrs, streams, and birds, and bees,
The moss-lain Dryads shall be lull'd to sleep;
And in the midst of this wide quietness
A rosy sanctuary will I dress
With the wreath'd trellis of a working brain,
With buds, and bells, and stars without a name.
With all the gardener Fancy e'er could feign,
Who breeding flowers, will never breed the same:
And there shall be for thee all soft delight
That shadowy thought can win,
A bright torch, and a casement ope at night,
To let the warm Love in!

399
Джон Ките
О Светлая! Давно умчались годы
Античных клятв и богомольных лир,
Когда святым казался целый мир:
И воздух, и огонь его, и воды.
Но и теперь, хоть это все ушло,
Вдали восторгов, ныне заповедных,
Я вижу, как меж олимпийцев бледных
Искрится это легкое крыло.
Так разреши мне быть твоим жрецом,
От заклинаний пьяным;
Кифарой, флейтой, вьющимся дымком,
Дымком благоуханным;
Святилищем, и рощей, и певцом —
И вещим истуканом!
Да, я пророком сделаюсь твоим —
И возведу уединенный храм
В лесу своей души, чтоб мысли-сосны,
Со сладкой болью прорастая там,
Тянулись ввысь, густы и мироносны.
С уступа на уступ, за стволом ствол,
Скалистые они покроют гряды;
И там под говор птиц, ручьев и пчел
Уснут в траве пугливые дриады.
И в этом средоточье, в тишине,
Невиданными, дивными цветами,
Гирляндами и светлыми звездами —
Всем, что едва ли виделось во сне
Фантазии, шальному садоводу,
Я храм украшу,— и тебе в угоду
Всех радостей оставлю там ключи,
Чтоб никогда ты не глядела хмуро,—
И яркий факел, и окно в ночи,
Раскрытое для мальчика Амура!
Перевод Г. М. Кружкова

400
John Keats
117. SONNET ON THE SEA
It keeps eternal whispering around
Desolate shores, and with its mighty swell
Gluts twice ten thousand Caverns, till the spell
Of Hecate leaves them their old shadowy sound.
Often 'tis in gentle temper found,
That scarcely will the very smallest shell
Be mov'd for days from where it sometime fell,
When last the winds of Heaven were unbound.
Oh ye! who have your eyeballs vex'd and tir'd,
Feast them upon the wideness of the Sea;
Oh ye! whose ears are dinn'd with uproar rude,
Or fed too much with cloying melody—
Sit ye near some old Cavern's Mouth, and brood
Until ye start, as if the sea-nymphs quir'd!
118. SONNET
The day is gone, and all its sweets are gone!
Sweet voice, sweet lips, soft hand, and softer breast,
Warm breath, light whisper, tender semi-tone,
Bright eyes, accomplished shape, and lang'rous waist,
Faded the flower and all its budded charms,
Faded the sight of beauty from my eyes,
Faded the shape of beauty from my arms,
Faded the voice, warmth, whiteness, paradise—
Vanish'd unseasonably at shut of eve,
When the dusk holiday—or holinight
Of fragrant-curtained love begins to weave
The woof of darkness thick, for hid delight;
But, as I've read love's missal through to-day,
He'll let me sleep, seeing I fast and pray.

401
Джон Ките
117. К МОРЮ
Шепча про вечность, спит оно у шхер,
И вдруг, расколыхавшись, входит в гроты,
И топит их без жалости и счета,
И что-то шепчет, выйдя из пещер.
А то, бывает, тише не в пример,
Оберегает ракушки дремоту
На берегу, куда ее с излету
Последний шквал занес во весь карьер.
Сюда, трудом ослабившие зренье!
Обширность моря даст глазам покой.
И вы, о жертвы жизни городской,
Оглохшие от мелкой дребедени,
Задумайтесь под мерный шум морской,
Пока сирен не различите пенья!
Перевод Б. Л. Пастернака
* * *
118. День отошел и все с собой унес,
Влюбленность, нежность, губы, руки, взоры,
Тепло дыханья, темный плен волос,
Смех, шопот, игры, маски, шутки, споры.
Поблекло все — так вянут вмиг цветы.
От глаз ушло и скрылось Совершенство,
Из рук ушло виденье Красоты,
Ушел восторг, безумие, блаженство.
Исчезло все — и мглою мир объят,
И день святой сменила ночь святая,
Разлив любви пьянящий аромат,
Для сладострастья полог тьмы сплетая.
Весь часослов любви прочел я днем
И вновь молюсь — войди же Сон в мой дом!
Перевод В. В. Левика

402
John Keats
119. SONNET
When I have fears that I may cease to be
Before my pen has glean'd my teeming brain,
Before high-piled books, in charact'ry,
Hold like rich garners the full-ripen'd grain;
When I behold, upon the night's starr'd face,
Huge cloudy symbols of a high romance,
And feel that I may never live to trace
Their shadows with the magic hand of chance;
And when I feel, fair creature of an hour!
That I shall never look upon thee more,
Never have relish in the faery power
Of unreflecting love!—then on the shore
Of the wide world I stand alone, and think
Till love and fame to nothingness do sink.

403
Джон Ките
* * *
119. Когда страшусь, что смерть прервет мой труд,
И выроню перо я поневоле,
И в житницы томов не соберут
Зерно, жрецом рассыпанное в поле;
Когда я вижу ночи звездный лик
И оттого в отчаянье немею,
Что символов огромных не постиг
И никогда постигнуть не сумею,
И чувствую, что смерть в урочный час,
Из сердца вырвет образ твой нетленный,
Что власть любви уже не свяжет нас,—
Тогда один на берегу вселенной
Стою, стою и думаю — и вновь
В Ничто уходят Слава и Любовь.
Перевод В. В. Левика

Thomas Hood
120. THE DEATH-BED
We watch'd her breathing thro' the night,
Her breathing soft and low,
As in her breast the wave of life
Kept heaving to and fro!
So silently we seemed to speak—
So slowly moved about!
As we had lent her half our powers
To eke her living out!
Our very hopes belied our fears,
Our fears our hopes belied —
We thought her dying when she slept,
And sleeping when she died!
For when the morn came dim and sad —
And chill with early showers,
Her quiet eyelids closed—she had
Another morn than ours!
121. THE SONG OF THE SHIRT
With fingers weary and worn,
With eyelids heavy and red,
A woman sat, in unwomanly rags,
Plying her needle and thread—
Stitch! stitch! stitch!
In poverty, hunger, and dirt,
And still with a voice of dolorous pitch
She sang the "Song of the Shirt!"

Томас Гуд
120. У СМЕРТНОГО ОДРА
Всю ночь стерегли мы дыханье у ней...
Недвижно лежала она;
В груди колебалась слабей и слабей
Последняя жизни волна.
Старались чуть внятно мы все говорить,
Едва шевелились вокруг,
Как будто часть жизни своей уделить
Хотели, чтоб ожил наш друг.
То страхом надежда убита была,
То страх был надеждой убит:
Уснула—и кажется нам умерла;
Скончалась—мы думаем спит.
Туманное утро настало для нас,
Сырая чуть дрогнула тень;
А очи усопшего друга, смежась,
Сияющий видели день.
Перевод М. Л. Михайлова
121. ПЕСНЯ О РУБАШКЕ
Затекшие пальцы болят,
И веки болят на опухших глазах...
Швея в своем жалком отрепье сидит
С шитьем и иголкой в руках.
Шьет—шьет—шьет,
В грязи, в нищете, голодна,
И жалобно горькую песню поет —
Поет о рубашке она.

406
Thomas Hood
"Work! work! work!
While the cock is crying aloof!
And work—work—work,
Till the stars shine through the roof!
It's Oh! to be a slave
Along with the barbarous Turk,
Where woman has never a soul to save,
If this is Christian work!
"Work—work—work
Till the brain begins to swim!
Work—work—work
Till the eyes are heavy and dim!
Seam, and gusset, and band,
Band, and gusset, and seam,—
Till over the buttons I fall asleep,
And sew them on in a dream!
"Oh, Men, with sisters dear!
Oh, Men, with Mothers and Wives!
It is not linen you're wearing out,
But human creatures' lives!
Stitch—stitch—stitch,
In poverty, hunger, and dirt,
Sewing at once, with a double thread,
A Shroud as well as a Shirt!
"But why do I talk of Death?
That Phantom of grisly bone,
I hardly fear his terrible shape,
It seems so like my own—
It seems so like my own,
Because of the fasts I keep;
Oh, God! that bread should be so dear,
And flesh and blood so cheap!
"Work—work—work!
My labour never flags;
And what are its wages? A bed of straw,

«Работай! работай! работай,
Едва петухи прокричат!
Работай! работай! работай,
Хоть звезды сквозь кровлю глядят!
Ах, лучше бы мне пропадать
В неволе у злых басурман!
Там нечего женщине душу спасать,
Как надо у нас, христиан.
Работай! работай! работай,
Пока не сожмет головы как в тисках!
Работай! работай! работай,
Пока не померкнет в глазах!
Строчку—ластов ку—ворот—
Ворот—ластовку—строчку...
Повалит ли сон над шитьем — и во сне
Строчишь все да рубишь сорочку.
О братья любимых сестер!
Опора любимых супруг, матерей!
Не холст на рубашках вы носите, нет
А жизнь безотрадную швей.
Шей! шей! шей!..
В грязи, в нищете, голодна,
Рубашку и саван одною иглой
Я шью из того ж полотна!
Но что мне до смерти? Ее не боюсь,
И сердце не дрогнет мое,
Хоть тотчас костлявая гостья приди.
Я стала похожа сама на нее.
Похожа от голоду я на нее...
Здоровье не явится вновь.
О боже! зачем это дорог так хлеб,
Так дешевы тело и кровь?
Работай! работай! работай!
Мой труд бесконечный жесток.
А плата? Отрепье, солома в углу

408
Thomas Hood
A crust of bread—and rags.
That shatter'd roof—and this naked floor—
A table—a broken chair—
And a wall so blank, my shadow I thank
For something falling there!
"Work—work—work!
From weary chime to chime!
Work—work—work
As prisoners work for crime!
Band, and gusset, and seam,
Seam, and gusset, and band,
Till the heart is sick, and the brain benumbed,
As well as the weary hand.
"Work—work—work,
In the dull December light,
And work—work—work,
When the weather is warm and bright—
While underneath the eaves
The brooding swallows cling,
As if to show me their sunny backs
And twit me with the spring.
"Oh! but to breathe the breath
Of the cowslip and primrose sweet—
With the sky above my head,
And the grass beneath my feet,
For only one short hour
To feel as I used to feel,
Before I knew the woes of want
And the walk that costs a meal!
"Oh, but for one short hour—
A respite however brief!
No blessed leisure for Love or Hope,
But only time for Grief!
A little weeping would ease my heart,
But in their briny bed

-И f\f
Томас Гуд
Да черствого хлеба кусок.
Скамейка да стол — голый пол —
Убогая кровля сквозится...
И то любо мне, как на серой стене
Порой моя тень отразится.
Работай! работай! работай,
От боя до боя часов!
Работай! работай! работай,
Как каторжник в тьме рудников!
Строчка — ластов ка — ворот —
Ворот — строчка — рубец...
Застелет глаза, онемеет рука,
И сердце замрет под конец.
Работай! работай! работай,
Когда леденеет в окошке стекло!
Работай! работай! работай,
Когда и светло и тепло —
И ласточки, к выступам кровли лепясь,
Щебечут в сиянии дня,
И кажут мне яркие спинки свои,
И дразнят весною меня.
О! только бы раз подышать
Дыханьем лугов, полевыми цветами!
Вверху только небо одно,
Трава и цветы под ногами.
О! только бы час лишь пожить
Блаженством младенческих лет,
Когда я не знала, что буду ценить
Дороже прогулки обед!
О! только бы час лишь один!
Лишь миг!., чтоб душа ожила...
Любовь и надежда! и мига вам нет:
Все время печаль отняла.
Поплакать бы —легче бы сердцу от слез...
Нет, слезы мои! не теките!

My tears must stop, for every drop
Hinders needle and thread!"
With fingers weary and worn,
With eyelids heavy and red,
A woman sat, in unwomanly rags,
Plying her needle and thread—
Stitch! stitch! stitch!
In poverty, hunger, and dirt,
And still, with a voice of dolorous pitch,—
Would that its tone could reach the Rich! —
She sang this "Song of the Shirt!"

I
til
Томас Гуд
Иголке моей не мешайте вы шить!
Шитья моего не мочите!»
Затекшие пальцы болят,
И веки болят на опухших глазах...
Швея в своем жалком отрепье сидит
С шитьем и иголкой в руках.
Шьет — шьет—шьет,
В грязи, в нищете, голодна,
И жалобно горькую песню поет...
Иль песня та к вам, богачи, не дойдет?..
Поет о рубашке она.
Перевод М. Л. Михайлова

Alfred Tennyson
122. GODIVA
I waited for the train at Coventry;
I hung with grooms and porters on the bridge,
To watch the three tall spires; and there I shaped
The city's ancient legend into this: —
Not only we, the latest seed of Time,
New men, that in the flying of a wheel
Cry down the past, not only we, that prate
Of rights and wrongs, have loved the people well,
And loathed to see them overtax'd; but she
Did more, and underwent, and overcame,
The woman of a thousand summers back,
Godiva, wife to that grim Earl, who ruled
In Coventry: for when he laid a tax
Upon his town, and all the mothers brought
Their children, clamouring, "If we pay we starve!"
She sought her lord, and found him, where he strode
About the hall, among his dogs, alone,
His beard a foot before him, and his hair
A yard behind. She told him of their tears,
And pray'd him, "If they pay this tax, they starve."
Whereat he stared, replying, half-amazed,
"You would not let your little finger ache
For such as these?" — "But I would die," said she.
He laugh'd, and swore by Peter and by Paul:
Then fillip'd at the diamond in her ear;
"Oh ay, ay, ay, you talk!"—"Alas!" she said,

Альфред Теннисон
122. ГОДИВ А
Я в Ковентри ждал поезда, толкаясь
В толпе народа по мосту, смотрел
На три высоких башни — и в поэму
Облек одну из древних местных былей.
Не мы одни — плод новых дней, последний
Посев Времен, в своем нетерпеливом
Стремленьи вдаль злословящий Былое,—
Не мы одни, с чьих праздных уст не сходят
Добро и Зло, сказать имеем право,
Что мы народу преданы: Годива,
Супруга графа Ковентри, что правил
Назад тому почти тысячелетье,
Любила свой народ и претерпела
Не меньше нас. Когда налогом тяжким
Граф обложил свой город, и пред замком
С детьми столпились матери, и громко
Звучали вопли: «Подать нам грозит
Голодной смертью!» — в графские покои,—
Где граф, с своей аршинной бородой
И полсаженной гривою, по залу
Шагал среди собак, пошла Годива
И, рассказав о воплях, повторила
Мольбу народа: «Подати грозят
Голодной смертью!» Граф от изумленья
Раскрыл глаза.— «Но вы за эту сволочь
Мизинца не уколете!» — сказал он.
«Я умереть согласна!» — возразила
Ему Годива. Граф захохотал,
Петром и Павлом громко побожился,
Потом по бриллиантовой сережке
Годиве щелкнул: «Россказни!» — «Но чем же
Мне доказать?» — ответила Годива.

414
Alfred Tennyson
"But prove me what it is I would not do."
And from a heart as rough as Esau's hand,
He answer'd, "Ride you naked thro' the town,
And I repeal it;" and nodding, as in scorn,
He parted, with great strides among his dogs.
So left alone, the passions of her mind,
As minds from all the compass shift and blow,
Made war upon each other for an hour,
Till pity won. She sent a herald forth,
And bade him cry, with sound of trumpet, all
The hard condition; but that she would loose
The people: therefore, as they loved her well,
From then till noon no foot should pace the street,
No eye look down, she passing; but that all
Should keep within, door shut, and window barr'd.
Then fled she to her inmost bower, and there
Unclasp'd the wedded eagles of her belt,
The grim Earl's gift; but ever at a breath
She linger'd, looking like a summer moon
Half-dipt in cloud: anon she shook her head,
And shower'd the rippled ringlets to her knee;
Unclad herself in haste; adown the stair
Stole on; and, like a creeping sunbeam, slid
From pillar unto pillar, until she reach'd
The gateway; there she found her palfrey trapt
In purple blazon'd with armorial gold.
Then she rode forth, clothed on with chastity:
The deep air listen'd round her as she rode;
And all the low wind hardly breathed for fear.
The little wide-mouth'd heads upon the spout
Had cunning eyes to see: the barking cur
Made her cheek flame: her palfrey's footfall shot
Light horrors thro' her pulses: the blind walls

415
Альфред Теннисон
И жесткое, как длань Исава, сердце
Не дрогнуло: «Ступайте,— молвил граф,—
По городу нагая — и налоги
Я отменю»,— насмешливо кивнул ей
И зашагал среди собак из залы.
Такой ответ сразил Годиву. Мысли,
Как вихри, закружились в ней и долго
Вели борьбу, пока не победило
Их Состраданье. В Ковентри герольда
Тогда она отправила, чтоб город
Узнал при трубных звуках о позоре,
Назначенном Годиве: только этой
Ценою облегчить могла Годива
Его удел. Годиву любят,— пусть же
До полдня ни единая нога
Не ступит за порог и ни единый
Не взглянет глаз на улицу: пусть все
Затворят двери, спустят в окнах ставни
И в час ее проезда будут дома.
Потом она поспешно поднялась
Наверх, в свои покои, расстегнула
Орлов на пряжке пояса—подарок
Сурового супруга — и на миг
Замедлилась, бледна, как летний месяц,
Полузакрытый облачком... Но тотчас
Тряхнула головой и, уронивши
Почти до пят волну волос тяжелых,
Одежду быстро сбросила, прокралась
Вниз по дубовым лестницам — и вышла,
Скользя, как луч, среди колонн, к воротам,
Где уж стоял ее любимый конь,
Весь в пурпуре, с червонными гербами.
На нем она пустилась в путь—как Ева,
Как гений целомудрия. И замер,
Едва дыша от страха, даже воздух
В тех улицах, где ехала она.

416
Alfred Tennyson
Were full of chinks and holes; and overhead
Fantastic gables, crowding, stared: but she
Not less thro' all bore up, till, last, she saw
The white-flower'd elder-thicket from the field
Gleam thro' the Gothic archway in the wall.
Then she rode back, clothed on with chastity:
And one low churl, compact of thankless earth,
The fatal byword of all years to come,
Boring a little auger-hole in fear,
Peep'd—but his eyes, before they had their will,
Were shrivell'd into darkness in his head,
And dropt before him. So the Powers, who wait
On noble deeds, cancell'd a sense misused;
And she, that knew not, pass'd: and all at once,
With twelve great shocks of sound, the shameless noon
Was clash'd and hammer'd from a hundred towers,
One after one: but even then she gain'd
Her bower; whence reissuing, robed and crown'd
To meet her lord, she took the tax away
And built herself an everlasting name.

117
Альфред Теннисон
Разинув пасть, лукаво вслед за нею
Косился желоб. Тявканье дворняжки
Ее кидало в краску. Звук подков
Пугал, как грохот грома. Каждый ставень
Был полон дыр. Причудливой толпою
Шпили домов глазели. Но Годива,
Крепясь, все дальше ехала, пока
В готические арки укреплений
Не засияли цветом белоснежным
Кусты густой цветущей бузины.
Тогда назад поехала Годива —
Как гений целомудрия. Был некто,
Чья низость в этот день дала начало
Пословице: он сделал в ставне щелку
И уж хотел, весь трепеща, прильнуть к ней,
Как у него глаза оделись мраком
И вытекли,— да торжествует вечно
Добро над Злом. Годива же достигла
В неведении замка — и лишь только
Вошла в свои покои, как ударил
И загудел со всех несметных башен
Стозвучный полдень. В мантии, в короне
Она супруга встретила, сняла
С народа тяжесть податей — и стала
С тех пор бессмертной в памяти народа.
Перевод И. А. Бунина

Robert Browning
123. THE LOST LEADER
Just for a handful of silver he left us,
Just for a riband to stick in his coat—
Found the one gift of which fortune bereft us,
Lost all the others she lets us devote;
They, with the gold to give, doled him out silver,
So much was theirs who so little allowed:
How all our copper had gone for his service!
Rags—were they purple, his heart had been proud!
We that had loved him so, followed him, honoured him,
Lived in his mild and magnificent eye,
Learned his great language, caught his clear accents,
Made him our pattern to live and to die!
Shakespeare was of us, Milton was for us,
Burns, Shelley, were with us,—they watch from their graves!
He alone breaks from the van and the freemen,
He alone sinks to the rear and the slaves!
We shall march prospering,—not thro' his presence;
Songs may inspirit us,—not from his lyre;
Deeds will be done,—while he boasts his quiescence,
Still bidding crouch whom the rest bade aspire:
Blot out his name, then, record one lost soul more,
One task more declined, one more footpath untrod.
One more devils'-triumph and sorrow for angels,
One wrong more to man, one more insult to God!
Life's night begins: let him never come back to us!
There would be doubt, hesitation, and pain,
Forced praise on our part—the glimmer of twilight,
Never glad confident morning again!
Best fight on well, for we taught him—strike gallantly,
Menace our heart ere we master his own;
Then let him receive the new knowledge and wait us,
Pardoned in heaven, the first by the throne!

Роберт Браунинг
123. ВОЖДЬ-ОТСТУПНИК
За горсть серебра порвал он с друзьями,
За ленту на фрак стал для братьев чужим,
Погнавшись за тем, что отвергнуто нами,
Отверг он все то, чем мы дорожим.
Купившие — с ним серебром расплатились,
Им незачем золото тратить свое;
А было — делились мы с ним медяками,
Горд сердцем, он пурпур считал за тряпье.
Мы все шли за ним, перед ним преклонялись,
Достойнее не было нам образца,
Пророческим словом, сверкающим взором
Будил он умы, зажигал он сердца!
Не с нами ль Шекспир, Мильтон, Берне и Шелли?
Их тени взирают на нас из могил.
И вот — он один от свободы отрекся,
Единственный дрогнул и отступил!
Но мы — пусть не с ним — путь продолжим упорный.
Не он нам походные песни споет:
Склониться велит он, смиренный, покорный,
Но тени великих зовут нас вперед.
Да будет забыт ослабевший душою,
Впервые ли истина терпит урон?
Вновь дьявол ликует, вновь ангелы плачут,
Вновь преданы люди, вновь бог оскорблен!
Жизнь клонится к вечеру; нами отринут,
В сомненье, в унынье, быть может, опять
Он славить начнет нас,— то проблеск закатный,
Но утру счастливому вновь не бывать!
Пусть метит нам в сердце он нашим оружьем,—
И меч для него мы сковали, и щит,—
А если вернется он к истине,— что же,
Пусть первым у божьего трона стоит!
Перевод М. А. Донского

120
Robert Browning
124. HOME-THOUGHTS, FROM ABROAD
I
Oh, to be in England
Now that April's there,
And whoever wakes in England
Sees, some morning, unaware,
That the lowest boughs and the brush-wood sheaf
Round the elm-tree bole are in tiny leaf,
While the chaffinch sings on the orchard bough
In England—now!
II
And after April, when May follows,
And the whitethroat builds, and all the swallows!
Hark, where my blossomed pear-tree in the hedge
Leans to the field and scatters on the clover
Blossoms and dewdrops—at the bent spray's edge—
That's the wise thrush; he sings each song twice over,
Lest you should think he never could recapture
The first fine careless rapture!
And though the fields look rough with hoary dew,
All will be gay when noontide wakes anew
The buttercups, the little children's dower
— Far brighter than this gaudy melon-flower!
125. HOW THEY BROUGHT THE GOOD NEWS
FROM GHENT TO AIX
I
I sprang to the stirrup, and Joris, and he;
I galloped, Dirck galloped, we galloped all three;
"Good speed!" cried the watch, as the gate-bolts undrew;
"Speed!" echoed the wall to us galloping through;

ILM
Роберт Браунинг
124. В АНГЛИИ ВЕСНОЙ
Быть сегодня в Англии —
В этот день апреля!
Хорошо проснуться в Англии
И увидеть, встав с постели,
Влажные ветви на вязах и кленах
В маленьких, клейких листочках зеленых,
Слышать, как зяблик щебечет в саду
В Англии — в этом году!
А после апреля — в начале мая
Ласточки носятся не уставая.
И там, где цветет над оградою груша,
Цветом своим и росой осыпая
Поле, поросшее клевером,— слушай
Пенье дрозда. Повторяет он дважды
Песню свою, чтобы чувствовал каждый,
Что повторить он способен мгновенье
Первого, вольного вдохновенья.
И пусть еще хмурится поле седое,
В полдень проснутся от света и зноя
Лютики — вешнего солнца подарки.
Что перед ними юг этот яркий!
Перевод С. Я. Маршака
125. КАК ПРИВЕЗЛИ ДОБРУЮ ВЕСТЬ
ИЗ ГЕНТА В АХЕН
Я — в стремя, а Йорис и Дирк уж в седле.
Хлестнули, взвились и помчались во мгле.
«Дай бог!» — крикнул страж у подъемных ворот,
Бог! — гулом ответили стены и свод.
Ворота упали, погасли огни,
И в ночь унеслись мы галопом одни,

422
Robert Browning
Behind shut the postern, the lights sank to rest,
And into the midnight we galloped abreast.
II
Not a word to each other; we kept the great pace
Neck by neck, stride by stride, never changing our place;
I turned in my saddle and made its girths tight,
Then shortened each stirrup, and set the pique right,
Rebuckled the cheek-strap, chained slacker the bit,
Nor galloped less steadily Roland a whit.
Ill
*T was moonset at starting; but while we drew near
Lokeren, the cocks crew and twilight dawned clear;
At Boom, a great yellow star came out to see;
At Duffeld, 4 was morning as plain as could be;
And from Mecheln church-steeple we heard the half-chime,
So, Joris broke silence with, "Yet there is time!"
IV
At Aershot, up leaped of a sudden the sun,
And against him the cattle stood black every one,
To stare thro' the mist at us galloping past,
And I saw my stout galloper Roland at last,
With resolute shoulders, each butting away
The haze, as some bluff river headland its spray.
V
And his low head and crest, just one sharp ear bent back
For my voice, and the other pricked out on his track;
And one eye's black intelligence,—ever that glance
O'er its white edge at me, his own master, askance!
And the thick heavy spume-flakes which aye and anon
His fierce lips shook upwards in galloping on.
VI
By Hasselt, Dirck groaned; and cried Joris, "Stay spur!
"Your Roos galloped bravely, the fault's not in her,
"We'll remember at Aix"—for one heard the quick wheeze

Роберт Браунинг
Безмолвны, бок о бок, седло у седла,
Пригнувшись к луке, натянув удила.
К подпруге склонясь, я ослабил ее,
Уставил во тьму боевое копье,
Испытанный шлем свой надвинул на лоб.
Спокоен был Роланда мощный галоп.
Мы близились к Локерну. Месяц погас.
Петух возвестил нам предутренний час.
Вот Боом — и большая звезда в вышине.
Как сладко покоится Дыофильд во сне!
Вот Мехельн — три раза на ратуше бьет.
Тут Иорис дал шпоры и крикнул: «Вперед!»
Над Арсхотом брезжил рассвет. У пруда
В белесом тумане чернели стада.
Но вот и заря, и, подобный скале,
Стал виден мой Роланд в редеющей мгле,—
Как делит скала набегающий вал,
Он в мутные клочья туман разрывал.
Мой смелый! Ты скачешь в степной тишине,
Ты ухом прядешь, обращенным ко мне,
На зов мой скосил ты свой умный, живой,
Свой черный зрачок с голубою каймой,
Клокочет кипящею пеной твой рот,
И каплет с боков остывающий пот.
Мы в Хассельте. «Йорис!» — «Что, Дирк, отстаешь?
Не шпорь понапрасну, гнедой был хорош.
Ты вспомнишь не раз о лихом скакуне,

424
Robert Browning
Of her chest, saw the stretched neck and staggering knees,
And sunk tail, and horrible heave of the flank,
As down on her haunches she shuddered and sank.
VII
So, we were left galloping, Joris and I,
Past Looz and past Tongres, no cloud in the sky;
The broad sun above laughed a pitiless laugh,
'Neath our feet broke the brittle bright stubble like chaff;
Till over by Dalhem a dome-spire sprang white,
And "Gallop," gasped Joris, "for Aix is in sight!"
VIII
"How they'll greet us!"—and all in a moment his roan
Rolled neck and croup over, lay dead as a stone;
And there was my Roland to bear the whole weight
Of the news which alone could save Aix from her fate,
With his nostrils like pits full of blood to the brim,
And with circles of red for his eye-sockets' rim.
IX
Then I cast loose my buffcoat, each holster let fall,
Shook off both my jack-boots, let go belt and all,
Stood up in the stirrup, leaned, patted his ear,
Called my Roland his pet-name, my horse without peer;
Clapped my hands, laughed and sang, any noise, bad or good,
Till at length into Aix Roland galloped and stood.
X
And all I remember is—friends flocking round
As I sat with his head 'twixt my knees on the ground;
And no voice but was praising this Roland of mine,
As I poured down his throat our last measure of _wine,
Which (the burgesses voted by common consent)
Was no more than his due who brought good news from Ghent.

4 2 Г)
Роберт Браунинг
Но он изменил — по своей ли вине?
Измучен твой конь, он дрожит и храпит,
И мыло на брюхе и бедрах кипит».
Мы скачем вдвоем. О, как чист небосвод!
Мы в Лоозе — мимо! Мы в Тонгре — вперед!
Мы желтое жнивье копытами бьем,
А солнце смеется и жжет нас огнем.
Вон Далем в горячей полдневной пыли.
«Гони! — услыхал я.— То Ахен вдали!»
Так Иорис мне вслед прохрипел, и за мной
Пал камнем на землю его вороной.
Лишь Роланд мой скачет, он Ахен спасет,
Он гибнущим добрую весть принесет,
Хоть кровь выкипает из жарких ноздрей,
Хоть глаз ободки все мутней и красней.
Швырнул я доспехи в клубящийся прах,
Я скинул ботфорты, привстал в стременах,
Трепал его гриву и с ним говорил,
Молил, заклинал, и ласкал, и корил,
Я пел, я смеялся, кричал и свистел,
И весело в Ахен мой Роланд влетел.
Что было потом — вспоминаю с трудом.
Сидел меж друзей я на пире хмельном.
Мой Роланд прижался ко мне головой —
Вином я поил тебя, конь боевой!
И каждый воздал победителю честь,
Из Гента примчавшему добрую весть.
Перевод В. В. Левика

William James Linton
126. A GLEE
When Royalty, for change, began
To wear wide laughing-sleeves,—
It entertain'd three serving-men,
And all of them were thieves.
The first, he was a Bishop proud;
The second, a rascal Peer;
And the third, he was a Parliament-man:
And all were rogues, I hear.
The Bishop stole for the love of God;
The Peer for the love of plunder;
And the Parliament-man as a go between,
His fellow vagabonds under.
The first was damn'd for his blasphemy;
The next was hang'd for a thief;
And the People took charge of the Parliament-man:
So that Royalty died of grief.

Уильям Джеймс Линтон
126. ПЕСЕНКА
Наряд шута надел король,
Тот оказался впору:
Он трех лакеев забавлял —
Все трое были воры.
Один — епископ гордый был,
Другой был пэр-пройдоха,
А третий — член парламента,
Но крали все неплохо.
Во имя бога первый крал,
Второй — во имя кражи,
А член парламента у них
Стоял всегда на страже.
Один был проклят за грехи,
Второй повешен вскоре,
Посажен третий, и король
До срока помер с горя.
Перевод Ю. Д. Левина

Ernest Jones
127. THE ROYAL BOUNTY
A Legend of Windsor
(From a recent number of the Court Journal we learn that the
Queen, in consideration of the sufferings of her starving subjects,
has been "graciously pleased" that the crumbs of bread from the
Royal tables should be given to the Poor instead of being thrown
into the dust-bin.)
A song for the Queen! our gracious Queen,
Who giveth her subjects bread!
Paupers! throw up your caps in the air;
Little for the Poor-laws ye need care,
For the Queen will see you fed.
In Windsor Palace, 'neath plate and chalice,
The many tables groan:
The Queen has eaten and drunk her fill;
And she thinks (thought cometh, do what you will)
How her children of Famine moan.
The thought it was one too woe-begone
For a Queen's digestive powers:
She had never a wink of sleep that night;
She had time to think, by the morning light,
Of the world a "State" devours.
The very next day, scarce the Dean could pray
For a blessing on the meat,
When the Queen stood up with a pleasant face;
Thought she, it would be a much better grace
To give the Poor folk to eat.

Эрнест Джонс
127. КОРОЛЕВСКИЕ ЩЕДРОТЫ
Виндзорская легенда
(Из последнего номера «Придворной газеты» мы узнали,
что королева в размышлении о своих умирающих с голода
подданных «милостиво соблаговолила», чтобы крошки хлеба с
королевского стола отдавались беднякам, а не выбрасывались
в мусорный ящик.)
Хвала королеве! благой королеве,
Которая кормит народ!
Голодные! будьте довольны и рады,
Законов о бедных вам больше не надо,
Вам хлеб королева дает.
В Виндзоре старинном, где яства и вина
Всегда в изобилии есть,
Вкушала монархиня кушанья разные;
Вдруг мысль поразила ее неотвязная
О тех, кому нечего есть.
Та мысль, я не скрою, была роковою:
Внезапно пропал аппетит.
В тот день королева уже не обедала,
В ту ночь королева покоя не ведала,
Печалясь о тех, кто не сыт.
Когда же назавтра ей подали завтрак
И свита уселась за стол,
Монархиня встала с улыбкою ясною:
Ее осенила идея прекрасная,
Как бедных избавить от зол.

430
Ernest Jones
So her Grace spoke out, not round about
But straightway to the point:
Quoth she—"Lord Steward! methinks you carve
Too recklessly, while our subjects starve!
Good Lord! how you hack the joint!
"Is there never a hound in the royal ground
Would be glad of these dainty scraps?
Who knows but some unfed human thing,
Worn, and naked and perishing,
Might care for them — perhaps!"
"There is never a hound upon royal ground
But is sleekily overfed;
To be sure there are poor in Windsor town,
Paupers with misery overgrown;"
Says the Queen—"give them the bread!—
"The dogs love meat; it would be no treat
To dish for them the crumbs:
There's a race, I think, caird the Skilly-fed;
Suppose you give them the broken bread,
To any one that comes!"
At the Queen's command, now every hand
Is grabbling on the floor:
The fat dogs sleep while the courtly rout
Sweep up the crumbs, and fling them out
To the paupers round the door.
And day by day — newspapers say —
The Royal bounties pour:
Our gracious Queen so giveth a zest
To pauper meals, and a thankful breast
To—thirty slaves or more.
Yet some will doubt, if a hearty shout
From Windsor flies to Heaven
For the Royal Lady, whose bounteous heart

431
Эрнест Джонс
Спокойно, без гнева рекла королева,
И голос монарший окреп:
«Мне странно, милорды, как неосторожно вы
Бросаете на пол объедки пирожного!
Мой бог! как вы крошите хлеб!
«Придворным собакам, конечно, не лаком
Объеденный вами кусок.
Но тот же огрызочек, будучи отданным
Моим умирающим с голода подданным,
Пойдет им наверное впрок.
«Собаки и кошки не кушают крошки,
От корок воротятся прочь.
Но, может быть, корками хлеба и крошками,
Собрав их дая бедных, хотя бы немножко мы
Сумели несчастным помочь».
Тут вспыхнул в дворцовой виндзорской столовой
Ужаснейший переполох.
Всегда и во всем королеве покорные
Немедленно на пол упали придворные
И ползали в поисках крох.
Газеты вещают: отсель истекает
Поток королевских щедрот;
Былые голодные (многие дюжины)
Отныне имеют обеды и ужины
И счастлив английский народ.
Иные, однако, не верят писакам,
Что ропот голодных утих:
Ведь бедным и сирым монаршье величество

\:vi
Ernest Jones
Daily returneth so small a part
Of all from the pauper riven.
A story is told of a traveller bold
Who, being in want of food,
Cut off and ate the tail of his hound,
Returned him the bone, and strangely found
The brute had no gratitude!

■ш
Эрнест Джонс
Вернула весьма небольшое количество
Того, что взимает у них.
Жил некогда нищий, скитался без пищи;
С ним тощая шавка жила.
Он хвост ей отсек, обглодал основательно,
А кости вернул, но собака признательна
За щедрость ему не была.
Перевод Ю. Д. Левина

Charles Kingsley
128. THE SANDS OF DEE
"Oh, Mary, go and call the cattle home,
And call the cattle home,
And call the cattle home,
Across the sands of Dee."
The western wind was wild and dark with foam,
And all alone went she.
The western tide crept up along the sand,
And o'er and o'er the sand,
And round and round the sand,
As far as eye could see.
The rolling mist came down and hid the land:
And never home came she.
"Oh! is it weed, or fish, or floating hair —
A tress of golden hair,
A drowned maiden's hair,
Above the nets at sea?"
Was never salmon yet that shone so fair
Among the stakes of Dee.
They rolled her in across the rolling foam,
The cruel crawling foam,
The cruel hungry foam,
To her grave beside the sea.
But still the boatmen hear her call the cattle home
Across the sands of Dee.

марл^ дин!и\п
128. НА ДЮНАХ ДИ
«О, Мэри, поскорей зови коров домой,
Зови коров домой,
Зови коров домой,
Они на дюнах Ди!»
Она пошла одна, и ветер над волной
Был холоден и дик.
В вечерний час прилив взбирался на пески,
Все выше на пески,
Все дальше на пески,
И надвигалась мгла,
Седой, слепой туман осел на тростники,
И Мэри не пришла.
«Трава ль это, рыба иль прядь волос,
Прядь золотых волос,
Прядь девичьих волос?
Ты в невод погляди,
Так ярко никогда не заблестит лосось
На наших дюнах Ди!»
На берегу она была погребена,
В песках погребена,
Одна погребена,
Вдали от жадных вод
И слышат рыбаки, как по ночам она
Домой коров зовет.
Перевод Н. Кончаловской

Matthew Arnold
129. DOVER BEACH
The sea is calm to-night,
The tide is full, the moon lies fair
Upon the Straits; — on the French coast, the light
Gleams, and is gone; the cliffs of England stand,
Glimmering and vast, out in the tranquil bay.
Come to the window, sweet is the night air!
Only, from the long line of spray
Where the ebb meets the moon-blanch'd sand,
Listen! you hear the grating roar
Of pebbles which the waves suck back, and fling,
At their return, up the high strand,
Begin, and cease, and then again begin,
With tremulous cadence slow, and bring
The eternal note of sadness in.
Sophocles long ago
Heard it on the iEgaean, and it brought
Into his mind the turbid ebb and flow
Of human misery; we
Find also in the sound a thought,
Hearing it by this distant northern sea.
The sea of faith
Was once, too, at the full, and round earth's shore
Lay like the folds of a bright girdle furl'd;
But now I only hear
Its melancholy, long, withdrawing roar,
Retreating to the breath
Of the night-wind down the vast edges drear
And naked shingles of the world.
Ah, love, let us be true
To one another! for the world, which seems
To lie before us like a land of dreams

Мэтью Арнольд
129. ДУВРСКИЙ БЕРЕГ
Взгляд оторвать от моря не могу.
Тишь. Смотрится луна
В пролив. Там, на французском берегу,
Погас последний блик. Крут и высок,
Английский берег над водой навис.
О, подойди к окну! Как ночь нежна.
Лишь там, где бухту ограждает мыс,
Где отделен серебряный песок
От черной бездны пенною каймой,
Вздыхает море, галькою шурша:
То отступает, то опять—бросок,
Льнет к берегу и снова рвется вдаль,
И в мерном плеске чувствует душа
Безмерную печаль.
Софокл в былые дни
Так вслушивался в гул эгейских волн,—
Его воображению они
О горестях людских вели рассказ.
Гул северного моря, скорби полн,
Рождает те же помыслы и в нас.
Давно ль прилив будил во мне мечты?
Его с доверьем я
Приветствовал: он сушу обвивал,
Как пояс из узорчатой тафты.
Увы, теперь вдали
Я слышу словно зов небытия:
Стеная, шлет прилив за валом вал,
Захлестывая петлю вкруг земли.
Пребудем же верны,
Любимая,— верны любви своей!
Ведь мир, что нам казался царством фей,

438
Matthew Arnold
So various, so beautiful, so new,
Hath really neither joy, nor love, nor light,
Nor certitude, nor peace, nor help for pain;
And we are here as on a darkling plain
Swept with confused alarms of struggle and flight,
Where ignorant armies clash by night.

Мэтью Арнольд
Исполненным прекрасной новизны,
Он въявь—угрюм, безрадостен, уныл,
В нем ни любви, ни жалости; и мы,
Одни, среди надвинувшейся тьмы,
Трепещем: рок суровый погрузил
Нас в гущу схватки первозданных сил.
Перевод М. А. Донского

Dante Gabriel Rossetti
FROM "THE HOUSE OF LIFE"
130. LOVE ENTHRONED
I marked all kindred Powers the heart finds fair:—
Truth, with awed lips; and Hope, with eyes upcast;
And Fame, whose loud wings fan the ashen Past
To signal-fires, Oblivion's flight to scare;
And Youth, with still some single golden hair
Unto his shoulder clinging, since the last
Embrace wherein two sweet arms held him fast;
And Life, still wreathing flowers for Death to wear.
Love's throne was not with these; but far above
All passionate wind of welcome and farewell
He sat in breathless bowers they dream not of;
Though Truth foreknow Love's heart, and Hope foretell,
And Fame be for Love's sake desirable,
And Youth be dear, and Life be sweet to Love.
131. SILENT NOON
Your hands lie open in the long fresh grass,—
The finger-points look through like rosy blooms:
Your eyes smile peace. The pasture gleams and glooms
'Neath billowing skies that scatter and amass.
All round our next, far as the eye can pass,
Are golden kingcup-fields with silver edge
Where the cow-parsley skirts the hawthorn-hedge.
'Tis visible silence, still as the hour-glass.

Данте Габриэль Россетти
дом жизни
130. ПРЕСТОЛ ЛЮБВИ
Есть много родственных богинь, равно прекрасных: —
Немая истина, с испугом на устах;
Надежда, что с небес не сводит взоров ясных
И слава, что с веков забвенья гонит прах
И взмахом крыл огонь под пеплом раздувает;
И юность, с золотом кудрей, с румянцем щек,
Чей нежный жар следы недавних ласк скрывает;
И жизнь, что рвет цветы, чтоб смерти сплесть венок.
Любовь не среди них. Ее престол далеко
От бурь изменчивых земных разлук и встреч.
Ее обители ничье не видит око,—
Хоть истина ее пытается предречь,
Надежда видит в снах, и слава охраняет,
Хоть юность ей сладка, и жизнь лишь ей пленяет.
Перевод Н. Минского
131. БЕЗМОЛВНЫЙ ПОЛДЕНЬ
Твои ладони средь травы густой,
А пальцев кончики, как лепестки,
В глазах улыбка... Облака легки,
Мерцает поле, споря с синевой.
Вкруг нашего гнезда луга каймой,
Золотоглазых лютиков узор
Забрызгал серебристый косогор.
И, как песок в часах, струится зной.

1 12
Dante Gabriel Rossetti
Deep in the sun-searched growths the dragon-fly
Hangs like a blue thread loosened from the sky: —
So this wing'd hour is dropt to us from above.
Oh! clasp we to our hearts, for deathless dower.
This close-companioned inarticulate hour
When twofold silence was the song of love.

443
Данте Габриэль Россетти
И синей нитью с неба меж ветвей
Трепещет стрекоза в дыму лучей,
Как этот час небесной глубины.
Но, если б удержать бессмертья час,
Как Песнь Любви здесь озаривший нас
Безмолвием взаимной тишины.
Перевод И. Д. Копостинской

George Meredith
132. THE OLD CHARTIST
I
Whatever I be, old England is my dam!
So there's my answer to the judges, clear.
I'm nothing of a fox, nor of a lamb;
I don't know how to bleat nor how to leer:
I'm for the nation!
That's why you see me by the wayside here,
Returning home from transportation.
II
It's Summer in her bath this morn, I think.
I'm fresh as dew, and chirpy as the birds.
And just for joy to see old England wink
Thro' leaves again, I could harangue the herds:
Is n't it something
To speak out like a man when you've got words,
And prove you're not a stupid dumb thing?
Ill
They shipp'd me off for it; I'm here again.
Old England is my dam, whate'er I be!
Says I, I'll tramp it home, and see the grain:
If you see well, you're king of what you see:
Eyesight is having,
If you're not given, I said, to gluttony.
Such talk to ignorance sounds as raving.
IV
You dear old brook, that from his Grace's park
Come bounding! on you run near my old town:
My lord can't lock the water; nor the lark,
Unless he kills him, can my lord keep down.

Джордж Мередит
132. СТАРЫЙ ЧАРТИСТ
I
Отвечу судьям ясно: край родной,
Где б ни был я, душе моей — оплот.
Овечкой блеять и вилять лисой
Не стану я. Мне дорог мой народ.
По этой лишь причине
Из Англии я изгнан был, но вот
Домой я возвращаюсь ныне.
II
В разгаре лето. С веток листья рву.
Я бодр и свеж, как птица, как юнец.
Старушка Англия мне сквозь листву
Подмигивает. Я стадам овец
Готов держать уж речи:
Ведь лестно убедиться наконец,
Что нрав твой все же не овечий!
III
За это был я изгнан, но опять
Я здесь. Мне Англия всего милей.
Спешу края родные увидать.
Вглядись во все и видимым владей,
К рукам не прибирая;
Не будь прожорлив. Многим из людей
Бредовой мнится речь такая.
IV
Чу, жаворонок слух ласкает мне,
Вот слышу ручейка знакомый звон.
Милорд не запретит бежать волне,
Не остановит никакой закон

I !<>
George Meredith
Up, is the song-note!
I've tried it, too:—for comfort and renown,
I rather pitch'd upon the wrong note.
V
I'm not ashamed: Not beaten 's still my boast:
Again I'll rouse the people up to strike.
But home's where different politics jar most.
Respectability the women like.
This form, or that form,—
The Government may be hungry pike,
But don't you mount a Chartist platform!
VI
Well, well! Not beaten—spite of them, I shout;
And my estate is suffering for the Cause.—
No,—what is yon brown water-rat about,
Who washes his old poll with busy paws?
What does he mean by 't?
It's like defying all our natural laws,
For him to hope that he'll get clean by 't.
VII
His seat is on a mud-bank, and his trade
Is dirt: — he's quite contemptible; and yet
The fellow's all as anxious as a maid
To show a decent dress, and dry the wet.
Now it's his whisker,
And now his nose, and ear: he seems to get
Each moment at the motion brisker!
VIII
To see him squat like little chaps at school,4
I could let fly a laugh with all my might.
He peers, hangs both his fore-paws:—bless that fool,j

447
Джордж Мередит
Ни песни, ни полеты.
И я стремился ввысь—но был сражен:
Знать, начал петь с неверной ноты.
V
Я не побит, не чувствую стыда.
Мы бастовать начнем на новый лад.
Но в доме у меня раздор всегда:
В плену приличий, женщины хотят
Все подогнать под норму;
Пусть власти, мол, устроят даже ад,
Отринь чартистскую платформу!
VI
Я в бой готов сегодня, как вчера.
Нет, нет, я не побит—высок мой стяг.
Но что я вижу? Кажется, бобра!
И морду моет лапками толстяк!
С чего бы столько рвенья?
Неужто он надеется, что так
Решит проблему очищенья?
VII
Хоть ил месить—боброво ремесло,
Он чистоту, как девица, блюдет.
А если грязь и липнет, как назло,
Не тужит он! Исполненный забот,
Вот полизал лодыжки,
Вот по усам провел, бока скребет —
И ни минуты передышки!
VIII
Чудак меня от смеха уморит:
Сидит, как на уроке лицеист.
Привстал на задних лапках. Что за вид!

MS
George Meredith
He's bobbing at his frill now!—what a sight!
Licking the dish up,
As if he thought to pass from black to white,
Like parson into lawny bishop.
IX
The elms and yellow reed-flags in the sun,
Look on quite grave:—the sunlight flecks his side;
And links of bindweed-flowers round him run,
And shine up doubled with him in the tide.
/'m nearly splitting,
But nature seems like seconding his pride,
And thinks that his behaviour's fitting.
X
That isle o' mud looks baking dry with gold.
His needle-muzzle still works out and in.
It really is a wonder to behold,
And makes me feel the bristles of my chin.
Judged by appearance,
I fancy of the two I'm nearer Sin,
And might as well commence a clearance.
XI
And that's what my fine daughter said:—she meant
Pray, hold your tongue, and wear a Sunday face.
Her husband, the young linendraper, spent
Much argument thereon: — I'm their disgrace.
Bother the couple!
I feel superior to a chap whose place
Commands him to be neat and supple.
XII
But if I go and say to my old hen:
I'll mend the gentry's boots, and keep discreet,
Until they grow too violent,—why, then,
A warmer welcome I might chance to meet:

•1 w
Джордж Мередит
И чистится опять. Пусть будет чист,
Мешать ему не стану.
Он словно на епископский батист
Меняет черную сутану.
IX
Смеюсь лишь я. Серьезны тростники;
К зверюшке ветви ласково простер
Ольшаник; безмятежна гладь реки —
Довольны все, куда ни кинешь взор.
В погожий летний день им
Приятен мой старательный бобер.
Он общим награжден почтеньем.
X
И залит этот грязный островок
Румяным, теплым золотом лучей.
Так расторопно чистится зверек,
Что, глядя на него, и я, ей-ей,
Зуд ощущаю в коже:
Ведь, может статься, я куда грязней.
Уж не почиститься ли тоже?
XI
Предупреждала дочь меня о том,
Что-де язык погубит жизнь мою;
Проныра-зять, торговец полотном,
Корил меня за то, что всю семью
Позором я покрою.
Он, в лавке отмеряя кисею,
Сам стал покорной кисеею.
XII
Вот ежели я женке слово дам,
Что возвращусь смирившимся в свой дом,
Чинить ботинки стану господам,—
Небось другой окажет мне прием,
15-1602

450
George Meredith
Warmer and better.
And if she fancies her old cock is beat,
And drops upon her knees—so let her!
XIII
She suffered for me:—women, you'll observe,
Don't suffer for a Cause, but for a man.
When I was in the dock she show'd her nerve:
I saw beneath her shawl my old tea-can.
Trembling...she brought it
To screw me for my work: she loath'd my plan,
And therefore doubly kind I thought it.
XIV
I've never lost the taste of that same tea:
That liquor on my logic floats like oil,
When I state facts, and fellows disagree.
For human creatures all are in a coil;
All may want pardon.
I see a day when every pot will boil
Harmonious in one great Tea-garden!
XV
We wait the setting of the Dandy's day,
Before that time! — He's furbishing his dress,—
He will be ready for it!—and I say,
That yon old dandy rat amid the cress,—
' Thanks to hard labour! —
If cleanliness is next to godliness,
w The old fat fellow's heaven's neighbour!
XVI
You teach me a fine lesson, my old boy!
I've looked on my superiors far too long,
And small has been my profit as my joy.
You've done the right while I've denounced the wrong.

Джордж Мередит
Теплее, думать смею,
Решит: старик раскаялся во всем,
В слезах помолится — бог с нею!
XIII
Да, женщины... Важны им не дела,
А человек! Когда-то в суд жена
Под шалью тайно чайник принесла.
Хоть действия мои кляла она,
Пришла — дрожа, бледнея;
Смекнула, что поддержка мне нужна.
Всем этим тронут был вдвойне я.
XIV
Вкус чая с той поры я не забыл.
Что ж! Он меня со многим примирит,
А в спорах — охладит излишний пыл.
Безвестен ты иль очень знаменит,—
Всё за грехи в ответе.
Хор чайников согласно закипит
Когда-нибудь на всей планете.
XV
Аристократам мил их старый строй,
Но скоро и они потерпят крах.
Угадывая это, щеголь мой
Счищает грязь в притихших камышах.
Ведь посудите сами:
Коль набожность — в согласье с чистотой,
То он — в согласье с небесами.
XVI
Дружище, ты на долгие года
Мне дал урок. Я голову в борьбе
Сложить готовился в те дни, когда
Ты мирно жил, покорствуя судьбе.

George Meredith
Prosper me later!
Like you I will despise the sniggering throng,
And please myself and my Creator.
XVII
I'll bring the linendraper and his wife
Some day to see you; taking off my hat.
Should they ask why, I'll answer: in my life
I never found so true a democrat.
Base occupation
Can't rob you of your own esteem, old rat!
I'll preach you to the British nation.

\w
Джордж Мередит
Теперь я перед ложью
Смирюсь, как ты, и буду жить себе
В угоду и во славу божью.
XVII
Я дочь и зятя приведу сюда
И, шляпу сняв, скажу, что очень рад
Представить их тебе. Мне никогда
Столь истый не встречался демократ.
Презренные занятья
Не умалят тебя. Ты аккурат
Британцам подойдешь в собратья.
Перевод В. Е. Васильева

Christina Rossetti
133. UP-HILL
Does the road wind up-hill all the way?
Yes, to the very end.
Will the day's journey take the whole long day?
From morn to night, my friend.
But is there for the night a resting-place?
A roof for when the slow dark hours begin.
May not the darkness hide it from my face?
You cannot miss* that inn.
Shall I meet other wayfarers at night?
Those who have gone before.
Then must I knock, or call when just in sight?
They will not keep you standing at that door.
Shall I find comfort, travel-sore and weak?
Of labour you shall find the sum.
Will there be beds for me and all who seek?
Yea, beds for all who come.

Кристина Россетти
133. ВОСХОЖДЕНИЕ
Дороги нет ли поровней?
Лишь эта, на холмы.
И целый день идти по ней?
До тьмы, друг мой, до тьмы.
А на холмах — стоит ли дом?
Его скрывает мрак.
Во мраке — мимо не пройдем?
Пройти нельзя никак.
Кого случится повстречать?
Тех, кто ушел до нас.
Мне постучать или позвать?
Там ждут и в поздний час.
Что ждет — покой и тишина?
Там очень тихий край.
Постель постелена для сна?
Постелена. Ступай.
Перевод В. Л. Топорова

Lewis Carroll
134. JABBERWOCKY
FROM "THROUGH THE LOOKING-GLASS AND
WHAT ALIGE FOUND THERE"
'Twas brillig, and the slithy toves
Did gyre and gimble in the wabe;
All mimsy were the borogoves,
And the mome raths outgrabe.
"Beware the Jabberwock, my son!
The jaws that bite, the claws that catch!
Beware the Jubjub bird and shun
The frumious Bandersnatch!"
He took his vorpal sword in hand:
Long time the manxome foe he sought—
So rested he by the Tumtum tree,
And stood awhile in thought.
And as in uffish thought he stood,
The Jabberwock, with eyes of flame,
Came whiffling the tulgey wood,
And burbled as it came!
One, two! One, two! And through and through
The vorpal blade went snicker-snack!
He left it dead, and with its head
He went galumphing back.
"And hast thou slain the Jabberwock!
Come to my arms, my beamish boy!
О frabious day! Callooh! Callay!"
He chortled in his joy.
'Twas brillig, and the slithy toves
Did gyre and gimble in the wabe;
All mimsy were the borogoves,
And the mome raths outgrabe.

Льюис Кэрролл
134. ВЕРЛИОКА1
Из «АЛИСЫ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ»
Было супно. Кругтелся, винтясь по земле,
Склипких козей царапистый рой.
Тихо мисиков стайка грустела во мгле.
Зеленавки хрющали порой.
— «Милый сын, Верлиоки беги, как огня,
Бойся хватких когтей и зубов!
Бойся птицы Юб-Юб и послушай меня:
Неукротно свиреп Драколов».
Вынул меч он бурлатный тогда из ножен,
Но дождаться врага все не мог:
И в глубейшую думу свою погружен,
Под ветвями Тум-Тума прилег.
И пока предавался он думам своим,
Верлиока вдруг из лесу — шасть!
Из смотрил его—жар, из дышил его — дым,
И, пыхтя, раздыряется пасть.
Раз и два! Раз и два!.. Окровилась трава...
Он пронзил Верлиоку мечом.
Тот лежит не живой... А с его головой
Скоропясь, полетел он скачем!
— «Сын, ты зло погубил, Верлиоку убил!
Обними меня — подвиг свершен.
Мой Блестянчик, хвала!.. Урла-лап! Кур-ла-ла!..»
Зауракал на радости он...
Было супно. Кругтелся, винтясь по земле,
Склипких козей царапистый рой.
Тихо мисиков стайка грустела во мгле,
Зеленавки хрющали порой.
Перевод Т. Л. Щепкиной-Куперник
См. в комментариях перевод Д. Орловской.

Algernon Charles Swinburne
135. IN THE ORCHARD
(Provençal Burden)
Leave go my hands, let me catch breath and see;
Let the dew-fall drench either side of me;
Clear apple-leaves are soft upon that moon
Seen sidelong like a blossom in the tree;
Ah God, ah God, that day should be so soon.
The grass is thick and cool, it lets us lie.
Kissed upon either cheek and either eye,
I turn to thee as some green afternoon
Turns toward sunset, and is loth to die;
Ah God, ah God, that day should be so soon.
Lie closer, lean your face upon my side,
Feel where the dew fell that has hardly dried,
Hear how the blood beats that went night to swoon;
The pleasure lives there when the sense has died;
Ah God, ah God, that day should be so soon.
О my fair lord, I charge you leave me this:
Is it not sweeter than a foolish kiss?
Nay, take it then, my flower, my first in June,
My rose, so like a tender mouth it is:
Ah God, ah God, that day should be so soon.
Love, till dawn sunder night from day with fire,
Dividing my delight and my desire,
The crescent life and love the plenilune,
Love me though dusk begin and dark retire;
Ah God, ah God, that day should be so soon.

Алджернон Чардз Суинберн
135. В САДУ
(Напев Прованса)
Дай мне вздохнуть. Позволь побыть одной.
Пусть я продрогну от росы ночной.
Спят яблони, но их листва цветет,
Как лепестки, зажженные луной.
О боже, боже, скоро день взойдет.
Прохладе трав доверься как во сне,
Целуя нежно губы, щеки мне...
К тебе клонюсь... Так летний небосвод
К закату клонится, томясь в огне.
О боже, боже, скоро день взойдет.
Пусть дольше длится наслажденья час,
Когда сознанье покидает нас.
Почувствуй, как слабеет пульса взлет,
Прильни ко мне, не размыкая глаз.
О боже, боже, скоро день взойдет.
Лишь наслажденья гибельный покой
Не отнимай совсем, любимый мой.
Июньской розой поцелуй цветет,
Но даже он не радует порой.
О боже, боже, скоро день взойдет.
Люби, пока не вздрогнул луч зари,
Над полнолуньем сердца воспарив.
Люби... Ведь скоро огненный восход
Рассеет тени, сумрак покорив.
О боже, боже, скоро день взойдет.

Ш)
Algernon Charles Swinburne
Ah, my heart fails, my blood draws back; I know,
When life runs over, life is near to go;
And with the slain of love love's ways are strewn,
And with their blood, if love will have it so;
Ah God, ah God, that day should be so soon.
Ah, do thy will now; slay me if thou wilt;
There is no building now the walls are built,
No quarrying now the corner-stone is hewn,
No drinking now the vine's whole blood is spilt;
Ah God, ah God, that day should be so soon.
Nay, slay me now; nay, for I will be slain;
Pluck thy red pleasure from the* teeth of pain,
Break down thy vine ere yet grape-gatherers prune,
Slay me ere day can slay desire again;
Ah God, ah God, that day should be so soon.
Yea, with thy sweet lips, with thy sweet sword; yea
Take life and all, for I will die, I say;
Love, I gave love, is life a better boon?
For sweet night's sake I will not live till day;
Ah God, ah God, that day should be so soon.
Nay, I will sleep then only; nay, but go.
Ah sweet, too sweet to me, my sweet, I know
Love, sleep, and death go to the sweet same tune;
Hold my hair fast, and kiss me through it so.
Ah God, ah God, that day should be so soon.
136. A SONG IN TIME OF ORDER
Push hard across the sand,
For the salt wind gathers breath;
Shoulder and wrist and hand,
Push hard as the push of death.

-ИИ
Алджернон Чарлз Суинберн
Но стынет кровь моя, как полынья.
Коль рвется жизнь из чаши бытия,
Ее поток лишь к смерти потечет.
Убив любовь, мы гибнем, знаю я.
О боже, боже, скоро день взойдет.
Убей меня, коль суждено убить.
Дом создан. Камень незачем дробить.
И снова сок лоза не разольет.
Рисунок выткан... Пусть же рвется нить.
О боже, боже, скоро день взойдет.
Убей, ведь мне погибнуть суждено,
Не отдавай другим твое вино,
И вырви наслажденье из тенет
Глубокой боли, жалящей давно.
О боже, боже, скоро день взойдет.
Мечом, иль поцелуем нежным. Да...
Прерви биенье жизни навсегда.
Любовь? Любила я. А жизнь не в счет.
Лишь наслажденья сном душа горда.
О боже, боже, скоро день взойдет.
Любимый мой, любовь и смерть, как сон.
Сильнее смерти нежности полон.
Целуй, пусть поцелуй меня убьет.
Любовь и смерть соединяет он.
О боже, боже, скоро день взойдет.
Перевод И. Д. Копостинской
136. ПЕСНЯ ВРЕМЕН ПОРЯДКА
Вперед через мели к волнам.
Крепнет ветер соленый, ревет;
Преследуя нас по пятам,
Подгоняет смерть вперед.

Algernon Charles Swinburne
The wind is as iron that rings,
The foam-heads loosen and flee;
It swells and welters and swings,
The pulse of the tide of the sea.
And up on the yellow cliff
The long corn flickers and shakes;
Push, for the wind holds stiff,
And the gunwale dips and rakes.
Good hap to the fresh fierce weather,
The quiver and beat of the sea!
While three men hold together,
The kingdoms are less by three.
Gut to the sea with her there,
Out with her over the sand,
Let the kings keep the earth for their share!
We have done with the sharers of land.
They have tied the world in a tether,
They have bought over God with a fee;
While three men hold together,
The kingdoms are less by three.
We have done with the kisses that sting,
The thiefs mouth red from the feast,
The blood on the hands of the king,
And the lie at the lips of the priest.
Will they tie the winds in a tether,
Put a bit in the jaws of the sea?
While three men hold together,
The kingdoms are less by three.
Let our flag run out straight in the wind!
The old red shall be floated again
When the ranks that are thin shall be thinned,
When the names that were twenty are ten;

463
Алджернон Чарлз Суинберн
Кандалами прибой звенит,
Гребни пены бегут вдали,
И встает, и растет, и гремит
Набухающий с моря прилив.
Над вершинами желтых скал
Полный колос нивы гнут;
Вперед! Хоть смерти оскал
Осклабился сквозь волну.
Привет лихой непогоде,
Валам, что борта громят.
Трое нас в море уходит,
И рабов стало меньше тремя.
Вперед, в просторы морей,
Где не словят нас короли.
Земля — владенье царей —
Мы ушли от владельцев земли!
Там сковали цепи свободе,
Там подачками куплен бог.
Трое нас в море уходит,
И в тюрьме не докличутся трех.
Проклятье продажной земле,
Где разгул разбойных пиров,
Где кровь на руках королей,
Где ложь на устах у попов.
Не смирить им вихрь на свободе,
Не подвластны ярму их моря!
Трое нас в лодке уходит,
Порванной цепью гремя.
Мы кровавый вскинули флаг,
Полинял он уже и поблек.
Но сожмется разжатый кулак,
Вспыхнет тлеющий уголек.

■ни
Algernon Charles Swinburne
When the devil's riddle is mastered
And the galley-bench creaks with a Pope,
We shall see Buonaparte the bastard
Kick heels with his throat in a rope.
While the shepherd sets wolves on his sheep
And the emperor halters his Kine,
While Shame is a watchman asleep
And Faith is a keeper of swine.
Let the wind shake our flag like a feather,
Like the plumes of the foam of the sea!
While three men hold together,
The kingdoms are less by three.
All the world has its burdens to bear,
From Cayenne to the Austrian whips;
Forth, with the rain in our hair
And the salt sweet foam in our lips;
In the teeth of the hard glad weather,
In the blown wet face of the sea;
While three men hold together,
1 The kingdoms are less by three.
137. THE GARDEN OF PROSERPINE
Here, where the world is quiet;
Here, where all trouble seems
Dead winds' and spent waves' riot
In doubtful dreams of dreams;
I watch the green field growing
For reaping folk and sowing,
For harvest-time and mowing,
A sleepy world of streams.

4h:)
Алджернон Чарлз Суинберн
Мы причалим снова к земле: —
В кандалах будет Папа грести,
Бонапарте-Ублюдок в петле
Будет пятками воздух скрести.
Если Пастырь святой кличет волка
И король свои режет стада,
Значит, Стыд там уснул надолго
И Вера не знает стыда.
И покуда протрут глаза
Тем Кайенна, тем Габсбургский хлыст —
Мы научимся петли вязать
И затянем потуже узлы.
Свищет дождь, и молния блещет,
Освещая буйство морей,
Пусть веселое море нас хлещет
Пеной сладко-соленой своей.
Прямо в зубы лихой непогоде
Мы уходим, цепью гремя;
Коль троих ненависть сводит,—
Рабов — меньше тремя.
Перевод И. А. Кашкина
137. САД ПРОЗЕРПИНЫ
Здесь, за глухим порогом,
Не слышен волн прибой,
Здесь места нет тревогам,
Всегда царит покой;
А там орда людская
Кишит, поля взрыхляя,
И жаждет урожая
С надеждой и тоской.

466
Algernon Charles Swinburne
I am tired of tears and laughter,
And men that laugh and weep;
Of what may come hereafter
For men that sow to reap:
I am weary of days and hours,
Blown buds of barren flowers,
Desires and dreams and powers
And everything but sleep.
Here life has death for neighbour
And far from eye or ear
Wan waves and wet winds labour,
Weak ships and spirits steer;
They drive adrift, and whither
They wot not who make thither;
But no such winds blow hither,
And no such things grow here.
No growth of moor or coppice,
No heather-flower or vine,
But bloomless buds of poppies,
Green grapes of Proserpine,
Pale beds of blowing rushes
Where no leaf blooms or blushes
Save this whereout she crushes
For dead men deadly wine.
Pale, without name or number,
In fruitless fields of corn,
They bow themselves and slumber
All night till light is born;
And like a soul belated,
In hell and heaven unmated,
By cloud and mist abated
Comes out of darkness morn.

467
Алджернон Чарлз Суинберн
О род людской! Постыли
Мне смех его и стон;
В бесплодности усилий
Жнет, чтобы сеять он.
К чему ловить мгновенья,
Низать их в дни, как звенья,
Не верю я в свершенья,
Я верую лишь в сон.
Здесь жизнь — в соседстве смерти,
В тенетах тишины;
Там, в буйной круговерти,
Игрушки волн — челны
Плывут, ища удачи...
А здесь—здесь все иначе:
Здесь, в заводи стоячей,
Ни ветра, ни волны.
Здесь, где цветов и злаков
Не выбьется росток,
Растет лес мертвых маков,
Безжизненных осок;
И Прозерпина в чащах
Тех трав, дурман таящих,
Для непробудно спящих
Готовит сонный сок.
И в травах бессемянных —
Бескровные тела
Уснувших, безымянных,
Которым нет числа;
Над тишью безутешной
Ни синевы безгрешной,
Ни черноты кромешной,
Лишь призрачная мгла.

H)H
Algernon Charles Swinburne
Though one were strong as seven,
He too with death shall dwell,
Nor wake with wings in heaven,
Nor weep for pains in hell;
Though one were fair as roses,
His beauty clouds and closes;
And well though love reposes,
In the end it is not well.
Pale, beyond porch and portal,
Crowned with calm leaves, she stands
Who gathers all things mortal
With cold immortal hands;
Her languid lips are sweeter
Than love's who fears to greet her
To men that mix and meet her
From many times and lands.
She waits for each and other,
She waits for all men born;
Forgets the earth her mother,
The life of fruits and corn;
And spring and seed and swallow
Take wing for her and follow
Where summer song rings hollow
And flowers are put to scorn.
There go the loves that wither,
The old loves with wearier wings;
And all dead years draw thither,
And all disastrous things;
Dead dreams of days forsaken
Blind buds that snows have shaken,
Wild leaves that winds have taken,
Red strays of ruined springs.

Ш9
Алджернон Чарлз Суинберн
Смерть разожмет все руки,
Все охладит сердца,
Но нет ни адской муки,
Ни райского венца;
Все листья, без пристрастья,
Сорвет с дерев ненастье,
Не может быть у счастья
Счастливого конца.
В венке из листьев палых
Она стоит у врат,
От уст ее усталых
Струится нежный хлад;
И все, все без изъятья,
Все смертные, как братья,
В бессмертные объятья
Текут к ней — стар и млад.
Встречает к ней идущих
Всех — с лаской на челе,
Забыв о вешних кущах,
О матери-земле;
Всяк, кто рожден, увянет,
В провал времен он канет
И перед ней предстанет
Здесь, в сумеречной мгле.
Любовь, ломая крылья,
Спешит уйти сюда;
Здесь—тщетные усилья,
Пропащие года;
Лист, умерщвленный градом,
Бутон, сраженный хладом,
Мечты и сны — здесь рядом
Застыли навсегда.

470
Algernon Charles Swinburne
We are not sure of sorrow,
And joy was never sure;
To-day will die to-morrow;
Time stoops to no man's lure;
And love, grown faint and fretful,
With lips but half regretful
Sighs, and with eyes forgetful
Weeps that no loves endure.
From too much love of living,
From hope and fear set free,
We thank with brief thanksgiving
Whatever gods may be
That no life lives for ever;
That dead men rise up never;
That even the weariest river
Winds somewhere safe to sea.
Then star nor sun shall waken,
Nor any change of light:
Nor sound of waters shaken,
Nor any sound or sight:
Nor wintry leaves nor vernal,
Nor days nor things diurnal;
Only the sleep eternal
In an eternal night.

<Ы I
Алджернон Чарлз Суинберн
Веселье, грусть—все бренно,
Зачем судьбу нам клясть?
Лишь времени нетленна
Безвременная власть;
Чувств призрачна безбрежность,
Признаем неизбежность
Того, что стынет нежность,
Охладевает страсть.
Бесстрашно отгоните
Надежд самообман,
С достоинством примите
Тот жребий, что нам дан:
Отжив, смежим мы веки,
Чтоб не восстать вовеки,
Все, как ни вьются, реки —
Вольются в океан.
Созвездий мириады
Сюда не шлют лучи,
Молчат здесь водопады
Не пенятся ключи;
Ни радости беспечной,
Ни скорби быстротечной,—
Один лишь сон—сон вечный
Ждет в вечной той ночи.
Перевод М. А. Донского

Gerard Manley Hopkins
138. THE LEADEN ECHO
How to keep—is there any any, is there none such, nowhere known
some, bow or brooch or braid or brace, lace, latch or catch or key to
keep
Back beauty, keep it, beauty, beauty, beauty,... from vanishing away?
О is there no frowning of these wrinkles, ranked wrinkles
deep,
Down? no waving off of these most mournful messengers, still
messengers, sad and stealing messengers of grey?
No there's none, there's none, О no there's none,
Nor can you long be, what you now are, called fair,
Do what you may do, what, do what you may,
And wisdom is early to despair:
Be beginning; since, no, nothing can be done
To keep at bay
Age and age's evils, hoar hair,
Ruck and wrinkle, drooping, dying, death's worst, winding sheets,
tombs and worms and tumbling to decay;
So be beginning, be beginning to despair.
О there's none; no no no there's none:
Be beginning to despair, to despair,
Despair, despair, despair, despair.

Джерард Мэнли Хопкинс
138. СВИНЦОВОЕ ЭХО
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли
в мире неизвестный узел, лента, снур, крючок,
ключ, цепь, замок, засов, чтоб удержать
Красоту, сберечь ее, красоту, красоту, чтоб не уходила
бы от нас?
О, нельзя ль глубокий, страшный строй морщин этих
строгим взглядом отогнать
Прочь? Вот взять и убрать мановеньем — этих скорбных,
тихих, горьких вестников, что день красы погас?
Нет, нельзя никак, о, нет, никак,
И недолго вам хвалиться красотой,
Сколько б ни измыслили прикрас.
И подъемлет уже мудрость скорбный вой:
Так начните же, раз пробил горький час,
Раз тверд враг,
Не уйдут годы и годов невзгоды, влас седой,
Борозд ряд, горб лет, смерти жало, саван, склеп,
червей рой,
Так начните же, начните ж скорби вой,
Раз никак, о, нет, нет, нет, никак—
Так начните ж скорби вой, скорби вой,
Вой, вой, вой, вой.
Перевод И. А. Лихачева

Robert Louis Stevenson
139. BLOCK CITY
What are you able to build with your blocks?
Castles and palaces, temples and docks.
Rain may keep raining, and others go roam,
But I can be happy and building at home.
Let the sofa be mountains, the carpet be sea,
There I'll establish a city for me:
A kirk and a mill and a palace beside,
And a harbour as well where my vessels may ride.
Great is the palace with pillar and wall,
A sort of a tower on the top of it all,
And steps coming down in an orderly way
To where my toy vessels lie safe in the bay.
This one is sailing and that one is moored:
Hark to the song of the sailors on board!
And see on the steps of my palace, the kings
Coming and going with presents and things!
Now I have done with it, down let it go!
All in a moment the town is laid low.
Block upon block lying scattered and free,
What is there left of my town by the sea?
Yet as I saw it, I see it again,
The kirk and the palace, the ships and the men,
And as long as I live, and where'er I may be,
I'll always remember my town by the sea.
140. HEATHER ALE
(A Galloway Legend)
From the bonny bells of heather
They brewed a drink long-syne,
Was sweeter far than honey,
Was stronger far than wine.

Роберт Льюис Стивенсон
139. ГОРОД ИЗ ДЕРЕВЯШЕК
Бери деревяшки и строй городок:
Дома и театры, музеи и док;
Пусть дождик прольется и хлынет опять:
Нам весело дома дворцы созидать! *
Диван — это горы, а море — ковер.
Мы город построим близ моря, у гор.
Вот — мельница, школа, здесь—башни, а там
Обширная гавань—стоять кораблям.
Дворец на холме и красив и высок;
С террасой, колонной, он сам — городок:
Пологая лестница сверху ведет
До моря, где в бухте собрался наш флот.
Идут корабли из неведомых стран;
Матросы поют про седой океан
И в окна глядят, как по залам дворца
Заморские вещи несут без конца.
Но время покончить! Всему есть свой срок.
В минуту разрушен весь наш городок.
Лежат деревяшки, как брошенный сор.
Где ж город, наш город близ моря, у гор?
Но был он! Я вижу его пред собой:
Дома, корабли и дворцы с их толпой!
И буду всю жизнь я любить с этих пор
Тот город, наш город близ моря, у гор.
Перевод В. Я. Брюсов а
140. ВЕРЕСКОВЫЙ МЕД
Баллада .
Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.

17()
Robert Louis Stevenson
They brewed it and they drank it,
And lay in a blessed swound
For days and days together
In their dwellings underground.
There rose a king in Scotland,
A fell man to his foes,
He smote the Picts in battle,
He hunted them like roes.
Over miles of the red mountain
He hunted as they fled,
And strewed the dwarfish bodies
Of the dying and the dead.
Summer came in the country,
Red was the heather bell;
But the manner of the brewing
Was none alive to tell.
In graves that were like children's
On many a mountain head,
The Brewsters of the Heather
Lay numbered with the dead.
The king in the red moorland
Rode on a summer's day;
And the bees hummed, and the curlews
Cried beside the way,
The king rode, and was angry,
Black was his brow and pale,
To rule in a land of heather
And lack the Heather Ale.
It fortuned that his vassals,
Riding free on the heath,

177
Роберт Льюис Стивенсон
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.
Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.
На вересковом поле,
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый — на живом.
Лето в стране настало,
Вереск опять цветет,
Но некому готовить
Вересковый мед.
В своих могилах тесных,
В горах родной земли
Малютки-медовары
Приют себе нашли.
Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реют чайки
С дорогой наравне.
Король глядит угрюмо:
«Опять в краю моем
Цветет медвяный вереск,
А меда мы не пьем!»
Но вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров,
Оставшихся в живых.

478
Robert Louis Stevenson
Came on a stone that was fallen
And vermin hid beneath.
Rudely plucked from their hiding,
Never a word they spoke:
A son and his aged father—
Last of the dwarfish folk.
The king sat high on his charger,
He looked on the little men;
And the dwarfish and swarthy couple
Looked at the king again.
Down by the shore he had them;
And there on the giddy brink—
"I will give you life, ye vermin,
For the secret of the drink."
There stood the son and father,
And they looked high and low;
The heather was red around them,
The sea rumbled below.
And up and spoke the father,
Shrill was his voice to hear:
"I have a word in private,
A word for the royal ear.
"Life is dear to the aged,
And honour a little thing,
I would gladly sell the secret,"
Quoth the Pict to the king.
His voice was small as a sparrow's,
And shrill and wonderful clear:
"I would gladly sell my secret,
Only my son I fear.
"For life is a little matter,
And death is nought to the young;

479
Роберт Льюис Стивенсон
Вышли они из-под камня,
Щурясь на белый свет,—
Старый горбатый карлик
И мальчик пятнадцати лет.
К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но ни один из пленных
Слова не произнес.
Сидел король шотландский
Не шевелясь, в седле.
А маленькие люди
Стояли на земле.
Гневно король промолвил:
— Пытка обоих ждет,
Если не скажете, черти,
Как вы готовили мед!
Сын и отец молчали,
Стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
В море катились валы.
И вдруг голосок раздался:
— Слушай, шотландский король,
Поговорить с тобою
С глазу на глаз позволь!
Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну! —
Карлик сказал королю.
Голос его воробьиный
Резко и четко звучал:
— Тайну давно бы я выдал,
Если бы сын не мешал!

ISO
Robert Louis Stevenson
And I dare not sell my honour
Under the eye of my son.
Take him, О king, and bind him,
And cast him far in the deep;
And it's I will tell the secret
That I have sworn to keep."
They took the son and bound him,
Neck and heels in a thong,
And a lad took him and swung him,
And flung him far and strong,
And the sea swallowed his body,
Like that of a child of ten; —
And there on the cliff stood the father,
Last of the dwarfish men.
"True was the word I told you:
Only my son I feared;
For I doubt the sapling courage
That goes without the beard.
But now in vain is the torture,
Fire shall never avail:
Here dies in my bosom
The secret of Heather Ale."

481
Роберт Льюис Стивенсон
Мальчику жизни не жалко,
Гибель ему нипочем.
Мне продавать свою совесть
Совестно будет при нем.
Пускай его крепко свяжут
И бросят в пучину вод.
А я научу шотландцев
Готовить старинный мед!
Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.
Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик...
И эхом ему ответил
С обрыва отец-старик.
— Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна—
Мой вересковый мед!
Перевод С. Я. Маршака

Oscar Wilde
141. IMPRESSIONS DU MATIN
The Thames nocturne of blue and gold
Changed to a Harmony in grey:
A barge with ochre-coloured hay
Dropt from the warf: and chill and cold.
The yellow fog came creeping down
The bridges, till the houses' walls
Seemed changed to shadows and St. Paul's
Loomed like a bubble o'er the town.
Then suddenly arose the clang
Of waking life; the streets were stirred
With country waggons: and a bird
Flew to the glistening roofs and sang.
But one pale woman all alone,
The daylight kissing her wan hair,
Loitered beneath the gas lamps flare,
With lips of flame and heart of stone.
142. IVEDIUM VIT/E
To stab my youth with desperate knife, to wear
This paltry age's gaudy livery,
To let each base hand filch my treasury,
To mesh my soul within a woman's hair,
And be mere Fortune's lackeyed groom,— I swear,
I love it not! these things are less to me
Than the thin foam that frets upon the sea,

Оскар Уайльд
141. УТРО
Ноктюрн уснувшей Темзы сине-золотой
Аккорды пепельно-жемчужные сменили.
Тяжелый бот проплыл над сонною водой,
И тени дрогнули,— безвольно отступили.
Клубами мутными сползал в реку туман,
Домов неясные вставали очертанья.
Рассвет задул огни... но чудился обман,—
И медлил бледный день вернуться из изгнанья.
Хрипя завыл гудок, медлительно-протяжный,
По камням застучали ободы телег.
Блеснул соборный купол матовый и влажный.
Разросся, в улицах, толпы нестройный бег.
Ночная женщина стояла у панели.
На бледных волосах дрожал лучей поток,
Как угли жаркие — уста ее алели,
Но сердцу камнем быть велел бесстрастный рок.
Перевод В. Ю. Эльснера
142. TEDIUM У1ТЖ
Ножами юность заколоть, ходить
В твоей ливрее, худший из иеков,
Дать всякой мрази красть из тайников
И в петли женских прядей угодить,—
Да просто за конюшнями ходить
В лакеях у Фортуны! Не таков!
Все это жалче пенных гребешков,

Oscar Wilde
Less than the thistle-down of summer air
Which hath no seed: better to stand aloof
Far from these slanderous fools who mock my life
Knowing me not, better the lowliest roof
Fit for the meanest kind to sojourn in,
Than to go back to that hoarse cave of strife
Where my white soul first kissed the mouth of sin.
143. SYMPHONY IN YELLOW
An omnibus across the bridge
Crawls like a yellow butterfly,
And, here and there, a passer-by
Shows like a little restless midge.
Big barges full of yellow hay
Are moved against the shadowy wharf,
And, like a yellow silken scarf,
The thick fog hangs along the quay.
The yellow leaves begin to fade
And flutter from the Temple elms,
And at my feet the pale green Thames
Lies like a rod of rippled jade.
144. FROM "THE BALLAD OF READING GAOL"
He did not wear his scarlet coat,
For blood and wine are red,
And blood and wine were on his hands
When they found him with the dead,

485
Оскар Уайльд
Чертоиолошин: близко подходить
Не собираюсь к своре дураков,
Что, зло смеясь, пускают гнусный слух,
Меня не зная вовсе. Батраков
Приют — он лучше, чем возврат в тот сброд,
Охрипший в спорах, где мой белый дух
С грехом впервые целовался в рот.
Перевод К). Мориц
143. СИМФОНИЯ В ЖЕЛТОМ
Ползет, как желтый мотылек,
Высокий омнибус с моста,
Кругом прохожих суета —
Как мошки вьются вдоль дорог.
Покинув сумрачный причал,
Баржа уносит желтый стог,
Как шелка желтого поток,
Туман дома запеленал.
И с желтых вязов листьев рой
У Темпла пасмурно шуршит,
Мерцает Темза, как нефрит,
Зеленоватой желтизной.
Перевод И. Д. Копостинской
144. БАЛЛАДА РЭДИНГСКОИ ТЮРЬМЫ
(Отрывок)
Он больше не был в ярко-красном,
Но он обрызган был
Вином багряным, кровью алой,
В тот час, когда убил,—

The poor dead woman whom he loved,
And murdered in her bed.
He walked among the Trial Men
In a suit of shabby grey;
A cricket cap was on his head,
And his step seemed light and gay;
But I never saw a man who looked
So wistfully at the day.
I never saw a man who looked
With such a wistful eye
Upon that little tent of blue
Which prisoners call the sky,
And at every drifting cloud that went
With sails of silver by.
I walked, with other souls in pain,
Within another ring,
And was wondering if the man had done
A great or little thing,
When a voice behind me whispered low,
"That fellow's got to sxiring."
Dear Christ! the very prison walls
Suddenly seemed to reel,
And the sky above my head became
Like a casque of scorching steel;
And, though I was a soul in pain,
My pain I could not feel.
I only knew what hunted thought
Quickened his step, and why
He looked upon the garish day
With such a wistful eye;
The man had killed the thing he loved,
And so he had to die.

487
Оскар Уайльд
Ту женщину убил в постели,
Которую любил.
В одежде серой, сером кепи,
Меж тех, кто осужден,
И он гулял походкой легкой;
Казался весел он;
Но не знавал я, кто смотрел бы
Так жадно в небосклон.
Да, не знавал я, кто вперял бы
Так пристально глаза
В клочок лазури, заменявший
В тюрьме нам небеса,
И в облака, что проплывали,
Поставив паруса.
Я также шел меж душ страдальных,
Но круг другой свершал.
Я думал о его поступке,
Велик он или мал.
Бедняге в петле быть,— за мною
Так кто-то прошептал.
О боже! Словно закачались
Твердыни стен кругом,
И небо налегло на череп,
Как огненный шелом.
Я сам страдал, но позабыл я
О бедствии своем.
Я знал одно: с какою мыслью
Он между нас идет,
И почему он смотрит жадно
На ясный небосвод.
Он ту убил, кого любил он,
И вот за то умрет.

488
Oscar Wilde
Yet each man kills the thing he loves,
By each let this be heard,
Some do it with a bitter look,
Some with a flattering word,
The coward does it with a kiss,
The brave man with a sword!
Some kill their love when they are young,
And some when they are old;
Some strangle with the hands of Lust,
Some with the hands of Gold:
The kindest use a knife, because
The dead so soon grow cold.
Some love too little, some too long,
Some sell, and others buy;
Some do the deed with many tears,
And some without a sigh:
For each man kills the thing he loves,
Yet each man does not die.

489
Оскар Уайльд
Возлюбленных все убивают,—
Так повелось в веках,—
Тот — с дикой злобою во взоре,
Тот — с лестью на устах;
Кто трус — с коварным поцелуем,
Кто смел — с клинком в руках.
Один любовь удушит юный,
В дни старости — другой,
Тот — сладострастия рукою,
Тот—золота рукой,
Кто добр — кинжалом, потому что
Страдает лишь живой.
Тот любит слишком, этот — мало;
Те ласку продают,
Те покупают; те смеются,
Разя, те слезы льют.
Возлюбленных все убивают,—
Но все ль за то умрут?
Перевод В. Я. Брюсова

■ j»>j>j>S>g> §yg) <3«СФ№
0'я

493
АНГЛИЙСКАЯ ПОЭЗИЯ И РУССКАЯ
ЛИТЕРАТУРА
Первый дошедший до нас русский перевод английского
печатного текста 1616 года был сделан в Москве в 1692 году1:
это был перевод «землемерныя книги», и предназначался он
для сугубо практической деятельности. Однако рукопись стоит
одиноко в общем перечне русских переводов с иностранных
языков, выполненных у нас в первой половине XVII века, да и
о переводчике ее удалось собрать самые скудные сведения.
Позднее, ко второй половине XVII столетия, у нас появилось
уже довольно много русских переводов английских сочине-
ний,— в том числе географического и исторического содержа-
ния,— но и они были предприняты с узкопрактической целью:
оказывать посильную помощь торгового и дипломатического
характера в деловых сношениях с жившими в Москве или
наезжавшими туда «ангилейскими немцами». Большинство
этих переводов делалось официальными толмачами московско-
го «Посольского приказа», и большею частью не с английского,
а с других языков: латинского, польского или даже шведского.
Английское художественное слово, в частности поэтическое,
стало известно и любимо в России лишь столетием позже,
только после того, как круто изменились эстетические взгляды
русских книжников на поэтическую речь и вслед за петровски-
ми культурными реформами была перестроена вся система
русского стихотворства. Причины позднего знакомства в
русском государстве с английской поэзией следует искать не
только в долголетнем отсутствии живого, непосредственного об-
щения между англичанами — ценителями отечественной поэ-
зии, бывавшими в Москве или постоянно жившими здесь,— и
современными им русскими стихослагателями, не только в
недостаточном знании английского языка в России того време-
ни и различиях в образованности и культурном облике
1 W. Т. Rayan. Rathborne's Surveyor (1616-1625), the first Russian translation
from English.—Oxford Slavonic Papers, vol. XI, 1946, p. I—X.

494
Английская поэзия и русская литература
русских и англичан, основная причина отчужденности их друг
от друга заключалась в противоположности их эстетических
позиций. Английская поэзия была много старше русской,
имела другие истоки и традиции, прошла многовековой путь
развития и на рубеже XVI — XVII веков достигла своего
расцвета. И хотя своеобразная русская поэтическая культу-
ра— как мы знаем сейчас — в XVII веке достигла уже довольно
высокого уровня и пользовалась широким распространением1,
но различия двух поэтических культур, русской и английской,
были так существенны и столь разительны, что для взаимопро-
никновения обеих поэтических систем и даже для простейше-
го ознакомления их друг с другом требовалось продолжитель-
ное время.
Тем не менее, предпосылки возникновения у нас в будущем
интереса к английскому поэтическому слову все чаще и
отчетливее проявлялись с конца XVII века, одновременно с не-
прерывно ширившимся и углублявшимся процессом европеи-
зации и обновления всей русской культуры в целом. В этом
столетии, например, английский язык стал более распростра-
ненным в Москве и северных областях русского государства,
где сосредоточивалась англо-русская торговля и где он уже не
являлся, как прежде, непосредственной преградой для русских
людей, ощутивших живейшее любопытство к особенностям
английской государственной и частной жизни; в то же время и
знание русского языка стало более частым среди англичан,
которые приступили к ознакомлению с письменными памят-
никами русской мысли. Множились англо-русские словари.
В середине XVII столетия своеобразные рукописные домо-
рощенные руководства для изучения английского языка, азбу-
ки и разговорники составлялись у нас даже для посадских
людей .
1 Л. М. Панченко. Русская стихотворная культура XVII века. М., 1973.
2 См.: М. П. Алексеев. (1) Английский язык в России и русский язык в
Англии.— Ученые записки Ленинградского гос. университета, 1944, № 72,
Серия филологических наук, вып. 9, с. 77—137; (2) Англия и англичане в
памятниках московской письменности XVI—XVII вв.— Ученые записки Ле-
нинградского гос. университета, 1947, № 95, Серия исторических наук,
вып. 15, с. 43—109.

Английская поэзия и русская литература
Давно уже было обращено внимание на любопытный ману-
скрипт, долго хранившийся в одной из библиотек Вены. Это
была объемистая рукопись, составленная в Москве или в
северной России в XVII веке несколькими лицами,— немецко-
русский словарь (Russische Redensarten und Sprachbuch). На
первых листах рукописи помещены изречения, поговорки и
назидательные стихотворные отрывки, написанные на несколь-
ких языках; здесь, кроме записей на немецком и голландском
языках, встречаются также стихотворные фрагменты, написан-
ные по-английски, сопровождаемые ритмизованными русскими
переводами с конечными рифмами в каждой паре строк.
Сделано все это еще очень неискусно; все разноязычные
примеры даны здесь с самой произвольной, почти фантастиче-
ской орфографией, но все же это, может быть, один из первых
опытов передачи английского стихотворного текста на русском
языке, по возможности приближенный переводчиком к ориги-
налу \
В стихотворных произведениях русских поэтов-силлабиков
можно найти следы знакомства с сюжетами, заимствованными
из всеобщей истории; московские книжники знали легенды о
Мерлине и короле Артуре. Оставшийся в рукописи «Верто-
град многоцветный» (1678—1679) Симеона Полоцкого (1629—
1680), огромный сборник назидательных виршей, своего рода
стихотворная энциклопедия русского начетчика, «сподобивше-
гося,— по его словам,— иностранных идиомат пребогатоцвет-
ного вертограда зрети», имеет много общего со средневековы-
ми латинскими сборниками, возрожденными в Западной Евро-
пе в XVII веке; в виршевую форму Симеон Полоцкий облек
ряд новеллистических «прикладов» (exempla), в частности из
шотландской и английской старины; таковы, например, пове-
ствование об убийстве шотландского короля Кенефа его женой
Фенеллой или анекдот о Кануте Британском. Источники у
Симеона Полоцкого были, разумеется, не английские, а латин-
ские или польские, но в отдельных случаях того же времени
они могли быть и английскими или восходящими к таковым:
можно указать здесь для примера на известную стихотворную
1 См.: И. В. Ягич. Заметки об одном рукописном словаре немецко-
русском XVII столетия.— «Известия Отделения русского языка и словесно-
сти имп. Академии наук», 1897, т. I, с. 288.

490
Английская поэзия и русская литература
«Подпись к портрету царевны Софьи» (1687) Сильвестра
Медведева (1641 —1691), в которой он, прославляя царевну,
ставит ее в ряд со знаменитейшими правительницами древне-
го и нового мира; среди них названа и «Елизавеф Британска,
скипетр держаща». Книга, из которой Сильвестр Медведев
выписал имя Елизаветы Тюдор, была, по-видимому, иностран-
ная; в противном случае он не написал бы Елизавеф с
конечной «фитой», очевидно, для более точной передачи
английского буквосочетания «ти ейч» (th)1.
На исходе XVII века английские печатные книги стали
появляться в государственных и частных библиотеках Москвы.
Постепенно они пополняли собрания иноязычных книг по-
сольского приказа, печатного двора, попадали в дома
московских бояр, вхожих в царские дворцы, и даже приказных
чиновников. Особенно много английских книг сосредоточива-
лось в московской иноземной слободе, у проживавших здесь
англичан и шотландцев, среди которых было немало весьма
образованных людей, видных военных или врачей. Известный
сподвижник молодого царя Петра, пользовавшийся его особым
доверием, генерал Патрик Гордон, шотландец, приехавший в
Москву еще при царе Алексее Михайловиче, живший в России
несколько десятилетий и умерший в Москве (1699), был
большим любителем книг, театралом и собирателем предметов
искусства. Он имел порядочную библиотеку английских книг и
постоянно увеличивал ее выпиской из Лондона старых и
новых изданий через посредство приезжавших в Москву
английских купцов. Письма, писанные Гордоном из России,
опубликованные вместе с его дневником, содержат весьма
интересные данные о его приобретениях. Так, в письме из
Москвы в Лондон от 12 декабря 1691 года Гордон просил
прислать на его имя довольно много книг старых и новых для
себя и для своих соотечественников, живших в русской
столице2. Перечень этот очень интересен. Здесь значится
1 Традиция именно такого написания и произношения имени английской
королевы встречалась у нас и позже, в первой четверти XVIII века; Феофан
Прокопович в своем «Слове похвальном о флоте российском» (1720) упомина-
ет о «Елизавефе британской».
2 Tagebuch des Generals Patrie Gordon, Hrsg. M. G. Posselt, St. Petersburg,
1852, Bd. III, S. 297.

497
Английская поэзия и русская литература
знаменитый пасторальный роман «Аркадия» Филипа Сидни
(Philip Sidney, 1554-1589), одного из тончайших английских
лириков елизаветинской поры (вероятно, в новом издании
XVII века, где этот прозаический роман напечатан с вкраплен-
ными в его текст стихотворными эклогами), и романы Джона
Форда (John Ford, 1586?-1640); из новых изданий Гордон
просил ему прислать нашумевшую в эпоху реставрации сти-
хотворную сатиру Сэмюэла Батлера (Samuel Butler, 1612-1680)
«Гудибрас» (Hudibras, три песни: 1663, 1664, 1678) в жанре
ироикомической поэмы, высмеивающую пуритан, а также
стихотворения страстного поэта-роялиста Джона Кливленда
(John Cleveland, 1613-1658), политические инвективы которого
в ту пору еще сохраняли для католиков и приверженцев
пресвитерианства злободневный интерес1. Свое хорошее зна-
комство с английской поэзией засвидетельствовал и другой
живший в Москве англичанин — врач царя Алексея — Сэмюэл
Коллинз в своей книжке о России, изданной в Лондоне в
1671 году.
Конечно, приведенные выше разрозненные факты еще не
складываются в цельную картину. Это всего лишь более или
менее случайные предпосылки наметившегося столетием позже
англо-русского литературного сближения. Однако обращают
на себя внимание неуклонность и относительная быстрота
совершавшегося процесса.
Посольские сношения между Англией и русским государ-
ством почти не прерывались в течение всего XVII века,
несмотря на порою неблагоприятно складывавшиеся для них
внутренние или международные ситуации. Но впечатления
русских посольств, ездивших в Англию, или английских,
1 Стоит попутно отметить, что воспитателем своего сына Патрик Гордон
сделал довольно примечательного человека, игравшего некоторую роль в
культурной хронике московской иноземной слободы. Это был Эрнест-Готлиб
фон Берге (1649—1722), хорошо знавший русский язык, литератор и поэт,
живший в России и в Англии, ставший потом толмачом Рранденбургского
курфюрста и первым переводчиком эпопеи Мильтона «Потерянный рай» на
немецкий язык (1682). По рукописи, принадлежавшей Берге, В. Н. Перетц
издал стихотворные опыты на русском языке, писанные, правда, довольно
неискусно, либо самим Берге, либо каким-нибудь из живших в России
иноземцев (см: Журнал Министерства народного просвещения, 1905, октябрь,
с. 345 — 346).

498
Английская поэзия и русская литература
попадавших в Москву, резко отличались в начале и в конце
этого века. Посольство в Англии Григория Микулина в
1600—1603 годах, как известно, позволило новейшим исследо-
вателям установить точную дату представления комедии Шек-
спира «Двенадцатая ночь» при дворе королевы Елизаветы, но
члены русского посольства отказались, ссылаясь на постные дни,
присутствовать на этом спектакле, несмотря на приглашение
королевы \
Иную картину наблюдаем мы в конце этого столетия: тот же
Патрик Гордон, в 1686 году приехавший на несколько месяцев
из Москвы, видел в Лондоне представление комедии Джорджа
Виллерса герцога Бэкингема (George Villiers, 2nd Earl of
Buckingham, 1628-1687) «Репетиция» (The Rehearsal, 1671), в
которой осмеивались английские исторические драмы, и был
на придворном спектакле, где, согласно его дневнику, «в
присутствии короля, королевы и всего двора в Уайтхолле
представлена была трагедия «Гамлет, принц Датский». Знаме-
нательно, однако, что уже несколькими годами ранее русский
посол в Англии в 1681 —1682 годах П. И. Потемкин смотрел в
Лондоне с немалым любопытством специально показан-
ный в его честь спектакль—«Бурю» Шекспира2. Можно со-
слаться и на ряд других фактов, подтверждающих, с какой, в
сущности, легкостью и быстротой былая длительная отчужден-
ность двух культур—английской и русской—на рубеже XVII
и XVIII веков сменилась пробуждением взаимной заинтересо-
ванное:™. С конца XVII века представители обеих культур
уверенно шли навстречу друг другу: это же можно сказать и
относительно поэзии обеих стран.
С самого начала установления постоянных дипломатических
сношений между Англией и русским государством в многолюд-
ных посольствах, которые английские власти отправляли в
Москву, всегда встречалось немало людей, имевших самое
непосредственное отношение к литературе, что объясняет, в
частности, устойчивость и популярность «московитской» темы
в английской поэзии и драматургии той поры.
1 См. сб. «Шекспир и русская культура», М.— Л., 1965, с. 793 — 794.
2 M. S. Anderson. Britain's Discovery of Russia (1553-1815). London, 1958,
p. 48.

499
Английская поэзия и русская литература
В 1568 году вместе с посольством Томаса Рандольфа от
королевы Елизаветы прибыл в Москву в качестве его секрета-
ря английский поэт Джордж Тербервиль (George Turberville,
1540-1610). Он был известен в Лондоне своими сонетами,
переводами из Овидия и подражаниями итальянским поэтам
эпохи Возрождения. Посольство оставалось в России долгое
время, но было неудачным — испытало в Москве Ивана Гроз-
ного много всяческих бед и огорчений. Посол преподнес царю
подарок королевы—«чрезвычайно большой серебряный кубок
замечательной работы с награвированными на нем английски-
ми стихами», но не добился ничего. Тербервиль разделил
участь злополучного посольства и вынес наихудшие впечатле-
ния от русской столицы, о чем написал несколько стихотвор-
ных эпистол (Poems Describing <...> Russia, 1568), среди них
своему другу — поэту Эдмунду Спенсеру (Edmund Spenser,
1552?-1599). Хмуро взирая на жителей Москвы из окон
посольской избы, Тербервиль еще не подозревал, что настанет
время, когда их потомки будут с интересом читать и перево-
дить английские стихи.
Столетие спустя, в 1661 году, в Москву явился с посольством
графа Карляйля от английского короля Карла II к царю
Алексею Михайловичу другой видный поэт — Эндрю Марвелл
(Andrew Marvell, 1621-1678). Это был близкий друг и соратник
Джона Мильтона (John Milton, 1608-1674) на английском
государственном поприще во время протектората Кромвеля.
Посольство, секретарем которого он являлся, также было не
из легких, но Марвелл, несмотря на ряд разочарований,
испытанных им в России, не унывал. Вероятно, он, живя в
Москве, кроме дипломатических бумаг, как всегда, писал
лирические и сатирические стихи по-английски и по-латыни,
веселился как мог, устраивая в предоставленном ему доме на
Покровке любительские спектакли на английском языке. Из-
вестный поэт, побывавший во всех главных столицах Западной
Европы, видавший Испанию, Италию, Францию, Голландию и
знавший языки этих стран, Марвелл не почувствовал интереса
к Московии — ни к жителям, ни к письменности или языку
страны; москвичи, в свою очередь, знали его только как
официальное лицо: он упоминается в деловых бумагах

500
Английская поэзия и русская литература
московских канцелярий как «посолской секлетарь (sic.) Андрей
Марвель» \
Прошло еще полстолетия, и характер англо-русских сноше-
ний изменился. Петр I в 1698 году отправился в Англию и
провел там более двух месяцев, в течение которых он успел
многое повидать и войти во вкус английской жизни. Он жадно
интересовался всем, что могло быть наследовано и в России,
приглашал ехать с собою десятки людей всех специальностей.
Несколько раз Петр успел побывать в лондонском театре,
завел знакомство в сценических кругах и сумел оценить
значение и общественную пользу театральных зрелищ. Тем
интереснее для нас неожиданное свидетельство видного ан-
глийского архитектора и драматурга того времени Джона
Ванбру (John Vanbrugh, 1664-1726). В полемической брошюре,
изданной им в Лондоне в ответ на обвинение в безнравствен-
ности и богохульствах, будто бы допущенных им в его ранней
пьесе «Рецидив, или Добродетель в опасности» (The Relapse, or
Virtue in Danger, 1696), Ванбру в качестве оправдания объявил
во всеуслышание, что в написании этой пьесы ему помогал
один джентльмен, «который уехал вместе с царем, сделавшим
его поэтом-лауреатом Московии». Это свидетельство заслужи-
вает проверки, но не так неправдоподобно, каким может
показаться на первый взгляд: в разношерстной толпе англи-
чан, которых вез с собою Петр из Лондона, вполне мог
находиться джентльмен, причастный к литературе и театру;
напомним также, что вскоре после своего возвращения царь
повелел особым указом 1702 года строить «комедийную хоро-
мину» на Красной площади, «да в Немецкой слободе в дому
генерала Лефорта в большой палате покамест та хоромина
построится, сделать комедийной театрум и хоры»2.
После поездки в Англию царя Петра в русском книжном
языке стали чаще попадаться английские слова административ-
ного языка, морская терминология; свою роль для распростра-
нения англицизмов в русском словаре сыграл усилившийся
ввоз к нам английских товаров, требовавших постоянных
1 Дворцовые разряды, т. III, СПб., 1852, с. 553, 571.
2М. П. Алексеев. О связях русского театра с английским в конце
XVII в.— начале XVIII в.— «Ученые записки Ленинградского гос. университе-
та», 1943, № 87, Серия гуманитарных наук, с. 123—140.

501
Английская поэзия и русская литература
наименований. Словом, в эту пору интерес к английскому
языку предопределялся задачами деловыми, чисто практиче-
скими. Значение английского языка для изучения морского
дела подчеркнуто было введением этого языка как обязатель-
ного учебного предмета в открытую в Москве навигационную
школу и нередкими поездками молодых людей в Англию д\я
обучения мореходству. В 40-е годы XVIII в. русские юноши,
отправленные в Англию <^для науки», присылали в петербург-
скую адмиралтейскую коллегию образцы своих переводов с
английского, и переводы эти препровождались Академии наук
с просьбой дать о них отзыв. Все чаще отправлялись в Англию и
представители других специальностей; ездили туда и жили там
подолгу русские дипломаты; многие из них хорошо усваивали
английский язык и знакомились с английской литературой
того времени.
Европеизация русской культуры шла полным ходом, и в
этом процессе все отчетливее намечалось уже особое англий-
ское веяние.
Восемнадцатый век был в России временем усиленной
переводческой деятельности. В эту эпоху за несколько десяти-
летий русское переводческое искусство прошло трудную, но
универсальную школу мастерства, что сыграло важную роль
для выработки нового книжного языка и создания светской
литературы по западноевропейским образцам. В начале века
переводы составляли у нас основу книжной продукции: на
новом гражданском алфавите печатались прежде всего пере-
водные сочинения, отвечавшие запросам и практической на-
правленности петровских реформ. Благодаря обилию выпу-
скавшихся у нас в это время переводов сочинений научно-
популярного и технического характера языковые средства
русских переводчиков оснастились огромным количеством
иностранных слов и наспех созданными новыми терминами,
более или менее удачно калькированными с западноевропей-
ских образцов. Обилие варваризмов, увлечение иностранными
конструкциями фраз создавало иллюзию переводных даже для
таких сочинений, которые были вполне самостоятельными

502
Английская поэзия и русская литература
произведениями русских авторов. И еще одна характерная
примета времени: все переводы были прозаическими и дела-
лись они также только с прозаических оригиналов '. Стихот-
ворные переводы, сопряженные с особыми трудностями, по-
явились значительно позже.
Лишь с середины 30-х годов в русской книжности намечает-
ся перелом. Переводы сочинений научно-популярного харак-
тера начинают уступать место переводам произведений худо-
жественной литературы, а среди последних постепенно выде-
ляются переводы стихотворные, и качество их с утверждением
новой системы русского стихосложения непрерывно улучшает-
ся. В итоге к концу XVIII века в русской литературе
образуется уже большой фонд стихотворных переводов, вклю-
чающий в себя свыше тысячи произведений, больших и малых,
принадлежавших многим русским поэтам — от Кантемира и
Тредиаковского до Державина и Карамзина.
Антиох Кантемир (1708—1744), в течение шести месяцев
живший в Лондоне в качестве дипломатического представите-
ля России при английском дворе, не был знатоком английского
языка и знал его приблизительно, по служебной необходимо-
сти (впрочем, международным дипломатическим языком в то
время считали французский), но литературой Британии он
интересовался бесспорно. Об этом свидетельствует прежде
всего каталог его библиотеки, в котором названо много
английских авторов, в том числе Джон Локк (John Locke,
1632-1704), английские моралисты, сочинения Джонатана
Свифта (Jonathan Swift, 1667-1745) в разных изданиях, кото-
рые он выписывал себе и в Париж, после отъезда из Лондона.
В примечаниях к своей VI сатире (1738) морально-
философского содержания Кантемир приводит цитату из
«Опыта о человеке» (Essay on Man, 1734), взятую из сочинения
«славного английского стихотворца Попа» (Alexander Pope,
1688-1744). Еще интереснее следы непосредственного воздей-
ствия английского поэта, обнаруженные в одной из четырех
так называемых «од» Кантемира (1735). В примечании к этому
небольшому поэтическому циклу Кантемир поясняет, что под
1 См.: А. И. Соболевский. Из переводной литературы Петровской поры
(«Сборник ОРЯС Академии наук», т. XXXIV, № 3).

503
Английская поэзия и русская литература
словом «оды» он имеет в виду «песни», то есть не стихотво-
рения торжественного характера, которые именовались «ода-
ми» в русской поэзии в последующие десятилетия. Все четыре
оды Кантемира, по наблюдению Л. В. Пумпянского, «написа-
ны итальянским эндекасиллабом <...>, так что сплошные
женские окончания в этой метрической атмосфере теряют
свой польский характер и строфа кажется копией итальян-
ской» ]. Последующие исследования обнаружили, что связь
этих од с итальянской поэзией прослеживается еще далее: в
первой же оде замечены отчетливые заимствования из седьмой
песни «Потерянного рая» (Paradise Lost, 1667) Мильтона в
итальянском переводе Паоло Ролли, напечатанном в Лондоне
в 1735 году, как раз в то время, когда Кантемир был особенно
близок к лондонскому итальянскому кружку («клубу») и к
самому поэту и переводчику Паоло Ролли2.
Приведенный пример демонстрирует ситуацию, в которой
находились в то время в России поэтические переводы с
английского. Они еще нуждались в посредниках; переводчики
английского стихотворного текста русскими стихами у нас в то
время еще отсутствовали, и это обстоятельство предопредели-
ло многие особенности усвоения английской поэзии в последу-
ющей литературной истории России.
В. К. Тредиаковский (1703—1768), вероятно, имел пред-
ставление об английском языке и литературе, но в своей
переводческой практике—даже в тех случаях, когда речь шла
об Англии и ее писателях,— обращался к текстам на латинском
или французском языках8. Однако ему было известно, что
1 Л. В. Пумпянский. Очерки по литературе первой половины XVIII
века. I. Кантемир и итальянская культура. См.: XVIII век. Сборник статей и
материалов [вьеп. I]. М.—Л., 1935, с. 94—95.
2 V. J. Boss. Kantemir and Rolli—Milton's «Il paradiso perduto*.— Slavic
Review, 1962, Vol. XXI, No. 3, p. 441-445.
3 Так, Тредиаковский перевел написанный по-латыни политико-
сатирический роман «Аргенида» Джона Барклая (John Barclay, 1582-1621),
писателя шотландского происхождения, жившего в эмиграции в Риме и в
Париже. Два позднейших перевода Тредиаковского—работы о Фрэнсисе
Бэконе (А. Деле р. Сокращение философии канцлера Франциска Бакона,
1760 г.; Д. M ал лет. Житие канцлера Франциска Бакона, 1760)—сделаны с
французского текста; ср.: И. В. Шаль. К вопросу о языковых средствах
переводчиков XVIII столетия. (Тредиаковский как переводчик).— Труды
Кубанского педагогического института, 1940, т. II—III, с. 215—240.

504
Английская поэзия и русская литература
«способ сложения стихов весьма есть различен по различию
языков» («Новый и краткий способ к сложению российских
стихов», 1735). Это положение Тредиаковский подкрепляет
ссылками на стихосложение эпопей древнего и нового мира:
«...Правила поэмы эпическия, не больше служат греческому
языку в Гомеровой Илиаде, и латинскому в Виргилиевой
Энеиде, как францусскому в Волтеровой Ганриаде, италиян-
скому в избавленном Иеросалиме у Тасса, и аглинскому в
Милтоновой поэме о потеря нии рая». В более поздней
статье—«Письме, в котором содержится рассуждение о сти-
хотворении...» (1752)—Тредиаковский осуждает своего вечно-
го антагониста А. П. Сумарокова (1717—1777) за его трагедию
«Гамлет». «Гамлет,— пишет Тредиаковский,— как очевидные
сказывают свидетели, переведен был прозою с англинския
Шекеспировы, а с прозы уже сделал ее почтенный автор
нашими стихами» \
В своей нашумевшей «Эпистоле о стихотворстве» (1748)
Тредиаковский, называя много имен образцовых западноевро-
пейских писателей (есть среди них и англичане—«Мильтон и
Шекеспир, хотя непросвещенный», а также «остроумный
Поп»), заключает свой перечень советом: «Последуем таким
писателям великим».
Однако творения Мильтона у нас переводили в течение
всего XVIII века не с подлинников, а с переводов —
французских или немецких. Поэтические произведения Алек-
сандра Попа имели ту же участь. В 1749 году второстепенный
русский писатель и переводчик И. Шишкин перевел «шутли-
вую» поэму Попа «Похищение локона» (The Rape of the Lock
1714); перевод был сделан прозой по французскому стихотвор-
ному переводу (Paris, 1742) и остался неопубликованным2.
Однако он дошел до нас в рукописи3, которая открывается
1 В. К. Тредиаковский. Стихотворения. Л., 1935, с. 334, 363.
2 П. Н. Берков. Иван Шишкин, литературный деятель 1740-х годов.—ЧВ
сб. «Вопросы изучения русской литературы XI—XX вв.», М.—Л., 1958,
с. 55—56.
3 Рукопись этого перевода хранится в Ленинградской публичной библи-
отеке и имеет следующее заглавие: «Букля власов похищенных. Поема
герой-комическая господина Попа. Переведена на русский язык чрез Ш. 1749,
октября 20 Санкт-Петербурхе». Французский оригинал: «La boucle de cheveux

505
Английская поэзия и русская литература
забавным предисловием «К читателю»: «Господин Поп,—
пишет здесь переводчик,— знаменитой стихотворец аглинской,
всем любителям чтения знаком довольно. Поема (сия?) его
творения переведена мною в угодность одному моему благо-
творителю <...> Хотя переводы мои ни мало почти оригиналу
нелзя уподобить, и естли господин Поп в жилище мертвых,
как там все люди и во всем становятся равны, прочтет по
русски свою поему, то един устав вечности удержит его от
того — по аглицки, сошед сюда, со мной подратца, однако я
твердо уповаю, что моя добрая воля услужить незнающим
чюжестранных языком (sic), а притом замыслы творца и шутки
произведут и мне в читателях снисхождение» '.
Известно также, что ученик Ломоносова H. Н. Поповский
(1730?—1760) по совету своего учителя перевел философскую
поэму А. Попа «Опыт о человеке», написанную автором
«героическими двустишиями», но свой перевод он сделал
русской прозой с французского перевода и напечатал его
только после долгих мытарств проведения этого труда через
все цензурные инстанции — светские и церковные2.
Однако ко второй половине XVIII века, примерно к 60-м
годам, в России количество людей, знающих английский язык,
очень возросло. Существенно, что его изучали и им пользова-
лись уже многие русские литераторы. В первую очередь, это
были люди, ездившие в Англию или жившие в ней. Таков был,
например, поэт Василий Петрович Петров (1736—1799),
проживший в Англии около двух лет. Состоя переводчиком и
библиотекарем при кабинете Екатерины II, Петров по своей
настоятельной просьбе был отправлен в Англию, откуда
вернулся в 1774 году. В Англии он жил вместе с Г. И. Сило-
вым, отправленным туда для изучения математики. В своем
первом послании к Силову Петров характеризует его в стихах,
которые всецело могли быть отнесены к нему самому:
enlevées, poème héroï-comique de Mr. Pope, traduit en vers françois par M.
Despreaux», Paris, 1742.
1 A. H. Пыпин. Для любителей книжной старины. M., 1888, с. 9—10.
2 См.: Н. С. Тихонравов. История издания «Опыта о человеке» в
переводе Н. Поповского.— В кн.: Н. С. Тихонравов. Сочинения, т. I, М.,
1898, с. 82 — 89; Л. Б. Модзалевский. Ломоносов и его ученик Попов-
ский.—В кн.: «XVIII век». Сб. 3, М.—Л., 1958, с. 111 — 170.

506
Английская поэзия и русская литература
Щастливое дитя незнатного отца,
Что нрава тихостью влечет к себе сердца,
Что рос, играл, гулял и с Сарских гор катался,
И Темзы на брегах вдруг с Музами спознался...1
Находясь в Англии, оба приятеля основательно изучали
английский язык и литературу; одно из пожеланий Петрова
Силову было выражено в стихах, в которых поэт просил
услышать его «меж сладких твоего глаголов Аддисона, меж
истин грозного добротою Катона» (то есть трагедии Аддисона
«Катон» (Cato, 1713), которую он особо ценил):
Терпи и достигай терпеньем совершенства.
Да щедрыя в тебе природы огнь горит,
Да росску грудь умов британских луч зарит2.
Сам Петров прилежно изучал Мильтона (он перевел три
песни «Потерянного рая», но вновь прозой!) и Попа (послани-
ям которого он подражал в своей эпистоле «К ... из Лондона»).
Однако едва ли эти стихи известны были его английским
собратьям по перу, как на это в свое время надеялись его
русские друзья: в бумагах Михаила Никитича Муравьева
(1757—1807), видного общественного деятеля, литератора и
поэта последних десятилетий XVIII века, хранилось ненапеча-
танное стихотворное послание его к В. П. Петрову (1778) под
характерным заглавием «Успех бритской музы». В нем идет
речь о воздействии английской поэзии на творчество Петрова,
не так давно вернувшегося из Англии; при этом Муравьев
допускает, что если бы Петров жил дольше на берегах Тамизы
(то есть Темзы), то он и там прославился бы своими стихами,
поскольку он был усердным «чтителем» выдающихся англий-
ских поэтов. Попутно Муравьев дает характеристики ряда
видных поэтов Великобритании, творения которых сам Му-
равьев, безусловно, знал не понаслышке; в стихотворении
отчетливо чувствуется тенденция автора связать в своих
прославлениях питомцев британских и русских муз.
Приводим начало этого длинного послания, недавно опуб-
ликованного по автографу.
1 Сочинения В. Петрова, ч. III, СПб., 1811, с. 52.
2 Там же, с. 70—71.

507
Английская поэзия и русская литература
Успех бритской музы
К В. П. Петрову
О ты, чей гордый дух и мужественный слог,
Подобно Дрейдену, Вергилья выражают,
Прими стихи сии почтения в залог,
Которое в меня дары твои внушают,
Сии разительны черты,
Чем бы прославился и на Тамизе ты.
Тамизы любят брег аттические музы
И сладость льют свою в британские слова.
Слепец, другой Гомер, свергает смертны узы
Мильтон, чтоб созерцать сиянье божества
И матерь смертных рода
Облечь твоей красой, всесильная природа!х
После Драйдена (John Dryden, 1631-1700) и Мильтона в
послании идут поэтические характеристики Шекспира, Попа и
Джеймса Томсона (James Thomson, 1700-1748) (аллюзии на
вторую часть его поэмы «Времена года»—The Seasons, 1730).
Мы не знаем, было ли это послание отправлено адресату; тем
не менее можно предположить, что если Петров получил его,
то он едва ли мог бы оказать автору то «снисхождение», на
которое надеялся поэт: на английскую поэзию Петров и
Муравьев, несомненно, смотрели уже разными глазами: изда-
тель громоподобных од, поклонник Драйдена, Петров по
своим воззрениям был убежденный классик, даже дидактико-
философские поэмы Попа, «поэта-мудреца, который природу
испытует», едва ли могли увлечь его своим содержанием.
Восторженная характеристика Шекспира, этого, по словам
Муравьева, «исполина» и «владыки бритских сцен», едва ли
могла быть Петрову по нутру, несмотря на оговорки, что он
«неправильно велик», то есть, не придерживался правил
классической трагедии. Равным образом, Петрову должна была
быть чужда поэма Дж. Томсона «Времена года», возвещавшая
утверждение в Англии сентименталистской и предромантиче-
М. Н. Муравьев. Стихотворения. Л., 1967, с. 172.

508
Английская поэзия и русская литература
ской поэзии, к которой чувствовал крепнущее влечение
M. Н. Муравьев.
Что же касается содружества британских и русских муз, то о
нем, как о явлении предвидимом и желанном, как раз в
указанное время, вспоминали не раз. Через три года после
«Успеха бритских муз» другой русский поэт, Алексей Василь-
евич Колмаков (ум. 1804), переводивший Свифта и Стерна с
английских подлинников, напечатал следующие стихи:
Уже художества и кроткие науки
Через моря свои к вам простирают руки <...>
Я Музой вдохновен глашу сии слова:
Что видит Албион, увидит то Нева1.
* * *
На русской почве английская поэзия сразу же поставлена
была в условия, отличные от тех, в которых происходило
распространение в России XVIII века других литератур
Западной Европы, хлынувших к нам в то время бурным
потоком. Важно прежде всего отметить, что английская лите-
ратура первоначально составляла в нем самостоятельно теку-
щий малозаметный ручеек, который, однако, довольно быстро
усиливался в общем течении. С другой стороны, нельзя
забывать, что английская литература, и в частности поэзия,
переводилась не с подлинников, а через посредство француз-
ских и немецких переводов.
С середины 60-х годов XVIII века, когда количество
переводов, появлявшихся в печати, превышало число выхо-
дивших в свет оригинальных произведений русских литерато-
ров2, особую роль стало играть учрежденное в Петербурге
1 А. Колмаков. Стихотворения, СПб., 1791, с. 56—57.
2 С давних пор у нас делались попытки составить общий перечень
произведений зарубежных литератур, появившихся в это время в русских
переводах. См., например: А. Туркестане в. Каталог иностранной литерату-
ры в России (1740—1810). М., 1894 (составлено преимущественно по кн.:
В. С. Сопи ков. Опыт Российской библиографии, т. I—V, СПб., 1821:
переиздано под ред. В. Н. Рогожина, с указателями, СПб., в 5-и тт., 1904—1908).
В настоящее время наиболее надежным пособием является «Сводный каталог
русской книги гражданской печати XVIII века», т. I—V, М., 1962—1967.

509
Английская поэзия и русская литература
общество переводчиков, получавшее значительные правитель-
ственные субсидии, оно просуществовало до 1783 года1. В
число членов общества входило 114 профессиональных пере-
водчиков с древних и новых языков; в течение пятнадцати лет
это «Собрание» выпустило и наметило к переводу несколько
десятков сочинений, среди которых были и английские. Но
переводчиков с английского было явно недостаточно; в них
ощущалась постоянная нужда: «Собрание» их искало, объявля-
ло о том через газегы, предлагая принять заказы на работу по
переводу ряда английских книг, или, за отсутствием жела-
ющих приняться за столь трудное дело, поручало производить
соответственные переводы английских сочинений лицам, зна-
ющим французский или немецкий языки; некоторые переводы
английских сочинений появились в русской печати через
двойное посредство — французско-немецкое.
Естественно, что подобная переводческая практика крайне
затрудняла появление в русской печати тех лет стихотворных
переводов, выполненных с английских подлинников. Между
тем «Собрание, старающееся о переводе иностранных книг»
ставило себе и эту задачу: в одном из перечней, изготовленных
для «Собрания»,— списке «лучших драматических сочинений»,
предназначавшихся для перевода,— кроме произведений писа-
телей французских и испанских, предлагалось переводить также
«Шекспира и прочих английских и других знаменитых творцов
в стихах и в прозе, с стихотворцев —стихами, а с прозаических
писателей — прозою»2.
Такое условие ставилось у нас переводчикам не впервые,
хотя для западноевропейских переводчиков, в частности
французских, оно в XVIII веке не являлось обязательным3.
Выше мы уже приводили относящийся еще к концу 40-х годов
отзыв Тредиаковского о «Гамлете» Сумарокова (1748), переве-
денном с французского прозаического перевода. Как известно,
Сумароков был сильно уязвлен упреком, обращенным к нему
1 В. П. Семенников. Собрание, старающееся о переводе иностранных
книг, учрежденное Екатериной II, 1768—1783 гг. Историко-литературное
исследование, СПб., 1913.
2 Там же, с. 89.
3 См. об этом подробнее с. 525 данного послесловия.

510
Английская поэзия и русская литература
его постоянным антагонистом, но, возражая Тредиаковскому,
очевидно, не понял, что последний вменял ему в вину.
«Гамлет» мой,— говорит Сумароков,— кроме монолога в окон-
чании третьего действия и Клавдиева на колени падения, на
Шекспирову трагедию едва-едва походит...» Перевод Сумаро-
кова действительно мало походит на шекспировский текст:
Сумароков лишь старался архаическими стихами передать
мысли Гамлета о жизни и смерти и его сомнения о загробной
жизни:
...Отверсть ли гроба дверь и бедствы окончати?
Или во свете сем еще претерпевати?
Когда умру: засну засну и буду спать?
Но что за сны сия ночь будет представлять! '
Как справедливо отмечалось, «такое отношение к переводи-
мому произведению было в духе эстетики классицизма. Поэти-
ка XVIII века характеризовалась принципом абсолютной
ценности искусства. Эта абсолютная ценность существовала
вне эпохи, вне языка, вне творческой личности автора. И это
стремление к абсолютно прекрасному отражалось и на перево-
дах. Если переводчику казалось, что он может улучшить
оригинал, он изменял его» 2. Прекрасной иллюстрацией этого
утверждения могут служить французские прозаические перево-
ды произведений Шекспира, которые и в России в то время
были в ходу.
Не подлежит сомнению, что в 70-е годы XVIII века в России
были люди, занимавшиеся переводами английского художе-
ственного слова непосредственно с подлинников, в частности
такие непрофессиональные литературные переводчики, кото-
рые изучали того же Шекспира в оригинале, не только не
следуя его французским критикам, но и вступая порой в
прямое противоречие с ними. Так, в 70-х годах знатоком
английского языка считался у нас М. И. Плещеев, выступав-
ший в русской печати под характерным псевдонимом «Англо-
ман», доставившим много хлопот русским библиографам, стре-
1 А. П. Сумароков. Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе,
ч. Ill, М., 1787, с. 95.
2 А. Фитерман. Сумароков-переводчик и современная ему критика, в
изд.: Тетради переводчика, М., 1963, с. 19.

511
Английская поэзия и русская литература
мившимся его раскрыть1. В 1775 году М. И. Плещеев стал
советником русского посольства в Лондоне и членом Вольного
Российского собрания при Московском университете, поста-
вившего своей целью совершенствование русского языка. В
«Трудах» собрания помещались переводы Плещеева с англий-
ского, в частности хорошо известное исследователям англо-
русских литературных связей «Письмо Англомана к одному из^
членов Вольного Российского собрания», посвященное вопро-
сам стихотворного перевода с английского на русский; присла-
но оно было из Лондона. «Надобно чувствовать чрезвычайные
дарования,— писал М. И. Плещеев,— или быть чрезвычайно
смелу, чтоб переводить Шакеспира, особливо знаменитые те
места его сочинений, в коих сила воображения, мыслей и
выражений, нечто отменное и превосходное в себе имеют;
однако я, не имея тех качеств, какие для такого предприятия
нужны, а будучи единственно влюблен в некоторые места
Шакеспировых творений, дерзнул перевесть одни из его
стихов, кои столь известны, что всякой, кто читать умеет, их
наизусть знает, а именно славный Гамлетов монолог». Весьма
интересно и дальнейшее обоснование тех причин, которые
заставили М. И. Плещеева цзяться за перо переводчика: «Я не
остановился, вспомнив, что/г. Волтер сей монолог перевел, tie
все россияне знают французский язык; к тому же, сравнив сей
перевод с оргиналом, я увидел, что г. Волтер больше боролся с
Шакеспиром, нежели его переводил, и что ежели бы кто-
нибудь его перевод на аглинский язык обратно перевел, то б
никто не узнал, что это Шакеснирово сочинение. Я еще нашел,
что говорить на французском языке так, как Шакеспир
говорил на аглинском, почти невозможно, а на русском можно
ему по крайней мере подражать, и когда не силу и Fie красу
его, то дух его сохранить»2.
Цитированные слова для своего времени представляются не
только неожиданными, но и весьма замечательными.
1 Опыт трудов Вольного Российского собрания при Имп. Московском
университете, М., 1775, ч. II, с. 257 — 261.
2 Там же, с. 257—258. В тех же «Трудах» (т. III, М., 1776, с. 1—34) напечатал
М. И. Плещеев свой перевод с английского «Предложения о поправлении,
распространении и установлении английского языка в письме к лорду Оке-

512
Английская поэзия и русская литература
М. И. Плещееву делают честь как сделанное им в той же
статье сравнение языков русского и английского, обнаружива-
ющее и тонкое понимание им языковых несоответствий и
различий, и острый слух, так и самый перевод монолога
Гамлета, очень удачный по близости к оригиналу. Он очень
складно звучит и доныне, несмотря на то, что нас отделяет от
него свыше двух столетий.
Иль жить, или не жить, теперь решиться должно
Что есть достойнее вели кия души:
Фортуны ль злой сносить жестокие удары
Или, вооружаясь против стремленья бед,
Конец их ускорить, окончить жизнь, уснуть,
И тем всю скорбь пресечь, котора смертных доля?
Этот перевод не может быть обойден ни историками
англо-русских литературных отношений, ни исследователями
русского переводческого искусства.
Замечания М. И. Плещеева относительно того, что «мы даем
больше уз слогу нашему, нежели сходно с вольностию нашего
языка» и что «недовольно нами приняты» метафорические
выражения, столь изобильные у «аглинских писателей», вызва-
ли дальнейшие размышления по этому поводу Антона Алексе-
евича Барсова, секретаря «Вольного Российского собрания»,
профессора словесности Московского университета, опублико-
вавшего в тех же «Трудах» под инициалами А. Б. свой «Ответ на
письмо Англоманово» \
Рассказанный эпизод, однако, ни в коем случае не должен
рассматриваться как характерный для русской переводческой
практики в конце XVIII столетия. Большинство русских
переводчиков этого времени продолжали переводить англий-
ские поэтические произведения с французских прозаических
форду, Великобританскому Главному казначею». Эта статья нередко цитиру-
ется историками русского языка (ср.: С. Б улич. Очерк истории языкознания
в России, т. I, СПб., 1904, с. 310), но доныне никто не обращал внимания
на то, что это хороший русский перевод известного памфлета Джонатана
Свифта.
1 «Ответ на письмо Англоманово».— Опыт трудов Вольного Российского
собрания, т. II, с. 262—267: ср. книгу: «Шекспир и русская культура», М.—Л.,
1965, с. 52.

Г) I
Английская поэзия и русская литература
переводов, позднее — немецких: так издавались у нас русские
переводы не только Шекспира, но и Гея (John Gav, 1685-1732),
Юнга (Edward Young, 1683-1765), Грея (Thomas Gray, 1716-
1771) и многих других.
Между тем английская литература только в это время стала
получать более широкое распространение во Франции, и
французские переводы произведений английских писателей
являлись переводами «украшательскими», произвольно изме-
нявшими английские оригиналы. Французское посредство не-
мало способствовало ухудшению переводов из английской
поэзии. Менее опасным в этом смысле для русских переводчи-
ков являлось посредство немецкое, хотя и здесь французское
воздействие на практику немецких переводов и немецкую
критическую мысль в XVIII веке в свою очередь сказалось и
в русской печати того времени.
Стоит упомянуть здесь французскую книгу хрестоматийного
типа «Дух английской поэзии или переводы из лучших
английских поэтов, еще не появлявшихся на нашем языке» в 8
томах, выходившую в свет в парижском издании между
1749—1756 годами. Этот труд Антуана Иарта (Antoine Yart,
L709-1791), руанского аббата и литератора, стоит у истоков
'литературной англомании во Франции в середине XVIII века/
Предисловие к нему открывается словами Вольтера: «Англича-
не неоднократно извлекали пользу из произведений, создан-
ных на нашем языке; нам предстоит теперь, в свою очередь,
заимствовать у них, после того как мы сами давали им
взаймы».
«Дух английской поэзии» — многотомная хрестоматия пере-
водов из английской поэзии, приспособленных к вкусам
французских читателей,— недостаточно известна исследовате-
лям распространения английской поэзии на русской почве в
XVIII столетии, а между тем к ней обращались, несомненно, и
русские читатели и переводчики того времени. Имя Иарта было
тогда известно многим русским литераторам. Д. И. Фонвизину
принадлежит перевод статьи Иарта о поэзии—«Рассуждение о
действии и существе стихотворства» \ в которой явственно
1 Перевод Д. И. Фонвизина, озаглавленный «Господина Ярта рассужде-
ние о действии и существе стихотворства», помещен был в журнале,
17-1602

51 1
Английская поэзия и русская литература
заметно влияние на теоретические воззрения Иарта английской
эстетической мысли1.
Появлялись и другие французские хрестоматийные издания
с переводами произведений английских поэтов (или одного
автора), особенно к концу этого столетия, к которым обраща-
лись русские переводчики эпохи сентиментализма и романтиз-
ма. Так, по французским изданиям делались у нас переводы
Попа, Гея, Грея, Юнга и многих других английских авторов2.
Вслед за французскими источниками в России становились
известны и даже печатались отдельно и в периодических
изданиях немецкие переводы английских поэтов. В немалом
количестве такие переводы публиковались в особых рефера-
тивных журналах, выходивших тогда в России на иностранных
языках, в которых наряду с оригинальными материалами
появлялись обзоры иностранных периодических изданий и
извлечения из них. Таким органом был журнал «Библиотека
издававшемся И. Рейхелем. «Собрание лучших сочинений к распространению
знания и к произведению удовольствия», 1762, ч. III, с. 120—143.
1 Об Йарте и его сочинениях и переводах с английского см.: W. Folkierski.
Entre le classicisme et le romantisme, Krakôw—Paris, 1925, p. 201-202, 204.
2 К 70-м годам XVIII в. относится y нас увлечение русских литераторов
произведениями Эдуарда Юнга, в особенности его «Ночными размышления-
ми» (The Complaint: or, Night Thoughts on Life, Death, and Immortality, 1742-1745),
получившими широчайшее распространение во всех литературах Западной
Европы. До самого конца XVIII века этот знаменитый поэтический цикл
переводился у нас не с английского, а с французских или немецких переводов
(см. переводы А. М. Кутузова, И. Г. Рахманинова, А. Я. Андреева и др.). Даже
после появления у нас в 1799 г. книги «Плач, или нощные мысли о жизни,
смерти и бессмертии, аглинское творение г. Йонга. Вновь переведено с
английского подлинника» французские переводы этого произведения не
теряют в России свое значение. Так, еще в 1806 г. вышли в свет «Юнговы
Ночи в стихах, изданные Сергеем Глинкою», где переводчик, по собственному
признанию, не знавший английского языка, всецело опирался на ставший
классическим французский перевод Летурнера (1769). В полном и точном по
своим описаниям библиографическом указателе переводов из Э. Юнга, состав-
ленном Г. Форстером, перечисляются в хронологическом порядке многочис-
ленные переводы его произведений на различных языках, выходившие между
1749—1881 гг. (Harold Forster. Edward Young in Translation.—The Book Collector,
1970, vol. 19, No. 4, pp. 481-500; 1970, vol. 20, No. 1, pp. 47-67, No. 2,
pp. 212-224), в том числе и русские, известные составителю благодаря обзору
П. Р. Заборова «Ночные размышления» Юнга в ранних русских переводах»,
в кн.: «Русская литература XVIII века: эпоха классицизма» («XVIII век»,
сборник 6, М.— Л., 1964).

Английская поэзия и русская литература
журналов» („Bibliothek der Journale"), выходивший в Петер-
бурге в 1783 году. В следующем году (с III тома) заглавие его
было изменено: ,,St. Petersburgische Bibliothek der Journale,
welche in Russland, Deutschland, England, Frankreich und
Schweden herauskommen",— следовательно, это было эхо целой
серии европейских журналов; переводы текстов (в том числе
поэтических) из английских периодических изданий публико-
вались здесь довольно часто. Мимо этого журнала не проходи-
ли и современные ему русские литераторы: заимствования из
петербургской «Библиотеки журналов» наблюдаются у того же
Д. И. Фонвизина.
В начале 80-х годов петербургские немцы пробовали изда-
вать особый «Английский журнал» („Englisches Magazin. Eine
deutsche Monatsschrift, in welcher die mehreren Stucke Uberset-
zungen aus dem Englisch sind", St. Petersburg, 1781). Этот
весьма интересный, но крайне редкий журнал, в котором
ежемесячно появлялись новые немецкие переводы с англий-
ского — прозаические и стихотворные,— был обойден внима-
нием исследователей и еще подлежит изучению как несомнен-
ный источник многих русских переводов, для которых
«Englisches Magazin» предоставлял английский поэтический
текст и параллельно с ним — немецкий перевод.
Таким образом, английская поэзия в XVIII веке тем из
русских переводчиков, которые не знали английского языка,
нередко представлялась в значительно видоизмененном обли-
чий, и они не были повинны в том, что сами представляли ее
образцы своим читателям в еще более искаженном виде.
* * *
Другая особенность русской культуры того времени, суще-
ственная для качества поэтических переводов с английского,
заключалась в том, что знакомство с «золотым веком» англий-
ской поэзии и предшествующей ему литературной традицией
пришло в Россию значительно позже — лишь в XIX и XX
веках; а до тех пор, за исключением Шекспира, у нас не знали
ни Спенсера-эпика, ни выдающихся лириков елизаветинской
поры, ни Чосера, ни балладной поэзии...
17*

516
Английская поэзия и русская литература
Долгое время одним из первых русских обзоров истории
западноевропейских литератур считался трактат «О стихо-
творстве», напечатанный анонимно в майском номере журна-
ла «Полезное увеселение» за 1762 год, выпускавшегося при
Московском университете группой литераторов, близких к
М. М. Хераскову (1733—1807)1. Автором трактата долгое вре-
мя считали Г. В. Козицкого (1725?—1775) или С. Г. Домашне-
ва (1743—1795). Еще в 1915 году в одном научном журнале об
этом анонимном трактате высказывалось следующее суждение:
«Первая история литературы, не бывшая ни переделкой, ни
русским подражанием западным образцам, появилась у нас в
1762 г.»2. К сожалению, мнение это оказалось ошибочным:
трактат «О стихотворстве», как это было недавно установлено,
является переводом с французского (или контаминацией не-
скольких переведенных отрывков). Нас интересует раздел об
английской поэзии, озаглавленный «Стихотворство Аглин-
ское»; он не велик по объему и содержит поверхностные и
неточные данные об английских поэтах, преимущественно
последнего столетия; одна из более развернутых характери-
стик относится к Мильтону; источник ее указан самим пере-
водчиком: это «Рассуждение об эпической поэме» Вольтера.
«Мильтон,— говорится в русском тексте,— написал удивитель-
ную, изобильную и великолепную поэму «Потерянный рай».
Многие критики порицают его за странность описаний <...>,
но не истощат всех похвал. Мильтон останется славою и
удивлением Англии; его будут всегда сравнивать с Гомером,
коего погрешность суть столько ж велика, но предпочтут
Данту, которого воображение еще сумасброднее».
Другие данные трактата об английских поэтах восходят к
иному, более архаическому источнику, также французскому:
такова, например, суммарная характеристика английской по-
эзии эпохи Реставрации. Транслитерация английских соб-
ственных имен в русском тексте неопровержимо свидетель-
ствует, что перед нами перевод, сделанный с французского
оригинала: «Из великого числа стихотворцев, украшающих
1 Весь текст трактата из «Полезного увеселения» перепечатан П. Ефремо-
вым в его кн.: «Материалы лля истории русской литературы», СПб., 1887,
с. 168—195.
2 Русский филологический вестник, 1915, № 3, с. 172.

Г) 17
Английская поэзия и русская литература
владения Карла II, каков В ал л ер, графы Дорзет и
Рошестер, герцог де Бугингам и проч., отличил себя
Дриден, который прославился во всех родах стихотворства.
Его сочинения наполнены описаниями естественными, но
купно блистательными, живыми, сильными, смелыми и стра-
стными,—дарование, с которым никакой стихотворец его
земли не сравнялся, и в чем его ни один из древних не
превзошел. Если б Попе, который был после него, при конце
его жизни, не написал Опыта о человеке, то его бы не можно
было и сравнять с Дриденом». После восторженной характе-
ристики Драйдена идут замечания о Попе, «стихотворце
последнего времени» и «весьма знатном писателе», несколько
строк о «Шекесиире», Аддисоне и Свифте, писавшем «многие
сочинения, которым примеру в древности не находят», и затем
дается общее заключение: «Аглинский вкус совсем отменен от
французского. Им более нравятся глубокомысленность, тем-
ность и аллегории в сочинениях. В трагическом представлении
их более поражают ужасность и кровопролитие; напротив
того, французы любят простоту и ясность в выражениях».
Приведенные слова восходят к работам Вольтера, Роллена и, в
особенности, к «Опытам истории художественной литературы,
науки и искусств» Феликса Жювенеля де Карленса (Félix de
Juvenel de Carlenças, 1679-1760),] источнику, которым восполь-
зовался русский компилятор статьи «О стихотворстве» лая
характеристики ранних периодов развития поэзии в Англии и
в Испании. В частности, об этом свидетельствует упоминание
Чосера (Geoffrey Chaucer, 1345-1400) с искажением его имени
по той же типографской опечатке, которая находится в тексте
«Опытов» Жювенеля: «В Англии стихотворство сделалось
достойно примечания в XIV веке. Шангер, которой жил в то
1 Juvenel de Carlenças. Essais sur l'histoire de belles lettres, des sciences et des
arts, 2 vols, Lyon, 1740-1744 (2-е изд., 1749, 3-е изд., 1757). Этот источник в
тексте трактата «О стихотворстве» не упомянут; на него впервые обратила
внимание Г. Ашингер (Gerda Achinger, Der franzôsische Anteil an der
russischen Literaturkritik des 18 Jahrhunderts, Frankfurter Abhandlungen zur
Slavistik, Bd. 15, Bad Homburg, 1970, S. 140). Работа Жювенеля была
переведена на английский и немецкий языки; причем немецкий перевод был в
библиотеке Ломоносова (Г. М. Коровин. Библиотека Ломоносова, М.— Л.,
1961, с. 263).

518
Английская поэзия и русская литература
время, есть несравненный писатель в описаниях и вообще
весьма остр». Оказалось, что это всего лишь цитата из
Жювенеля, в книге которого Чосер также носит имя Changer,
издавна столь удивлявшее русских и английских исследовате-
лей 1.
Хотя во второй половине XVIII века имя Чосера упоминает-
ся в русской печати в правильной транслитерации —
Чосер или Чаусер,— например, H. М. Карамзиным в его
«Московском журнале», в статье о Виланде (1792), позднее
И. И. Мартынов (1771 —1833) в речи, произнесенной им в
Российской Академии (1807), именует его «Шоссером»,
выдавая тем самым, что источник его был и на этот раз
французский. В чем, однако, состояло произведенное Чосером
«очищение языка», о котором говорится в речи, сам Мартынов
вряд ли догадывался2. Что же касается источника сведений о
Чосере И. Мартынова, то он нам хорошо известен, так как его
русский перевод за год перед тем напечатал сам Мартынов в
своем журнале «Лицей»3. Об этой журнальной публикации
стоит сказать несколько слов. Стихотворение озаглавлено
«Краткая история великих английских поэтов, писанная Адди-
соном к Захаверелю (sic!)»4.
Это было плохим русским прозаическим переводом с фран-
цузского, сделанным, в свою очередь, с английского стихотвор-
ного оригинала, без всяких пояснений, кроме краткого уведом-
ления редактора, что эта «поема» «предлагается здесь сокра-
щенною». Можно было к этому добавить, что это произведе-
ние опубликовано на русском языке с запозданием более чем
1 Н. С. Тихонравов. Сочинения, i. fil. ч. 2, M., 1898, с. 59; Ernest
J. Simmons. English Literature and Culture in Russia 1553-1840. Cambridge,
Mass., 1935, p. 113.
2 Однако и впоследствии в русской печати об этой заслуге Чосера
говорилось особенно охотно. См., например, в кн.: А. Жарри де Манси.
История древних и новых литератур и изящных искусств, ч. I. Пер. с
фр. И. Милашевича. М., 1832, с. 58, где о реформе Чосером литературной
речи сказано, что английский язык, «очищенный Шоцером (sic!) в XIV в. <...>
сделался языком письменным».
3 Лицей. Периодическое издание Ивана Мартынова на 1806 год, ч. I, кн. 2,
СПб., 1806, с. 16—25.
4 Московский журнал, 1792, т. VIII, с. 238; M. Н. Сухомлинов. История
Российской Академии, вып. 7, СПб., 1881, с. 286.

519
Английская поэзия и русская литература
на целое столетие^ Оригинал перевода, появившегося в
«Лицее»—стихотворное послание Джозефа Аддисона, напи-
санное еще в 1694 году к его приятелю кембриджскому
проповеднику Сечеверелю: "An Account of the Greatest
English Poets to Mr. Sacheverell". Обращает на себя внимание
не то, что эпистола, писанная классическими двустишиями
пятистопного ямба (heroic couplets) в стиле Драйдена, удосто-
илась двойного перевода и попала к нам через Францию, а то,
что уже для середины XVIII века она звучала более чем
архаически. Так, на целой странице пышных похвал автор
превозносит «великого Ковлея» как «сильного гения,
сверкающего умом», как «одного из остроумнейших людей,
какие только когда бы являлись», но вовсе не упоминает
Шекспира. А о таких великих поэтах английского Возрожде-
ния, как Чосер и Спенсер, отзывается с полным пренебреже-
нием: «...Сей чистосердечный стихотворец [Чосер—М. А.]
написал разные сказки в стихах и в прозе; но время творения
его покрыло ржавчиною, наречие их сделало устарелыми и
помрачило смысл оных. Он силится грубые стихи свои развесе-
лить шутками, но не может тем избавить читателей от скуки».
«После него явился Спенсер. Воспламенясь стихотворным
жаром, он занимал век свой старыми выдумками, длинными и
скучными иносказаниями... Чудесное забавляло наших пред-
ков...; но сии оружия, сии дамские кони, сии сражения на
окруженных преградами полях, сии оставленные дамы и
вежливые рыцари, если издали имеют какую-нибудь д\я нас
приятность, то лишаются оной, когда смотришь на них
вблизи». Аддисон осуждает и поэму в 12 песнях под названием
«Царица Фей», в коей, по его мнению, «слишком много
аллегорий, протяжности и рыцарств», но далее с восхищением
отзывается о Мильтоне и об «Валлере» (Edmund Waller,
1606-1687). Пушкин был у нас едва ли не первым русским
писателем, не только имевшим отчетливое представление о
значении Чосера в истории английской поэзии, но даже
пытавшимся дать первый стихотворный перевод одного из
«Кентерберийских рассказов» («Рассказ горожанки из Бата»)
по французскому переложению Вольтера1. После этого стихот-
1 См. статью «Пушкин и Чосер» в кн.: М. П. Алексеев. Пушкин.
Сравнительно-исторические исследования. Л., 1972, с. 378—392.

520
Английская поэзия и русская литература
верных переводов остальных рассказов чосеровских кентербе-
рийских паломников русским читателям пришлось дожидаться
более столетия.
Столь же случайны в русской печати XVIII века сведения о
творчестве Эдмунда Спенсера, и вовсе отсутствуют какие-либо
данные о Филипе Сидни. «В Англии славились лорд Бакон,
Спенцер и великий Шекспир, и многие другие»,— писал
О. П. Ко.юдавлев (1754—1819) в своем «Рассуждении о народ-
ном просвещении в Европе», напечатанном в петербургском
журнале «Растущий виноград» (1785, июнь, с. 73—74), а ниже
привел следующее анекдотическое известие об авторе «Коро-
левы фей»: «Во время Елисаветы, славной английской стихот-
ворец Спенцер, к стыду того времени, умер с голоду: также и
другие не приобрели своими сочинениями знаков ее щедрот».
Это известие Козодавлев, по собственному указанию, заим-
ствовал из «Истории Англии» Юма (David Hume, 1711-1776) \
Больше знал о Спенсере в то время M. Н. Муравьев,— он
писал о «готическом» вкусе Спенсера, сказавшемся и на его
поэтическом языке (см. его «Эмилиевы письма», I, с. 154, 191)2.
Что же касается Т. Уайета (Thomas Wyatt, 1503-1542),
Серрея (Henry Howard, Earl of Surrey, 1517?-1547) и англий-
ских сонетистов, то для того, чтобы познакомиться с ними,
русским читателям, не знавшим иностранных языков, при-
шлось ждать еще несколько десятилетий, пока вышла в свет
книга Г. Галлама (Henry Hallam, 1777-1859) «История евро-
пейской литературы пятнадцатого и шестнадцатого столетий в
переводе с английского Ф. Чижова», ч. I (СПб., 1839) (Intro-
1 В действительности, Юм в этой своей книге (The History of England from the
Invasion of J. Caesar to the Revolution in 1688, New Ed. with Corrections—London,
1767), в томе V (с. 508) говорит, что королева Елизавета мало интересовалась
судьбой английских писателей своего времени и упоминает «лучшего из
них» — Спенсера (the finest English writer of his age), но легенда о голодной
смерти поэта существовала у современников Спенсера: Бен Джонсон засвиде-
тельствовал это в беседе с Драммондом (Dictionary of National Biography,
vol. XVIII, p. 801).
2 Вообще, Э. Спенсеру в русской литературе не повезло: в хрестоматию
Н. В. Гербеля «Английские поэты в биографиях и образцах» (СПб, 1875,
с. 24) вошло стихотворение под именем Спенсера «Раздумье», якобы переве-
денное М. Л. Михайловым; на самом же деле среди произведений Спенсера
такого не существует, да и «перевод», если это действительно перевод, перу
М. Л. Михайлова не принадлежит.

521
Английская поэзия и русская литература
duction to the Literature of Europe during the Fifteenth, Sixteenth, and
Seventeenth Centuries, 1837-1839), где в главе VII есть несколько
страниц, посвященных английским поэтам. Здесь помещены
довольно подробные характеристики Уайета и Серрея, «Тотте-
левского сборника» 1557 года, цитаты из трактата Путтенгема
(Richard Puttenham, 1520?-1601?) The Arte of English Poésie,
1589. Здесь же приводится критика английского стихосложе-
ния от Чосера и до Серрея, который «первый ввел белые
стихи в английскую поэзию».
Еще хуже знали русские литераторы и переводчики много-
численных представителей разных поэтических школ и на-
правлений, утвердившихся в бурном для английской обще-
ственно-политической жизни XVII веке,— кроме, пожалуй,
одного Джона Мильтона; правда, эти поэты были прочно
забыты также и в своем отечестве: заинтересованное внимание
к некоторым из них (например, к Джону Донну (John Donne,
1572-1631) как и ко всей школе «поэтов-метафизиков») возроди-
лось лишь в нашем столетии.
Впрочем, посредственное знание в России английской по-
эзии не следует считать явлением исключительным. Во Фран-
ции, например, как и в других странах Западной Европы, в
XVII—XVIII веках английскую поэзию знали мало и знакоми-
лись с нею во все это время со значительным запозданием.
Полной синхронности в возникновении литературных направ-
лений или жанров в этих странах тогда также не наблюдалось,
и воздействие литературы одной страны на другую шло
«зигзагообразно», меняя свою ориентацию. Так, эстетика
классицизма распространялась в Англии из соседней Франции,
но в следующем столетии зародившееся в Англии «предроман-
тическое течение» переместилось во Францию, где оно в
условиях изживающего себя классицизма, оказало значитель-
ное воздействие на литературный процесс.
Совершенно случайными и малозначительными событиями
для истории русского переводческого искусства явились у нас
единичные переводы некоторых английских старинных по-
этов, имена которых могли быть известны лишь очень начи-
танным русским литераторам, широко осведомленным в запад-
ноевропейской поэзии.
Среди произведений М. Н. Муравьева, написанных в 90-е

522
Английская поэзия и русская литература
годы, есть стихотворение «К Музе», где он обращается к
богине поэзии, которая воодушевляет творчество разных
народов, даже враждующих между собой, которая влечет
ввысь поэтов, творящих на разных языках, имеющих несход-
ные вкусы и следующих противоположным правилам и пред-
начертаниям:
Не уважаешь ты народов перекоры
И благосклонствуешь враждебным берегам.
Делясь меж Галлией и между Албиона,
Внушаешь Валлеру и Лафонтену ты
Неподражаемы черты,
Которым нет ни правил, ни закона,
Влагаешь чувство красоты
И в резвое дитя мечты
На берегах Авона...1
Характерно сквозящее в этих стихах убеждение, что и
английские и французские поэты, кто бы они ни были,—
равноценны как вдохновленные к творчеству одной из
девяти муз. Но из трех названных здесь поэтов —
французского (Лафонтен) и двух английских (Шекспира и
Эдмунда Уоллера) — последний у нас был мало известен и не
переводился2.
В другом стихотворении («Посвящение тебе») тот же
M. Н. Муравьев упоминает еще менее известного и у нас и на
континенте второстепенного английского поэта—Ричарда
Гловера (Richard Glover, 1712-1785) в ряду с другими видными
его соотечественниками и даже с самим Гомером:
Да, Гловера читать, Томсона, Шекеспира,
С сей стаей англичан соединить Омира,
То стоит пышностей и городских сует...3.
1 M. Н. Муравьев. Стихотворения. Л., 1967, с. 237.
2 Много позже тот же Уоллер упомянут в получившей широкую изве-
стность речи К. Батюшкова «О влиянии легкой поэзии на язык» (1816) в
одном ряду с немецкими поэтами: «В Англии Валлер, певец Захариссы, в
Германии — Гагедорн и другие писатели <...> спешили жертвовать грациям и
говорить языком страсти и любви». Отметим, кстати, что «Анекдот об
английском стихотворце Валлере», явно восходящий к французскому источни-
ку, напечатан в журнале П. И. Шаликова «Аглая» (1808, ч. IV, кн. III,
с. 46—49).
3 M. Н. Муравьев, там же, с. 232.

523
Английская поэзия и русская литература
На пороге двух столетий в журнале «Иппокрена, или Утехи
любословия» (1801, ч. VIII, с. 319—320) напечатан перевод
английского старинного стихотворения, посвященного дочери
Иакова I принцессе Елисавете Богемской и принадлежащего
перу не очень известного в то время поэта первой половины
XVII века сэра Генри Уоттона (Henry Watton, 1568-1639). Нас
не может не удивить не только вольность его русской
передачи, но и самый выбор его русским переводчиком
М. С. Кайсаровым (1782—1813), одним из представителей
знаменитой семьи, близкой «Дружескому литературному обще-
ству», братьям Тургеневым и Жуковскому. В молодости Кайса-
ров увлекался поэзией, писал небольшие лирические стихотво-
рения, делал переводы с французского (из Лафонтена), с
немецкого (из Раммлера), с итальянского (сонет Петрарки) и с
английского. Приводим этот перевод:
Песня, подражание старинной Аглинской песне
(You Meaner Beauties of the Night)
Светло месяц ночью светит,
Светел, зарок звезд собор;
Но как скоро Фебов взор
Землю мрачную осветит,
В ту ж минуту лунный свет
Вместе с светом робких звезд
Потухает,
Исчезает...—
Много девушек прелестных
В хороводе там поет;
Но лишь Машин взор блеснет,
Свет очей ее небесных
Освещает все, живит,
И красавиц прочих тмит,
Помрачает,
Ослепляет1.
1 В. И. Резанов. Из разысканий о сочинениях В. А. Жуковского. СПб.,
1906, с. 245. Приводим английский текст дая сопоставления с «подражанием»
М. С. Кайсарова с орфографией его источника (Book III, No. 7):
You meaner beauties of the night
That poorly satisfie our eies

524
Английская поэзия и русская литература
Откуда М. С. Кайсаров был знаком с оригиналом этой песни?
Мы знаем, что впервые это стихотворение Уоттона было
опубликовано в сборнике Майкла Иста (Michael East, Sixth Set
of Books, 1624), а потом вошло в известную антологию
Т. Перси «Остатки древней английской поэзии» (Т. Percy.
Reliques of Ancient English Poetry, 1765, 1794); из последнего
источника, зо втором его переиздании, скорее всего и заимство-
вал его М. С. Кайсаров, хотя можно было бы заподозрить в
данном случае и немецкое посредство.
Приведенные примеры указывают не только на довольно
большую широту образованности и знание западноевропей-
ских языков, характерные для ряда русских литераторов
XVIII века, посвятивших себя переводческой деятельности, но
и присущую им уже в то время методику сопоставления
иноязычных текстов при их переводе, облегчавшую понима-
ние национальной формы. Здесь невольно вспоминается та
система, которой придерживался молодой Жуковский в своих
самообразовательных чтениях; он сформулировал ее в изве-
стном отрывке, опубликованном еще С. П. Шевыревым: «Чи-
тать стихотворцев не каждого особенно, но всех одинакового
рода вместе; частный характер каждого сделается ощутитель-
нее от сравнения»1. Тот же метод улавливается в планах
черновых записей Жуковского начальных годов XIX века,
например: «Сравнить Гомера, Вергилия, Мильтона, Тассо,
Клопштока...», «Отрывки из Мессиады и Мильтона», «Отрывки
из греков, англичан, французов и немцев». А в перечне
произведений по родам, составленном в те годы Жуковским,
встречаются уже и записи планов, впоследствии им осуще-
ствленных. Так, в рубрике «Живописная поэзия» записано
столбиком:
More by your number, than your light;
You common people of the skies,
What are you when the moon shall rise?...
So when my mistris shall be seene
In sweetnesse of her looks and minde
By virtue first, then choyce a queen:
Tell me, if she was non design'd
Th' eclypse and glory of her kind.
С. П. Шевырев. Речь о значении Жуковского, M., 1853, с. 68—69.

525
Английская поэзия и русская литература
«Весна
Опустевшая деревня
Отрывки из Делиля, Томпсона и Сен-Ламберта»,
т. е. английские авторы в сопоставлении с французскими1.
Тот же сравнительный метод в целях наилучшего усвоения
иностранных языков применялся в выпускавшихся у нас в
XVIII веке и первых десятилетиях XIX века разноязычных
антологиях. «Ничто не может быть полезнее для посвяща-
ющих себя литературе, как сравнение языков»,— писали в
одной из таких русских хрестоматийных подборок разноязыч-
ных стихотворений басенного жанра; «издатель Новой Анто-
логии уверен, что оказывает большую услугу российскому
юношеству, предлагая ему в одной книге выбранные примеры
на четырех главных языках Европы. Таким собранием оно
может сравнивать не только свойства каждого из сих языков с
своим отечественным языком, но еще особенный дух различ-
ных сочинителей, которые писали об одном и том же предме-
те» 2.
Нетрудно установить, что из подобных разноязычных хре-
стоматий черпали иностранные тексты для своих переложе-
ний— в том числе и английских — многие русские переводчи-
ки.
* * *
Переводы стихотворных произведений, появлявшиеся в
нашей печати в XVIII веке,— и даже позднее, в первые
десятилетия следующего века — имели еще одну характерную
особенность: под пером русских переводчиков стихотворные
тексты иноземных поэтов чаще всего превращались в проза-
ические. Это, однако, не вызывало возражений или досады
читателей. Как уже отмечалось, в то время подобное явление
1 В. И. Резанов. Из разысканий о сочинениях В. Л. Жуковского, вып. II,
Петроград, 1916, с. 250, 252.
2 Новая Антология на четырех языках или собрание ста сравненных басен
на русском, французском, немецком и английском языках, изданные с
примечаниями К. Лоаром, СПб., 1837. Из английских басен здесь приведены
для сравнения басни Геррика, Гея и Фута. Ср.: L. Vogel. Chrestomathie russe,
allemande et anglaise, St. Petersbourg, 1835.

526
Английская поэзия и русская литература
было вполне закономерным для переводческой практики не
только в русской, но и во многих западноевропейских литера-
турах, в частности во французской.
Преобладание в XVIII веке прозаических переводов инозем-
ной поэзии — в первую очередь английской — над поэтически-
ми обусловлено было целым комплексом причин и следствий,
тесно связанных между собой. Свою роль играли здесь
отчужденность языков гораздо более очевидная в ту пору, чем
в последующие столетия, несовпадения их метрических си-
стем, поиски национальных стихотворных форм, нередко
приводившие к спорным или неприемлемым результатам,
отсутствие устойчивых переводческих навыков и традиций и
т. д.
Естественными и, по существу, неустранимыми для русских
переводчиков английских стихов были, и являются доныне,
трудности, связанные с некоторыми типологическими свой-
ствами английского и русского языков. Так, например, в
английском языке значительно больше односложных слов, чем
в русском; отсюда — господство в английских стихах мужских
рифм, тогда как в русском количество мужских и женских
рифм приблизительно равное. Существенно при этом, что с
преобладающей акцентной структурой слова связаны различ-
ные особенности в метрических системах языков, что эти
особенности имеют постоянный, универсальный характер, не
меняющийся в зависимости от жанра и стиля поэтических
произведений или от времени их создания. Историки англий-
ского стихосложения отмечают, что «в английской поэзии
сплошные мужские рифмы имеют и классические двустишия
пятистопного ямба Попа (heroic couplet), и четверостишия с
перекрестными рифмами того же размера в сентиментальной
элегии Грея и его школы, и строфические тирады романтиче-
ской поэмы Байрона, и сонеты Шекспира и романтиков,
октавы и спенсерова строфа, и народные баллады, и подража-
ния им у Кольриджа, Вальтера Скотта и их современников» '.
Константной особенностью английских стихов является
1 В. М. Жирмунский. Стих и перевод. В кн.: «Русско-европейские
литературные связи». М.— Л., 1969, с. 423—424. Ср. В. Д. Аракин. Сравни-
тельная типология английского и русского языков. Л., 1979.

527
Английская поэзия и русская литература
большая длина стихотворных строк, чем в стихах русских,—
особенность, также объясняемая исторически сложившимися
свойствами английского языка и стихосложения. Современные
стиховеды отмечают, что «в английской поэзии «классически-
ми» являются пятистопный ямб и четырехстопный анапест, в
русской — четырехстопный ямб и трехстопные анапест и ам-
фибрахий» и что в английском стихе нередки так называемые
«анакрусы», начальные слабые полустопы стиха, предшеству-
ющие первому ритмическому повышению»; кроме того, в
английском стихе «не выделяется в отдельный размер амфиб-
рахий, в двухсложных размерах здесь возможно появление
хореических строк среди ямбических» '.
Помимо свойств самих языков, трудности д,ая переводчиков
заключались в исторически не совпадавших традициях метри-
ческих систем различных языков. «Так, господство пятистоп-
ного ямба в английском стихе объясняется тем, что английская
система размеров складывалась под влиянием французского и
итальянского стиха XIV—XV веков, а господство четырех-
стопного ямба в русском стихе — тем, что русская система
размеров складывалась под влиянием французского и немецко-
го стиха XVII—XVIII веков. Допущение сдвига ударений в
многосложных словах в английском стихе связано, по-
видимому, с тем, что английская силлаботоника формирова-
лась более постепенно, чем русская, не переживала таких
стремительных преобразований, как ломоносовская реформа, и
потому сохранила больше гибкости от досиллаботонической
эпики» 2.
Все отмеченные выше и прочие различия между языками и
их метрическими системами, конечно, могли затруднять пере-
водчиков в различные исторические периоды их деятельности,
в особенности тогда (как, например, в конце XIX — начале XX
века), когда они добивались по возможности точной и
близкой передачи на другом языке поэтических текстов
подлинников. Однако именно XVIII век в истории перевода
менее всего должен был бороться с этими трудностями; это
1 М. Л. Гаспаров. Русский ямб и английский ямб. В сб.: Philologica.
Исследования по языку и литературе. Л., 1973, с. 408.
2 Там же, с. 409.

У>Я
Английская поэзия и русская литература
было время неточных «украшенных» переводов, сделанных во
вкусе читающей публики. Следовательно, обилие прозаических
переводов стихотворных оригиналов должно было объяснять-
ся не тем, что переводчики сознавали стоявшие перед ними
трудности и заранее отказывались от их преодоления; причи-
ны этого были другие.
На рубеже XVII — XVIII веков во французской литературе
наблюдалась все более усиливавшаяся оппозиция рассудочной
поэзии и противопоставление ей новой прозы, освобожденной
от стеснительных правил поэтики классицизма и проникнутой
лирической стихией. Известно, например, что французский
писатель Антуан Удар де ля Мотт (1672—1731), составивший
себе имя как ярый противник условности классицизма, напеча-
тал несколько од, преднамеренно созданных им в прозе; затем
он переписал также в прозе ряд сцен из классических
трагедий, бывших тогда в моде, для того чтобы наглядно
представить, насколько они выигрывают, будучи освобожден-
ными от стихотворной формы и обязательной рифмовки.
Сходных воззрений придерживался и Фенелон, автор «При-
ключений Телемака», когда он утверждал в своем письме,
адресованном Французской академии (Lettre à l'Académie,
1714), что следует отличать «стихоплетство» от «поэзии» и что
зачастую последняя находится там, где никто не ожидает ее
встретить. В борьбе с «непоэтической поэзией» за «поэтиче-
скую прозу» особо важную роль сыграли распространившиеся
в XVIII веке французские прозаические переводы сначала с
греческого и латыни, а потом и из новоевропейских языков.
Еще аббат Прево, немало потрудившийся над прозаическими
переводами английской художественной литературы, в 1735
году в своем журнале «За и против» («Pour et contre») старался
показать, что рифма не обязательна для истинно поэтических
произведений, и ссылался при этом на успех переведенных на
французский язык «поэтической прозой» од Горация, поэм
Тассо и Мильтона. «Все эти переводы,— заключает он,— могут
сойти за французские,— хотя они и лишены рифмы». Именно в
это время начался во французской литературе тот процесс
«деверсификации» французской поэзии, который привел во
второй половине века к созданию нового жанра «стихотворе-
ния в прозе» (poème en prose) и вместе с тем к господству

Г)29
Английская поэзия и русская литература
прозаических переводов поэтических произведений над сти-
хотворными. В новой манере созданы были тогда такие
произведения, как «Иосиф, поэма в девяти песнях» (Joseph,
1767) Битобе (Paul Jerémie Bitaubé, 1732-1808), написанная
ритмизованной прозой, «Инки» (1777) Мармонтеля или чрез-
мерно превознесенный современниками «Гимн солнцу» (1777)
аббата Фр. Ф. Рейрака1.
Между 1780—1820 годами у французских критиков господ-
ствовало окончательно сложившееся к этому времени убежде-
ние, что «поэтическая проза», в частности переводная, лишен-
ная обычных внешних признаков стихотворных произведений,
скорее способна вызывать у читателя некий таинственный но
своей природе поэтический «шок» — волнение, напряжение
чувств, лирическое потрясение. В переводах,— рассуждали
они,— читатель должен ощутить некое перемещение, сдвиг в
чужой мир, где его встречают новые краски и звуки, обновлен-
ная лексика, приливы каких-то неизведанных чувств; вместо
давно знакомых, привычных, застывших слов-клише и рассу-
дочных понятий читатель должен видеть в переводимых
произведениях слова чужие, яркие, находящиеся в особых
смысловых связях с другими, их окружающими, дающими
целому первозданный блеск и особую звуковую настроенность.
Подобному ощущению отвечал целый ряд прозаических перево-
дов во Франции: таковы переводы с английского и со
скандинавских языков, из «Эдды» Маллета2, из макферсоновско-
го «Оссиана», «Плач» Юнга и т. д. Конечно, во всех этих и
1 См. об этом: J. Bansclot. Les manifestations du déclin poétique au XVIII s.,
Revue d'Histoire Littéraire de la France, 1921, 4 trimestre, p. 498; A. С h ere 1. La
prose poétique française, Paris, 1940, pp. 166-183; V. Clayton. The Prose Poem in
French Poetry in the 18th Century, Columbia University, 1936.
2 Имеется в виду П. А. Маллет (Pierre-Henri Mallest, 1730-1817), швейцар-
ский историк, несколько лет живший в Копенгагене, автор книги об «Эдде»
(Edda, ou Monuments de la poésie et de la mythologie des lettres et
particulièrement des anciens Scandinaves, Genève, 1787). Его не следует путать с
другим Маллетом, англичанином (David Mallet, 1705-1789), настоящее имя
которого было Malloch. Ему принадлежит баллада «Вильям и Маргарита»
(1723), в основе которой лежит народный балладный фрагмент. В 1760 году он
опубликовал другую балладу, «Эдвин и Эмма», пользовавшуюся популярно-
стью у романтиков. Обе эти баллады были переведены на русский язык
С. С. Бобровым, первая — прозой, вторая — стихами.

530
Английская поэзия и русская литература
многих других прозаических переводах французские читатели
«пре-романтической» поры должны были находить больше
поэзии, чем в произведениях третьестепенных стихослагателей-
эпигонов в эпоху заката классицизма1.
Вероятно, традиционным успехом прозаических переводов
во Франции объясняются и ставшие впоследствии знамениты-
ми прозаические псевдопереводы — от «Мадагаскарских песен»
Парни до «Гюзлы» П. Мериме, где стилизован южнославянский
фольклор, и до «Песен Билитис» (1894) Пьера Луиса, выданных
им за переводы с древнегреческого «песен» вымышленной им
куртизанки с острова Лесбоса.
Было бы нетрудно показать, что в изобилии печатавшиеся в
русских журналах второй половины XVIII века прозаические
переводы произведений английской поэзии не только примы-
кают к упомянутой выше французской переводческой тради-
ции, установившейся к этому времени, но подчас прямо
восходят к французским образцам, как к своему первоисточни-
ку2. Характерно, что, следуя за французами, русские перевод-
чики перевели прозой не только эпопею Мильтона, но и его
ранние лирические произведения. Таков, например, прослав-
ленный диптих: L'allégro («Жизнерадостный») и II Penseroso
(«Задумчивый»). L'allégro озаглавлено в русском переводе
«Веселие. Из Мильтона» и начинается следующими строками:
«Прочь отсюда, отвратительна меланхолия, безобразная дщерь
Цербера и Нощи, прочь! Ты родилась в пропасти Стикса и
воспитана посреди страшилищ, рыдания и воплей...» Стихот-
ворение переведено полностью, включая известные строки,
1 Van Tieghem. Le préromantisme. Etudes d'histoire littéraire européenne,
vol. 1, Paris, 1924, pp. 19-71.
2 См. статью: Ю. Д. Левин. Английская поэзия и литература русского
сентиментализма.— В кн.: От классицизма к романтизму. Из истории междуна-
родных связей русской литературы, Л., 1970, с. 195—269; в «Приложении» к
этой статье приводится подробный библиографический перечень: «Англий-
ская поэзия XVII—XVIII веков в русских переводах. 1745—1825»; к
«Приложению» присоединены три указателя (с. 269—297); (1) хронологиче-
ский указатель переводов; (2) алфавитный указатель переводов и (3) алфавит-
ный указатель русских переводчиков. Здесь помещены сведения о 267
переводах произведений 33 авторов, напечатанных у нас в это время.

531
Английская поэзия и русская литература
прославляющие Шекспира: «Когда играет Ионсон (славный
актер Аглинского театра), когда Шакспир, любезное чадо
замысловатой выдумки, покажет на сцене созданного им героя,
тогда толпы валят в театр. И, действительно, что может лучше
рассеять скуку и заботы, как не творения сего великого гения,
бессмертное стихосложение его соединяет с сладостью очаро-
вательной музыки, проницает и восхищает душу...» '. Тот же
переводчик опубликовал и прозаический перевод II Penseroso2.
Прозой же переведена была у нас юношеская элегия
Мильтона «Лисидао (Lycidas, 1637), написанная на смерть его
университетского друга Эдуарда Кинга (начало: «Зеленые
лавры, нежные мирты и ты, противящийся стужам плющ,
дайте мне еще раз сорвать недоспелых плодов ваших...»)8.
В ту же пору появляются прозаические переводы гораздо
менее значительных поэтических произведений, принадлежав-
ших перу второстепенных или вовсе забытых впоследствии
стихотворцев, как А. Каули (Abraham Cowley, 1618-1667), из
произведений которого были изданы «Ода на восстановление
Карла II» (в «Растущем винограде», 1787) и «Брут» (в
«Иппокрене», 1801), Т. Парнелль (Thomas Parnell, 1679-1718),
представленный двумя переводами — эклогой «Здравие» («Чте-
ние для разума и чувствований», 1791) и «Пустынник» («Друг
юношества», 1808, кн. 3) или У. Шенстон (William Shenstone,
1714-1763), из сочинений которого переведены в прозе «Ода к
молодой женщине» («Иппокрена», 1800) и две эклоги —
1 Новости. Ежемесячное издание, 1799, т. II, июнь, с. 160—168. Пер.
Пав. Львова.
2 Меланхолия. Из Мильтона. Пер. Пав. Львова, там же, с. 150—159.
Характерно, что другой русский переводчик этого стихотворения Платон
Бекетов, тоже переводивший его с французского перевода П. Марёйя, вероятно,
заметил ошибку, допущенную Мильтоном в его итальянском заглавии (это
стихотворение было написано Мильтоном еще до его путешествия в Италию и
до полного овладения им итальянским языком; следовало написать не II
penseroso, но II pensiero). Поэтому перевод П. Бекетова был озаглавлен «Иль
Пенсеро или Мысли Мильтоновы». С.-Петербургский вестник, 1780, ч. VI,
август, с. 115—124.
8 Лицид. Идиллия (?) из Мильтона (На смерть ученого юноши, который
нещастным случаем потонул, переходя Честер в Ирландии).— «Иппокрена или
утехи любословия», 1801, ч. IX, с. 241—252, 257—259.

532
Английская поэзия и русская литература
«Беспокойство» и « Обманутая надежда» (в журнале «Трудолю-
бивый муравей», 1771), и другие1.
В отдельных случаях прозаическая форма, в которую облече-
ны были английские оды, гимны, элегии, эклоги, баллады, лю-
бовные стихи, послания, кажется нам (и, вероятно, уже казалась
русским читателям полвека спустя после их выхода в свет)
архаическим и малоинтересным образцом словесного искус-
ства, она оказалась сравнительно скоро забытой и оставила
немного следов в истории усвоения английской поэзии в
русской литературе.
К числу таких забытых переводов относятся и прозаические
переводы произведений Джона Гея — плодовитого писателя,
поэта и драматурга, в XVIII веке у нас достаточно известного,
но затем основательно забытого. Гей писал сатирические и
пасторальные поэмы, трагедии и комедии, из которых одна
(«Опера нищего»—The Beggar's Opera, 1728) создала новый
сценический жанр пародийно-сатирической пьесы с музыкой и
пением. В России того времени Гей был известен по преиму-
ществу как баснописец, чьи произведения переводились про-
зою2. Так, хрестоматийное стихотворение Гея: Sweet William's
Farexvell to Black-ey'd Susan (1725), начинающееся следующими
стихами:
All in the Downs the fleet was moor'd,
The streamers waving in the wind,
When Black-ey'd Susan came aboard:
Oh! where shall I my truelove find!...4
в прозаическом переводе звучало: «Уже при песчаных краях
все корабли стоят в готовности, и флаги веют в воздухе: тогда
1 Характерно, например, что в том же журнале «Ипгюкрена» (1801. ч. VIII,
с. 17—19) был помещен прозаический перевод монолога Гамлета из трагедии
Шекспира («Гамлетово размышление о смерти»), несмотря на то, что он был у
нас известен в хороших стихотворных переводах! («Быть иль не быть? Вот
вопрос! Но что благороднее для души: смотреть на язвы и отражения
сурового жребия или ополчиться против треволнений злосчастья и противобо-
рениями уничтожить их? Умереть — заснуть!..»)
2 См., например, «Пастух и философ» (перевод басни Гея The Shepherd and
the Philosophe г) — «Утренний свет», 1778, ч. II, март, с. 275—277.
3 John Gay. Poetical Works Including his Fables, vol. II, London, 1798, p. 97.

УМ
Английская поэзия и русская литература
черноглазая Сусанна к нам подъезжает. Ах! где я найду
верного моего любовника?» '. Столь же неловко и неточно
переданы и остальные восемь четверостиший этого стихотво-
рения.
В 1783 году двухтомное издание басен Гея (Fables, 1727-1738)
вышло в свет в Москве под следующим заглавием: «Басни
господина Ге. С аглинского на французский, а с сего на
российский язык переведенные», ч. I — II, М., 17832. Книга
включает все басни Гея (обеих серий) и, следовательно, может
считаться первым у нас полным собранием произведений
английского автора, созданных в этом жанре. Но басни даны
здесь в прозаическом переводе, за одним исключением: басня
XLIV первой части «Стихотворец и роза» (The Poet and the
Rose) дана (хотя и в сокращении) — стихами. Переводчик
опустил начальные стихи, описание весеннего сада, и лишь
предупредил читателя, что здесь, в восхищении глядя на
распустившуюся розу, «нежная Муза» поэта «внушает ему сию
любовную песню».
Иди, о роза, грудь любезной украшать,
Иди, меж снежных гор у Лисбии сиять,
Ах! сколь бы щастие мое бесценно было,
Когда б оно ее блаженство совершило!
Ты, роза, как феникс, под взорами ея
Средь многих аромат лишайся бытия,
Познай завидную теперь свою судьбину!
Ты найдешь всех цветов прекрасную богиню,
Сияние ее затмит твои красы.
Я вижу мысленно те бедственны часы,
Когда твоя глава навеки преклонится,
Со светом солнечным твой темный взор простится.
Ты вянешь с зависти, я вяну от любви;
Все в свете временно и все подвластно тли3.
1 «Приятное прощание Вильяма с черноглазою Сусанной». — «Иппокрена
или Утехи любословия», 1800, ч. VII, с. 85.
2 В книге указан и непосредственный источник русского перевода:«Fables
de M. Gay... traduit de l'Anglois, par Madame de Kéralio» (Londres-Paris, 1759).
3 Басни господина Ге, ч. I, с. 122—124.

534
Английская поэзия и русская литература
Автор этого перевода неизвестен; характерно, что все призна-
ки басенного жанра из стихотворения исчезли, и оно более
походит на элегию, чем на басню1; при этом трудно объяс-
нить, почему буколическое имя Хлои, к которой «стихотворец»
обращается в английском оригинале (Go, Rose, my Chloe's
bosom grace...), заменено здесь именем Лесбии (но в транслите-
рации, допускающей догадку, что перед глазами не очень
искусного переводчика был английский подлинник).
Между тем полное собрание басен Гея в отдельном издании
на русском языке не должно было пройти мимо внимания
русских читателей в тот период, когда басенный жанр был у
нас очень популярен и когда переводы басен с различных
языков, древних и новых, появлялись в русской печати в
большом изобилии. Впрочем, судьба басен Гея в русской
литературе прослежена еще явно недостаточно. В 1805 году
несколько его басен в стихотворных переводах «с аглинско-
го» И. Ильинского напечатаны были в «Журнале для пользы и
удовольствия» (например, «Чертоги смерти», «Отец и Юпи-
тер», «Заяц и его друзья», «Человек и муха»). Имя Гея-
баснописца было известно И. И. Дмитриеву2 (1760—1837) и
другим русским поэтам, в частности В. А. Жуковскому.
Среди басен, переведенных Жуковским между 1802—1810
годами, есть несколько басен, принадлежавших, как принято
считать, Флориану. В. Н. Резанов в книге «Из разысканий о
сочинениях В. А. Жуковского» (вып. II, Петербург, 1916,
с. 427—443) проследил по рукописям процесс работы Жуков-
ского над их «переводом-пересказом» и отметил допущенные
Жуковским довольно многочисленные изменения в передаче
французского текста и вставки переводчика, которым он
придает самостоятельное значение. Однако исследователю
осталось неизвестным, что многие басни Флориана были
переводами или адаптация ми басен Гея. Так, например, басня
Гея The Court of Death под № XLVI печаталась в прозаическом
переводе (под заглавием «Двор смерти») в упомянутой выше
1 Из сорока стихотворных строк подлинника этой басни в переводе
воспроизведено лишь четырнадцать.
2 Гей-баснописец упоминается в статье о сочинениях и переводах
И. И. Дмитриева в «Вестнике Европы», 1806, № 8 (апрель), с. 281—282.

535
Английская поэзия и русская литература
книге «Басни господина Ге...» (ч. I, М., 1783, с. 126—129), а
позже появилась и в русском стихотворном переводе «с
аглинского», озаглавленном «Чертоги смерти», в «Журнале
для пользы и удовольствия», 1801, ч. I, № 3, с. 228—230;
некоторые подробности в переводе Жуковского, озаглавлен-
ном «Смерть», ближе не к переводу Флориана („La mort"), а к
оригиналу Гея 1.
* * *
Показателем несомненно увеличивавшейся к началу XIX
века в России практической заинтересованности английским
языком могут служить выходившие тогда учебные руководства
и пособия для его изучения, составленные русскими авторами,
начиная от «Аглинской грамматики с русским переводом»
Михаила Пермского (СПб., 1766) до популярной «Англиской
(sic!) грамматики... Прохора Жданова» (СПб., 1772), пособий и
словарей И. Е. Грузинова (М., 1812), М. А. Перенаго (М.,
1810), И. Шишукова (СПб., 1808—1811) и других. Авторы
этих пособий, знатоки английского языка, выступали и в
качестве переводчиков (Прохор Жданов печатался в журна-
лах, М. А. Перенаго издал свои переводы — «Стихотворческие
красоты Эд. Ионга», М., 1806, «Письма Л. Стерна», М., 1820,и
др).
В конце XVIII века было издано несколько учебных хресто-
матий, в которых печатались избранные произведения англий-
ских писателей. Так, в 1795 году в Москве вышла книга под
1 Та же басня Гея известна и в позднем переводе А. П. Барыковой
(Стихотворения и прозаические произведения, СПб, 1897, с. 209: «Двор
Смерти»); кроме этого сокращенного перевода, в этом же сборнике даны
также переводы других басен Гея: «Пифагор и крестьянин», «Овчарка и
волк», «Овцы и кабан», «Философ и фазаны». О Гее-баснописце упоминал
харьковский профессор В. Маслович в своей брошюре «О басне и баснопис-
цах разных народов, известия об их жизни с некоторыми замечаниями на их
басни и самые басни оных. Опыт, распространенный Василием Масловичем, из
первой его лекции, читанной им в имп. Харьковском университете по случаю
докторского экзамена» (Харьков, 1815). Однако Джон Гей назван здесь «Ион
Гай Английский», из чего явствует, что басни его Масловичу были в подлиннике
неизвестны. В сравнительно недавнее время две басни Джона Гея («Индюшка и
муравей» и «Раскаявшаяся лисица») были опубликованы в переводе
Вл. Нейштадта (Басни, Детиздат, М., 1941, с. 57—59).

536
Английская поэзия и русская литература
двумя заглавиями, английским и русским; последнее гласило:
«Молодой англичанин или собрание нравоучительных пьес,
взятых из лучших английских писателей, в котором показаны
правила о выговоре и ударении слов, с приобщением словаря
на все слова, в книге находящиеся, и показанием выражений,
свойственных английскому языку» \
Из подобного рода книг, вероятно, наибольшее значение
имели руководства по английскому языку и словесности,
изданные Василием Степановичем Кряжевым (1776—1832),
одним из видных московских педагогов начала XIX века.
Кряжев имел склонность к литературе, сотрудничал в журнале
одного из московских «карамзинистов» В. С. Подшивалова
«Чтение для вкуса, разума и чувствования» (1791 —1793), где
выступал как переводчик с английского, а затем (в 1811 г.)
открыл в Москве пансион («своекоштное отечественное учили-
ще»), в котором уделялось большое внимание преподаванию
иностранных языков2. Среди пособий В. С. Кряжева имеется
и несколько очень интересных учебников английского языка, а
в их числе «Аглинская грамматика» и хрестоматия к ней с
английскими текстами «Избранные сочинения из лучших
аглинеких писателей прозою и стихами для упражнения в
чтении и переводе» (М., 1792).
Эта книга важна не только для изучения методов преподава-
ния иностранных языков в России в XVIII веке, но и для
истории русского переводческого искусства. Английские книги
в то время в России были дороги, шли сюда из Англии
медленно, даже морским путем, поэтому хрестоматии типа
кряжевской были ценными источниками оригинальных поэти-
ческих текстов для русских переводчиков. Достаточно бросить
взгляд на оглавление этой книги, чтобы увидеть, что в своей
1 Как и все названные выше учебные книги, эта ранняя хрестоматия
английской литературы, предназначенная «для начинающих учиться сему
языку при имп. Московском университеге», крайне редка. Один ее экземпляр
сохранился в библиотеке Московского университета, другой имеется в
Ленинграде.
2 Этот частный пансион существовал много лет, и из него вышли многие
видные деятели русской науки и литературы (Н. И. Пирогов, В. П. Боткин и
др.), см.-.Н. С. Тихон paвов. Сочинения, т. III, кн. 2, М., 1898, с. 234 — 237;
С. Я. Штрайх. Литературные воспоминания Н. И. Пирогова.— Известия по
русскому языку и словесности, 1916, кн. 2, с. 170—172.

537
Английская поэзия и русская литература
поэтической части она была полностью переведена на русский
язык, притом не одним, а разными переводчиками: многие
поэтические переводы были напечатаны с теми текстовыми
особенностями, которые отражены и в заимствованных оттуда
оригиналах.
«Избранные сочинения...» В. С. Кряжева дают представле-
ние о наиболее популярных в России стихотворениях англий-
ских поэтов на рубеже XVIII — XIX веков среди лиц, обучав-
шихся английскому языку; здесь находились тексты, которые
нельзя было не знать; их заучивали наизусть и запоминали
надолго...
Поэтический раздел книги (с. 84—142) открывается пятью
баснями Джона Гея: это те самые басни, которые известны
были в русских переводах (см. с. 533 настоящего послесловия).
За баснями в хрестоматии помещены еще несколько апологов
Эдуарда Мура (Edward Moore, 1712-1751)1, более известного у
нас как автора «мещанской драмы» «Игрок» (The Gamester, 1753),
вызывавшей слезы нескольких поколений русских театральных
зрителей. Далее в книге находим стихотворную эпистолу
А. Попа «Элоиза к Абеляру» (Eloisa to Abelard, 1717), заложившую
основу необыкновенной популярности во всех литературах
Европы этой трагической любовной истории времен средневе-
ковья, и ответ «Абеляра Элоизе» Коуторна2. «Письмо Элоизы к
Абеляру» которое в 1806 году перевел В. А. Жуковский3,
известно также в других русских стихотворных переводах, как и
многих обработках того же сюжета во французской и немецкой
литературах. Отметим, кстати, что к концу XVIII века А. Поп,
1 Это три стихотворения из цикла «Басни для прекрасного пола» (Fables for
the Female Sex, 1744); этому же циклу принадлежит «Гимен и Смерть»,
стихотворный перевод которого «с аглинского» был напечатан в журнале
«Чтение для вкуса, разума и чувствований», 1793, ч. IX, с. 256—259.
2 Дж. Коуторн (James Cawtorne, 1719-1761; в книге Кряжева ошибочно —
Cawthorne), английский теолог и поэт; имеется в виду его поэма Abelard and Eloisa
(1746), вошедшая в восьмитомное собрание его сочинений.
3 Перевод Жуковского сохранился в нескольких рукописях, но он остался
неоконченным: в английском подлиннике эпистола содержит 336 стихов, из
них Жуковский перевел лишь первые 72. Их подробное сличение см. в кн.:
В. И. Резанов. Из разысканий о сочинениях В. А. Жуковского. Петроград,
1916, с. 321—331. Там же см. подробный обзор русских переводов послания
«Элоизы к Абеляру» А. Попа и подражаний ему, с. 320—328.

538
Английская поэзия и русская литература
если судить по количеству переводов его произведений,
является, вероятно, одним из наиболее популярных в России;
одна эпистола Элоизы к ее злосчастному любовнику печаталась в
русских журналах до десяти раз.
Далее в книге В. Кряжева воспроизведены английские
тексты не менее популярных у нас произведений английской
поэзии — баллада О. Голдсмита (Oliver Goldsmith, 1730-1774)
«Пустынник» (The Hermit, 1765), переложенная на русский
язык до того, как появился известный перевод В. А. Жуков-
ского; знаменитый шекспировский монолог Гамлета ("The
Soliloquy of Hamlet"), прочно занявший уже в это время свое
место в стихотворных антологиях английской поэзии не как
фрагмент трагедии, а как самостоятельная лирико-философская
элегия; полный гражданского пафоса и глубокого чувства
монолог Катона ("The Soliloquy of Cato") из одноименной
трагедии Аддисона, одной из вершин английского классициз-
ма. Монолог Катона также был хорошо знаком русскому
читателю по русскому переводу 1788 года1. Напомним, что
отрывок из монолога Катона привел А. Н. Радищев, заключив-
ший им главу «Бронницы» в своем «Путешествии из Петер-
бурга в Москву». «И все, что зрим, прейдет; все рушится, все
будет прах. Но некий тайный голос вещает мне, пребудет
нечто вовеки живо». Это размышление Радищев завершает
стихами из аддисоновской трагедии (д. V, явл. I) в своем
переводе:
С течением времени все звезды помрачатся,
Померкнет солнца блеск; природа, обветшав
Лет дряхлостью, падет,
Но ты во юности бессмертной процветешь,
Незыблемой среди сраженья стихнешь,
Развалин вещества, миров всех разрушенья.
Этот раздел хрестоматии В. Кряжева заканчивался прослав-
ленными образцами английской поэзии — «Гимном» Аддисона
1 Монолог Катона помещен в «Новых ежемесячных сочинениях», 1788,
ч. XXV, с. 65, а вся трагедия Аддисона под заглавием «Смерть Катона, или
рождение римского единоначалия» появилась в журнале «Иппокрена» (1801,
ч. VIII) и отдельно под заглавием «Катон» (М., 1804).

539
Английская поэзия и русская литература
(The Glory of God. A Hymn, 1712)! и «Всеобщей молитвой,
сочиненной г. Попом» (The Universal Prayer), известными у нас по
переводам Е. И. Кострова (1786) и Н. М. Карамзина (1789), а
затем и ряда других русских переводчиков и поэтов2.
Таким образом, изданные В. Кряжевым «Избранные сочине-
ния из лучших аглинских писателей прозою и стихами, для
упражнения в чтении и переводе» (1792) оказались ценным
источником для профессиональных русских переводчиков,
среди которых были и многие видные писатели Москвы и
Петербурга. По образцу этой книги в XIX веке составлялись
уже многие другие хрестоматии и антологии, естественно, с
учетом тех заметных изменений, которые происходили в
период становления и расцвета романтизма. Репертуар кря-
жевской хрестоматии заметно устаревал. В ней были хорошо
представлены Аддисон, Гей и Поп, но еще не было ни Грея, ни
Томсона. Однако в последние десятилетия XVIII и в начале XIX
века знакомство с английской поэзией в подлинниках у нас
настолько расширилось, что в русской печати появились
переводы поэтов более близкого времени, представлявших
предромантическое и романтическое течения в английской
поэзии.
Рассудочно-дидактическое направление английского класси-
цизма, получившее свое полное и яркое выражение, главным
образом, в творчестве А. Попа и его школы, уже во второй
четверти XVIII века находилось в Англии на ущербе, а на
смену ему возникало и утверждалось другое направление —
сентиментальная поэзия, лирическая по преимуществу. Лири-
ческая стихия проникала и в сентиментальную прозу того
времени, но поэзия на все лады прославлялась тогда как
высший и господствующий род словесного искусства. В тече-
ние всего столетия это новое направление преображало
старые жанры, изобретало новые, применяя более утонченные
1 Известны два русских перевода этого «Гимна» (оба стихотворных): (1)
«Чувство благодарения».— В кн.: Д. И. Дмитриевский. Чувствования люби-
телям нравственной поэзии, М., 1795, с. 23—26; (2) Гимн. Вольный перевод
Аддисона (пер. М. Милонова).— Утренняя заря, 1808, ч. VI, с. 184—187.
2 Наибольшее количество русских переводов «Всеобщей молитвы» Попа,
появившихся в русской печати между 1786—1828 гг., см. в указателе
Ю. Д. Левина (сноска 2, с. 530).

540
Английская поэзия и русская литература
способы анализа душевных состояний и восприятия действи-
тельности— чувствами, идущими от сердца, а не от холодного
рассудка. Поэзия английского сентиментализма постепенно
расширяла сферу своего воздействия на литературы континен-
та, в первую очередь французскую и немецкую, и всюду
воспринималась как явление новое, достойное переводов и
подражаний; она в сильной степени способствовала утвержде-
нию во всей Европе новых теоретических принципов перело-
жения и пересоздания иностранного (в данном случае —
английского) поэтического текста на родном языке. В этом
смысле переводы поэзии английского сентиментализма—
совершенно новый этап русского переводческого мастерства.
На протяжении XVIII века сентиментальная поэзия в
Англии прошла несколько этапов, претерпев довольно значи-
тельную эволюцию, развивая особое поэтическое видение
мира, прошедшее свой путь от идиллического до меланхоличе-
ского восприятия реальной действительности. Сначала пред-
почтение сельской патриархальности и мирного труда поселян
«испорченности» городской культуры или изнурительной рабо-
те городских ремесленников постепенно превращало господ-
ствовавшие ранее в поэзии праздничные чувства общительно-
сти и здорового веселья в культ уединенной грусти; позднее
наслаждение природой, чувства незыблемой сердечной дружбы
и уединение в святости семейного очага сменялись другими
ощущениями, порождаемыми обострявшимися противоречиями
английской социальной действительности того времени: мимо-
летная грусть превращается в тяжелую постоянную меланхо-
лию, чувство гнетущего одиночества и разочарования — в
назойливые мысли о смерти и разрушении; возникало болезнен-
ное стремление посещать кладбище и размышлять здесь среди
могил о бренности и бессмертии. И «кладбищенская поэзия»
постепенно входила в моду.
Описанный процесс развития в Англии сентиментальной (а
позже и сентиментально-романтической) поэзии проходил
примерно те же этапы в континентальной Европе, с тем лишь
различием, что здесь в процессе усвоения английской поэзии
порою наблюдались характерные для той или другой страны
предпочтения одних поэтов другим или, в соответствии с
местными условиями, перебои и отставания от моды, преуве-

541
Английская поэзия и русская литература
личения в хвалебных или критических оценках отдельных
произведений английских поэтов. Так было и в России, где
увлечение поэзией Томсона и Юнга предшествовало возникно-
вению моды на «кладбищенскую» тему, хотя именно произве-
дением общеевропейского значения, окончательно ее утвер-
дившим, явилось знаменитое стихотворение Томаса Грея
«Элегия, написанная на сельском кладбище» (Elegy Written in а
Country Churchyard, 1750).
Хотя эта элегия не была первым английским поэтическим
размышлением на «кладбищенскую тему», но предшествующие
ей произведения, за исключением лирического цикла о «ночных
думах» Юнга, были в России плохо известны и не привлекали к
себе переводчиков1. Если Томсона, Юнга и их европейских
подражателей открыл у нас Карамзин, то поэзия Грея была
открыта Жуковским, а трижды переведенная им элегия «Сель-
ское кладбище» стала его первым произведением, доставившим
ему всенародную славу поэта и поэтического переводчика.
Любопытно, однако, что одновременно с Жуковским
усердным переводчиком Грея явился другой русский поэт—
П. И. Голенищев-Кутузов (1767—1829), но его отношение
к Грею было совершенно иным, и, может быть, только
случайности мы обязаны тем, что именно Голенищеву-
Кутузову удалось издать все небольшое поэтическое наследие
Грея в русском стихотворном, правда весьма посредственном,
переводе.
Книга, которую мы имеем в виду, озаглавлена «Стихотворе-
1 Характерно, что первое прозаическое произведение Карамзина, озаглав-
ленное «Прогулка» (1787), представляющее собой сентиментальное «стихотво-
рение в прозе», которое принято считать первым образцом этого жанра в
русской литературе, полно реминисценций из Томсона и Юнга, а в поэтиче-
ских его произведениях переводы из английских поэтов или отклики на них,
как известно, очень многочисленны и значительны. См.: A. Cross. Karamiin and
England.— Slavonic and East-European Review, 1964, No. 104. Историки англий-
ской литературы в числе предшественников Грея в ранней разработке
кладбищенской темы числят Т. Парнелля с его «Ночными строками о смерти»
(Night Piece on Death, 1718), Роберта Блера (R. Blair, 1699-1746) с его «Могилой»
(The Grave, 1743) и в особенности Джеймса Герви (James Hervey, 1714-1758) сего
написанными в прозе «Размышлениями среди могил» (Meditations among the
Tombs, 1746).

542
Английская поэзия и русская литература
ния Грея. С аглинского языка переведенные Павлом Голени-
щевым-Кутузовым; с присовокуплением краткого известия о
жизни и творениях Грея и многих исторических и баснослов-
ных примечаний», М., 1803. Автор ее — Павел Иванович
Голенищев-Кутузов — не был ни профессиональным поэтом, ни
переводчиком, но он считался любителем стихотворства и
предавался сочинительству, когда это позволяли ему его
служебные занятия и рассеянная жизнь в великосветских
кругах. В юные годы Голенищев-Кутузов состоял адъютантом
при адмирале Самуиле Карловиче Грейге, родом шотландце,
переселившемся в Россию в 1763 году и состоявшем на службе
в российском военном флоте. Надо думать, что в обрусевшей
семье адмирала Грей га, где еще не забыли английский язык,
Голенищев-Кутузов получил первое знакомство с поэзией
Томаса Грея и приобрел долголетнюю склонность к творче-
ству этого поэта. Но Грей открылся молодому русскому поэту
не той стороной, какой он почти в то же время очаровал
Жуковского. Голенищева-Кутузова привлекло не «сельское
кладбище», а пейзажные описания горной Шотландии и
Озерного края северной Англии, мотивы кельтского и сканди-
навского фольклора, интерес английского поэта к античной
древности.
По своим литературным вкусам Голенищев-Кутузов был
резким противником эстетического исповедания Жуковского.
В литературных кругах обеих русских столиц Голенищев-
Кутузов составил себе репутацию убежденного приверженца
адмирала А. С. Шишкова (1754—1841) и «архаистов» «Беседы
любителей русского слова» и соответственно одного из самых
яростных ненавистников Карамзина и его последователей. В
парадоксальной увлеченности Голенищева-Кутузова поэзией
Грея позволяет несколько разобраться открывающее издание
«Стихотворений» предисловие переводчика. Оказывается, что
инициатива этого издания и дружеская помощь в его осуще-
ствлении принадлежали еще одному лицу, гораздо более
одаренному любителю английских поэтов, чем был сам пере-
водчик этой книги.
В «Предуведомлении» к читателю Голенищев-Кутузов рас-
сказывает: «Из многих читанных мною Аглинских стихотвор-
цев ни один не был так близок моему сердцу, как Грей. Я

5 43
Английская поэзия и русская литература
восхищался Дрейденом, удивлялся Мильтону, но Грей произ-
водил во мне некие тихие приятные чувствования, оставляа
впечатления столь сладостные, что не знаю отчего вскоре он
сделался моим любимым стихотворцем. Что нам нравится, то
мы легко и скоро удерживаем в памяти; от чего самого я Грея
уже почти всего знал наизусть, прежде чем начал его перево-
дить.
К сему предприятию, а паче к преложению на русские стихи
творца, уважаемого в Англии равно с Оссияном, Дрейденом и
Мильтоном, никогда бы не осмелился я приступить, зная
слабость моих сил и недостачества (sic!) моих дарований,
ежели бы нечаянно не был к тому ободрен "и почти насильно
привлечен одним добрым моим приятелем».
Далее Голенищев-Кутузов дает подробную характеристику
этого человека, в которой есть наводящие указания на то, кого
он имеет в виду, хотя он нигде не называет его по имени,
приводя лишь его инициалы: «Г. А. А. М. П.» Это «человек
редкий, почтенный, и бесчисленное множество сведений и
дарований в себе соединяющий». Он известен в ученом свете
«не токмо в России, но и в чужих краях, глубокими познани-
ями в химии, физике и натуральной истории; многие его
опыты и открытия в сих науках и сочинения к оным
относящиеся сделали, что знаменитые писатели на него ссыла-
ются». «Г. А. А. М. П.» имеет обширные познания о француз-
ской, аглинской и немецкой словесности, изящный вкус,
тонкую разборчивость; сам пишет прекрасно стихами и на сих
трех языках и на своем отечественном, но по крайней своей
скромности посвятя лиру своим друзьям, ничего печатать не
хочет <...> Вот истинное и беспристрастное изображение
того, который был виновником и перевода сего и издания
оного...» 1.
1 Стихотворения Грея, с аглинского языка переведенные Павлом Голени-
щевым-Кутузовым; с присовокуплением краткого известия о жизни и творени-
ях Грея и многих исторических и баснословных примечаний. М., 1803, в
университетской типографии. «Предоведумление от переводчика», с. X—XI.—
Дополнительные данные о человеке, скрытом под пятью инициалами, дают
многочисленные стихотворные послания к нему, опубликованные в кн.:
«Стихотворения Павла Голенищева-Кутузова», ч. I, М., 1803. Таковы, напри-
мер, «Стансы любезному другу Г.А.А.М.П.», «Стихи на день рождения

гм
Английская поэзия и русская литература
Кто же был этот таинственный покровитель переводчика
Грея, «друг человечества» и «любимец Муз», выдающийся
русский ученый-естествоиспытатель, филолог и поэт, которого
Голенищев превозносит на все лады, но не решается назвать
по имени, скрывая его под криптонимом из пяти букв?
Удалось установить, что иод инициалами «Г.A.A.M.П.» Голе-
нищев-Кутузов имел в виду графа Аполлоса Аполлосовича
Мусина-Пушкина (1760—1805), действительно замечательного
русского ученого, известного своими многочисленными труда-
ми в области химии, минералогии и медицины, заслужившими
ему авторитет в Западной Европе и в России. Он был избран
членом Лондонского Королевского общества, а в 1796 году
стал почетным членом Российской Академии1. Мусин-Пушкин
был также «любимцем Муз» и писал стихи на разных языках, в
том числе на русском и английском; к сожалению, они
известны нам мало, так как большая их часть оставалась в
рукописях; тем не менее некоторые из них все же были
напечатаны, при жизни и после смерти автора. Так, в
частности, нам известна стихотворная переписка между Голе-
нищевым-Кутузовым и Мусиным-Пушкиным как раз по поводу
осуществленного ими обоими русского издания «Стихотворе-
ний» Грея.
В «Предуведомлении» к этому изданию переводчик расска-
зал, как оно было задумано. По его словам, однажды во время
посещения Мусина-Пушкина у него зашел разговор с хозяином
об «Аглинской словесности», и они вспомнили различных
писателей, книги которых они имели и любили читать.
«Дошло дело и до любезного моего Грея. Я начал моему
приятелю читать наизусть несколько стихов из Грея, и
говорил ему выше сего сказанное о приятном ощущении, коим
я бываю исполнен, читая Грея. Приятель мой сказал мне:
хорошо бы, ежели б его перевесть по русски». Голенищев-
Г.A.A.M.П., 1798», и др.; в некоторых из них упоминается Грей и его
произведения.
1 См. о нем: «Русский архив», 1894, т. II, с. 596; Литературное наследство,
т. 9—10, М., 1933, с. 272—274 (Неизданные стихотворные послания к нему.
Н. А. Львова). Несколько стихотворений Мусина-Пушкина напечатано в
журнале «Друг просвещения», который издавался гр. Д. И. Хвостовым и
П. И. Голенищевым-Кутузовым в 1802—1806 гг.

545
Английская поэзия и русская литература
Кутузов отказывался, ссылаясь на свои слабые силы, на
отсутствие поэтического дара, на то, что он боится «исказить
автора и отнягь oi него всю цену в глазах не могущих читать
его в подлиннике». Но собеседник возражал ему: « — Ты сам
говоришь, что ты пленяешься Греем; верь же мне, что все то,
что нам очень нравится, то легко переводится. Хотя для меня
примись; а там увидим, каково будет. Но не откладывай,
садись, пиши сейчас!.. Словом сказать, почти не дав мне
опомниться, сей добрый друг заставил меня переводить пер-
вую Грееву оду «Весну», которая была окончена в тот же день
в его доме.— Сей перевод ему полюбился; он просил меня
усильно продолжать» *.
Ранняя ода Грея «К весне» (Ode on the Spring, 1748), давшая
повод к русскому изданию полного собрания стихотворений
английского поэта, мало походила на прежние оды английских
стихотворцев: она была лишена гражданского пафоса и торже-
ственной риторики, представляла собой описание мыслей и
чувств юноши, склонного к меланхолии, на фоне довольно
условного весеннего пейзажа. Посылая своему вдохновителю
полный исправленный текст своего перевода этой оды, Голе-
нищев-Кутузов обращался к нему со следующими словами:
Дражайший друг! Ты мне внушил,
Чтобы на наш язык я Грея преложил.
Ты силы дал нестройной лире,
Чтоб славному Поэту в мире
Она дерзала подражать.
Стремлюся должную тебе я дань отдать:
Тебе твое же посвящаю...2.
1 Насколько мы могли судить, все описанные события происходили в конце
1795 года. В сборнике поэтических произведений П. Голенищева-Кутузова
напечатана «Эпистола XII, любезному другу Г.A.A.M.П., посылая ему перевод
Греевой оды «Весна- (Стихотворения, ч. I, М., 1803, с. 175—178) с датой:
3 ноября 1795 год. Ответная же эпистола А. А. Мусина-Пушкина дарителю «при
получении перевода его Греевой оды, называемой «Весна» датирована
I 3 декабря 1794 г.;по-видимому, ошибка в дате допущена в ответном послании,
1ак как оно напечатано лишь в 1818 году, после смерти автора и, вероятно,
по неисправному списку.
2 Стихотворения Павла Голенищева-Кутузова, ч. I, М., 1803, с. 175—176
(^Любезному другу Г.А.А.М.П., посылая ему перевод Греевой оды
«Весна»).

546
Английская поэзия и русская литература
Однако интереснее ответная эпистола А. А. Мусина-Пушкина,
который, вероятно, лучше понимал поэзию, чем переводчик,
чьи творческие силы он явно преувеличивал. Все послание
Мусина-Пушкина полно аллюзий на стихотворные строки не
только этой оды, но и других произведений Грея, аллюзий,
несомненно понятных другому знатоку и переводчику англий-
ского поэта: послание к печати не предназначалось и опубли-
ковано было лишь через семь лет после смерти Мусина-
Пушкина.
Интересно сопоставить хотя бы небольшой фрагмент пере-
вода «Весны» с тем, что написал о нем Мусин-Пушкин.
Ода I
Весна
Уже являются румяные часы
Сопровождающи всегда любви царицу;
Отверзли на цветах пестреющи красы,
И будят спящий год, одетый в багряницу;
Уже звучащий соловей,
Гремя гортанию своей,
С кукушкой песни съединяет;
Уже зефиров свежий хор,
Неся с собой утех собор,
Благоуханье изливает.
Где дуб до облаков касается челом,
И тени ветвями вокруг простер широки;
Где суковатый вяз, от лет покрытый мхом,
Кудрявою главой венчает вод потоки:
Там с Музой вместе сяду я
При бреге светлого ручья;
Она, простершись нерадиво,
Начнет беседовать со мной:
Сколь беден мир с его тщетой,
Сколь в нем все суетно и лживо...1
1 Стихотворения Грея, с аглинского языка переведенные Павлом Голенище-
вым-Кутузовым, М., 1803, с. 23—24.

547
Английская поэзия и русская литература
Ответная эпистола Мусина-Пушкина лишена той архаиче-
ской лексики и устаревших синтаксических конструкций,
которыми изобилуют стихи Голенищева-Кутузова, отзывающие-
ся выучкой у поэтов-«шишковистов»; стих у Мусина-Пушкина
свежее, лексика ближе к поэтическому словарю XIX века.
Кроме того, ответ построен искуснее^—стержнем здесь служит,
в сущности, лишь одно, но развитое сравнение: весна и зима,
юг и север, поэты южных и северных стран, противостоящие
друг другу:
Твоя Весна, любезный друг,
Бессмертну Грею подражая,
Средь льдов, зимы, в приятный круг
Зефиров к соловьям взывая,
На невских берегах родит
Климат Италии блаженной,
Где мысль пиитова летит
На крыльях Музы восхищенной...
Автор вспоминает ту «аттическую» весну, о которой говорит
Грей (в оригинале и соловей назван Attic Warbler —
«аттической певучей птицей») и от которой не осталось и
следа в русском переводе (Голенищев-Кутузов даже Венеру
русифицировал в «Царицу Любви»). Размышляя о той рос-
кошной весне, какую Природа дарит людям южных стран,
Мусин-Пушкин с завистью говорит о том, как естественно
рождается там всякое искусство:
Легко перу в таких странах,
С крыла Купиды похищенну,
Рукою Грея на струнах
Извлечь из лиры песнь священну;
Легко среди прелестных дней
Весне сплетать похвальны слоги.
Ах! — Мы слыхали лишь о ней
А видеть — не велели боги!
Однако и наша, северная, поэзия в свое время заслужит
бессмертие, уверенно предвещает поэт:
...Хоть редко веет нам Зефир,
Хоть мы снегами, льдом покрыты,

548
Английская поэзия и русская литература
Родились и у нас пииты,
Которых помнить будет мир:
У нас безсмертный Ломоносов,
Херасков, северный Гомер,
Державин, к вечной славе россов
Как новый бард полет простер;
Они все с Пиндаром сравнялись,
Весь огнь его в себе нашли,
Парнаса лаврами венчались,
И в храм безсмертия вошли!
Концовка послания возвращает нас к первым строфам «Весны»
Грея:
Но мы, от Пинда удаленны,
С тобою сидя на траве,
Оставя лавры им священны,
Резвиться будем в мураве,
И бабочек ловя со Греем
Под дубом будем мы сидеть;
Едва ль свирелью мы успеем
Мужей безсмертных славу петь! '
Нельзя отказать автору этой эпистолы в искусном ее постро-
ении и в тонкой иронии, которой проникнуты ее последние
стихи.
«Весна» открывала русское издание «Стихотворений» Грея,
за нею на двухстах страницах шли другие его произведения,
вплоть до мелких и незначительных экспромтов или шуточных
эпитафий, все это снабжено комментариями переводчика и
биографией английского поэта2.
1 Труды «Общества любителей российской словесности при Имп.
Московском университете», М., 1812, ч. I, кн. 2, с. 40—42 («К П. И. Голени-
щеву-Кутузову при получении перевода его Греевой оды, называемой «Вес-
на»).
2 В книгу переводов «Стихотворений» Грея вошло более двадцати его
произведений, т. е. все или почти все, что было издано на английском языке.
По-видимому, оригиналом для русского перевода послужила книга The Poems of
Mr. Gray, to Which are Prefixed Memoirs of his Life and Writings, by W. Mason,
London, 1775 (или одно из ее последующих переизданий); П. Голенищев-
Кутузов включил в свое издание даже довольно неуклюжие переводы опытов
Грея по вольному переложению нескольких образцов поэзии исландских

f>4lJ
Английская поэзия и русская литература
На заключительных страницах этой книги был помещен
полный и довольно точный перевод «Элегии, написанной на
сельском кладбище». Однако переводчик никак не выделил ее,
снабдив лишь одним малозначительным примечанием первый
стих элегии, и, очевидно, не знал еще, что именно это
стихотворение является самым выдающимся и наиболее знаме-
нитым произведением английской сентиментальной поэзии,
которому предстоит еще более славное будущее. Возможно
также, что Голенищеву-Кутузову остались неизвестны и ранее
появившиеся русские переводы этой элегии—в прозе и в
стихах. Переведена элегия в обычной манере Голенищева-
Кутузова, суховатой и архаической. Вот ее начало:
Ударил колокол; он вечер возвещает.
Стопами тихими стада идут горой;
Оратай утомлен, путь к дому направляет,
Оставя размышлять меня во тьме ночной.
Все виды сельские вечерний мрак скрывает,
Безмолвие во всех простерлося местах;
Единый жук его жужжаньем прерывает,
И только пастухи играют на рогах.
На башне сей, плюшем и мохом покровенной,
Сова возносит вопль и жалобы к луне,
Что странники в своей прогулке дерзновенной
Встревожили ее в глубокой тишине...1
Находились читатели, которым этот перевод нравился; об
этом рассказывает С. П. Жихарев (1788—1860) в своих запи-
сках. Рассуждая на тему о равнодушии, с которым относились
в Петербурге в начале прошлого века к молодым московским
скальдов, например, оду «Сестры злосчастия. Подражение языку норзскому»
{The Fatal Sisters. An Ode from the Norse Tongue) и «Сошествие Одина» {The Descent
of Odin)y переложение одной из песен стихотворной «Эдды». Эти и другие им
подобные произведения, включенные в русское издание «Стихотворений»
Грея, требовали от переводчика знакомства с древнескандинавским языком и
фольклором, чем он не обладал. См. также: Т. А. Ганф. К вопросу о взглядах
Томаса Грея на поэзию.— В кн.: Реализм в зарубежной литературе XIX и
XX вв. Межвузовский научный сборник, вып. 6, Саратов, 1979, с. 186—191.
1 Стихотворения Грея, с. ПО—115.

Г) 50
Английская поэзия и русская литература
поэтам, Жихарев ссылается на следующий случай за ужином у
адмирала Шишкова: «А. С. Шишков сказывал, что Логин
Иванович Кутузов читал ему Грееву элегию «Сельское кладби-
ще», переведенную братом его, Павлом Ивановичем, и Шиш-
ков находит перевод очень хорошим и близким к подлиннику.
Я заметил, что Павел Иванович перевел эту элегию после
Жуковского, которого перевод несравнительно превосход-
нее.— Не может быть! — возразил Александр Семенович. «Го-
ворю сущую правду,— отвечал я,— и если угодно, прочитаю ее
вам когда нибудь, чтоб вы могли посудить сами: я знаю ее
наизусть» — «Так, пожалуйста, нельзя ли теперь?» — подхватил
нетерпеливый Гаврила Романович (Державин—М. А). И вот
я прочитал во всеуслышание всю элегию до последнего стиха,
стараясь, сколько возможно, сохранить всю прелесть мелодиче-
ских стихов нашего московского поэта. Когда я кончил, все
смотрели на меня как на человека, отыскавшего какую-нибудь
редкую вещь или нашедшего клад; элегию хвалили, но вместе
удивлялись и моей памяти; я сказал, что стихи Жуковского
сами невольно врезываются в память, между тем как стихи
П. И. Кутузова запомнить очень трудно»1.
Описанная публичная декламация «Сельского кладбища»
происходила, вероятно, после московского издания «Стихотво-
рений» Грея 1803 года, и, следовательно, Жихарев читал текст
перевода Жуковского, появившегося в печати в 1802 году,
хотя неясно, чей из указанных двух переводов элегии какому
предшествовал.
Жуковский неоднократно ссылался на то, что «Сельское
кладбище» было его первым напечатанным стихотворением,
но на самом деле это был второй вариант перевода, так как
первый был забракован Карамзиным и опубликован исследова-
телями Жуковского полу столетием позже его смерти. Близкий
свидетель М. А. Дмитриев (1796—1866) вспоминает по этому
поводу: «Грееву элегию: «Сельское кладбище» перевел Жуков-
ский, тоже еще в пансионе в первый раз в 1801 году <...> и
принес свой перевод к Карамзину для напечатания в начина-
ющемся, в 1802 году Вестнике Европы; но Карамзин нашел,
что перевод не хорош. Тогда Жуковский решился перевести
С. П. Жихарев. Записки современника, М.—Л., 1955, с. 439.

551
Английская поэзия и русская литература
ее в другой раз. Этот перевод Карамзин принял уже с
восхищением; он был напечатан в Утренней заре и в Вестнике
Европы, в последней декабрьской книжке 1802 года. Он был
посвящен автором другу своей юности Андрею Ивановичу
Тургеневу. Таким образом известный нам перевод был вто-
рой; а последний, гексаметром, вышедший уже в старости
поэта, должно считать третьим. Такова была настойчивость
молодого поэта в стремлении к совершенству, и таких-то
трудов стоил ему тот превосходный стих, та мастерская
фактура стиха, которыми мы восхищаемся ныне» \
«Сельское кладбище», по утверждению современника и
друга Жуковского П. А. Плетнева (1792—1865), «вдруг поста-
вило его в разряд лучших поэтов русских <...> Карамзин
<...>, говоря о Богдановиче и его «Душеньке», так точно
приводил в разборе своем один стих из элегии Жуковского,
как бы это было всем известное место из Ломоносова или
Державина»2. Многие, подобно Жихареву, запоминали пере-
вод Жуковского наизусть, упиваясь музыкой его стиха. Нра-
вился этот перевод и тем иностранным литераторам, которые
знали русский язык; так, побывав в России, англичанин Джон
Бауринг, автор «Российской антологии», изданной в Лондоне
в 1823 году, хвалил перевод Жуковского «Сельского кладбища»
и утверждал, что он должен будет занять почетное место в
огромной коллекции иноязычных переводов этой элегии,
виденной им в Англии у одного из ценителей и поклонников
поэзии Т. Грея3.
Между первым и третьим переводами греевой элегии,
написанными Жуковским, прошло более трех десятилетий.
Последний, третий перевод был опубликован им самим в
«Современнике» в 1839 году с небольшим предисловием поэта
и тремя его собственноручными рисунками, сделанными с
1 М. А. Дмитриев. Мелочи из запаса моей памяти, изд. 2, М., 1869,
с. 182.
2 П. А. Плетнев. О жизни и сочинениях Жуковского, М., 1853, с. 25.
3 Отметим, что в настоящее время этому переводу посвящена довольно
большая специальная литература, среди которой статьи: К. Н. О be г and
W. О be г. Zukovskij's First Translation of Gray's Elegy.—Slavonic and East
European Review, X, No. 2, 1966, pp. 167-172; E. Reissner. Zukovskij und Gray,
Zeitschrift fur Slawistik, 1972, Bd. XVII, H. 4, S. 502-504.

552
Английская поэзия и русская литература
натуры во время пребывания в Англии. В предисловии
Жуковский пишет: «Находясь, в мае месяце нынешнего (1839)
года, в Виндзоре, я посетил кладбище, подавшее Грею мысль
написать его элегию (оно находится в деревне Stock Poges,
неподалеку от Виндзора); там я перечитал прекрасную Грееву
поэму и вздумал снова перевести ее, как можно ближе к
подлиннику. Этот второй перевод, почти через сорок лет
после первого, посвящаю Александру Ивановичу Тургеневу в
знак нашей с тех пор продолжающейся дружбы и в воспомина-
ние о его брате»\
Конечно, последний перевод имеет свою прелесть, в гекза-
метрах его кое-что ближе к английскому подлиннику. И все же
памятным и прославленным навсегда останется тот перевод
Жуковского, который восхитил Карамзина, а потом был
любим многими русскими поэтами XIX столетия, от Пушки-
на и Гоголя до Вл. Соловьева, писавшего в конце века в
примечании к своему стихотворению «Родина русской поэзии
(«По поводу элегии «Сельское кладбище»)»: «Несмотря на
иностранное происхождение и на излишество сентиментально-
сти в некоторых местах, «Сельское кладбище» может считаться
началом истинно-человеческой поэзии в России, после услов-
ного риторического творчества Державинской эпохи»2.
1 Современник, 1839, т. XVI, № 4, с. 216. В объяснении к рисункам
Жуковский сообщает: «Здесь прилагаю три рисунка, снятые мною с натуры.
На первом изображено кладбище,
Где под навесом нагнувшихся вязов
Спят непробудно смиренные предки села...
На втором изображена описанная Греем башня:
Пышно плющем украшенная.
Третий рисунок—памятник, воздвигнутый Грею, неподалеку от воспетого им
кладбища, которого церковь, башня и густые деревья видны в отдалении».
2 Вестник Европы, 1897, № 11, с. 347.— Очень существенно для нас, что
высоко ставил этот перевод Жуковского Пушкин. Мы имеем этому ряд
свидетельств. Летом 1817 года, обращаясь к Жуковскому в шутливой записке,
Пушкин как бы объединил в ней реального человека — военного, и всех тех
английских и немецких поэтов, которых Жуковский в то время переводил:
Штабс-капитану, Гете, Грею,
Томсону, Шиллеру привет!

553
Английская поэзия и русская литература
* * *
Английская поэзия проникла в России в самую толщу
народных читательских масс. Известный английский историк
русской литературы, основательно изучивший ее вдоль и
поперек,/Морис Беринг/в своей книге «Вехи русской литерату-
ры» (1910) отмечает, что «величайшее искусство производит
одновременное впечатление, хотя и разными своими сторона-
ми, на ученого специалиста и на самого необразованного
человека»; для доказательства этой истины он ссылался на то,
что в Англии «верное понимание «Потерянного рая» Мильто-
на считается высшим признаком учености», между тем как на
русском языке то же произведение «в дешевых изданиях с
цветными картинками продается по всей России и с удоволь-
ствием читается крестьянами, которые, конечно, не знают, что
Характерно, что Грей стоит здесь на втором месте после Гете: конечно, Грей
отождествлен тут с Жуковским, переводчиком «Сельского кладбища». И в
более поздние годы Пушкин очень любил этот перевод и сердился на
хулителей, посягавших на его славу. Так, П. А. Вяземскому Пушкин сообщал
(в письме от апреля 1825 года): «Я было на Полевого очень ощетинился за
«Невский альманах» и за пародию Жуковского, но теперь с ним помирился».
Пушкин имел в виду «Невский альманах на 1825 год», где были помещены
сатирические стишки Н. А. Полевого под заглавием «Книжная лавка», паро-
дия на перевод «Сельского кладбища» Жуковского:
Последний солнца луч сверкает под горою;
Повсюду шум глухой запоров и ключей,
Из лавок, погребов, медлительной стопою
Идут за самовар купцы к семье своей.
Здесь мрачно, книг ряды прилавки отягчают
И в смутной тишине, на полках предстоят
Громады свитков, кип подлавки занимают
И под прилавками безмолвные лежат.
Под сводом каменным сей лавки погребенны,
Романы, повести, поэм обширный ряд,
Здесь проза русская, стихи переведенцы
Забытые в пыли, сном непробудным спят...
Может быть, благодаря Пушкину, сильно обидевшемуся за Жуковского, эта не
лишенная остроумия пародия Полевого была прочно забыта: нам не встрети-
лась она ни в одной из многочисленных антологий русских пародий.

554
Английская поэзия и русская литература
это поэма, но наслаждаются им как повествованием о фанта-
стических приключениях и чудесных происшествиях» V
В самом деле, превращение «Потерянного рая» в русскую
популярную лубочную книгу, которую офени разносили по
сельской России еще в начале XIX века,— факт замечательный,
заслуживающий изучения. На обилие русских переводов обеих
эпопей Мильтона, рассчитанных на различные круги читате-
лей, историки русской литературы обращали внимание с
давних пор. Уже о прозаическом переводе трех первых песен
«Потерянного рая», который сделал в XVIII веке русский поэт
Василий Петров, несколько лет живший в Англии, С. П. Ше-
вырев (1806—1864) полстолетия спустя говорил, что «эта
книга и до сих пор — одно из любимых чтений нашего
народа»2. Для такого утверждения С. П. Шевырев имел доста-
точные основания. По поводу шестого издания творения
Мильтона в русском прозаическом переводе и с картинками,
организованного предприимчивым московским издателем в
1827 году, в журнале «Московский телеграф» писали: «Пове-
рят ли англичане, что русский перевод поэмы их великого
соотечественника, Мильтонов «Потерянный Рай» у нас нахо-
дится именно в отделе книг простонародных? Старинный
перевод его из французской прозы (с иностранного языка,
сказано на заглавном листе) в обветшалую русскую прозу, с
лубочным портретом и картинками, в нынешнем году напеча-
тан уже в шестой раз. Другой, такой же перевод напечатан
был в СПб. в 1824 г., тоже не в первый раз. Вероятно, с
Нижегородской ярмарки повезут в провинцию воза два
нового издания «Потерянного Рая», и читатели сыщутся...»3.
Десятилетие спустя повторилась та же история. В Москве
снова вышло очередное издание «Потерянного рая», рассчи-
танное на неприхотливого читателя, покупавшего книги на
Сухаревском рынке, и опять на эту книгу откликнулись русские
журналы. В «Сыне отечества» некий критик пытался найти
разгадку того, как оно могло появиться в свет: «Лет пятьдесят
1 Maurice Baring. Landmarks in Russian Literature, London, 1910; M. Беринг.
Вехи русской литературы, M., 1913, с. 67—68.
2 С. П. Шевырев. Лекции о русской литературе, читанные в Париже в
1862 г. СПб., 1884, с. 181.
3 «Московский телеграф», 1827, ч. XV, № 11, с. 257—258.

555
Английская поэзия и русская литература
тому кто-то перетащил, или, когда угодно, перевел его из
Французской прозы в ужасную Русскую. Книга села на руках
переводчика. Он сбыл ее на вес книгопродавцу; тот пустил,
вместо сказки, в простонародье, и пошел бедный Мильтон
читаться и печататься! Не знаем, с чего вздумали теперь
поставить на нем: третье издание? Разве тринадцатое: в 1820 г.
было уже издано пятое <...>«Ныне напечатанное Московское
издание «Потерянного Рая» отличается красотою: бумага
обверточная; картинки немножко похуже лубочных; на заглав-
ном гравированном листке не стерт даже год прежнего
издания: издание 1839 года, а на заглавном гравированном
листке стоит 1835-й год!—Еще превосходно, что, развернувши
четвертый том «Потерянного Рая» находите «Возвращенный
Рай». Это уж так дается в придачу. Под портретом Мильтона
стихи:
Мильтон божественный писатель,
Умов и душ очарователь!
Ты самим Небом был избран,
Воспеть величье горных стран».
«Великий Мильтон! — восклицает в заключение удрученный
и подавленный критик.— Прости нашу бедную Русскую Сло-
весность. Может быть, жестокую обиду тебе наши поэты
искупят когда-нибудь хорошим переводом! »1
Московское издание «Потерянного рая» 1839 года вызвало
рецензию в «Отечественных записках». Автор ее напрасно, но
с лучшими чувствами, предполагал, что «народ бы и не принял
мильтоновой поэмы в ослепительном блеске художественной
формы», «нужно было затемнить ее прозою,— и как ни дурна
эта проза, содержание этого произведения все-таки возьмет
свое и будет постепенно входить в организм народа и
претворяться в его плоть и кровь». Концовка этой рецензии
призывает к расширению в дальнейшем помощи народному
чтению: «Как бы хорошо было, если б люди образованные,
знающие дело, взялись за такое популяризирование произве-
дений великих поэтов! какое бы обширное поприще для
1 «Сын отечества», 1839, т. IX, отд. IV, с. 74—75.

> ~>r>
Английская поэзия и русская литература
деятельности и как много можно бы сделать на нем полезно-
го!»1
В приведенных выдержках наше внимание не должен
привлекать к себе вопрос,— прав ли был русский критик,
когда он в конце 30-х годов XIX века утверждал, будто
«человек из народа» предпочтет яркому стихотворному произ-
ведению его прозаическое «затемнение» (думаем, что он
ошибался). Нас не может также удивить, что уже в 30-е годы в
русской печати поднимался вопрос о тех формах, в которых
великие произведения мировой литературы со временем смо-
гут стать достоянием народного читателя; значительно позже,
как известно, над той же проблемой задумывался Некрасов, в
памятных стихах высказывая свои мечты о том времени, когда
вместо лубочных повестей XVIII века (типа повести Матвея
Комарова о приключениях «Английского милорда Георга»)
народ «Белинского и Гоголя с базара понесет». Цитированные
отзывы из русских журналов о лубочных изданиях мильтонов-
ских эпопей представляются нам заслуживающими внимания
свидетельствами необыкновенной популярности таких изда-
ний, не ослабевавшей до начала XX века2.
Несомненной аналогией является сходная в России репута-
ция другого знаменитого пуританского писателя Англии —
Джона Беньяна (John Bunyan, 1628-1688) и его книги «Путь
паломника» (The Pilgrim's Progress, pt. 1-2, 1678-1684). Эта
книга, в аллегорической форме повествующая о длинном пути
благочестивого грешника к небесному блаженству, полна
нравственной силы и смелых обличений людских пороков; ее
назидательность, облеченная в художественную форму, нена-
вязчива и безыскусственна. Самый простой и неприхотливый
читатель, следя за приключениями героя, от имени которого
писалась эта книга-исповедь, становился как бы соучастником
1 «Отечественные записки», 1839, т. IV, отд. VII, с. 28.
2 «Общедоступность новиковского издания,— подчеркивал Алексей Веселов-
ский,— конечно, в значительной степени способствовала установлению популяр-
ности у нас поэмы Мильтона, проникшей, не в пример классическим
произведениям Запада, в среду народных читателей, даже в мир сектантства.
Практика народных читален нашего времени давно отметила большой спрос на
«Потерянный рай» (см. А. Н. Веселовский. Западное влияние в новой
русской литературе, изд. 5-е, М., 1916, с. 95).

.')Г>/
Английская пожшя и русская литература
того процесса мифотворчества, даром творения которого Бень-
ян был столь щедро наделен. По популярности в широких мас-
сах эту книгу превосходила лишь Библия. «Путь паломника»
был известен каждому школьнику, его с наслаждением читали
фермеры в самых малолюдных частях горной Шотландии.
Слава этой книги была необычайна и за пределами Англии:
переведенная на несколько десятков языков, она читалась во
многих странах различных континентов. В России книга
Беньяна имела также весьма примечательную судьбу. Впервые
изданная Н. И. Новиковым в 1782 году, она издавалась потом
много раз в различны:-, переводах—вначале с французского,
потом с немецкого, потом с английского — и, став лубочной
книгой, распространялась в сельских местностях не голько
среди крестьян, но и у городских сектантов \
Была эта книга и в библиотеке Пушкина (издание 1819
года); русский поэт преобразил несколько первых страниц ее
прозы в удивительные стихи своего «Странника» (1835), на
рукописи которого стоит помета «Из Bunyan»2:
Однажды странствуя среди долины дикой,
Незапно был объят я скорбию великой
И тяжким бременем подавлен и согбен...
Эти стихи цитировал Ф. М. Достоевский в своей пушкин-
ской речи 1880 года, разъясняя, что «это почти буквальное
переложение первых трех страниц из странной мистической
книги, написанной в прозе, одного древнего английского
религиозного сектатора,— но разве это только переложе-
ние?»— спрашивал Достоевский своих слушателей и продол-
жал: «В грустной и восторженной музыке этих стихов чувству-
ется самая душа северного протестантизма, английского ереси-
арха, безбрежного мистика... Читая эти странные стихи, вам
как бы слышится дух веков Реформации, вам понятен стано-
■>
1 А. В. Западов. Английские авторы в изданиях Н. И. Новикова.— H сб.:
«Русско-европейские литературные связи», М.— Л., 1966, с. 74 — 83.
Известны русские переводы книги Беньяна, выходившие в разных видах в
XVIII в.; кроме изд. 1782 г., также изд. 1788 г.; в следующем столетии она
издавалась в 1819, 1879, 1891 гг., затем в 1908 и 1912 гг.
2 А. Габричевский. «Странник» Пушкина и его отношение к английско-
му подлиннику».— Пушкин и его современники, вып. XIX—XX, М., 1914, с. 48;
сб. «Рукою Пушкина», изд. М.-Л., 1935, с. 285—286.

558
Английская поэзия и русская литература
вится этот воинственный огонь начинавшегося протестантиз-
ма, понятна становится, наконец, самая история...» '.
Пушкинское, отнюдь не «лубочное» восприятие Беньяна,
проникнуто историзмом и тонким пониманием национального
колорита книги. Но такое сопоставление подчеркивает всю
широту и полноту восприятия тех или иных сторон англий-
ской поэзии русскими читателями разного времени и различ-
ных социальных слоев".
Интерес и особую еКлонность читателя из народа к поэтиче-
скому слову и способность к его восприятию иллюстрирует, в
частности, рассказ Н. С. Лескова «Несмертельный Голован».
Рассказ, действие которого происходит в Орле в 30-х годах
прошлого века, повествует о крепостном крестьянине, выкуп-
ленном на волю А. П. Ермоловым и находящемся при нем в
услужении. Герой повествования Лескова был большим люби-
телем именно поэтического слова и имел хорошую память.
«Голован,— рассказывает Лесков,— любил возвышенные мысли
и знал lionne, но не так, как обыкновенно знают писателя
люди, прочитавшие его произведение. Нет; Голован, одобрив
«Опыт о человеке», подаренный ему тем же Алексеем Петро-
вичем Ермоловым, знал всю поэму наизусть. И я помню, как
он, бывало, слушает, стоя у притолоки, рассказ о каком-нибудь
новом грустном происшествии и, вдруг вздохнув, отвечает:
Любезный Болингброк, гордыня в нас одна
Всех заблуждений сих неистовых вина.
Читатель напрасно стал бы удивляться, что такой человек, как
Голован, перекидывался стихами Поппе. Тогда было время
жестокое, но поэзия была в моде...»3.
Историки русского фольклора XIX века неоднократно отме-
чали популярность и довольно широкое бытование в народной
среде переделок многих печатных произведений русской по-
1 Ф. М. Достоевский. Собр. соч., М., 1958, т. К), с. 455—456.
2 Вспомним также восторженные отзывы о пушкинском «Страннике»
Н. П. Огарева и проникнутую влиянием этого стихотворения поэму Огарева
под тем же заглавием (1862), наконец, и религиозно-этические искания
позднего Л. Н. Толстого (Д. Д. Благой. Джон Беньян, Пушкин и Лев
Толстой.— В сб.: Пушкин. Исследования и материалы, т. IV, М.— Л., 1962,
с. 50—74).
3 Н. С. Лесков. Собр. соч., М., 1957, т. 6, с. 375.

55<)
Английская поэзия и русская литература
эзии. В качестве «народных» песен они записывались собира-
телями и входили затем в печатные сборники песен наряду с
подлинно народными. Этот процесс происходил в течение
долгого времени, начиная с XVIII века. Такой адаптации
подверглись стихотворения и песни Ломоносова, Карамзина,
Нелединского-Мелецкого, Мерзлякова, позднее Пушкина,
Лермонтова и других. Нельзя не отметить, что среди песен
литературного происхождения, т. е. среди лирических произ-
ведений, тексты которых были заимствованы из печатных
изданий, но преобразованы в устные народные песни, долгое
время сохранявшиеся в репертуаре крестьян-исполнителей,
были также песни, основанные на текстах, переведенных с
иностранных оригиналов1. Известно, например, с каким удив-
лением советские фольклористы распознали в песне сибирских
девушек, работавших на полях, записанной в сравнительно
недавнее время,— песнь Офелии из «Гамлета» Шекспира в
переводе Н. А. Полевого! Очевидно, она проникла в народ-
ную среду в 70—80-е годы прошлого века, когда производи-
лись успешные опыты декламации Шекспира на вечерах в
народных читальнях и постановки шекспировских пьес на
подмостках народных театров".
Своими путями, не всегда понятными, попадали в эту среду
и многие другие произведения английских авторов. Среди них
и «Прощальная песнь» из «Чайльд-Гарольда» Байрона (10
восьмистиший после строфы XIII песни первой):
I
/ Adieu, adieu! my native shore
Fades o'er the waters blue;
/ The night-winds sigh, the breakers roar,
} And shrieks the wild sea-mew...
1 См.: Песни, собранные писателями. Новые материалы из архива
П. ВДКиреевского.— Литературное наследство, 1968, т. 79, с. 116;
П. Д. Ухов. Неизвестные материалы собрания П. В. Киреевского, М., 1958.
2 Характерные факты о спорах в русской печати 70—80-х гг. (доступен ли
Шекспир читателю из народа, о переделках его драм для общедоступных
театров, наконец, свидетельства X. Д. Алчевской и П. Ф. Якубовича о том,
что «Шекспир воспринимается целиком, в неиспорченном виде») подобраны
К. И. Ров дой (см. написанный им раздел в кн.: «Шекспир и русская культура»,
М.— Л., 1965, с. 628—631, а также его статью «Шекспир перед народной
аудиторией», в кн.: «Шекспир. Библиография русских переводов и критической
литературы на русском языке, 1741 —1962», М., 1964, с. 596—602).

MM)
Английская поэзия и русская литература
Эта песнь, известная у нас под заглавием «Доброй ночи»
(Good Night), имела в России примечательную и далеко не всем
известную судьбу. В 1869 году во «Всеобщей газете» обратила
на себя внимание небольшая заметка «Байрон и русская
песня», автор которой писал: «Много раз в наших отдаленных
городах и деревнях пришлось мне слышать заунывную русскую
песню, которую по содержанию можно назвать «песнью
изгнанника». Начинается она так:
Последний день красой моей
Украшен божий свет,
Увижу море, небеса,
А родины здесь нет.
Отцовский дом покинул я,
Травой он зарастет,
Собачка верная моя
Залает у ворот...
Дальше слышится вся скорбь больной души, изнывающей от
тоски по родине. «Меня гонят в Сибирь,— говорится в
песне,— и я не увижу больше родины, завтра проснутся мои
малютки и спросят про отца... жена заплачет...». «Бабы не поют
эту песню,— продолжает автор заметки,— а ноют ее мужики,
поют всегда в одиночку, всегда протяжно, с высокими нотами,
грустным, надрывающим душу напевом...». «Но мы поставили в
заглавие имя великого английского поэта, и сделали это не без
цели. Одно место из знаменитой поэмы Байрона имеет
странное, непонятное для нас сходство с той песнью, о
которой мы сейчас говорили. Вот отрывок из «Чайльд-
Гарольда» в переводе М. Михайлова:
Прости, прости, мой край родной!
Ты тонешь в лоне вод,
Ревет под ветром вал морской.
Свой крик мне чайка шлет.
На запад солнцу по пути,
Плыву во тьме ночной.
Да будет тих твой сон! Прости,
Прости, мой край родной.
Недолго ждать: гоня туман,
Взойдет и день опять,

:>t)\
Английская поэзия и русская литература
Увижу небо, океан;
Отчизны — не видать.
Заглохнет замок мой родной;
Травою зарастет
Широкий двор; поднимет вой
Собака у ворот»1.
Отмеченная автором заметки непонятная — как ему кача-
лось— близость приведенных текстов объяснялась, однако,
совсем просто. Перевод М. Л. Михайлова < Из Чайлъд-Гароль-
да» с эпиграфом (первыми четырьмя сгроками английского
оригинала) был впервые напечатан в журнале «Современник»,
в октябрьском номере 1860 года, а запись «русской песни»
оказалась искаженной редакцией другого, более раннего рус-
ского перевода того же байроновского текста, сделанного
И. И. Козловым в альманахе «Северные цветы на 1825 год»
(перепечатывалось несколько раз, в альманахе «Весенние
цветы» 1835 года и разных изданиях его «Стихотворений»)2.
Переделки, которым перевод Козлова (вернее — отрывок из
него) подвергся впоследствии при исполнении перед разно-
шерстной аудиторией, были естественны и закономерны:
первая строфа с морским пейзажем оказалась совершенно
неуместной в сибирской каторжной тюрьме или у астрахан-
ских рыбаков. Но песню пели также в ситуациях менее
драматических и более обыденных, чаще всего тогда, когда ее
исполнитель хотел излить грусть разлуки с родными местами.
Особенно популярной была она в царских тюрьмах. Одним из
ранних, если не самым первым дошедшим до нас свидетель-
ством о бытовании этой песни, является свидетельство
Достоевского. Отрывок из этой песни он занес в запис-
ную книжк), относящуюся ко времени пребывания его в Ом-
ском остроге в 1849—1853 гг., а затем перенес его в «Записки
из мертвого дома» (ч. I, гл. 10). Здесь Достоевский отметил,
1 И. Н. Р[одзсвич]. Байрон и русская песня.— «Всеобщая газета*. 1869,
№ 75.
2 Сопоставление этого перевода с оригиналом см. в статье: Л. И. H и-
кольская. «Прощальная песнь» из поэмы Д. Г. Байрона «Паломничество
Чайльд-Гарольда» в переводе PL И. Козлова.— В кн.: Ученые записки Смолен-
ского педагогического института, 1970, вып. 25, с. 17—26.

562
Английская поэзия и русская литература
что эта песня «с приторными и довольно безграмотными
словами сочинена, вероятно, каким-нибудь ссыльным, но пе-
лась прекрасным напевом». Позднее в том же Омском остроге
эту песню слышал и привел полностью H. М. Ядринцев; по
его словам, «самою любимою в острогах песнею является
«Собачка» или «Последний день»:
Ах, в той стране, стране родной,
В которой я рожден,
Терпеть мученья без вины,
На веки осужден.
Последний день красы моей
Украсит Божий свет:
Увижу море, небеса,
А родины уж нет...
В записи Ядринцева приводится еще два четверостишия1. В
Петербургской тюрьме ту же песню слышал Вс. Крестов-
ский ; на нее же ссылается С. В. Максимов3. Но была она не
только песнью заключенных: запись ее у волжских рыбаков
была опубликована в астраханской газете4, у казаков — в
Оренбурге ' и т. д. Популярность этой песни засвидетельство-
вана » известном стихотворении Сергея Есенина —
«Возвращение на родину» (1924), где есть строки, которые,
несмотря на обратную сюжетную ситуацию стихотворения,
трудно иначе объяснить — если это не реминисценция из
байроновской «Прощальной песни» в переводе Козлова, уже
превращенной в русскую народную песню:
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот6.
1 H. М. Ядринцев. Русская община в тюрьме и ссылке, СПб., 1872,
с. 109—110.
2 Вс. Крестовский. Петербургские трущобы, ч. IV, гл. I («Тюремный
день»).— «Отечественные записки», 1865, май, кн. I, с. 19.
3 С. В. Максимов. Сибирь и каторга, ч. I, СПб., 1891, с. 367.
4 Н. С. Травушкин. Рыбацкая песня на слова Байрона.— В кн.:
Литературное краеведение, вып.у, Астрахань, 1968, с. 34 — 50; «Еще раз о песне
на слова Байрона», там же, вып. VI, с. 53—56.
5 Песни оренбургских казаков. Собрал и положил на ноты Ф. Н. Бари-
нов, вып. 2, Оренбург, 1913, с. 15.
(i Сергей Есенин. Избранные произведения. Л., 1957, с. 340.

563
Английская поэзия и русская литература
Песенный русский фольклор привел нас в пограничную
область между искусством слова и музыкой. Песни — тексты,
интонационно и ритмически приспособленные к музыкальной
мелодии и предназначенные для вокального исполнения в
звуковом единстве с нею. Если эта их особенность может
порою приводить к ухудшению или невольной порче поэтиче-
ского текста во имя достижения музыкальных, певческих
качеств, то та же особенность мелодии, как основы текста,
может играть и обратную роль: удерживать в памяти этот
текст, преображать его, если он чужой и создан на иностран-
ном языке. Вокальный перевод отличен от просто стихотвор-
ного, так как он подразумевает достижение полной слитности
текста с музыкальным его оформлением. Если мы с этой точки
зрения посмотрим на значение английской поэзии для русской
музыки — в ее романсной, песенной форме,— то придем к
заключению, что английская поэзия и в этой области сыграла
немалую роль. Стихотворные тексты «Ирландских мелодий» и
«Песен народов» Т. Мура входили к нам в слитной музыкаль-
но-словесной форме; они создали у нас новый лирический
стихотворный жанр «мелодии» и значительно содействовали
распространению формы «романса», даже в своем отъединен-
ном литературном тексте, предполагающем музыкальную осно-
ву1. Переводы произведений Шекспира, Байрона или Бернса
1 Примером может служить один из замечательных, популярных у нас
доныне романсов М. И. Глинки:
Уймитесь, волнения страсти!
Засни, безнадежное сердце!
Я плачу, я стражду,—
Душа истомилась в разлуке...
(См.: Песни и романсы русских поэтов. Ред. В. Е. Гусева, Л., 1963, с. 565).
Первоначально это стихотворение увидело свет в Петербурге в 1838 г. с
музыкой Глинки и под заглавием «Сомнение». Слова принадлежали Н. В. Ку-
кольнику, напечатавшему их впоследствии в альманахе И. Бецкого «Молодик»
(Харьков, 1843, ч. I, с. 297) с датой: август 1838, и с другим заглавием:
«Английский романс». То, что этот текст полнее, чем в издании с музыкой
Глинки, свидетельствует, что заглавие «Английский романс» было первона-
чальным. Что означает оно, не объясняют нам многочисленные исследования о
романсах Глинки (ср. статью П. Рыбаковой «Глинка и Кукольник».—
«Советская музыка», 1957, № 2, с. 61—64). Можно предположить, что эпитет
«английский» означал в данном случае предназначенность текста для его
музыкального претворения.

564
Английская поэзия и русская литература
вдохновляли русских музыкантов и композиторов на создание
на их основе шедевров песенного, хорового или симфониче-
ского творчества. В этом нельзя не видеть еще одну из важных
областей русского искусства и культуры, на которую англий-
ская поэзия имела долгое и плодотворное воздействие.
Впрочем, случай с превращением песни Офелии в XIX веке
в народную русскую песню благодаря исследованиям
русских фольклористов (прежде всего Г. С. Виноградова) в
настоящее время раскрывается с достаточной вероятностью и
полнотой. Напомним, что перевод «Гамлета» был закончен
Н. А. Полевым в 1836 году, а в следующем году состоялась
публикация и инсценировка пьесы в этом переводе. В нем
первая песенка Офелии звучит в духе старинных баллад:
Моего вы знали ль друга?
Он был бравый молодец,
В белых перьях, статный воин,
Первый в Дании боец.
Но далеко за морями
В страшной он лежит могиле,
Холм на нем лежит тяжелый,
Ложе — хладная земля.
Белым саваном обвили,
Гроб осыпали цветами,
И в могилу опустили
Со слезами, со слезами...
Музыку для сценического исполнения этой песни написал
А. Е. Варламов, она вскоре стала очень популярной и вошла
позже в различные печатные «песенники». Е. А. Авдеева,
сестра Н. А. Полевого, едва ли не первой поместила литера-
турный текст этой песни в своем «Собрании лучших и
любимейших несен и романсов» (1848), и она много раз
переиечатывалась впоследствии в подобных изданиях. Трид-
цать лет спустя эта песня, соответственно приспособленная к
новой среде и языку, была впервые записана из народных уст
Ю. Н. Мельгуновым в тогдашней Калужской губернии:
Не сказать ли вам, подружки, про несчастие свое?
Не знавала ль мово друга, какой бравый молодец?

:>(>:>
Английская поэзия и русская литература
За Покровской, за заставой он прославился боец
В белых перьях, храбрый воин, отличился на войне...1
Десятилетие спустя ту же песню слышали и записали
Н. М. Лопатин и В. П. Прокунин, отметив, что ее источник —
«текст Офелии из комедии [sic] «Гамлет»2. Е. И. Резанова
также признала в курском варианте песни «своеобразную
народную обработку песни Офелии из трагедии Шекспира
«Гамлет» в переводе Полевого» . Но эта же песня в различных
вариантах, адаптациях, переделках и приспособлениях про-
должала свою жизнь в народных устах, в течение полустолетия
распространившись на очень широкой территории нашей
страны; она была записана фольклористами в бывших губер-
ниях Псковской, Тамбовской, Симбирской, Рязанской, Туль-
ской и по другую сторону Урала — в Тобольской, Томской и
Енисейской.
Шекспир в Сибири, Мильтон в рязанских избах, Байрон на
Волге — не загадочные чужеземцы, а дорогие и желанные
гости. Давние и прочные контакты английских писателей, не
всегда, может быть, догадывавшихся о том, что есть такая
страна Россия, и их русских читателей, порой столь же мало
осведомленных о существовании Англии, лишний раз доказы-
вают, что подлинно гуманистическое искусство не удержать в
тесных пределах одной страны, одной нации. Оно, говорящее
на общечеловеческом языке правды, добра и красоты, обраще-
но к людям разных наций, сближая и облагораживая их.
М. П. Алексеев
1 Русские народные песни,непосредственно с голоса народа записанные и с
объяснениями изданные Ю. Н. Мельгуновым, вып. I. М., 1889, с. 36—38,
№ 16, 16а и 166.
2 Сборник русских народных лирических песен H. М. Лопатина и
В. П. Прокунина [...], ч. I, М., 1889, с. 23.
3 Е. И. Резанова. Этнографические материалы, собранные в деревне
Саломыковой Обоянского уезда.— Курский сборник, вып. II, ч. 2. Курск, 1902,
с. 122; в Курской области эта песня отмечена в числе бытующих еще в первой
половине 20-х годов нашего столетия. Ср.: В. Чу жимов. Материалы по
фольклору Центральной черноземной области.— «Советская этнография»,
1934, № 1—2, с. 199.

К^снпфц,

5fi<)
СПРАВКИ ОБ АНГЛИЙСКИХ ПОЭТАХ1
Джэффри Чосер (Geoffrey Chaucer, 1340?-1400), родоначаль-
ник английского литературного языка. Главное произведение
Чосера—«Кентерберийские рассказы» (Canterbury Tales, 1390-
1400). Созданные под влиянием литературы итальянского
Возрождения, в особенности Данте и Боккаччо, «Кентер-
берийские рассказы» отличаются оптимистическим мироощу-
щением, интересом к человеческой личности, чувством социаль-
ной справедливости, т. е. чертами гуманистической ренессанс-
ной культуры. Новациями Чосера в стихосложении были
введение строфы (stanza) и так называемого «героического
стиха» (heroic couplet), т. е. двустишия с парной рифмой,
получившего широкое распространение в английской поэзии
после Чосера.
Томас Уайет (Thomas Wyatt, 1503-1542), поэт эпохи Возрож-
дения, испытавший значительное влияние итальянской ренес-
сансной поэзии. Его перу принадлежат лирические стихот-
ворения, написанные в манере Петрарки, эпиграммы, сатиры.
Основной темой его лирики являются тревоги и чаяния
любви; иногда у него звучат ноты уныния и разочарования в
придворной жизни. 96 стихотворений Уайета были опуб-
ликованы посмертно в антологии «Песни и сонеты» (Songs and
Sonnets, 1557) под редакцией издателя Ричарда Тоттела
(Richard Tottel, 1525?-1594), часто называемой просто «Тот-
телевский сборник» (TotteVs Miscellany, 1557). Оценивая зна-
чение «Тоттелевского сборника», академик М. П. Алексеев пи-
шет: «Под влиянием итальянских образцов... в Англии рефор-
мированы были многие литературные жанры и усвоены новые
поэтические формы. Прежде всего реформа коснулась поэзии.
В последние годы царствования Генриха VIII кружок прид-
Расположены в хронологическом порядке.

570
Комментарии
ворных поэтов преобразовал английскую лирику в
итальянском стиле. Важнейшими деятелями этой реформы
были Уайет и Серрей»1. Сущность реформы состояла в
заимствовании основных строфических форм итальянской поэ-
зии и их адаптации к нормам английской поэтической речи.
Однако, высоко ценя итальянских поэтов, Уайет и Серрей (см.
ниже) не были их слепыми подражателями и поэтому творчес-
ки подошли к форме сонета, которая была канонизирована
Петраркой. Нарушая принятое автором «Канцоньере» деление
четырнадцати строк на два катрена (четверостишия) и два
терцета (трехстишия) с рифмовкой abba abba cdc dcd (или cde
cde), Уайет стал выделять заключительный куплет (двустишие),
а Серрей ввел перекрестную рифму. Эта модификация имела
важное значение, так как явилась своего рода английским
эквивалентом итальянского образца. К числу других
итальянских заимствований Уайета относится также terza rima
(терцина, букв, «третья рифма»), выдержанная в пятистопном
ямбе с дополнительным слогом; все стихотворение разделено
на терцеты, а каждая рифма, чередуясь с последующей,
повторяется три раза, за исключением первой рифмы первого
терцета и рифмы отдельно стоящей заключительной строки
(aba bcb cdc dcd с ). Терцинами была написана «Божественная
комедия» Данте. На английской же почве эта строфа в целом
оказалась малопродуктивной.
Генри Говард, граф Серрей (Henry Howard, Earl of Surrey,
1517P-1547), поэт эпохи Возрождения, ученик Уайета, вместе с
ним ввел в английскую поэзию форму сонета. 40 его стихот-
ворений было опубликовано посмертно в «Тоттелевском сбор-
нике» (см. справку об Уайете). Свои сонеты в манере Петрарки
он посвятил некоей «прекрасной даме» Джеральдине. Серрей
также перевел белым стихом две песни «Энеиды» Вергилия.
Серрей ввел в английскую поэзию ottava rima (октава, т. е.
восемь строк в пятистопном ямбе) с чередованием рифм
abababcc. Эта сложная схема, изобретенная Боккаччо, стала
1 М. П. Алексеев, В. М. Жирмунский и др. История зарубежной
литературы. Раннее средневековье и Возрождение. М., 1959, с. 484.

571
Комментарии
применяться английскими поэтами преимущественно в таких
произведениях, где авторский комментарий явно доминировал
над фабулой. Так, сатирические поэмы «Дон-Жуан» и «Виде-
ние суда» были написаны Байроном октавой. Серрею также
принадлежит приоритет введения белого стиха (blank verse) —
нерифмованного десятисложного размера с ударениями на
четных слогах. Белый стих получил наибольшее распрост-
ранение в драматических произведениях, в частности в
драматургии Марло и Шекспира.
Эдмунд Спенсер (Edmund Spenser, 1552?-1599), крупнейший
поэт английского Возрождения. Важнейшее из его ранних
произведений — «Календарь пастуха» (The Shepherd's Calendar,
1579), состоящий из 12 стихотворных эклог (по временам года)
и содержащий ряд морально-дидактических рассуждений о
любви, религии, поэзии и т. д. Лирика Спенсера представлена
также его гимнами (Four Hymns, 1596) и циклом сонетов
(Amoretti, 1591-1595). Трудом его жизни явилась большая
эпическая поэма «Королева фей» (The Fairie Queene, 1590-
1596) на тему рыцарских романов о короле Артуре. В алле-
горических образах здесь выступают королева Елизавета II,
Мария Стюарт и испанский король Филипп II. Творчество
Спенсера исполнено светского, гуманистического содержания;
его стихи отличаются живой образностью, мелодичностью,
изяществом формы, каких до него не знала английская поэзия.
Эдмунд Спенсер первым из английских поэтов обратился к
жанру оды, а в области строфики ввел образец, который
впоследствии назвали «спенсеровой строфой» (Spenserian stan-
za). Образец этот состоит из девяти строк, причем восемь
первых выдержаны в пятистопном ямбе, а заключительная
представляет собой александрийский стих (шестистопный
ямб). Строка эта, резюмирующая строфу, делает ее как бы
самостоятельной единицей и тем самым исключает возмож-
ность применять спенсеровы строфы для последовательного
изложения быстро сменяющихся эпизодов. Напротив, для
медленного повествования, где главную роль играют де-
тализированный фон событий и многочисленные авторские
отступления, такая строфа, как и октава, наиболее удобна.

372
Комментарии
Спенсер применил ее в «Королеве фей» — грандиозной поэме,
распадающейся, по существу, на ряд отдельных поэм. Характер-
но, что в период возрождения интереса к поэзии Ренессанса
Байрон избрал спенсерову строфу для «Паломничества
Чайльд-Гарольда», этой поэмы-исповеди лирического героя,
где фабула имеет подчиненное значение.
Уолтер Рэли (Walter Ralegh, 1552-1618), государственный
деятель, мореплаватель, историк и поэт эпохи Возрождения.
Сохранилось лишь около тридцати его лирических и сатири-
ческих стихотворений, опубликованных посмертно, в которых
он предстает как гуманист, обличитель пуританского
лицемерия и ханжества. Рэли — автор нескольких политичес-
ких трактатов, книги «Открытие Гвианы» (The Discovery of the
Empyre of Guiana, 1596), содержащей описание предпринятой
им экспедиции в Южную Америку, а также первого тома
задуманной им «Всемирной истории» (The History of the World,
1614).
Филип Сидни (Philip Sidney, 1554-1586), поэт и теоретик
поэтического искусства эпохи Возрождения, друг Спенсера и
многих европейских гуманистов. Наследие Сидни разнообраз-
но; он автор пасторального романа «Аркадия» (The Arcadia,
1581, опубл. 1590), написанного прозой со стихотворными
вкраплениями, сборника сонетов «Астрофил и Стелла» (As-
trophel and Stellat 1583, опубл. 1591), а также теоретико-
литературного трактата «Защита поэзии» (Apologie for Poetrie,
1581, опубл. 1595). Сидни — один из мастеров сонетной формы
в английской поэзии.
Кристофер Марло (Christopher Marlowe, 1564-1593),
драматург и поэт, самый значительный предшественник Шекс-
пира. В своих пьесах «Тамерлан Великий« (Tamburlaine the Great,
1587-1588, изд. 1590), «Трагическая история доктора Фауста»
(The Tragical History of Dr. Faustus, 1588-1589, изд. 1604),
«Мальтийский еврей» (The Famous Tragedy of the Jew of Malta,

573
Комментарии
1590?, изд. 1633), «Эдуард II» (Edward II, 1592, изд. 1594) Марло
выступил как создатель героической трагедии сильной лично-
сти. Марло ввел в драму белый стих, позволивший лучше
выразить сложность переживаний его титанических героев. Ему
принадлежит также ряд стихотворений в духе любовной лирики
Ренессанса.
Уильям Шекспир (William Shakespeare, 1564-1616), драматург
и поэт, оказавший непреходящее влияние не только на
английскую, но и на всю мировую литературу. Помимо 37 пьес
(трагедий, комедий и хроник), входящих в так называемый
«шекспировский канон», Шекспир написал две поэмы —
«Венера и Адонис» (Venus and Adonis, 1593) и «Обесчещенная
Лукреция» (The Rape of Lucrèce, 1594), 154 сонета, созданных в
1597—1600 гг., и еще несколько стихотворений. Основной
стихотворной формой шекспировских пьес является белый
стих (нерифмованный пятистопный ямб), которому Шекспир,
по сравнению со своими предшественниками, придал большее
ритмическое богатство и гибкость. Белый стих перемежается
с рифмованными строками (количество которых к концу
творческой деятельности Шекспира постепенно убывает) и с
прозой. Пьесы Шекспира содержат много ярких вставных
лирических отрывков, песен и т. п. Шекспир был блестящим
мастером стиха, которому доступны самые разнообразные
поэтические стили, тончайшие нюансы языка.
Введенная Серреем новая форма сонета (abab cdcd efef
gg) была воспринята Шекспиром, который обогатил ее но-
вым содержанием. Дело в том, что предшественники Шекс-
пира (из множества сборников сонетов, увидевших свет в
60—70-е гг. XVI века, следует выделить «Астрофила и
Стеллу» Сидни и Amoretti Спенсера) никогда не выходили за
пределы одной лирической темы — похвалы возлюбленной
поэта. Перекрестная и упрощенная рифмовка в шекспиров-
ском сонете (7 рифм вместо 4 — 5 у Петрарки), а также
заключительный дистих, как бы предназначенный для того,
чтобы сделать вывод из сказанного, явились принципиально
новой формой, способной вместить обширную гамму мыслей и
чувств — от интимного излияния до философского раздумья.

574
Комментарии
Творчество Шекспира в многочисленных русских переводах
стало частью русской национальной культуры.
Томас Кэмпион (Thomas Campion, 1569-1620), лирический
поэт и композитор, сам сочинявший музыку на тексты своих
стихов, многие из которых написаны в манере эвфуизма —
изысканного перифрастического стиля английской прозы и
поэзии конца XVI в. Из наследия Кэмпиона наиболее известна
«Книга песен» (A Booke of Ayres, 1601). Ему также принадлежит
трактат «Наблюдения над искусством английской поэзии»
(Observations in the Art of English Poésie, 1602) — одна из самых
ранних попыток теоретического обоснования классицизма.
Джон Донн (John Donne, 1572-1631), родоначальник так
называемой «метафизической школы» английских поэтов.
Лирика «метафизиков» была английской формой общеев-
ропейского культурного движения, известного под наз-
ванием «барокко». На протяжении XVIII и большей части
XIX вв. творчество Донна было почти совершенно забыто;
интерес к нему возродился в конце XIX в. В настоящее время
Донн — один из самых широко читаемых и изучаемых за
рубежом английских поэтов. Основная часть наследия Донна
была впервые опубликована посмертно в сборнике «Стихот-
ворения» (Poems, 1633), куда наряду с любовной лирикой,
озаглавленной «Песни и сонеты» (Songs and Sonnets), вошли
элегии, сатиры, стихотворные послания, эпиталамы, эпиг-
раммы, цикл «Священные сонеты» (Holy Sonnets), а также поэма
«Анатомия мира» (Лп Anatomie of the World), состоящая из двух
частей — «Первая годовщина» (The First Anniversary, 1611) и
«Вторая годовщина» (The Second Anniversary, 1612). Нарочитая
грубость и доходящая до «остранения» конкретность образов у
Донна были несовместимы с правильным строем и плавными
каденциями. В его «Священных сонетах» первые два катрена
не расходятся с итальянским образцом, но в заключительных
шести строках расстановка рифм многократно варьируется,
иногда тяготея к шекспировской схеме.

575
Комментарии
Бенджамин (Бен) Джонсон (Benjamin (Ben) Jonson, 1573-
1637), драматург, поэт, теоретик драмы, создатель нового для
эпохи Возрождения сценического жанра — сатирической
«комедии нравов», друг Шекспира. Хотя Джонсон был прежде
всего драматургом, он написал также много стихотворений,
несколько холодных и рассудочных, но отличающихся высоким
мастерством формы; некоторые из них близки к стилю
♦ метафизической школы». Его сборники «Эпиграммы» (Epig-
rarnmes) и «Лес» (The Forest) вошли в собрание его сочинений
(1616). В оставшейся незавершенной пасторали «Печальный
пастух, или Повесть о Робине Гуде» (The Sad Shepherd, or a Tale
of Robin Hood) Джонсон обратился к фольклорным мотивам,
("вон эстетические принципы, во многом близкие эстетике
классицизма, Джонсон изложил в прологах к пьесам, а также в
сочинении «Бруски, или Открытие материи и человека»
(Timber, or Discoveries Made upon Men and Matter, 1641).
Роберт Геррик (Robert Merrick, 1591-1674), ученик Бена
Джонсона, один из представителей так называемой «поэзии
кавалеров» (Cavalier Lyrics). Его лирика носит светский, жиз-
неутверждающий характер; в пей преобладают гедонистичес-
кие, анакреонтические мотивы. Произведения Геррика были
изданы в 1648 г. под названием «Гсспериды, или сочинения
светские и духовные» (Hesperides: or, the Works both Humane and
Divine).
Джордж Герберт (George Herbert, 1593-1633), поэт
«метафизической школы». Поэтические сочинения Герберта,
вошедшие в сборник «Храм» (The Temple, 1633), были изданы
вскоре после смерти поэта. Стихотворения этого сборника,
разрабатывающие в основном религиозную тематику, отли-
чаются по сравнению с творчеством других поэтов-
« метафизиков» простотой и ясностью стиля. Экспериментатор
в области строфики и ритмики, Герберт обогатил английскую
поэзию новыми стихотворными формами.

57G
Комментарии
Эдмунд Уоллер (Edmund Waller, 1606-1687), поэт, испытан -
ший значительное влияние французского классицизма.
Наиболее интересны его анакреонтические стихотворение.
Кроме любовной лирики,он также писал стихи на политичес-
кие и религиозные темы. Сложной образной системе
«метафизиков» он противопоставляет стремление к простоте и
ясности образов.
Джон Мильтон (John Milton, 1608-1674), поэт, публицист,
общественный деятель периода английской буржуазной ре-
волюции. В юности он писал стихи светского содержания, в
которых сильны гуманистические ренессансные мотивы;
таковы его поэмы L'Allégro и I/ Penseroso,] впервые напе-
чатанные в 1645 г., а также элегия «Лисидас» (Lycidas, 1638).
Во время революции Мильтон почти на двадцать лет оставиу\
поэзию, занявшись революционной публицистикой. В зрелые
годы он создал свои самые значительные произведения — две
эпические поэмы «Потерянный рай» (Paradise Lost, 1667) и
«Возвращенный рай» (Paradise Regain'd, 1671), а также героико-
революционную трагедию «Самсон-борец» (Samson Agonist es,
1671). Самобытность творчества Мильтона определяется
переходным характером его искусства, связующего эпохи
Возрождения и классицизма. Внеземные масштабы конфликта
в его поэмах на библейскую тему, титанические страсти,
обуревающие Сатану, передавали не только пафос пуритан-
ской революции, но и были отзвуком трагедий Марло и
Шекспира. Стремление Мильтона к рационализму, к классичес-
ким формам античности сближает его с Драйденом и Попом.
Первым среди английских поэтов Мильтон объявил занятия
литературой не ремеслом и не развлечением, но служением
долгу. Поэты классицизма высоко ценили в его творчестве
сочетание серьезного, религиозно-морализующего начала со
строгостью формы. Байрону и Шелли был близок тиранобор-
ческий дух поэзии Мильтона. Поэт пуританской революции,
он нашел, что «исконная» форма сонета Петрарки более
соответствует его (Мильтона) стремлению выразить озабочен-
«Веселый» и «Задумчивый» (юты.).

Комментарии
ность судьбами буржуазной республики, гнев по поводу пре-
следования протестантов на континенте, мужественное пре-
зрение к страшному недугу — слепоте. Но фактически он чисто
условно делит сонет на два катрена и два терцета и к тому же
сочленяет единством мысли восьмую и девятую строки, что
делает всю форму монолитной. Белый стих, которым написаны
его большие поэмы, значительно обогатил английское стихо-
сложение.
Сэмюэл Батлер (Samuel Butler, 1612-1680), поэт-сатирик,
главное произведение которого—« и рои комическая» поэма
«Гудибрас» (Hudibras, pts 1-3, 1663-1678) — представляет собой
своеобразное подражание «Дон Кихоту» Сервантеса. В ней
высмеивается английское пуританство в образах педантичного
и самодовольного пресвитерианского судьи сэра Гудибраса и
его «оруженосца» — клерка-крючкотвора и лицемера Ральфа.
Батлер издевается над алчностью пуритан, их религиозной
нетерпимостью, ханжеством и напыщенностью.
Эндрю Марвелл (Andrew Marvell, 1618-1678), поэт «метафи-
зической школы», друг Мильтона. В творческой эволюции
поэта наблюдается движение от барокко к классицизму.
Собрание его стихотворений Miscellaneous Poems (1681) было
издано посмертно.
Джон Драйден (John Dryden, 1631-1700), драматург, поэт,
критик, один из основоположников английского классицизма.
Обращался к самым разнообразным поэтическим и драматиче-
ским жанрам. Известностью пользовалась его «историческая
поэма» «Чудесный 1666 год» {Annus Mirabilis: The Year of
Wonders 1666, 1667), в которой изображались война с Нидер-
ландами и лондонский пожар 1666 г. Драйден создал поэмы
«Авессалом и Ахитофель» (Absalom and Achitophel, 1681) и
«Медаль: сатира против мятежников» (The Medall: A Satyre
against Sedition, 1682) в защиту реставрированной монархии, а
также ряд философско-дидактических поэм в защиту англикан-
19-1602

,78
Комментарии
ской церкви. Однако впоследствии, перейдя в католичество,
он написал аллегорическую поэму «Лань и пантера» (The Hind
and the Panther, 1687), где кроткая белоснежная лань символизи-
рует католическую церковь, а коварная пантера —
англиканскую. Лучшие трагедии Драйдена—«Все за любовь»
(All for Love, 1677) и «Дон Себастиан» (Don Sebastian, 1689). В
1670 г. он получил звание поэта-лауреата и придворного
историографа. Эстетические взгляды Драйдена носили харак-
тер компромисса между ренессансным гуманизмом и принци-
пами классицизма. Они изложены в «Опыте о драматической
поэзии» (Of Dramatic Poésie, an Essay, 1668) и «Опыте о
героических пьесах» (Of Heroic Plays, an Essay, 1672). Англий-
ская поэзия обязана Драй дену многим. Он придал английско-
му стиху не только классицистическую «правильность», но и
небывалую прежде гибкость и выразительность. Его ода
«Пиршество Александра, или Сила гармонии» (Alexander's Feast:
or, the Power of Music, 1697), отличающаяся необычайным
богатством размеров и ритмов и многообразием эмоциональ-
ных переходов, была положена на музыку Г. Ф. Генделем.
Джонатан Свифт (Jonathan Swift, 1667-1745), романист,
публицист и поэт. Свифт активно занимался политической
деятельностью, опубликовал ряд острых сатирических памфле-
тов, направленных против коррупции в правящих кругах,
выступал в защиту угнетенного ирландского народа. Верши-
ной его творчества явился роман «Путешествия Гулливера»
(Gulliver's Travels, 1726)—сатирическое обличение пороков и
противоречий современного ему общества. К числу наиболее
значительных поэтических произведений Свифта относятся
поэма «Каденус и Ванесса» (Cadenus and Vanessa, 1726), в
которой он описал историю своей любви к Эстер Ваномри, а
также проникнутые горькой иронией «Стихи на смерть докто-
ра Свифта» (Verses on the Death of Dr. Swift, 1731). Эта короткая
1 Пожизненный титул придворного поэта, в обязанности которого входило
сочинение торжественных од на знаменательные события, связанные с жизнью
королевской семьи; в настоящее время — почетное звание, присваиваемое
видным поэтам.

57°
Комментарии
поэма замечательна тем, что представляет собой выражение
идейных и нравственных принципов Свифта. Ему принадле-
жит также множество од, шуточных стихотворений, эпиграмм
и др.
Джон Гей (John Gay, 1685-1732), поэт и драматург. Самое
значительное произведение Гея — имевшая шумный успех
«Опера нищего» (The Beggar's Opera, 1727-1728), написанная
под влиянием Попа и Свифта в новом сценическом жанре
комической оперы с вставными балладами. В пьесе смело
обличалась коррупция тогдашних правящих кругов, связь
между властями и преступным миром; по ее мотивам в XX в.
была написана «Трехгрошовая опера» Б. Брехта. В жанре
бурлеска Гей создал поэму «Веер» (The Fan, 1714). Попыткой
создания реалистической пасторали явился цикл поэм «Неделя
пастуха» (The Shepherd's Week, 1714). Популярностью пользова-
лись также его «Басни» (Fables, 1727-1738).
Александр Поп (Alexander Pope, 1688-1744), поэт, крупней-
ший представитель английского классицизма. Эстетическая
программа Попа была изложена им в поэме «Опыт о критике»
(Essay on Criticism, 1711). К жанру «ироикомического» паро-
дийного эпоса относятся его поэмы «Похищение локона» (The
Rape of the Lock, 1712, 2-й вариант—1714), «Дунсиада» (The
Dunciad, an Heroic Poem, 1728) и «Новая Дунсиада» (The New
Dunciad, 1742). В пасторальной поэме «Виндзорский лес»
(Windsor Forest, 1713) ощущается живой интерес к природе,
предвосхищающий «сентиментальную школу». В поэме «Опыт
о человеке» (Essay on Man, 1733-1734) Поп выступает как
защитник существующего миропорядка, уверенный в его целе-
сообразности, «дарованной свыше». Своей славой Поп был
также обязан переводам «Илиады» и «Одиссеи», модернизиро-
ванным в духе классицизма. В своих стихах он строго
придерживался канонов силлаботонической метрики. Поп
был искусным мастером «героического стиха» (см. справку о
Чосере); многие из его двустиший стали широко известными
афоризмами.
19*

Комментарии
Джеймс Томсон (James Thomson, 1700-1748), поэт, творче-
ство которого носит переходный характер — от классицизма к
сентиментализму. Главное произведение Томсона — большая
описательно-нравоучительная поэма «Времена года» (The
Seasons, 1726-1730), состоящая из четырех частей: «Зима» (Win-
er), «Лето» (Summer), «Весна» (Spring) и «Осень» (Autumn).
Самобытность дарования Томсона выразилась в его проникно-
венных подробных описаниях природы, обращение к которой
было воспринято как декларация сентиментализма. Черты
сентиментализма еще более ощутимы в его последней поэме
«'Замок праздности» (The Castle of Indolence, 1748), в которой
раскрывается духовный мир «беглецов от житейской суеты».
Белый стих и «спенсерова строфа» воспринимаются в этой
поэме как реакция на «героический стих» Попа.
Томас Грей (Thomas Gray, 1716-1771), представитель поэзии
английского сентиментализма. Славу его составляет знамени-
тая «Элегия, написанная на сельском кладбище» (Elegy Written
in a Country Churchyard, 1751), содержащая сентиментальные
размышления о равенстве всех сословий перед лицом неизбеж-
ной кончины. «Элегия»—яркий образец так называемой
«кладбищенской поэзии».
Оливер Голдсмит (Oliver Goldsmith, 1728-1774), поэт, рома-
нист и драматург, представитель английского сентиментализ-
ма. Успех принесла ему поэма «Путешественник» (The Traveller,
or a Prospect of Society, 1764), написанная «героическим стихом»
в манере Попа, где поэт рассуждает о достоинствах и
недостатках различных социальных систем. В поэме «Покину-
тая деревня» (The Deserted Village, 1770) Голдсмит реалистиче-
ски изображает быт разоренной «огораживаниями» деревни,
которую покидают «патриархальные добродетели». Тема гибе-
ли патриархальной нравственности под воздействием пороч-
ного «большого света» развита и в его романе «Векфильдский
священник» (The Vicar of Wakefield, 1766). Он также создал ряд
комедий нравов, из которых самая известная — «Она смиряет-
ся, чтобы победить, или Ошибки одной ночи» (She Stoops to
Conquer: or The Mistakes of a Night, 1773).

r>s I
Комментарии
Эразм Дарвин (Erasmus Darwin, 1731-1802), ученый-
естествоиспытатель и поэт, дед Чарлза Дарвина. Свои научные
и философские взгляды (близкие к деизму) он изложил в
поэмах «Ботанический сад» (The Botanic Garden, pt. II, 1789,
pt. I, 1791) и «Храм Природы, или Происхождение общества»
(The Temple of Nature, or The Origin of Society, опубл. 1803). Поэмы
эти написаны в жанре просветительской ученой поэзии
XVIII в.
Джеймс Макферсон (James Macpherson, 1736-1796), шотланд-
ский поэт и собиратель гэльских песен и рукописей. В 1760 г.
издал анонимно сборник «Отрывки старинных стихотворений,
собранных в горной Шотландии и переведенных с гэльского
языка» (Fragments of Ancient Poetry Collected in the Highlands of
Scotland and Translated from the Gaellic or Erse Language), за
которым последовали «Фингал» (Fingal, an Ancient Epic Poem in
Six Boob, 1762) и «Темора» (Temora, 1763). Позже все три
сочинения были объединены под общим названием «Сочине-
ния Оссиана, сына Фингала, переведенные с гэльского языка
Джеймсом Макферсоном» (The Works of Ossian, the Son of
Fingal..., v. 1-2, 1765). В этих поэмах кельтский бард III в.
Оссиан воспевает своего отца Фингала, властителя страны
Морвэн (Шотландии). Вскоре знаменитый критик Сэмюэл
Джонсон (Samuel Johnson, 1709-1784) подверг сомнению под-
линность поэм. Исследования ученых-кельтологов XIX в.
показали, что из кельтского эпоса Макферсон заимствовал
лишь имена своих героев и отдельные сюжетные подробности,
а основными источниками поэм были «Илиада», «Одиссея» и
библейские легенды. «Сочинения Оссиана» представляют со-
бой сентиментальные лирические поэмы в духе предромантиз-
ма, где внешние события не играют существенной роли, а
служат лишь фоном описания душевных переживаний героев.
Ричард Бринсли Шеридан (Richard Brinsley Sheridan, 1751-
1816), комедиограф и общественный деятель эпохи Просвеще-
ния. В его наиболее популярной комедии «Школа злословия »
(The School for Scandal, 1777), высмеивающей пороки английско-
го буржуазно-аристократического общества, содержится ряд

582
Комментарии
юмористических стихотворных вставок в духе «Оперы нище-
го» Гея.
Джордж Крабб (George Crabbe, 1754-1832), поэт последнего
периода английского сентиментализма. Описательная поэзия
Крабба, обличавшего контраст между роскошью и нищетой и
скорбевшего о разрушении патриархального быта деревни,
развивает традиции Голдсмита. Стихотворным повестям Краб-
ба «Деревня» (The Village, 1783), «Приходские списки» (The
Parish Register, 1807) и «Местечко» (The Borough, 1810) свой-
ственны реалистические тенденции и полемический пафос,
направленный против идиллической поэзии. Байрон в своем
идейном споре с консервативными романтиками объявил
Крабба первым среди современных ему английских поэтов. В
России интерес к Краббу усилился в период общественного
подъема 50—60-х гг. XIX в. Стихотворение Н. А. Некрасова
«Забытая деревня» (1856) было написано под впечатлением от
«Приходских списков».
Уильям Блейк (William Blake, 1757-1827), поэт и художник-
гравер, создававший иллюстрации к собственным произведе-
ниям. Самобытность творчества Б лейка—в сочетании слож-
ной романтической символики, переданной с помощью обра-
зов из античной мифологии и библейских легенд, с непосред-
ственностью поэтического видения мира. В «Песнях Невинно-
сти» (Songs of Innocence, 1789) Блейк рационализму просветите-
лей противопоставил чистоту и невинность детского воспри-
ятия природы и людей. Однако в лирико-философских «Пес-
нях Опыта» (Songs of Experience, 1794) он как бы полемизи-
рует со своими прежними убеждениями, подчеркивает траги-
ческие контрасты капиталистической действительности. В
больших поэмах (так называемых «пророческих книгах» —
prophetic books) Блейка выражена мечта о той
поре, когда единению людей не будут более препятство-
вать имущественные и сословные различия. В России первое
известие о Блейке—поэте и художнике—появилось в
московском журнале «Телескоп», 1834, ч. XXII, с. 67—97.

583
Комментарии
Статья озаглавлена «Артист — поэт — сумасшедший» и пред-
ставляет собою пересказ соответствующих страниц книги
А. Каннингама (A. Cunningham. The Lives of the British Artists); в
статье «Телескопа» дана биография Блейка, приводятся сведе-
ния о стихах, поэмах, фрагментах драм; в статью включены
первые русские (прозаические) переводы ряда стихотворений
Блейка («Тигр», «Трубочист», «Святой четверг»). Говоря о
Блейке как о художнике, автор статьи характеризует его
иллюстрации к «Книге Иова».
Роберт Берне (Robert Burns, 1759-1796), шотландский поэт.
Сын бедного фермера, Берне не смог получить систематическо-
го образования и литературными успехами был обязан исклю-
чительно своему дарованию и упорному труду. Уже первый
поэтический сборник Бернса—«Стихотворения, написанные
преимущественно на шотландском диалекте» (Poems Written
Chiefly in the Scottish Dialect, 1786) — получил широкое призна-
ние. Основной темой творчества Бернса является тема «есте-
ственного человека»—личности, не скованной социальными
предрассудками. Его произведения, тесно связанные с шот-
ландским фольклором, глубоко народны; они проникнуты
духом человеческой солидарности и презрения к собственни-
ческой морали. Берне (по воспоминаниям П. Лафарга) был
одним из любимейших поэтов Маркса. В нашей стране
Берне—один из самых популярных зарубежных поэтов.
Уильям Вордсворт (William Wordsworth, 1770-1850), поэт-
романтик, признанный глава представителей так называемой
«озерной школы (The Lake School)1. Поэт-лауреат2 с 1843 г. В
молодости он испытал влияние идей Французской революции,
но впоследствии отказался от своих юношеских убеждений.
Его эстетические и общественные взгляды тяготели к немец-
кой идеалистической философии и носили антипросветитель-
1 Кружок английских романтиков (помимо Вордсворта, в него входили
С. Т. Кольридж и Р. Саути), объединенных определенной близостью идеологиче-
ских и эстетических позиций. Название связано с тем, что поэты подолгу жили
на севере Англии в так назывемом «Озерном крае» (Lake District).

r>si
Комментарии
скин и антиякобинский характер. Идеям Просвещения
Вордсворт, как и другие лей кисты, противопоставлял аполо-
гию патриархальной старины и веру в провидение. Предисло-
вие поэта ко второму изданию «Лирических баллад» {Lyrical
Ballads, 1800, перв. изд. 1798), авторами которых были
Вордсворт и Кольридж, представляет собой эстетическую
программу лейкистов. Лексическая простота и конкретность
образов этого сборника, новаторское введение просторечия
явились реакцией на высокий стиль классицизма. Поэма
Вордсворта «Прелюдия, или Развитие сознания поэта» {The
Prelude, or Growth of a Poet's Mind, 1798-1805, опубл. 1850)
представляет собой образец автобиографии в стихах, содержит
тонкий анализ внутреннего мира поэта. В философской поэме
«Прогулка» {The Excursion, 1814) Вордсворт синтезировал свои
идеи аскетического смирения и стоицизма. Вордсворт — один
из самых блестящих мастеров сонетной формы в английской
поэзии. Он вернулся к итальянскому образцу (см. справку об
Уайете) и обосновал свой выбор тем, что эта строгая и трудная
форма помогает обуздать буйную фантазию поэта.
Вальтер Скотт (Walter Scott, 1771-1832), романист и поэт
эпохи романтизма. В 1802—1803 гг. он опубликовал «Песни
шотландской границы» (The Minstrelsy of the Scottish Border)—два
тома шотландских народных песен и баллад. В 1804 г. вышел
третий том под тем же названием, но в него вошли оригиналь-
ные стихи Скотта, стилизованные под народные баллады. В
1805—1817 гг. увидели свет романтические поэмы Скотта:
«Песнь последнего менестреля» {The Lay of the Last Minstrel,
1805), «Мармион» {Marmion, 1808), «Дева озера» {The Lady of the
Lake, 1810), «Рокби» {Rokeby, 1813), «Бесстрашный Гарольд»
{Harold the Dauntless, 1817) и др. В них воскрешается героиче-
ское прошлое шотландской нации. Скотт широко использовал
«местный колорит» — важнейший художественный прием ро-
мантической поэтики, который лег и в основу его исторических
романов. Поэтические произведения Скотта часто написаны
тоническим стихом, восходящим к метрике народной баллады.
Мировую славу принесли Скотту его исторические романы.
Ранние романы Скотта, выходившие анонимно, посвящены в

Wb
Комментарии
основном его родине — Шотландии. Наиболее значительные и:*
них «Уэверли» (Waverley, 1814), «Пуритане» (Old Mortality,
1816), «Роб Рой» (Rob Roy, 1818); Скотт выступает в них
создателем жанра исторического романа. Детерминирован-
ность судеб героев социальными конфликтами в некоторых
произведениях Скотта позволяет говорить о чертах реализма
в его творческом методе. В 20-х гг. «география» его романов
заметно расширяется. Таковы, например, «Айвенго» (Ivanhoe,
1820), «Квентин Дорвард» (Quentin Durward, 1823) и «Талис-
ман» (The Talisman, 1825), где действие происходит за предела-
ми родной Шотландии. Скотту принадлежат также труды па
исторические и историко-литературные темы: «Жизнь Наполе-
она Бонапарта» (The Life of Napoleon Buonaparte, v. 1-9, 1827),
«История Шотландии» (History of Scotland, v. 1-9, 1829-1830),
«Жизнеописания романистов» (Lives of the Novelists, v. 1-4,
1821-1824).
Сэмюэл Тейлор Кольридж (Samuel Taylor Coleridge, 1772-
1834), поэт-романтик и литературный критик, один из пред-
ставителей «озерной школы». В юности он был приверженцем
идей Французской революции, но позднее, неверно истолковав
суть якобинской диктатуры, отказался от своих былых револю-
ционных убеждений. Антиякобинские настроения Кольриджа
наиболее отчетливо выразились в драме «Падение Робеспьера»
(The Fall of Robespierre, 1794), написанной совместно с
Р. Саути, и трагедии «Осорио» (Osorio, 1797)'. Издание Коль-
риджем совместно с У. Вордсвортом сборника «Лирические
баллады» (Lyrical Ballads, 1798) было важным этапом становле-
ния английского романтизма. Расцвет поэтического творчества
Кольриджа относится ко второй половине 1790-х гг., когда
были созданы его самые значительные произведения: поэмы
«Кристабель» (Christabel, 1801, опубл. 1816), «Сказание о
Старом Мореходе» (The Rime of the Ancient Mariner, 1798) и
«Кубла Хан, или Видение во сне» (Kubla Khan: or, a Vision in a
Dream, 1798, опубл. 1816). Эстетические взгляды Кольриджа
наиболее полно изложены в его литературных мемуарах
1 В переработанном виде напечатана в 1813 г. под названием «Раскаяние»
(Remorse).

586
Комментарии
Biographia Literaria (1817)!, в лекциях о Шекспире и Мильтоне
и в посмертно опубликованных записях его бесед (Specimens of
the Table-Talk, v. 1-2, 1835).
Роберт Саути (Robert Southey, 1774-1843), поэт-романтик,
входивший вместе с Вордсвортом и Кольриджем в «озерную
школу»; поэт-лауреат с 1813 г. Как и другие лейкисты, в
юности отдал дань революционному энтузиазму. В то время
им были написаны драмы в стихах «Жанна д'Арк» (Joan of Arc,
1796), «Уот Тайлер» (Wat Tyler, 1794, опубл. 1817), направлен-
ные против социальной несправедливости, а также стихотво-
рения «Бленгеймский бой» (The Battle of Blenheim), осуждающее
войну, и «Жалобы бедняков» (The Complaints of the Poor), где
поэт выступает в защиту обездоленных трудящихся. Поздние
поэмы Саути «Талаба-разрушитель» (Thalaba the Destroyer, 1801),
«Медок» (Madoc, 1805), «Проклятие Кехамы» (The Curse of
Kehamâ, 1810), «Родерик, последний из готов» (Roderic, the Last
of the Goths, 1814), а также многочисленные баллады представ-
ляют собой романтическую стилизацию под средневековую
лирику, в них усиливаются религиозно-мистические настро-
ения.
Чарлз Лэм (Charles Lamb, 1775-1834), публицист и критик,
поэт-романтик. Основное его произведение — «Очерки Элии»
(Essays of Elia, 1823-1833), в котором социальные зарисовки
Лондона и его обитателей переплетаются с романтическим
вымыслом и лирическим юмором. В 1807 г. он издал совместно
с сестрой получившие широкую популярность пересказы шек-
спировских пьес (Tales from Shakespeare), предназначенные для
детей. Ему принадлежит также ряд стихотворений, написанных
под влиянием Кольриджа.
Томас Кэмпбелл (Thomas Campbell, 1777-1844), шотланд-
ский поэт, снискавший при жизни широкую популярность в
«Литературная биография» (лат.).

587
Комментарии
основном своими балладами на темы из английской и шотланд-
ской истории. Ему принадлежат также дидактическая поэма в
традициях 'классицизма «Радости надежды» (The Pleasures of
Hope, 1799) и лирическая поэма «Гертруда из Уайоминга»
(Gertrude of Wyoming, 1809) — романтическое описание жизни
молодых поселенцев в Новом Свете.
Томас Мур (Thomas Moore, 1779-1852), ирландский поэт-
романтик, близкий друг и один из первых биографов Байрона.
Важнейшее произведение Мура — стихотворный цикл «Ир-
ландские мелодии» (Irish Melodies, 1807-1834), проникнутый
горячей симпатией к ирландскому народу, борющемуся за
свою независимость против английских колонизаторов. Наибо-
лее известны также его поэтические сборники «Песни наро-
дов» (National Airs, 1815), «Дорожные рифмы» (Rhymes on the
Road, 1819) и поэма «Лалла Рук» (Lalla Rookh; an Oriental
Romance, 1817), написанная в подражание «восточным поэмам»
Байрона.
Джордж Гордон Ноэл Байрон (George Gordon Noel Byron,
1788-1824), поэт-романтик, оказавший формирующее влияние
на всю современную ему европейскую литературу. В 1807 г.
вышел поэтический сборник Байрона «Часы досуга» (Hours of
Idleness), однако литературную славу принесли поэту опублико-
ванные в 1812 г. две первые песни поэмы «Паломничество
Чайльд-Гарольда» (Childe Harold's Pilgrimage, 3-я песнь—1817,
4-я—1818). В поэме Байрон размышляет о судьбах европей-
ских народов, выступая против политической реакции как в
Англии, так и на европейском континенте, в защиту нацио-
нально-освободительных движений порабощенных народов.
Здесь также возникает образ мятежного юноши, порвавшего с
лицемерным обществом и пытающегося осознать причины
своей «мировой скорби». В 1814—1815 гг. Байрон создал
поэтический цикл «Еврейские мелодии» (Hebrew Melodies) по
мотивам Библии, проникнутый глубокой меланхолией и пафо-
сом гражданской скорби.
В так называемых «восточных поэмах» Байрона: «Гяур» (The

588
Комментарии
Giaour), «Абидосская невеста» (The Bride of Abydos), «Корсар»
(The Corsair), «Лара» (Lara), «Осада Коринфа» (The Siege of
Corinth), «Паризина» (Parisina), увидевших свет в 1813 —
1816 гг., действие развертывается в экзотической обстановке и
концентрируется вокруг героя-мятежника, человека несгиба-
емой воли и пламенных страстей, олицетворяющего байронов-
ский романтический идеал. Тема трагического одиночества
героя получает дальнейшее развитие в философской драмати-
ческой поэме «Манфред» (Manfred, 1817) и богоборческой
мистерии «Каин» (Cain, 1821). Распространение байронизма
как общественного умонастроения в европейской литературе
того времени было во многом связано с воздействием образа
«байронического героя». В романе в стихах «Дон-Жуан» (Don
Juan, 1818-1823) Байрон сатирически изображает современное
ему английское общество, ослепленное жаждой наживы и
скованное сословными предрассудками. Прослеживая воспита-
ние чувств «средней, обычной личности», не похожей на его
прежних героев, Байрон здесь приходит к реалистическому
методу изображения жизни. Творчество Байрона обогатило
европейскую поэзию новыми жанровыми формами, дало но-
вый тип героя. Метрика и ритмика байроновского стиха
близка к «правильному» стихосложению поэтов классицизма.
Для произведений Байрона (в особенности, позднего периода)
характерно высокое искусство передачи живой речи, свобод-
ного изложения сложных мыслей. Простота байроновской
поэзии, исполненной глубокого содержания, может быть упо-
доблена, с точки зрения русского читателя, пушкинской
простоте.
Чарлз Вольф (Charles Wolfe, 1791-1823), ирландский священ-
ник и поэт, известный главным образом своими стихами «На
погребение английского генерала сэра Джона Мура» (The
Burial of Sir John Moore, 1816), которые были высоко оценены
Байроном.
Перси Биши Шелли (Percy Bysshe Shelley, 1792-1822), поэт-
романтик и теоретик искусства поэзии. Творчество Шелли

Г)89
Комментарии
насыщено глубоким философским содержанием. Уже в юноше-
ской поэме «Королева Маб» (Queen Mab, 1813, опубл. 1824) он
создал утопическую картину будущего общества, свободного от
угнетения. В поэме «Юлиан и Маддало» (Julian and Maddalo,
1818) нашли отражение в аллегорической форме его споры с
Байроном. Шелли критически относился к философии скепсиса
и индивидуалистическим мотивам в поэзии Байрона. Аллего-
рическую картину современной ему политической жизни пред-
ставляет поэма «Восстание Ислама» (The Revolt of Islam, 1818).
Большая часть лирики Шелли носит философский характер.
Таковы «Гимн интеллектуальной красоте» (Hymn to Intellectual
Beauty, 1816), «Ода западному ветру» (Ode to the West Wind,
1819), «Облако» (The Cloud, 1820). Однако Шелли принадлежат
и великолепные образцы гражданской лирики «Маскарад
анархии» (The Masque of Anarchy), «Мужам Англии» (Song to the
Men of England) и др. В философской драме «Освобожденный
Прометей» (Prometheus Unbound, 1820), представляющей собой
трактовку мифологического образа Прометея — борца за сча-
стье человечества,— нашли наиболее отчетливое воплощение
идеи утопического социализма. В трактате «Защита поэзии»
(A Defence of Poetry, 1821) Шелли выдвинул концепцию обще-
ственной роли искусства и его тесной связи с жизнью. Поэзии
Шелли присуще исключительное разнообразие стилей и инто-
наций. Новатор в технике стиха, он возродил отвергнутую
школой классицизма народную традицию тонического стихо-
сложения. Широкий диапазон музыкальной организации стиха
(продуманная система рифмовки, аллитерация, ассонанс, смена
ритма) сделал поэзию Шелли необычайно выразительной. Его
поиски новых средств художественной экспрессивности были
продолжены английскими поэтами XIX и XX вв.
Джон Ките (John Keats, 1795-1821), поэт-романтик. Первый
сборник его стихов (Poems, 1817) носил следы влияния сенти-
ментальной школы, но уже в нем отчетливо прозвучала тема
радости жизни, полноты земного бытия, которая стала цент-
ральной в творчестве Китса. В этом смысле характерны его
сонет «Кузнечик и сверчок» (The Grasshopper and Cricket,
1817) и «Ода к осени» (То Autumn, 1820). Прославление жизни

590
Комментарии
во всей ее чувственной красоте, лежащее в основе эстетики
Китса, было связано с его стремлением противопоставить
идеал гармонии, чистоты и прекрасного окружавшему его
миру буржуазного практицизма и ханжества. В поэме «Энди-
мион» (Endymion, 1817) и «Оде греческой вазе» (Ode on а
Grecian Urn, 1820) он в поисках такого идеала обращается к
античности, в балладе La belle dame sans mercix (1819) — к эпохе
рыцарства, в «Оде соловью» (Ode to a Nightingale, 1819) славит
вечную красоту природы. В поэме «Гиперион» (Hyperion, 1820),
написанной под влиянием Шелли, Ките в форме аллегории
проводит мысль о постоянном развитии и обновлении как
самой природы, так и форм общественной жизни. Для таких
поздних произведений Китса, как поэмы «Изабелла» (Isabella,
or the Pot of Basil) и «Канун святой Агнесы» (The Eve of St.
Agnes), опубликованных в 1820 г., характерен конфликт
честной и нравственной личности, способной на искреннее
чувство, с окружающей средой, в которой господствуют обман,
корысть и эгоизм. Особенность творческой манеры Китса—в
разнообразии метрики и ритмики, ярком и красочном видении
мира, конкретности и точности поэтических образов. Тонкий
мастер интимной лирики, Ките, которому наравне с Вордсвор-
том принадлежит честь возрождения сонета, предпочитал, как
правило, шекспировский образец (см. справку о Шекспире).
Томас Гуд (Thomas Hood, 1799-1845), представитель демо-
кратической поэзии 30—40-х гг. XIX в., сочувствовавший
чартизму. Гуд—автор многих юмористических и сатирических
стихотворений; широкую известность принесла ему знамени-
тая «Песня о рубашке» (The Song of the Shirt, 1843), высоко
оцененная Энгельсом.
Альфред Теннисон (Alfred Tennyson, 1809-1892), поэт вик-
торианской эпохи, продолжавший в своем творчестве тради-
ции «озерной школы». Поэт-лауреат с 1850 г. Широкую
популярность ему принесли поэмы In Memoriam (1850) и
Прекрасная безжалостная дама (фр).

591
Комментарии
«Принцесса» (The Princess, 1847), поэтические сборники «Сти-
хотворения» (Poems, 1842), «Английские идиллии» (English
Idylls, 1851) и особенно стихотворный цикл «Королевские
идиллии» (Idylls of the King, 1859). Этот цикл — стилизованный
пересказ средневековых легенд о короле Артуре и рыцарях
Круглого стола, идеализирующий средневековье, дидактичный
и сентиментальный. В качестве поэта-лауреата Теннисон напи-
сал также ряд верноподданнических и шовинистических сти-
хов, например, «Атака легкой кавалерийской бригады» (The
Charge of the Light Brigade, 1854), «Ода на смерть герцога
Веллингтона» (Ode, 1854) и др. Лучшее в творчестве Теннисо-
на — его пейзажная лирика, которая отличается точностью и
реалистичностью описаний природы и музыкальностью стиха.
Роберт Браунинг (Robert Browning, 1812-1889), поэт, в
творчестве которого наметился переход от романтического
к реалистическому изображению жизни. Многие стихотворе-
ния в его сборниках «Драматическая лирика» (Dramatic
Lyrics, 1842), «Драматические поэмы» (Dramatic Romances and
Lyrics, 1845), «Мужчины и женщины» (Men and Women,
1855) и Dramatis Personae1 (1864) часто написаны в форме
«драматического монолога»—философских размышлений, вос-
поминаний, исповеди. Ему принадлежат также большие драмы
в стихах «Пиппа проходит» (Pippa Passes, 1841), «Кольцо и
книга» (The Ring and the Book, v. 1-4, 1868-1869) и др. Он был
страстным поборником гуманистических идей; вера в челове-
ка, в его изначальную склонность к добру — источник оптимиз-
ма Браунинга. Острые нравственные конфликты во многих его
произведениях получают благополучное, счастливое разреше-
ние. Прожив долгое время в Италии, он сочувствовал италь-
янскому национально-освободительному движению и заявлял,
что превыше всего ценит свободу. Однако понятию «свобода»
поэт давал абстрактное толкование: для Браунинга свобода
означала главным образом внутреннее, духовное раскрепоще-
ние личности. Отсюда его напряженный интерес к моральным
душевным конфликтам в ущерб объективному внешнему дей-
«Действующие лица» (лат.).

592
Комментарии
ствию. Тонкий психологический анализ сочетался в ряде
произведений Браунинга со сложностью поэтического языка.
Стремясь передать в своих стихах глубокое философское
содержание, поэт намеренно жертвовал «плавностью» и «краси-
востью», приближал свои интонации к разговорной речи.
Уильям Джеймс Линтон (William James Linton, 1812-1897),
один из крупнейших чартистских поэтов, публицист и худож-
ник-гравер; печатал свои произведения под псевдонимом
«Спартак» (Spartacus). В 1848—1849 гг. он создал ряд стихо-
творений, посвященных революционным событиям в Англии и
на европейском континенте, а также поэму «Плач наций» (The
Dirge of the Nations). В 1850—1851 гг. им был написан большой
стихотворный цикл «Стихи и доводы против лендлордов»
(Rhymes and Reasons against Landlordism), являющийся одним из
лучших образцов чартистской поэзии.
Эрнест Джонс (Ernest Jones, 1819-1869), чартистский поэт,
публицист и литературный критик. В начале 1850-х гг.
сблизился с К. Марксом и печатал его статьи в своем журнале
«Заметки для народа» (Notes to the People). Чартистские идеи
развиты Джонсом во многих стихотворениях, из которых
наиболее популярными были «Чартистский хор» (A Chartist
Chorus, 1846), «Марш свободы» (The March of Freedom, 1848),
«Песнь о будущем» (The Song of the Future, 1851) и «Песнь
низших классов» (The Song of the Low, 1852). Джонс много писал
в жанре стихотворной сатиры (характерный образец —
публикуемое в настоящей антологии стихотворение «Королев-
ские щедроты» (The Royal Bounty). Ему также принадлежит
поэма «Восстание Индостана, или Новый мир» (The Revolt of
Hindustan, or the New World, 1851-1857") в которой ощущается
влияние Шелли. Многие стихи Джогса были положены на
музыку.
Чарлз Кингсли (Charles Kingsley, 1819-1875), романист и
поэт. Известны, главным образом, его романы: «Олтон Локк,

593
Комментарии
портной и поэт» (Alton Locke; Tailor and Poet, 1850), «Ипатия,
или Новые враги в старом обличье» (Hypatia, or New Foes with
Old Fares, 1853) и др., отмеченные влиянием идей так называ-
емого «христианского социализма». Ему принадлежит также
ряд стихотворений и баллад, стилизованных под английский и
шотландский фольклор.
Мэтью Арнольд (Matthew Arnold, 1822-1888), поэт и критик.
Его поэзия и статьи о литературе носят философский, религи-
озно-морализирующий характер; панацеей от социальных зол
он считал нравственное самосовершенствование личности.
Идеализируя античную цивилизацию, он противопоставлял ее
современной ему буржуазной действительности. Наиболее
известны его поэма «Эмпедокл на Этне» (Empedocles on Etna,
1852), книга стихов «Новые стихотворения» (New Poems, 1867).
В 70—80-е гг. Арнольд обращается главным образом к
публицистике и критике: «Культура и анархия» (Culture and
Anarchy. An Essay in Political and Social Criticism, 1869), «Литера-
тура и догма» (Literature and Dogma, 1873), а также сборник
статей «Опыты о критике» (Essays in Criticism, серия I, 1865,
серия II, 1888), в котором помещен, в частности, один из
первых в западной критике очерк о Л. Н. Толстом.
Данте Габриэль Россетти (Dante Gabriel Rossetti, 1828-1882),
поэт и живописец, глава так называемого «Прерафаэлитского
братства» (The Pre-Raphaelite Brotherhood), группы поэтов и
художников, которые выступали против буржуазно-
апологетического искусства и противопоставляли ему искус-
ство мастеров живописи раннего итальянского Возрождения.
Россетти переводил итальянских поэтов, а также выпустил два
сборника своих стихов: Poems (1870) и «Баллады и сонеты»
(Ballads and Sonnets, 1881). Наиболее интересен его стихотвор-
ный цикл «Дом жизни > (The House of Life), вошедший частично
в первый сборник и дополненный во втором. Как в поэзии,
так и в живописи Россетти уходит в мир грез, в «обитель
красоты»; для его творчества характерно сочетание чувствен-
ности и мистицизма.

594
Комментарии
Джордж Мередит (George Meredith, 1828-1909), романист и
поэт. Основной конфликт в творчестве Мередита —
столкновение естественных начал человека с требованиями
общества. Он ощущается и в одном из ранних поэтических
циклов Мередита «Современная любовь» (Modern Love, 1862),
где показана трагедия супружеской любви, скованной предрас-
судками буржуазной морали, и в его романах, самый значи-
тельный из которых — реалистический психологический роман
«Эгоист» (The Egoist. The Comedy in Narrative, 1879),—раз-
венчивает викторианский миф о «безупречном джентльме-
не»— британском собственнике. В последние годы жизни
Мередит в основном посвятил себя поэзии: сборники «Стихот-
ворения и баллады о трагической жизни» (Poems and Ballads of
Tragic Life, 1887), «Чтение Земли» (A Reading of Earth, 1888),
«Чтение Жизни» (A Reading of Life, 1901), «Последние стихо-
творения» (Last Poems, 1909).
Кристина Джорджина Россетти (Christina Georgina Rossetti,
1830-1894), поэтесса, сестра Д. Г. Россетти. Входя в «Пре-
рафаэлитское братство» (см. выше), она, по существу, не
разделяла эстетические убеждения своего брата и его
единомышленников. Ее религиозная и дидактическая поэзия
насквозь проникнута идеей смирения и самоотречения. Глав-
ное произведение К. Россетти—сказочная поэма «Базар
гномов» (Goblin Market, 1862), представляющая собой своеоб-
разную притчу об искушении и победе над ним. Стихи
К. Россетти глубоко лиричны и музыкальны.
Льюис Кэрролл (Lewis Carroll, 1832-1898), псевдоним окс-
фордского преподавателя математики и священника Чарлза
Латуиджа Доджсона (Charles Lutwidge Dodgson), который
получил всемирную известность как автор сказочных повестей
«Приключения Алисы в Стране чудес» (Alice's Adventures in
Wonderland, 1865) и «Алиса в Зазеркалье» (Through the Looking-
Glass and What Alice Found There, 1871). Юмористические стихи,
вошедшие в эти книги, развивают традиции так называемой
«поэзии нонсенса».

595
Комментарии
Алджернон Чарлз Суинберн (Algernon Charles Swinburne,
1837-1909), поэт, драматург и литературный критик. В ранней
поэтической трагедии «Аталанта в Калидоне» (Atalanta in
Calydon, 1865) и в первой серии «Стихотворений и баллад»
(Poems and Ballads, 1866) он смело трактовал «запретные темы»,
шокировавшие викторианскую критику. Образцом для любов-
ной лирики Суинберна была античная эротическая поэзия,
которая своей откровенностью и чувственностью столь резко
отличалась от викторианских идиллий. В сборниках «Песнь об
Италии» (Song of Italy, 1867), «Песни перед рассветом» (Songs
before Sunrise, 1871) и «Песни о двух народах» (Songs of Two
Nations, 1875) Суинберн воспел итальянское национально-
освободительное движение, обличал русское самодержавие,
европейскую реакцию. Суинберн — виртуозный мастер стиха.
Он использовал сложные стихотворные формы (рондо, тер-
цины, сонет и др.), различные приемы музыкальной ор-
ганизации стиха—аллитерацию, ассонанс, сложную рифмовку,
чередование строк с разным количеством слогов, перебои
ритма и др.
Джерард Мэнли Хопкинс (Cerard Manley Hopkins, 1844-
1889), поэт, явившийся для своего времени смелым новатором
в области поэтического стиля и стихосложения. Его произве-
дения были изданы впервые в 1918 г. и оказали большое влия-
ние на английских и американских поэтов 1920—1930-х гг.
Хопкинс был католическим священником и членом ордена
иезуитов. Он писал преимущественно философскую лирику.
Его занимает мысль о месте и роли человека в жизни, о
греховности и в то же время непобедимости плоти, о
жестокости бога, который обрек на смерть все живое, и т. п.
Ритмически его лирика, написанная тоническим и свободным
стихом, сближается с разговорной речью, но изобилует слож-
ными образами и метафорами. Свою стихотворную манеру
он назвал «напряженным ритмом» (sprung rhythm).
Роберт Льюис Стивенсон (Robert Louis Stevenson, 1850-
1894), романист, поэт, литературный критик, представитель
«неоромантического» направления: известен главным образом
своими приключенческими романами: «Остров сокровищ»

596
Комментарии
(Treasure Island, 1883), «Черная стрела» (The Black Arrow, 1888)
и др. Он выпустил также несколько поэтических сборников:
• Детский цветник стихов» (Л Child's Garden of Verses, 1885),
«Подлесок» (Underwoods, 1887) и др. Стивенсон прославляет
мужество, романчику дальних дорог, крепкую дружбу; про-
тивопоставляет их узкому буржуазному практицизму. Стивен-
сон создал ряд детских стихов, а также баллад в стиле
народной поэзии, написанных простым и ясным языком.
Оскар Уайльд (Oscar Wilde, 1856-1900), поэт, романист,
драматург, эссеист. Ранние стихи Уайльда—поэма «Равенна»
(Ravenna, 1878) и сборник стихов (Poems, 1881) — написаны в
основном в традициях так называемого «эстетического дви-
жения», сложившегося под влиянием французского символиз-
ма: он воспевает античность, красоту искусства, ценит яркие
мимолетные впечатления, прославляет поэтов прошлого
(Мильтона, Шелли, Китса), провозглашает свободу искусства
от морали; его «имморализм» был формой вызова викториан-
скому ханжеству и лицемерию. Стихи Уайльда отличаются
изысканностью языка и изящностью стиля; он культивирует
сложные формы (сонет, терцины и др.). Эстетические взгляды
Уайльда наиболее полно выражены в сборнике литературно-
критических эссе «Замыслы» (Intentions, 1891). Однако де-
кларируемые поэтом эстетизм и имморализм в искусстве
подчас противоречили его собственной творческой практике,
например, в сборниках сказок «Счастливый принц» (The Happy
Prince and Other Stories, 1888) и «Гранатовый домик» (The House
of Pomegranates, 1891), а также в романе «Портрет Дориана
Грея» (The Picture of Dorian Gray, 1891). В драматургическом
наследии Уайльда наиболее интересны его драма «Саломея»
(Salome, 1893) и комедии «Веер леди Уиндермир» (Lady
Windermere's Fan, 1892), «Идеальный муж» (An Ideal Husband,
1895) и «Как важно быть серьезным» (The Importance of Being
Earnest, 1895, опубл. 1899). Иная тональность и проблематика
характеризуют позднее творчество Уайльда. В «Балладе Ре-
дингской тюрьмы» (The Ballad of Reading Gaol, 1898) и в
исповеди De Profundis1 (опубл. 1905) звучат ноты социального
протеста и горячего сочувствия к человеческому страданию.
1 «Из бездны» (лат.).

597
СПРАВКИ
О РУССКИХ ПОЭТАХ-ПЕРЕВОДЧИКАХ'.
Багрицкий (Дзюбин) Эдуард Георгиевич (1895—1934), поэт,
переводчик. Романтик и мечтатель, Багрицкий выбирал для
перевода такие стихотворения, какие были созвучны его
мыслям и чувствам. Из западноевропейских поэтов он
переводил Р. Бернса, В. Скотта и А. Рембо. Ему также принад-
лежат переводы из Я. Купалы, М. Бажана, В. Сосюры и др. Он
не стремился к максимально адекватному воссозданию подлин-
ника; его переводы представляют собой, скорее, само-
стоятельные произведения, навеянные раздумьями о про-
читанном.
Бальмонт Константин Дмитриевич (1867—1942), один из
родоначальников и главных представителей русского сим-
волизма. Его переводческая деятельность была весьма интен-
сивной; из англоязычных поэтов он больше всего переводил
Шелли, Эдгара По и Уитмена. Бальмонт не стремился к
адекватности перевода и нередко сообщал переводимым ав-
торам особенности собственной творческой манеры—
напевность, музыкальность, мелодраматическую патетику,
многословность. Его переводческие принципы резко расходи-
лись с принципами Брюсова. Несомненного успеха Бальмонт
достигал, переводя созвучные его манере произведения.
Батюшков Константин Николаевич (1787—1855), один из
ближайших предшественников и учителей Пушкина; больше
всего переводил из античной поэзии («Из греческой ан-
тологии», Тибулл), итальянской (Петрарка, Касти), француз-
ской (Лафонтен, Парни, Мильвуа). Как и Жуковский, Батюш-
ков был создателем искусства поэтического перевода в России.
Расположены в алфавитном порядке.

598
Комментарии
Бенедиктов Владимир Григорьевич (1807—1873), поэт-
романтик. В оригинальном творчестве Бенедиктова нашел
отражение кризис русской романтической поэзии 1830-х гг.
В. Г. Белинский указывал, что в стихах Бенедиктова нет
мысли, а вместо истинного лиризма—вычурность, внешний
блеск и эффектность, переходящие в безвкусицу. В то же
время Бенедиктов создал ряд поэтических переводов с англий-
ского (Шекспир), французского (Шенье, Барбье, Гюго, Готье),
немецкого (Шиллер) и польского (Мицкевич),— отличающихся
несомненными художественными достоинствами.
Блок Александр Александрович (1880—1921). В 1905 г.
Блок перевел несколько стихотворений Байрона для издавав-
шегося тогда в Петербурге полного собрания сочинений
английского поэта в известной серии «Библиотека великих
писателей» под редакцией С. А. Венгерова. С тех пор и почти
до самой смерти Блок активно занимался переводческой
деятельностью. Больше всего он переводил из Гейне; ему
также принадлежат стихотворные переводы с латышского,
армянского и финского языков. Блок—автор ряда критичес-
ких статей о переводной поэзии; свою концепцию поэтичес-
кого перевода он изложил в статье «Гейне в России» (1919).
Он отмечал, что стремится к адекватности перевода, к соб-
людению всех метрических и ритмических особенностей под-
линника.
Брюсов Валерий Яковлевич (1873—1924), поэт, перевод-
чик, филолог-эрудит, названный Горьким «самым культурным
писателем на Руси». Брюсов переводил античную поэзию
(Вергилия, Горация), итальянскую (Данте), франкоязычную
(Верхарна, Готье, Верлена и др.), немецкую (Шиллера, Гете и
др.); был организатором, редактором и участником коллектив-
ных сборников переводов из армянской и латышской поэ-
зии. Многочисленны также его переводы .из англоязычных
поэтов — Байрона, О. Уайльда, Э. По и др. В первом пери-
оде своей переводческой деятельности (примерно до 1905 г.)
Брюсов придерживался творчески вольного, близкого к пуш-

599
Комментарии
кинскому метода перевода; впоследствии под влиянием своей
концепции «замкнутости», «своеобычности» различных
цивилизаций он стремился к максимальной адекватности
перевода, доходящей до буквализма. Так, в переводах
«Энеиды» Вергилия, од Горация, «Фауста» Гете и некоторых
стихотворений Э. По он пытался передать даже синтаксичес-
кий строй языка оригинала. Брюсов резко критиковал Баль-
монта за вольность и многословность его переводов.
Бунин Иван Алексеевич (1870—1953). Разнообразное в
жанровом отношении литературное наследие И. Бунина вклю-
чает и переводы зарубежной поэзии—Байрона, Теннисона,
Леконта де Лиля, Мицкевича и других поэтов. Крупнейшая
работа Бунина-переводчика—перевод «Песни о Гайавате»
Лонгфелло. В «Предисловии переводчика» к поэме Лонгфел-
ло, написанном в 1898 г., Бунин указывал, что «всюду старался
держаться возможно ближе к подлиннику, сохранить простоту
и музыкальность речи, сравнения и эпитеты, характерные
повторения слов и даже, по возможности, число и располо-
жение стихов». Он был готов «сознательно жертвовать лег-
костью стиха, чтобы из одной строки Лонгфелло не делать
нескольких». Эти принципы распространяются и на другие
переводы Бунина.
Васильев Владимир Ефимович (род. 1929), поэт-переводчик;
его излюбленный жанр—зарубежная классическая эпиграмма
(отдельные стихотворные сборники «Испанская классическая
эпиграмма» и «Французская классическая эпиграмма» в его
переводе были изданы соответственно в 1970 и 1979 гг.). Он
также переводил лирику Байрона, Браунинга, Эдгара По,
Верлена и других поэтов.
Веневитинов Дмитрий Владимирович (1805—1827), поэт-
романтик, один из основателей московского литературно-
философского кружка, получившего название «Общества
любомудрия» (осн. в 1823 г.). Стихотворные переводы из

600
Комментарии
латинских, французских и немецких поэтов, центральное
место среди которых занимал Гете, органически входили в его
собственную философскую лирику. «Песнь Кольмы» пред-
ставляет собой стихотворное переложение макферсоновского
оригинала, написанного ритмической прозой. Такие перело-
жения «оссиановских поэм» были распространены в начале
XIX в. в России и в других европейских странах.
Воейков Александр Федорович (1779—1839), поэт, перевод-
чик и журналист, автор известной стихотворной сатиры «Дом
сумасшедших» (1814—1838), в которой высмеивались
литературные архаисты и эпигоны сентиментализма. Воейков
переводил с латыни (Вергилия), французского (Вольтера,
Ж. Делиля) и английского (А. Попа).
Вронченко Михаил Павлович (1802—1855), по профессии
военный геодезист и географ, генерал-майор, но известностью
обязан главным образом своей переводческой деятельности, в
которой центральное место занимал перевод пьес Шекспира—
«Гамлета», «Макбета», «Короля Лира» и др. И. С. Тургенев
писал о Вронченко, что «любовь к Шекспиру собственно им
возбуждена в кругу наших читателей». Вронченко переводил
также Байрона, Мура, Юнга, Гете, Шиллера, Мицкевича.
Гнедич Николай Иванович (1784—1833), поэт и перевод-
чик. Двадцать два года своей жизни он посвятил работе над
переводом «Илиады», который и поныне остается непревзой-
денным. «Перевод «Илиады» Гомера на русский язык,— писал
В. Г. Белинский,—есть заслуга, для которой нет достаточной
награды... Русские владеют едва ли не лучшим в мире
переводом «Илиады». Заметный след в истории русского
переводческого искусства оставили также его переводы «Прос-
тонародных песен нынешних греков» (1825), трагедии Воль-
тера «Танкред», «Короля Лира» Шекспира (с французского),
«Заговора Фиеско в Генуе» Шиллера и других произведений.
О своих переводческих принципах он писал в предисловии к

601
Комментарии
«Илиаде»: «Делая выражения греческие русскими, должно
было стараться, чтобы не сделать русскою мыслью Гомерову,
но что еще более—не украшать подлинник» (1829).
Гнедич Татьяна Григорьевна (1907—1976), поэтесса-
переводчица. Основной ее труд—перевод «Дон-Жуана» Бай-
рона (1959). Она также переводила Шекспира, Б. Джонсона,
Ф. Грильпарцсра, Э. По, Корнеля и других поэтов и
драматургов.
Донской (Явец) Михаил Александрович (род. 1913), поэт-
переводчик, по образованию математик. Из англоязычных
поэтов переводил Шекспира, Байрона, Браунинга, М. Арноль-
да, Суинберна, Э. По, Лонгфелло. В его переводе издаются и
ставятся на сцене пьесы Расина, Мольера, Лопе де Беги;
переводил также с французского — Гюго, Верхарна, Готье и др.
Автор ряда статей по теории и практике художественного
перевода.
Жданов Игорь Николаевич (род. 1937), поэт и переводчик;
переводил из греческой поэзии (Янис Мочос, Константинос
Кавафис), а также с языков народов СССР.
Жуковский Василий Андреевич (1783—1852), поэт, один из
основоположников русского романтизма и русского перевод-
ческого искусства. Пушкин назвал его «гением перевода».
Жуковский переводил с немецкого, английского, французского
и латыни. Он воссоздал по-русски «Одиссею» Гомера с по-
мощью немецких подстрочников Грасгофа, а также ряд
памятников эпической поэзии Востока; переложил на сов-
ременный русский язык «Слово о полку Игореве». Из англий-
ских поэтов он переводил Драйдена, Томсона, Грея, Голдсмита,
В. Скотта, Саути, Байрона, Т. Мура. Многие из переводов
Жуковского и теперь остаются непревзойденными. Переводы
Жуковского органически входят в его оригинальную поэзию.

602
Комментарии
Он сам отмечал: «...у меня почти все или чужое или по поводу
чужого и все, однако, мое».
Ильинский Иван. Перевод нескольких басен Гея, под-
писанный «Ив. Ильинский», опубликован в «Журнале для
пользы и удовольствия», ч.Н, СПб, 1805, с.115—117. Сведений
о переводчике не сохранилось.
Карамзин Николай Михайлович (1766—1826), писатель,
поэт, историк, основоположник русского сентиментализма,
крупнейший реформатор русского литературного языка; был
виднейшим переводчиком своего времени. Переводы с гречес-
кого, латинского, немецкого, французского, английского,
итальянского языков служили ему своеобразной литературной
школой. Он сам в 1798 г. писал, что переводит «лучшие места
из лучших иностранных авторов, древних и новых; иное для
идей, иное для слога». С английского он переводил прозой
Шекспира («Юлий Цезарь»), «оссиановские поэмы» Макферсона,
Стерна; стихами — отрывки из поэм Попа и Томсона.
Кашкин Иван Александрович (1899—1963), переводчик и
критик, много способствовавший ознакомлению советско-
го читателя с литературой Англии и США. Он воспитал
целую группу мастеров прозаического и стихотворного пере-
вода с английского языка (Е. Калашникова, В. Топер,
О. Холмская, М. Лорие и др.), разработал вместе со своими
учениками принципы творческого воспроизведения на рус-
ском языке стиля и индивидуальной манеры английских и
американских писателей XX в. Широко известны его переводы
произведений Дж. Конрада, Стивенсона, Гарди, Т. С. Элиота,
Хемингуэя, Колдуэлла. Перевод совместно с О. Румером «Кен-
терберийских рассказов» Чосера—один из самых его зна-
чительных трудов. Кашкин—составитель двух антологий
американской поэзии в русском переводе (1939 и 1960 гг.), а
также автор ряда очерков об английских и американских
писателях.

603
Комментарии
Козлов Иван Иванович (1779—1840), поэт и переводчик,
друг Пушкина и Жуковского; перевел много стихотворных
произведений с английского, французского, немецкого,
итальянского и других европейских языков. Из английских
поэтов он обращался к Шекспиру, Бернсу, Вордсворту,
В. Скотту, Байрону, Т. Муру, Кэмибеллу, Ч. Вольфу. Козлов
искал у переводимого автора прежде всего «свое», поэтому у
него стиралась грань между переводом и вольным подра-
жанием, а иноземные произведения приобретали черты поэ-
зии Козлова, о которой Белинский писал: «Таинство
страдания, покорность воле провидения, надежда на лучшую
жизнь за гробом, вера в любовь, тихое уныние, кроткая
грусть—вот обычное содержание и колорит его вдохновений».
Кончаловская Наталия Петровна (род. 1903), детская
писательница и переводчица; переводит главным образом с
английского (Шелли, Вордсворта, Браунинга и др. поэтов) и с
языков народов СССР.
Копостинская Ирина Денисовна (род. 1939), поэтесса-
переводчица, переводит с английского и испанского языков;
публиковались ее переводы стихотворений О. Уайльда, Суин-
берна и Д. Г. Россетти.
Корнеев Юрий Борисович (род. 1921), поэт-переводчик. Его
переводческая деятельность охватывает разные жанры запад-
ноевропейских литератур: эпос («Песнь о нибелунгах», «Песнь
о Роланде», «Песнь о Сиде»), драму (пьесы Шекспира, Лопе де
Веги, Тирсо де Молины, Кальдерона), лирику (стихи Серванте-
са, Мильтона, В. Гюго, Э. По и др. поэтов).
Кружков Григорий Михайлович (род. 1945), поэт-
переводчик, переводит с нескольких европейских языков;
публиковались его переводы из Донна, Китса, Э. По, Гюго и
др. поэтов.

(Ю-1
Комментарии
Курочкин Василий Степанович (1831 —1875), поэт-сатирик,
редактор революционно-демократического сатирического жур-
нала «Искра» (1859—1873), переводчик; получил известность
благодаря переводам из Беранже, которого он представил
русскому читателю как народного революционного поэта.
Курочкин переводил и других европейских поэтов, преиму-
щественно французских. Не стремясь к буквальной точности
перевода, он заботился главным образом о передаче идейного
смысла подлинника и нередко приближал переводимые им
тексты к условиям русской действительности, что и делало их
острым оружием в общественной борьбе 60-х гг. Эта особен-
ность в известной мере присуща и единственному его переводу
из Бернса—«Песни бедняка».
Левин Вильгельм Вениаминович (род. 1907), поэт-
переводчик, литературовед, художник. Сфера его переводчес-
кой деятельности весьма обширна—французская, немецкая,
испанская, португальская поэзия (Ронсар, Дю Белле, Бодлер,
Гете, Шиллер, Гейне, Лопе де Вега, Сервантес, Гонгора,
Камоэнс и др.)- Выступает со статьями по вопросам перевода;
опубликовано несколько сборников его стихотворных
переводов: «Из европейских поэтов XIV—XVI вв.» (1956),
«Из европейских поэтов» (1967), «Волшебный лес» (1975) и др.
Левин Юрий Давидович (род. 1920), литературовед и
переводчик; основные его работы посвящены международным
связям русской литературы, истории перевода в России;
переводил «оссиановские поэмы» Макферсона, а также стихи
Свифта, Крабба, В. Скотта, Г. Сакса, Шамиссо, Верлена и
других западноевропейских поэтов.
Лермонтов Михаил Юрьевич (1814—1841). В разные
периоды своего творчества Лермонтов переводил стихи
немецких поэтов (Гете, Шиллера, Цедлица, Гейне), а также
Байрона, Т. Мура и Мицкевича. Многие переводы Лермонто-
ва скорее являются вольными переложениями: поэт передавал

605
Комментарии
оригинал в той мере, в какой тот соответствовал его соб-
ственным поэтическим стремлениям. Поэтому точнее других
воссоздана им романтическая лирика Байрона, созвучная ему
по духу.
Лихачев Иван Алексеевич (1904—1973), переводчик. Его
творческий диапазон был весьма широк: он переводил как
прозу, так и стихи со многих европейских языков и в
различных жанрах (например, романы В. Скотта, Г. Мелвилла
и Франсиско де Кеведо, письма Моцарта, стихи Бодлера). Из
английских поэтов переводил Кэмпиона, Донна, Герберта,
Марвелла, Вордсворта, Гопкинса и др. Его представления о
принципах художественного перевода близки взглядам
М. Л. Лозинского.
Лозинский Михаил Леонидович (1886—1955), поэт-
переводчик, один из основоположников советской школы
поэтического перевода. Он переводил со многих европейских
и восточных языков. Самые значительные его труды —
«Божественная комедия» Данте (1938—1942) (в 1946 г.
перевод был удостоен Государственной премии), пьесы Шекс-
пира, Дж. Флетчера, Корнеля, Мольера, Лопе де Веги, Тирсо
де Молины, Шеридана, а также лирические стихотворения и
баллады Гете, Шиллера, Гейне, Сервантеса, Леконта де Лиля,
Киплинга и др. В своей концепции перевода, изложенной им в
докладе «Искусство стихотворного перевода» (1935), Лозин-
ский во многом опирался на поздние воззрения Брюсова.
избегая, однако, его «буквалистских» крайностей (см. справку
о Брюсове). Свою задачу Лозинский усматривал в передаче со
всей возможной точностью как содержания, так и формы
подлинника, в «объективности работы» переводчика и пол-
ноте его «перевоплощения» в переводимого поэта.
Маршак Самуил Яковлевич (1887—1964), поэт и перевод-
чик. Его наследие состоит из оригинальной лирики, стихот-
ворений для детей и стихотворных переводов, причем послед-

606
Комментарии
ние играют весьма важную роль в истории советского поэти-
ческого перевода. Лучшие переводы Маршака связаны с
англоязычной поэзией: сонеты Шекспира (этот труд Маршака
был отмечен Государственной премией в 1948 г.), лирика
Бернса и Блейка, английские и шотландские народные бал-
лады, стихи Байрона, Шелли, Китса, Вордсворта, Теннисона,
Браунинга, Стивенсона, Иейтса, Э. Лира, Кэрролла, Кип-
линга, Т. С. Элиота, Милна. Маршак переводил также и с
других языков (например, поэзию Гейне, Петефи, Дж. Родари,
О. Туманяна, Д. Гулиа). Он считал перевод искусством,
«которое призвано воспроизводить на другом языке сок-
ровенные мысли, образы, тончайшие оттенки чувств, уже
нашедшие свое предельно точное выражение в языке подлин-
ника». В ряде его работ ощущается стремление «прояснить»,
максимально приблизить к современному русскому читателю
содержание подлинника.
Мелкова Полина Владимировна (род. 1911), поэтесса-
переводчица; переводит в основном драматические произ-
ведения с английского и немецкого. Ее наиболее крупные
работы—пьесы Шекспира («Укрощение строптивой», «Много
шума из ничего», «Тимон Афинский», «Цимбелин»), Бена
Джонсона, Бомонта и Флетчера, Хейвуда, «Опера нищего»
Гея, «Потонувший колокол» Гауптмана; переводила также
стихотворения В. Скотта.
Мерзляков Алексей Федорович (1778—1830), поэт, перевод-
чик, литературный критик, возглавлявший кафедру «россий-
ского красноречия и поэзии» при Московском университете с
1804 г. до конца жизни. Ему принадлежат переводы из
античных (Гомер, Сафо, Эсхил, Софокл, Эврипид, Вергилий,
Гораций, Овидий и др.) и итальянских (Тассо, Альфьери)
поэтов. Его переводы вышли отдельным сборником («Под-
ражания и переводы из греческих и латинских стихотворцев»
ч. 1—2, М., 1825—1826). Идеальным Мерзляков считал такой
перевод, в котором «при совершенной свободе языка оте-
чественного, связь и порядок слов остаются те же, какие в

607
Комментарии
оригинале». Высоко отзываясь о переводческом искусстве
Мерзлякова, Белинский ставил его в один ряд с Гнедичем.
Мерзляков смело экспериментировал в области ритмики и был
одним из создателей русского белого стиха и логаэдических
ритмов.
Миллер Федор Богданович (1818—1881), литератор, пре-
подаватель немецкого и русского языков и поэт-переводчик.
Известностью пользовались его переводы из Шекспира
(«Цимбелин», «Мера за меру»), Шиллера, Гейне и Мицкевича.
Он также перевел несколько английских и шотландских
народных баллад. М. Л. Михайлов отмечал в переводах Мил-
лера «уважение к переводимому подлиннику, старание передать
его во всей полноте и со всеми частностями».
Мин Дмитрий Егорович (1818—1885), поэт-переводчик,
врач по профессии. Важнейший его труд—полный и лучший
для своего времени перевод «Божественной комедии» Данте.
Кроме этого, он переводил произведения Вордсворта, Байро-
на, Крабба, У. Морриса, Шиллера, Петрарки и др. поэтов.
Его переводы получили высокую оценку Добролюбова и
Михайлова.
Минский Н. (Виленкин Николай Максимович, 1855—1937),
поэт-символист, автор ряда переводов из Байрона, Шелли,
Верлена, Флобера и др.; известностью пользовался его перевод
«Илиады».
Михайлов Михаил Ларионовым (1829—1865), писатель и
общественный деятель-революционер. В многообразном
творчестве Михайлова — поэта, прозаика и публициста — сти-
хотворный перевод занимал важное место. Он обращался
к творчеству более шестидесяти авторов разных стран,
уделяя преимущественное внимание поэтам немецким; его
основной переводческий труд—лирика Гейне (сборник

608
Комментарии
«Песни Гейне», 1858). С английского он переводил Марло,
Бернса, Байрона, Мура, Т. Гуда, Теннисона, Лонгфелло и
других поэтов, а также шотландские народные баллады. Его
переводческая деятельность имела ярко выраженную прос-
ветительскую и демократическую направленность. Михайлов
выступал и как теоретик искусства художественного перевода.
Мориц Юнна Петровна (род. 1937), поэтесса, плодотворно
работающая также и в области стихотворного перевода. Ей
принадлежат переводы из Р. Альберги, Ф. Гарсия Лорки,
К. Кариотакиса, Я. Рицоса, О. Элитиса, Р. Киплинга, а также из
поэтов народов СССР.
Муравьев Михаил Никитич (1757—1807), деятель русского
просвещения, поэт, переводчик, прозаик, один из ранних
представителей предромантизма, известный как теоретик и
зачинатель так называемой «легкой поэзии»; переводил из
греческих (Анакреон), римских (Гораций), французских (Буало,
Корнель, Лафонтен, Вольтер) и немецких (Флеминг) поэтов —
главным образом стихотворения, соответствовавшие его лите-
ратурным симпатиям. С английского он перевел застольную
песню из комедии Шеридана «Школа злословия», а возможно,
и всю комедию.
Орловская (Файнберг) Дина Григорьевна (1925—1969), по-
этесса и переводчица. Из английских писателей переводила
Шекспира, Филдинга, Байрона, Шелли, Кэрролла. Ей также
принадлежат переводы из испанской и ирландской поэзии.
Павлова (урожд. Яниш) Каролина Карловна (1807—1893),
поэтесса и переводчица; переводила на немецкий и француз-
ский языки стихотворные произведения Жуковского, Пушкина
и А. К. Толстого, а на русский—с немецкого, французского,
английского, польского и древнегреческого. Самые значитель-
ные ее работы, не утратившие до сих пор своей эстетической

Комментарии
ценности,—это переводы шотландских народных баллад, а
также лирики Кэмпбелла, В. Скотта, Байрона, А. Шенье, Гюго,
Фрейлиграта и др. поэтов. Белинский с большой похвалой
отзывался о ее переводах, отмечая «сжатость, мужественную
энергию, благородную простоту этих алмазных стихов, ал-
мазных и по крепости и по блеску поэтическому». Павлова
считала, что ради сохранения «колорита» и «особого харак-
тера» подлинника перевод должен быть предельно близким
ему как ритмически, так и лексически.
Пастернак Борис Леонидович (1890—1960), поэт и перевод-
чик. Его самые значительные переводческие работы—пьесы
Шекспира («Гамлет», «Отелло», «Макбет», «Ромео и Джульет-
та», «Антоний и Клеопатра», «Король Лир», «Генрих IV»), а
также «Фауст» Гете. Кроме того, он переводил лирику Байро-
на, Шелли, Китса, Верлена, Сакса, Рильке, Бехера, Петефи,
В. Незвала, Альберти, Р. Тагора, классических и современных
поэтов Грузии (в том числе Бараташвили, Т. Табидзе, Яшвили)
и др. На всех переводах Пастернака лежит отпечаток его
яркого и самобытного поэтического таланта, «соперничающе-
го» с переводимыми поэтами. Основной принцип, которым он
руководствовался в своей переводческой деятельности, был им
сформулирован так: «Намеренная свобода, без которой не
бывает приближения к большим вещам».
Петров Сергей Владимирович (род. 1911), поэт и перевод-
чик; переводит как стихи, так и прозу с немецкого, француз-
ского, английского и скандинавских языков. В его переводе
публиковались стихотворения Бернса, В. Скотта, К. Ф. Мей-
ера, Бодлера, Малларме, Рильке и др. поэтов. Автор несколь-
ких статей по лингвистике и теории художественного перево-
да.
Плещеев Алексей Николаевич (1825—1893), поэт, прозаик,
переводчик, член кружка Петрашевского, в 60-е гг. сотрудни-
70=1602

610
Комментарии
чавший в некрасовском «Современнике». Его многочисленные
переводы с немецкого (Гете, Гейне, Ленау), английского
(Саути, Байрон, Теннисон, Т. Мур), французского (Гюго),
украинского (Шевченко) и венгерского (Петефи) пользовались
широкой популярностью, в особенности среди демократиче-
ской интеллигенции. Плещеев переводил вольно, не стремясь
сохранить особенности формы оригинала. Наиболее охотно и
часто он обращался к переводам стихотворений, исполненных
гражданского пафоса.
Полевой Николай Алексеевич (1796—1846), писатель, жур-
налист, критик и переводчик. Журнал «Московский телеграф»,
который Полевой издавал в 1825—1834 гг., помещал много
переводов из выдающихся зарубежных авторов (например,
В. Скотта, Байрона, Шелли, Гофмана, В. Ирвинга, Мицкеви-
ча), что весьма способствовало ознакомлению русской обще-
ственности с литературой Запада. Сам Полевой известен как
переводчик «Гамлета» Шекспира (1837). Этот перевод, несмот-
ря на его вольность, имел решающее значение для утвержде-
ния Шекспира на русской сцене и, по словам современника,
«разошелся чуть что не на пословицы».
Пушкин Александр Сергеевич (1799—1837). Переводы
Пушкина немногочисленны, но именно он (наряду с Жуков-
ским и Батюшковым) явился основоположником искусства
поэтического перевода, ставшего самостоятельным литератур-
ным жанром в русской поэзии XIX—XX вв. В раннем периоде
творчества он переводил преимущественно французских по-
этов XVIII в. (Парни, Вольтера, К. Маро, позднее А. Шенье).
К этому же времени относятся его вольные подражания
«оссиановским поэмам» Макферсона. Позднее он обратился к
итальянской поэзии (Ариосто, Альфьери, Пиндемонте), пере-
вел несколько стихотворений своего современника и друга
польского поэта Мицкевича. К его поэтическим шедеврам
относятся вольные переводы из античных поэтов (Анакреона,
Катулла, Горация, Ювенала и др.). Глубокий интерес испыты-
вал Пушкин к английской поэзии—Шекспиру, Байрону,

611
Комментарии
Вордсворту, Саути, Барри Корнуолу, Дж. Вильсону, народным
балладам. Например, в «Борисе Годунове» ощущается воздей-
ствие драматургического метода Шекспира; поэма «Анджело»
написана на сюжет шекспировской драмы «Мера за меру», а
источником «Пира во время чумы» послужила сцена из
трагедии Дж. Вильсона «Город чумы» (The City of the Plague,
1816). Особое место в творчестве Пушкина занимает воссозда-
ние сербских народных баллад, большинство которых переве-
дено им с французского из сборника П. Мериме «Гюзла», со-
держащего подражания южнославянским народным песням.
Своими переводами Пушкин доказывал истинность высказан-
ного им суждения о том, как богат русский язык, «столь гиб-
кий и мощный в своих оборотах и средствах, столь переимчи-
вый и общежительный в своих отношениях к чужим языкам»
(«О Мильтоне и Шатобриановом переводе «Потерянного
рая», 1836).
Ременникова Юлия Сергеевна (1914—1942), поэтесса-
переводчица, безвременно погибшая во время ленинградской
блокады. Она переводила английскую поэзию (Чосера, Шек-
спира, Байрона и др.)-
Рогов Владимир Владимирович (род. 1930), поэт-переводчик.
Из англоязычной поэзии переводил Уайета, Серрея, Спенсера,
Лили, Марло, Б. Джонсона, Кольриджа, Вордсворта, Байрона,
Шелли, Китса, Э. По и др. поэтов.
Румер Осип Борисович (1883—1954), поэт-переводчик, по-
лиглот, знавший двадцать шесть языков, в том числе ряд
восточных—санскрит, персидский, армянский, грузинский. С
английского переводил народные баллады, «Кентерберийские
рассказы» Чосера, сонеты Шекспира, стихотворения Донна,
Геррика, Теннис она, Стивенсона и др. Сборник его избранных
стихотворных переводов был опубликован в 1959 г.
20*

Комментарии
Сергеев Андрей Яковлевич (род. 1933), переводчик классиче-
ской и современной англоязычной поэзии и прозы; переводил
Спенсера, Геррика, Донна, Блейка, Вордсворта, Байрона,
Гарди, Киплинга, Одена, Фроста, Сэндберга и др. поэтов.
Отдельными изданиями вышли в его переводе избранные
тихотворения Р. Грейвза (1965), Э. А. Робинсона (1971),
Г. С. Элиота (1971).
Толстой Алексей Константинович (1817—1875), поэт, рома-
нист, драматург; переводил стихотворения Байрона, Гете,
Гейне, Гервега, Шенье, а также английские народные баллады.
Переводы Толстого отличаются большим поэтическим мастер-
ством. Он считал, что в переводе «надо передавать впечат-
ление... чтобы читатель перевода переносился в ту же сферу,
в которой находится читатель оригинала...».
Томашевский Борис Борисович (1909—1974), переводчик,
критик. Из англоязычных поэтов переводил Шекспира, Донна,
В. Скотта, Байрона, Лонгфелло и др. Отдельным изданием
вышел сборник стихотворений Донна в его переводе (1973).
Томашевскому принадлежит несколько литературно-
критических статей по теории и практике художественного
перевода.
Топоров Виктор Леонидович (род. 1946), поэт-переводчик. В
его переводе выходили стихи и поэмы Блейка, В. Скотта,
Байрона, Шелли, О. Уайльда, Киплинга, Э. По, а также Гете,
Шиллера, Рильке и др.
Тургенев Иван Сергеевич (1818—1883). Переводческая ра-
бота занимала важное место в творчестве Тургенева и была
частью его обширной деятельности по пропаганде и популяри-
зации как русской литературы за рубежом, так и зарубежной
литературы в России. Он переводил стихи Гете, Гейне, Мюссе,
Байрона, Уитмена и других поэтов, прозу Флобера, а также

() 1 3
Комментарии
принимал участие в переводе на французский язык произведе-
ний Пушкина, Лермонтова и Гоголя. Перевод байроновской
«Тьмы» был им сделан в середине 40-х гг., когда уже была
создана большая часть его оригинальных стихов. В эти годы
он много размышлял об искусстве перевода, что отразилось в
его статье о «Фаусте» Гете в переводе М. П. Вронченко (1845).
«Дух (личность) переводчика,— писал он,— веет в самом вер-
ном переводе, и этот дух должен быть достоин сочетаться с
духом им воссозданного поэта».
Тютчев Федор Иванович ( 180S—1873). Как глубоко само-
бытный поэт Тютчев вступает в творческое соревнование с
любимым автором. По словам Ю. Тынянова, «чужое искусство
являлось для Тютчева предлогом, поводом к созданию произ-
ведений, традиции которых на русской почве восходят к
XVIII веку». Тютчев переводил главным образом из немецкой
поэзии (Гете, Шиллера, Гердера, Гейне, Цедлица), а из других
литератур—отдельные стихотворения Ламартина и Байрона, а
также отрывки из драмы Гюго «Эрнани» и трагедии Расина
«Федра».
Фет (Шеншин) Афанасий Афанасьевич (1820—1892). Пере-
водческое наследие Фета весьма обширно. Он переводил с
немецкого—Гете, Шиллера, Уланда, Рюккерта, Гейне; с ан-
глийского—Т. Мура и Байрона; с французского—Шенье, Ла-
мартина, Беранже; с польского—Мицкевича; персидских по-
этов Гафиза и Саади; песни кавказских горцев. Кроме этого,
ему принадлежат переводы ряда крупных произведений:
«Фауста» Гете, «Юлия Цезаря» и «Антония и Клеопатры»
Шекспира и др. В последние годы жизни он выпустил
переводы полных собраний стихотворений Горация и Катулла,
сатир Ювенала, элегий Проперция, эпиграмм Марциала, «Ме-
таморфозы» и «Скорбные элегии» Овидия, «Энеиду» Вергилия
и др. В предисловии к сатирам Ювенала (1885) он указал, что
видит главную свою задачу «в возможной буквальности пере-
вода: как бы последний ни казался тяжеловат и шероховат на
новой почве чужого языка, читатель с чутьем всегда угадает в

614
Комментарии
таком переводе силу оригинала, тогда как в переводе, гоня-
ющемся за привычной и приятной читателю формой, послед-
ний большею частью читает переводчика, а не автора».
Холодковский Николай Александрович (1858—1921), про-
фессор зоологии и сравнительной анатомии петербургской
Военно-медицинской академии и поэт-переводчик. Наиболее
известен его перевод «Фауста» Гете, удостоенный Пушкинской
премии Академии наук в 1917 г. и не утративший своего
значения и поныне. Блок назвал этот перевод «блестящей и
необыкновенно почтенной работой, написанной на том
русском языке, на каком теперь уже писать несколько разучи-
лись» (1920). Холодковский также перевел поэму «Потерян-
ный рай» Мильтона, «Храм Природы» Э. Дарвина, стихотворе-
ния Гете, Шиллера, Байрона и др.
Цветаева Марина Ивановна (1892—1941), поэтесса, автор
немногочисленных переводов с французского (Бодлер), испан-
ского (Гарсиа Лорка), грузинского (Важа Пшавела) и других
языков. Она также перевела несколько стихотворений Пушки-
на на французский язык. Цветаева видела в переводе не
слепок с оригинала, но самостоятельное и новое художествен-
ное произведение.
Шадрин Алексей Матвеевич (род. 1911), переводчик со
многих европейских языков. Из английской и американской
литературы переводил Шекспира, Донна, В. Скотта, Мэтьюрина
(«Мельмот-скиталец»), Ф. Честерфилда («Письма к сыну»),
Киплинга, Ш. Андерсона, К. Мансфилд и др.
Шенгели Георгий Аркадьевич (1894—1956), поэт и перевод-
чик, автор ряда работ по теории стиха (наиболее значитель-
ная— «Техника стиха» — опубликована посмертно в I960 г.).
Ему принадлежат 15 книг оригинальных стихов и множество
стихотворных переводов (Эредиа, Байрона, Гюго, Верхарна.

615
Комментарии
поэтов народов СССР). Но своим взглядам Шенгели примыкал
к переводческим установкам Брюсова последнего периода
творчества (см. справку о Брюсове).
Щепкина-Куперник Татьяна Львовна (1874—1952), поэтесса
и переводчица. Ее перу принадлежат в основном переводы
стихотворных драм — Шекспира (12 пьес), Лопе де Беги,
Кальдерона, Мольера, Гюго, Ростана, Метерлинка и др. Ее
переводы отличаются в ряде случаев тягой к романтической
лексике и известной вольностью; Щепкина-Куиерник не счита-
ла эквилинеарность (построчное соответствие подлиннику)
необходимым условием перевода.
Эльснер Владимир Юрьевич (1886—1964), поэт и перевод-
чик, в течение ряда лет был профессором филологического
факультета Тбилисского университета. Он переводил в основ-
ном с английского (Шелли, Суинберн, Уайльд) и грузинского
(«Витязь в тигровой шкуре» Руставели) языков. Ряд его
переводов вошел в книгу его избранных произведений «Стра-
ны и люди» (1957).

liic
НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ
АНГЛИЙСКИХ ПОЭТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ
Английским поэтическим текстам с последней трети XV века
и до второй половины прошлого столетия свойственны
некоторые произносительные и орфографические особенности,
которые в основном сводятся к следующему: !
1. Пропуск слога ради соблюдения размера или из стилисти-
ческих соображений (сокращаемая часть слога часто
заменяется апострофом):
(а) пропуск конечного гласного: th' = the;
(б) пропуск начального гласного: 'mongst=amongst; *tis = it is,
't=it;
(в) пропуск гласного в середине слова: heav'n = heaven;
(г) пропуск согласного со стяжением гласных: se'en = seven,
ne'er=never.
2. Эпентеза в окончании правильных глаголов в Past Indefi-
nite (при написании над "е" ставится диакритический знак:
unapproachèd, devizèd).
3. Использование архаической глагольной парадигмы 2 л.
ед. ч. (art, wert, dost, canst, hast, goest), 3 л. ед. ч. (fadeth, loveth)
и местоименной парадигмы 2 л. ед. ч. (thou — thee—thy—
thine—thyself).
4. Написание глаголов в Past Indefinite с конечным "t" вместо
"ed" (finisht, mixt).
5. Употребление приставки "а" перед глагольными формами
и в некоторых наречиях (a-flying, a-getting, adown), восходя-
1 Многие из перечисленных ниже особенностей в ранний новоанглийский
период, а подчас и позднее (по XVIII век включительно), отражали реальные
грамматические и фонетические свойства языка своей эпохи, однако постепен-
но они становились канонизированными приемами поэтического языка
(ср. пункты 2, 3).
О языке Чосера см. непосредственно перед комментариями к тексту.

()17
Комментарии
щей дая глаголов к старой герундиальной форме с предло-
гом on.
6. Изменения порядка слов (инверсия): And true plain hearts
do in the faces rest=And true plain hearts do rest in the faces.
7. Употребление «глазной» или «зрительной» рифмы (eye
rhyme), когда рифмуются слова, сходные по написанию, но
различные по звучанию (love—remove).
Ниже приводятся варианты написания, отражающие произ-
носительные нормы разных эпох и различных орфографичес-
ких традиций: написание "е" в конце слова (sweete=sweet); y=i
(chylde=child, ayre=air); a=ea (hart=heart); ou=o
(controul=control); au=a (chaunt=chant); ie=y (angrie=angry);
ea=e (spheare = sphere); er=ir (vertue — virtue); ee=ea
(neer=near); ie=ee (frieze = freeze); ff=f (yff=if); nn = n
(ynne=in); tt=t (butt=but); s=ss (firmnes=firmness); th=d
(murther=murder); ck=c (musick=music); u=w (loue=lowe); w=u
(howre=hour).
Эти и другие подобные случаи, понятные из контекста, в
комментариях не оговариваются.

618
СПИСОК ШОТЛАНДСКИХ ДИАЛЕКТИЗМОВ,
ВСТРЕТИВШИХСЯ В ТЕКСТАХ
А
а'—all; aboon — above, up; acquent—acquainted; ae — a; aften —
often; ain—own; alake—alas; alane — alone; ance—once; ane —
one; anker—anchor; aumos — alms; awa—away
В
ba — ball; bairn—child; baith — both; ballup—belt; bauckie-
bird—bat; beir — bear; beld — bold; ben most bore — the remotest
hole; beuk — book; birkie—a clever, forward conceited fellow;
blaw — blow; blink—smile, smirk; blude, bluid — blood; bonnie—
good; brae—declivity; braid—broad; brak—break; braw—fine,
handsome; breeks—breeches; brent—bright, clear
С
ca'd—called; cadger—carrier; cairn — pyramid of rough stones as
sepulchre; callet—girl-friend; canty—good, happy; cauld —cold;
chiel—young fellow; claith—cloth; clamb—climb; cod — pillow;
coggie—dish; coof—block-head; coost—cast; corbies—a species
of the crow, blood crows; core — party, clan; cranreuch —
hoar-frost
D
daffin — merriment, foolishness; dee—dare; deir—dear; dinna—
don't; distain — stain (v.); dois—does; drab—a young female
beggar; draigle—drench; drap—draped; drie—endure; dule —
dole, grief; dunt—beating
E
ee(n)—eye(s); een—evening; eer—ever; eirie (eerie) — frightened,
haunted; enfauld—enfold

619
Комментарии
F
fa (faen, fail) — fall; fadir—father; faem — foam; feit—feet; flat-
ter— flutter; fou — full; frae—from; frie—free
G
gab—mouth; gae (gang, gar) — go; gane—gain; gangrel — a wan-
dering person; gat—got; gie — give; gif (gin) — if, against; girdle—
a round iron plate on which oat-cake is fared; goud (gowd) — gold;
gude (guid) — good; gurly — rough
H
ha—hall; hae — have; hame — home; hauke—hawk; hauld — hold;
hause-bane — breast-bone; hizzie—a young girl; hoddin grey —
woollen cloth of a coarse quality
I
ilk (ilka)—each, every; ither — other
j
jo—fellow
К
kaim—comb; kebars—rafters; ken — know
L
laith — loath; lang—long; late—let; leive—leave; leuk—look;
lift—sky; link — trip along; ly — lie; lyart—of a mixed colour, grey
M
maidenhead — maidenhood; mair—more; так — make; mane —
moan; maun — must; mirk — dark; mither—mother; monie —
money; mon у—many; moo—moon; mou — mow
N
na—not; пае — no; папе — none; neer (nevir) — never; neist —
next; neuk — nook
О
onie — only; orra-duddies — superfluous rags; owre — over

620
Комментарии
P
pow — the head, the skull
R
randie—a scolding sturdy beggar, a shrew; rantin'—joyous;
rase—rose (v.); ratton — rat; reid — red; rood — a cross or crucifix;
roun—round
S
sae—so; sail — shall; sark — shirt; scaur (scar) — a rock; sheuk—
shook; shoon — shoes; sic—such; siller—silver; skeel — skill;
skelp—strike, slap; skirl—cry; skyte—rapidity; snaw — snow;
sodger—soldier; southron — a southener, an Englishman; speir—
ask, inquire; splore — riot, frolic; spring—a quick air in music;
staid — staged; stane — stone; steid — steed; stir к—a cow or bullock
one year old; stoiter—to walk (about a drunken man); sturt—
trouble; syne—since, ago, then
T
tak — take; tane—one; taul—tell; teuk—took; thame—them;
theek — thick; thegither—together; thrae—through; tither—the
other; touzle — ruffle the clothes; towir—tower; tozie (towzie) —
rough, shaggy; trow — believe, trust; tul—till; twa—two
V
vera — very
W
wa—wall; wae—woe; warld—world; wat (weet)—wet; weel—well;
wha—what; whare—where; whup—whip; wrang—wrong;
wul—will
Y
yestreen — yesterday; yird—yard

621
ПРИМЕЧАНИЯ
BALLADS
БАЛЛАДЫ
Народные баллады создавались безымянными сказителями,
передавались устно и в процессе устной передачи сильно
видоизменялись, становясь, таким образом, плодом уже не
индивидуального, а коллективного творчества. Источниками
сюжетов баллад были христианские легенды, рыцарские
романы, античные мифы или произведения греческих и рим-
ских авторов в средневековом пересказе, так называемые
«вечные» или «бродячие» сюжеты, а также подлинные истори-
ческие события, стилизованные на основе готовых песенных
схем. Так, баллады, возникшие в пограничной полосе между
Англией и Шотландией (the Scottish Border), изображают
войны между государствами, вражду между кланами и
феодальными родами. В цикле баллад о Робине Гуде нашли
выражение антифеодальные и антиклерикальные настроения
крестьянских масс. Первые издания народных баллад появи-
лись в XVIII в. и были связаны с оживлением интереса
литераторов и ученых-филологов к национальному прошлому
и народным истокам поэтического творчества в эпоху заро-
ждавшегося предромантического движения. Это были: сбор-
ник шотландских песен и баллад «Беседы за чашкой чая»
(Tea-Table Miscellany, 1724-1732) Аллана Рамзея (Allan Ramsay,
1686-1758), «Памятники старинной английской поэзии» (Reliques
of Ancient English Poetry, 1765) Томаса Перси (Thomas Percy,
1729-1811), двухтомный сборник баллад и песен о Робине Гуде
(1795) Джозефа Ритсона (Joseph Ritson, 1752-1803), знаменитые
«Песни шотландской границы» (Minstrelsy of the Scottish Border,
1802-1803) Вальтера Скотта и многие другие.
EDWARD
ЭДВАРД
Перевод А. К. Толстого был создан в 1871 г. и впервые
опубликован в 1873 г. А. К. Толстой перевел эту шотландскую

622
Комментарии
балладу, пользуясь немецким переводом Т. Фонтане; уже
после того, как перевод был сделан, ему удалось найти
оригинал, и, по-видимому, в связи с этим он внес несколько
исправлений. В одном из писем он указывал, что немногие
памятники мировой литературы произвели на него такое
сильное впечатление, как «Эдвард». Его перевод был положен
на музыку II. И. Чайковским.
THE TWA CORBIES
ВОРОН К ВОРОНУ ЛЕТИТ
Перевод Пушкина датируется 1828 г. Для своего перевода, в
который весьма искусно введен русский народный эпический
элемент, Пушкин взял три первых строфы оригинала. Стихот-
ворение Пушкина было положено на музыку четырнадцатью
композиторами, в том числе Алябьевым, Верстовским, Дар-
гомыжским, А. Г. Рубинштейном и Н. А. Римским-Корса-
ковым.
KING JOHN AND THE ABBOT
КОРОЛЬ И АББАТ
Перевод Ф. Б. Миллера был впервые опубликован в 1875 г.
Canterbury — см. ком мент, к Чосеру (с. 623)
For thirty pense our Saviour was sold — Соглас-
но евангельской легенде, Иисус Христос был предан Иудой
за тридцать сребреников.
ROBIN HOOD RESCUING THREE SQUIRES
РОБИН ГУД СПАСАЕТ ТРЕХ СТРЕЛКОВ
Перевод М. И. Цветаевой был впервые опубликован в
1942 г.
QUEEN ELEANORS CONFESSION
КОРОЛЕВА ЭЛИНОР
Перевод С. Я. Маршака был впервые опубликован в 1938 г.

623
Комментарии
THE GYPSY LADDIE
ДЖОНИ ФА
Перевод A. H. Плещеева был впервые опубликован в
1881 г.
Geoffrey Chaucer
Джэффри Чосер
«Кентерберийские рассказы» создавались в течение послед-
него десятилетия XIV7 в.
Повествование в них ведется от имени различных пред-
ставителей средневекового английского общества — рыцаря,
мельника, врача, купца, ткачихи, студента и других, собрав-
шихся вместе, чтобы совершить паломничество в Кентербери,
ко гробу Фомы Бекета (Thomas à Becket, 111 S?-1 170),
архиепископа Кентерберийского, убитого слугами короля Ген-
риха II и позднее причисленного католической церковью к
лику святых. «Кентерберийские рассказы» не окончены. В
своем незавершенном виде они состоят из пролога и 24
новелл, из которых все, кроме двух, написаны стихами —
пятистопным ямбом и парнорифмованным двустишием, полу-
чившим впоследствии название «героического куплета» или
«героического стиха» (heroic couplet).
Свои произведения Чосер писал на родном ему лондонском
диалекте, который уже * начал перерастать в обще-
национальный (среднеанглийский) язык. Популярность Чосе-
ра, склонность современных ему и более поздних по времени
поэтов подражать его стилю немало содействовали слиянию
многочисленных диалектов в единое целое. У Чосера еще
встречаются архаические грамматические формы. Таковы, нап-
ример, инфинитив и личная форма глагола во мн. числе
настоящего времени на -en (maken, slepen и др.), префикс у-,
употреблявшийся в древнеанглийском языке для выражения
завершенности действия (yronne), формы личных местоимений
3-го лица мн. числа (hi, hem). Орфография многих слов, сильно
отличающаяся от современной, является сама по себе истори-
ческим памятником, красноречивым свидетельством эволюции

()L4
Комментарии
английского языка: whanne—when, sote—sweet, swiche—such,
londes—lands, esed—eased, araie—array и т. д.
Перевод И. А. Кашкина впервые опубликован в 1946 г.
Перевод Ю. С. Ременниковой отрывков из «Кентерберий-
ских рассказов» был опубликован в 1941 г. в «Ученых записках
Ленинградского педагогического ин-та им. А. И. Герцена»,
т. XII, Л., 1941.
and the yonge sonne/Hath in the Ram his halfe cours
yronne—По вычислению самого Чосера, солнце выходит из
знака Овна 11 апреля, а паломничество в Кентербери приуроче-
но к 16—20 апреля (вероятнее всего—1387 г.).
martyr—имеется в виду Фома Бекет (см. выше)
Southwerk (совр. Southwark)—окраина Лондона
Tabard—епанча, носимая рыцарями поверх лат; изобра-
жение такой епанчи, укрепленное на шесте, служило вывеской
таверны, где произошла встреча паломников
...She passed hem of Ipres,and of Gaunt—Города Ипри Гент
во Фландрии славились своими сукнами на континенте; Запад-
ная Англия, и особенно окрестности города Бата, поставляла
сукно самого высокого качества.
offring—деньги, собранные во время церковной службы
In Galice at Seint James...—имеется в виду знаменитый
монастырь святого Иакова Компостельского (Сантьяго-де-
Компостелла) в провинции Галисия на северо-западе Испании,
куда в средние века собирались паломники со всей Европы.
Thomas Wyatt
Томас Уайет
Стихотворение The Lover's Appeal, как и другие стихи поэта,
было впервые опубликовано посмертно в «Тоттелевском
сборнике» (1557). Перевод В. В. Рогова впервые опубликован
в 1974 г.

Комментарии
Henry Howard, Earl of Surrey
Генри Говард, граф Серрей
Стихотворение впервые опубликовано посмертно в «Тотте-
левском сборнике».
Перевод О. Б. Румера был впервые опубликован в 1938 г.
Camber (Cambria) — поэтическое название Уэльса
Hunsdon — поместье в графстве Хартфордшир, принадле-
жавшее Генри Кэри (Henry Carey), лорду Хансдону (1524? —
1596), впоследствии ставшему камергером Елизаветы I (1558 —
1603)
Hampton — в XVI в. местность недалеко от Лондона, где
находилась резиденция короля Генриха VIII (1509—1547) —
Hampton Court Place
Windsor — В то время в Виндзоре (графство Беркшир)
помещалась государственная тюрьма.
Edmund Spenser
Эдмунд Спенсер
Стихотворный цикл из 88 сонетов Amoretti (опубл. в
1595 г.— Amoretti and Epithalamion) был посвящен невесте поэта
Элизабет Бойл. Переводы А. Я. Сергеева сонетов XIX, XXXVII
и LXII были впервые опубликованы в 1974 г.
Walter Ralegh
Уолтер Рэли
Предположительная дата написания стихотворения— 1600 г.
Перевод Б. Л. Пастернака датируется 1940 г.
Philip Sidney
Филип Сидни
Стихотворение Come, Sleep; О Sleep, the Certain Knot of Peace...
вошло в цикл «Астрофил и Стелла» (Astrophel and Stella,
1577-1584, опубл. 1591), состоящий из 108 сонетов, посвящен-
?.1-16()2

62ft*
Комментарии
ных возлюбленной поэта Пенелопе Девре (Penelope Devereux).
Перевод В. В. Рогова впервые опубликован в 1974 г.
Christopher Marlowe
Кристофер Марло
Перевод И. Н. Жданова одного из немногих лирических
стихотворений Марло The Passionate Shepherd to His Love (1600)
был опубликован в 1961 г.
William Shakespeare
Уильям Шекспир
SONNETS
СОНЕТЫ
Сонеты Шекспира создавались в период между 1592 —
1600 гг. и были впервые опубликованы в 1609 г.
Переводы С. Я. Маршака были впервые опубликованы
в 1947 г. (сонеты 54, 65, 77, 130) и в 1949 г. (сонеты 21, 90,
116).
. Переводы Б. Л. Пастернака (сонеты 66, 73) были впервые
опубликованы в 1938 г.
Приведенный ниже перевод сонета 66, сделанный В. Г. Бе-
недиктовым, был опубликован посмертно в 1884 г.
СОНЕТ 66
Я жизнью утомлен, и смерть—моя мечта.
Что вижу я кругом? Насмешками покрыта,
Проголодалась честь, в изгнаньи правота,
Корысть—прославлена, неправда — знаменита.
Где добродетели святая красота?
Пошла в распутный дом: ей нет иного сбыта!..
А сила где была последняя — и та
Среди слепой грозы параличом разбита.

^27
Комментарии
Искусство сметено со сцены помелом;
Безумье кафедрой владеет. Праздник адский!
Добро ограблено разбойнически злом;
На истину давно надет колпак дурацкий.—
Хотел бы умереть; но друга моего
Мне в этом мире жаль оставить одного.
FROM "THE TRAGICAL HISTORY OF HAMLET, PRINCE
OF DENMARK"
ТРАГЕДИЯ О ГАМЛЕТЕ, ПРИНЦЕ ДАТСКОМ
Из трагедии Шекспира (1601, опубл. 1604) взяты два
монолога Гамлета; перевод Лозинского датируется 1933 г.
Приводим перевод (акт I, сц. 2) Н. А. Полевого, опублико-
ванный в 1837 г.:
Для чего
Ты не растаешь, ты не распадешься прахом,
О, для чего ты крепко, тело человека!
И если бы Всесильный нам не запретил
Самоубийства... Боже мой, великий Боже!
Как гнусны, бесполезны, как ничтожны
Деянья человека на земле!
Жизнь—что ты? — сад заглохший
Под дикими, бесплодными травами...
Едва лишь шесть недель прошло, как нет его,
Его, властителя, героя, полубога
Пред этим повелителем ничтожным,
Пред этим — мужем матери моей,
Его, любившего ее любовью
Столь пламенною... Небо и земля!
Могу ль забыть?.. Она, столь страстная супруга...
Один лишь месяц... Я не смею мыслить...
О, женщины! ничтожество вам имя!
Как? месяц... Башмаков еще не износила,
В которых шла за гробом мужа,
Как бедная вдова, в слезах... И вот — она,
Она... О, Боже! зверь без разума и чувства
21*

Комментарии
Грустил бы более... Она — супруга дяди,
Который так походит на отца,
Великого Гамлета-короля, как я на Геркулеса...
И месяц только!.. Слез ее коварных
Следы не высохли — она жена другого!
Проклятая поспешность! Провиденье
Такого брака не могло благословить!
Быть худу! быть бедам! Но сокрушайся сердце,
Когда язык мой говорить не смеет!..
Hyperion — Гиперион; зд. имеется в виду Аполлон (Феб)
Niobe — Ниоба (Ниобея), в греческой мифологии супруга царя
Фив, у которой было, согласно Гомеру, двенадцать детей —
шесть сыновей и шесть дочерей. Гордая своими детьми, она
смеялась над богиней Лето, родившей только двоих — Аполлона
и Артемиду. По приказу оскорбленной богини Аполлон и
Артемида поразили стрелами всех детей Ниобы, которая рыдала
девять дней и девять ночей, а потом превратилась в камень, хотя
из глаз ее продолжали струиться слезы.
Ниже приводим перевод (акт III сц. 1) М. П. Вронченко,
опубликованный в 1828 г.:
Быть иль не быть—таков вопрос! Что лучше,
Что благородней для души: сносить ли
Удары стрел враждующей фортуны
Или восстать противу моря бедствий
И их окончить? Умереть — уснуть,
Не боле; сном всегдашним прекратить
Все скорби сердца, тысячи мучений,
Наследье праха — вот конец, достойный
Желаний жарких! Умереть — уснуть!
Уснуть? — Но сновиденья? — вот препона!
Какие будут в смертном сне мечты,
Когда мятежную мы свергнем бренность,
О том помыслить должно. Вот источник
Столь долгой жизни бедствий и печалей!
И кто б снес бич и поношенье света,
Обиды гордых, притесненья сильных,
Законов слабость, знатных своевольство,

(YJ.()
Комментарии
Осмеянной любови муки, злое
Презренных душ презрение к заслугам,
Когда кинжала лишь один удар —
И он свободен? Кто в ярме ходил бы,
Стенал под игом жизни и томился,
Когда бы страх грядущего по смерти —
Неведомой страны, из коей нет
Сюда возврата — не тревожил воли,
Не заставлял скорей сносить зло жизни,
Чем убегать от ней к бедам безвестным?
Так робкими творит всегда нас совесть;
Так яркий в нас решимости румянец
Под тению тускнеет размышленья,
И замыслов отважные порывы,
От сей препоны уклоняя бег свой,
Имен деяний не стяжают...
Thomas Campion
Томас Кэмпион
Стихотворение вошло в первый поэтический сборник Кэм-
пиона A Book of Ayres (1601). Перевод И. А. Лихачева публику-
ется впервые.
lope—Иопа (Антиопа), в греческой мифологии царица
амазонок, похищенная афинским героем Тесеем. Чтобы вернуть
царицу, амазонки напали на афинян. Иопа, ставшая женой
Тесея, сражалась на стороне Афин и пала на поле боя.
Helen — Елена, в греческой мифологии жена спартанского
царя Менелая. Когда троянский царевич Парис похитил Елену,
Менелай призвал на помощь греческих героев, и те выступили
в поход против Трои (Троянская война). Ирпа и Елена здесь,
по-видимому, олицетворяют горести и страдания, на которые
в конечном счете обрекает влюбленного безудержная, всепог-
лощающая страсть.

630
Комментарии
Ben Jonson
Бен Джонсон
Отрывок из неоконченной пасторали «Печальный пастух,
или Повесть о Робине Гуде» (The Sad Shepherd, or a Tale of Robin
Hood). Пастораль эта впервые увидела свет в посмертном
издании (фолио) сочинений Бена Джонсона (1640).
Перевод В. В. Рогова опубликован в 1974 г.
John Donne
Джон Донн
Вошедшие в антологию стихотворения Донна были опубли-
кованы посмертно в 1633 г. (Poems by J.D. with Elegies on the
Author's Death).
THE GOOD-MORROW
С ДОБРЫМ УТРОМ
Выполненные Б. Б. Томашевским переводы («С добрым ут-
ром», «Песня») впервые увидели свет в 1973 г.
the seven sleepers den—В старинной легенде рассказывает-
ся о семи юношах из Эфеса, которые во время преследования
христиан римским императором Децием укрылись в пещере,
но были найдены и замурованы в ней по приказу императора.
Юноши впали в глубокий сон и через 187 лет были обнаруже-
ны в пещере живыми.
What ever dyes, was not mixed equally — Согласно средневе-
ковому богослову и философу-схоласту Фоме Аквинскому
(1225/1226—1274), нетленными являются вещества «простые»,
т. е. монолиты, состоящие сплошь из какого-либо одного
элемента, а также «составные», различные элементы которых
смешаны в идеально равных долях и поэтому не противоречат
друг другу. Поскольку любовь поэта и любовь его подруги
слились в монолитное целое или по крайней мере сделались
безукоризненно схожими между собой, как двойники, постоль-
ку никому из влюбленных не суждено умереть, как простым
смертным.

631
Комментарии
SONG
ПЕСНЯ
Get with child a mandrake roote—Корень растения мандра-
горы напоминает человеческую фигуру. В средние века счита-
лось, что этот корень помогает мужчине или женщине добить-
ся ответного чувства у объекта страсти.
A VALEDICTION: FORBIDDING MOURNING
ПРОЩАНИЕ, ЗАПРЕЩАЮЩЕЕ ПЕЧАЛЬ
Есть предположение, что это стихотворение Донн посвятил
своей жене Анне Мор, уезжая в ноябре 1611 г. во Францию.
Перевод А. М. Шадрина опубликован в 1977 г.
trepidation of the spheares—согласно учению александрий-
ского астронома Птолемея (ок. 90—160), колебания небесных
сфер вызывают изменения положения звезд
As stiffе twin compasses are two—Сравнение это было, как
полагают, навеяно Донну эмблемой его деда Джона Хейвуда,
представлявшей собою циркуль, одна ножка которого воткну-
та в плоскость, а другая сломана. Это сравнение представляет
собой характерный образец так называемой «метафизической»
метафоры, сближающей совершенно, казалось бы, несовмести-
мые понятия или предметы.
Robert Herrick
Роберт Геррик
Стихотворение вошло в сборник Hesperides: or The Works Both
Human and Divine of Robert Herrick, Esq., 1648.
Перевод А. Я. Сергеева опубликован в 1977 г.
George Herbert
Джордж Герберт
Стихотворение опубликовано в посмертно изданном сборни-
ке стихов The Temple, Sacred Poems and Private Ejaculations, 1633.
Перевод И. А. Лихачева публикуется впервые.

(\У2
Комментарии
Edmund Waller
Эдмунд Уоллер
Стихотворение было опубликовано в сборнике Poems (1645).
Перевод С. Я. Маршака опубликован в 1969 г.
John Milton
Джон Мильтон
ON SHAKESPEARE
О ШЕКСПИРЕ
Эта эпитафия является первым увидевшим свет стихотворе-
нием Мильтона. Она была опубликована во втором издании
пьес Шекспира (1632). Перевод С. Я. Маршака впервые опуб-
ликован в 1957 г.
a Stary-pointing Pyramid — установлено, что угол наклона
египетских пирамид ориентирован на Полярную звезду
Delphick lines — Возле храма Аполлона в Дельфах, у подно-
жия горы Парнас находился священный Кастальский источ-
ник, который считался «источником вдохновения».
ON HIS BLINDNESS
О СЛЕПОТЕ
Сонет написан между 1652 и 1655 гг.
Перевод С. Я. Маршака опубликован в 1944 г.
Ниже приводим перевод Ю. Б. Корнеева, опубликованный в
1976 г.
О СВОЕЙ СЛЕПОТЕ
Когда померк, до половины лет,
Свет для меня в житейской тьме кромешной,
«К чему мне,— вопросил я безутешно,—
Талант, который зарывать не след?
Как может человек, коль зренья нет,
Предвечному творцу служить успешно?»

r>:w
Комментарии
И в тот же миг я, малодушьем грешный,
Услышал от Терпения ответ:
«Твой труд и рвенье, смертный, бесполезны.
Какая в них нужда царю царей,
Коль ангелами он располагает?
Лишь тот из вас слуга, ему любезный,
Кто, не ропща под ношею своей,
Все принимает и превозмогает».
FROM "PARADISE LOST"
ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ
МИЛЬТОН, СЕТУЮЩИЙ НА СВОЮ СЛЕПОТУ
Помещенный в антологии отрывок взят из Книги III
«Потерянного рая» (опубл. 1667). Перевод Н. И. Гнедича
опубликован в 1814 г.
God is light...— цитата из Нового Завета: «Бог есть свет, и
нет в нем никакой тьмы» (Первое послание Иоанна, I, 5)
Whose fountain who shall tell?...— перифраза библейского
изречения «Где путь к жилищу света, и где место тьмы?»
(Книга Иова, 38, 19)
the Stygian pool — имеется в виду Стикс, река, которая,
согласно греческому мифу, окружала подземное царство Аид
th' Orphean lyre—Согласно греческому мифу, великий певец
Орфей, спустившись в подземное царство, чтобы вернуть свою
жену Эвридику, очаровал своим пением самого владыку
подземного царства Гадеса.
heav'nly Muse—зд. божественное вдохновение
a drop serene — калька латинского медицинского термина
gutta serena («темная вода»), обозначающего глаукому, глазное
заболевание, которое в 1652 г. привело Мильтона к слепоте.
where the Muses haunt / Clear spring...— Согласно греческому
мифу, на вершине горного хребта Геликона в Беотии, где

654
Комментарии
обитали музы, бил чудесный родник Иппокрена (Гиппокрена),
который появился от удара копыта коня Пегаса и обладал
свойством вдохновлять поэтов.
Sion — Сион, гора в Иерусалиме, где, согласно Библии, была
резиденция царя Давида и храм бога Яхве.
the flowery brooks beneath — имеются в виду источники
Кедрон и Силоам
Thamyris — Тамирис (Фамирис), в греческом мифе фракий-
ский певец, дерзнувший вызвать на соревнование муз. В
наказание они ослепили Тамириса, лишили его голоса и
умения играть на лютне.
Maeonides — Гомер, который по преданию был слеп
Tiresias — По греческому мифу Тиресий был ослеплен в
ранней юности, согласно одной из версий, за то, что увидел
Афину купающейся. Потеряв зрение, Тиресий был взамен
награжден богами даром предвидения; он дожил до глубокой
старости.
Phineus — Финей, по греческому мифу фракийский царь,
получивший от Аполлона дар предвидения. Был лишен зрения
богами за жестокость: по наветам второй жены он ослепил своих
детей от первого брака.
Омир—Гомер
Samuel Butler
Сэмюэл Батлер
Публикуемый отрывок из поэмы «Гудибрас» (1663—1678)
содержит едкую сатиру на английских пуритан (подробнее об
этом см. в справке о Батлере). Перевод П. В. Мелковой
публикуется впервые.
Presbyterian — пресвитериане (от греч. presbyteros —
старейшина), английские кальвинисты, близкие реформатам

635
Комментарии
стран континентальной Европы. Во время буржуазной револю-
ции XVII в. пресвитериане, выражавшие интересы крупной
буржуазии, составляли правое крыло пуритан.
blew (blue) — зд. мрачный, угрюмый, чрезмерно строгий и
нетерпимый в вопросах религии и морали
Andrew Marvell
Эндрю Марвелл
Стихотворение вошло в посмертно изданный сборник сти-
хов Miscellaneous Poems by Andrew Marvell, 1681. Перевод
A. M. Шадрина опубликован в 1977 г.
Planisphere — планисфера, изображение земного или небес-
ного глобусов на плоской карте в виде полушарий. Марвелл
хочет сказать, что разведенные полюса соединятся только в
том случае, если мир сплющится, т. е. если шар станет
плоскостью (проекция с полюса).
John Dryden
Джон Драйден
Ода была написана в 1697 г. для исполнения в день
св. Цецилии (22 ноября), которая считалась покровительницей
певцов и музыкантов. Сюжет оды взят из «Сравнительных
жизнеописаний» Плутарха («Александр», XXXVIII). Плутарх
рассказывает о том, как в 331 г. до н. э. Александр Македон-
ский (356—323 гг. до н. э.), сын Филиппа, царя Македонии
(382—336 гг. до н. э.), после победы над персидским царем
Дарием устроил пир в Персеполе во дворце бежавшего царя.
Во время пира Александр и его военачальники, охмелев,
подожгли дворец, построенный из кедра. Одумавшись, Алек-
сандр затем велел погасить пожар.
Перевод В. А. Жуковского датируется 1812 г.
Thais — Таиса (Таис), афинская куртизанка, сопровождавшая
Александра в его персидском походе; именно она, по словам
Плутарха, подала мысль поджечь дворец
Timotheus — Тимотей, музыкант из Беотии, любимец Алек-
сандра

(YM\
Комментарии
A dragon's fiery form belied the god...— Плутарх приводит
легенду о чудесном рождении Александра: Зевс влюбился в
прекрасную Олимпиаду, жену царя Филиппа, и, приняв вид
змея, провел с ней брачную ночь.
Deserted, at his utmost need, / By those his former bounty
fed...— Дарий после поражения был убит своими сановниками,
а труп его брошен в пустыне.
Lydian measures (Lydian mode, Lydian airs) — лидийский лад,
один из стилей античной музыки, наиболее нежной и лирич-
ной, исполнявшейся на брачных торжествах
Cecilia came, / Inventress of the vocal frame — св. Цецилии
приписывалось изобретение органа
She drew an angel down — по преданию, св. Цецилия играла
и пела так сладко, что ангелы спускались с неба ее послушать
Эвменида — в греческой мифологии Эвмениды — богини
мщения
Jonathan Swift
Джонатан Свифт
Стихотворение написано в 1731—начале 1732 г.; впервые
опубликовано в 1739 г.
Перевод Ю. Д. Левина опубликован в 1955 г.
Rochefoulcault — Франсуа де Ларошфуко (1613—1680),
французский писатель, автор «Размышлений, или моральных
изречений и максимов» (1665), откуда и заимствована нижесле-
дующая цитата: «В несчастьях наших лучших друзей мы
находим нечто такое, что а\я нас не лишено приятности».
Pope — Александр Поп (см. справки об авторах, с. 579)
Gay — Джон Гей (см. справки об авторах, с. 579)
Arbuthnot(t) — Джон Арбетнот (1667—1735), писатель-
сатирик, автор ряда политических памфлетов, близкий друг
Свифта. Всех четверых (Свифта, Попа, Гея и Арбетнота)
связывали как узы личной дружбы, так и общность литератур-
ных и политических взглядов.

IYM
Комментарии
St. John — Генри Сент Джон, виконт Болинброк (Boling-
broke, 1678-1751), политический деятель, вождь торийской
партии, один из крупнейших философов и публицистов раннего
английского Просвещения; был другом Свифта, Попа и Вольте-
ра.
Pultney — Уильям Пултни (1684—1764), политический де-
ятель партии вигов; в 1725 г. порвал с вигами и подверг
резким нападкам премьер-министра Уолпола
John Gay
Джон Гей
Басня Гея была опубликована во второй части сборника
Fables в 1738 г. (первая часть—1727 г.).
Перевод И. Ильинского был опубликован в «Журнале для
пользы и удовольствия», СПб, 1805, ч. II.
Alexander Pope
Александр Поп
FROM "WINDSOR FOREST"
ВИНДЗОРСКИЙ ЛЕС
Отрывок из пасторальной поэмы «Виндзорский лес» (опубл.
1713); сюжет легенды о нимфе Лодоне, дочери бога реки
Темзы, был заимствован Попом из «Метаморфоз» Овидия
(43 г. до н.э.—17 г. н.э.).Овидий рассказывает о том,как Пан,
бог лесов и рощ, покровитель пастухов, охотников и рыболо-
вов, воспылал любовью к нимфе Сиринге (Сиринкс) и пресле-
довал ее до тех пор, пока она не укрылась в реке Лодоне в
Аркадии, где превратилась в тростник, из которого Пан
вырезал свирель.
H. М. Карамзин включил свой перевод этого отрывка из
«Виндзорского леса» в «Письма русского путешественника»
(1791- 1792).
Cynthia—Цинтия (Синтия, Кинфия), в греческой мифологии
одно из прозвищ (эпиклес) богини Артемиды (Дианы)

658
Комментарии
Эндимион — согласно греческому мифу, прекрасный пастух, в
которого влюбилась Диана, увидев его спящим на берегу ручья;
по желанию богини Эндимион погрузился в долгий сон, чтобы
она могла вечно наслаждаться его красотой
THE DYING CHRISTIAN ТО HIS SOUL
УМИРАЮЩИЙ ХРИСТИАНИН
Ода была опубликована в 1736 г.
Перевод А. Ф. Воейкова опубликован в 1875 г.
James Thomson
Джеймс Томсон
SUMMER
СЕЛАДОН И АМЕЛИЯ
Стихотворение вошло в поэтический цикл «Времена года»
(1730). Перевод А. Ф. Мерзлякова был опубликован в «Ве-
стнике Европы», 1810, ч. 54, № 24.
A HYMN
ГИМН
«Гимн» вошел в поэтический цикл «Времена года». Перевод
В. А. Жуковского был опубликован в 1808 г.
Philomela—согласно греческому мифу, Филомела — царевна,
превращенная в соловья; зд. метафорически — соловей
Thomas Gray
Томас Грей
Элегия была опубликована в 1751 г.
Историю переводов Жуковского см. послесловие к настояще-
му изданию, с. 550—552.
Ниже приводим вариант перевода 1839 г.; он значительно
точнее перевода 1802 г., но размер подлинника (пятистопный
ямб) заменен здесь гекзаметром, и снято строфическое члене-
ние:

Комментари
СЕЛЬСКОЕ КЛАДБИЩЕ
ЭЛЕГИЯ
(Второй перевод из Грея)
Колокол поздний кончину отшедшего дня возвещает;
С тихим блеяньем бредет через поле усталое стадо;
Медленным шагом домой возвращается пахарь, уснувший
Мир уступая молчанью и мне. Уж бледнеет окрестность,
Мало-помалу теряясь во мраке, и воздух наполнен
Весь тишиною торжественной: изредка только промчится
Жук с усыпительно-тяжким жужжаньем, да рог отдаленный,
Сон наводя на стада, порою невнятно раздастся;
Только с вершины той пышно плющом украшенной башни
Жалобным криком сова пред тихой луной обвиняет
Тех, кто, случайно зашедши к ее гробовому жилищу,
Мир нарушают ее безмолвного, древнего царства.
Здесь под навесом нагнувшихся вязов, под свежею тенью
Ив, где зеленым дерном могильные холмы покрыты,
Каждый навек затворяся в свою одинокую келью,
Спят непробудно смиренные предки села. Ни веселый
Голос прохладно-душистого утра, ни ласточки ранней
С кровли соломенной трель, ни труба петуха, ни отзывный
Рог, ничто не подымет их боле с их бедной постели.
Яркий огонь очага уж для них не зажжется; не будет
Их вечеров услаждать хлопотливость хозяйки; не будут
Дети тайком к дверям подбегать, чтоб подслушать,
нейдут ли
С поля отцы, и к ним, на колена тянуться, чтоб первый
Прежде других схватить поцелуй. Как часто серпам их
Нива богатство свое отдавала; как часто их острый
Плуг побеждал упорную глыбу; как весело в поле
К трудной работе они выходили; как звучно топор их
В лесе густом раздавался, рубя вековые деревья!
Пусть издевается гордость над их полезною жизнью,
Низкий удел и семейственный мир поселян презирая;
Пусть величие с хладной насмешкой читает простую
Летопись бедного; знатность породы, могущества пышность,
Все, чем блестит красота, чем богатство пленяет, все будет

(VIO
Комментарии
Жертвой последнего часа: ко гробу ведет нас и слава.
Кто обвинит их за то, что над прахом смиренным их память
Пышных гробниц не воздвигла; что в храмах, по сводам
высоким,
В блеске торжественном свеч, в благовонном дыму фимиама,
Им похвала не гремит, повторенная звучным органом?
Надпись на урне иль дышащий в мраморе лик не воротят
В прежнюю область ее отлетевшую жизнь, и хвалебный
Голос не тронет безмолвного праха, и в хладно-немое
Ухо смерти не вкрадется сладкий ласкательства лепет.
Может быть, здесь в могиле, ничем не заметной, истлело
Сердце, огнем небесным некогда полное; стала
Прахом рука, рожденная скипетр носить иль восторга
Пламень в живые струны вливать. Но наука пред ними
Свитков своих, богатых добычей веков, не раскрыла,
Холод нужды умертвил благородный их пламень, и сила
Гением полной души их бесплодно погибла навеки.
О! как много чистых, прекрасных жемчужин сокрыто
В темных, неведомых нам глубинах океана! Как часто
Цвет родится на то, чтоб цвести незаметно и сладкий
Запах терять в беспредельной пустыне! Быть может,
Здесь погребен какой-нибудь Гампден незнаемый, грозный
Мелким тиранам села, иль Мильтон, немой и неславный,
Или Кромвель, неповинный в крови сограждан. Всемогущим
Словом сенат покорять, бороться с судьбою, обилье
Щедрою сыпать рукой на цветущую область и в громких
Плесках отечества жизнь свою слышать — то рок запретил им;
Но, ограничив в добре их, равно и во зле ограничил:
Не дал им воли стремиться к престолу стезею убийства,
Иль затворять милосердия двери пред страждущим братом,
Или, коварствуя, правду таить, или стыда на ланитах
Чистую краску терять, иль срамить вдохновенье святое,
Гласом поэзии славя могучий разврат и фортуну.
Чуждые смут и волнений безумной толпы, из-за тесной
Грани желаньям своим выходить запрещая, вдоль свежей,
Сладко-бесшумной долины жизни они тихомолком
Шли по тропинке своей, и здесь их приют безмятежен.
Кажется, слышишь, как дышит кругом их спокойствие неба,
Все тревоги земные смиряя, и мнится, какой-то

С) и
Комментарии
Сердце объемлющий голос, из тихих могил подымаясь,
Здесь разливает предчувствие вечного мира. Чтоб праха
Мертвых никто не обидел, надгробные камни с простою
Надписью, с грубой резьбою прохожего молят почтить их
Вздохом минутным; на камнях рука неграмотной музы
Их имена и лета написала, кругом начертавши,
Вместо надгробий, слова из святого писанья, чтоб скромный
Сельский мудрец по ним умирать научился. И кто же,
Кто в добычу немому забвению эту земную,
Милую, смутную жизнь предавал и с цветущим пределом
Радостно-светлого дня расставался, назад не бросая
Долгого, томного, грустного взгляда? Душа, удаляясь,
Хочет на нежной груди отдохнуть, и очи, темнея,
Ищут прощальной слезы; из могилы нам слышен знакомый
Голос, и в нашем прахе живет бывалое пламя.
Ты же, заботливый друг погребенных без славы, простую
Повесть об них рассказавший, быть может кто-нибудь, сердцем
Близкий тебе, одинокой мечтою сюда приведенный,
Знать пожелает о том, что случилось с тобой, и, быть может,
Вот что расскажет ему о тебе старожил поседелый:
«Часто видали его мы, как он на рассвете поспешным
Шагом, росу отряхая с травы, всходил на пригорок
Встретить солнце; там, на мшистом, изгибистом корне
Старого вяза, к земле приклонившего ветви, лежал он
В полдень и слушал, как ближний ручей журчит, извиваясь;
Вечером часто, окончив дневную работу, случалось
Нам видать, как у входа в долину стоял он, за солнцем
Следуя взором и слушая зяблицы позднюю песню;
Также не раз мы видали, как шел он вдоль леса с какой-то
Грустной улыбкой и что-то шептал про себя, наклонивши
Голову, бледный лицом, как будто оставленный целым
Светом и мучимый тяжкою думой или безнадежным
Горем любви. Но однажды поутру его я не встретил,
Как бывало, на холме, и в полдень его не нашел я
Подле ручья, ни после в долине; прошло и другое
Утро, и третье; но он не встречался нигде, ни на холме
Рано, ни в полдень подле ручья, ни в долине
Вечером. Вот мы однажды поутру печальное пенье
Слышим: его на кладбище несли. Подойди; здесь на камне,

642
Комментарии
Если умеешь, прочтешь, что о нем тогда написали:
Юноша здесь погребен, неведомый счастью и славе;
Но при рожденьи он был небесною музой присвоен,
И меланхолия знаки свои на него положила.
Был он душой откровенен и добр, его наградило
Небо: несчастным давал, что имел он,— слезу; и в награду
Он получил от неба самое лучшее — друга.
Путник, не трогай покоя могилы: здесь все, что в нем было
Некогда доброго, все его слабости робкой надеждой
Преданы в лоно благого отца, правосудного бога».
storied urn — имеется в виду ваза с орнаментом и рисунками
на исторические темы, наподобие греческой амфоры
Hampden — Джон Хемпден (1594—1643), английский
сквайр, отказавшийся платить налог, незаконно введенный
Карлом I. Его смелый поступок имел важное политическое
значение в период подготовки буржуазной революции.
Cromwell — Оливер Кромвель (1599—1658), один из вождей
английской буржуазной революции -XVII в., лорд-протектор
Англии (1653—1658)
Far from the madding crowd's ignoble strife...— «вдали от
безумствующей (шумной) толпы». Это выражение было заим-
ствовано Греем у английского поэта Уильяма Драммонда
(Drummond of Hawthornden, 1585-1649).
Oliver Goldsmith
Олииер Голдсмит
FROM "THE HERMIT". EDWIN AND ANGELINA
ПУСТЫННИК. БАЛЛАДА
Баллада была опубликована в 1765 г.
Перевод В. А. Жуковского был опубликован в 1813 г.
Тупе — Тайн, река на севере Англии
брашно (уст.) — еда, пища, явства
денница (уст.) — утренняя звезда

643
Комментарии
Erasmus Darwin
Эразм Дарвин
Отрывок взят из первой песни поэмы «Храм Природы, или
Происхождение общества» (The Temple of Nature, or the Origin of
Society. A Poem with Philosophical Notes), опубликованной в 1803 г.
Перевод H. А. Холодковского опубликован в 1911 г.
James Macpherson
Джеймс Макферсон
Полный «оссиановский цикл» (The Works of Ossian, Translated by
James Macpherson, 2 vols.) был издан в 1765 г.
Песни, которые Макферсон приписал кельтскому барду III в.
Оссиану, воспевают Фингала, властителя страны Морвэн (Шот-
ландии). Фингал — отважный воитель, непобедимый в сраже-
ниях, с благородной и нежной душой. В своем замке Сельма
он пирует, окруженный дружинниками, и слушает песни
бардов, из которых самый знаменитый — его сын Оссиан.
«Оссиановские поэмы» написаны ритмизованной прозой.
«Песнь Кольмы» (1822) Веневитинова и «Кольна» (1814)
Пушкина представляют собой вольные переложения фрагмен-
тов из этих поэм. Источником пушкинской «Кольны» явился
русский прозаический перевод «Оссиана», сделанный поэтом и
переводчиком Е. И. Костровым (1792) с французского перево-
да П. Летурнера (1777).
Richard Brinsley Sheridan
Ричард Бринсли Шеридан
В антологии помещена песня из третьего действия (сц. 3)
комедии «Школа злословия» (The School for Scandal, 1777).
Перевод M. Л. Лозинского опубликован в 1941 г.
Ниже приводим перевод M. Н. Муравьева (1794):
Застольная песня
1.
Здоровье девицы пятнадцати лет,
Здравие вдовушки в сорок;

(44
Комментарии
Жеманщицы, коей весь день — туалет,
Смиренницы, с ней ободворок.1
Кубок налей, кланяйся ей,— ^
Небось не осердишь виною своей! \ дважды
2.
Красавицы с ямкой в прелестных щеках
И той, что без них восхищает;
Носящей заразы в двух томных глазах
И той, что одним убивает.
Кубок и проч.
3.
Нимфы, что снег превзошла белизной,
Смуглой, как смоль будто черной;
Женщины с тьмою забот за спиной
И девушки, им непокорной.
Кубок и проч.
4.
И дюжи, и хлипки — мне все заодно:
Мягко я сплю на зголовье;
Нальемте мы рюмки с краями равно
И выпьем сподволь их здоровье.
Кубок и проч.
George Crabbe
Джордж Крабб
Поэма была опубликована в 1810 г.
Эпизод, повествующий о нравственном падении и страшной
гибели рыбака Питера Граймза, приводится с сокращениями.
Первый отрывок завершается смертью замученного Граймзом
юного работника; во втором действие происходит после того,
как погибли остальные его жертвы, а сам Граймз стал
отверженным в селении; третий представляет собой пред-
смертный монолог Граймза.
Перевод Ю. Д. Левина публикуется впервые.
Ободворок (уст.) — сосед.

(VI г>
Комментарии
workhouse-clearing men—букв, «чистильщики работных до-
мов», т. е. дельцы, поставлявшие детей-сирот из работных
домов в услужение хозяевам, которые жестоко эксплуатирова-
ли их
William Blake
Уильям Блейк
THE LITTLE BLACK BOY
ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИК
Стихотворение вошло в поэтический цикл «Песни Невинно-
сти», награвированный автором в 1789 г. Перевод С. Я. Марша-
ка опубликован в 1957 г.
THE TYGER
ТИГР
Стихотворение вошло в поэтический цикл «Песни Опыта»,
награвированный автором совместно с «Песнями Невиннос-
ти» в 1794 г.
Перевод С. Я. Маршака опубликован в 1955 г. (в перерабо-
танном виде — в 1959 г.).
Ниже приводим соответственно переводы К. Д. Бальмонта
(1900) и В. Л. Топорова (1975).
Перевод Бальмонта напечатан впервые в журнале «Ежеме-
сячные сочинения», 1900, с. 246—247; перепечатан в статье
Бальмонта «Праотец современных символистов (Вильям
Блэк)» — в его книге «Горные вершины», сборник статей,
кн. 1, М., 1904, с. 47—48, в которой автор дает и собственное
толкование этого стихотворения. Позднее стихотворение
Tyger вошло в сборник Бальмонта «Из мировой поэзии» (1921).
Жена Бальмонта в своих воспоминаниях о нем рассказывает,
что впервые он познакомился с поэзией Блейка во время
посещения Оксфорда летом 1897 г., тогда он и начал его
переводить (см. A. G. Cross. К. Balmont in Oxford in 1897.—
Oxford Slavonic Papers, 1979, No. 5, Vol. XII, p. 114).

646
Комментарии
ТИГР
Тигр, тигр, жгучий страх,
Ты горишь в ночных лесах.
Чей бессмертный взор, любя,
Создал страшного тебя?
В небесах иль средь зыбей
Вспыхнул блеск твоих очей?
Как дерзал он так парить?
Кто посмел огонь схватить?
Кто скрутил и для чего
Нервы сердца твоего?
Чьею страшною рукой
Ты был выкован — такой?
Чей был молот, цепи — чьи,
Чтоб скрепить мечты твои?
Кто взметнул твой быстрый взмах,
Ухватил смертельный страх?
В тот веселый час, когда
Воззвала к звездам звезда,
В час, как небо все зажглось
Влажным блеском звездных слез,—
Он, создание любя,
Улыбнулся ль на тебя?
Тот же ль он тебя создал,
Кто рожденье агнцу дал?
ТИГР
Тигр, о тигр! кровавый сполох,
Быстрый блеск в полночных долах,
Устрашительная стать.
Кто дерзнул тебя создать?

647
Комментарии
В преисподней иль в Эдеме
Некто в царской диадеме
Огнь в очах твоих зажег?
Как он вытерпел ожог?
Кто качнул рукою властной
Сердца маятник ужасный
И, услышав грозный стук,
Не убрал смятенных рук?
Кто хребет крепил и прочил?
В кузне кто тебя ворочал?
С чьих клещей твой мозг стекал?
Чьею злобой закипал?
А когда ты в ночь умчался,
Неужели улыбался
Твой создатель, возлюбя
И ягненка и тебя?
Тигр, о тигр! кровавый сполох,
Быстрый блеск в полночных долах,
Устрашительная стать,
Кто велел тебе восстать?
ТО TIRZAH
К ТИРЗЕ
Стихотворение включено в цикл «Песни Опыта» позднее
других. Написано не раньше 1803 г. Перевод В. Л. Топорова
опубликован в 1978 г.
Тирза (Фирца) — название древнего города, взятое из Биб-
лии: «Прекрасна ты, возлюбленная моя, как Фирца, любезна,
как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами» (Книга Песни
Песней Соломона, 6, 4). Тирза, названная Mother of ту Mortal
Part,—символ плотской любви, которую Блейк отвергает, так
как она, даруя жизнь человеку, обрекает его на горе и
страдания. Отрицание любви подчеркивается также повторен-

(VIS
Комментарии
ными дважды словами Христа, обращенными к Марии: "What
have I to do with thee?" (Иоанн, II, 4).
Robert Burns
Роберт Берне1
Первая публикация стихотворений Бернса относится к
1786 г. (см. справки об авторах). Большинство стихов Бернса
было впервые опубликовано (часто анонимно) в пятитомном
издании Джеймса Джонсона (James Johnson) Scots Musical
Museum (1787-1797) и в четырехтомном издании Джорджа
Томсона (George Thomson) Select Collection of Original Scottish
Airs (1793-1805).
JOHN BARLEYCORN
ДЖОН ЯЧМЕННОЕ ЗЕРНО
В основу стихотворения положена старинная народная
песня. Перевод С. Я. Маршака опубликован в 1943 г.
Ниже приводим соответственно переводы М. Л. Михайлова
(1856) и Э. Г. Багрицкого (1923).
ДЖОН ЯЧМЕННОЕ ЗЕРНО
Когда-то сильных три царя
Царили заодно—
И порешили: сгинь ты, Джон
Ячменное Зерно!
Могилу вырыли сохой —
И был засыпан он
Сырой землею, и цари
Решили: сгинул Джон!
Пришла весна, тепла, ясна,
Снега с полей сошли.
Вдруг Джон Ячменное Зерно
Выходит из земли.
1 Объяснение шотландских диалектизмов в стихотворениях Бернса
см. с. 618—620.

(VH)
Комментарии
И стал он полон, бодр и свеж
С приходом летних дней;
Вся в острых иглах голова —
И тронуть не посмей!
Но осень томная идет...
И начал Джон хиреть,
И головой поник — совсем
Собрался умереть.
Слабей, желтее с каждым днем,
Все ниже гнется он...
И поднялись его враги:
Теперь-то наш ты, Джон!
Они пришли к нему с косой —
Снесли беднягу с ног,
И привязали на возу,
Чтоб двинуться не мог.
На землю бросивши потом,
Жестоко стали бить;
Взметнули кверху высоко—
Хотели закружить.
Тут в яму он попал с водой
И угодил на дно...
«Попробуй, выплыви-ка, Джон
Ячменное Зерно!»
Нет, мало! взяли из воды
И, на пол положа,
Возили так, что в нем едва
Держалася душа.
В жестоком пламени сожгли
И мозг его костей;
А сердце мельник раздавил
Меж двух своих камней.

650
Комментарии
Кровь сердца Джонова враги,
Пируя, стали пить,
И с кружки начало в сердцах
Ключом веселье бить.
Ах, Джон Ячменное Зерно!
Ты чудо-молодец!
Погиб ты сам, но кровь твоя
Услада для сердец.
Как раз заснет змея-печаль,
Все будет трын-трава...
Отрет слезу свою бедняк,
Пойдет плясать вдова.
Гласите ж хором: «Пусть во век
Не сохнет в кружках дно,
И век поит нас кровью Джон
Ячменное Зерно!»
ДЖОН ЯЧМЕННОЕ ЗЕРНО
Три короля из трех сторон
Решили заодно:
— Ты должен сгинуть, юный Джон
Ячменное Зерно!
Погибни, Джон,— в дыму, в пыли,
Твоя судьба темна!
И вот взрывают короли
Могилу для зерна...
Весенний дождь стучит в окно
В апрельском гуле гроз,
И Джон Ячменное Зерно
Сквозь перегной пророс...
Весенним солнцем обожжен
Набухший перегной,—

651
Комментарии
И по ветру мотает Джон
Усатой головой...
Но душной осени дано
Свой выполнить урок,—
И Джон Ячменное Зерно
От груза занемог...
Он ржавчиной покрыт сухой,
Он — в полевой пыли...
— Теперь мы справимся с тобой! —
Ликуют короли...
Косою звонкой срезан он,
Сбит с ног, повергнут в прах,
И, скрученный веревкой, Джон
Трясется на возах...
Его цепами стали бить,
Кидали вверх и вниз,
И, чтоб вернее погубить,
Подошвами прошлись...
Он в ямине с водой — и вот
Пошел на дно, на дно...
Теперь, конечно, пропадет
Ячменное Зерно!..
И плоть его сожгли сперва,
И дымом стала плоть.
И закружились жернова,
Чтоб сердце размолоть.
Готовьте благородный сок!
Ободьями скреплен
Бочонок, сбитый из досок,—
И в нем бунтует Джон...
Три короля из трех сторон
Собрались заодно,—

a~>2
Комментарии
Пред ними в кружке ходит Джон
Ячменное Зерно...
Он брызжет силой дрожжевой,
Клокочет и поет,
Он ходит в чаше круговой,
Он пену на пол льет...
Пусть не осталось ничего,
И твой развеян прах,
Но кровь из сердца твоего
Живет в людских сердцах!..
Кто, горьким хмелем упоен,
Увидел в чаше дно —
Кричи:
— Вовек прославлен Джон
Ячменное Зерно!
FROM "THE JOLLY BEGGARS". A CANTATA
ГОЛЬ ГУЛЯЩАЯ. КАНТАТА
В антологии помещен отрывок из кантаты, впервые опубли-
кованной посмертно в 1798 г. Перевод С. В. Петрова публику-
ется впервые.
usquebae (usquebaugh) — шотландский виски
Abram (Abraham) — Авраамские высоты, местность к западу
от Квебека в Канаде, где во время войны между Англией и
Францией за американские колонии английские войска под
предводительством генерала Джеймса Вольфа (James Wolfe,
1727-1759) одержали в сентябре 1759 г. решительную победу.
Сам генерал Вольф был убит в этом сражении.
Мого—Моро, крепость на Кубе, которая во время англо-
испанской войны за американские колонии была после дли-
тельного и кровопролитного штурма взята английскими вой-
сками в сентябре 1762 г. После взятия Моро вскоре пала
Гавана, и вся Куба была захвачена англичанами. Спустя год
испанцы вытеснили англичан с острова.

(>r>:*
Комментарии
Curtis — Роджер Кертис (1746—1816), английский адмирал,
участвовавший в 1782 г. во главе небольшой флотилии в
обороне Гибралтара от объединенных франко-испанских войск
Elliot (Eliott) — Джордж Огастес Элиот (1717—1790), англий-
ский генерал, принимавший участие в военной экспедиции на
Кубу в 1762 г.; в 1779—1783 гг. был губернатором Гибралтара
и руководил его обороной во время франко-испанской осады
Encore (фр.) — еще раз; требование публики повторить вы-
ступление актера или музыканта
Cunningham fair — ярмарка, ежегодно проводившаяся в
Килморе, владении Джеймса Каннингама, графа Гленкерна
(1749—1791), которого Берне называл своим другом и покро-
вителем
COMING THROUGH THE RYE...
ПРОБИРАЯСЬ ДО КАЛИТКИ...
Перевод С. Я. Маршака был опубликован в 1941 г.
I НАЕ A WIFE О' MY AIN...
ПЕСНЬ БЕДНЯКА
Перевод В. С. Курочкина был опубликован в 1857 г.
JOHN ANDERSON, MY JO, JOHN...
ДЖОНУ АНДЕРСОНУ
Перевод M. Л. Михайлова был опубликован в 1856 г.
MACPHERSON'S FAREWELL
МАКФЕРСОН ПЕРЕД КАЗНЬЮ
В основу этого стихотворения положена песня, будто бы
сочиненная пиратом Макферсоном за несколько дней перед
казнью (1700). Рассказывают, что, когда Макферсон шел к
виселице, он пел свою песню, приплясывая и аккомпанируя
себе на скрипке. Перевод С. Я. Маршака опубликован в
1939 г.

654
Комментарии
IS THERE, FOR HONEST POVERTY...
ЧЕСТНАЯ БЕДНОСТЬ
Стихотворение написано на мотив народной песни, в кото-
рой также имелся припев: "For a'that and a'that...". Стихи эти,
в которых столь ярко обличается имущественное и сословное
неравенство, стали широко распространенной в шотландском
народе песней.
Перевод С. Я. Маршака опубликован в 1938 г.
THE LASS THAT MADE THE BED TO ME
НОЧЛЕГ В ПУТИ
Перевод С. Я. Маршака опубликован в 1946 г.
William Wordsworth
Уильям Вордсворт
WE ARE SEVEN
НАС СЕМЕРО
Стихотворение опубликовано в> 1800 г.
Перевод И. И. Козлова опубликован в 1833 г.; кому посвя-
щен перевод Козлова установить не удалось.
[LUCY]
ЛЮСИ
Цикл стихов Lucy, состоящий из пяти частей, был написан в
1799 г., за исключением стихотворения / TravelVd among Unknown
Men..., написанного в 1801 г.; опубликован впервые в 1800 г. (I
TravelVd among Unknown Men—в 1807 г.); в стихах отразились
воспоминания поэта о любимой им девушке Пегги Хатчинсон,
умершей в молодые годы; по утверждению Кольриджа в
последнем стихотворении цикла отражены мрачные размышле-
ния поэта о возможной смерти его сестры и друга Дороти
Вордсворт. Перевод С. Я. Маршака публиковался частями в
1941 —1946 гг. В приведенном в антологии цикле опущена
четвертая часть.
the springs of Dove — дом, в котором Вордсворт поселился с
сестрой в деревне Грасмир (Grasmere) в Озерном крае,
назывался Dove Cottage.

655
Комментарии
SONNET
(NUNS FRET NOT AT THEIR CONVENT'S
NARROW ROOM...)
СОНЕТ
(ОТШЕЛЬНИЦАМ HE ТЕСНО ЖИТЬ ПО КЕЛЬЯМ...)
Стихотворение опубликовано в 1807 г. Перевод Д. Е. Мина
датируется 1875 г.
Furness-fells — Фернс, гористый полуостров в Северном Лан-
кашире, между устьем р. Даддон и заливом Моркам, т. е. в
Озерном крае, где жил поэт
SONNET
COMPOSED UPON WESTMINSTER BRIDCE.
SEPT. 3, 1803
СОНЕТ,
НАПИСАННЫЙ НА ВЕСТМИНСТЕРСКОМ МОСТУ
3 СЕНТЯБРЯ 1803 ГОДА
Стихотворение впервые опубликовано в 1807 г. Перевод
В. В. Левика опубликован в 1975 г.
[THE DAFFODILS]
ЖЕЛТЫЕ НАРЦИССЫ
Стихотворение опубликовано в 1807 г. Перевод И. А. Лиха-
чева опубликован в 1974 г.
Walter Scott
Вальтер Скотт
THE EVE OF SAINT JOHN
ЗАМОК СМАКГОЛЬМ, ИЛИ ИВАНОВ ВЕЧЕР
Баллада впервые опубликована в 1801 г.; она воскрешает
некоторые исторические события XVI в. Действие ее происхо-
дит близ шотландской границы с Англией, в эпоху непрекра-

ш\
Комментарии
щающихся феодальных войн между обоими государствами.
Битва при Анкрам-Муре произошла в 1545 г. между вторгши-
мися в Шотландию английскими феодалами Ральфом Эверсом
и Брайаном Латуном, посланными Генрихом VIII, и шотланд-
скими войсками во главе с Арчибальдом Дугласом и Вальте-
ром Скоттом-Боклю, предком поэта. Сражение закончилось
полной победой шотландцев; Эверс и Латун погибли в бою.
Развалины Смальгольмского замка были хорошо известны
В. Скотту; его обширные примечания к балладе содержат
подробные описания местности и изложение исторических
событий, упоминаемых в тексте.
Петербургская цензура, в которую В. А. Жуковский предста-
вил свой- перевод баллады в 1822 г., нашла ее «безбожною и
безнравственною» на том основании, что в балладе свидание
любовников назначается в «Иванов вечер», т. е. в канун
церковного праздника в честь Крестителя (в ночь с 23 на 24
июня), а в дальнейшем упоминаются такие церковные поня-
тия, как «панихида», «знамение» и прочее, что в соединении с
любовным сюжетом было сочтено неприличным. Жуковский
был глубоко оскорблен придирками цензоров; напечатать
балладу ему удалось лишь в 1824 г., после того как он внес в
текст некоторые исправления: заменил «Иванов вечер» несуще-
ствующим «Дункановым» и назвал балладу «шотландской
сказкой». Пушкин в статье, посвященной разбору «Путеше-
ствия» Радищева (так наз. «Путешествие из Москвы в Петер-
бург», 1833—1834), говоря о том, что в 20-х гг. «наши
писатели были преданы на произвол цензуры самой бессмыс-
ленной», привел в качестве примера цензурную историю
«Иванова вечера».
plate-jack, vaunt-brace (vambrace) — средневековые рыцар-
ские доспехи
sperthe (sparth, spar) — боевой топор
Dryburgh — Драйбург, старинное аббатство в графстве Бер-
вик в Шотландии на р. Твид; здесь был погребен Вальтер
Скотт
Eildon-tree — эльдонское дерево. В своем примечании Скотт
сообщает, что на холме Эльдоне стояло дерево, под которым

Г)Г>7
Комментарии
будто бы возглашал свои пророчества легендарный шотланд-
ский поэт XIII в. Томас-Рифмач (Thomas the Rhymer). Во
времена Скотта на месте этого дерева был большой камень,
называвшийся Eildon tree stone.
Melrose — Мелроуз, старинное аббатство в графстве Роксбург
в Шотландии
Teviotdale — долина р. Тевиот, притока Твида, в графстве
Роксбург
FROM "MARMION"
БЕВЕРЛЕЙ. ШОТЛАНДСКАЯ БАЛЛАДА
ИЗ ВАЛЬТЕРА СКОТТА
В антологию включен фрагмент из поэмы Скотта «Мармион»
(1808), песнь V. Свой перевод фрагмента (1833), озаглавленно-
го в оригинале Lochinvar («Лохинвар») и написанного в форме
народной баллады, Козлов назвал «Беверлей», очевидно, по
имени героя хорошо известного русскому читателю первого
исторического романа Скотта Waverley (1814, русск. пер. 1827). В
балладе упоминаются названия старинных шотландских кланов
и родов, а также географические реалии Шотландии.
NORAH'S VOW. FROM THE GAELIC
КЛЯТВА МОЙНЫ. ШОТЛАНДСКАЯ БАЛЛАДА
Баллада опубликована в 1820 г.; она написана по мотивам
старинной гэльской песни. Перевод К. К. Павловой датирует-
ся 1839 г.
В своем переводе К. Павлова сохранила ритм оригинала, но
имя Нора заменено Мойной.
Samuel Taylor Coleridge
Сэмюэл Тейлор Кольридж
FROM "THE RIME OF THE ANCIENT MARINER"
СКАЗАНИЕ О СТАРОМ МОРЕХОДЕ
Поэма, из которой в настоящую антологию вошли первая и
вторая части, была опубликована в 1798 г. в совместном
сборнике произведений Вордсворта и Кольриджа «Лириче-
22-1602

658
Комментарии
ские баллады» (Lyrical Ballads). Замысел поэмы, а также
некоторые детали ее сюжета явились плодом совместного
творчества Кольриджа и Вордсворта. Вордсворт вспоминал,
что однажды во время прогулки они вдвоем составили план
«Старого Морехода». Он далее сообщал: «Почти все в этой
истории придумал мистер Кольридж, но некоторые детали
были предложены мною, например, что должно было совер-
шиться какое-нибудь преступление, чтобы подвергнуть Старо-
го Морехода... преследованию потусторонних сил, которые
карают его за это преступление и обрекают на скитания»
(перевод А. Н. Горбунова, цит. по кн.: Кольридж. Стихи.
«Наука», 1974, с. 247). Работая над поэмой, Кольридж опирал-
ся на множество источников — от путевых заметок мореплава-
телей до ученых записок Лондонского Королевского общества
с целью придать поэме «точность отчета, составленного адми-
ралтейством». Перевод В. В. Левика был опубликован полно-
стью в 1974 г.
Facile credo... (лат.) — «Я охотно верю, что во вселенной есть
больше невидимых, чем видимых существ. Но кто объяснит
нам все их множество, характер, взаимные и родственные
связи, отличительные признаки и свойства каждого из них?
Что они делают? Где обитают? Человеческий ум лишь сколь-
зил вокруг ответов на эти вопросы, но никогда не постигал их.
Однако, вне всяких сомнений, приятно иногда нарисовать
своему мысленному взору, как на картине, образ большего и
лучшего мира: чтобы ум, привыкший к мелочам обыденной
жизни, не замкнулся в слишком тесных рамках и не погрузил-
ся целиком в мелкие мысли. Но в то же время нужно
постоянно помнить об истине и соблюдать должную меру,
чтобы мы могли отличить достоверное от недостоверного,
день от ночи».— Т. Вернет. Философия древности, с. 68.
Т. Burnet—Томас Вернет (1635—1715), английский
писатель и ученый
Не holds him with his glittering eye — реминисценция из
«готического» романа M. Льюиса (Matthew Gregory Lewis,
1775-1818) «Монах» (The Monk. Л Romance, 1796), где один из
героев владеет даром гипноза

659
Комментарии
The Sun came up upon the left — ср. во второй части: The Sun
now rose upon the right..— Этим Кольридж точно указывает
курс корабля, который сперва движется к югу в Атлантиче-
ском океане, а затем огибает мыс Горн.
Josephus — Иосиф Флавий (37 — ок. 98), иудейский историк,
автор сочинений «Иудейская войнами «Иудейские древности»,
в которых подробно излагаются события, происходившие в
I в. до н. э. и в I в. н. э. в Палестине
Michael Psellus — Михаил Пселл (1018—ок. 1096), византий-
ский философ и политический деятель, опиравшийся в своих
сочинениях на идеи Платона
KUBLA KHAN: OR, A VISION IN A DREAM. A FRAGMENT
КУБЛА ХАН, ИЛИ ВИДЕНИЕ ВО СНЕ. ФРАГМЕНТ
Время создания поэмы точно не установлено; исследователи
считают, что Кольридж ошибся, утверждая в предисловии к
поэме, что она была написана летом 1797 г.; согласно одной из
версий поэма была написана в октябре 1797 г., согласно
другой — в мае 1798 г. Впервые напечатана отдельным издани-
ем в 1816 г. вместе с «Кристабелью» (Christabel) и «Муками сна»
{The Pains of Sleep).
Перевод К. Д. Бальмонта датируется 1921 г.
Kubla Khan — Хан Кубла, или Хубилай (1215—1294), самый
знаменитый из потомков Чингиз-хана, основатель монгольской
династии в Китае
"Purchas's Pilgrimage" — Кольридж приводит неточную ци-
тату из книги английского мореплавателя XVII в. Сэмюэла
Пэрчаса «Путешествие Пэрчаса» (1613).
Then all the charm...— отрывок из стихотворения Коль-
риджа «Пейзаж, или Решение влюбленного» (1802)
2a|xepov ôtôiov аочо (греч.) — вольный пересказ строки из
«Идиллий» Феокрита (IV — III вв. до н. э.): «Буду напевы и
впредь вам слагать я...» (пер. M. Е. Грабарь-Пассек)

Ш)
Комментарии
I have annexed a fragment... — Кольридж имеет в виду свое
стихотворение «Муки сна», которое печаталось вместе с «Кубла
Ханом».
Xanadu — Упомянутую в «Путешествии Пэрчаса» (см. выше)
Ксамду Кольридж заменил на Ксанаду.
Alph, the sacred river—По-видимому, здесь слиты воедино
образы Нила, берущего, согласно преданию, начало в Эдеме,
т. е. в раю, и Алфея, реки, которая, как говорится в греческом
мифе, берет начало в Аркадии и течет в Элладу.
Mount Abora — гора Абора в черновиках «Кубла Хана»
называлась горой Амарой, которую Мильтон упомянул в
«Потерянном рае» как одно из возможных мест расположения
райского сада (IV, 268—284)
Robert Southey
Роберт Саути
GOD'S JUDGEMENT ON A WIGKED BISHOP
СУД БОЖИЙ НАД ЕПИСКОПОМ
Стихотворение было опубликовано в Morning Post 27 ноября
1799 г.
В переводе В. А. Жуковского баллада сокращена; перевод
был опубликован в 1831 г.
Bishop Hatto—Источником баллады послужило предание о
скупом архиепископе города Майнца Гаттоне (850?—913).
Предание было широко известно в средневековой и поздней-
шей литературе. Первое русское изложение его в стихах
принадлежит Симеону Полоцкому (1629—1680), включившему
его в сборник «Вертоград многоцветный» (1678) под заглавием
«Казнь за сожжение нищих».
THE BATTLE OF BLENHEIM
БЛЕНГЕЙМСКИЙ БОЙ
Стихотворение опубликовано в Morning Post 9 августа 1798 г.
Перевод А. Н. Плещеева датируется 1871 г.

ми
Комментарии
Blenheim — Бленгейм, деревня в Баварии на Дунае, где в
1704 г. объединенные англо-австрийские войска под командо-
ванием герцога Мальборо и принца Евгения Савойского
нанесли поражение французской армии. Эта битва — один из
эпизодов так называемой «Войны за испанское наследство».
FROM "MADOC"
МЕДОК (МЕДОК В УАЛЛАХ)
Поэма, состоящая из двух частей («Медок в Уэльсе» и
«Медок в стране ацтеков»),впервые была опубликована в 1805 г.;
в ней Саути воспевает легендарного кельтского (валлийского)
принца Медока, который будто бы в конце XII в. открыл и
завоевал Мексику. Поэма начинается с возвращения Медока из
Нового Света в Уэльс за новыми поселенцами. В 1829 г. Пушкин
перевел первые двадцать шесть строк первой части поэмы
(впервые опубликованы в 1884 г.).
Charles Lamb
Чарлз Лэм
Стихотворение опубликовано в 1798 г. в сборнике Blank
Verse.
Перевод M. Л. Михайлова датируется 1859 г.
Thomas Campbell
Томас Кэмпбелл
Баллада была опубликована в 1837 г.
Перевод К. К. Павловой датируется 1839 г.
Thomas Moore
Томас Мур
FROM "IRISH MELODIES"
ИРЛАНДСКИЕ МЕЛОДИИ
Цикл написан в основном в 1806—1828 гг., но дополнения
продолжались до 1835 г.

662
Комментарии
Перевод И. И. Козлова «Луч ясный играет на светлых
водах» датируется 1825 г.
Перевод Ю. Д. Левина «Далека сторона, где младой ее
друг...» публикуется впервые.
Перевод А. Н. Плещеева стихотворения «Сын менестреля»
датируется 1875 г.
FROM "NATIONAL AIRS"
ПЕСНИ НАРОДОВ
Цикл впервые опубликован в 1815 г., впоследствии неоднок-
ратно издавался с дополнениями вплоть до 1828 г.
Подзаголовок—Air.— The Bells of St.Petersburgh—к стихотво-
рению Those Evening Bells носит у Мура чисто условный
характер. Согласно некоторым данным, это стихотворение
является переложением армянской народной песни. Перевод
И. И. Козлова (1828) был положен на музыку А. Т. Гречани-
новым и Станиславом Монюшко.
Т. С. Вдмрв-ой—перевод посвящен Татьяне Семеновне
Вейдемейер (ум. 1863), близкому другу семьи Козловых
Стихотворение Catalonian Air (Peace to the slumb'rers...) было
ошибочно отнесено Михайловым при переводе (1869) к «Ир-
ландским мелодиям».
Перевод А. А. Фета «Прощай, Тереза...» датируется 1850 г.
George Gordon Noel Byron
Джордж Гордон Ноэл Байрон
FRAGMENT, WRITTEN SHORTLY AFTER
THE MARRIAGE OF MISS CHAWORTH
ОТРЫВОК, НАПИСАННЫЙ ВСКОРЕ
ПОСЛЕ ЗАМУЖЕСТВА МИСС ЧАВОРТ
Стихотворение было написано в 1805 г. и впервые опубли-
ковано в 1830 г. в изданных Томасом Муром «Письмах и
дневниках лорда Байрона» (Letters and Journals of Lord Byron).
Перевод А. Блока датируется 1906 г.

663
Комментарии
Miss Chaworth — Мэри Энн Чаворт (1786—1832), в которую
Байрон был влюблен в юности, вышла замуж в августе 1805 г.
Annesley — поместье Чавортов
I WOULD I WERE A CARELESS CHILD...
ХОЧУ Я БЫТЬ РЕБЕНКОМ ВОЛЬНЫМ...
Стихотворение впервые опубликовано в сборнике Poems
Original and Translated в 1807 г.
Последняя строфа стихотворения перефразирует стих из
Библии: «И я сказал: кто дал бы мне крыла, как у голубя? я
улетел бы и успокоился бы» (Псалтирь, 54, 7).
Перевод В. Брюсов а был опубликован в 1906 г.
FAREWELL! IF EVER FONDEST PRAYER...
ПРОСТИ! КОЛЬ МОГУТ К НЕБЕСАМ...
Стихотворение написано в 1808 г.; впервые опубликовано в
1814 г. вместе со вторым изданием «Корсара».
Перевод М. Ю. Лермонтова (1830) был опубликован в
1859 г.
LINES WRITTEN IN AN ALBUM, AT MALTA
В АЛЬБОМ
Стихотворение было написано 14 сентября 1809 г.; впервые
опубликовано вместе с двумя первыми песнями «Паломниче-
ства Чайльд-Гарольда» в 1812 г. Стихотворение наряду с
несколькими другими посвящено миссис Смит (Mrs. Spencer
Smith, род. ок. 1785), с которой Байрон познакомился на Мальте
во время своего путешествия. В своих стихах Байрон называет
ее Флоренс. Перевод М. Ю. Лермонтова датируется 1836 г.,
опубликован в 1839 г.
Ниже приводим перевод Ф. И. Тютчева (1827):
В АЛЬБОМ ДРУЗЬЯМ
Как медлит путника вниманье
На хладных камнях гробовых,

664
Комментарии
Так привлечет друзей моих
Руки знакомой начертанье!..
Чрез много, много лет оно
Напомнит им о прежнем друге:
«Его уж нету в вашем круге;
Но сердце здесь погребено!..»
FROM "HEBREW MELODIES"
ЕВРЕЙСКИЕ МЕЛОДИИ
Этот стихотворный цикл был создан в 1814—1815 гг. в
связи с тем, что друг Байрона Дуглас Киннэрд попросил поэта
написать тексты романсов на музыку композиторов Лйзека
Натана и Джона Брэма. Впервые опубликован в 1815 г.
THE HARP THE MONARCH MINSTREL SWEPT...
АРФА ДАВИДА
Перевод H. И. Гнедича был создан в 1821 г., опубликован в
1822 г.
the monarch minstrel.../The King of men — имеется в виду
библейский царь Давид, славившийся своей игрой на арфе
перуны (уст., поэт.) — символическое обозначение грома,
молнии
MY SOUL IS DARK...
ЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ (ИЗ БАЙРОНА)
Перевод М. Ю. Лермонтова был создан в 1836 г., опублико-
ван в 1839 г.
SUN OF THE SLEEPLESS...
НЕСПЯЩИХ СОЛНЦЕ...
Перевод А. К. Толстого был создан в 1856 г., опубликован в
1867 г.
Ниже приводим перевод А. А. Фета (1844):

665
Комментарии
О Солнце глаз бессонных! Звездный луч,
Как слезно ты дрожишь меж дальних туч...
Сопутник мглы, блестящий страж ночной,
Как по былом тоска сходна с тобой...
Так светит нам блаженство давних лет,
Горит, а все не греет этот свет;
Подруга дум воздушная видна,
Но далеко — ясна, но холодна.
THE DESTRUCTION OF SENNACHERIB
ПОРАЖЕНИЕ СЕННАХЕРИБА
Стихотворение написано 17 февраля 1815 г. Перевод
А. К. Толстого был создан в 1856 г., опубликован в 1859 г.
Sennacherib—Сеннахериб (705—681 гг. до н. э.), ассирий-
ский царь, потерпевший поражение при осаде Иерусалима,
столицы восставшей Иудеи. По Библии, войско Сеннахериба
было истреблено ангелом Смерти, посланным богом.
Galilee — так называемое Галилейское море (море Киннереф)
на севере Палестины
Ashur — ашур, верховное божество ассирийского пантеона;
зд. метонимически — Ассирия
FARE THEE WELL!..
ПРОСТИ
Стихотворение было написано 18 марта 1816 г.; впервые
опубликовано 4 апреля 1816 г. отдельным изданием.
Стихотворение обращено к жене поэта, в девичестве Анна-
белле Милбенк (Annabella Milbanke, 1792-1860), в браке с
которой он состоял немногим более года; оно написано в связи
с разводом Байрона в 1816 г. Перевод И. И. Козлова датиру-
ется 1824 г.; опубликован в 1825 г.
Christabel—«Кристабель» (опубл. 1816), поэма Кольриджа

666
Комментарии
FROM "THE PRISONER OF CHILLON"
ШИЛЬОНСКИЙ УЗНИК
Поэма была написана 27—29 июня 1816 г., впервые опубли-
кована 5 декабря 1816 г.
Перевод В.А.Жуковского датируется 1821 —1822 гг.;
опубликован в 1822 г.
Chillon — Шильонский замок находится на берегу Женевско-
го озера (Lake Léman) в кантоне Вад. Он был построен в
XII в. одним из Савойских герцогов на скале, уходящей в
озеро; долгое время служил государственной тюрьмой. В
основе поэмы — история швейцарского писателя и философа-
республиканца Франсуа Боннивара (1493—1570), который за
выступления против савойского герцога Карла III был заточен
в Шильонский замок и пробыл там четыре года. Его держали в
камере, расположенной ниже уровня озера.
STANZAS ТО AUGUSTA
(WHEN ALL AROUND GREW DREAR AND DARK...)
СТАНСЫ К АВГУСТЕ
(КОГДА СГУСТИЛАСЬ МГЛА КРУГОМ...)
Стихотворение было написано 16 апреля 1816 г.; впервые
опубликовано в 1816 г. в сборнике Poems; эти стансы были,
по-видимому, последним стихотворением, написанным Байро-
ном на родине. 25 апреля 1816 г. он навсегда покинул
Англию. Как и последующее стихотворение, оно посвящено
сводной сестре Байрона Августе Ли (Augusta Leigh, 1783-
1851). Перевод В. В. Левика опубликован в 1953 г.
STANZAS ТО AUGUSTA
(THOUGH THE DAY OF MY DESTINY'S OVER...)
СТАНСЫ К АВГУСТЕ
(КОГДА ВРЕМЯ МОЕ МИНОВАЛО...)
Стихотворение было написано 24 июля 1816 г.; впервые
опубликовано вместе с «Шильонским узником» в 1816 г.
Перевод Б. Л. Пастернака опубликован в 1940 г.

667
Комментарии
DARKNESS
ТЬМА
Стихотворение было написано в июле 1816 г.; впервые
опубликовано вместе с «Шильонским узником» в 1816 г.
Перевод И. С. Тургенева увидел свет в 1846 г.
Точки в переводе Тургенева в строке 65 и после строки 73
заменяют цензурные купюры: у Байрона здесь «нечестивые» с
позиций церковной морали выражения.
FROM "CHILDE HAROLD'S PILGRIMAGE''
ПАЛОМНИЧЕСТВО ЧАЙЛЬД-ГАРОЛЬДА
Помещенные в антологии строфы 178—179 песни IV поэмы
«Паломничество Чайльд-Гарольда» (1812—1818) были переве-
дены К. Н. Батюшковым в июле-августе 1819 г. и впервые
опубликованы в «Северных цветах» в 1828 г.
FROM "DON JUAN"
ДОН-ЖУАН
Отрывок взят из первой песни «Дон-Жуана» (1819), строфы
214—218. Перевод Т. Гнедич был опубликован в 1959 г.
Ниже приводим отрывок в переводе Г. А. Шенгели (1947):
214
Уже вовек, вовек,— о, никогда вовек
Мне в сердце не сойдет росою свежесть эта,
С какою все вокруг, что видит человек,
Я видел в радости, средь новизны и света,
Как в соты в грудь мою вбирая нектар нег.
Дивлюсь: ужель был мед у каждого предмета?
Увы, не в них был мед, а в нас, могли пока
Мы сладость удвоять у каждого цветка.
215
Уже вовек, вовек,— о, никогда вовеки
Моей вселенною не будешь, сердце, ты!

(>()S
Комментарии
Ты было все во всем; теперь, как призрак некий,
Ты бродишь в стороне. Развеялись мечты.
Ни мук, ни радостей. Ты опускаешь веки,
Бесчувственно глядя. Но худшие черты
Тебя минули все ж. В моей груди сменилась
Ты — трезвостью... Но как она там угнездилась?
216
Умчались дни любви. Не чаровать меня
Теперь ни девушкам, ни женам, даже вдовам,—
А прежде я пьянел, любя их и кляня...
Вести былую жизнь уж не могу я, словом,
На душу близкую надежды отклоня,
Я даже хереса лишен врачом суровым!
Приличный старости какой бы мне порок
Избрать? Я скрягою, пожалуй, стать бы мог.
217
Мне Честолюбье — бог. Но в храме Наслажденья
И Скорби он теперь лежит, повержен вдруг;
Что я от тех богов стяжал,— для размышленья
Найдется матерьял, нашелся бы досуг.
«Дни были, есть, пройдут»,— сказал нам в поученье
Монаха Бэкона литой из бронзы друг.
Да! Юность, дивный дар, изжили, расточив, мы!
Я сердце промотал на страсти, ум — на рифмы.
218
В чем Слава? Настрочат о вас десяток книг,
Так прочно измарав непрочную бумагу.
Кой-кто сравнил: «она — карабканье на пик,
Что, как всегда в горах, одет в туман и влагу».
Но пишут, говорят, всех учат,— страшный крик!—
Кто жжет «светильник свой», кто обнажает шпагу,—
Зачем? Чтоб, став землей, «оставить в мире след»?
Да: имя, скверный бюст и пакостный портрет.

669
Комментарии
Friar Bacon — Роджер Бэкон (1214—1294), английский фило-
соф, естествоиспытатель, математик и алхимик, занимавшийся
поисками «философского камня». Согласно легенде, у Бэкона
была изваянная из бронзы голова человека, которая однажды
изрекла цитируемую Байроном фразу и разлетелась на части.
JOURNAL IN CEPHALONIA
ИЗ ДНЕВНИКА В КЕФАЛОНИИ
Стихотворение было написано 19 июня 1823 г.; впервые
напечатано в 1901 г. Перевод А. Блока датируется 1906 г.
Cephalonia—Кефалония, остров в Ионическом море. Здесь
Байрон останавливался на пути в Грецию.
Charles Wolfe
Чарлз Вольф
Стихотворение опубликовано в 1816 г.
Перевод И. И. Козлова датируется 1826 г.
John Moore — Джон Мур (1761 —1809), генерал, командовав-
ший английскими войсками в Португалии во время войны с
Наполеоном
Перун вестовой — пушечный выстрел
Percy Bysshe Shelley
Перси Биши Шелли
OZYMANDIAS
ОЗИМАНДИЯ
Стихотворение было написано в 1817 г. в связи с газетным
сообщением о находке в Египте обломка статуи с именем царя
Озимандии, опубликовано в январе 1818 г. в газете «Экзами-
нер». Перевод К. Д. Бальмонта датируется 1903 г.

670
Комментарии
THE CLOUD
ОБЛАКО
Стихотворение впервые опубликовано в 1820 г. вместе с
«Освобожденным Прометеем».
Перевод В. В. Левика опубликован в 1957 г.
Ниже приводим перевод Н. Минского (1896):
ОБЛАКО -,
I
От ручьев и морей свежесть летних дождей
Приношу я цветам истомленным.
И прозрачную тень я дарю в знойный день
Листьям, в сладкий покой погруженным.
Я на крыльях несу и роняю росу:
Ею каждая почка упьется,
Пробуждаясь во мгле на родимой земле,
Что вкруг солнца, как в пляске, несется.
Града звонким цепом бью далеко кругом,
И белеют зеленые долы.
Я дождем разрешусь, и беспечно промчусь:
Слышен гром, слышен смех мой веселый.
II
Я на темя холмов сею хлопья снегов
И всю ночь на их белой постели,
Там, где сосны, звеня, обступают меня,
Отдыхаю в объятьях мятели.
На верхушке зубцов моих легких дворцов
Стала молния, кормчий мой нежный,
А в пещере, в потьмах, гром томится в цепях,
Завывает и бьется, мятежный.
Златокрылый рассвет на мой зыбкий хребет,
Из-за моря взлетая, садится,
Смотрит взором очей, метеоров светлей,
И звезда, умирая, затмится.

Комментарии
А в тот час, как закат, нежной грустью объят,
Веет миром на алые волны,
И с небесных высот плащ пурпурный падет
И расстелется, сумерек полный,—
Тихо крылья сложу, как в гнезде я сижу
И дремлю, словно голубь безмолвный.
III
И та дева, одета в пламя белого цвета,
Что слывет среди смертных луной,
Держит путь свой лучистый на помост мой волнистый,
Распростертый прохладой ночной.
И когда от незримых и едва уловимых,
Только ангелам внятных шагов
Рвется кров тонкотканныи моей кельи туманной,—
Звезды смотрят сквозь порванный кров.
И смеюсь я, взирая, как, резвясь и играя,
Золотые их рои летят,
И все дальше рву складки ветротканной палатки,
До тех пор, как внизу заблестят
Неподвижные воды, точно звездные своды,
Павши на земь, в осколках лежат.
IV
Солнце трон я кругом опояшу огнем,
А луну — диадемой жемчужной.
Потускнеет вулкан в час, когда ураган
Развевает мой флаг, с бурей дружный.
От земли до земли опрокинусь вдали,
Точно мост над пучиной морскою.
Луч дневной в вышине притупится на мне,
Гребни гор — как столбы подо мною.
Краски радуги — свод триумфальных ворот,
И чрез них возвращаюсь я с боя;
Пламя, вихорь и снег провожают мой бег,
Как рабы — колесницу героя;
Солнце льет на меня краски нежные дня,
А земля дышет счастьем покоя.

<w2
Комментарии
V
Я землей рождено, я водой вспоено,
Взращено средь небесной равнины,
Отдыхаю в горах, исчезаю в морях,
Я меняюсь, но нет мне кончины.
Когда вслед за дождем ни единым пятном
Не покрыт свод небес обнаженный,
Когда воздух и свет созидают, мне вслед,
Синий купол, грозой потрясенный,
В саркофаге своем я смеюсь и тайком
Из пещеры дождей выплываю.
Как из чрева дитя, вдруг явлюсь и, шутя,
Синий купол опять разрушаю.
ODE ТО THE WEST WIND
ОДА ЗАПАДНОМУ ВЕТРУ
Опубликована вместе с «Освобожденным Прометеем» в
1820 г. Перевод Б. Л. Пастернака опубликован в 1956 г.
Maenad — согласно греческому мифу, менады были спутница-
ми бога Диониса
Baiae's bay — Байи, город близ Неаполя, знаменитый курорт
еще со времен древнего Рима
THE INDIAN SERENADE
ИНДИЙСКАЯ СЕРЕНАДА
Стихотворение впервые опубликовано в «Либерале» в 1822 г.
Перевод Б. Л. Пастернака датируется 1966 г.
Champak — чампак, дерево, растущее в Индии, из семейства
магнолий. Его большие желтые цветы, которыми индийские
женщины украшают волосы, имеют необыкновенно сильный
аромат. Чампак считается священным деревом индийского
божества Кришны.

673
Комментарии
ТО —
СЛИШКОМ ЧАСТО ЗАВЕТНОЕ СЛОВО...
Стихотворение опубликовано в 1824 г.
Перевод К. Д. Бальмонта датируется 1903 г.
Ниже приводим перевод Б. Л. Пастернака (1956):
К...
Опошлено слово одно
И стало рутиной.
Над искренностью давно
Смеются в гостиной.
Надежда и самообман —
Два сходных недуга.
Единственный мир без румян —
Участие друга.
Любви я в ответ не прошу,
Но тем беззаветней
По-прежнему произношу
Обет долголетний.
Так бабочку тянет в костер
И полночь к рассвету,
И так заставляет простор
Кружиться планету.
SONC ТО THE MEN OF ENGLAND
МУЖАМ АНГЛИИ
Стихотворение это сделалось гимном чартистов; опублико-
вано в 1839 г. Перевод С. Я. Маршака датируется 1946 г.
SONNET: ENGLAND IN 1819
АНГЛИЯ В 1819 ГОДУ
Стихотворение впервые опубликовано в 1839 г. Перевод
В. Л. Топорова опубликован в 1975 г.

674
Комментарии
An old, mad, blind, despised, and dying king—имеется в
виду король Георг III (годы правления 1760—1820), впав-
ший в слабоумие. При его жизни было учреждено регентство
(1811); принцем-регентом стал его сын, будущий король
Георг IV (1820—1830).
John Keats
Джон Ките
ON THE GRASSHOPPER AND CRICKET
КУЗНЕЧИК И СВЕРЧОК
Сонет написан в 1816 г. и опубликован в сборнике Poems
(1817). Перевод С. Я. Маршака датируется 1943 г.
Ниже публикуем перевод Б. Л. Пастернака (1938):
КУЗНЕЧИК И СВЕРЧОК
В свой час своя поэзия в природе:
Когда в зените день и жар томит
Притихших птиц—чей голосок звенит
Вдоль изгородей скошенных угодий?
Кузнечик —вот виновник тех мелодий,
Певун и лодырь, потерявший стыд,
Пока и сам, по горло пеньем сыт,
Не свалится последним в хороводе.
В свой час во всем поэзия своя:
Зимой, морозной ночью молчаливой
Пронзительны за печкой переливы
Сверчка во славу теплого жилья.
И, словно летом, кажется сквозь дрему,
Что слышишь треск кузнечика знакомый.
THE DEVON MAID. SENT IN A LETTER TO B.R.HAYDON
ДЕВОНШИРСКОЙ ДЕВУШКЕ
Стихотворение написано в 1818 г.
Перевод С. Я. Маршака опубликован в 1945 г.

675
Комментарии
B.R.Haydon — Бенджамин Роберт Хейдон (1786—1846); анг-
лийский художник, друг Китса
ТО AUTUMN
ОДА К ОСЕНИ
Ода написана в 1819 г. и впервые опубликована в 1820 г. в
сборнике Lamia, Isabella, The Eve of St.Agnes, and Other Poems.
Перевод Б. Л. Пастернака датируется 1939 г.
ODE ON A GRECIAN URN
ОДА ГРЕЧЕСКОЙ ВАЗЕ
Ода написана в 1819 г. и впервые опубликована в
1820 г.
По всей вероятности, ода была написана Китсом под
впечатлением, которое произвела на него античная мраморная
ваза с барельефным изображением древней религиозной про-
цессии; ваза эта стоит в парке лондонского дворца Холланд-
Хаус.
Перевод И. А. Лихачева опубликован в 1973 г.
Tempe — Темпейская долина в Фессалии между горами
Оссой и Олимпом, многократно воспетая греческими поэтами
LA BELLE DAME SANS MERCI
Стихотворение написано в 1819 г. и впервые опубликовано
в мае 1820 г.
Название—«Прекрасная безжалостная дама» (фр.)>—по-
видимому, восходит к одноименной поэме французского поэта
Алена Шартье (1386—1429).
Перевод В. В. Левика опубликован в 1975 г.
ODE ON MELANCHOLY
ОДА МЕЛАНХОЛИИ
Написана в 1819 г. и впервые опубликована в 1820 г.
Перевод И. А. Лихачева опубликован в 1973 г.

676
Комментарии
Lethe — Лета, в греческой мифологии река забвения в
подземном царстве мертвых; из Леты души умерших пьют
воду, чтобы забыть обо всем земном
Proserpine—Прозерпина (греч. Персефона), в античной ми-
фологии богиня подземного царства, жена Плутона
Make not your rosary of yew-berries — ягоды тисса ядовиты;
сделать из них четки, означает размышлять о смерти
Psyche — см. коммент. ниже
ODE ТО PSYCHE
ОДЛ ПСИХЕЕ
Ода написана в 1819 г. и опубликована в 1820 г.
Перевод Г. М. Кружкова опубликован в 1975 г.
Psyche — 3 романе «Метаморфозы» (или «Золотой осел»)
римского писателя Апулея (II в.) объединены различные мифы
о Психее, олицетворении человеческой души, которая обычно
изображалась в виде бабочки или молодой девушки с крыль-
ями бабочки. Согласно легенде, рассказанной Апулеем, Эрот
(Амур) полюбил царскую дочь Психею и перенес ее в свой
волшебный дворец. Являясь к Психее лишь по ночам, он
запретил ей глядеть на себя при свете. По наущению ковар-
ных сестер Психея нарушила запрет и должна была отправить-
ся на поиски исчезнувшего возлюбленного. Ей пришлось
пройти через множество испытаний, которым подвергала ее
Афродита, завидовавшая ее красоте. В конце концов Психея
снова соединилась с Эротом, и на этот раз навсегда. Зевс
даровал ей бессмертие и ввел ее в пантеон богов. Сюжет
Апулея неоднократно обрабатывался в мировой литературе
(Лафонтен, Виланд, в России — «Душенька» Богдановича). В
письме к брату Ките заметил, что Психея привлекает его как
последняя и наименее чтимая богиня в иерархии Олимпа. В
своей оде он воспевает не божественное, а земное, человече-
ское совершенство Психеи.
Saw two fair creatures — Поэт увидел скульптурное изобра-
жение Амура и Психеи. На сюжет Апулея создали свои

(i77
Комментарии
произведения Рафаэль, Канова, Торвальдсен и другие худож-
ники и скульпторы.
Or Vesper, armorous glow-worm of the sky — Веспер (римск.
миф.), божество вечерней звезды, одно из прозвищ планеты
Венеры. Вечерняя (она же утренняя) «звезда любви» сравнива-
ется со светляком.
Dryads (греч. миф.) — дриады, нимфы, обитающие в деревьях
и умирающие вместе с ними
SONNET ON THE SEA
К МОРЮ
Сонет написан в 1817 г. во время поездки Китса на остров
Уайт; опубликован посмертно в 1848 г. Перевод Б. Л. Пастер-
нака датируется 1940 г.
Hecate—зд. богиня ночи и луны, влияющей на приливы и
отливы
SONNET
(THE DAY IS GONE, AND ALL ITS SWEETS ARE GONE!...)
СОНЕТ (ДЕНЬ ОТОШЕЛ И ВСЕ С СОБОЙ УНЕС.)
Написан в 1819 г. и опубликован посмертно в 1848 г.
Перевод В. В. Левика опубликован в 1974 г.
SONNET
(WHEN I HAVE FEARS THAT I MAY CEASE TO BE...)
СОНЕТ
(КОГДА СТРАШУСЬ,
ЧТО СМЕРТЬ ПРЕРВЕТ МОЙ ТРУД...)
Написан в 1818 г. и опубликован посмертно в 1848 г.
Перевод В. В. Левика опубликован в 1979 г.

678
Комментарии
Thomas Hood
Томас Гуд
THE DEATH-BED
У СМЕРТНОГО ОДРА
Стихотворение впервые опубликовано в 1831 г. Перевод
М. Л. Михайлова датируется 1858 г.
THE SONG OF THE SHIRT
ПЕСНЯ О РУБАШКЕ
Стихотворение было опубликовано анонимно в журнале
«Панч» в 1843 г. Перевод Михайлова (1860) неоднократно
подвергался цензурным преследованиям; в одном из случаев
(1890) был запрещен к публикации со следующей мотивиров-
кой: «В этом стихотворении преподается ядовитый укор
богатым за безучастное отношение к беднякам». Перевод
вдохновил М. П. Мусоргского на создание фортепьянной
пьесы «Швея».
Alfred Tennyson
Альфред Теннисон
Поэма впервые опубликована в 1842 г. Перевод И. А. Буни-
на датируется 1906 г.
Godiva—Годива, жена Леофрика (Leofric, Earl of Mercia,
Lord Coventry); чтобы добиться от мужа сокращения налогов,
разорявших город Ковентри, она, по легенде, согласилась
нагая проехать верхом через весь город. Этот сюжет, помимо
Теннисона, описан поэтами Майклом Дрейтоном (Michael
Drayton, 1563-1631) в его поэме Polyolbion (1612-1622) и
Джеймсом Ли Хантом (Leigh Hunt, 1784-1859).
a heart as rough as Esau's hand—согласно Библии (Бытие,
27, 21—23), руки Исава, сына Исаака, были «косматые*

679
Комментарии
Robert Browning
Роберт Браунинг
THE LOST LEADER
ВОЖДЬ-ОТСТУПНИК
Стихотворение было опубликовано в сборнике «Драматиче-
ские поэмы и лирика» (Dramatic Romances and Lyrics) в 1845 г.
Стихотворение адресовано Вордсворту, который в 1843 г.,
после смерти Саути, стал придворным поэтом-лауреатом.
Браунинг считал, что, приняв это звание, Вордсворт предал
демократические идеалы своей юности. Однако перелом в
мировоззрении Вордсворта наступил гораздо раньше. Перевод
М. А. Донского публикуется впервые.
HOME-THOUGHTS, FROM ABROAD
В АНГЛИИ ВЕСНОЙ
Стихотворение впервые опубликовано в 1845 г. Перевод
С. Я. Маршака датируется 1943 г.
HOW THEY BROUGHT THE GOOD NEWS
FROM GHENT TO AIX
КАК ПРИВЕЗЛИ ДОБРУЮ ВЕСТЬ ИЗ ГЕНТА В АХЕН
Стихотворение впервые опубликовано в 1845 г. Время
действия в стихотворении — XVI—XVII вв. Все упоминаемые
города расположены между Гентом и Ахеном (Aix, или
Aix-la-Chapelle — французское название Ахена) именно в данном
порядке. Но в стихотворении не имеется в виду какое-либо
конкретное историческое событие. Перевод В. В. Левика
опубликован в 1956 г.
William James Linton
Уильям Джеймс Линтон
A GLEE
ПЕСЕНКА
Стихотворение было опубликовано в 1851 г. Перевод
Ю. Д. Левина публикуется впервые.

680
Комментарии
Ernest Jones
Эрнест Джонс
THE ROYAL BOUNTY. A LEGEND OF WINDSOR
КОРОЛЕВСКИЕ ЩЕДРОТЫ. ВИНДЗОРСКАЯ ЛЕГЕНДА
Стихотворение было опубликовано в 1847 г. Перевод
Ю. Д. Левина публикуется впервые.
the Queen — королева Виктория (годы правления 1837—190.1)
Poor-laws—«законы о бедных». Всего в истории Англии было
принято три «закона о бедных» — в 1601 г., 1834 г. и 1844 г.
Согласно так называемому «старому закону», или 43-му акту
королевы Елизаветы 1601 г., забота о содержании бедных
возлагалась на общину. Принятый парламентом в 1834 г.
«новый закон» отменил все пособия беднякам, установив
только одну форму помощи — помещение в работные дома, в
которых с бедняками обращались бесчеловечно. Организован-
ные в соответствии с «дополнительным законом» 1844 г.
приюты для бездомных отличались не менее жестоким режи-
мом, чем печально знаменитые работные дома.
Charles Kingsley
Чарлз Кингсли
Стихотворение было впервые опубликовано в сборнике
Andromeda and Other Poems, 1858.
Перевод H. П. Кончаловской опубликован в 1940 г.
Dee — Ди, река в графстве Чешир, впадающая в Ирландское
море
Matthew Arnold
Мэтью Арнольд
Стихотворение впервые опубликовано в 1867 г. Перевод
М. А. Донского публикуется впервые.

681
Комментарии
Sophocles ... /Of human misery — здесь имеется в виду
трагедия Софокла (496—406 гг. до н. э.) «Антигона» (эписо-
дий II, строки 686—694)
Dante Gabriel Rossetti
Данте Габриэль Россетти
FROM "THE HOUSE OF LIFE"
ДОМ ЖИЗНИ
LOVE ENTHRONED
ПРЕСТОЛ ЛЮБВИ
Стихотворение вошло в цикл сонетов The House of Life,
опубликованный в сборнике Ballads and Sonnets (1881).
Перевод H. Минского датируется 1909 г.
SILENT NOON
БЕЗМОЛВНЫЙ ПОЛДЕНЬ
Стихотворение вошло в цикл сонетов The House of Life.
Перевод И. Д. Копостинской опубликован в 1977 г.
George Meredith
Джордж Мередит
Стихотворение впервые опубликовано в 1862 г.
Перевод В. Е. Васильева публикуется впервые.
Returning home from transportation... — После поражения
чартистского движения в начале 1850-х гг. многие чартисты
были по приговорам судов сосланы в британские колонии.
Christina Rossetti
Кристина Россетти
Стихотворение впервые опубликовано в 1862 г.
Перевод В. Л. Топорова публикуется впервые.

682
Комментарии
Lewis Carroll
Льюис Кэрролл
Стихотворение — один из лучших образцов английского по-
этического нонсенса — было включено Кэрроллом в главу I
«Алисы в Зазеркалье» (Through the Looking-Glass, and What Alice
Found There, 1870), однако первая строфа стихотворения была
написана еще в 1855 г. В сказке первая строфа стихотворения
печатается зеркально отраженной. Перевод Щепкиной-
Куперник датируется 1924 г.
Ниже помещаем перевод Д. Г. Орловской (1967):
БАРМАГЛОТ
Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.
О бойся Бармаглота, сын!
Он так свирлеп и дик,
А в глуще рымит исполин —
Злопастный Брандашмыг!
Но взял он меч, и взял он щит,
Высоких полон дум.
В глущобу путь его лежит
Под дерево Тумтум.
Он стал под дерево и ждет,
И вдруг граахнул гром —
Летит ужасный Бармаглот
И пылкает огнем!
Раз-два, раз-два! Горит трава.
Взы-взы — стрижает меч.
Ува! Ува! И голова
Барабардает с плеч!

Комментарии
О светозарный мальчик мой!
Ты победил в бою!
О храброславленный герой,
Хвалу тебе пою!
Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хркжотали зелюки,
Как мюмзики в мове.
Algernon Charles Swinburne
Алджернон Чарлз Суинберн
IN THE ORCHARD. PROVENÇAL BURDEN
В САДУ. НАПЕВ ПРОВАНСА
Стихотворение впервые опубликовано в 1866 г.
Перевод И. Д. Копостинской опубликован в 1977 г.
Provençal Burden — имеется в виду поэзия провансальских
трубадуров (XII—XIII вв.), воспевавших любовь
A SONG IN TIME OF ORDER
ПЕСНЯ ВРЕМЕН ПОРЯДКА
Стихотворение впервые опубликовано в 1852 г.
Перевод И. А. Кашкина датируется 1937 г.
Buonaparte — имеется в виду французский император Напо-
леон III (Луи Наполеон Бонапарт, 1852—1870)
Cayenne—Кайенна, порт во Французской Гвиане в Южной
Америке, куда в то время французские власти ссылали осуж-
денных на каторгу
Austrian whips — Суинберн имеет в виду австрийский окку-
пационный режим в Италии.

fxS I
Комментарии
THE GARDEN OF PROSERPINE
САД ПРОЗЕРПИНЫ
Стихотворение впервые опубликовано в 1866 г.
Перевод М. А. Донского публикуется впервые.
Gerard Manley Hopkins
Джерард Мэнли Хопкинс
Это, как и другие стихотворения Хопкинса, было опублико-
вано посмертно в 1918 г. в сборнике Poems of Gerard Manley
Hopkins, Ed. by R.Bridges. Перевод И. А. Лихачева датируется
1937 г.
Robert Louis Stevenson
Рооерт Льюис Стивенсон
BLOCK CITY
ГОРОД ИЗ ДЕРЕВЯШЕК
Стихотворение вошло в цикл Л Child's Garden of Verses,
впервые опубликованный в 1885 г. Перевод В. Я. Брюсова
датируется 1919 г.
HEATHER ALE. A GALLOWAY LEGEND
ВЕРЕСКОВЫЙ МЕД. БАЛЛАДА
Стихотворение вошло в сборник Ballads, опубликованный в
1890 г. Перевод С. Я. Маршака датируется 1941 г.
Galloway — историческая область Гэллоуэй, на юго-западе
Шотландии, включает в себя графства Керкубри и Уигтаун
the Picts — пикты, племя, населявшее Шотландию до VI в. и

685
Комментарии
уничтоженное скоттами, пришедшими из Ирландии. По преда-
нию, пикты отличались маленьким ростом.
Oscar Wilde
Оскар Уайльд
IMPRESSIONS DU MATIN
УТРО
Стихотворение впервые опубликовано п журнале The World
в марте 1881 г.; перепечатано в сборнике The Poems (1881);
впоследствии вошло в цикл Wind Flowers.
Перевод В. Ю. Эльснера датируется 1909 г.
Impressions du matin (фр.) — утренние впечатления
St.Paul's — собор св. Павла в Лондоне
TEDIUM VH7E
Стихотворение впервые опубликовано в сборнике The Poems
в 1881 г. Перевод Ю. Мориц опубликован в 1976 г.
Taedium vitae (лат.) — отвращение к жизни
SYMPHONY IN YELLOW
СИМФОНИЯ В ЖЕЛТОМ
Стихотворение впервые опубликовано в австралийском жур-
нале Centennial Magazine в феврале 1889 г. Перевод И. Д. Ко-
постинской опубликован в 1976 г.
FROM "THE BALLAD OF READING GAOL"
БАЛЛАДА РЭДИНГСКОЙ ТЮРЬМЫ
Баллада была впервые опубликована анонимно отдельным
изданием в 1898 г. В основе сюжета лежит реальное событие —

686
Комментарии
казнь в Рэдингской тюрьме в июле 1896 г. кавалериста-
гвардейца Ч. Т. Вулриджа, из ревности убившего свою женук
В антологии помещен отрывок из первой части баллады.
Перевод В. Я. Брюсова опубликован в 1912 г.
В. В. Захаров

Английская поэзия
в русских переводах
(На английском и русском языках)
Составители Алексеев Михаил Павлович,
Захаров Виталий Владимирович,
Томашевский Борис Борисович

ИБ № 84772
Издательский редактор В. Я. Бонар
Корректоры Е. А. Харлашина, Е. В. Солнцева
Художник В. В. Ерёмин
Художественный редактор Т. В. Иващенко
Технический редактор Н. А. Максимова
Сдано в набор 22.04.80. Подписано в печать 30.1.81 г. Формат
60х84'/,6. Бумага офсетная, № 1. Гарнитура «Баскервиль».
Печать офсетная. Условн. печ. л. 39,99. Уч.-изд. л. 29,98.
Тираж 190 000 экз. (1-й :*авод 1 — 125 000 экз.) Заказ № 1602.
Цена в супеР°<>-ложке 3 руб., без суперобложки 2 р. 80 к.
Изд. № 18444
Издательство «Прогресс» Государственного комитета СССР по
делам издательств, полифафии и книжной торговли.
Москва. 119021, Зубовский бульвар. 17
Ордена Октябрьской Революции и ордена Трудового Красно-
го Знамени Первая Образцовая типография имени Л. Л. Жда-
нова Союзполиграфпрома при Государственном комитете
СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.
Москва, М-54, Валовая. 2N.