РЕДКОЛЛЕГИЯ:
В. В. Архангельский, Я. Е. Киселев, А. А. 'Клыков,
Н. Я. Коваль, Б. С. Орешкин, Г. И. Попеско,
Д. А. Самарин (зам, редактора), Ю. Л. Смирнов.

ОХРАНА ПРИРОДЫ-ДЕЛО ВСЕНАРОДНОЕ
Не проходит, пожалуй, дня, чтобы советский народ, полный
могучего творчества и неистощимой энергии, не одерживал круп-*
ных трудовых побед. Вот краткий перечень сообщений
последнего времени.
На два года раньше срока введена в строй еще одна большая
гидроэлектрическая станция — Кременчугская на Днепре.
Засыпан в государственные закрома Российской Федерации один
миллиард восемьсот миллионов пудов хлеба. В Киеве — третьем
городе нашей страны — открыто движение метрополитена.
Колхозы и совхозы Белоруссии досрочно выполнили
государственный план продажи государству зерна, молока, мяса и яиц. В
далекой Средней Азии сбылась вековечная мечта туркменского
народа: искусственная река, проложенная от Аму-Дарьи до
бассейна Теджена, позволит оросить огромные пространства ныне
безжизненной земли, преобразить лик республики. В таежной
Сибири введены в строй такие крупнейшие предприятия, как
Красноярский целлюлозно-бумажный комбинат и Барнаульский
завод искусственного и синтетического волокна. Ежедневно
заселяются тысячи жилых домов, зажигаются огни в новых
Дворцах культуры, школах...
Нет, не перечесть всех смелых деяний великого советского
народа, который под руководством Коммунистической партии
идет от победы к победе. Эти трудовые победы — примечатель-
ные вехи на пути к светлому будущему человечества —
коммунизму.
Богатеет наша Родина, и с каждым днем хорошеет жизнь.
Повышается материальное благосостояние народа, растут его
духовные запросы.
Социалистический строй открывает неограниченные
возможности для всемерного повышения производительных сил страны*
Одним из важнейших факторов бурного развития экономики,
могущества государства является наличие у нас природных бо-»
гатств. А они у нас поистине неисчерпаемы. Взять, например,
леса, Они занимают площадь, превышающую миллиард гекта-
1*
3

ров, или почти в два раза больше, чем в Соединенных Штатах
Америки, Канаде, Швеции, Финляндии и Франции, вместе взятых.
Мы по праву гордимся сказочными недрами нашей земли,
множеством озер и огромным количеством рек, обильных рыбой.
При таких богатствах, казалось бы, их можно расходовать
без оглядки на завтрашний день — на наш век, мол, хватит.
Но поступать так — значит, совершать преступление, не
заботиться о будущих поколениях, о судьбе своей Родины. Так
советские люди не поступали и не могут поступать. Наоборот, они
стремятся к тому, чтобы передать грядущим поколениям природу,
ее ресурсы в обогащенном, улучшенном состоянии. Этому учит
нас славная Коммунистическая партия, к этому направлены все
ее старания.
Владимир Ильич Ленин не раз напоминал о том, что охрана
природы, забота об ее улучшении являются важным
государственным делом. Вот почему великий вождь призывал вести самую
непримиримую борьбу с теми, кто расхищает природу, истощает
ее запасы.
В своих высказываниях об охране природы член КПСС
с 1896 года профессор Ф. Н. Петров приводит такой, весьма
характерный, пример. Владимир Ильич как-то узнал о
хищническом лове рыбы в низовьях Дона и сейчас же направил в
Народный Комиссариат рабоче-крестьянской инспекции записку:
«Начальник охраны вод Донпродкома был отстранен от должности
за хищнический лов рыбы в низовьях Дона. Этого господина
только отстранили от должности. Надо узнать — где он, и
проверить посерьезней, достаточно ли он наказан».
Такую суровую непримиримость к осквернителям природы,
которой учит нас Владимир Ильич, надо повседневно
воспитывать в каждом советском человеке.
В стране проводится огромная работа по охране водных
ресурсов. Ежегодно на эту цель ассигнуются большие средства.
Только в 1960 году на охрану вод от загрязнения государство
выделило 800 миллионов рублей. Мы имеем немало районов, где
эта работа ведется систематически и достигнуты ощутимые
результаты.
Однако не секрет, что во многих местах положение с охраной
вод от загрязнения продолжает оставаться неблагополучным.
Промышленные предприятия сбрасывают в реки неочищенные
сточные воды, нанося тем самым большой вред рыбному
хозяйству и спортивному рыболовству, ставшему в нашей стране
одним из самых массовых видов спорта. Часто, к сожалению
слишком часто, имеют место и факты браконьерства. Огромный
вред наносит также молевой сплав леса по рекам.
Нельзя, например, равнодушно пройти мимо таких вопиющих
фактов, когда по вине администрации некоторых предприятий
загрязняются такие могучие реки, как Кама, Енисей и др. Речь
4

идет прежде всего о Камском и Красноярском целлюлозно-
бумажных комбинатах.
С ведома руководителей Камского комбината тт. Петрова
и Колосова в реку ежедневно (подчеркиваем — ежедневно!)
сбрасывается до 200 тысяч кубометров загрязненных сточных
вод. Не говоря уже о том, что предприятие ежегодно платит
до 15 миллионов рублей штрафа, эти Сточные воды отравляют
Каму и губят в ней все живое.
По опасному пути пошла и администрация недавно
пущенного в эксплуатацию Красноярского комбината, ежедневно
в Енисей сбрасывается огромная масса сульфитных щелоков.
Трудно уберечь от гибели это ценное сырье, пригодное для
выработки спирта и кормовых дрожжей? Оказывается, нет! Но беда
в том, что из-за нерадивости и бесхозяйственности строителей
не проложено 300 метров трубопровода для передачи щелоков
на гидролизный завод.
Разве можно терпеть такое варварское отношение к
природным богатствам страны!
Весь советский народ с большим удовлетворением встретил
утвержденный недавно Верховным Советом РСФСР «Закон
об охране природы в РСФСР», в основу которого положены
Директивы XXI съезда КПСС о более широком вовлечении в
хозяйственный оборот природных богатств нашей страны. Этот
документ знаменует собой новый подход к охране природы —
к усилению контроля, широкому привлечению всей
общественности к этому важнейшему народнохозяйственному делу.
«Охрана природы является важнейшей государственной
задачей и делом всего народа» — так гласит Закон. В нем, в
частности, указано, что все организации, деятельность которых
влияет на водный режим, обязаны сооружать на всех
предприятиях, сбрасывающих в водоемы загрязненные воды, очистные
устройства с искусственной или естественной очисткой. Нельзя
загрязнять и заиливать нерестовые реки, а также засорять
проходные пути к ним продуктами молевого лесосплава. При
проектировании строительства гидротехнических сооружений Закон
предписывает предусматривать мероприятия, обеспечивающие
охрану и воспроизводство рыбных запасов. Законом запрещается
ввод в эксплуатацию предприятий, цехов и агрегатов,
сбрасывающих сточные воды, без выполнения мероприятий,
обеспечивающих их очистку.
Закон требует строго соблюдать установленные правила
рыболовства, регулярно, в плановом порядке, предусматривать и
выделять ассигнования и другие материальные средства для
работ по охране и воспроизводству природных богатств, в том
числе рыбьего поголовья.
Особое внимание в новом Законе уделено вопросам контроля
за охраной природы. Совету Министров РСФСР, советам
министров автономных республик, исполнительным комитетам крае-»
5

вых, областных, районных, городских, поселковых и сельских
Советов депутатов трудящихся, министерствам, ведомствам и
совнархозам «Закон об охране природы в РСФСР»
предписывает обеспечить контроль за соблюдением действующих правил
и законов по охране природы и за выполнением мероприятий
по сохранению и восстановлению природных ресурсов.
^ Закон гласит, что в этом важном государственном деле
должны участвовать профсоюзные, молодежные, научные и
другие общественные организации и добровольные общества с
привлечением широких масс рабочих, колхозников и
интеллигенции. Руководство всей общественной работой в области охраны
природы возлагается на Всероссийское общество содействия
охране природы и озеленению населенных пунктов. При
местных отделениях общества учреждаются общественные инспекции
по охране природы, которые согласуют свою деятельность с
другими общественными инспекциями, в том числе с рыболовными.
Закон специально оговаривает, что обязанности
общественных инспекторов по охране природы являются почетными.
Закон предписывает всем культурно-просветительным учреж-
дениям и организациям, издательствам, музеям, кино, радио,
телевидению, редакциям газет и журналов, добровольным
обществам широко пропагандировать задачи охраны природы и
воспроизводства природных богатств.
Законом предусмотрена также ответственность за
неправомерное уничтожение или порчу природных богатств.
Учреждения, предприятия и организации, которым предоставлены в
пользование или в эксплуатацию природные богатства, обязаны
обеспечивать охрану, рациональную эксплуатацию и воспроизводство
природных ресурсов. За порчу или неправомерное уничтожение
их руководители учреждений, предприятий и организаций,
а также другие лица, непосредственно виновные в причинении
вреда, привлекаются к ответственности в установленном
законом порядке.
Граждане, виновные в неправомерном использовании или
порче богатств природы, привлекаются в установленном законом
порядке к административной или уголовной ответственности
со взысканием с них причиненных убытков.
Предусматривается также, что разработка и осуществление
необходимых конкретных мероприятий по охране природы на
территории Российской Советской Федеративной
Социалистической Республики возлагается на Совет Министров РСФСР.
Таково вкратце содержание «Закона об охране природы
в РСФСР», единогласно принятого третьей сессией Верховного
Совета РСФСР 27 октября 1960 года.
Значение этого документа трудно переоценить. На
протяжении многих лет наша печать, радио, вся советская
общественность боролись за сохранность и умножение природных богатств
страны. Не малый вклад в это важное дело внесла многомил-
6

лионная армия рыболовов-спортсменов. Свою скромную лепту
внес и наш альманах. В заочной конференции «Реки найдут
защиту», организованной на страницах альманаха, выступило
немало рыболовов-спортсменов, которые, по сути дела, выражали
мнение сотен тысяч других рыболовов. Это рабочие и
колхозники, врачи и инженеры, учителя, агрономы, офицеры, научные
работники, люди самых различных профессий и возрастов. Всеми
ими руководила и руководит одна благородная цель — улучшить
дело охраны природы, остановить преступную руку браконьеров,
прекратить загрязнение вод. Совершенно справедливо они
требовали принять более строгие меры к осквернителям нашей пре-»
красной природы, вооружить общественность более мощным
оружием в ее борьбе с браконьерами и другими
правонарушителями. Требование советского народа учтено — принят «Закон об
охране природы в РСФСР».
Перед спортивно-рыболовной общественностью этот -Закон
ставит большие и ответственные задачи. Важнейшая из них
состоит в том, чтобы все секции спортивного рыболовства, все
активисты рыболовного спорта отныне так вели свою работу,
чтобы в борьбе с браконьерством и загрязнением рек до конца
использовать силу нового Закона.
В редакцию альманаха продолжается поток писем,
посвященных этой теме. Многие письма, авторы которых делятся
опытом борьбы с браконьерами и с загрязнением водоемов, предо
ставляют несомненный интерес.
Но есть и немало таких писем, суть которых сводится лишь
к жалобам. Становясь в позу сторонних наблюдателей, они
ограничиваются перечнем возмутительных фактов и взывают о
помощи.
Вот какое письмо поступило недавно из гор. Конотопа:
«На реке Сейм в районе г. Конотопа браконьеры круглый год
хищнически уничтожают рыбу. Местные руководители, а также
общество рыболовов и охотников никаких мер не принимают*
Коллектив любителей природы убедительно просит помочь
нашему горю».
О какой помощи идет речь? И разве самая лучшая помощь
не находится в самом Конотопе, в его коллективах любителей
природы? Если они подлинные любители природы (а многие,
безусловно, являются таковыми!), они могут и должны найти
верные пути усмирения браконьерства и беспощадной борьбы
с ним. Опираясь на существующие законы, они вправе требовать
от исполнительных комитетов Советов депутатов трудящихся
принятия действенных мер против расхищения рыбных запасов.
Но этим не исчерпывается роль любителей природы.
Организуйте коллективы общественных инспекторов, поднимите всех
и вся на борьбу с браконьерами. Вас много, а их единицы.
И правда, и сила, и законы — на вашей стороне, Действуйте
7

энергичнее, смелее! Нетерпимо как равнодушие к природе, так
и хищническое к ней отношение.
Посмотрите, как много удалось сделать истинным любителям
природы из гор. Боровска Калужской области. Об этом
рассказывает в своем письме т. Смольный. Года полтора назад в
Боровске была создана группа общественных инспекторов при
государственной рыбоохране, которые, в свою очередь, привлекли
пионеров-старшеклассников. Ребята уничтожали поставленные
на ночь в реку верши, своевременно сообщали инспекторам о
появлении на реке хищников с сетями, расклеивали плакаты и
лозунги, призывающие к борьбе с браконьерством. Были
организованы патрульные поездки на автомашинах по рекам Протве
и Истьме. Словом, в Боровском районе браконьерству была
объявлена настоящая война. И вот результат: задержано и
привлечено к ответственности несколько десятков браконьеров.
Серьезную помощь общественным инспекторам в их большом
полезном деле оказывают районная газета «За коммунизм» и
органы милиции.
Но в тысячу раз прав автор письма т. Смольный, когда
заявляет, что ни в коем случае нельзя говорить о полной победе.
«Если местных браконьеров удалось приструнить,— пишет
он,— то с приезжими бороться значительно труднее. Они
совершают «налеты» на реку внезапно и, как правило, большими
группами. Особенно этим отличаются некоторые «любители
рыбки» с Наро-фоминской прядильной фибрики. Так, 29 апреля
были задержаны шесть браконьеров с сетями, «пауками»,
ружьем и резиновой лодкой. Приехали они на государственной
автомашине, с путевкой, выданной Наро-фоминской автобазой
Мособлсовнархоза и транспортным отделом Наро-фоминской
прядильной фабрики».
Всех шестерых привлекли к ответственности. Это, конечно,
хорошо. Но т. Смольный правильно замечает, что необходимо
привлечь к ответственности и руководителей тех организаций,
которые вольно или невольно поощряют браконьеров, помогают
им совершать преступления.
Новый Закон, как мы знаем, точно устанавливает степень
такой ответственности. И это надо хорошенько запомнить как
руководителям Наро-фоминской автобазы и прядильной
фабрики, так и руководителям некоторых других предприятий и
организаций, которые потворствуют браконьерству.
Москва-река, Нева и их многочисленные притоки. Одна
омывает берега столицы, другая украшает Ленинград. Но какая
между ними большая разница! Об этом и пишет нам рыболов-
спортсмен т. Седых.
«Многие из нас свыклись с грязной, отравленной водой в реках
и чуть ли не считают, что так и должно быть. Но такое ли это
неизбежное зло?» — спрашивает т. Седых. И тут же
отвечает: — «Нет!»
8

В качестве примера он приводит Москву и Ленинград. По«
следний — такой же крупный промышленный центр страны, как
и столица. Но в многочисленных городских каналах, как и в Неве
и ее притоках, вода чистая, и в ней водится рыба. А московская
речка Яуза фактически превратилась в сточную канаву. Дело
в том, что в Ленинграде по-хозяйски заботятся об охране водных
и рыбных богатств города, чего, к сожалению, не всегда можно
сказать о столице. Многие московские предприятия продолжают
сбрасывать в реки огромные массы сточных вод. В результате —
массовая гибель рыбы.
Прав т. Седых, когда он обращается к Московскому
городскому Совету, к руководителям промышленных предприятий,
к санитарной инспекции с призывом взяться по-настоящему за
чистоту столичных водоемов.
В таком же запущенном состоянии находились, например, и
некоторые реки Башкирии.
«Нужно прямо сказать, что о реках и озерах у нас до сих
пор заботились плохо»,— пишет нам из Уфы Башкирской АССР
кандидат сельскохозяйственных наук Б. Федорако. Он сообщает,
что еще недавно вода в реке Белой ниже Уфы была сплошь
покрыта пленкой мазута. Нефтеперерабатывающие предприятия
вместе с отходами сбрасывали в воду тысячи тонн ценных
нефтяных продуктов. Водопои и пастбища на берегах Белой и
других рек загрязнялись, портились отложениями мазута. Налицо
были халатность, даже преступное равнодушие к охране
природных богатств, что причиняло большой вред народному хозяйству.
Но за последнее время, как сообщает т. Федорако, в
республике произошли значительные изменения. Благодаря принятым
энергичным мерам количество попадающих в реку Белую
нефтяных отходов резко уменьшилось. И что же? Обитателями реки
стали лещи весом преимущественно от 400 до 600 граммов,
а также судак, окунь. Появился сом. Наконец, впервые после
целого ряда лет, в низовья Белой стали заходить косяки мелкой
стерляди. Во много раз увеличилось количество мальков всех
видов рыб, а пойманная рыба отличается хорошей упитанностью
и вкусом.
И здесь, как и в Боровске Калужской области, основную роль
сыграли общественные инспектора, а также решительные меры,
принятые на месте.
Мы уже говорили о том, какой большой вред рыбному
хозяйству наносит молевой сплав леса. Возникает вопрос: всегда
ли он нужен, нельзя ли уже в ряде случаев отказаться от него?
Опытные работники лесозаготовительной промышленности
отвечают: такая пора уже настала.
Возьмите районы Западного Урала. Здесь, в Пермской
области, ежегодно сплавляют по малым рекам миллионы кубометр
ров древесины. Экономически это крайне невыгодно. Большое
количество леса оседает на берегах быстро усыхающих рек,
9

тонет, отравляет отставшей корой воду. Например, в бассейне
реки Ирени Уинский леспромхоз, как сообщает его директор
т. Г. Сычевский, ежегодно вывозится много древесины, причем
во время сплава ежегодно теряется с каждого гектара
вырубаемых лесов 60—70 кубометров.
Умножьте теперь это на многие десятки тысяч гектаров
эксплуатируемых древонасаждений, и станет ясно, какой огромный
ущерб наносится государству. Т. Сычевский справедливо
ставит вопрос о том, что следует отказаться от молевого сплава по
малым, особенно искривленным, речкам и, где возможно, перейти
на более выгодные железнодорожные перевозки. В этом случае
будут сэкономлены большие средства, и, кроме того, не придется
ранней весной дробить лед взрывчаткой, что неизбежно приводит
к массовой гибели рыбы.
Само собой разумеется, что сказанное относится не только
к реке Ирени, но и к ряду других водных бассейнов, где можно
безболезненно отказаться от молевого сплава.
В настоящее время в связи с принятием Верховным Советом
РСФСР «Закона об охране природы в РСФСР» перед
общественными инспекторами, спортсменами-рыболовами, перед любым
советским человеком открываются неограниченные возможности
по охране природных богатств нашей любимой Родины, по
борьбе с браконьерством, очистке наших красавиц рек. Долг всех
подлинных любителей природы, всех патриотов своей страны —
взять под неослабный контроль повсеместное и неукоснительное
соблюдение принятого Закона. И не будет ошибки, если мы
скажем, что начинать следует прежде всего с самих себя.'
«Мы много и гневно говорим о преступных делах
браконьеров,— пишет нам рыболов-спортсмен т. С. Бруев.— В нашей
среде есть еще такие, кто до хрипоты готовы кричать и
возмущаться их действиями, но, как только дело доходит до
конкретных мер, они мгновенно прячутся в кусты: моя, мол, хата с краю...
Да, да! Среди нас есть еще, к сожалению, такие, кто не считает
своей святой обязанностью везде и всегда вставать на защиту
водоемов. А кому, как не нам, рыболовам-спортсменам, в первую
очередь следует заботиться о них»!
Очень правильное замечание! Но среди нас встречаются
и другого рода крикуны, которые на словах тоже возмущаются
браконьерами, требуют сурового их наказания, а сами порой
повторяют их преступные дела. Чем, например, отличается от
махрового браконьера такой «спортсмен-рыболов», который
ловит на вполне «законную» снасть большое количество мальков
судака, карпа или другой ценной рыбы? Причем такой
«спортсмен», ничтоже сумняшеся, пытается оправдать подобное
истребление молоди тем, что ему доставляет особое удовольствие ловля
мелкой рыбы: дескать, клюет чаще. Это опасный вид браконьера!
Находятся и такие, кто, бережно заботясь о водоемах и рыбе,
в то же время совершенно наплевательски относится к другим
10

природным богатствам. Такому «культурному» рыболову ничего
не стоит срубить молодые, посаженные руками людей елочки
или свалить без особой нужды взрослое дерево, искромсать,
испортить молодую древесную поросль.
Мы обязаны сказать таким господам, как, иронизируя,
называл осквернителей природы В. И. Ленин, что советская
общественность вправе расценивать их как злостных врагов природы*
Злостных именно потому, что они портят природу, вредят ей за-*
маскированно, прикрываясь высоким званием спортсменов.
Действия их формально не караются по закону. К ним, как говорят,
не всегда подберешь статью. Но преступная сущность этих
действий от этого нисколько не уменьшается. Мы должны
объявить решительную войну всем проявлениям варварского,
недостойного настоящих спортсменов отношения к природе. Ни один
рыболов-спортсмен не может и не должен проходить мимо таких
фактов. Каждый из нас должен быть строг и требователен
прежде всего к самому себе и ко всем окружающим, когда дело
касается охраны природы, являющейся не только крупнейшим
экономическим фактором, но и источником здоровья.
Снова и снова возникает вопрос о всемерном усилении
воспитательной работы. И не только среди рыболовов-спортсменов,
но и всех без исключения граждан, особенно среди
подрастающего поколения — детей, юношей и девушек. \
Большая роль здесь принадлежит нашей печати. Газеты и
журналы ведут большую и полезную воспитательную работу,
приучая людей бережно, с любовью относиться к природе. Это
в первую очередь относится к таким газетам, как «Правда»,
«Известия», «Труд», «Комсомольская правда», «Литературная
газета», а также ко многим республиканским, областным и
районным газетам. Они настойчиво борются с загрязнением рек, с
браконьерством и другими проявлениями варварского отношения
к природе.
Но, как говорят, нет правил без исключения. Таким
исключением, к сожалению, является владивостокская газета «Красное
знамя». В августе 1960 года в редакцию альманаха одно за
другим поступило три письма. Авторы их — инженеры
Дальневосточного пароходства тт. В. Савельев и Е. Демчук, проживающие
в г. Владивостоке; тт. Н. Боровиков из гор. Уссурийска и Б.
Волков из гор.- Находки. Как видим, авторы писем — жители
различных городов Приморского края и, надо думать, не знают друг
друга. Но их негодующие письма об одном — о том, что краевая
газета «Красное знамя» в номере от 27 июля под рубрикой
«Заметки натуралиста» поместила корреспонденцию Б. Жиденкова
«По бешеной Арму». В этой корреспонденции смачно и весьма
одобрительно описывается избиение тайменей с помощью
запрещенной законом остроги.
Вместе с одним из авторов писем, т. Волковым, мы выражаем
недоумение: почему газета «Красное знамя», обычно активно
11

борющаяся с браконьерством, в данном случае изменила себе?
Надо полагать, что редколлегия газеты уже исправила
допущенную ошибку.
Тем не менее, факт остается фактом: нет-нет да и проскочит
на страницы иной газеты этакое разухабистое восхваление лихих
«рубак» в охотничьем, рыболовном или лесном деле. А у таких
«героев» всегда, к сожалению, находятся подражатели. Вот
почему нужно очень внимательно и строго относиться к
публикуемым в печати материалам, в которых в той или иной форме дело
касается природы и отношения к ней человека. В этих вопросах
мы всегда должны быть настороже.
Начиная с седьмой книги, редакция альманаха открыла
заочную конференцию под лозунгом «Реки найдут защиту». В этой
конференции приняло участие большое число наших читателей.
Многие письма были опубликованы самостоятельно или
включены в соответствующие обзоры. Однако большинство писем
редакция не смогла использовать из-за недостатка места в
альманахе.
Многие из наиболее интересных писем были подготовлены
к печати, когда стало известно о том, что Верховный Совет
РСФСР принял «Закон об охране природы в РСФСР».
Естественно, что после этого важного события направление борьбы за
охрану природы, а следовательно, и форма подачи таких
материалов в альманахе должны были измениться.
Этой итоговой статьей мы заканчиваем заочную
конференцию. Заканчиваем конференцию, но не борьбу с браконьерами
и осквернителями наших рек и озер. Напротив, теперь, после
принятия Закона, эта борьба развернется еще шире, станет еще
более действенной и успешной. Главная задача теперь —
добиться повсеместного, полного и неукоснительного соблюдения
принятого Закона. Редколлегия выражает уверенность, что
читатели альманаха, все рыболовы-спортсмены, все, кому дорога
родная природа, приложат максимум усилий к тому, чтобы наши
реки стали еще краше, лучше, еще прекраснее, чтобы никогда
не было на них браконьеров, чтобы природа нашей великой
Родины всюду стала достойной нашего прекрасного будущего —
коммунизма!
БЛАГОРОДНЫЙ ЗАКОН
— Приозерск! — объявил 'Проводник вагона.
Я поспешно надел рюкзак, взял удочки и вышел на перрон.
Сквозь редкие деревья пристанционного сада я увидел
небольшой чистенький городок. Казалось, он ничем не примечателен
И в то же время при виде его меня охватило ощущение чего-то
необычного.
Когда поезд отошел от станции, передо мной открылся
редкой красоты вид на озеро Вуоксы. Огромное, как море, озеро
усеяно скалистыми, покрытыми лесом островами.. Большие и ма-
12

ленькие, причудливых очертаний, эти острова и составляют
главную прелесть Вуоксы. Они так и влекут к себе, обещая новые
радости интимного общения с природой.
И я в полной мере изведал эти радости, когда, обосновавшись
на уединенном хуторе, предпринял путешествие по озеру на
байдарке. Рыбы в озере много. Именно здесь я по-настоящему узнал,
что такое ловля леща, судака, окуня. Словом, Вуокса — рай для
рыболова-спортсмена.
И все же радость пребывания на Вуоксе была отравлена.
Об этом постарались браконьеры. Они шныряют по всему озеру,
ставят сети и переметы, уничтожают рыбу и другими
запрещенными способами. Эти люди не только равнодушны к природе.
Стяжатели и хапуги по натуре, они смотрят на озеро только
с точки зрения личного обогащения. Им, конечно, известны
правила любительской рыбной ловли, но они нагло попирают их.
И не мне одному подумалось, что должны быть приняты самые
решительные меры к охране природы и ее богатств.
Миновало лето. Я вернулся в Москву к своим обычным
делам. Но впечатления от поездки на Вуоксу и мысли, вызванные
этой поездкой, не забывались. И вдруг такая радость! Сессия
Верховного Совета РСФСР приняла закон об охране природы
в республике. В этом законе выражены мысли и чувства всего
советского народа. Закон об охране природы — это благородный
закон. И мы, рыболовы-любители, от всей души приветствуем его,
Н. Иванов
г. Москва
БУДЕТ В ДЕСНЕ РЫБА!
Много лет прошло с тех пор, как я покинул Новгород-Север-
ский — старинный небольшой городок на Десне. Но живые связи
с родными местами сохранились. Меня по-прежнему интересуют
и волнуют события и новости, относящиеся к реке, городу и его
окрестностям. Что скрывать! Новости эти далеко не всегда были
радостными.
...Конец зимы 1959/60 г. Начало ликующей весны. На душе
радостно и легко. С каждым днем ярче светит солнце, тают
снега, голубеет небо. А у меня на столе письмо: «На Десне
придуха,— пишет один из знакомых,— рыбу берут прямо
руками. Рыболовецкий колхоз за несколько дней перевыполнил
годовой план...»
В чем дело? Ведь на Десне никогда не бывает заморов! С
нетерпением ждал я ответа на эти вопросы. И вот он пришел. Нет,
не замор, не стихийное бедствие случилось на красавице Десне.
Просто-напросто одно из предприятий, Селецкий домостроитель-
13

ный комбинат (Брянская область) за здорово живешь спустило
в реку ядовитые отходы своего производства. Полумертвую,
задыхающуюся рыбу, которая со всей Десны густо набилась в устье
ручьев и речек с чистой водой, вычерпывали неводами, сачками,
корзинами... За одну тоню на Попелинской яме взяли столько
умирающей рыбы, что она не поместилась в кузов машины
«ГАЗ-51»...
Факт вопиющий! Как же после этого не радоваться Закону
об охране природы, принятому на днях Верховным Советом
РСФСР!
Нет сомнения, что и в Украинской ССР уже принимаются или
в ближайшее время будут приняты такие же меры по
сбережению и приумножению богатств природы. Рыба, населяющая
Десну в районе Новгород-Северского или Чернигова, так же
нуждается в защите, как и рыба, живущая в той же реке под
Брянском или Трубачевском, т. е. в пределах Российской
Федерации. И я твердо верю, что теперь она найдет эту защиту.
Опираясь на новый закон, многомиллионная армия
рыболовов-любителей скажет свое веское слово.
Дорогие друзья! Если мы сообща и дружно включимся
в борьбу за охрану природы, к чему нас призывает новый закон,
то можно не сомневаться, что во всех реках, в том числе и
в Десне, вновь появится много рыбы*
Ег Чертопруд
г. Москва
ЭТО В НАШИХ СИЛАХ
В погожий апрельский день по шоссе из деревни Карадули
в Казань мчалась грузовая машина, груженная рыбой. Бараш-
кин, шофер колхоза «Красная заря» Лаишевского района,
спешил на рынок. Здесь его уже ждали продавцы — Андреева и
Юдин, бойко распродававшие молодь леща размером 8—10
сантиметров. Точно такую же «рыбу» привез им и Барашкин.
Довольные прибыльным дельцем, браконьеры радостно потирали
руки... Тут-то их и задержали общественные инспектора и
работники рыбоохраны. Было конфисковано 13 центнеров мальков
леща. Колхоз оштрафовали на три тысячи рублей, Юдина и
Андрееву — на триста.
Я вспомнил об этом случае недавно, после принятия «Закона
об охране природы в РСФСР», потому что еще тогда подумал:
мало для этих злостных браконьеров такого легкого наказания,
их не штрафовать нужно, а привлекать к суровой уголовной
ответственности!
И еще об одном пожалели мы в тот день. О том, что директор
Лаишевского рыбзавода Дубинин, главный инженер завода
Федотов и управляющий Татарским госрыбтрестом Данилочкин
14

фактически остались в стороне. А ведь немалая доля вины за
это преступное дело лежит на них. Именно через рыбзаводы
Госрыбтреста правонарушители получают орудия ловли.
Прячась за «договоры» с рыбзаводами, браконьеры орудуют вовсю.
Мало того, Лаишевский рыбзавод иной раз и сам пускает вход
запрещенные мелкоячеистые сети, а также вылавливает рыбу
осетровых пород, за что уже не раз нес соответствующее
наказание. Но все-таки эти меры нельзя признать достаточными.
Нарушения продолжались и продолжаются. Руководители завода,
очевидно, ждут других, более действенных мер. Ну что ж!
Новый закон принят. Теперь с ними можно будет поговорить иначе,
более сурово.
3. Бахтиозин, общественный инспектор
г. Казань
ЧЕЛОВЕК-ДРУГ ПРИРОДЫ
Буржуазные горе-мыслители создали лживую «теорию» о
неизбежном оскуднении природы в процессе развития
человеческого общества.
— Что делать!—разводят они руками.— Человек и
природа— антагонисты. Если растут города — значит, должен исчезать
лес. Если строятся фабрики и заводы — значит, все больше будет
загрязняться воздух и вода. Это неизбежно! — утверждают они.
— Нет! — отвечаем мы, люди социалистического общества.—
Так было при капитализме. В нашем же обществе действуют
иные законы. Советский человек — не враг природы, он ее
верный хранитель и друг.
И если у нас сейчас есть еще люди, которые не ценят и не
понимают огромного значения природы, то это лишь пережитки
прошлого, которые надо вытравлять.
Мы не говорим о тех, кто сознательно и цинично уничтожает
природу, руководствуясь подленькой моралью: «после нас хоть
потоп», «на мой век хватит», «не я, так другой». Субъекты этой
категории подлежат особым мерам воспитания. .Надо полагать,
по новому закону для них найдутся соответствующие суровые
статьи в Уголовном кодексе. Речь идет о делягах; которые
кичатся своей убогой философией. Они рассуждают примерно так:
— Э, батенька! У меня важное производство, я план
выполняю. Что ваша рыбешка—у нас дела поважнее. Или
производство, или рыба!
Мы уже привыкли к тому, что наши реки в пределах больших
городов безнадежно грязны и мертвы. С такой позорной
привычкой можно и нужно бороться! Мы уже преодолели очень
многие скверные привычки, унаследованные от прошлого. Все
чаще теперь можно встретить завод, на дворе которого взор ла-
15

екает свежая зелень, а в цехах рядом со станками стоят цветьь
Придет время, и мы увидим в Москве-реке стаи разгуливающих
язей, поблескивающих серебром уклеек. Мы не хотим, не имеем
права говорить: «или завод, или рыба». Мы говорим: «и завод
и рыба!»
Но, чтобы эта простая и благородная формула
социалистического миропонимания прочно вошла в сознание каждого
советского человека, нужна большая повседневная воспитательная
работа. Вот почему каждый рыболов-спортсмен должен быть
активным пропагандистом нового закона, страстным борцом
с позорным пережитком капиталистического общества —
хищническим, бездушным отношением к природе.
Ю. Миленушкин
г. Москва
ВСЕНАРОДНОЕ ДЕЛО
Рыболовы-спортсмены с большим удовлетворением
восприняли «Закон об охране природы в РСФСР», принятый Верховным
Советом республики. В Законе отражены чаяния и думы
советского народа о сохранении и приумножении природных богатств
нашей Родины, о наиболее целесообразном использовании их.
Воды и водная фауна определена Законом как один из
объектов природы, подлежащих строгой охране. В Законе четко ука-<
заны пути, обеспечивающие охрану водных ресурсов от загряз-»
нения и засорения. Предусмотрены мероприятия,
способствующие охране и воспроизводству рыбных запасов. Отрадно и то,
что в целях воспитания у молодежи бережного отношения
к природе Законом предусмотрено преподавание основ охраны
природы в учебных заведениях.
Рыболовы-спортсмены благодарны партии и правительству
за своевременное и мудрое решение.
В Законе сказано, что в охране природы должны участвовать
не только государственные органы, но и общественные
организации. Это налагает на нас, рыболовов-спортсменов, большую
ответственность. Опираясь на новый закон, рыболовы-спортсмены
Российской Федерации должны с еще большей энергией и
непримиримостью бороться с браконьерством, загрязнением
водоемов и другими правонарушениями.
Можно с уверенностью сказать, что все рыболовы-спортсмены
Российской Федерации с воодушевлением возьмутся за это важ«
ное государственное дело.
/С. Бабич, председатель
Федерации спортивного рыболовства РСФСР

А. Якжин
В ОТПУСКЕ
Плес... Дымок рыбачьего костра.
Даль заречья в стынущем просторе.
В августовской бронзе вечера.
Тихие аксаковские зори...
Резвый дождик ночью проплясал
По воде, по зарослям кувшинок
И что было духу побежал
Дальше, стороной, чтоб я не вымок.
Мой шалаш ничем не знаменит,
Даже тесноват на вид, пожалуй,
Неказист, как мой походный быт
С плащ-палаткой вместо одеяла.
Но зато в нем сухо и тепло,
Весь пропах он донником и мятой,
Даже в дождь нигде не протекло
Сквозь его добротные заплаты.
Лишь забрезжит над рекой рассвет
И в жилье рыбацкое заглянет,
За спину рюкзак уже надет,
Весла — на плече, кукан — в кармане.
В заводи, где зябнут камыши,
Спиннингом работаю до пота...
А улов — две щучки небольших
Да горбатый окунь — вот и все тут.
17

Дни негромкой радостью полны...
Но потом не раз придет на память
Где-нибудь в другом конце страны
Этих мирных зорь очарованье:
Легкий дым рыбачьего костра,
Берегов приметные откосы,
В августовской бронзе вечера,
Поутру — серебряные росы...
Ленинград
КОНЕЦ ЛЕТА
Слышу август в криках гусиных,
Плещут волны на гладкий песок,
На осинах
Цветные косынки
Треплет солнечный ветерок...
Лист слетает порой... Бабье лето...
За излучиною реки
Бродит эхо:
Аукают где-то,
Заблудившись в бору, грибники.
То слышнее и звонче, то тише
Перекличка, и шутки, и смех.
Я в затишье
Отчетливо слышу
Голос каждого — молодость всех...
Паутина летит...
Паутина!..
И забыл я свои поплавки,
Загляделся на ветви осины,
Отраженные в плесе реки...

Николай Лебедев
В ОСЕННЕЙ ЗАВОДИ
Реже играет задумчивый плес,
Даже не хочется плавать
Высохшим листьям, упавшим с берез
В тихую, светлую заводь.
Дремлет вода. А с моим поплавком
Кто-то играет украдкой...
Это, лениво весля плавником,
Окунь балует с насадкой.
Дернешь — и леска, едва зазвенев,
Вымахнет капли... Обидно!
Окунь мелькнул за травой в глубине —
Больше его и не видно...
...В заводь спускается месяц крутой
Рыбьи проверить ночевки.
Будто заснул поплавок голубой.
Жду я напрасно поклевки...
Сколько таких незадачливых дней
Вспомнишь над тихой рекою!
Все же люблю я удить окуней
Поздней осенней порою.
Ленинград

Родион Сельванюк
ЭТО БЫЛО НА ВОЛГЕ
Удивительное существо — человек, ежели ко всему прочему
есть у него еще и рыбачья страсть. Гнездится она где-то на дне души
человечьей, тлеет потихоньку, горит.
На работе, на отдыхе, дома — везде дает она о себе знать. Даже
в суровые годы Великой Отечественной войны не раз вспоминали
бойцы о родных речных просторах, о рыбалке. И, если вырывалась
свободная минута, встречался приятель или незнакомый тебе человек
на длинной солдатской дороге,— глядишь, уже вспыхивала и
тянулась задушевная беседа. И какие только рыбьи нравы, повадки
не припоминались в ней, какие только картины родной русской
природы не проходили перед глазами!
А, может быть, в углу кармана выцветшей от пота и соли
армейской гимнастерки приткнулся, зацепившись, «на случай», небольшой
крючочек, снятый с мальчишеской удочки в одной из пройденных
деревень или попросту выпрошенный у какой-нибудь осиротелой
старухи.
Поглядит солдат на него, пощупает пальцем, скажет: «Востер
бродяга»,— и вспомнит свой родной край, свою речку с просторными
заводями. Пахнёт на него родным ветерком, и крепче нальется
ненавистью к врагу солдатское сердце.
Вот об этом я и хочу рассказать.
Стояли мы тогда километрах в ста двадцати от Саратова, в
Вольске, передислоцировавшись из Сталинграда.
Чудный городок Вольск. Стоит он на высокой горе, а внизу—
Волга, широкая, привольная. Вытянулась она серебристой лентой
и несет медленно и плавно свои могучие воды сквозь зеленые луга
и леса вниз i Сталинграду. А там неумолчно грохочут орудия и в
шквальном огне горит земля. Внизу с горы — лестница чуть не до
воды, не меньше чем в двести ступенек. Лезешь по ней, а сердце так
и наколачивает. Под горой, на берегу,— рыбачья слободка. По
ночам — тревоги. Налетают самолеты: баржи топят, бензобаки
высматривают.
В один из последних дней сентября 1942 года, утром, как сейчас
помню, разнес я газеты, побеседовал с бойцами и задержался в
одной из палат, где лежали тяжелораненые. Много было тогда всякого
рода вопросов, волновавших солдатскую душу.
Попрощался, стал уходить. Останавливает меня боец по фамилии
Белов. Лицо у него почти серое, землистое, глаза запали. Ноги в
гипсе выше колен и грудь забинтована — штыковое ранение.
— Далеко ли до Волги? — спрашивает и так тоскливо
смотрит.
— Нет,— отвечаю,— с километр будет. А что?
Вздохнул он, глаза прикрыл. Молчит. А сосед с
противоположной койки шепчет:
20

— Товарищ политрук, он кажинную ночь Волгой бредит,
замучился. Костромич он из какого-то там Чернопенья.
Присел я на краешек койки. Постепенно разговорились. Голос
у Белова был глухой, тихий.
— В нутре горит... Напоследок хоть бы на Волгу взглянуть,—
языком губы слизывает,— видно, жар.
— Денька через три,— отвечаю я ему,— отправим баржей.
— Эх рыбки бы, ушицы... Может, и полегчало бы.
И такая человеческая тоска слышится в его голосе.
— Да где ты ее сейчас возьмешь? — говорит сосед.— Немец Волгу
бомбит, одни бабы в домах остались, да и то старухи.
Ушел я из палаты с тревожным чувством. Хотелось чем-то помочь
бойцу, что-то сделать. Я вышел на двор и присел на бревно,
лежавшее возле сарая. Здесь и застал меня Иван Акимович Шульга, наш
начальник ОВС. Воевали мы с ним на Центральном фронте, а затем
попали работать в госпиталь. Хороший души был человек, но упрям
чертовски и с гонором... Сошлись мы с ним с первых же дней.
И немалую тут роль, признаться, сыграла рыбачья страсть. Отлично
знал он все московские водоемы, особенно восхищался Сенежским
озером: «Рыбы там пропасть, сама, дурная, в лодку так и лезет».
На рыболовные темы мог говорить часами. И где только, по его
словам, не лавливал он рыбу! Словом, выходило, что был он не меньше
чем «профессор рыбьих дел».
— Послушай Иван Акимович,— говорю я ему,— душа у тебя
рыбачья, а в восьмой палате рыбак лежит, тяжелораненый, рыбы
просит. Как бы ему достать?
— Что ж,— с апломбом отвечает Шульга,— в данных условиях
это хоть и трудновато, но дело вполне возможное. Меня, скажу тебе
по совести, давно тянет... Река рядом, рукой подать. А ловить-то я
мастер, сам убедишься!
И уговорились мы вечерком выехать, чтобы вернуться утром.
Удочки и лодку решили достать в слободе.
Через полчаса я уже стоял перед комиссаром госпиталя
Прониным, невысоким плечистым человеком, на гимнастерке которого
поблескивал потертой эмалью орден Боевого Красного Знамени,
память гражданской войны.
— Так, так... Говоришь, «душу отвести»?
— Так точно, товарищ комиссар, хоть бы перед смертью,
говорит, рыбки, ушицы... ведь рыбак!
— Ну это дудки,— негромко сказал комиссар,— умереть мы ему
не дадим, а рыбы действительно неплохо бы достать.
В раскрытое окно комнаты виднеется Волга и ее
противоположный лесной берег.
— Ян сам когда-то рыбачил,— задумчиво смотря в окно,
продолжал комиссар, и в голосе его послышалась затаенная грусть,—
на Оби в Барнауле, мальчишкой... Потом постарел... все некогда...
Теперь — война... Ладно, поезжайте. Но утром, к подъему, чтобы
в части быть. Да там поосторожней. Ясно?
21

— Ясно!
> И вот часов в восемь вечера были мы уже в рыбачьей слободке.
Небольшие деревянные домики крыты дранкой. На заборах невода.
Возле одного из домиков мы остановились и постучали в
окно.
На крыльцо вышла седая стройная высокая женщина лет
семидесяти пяти-восьмидесяти. На ней была черная юбка и такого же
цвета кофта. Увидав нас, она засуетилась.
— Заходите, заходите, родные. Я сейчас молочка!
— Спасибо, бабуся,— сказал Шульга,— мы насчет рыбки,
половить хотим. Лодку бы нам.
— Лодку? Лодка есть. Почитай, в кажинном доме по лодке.
Которая по нраву, ту и берите. А ловить-то чем будете? Вот неводок
есть,— указала она на длинную сеть, висящую на заборе.— Да
вдвоем не управитесь... нет, не управитесь.
— А удочки?
— И удочки есть. Только не ловля это, срамота ребячья. Там, за
сараем,— указала она не небольшой крытый неровным горбылем
сарайчик.
Действительно, вдоль стенки сарая на железных крюках от
плотов лежали удочки. Пока мы их доставали и рассматривали,
старуха вынесла из сеней небольшой деревянный с кожаной ручкой
сундучок.
— Здесь, вот поглядите, сынка рыбачьи припасы,— может, что
и вам сгодится.
— Ты, бабуся, не бойся, все целехонько вернем,— спешу я
заверить ее.
— Может, и не понадобятся больше,— покачивая головой, тихо
говорит она,— под Сталинградом немец-то... А сынок... под Харь-
ковым был...— И, отвернувшись, рукавом кофты смахнула
набежавшие слезы.
В сундучке, среди коробочек с крючками, блесен, поводков,
пробок, мы нашли целый десяток закидушек, особенно
распространенных на Волге. Состоят они из лески метров 10—15, на конце которой
тяжелое грузило, обычно литое свинцовое, или попросту гайка и один
или два поводка с крючками.
Возле стога прошлогодней соломы мы накопали жирных красных
червей. Лодка стояла на причале, привязанная к вкопанному в берег
толстому бревну. Это был дощаник с задранным кверху носом.
Длинные узкие весла с непривычки были неудобны и тяжелы.
Велика и могуча Волга с ее двухкилометровой шириной.
Противоположный берег подернут легкой синей дымкой, и на нем, сколько
видит глаз, сплошной стеной тянется лес. Лодка плывет довольно
тяжело, мы перерезаем течение. Все дальше и дальше уходит от нас
берег. Посредине реки виднеется небольшой песчаный островок.
— Давай на остров,— предлагает Шульга.
— Зачем?
— Здесь и будем ловить.
22

— Да что ты! К лесу надо ехать,— показываю я ему на
противоположный берег,— там кручи, обрывы... рыба держится.
— Далеко, попробуем сперва здесь.
— Да пойми ты, время уйдет, места не выберем!
Но его не так просто уломать. К тому же он сидит на корме и
правит веслом.
И вот минут через десять мы на островке. Он небольшой, метров
тридцать в длину и десять в ширину. Вокруг — ни травинки.
— Какая же здесь рыба будет? — не выдерживаю я.
— Рыба всякая,— восхищенно говорит Шульга,— место
прелестное, словно Скнятино под Москвой.
— Скнятино! Да что ты думаешь, ты один там бывал? Там возле
островков — трава, камыш, течения почти нет, а здесь?.. Ехать на
тот берег надо! Пойми, Иван Акимович, каждая минута нам
дорога. Здесь рыбы не наловим — когда до того берега
доберемся?
— Чепуха! — смеется он.— Эх, думал ли я когда, что буду здесь,
на Волге, рыбу ловить!
Ну что с ним, упрямым, делать?
Солнце уже зашло. Поблекли лучи заката, и наступила темная
южная ночь, скрывшая берега. Только на юго-западе, в районе
Саратова, небо было розовым.
Стрелка часов показывает без четверти десять. Шульга молча
вырывает в песке ямку и ставит в нее банку с червями. Где-то
далеко за поворотом реки грохнула сперва одна, затем вторая, третья
зенитки. Орудия заговорили и в Вольске. Тоскливый, протяжный,
выматывающий душу вой сирен понесся над водой. А вверху уже
слышен надрывный гул: у...у., у...
— Летят дьяволы!
• Вспыхивают, разрезая ночную темь, лучи прожекторов. Яркие
столбы со светящимися вверху пучками стеной встают над Волгой.
Луч света падает на воду. Осветив русло реки, берега, он секунды две
задерживается над островком.
— Ложись! — кричит Шульга.— Чего доброго пулеметом
шарахнут!
— А ты думаешь, не шарахнут? — зло говорю я ему.—
Обязательно шарахнут! Докажи им, что на островке не немецкие
парашютисты, да и сверху хорошо видно. Решат, что зенитка поставлена,—
и пиши как звали. А все ты, рыбья твоя голова!
— Как же быть? — прижимаясь к песку, взволнованно
спрашивает Шульга.
— Что ты у меня спрашиваешь! По твоей милости остались.
Лодка видна. Вот и лежи, пока не продырявит.
— Шутишь!
— Плохие шутки...
Внезапно, со свистом рассекая воздух, над нашими головами
проносится осколок.
— Дело дрянь,— шепчет Шульга,— влипли!..
S3

Осколки сыпятся все чаще и чаще. Перекрывая грохот зениток,
я кричу Шульге:
— Давай под лодку!
Мы бежим к лодке. Успеет ли хватить осколком? Они то и дело
щелкают по воде. Хватаем лодку и, вытащив ее до половины, с
трудом переворачиваем. Теперь мы лежим под ней. Днище лодки из
толстых просмоленных досок, авось не пробьют осколки. Но все же на
это мало надежды. Внезапно становится светло. Высовываю из-под
лодки голову и смотрю эверх. Где-то над нами как ошалелый, в
разрывах снарядов и лучах прожекторов, носится фашистский
самолет. А над поворотом реки медленно опускается сброшенная на
парашюте ракета. Оэвсем близко — так кажется на воде — одна за
другой рвутся авиабомбы.
Мозг лихорадочно работает: «Как там в части?» Сбросит бомбу на
госпиталь, что тогда?
А по лодке теперь то и дело сечет дождь мелких осколков, а
иногда и крепко постукивает. Мы лежим, прижавшись друг к другу.
— Вот тебе и рыбалка,— говорю я.
Часа через два перестают бить зенитки, постепенно гаснут
прожектора, и вновь наступает тишина.
Мы вылезаем из-под лодки, отряхиваемся.
— Живы!
— Живы! Боялся сказать,— тихо признается Шульга,— этакий,
знаешь, здоровеннейший осколок пролетел... Ну, думаю, все! В
6oib не страшно, а здесь... Давай, верно, на тот берег. Ну его ко
всем лешим, этот остров!
Мы переворачиваем лодку, спускаем ее на воду и в темноте
наугад плывем к лесистому берегу. Возбуждение спадает. Кругом тихо,
пережитое кажется уже далеким.
— Смотри, смотри: огонек! — радостно говорит Шульга.
Я смотрю в сторону, куда показывает он, но никакого огонька не
вижу.
— Да вон, вон же он!
Действительно огонек. Он то мелькнет, то пропадет, такой
крохотный, маленький.
— Никак рыбак,— говорит Шульга.
Нажимаю на весла, вода под ними клокочет, пенится. Минут через
пятнадцать лодка мягко ткнулась в берег. Подтянув ее, чтобы не
унесло, мы идем на огонек. Это жилье бакенщика. Видна вышка,
увешанная красными и белыми шарами. Возле — шалаш из сухих
прутьев. Сам бакенщик сидит на корточках у небольшого костерка,
разложенного между двумя кирпичами, кипятит чайник. Наше
появление для него неожиданно. Он вскакивает и, приложив
ладонь к глазам, вглядываясь в темноту, сиплым голосом
кричит:
— Э-эй! Кто идет?
— Свои!
Ему можно дать не менее шестидесяти пяти лет. Он высокого ро-
24

ста, широкоплеч. Одет в суконные штаны и желтую с горошком
рубашку, поверх которой на плечи наброшен ватник.
— «Свои». Кто вас тут знает! Самолетов-то поди сколько летало.
Его маленькие, в густых расщелинах бровей, глаза смотрят
подозрительно, холодно.
— Да за кого же ты нас, дедушка, принимаешь? — не выдержал
Шульга.— Из госпиталя мы.
— На лбу, милый, у вас этого не написано, — резонно замечает
старик.— Пошто ночью шатаетесь?
— Да мы, дедушка, на рыбалку.
— На рыбалку? И впрямь...— рассматривает он наши удочки.—
Значит, рыбаки.— Голос старика теплеет.— А я-то думал... Не
приведи господь, всякое может быть... С виду вы люди вроде
нашенские, а в нутро к каждому не залезешь. С какого будете
госпиталя?
— С Вольска, дедушка.
— Слыхал, слыхал! В школе стоите. У меня свояка ранило.
Наперво у вас лежал, а теперь аж в Аягузе, под Семипалатинском, в
Казахстане — вон куда попал. Значит, по рыбку приехали?
— По рыбку, дедушка. Боец лежит, тяжелораненый, все рыбки
просит. Говорит, может, с нее полегчает. Вот и решили половить.
— Ишь ты,— качает дед головой,— какая, значит, аказия, а
я-то думал: так, ради баловства, вроде отдышки, приехали. Это,
милый, конечно, от рыбки должно полегчать; фосфору в ей, говорят,
много!
— А как звать тебя, дедушка?
— Меня? Семеном Яковлевичем величают, а так запросто —
Семеном. Неводочек бы вам, спорней ловить было бы.
— А на удочки берет?
— Как же не брать! Рыба тут всякая есть. Лещ... ну и сазан,
ежели подойдет, плотичка... Хитрющая бестия, этот сазан. На что
щука норовиста — сазан хуже.
— А где бы здесь, дедушка, нам половить?
— Где? Да, пожалуй, лучшего места и не найдешь! Вон, смотри,
— указывает он,— мысок видать. Не доходя его, значит,— выемка,
омутинка, так небольшая. Там и садитесь. Недалече от берега
дерево занесло, плыло, ну и занесло. Под дерево и бросайте. Поутру
непременно рыба будет. Чайку-то не хотите?
— Нет, дедушка.
Семен Яковлевич наливает в синюю эмалированную кружку
кипяток и, покусывая кусочек сахара, медленно, с наслаждением
пьет.
— Радио-то слыхали?
— Слышали, дедушка, последний раз в шесть часов.
Собрав в ладонь крошки и бросив их в рот, дед говорит:
— Очумел, знать, немец — сюда прет. Под Москвой не
выдюжил, кишка тонка, вишь полегло его там видимо-невидимо. Я его с
четырнадцатого года знаю...
26

Над нами тучей носятся комары—большие, маленькие, какая-то,
как ее здесь именуют, мошкара.
— Вот я тебя, шельмеца,— говорит дед и пальцем давит на шее
большущего комара.— Так и с ним будет, с фашистом. Не пить ему
волжской водицы.
Мы ожесточенно отбиваемся от наседающего комарья. Лупим
себя по лицу, шее. Но комары забираются под рубашку, брюки и
жалят, жалят...
— Заедят, проклятые,— ворчит дед,— ну-ка залезайте под мой
полог, там, за шалашиком. Мне еще бакены проверять. Часа через
два вернусь, разбужу к самой рыбалке.
— Не проспим, дедушка?
— Как не так! Будьте покойны!
Полог сделан из сложенной в два ряда марли, натянутой на
деревянные дужки. Пахнет свежим сеном. Я долго не засыпаю.
Душно. Вскоре с воды донесся стук весел; это поехал проверять свои
бакены дед. Перед глазами стоит образ Белова. Наловим ли мы? Ведь
всякое бывает на рыбалке. Вовремя не подсечешь, сорвется... Но за
моей спиной лежит и мерно похрапывает «профессор»: о, он-то
наловит!
Через два часа дед будит нас. Свежо, тянет ветерком. На востоке
занимается заря. Комаров стало меньше.
— В самый раз,— шепчет дед, словно боится спугнуть нам рыбу.
— Ну спасибо, дедушка.
— Счастливо!
Захватив удочки, мы идем вдоль берега. Вот и впадина. Метрах
в тридцати от берега торчат ветви затонувшего тополя. Я спускаюсь
к воде.
— Ты куда?
— Здесь и будем ловить,— говорю я Шульге.
— Тут рыбы нет, тоже мне нашел место! Леща не поймаешь,
плотвы тем более,— авторитетно заявляет он. —Надо поискать быст-
ринку. Вот там — рыба!
— Давай половим здесь, ведь Семен Яковлевич знает эти места.
— Скажет он тебе, дудки! Ты найди мне рыбака, чтобы место
указал,— ни в жисть!
— Ну, ты это брось? Не может дед так поступить. И откуда у тебя
это неверие? Место самое рыбное. Глубина, а к дереву, видно, отмель.
Но Шульга, как и вчера, стоит на своем. Его упрямство меня
выводит из терпения.
— Не хочешь — не надо! Иди дальше, а я здесь буду ловить,
хватит мне твоего острова!
Захватив часть удочек, Шульга уходит за мыс.
— Упрямый козел! — кричу я ему вдогонку.— Не забудь, что
без рыбы нам возвращаться нельзя.
Я остаюсь один. Кругом тихо-тихо. Местами над рекой клубится
туман. Свежий ветерок приятно обдает холодком. Пахнет сосной и
свежескошенным сеном. Хорошо!
27

«Чем ловить?» — задаю я себе вопрос. Решаю: сначала заброшу
закидушки, пусть стаят, авось на них что попадется, а ловить буду
на удочки.
Разматываю закидушку, насаживаю на крючок червя. Кольцами
собираю лесу в левую руку и сильным взмахом правой забрасываю
ее под затопленное дерево. Грузило глухо хлюпает в воду и идет на
дно. Конец лесы я привязываю к небольшому прутику, воткнутому
у воды. Таким же путем забрасываю и вторую закидушку. Спешу,
остаются еще три.
Но что это? Леса первой закидушки молниеносно натягивается,
прутик летит в воду. Бросив неразмотанную снасть, я хватаю лесу.
Подсекаю. Что-то сильное, большое ходит на ней.
«Тащи, тащи... Не зевай»,— тороплю я сам себя. Что-то большое
с трудом выходит из глубины к поверхности... И вдруг огромная
серебристая рыбина с шумом выпрыгивает из воды, показывает мне
Хвост и, как камень, бултыхается вниз. Только большие широкие
круги бегут в стороны.
От неожиданности я опускаю лесу.
Ушла!
Но рыба крепко сидит на крючке. Словно тяжелое бревно, ходит
она кругами на леске. Начинаю вновь подтягивать, рыба
упирается. И в это самое время вижу, как дернулась и натянулась леска
второй закидушки. Что делать? Машинально хватаю конец ее и
заматываю за ногу.
Через несколько минут я уже вытаскиваю первую закидушку. На
берегу бьется красавец сазан. У него короткая голова и толстая,
сильная, мясистая шея. Ударяю его головой о песок и, не снимая
с крючка, бросаю далеко в ?раву.
Леса второй закидушки режет мне ногу. Тащу вторую рыбу. Она
идет кругами. Такой же бросок из воды. Но теперь леску я не
отпускаю: ведь у сазана острое, зубчатое, как пила, перо на плавнике,
пройдет леса по нему, чик — и пополам. Не даю рыбе повернуться,
тяну. Проходит минута, другая — ив траве на берегу бьется еще
один сазан.
Теперь я уже не думаю ни об удочках, ни о других закидушках.
Едва-едва успеваю забрасывать одну и тащить. Клюет
беспрерывно, хватки следуют одна за другой. Признаюсь, я ничего подобного
не видел и не переживал раньше. Двенадцать больших рыбин! G
каким упорством приходилось вытаскивать их из глубины и
подводить к берегу! А они отчаянно упирались, хитрили, старались
оборвать лесу и нырнуть.
Так шел лов. Прошло около часу. Я — в жару, в рыбачьем
экстазе.
Быстро светает. И, когда первый луч солнца ласково
скользнул по воде, заискрились всеми цветами радуги росинки на траве и
листьях деревьев, клев как-то сразу прекратился, словно его кто-то
обрезал. Сколько я после этого ни забрасывал, ни одной поклевки
не было.
28

Я собрал рыбу, уложил ее рядком и прикрыл сочной, душистой
травой. Какая отрада для рыбачьей души: тринадцать сазанов —
один в один!
Только теперь я вспомнил об удочках. Размотал и забросил их.
Раза два клюнул мелкий окунишка, и на одной из удочек червя съел
ерш.
Часа через два подошел Шульга. Он весело насвистывал арию
Тореодора, торжественно держа на кукане двух небольших
окуньков, плотичку и одного подлещика.
— Видал,— приподнимает он кукан,— вот клевало, так
клевало! А у тебя как?
Я пожимаю плечами.
— Вот видишь! — самодовольно смеется он.— Говорил я тебе!
Разве настоящий рыбак укажет место. Какая здесь рыба! Ну, не
горюй. Попроси хорошенечко, окунька уступлю, не так совестно
будет идти домой. А то засмеют, ей-богу! Эх ты, рыболов!
— Дай мне подлещика,— решаю испытать я его,— у тебя вон
каких два оку нища, да и плотва на кукане.
— Ну это дудки! Такую рыбину отдать! У тебя губа не дура!
Ловить надо уметь'
— Не дашь?
— Не дам!
— Ну дай хоть пару окуньков.
Шульга отрицательно качает головой.
— Ну как знаешь!
Явно довольный отказом, он садится на берег и свешивает над
водой длинные волосатые ноги. Как у заправского рыболова, его
брюки закатаны выше колен.
Я неторопливо сматываю удочки.
— Быстрей, быстрей,— говорит он,— к подъему не
успеем!
— Почему не успеем? Еще только пять часов.
— Тебе хорошо, ты налегке,— подтрунивает Шульга,— а у
меня как-никак рыба,— приподнимает он кукан.
— Это как сказать. С твоей рыбой на старт выйти можно. А вот
как мне быть, кто за меня рыбу понесет?
— О-хо-хо! Уморил! — хохочет Шульга.— Я бы на твоем месте
и в часть не показался. Рыболов!
Ну погоди, думаю. Я наклоняюсь и сбрасываю с рыбы траву.
Перед глазами ошеломленного Шульги возникает целая груда
рыбы, да какой!
— Э...да...— только и может сказать он и, когда возвращается
к нему дар речи, кричит:— Не обманешь! Не может быть,
дудки! Это тебе кто-то наловил! Знаю я тебя! Удочкой не
поймаешь!
Он опускается на колени и перебирает рыбу. Я вижу, как
мелкомелко дрожат у него пальцы. Вот она, эта рыбачья страсть.
Теперь наступает и мой черед подтрунить.
29

— Рыбка что надо. Это тебе не два окунька и плотичка. Окунька
пожалел! Эх ты, рыболов-спортсмен! А говорил, я мастер ловить.
Ладно.-Бери себе парочку, с меня и остальных хватит,
— Шутишь?
— Бери, когда дают!
Шульга хватает двух сазанов и торопливо насаживает их на
свой кукан.
— Ну вот, так солиднее, теперь и впрямь можно сказать рыбий
профессор!
Он молчит.
Ни сетки, ни вещевого мешка у меня нет. И я попросту
нанизываю рыбу на кусок тонкой бечевки, завязываю ее узлом и взваливаю
на плечи.
Мы идем вдоль берега. Возле нашей лодки стоит ботник деда..
Сам он сидит у воды и чистит рыбу. На днеботника — с полсотни
подлещиков и плотичек.
Бакенщик приветливо кивает головой.
— Ну вот и рыбка. Хороша! Важнецкая! В этом месте ловили?
— В этом, дедушка. Спасибо тебе! Выбирай себе любую.— И,
сняв с плеча связку, я протягиваю ее деду.
— Да что ты, что ты! — отмахивается он.— Зачем мне? Ты
раненым снеси. Пусть свежей рыбки покушают. А я вот грешным делом
подумал: много ль удочками наловят? Помочь бы ребятам. Проехал
малость вдоль бережка, подъемничек побросал. Попалась,— указал
он на лежащую на дне ботника рыбу.— Вот берите и ее.— Старик
весело щурит глаза, и добрая отцовская улыбка играет на его губах.
— Зачем, дедушка?
— Ничего, ничего, милый. Пусть раненые покушают. А мне этой
чищеной с лихвой хватит. Надо будет — вечерком еще побросаю.
— Ну спасибо, дедушка!
Мы перебрасываем рыбу в свою лодку и, тепло попрощавшись с
бакенщиком, пересекаем Волгу.
— Вот это рыба! — никак не может успокоиться Шульга.— Вот
что значит Волга-матушка!
Лодка быстро скользит по воде. Мимо проплывает наш вчерашний
злополучный островок. Через пятнадцать-двадцать минут мы уже
у берега. Стучимся в окно. Как и вчера, к нам выходит старуха.
— Хороша рыбка! — одобрительно качает она головой.— А я
глаз не сомкнула. Ведь позапамятовала бредешок вам дать, он у нас
в сарайчике. Думаю, вернутся без рыбки, родные мои.
Шульга кладет на крылечко удочки и закидушки.
— Получай, бабуся, свое хозяйство, все в целости, в аккурате.
Сняв с бечевки парочку сазанов, я протягиваю старухе рыбу.
— Что ты, милок! — замахала она руками.— Ни в жисть! Да
рази можно! Бойцы раненые рыбку ждут.
Нам стоило большого труда уговорить ее взять одного сазана.
— Русский человек, какая у него душа! — шагая по дороге,
рассуждал Шульга.— Нужно — последнее отдаст. Вот старуха, од-
30

на-одинешенька... бакенщик! Такой народ все вытерпит, все
перенесет!
Наконец мы добрались до госпиталя. Первой нас увидела
медсестра. На ее крик сбежались все, кто был на дворе.
— Вот это улов! — восхищались все. Вытирая о передник свои
красные руки, шеф-повар радостно говорил: —Отменная рыба,
первый сорт... Хватит тут на уху и на жаренку.
Вечером, перед отбоем, я захожу в восьмую палату. Белов лежит
на койке. Голова его покоится на высоко взбитых подушках.
Большие впалые глаза смотрят на меня с благодарностью.
— Ну, как дела? — спрашиваю я.
— Теперь пойдут на поправку,— отзывается его сосед.
— Душу отвел, словно полегчало, товарищ политрук. Спасибо
вам,— тихо говорит Белов,— ведь наша рыба, волжская.
Поправлюсь — непременно приезжайте!
— Это уже после войны.
— Вот-вот именно,— обрадованно говорит он,— в Чернопенье.
Вот где половим... Места у нас! —Глаза его заблестели, и весь он
как-то ожил.— А клюет...— Он не договаривает, что-то давит ему
в груди, и он тяжело, с надрывом кашляет.
— Ну вот, опять вы разговариваете, Белов,— строго сказала
внезапно вынырнувшая из-за моей спины сестра,— вам же нельзя
говорить, лежите тихо!
— Эх, сестра, сестра, все-то нельзя да нельзя. А мы не просто
разговариваем, а о рыбной ловле толкуем, понимать надо!
В коридоре сестра догнала меня.
— Ну как Белов? — спросил я.
— Да повеселей стал, завтра отправляем баржей. Поправится...
Большое это дело — рыбачья страсть! Вспомнятся дни,
проведенные на рыбалке, и в тяжкие минуты становится легче человеку,
и глубже любит он свою родную русскую природу, свою великую
Родину.
И. Денисов
ВОЛЖСКИЕ БЫЛИ
I. ПРОБУЖДЕНИЕ ВОЛГИ
Я стою под навесом небольшого деревянного здания. Рыбацкая
тоска привела меня на Нижне-Волжскую набережную. Но на Волге—
еще лед. Он окрошился, стал ноздреватым, в нем расширились
полыньи и забереги, но ледохода пока еще нет. Впрочем, что там
вдали, на середине, не видно.
С ночи моросит грибной дождь — мелкий, нудный, скучный. И
хотя сейчас уже утро, и довольно позднее, в нем, в эхом дожде, как
31

в тумане, смутно мелькают огни проходящих машин, зачехленные в
плащи с капюшонами.
— Ах ты, господи... в такую погоду... и что не сидится,—
раздается возле меня голос.
Я оборачиваюсь и лицом к лицу встречаюсь с маленькой,
худощавой старушкой. Вся мокрая, обрызганная грязью, она закутала
голову каким-то лоскутом оборванной клеенки и долго безуспешно
всматривается вниз, под откос.
— Ах ты... и что не сидится... в такую погоду...
Я смотрю то на старушку, то под откос и стараюсь понять,
что же ей надо. Нигде никого не видно.
— Вы что-нибудь ищете? — спрашиваю я.
Вздернув кусок клеенки на затылок, старушка с удивлением
смотрит в лицо мне, потом довольно долго критически разглядывает
всего меня с ног до головы и, как бы не найдя ничего
предосудительного, объясняет:
— Лексея ищу... Лексея Кирилыча, бывшего начальника
причала. Каждоелето он тут... вот тут все работал. Старый такой,лысый..
знаете?
— И что же?
— Ищу вот... Ах, баламут...— Она снова нахлобучивает
клеенку и смотрит под откос—Право, баламут. Как только Волга зачнет
воду мутить, так и беда. Прямо мученье с ним. Чуть только свет —
он уже и тут. И лазит,и лазит... А чего лазит, и сам не знает. Уж
старик, уж на пенсию сел, ну чего бы, чай, сидел бы себе на печи.
Нет! Тут вот не так, тут вот не эдак. Экий баламут.
Я снова смотрю под откос. И снова никого не вижу. Вижу только
ручьи, жидкую глину да мелкую сетку дождя.
— А вы под навес вот идите, под навес,— говорю я старушке.
— Что вы все мокнете!
— Да как же, мой милый... Чай, он мне родной, Лексей-то.
Мужем доводится. Сорок годов прожили. А тут вот, поди, вдруг да
случись что...— Она поправляет клеенку и тихо вздыхает.—Да, вот
так всю жизнь и вожусь. Словно с дитем малым.
— А может, он дома или в пароходстве?
— Тут. Тут где-нибудь. Уж это я знаю. Раз Волга мутить
начала — тут.— И старушка все стоит и стоит под дождем — так
ей удобнее видеть. Я нё мешаю ей.
Темное серое небо понемногу светлеет. Заметно стало виднее на
Волге. Где-то вдали, очевидно у Стрелки, гулко лопается
лед.
— А-а! — обрадованно восклицает старушка.— Видали?
Я смотрю в указанном направлении и ничего не вижу.
— Лексей, а Лексей! — подавшись всем телом вперед, звонко
кричит старушка.
И вдруг, к моему удивлению, из-под самого обрыва, куда
стекает грязь, показывается форменная фуражка водника. Потом
появляется рыжеусое бритое лицо, мокрые плечи шинели и светлые
32

-медные пуговицы. Оглянувшись и заметив нас, человек этот
улыбается и осторожно выбирается на кручу/
— Видали? Ах ты какой... Вот ведь какой! — с материнским
беззлобием ворчит старушка.— А долго ли свалиться али утопнуть
как... Ах ты... чистый ребенок, хоть за ручку води.
Но радостное удовлетворение, очевидно, выше ее мимолетного
негодования, и она, забыв, что мы совершенно не знакомы, начинает
оправдывать свое «детище».
— А вот, поди ж ты, хвалили. На работе-то его хвалили.
Беспокойный, нам-де такие нужны! Н-да...
Между тем, с грязными растопыренными руками, Алексей
Кириллович подходит к нам. Это небольшой, хорошо сохранившийся
старик лет шестидесяти. Его приятное, загорелое лицо, усыпанное, как
и у всех рыжих людей, мелкими веснушками, довольно.
Прищуренные, не по-стариковски светлые глаза глядят приветливо и
добродушно из-под гривок бровей. Фуражка, шинель, узкие брюки — все
вымокло до нитки, будто старик — только что из самой воды.
Покосившись на жену, он встает напротив меня и, улыбаясь,
говорит баском:
— Здравствуйте. Сия персона — неизменный начальник
причала номер шесть... Чем могу быть полезен?
Я объяснил ему.
— А-а!... Тоска, значит, по Волге, по реченьке нашей. Та-ак.
Знакомо,— говорит он и, забыв о предосторожности, шлепает
грязными руками по шинели.— А ведь и я за тем же пришел. Да
вспомнил тут о столбушке: качалась одна, знаете — сходни на них,
лесенки ложим? Вот я и вспомнил. Как бы не смыло. Она ведь, Волга-то,
ох озорная!
— Пойдем, ты... «озорная»,— ворчит на него старушка,— и чего
тебя носит! Вывозился весь, как этот... право.
— Славно! — не слушая ее, продолжает Алексей Кириллович.—
Очень хорошо, когда она мутит. Знаете, эдак вроде спросонья дитя
малое — и потянется, и зевнет, и льдинами, вроде суставчиками,
хрупает. И вставать-то вроде пора бы, да и не хочется...
— Алексей... Алексей! — встрепенулась старушка.— Лед-то,
лед-то... гляди! Поднимается. Волга-то... гляди!
— Де? Что ты! — Алексей Кириллович быстро окидывает
взглядом реку — и замирает.
Темноватые, ноздреватые массивы льда медленно надвигаются
к нашему берегу, выжимают коричневую воду и,настругивая мелкую
игольчатую шугу, со вздохом опускаются вниз. Льды шумят и
позванивают и там — где-то вдали, за мелкой сеткой дождя. Алексей
Кириллович незаметно вздыхает, а вслух, косясь на старушку,
притворно равнодушно бормочет:
— Ну, это только торосина...
— Торо-осина,— недовольно ворчит старушка.— Не торосина,
а Волга вздыхает. Сам говорил. Пробуждается, значит.
— Ну-ну... побай!
2 Заказ № 723
33

— Побай, побай,— ворчливо продолжает старушка.— Сам
говорил; как загомонится стрелка, Волга вздыхает. А теперь — «побай»...
Алексей Кириллович косится в мою сторону и, ухмыльнувшись,
лукаво замечает:
— Баба, а все знает.— Нагнувшись к ее уху, озорновато
говорит: — А все-таки это торосина...
— А поди ты... сутяжный! — уже возмущенно бормочет
старушка.— Сам ты торосина... Право.
А льды надвигаются все больше и больше. Они уже закрыли всю
заокраину, выползают на берег и так, берегом, ползут, и шумят, и
звенят. Потом на какой-то момент они замирают, чуть отползают
назад, вздрагивают и с новой силой, с еще большим шумом и звоном
опять устремляются вверх.
— Те-те-те... встает... просыпается,— настороженно вслушиваясь
и вглядываясь, говорит Алексей Кириллович.
— Что? От те и торосина! — ехидно вставляет старушка.
— Но-но! ~г* Алексей Кириллович повышает голос и,
обернувшись ко мне, поясняет: — Это я с умыслом. Старуха-то ведь тоже
не прочь... На Волгу пришла поглядеть, а на словах вроде бы за
мной. Н-да... Одного поля ягоды. С малых лет ведь на Волге,
почитай что с пеленок — свыклись. Вот она и тянет. А потом—рыбаки.
Как тут без Волги? Никак невозможно.
— А вы и рыбак?
— А как же! Конечно, рыбак. Только я так, не правский —
наметками, удочкой. Для себя, не артельный.
— Значит, любитель?
— Во-во. А вы не тоже... случайно?
— Тоже.
— О... Друзья, значит! Друзья, друзья...
...Знакомство рыбацкое — быстрое и прочное. Вскоре я был у
него на квартире, и мы пили чай.
Квартира Алексея Кирилловича была из двух комнат: одна —
столовая, другая — спальня. Окна столовой выходили во двор, а
из спальни — на Волгу. А так как пробуждение Волги Алексей
Кириллович не мог переносить спокойно, мы перешли в спальню.
Здесь было тихо, тепло и уютно. В раскрытые настежь окна вместе
с ветерком и сыростью доносился перезвон мелкой шуги.
Дождь утихает, и шире открываются дали.
— Та-ак... Значит, тоже рыбак? — Алексей Кириллович
неторопливо закуривает трубку. Переодетый в чистый китель и новые
брюки, он сидит у окна и изредка посматривает на Волгу.— Скоро
ловить будем. Будем? Вот только Волга отмутит — и будем.
Долго, с причмокиванием он раскуривает трубку. А раскурив
и затянувшись, продолжает:
34

— Рыбку ловить — преприятное дело, на удочку если. А
главное, сам по себе — и душа и сознание свободы... Да! А сколько, брат,
удовольствия... а? Сидишь эдак где-нибудь поутру у залива или на
дамбе... Холодок, ни души единой... Перед тобой — поплавок на
воде, словно сторож. На Волге — туман. Тишь, благодать... На траве
и на листьях — роса, словно слезы... от радости слезы такие
бывают...
— Пей-ка, ты, баламут,— говорит старушка.
— Сидишь, и вдруг — оп! — поплавок опустился... Ну, брат,
все позабыл. Особенно крупная если, фунтов на десяток. Удилище—
в кольцо! Леса — струной! И —дзинь!Дзинь! Оборвется, гляди...
Алексей Кириллович восторженно и умиленно смотрит куда-то
мимо меня в угол. И такое у него состояние, как будто он
действительно только что тащил эту рыбу.
— А вы его не слушайте,— обращаясь ко мне, говорит старушка.
— Врет. Право ведь врет.— Но, хотя она и отрицает, и довольно
жестоко, чувствуется, разговор старика волнует и ее и ей не менее
приятно все, что он говорит. Как-никак и она ведь рыбачка, и ей,
вероятно, доводилось когда-то подержать на лесе солидную рыбу.
Но, хотя Алексей Кириллович именно это выражение читает на
лице старушки, слова ее оскорбляют его.
— То есть как это «врешь»? — говорит он сурово.
— А так и врешь,— продолжает старушка. Раз сказавши, она
не унимается. В нее уже вселился дух противоречия.
— Ну, погоди... Что же это... А разве я тебе не носил?
— Носил, да каких только?
— Ну и...всяких.
— Правильно, всяких. А вот на десяток — не помню,
— Ну уж... больно точна ты,— оскорбленно роняет Алексей
Кириллович.— Словно бухгалтер...— И, помолчав, добавляет: —
А ты пошла бы... шинель пообмыла...
— То-то... шинель,— лукаво щуря глаза, говорит старушка.—
Ты будешь грязь собирать, как дитя малое, а я тебе мой. Ишь ты...—
Но все-таки встает и уходит.
Алексей Кириллович сконфужен. Глаза его прячутся под
гривки бровей. Некоторое время мы сидим молча.
— Вот ведь старая,— избегая моего взгляда, роняет он.— Так
ни с того, ни с сего возьмет, да и срежет. А все в отместку: помните,
я сказал ей торосина? Вот, мол, и я тебе. Н-да...
Он опять умолкает. Но ненадолго. Снова одолевает его жажда
воспоминаний и домыслов.
— Да-а... Это еще ничего,— продолжает он.— А то вот однажды
такое случилось. Выехал я на сомов с удою квоковой. Знаете, что
это?
— Нет. Сомов мне ловить не доводилось.
— Так вот... Это значит — якорь, на него лягушка за кожицу
цепляется. И вот на бечевке якорь-то с лягушкой в воду спускаем,
в омут там или яму,— это притон их. Бечева большая на блоке, а
2*
35

рядом, у лодки, палочкой эдакой, знаете, с выемкой, вроде
копытца, тюк-тюк об воду. А от этого звук, словно лягушка,— квок, квок..
Сомы это любят, ну и подходят. Да-а... Вот, значит, выехал, на якорь
встал. А ночь, тишина... Вода — как деготь. В стороне, намели, го-
лавлишки жируют. Где-то внизу пароход лопастями шумит. Вдруг
бечеву у меня из руки — хвать! И пошел... Э, думаю, есть! Якорь
снимаю, жду... А он, словно лошадь: бечеву-то вымотал, да в
сторону, так что лодка моя поперек встала, да ка-ак даст!.. Я — инда
в,воду. Вверх тормашкой... за борт.
— Ну и... ушел?
— Ушел! Бечева оборвалась. Пудов, должно, на пять, не
меньше.
— Жаль.
— То-то, что жаль. Да и сам-то чуть спасся, но — удовольствие.
В жизнь не забыть! А жене рассказал — не поверила. Ты, грит,
врешь. Коль сома не принес— врешь. Сонный, грит, с лодки
свалился. Да вот, поди ж ты... Так и не верит.
— Ладно уж, верю,— раздается голос старушки. Она стоит в
дверях и хитренько улыбается.— Только один ты у меня не пойдешь
больше. Никогда не пойдешь. А паче того с водкой.
Алексей Кириллович вспыхивает и опускает глаза.
* «
— Эй, Васька-а! Лед тронулся,— раздается чей-то звонкий
мальчишеский голос.
Вздрагивают стены дома, звенит надтреснутое стекло, и сильный
продолжительный гул доносится с Волги. Алексей Кириллович
шире распахивает окно. Дождь давно уже стих, туман порассеялся, и
нам из окна видно, как темные огромные льдины наползают друг
на друга, как крошатся они и пенят воду. Одна из громадин, от
которой, очевидно, произошло движение, медленно, настойчиво и
упрямо давит измельченные груды на середине реки, и все это
месиво, звенящее и шумящее, нанизывая себе на окрайкидащит к нашему
берегу. Здесь она встречается с такой же массивной упершейся в
берег льдиной и, не останавливаясь, движимая своей тяжестью и
грудами идущего за ней бесконечного крошева, начинает давить, скри- -
петь и тяжело подниматься. И в движении ее столько огромной,
неотразимой силы, а шум, производимый ею, настолько внушителен,
что я невольно отстраняюсь в комнату. Отодвигается за косяк и
старушка. И только Алексей Кириллович, высунувшись из окна,
восхищенно и умиленно бормочет:
— Вот оно... Вот... Волгушка...
Лицо его лучится морщинами, ноздри раздуваются. А льдина,
идущая от середины, все движется и движется. Вздыбилась и заок-
раинная льдина. И эти две массы, как бы состязаясь в силе,
настолько высоко поднялись, что заслонили собой и мост, и Стрелку, и
большую часть заречья. Они уже поприжались друг к другу и за-
36

мерли... Потом, щелкнув, лопнули, сотрясли побережье и наотмашь
друг от друга, с грохотом, ревом и стоном обрушились в воду... И
Волга — от края до края — зазвенела шумящими льдинами.
Начался ледоход.
II. ДУМКА АЛЕКСЕЯ КИРИЛЛОВИЧА
На улице еще темно, а мы уже наготове. В старой шинельке,
ватных штанах и сапогах выше колен Алексей Кириллович стоит возле
сумок и связанных снастей.
— Ну, все ли? — спрашивает жена.
— Все-то оно все,— говорит Алексей Кириллович,— а что-то
забыл вроде.
— Ну, коли все,— продолжает она,— надо идти. К свету еле
добраться.
— Да, надо идти,— соглашается старик.— А что бы это я
позабыл-то?..
Медленно и нехотя, как бы ожидая чего, он поднимает рюкзак.
Мне неизвестно, провинился ли он перед женой, готовила ли она
ему какую-то очередную головомойку, но было ясно, он что-то
выпрашивал. И, когда надежда его почти уже иссякла и, вскинув
рюкзак, он сухо промолвил: «Пошли»,— старушка извлекла из-за пазухи
четвертушку водки.
— На уж, старый.— Off не поднял глаз, но губы его улыбнулись.
— У меня чтоб не зря: поостынешь там или вымокнешь, и то только
рюмочку. А то опять какой-нибудь сом стащит...
Старик берет ее водку, будто нехотя сует в карман, а выходя,
еще в коридоре бормочет:
— Накануне зарок ей давал: ни слова о водке. Ну, а... ясное
дело, на Волге, да в ночь, да время такое — без сугрева никак
невозможно. И она это знает, только, дескать, спрошу ли.
Он толкает меня в бок и восхищенно бормочет:
— Не жена, а потеха... Хи-хи... Умница!.. А знаешь, какая
думка за ночь у меня появилась? Знаешь? Рыбы пудиков пять
наловить, да отборной еще. Вот удивится старуха.
В темноте под откосом мы отыскиваем лодку. Алексей
Кириллович долго гремит невидимой под ногами цепью, что-то ворчит о
подъеме воды и, стукнув железом о дерево, воровато командует:
— Садись! Лодка-то кумова, он лаяться будет... Ну! — А когда
мы отплываем, и довольно далеко, он так же тихо и воровато
добавляет: — Такой негодяй, припрохвостища — страх! Света не
взвидишь, как лаяться будет. Кулак.— И еще тише и вороватее, даже
гресть перестал: — А все-таки я его обманул... Ха! Обманул...
И сетку слимонил. Нынче он на дежурстве, авось недотумкает, а
завтра... завтра чем свет я ему снова в чулан... Мы ведь соседи.
Ха-арошая сетка. Всю зиму вязал он...
Он снова хахакает и нажимает на весла. Лодка рвется вперед,
наискось к Стрелке, и за кормой гулко булькает темно-густая вода.
37

Плывем мы удивительно долго. Стрелка давно уже позади, а
город отступил настолько, что огни его на высокой горе мелькают
вперемешку со звездами. А мы все плывем и плывем. И вокруг нас —
вода и вода. И темень.
Но вот пронеслось что-то крылатое и быстрое. «Криэ!» —
слышим мы. Я поднимаю голову. Расправив тугие острые крылья,
чайка быстро опускается над лодкой и, взмывая вверх, пропадает.
«Криэ!» — отвечает ей другая откуда-то сбоку.
Чайки уже на крыле. Значит, скоро утро.
Через две-три минуты забрезжил рассвет, а вскоре появилась и
земля. Остров.
— Ну, вот и прибыли,— торжественно говорит Алексей
Кириллович.— А места-то, места, а!.. Раздолье...
* *
*
На острове, кроме нас,— трое: небольшой сутулый старичок
в порванном безухом малахае и брезентовом плаще, рослый
рыжеватый мужик в длинных из кожи бахилах, пиджаке и фуражке и
крепкий курносый мальчишка лет под шестнадцать. Они сидят возле
костра у раскинутой на кольях палатке, смотрят на Волгу и курят.
Над костром в потемневшем ведерке варится, вероятно, уха.
— Здравствуйте,— говорю я.
— Здорово,— вскинув глаза и опять уставившись в Волгу,
отвечает мне старичок.— Вправду, пожалуй,— обращаясь уже к
своим, продолжает он очевидно до нас еще начатый разговор.—Вишь
ты, вода-то мутнеет. И тальник-то дрожит и все клонится.
— Большая вода будет. Беспременно,— подтверждает его мысли
мужик в высоких бахилах. Он со свистом посасывает трубку.—
Станция воды спустила. На ночь здесь оставаться нельзя.
— Да, большая вода будет...
Алексей Кириллович толкает меня в спину. Я оборачиваюсь. Он
кивает на людей:
— Народец,— говорит он тихо.— Пойдем. Сети надо
расставить.
И, отойдя, поясняет:
— Рыбаки это, артельные. С Бора. Очень не любят, когда
пристаешь к ним. Ишь разговорчики! Согнать им нас хочется... А
рыбка шалит здесь, слышишь в кустах-то?.. Ну, брат, с ухой будем.
...Рыбка здесь действительно шалила; в течение дня из
спрятанной сети нам удалось выбрать с десяток язей, и довольно солидных.
Но была какая-то доля правды и в словах незнакомых людей. Вода
прибывала. Густая, темная, с пеной и наносом, она лихорадочно
трепала ивняки, и от этого нарастал и ширился шум в них — глухой
и ворчливый, какой бывает в лесу перед бурей. Это мне не
понравилось.
— А что, если правда? — говорю я после того, как незнакомые
мне люди, снявшись с нашего острова, ушли на озерные сливы.
38

— Ерунда!— отвечает Алексей Кириллович.— Паводок как
паводок. Что еще может быть? У меня, брат, глаз наметан... А на
этих[вы не глядите — подлецы! Прехитрейший народ. Вечером здесь
будут, зкгаю.
Мы набираем кострицы *, дровец и раздуваем костер. Лодку для
предосторожности выволакиваем на берег, наливаем в нее немного
воды и пускаем рыбу. Здесь она будет живой.
Проходит час, другой. Я готовлю уху. Вдруг Алексей
Кириллович хихикает и толкает меня в бок.
— Видали? — он указывает на узкий проход между веток
кустарника. Оттуда по направлению к нам плывет лодка.— Ах,
подлецы! Так-так-так... Экий народец!
Лодка, между тем, подходит к острову, вползает носом на берег,
и из нее выходит мужик — рыжий, высокий, в бахилах выше колен.
Он один. Медленно и молча он проходит мимо нас, долго
подозрительно смотрит в то место, где стоит наша сетка, потом косится на
рыбу, что бултыхается в нашей лодке, и сурово говорит:
— Ну что?
— Что? — в свою очередь, спрашивает Алексей Кириллович,
— Ночевать вздумали?
— Вздумали ночевать.
— Та-ак...— Мужик некоторое время молчит и сурово,
предостерегающе добавляет: — Глядите!
— А вы что ушли? Тесно?
— Мы-то? — Мужик исподлобья смотрит в смеющиеся глаза
Алексея Кирилловича.— А ушли... потому так треба...
В это время низко, чуть не коснувшись его головы, со свистом
пролетают чирки. Мужик, не моргнув, провожает их взглядом
и молча направляется к своей лодке.
— Ха! — усмехнулся Алексей Кириллович.— Разведка...
Надзор держат, язви их дери! Только вы нас не поймаете, нет. Вою вашу
рыбу выцедим.
Помолчав, он обращается уже ко мне:
— А жалко им место-то это. Оченно жалко. Рыбное, главно.
Я эт-то в прошлом году вместе с кумом был, и тоже вот здесь.
Здоровая рыба ловилась. И все язь. Икру он здесь мечет.
— Почему именно здесь?
— А, видишь ли, кусты ему надо, икру выдавлять. Вот он
залезет в кусты-то и трется, и трется. Икра и выходит. А в это время
самец с молоками — рраз! Об нее и обливает молоками-то. Вот тебе,
значит, и рыба. Ну как, ушица готова?
Ушица готова. Мы сытно наедаемся, ложимся у костра и смотрим
в небо. Небо чистое, звездное, но без луны. Пахнет дымком, волглой
кострицей и нефтью. В стороне, возле сети, бултыхаясь, жируют язи.
Алексей Кириллович вскоре засыпает, он устал, а я еще лежу с
открытыми глазами и вслушиваюсь в Волгу. В шуме ветра, в смут-
* Жесткая кора paQTQWjft адгофдше трав,
39

ном плеске воды, а главное в дробном качании веток, видимых на
просвете неба, я улавливаю что-то знакомое из старых примет об
усиленных паводках. Слова старика о большой воде мне кажутся не
лишенными смысла. Но рядом волгарь, человек с «наметанным глазом»,
мне хочется верить ему — и я тоже засыпаю...
— Вставай! Вставай! — раздается неистовый крик Алексея
Кирилловича.
Я вскакиваю и ничего не понимаю. Вокруг — темень. Черная
вода бурлит возле ног, накипью прыгает пена. Алексей Кириллович
топчется на одном месте и бессвязно бормочет:
— Вот те и снасти... Вот те и лодка... А?.. Как же тепер ь? Кум-то,
кум-то меня живьем ведь проглотит. Старый я черт!
Я осматриваюсь. За ночь вода прибыла, она затопила наш остров,
земля осталась только под ногами.
— Ну как же... как же теперь? — Алексей Кириллович
беспомощно разводит руками.— Что же теперь будем делать? Потонем.
Беспременно потонем. А может быть, тут...— Он некоторое время
смотрит в том направлении, где была наша лодка, делает шаг,
другой, раздумывает, потом вдруг срывается с места и бросается в
воду. Но вскоре он возвращается, становится возле меня и бессильно
опускает голову. Мы молчим. Вода начинает скрывать последний
островок под ногами, и капли с пол шинельки Алексея
Кирилловича отчетливо звенят у наших ног.
Мы знаем: единственное, что остается делать ради спасения,—
кричать. Но не смешно ли старику, хорошо знающему Волгу,
прожившему на ней всю свою жизнь, и мне — солидному дяде,
захотевшему побаловаться рыбкой, горланить о своей беспомощности, а
потом, под скрытые насмешки людей, оправдываться тем, что у нас
утащило лодку... И мы молчим. Мы стоим долго, долго. И нам обоим
почему-то ни о чем не хочется говорить.
Вода поднимается, она уже выше колен, она знобит, леденит,
вымывает песок под ногами. Мимо уже плывут серые, рыхлые хлопья
пены, щепки, доски, коряги, черные длинные бревна. Где-то рядом,
в темноте, плюхают утки и, как бы понимая наше состояние,
подплывают настолько близко, что можно отличить чирка от крякуши.
Раздается выстрел — далекий, глухой, где-то у линии железной
дороги. Утки настороженно вскидывают головы, расходятся, но не
взлетают. Порванная тишина возле нас снова смыкается.
Вдруг я слышу человеческий голос, другой... и опять тихо.
— А ведь здесь никак рыбаки или охотники,— говорю я.—
Может быть, крикнуть?
Алексей Кириллович не отвечает.
В низовье, у города, огни которого кажутся разбросанными
угольями по склонам темной горы, тревожно гудит пароход. И, хотя
эти погудки для нас и вовсе ничего не значат, так они далеки,
Алексей Кириллович невольно поворачивает голову.
— Теплоход,— говорит он с тоской.— Вроде «Меркурий»...
40

Он делает вид, что увлечен этими погудками, но, в сущности,
все его внимание сосредоточенно на тихих всплесках воды, которые
я принимаю за удары весел.
— Эге-гей!— кричу я.— Помогите!
Некоторое время мы слышим лишь однообразное, угрюмое бор*
мотание реки, неясный и смутный шелест качающихся вершинок
лозняка и голос потревоженной выпи. Но вскоре мы различаем стуки
уключин, плеск воды от весел и голоса двух людей — тихий,
мальчишеский, и сдержанный бас. Алексей Кириллович грустно улыбается,
стучит от озноба зубами, и видать, что недоволен.
— А ну как знакомые? — говорит он.— Срам! Лучше утоп-
нуть.
Из темноты в прогале кустов появляется лодка. По пиджаку и
фуражке я узнаю гребца: это тот рыжий мужик в кожаных бахилах,
что наведывал вечером. Он плывет со вчерашним пареньком и
порожней лодкой, идущей за кормой.
— А-а... это вы, ребятишки,— спокойным, убийственно
унизительным тоном говорит он, останавливая свою лодку на некотором
расстоянии от нас.— А я, мол: кто это кличет? Ну как, облови-
лись?
Я отшучиваюсь, Алексей Кириллович молчит. Мальчишка,
сидящий на корме, наблюдает за нами.
— Та-ак,— вынимая трубку и набивая ее, продолжает мужик.—
А здорово Волга-то нынче взыграла ..
— Ну, ты, Аксен, вот что... вывози куда-нибудь! — стараясь
быть строгим, говорит Алексей Кириллович. Но в голосе его
звучит и просьба и унижение.— Нечего волынку-то тянуть. Видишь, еле
стоим...
— Как не видать, вижу,— отвечает мужик, спокойно
посасывая трубку— Так загодя и утопнуть можно. У нас в третьем годе
рыбак один... Перфильича слышали?
— Ты это брось! — перебивает Алексей Кириллович.— Денег
у нас с собой нет, водки четверку хочешь?
— Водки? — мужик некоторое время раздумывает.— Что ж, это
можно. Мишутка, давай сюда лодку.
Мишутка, здоровый курносый парнишка, быстро вскидывает
глаза.
— Лодку? — говорит он недоверчиво.
— Ну да. Лодку.— Мужик тоже поднимает глаза, и между ними
происходит какое-то бессловесное объяснение,— Отдай... (
Мы забираемся в лодку — она, оказывается, наша, мужик
изловил ее на озерных сливах,— и нам сразу становится и весело и
хорошо.
— Ну, брат, спасибо,— говорю я мужику.— Как тебя звать-то?
— Звать-то? Аль не расслышал? Аксен меня зовут.— Приняв
четверку, он несколько раз подбрасывает ее на ладони и возвращает.
— Возьми уж, старик. Мне все равно не впрок, а вам это — в
пользу. Потому как настыли.
41

— Так, может... и сетка у тебя? — сразу веселея, говорит
Алексей Кириллович.
— И сетка у нас,— спокойно, без улыбки отвечает Аксен.—
Только уж сетку ты не получишь, старик. Лодку — пожалуйста.
А сетку не жди. У меня останется. Незаконная ловля, слышали?
Вот. Браконьеры вы. И — по закону — судить бы вас надо.
— Как же... ведь это же чужая, не моя она, понимаешь,—
вскипел было Алексей Кириллович, но Аксен презрительно
ухмыльнулся.
— Да знаю, что она не твоя. Куманька твоего, собутыльника,
Мокшанина. Ясно? Ручная работа приметна. Бывайте здоровы.
...Итак, мы возвращаемся домой без сети и без рыбы. Алексей
Кириллович сокрушенно бормочет:
— Да, думал я, думал об этой рыбалке. Вот тебе и рыбка! Вот
тебе и думка моя... Эх, будет мне от старухи. А от кума-то, от
кума-то... Сожрет меня крокодильская душа!
Хоть меня и не ожидали подобные неприятности, чувствовал я
себя отвратительно. Я знал, что рано или поздно встречусь с этим Ак-
сеном и мне перед ним будет стыдно. Да и само клеймо браконьера
ложилось тяжким бременем.
Горький
Николай Грибачев
БРОНЗОВАЯ БЕЗДЕЛУШКА
На столе у меня, во рту у, пластмассовой рыбы, лежит
бронзовая грушевидная безделушка с продольными разрезами, словно у
нераскрывшегося бутона. Приятели мои считают ее дешевеньким и
безвкусным украшением и не проявляют к ней особого интереса,
чему я рад: безделушка при слишком вольном обращении может
чувствительно цапнуть за пальцы. Для меня же она имеет особое
значение и напоминает об одной титанической борьбе, которая в
три дня развернулась и закончилась неожиданными
последствиями на берегу красивой речки, где мы небольшой компанией
проводили свой отпуск. Однако, прежде чем приступить к рассказу о
событиях, необходимы некоторые пояснения.
Существует давнее соперничество между московскими и
ленинградскими рыболовами.
Ленинградцы отличаются от москвичей и характером и
снаряжением. Ленинградцы ловят по преимуществу с лодок, потому что
у них большие водоемы, удочки и спиннинги у них самых последних
конструкций, крючки кованые и отточенные по высшему классу,
блесны у каждого пятого своей собственной конструкции и- такие
хитроумные, что их можно демонстрировать на технических
выставках среди самой тонкой электронной аппаратуры. Небылицы
42

они, правда, рассказывают так же, как и все другие рыбаки на
свете, но делают это с таким достоинством и таким тоном, что
повествования их выглядят не менее достоверными, чем справки из
энциклопедических словарей. Встречаясь с москвичами у прилавков
рыболовецких магазинов, они подавляют уже своей манерой обращения
к продавцу:
— Нет, мне нужна леска чуть потолще этой. В прошлом году,
когда у меня взялся лосось на двадцать три килограмма...
Лосось! Двадцать три килограмма! Конечно, как человек
бывалый и умудренный, москвич не дает себя провести и сразу, не
моргнув глазом, убавляет вес рыбы вдвое, но и при этом непременном
условии добыча выглядит внушительно, а главное это же не щука,
не окунь, а царственный красавец быстрых рек. О если бы лососи
водились в подмосковных морях, реконструированных реках и в
каналах — мы бы показали этим самым ленинградцам! Но чего
нет, того нет. И москвичи ловят рыбу по-своему, с берега,
раскидывая веера удочек или остроумно, с цирковой ловкостью
маневрируя спиннингом среди кустов! и деревьев, которыми природа
пышно обсадила берега наших рек. Удилища, поплавки, спиннинги,
блесна москвичей самые обыкновенные, крючки разнокалиберные, но
стандартные. Правда, иногда самые фанатичные из них
заглядывают на Птичий рынок, где по соседству со щеглами, снегирями и
голубями в клетках торгуют из-под полы рыболовецким товаром
любители, которые, кажется, больше всего ценят чисто
художественную, а не практическую ценность своих изделий. Я сам однажды
купил там две блесны, которые своим свечением и хитроумными
обводами поражали всякого, кто их видел, но на которые нигде,
никогда, даже в пору самого отчаянного клева и жора, ничего не
ловилось... Наконец, чтобы довершить портрет среднего
московского рыболова, следует признать, что он так же изрядно и
добродушно привирает, но делает это с таким вдохновением, упоением и
подъемом, что с первых же слов даже люди в таких делах
неискушенные начинают относиться к его рассказам подозрительно, но
зато он немедленно начинает вер ить себе сам. После первого же
дебюта с очередной небылицей он принимается совершенно искренне
сокрушаться об огромной рыбине, которая сорвалась, обломала
крючок или порвала поводок и которой на самом деле не было...
Нас было трое московских и двое брянских рыболовов, и уже
несколько дней мы жили на берегу реки, укрытые благодатным
шатром дубового леса. Утром и вечером мы ловили рыбу,
предварительно набивая карманы и сумки лесными орехами, которые
растут здесь в невероятном изобилии. Щелканье орехов, как было
установлено опытным путем, не принадлежало к числу занятий,
предусмотренных рыболовецкими брошюрами в параграфах о шумах и
стуках, пугающих лещей, и совесть наша на этот счет оставалась
спокойной. Да и ловили мы лениво — просто блаженствовали у
воды. На пятый день к нам на машине приехал ленинградский
инженер, брат одного нашего брянского знакомого. Это был мужчина
43

лет тридцати, сухой, жилистый, с ногами и торсом бегуна на дальние
дистанции и с глазами прокурора. По крайней мере, такими они
нам показались, когда он, оглядев наше нехитрое снаряжение,
состоявшее только из поплавочных удочек, спросил:
— Уху варите иногда?
— Варим,— подтвердили мы.
— А рыбу у кого покупаете?
— Что значит — покупаете? Сами ловим.
— Вот этой снастью?
— Да...
Он недоверчиво и, как нам показалось, пренебрежительно
пожал плечами, принес свою плетеную корзинку и снял с нее
парусину. То, что представилось нашим глазам, более всего походило на
комплект зубоврачебных инструментов, по крайней мере с первого
взгляда: были тут какие-то блестящие трезубцы, тонкие клещи с
острыми концами, загнутыми вроде ястребиного клюва,
никелированные и позолоченные яйцеобразные безделушки неизвестного
назначения, металлические стерженьки с мощными пружинами и
многое другое. Непривычно выглядели и лески, выкрашенные в
синие, красные, желтые и даже фиолетовые цвета... Мы приуныли,
потому что с первого взгляда поняли: перед нами не просто рыболов,
а мастер, может быть, даже гроссмейстер своего дела, вооруженный
до зубов новейшими достижениями техники. Ничьего опыта
перенимать мы не хотели, наскучило, но не хотели быть битыми.
— Знатное у вас грузило! — подивился бухгалтер
издательства, увидев, как ленинградец прикрепляет к спиннингу
яйцеобразную безделушку.— Прекрасная обтекаемость...
— Где грузило? — спросил ленинградец.
— А вот это..,
— Вот это — блесна.
— Как же вы будете ловить без крючков? Крючковато нету...
Магнитом, что ли, действует?
— Крючки есть, они спрятаны внутри... Выскакивают, когда
рыба схватит блесну...
На вечернюю ловлю мы уходили с испорченным настроением;
у прилавка магазина мы как-нибудь сбалансировали бы уловы,
но здесь надо было выкладывать рыбу, а не словеса... Солнце
клонилось к закату, выстилая воду в омутах бронзовыми блеснами.
Меловая круча напротив нашей стоянки, ослепительно белевшая
днем, покрывалась синей тенью, гасли белые свечки берез. Ветер
затих, слышался только сухой, стеклянный звон стрекоз и тихое
журчание воды под нависшими лозами. Как друзья в общей беде,
мы с приятелем Семеном Семеновичем, брянским издательским
работником, с которым обычно вечно соревновались и ссорились,
сидели по соседству, изредка обмениваясь опытом и сомнениями.
Семен Семенович, человек эмоциональный во всем, что касалось
удочки, предвидел закат своей славы и потерю рыболовецкой чести.
По непонятным причинам он считал себя чемпионом по меньшей мере
44

области и страдал даже от одного сознания, что у кого-то рыба так
же может клевать и попадаться на крючок. А если кто-нибудь
ловил больше, чем он, обычно добродушное и кругловатое лицо
его мрачнело, вытягивалось, и в таком виде он мог успешно играть
злодея в кинофильмах. Прямо удивительно, что делает иногда
безобидная страсть с самым покладистым человеком...
— У них там, у ленинградцев, какие турбины делают! —
вздохнул он.— Для гигантских электростанций.
— Ну и что?
— А то...
— На бежицких заводах тоже делают. Для стран народной
демократии.
— Нет, наши поменьше... Мощность не та!
Похоже было, что Семен Семенович, запутавшись в
неисчислимых лабиринтах зависти, ставил в прямую связь мощность
гигантских турбин с неопределенным и капризным искусством
рыбной ловли, немудреную выделку простенькой железной или
латунной блесны— с производством уникальных генераторов.
Это был образчик философии поистине всеобъемлющей, но,
признаться по совести, ее почему-то хотелось принять в расчет, тем
более что рыба шла плохо, словно все ее симпатии принадлежали
теперь ленинградцу. К вечернему костру мы вернулись с тремя
килограммами плотиц и окуней на двоих, заранее приготовив
сложную систему объяснений: в них входили гуси, которые гагакали на
всю реку, нервируя лещей и подустов, комары, обловленность мест,
дневная жара и даже песня доярок, которую те пели,
переплавляясь через реку на летнее пастбище. Словом, мы укрепляли
позиции как могли, но каково же было наше удивление, когда мы
узнали, что ленинградец уже вернулся, и притом без единой, даже
самой маленькой, рыбки. Тогда, подвластные великодушию
гостеприимства, мы решили оправдать своими объяснениями его неудачу,
но он сказал:
— Я не ловил, а разведывал водоем. Как говорится, не зная
броду, не суйся в воду...
— Значит, завтра?
— Завтра начнем...
Утром мы не собирали орехов, не любовались восходом солнца,
не совещались и даже не курили: как бегуны на ответственном
состязании, каждую секунду и каждую десятую секунды мы
старались использовать с максимальной выгодой. Но рыба ловилась
еще хуже, чем накануне. Когда стало ясно, что в ближайшее время
перемен не предвидится, Семен Семенович взял свое ведерко и полез
в чащу лозняка, крапивы, дикого тмина и хмеля на поиски какого-
нибудь озерка,где водятся окуни. Местные жители говорили нам,
что где-то в лесу такое озеро есть, что называется оно
Глухим и рыбы там много, но, когда мы просили указать поточнее
дорогу, они неопределенно махали рукой в сторону зеленой стены
леса;
45

— Там...
Подумав, прибавляли:
— Ориентировочно.
И при этом предостерегали нас, что берега у озера топкие и
надо соблюдать величайшую осторожность, иначе ухнешь в прорву —
и поминай, как звали! Я напомнил об этом Семену Семеновичу,
когда он уходил, но сурово вытянувшееся и как бы удлинившееся
лицо его выражало железную решимость человека, который идет
на подвиг во имя высокой идеи. Такого человека надо опасаться, как
грузовика без тормозов. И что'же? Когда в полдень, запоздав
против обыкновения часа на два, мы вернулись на стоянку и подвели
итоги, выяснилось, что у ленинградца снова ничего нет, у меня —
улов жалкий, зато у Семена Семеновича и сумка и ведерко были
набиты крупными подлещиками... Нет, лицо его не выражало
законного ликования, оно было замкнуто, но в этом мне чудился
новый для Семена Семеновича оттенок достоинства. Когда же,
пообедав и отдохнув, стали мы собираться на вечернюю ловлю,
ленинградец сказал:
— Бесполезное занятие: судя по многим признакам, меняется
ветер... Рыба должна пойти только завтра.
— У меня и сегодня шла! — не удержался от хвастовства
Семен Семенович.
По старым понятиям такое заявление было равносильно тому,
чтобы бросить противнику перчатку,— после этого должна быть
дуэль. Мы посмотрели на ленинградца — он был как бы в некоем
смущении, и нам показалось, что он не принимает вызова. Но,
поколебавшись, он усмехнулся:
— Ваша рыба сильно потеряла во вкусовых качествах от того,
что на ней пахали.
— Как это — пахали? — вспыхнул и покраснел Семен
Семенович.
— Так... У нее, как у лошади холка от хомута, ссадины на
шее, возле жаберных крышек.
— Ну и что?
— Так выглядит рыба, которая попадает в сеть, а не на удочку.
Уже садясь в байдарку, он прибавил утешительно:
— Я понимаю шутки и розыгрыши... Сам, случалось,
озорничал!
Как порядочный рыболов, Семен Семенович был убит наповал;
нам оставалось только без лишнего шума предать земле его
авторитет, что мы и сделали. Позором было покупать рыбу на реке,
располагая такими разнообразными снастями, но уже полным
моральным падением было выдавать купленную рыбу за
собственноручно выловленную. Даже сатирические журналы отворачиваются от
этой ситуации, как совершенно избитой.
— Рыболов не может быть жуликом,— жестко сказал
бухгалтер.— Баланс его совести должен сходиться копейка в
копейку!
46

— Но я в самом деле хотел пошутить, — виновато бормотал
Семен Семенович.— А что перебрал и далеко зашел, так это от моей
впечатлительности... Я тайком лирические стихи пишу...
Последнее неожиданное заявление было принято во внимание—
теперь все бросаются даже на самые посредственные стишки, если
в них есть хоть одна фраза о любви или тоске! — и формула
осуждения смягчена, однако же при всем том в качестве соревнующейся
личности Семен Семенович был выбракован безоговорочно. По-
видимому, он сильно переживал и нервничал, что на рыбной
ловле делать не рекомендуется, и к вечеру оторвал три последних
кованых норвежских крючка, которые он выклянчил в свое время у
одного из наших туристов, ездивших в Швецию. После этого он
окончательно надломился и, по выражению одного из наших
товарищей, мог, сидя на берегу, изображать только картину Васнецова
«Аленушка». Таким образом, последний удар ленинградцу должен
был нанести я. И, по правде сказать, я не терял времени даром:
скормил за ночь моим червям осьмушку чая, после чего они стали
красными и свирепыми, если такое определение может подойти к
столь безобидному существу, как червь, отобрал из всех
имевшихся лучшие поводки, лучшие поплавки и крючки... И не даром!
Рыба не просто ловилась — она шла косяками, непрерывно, ни на
одно мгновение не оставляя в покое поплавков. Я принес к
завтраку четырех лещей килограмма по два каждый, двух севших на
спиннинг щук и множество окуней и плотвы. Дело оставалось за
дубовым венком, чтобы венчать победителя. Ленинградец еще не
приходил, и это было свидетельством того, что дела у него не
слишком хороши. Он не пришел, когда мы завтракали, не вернулся,
когда ложились отдыхать. Зато, когда мы уже начали дремать,
пришел колхозный паренек и притащил пять большущих щук —
словно связку дров.
— Это от вашего товарища,— сказал он.— Ему некогда, у него
все время берет...
О дальнейшем не стоит распространяться. Я и сейчас не очень
разбираюсь в технике, которую применил ленинградец, но работала
она безотказно; казалось, его капканы, блесны и крючки сами
бегали по всей реке в погоне за рыбой и безжалостно тащили ее на
берег. Но окончательно добил он нас жерехами.-Эти тяжелые,
сильные, серебряные рыбы через какие-то промежутки времени^
поднимали невероятный шум у противоположного берега, на песчаной
косе против стоянки. Фонтанами взлетала вода, темные буруны и
бугры ходили от ударов, и, похожая на дождь из
двадцатикопеечных серебряных монет, летела на песок рыбья мелочь. Я прочитал
великое множество наставлений и советов по ловле жереха, но,
странное дело, ни один из них не действовал на практике. И не
только у меня — при огромном обилии жереха в нашей реке можно
по пальцам одной руки пересчитать за десять лет случаи, когда они
попадались на спиннинг. Возможно, по неграмотности они даже не
подозревали, что пишут о них в книгах... Вот почему мы так ко-
47

варно усмехались, когда ленинградец, вернувшись на стоянку,
посмотрел на разбушевавшихся разбойников и сказал спокойно:
— Пойти взять парочку, что ли?
Он остановился чуть ниже косы, по пояс в воде, и начал делать
забросы — пять, десять, двадцать, тридцать... Ничего! Наши
жерехи оправдывали свою славу хитрецов и пройдох. Ленинградец
переплыл назад и объяснил:
— Не те блесны... За трехгранкой приплыл...
Блесна эта — просто треугольный продолговатый кусок
бронзы. Проще придумать уже ничего невозможно! И на третьем забросе
двухкилограммовый жерех, как дурак, хватил ее и был вытащен...
На этом занавес можно опустить.
Уезжая, ленинградец подарил мне грушевидную блесну с
крючками внутри — она лежит у меня на столе, в пасти пластмассовой
рыбы, как маленький памятник технической сметке и
настойчивости, памятник ленинградскому характеру. Что касается Семена
Семеновича, то, мне кажется, он так и не вышел из состояния шока,
потому что после этого долго ходил потускневший и понурый и,
когда речь заходила о знаменательном состязании, повторял одну и
ту же фразу:
— Я же говорил, у них турбины...
Теперь, отойдя от пережитого, он снова считает себя
чемпионом, полагая, что его только подвела поэтическая
впечатлительность натуры, которая побудила купить рыбу у колхозника для
поддержания духа и пошатнувшегося случайно авторитета. Но,
похоже, его все-таки беспокоит мысль: а что если ленинградское
турбостроение наберет новые темпы?..
Июль, 1956 г.

Ю. Кольчевска&
ПО ПЕРВОЛЕДКУ
По перволёдку на коньках
За окунем горбатым
С железным ломиком в руках
Отправился я с братом.
Морозный, гулкий день хорош,
Пусть первый лед коварен,
Но я бодрюсь. «Коварен? Что ж,
Я не трусливый парень!»
Пробили лунки. Есть почин!
Стал мир предельно тесен.
В нем — только я и горбачи.
Сегодня клев чудесен!
И краснопер и полосат,
Ярится окунь хваткий.
«Как ловля?» — спрашивает брат.
«Как видишь, все в порядке».
Мгновенно время пролетит,
Не даст и оглянуться.
Огонь в селе нам возвестит,
Что в дом пора вернуться.
И только дома, вечерком,
Я не таю от брата,
Что там, над мрачным бочагом,
Мне было страшновато.
Невольно тянется ладонь
К теплу домашней печки...
А в сердце тот, другой, огонь
Зовет обратно к речке.
49

О. Назаров
НА ЛЬДУ
Мы долго спорили с моим соседом Николаем, можно ли
сравнить зимнюю рыбную ловлю с охотой. Я доказывал, что
занимаются подледным ужением только флегматики и тугодумы. Они
уныло сидят в полумороженом виде на снегу и меланхолично
подергивают нелепыми кургузыми удочками, делая вид, что не слышат
иронических реплик проходящих мимо нормальных людей.
Смешное и скучное занятие! Это все равно, что стрелять в гущу леса из
ружья, авось случайно под дробь попадет зверь или птица. Другое
дело — охота, где все зависит от натренированности и энергии
спортсмена. Уж если ловить рыбу, то летом и, по меньшей мере,
спиннингом. Николай приводил доводы в защиту рыболовов. В
конце концов он спросил, сколько раз и где я ловил рыбу.
Пришлось сознаться, что за всю жизнь я поймал на удочку несколько
пескарей. Было это в далеком детстве. Правда, несколько позже, в
юности, я принес домой порядочного соменка, которого выменял
у настоящего рыболова на свежие огурцы. После такого
признания мой «рыболовный авторитет» в глазах Николая безнадежно
упал.
В итоге спора мы решили в ближайшую субботу поехать на
рыбалку. Выедем ночью, чтобы к утру быть на месте, днем половим
и к вечеру вернемся домой.
Пришла суббота. В час ночи, выйдя из метро на станции
«Сокол», я долго искал автобус, ругая себя за то, что не спросил
Николая, где он будет меня ждать.
У обочины шоссе стояли крытые грузовые машины, автобусы.
Рядом с ними — группы рыболовов, толстых от меховых шуб и
пальто. Почти у всех были неуклюжие коловороты, пешни и
ящики в руках.
Никогда не думал, что «подледников» так много.
Николай первый увидел меня и потащил к своему автобусу.
Рыболовов набилось в него уже полным-полно, не было ни одного
свободного места. Еле-еле втиснули меня в какой-то угол. Сижу
на деревянном сундуке с постромкой, в бок давит чье-то колено.
Поехали.
Вот повернули направо, Химки остались позади, замелькали
огоньки по обочинам, густой туман поднялся в низинах. Едем
три часа, а конца не видно. Ноги затекли, дремлю. Обрывки сна
мелькают в голове. Вот с ружьем в руках я выхожу на опушку.
Огромный глухарь взлетает передо мной. Прицеливаюсь и с
размаху ударяюсь носом о спинку сиденья: тряхнуло на ухабе. Сон
улетел. Прислушиваюсь к рассказам о лещах и мормышках.
Светает. Свернули с шоссе на проселочную дорогу, трясет
невероятно. Спать уже не хочется, мерзнут ноги в резиновых
сапогах. Все больше злюсь на себя: зачем я отправился в эту поездку?
60

Можно было проехать электричкой километров за пятьдесят от
Москвы в район Снегирей или Манихино. Там чудесный лес и не менее
свежий воздух.
Размышления мои прервали соседи справа. Один из них вдруг
забеспокоился, что мотыль может замерзнуть, вытащил из-под
ног свой ящик, достал деревянную коробку с отверстиями в
крышке, бережно вынул из нее серую, мокрую тряпку, свернутую в комок.
Второй встал, чтобы ему не мешать. Положив мотыля на сиденье,
первый закрывал свой ящик, когда автобус сильно тряхнуло и
занесло в сторону. Второй рыболов не удержался и с размаху
плюхнулся ца сиденье, прямо на мокрый комок. Владелец мотыля застонал,
так, будто сели на него.
— Ну ты подумай!— завопил он. — Крупный, просеянный
мотыль — все раздавил, жирный черт!
Автобус тряхнуло снова. Он остановился, съехали с колеи. Все
вышли из машины. Туман, холод, снег по колено. Вылезли и мои
соседи: владелец мотыля — низенький, худенький, с острым
птичьим носом и круглыми, как у галки, глазами; второй — высокий,
толстый, розовощекий здоровяк. Он глухим басом бурчал: «Ну
ладно, хватит нам мотыля, у меня целая коробка. Нечего было класть
на сиденье». Первый, не слушая его, охал и ругался.
Все стали выталкивать автобус на дорогу. Один командует:
«Облепляй со всех сторон, нажимай... раз-два, взяли!»
Не с раза и не со второго, но взяли. До чего же тяжелая
машина! Но нет худа без добра — хоть немного согрелись ноги.
Проехали с километр — опять та же история. «Облепляй,
нажимай...» Оказалось, едем не по той дороге. Восемь часов утра.
Туман еще гуще. Мороз порядочный, не меньше 15—17 градусов.
Из-под дверцы дует. М-да, путешествие!
Наконец подъехали к водохранилищу. Забрав свои ящики и
пешни, рыболовы гуськом пошли вдоль берега по льду. Справа и
слева из тумана возникают уныло скрюченные фигуры, скорбными
памятниками застывшие над лунками. Мы прошли километра
полтора и стали долбить лед. Вот уже кое-кто опустил мормышки в воду
и дергает их. Николай пробил две лунки, дал мне удочку. Ну что ж,
раз приехал, надо попробовать. Я опустил мормышку, подергал
ее и вдруг почувствовал резкий рывок. Дернул удочку вверх,
жилка натянулась и плавно пошла в сторону. Левой рукой
подхватываю ее, тяну. На конце трепещет большой красивый ерш. Весь
ощетинился иглами, огромные выпученные глаза отливают
фиолетовым и зеленым. Осторожно снимаю его. Мотыль остался на
крючке. Опускаю мормышку — и снова поклевка. Появляется азарт!
Снова ерш, потом еще один. Меняю мотыля. Долго ничего нет,
но вот еле заметно качнулся сторожок. Резко дергаю удочку и
чувствую, что-то тяжелое сопротивляется, тянет вниз. Сердце
колотится, даже во рту пересохло. Только бы не оборвалась леска! Тяну,
тяну. Вот он! Окунь, граммов на сто пятьдесят. Поперечные
зеленоватые разводы по всему туловищу, красные плавники оттопырены.
51

Красивая рыба! Одного за другим вытаскиваю еще трех поменьше.
Больше не клюет.
Оглядываюсь по сторонам. Сколько же времени прошло? Туман
рассеялся, неяркое солнце проглядывает сквозь лапчатые ели,
блестит снег. Небо безоблачное, глубокое. Вдали — синяя полоска
противоположного берега. Повсюду видны фигуры — одиночки,
группы и целые толпы. Воздух удивительно свежий, чистый.
Пахнет снегом, хвоей и рыбой.
Только сейчас почувствовал, как замерзли ноги. Вскочил с
чемоданчика, который дал мне Николай, и, как подбитый заяц, стал,
притопывая, кружиться вокруг лунки. Но азарт уже не дает покоя.
Снова опускаю мормышку. Прошло несколько минут, и опять рывок
натягивается, ходит леска,— и красавец окунь бьется на льду.
Потом — еще окунь и один за другим семь ершей. Подошел Николай,
зовет на новое место. Вижу, что ему хочется спросить, нравится ли
мне ловля. Делаю безразличный вид и, позевывая, соглашаюсь
половить еще немного. Но его не провести — понял, что я сам,
как ерш, попался на удочку. Кажется, действительно интересное
занятие.
Шум. Опять происшествие у друзей, один из которых раздавил
мотыля в автобусе. Оказалось, владелец погибшей насадки,
разматывая свою снасть, оторвал мормышку. Второй, чувствуя себя
виноватым перед ним, предложил свои услуги и привязал ее.
Стали ловить. Прошел час, толстый поймал несколько окуней и кучу
ершей, а у приятеля регулярно съедается мотыль, рыба же остается
в воде. Неудачник сначала тяжело вздыхал, потом чертыхался,
а под конец стал с надрывом и слезой в голосе стонать после
каждого схода рыбы. Кто-то не выдержал и спросил: «Покажи, что у тебя
за мормышка,— может, крючок тупой?» Заинтересовались и другие,
подошли посмотреть. И вдруг раздался такой смех, что все
рыболовы вокруг бросили ловлю. Оказывается, мормышка привязана «вверх
ногами», крючком вниз.
Бедный толстяк! Под испепеляющим взглядом пострадавшего
он стал совсем багровым и, запинаясь, объяснил, что сам всеговто-
рой раз на рыбалке, неопытен, спешил — потому так и получилось.
Николай потянул меня на новое место. Прошли вдоль берега
около километра. Здесь в хранилище впадает небольшая речушка.
В устье ее мы остановились, просверлили лунки, опустили
мормышки. Окунь! Меняю мотыля. Нет, больше не клюет. Начинаю
смотреть, как ловит Николай. Вот он поймал окуня, быстро снял его,
не меняя мотыля, опускает мормышку. И сразу вытаскивает
следующую рыбу. Поспешно снимает добычу с крючка. Мотыля уже
нет, он опускает голую мормышку, а окуни все хватают. Ясно!
Подошла стайка, пока вытаскивает одного, подплывают остальные. А
я теряю время на смену насадки и упускаю рыбу.
Много наловил Николай. Но вот ушли окуни, и опять
навалились ерши. Дружные ребята! Клюют лихо, отчаянно. Просто рвут
друг у друга мотыля.
62

Мы поднялись еще немного вверх по речушке. Здесь лед был
толстый, а воды — всего десять-пятнадцать сантиметров. Какая
уж тут рыба!
Зато вокруг—волшебная сказка. Небо безоблачное, голубовато-
розовое. Солнце золотит сосны на берегу. Снег покрылся
жемчужно-белою коркой. Потеплело. Я начинаю отогреваться. Даже
ноги не так мерзнут. Поклевка! Чувствую, что рыба большая. Сильно
дергаю — зазвенела леска, и голая мормышка выскочила из
воды. Сорвалась! Эх, жаль большой добычи! Снова поклевка, и опять
сорвалась. И так несколько раз подряд.
Подходит Николай и объясняет, что лунку на мелком месте
нужно делать не круглую, а продолговатую. При подсечке рыба не
будет ударяться о лед и сходить с крючка, ббидно, как же я сам не
догадался!
Пешней Николая продалбливаю огромную продолговатую
прорубь. Несколько минут нет поклевок, а потом крупная серебряная
рыба крутится на льду, выскальзывает из рук, как большая капля
ртути. Плоская и длинная, с маленькой гоЛовкой плотва ведет себя
совсем иначе: ее движения не яростные, а панические, в глазах —
ужас и растерянность. Ухаристый, агрессивный ерш пытается
уколоть иглами, его трудно взять в руки; окунь бьется злобно, яро и
тоже старается уколоть; застенчивая плотвичка не защищается —
она старается только вырваться и вызывает жалость.
Опять несколько сходов. Стараюсь не сразу дергать после
поклевки, дать рыбе поглубже проглотить насадку, но и это не
помогает. Пришлось опять консультироваться у Николая. Он
объясняет, что нужно подсекать после малейшей поклевки, а то рыба
не только не заглатывает глубже, а вообще выплевывает мотыля.
Оказывается, хитрый народ, эти рыбы. Пользуюсь советом, и
действительно почти нет сходов, но клев все слабее, пошла мелкая
плотвичка, с ерша размером. Николай объясняет, что это
закономерно. Утренний клев прошел, с часу до трех — самое глухое
время, а позже опять начнется клев—вечерний.
Подул слабый ветерок, и стал слышен тихий шорох и
мелодичный звон. Это сухие льдинки ударяют друг о друга, шелестят.
Все вокруг дышит и живет. Радостно расправили могучие
ветви ели и сосны на берегу. Зашелестели березки, закивали головами,
задрожали тоненькими ручками веточками. Радость слышна даже
в грубых, хриплых криках ворон, низко пролетающих над
головами; они ждут своего времени, когда рыболовы уйдут, оставив
десятки ершей вокруг каждой лунки. Но не придется им
поживиться!
К нам подошел живописный дед. Белые бурки, короткий
полушубок ярко-оранжевого цвета, голова непокрыта. Серые глаза
с хитринкой чуть виднеются в гуще нависших бровей.
Поздоровался.
— Ты чего, дед, разрядился, всю рыбу нам распугаешь,—
пошутил Николай.
63

— А я, сынок, в стиляги записался,— с улыбкой ответил дед
и попросил разрешения собрать ершей, что валялись около наших
лунок.
— Для ухи собираете? — поинтересовался я.
— Нет, мы из ерша шпроту делаем, варим его в масле, на
медленном огне. Но, конечно, уметь надо,— торопливо добавил
старик, собирая колючих, глазастых рыбок. Видно, испугался, что мы
сами захотим делать «шпроту». Большая клеенчатая сумка в
руках деда была почти доверху наполнена ершами.
Товарищ Николая замахал рукой, и мы, собрав добычу,
направились к нему. Пора домой. Неужели прошел день? Да, уже
пятый час. Многие из рыболовов потянулись к машинам. Как не
хочется уходить, думать о том, что впереди еще длинный путь!
Снег заметно осел, в некоторых местах ноги погружаются в
воду, которая стоит надо льдом. Сотни лунок видны вокруг,
окруженные осколками битого льда и желтым утоптанным снегом. Много
рыбы выловлено, зато оставшейся будет легче дышать, вода
насытится кислородом, выйдет страшный для всего живого болотный газ.
Идем к машине. У каждого — четыре-пять килограммов рыбы. У
меня и то килограмма два с половиной наберется. Усталые,
голодные, но все довольны.
Рыба продолжает расти и после того, как поймана. И гораздо
быстрее, чем в воде... Мой сосед по лунке, который поймал окуня
граммов на двести, как он сам тогда заявил, сейчас рассказывает,
что рыба весит не меньше трехсот. Завтра этот окунь наверняка
вырастет до полукилограмма.
Едем обратно. Сейчас дорога ничем не напоминает утреннюю.
Ярко отсвечивают слюдяные чешуйки снега по сторонам. Темно-
зеленые ели застыли, вытянувшись вверх, солнце освещает их
сбоку, и от этого освещенная сторона светлее, зеленее.
Не хочется уезжать от такой красоты.
Воздух наполнен запахами свежей хвои, и, хотя снег еще
толстым слоем покрывает землю, чувствуется приближение весны.
Невольно ловлю себя на том, что думаю не о приближении
охотничьего сезона, а о возможности еще раз приехать сюда, посидеть
с мормышкой, ощутить в руке туго натянутую леску, поскорее
увидеть, какая рыба попала на крючок, полюбоваться трепещущей
на снегу добычей. Охота—чудесное занятие, но, оказывается, и
подледный лов вовсе не унылая вещь, каким он мне казался раньше.
Мы часто критикуем неизвестное только потому, что лень или
самоуверенность мешают нам испытать его самим.
Подходя к дому, Николай спросил.
— Ну как? Поедешь еще?
— Конечно,— быстро ответил я.— А место в автобусе будет?
— Будет, я уже сказал, что ты поедешь в следующую субботу,
и место для тебя забронировано. Мормышку дам эту же.
— Не нужно, — я с улыбкой посмотрел на него,— завтра куплю
себе мормышку.
54

Н. Галковскии
СВЯТАЯ ЩУКА
В городе было когда-то три церкви. После революции из двух
деревянных построили здание сельско-хозяйственного техникума, а
одна, каменная, осталась. Замшелая, с облупившейся штукатуркой,
она одиноко высилась среди новых больших домов немым свидетелем
ушедших времен.
По прежней мерке приход нужно бы считать богатым, так как
церквей не было далеко вокруг. Но верующих осталось мало—почти
одни древние старики да старухи. В церкви чаще отпевали
покойников, чем крестили младенцев. Поэтому у батюшки, отца Феоктиста,
было много свободного времени. Летом он часто сидел с удочками на
берегу реки, даже пробовал ловить рыбу вентерями, но был пойман
за этим занятием госинспектором Рыбоохраны.
Недавно батюшка пристрастился блеснить рыбу зимой.
Отец Феоктист, человек полнокровный, тучный, имел
благообразное лицо, с которого почти не сходила умильная улыбка. Он любил
произносить проповеди на высоком патетическом накале, доходившем
до дрожания брюшка под рясой.Умильная улыбка его тогда исчезала,
голос начинал трагично вибрировать на рыдающих нотах, а
водянистые маленькие глазки приобретали истеричное выражение.
Старушки-богомолки роняли в платок сладкие слезы, а в церковную
кружку.— дополнительные трешницы.
Упомянутое брюшко и лень отца Феоктиста препятствовали
достижению высоких спортивных успехов. Он не любил долбить лунки,
предпочитая пользоваться чужими. После выходного на яме у
железнодорожной водокачки лунок оставалось много, и батюшка
вскрывал их, пробивая тонкий лед своим железным костылем,
которым оборонялся от собак на городских улицах и дворах.
Эти действия отца Феоктиста особенно возмущали слесаря
электростанции Петровича, иногда прибегавшего вечерком на лед и в
будни поблеснить судачков. Общественный инспектор Рыбоохраны —
слесарь — был невысок, но выглядел внушительно. Горбатый нос,
твердый взгляд из-под седых вразлет бровей — в лице старого
рабочего было что-то суровое и прямое.
Браконьеры побаивались привязчивого старика. Увидит он,
бывало, на базаре в запретное для ловли время браконьера с
рыбой, уставит на него в упор свой жесткий взгляд и отчитывает:
— Человек должен украшать свое место в жизни, а вы
испакостили кругом и реку всю и озера. Вылавливаете производителей на
нерестилищах, молодь отцеживаете мелкой ячейкой! Вы же
пожираете пуховых цыплят вместе с наседкой! Через таких
преобразователей природы в речке скоро останутся одни ракушки да лягушки!
Вы не охотники, вы — воры и спекулянты народным добром!
Собиралась толпа, народ дружно поддерживал общественного
инспектора.
65

— А-а, попался, судак! — кричали из толпы.— Под зебры его!
— Ты почем с нас за рыбку дерешь в запрет, а?
И народ, только что покупавший у сетевика рыбу, по
инициативе Петровича охотно задерживал продавца вместе с его товаром,
звал милиционера. Рыбу сдавали в ларек кооперации. Поэтому
хищники покрупнее, имевшие моторки и ставившие пятнадцать-
двадцать сетей, часто говорили:
— Уж лучше подписать протокол, если только попался, и
плыть себе домой безо всякого такого всенародного скандала.
А штраф? Об чем разговор! Ну уплатишь сто, ну двести... Так я же
за одну ночь против Черной речки свободно могу взять рыбы на
тысячу, а то и поболе....
Как-то встретил Петрович батюшку на улице, сдержанно
поздоровался.
— Что же вы, ваше преподобие, по чужим лункам шарите?
Нехорошо это.
Батюшка заморгал глазками, заулыбался умильно, будто
конфетку сосал.
— Грешен, грешен! Каюсь... Трудно мне, знаете, лед долбить,
нагибаться. Не обессудьте уж. И луночку какую в даяние
временное мне позаимствуйте. Дающего же рука не оскудеет...
— Да и берущего не отсохнет! — отрезал слесарь.— Вы, отец,
моложе и здоровей меня, У вас есть силенка, чтоб долбануть. Мы
январские лунки сообща рубим, вы же на готовенькое норовите.
Нехорошо.
Разговор на отца Феоктиста не подействовал, и вскоре после
него в одной из лунок слесаря он зацепил очередную добычу. Сердце
его радостно забилось, он начал «шить», быстро выбирая жилку.
Рыба шла без сопротивления, как иногда идет небольшой
оробевший судачок, и скоро батюшка, торжествуя, выбросил на лед...
досточку с веревочками и гайкой. На досточке было выжжено:
«Не лезь в лунку ближнего своего, паразит долгогрив...» —
остальные буквы на досточке не уместились.
Но и после этого батюшка продолжал посещать чужие лунки.
— Не я буду — сказал Петрович,— если не придумаю чего-
нибудь! Не может того быть, чтобы потомственный слесарь попа не
перехитрил!
В ближайшее воскресенье Петрович с двумя дружками
задержался на льду до вечера. Возле каждой луйки они выдалбливали
вторую, мелкую, луночку-ямку, напускали туда воды, а
настоящую лунку закрывали, переместив на нее лопатами кучку льда и
снега, которая в середине зимы бывает у каждой проруби. Стояли
морозы, и к утру мелкие ямки с водой промерзли насквозь;
настоящие лунки под кучками промерзали слабо.
В понедельник утром батюшка ширнул костылем в одну лунку, в
другую, в третью... Напрасно! С этого дня отцу Феоктисту
пришлось самому долбить новые проруби стоя на коленях — добытый
где-то ломик был коротковат. Трудно было выгребать битый лед
56

суповой ложкой, тайно и не без риска похищенной у попадьи.
Нагибанию мешало брюшко. Батюшка выпрямлялся и отдышливо
хватал воздух раскрытым ртом, обратив лицо кверху. Издали
он очень напоминал молящегося, который то земно клянялся, то
подымал глаза к небу.
— Слесарь научил попа богу молиться! — смеялись рабочие,
глядя из окна водокачки на реку.
— А то он без него не умел...
— Так то были молитвы нетрудовые. А вот сейчас у попа спина
в мыле, язык набок. Хвостом бьет перед богом, чтобы ему щуку
поймать. Да где там! Частит очень, подать блесну не умеет. А
январская щука до блесны не ухватиста. Ее зачалить
—сноровистость нужна....
Подошло крещение. Дед Мокей, великий мастер ставить
ледяные кресты, устроил иордань на той же широкой яме у водокачки.
После молебствия с водосвятием тетя Даша—женщина около
центнера весом — купалась в святой иордани во избавление от грехов
и болезней. Сбросив шубу, похожая на расползшуюся опару, она
плюхнулась в прорубь, взвизгнув при этом неподобающим образом.
Из купели вода хлынула на лед, так что верующие граждане,
пришедшие в валенках, промочили ноги. Потом купалась
Степановна —женщина тоже видных очертаний, отмывавшая свои грехи
в Иордании ежегодно. И, наконец, в купель трижды погрузили,
держа за руки, высохшего и посиневшего старика, видимо больного.
Толпа разошлась, и каждый верующий унес по бутылке с
водой, содержащей, помимо небесной благодати, сложные растворы
от омовений грехов и болезней купавшихся. Эти бутылки,
заткнутые бумажками и тряпочками, хранятся за иконами ровно год.
И целый год пьют «святую» воду богомольные люди с надеждой на
избавление от всех болезней и недомоганий...
Дед Мокей наставил веток у иордани и тоже ушел.
Крупная щука, при водосвятии стоявшая как раз под прорубью
и с интересом поглядывавшая на окунаемый в воду блестящий
крест, трижды ее благословивший, при шумном купании отошла
в сторону. Теперь она вернулась на прежнее место и снова
оцепенело застыла под порогом дна.
На другой день батюшка по случаю послепраздничного похмелья
не вышел на лед. Зато, используя проработанный выходной,
пошел на рыбалку Петрович.
Утро было тихое. Серенькое небо лениво роняло редкие
снежинки.
Еще издали увидел слесарь ледяной крест и вешки. «Местечко
подходящее — на выходе из ямы. Там пороги. Нужно
попробовать...»—подумал он и направился к иордани.
От берега туда уже подошел старичок с ведрами. Поздоровались.
— Ты что же, Захар Иваныч, по святую воду с ведрами
пришел? Люди по бутылочке взяли, а ты — ведрами?
57

— Да нет... Я корове...
— А будет она пить отмывки эти?
Захар Иванович усмехнулся, поставил ведра и сказал:
— Тетя Даша захворала. А дедок тот, что купался вчера, помер
ночью. Должно, простыл в проруби-то...
— Та-ак... Отправился, значит, прямым сообщением из
купели иорданской в царство небесное. Без пересадки... Изуверы!—
сказал Петрович.
Захар Иванович, неопределенно хмыкнув, пошел с ведрами
домой, а Петрович погрузился в свое любимое занятие. Узкая
блесна его, сверкнув в оконце проруби, ушла в таинственную глубину.
Признанный мастер блеснения^ Петрович действовал коротким удиль-
ником, как скрипач-виртуоз смычком. Он давал блесне самые
разнообразные движения — она то плыла, сверкая и трепеща, как
живая, то, повиснув, соблазнительно вздрагивала.
Вдруг удильник клюнул, жилка натянулась, и рука рыболова
почувствовала волнующую тяжесть. Преодолевая рывки рыбы
и осторожно выбирая звенящую жилку, Петрович подтянул
щуку, широко раскрывшую пасть, к лунке и, подцепив ее багориком,
вывалил на занастелый снег. Щука тотчас сомкнула челюсти и
забилась, разбрызгивая бисеринки крови, которые, обрастая снегом,
катились розовым жемчугом.
«Хороша рыбка! Кило на пять»,— сказал про себя довольный
слесарь и победно оглянулся кругом. Но вблизи не было
завистливых свидетелей. Только две женщины с ведрами спускались к
реке. Они-то и разнесли с непостижимой быстротой весть о щуке,
значительно преувеличив ее размеры.
— Аграмадную щуку слесарь выволок из-под святого креста!
Во какую! С коромысло! Вот провалиться на энтом месте!
Когда через час эта новость дошла до батюшки, он крякнул с
досады, пропустил еще одну похмельную рюмку и послал за
диаконом—отцом Серафимом. Диакон был человеком недальнего ума,
рослый, ширококостный и громогласный, исключенный в свое
время из духовной семинарии за громкое поведение и тихие
успехи. Неизвестно, какие инструкции получил от батюшки диакон, но
вскоре он уже размашисто шагал к реке, высоко поднимая ноги и
откинув назад голову с выставленной вперед бородой. Увидев у
креста закровяневший снег, диакон неодобрительно покачал
головой и замаршировал к Петровичу, который блеснил уже на
середине ямы, став на одно колено.
— Здравствуйте... — прогудел диакон над слесарем и вдруг
осекся, встретив взгляд Петровича, который, чуть тронув шапку,
выжидательно помолчал, потом повел в сторону отца Серафима
хрящеватым носом и уловил запах ладана, водочного перегара и еще
какой-то затхлый запах, свойственный неопрятным пожилым
людям.
— Иорданская купель трудами прихожан церковных устроена,-—
сказал, наконец, диакон,— посему и щука, из оной извлеченная,
58

подлежит возврату причту в лице священника...—И, помолчав,
язвительно добавил: — В свои лунки не допускаете, а сами в
купели верующих шарите!
— На этот счет,— ответил слесарь,— в священном писании,
сам батюшка говорил, есть руководящее указание: «рука дающего
не оскудеет». Не оскудеет, значит, и ваша купель щуками. Пусть
батюшка идет блеснить...
— Недужен отец Феоктист,— гудел диакон.— Рыбки захотел
вот. На рынке же одно мясо... А щука сия,—диакон указал
рукавицей на щучий хвост, торчавший из сумки,— из иордани
священной и сама, значит, освящена — была бы весьма приемлема, как
дар благовременный.
— Что ты, отец, тут мне долдонишь! — слесарь встал на ноги и
уперся в диакона взглядом темных глаз, будто толкнул его в грудь.—
Ведь щука эта святая мне богом послана! — голос слесаря звучал
убедительно, казалось, он сам верил в то, что говорил. — Как же
я могу волю божью нарушить и щуку отдать? Никак это невозможно!
Здесь отец Серафим, видя провал своей миссии, выразился весьма
изысканно, но отнюдь не божественно. С веселым удивлением
взглянул на него старый слесарь.
— Это из какого же Златоуста?— осведомился он.
Диакон не ответил. Он гневно зашагал к берегу, маша черными
крыльями широких рукавов.
— Вот дуролом! Фельдфебель, право фельдфебель! — ворчал
слесарь, глядя ему вслед и забывая дергать блесну, которая теперь
неподвижно блестела у дна.
Небольшой судак, давно следивший за блесной, счел этот момент
удобным для атаки. Рука Петровича вдруг ощутила толчок.
Условный рефлекс, выработанный годами блеснения, мгновенно
сработал, последовала механическая подсечка. И тут только до
сознания слесаря дошло, что на крючке сидит рыба. Через минуту
был выброшен на снег белесый судачок. Он сердито наершил
колючий спинной гребень, оттопырил плавники и жаберные крышки,
всем своим видом выражая крайнюю степень неудовольствия.
На другой день была сильная оттепель, и потому, должно быть,
заломило поясницу у Егоровны—дальней родственницы
Петровича. После смерти его жены она вела его несложное хозяйство.
Расхворавшаяся старуха послала соседку за батюшкой: шел бы
служить молебен о здравии.
Войдя вслед за отцом Феоктистом в дом Петровича, диакон
опасливо спросил:
— Скоро вернется хозяин?
— Не... Сверхурочная у него.
— А это что же? — полюбопытствовал батюшка, указывая на
стопку голубоватых листков, лежавших на столе; на верхнем было
напечатано: «Защитим водоемы от хищнической ловли сетями Ь>
— Петрович — опчественный... этот... инспектор. Принесли
расклеить.
59

После молебна не встававшая с лежанки Егоровна заявила:
— Денег у меня нету. Возьмите уж, пожалуйста, щуку... Там,
в кладовочке...
Отец Серафим, снимая с крюка щуку, увидел рядом на полке
бутылочку с какой-то надписью на бумажной наклейке. Прочтя
надпись, диакон, озорно ухмыляясь, засунул бутылочку через
раскрытую пасть в широкое горло оттаявшей рыбы. «Вот удивится
попадья, когда разрежет щуку»,— подумал он. Предусмотрительный
батюшка вынул из своего бездонного кармана туго скатанный
бязевый мешок размером без малого с тюфяк, и диакон осторожно
опустил в него рыбу.
Вечером, придя домой и узнав о судьбе щуки, Петрович очень
рассердился.
— Как?! Звать попов в мой дом, да еще отдать им такую щуку?
Да ты что?.. Два года назад я привез тебя с хутора, с тех пор
перевоспитываю и никак перевоспитать не могу! Не могу выбить
религиозную дурь из твоей головы!
В дверь просунул голову рабочий водокачки и что-то негромко
и коротко сказал Петровичу. Слесарь, схватив шапку и стеганку,
опрометью выскочил на улицу.
Тем же вечером, свершая другие требы, отцы духовные
столкнулись на улице с запыхавшимся церковным старостой.
— Данилыч тянет у водокачки...— прерывисто зашептал
староста.— Зачал от иордани... Приволочку, поганец, запустил прямо
в купель...
Батюшка с диаконом, с утра не заходившие домой и все еще
таскавшие с собой злополучную щуку, поспешили к реке. Сквозь разрывы
тумана, который гнал над рекой поднявшийся ветер, они увидели
на льду кучку людей. Отцы ускорили шаг и скоро подошли к
ватажке браконьеров, уже начавших выбирать крылья невода. Рядом
стояла запряженная в розвальни лошадь.
— Вы что же, нехристи, в купель освященную невод сунули?—
заорал батюшка.
— Пожалуйста, тише... Не в церкви...— прошептал Данилыч,
грузный мужчина с круглым, заросшим седым войлоком лицом.—
Рыбки дадим, только не шумите...
Диакон взялся перебирать крыло, выпутывая рыбу.
Наколовшись на большого ерша, он тихо помянул черта. Из другого крыла
быстро выбирал рыбу Данилыч, ловко действуя своими
похожими на огурчики пальцами. Наконец вытянули на лед остро
пахнущий тиной мелкоячеистый мешок мотни — в нем трепыхался
улов. Диакон своими растопыренными, как грабли, красными
руками норовил рыбу покрупнее сунуть в подставленный батюшкой
мешок. Отец Феоктист подгребал сапогом широких лещей. На
мелкую рыбу браконьеры не обращали внимания и наступали на нее,
с хрястом давя сапогами крошечных судачков и совсем юных
подлещиков. Кровавая слизь пятнала утоптанный снег, заляпала
отвернутые широкие рукава отца Серафима. Неловкий диакон, дуя
60

на замерзшие руки, залепил чешуей даже бороду, к кончику которой
пристали два рыбьих пузырька.
Вдруг все рыбаки выпрямились и прислушались. Нарастал шум
мотора, в тумане мелькнули желтые глаза фар. И вот две мутно-
белые полосы света уперлись в кучку браконьеров. Подручные Да-
нилыча дружно прыгнули в сани и, оставив своего вожака,
нахлестывая лошадь, исчезли в клочковатой мгле. От машины бежали
трое: госинспектор Рыбоохраны, милиционер и Петрович.
— Ну как успехи? — иронически спросил инспектор, молодой
еще человек в военной шинели с кобурой на поясе.
— И отцы духовные тут?— удивился Петрович.— Так-так...
Друзья встречаются вновь...
— Вы, гражданин диакон, с бреднем уже дважды были
задержаны,— сказал инспектор.
— Так мы живцов на перемет ловили!—горестно завопил диакон.
— Три ведра рыбы у вас тогда отобрали,— вмешался Петрович,—
из них половина — молодь ценных пород. А два перемета ваши по
семьдесят три крючка вместо десяти дозволенных.
— А вы, отец преподобный,— инспектор повернулся к
батюшке,—весной вентерями перегородили протоку в Олыпаное озеро,
закрыли рыбе путь *к нерестилищам. Переметы промысловые
ставили... Да и вы, гражданин Боталов,— инспектор посмотрел на
Данилыча,— не первый раз попадаетесь с неводом. А еще подписку
дали не ловить сетями! Ну, невод мы забираем и рыбу, конечно,
тоже.
— Давай грузи на машину! — тон румяного милиционера с
решительными серыми глазами подчеркивал, что он видит здесь только
нарушителей и церемониться с ними не намерен.
Отец Серафим, подумав, что дело кончается конфискацией невода
и рыбы, попросил госинспектора:
— Вы щуку нашу, пожалуйста, отдайте. Она поймана не сетью.
Это батюшкина щука. Можете вскрыть ее, она сама вам правильно
все скажет.
Оба инспектора хмуро и недоверчиво посмотрели на диакона.
Милиционер, ощупав отвислый щучий живот, сказал:
— Здесь что-то есть — твердое и круглое.
«В самом деле,— подумал Петрович,—щука вроде моя, а живот
у нее толще».
Щука была вскрыта. Милиционер извлек из нее бутылочку со
слегка поцарапанной бумажкой. На бумажке корявыми буквами
было написано: «Святая вода».
— Вот! — оживился диакон.— Я же говорил! Это освященная
щука!
— Да, да! Это церковная щука...— поддержал диакона
батюшка, умильно и просительно улыбаясь.
— Стойте! — сказал Петрович. Бутылочка показалась ему
знакомой. Он взял ее из рук милиционера, раскупорил, развернул
бумажную пробку и при свете фар разгладил ее на коленях.
62

— «Все на борьбу с браконьерами!» — прочел он надпись,
напечатанную на голубоватом листке.— Правильно говорит щука,—
Петрович взглянул на оторопевшего диакона.
— Откуда же этот лозунг попал в рыбий живот? — с улыбкой
спросил госинспектор.
В суровых глазах Петровича блеснули искорки смеха, но голос
его был серьезен:
— Лозунг исходит, по-видимому, от рыб. И рыбы, наконец,
завопили. Лопнуло их терпение, чего нельзя сказать о некоторых
административных лицах, равнодушно относящихся к
браконьерству.
— Прошу,— сказал госинспектор, сделав гостеприимный жест
в сторону машины.
Погрузка тяжелого отца Феоктиста потребовала коллективных
усилий. Петрович с милиционером тянули его в кузов, а диакон снизу
оказывал им мощную поддержку, упершись обеими руками в
батюшкин зад.
Богатый улов был доставлен в милицию и оформлен протоколом, в
результате чего местный бюджет пополнился одной тысячью
штрафных рублей. Рыба снова попала в сеть, но уже торговую. «Святую»
щуку вернули Петровичу. Потом был показательный суд над Дани-
лычем. На суде общественный обвинитель просил отправить
неисправимого браконьера куда-нибудь к океану, «где в бескрайних
просторах гражданин Боталов мог бы ботать своим боталом сколько
ему угодно, загоняя в сети хоть китов и родственных ему,
браконьеру, акул».
Приговор? Его пока нет. Суд удалился на совещание. Судьи
листают кодекс, ищут закон о злостных браконьерах и прочих
осквернителях рек...
Да облегчит их поиски Верховный Совет Союза!
г. Н. Анненск (Сталинградская обл.)
Валентина Потемкина
СЫНОВЬЯ
(... И ПРО СМЕРТЬ РАДИ ЖИЗНИ)
Виктор Николаевич отложил в сторону кисть, прищурился и
критическим холодным глазом начал рассматривать
неоконченный пейзаж. Сейчас ему не нравилось всё. Он встал, отошел в
дальний конец комнаты и посмотрел оттуда. Нет, плоско, вяло!
Рядом на стуле лежало несколько этюдов, сделанных на реке
Воре, где прошлым летом жили с Сережей на даче. И хотя каждый
набросок отнял двадаать-тридцать минут, не больше, в них было
63

схвачено что-то живое, трепетное, что теперь никак не удавалось
найти на большом полотне.
Он закурил, прошелся по мастерской. Большая пустынная
комната уставлена повернутыми задней стороной подрамниками с
холстами. Висит только портрет Сережи, написанный шесть лет назад,
когда сыну было пятнадцать. Мальчик похож на свою покойную
мать, лишь брови в одну ровную линию — Виктора Николаевича
брови.
Вот уже месяц как Сережа уехал на целину. Кончил
институт и укатил. Очень правильно — не сидеть же всю жизнь в
Москве. Молодой человек должен познавать мир.
Смяв папиросу, Виктор Николаевич вернулся к мольберту.
Все-таки почему же пейзаж явно не выходит? Художник снова
прищурился и, поднеся к глазу кулак, стал смотреть в него, как в
подзорную трубу. Да, вот она, Воря, вся в излучинах и мелких
бочагах. По берегам густо заросла тальником. На переднем плане
прозрачная зеленоватая вода, освещенная утренним солнцем. Самый
яркий луч упал на желтую кувшинку. А подальше, в тени ветлы,
чернеет лодка, в ней чуть наклонившаяся фигура рыболова. Это
Сережа.
В тот день он поймал почти полсотни ершей. Потом отец и сын
сварили уху на костре — густую, клейкую, с дымком. Да, то было
счастливое время!
Теперь Сережу отделяет много тысяч километров. Виктор
Николаевич вздохнул и, налив скипидару, начал мыть кисти. Нет,
определенно работа сегодня не идет.
В столовой Марфа Ивановна, Сережина нянька, сердито
звенела посудой и громко разговаривала. Она всегда говорила сама
с собой. Особенно, когда у нее было дурное настроение. А с тех
пор как Виктор Николаевич наотрез отказался хлопотать, чтобы
сына оставили в Москве, она постоянно бывала не в духе. И
сегодня, наливая суп, начала свою излюбленную тему:
— Вот съездили бы тогда к Александру Ивановичу, попросили
за Сереженьку, как люди делают, и было бы все ладно. А то
бродите теперь словно в воду опущенный. И дите там мучается.
Марфа Ивановна шмыгнула носом, сморщилась и заморгала
светлыми ресницами.
— Пишет вон, что спят прямо середь поля и обедают не
по-людски, где-то возле походной кухни. А чего уже в походной кухне
сготовишь! Не болит у вас сердце за сына-то!
Но это была неправда. Последние дни сердце даже физически
ныло. Особенно по вечерам. Тоска просачивалась в окна вместе
с сумерками, а с ней подкрадывались и сомнения. Прав ли он был?
Может быть, действительно надо было поехать, хлопотать,
отстаивать? И теперь не было бы в душе этого равнодушия ко всему, не
было бы этой холодной пустоты вокруг.
Вот и сейчас Виктор Николаевич лежит после обеда на диване
и чувствует, что ему не хочется работать. Это отвратительное состоя-
64

ние было тем более неприятно, что художник не принадлежал к тем
людям, которые работают для того, чтобы иметь возможность потом
хорошо, интересно отдохнуть. Нет, он отдыхал только для того, чтобы
хорошо, интересно работать. Жизнь вне работы теряла для него
всякий смысл. А вот сейчас он валяется на подушках, и ему не
хочется браться за кисть. Может быть, это старость? Может быть, он
уже никогда не сможет писать с воодушевлением, по-молодому?
Несмотря на открытое окно, дышать стало трудно. Показалось,
будто тяжелой рукой кто-то сдавил грудь и вот-вот случится что-то
страшное, непоправимое...
Виктор Николаевич поспешно достал из кармана валидол.
Таблетка холодком обожгла рот, дышать стало легче.
Рядом на столике зазвенел телефон.
Это говорил конструктор авиационного завода Сабуров, они
познакомились прошлой осенью на рыбалке.
— Что делаете, дружище?
— Старею,— невесело пошутил Виктор Николаевич.
— Вот еще! Охота заниматься такими пустяками! Вы помните,
какой сегодня день-то?
— Кажется, суббота.
— Вот именно суббота. Доставайте-ка свои удочки — и
поехали на ночь за налимами на канал. Есть у вас донки?
— Были где-то...
— Ну вот и ладно. Я за вами заеду. Договорились?
— Не знаю... Я как-то не собирался...
— А что вам собираться? Черви и мотыль у меня есть. На месте
живца наловим. Сейчас семь часов, я заскочу домой, возьму снасти —
и за вами. Есть?
— Ну что же... Я — пожалуй...
— Отлично!
Виктор Николаевич поднялся с дивана. Да, надо ехать на
рыбалку! Если не может работать, что ему еще остается? В конце
концов наступает пенсионный возраст. Вероятно, закономерно, что к
шестидесяти человек устает. Вот и он, Виктор Николаевич, устал.
Художник включил радио и, открыв стенной шкаф, начал
доставать оттуда всевозможные железные коробки из-под драже, чая
и леденцов.
Из радиоприемника разлился, заполнил комнату уверенный
мужской голос:
Вот солдаты идут по степи опаленной,
Тихо песню поют про березки и клены,-
Про задумчивый сад, про плакучую иву,
Про родные леса, про родные леса да широкую ниву.
Четкий ли ритм песни или возня с крючками привели Виктора
Николаевича в некоторое равновесие, и, когда в прихожей раздался
звонок, художник уже довольно бодро укладывал в чехол удочки,
а Марфа Ивановна заворачивала котлеты и пирожки.
3 Заказ № 723
65

ф * «
Машина вырвалась из московских вечерних улиц с
калейдоскопом освещенных витрин, фонарей, неоновых вывесок и, убыстрив
ход, пошла по шоссе. Здесь ночь не успела вступить в свои права.
Половина неба еще была озарена далеким потусторонним светом
ушедшего дня, особенно сильным на горизонте, и только на востоке
оно густо потемнело. И на этом мрачном фиолетовом небе
всплывала оранжевая очень большая луна. Она повисла в воздухе, как
аэростат.
— А вы что, дружище, сегодня какой-то... разобранный, а? —
спросил Сабуров, не отрывая взгляда от дороги. Руки его
спокойно лежали на баранке.
Художник молчал. Сабуров обернулся. Совсем рядом Виктор
Николаевич увидел яркие, по-молодому светящиеся глаза и
необыкновенно глубокие морщины. Особенно на щеках и возле рта. И глядя
на эти морщины, похожие на шрамы, он печально сказал:
— Сына проводил. В Казахстан.
— Щемит? — Сабуров постукал себя слева по груди.
— Да,— вздохнул художник.
Они свернули на проселок, и «Победа» начала нырять, как
на волнах.
Сабуров всматривался в темноту, выбирая дорогу.
На канал приехали в одиннадцать часов, когда от берега отвалил
последний местный теплоходик.
— Ну вот, теперь можно до утра спокойненько рыбачить,—
сказал конструктор и под светом фонаря на пристани стал не
торопясь разматывать свои удочки.
После сутолоки города здесь, у воды, Виктора Николаевича
вдруг охватило чувство какого-то необыкновенного покоя. Свежая
майская ночь прохладными пальцами касалась лица, усталых глаз,
разгоряченных висков...
Тянуло запахом первых лопнувших почек, доски на пристани
пахли смолой и сыростью. Луна уже скрылась, и теперь по всему
небу разбежались мелкие звезды. Канал угадывался в темноте только
по береговым огням — зеленым по одну сторону, красным по
другую. Канал и его огни уходили в черноту, в небо, и терялись где-то
в Млечном Пути.
— Что же вы не работаете? — спросил Сабуров. Он уже сидел
на деревянной тумбе, к которой обычно привязывают чалку
теплохода, и, раскрыв коробочку с мотылем, ловил на мормышку
живца.
— Да замечтался...— сказал Виктор Николаевич и начал
распаковывать свои снасти.
Он устроился на другом конце пристани, на второй тумбе, и
тоже принялся ловить ершей. Не прошло и минуты, как чуткий
сторожок на кончике короткого удилища начал нервно
подергиваться.
66

Через час друзья уже насадили на донные удочки рыбешек и
крупных выползков и, расставив донки по всей пристани, улеглись
на скамьях для пассажиров.
— Свежеет,— сказал Сабуров.
— Да...
— Если замерзнете, ступайте в машину. Я один подежурю.
— Но вот еще! Не для того я приехал сюда, чтобы в машине
греться.
В прибрежных кустах раздалась несмелая трель.
— Соловей... Молодой еще, голос пробует,— улыбнулся
Сабуров.
Некоторое время друзья молчали и слушали неокрепший голос
певца.
— Сейчас налим обязательно должен брать,— убежденно
сказал Сабуров.
— Когда Сереже было лет четырнадцать, мы здесь, на канале,
как-то поймали соменка,— вспомнил Виктор Николаевич.—
Собственно, поехали добывать подъемкой живца для кружков. Было
это уже часов в одиннадцать, луна, помню, светила. Сережа — на
веслах. А я подъемкой орудую. Выну из воды сетку, смотришь —
две-три плотички, окунек. А тут вдруг что-то большое, черное
барахтается. Я подумал — крупный налим. Схватил его. Сереже
показываю. Только налим странный какой-то, и во рту у него длинная
травинка торчит. Сережа, конечно, ребенок, взял эту травинку и
потянул. И тут сом у меня в руках зарычал! Как собака, честное слово!
Травинка оказалась не травинка, а ус. Больно, значит, ему стало,
когда за ус потянули.
— А говорят: нем, как рыба,— усмехнулся Сабуров.
Вдалеке, сверкая огнями, прошел двухэтажный теплоход.
Донеслись звуки какого-то знакомого вальса, волны с шумом
ударились о берег.
— Да,так вот растишь детей, растишь, а потом вдруг —
Казахстан... И оказываешься совсем бобылем,— с горечью сказал
Виктор Николаевич. — Остается только ждать да скучать.
Сабуров ничего не ответил. Он полез во внутренний карман
пиджака, достал немного помятую карточку и протянул ее
приятелю.
Виктор Николаевич повернул карточку к фонарю и увидел
мальчишку с веселым, озорным взглядом. Ничего не было особенного в
этом курносом юнце. Может быть, только глаза... Светилась в них
какая-то горячая мечта. Жесткие, очевидно, волосы торчали
вихрами во все стороны.
Сабуров отвернулся и начал сосредоточенно закуривать
— Сын? — спросил Виктор Николаевич.
— Угу.
— А... где же он?
— В первый день войны пошел добровольцем. Я, конечно,
благословил его.— Сабуров сломал обгоревшую спичку и сунул
3*
67

назад в коробку.— Попал в первый же бой и, вероятно одной из
первых пуль, был убит.
Веселые мальчишеские глаза на карточке все так же озорно
смеялись. Виктор Николаевич тоже вынул коробку с папиросами,
закурил.
— Простите меня,— сказал он глухо.
— Неловко? Понимаю. Мне тоже однажды было неловко...—
Сабуров уставился в черноту ночи, словно просматривал далекие
воспоминания.
— Это было через несколько лет после окончания войны. Меня
послали в Берлин в командировку. Ехал на машине вдвоем с
шофером. Остановились в одном месте. А там много встречалось на
дороге могил, памятников. Вот и мы встали у могилы трех танкистов.
Заживо сгорели в танке. А дата стоит седьмое мая сорок пятого
года. Понимаете? Девятого победа, а они седьмого.. . И я представил
себе: у каждого родители... С первого дня мучились: убьют— не
убьют, убьют— не убьют? И так все годы. Но вот уже конец войне.
Значит, все обошлось! Уже отпраздновали Победу! Ведь похоронные,
наверно, только через месяц приходят. И вот, когда родные уже
отплясались, отрадовались, вдруг узнали... Уже месяц, как
сыновей нет. Совсем нет.
Сабуров достал термос, налил черного кофе, залпом выпил
и резко отодвинул кружку.
— Да... Скверно стало у меня тогда на душе. Шофер говорит:
«Что-то мотор не заводится». А я даже рад, говорю: «Пойду вперед.
Догонишь». Вот иду один по дороге, задумался, а навстречу —
старушка. И так она поразила меня своим лицом, глаза совсем
слепые от горя. «Здравствуй, бабушка!»—«Здравствуй, сынок!»—«Ты что
такая печальная? Или похоронила кого?» — «Без меня люди
похоронили. Вот приехала, могилки ищу. А ты?» — «Я тоже похоронил.
Сына...»— «Плачешь?» — «Плачу».— «А я вот не плачу».— «Почему же
так?» — «Нечем уж плакать. Ведь у меня их было четверо».— «И всех
четверых?..» — «Всех». Вот тут и стало мне перед ней неловко.
Поклонился я ей низко и пошел прочь.
Сабуров встал, походил по влажным от росы доскам пристани,
потом без всякой нужды проверил донку и, вернувшись, сказал:
— А в Казахстане сейчас тюльпаны цветут... Очень красиво
цветут! Мой тоже мечтал туда поехать...
И Виктор Николаевич вдруг отчетливо увидел поле, покрытое
маленькими красными тюльпанами, загорелых чумазых ребят —
среди них был и Сережа,— походные кухни, песни...
Художник взглянул на Сабурова. Тот сидел, опустив плечи.
При боковом свете фонаря лицо казалось очень старым и очень
усталым. Виктор Николаевич хотел сказать что-то хорошее,
ободряющее этому одинокому человек, но не находилось таких слов. Может
быть, потому их не было, что чувствовал он себя богачом рядом с
нищим.
А Сабуров вдруг обернулся и ласково кивнул:
68

— А вы не огорчайтесь. Ждать — это не так уже плохо. Это
даже очень приятно — ждать!
Раздался тонкий звон колокольчика.
— Вот и первый улов! — Сабуров вскочил и, как всегда
молодой, негнущийся, поспешил к донке.
Солнце в этот день вставало без всяких дымок и туманностей —
чистое, яркое, майское солнце. И казавшаяся молчаливой маленькая
роща вдруг с первым, робким светом разом огласилась таким
многоголосым щебетом, шелканьем, свистом, будто это был неведомо
какой огромный лес.
Рыболовы положили в машину трех небольших налимов и
одного щуренка. Уезжая, Виктор Николаевич последний раз с
сожалением окинул взглядом голубую воду канала, голубое небо,
голубой воздух...
Хотелось еще и еще смотреть в эту голубизну, вдыхать ее,
глотать, и в то же время что-то торопило, что-то властно толкало
собирать снасти, поспешно кидать в машину ставшие ненужными
ватник, плащ...
— А вы что так торопитесь? — спросил Сабуров, и Виктору
Николаевичу послышался в этом другой вопрос: «Ведь дома вас
никто не ждет».
Но художник только улыбнулся. Нет, его ждали... Его ждали
кисти и краски. Его ждал холст, на котором сейчас было все не то
и не так. Виктор Николаевич с радостью узнавал в себе это почти
забытое нетерпение.
«Победа» медленно, словно нехотя, двинулась вдоль рощи.
Вчера еще совсем маленькие листочки за одну ночь выросли,
развернулись и ослепительно зазеленели.
«Вот солдаты идут, звонче песня несется...» — вдруг негромко
запел Виктор Николаевич и, смущенный, замолчал, виновато
оглянувшись на соседа.
Но Сабуров просто и спокойно подхватил:
И про грозный редут в этой песне поется...
Машина выскочила на шоссе и плавно понеслась вперед.
Про отвагу в бою, и про смерть ради жизни,
И про верность свою, и про верность свою нашей
славной отчизне!
уже полным голосом пели в машине двое пожилых, а может быть
и совсем молодых, людей.

И. Василевский
ИВАН ИВАНОВИЧ
Клев в этот день был на редкость хорошим. Недавно прошли
дожди, но в верховье затойа вода уже успела отстояться. На
клеверной луговине журчал веселый родниковый ручей, и там, где он
вливался в затон, на песчаном дне его поблескивали прозрачные
камешки.
Окунь шел на свежую воду. В моем садке плескались крупные
рыбы. Поплавок ежеминутно то врезался в воду, то вновь
выскакивал на поверхность. Тот, кто когда-нибудь держал в руках
удочку, прекрасно понимает, что в такой момент рыболову оторваться
от реки почти невозможно.
Солнце быстро спускалось к горизонту. До отхода парома
оставалось немного времени. Я решительно смотал удочки и зашагал
к причалу. Тропинка, ныряя в овражках, бежала над самым
берегом, огибала лужайки, перепрыгивала ручьи. Пологий травянистый
берег, сверкая серебром росы, скатывался в воду. На
затопленной луговине курчавились молодые дубки. Нагретая за день река
излучала тепло, и вся мошка опустилась к воде. Юркие,
проворные рыбки выпрыгивали из воды, хватали мошек, сновали вверх
и вниз, как маленькие челночки, и казалось, что по воде хлещет
серебряный дождь. Кипела вся отмель. А за поворотом, где круто
обрывалась песчаная коса, лежала темная загадочная глубина
Днепра. Парома у причала не было. За кустами то и дело плескалась
крупная рыба. Размотав удочку, я спустился вниз.
На берегу, у самой воды, на ворохе истлевших прошлогодних
листьев, опершись на руку, лежал старик-рыболов. Время от
времени он неторопливо взмахивал ореховым удилищем,
подтаскивал к берегу окуня, опускал его в корзину, и вновь волосяная
леса с крупным пробковым поплавком бесшумно ложилась на воду.
Движения старика были медлительны и плавны. Подсекнув рыбу,
он приподнимался на локте и опять ложился ничком на свое
мягкое ложе, скрестив руки и положив на них голову. Иногда он
подергивал удочки без всякой надобности, иногда поплавок зарывался
в воду, а старик не обращал на него никакого внимания. Мне
показалось, что он спит.
— Дедушка, клюет!
Старик не ответил. Взор его был устремлен поверх поплавков.
Солнце опустилось за горизонт. На дне затона потухали
облака. С реки дохнуло сыростью. Старик застегнул ватник и, повернув
ко мне худое, морщинистое лицо, оглядел меня своими выцветшими
глазами.
— Заря кончается, дедушка,— сказал я как можно учтивее.
Старик вздохнул, красноватые его веки дернулись. Он еще раз
пристально посмотрел на меня.
— Кончается, дорогой человек,— сказал он, наконец, и в
голосе его прозвучала укоризна.
70

В заливных лугах густо пахло испариной, а вверху, над поймой
реки, лежали рыхлые белесые облака, словно на решете отцеженные,
и от них, как творог от молока, отскочил молодой месяц.
— Молодичок родился. Значит, хороший клев будет, дедушка.
— У вас впереди, дорогой человек, еще много счастливых рыбалок.
Он поправил удочки и тяжело вздохнул.
— Разве в этом все счастье?
— Я в своей жизни,— продолжал он, не обращая внимания на
мое замечание,— не пропускал восхода солнца. Вот эти молодые
тополи, что над самой водой,— мои ровесники. Они и сейчас еще
молоды,а я уже совсем состарился.Сегодня вот у меня день рождения.
— Сколько же вам лет?
— Много. Давно уже на восьмой десяток перевалило.
— Возраст почтенный! Наверное, ваши домочадцы ждут вас
к столу. Не опоздайте на паром!
— К сожалению, у меня никого нет.
Лицо его сразу помрачнело. Теперь он казался мне очень
дряхлым и беспомощным. Я глядел на его большие жилистые руки и
думал о том, что не очень весело чувствовать себя одиноким в
таком возрасте.
— По такому случаю выпить бы не мешало!
Старик покачал головой:
— Я не пью! — И, как бы давая понять, что он решительно ни
в ком не нуждается, отвернулся. Потом он привстал упираясь в
землю обеими руками, выпрямил насколько возможно свою согбенную
спину, достал из котелка горсть приманки, размял ее в широких
ладонях и бросил в воду. Мелкая зыбь долго покачивала поплавки.
Мне было неловко от того, что я растревожил душу этого
человека. В ожидании парома я медленно побрел к причалу, даже не
простившись со стариком. Тихо плескался Днепр. Из-за
поворота вынырнула легкая плоскодонка.
— Дяденька! Эй, дяденька!
Я обернулся.
— Если вы ждете парома, так не ждите. Катер испортился.
— Не может быть!
— Правда, дяденька! Там какая-то поломка. Теперь до утра
не будет.
— Вот так история! Неужели придется ночевать на берегу?..
Я был легко одет, и такая ночевка не сулила ничего хорошего.
— А ты, что ж, с ночевкой?
— Зачем, мы на лодке. Меня дедушка послал за вами.
— Какой дедушка?
—Мой дедушка, Иван Иванович... Он здесь в затоне рыбу
ловит. Если хотите, мы вас перевезем. Давайте я ваши удочки понесу.
Когда мы подошли к берегу, Иван Иванович ужинал. На
небольшой скатертке, разостланной на траве, лежали куски жареной
рыбы, хлеб, нарезанный ломтиками, зеленый лук и соль. Он
дружелюбно кивнул мне головою и пригласил ужинать.
71

— Вам, цадеюсь, не приходилось справлять день рождения так
вот, на рыбалке?
Чтобы не обидеть старика, я отломил кусок жареной рыбы.
— Когда-нибудь и вы, лет этак через двадцать пять, приедете
сюда на рыбалку и вспомните добрым словом вот этот вечер... и меня
вспомните. Паром тогда уже будет исторической древностью, а
тополя станут несколько старше. Вы переправитесь сюда на
каком-нибудь комфортабельном вездеходе...
— Не знаю, срок-то больно внушительный...
— Ничего, вы человек крепкого сложения.
Он вздохнул, потрепал густые волосы мальчика и бережно
завернул в скатертку остатки ужина.
— Какой у нас на завтра прогноз, Вася?
— Погода будет хорошая. Только все равно, дедушка, тебе бы
домой нужно.
— Вы поезжайте, Васенька. А я ночую. А утром ты постарайся
пораньше приехать.
Я пожелал Ивану Ивановичу доброго здоровья. Вася поставил
в лодку корзину с рыбой, и мы поехали.
— Улов-то у вас, Вася, сегодня хороший.
— Это что! Раньше-то мы с дедушкой на пароходе ездили на
рыбалку. Сколько рыбы привозили!
— А теперь-то что ж?
— Не хочет он из гордости. Прежде-то он мотористом плавал,
а сейчас немощи своей стыдится.
— Гордый он, значит.
— Добрый он, дедушка. Он ведь не родной мне, а лучше
родного, у нас с ним все в войну погибли, а он меня, как родного,
приласкал. Обещает на пароход учеником определить. Скорей бы на
работу! А то на дедушкину пенсию мне уже как-то неловко.
Мы вышли из затона. Лодка медленно продвигалась вверх по
тиховодью прибрежной полосы. Вася задумчиво глядел на воду.
Может, он мечтал о той счастливой минуте, когда станет за
штурвал самого красивого парохода, на котором всю свою жизнь плавал
его дедушка, Иван Иванович.
— Мне бы только выучиться, я его тогда возьму к себе на
пароход в каюту,— уже вслух сказал он, как бы спрашивая моего
совета.— Вот только слаб он. Боюсь я за него.
— Может, мы напрасно оставили его ночевать на берегу?
— Трудно ему в гору лишний раз подыматься. Хата-то наша,
вон она, на крутогоре. Да его летом и не затянешь домой. Он если
день не порыбачит — болеет.
Ловко орудуя веслом, Вася отвернул лодку от берега, и она,
подхваченная течением, поплыла к пристани. На горизонте давно
уже поблекли все краски. Под нами покачивалась темная глубина
Днепра, и только на песчаной отмели затона светились еще
неуловимые оттенки зари.
г. Смоленск
72

Дмитрий Климов
О РЕКЕ КОЛОЧКЕ*
На согнутых лапах сопят во сне
Согретые солнцем лягушки.
Костяным коготком
на мягком дне
Пашут песок ракушки.
Рак лопатою роет грязь,
Строя себе жилище,
На мелкой волне серебреный язь
Из омута едет за пищей.
Глаз петушиный у голавля.
Вот он стоит, плавниками руля.
Для пескаря и ленивой плотвы
Свесились космы прибрежной травы.
Синяя пленка на омутах,
Ветер подул и стих.
Лошади бесятся в хомутах
От сочных лугов твоих.
О. Жагар
В СЕЛЯТИНО
Когда осенью устанавливается мягкая погода, мне всегда
хочется поехать к реке, чтобы удить там щуку. Желание ощутить
клев заполняет всего меня. Я отчетливо представляю большие
красные, качающиеся на воде поплавки, готовые исчезнуть в ее
таинственной, темной глубине. И, если я давно не общался с
природой, я почти с трепетом жду первого воскресного дня.
* * *
Я еду в магазин «Рыболов-спортсмен», чтобы купить карасей.
Сегодня четверг, и в магазине народу не очень много. Я всегда
стараюсь запастись наживкой заранее. Осенью это не так просто,
в особенности поздней. Сезон для ловли на живца, а карася мало.
Иногда приходится рыскать по всем рыболовным лавкам города
или подолгу стоять в очереди, прежде чем два-три десятка черно-
* В 11-й книге альманаха „Рыболов-спортсмен" напечатаны два
стихотворения поэта Д. Климова „Ночевка" и „Ершатник". Редакция с сожалением
отмечает, что по техническому недосмотру вкралась досадная опечатка:
стихи эти ошибочно приписаны другому поэту и вместо фамилии автора
напечатано Д. Клюев.
73

золотистых рыбок окажутся в твоем бидоне. Сегодня в знакомом
аквариуме плавает много крупного карася. Я прошу, чтобы мне
отобрали помельче. Продавщица забирает мой бидон и куда-то
уходит. Я довольно долго жду и, наконец, получаю карасей.
Кажется, они действительно не очень крупные, как раз такие, какие
нужны. В метро стараюсь не пролить воду из бидона. Дома пускаю
карасей в большой наполненный до краев водой эмалированный таз.
Все караси останавливаются на дне, и я успокаиваюсь. Хороший
живец — это почти половина дела!
Пятница проходит спокойно. В субботу меня одолевают
сомнения. Не толста ли леска? Взять ли подсачек? Сколько брать
удилищ?
При ловле щуки надо много ходить. Если попадаешь на место
ее стоянки, она берет сразу. Долго сидеть на одном месте не имеет
смысла. При себе должно быть самое необходимое, чтобы ничто
лишнее не мешало свободно передвигаться. Но что необходимо? Если
завтра щука будет брать на блесну, надо прихватить спиннинг,
а значит катушку и блесны. Если не будет брать, не помешает и
лишнее удилище, а это значит еще четыре бамбуковых колена.
Необходимое разрастается. Часам к девяти вечера пачка удилищ
становится внушительной и с трудом засовывается в чехол.
Остальной вечер занимает подготовка и проверка содержимого
моего большого рыболовного портфеля. Коробки с крючками и
грузилами, поплавки, дощечки с намотанными на них лесками
разных номеров, катушка в красном перлоновом чехле, старые
черные ножницы, которыми удобно открывать щучью пасть и
вырезать из нее тройник, холщовый мешок для рыбы должны
находиться в определенных отделениях.
Перед самым сном разрезаю «городские» булки, мажу маслом
и вставляю куски вареной колбасы. Вместо жидкости беру
несколько яблок. На рыбалке я обычно не пью. Завертываю в бумагу еду и
запихиваю в большой карман портфеля. Рядом с ним, на пол,
ставлю резиновые сапоги. Круглый стол заваливаю одеждой — кладу
последовательно плащ, пиджак, свитер, брюки, рубашку и носки,
чтобы меньше времени тратить на одевание. На стуле — кашне и
берет. Папиросы, спички и деньги рассовываю по карманам.
Живцы спокойно стоят на дне таза. Утром я пересажу их в
бидон.
* * *
Звенящая дробь будильника. Вскакиваю. Ровно пять. Хорошо
бы еще поспать... Выношу часы в другую комнату. У меня полчаса
на умывание, завтрак и одевание. Выйти надо в половине шестого.
Без пятнадцати шесть начинают пускать в метро, и я успеваю на
поезд 6.19. Следующий идет через два часа. Опоздать — это
испортить весь день.
Во время еды гляжу на будильник. Пора выходить!
На улице никого нет. Ярко горят фонари. Идет мелкий дождь,
74

но тепло. Хорошо для клева. Иду по Крымской площади пешком.
Какая неудача! К метро подойти нельзя: через всю
Метростроевскую улицу поставлен двухметровый забор. Строится переход
через Садовую, о чем я совсем забыл. Надо делать крюк по
набережной.
Начинаю нервничать. Спрашиваю у встречной женщины, можно
ли пройти короче. Она указывает мне на щель в заборе. Пролезаю
благополучно и бегу в светящуюся станцию. В вестибюле —
несколько рыболовов. Все с садками для малька. Не мои ли
конкуренты?
В вагоне один из рыболовов спрашивает меня, куда я еду.
Отвечаю нехотя. Разговор не клеится, и рыболов отходит.
Выхожу на Киевской. Беру билет и иду на перрон. Время — 6.12.
Остается еще семь минут. Сажусь во второй вагон от хвоста, как это
принято у рыболовов. Нервозность спешки сменяется радостным
состоянием.
Поезд идет быстро. От Катуара до Апрелевки— без остановок.
Сидящий напротив меня рыболов предлагает мне выйти покурить.
Я охотно соглашаюсь. Всегда приятно — в тамбуре, когда рано
утром едешь на рыбалку, руки свободны, вещи в вагоне на полке и
впереди твой день.
Мелькают березы. Кое-где трава покрыта инеем. Проезжаем
новую платформу Новодачную. Скоро мне выходить.
Селятино такое же, как и в прошлом году. Появился только
новый бетонный переход через пути. Вместе со мной выходит
рыболов, с которым я курил в тамбуре. Грязь дороги подмерзла, и
идти легко. Рыболов говорит, что в этих местах бывал редко, но
пару раз удачно ловил окуней. Он просит меня не спешить; у него
больное сердце. Мы идем медленнее. Я говорю, что ловил здесь
довольно крупных щук. Чувствую, что попутчик мне не очень верит,
и ругаю себя за излишнюю болтливость.
Из-за кустарников показывается зелено-коричневая гладь воды.
Осматриваю берега. Никого нет. Я должен обловить все места у
коряг с той стороны, к которой подходит березовый лес. Мой
знакомый идет правее, на другой пруд: «Там в воскресенье взяли много
окуня»,— бросает он.
Я доволен. Ловить рыбу лучше всего одному. Рыболов исчезает
в красноватых зарослях. Я иду налево, через плотину. Воздух
тихий и очень свежий. Хорошо!
У забора единственной хибарки, стоящей на берегу, есть топкое
место, в котором обычно вязнешь чуть ли не по колено, и я
стараюсь идти как можно ближе к частоколу. На этот раз легко добираюсь
до маленького плотика, закрепленного колом к берегу.
Бидон и портфель ставлю на траву. Развязываю чехол, но
удилища не вытаскиваются. Тройник зацепился за брезент, и я злюсь.
Несколько судорожно ищу в карманах нож. Забыл дома. Лезу в
75

портфель, достаю ножницы и вырезаю тройник вместе с куском
брезента, который с трудом отдираю от крючка. Составляю первое
шестиметровое удилище. Одно колено что-то не вставляется. Оно от
другого удилища, и я бросаю его на траву. Волнуюсь и спешу.
Нахожу в чехле нужный кусок бамбука. Удилище готово.
Вымеряю свинцовым лотом глубину и на тройник, установленный
так, чтобы он был в 30 сантиметрах от дна, осторожно сажаю карася,
зацепив его за спинной плавник. Мягко забрасываю прямо перед
собой и закрепляю комель удилища в щели плотика. Второе, более
короткое, удилище ставлю правее.
Красные большие поплавки бойко двигаются, караси очень
живые и сильные. Пристально смотрю и как-то съеживаюсь. Вижу
только красные точки. Все кругом покрывается пеленой и исчезает.
Знакомое состояние. Проходит полчаса, может быть, час — клева
никакого. Пространство вокруг поплавков расширяется. Начинаю
смотреть по сторонам. Небо в фиолетовых тяжелых тучах. Жалею,
что рассказывал рыболову об удачных уловах. Никогда не надо
рассказывать незнакомым попутчикам об успехах, можно только
показывать уже выловленную рыбу. Впрочем, какая чушь! Щуку надо
упорно искать.
Вытаскиваю большое удилище и иду к группе берез, которые
нависают над водой. Левой рукой держу леску у самого карася,
а в правой — удилище верхним концом вперед. Кусты мешают
двигаться. То и дело цепляюсь снастью за ветки и останавливаюсь,
чтобы от них освободиться. Быстро устает рука, перед собой держу
шесть метров бамбука. Нахожу подходящее место. Надо мной
прогалина между двумя кронами берез. Удобно закидывать. Из
воды торчат коряги. Кажется, здесь глубоко. Забрасываю и
устанавливаю удилище на рогульки, воткнутые в дно у берега. Жду минут
десять. Клева нет. Возвращаюсь за вторым удилищем к плотику.
Сматываю его для удобства передвижения. Забираю бидон и
портфель.
Неужели не будет брать? Это, к сожалению, случается и в
благоприятную погоду. Довольно противно, когда долго не клюет. Можно
потерять веру в то, что сегодня вообще возможна поимка рыбы.
Допускать этого нельзя, и я всегда об этом помню. Без веры не бывает
ритмической настойчивости, которая здесь необходима. Долой
скептицизм! Надо усердно работать, то есть искать и искать.
По противоположному голому берегу идет мой
попутчик-рыболов с удилищами на плече. На другом пруду тоже не клюет.
Подхожу к своему новому месту. Поплавок спокоен. Забрасываю
второго карася рядом.
У самого берега без движения стоит щуренок длиной в папиросу
и держит в зубах беспомощно трепещущегося серебряного малька.
Поблизости нет крупной щуки, иначе бы он здесь не разгуливал.
Бросаю в него кусочек ветки. Щуренок, секунду постояв, исчезает.
Поплавки приближаются к берегу. Карась не хочет стоять на
глубине. Перебрасываю обе удочки дальше и правее. Поплавки мед-
76

ленно, но уверенно опять движутся к осоке. Когда карась в траве,
он в безопасности. Укорачиваю лески от концов удилищ к
поплавкам, забрасываю несколько ближе, но теперь леска удерживает
живца далеко от прибрежной травы.
Поплавки двигаются. Это очень хорошо, когда они двигаются.
Если карась останавливается, кажется, что щука его может не
заметить, хотя это и не так. Это только кажется. Замершего на месте
живца щука так же хватает, как и движущегося. Но все-таки лучше,
когда поплавки двигаются. Во-первых, это значит, что карась не
на дне, во-вторых, не зацепился за подводную корягу и, в-третьих,
все-таки больше надежды.
Рыболов напротив сидит без движений, так же как и я. Я,
правда, стою. Опять перебрасываю. Клева нет. Лучшее утреннее время
уходит. Пожалуй, надо попробовать на блесну. Собираю спиннинг.
Пусть удочки постоят, а я побросаю. На всякий случай
перекидываю удочки еще правее, вплотную к черным корягам. Может быть
зацеп, но я рискую.
Иду со спиннингом вдоль берега к свободному от травы плесу.
Вспоминаю, что забыл захватить коробку с запасными блеснами.
Оборачиваюсь. Вижу только один красный поплавок. Второго нет.
Может быть, показалось? Бегу. Внутри что-то сжимается и
останавливается.
Удилище спокойно стоит на рогульке. Поплавка нет. Только
не спешить. Дать время. Подсекать, когда натянется леска. Леска—
без движений. Может быть, взял мелкий щуренок и стоит с карасем
на месте? Но тогда всегда виден под небольшим слоем §оды
поплавок. Щуренок не может глубоко утопить его. Поплавка заметить не
могу. Наверное, большая. Иногда после поклевки он
останавливается, чтобы через пару минут решительно пойти с заглотанным
живцом на глубину. Наверное, это она.
Жду. Вот оно — это томительное и жгучее, ради чего едешь,
ради чего можно недосыпать и месить километрами грязь.
Беру удилище в руки. В глазах — тонкий бамбуковый конец.
Он вздрагивает, и я чувствую в руке сильную потяжку. Наконец-
то! Отпускаю леску и двигаюсь с удилищем вслед уходящей рыбе.
Наверное, пора... А вдруг подсечка и отвратительное до тошноты
ощущение легкости... Может, рано? Нет, не рано, прошло уже
достаточно времени. Решительно подсекаю. Знакомое вязкое
сопротивление. Удилище сгибается дугой. Щука идти не хочет, но
постепенно утомляется и начинает подчиняться. Лишь бы прочно сидел
тройник в ее глотке! Это не всегда бывает — и тогда дело дрянь. Без
подсачка или богорика ее трудно взять, в особенности одному. В
воде появляется зеленоватое упругое тело и сразу же над водой
вертящаяся во все стороны открытая зубастая пасть, в которой исчезает
леска. Сорваться не должна. Стараюсь дать щуке больше воздуха.
Она уже близко. Последние броски у самого берега. Хватаю ее.
левой рукой за скользкую, холодную голову и бросаю на берег.
Крупная. Рука в крови; порезал об острые колючки жабр.
77

Кричу рыболову, сидящему напротив, и показываю рыбу,
держа ее над головой. Он не слышит и не поднимает головы. Сажусь на
пень, вырезаю ножницами тройник из розоватой, усеянной, как
иголками, зубами пасти и укладываю щуку в холщовый мешок,
который опускаю в воду и привязываю к корням березы. Мешок
подпрыгивает. Забрасываю снова и не спеша закуриваю.
Начинает идти мелкий дождь. Становится темнее. Изредка
слышу, как бушует в воде пойманная щука. Забираю все снаряжение,
иду дальше и систематически перебрасываю.
Дождь усиливается. В конце озера, где начинается небольшая
речушка, закидываю в небольшую заводь. Поплавок сразу тонет и
останавливается сантиметрах в пяти под водой. Жду довольно
долго. Поплавок не двигается. Решаюсь тащить. К моим ногам падает
небольшая щучка. Кладу ее в мешок к большой.
Иду обратно. Дождь не перестает. Перехожу плотину и
приближаюсь к рыболову.
— Как дела? — спрашиваю я.
— С десяток окунишек, граммов по сто, и два небольших
щуренка. Да ведь главное хорошо ловить; тепло и никто не мешает.
Думаю посидеть до вечера. А как у вас?
— Поймал две штуки,— с излишней скромностью отвечаю я и
вываливаю из мешка обеих щук на траву. Они подпрыгивают.
— И эта хорошая,— говорит рыболов, указывая на меньшую.—
Надо и мне, пожалуй, вместо одинарных крючков поставить
тройник, а то одна хорошая сошла.
Я запакдвываю снасть в чехол и чувствую, что проголодался.
Достаю ёулку и с удовольствием ем.
На одной из удочек рыболова медленно уходит поплавок, а
хозяин удочки отошел куда-то в сторону. Вытаскиваю небольшого
окунька. Рыболов возвращается. Желаю ему удачи и иду на станцию.
Дорогу совсем развезло, но идти легко, потому что в мокром
холсте приятная тяжесть щук. На перроне прячусь под бетонным
переходом через пути. Подходит поезд, и я сажусь в вагон.
П. Крылов
ПЕРВЫЙ ВЫХОД
В один из выходных дней я достал из гардероба окрашенный в
зеленую краску ящичек, открыл крышку и стал проверять его
содержимое.
Ящик был небольшим, но вмещал мечты целого полугодия.
Вас интересует содержимое ящика? Пожалуйста, я не делаю из
этого секрета. В ящике я нашел около 250 крючков пяти номеров,
девять штук лесок толщиной от 0,1 до 0,5 миллиметров, двенадцать
перяных поплавков, несколько блесен, десятка полтора грузил,
78

две маленькие проводные катушки и штук пять соединительных
трубок для удилищ.
— Только-то!? — разочарованно воскликните вы.
Конечно, если вы не рыболов, то такое восклицание закономерно.
Но если вы настоящий рыболов-удильщик, то должны понять, чтб
за богатство в этом ящике.
Вам, вероятно, приходилось иногда, забравшись в самый нижний
ящик письменного стола, вытащить оттуда пачку писем? Вы
рассматриваете письма и, даже не читая, вспоминаете эпизоды вашего
прошлого, связанные с этими письмами. Вы вспоминаете авторов
писем, их судьбу... Некоторых из них уже нет в живых. Судьба других
не вызывает сожалений. Прошлое воскресает перед вами, принимая
мягкие тона и краски, которых, может быть, и не было в
действительности. Таково свойство прошлого. Оно часто кажется лучше
настоящего...
Так и рыболов, разглядывая содержимое своего ящичка,
перебирая в нем принадлежности рыбной ловли, воскрешает перед
собой картины прошлого.
И сейчас, глядя на бронзированный крючок № 5, я вспоминаю,
как 3 года назад на него взял сазан около 4 килограммов... Сколько
энергии и нервов отнял тогда этот сазан у меня! Вы этого не видели,
читатель? Ну так нечего вам иронически улыбаться. Это, друг мой,
была такая борьба, выйдя из которой с честью вы почувствовали бы
по-настоящему радость своего бытия.
Целые зимние дни уходят иногда на такое разглядывание
содержимого ящика и на подправку обнаруженных неисправностей
снасти. Забыв про обед и про все на свете, согнувшись над ящиком,
с лицом удивленно-восторженным, сидит удильщик и перебирает
вещи, не заслуживающие, с точки зрения многих людей, даже
сотой части того времени, что тратит на них рыболов.
* * #
Но вот наступил долгожданный день — день первого выхода
на реку, на рыбалку. Ему предшествовала длительная и
неоднократная подготовка. Ночью с электрическим фонариком бродил я по
лугам в поисках росняков, а их как назло не было. Варил пшенную
кашу, пробовал ее и забраковывал: пшено оказывалось не таким,
как надо. Отбирал несколько удилищ и связывал их, но потом часть
их оставлял, потом опять добавлял — и так несколько раз. Но вот,
наконец, все сомнения разрешены.
Суббота. Пытаюсь заснуть пораныпе,,с тем чтобы часа в два
ночи отправиться на* реку. Но засыпаю поздно, сплю плохо, то и дело
просыпаясь, боясь опоздать. Встаю в час ночи и решаю, что дальше
спать рискованно. Еще раз проверяю, все ли собрано. Стакан
крепкого чая с булкой значительно подкрепляет силы. Ровно в два
часа ночи выхожу на улицу.
Восток только начинает светлеть. Идут в парк последние
трамваи. Прохожих почти нет. На углу милиционер пытливо оглядывает
7§

мою фигуру с мешком за плечами. Однако удочки — своеобразный
пропуск. Сворачиваю на окраинную улицу. Ряды тополей, не
подстриженных шариками, а мощно растущих вверх и в стороны, с
маленькими еще листиками. Под ними — редкие огоньки домовых
фонарей и сами домики, одноэтажные, маленькие. Изрядное
количество грязи на дороге, и никаких тротуаров. Знакомые места.
Я иду и улыбаюсь. В этих домиках спят люди, не подозревая, что
мимо них идет счастливейший, в данный момент, человек. Именно
в данный момент. Все еще впереди. Ничего не известно, но зато
бездна надежд и чаяний!
А вот и Попово Болото. Так справедливо называлось оно лет
30 назад. Но сейчас это уже не болото, а распаханные поля совхоза.
Поля пересечены глубокими траншеями, позволившими осушить
землю и привести почву в пригодное для овощеводства состояние.
Город получил солидное овощное хозяйство вместо топей,
служивших рассадником малярийного комара.
От наблюдений за местностью меня отрывает веселая трель
жаворонка. Он где-то высоко. Его не видно, но зато прекрасно
слышна его песня, приветствующая грядущий восход солнца.
Появляющаяся слева нераспаханная часть луга, седая от невысокой
травы, покрытой капельками росы, напоминает мне, что берег
близко. Вот сейчас за линией высоковольтного напряжения видна полоса
молочно-белого тумана.
Река!
До моего места еще с километр, но, подходя к реке, я снимаю
фуражку. По-настоящему с рекой мы не виделись почти 8 месяцев.
Здравствуй, река! Здравствуй, берег!
Заливистый лягушачий перезвон со стороны мели говорит
о том, что жизнь, как и в прошлые годы, возвратилась к реке и
берегам. Ну, значит, и рыба будет!
Сзади я замечаю движущуюся в тумане фигуру. Это собрат
по занятию — рыболов. Такой же неспокойный и нетерпеливый, как
и я, собравшийся чем свет на реку. Мысленно я приветствую его и,
надев фуражку, направляюсь к своему месту.
Май. Весна в этом году запоздала почти на 3 недели. Поэтому
ивовые кусты чуть покрыты пушком и нежной зеленью
развертывающихся почек. Ни камыша, ни осоки еще нет. На реке как-то
пустовато. Вода тоже имеет не зеленоватый, а какой-то сероватый
оттенок, но она уже вошла в берега.
Н а реке у меня, как и у всех рыболовов, есть свое место. Я
ловлю на нем уже четыре года. Мне известны приметы этого места, и я
могу найти его в полной темноте и при луне, когда очертания
берегов так причудливо изменяются. Я найду его в любое время года, и
даже тогда, когда река в полном разливе и место залито полой
водой.
Я изучил свое место как на поверхности, так и под водой. Знаю
все его особенности. Интересней всего то, что каждый год
повторяется одна и та же картина: на крайней удочке справа, часов примерно
80

до семи, обязательно возьмет на червячка подлещик. С середины
будут брать лещи, плотва и язи. А на крайней слева удочке чаще всего
бывают поклевки голавлей и очень редко сазана.
Пытаясь разгадать этот «порядок», я неоднократно промерял дно
и установил, что слева оно обрывистое и в ямах, к середине —
пологий спуск и справа какой-то холмик с небольшим кустом.
Видимо, эти особенности и привлекают к себе подводных
обитателей.
А вот и мое место.
Полая вода изменила прогалок от травы справа, сделав его
больше. Слева видна промоина, где часть берега опустилась на дно.
Придется как-то выравнивать. Остатки от прошлогодней мостушки
достаточны для того, чтобы, не очень залезая в грязь, установить
подставки и удочки.
Я опять пришел первым. Ни справа, ни слева, ни на моем, ни
на противоположном берегу никого еще нет.
Слышен шум от полета уток, но птиц не видно, так ловко они
маскируются в тени под крутым берегом.
В это время руки автоматически развязывают удилища, ставят
подставки, роются в мешке. Все это — не глядя на те предметы,
к которым прикасаешься. Взгляды прикованы к берегам, к реке и
изредка к небу. Сравниваешь их вид с прошлыми годами, находиЩь
изменения и огорчаешься им или радуешься.
Вот справа поднимаются три больших куста травы. В прошлом
году их здесь не было. Хорошо, значит у меня будет больше зелени.
Ближе к воде кто-то зимой срезал камыш, а часть вырвал с
корнями. Значит, зеленая загородка будет жиже. Прикидываю размеры
будущей мостушки, а руки уже надевают червей и кашу на
крючки.
Удочки закинуты. Поплавки чуть видны, несмотря на белый
цвет. Лучше всего видны черные пробочки на поплавках. Многие
рыболовы красят поплавки в белый цвет, ошибочно полагая, что они
будут видней ночью или рано утром. Но надо сказать, что в темное
время лучше всего на воде выделяются предметы темного, но отнюдь
не белого цвета. Вот почему я к своим белым поплавкам добавил
черные пробочки.
Рассветает довольно быстро. Слева, метров за сто в кустах,
слышны отрывистые трели соловья. Песнь жаворонка уже не
одинока: их несколько, и получается нечто вроде хора. Недалеко
от меня, справа в кустах, какая-то птаха усиленно зовет:
— Витя! Витя! Витя!
Проплывает водяная крыса. Это, видимо, уже второе поколение.
Я помню прошлогоднюю крысу. То было крупное и крайне
любопытное существо. Если я клал сачок на берег, то уже минут через
пять оттуда слышался шорох и было видно, как водяная крыса
копалась в сетке сачка. Если в отдалении, шагах в пяти, я оставлял
свой вещевой мещок, то можно было быть уверенным, что крыса
уже в нем.
81

Это было у нее не только потребностью в еде. Нет, это было
любопытство! Помню, я положил кусок алюминиевой проволоки, и
крыса тотчас же потащила его в сторону. Если я клал какую-нибудь
тряпку, то и ее крыса тащила к себе.
Однако мы не ссорились. Я понимал, что с характером этого
существа мне необходимо считаться, хотя бы по одному тому, что у
нее было больше прав на это место, чем у меня. Она была здесь
постоянной жительницей, а я только приходящим гостем.
Но в этом году около берега проплыла маленькая крыса,
вероятно от прошлогоднего вывода. Старая крыса так и не появилась.
Либо погибла, либо сменила место жительства. Я часто видел, как она
переплывала на противоположный берег, который ее привлекал
обилием кустов.
В дымке тумана на противоположном берегу показываются
несколько фигур, перечеркнутые длинными наклонными линиями
удочек. Одна из них, остановившись напротив меня, спрашивает:
— Никак прошлогодний знакомый?
— Он самый... Ну, как перезимовал?
— С трудом, брат! Ишиас замучил. Вот и сейчас втихомолку от
дочери убежал. Как вернусь, буча будет. Да разве -утерпишь —
погода-то какая! А ты никак ночь сидел?
— Нет, только пришел.
— Ну, добро, я, пожалуй, тоже на прошлогоднем месте
остановлюсь.
Он проходит метров на двести дальше, и оттуда скоро
слышится дробный стук развязываемых удилищ.
Еще двое проходят молча. Это новые. Прошлый год они сюда не
ходили. Садятся почти напротив меня. Молча разбирают снасть.
Только раз густой бас одного из них спрашивает:
— Митрич, как глубина здесь?
— Метров пять будет, не боле...
Молча рассаживаются.
Рано. Рыба почти не играет на поверхности. Нет привычных
летних всплесков, но это ничего не значит. Возможно, что водные
глубины таят в себе крупных рыб, изголодавшихся за зиму и
готовых каждую минуту броситься на вашего червя или кашу. Надо
глядеть в оба. Но проходит часа полтора, а поклевок нет.
Скучновато. Начинаем через реку разговор о том, что наша молодежь мало
интересуется природой. А жаль. Общение с природой развивает
человека, делает его здоровым и сильным.
Средний поплавок вдруг затрясся мелкой дрожью и начал
двигаться по течению. Коротким рывком удилища подсекаю рыбу, и
начинается та самая борьба, которая и составляет квинтэссенцию
рыболовного спорта.
Рыба крупная. Леска тонкая, но зато удилище гибкое. Одно
компенсирует другое. Соседи напротив, не отрывая от меня глаз,
равнодушными (для вида.) голосами определяют:
— Язь...
82

Мне вопросов не задают и ничего не говорят, так как под руку
говорить не полагается.
Я и сам понимаю, что язь, но справиться мне с ним трудно. Он
на большой глубине вытворяет свои маневры, а я только следую за
ним удилищем в том или ином направлении. Больше всего я боюсь,
что он выйдет на поверхность. Здесь все преимущества будут на его
стороне, так как тонкая леска не выдержит резких рывков. Но язь
«не догадывается» о моих слабых сторонах. Я подтаскиваю его к
мостушке и беру в сачок. Хорош! Килограмма на два! Первая рыба
в сезоне!
Соседи хвалят меня за ухватку. Старый знакомый кричит:
— Поймал?
— Поймал.
— Кого?
— Язя.
— Велик?
— Килограмма на два.
— Ого, силен!
После этого все с усиленным вниманием начинают следить за
поплавками своих удочек.
Противоположный берег окрасился в розовые тона. Восток сзади
меня. Взошло солнце, но на моем берегу еще темно. Слева метров на
двести шумный всплеск: играет крупный сазан. Это вызывает
замечания:
— Вон он, милый, желтобокий! Играть играет, а в руки не
дается!
— Не по носу табак!
— Этот не возьмет — умен!
Но вот справа на крайней удочке пробочка нырнула под воду,
быстро всплыла и, подергиваясь, отправилась по течению.
Схватив удилище, по знакомому ровному подергиванию чувствую
подлещика. Не подвел старый знакомый! Опять с того же места и на
крайнюю удочку. Вытаскиваю. Пожалуй, граммов на 700. Теперь
мне, как говорят, и черт не брат. Улов достаточный.
Соседи интересуются, на что берет рыба. Сообщаю, но вывод
таков, что берет она и на червя и на кашу.
Для очистки совести сижу еще два часа. За это время
поднимается ветер. На этом и заканчивается первый день ловли. Один из
соседей разжился крупным подлещиком, другой — плотвой.
Мы не торопясь начинаем собираться, попутно внимательно
осматривая свои места при дневном свете. Планируем, где нужно
поправить мостушку, где подсыпать берег—на случай отхода в
сторону. Соседи заканчивают сборы раньше и, попрощавшись, уходят.
Я остаюсь один.
Сколько раз побывал я на этом месте за четыре года! Я
вспоминаю и настроения прошедших дней. Бывало так, что по всем
приметам заря обещает быть отличной. Тишина, тепло. Летишь на всех
парах. Сидишь часов пять и... уходишь с чем пришел.
83

Другой раз встаешь ночью. Ветерок. Начинается раздумье,
что будет с погодой при этом пока маленьком ветерке. Время самое
коварное — час ночи. Как раз в это время и меняется погода.
Стоишь и гадаешь: то ли идти, то ли не идти? Однако чаще всего
давнишняя страсть брала верх, и я отправлялся. Результаты бывали
прекрасными, несмотря на то, что за зорю набегал иногда небольшой
дождь.
Укладываю рыбу в клеенчатый мешок и отправляюсь в обратный
путь. Первый выход окончен. Есть о чем рассказать друзьям.
г. Тула
В. Орлов
НАСТОЯЩИЙ ХОЗЯИН
„Вот скоро сенокосы начнутся,
и что тут этого самого сена
нагребут — беда! А в заводях
рыбы тоже много. Лещи такие!..•
„..одно слово: умирать не надо".
И. С. Тургенев. „Стучит*
Ранним августовским утром пчеловод колхоза «Верный путь»
Прохор Акимович Зайцев, суровый на вид мужчина лет сорока с
небольшим, заядлый рыболов и охотник, с веслом на плече появился
на берегу извилистой лесной речки Польный Воронеж.
Пусть не смущает читателя несколько странное название реки.
Под Мичуринском, у самого города, по полям и лугам бежит еще
один Воронеж — Лесной. По рассказам старожилов лет 60—70
назад этот пригородный Воронеж был действительно лесной речкой,
а Польный протекал по самой кромке леса, на границе его со степью.
Названия рек тогда соответствовали их характеру.
В годы гражданской войны, да и в войну Отечественную леса
вокруг Мичуринска были сильно повырублены. Особенно пострадала
зона Лесного Воронежа. По берегам же Воронежа Польного
осталась, хоть ц неширокая, водохранная полоса. И получилось так,
что сейчас Лесной Воронеж течет по безлесным местам и сильно
обмелел, а Польный сохранил в пойме своей зеленый наряд и все еще
довольно полноводен. Местами долина Польного Воронежа
представляет собой непролазные заросли ивняка, ольховника, черемухи,
калины, бересклета. Все это перепутано лианами здешних лесов —
бесконечными плетями ежевики, перевито гирляндами хмеля. Вдоль
лесной опушки тянутся пойменные луга, колхозные пастбища и
сенокосы, в полую воду сплошь затопляемые рекой.
Нелегко продираться с удочками сквозь лесные заросли. Но
полноводная речка, в которой не перевелись еще серебряные язи,
золотистые лещи и седые от старости щуки, привлекает на свои берега
84

любителей поудить не только из ближайших колхозов, но и за
десятки километров, из города. За последние годы большинство
мичуринских рыболовов перекочевало со своих пригородных баз сюда,
на Польный Воронеж.
Я и еще двое мичуринских лещатников сидим на углу одного
из речных затонов и наблюдаем за усаживающимся в лодку
колхозным рыболовом, нашим общим знакомым.
Прохор Акимович живет в сорока шагах от реки, имеет лодку-
«душегубку», на которой с весны до осени елозит по речным заливам,
протокам и старицам, расставляет жерлицы и снимает с них
зубастых щук, горбатых окуней и усатых пестробрюхих сомов.
Последних он, впрочем, недолюбливает:
— На головастика похож, брюхо же совсем лягушачье.— Но
зовет Прохор Акимович сомов все же хозяевами реки.— Как же не
хозяин? Первое — крупнее и сильнее сома здесь рыбы нету.
Второе — очень уж он прожорлив и хоть всю речку готов слопать:
рыбу любую, утку либо молодого гуся свободно заглатывает. А еще
за то не люблю сома, что он всякую водяную гадюку и даже падаль
жрет. Кинь ему дохлую курицу, он и ее стрескает. Тьфу! Одно
слово — сенизатор.
Сомов на Польном Воронеже водится очень много. В полую воду
они заходят из реки в старые ее русла, в многочисленные лесные
ерики, порой даже на поемные луга. И случается, зайдет усатый
бродяга, на пуд или больше весом, в какую-нибудь ямку на лугу —
да там и останется. Вода сбежит, а сом не успеет уйти и хлопает
хвостом в луже, привлекая внимание ворон и вездесущих
колхозных ребятишек. Обычно такой сом становится легкой добычей
колхозников или случайно на него натолкнувшихся городских
охотников.
Нужно сказать, что нелестные отзывы о сомах нисколько не
мешают нашему знакомцу с большим аппетитом уплетать жирные
пироги с сомятиной, печь которые его жена большая мастерица.
Вообще Прохор Акимович — охотник до всякой свежей рыбы.
Проверив свои жерлицы, забивается он вместе с «душегубкой»
в камыши, полегоньку таскает живцов для новой насадки —
плотичек, окуньков, а там, смотришь, и подсек порядочного линька,
подъязка либо подлещика. Возвращаться домой без рыбы он очень
не любит и, если ловля была неудачной, разворчится на всю реку:
и рыбы-то стало меньше, и не такая она крупная, как раньше, и
клюет совсем плохо...
— А все оттого, что рыболовов этих самых развелось, как
комаров. И каждый наровит свой крючок прямо в рыбий нос сунуть.
Ну и распугали!
Вот и сейчас, объехав залив, где проверял он жерлицы
(пятиметровые березовые шесты с толстой, скрученной из кордовых ниток,
лесой, с здоровенными крючьями), направляется Прохор Акимович
к нашему углу и что-то бурчит себе под нос— верный признак
плохого улова.
85

— Ребята (ребятам лет под пятьдесят)! Вы тут мою живцовую
удочку не вытаскивали? Нету одной. Здесь вот, на выходе, стояла,—
показывает рыболов на камыши, выступающие из залива в реку.
— Да что ты, Акимыч,— раскланиваясь, отвечает мой сосед Иван
Васильевич.— Ну на что нам твои жерди? Гляди, какие у нас
удочки,— показывает он стройное бамбуковое удилище с тонкой
капроновой леской-жилкой и даже с легкой катушкой. Ведь у тебя таких
сроду, поди, не бывало?
— Где уж нам,— бурчит Акимыч,— мы на такие штуки денег не
швыряем. Наше дело — березка да нитка кордовая на леску. А
крючок — свой, самодеятельный. Из старого косья сооружаем.
Действительно, «самодеятельные» крючья Акимыча «сооружены»
местным кузнецом из затылка поломанной косы. Они очень прочны,
остры, но чересчур уж велики и топорно грубы. В воде такой
«самодеятельный» крючок быстро ржавеет, живец на нем еще быстрее
засыпает.
— Значит, не трогали. Ну, должно, ребятишки побаловались.
А то хозяин уволок.
— Это какой еще хозяин? — спрашивает обладатель бамбуково-
капроновой рыболовной техники.
— А вот как влезет тебе на крючок, дядя, да порешит
напополам твою бамбучину, так сразу хозяина и узнаешь. Некогда мне тут
с вами растабарывать. Пойти хоть с ружьишком побродить. Все,
может, материка какого подобью на обед,— и Акимыч уплыл домой
за ружьишком.
Минут через тридцать знакомец наш вновь появился на берегу
в предлинных порыжевших от старости и невзгод сапогах с
мушкетерскими раструбами на голенищах. За спиной его болталась, тоже
как будто рыжая, старенькая двустволка, сбоку на ремне —
авоська, вероятно для «материка».
Столь живописный наряд Акимыча всех нас привел в
неподдельный восторг и изумление.
— И не пойму,— произнес Иван Васильевич, ловко подсекая и
выбрасывая на берег очередного порционного окунька,— не то Тар-
тарен из Тараскона, не то Портос с мушкетоном.
— Ладно, не хвастай! — огрызнулся Акимыч.— Знаем. Читали
про твоего Тартар арена и насчет Портосов тоже слышали...
— Да ты не обижайся. В шутку ведь. Лучше погляди, не твоя ли
это белая береза по речке разгуливает.— И собеседник указал
Акимычу на конец березового шеста, ныряющий посреди плёса.
— А ведь и впрямь моя! — вгляделся Акимыч.— Я говорю:
хозяин уволок. Сейчас мы его достигнем.— И он бегом припустился
по берегу к стоявшей на привязи лодке.
Минут через десяток Акимыч догнал нырявший шест, ухватил
его конец обеими руками и вот уже тянет добычу к себе. Но шест
не поддается и вылезать из воды не хочет. Наоборот, он рвется из
рук и, как видно, сам не прочь втянуть разгорячившегося рыболова
в реку вместе с утлой его посудиной. Нос лодки кренится и зарыва-
85

ется в воду, корма приподнята, а кормчий едва сохраняет
равновесие.
Борьба с сидящим на крючке «хозяином» разгорается не на
шутку. Обе стороны, видимо, не намерены уступать и тянут удочку,
каждая за свой конец, с такой силой, что с берега слышно, как
хрустит прочный березовый шест и пыхтит от напряжения рыболов.
Вот уже «хозяин» пересиливает, и Акимыч мчит вдоль плеса на своей
душегубке, как Нептун на дельфине. Перед черным носом лодки
вздымаются водяные усы, за кормой расходится широкий двойной
след. Акимыч сидит на передней скамейке, крепко держится за
конец шеста и что-то бормочет — должно быть, ведет переговоры с
«хозяином». До нас долетают только обрывки фраз: «Давай!..
Потаскай!.. Уходишься... Покатай... Покатай!..»
Проходит полчаса возни и катанья по реке. За это время лодка
несколько раз угрожающе кренится и черпает то одним, то
другим бортом. Однако Акимыч продолжает упорно тянуть
снасть к себе и, вытянув из воды весь шест, молвит: «Теперь
пойдет!..»
Утомившийся «хозяин» понемногу уступает. И вот рядом с Аки-
мычевой лодкой всплывает — как нам кажется с берега — другая
лодка, такая же черная, только более гладкая и блестящая. Рыболов
быстро заматывает лесу за вбитый в лодочный нос костыль,
приподнимается и, окинув взором победителя лежащего рядом с лодкой
здоровенного сома, торжественно произносит:
— Знай наших!
Впрочем, последнее слово долетает до нас уже не из лодки, а
из... воды вместе с шумом брызг. Двухметровый сом, насмерть
перепуганный появившимся рядом с ним Акимычем и его возгласом,
вдруг стремительно рванулся в сторону и вглубь. Лодка от
бешеного рывка встала торчмя на нос, а рыболов сделал великолепное
сальто вниз головой в реку...
К счастью, кораблекрушение происходит недалеко от берега, и
шустрый Акимыч, весь облепленный тиной, быстро выбирается из
воды рядом с нашими удочками. Но какова перемена! В один
миг полинял и исчез грозный Тартарен. Рыжие сапоги отводы стали
почти черными, мушкетерские раструбы обвисли по голенищам как
мокрые тряпки, мушкетона нет, авоськи тоже: остались в реке.
Перед нами стоит мокрое и грязное пугало, напряженно
всматривающееся через тростники в колыхающуюся неподалеку
перевернутую лодку. В красноречивом молчании проходит минута,
другая... Иван Васильевич раздевается, лезет сквозь камыши в реку и
подтаскивает к берегу «душегубку». Вчетвером мы вытягиваем ее
на берег и выливаем воду. Корабль опять готов к плаванию, и
Акимыч усаживается на кормовой скамейке.
— Утонешь ты когда-нибудь на этой штуке,— говорит Иван
Васильевич, передавая незадачливому рыболову пойманное вместе
с лодкой весло.— А где же твое ружье?
— Там,— кивает на плес Акимыч.— В лодке оно лежало, а те-
87

перь в реке. И как это я не сообразил! Полыхнуть бы его утятником
в голову... И не ворохнулся бы. Ведь рядом был.
— Ну это уж не по-рыбацки, не по-спортивному. Ты без
утятника сумей.
— А это по-спортивному — кувырком в воду? — вскипел
Акимыч.— Нет уже спасибо за такой водный спорт! И какой ведь
сомина ушел! Ну да ладно. Я его в следующий раз!..— И рыболов
отправился в поселок за кошками, ловить ружье. Вернувшись, он долго
бороздил свою «цусиму», цеплял кошками со дна реки гнилые
коряги, сучья и всякий хлам, прежде чем зацепил за ремень двустволки.
Осмотрев добытое, наконец, ружье и убедившись, что оно было
заряжено, Акимыч как-то неопределенно хмыкнул и пробурчал:
— А ловко бы это... в башку-то его... утятником.
Потом, наскоро попрощавшись и пригласив нас ночевать к себе
в избу, рыболов поехал сушиться и чиститься.
Только через год, когда нам снова пришлось побывать на Поль-
ном Воронеже, мы вспомнили про приглашение и завернули к Аки-
мычу. Он встретил нас чрезвычайно радушно:
— Заходите, гости будете. У меня как раз сегодня пироги с
хозяйским хвостом. Вот он висит, хозяин-то,— воркотал
Акимыч, вводя нас в сени и показывая подвешенную к перекладине
сомовью тушу размером в человеческий рост.— Сегодня выволок.
Тот самый, прошлогодний.
— Да будет тебе фантазировать, —перебил его Иван
Васильевич.— Так уж и тот! Мало ли сомов в реке!
— А как же? Я и крючок у него в пасти свой нашел. Леска-то
сгнила, а крючок — вот он.— И Акимыч достал из кармана
большой ржавый крючок — полное подобие тех крючьев, на которых
в мясных лавках висят бараньи туши.
— А может, и не тот,— произнес он минуту спустя.— Крючки
такие у нас по всему поселку. Кузнец делает. Мастер он на все руки:
хочешь — плуг или борону починит, хочешь — крючок откует.
Мне даже часы исправить предлагал, да я что-то засомневался.
Думаю, все-таки кузнец, и вдруг — часы! Не отдал. А крючки у него
хорошие получаются, надежные. Хват! А вот он, хозяин-то, и
висит. Сейчас жена в пироги его определять будет.
— Да-а-а! — раздумчиво протянул Иван Васильевич.— Вот
ты-то и есть настоящий хозяин реки.
— Ну нет, еще не настоящий,— возразил довольный Акимыч.—
А, пожалуй, скоро буду настоящим. Поручают мне колхозники
участок выше нашей плотины зарыбить карпом и карасем. Ну и,
конечно, надзор, чтобы там сетями либо острогами не баловались,
тоже на мне будет.
— А как же пчелы? Ведь ты же пчеловод.
— Сына пчеловодом ставят. Он знает, перенял. Не зря, значит,
я его столько лет к пчеле приучал. Опять же и курсы он проходил.
Справится! А я, пожалуй, теперь рыбкой займусь. Очень
интересное дело. Люблю...
88

Сейчас Акимыч ведает прудовым хозяйством колхоза: следит
за состоянием плотины, разводит карпов и карасей, ездит в
ближайшие рыбхозы, присматривается к их работе, перенимает опыт
рыбоводов. Попутно закупает он мальков и даже взрослых
производителей и перевозит их в свой пруд, выпрашивает у председателя корм
для рыбы, причем считает это выпрашивание самой трудной частью
своей работы.
Сомов Акимыч по-прежнему недолюбливает — хищники, но
ловить их продолжает. Особенно же невзлюбил он в последнее время
Ъцук, наносящих иногда значительный урон его хозяйству.
— Вовсе подлая рыба,— отзывается Акимыч о щуках.— Как
ты ни следи, обязательно в полую воду проскочит в пруд и натворит
беды. Щука в пруду — злейший враг, хуже браконьера: того хоть
сразу заметишь, а эту и не видать.
Впрочем, от Акимыча достается и щукам, и браконьерам. Весной
он на подходах к пруду передушит вентерями не один десяток своих
зубастых врагов. Летом и осенью верховья пруда обычно бывают
густо уставлены жерлицами, с которых он также то и дело снимает
добычу. Удочкой и особенно спиннингом Акимыч в пруду ловить
не запрещает.
— Только производителей мне не трогай. Всю остальную рыбу
лови сколько хочешь. Много ли удочкой выловишь! А в пруду
рыбы пропасть,— рассуждает Акимыч.— Спиннингист же —
лучший наш друг: он щук переводит.
Каждый день, с раннего утра до позднего вечера, можно видеть
Акимыча на реке. Вот он, по-прежнему недовольный и ворчливый,
плывет по зеркальной глади затона на новой колхозной лодке. Из
кормы стволами в небо высунулась все та же старенькая двустволка.
За кормой на прочном кукане волочится снятая с жерлицы большая
щука. Акимычу одной щуки кажется мало, и он бурчит:
— Ведь вот какая тварь! Всех мне карпов перекусала. Ну и
докусалась!
Спорить с Акимычем о том, что, может быть, не эта, а совсем
другая щука кусала его карпов, бесполезно и даже рискованно:
осерчать может. Вынет щуку из воды, покажет раскрытую пасть с
бесчисленными зубами и спросит:
— А зубищи-то видишь? Как же не эта? Нет, брат, меня не
проведешь! Я здесь каждую щуку по зубам знаю. Та самая. Вон у ней и
карась в брюхе еще живой, ворочается. Ишь, подлюка!
«Подлюка» делает резкое движение хвостом, выскальзывает*
из рук, шлепается за борт и стремительно бросается в глубину. Но
кукан надежен, и это хорошо известно рыболову. Он только
ухмыляется и, обращаясь к щуке, произносит:
— А ты не дури! Попалась, так уж веди себя культурно. Нечего
рваться. Поедем-ка лучше к моей старухе. Она нас давно
дожидается, поди уж и сковороду приготовила.
Не пропустит Акимыч и любителя легкой наживы, явившегося
на реку с сетями или с острогой. Какая темная ночь ни будь и как
89

там браконьер ни хитри, Прохор Акимович обязательно нагрянет
как снег на голову в самый разгар запретной ловли. Подплывет
на своей лодке с неразлучной двустволкой и устроит шум и гром на
весь Польный Воронеж. А на шум сейчас же прибегут колхозники,
и тогда прощайся браконьер со своей посудой: и сети отнимут, и
лодку, и акт еще напишут. А фордыбачить браконьер станет, так,
очень просто, и по шее наколотить могут. Народ здесь серьезный.
— Беспокойный человек,— говорят про Акимыча владельцы
сетей и острог.— И когда он только спит?
— Настоящий хозяин,— отзываются колхозники,
вылавливающие каждую осень не один центнер нагульного карпа и получающие
порядочный доход от своего пруда.
И если случится вам побывать со спиннингом на Польном
Воронеже и ловля будет не особенно удачной, спросите тогда, где здесь
живет Хозяин реки. Акимыч встретит вас приветливо, особенно если
увидит спиннинг. Он охотно покажет хорошие места, где в
изобилии водятся злейшие его враги — щуки. А может быть, и на
пироги с сомовьим плесом пригласит. Хозяин он гостеприимный.
г. Мичуринск
Н. Беляев
«ТИХОЕ ПОМЕШАТЕЛЬСТВО»
Был май. Вдвоем с Андреем Ильичом мы сидели на берегу Поды-
ванского озера, расположив четыре удочки в небольшом заливчике.
Сидели вот уже часа два, а поклевки не видели.
Солнце клонилось к закату. Ветер стих. В воде как в зеркале
отражались медленно плывущие по небу перистые облака. Вдали
за озером спокойно и величаво несла свои воды река Вага. На ее
необозримом просторе тут и там гнездились островки, то наподобие
затонувшей шапки кустарников, то в виде черной косы с острыми
углами. Ровная лента илистой жижи опоясывала берег. Знакомая
волнующая весенняя картина!
А поплавки по-прежнему стояли неподвижно. Стало скучно.
— Что это сегодня не видно Ивана Дмитриевича? — спросил
Андрей Ильич.
Я посмотрел в сторону города. Как раз в этот момент на склоне
горы появилась знакомая нам фигура.
— Плывет...
Надо сказать, что Иван Дмитриевич был человеком степенным
во всех отношениях. И должность у него была почтенная —
участковый народный судья, и ходил он с чувством собственного
достоинства, и за костюмом очень следил. А говорил так, будто делал
своему собеседнику особое одолжение. В соответствии с
установленным для себя режимом вечерами он всегда гулял на свежем воздухе,
и путь до Подыванского озера был его постоянным маршрутом.
90

Здесь, на песчаном обрыве, облокотившись на изгородь, он
любовался полноводной красавицей Вагой и попутно с полчаса
беседовал с рыболовами. Вот и сегодня он остановился сзади нас, слегка
кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, и, иронически улыбаясь,
произнес:
— Ну-с, по-прежнему... хе-хе... бездействуете?
В сущности он был незлым человеком. Он только никак не мог
понять нашего увлечения рыбной ловлей. Все его насмешки имели
одну цель: убедить нас бросить это «пустое» занятие.
— Тихое помешательство,— продолжал Иван Дмитриевич.—
Часами сидеть над удочками и смотреть в воду — это... простите,
но это ненормально и свойственно только свихнувшемуся человеку,
Мне жаль вас
Он остановился и настороженно посмотрел на нас: не обиделись
ли? Начало было не новым, и мы оставили вызов без ответа. Какой
смысл возражать человеку, всему существу которого чужда
спортивная страсть? Но наше молчание не устраивало Ивана
Дмитриевича. Выждав небольшую паузу, он повел атаку с другой стороны:
— И чего вас привязало к этому озеру? Тут и рыбы-то нет.
Мой приятель не выдержал:
— Да знаешь ли ты, сколько здесь окуня?
Иван Дмитриевич покосился на пустой садок, лежавший возле
меня.
— Не вижу...
— А ты подойди сюда и увидишь.
С опаской за свой костюм Иван Дмитриевич перелез через
изгородь и спустился к воде. Мы потеснились, но он отказался присесть
на доску, боясь испачкать брюки.
— Слушай,— начал вразумлять его Андрей Ильич.— Рано
весной окунь большими массами устремляется в верховья рек для
нереста. Любимое его место для икрометания — затопленные
кусты ивняка, а здесь, как видишь, их много. С неделю тому назад
все они были под водой, и вот в половодье-то сюда и зашел окунь,
причем в большом количестве. Я, батенька мой, рыбачу здесь
больше двадцати лет, и не бывало такой весны, чтобы я вернулся домой
без окуней!
— Допустим,— согласился Иван Дмитриевич.— В конце
концов не в этом дело. Мне непонятно, как можно так много времени
отдавать рыбалке и тем самым лишать себя всех других
удовольствий. Не кажется ли тебе, что дни, проведенные на реке, можно
вообще вычеркивать из жизни, как бесполезно прожитые?
— Ты никогда в жизни не рыбачил, потому так и рассуждаешь.
А для меня рыбалка — это время самых богатых и своеобразных
переживаний. Не говоря уже о постоянном общении с природой,
сколько радостей, а подчас и разочарований выпадает на твою долю,
когда ловишь крупную рыбу! О-о!
Андрей Ильич воодушевился и даже встал с доски, на которой
сидел.
91

— Представь себе, что ты случайно подсек солидную рыбину.
Ее не видно, ты только по руке чувствуешь, какая она большая.
Казалось бы, чего проще, взял, да и выбросил ее на берег. Э нет!
Хоть ты и силен, а совладать с ней нетак-то легко. Не хочет она идти
на берег — и все тут. Вот когда начинается борьба! Тобой
овладевает такой азарт, что дух захватывает. Тут, брат, силой не возьмешь,
нужна ловкость и выдержка. Такая, казалось бы, небольшая по
сравнению с тобой живность заставит тебя много раз перейти от
надежды к отчаянию, прежде чем ты окажешься победителем. И стоит
хоть один раз это испытать, как тебя снова и снова станет тянуть на
рыбалку.
Иван Дмитриевич пожал плечами и повернулся ко мне.
— И вы, конечно, тоже разделяете точку зрения нашего
несчастного друга?
Я не успел ответить, так как поплавок крайней удочки
неожиданно исчез. Я подсек и выбросил на берег первого окуня.
— Окунь? — несколько оторопело произнес Иван Дмитриевич,
но тут же вернулся к своему ироническому тону.— Мда... Это,
конечно, «победа» — одна рыбка за весь вечер...
В этот момент вздрогнул один из поплавков моего соседа. Он
дернулся раз, другой и сначала медленно, а потом все уверенней
пошел в сторону и вглубь. Без излишней торопливости Андрей
Ильич встал и взялся за комелек удилища. Подсек он только тогда,
когда поплавок совсем скрылся из виду. Но окунь оказался на редкость
упрямым. Его рывки были так резки и неожиданны, что рыболов
не решился тащить его сразу, а стал вываживать постепенно,
выбирая лесу из воды.
Я взглянул на нашего гостя. Все лицо его было странно
напряжено, глаза округлились. Руками и корпусом он словно понуждал
Андрея Ильича действовать решительнее. Из открытого рта
болельщика вырывались какие-то нечленораздельные звуки.
Рыба сильно сопротивлялась, и от моего приятеля
потребовалась вся сноровка опытного удильщика, чтобы справиться с ней.
— Вот и все,— просто сказал Андрей Ильич, когда
здоровенный окунь оказался на берегу.
— Ты... ты почему так долго не тащил? Ты же мог его
упустить! — почти выкрикнул Иван Дмитриевич.
Андрей Ильич улыбнулся, не торопясь надел на крючок червя,
поплевал на него, забросил удочку на старое место и только тогда
спокойно сказал:
— Я не малый ребенок, в руках у меня непалка, а гибкое
удилище, и на нем не веревка, а тонкая леса, которая того и гляди
лопнет. И вываживание крупной рыбы — это не такое простое дело,
как тебе кажется. Впрочем, что с тобой говорить! Ты же все равно
ничего не поймешь.
Иван Дмитриевич хотел что-то сказать, но промолчал и насупился.
— Скажи-ка лучше вот что: когда ты собираешься в отпуск? —
спросил его Андрей Ильич.
92

— На днях. Два вечера уже подгоняю дела.
— И чем же думаешь заняться? Поедешь куда-нибудь?
— Не знаю. Пока не думал.
Я вытащил еще пару хороших окуней. Разговаривая, Андрей
Ильич тоже вытягивал одну рыбу за другой. Похоже, что начался
настоящий клев. Садок быстро наполнялся. Изредка я поглядывал
на Ивана Дмитриевича: недавнее волнение его не повторялось, он
был задумчив и делал вид, что внимательно разглядывает кончики
своих до глянца начищенных ботинок. Но каждый раз, когда кто-
либо из нас подсекал и вытаскивал очередную добычу, он поднимал
глаза, и в них на секунду вспыхивал огонек. Так продолжалось
около часа, потом наступило затишье: клев прекратился.
— Займись-ка ты во время отпуска рыбной ловлей,—
предложил я. Андрей Ильич меня поддержал. Иван Дмитриевич
внимательно посмотрел на нас и ничего не ответил, а потом спросил:
— Почему вы сегодня устроились не на своем месте?
— Опоздали. Раньше нас его занял один рыболов,— сказал
Андрей Ильич и посмотрел в сторону тех кустов, около которых мы
обычно сидели.— Э-э, да он, кажется, уходит. Пойду-ка я посижу
еще немного там,— и, захватив удочки, он ушел.
Прошло минут пять. Мне захотелось курить, но я вспомнил, что
отдал спички своему приятелю.
— Иван Дмитриевич,— обратился я к нашему гостю,— ты
посиди тут недолго, а я схожу к Андрею Ильичу за спичками.
— А-а... если клюнет?
— Клюнет, так вытащишь.
— Я не умею. Да и вообще...
— Что «вообще»? Тащи точно так, как это делал Андрей Ильич,
ты же видел?Только не рви.
Иван Дмитриевич растерянно посмотрел на меня.
— Ужасного ничего не может случиться,— ободряюще
похлопал я его по плечу. И ушел.
А Андрей Ильич намеренно задержал меня около себя:
— Обожди, поклевка у него вот-вот должна быть. Интересно,
что он будет делать.
Неожиданно в полной тишине раздался крик: «Помогите!»
Я со всех ног бросился в сторону, откуда послышался этот вопль.
Еще на бегу я увидел, как Иван Дмитриевич, согнувшись дугой,
выбросил далеко на берег рыбу и затем навалился на нее всем телом.
Бледный и как-то виновато улыбающийся, он все лежал и смотрел
на меня, когда я подошел к нему вплотную.
— Окунь...— шептали его губы. От волнения он
задыхался. Полагая, что под ним очень солидный экземпляр, я помог ему
встать и чуть не расхохотался: рыба весила не больше двухсот
граммов. Но вид у Ивана Дмитриевича был настолько победоносным, что
я, с трудом сдержав душивший меня смех, вместо упрека за лишний
переполох, стал показывать новоявленному рыболову, как надо
извлекать крючок из пасти окуня. Подошел Андрей Ильич.
93

— Понимаешь... понимаешь...— стал оправдываться еще не
успокоившийся Иван Дмитриевич: — я его тащу к берегу, а он
упирается и... прямо вырывает удочку из рук.
— Ладно, ладно. Нечего мне сказки рассказывать. Видели мы,
какого страха он на тебя нагнал,— и Андрей Ильич необидно
рассмеялся.— Ты лучше погляди на себя: на кого ты похож?
От падения на влажный глинистый берег костюм судьи стал
неузнаваем: брюки были смяты, на пиджаке расплылись мокрые
желтые пятна, налипла рыбья чешуя, галстук съехал куда-то набок.
— Неважно это...
— Как неважно? — не отставал Андрей Ильич.— Холостяком
живешь-то! Теперь до ночи чистить да утюжить самому придется.
Иван Дмитриевич только досадливо махнул рукой. Мой приятель
незаметно подмигнул мне:
— А не пора ли нам, друзья, сматываться?
Иван Дмитриевич торопливо вытащил из внутреннего кармана
часы и энергично запротестовал:
— Рано, рано! Только начало девятого, клев еще не кончился.
— Ну что ж. Посидим еще с полчасика,— со вздохом произнес
Андрей Ильич и, хитро улыбаясь, пошел на свое место.
— Хорошо ему рассуждать,— волнуясь, говорил мой сосед,—
сколько на своем веку он вытащил таких окуней, а я — первый
раз в жизни...
Он внезапно умолк. Его глаза с тревогой и надеждой уставились
на покачнувшийся поплавок. Когда стало ясно, что это поклевка,
он просительно взглянул на меня. Я только кивнул головой, и Иван
Дмитриевич быстро вскочил.
— Стой, не торопись! Осторожно бери рукой комелек. Так.
Подожди, не дергай, дай забрать. Теперь небольшим рывком делай
подсечку. Так. Стой, стой, леску порвешь! Дай походить на кругах.
— Уйдет, уйдет...— шептал Иван Дмитриевич.
— Перекинь удочку влево, не давай в кусты заводить,—
продолжал подсказывать я.— Так. Теперь вправо... на себя...
поднимайся по берегу и не торопясь выбрасывай! Вот и все.
Этот окунь был значительно больше предыдущего. Схватив его
дрожащими руками и то вытягивая их перед собой, то прижимая к
груди, Иван Дмитриевич просто захлебывался от радости:
— Понимаешь, по руке все передается... Тяжелая штука и
здорово упирается. Как рванет, как рванет! Но я, конечно, крепко
держу, а он и туда и сюда... по кругу, как конь на поводу...— И он еще
долго рассказывал мне о своих переживаниях.
*
Прошел месяц. Мы с приятелем давно уже распростились с Поды-
ванским озером и перебрались на реку, где несколько
задержавшийся с началом клев окуня был не менее интенсивным; а главное
более продолжительным. Ивана Дмитриевича мы нигде не встречали.
94

Но вот сегодня, когда я один сидел на берегу, подходит ко мне
Андрей Ильич и говорит:
— Знаешь, кого я сейчас видел? Ивана Дмитриевича!
— Неужели? Где?
— Я пошел на рыбалку новой дорогой, мимо Подыванского
озера. Смотрю, сидит в кустах на нашем старом месте, рыбачит! Я —
к нему. Разговорились. Представь себе, весь свой отпуск изо дня в
день с раннего утра и до потемок он провел на озере. Сам понимаешь,
какой там сейчас клев. А он сидит и сидит. Изловит пару мелких оку-
нишек, сорожку да еще какую-нибудь мелочь — и доволен. Я его
спрашиваю: «Почему не идешь на реку?» А он мне: «А вдруг тут
большой окунь подойдет».—«Нетздесь сейчас хороших окуней; все в
реку по протоке вышли».—«Неправда,—говорит,—сколько крупных
всплесков я здесь не раз наблюдал!» — «Так это язи или щуки, а у
них жор еще не начался. Пойдем лучше на реку, там обязательно
крупного окуня изловишь». Не идет! Никак не мог уговорить. Ну,
таких упрямых рыболовов я еще не встречал.
— Что ж ты хочешь,— ответил я ему,— он сам утверждал, что
у всех рыболовов тихое помешательство, а ведь он теперь тоже
рыболов.
— Нет, брат, с ним происходит что-то другое.
— Что такое?
Андрей Ильич помолчал, распутывая узелок, затянувшийся
на леске, а потом сказал
— Ну, с нами-то он всегда запросто — не первый год знаем друг
друга. А вообще-то с людьми... Ты же сам помнишь, как он...
Я усмехнулся:
— Да, любит этак... снисходить.
— Вот именно снисходить! А тут,— Андрей Ильич недоуменно
поднял брови,— ребятишек вокруг него собралось десятка полтора.
Крючки им раздает. Одному парнишке в кустах места не хватило,
на открытом берегу с удочкой устроился — ну солнце в глаза,
поклевки не видно... Так Иван Дмитриевич ему на голову свою шляпу
нахлобучил. Ребята смеются: «Васька у нас теперь судья!» И Иван
Дмитриевич смеется с ними...
— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
Мой приятель забросил обе удочки, сел рядом со мной и
уклончиво сказал:
— А я и сам не знаю... Но, видишь ли, рыбалка — это такое
дело...
Поплавок его удочки неожиданно нырнул и потянул за собой
лесу. Андрей Ильич поднялся и неторопливыми уверенными
движениями начал вываживать крупную, сильную рыбу.
г. Вельск

И. Останков
ОКУНЬ-АЛКОГОЛИК
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
в которой читатель, если захочет, познакомится с самым
знаменитым рыболовом нашего города
— Извините, я не помешал? Рыбак рыбака видит издалека. Вот
и я... Иду, смотрю, а вы тут сидите. Так что здравствуйте, коллега!
Ну, как у вас? Клюет? Затихло, говорите?
Да, оно конечно... И погода какая-то непонятная, и вообще...
Вот и у меня...
А вы, кстати, на что ловите? На червяка? А на кузнечика не
пробовали? На опарыша тоже, говорят, недурно. Особенно если
конопляным маслом сдобрить. Только, я вам скажу, если она не
захочет, так ты ей хоть медом червяка намажь — все равно клевать не
будет.
А часика полтора назад совсем другое дело было. У меня такой
голавль взял! Тащу его, а он как вывернется да как рванет! Верных
килограмма три. Вот такой голавлище! Одна башка, что твое
полено...
Где голавль, спрашиваете? Сошел, проклятый. Леску оборвал...
У вас тоже? Лещ? И большой?
Да-а... Вот всегда оно так. Как возьмет, что-нибудь подходящее,
обязательно леска не выдерживает. А то, бывает, крючок ломается.
А дома никто не верит. Синяка на плече ищут.
А ведь бывают же настоящие уловы. Да еще какие! Не говорю
о себе. Вы Федора Юрьевича знаете? Ну, того, что на
металлургическом работает. Инженера.
О, это рыбак что надо! Дня три назад он на Матыре такого сомину
заарканил! Без шуток, килограммов на двадцать. На вьюна взял,
в Долгой яме.
Нет, Федора Юрьевича вам нельзя не знать. Он всему Липецку
известен. Да и вы, вероятно, встречали. Такой, знаете, сухощавый
на вид, подвижной. По годам ему на пенсию пора, волосы
наполовину седые. Только на покой Федор Юрьевич не спешит.
— Я,— говорит,— на рыбалке, на свежем воздухе, не один
десяток лет провел. А это для организма в пользу. В два раза
старение замедляется. Так что, по сути делание еще до шестидесяти
далеко, и на пенсию я имею только формальное право.
Таков наш Федор Юрьевич. Вы с ним обязательно
познакомьтесь. Он много интересного может рассказать. Рыбьи повадки так
изучил, что чуть ли не за неделю предсказывает, какое будет
отношение к вам и к вашим хитроумным снастям и приманкам со стороны
премудрого пескаря, щуки зубастой и прочей водяной живности.
На сто километров вокруг все места знает, где какая рыба держится.
Насадочку такую подберет, что пальчики оближешь!
96

Этот Федор Юрьевич у нас в городе вроде местного Сабанеева!
А какие замечательные снасти у него! А лодка! По специальному
проекту сделана, все мелочи, нужные на рыбалке, предусмотрены.
Ну, и уловы, конечно, у ФедораЮрьевича не чета нашим. Не зря
такую славу человек заслужил. Рассказал бы я вам о них
подробнее, да,боюсь, что и в самом деле синяки на обоих плечах набьешь.
Взять хоть бы такой случай. Поехал Федор Юрьевич в Верби-
лово... Постойте, вон у того переката не он ли сам устроился?
Трубкой попыхивает, палаточку поставил, костерчик разжигает... Ну
конечно он! Любит порядок человек! Не по-нашему, лишь по воде
удилищем похлестать,— все солидно, всерьез на рыбалке делает.
С душою рыбачит, вдумчиво.
А между тем, очень веселый человек, хотя на вид и строг. Палец
в рот ему не клади, но любит и ценит шутку.
Есть среди нашего брата-рыболова молчуны. Сидишь с таким
рядом, он рыбу одну за одной потаскивает, а у тебя ни поклевки. Так
нет того, чтобы хоть на словах посочувствовать человеку! Сидит,
нахмурится, сопит себе под нос и наживку от тебя спиной
загораживает, чтоб не увидели его секретов, стало быть.
Федор Юрьевич не таков! Объяснять да разжевывать, правда, он
тебе ничего не будет. А отчитает классически, если без должной
серьезности к рыбалке относишься.
— Ты, приятель, что? — скажет.— Решил селявок поплавком
наглушить, раз на крючок не цепляются? Так возьми лучше
полено!
Станешь осторожнее удочку забрасывать, он опять смеется:
— Махай, махай крючком над тиной. Без добычи не останешься.
Четырехлапый сом только на такую дрыгалку и ловится... Ну вот...
Я же говорил! Да бери ты ее смелее, снимай. Не бойся, поквакает,
не укусит...
Веселый человек! Пойдемте к нему, а? Все равно уже поплавков
не видно. А в компании ночевать веселей. Идемте!
Федор Юрьевич товарищей по страсти не чурается. Подошел —
так садись к костру, отведай ушицы наваристой. Если вас
переполняют впечатления прошедшего дня, смело начинайте вздыхать
и сокрушаться о голавлях и лещах, которые ну прямо из рук ушли.
Не будет Федор Юрьевич недоверчиво улыбаться, только, может
быть, вздохнет вместе с вами:
— Да, жаль. И как это такая добыча в руки не дается!
А когда запас ваших впечатлений иссякнет, Федор Юрьевич
может вам и из своей практики что-нибудь рассказать. Хотя бы про
того же сома, который его по Долгой яме на буксире водил, или
про мудрого полупудового сазана, который по зернышку полведра
пареного гороха с крючков снял, да на хлебном мякише и осечку
дал. Всю ночь будешь Федора Юрьевича слушать, о сне забудешь.
Только одного с Федором Юрьевичем нельзя себе позволить...
Рыболов он серьезный, и смотрите не вздумайте, как это у нас
нередко водится...
4 Заказ № 723
97

А знаете что? Коль уж напросились мы к нему в компанию,
попросим его самого рассказать одну историю.
— Федор Юрьевич, а помните, как в прошлом году вы на Матыре
практические занятия с приезжими рыбаками проводили?
Расскажите нам об этом. Вот товарищ интересуется.
— Отчего ж не рассказать. Можно. Только сначала принесите-
ка еще к костру веток. Да сухие-то не берите. На кой они ляд!
Комарье покою не дает. Давай, чтоб побольше дымило. Вот-вот.
Тащите всю охапку.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
повествующая о новой и, пожалуй, самой эффективной
прикормке, открытой Федором Юрьевичем в результате
удивительно точного учета местных условий
— Так о чем, говоришь, рассказать? Об особой прикормке?
Было такое дело. На Матыре было. Подготовил я там водном
уютном местечке приваду на сазана. Два дня ловил и без рыбы не
оставался. Выхожу на третий... И только настроил удочки, как
вдруг по берегу шум-гам — «Из-за острова на стрежень» в
исполнении трио вокалистов.
Поудил называется! В поле зрения появились лихие рыболовы,—
судя по оснастке, приезжие. Прямо удивляешься, сколько иногда
всякой дребедени может человек нацепить на себя! Рюкзаки,
удочки в чехлах, удочки без чехлов, авоськи, свертки, котелки... На
ногах болотные сапоги по пояс.
Подошли, увидели меня, горланить перестали. Видимо, из
вежливости. А что толку? Топают, как хорошие кони, гремят своим
снаряжением, как ходячий джаз. А, как известно, сазану
джазовая музыка совсем не по вкусу.
Начинается разговор. Первым долгом рыболовы, так это
снисходительно, с усмешечкой, спрашивают:
— А что, старина, можно в вашей реке на уху поймать?
Отвечаю вежливо:
— Смотря как ловить.
— А не скажете, где тут по-быстрому хоть окунишек надергать?
Показал я им местечко неподалеку, а сам думаю: «Куда они так
торопятся?»
Скоро все стало ясно. Двое рыбачков с удочками сели, третий
поставил палатку и костер развел. Повесил над огнем котелок с
водой, ждет, когда закипит. Минут через пятнадцать зашумел во весь
голос:
— Эй! Охотнички! Давай добычу! Вскипело.
А у охотничков — ни поклевки. Бросили они удочки,
прибежали к костру. Посовещались втроем и стали варить уху из
сосисок. А когда «уха» поспела, на пеньке появилась бутылка.
98

И пошло! Не успел я удочки собрать, они уже друг друга по
животикам похлопывают.
— Смир-р-рна! — командует один.— Р-рядовой Бельведерский,
подбери живот.
Видать, в свое время были друзья бравыми солдатами. А сейчас
у Бельведерского (как я потом узнал, его так прозвали из-за редкого
имени Аполлон) брюшко, вроде подушки средних размеров.
— За что это тебя, брат, так разнесло? — хохочет «командир».
Но Бельведерский — видно, парень твердый: пыхтит, а уступать
не хочет.
— У меня, Костенька, причина уважительная — сердце. А вот
каким ветром тебя так высушило да еще и погнуло, как тонкую
рябину?
«Командир», долговязый и сутулый дядя с голенастыми ногами,
вздохнул:
— Нервы, Аполлоша, нервы. Зато уж Толя у нас — цветущий
мужчина! Правда, немного желтоват и староват.
— Почему староват? — удивился тот.— Вы-то намного моложе?
— Э-е, сравнил! Мы против тебя — пионерия.
Разговор переключился на тему о всяких зловредных болезнях,
подстерегающих человека на каждом шагу, о всесильных лечебных
средствах, которые кто-то где-то применял так успешно, что стал
«ну совершенно здоровым». В конце концов больные пришли к
выводу, что лучшее лекарство у них на пеньке в бутылке красуется, и
заявили:
— Будем здоровы!!
Что было потом, я думаю, объяснять излишне. К вечеру друзья
утихли в позах сраженных богатырей, и над полем выпивки и брани
для полноты впечатления взошла печальная луна, залившая берег
небезызвестным призрачным светом совсем по Васнецову. Во всяком
случае, именно такую картину увидел я на другой день, когда
пришел перед зарею опять на свое место.
Воскресла побитая рать часам к одиннадцати, когда я, несмотря
ни на что, одного сазанчика заарканил-таки. Первым подал
признаки жизни Бельведерский. Приподнялся, поскреб свой животик,
промолвил, как в сказке: «Ох, и долго же я спал» и кряхтя поплелся к
реке. Видимо, за живой водой... Заметив меня, поздоровался и
подошел полюбопытствовать, клюет ли. Ну и увидел сазанчика. Глаза
сразу стали круглые, вялость как рукой сняло. Заорал,- будто его
щука за брюхо укусила:
— Подъем! Проспали! Сазан клюет!
И понесся будить друзей, забыв про свое больное сердце.
Галопом вылетели на берег рыболовы, начали нахлестывать по
воде своими расписными удочками, но скоро скисли.
— Что-то голова не того...— не выдержал нервный Костя.
— У нас там ничего не осталось? — буркнул желчный Толя.
И началось вчерашнее. Надоело мне любоваться на эту троицу.
Ушел я в село, отдохнуть до вечера.
4*
99

Аполлон меня было за руку схватил, да я сказал, что не
употребляю.
Вечером застал рыбачков на старом месте. Сидят грустные,
видать, проспались. И осталось их только двое. Толя, оказывается,
за -продуктами в Липецк поехал. Глянул я на их увесистые
рюкзаки, сложенные у палатки, но ничего не сказал. Ждете — и ладно.
Мое дело — за окуньком хотя бы поохотиться. Сазана в такой
компании не обманешь.
До темноты десятка полтора горбачей я, конечно, вытащил,
и, надо сказать, неплохих. Собрался уходить. Слышу, соседи Толю
встречают. Привез он из Липецка продукты, а какие — ясно...
Бельведерский опять ко мне привязался. Посиди да посиди.
Если не хотите, дескать, по маленькой, давай, мол, так
познакомимся.
Пришлось уступить. Подошел к их ухе из сосисок, назвал себя.
И едва Толя, заведующий их продовольственной частью, услышал
мое имя, как сразу пристал с расспросами.
— Вы Федор Юрьич?
-Да.
— А как фамилия?
Называю и фамилию.
— Инженер?
— Инженер, с такого-то года рождения, член профсоюза, женат,
не судим. Еще что вас интересует?
Толя улыбается.
— Извините, конечно, за назойливость. Может быть, мои
вопросы были и неуместны, но зато теперь я знаю, кого мы имеем честь
видеть. Ребята, это знаете кто? Это...
Словом, в городе встретился он с кем-то из наших рыбачков. Ну,
а тот и наговорил ему о Федоре Юрьевиче с три короба. Самому-то,
видать, нечем похвастать перед приезжим, вот и решил парень
дядины уловы посчитать. Ну, а мой богатырь, наслушавшись сказок,
и обрадовался, встретив меня.
— Вас, по достоверным данным,— говорит,— всякая рыба
любит. Как известный мастер рыболовного спорта, не откажитесь
просветить дилетантов. А то мы вторые сутки без поклевки сидим.
По правде признаться, рассердился я. Сидят, видите ли, без
поклевки! Да что ж рыбе на берег, что ли, выходить, чтобы на
крючок к ним повеситься?!
— А вы,— спрашиваю,— всерьез рыбу удить думаете?
Будто не замечая, что я их отчитываю, разводят руками: как же,
мол, иначе. Да еще и оправдываются:
— Речка больно незавидная.
— Вот уж это неправда! Речка у нас рыбная. Не Волга,
конечно, а все же...
И стал я им рассказывать, каких сазанов приходилось мне тут
выуживать, каких лещей. И ведь все неподалеку: или вот у той
кривой сосны, или вот за этим поворотом...
100

Смотрют зажглись мои соседи. Ахают, вздыхают.
— Эх, нам бы хоть краешком крючка за такого крокодила
зацепить, хоть бы секунду поводить на удилище!
А я их подзадориваю:
— Ничего невозможного нет. Надо только знать, как ловить.
— Как же? Как же? Скажите, Федор Юрьевич!..
— Что с вами поделаешь! Объяснять все это долго. Лучше
я вам на практике завтра покажу.
Восторгам не было предела.
— Только один уговор: слушать меня беспрекословно. Мой
способ может показаться вам странным. Так предупреждаю заранее:
малейшее недоверие с вашей стороны — и я ухожу.
— Ну что вы?! Да мы... да нам... Сделайте одолжение,
распоряжайтесь.
— Добро. Остаюсь с вами ночевать. Вот рыба — вычистите ее
и варите настоящую уху, а сосиски про запас оставьте.
Оживились богатыри. Аполлон рыбу чистит, Костя сучья к
костру подтаскивает, Толя в рюкзаках роется, консервные банки
кромсает, бутылки батареей в сторонке выстроил.
Будто между прочим, я спрашиваю:
— Вина-то много с собой взяли?
Смеются:
— Насчет этого будьте покойны. Можем предложить все, что
пожелаете: столичной, особой, коньячку...
— Вот это хорошо.
А сам прямо физически ощущаю, как они посмеиваются про себя:
ишь, дескать, дядя! А непьющим рекомендовался.
Уха готова, Толя ринулся к бутылкам.
— С какой начнем, Федор Юрьевич?
Я совершенно спокойно ответил:
— Шампанское у вас есть?
Толя развел руками:
— Эх, не догадался захватить!
— А какую ж вы рыбу ловить хотели?
— Сазанчика бы...— убитым голосом отозвался Аполлон.
— Э, нет. Без шампанского сазана обеспечить вам не смогу.
Повесили носы. Аполлон из-за Костиной спины Толе кулак
показывает. А потом ко мне:
— Не обижайтесь, Федор Юрьевич. Не знали мы. А
шампанское... сегодня нет, завтра будет. А пока, может быть, столичной
обойдемся?
— Можно, конечно. Только в этой столичной, будь она неладна,
градусов много! Кроме окуня, ничего не ждите.
— Градус — он не помеха. Нам лишь бы клевало, а то мы и
на окуня согласны.
— Ну, дело ваше.
И тут сияющий Аполлон несет к костру блестящую бутылочку.
Поставил, на меня смотрит. А я бутылочку беру — и в карман. У ры-
101

бачков, конечно, глаза на лоб: вот так дядя! Нахально выпросил
магарыч, да к тому же еще и один распить хочет! Однако вслух —
ни слова. Перемигнулись. Анатолий берет вторую бутылку и снова
ее — к костру. А я и эту в карман наладил.
— Это хорошо, что целый литр приготовили. Крупный окунь
у вас клевать будет!
Нервный Костя не выдержал:
— Федор Юрьевич, вторую-то нам бы вместе распить не мешало.
Для знакомства, как говорится.
— Распить?! — возмутился я.— Ишь вы, друзья какие!
Хочешь рыбки — водки не жалей! Ну, а если вы не согласны...
Вытаскиваю бутылки, бросаю их на траву и встаю.
— Спасибо этому дому....
Меня уговаривать:
— Он пошутил, Федор Юрьевич! Честное слово, пошутил...
Неохотно уступаю. Молча прячу бутылки в свой рюкзак, молча
ложусь на разостланные ветки.
Рыболовы пошушукались-пошушукались, пошипели друг на
друга, а потом выхлебали уху без примочки, сосисками закусили
и тоже улеглись спать.
Чуть забрезжило, начинаю их будить.
— Подъем! Пора прикормку готовить.
Нехотя поднимаются.
— Да у нас уже есть прикормка.
— Какая?
— Универсальная. Пареная пшеница, хлеб, каша, жмых,
горох, ракушки толченые...
— Не годится.
— ?J
— Идите к воде, принесите мне с берега ведро сухого чистого
песка.
Друзья изумляются, однако не прекословят. Приносят что
требую.
Проверил я качество песка, в пальцах помял, даже, кажется,
на зуб попробовал.
— Неважный, конечно, песочек... Ну да на первый случай
сойдет. А теперь... Держите-ка ведро.
Передаю Аполлону песок, достаю из рюкзака бутылку.
Анатолий мигом подает нож со штопором, а сам в палатку:
— Я кружки мигом принесу, сейчас!
— Обойдемся и так,— остановил я его. Вонзаю штопор в
пробку — и р-раз!
Только забулькало! Да-да, водка, первоклассная столичная
водка, с веселым бульканьем полилась... в ведро с песком.
— Что же он делает, братцы?!!
Уж, конечно, не мог Костя по своей нервности смотреть на такие
штуки спокойно. Ахнул, бросился ко мне с явным намерением
помешать. Но Аполлон хоть и нахмурился, глядя на ведро, которое
102

держал в руках, однако Константина поймал за руку. Зато сам
застыл в неподвижности с широко открытым ртом. Будто ничего не
замечая, я продолжал опорожнять бутылку.
Наконец Аполлон обрел дар речи:
— Как же это понимать, Федор Юрьевич?
Я спокойно вылил отстатки и ответил:
— И понимать нечего! Прикормку готовлю.
— Какая ж это прикормка? — чуть не плача, стонет Костя.—
Особая, что ли?
— Не «особая», а «столичная». На вашу «особую» разве только
пескарь да вершковый окунишка позарится, а «столичная» —
другое дело! Тут такие лапти, бывает, соблазняются! Да вы что? Может,
не верите мне? Так я могу уйти...
— Нет-нет. Мы верим,— уныло мямлит Аполлон, но по всему
заметно, что рыбачки всерьез заподозрили, что я их разыгрываю.
Пришлось оставить ведро с песком, усадить всех в кружок и
обосновывать свою рационализацию теоретически.
— Вы что-нибудь читали о применении пахучих веществ для
прикормки?
— Ну, читали. Конопляным маслом прикормку сдабривают.
— А еще?
— Анисовым, валерьянкой...
— Верно. А можете ли вы утверждать, что нельзя применять
другие вещества?
— Кто его знает...
— Вот то-то и оно! Теперь слушайте дальше. Вы знаете, что в
Липецке на берегу реки Воронеж есть спиртзавод?
— Слышали...
— А отходы он, ни дна ему ни покрышки, куда, по-вашему,
сливает? В реку — вот куда! Там и барда, и прочая ерунда плавает.
Рыба и крутится около этой прикормки. К запаху спиртного
привыкает, ко вкусу. Условные рефлексы, по Павлову, в себе
вырабатывает. А потом эта рыба поднимается вверх по течению, заходит в
Матыру. А в Матыре вода чистая, спиртным и не пахнет. Тут-то и
подсунуть ей мою прикормочку! Условный рефлекс и сработает.
На знакомый запах рыба валом валит, успевай только потаскивать!
Особенно осаждает рыболова окунь. Ведь это ж известный
алкоголик! За три километра на запах спиртного поспешает. Надо, надо
рыболову и Павлова знать!
Все-таки друзья не торопились проявлять энтузиазм по поводу
моей теории. Пришлось на другие авторитеты сослаться.
— Точно не помню где, но я даже в одной книге по рыболовству
читал, что язь, например, около спиртзавода охотно клевал на
ягоды, вымоченные в спирту. Это тоже подмечено правильно.
Тут Анатолий тоже вспомнил, что и он где-то читал нечто подобное.
— Ну вот, видите! Я же всерьез говорю, а вы сомневаетесь...
Да чего лучше — пойдемте на практике проверим. Не поймаете
рыбы — покупаю вам не литр, а полтора.
103

На таких условиях друзья согласились провести испытания,
тем более что водка все равно уже в песок ушла.
Повел я их на окуневые места. Идти-то иду, а, по правде сказать,
держусь от своих учеников немного н£ отшибе. Ну как не станет
сегодня окунь клевать! Рыболовы мои хмурятся, настроены
решительно. Молчат, а посматривают на ведро с песком косо.
Отделаешься ли тремя пол-литровками?..
Пришли. Засыпаю прикормку в воду. Костя собирает удочку,
а сам усмехается:
— Посмотрим, каков он из себя — липецкий
окунь-алкоголик.
И надо ж было так случиться: только забросил он своего
ледащего червячишку под кустик, хлоп! — поклевка. Да такая
верная, решительная. От неожиданности Костя как рванет удилище
на себя со всего размаха! И вытащил кусок окунячьей губы.
— Клюет...— прошептал он с дрожью в голосе. И пошло!
Окунь брал и на червяка, и на малявку, и даже на зимнюю блесенку,
которую Аполлон привязал к удочке под конец, когда вся насадка
вышла. В общем, к полудню принесли мы к нашей палатке оку-
нищек порядочно. И мои ученики, наконец-то, поверили.
— Вот это действительно оригинально,— хохотал Аполлон.—
Начни рассказывать об этом в бане, шайками закидают.
— А, между тем, налицо лишь голые, упрямые факты! —
размахивал руками Толя.
— Да, знание местных условий — великое дело,— не совсем
определенно высказался Костя. Но не в моих интересах было
требовать уточнения этой формулировки.
Потом друзья заинтересовались, не пахнет ли от
окуней-алкоголиков спиртом. Запаха не было ни в сыром, ни в вареном виде.
Недоверчивый Костя на этом основании снова пустился было в
критику моей теории, но Аполлон его быстро опроверг:
— Скажи, от тебя сегодня спиртным пахнет? Нет. Вчера пахло!
А с чего окуню в Матыре быть пьяным? Ведь он сюда от Липецка,
небось, недели две пешком плыл, и ни маковой росинки у него во
рту не было. Откуда же запаху быть? Вот если бы ты его около
спиртзавода поймал да понюхал...
Обедали в самом добром согласии. Толя предложил было по
поводу первого удачного дня пропустить по маленькой, но Аполлон
решительно запротестовал:
— Что ты! Подкормку беречь надо. Ведь еще целую неделю удить
можно.
И мы удили. На «столичную» хорошо клевали окуни, на
«особую» — пескари и ерши. Мы ее применяли, когда надо было ловить
живцов. Неприхотливая плотва довольствовалась простой «красной
головкой», красноперка же брала на плодово-ягодные вина. Мы
исходили берега Матыры на протяжении десятка километров. Мы
пережили множество интереснейших приключений, мы провели много
часов на свежем воздухе. И мы не выпили ни грамма спиртного.
104

Мои богатыри повеселели, загорели, стали энергичней,
подвижней и стройней. О болезнях уже почти не вспоминали. Вот только
Аполлоново брюшко оставалось таким же. А намеченная неделя
подходила к концу. И из прикормки осталась лишь одна бутылка
коньяку...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой речь идет о необычайном способе уженья щуки,
примененном Федором Юрьевичем, однако, не совсем удачно.
В это утро солнце не показалось. Небо затянуло облаками.
Стало прохладнее. Аполлон развернул рюкзак и тяжело вздохнул:
— Прикормки больше нет. Остался один коньяк.
— Коньяк? — ахнул я.— Но ведь это же замечательная
прикормка для щуки, жереха и прочих хищников! Даже песку не
потребуется.
— А я читал, что для хищников прикормка не нужна,— опять
усомнился Костя.
— Мало ли что вы читали! А опыт и местные условия говорят
другое. Спиннинги у вас, конечно, есть?
— Есть. Захватили.
— Тогда берите блесны, коньяк — и пошли. Нечего время
терять!
Мы вышли к повороту, где речная струя билась о крутой берег,
а потом выходила на середину реки. Здесь я и распечатал бутылку
с коньяком. Бережно вылил в речную струю с полстакана.
— Но ведь коньяк снесет течением! — ахнул Костя.
— Вот и хорошо. Пусть несет. А мы в то место, где плывет
коньяк, пробку бросим. Ветра нет. Коньяк поплывет и пробка
поплывет. Где пробка, там и прикормка. Успевай только под поплавок
блесну забрасывать!
Костя меня выслушал внимательно, но затем усмехнулся и
протянул руку к бутылке.
— Разрешите, теперь я коньячок понесу...
Спорить было некогда. Поплавок уже вынесло на середину реки,
и Толя размахнулся спиннингом. В-ж-ж-ж-ик! Как и следовало
ожидать — парик. Аполлон смеется:
— Надень его себе на голову!
Пока Толя, чертыхаясь, распутывал лесу, пробка-поплавок
плыла. Пришлось ее догонять. Бросил блесну Аполлон. Зацеп.
У меня спиннинга не было. Я шел по берегу довольно спокойно.
Но Аполлону с Анатолием приходилось нелегко. Пока забросишь,
пока проведешь блесну, пробка уже далеко. Догоняй бегом. А тут
еще зацепы, леска путается... Впопыхах друзья то и дело попадали
в беду. Так, короткими перебежками, и мчались по берегу, но
только двое. Третий, Костя, немного приотстал, и мне даже показалось,
что он, прячась за кустами, то ли кашлял, то ли давился от смеха.
105

Не клевало. На широком спокойном плесе пробка почти
остановилась. Аполлон, закончив очередную перебежку, задыхаясь, упал
на траву.
— Не могу, больше не могу... Да и толку нет.
Подошедший Костя возмутился:
— Как так нет?! Не умеешь ловить — хороший способ не
порочь. Федор Юрьевич знает, что рекомендует!
— Дайте-ка мне спиннинг,— попросил я.
— Пожалуйста!
— Так... Блесна неважная. Боюсь, что и у меня на такую
не скоро клюнет. Но все-таки попробуем.
И забрасываю блесну к... В общем, я знал, куда забрасывать.
И ничуть не удивился, когда со второго заброса последовала
поклевка. Правда, щучка попалась ерундовенькая, «ножовочка», но для
поддержания сильно пошатнувшегося престижа и она пригодилась.
— Вот видите! А вы говорите, толку нет.
Аполлон вырвал спиннинг у меня из рук и бросился догонять
пробку, теперь уже в полном одиночестве. Анатолий почему-то
присоединился к Косте и перестал торопиться.
На третьем километре поплавок прибило к песчаной отмели.
— Как же теперь? — усмехается Костя.— Ведь прикормка
уплывет!
— Ничего. Нам ведь не математическая точность нужна.
И я бросил пробку на течение. Прошли еще метров пятьдесят.
Тяжелый Аполлон стал роптать.
— Это не метод, а издевательство над солидными людьми!
Что я — мальчишка, по берегу вприпрыжку скакать?
— А ты сбрось с полпудика своей солидности — легче будет,—
смеялся над ним Костя.
И вот Аполлон выдохся совсем. Сел на траву после перебежки и
с отвращением отшвырнул спиннинг прочь.
Анатолий начал его уговаривать:
— Ну еще хоть разочек брось...
— Больше не буду. Все!
— Зачем же терять последнюю возможность? — разводил
руками Костя.— Бежал-бежал человек за пробкой, силы тратил. А
догнал — и скис. Зачем тогда вообще нужно было догонять?
Аполлон, видимо, счел этот аргумент убедительным и, кое-как
забросив блесну метров на пятнадцать от берега, стал лениво
подматывать леску. И вдруг... О чудо! Удилище согнулось, леска запела.
— Есть!! — закричал счастливый рыболов, позабыв про
усталость. А рыба, будто в награду за его многотрудное терпение,
сопротивлялась так, что у парня от волнения даже колени
дрожали. Срывая с катушки десятки метров шнура, она зарывалась в
глубину. Потом замирала на дне так, что никакими силами не
сдвинешь, снова срывалась с места, тянула к корягам, в лопухи, против
течения... И, наконец, выметнулась из воды чуть ли не на целый
метр.
106

— Свечка!! — в восторге закричал Аполлон. Читал он о свечке
много, а переживал это волнующее событие, видимо, впервые.
Друзья переживали вместе с ним.
— Тяни! — кричал Костя.
— Не спеши. Выматывай ее! — Умолял Толя.
Не знаю, каким чудом удалось Аполлону в такой обстановке
подвести солидную щуку к берегу. А подтащил, оттолкнул
подсачек, который Анатолий приготовил, и прыгнул вводу,прижал
добычу ко дну руками. Спасибо, что хоть в этом месте мелко было.
Успокоился Аполлон, только сняв щуку с тройника и положив ее
в рюкзак. Успокоились и его друзья. Костя с невинным видом
вопрошает:
— А где же поплавок?
Аполлон сразу всполошился. Бросился вниз по течению сломя
голову. На пути оказалась длинная и тонкая старица, заросшая
лопухами и осокой.
— Стой! — кричу я.— Левее есть кладка.
Да где там! За полминуты форсировал старицу вброд и понесся
так, что и мне пришлось размять старые кости. Толя тоже от меня
не отставал.
Пробку нагнали на перекате. Аполлон бросил блесну. Но жерех,
выметнувшись из воды, схватил почему-то не ее, а пробку, которая
оказалась рядом.
— Как же теперь быть? — растерялся Аполлон.
Толя рассмеялся.
— Ловить здесь, пока ловится. Верно, Федор Юрьевич?
— Верно. А потом идти отдыхать.
— Нет, рано еще.
— А кто говорил «больше не могу»?
В это время наше внимание обратил на себя Костя. Он через
старицу переправляться не стал и спиннинговал там, где Аполлон
поймал щуку. И вот в эту минуту мы увидели, как согнулось
удилище в его руках.
— Неужели взяла? — удивился Аполлон.
— А почему бы ей не взять?
— Так ведь прикормка здесь, а не там...
Вместо ответа, товарищ только со смехом похлопал Аполлона
по животу.
— Судя по внешнему виду, ты, друже, сродни слону, а доходит
до тебя, как до жирафа. Тот в понедельник ноги промочит, а чихать
начинает в воскресенье. Шея у него длинная.
— Значит...— ахнул Аполлон.
— Вот именно! — подтвердил я, из скромности отодвигаясь
в сторонку.
— А я-то, дурак, верил! Сколько добра щуке под хвост вылили!
— Ну, предположим, кое-что осталось! — возразил подошедший
Костя, похлопывая себя по карману, где лежала спасенная им
бутылка коньяку. А разыграли вы нас, Федор Юрьевич, здорово!
107

Я еще вчера начал об этом догадываться, ну, а сегодня, когда вы
стали «щуку прикармливать», все сомнения исчезли.
— Так чего же ты молчал? — возмутился Аполлон под общий
взрыв смеха.
— Хотелось посмотреть, как ты будешь со своим брюшком и со
спиннингом на бегу управляться.
— Что брюшко! Брюшко — дело временное. Сегодня есть,
через месяц не будет. Только побегай за щукой! А в общем, Федор
Юрьевич, не радуйтесь. Мы ничего не потеряли. Все равно уж
решили, было, вам все спиртное споить. Только бы рыба ловилась.
А куда вы заработанное девали — ваше дело. Кто хочет в глотку
льет, а кому желательно, может и в воду.
— Я считаю,-что лучше в воду.
— И даже после рыбалки?
— Ну, после рыбалки...
Остаток отпуска мои друзья провели на реке. Мне, правда,
нужно было приступать к работе раньше. Но под выходной я к
ним приезжал. Мои ученики успешно ловили рыбу на тех местах,
что я им показал. Когда выходили со спиннингом, бросали в воду
пробку от коньяка: Аполлона дразнили и надо мной посмеивались.
О водке не вспоминали: с одной стороны, деньги были на исходе,
а с другой — вошли во вкус, поняли-таки, что такое настоящая
рыбалка. А когда человек в этом деле до изюминки доберется, его
ни за какие выпивки от удочки не оторвешь.
Что же касается злополучной бутылки коньяку, то ее друзья
берегли, чтобы потом, покидая наши края, заехать ко мне в гости
и употребить по назначению. Тоже не без ехидности было
придумано, я вам скажу!
г. Липецк
Л. Фольварков
ВОТ ТАК СОМ!
«Подцепил сома вчера
Метра этак в полтора!» —
«Зря не хвастайся, смотри!
Увеличил раза в три?» —
«Сом, как знаете вы сами,
Измеряется с усами.
Мой сомище для красы
Отрастил на метр усы».
108

В. Иваненко
КАРАСЬ
Известно, что рыба ищет где глубже. Но чего хочет рыболов-
любитель, удаляясь от выпестовавших его водоемов? Что он ищет
в чужих угодьях? Красноперого окуня? Такой же точно красноперый
окунь есть, например, и на быстринах у Бобровицы. Язь? И язь
есть, в том же возрасте и количестве, в Десне, как и в Днепре...
«Поющую алмазную рыбку, говорящая — золотая была»,— как-то,
потешаясь над рыболовами, сказал мой приятель-домосед. Что ж,
пожалуй. Ведь у рыболова-берегушника в замыслах-то почти
что полет на соседнюю планету... И все же самый забавный
рыболов — это начинающий. Он, точно кувшинка воду, вбирает
словесную приманку. Тут, гляди, быть потехе!
Дело было на реке Снов у села Борки. Как-то в очереди за
билетом в кино я прослышал от одного солидного гражданина,
назвавшегося рыболовом-искателем, что на Снове-реке есть все от плотвы
до пудового сома.
— А лини? — вспомнив обед с линями у приятеля,
загорелся я.
— Сколько хотите! — не задумываясь, ответил он.
В субботу вечером на попутной машине я добрался до Борок,
а там пешком до указанного места. Что одержимому комары и
прочие неудобства ночи! Всеми моими чувствами овладели лини. Лини,
истомленные в сметане. Лини, которыми теперь я буду угощать
приятеля и поставлю его перед неопровержимым фактом, что мои лини,
пойманные в реке, несравненно нежнее и слаще его — купленных в
гастрономе. Я уже видел, как приятель поднимает руки: «Сдаюсь!»—
как он наскоро приобретает снасти и мы уже с ним вдвоем катим к
Боркам на попутной машине.
Вот с такими примерно мыслями я дожидался рассвета. Он
явился в образе росы и известил о себе полетом дикого голубя. Говорят,
самый богатый рассвет — на море. Но так может говорить только
тот, кто никогда не видел в летнюю пору Снова — притока Десны-
чаровницы. Что море? Всего лишь огромный голубой плес! Снов
же вплетен в такие берега, что, куда ни глянь, столько красок,
сколько не увидишь и в академии художеств. Тут и голубое — лен,
и красное — маки, и золото хлебов, и белизна ромашек, и
дымчатые космы верб, полощущиеся в реке, и все оттенки зелени лесов,
местами подступающих к самому берегу. И все это необъятное,
живое, дышащее ароматами отражено в зеркале Снова — не
широкого, не глубокого, но полного такой спокойной молодой силы, что вы,
глядя на реку, просыпающуюся по зову солнца, чувствуете себя
могущественнейшим и счастливейшим человеком на земле... Кто не
верит, что лучше Снова нет реки, пусть вспомнит популярнейшую в
народе украинскую песню «Стоит гора высокая», рожденную на его
берегах.
109

...У тий горы тече река.
Як скло, вода блестить, блестить.
Долиною низенькою
Кудысь вона бежить?
Но, да простит мне поэт, сейчас не до его бессмертной песни.
Закипает река. Да-да— закипает! Парит и бурлит от рыбьих
плясок... Меня уже давно зовет иссутулившийся от тяжести лет тополь,
видавший Шевченко и Щорса. Иду. Устраиваюсь на его
обнаженных дряблых корнях и забрасываю удочки. Ловлю на горах, как и
рекомендовал рыболов-искатель. Вот где началась беда! Тут уж
было не до лирики... Наживка из семейства бобовых,
приготовленная по рецепту кулинарии, оказалась совсем непригодной. Едва я
пальцами касался липкого ядрышка, как оно расщеплялось на
половинки, половинки — на четверти, в результате — голый крючок.
Какой уж тут клев!
Я нервничал. Даже квок лягушки вызывал во мне раздражение.
А тут еще послышался рев мотоцикла, петлявшего по запорошенной
лозняком узкой тропке.
— Ну как? Клюет?!— нажав на тормоза, окликнул меня
пожилой мужчина с полным лицом и воспаленными от езды глазами. На
нем был тесный спортивный костюм, как видно взятый напрокат у
сына, что делало карикатурно смешной его рослую, раздавшуюся в
плечах фигуру. Но мне было не до смеха.
— Вы не на переправе. Не орите!
— Что?!— не расслышал он за «хрюканьем» мотоцикла,
работавшего на малых оборотах.
Это уже было похоже на издевательство.
— Да заткните же глотку хотя бы своему рогатому чудовищу!
Он покачал головой, склонился с сиденья:
— Не по-онял!
Я убедительно потряс кулаками.
Тогда он виновато улыбнулся, клюнул себя в лоб указательным
пальцем и, выключив мотор, откатил машину в лес Не больше как
через минуту человек в спортивном костюме уже сидел подле меня,
терзая хуже прежнего бестактными вопросами:
— Что поймали? Сколько? Горох?! — Заглянув в кастрюльку,
он фыркнул так, будто надеялся там увидеть гуся с яблоками.
— Нет, картошка,— съязвил я, вновь закипая злобой к
возмутителю спокойствия.
Он не обиделся и, подтянув все время сползавшие с отвислого
живота полинялые шаровары, продолжал гудеть сырым грудным
басом:
— Горох-дрянь! Рожь! Рожь в молочно-восковой спелости —
это нажива! А еще лучше... вот! — И показал мне новенький
разборный спиннинг с богатым к нему приложением. Тут были
коробочки с блеснами, крючками и грузиками всех сортов и
разновидностей, багорчик-гарпун, багорчик крючком, поводки, куканы
и пр. и т. п. Затем, выпятив грудь, человек в спортивном костюме
110

бойко прошелся по берегу, окидывая место оценивающим взглядом,
осторожно, точно боясь обжечься, сунул кисть руки в реку,
пригладил свои непокорные жесткие волосы и, похлопывая меня по
плечу, озадаченно спросил:
— А скажите, нет ли здесь какой-нибудь лодочки?
Честное слово, в эту самую минуту он казался одним из
прославленных гарпунеров-китобоев, и мне уже стало приятно быть
ему полезным.
— К сожалению, нет. Но там, за излучиной,— посоветовал я,—
берег песчаный, пологий и будет вам очень удобен для работы со
спиннингом.
— Спасибо,— с легким поклоном поблагодарил он.— Скажите,
а караси здесь водятся? Мне семья заказала карасей.
— Даже стерляди! — успокоил я его и не удержался, чтобы
не высказать вслух родившихся при этом сомнений:
— Карася хотите взять на спиннинг? Но карась, насколько
я понимаю, не хищник. В его рационе—червь.
— Ну и что же? — лукаво сощурился он.— Карась — тоже
рыба. А у рыбы, известно, рыбья и голова! — И стал поспешно
удаляться, барахтаясь в ольшанике, преграждавшем путь к
песчаной косе.
Я с завистью посмотрел ему вслед, потом — на свой раскисший
горох и, конечно, подумал, где бы сейчас достать хотя бы горсточку
ржи в молочно-восковой спелости.
Солнце поднималось все выше и выше. Видно, оно и послало
мне радость. Я выволок пескаря величиною с булавку и, вернув
его реке, погрузился в невеселые думы о линях, которых легче
тушить, чем ловить... И тут раздался крик человека, попавшего
в беду. Вначале я решил, что это мне показалось, так как сам
готов был выть от досады, но крик повторился.
Бросив все, я вскарабкался по .отлогому берегу и прямиком
побежал на зов.
— Поймал! Карася поймал! — завидя меня, кисло улыбнулся
человек в спортивном костюме и, пряча потухшие воловьи глаза,
застонал от собственного бессилия.— Да что же вы стоите?
Помогите, черт возьми...
О реки! О рыбы!
Крючок пронзил ухо моему «китобою», и капельки крови,
обагряя чуть шевелившуюся под ним блесну, делали ее бесценной —
рубиновой.
— Смейтесь сколько хотите. Но помогите же избавиться от этой
безделушки,— взмолился спиннингист, опутанный леской, как
паутиной.
Я рад был помочь всей душой, но это оказалось не так просто.
Крючок под хорошего осетра пронзил самый хрящик и
добросовестно выполнял свое назначение. Провозившись безуспешно минут
пять, я серьезно предложил пострадавшему пройти в село и
поискать специалиста.
ill

— Вы с ума сошли! — побледнел он.— Рыболова на крючке —
по селу! Утешили! Спасибо,— и закричал, теряя терпение: —
Рвите! Рвите, черт с ним, с ухом! Не возвращаться же мне домой
с серьгой!..
Наконец мне удалось переломить крючок и тем избавить совсем
было приунывшего спортсмена от дальнейших неприятностей.
Он долго плевался и охал, добром вспоминал жену, которая
не хотела отпускать его одного, и ругал сына, одолжившего свой
спортивный костюм. Немного успокоившись, спиннингист кое-
как затолкал в рюкзак свое рыболовное богатство и, проводив меня
до места, прилег в тени.
Я старался не смотреть на него, боясь снова рассмеяться, и,
чувствуя себя в лучшем положении, демонстративно жонглировал
поплавками.
— Послушайте, коллега! — после долгого молчания подал
о себе знать владелец спиннинга и мотоцикла тоном, способным
разжалобить прокурора.— Оставьте реку в покое. Говорят, рыбак
рыбака видит издалека... Идите, я вас копченой ставридой угощу.
Мне ничего не оставалось делать, как сесть с ним рядом. Мы
познакомились и, глядя друг другу прямо в глаза, рассмеялись.
Закусывая его ставридой, я начинал забывать о линях, а он
предпочитал мою «полтавскую» колбасу и после долгих колебаний
признался:
— Никакой я не рыболов. Всю жизнь — бухгалтер.
Премировали спиннингом и всеми прочими побрякушками, черт бы их
побрал...— Но, взглянув на небо, на заливные луга, Ласкавшие
взор мозаикой цветов, слушая шелковый шелест кружевной волны,
лизавшей у ног наших берег, побежденно вздохнул:
— До чего же здесь хорошо!.. А что, правда, карась не идет на
спиннинг?
— Уж это точно,— улыбнулся я.
Он тоже улыбнулся и попросил, осторожно касаясь больного уха:
— Вы уж, пожалуйста, обо всем этом никому. А будет невтерг
пеж—не называйте фамилии. Скажите, был такой... карась!
г. Чернигов
В. Бычков
КОНФУЗ
— Раньше на этом месте куда веселее было,— поглядывая на
неподвижные поплавки, начал рассказывать старичок-пенсионер
Матвей Григорьевич,— бывало, за зорьку до десятка лещей брал,
да и каких лещей! В каждом, почитай, фунтов по двенадцать.
А в нынешнее время не то: мельчает в Хопре рыба, да и
беспокойства ей теперь больше, от моторок совсем житья не стало. Теперь
112

хороший-то лещ в низы ушел, к заповеднику, ну а мне
по-стариковски за ним не угнаться: годы не те, да и привык я к своему
месту, красота-то кругом — сердце радуется. Иной раз домой
идешь, а соседи уж тут как тут, в сумку заглядывают, ухмыляются:
«Что, Григорьич, опять пустой?» — «Как,— говорю,— пустой? Сума,
пустая, зато душа полная... Э, да вам, домоседам, этого не понять».
Да... Ну, а вообще-то рыбы не в пример меньше стало, леща-то
редко возьмешь, все больше плотва да калинка *. Я ведь на этой
крутине годков двадцать ловлю, всю рыбу наперечет знаю, однако
вот в прошлом годе большой конфуз у меня тут вышел,— Матвей
Григорьевич помолчал немного и начал скручивать папироску.
Да. Так вот слушай,— продолжал он свой рассказ,— прихожу
я, значит, как обычно, к утренней зорьке, гляжу, занято мое место
насиженное. Видать, приезжие—двое. Один вроде как бы моряк —
слова у него все такие заковыристые и рубаха полосатая, а другой
худенький да маленький, в чем душа держится, и на месте минуты
не посидит, все вертится, будто в него шило воткнуто. Вижу,
случайные они люди в нашем рыбацком деле, не будет тут сегодня
рыбалки, и только хотел было повернуться, чтоб, значит, к другому
месту податься, а моряк и увидел меня. «Здорово, говорит, папаша,
причаливай к нашему берегу — гостем будешь». Это я-то, вишь ли,
гостем буду! Ну и задел за живое. «Я,— говорю,— милый, двадцать
лет на этом самом месте рыбалю, и негоже мне гостем быть в своем
доме». Он вроде как и смутился, а тот, который с шилом, даже
вертеться перестал. Чувствую, поняли они свою оплошку. Да и мне
вдруг неловко стало. Зачем, думаю, обидел людей. Небось, в
отпуск приехали, отдыхать, да и откуда им знать, что место это мной
насижено, ведь рыбацкое дело такое: кто первый пришел, тот
первый и сел.
Ну, в общем, примирились мы. А как примирились, так я
первым делом свое непременное условие постановил: сидеть тихо и во
всем слушать моих распоряжений. Лещ, он тишину любит.
Забросили удочки. У берега-то тут мелко, а чуть подальше — обрыв,
так я в отвес ловлю, удилища у меня длинные, леса прямо в обрыв
и свисает, да так, чтоб крючок-то на дне лежал, ну, а мои новые
соседи, конечно, этих тонкостей не знают, они на поплавок ловят.
Вот так и сидим. Поначалу хорошо шло. Я пару подлещиков
поймал фунта по два, да моряк—штук пять плотвичек, ну, а тот,
который с шилом, ничего не поймал, больно уж он нетерпелив,
каждую минуту за уду хватается, насадку проверяет. Пробовал я его
угомонить, да ничего не вышло — видно, структура у человека
такая. Да... Вот и сидим мы потихоньку наслаждаемся утренней
природой да на удочки посматриваем.
Вдруг конец одного моего удилища как стеганет по воде, я за
него хвать, за удилище-то, подсек, да только чую, тяжела добыча,
не совладать. Ну, думаю, Григорьич, не посрами своих седин.
* Густера
113

А те двое, соседи-то мои, уже тут как тут, прибежали и про удочки
свои позабыли. Заметили, стало быть, как у меня стегануло. Да.
Ну вот и стою я, держу удилище, в душе у менялолная
растерянность, а то — это что на крючке-то — тянет. Жилка у меня пять
десятых, леща хорошего выдержит, но тут, вижу, по-другому
оборачивается — тяжела добыча. Вот и пошел я в воду. Оно тянет,
а я иду. Оборвать бы мне жилку-то, и дело с концом, да где там,
в азарт вошел, руки трясутся, а сердце так и выстукивает: тащи
Матвей... тащи Матвей... Да и соседи мои огоньку подбавляют.
Моряк, так тот вылез на пригорок да как гаркнет во всю глотку:
«Братцы! Дед акулу поймал!» Ну, понятно, народ со всех сторон
валом: день-то воскресный. А тот, который с шилом, подсачек мой
подхватил и ко мне в воду лезет, ну я его тут осадил: мол, «на чужой
каравай рта не раскрывай», добыча моя — сам и вытащу. И впрямь,
чувствую, вроде как бы ослабела леса-то. Я на себя удилище
подтягиваю, а сам к берегу, значит, пячусь. С берега меня
подбадривают, давай, Григорьич, тяни, мол, а я и сам знаю, что тянуть.
Ну и... тяну! Подтяну немного, передохну, опять подтягиваю,
а у самого от радости ноги подкашиваются, сейчас, думаю,
покажешься, голубонька, глотнешь свежего воздуха.
Вот тут и вышел этот самый конфуз. Небось, думаешь, не
выдержал, мол, дед, упустил. Нет, милый, не упустил — вытащил.
Вытащил, будь она трижды неладна, да что толку-то, только штаны
замочил да зубоскальства много было.
Матвей Григорьич замолчал и опять принялся за самокрутку.
— А все-таки кто же это был? — спросил я, терзаемый
любопытством.
— Черепаха,— нехотя ответил Матвей Григорьевич,—
большущая тварь попалась. Так вместе с крючком и выбросил.
Вскоре закипел чай, и мы, согретые его теплом, вздремнули в
ожидании вечернего клева.
г. Челябинск

СТИХИ НАШИХ ЧИТАТЕЛЕЙ
Е. Кантышее
ЛЮБИТЕЛЬ-РЫБОЛОВ
Дождями он промоченный,
Ветрами он иссушенный,
Морозом промороженный
И зной стерпеть готов,
Усталости не знающий,
Простуду презирающий,
Член племени великого —
Любитель рыболов!
Порой жена ругается,
Соседи насмехаются,
Когда пескарь с плотичкою —
За сутки весь улов.
Но он не обижается,
Лишь только улыбается,
Веселый, жизнерадостный
Любитель рыболов!
Влюблен он в речки чистые
И в рощицы тенистые
И жизнь считает скучною
Без рек, озер, прудов.
Что может быть прекраснее,
Чем утром зори ясные?!
Влюблен в природу русскую
Любитель рыболов!

Николай Конькин
ДЕДУШКА И ВНУЧЕК
Я вижу, внук собрался на рыбалку.
(То было утром выходного дня).
Он оснастил березовую палку,
Стоит и робко смотрит на меня:
Возьму ль его? А я и сам не знаю —
Уж очень мал, беспомощен пострел!
Но тут себя мальчишкой вспоминаю:
Я так же вот на дедушку смотрел.
Потом на берегу стоял пугливо,
Казалось все таинственным кругом...
А дедушка шептал мне торопливо:
— Садись-ка, внучек, рядом за кустом.
Вот удочка тебе. Крючок наточен.
Уклеек будет весело ловить.
Рыбешки пустяковые, а, впрочем,
В ушицу их мы можем положить.
Но рыбки не хотели попадаться
И все срывались, как я ни хитрил.
А надо было для ухи стараться,
И я весь день без устали ловил.
Домой принес я очень мало рыбы,
Но все ж был рад и этому тогда:
— Мы, мамочка, сто штук поймать могли бы,
Да крупные срывались — вот беда!
Я жду ухи. Друзей позвать бы надо:
Ведь мой улов — для сверстников мечта.
И вдруг я вижу (экая досада!)
Моих уклеек... в чашке у кота.
Я — в слезы.
— Полно, внучек, это ж проба.
Ты потрудился в добрый час не зря:
Ловить уклеек — лучшая учеба,
Научишься — поймаешь и язя...
Но ждет меня мой внук нетерпеливый:
— Пойдем скорее, дедушка!
— Пойдем...
У заводи шепчу я торопливо:
— Садись-ка, внучек, рядом за кустом.
Какое утро! Тишина какая!
Закидывай быстрей да не зевай!
Смотри, как рыбки, весело играя,
Тебя манят: «А ну-ка нас Поймай!»
Бегут часы. И клев ослабевает.
116

— Ну, как успехи, юный рыболов?
— Уклейки! — внучек гордо отвечает,
Показывая первый свой улов.
Уклейки... Что ж! Для кошки есть пожива.
Но, вспомнив огорченья детских лет,
Я говорю: «Ты — рыболов счастливый!
Ушица, значит, будет на обед...»
И вот еда рыбацкая готова.
Мы в тень куста садимся у реки.
Восторг в глазах у внука-рыболова:
Узнал он настоящий вкус ухи...
г. Елабуга
В. Фенютин
ОСЕНЬЮ
Багряный лист, кружаясь, слетает
Над беспокойною водой,
И облаков угрюмых стаи
Бегут, враждуя меж собой.
В широких истринских разливах,
Где нет преграды злым ветрам,
Несется лодка, как на крыльях,
К заветным щучьим тайникам.
И пусть осеннее ненастье...
В просторы вольные влюблен,
За небольшим рыбацким счастьем
Я вновь гонюсь по гребням волн.

ПО ВОДНЫМ ПРОСТОРАМ НАШЕЙ РОДИНЫ
Хрисанф Херсонский
ВЕСНА, МЫ ЕДЕМ НА ВЕКСУ!
Неотвратимая, всегда веселая, полная энергии поступь весны!
С ней связаны у рыболова самые теплые ожидания. Они наполнены
голосами детства.
Первыми начинают у нас весну жаворонки. Они приносят на
крыльях горячую любовную песнь с юга, когда вокруг еще только
чуть-чуть дрогнули и порозовели снега, а реки еще скованы льдом.
Взмыв в морозную высь, жаворонки, ликуя, рассказывают
всем-всем о том, что жизнь непременно разорвет оковы сна и
вырвется, как птица, навстречу дню, навстречу «весне света».
Слушая песни жаворонков, начинает понемногу оттаивать
застывшая бледная равнина неба... На ней появляются голубые
полыньи и разводья, они растут и движутся, воздушная голубень
разливается все шире, выходит из берегов, затапливает все, что
только видно глазу: белые, сверкающие серебром поля внизу,
темные голые леса, крыши и дымок деревень, тонкие провода и
ажурные коромысла на плечах у вереницы стальных мачт, которые
шествуют из края в край со своим неумолчным гулом семилеток,
118

а он, этот певучий, легкий гул, к весне тоже становится громче
и сливается с песней поднявшегося теплого ветра.
В воздухе бурный ледоход начинается раньше, чем на реке.
Намного раньше.
И над Москвой в эти дни проносится волна тепла. Она
врывается на улицы. Проветривает площади. Склоняя перед влажным
ветром голову, покорно тает потемневший снег. И женщины несут
домой скромные букетики прилетевших из Крыма фиалок и быстро
вянущие подснежники на озябших нестойких стебельках...
Затем, недели через полторы, снова возвращается волна холода,
но жизнь рыболова, как у перелетной птицы, уже идет по весеннему
календарю. Рыболов знает: в это время вскрываются реки. А после
начнутся по-настоящему теплые дни, насквозь пронизанные
солнечными ветрами, настойчиво дующими с юго-запада.
В конце апреля — начале мая самое время взять в руки
приготовленную зимними вечерами стройную верную подругу удочку
и отправиться с нею за город куда глаза глядят.
Каждого из нас волнуют по воспоминаниям заветные места на
речках, каналах и озерах и свои избранные способы уженья. Как
это всегда бывает с глубокой любовью, она необъяснима. Разв$
можно доказать поклоннику Угры, что берега на Проне
благодатней, или кому-нибудь втолковать, что, скажем, ужение впроводку
интереснее, чем ловля язя на выползка на донку... Нет, каждый
должен сам все пережить и выбрать по сердцу речку и снасть.
Впрочем, может быть, тебе, рыболов, нигде подолгу не сидится
на месте^ Что же, бывает и так. Пусть нас гонит вперед неуемная
страсть новых открытий. Есть ли что-нибудь, что надежнее
сберегало бы нам вечную юность, чем эта страсть!
И ты — особенно весной! — мечтаешь дернуть куда-нибудь на
таинственные Голубые озера или побывать на быстрых и тихих
речках в нетронутой лесной глухомани, где прозрачные воды влекут
тебя к себе уже одними древними своими именами: Кержач, Нерль,
Кубря, Керженец, Жиздра, Вазуза, Унжа, как их нарекли на заре
своего детства племена охотников — твои предки, кого ты успел
уже позабыть за последние полтора-два тысячелетия.
Как бы там ни было, а всех нас объединяет в эти дни радостное
чувство: наступил неповторимый праздник первого выезда на воду!
Весна зовет! Вода зовет! Скорей, скорей в путь! Нельзя терять
ни дня, ни часа.
У Курского вокзала, на Садовой, там, где на скромных воротах,
ведущих в довольно запущенный провинциальный дворик,
притулилась вывеска московского общества «Рыболов-спортсмен», на
широком тротуаре растет оживленно обменивающаяся
приветствиями группа «чудаков». Она приковывает к себе изучающие,
потеплевшие либо насмешливые взгляды прохожих.
В самом деле, что за легкомыслие! На головах, вместо
приличествующих весной новеньких шляп с полочки магазина,— помятые
серо-коричневые кепки, бывшие форменные фуражки с оставшимися
119

после снятых эмблем разных ведомств белесыми силуэтами на
темном поле околышей, парусиновые панамки, а если и шляпы, то
хлебнувшие столько радостей под дождем и солнцем, что
первородный цвет фетра давно уже утерян. Но «старый друг лучше новых
двух...»
На плечах у них — потертые дорожные куртки, стеганые
ватники и брезентовые плащи. На ногах — резиновые сапоги. А вон те
двое или трое... поглядите-ка, чем еще запаслись! В руках — нечто
среднее между бывшим пледом и бывшим пальто, давно потерявшее
права называться и так и этак.
Народ бывалый, они привыкли трястись в грузовиках и спать
прямо на земле, они умеют чувствовать себя дома в любой
обстановке, хотя бы у костра в лесу или на полу избы в далекой деревне.
И работенка им, ничего не скажешь, предстоит мокроватая, среди
грязи, а может статься, и под весенним дождичком, еще и пополам
со снегом.
Оглянувшись по сторонам, они переходят к липке — она
воткнута года два назад в дырку, сделанную для нее в асфальте
городского тротуара. Складывают к ее стволу в общую кучу рюкзаки,
набитые неизвестной кладью. Листва на липке еще не
распустилась. Неокрепший темно-коричневый ствол и голые ветки —
единственное, что этим людям напоминает здесь о лесе и о берегах, по
которым они мечтают поскорее побродить, вырвавшись из сутолки
города.
Они стоят тесной гурьбой и ждут.
Время от времени к ним присоединяются новые и новые
участники поездки, также снимают с плеч и складывают рюкзаки и,
пожав товарищам руки, перекидываются коротенькими фразами:
— Не рано?
— Как знать...
— На Сенеже в субботу начал карпишка шевелиться.
— Подрос?
— Угу.
— Почки уже набухли.
— Это только в городе... На улицах всегда раньше. Тут и
камни греют.
Остроконечные свертки в темных чехлах сложены подобно
партизанским винтовкам на бивуаке. Прохожая с недоумением смотрит
и хмурится.«Милая вы моя! Мы рыболовы — веселое племя. Берите
удочку — и едем с нами! Хватит и на вас свежего воздуха, солнца,
острых запахов леса... Научим удить рыбу,— хочет сказать ей
один из компании, человек с добрыми, смеющимися глазами.—
Вы сочтете нас чудаками. Но ведь правду сказал Горький: чудаки
украшают жизнь!..» Ей за сорок. Ему раза в полтора больше. Но
с этим ничего не поделаешь — весна! — и у обоих на мгновенье
вспыхнул в глазах ласковый свет. А над их головами вдруг по-
мальчишески молодо заиграло голубое апрельское небо. В душу
женщины запало какое-то сомнение. Она уходит не спеша.
120

— А что слышно об Удомле? — спрашивает один рыболов
другого.
— Говорят, зеркало километров четыре на пять.
— Подходяще...
— Глубина — кто говорит до сорока, а кто и больше... И
острова, покрытые густым ельничком.
— Эх, далековато...
Речь идет о малоизвестном заманчивом древнем озере на
северо-востоке от столицы. Оно сулит чудесный отдых и рыбалку в
тихих, глухих краях за Вышним Волочком, километров за триста
пятьдесят «с гаком» от Москвы.
Рыболов вздохнул. Он смотрит вслед женщине и думает: «Какая
это, должно быть, вечная тоска, какая смертная скука — прожить
столько лет и не увидеть, что такое ранние фиолетовые рассветы
над рекой, не услышать пенья птиц в лесу перед восходом солнца
и не узнать, какая радость держать на трепещущей удочке бурно
упирающегося окунька».
*
В три часа подходит автобус, рыболовы усаживаются. Удочки
уложены к стенке на заднее сиденье. Рюкзаки — у ног. Машина
трогается в путь. Пока она выбирается из города на Ярославское
шоссе, всмотримся в их 'лица, начнем знакомиться.
Видимо, старшиной в своей среде считают они высокого
серебряного старика с ясными, искрящимися глазами и мальчишеским,
свежим румянцем во всю щеку. Этому человеку пошел восьмой
десяток весен, а тут совсем не кстати еще позавчера схватил подлый
радикулит.
— Грелки, припарки разные жена приложила... Ну, думаю,
пропал! Не еду... Однако ночью все как рукой сняло. И сегодня
с утра я бегом за мотылем... А удочки уж давно ждут...
Рассказывая, он рассыпает по всему автобусу счастливый смех.
— Потому и сняло, что они ждали...— отвечает ему другой.
Всего в компании пятнадцать стариков — ни одного моложе
шестидесяти. Это едут пенсионеры; автобус общества предоставлен
им посреди недели, а в субботу и на воскресенье его хозяевами
станет более молодое поколение, занятое в другие дни на работе.
А сегодня тут — преподаватель географии в прошлом, и
руководитель университетской кафедры физкультуры, и шофер... А
остальные? Достаточно на минуту представить себе на плечах у них
шинели, и отчетливо, без ошибки увидишь воинов, офицеров в
отставке. Все — бывалые люди, много потрудившиеся и всего
повидавшие на своем веку.
— Можно стать полковником в отставке, но ничто не в силах
сделать тебя человеком в отставке! Ни годы, ни труды, ни дороги,
ни припарки,— продолжает в углу сухопарый старичок с медно-
красным лицом и торчащими во все стороны седыми перьями на
голове.
121

Он очень напоминает выскочившего из котла и наполовину
уже сваренного петуха, не желающего сдаваться. Жилы на его
малиновой тонкой шее надуваются, а глаза мечут искры.
— Цицерон!—кивнув на него, предупреждает своего соседа,
новичка в этой компании, бывший учитель географии. Он втянул
голову в плечи и, окутанный шарфом, очень похож на птицу марабу.
— Мужчине столько лет, сколько его возлюбленной, так говорит
поэт Илья Сельвинский,— поддерживая небезразличную и для
него тему разговора, отзывается новичок.
Это сообщение производит довольно сильное впечатление.
Четырнадцать стариков задумываются...
Чувствуя, что подкинутая им идея может завести слишком
далеко, новичок бросает спасательный круг:
— А, поскольку наши возлюбленные — это рыбалка, весна,
вечно молодая природа, что касается рыболовов, все ясно!
Он дружелюбно всматривается в лица незнакомых спутников.
А те, в свою очередь исподволь поглядывая на него, прячут улыбку.
Я чуть было не сказал, прячут улыбку в усы. Но тут представители
нового, современного поколения стариков — они бреются. И
обнаженные губы не только молодят их, они неожиданно раскрывают
в каждом нечто интимное, непосредственное, не защищенное
декоративными насаждениями.
Новичок видит перед собой волевых и даже упрямых, а порой
и своевольных мужчин, умудренных опытом. Но, впрочем, сейчас
они готовы превратиться в подростков и юношей. Должно быть,
именно потому они и любят свои коллективные поездки на
рыбалку.
Молодость души! Она — не только в воспоминаниях и
волнующих легких снах. Иногда, это случается особенно часто весною,
счастливая молодость готова и на яву посетить нас, не обращая
внимания на седину.
Новичок рад, что попал в компанию, близкую по возрасту.
Врач-терапевт по профессии, он долгие годы скрывал тайную
страсть к уженью рыбы, как непростительное чудачество, которого
следует стыдиться. Но однажды прочел в «Правде» под заголовком
«Новый этап советского физкультурного движения» сообщение о
постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР, где
рекомендовалось развязать массовый народный рыболовный спорт. И решил
больше не прятаться.
Автобус мчится по шоссе. Все реже задерживают потоки
движения — машина тоже вырвалась на волю.
Город незаметно переходит в окраины. А окраины — в дачные
поселки и деревни. Если раньше среди строгих линий и плоскостей
асфальта, стекла и камня скупо радовали глаз посаженные вдоль
улиц еще безлистные липы и островки скверов, то теперь уже
выглядят островками скопления домов и холодные серые заводские
стены с трубами среди моря деревьев и травы под широкими
просторами неба...
122

Да, весна еще лишена зелени. Она еще не успела одеться и,
голая, зябнет по ночам. Но мягкие очертания и блеклые краски
леса, облаков, земли, кустов чем дальше от города, тем больше
согреты внутренним теплом.
Старики в автобусе подолгу смотрят в окна. Журчащий ручеек
разговора все чаще прерывается молчанием. Проходит час, второй...
День неторопливо склоняется к вечеру.
* *
По Той же дороге, туда же, на Вексу, идет «Победа» с тремя
друзьями: Григорием Кузьмичом, Сергеем и Алексеем. Сергей —
по профессии редактор, Алексей — поэт, Кузьмич — тоже
литератор. Уже не первый год у них традиция весну встречать на
речушке Вексе, в дни хода плотвы.
Сейчас их мысли заняты тем же, что и у едущих в автобусе.
— Не рано ли? — спрашивает Алексей.
За окном проносятся бурые поля и лес с темно-зелеными
метелками прошлогодней хвои на елях и соснах.
— Кто его знает... Пожалуй, едем вовремя. Уже вторую неделю
теплынь,— ноткой надежды в голосе отзывается редактор.
— Завтра будем на месте день в день,— уверенно успокаивает
Григорий Кузьмич.— Какая бы ни стояла погода, плотва начинает
идти в Вексу из озера каждый год точно 28 апреля.
— Что же у нее — отрывной календарь? — усмехается
редактор.
— Ты угадал! Из года в год я ловил ее в этот день... Однажды
28 апреля подул свирепый северяк, налетала метель, руки мерзли.
А в другой год бывало, что 28 апреля стояла днем тропическая жара,
мы оголялись до пояса и, лениво помахивая удочками, загорали,
как греки,— вспоминает с улыбкой Григорий Кузьмич.— И все же
плотва шла на икромет точно в этот день.
— Чем же вы объясняете это мистическое число? —
вмешивается Алексей.
— Мистику, мой дорогой, природа не признает — в ней все
разумно.
— Ну, а каким же образом плотва разбирается в нашем
календаре? — настаивает Сергей.
— Должно быть, чувствует длину светового дня...
— Не слишком ли тонко?
— Предложи другое объяснение... Я ничего лучшего не нашел.
Все трое задумываются. Гипотеза Григория Кузьмича выглядит
заманчиво, но не очень убедительно. Трудно найти прямую связь
между тем, как весной растет по секундам световой день, и сроками
икромета — главную роль тут все же должна играть, по-видимому,
температура.
Катит, шурша по асфальту и покачиваясь из стороны в сторону,
автобус. Рыболовы разом вздрагивают и поворачиваются к окнам
каждый раз, когда на пути показывается бывшая речушка,— нынче
123

они сплошь обезображены. Это уже не речки, а темные, пахучие
стоки сбросовых вод. От их светлой юности остались только звонкие
имена: Яуза, Клязьма, Серебрянка...
— А ведь каким украшением пригородов можно было сделать
эти речки! — говорит Михаил Дмитриевич.
В его добрых глазах загорается темный огонь печали и гнева.
— Перестать гадить в воду! Очистить дно! Засадить долины
речек садами и парками! — подхватывают голоса стариков.—
Какую рыбу можно развести!.. И у каждого встают в воображении
картины прекрасного будущего.
Мчится по шоссе «Победа». Когда она миновала Пушкино,
Алексей вспоминает:
— А ведь неподалеку отсюда речушке Серебрянке я был обязан
тем, что стал рыболовом... и поэтом. В детстве, представьте, не
испытывал никакого влечения ни к тому, ни к другому. Но однажды на
берегу этой речушки — она тогда была очень поэтичной! —
подсел, как все надоедливые мальчишки, к одинокому рыболову.
Вот, думаю, чудак время убивает. Посидел мой рыболов и, должно
быть, соскучился, решил домой идти, стал не торопясь вынимать
удочку... И что же? Уже на ходу за червем погнался окунек, ну
и сел, бродяга, на крючок. Вынимает рыболов окуня, тот уже из
воды показался, а в этот момент шасть за окунем щучка, схватила
окунька и вылетела по инерции на берег. Очень сильное на меня
впечатление это произвело, на всю жизнь. Вот оно — счастье удачи!
— У каждого из нас в детстве течет своя светлая река...—
отозвался редактор.
*
— Воря!.. Глядите, Ворюпересекаем! Аксаковская любимица!—
восклицает в автобусе молчавший до сих пор полковник, и его
сжатые губы раздвигаются в улыбке, неожиданно очень мягкой,
ребячливой, изобличая в характере неиссякаемую доброту,
пронесенную через годы и войны.
И все в автобусе, переезжая через речушку, густо заросшую по
берегам ольхой и тальником, мысленно поминают ласковым словом
Аксакова. А неугомонный Цицерон с петушиной горячностью
взрывается:
— Э-эх!.. Если бы поднялся сейчас Сергей Тимофеевич из
земли и посмотрел бы на свою Ворю, что с нею, бедняжкой,
сделали. Попросил бы, наверно, зарывайте меня, братцы,
обратно...
И в самом деле, когда же, наконец, наши реки — нежные,
израненные русские красавицы — найдут решительную защиту?
Неужели еще не настала пора, чтобы народ, который с такой
могучей хваткой и страстью строит, трудится, преобразует страну
в победоносном стремлении к счастью, уделил своим рекам ту долю
внимания и заботы, какую они давно от него ждут?
124

На 72-м километре «Победа» и автобус въезжают в Загорск.
— Прошлой весной тут все выглядело иначе,— говорит
Григорий Кузьмич.— Поразительно, как быстро растут фабрично-
заводские окраины вокруг Троицко-Сергиевской лавры. А в поза-
позапрошлом году здесь и вовсе ничего похожего не было — кругом
пустыри. Каждую весну я въезжаю совсем в другие, в новые
пригороды!
Машины с рыболовами пересекают городок, с его старенькими
домишками, садиками, монастырскими стенами, церковными
колокольнями, новым домом культуры, новыми фабриками и заводами.
Загорск нынче — это смесь нови со стариной. Как у старушки
матери в старом доме рядом с иконами на стене появляются портреты
сыновей — героев коммунистической семилетки, так рядом с
Лаврой, бывшими купеческими лабазами и покосившимися домишками
вырастают новые многоэтажные здания, кварталы заводских кор-
нусов, детище комсомола — Парк культуры.
Машины вырвались из городка на шоссе, проложенное по
древней дороге среди бескрайних лесов.
Шестьдесят пять километров от Загорска до Переславля-Залес-
ского — красивейшая дорога в Подмосковье. Свободнб и широко
легли вокруг холмы, покрытые лесом. Разлетелись голубые дали...
Горизонты отступили на двенадцать-пятнадцать километров. Бегут
навстречу поляны, овраги, изредка деревни и поля. И, как войска,
веками стерегущие землю,— леса, леса, леса, сегодня они еще не
проснулись после зимнего оцепенения.
Словно холсты, которые раскладывали в старину весной на
земле крестьянки, белеют на склонах, обращенных к северу, лепешки
последнего, ноздреватого снега. А на обнаженных полях
пробивается молодая, робкая зелень, набирающая силу, омытая дождями
и ночными заморозками.
Люди, завороженные первой весенней встречей с природой,
умолкают.
Они въезжают в край неприкрашенной русской старины. Вот
налево, на полянке в лесу, промелькнула кирпичная часовенка,
некогда поставленная на месте, где одна из жен Ивана Грозного
родила в пути сына.
Еще чуть дальше, за лесом, уже виднеется величавая гладь
озера. А впереди на холме — застава и шлагбаум у въезда в Пере-
славль.
За холмом внизу открывается глазам один из самых
трогательных старинных русских городов, в его какой-го отроческой
незащищенной красоте.
Трое друзей в «Победа» задумчиво смотрят на монастыри, на
город и озеро.
125

Переславль, подобно Суздалю и Угличу, надо бы превратить
целиком в город-музей, посвященный младенчеству России. А если
уж ставить в нем новые фабричные здания, то отступя от
заставы, не портя искусного ансамбля белых монастырских башен,
стен и красавиц церковных колоколен — неповторимого
произведения талантливых рук народа — художника, умельца строителя
и мечтателя.
Машины спускаются с крутой горы в город — тут поворот
налево на булыжное шоссе «местного значения», оно пойдет по-
над берегом, оставляя слева склоны холма с монастырской стеной
на яру.
А справа, за избами слободы,— водяной простор. И в малиновой
дымке виднеется далекий берег на той стороне.
Вот она — колыбель великой мечты освободителей Руси и ее
преобразователей — князя Александра Невского и юного Петра,
тружеников и воинов, поднявших родину из невежественного
рабства, которым были скованы ее дремавшие могучие силы,— по-
старинному Клещино-озеро, по преданью переименованное Петром
в Плещеево... Первое учебное море его морских кораблей.
К ближнему берегу ветром прибило иссиня-серые поля тающего
льда и сала, окаймленные у береговой кромки светло-голубыми
торосами. Зубчатые гребни торосов образовались, когда весенний
шторм разломал лед и льдины под напором ветра налезали на берег и,
кроша одна другую, громоздились дыбом. Так они застыли и стоят
неправдоподобным кряжем со сверкающими шлемами над бурой
землей — горят под лучами солнца холодным пламенем, упрямо
напоминая об ушедшей зиме.
— А не зря Александр Невский, еще мальчонка Саша, шустро
бегал здесь по перволедку и дергал на блесну щучек и окуньков! —
вдруг заявил Григорий Кузьмич.— Это потом пригодилось.
— Что ты хочешь сказать?— покосился Сергей.
— А ты бывал здесь на озере зимой? Помнишь полыньи,
не замерзающие над теплыми ключами даже в самые свирепые
морозы?.. Глубина над этими ключами — я мерил — метров во-
семь-девять. Теперь попробуй себе представить... Вот привел
Александр свои полки в 1242 году на битву с псами-рыцарями к берегам
Чудского озера. Почему он дал бой не на суше, а именно на льду?
Так вот, Александр, как я подозреваю, первым делом позвал
местных рыбачков. Скажите, други рыбачки, где у вас тут лед обычно
к весне потоньше? Как бывалый рыболов, он отлично знал: на
русских озерах лед никогда не бывает ровным. К тому же, заметьте,
дело было в апреле, когда ледок вообще становится предательским.
Ну, и показали ему рыбачки теплое место. А дальше как было?
Немцы пробились сквозь русские полки бронированной свиньей
и погнали наших. Те врассыпную и налегке бежать... А это
Александр немцев заманивал. Да еще сам с легкой русской конницей
налетел на них в затылок и поторапливал. Гнал, как говорят
летописи, по льду с боем семь верст, а там рыцари, закованные в тя-
126

желые латы, с ходу и ухнули дружно в теплом месте на дно...
Теперь археологи собираются поднять их скелеты из ила в полных
доспехах.
— Тебя послушать, так надо было в летописях выразить
всенародную благодарность местным рыболовам и теплым ключам,—
усмехнулся Сер гей.
— А почему бы и нет! — живо отозвался Григорий Кузьмич.—
Наши озера и реки заслужили бесконечную народную
благодарность. И, право же, принесут еще немало подарков. Вот, скажем,
никто до сих пор не может сказать, почему вся рыба в Плещеевом
озере необыкновенно приятна на вкус, даже пресную плотву и ту
нельзя узнать...
— Ключи нарзана? Или целебный боржом бьет со дна? — с
усмешкой спросил Алексей.
— Об этом скоро расскажут подводные охотники,— уклончиво
ответил Григорий Кузьмич.— А, кстати, не исключено, что они
найдут и остатки кораблей Петра. Вообще здесь оживает так много
воспоминаний о рвущейся вперед светлой юности России, что
хотелось бы сохранить это озеро, город, окрестные берега и для
новой юности. Пусть молодежь возьмет озеро в свои руки!
Разлетелись бы по нему белые паруса яхт, а зимой буеров...
Выехал на булыжное шоссе и автобус с пенсионерами. Сильный
удар снизу подкинул седоков. Доктора пронизало такое чувство,
будто он, подобно четвертому спутнику, отделяется от земли и летит
в Космос.
А бывалые рыболовы заранее схватились за спинки сидений
и поэтому сравнительно уцелели.
— Это только начало! — успокоительно предупредил сосед.—
Готовьтесь! Впереди еще тридцать один такой полет автобуса.
До села Усолье — 36 мостиков. И каждый устроен остроумно:
либо выше, либо ниже дороги на четверть метра. А мы едем на два
километра ближе Усолья, на четыре мостика меньше...
Но за горбатую эту дорогу, видимо, взялись, наконец, всерьез.
Дальше путники увидели новые глубокие осушительные кюветы
и кучи щебня и гальки... Дорогу у нас дорогам! Хорошим дорогам!
С озера тянуло холодком.
Машины с москвичами пересекли речонку-ручей Язовку, она
же зовется Крутень, и въехали в лес Тут — зыбучий песок.
Высокие золотые сосны и вырубки с мелколесьем. Дальше влево —
сплошные леса и болота, уделы ягод и глухарей. Тихий край.
Чащи, налитые терпким настоем гниющих мхов и смолы. Поляны,
окруженные шорохом и шумом хвои, неумолчными, как шепот
океанских волн.
«Победа», словно ладья ныряющая впереди по волнам песка,
внезапно остановилась. Трое друзей застыли без слов.
Диво дивное! Перед ними спокойно стоит на дороге и в упор
рассматривает машину молодой лось. Пробежала минута, пошла
вторая. Красавец лось не двигается и не выражает ни гнева, ни страха.
127'

Алексей не выдержал, выскочил на дорогу и замахал на лося
рукой:
— О-го-го! — закричал радостно.
Лось с недоумением гордо поднял голову и не спеша пошел в
молодой сосняк. Ветки сомкнулись за короной его рогов. «Как тучи,
окутавшие солнце»,— подумал поэт. Ему показалось, что он слышал
глубокое дыхание, вырывавшееся из ноздрей зверя.
Трое друзей оглянулись назад на тарахтенье. По дороге
приближался автобус со стариками. Он кренился на ухабах и был
похож на усталого канатоходца, раскачивающегося на проволоке.
Еще через четверть часа обе машины юркнули вправо, в заросли
соснового мелколесья, и выехали к мосту. Вот она, наконец, Векса!
Чистая быстрая речушка эта выскакивает на свободу из
Плещеева озера и пускается наутек на северо-запад, делая крутые
повороты и излучины, словно белка-векша, скачущая по ветвям.
Она мчится среди зарослей ольхи, березы и ельника в небольшое
озеро Сомино.
Маленькая, бойкая белка — векша! Не от нее ли берет начало
затерянный корень названия речки Векса? А может быть, его надо
искать в языке угро-финских племен? И, кто знает, бурная,
порожистая Вуокса на Карельском перешейке не родная ли сестра
нашей вечно юной Вексы?.. Вуокси по-фински означает также
прилив.
Рыболовы спешились и молча стоят на мосту и у берега.
Они смотрят на бегущую воду, как глядят в лицо любимой после
долгой разлуки.
(Продолжение следует)
Е. Чертопруд
ВЕСНОЙ НА ЮГЕ
К ЧЕРНОМУ МОРЮ
Май был на редкость холоден и дождлив. На несколько минут
в синем прогале неба показывалось солнце, но едва лишь ласковые
лучи его успевали подсушить мокрые тротуары московских улиц,
как налетал очередной «заряд» с севера, и становилось опять темно
и мрачно, шумно хлестал холодный косой ливень, порою с градом...
Располагая почти тремя неделями отпуска, я решительно не
знал, как поступить: надежда половить рыбу в Подмосковье или
в каком-либо другом месте средней полосы сама собой отпадала,
так как долгосрочный прогноз погоды не сулил ничего хорошего
и на ближайшие две недели, а юг был мне совсем незнаком.
— А вы все же поезжайте в Бэту — посоветовали мне в Военно-
охотничьем обществе.— Путевка в дом отдыха стоит недорого,
места там чудесные, рыба тоже как будто должна быть.
128

«В крайнем случае хоть поплаваю в море и подзагорю»,— решил
я и приобрел путевку.
И вот через три дня я уже в Новороссийске. Как будто сразу
перенесся в знойное лето! С завистью наблюдаю за стайкой
загорелых босоногих мальчишек, таскающих прямо с набережной
бычков на нехитрые закидушки. Составить им компанию не
успеваю: нужно садиться в грузовичок, идущий в Бэту.
СКРОМНЫЕ МОРСКИЕ ТРОФЕИ
Дом отдыха приютился в густой зелени на высоком скалистом
берегу. С обрыва открывается чудесный вид на море, а рядом,
в лощинке, звонко журчит по гладкой гальке маленькая речушка,
образуя при впадении в море небольшой каменистый пляж. Здесь же
и пристань с полдюжиной разноцветных лодок.
После купанья отправляюсь на разведку и знакомлюсь с двумя
юными рыболовами, охотно посвятившими меня в «тайны» своего
довольно примитивного искусства. Они опускают за борт лодки
бечевку с грузилом и парой поводков и держат на весу, ожидая
поклевки.
Через четверть часа я присоединяюсь к Юре и Вите— так зовут
моих новых знакомых. Они тоже москвичи, работают техниками
на заводе.
— Решили в отпуск побродить пешком по Кавказскому
побережью— говорит Юра.— Но, кажется, задержимся здесь...
— Уж очень хорошие места! — добавляет Витя, окидывая
взглядом пляж и зеленые кручи побережья, уходйщие в синеющую
дымку горизонта.
Моя рыболовная снасть тоньше и чувствительнее, поэтому у меня
на ту же насадку — рачков-бокоплавов — клюет чаще и вернее.
Попадаются не только морские окуньки, но и еще какие-то рыбки,
которых я не знал до сих пор. Оказывается, в море тоже водятся
окуни, ерши, караси. Но все они сильно отличаются от своих
речных «однофамильцев». Самой интересной добычей оказалась
небольшая изящная рыбка, на которую я сначала не обратил
внимания. Бросив ее в лодку, я через минуту увидел, что она стала
такой же зеленой, как и дно лодки. На белой скамейке она стала
белой, а на красной лопасти весла быстро порозовела.
— Это барабулька — объясняет мне Юра.— Пока она жива,
она принимает цвет окружающих предметов.
В последующие дни я опередил Витю и Юру по количеству и
разнообразию выловленных рыбешек и, удовлетворив до некоторой
степени свою рыболовную страсть, стал мечтать о более солидной
добыче.
— Говорят, осенью на самодур здесь ловится ставридка,
попадаются даже катраны, а сейчас — не сезон,— объяснили мне мои
новые знакомые.
— Давайте попытаем счастья, на речках — предложил я.
5 Заказ № 723
129

Предложение одобрили не только мои молодые друзья, но и
Семен Наумыч — завхоз дома отдыха, здешний старожил и, стало
быть, авторитетный в наших глазах человек.
— Вы берите лодку да отправляйтесь завтра пораньше на Пша-
ду,— посоветовал он.— До устья этой речки — километров пять,
так что к обеду обернетесь. Пожалуй, и я с вами проедусь, дельце
одно есть.
Так была организована первая экспедиция — к устью Пшады
на лодке.
ПРИВЕРЕДЛИВЫЕ РЫБЫ
Снятый с крючка, но еще живой кузнечик шлепнулся на
зеркальную поверхность воды и стал медленно погружаться в
голубовато-зеленую таинственную глубину. Было видно, как крупные
длинные рыбы метнулись в стороны, исчезли ненадолго, а потом
снова появились у самой поверхности, описывая причудливые петли.
Одна из рыб скользнула совсем рядом с кузнечиком, но не
обратила на него никакого внимания. Осторожным движением я
стряхнул в воду небольшую зеленую гусеницу, ползавшую рядом на
ивовом листе, но и она не возбудила аппетита у привередливых рыб,
упорно отказывавшихся также и от хлебного мякиша, и от червей.
Рыб было много. Они держались двумя-тремя стайками, быстро
и бесшумно, как тени, мелькая у поверхности воды, освещенной
ярким июньским солнцем. Голавли.„ И какие крупные! Однако,
приглядевшись внимательнее, я понял, что ошибся. У рыб, правда,
были толстые спины и головы, но сами они казались уже и длиннее
голавлей и намного превосходили их в быстроте и подвижности.
Чем же их соблазнить?
Пролежав не шевелясь более часа на развилине толстой,
раскидистой ивы, склонившейся к воде, я с досадой и огорчением
спустился на землю, разминая затекшие плечи и шею, и отправился
разыскивать своих товарищей, оставшихся у устья Пшады.
— Да ведь это были лобаны,— сказал мне Семен Наумыч.—
Рыба очень красивая. Одна из разновидностей кефали.
Не хотелось мне возвращаться с пустыми руками, но делать
было нечего. Витя и Юра уже погрузили в лодку свою добычу —
пару небольших сазанов, выловленных ими у кромки камышей,—
и мы тронулись в обратный путь, для чего пришлось предварительно
перетаскивать лодку через галечную насыпь, отделявшую Пшаду
от моря.
— Лобаны зашли в речку до того, как штормом нагромоздило
галечную насыпь,— пояснил Семен Наумыч.— Вода через эту
насыпь проходит, как через сито, а рыбы выбраться не могут.
— А чем же они питаются в реке?
— Кажется, совсем не питаются, хотя точно сказать не могу.
Говорят, что они погибают, если долго не открывается выход в
море. Вот потому-то вы и не смогли поймать их на удочку.
130

— А вам приходилось ловить кефаль или лобанов? —
поинтересовался я.
— Ловил как-то около Батуми в октябре. Не очень, правда,
успешно, но две-три, а то и четыре штуки, граммов по шестьсо^
вылавливал.
— Расскажите, как вы ловили — попросил Юрка.
— Ловил на длинную поплавочную удочку на глубинах до
восьми-десяти метров, а спуск делал метра на два. Сидишь, бывало,
не шевелясь и ждешь с полчаса, цногда и больше, пока стайка не
появится. А подойдет, видишь, как они вокруг насадки
собираются, смотрят на червя, ни одна схватить не решается. Потом,
словно по команде, все бросаются, В этот момент и делаешь
подсечку. Одну рыбу поймал — меняй место: больше здесь не клюнет.
ПОХОД ЗА ФОРЕЛЯМИ
Ранним утром наше трио двинулось на основательную разведку
Пшады. Приятно шагать по легкому холодку в компании хороших
товарищей!
Вот мы уже дошли до устья речки. Отдохнули, подзакусили,
погрелись на солнышке, полюбовались отражением ив в
голубовато-зеленой, как малахит, воде и продолжили наш путь по
незнакомым местам.
Стало совсем жарко. Юра, бодро насвистывая, шагал впереди
вдоль левого берега. Мы с Витей внимательно всматривались в воду
и прислушивались к щебетанию многочисленного птичьего
населения. На протяжении двух-трех километров Пшада имела все
тот же вид небольшой равнинной речки. Невысокие берега ее
густо заросли кустами и группами больших деревьев. Перешли
по деревянному мосту на левый берег. Речка сузилась, стала мельче,
течение ее убыстрилось. Все чаще тихие плесы сменялись
каменистыми осыпями и перекатами, через которые с шумом и плеском
бежала вода.
На плесах я замечал стайки небольших голавлей и еще каких-то
рыб, похожих на подъязков или плотву. А на перекатах, по
утверждению Юры, попадались мелкие усачи. Витя готов был начать
ловлю, но я во что бы то ни стало хотел разыскать форелей.
Идти стало трудно. Приходилось часто перебираться с берега
на берег через быстрые каменистые перекаты, прыгать с камня
на камень. Тропинки исчезли, поэтому мы предпочитали брести
по воде на неглубоких местах, лишь бы поменьше продираться
через густой кустарник. Но посветлевшая вода постепенно стала
настолько холодной, что пришлось опять выбраться на сушу.
После одного из очередных коротких отдыхов мы с изумлением
увидели, что речка исчезла: она разбилась на ряд бочагов. Вода
переливалась через край одного бочага и шумными потоками ска*
тывалась к следующему, пенясь и прыгая среди камней. Узкая
5*
131

речная долина приобрела вид ущелья с довольно крутыми склонами,
поросшими лесом.
Все основательно устали, да и солнце уже было низковато.
Пора было подумать о разбивке лагеря для ночлега. Неподалеку
от широкого бочага, на маленькой полянке среди леса, мы,
наконец, с облегчением сбросили с плеч надоевшие рюкзаки.
Предвечерняя тишина, нарушаемая лишь журчанием воды да
попискиванием каких-то пичуг, манила к отдыху. Но разве можно было
отдыхать, не обследовав с удочкой незнакомые места! Мы уже
заметили, что в бочагах много какцх-то мелких рыбок, а мне
показалось, что в большом бочаге даже мелькнули какие-то рыбы
покрупнее.
Юра с Витей ушли куда-то вверх, а я повернул вправо, к
приглянувшемуся мне бочагу. Косые лучи солнца освещали почти
всю его поверхность, слегка тронутую мелкой рябью. Я осторожно
подошел к берегу. В ширину этот красивый водоем, окруженный
с трех сторон густой стеной кустов и деревьев, имел не более
пятнадцати метров, а в длину — метров двадцать. Как я ни
присматривался, мне не удалось обнаружить ничего, кроме мелких
рыбешек и массы мальков.
Вспомнив свое знакомство с лобанами, я применил тот же
прием — взобрался на дерево, наклонившееся над водой, и
затаился среди листвы. Сверху сквозь толщу прозрачной воды
виднелось песчаное дно водоема, усеянное крупными камнями,
затонувшими сучками и ветками. От ряби на поверхности бесчисленные
световые зайчики скользили и трепетали на дне, и это движение
и мерцание оживляли картину: казалось, что дно слегка шевелится
и дышит. Но вот откуда-то появляется стайка небольших изящных
рыбок, в которых я сразу же узнаю форелей. Через две-три минуты
отрываю взгляд от этой стайки, чтобы оглядеть весь водоем. Что
это? По всей площади маленького озерка появились еще несколько
стаек форели. А вот показалось и несколько крупных рыб,
которые вначале осторожно держатся в глубине, у больших
подводных камней, потом смелеют, начинают разгуливать вдоль
берегов. Увлекшись наблюдениями, я неосторожно шевельнулся,
дрогнула и моя тень на воде. Рыбы мгновенно исчезли. Водоем
опустел. Даже мелочь нырнула в какие-то тайные убежища. Если
бы минуту назад я не видел обитателей бочага, ни за что бы не
поверил, что здесь есть крупная рыба.
Забросив обе свои поплавочные удочки, наживленные червями
так, что насадка на одной находилась на полметра, а на другой —
метра на два от поверхности, я спрятался за кустом и стал
лихорадочно перебирать в памяти все известные мне способы ловли
форелей. Размышления мои были прерваны появлением пожилого
человека с пучком ореховых прутьев на плече. Поздоровавшись, он
уселся рядом. Осмотрев мои удочки, незнакомец одобрительно
прищелкнул языком: ему, видимо, понравились составные
бамбуковые удилища, тонкие лески и остро отточенные небольшие
132

крючки. На поплавки же он даже не посмотрел, хотя я считал,
что мои хорошо отбалансированные и чувствительные поплавки
заслуживают внимания.
Незнакомец посоветовал мне ловить со дна на кусочек рыбки и
начинать ловлю лишь в сумерки, на самом Глубоком месте бочага.
Пожелав старику благополучного пути, я с благодарностью
принял его советы. Но почему нужно ловить со дна и не на целую
живую рыбку, а только на кусочек?
Привязав к ореховому прутику небольшой кусок лески с
самым маленьким крючком, я быстро наловил в соседнем неглубоком
бочаге с полдесятка селявок — небольших серых, как пескари,
рыбок. Разрезав одну из них на три части, я наживил обе свои
удочки и забросил их немного правее большого камня, неясно
видневшегося в глубине. Дополнительных грузиков я не
подвязывал, а ограничился лишь тем, что сдвинул поплавки почти к самым
кончикам удилищ. Спуск оказался свыше пяти метров. Убедившись,
что насадка опустилась на дно, я воткнул комли удилищ в песок,
подложил камешки, чтобы сни не свалились в воду, и присел рядом.
Быстро наступал вечер. Вода, вливавшаяся в бочаг и
вытекавшая из него, плескалась и шумела громче и звонче, чем днем.
Казалось, она стремилась. заглушить все другие звуки. Тень от
левого склона ущелья вытянулась и покрыла собою весь водоем.
Тотчас же потемнело. Со стороны нашего лагеря послышались
голоса.
— Кацо! — шутливо кричал Юрка.— Помоги уху варить!
Но я не мог ответить, боясь вспугнуть осторожных рыб.
Напряженно всматриваясь в лежащие на потемневшей воде поплавки,
я старался не шевелиться, не хрустеть песком... Кажется, правый
поплавок слегка заскользил по воде. Так и есть! Мгновенно хватаю
удилище и подаю его вперед. Чувствую, как быстро натягивается
провисавшая до этого леса. Рука непроизвольно делает подсечку
кверху и встречает тугое сопротивление. Какие-то доли секунды
впечатление, как от зацепа, но тут же следует ряд резких толчков,
удилище сгибается, а рука старается смягчить неожиданные
броски сильной и резвой рыбы. «Только бы не бросилась влево,
в камни!»— проносится у меня в голове. Но рыба бросается вправо,
а это еще хуже: там лежит свалившееся в воду дерево. Приходится
сожалеть, что леска чересчур тонка. Все же мне удается удержать
рыбу и не дать ей запутать леску в ветвях затопленного дерева.
Теперь она бросается влево, а я стараюсь повернуть ее вправо.
Рывок следует за рывком, но постепенно они слабеют, и я уже без
особого напряжения пресекаю все попытки рыбы нырнуть в камни
или под дерево. Выбрасываю вторую удочку на берег, чтобы не
мешала. Рыба вдруг выпрыгивает из воды, и я с изумлением вижу,
что она значительно меньше, чем показалось мне вначале. Тогда
я начинаю действовать более решительно. И вот, наконец, первая
моя форель на берегу, в моих руках. Хороша! Весит эта
серебристо-серая красавица граммов семьсот, а я уж было подумал, что
133

зацепил рыбину никак не меньше чем на полтора килограмма!
Рот у нее широкий, хищный, челюсти густо усеяны мелкими, но
острыми зубами. Бока пестря? черными и красными точками. Хвост
мощный, с большим плавником.
Любоваться долго некогда. Сажаю добычу на кукан и прочно
привязываю к ветке. Быстро забрасываю сйои удбчки, Дрожь в
руках постепенно проходит. Опять тихо все кругом, лишь звонко
поют неугомонные потоки выше и ниже бочага. Быстро темнеет.
Поплавков почти не видно. Одну удочку я держу в руке и
машинально шепчу: «Ну клюнь же еще... хоть один разик!»
Проходит еще минут пять. Второе мое удилище вдруг
соскакивает с камня и сваливается концом в воду. Хватаю его и
чувствую такие же энергичные рывки, как и при первой поклевке.
Эта форель сопротивлялась не менее упорно и столь же шумно.
Она не раз выпрыгивала из воды и ухитрилась у берега сойти с
крючка, но я успел ее подхватить и выбросить на песок. Весом
и длиной рыба не отличалась от первой»
Возбужденный и взволнованный удачей, я нетерпеливо ждал
третьей поклевки, но так и не дождался. Старик был прав, говоря,
что форель клюет только вечером и рано утром. Как видно, он
знал толк в этом деле.
Ьитя с Юрой не раз уже меня звали ужинать и, видимо, не на
шутку тревожились, не получая ответа. Теперь я отозвался и вскоре
вышел на свет костра, оставив свои удочки и добычу на
месте.
— Ну, где же твои форели? Витя вон парочку поймал,— встре-
— Парочку и я поймал, только чуть покрупнее,— скромничал
я.— А видел 6 бочаге десятка полтора йодходящих рыб.
Как оказалось, Витя с Юрой наловили столько селяврк,
небольших голавликов и еще каких-то рыбок, что их а избытком
хватило на «двойную» уху.
За чаем я рассказал о новом способе ловли форелей, и мои
партнеры заявили, что на рассвете тоже попробуют счастья. На
этом разговор прервался, так как мы буквально валились с ног
от усталости и избытка впечатлений этого длинного и наполненного
событиями дня.
Вряд ли удалось бы мне проснуться на рассвете, если бы Юра
не стащил с меня во сне одеяло. А ночь была довольно свежая.
Я замерз — и проснулся. Небо с правой стороны было уже совсем
светлое, но в нашем ущелье еще гнездились густые сумерки.
Попытка разбудить товарищей оказалась безуспешной: Юра только
мычал и натягивал на голову одеяло, а Витя, пробормотав, что
еще чуть-чуть полежит, снова крепко уснул. Поеживаясь от
утреннего холодка и падавшцх на меня с кустов крупных капель
росы, я добрался до свбёго бочага, сменил насадку, забросил удочки
и, пбзевывая, стал наблюдать, как день вытесняет ночь. Слева от,
меня вершину склойа осветили первые лучи солнца, там послыша-
тил меня Юра, показывая

лись птичьи голоса. А здесь, внизу, все еще утопало в серой тени,
вода блестела тускло и казалась непроницаемой.
Поклевка была неожиданна и застала меня врасплох. Удилище
шлепнулось в воду и устремилось прочь от берега. Я схватил его
и почувствовал, что рыба не крупная. Через пару минут
полукилограммовая форель извивалась у меня в руках. Еще через десять
минут я вытащил точно такую же вторую. Третья сошла сразу после
подсечки, так что я не смог определить, была ли она крупнее или
мельче своих сестер.
Прошло еще немного времени, и стало совсем светло. Вот
засверкал в солнечных лучах левый край водоема, и по песчаной
осыпи вдоль берега бойко забегали две трясогузки, охотясь за
какими-то насекомыми. Наконец солнышко добралось и до меня
и обласкало пока еще не жгучими лучами. Я с удовольствием
растянулся на чуть влажноватом песке. Ловля была окончена^
Мы провели на Пшаде еще несколько часов. Витя и Юра,
проснувшись, принялись наверстывать упущенное время. Они
наловили немало мелочи, но ни одной форели не поймали, хотя обошли
несколько бочагов и пустили в ход и мои «везучие» удочки.
Я тем временем приготовил из пары форели деликатесное
блюдо: влив в котелок немного воды, положил рыбу, закрыл плотно
крышкой и подвесил над слабым огнем. Как чудесно она «дошла»
на пару и с каким аппетитом мы опустошили котелок! Замечу
кстати, что оставшуюся пару форелей приготовил по всем правилам
повар в доме отдыха, но, по заявлению Юры, это было «совсем
не то».
Добрались мы до дома отдыха очень удачно: перевалив
напрямик через лесистый гребень, за час дошли до шоссе, откуда
попутный грузовик быстро домчал нас до Бэты.
Так закончилась наша первая разведка, положившая начало
ряду не менее интересных походов. Поймать много рыбы нам ни
разу не удавалось, но мы об этом нисколько и не жалели.
Вл. Архангельский
ПЯТЬДЕСЯТ ДНЕЙ В ПАЛАНГЕ
Есть такое чудесное местечко в Литве на побережье Балтийского
моря. Расположено оно в южной части нашей Прибалтики, между
крупными портовыми городами Клайпедой (бывший Мемель)
и Лиепаей (Либава).
В последнее время местечко это как бы приблизилось к Москве:
теперь через Кретингу и Клайпеду, которые находятся от Паланги
неподалеку, ежедневно курсирует пассажирский поезд Москва —
Калининград. За тридцать часов он доставляет вас почти до места.
Остается лишь проехать маленький отрезок пути в автобусе по
135

очень хорошей асфальтовой дороге: от Кретинги — всего
пятнадцать минут, от Клайпеды — полчаса.
Мы приехали в Палангу в конце мая и успели увидеть городок
таким, каким он бывает большую часть года, вне шумного летнего
сезона,— малолюдным и тихим.
В такое время особенно приятно знакомиться с городком. Нам
был доступен любой уголок замечательного тенистого парка.
Этот парк разбил и засадил граф Тышкевич — один из магнатов
буржуазной Литвы, которому принадлежала вся Паланга и
огромные массивы земель вокруг нее. От графских времен остались в
парке все пятьсот пород различных деревьев, которые были
привезены из дальних и ближних мест Прибалтики, и красивый дворец
над прудами, где сейчас помещается Дом творчества художников.
Не было никакой толчеи на зеленых улицах и даже на красивой
аллее Тайкос, которая более километра тянется среди вековых
сосен вдоль невысоких дюн, отгораживающих городок от моря
и пляжа.
Любую комнату почти в каждом домике можно было снять за
недорогую плату; во всех маленьких уютных кафе мы могли
занимать однажды облюбованное местечко, а по вечерам бродить по
кромке пляжа, у самой воды, дышать каким-то удивительно
приятным йодистым воздухом и собирать кусочки янтаря,
выброшенные на берег вместе с водорослями во время шторма. Наконец без
всяких помех мы могли в любое время дня и на любом месте
располагаться с удочками на длинном деревянном пирсе, который
гигантской буквой «Г» уходит от берега на две-три сотни метров в
открытое и беспокойное море.
. Когда же «воблой» пошел курортник — многоликий, шумный,
жадный до моря, пляжа, парка, газет и журналов, кафе и
ресторанов, наше настроение стало понемногу омрачаться.
В середине июня городской Совет принял решение, которым
запрещалось ловить рыбу днем и вечером — с 11 до 23 часов.
Так как ночная ловля исключалась вовсе, рыболовам отводились
только утренние часы: с 6 до 11.
Вызывалась такая запретная мера тем, что на пирсе стало
много народу и рыболовы со своими неуклюжими закидушками,
снабженными очень тяжелыми грузилами, могли проломить череп
всякому неосторожному или не в меру любопытному
курортнику.
Да эта мера и не очень-то огорчила даже самых страстных
любителей рыбной ловли: вода успела нагреться в жаркое лето
1959 года до 17—20 градусов, рыба отошла от берега в более
глубокие, прохладные места, фактически недоступные удильщикам,
так как в Паланге, как и во всякой пограничной зоне,
пользоваться лодками не рекомендуется.
В этот период, если утренняя рыбалка бывала неудачной, мы
иногда отправлялись на автобусе в сторону Клайпеды, на
речку Данге, и пробавлялись там окуньками. Один раз мы добрались
136

до устья реки Минин: там тоже ловили окуней, плотву и подле*
щиков, а спиннингом — небольших щук.
В свободное время нам оставалось знакомиться с легендами
и романтическими сказаниями, которыми так богата история
литовского народа.
В Паланге бытует три легенды о страстной, всепоглощающей
любви, три легенды о прекрасных женщинах: Бируте, Бракшве
и Юрате.
По народным преданиям, Бируте была красавицей жрицей
в языческом капище на небольшой горе, расположенной в
теперешнем парке на южной окраине Паланги. Одни считают ее знатной,
другие—дочерью бедного рыбака, «прекрасной, как солнце,
покорной, как овечка». Во всяком случае, в памяти она осталась
как любимица народа. Она познакомилась с князем Кестутисом,
когда он возвращался домой после жаркого боя с крестоносцами.
Князь был поражен ее красотой, взял ее в жены и увез в Тракай-
ский дворец. Но после смерти князя она вернулась в Палангу и
до конца своих дней поддерживала святой огонь на горе, и этот
огонь служил в непогоду маяком для всех бедных рыбаков
побережья. По преданию, прекрасная жрица похоронена на этой горе,
возле древнего капища. У подножья горы лежит теп^ь гранитный
камень, на котором есть надпись: «Тебе, Бируте!»
Во второй легенде рассказьюается о красавице Бракшве —
жене литовского князя Наглиса, который погиб от вражеского
меча среди дюн, на северной окраине Паланги. Своими руками
Бракшва насыпала большой холм на могиле князя и посадила
на вершине семь сосен, которые как бы перекликаются с соснами
на горе Бируте. А от пролитых Бракшвой слез образовался ручеек,
впадающий в море неподалеку от горы Наглис. Этот
незамерзающий ручеек Эжерелис часто называют Ашерелес, что означает
слезинка.
Третья легенда, связанная с возникновением янтаря,
посвящена дочери морского владыки — красавице Юрате.
Говорят, в глубокую старину жил в Паланге молодой и красивый
рыбак Каститис. Как-то уплыл он далеко в море на своей утлой
лодчонке и вечером, после захода солнца, будто сквозь сон, увидел
в зеленоватых волнах моря танцующую Юрате. Поразилась и она
красотой Каститиса, и молодые люди полюбили друг друга. И дочь
морского владыки, нарушив завет богов, поцеловала сына Земли,
пригласила его в свой подводный янтарный замок.
Бог грома Перкунис рассвирепел: он разрушил замок Юрате,
а самой ей приказал отвезти Кастутиса на морской берег, к Паланге,
и там зацеловать его насмерть. Юрате не могла ослушаться бога.
В одной из песен, посвященной этой легенде, говорится:
С тех пор ночами, до зари,
Когда шумят и бьются волны,
Когда на берег янтари
Бросает море горстью полной,
137

Услышишь ты во мгле ночной
То стон и крик, то плач и вой.
Это сокрушается Юрате, оплакивая свою несчастную любовь к
бедному рыбаку. А когда бушует шторм, волны действительно
выбрасывают на берег прозрачные кусочки янтаря. Согласно
легенде, это осколки разбитого замка Юрате...
К пирсу ведет через городок широкая, прямая и зеленая улица
Басанавичауса.
Хорошо идти по ней ранним утром, когда в густой кроне
деревьев заливаются певчие дрозды, хлопочут зяблики и синички,
воркуют горлинки, прыгают белочки.
Улица красива и нарядна. Хороши санатории по левую руку,
опрятны домики, расположенные с левой стороны, перед речушкой
Ронжей, берега которой недавно укреплены фигурными плитками
из бетона.
Вдоль широкого полотна асфальта — по одному ряду
подстриженных каштанов, а за тротуарами — лента могучих деревьев,
посаженных в каком-то невообразимо «хаотическом порядке»: там
чередуются тополь и ель, клен и ясень, гигантская ольха и изредка
дуб. И так до самого взморья, где растут лишь сосны, чернотал и
скрепляклщ^подвижной песок дюн высокие стреловидные осоки.
Доступ к пирсу открывается ровно в шесть часов утра. Обычно
в это время уже собирается значительная группа рыболовов.
Конечно, вездесущие мальчишки, с нетерпением ожидающие этой
минуты, первыми устремляются по деревянному настилу, чтобы
занять лучшие места на двух «углах»; на повороте, с которого
можно сделать хороший заброс в южную сторону, и в самом конце
пирса, где ближе всего проходит подводная каменистая гряда
и откуда хорошо бросать насадку в северном и западном
направлениях. Солнце встает прямо за спиной рыболовов, за соснами,
закрывающими гору Наглис, и не мешает ловле.
Рыболовы на первый взгляд не вполне обычные: редко у кого
увидишь поплавочную удочку или спиннинговое удилище. Чаще
они идут на пирс с портфелями и с сумочками: там хранится
собранная снасть, и туда же складывается улов. Обыкновенное
удилище — это по преимуществу принадлежность детей и тех
немногих стариков, которые «проводят время», пробавляясь ловлей
мелких рыбешек возле свай пирса.
Настоящие рыболовы все с закидушками, намотанными на
деревянные или пробковые мотовила. И только двое-трое орудуют
самодельными одноручными спиннингами — короткими, толстыми,
похожими на трость: удилище с хлестким кончиком явно не годится,
так как при морской ловле приходится пользоваться весьма
солидным грузом.
Первые десять-пятнадцать минут на пирсе царит удивительное
оживление, как на базаре. Все наспех разматывают закидушки,
надевают насадку, с указательного пальца крутят над головой груз
с крючками, озираются, чтобы ненароком не прикончить соседа
138

свинчаткой, кричат: «Берегись!» — и с громким шлепком по воде
посылают приманку на морское дно. Затем закидушки
закрепляются на перилах пирса, рыболовы проверяют натяжение шнура,
и начинается ожидание поклевки.
Сказать откровенно, мы не сразу приспособились к такой ловле:
наши спиннинги оказались для здешних мест хлыстоваты,
капроновая жилка сечением 0,5—0,6 миллиметров — тонка, спиннин-
говый груз, даже спаренный и строенный,— недостаточным весом,
чтобы сдерживать натиск большой волны, и малоудобен. Дело
осложнялось еще и тем, что йе сразу удалось достать более грубую
жилку и более тяжелый груз удлиненной и приплюснутой формы.
Но постепенно все вошло в норму, и рыбалка наша началась.
Местные рыболовы признают жилку хорошей, если она в
диаметре приближается к миллиметру. И, как оказалось, их выводы
подтверждены практикой. Во-первых, толстая и грубая жилка
меньше деформируется в соленой морской воде и может служить
с успехом весь сезон. Во-вторыхг только такая жилка легко
выдерживает большую нагрузку при посылке на 50—60 метров
свинцового груза до 100—150 граммов весом. Наконец только такая
жилка меньше закручивается, когда берет крупный угорь,
выделывающий на поводке просто удивительные пируэты.
Мы благоразумно решили, что не следует лезть в чужой
монастырь со своим уставом, и добросовестно заимствовали опыт
местных рыболовов, чтобы не остаться без рыбы...
*
Для закидушки берется жилка не менее семидесяти метров в
длину. На конце жилки ставится надежный карабин, от которого
обычно отходит метровый кусок такой же жилки с 4—6
короткими поводками, снабженными довольно крупными крючками
№ 6—9. Жилка перед забросом укладывается рядками, пальцами
ее держат возле карабина, размахи делают над головой. Опытные
рыболовы надевают на направляющий указательный палец правой
или левой руки кожаный, резиновый или матерчатый колпачок,
чтобы избежать возможных порезов. Поклевка бывает видна по
движению в сторону или дрожанию жилки. Иногда ее не видно и
совсем. В таких случаях приходится держать жилку в пальцах,
как при ночной ловле на донку без колокольчика.
Основные насадки — земляные черви, креветки и кусочки рыбы.
На червя берет всякая рыба, обитающая в море возле Паланги.
Но доставать червей нелегко, так как во всем городке почва
песчаная. Фактически на червя могут ловить только те рыболовы,
у которых есть свои сады и огороды.
Более доступная, а потому и более распространенная насадка —
креветки, а на языке рыболовов «рачки». Эти животные из отряда
десятиногих ракообразных в большом количестве обитают в самой
прибрежной зоне, где глубина не достигает и одного метра. Ловят
их небольшими наметками, или сетками, с маленькой ячейкой,
139

как для ловли мальков. Сетку водят по песчаному дну, упираясь
в палку или шест, хорошо соединенный с нижней закрепляющей
планкой, срезанной наискось и легко ползущей по дну. Хранят
рачков во влажном песке, в банке или в коробке, куда свободно
проникает воздух. В прохладном месте, например в погребе, они
остаются свежими и живыми и на другой день. Надевают рачков на
крючки преимущественно с хвоста, где щиток прочнее. Держится
эта насадка, особенно вовремя большой волны, не так уж хорошо,
и ее часто приходится менять, почти при каждом новом забросе.
Самая прочная насадка — кусочек рыбы, главным образом
кусочек налима, которого поймать нетрудно, если вода еще не
перегрелась. Из спинки и хвоста налима вырезают кусочек мяса
с кожей величиной с гривенник, но без костей и надевают на крючки.
Две породы рыб берут на эту насадку хорошо: угорь и камбала.
В Паланге настоящим рыболовом считается тот, кто умеет
ловить угря.
Угорь — по-своему рыба капризная. Он обычно подходит к
пирсу в непогоду, когда волны тяжелыми каскадами бьют в сваи.
Неважно, светит солнце или не светит, главное — это волна,
прибой, чередующиеся увалы, шум воды, брызги — четыре-пять баллов.
Берет угорь на выползка, на гроздь земляных или навозных
червей, на налима. Излюбленные его места — возле каменистой
гряды. Поклевка этой рыбы видна отлично: либо резкий толчок
по жилке, либо заметное ослабление ее натяжения. Угорь сильно
сопротивляется, скоро выскакивает на поверхность, закручивается
на поводке восьмеркой. И только хороший карабин предохраняет
снасть от очень неприятного запутывания всех поводков.
Нам не приходилось ловить угрей больше пятисот граммов
весом. Но некоторые местные рыболовы иногда вылавливали
рыбин до килограмма и более. Выводить такую увертливую и
сильную рыбину, да еще при высокой волне,—ощущение действительно
приятное.
Пока вода еще холодная, на закидушку хорошо берут рыбцы.
Они подходят к Паланге, когда дует южный ветер, от Клайпеды
и держатся возле пирса до заметного изменения курса ветра. Реже
они появляются при западном и северном ветрах.
Рыбец охотно клюет на червя и на креветку, при этом он резко
дергает жилку, и поклевка его хорошо заметна на глаз. Подсекать
его нужно немедленно, так как в отличие от угря и камбалы рыбец
засекается сам сравнительно редко. Обычно он сбивает насадку,
если рыболов не сделает подсечку вовремя. Серебристый рыбец
весом до килограмма—завидный трофей. А так как рыбцы нередко
подходят большими стаями, на пирсе начинается долгожданное
оживление.
Самая частая добыча закидушников — камбала. Местные
рыболовы различают, условно говоря, две ее разновидности, хотя
вся разница фактически в величине того или иного экземпляра.
Мелкая камбала, до пятисот граммов весом, называется в Палан-
140

ге плякшней. Она и ловится главным образом на спортивные
снасти у самого пирса или на небольшом отдалении от него. Крупная
камбала — отос — до двух-трех килограммов, берет насадку очень
редко. Мы видели лишь, как один моряк в тихую погоду, когда
было хорошо видно дно вокруг пирса, поймал очень крупную
камбалу.
Совсем маленькие камбалы — добыча удильщиков, которые
ловят на поплавочные удочки прямо возле свай. В удачливое
утро таких камбал можно поймать до двух-трех десятков. Мясо
этих рыбок — нежное, белое, такого отличного вкуса, что плякш-
ню называют в Паланге, не без основания, морской курицей.
В редкие дни, обычно прохладные, при значительной волне,
на червя и на креветку ловится треска до килограмма весом. С
некоторым удивлением мы узнали, что в морской воде, далеко от
устья рек и речушек, изредка попадаются и окуни — красноперые,
полосатые, самые обычные — и довольно крупные.
В некоторые дни, особенно после шторма, мимо пирса
проносятся вполводы стаи таких рыб, как корюшка и игла. Их ловят
с пирса на самодуры, оснащенные крючками без насадки, но с
кусочком фольги или светлой жести на цевье.
Наконец еще одно замечание: рыбалка в Паланге особенно
хороша, когда при южном или северном ветрах в море образуется
заметное течение вдоль береговой полосы. Чисто морской ветер,
с запада, и чисто восточный, с континента, даже если они и
образуют течения, для удачной рыбной ловли не считаются
благоприятными. Словом, у моря надо ждать непогоду, да такую, чтобы
ветры дули от Клайпеды или от Лиепаи. В штормовую погоду,
при 6—8 баллах, рыболовы на пирс не ходят.
Отличная рыбалка в Паланге — весь май и весь сентябрь,
когда, по сути дела, нет купального сезона. Но для очень большой
категории рыболовов, которым не так уж нужен пляж, это время
самое подходящее: воздух чудесен, тишина, покой, бодрящая
прохлада на заре, частые поклевки угря, трески и рыбца. И все
это — прямо под рукой, так как с любой улицы в Паланге до
пирса не более пятнадцати-двадцати минут ходьбы.
И нам кажется, что найдутся такие спортсмены, которые
побывают в Паланге весной или осенью и хорошо половят рыбу в
Балтийском море.
Б. Пузан
СРЕДИ АРХАНГЕЛЬСКИХ ЛЕСОВ
Немало побродил я по берегам Северной Двины, побывал на
многих лесных озерах, иногда расположенных далеко в глубине
леса. Добраться до них порой бывает трудно: нужно преодолевать
буреломы, переходить топкие болота, терпеливо сносить укусы
141

миллиардов комаров. И не раз, возвращаясь измученный из этих
походов, давал я себе слово рыбачить лишь на ближних водоемах,
добираться куда не представляло трудностей. Но, конечно, слово
оставалось словом, и каждое лето, как только кончался учебный
год в школах, я вновь пробирался сквозь леса на какое-нибудь
далекое, почти не посещаемое людьми, озеро, чтобы пожить в
охотничьей избушке, насладиться лесной тишиной.
Озеро Долгое расположено в Холмогорском районе,
Архангельской области. Славилось оно обилием рыбы, но посещалось
редко: нужно было пройти 20 километров лесной тропинкой, чтобы
добраться до него. Вот на этом-то озере я и решил побывать во
время очередного отпуска.
...Раннее августовское утро. Я и два. моих
спутника—девятиклассники Слава Зверев и Володя Ивкин — сошли с парохода
на маленькой пристани, пересекли поле и тропкой пошли в глубь
леса. Труден и дслэг был наш путь. Солнце уже скрывалось за
вершинами деревьев, когда мы спустились с холма в низину, густо
заросшую ольхой и рябиной. Пробравшись сквозь их густые
заросли по залитому ржавой водой кочкарнику, мы, наконец,
выбрались к цели нашего путешествия — Долгому озеру. Оно
оправдывает свое название: протянулось с севера на юг километра на
четыре, а ширина лишь местами достигает одного километра.
Западная сторона озера лежит в низине. Северный и восточный
берега — холмистые, поросшие хвойным лесом. В южной части озера
лежит маленький островок, заросший кустами. Из озера вытекает
ручей шириной около двух метров и с полметра глубиной.
По рассказам рыбаков-колхозников в Долгом водится щука,
окунь, лещ и плотва, называемая по-местному сорогой. До войны
один колхозник держал здесь долбленую лодку, но она давно уже
сгнила. Те, кто изредка приходит сюда половить рыбу,
пользуются плотиками.
Мы вышли почти к северному берегу озера. Здесь где-то должна
быть избушка. Идем по лесу вдоль берега. На воде в тени большой
сосны качается плот. А вот и избушка. Она построена в таком
месте, что ее не скоро заметишь. Складываем рюкзаки и
рыболовные снасти, на стену я вешаю ружье, которое захватил с собой на
случай встречи с медведем. Избушка хоть и старая, но жить в ней
можно: крыша плотная, имеются нары и каменка.
Пока отдыхали, солнце совсем опустилось. Но все же мы со
Славиком решили пойти попытать рыбацкое счастье. Выбрав удобное
место, забросили удочки. Врдно, что рыбы в озере много. То тут,
то там слышны всплески. Но клев поначалу не очень хороший.
Потом дело поправляется. В течение получаса я поймал
одиннадцать довольно крупных окуней. У Славика — восемь. Стало
темнеть. Мы прекратили ловлю. Перед избушкой ярко запылал костер.
Первая уха на свежем воздухе особенно вкусна. Ели ее обжигаясь,
похваливая. На утренней зорьке предполагали порыбачить по-
настоящему. Но план наш рухнул: проснулись от монотонного
142

стука дождевых капель о крышу. Вот она, изменчивая северная
погода!
После обеда начало проясняться, и к вечеру небо опять было
чистое, словно умытое. Теперь отправились рыбачить все трое.
Прежде всего нам нужны живцы. Беру нахлыстовую удочку с
искусственной мушкой, плавно забрасываю ее, чуть тяну на себя,
и вот уже на крючке бьется небольшая плотичка. За короткое
время выловил десятка четыре живцов, большинство из них —
плотички.
Перед самым заходом солнца устанавливаю полтора десятка
жерлиц. Места для них выбрал хорошие: на мысах, поросших
травой, в заливах, около кустов и просто у берега, где имелись
заросли камыша. Пока я возился с жерлицами, мои юные спутники
наловили порядочно крупных окуней, плотвы и вытащили даже
двух небольших щучек, клюнувших на дождевого червя. По
лицам вижу, что ребята довольны и ловлей и озером.
Наступил третий день нашей жизни на Долгом. Солнце только
что всходило, когда мы проснулись. Было прохладно, местами
легкий туман клубился над водой. Взяли удочки, наживку и снова
отправились на рыбную ловлю. Я устроился под кустом у
небольшого заливчика, Володя *ел неподалеку от меня, а Славик, долго
искавший себе место, закинул, наконец, свои удочки у
полузатопленной сосны.
Едва только сделал первый заброс, как крючок, наживленный
дождевым червем, схватил крупный окунь. Вслед за ним
вытаскиваю второго и третьего. У ребят дело тоже спорится. Было видно,
как они одну за другой снимали с крючков рыб. Солнце поднялось
высоко, клев начал ослабевать. После завтрака идем осматривать
жерлицы. На двух лески распущены, но рыба ушла. С трех других
сняли порядочных щук, еще с одной — крупного окуня. У одной
из жерлиц леска оказалась вся спущенной. Володя стал
наматывать ее и вдруг крикнул:
— Кто-то большой попался, тянуть тяжело!
Мы спешим к нему на помощь. Показывается спина большой
щуки. Неожиданно рыбина делает бросок в сторону, уходит в
глубину. Пришлось поводить ее, чтобы утомилась. Наконец на
траве лежит, шевеля жабрами, щука килограммов на 5—6. Ребята
в восторге.
— Вот это щука! — говорит Володя.— Не пожалеешь, что
далеко так ходили.
После обеда решили поблеснить и половить спиннингом. Я
пошел вдоль берега, где он был ровным и без травы, и тянул за собой
дорожку, прикрепленную к длинному удилищу. Пользовался
сперва блесной желтого цвета. Прошел порядочно, а все пусто —
рыба не брала. Меняю блесну: ставлю белую. Не успел пройти
и тридцати шагов, как уже поклевка. В пойманной щуке — не
меньше трех килограммов. До вечера поймал еще двух и одного
окуня. Две щуки сорвались и ушли. Но ловить на дорожку в озере
143

все же трудно, особенно с берега: в воде много коряг, и блесны
часто, зацепившись, обрываются. Володя и Слава спиннингами
выловили несколько щук и окуней. Но и они тоже потеряли три
блесны. Видимо, в этом озере все же лучше пользоваться
удочками — добыть рыбы можно не меньше.
На четвертый день мы на плотике отправились со спиннингами
на островок. Здесь совсем нет коряг и затонувших деревьев. На
третьем забросе я вытаскиваю большого окуня. Володя ловко
подсачивает его. Неожиданно у Славика блесну схватила крупная
щука, удилище сильно изгибалось под ее тяжестью. Он стал
наматывать шнур, но рыба потянула в сторону, шнур запутался. Слава
не догадался поставить удилище вертикально, чтобы оно лучше
пружинило. Рывок — и щука, оборвав леску, уходит с блесной
гулять по озеру... Все это произошло так быстро, что мы не успели
прийти Славику на помощь. Оба мои спутника очень расстроились:
ведь упустили крупную добычу. Такая попадается не часто...
Пятый, последний, день нашей жизни на озере Долгом мы
опять посвятили ужению. Выловили много окуней, на жерлицы
попались четыре щуки. В этот день нам повезло. Накануне мы
добыли в ручье мотыля и сегодня использовали его для наживки.
Удили на берегу небольшого залива. Вдруг поплавок Володиной
удочки запрыгал и пошел в сторону. Он подсекает и с трудом
удерживает удилище. Спешу на помощь. Общими усилиями
вытаскиваем леща весом килограмма на два. Это редкая добыча. Лещ на
удочку в северных озерах попадается не часто. Видимо, на этот
раз он соблазнился мотылем.
Во второй половине дня начали готовиться на завтра в
обратный путь. Часть выловленной рыбы слегка подсолили, чтобы не
испортилась. Добычу последнего дня тщательно переложили
травой: решили принести ее домой свежей.
Богатых рыбой озер много в лесах вокруг Архангельска. Многие
из них расположены далеко от населенных пунктов. Такими
озерами очень интересуются браконьеры. Нас в этом убедил случай
в тот день, когда мы собрались выйти в обратный путь. Мы
неожиданно задержали браконьера, занимавшегося глушением рыбы.
...Глухой удар взрыва разбудил нас. Распахиваю дверь
избушки. Солнце уже поднялось довольно высоко, сквозь просветы
между деревьями смотрю на озеро. В полукилометре от нашей
стоянки на плотике—человек. Он сачком вылавливает оглушенную
рыбу и складывает в драночный кузов.
— Рыбу глушит,— шепчет у меня за спиной кто-то из ребят.
— Задержать надо! >
Захватив с собой ружье, мы лесом, скрытно направляемся к
тому месту, где орудует браконьер. Сквозь заросли видим, что он
переезжает на другое место. Вот когда пригодилось ружье! Брали
его на случай встречи с четвероногим хищником, а встретились
с двуногим... Маскируясь кустами, осторожно подходим к берегу.
Когда до неизвестного оставалось несколько десятков метров, он
144

что-то бросил в воду. Взлетел водяной столб, гул прокатился по
озеру. Повернувшись, чтобы взять корзину с сачком, он вдруг
увидел людей, вышедших из-за кустов. Видимо, вид у нас был
ничего хорошего не обещавший. Браконьер несколько секунд
остолбенело глядел на нас, потом бросился к дереву, где лежали его вещи.
— Стой! Ни с места! — выкрикнул я, поднимая ружье.
— Смотрите,— сказал Володя,— взрывчатка у него здесь лежит.
Подходим к дереву. К его стволу прислонено одноствольное
ружье, в корзине лежат два куска тола, похожие на мыло. Забрав
ружье подходим к самому берегу. В воде плавает оглушенная рыба.
Особенно много мелочи. Заглядываю в заплечный кузов — он
наполовину заполнен рыбой.
— Зачем вы рыбу глушите? — обращаюсь я к браконьеру.—
Ведь знаете, что это запрещено.
На вид ему лет сорок, глаза блудливо бегают.
— Колхозник я,— отвечает он с угодливой улыбкой,— рыбки
свежей захотелось, а ловить времени нет. Дай, думаю, поглушу
немножко, ведь вреда не будет...
— Где взрывчатку достали?
■ — Племяш приезжал в гости. Он на сплаве подрывником
работает...
— Сведем вас в сельсовет, там составят акт, за хищническое
истребление рыбы ответите по закону.
— Что вы! — забормотал задержанный преступник.—
Отпустите! Ведь я в первый раз. Думал, все равно никто здесь не
ловит, рыба зря пропадает. Не буду больше... провались она, рыба-то.
Ребята принесли нашу поклажу из избушки. Трогаемся в путь,
ведя с собой задержанного.
Вечерело, когда мы подходили к селу. Встречные колхозники
с удивлением смотрели на нашу живописную группу. Впереди
шел задержанный, неся в руке корзину, а на спине кузов с рыбой.
За ним шагал Володя Ивкин с «трофейным» ружьем в руках и
Славик. Я, тоже с ружьем, замыкал шествие. У крайнего дома
нас встретила толпа мальчишек.
— Дяденька,— спросил один из них меня,— зачем вы его
ведете?
— Рыбу в озере глушил,— ответил я.
Мальчишки увязались за нами.
— Вот зачем дядя Михайло в лес все один да один ходит. Рыбу
глушил!
— Что ему за это будет?
— В тюрьму посадят!
Браконьер шел селом, опустив голову. Ему, видимо, было
стыдно перед односельчанами. Боялся он и ответственности за
свой поступок. Мы разыскали председателя сельсовета и передали
ему задержанного, наглушенную им рыбу и тол. Когда был
составлен протокол, председатель сельсовета, прощаясь и пожимая
нам руки, сказал:
145

— Большое вам спасибо, что задержали Михаила Белавина.
Ночью бы он принес рыбу себе домой, а утром его жена поехала
бы ее продавать в городе. Мы давно его подозревали, да поймать
не могли: ловок очень. Теперь, наверно, одумается...
...Поздно вечером мы подъезжали к Архангельску. Настроение
было чудесное: за время, проведенное на лесном озере, мы не только
прекрасно отдохнули, но и сделали хорошее, полезное дело.
Чувствовать это всегда очень приятно.
И. Соколов
НА ОЗЕРЕ ВЕЛИКОМ
На карту Рязанской области нанесены два Великих озера.
Одно из них, проточное, находится к северу от гор. Спас-Клепики
на территории Прудковского лесничества, и называется
по-местному Прудковским, а иногда Северным. Другое, непроточное,
находится к югу от того же города, на территории Криушинского
лесничества, и называется по-местному Криушинским, а иногда
Южным.
Великое (Криушинское) озеро занимает площадь 701 гектар,
имеет основные заводи: Будлинскую, Конячью, Лебяжью, Овсян-
кину, Спасскую, Ухину, Фомину и Шешельскую. Заводи
отделяются одна от другой воротами шириной до 0,5 километра. Самая
глубокая из них — Лебяжья: глубина ее достигает 6 метров;
глубина же остальных колеблется от 2 до 4 метров. На дне озера
повсюду лежат пни, среди которых много подвижных. Сильный ветер
и большие волны перегоняют их с места на место. Вода в заводях
имеет разный цвет в зависимости от состава почвы. Берега озера
покрыты лесом и сильно заболочены; доступ к воде возможен
лишь в немногих местах. Недостаток лодок, (их всего на озере
несколько штук) и очень трудный доступ к берегам делают это
живописное озеро почти безлюдным. Только иногда появляется на
нем одиночная лодка да где-нибудь у берега можно увидеть
скромный плотик рыболова-любителя. В течение целого дня на озере
стоит покой и тишина; лишь изредка их нарушает сильный всплеск —
это щука или большой окунь утоляют свой аппетит — или
закричавшая в тростниках утка. Иногда над лесом пролетит ястреб,
а вдоль берега протянет цапля. В тихую погоду зеркальная гладь
озера с кое-где поднимающимися над ней кустами тростника
представляет чудесное зрелище. На поверхности отражаются стоящие
по берегам стройные деревья, тени от которых тянутся далеко
по воде. И кажется, что это тени от каких-то очень высоких существ,
столпившихся на берегу, чтобы полюбоваться на раскинувшиеся
перед ними живописные водные просторы.
146

Озеро изобилует рыбой, но виды ее немногочисленны: щука,
окунь, карась, вьюн, ерш — вот основное население этого лесного
водоема. В нескольких местах в глухих тростниках водятся
крупные язи, которые во время весеннего половодья заходят в озеро по
одной из канав, соединяющей его через речку Ванду с рекой Окой.
В 1932 году Московский рыболовный трест предложил Клепи-
ковскому рыбхозу очистить в озере площадь 50 гектаров для
промыслового лова рыбы. Была создана специальная бригада, в
которую входили ныне здравствующие Николаев Андрей
Филиппович и Кочетков Петр Михайлович, проживающие в деревне
Заводская Слобода, Спас-Клепиковского района. В распоряжение
бригады были предоставлены два невода: один коряжный, а другой
тяговой для проверки качества очистки. Очистили Лебяжью и
147

Спасскую заводи: пни из середины заводей вытаскивали на берег,
а те, что у берегов, корчевали обыкновенными баграми. После
очистки пробовали в этих заводях ловить неводом рыбу, но, по
словам участников, ничего не поймали.
При наличии в озере большого количества «путешествующих»,
пней, видимо, необходимо было чистить не две заводи, а все озеро,
для чего потребовалось бы большое количество специалистов и
рабочих, а также соответствующая техника. Проведенная же весьма
примитивная очистка не могла, конечно, дать положительных
результатов, и лов рыбы на озере не был организован. Но, по нашему
мнению, такой лов здесь и нет надобности организовывать хотя бы
потому, что доступ к озеру труден, очистка всего озера и устройство
подъездного пути потребует больших средств, а промысловых
сортов рыбы в озере очень мало.
Зато для рыболова-любителя озеро представляет большой
интерес. Есть разгуляться где на воле! Главная масса рыбы в озере —
окуни, которых местные рыболовы делят на две группы:
карликовых и крупных. Окуни очень прожорливы: карликовый окунь,
которого в озере особенно много, прекрасно берет на червя, на
глаз мелкого окуня (лучшая насадка), мормышку, личинку
стрекозы, которую обычно собирают рано утром до восхода солнца
на траве по берегам озера. На глаз и личинку стрекозы иногда
берет и крупный окунь.
Щук и крупных окуней с большим успехом ловят на жерлицы.
Наживкой служат вьюны и мелкие окуни. С берегов ставить
жерлицы нельзя из-за их недоступности. Приходится по озеру
расставлять шестаки, к которым и прикреплять жерлицы. Обычно
живца опускают в воду на глубину 15—20 сантиметров от дна
озера. У берега на удочку берет преимущественно мелкий, реже
средний окунь, а подальше от берега попадают очень крупные
экземпляры. Лучшие места для ловли — в Спасской, Овсянкиной
и Лебяжьей заводях. В середине Спасской заводи на жерлицы
часто попадают очень крупные щуки и окуни, последние в 1—2
килограмма. Поэтому при ловле на жерлицы следует пользоваться
прочным шнуром. В этих местах на дне лежит плотный песок, вбить
кол без применения топора невозможно. Хорошо ловится рыба в
воротах, выходящих к Шешельской заводи.
Лучшее время для ловли — в мае. В это время на удочку
хорошо идет карликовый окунь. Клев его бывает очень сильным.
Некоторые рыболовы-удильщики, запасающие на зиму сушеную
рыбу, налавливают за день по 300—350 окуней. В это время на
жерлицы хорошо берет щука и крупный окунь.
В июне щуки и крупные окуни ловятся несколько хуже, но
карликовый окунь продолжает брать хорошо.
В июле клев ухудшается, а в августе снова возобновляется.
Зимой хорошей насадкой служит личинка стрекозы, которую
добывают опуская в воду жабры или даже всего окуня — к ним
в течение нескольких минут прицепляются личинки стрекозы.
148

В обычное время браконьеров на озере нет, так как ловить рыбу
неводами и бреднями нельзя, лодок нет, вследствие большого
количества ключей зимнего замора рыбы не бывает. Поэтому и
самых форм браконьерства немного. Браконьеры появляются
главным образом весной — во время весеннего половодья и нереста.
Ловят рыбу вентерями и сетями, делают заколы в канавах. Кроме
того, во время икрометания бьют щук из ружей. Для такой «охоты»
приезжают любители из разных мест, из разных сторон, по разным
дорогам. На берегах озера и на ведущих в него и из него канавах
собирается много народу, гремят выстрелы, перевертываются в
воде убитые щуки, стараются скрыться подранки. Много икры
пропадает. Борьба с браконьерами, к сожалению, не
ведется.
К озеру можно проехать от города Владимира по
железнодорожной ветке Владимир — Тума, пересесть в Туме на
узкоколейную железную дорогу, по которой ехать до станции Кобылинка
или Криуша. Значительно лучше ехать до этих станций из города
Рязани. Можно, прежде всего ехать по узкоколейной железной
дороге от станции Рязань-пристань. Стоимость проезда до Криу-
ши — 8 рублей 55 копеек, до Кобылинки — 9 рублей. Можно
проехать от Рязани на автобусе или автомашине по шоссе
Большого рязанского кольца до станции Криуша или же до Кобылин-
ского лесничества (Яковлевского или Рязанского кордонов).
Недалеко от станции находится деревня Криуша, от которой до озера
около 6 километров. В деревне больше 100 хозяйств, легко найти
приют и продукты питания. На станции Кобылинке, так же как
и вблизи Кобылинского лесничества, есть несколько хозяйств.
От станции Кобылинка до Великого озера можно идти двумя
путями: с выходом на Спасскую и Овсянкину заводи. Сначала нужно
идти вдоль полотна узкоколейной железной дороги в сторону
Рязани, дойти до первого переезда через дорогу (около 700 метров) и,
свернув влево, идти по лесной тропинке. Путь этот разнообразен
и интересен: то идешь красивым смешанным лесом, то
продвигаешься кустарниками, то выходишь на лесной остров, где нередко
можно поднять тетеревов, а иногда увидеть и свежий след
косолапого...
Однажды осенью проходили мы с товарищем по одному такому
острову и увидели сидящих на разных осинах двух медвежат.
Заслышав голоса людей, они забрались на самые вершины
деревьев, испуганно и зло посматривали на нас, глухо ворчали. Осины
были не особенно высокие, легко сгибались. Медвежата
раскачивались, казалось, что вот-вот который-нибудь из них свалится на
землю. Хотелось полюбоваться этой забавной картиной, но мы
прекрасно понимали, что в случае неприятности с медвежатами
немедленно явится их мамаша, и тогда двум любопытным рыболовам,
вооруженным удочками, не поздоровится. Поэтому мы постарались
вежливо и тихо ретироваться, предоставив медвежатам
возможность спокойно качаться на деревьях.
149

Пройдя последний лесной остров, путник выйдет к торфяному
болоту, от которого, продолжая идти Вдоль канавы, он попадает
на Спасскую заводь. В конце канавы можно спустить резиновую
лодку и тут же расположиться для ночлега. От станции Кобылинки
до озера около четырех километров.
Не менее интересен и путь от Кобылинского лесничества.
Сначала дорога идет по красивому сосновому бору. Неожиданно из-за
деревьев вырастает стоящая на небольшой площадке
триангуляционная вышка. Нельзя удержаться, чтобы не подняться на вышку,
с которой хорошо видно озеро Великое, все его заводи и
окрестности. Ведь до него по прямой линии всего два километра. Отсюда
мимо железнодорожного переезда по той же лесной тропинке
можно выйти к Спасской заводи.
Можно пройти к озеру от станции и Кобылинского лесничества
другим путем: двигаться от переезда вдоль железной дороги в
сторону Рязани, пройти находящийся у самой дороги кордон,
дойти до моста через широкую канаву (67-й километр), свернуть
влево и идти по левой стороне этой канавы.
В широкой канаве на Овсянкиной заводи можно спустить
резиновую лодку, но удобного места для отдыха и ночлега найти
нельзя: везде топкое болото, колеблющаяся под ногами почва.
Можно, однако, на лодке проехать по заводи метров 300—400 и
выбраться на сухой берег, поставить палатку.
Иногда в канаве стоят лодки, но о них следует предварительно
узнать у объездчика Кобылинского лесничества Скопцова Ивана
Акимовича или у лесника Криушинского лесничества Титова Ивана
Алексеевича, проживающего на кордоне около железнодорожной
линии. Если лодка имеется, то погружаешь в нее рыболовные
принадлежности и один-два шестика для приколов (большое
количество пней не позволяет пользоваться якорем) и едешь к своим
излюбленным местам.
Прибыв на место, сначала забрасываешь одну удочку; если
клева нет и поплавок лежит спокойно, забрасываешь вторую. Ждать
приходится недолго. Один из поплавков начинает медленно
опускаться, и вдруг сильный рывок едва не вырывает удилище из рук.
Некоторое время подсеченная рыба сопротивляется, водит леску
то в одну, то в другую сторону, удилище все больше и больше
сгибается, но несколько усилий — ив лодке лежит окунь весом в
250—300 граммов. Не успеешь снять с крючка пойманную рыбу,
как поплавок второй удочки быстро идет в сторону, подпрыгивает
и вдруг скрывается под водой — в лодке лежит второй такой же
окунь.
Постепенно средних окуней сменяют мелкие. С двумя удочками
уже не справиться. Рыба берет наживку буквально с ходу. Поклевки
следуют одна за другой. Неожиданно клев прекращается:
по-видимому, стайка окуней отошла. Наступает передышка. После
напряженной «работы» поплавки спокойно лежат на воде.
Успокаивается и рыболов.
15о

Тихая, зеркальная, поверхность озера не шелохнется. От нее
нельзя оторвать взгляда. Лишь изредка то в одном, то в другом
месте появляется небольшой кружок, постепенно увеличивается,
расплывается. Это карась или окунь... Недалеко от лодки, плавно
взмахивая крыльями, летают две белоснежные чайки. Вот одна
из них задерживается, повисает в воздухе и вдруг быстро падает
на воду в погоне за неосторожной рыбкой. Вдали у берега виден
силуэт стоящей на одной ноге цапли. Тихо-тихо...
Около лодки появляется стайка мелких рыбок, поднимается
до самой поверхности, несколько минут спокойно стоит и сразу
бросается в сторону. Из ближайшего, находящегося за лесом,
болота слышатся приглушенные крики журавлей.
Сидишь в лодке и отдыхаешь, наслаждаешься тишиной и
красотой природы. Рыба снова начинает брать, но вяло. Переезжаешь
на другое место. И опять прекрасный клев, который к полудню
прекращается, с тем чтобы потом начаться с новой силой.
Наступает вечер. Солнце — над самым горизонтом. Вот уже
видна только небольшая его часть. Кончается день, а вместе с ним
утихает и страсть рыболова, чувствуется усталость. Едешь к месту
стоянки, где обычно и ночуешь.
Как-то раз я встретил у канавы в Спасской заводи знакомого
рыболова, тоже пришедшего сюда для ночлега. Уже спустились
сумерки. Мы сидели у костра и вполголоса разговаривали,
вслушиваясь в звуки ночи. Скоро на небе показалась луна, осветив озеро
холодным блеском и окинув нас (так нам показалось) насмешливым
взглядом. От берега до леса, находящегося на противоположном
берегу, по озеру протянулась блестящая лунная дорога. Где-то
затявкала лисица. Около полуночи по ближайшему болоту
промчался какой-то зверь, ломая сучья и ветки деревьев.
— Лось? — спросил я.
— Должно быть, волки побеспокоили,— ответил товарищ.
В воде, недалеко от берега, кто-то завозился: это щука или
большой окунь гонялись за рыбой.
Много раз приходилось вот так ночью сидеть на берегу
Великого озера, слушать отдаленный вой волков, тявканье лисиц,
жалобный крик зайца. И так хотелось в эти минуты проникнуть в
тишину ночи, узнать ее тайны! С каким волнением и восхищением
смотрели мы на звездное небо, на Млечный Путь. С каким
нетерпением осенью ждали восхода солнца...
Такие ночи, как и сама рыбная ловля на озере Великом,
незабываемы.
г. Спас-Клепики

В. Петелин
В АВАЧИНСКОЙ ГУБЕ
Передо мной лежит фотография с оторванным, неровным краем.
К стыду моему, оторванный край — это результат не совсем
аккуратного обращения с конвертом письма от друга.
Снимок сделан с сопки Никольской, что находится около города
Петропавловска-на-Камчатке. Эта длинная крутая лесистая сопка,
у подножья которой плещется серо-зеленая вода Авачинской губы,
является, по существу, петропавловским парком и больше известна
под лирическим названием сопки Любви. Такое название целиком и
полностью оправдывается. Где летними вечерами подавляющее
большинство влюбленных пар из числа петропавловских жителей ищет
уединения, как не на этой сопке?
Сопкой от губы отделяется самая спокойная ее часть,
называемая Ковшом. Вот этот Ковш и изображен на фотографии. А в
Ковше, среди толпы темных рыболовных траулеров, стоит «Витязь» —
большой, красивый и до того белый и чистый, что кажется, будто
на рядом стоящих судах и на берегу играют отсветы его сверкающей
красоты. На обороте фотографии рукой, больше привыкшей к
отвертке, плоскогубцам и паяльнику, чем к перу, написано: «Помни
1955 год и необыкновенную ловлю в Авачинской губе. Антон».
Помню, Антон, такая ловля не скоро забудется...
Закончен очередной, 20-й, рейс «Витязя» — экспедиционного
судна Института океанологии Академии наук СССР. Позади два
месяца круглосуточной работы в бурном весеннем океане. Завершен
еще один этап океанографических исследований. Эти исследования
в значительной своей части были направлены на обеспечение
морского тралового промысла таких придонных рыб, как камбала,
палтус и треска, а также выяснение мест и условий существования
дальневосточных лососей в океане. Как известно, лососи (кета, горбуша,
кижуч, нерка, или красная, сима, чавыча) заходят на нерест в наши
дальневосточные реки, выметывают в верховьях икру и все поголовно
погибают. Мальки лососей, окрепнув, уходят в океан и находятся
там до половозрелости, которая наступает (в зависимости от вида
лосося) по прошествии одного-четырех лет. В последние годы
разведаны стада жирующих лососей в океане и налажен их промысел.
Особенно интенсивно занимаются таким промыслом японские
рыболовные компании. Неограниченная эксплуатация лососевых стад в
океане имеет сейчас результатом значительное уменьшение
поголовья рыб, входящих на нерест в реки. Если его оставить без
контроля, то настанет время, когда лосось в наших дальневосточных
реках будет редкостью. Нужен обязательный контроль океанического
лососевого промысла, а чтобы осуществить его, надо знать места
обитания и запасы жирующих лососей. Для этого и понадобились
наши работы в океане. Сейчас они закончены. Впереди — стоянка
для пополнения запасов воды, продуктов, приемки добавочного обо-
152

рудования, частичной смены специалистов и подготовки к
следующему рейсу.
Стоянка в Петропавловске несколько затянулась по
независящим от нас причинам. Сотрудникам экспедиции после длительной
тяжелой работы в океане можно было немного отдохнуть. На
Камчатке началось лето, установились солнечные, тихие дни. В такие
дни рассеивается нависающая над горами дымка, и пейзаж
дополняется изумительной прелести деталью — заснеженным конусом
Авачинской сопки! Ледяная красота ее теплеет от ласки победившего
мглу солнца, она вспыхивает нежным румянцем и радостно
светится ему навстречу. Вид сопки мирен и кроток. Только еле
приметный, совсем крохотный седой хохолок дыма, который гнетется
ветром то в одну, то в другую сторону, напоминает о том, что в недрах
ее спрятана ярость. Сопка бывает временами грозной и опасной. Это
один из самых активных действующих вулканов Камчатки. По
количеству извержений он занимает третье место после
Ключевского и Карымского.
Как-то, выйдя на палубу после обеда, я увидел у борта
бухгалтера с удочкой. У его ног, уставившись на солнце неподвижным
глазом и приоткрыв рот, лежала трехкилограммовая треска. Через
минуту я был в каюте у капитана.
— Игорь Васильевич! Днем мы с вами не имеем возможности
куда-либо выехать и не будем ее иметь, очевидно, до самого выхода
в море. А что вы скажете насчет рыбалки как-нибудь вечерком? А?
— Правильно! Сегодня же едем! Но куда?
Развернули карту. Выбор пал на банку с глубиной 10—12
метров в восточной части Авачинской губы. Решили, что на рыбалку
отправятся только испытанные рыболовы. Пойдем на мотоботе.
Для начала вызвали старшего электронавигатора и старшего
электромеханика — заядлых рыболовов-любителей. Поведав им
свой план, который был тут же с энтузиазмом поддержан, мы
попросили их оповестить людей, намеченных в «экспедицию», и
провести материальную подготовку предстоящего похода.
Вышли мы на место ловли уже в темноте. Встали на якорь. Всего
нас одиннадцать человек. При свете фонарей начинается ловля.
Каждый вооружен коротким удилищем, вырезанным из сосновой
доски. Кому-то удалось раздобыть кусок проходившего испытания
перлонового троса. Он распущен, и лески у нас перлоновые,
прочные, но с узлами. К этим лескам на поводках подвязано по паре
крупных тресковых крючков и увесистые свинцовые грузы. Тресковые
крючки имеют длинное цевье, что удобно при извлечении их из пасти
морской рыбы, берущей насадку с налету, жадно, взаглот. Крючки
наживляются довольно большими кусками говяжьего мяса. Оно
прочно держится на крючке и не требует смены в течение долгого
времени.
Тихо. С океана в губу заползает густой туман и закрывает все
береговые огни. За сырой стеной тумана возникает шум воды и
работающей машины. Появляется тусклый и расплывчатый свет. В
153

нашем направлении движется портовый буксир. Один из нас
размахивает фонарем, буксир отворачивает в сторону, и вскоре
натужное дыхание его растворяется во влажной кромешной темноте.
Корабли начинают перезвон. Половина двенадцатого, но мы
еще без «хвоста». Откровенно сказать, мы и не надеялись на
успешную ловлю в такое время, так как ни от кого еще не слышали, что
донная рыба хорошо ловится ночью. Но, в конце концов, это ли
важно? Важно то, что мы — на рыбалке, за любимым занятием и
отдыхаем всей душой. Поймаем мы рыбу или не поймаем — нам
неизвестно, но отдохнем мы наверняка. Сколько рыболовов-москвичей
молчаливо переносят иронию соседей и домашних по поводу пустых
их бидончиков и сеток, но счастливы тем, что побывали на рыбалке
и, не смотря ни на что, отдохнули так, как не отдохнули авторы
иронических улыбок, прошлепавшие в домашних туфлях весь свой
выходной день.
Подергивание лески прерывает мои размышления. Подсечка!
Пусто... Но сразу же, как только груз ложится на дно, опять
начинается подергивание. На этот раз кто-то, упруго натягивая леску,
ходит в глубине. Через минуту за борт переваливается некрупная
камбала. Почин есть! Вижу, как электронавигатор торопливо
двигает локтями, выбирая леску. На палубу шлепается крупная
суматошная навага. Вот капитан подцепил небольшую камбалу. Но
ловля идет, в общем, вяло. Когда занимается робкий рассвет и с
появлением его уходит куда-то за горы туман, у нас оказывается
пойманным не более двух десятков тощих камбал и наваги. Место, очевидно,
не из блестящих. Нас обуревает жажда поисков нового, более
уловистого места. Якорь выбран, мотор, так неохотно принявшийся
после ночной сырости и холода за работу, полегоньку разошелся и
завел свою нехитрую, но бойкую песню. Очень свежо. Рыболовы
натянули на себя всю запасную одежду и дремлют, примостившись
где попало. Мотобот направляется к скалистому выходу из губы,
где дышит холодом начинающий светлеть океан. Там на правом
берегу высятся две высокие осклизлые темные скалы, круто
обрывающиеся в воду. Между ними на расстоянии около ста метров —
небольшой залив. На узкую полосу серого прибрежного песка
наваливаются глыбы оползшей земли, по которым стремятся к морю
многочисленные Крошечные ручейки. Выше — крутой подъем в гору,
усеянный крупными камнями, с несколькими какими-то
встрепанными небольшими деревцами, вразнобой наклонившимися в сторону
залива. У края залива, недалеко от скалы, мы встаем на якорь.
Глубина — всего 5—6 метров. Чувствуется течение. Уходят в воду
крючки с кусками мяса. Не успевает натянуться леска — торопливая
потяжка, и на кругах ходит хорошая, весом больше килограмма,
камбала. Насадка опускается в воду, и снова кто-то нетерпеливо на
нее набрасывается. На этот раз, дергая леску в разные стороны, на
поверхность выходят сразу две камбалы.
Все сосредоточенно молчат, только слышатся плеск воды да
звучные шлепки падающих на палубу рыб.
154

При очередной поклевке леска подается с трудом. Рыба лениво,
но сильно тянет. В прозрачной воде обозначается ее изменчивый
на волце силуэт. Она вяло переваливается через борт и с опозданием
показывает силу своего хвоста, отшвыривая в сторону один из пустых
ящиков. Это треска весом около 5 килограммов. За ней — опять
камбала, еще и еще камбала... Но вот на леске опять повисает что-то
тяжелое, идет без всякого сопротивления, как привязанный камень.
Из воды показывается широко отверстая пасть и шишковатая голова
огромного, длиной около 70 сантиметров, бычка. Вот это чудище!
Чуть не половину его длины составляет голова с прожорливой
пастью, в губе которой застрял такой маленький тресковый крючок.
Лениво поднимаются жаберные крышки, а с них свешивается
бахрома мелких пиявок. Бычок — рыба неподвижная, предпочитает
отлеживаться в камнях, подстерегая добычу,—вот на него и
цепляется всякая дрянь.
Опять камбала, тяжелая, толстая. Когда придавливаешь ее,
чтобы вынуть крючок, из нее появляется какая-то зелень, рачки и
целые некрупные живые ракушки. Вперемежку с камбалой хватают
насадку треска и бычки, но они редкость по сравнению с ней, не
дающей насадке и секунды побыть в покое. Наполняются ящики,
наполняется бочка, на палубе— груда рыбы... Устали поколотые руки,
заболела спина. Может быть, хватит? Пожалуй, хватит. Вытащив
якорь, мы подгоняем мотобот к песчаному берегу и жадно
набрасываемся на еду, запивая ее пригоршнями ледяной воды из
журчащих, бойких ручейков.
К кораблю подходим, когда уже все позавтракали. Сейчас же на
палубе собирается толпа. Она жаждет веселья. Еще бы! Ну как
не посмеяться над сонными, усталыми и конечно же «пустыми»
рыболовами! Широко осклабившись, боцман отпускает в наш адрес
первую шутку. Стоящие около него матросы весело смеются,
очевидно собираясь повторить эту шутку нам. Боцман свесил через
борт красное улыбающееся лицо. О, как оно вытянулось! А тут еще
послышался голос капитана:
— Боцман! Убирать рыбу! — Боцман что-то крикнул матросам
и суетливо бросился к грузовой стреле.
В этот раз только одной камбалы оказалось около 700
килограммов.
В каюте меня уже ожидал представитель местного радиовещания.
Опять начинались дела. И в бесконечной их веренице вдруг
выплывали передо мной две скалы, серое свежее утро, слегка тронутая
рябью серо-зеленая поверхность воды, под которой где-то внизу
толпились камбалы, вырывая друг у друга, жадно глотая насадку,
и тянули вниз кончик сосновой палки удочки.
Выбрав время, мы еще два раза съездили на это место: один раз
утром, другой вечером. И возвращались оттуда уставшие от
непрерывного вываживания рыбы, с исколотыми руками. Вероятно, мы
случайно наткнулись на богатое донными организмами место, где
постоянно собиралась прожорливая камбала в часы кормежки. После
155

трех наших поездок на рыбалку в рефрижир атор судна было
положено более двух тонн камбалы. А наловленная нами рыба за
плавание всем порядком надоела, так что иногда за столом начиналось
перемывание косточек не в меру ретивых рыболовов. Так уж всегда
бывает: не поймаешь — плохо, а поймаешь — тоже не всегда
хорошо.
В. Волков
В СРЕДНЕМ ТЕЧЕНИИ ДОНА
Воспетый в песнях народных Тихий Дон берет свое начало из
Иван-озера и впадает в Таганрогский залив Азовского моря,
пробежав по степным равнинам около двух тысяч километров. За свое
медленное течение Дон прозван Тихим, но далеко не везде и не всегда
он действительно тихий. Во время весеннего половодья Дон
стремительно катит свои воды, иной раз производя немалые разрушения.
На его поверхности пляшут саженной высоты зеленые белогривые
волны. Грозен и опасен Дон в это время!
Но и летом, стоит ему встретить преграду на своем пути, Дон
начинает шуметь, клокотать, прорываясь через узкий проход между
меловыми стенами Дивногорья, Сел явного и Мелогорья. Омывает он
и выходы Павловских гранитов, упершись в склоны Приволжской
возвышенности, круто поворачивает на юго-запад, к Азовскому
морю.
В верховьях Дон — река небольшая. Но после слияния с
многочисленными притоками становится все шире и шире. А
соединившись у города Ельца с Черной Сосной, становится судоходным до
самого устья. По его широкой груди плывут вверх и вниз караваны
барж, катера, пароходы. Особенно большое значение приобрел
Дон после «свадьбы» его с Волгой.
На правом берегу Дона поднимаются крутые живописные холмы,
чаще поросшие лиственным, преимущественно дубовым, лесом. На
низменном левом берегу белеют намытые полой водой песчаные
косы, а дальше, за густыми прибрежными зарослями, раскинулась
огромная Донская пойма, с озерами, музгами, старицами и
заливами. Пойма у горизонта ограничивается левобережными
всхолмленными песками, закрепленными посадками сосны и краснотала.
Свободные от леса места заросли высокой степной осокой и
полынком. Здесь находят себе убежище серые куропатки и зайцы-русаки,
за которыми охотится лиса-огневка и серый разбойник волк.
В среднем течении Дона на крутом живописном берегу
раскинулось селение Коротояк. С трех сторон Коротояк охватывают три
реки: с севера — Дон, с юго-востока — Тихая Сосна, с
северо-запада — Потудань. Весной, когда все три реки разольются и затопят
свои поймы водой, Коротояк оказывается на полуострове. Только
кое-где против Коротояка на луговой стороне остаются незатоплен-
ными небольшие островки, густо поросшие лесом.
156

Но вот полая вода начинает спадать, затопленные леса быстро
зеленеют, вербы одеваются в серебристый весенний наряд. На
обнажившихся островках пробивается молодая трава. По низинам
азартно квакают проснувшиеся лягушки. Дон входит в берега.
Скатывается по ерикам и протокам с займищных озер рыбья молодь.
Наступает долгожданная для рыболовов-любителей пора.
Здесь, в окрестностях Коротояка, им раздолье: в Дону и его
притоках, в многочисленных больших и малых озерах в изобилии
водятся сазан, лещ, судак, язь, голавль, подуст, синец, окунь, щука,
налим, чехонь, ласкирь, бычки, пескарь, ерш, уклейка,
красноперка, линь, карась, а в Дону на быстринах не редко встречается
и стерлядь. Тут есть где отдохнуть и отвести душу
рыболову-любителю! Недаром на берегах Дона можно встретить и местных
рыболовов и приезжих: из Воронежа, Острогожска, Лисок, Харькова и
даже из Москвы. Есть тут и рыболовы-«универсалы», которые ловят
рыбу «и большую и маленькую», есть и «классики», которых
интересует только одна какая-либо рыба: сазан, судак, сом, лещ... Лучшие
места для рыбалки расположены между селениями Урыв и Дивно-
горье. Здесь на протяжении 35 километров Дон принимает в себя
три притока: у Дивногорья впадает Тихая Сосна, у хутора Гостина
впадает Потудань, у села Девица впадает река Девица. На этом
участке Дона есть и перекаты, где жирует крупная белизна и гоняется
за мелочью вездесущий разбойник судак; и глубокие ямы, где в
корягах поджидает свою добычу крупный сом, а на зиму становится на
стоянку лещ и залегает сазан; и широкие тихие плесы, где находят
себе корм и убежище все виды рыб. Этот участок Дона наиболее
удобен и в транспортном отношении. Сюда легко добраться из Воронежа,
из Харькова, из Донбасса и из Москвы. До станции Лиски можно
доехать любым поездом, идущим по маршруту Москва — Ростов или
Харьков — Казань. В Лисках с железнодорожного вокзала надо
перейти на речной и катером проехать по реке в любое
приглянувшееся место. Катер ежедневно ходит от Лисок до селения Урыв.
В Коротояке, как, впрочем, и во всех селениях, расположенных по
Дону, рыболовы всегда могут найти овощи, фрукты, молочные и
мясные продукты — словом, все то, что в изобилии производят
колхозные села Дона. В почтовом отделении можно получить свежие
газеты и журналы и даже поговорить по телефону с Москвой,
Харьковом, Воронежем.
...Над Доном и займищем стоит туман, на той стороне слышится
громкое кряканье дикой утки. Ей в ответе разных сторон раздается
хриплое шварканье селезней. Возле лодки вывернулся сом, показав
из воды свою усатую голову. Ветер совсем затих. Показался
багряно-красный диск восходящего солнца, озарившего своими лучами
высокие снежно-белые вершины Дивногорских меловых «гор».
Смолкли трели соловьев. Из недалекого леса донеслось кукование
кукушки, равнодушно отсчитывавшей кому-то непрожитые
годы.
Вот и Примойна. Русло Дона сужается. Вода вымыла здесь глу-
157

бокую яму, с грозным шумом падает на перекат и затем вырывается
на широкий спокойный плес Митявы.
До половины вытащена на песчаный берег лодка, выбрано сухое,
открытое со всех сторон место на песчаной косе, чтобы меньше было
мошки и комаров. Поставлена палатка. Можно готовиться к ловле
леща.
Лещ любит глубокие места со слабым течением, где много
затонувших карчей и слегка илистое или хрящеватое дно. На
жировку выходит он и в более мелкие, открытые места. Иногда в
хорошие вечерние и утренние зори, а также ночью выходит он и на
песчаные отмели с не очень быстрым течением. Ловля леща на Дону
начинается во второй половине мая и заканчивается в конце августа.
В сентябре — октябре лещи собираются в огромные косяки и уходят
в глубокие ямы на зимние стоянки. Насадкой для ловли леща может
с успехом служить обычный дождевой червь. Но лучше применять
для этой цели личинку поденки, которая по-местному называется
метеликой. Крупный лещ иногда берет и на кашу. Личинку поденки
можно доставать вместе с подводным грунтом при помощи корца-
метеличника. Изготовить его не трудно: берется железная лопата и
изгибается с боков наподобие совка, насаживается на шестик длиной
метра 3—4 — и корец-метеличник готов.
В Дону личинку поденки можно найти у обрывистых крутых
берегов, где земля около воды изрыта норками и напоминает пчелиные
соты. Рыть метелику лучше с лодки, закрепив ее у берега. Но можно
обходиться и без лодки. Корец-метеличник опускается в воду,
вгоняется в подводный, довольно твердый, грунт, который и срезается
поворотом корца вдоль оси. Затем корец вытаскивается на берег
или в лодку, грунт разгребается, а личинки собираются в банку с
водой, промываются, слегка подсушиваются и складываются в
деревянный ящик. Хранить личинок необходимо в прохладном месте.
Можно поступить и иначе: промытую в воде личинку складывают
в сумочку, сделанную из редкой парусины, сумочка завязывается и
опускается на шнурке в воду на ту глубину, с которой личинки были
добыты. В таких условиях личинка поденки сохраняется живой
около двух суток.
Нарыв на противоположном берегу личинки поденки, накопав
во влажной под накосным камышом почве жирных
радужно-коричневых крупных земляных червей, мы с Васильевичем стали
настраивать удочки: я — для ловли леща с лодки, он — для ловли леща
с крутого обрывистого берега. Ловить еще рано. Солнце клонится
к горизонту. Спадает дневной зной. Ветерок совсем стих, на
зеркально гладкой поверхности Дона далеко видны всплески рыбы. Мы
с Васильевичем сидим на высоком обрыве и наблюдаем. На яме
и выше ямы против подмытого водой вяза часто всплескивают лещи.
Они плавно показывают из воды свои* горбатые спины, шлепают по
воде хвостами и вновь уходят в глубину, оставив на поверхности
воды тихо расходящиеся круги. Там, где больше играет лещ, будет
и лучший клев... Я становлюсь на облюбованном месте — посредине
168

Дона, выше ямы. Васильевич садится около куста, выше голубого
омута. Ставлю лодку на якорь-камень, насаживаю на крючок
извивающегося скользкого червя, забрасываю первую удочку. Вторую
насаживаю личинкой поденки. Сразу начался клев. Вытаскиваю
несколько густерок подряд. Мелочь быстро объедает насадку,
мешает ловле. Густера меня не интересует. Я не хочу тратить на нее
насадку и время. Убираю удочки в лодку, жду захода солнца, когда
перестанет гулять мелочь. Приятно после дневной жары понежиться
на чуть покачивающейся лодке в лучах заходящего солнца. В густой
траве скрипят коростели, перекликаются перепела. Ветерок совсем
стих. Повсюду видны всплески рыб. Но я терпеливо жду захода
солнца. Наконец наживляю и забрасываю удочки. Крайняя сразу же
плавно качнулась. Подсекаю. Недолгая, но увлекательная борьба ,и
вот уже на дне лодки распластался отливающий серебром
трехкилограммовый красавец лещ. Вынув из его трубкообразного рта крючок,
я взял его под жабры и опустил в садок. До конца вечерней зари я
поймал еще двух крупных лещей и десятка полтора синцов, густеры
и бирючков.
Совсем стемнело. Комары не давали покоя. Потянуло приятным
запахом от потрескивающего около палатки костра. Васильевич
уже закончил ловлю и хлопотал с ужином. У него первая заря была
тоже удачной: он поймал трех лещей и одного голавля. По рыбачьим
традициям из первой самой лучшей рыбы варили уху.
Нет, это не та уха, которую подают в ресторане. Закопченный
котелок, самая свежая рыба, запах дымка, вольный речной воздух—
все это придает рыбацкой ухе неповторимую и непередаваемую
прелесть. Но вот уха готова. Куски рыбы с выпирающими костями
выбраны на чисто вымытую доску. У нас, на Дону, рыболовы сперва
едят рыбу, а уж потом жирный, дымящийся, наваристый бульон.
После ухи совершенно необходим круто заваренный, хорошо
утоляющий жажду чай.
Ужин и дневные хлопоты окончены. Подбрасываем в костер
толстых гнилушек, чтобы больше было дыма, и располагаемся на отдых.
Прекрасны майские ночи на Дону! По бархатно-черному небу
рассыпаны яркие звезды. G луговой стороны легкий ветерок
приносит медовые запахи травы и цветов. Со всех сторон неумолчно кричат
коростели и перепела, а в прибрежных зарослях всю ночь раздаются
трели, переливы и щелканье соловьев.
Первый день отпуска пролетел быстро, но впереди еще много не
менее интересных дней. Отведя душу на лещевых местах, решаем
заняться ловлей судака. Держится он в Дону повсеместно, но
предпочитает неглубокие места с песчаным, усеянным ракушками дном,
где течение не слишком быстрое и куда выходит жировать рыбья
молодь. Часто судак целыми днями «бьет» у затонувших коряг.
Лучший жор судака на Дону — в июне — июле. Донские судаки
иногда достигают семи килограммов. Ловят судака на живца.
Лучшими живцами являются пескари, но судак хорошо берет и уклейку,
бычка, плотву, чехонь, окуня.
159

Я беру маленькую поплавочную удочку, еду на
противоположный берег ловить живцов. Затем перенастраиваю снасть: на те же
самые лещевые удилища ставлю жилковые лески 0,8, крючки № 13,
на 40 см выше крючка привязываю на отдельном поводке плоские
грузила. Забрасываю удочки с лодки. Около меня бой судака
прекратился. Удочки стоят неподвижно. Совсем тихо. Между карчей
около самой лодки вновь появилась мелочь, откуда-то выпорхнул
ярко-голубой зимородок, сел совсем близко на торчащий из воды сук.
Вот зимородок бросился в воду, выскочил с рыбешкой в клюве и
полетел в свою норку-гнездо.
Солнце уже скрылось за прибрежным лесом, а клева все нет. На
отмель противоположного берега сели две большие серые цапли.
Они важно походили по отмели, потом замерли в неподвижной позе.
Лучи заходящего солнца окрасили их в бледно-розовый цвет. На
правом удилище вдруг затрещала катушка. Я не подсекаю. Пусть
судак проглотит живца. Надо дать ему время на это. Но долго ждать
тоже нельзя: судак может уйти в коряги. Подсекаю, затем осторожно
вываживаю и подтаскиваю его к лодке. После нескольких
неудачных попыток, наконец, подвожу под него подсачек и вытаскиваю
в лодку. Он сильно изгибает свое полосатое серо-золотистое тело,
громко стучит по днищу лодки мощным хвостом.
Солнце скрылось. Опять налетели неугомонные, назойливые
комары. Пора кончать ловлю. Около палатки уже горит костер. В
отблесках его мелькает фантастическая фигура Васильевича. Смотав
удочки, я поехал к стоянке. У моего друга заря была более
удачной* он поймал двух судаков и одного крупного окуня.
Но особый интерес для рыболова-спортсмена на Дону
представляет ловля сазанов. Донской сазан держится косяками. Раньше, до
соединения Волги с Доном, сазана в Дону было меньше, чем сейчас,
и поймать его можно было только в определенных местах. После
соединения Волги с Доном в нем появился более светлый по окраске
сазан, который распространился по всей реке, особенно в устьях
впадающих в Дон речек: Тихой Сосны, Потудани и Девицы. Здесь он
стоит у крутых, подмытых течением берегов с нависшими над водой
ивами или на глубоких заваленных карчами ямах. Сейчас в Дону—
две разновидности сазана. Старый, донской, сазан имеет более
темную окраску, более длинное и округлое в поперечнике тело,
достигает иногда 20 килограммов. Новый сазан, или волжский, как его
называют местные рыболовы, более светлый и короткий. Вес его не
превышает 8 килограммов. Сазан в среднем течении Дона начинает
брать после нереста, с конца мая до сентября. Лучшее время
ловли — июль. Лучшее время дня для ловли сазана — вечерние и
утренние зори. Но в пасмурные, с небольшим ветерком дни сазан
берет весь день. Ловят сазанов на Дону преимущественно на донные
удочки. Удилище используется то же, что и для ловли судака или
леща, но леска ставится более длинная и прочная, лучше всего
жилковая сечением 1 мм. Длина лесы должна быть не менее 25
метров, крючок привязывается прочный, с коротким цевьем № 10—
160

14. Удочка устраивается следующим образом. К концу основной
лесы прикрепляется 30 или 50-граммовое плоское грузило, а на 15
сантиметров выше его к лесе привязывается поводок длиной 35—
40 сантиметров.
Лучшие места для ловли сазана — глубокие ямы с затонувшими
карягами или у обрывистых крутых берегов, подмытых весенним
половодьем.
Сазана можно ловить как с берега, так и с лодки. В местах, где
предполагают ловить сазанов, хорошо сделать за два-три дня до
ловли прикормку. Лучшая прикормка — распаренная пшеница или
кукуруза, смешанная с глиной. Хорошей прикормкой будет
подсолнечный или конопляный жмых. Лучшей насадкой для ловли сазана
считается на Дону пшенная каша. Берет сазан также на личинку
поденки, на дождевого червя, на пареный горох, кукурузу, мякиш черного
или белого хлеба, на тесто, на вареный картофель.
...Средина июля. Созрели плоды черемухи, зазвенели в лугах
косы, застрекотали конные и тракторные косилки. Выросли на
берегах Дона многочисленные стога свежего сена. Сенокос — лучшее
время для ловли сазана. Мы с Васильевичем уже третий день
прикармливаем этих речных поросят. Я — у затонувшей около
обрывистого берега большой карчи, а Васильевич —у впадающего в Дон
ручья. Близится время ловли. Васильевич готовит сазаньи донные
удочки, я варю кашу для насадки. Промыв пшено, всыпаю его в
кипящую воду. После того как пшено совсем разварилось, снимаю
котелок с костра и пестиком растираю кашу, пока она не превращается
в жидкую клейкую массу. Смешиваю ее с молотым, просеянным
сквозь густое сито подсолнечным жмыхом, до тех пор, пока каша не
станет липкой и тугой, как резина. Сваренную кашу сдабриваю
свежим поджаренным конопляным маслом. Затем кладу в лодку подсак
и три удочки и еду к месту прикормки. Насаживаю на крючки
яйцевидной формы комочки каши, стараюсь закрыть ею весь крючок.
Забрасываю удочки.
Сазана, как правило, ждать приходится долго. Уже начинает
темнеть, на ближнем болоте громко затрубила выпь. Низко над
водой пролетели со свистом три чирка. Руки, шея, лицо уже покрылись
волдырями от укусов комаров, а клева все нет. Что поделаешь,
неудача... Сматываю удочки и еду к стоянке. Васильевичу повезло: он
в этот вечер поймал четырех сазанов.
Чуть забрезжил рассвет, отталкиваю лодку от берега и еду на
вчерашнее место. С восходом солнца сазан стал всплескиваться
около самой лодки. Вдруг на средней удочке осторожная поклевка.
Подсекаю — пусто. Опять поклевка. На этот раз кто-то -засекся.
Тяжело, как будто за карчу зацепил. Вдруг лесу со страшной силой
потащило вглубь. Еле успеваю освободить катушку. Вот далеко от
лодки взбурлил воду крупный сазан. Выбираю лесу, подвожу его
к лодке, пытаюсь подвести подсак. Сазан шарахается от лодки, как
струну, натягивает леску. Она терпит. Подтягиваю сазана ближе.
Он, наконец, всплывает на поверхность у самой лодки, шевелит своим
6 Заказ № 723
161

мЩным желтым хвостовым плавником. Подвожу ему под голову
подсачек. Уже в подсачке он сильно бьет хвостом, обдает меня
брызгами воды. Втаскиваю его в лодку, привязываю на кукан, вынимаю
из губы крючок и пускаю на кукане за борт.
Е. Зыбин
ЗОРИ НА МОКШЕ
Мокша от нас недалеко — сто с небольшим километров. Но мне
никогда не доводилось бывать там. По рассказам заезжих из тех мест
людей, Мокша представлялась нам краем непуганых птиц. Она
неудержимо влекла, звала к себе... И вот мы с сыном плывем на
пароходе по Оке, а в жаркий полдень следующего дня оказываемся уже
на небольшой пристани Ватажка. Направляясь по берегу вверх по
реке, мы миновали залив и вышли на широкую пойму Оки,
сливавшуюся с поймой Мокши. Кругом, насколько хватал глаз, стояли
бесчисленные стога. Куда идти? Выбрав за ориентир густые заросли
кустарника, где, по нашему предположению, должно было прятаться
устье Мокши, мы пошли по лугам без дороги, напрямик.
Грачи, млея на жаре, с разинутыми клювами, лениво
поднимались недалеко от нас. Путь оказался нелегким. Изрядно устав, мы,
наконец, вышли к береговому знаку. С высокого берега река не
казалась очень широкой. Что это—Ока или Мокша? Нет, конечно,
это была Ока.
Не подозревая, что Мокша совсем рядом, мы решили сделать
большой привал и половить рыбу спиннингом. При третьем забросе
я почувствовал резкий, но не сильный рывок, и вскоре первый
голавль забился на песке. Судак, а затем большой окунь, пойманные
один за другим, побудили и сына взяться за спиннинг. Мы так
увлеклись, что забыли про давно закипевший котелок с чаем. Ничем
другим, как близостью устья Мокши, нельзя было объяснить такую
удачную ловлю. Рыба шла не крупная, но самая разнообразная.
Даже лещ, чего раньше в моей практике никогда не случалось,
схватил блесну, как самый заправский хищник.
Солнце уже собиралось уйти на покой, когда мы бросили на
крышу шалаша последние ветки. Неведомо как выросший здесь
подсолнух придавал нашему пристанищу совсем домашний уют.
Задумчивый и одинокий вдали от человеческого жилья, он как-то по-
особому ярко запечатлелся в нашей памяти.
Удобно устроившись, принялись за уху. На том берегу, в заливе,
уходящем далеко в луга, крякали утки. Бакенщик, поскрипывая
веслами, неторопливо подымался вдоль берега. Один за другим
вспыхивали зажженные им фонари, еще более сгущая быстро
наступавшие сумерки.
...Утром проснулись поздно.На траве и кустах под косыми лучами
солнца изумрудами сверкали густые россыпи теплой росы. Легкий
162

парок поднимался над водой. Настоенный луговыми цветами и
травами воздух ароматными струями стекал к нам с кручи берега-
Неподалеку от шалаша пара нарядных щеглов повисла на
репейнике и деловито завтракала. Завтракали и мы. Запах росшей
невдалеке черной смородины сдабривал каждый кусок с аппетитом
поглощаемого нами ржаного хлеба. Сын остался домовничать, а я
налегке отправился на поиски Мокши.
Голый высокий берег Оки выше по течению изгибался широкой
дугой. В середине ее, примерно за километр от нашего лагеря,
виднелась темная полоса зарослей, под прямым углом примыкавшая
к реке. Было видно, как чайки, летевшие вдоль Оки, свернули к
зарослям. Сомнений быть не могло — там протекала Мокша.
Выйдя из кустов на плотный прибрежный песок я заметил
впереди красный бакен, обозначавший вход в фарватер Мокши.
— Вот ты где, наша заветная. Здравствуй!
Устье выглядело весьма скромно Будучи довольно широкой,
Мокша при впадении в Оку образовала большой залив по левому
берегу, сплошь заросший осокой. Соседство этого залива, весьма
похожего на болото, несколько обедняло природу в месте встречи
двух рек. Мелкое от наносного песка дно, подзолоченное лучами
солнца, просматривалось почти до самых ворот фарватера —
неширокой полосы в середине плеса, по которой могли ходить небольшие
суда. В некотором отдалении от воды левый песчаный берег между
заливом и рекой постепенно поднимался. Наверху приютились три
небольших домика. К реке от них сбегала тропинка. На берегу
уткнулись в песок два ботничка.
Пройти вдоль берега оказалось невозможно: густые заросли
ивы, спускаясь по склонам, подступали прямо к воде, нависали
над ней. Однако в километре от устья я нашел удобный подход к реке
и не без волнения сделал первый заброс. Тут и там на поверхности
темной воды торчали сучья, местами образуя заторы из мусора.
Небольшими островками и длинными полосами вдоль берега стояла
осока.
Целый час ловли не увенчался успехом. Отдохнув и избавившись
от чувства ожидания чего-то необыкновенного от первой встречи
с Мокшей, я уже совершенно спокойно начал выбирать и
облавливать наиболее подходящие места. Сначала окунь, затем небольшая
щучка проводили блесну до берега, как бы рассматривая ее, но взять
не решились. Стало скучновато. Отсутствие сильных всплесков
наводило на довольно унылые мысли. Я уже готов был усомниться
в достоинствах Мокши, но несколько минут спустя берега ее, не мало
видевшие на своем веку, стали свидетелями еще одного
происшествия. События развернулись так стремительно, что потом,
рассказывая все случившееся сыну, я с трудом восстановил в памяти их
последовательность.
Мое внимание привлек небольшой коврик осоки метрах в пяти
от берега, разглаженный по поверхности воды течением. Круто
начинавшаяся от берега глубина достигала там двух или более метров,
6*
163

Не знаю, что скорее дошло до меня — ощущение легкого толчка или
характерный звук воды, рассекаемой леской. Посмотрев вниз, я
увидел, что леса метнулась против течения. Инстинктивно подсек,
но, увы, на руки передалась лишь упругая игра пустой блесны.
При новом забросе «универсалка» обогнула извивавшиеся на
течении косички осоки. Я уже видел, как она изменила направление
и пошла вверх, а поклевки все не было. Неожиданно сбоку, совсем
рядом с блесной, появилась и надвинулась на нее большая щучья
пасть. То ли мне показалось, то ли так и было на самом деле, но
пасть щуки смыкалась страшно медленно. Какую-то долю секунды
я ясно видел в ее глубине яркий отблеск никеля...
Зрительное впечатление оказалось настолько сильным,что я
опоздал с подсечкой. Да и сама "поклевка была очень вялой. Но тройник
все-таки зацепился. Щука вела себя спокойно, и мне без особых
усилий удалось «приткнуть» ее носом к берегу. Она осталась
совершенно равнодушной даже тогда, когда рядом с ней булькнул
скатившийся в воду из-под моих ног довольно большой комок глины.
Но в тот момент, когда я потянулся рукой к ее жабрам, щука
рванулась и оставила вместо себя лишь клубящееся в воде облако
серого ила.
Сошла или нет? Увлеченный борьбой, я не замечал окружающего.
Однако быстро нарастающий шум мотора заставил обратить на себя
внимание: идя вдоль берега, небольшой катер выплескивал на него
раскатистую волну. Нужно было торопиться. Энергично подтягивая
лесу, я сделал шаг назад. В тот самый момент, когда уже можно было
отчетливо разглядеть в воде длинное тело щуки, под меня с шумом
подкатила крутая волна, а в следующее мгновение я съехал вместе
с ней в воду. Проводив взглядом хохочущее лицо рулевого, я встал
и снова потянул лесу, но с ужасом увидел, что она зацепилась
за торчащий из воды сучок. Присутствие щуки ничем не
обнаруживалось. Проклятый сучок крепко держал леску. Без риска
захлебнуться нельзя было сделать хотя бы полшага. Я потянулся к сучку
рукой. Кончики пальцев несколько раз чуть коснулись мокрой коры,
но достать его я так и не смог. Вдруг сучок стал медленно
отклоняться от меня. Потом скрылся в воде и, резко разогнувшись, стрельнул
в лицо брызгами. Вздрогнув от неожиданности, я не сразу даже
сообразил, что произошло. Лишь оборванный конец лески напомнил,
что пора выходить на берег.
Так подшутила надо мной мокшанская владычица за дерзкое мое
желание быть не последним среди видавших виды
рыболовов...
...Первая поездка на Мокшу оставила незабываемые
впечатления. Теперь мы бываем там каждое лето. И никак не можем досыта
наглядеться на красоту и богатство природы этого чудесного уголка
Мещеры.
Воды Мокши перестали быть для «ас загадкой. Шаг за шагом
исходили мы ее берега и теперь знали все перекаты и излучины, все
омуты и плесы на многие километры от устья.
164

Рыбалка на Мокше не только увлекательна, но и добычлива.
Но мы никогда не стремились к тому, чтобы выловить как можно
больше рыбы. Когда попадались крупные экземпляры, мы их солили
или вялили на солнце, рыба средних размеров шла на уху, мелочь
торжественно отпускали обратно в Мокшу, испытывая при этом
особое удовольствие. Разумеется, и солили и отпускали лишь тогда,
когда рыба ловилась хорошо. Иногда же — и не так редко —
дневного улова еле хватало на порядочную уху. Но тем приятнее было
снова добиться хорошего улова, проявить выдумку, сноровку,
умение.
Если не считать окуней, то чаще всего нашей добычей
становились шуки весом до двух килограммов, реже до четырех и как
событие до 5—6 килограммов. В соответствии с цветом дна щука имеет
здесь темную окраску, сгущающуюся на спине до черноты. Берет
она почти всегда близко от берега, а так как из-за множества коряг
не всегда можно дать ей как следует «погулять на тормозе», то
борьба даже с небольшими щуками протекает бурно, с постоянным
риском потери и блесны и добычи.
Привыкнув ловить щук с их спокойной, нерезкой поклевкой,
всегда от неожиданности радостно вздрагиваешь, когда рука
почувствует резкий и сильный рывок жереха. Этот хищник, проходя вдоль
берега, берет иногда в таких местах, где его никак не ожидаешь. В
наших уловах жерех занимал второе место. Его вес обычно не
превышал полутора килограммов, но изредка удавалось поймать и более
крупных. Судя же по «бою», можно предположить, что в Мокше
имеются и очень крупные экземпляры.
Излюбленные места жереха — струи ниже завалов береговых
глыб, сползших в реку вместе с растительностью во время половодья.
В этих же местах ловится и голавль, только не поверху, а в полводы,
причем в отдельные дни он попадается даже чаще, чем жерех.
Лучшее место для ловли жереха — так называемое Татарское
стойбище, что в 12 километрах выше устья. В этом месте Мокша, делая
крутой поворот, вымыла в высоком правом берегу большое, очень
глубокое ложе, в котором образовался омут с медленным круговым
течением. Ниже омута на поверхность воды с легким шипением
извергаются глубинные водовороты, расходясь большими кругами.
Здесь-то и держится жерех. Но во время сенокоса, когда на берегу
стоят шалаши колхозников, ловить здесь почти невозможно: шумное
общество распугивает рыбу.
Язь — довольно редкая добыча на Мокше. Лишь в отдельные дни, \
когда он выходит погулять на поверхность воды (чаще у нависших
кустарников), нам удавалось поймать несколько штук. Один из
пойманных мною язей весил два килограмма.
Судак в Мокше мелкий и на спиннинг ловится редко. Как
правило, достать его можно только с середины реки и при очень низкой
проводке блесны, что всегда связано с возможностью ее потери.
В один из дней, когда рыба упорно не брала, я, утомленный
безуспешными поисками добычи, стоял на берегу и, раскачивая блесну
165

на укороченной леске, забрасывал ее в небольшое оконце среди
коряг. Окунек величиной с блесну повис на крючке и, трепыхаясь,
упал в воду. При следующем забросе большая щука метнулась за
блесной, но, увидев меня, отвернула в сторону. Я настойчиво
продолжал увлекшее меня занятие и «зацепил»-таки щуку. Может быть,
и нету, но такую же большую. При совершенно невероятных
условиях для вываживания мне каким-то чудом посчастливилось овладеть
добычей.
Этот случай навел на мысль ловить на зимнюю блесну. Успех
превзошел все ожидания. Таким способом удавалось облавливать
самые недоступные места. Попадался крупный окунь, брала и щука,
но борьба с ней почти всегда оканчивалась в ее пользу. Жаль, что
такой способ ловли быстро утомляет вытянутую руку, даже в том
случае, если обычное спиннинговое удилище заменено легким и
тонким ивовым прутом.
Ужение на донные с насадкой земляного или навозного червя
тоже оказалось удачным. Иногда, если удавалось накопать червей,
мы ловили только на донки. В тихиезори, особенно утренние, хорошо
клевал подлещик, окунь, язь, плотва и, конечно, ерш. Изредка и
крупный лещ, сверкая золотом чешуи, после шумного и
продолжительного вываживания оказывался на берегу. На ночь донные
удочки мы оставляли не снимая последнего пойманного ерша и почти
всегда для утренней ухи имели вместо него крупного окуня или
судачка.
При ловле на жерлицы успеха не было. Однако рыба,
посаженная на кукан, нередко попадала щукам в зубы. Но бывали у нас и
более любопытные случаи.
...Ранним августовским утром я лежал в палатке, все еще
находясь во власти не отпускавшей меня дремоты. Вдруг, не веря своим
ушам, услышал песню соловья. Что за чудо! Вот он снова
защелкал, перешел на трель и резко оборвал, словно спохватившись.
Казалось, певец сам удивился своей песне. Голос его не звучал
весенними искристыми звуками, скорее он был даже тускл. Но как не
порадоваться пению лесного солиста в августе!
Я вышел на берег. Ничто не нарушало благоговейного покоя
начинавшегося дня. Едва касаясь крыльями спокойной глади воды,
перелетел с берега на берег зимородок. Несмотря на закат лета,
иволга оглашала окрестности своими нежными руладами. По песчаной
отмели хлопотливо бегал кулик-перевозчик. В царстве пернатых, как
и во всей природе, был полный покой. И вдруг птичьи голоса на все
лады просигналили тревогу: где-то появился ястреб. Обычно этот
хищник, крадучись, низко летит над береговыми зарослями и,
неожиданно бросаясь вниз, настигает зазевавшуюся птичку.
На сей раз такая участь постигла куличка. Того самого, что бегал
по отмели. Отчаянно пискнув, он торопливо замахал крылышками
и понесся над водой. Ястреб мгновенно настиг его и уже готов был
схватить своими когтистыми лапами, но куличок вдруг нырнул
в воду. Куда девалась стремительность жадного хищника! Он мед-
166

ленно, как бы нехотя, полетел в сторону и скрылся за
берегом.
А куличок? Не успела еще сбежать рябь с разбитого им зеркала
воды, как на этом месте с шумом развернулась большая щука.
Куличок, в последний раз махнув над водой маленьким крылышком,
исчез.
Шлепнувший по воде желтовато-оранжевый хвост выдал речную
разбойницу.
Много зорь встретили и проводили мы на Мокше. И какие это
были зори!
Для своего постоянного лагеря мы облюбовали крутой, высокий
берег над омутом в небольшой излучине реки. Если вы, дорогой
читатель, поплывете мимо на байдарке или набредете на приземистую
зеленую палатку с приставленными к ней удилищами, то заходите
к нам — рыбацкая уха с дымком и радушная встреча будут
обеспечены.
г. Выкса

ИЗ РЫБОЛОВНОЙ ПРАКТИКИ
Я. Киселев
СВЕТ И ТЕНИ
Глухая лесная сторона. Здесь в прошлом царила беспросветная
бедность и темнота. И это на сотни километров во все стороны от
Череповца... Он возник как слобода вокруг Вознесенского
монастыря, существовавшего еще в XIV веке. В 1777 году Череповец стал
городом. Когда открылась Мариинская водная система, основным
занятием жителей стала работа на водном транспорте. Перед Великим
Октябрем в городе было пять «предприятий», самое крупное из
которых— лесопильный завод — насчитывал... 185 рабочих. А
вокруг по-прежнему тянулись леса со всеми забытыми глухими и
бедными деревушками.
Сейчас Череповец — это новый центр черной металлургии.
Пущенный четыре года тому назад мощный завод все время
расширяется, коллектив настойчиво совершенствует технологический
процесс. Вокруг завода вырос новый прекрасный город с улицами,
которые ни в чем не уступают знаменитым московским Черемушкам.
Бурно развиваются и другие отрасли экономики города. Здесь есть
судостроительный, льнообрабатывающий и ремонтно-механический
заводы, деревообрабатывающий комбинат, завод железобетонных
168

изделий, завод автогаражного оборудования, швейная и обувная
фабрики. Недавно пущен завод «Фанеродеталь», на котором
применяется совершенно новая технология производства мебели — путем
прессования, что позволяет в несколько раз снизить себестоимость
продукции и поднять производительность труда рабочих. Растет
и культура города. Здесь есть институт, несколько техникумов,
клубов, библиотек. Череповец — родина знаменитого русского
художника-баталиста В. В. Верещагина. Благодарные земляки
открыли музей, посвященный его жизни и творчеству, в центре города
установили его бюст.
Череповец стоит на двух реках — Шексне и Ягорбе, впадающих
в Рыбинское водохранилище. Он издавна славится искусными
рыболовами и охотниками; город окружен бесконечными лесными
массивами с заболоченными низинами, где обитает много
Водоплавающей и боровой дичи. По озерам и рекам водятся свиязь, кряква,
шилохвость, гоголь. В последнее время все чаще стал гнездиться
гусь. В окрестностях города часто можно встретить лосей. В районе
едва ли найдется речка, в которой не водилась бы выдра и норка.
Есть где отвести душу и рыболовам: кроме Шексны и Ягорбы, в
районе протекают лесные реки Суда, Конома, Нелаза, Шулма и два
Южка — Большой и Малый. Из крупных озер рыболовы любят
посещать Ивачевское, Колмакское, Пустынское...
На череповецком вокзале в сутолке посадки я услышал
брошенные кем-то слова:
— У нас в Обществе охотников и рыболовов...
Это заинтересовало: не так уж много у нас районных центров
с таким обществом. И вот я иду по тихой залитой асфальтом улице,
утопающей в зелени. Сквозь густую листву виднеются аккуратные
белые домики. Вот, наконец, и Общество. Завязывается разговор
с председателем правления Николаем Павловичем Даниловым —
энергичным мужчиной среднего возраста.
Общество — молодое, оно организовалось всего несколько лет
тому назад. Во главе его стоит правление, в которое избраны такие
мастера охоты и рыбной ловли, как архитектор т. Шпак, экспедитор
т. Быстров, охотовед т. Юрин, мастер бумажной фабрики т. Алов,
работник водного транспорта т. Жарков, часовой мастер т. Дорогов-
цев, бывший председатель горисполкома т. Алексеев, пенсионеры
тт. Жаров, Лятин и другие. В Общество входит 22 низовых
коллектива, самый крупный из которых — на металлургическом заводе.
Хорошо также работает коллектив бумажной фабрики и завода
автогаражного оборудования. Отрадно, что в Общество входит несколько
сельских коллективов, например совхоза «Комсомолец».
Пожалуй, центром работы общества является спортивная база,
созданная в красивой, покрытой лесом местности на берегу
Большого Южка. Здесь есть благоустроенный дом, в котором рыболовы
любят проводить не только выходные дни, но и отпуска. В доме
всегда чисто, выдаются постельные принадлежности, есть
радиоприемник, настольные игры, челноки и моторные лодки. При базе создана
16J

станция хранения лодок. Что это такое? Подавляющее большинство
череповецких охотников и рыболовов имеют свои лодки, однако
хранить их негде. И вот Общество организовало такую станцию. Здесь
есть причал, на который можно попасть только через проходную
будку, навес для ремонта моторов. Каждый рыболов имеет
свой запирающийся ящик для хранения мотора, якоря, весел
и т. д.
За месяц хранения весельной лодки общество берет 10 рублей,
моторной — Д5 рублей. Эти сборы, доходы от пользования домом
и членские взносы составляют около 80 тысяч рублей в год. На них
Общество и существует. Средства, можно прямо сказать, скудные,
однако правление смогло начать строительство еще одной
спортивной базы, тоже в очень красивой местности — на острове Раменье,
что на Рыбинском водохранилище. Правление справедливо
засчитывает в свой актив открытие магазина рыболовно-спортивных
принадлежностей. Он тоже дает некоторый доход, а главное, конечно,
в том, что снабжение рыболовов крючками, лесками, катушками
и т. д. значительно улучшилось.
— А вот лекции нам проводить негде,— с сожалением говорит
председатель правления т. Данилов.
Действительно, помещение у Общества крохотное, здесь едва ли
сможет усесться два десятка человек. Уже давно Череповецкий
райисполком обещает Обществу выделить другое помещение, но
слова своего не сдерживает. Однако действительно ли это мешает
проводить лекции, скажем, по вопросам ихтиологии? Конечно, нет!
В городе есть клубы, которые один-два раза в месяц могут
предоставлять свои залы за умеренную плату или вообще без платы. И уж
никак нельзя оправдать отсутствием помещения то, что не
проводятся коллективные выезды на рыбалку.
В обществе состоит 1600 человек. Это много или мало? Если
принять во внимание, что Общество создавалось недавно, можно,
пожалуй, сказать — много, но если учесть, что 1600 —
незначительная доля охотников и рыболовов района, то очень и очень мало.
На многих крупных предприятиях они до сих пор не организованы.
Не создано коллектива, например, на Кривецком сплавном рейде —
одном из крупных предприятий лесной промышленности. Река
Суда, на берегах которой раскинулись службы этого рейда, богата
рыбой. Здесь порой можно увидеть людей за рыбной ловлей не только
после работы или в выходные дни, но даже... в обеденный перерыв,
так сказать без отрыва от производства. Интересно, что к
сплоточным машинам, которые во время работы невероятно лязгают и
грохочут, рыба привыкла. Я видел, как буквально в нескольких метрах
от такой машины щука заглатывала живца, насаженного на
жерлицу, а лещ клевал так же, как в тихой и укромной заводи. Среди
кривецких рыболовов своими успехами выделяется машинист
сплоточной машины т. Хузу, учитель т. Верещагин, формовщики плотов
тт. Михеев и Кукушкин, пенсионер т. Никифоров. В гости к ним
часто приезжают рыболовы — жители Череповца, ведь до рейда
170

катером всего три часа езды. Будь на рейде коллектив, дела у
рыболовов пошли бы куда лучше, можно было бы, например, заняться
вопросами рыборазведения...
Наша беседа с т. Даниловым затянулась. В ней участвовали
многие из тех, кто заходил в Общество: рабочий день к этому времени
уже окончился. И все больше и больше были видны теневые стороны
в работе правления общества.
— Сегодня в районной газете напечатана статья о том, что
рыбозавод перевыполнил план,— сказал старый спортсмен т. Добрынин.—
Работники рыбозавода хвалятся, а в какое время они ловили?
— Да, да! — подхватывает т. Данилов.— Чем они хвалятся —
ведь леща ловили во время нереста. Это преступление!
Однако тут же выясняется, что правление Общества во главе
с т. Даниловым ничего не предприняло, чтобы этого не произошло.
Вопроса о запрещении промыслового лова во время нереста
правление ни разу не обсуждало, перед районными организациями его не
ставило. Больше того, т. Данилов с искренним недоумением
говорит:
— Никак не пойму, почему нам запрещают ловить сетями. Ну
хотя бы одной сеткой разрешили.
Кто же запрещает? Оказывается, районный инспектор
Рыбоохраны. При этом он заботится не о соблюдении правил спортивной
ловли, а о том, чтобы... у рыбозавода не было конкурентов. Конечно,
после этого не удивительно, что Общество до сих пор не создало
бригады по борьбе с браконьерством. Дело дошло до того, что
запрещенными способами стали ловить рыбу даже некоторые руководящие
работники района. В городе хорошо об этом известно, и браконьеры
рангом пониже и совсем без рангов говорят:
— Если им можно, то и нам тоже.
О равнодушии череповецких районных организаций к Обществу,
к рыболовам-спортсменам наглядно свидетельствует и такой
пример. Однажды райисполком вынес постановление, в котором
разрешил спортсменам ловить рыбу только в строго определенных местах
рек и озер, К тому же эти места оказались самыми худшими, куда
обычно никто не ездит. Все другие места райисполком закрепил за
бригадами рыболовецких колхозов. Одной из них передали даже и
тот участок Большого Южка, на котором... построена спортивная
база Общества. В постановлении говорилось, что это делается «в
целях сохранения рыбных запасов Рыбинского водохранилища и его
притоков». Выходило, что колхозные бригады, кстати не
занимающиеся рыборазведением, ловя сетями, «сохраняют запасы», а
спортсмены, пользуясь удочками, истощают эти запасы. Предпринял ли
т. Данилов какие-либо шаги к тому, чтобы это постановление не
вступило в силу? Нет, он ограничился... возмущением. К счастью,
вмешались областные организации, и постановление было отменено.
Чего же больше в работе Череповецкого общества — света или
теней? К сожалению, пока теней!
Вологодская область
171

В. Александров
ЛОВЛЯ САЗАНА НА РЕКЕ УРАЛ
Река Урал славится обилием крупного сазана. Отдельные
экземпляры, вылавливаемые на удочку, достигали веса 10 килограммов.
Ловят сазана на Урале как с лодок, так и с берега.
В первые годы моего пребывания на Урале он брал на любую
насадку и даже на самую грубую снасть. Жор начинался примерно
с 9 часов утра и продолжался до 5 часов вечера без перерыва. В
следующие годы количество сазана уменьшилось, он стал осторожнее,
но все же брал неплохо.
В качестве подкормки я применял пареную пшеницу, ячмень,
горох, конопляный жмых. Все это набивалось в кошель (мешочек из
сетки с размером ячеек 5x5 миллиметров, связанный вязальным
крючком из тонкой нити).
Течением вымывало подкормку, плывущая струя ее привлекала
сазана, и он подходил к лодке, под которой стоял кошель. Моей
снастью на сазана была донная удочка, оснащенная катушкой с
тугим тормозом и бамбуковым удилищем длиной 2 метра. Леска —
172

толщиной 0,6 миллиметра, запас лесы на катушке был 70метроз. Во
избежание потери всей лесы я ставил поводок длиной 1 метр,
диаметром 0,5 миллиметра.
При ловле сазана желательно иметь два места: одно глубиной
3—4 метра, другое — на мели глубиной до 1,5 метра, в жаркую погоду
сазан лучше берет на мелком месте. На глубоком насадку надо
кидать так, чтобы она легла в 2—2,5 метра от лодки. На мели
необходимо бросать ее дальше.
Сазан — рыба капризная, сегодня он предпочитает одну
насадку, завтра — другую, и для успешной ловли его необходимо иметь
различные приманки (пшенная каша, вареный картофель, пареная
пшеница, горох, ячмень, манная каша, вишня, кукурузные пареные
зерна, мотыль, земляной червь, древесный червь, жмых и др.).
Сазан пробует насадку и, если она ему не нравится, тут же выбрасывает
ее обратно так, что на удилище передается только легкий нажим.
Вынув насадку, видишь, что она смята. Это служит признаком
необходимости ее замены.
Лучшими насадками, на которые сазан всегда берет хорошо,
служат мотыль и древесный червь. Но недостатком является их
нежность, ввиду чего любая мелкая рыба быстро сбивает их. Применять
эти насадки надо в тех случаях, когда сазан кормится около лодки.
Сазан — сильнейшая рыба, и вываживать его надо умеючи, держа
лесу все время натянутой; при отпускании лесу притормаживают,
прижимая ее рукой к удилищу, чтобы сазан меньше вымотал ее с
катушки и быстрее устал.
Я со своим партнером рыбачил с лодки в низовьях реки Урала
у Зеленого яра, применяя метод ловли от кошеля. Заключается он
в следующем.
На дно кошеля (мешочка из сетки шириной 18 сантиметров,
высотой — 30 сантиметров) насыпается пареная пшеница, затем
кладется груз (свинцовая пластина весом 1,5—2 килограмма), а
поверх его пшеница, горох и коцопляный жмых, пока кошел не
набьется полностью. Он опускается с лодки на дно реки на двух
капроновых нитях сечением 1 миллиметр (капрон обладает высокой
прочностью и почти не гниет в воде). По нитям на верх кошеля спускается
свинцовое кольцо весом 600 граммов, к которому зажимом
прикреплена леска (удочки) с насадкой (смотри рисунок 1). Зажим
представляет из себя медную проволоку длиной 2 сантиметра, сечением
0,3 миллиметра, прикрепленную к кольцу белыми нитками. Насадка
должна расположиться на сетке кошеля ниже кольца примерно на
10—12 сантиметров, дая этого на леске необходимо сделать туго-
передвигающийся узел (намотать на лесу нитку и покрыть лаком).
С помощью этого узла (передвигая его) насадку можно расположить
на любом месте кошеля. Кроме того, при опускании лесы вместе
с кольцом насадка не подойдет к кольцу вплотную. Свинцовое кольцо
имеет перекладину из медной проволоки 3 миллиметра, к которой
привязывается нить для опускания его на кошель и вытаскивания
в лодку. Опускать кольцо с прикрепленной к нему насадкой надо
173

следующим образом: одной рукой держат нить, привязанную к
кольцу, другой — леску; после того как кольцо упало на кошель,
подматывают леску, чтобы не было ее провисания. При ловле сазана
от сетки кошеля никакого грузила на леске не надо — роль его
выполняет свинцовое кольцо. Сазаны, подошедшие к кошелю с
подкормкой, бьют по кошелю и выбивают из него корм. Заметив насадку,
рыба так смело ее берет, что удилище гнется, конец его
погружается в воду, проволока зажима отгибается, освобождая от кольца
леску. Борьба с сазаном продолжается 8—10 минут, прежде чем
удается подсачить его и вытащить в лодку. Затем кольцо
поднимается за нить, к нему снова прикрепляется леска с насадкой, и оно
опускается на кошель. Ждут клева второго сазана.
Прекращение поклевок свидетельствует о том, что подошедшая
к кошелю рыба выловлена, надо ждать подхода новой стаи. Узнать,
есть ли рыба у кошеля, очень просто: для этого надо взять рукой
нить, на которой он опущен в воду. Если ощущаются сильные толчки,
значит у кошеля стоит сазан, слабые толчки свидетельствуют
о том, что кошель тормошат язь или лещ. Кроме того, если у кошеля
стоит сазан, на удилище (леска которого прикреплена зажимом к
кольцу) передается сильная дрожь.
Если рыба плохо берет насадку от сетки кошеля, необходимо
перестроиться на ловлю от «хвоста кошеля», т. е. от его нижней части,
как это показано на втором рисунке.
Утром, когда встаешь на место лова и опускаешь туго набитый
кошель на дно реки, необходимо рыбачить от сетки кошеля, так как
из туго набитого мешка при толчках сазана с трудом выходит
пшеница и рыба хорошо берет насадку. Свидетельством в пользу этого
служат также интенсивные толчки сазанов по кошелю и
непрерывная дрожь удилища. При сильных толчках по истечении примерно
1—1,5 часа рыбалки от сетки кошеля он стоит набитым менее туго,
пшеница легко высыпается и падает в 15—20 сантиметрах от него на
дно реки. Сазаны подбирают ее. Интенсивность толчков по кошелю
резко ослабевает. Это и является признаком необходимости
перестраиваться на ловлю «от хвоста кошели». Для быстрой перестройки
174

надо тугопередвижной узел передвинуть на расстояние 50
сантиметров от крючка. В 20 сантиметрах от крючка ставят грузило весом
20 граммов непосредственно на леску (см. рисунок), так как при
таком положении узла свинцовое кольцо уже не может выполнять
функцию груза и насадка не будет лежать на дне реки впереди
кошеля, как этого требует ловля.
Описанным способом сазанов ловя* на глубине не менее 3 метров.
Крючок и насадка должны быть мелкими, так как на них сазан берет
лучше.
В качестве насадки должен быть один из видов подкормки,
находящейся в кошеле.
Прекращение клева при ловле сазана от хвоста кошеля
свидетельствует о том, что рыбы нет. В это, время необходимо поднять
кошель в лодку, набить его кормом доверху и снова перестроиться на
рыбалку от сетки кошеля. Этим способом, кроме сазана, с успехом
можно ловить любую нехищную рыбу. На Урале, кроме сазана, я
ловил язя и леща, но специально ловлей их не занимался, так как
для этой рыбы нужна более легкая снасть. Все же и на грубую
(сазанью) снасть утром я всегда ловил 2—3 язей, граммов по 800, а
иногда леща и подуста. Когда же начинало пригревать солнце, т. е.
примерно в 9 часов утра, начинал брать и сазан.
С подходом сазана к кошелю вся другая рыба исчезает. Следует
отметить, что при ловле от кошеля берет сазан самый крупный из
тех, что водятся на местном плёсе.
В 1956 году этот способ ловли я применял на Днепре, под Киевом,
у быков разрушенного во время войны моста. Мост этот находится
против Печерской Лавры.
За день мной было поймано 7 язей весом 400—500 граммов
каждый и 4 подлещика граммов по 600. Снасть была следующая: леска
0,3 миллиметра на проводочной катушке50 метров, крючок—мелкий,
насадка—горох. По киевским масштабам в районе города такой
улов считается завидным. Более приличную рыбалку на реке Днепре
можно найти лишь уехав от города не менее чем на 100 км — такое
путешествие с лодкой невозможно.
Смело могу сказать, что в наших реках везде, где водится более
или менее крупная рыба и в достаточном количестве, описанным
мною способом можно добиться рекордных уловов (применяя,
конечно, на ту или иную рыбу соответствующую снасть).
В реках, где рыбы очень мало, указанным способом можно и
ничего не поймать, так как в таких реках достаточно природного
корма. А рыба настолько пуглива, что может не подойти к кошелю,
стоящему под лодкой.
В заключение хочу рассказать об особенностях рыбалки на реке
Урале.
Урал в районе Чкаловской области (ныне Оренбургской) и выше
насчитывает большое количество мелких перекатов, вследствие
чего он не пригоден для судоходства. Как правило, после каждого
глубокого плеса начинается перекат. Перекаты являются прекрас-
175

ными местами для ловли голавля нахлыстом, подуста и голавля на
живца (пескаря), жереха — на спиннинг.
Плесы реки достигают глубины 3,5—5 метров. По берегам во
многих местах (Зеленый яр, Павловские лагеря, Психколония,
Дубовый яр, Песчаный яр и др.) растет лес. Во время весенних паводков,
подмывающих берега, лес падает в воду. Наличие глубины и коряг
создает прекрасные условия для скопления и зимовки рыбы в этих
местах. Такие плесы представляют раздолье для рыболовов.
Приспособившись рыбачить с лодки, можно, кроме сазана, вдоволь
половить и крупного судака отвесным блеснением, спускаясь вниз
по реке и блесня вдоль расположения коряг. На этих плесах водится
крупный сом, которого можно ловить на так называемый «чоблок».
Снасть эта представляет из себя следующее: к пруту из тальника
(тонкий конец которого диаметром 10 миллиметров) привязывается
шнур с большим крючком, на который насаживается 500-граммовый
живец, лягушка или опаленная ворона, воробей. Прут втыкается
глубоко в землю и опирается на рогульку. Насадка должна плавать
в верхних слоях воды под берегом.
Плесы реки в верхнем течении Урала обладают спокойным
течением, и по берегам некоторых из них (у деревень Ивановки, Благо-
словленки) растет камыш. На этих плесах спиннингом можно с
успехом ловить щуку. В 10 км от города вниз по Уралу в него впадает
река Сакмара. Природные особенности ее те же, рыбалка на Сакма-
ре ничем не отличается от рыбалки на реке Урал. Сазана на Сакмаре
также было немало.
Вниз по Уралу начинается сильное течение, и при рыбалке с
лодки впроводку необходимо ставить заводь. На закоряженных
глубоких плесах (Песчаный яр, Зеленый яр, Дубовый яр и др.)
останавливается на зимовку рыба, так что любители подледной ловли
не особенно далеко от города найдут прекрасные места (ямы) для
ловли судака на зимние тяжелые блесны.
г. Киев
Б. Аксенов
В ТАРУСЕ НА ОКЕ
Каждый водоем имеет свои особенности. Это общеизвестно.
И однако, приезжая на новое место, лучше заранее знать основные
характеристики водоема и о тамошних особенностях рыбной ловли.
В настоящем очерке мне хочется рассказать о рыбной ловле на Оке
в районе Тарусы, на участке от Велегожа до Веховского карьера
(см. схему).
Лодка здесь необходима, так как ловля с берега плохая —
неудобные берега. По этой же причине отпадают и жерлицы. Нечего
здесь делать и спиннингистам: жереха на этом участке мало, а щука
и судак попадаются на блесну чрезвычайно редко. Исключение
176

составляет лишь береговая ловля налима на донки с
колокольчиками по ночам. Берет налим с октября и до ледостава. Ловят его на
земляного червя, на выползка, но главным образом на пескаря.
Ловят на песках. Лучше всего — против гряд. Летом налим держится
на грядах, а с наступлением холодов выходит на пески. Основной
клев начинается с вечерних сумерек и продолжается примерно до
полуночи. Редко клев возобновляется с 4—5 часов утра и
продолжается до рассвета.
177

Летний сезон у нас в Тарусе начинается в мае.
Еще до появления майского жука ловят впроводку на
перекатах, на глубине 1—1,5 метра. Насадка — навозный жук. Ловится
подуст, мелкая плотва, окунь и клинок, как здесь называют ельца.
С появлением майского жука начинает брать голавль. На
перекатах его ловят на донную и поплавочную проводки, на грядах, в
глубоких местах (от 2 до 4 метров)— на донки с подвесными
поплавками и подвижным грузом. Лучше насаживать 2—3 жуков. Жало
крючка (№ 8,5—9) следует оставлять открытым. Леска — 0,3
миллиметра.
Со второй половины мая начинается ловля впроводку по
глубоким местам и на грядах. Насадка — навозный червь. Ловятся
преимущественно густера и подлещик. Густера здесь крупная — до
400 граммов. Изредка попадает окунь, плотва и голавль.
Со второй половины июня, тоже на грядах и на глубоких местах,
на хлеб со дна начинает брать плотва. Груз подвижный, поплавок
висячий. При такой ловле лодку надо ставить на два якоря, чтобы
ее не мотало течением и ветром, так как заметить поклевку довольно
трудно. Ловля эта очень увлекательна и требует большого внимания.
Поклевка — осторожная и краткая. Опаздывать с подсечкой нельзя.
Насадка — круто мятый хлеб, черный пополам с белым, без ваты.
Насаживать его на крючок надо шариком, но так, чтобы жало
примерно на 0,1 миллиметра было наружу. Крючок (№ 5—6) должен
быть очень острым с коротким цевьем. Леска не толще чем 0,3
миллиметра. Плотва в этих местах попадается крупная, килограммовая.
Однажды мне удалось поймать экземпляр весом 1300 граммов.
Попадается на хлеб также голавль и крупная густера.
Бывает, что густера и подлещик перестают ловиться впроводку,
зато хорошо начинают брать на донку с подвижным грузом. Такое
явление может продолжаться день, два, три в разное время лета.
В июле клев впроводку на червя ослабевает, а иногда и вовсе
прекращается. Тогда следует перейти на пареную пшеницу. Ловля
со дна на хлеб продолжается до наступления холодов. С конца
сентября на грядах, на глубине 1—1,5 метра впроводку и со дна берет
на червя окунь. Чем ближе к ледоставу, тем энергичнее клев.
На песках с ранней весны и до поздней осени берет ерш. Ловят
его впроводку, на донки и на легкие подпуска.
При ловле впроводку любой рыбы отличные результаты дает
подкормка, на которую идет смесь из дробленого гороха, пшена,
пшеницы, гречи, овса и жмыха — все в распаренном виде. Из этой смеси
с добавлением земли или глины с песком делают шары диаметром
10—15 сантиметров. Шарам дают подсохнуть и окрепнуть в течение
нескольких часов и непосредственно перед ловлей бросают в воду
с таким расчетом, чтобы крючок с насадкой проходил возле шаров.
Полезно во время ловли время от времени подбрасывать шары.
Во второй половине июня начинает брать судак. Ловят его на
пескаря и исключительно на грядах. В качестве живца неплох и
мелкий голавлик. Ловят судака на донки, но главным образом на
178

так называемую у нас «тюкалку». Способ этот заключается в
следующем. Лодку пускают по течению, плавом. Проплыв добычливые
места, рыболов на веслах возвращается обратно и снова начинает
«тюкать». Ловят на удилище со спиннинговой катушкой, но, вместо
блесны, на особой снасточке насажен пескарь. Как только груз
касается дна, его приподнимают примерно на 0,5 метра, а затем
вновь опускают на дно, ударяя грузом по камням гряды. Это
однообразное движение и называется у нас «тюканьем». Способ этот не
нов, он описан у Сабанеева в главе о судаках. В наших местах он
очень распространен и дает хорошие результаты. Так же ловят не
только судака, но и голавля, окуня, а с сентября и щуку. Правда,
для щуки нужна другая оснастка.
Удилище для «тюканья» применяется обычное спиннинговое, но
не длиннее 125 сантиметров, чтобы удобнее было брать пойманную
рыбу подсачком или багориком. При поклевке необходимо резко и
сильно подсекать, поэтому удилище должно быть жестким и
прочным. Практика показала, что для этой цели лучше всего
использовать можжевельник. Полезно разок-другой в течение сезона
покрывать его ацетоновым лаком (для ногтей). Конец удилища должен
быть не менее 5—6 миллиметров в диаметре (для прочности).
Катушка обычная, спиннинговая. Леска — 0,4,максимум 0,5 миллиметра.
Груз спиннинговый. При сильном течении или при попутном ветре
груз следует ставить потяжелее. Для судака, голавля и окуня
применяется оснастка, показанная на рис. 1. На конец поводка обычным
рыболовным узлом привязывается средних размеров (№ 5—6) двой-
ничок. Затем берется одинарный крючок такого же размера. Ушко
его отпускается нагреванием, загибается под прямым углом внутрь
и надевается на поводок, как указано на рисунке. После этого леску
прижимают к цевью крючка и обматывают ниткой. Делается это для
того, чтобы иметь возможность передвигать крючок выше или ниже
в зависимости от размера живца. Нитку рекомендуется наматывать
в два ряда, чтобы крючок передвигался туго. Длина поводка с
крючками равна примерно 65 сантиметрам. Насаживают пескаря
следующим образом: одинарный крючок продевается через ноздрю, а одно
из жал двойничка пропускается насквозь ниже анального отверстия.
При такой насадке пескарь долго остается живым. Накоторые
рыболовы, вме<?го одинарного крючка, ставят также двойничок, но
меньшего размера. В этом случае, если двойничок не паяный, после
загиба ушка цевье (без лески!) следует обмотать ниткой, а уж затем ту
же операцию повторить и с леской. Существует и третий вариант
179

Обмотка ниткой
^есна Обмотка ниткой непаянноео двойника
7
Загнутое ушко Металлический
поводок 25 см
— 65 см-
Рис. 2
^Леска к удилищу
1-й способ
Подвижной
головной крючок
Нарабин
Квостовой
крючок
■ 65см-
Рис. 3
Рис, 4

снасточки, когда вместо двойничка ставят тройник. В этом случае
живца цепляют под верхний плавник.
Для ловли щук оснастка делается на проволочном поводке и
крючки ставятся крупнее. Чем тоньше металлический поводок, тем
лучше, но, конечно, не следует забывать о его прочности. Поводок,
свитый из нескольких тонких проволочек, употреблять не
рекомендуется. Оснастка для ловли щук изготовляется так же, как и
вышеописанная, с той только разницей, что между обоими крючками
делается коленце (см. рис. 2). Если хвостовой крючок не паяный, его
цевье обматывают ниткой. Длина проволочного поводка — 25
сантиметров, а дальше он надвязывается обычной леской до общей
длины 65 или около этого сантиметров.
Расскажем теперь о трех способах крепления поводка оснастки
и груза к основной леске (см. рис. 3, 4 и 5). Первый способ самый
простой, но имеет тот недостаток, что живец идет очень низко и часто
крючки цепляются за камни. Ликвидировать такой зацеп трудно.
Либо ломается крючок, либо рвется леска.
При втором и третьем способах живец идет несколько выше ото
дна. Хищник лучше видит его. Зацепы бывают главным образом
грузом, а не крючком (вернее сказать, что груз заклинивается между
камнями). Такой зацеп ликвидировать проще и без ущерба. Для
этого следует подняться выше места зацепа, потянуть или
подергать за лесу, и груз освободится.
На мой взгляд, предпочтение следует отдать второму способу.
Необходимо отметить, что во всех случаях крючки желательны
с коротким цевьем.
181

При летней ловле судака рекомендуется насаживать пескаря
среднего размера. При ловле щуки поздней осенью размер крючков
следует увеличить, а пескаря брать крупного.
г. Таруса
А. Соловьев
ПОЕЗДКА НА ДНЕСТР
Конечным пунктом нашей поездки было намечено село Кошница
на берегу Днестра, в 40 километрах от Кишинева. Выбор пал на
Кошницу не случайно. Удобство сообщения, отдаленность от крупных
населенных пунктов и большие возможности в выборе участка для
ловли привлекли наше внимание. В селе имеется столовая, магазин,
клуб, так что в сочетании с обилием фруктов и солнца создается
заманчивая картина идеального отдыха.
Приготовив лески, крючки, блесны, проверив спиннинги и еще
раз уточнив по карте маршрут движения, мы, двое любителей
рыбной ловли, вместе с женами двинулись в путь. В поездке к нам
присоединилась еще одна супружеская чета. Она ехала провести свой
отпуск с удочками на Днестре в районе станции Бендеры, но по
дороге решила изменить свой маршрут и присоединиться к нам. В
столице Молдавии мы пересели на автобус по маршруту Кишинев—
Дубоссары. Эти два города соединены хорошей асфальтированной
дорогой, которая проходит по красивой местности. Автобусы
курсируют ежечасно. Расстояние между городами — 50 километров.
Не доходя 10 километров до Дубоссар, шоссейная дорога
приближается к Днестру и далее идет вблизи реки. В этом-то месте, только
по другую сторону реки, раскинулось на два-три километра
большое село Кошница. Сойдя с автобуса и переправившись через реку,
мы прибыли на конечный пункт нашего маршрута.
На месте, как часто бывает в таких случаях, нас ждала неудача.
Вода в реке была мутная, как в половодье, уровень ее, несмотря на
август, повысился почти на два метра. В (Карпатах, где берет начало
река, прошли сильные дожди, которые размыли глинистые берега
реки, и обычно чистая вода Днестра неслась быстрым мутным
потоком.
Несколько дней нам пришлось ожидать спада и посветления воды.
Это время мы использовали для оборудования донок, беседовали с
местными рыболовами, изучали реку. Отдельные вылазки пока
давали малоутешительные результаты: две-три небольших густерки—
вот и весь улов. Но мы не унывали.
В то утро мы встали раньше обычного, еще до рассвета. Напротив
села на середине реки раскинулся большой остров. На мысу его
одиноко мерцал огонек в шалаше бакенщика, вероятно, ночью он
ловил рыбу. Ближний к селу рукав реки мелкий, и мы в сопровож-
182

дении проводника вброд перебрались на остров. На другом рукаве
реки глубина доходит местами до десяти метров. В одну из таких ям
и закинул донки мой приятель, а я пошел со спиннингом по
песчаной отмели вдоль острова.
На реке было тихо и безлюдно. Изредка слышались глухие
всплески у противоположного крутого берега. Там было быстрое течение,
ямы и водовороты. Какое волнение испытываешь, встречая утро с
удочкой в руках на незнакомой, таящей в себе много надежд реке!
Я старался забросить блесну как можно дальше, к
противоположному берегу, но преодолеть середины протока мне не удавалось.
Первая поклевка. Сначала мне показалось, что тройник зацепил за
дно, затем, решив, что это коряга, я начал тащить ее к берегу, но тут
«коряга» сильно потянула против течения. Добыча оказалась
двухкилограммовым судаком. Я поспешил поделиться радостью с
приятелем и, подойдя к нему, увидел, что он на навозного червя поймал
небольшого сома и нескольких густер. Вскоре на одну из донок,
заброшенную в глубокое место на середине протока, взяла крупная
рыба. Уже близко от берега последовал рывок, и в наших руках
остался обрывок лесы. Подошедший бакенщик пояснил, что в этом
месте водится сазан, которого здесь называют коробом.
Мы приглядывались к повадкам местных рыболовов,
советовались с ними. Это оказалось весьма полезным. Каждая река имеет
свои особенности. Здесь спиннинговая ловля почти не практикуется.
Из местных рыболовов редко кто имеет спиннинг, а приезжих мало.
Да и сами уловы неустойчивы. Лишь однажды мы были свидетелями,
как сынишка бакенщика с острова на самодельный спиннинг за один
вечер взял на перекате полдюжины килограммовых голавлей. У нас
^при себе в это время спиннингов не было, и, когда мы, запыхавшись,
вернулись с ними, клев уже прекратился. Из блесен лучшими здесь
считаются «трофимовская», «байкал», «универсальная». Но
некоторые предпочитают самодельные быстровращающиеся из тонкой
белой жести, которые на течении сильно вибрируют.
Большинство рыболовов ловят на донки-закидушки. Делают
их так: на большое фанерное мотовило наматывают 25—30 метров
лесы сечением 0,6—0,8 миллиметра. Применение более толстой лесы
нецелесообразно, так как у нее увеличится площадь сопротивления
мощному потоку воды и, следовательно, потребуется слишком
тяжелый груз, чтобы лесу не прибило к берегу. Кроме того, это
уменьшает чувствительность снасти. К концу лесы привязывают плитку
свинца весом 300—400 граммов или камень. На расстоянии 10—15
сантиметров от груза прикрепляется первый поводок толщиной
0,3—0,4 миллиметра и длиной 15—20 сантиметров. Остальные три-
четыре таких же поводка крепятся выше на расстоянии 30—40
сантиметров один от другого. Крючки ставят № 4—6 с коротким цевьем.
Некоторые рыболовы, кроме того, тонкой проволокой привязывают
к грузу кусок конопляного жмыха. Рыбу привлекает сильный запах
жмыха, она кружится около него, наталкивается на насадку и берет
ее.
183

Насадкой служит мамалыга (каша из кукурузной муки) или вет-
рица (личинка бабочки-поденки), которую добывают длинными
лопатами со дна у крутых глинистых берегов реки. Хорошо ловить
и на червя, особенно навозного. Отсутствие растительности в реке
делает рыбу очень неприхотливой к выбору корма. Она вынуждена
питаться всем, что попадает в воду, а попадают чаще всего
помидоры, сливы и яблоки, так как сады и огороды тянутся на многие
километры вдоль берегов Днестра. На эти насадки даже ловят в
местах переработки или погрузки фруктов и овощей и несколько
ниже по течению. Берет на эту насадку голавль. Лучший период
ловли — время сбора урожая. Перед насаживанием на донку
помидора или сливы их нарезают на небольшие кусочки и каждый
кусочек за кожицу нацепляют на крючок.
Закинув такую донку, рыболов привязывает лесу к короткому
прутику, предварительно воткнутому в берег реки, а рядом кладет
мотовило с остатками лесы. Бродя по берегу, можно наблюдать у
воды ровные рядки таких прутиков. Это значит, что здесь побывал
рыболов.
Сильное течение реки туго натягивает лесу. Момент поклевки
обнаруживают по отклонению кончика прутика: он начинает
дергаться. Чтобы не прозевать поклевки, особенно при ловле на
несколько донок, к прутику привязывают самодельный колокольчик,
изготовленный из пустой консервной или гуталинной банки с
камушком внутри, или сооружают своеобразное устройство: кусок глины,
которой всегда много под рукой, разминают и нанизывают на конец
прутика, затем приминают глину ладонью и на образовавшуюся
площадку кладут камушек или глиняный шарик. Такое сигнальное
устройство чувствительно к самой слабой поклевке, и при малейшем
толчке лесы шарик падает.
Для того чтобы выбрать и снова забросить такую донку, требуется
много времени и труда, особенно при отсутствии навыка, поэтому
рыболовы, которые имеют спиннинги, приспосабливают их поддонки.
В Днестре водится разнообразная рыба. Наиболее часто
попадается голавль, густера, рыбец, судак, сом. Встречаются также
стерлядь, щука, лещ, окунь, подуст, шереспер и другие рыбы.
Известны отдельные случаи поимки крупных белуг. Лучшая пора
рыбной ловли — весна и особенно осень, а время суток — утро.
Мелкая рыба хорошо берет и днем.
Однажды я ловил днем на навозного червя. Клев был весьма
интенсивным, несмотря на холодную, ветреную погоду. Поклевки
следовали одна за другой, брала густера весом до ста граммов. Мне
надоело выбирать донку после каждой поклевки, и я решил немного
отдохнуть, оставив снасть без внимания. Кончик донки-спиннинга
не переставал упорно дергаться. Когда через несколько минут я
взялся за удилище, то вынул сразу пять густерок, сидевших на всех
пяти поводках. Обычно густера брала осторожно, и, если немного
промедлить с подсечкой, крючок оказывался пустым, но на этот раз
клев был очень жадным.
184

Запомнился и другой случай. Напротив села все время стояла
баржа, на которую грузили фрукты и овощи. Однажды, выбирая
место для ловли, я обнаружил, что баржи нет. Решил попробовать
на этом месте. Не успел я закрепить заброшенную донку-спиннинг,
как леса сильно запрыгала. Быстро делаю подсечку и чувствую, что
леса не поддается, затем пошла в сторону. Осторожно подвожу
рыбу к берегу, добыча, видимо, не маленькая, но в этот момент леса
вдруг провисает. Сход. Забрасываю вновь на это место, и опять
поклевка. Вынимаю голавля весом около килограмма. Третий заброс,
и на берег вытаскиваю такого же размера рыбца. Клев продолжался
весь вечер, а рыболовы, сидевшие от меня в нескольких метрах,
ограничились всего несколькими густерками.
Вероятно, у баржи рыба привадилась подбирать отбросы
пищевых продуктов, которые скапливались на дне неглубокой заводи.
Незадолго перед возвращением в Москву мы посетили участок
реки около районного центра Дубассары, поднявшись на пароходе
вверх по реке на 15 километров. Здесь Днестр перегорожен
плотиной и охотно посещается рыболовами, как местными, так и
приезжими. Условия ловли в районе Дубоссар не отличаются от
описанных, к ним можно только добавить ловлю на тюкалку. Тюка^ка
имеет несколько поводков, каждый из которых оканчивается
искусственной рыбкой, выпиленной из белой ручки зубной щетки с
вмонтированным в нее и замаскированным в подрезанной щетине
крючком. Такую тюкалку при помощи водяного змея запускают против
течения на середину реки, ближе к струе падающей воды. Там
охотится шереспер.
Участок реки ниже плотины считается самым добычливым. Идя
против течения, рыба встречает на своем пути препятствие и
останавливается.
Выше плотины река защемлена между двумя высокими холмами
и напоминает своим видом глубокое горное озеро шириной не менее
километра. В ветреную погоду из-за большой волны условия ловли
здесь трудные.
М. Бабкин
НА СЕВЕРЕ КОЛЬСКОГО ПОЛУОСТРОВА
Кто никогда не был в северной части Кольского полуострова,
тому трудно представить суровую красоту его природы. Когда вы
подъезжаете к Мурманску, виден живописный ландшафт,
напоминающий красоту забайкальской золотой тайги. Вместе с тем
прекрасные пейзажи похожи и на панораму, открывающуюся из Байдарских
ворот в Крыму. Воды Кольского фиорда могут соперничать с водами
юга: они почти никогда не покрываются льдом и круглый год плещут
о прибрежные камни и скалы.
185

Темное время года сменилось светлым. Над'Мурманском днем и
ночью светит яркое солнце. В самую полночь солнышко как бы
погладит вершины гор и вновь начинает подниматься. Круглые сутки
длится день. Не бывает даже сумерек, природа живет все двадцать
четыре часа.
Наступило лето с обилием света и тепла. Правда, бывают и
курьезы: плывешь в шлюпке в яркий, солнечный, теплый день, и вдруг
с неба начинают падать крупные, пышные снежинки. Но это
продолжается недолго. Снегопад прекратился так же неожиданно, как и
начался. Воды опять сверкают бриллиантами. После длительной
полярной ночи рыбы усиленно питаются. Сколько пикши, трески и
камбалы можно наудить в это время года! Во многих реках и озерах
полуострова обитают ценные виды рыб: форель, кумжа, сиг, лосось.
Несколько слово конструкции и частях удочки для ужения рыбы
«с пальца». Компонентами ее являются: 1) деревянное мотовило,
своей формой напоминающее мотовило, применяющееся при ловле
дорожкой; 2) шнур толщиной от трех до пяти миллиметров и длиной
100метров, капроновый или другой прочный шнур, который
выдерживал бы груз не менее 10 килограммов и не резал бы пальцы рук. Жил-
ковая леса для этой ловли почти не пригодна; 3) скользящее тяжелое
медное или свинцовое грузило, которое могло бы быстро погружать
металлическое «коромысло» с наживками на большую глубину;
4) «коромысло» из крепкой железной или стальной проволоки
диаметром 3—5 миллдметров длиной 45 сантиметров и более; 5) три
«жилковых» поводка длиной от 8 до 13 сантиметров каждый; 6) три
крепких крючка № 7—12,
Поводки окрашиваются в коричневый цвет. Расстояние между
ними делаются большие, чтобы крючки не цеплялись друг за друга.
Общий вид удочки виден на рисунке.
В Кольском заливе регулярно происходят отливы и приливы.
Во время отлива на короткий промежуток времени появляются
песчаные острова, а во время прилива они вновь скрываются под водой.
Конец отлива и начало прилива мы использовали для собирания на
этих островах морских червей-пескожил толщиной и длиной
примерно с большой карандаш.
В первые часы отлива мы с товарищем брали с собой две удочки,
две большие железные лопаты и другое снаряжение, садились в
шлюпку и плыли к острову, который на наших глазах «выходил» из
воды. Мы высаживались там, оставляя шлюпку на якоре. Быстро
186

выкапывали лопатами больших червей под песчаными бугорками
с глубины 20—25 сантиметров.
В часы прилива, когда вода начинала заливать остров, мы
отплывали от него и на глубине в 10—20 метров опускали якорь и
приступали к ужению пикши, трески и камбалы. В качестве наживки
употребляли отрезанные кусочки пескожила длиной 10—12
миллиметров.
При ужении было замечено, что клев следовал чаще всего после
того, как скользящее грузило падало на дно, ударяясь в
металлическое «коромысло». Вероятно, оно издавало такой звук, который
приманивал к себе пикшу и треску.
Как только «коромысло», грузило и наживки ложились на дно,
грузило и «коромысло» приподнимались на 9—14 сантиметров (в
зависимости от длины поводков). Обычно поклевки, которые мы
хорошо ощущали пальцами, следовали одна за другой. Подсекали
после ощущения дрожи лесы.
В качестве наживок можно успешно использовать и мелких рыб
(например, песчанку, мойву, сельдь), кусочки рыб и мясо
моллюсков, которых добывают сачками, а в отлив собирают руками. На
мясо моллюсков особенно хорошо удится камбала.
Самый интенсивный клев рыбы в Кольском заливе наблюдался
в июне, июле и августе.
Описанным способом можно удить в реках, озерах и
водохранилищах налима, сома, бычка, ерша, окуня и других рыб, изменяя
соответствующим образом длину и толщину поводков, лесы, грузило
и размеры крючков, а также и сами наживки.
С. Беляев
ЛОВЛЯ ХАРИУСА НА НЕВЕ
Хариус в Неве обитает в верхнем течении — от истока до с.
Ивановское. Излюбленные места стоянки хариуса — пороги и участки
ниже каменистых гряд.
В Неве ловятся преимущественно некрупные хариусы—до 200—
250 граммов, но иногда попадаются экземпляры до 1,5—2
килограммов.
Обычные способы ловли хариуса — с поплавком впроводку и
нахлыстом — почти не применимы в такой широкой, глубокой и
быстрой реке, как Нева. Поэтому прежде ловля в Неве хариуса
носила случайный характер. В настоящее время невские рыболовы
применяют один из вариантов ловли на «ходовую» донку и успешно
ловят хариуса.
Снасть состоит из одноручного спиннингового удилища,
снабженного катушкой, вмещающей 80—100 метров жилковой лесы
диаметром 0,3 миллиметра. Грузило — круглое, от 15 до 80 граммов; его
187

вес подбирают в зависимости от силы течения и глубины на месте
ловли.
Грузило и поводок правильнее прикреплять к лесе при помощи
тройного карабина: к одному колечку карабина привязывают лесу,
ко второму на отдельном поводке—грузило и к третьему — поводок
с крючком № 5—6. Иногда пользуются поводком, свободно
скользящим на колечке по лесе. При такой оснастке рыба, не чувствуя
сопротивления, берет вернее, но зато поклевка становится
малозаметной. На крючок обычно насаживают дождевых червей, но
вполне возможна ловля на кузнечика, поденку й других насекомых.
Ловля производится с лодки. Ее устанавливают на одном якоре,
опускаемом с носа. Якорную веревку употребляют длиной до 100
метров, это позволяет, не вынимая якоря, менять место ловли, спускаясь
вниз по течению. Веревку удобнее пропускать через блок,
установленный на носу лодки. К одной из лап якоря привязывают
дополнительную веревку с буйком: потянув за эту веревку, легко освободить
якорь, часто «заедающий» в каменистых местах. Некоторые
рыболовы пользуются также легко разгибающимися проволочными
якорями.
Техника ловли такова: установив лодку, рыболов забрасывает
приманку примерно поперек течения, так, чтобы грузило достигало
дна немного ниже лодки. Затем, придержав катушку, предоставляют
течению сносить грузило по дуге. При этом оно катится по дну,
временами задерживаясь на неровностях, крючок же с насадкой идет
впереди — навстречу рыбе. Во время проводки можно понемногу
стравливать лесу с катушки, увеличивая тем самым ширину дуги.
Если поклевки не последовало, то заброс повторяют в другом
направлении. В дальнейшем постепенно спускаются вниз по
течению и, только обловив участок на всю длину веревки, переставляют
якорь.
Поклевки чаще всего бывают в последней части дуги, перед
выносом приманки на прямую. Поклевка выражается или в легкой
потяжке, или в ряде коротких толчков. Подсекать следует
немедленно, при первом толчке, широким и энергичным движением.
Вываживать хариуса надо осторожно: он сильно сопротивляется
и может порвать поводок или губу. Брать хариуса удобнее всего
подсачком с сеткой, сплетенной из тонких ниток, для уменьшения
сопротивления воды на быстрине.
188

Указать, когда лучше берет хариус в течение дня,
затруднительно. Хуже всего он ловится во второй половине дня вплоть до заката
солнца. После заката и ночью клев обычно бывает хорошим.
Влияет на клев направление ветра: лучший клев наблюдается
при низовом ветре, замедляющем скорость течения.
Ловля на ходовую донку дает хороший отдых, много волнующих
переживаний, а нередко и неплохой улов.
Ленинградская обл.
В. Федоров
НА МАТЫРУ ЗА САЗАНОМ
У нас на Тамбовщине сазана мало. Охотиться за ним ездим на
реку Матыру, которая протекает недалеко от Липецка. На ловлю
сазана переключились многие лещатники. Они едут до Липецка
с пересадкой на станции Грязи, а затем семь километров идут
пешком. Три года тому назад я тоже «перекочевал» к сазанятникам.
В Тамбовской и Липецкой областях сазан начинает ловиться с
25—28 апреля, когда вода еще мутная, и вплоть до сильных
заморозков. С 1—10 июня по 1—5 июля у сазана — нерест.
В Матыре водится сазан различной окраски. Встречаются с
черной головой и спиной, с густо-коричнево-красными плавниками
и темно-бронзовой чешуей. Есть желтый сазан со светло-серой
головой и спиной и оранжево,-красными плавниками. Все они к
приваде подходят одновременно, берут на одни и те же насадки,
поклевка у них ничем не различается. Правда, у черного сазана поклевка
энергичнее, он считается сильнее своих сородичей.
В большинстве случаев сазан держится на глубоких,
коряжистых местах, по обрезам ям, у крутых берегов, редко подходит
к приваде, брошенной на песок. Любит держаться у глубоких
заливов, в местах с густой растительностью и илистым дном. Замечено,
что сазан постоянно держится в понравившихся ему местах,
недалеко от зимней стоянки. Однако, если его тревожат сетями, он
иногда меняет «квартиру». Весной сазан любит держаться там, где
кормится. Здесь же он «играет» весь день, даже в ненастную погоду.
В районе Ягупово Матыра широкая и глубокая, берега крутые,
густо поросшие растительностью. Когда я приехал сюда первый раз,
день стоял тихий и жаркий. Хотелось увидеть «игру» хотя бы одного
сазанчика, но до четырех часов дня поверхность реки оставалась
гладкой. Можно было подумать, что не только сазана, но и никакой
другой рыбы здесь нет.
Но вот на яме кто-то сильно шлепнул хвостом. Затем — еще раз.
Создавалось впечатление, будто кто-то часто, без перерыва, бросает
в воду камни... Это сазан поднялся «играть». Он передвигался по
правой — теневой — стороне реки. В заливе сазан остановился, и
началась «рыбья пляска». В ней участвовали экземпляры, весящие
189

не менее десяти килограммов. Дух захватило от этой картины!
Из реки на полметра и больше выскакивали золотистые крупные
рыбы. Они мгновенно закидывали кверху хвосты и, падая, сильно
били ими по воде. Некоторые сазаны как бы не успевали
перевернуться в воздухе и погружались в воду хвостом вперед. Такой
«игры» мне еще никогда не доводилось видеть.
В самом узком месте реки я поставил палатку и бросил приваду.
Вскоре поймал двух сазанов весом по три килограмма и убедился,
что лески у меня тонкие, крючки мелкие. Однако начало неплохое.
Соседи сказали: «У нас норма — один сазан в день». На следующее
утро поклевок было много, но поймал только одного. Результат же
отпуска таков: за двадцать дней — 38 сазанов и шесть лещей. В
следующие два года уловы были такими же хорошими. Успех
объясняется просто: я ловлю с поплавком, а почти все местные рыболовы им
не пользуются. Они ждут такую «потяжку», чтобы сазан утащил
удилище и сам засекся.
При ловле на беспоплавочную удочку спортсмен замечает
поклевку по натяжению лесы и наклону кончика удилища. Он не всегда
успевает подсечь, кончик удилища подпрыгивает, дергает леску, что
отпугивает сазана: он выбрасывает насадку изо рта.
При интенсивном клеве сазана поплавок ведет себя так же, как
и при ловле леща. Он довольно плавно погружается, и если не
подсечь на половине погружения, то весь уходит под воду. К
сожалению, таких поклевок очень мало. Бывает, что поплавок лишь слегка
погружается, застывает на некоторое время, затем принимает
нормальное положение. Если после этого ^осмотришь насадку, то
окажется, что она или сбита, или помята, или общипана. Ясно, брал
сазан. Значит, при следующей такой поклевке надо подсекать.
Чтобы сделать бамбуковое удилище более прочным, я обматываю
его ниткой № 10. Витки делаю вплотную друг к другу. Покрытое
такой обмоткой удилище крашу, чтобы оно не впитывало влагу. При
ловле сазана имеет значение, как привязан крючок. При таком
спо190
собе, какой показан на рис. 1, леска в
любом месте крючка плавно обнимает его, что
исключает обрыв.

Рис. 3
Обязательно нужен станок для удилищ. Он состоит из двух
подставок с прорезями (рис. 2). У рыболова, имеющего такой станок,
руки всегда чисты и сухи. При переходе он привязывается к
собранным удилищам. К комлевой части удилища я привязываю
прочную бечевку длиной полтора-два метра. На конце она имеет
петлю, которая надевается на колышек, вбитый за станком. Это
необходимо для того, чтобы сазан не утащил удилища и не порвал лески,
когда рыболов «прозевает» поклевку. Нередко бывает, что,
уколовшись о крючок, сазан бросается вглубь или в сторону, а насадку
не отпускает. Удилище в этом случае вылетает из станка, но утащить
его рыба не может, и оно плавает на воде. Оборвать леску сазан тоже
не может, так как одной линии с удилищем у нее не получается.
Пойманных сазанов сажаю на кукан из бельевого шнура: он
прочный, мягкий и не перетирается. Продеваю его не через одну
жабру, так как он нередко прорывает ее, а через две, как показано
на рис. 3. В этом случае конец шнура просовывается под одну жабру,
затем — в рот, а из него — под другую жабру. Шнур завязывается
так, чтобы петля не спадала на «нос» сазана. На таком кукане он
живет до 15 дней. Изредка следует проверять кукан, после ночи —
обязательно, так как он может запутаться в траве.
Самой лучшей весенней насадкой у нас на Тамбовщине считается
личинка «угорь». Если удастся найти ее, улов обеспечен. Однако это
не так просто. Муравейники, в которых водятся такие личинки,
следует искать в дубовом или березовом лесу. Изредка они попадаются
в осиннике, редко — в сосновом лесу. Не в каждом муравейнике
обитают «угри». Иной раз приходится затратить несколько часов, чтобы
собрать 20—30 штук. Муравейники, в которых есть «угри», обычно
низкие, иногда в них нет яиц, расположены они бывают у корней
деревьев и около гнилых пней. Почва в них мелкозернистая, влажная,
перемешана с гнилыми листьями и ветками. Искать надо начиная
с края муравейника, так как в центре его «угрей» находят редко.
Кормить их нужно недоваренной манной кашей или влажными
сухарями.
г. Мичуринск
191

С. Танаев
СЛУЧАЙ НА КОРЕЙСКОМ ОЗЕРр
Этот рассказ я услышал в поезде от своего соседа по купе,
мужчины лет сорока с добрыми лучистыми глазами. Мы ехали уже дня два
и подружились — в дороге люди знакомятся быстро. Как-то раз
сидели мы у окна и молча курили, глядя на проносившиеся мимо леса
и речки
— Вы когда-нибудь ненавидели по-настоящему? — вдруг
спросил мой спутник.
Вопрос был неожиданным, и я не знал, что ответить.
— А я ненавидел, и ненавидел по-настоящему,—продолжал
он.— Произошло это года три назад, но я помню случившееся
настолько отчетливо, словно это произошло вчера. Я очень люблю
природу — посидеть в воскресенье с удочкой у реки или побродить
с ружьем. Отпуск я обычно провожу вдали от города — может быть,
поэтому и не знаю дороги в поликлинику. Так вот, в то лето я поехал
к своему школьному товарищу, он уже давно приглашал меня к себе.
Рыболов он заядлый. В первый же день моего приезда он
предложил:
— Едем на Корейское озеро — половим карасей.
На Корейское так на Корейское. Мы начали собираться, как
вдруг открывается дверь и в комнату входит низкорослый полный
мужчина, одетый в солдатскую гимнастерку и галифе. Было ему
лет пятьдесят, но его старили небритая физиономия и давно не
стриженная голова. Во всем его облике было что-то неряшливое,
неопрятное.
— Здравия желаю, Павел Иванович,— прогнусавил он елейным
голоском.— Никак на рыбалку с дружком собрались? Хе-хе!
Хорошее дело.
Есть люди, к которым с первого взгляда чувствуешь какую-то
неприязнь. Не могу сказать, что именно сразу же не понравилось
мне в нем: елейный тон или маленькие хитрые глаза на оплывшем
лице...
Павел встретил его сухо:
— В чем дело, Ярцев?
— Вот Прасковья послала к вашей супруге за ситом.
Павел дал ему сито, и Ярцев, еще раз пристально и, как мне
показалось, насмешливо оглядев наше снаряжение, вышел.
— Жулик! — хмуро произнес Павел, когда дверь за Ярцевым
захлопнулась.— Спекулирует всем и вся. Если существует рай
и попади он туда по ошибке, то господу богу пришлось бы
штудировать уголовный кодекс — такие дела развернет там Ярцев. И
«рыболов» вдобавок... И, представь, носит рыбку мешками. Его
Прасковья — главный поставщик рыбы на базаре. Ходят слухи, что он
рыбьей мелочью кормит свиней. Каково это мне?! Ведь я же
общественный инспектор Рыбнадзора! Ясно, травит или глушит, но не
192

пойман — не вор. Ты думаешь, он за ситом? Нет, на разведку.
Видимо, тоже собирается куда-то. Хитер, бестия. Ну ничего, как-
нибудь накрою, подлеца!
Вы когда-нибудь ездили на поезде между Хабаровском и
Уссурийском? Железная дорога там проходит по долине. G одной стороны
тянутся сопки, поросшие кустарником, с другой — болотистая
равнина, покрытая травой в рост человека. Золотая пора — начало
лета! Сквозь зелень мелькают синие, желтые, темно-красные цветы.
Изредка сверкнет зеркало озерка, и снова перед глазами —
бескрайнее зеленое море. Когда я вижу природу, мне кажется, будто я
молодею на несколько лет.
Мы слезли на небольшом полустанке, от которого в сторону
черневшей вдали дубовой рощи вела узкая тропинка.
— Ну вот, дружище, километра три отмахаем и — озеро!
Какое это наслаждение шагать по тропинке в траве, достигающей
тебе до груди! Над головой льется бесконечная песня жаворонка.
В траве стрекочут кузнечики. Солнце стоит высоко, проливая на
землю море света и тепла. Мы пересекли луг и вошли в рощу, под
сень деревьев. Вдруг Павел остановился и прошептал: «Посмотри
вправо». Я замер, повернул голову и увидел самку пятнистого
оленя, рядом с которой стоял маленький олененок. В больших
красивых глазах матери я видел испуг. Несмышленыш с любопытством
смотрел на нас. Видя, что им ничто не угрожает, самка издала
какой-то звук и побежала. Олененок устремился за ней, и они
скрылись в кустарнике. Некоторое время мы молча смотрели туда, куда
скрылись олени.
Озеро открылось перед нами неожиданно, как только мы вышли
из рощи. Берег, на котором мы находились, вдавался в озеро,
образуя полуостров, на котором росло большое дерево.
— Видишь речку? — объяснял мне Павел, пока мы шагали к
озеру.— У ее устья своеобразный рыбный питомник. Там водится
только молодь. А на том берегу ни разу не ступала нога человека:
непролазные болота тянутся до реки Уссури...
Мы расположились на полуострове под липой, натаскали
хворосту. Павел пошел разбрасывать подкормку, а я, взяв фотоаппарат,
решил побродить по берегу.
Я приблизился к устью небольшой речушки, где в небольшом
заливчике плавала утка с выводком пушистых утят. Подкравшись,
я сфотографировал счастливое семейство. Утка, услышав странный
треск затвора, предостерегающе крякнула и скрылась в камышах
вместе со своим потомством. «Счастливого пути!» — весело крикнул
я им вслед и пошел обратно, довольный сделанным снимком. Еще
издали я увидел, как Павел резко подсек и начал вываживать рыбу.
Когда я подходил к нему, он вынимал из подсачка карася граммов
на шестьсот-семьсот.
Я взял удочку. Я ловил рыбу во многих местах, но не могу
назвать такое, которое можно было бы сравнить с этим по спортивной
удаче.
1 Заказ № 723
193

Вы знаете, сколько очарования в ночевке около костра, на
котором вы сварили уху из только что пойманной рыбы! Вы лежите на
траве, глядя в звездное небо, и вспоминаете с другом старые
школьные годы, порою подавляя грустный вздох...
Проснулся я от ночного холодка, который пробрался сквозь
телогрейку. С востока уже разливался мягкий свет. Над озером
поднимался туман. Вокруг стояла тишина, лишь изредка нарушаемая
голосами птиц да всплесками рыб в озере.
Павел уже стоял с удочкой на берегу. Я тоже взял удочку. Клев
был хороший, и мы увлеклись ловлей. Внезапно до нас донесся звук
ружейного выстрела, приглушенный расстоянием. Затем другой.
Павел настороженно посмотрел в ту сторону, откуда послыщались
выстрелы.
— Странно... Ведь охота еще запрещена...
Прошло около получаса, как раздался еще один выстрел.
*** Здесь что-то нечисто. Пойду посмотрю.
Вернулся он минут через двадцать.
Разве найдешь кого в этих зарослях,— разочарованно
протянул он.
Вдруг в районе питомника раздался глухой удар. По всему озеру
испуганно заплескала рыба.
— Кто-то глушит1 — стремительно вскочил Павел.— Бежим
к речке!
Бросив удочки, мы устремились туда. Еще издали мы
заметили фигуру, орудующую сачком с длинной ручкой.
Человек этот показался мне знакомым. Услышав шум, он обернулся,
и я узнал Ярцева. Маленькие глазки его суетливо забегали, руки
задрожали. Возле него возвышалась горка оглушенной молоди.
Поверхность заливчика была сплошь покрыта мальками.
Павел, побледневший от гнева, подошел к нему!
4— Ну что, Ярцев?
Тот, видимо, оправился от первого испуга и заискивающе
прогнусавил:
Я ничего, Павел Иванович. Вот рыбешкой решил
побаловаться.
Павла взорвало:
—- «Рыбешкой побаловаться». Собирай свой «улов» и пойдем.
Где ружье?
*— Бог с вами, какое ружье. Я вот только рыбкой балуюсь.—
Он заметно наглел.— Что ж это вы, собираетесь доносить на меня?
Не по-соседски! Рыбка, ей что, ее не убавится. Бона сколько озер
кругом.
Из береговых зарослей, попискивая, выплыл утенок, видимо
ища мать.
*-* Постереги этого гада,— обратился ко мне Павел.— Я
поищу его снаряжение.
Ярцев побледнел и начал собирать рыбу, что-то гнусавя себе
под нос. Вдруг из кустов раздался гневный крик!
194

— Веди сюда гадину, Юра!
Мы пошли к Павлу, и перед моими глазами открылось
ужасное зрелище. Первое, что я увидел, была красавица самка
пятнистого оленя, которая и мертвой не утеряла своей красоты.
В остекляневших больших глазах ее была печаль. Рядом с ней,
уткнувшись мордочкой в траву, лежал олененок. Около
двустволки валялась убитая кряква. При виде этой картины к горлу у
меня подкатился комок. Всей душой ненавидел я эту красную
оплывшую физиономию с трусливо бегающими глазами. Мне понадоби*
лось все мое самообладание, чтобы тут же не придушить этого гада.
*
Мой спутник замолчал, глядя в окно. Он был взволнован»
— А что же дальше? — спросил я.
— А дальше мы доставили Ярцева в город. На суде выясни*
лись всякие его темные делишки, и он получил по всей строгости
советских законов. А я, признаюсь, считаю приговор чересчур
мягким.
Николай Шестерит
НА БЕЗЫМЯННОЙ РЕЧКЕ
Летом этого года судьба забросила меня в далекое
сибирское село Усть-Ишим. Из этого села я должен был попасть в
Ханты-Мансийский округ — готовить посадочные площадки для
вертолетов. Прежде всего по карте был составлен маршрут
движения. Непроходимые болота, множество озер с заболоченными
берегами, почти нетронутая тайга, маленькие и тихие реки,
множество гнуса — вот чем характерен Ханты-Мансийский округ. И,
хотя я не думал, что в этих речках может быть какая-либо рыба,
все-таки захватил с собой несколько жерлиц и удочек.
И вот рано утром вертолет плавно поднял наш небольшой
отряд над селом и взял курс на север. Я впервые видел тайгу
с высоты и поэтому не отрывался от окна. Вид был прекрасный:
от горизонта до горизонта раскинулся беспредельный лесной
океан. Кое-где, причудливо извиваясь, пробивая себе дорогу
через непроходимые дебри, виднелись узенькие речушки,
казавшиеся с высоты ручейками. Мы летим уже полчаса, но ландшафт
почти не изменяется — вокруг все те же леса и леса, Но вот
могучие кедры и ели, такие густые,что сквозь их кроны невозможно
разглядеть землю, начали редеть. В просветах засверкали
зеркальца воды.
— Болото! — догадался я.
Да, действительно начинались болота. Сплошная могучая
тайга отступила назад, появились карликовые сосны, стоявшие
7*
195

группками или в одиночку среди небольших озер и мшистых
протянувшихся до горизонта болот. Летим уже второй час, скоро
должен быть квадрат, в котором будем работать. Но вот болота
снова сменяются густым лесом. Здесь, на границе этих двух стихий,
вертолет и должен нас «выбросить». Вот он, снижаясь, дает один
круг, другой, третий... Мы в это время готовимся к прыжку
с зависания. Высота не более 1,5 метра. Мы надеваем на плечи
рюкзаки. Штурман открывает дверь... Один за другим, не
задерживаясь, прыгаем прямо в болото и сразу же увязаем по колено.
Лопасти вертолета сильнее замелькали над нами, он медленно
стал подниматься. Мы остались одни. Теперь только радио будет
связывать нас с миром...
Часа через два утомительной ходьбы по болоту, а затем по
тайге мы добрались, наконец, до назначенной речушки. Ширина
ее была всего 2—3 метра. Вода непрозрачна, и нельзя было
узнать, что в ней таится. Мы наскоро разбили палатку. Один из
рабочих, назначенный дневальным, стал варить обед, а я,
снарядив удочку, пошел выбирать место для ловли. Около получаса
бродил я по берегу, закидывая удочку во все подходящие места,
но все было напрасно: на хлеб рыба не брала. Я решил найти
червей или каких-нибудь личинок. Но разве найдешь их здесь,
среди мхов! Неожиданно пришла в голову мысль попытаться
использовать в качестве насадки листочки травы. Я снял с
крючка катыш хлеба, свернул листочек трубкой, насадил на крючок
и забросил удочку к противоположному берегу речушки. Не
успел поплавок коснуться воды, как его потащило в сторону. Я
подсек. Полукилограммовый язь шлепнулся в траву. Вслед за
ним последовали и другие. За несколько минут я поймал два
десятка язей, среди которых были два экземпляра побольше
килограмма. Этого нам хватило и на вечернюю и на утреннюю уху.
На следующее утро я встал пораньше, чтобы поудить на
зорьке. Далеко не пошел, забросил удочку здесь же, у палатки.
И, как вчера, не успевал вытаскивать все новых и новых
блестевших серебром язей. Приятная, увлекательная ловля! Но
нужно было ее кончать, так как наужено было достаточно, чтобы до
отвала накормить рыбой весь наш небольшой отряд.
Через три дня первая посадочная площадка была готова, и
мы должны были перейти на новое место.
Снова продираемся через тайгу и болота, снова каждый шаг
дается напряжением и трудом. Неожиданно встречаем стоянку
остяков. Штук двенадцать разномастных собак подняли
неистовый лай, бешено рвались с привязи. Остяки, муж с женой,
кое-как успокоив их, подошли к нам. Мы объяснили им, кто мы та*
кие и чем занимаемся в тайге.
Наступал вечер. Пора было разбивать палатку, готовить ужин.
Остяки предложилд нам десяток крупных язей на уху. Я,
естественно, заинтересовался, где и как они ловят рыбу. Старик-
остяк попросил своего сына Юрия проводить меня к речке. Проб-
196

равшись сквозь кусты, я в изумлении остановился. Очень мелкая,
неширокая, с прозрачной водой речка буквально кишела язями.
В Ханты-Мансийском округе много рыбных озер и рек, но
ничего подобного этой безымянной речушке мне не приходилось
видеть.
Ханты-Мансийский округ
Ф. Л. Мшпчел-Хэдж
СРАЖЕНИЕ С МОРСКИМ ЧУДОВИЩЕМ
(Глава из книги «Мой союзник — опасность»)
В водах Тихого океана у побережья Панамы должны были
водиться крупные рыбы, и я верил, что смогу их ловить, если,
конечно, у меня будет соответствующая «удочка». Обычные
снасти, для этого, разумеется, не годились: они просто не
выдержали бы тяжести добычи.
Когда мы прибыли в Бальбоа, я отправился в порт и объяснил
заведующему мастерскими, что мне нужно.
— Постойте-ка,— расхохотался он,— может быть, я просто
ошибся? Вы что, действительно хотите получить от меня снасти
и крюки для ловли акул? Я не ослышался?
«Сейчас он мне скажет,— подумал я,— что он заведует
портовыми мастерскими, а не магазином рыболовных
принадлежностей». Однако, к моему величайшему облегчению, этот человек
принял все за веселую шутку и, чтобы поддержать ее, представил
меня своему главному механику.
— Вы сможете изготовить несколько крюков для ловли акул?—
спросил я.
— Конечно!
— Благодарю. В таком случае сделайте мне дюжину крюков
из рессорной или инструментальной стали.
Пока я набрасывал чертеж с указанием размеров, к нам
присоединились рабочие мастерских. Они взглянули на мои эскизы
и, в свою очередь, схватились за бока. Минут пять я терпеливо
ждал, пока они кончат смеяться, затем снова заговорил:
— Кроме того, мне понадобится еще дюжина крюков из
9,5-миллиметровой стали и третья дюжина из стали толщиной
6,3 миллиметра.
— Ясно,— отозвался механик.— Но, послушайте, как вы
будете удить такими крючками? Ведь это немыслимо! Вы
представляете, сколько они должны весить?
— Понятия не имею,— ответил я,— но удить ими я смогу,
в этом не сомневайтесь.
— Предположим. А как насчет лески?
т

—У меня есть тысяча метров манильского троса толщиной
12,7 миллиметра, тысяча метров толщиной 9,5 миллиметра и
тысяча толщиной 6,4 миллиметра.
Тогда главный механик спросил, что я надеюсь выудить с
подобной снастью.
— Акулу, рыбу-пилу — вообще все, что попадется.
— Но что вы будете делать с такой добычей? Кому нужна
акула или пила-рыба? На них и доллара не заработаешь!
— А я и не собираюсь торговать своим уловом. Я хочу
изучить повадки больших рыб, узнать, каких они достигают
размеров. Обычные снасти для этого не годятся, зато мои «лески»,
надеюсь, достаточно прочны и вполне смогут заменить нам
буксирный трос.
Рабочие уставились на меня, разинув рты*
— Буксирный трос?!
— У человека не хватит сил тягаться с крупными рыбами,—
объяснил я.— Поэтому я хочу привязать леску к форштевню
нашей яхты. Если рыба сядет на крюк, она будет буксировать нас
за собой, пока не устанет. А тогда мы подведем рыбу к борту, и
я прикончу ее разрывной пулей.
Тремя днями позже я получил все, что мне было нужно.
Самые большие крюки весили 6035 граммов и были остры, как
бритва. С первого же взгляда я убедился, что никакая рыба, даже
самая сильная, не сможет их перекусить.
Весь город Бальбоа, или, иначе говоря, вся Панама, вскоре
узнал о моих необычайных проектах. Доброжелатели засыпали
меня всевозможными сведениями и советами, а местная газета даже
поместила подробное описание моих снастей.
Свою штаб-квартиру мы устроили на острове Тобога,
расположенном милях в десяти от Бальбоа. Здесь нам
посчастливилось законтрактовать местного уроженца Лопеса, а заодно и
его сына. Оба они были страстными рыболовами, превосходно
знали повадки крупных рыб и сами не ловили их только из-за
отсутствия подходящего снаряжения.
До сих пор я вспоминаю то утро, когда мы отплыли на «Каре»,
чтобы впервые проверить на практике правильность моих
предположений. Лопес указывал курс, Робби стоял за рулем. Милях
в трех от Тобоги, близ острова Табогилья, мы встали на якорь
и забросили свои «удочки». Час спустя на крюки попались две
песчаные акулы — одна весом сто пятьдесят, а другая сто
двадцать килограммов. Это было, конечно, не то, чего я ожидал, но и
такая добыча сослужила свою службу. Под недоумевающими
взглядами Мэм и Робби я разрубил одну акулу на части, так что
получилось четыре здоровенных куска, килограммов по тридцать
в каждом.
— Что вы собираетесь с ними делать? — спросила Мэб.
т— Нацеплю их как приманку.
Я взял один из шестикилограммовых крюков, нацепил на
198

него кусок акульего мяса и бросил все в нашу маленькую шлюпку.
Робби отгреб метров на тридцать мористее по носу «Кары» и
спустил приманку в воду, Я раскурил трубку и стал ждать.
Прошло несколько томительных часов. Волнение первых
минут вскоре уступило место упрямой решимости, а потом
обыкновенной скуке. Через некоторое время я обнаружил, что Робби,
Лопес и его сын тоже уснули, оставив меня в полном одиночестве.
Я продолжал покуривать и мечтать, мысленно представляя
себе чудовищ юрского периода и раздумывая, каким еще способом
можно изловить огромных животных, которые, по моему
глубокому убеждению, должны были водиться в глубинах этого пока
еще малоисследованного океана.
Вдруг леса как будто дрогнула. Сонливость мою как рукой
сняло. Да, носовой трос разматывался и уходил в глубину,
сначала медленно, затем быстрее.
— Рыба! — завопил я.— Рыба!!!
Мои помощники мгновенно вскочили на ноги.
Леса разматывалась все стремительнее. Скоро ее совсем не
останется, и тогда... Робби бросился вперед, чтобы схватить трос,
но я приказал ему не шевелиться. О единоборстве нечего было и
думать. Нам просто изодрало бы руки в клочья, а сами мы скорее
всего очутились бы за бортом.
Леса натянулась, издав сухой щелкающий звук, и лебедка,
на которой она была накручена, замерла. Манильский трос
толщиною 12,7 миллиметров завибрировал, как струна, однако
выдержал. Яхта медленно двинулась вперед, натягивая якорную цепь.
— Поднять якорь! — закричал я.— Быстрее! Робби,
запускай мотор!
Я пощупал натянутую лесу — она, словно каменная, не
прогибалась при нажиме. Рыба не билась, не сопротивлялась, не
буйствовала, а просто влекла нас за собой огромным мертвым грузом.
Нам оставалось только запастись терпением и ждать.
Чудовище пошло кругом, волоча за собой яхту. Время от
времени мы пытались впятером подтянуть лесу и навернуть хоть
несколько метров на барабан лебедки. Постепенно рыба
ослабевала. Леса пошла свободнее. Робби схватил ружье, но, прежде
чем мы увидели чудовище, прошло еще немало времени.
Борьба продолжалась. Наконец под водой показалась
огромная темная масса, затем голова акулы выступила над
поверхностью. Мы увидели, что крюк пробил верхнюю челюсть ближе к
основанию и, если хищница его не перекусит, ей не уйти.
Я всадил в голову чудовища две пули подряд, однако, вместо
того чтобы прикончить акулу, они словно вдохнули в нее новые
силы. Мои четыре товарища отлетели от лебедки, и трос помчался,
в глубину со страшной быстротой.
Акула оказалась невероятно живучей. Прошло еще не менее
получаса, прежде чем мы с трудом подтащили ее к борту. Я видел,
что она едва дышит, однако на всякий случай всадил в нее для
199

верности еще одну разрывную пулю. Акула замерла, и только
хвост ее продолжал слабо шевелиться.
Теперь нужно было вытащить нащу добычу на берег. Дело
в том, что я решил фотографировать всех пойманных мною
крупных рыб, вырезать у них челюсти и позвоночный хребет,
производить вскрытия — короче, изучать этих страшилищ всеми
доступными мне способами. Сначала мы буксировали акулу яхтой, а
когда до берега осталось метров пятьдесят, потащили ее за
шлюпкой. На мелководье, где застряли и шлюпки и акула, нам приш-
.лось остановиться в ожидании отлива. Осмотреть свою добычу я
смог лишь через два часа.
Это была тупорылая акула такой величины, что я даже не
представлял себе ничего подобного. В ней оказалось 4 метра 50
сантиметров в длцну, 3 метра 43 сантиметра в обхвате, а ее пасть в
окружности достигала 162 сантиметра! Весила она шестьсот
шестьдесят два килограмма, то есть на двести тридцать килограммов
больше, чем самая крупная из пойманных мною до этого рыб.
Перевод Ф. Мендельсона
И. Светла/сов
ЗАМЕТКИ СПИННИНГИСТА
ГЛУБОКОЙ ОСЕНЬЮ
В погожие летние дни рыболовов на реке — великое
множество. Тут и совсем юные, они делают первые пробные шаги, тут
и пожилые, которые буквально священнодействуют над целым
веером удочек. Пришлось даже встретить однажды старушку очень
почтенного возраста, которая, сосредоточенно поплевав на
червяка и аккуратнейшим образом забросив лесу, терпеливо
ожидала поклевки. В такие дни все рыболовы, кому позволяет время,—
на реке; о желании не надо и говорить, оно у них всегда есть.
Но лишь только наступят осенние холода, загуляют свин-
цово-серые тучки, заморосит дождь и зашумит пронизывающий
ветерок, редко-редко встретишь рыболова. Складывают в чехлы
на зимнее хранение свое оружие и многие спиннингисты. А зря.
В эту пору щука, набираясь сил на долгую зимовку, берет в
течение всего дня, не привередничает, а хватает жадно, взаглот и
редко сходит.
Начало ноября. На этот раз вся моя поклажа рассована
по карманам. Взамен рюкзака—необходимая принадлежность
каждой домохозяйки — «авоська». С утра был только слабый ветер,
а часам к двенадцати к нему прибавился небольшой дождь,
затем вперемешку с дождинками косо понеслись снежинки—и так,
с небольшими перерывами, почти весь день. Пронизывает даже
в телогрейке и ватных брюках. Пальцы правой руки немеют, те-
200

ряют чувствительность, леса при забросах часто путается.
Приходится время от времени прекращать ловлю и греть руки.
Еще летом приглядел я большой омут на Деме и в это утро
в предрассветных сумерках был у него. Место исключительно
удобное: крутой поворот реки и песчаная коса дают возможность,
не сходя с места и забрасывая блесну веером, обловить почти весь
омут.
В качестве приманки — самодельная шестисантиметровая
узкая ярко начищенная блесна типа «трофимовка». Делаю заброс
как можно дальше, после падения блесны в воду стягиваю с
катушки еще метра два-три лесы и наблюдаю, как она,
натягиваясь, уходит вглубь. Наконец едва заметное ослабление лесы —
значит, она на дне. Повремени опускания блесны определяю, что
глубина омута не меньше восьми-десяти метров. Хорошая глубина
для Демы! Взмахом удилища поднимаю блесну со дна и начинаю
медленно вращать катушку. Блесна все дальше уходит от дна,
поэтому через десять-пятнадцать оборотов катушки подмотку
прекращаю и даю блесне вновь опуститься на дно.
На пятом забросе — зацеп. Может, коряга, а может, и щука.
В таких случаях надо действовать по принципу или пан, или
пропал. Делаю энергичную подсечку и с большим усилием
начинаю делать подмотку. Первое время кажется, что катушка
вращается за счет растяжения лесы, но нет, не то, леса начинает
медленно идти против течения. Значит, щука! По мере
приближения к берегу ее сопротивление становится все энергичнее.
Бросок в сторону, сдаю лесу, вновь выбираю, опять бросок,
опять сдаю, наконец, перехватив лесу рукой, быстро и плавно
тяну щуку на берег, где она срывается с тройника, а я, как
ястреб на цыпленка, стремительно падая на четвереньки, прижимаю
щуку к песку. Килограмма три с половиной! Хороша!
По-прежнему" ветер, дождь и снег, но почему-то сразу стало много теплее.
Трясущимися от волнения руками достаю папиросу, закуриваю и,
немного успокоившись, продолжаю ловлю.
Короток поздней осенью день, но еще задолго до сумерек я шел
обратно. Буквально не сходя с места я взял на этом омуте пять
щук общим весом тринадцать килограммов. Самая меньшая была
полтора, самая большая — чуть больше четырех килограммов.
Недолюбливая раньше «авоську», я проникся искренним
уважением к ее способностям растягиваться до удивительных размеров.
В праздничные ноябрьские дни непоколебимый до тех пор
авторитет пирогов с мясом и рыбой основательно подорвала
заливная щука с хреном.
СОБЛЮДАЙ ПРАВИЛА БЕЗОПАСНОСТИ
Велика популярность рыболовного спорта. И неудивительно,
что в многомиллионные ряды приверженцев этого прекрасного
отдыха ежегодно приходит новое пополнение. Любому из них —
201

и пожилому, и мальчугану — мне всегда хочется сказать: «Ни
чешуйки ни хвостика!» Но, провожая его таким, самым дорогим
для рыболова, напутствием, хочется также напомнить:
«Соблюдай правила безопасности ловли!»
Не раз приходилось наблюдать, как не только молодежь,
но и рыболовы почтенного возраста и с приличным рыболовным
стажем об этом совершенно не думают. Да и что греха таить,
многое из того, о чем я хочу сказать, взято из собственного
горького опыта. Последние годы я занимаюсь спиннинговым спортом,
и только с берега. Хочется дать в связи с этим несколько советов,
в особенности молодым рыболовам.
Не становись близко от бровки крутого берега —- он может
обвалиться.
Часто бровка крутого берега скрыта густой, выступающей
за бровку травой. При невнимательности можно, вместо
берега, ступить на эту траву, и это неизбежно повлечет падение
под берег.
Если хочешь спуститься под крутой берег, посмотри вначале,
сможешь ли выбраться назад. Если назад подниматься трудно и
рядом с тобой нет товарища, не слезай. Помни, что иногда
выбраться на берег можно только идя вброд или плывя вдоль берега
до удобного места, а это не для всех и не во всякое время
возможно.
Не располагайся на крутом скользком берегу. Если же тут
хорошее рыбное место, найди время, затеши какую-нибудь палку
и сделай хотя бы примитивные ступеньки для спуска и площадку
для ловли.
Если место понравилось, но видишь, что при поимке крупной
рыбы ее без риска для себя не вытащишь, перейди на другое.
Прежде чем опереться на пень, ствол кустарника или кочку,
опробуй их прочность.
Не лови с подмытого и наклоненного над водой ствола дерева,
несмотря на кажущуюся привлекательность такой позиции.
Перед забросом посмотри, нет ли на берегу на пути движения
блесны высокой травы и веток. Убери мешающее или примени
другой прием заброса.
Не разбрасывай по берегу снасть и снаряжение. При забросе
можно тройником его зацепить и сбросить в воду, а достать будет
трудно.
Располагайся в таком расстоянии от товарища, чтобы блесна
при забросе его не задела.
Перед забросом осмотри снасть. Если виток лесы соскользнул
с катушки и леса захлестнулась за ее лапки или же леса
перехлестнулась через конец удилища, то при забросе груз не потянет лесу
вперед, блесна с грузилом опишут вокруг тебя полукруг и могут
серьезно ударить.
При забросе палец для притормаживания держи только по
ходу катушки.
202

При зацепе попробуй вначале перейти выше или ниже по
течению, при этом блесна очень часто при потяжке легко
освобождается.
Если зацеп находится далеко и в глубине, тяни смело, но
плавно. В худшем случае разогнется тройник или же оборвется леса
в месте крепления к грузу или блесне.
Когда зацеп близко и у самой поверхности, не забывай, что
леса при потяжке приобретает все свойства пружины. При
отцепке блесна и груз могут с большой скоростью полететь на
рыболова и причинить травму. Безопаснее тянуть опустив лесу в воду -
или заведя ее за гладкий ствол дерева, кустарника, а самому при
этом находиться в стороне.
При ужении взабродку и поверхностном зацепе тяни только
опустив лесу в воду.
Если место ловли неглубокое, можно освободить блесну,
зайдя в воду. Но при зацепе на глубоком и быстром месте плавать, а
тем более нырять совершенно недопустимо.
При зацепе за береговой кустарник самое лучшее освободить
блесну палкой или нагнув ствол.
При высоком зацепе залезать для освобождения блесны на
деревья, склоненные над водой, опасно.
Тройник из пасти щуки и судака освобождать пальцами
нельзя. Надо иметь зевник с вилочкой или использовать для этого
подручные средства. Если их нет, лучше обрезать поводок, а
блесну вынуть дома.
Для ремонта блесен имей при себе маленькие плоскогубцы.
При оснащении спиннинга никогда не надо брать в рот лесу,
а тем более тройник.
Если не умеешь плавать — научись этому при первой же
возможности.
„ТУДА И ОБРАТНО"
От автобусной остановки до реки — километра четыре пешего
хода. В такт шагам в рюкзаке слегка побрякивали плохо
уложенные котелок с кружкой, под левую лопатку упиралась
основательная краюшка хлеба. Со всеми прочими аттрибутами незатейливого
рыбацкого меню, сверточками и коробочками запасных снастей
рюкзак горбом возвышался за спиной и даже без рыбы выглядел
довольно солидно.
Было время «глухой поры»: июль, жара, река под палящими
лучами солнца, как расплавленное серебро, ни единого
всплеска крупной рыбы. Ровно полдня проколесил я по берегу,
бороздя блесной в каждом обещающем местечке, проводил блесну и
поверху, и вполводы, и по дну, менял блесны, но чем дальше,
тем все определеннее вставала передо мной перспектива
вернуться домой ни с чем.
Как-то на одной открытке мне пришлось видеть, как
художник изобразил охотников, идущих на охоту: бодрые, шагают
203

широко, на лицах — радостная улыбка, рюкзаки полны. И
рядом — картина возвращения: понурые, шагают еле-еле, рюкзаки
пусты. Картина называлась «Туда и обратно». Можно побиться
о любой заклад, что художник — тоже охотник, настолько сйра-
ведливо он передал горькую охотничью истину.
Мне совершенно не улыбалась такая же перспектива, и я
упорно продолжал ловлю. «Хотя бы на жиденькую уху»,—
соглашался я. И мое упорство было вознаграждено. В один из
забросов — зацеп, характерная поклевка щуки, подсечка, и вот у
поверхности ясно видно узкое тело хищника, стремящегося
освободиться от тройника. Небольшая, поменьше килограмма, щучка,
но какой она в это время была желанной, избавляла от гнетущего
ощущения пустого рюкзака и вселяла надежду, что она не будет
последней.
Я до сих пор не могу объяснить свои дальнейшие
действия и оправдать их: то ли вспомнились мальчишеские годы,
когда, бывало, со свистом выхватываешь из воды уклейку и
через плечо забрасываешь ее так далеко, что иную сорвавшуюся
с крючка и не найдешь, то ли от радости потерял всякое чувство
меры — короче, решил выкинуть щучку * из воды так же, как и
уклейку. Это решение пришло мгновенно, но, когда при попытке
его осуществить блесна выскочила из пасти щуки и со свистом
пронеслась вверх, а рыба, оставшись первое время неподвижной,
скрылась в глубине, я бессильно опустился на берег, долго и
бессмысленно смотрел в воду.
В этот день вторую часть картины художника — возвращение
охотников с охоты — я воспроизвел в точности. Жена встретила
меня без единого упрека, с удивительным спокойствием, и это было
верной приметой того, что она вскоре не замедлит высказать свое
твердое убеждение о моих рыболовных способностях. Но жареным
картофелем все же накормила.
Вот уж поистине век живи — век учись!
ПЛОВЕЦ ПОНЕВОЛЕ
Во всем ясно чувствуется дыхание наступающей осени.
Заметно убавился день, в зелени листвы выделяются пятна
желтеющих листьев, изнуряющей июльской жары нет и в помине, вода
в реке чистая, прохладная, купающихся не видно.
В рюкзаке у меня — пара щук, которых достаточно и на
хорошую уху и на пирог. Солнце высоко, прошел
непродолжительный и еще по-летнему крупный дождь, кругом такая свежесть,
что покидать реку и возвращаться домой не хочется. И я не
торопясь шел по берегу, облавливая те места, где можно было
ожидать рыбу: у коряг, прибрежных камышей, на излучинах,
где обязательно один берег крутой и около него яма.
Одно место особенно понравилось мне: небольшой перекат
заканчивался косой, покрытой тальником, ниже — омуток, еще
204

ниже — полоса камыша. Подойдя к нему, я сразу проникся такой
уверенностью, что обязательно поймаю тут кого-нибудь, что даже
не сомневался в ином исходе, причем все подсказывало, что
поймаю опять щуку. Правда, место было не совсем удобное: берег
крутой, глинистый и после прошедшего дождя скользкий, а
хорошему забросу блесны мешали ветви деревьев.
Не догадавшись снять для удобства рюкзак, став
поустойчивее примерно в полуметре от воды и стараясь сохранять
равновесие, я стал делать забросы на средину омутка. И действительно,
верные приметы не подвели. На втором же забросе —
характерная щучья поклевка, а в следующее мгновение натянутая леса
разрезает воду омутка. Стараясь освободиться от тройника, щука
стремительно бросается в сторону, выскочив из воды более чем
наполовину, встав вертикально, и, раскрыв пасть, ожесточенно
трясет головой. Критический, надо сказать, момент. Рыболов
мало что может противопоставить этой трясучке, и многие щуки,
применяя этот коварный прием, сходят. Спешат в поликлинику,
как шутят в таких случаях рыболовы.
Но на этот раз все обошлось благополучно, леса снова
разрезает воду омутка, а минуты через две-три, изрядно
утомившись, щука дает подвести себя к берегу. Перехватив лесу левой
рукой и положив удилище на б^рег, я осторожно перебираю
лесу, медленно подвожу рыбу к самому берегу и, когда мне это
удается, быстрым, но плавным движением тяну ее на берег. И
тут произошло то, чего я никак не мог ожидать. Когда рыба была
у моих ног, блесна вылетела из ее пасти, а щука, обессиленная
борьбой, ошеломленная болью и переменой обстановки, начала
медленно сползать в родную стихию.
Как бы поступил в этом случае другой рыболов? Ведь вопрос
о том, быть или не быть рыбе на сковородке, решали буквально
доли секунды. Я потом неоднократно и в печатных и в иных
выражениях ругал себя за то, что не взял багорика. Оставалось
единственно: быстро брать рыбу руками. Так я, конечно, и сделал:
наклонился, крепко ухватил щуку левой рукой и... вместе с
с ней медленно, но верно начал скользить в воду. Ухватиться
было не за что — голый, глинистый и скользкий берег.
Единственное, что я мог в это время вполне сознательно и быстрее любой
счетной машины решить, было то, что уж если плавать, то только
вместе со щукой, все-таки это до некоторой степени оправдывало
етоль неожиданную купель.
И вот, еще крепче зажав в руке щуку и доказывая на практике
закон притяжения земли, как на лыжах, скольжу дальше.
Чувствую, как вода залилась в сапоги, каким тяжелым стал пиджак.
Когда вода дошла до плеч, я всплыл и медленно, комбинируя
в одно целое все известные мне способы плавания, загребая одной
рукой и держа щуку во второй, поплыл вниз, где берег был более
пологим. Первое время помогал рюкзак, вздувшийся на спине,
но затем через многочисленные дырочки вода проникла и в него,
205

и он вместе с находившимися там щуками, котелком и рыбацкими
снастями начал тянуть не вверх, а вниз.
Жалкий вид имел я, выползая по-пластунки на берег, ве
менее жалок был вид и тогда, когда одежда, отжатая и
вымазанная глиной, вся словно изжеванная, висела на кустах, а я сам
в чем мать родила растирался и делал комплекс гимнастических
упражнений. Утешало только то, что к двум прежним щукам
прибавилась третья — полуторакилограммовая и что вся эта исто*
рия произошла без свидетелей*
г, Уфа
С. Зябкий
ИЗ ДНЕВНИКА РЫБОЛОВА-ПРОВОДОЧНИКА
Как бы физически ни устал рыболов-спортсмен, как бы ни
подсмеивались друзья и приятели над его, иногда скудным, уловом,
ничто не может отвратить его от рыбалки. А каким длинным
кажется, хотя и сокращенный, предвыходной или предпраздничный
рабочий день и как коротко оставшееся время до выхода из дома!
За подготовкой и сборами время летит, именно летит,
незаметно. Проверена снасть, приготовлен прикорм, заложены в
коробку опарыши. Это главное. Не забкта пища, мешочек с запасом
лесок, крючков, поводков. Все это уложено в удобную заплечную
рыбацкую корзину.
Время — 2 часа утра. Ложиться отдыхать уже некогда:
в 3 часа надо выходить, чтобы с такими же заядлыми рыболовами-
любителями, как и я, Михаилом Васильевичем и Леонидом
Георгиевичем следовать на электричку.
Ждать друзьям не приходится, мы одновременно собираемся
в обусловленном месте. На ходу справляемся друг у друга о
здоровье, настроении. Большой любитель чаепития,Михаил
Васильевич не забывает спросить меня, взял ли я котелок, а сам
докладывает, что он положил в корзину на всякий случай сухие щепки и
флакон с керосином.
Улица Ленина, соединяющая вокзал с центром города,
затихла. Предрассветную тишину нарушают только свистки
маневровых паровозов, да изредка на бешеной скорости по
асфальту промчится такси с запаздывающим на поезд пассажиром.
К электричке стягиваются пассажиры со связками удилищ, и
каждый рад поприветствовать другого, хотя бы и незнакомого,
нашим челябинским рыболовным приветствием «привет рыбаку!»
В половине четвертого электропоезд, плавно и быстро
набирая скорость, отходит, увозя жаждущих раннего утреннего
клева рыболовов.
206

Все рыболовы в этот час едутнаМиасс, своеобразно красивую
в условиях Южного Урала реку, почти на всем своем протяжении
одетую ивой, черемухой, боярышником, калиной, шиповником.
Есть здесь и зеленые островки, крутоярчики и отмели, заросшие
рогбзом, камышом и тростником, есть и проточки между
зарослей кувшинки и водяной лилии. Часть рыболовов сойдут на
остановках Сосновка, Смолино, а мы выйдем в Бутаках, остальные
едут до Полетаево.
От всех этих остановок рыбачьи тропы ведут на Миасс, не
особенно богатый рыбой, но опытный проводочник всегда добудет
здесь немало добрых чебаков и плотных ельцов. Не признающие
ловлю впроводку или не имеющие понятия о ней наловят здесь
окуньков и ершей, а некоторые понесут домой на пирог щук и
язей.
Вот и Бутаки. Выходим и с удовольствием, полной грудью
вдыхаем утренний воздух, разбавленный приятным сырым
запахом молодого березняка. Белеет восток, начинает светать. Мы
идем к ,Бутаковской мельнице. Удить в проводку будем выше
мельницы.
Друзья ведут меня на разведанные места, где хорошо
впроводку берет плотва. Места эти выше водосливной плотины,недалеко
от Зимней Курьи.
Ровный берег с отдельными кустиками ивы оброс осокой.
Противоположный берег реки — отмель с зарослью кувшинки
и водяной лилии. Михаил Васильевич и Леонид Георгиевич
расположились на «своих» местах. Расположился недалеко от них и
я. Посредственный клев плотвы продолжался часа два. К 10
часам клев почти совсем прекратился. Искать рыбу в других
местах друзья отказались.
Наудив килограмма полтора плотвы, яч отправился вниз, по
направлению к мельнице.
В начале пруда, образуемого водонаправляющей дамбой,
доходящей до самой мельницы, с достаточной еще скоростью
течения воды, в окне между береговых зарослей ивняка я нашел
место с глубиной до 2 метров с чистым дном. После заправки
прикормом хорошо начала брать плотва недалеко от берега, почти под
кустами ивы. К полдню клев у берега стал ослабевать. Удлинив
бамбуковое удилище третьим коленом из полутораметрового
соснового шестика, я имел возможность делать заброс на три метра
дальше от берега, где глубина доходила до 2,5 метра. Клев резко
улучшился и по количеству и качеству плотвй. Вечером, к
приходу товарищей, у меня было наловлено не менее семи
килограммов хорошей плотвы, а у них — не более как по два.
В следующий выходной день по семейным обстоятельствам
Михаил Васильевич удить не поехал, а мы с Леонидом
Георгиевичем были на открытом мною «чебачьем» месте.
Мой друг расчистил место в ивняке в десяти метрах ниже меня.
Утро было росистое. Клев начался с рассветом и с одинаковым
207

успехом. До 8 часов мы таскали чебаков, как будто по
установленной очереди, но дальше клев у меня стал ослабевать. Дошло до
того, что Леонид Георгиевич вытаскивает три-четыре плотвицы, а
я — одну. Не помог и часто подбрасываемый мною прикорм.
Еще ниже, метрах в двадцати у нашего берега, довольно
далеко к средине протоки, выдалась сплошная заросль рогоза,
камыша и водорослей. Я догадался, почему с утра у нас был клев
с одинаковым успехом, а к полудню у меня почти совсем
прекратился: рано утром плотва шла против течения жировать на
открытые места, и, пока она шла густым потоком, часть ее обходила
прикорм товарища, останавливалась у моего, и мы вылавливали ее
с одинаковым успехом. Позднее из зарослей шла запоздавшая
с выходом и в меньшем количестве плотва, которая вся
задерживалась у прикорма товарища, а ко мне прорывались только
единицы.
Догадался я поздно. Выбрав место на 10 метров ниже соседа,
поудить я здесь не успел. Сзади меня стоял высокий расстроенный
частыми поломками высокий куст ивы, мешавший мне сделать
заброс. На уборку его у меня уже не было времени, нужно было
отправляться домой. В этот день мой улов был в три раза меньше,
чем у Леонида Георгиевича.
Неплохой клев предыдущего выходного дня потянул нас
на те же места. Сегодня мы опять втроем. Из города выехали
раньше обычного. Удить еще рано. До рассвета не менее часа.
Михаил Васильевич мобилизует нас на сбор сухого хвороста.
Через несколько минут яркий костер освещал кусты ивы и полянку,
трава и листья ивы казались зеленее, чем днем, а вода — темной-
темной. К нашему костру подсели трое проходивших рыболовов-
любителей.
Еще в прошлый выходной день решил я расчистить
облюбованное мною место ужения, а поэтому сегодня захватил с собою
ножовку и секатор. Пока друзья варили чай, я убрал мешавший
мне куст ивы и несколько подровнял секатором свесившиеся с
боков ветви кустов. Бросил метров на восемь от берега колобки
прикорма из размоченных кусков хлеба и нежирной белой глины и
пошел пить чай. А как ароматен и вкусен крепкий чай на зеленой
поляне у реки под нависшими ветками тальника!
Не ожидая рассвета, в предчувствии хорошего клева иду на
приготовленное место к размотанной уже удочке. На ощупь
надеваю на крючок пару опарышей и закидываю вслепую.
Соразмерно с известною мне скоростью течения воды двигаю концом
своего почти шестиметрового удилища вниз по течению и,
предполагая, что насадка прошла весь путь проводки, наугад
подсекаю. Что это? Зацеп? Нет. Чувствуются знакомые толчки. На
крючке засечена приличная плотва, граммов на двести. До
рассвета вслепую и наугад я поймал еще трех таких плотвиц.
Становятся по местам и мои друзья. Михаил Васильевич стоит
выше нас, на бывшем моем первом месте. Сегодня плотва клюет
208

отменно. На каждую проводку я беру плотвицу; чувствую зацеп»
глухие толчки, вижу сопротивление и всплески выведенной на
поверхность воды рыбы. Плотвица снята с крючка и водворена
в корзину. Снова — заброс на три метра вправо вверх по течению.
Напряженный взгляд не отрывается от чуть видного из воды
кончика поплавка, плывущего влево вниз. Поравнявшийся со мною
поплавок останавливается и скрывается под водою. Мгновенная
подсечка, крепкий зацеп, удилище сгибается в дугу, леска и
верхняя треть удилища — одна прямая линия. Толчки — с более
длинными интервалами. Появляющаяся дважды на поверхности
рыба с шумным всплеском уходит ко дну. После нескольких
кругов я ввожу в подсачек красноглазую, с красными боковыми
плавниками и желтым брюхом семисотграммовую плотву.
А какие сладостные, ни с чем несравнимые, секунды
переживаешь ты, мой друг, рыболов-любитель, в момент вываживания
такого экземпляра на гибком удилище с леской две десятых
миллиметра и поводком 0,15! В этот момент существуешь как
будто только ты один да раннее утро, прохладный чистый воздух,
движущаяся поверхность воды, иногда несущая на себе кем-то
сорванные, может быть еще вчера, водоросли, и удочка с
бьющейся на крючке рыбой.
— Сергей Семенович! Ты так разгонишь всех чебаков,—
улыбаясь, через куст негромко гудит мне наблюдавший за выважи-
ванием чебака Леонид Георгиевич.— Я вижу, ты не плохо ловишь!
— А как дела у тебя?
— Дела-то такие: с утра и я ловил не плохо, а вот сейчас—
ты — трех-четырех, а я — одного. У Михаила Васильевича —
еще хуже.
Смотрю, мой Леонид Георгиевич, видимо тоже догадавшись,
забирает свою стройную проводочную удочку и выбирает место
ниже меня. Бросает через кусты прикорм. Удается ему сделать
и заброс, но... к сожалению, новое место оказывается мелким,
с дном, заросшим мелкими водорослями.
Этим днем подтвердилась моя догадка, и мы втроем сделали
общий вывод, что место для ловли впроводку на речке следует
выбирать в 10—15 метрах выше зарослей.
В последующие выходы на рыбалку мы так и поступали
и домой возвращались почти всегда с одинаковым, хорошим,
уловом.
г. Челябинск
Я. Киселев
ЛЕТНЯЯ МЕТЕЛЬ
Поезд от Тулы отходил ранним утром. Через три часа
проводник объявил:
— Станция Черепеть!
Мы с Иваном Николаевичем подхватили рюкзаки, удочки и
209

сошли. Станция оказалась маленькой, неподалеку от нее тянулись
амбары. Сюда из колхозов непрерывно шли автомашины,
груженные зерном. Найти попутную большого труда не составило, и
еще через час мы приехали в Малахово.
Эта деревня, где почти все дома кирпичные, под
черепичными крышами, вытянулась вдоль реки Улы. Нас уговорил
приехать сюда на отпуск человек, который здесь родился. Он с
утра* понедельника думает, пожалуй, только о субботнем вечере,
когда может поехать на рыбалку.
На следующее утро, взяв по удочке, мы отправились на
разведку. Упа оказалась довольно широкой рекой. Однако к ее
чистой, прозрачной воде почти невозможно подойти: берега густо
заросли тальником. Он нависает над водой и создает прекрасное
укрытие для рыбы. Перед тальником почти везде тянется еще
одно, хотя и меньшее, препятствие — заросли ежевики. Только
в двух местах мы нашли кем-то давно прорубленные «окна».
Впрочем, здесь можно поставить лишь две-три удочки. В нескольких
километрах вверх по течению мы нашли еще одно «окно» в
тальнике. Здесь уже было можно поставить пяток удочек и ловить
вдвоем. Пройдя же два километра вниз по реке, мы увидели
остатки заброшенной мельничной плотины. Ниже ее, на протяжении
трех десятков метров, тальник не растет. Зато здесь, посередине
обмелевшего омута, лежит огромная коряга, во все стороны
раскинувшая свои обрубленные лапы. К тому же сюда пригоняли
лошадей на водопой и здесь же ловили рыбу все местные ребята.
Однако самым неприятным оказалось то, что на всю деревню есть
только одна лодка, да и та постоянно занята: колхозники
переправляются на ней, чтобы убирать дальнее поле.
В тот же день мы обследовали и маленькую речку, вблизи
Малахово впадающую в Упу. Местные ребята оказались правы—
в речушке можно ловить голавлей и плотву, но какого размера!
Конечно, весной эта речушка приносит большие уловы. Мы же
приехали в августе, когда воды в ней — по колено.
От ловли в омуте вокруг коряги мы сразу же отказались. В
нашем распоряжении остались только три «окна». О ловле
спиннингом нельзя и думать. Пришлось отказаться и от донок: лески
то и дело цеплялись за тальник и путались. Оставались
поплавочные удочки, которые мы сразу же переделали для ловли со дна.
Что же за рыбу мы ловили с Иваном Николаевичем в своих
«окнах»? По богатству видов нам еще не доводилось видеть
другой такой реки. В Упе водятся судак, щука, сом, окунь, жерех,
лещ, подуст, голавль, плотва и, конечно, вездесущие пескарь и
ерш. На зорьке буквально каждую минуту видишь и слышишь
мощные удары. То и дело до поплавков доходят волны, поднятые
охотящимися щуками и жерехами. Уже в первые дни стало ясно —
в Упе рыбы много.
Нам посоветовали ловить переметами. Мы отказались, а это
было равносильно отказу от крупной рыбы. Даже наши лучшие
210

голавли и лещи весили меньше килограмма. Пожалуй, самым
интересным было... Впрочем, расскажу все по порядку.
Однажды мы ловили плотву. В Упе она довольно крупная —
обычно весит 300—350 граммов. Я при каждой поклевке думал:
«Только бы в кусты не завела». Плотва сопротивлялась сильно,
и это делало ловлю интересной. Но вот при очередной
поклевке я почти не почувствовал сопротивления и подумал, что
попалась маленькая плотва. Однако она оказалась такого же веса,
как и все остальные. Взяв плотву в руки, я заметил, что глаза
у нее не обычного, оранжевого, цвета, а серые. Когда же я стал
вынимать крючок, то губы у нее вытянулись в трубку — точь-в-
точь как у леща. Осмотрев рыбу, я убедился, что у нее туловище
плотвы, а голова леща. Очень удивившись, я крикнул товарищу,
ловившему неподалеку, в своем «окне».
— Иван Николаевич, посмотри, что я поймал.
Он подошел, тоже удивился и сказал:
— Да и хвост-то у нее наполовину лещиный.
Действительно, хвост у этой рыбы оказался широким, как
у леща, но окрашенным в розоватый цвет, как и плавники. Жаль,
конечно, что в деревне не удалось найти формалина, чтобы
сохранить эту помесь леща и плотвы.
Прошла неделя... К нашему удивлению, в это утро почти не
клевало. Полакомившись ежевикой, мы стали купаться.
Пробираясь к берегу, я на листьях кувшинок заметил трупики
светлосерых насекомых. Это были поденки, и нам стала ясна причина
утренней неудачи. По дороге домой мы встретили Сергея —
единственного местного жителя, который ловит каждый день, и
сообщили ему о находке.
— Спасибо, что сказали,— услышали мы в ответ.— Я этого
ждал со дня на день. Значит, сегодня начнется массовый вылет.
Приходите вечером на берег.
Когда стемнело, мы пошли к омуту. Здесь горел костер: его
зажег Сергей. Чем ближе мы подходили к берегу, тем все чаще
перед глазами мелькали маленькие серые насекомые с длинным
брюшком. Они ударялись о лицо, падали за ворот рубашки,
попадали в рукава. Над водой они летели низко, будто куда-то
стремясь. Поденка летела так густо, что, казалось, началась метель,
хотя вечер стоял тихий и теплый. Ну чем не метель, если вокруг
летят, кружатся и падают эти насекомые, так похожие на
большие хлопья снега. Около костра они лежали слоем толщиной
10—12 сантиметров. Миллионы поденок падали в огонь, миллионы
со слегка опаленными крылышками падали вокруг костра, и
миллионы же падали от того, что истратили свою силу, отпущенную
всего для одной ночи.
— Приходите утром ловить — насадки на всех хватит,—*
послышался от костра голос Сергея.
Утром мы опять пришли к омуту и не узнали его: здесь
собралась чуть ли не вся деревня: было воскресенье. Сошлись и ста-
211

рики, и малые ребята. Некоторые тут же выламывали
тальниковые хлысты и наскоро привязывали лески. В коробки и банки
горстями клали поденку, собрав ее около потухшего костра
Сергея. На берегу уже негде было стоять, в воздухе непрерывно
свистели лески: ловили впроводку. Несколько человек вплавь
добрались до коряги и расселись на ней.
Особенно интересно было наблюдать за ловившими на том,
пологом, берегу. Дно здесь каменистое, и Упа похожа на горную
речку. Рыболовы с очень длинными удилищами заходили в воду
все глубже и глубже. Вот только что самый передний из них
стоял по щиколотку в реке, вскоре по нему сравнялись другие,
и вот уже кто-то стоит по колено, потом кто-то зашел по пояс.
Рднако в августе в воде долго не простоишь, волна рыболовов
отходит к берегу, но вскоре опять заходит в нее все глубже и
глубже. Они довили главным образом подуста и плотву. Наш
берег — крутой, поэтому клевали и голавль, и язь, и лещ, и
другая рыба.
Часам к девяти народу на берегу стало еще больше:
пришли жены, матери и сестры звать мужей, сыновей и братьев
домой на завтрак. Однако мало кто из них сумел уговорить
рыболовов, и большинство возвращались в одиночестве, унося уловы.
В следующую ночь метель повторилась. Однако утром в
понедельник рыболовов собралось меньше: надо было убирать
урожай. Да и клевало уже слабее. А после третьей ночной метели
рыба почти совсем перестала клевать: она насытилась.
Конечно, ловля на поденку, да еще впроводку,— дело очень
и очень хлопотливое. Не легко насадить это маленькое насекомое
на крючок. Но зато какой клев! Он запомнится надолго, может
быть до конца жизни.
Н. Первушин
УСТАНОВКА ПРИКОЛОВ ДЛЯ ЛОВЛИ ВПРОВОДКУ
Город Уфу омывают две судоходные реки — Белая и Уфимка.
Кроме них, есть несколько малых рек. Все местные спортсмены
ловят впроводку, многие — от прикола, с лодки.
Уфимские рыболовы устраивают приколы по-разному. На
судоходных реках в берег вбивают кол. Впрочем, вернее сказать,
его вбивают в дно, примерно на метровой глубине. Кол имеет
диаметр 70—80 миллиметров, а длину — полтора-два метра.
К колу, ближе ко дну, привязывают веревку, а к другому
ее концу — якорь или такой груз, чтобы он и при ветре и волнах
от парохода держал лодку, поставленную поперек реки. Якорь
кладется на корму. Прикол удобнее ставить вдвоем: один рыболов
сидит на корме, а второй гребет. Лодка ставится носом вверх по
т

течению, и спортсмены, поднимаясь метров на 5—10 выше кола,
удаляются от берега и растягивают веревку. Когда это будет
сделано, сидящий на корме рыболов выбрасывает якорь в реку.
Веревка должна быть длиной 40—60 метров. Лучше
использовать многожильный 3—5-миллиметровый тросик. Ставить его
легче, он прочнее веревки.
Перед ловлей к одному из бортов лодки прибивают два
крючка. Затем подъезжают к колу и, багориком достав со дна веревку,
кладут ее за крючки. Руками перебирая веревку, устанавливают
лодку на нужном месте. При ловле спортсмен сидит лицом вниз
по течению. Съезжают с прикола очень просто — отцепляют
веревку от крючков и опускают ее в воду.' Лодка начинает плыть
по течению, а рыболовы надевают весла.
Есть еще один способ установки прикола — веревку
привязывают к двум «кошкам». Так поступают в том случае, если оба
берега отлоги и ловить приходится на середине реки. Есть и третий
способ, который применяется на небольших реках. В этом случае
веревку привязывают или к двум колам, вбитым в берега, или,
если это можно, к ближайшим деревьям.
г. Уфа
213

П. Я рилов
МОРМЫШКА НА ПОПЛАВОЧНОЙ УДОЧКЕ
Мормышка обычно применяется при активной ловле с
помощью очень гибкого короткого удилища и тонкой лески без
поплавка.
Летом 1958 года при ловле на озере с плота на обычную
поплавочную удочку я оборвал крючок вместе с грузилом и не смог
его заменить, так как запасное снаряжение осталось далеко на
берегу в избушке. В кармане оказалась только коробочка с
мормышками.
Привязав мормышку к обрывку лески и поставив поплавок
вполводы, я попробовал продолжать ловлю на земляного червя.
Клев оказался не хуже, чем раньше. Окуни и сорога (плотва)
средней величины и мелкие довольно активно хватали червя.
Клюнули даже две маленькие щучки, из которых одну я вытащил,
а вторая сорвалась. Очевидно, легкая волна, поднимая и
опуская поплавок, заставляла играть мормышку, что и вызвало
хватку щучек. В то же время игра была не особенно интенсивной и
не отпугивала мелкой сороги, как это обычно наблюдается при
активной ловле на мормышку.
В начале лета 1959 года я пробовал параллельную ловлю на
обыкновенную поплавочную удочку и на поплавочную удочку,
оснащенную мормышкой. Второй способ неизменно оказывался
более уловистым.
Особенно заметная разница наблюдалась в штормовую погоду
на озере Ползуново. На обычную удочку улова совершенно не
было. Хотя рыба изредка и съедала червя, но заметить
поклевку и вовремя подсечь из-за бешеной пляски поплавка на волнах
не было никакой возможности.
На удочке же с мормышкой при очень маленьком поплавке
из пенопласта, отрегулированного путем постепенной обрезки
так, чтобы он только с трудом держался на воде, клев был хорошо
заметен, так как малейшее прикосновение рыбы к червю
заставляло поплавок тонуть.
Хотя улов в этот день был небольшим, удочка с мормышкой
обеспечила две хорошие окуневые ухи на озере и две ухи дома.
После этого я отказался от обычной оснастки поплавочной
удочки и перешел на ловлю удочкой с мормышкой. Наживкой
служили дождевые черви.
Интересно отметить, что и сорогу и окуня крючок
мормышки почти всегда захватывал за край верхней губы. Глубоких
заглотов, характерных для окуневого клева, не было. Тонкий мор-
мышечный крючок при осторожном вываживании и вытаскивании
на плот окуней до 800 граммов весом без подсачка не ломался.
Леска 0,4 миллиметра также вполне выдерживала такую ловлю и,
рвалась только при 'задевах за коряги.
214

Мормышки применялись различной формы с одинаковым
успехом, если нижняя сторона их была блестящей. На темную
мормышку клев был хуже. ,
Ловля производилась на озерах и межозерицах с тихим
течением. Применять этот способ на быстром течении я не
пробовал.
г. Архангельск
В. Смирнов
ЛОВЛЯ РЫБЫ У ШЛЮЗА
Как говорят рыболовы, «июнь на рыбку плюнь». Вот в это-то
время я и перекочевываю с реки Прегель на реку Лаву, к шлюзу,
который находится в одном километре выше Знаменской бумажной
фабрики № 2.
Здесь скапливается очень много рыбы, особенно окуней,
целые косяки которой гоняются за мелкой рыбешкой. Но почти
никто не ловит тут рыбу, потому что при виде мощного потока
рыболовы уходят в другое место, считая, что в этой пучине не
удержится ни одна рыба. Но в действительности это не так. Здесь
можно с успехом ловить не только окуней, но и щук, лещей, судаков,
угрей, плотву и даже таких осторожных хищников, как жерех.
Ранним утром прибыв на место, я первым делом начинаю
ловить мальков. На это у меня уходит минут тридцать. И вот
трехсантиметровый малек в пучине. Не проходит и пяти минут,
как горбач весом 400—500 граммов уже на берегу. За ним —
второй, третий, четвертый... Так продолжается около часа. Вдруг
метрах в 25 ниже сильный всплеск крупной рыбы. Жерех!
Мгновение— и спиннинг уже у меня в руках. Но сколько ни закидывал
я разные блесны по всем направлениям — все безрезультатно.
Жерех был уже далеко, и блесны не достигали цели.
Тогда я решил переоборудовать спиннинговую снасть и
ловить на снасточку непосредственно со шлюза. Я снял жилковый
поводок с грузилом и блесной и к основной лесе пристегнул
поводок сечением 0,4 миллиметра, длиной 2 метра, надел на него
большую коническую пробку длиной 7 сантиметров, диаметром
3 см, покрашенную черным нитролаком, и установил ее в 1,5
метра от грузила. Грузило продолговатой формы весом 30
граммов закрепил наглухо в 50 сантиметрах от крайнего, концевого,
крючка № 8, 5. В 4—5 сантиметрах от грузила привязал еще
крючок № 8,5 с укороченным цевьем. Уклейку цеплял за обе губы
к нижнему крючку, а второй крючок приставлял к хвосту,
через хвостовую часть продевал иголку с очень тонкой жилкой,
которой и обматывал этот крючок.
215

Насадка находилась на глубине 5—10 сантиметров, а иногда
струей ее даже выкидывало на поверхность воды. Пробку
применял для того, чтобы видеть место нахождения насадки, так как
лесу приходилось распускать метров на 100.
Результаты превзошли все мои ожидания. Семь поклевок,
пять из них с добычей. Три килограммовых жереха сидели у меня
на проволочном кукане.
Хватку я наблюдал, когда снасточка шла поперек реки у
самой гряды камней. Жерех брал то с головы, то с хвоста. Проводил
такой опыт: за губы рыбки цеплял маленький крючок, а к
хвосту привязывал большой и толстый. Хватки были с головы.
'Когда делал наоборот, то жерехи брали с хвоста. Мне думается,
что они очень зоркие и видят грубую и толстую снасть.
г. Оренбург
А. Тралмак
ЛЕЩ И ЕГО ЛОВЛЯ НА ДОННУЮ УДОЧКУ
Лещ обитает в реках, впадающих в Балтийское, Белое,
Черное, Азовское, Каспийское и Аральское моря, а также в
опресненных участках этих морей. Живет он в озерах: Ладожском,
Онежском, Ильмене и других. Много леща в водохранилищах.
Искусственно он разведен в Балхаше и других зауральских
озерах, а также в реке Исети. В реке Амуре водится белый и
черный лещ.
Тело леща —высокое, сильно сжатое с боков. Голова
маленькая, рот небольшой. Спинной плавник высокий и узкий,
хвостовой — низкий и длинный. Окраска взрослых лещей
серебристо-желтоватая, молодых — серовато-белая. При
благоприятных условиях лещи растут быстро и в возрасте десяти лет иногда
достигают 70 сантиметров длины и веса до 8 килограммов.
Существуют две формы леща: оседлая и пол у проходная.
Оседлый лещ постоянно обитает в реках, водохранилищах и
проточных озерах и не предпринимает значительных перемещений
по водоему. Полупроходной лещ летом откармливается в
опресненных частях морей, а на нерест и на зиму входит в реки.
Нерест у лещей начинается при температуре воды 12—18° С
(на юге — в конце апреля и в начале мая, а на севере — на
месяц позже) и продолжается около трех недель. Сначала мечут икру
крупные, затем — средние и, наконец,— мелкие особи.
Плодовитость каждой самки — от 90 тысяч до 340 тысяч икринок,
в зависимости от возраста. На икрометание лещи выходят в
прибрежные неглубокие участки реки с илистым дном, покрытым
водяной растительностью.
216

Вскоре после нереста полупроходной лещ из рек скатывается
в море, а оседлый возвращается на свои летние стоянки.
Лещ — стайная рыба. Он годами живет на одном и том же
месте. Свою излюбленную стоянку лещ покидает только тогда,
когда его постоянно тревожат промысловыми снастями или
систематически отравляют воду ядовитыми отходами производства.
В поисках корма лещи редко уходят далеко от своих основных
стоянок.
Лещ — придонная рыба. Питается он всевозможными
рачками, личинками насекомых, червями и водорослями.
В реках юга и средней полосы лещ любит жить в тихих и
глубоких ямах с глинистым или песчано-илистым дном, из которых
по ночам, утренним и вечерним зорям он направляется на поиски
корма в травянистые заводи. Обитает лещ и в тихих, глубоких
плесах. Держится под берегом с обрывистым и глубоким скатом.
Много леща собирается выше плотин и запруд, ниже устоев
мостов и под порогами.
В северных реках — Северной Двине, Волхове, Свири, Неве,
Вуоксе — лещ обычно обитает в глубоких ямах вблизи
основного фарватера реки с умеренным течением. Часто встречается он
в глубоких плесах и с довольно сильным течением,
расположенных ниже и выше порогов и перекатов. Нередко лещ выходит на
самый фарватер, не избегая при этом даже каменистых
участков.
В водохранилищах и проточных озерах лещ обитает в
глубоких ямах и крутоярах с илистым дном. Любит он глубокие
борозды около травянистых зарослей, в некотором отдалении от
берега. Ему нравятся глубокие места в озерах перед устьями
рек.
Полупроходной лещ в заливах морей выбирает для своих
стоянок впадины возле зарослей водорослей и глубокие места с
илистым дном в предустьевых лиманах, а также собирается у
подводных каменных гряд с крутыми скатами, расположенных на
глубине 3—10 метров.
Стоянку лещей рыболов может обнаружить наблюдая за их
игрой у поверхности воды. Лещи «плавятся» чаще всего вблизи
своих постоянных мест обитания. Чаще всего это наблюдается
летом, в тихую устойчивую погоду, на утренних и вечерних
зорях. Игры лещей весьма характерны. Сначала они бесшумно
высовывают из воды свои рыла, затем выставляют спинные
плавники и уходят «колесом» в глубину, остав1Й*я на поверхности воды
♦широко расходящиеся круги.
Иногда в тихую погоду на зорях можно заметить, как со дна
на поверхность воды поднимаются фонтанчики пузырьков
воздуха, причем одни из них исчезают, а другие появляются вновь.
Часто число этих фонтанчиков довольно значительно, и они
охватывают большую площадь. Такое явление обычно указывает на
косяк лещей, добывающих себе пищу в донном иле. В подобных
217

случаях наблюдательный рыболов без особого труда отыщет
стоянку лещей и пути их прохода на кормежку.
Летом на многих водоемах наблюдается массовый вылет
поденки, который длится несколько дней. Поденка (метлица) в
незначительном количестве появляется перед закатом солнца, а
затем ее вылет усиливается и продолжается всю первую половину
ночи. В ту же ночь она погибает, устилая поверхность воды
сплошным белым саваном. В это время косяки лещей покидают глубины
и у поверхности воды устраивают настоящие ночные пиршества.
Они жадно хватают поденку, громко чмокая губами. В такие
места выезжают на пробную ловлю спустя несколько дней после
окончания вылета поденки, когда клев леща возобновляется.
Каждый рыболов должен быть весьма наблюдательным, если
он хочет добиться успеха в поисках мест обитания лещей.
В местах, где лещи держатся большими косяками, их
успешно ловят на одну-две донки без привады и прикормки. Но
наиболее добычливо уженье леща с применением привады и прикормки.
Весеннюю ловлю полупроходного леща в реках начинают
после начала его хода, при температуре воды 5—6°. В это время лещ
голоден и жадно берет на донку. Совершая преднерестовые
миграции, лещ идет против течения, придерживаясь основного
русла реки, поэтому места для его уженья выбирают на глубоких
бороздах фарватера, имеющих умеренное течение. Чаще всего
лодку ставят на глубоких плесах выше порогов, где лещ, пройдя
порог, отдыхает, или же ниже порогов и перекатов в местах
кормежки рыбы. На избранных участках устраивают прикормку из
рубленых червей, муравьиных яиц, замешанных в глине, а
ловят на «кисточку» навозных червей. Насадку забрасывают ниже
кормушки на струю, размывающую прикормку.
Преднерестовое уженье леща по времени непродолжительно,
а во время нереста лещ не питается и на удочку не ловится.
Через одну-две недели после икрометания наступает лучший,
посленерестовый, жор леща. К этому времени выше постоянных
стоянок леща, на путях движения рыбы в поисках пищи,
рыболовы сооружают мостки, заездки и ставят перетяги на глубине
не менее 3 метров. На этих местах устраивают постоянную приваду
для лещей и ловят их на донки в течение всего лета.
В качестве основного корма для привады берут мелкий
опарыш, муравьиные яйца, рубленых червей, конопляный жмых,
распаренные зерна пшеницы, овса, кукурузы, а также пшенную и
другие круто сваренное каши. Обычно несколько видов
упомянутых кормов смешивают с глиной и делают шары, которые
погружают на дно в сетяной кормушке или без нее.
Приваживать леща надо за 3—4 дня до начала уженья.
Приваженных мест необходимо иметь не менее двух и ловлю на них
чередовать. Изо дня в день удить у одной и той же привады
нецелесообразно, так как при ежедневной ловле лещ распугивается
и перестает посещать приваду. Нередко после поимки двух-трех
213

крупных рыб стая лещей, напуганная вываживанием
подсеченной рыбы, уходит с привады, и клев надолго прекращается. В
подобных случаях полезно прекратить ловлю у данной привады
на 2—3 дня.
Корм для привады засыпают на вечерней заре и поддерживают
ее ежедневно в одно и то же время. Удить на приваде начинают
с рассвета на третий или четвертый день после засыпки корма.
Первый раз на приваде надо ловить весь день, дабы выяснить
время подхода леща к кормушке. После этого на ловлю
выезжают в те часы, когда лещ посещает приваду.
С привадой ловят леща в средних по величине реках, а в
больших водоемах, где трудно найти удобные места для привады,
чаще всего удят с прикормкой. Прикармливают леща за час-два
до начала уженья, а в процессе ловли эпизодически подбрасывают
прикормку.
Лещ весьма осторожен и пуглив. Почуяв опасность, он
уходит на свою стоянку, откуда не скоро удается его вернуть к
приваде даже очень лакомым кормом. Поэтому лодку ставят на
расстоянии 3—8 метров выше кормушки, чтобы тень от лодки и
рыболова не накрывала места привады. Чем светлее вода и меньше
глубина на месте ловли, тем дальше ставят лодку от кормушки.
Если лодка поставлена вдоль течения, то ее корма не должна вилять
из стороны в сторону. В лодке надо сидеть спокойно, не
производя шума и лишних резких движений.
В некоторых водоемах, особенно на юге, лещ хорошо клюет
ночью. При этом наиболее крупные экземпляры ловятся перед
утренней зарей, в тихую неустойчивую погоду. Особенно
интенсивный жор наблюдается в жаркие и лунные июльские ночи.
В южных реках с быстрым течением от центрального русла
иногда расходятся рукава. Но в них лещ отсутствует.
Отправляясь на поиски корма, он держится в главном фарватере реки.
С этим приходится считаться при выборе места для сооружения
мостков. Их строят выше основной стоянки лещей, у глубокого
берега вблизи основного фарватера реки. Необходимо, чтобы возле
мостков, на дне, была глубокая борозда, уходящая в фарватер,
с прямым течением и небольшим водоворотом у самого берега.
Приваду готовят из вареных жмыхов, распаренных зерен
пшеницы, поджаренных и истолченных семян конопли. Их смешивают
с глиной, катают большие шары и бросают их в воду около мостков.
Для ловли чаще всего используют донки с удилищами длиной
4—5 метров, но обязательно с колокольчиками. Насадка —
навозные и красные земляные черви в виде пучка из нескольких штук.
Приманку кладут на дно вдоль струи, уносящей частицы корма
в основное русло реки. На ловлю отправляются вечером и удят
на две-три донки до утра.
В северных реках лещ почти не ловится вплоть до послене-
рестового периода. После нереста его удят на бороздах под
порогами и глубоких плесах с быстрым течением, где он постоянно
219

держится. Ловят на глубине 5 метров и более, применяя «ходовую»
донку или одну-две обычные донные удочки. Насадка —
навозные черви. Наиболее добычливо ужение с прикормкой.
На глубоких местах в озерах, водохранилищах и заливах
морей, где нет течения, леща ловят на донную удочку в
отвес.
Весной лещ ловится с шести часов утра и при
благоприятной погоде берет в течение всего дня. Летом он начинает брать
еще до рассвета и хорошо клюет на зорях. Наиболее успешна
бывает ловля с рассвета до девяти часов утра, а затем
наступает перерыв до трех часов дня, после чего клев леща
возобновляется и продолжается до вечера. Лучший вечерний клев
наблюдается перед закатом солнца и вскоре после него. Осенью лещи
собираются в большие стаи на зимних стоянках и ловятся с
небольшими перерывами с восхода до заката солнца.
Надо иметь в виду, что клев леща в разных водоемах не
совпадает по времени, а изменяется в зависимости от географического
положения водоема, условий погоды и других причин. В связи
с этим в каждом конкретном случае рыболов должен установить
наилучшее время для ловли леща.
Энергично берет лещ в теплые дни с умеренным южным или
юго-западным ветром, вызывающим небольшое волнение на
водоеме. В ветреную погоду лещ часто хорошо ловится в мутной воде
у глинистых берегов с обрывистыми и крутыми скатами.
Очевидно, он подходит сюда подбирать личинки насекомых, вымываемых
прибоем. После теплого скоропроходящего дождя клев леща
часто улучшается. Перед ненастьем клев его становится вялым, а
иногда и совсем прекращается." Лещ болезненно реагирует на
резкое повышение и спад уровня воды в водоеме. В это время он
почти не ловится.
Лучшей насадкой для ловли леща, особенно весной и осенью,
являются навозные и красные земляные черви,
подкормленные вскипяченным растительным маслом. Навозных червей
надевают на крючок по нескольку штук в виде кучки-кисточки.
Крупных червей насаживают в одиночку, нанизывая на крючок
петлями. В некоторых водоемах лещ довольно охотно берет на
крупных опарышей, короедов, «бабку» и репейного червя, а также
на смешанную насадку из нескольких личинок и навозных червей.
В этом случае и в корм для привады и прикормки полезно
добавлять указанные личинки.
Летом в южных реках лещ хорошо ловится на растительные
насадки: распаренный горох, фасоль, кукурузу, а также на
шарики черного хлеба и пшенную кашу,— сдобренные прокипяченным
конопляным или подсолнечным маслом.
Насадку лещ медленно втягивает в рот и, смакуя, заглатывает.
С этим надо считаться и жало крючка прятать в насадке, в
противном случае, уколовшись о крючок, лещ моментально выплевывает
приманку и уходит прочь.
220

Для ловли крупного леща донку оснащают жилковой лесой
0,45—0,5 миллиметров и одним или двумя поводками 0,3—0,4
миллиметра. Нижний конец лесы, подлесок и поводки окрашивают
под цвет грунта. В зависимости от насадки берут крючки — от № 6
до 8,5. Грузило — скользящее, в виде вытянутой оливки или
плоское. Наилучшими удилищами для донок будут спиннинговые —
одноручные или легкие двуручные. Катушка — с
тормозом-трещоткой.
Характер поклевки леща зависит от времени года, вида
насадки, сытости рыбы и других .условий. Весной и после нереста
поклевка леща решительная, летом — более вялая. Обычно на
червя лещ клюет энергично, а на горох и другие хлебные насадки
он берет довольно осторожно.
Подойдя к насадке, лежащей на дне, лещ становится над
ней вертикально, потом трогает ее своими выдвижными губами и
берет в рот. После этого он принимает горизонтальное
положение, несколько приподнимаясь от дна, и отходит в сторону,
заглатывая приманку. В это время леса передает на конец
удилища или сторожок несколько коротких толчков, которые
сменяются плавной потяжкой, вызывающей сгибание конца удилища или
сторожка. Иногда наблюдается ослабление лесы с кивком
сторожка вверх, а затем следует потяжка. Часто колокольчик вначале
чуть дрогнет, а потом уже начинает звонить. Подсекают обычно
в начале потяжки или когда начинает звонить колокольчик.
В некоторых случаях лещ хватает насадку с ходу, глубоко
заглатывает ее и засекается сам.
Подсеченный крупный лещ в первый момент резко бросается
в сторону и, часто становясь боком к рыболову, сопротивляется
энергично. Но, будучи стронут с места, после одного-двух
кругов на глубине идет за лесой спокойно. Выведенный на
поверхность воды около лодки и глотнувший воздуха лещ ложится на бок.
В это время его и подсачивают. Если прозевать этот момент,
то лещ вскоре придет в себя, начнет биться и может сойти с
крючка или оборвать поводок.
Крупный лещ — завидная добыча, а моменты его выважи-
вания — самые приятные и незабываемые для рыболова.
г. Ленинград
Я. Сойляков
НА ГОРОХ ВПРОВОДКУ ОТ БУЙКА
В наших местах — на Оке около города Павлова — сразу же
после половодья, когда температура воды поднимется до +12°,
т. е. в середине или конце мая, начинают ловлю на горох от буйка.
Этим способом ловят главным образом язя. Места выбирают на
перекате или огрудках с каменистым дном, на среднем или почти
221

быстром течении. Здесь обычно бывает много мелких ракушек, ко-!
торые, видимо, и привлекают язя.
К таким местам опытный рыболов выезжает на маленьком
ботнике-долбленке. Он должен быть легким, чтобы, пользуясь
кормовым веслом, можно было легко управлять одной рукой.
8 ботник кладут шест длиной около пяти метров, буек с камнем
и веревкой, чашку с горохом и деревянный, плотно сколоченный
ящик размером 45 X 25 сантиметров. Он обязательно должен
иметь крышку.
Весной ловят на глубине до трех метров, а летом, по мере
согревания воды,— на глубине до четырех метров. На
выбранном месте должна быть яма глубиной примерно четыре-пять
метров, а ниже ее по течению — площадка длиной 10—15 метров.
Желательно, чтобы ниже ее тоже была яма. Хорошо, если на
площадке лежат небольшие камни и коряги. Они необходимы для
того, чтобы задерживать прикормку.
На первой яме ставится буек. В нашей местности его
называют наплавом. Затем площадку тщательно прощупывают и
промеряют шестом. При этом кормовое весло спортсмен держит в
левой руке, а шест — в правой. Если необходимо, буек
передвигают на более удобное место.
После этого бросают несколько горстей гороха. Пока рыба
собирается около него,спортсмен едет на берег налаживать удочку.
Она имеет один крючок, причем поплавок ставится в 20
сантиметрах от конца удилища — бамбукового, цельного, длиной до трех
метров, леску мы применяем сечением 0,5 миллиметра, поводок
0,3 миллиметра. Поплавок делаем из коры осокоря. Он имеет
в длину 10 сантиметров и огружается с таким расчетом, чтобы над
поверхностью воды возвышался только кончик. Катушки не
применяем: крупная рыба не попадается, а если клюнет весом на два-
три килограмма, то снасть ее выдерживает.
Когда все налажено, рыболов подъезжает к буйку, опять
бросает несколько горстей гороха и плывет в ботнике по течению
с веслом в левой руке и удилищем в правой. Спускается он не
более 15 метров и затем возвращается к буйку, так как клевать
рыба будет там, где ложится горох — примерно в 8—10 метрах
ниже буйка. При поклевке рыболов подсекает, кладет в ботник
весло, дает язю глотнуть воздуха, перехватывает удилище в
левую руку, а правой берет рыбу и кладет в ящик с водой. Затем
спортсмен возвращается к буйку и продолжает ловлю. После
того, как поймано несколько рыб, надо ехать к берегу и
пересаживать ее в другой, большой, садок, чтобы не задохнулась.
Весной, когда вода еще холодная, язь начинает клевать в 8—
9 часов утра. Берет он и днем до 4—5 часов. По мере того как
температура воды поднимается, он начинает клевать все раньше и
раньше, а вечером — все позднее. В разгар лета он клюет при
восходе солнца и поздно вечером, даже после заката солнца.
Горьковская область
222

К. Фомин
ГАЛУШКА ДЛЯ ЛОВЛИ КАРПА
В течение нескольких лет я при ловле карпа успешно
применяю мягкую насадку, которая не размокает в воде, ароматична и
хорошо держится на крючке даже при дальнем забросе. Это
галушка. Приготовляю ее так: беру две-три столовых ложки
пшеничной муки, ложку манной крупы, сырую картофелину и все это
пропускаю через мясорубку или размельчаю в ступке. Затем
добавляю сырое яйцо, воду и перемешиваю в тягучую массу.
В нее, пока не начнет отставать от рук, добавляю жмых,
измельченный до порошкообразного состояния. После этого
остается придать массе форму шариков или лепешек и на
медленном огне варить до тех пор, пока они не начнут всплывать.
Насадка готова, ее можно резать на кубики нужного размера.
Такую галушку не сбивает мелкая рыба.
Хранить галушки надо в жестяной банке, а чтобы в жаркую
погоду они не потеряли свои качества, в банку следует налить
столовую ложку подсолнечного, а еще лучше конопляного масла.
Кроме карпа, на галушку хорошо клюет и другая рыба:
лещ, язь, плотва, карась.
г. Харьков
Я. Мочалов
ХИТРОСТЬ
Ранним июньским утром я пришел на берег Самарки,
которая около города Куйбышева впадает в Волгу. В заводи, на
любимом и давно прикормленном месте, раскинул четыре удочки.
Однако, несмотря на хорошую погоду, поклевок почти не
было. Разбросал прикорм — моченые сухари с пареным
горохом,— но и это не принесло успеха.
Наблюдая за поплавками, я заметил уклеек около
всплывшего кусочка сухаря. Через несколько секунд стайка с брызгами
разлетелась в разные стороны, а затем опять собралась. Это
повторялось несколько раз до тех пор, пока течение не прибило
сухарь к самому берегу. Тогда у меня появилась мысль
попробовать ловить хищников, которые гонялись за уклейками.
Взяв легкую удочку, вскоре же поймал уклейку и насадил
на крючок язевой удочки. К ее поплавку подбросил хлебную корку
и начал ждать, чем кончится эта затея. Картина повторилась:
уклейки собрались в стаю, начали тормошить корку, налетела
щука, и серебристая мелочь разлетелась в разные стороны.
Поплавок закачался, и, затаив дыхание, я приготовился подсекать.
223

Однако поднятые щукой небольшие волны вскоре улеглись.
Заметив, что корка вместе с уклейками отплыла от поплавка, я
перекинул удочку. Не успел отнять руку от удилища, как вода
завихрилась, поплавок отлетел в сторону, но поклевки не
последовало. Я задумался: почему щука не хочет брать живца?
Вывод мог быть только один — уклейки плавают поверху, а
живец — около дна, и, по-видимому, щука не замечает его.
Установив поплавок так, чтобы живец плавал в нескольких
сантиметрах от поверхности воды, я закинул его в гущу уклеек.
Прошло пять минут, щука повторила нападение, и поплавок резко
пошел ко дну. Подсекая, я почувствовал тяжесть.
После этого почти каждая щука или окунь, нападавшие на
уклеек, оказывались моей добычей — поклевки были верными.
Однако вскоре поднялся ветерок, который прибивал корку к
берегу, и приходилось тратить время на перебрасывание живца.
Тогда я взял очень узкую корку, и вставил ее в колечко поплавка,
и стал как бы одновременно забрасывать приманку и живца.
Это дало хороший результат.
Однако через некоторое время поклевки прекратились.
Видимо, щук и окуней не осталось или они ушли в другое место.
Тогда я взял обе удочки — и ту, которой ловил щук, и легкую,
для ловли живцов,— и перешел к тальниковому кусту. Здесь
вскоре же поймал еще одну щуку. Так я облавливал места, где
могли стоять щуки: росшие из воды кусты, островки травы и
коряги.
В то утро я поймал семь щук и двенадцать окуней. Правда,
щуки небольшие — в среднем до шестисот граммов, но были и
по полтора килограмма. Мог бы тогда поймать и больше, но много
времени уходило на ловлю живцов. Поэтому теперь, применяя
эту хитрость, живцов налавливаю заранее.
В. Попов
РЕДКАЯ УДАЧА
Рыбачить я люблю на Дону, километрах в 20 от Воронежа.
Сюда влечет меня многое: и обрывистые берега реки, и глубокие
омуты, и разнообразная рыба — от уклейки до сома, и
смешанный Жировский лес, подступающий к самой воде, и избушка
бакенщика Ефима, в которой можно переночевать и укрыться от
непогоды.
В 1959 году на Дон я выехал тринадцатого мая. Ефима, к
сожалению, не застал, поэтому перевезти меня на левый берег, где
я хотел остановиться на своем излюбленном месте, было некому.
Пришлось искать место на правом берегу.
224

Я расположился под Черным яром, где прошлым летом
неплохо ловилась стерлядь. «Возможно, будет ловиться и теперь»,—
подумал я, закидывая донки.
Через некоторое время я выловил стограммового налимчика.
Хотел было отпустить его обратно в воду, но, поразмыслив,
решил использовать в качестве живца.
Посаженный на крайнюю донку налимчик «работал»
превосходно — вершинка удильника то и дело вздрагивала.
В течение 10—15 минут я очень пристально следил за донками,
но, не дождавшись поклевки, поднялся из-под кручи на берег
с целью подыскать более удобное место для ловли. Однако моему
намерению не суждено было осуществиться. Донку, на которой
был насажен живец, рвануло с такой силой, что удильник
изогнулся дугой и окунулся в воду. Как ветром «сдуло» меня с берега
назад, под кручу. Я ухватился за удильник, сделал подсечку и
почувствовал, что имею дело с сомом.
Он тянул так энергично, что казалось, вот-вот переломится
удильник или лопнет леска толщиной 0,5 миллиметра.
Сом устремился вниз по течению. Я послушно последовал за
ним.
Пройдя метров триста пятьдесят, он остановился, и я получил
передышку. Она была очень нужна, ибо давала мне возможность
смотать с мотовильцев весь запас лески для свободы маневра.
Сом отдыхал. Видимо, он тоже готовился к продолжению
борьбы. Первым начал ее я беспокоящими движениями
удильника вверх, на себя и в стороны. Некоторое время сом на мой
вызов не реагировал. Но вскоре ему стало, видимо, больно, и он,
сделав рывок, кинулся против течения. Я побежал за ним,
прыгая с кочки на кочку, с камня на камень.
Дойдя до места, где я его подсек, сом снова бросился вниз
по течению.
Время шло. Наконец мне показалось, что он стал утомляться.
Я все чаще стал прибегать к сдерживающим движениям. Попробо*
вал даже подтянуть его к себе. Он как будто и подчинялся, но
вдруг снова неудержимо тянул меня за собой.
В одной из подбережных вымоин, похожей на пещеру, сом
встал. Опять мы оба отдыхали. У меня от усталости дрожали руки
и с лица катился пот. Я старался себя успокоить, но это плохо
удавалось. Пока сом стоял спокойно, я внимательно осматривал
реку. И вдруг увидел выплывающую из-за поворота реки лодку
Ефима.
— Ефим! — крикнул я что есть силы.— Помоги сома взять,
один никак не справлюсь!
— Не тревожь его,— отозвался Ефим,— сейчас подъеду, вот
только зажгу бакен.
Вскоре он подплыл ко мне. Я сел к нему в лодку.
— Поведем его на левый берег,— предложил Ефим,— там
на песчаной отмели быстрее возьмем.
8 Заказ № 723
225

— На левый так на левый,— согласился я. Но не хотел с нами
соглашаться сом. Он уперся и не изъявлял никакого желания
выходить из вымоины.
Минут тридцать потеряли мы на то, чтобы вывести его на
середину Дона. Здесь сом опять заупрямился и, вместо того,
чтобы идти за лодкой, потянул нас обратно к правому берегу.
— Посмотреть бы хоть, какой он есть,— проговорил Ефим.
— Пока не выйдет наверх, не увидим,— заметил я.
— Вы не сильно, а все-таки тяните. Сом устал, должен
сдаться,— посоветовал мне Ефим.
Я потянул удильник на себя и почувствовал, как сом с трудом,
но идет в нашу сторону. Ефим стал отводить лодку на отмель, а
я все тянул и тянул сома к себе.
Наконец, скользнув днищем по песку, лодка остановилась.
Ефим схватил подсачек, а я осторожно, но настойчиво подводил
сома все ближе и ближе. В полуметре от лодки показалась его
большая голова. Ефим сунул под нее подсачек. Сом, взметнув
огромный бурун воды, пошел на глубину. Однако вскоре я его
остановил и подвел обратно к лодке. На этот раз мы действовали
более удачно и совместными усилиями вытащили его в лодку.
Он весил 20 кг 423 грамма.
г. Воронеж
К. Деркаченко
РАКУШКА НА ДОНКЕ
Насадкой из ракушки-беззубки рыболовы нашей степной реки
Илек пользуются уже давно, постепенно совершенствуя способы
ее применения. Сам я познакомился с нею лет двадцать тому
назад и с тех пор считаю ракушку-беззубку одной из лучших
насадок для донки при ловле сазанов, сомов, голавлей, язей, налимов.
Способ добывания ракушек у нас на Илеке очень прост. Во
время половодья ракушки буквально сотнями выносит из стариц
в основное русло реки. И здесь, на песчаных перекатах и
отмелях, достаточно зайти вброд не выше колена, чтобы за полчаса
набрать сотню отменных ракушек нужного размера, порою до 15
сантиметров в длину. Когда вода на перекатах и отмелях летом
сильно убывает, ракушки зарываются в песок, выставляя из него
лишь небольшой «носик», на который обычно нацепляется
плывущая тина. По этим признакам ракушку найти очень легко. А более
крупные экземпляры ее, зарывшиеся в песок полностью, нащупы-
ваются ногой.
Обычно я делаю запас ракушек сразу на две-три рыбалки и
держу этот запас дома в эмалированном тазу, меняя в нем воду
не реже двух раз в сутки. При этих условиях ракушки отлично
226

сохраняются полторы-две недели, а осенью — и того
дольше. На рыбалку беру их в простом холщевом
мешке, который по приезде на реку опускаю в воду
на длинном шнурке. На другом конце шнурка у
меня привязана короткая велосипедная отвертка —
инструмент бесшумный и гораздо более удобный
для вскрытия ракушек, чем два камня,
предлагаемые Ю. Старостенко в № 11 альманаха
«Рыболов-спортсмен». Вскрываю ракушку так: взяв ее в левую
руку острой кромкой кверху, а более тупым концом к себе,
я ввожу между створок этого конца ракушки острие
отвертки. Раскрывая створки и постепенно продвигая отвертку вглубь
ракушки по внутренней стороне левой стенки ее скорлупы, чтобы
не испортить моллюска, подрезаю так называемую «уздечку»,
которой беззубка стягивает свои створки. Потом уже нетрудно
раскрыть скорлупку полностью и той же отверткой
отделить от нее все тело ракушки, а зачищенные слизистые
пленки бросить в воду как прикормку для рыбы. Все тело
моллюска полностью, ничего от него не отрезая, насаживаю
на крючок, вводя его постепенно, начиная с толстой части
довольно крепкого «гребешка» и скрывая жало в мягкой нежной
части, как указано в разрезе на рисунке, где «гребешок»
заштрихован.
Ракушка, насаженная на крючок таким способом, выдерживает
неограниченное количество забросов, порою даже резких и
дальних, не срывается и служит хорошей насадкой почти до полного
обгладывания ее рыбой. При ловле сомов на крупные крючки я
насаживаю по три-четыре наиболее крупные ракушки, прокалывая
их крючком не вдоль, а поперек толстой части «гребешка», а
порою даже и сдвигая излишек насадки на леску. Получается весьма
солидный «букет» из ракушек, привлекающий наиболее крупных
сомов и сазанов. Ловлю произвожу на донку, оснащенную
кольцами, проводочной катушкой и жилковой леской 0,5—0,8
миллиметра. Больше двух удочек не ставлю (укрепляя их на
рогульках обе около себя), чтобы не бегать зря по берегу и не тратить
время на распутывание лесок, заведенных друг за друга рыбой
или при забросах. При ловле на ракушку отпадают заботы о
добыче живцов перед началом рыбалки, которые зачастую как на
зло не попадаются. А практика использования ракушек в
качестве насадки целиком, без нарезки на части, дает возможность
почти всегда получать уловы крупной рыбы и днем и ночью.
Единственные враги ракушки — раки, порой объедающие насадку,
но в то же время наличие раков возле нее, в свою очередь,
приманивает крупную рыбу.
Правда, на ракушку очень редко берут окунь или щука. Но
любителям одновременной ловли и этих рыб можно посоветовать
ставить добавочно или третью удочку с живцом, или жерлицы
в стороне от места рыбалки.
8*
227

Возможно, что для рыболовов, убеленных сединами, мои
советы по ловле рыбы донкой на ракушку и не откроют Америки,
но для молодых читателей альманаха они пойдут на пользу везде,
где в водоемах водится ракушка-беззубка.
г. Актюбинск
Я. Труфанов
С ШАВЛЕЙ ЗА ХИЩНИКАМИ
Рыболовы-спортсмены в верховьях Днепра эту
искусственную приманку называют шавлей, а в низовьях — бородкой. На нее
ловят хищников: щуку, окуня, судака, усача, жереха, а осенью—
и язя.
Когда я впервые увидел эту приманку, то подумал, что охота
с ней — пустая трата времени. Однако местные спортсмены
ловили весьма успешно, а изготовить шавлю оказалось просто, и
я решил попробовать. Сначала дело не клеилось, но уже вскоре
результаты превзошли ожидания. Больше того, оказалось, что
эта приманка универсальна, так как ею можно пользоваться
при ловле не только спиннингом, но и дорожкой и даже нахлысто-
вым удилищем.
При изготовлении шавли применяются одинарные, двойные и
тройные крючки № 7—12 — в зависимости от размера рыбы,
которую предполагают ловить. Они должны иметь длинное цевье и
привязываются к поводкам, длина которых зависит от количества
приманок. Так, если применяется одна шавля, длина поводка
достигает полметра. Если же ловят спиннинговым удилищем и на
конце лесы прикрепляют груз весом до 50 граммов (в зависимости
от силы течения), то ставят 3—4 поводка длиной 15—20
сантиметров. При ловле нахлыстовым удилищем применяется поводок 50
сантиметров и груз 5—7 граммов. Такая же длина поводка и при
ловле на дорожку с грузом отЮО до 200 граммов.
Как делается шавля? На цевье крючка, около лопаточки или
колечка, накладывают пучок белой, серой, черной, коричневой
или темно-серой шерсти и крепко привязывают белой ниткой.
Шерсть в этом случае маскирует крючок.
Для ловли окуня и мелкого судака шавля должна иметь
такие размеры: диаметр в месте привязи — 0,3 сантиметра,
длина — 2,5—3 сантиметра, а крючки № 7, 8, 5 При охоте на
крупных хищников диаметр кисточки в месте привязи должен быть
от 0,3 до 1 сантиметра, а длина кисточки — 6—6,5 сантиметра.
Конечно, поводки должны быть тоньше основной лесы.
Лучше применять козью или баранью шерсть. Я пользовался
той и другой, но предпочтение отдаю первой. Чтобы шерсть не
высыпалась, надо обвязку несколько раз пропитать клеем БФ-2.
На рисунке показан общий вид шавли с тройным крючком.
228

Ловля на шавлю очень напоминает охоту со спиннингом.
Заброс производится так же, однако груз должен обязательно
лечь на дно. Шавлю у дна, и вполводы, и поверху ведут медленно
и с остановками, не отрывая груза ото дна. Когда приманка оста-1
навливается, она всплывает, и создается такое же впечатление,
как и от игры малька. При ловле нахлыстовым удилищем шавлю
ведут резко и быстро в верхнем слое воды, а при ловле
дорожкой — так же, как и при ловле спиннинговым удилищем.
г. Ленинград
В. Яновский
ЯЗЬ
Приехал я из отпуска и первым делом зашел к Василию,
своему товарищу по работе. День был воскресный, и я, признаться,
мало рассчитывал застать его дома. Так оно и получилось. Дома была
его жена—Катя. Едва я поздоровался, как она сразу начала
жаловаться:
— Спрашиваешь, где Василий? Конечно, на рыбалке,—
говорила она недовольным голосом.— Все время на рыбалке
пропадает, исхудал весь. Да еще будто бы я и виновата.
— Как же так? удивился я.
— А вот так. Собрался он как-то с ночевкой. И что меня
дернуло с ним пойти! Сама удивляюсь. Тут еще сосед, Степан
Николаевич, двух язей принес, подзадорил нас: «Язи,— говорит,—
сейчас берут прямо беспрерывно. Минута — язь, две минуты — два
язя. Да вот грех: без подсачка пошел, срывались все время».
В тот же вечер пошли мы на реку. Василий всю ночь возле удочек
маячил — ершей ловил. Утром, правда, мы много рыбы наловили,
но Василий бурчит: «Что это за рыба — мелюзга одна». Зову его
домой — не соглашается. «К обеду,— говорит,— вся рыба в
глубину пойдет, удочки у нас донные — обязательно язь клюнет».
Ты посиди часок около удочек, а я отдохну».
Уселась я возле удочек, рядом тоже рыбаки сидят.
Слышу, ворчат: «Надо удочки сматывать — баба рыбу ловит». Рыба
как на зло действительно перестала клевать. Посидела я немного
и хотела уже разбудить Василия, как вдруг крайнее удилище
к воде пригнулось й леска в сторону пошла. Чувствую, большая
рыба попалась: я к себе тяну, а она — к себе. Бросила я удилище
и за леску схватилась. Рыбаки со всех сторон бегут и кричат:
«Подожди, не тяни! Подсачком надо! За леску не тяни!» Я снова за
229

удилище взялась. А Василий проснулся, бежит ко мне и орет
диким голосом: «Как же ты тянешь — через голову? Водой его,
водой тащи!» Я уже на отмель рыбину вытащила. Огромная!
Самый настоящий язь! Только хотел его Василий сачком
подхватить, он — бултых! — и сорвался. Одна губища на крючке
осталась. Что тут было! Смехота одна! Василий трясется и никак
не может поверить, что сорвалась рыба. А потом на меня ругаться
начал. Мне и самой обидно, да он еще ругается. Плюнула я на
эту рыбалку и ушла домой. Теперь он говорит: «Пока язя, которого
ты упустила, не поймаю, каждый день на реку ходить буду». Вот
и ходит. Утром— до работы, вечером — после работы. Ничего
поделать с ним не могу. Ты поговори с ним, пожалуйста, может, он
тебя послушает.
— Хорошо, поговорю,— заверил я Катю.
На следующий день я встретил Василия на работе. Он
действительно похудел, но был весел. Я хотел было выполнить
Катину просьбу и посовестить товарища, но Василий опередил меня;
— Ты знаешь, какого я вчера язя поймал? На два с половиной
килограмма! Завтра утречком опять пойду.
— Не забудь за мной зайти,— попросил я его.— Вместе
пойдем. —Катина просьба сразу вылетела у меня из головы.
— Вот и верь вам — рыболовам,— упрекала меня потом
Катя.— Нечего сказать, «поговорил».
Я молчал. Ну что я мог ей ответить?..
А. Луковников
К ЛОВЛЕ КЕФАЛИ
Наиболее интересная рыбная ловля на Черном море в районе
города Феодосии — это ловля кефали, очень ценной по своим
вкусовым качествам рыбы. Ловят ее с берега на донки (местное
название — закидушки). Почти единственной насадкой для ее
ловли служат морские черви (нереиды).
В дни теплой и тихой погоды кефаль подходит к песчаным
берегам (в районе санаторных пляжей). В более холодные дни —
в места сброса в море воды, нагретой агрегатами электростанции.
Основой закидушки служит жилковая леса диаметром от
0,5 до 1 миллиметра, намотанная на мотовильце. В конце лесы
привязаны короткие поводки (обычно 3—4) с немного меньшим
диаметром. В 2—3 сантиметрах от крючка на поводках ставят поплавоч-
ки, приподнимающие насадку над дном. На конце лесы
привязывается грузило удлиненной формы весом до 100 граммов.
За время моего пребывания (сентябрь и половина октября)
было мало дней с теплой и тихой погодой, а в конце сентября и
в октябре дули сильные ветры и температура падала до нуля.
230

При благоприятной погоде кефаль ловилась весьма успешно.
Но надо сказать, что легче было поймать рыбу, чем накопать
червей. Почти единственное место, где их добывают,— это в
россыпях камней, на берегу моря, против вокзала станции
Феодосия. Сюда приезжают набирать червей даже из других мест
побережья.
В теплые дни десятки любителей рыболовов выполняют эту
тяжелую (особенно для возрастных пенсионеров) работу,
передвигая довольно крупные камни и выбирая под ними лопатой, а
чаще просто руками черноилистую массу, выкладывают ее на
плоских камнях, возвышающихся над водой. Осторожно
разгребая ил, удается иногда находить несколько червей, а часто и...
ничего. Более удачные по количеству червей бывают порции
ила, вынутого руками из-под свежесдвинутых камней. Обилие
в илистом песке размельченных, с острыми краями раковин, а
иногда и стекол приводит к ранению пальцев. Пришлось
пользоваться тонкими перчатками, пальцы которых были обшиты более
плотной материей. При похолодании добывать червей пришлось
в резиновых сапогах. Червей складывают в матерчатые мешочки
или тряпочки из плотной материи вместе с илистым влажным
песком, а иногда и добавкой морских водорослей. Сохранять
морских червей — дело не простое. Необходимо ежедневно ходить
к морю, менять илистый песок и освежать червей в морской воде.
Без этого они погибали через двое суток.
В городе Феодосии много своих любителей рыболовов, а еще
больше их среди приезжих санаторных и амбулаторных больных.
Очень жаль, что местное общество охотников и рыболовов не
хочет организовать продажу насадок. При таком большом числе
любителей рыболовов насадки быстро раскупались бы и
приносили доход обществу.
После сильных дождей при тихой и теплой погоде в местах
стока воды с берега хорошо ловится на легкую поплавочную
удочку чулара (мелкая кефаль). Ловится она (но хуже) с пристаней
одновременно с мелкой ставридой, бычками и зеленушками.
Лесу, крючки, грузило можно приобрести в местном магазине
спорттоваров, но лучше иметь с собой.
Ленинград
П. Каменев
„ЩУЧИЙ ХВОСТ"
Года четыре назад, в августе, я приехал на одну из
многочисленных стариц реки Оки в Шиловском районе, Рязанской области.
В это время там обычно хорошо ловилась щука на разные снасти
и особенно хорошо брал окунь. У меня было несколько штук
кружков, но ловить ими оказалось совершенно невозможно, так как дул
231

очень сильный ветер, к тому же с лодкой оказалось только одно
весло. Кое-как я подплыл к одиноко торчавшему из воды кусту
ивняка и, закрепив около него лодку, начал ловить удочкой. В ту
же минуту начался жадный клев окуня. Ветер не утихал, а мне
очень хотелось половить кружками. Поймав подходящего окунька,
я пустил один кружок с глубины около 1,5 метра. Кружок долго
был виден мне, а потом я потерял его из виду. Я подумал, что
живец запутался в траве, а кружок волной отнесло к берегу, почему
он и не стал виден. Только к вечеру начал утихать ветер, ловить
кружками было уже поздно, и поэтому, кончив ловить удочкой,
я поехал к тому месту, где по моему предположению должен быть
кружок. Но там его не оказалось. Не оказалось его и далеко по обе
стороны от этого места. В это время ко мне подошел знакомый
работник соседнего совхоза, который жил недалеко от озера, и
вместе с ним мы объехали водоем кругом, но кружка не нашли.
Проверив некоторые захламленные участки озера и опять не найдя
кружка, мы прекратили поиски. Так я и уехал не убедившись,
утащила ли кружок рыба или его волной прибило к камышам и мы
его не заметили. Уехал и вскоре забыл о нем. А весной следующего
года, в самый разлив, рыбаки из села Юшты, Шиловского же
района, в протоке, вытекающей из озера, в котором мной был потерян
кружок, поймали «мордой» щуку весом более 10 килограммов.
Кроме этой щуки, в снасти ничего не оказалось, а потому, придя на
квартиру моего знакомого, с которым мы искали кружок, решили
варить из нее уху. Начав чистить щуку, они заметили проволоку,
торчащую из-под жаберной крышки щуки. Открыв у нее пасть,
они обнаружили тройник. В желудке этой щуки оказалась только
что проглоченная щука весом около 1 килограмма. Тут-то и
вспомнил о потерянном кружке мой знакомый и, не сомневаясь в
принадлежности тройника, прислал его мне вместе с огромным щучьим
хвостом, который хранится у меня до сих пор. Восемь месяцев жила
эта щука с большим тройником в пасти, который не мешал ей
заглатывать такую крупную добычу, и неизвестно, сколько времени
жила бы она еще, не попади в злополучную «морду».
с. Ижевское, Рязанской области
Г. Орлов
О НЕКОТОРЫХ НЕПРИЯТНОСТЯХ
(Советы врача рыболовам)
Не одни только радости доставляет нам охота за рыбой —
огорчения, связанные со сходом рыбы с крючка, потерянными
любимыми блеснами, плохим клевом, «париками» на катушке, так красочно
и часто описываются в нашем альманахе «Рыболов-спортсмен», ко-
232

торый стал нашим организующим органом, наставником и
советчиком.
К сожалению, многие любители рыболовы очень плохо
осведомлены еще об одной неприятности — о повреждениях рук
плавниковыми шипами рыб, которые встречаются не так уж редко.
В небольшой статье «Необходимо знать», помещенной в
одиннадцатом номере альманаха, М. Никольской указывает на возможность
серьезных повреждений рук при уколах шипами рыбы-скорпиона,
которая водится в водах Черного моря. Будучи врачом по
специальности, я счел необходимым поделиться сведениями по этому вопросу
с друзьями-рыболовами, читателями нашего альманаха.
Среди морских и, реже, речных рыб есть такие, мясо которых
непригодно для употребления в пищу вследствие их ядовитости.
Употребление в пищу этих рыб даже в хорошо проваренном виде
приводит к тяжелым отравлениям. Всемирно известный ученый
нашей страны академик Е. Н. Павловский в своих научных трудах,
относящихся еще к 1927 и 1931 годам, подробно описал внешние
приметы и ядовитые свойства этих, к счастью редких в наших водах,рыб.
Однако рыбы могут вызывать заболевания у человека не только вслед-
ствии того, что они содержат ядовитые продукты, действующие при
употреблении рыбы в пище. Ядовитые вещества могут попасть в
организм человека и при повреждениях кожи костями или острыми
плавниковыми и жаберными шипами. Морские и речные рыбы имеют
разнообразные органы, служащие им для защиты и нападения.
Главным образом к ним относятся острые плавниковые шипы, при
повреждении которыми, снимая рыбу с крючка или обрабатывая
пойманную рыбу, можно получить серьезные повреждения.
В научной литературе имеются многочисленные сообщения о
заболеваниях рук после уколов их плавниковыми шипами различных
рыб. Д. Е. Ходорова и И. Б. Шерман из Одессы описали эти
поражения после уколов рук шипами морского черноморского бычка.
И. Н. Переводников, С. М. Колдаев, С. Я. Локшина сообщали о
часто наблюдавшихся ими тяжелых воспалительных процессах,
поражающих руки после уколов шипами и костями судака, описаны
также заболевания после уколов плавниковыми шипами леща,
каспийского судака.
Многие из нас знакомы с интересной книжкой М. Заборского
«Зимой за окунем», изданной в 1950 году в Москвае. В ней автор
указывает на опасность уколов плавниковыми и жаберными
шипами окуня; он писал о том, что ему известны тяжелые случаи
подобных поражений, кончившиеся ампутацией конечности.
Мои личные наблюдения по этому вопросу дают основание
утверждать, что наиболее тяжелые повреждения рук развиваются после
уколов их плавниковыми шипами рыб, относящихся к группе скор-
пеновых. Морской дракон, о котором сообщает М. Никольский,
морской ерш — вот рыбы, относящиеся к этой группе. Сюда
следует отнести также и ценную промысловую рыбу — морского
окуня.
233

Академик Е. Н. Павловский впервые в
мире указал на то, что в плавниковых
шипах этих рыб имеются ядовитые
железки. При изучении строения шипов
некоторых рыб мы убедились в том, что колючие
шипы представляют собою подвижный
очень твердый стержень, имеющий в
поперечном сечении четырехгранную форму,
как у штыка. В желобках шипа
располагаются особые крупные клетки,
наполненные слизью. Эти клетки очень хрупкие,
даже легкое прикосновение к ним может
вызвать обильное отделение ядовитой
слизи. Последняя стекает по желобкам по
направлению к острию шипа. Введение
слизистой жидкости под кожу мелким животным
вызывает у них тяжелое заболевание, часто кончающееся смертью.
При уколах рук шипами рыбы небольшое количество ядовитой
жидкости может попасть в ткани и вызвать у рыболова неприятное
воспаление.
Уже в первые часы после укола человек ощущает на месте
повреждения жгучую боль. Прикосновение к месту укола усиливает
болевые ощущения. Иногда боль после укола пальца отдает в
предплечье, плечо. Одновременно с болью на месте укола появляется и
отек. Кожа в области повреждения краснеет, температура
больного пальца на ощупь повышается. У многих людей при развитии
воспаления пальца, кроме того, становятся припухшими и
болезненными подмышечные лимфатические узлы, в некоторых случаях
повышается температура тела, появляется общая слабость, бессонница.
Все болезненные явления нарастают и достигают наибольшего
развития ко второму дню. Далее все явления медленно идут на убыль,
однако в тяжелых случаях на месте укола рыбьим шипом может
развиться омертвение тканей, образование язвы, заживление которой
наступает лишь спустя длительное время. Иногда может поражаться
область сустава пальца — в этих случаях воспаление, переходящее
на сустав, может привести в последующем к полной неподвижности
в этом суставе.
После того, как были написаны эти строки, возникла мысль о
том, что для не искушенного в медицине человека описание
подобных неприятностей может нарушить прелесть и очарование
рыбной ловли, внести диссонанс в гармонию любимого спорта.
Утешило убеждение в том, что, зная об этих неприятностях, мои
друзья-рыболовы смогут легче их избежать и сведения, сообщенные
мною, помогут ничем не омрачать любимое занятие.
Что же делать человеку, который повредил руки, уколов их
плавниковым шипом рыбы? Прежде всего, и это очень важно, не
делать того, что советует делать в своей статье М. Никольской.
Ссылаясь на опыт черноморских рыболовов, он советует высосать

кровь из места укола и затем возможно скорее (!) обильно смочить
его... мочой (!!). Очень жалко, что наш альманах, введенный в
заблуждение, стал невольным пропагандистом вредных и нелепых
предрассудков, кое-где бытующих еще в нашей стране. Не говоря уже
об эстетической стороне вопроса, т. е. о том, что после обмывания
рук мочой едва ли кто с тов. Никольским разделит трапезу и сядет
вместе к котелку с ухой, этот прием безусловно вреден. В отбросах
человеческого организма, в том числе и в моче, нередко содержатся
микробы, которые сами по себе могут вызвать неприятные
воспаления при попадании в места повреждения кожи. Моча не содержит
абсолютно никаких лечебных веществ, способных обезвредить яд из
шипа рыбы.
После укола руки шипом рыбы необходимо тщательно кожу рук
вымыть с мылом. Помимо этого, надо постараться обезжирить кожу
вокруг места повреждения. Это достигается тем, что кожу тщательно
^протирают скипидаром, бензином или чистым краем одежды или
платка, смоченным в водке (это чаще имеется под рукой). Место
укола следует тщательно охранять от всякого загрязнения. Для
этого следует поврежденный палец или участок кисти туго и плотно
забинтовать бинтом или чистым платком.
Уместно и бинт пропитать водкой, устроив таким образом
импровизированную спиртовую примочку. Если возможно достать
немного соды, то следует развести ее кипяченой водой (0,5 чайной
ложки на полстакана воды) и таким же образом сделать содовую
примочку.
При возвращении с рыбалки всегда следует обратиться за
помощью к врачу-хирургу. Опыт лечения рыбаков после уколов
пальцев шипами рыб показывает, что лучшие результаты лечения
достигаются после введения в ткани пальца на месте укола раствора
новокаина (новокаиновая блокада).
Вот и все. Мне очень хочется, чтобы мое сообщение о некоторых
неприятностях помогло бы их избежать. А уж если и появились
эти неприятности, то пусть правильное поведение избавит моих
друзей от плохих последствий.
г. Архангельск
В. Ефремов
РАЗБОРНОЕ УДИЛИЩЕ
Зачастую в продаже можно встретить хорошие цельные
бамбуковые удилища. Ровные, легкие и прочные, они хороши на рыбалке,
но очень неудобны в транспортировке, так как обычно длина
удилища — 3 метра и более.
Очень просто сделать это удилище складным, причем готовое
оно не уступает по надежности разборному «магазинному», но
изящнее и легче его.
235

В переделывании цельного удилища в
складное есть та особенность, что для стыков
вания двумя трубками различных диаметров
необходимы и срезы удилища различного
сечения, а это неприемлемо при переделывании
цельного удилища, так как выбрасывание
из середины куска какой-то длины
значительно укорачивает его.
Предлагаемый ниже способ стыкования
удилищ применяется многими членами
нашего коллектива рыболовов и зарекомендовал
себя положительно как при обычном
креплении лесы к удилищу, так и при катушечной
снасти.
Цельное удилище аккуратно распиливается
в месте соответствия внутреннего диаметра
имеющейся трубки и сечения среза верхнего
колена.
Трубки лучше дюралюминиевые, но можно
и любые другие.
На верхнее колено плотно насаживается до половины
распиленная трубка и для большей плотности изнутри расклинивается сухой
палочкой. Трубка распиливается «насквозь», т. е. обе стенки.
Продольный разрез и края трубки обрабатываются, чтобы не было
заусениц, могущих повредить лесу. На трубку надевается кольцо,
отрезанное от трубки большего диаметра или же сделанное из полоски
алюминия. Для предохранения кольца от утери нижний конец
трубки несколько развальцовывается или чуть отгибаются уголки
по разрезу. Выше трубки передвижению кольца препятствует
бамбуковый нарост («сучок»),
В отверстие нижнего колена плотно вставляется и срезается
сухая палочка, и удилище готово к сборке.
Для сборки кольцо поднимается кверху, нижнее колено
вставляется в трубку, которая благодаря разрезу несколько расходится,
после чего кольцо с натягом опускается, тем самым сжимая нижнее
колено. Удилище собрано.
Целесообразно срезы удилища покрыть влагоустойчивым лаком
или краской.
На схеме показаны: трубка (1) с разрезом (2), кольцо (3) и колена
удилища (4) с клиньями (5).
Приморский край
Г. Чернета
НАСАДКА ДВА „М"
Если спросить днестровского рыболова-любителя, на что ловишь,
он ответит: на два «М». Этой насадкой у нас пользуются при ужении
карповых рыб на Днестре, в прудах и озерах.'
236

Разберем каждое «М» в отдельности.
Первое «М» (мамалыга) приготавливается следующим порядком:
берется одна часть пшеничной муки мелкого помола и две части
кукурузной муки, теплая кипяченая вода — соответственно объему
трех частей муки. В соответствующую посудину (лучше всего
дюралевый казанок) всыпать одну часть пшеничной муки, залить водой
и размешивать до густоты сливок.
В полученную массу всыпать две части кукурузной муки и
тщательно размешать. Если замес будет слишком густым, добавить воды.
Замес должен получиться такой плотности, чтобы ложка,
поставленная вертикально, некоторое время стояла неподвижно.
Замес готов. Казанок закрыть крышкой и поставить на
несильный огонь. Держать на огне 25—35 минут. Во время варки не
мешать, в процессе варки мамалыга пристанет к стенкам посудины и
даже немного пригорит — это не беда. Готовность мамалыги
проверяют лезвием ножа: нож воткнуть в мамалыгу и вынуть, если
лезвие чисто — мамалыга готова, если пристала к ножу — надо еще
подержать на огне и еще раз проверить готовность.
Готовую мамалыгу, сняв с огня, ножом или черенком ложки
отделить от стенок казанка, не трогая приставшего слоя. Казанок
опрокинуть вверх дном и с легким стуком о стол (доску) опустить.
Мамалыга вывалится. Вывалившийся ком разрежьте на несколько
кусков, дайте остыть. Остывшие куски немного помните в руках, и
насадка — первое «М» — готова к работе.
Приготовленная таким порядком мамалыга на днестровском
течении держится 1,5—2 часа. Некоторые рыболовы-любители
непосредственно перед ловлей вмешивают в мамалыгу муку из жмыха
или добавляют другие пахучие вещества.
ВТОРОЕ «М» (МАКУХА)
Кроме мамалыги, наши любители применяют еще подсолнечный
жмых — как приваду для ловли на донку. Это делается так:
берется свинцовая пластинка (размеры — не стандарт) 60x40x2
миллиметра, в ней проделывается четыре отверстия — до 4 миллиметров
в диаметре. Через отверстия протягивается резинка, так, чтобы
на одной из сторон пластинки получился крест, под него вставляется
кусочек жмыха несколько меньшего размера, чем пластинка 50 х
X 35x10 миллиметров. Жмых нарезается ножовкой.
К трем отверстиям в пластинке на поводках 8—10 сантиметров
крепятся крючки, к четвертому отверстию любым способом
крепится леска. Выше пластинки на леске можно поставить пару
крючков — для червяков или другой какой-либо насадки.
Жмых должен быть свежий — пахучий, в воде он набухает,
течение воды его размывает и уносит частички и запах, что и
привлекает рыбу. На два «М» хорошо идет сазан, карп, голавль, мирон-
усач и другие карповые рыбы.
237

МАТРАЦ РЫБОЛОВА
В шестой книге «Рыболова-
спортсмена» помещена статья
тов. А. Афанасьева «Кровать на
бивуаке». Описываемая им
кровать громоздка и требует много
времени на ее подготовку.
Каждый раз вырубай две продольные
двухметровые полки да четыре
вилообразных кола. Хорошо,
если на берегу4 есть лес. А если
нет? Вези это все с собой? А
главное то, что каждый раз надо
портить деревья, если не желаешь
тащить с собой лишнюю тяжесть.
В течение нескольких лет я пользуюсь матрацем. Он прост,
легок и удобен при переноске. Состоит он из мешка (плотной материи)
размером 80x60 сантиметров. Размеры могут быть иными в
зависимости от роста рыболова. Затем надо иметь 8—10 штук
волейбольных камер.
Подготовка матраца занимает 5—10 минут. Камеры надуваются
ртом неплотно, завязываются и вкладываются в мешок (см. схему).
Когда камеры вложены, мешок зашнуровывается. Ночью лежи,
днем сиди. Сухо и мягко.
Если к этому матрацу добавить надувную подушку, получается
прекрасная постель весом не более килограмма.
г. Кишинев
Зимой хранить мальков довольно трудно. Нередко рыболов
разводит костер, чтобы отогреть бидон, в котором их привез.
Конечно, бидон с мальками можно поместить в большую лунку,
но это не всегда удобно, так как «привязывает» спортсмена к одному
месту. Трудности хранения мальков приводят к тому, что некоторые
рыболовы зимой перестают ловить на них.
Между тем, сохранять мальков на морозе легко, если
пользоваться термосом, который показан на рисунке. Изготовить его не
сложно. На дно цилиндрического ведра кладется слой ваты
толщиной 3—4 сантиметра, затем ставится трехлитровая стеклянная
банка, в промежутки между нею и стенками ведра тоже кладется вата.
Затем из дерева вырезается пробка, размеры которой указаны на
рисунке. В пробке делаются два отверстия для воздуха. Чтобы на
них не намерзал лед, можно вставить металлические трубки.
О. Белавин
ТЕРМОС ДЛЯ МАЛЬКОВ
238

Воду следует наливать лишь на две трети высоты банки — иначе
она при переносе термоса будет выплескиваться. Нужен маленький
сачок, чтобы доставать мальков. Ободок и ручку его можно
изготовить из куска медной проволоки. Диаметр ободка — не более 5
сантиметров, чтобы сачок легко можно было вынимать из термоса. На
ловле его все время следует держать внутри банки.
Нельзя на морозе сачком касаться стенок ведра, так как сетка
прилипнет и порвется.
Если опущенный на крючке малек быстро засыпает, значит вода
в термосе слишком теплая. Ее можно охладить бросив в банку горсть
снега. Впрочем, опущенный в водоем малек, особенно при ловле на
большой глубине, может заснуть и от недостатка кислорода.
Хранить термос надо в перевернутом положении — попавшая
в ведро вода вытечет, и вата не станет гнить. В случае необходимости
его можно, накрыв доской, использовать как сиденье на рыбалке.
Рыболову и туристу приходится постоянно носить с собой топор.
Без топора и дров хороших на ночлег не заготовишь, и переход
через ручей или речку не сделаешь, и плота на озере не сколотишь, и
избушку не отремонтируешь, и кола не заостришь, и весла не
вытешешь, и палатку не поставишь.
Топор должен быть остро отточен и так направлен на оселке,
чтобы им можно было гладко заточить карандаш без поломки
графита.
Такая правка требует бережного обращения с топором, ибо
задевание лезвием камня или металла сразу тупит топор, а задевание
лезвием тела влечет за собой порез или более серьезные ранения.
Материя одежды или сумки, кожа или резина сапог и другое мягкое
П. Ярилое
ПРЕДОХРАНИТЕЛЬ ДЛЯ ТОПОРА
239

снаряжение не переносит без ущерба
соприкосновение с острым лезвием.
Как бы топор ни носили — на поясе, за
поясом, в сумке, как бы ни клали — на
палубу, на сиденье, под сиденье, в кузов
автомашины, острое лезвие всегда опасно
и само боится твердых предметов.
Обвертывание топора мешковиной, привязывание
к лезвию деревяшек, применение
различных чехлов и т. д. недостаточно надежно
и неудобно, а часто и значительно
увеличивает вес.
Между тем, задача о простом, надежном и легком защитном
приспособлении для топора решается довольно просто. Приспособление
состоит из алюминиевой пластинки толщиной 1,5 миллиметра и
болта с гайкой. Форма пластинки должна соответствовать форме
нижней части полотна топора. Три края пластины (два боковых и
передний) отгибаются под углом 90° к плоскости пластины. Высота
полученных буртиков — 4—6 миллиметров.
В топоре и пластине просверливаются сквозные отверстия
диаметром 4 миллиметра, так, чтобы при совмещении отверстий между
передним буртиком пластины и лезвием топора оставался зазор
1,5—2,0 миллиметра, предохраняющий лезвие от затупления об
алюминий. Болт пропускается через отверстие и фиксируется
гайкой.
У меня применен болт с фасонной головкой и круглой гайкой,
но можно применять и любой формы болт, а гайку заменить
барашком.
Надевается и снимается приспособление очень быстро. Весит оно
только 34 грамма (пластина — 24 грамма, болт с гайкой — 10
граммов), т. е. около половины веса заряженной медной гильзы 12-го
калибра.
При одетом приспособлении полностью гарантируется закрытие
лезвия от повреждений и полная безопасность для самого рыболова
и других людей.
Изготовление приспособления просто и доступно каждому
охотнику и рыболову домашними средствами, только сверление отверстия
в топоре потребует дрели или сверлильного станка, что легче
выполнить в мастерской.
г. Архангельск
В. Волков
КАК ИЗГОТОВИТЬ ЧУЧЕЛО РЫБЫ
Уже более десяти лет я изготовляю односторонние чучела рыб.
Храню их в застекленных коробках—это создает впечатление,
будто рыба плавает в аквариуме. Чтобы изготовить такое чучело,
240

нужны картон, а лучше тонкая фанера, стекло, деревянные планки,
клей и бесцветный лак. Лучшим материалом для набивки чучела
является гипс. Его можно заменить песком, смешанным с глиной и
золой.
Из картона или фанеры вырезаю прямоугольник для дна коробки
и такой же величины стекло. Ко дну, по краям, прикрепляю четыре
планки, а к ним — боковые стороны коробки. В результате
получается ящик с передней стенкой из стекла.
Затем замешиваю гипс. В жидком состоянии наливаю его в
коробку и сразу же боковой стороной вдавливаю рыбу. Когда гипс
затвердеет, рыбу вынимаю. Из того бока рыбы, которым она будет
прикрепляться ко дну коробки, вырезаю кусок кожи. Через это
отверстие отделяю мышцы от кожи и осторожно подрезаю лучи
плавников. Туловище отрезаю от головы — она будет держаться только
на коже. Глаза вынимаю, вместо них кладу вату. При помощи
шприца впрыскиваю в голову 2—3 кубических сантиметра 40-процентного
раствора формалина. Им смачиваю также кожу. Затем голову и кожу
рыбы укладываю в углубление, сделанное в гипсе. Через отверстие
в коже наливаю жидкий раствор гипса, а в него вставляю
проволочные скобы, которыми в дальнейшем чучело прикрепляется ко дну
коробки. После того, как гипс затвердеет, расправляю плавники,
жабры и рот, а с лицевой стороны вставляю искусственный глаз —
его можно купить в магазине или сделать самому.
Чучело несколько суток сушу на свежем воздухе. Затем его
наружную сторону покрываю бесцветным лаком и кладу под стекло—
в углубление гипса.
Сделанные таким способом чучела рыб любого вида не портятся
многие годы, не теряют естественного вида и не пахнут.
Воронежская область
Г. Шаеырин
КАК ЗАЩИТИТЬ СПИЧКИ ОТ ПОРЧИ
Много неприятностей приносят спичечные коробки, испорченные
мокрыми руками на рыбалке, охоте и т. д.
В основном, портится намазка на коробке. При открывании
коробки за нее берутся сырыми (даже не мокрыми) пальцами. А
попробуйте иметь абсолютно сухие пальцы при ловле спиннингом, в*
дождь и т. д.!
Намазка коробки при этом сыреет, и спички не зажигаются.
Вскоре намазка вообще сходит с коробки.
Для устранения этой неприятности надо достать металлическую
спичечницу — их много продается всюду — и немного ее переделать,
так как сама спичечница оставляет намазку коробки открытой и не
устраняет вышеизложенной неприятности.
241

Я приделал к боковым
сторонам спичечницы
крышечки, так, как это
показано на чертеже. Крышечки
сделаны были из того же
металла, что и сама
спичечница,— анодированного
алюминия.
Защитные крышечки
делаются на 0,5 сантиметра
длиннее спичечницы, на
образованные выступы А
нажимают пальцем при
открывании их. На другом
конце делают замочек Б и
маленький выступ для
удобства отпирания. Лапки
замочка пригибаются так,
чтобы они защелкивались
на торце спичечницы, а длина их такова, чтобы они заходили на
торец наружной части спичечной коробки, но не мешали
выдвиганию внутренней.
Ушко В вырезается вместе с крышкой и отгибается. Вся крышка
крепится штифтом из алюминиевой проволоки, расклепанной на
торцах.
Надо иметь в виду, что штифт не мешает вставлять коробок в
спичечницу.
Пользование такой реконструированной спичечницей в течение
почти всего 1959 года летом, осенью и зимой при любой погоде
показало ее явное достоинство.
Теперь у меня спички зажигаются всегда.
При некотором умении и аккуратности всю конструкцию можно
сделать изящной и красивой.
г. Мозырь
КАК КОНСЕРВИРОВАТЬ РЫБУ В ДОМАШНИХ УСЛОВИЯХ
У рыболова-любителя бывает иногда возможносгь
законсервировать пойманную им рыбу, чтобы сохранить ее на длительный
период. Но как это сделать? В изданных у нас книгах почти ничего не
говорится о консервировании домашним способом рыбы, особенно
мелкой.
С этим вопросом, как рыболов-любитель, я обратился в
Астраханский рыбоконсервный комбинат. Там очень любезно отнеслись
к моей просьбе, и буквально через несколько дней я получил оттуда
Л. Моисеев
242

ответ за подписью главного технолога комбината тов. Горбуновой.
Вот примерное содержание этого ответа.
Рыбу надо хорошо пожарить, как это обычно делается в
домашних условиях, и горячую положить в чистую, ошпаренную кипятком
банку. Залить горячей, хорошо прокипяченной заливкой.
Заливку готовить по любой рецептуре. Обычно в нее, кроме
томата, добавляют перец горький, сахар, обжаренный лук, уксус,
соль (по вкусу), все это надо прокипятить в эмалированной
кастрюле.
После укладки рыбы и заливки ее соусом необходимо немедленно
банки укупорить. Каждая банка должна быть герметически
укупорена, т. е. так, чтобы она не имела даже микроскопических
отверстий, через которые мог бы пройти воздух, поэтому крышка для
стеклянной банки должна иметь прокладочное резиновое кольцо,
вложенное в окружность крышки.
В банке перед закупоркой должно оставаться как можно меньше
воздуха, поэтому она заливается обязательно горячей заливкой.
После укупорки (ручной закаточной машинкой) консервы
стерилизуются (провариваются). Для этого банки укладываются в
кастрюлю с теплой водой, но их надо ставить не на дно, а на подставке
(возможно деревянной); вода наливается в кастрюлю так, чтобы она
покрыла полностью банки (сверх крышек).
Кастрюлю с банками надо постепенно, чтобы они не лопнули,
кипятить в течение 2—3 часов. После этого их следует охладить и
через сутки еще раз прокипятить в течение 2-3 часов.
Чтобы проверить, годны ли консервы для хранения, поставьте
их сроком на 5—10 дней в теплое место, при температуре воздуха
36—37°С. Если крышка не вздуется и не откроется, значит
консервы пригодны для хранения.
В. Назаренко
ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ КОПЧЕНИЕ И КОНСЕРВИРОВАНИЕ РЫБЫ
Рекомендуемый нами способ копчения рыбы много лет
применяется мною и другими рыболовами Иркутска и хорошо себя
зарекомендовал. Он общедоступен и требует малых затрат труда и
времени.
От общеизвестных способов он отличается тем, что сам
процесс копчения рыбы среднего размера (300—500 граммов)
занимает всего 15—20 минут; копчение может быть организовано везде,
где есть дрова, а получаемая копченая рыба замечательна по
вкусовым качествам и может храниться в летнее время 5—7 дней,
а при температуре до +10°— 1—1,5 месяца.
Для копчения рыбы нужно обзавестись портативной коптилкой.
243

- Она представляет собой сплошной, без отверстий, ящик со
вставной металлической решеткой и с крышкой. Изготовляется она из
листового железа толщиной 0,75—1,5 миллиметров. Все швы
коптилки, а также решетка выполняются на сварке. Размеры коптилки
0-Ошбной корпус коптилки О-Решетко для укладки рыбы
Ь-Крышко 2-Нотки на шарнирах из полособого теле за
д-Петли для крючкоб В-Ручка коптилки Ж-Ручки
решетки З-Стальная проболока диаметром 2-3мм U-Стольноя
про бол о ко диаметром 4-5мм. К - крючки запора.
400 X 320 х 160 миллиметров, однако при той же высоте в плане они
могут быть и другими. В нашей коптилке в один прием можно
коптить 10—15 рыб общим весом 3—4 килограмма, ее легко перевозить
на любой автомашине.
Копчение производится так: свежая рыба очищается от чешуи и
моется, после этого брюшко разрезается, и рыба потрошится, с
обязательным удалением крови, размещенной под пленкой вдоль хреб-
244

та рыбы. Мыть ее после этого не рекомендуется. Затем рыбу солят:
влажная рука макается в соль, и рыба натирается ею сначала
снаружи от хвоста к голове, затем внутри — вдоль разреза и под жабрами.
Посоленная таким способом рыба укладывается в корзину брюшком
кверху и оставляется на 4—8 часов, обычно с вечера до утра. Утром
рыба вздевается на шнурок под жабры и вывешивается на солнце
и ветер. У крупной рыбы рекомендуется вставить в брюшко
распорки из палочек, с тем чтобы улучшить здесь обмен воздуха. В таком
состоянии рыба вялится от двух до четырех часов. Наличие пленки
соляного раствора хорошо защищает рыбу от мух, и яиц они на ней
не откладывают. Вяление кончают, когда на пальце, коснувшемся
внутренних стенок брюшка, не появляется мокрого пятна. Тогда
рыбу коптят.
Для этого на дно коптилки укладываются ветви или куски
древесины тальника (ракитника) слоем 5—8 сантиметров. Поверх
устанавливается решетка с уложенной на нее рыбой. Тушки рыбы
укладываются на бок, не касаясь одна другой, чтобы избежать слипания.
Для улучшения вкусовых качеств рекомендуется в разрез брюшка
рыбы класть несколько горошин перца, ломтик лука и лавровый
листик. После этого коптилка закрывается крышкой, застегиваемой
на крючки, ставится на сильный огонь и обкладывается дровами.
Желательно наличие ветра*. Бояться сильного огня не следует, так
как непосредственного контакта с раскаленными стенками коптилки
рыба не имеет. В коптилке, поскольку она представляет собой
полностью закрытый сосуд, происходит сухая возгонка дерева, что дает
дым, а подъем температуры создает воздушную баню; это
необходимо для процесса горячего копчения. Через 15—20 минут коптилку
с костра снимают и дают ей 3—5 минут остыть, не вскрывая крышку,
иначе древесина под решеткой вспыхнет, и рыба может обгореть.
После копчения рыба имеет аппетитный золотистый цвет и очень
вкусна.
При желании законсервировать рыбу на более длительный срок
ее сразу же с решетки коптилки, не давая остыть, переносят в
стеклянную 2—3-литровую банку из-под консервированных овощей.
Для стерилизации банку предварительно кипятят в сосуде с водой и
еще горячую заполняют горячей же рыбой. Рыбу переносят в банку
щипчиками, не касаясь ее руками. Банка заполняется рыбой,
полученной только от одного приема копчения, закрывается крышкой,
которая немедленно закатывается ручной машинкой, применяемой
для этой цели при домашней консервации овощей. Эти машинки
продаются в магазинах хозтоваров.
Законсервированная таким способом рыба при соблюдении
указанных выше условий, обеспечивающих стерилизацию, хранится
несколько месяцев без потери своих вкусовых качеств.
г. Иркутск
245

В. Гарноеский
ВАШЕ МНЕНИЕ, РЫБОЛОВЫ?
Наверно, многие из рыболовов-спортсменов, особенно пожилых,
заметили, что в одном и том же водоеме ежегодно в уловах
преобладает то один, то другой вид рыбы.
Я ловил в Вашк-озере, Вологодской области, рыбу удочкой и
жерлицами десять лет.
В 1936—1939 годах свыше 90% улова приходилось на окуня.
Добыть живца-плотичку было делом довольно трудным.
Затем до 1942 года в каждый сезон уменьшалось количество
добытых окуней, а возрастало количество пойманной плотвы. В 1943
году на сто выловленных рыб приходилось 25—30 окуней и 70—75
плотиц. При этом средний вес окуней уменьшался из года в год, а вес
плотвы возрастал.
Я ловил окуней и плотву только на земляных червей. Стало быть,
изменение в видовой добыче рыбы не зависело от рода насадки.
Это же явление было отмечено и другими рыболовами. Они
объясняли увеличение количества вылавливаемой плотвы тем, что с
1939 года на Вашк-озере прекратили промысловый лов рыбы сетями
и неводами, который обычно проводился зимой.
Рыбаки, со своей стороны, говорили, что в озере после облова
его неводами гниющий ил долго не отлагался на дно, забивал плотве
жабры и от этого она гибла.
С 1943 года и до августа 1946 года, наоборот, началось
увеличение количества добываемых окуней и снижение количества
выловленной плотвы.
Не возражая пока против домыслов удильщиков на Вашк-озере,
обращусь к следующим фактам.
На Ул-озере, Шольского района, Вологодской области, где я
ужу 11 лет удочкой и ловлю спиннингом, тоже наблюдается
изменение видового состава вылавливаемой рыбы.
Ул-озеро имеет глубину в среднем восемь метров, вода озера
прозрачна, а на дне имеются родники. В озере обитают окуни, плотва,
щуки, караси. Кроме того, там много раков.
Количество окуня в уловах здесь снижается из года в год, при
среднем равномерном улове плотвы. Но резко возрастает количество
вылавливаемых щук весом 500—600 граммов. Еще пять лет назад
при зимнем блеснении на десять окуней приходилась одна щука.
Теперь на десять щук вылавливаешь одного-двух окуней. Надо
добавить, что щука одинаково хватает самые разнообразные блесны,
вплоть до мормышки.
Надо отметить, что на блесну теперь ловятся, в основном, только
средние и крупные окуни.
На реке Шоле (приток реки Ковжи, впадающей в Белое озеро)
в 1948 и 1949 годах в уловах преобладал лещ. В 1950 и 1951 годах
его заменили язь и голавль, в 1952 году — крупный судак, а в
1953 году — окунь.
246

В 1954 году опять в уловах преобладал язь (до 600 граммов
весом). В 1955 и 1956 годах язя заменил подлещик (до 1 килограмма
весом).
Наконец в 1958 и 1959 годах в уловах стал преобладать судак
(до 600 граммов весом). Судак брал как на живца, так и на
земляного червя.
Отмечу еще два обстоятельства. Первое — за последние десять
лет снижается количество ерша. Клев ерша начинается теперь
только с вечера, тогда как прежде он брал среди дня.
Второе — возрастает, хотя и медленно, количество окуней.
Надо сказать, что в нижнем течении реки Шолы рыба летом —
в основном, заходная из Белого озера. Рыба весной поднимается по
реке на нерест, а под осень скатывается в низовья и обратно в Белое
озеро.
Нельзя ли годовые колебания улова разного вида рыб объяснить
тем, что в годы, особо благоприятные по природным условиям для
той или иной рыбы, из ее икринок появляется большее количество
мальков? Поэтому, когда они подрастут, в уловах этой рыбы будет
больше, чем какой-либо другой.
Замечу, что в уловах преобладает почти одновозрастная рыба.
Например, на Ул-озере — щучки по 500—600 граммов веса, такие
же подлещики и судаки.
Можно предположить, что в годы более сильного размножения
судака резко снижается количество ершей — основной пищи
судака. Если рыбаки на Ул-озере подберут щуку, то количество
окуней здесь возрастет.
Хотелось бызнать, правильно ли я указываю причины
колебаний количества той или иной рыбы в водоеме.
ОТ РЕДАКЦИИ. В зависимости от условий нереста рыбы отмечается та
или иная „урожайность" молоди. При плохих гидрологических условиях
(температура воды, химические свойства воды и прочее в момент нереста) нерест
рыбы происходит слабо и «урожайность» будет низкая.
При хороших условиях нереста всегда наблюдается высокая „урожайность*
молоди.
Просьба к читателям: высказаться по данному сообщению с указанием
рыбы и водоема, где производилось наблюдение,
п/о Шола, Во лог. обл.
А. Подвальный
ПОПРОБУЙТЕ, ОБЯЗАТЕЛЬНО ПОПРОБУЙТЕ!
Зашел я однажды к брату и застал его за «детским» занятием:
засучив рукава, сидит на полу, обложившись со всех сторон
фотографиями рыбок, и, орудуя ножницами, вырезает очередного «язя».
— Ты что это, Сергей, в детство впал?
— Прежде всего культурные люди при встрече должны
приветствовать друг друга, а потом спрашивать, кто уже впал в детство,
а у кого это удовольствие еще впереди,— не поднимая головы,
ответил братец.
247

Мы немного помолчали, потом Сергей положил ножницы,
поднялся и, открыв свой «сейф», извлек что-то завернутое в бумажку.
— Сейчас я тебе покажу такое, от чего у тебя голова
закружится и слюнки потекут,— разворачивая газету и улыбаясь, сказал
Сергей.
Голова у меня не закружилась, когда я увидел тяжелые зимние
блесны, оклеенные разукрашенными фотографиями рыбок.
— Ну как? А ты говоришь «детство»... Да я этими блеснами
революцию сделаю в подледном лове, вот посмотришь.
Я взял одну, самую красивую и аккуратную, блесну.
— Грамм пятьдесят будет, а, Сергей? А чем же ты фотографии
наклеиваешь?
— А клеем БФ-2. Видишь, как здорово получается — блестят
и бумага в воде не размокает...
Ушел я от брата с одной блесной в кармане — все же он меня
уговорил попытать счастья. И вот привела тропинка топографа на
край света — в Арктику. Во многих озерах здесь водится голец—
рыба из породы лососевых. Много я поймал гольцов летом на
спиннинг, а зимой — на блесну из-подо льда.
Не одним мною замечено, что голец любит перехватывать добычу
у своих собратьев. Часто приходилось видеть, как голец хватает
груз, за которым гонится «рыбка»-блесна. Оснастил я грузик
тройником, и стали попадаться гольцы на груз и на блесну.
Однажды ловили мы гольцов на озере зимой из-подо льда. И, надо
же случиться такой беде, оторвал я две блесны кряду — зацепил за
обломки скалы, хаотически нагроможденные там подо льдом. Что
делать? У одного спросил, у другого — нет запасных... Вспомнил
тогда, что у меня в ящичке где-то валяется Сергеева блесна —
«неотразимая», та, с фотографией. Достал ее, повертел-повертел в руках
и решил переделать; в передней части блесны проделал отверстие и
прикрепил поводок из тонкой проволочки длиной 2—3 см с трой-
ничком, на который нацепил приманку — кусочек мяса. Получилась
такая картина, как будто рыбка старается схватить приманку.
В первый раз я на такую блесну поймал 9 гольцов, а мои товарищи —
по 2—3. В дальнейшем мои уловы были всегда намного больше моих
товарищей: голец остался верен себе, он неизменно перехватывал
приманку у «рыбки»-блесны.
Не каждый имеет возможность побывать на Севере и половить
гольцов. Но у нас под Москвой есть окунь! Разве вы не обратили
внимания, как ведут себя окуни, когда собрат их схватил наживку?
Они атакуют его, стараются отнять наживку у «счастливчика».
Попробуйте сделать тяжелую зимнюю блесну, похожую на
живого окуня (вообще рыбку), с коротеньким поводком впереди (до
2 сантиметров), на конце которого будет крючок с мотылем или еще
какой-либо приманкой,— вы убедитесь, что расчеты на перехват
оправдаются. Не улыбайтесь, а попробуйте. После, конечно, можно
и посмеяться, как я в своем время над Сергеем...
248

А. Подвальный
ВОРИШКА
Куда ни взглянешь — бесконечная скатерть снегов. Кажется,
этому белому царству нет конца. Ветер бросает в лицо мелкий
колючий снег. Поземка ручейками течет по вылизанным ветром снежным
желобкам, взбирается на огромный надув, бесформенным видением
срывается с его гребня и летит в неведомую даль.
Я иду на круглое озеро ловить рыбу. Одна лощина уже позади,
сейчас шагаю по второй. Пунктиром убегают следы песца: он шел
по сырому снегу, который затем уплотнился, и следы как бы
возвышаются над снегом. Вот и ровный, как стол, участок. Это озеро.
Здесь где-то есть наши лунки. Неделю назад мы впятером
прорубили их в полутораметровом льду, крепком, почти как гранит. Сейчас
я один, и они мои. Лови в любой! Но где же хоть одна лунка?
Пологий берег под снегом сливается с озером, и трудно понять, где
середина. Вот и лунка — еле заметный бугорок снега, из-под
которого выглядывают кусочки голубоватого льда...
За неделю она померзла почти на полметра. Усиленно работаю
пешней, а потом в прозрачную, хрустальную воду опускаю блесну,
как всегда с надеждой на большой улов. Однако время проходит, а
поклевки все нет и нет. Мороз начинает пощипывать за щеки и уши.
Приходится поглубже надвинуть шапку, поднять воротник
полушубка. Что ж, придется искать другие лунки. Вскоре все они
расчищены и опробованы, а результат один и тот же—ни одной
поклевки. Но вот первая удача: сверкая киноварью брюшка,голец запрыгал
на снегу. Вскоре в моих руках и второй. Окунув конец бечевки в
воду, я подождал, пока она намокнет, и положил на снег. Через
пять минут, продевая замороженный конец под жабры гольцов,
я нанизал их на эту бечевку. Вскоре пришлось идти к другой лунке.
Уснувших гольцов оставил там, где они лежали.
Резкий рывок. Рукавицы летят в сторону. Энергично махая
руками, метр за метром вытаскиваю леску из воды. Вот и красавец
голец. За полчаса я поймал еще восемь штук, а потом клев прекратился.
Пора и домой. Иду к первой лунке за гольцами. Но где же они?Вот
кровь на снегу, а гольцов нет. Может, кто-нибудь подшутил? Но ведь
вокруг — ни души, только белое безмолвие. Однако в трехстах
метрах я заметил белого, чуть заметного на снегу песца, который
играл каким-то темным предметом. Что это может быть? Ну конечно
же моя рыба! Так вот кто, значит, утащил гольцов! Снимаю
полушубок и бегу за песцом. Вскоре я выдыхаюсь, а песец, почуяв
неладное, побежал еще быстрей. Болтающийся на веревке голец то и дело
ударяет его по задним ногам. Песец при каждом ударе прыгает в
сторону и останавливается, испуганно смотрит на меня. Однако
второго гольца он продолжает держать в пасти.
Я вернулся к лункам. Вскоре песец скрылся из виду.
249

#. Василевский
ВЫДРА
Согласитесь, что почти каждый рыболов-любитель — человек
общительный и словоохотливый.
Только что познакомившись, он вам и приключение интересное
расскажет, и табаком поделится, и на рыбалку с собой пригласит.
Но, случись, попадет такой любитель на хороший клев, привезет
домой корзину судаков или несколько щук внушительного размера,
тут-то и кончится его словоохотливость. «Был-де на реке на Оке,
да до реки до той далеко, и рыба-то там глубоко, и вообще место
неважное и неудобное, так что ехать туда бессмысленно, а улов —
случайность». А начнешь допытываться, все равно места «своего» не
покажет, и каким бы закадычным другом ты ему ни был, направит
совсем в другую сторону. Со мной такие случаи бывали, да только
я забывал про них, так как обижаться на это у рыболовов не
принято.
Именно поэтому я с недоверием и отнесся к предложению Ивана
Тихоновича порыбачить вместе на одном торфяном озере, где, по
его словам, «щуки за живцом на берег выскакивают».
Небольшой заброшенный торфяной карьер, поросший осокой и
кустами ольхи, не вызвал у меня энтузиазма. Вода темная, мутная,
и казалось, никакой жизни в нем нет, да и быть не может. «Откуда
здесь быть рыбе»,— думал я, осматривая открытое Иваном
Тихоновичем озеро,— до реки — километров пять, а то и больше, вешние
воды даже в самый большой разлив сюда, очевидно, не доходят».
Но Иван Тихонович, не обращая внимания на мой скучающий вид,
неторопливо разобрал снасти и отправился на свое насиженное место.
Смирившись с тем, что надо мной подшутили, я с полным
безразличием уселся поудобнее и закинул удочки. Томительно шло время,
шуршала высушенная безжалостным летним солнцем трава,
стрекотали кузнечики... Ни одной поклевки, ни одного всплеска. Мой
знакомый то и дело виновато разводил руками и, в который уже раз,
повторял все, что рассказывал накануне, с раздражением показывая
удочкой место возле дренажной трубы, где поймал вчера «парочку
окунишек» и на них вытащил несколько «вот таких» щук.
Вот тут-то, увидев дренажные трубы, я впервые подумал о том,
что рыба здесь может быть. Трубы эти были проложены для
размывки торфа водой, поступающей из реки, и вполне возможно, что
именно по ним пришла сюда рыба во время весеннего паводка. Но
с тех пор прожорливые щуки, очевидно, успели уже уничтожить
здесь всю мелочь. И мы решили сходить за живцом на реку, чтобы
проверить, так ли это.
То, что случилось дальше, было действительно похоже на
охотничьи рассказы из тех, которым не всегда можно верить. Но в
данном случае все происходило на моих глазах. Щуки буквально рвали
живцов с крючка. Навязывать рыбу на кукан было некогда, и, что-
250

бы не терять времени, я просто выбрасывал ее на луг, подальше от
берега.
Насаживая очередного пескаря на крючок, я неожиданно
услышал за спиной какую-то возню. Оглянулся. На меня уставилась
довольно симпатичная рыжая морда с большими круглыми глазами-
пуговицами. В зубах была самая крупная щука из моего улова. Не
раздумывая, я запустил в зверька подвернувшейся под руку
консервной банкой и, схватив запасное удилище, бросился отнимать
щуку. Круглоглазая морда исчезла так же внезапно, как и
появилась.
Притоптав на берегу траву, я обнаружил под самым кустом ольхи
небольшой пологий лаз, ведущий в нору. Внизу сверкала вода.
Видно, эта нора и служила пристанищем для выдры. Не оглянись
я вовремя, все остальные мои щуки исчезли бы вслед за теми,
которых она уже успела утащить.
Окликнув Ивана Тихоновича, я рассказал ему о случившемся.
С любопытством осмотрев место происшествия, он утешительно
сказал:
— Не огорчайся,* эта плутовка и меня вчера обидела, половину
улова утащила, да только я ее не видел. Не успею бросить щуку на
луг, а ее уже нет. Что, думаю, за наваждение. Даже жутковато
стало в одиночестве. Ушел, а так и не понял, в чем дело.
Иван Тихонович вздохнул и облегченно рассмеялся.
А я в это время думал: «Так вот, оказывается, в чем дело! Не
случись поблизости выдры, не потаскай она у незадачливого
рыбачка половину улова, ни за что не привел бы меня Иван Тихонович на
свое «уловное» местечко и не пришлось бы мне побывать на этом
интересном озерке. Он позвал меня, чтобы испытать судьбу: повторит
ли она свою неожиданную загадку, поставившую его в тупик.

ПОДВОДНАЯ ОХОТА
Борис Зюкоа
ПОДВОДНЫЙ МИР ИССЫК-КУЛЯ
Летом 1959 года мне посчастливилось принять участие в
подводной археологической экспедиции на Иссык-Куль, организованной
Институтом истории Академии наук Киргизской ССР. Погружаясь
с аквалангом в студеные глубины озера, где температура воды в
самые жаркие дни не превышает 17—18° С, и изучая различные
подводные археологические памятники, я не раз сталкивался с подводными
обитателями — рыбами и водорослями.
У северного побережья на глубине 2,5 метра в двухстах метрах
от берега экспедицией была обнаружена часть кирпичной стены —
остатки крепости, воздвигнутой в конце XIVвека Тамерланом.
Впоследствии в результате землетрясения часть прибрежных поселений,
и в том числе крепость, находившаяся на небольшом островке,
очутилась под водой.
Взяв однажды акваланг и фотоаппарат с водонепроницаемой
камерой, я и инструктор водолазного дела А. Матиенко отправились
фотографировать остатки крепости. На съемку ушло не больше полу-
252

часа времени, небольшой запас воздуха в акваланге еще оставался,
и я решил воспользоваться им, чтобы обследовать глубины
неподалеку от стены. Стена находится на мели, вдающейся в озеро
метров на 300. С восточной стороны мель эта круто обрывается вниз.
Я медленно двигался вдоль обрыва, постепенно уходя все глубже.
Дважды пришлось «продуть» уши — это значило, что я погрузился
на глубину 10—12 метров. Почти всюду дно здесь было песчаное,
видимость под водой достигала 15 метров. Я собирался подыматься
уже вверх, когда внимание мое привлекли густые заросли хары
не менее полутора-двух метров высотой. И что удивительно, на
стеблях хары, словно птицы на дереве, «сидели» какие-то рыбешки.
Впоследствии я узнал, что это были гольцы. Природа обделила их,
наградив очень маленьким воздушным пузырем, который мало чем
помогает рыбешке во время плавания, не поддерживает ее на плаву.
Голец удерживается в воде, не тонет, за счет мышечных усилий —
поэтому он быстро утомляется и время от времени отдыхает на
стеблях водорослей.
Мне захотелось подплыть поближе к гольцам. По мере того как
я приближался, они медленно отходили от меня на безопасное
расстояние и с любопытством рассматривали ластоногое чудище. Тут
мне пришла в голову мысль сфотографировать оригинальный
подводный пейзаж с гольцами на стеблях хары. Нужно было выбрать
только живописное местечко. Я стал продвигаться в зарослях
водорослей, раздвигая их руками, и забрался в самую чащу. Со всех
сторон меня окружали длинные гибкие ветви буро-зеленого цвета.
Медленно опустился на самое дно. Внезапно где-то слева между
водорослями промелькнула довольно крупная рыбина. Я рванулся
за ней, но почувствовал, как что-то схватило меня сзади.
В первый момент, не понимая еще, в чем дело, я уперся ногами
в дно, чтобы возможно сильнее оттолкнуться и всплыть на
поверхность. При этом я попытался сделать глубокий вдох, но испытал
удушье: воздух не поступал...
Мысли проносились в сознании гораздо скорей, чем их можно
высказать. «Первое правило водолаза,— быстро соображал я,—
хорошенько осмотрись, а потом действуй! Раз я не могу дышать,
значит что-то случилось со шлангом вдоха». В той его части, которую
я видел, все обстояло благополучно. Тогда я начал прощупывать
шланг рукой в невидимой мне части, за плечами. Пальцы наткнулись
на скользкие, гибкие, словно щупальцы осьминога, стебли хары —
они зацепились за шланг, а затем затянули его, будто перевязали
веревкой. Ножа у меня с собой не было, я попытался оторвать
стебли хары, но они не поддавались. Прилагать слишком большие
усилия я не стал, опасаясь повредить шланг. А тем временем желание
сделать вдох становилось непреодолимым. И тут я сообразил, в
каком направлении плыл первоначально, придал телу такое же
положение и стал пятиться назад. Плыть в воде назад, иными словами—
ногами вперед, чрезвычайно трудно, но на этот счет у меня была кое-
какая сноровка, выработанная во время подводного фотографиро-
253

вания, когда приходится то отодвигаться от фотографируемого
объекта, то приближаться к нему. Не знаю, сколько я проплыл таким
образом, может быть всего с полметра, но вдруг почувствовал, как
живительный воздух наполнил мои легкие. Я ощупал шланг вдоха:
гибкие стебли хары больше не удерживали его...
Хотя все описанные ощущения не относятся к числу приятных,
тем не менее, они не вытеснили из моей памяти гольцов, «сидящих»
на ветвях водорослей. Мне захотелось узнать побольше о жизни
иссык-кульских рыб. Чрезвычайно благоприятный случай для'этого
вскоре представился.
Мы получили новенькие подвесные моторы для лодок и, решив
их испытать, поехали на биологическую станцию Академии наук
Киргизской ССР, расположенную на берегу озера возле
курортного городка Чолпон-Ата.
В уютном светлом домике биостанции нас встретил Федор
Алексеевич Турдаков — известный советский ихтиолог. Я не раз
впоследствии приезжал к Федору Алексеевичу, к которому в первую
же встречу почувствовал глубокое уважение и симпатию. Как много
интересного рассказал он мне!
С началом образования озера — много-много веков назад
—началось его заселение рыбами. В настоящее время в Иссык-Куле
живут рыбы восточного и западного происхождения. К рыбам
восточного происхождения относятся османы — чешуйчатые и голые,
маринка и три вида гольцов, или усанов. Все эти представители
встречаются в системе центр ал ьноазиатских рек. К рыбам западного
происхождения относятся пескарь, два вида ельцов — чебак и чеба-
чок. Промежуточной формой являются гольян и сазан.
Присутствие западных представителей говорит о том, что в
древности Иссык-Куль, несомненно, был соединен с западной водной
системой через реку Чу. Правда, в реке Чу, в той ее части, которая
протекает по Боомскому ущелью, западных представителей сейчас
уже нет, однако они сохранились в верхнем течении реки на
замедленных ступенях. Западные же представители рыб, живущие в
Иссык-Куле, сильно изменились, вплоть до образования новых
биологических видов, например ельцов.
Теперь Иссык-Куль населяют две группы рыб: аборигены и все-
ленцы. Аборигены, в свою очередь, разделяются на две подгруппы:
эндемичные виды, т. е. виды, встречающиеся только в данном
районе,— это османы, маринка и ельцы, и аборигены, не являющиеся
эндемиками,— это сазан, гольцы, гольян и пескарь. Однако и эти
виды сильно изменились и описываются как особые подвиды.
Искусственно переселены в озеро человеком севанская форель,
аральский лещ, судак, жерех, линь и карп. Таким образом, в
подавляющем большинстве Иссык-Куль населяют рыбы из группы
карпообразных. Исключение составляют только форель, относящаяся к
семейству лососевых, и судак, относящийся к семейству окуневых.
254

Пока Федор Алексеевич читал мне эту популярную лекцию на
берегу озера, солнце успело склониться к западу и повисло над
одной из вершин Кунгей Ала-Тоо.
Если бы удалось посмотреть на Иссык-Куль из стратосферы,
оно бы представилось в виде гигантского миндалевидного глаза
182 километра длиной и 58 километров шириной светло-зеленого
цвета, с желтыми «веками» — прибрежной песчаной полосой,
окаймляющей озеро. Говорят также, что Иссык-Куль — во многом
загадочное озеро, оно не любит сразу открывать свои тайны и
красоты. Я давно задался целью подстеречь момент, когда эти тайны
и красоты раскроются мне.
Плавая однажды недалеко от берега с маской, дыхательной
трубкой и ластами, я с удовольствием наблюдал за рыбешками. Подо
мной сновали небольшие стайки гольцов и гольянов, изредка
показывался чебак. Дно здесь сплошь поросло темной моховидной ха-
рой, поэтому видимость у самого дна была неважной — предметы
расплывались, контуры их становились неясными. Мне показалось,
что над дном в одном месте возвышается какой-то предмет. Я хотел
было нырнуть, но волна толкнула меня к берегу", и в одно
мгновение странный предмет исчез из поля зрения. Прошло не меньше
десяти минут, прежде чем мне вновь удалось отыскать загадочный
предмет. Я тотчас нырнул и погрузился на 5—6 метров в глубину.
Предмет увеличился, продолговатый, с клетчатообразной
поверхностью, он слегка поворачивался в воде. Не долго думая, я схватил
его руками и устремился вверх. Предмет с трудом, но все же
поддавался. Вынырнув на поверхность, я увидел, что в руках у меня
обыкновенный полуметровый корабельный кранец, сплетенный из
каната. К кранцу был прикреплен конец. G трудом таща на буксире
конец и то, что было привязано к нему под водой, я добрался до
отмели. Тут я выбрал конец и вытянул мордушку, в которой билась
довольно крупная рыба с толстой темной спинкой, покрытой
пятнышками. Мордушку, видимо, снесло бурей к берегу с глубокого
места. Поставили ее местные рыбаки, а вместо буя, привязали
корабельный кранец, который тоже когда-то прибило к берегу
прибоем. Конец, к которому крепился кранец, запутался, поэтому
кранец плавал почти у самого дна. Я полюбовался рыбой, это был
великолепный экземпляр османа.
Осман принадлежит, как уже говорилось, к центральноазиат-
ской группе рыб. До поднятия Центральной Азии в миоцене на ее
территории было большое количество рек — в них и жили предки
османов и маринок. Попав в Иссык-Куль через речки, текшие в
озеро с востока, осман и маринка быстро приспособились к озерным
условиям. Однако свой горно-речной обычай эти рыбы сохранили и в
апреле на нерест, а также тогда, когда вода в озере слишком
перегревается, идут в реки. В такое время осман и маринка очень ловко
взбираются против течения довольно высоко.
253

В водоемах Иссык-Кульской котловины живет два вида
османов — чешуйчатый и голый. К представителям голого
османа относятся три разновидности этой рыбы: зимний
осман, обитающий исключительно в озере, нерестится в мае, июне и
июле, это самый жирный из османов; проходи ой, или
летний, осман, нерестится в реках; речной голый
осман, небольшой по размерам, живет только в реках.
Голый осман. Киргизы называют османа «ала-Буга», что в
переводе значит пестрый бык. Название это произошло, очевидно, от
толстой, массивной спинки дсмана и от пестрой его окраски. У
взрослых самцов голого османа голова и тело сверху и с боков покрыты
массой бурых и темно-фиолетовых пятнышек. Почти все тело у
голого османа голое, чешуя в один ряд идет только вдоль боковой
линии, а также между боковой линией и основанием грудных
плавников, разрозненные чешуйки находятся и на брюшке впереди
брюшных плавников и между основаниями последних.
Обычно голые османы встречаются весом 300—400 граммов, но
отдельные экземплярыдостигают 3 килограммов и 50—70
сантиметров длины. Крупный "осман хищник. Питается мелкой рыбой,
рачками-бокоплавами, моллюсками, личинками насекомых. Голый
осман — быстрорастущая рыба, особенно жирен, как уже
говорилось, зимний осман (в пойманном экземпляре весом 2 килограмма
оказалось 600 граммов жира только в полости тела).
В Иссык-Куле голый осман живет на значительных глубинах,
что лишний раз подтверждает его горно речное происхождение:
он привык к ледяной воде горных рек, а потому в озере забирается
в глубинные слои с холодной водой. Зимует голый осман на глубине
до 90 метров, а в отдельных случаях даже на глубине 150 метров,
где температура воды обычно 3—4° С. Как и все животные Иссык-
Куля, голый осман не предпринимает больших миграций и живет
в одном определенном месте. Это его свойство отрицательно
сказалось на восстановлении породы голых османов: если переловить
рыбу в том месте, где она обычно живет, восстановления стада
приходится ждать только в этом же месте. Еще лет 30 назад османы
подходили к определенным местам побережья огромными стадами,
но из-за бесконтрольного промыслового лова стада османа
разгромили, и теперь эта рыба редко попадается рыболову.
Чешуйчатый осман — самая красивая из всех иссык-кульских
рыб, наиболее крупные представители достигают 1 килограмма
256

веса. Чешуйчатый осман по форме отличается от голого: голова у
него меньше вытянута к носу, рыло туповатое, глаза круглые.
Чешуйчатый осман — преимущественно речная форма, встречается
он и в небольших горных озерах. В самом Иссык-Куле его нет.
Иссык-кульские османы — очень вкусные рыбы, особенно
копченый озерный голый осман. Очень вкусен и жареный осман, мясо
его чрезвычайно нежно. Надо не забывать, однако, что икра османа
ядовита, перед приготовлением османа следует тщательно потрошить,
следя за тем, чтобы в брюшке не осталось ни одной икринки. Хотя
отравление икрой османа не смертельно, но ведет к тяжелому забо-.
леванию — у человека в течение 2—3 дней продолжается рвота,
после которой он чувствует временное облегчение, а затем через
некоторое время может наступить рецедив. Тем не менее, местные
рыбаки умеют особым образом консервировать икру османа.
Приготовленная по этому способу икра османа не вызывает никаких
болезненных явлений и вкусна.
В Иссык-Куле крупных представителей османа ловят на удочку
на живца и личинок хрущей, мелких — на червяка и насекомых.
В горных реках османа ловят теми же способами, что и форель.
Как-то раз, плавая под водой с аквалангом, я увидел на склоне
подводного обрыва в щели между камней великолепную маринку.
Самым замечательным в этой встрече было то, что не более чем в
двух метрах от носа рыбы покачивался крючок с червяком: какой-то
рыболов закинул удочку с лодки. Маринка отлично видела
приманку, но не изъявляла никакого желания отведать ее. Я спрятался за
выступом обрыва и не меньше десяти минут наблюдал это курьезное
явление, пока не замерз. В конце концов маринка важно выплыла
из своего убежища, прошла около самого крючка, чуть не задев
его, и спокойно устремилась на глубину.
Иссык-кульская маринка — самостоятельный вид, близкий к
чуйскому и балхашскому. Форма тела у нее удивительно изящна.
Маринка — крупная рыба, средний ее вес — 1,2 и 3 килограмма,
встречаются экземпляры до 8 килограммов. Как исключение
известен случай, когда поймали маринку 16 килограммов. Маринка
бывает двух форм — озерная и проходная. Нерестится она
одновременно с османом, биология ее размножения также очень близка к
осману — вообще она ближайший родственник османа, однако мясо
9 Злим I № 723 257

ее гораздо постнее. Жареная маринка и сваренная в ухе очень
вкусна. Многие считают, что черная брюшина маринки чрезвычайно
ядовита. Это не совсем верно, брюшина маринки не обладает ядовитыми
свойствами — ядовита, так же как и у османа, ее зрелая икра, -
именно она вызывает сильную рвоту и понос. Поэтому маринку
следует тщательно потрошить.
Как-то вечером мы поставили в небольшом заливчике мою
«трофейную» мордушку на глубину метров 7. Приманку положили из
жмыха, который раздобыли у рыбаков. Утром начали подымать
мордушку. Что-то серебристое билось и трепетало в ней... Увы!
В мордушку попалось два десятка чебачков и один единственный
чебак граммов сто весом. При ближайшем рассмотрении оказалось,
что животы у рыбешек невероятно вздуты, при легком нажатии на
рыбешку из нее выдавливалась отвратительная темно-бурая масса.
Зрелище это было настолько неаппетитно, что мы выбросили весь
улов обратно в озеро.
Впоследствии Федор Алексеевич объяснил мне, что чебак и че-
бачок очень любят жмых и, найдя приманку, пожирают ее в
невероятном для такой малой рыбешки количестве. Потрошить
обожравшегося чебачка — каторжный труд. Поэтому чебачка, пойманного в
мордушку на жмых, обычно приходится выбрасывать. ФедорАлексее-
вич предложил остроумный способ — завязывать жмых в узелок
из марли. Привлеченные жмыхом, рыбешки идут в мордушку, но
пожирать его уже не могут. Пойманные таким образом, они вполне
пригодны для пищи без сложной предварительной обработки.
Чебак и чебачок являются двумя видами ельцов и различаются
на первый взгляд только размерами. В далеком прошлом чебак и
чебачок представляли собой одну форму, но со временем они
разделились на два вида. Чебак — быстрорастущая рыба,
пятнадцатисантиметровый чебак имеет два зимних кольца на чешуйке, т. е. за
два года достигает названного размера, в то время как чебачок
такого же размера имеет четыре зимних кольца на чешуйке. Чебак —
рыба чисто озерная, чебачок же массами заходит в реки. Обычный
чебак бывает 200—300 граммов веса, иногда достигает 400—600
граммов. Мясо чебака довольно вкусно, особенно жареное и вареное.
От промыслового лова этой рыбы на Иссык-Куле многого ожидать
253

не приходится, он составляет 300—400 центнеров в год. Спортивный
же интерес чебак, несомненно, представляет. Нерестится он в
апреле, а ловить его лучше всего в августе, когда он идет к берегу на
кормежку. Ловится чебак на удочку — на червяка, насекомых или
на хлеб.
Чебачок, которого местные рыбаки называют селедочкой,
действительно имеет много общего в биологии с сельдями. По внешней
форме и окраске чебачок ничем не отличается от чебака, разве
только тем, что глаза у чебачка пропорционально голове крупнее да у
самок немного выдается вперед нижняя челюсть, в то время как у
чебака выдается челюсть верхняя. Различие состоит в величине:
взрослые чебаки достигают предельной длины 37 сантиметров,
предельная длина чебачка составляет 17 сантиметров. Самцы чебачка
немного крупнее самок и растут быстрее. Кроме того, чебачок много
жирнее чебака.
Иссык-кульские гольян, пескарь и три вида усанов, или гольцов,
считаются у киргизских ихтиологов сорными рыбами. Сорными
называются они потому, что некоторые особенности образа их жизни
вредят развитию ценных пород рыб. Однако в то же время ряд
особенностей жизни сорных рыб приносят и пользу для ценных пород.
Так что название сорные — весьма условно.
Иссык-кульский гольян — небольшая рыбешка, не более 10
сантиметров длиной, серебристого цвета, с крупными глазами. Спинка
и верх боков у него черные, низ боков золотистый, темные
продольные полоски проходят у него с боков. Гольян питается
преимущественно планктоном и таким образом конкурирует с чебачком и
молодью крупных рыб.
Исык-кульский пескарь — своеобразная по внешнему виду
рыбешка, не более 10 сантиметров длиной, с крупной чешуей и
большими пышными плавниками. Спинка у пескаря бурая с зеленоватым
оттенком, бока желтоватые. Вдоль боков тела идет десяток темных
пятен величиной с его собственный глаз. Спинной и хвостовой
плавники серо-желтые с рядом резких темных пятнышек.Остальные
плавники бесцветны. Пескарь конкурирует с рыбами, питающимися со
Дна.
Иссык-кульские усаны, или гольцы,— рыбешки обычно 15
сантиметров длиной, редкие экземпляры достигают 20—22 сантиметров.
Все три представителя иссык-кульских усанов—довольно
безобразные рыбы с вытянутой головой, обрамленной сверху рта тремя
парами усиков, торчащих вниз-вперед, и с горбатой спинкой.
Хвостовой стебель у гольца удлиненный. Брюшко и низ боков серебристого
цвета, спинка покрыта темными пятнами или ровного темного тона.
Из всех сорных иссык-кульских рыб гольцы считаются наиболее
вредными: они значительно уменьшают запасы пищи ценных рыб и
являются носителями гильминтов (глистов и их личинок). Так как
хищники, особенно осман, поедают гольцов, происходит заражение
ценных рыб глистами. Кроме того, гольцы поедают массу икры
ценных рыб и переносят также рыбью оспу. Но в то же время голец за-
9*
259

щищает ценных рыб, так как именно он основной носитель глистов-
ременцов и основную массу паразитов принимает на себя. Очень
хороши усаны для корма в форелевых прудах и питомниках песцов
и лисиц, которые в Киргизии есть возле Фрунзе и под
Пржевальском.
Уничтожить сорных рыб в таком огромном бассейне, как Иссык-
Куль, конечно, невозможно. Кроме того, их уничтожение привело бы
к замедленному приросту полезных рыб: они являются основной
пищевой базой для хищников и ускоряют обмен органических
веществ в подводном мире Иссык-Куля. Наконец они являются
отбирающим фактором: поедают наименее удачно окрашенные икринки.
Все сорные рыбы Иссык-Куля вполне пригодны для пищи
человека — жареные и в ухе. Гольцы особенно вкусны консервированные
в молоке. Ловятся сорные рыбы легко ца удочку — на червяка,
насекомых и хлеб.
До переброски в Иссык-Куль севанской форели самой крупной
рыбой в озере был сазан, нередко достигающий 16 килограммов веса.
Столетие тому назад сазан водился в Иссык-Куле в огромных
количествах. П. П. Семенов-Тян-Шанский рассказывал, как во время
его второго путешествия на Тянь-Шань в 1857 году, когда
экспедиция остановилась на берегу одной из бухт Иссык-Куля,
«огромные сазаны блистали на солнце своими красивыми чешуями и
плескались в большом количестве на самой поверхности воды, путаясь в
густых зарослях водных растений... Никаких приспособлений для
лова рыбы у нас с собой не было, но казаки, входя в воду, захватили
с собой свои сабли и стали ими рубить запутавшуюся в водорослях
и плескавшуюся на поверхности воды рыбу. Этот импровизированный
способ ловли дал нам часа в два до 11 пудов рыбы, из которой мы
сварили превосходную уху». Н. А. Северцев тоже писал, что в
Иссык-Куле «сазаны превосходны и так многочисленны... что их
можно колоть пиками».
Иссык-кульский сазан, так же как и осман, не предпринимает
больших миграций, поэтому он особенно пострадал в заливе около
Рыбачьего. До революции его нередко вылавливали здесь неводом до
50 центнеров за один раз. В результате такого хищнического лова
стадо сазанов у Рыбачьего полностью уничтожили. В настоящее
время небольшое стадо сазана сохранилось в Тюпском заливе,
причем сазан стал здесь очень осторожен и живет на глубоких местах.
Иссык-кульский сазан является одним из лучших в Союзе, он
очень быстро растет — на втором году жизни достигает 30
сантиметров длины и до 1 килограмма веса. На удочку иссык-кульский сазан
идет хорошо, но подцепить его на крючок — только полдела.
Сазан—рыба очень сильная, проворная и, как выражаются местные
рыбаки, «умная». Спинной и хвостовой плавники у иссык-кульского
сазана имеют острые зазубрины, которыми он перерезает лесу и уходит.
Нерестится он в Николаевском затоне и Тюпском заливе. В преж-
260

ние времена рыбаки давали возможность сазану войти в залив, после
чего перегораживали залив сетью. Отнерестившись, сазан
возвращался в озеро и попадал в сеть. Но очень скоро сазан «поумнел»:
он входил в залив, быстро нерестился и успевал удрать в озеро до
того, как рыбаки ставили сеть. Рыбаки приноровились к этой
хитрости рыбы, однако сазан снова перехитрил рыбаков: теперь он
совсем перестал входить на нерест в затоны и заливы.
Так или иначе, а за полстолетия рыбного промысла на Иссык-
Куле сазан сделался редкостью, много меньше стало в озере и османа
и маринки. Это заставило академика Л. С. Берга уже во время
экспедиции 1928 года задуматься над тем, как восстановить рыбные
богатства озера. В 1930 году по предложению Берга с озера Севан в
Армении в особых холодильниках было переброшено на Иссык-Куль
около полмиллиона икринок форели-гегаркуни. Однако эта первая
партия не акклиматизировалась и погибла. В 1936 году ученые
повторили опыт: на этот раз из Севана перебросили уже несколько
миллионов икринок форели. Теперь из икры вывели мальков в
специальных садках и пустили их в речку Тон, на южном побережье
озера. Эти мальки тоже как будто исчезли. Но вдруг в годы Великой
Отечественной войны иссык-кульские рыбаки прислали во Фрунзе
невиданную рыбу 11 килограммов весом!
Форель, завезенная из Севана, таким образом
акклиматизировалась в Иссык-Куле. Однако она изменилась настолько, что
ихтиологи и сам Федор Алексеевич Турдаков, если бы не знали истории
этой рыбы, вполне могли бы принять ее за отдельный вид. Обычно
севанская форель весит 600—700 граммов, отдельные экземпляры
достигают 4 килограммов. В Иссык-Куле форель достигла среднего
веса 3—4 килограммов, попадались экземпляры до пуда весом, а
однажды в районе Пржевальска была выловлена форель весом
22 килограмма. Изменился и внешний облик рыбы: окраска стала
пестрой, появились новые кольцеобразные пятна на туловище, лоб
сделался шире, глаза меньше. Кроме того, в Иссык-Куле форель
стала хищником. По-видимому, это обстоятельство и способствовало
ее быстрому росту и способности к размножению в более раннем
возрасте, чем у севанской форели. Вначале форель нерестилась
только в реке Тон, там, где ее впервые выпустили, обычно в
декабре — феврале.
К сожалению, огромные размеры форели, которых она достигла
в новых условиях, и ее розовое мясо, сохранившее такой же
исключительный вкус, как и у севанской форели, славящейся на весь мир,
привлекли внимание злостных и многочисленных браконьеров.
Река Тон очень неглубока, на отдельных перекатах глубина ее
исчисляется десятком сантиметров. В таких мелководных местах
огромная форель, идущая вверх против течения на нерест, не может
плыть, ей приходится переползать на брюхе по дну. Естественно,
что рыба быстро утомляется и обессилевает. Один рыбак
рассказывал, что однажды он увидел отдыхающую в Тоне на мели крупную
форель и взял ее из воды просто руками, причем рыба даже не пы-
261

талась уйти, настолько оказалась утомленной. Браконьеры
съезжаются к устью Тона в период нереста форели и начинают ее
безжалостное избиение острогами. При этом зверски истребляются не
только взрослые особи,, но уничтожается заодно и потомство, так
как рыбе не дают даже времени отнереститься.
Как ни печально, но деятельное участие в этом принимают
местные районные руководители, включая и представителей закона.
Дело дошло даже до того, что одного из охранников Иссык-кульской
биологической станции Академии наук Киргизской ССР привлекли
к суду за то, что он в целях самообороны вынужден был стрелять в
напавшего на него вооруженного браконьера. Только ходатайство
ученых Киргизской Академии наук перед соответствующими
союзными органами положило конец этой несправедливости, осужденный
судом охранник был освобожден, а злостный браконьер привлечен
к уголовной ответственности. Новее же браконьерство продолжается.
В настоящее время иссык-кульская рыбная инспекция
располагает всего пятью охранниками. Каждому ясно, что на 500 с лишним
километров побережья озера этого слишком мало. Количество
охранников необходимо увеличить по крайней мере в 10 раз, в
противном случае форели на Иссык-Куле грозит полное истребление.
Поразительные результаты изменчивости завезенных в озеро
рыб наталкивают на мысль о том, что Иссык-Куль следовало бы
превратить в экспериментальный заповедник всесоюзного значения.
В. Танасийчук
ПОДВОДНЫЙ СПОРТ В ПОЛЬШЕ
Балтийское море — суровое, беспокойное и бурное — омывает
берега Польши на протяжении пятисот километров.
Здесь нет скалистых берегов, которые хотя бы отдаленно можно
было бы сравнить с нашим Карадагом или Новым Светом:
песчаные пляжи, дюны с искривленными ветром соснами и иногда кли-
фовый берег, подмываемый прибоем. В ненастные дни свинцово-се-
рое, море синеет в хорошую погоду. Но синева эта обманчива, вода
остается малопрозрачной и холодной — в самые жаркие дни она
прогревается лишь на несколько метров. Песчаное дно, покрытое
густыми сплетениями водорослей, не очень живописно. Немногим
красивее участки, заваленные камнями. Максимальная
прозрачность — 12—15 метров, но такая бывает очень редко,
обычно — 6—8 метров.
Польские озера похожи на наши. Та же обильная
растительность, та же рыба и та же прозрачность, лишь в исключительных
случаях доходящая до 8 метров.
Все это совсем не райские места для ныряльщиков. Нет здесь
ни волшебных коралловых садов южных морей, ни величественных
262

скальных арок и обрывов крымских берегов. Но в деле развития
подводных исследований и подводного спорта первой среди
демократических стран оказалась именно Польша.
Еще в 1937 году профессор Витольд Ромер призывал к
подводному исследованию польских озер и рек. Немного позднее профессор
Войтусяк, пользуясь несложным водолазным оборудованием, вел
исследовательские работы в Гданьском заливе и Адриатическом
море; при этом, пользуясь камерой 9 х 12, он сумел сделать довольно
большую серию подводных фотографий.
После войны ботаник Ян Корнаш начал исследовать подводную
растительность и в 1948 году опубликовал первую статью о
балтийской прибрежной флоре.
Первый польский спортсмен-подводник Витольд Зубжидкий
опустился под воду в 1951 году. Теперь его хорошо знают в Польше
как научного работника, прекрасного подводного фотографа,
журналиста и популяризатора подводного спорта, автора нескольких
книг. Девять лет назад он был просто любителем, очень хотевшим
заглянуть «туда», но не имевшим ни опыта, ни оборудования. Ему
удалось достать импортные маску и ласты, и с этим нехитрым
снаряжением он начал нырять в водах Гданьского залива. Следующая
ступень — овладение техникой, которая позволила бы длительное
время находиться под водой. Был построен своеобразный аппарат,
мало известный нашим любителям,— так называемый
«колокольный шлем». Это уже довольно давно разработанная модификация
водолазного колокола — высокий, похожий на ведро колпак с
вырезами для плеч и застекленным иллюминатором; он пристегивается
ремешками, проходящими под мышками. Вода может свободно
поступать в шлем снизу, но сдерживается на определенной высоте
давлением воздуха, накачиваемого сверху по шлангу. У выхода
шланга в шлем расположен клапан, не дающий воздуху идти
обратно. В этом аппарате не нужны никакие редукторы и регуляторы
давления, ибо оно всегда равно давлению воды, сжимающей воздух
в шлеме. Выдыхаемый воздух, а также избыточный свободно
выходит снизу, под краем шлема.
Конечно, такое «ведро» обладает изрядным запасом плавучести;
чтобы опуститься в нем под воду, нужен солидный груз. В нем
нельзя наклоняться: вода заливает лицо. Но зато в нем можно подолгу
находиться под водой, вести наблюдения и производить несложные
работы.
Следующим техническим усовершенствованием Зубжицкого был
водонепроницаемый чехол для фотоаппарата, сделанный из обычной
волейбольной камеры. В него вставлялся «Зоркий» с
широкоугольным объективом.
В польских журналах стали появляться статьи о новом виде
спорта, иллюстрированные подводными фотографиями.
Тем временем в Сопоте, на берегу Гданьского залива, была
организована морская станция Польской Академии наук, одной из
задач которой было подводное исследование Балтики. Зубжицкий стал
263

ее активным сотрудником. С помощью нескольких «колокольных
шлемов» начинаются планомерные исследования дна Гданьского
залива, и особенно его растительного мира.
А для ботаника в Балтийском море интересного очень много.
Здесь встречаются элементы Юга и Севера; одни виды типичны для
вод Ледовитого океана, другие — для берегов Африки, третьи,
кроме Балтики, встречаются у берегов Норвегии и Исландии.
И вот поляки начинают наступление на тайны Балтики. Особенно
широкий размах оно приняло с 1955 года, когда морская станция
обзавелась импортными аквалангами, компрессорами и костюмами
из пористой резины. А в 1958 году Польской Академией наук была
организована специальная экспедиция для изучения растительности
Балтики. В качестве основного района исследований был избран
Пуцкий залив, где ботаники Корнаш,Панцерувна и Бржиский вместе
с сотрудниками морской станции исследовали подводные луга.
На дне собирались образцы растительности, брались пробы
песка и воды; сверху — из-под поверхности — делались
своеобразные «аэрофотографии» растительности.
В результате обработки собранного материала была изготовлена
подробная карта донной растительности Пуцкого залива. В истории
ботаники это третий документ такого рода. Первые две карты,
составленные французами, были посвящены подводной растительности
канала Ламанш и участка Средиземного моря.
Такие карты имеют очень большое практическое значение, ибо
подводные луга — естественное укрытие для рыбы во время нереста
и нагула и их изучение существенно помогает выработке
рациональных основ рыбного хозяйства.
Кроме этой экспедиции, была организована также другая — в
высокогорное озеро Морское Око в Татрах, проходившая в очень
тяжелых условиях (температура воды— 4°С).
Руководителем обеих экспедиций был Зубжицкий.
Параллельно с развитием «подводной науки» развивался в
Польше подводный спорт.
Первые группы ныряльщиков-любителей стали появляться
на берегах Балтики и польских озер в 1953—1954 годах.
Использовали они самодельное или импортное оборудование; но вскоре
польские предприятия стали выпускать маски, ласты и шноркели; была
выпущена также небольшая серия аквалангов.
Начали возникать секции, клубы и другие организации,
объединяющие любителей-подводников. (
Наиболее активны Варшавский, Познаньский, Силезский,
Краковский клубы подводников. Основная задача клубов и секций —
тренировка и обучение спортсменов-подводников, помощь в
изготовлении аппаратуры и оборудования, а также организация вылазок
и экспедиций.
Клубам и секциям подводников большую помощь оказывают Лига
друзей солдата (аналогична нашему ДОСААФ) и Польское
товарищество туризма и краеведения. Однако до последнего времени не
264

было какой-либо организации, координирующей работу всех
объединений спортсменов-подводников в Польше.
Пожалуй, самой интересной особенностью работы многих
польских клубов и секций является то, что они выполняют многие
несложные водолазные работы, заменяя обычных, или, как говорят в
Польше, «классических», водолазов.
Ныряльщики поднимают затонувшие шлюпки и яхты,
ремонтируют шлюзы, очищают различные подводные сооружения, а также
поднимают со дна озер и сдают в утиль оставшуюся со времен войны
технику: танки, самолеты, самолетные моторы. Полученные деньги
позволяют клубам закупать оборудование, устраивать вылазки на
балтийские берега и т. п.
Спортсмены-подводники постоянно участвуют в биологических,
археологических и даже спелеологических исследованиях. Во
многих польских озерах найдены остатки старинных сооружений —
пристаней, мостов. Ведутся поиски на дне озера около места
исторической битвы при Гринвальде.
В Татрах с помощью подводного снаряжения исследуются
труднодоступные пещеры; при этом не обходится без приключений. Весь
мир облетело волнующее сообщение о том, как варшавские и
краковские спортсмены-подводники спасли своего товарища Огазу,
нырнувшего по сифону в недоступную пещеру и по дороге
разорвавшего гидрокомбинезон. Выбраться обратно он не мог и в течение
двух суток ждал помощи, сидя на маленьком выступе над водой.
Конечно, занимаются в Польше и подводной охотой —
преимущественно в озерах, где бьют щук, окуней, лещей, карпов. У
балтийских берегов охотятся главным образом на угрей. Но подводная
охота является сейчас предметом горячей дискуссии. Некоторые
организации, как научные, так и рыбоохранные, выступают против
самого принципа подводной охоты, приравнивая ее не к спорту,
а к запрещенной ловле с острогой; напротив, большинство
подводников считают, что трудная подводная охота в холодных и
малопрозрачных польских водах не может нанести ущерба рыбным
запасам и должна быть регламентирована как один из видов спортивной
ловли. Однако к началу 1960 года никакие правила подводной охоты
еще не были выработаны.
Соревнования по подводному спорту проводятся в Польше только
внутри отдельных клубов и секций; соревнования на первенство
страны не проводились. Поляки выезжали (в качестве наблюдателей)
на различные международные состязания. В 1959 году польская
команда из трех человек участвовала в соревнованиях на первенство
СССР по подводному спорту и добилась неплохих результатов.
В том же году студентСоболевский поставил первый польский рекорд
на глубину погружения с аквалангом, спустившись в Балтийском
море на глубину 68 метров.
Хорошо развиты в Польше подводные фотография и кино,
которыми занимаются как специалисты, так и любители. В качестве
боксов чаще всего используются резиновые устройства из волейболь-
265

ных камер, позволяющие снимать на глубинах до 6—8 метров.
Многие фотографы и кинолюбители используют также жесткие боксы —
импортные или самодельные. Еще в 1957 году отснят первый
польский цветной подводный фильм, который знакомит с работой
аквалангистов у балтийских берегов. Польская печать широко и
подробно освещает работу подводников — спортсменов и ученых. В
газетах часты сообщения о различных археологических находках на
дне озер; большие статьи о достижениях подводников печатают
популярные журналы.
Важную роль в развитии подводного спорта в Польше сыграл
журнал «Може» («Море»). В течение последних лет почти в каждом
номере публикуется раздел «Новинки в ластах». Здесь помещаются
заметки о новостях подводного спорта в Польше и за рубежом,
описываются новые модели оборудования, пропагандируется новая
литература. Много места отводится сообщениям о подводном спорте
в СССР.
Журнал ставит проблемы, живо интересующие подводников, в
нем печатаются статьи о перспективах развития подводного спорта в
Польше, дискутируется вопрос о подводной охоте. На примере
трагической гибели таких «асов» подводного спорта, как Джимми Ход-
жес и Клаус Виссель, а также некоторых польских «кислородников»
журнал систематически убеждает любителей в недопустимости
использования кислородных аппаратов. Редакция «Можа» проводит
чрезвычайно интересное мероприятие, обратившись ко всем
спортсменам-подводникам Польши с просьбой присылать краткие
характеристики водоемов и участков балтийских берегов, где им
приходилось нырять. Полученные данные о температуре и
прозрачности воды, характере дна, растительности и животном мире позволят
впоследствии создать атлас всех польских вод с точки зрения
спортсмена-подводника.
В Польше издано немало «подводной» литературы: известные
у нас книги Кусто и Дюма, Квиличи, Хасса, а также книги
польских авторов. Зубжицкий выпустил три книги, в том числе
руководство по подводной фотографии. Очень интересную книгу написал
любитель спелеолог и подводник Бурхард, в которой рассказывается
о том, как он обследовал затопленную водой главную штаб-квартиру
Гитлера в Польше, о спасении Огазы и о многих других
приключениях под водой.
Число польских спортсменов-подводников растет. Они накопили
большой опыт, действуя в трудных условиях, в малопрозрачной и
холодной воде, и при этом добились немалых успехов.

ХРОНИКА
О ФЕДЕРАЦИИ ПОДВОДНОГО СПОРТА СССР
В Советском Союзе организована Федерация подводного спорта. Вот что
рассказал нашему корреспонденту о новой федерации ее ответственный
секретарь тов. Л. М. Близнаков
Бурное и повсеместное развитие подводного спорта в СССР
поставило перед многочисленной общественностью во всех уголках
нашей необъятной Родины много вопросов. Морские клубы ДОСААФ
оказались не в состоянии охватить всю массу желающих заниматься
подводным спортом. Все больше и больше стало организовываться
коллективов любителей подводного спорта на предприятиях и в
учебных заведениях, которые в большинстве случаев, кроме острого
желания проникнуть в подводное царство, ничего не имели. Нехватка
спортивного подводного снаряжения привела к самоделкам. Многие
коллективы начали делать для себя неплохие маски, трубки и ласты.
Однако попытки самодельного изготовления аквалангов являлись
небезопасными для жизни спортсменов, а попытки использовать
кислородную легководолазную аппаратуру привела *к нескольким
жертвам. Требовались срочные меры со стороны ДОСААФа, на
которое возложено руководство подводным спортом в стране. На
III пленуме ЦК ДОСААФа было принято решение о создании
Федерации подводного спорта СССР, чтобы привлечь широкий актив
спортсменов-подводников к руководству подводным спортом.
В декабре 1959 года в Центральном морском клубе СССР
состоялся учредительный пленум федерации, на котором собрались 99
представителей общественности республик, краев и областей, а также
различных учреждений, заинтересованных в развитии подводного
спорта. Выступавшие на пленуме горячо поддержали инициативу
ЦК ДОСААФа по созданию Федерации подводного спорта СССР,
республиканских федераций и секций подводного спорта при
областных и городских комитетах ДОСААФа. Было принято
положение Федерации подводного спорта СССР, основной задачей которой
является объединение республиканских федераций и областных и
краевых секций в деле развития подводного спорта на местах. Был
избран президиум федерации из активных и опытных спортсменов.
Председателем федерации стал один из пионеров подводного спорта
в нашей стране член-корреспондент Академии наук СССР тов.
А. Б. Мигдал.
Президиум федерации за три последних месяца проделал
большую работу. Созданные при президиуме комиссии — техническая
(инж. Рожанский), подводных исследований (проф. Зенкович),
подводных экспедиций и туризма (инж. Проферансов),
медико-физиологическая (врач Матвеев), подводной охоты (врач Жукова),
подводной фото- и киносъемки (кандидат наук Капица), спортивная
(т. Ефремов), а также тренерский совет (инж. Балык) и коллегия
судей (т. Борисенко) — подготовили, а президиум федерации принял
267

ряд руководящих постановлений и документов, которые должны
целеустремить работу республиканской федерации, областных и
краевых секций подводного спорта.
Президиум утвердил календарь и положение о соревнованиях
на первенство СССР и РСФСР по подводному спорту в 1960 году,
а также правила их проведения. Принято положение о судьях по
подводному спорту. Был обсужден вопрос и принято развернутое
постановление о развитии самодеятельных подводных экспедиций и
туризма низовыми коллективами в 1960 году. В марте рассмотрен
вопрос о деятельности Московской городской секции подводного
спорта. Заслуживает также внимания обсуждение президиумом
вопросов, связанных с изданием литературы по подводному спорту.
Вопросами работы президиума в ближайшее время являются не
менее важные задачи по дальнейшей организации подводного спорта.
На повестке дня работы президиума стоит вопрос о развитии
подводной охоты в СССР. Федерация считает развитие подводной
охоты целесообразным, но в строгом соответствии с требованиями
«регламента». В настоящее время комиссия подводной охоты
федерации занята разработкой «Положения о подводной охоте в СССР»,
положения и правил соревнований по подводной охоте и т. п. Нет
сомнения, что подобные мероприятия федерации помогут на местах
упорядочить подводную охоту.
На повестке дня стоят также международные связи наших
спортсменов-подводников, которые открывают перспективу сотрудничества
между нашей федерацией и национальными федерациями различных
стран мира.
ИЗ ПОСТАНОВЛЕНИЯ ПРЕЗИДИУМА ФЕДЕРАЦИИ
ПОДВОДНОГО СПОРТА ОТ 14 МАРТА 1960 ГОДА
„О СОСТОЯНИИ РАЗВИТИЯ ПОДВОДНОГО СПОРТА в гор. МОСКВЕ"
Заслушав доклад председателя Московской городской секции
подводного спорта тов. Балык, президиум ФПС СССР отмечает, что
Московская городская секция подводного спорта за последнее время
провела большую работу по развитию подводного спорта в городе.
Создано шесть самодеятельных клубов, работают кружки,
отдельные группы и команды. Подготовлено 52 общественных инструктора
и 200 подводных пловцов. На 1 марта в секции насчитывается 835
разрядников и 45 судей по подводному спорту. В настоящее время в
столице обучаются 200 инструкторов-общественников и свыше 1800
подводных пловцов. В течение 1959 года проведено 5 городских и
10 соревнований первичных организаций. 50 спортсменов успешно
демонстрировали плавание под водой с корабля и вертолетов к
трибунам во время праздника Дня Военно-Морского Флота в 1959
году.
Подводные пловцы московских самодеятельных клубов
систематически выезжают в научные и любительские экспедиций.
268

Московский городской комитет ДОСААФа оказывает помощь
секции подводного спорта, и, заслушав в марте 1960 года отчет
бюро секции, наметил мероприятия по обеспечению работы секции
в 1960 году, и выделил ассигнования на оборудование врачебного
кабинета и летнего плавательного бассейна для тренировок.
Вместе с тем, президиум Федерации подводного спорта СССР
отмечает, что Московская городская секция подводного спорта еще
не полностью заняла руководящее положение среди московских
спортсменов-подводников. Бюро секции не планирует лекций и
докладов ученых и актива спортсменов, направленных на
повышение специальных знаний спортсменов по океанологии, физиологии,
и обмен опытом по проведению любительских экспедиций
коллективами спортсменов.
Президиум Федерации подводного спорта постановляет:
1.Одобрить работу Московской городской секции подводного
спорта.
2. Обязать бюро Московской городской секции подводного
спорта систематически организовывать лекции ученых по океанологии,
подводной геологии и т. п., доклады с отчетами любительских
подводных экспедиций и выставки спортивного подводного
снаряжения.
3. Принять меры к организованному изучению и освоению
водохранилищ и озер Московской и прилегающей к ней областей для
целей развития подводного туризма.
4. Всемерно поддерживать инициативу московских отдельных
организаций по созданию баз для занятий подводным спортом на
морях, озерах и водохранилищах.
5. Поставить перед Московским городским комитетом ДОСААФа
вопрос о создании Московского городского клуба подводного
спорта для проведения учебной, спортивной и пропагандистской работы
среди московских спортсменов-подводников.

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
М. Бабкин, Г. Каленое
СЕРЬЕЗНЫЕ ОШИБКИ
Министерство сельского хозяйства СССР уже третий год издает
журнал «Рыбоводство и рыболовство». Читая его спортивный раздел,
невольно вспоминаешь поговорку «беда коль пироги начнет печи
сапожник, а сапоги тачать пирожник». Ведь в каждом номере этого
журнала полным полно ошибок, ляпсусов, а порой и курьезов,
вызывающих смех.
К большому сожалению, случаи браконьерства еще довольно
часты. Рыболовы-спортсмены возмущаются этим и ищут способов
борьбы. И не случайно один из них — т. Жерельев — писал в
первом номере журнала: «Теперь будет с кем посоветоваться, у кого
поучиться». Так думали и другие спортсмены, однако их надежды
не оправдались. Журнал, правда, систематически публикует
заметки о фактах браконьерства и загрязнения водоемов сточными
водами. Вот некоторые из этих фактов. Северная Двина и Онега так
захламлены затонувшим лесом, что дно на некоторых участках стало
деревянным. По красавице Волге плывут острова нефтеотходоь.
270

Губахинский коксохимический завод спускает неочищенные сточные
воды в Косьву, отравители появились и на берегах
Амура-батюшки.
Эти факты, казалось бы,, должны были вызвать тревогу, но
редакция осталась равнодушной. Так, опубликовав более
ЗОматериалов, она только по шести из них сообщила о принятых мерах. К
тому же эти ответы подчас похожи на отписки. Например, в заметке
«Круги над Сожем» рассказывалось, что руководители Кричев-
ского района почти каждый выходной день приезжают на реку и
уничтожают рыбу взрывчаткой. А «работники милиции... глухи,
словно уши их заложены ватой». Спустя восемь месяцев в разделе
«По следам наших выступлений» журнал опубликовал сообщение
председателя Кричевского горсовета о том, что «факты
браконьерства, описанные в заметке, подтвердились. В скором времени будет
проведено совещание с охотниками и рыболовами об улучшении
работы Союза охотников, о выделении общественных инспекторов
для борьбы с - браконьерством». Ловко! «Факты подтвердились»,
а виновных не оказалось, рыболовам обещано... совещание.
Журнал, по существу, занимается только регистрацией фактов
браконьерства. Ведь за два года он ни разу не выступил с
предложениями по коренным вопросам рыбоохраны, ничего не сделал, чтобы
наметить меры по увеличению рыбных запасов в стране.
Читатели справедливо возмущаются, что журнал из номера
в номер печатает материалы, которые не только не имеют
художественной ценности, но и содержат советы, идущие в разрез с
этикой рыболовства. Так, в заметке С. Белоусова «На петлю»
пропагандируется способ ловли, который нельзя назвать
спортивным. В. Пензин в «Поединке» описывает ловлю сома «с полупудовой
головой». О том, что этот автор «нагородил», можно много писать,
отметим только, что он подробно описывает неоправданную
жестокость и применение такой снасти, которая к спорту никакого
отношения не имеет. Видимо, не случайно, что автор не сообщил, когда
и в какой реке он ловил.
Во многих материалах расписываются баснословные уловы, что
разжигает нездоровые страсти. Порой авторы пытаются быть
скромными — не указывают количества, и все же можно понять, что их
ловля носит не спортивный, а промысловый характер. Приведем
хотя бы несколько строк из очерка В. Быкова «В краю глухих озер»:
«Ловля рыбы за порогами Безымянного озера превзошла все наши
ожидания. Она утратила спортивную трудность. Это было какое-то
таскание рыбы... движимая инстинктом сохранения своей икры,
кумжа хватала блесны не только ртом, а багрилась и за жабры,
спину, плавники. На берегу здесь и там лежали толстые, покрытые
пятнышками кумжи». Это уже и не промысел, а самое настоящее
браконьерство. А вот выдержка из очерка Н. Пискарева. «Охотасо
спиннингом на Сахалине»: «Минут пять пришлось вести борьбу с
этим первым тайменем. Весил он 15,5 кг. А через 15—20 минут у
меня уже было поймано шесть штук. Товарищи мои тоже начали
271

вытаскивать тайменей одного за другим». Таких материалов в
журнале много.
Браконьерский способ описывает и А. Тарасов в статье «Ловля
на икру и махалку». Ведь точно установлено, что таймень и
некоторые другие рыбы зацепляются за бок или хвост в большинстве
случаев тогда, когда человек делает сильные взмахи рукой, то есть когда
он «махает», а не в том случае, когда рыба неудачно бросилась на
блесну.
Редакция в больших неладах с ихтиологией. Вот один из
многих примеров. А. Кацен в статье «Каховское море» пишет: «...
плотина Каховской ГЭС наглухо перекрыла Днепр... До
строительства плотины река была населена щукой, плотвой, густерой,
окунем, а сазан, лещ, судак и другие полупроходные рыбы
поднимались только для нереста, и процент их в общей добыче был всегда
ничтожен». Это неверно: язи, лещи, сазаны и некоторые другие
рыбы есть не только полупроходные, но и жилые. Вот что говорится,
например, о сазане в трудах Академии наук УССР: «Сазан на
нижнем Днепре представлен, по-видимому, тремя биологически
различными формами. В Никопольском рыбопромысловом районе рыбаки
различают местного, так называемого жилого, сазана, ведущего
оседлый образ жизни, круглый год встречающегося в уловах, и
приходящего сазана... Не исключена возможность существования
и третьей формы сазана — лиманной, размножающейся у берегов
лимана и в озерах, расположенных на его побережье, и не
совершающей нерестовых миграций в Днепр...» Далее у А. Кацена
говорится, что у вновь выстроенной плотины Каховской ГЭС скопились
десятки тысяч сазана, леща и судака. «Но это были полупроходные
рыбы, которые после размножения будут пытаться уйти из
водохранилища хотя бы через турбины (?)... Поэтому выбор пал на оседлых
жителей водохранилища имени В. И. Ленина». Неужели автору
неизвестно, что в этом районе обитают и озерные сазаны и речные:
для зарыбления Каховского водохранилища вылавливали как тех,
так и других сазанов. Далее автор сообщает: «Все эти годы
продолжается интенсивный отлов... уклеи, ерша...» О результатах
этого отлова, конечно, судить очень трудно. Мы можем привести,
например, три таких факта: если ранее рыболовы-спортсмены
успешно удили на червя рыбу разных видов, то теперь на многих участках
Каховского моря эта насадка, как только достигнет дна, почти
сразу схватывается ершом; если раньше судак брал в подавляющем
большинстве случаев на излюбленного живца или на избранную
блесну, то в последнее время он ловится чуть ли не на любую
приманку; если раньше в нижнем бьефе (рядом с запретной зоной
Днепрогэса) ловились впроводку в большом количестве тарань, густера
и уклейка, то, летом 1959 года она в таком количестве не
удилась, а в некоторых местах поклевки совершенно
отсутствовали.
В конце статьи А. Кацен сообщает, что в течение последних лет
освоения ловля рыбы была разрешена только с берега и ограничена
272

удочками и спиннингом. Между тем, ниже Днепрогэса все годы
ловили не только с берега, но и с лодки.
Неудивительно, что в журнале была опубликована статья
директора института «Гидрорыбпроект» Г. Михалченкова
«Перспективы рыборазведения в Подмосковье». Мы, конечно, не против
строительства рыбхозов, но в бочке меда, которую он наговорил на эту
тему, есть огромнейшая ложка дегтя. Вот она: «В
технико-экономическом докладе... намечено увеличить вылов рыбы из водохранилищ
Канала имени Москвы и озер области». Значит, директор института
не знает, что рыбные запасы Подмосковья давно истощены. Так,
оказалось, что его знания по своему уровню ниже, чем у рядового
московского рыболова. Совет Министров РСФСР прислушался к
их мнению, запретив промысловый лов в тех местах, где его хотел
расширить Г. Михалченков вместе с редакцией журнала.
Подчас очень плохое знание ихтиологии приводит к курьезам.
Л. Юрин в заметке «Щука-гидростроитель» пишет: «по обмелевшему
ерику пробиралась большая щука, которую вода еле покрывала.
Вот она доплыла до места, где обнажились галька и песок и плыть
уже нельзя. Что же будет дальше? Рыба нашла выход из
затруднительного положения. Выбрав самое узкое место, она легла поперек
течения, образовав своим телом запруду. Через некоторое время
вода подняла щуку и перенесла через отмель. Преодолев на своем
пути таким же образом еще несколько препятствий, щука ушла в
воложку». Такие «произведения», может быть, уместны в сборнике
сказок или басен, но отнюдь не в рыболовно-спортивном журнале.
Вот еще один пример плохого знания ихтиологии. А. Гаврилов
в статье «Особенности зимней ловли» пишет, что зимой «клев (жор),
в особенности по перволедью и весной (подо льдом?), интенсивнее
летнего». Значит, редакции не известно, что теплолюбивые рыбы
интенсивнее питаются, а следовательно и клюют, в теплое время
года, а не подо льдом. Только при ужении некоторых рыб зимой
иногда бывают частые поклевки, что объясняется не жором, а большой
концентрацией, скажем, плотвы.
Помните поэта Никифора Ляписа из романа «Двенадцать
стульев» И. Ильфа и Е. Петрова? Бегая по редакциям журналов, Ляпис
предлагал стихи о Гавриле, который то булку испекал, то зайца
стрелял, то бамбук рубал. Зашел, видимо, и в редакцию журнала
«Рыбоводство и рыболовство». А затем за подписью В. Жукова
появилось стихотворение с такими строчками:
И за утро одним махом
Дашь забросов больше ста...
Даже не искушенным в рыбной ловле ясно, что «одним махом»
можно сделать лишь один заброс.
Еще Л. П. Сабанеев писал, что в Западной Сибири
употребляются для зимнего ужения рыбы особенные небольшие блесны,
имеющие иногда форму жучка. Это, собственно, не блесна, потому она
не блестит и не должна блестеть. Назначение ее состоит в том, чтобы
273

формой своей она походила на букашку, а тяжестью погружала бы
крючок до дна. Рыба хватает ее потому, что на крючке ее надета
наживка. Такую блесну не дергают, указывает он, а тихонько
приподнимают и так же тихо опускают.—
Однако спустя полвека в журнале «Рыбоводство и рыболовство»
появляется статья И. Трошина под названием «Рождение
мормышки». Автор утверждает, что он «открыл» мормышку в... 1929 году.
А до этого, пишет И. Трошин, «никаких мормышек и в помине не
было». Нас не удивляет, что он изготовлял мормышку по способу,
указанному Л. П. Сабанеевым. Нас удивляет легкость, с какой
редакция «клюнула» на мормышку, рожденную предприимчивым ав-1
тором.
Иногда журнал занимается вопросами качества рыболовных
принадлежностей, поступающих в магазины. Однако материалы на
эту тему пишутся без знания дела. Покажем это на таком примере.
В. Борисов описал рыболовные крючки на основании общесоюзного
стандарта, хотя он... отменен почти три года тому назад. Далее
автор пишет: «Повышенную прочность при одной и той же толщине
имеют кованые крючки. Отковать крючок можно самому: ударяют
молоточком по поддеву крючка, лежащего на наковальне». Зачем же
нужно было конструировать машины, разрабатывать технологию
производства кованых крючков и применять специальный материал?
По В. Борисову, можно отковать крючок, изготовленный из любого
сырья. Кованые крючки не имеют недостатка, о котором говорит
автор: «они легко прорезают губу...» Это абсурд.
В. Сабунаев в статье «О выборе спиннинговой приманки» пишет:
«Обычно к выбору спиннинговой приманки подходят опытным
путем, испытывая различные приманки на практической ловле. Такой
путь возможен, но очень длителен. В настоящее время опыт,
накопленный спиннингистами, позволяет подвести под выбор приманки
некрторые теоретические основы...» Из этого можно сделать вывод,
что автор обобщит опыт и спиннингисты смогут подходить к выбору
приманки «коротким путем». Однако почти все выводы В. Сабунаев
сделал без учета условий и образа жизни рыб в тех или иных
биотопах водоемов, а также без обобщения опыта спиннингистов. Не
будем голословны. Все свои «теоретические основы» он привел в
двух таблицах. Так, «таблица № 1 может облегчить недостаточно
опытному спиннингисту правильный выбор приманки при
ловле в различных условиях», а «для ориентировочного определения
отношения хищных рыб к характеру игры, размерам и скорости
ведения приманки можно воспользоваться таблицей 2. Она особенно
полезна тогда, когда по условиям проводки может быть применено
несколько приманок... для ловли хищников в большинстве
водоемов». Значит, автор как бы унифицировал ловлю спиннингом и для
большинства рек, и для большинства водохранилищ, и для
большинства озер. Между тем, в реках, как известно, движение воды
происходит под действием силы тяжести, оно бывает ламинарное
и турбулентное. Это различие В. Сабунаев совершенно не учел.
274

Все скорости течения воды в реках, озерах, водохранилищах и
каналах он разбил всего на три типа и нигде не указал, чему равны
эти скорости. Он не привел и характеристики русел, по которым
хотя бы в какой-то степени можно было судить об их шероховатости.
Все глубины водоемов подразделены лишь на пять групп — от
полутора до свыше 8 метров. Между тем, глубина больших водоемов
часто превышает 25 метров, и давление здесь резко отличается от
давлений в глубинах, приведенных автором. Блесны он разбил на
две основные группы—колеблющиеся и вертящиеся (последние
правильнее называть вращающимися). Автор рассказал только о
небольшой части блесен, а вес их таков, что не может дать результата
при ужении в главных биотопах больших рек. Вести приманки автор
рекомендует только в трех направлениях — вдоль, поперек и
против течения, хотя при ловле многих рыб с берега (когда нет
выступов, островов и т. п.) наиболее добычливым направлением является
ведение приманки наискось — под углом от 15—25° до 50°.
Таблица № 2 также имеет много недостатков. Например, в ней
указаны приманки даже без классификации, без веса их и грузил.
Для ловли жереха рекомендуется только одна маленькая
колеблющаяся приманка, а вести ее — быстрым и даже самым быстрым
темпом поверху. Что может получиться, если применить безинерцион-
ную катушку, подматывая лесу в самом быстром темпе? Маленькая
блесна в этом случае полетит в воздухе, изредка касаясь воды.
Непонятно, почему автор рекомендует ловить жереха только на
колеблющуюся приманку. Многим спиннингистам известно, что эта рыба
часто хватает и вращающиеся блесны. Некоторые спортсмены ловят
жереха только на девон или вращающуюся блесну. Надо знать, что
жерех в определенное время не появляется у поверхности воды и
охотится даже около дна.
Тайменя и лосося автор советует ловить только на колеблющиеся
приманки и только около дна. Между тем, многие спортсмены ловят
эту рыбу и на вращающиеся приманки и в разных слоях воды — в
зависимости от времени суток и года, метеорологических условий
и т. д. Приманку при этом ведут с различной скоростью, автор же
указывает для тайменя только средний темп проводки, а для
лосося — только медленный, несмотря на то, что лосось принадлежит
к самой быстроплавающей рыбе из объектов ужения спиннингом.
А чему равен рекомендуемый автором темп проводки? Это известно
только ему.
Нельзя особо тяжелые блесны относить к группе колеблющихся
девонов. К тому же многие наши спиннингисты под этим названием
имеют в виду блесну особой конструкции, имеющую лопасти,
которые при подмотке придают ей вращение.
В статье «Моя система ловли спиннингом на тяжелые
колеблющиеся приманки» В. Сабунаев рекомендует «трехгранку» и «свинку»
для ловли почти всех хищных рыб и чуть ли не во всех водоемах.
Между тем, известно, что во многих случаях хищники берут
совершенно другие приманки.
275

На низком спортивном уровне написана и другая статья этого
автора — «Зимнее блеснение сига и хариуса». В. Сабунаев пишет:
«Множество разнообразных форм сигов обитает в холодноводных,
богатых кислородом водоемах Карелии, северо-западной области и
Сибири». Из этой фразы можно узнать только одно — автор не
имеет представления о распространении сигов. А о какой
северозападной области идет речь? К сведению В. Сабунаева и редакции
журнала, в СССР сиги распространены в северной Европейской
части и Северной Азии — от Балтийского моря до Тихого океана,
то есть имеют гораздо более широкое распространение, чем указано
автором. Они даже встречаются в некоторых озерах верхней
Волги, Переславском (Ярославской области) и Тапаравань
(Грузинская ССР).
Интересно, как автору удалось установить, что «в большинстве
водоемов сиг ловится только в марте— апреле, а на севере— в мае.
Лишь кое-где, например в Курском заливе Балтийского моря и
в некоторых озерах Урала, он берет начиная с ледостава и до
вскрытия»? А что это за «вертикальные ныряюще-колеблющиеся блесны»,
делающие большие боковые заходы при сравнительно невысоком
подъеме блесны, на которые, по его мнению, сиги охотнее берут?
Оказывается: «Обычные размеры сиговой блесны: длина 55—60 мм,
ширина 8—10 мм и толщина в средней части 0,7—0,8 мм». Автор
предлагает такие большие блесны, а между тем рыболовам хорошо
известно, что у сигов рот маленький. Затем В. Сабунаев заявляет:
«Однако спортивная ловля сигов мало распространена. Объясняется
это тем, что для их ловли трудно, а подчас и невозможно подобрать
насадку, так как большинство видов круглый год питаются
зоопланктоном и мелкими донными организмами и на приманки рыболова
не обращают никакого внимания». Видимо, сиги ведут себя так
потому, что В. Сабунаев предлагает им слишком большие блесны.
Он может легко убедиться в этом, если применит свои
рекомендации. Ряд аналогичных ошибок В. Сабунаев допустил и в статье
о ловле хариусов.
Особо следует остановиться на статье В. Сабунаева «Влияние
ветра на поведение и клев рыбы». Не будем говорить о всех
ошибочных выводах автора, скажем только об одном из них: В.
Сабунаев чуть ли не всю метеорологию, гидрологию, гидробиологию
и экологию свел к одному метеорологическому факту — ветру.
Он пишет: «Оптимум питания у ручьевой форели наблюдается в
среднем при 10—12°, у окуня — при 13—15°, у щуки — при 15—
16°, у карася — при 18—22°, у сазана — при 23—25°...» По какой
формуле автор определил эти температуры? Какие водоемы он имеет
в виду? Об этом в статье не говорится. Далее автор указывает, что
«рыбы охотнее движутся против течения, и подход к берегу
придонных рыб скорее можно ожидать при ветре, дующем с озера, а
подход обитающих в верхних слоях воды — при береговом ветре».
Между тем, наука утверждает, что ветровые течения в глубоких
озерах с большим трудом и очень медленно проникают в глубинную?
276

область и потому остаются более или менее поверхностными. В этом
случае донные рыбы, живущие на больших глубинах, подходить
к берегу не станут.
По данным науки, в пресных водах СССР налим обитает
повсеместно, кроме Крыма, Западного Закавказья, Северного Кавказа,
Восточного побережья Каспия, Аральского и Балхашского
бассейнов, Южного Приморья и Камчатки. Налим особенно многочислен
в северных районах СССР, на юге Европейской территории СССР
он очень редок. Однако В. Сабунаев в статье «Налим и его ловля»
приводит иные сведения о распространении этой рыбы. Так, если
ученые указывают, что налим на Севере распространен на Дальний
Восток от Мурманска, то В. Сабунаев — от Белого моря. Почему
допускается такая отсебятина? Вот отрывок из этой же статьи с
нашими небольшими комментариями, взятыми в скобки. В.
Сабунаев пишет, что налим изредка «встречается и в солоноватых (в
каких именно?) водоемах. Наиболее многочислен в бассейнах рек,
впадающих в Балтийское море и Северный Ледовитый океан — от
Белого моря до р. Лены включительно (видимо, по исследованиям
автора, далее на восток налим не обитает). Встречается в реках,
впадающих с севера в Черное, Азовское и Каспийское моря, в Амуре,
во многих замкнутых озерах Севера и средней полосы СССР,
имеющих чистую воду (а в незамкнутых озерах разве его нет?),
а также в некоторых горных озерах (каких?). В большинстве (кем
это установлено?) водоемов Дальнего Востока обитает особая форма
налима». Правда, член-корреспондент Академии наук СССР Г. В.
Никольский указывает, что в Амуре распространена близкая форма,
автор же на Амур распространил типичного налима. Кроме того,
известно, что налим не обитает на Камчатке и Южном Приморье.
А с каких пор река Амур перестала быть дальневосточной?
Автор указывает, что «нерестует налим зимой, в
январе—феврале, при температуре воды около 0°», тогда как в замкнутых и
некоторых других водоемах нерест проходит при более высокой
температуре воды. Далее автор пишет: «Икра, по-видимому,
выметывается на глубоких местах», однако известно, что налим мечет икру
преимущественно на мелких местах. Разве можно утверждать, что
«в течение всего года налим ведет придонный образ жизни и никогда
не поднимается на поверхность»? Ведь в определённые периоды он
поднимается даже в самый верхний слой воды. Ловля налима
«ходовой» донкой, которую автор пропагандирует как основную снасть,
не может являться эффективной, поскольку она не учитывает
особенности образа жизни этой рыбы и не приспособлена для ужения
в темноте.
О недостатках журнала «Рыбоводство и рыболовство» можно
писать без конца — повод для этого дает почти каждый номер. Это
и не удивительно — ведь среди членов редколлегии есть только один
рыболов, а среди сотрудников — ни одного. К тому же редакция
не имеет чувства ответственности за подготовку материалов. Нельзя,
например, обойти молчанием то, как сотрудники работают над руко-
277

писями авторов. Приведем только два примера. Автор статьи
«Ужение рыбы ниже плотины ГЭС» писал: «Удилище представляет собой
как бы прут из винипласта...» Редакция же распространенное в
Советском Союзе слово винипласт заменила другим — винидур.
И это несмотря на то, что автор имел в виду советский винипласт,
а не немецкий винидур. Автор писал о применении насадок из
омлета и свиного сала величиной чаще всего с головку спички, а
редакция переделала: «величиной чаще всего с горошину». Автор
статьи «Хорошая насадка» писал о применении мотыля, а
редакция переименовала эту насадку в... червяка.
Журнал почти не печатает статей о новых снастях, применяемых,
скажем, в странах народной демократии. Почти отсутствует такой
важный отдел, каким является отдел критики и библиографии.
Зато журнал печатает по нескольку статей об одном и том же,
например статья о ловле на мормышку повторяет статью о подледном
ужении.
Работники редакции не стремятся иметь широкий круг
корреспондентов из числа спортсменов, об этом можно судить хотя бы по
тому, что она не сочла нужным опубликовать редакционные статьи
о задачах журнала с просьбой к рыболовам принять в нем участие.
Повторяем, мы рассказали только о небольшой части ошибок
журнала «Рыбоводство и рыболовство». Два года, которые он
выходит,— это два года серьезных ошибок.
Говорят, что на ошибках учатся. Будем надеяться, что наши
замечания окажут помощь редакции в улучшении содержания
журнала.
А. Л any тан
ХОРОШИЙ ПОДАРОК
Издательство «Физкультура и спорт» сделало хороший подарок
любителям рыбной ловли, выпустив в свет второе (посмертное)
издание книги В. И. Макарова «Уженье рыбы нахлыстом».
Книга рассчитана на широкий круг читателей, написана
хорошим языком и легко читается. В живой и популярной форме автор
рассказывает об устройстве снасти, технике уженья, приводя
поучительные примеры, взятые из практики. Порой встречаются
красочные описания случаев, не лишенные тонкого юмора.
С первых страниц книга подкупает читателя убедительностью
доводов, вызывает интерес к нахлысту — увлекательному способу
ловли с почти безграничными возможностями. «Червей и живцов
не добывать,— пишет автор,— никаких хлопот с их хранением не
иметь, привады не готовить, мест для уженья не приваживать».
В небольшой брошюре В. И. Макаров с хорошим знанием дела
сумел изложить все сведения, необходимые для овладения техни*
278

кой ловли. Есть и другие ценные сведения: как самому изготовить
коническую лесу, как вязать искусственные мушки, даны указания
по выборе места ловли и другие советы. Заканчивается книга
небольшим разделом «Уженье нахлыстом хищных рыб».
Книга удачно оформлена, однако следовало бы в конце оговорить
досадные опечатки. Так, на стр. 6 (9-я строка снизу) между цифрами
7,0— и 3,8 пропущен очень важный размер — 5,8 (диаметр
удилища). Подпись под рис. 19 следует читать: «Кольцевой заброс. I—
начальное положение удилища, II — конечное».
Имевшиеся в первом издании ссылки на литературу, к которой
автор отсылает читателя для подробного ознакомления с тем или
иным вопросом, во втором издании опущены. Этого не следовало
делать.
Н. Коваль
В. Соколов, Я. Швец. «Речные сказки», издательство «Брянский
Рабочий», 1958 е.
Рыболовный спорт завоевывает все большее количество
любителей среди трудящихся нашей страны. Спрос на литературу об
этом спорте— и не только на специальную (техническую), но и на
художественную, на литературу, агитирующую за здоровый
активный отдых, отражающую любовное отношение народа к природе
своего края, к своей великой Родине — увеличивается с каждым
днем. И факт выпуска областным издательством книги, посвященной
рыболовному спорту, книги, в которой
литературно-художественные зарисовки авторов, то лирические, то юмористические,
включают в свое содержание и чисто познавательный материал, можно
расценивать как отклик на это требование времени, как явление
отрадное и своевременное.
«Речные сказки» — сборник стихов и прозы. Авторы его писатель
И. Швец и секретарь брянского обкома партии В. Соколов — оба
страстные рыболовы. В сборнике не все равноценно по значимости
содержания и литературным достоинствам, но многое привлекает
внимание и заслуживает одобрения читателя-рыболова и любителя
природы.
Хорошие патриотические стихи открывают и заключают
сборник. В коротких лаконичных строчках И. Швец просто и
проникновенно говорит о своей любви к родной Брянщине, к красоте ее
просторов. Та же тема развивается несколько шире — уже
непосредственно от лица рыболова — в стихотворении того же автора
«Вот и отпуск. Отдыхай...»
279

Познавательное значение для широкого читателя (и не только для
жителя Брянской области) имеют очерки В. Соколова «Рыбьи
тропы», «На Неруссе», «Лещовый стол» (последний перепечатан в
книге 12-й «Рыболова-спортсмена»). В них и описание природы
края, добросовестно изученного автором, и биологические
наблюдения натуралиста, представляющие несомненный интерес для рц-
болова-спортсмена.
Любопытны юмористические рассказы И. Швеца «Бесстрашный
бирюк» и «Щучья пасть». Темы их не новы, но образы и характеры
героев этих произведений, комедийность событий, довольно
обычных на рыбалке и знакомых каждому рыболову, нарисованы живо,
увлекательно, жизненно правдиво. Рассказы читаются с
интересом.
О страстной увлеченности рыболовным спортом повествует
рассказ И. Швеца «Однажды ночью». Занимателен сюжет этого
произведения, в котором автор описывает неожиданные приключения
рыболова, его ночной поединок со слепым филином.
Очень актуален и значителен по содержанию «Руководящий
рыболов» В. Соколова. С хорошей сатирической злостью высмеян в
рассказе тип обюрократившегося, зазнавшегося ответработника,
этакого современного барина. В произведении скупыми, но острыми
выразительными мазками обрисованы характеры героев. И не
только добродушный жизнедеятельный паренек Сашка-шофер,
не только друзья-рыболовы, но и все очарование летней природы
закономерно противопоставлены автором равнодушному к этой
природе, чужому в нашей среде, самовлюбленному кабинетному
тупице.
Следует отметить и существенные недостатки книги.
Составители сборника не проявили достаточной требовательности
при отборе материала. Ряд стихотворений носит характер
примитивный, альбомный — и по содержанию и по мастерству. С другой
стороны, некоторые стихотворения, в целом хорошие и
привлекательные по теме и литературным качествам, испорчены мелкими
погрешностями, которые легко можно было устранить. Так, теплое
лирическое стихотворение И. Швеца «Мой дом — где удочка моя»
портит словечко «анекдоты», которые преподносятся как одна из
непременных черт, сопутствующих рыбалке, а концовка с
коллективной выпивкой, в свою очередь, портит хорошие стихи того же
автора «Рыбаки». Выпивка и даже пьянство на рыбалке — явление, к
сожалению, довольно часто встречающееся, и в художественной
литературе нужно не лирическое любование им, а борьба с этим
явлением.
Снижение авторской требовательности к содержанию и языку
своих произведений заметно в некоторых прозаических вещах.
Малосодержательны рассказы В. Соколова «На картошку» и «Весенний
свет». Если еще можно спорить о правомерности включения в книгу с
рыболовно-спортивной тематикой «Легенды о Брянске», более уместу
ной в чистокраеведческом сборнике, то «Золотые кольца» можно было
280

не опубликовывать вовсе. Аналогичные тривиальные истории
дореволюционного времени о несчастных влюбленных (или
неразделенной любви), погибающих в лесу, озере или реке, известны в
каждой области и приписываются в различных вариантах десяткам
разных мест.
Схематичен интересный по теме рассказ И. Швеца «У
затопленного дуба». Описание природы, переживания героини, эпизоды
периода Отечественной войны, партизанские подвиги, первая девичья
любовь, встреча с браконьером уже в наши дни,— все это обилие
материала как-то наспех втиснуто автором в тесные рамки
короткого рассказа без достаточной логической связи. В результате —
потеряны убедительность чувств и поступков действующих лиц,
достоверность и правдоподобие ситуаций. Язык изложения порой
сбивается на скороговорку, становится несколько наивным и
местами даже слащавым.
Вряд ли нужно было опубликовывать и очерк В. Соколова «Тюк-
тюк». Руководствуясь благородным стремлением подсказать
читателю добычливый вид ловли в период так называемого «межсезонья»,
когда на другую снасть рыба не берет, автор описывает ловлю
перетягой, или «тюкалкой». Но ловля эта — полупромысловая, в
отдельных случаях она превращается по своей добычливости просто
в хищническое истребление рыбы, и пропагандировать ее не
стоило.
Удивительно и равнодушие авторов — рыболовов-спортсменов
к использованию бредня («На Неруссе»). Прежде всего бредень —
неспортивная снасть. Очень часто бредень является оружием
браконьеров, свидетельством чего являются многочисленные факты в
Подмосковье — на водохранилищах Канала Москва — Волга и в
других районах и областях. И независимо от того, предусмотрено
или нет местными законами Брянской области наказание за ловлю
рыбы бреднем, как за браконьерство, популяризировать этот способ
ловли рыболовам-спортсменам не к лицу. Между тем, то же
равнодушие к бредню мы встречаем и в зарисовке И. Швеца «Тянут»,
где все авторское внимание сосредоточено на взаимоотношениях
героев, а браконьерский способ ловли служит только фоном их
взаимоотношений. И этих-то «героев» И. Швец называет
рыболовами!
Кстати, о терминологии. Следует рекомендовать авторам и
издательству в последующих изданиях, посвященных рыболовному
спорту, учитывать справедливо укореняющееся в нашем быту
различие между терминами рыбак и рыболов, называя рыбаками только
промысловиков, а рыболовами — спортсменов.
Книга хорошо оформлена художниками Н. Борисовым и Н.
Сергеевым. Они не поскупились на заставки и рисунки, в книге их,
пожалуй, даже излишек, что делает издание несколько сродни
детской литературе. Немного странен рисунок на странице 110-й,
изображающий крохотный плотик с зажженным на нем костром.
Если учесть, что на том же плотике еле разместилось еще трое пас-
281

сажиров, то цель и назначение этого «транспортного средства»
остаются для читателя непонятными. Рисунок никак не дополняет
стихотворения «Плоты», к которому он адресован. То ли это местная
разновидность «Кон-Тикки», то ли художники просто не читали
стихотворения.
При всех отмеченных недостатках книга оставляет приятное
впечатление и читается с интересом.

СОДЕРЖАНИЕ
Охрана природы —дело всенародное 3
Благородный закон 12
Будет в Десне рыба! 13
Это в наших силах 14
Человек —друг природы 15
Всенародное дело 16
A. Якжин. В отпуске. Конец лета (стих.) 17
Николай Лебедев. В осенней заводи (стих.) 19
Родион Сельванюк. Это было на Волге 20
И. Денисов. Волжские были 31
Николай Грибачев. Бронзовая безделушка 42
Ю. Кольчевский. По перволедку (стих.) ...... 49
О. Назаров. На льду 50
Н. Галковский. Святая щука 55
Валентина Потемкина. Сыновья 63
И. Василевский. Иван Иванович 70
Дмитрий Климов. О реке Колочке (стих.) 73
О. Жагар. В Селятино —
П. Крылов. Первый выход 78
B. Орлов. Настоящий хозяин 84
Н. Беляев. Тихое помешательство 90
И. Останков. Окунь-алкоголик 96
Л Фольварков. Вот так сом! (стих.) 108
В. Иваненко. Карась 109
В. Бычков. Конфуз 112
Стихи наших читателей
Е. Кантышев. Любитель рыболов 115
Николай Конькин. Дедушка и внучек 116
В. Фенютин. Осенью 117
По водным просторам нашей Родины
Хрисанф Херсонский. Весна — мы едем на Вексу ... 118
Е. Чертопруд. Весною на юге 128
Вл. Архангельский. Пятьдесят дней в Паланге .... 135
Б. Лузин. Среди архангельских лесов 141
И. Соколов. На озере Великом 146
В. Петелин. В Авачинской губе 152
В. Волков. В среднем течении Дона ... ... 156
Е. Зыбин. Зори на Мокше 162
Из рыболовной практики
Я. Киселев. Свет и тени 168
В. Александров. Ловля сазана на реке Урал 172
Б. Аксенов. В Тарусе на Оке 176
Л. Соловьев. Поездка на Днестр • 182
283

М. Бабкин. На севере Кольского полуострова 185
С. Беляев. Ловля хариуса на Неве 187
B. Федоров. На Матыру за сазаном 189
C. Танаев. Случай на Корейском озере 192
Николай Шеспгернин. На безымянной речке 195
Ф. А. Мишчел-Хэдж. Сражение с морским чудовищем ... 197
Я. Светлаков. Заметки спиннингиста 200
С. Зябкин. Из дневника рыболова-проводочника 206
Я. Киселев* Летняя метель 209
Я. Первушин. Установка приколов для ловли впроводку .212
Я. Я рилов. Мормышка на поплавочной удочке 214
В. Смирнов. Ловля рыбы у шлюза . . . , 215
A. Тралмак. Лещ и его ловля на донную удочку 216
Я. Сойляков. На горох впроводку от буйка 221
К. Фомин. Галушка для ловли карпа 223
Я. Молчанов. Хитрость —
B. Попов. Редкая удача 224
К. Деркаченко. Ракушка на донке 226
Я. Тру фанов. С шавлей за хищниками 228
В. Яновский. Язь 229
A. Луковников. К ловле кефали 230
Я. Каменев. «Щучий хвост» 231
Г. Орлов. О некоторых неприятностях 232
B. Ефремов. Разборное удилище 235
Г. Чернепга. Насадка два «М.» 236
О. Белавин. Термос для мальков 238
77. Ярилов. Предохранитель для топора 239
В. Волков. Как изготовить чучело рыбы 24Q
Г. Шавырин. Как защитить спички от порчи 241
A. Моисеев. Как консервировать рыбу в домашних условиях 242
В« Назаренко. Любительское копчение и консервирование
рыбы 243
B. Гарновский. Ваше мнение рыболовы? 246
А. Подвальный. Попробуйте, обязательно попробуйте . . . 247
А. Подвальный. Воришка • * , 249
Я. Василевский. Выдра # 250
Подводная охота
Борис Зюков. Подводный мир Иссык-Куля 252
В. Танасийчук. Подводный спорт в Польше 262
Хроника. О Федерации подводного спорта СССР .... 267
Критика и библиография
М* Бабкин, Г. Калёнов. Серьезные ошибки 270
А. Лапутин. Хороший подарок 278
Я. Коваль, В. Соколов, И. Швец. «Речные сказки» .... 279

Рыболов-спортсмен
Книга шестнадцатая
Редактор В. Б. Герман
Художественный редактор Л. Б. Золотарева
Оформление художника Г. П. Кляевского
Технический редактор М. П. Маняна
Корректор 3. Г. С а м ы л к и н а
Изд. № 2002. Сдано в набор 5/VII 1960 г.
Подписано к печати 26/VII 1931 г. Формат 60X92»/ie.
Объем 9,0 бум. л., 18,0 печ. л., 17,62 уч.-изд. л,
A0S031. Тираж 75 000 экз. Зак. № 723.
Цена 85 коп.
Издательство «Физкультура и спорт»
Москва, М. Гнездниковский пер., 3.
Первая Образцовая типография
имени А. А. Жданова
Московского городского совнархоза.
Москва, Ж-54, Валовая, 28.

В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ „ФИЗКУЛЬТУРА И СПОРТ- ВЫХОДЯТ
В СВЕТ КНИГИ СЕРИИ „БИБЛИОТЕЧКА СПОРТСМЕНА":
, ГиппенрейтерБ. С, кандидат медицинских наук.
Восстановление работоспособности в процессе
спортивной деятельности.
В брошюре в научно-популярной форме излагаются сведения
о состоянии организма спортсмена после тренировочных занятий и
состязаний. На основе анализа динамики физиологических процессов
в интервалах между предыдущими и последующими занятиями даются
практические рекомендации, направленные на ускорение
восстановления спортивной работоспособности и на обеспечение
непрерывности развития функциональных возможностей в процессе
многолетней тренировки.
Брошюра рассчитана в основном на спортсменов, но она будет
представлять интерес и для других читателей (тренеров,
преподавателей), интересующихся этим вопросом.
Донской Д. Д., кандидат биологических наук.
Спортивная техника.
В брошюре в научно-популярной форме рассказывается о том,
почему важно овладеть наиболее рациональной техникой, какая
существует зависимость между движением спортсмена и строением его
тела, как надо использовать законы механики и физиологии для
совершенства движений, в чем трудности управления движениями,
каковы причины ошибок в технике и как их устранять, как
совершенствоваться в спортивно-техническом мастерстве, учитывая
личные особенности спортсмена.
Брошюра рассчитана главным образом на ' спортсменов, но она
будет представлять интерес и для тренеров и преподавателей
физического воспитания.
Дьячков В. М., кандидат педагогических наук.
Физическая подготовка спортсмена.
В брошюре в научно-популярной форме излагаются сведения
о значении разносторонней и "специальной физической подготовки
спортсмена и ее роли в достижении высокого спортивного
мастерства. Основное внимание уделено вопросам подбора упражнений и
методам их применения с целью развития основных двигательных
качеств (силы, скорости и выносливости) в тренировке спортсменов
различной специальности. Изложение материала будет сопровождаться
примерами конкретных данных тренировок выдающихся советских
спортсменов.
Брошюра рассчитана в основном на спортсменов, но она будет
представлять интерес и для специалистов физического воспитания.
Летунов С. П., доктор медицинских наук и
Моты лянская Р. Е., кандидат медицинских наук. Спорт
и сердце.
В брошюре в научно-популярной форме излагаются сведения
о строении сердечно-сосудистой системы и ее функции в покое и
во время мышечной деятельности. В брошюре приведены также
данные о приспособлении кровообращения в процессе
систематической спортивной тренировки, о состоянии сердца у юных
спортсменов, рекордсменов в различных видах спорта и у лиц пожилого
возраста, которые не прекратили занятий спортом.

На основании большого опыта работы авторов в области
спортивной медицины даются рекомендации о режиме спортивной
деятельности, раскрывающей возможности сердечно-сосудистой системы
человека.
Брошюра рассчитана на широкий круг спортсменов. С большим
интересом ее прочтут тренеры и преподаватели физического
воспитании.
Михайлов В. В., кандидат биологических наук.
Спорт и дыхание.
В брошюре п научно-популярной форме изложены сведения
о строении дыхательною аппарата, о сущности внешнего и
тканевого дыхании, о значении рационального дыхания для здоровья
человека. Значительное место и брошюре занимает изложение
современных научных данных о дыхании по время выполнения
различных физических упражнений. В заключение будут даны практические
советы и рекомендации о дыхании п спорте.
Брошюра рассчитана в основном на спортсменов, но она будет
представлять интерес и для тренеров и преподавателей физического
воспитания.
Озолин Н. Г., кандидат педагогических наук
заслуженный тренер СССР. Разминка спортсмена.
В брошюре в научно-популярной форме излагаются современные
данные о значении и физиоло! ическом механизме влияния разминки
на спортивную работоспособность. На основе богатого личного опыта
и данных научно-исследовательской работы автор брошюры дает
практические рекомендации о содержании, длительности и других
особенностях разминки применительно к отдельным видам спорта,
а также методические указания о разминке в учебно-тренировочном
занятии и перед состязанием.
Брошюра рассчитана главным образом на спортсменов, но ее
прочтут с большим интересом и тренеры и преподаватели
физического воспитания.
Озолин Н. Г., кандидат педагогических наук,
заслуженный тренер СССР. Спортсменам о спортивной
тренировке.
В брошюре в научно-популярной форме излагается основное
содержание советской системы спортивной тренировки, сформулированы
задачи тренировки общие и частные, в зависимости от периодов и
этапов подготовки. Большое внимание будет уделено средствам и
методам развития силы, быстроты и выносливости у спортсменов
применительно к особенностям отдельных видов спорта. Автор на
основании большого личного спортивного опыта и результатов научно-
исследовательской работы дает практические рекомендации,
направленные на достижение высоких спортивных результатов.
Брошюра рассчитана главным образом на спортсменов, но она
будет представлять интерес и для специалистов физической культуры
и спорта.

Преображенский И.Н., кандидат педагогических
наук. Тактическое мастерство спортсмена.
В брошюре в научно-популярной форме излагаются сведения
о значении тактики в спорте, приводятся характерные примеры
эффективных тактических действий советских и зарубежных
спортсменов в первенствах мира и Европы. Кратко освещена система
тактической подготовки спортсменов и раскрыты основные методы
совершенствования в тактике, как в теоретическом, так и
практическом аспектах. В брошюре приводятся последние данные научных
исследований в области спортивной тактики и тактической подготовки
в связи с конкретными возможностями внедрения этих данных
в учебно-тренировочный процесс.
Брошюра предназначается главным образом для спортсменов,
но она будет прочитана с интересом и специалистами физической
культуры и спорта.
Тамбиан Н. Б., кандидат медицинских наук.
Самоконтроль спортсмена.
В брошюре в научно-популярной форме излагаются сведения
о влиянии спортивной деятельности Па организм человека. На основе
этих сведений раскрывается необходимость контроля над
функциональным состоянием важнейших систем и органов спортсмена в
процессе систематической тренировки, перед ответственными
соревнованиями и после них. Основное место в брошюре занимают
практические рекомендации о способах самоконтроля, как составной
части контроля, осуществляемого физиологами-врачами.
Брошюра рассчитана на спортсменов, но она может служить и
практическим руководством для общественных инструкторов.
Ю рас о в Л. В., заслуженный мастер спорта.
Психологическая подготовка спортсмена.
В брошюре в научно-популярной форме раскрывается
современное содержание психологической подготовки личности спортсмена,
сформулированы цели и задачи психологической подготовки и на
основании личного опыта автора и данных научно-исследовательской
работы даются практические рекомендации, направленные на
использование психологических факторов в целях достижения высоких
спортивных результатов и победы в ответственных соревнованиях.
В заключение излагаются методы волевой подготовки и
самоподготовки спортсмена.
Брошюра рассчитана главным образом на спортсменов, но она
может быть прочитана с интересом и специалистами физического
воспитания.
Яковлев Н. Н., доктор биологических наук.
Питание спортсмена.
В брошюре в научно-популярной форме излагаются сведения
о гигиене питания, о калориях и суточном рационе в период
спортивной тренировки. Приводятся современные данные о значении
витаминов и их соотношении для повышения спортивной
работоспособности. В заключение даются примерные рационы для спортсменов,
специализирующихся в отдельных видах спорта.
Брошюра рассчитайа главным образом на спортсменов, но она
будет представлять интерес также и для тренеров.